Засада. Спецназ 1941 года

Пивень Сергей Алексеевич

Часть I. Портрет геринга

 

 

1

Молодой олень выскочил на поляну, повертел головой, решая, куда теперь бежать, услышал слева от себя звук охотничьих рожков и бросился в противоположную сторону. Охотникам только это и было нужно. Они гнали оленя к густым зарослям дикого шиповника, где в засаде притаился человек.

Тот был уже наготове, подняв свое именное ружье, прицелившись в место, куда, по его предположениям, должен был выскочить зверь. Звук рожков и грохот трещоток нарастали, стремительно приближаясь. Впереди послышался треск ломаемого кустарника, через мгновение олень выскочил из зарослей и остановился, чтобы немного передохнуть. До зверя было метров пятнадцать, и человек отчетливо слышал глухой хрип животного, видел свисающую с влажных широких губ белую пену. Момент для выстрела был самый подходящий. Человек, стараясь не шелохнуться, чтобы не спугнуть зверя, прицелился тому в голову, а затем плавно нажал на спусковой крючок. Олень дернулся, видимо, попытавшись рвануть обратно в чащу, но не смог — пуля, пущенная умелой и опытной рукой, пробив череп, проникла в мозг, — и всей своей массой лесной зверь рухнул на землю.

Человек выбрался из зарослей дикого шиповника, где ему пришлось сидеть в засаде около часа, и неспешно направился к своей мертвой добыче. Грузный, одетый в прусский охотничий костюм зеленого цвета, с тирольской егерской шляпой на голове, в козырек которой было воткнуто красивое цветное перо фазана, человек своим внешним видом больше походил на неуклюжего медведя, одетого в человеческую одежду. Внешность часто бывает обманчива, в чем могли убедиться многие из врагов этого человека, которых он безжалостно убирал со своего пути, спокойно отправляя их в лагеря смерти, где все они сгинули, проклиная себя за то, что совершили самую главную ошибку своей жизни, недооценив этого неуклюжего и, как им представлялось, далеко не умного выскочки. Несмотря на свой смешной вид, этот человек был одним из самых опасных людей Европы.

Подойдя ближе, человек стал любоваться распростертым на земле лесным красавцем. Олень был молод, значит, сегодня предстоит отведать вкусное и мягкое мясо. Человек, забросив ружье за плечо, от удовольствия потер ладоши, предвкушая сытный и знатный ужин.

Звуки рожков и трещоток звучали уже совсем близко, а вскоре показались и сами загонщики. Несколько мужчин, одетых так же, как и удачливый охотник, стремительно приближались.

— Отличный выстрел, господин рейхсмаршал!.. Браво!.. — Вышедший из чащи седовласый мужчина подошел к Герингу, продолжавшему любоваться убитым оленем. — Прямо в голову!.. Выстрел снайпера!..

Второй человек в иерархии фашистской Германии, рейхсмаршал Герман Геринг слегка улыбнулся, а потом, посмотрев на седовласого господина, с легкой иронией ответил:

— Ты прав, Олаф. Как видишь, прицел у меня со временем не сбился.

Тот, кого Геринг назвал Олафом, слегка наклонился к уху рейхсмаршала и, чтобы не смогли услышать остальные, тихо произнес:

— Да, Герман, прямо как тогда, в шестнадцатом году, когда ты сбивал самолеты Антанты над Францией. Здорово ты их тогда спускал с небес на землю…

Оба громко рассмеялись, поняв друг друга.

Тем временем один из загонщиков отделился от остальных и подошел к рейхсмаршалу. Это был капитан Неймар, сопровождавший Геринга в его поездке на сегодняшнюю охоту. Геринг заметил его в тридцать шестом году во время инспекции им одного из полков люфтваффе, базирующегося в Восточной Пруссии. И хотя Неймар не был летчиком, а был всего лишь штабным работником, все же Геринг выделил его, выделил и приблизил. С того времени капитан выполнял у Геринга своего рода службу ординарца.

— Господин рейхсмаршал, мы можем продолжать охоту. Во время гона оленя егеря обнаружили неподалеку отсюда свежие следы кабана. Судя по ним — кабан будет достойным трофеем в вашей охотничьей коллекции.

Геринг улыбнулся, довольный услужливостью Неймара, а также тем, что в этом человеке он не ошибся.

— Не сегодня, капитан. Поохотимся на кабана в другой раз. — Потом, повернувшись к Олафу, с иронией в голосе спросил: — Надеюсь, Олаф, ты пригласишь меня на кабанью охоту?

— О, безусловно, господин рейхсмаршал!.. В любое время я к вашим услугам. Мои егеря всегда наготове.

Геринг по-дружески похлопал Олафа по плечу, демонстрируя тому свою благодарность за только что произнесенные слова. Как и предполагал рейхсмаршал, его старый друг был по-прежнему ему безраздельно предан. В этом-то Геринг и хотел в первую очередь убедиться, намечая свою нынешнюю поездку на охоту. Олаф не догадывался, что охота была всего лишь поводом, которым Геринг воспользовался для встречи с ним.

— Нам пора возвращаться, господа, — громко сказал рейхсмаршал, поправляя на голове свою тирольскую шляпу. Настроение у него было явно хорошее. — Я уже чувствую запах жаренной на костре оленины, которую мы будем запивать прекрасным французским вином. Не так ли, дорогой Олаф?

— Конечно, господин рейхсмаршал… Все готово, мне осталось лишь отдать необходимые распоряжения.

Господин Олаф подозвал к себе одного из егерей и приказал тому на коне отправляться на виллу.

— Смотри, чтобы к нашему приходу все было готово, — напутствовал он слугу. — Да, и не забудь сказать сыну старого Вальтера, чтобы он подготовил для господина рейхсмаршала бочку для купания. Столы пусть накрывают на улице возле костра, где будем жарить оленя.

Егерь вскочил на коня и вскоре скрылся в лесной чаще.

Еще через полчаса охотники, прихватив с собой разделанную к тому времени тушу оленя, довольные не зря проведенным временем, весело двинулись к опушке леса, на которой расположилась прекрасная вилла хозяина — господина Олафа Золенберга.

Тем же вечером, когда уже совсем стемнело, участники охоты собрались за большим длинным столом, поставленным прямо перед центральным входом в виллу. Тут же неподалеку пылал огромный костер, над которым на вертеле жарился убитый рейхсмаршалом молодой олень. Слуги беспрерывно сновали туда-сюда, убирая старые и поднося новые блюда. Стол ломился от всевозможных яств, не оставаясь никогда пустым. Чувствовалось, что хозяин виллы — господин Олаф Золенберг — явно подготовился к приезду своего старого товарища, зная тягу рейхсмаршала к обжорству. Из патефона, стоящего на террасе, доносилась игривая бравурная музыка.

Во главе стола восседал Геринг. Успев к началу застолья помыться в бочке с настоями лесных трав, рейхсмаршал выглядел бодрым и полным сил. Когда слуги наполнили бокалы, Геринг потребовал тишины, встал из-за стола и привычным властным голосом принялся говорить.

— Господа! — начал он, высоко подняв голову, — к настоящему моменту наши доблестные войска за месяц боев нанесли русским армиям такой сокрушительный удар, от которого Россия уже не оправится. Судьба ее решена, и решили ее мы — великая арийская раса!.. Совсем скоро мы возьмем Москву и Ленинград, и все будет кончено. Как и предсказывал наш великий фюрер, Россия оказалась колоссом на глиняных ногах, рухнувшим от одного лишь толчка. Я предлагаю первый тост за гений Адольфа Гитлера, господа!..

Все сидевшие за столом быстро встали и подняли свои бокалы.

— За нашего фюрера! За его великий ум и доблесть! — Геринг выпил вина, дождался, когда это же сделают и все остальные, и только потом сел обратно на свой стул. По приказу Золенберга слуги стали подносить обжаренные куски оленины и ставить перед гостями. Послышался привычный для этой ситуации звон вилок и ножей — гости, нагуляв аппетит на охоте, принялись сметать блюда с огромной скоростью, запивая съеденное изрядным количеством вина. Когда голод был утолен, рекой полились тосты за рейхсмаршала, за люфтваффе, за скорую победу над большевиками, начались разговоры о размерах земли, которую, как пообещал фюрер, получит каждый солдат вермахта, участвовавший в войне. Ужин плавно перерастал в пьяное веселье.

По правую руку от Геринга расположился капитан Неймар, непрерывно ловивший на себе завистливые взгляды сидящих за столом людей. Помимо прибывших вместе с рейхсмаршалом службистов, в застолье принимали участие также офицеры охраны виллы Золенберга. По всей видимости, думал Неймар, усмехаясь про себя, они считают его везунчиком, которому выпал счастливый билет, и теперь представляют себя на его месте. Но капитан, как никто другой, понимал, как опасно его положение. Стоило рейхсмаршалу впасть в немилость фюрера, и тогда его судьба — судьба капитана Неймара — будет напрямую зависеть от судьбы его шефа. В такой ситуации еще стоило подумать — завидовать ли ему или сочувствовать.

— Господин рейхсмаршал, сейчас самое время, — проговорил Неймар, наклонившись к Герингу. — Будет лучше, если вы поговорите с господином Золенбергом наедине. Здесь слишком много лишних ушей…

Видя, что рейхсмаршал немного опьянел, капитан решил поторопить события. Медлить с разговором, ради которого они приехали сюда, было уже нельзя.

— Да, да, Неймар, ты прав. Нужно только соблюсти еще небольшие формальности. — Раскрасневшийся от изрядного количества выпитого вина, Геринг встал и произнес тост за гостеприимного хозяина. Веселье продолжилось с новой силой. Охмелевшие офицеры охраны, поначалу опасавшиеся рейхсмаршала, теперь же, под влиянием спиртного совсем осмелевшие, принялись с новой силой обсуждать ситуацию на Восточном фронте, досадуя на то, что им приходится сидеть в тылу, пока их более счастливые товарищи громят большевиков, захватывая для Германии новые земли. С террасы все громче неслась музыка. Кто-то выстрелил в воздух, славя фюрера…

Выждав момент, Неймар подошел к хозяину виллы, отдававшему какие-то распоряжения слугам. Капитан внимательно пригляделся — друг рейхсмаршала не выглядел пьяным, наоборот, у Неймара сложилось такое впечатление, что из всех присутствующих он был самым трезвым, словно и не пил вовсе.

— Господин Золенберг, прошу вас пройти к костру, — произнес капитан, убедившись, что их никто не слышит. — Там вас ждет рейхсмаршал.

— Что-то случилось, Неймар? — Золенбергу явно не нравился этот выскочка капитан, следовавший, как он мог убедиться, за Герингом, словно тень. Нотки раздражения в голосе Золенберга не ускользнули от Неймара.

— Не беспокойтесь, господин Золенберг, ничего не произошло. Просто господин рейхсмаршал хочет поговорить с вами с глазу на глаз.

Хозяин виллы недовольно посмотрел на капитана, молча поднялся из-за стола и направился к костру, на котором жарилась сегодняшняя добыча. Перед этим он успел убедиться, что Геринга за столом уже нет. Бросив взгляд в сторону костра, Золенберг увидел массивную тучную фигуру рейхсмаршала, переминавшегося с ноги на ногу.

Увидев направляющегося к нему Золенберга, Геринг встрепенулся. Два егеря равномерно крутили вертел с насаженным на него оленем. Правда, теперь от туши осталось совсем ничего, но все же охотники привыкли дожаривать добычу до конца. Однако, получив приказ Золенберга убрать оленя с костра и отнести его в дом, егеря молча удалились.

Геринг и Золенберг остались наедине.

— Итак, дорогой Олаф, когда мы остались вдвоем, настало время поговорить серьезно, — сухо сказал рейхсмаршал. — Скажи, сколько прошло времени с момента смерти Марты?

— Больше года, — грустно ответил Золенберг, не понимая, куда клонит рейхсмаршал, спрашивая про его скончавшуюся супругу.

— Вот видишь — больше года! В нынешней ситуации — это срок, и срок огромный!.. Сейчас на Востоке решается судьба мира на многие века вперед, и было бы глупо оставаться в стороне от происходящих событий.

— К чему ты это говоришь, Герман?

По имени Золенберг называл рейхсмаршала только тогда, когда они оставались вдвоем. Хотя все прекрасно знали, что они являются друзьями еще с тех времен, когда оба воевали в одной эскадрилье в Первую мировую войну. Потом вместе участвовали в создании штурмовых отрядов нацистской партии в Баварии, громивших на улицах Мюнхена коммунистов Тельмана и социал-демократов. Кроме того, Золенберг был высокопоставленным сотрудником аппарата СС, принимавшим непосредственное участие в организации на территории Германии концентрационных лагерей. Когда год назад скончалась его жена, Гитлер лично распорядился предоставить Золенбергу время для того, чтобы он пришел в себя. Фюрер помнил, как Марта нежно ухаживала за ним после того, как какой-то коммунист во время митинга в Мюнхене бросил в него булыжник, попав в ногу. Тогда Гитлера дотащили до квартиры Золенберга, где огромную опухоль на его ноге лечила жена Золенберга, работавшая медсестрой в больнице для бездомных. Тогда же Геринг познакомил его и с самим Золенбергом.

— Я думаю, Олаф, тебе настала пора возвращаться в работу. Год — достаточный срок для того, чтобы вернуться в колею.

— У тебя что-то конкретное?

Собеседники пристально посмотрели друг на друга. Рейхсмаршал уловил во взгляде Золенберга заинтересованность. «Значит, согласится», — подумал он.

— Конкретнее некуда. — Геринг оживился, видя позитивный настрой Золенберга. — Я хочу поручить тебе одно большое дело.

— Здесь?

— Нет, на оккупированной территории, в России.

— Что за дело?

— Сейчас все расскажу. — Геринг посмотрел по сторонам, убеждаясь, что их никто не подслушивает. За столом продолжалось веселье, слышались пьяные возгласы, с террасы все так же звучала бравурная музыка.

— Два дня назад неподалеку отсюда, в «Волчьем логове», состоялось совещание у фюрера, — продолжил Геринг, беря Золенберга под руку. — Я только что оттуда и…

Золенберг не дал ему продолжить, удивленно спросив:

— «Волчье логово»?.. Что это еще такое?..

Геринг усмехнулся.

— Пока ты, дорогой Олаф, скорбил по умершей супруге, у тебя под носом «Организация Тодта» построила секретный бункер для фюрера. Если даже ты, живущий неподалеку, ничего не заподозрил, то, значит, наша маскировка сработала отлично… Браво, Гиммлер!..

— И где этот бункер находится?

— Это военная тайна, дорогой Олаф… Но тебе так и быть скажу — в лесу Герлиц, неподалеку от Растенбурга. На тот случай, если все же строительство скрыть не удастся, будет пущен слух о том, что ведется стройка химического завода «Аскания».

— Да, СС свое дело знает, — покачал головой Золенберг. — Так что ты говорил про совещание?..

— На нем, — продолжил Геринг, — решался вопрос о судьбе оккупированных земель. Было решено разделить захваченные территории на несколько округов, с гауляйтером во главе каждого. Их будет назначать лично фюрер. После совещания я имел с ним приватную беседу…

Золенберг подумал было, что Геринг рекомендовал его Гитлеру в качестве одного из гауляйтеров и теперь будет уговаривать его занять эту должность, но ошибся.

— …В свое время я охотился в Беловежской пуще и сумел убедиться в том, что этот огромный лесной массив в самом центре Европы представляет собой идеальное место для охоты. — Геринг внимательно смотрел на своего старого друга. — Я хочу расширить его…

— Каким образом? — спросил Золенберг, пытаясь понять для себя, к чему же клонит рейхсмаршал. Он понимал, что Герман что-то задумал, и не последняя роль в этой задумке отводилась ему, Олафу Золенбергу. Не зря же рейхсмаршал приехал к нему в гости в столь решающий момент наступления немецких армий на востоке.

— Неподалеку от Беловежской пущи находятся Кнышиньская и Ромницкая пущи, а также Августовские леса. Они отделены от Беловежья полями, на которых местные крестьяне выращивают пшеницу. Я предложил фюреру свой план, и он согласился с ним. План включает в себя мероприятия по соединению всех лесных массивов в единый огромный лес. Мы засадим пространство между пущами новыми деревьями, запустим в этот новый лес животных. Представляешь, какие это будут охотничьи угодья? Также там можно будет построить великолепные дома отдыха. Но, как ты понимаешь, этот план потребует колоссальных усилий по его претворению в жизнь.

— И какую же роль в его выполнении ты отвел мне, дорогой Герман? — Начинающий все понимать Золенберг хотел быстрее убедиться в своей догадке.

— Роль главного координатора. В твое распоряжение будут предоставлены все имеющиеся в районе войсковые соединения, отряды СС и тысячи русских военнопленных. Подчиняться ты будешь только мне, и никому больше. Делай все, что посчитаешь нужным. Помни, для нас важна только цель. Какие средства ты будешь использовать для ее достижения и какой ценой ты достигнешь ее — тебя не должно волновать. Так что — ты согласен?..

— Перед тем как ответить, я хочу задать тебе еще один вопрос, Герман.

— Слушаю тебя… — Геринг внутренне напрягся, ожидая от Золенберга какого-то подвоха.

— А что делать с жителями тех деревень, которые расположены в зоне?

— О, тебе ли этого не знать, друг мой!.. — рассмеялся рейхсмаршал, расслабившись. — Сами деревни сжечь, тех же, кто будет сопротивляться, — ликвидировать, ну а оставшихся — отправить в концлагеря. Их создание также предусмотрено планом. Никто лучше тебя в Германии этого не может делать, дорогой Олаф, не так ли?..

Золенберг думал недолго. Со времени смерти жены прошло больше года, боль немного притупилась, стихла. Марту было уже не вернуть, как было не вернуть и прожитые вместе с ней годы. Он уже давно смирился с тем обстоятельством, что ему нужно найти в себе силы как-то жить дальше.

— Хорошо, я согласен…

— Вот и прекрасно. Я уже распорядился, чтобы завтра за тобой прилетел самолет.

— Самолет?.. Уже завтра?..

— Ситуация на фронте меняется стремительно, ждать некогда. Вылетишь в Белосток на рассвете. Все необходимые бумаги по подтверждению твоих полномочий, а также сам план операции уже подготовлены и находятся у капитана Неймара в портфеле. Он передаст его тебе непосредственно перед вылетом.

— Неймар что — в курсе операции? — недовольно спросил Золенберг.

— Только в общих чертах. Деталей он, естественно, не знает.

— Понятно. Значит, завтра, на рассвете…

— Да, будь готов… — Геринг вылил из своего бокала остатки вина в костер. — Ну а теперь, друг мой, когда мы все обсудили, пора вернуться и закончить это затянувшееся веселье, иначе завтра мы на целый день будем выведены из строя.

Геринг и Золенберг рассмеялись и отправились обратно к столу.

Они не могли видеть, как из-за росшего неподалеку от костра дерева отделилась темная фигура и скрылась в постройках дома. Это был старый Вальтер, плотник виллы Золенберга, ответственный за поддержание огня. Возвращаясь обратно к костру с хворостом за спиной, взятым из дровника, Вальтер с удивлением увидел, как Золенберг удалил от костра двух егерей, жаривших оленя, а сам вместе с Герингом остался наедине. Бесшумно положив вязанку хвороста на землю, никем не замеченный, плотник достиг сосны, росшей в нескольких метрах от костра. Блики огня не достигали того места, где он остановился, зато ему в свете костра все было хорошо видно и довольно сносно слышно.

Разговор между Герингом и Золенбергом взволновал Вальтера. Он никогда не интересовался политикой, зато политикой интересовался его младший брат — примкнувший к коммунистам Густав. Вальтер любил брата и наивно полагал, что за полученную информацию Густаву неплохо заплатят, как он называл их про себя, «ребята Тельмана». Уж что-что, а в деньгах его брат нуждался — у него было пятеро детей, а работа рядового ткача на фабрике в Растенбурге оплачивалась из рук вон плохо.

«Может, повезет брату», — думал Вальтер, ложась в свою постель после того, как веселье подошло к концу и гости Золенберга разбрелись по своим комнатам.

Завтра Вальтер решил под предлогом покупки новых инструментов съездить в Растенбург и передать разговор между Герингом и Золенбергом своему брату Густаву — немецкому антифашисту, члену Компартии Германии.

 

2

Кабинет тонул в полумраке. Приглушенный свет от настольной лампы падал на лежавшую посередине стола папку бордового цвета. На улице был день, но наглухо задвинутые шторы на окнах кабинета создавали ложное впечатление наступившего вечера.

Генерал Калачев, сидевший за столом, медленно протянул к папке руку, затем быстрым движением раскрыл ее и достал оттуда единственный находившийся в ней лист бумаги. Поправив настольную лампу так, чтобы свет падал точно на бумагу, генерал надел очки и в очередной раз углубился в текст шифрограммы.

Сводки агентуры, по установленным в Управлении правилам, доставлялись ему два раза в день — утром и вечером, но если поступившие сведения содержали в себе нечто важное, то сводки ложились на стол генерала незамедлительно. Так было и на этот раз.

Закончив читать, Калачев отложил лист бумаги на край стола и закурил.

Полученная от советского резидента в Кенигсберге шифрорадиограмма, которую только что прочитал генерал, содержала в себе сведения, над которыми предстояло серьезно задуматься.

