Холод заставил прийти в себя. Холод вернул к жизни, к сознанию. Он пошевелил сначала ладонью, затем рукой. Вилор открыл глаза и увидел небо, обычное в облаках небо. Он еще несколько секунд лежал недвижим и не мог понять, где он находится. Затем собрался силами и, застонав, повернул голову набок. Это был берег обычный берег реки, невдалеке деревья и густые кусты. Галька и более крупные камни как-то необычно сильно впивались в тело, было немного больно. Вилор поморщился. Он попытался приподняться, но не смог из-за огромного физического напряжения болели мышцы и суставы. Борьба со смертью под холодной водой отобрала все силы. Щукин еще раз попытался приподняться на локтях, наконец, ему это удалось. Вилор осмотрелся, он лежал у самой воды, а совсем недалеко на большом бревне сидел человек. Это был высокий сутулый мужчина в длинном темно-зеленом плаще. Щукин напряг зрение, чтобы рассмотреть черты этого человека.

Гладкая кожа натянута на щеках. Глубоко посаженные серые глаза, слегка горбатый нос, безупречно выбритый подбородок и щеки.

Это он!

Нет, это определенно он, тот странный человек, который приходил к деду!

– Вы задумали плавать не в том месте и не в то время. Уже довольно холодно, можно элементарно подхватить воспаление легких, – сказал богослов.

Вилор тяжело вздохнул и, опустив голову на камни, закрыл глаза. Он не видел богослова, но чувствовал, что тот совсем рядом. Щукин устало спросил:

– Откуда вы здесь?

– Я здесь гуляю. Часто довольно. Любуюсь видами реки и окрестностей. Здесь тихо и, как правило, вообще нет людей. Глухомань в центре города. Вот и сегодня решил прогуляться, смотрю, вы плывете. Смотрю совсем вам плохо. Решил помочь, вот такая история. Сейчас вам надо срочно согреться, я бы посоветовал не лежать на камнях, камни отбирают тепло, силу, а значит жизнь.

– Похоже, у меня ее решили отобрать другие, а где они ушли?

– Вы про кого, я не видел здесь людей кроме вас. Вы плавали в реке один, рядом никого не было. Вот я вас и вытащил…

Вилор застонал. Он устало перевернулся на бок, затем на живот и медленно встал на колени. Внимательно посмотрел на богослова. Тот сидел, как ни в чем не бывало, безмятежно смотря на воду. Щукин покосился на его длинный плащ, он был совершенно сухим.

– Да… но как вы вытащили меня из воды и даже не замочились?!

Иоиль посмотрел на Щукина и улыбнулся:

– Эх, дорогой мой, можно войти в воду и не быть мокрым. А можно все время выходить из воды и быть сухим. Это разные вещи.

– И все-таки?

– Это просто так получилось. Я скинул плащ. Вот и все. А потом надел? Разве так я не мог сделать?

Вилор тяжело дыша, поднялся в полный рост. Он не знал, что делать? Сказать этому человеку, что он убежал из-под стражи? Как тот отреагирует? Может, кинется за операми, которые его топили? И которые его сейчас усиленно ищут, чтобы добить окончательно.

– Людям нужно доверять,… – тихо сказал Иоиль.

– Что?! – Вилор с удивлением посмотрел на богослова.

Но в этот момент, где-то с боку раздался треск ветвей и какой-то шум. Вилор непроизвольно повернул голову на звуки. Неожиданно из кустов выскочил здоровый мужик в милицейской форме и заорал:

– Вот он! Вот! Сюда!

Вилор попятился и как-то пригнулся, он не знал, что делать, первая мысль – броситься в воду. Но затем просветление, там верная смерть. Вилор решил бежать он сделал два шага вперед и упал, боль в мышцах не давала двигаться. Щукин завыл от бессилья, он закрыл глаза.

– Вот он, живой! Быстрей сюда врачей скорую вызывайте! Срочно! И давай оттащи его от воды! – командовал еще один голос.

Вилор вдруг понял, это вовсе не те опера и не те люди, которые были с Нелюбкиным. Зачем им вызывать скорую и спасать его? Щукин открыл глаза и посмотрел в бок. Рядом с ним стояли два человека, один был в форме старшего лейтенанта, второй в гражданской одежде.

– Вот суки! Они его утопить хотели!

Тот, что был в форме, нагнулся и приподнял голову Вилору.

– Парень, парень это ты давай, давай не закрывай глаза. Помощь уже рядом.

Послышались еще шаги, бежали какие-то люди, и вдруг раздался женский крик:

– Вилор! Любимый! Вилор!

Щукин тяжело дышал, он увидел, что к нему подбежала Вика, девушка вся в слезах грохнулась на колени и обхватил ему шею:

– Вилор! Я тут! Все кончилось! Все кончилось! Теперь все будет хорошо! Все будет хорошо! Мы будем вместе!

Девушка заплакала и прижалась к нему, он почувствовал тепло ее тела. Ему вдруг стало как-то легко. Он зажмурился, он захотел ее тоже обнять, он сомкнул руки у нее на талии и притянул ее к себе что есть силы. Она рассмеялась, она почувствовала, что он ее! Ее! Только ее и больше, не чей!

– Сюда. Сюда! – кричал кто-то рядом.

На берег выехал милицейский уазик. Вилор разжал объятия и шепнул Вике на ухо:

– Помоги мне встать.

Она послушалась, как маленькая дочка грозного папу, она нервно крикнула милиционерам.

– Помогите ему, не видите, он совсем ослаб!

Мужчины бережно подняли Вилора на ноги. Наконец он смог рассмотреть все, что твориться, рядом, сбоку стояли еще два человека. Оказывается – целая группа людей прибыла сюда с Викторией, чтобы спасти его! Как все это могло быть? Как? Среди людей Виклор увидел высокого худого старика в роговых очках, он вновь внимательно разглядывал Щукина через линзы.

– Дедушка! Дедушка! Вот он мой Вилор! Правда, он красивый самый красивый!

Вика прижалась к Щукину и чмокнула в щеку, Вилор понял, что это она сказала этому загадочному старику.

И тут как в сказке из кустов вышел Павел Сергеевич. Клюфт буквально бежал, скорее всего, он приехал сюда на другой машине. Дед торопился, Вилор увидел издалека, как он волнуется. Какие эмоции его захватывают.

Виктория непроизвольно отстранилась от Щукина, словно почетно уступая место его деду.

Клюфт подбежал к внуку и обнял его, прижав голову Вилора к груди. Щукин услышал, как бьется сердце старика, оно колотилось дробью. Клюфт плакал, он плакал от напряжения и счастья.

– Вилор! Это наши деды спасли тебя, если бы не они, то ничего бы не получилось они молодцы! – щебетала рядом Вика.

Вилор улыбнулся, он увидел, что девушка обнимает своего старика, ее дед тоже слегка улыбался.

– Да Вилор Викторович, я заместитель прокурора города Красноярска Андрей Яковлев, – сказал мужчина в гражданском, что стоял рядом. – Имею честь официально вам заявить, что все обвинения в убийстве гражданки Скрябиной с вас сняты, вы невиновны, мы нашли настоящего убийцу. Вы свободны, а я от лица правосудия вынужден принести вам официальное извинение.

Вилор помрачнел и тихо спросил:

– Кто он? Скрябин?

– Да,… – ответил заместитель прокурора города. – Это он, это подтверждают вещественные доказательства, нож которым убита гражданка Скрябина, на нем отпечатки пальцев ее мужа. Это он организовал и спланировал убийство своей жены и попытался все свалить на вас.

– А откуда у вас взялись эти доказательства? – насторожился Щукин.

– Мне их прислали по почте, но кто, не знаю… неизвестно… аноним…

Вилор закрыл глаза. Вика бросилась вновь к нему, Клюфт, тоже поняв, что нужно уступить место, отстранился от внука.

– Теперь все будет хорошо… – прошептала она ему на ухо.

– Я знаю,… – ответил он.

И тут Вилор встрепенулся, он тревожно посмотрел по сторонам и затем крикнул:

– А где он?

– Кто?! – испуганно молвила Вика.

– Ну, он, это человек, что меня спас?!!!