Ш и ф р о р а д и о г р а м м а

Сверхсрочно!

Захару.

По сведениям немецких антифашистов, в районах Беловежской пущи и Августовских лесов немцами планируется провести операцию по уничтожению мирного населения с целью очистки территории для последующей засадки ее лесом. Руководство данной операцией Герингом возложено на Олафа Золенберга, который вылетает для этого в Белосток.

Тот же источник сообщает, что в окрестностях Растенбурга, в лесу Герлиц, идет строительство ставки Гитлера под кодовым названием «Вольфшанце».

Кравчук.

Поразмышлять Калачеву не удалось: громко прозвучал телефонный звонок. Не вынимая папиросу изо рта, генерал протянул правую руку к трубке. Телефон в его кабинете звонил постоянно, этого требовала непрерывно меняющаяся ситуация на фронте, на которую необходимо было реагировать мгновенно.

— Товарищ генерал, поступило новое сообщение от нашего резидента в Кенигсберге, — услышал он в трубке голос подполковника Шубина. — Оно касается обстоятельств получения информации по операции немцев в районе Белостока.

— Жду вас, приходите немедленно… — ответил Калачев и опустил трубку.

Не прошло и минуты, как Шубин перешагнул порог кабинета своего начальника. Калачев взглянул на своего помощника, направляющегося к его столу твердым уверенным шагом. Серьезный, исполнительный и немногословный, Шубин относился к тому типу людей, которые добросовестно и точно выполняли приказы своего руководства, но при необходимости и сами могли высказать свое видение ситуации.

Подойдя к столу, подполковник достал из папки лист бумаги и протянул его Калачеву.

— Новая шифрорадиограмма от «Кравчука», товарищ генерал. Только что получили…

Взяв в руки бумагу, Калачев бегло пробежал текст глазами, потом перечитал еще раз, внимательно вглядываясь в каждое слово, и только затем положил шифрограмму на край стола, поверх той, которую он недавно прочитал.

Ситуация немного прояснилась, но не настолько, чтобы можно было иметь полное представление о задуманном немцами.

В последней шифровке резидент в Кенигсберге более точно сообщил источник, от которого он получил информацию о новой ставке фюрера и об уничтожении немцами населения в районе Белостока. Резидент сослался на жителя Растенбурга и ткача по профессии Густава Шиммеля, немецкого коммуниста с десятилетним стажем. Тот, в свою очередь, узнал все от своего родного брата Вальтера, плотника имения Золенберга, подслушавшего разговор своего хозяина с Герингом.

Информацию о ставке Гитлера генерал незамедлительно передал начальнику Наркомата. Было понятно, что этот вопрос должен решаться на уровне высшего политического руководства страны. К тому же ставка Гитлера находилась на территории Германии, до которой было далеко, а вот район Белостока входил в оперативную возможность отдела Управления, которым руководил Калачев.

Сняв очки, генерал поднял взор на стоявшего возле стола Шубина.

— Садитесь, подполковник. — Дождавшись, когда Шубин сядет, Калачев продолжил: —…Подслушанный разговор… плотник из имения… второе лицо рейха… ставка фюрера… Не водят ли нас за нос? Возможно, втягивают в какую-то игру?.. Слишком уж как-то гладко все выглядит, не находите?..

Шубин покачал головой.

— Если нам пытаются впихнуть «липу», то с какой целью?.. Думаю, маловероятно, товарищ генерал. Немцы должны понимать, что такие сведения мы будем проверять в первую очередь, а потом и перепроверять, причем неоднократно. Если это «липа», то мы это поймем очень быстро. Единственная выгода для немцев в этой ситуации может заключаться лишь в том, чтобы оттянуть наши силы на проверку этой информации, но у нас хватит сил действовать и по другим направлениям, так что у них никакого интереса здесь быть не может. — Подполковник постучал пальцами по столу. — К тому же полученную информацию мы можем легко проверить…

Калачев потушил окурок папиросы в пепельнице и взглянул на своего помощника.

— Черняк?..

— Да, товарищ генерал. Если операция не блеф и Золенберг действительно прибыл в Белосток, то там он должен будет развить бурную деятельность. Масштаб-то операции немалый. По нашим сведениям, в обозначенном районе в деревнях проживают порядка ста тысяч человек, и в любом случае немцы не смогут скрыть факт уничтожения такого количества жителей. Черняк может все легко проверить…

— Логично. — Калачев, соглашаясь, развел руками. — Что у нас есть по этому Золенбергу?

— Я успел просмотреть картотеку, товарищ генерал. Картина получается следующая… Олаф Золенберг, сорок восемь лет, вдовец, жена умерла год назад. В Первую мировую войну служил в полку «Рихтгофен», которым командовал Геринг…

— Так вот почему тот поручил именно Золенбергу руководство операцией, — прервал подполковника Калачев. — Ему нужен свой человек во главе всей этой затеи…

— Безусловно… — согласился Шубин… — Геринг хочет иметь всю информацию о ходе проводимой операции, чтобы потом надеть на себя лавры победителя. К тому же нельзя исключать и того факта, что между соратниками Гитлера идет борьба за влияние на него. В этой игре любые достижения можно представить в выгодном для себя свете, соответственно, принизив заслуги соперников. Так что назначение Золенберга вполне логично…

— Чем он занимался в последнее время? — спросил Калачев.

— До момента смерти жены в течение шести лет руководил организацией концентрационных лагерей на западе Германии для евреев и коммунистов. Так что опыт руководства у него есть, и опыт немалый. Противник серьезный…

— Да-а… — задумчиво протянул Калачев, поморщившись. — Из характера его прежней деятельности можно с уверенностью сказать, что он является идейным нацистом. А такие ни перед чем не остановятся, дай им только волю… Щупальца им рубить нужно, пока дел не натворили. Для меня понятно, что мы не должны вести себя в этой ситуации пассивно… Нужно активно противодействовать… — везде, где это только возможно. — Калачев внимательно посмотрел на Шубина. — Как вы себе представляете нашу задачу?

— Не вызывает сомнений, товарищ генерал, что операцию немцев необходимо сорвать.

— У вас есть конкретные предложения?

— Мы не знаем деталей операции, верно? Соответственно, мы не можем знать о последовательности действий немцев. С чего они начнут, где, откуда и какими силами станут уничтожать деревни — нам неизвестно. К тому же обозначенный район — Беловежье и Августовские леса — сам по себе по своим масштабам огромен. В этой ситуации для нас остается единственный вариант — поручить Черняку с помощью оставленного в городе подполья добыть план немцев. Если у нас будет план, мы сможем хотя бы предотвратить уничтожение населения, дав команду партизанским отрядам по возможности увести людей в леса.

— Думаю, это не решит проблему, — сказал Калачев. — Полагаю, что необходимо посмотреть на возникшую ситуацию намного шире. Считаю, нужно исходить из того, кто руководит операцией.

— Вы имеете в виду Золенберга?

— Да, будем плясать от него. Мне представляется, и думаю, что вы здесь правы, задуманной операцией Геринг хочет повысить свой вес в глазах Гитлера. Золенберг в этом отношении — фигура ключевая. Положение на фронте меняется очень быстро и пока что в пользу немцев. Они продвигаются вперед стремительно. В этой ситуации командирам вермахта явно не захочется оттягивать свои войска с фронта и задействовать их у себя в тылу для операции по уничтожению населения. Заставить их может только высокий авторитет человека, который руководит этой операцией. Золенберг таким человеком явно является. Убери его — будет шанс, что операция вообще сорвется или, по крайней мере, будет отложена.

— На чем вы основываетесь, делая такой вывод, товарищ генерал? — спросил Шубин. Он слушал Калачева, глядя на настольную лампу, стоявшую на столе. Давно работая с генералом, Шубин понимал, что в этот момент Калачев был в своей стихии — как никто другой он умел просчитать действия противника на несколько ходов вперед.

Калачев на мгновение задержал взгляд на подполковнике, положил руку на шифрограммы, провел по бумаге пальцами.

— Поставим себя на место немцев… — наконец произнес он. — Если будет обезглавлен руководитель операции, то Герингу понадобится время на поиск новой кандидатуры. За это время, думаю, недруги рейхсмаршала, к числу которых, по агентурным сведениям, относятся и высшие чины вермахта, сумеют доказать Гитлеру, что войска нужны в первую очередь для развития наступления, а вовсе не для карательных операций. В этом случае Гитлер явно встанет на их сторону. Весомым аргументом здесь будет то, что очистить территорию можно будет, по его мнению, и после победоносного окончания войны, соответственно, в этой ситуации ждать от армии помощи в исполнении своей затеи Герингу не придется. А без армейских частей такая операция не может быть проведена — слишком большой масштаб.

— Но там наверняка есть войска СС? — вставил Шубин.

— По сообщениям нашей разведки, большинство дивизий СС действуют в другом месте, на западном участке фронта, на направлении главного немецкого удара. Если какие эсэсовцы в том районе сейчас и есть, то их количества для такой операции явно недостаточно. Понадобится время, чтобы подтянуть новые части из других мест. К тому же Гиммлер может воспользоваться ситуацией и попытается поставить во главе этой операции своего человека, чему Геринг, безусловно, будет сопротивляться. На это тоже уйдет время, а без руководителя операция не начнется. Мы, как минимум, оттянем время. В любом случае ликвидация Золенберга внесет хаос в планы немцев. Так что вывод тут может быть один — физически устранить назначенца Геринга…

— В одиночку это будет проблематично… — вставил Шубин. — У такой важной птицы должна быть многочисленная охрана…

Калачев выдвинул ящик стола, достал оттуда пачку папирос. Закурил, пустил кольцо дыма в потолок, после чего ответил:

— Хотя изначально мы предполагали автономный вариант деятельности группы Черняка, но в возникшей ситуации, по-видимому, придется дать ему пароль для связи с оставленным в городе подпольем. Пусть скоординируют свои действия. Для нас в этой ситуации важным может быть только одно — во что бы то ни стало мы должны сорвать планы немцев и помешать уничтожению советских людей…

 

3

В десятом часу утра по местному времени на углу улиц Эриха Коха и Бисмаркштрассе остановился немецкий офицер в чине гауптмана, одетый в новенькую, с иголочки форму. Не прошло и месяца, как немецкие войска заняли Белосток, а на стенах домов уже красовались красивые таблички с готической вязью с новыми названиями улиц. Гитлеровцы принялись устанавливать в городе «новый порядок», одним из главных пунктов которого являлось уничтожение прежних символов и названий.

Офицер огляделся по сторонам, неторопливо достал из кармана пачку сигарет, закурил, а потом медленно побрел по тротуару в направлении виднеющегося неподалеку табачного киоска. Сигарета была последней, поэтому он скомкал ставшую ненужной пачку и бросил ее в мусорный ящик, стоявший на его пути.

В нагрудном кармане у офицера лежало удостоверение на имя гауптмана Вилли Коллера, направляющегося в расположение своей части после кратковременного отпуска, проведенного им у себя на родине, в Австрии.

Не прошло и получаса, как гауптман вышел из здания комендатуры, в которой он зарегистрировался в качестве офицера, следующего на фронт. Все прошло без происшествий — служащий комендатуры, бегло взглянув на вошедшего в его кабинет гауптмана, чисто формально изучил его документы, а потом поставил в командировочном удостоверении печать, куда вписал срок в двое суток, в течение которых гауптман может находиться в городе. Затем вернул документы и, пожелав удачи на фронте, отпустил. Было совершенно ясно, что ему нет никакого дела до очередного сухопутного вояки, которые проходили перед его глазами каждый день в огромном количестве. Теперь Коллер мог совершенно спокойно гулять по улицам города, не опасаясь быть разоблаченным, что, в принципе, ему и было нужно.

На самом деле гауптман вермахта Вилли Коллер был не кто иной, как капитан Разведуправления Красной Армии Игорь Черняк.

Вчера им была получена радиограмма из Центра с приказом срочно связаться с подпольем, оставленным в городе. Однако Центр умолчал о цели такой встречи, ограничившись лишь указанием явки и пароля. К тому же Черняку было приказано явиться на встречу в форме офицера немецкой армии, документы которого были совсем недавно переданы его группе, действовавшей в Супрасельской пуще. Как сообщалось в полученной радиограмме, выходившие из окружения советские части захватили в плен некоего Вилли Коллера, возвращающегося на фронт из отпуска. Самого Коллера пришлось ликвидировать (держать его в плену в условиях прорыва из окружения было невозможно), но командир оказался предусмотрительным и сохранил его форму и документы, которые затем, после выхода из окружения, передал в Особый отдел армии. Эти вещи, а также другой необходимый груз группе Черняка сбросили с самолета душной июльской ночью всего неделю назад. И вот теперь, шагая по улицам Белостока, Черняк примерял на себя роль убитого немецкого офицера, стараясь ничем не выделяться и соответствовать той роли, которая ему отводилась.

Дойдя до табачного киоска, он остановился, посмотрел по сторонам. Вроде все было в порядке. Теперь самое главное.

Наклонившись к окошечку, Черняк на немецком языке спросил:

— У вас есть французские сигареты?

Это была первая часть пароля, переданная ему Центром. Теперь он ждал ответа.

— Французских нет, но есть хорошие немецкие. Будете брать? — Голос, прозвучавший изнутри киоска, был мужским. Человек ответил по-немецки, в котором Черняк услышал легкий польский акцент.

— Нет, спасибо. Попробую купить французских сигарет в Минске.

Это была завершающая часть пароля. Черняк наклонился ниже, стараясь не упустить ничего из того, что будет сейчас произнесено. Человек, находившийся внутри киоска, быстро заговорил:

— На Кайзерштрассе есть зеленый дом с апостолами на крыше. Он там один такой. Сейчас вы пойдете туда и подниметесь на второй этаж в квартиру № 11, к Ежи Ковальскому. Пароль такой. Вопрос: «Я слышал, что вы сдаете комнату». Ответ: «Да, только она с видом во двор». Вы скажете: «Если в вашем дворе растут деревья, то меня устраивает». Там вам все объяснят. Пароль произнесете на русском языке. Да, перед тем как позвонить в дверь квартиры, убедитесь, что в витрине находящегося в этом же доме на первом этаже магазина по продаже одежды на голове манекена берет коричневого цвета. Запомните, именно коричневого цвета. Если берет будет другого цвета — это сигнал опасности. А теперь купите у меня любые сигареты, чтобы не привлекать внимания.

Черняк достал из кармана деньги, протянул их продавцу. Тот передал ему пачку сигарет, которую капитан демонстративно, на виду у прохожих, затолкал в карман своего кителя.

Ситуация, с которой он столкнулся, требовала от него теперь предельного напряжения и внимания. Чтобы встретиться с нужным человеком, у подполья, как оказалось, действовала многоступенчатая система связи. В этом был несомненный резон. Так уменьшалась опасность провала всей группы. Если немцы каким-то образом выйдут на продавца табачного киоска как на первое звено, в ситуации провала окажется только он. Остальные звенья могут посыпаться только в одном случае — если продавец сигарет не выдержит пыток и «поплывет». Но за это время пароли и места явок успеют поменять. Для Черняка, как для профессионального разведчика, было совершенно ясно и то, что в первое звено всегда ставили самых стойких людей, чтобы у остальных оставалось время «обрубить концы» и затаиться. К тому же человек из первого звена мог выдать только людей из звена второго, про остальных он осведомлен не был.

Завернув за угол, Черняк вышел на бывшую Пролетарскую улицу, теперь поменявшую название на Гиммлерштрассе. Белосток он изучил по довоенной карте со старыми советскими названиями улиц и площадей, которые затем ему пришлось запоминать в их новой, немецкой интерпретации.

Улицы Белостока за прошедший со времени оккупации месяц преобразились до неузнаваемости. Появились частные магазины и лавки, названия которых гордо красовались на пестрых кричащих вывесках. Казалось, город вернулся на два года назад, во времена Польской республики до начала войны 1939 года.

Идти предстояло долго. Неспешно двигаясь вдоль домов по мощенному брусчаткой тротуару, Черняк внимательно всматривался в людей, попадавшихся ему на пути. Не исключено, что за ним могли следить. Несколько раз он останавливался перед витринами магазинов, пытаясь определить для себя что-то подозрительное. Пока ничто не говорило ему, что он в опасности. Это означало, что либо «хвоста» за ним вообще не было, либо его «вели» профессионалы своего дела. Каждый раз, когда ему навстречу шли немецкие офицеры, Черняк внутренне напрягался, чувствуя, как ощущение опасности заполняет его. Но всякий раз, по-армейски поприветствовав его, офицеры шли дальше, и Черняк продолжал свой путь.

Светило солнце, и росшие вдоль тротуаров деревья, сверкающие солнечными бликами своей листвы, создавали ложное впечатление царившего вокруг мира и безмятежности.

Свернув на улицу Трех Императоров, капитан быстро пересек ее и вышел на площадь Адольфа Гитлера. Отсюда до улицы Кайзерштрассе, где находилась явка, было уже недалеко. Этот район Белостока Черняк изучил досконально, поскольку именно в нем располагались все административные здания немецкой оккупационной администрации.

Спустя десять минут Черняк уже стоял у нужного ему дома. Его он определил сразу — стены были выкрашены в зеленый цвет, а наверху стояли маленькие скульптурки апостолов. Дом практически не пострадал от войны, лишь кое-где в стенах виднелись выбоины от пуль, да и то, по всей видимости, прилетевших сюда случайно.

Большая, протянувшаяся через весь первый этаж дома стеклянная витрина магазина привлекала к себе всеобщее внимание прохожих. В глаза бросалось многообразие выставленных в ней товаров, что в дни войны выглядело как-то даже непривычно.

Черняк подошел ближе и встал рядом с пожилой женщиной, разглядывающей сапожки различных фасонов, цветов и размеров. Капитана же интересовало совсем иное. Пройдя вдоль всей витрины, он заметил в самом ее конце, возле двери в подъезд, женский манекен. На голову манекена был надет берет коричневого цвета. Значит, опасности не было и можно было идти внутрь.

Черняк огляделся, потянул на себя тяжелую массивную дверь и вошел в подъезд. Легкая темнота обступила его со всех сторон, но через несколько секунд глаза привыкли, и капитан двинулся по довольно широкой мраморной лестнице наверх. На втором этаже он остановился. Медная табличка возле квартиры номер одиннадцать гласила, что в этой квартире проживает Ежи Ковальский. Надпись была сделана на русском языке.

Черняк два раза позвонил в квартиру. Не прошло и минуты, как дверь открылась. Капитан приготовился увидеть солидного пожилого человека, а-ля профессор-интеллигент, но неожиданно для него дверь открыл мужчина среднего возраста, на вид около сорока лет, одетый в поношенный костюм невзрачного серо-мышиного цвета.

— Я слышал, что вы сдаете комнату? — как можно спокойнее спросил Черняк по-русски.

Мужчина не растерялся и так же непринужденно по-русски, но с явным польским акцентом, ответил:

— Да, только она с видом во двор.

— Если в вашем дворе растут деревья, то меня устраивает.

Мужчина кивнул, распахнул дверь шире и жестом пригласил капитана пройти внутрь.

Они прошли в дальнюю комнату, окна в которой были плотно зашторены. Черняк внимательно приглядывался к обстановке квартиры, пытаясь по ней понять характер ее хозяина. На полках стояли книги на польском языке, на стенах висели картины, в большинстве своем пейзажи. По прикидкам, это было жилище типичного польского интеллигента. В квартире никого, кроме открывшего дверь мужчины, Черняк не заметил. Впрочем, все могло быть совсем не так, и где-то внутри прятались люди.

— Прошу вас, присаживайтесь. — Мужчина указал капитану на небольшой диван, стоявший вдоль стены комнаты. Сам же уселся в мягкое кресло напротив. И сразу же, не теряя времени, заговорил по-русски:

— Итак, давайте начнем с самого главного. Центр поручил нам задание, которое потребует координации наших действий. Я имею в виду действий нашей подпольной группы, находящейся в городе, и вашей, действующей в лесах. Я являюсь одним из руководителей городского подполья. Зовите меня просто Ежи…

— Вы поляк? — осторожно спросил Черняк.

— Не совсем… Моя мать полька, а отец австриец.

— Австриец? — удивился капитан, вскинув вверх брови.

Ежи улыбнулся. По всей видимости, он уже привык к подобной реакции людей на свою родословную.

— Своего отца я никогда не видел. Со слов матери знаю, что он был солдатом австро-венгерской армии. Их часть стояла в той деревне, где жила тогда моя мать. Это было во время Первой мировой войны. Знаете ведь, как это бывает… Любовь… Вот я и являюсь плодом этой любви.

— Сколько вам лет?

— Двадцать шесть… Я знаю, что выгляжу старше своего возраста. Но знаете, где-то это даже помогает…

Черняк решил переключиться на то, ради чего он, собственно, и пришел сюда.

— Так какой приказ вы получили из Центра?

Ежи достал из внутреннего кармана пиджака несколько фотографий и протянул их капитану.

— Нам нужно ликвидировать этого человека как можно быстрее. В этом смысл задания.

Черняк внимательно посмотрел на переданные ему фотографии. С них на него смотрел одетый в эсэсовский мундир офицер. Капитан сразу же отметил для себя волевое выражение лица этого человека, его властность. Типичное лицо нацистского фанатика, получившего милостью фюрера право по своему усмотрению казнить и миловать врагов Третьего рейха.