– Кто тебя спас?! Ты сам выплыл… тебе к берегу прибило! – успокаивала его Виктория.

– Нет, это он вытащил меня из воды! Если бы не он я бы утонул! Он! Дед… ну как там его зовут?!!! Твой знакомый этот, что про Бога все говорит, как его Иаид, Иоим?

Клюфт вздрогнул, он тревожно смотрел на внука и тихо прошептал:

– Иоиль… Значит это он тебя спас… он… я знал…

– Да кто он? Кто?!!! – спросил заместитель прокурора. – О ком идет речь?

Клюфт отмахнулся:

– Да нет, нет, не о ком, так, это я так… ему показалось, показалось, он сам выплыл, – прошептал Павел Сергеевич, как-то тайно улыбаясь.

Вилор удивленно посмотрел на деда, он хотел уже было, что-то возразить, но промолчал. Он вновь закрыл глаза и прижал к груди Вику:

– Я хочу домой, я так хочу домой. Я хочу покоя любви и ласки…

– Поедем! Поедем!

* * *

Впервые за последние дни он был спокоен, более того ему было даже как-то приятно. Он медленно попивал коньяк, то и дело, поднося бутылку к губам. Он смотрел на воду, которая сначала была нежно розовой, но сейчас все больше и больше становилась бардовой. Кран, нежно журча, подливал в ванну теплую струю. Скрябин лежал в воде и как-то нелепо и безрассудно улыбался. Ему было уже все равно. Разрезанные на запястьях вены выпускали его жизнь. Она выходила медленно и тихо. Валериан чувствовал, что с каждой минутой он становится все дальше и дальше от этого света, от этого мира. Странно, но эти ощущения приближающегося конца вовсе не были страшными. Напротив, какая-то нелепая радость стучала мыслями в голове. Валериан улыбался, он и не думал, что смерть может быть такой сладкой и приятной. Коньяк все больше отуманивал сознание, Скрябин и этому был рад, он не хотел ничего думать и тем более вспоминать о прошлом, о своей жизни. Нет, сейчас это было лишним для него.

«Люди сами себя пугают смертью. Но по факту, что в ней страшного? Это лишь переход из одного состояния в другое. Смерть странное слово, но оно не самое страшное, что есть у человечества. Смерть – это просто конец и все. Конечно, конец всегда тревожен, а если что-то там дальше, но даже если и нет… что в этом страшного. Темнота пустота и небытие тоже не такие уж и плохие состояния. Никто тебя не тревожит никакой боли и никаких моральных мук. Ничего. Просто ничего…»

Скрябин в очередной раз глотнул коньяк, он закрыл глаза и вновь улыбнулся.

Он смог это сделать! Смог!

– Единственное чего я сейчас опасаюсь, так это наказания за свой поступок, – тихо, хрипловатым голосом сказал Скрябин.

– За какой из них? – вопросил незнакомец.

Он сидел в углу ванны на стиральной машинке и тихо курил.

– Просто говорят, что самоубийцы – это самые великие грешники, и что им никогда не будет прощения там… если конечно там, что-то есть.

– Возможно… именно это вас тревожит?

– Да,… – не открывая глаз, пробубнил Скрябин.

– Дело в том, что есть и еще одно преступление, за которое можно, как вы говорите… там… пострадать. Это убийство. Убийство вас разве не тревожит?

– Убийство?! Хм! Убийство… вы… знаете, нет.

– Почему?!

Скрябин, не открывая глаз, поднес к губам бутылку и глотнул коньяк. Кровь из раны методично капала в воду.

Кап, кап стучали часы жизни, да нет какие там часы, минуты последние минуты.

– Она должна была умереть. Все равно она должна была умереть. Как не странно это звучит, понимайте это как хотите, но она была лишней… слышите лишней! Бывает же такое, что человек становиться лишним! Просто, вот стал лишним и все. И ничего тут не поделаешь. Просто лишний.

Незнакомец ухмыльнулся, он покачал головой и тихо спросил:

– Это вы решили, что она лишняя?

Скрябин хмыкнул:

– Да ну бросьте! Это жизнь решила, что она лишняя.

– Жизнь не может решить, что человек лишний. На то она и жизнь.

– Как вы красиво рассуждаете. А сами-то вот, сидите и смотрите, как человек умирает. Вам не противно-то самому?

– Очень противно. Я себя ненавижу за это. Я вновь превратился в то существо, которое мне самому противно. Но, что сделаешь… ради справедливости.

– Да бросьте вы! Сейчас-то мне можете уже не врать. Мне сейчас-то все равно, почему вы заставили меня это сделать. Все равно! Слышите. Скажите правду самому себе! – совсем пьяным голосом сказал Скрябин.

Его лицо стало совсем бледным, Валериан почувствовал, что теряет сознание. Он попытался открыть глаза, но ничего не увидел, лишь темные круги и какие-то абстрактные пятна. В ушах звенело. Силы оставляли его. Он понял кровь почти вся уже вышла из его тела, вернее не вся, а большая часть, еще немного и мозг просто задохнутся от ее отсутствия и тогда… тогда… что тогда? Что там?

«Когда я смог сам первый раз подумать на этом свете? Я не помню, сколько месяцев мне было от рождения? А может человек, сразу способен думать, просто он этого не помнит? Может новорожденный младенец, сразу способен думать, но он этого не помнит? Не может помнить? Я не помню свою первую мысль, я ее не помню. Но зато я знаю, какая у меня последняя мысль… моя последняя мысль…»

Но больше он ничего не успел подумать. Он потерял сознание и провалился в бездну, в темноту…

Вавилов стоял над бездыханным телом Скрябина, которое плавало в ванне в темно-бурой жидкости, смеси воды и его крови. Ему было как никогда противно и тошно от этой картины.

– Покойся с миром, – выдавил из себя Вавилов.

Он медленно повернулся и тихо вышел. Где-то в глубине хлопнула входная дверь. Лишь журчанье воды из крана нарушала тишину этой теперь уже безлюдной квартиры.

* * *

Он вцепился в руль правой рукой что есть силы. В левой, он держал бутылку виски, и когда машина шла прямо, он прикладывался к горлышку с каким-то остервенением. Он так не пил никогда! Он вообще не любил алкоголь. Но сейчас, сейчас ему хотелось, чтобы эта жидкость обжигала ему кишки и пьянила, пьянила и уводила мозг и мысли от проклятой реальности, от проклятой правды!

Леонид Маленький не мог поверить, что в жизни у него все так вот получилось. Единственный человек, на которого он молился, его дочь так с ним поступила! Его надежда и его все! Она, она, по сути, предала его! Она пошла против него! И за что?! За кого?! За какого-то выскочку и неудачника, щелкопера – поэтишку, она готова поступиться своим отцом! Своим родителем и благодетелем! Человека, который ее воспитал, выучил и вырастил! Она, она единственная и неповторимая любимая дочь так с ним поступила!

Но что там дочь, еще и отец, он, он его главный кумир в этой жизни и он. он тоже его предал и пошел против него! Он совершил то, о чем сам предупреждал его как о самом большом грехе, о самом большом моральном падении! Его отец, он тоже. Он оказался заодно с дочерью!

Такого удара, такого морального нокаута Леонид Маленький, сильный и волевой человек не выдержал! Он не смог даже поверить в реальность, сначала, сначала он даже не поверил в это!

Они вошли в комнату, как заходят заговорщики к свергаемому императору. В их глазах Леонид вдруг увидел какой-то неповторимый извращенный блеск мести, неоправданной мести к нему, к их родному человеку!

Леониду даже стало страшно. Он отвернулся и как-то по заячьи, втянул голову в плечи. Виктория ухмыльнулась дерзко и, как показалось Леониду, жестоко. Отец стоял у стола и, держась одной рукой за спинку стула, буравил его своим тяжелым взглядом через линзы очков. Леонид почувствовал, что он не знает, как себя вести в эти секунды, он еще не знал, что они скажут, но он уже догадывался, зачем, они пришли.

Сначала повисла пауза, затем раздался ее голос. Леонид вдруг вспомнил как первый раз услышал выстрел из охотничьего ружья, это было настолько громко и страшно, что даже готовя себя к этому шуму он не смог удержать свое тело от толчка, он непроизвольно вздрогнул. Вот и сейчас… сейчас он вздрогнул от ее голоса.