— А конкретнее? — спросил он, обратив взор на Ежи.

— Этого человека зовут Олаф Золенберг. Он является приближенным рейхсмаршала Геринга. До войны занимался организацией концлагерей в Германии. В настоящее время назначен Герингом руководить секретной операцией здесь, в Белостоке.

— В чем ее суть?

— Смысл операции в том, чтобы уничтожить мирное население, проживающее в районах Беловежской пущи и Августовских лесов.

— С какой целью?

— Немцы хотят объединить все окрестные леса в один огромный лес. Для этого им нужно полностью очистить пространство, которое под этот лес отводится. После уничтожения в этой зоне деревень и их жителей немцы засадят пустые поля между Беловежьем и Августовскими лесами новыми деревьями. Таким образом, на том месте, где сейчас живут люди, по их плану, со временем будет шуметь гигантский лес.

— И сколько в этой зоне жителей?

— По нашим скромным подсчетам — порядка ста тысяч человек.

Черняк от удивления даже слегка присвистнул.

— Цифры огромные. Ясно одно — воплощение этого плана в жизнь потребует от немцев огромных усилий.

— Вот как раз для этого Золенберг и назначен руководить всей этой затеей. Он ведь имеет огромный опыт уничтожения людей в концлагерях.

Ковальский подождал, пока капитан рассмотрит фотокарточки повнимательнее. Снимки подпольщики получили от советского парашютиста — девушки-радистки, сброшенной к ним с рацией, чтобы держать постоянную связь с Москвой.

— Фотографии Золенберга, извините, я вам дать не могу. Если вас задержат немцы и найдут их, то вам не выкрутиться. Я думаю, что вы это и сами прекрасно понимаете. Так что смотрите внимательно и запомните это лицо.

Через минуту Черняк вернул фотографии обратно. Ежи спрятал их во внутренний карман пиджака, а затем продолжил:

— Золенберг уже находится в Белостоке. Мы установили это точно. Но пока никаких шагов не предпринимает. Думаю, входит в курс дела. Пытается осмотреться и определиться со своими дальнейшими действиями. Мы не должны дать ему возможность начать эту операцию…

Черняк поднялся с дивана и прошелся по комнате. Остановившись возле картины, на которой был изображен зимний лес, он спросил Ежи:

— Для того чтобы начать претворять эту огромную операцию в жизнь, требуется предварительно разработанный план. Вам известно что-либо о его существовании?

— План существует. Это также установлено.

— Интересно — откуда?

Капитан вовсе не надеялся на ответ подпольщика, но, к его удивлению, Ежи ничего от него скрывать не стал.

— У нас есть свои люди в местных немецких учреждениях. План находится в кожаном портфеле, который Золенберг всегда носит на своей правой руке, прикрепленной к портфелю наручниками. — Ковальский посмотрел на капитана, пытаясь предугадать ход его мыслей. Вопрос о плане операции насторожил подпольщика.

— Хочу заметить, что Центр не давал нам задание выкрасть план операции. Речь идет лишь о физическом устранении Золенберга.

Черняк понимал Ежи. Выкрасть план означало рискнуть своими людьми, работающими у немцев, чего, вполне естественно, городскому подполью явно не хотелось. Видя возникшую напряженность, капитан отдавал себе отчет в том, что в данной ситуации единственным правильным решением было четко выполнить указание Центра и не проявлять в этом вопросе самостоятельности. Несомненно, в Центре тоже взвесили все «за» и «против». И если там решили, что для срыва операции необходимо ликвидировать ее руководителя, а не получить план самой операции, то так, видимо, в данный момент было предпочтительнее.

— Безусловно, мы должны выполнить приказ Центра, — примирительно сказал капитан, — весь вопрос заключается только в деталях. У вас есть конкретные предложения, как нам уничтожить Золенберга?

Ежи был готов к такому вопросу. За два дня, прошедших после того, как подпольная группа получила приказ из Центра, он со своими товарищами успел продумать и просчитать разные варианты устранения назначенца Геринга. Оставалось лишь озвучить свои мысли сидящему напротив него капитану и выслушать его мнение. Возможно, тот предложит что-то другое или же внесет в задуманный план свои коррективы. Ведь непосредственно ликвидировать Золенберга, согласно плану, придется его группе. На долю же подпольщиков выпадало лишь обеспечить группу капитана информацией о передвижениях эсэсовца.

— Золенберг прибыл в Белосток три дня назад и разместился в здании окружного управления СС. — Голос Ежи Ковальского был твердым. — За зданием мы установили круглосуточное наблюдение, и все эти три дня эсэсовец из дома не выходит. По всей видимости, там он работает и там же ночует. Подтверждением этому служит и то обстоятельство, что вокруг здания и внутри него многократно усилена охрана. Но рано или поздно ему все равно придется покинуть здание. Педантизм предполагает проверку лицом, отдающим приказы, результатов их исполнения. Думаю, Золенберг захочет сам выехать на места уничтожения деревень. Исходя из этого, представляется целесообразным осуществить нападение на его кортеж во время этой поездки.

— Хорошо, но как мы узнаем время и места его выездов? Плана операции у нас ведь нет?

— Эту проблему решим мы. Вы будете знать о времени и точном маршруте движения Золенберга. Эти сведения даст нам свой человек, работающий у немцев. Я уже говорил вам…

Черняк покачал головой, давая понять, что у него есть какие-то сомнения.

— Ваш план имеет одно слабое место — он всецело построен на предположении о том, что Золенберг будет лично участвовать в карательной операции. А что, если ваше предположение не подтвердится? Что мы будем делать в том случае, если эсэсовец будет отдавать приказы отсюда, даже не выходя из здания СС, а проверять их исполнение будут его порученцы, которых он, возможно, привез с собой?

Черняк думал, что подпольщику не будет что на это ответить, но тот, как оказалось, вовсе не растерялся.

— В этом случае Золенберга ликвидирует один из наших людей, работающий у немцев.

— …И таким образом раскроет себя, — вставил капитан. — К тому же ваш человек, учитывая усиленную охрану эсэсовца, даже если покушение и удастся, не сумеет уйти. Его схватят…

— Поверьте, он знает, на что пойдет. Это преданный нам человек, к тому же ненавидящий фашистов.

— Все равно Центру будет нужна гарантия того, что его приказ обязательно будет выполнен… — Черняк на секунду призадумался. — Ну, ладно, гадать на кофейной гуще не станем. Будем действовать по обстоятельствам… Как вы сообщите нам о маршруте Золенберга, если тот действительно лично поедет на место карательной операции?

Ковальский слушал капитана очень внимательно, стараясь понять этого человека, которого он видел впервые и с которым ему, скорее всего, предстоит работать и дальше. Борьба с фашизмом тоже была работой, работой тяжелой и смертельно опасной. Ценой даже одной-единственной ошибки в этой работе могли быть жизни многих и многих людей.

— Каждый день ищите скомканную пачку из-под папирос возле железнодорожного указателя двадцать третьего километра на железной дороге Белосток — Барановичи. В ней и будет нужная вам информация. Если вам понадобится срочно встретиться с нами — пароль тот же в табачном киоске. Там вам назовут место встречи и новый пароль. Сюда можете прийти только в самом крайнем случае. Не забывайте про цвет берета на манекене… А теперь идите — возможно, действовать начнем уже завтра, а вам еще нужно добраться до леса…

Когда капитан ушел, Ковальский еще несколько минут посидел в кресле, а потом по винтовой лестнице, начинавшейся на кухне квартиры, спустился на первый этаж в магазин одежды. Дождавшись, пока девушка-продавщица рассчитает очередного покупателя, он подошел к ней и тихо на ухо прошептал:

— Анна, я ухожу на встречу с руководством. Вернусь только завтра. Будь осторожна. При малейшей опасности — закрывай магазин и уходи. Я только что встречался с человеком, за которым могла быть слежка. Ты меня поняла?

Продавщица Анна, являющаяся одним из активных членов подполья, нахмурилась. Она понимала, что для подобных слов у Ежи были свои соображения. Раз он предостерегает ее — значит, опасность действительно существовала.

— Я буду настороже, Ежи…

 

4

В то самое время, когда Черняк разговаривал с Ковальским, Золенберг проводил совещание со всеми руководителями немецких оккупационных служб в Белостоке. В город он прибыл три дня назад. Самолет, как и обещал ему Геринг, доставил его в Белосток на следующий же день после охоты на его вилле в Восточной Пруссии. Ординарец Геринга капитан Неймар проводил его до самого трапа самолета и только там вручил ему портфель с планом операции. За время полета Золенберг успел просмотреть все находившиеся в портфеле бумаги. Помимо самого плана операции, которая фигурировала в документах под кодовым названием «Тевтонский огонь», в портфеле находились также приказы рейхсмаршала о наделении группенфюрера СС Золенберга широкими полномочиями и подчинением ему всех находившихся в районе проведения операции немецких войск, служб безопасности и лагерей для военнопленных.

Присутствовавшие на совещании начальники всевозможных ведомств с нескрываемым интересом рассматривали доверенное лицо Геринга, прибывшее к ним с особым заданием рейхсмаршала. Кто-то из них, у кого были связи в Берлине, уже знал причину появления здесь Золенберга, кто-то же, у кого такой возможности не было, терялся в догадках насчет того, чем же ничем не примечательное место на Восточном фронте так заинтересовало второе лицо в иерархии Третьего рейха. Гадать им оставалось недолго.

— Господа! — начал Золенберг, когда все расселись за широким дубовым столом. — Я приехал сюда с особым заданием, выполнение которого на меня возложил господин рейхсмаршал. Надеюсь, всем понятно, что я не буду церемониться с теми, кто станет плохо выполнять свою работу. Для этого у меня есть все возможности. Я не пугаю вас, я только предупреждаю. Если кто-то из вас думает, что можно будет относиться к тому, что я вам сейчас скажу, как к второстепенным событиям, — пусть сразу же выйдет в соседнюю комнату и поступит как истинный офицер. Потому что виновные в срыве намеченной операции, несмотря на звания и регалии, будут расстреляны публично!.. Думаю, вы понимаете, что большего позора ваши семьи, находящиеся в Германии, уже не заслужат!..

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Все сидели, не смея пошевелиться.

Видя, что его слова достигли своей цели и теперь каждый из присутствующих понял, насколько все серьезно, Золенберг, стараясь четко и твердо произносить слова, продолжил:

— В данном районе нам предстоит провести операцию «Тевтонский огонь». Смысл ее в том, чтобы очистить от населения территорию между Беловежской пущей и Августовскими лесами, а затем соединить эти лесные массивы в единый лес, засадив пустое пространство новыми породами деревьев. На этой территории со временем будет самый большой лес в Европе. Здесь будут превосходные охотничьи места и замечательные дома отдыха для нас, немцев. Господин рейхсмаршал уже дал указание привезти из Швеции и Норвегии саженцы хвойных пород деревьев, а также животных. Операция должна быть проведена в срок максимум два месяца. Я имею в виду очистку территории от местного населения. С этой целью я прошу вас, господа, дать указание своим службам о полной готовности…

Золенберг посмотрел в лежащий перед ним на столе лист бумаги, на котором были записаны фамилии и должности присутствующих на совещании лиц, поправил пенсне, а потом продолжил:

— Полковник Кель, доложите о настроении местного населения в подчиненном вам округе. — Золенберг окинул Келя долгим пронизывающим взглядом. — Оказывается ли сопротивление новым властям?

Себастьян Кель, руководивший службой безопасности округа Белосток, быстро поднялся со своего места и уверенным, четко поставленным голосом заговорил:

— Господин группенфюрер, ситуация в округе достаточно спокойная. Местное население встретило немецкие войска как освободителей. За те два года, что здесь хозяйничали большевики, они умудрились настроить против себя даже тех, кто приветствовал их приход в 1939 году. К тому же здесь никогда не любили русских, господин группенфюрер…

— Это важно, полковник, но меня интересует отношение жителей к нам, немцам. Вы не новичок в нашей работе и прекрасно понимаете, что операция, которую мы будем проводить, — это не пикник на природе. Населенные пункты, находящиеся в зоне, будут уничтожены в любом случае, а их жителей нам придется куда-то деть. Тех, кто станет сопротивляться, мы уничтожим. Молодых женщин и детей отправим на работы в пользу Германии. Со стариками церемониться не будем. Как рабочая сила они бесполезны, а кормить их просто так никто не собирается. Я думаю, все понимают, о чем я говорю?..

Безусловно, все присутствующие в силу своего опыта знали, что имел в виду группенфюрер Золенберг. Сидящие за столом люди не были новичками в своем деле и довольно ясно представляли себе, что им предстоит сделать. То, о чем говорил им Золенберг, на их языке называлось «полной зачисткой территории». На месте проведения операции, после ее окончания, не должно остаться ровным счетом ничего и никого.

— В любом случае, полковник Кель, я жду от вас более полной информации о тех, кто может представлять для нас серьезную опасность при проведении операции, — продолжил Золенберг, расположившись поудобнее в кресле. — Я не думаю, что таких людей не существует, как вы пытаетесь нам представить. Русские здесь тоже два года не бездельничали. У них явно имеется агентура. Мы должны знать своих врагов, господа. А недооценивать русских — значит, обречь себя на потерю инициативы. Это мы должны делать первые шаги, господа, а вовсе не русские. Я хочу, чтобы все присутствующие уяснили это.

Потом настала очередь отвечать на вопросы командиру расквартированной в Белостокском округе сухопутной дивизии полковнику Клозе. Это был старый пруссак, всю жизнь посвятивший армии. В Первую мировую войну Клозе воевал на Восточном фронте против русских, а потому из всех присутствующих на совещании лиц только он мог представить себе, с чем им придется столкнуться. Но, как типичный военный, Клозе был слишком прямолинеен, и это было его ошибкой, в конечном итоге решившей его дальнейшую судьбу.

— Господин группенфюрер!.. — начал он, резко вставая со стула. Недовольный тон голоса Клозе сразу же насторожил Золенберга. Ему изначально не понравился этот полковник, едва он окинул взглядом всех прибывших на совещание. Во всем внешнем облике этого человека чувствовалось какое-то пренебрежение ко всему происходившему. Видимо, опьяненный стремительными победами вермахта на фронте, Клозе представлял себе сотрудников всех остальных немецких служб как уже ненужных и лишних. — Я готов выполнять ваши приказы, но только в том случае, если я получу соответствующее подтверждение от командующего армией, в которую входит моя дивизия. К тому же я полагаю, что намеченная операция настроит против нас все население округа. В то время, когда наша армия громит русских уже далеко на востоке, появление в ее глубоком тылу восставших сил не придаст ей уверенности. К тому же придется отвлекать силы с фронта и…

Но группенфюрер не дал Клозе договорить.

— Хватит, полковник! — неожиданно крикнул Золенберг, вскакивая с кресла. — Я не потерплю рядом с собой людей, сомневающихся в целесообразности операции!.. Вы ничего не поняли, Клозе!.. Операция «Тевтонский огонь» одобрена самим фюрером, а это есть прямое указание нам выполнить все быстро и неукоснительно!.. Ваши попытки прозондировать мои возможности есть не что иное, как саботаж с вашей стороны приказов высшего руководства рейха!.. — Золенберг ударил кулаком по столу. — Властью, данной мне, вы отстраняетесь от командования дивизией, Клозе!.. Более того, вы будете доставлены в Берлин и преданы суду!..

Полковник, все еще не веря в только что услышанные им слова и не понимая, что его участь уже решена, продолжал по инерции топтаться на месте. Все смотрели на него с сожалением, как на человека, явно не заслужившего подобное обращение с собой.

Когда формальности с полковником Клозе были окончены и его увели вызванные специально для этого сотрудники гестапо, поочередно выступили начальник абвера, начальник лагеря для военнопленных, а закончилось совещание докладом шефа интендантской службы о материальных возможностях, которыми располагало немецкое командование в зоне проведения операции.

То, что услышал от этих людей группенфюрер Золенберг, заставляло его надеяться на благополучный исход операции. Абвер не располагал сведениями о том, что в зоне проведения операции есть какие-то крупные войсковые соединения русских, способные вести боевые действия. Золенберг с интересом выслушал сведения о том, что остатки десятой русской армии, располагавшейся вокруг Белостока, практически все уничтожены. Правда, некоторым частям удалось уйти на восток, к Минску, но теперь их полное уничтожение оставалось лишь вопросом времени. Так что зона операции, с учетом того, что партизан в районе замечено не было, представляла собой спокойное тыловое место.

По сообщению начальника интендантской службы, имеющаяся в наличии материальная часть полностью соответствовала масштабам предстоящих действий войск по зачистке территории. Продовольствие, техника, оружие — всего было достаточно. Кроме того, как сообщил интендант, на его складах скопилось огромное количество советских трофеев, которых хватит не то что на одну, а на несколько подобных операций.

Комендант лагеря для военнопленных заверил Золенберга, что у него достаточно рабочих рук для того, чтобы засадить деревьями уже очищенную территорию. К тому же в лагерь с каждым днем прибывает все больше и больше русских солдат, которых уже некуда размещать. Приходится часть из них держать в открытом поле, огороженном лишь одним-единственным рядом колючей проволоки. Золенберг не преминул заметить, что в случае необходимости военнопленных в самое кратчайшее время можно будет перебросить и из других лагерей.

— Итак, господа, — подводя итоги, сказал Золенберг тоном человека, привыкшего к тому, что ему подчиняются, — прошу вас немедленно отбыть в расположение своих служб и ждать от меня дальнейших указаний. Прошу еще раз уяснить, что без моего ведома никто из вас с нынешнего момента не сделает и шагу. В противном случае вас ждет участь полковника Клозе!..

Участники совещания встали со своих мест и медленно потянулись к выходу из кабинета. У всех был понурый вид. Пример Клозе показал всем, что их задачей с сегодняшнего момента будет являться только слепое и неукоснительное соблюдение приказов, исходящих от группенфюрера Золенберга.

 

5

Вечером того же дня по улицам Белостока спешила молодая девушка. Это была Алинка Зимич — одна из трех машинисток, работающих в машбюро белостокского гестапо. Подполью города стоило огромных усилий внедрить ее в стан врага, для чего была проведена хитроумная операция, имевшая своей целью показать немцам лояльность Зимич новому порядку, пришедшему в город.

Только днем гитлеровские войска вошли в Белосток, а уже вечером того же дня Зимич появилась в здании местного гестапо с сообщением о том, что ей известны два человека, сочувствующие советской власти и, возможно, оставленные в городе для сопротивления немцам. Гитлеровцы схватили этих людей, нашли в их домах оружие и гранаты, а потом, спустя двое суток, толком не добившись от них каких-либо признаний, расстреляли. На самом деле немцы не догадывались, что эти люди были членами польской националистической группы, боровшейся с советской властью после того, как в 1939 году Белосток вошел в зону влияния Советского Союза. К июню 1941 года чекисты установили лишь двух человек из этой группы, установлению остальных помешала начавшаяся война. Вот их-то и было решено «сдать» немцам. Члены подполья еще до прихода фашистов подбросили в дома этих людей гранаты и винтовки, после чего оставалось только ждать реакции новых властей на сообщение Зимич. И та не подвела, справилась со своей ролью блестяще.

Выяснив, что Алинка Зимич является дочерью погибшего в советско-польскую войну 1920 года Христо Зимича, известного в Белостоке торговца, да к тому же довольно сносно знающая немецкий язык, начальник местного гестапо Берг предложил ей в своей службе должность секретаря-машинистки. Недолго думая, Зимич согласилась. При этом Берг не догадывался, что именно на такой поворот событий и надеялись местные подпольщики, когда затевали свою операцию.

С того времени прошел ровно один месяц. За это время Алинка освоилась со своей ролью, присмотрелась к работающим вместе с ней сотрудникам гестапо, составила и передала подпольщикам списки тех из них, кого она знала. Некоторых из них удалось ликвидировать, с помощью других, захваченных врасплох и выбравших вместо смерти жизнь, подпольщики выяснили фамилии агентов, работающих в городе.

Сейчас Зимич спешила не зря. Информация была сверхважной, и ее нужно было как можно скорее передать.

Сегодня днем, после того как Берг вернулся с совещания, которое, как шептались, проводил какой-то важный чин из Берлина, в здание гестапо прибыл посыльный с запечатанным конвертом, который он вручил лично Бергу. После этого начальника гестапо, до того момента выглядевшего бодро и все время шутившего, словно подменили. Он стал каким-то раздражительным, орал на своих сотрудников по всяким пустякам, а одного даже ударил по щеке. Алинка долго не находила объяснения изменению поведения шефа, догадывалась только, что это было как-то связано с тем конвертом, который вручил Бергу посыльный. И только после того как она напечатала на машинке переведенный к тому времени на русский и польский языки полученный начальником гестапо приказ, ей все стало ясно. В приказе, адресованном лично Бергу, предписывалось обеспечить встречу группенфюрера СС Золенберга, который, как было сказано, завтра днем проведет ознакомительную поездку в село Сивичи, расположенное в двадцати километрах к западу от Белостока. Кроме того, приказ предписывал обязательный перевод на русский и польский языки, однако в нем не было сказано ни слова о том, зачем это было нужно.