– Отец, ты проиграл!

Он повернулся и покосился на нее через плечо.

– Я уже давно ни во что не играю, – попутался отговориться он.

– Ты меня не понял, ты проиграл свою игру со Скрябиным!

Леонид молчал, он внимательно посмотрел в глаза дочери. Она была настроена решительно, она была готова на многое. Он это понял, но самое страшное он понял, что она очень похожа на него в самые решительные моменты его жизни. Она его кровь и плоть.

– Я знала, что ты будешь вставлять свои палки мне в колеса, вернее препятствовать нашей с Вилором любви.

Леонид пожал плечами и грустно ухмыльнулся:

– Ты что-то путаешь дочь. Ты что-то путаешь, мне конечно известно о твоих отношениях с этим человеком, но я не собирался вести какую-то игру. Я просто сделал ему предложение.

– Мне не интересно, какое ты ему делал предложение. Но я знаю, что это по твоей воле он оказался в тюрьме. И ты надеялся, что он оттуда никогда не выйдет, но к счастью в нашей семье есть еще и дед! Человек порядочный и честный! Он помог мне! Он сделал все, чтобы разбить твои усилия в прах! И он разбил! И вот ты проиграл отец! Как не печально, но это так.

Леонид с удивлением посмотрел на отца. Андрон Кузьмич невозмутимо стоял и не двигался.

– Папа?! – удивленно спросил Леонид. – Ты, что влез в это дело?!

– Да,… – прозвучало сухо и отрывисто.

– Зачем?!!! Тебе-то это зачем?! Ты что не видишь, что она творит?! Она с ума сошла со своим этим писателем – поэтом! Он ей голову засрал, а ты… ты потакаешь ей?!!! Ты пошел против меня?!!!

Андрон Кузьмич поправил очки на переносице и мрачно ответил:

– Я не пошел против тебя сын, я пошел за правду. За честность. А ты, ты заигрался, это перебор. Большой перебор.

– Что?!!! И это говоришь мне ты?!!! – взвизгнул Леонид.

Он с удивлением понял, что теряет контроль над собой. Такого с ним не было уже давно. Он даже не помнил, когда последний раз потерял контроль над собой. И вот…

– Ты говоришь мне такие вещи?!!! О какой правде?! Ты мне говоришь, о какой-то правде?! Папа!!! Только не ты!!!

– Это почему?! – вступилась за деда Вика.

– А ты не лезь! Дрянь! Ради какого-то мужика, который алкаш и бабник, готова собственного отца со света сжить! Дрянь! – брезгливо бросил в сторону Виктории Леонид.

Она ухмыльнулась и дерзко ответила:

– А если отец подлец организует убийство чужими руками, то почему бы мне не полюбить другого человека и все сделать, что бы помочь ему…

– Ты перегнул на этот раз палку сын… – вторил Виктории, Андрон Кузьмич.

– Да замочите вы!!! Замолчите!!! Я ваш этот вот патетический бред и слышать не хочу! Тоже мне рыцари добра! А ты… ты-то вот на какие деньги живешь?! А?!!! Ты сама-то, вот какими деньгами пользуешься?! Отцовскими?!!! А?!!! Что тебя это не коробит, что-деньги-то эти не совсем чистые! Не коробит?! Потому как все это ерунда с твоими словечками о правде и любви! – Леонид махнул в сторону Вики и, тут же повернувшись лицом к отцу, противным голосом продолжил. – Ну а ты?! Ты-то праведник! Ты сказал ей, чем ты занимался у себя в конторе?! Сказал, как врагов народу стрелял по подвалам, как диссидентов по психушкам рассовывал?! Сказал, с кем ты боролся и за что?!!! А?!!! Что молчишь?!!!

Они стояли молча, они, сговорившись, не произносили ни звука. Лишь их глаза. Полные призрения и пустоты.

Он бесился. Он мычал, как раненный лось, он готов был крушить все и бить… но они молчали, они стояли и смотрели на него как-то даже сочувственно…

Он глотал виски и мрачнел, мрачнел. Ему было плохо. Нет, не физически. Так плохо морально, так пусто и одиноко. Одной рукой он управлял огромным черным автомобилем. Роскошный дорогой внедорожник, визжа покрышками, летел по дороге. Трасса Дивногорск – Красноярск изобиловала поворотами. Горные подъемы и спуски, чередуются ровными участками. Леонид специально давил на педаль акселератор, чтобы хоть как-то отстраниться от этой тяжелой ноши внутренней пустоты и одиночества. Он хотел поплакать, но как оказалось, не может, словно слезы в его организме давно закончились. Они лишь сжимали зубы, пытаясь выть, выть как волк одиночка. Было страшно, страшно от того, что впереди его ничего не ждало. Впереди было время безвременья. Пустота, пустота…

Когда внедорожник вылетел из-за очередного поворота, он увидел ее. Она мелькнула на обочине как черное пятно, как клякса. Леонид непроизвольно надавил на тормоз. Огромный внедорожник заскрипел, словно тепловоз и, завизжав покрышками, остановился, как вкопанный. Леонид зажмурился и приложился к бутылке. Сделав несколько глотков, он откинулся на сиденье и тяжело дыша, стал ждать.

Секунда, другая и вот щелчок и дверь распахнулась.

Он посмотрел на нее и улыбнулся…

Узкие брови в разлет. Ярко-алые губы не казались пухлыми. Тонкий аккуратный носик и большие карие глаза. Гладкая, слегка смугловатая на щеках кожа, переливалась здоровьем. Черные как смоль волосы, красиво заколоты на затылке, длинной серебряной спицей. Она, как маленькая стрела, пронзив прическу, блестела как молния. Черная кожаная куртка кокетливо расстегнута наполовину.

Девушка смотрит на него не то испугано, не то изучающее…

– Извините, до города, не подбросите?

Леонид улыбнулся, как-то довольно, ударив по рулю кулаком тяжело вздохнул и ответил:

– Ну, зачем бы я тогда остановился? А? По-твоему, я еду и вдруг стоишь ты… я бы мог не остановиться? А?

– Ну, я не знаю…

– Нет… знаешь… знаешь, я чувствую, что знаешь, что я не мог бы, не остановиться…

Девушка грустно улыбнулась:

– Так я не поняла, вы подвезете меня до города или нет?

– Садись!

Она оказалась в автомобиле через секунду. Он посмотрел на нее, еще раз окинул взглядом, довольный вновь улыбнулся и нажал на педаль акселератора. Первые секунды они ехали молча. Он всматривался то в дорогу, то бросал взгляды на нее. Она невозмутима, сосредоточено смотрит на летящую из-под колес трассу. Он тяжело вздохнул, потянулся за бутылкой и, глотнув, протянул посудину ей:

– Хочешь, глотни…

Она ухмыльнулась и, пожав плечами, как-то обиженно ответила:

– Я не пью…

– Вообще?!!!

– Вообще…

Леонид пожал плечами, открыв окно, выбросил бутылку прямо на дорогу. Она звякнула об асфальт и, разлетевшись на мелкие куски, рассыпалась по проезжей части.

– Вообще-то я тоже… не пью… просто сегодня… день такой… а ты кем работаешь?

– Я менеджер… по персоналу.

– Из отдела кадров что ли?

– Ну да…

– Какая фирма, компания?

– Серьезная большая…

Вновь повисла пауза. Он, ухмыляясь, украдкой разглядывал ее ноги, затем покачав головой, спросил:

– А чем любишь заниматься? Ну, есть какие-нибудь увлечения?

– Стихи я люблю.

Леонид вздрогнул и, хмыкнув, помрачнел, покосился на нее и буркнул:

– Я тоже люблю… теперь… особенно современные… Ты кстати такого поэта Вилор Щукин знаешь?

Она посмотрела на него немного брезгливо и, хмыкнув в ответ, перевела взгляд на дорогу:

– Конечно… кто ж у нас Щукина не знает?!

Он стал еще мрачнее, вцепившись в руль, заложил крутой вираж на повороте:

– Ну и как он тебе?