Алинка не знала, что Берг лично связался по телефону с начальником сивичского отделения гестапо Хемпелем и приказал тому к завтрашнему дню очистить село от всяких подозрительных элементов. «Очистить» в этом случае означало расстрелять. Боясь утечки информации, Берг не сообщил Хемпелю о приезде Золенберга, лишь обмолвился о том, чтобы завтра тот ждал у себя высоких гостей.

Улицы на глазах пустели. Алинке хотелось идти еще быстрее, но она понимала, что этим только привлечет к себе внимание. На часах было восемь вечера. Комендантский час начинался через три часа, а еще многое предстояло сделать. Алинка редко оглядывалась, стремясь обнаружить опасность, но пока все было спокойно.

Когда она подошла к магазину одежды, расположенному в зеленом доме на Кайзерштрассе, была половина девятого. Бросив взгляд на витрину, Алинка убедилась, что сигнала тревоги не было — на голове манекена был берет коричневого цвета.

Толкнув входную дверь, Алинка вошла внутрь. За прилавком стояла Анна, обслуживающая полную женщину, пытающуюся подобрать на свою фигуру что-либо подходящее.

— Вам что-то предложить? — спросила Анна, когда Зимич подошла к прилавку.

— Я ищу блузку. Желательно с накрахмаленным воротничком.

Это была заранее обусловленная фраза, которая означала, что имеется информация, которую необходимо срочно передать. Анна знала, что если Зимич рискнула зайти в магазин, то случилось что-то действительно важное.

— Подождите минутку, сейчас я обслужу клиента и займусь вами. — Анна стала торопливо объяснять полноватой женщине, что из тех пяти платьев, что она выбрала, ей больше подходит длинное платье с цветами. Через некоторое время женщина, довольная покупкой, с пакетом в руках покинула магазин, и Анна вернулась к Зимич, которая рассматривала лежащую под стеклом бижутерию.

— Для вас у меня есть несколько блузок. Пожалуйста, пройдемте в примерочную.

Женщины прошли к ширме, расположенной у дальней стены. Анна принесла блузки, подала их Алинке, которая, зайдя в примерочную, чтобы не вызвать подозрения, поскольку в магазине было еще несколько покупателей, действительно стала примерять одежду, тихо говоря при этом через ширму:

— Сегодня днем Берг получил приказ от группенфюрера Золенберга. Это тот, который прибыл в Белосток три дня назад. Так вот. В приказе было указание Бергу обеспечить встречу Золенберга в селе Сивичи. В этом селе Золенберг будет завтра.

— В какое время он выедет из Белостока? — тихо спросила Анна, всем своим видом показывая, что консультирует примеряющую одежду женщину.

— Точно не знаю. В приказе лишь было указано, чтобы Берг обеспечил завтра встречу Золенберга в Сивичах.

— Это все?

— Да, больше ничего. Нужно срочно передать эту информацию Ежи…

— Я сообщу, не волнуйся. Теперь возьми эту красную блузку и подходи к прилавку. Если за тобой следят, то нужно показать им, что сюда ты приходила за покупкой…

Когда Алинка покинула магазин, Анна выждала еще какое-то время, а потом по винтовой лестнице поднялась в квартиру Ежи Ковальского. Тот сидел в кресле, читая утреннюю газету.

— Ежи, только что приходила Алинка…

Ковальской тут же отложил газету в сторону. Он заметил, что Анна была напряжена. Значит, Зимич передала что-то важное.

— Что она сказала?

— Завтра Золенберг будет в селе Сивичи…

— Когда он туда поедет? — спросил Ежи, не зная, что раньше об этом же спрашивала Алинку и Анна.

— Она не знает. В приказе, который она печатала, об этом не было сказано ни слова.

— Это скверно. Золенберг может выехать туда прямо сейчас, а может быть и этой ночью.

— Вряд ли он решится ехать в село ночью. Это риск нарваться на партизанскую засаду.

Ковальский сердито затеребил пальцами по столу. Ситуация говорила, что время теперь играло против них. Нужно было срочно сообщить о поездке Золенберга парню, который приходил к нему в форме немецкого офицера несколько часов назад. Успел ли он добраться до своей базы в лесу или все еще в городе? Ежи знал только, что этот парень русский, но как его в действительности зовут, ему не сообщили. Сказали только, что это человек, известный как Лесовик. Оставался лишь один выход — немедленно сообщить информацию Лукашу. Тот работал в железнодорожном депо машинистом и знал расписание движения всех поездов по ветке Белосток — Барановичи. К тому же Лукаш сумел вовлечь в подполье еще нескольких парней, работающих на железной дороге.

Анна, безусловно, о существовании Лукаша не знала. Она знала только лишь Ковальского и Алинку Зимич…

— Возвращайся обратно за прилавок, — сказал ей Ежи, стремительно поднимаясь с кресла. — Я ненадолго отлучусь.

Примерно час спустя после этого разговора Ковальский стоял неподалеку от дверей железнодорожного депо и разглядывал выходивших оттуда людей. Прислонившись спиной к стволу дерева, Ежи то и дело поглядывал на часы. По времени получалось, что работа Лукаша вот-вот закончится, и он должен пойти домой.

Ковальский помнил, как еще мальчишкой он бегал среди этой аллеи, посаженной возле депо еще в начале века. Теперь, спустя десятилетия, деревья выросли и служили своеобразным местом отдыха для железнодорожников. Везде были расставлены скамейки, а под разросшимся дубом поставили стол, где играли в домино и карты.

Когда из депо появился Лукаш, Ежи вздохнул с облегчением. Лукаш был один. Заговорить с ним было бы труднее, если бы он вышел с другими рабочими.

— Ты с ума сошел!.. — тихо сказал Лукаш, когда он подошел к окликнувшему его Ежи. — Я же просил тебя не появляться здесь!.. Нас могут увидеть!..

— У меня не было другого выхода. Срочное сообщение. Его немедленно нужно сбросить на двадцать третьем километре. Кто-то из твоих парней едет по этой ветке сегодня?..

— Не здесь…

Убедившись, что за ними никто не наблюдает, они отошли от входа в депо подальше и уселись на скамейку, делая вид, что незнакомы друг с другом.

— Мой парень поедет в Барановичи только завтра утром, не раньше. — Лукаш смотрел на дорожку, следя за тем, чтобы их никто не мог подслушать. — Говори, что передать…

Ежи на словах сообщил ту информацию, которую передала ему Анна, а той — Алинка. Железнодорожник слушал спокойно, хотя было понятно, что те сведения, которые он услышал, просто не могли оставить его равнодушным. Полученная информация требовала от него решительных и немедленных действий. Промедление могло привести к срыву полученного из Центра задания.

— Мне все понятно, Ежи, — произнес Лукаш, когда Ковальский окончил говорить. — Я должен вернуться в депо. Мой парень сейчас находится там.

— Но как ты объяснишь свое возвращение? — спросил Ежи с тревогой в голосе. От Лукаша он знал, что на пропускном посту немцы проверяют и записывают всех, кто входит в депо и кто выходит из него. Если они заинтересуются его возвращением, то это может помешать Лукашу своевременно встретиться с нужным парнем, который утром поведет поезд по ветке Белосток — Барановичи.

— Немцы уже привыкли ко мне, не волнуйся. Скажу, что забыл свою кепку. Я ее специально там оставляю — на случай, если придется вернуться. Как вот сейчас… Все — я пошел.

Лукаш медленно поднялся со скамейки и побрел к входу в депо. Только когда он вошел внутрь, Ковальский, выждав еще несколько минут, встал и быстрым шагом двинулся домой.

До начала комендантского часа оставалось каких-то сорок минут…

 

6

Утром следующего дня легкий прозрачный туман окутал лес. В медленно рассеивающемся мраке ночи вокруг проступали коричневые стволы сосен и темно-зеленые ели. По земле ползли черные тени. Лес стоял молчаливый, чужой и опасный.

Стараясь двигаться бесшумно, по лесу шли два человека. Три часа непрерывной ходьбы по лесистым лощинам, покрытым толстым слоем хвои и густым зарослям папоротника, сильно измотали их. Но им нужно было спешить.

Когда они отправились в путь, в лесу уже царила ночь. Тьма, словно покрывало, опустилась на огромный лесной массив, тянувшийся вокруг на многие десятки километров.

Теперь ночь отступала, рождался новый день. Утренний туман принес с собой запах сырости и гнили, поднимающийся от земли.

Человек, шедший первым, внезапно остановился и прислушался.

— Похоже, подходим. По-моему, я слышал гудок паровоза. Правда, далековато…

Второй поправил на плече автомат и сказал:

— Я бывал здесь неоднократно. Железная дорога в километре отсюда, нужно быть осторожнее. Немцы могли оставить засаду.

Это были Колодин и Седаков — бойцы группы Черняка. Тот, вернувшись вечером из города, приказал им немедленно выдвинуться в район столба-указателя двадцать третьего километра железной дороги Белосток — Барановичи, объяснив, что возле него для группы подпольщики оставят сообщение, которое будет находиться в пачке из-под папирос.

Через десять минут бойцы приблизились к «железке» настолько, чтобы просматривать нужный железнодорожный указатель в бинокль. Подходить ближе было опасно — можно было нарваться на немцев.

В том месте лес примыкал к железной дороге почти вплотную, и это, видимо, и предопределило выбор подпольщиков, выбравших этот указатель в качестве места для передачи информации группе капитана Черняка.

Седаков и Колодин залегли под густым кустом орешника, тщательно замаскировавшись, так что если бы кто-то даже прошел вблизи, то не заметил бы их. Колодин, как старший группы, продумывал дальнейшие действия, которые им предстояло предпринять. Для него было понятно, что нужно было обследовать место вокруг столба как можно быстрее, но перед уходом Черняк предостерег его от поспешных действий, объяснив, что слепо доверять подпольщикам не стоит, лучше все тщательно проверить. Опасения капитана основывались на вполне очевидном факте — если кто-то из подполья «провалится» и, не выдержав пыток, назовет это место немцам, то те, естественно, не преминут организовать возле него засаду. Возможно, пачка из-под папирос с информацией уже лежала возле столба, и им оставалось только забрать ее, ну а если нет, то, как решил для себя Колодин, придется ждать поезд, дрезину, а возможно, что и человека, посланного доставить нужные группе сведения. Сколько придется ждать в том случае, если информация еще не доставлена, Колодин не знал. По крайней мере, Черняк об этом ему не говорил, значит, ждать придется до того момента, пока не появится связник.

Колодин удобно расположился под кустом, лежа на животе, раскинув ноги и положив рядом с собой автомат с гранатами. Седаков лежал немного в стороне, посматривая назад, готовый в случае необходимости прикрыть товарища и не дать застать себя врасплох. С собой у него был советский автомат «ППШ», патронов в котором было куда больше, чем в немецком «шмайссере», которым был вооружен Колодин.

Лес вокруг становился прозрачнее, между деревьями стремительно возникали просветы, растворяя рваные лохмотья тумана. Впереди явственно проступала железнодорожная насыпь.

Осмотрев в бинокль территорию вокруг столба-указателя и не найдя ничего подозрительного, Колодин повернулся к Седакову и тихо сказал:

— К указателю пойду я. Если начнется стрельба — уходи. Доложишь обо всем командиру…

Он хотел сказать что-то еще, но не успел — царившую тишину леса разорвал протяжный гудок паровоза. Судя по звуку, поезд двигался со стороны Белостока…

Помощник машиниста Зденек Сикора, высунувшись из окна паровоза, напряженно всматривался в пролетающий мимо утренний лес. В свои двадцать с небольшим лет Зденек был рассудительным парнем, научившимся различать людей. С начала войны он быстро уяснил себе, кто чего стоит и кто на самом деле кем является. Многие из тех, кого он считал надежными волевыми людьми, с приходом немцев на деле оказались обыкновенными трусами, жаждущими только одного — спасти свою жизнь любой ценой. Оттого он стал осторожен и никому не доверял — понимал, как мало стоила сейчас человеческая жизнь, особенно тогда, когда ее можно запросто лишиться за одно неосторожно сказанное слово.

— Что там видно, Зденек? — Машинист Войцех Красовский, старый железнодорожник, смотрел на своего помощника, высунувшегося в окно.

У Красовского было четверо детей, и, в отличие от Зденека, пойти работать машинистом к немцам его заставила нужда. Нужно было как-то содержать свою семью, где самому младшему было пять лет.

— Прошли двадцатый километр, — ответил Зденек, повернувшись к Красовскому. — Скорость набрали, теперь можно и покурить…

Машинист кивнул головой, соглашаясь. Зафиксировав рычаги управления, Красовский взял в руки висевшее на крючке полотенце и вытер им лицо. Поезд шел достаточно быстро, можно было немного и передохнуть.

— Эй, Юзик, бросай лопату, угля в топке хватит на километр. Пойдем перекурим. Зденек угощает…

Кочегар поезда Юзеф Суваль выпрямился и, следуя совету Красовского, отбросил лопату в сторону. Испачканное углем лицо делало его похожим на мулата. Медленной походкой он двинулся к Сикоре.

Зденек достал из внутреннего кармана пиджака пачку, вытащил из нее две папиросы и протянул их кочегару и Красовскому. Те молча закурили и стали смотреть в окно. Мимо проносились стройные ряды вековых деревьев, стоявших стеной практически у самой железнодорожной насыпи.

— А ты сам почему не куришь? — спросил Красовский, видя, что Зденек не притронулся к папиросам.

— Жарко тут, пойду наружу…

Машинист покачал головой, выказывая свое неудовольствие.

— Часовой может запретить… Смотри — нарвешься…

— Все же пойду, духота невозможная… Постарался ты, Юзик, на славу!..

Кочегар в ответ только улыбнулся и пожал плечами.

Зденек вышел из кабины паровоза наружу и оперся на металлические прутья, служившие перилами. В лицо сразу же ударил свежий запах утреннего леса. Сикора посмотрел в сторону вагонов — к нему спешил немецкий часовой, о чем и предупреждал его машинист Красовский.

Состав, который они вели сейчас, был с военной техникой. На платформах, прикрытые брезентами, стояли танки и артиллерийские орудия. В наглухо задраенных вагонах находились ящики с боеприпасами. Зденеку сказал об этом Красовский, когда полчаса назад они отправились с вокзала Белостока в сторону Барановичей. Сам машинист, а также кочегар Юзеф Суваль не были членами подполья, а потому Зденек был с ними всегда настороже. Он не исключал и того, что кто-то из них являлся тайным осведомителем гестапо.

Часовой стремительно приближался. Сикора посмотрел вниз — поезд только что прошел мимо указателя двадцать второго километра. Осталось еще немного.

Зденек достал из пачки папиросу, чиркнув спичкой, закурил. Поезд начал набирать обороты — видимо, Юзик подбросил угля.

— Что случилось? — жестко спросил часовой, подходя ближе к Сикоре. — Почему вышел из вагона? — Хотя сказано это было по-немецки, но Зденек за месяц научился понимать эту отрывистую гортанную речь.

— Господин солдат, пожалуйста!.. — Сикора протянул немцу пачку с папиросами, предлагая тому присоединиться к нему. Тот понял, довольно улыбнулся, достал из пачки последнюю папиросу, но курить не стал и затолкал ее в свой карман. После чего, немного смягчившись, сказал:

— Зайди обратно!.. Больше не выходи!..

Зденек услужливо стал кланяться. Впереди замаячил черно-белый столб-указатель.

— Хорошо, хорошо!.. Только докурю!..

Через несколько секунд брошенный Зденеком окурок полетел вниз. Следом за ним вниз полетела и ставшая ненужной пустая пачка из-под папирос. Немецкий часовой ничего не заподозрил — пачка упала неподалеку от указателя двадцать третьего километра…

Вернувшись обратно в кабину паровоза, Зденек как ни в чем не бывало продолжил свою работу — задание, которое дал ему Лукаш, он выполнил…

Состав прогрохотал мимо и вскоре скрылся за темными рядами деревьев, между которыми была зажата железная дорога. Оторвав бинокль от глаз, Колодин, обращаясь к Седакову, сказал:

— Запомни — в составе было десять вагонов и двенадцать платформ. На платформах, судя по очертаниям брезента, семь танков и пять орудий. Черняк должен передать это в Центр…

Сняв с шеи бинокль, он протянул его Седакову.

— Действуй, как договорились. Если что — бегом к командиру. Даже если я нарвусь на засаду…

— Может, немного подождать? — предложил Седаков. — С железной дороги насыпь просматривается очень далеко. Вдруг кто увидит?

— Нет, к указателю нужно идти прямо сейчас. Пришло время проверить — поступила ли для нас информация.

Поднявшись с земли и держа автомат наготове, Колодин, слегка пригнувшись, двинулся к указателю двадцать третьего километра, стоявшему возле железнодорожной насыпи.

Говорить Седакову о том, что он видел в бинокль, как какой-то парень бросил с паровоза смятую бумагу, он не стал. Мало ли что может случиться с ними на обратном пути? Не дай бог в плен попадут — зачем давать немцам шанс установить этого парнишку-железнодорожника, а через него выявить и других подпольщиков? Нет, в себе-то Колодин был уверен, а вот как поведет себя Седаков, попади он к немцам, — одному богу известно. Тогда зачем рисковать?

Непрерывно вертясь по сторонам, опасаясь засады, Колодин быстро добрался до столба-указателя. В метре от него на земле лежала смятая пачка из-под папирос. Колодин осмотрелся — пока все было тихо. Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь пением окончательно проснувшихся пернатых обитателей леса.

Он быстро поднял с земли смятую бумагу, затолкал ее за пазуху, а потом рванул к лесу. У ближайшего куста ольховника остановился, перевел дыхание. Нужно было проверить — есть ли в обнаруженном «почтовом ящике» информация, которую так ждал от подпольщиков Черняк. Хотя вероятность того, что у определенного столба лежала смятая папиросная пачка, которая была выброшена кем-то случайно, была ничтожно мала, Колодин все же привык проверять то, в чем он не был до конца уверен.

Полминуты у него ушло на то, чтобы убедиться в том, что он нашел именно тот предмет, который искал. Внутри папиросной пачки была записка. По-русски в ней было написано следующее: «В четверг он будет в деревне Сивичи».

Колодин про себя выругался — четверг был сегодня.

 

7

В схроне было темно, и им вдвоем пришлось выбраться наружу. Солнце уже поднялось над деревьями, с листвы исчезли последние капли росы.

Подойдя к находящейся неподалеку от входа в схрон поваленной ветром сосне, Черняк достал карту, разостлал ее на стволе дерева, махнул рукой в сторону Седакова, приглашая того подойти ближе.

— Ты знаешь, Иван, здешний лес как свои пять пальцев. Как думаешь, где нам лучше устроить засаду?

Не прошло и получаса, как вернувшиеся с задания разведчики принесли Черняку обнаруженную в папиросной пачке записку. Информация, которая в ней содержалась, не давала шанса на тщательную подготовку операции.

Седаков какое-то время молча всматривался в обозначения карты, затем ответил:

— Шоссе от Белостока до деревни Сивичи идет больше перелесками и только в одном месте, практически возле самого села, примыкает вплотную к пуще. Получается, что только в этом месте можно подстеречь фашистов, командир. Больше негде… — Помолчав немного, Иван добавил: — Правда, гарнизон села рядом, помощь фашистам может подойти очень быстро.

— Согласен, но такой шанс нам упускать нельзя. Другого такого может больше не представиться. Меня смущает одно — как-то быстро все складывается… Ну да ладно…

Седаков внимательно наблюдал за своим командиром, который задумчиво водил пальцем по карте.

— Будем исходить из того, что фашисты не ждут засады, — продолжил Черняк, убеждая больше самого себя. — Судя по карте, от нашего схрона до деревни около семнадцати километров. Ну что ж, созывай ребят, будем выдвигаться.

Через минуту из подземного бункера выбрались все десять бойцов группы, которой командовал капитан. Одетые в маскхалаты, хорошо вооруженные, они представляли собой грозную силу. Все кадровые военные, прошедшие специальную подготовку, бойцы были заброшены в тыл противника для диверсий и лесной войны.

Построенные в ряд, они внимательно слушали своего командира, который ставил перед ними боевую задачу:

— Сегодня нам предстоит устроить засаду на немецкий кортеж. Наша задача — уничтожить в нем всех фашистов, вне зависимости от чинов. Все документы, что будут обнаружены, забрать с собой, ничего не оставляя. До точки — семнадцать километров. Выдвигаемся немедля…

К деревне Сивичи они подошли через полтора часа. Действительно, как и говорил Седаков, подлесок сменялся густым лесом практически возле самого села, так что выбор места засады был невелик. Тем не менее, оценив обстановку, капитан определил своих бойцов по конкретным точкам, разделив группу на две части. Одна скрылась на границе леса и подлеска, а основная часть бойцов сосредоточилась на обочине шоссе возле самой деревни. Расчет капитана здесь был прост: первая группа, затаившаяся в ста метрах от второй, пропускает кортеж, и в том случае, если немцы, нарвавшись на огонь, попытаются повернуть обратно, они перекроют им дорогу назад, не дав вырваться. К тому же было неизвестно — откуда поедет Золенберг? А если он уже находился в Сивичах? Тогда его кортеж пропустит основная группа, а первыми огонь откроют те бойцы, что затаились в подлеске. Их было шесть человек — вполне достаточно, чтобы в течение минуты удерживать под огнем кортеж, пока остальные бойцы из основной группы не подойдут к ним на помощь, одновременно перекрывая немцам дорогу обратно в Сивичи.

Старшина Журбин, посланный в деревню разведать обстановку, вернулся довольно быстро.

— Докладываю ситуацию, командир. В селе только маленький гарнизон, состоящий из нескольких полицаев, да еще два человека из службы безопасности.

— Как определил? — спросил Черняк, расположившийся под толстой сосной.

— По черным мундирам… Гестаповцы… Видно, что суетятся. Двор перед сельской комендатурой подметают. Значит, не приехал еще группенфюрер.

— Тебе не кажется, что для встречи такого чина, как Золенберг, двух сотрудников службы безопасности маловато?

— Креститься не буду, но — кажется. — Журбин присел возле дерева, поправил заткнутые за пояс гранаты. — Может, «языка» из деревни взять? Вмиг расколем…

— Не пори горячки, старшина. Вряд ли эти местные вояки что-то знают. Думаю, никто их в планы не посвящал… слишком мелкие сошки. Да к тому же, захватив «языка», мы спугнем немцев… У них есть связь с Белостоком — сообщат о пропаже, и что тогда — поминай как звали этого Золенберга!.. Где его потом искать?.. Нет, будем действовать по ситуации. Будь что будет — а выводы потом делать станем.

Старшина промолчал, зная, что решение капитаном уже принято и предлагать что-то иное уже бессмысленно.

— Давай, — продолжил Черняк, — бери пятерых бойцов и двигай на ту сторону шоссе — будешь напротив меня. Одного человека отправь присматривать за деревней. Его задача проста: если полицаи попытаются прийти на помощь — сдержать их до того момента, пока мы до конца не разделаемся с кортежем… Колодина я отправил командовать группой, что затаилась в перелеске. Как только я брошу гранату под переднюю машину — это сигнал для всех открыть огонь. Ни одна гадина не должна уйти, старшина, ни одна!..

— Сделаем, командир!.. — улыбнулся Журбин. — Не впервой…

Пригнувшись, старшина с пятью бойцами быстро перебежали дорогу и затаились в кустах на обочине — прямо напротив группы, которой остался командовать Черняк.

Тот в это время отдавал команды своим бойцам:

— Никому не курить и не разговаривать — деревня близко. А ты, — повернулся он к молодому парню, примкнувшему к группе месяц назад после побега из лагеря для военнопленных, — возьми мой бинокль и полезай на дерево. Будешь наблюдать за шоссе. Если со стороны Белостока появятся машины, покачай веткой, потом слезай и пулей сюда, понял?

— Так точно!..

— Вот и ладно. — Черняк отдал парню бинокль, и тот через секунду юркнул в заросли орешника.

Выбранное для наблюдения дерево находилось метрах в пятидесяти от затаившейся в засаде группы капитана — на той же стороне шоссе. Черняк видел, как качались ветки дерева, когда парень забирался наверх, потом все стихло — наблюдатель был на месте. Капитан мысленно его похвалил: в ветвях дерева он был невидим — замаскировался парень отлично. Теперь лишь бы вовремя просигнализировал — нужно ведь еще было предупредить и группу Колодина, засевшую в перелеске.

Черняк поочередно окинул взглядом те места, где затаились все бойцы его группы — их присутствие там ничто не выдавало. Вокруг, в ветвях огромных деревьев, лишь лениво шумел поднявшийся недавно легкий ветерок.

Убедившись, что все приготовления к нападению на кортеж окончены, капитан тщательно проверил автомат, вытащил из-за пояса гранаты, положил их на землю возле сосны. Потом вынул из ножен трофейный кинжал, сделал им несколько выпадов вперед, имитируя удары, — на тот случай, если придется схватиться с немцами в рукопашной. Заметил, как лежащие неподалеку от него бойцы наблюдают за ним — улыбнулся, а потом ловким движением засунул кинжал обратно в ножны. Как офицер, он прекрасно понимал очевидную истину — настроение командира передается и его подчиненным. Сейчас он давал понять своим бойцам, что у него все в порядке, он все продумал и все контролирует. Об этом говорили его спокойствие и четкость тех приказов, что были отданы им по приходе на это место. Его уверенность передастся и его бойцам — он стопроцентно знал это.

Прислонившись спиной к стволу сосны, капитан повернулся в сторону дерева, на котором расположился их наблюдатель. Сигнал о приближении эсэсовского кортежа в первую очередь пойдет оттуда.

Ждать ему пришлось недолго — около получаса. Вначале он увидел, как закачались ветви дерева, где сидел парень с биноклем — сигнал о том, что по дороге из Белостока в их сторону движутся машины, а затем до его слуха донеслись и звуки самих приближающихся по шоссе автомобилей. Махнув рукой в сторону группы Колодина, что означало для них полную готовность, капитан проделал то же самое в сторону бойцов Журбина, засевших на противоположной стороне шоссе.

— Ну что, ребята, готовы? — обратился Черняк к своим парням, лежащим невдалеке от него и уже успевшим передернуть затворы автоматов. Те в ответ молча кивнули, давая понять капитану, что тому можно начинать.

Шум машин непрерывно нарастал, и через минуту на дороге показались легковушка, шедшая впереди, и легкий бронетранспортер с отделением солдат, сидящих на скамейках по обе стороны борта.

Быстро подняв с земли гранату, капитан рванул кольцо и метнул ее в направлении легковушки, после чего упал на землю и прикрыл голову руками. Черняк не видел, как брошенная им граната взорвалась перед автомобилем, ударив всей мощью разлетающихся осколков в лобовое стекло, осколки которого взрывной волной полетели внутрь салона. И тут же с двух сторон дороги, из ближайших к шоссе кустов, на машины обрушился шквал огня. Бронетранспортер резко затормозил и съехал на обочину. Из его кузова на землю посыпались немецкие солдаты. Не успев ничего понять, оглушенные взрывом и не видящие противника, гитлеровцы один за другим падали на землю, сраженные меткими выстрелами. Несколько из них рванули было обратно по шоссе, но далеко им уйти не удалось — группа Колодина наглухо перекрыла им путь обратно. Скошенные автоматными очередями фашисты остались лежать на шоссе, не успев оказать должного сопротивления.

— К легковушке давай! — крикнул капитан, вскочивший с земли и бросившийся на дорогу. Теперь, когда он видел, что с солдатами из бронетранспортера было покончено, оставалось проверить тех, кто находился в первом автомобиле.

Черняк успел пробежать всего несколько метров, как задняя боковая дверь легковушки распахнулась, и оттуда выскочил немецкий офицер. Увидев бегущего к нему человека, немец выстрелил из пистолета, но промахнулся. Хромая на одну ногу, он бросился в лес — как оказалось, прямо навстречу своей смерти. До того прятавшийся в кустах на обочине дороги старшина Журбин приподнялся на одно колено и дал длинную очередь по бегущему на него офицеру. Пули, вспоровшие на груди черный эсэсовский мундир, отбросили фашиста назад, он упал на спину, потом, попытавшись, видимо, подняться, перевернулся на живот, да так и затих, уткнувшись лицом в землю, густо покрытую хвоинками.

— Ну что, готов? — подбежал запыхавшийся Черняк, успевший проверить, что в салоне легковушки шофер и солдат, сидевшие на передних сиденьях, были мертвы. По всей видимости, их смерть наступила от осколков той самой гранаты, которую он бросил первой, давая сигнал к атаке.

— Готов, куда ж ему деться!.. — подходя ближе, ответил Журбин. — Хотел уйти, да побежал не туда, ошибся!.. — съязвил он, забрасывая автомат за спину.

С дороги донеслось несколько выстрелов, в ответ прозвучало несколько очередей, а потом все стихло — это раненые немцы тщетно пытались сопротивляться, стремясь подороже продать свою жизнь, понимая, что помощи им ждать неоткуда. Бойцы капитана быстро прервали их стремления. Черняк положил свой автомат на землю.

— Давай перевернем… Взяли аккуратно!..

Капитан за руки, а старшина за ноги, с осторожностью перевернули убитого немца на спину. Журбин присел возле трупа и смахнул прилипшие к лицу хвоинки.

— Черт побери!.. — ругнулся капитан, когда внимательно рассмотрел фашиста.

— В чем дело, командир? — удивленно спросил старшина. — Что-то не так?

— Это не Золенберг!..

Журбин метнул быстрый взгляд на капитана, словно пытаясь увидеть, что тот шутит. Но Черняк не шутил — весь его растерянный вид говорил об этом.

— Как не Золенберг?!.. А кто же это?..

— Не знаю!.. Но это не он!..

 

8

— Итак, Берг, кто уверял меня в том, что с большевистским сопротивлением покончено? Не вы ли?.. Нападение на кортеж возле деревни Сивичи убедило меня в том, что вы выдаете желаемое за действительное!..

Группенфюрер Золенберг, откинувшись на спинку стула, ироничным взглядом мерил стоящего перед ним навытяжку начальника местного гестапо. Берг молчал, мечтая о том, чтобы устроенный ему разнос окончился как можно быстрее.

— Вчера вы, как руководитель местного гестапо, получили предписание организовать мою встречу в Сивичах, — продолжил Золенберг, все больше раздражаясь. — Такое же предписание я дал начальнику абвера, но с той лишь разницей, чтобы он организовал мою встречу в другой деревне — Ряшенском. Сегодня в Сивичи и Ряшенское одновременно были отправлены два кортежа. Бандиты напали только на тот кортеж, что пошел в Сивичи, то есть информация ушла из гестапо. Из гестапо, а не из абвера, Берг!.. Понимаете вы это?

— Понимаю, господин группенфюрер.

— В Сивичи я отправил с отделением солдат обер-лейтенанта Краузе. Как мне только что доложили, возле самой деревни на них напали. Убили всех, включая Краузе. У убитых забрали документы и гранаты. Солдаты деревенского гарнизона были на месте через десять минут, но к этому времени все уже было кончено. Бандитов и след простыл… Какой вывод из всего вышесказанного следует, Берг?

— В гестапо находится человек, работающий на русских. Он и передал им сведения о кортеже, следующем в Сивичи.

Группенфюрер с удивлением посмотрел на начальника гестапо, стремясь по выражению лица понять: говорит ли тот искренне или же в его ответе таится какой-то другой, скрытый смысл. Лицо Берга оставалось непроницаемым — он умел не выдавать себя. Операция «Тевтонский огонь» еще не началась, впереди была совместная работа с этим Бергом, от которой зависела судьба самого группенфюрера. Фюрер должен понять, что он, старый нацист Золенберг, несмотря на годичный перерыв в работе, еще чего-то стоит. В этой ситуации группенфюрер решил для себя, что будет лучше, если он просто поверит в искренность слов гестаповца.

— Я рад, Берг, что вы признаете этот факт. Другой бы на вашем месте начал искать оправдание или, что еще постыднее, перекладывать вину на других.

Золенберг был сосредоточен и мрачен. Случай с нападением на кортеж убедил его в том, что русские, возможно, уже знают об операции, а значит, будут всячески мешать ее претворению в жизнь.

— Для меня совершенно очевидно, что между лесными бандитами и местными подпольщиками существует налаженная связь. Между моим приказом о поездке, переданным в гестапо и абвер, и нападением на кортеж возле Сивичей не прошло и одних суток. Насколько мне известно, вы следите за радиоэфиром в городе?

— Так точно, господин группенфюрер. Мы круглосуточно прослушиваем радиочастоты.

— И что?

— В городе существует передатчик, запеленговать который пока не получается. Он начал работать где-то около месяца назад. Сообщения нечастые, с интервалом в неделю. Думаю, что это местные подпольщики. Я уверяю вас, господин группенфюрер, что мы обязательно накроем их осиное гнездо.

— Это ваша работа, Берг, и мне хотелось, чтобы вы выполняли ее как положено. Тем более с учетом масштабов той операции, которая задумана рейхсмаршалом Герингом. Нам никто не должен мешать ее осуществить, Берг. Никто, говорю вам… Так что со связью? Выходил ли кто вчера или сегодня в эфир?..

— Передатчик молчал. Ни одного выхода в эфир в это время зафиксировано не было.

— Это точно?

— Точно. Я лично проверял, господин группенфюрер.

— Это означает, Берг, что местные подпольщики передали лесным бандитам информацию о моей поездке в Сивичи каким-то другим способом. Не так ли, господин майор?..

Вопрос Золенберга был риторическим, а кроме того, был произнесен явно в язвительном тоне. Берг промолчал.

— Какие принимаются меры для того, чтобы установить сотрудника гестапо, работающего на русских?

— Согласно вашему указанию, господин группенфюрер, приказ о вашей поездке в Сивичи был переведен на польский и украинский языки. В гестапо об этом приказе знали только я, мой заместитель Кренц, переводчик и три секретарши-машинистки.

— Кто переводчик?

— Наш кадровый сотрудник, офицер, выпускник Мюнхенского университета. Учился на лингвистическом факультете.

— Значит, он исключается… Кто машинистки, кто они вообще такие?..

— Все трое местные женщины. Прежде чем принять их на работу, мы проверили биографию каждой из них.

— Это ничего не значит, Берг. Значит, кто-то из них троих? Кто?..

— За каждой я приказал установить круглосуточную слежку. По логике, если бандиты охотились на вас, то они, конечно, поняв, что это была ловушка для установления источника утечки информации, предпримут меры для того, чтобы предупредить своего человека о грозящей ему опасности. Слежка поможет нам выйти на ниточку, по которой можно размотать весь клубок, господин группенфюрер.

— Логично, Берг, логично. В любом случае информируйте меня о ходе слежки.

— Слушаюсь, господин группенфюрер!..

— Причем незамедлительно!.. В любое время дня и ночи!..

Берг стукнул каблуками, взмахнул руку в нацистском приветствии, развернулся и вышел из кабинета.

 

9

Ковальский нервно ходил по комнате. Рассказ Богдана Кульчего, который сидел в кресле и внимательно наблюдал за Ежи, прозвучал для него как гром среди ясного неба. Ситуация грозила провалом.

Кульчий работал автослесарем в гараже службы безопасности Белостока и буквально два часа назад видел группенфюрера Золенберга живым. Тот спокойно спустился в гараж, сел в свой автомобиль и поехал в гестапо. Выходило, что группенфюрер был жив в то время, когда должен был быть уже уничтожен парнями Лесовика. Значит, поездка группенфюрера в Сивичи изначально была ловушкой? Хитро придумано, хитро! Ай да группенфюрер!

— Золенберга нужно уничтожить как можно быстрее… — наконец перестав ходить по комнате, сказал Ковальский. О том, что это собиралась сделать группа Лесовика, Ежи умолчал. Являясь важным лицом в подполье, Кульчий тем не менее не должен был знать о существовании группы диверсантов, базирующейся в лесу. В его обязанности входила лишь слежка за перемещениями эсэсовца. Такое поручение дал ему Ежи, приказав докладывать обо всем незамедлительно, что Кульчий и сделал, придя сейчас к Ковальскому на конспиративную квартиру.

— Где у тебя оружие, Богдан?

— Я спрятал пистолет в гараже.

— Это опрометчиво с твоей стороны.

— Не беспокойся. Он в надежном месте, его никто не сможет найти.

Утвердительный ответ подпольщика немного успокоил Ковальского. Теперь все зависело от деталей.

— Ты знаком с шофером, который возит Золенберга?

— Конечно. Это старый немец, Пауль. У меня с ним приятельские отношения.

— Ты что — знаешь немецкий язык?

— Нет. Это Пауль немного знает украинский и польский языки. Говорит плохо, но понять можно.

— Расскажи теперь о том, как группенфюрер заказывает для себя автомобиль?

Богдан приподнялся с кресла, задумавшись, провел руками по волосам на голове.

— Его адъютант звонит в гараж и приказывает Паулю быть готовым к выезду. Потом Золенберг с адъютантом спускаются вниз и садятся в машину.

— То есть во внутренний двор автомобиль выезжает уже с группенфюрером?

— Да, на открытом пространстве тот в машину не садится. Всегда внутри гаража. Я видел Золенберга всего два раза, и каждый раз было именно так, как я сказал.

— Для нас это хорошо.

Ежи задумался. Безусловно, с учетом того, что только что рассказал Кульчий, получалось, что ликвидировать группенфюрера будет возможным лишь с того момента, когда тот спустится в гараж. Но что дальше? Как обеспечить после этого безопасный уход Богдана? В одиночку ему уйти вряд ли удастся. Совершенно очевидно, что для этого ему понадобится помощь.

— Слушай меня внимательно. — Ковальский встал со стула и стал нервно ходить по комнате. — Завтра утром, придя на работу, вытащишь пистолет из тайника и держи его наготове. Если Золенберг закажет для поездки автомобиль и спустится в гараж — ликвидируешь его. Наши парни будут дежурить поблизости, и твои выстрелы послужат для них сигналом к нападению. Попытайся в этой суматохе выбраться за пределы охраняемой территории. Ворота во внутренний двор здания службы безопасности ребята подорвут гранатой… Это опасно, Богдан, но другого способа убить Золенберга у нас уже нет.

— Сделаю все возможное, Ежи.

— Мы верим в тебя, Богдан. А теперь иди…

 

10

Дождь шел недолго, всего полчаса, потом опять выглянуло солнце, и улицы города заиграли яркими бликами. Небо просветлело, облака унеслись на восток — в сторону теперь уже далекого фронта.

Алесь Хвощинский, семнадцатилетний паренек, уже целый час наблюдал за входом гестапо, стремясь не упустить того момента, как из здания выйдет Алинка Зимич. В этом неброско одетом парне, расположившемся с кондитерским лотком на перекрестке, у которого прохожие изредка покупали конфеты, никто не смог бы заподозрить члена боевой группы подпольной белостокской организации.

Два часа назад Алесь сидел в квартире Ежи Ковальского и слушал приказы, исходящие от хозяина квартиры. Ковальский был сильно взволнован и не находил себе места, ходя по комнате из угла в угол.

— Ты должен не дать им возможности выйти на нас, Алесь!.. Она провалена!.. Алинка знает меня, Анну и эту явку. Если она приведет немцев ко мне на квартиру, мы лишимся легального прикрытия и будем вынуждены уйти в подполье. Наша деятельность будет парализована и не так эффективна, как сейчас… Ты должен…

— Я понял… — сухо ответил Алесь, доставая из рукава куртки маленький дамский пистолет, который можно было легко спрятать в складках одежды. — Если мне не удастся спасти ее, то я… — Он посмотрел на пистолет, хотел сказать что-то еще, но Ковальский остановил его:

— Ты сделаешь это только в самом крайнем случае, когда у тебя не будет других вариантов. Ты понял меня, Алесь?.. Только в самом крайнем случае!.. Алинка сделала для нашей борьбы слишком много, чтобы не попытаться вырвать ее из лап немцев…

Ежи сел на стул напротив Хвощинского и пристально посмотрел ему в глаза.

— Если тебе удастся спасти Алинку, уведешь ее к себе и спрячешь. Несколько дней пусть побудет у тебя, потом мы вывезем ее из города. За это время я найду хорошего гримера, который поможет изменить ее внешность…

Алесь вспомнил этот разговор, когда увидел, как в шестом часу вечера Зимич вышла из здания гестапо и медленно пошла по тротуару в сторону своего жилища. Алинка жила одна на тихой улочке в маленьком домике. Это был дом ее родной тети, умершей за несколько лет до войны. У той не было своих детей, и все свое имущество она завещала своей единственной племяннице, дочери своего брата.

От гестапо до дома было полчаса ходьбы. За это время Алесь должен был предпринять все от него зависящее, чтобы спасти Алинку. То, что она находится в смертельной опасности, Хвощинский понял, едва лишь девушка зашла за угол здания гестапо. Вслед за ней, держась на отдаленном расстоянии, двинулись два человека, до того сидевшие за столиком летнего кафе. Это были мужчина и женщина, которые, как понял Алесь, играли роль мужа и жены. Со стороны казалось, что по улице идет обычная семейная пара, где жена, взяв своего супруга под руку, наслаждается моментом того, что ее мужчина, в отличие от других, не воюет где-то на фронте, а находится рядом с ней, живой и здоровый.

Но время, проведенное в подпольной деятельности, для Алеся не прошло зря. Он научился распознавать в поведении людей и их словах фальшь и неестественность, которые для обычных людей были незаметны. У мужчины слегка выпирал внутренний карман пиджака — явный признак наличия в кармане оружия, а женщина слишком часто останавливалась возле стеклянных витрин магазинов, доставала зеркальце, делая вид, что поправляет макияж, хотя на самом деле вела наблюдение за Зимич и одновременно осматривалась по сторонам.

Алесь шел от агентов по другую сторону улицы и негромко, чтобы не привлекать внимания, предлагал свой товар встречным прохожим, искоса наблюдая при этом за Алинкой и мнимыми супругами. Подойти в открытую к Зимич он не мог — не исключено, что помимо этих двух агентов за Алинкой следили и другие, которых он попросту не заметил. В таком случае их могли схватить обоих. Нет, здесь нужно было действовать наверняка.