– Хороший поэт, взвешенный. У него разноплановые стихи, мне больше лирика нравиться. Но есть и поэмы, и баллады. Я не знаю. Почему сейчас так мало на поэтов внимания уделяют.

Леонид вновь хмыкнул и тяжело вздохнул:

– Да нет, некоторые наоборот, этим чертовым поэтам слишком много внимания уделяют!

– Вы, почему-то злитесь?

– Да есть причина…

– Хотите, я вам стресс снимать стихами буду… ну вот, например, у Щукина есть хорошее лирическое стихотворение. Оно помогает стать более добрым даже в самой стрессовой ситуации.

– Ты, что его стихи наизусть знаешь?!

– Ну да… я ж говорю… хотите, прочитаю?

Он промолчал. Она поняла это как знак согласия. Ее голос был немного хрипловатым, но он словно завораживал. Леониду показалось, что он слушает не ее, а какую-то кассету с записью, причем стереофоническую:

Леонид на мгновение закрыл глаза. Он вдруг вспомнил свою жену, затем Вику…

Внедорожник бешено летел по дороге, нога упорно нажимала на акселератор. Он ждал, когда спутница запросит о пощаде и потребует, чтобы он снизил скорость. Но она молчала. Ему показалось, что ей даже нравиться. Впереди показался встречный КАМАЗ. Его оранжевая кабина мелькнула, словно знак предостережения об опасности. Леонид покосился на спутницу:

– А ты отчаянная, не боишься… другая бы уже завизжала… а ты… а вдруг вот раз и на встречку? И что тогда? Как ты будешь себя вести?

Она посмотрела на него недобрым взглядом и, ухмыльнувшись, коротко ответила:

– А ты?

Он улыбнулся и вдруг… она ловким движением схватилась за руль и резко крутанула колесо влево, внедорожник пошел юзом и вылетел на встречную полосу, Леонид, широко открыв глаза крикнул:

– Что ты делаешь?!!!

– Ты же хотел узнать, как я буду себя вести…

Больше он ничего не видел. Встречный КАМАЗ всей своей многотонной массой обрушился страшным ударом в капот внедорожника. Леонида подбросило, и он вылетел через лобовое стекло, и со всего маха ударился о кабину грузовика. Мелкие капли крови, словно маленькие звездочки, покрыли оранжевую обшивку…

* * *

Большая куча венков. Просто огромная! Некоторые настолько дорогие, что дух захватывает только от одной мысли, сколько на могилу вывали денег. А целое море живых цветов дополняли эту нелепую картину дорогих через – чур богатых похорон, какой-то нелепо напыщенной смерти. Первый снег ложился на эти искусственные и уже мертво-живые цветы и почти сразу таял. Хот на некоторых листьях и траурных лентах белые хлопья задерживались и вальяжно блестели в лучах хилого октябрьского солнца.

Два старика сидели в оградке соседней могилки за аккуратно установленным столиком. Скромный памятник возле них выглядел, словно молодой голубок, хотя и был обыкновенным бледно серым железным коробом с блестящей никелированной звездочкой в правом верхнем углу.

– Надо будет тоже вот такой столик и скамейку заказать, а то приду к нему на могилу и посидеть не на чем,… – сказал один.

– А ты уверен, что придешь? Может уже и…

– Ну не надо, не надо грубить Клюфт… сколько отмерено, столько и проживу. А если не я приду так придет Вика с твоим Вилором.

Клюфт задумался. Он как-то нежно погладил по железной площади стола и, вздохнув, ответил:

– Хочется верить, что придут. Что приедут. Что Париж им надоест, домой потянет, кстати, они тебе звонили?

– Да Вика звонила и Вилор твой, разговаривал, – довольный ответил Андрон Кузьмич.

– И мне звонили, говорят, что у них там все хорошо… веселые такие были… – ответил Клюфт загадочно и добавил. – А ты-то Андрон был в Париже?

– Я?!!! Бог с тобой я ж не выездной? Я где работал-то?

– Вот и я… да у нас вся страна не выездная была…

– Клюфт не начинай… хоть тут на кладбище… надоел ты со своей политикой.