Алесь твердо решил для себя, что он должен сделать все от него зависящее, чтобы выполнить приказ и спасти Алинку. Или же заставить ее замолчать навсегда. Это был жестокий закон подполья — жертвовать одним человеком, чтобы не погибла вся организация. Да и сама Зимич, как и любой другой член подпольной группы, знала это правило.

…Алинка перешла улицу, свернула в проулок и ускорила шаг. На ее пути лежала рыночная площадь города, где жители Белостока меняли, покупали и продавали вещи, продукты, ювелирные украшения. Увидев, куда идет девушка, Алесь решился на простой и единственно верный в сложившейся ситуации шаг. Наперерез, через другой переулок он первым достиг площади, опередив и девушку, и двух агентов, которые следили за ней. Главное для Алеся теперь было незаметно и быстро приблизиться к Алинке.

Площадь тихо шумела, голоса торговцев и покупателей сливались в единый монотонный гул. Люди сновали туда-сюда, создавая иллюзию беспорядка, хотя на самом деле каждый человек в этой круговерти знал, куда и зачем он движется.

Войдя на площадь, Хвощинский затесался в толпу, при этом внимательно следя за проулком, из которого должна была появиться Алинка. Стараясь не упустить данный момент, Алесь незаметно вытащил из одежды пистолет и положил его в свой лоток, сверху прикрыв оружие белой тканью.

Алинка вышла на площадь и направилась к деревенским женщинам, продающим картошку, зеленый лук и редис. Хвощинский двинулся в том же направлении. Возле женщин толпилось много людей, которые, продав свои вещи, стремились купить для себя что-то из свежих продуктов. Такое количество людей как нельзя лучше подходило к тому, что задумал Хвощинский.

Алесь увидел, что двое агентов, мужчина и женщина, близко к Зимич не подходили, остановившись возле менял. Женщина делала вид, что рассматривает старинные часы, которые пытался хоть на что-то обменять с виду пожилой интеллигент, обреченный, по всей видимости, не выжить в условиях военного лихолетья и оккупации. Мужчина-агент стоял рядом и исподволь следил за Зимич и окружающей обстановкой.

Подойдя вплотную в Алинке, Алесь повернулся спиной к агентам, осторожно вытащил из лотка пистолет и, направив его вверх, выстрелил. Кто-то из деревенских женщин истошно закричал, покупатели шарахнулись в сторону, на площади возникло небольшое волнение. Чтобы оно переросло в панику, Хвощинский что есть силы прокричал:

— Облава!.. Облава!.. Бежим!..

Бросая вещи, люди ринулись в разные стороны, при этом многие из них, натыкаясь друг на друга, падали на вымощенную булыжником площадь. Этого как раз Алесь и добивался. Не теряя ни секунды, он схватил Алинку за руку и потащил ее с площади в сторону глухого переулка, в лабиринтах которого он хотел затеряться и уйти от агентов. На немой вопрос, застывший во взгляде девушки, Хвощинский на ходу бросил:

— Меня послал Ежи!.. Нужно быстро уходить, Алинка!.. За тобой охотится гестапо!..

Алинка не могла ничего понять. Схвативший ее парень тащил ее куда-то по переулкам, петлял по дворам и постоянно оглядывался назад. Его слова о том, что за ней охотится гестапо, не выходили у девушки из головы. Кто конкретно охотится за ней, по какой причине — вопросы всплывали сами собой. Вполне естественно, что ответы на них она могла получить позже, не сейчас. Так или иначе, ей не оставалось ничего другого, как довериться сейчас этому парню, ведь он назвал имя Ежи, а это было гарантией того, что все происходящее не являлось провокацией.

Когда они забежали в подъезд старого двухэтажного дома, где, судя по царившему там запустению, теперь мало кто жил, парень выбросил под лестницу свой лоток, на пол посыпались конфеты.

— Вы кто? — спросила Алинка, воспользовавшись моментом. Она тяжело дышала, ноги гудели, к горлу подкатывал ком.

Казалось, парень не слышал ее. Он быстро снял со своей головы кепку, затолкал ее в карман, а пистолет спрятал в рукав пиджака.

— Ты провалена!.. — наконец сказал он, отряхивая пыль с брюк. — Ковальский приказал мне спасти тебя. Полдела мы сделали, сейчас важно добраться до моей квартиры. Там я на время укрою тебя.

— Но у меня есть свой дом. Что случилось, я не понимаю?

Неожиданно парень приложил палец к губам, давая понять ей, чтобы она замолчала, а сам вновь достал пистолет и прислушался. Судя по звуку, снаружи по улице проехал автомобиль. Затем все стихло. Парень постоял еще немного, потом вновь повернулся к Алинке.

— Похоже, от «хвоста» мы избавились, — выдохнул он, качая головой. Затем, несколько секунд о чем-то подумав, продолжил: — К себе домой тебе идти нельзя. За твоим домом следят, теперь это ясно. Кроме того, от здания гестапо за тобой шли двое агентов. Чтобы оторваться от них, мне пришлось устроить эту панику на площади.

— Так это вы стреляли?

— Я, кто же еще!.. Признаюсь, не был до конца уверен, что задумка сработает.

Девушка отдышалась и теперь внимательно рассматривала своего спасителя. Парень выглядел как-то неряшливо, и если бы не намечающиеся усы, то его можно было бы принять за подростка. Сам внешний вид паренька вызывал улыбку, что должно было создавать у других людей по отношению к нему ощущение того, что опасность от него исходить не может. Видимо, решила Алинка, это и предопределило выбор Ежи, когда он посылал парня спасти ее. Кто подумает, что под маской смешливого переростка скрывается человек, которому было поручено ответственное задание, связанное с риском для жизни?

— Что, в конце концов, произошло? — спросила Алинка, глядя, как парень перезаряжает пистолет, а потом прячет его в рукав пиджака.

— Информация, которую ты передала подполью о поездке Золенберга в Сивичи, оказалась ложной.

— Как это — ложной?! Я ведь лично печатала приказ об этой поездке!.. Вы что, считаете, что я?..

Не договорив, Алинка удивленно уставилась на парня.

— Ты неправильно все поняла. Приказ был ложным изначально. Это был способ выявить агента подполья, работающего в гестапо. То есть тебя… Золенберг никуда не ездил. Было понятно, что за людьми, которые знали о мнимой поездке, гестапо установит слежку. Ежи послал меня проверить это подозрение. Как видишь, оно подтвердилось… Едва ты вышла из здания, как за тобой двинулись мужчина с женщиной, которые делали вид, что являются мужем и женой… Я пошел за тобой и за ними. На площади решил устроить заварушку… Вот так-то, Алинка. Сейчас нам нужно выйти из этого подъезда и пройти еще один квартал. — Парень достал из кармана платок и протянул его девушке. — Возьми, надень его. Когда будем идти до моего дома, делай вид, что ты принимаешь ухаживания от очередного поклонника… Возьмешь меня под руку, улыбайся. В общем, веди себя непринужденно. Ну как, ты готова?..

Алинка надела платок на голову, оправила юбку. Теперь она поняла, какая серьезная опасность над ней нависла.

— Да, я могу идти…

— Отлично. Все будет хорошо, не беспокойся. Через несколько дней Ежи переправит тебя из города в безопасное место.

Алесь и девушка вышли на улицу, затесались среди прохожих и быстрым шагом пошли по тротуару. Спустя десять минут, никем не остановленные, они вошли в подъезд дома, где на третьем этаже находилась маленькая однокомнатная квартирка Алеся…

 

11

Шагая на работу привычным маршрутом, Богдан Кульчий испытывал волнение, которое он безуспешно пытался в себе подавить. Сегодняшний день, так получается, мог стать последним в его жизни. Умереть в двадцать пять лет — перспектива безрадостная. Останутся мать, отец, две сестренки, которых вряд ли пощадят фашисты, узнав, кто стоял за покушением. Правда, Богдан надеялся, что Ежи сумеет укрыть его семью, случись провал. Только эта надежда и грела душу.

Кульчий спешил. Вот-вот наступит восемь часов утра — время, после которого любое опоздание на работу будет караться отправлением в концлагерь. Такая строгая мера была введена всего неделю назад, но за столь короткое время она применялась уже несколько раз. Богдан проснулся сегодня позднее обычного, и тому обстоятельству, что он проспал, было простое объяснение.

После разговора с Ежи весь вечер и добрую половину ночи он провел в размышлениях о деталях ликвидации группенфюрера. Чтобы иметь шансы самому уцелеть после покушения и выиграть время до того момента, как возникнет паника после нападения подпольщиков на службу безопасности, Богдан решил действовать следующим образом. Дождавшись, когда Золенберг сядет в автомобиль, он подойдет к дверце водителя Пауля якобы для того, чтобы что-то сказать ему, и когда тот опустит стекло — выстрелит в группенфюрера, затем крикнет, что это сделал Пауль, а после этого станет имитировать с ним борьбу, делая вид, что пытается его обезвредить. В ходе борьбы он якобы выхватит у водителя оружие и застрелит его. В это время подпольщики начнут нападение, и никто в гараже не успеет разобраться, кто же стрелял в Золенберга на самом деле.

План был авантюрный, но он хотя бы давал небольшой шанс на спасение. Размышляя о предстоящей операции, Кульчий не заметил, как пришел.

У дверей, ведущих во внутренний двор здания службы безопасности, как всегда, стоял охранник, но Богдан успел заметить, что теперь в помощь ему были приставлены трое полицейских.

Охранник знал Кульчия в лицо, однако, к удивлению Богдана, потребовал у него пропуск и удостоверение. Посмотрев документы, немец достал из кармана какой-то лист бумаги, потом подозвал к себе одного из полицейских. Тот быстро подошел, взял из рук охранника бумагу и документы, долго сверял что-то. Затем, обращаясь к Богдану, сказал:

— Кульчий… Богдан… автослесарь из гаража. Правильно?

— Так точно, господин полицейский.

— С сегодняшнего дня, согласно приказу группенфюрера Золенберга, все местные жители, в каких бы учреждениях и на каких бы должностях они ни работали, подлежат увольнению. Ты тоже находишься в этом списке… — Полицейский помахал перед лицом Богдана листком, который достал из своего кармана охранник-немец. — Так что топай домой и больше здесь не появляйся. Твое удостоверение и пропуск мы забираем. Согласно приказу группенфюрера документы уволенных лиц тоже подлежат немедленному изъятию…

Кульчий понял, что задуманный ими план ликвидации Золенберга провалился. Потоптавшись немного у ворот, Богдан развернулся и с подавленным видом зашагал обратно. Сейчас он спешил на квартиру Ковальского сообщить тому о сложившейся ситуации.

Он верил, что Ежи обязательно найдет какой-нибудь выход.

 

12

Спустя четверо суток в безветренную темную ночь с одиночного паровоза, следующего из Белостока в восточном направлении, спрыгнул человек. Он боялся лишь одного — неудачно приземлившись, вывихнуть или даже сломать ногу. Тогда все пойдет прахом. Но, к его радости, все обошлось — поезд в месте прыжка замедлил ход, и человек, удачно сгруппировавшись, покатился вниз по склону насыпи, а потом, дожидаясь, когда состав проедет мимо, неподвижно лежал на земле, боясь пошевелиться. Поезд уехал, а человек все не поднимался. Он чего-то ждал. Наконец, услышав легкий свист, раздавшийся из глубины леса, человек поднялся и двинулся на звук, который был сигналом того, что его заметили и ждут. Тут же из темноты леса мелькнули две вспышки фонарика, показывая точное направление, куда необходимо было идти.

— Здравствуй, Ежи… — через несколько секунд, обнимая спрыгнувшего с поезда человека, произнес Черняк, заталкивая фонарик за ремень. — Как добрался?.. Проверяли?..

— Слава богу, обошлось. Машинист паровоза — свой человек. Замедлил на повороте ход, чтобы я мягче приземлился. Как видишь — все вышло удачно. — Ковальский только теперь разглядел, что парень, приходивший к нему на явочную квартиру в городе и которого он знал под кличкой Лесовик, сейчас был одет вовсе не в немецкую одежду, как тогда, а в советский маскхалат. — А где твои люди?

Черняк неопределенно махнул рукой в глубь леса.

— Здесь неподалеку. Я не хотел, чтобы они тебя видели.

Ежи одобрительно покачал головой, потом сказал:

— У нас не так много времени. Утром я должен быть уже в городе.

— Как ты собираешься добираться обратно?

— Через два часа, на рассвете, на этом же месте меня должна подобрать мотодрезина. Удалось сделать документы, по которым мне разрешено скупать в окрестных деревнях по дешевке ценные вещи. На благо рейха, конечно. На дрезине будут наши люди.

— Смотри, рискуешь. Обратно ведь с пустыми руками поедешь — немцы могут заподозрить неладное.

Ежи улыбнулся, достал из кармана несколько часов, повертел их в руках.

— Если будут спрашивать — скажу, что удалось купить несколько старых брегетов. Поверят — куда они денутся. Особенно если намекнуть, что одни часы они могут взять себе в качестве подарка. Не впервой ведь…

— Ладно, давай теперь к делу. Иди за мной — нужно подальше отойти от насыпи. Тут могут быть патрули…

В полной тишине они двинулись по темному мрачному лесу. Прошли метров пятьсот и остановились. Черняк привел Ковальского в небольшую ложбину, склоны которой были густо усыпаны хвоинками. По дну ложбины весной текли талые воды, отчего земля здесь была рыхлой и влажной. Ковальский понял, что Лесовик выбрал это место заранее — ложбина скроет их от посторонних глаз, и свет фонарика здесь тоже никто не заметит. Ежи огляделся — кроме них двоих, вокруг никого не было. Но он знал, что бойцы Лесовика где-то поблизости.

— Вокруг мои ребята, не волнуйся, — подтвердив его догадку, тихо сказал Черняк, присев на корточки. Потом, дождавшись, когда и Ковальский сядет на землю, твердо спросил: — Что происходит, Ежи?.. Где Золенберг?..

Вчера в пачке из-под папирос, брошенной с поезда возле указателя двадцать третьего километра, капитан получил от Ковальского сообщение с просьбой ждать его ночью на повороте железной дороги, который находился между десятым и одиннадцатым километрами. Такое известие не сулило ничего хорошего. Если один из руководителей городского подполья решил рискнуть и выйти на связь лично — в таком случае информация, которую он собирался передать, должна была иметь сверхважный и к тому же срочный характер.

— Золенберг оказался куда более хитрым врагом, чем можно было предположить… — отвечая на вопрос капитана, сказал Ковальский. — Мы явно его недооценили.

— А конкретнее?..

— Вся информация о его поездке в Сивичи оказалась ложной. Вернее, поехал не он, а другой фашист…

— Это я уже понял. А кто был тот офицер, которого мы уничтожили возле деревни?..

— Так, мелкая сошка. Пешка, которой можно легко пожертвовать ради общей цели.

— И что за цель была у группенфюрера?..

— Выявить наших людей в гестапо. Благо мы успели ее спасти…

— Женщина?..

— Да, она работала в гестапо машинисткой. Именно она печатала мнимый приказ Золенберга о его поездке в Сивичи.

— Она в безопасности?..

— Сейчас уже да. Правда, для этого пришлось немного изменить ее внешность, чтобы вывезти из города, но теперь уже все позади. Мы переправили ее в партизанский отряд, базирующийся южнее Белостока.

— Хорошо. Что ты предлагаешь?.. Мне помнится, ты говорил о людях, которые работают у немцев и могут лично убить группенфюрера?..

Ковальский взял в руки ком земли и зло отбросил его в сторону.

— Могли… Теперь это нереально.

— Почему?..

— После твоей засады у Сивичей Золенберг приказал уволить из учреждений города весь местный персонал, включая даже чисто технических сотрудников. Наши люди были в их числе. К тому же в городе усилена охрана, изменен пропускной режим, начало комендантского часа передвинуто на два часа раньше. Мы вынуждены на время прекратить радиопередачи, поскольку по городу непрерывно ездят машины-пеленгаторы. Все подполье легло на дно… Это был приказ руководителя организации.

Черняк нахмурил брови и призадумался. Теперь уже было очевидным, что задание по уничтожению группенфюрера ими провалено. К тому же стало совершенно ясным и то, что теперь убить Золенберга им будет куда сложнее, чем до сего дня. Враг насторожился, затаился и стал более осмотрительным.

— Выход должен быть, Ежи… Мы просто обязаны найти его. Иначе грош нам всем цена. Из-за нас могут, да что там могут, не могут, а точно погибнут десятки тысяч людей!..

Ковальский похлопал капитана по плечу.

— Ты прав, конечно, прав… Может погибнуть много людей. Вот потому-то я и здесь. Я тоже не хочу, чтобы это случилось…

Черняк уже понял, что Ежи что-то задумал. Иначе рисковать собой он бы не стал.

— Есть маленькая ниточка… — продолжил Ковальский. — Мы должны ухватиться за нее… Карта у тебя с собой?..

— С собой… — медленно ответил капитан, пытаясь предугадать ход мыслей подпольщика.

— Доставай. Будем смотреть…

Черняк вытащил из-за пазухи уже изрядно потрепанную карту, развернул ее и осторожно положил на землю. Потом достал фонарик и направил луч света на бумагу. Ковальский склонился над картой, что-то выискивая. Спустя полминуты наконец он ткнул пальцем в найденное им место.

— Вот… Деревня Сухибор.

Капитану не нужно было глядеть на бумагу — за время, последовавшее после заброски в тыл к немцам, карту района своих действий он изучил досконально.

— Да, знаю… Сухибор и что?..

Ковальский оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на капитана:

— Выключи фонарик.

Черняк нажал кнопку, луч света тут же погас. Полагая, что фонарик еще может пригодиться, капитан не стал убирать его, а положил на землю рядом с картой.

— Давай, Ежи, не тяни… Говори, что задумал…

— Не задумал. Просто есть информация, над которой нам обоим нужно серьезно поразмыслить.

— Слушаю тебя…

— Информация, в общем, такая… В гараже службы безопасности Белостока до последнего времени работал наш человек. Три дня назад он был оттуда отчислен. Попал как раз в число тех, кого Золенберг приказал уволить после твоей засады у Сивичей. Немцы-то работников выгнали, однако новых набрать еще не успели. А машины требуют постоянного ухода. Так вот, вчера домой к нашему человеку, который до своего увольнения работал в гараже автослесарем, приехал один из шоферов — немцев, привез для ремонта какую-то деталь. Немец довольно хорошо говорит по-польски и во время ремонта довольно сносно вел беседу с нашим человеком. В ходе этого разговора немец мимоходом сказал, что ему все труднее работать, потому что его стали мучить боли в ногах. На вопрос нашего человека о том, почему он не лечится, немец упомянул, что лейтенант Зипп, которого он возит, шуткой пообещал ему, что через несколько дней ему представится возможность намазать свои ноги целебной грязью…

Ковальский замолчал. Черняк ждал продолжения, но Ежи, ничего не говоря, принялся ковырять веточкой землю возле своего правого ботинка.

— И это все?.. Что же тут необычного?..

— На первый взгляд ничего, — ответил Ковальский, отбросив веточку в сторону, — но только до того момента, пока не узнаешь, что лейтенант Зипп — это адъютант Золенберга, а целебная грязь в нашем округе находится только в одном месте — в озере Чернояр возле деревни Сухибор…

— Погоди… погоди… — Капитан стал растягивать слова, высказывая свои мысли вслух: — Ты хочешь сказать, что этот шофер возит Зиппа… а Зипп, как адъютант, всегда ездит только вместе с Золенбергом… и если этот адъютант пообещал шоферу возможность лечения грязью… а эта грязь лишь возле Сухибора, то Золенберг лично будет в этой деревне?..

Ковальский согласно кивнул головой.

— Получается, что так…

Черняк поднялся с земли, стал вертеть в руках фонарик, обдумывая полученные сведения. Быстро прикинул: сведений о планах группенфюрера получить теперь неоткуда, сроки поджимают, люди в зоне операции находятся под угрозой уничтожения. Придется рискнуть…

— Как, говоришь, произнес Зипп: «…через несколько дней…»?

— Да, именно так. Я сам уточнял у своего человека. Тот дословно передал мне свой разговор с немецким шофером. Немец так и сказал — Зипп произнес буквально следующее: «Через несколько дней, Пауль, тебе представится возможность лично намазать свои больные ноги целебной грязью…»

— «Несколько дней» может означать и день, и два, и неделю?.. — Капитан вновь присел на корточки, включил фонарик и осветил карту. — Да, несмотря на наше неудачное покушение, Золенберг может рискнуть. Сухибор находится всего в пяти километрах от Белостока, стоит на озере Чернояр… Судя по карте, дорога на Сухибор всего одна. Дорога грунтовая, сворачивает с шоссе, идет полями, вплотную к лесу нигде не примыкает. Организовать засаду будет очень сложно.

— Разве у нас есть другой вариант? — вставил Ковальский.

— В том-то и дело, что нет… Придется что-то придумать. Кстати, что выявило наружное наблюдение за Золенбергом?

— Группенфюрер по-прежнему находится в здании городской службы безопасности. Наш наблюдатель доложил мне, что вчера утром во двор здания заехало шесть грузовиков с солдатами. Больше они оттуда не выезжали.

— Охрана?

— По-видимому, да. Они же могут быть и исполнителями по уничтожению населения в небольших селах. Сухибор как раз к таким и относится.