– Извини… слушай Андрон, а ты хочешь, чтобы тебя вот рядом с сыном похоронили?

– Ну конечно, а где ж еще?

– Это верно, – вздохнул Клюфт. – А я хочу, что б меня рядом с Верочкой…

– Правильно. Вера…

– Да, Вера, как давно это было…

– Словно не с нами.

Маленький засуетился и, достал из-под стола сумку. Оттуда извлек бутылку коньяка, маленькую банку с красной икрой хлеб и прочую закуску. Поставив две маленькие рюмочки, он наполнил их алкогольным напитком:

– Ну, давай помянем душу ушедшего раба Божьего Леонида,… – поднял он одну из рюмок.

Клюфт поддержал предложение и тоже взял в руку рюмку. Они выпили молча, как-то синхронно и совершенно одинаково взмахнув локтями. Закусив, вновь сидели задумавшись. Первым очнулся Маленький, он, встрепенувшись, тихо сказал:

– Знаешь Клюфт, я тут подумал, и понял, у меня больше вообще никого из близких в этом городе нет. Ты не поверишь, но ты теперь мне как родной…

Клюфт переварил слова, затем свои мысли:

– Почему как… мы и есть родня… еще бы вон правнука, или правнучку нам народили и все… точно родня…

– Слушай Клюфт… я тебе давно хотел сказать… все как-то не решался, – Маленький осекся, помолчав, тяжело вздохнул и продолжил. – В общем, ты прости меня, за все. Я, честно говоря, не прав был…

Клюфт ничего не ответил, он, положив руку на плечо Андрона Кузьмича, несколько раз легонько похлопал его, как старого друга и товарища.

Говорить ничего не хотелось, да и говорить было уже просто нечего.

Погода окончательно испортилась. На небо наволокло мерзкие серые тучи, временами летел снег. На крутом склоне большого холма сидели двое. Мужчина в грязно-зеленом длинном плаще и длинноногая девица в кожаной куртке с косым блестящим замком. Они смотрели вниз, где виднелись огни большого города, который мигая вечерними огнями жил своей сумбурной и суматошной жизнью. Парочка, молча внимательно, наблюдали за суматошным, людским муравейником и временами переглядывалась друг с другом. Где-то вдалеке завыли собаки. Мужчина посмотрел на звук в темноту и тихо сказал:

– Честно говоря, я тебе не верил. Но сейчас могу признаться, ты вовсе не сука, с тобой можно иметь дело.

– Спасибо, – как-то отстраненно ответила девица. – Она взглянула на мужчину изучающее и добавила. – А ты тоже вроде не такой уж плохой, каким я тебя себе представляла. Предлагаю дальше вместе работать.

Мужчина задумался. Вдалеке вновь завыли собаки.

– Ты же сказала, что у меня это последняя смена. Как мы будем вместе работать?

– Я пошутила. Да и ты… что не знаешь, у таких как ты, последних смен просто не может быть… так, что давай вместе…

– Я подумаю,… – загадочно произнес мужчина.

Он вновь присмотрелся к огням большого города и устало закрыл глаза.

А наверху хмурые облака боялись ветра. Хмурые облака то и дело крутились в свинцовом, тяжелом и безжизненном небе. Ветер рвал облака на части. Ветер умел это делать. Это была его работа. Работа, для которой он был рожден там, далеко на севере. Там, возле самой макушки земли. Облака старались изворачиваться. Но это им не удавалось. Они превращались в жалкие обрывки – под тугими холодными струями. Облака из последних сил пытались откупаться от могучего потока снежной крупой. Снег – лишний балласт. Они жертвовали им. Они с ужасом понимали, что больше не смогут носить его в себе. Снег не обижался. Он обреченно летел к земле, превращаясь в мокрый дождь. Ветер завывал от удовольствия. Ему было мало. Он не мог остановиться. Сумрак наступающей ночи лишь подзадоривал его.

Но вдруг все закончилось. Ветер стих так же неожиданно, как и налетел. Кто-то неведомый словно выдавил из него жизнь и растворил в черном, холодном воздухе октябрьского вечера.

март 2009 – ноябрь 2010 года.