— Сколько было солдат в грузовиках? Что сказал ваш человек?

— Точно он не знает, но пояснил, что в каждой машине может быть примерно по двадцать человек.

— Значит, взвод. Если шесть грузовиков, то получается, что с Золенбергом будет как минимум сто двадцать человек, но может быть и больше. Рота солдат. Для моей группы это довольно много. А если учесть, что мы не будем иметь преимущество внезапности, потому что дорога на Сухибор идет не через лес, то…

Черняк не договорил — из леса раздался легкий свист. Это был сигнал его бойцов о возможной опасности. Капитан и Ковальский умолкли. Через несколько секунд тишину ночного леса нарушило отдаленное грохотание проехавшего по железной дороге состава.

Ковальский посмотрел на часы. Время приближалось к пяти утра.

— Через полчаса подъедет мотодрезина. Так что будем делать, Лесовик?

Ежи впервые назвал Черняка тем псевдонимом, под которым тот фигурировал в радиопередачах. Капитан слегка усмехнулся. Он уже привык к своим позывным, хотя до сих пор не понимал, почему Центр «наградил» его именно таким прозвищем. Но догадывался, что всему виной была та местность, где его группе приходилось действовать. Дремучий лес, глухомань — место обитания как раз для лесовика — персонажа народных преданий, сказаний и легенд. В народном представлении лесовик — это хозяин леса. Возможно, думал Черняк, расчет был именно на психологию — пусть люди думают, что хозяином в лесу являются вовсе не немцы, а бойцы Красной армии, представляющие советскую власть, которая не сломлена, не уничтожена, а просто ненадолго отступила, ушла на время, но обязательно вернется.

— Ты правильно сказал, Ежи, у нас нет другого выбора. Придется организовывать засаду на Золенберга по дороге в Сухибор. Детали я продумаю сам.

— Что потребуется от городского подполья? — спросил Ковальский.

— Продолжайте делать свою работу. Возле столба-указателя двадцать третьего километра я оставлю своего человека с рацией. Так что если для моей группы появится новая информация, сбрасывайте папиросную пачку на прежнем месте.

Ковальский поднялся с земли, размял затекшие ноги. Потом посмотрел на капитана, протянул ему руку и сказал:

— Ну, как это говорят русские: ни пуха ни пера!..

— К черту!..

 

13

Костры зажгли в тот момент, когда в небе послышался ровный гул самолета. Для летчика горящий внизу огонь, образующий по форме крест, был сигналом того, что костры зажгли свои, а не немцы.

На фоне звездного неба самолет пронесся над лесом гигантской хищной птицей, выплюнул из своего чрева какой-то предмет, развернулся и взял курс обратно, на восток.

— Вижу!.. Слева!..

Старшина Журбин показал рукой вверх, где с неба медленно опускался к земле светлый купол парашюта.

— Потушить костры!.. — приказал Черняк и сам стал быстро забрасывать землей горящее пламя, недалеко от которого он стоял.

Парашют бесшумно опустился на землю возле самой кромки поляны. Разведчикам повезло — отклонись он немного в сторону, и груз мог бы повиснуть на вершинах деревьев, и тогда достать его было бы проблематично.

Журбин подбежал первым, ухватился за стропы и потащил их на себя, стаскивая парашют в кучу. Черняк и Колодин занялись грузом — небольшим легким мешком. Ножом обрезали стропы, и Колодин недолго думая забросил мешок себе за спину.

— Готово, командир, можно уходить!..

— Не спеши. Проверь костры. Огонь должен быть потушен окончательно… — приказал Черняк.

Пока Колодин забрасывал землей горящие угли, капитан помогал Журбину справиться с парашютом. Образовавшуюся кучу материи они обмотали бечевкой, отнесли в лес, вырыли в земле небольшое углубление, положили туда парашют, а сверху забросали его валежником.

— Ну, вот. Теперь можно и уходить.

Черняк посмотрел на часы — было два ночи — значит, самолет прилетел вовремя.

Сейчас нужно было проверить содержимое груза, потом быстро двинуться к деревне Сухибор, куда утром на разведку был отправлен Седаков. Его задачей было найти место для засады на Золенберга, если он действительно появится в деревне. Правда, появится ли он там вообще, а если и появится, то как скоро — было неизвестно. Черняк не исключал и того варианта, что они «клюнули» на дезинформацию, которую им подсунули сами немцы, пытаясь пустить их по ложному следу, отвлечь на мнимую цель. На самом же деле гитлеровцы могли нанести удар совсем в другом месте. Случай с фальшивой поездкой Золенберга в Сивичи показал, насколько хитрым и коварным мог быть группенфюрер. Но тогда, успокаивал себя капитан, чтобы вести такую тонкую игру, немцы должны были точно знать, что автослесарь из гаража, к которому приезжал шофер Зиппа, связан с подпольем. А это было маловероятным. Скорее всего, шофер действительно невольно проговорился.

Рано утром Черняк, поговорив с Ковальским, проводил его на дрезину, а спустя час в Центр ушла радиограмма с просьбой дать приказ партизанскому отряду Батюка, базирующемуся севернее Белостока, срочно двигаться к деревне Сухибор. В радиограмме содержалось еще одно требование Черняка: сбросить ночью на ориентир костров в форме креста большой карикатурный портрет Геринга размером полтора на три метра.

Капитан опасался, что такая необычная просьба могла быть неправильно понята Центром. Действительно, зачем в лесной глухомани нужен был карикатурный портрет Геринга, да еще и таких больших размеров?

Однако опасался Черняк зря: отойдя от поляны подальше, Колодин раскрыл мешок, сброшенный с самолета — внутри, как и просил капитан, был скрученный в рулон портрет второго лица Третьего рейха нужного размера.

Геринг действительно выглядел смешно. Полуголый, в больших черных трусах, в армейских сапогах на босу ногу, с огромным животом, выпирающим из-под армейского мундира, на котором длинными сплошными рядами висели Железные кресты, рейхсмаршал напоминал большого борова. Карикатурность изображения усиливала надпись на немецком языке, расположенная в самом низу портрета и выполненная готической вязью: «Настоящий ариец должен быть таким же стройным, как рейхсмаршал Геринг!..»

Черняк не без удовольствия отметил про себя, что художник сработал профессионально, попал, что называется, в самую точку.

— Зачем нам Геринг, командир? Тренироваться бросать ножи, что ли? — спросил Колодин, не скрывая улыбку от того, что было изображено на бумаге.

— Немцев будем на портрет ловить!.. — ответил Черняк, тоже улыбаясь.

— Как на живца?

— Можно сказать и так… Большая щука на него должна попасться…

— А как ловить будем?

— Про это на месте ловли расскажу.

 

14

Золенберг с мрачным видом сосредоточенно расхаживал по кабинету: в самое ближайшее время ему впервые предстояло выехать на место проведения акции — в небольшое село, расположенное недалеко от Белостока. Группенфюрер решил лично посмотреть на то, как операция «Тевтонский огонь» начнет претворяться в жизнь. Ему самому было важно знать и видеть то, за что ему предстояло в будущем отчитаться перед руководством Третьего рейха. За свою жизнь он не опасался — роты солдат было вполне достаточно, чтобы обеспечить его безопасность. К тому же село Сухибор, куда предстояло ехать, находилось совсем недалеко от города. Даже если на них нападут, помощь придет достаточно быстро. С таким количеством солдат они легко продержатся до ее появления. Кроме того, его заверили, что городское подполье после неудавшегося покушения у Сивичей никаких действий не предпринимает, да и в лесах вокруг Белостока какой-либо активности партизан также не наблюдается. О предстоящей поездке в Сухибор помимо него самого заранее знали лишь два человека: его адъютант Зипп, который по долгу службы был детально посвящен в план операции, и офицер, находившийся сейчас в одном кабинете с группенфюрером.

Полковник Себастьян Кель, начальник службы безопасности округа Белосток, стоял навытяжку и наблюдал за поведением назначенца Геринга.

— Все приготовления окончены, господин группенфюрер. Солдаты и грузовики во внутреннем дворе.

Золенберг оторвался от раздумий, резко повернул голову и смерил Келя испытывающим взглядом.

— Вы должны знать, полковник, что обыватели ничего не должны заподозрить. По крайней мере, чем дольше они будут в неведении, тем лучше для нас…

— Мы пустим слух, что жителей села повезли на земляные работы под Смоленск, — успокаивающе ответил Кель, — а саму деревню сжигать пока не будем. Это не вызовет подозрения и будет служить подтверждением того, что жители скоро вернутся в свои дома обратно.

— Вагоны для их перевозки подготовлены?

— Уже стоят на станции. Состав сформирован и находится на запасном пути. Как только солдаты привезут жителей села в город, мы тут же загрузим их в вагоны и немедленно отправим на восток.

— Место ликвидации готово?

— Да, русские пленные вырыли в глухом лесу глубокую яму, так что никто ничего не увидит. Расстреливать будем на рассвете.

— Что с этими пленными? Надеюсь, они как свидетели уже ничего не скажут?

— После выполненной работы их тут же расстреляли, господин группенфюрер. Сбросили в эту же яму, сверху засыпали землей.

— Значит, жителям села вы уготовили не совсем комфортное место — лежать поверх этих красноармейцев? — Золенберг цинично улыбнулся. — Ну что ж — если все готово, то можно начинать…

— Выезжаем послезавтра рано утром, господин группенфюрер. С нами будет рота солдат для охраны и порожние грузовики для перевозки жителей села.

— Прекрасно… — Золенберг исподлобья взглянул на Келя — этот служака начинал ему нравиться. На него вполне можно было положиться. Группенфюрер в этот момент решил для себя, что после окончания операции «Тевтонский огонь» он заберет Келя с собой в Берлин — Золенберг точно знал, что такие исполнители, как этот полковник, ему еще понадобятся, и понадобятся, по всей видимости, еще не один раз…

 

15

Место для засады было малоподходящим — Черняк это понял, едва Седаков привел его на опушку леса, от которого до ленты шоссе было метров двести. Пространство между лесом и дорогой занимало ровное поле с небольшой травой, укрыться в которой было невозможно. Кивнув головой в сторону дороги, Седаков произнес:

— В этом месте самое маленькое расстояние между лесом и шоссе, командир. В других местах расстояние больше.

Черняк еще раз пробежал глазами раскинувшуюся перед ним местность. Если устроить засаду здесь, то потери будут большими. За то время, пока нападающие будут преодолевать расстояние от леса до шоссе, немцы успеют занять оборону и открыть по партизанам шквальный огонь. Нет, надеяться на успех операции можно только в том случае, если нападение будет для немцев внезапным. Значит, нужно искать другое место.

Командир партизанского отряда Батюк, сорокалетний грузный мужчина, стоял рядом с капитаном и мысленно прокручивал в голове ситуацию возможного боя, если организовать засаду в этом месте. Думал он так же, как и Черняк: в этом месте они потеряют много людей, в этом он был уверен точно.

— Что думаешь, Николай? — обратился Черняк к Батюку, который непрерывно вертел в руках самокрутку, дожидаясь момента, когда они отойдут от опушки в глубь леса и можно будет закурить.

— Место неподходящее. Людей только угробим…

— Согласен… Если делать засаду, то явно не здесь…

Батюк утвердительно кивнул, потом добавил:

— К тому же, я уверен в этом, машины с немцами будут ехать по шоссе на огромной скорости. Мы попросту не успеем их остановить, они проскочат мимо. Чтобы уничтожить фашистов, есть только один способ — нужно, чтобы машины остановились. Вот только как их остановить?..

— Да, ты прав… Нужно, чтобы немцы задержались. Я знаю, как это сделать.

— Знаешь?! Так о чем тогда разговор!..

— Не спеши, нужно все хорошо просчитать… Есть одна задумка, но тут важно выбрать точное место засады. Это явно не подойдет, — махнул рукой Черняк в сторону местности, которую они только что оглядывали, — слишком рискованно…

Седаков задумчиво посмотрел на капитана, поправил за плечом автомат, потом с загадкой в голосе проговорил:

— Есть у меня на примете одно место, командир, но…

— Говори, Иван, не тяни… — поторопил его капитан. Седаков, как никто другой, досконально знал местность.

— Только там от дороги до леса далековато, метров триста, а то и четыреста… Но машины будут двигаться с меньшей скоростью, чем по шоссе.

— И где это место? — капитан заинтересованно посмотрел на своего бойца.

— Там, где дорога на Сухибор сворачивает с шоссе на грунтовку.

Черняк быстро достал карту, развернул ее.

— Так, давайте посмотрим… — Он принялся водить пальцем по бумаге. — Ну да, далековато до опушки леса…

— Зато немцы съедут с асфальта, а значит, поедут на малой скорости… — сказал Батюк. — То, что нам и нужно…

Черняк оторвался от карты, взглянув на Седакова, спросил:

— Что там за лес? Глухой или редколесье?

— В основном сосны.

— Не слишком хорошо… Сосновый лес в глубину далеко просматривается — труднее будет укрыться, если немцы начнут местность в бинокль осматривать, прежде чем с шоссе свернут.

— Придется рискнуть, — заметил Батюк. — Усилим маскировку, объясним ситуацию бойцам…

Капитан понимал, что партизан прав. Времени на раздумья у них уже не было. Золенберг мог выехать со своей «командой смерти» в деревню уже сегодня. Возможно, уже был там.

— Нужно осмотреть это место. Там и решим, как действовать.

— Ты говорил о какой-то задумке?.. — осторожно спросил Батюк.

Черняк от ответа уклонился:

— Свой план изложу на месте засады. Собирай своих бойцов, и пошли.

День выдался жарким. Во время, пока партизаны Батюка и бойцы капитана бесшумно шли по лесу, направляясь до того места, где с шоссе на Сухибор сворачивала грунтовая дорога, спасало то, что солнце скрывали верхушки деревьев. Шли молча, вдыхая запахи леса и думая о том, что, возможно, завтра встретить новый день уже не получится. Было понятно, что кто-то все равно погибнет. Каждый думал, что этим «кто-то» будет не он, но всякий раз назойливая мысль возвращалась обратно.

Примерно через час ходьбы Седаков, шедший впереди и выполнявший роль проводника, остановился и поднял руку вверх, давая знак остановиться.

— Пришли, командир… — сказал он капитану, подошедшему вместе с Батюком. — Видишь, в просветах впереди поле — за ним шоссе и грунтовка…

Черняк поднес бинокль к глазам — действительно, впереди лежало шоссе, и был виден поворот на грунтовую дорогу, ведущую в Сухибор. В бинокль стал смотреть и Батюк. Бойцы, получив приказ отдыхать, усталые и немного измотанные, расположились кто где. Одни повалились на землю, другие привалились спинами к стволам деревьев. Несколько человек Батюк отправил в охранение.

Минуту спустя капитан, не отнимая бинокль от глаз, спросил Седакова:

— Судя по карте, от этого поворота до села расстояние где-то с километр?..

— Примерно так… К тому же грунтовка до деревни идет только полем…

— Вижу… — досадно протянул Черняк. Потом, опустив бинокль, обратился к Батюку: — Сколько у тебя, Николай, бойцов в отряде?

— Шестьдесят человек.

Капитан задумчиво прикинул:

— Шестьдесят… плюс моих десять. Семьдесят против ста — ста двадцати?.. Не самый лучший расклад…

— Так что ты задумал? — Батюк внимательно посмотрел на капитана. — По крайней мере на первых порах, считаю, нужно послать разведчиков в деревню — вдруг немцы нас опередили и уже успели там побывать?

— Это само собой… — согласился Черняк. — Пусть сходят… Пока они не разведают ситуацию, говорить о своем плане я смысла не вижу…

Посланные Батюком разведчики вернулись через час. По их сведениям, немцы в Сухибор еще не приезжали. В само село разведчики не рискнули зайти, но понаблюдали за жителями — те занимались своими привычными, обыденными делами.

— Значит, успели… — удовлетворенно произнес капитан, выслушав посланных на разведку партизан. Мысль о том, что немцы могли опередить их, ему самому уже давно не давала покоя, все время сидела в голове занозой. Теперь же можно было вздохнуть спокойнее.

— Отойдем-ка в сторону… — сказал Черняк, кивнув головой в сторону Батюка и старшины Журбина. — Обмозговать кое-что нужно.

Втроем они расположились возле куста можжевельника, росшего в стороне от того места, где отдыхали бойцы. До этого капитан приказал старшине внимательно осмотреть в бинокль местность, где дорога сворачивала с шоссе на грунтовку. Журбин приказ командира выполнил и теперь ждал объяснений, как, впрочем, и Батюк, начавший уже тяготиться тем, что Черняк не посвящал его в задуманный план операции.

— Ты прав, Николай, когда говорил о том, что немцы по шоссе будут ехать на большой скорости, — произнес капитан, смотря на Батюка. — Шанс у нас есть только в том случае, если немцы остановятся… Поэтому нужно затормозить грузовики.

— Каким образом? — спросил Батюк. — Что ты задумал?

— План таков: на месте развилки, на обочине шоссе, мы заложим взрывчатку, с взрывателем соединим ее проводом. Как только на шоссе появятся машины с немцами, два наших бойца быстро устанавливают на месте развилки портрет Геринга, немцы, подъехав ближе, остановятся — портрет-то карикатурный, а Золенберг не допустит, чтобы его шефа видели в таком виде. Это ведь будет считаться плевком в его сторону — все ведь знают, что он человек Геринга. Поэтому группенфюрер прикажет убрать портрет с дороги. В этот момент мы взрываем снаряды и тол, а потом, пока немцы не пришли в себя, несколько бойцов, укрытые в окопах неподалеку от развилки, открывают по ним огонь из пулеметов. В это же время, сразу после взрыва, остальные бойцы бегом преодолевают пространство между лесом и шоссе и с ходу вступают в бой.

Батюк нахмурился — видимо, план капитана виделся ему слишком авантюрным.

— Как мы будем закладывать взрывчатку — днем ведь по шоссе немцы ездят?

— Все будем делать ночью. Заложим взрывчатку, выкопаем окопы для пулеметчиков, замаскируем их; чтобы не оставлять следов, вытащим вырытую землю на палатках в лес.

Журбин покачал головой, высказывая сомнение.

— План хорош, но он рассчитан на то, что у нас будет в запасе предстоящая ночь… А что, если немцы сегодня приедут в Сухибор? Днем… Что тогда делать будем?

— Правильно соображаешь, старшина… — заметил Черняк. — В этом случае придется дать бой немцам в самом селе… У нас одна задача — уничтожить Золенберга. В Центре тоже все варианты просчитали, когда давали нам такой приказ, будь уверен… — Потом, повернувшись к Батюку, спросил: — Сколько у тебя пулеметов в наличии?

— Пять. Один «максим», остальные — немецкие «МГ».

— «Максим» для такого плана слишком громоздкий и тяжелый. Поставим его здесь, на опушке леса, — будет прикрывать нас в том случае, если нападение захлебнется, немцы от шока отойдут и рванут прямо на нас. А вот «МГ» для засады в самый раз подойдут…

Батюк хитро прищурил глаза, после чего, посмотрев на капитана, тяжело вздохнул:

— Ну хорошо… Организуем мы засаду — а сколько времени немцев ждать? Не будем же мы месяц здесь сидеть?

— Вот это мы можем знать лишь приблизительно… — ответил капитан с серьезным выражением лица. — Ясно одно: если немцы, а точнее Золенберг, появятся в Сухиборе, то это должно случиться в течение максимум недели. Но думаю, что раньше… Может завтра… послезавтра?..

— Да… невесело… За это время нас могут обнаружить, и тогда… в засаде не будет смысла. Немцы попросту отменят свою акцию в Сухиборе, и мы потом ничего не сможем сделать…

Черняк, словно вспомнив что-то, быстро сказал:

— Вот еще что… Никто из бойцов не должен покидать это место, сколько бы времени мы здесь ни находились.

— Ты думаешь что?..

— Я ничего не исключаю. Возможно, в твоем отряде есть немецкий агент. Если он заподозрит, что готовится засада, то попытается сообщить об этом немцам. Впрочем… — капитан немного задумался, — если уже не сообщил. Агент мог заранее, еще до твоего снятия с места, оставить сведения о том, что отряд уходит со своей базы и выдвигается в другой район. В этом случае немцы уже сейчас могут что-то подозревать…

Батюк отрицательно покачал головой.

— Нет-нет… вряд ли. Никто из моих бойцов не знает цели нашего появления здесь. К тому же я своих людей знаю. У меня в отряде только красноармейцы-окруженцы из одной дивизии. Из гражданского населения в отряд мы никого не брали. Да и из других частей к нам никто не примыкал. Так что в отряде все друг друга знают, проверены… Быть не может… Нет-нет…

— И все-таки мы не должны исключать такой возможности… — стоял на своем Черняк. — Никто и никуда не должен отлучаться. В охранении будем ставить лишь тех, в ком стопроцентно уверены.

— В этом я с тобой согласен. Подстраховаться здесь не помешает.

— Вот и договорились… — Черняк перевел взгляд на Журбина: — Теперь о тебе, старшина… Портрет Геринга на развилке будешь устанавливать ты вместе с Колодиным. Осторожно, чтобы никто не видел, срубите в лесу две высокие жердины — на них портрет и повесим.

— Как транспарант на демонстрации? — пошутил Журбин.

Веселый настрой старшины Черняку не нравился. Возможно, придется пожертвовать многими бойцами ради уничтожения группенфюрера, какие тут, к черту, шутки!

— А ты не веселись! — оборвал его капитан. — Вот выполним задание, тогда и шутки шутить станем… А пока Золенберг жив, давай будем серьезными.

Журбин виновато пожал плечами.

— Да я так командир… Для настроя…

— Ладно… — отмахнулся Черняк, — иди к Колодину… Помни — никто не должен видеть, что вы жерди в лесу рубите… Да спрячьте их потом получше. Ночью принесем их к развилке.

Когда старшина ушел, Черняк сказал Батюку:

— Если меня убьют, возьмешь командование на себя.

— Не понял… Как это — убьют? Я думал, ты отсюда будешь командовать нападением?

— Нет, нужно действовать по-другому… Посуди сам. Я один знаю Золенберга в лицо. Другие его не знают. Поэтому план для себя я определил такой: я буду сидеть в окопе недалеко от развилки, чуть в стороне, и после взрыва в возникшей суматохе попытаюсь присоединиться к немцам, чтобы в неразберихе боя уже стопроцентно убить группенфюрера. Это гарантирует выполнение задания Центра. А то мало ли что может случиться — вдруг наша атака захлебнется и фашисты прорвутся из засады?

— Так тебя сами гитлеровцы и убьют.

— Я буду в немецкой форме.

— Ну, тогда если не немцы, то наши: кто ж будет знать — свой ты или чужой?

— Придется рискнуть… И еще… — добавил Черняк, вставая во весь рост. — Прикажи своим бойцам быть в полной боевой готовности — если немцы все же сегодня приедут в Сухибор, мы должны выдвинуться туда немедля, чтобы не опоздать и спасти жителей…

— Хорошо… Только подумал бы ты еще насчет своего участия в операции… Большой ведь риск погибнуть.

— Я все решил. Лучше помозгуй о том, кого из своих бойцов в окопы с пулеметами посадить. Вот это куда важнее…

Весь остаток дня они пролежали на опушке леса, готовые в любой момент сняться с места и выдвинуться в деревню, чтобы не дать фашистам уничтожить ее жителей. Лишь когда яркий край летнего солнца начал лениво заползать за дальнюю кромку чащи, стало понятно, что опасался капитан зря: немцы в тот день в Сухибор не приедут.

Движение по шоссе было не слишком оживленным: за тот период, что за ним наблюдали бойцы, по нему проехали лишь несколько мотоциклистов. Сказывалось то, что шоссе не имело для немцев стратегического значения, играя лишь вспомогательную роль в плане переброски войск.

В лесу понемногу темнело. Сквозь просветы деревьев стали видны звезды, одна за другой зажигавшиеся на небосводе.

Когда наступила полночь, капитан подозвал к себе Батюка, Журбина и Колодина.

— Сделать все нужно по возможности быстро… Давайте еще раз пробежимся по тому, кто что будет делать… — Черняк кашлянул, потом продолжил: — Старшина с ребятами минируют обочину шоссе, партизаны роют окопы для пулеметчиков и вытаскивают землю в лес. Ты подобрал ребят, Николай? — спросил он Батюка.

— Люди готовы. Ждут только приказа.

— Отлично. — Капитан повернулся к Колодину. — Твоя задача такая: подтащить жерди с портретом Геринга ближе к шоссе и все замаскировать, чтобы даже с воздуха ничего не было видно. Кроме того, тебе необходимо вырыть под жерди ямки в земле, куда мы портрет поставим. Потом садишься в один из окопчиков к пулемету и ждешь…

— Ясно, командир.

— Для себя окоп я вырою сам… — сказал капитан. — О моем участии в операции предупредим только пулеметчиков, чтобы не зацепили меня, когда я после подрыва к немцам рвану…

— А кто взрывать будет? — спросил Батюк.

— Взорвет Журбин. Протянет провод к своему окопу, после взрыва он же открывает огонь из пулемета. Так что в окопчиках будут Журбин, Колодин и двое твоих парней, Николай.

— Понятно… Мы, я так понимаю, после взрыва бежим к развилке?

— Да, ты будешь командовать группой, которая ринется к шоссе от опушки леса, то есть — отсюда. Бежать без криков, по возможности молча, чтобы немцы вас заметили как можно позднее.

— Само собой… — согласился Батюк. — Что приказать бойцам, когда подбежим к развилке? Будем немцев в живых оставлять или нет?

— Посмотрим по ситуации. Я постараюсь до этого момента ликвидировать Золенберга… Но если кого в плен захватите — не убивайте. Может, заберем их с собой для допроса или на месте информацию вытрясем. В общем, как получится…

Капитан помолчал немного, о чем-то, видимо, размышляя, затем с какой-то сухостью в голосе произнес:

— Настраивайтесь на то, что в засаде будем сидеть до тех пор, пока немцы не появятся. То есть может так случиться, что и целый день — до самой ночи. Ясно, что вечером фашисты в село не рискнут приехать, поэтому если когда и поедут, то, как ни крути, либо рано утром, либо самое позднее — днем… Возможно, что придется ждать не один день, а несколько… Ну вот, вроде все…

По своим делам разошлись в раздумьях — молчаливые и сосредоточенные.

К трем часам ночи все приготовления для засады были закончены: развилка была заминирована, окопы для пулеметчиков и Черняка были вырыты и замаскированы, портрет Геринга и жерди были принесены к шоссе и укрыты сверху травой. Сам капитан, а также Колодин, Журбин и два пулеметчика из отряда Батюка заняли свои места в окопах. Остальные бойцы затаились на опушке леса.

Ждать оставалось только самих немцев… Те же появились только через сутки…

 

16

В пять часов утра из ворот внутреннего двора здания, в котором располагалась служба безопасности Белостока, выехало десять грузовиков и два легковых автомобиля. В одной из легковушек на заднем сиденье расположился одетый в гражданскую одежду группенфюрер Золенберг. С ним в машине сидели его адъютант Зипп, а также начальник службы безопасности округа полковник Кель. Во второй легковушке ехали офицеры сопровождения и переводчик.

Золенберг выглядел бодрым — ночью он хорошо выспался и теперь был в прекрасном расположении духа.

— Надеюсь, четырех грузовиков вам хватит, полковник, чтобы в них вместить всех жителей села? — спросил группенфюрер, обращаясь к Келю. Тот сидел рядом с водителем и смотрел в окно на все еще спавший город.

— Этого будет достаточно, господин группенфюрер… — ответил Кель, повернувшись к Золенбергу. — Сухибор — село небольшое, жителей немного, предварительно мы все просчитали.

— Имейте в виду, что это только самое начало операции, и мы не можем начать ее с неудачи… — твердо произнес группенфюрер.

Хотя сказано это было в форме приказа, но полковник по тону голоса, который не был назидательным, понял, что слова эти Золенберг сказал больше для острастки.

Вскоре город закончился, и колонна выехала на шоссе. Прибавив скорости, машины устремились вперед.

Золенберг молча смотрел в окно, думая о том, что его старый боевой товарищ — рейхсмаршал Геринг — по всей видимости, оказался прозорлив. Раскинувшаяся вокруг природа, как никакая другая, подходила, чтобы здесь организовать отличные охотничьи угодья. В лесах росли разные породы деревьев; ручьев, родников и речушек, питающих растительность, также было предостаточно; зимы в здешних местах, судя по наблюдениям, были мягкими, прямо как в Германии. Осталось только все привести в норму, установить раз и навсегда принятый распорядок. Что ж — для этого он сюда и назначен.

Группенфюрер подумал о кожаном портфеле, в котором хранился план операции «Тевтонский огонь». Сегодня утром перед отъездом он положил портфель в сейф, опасаясь непредвиденных событий, которые могли случиться в ходе нынешней поездки в Сухибор. Код замка сейфа знал только он, и это его успокоило. Обладание тайной государственного масштаба заставило его печально осознать, насколько тяжелым был груз свалившейся на него ответственности.

Незаметно лес отступил, ушел в стороны, и дорога теперь стала петлять среди лугов и полей, то поднимаясь на холмы, то, наоборот, опускаясь с них.

— Полковник Кель, сколько нам еще осталось ехать? — оторвавшись от своих раздумий, спросил Золенберг.

— Через два километра поворот на грунтовку, господин группенфюрер. Это дорога в Сухибор. По ней до деревни не больше километра.

— Хорошо!.. — На лице Золенберга появилась улыбка. Обведя всех сидящих в машине своим интригующим взглядом, он продолжил: — Я хочу, господа, чтобы вы знали — перед отъездом сюда господин рейхсмаршал заверил меня, что все отличившиеся в операции «Тевтонский огонь» будут после окончания войны иметь право на пожизненное пользование здешними охотничьими угодьями. Так что все зависит от вас, господа!.. Ваше будущее и будущее ваших семей теперь в ваших руках!.. Не упустите свой шанс!..

— Мы все служим фюреру и рейху, господин группенфюрер!.. — громогласно произнес с переднего сиденья полковник Кель, выкинув при этом свою правую руку в фашистском приветствии.

— Похвально, полковник, похвально!.. — Золенберг повернулся к своему адъютанту. — Ну а вы что думаете, Зипп?

— Замечательная идея, господин группенфюрер!.. Я думаю, никто не откажется от таких привилегий.

— Только их надо еще заслужить… — жестко отрезал Золенберг. — К тому же принять решение о том, кому дать эти привилегии, а кому нет, господин рейхсмаршал возложил на меня. Надеюсь, вы понимаете, что только конкретные дела, вернее их результаты, а не подхалимство начальству, будут учитываться мною при принятии подобного решения!..

Зипп и Кель уместно промолчали. Оба прекрасно понимали, что любые сказанные ими сейчас слова будут восприняты группенфюрером как оправдание, а им этого вовсе не хотелось. Золенберг предупредил их — они это поняли, и теперь им оставалось лишь в точности выполнять его приказы.

— Либеральничать с этими недочеловеками-славянами мы не должны… — прервав затянувшееся молчание, продолжил группенфюрер, сменив тему. — Фюрер оказался провидцем, когда в своей книге, написанной еще в двадцатые годы, предупреждал нас, что арийцы должны стереть с лица земли все неполноценные народы. Еще немного, и весь этот сброд в лице славян, цыган, евреев, азиатов и еще бог знает кого мог заполонить собой всю Европу!.. Благо фюрер нанес упреждающий удар, и теперь мы призваны очистить территорию для нашей нордической расы. К тому же весь этот неполноценный сброд не имеет права на такую огромную территорию!.. Они не могут распорядиться всем тем, что имеют!.. А мы, арийцы, сможем!.. Мы возродим белую расу, увеличим ее численность, а уж потом займемся всеми остальными — на очереди все эти желтые, черные… Их еще больше, чем славян, евреев и цыган вместе взятых!.. Для их истребления мы должны накопить силы, создать новое оружие, которое будет способно убивать в огромных количествах за короткий срок. Я думаю, наши ученые в самое ближайшее время создадут нечто подобное, в противном случае нам понадобится все железо и свинец в мире, чтобы отлить пули для каждого негра и желтого, столько их всех расплодилось!..

Водитель внезапно сбавил скорость, поехал медленнее, а потом и вовсе остановился.

— В чем дело!.. Почему остановились?.. — рявкнул на него Кель, меря водителя гневным взглядом. Тот только развел руками, махнул головой вперед, давая понять, что остановил автомобиль, потому, что перед ними остановилась шедшая впереди машина. Автомобиль Золенберга ехал третьим от конца колонны, сзади ехали два грузовика с солдатами, а впереди шла порожняя машина.

— Полковник Кель, узнайте, в чем там дело!.. — отдал приказ Золенберг, нервно теребя пальцами по кожаному сиденью. — А вы, Зипп, останьтесь здесь.

Кель проворно вылез из автомобиля и быстрым шагом устремился вперед. Не прошло и минуты, как он вернулся.

— Господин группенфюрер, вся колонна встала. Мы доехали до поворота на грунтовку.

Недоуменно глядя на полковника, Золенберг проговорил:

— Так в чем же дело? Едем, полковник, едем!..

Кель как-то неуверенно переминался с ноги на ногу.

— Господин группенфюрер… Тут такая ситуация…

— Говорите же… Что, черт побери, вы там бормочете?.. Что случилось?..

— Думаю, вам лучше самому посмотреть.

— Вы с ума сошли, полковник!.. Что происходит!.. Или вы полагаете, что я за вас буду решать какие-то мелкие проблемы?..

— Не думаю, господин группенфюрер, что они мелкие.

Видя, что Кель смотрит на него с серьезным выражением лица, Золенберг, удивляясь происходящему, резко дернул ручку, открыл заднюю дверцу автомобиля и выбрался наружу.

— Вы срываете операцию, полковник, а она рассчитана по минутам. Надеюсь, вы понимаете, чем это вам грозит?

— Прошу вас, господин группенфюрер, пройдемте вперед… — сказал Кель, и в его тоне Золенберг почувствовал тревогу, граничащую с обреченностью.

Группенфюрер обошел автомобиль, вплотную подошел к Келю, жестко посмотрел на него.

— Ну, ведите…

Вдвоем они двинулись вдоль обочины шоссе. Золенберг успел заметить, что некоторые солдаты выпрыгнули из грузовиков и, опершись о борта машин, смотрели куда-то вперед, кое-где даже слышался легкий смешок.

— Так вы скажете, в чем все-таки дело, Кель? Это начинает переходить все возможные границы…

Полковник остановился и показал рукой вперед.

— Посмотрите туда, господин группенфюрер. Вон там, у развилки…

Раздражаясь все сильнее и сильнее, Золенберг перевел взгляд в то место, которое ему указал Кель. Посмотрел и… обомлел. У съезда на грунтовую дорогу, ведущую в Сухибор, на двух шестах был закреплен портрет Геринга. Рейхсмаршал был изображен в смешливом, унизительном для себя виде. Такого Золенбергу видеть еще не приходилось. Карикатура на второе лицо рейха — это было неслыханно!.. Да еще и эта надпись внизу!.. Явное насмехательство над теорией «высшей расы»!..

Сзади послышался смех, с каждой секундой становившийся все сильнее. Немецкие солдаты смеются над одним из вождей Третьего рейха!.. С этим нужно было кончать, и кончать немедля!..

Группенфюрер почувствовал, как его стремительно охватывает гнев. Лицо побагровело, по телу волной прокатилась нервная дрожь.

— Что вы встали, полковник!.. — сжав кулаки, заорал Золенберг на Келя. — Убрать это быстро!.. Ваша служба безопасности ни черта здесь не делает!.. Вы уверяли меня, что местное население к нам лояльно!.. Завтра я проведу совещание, и если к этому моменту вы не выясните, кто это сделал, то вас ожидает военный триб…

Договорить Золенберг не успел — впереди вздыбилась вверх земля, взрывной волной его отбросило к борту грузовика, обдав тело тучей песка вперемежку с комьями земли, вокруг послышались крики, а потом где-то сбоку он услышал заливистые очереди пулеметов…

 

17

Вначале Журбин услышал звук. Он был еще далеким, еле различимым, но с каждой секундой становился все громче и громче. Осторожно раздвинув пучки свежескошенной травы, которой сверху был прикрыт его окопчик, создавая видимость того, что сено здесь лежит случайно, потерянное местным крестьянином при перевозке, старшина слегка высунул вверх голову и приложил бинокль к глазам. Так и есть!.. По раскинувшейся впереди ленте шоссе навстречу ему двигались черные точки — колонна машин. По прикидкам до них было километра полтора. Что ж — в самый раз.

Положив бинокль на дно окопа, Журбин повернул голову в сторону Колодина, сидевшего в таком же окопчике в десяти метрах от него и тоже наблюдавшего за приближающейся кавалькадой машин. Немного в стороне расположились два пулеметчика из отряда Батюка. Те сидели в своих нишах и не высовывались, четко следуя приказу открыть огонь только после того, как произойдет взрыв. Их замаскировали куда основательнее — поперек окопов уложили тонкие жерди, на которые сверху положили куски срезанного дерна. Понять, что в этом месте устроена огневая точка, не подойдя вплотную, было невозможно.

Выбравшись из своих укрытий, Колодин и Журбин, пригибаясь как можно ближе к земле, добежали до развилки, быстро сбросили траву, которой сверху был прикрыт портрет, взяли в руки жерди и, дотащив их до нужного места, вставили их в небольшие углубления в земле так, чтобы те стояли вертикально. Портрет был установлен. Все пока шло по плану.

— Вот теперь Геринга сложно будет не заметить!.. — съязвил Журбин, отряхивая руки. — Пусть только попробуют не остановиться!..

— Да, возле такого художества грех не затормозить!.. — поддержал его Колодин. — Будь я немецким солдатом, я бы точно не сдержался. Тем более видеть второе лицо рейха в трусах, с животом до колен и с рожей, как у свиньи, — это, я тебе скажу, дорогого стоит!.. Ну что — назад?..

— Давай, ты первым… — мотнул головой Журбин, при этом внимательно наблюдая за шоссе. Через несколько секунд Колодин был уже на месте. «Вот теперь и мне можно уходить». Старшина лег на землю и по-пластунски пополз к окопчику.

Нырнув в свое укрытие обратно, Журбин намотал на руку провод, который вел к заложенной на обочине дороги взрывчатке, и приготовился ждать. Сквозь траву ему было хорошо заметно, как колонна машин стремительно приближается к развилке. Старшина стал прикидывать: «Две легковушки — одна в середине колонны, другая практически в самом конце. В какой же из них находится группенфюрер? А может, он едет вовсе не в легковушке, а в грузовике?.. Так, сколько их там?.. Раз, два, три… десять!.. Десять!.. Но Черняк ведь говорил о шести машинах!.. Непонятно!.. Неужели Золенберг опять затеял какую-то хитрость?.. Посмотрим, главное — не поторопиться со взрывом!..»

Крытый брезентом грузовик, шедший в колонне первым, резко сбавил скорость и затормозил неподалеку от того места, где дорога с шоссе сворачивала на грунтовку. Из кабины вылез полноватый фельдфебель, постоял немного, рассматривая портрет, а потом побежал вдоль колонны по направлению к легковушке, находившейся в середине кавалькады.

Журбин, наблюдавший за происходящим из своего укрытия, расположенного в пятидесяти метрах от шоссе, увидел, как фельдфебель наклонился к открытому окну и стал что-то говорить сидящему на переднем сиденье легковушки человеку, подкрепляя свои слова жестами в сторону развилки. Прошло несколько секунд, и тот, к кому обращался фельдфебель, выбрался из автомобиля. Им оказался офицер в звании гауптмана. Увидев закрепленный на жердях портрет, гауптман быстрым шагом двинулся в конец колонны, где навстречу ему уже спешил какой-то полковник.

По плану Журбин должен был произвести взрыв именно в момент остановки колонны, но сейчас, видя происходящее, он не спешил. На то были свои причины. Во-первых, закладывая взрывчатку, он разместил ее вблизи развилки, рассчитывая при этом на то, что в колонне будет от силы пять-шесть машин, но не двенадцать, как было сейчас, а значит, если Золенберг находился в конце колонны, то от взрыва он мог и не пострадать. Во-вторых, он видел, как немецкие солдаты стали один за другим выпрыгивать из грузовиков на обочину, представляя собой отличную мишень для поражения осколками от заложенной взрывчатки.

Конечно, бесконечно тянуть время старшина не мог, и когда он увидел, как полковник вместе с каким-то человеком, одетым в гражданскую одежду, подошли поближе к развилке и стали рассматривать портрет Геринга, он рванул провод на себя. Земля вокруг сразу же задрожала, над головой Журбина пронеслись какие-то обрывки брезента, разметав траву в разные стороны, сверху пахнуло жаром. Со стороны немцев послышались стоны и крики раненых. Таиться дальше не было никакого смысла.

Не давая гитлеровцам опомниться, Журбин быстро вытащил из окопчика пулемет, направив его в сторону колонны. Сквозь дым ему удалось разглядеть солдат, мечущихся между грузовиками. Сильнее прижав приклад к плечу, старшина нажал на курок. Первой же очередью он срезал человек десять, потом перенес огонь на грузовики, пытаясь достать сидящих в кузове солдат, не давая им оказать хоть сколько-нибудь серьезное сопротивление. Пули со свистом прошили брезент, превращая в кровавое месиво тела немцев, не успевших выбраться из машин. Из-под капота одного из грузовиков повалил черный дым.

Пока его не засекли, нужно было постараться уничтожить как можно больше фашистов.

Посылая очередь за очередью, старшина по звуку успел определить, что справа и слева заработали пулеметы Колодина и двух парней из отряда Батюка. В горячке боя вихрем пронеслась в голове мысль:

«Сам Батюк уже, наверное, на подходе? А где же Черняк? Не зацепить бы ненароком командира».

Когда громыхнуло, Черняк сильнее прижался к стенке своего окопа, пережидая взрывную волну. Потом, когда по машинам ударили пулеметы, осторожно высунул голову, стал осматриваться. Он находился на другой стороне шоссе, чуть в стороне, поэтому не боялся, что его зацепят свои. Вокруг все было затянуто дымом, отовсюду гремели выстрелы. Немцы, не понимая еще, кто и откуда ведет по ним огонь, стреляли больше наугад, на звук пулеметных очередей. Черняк знал, что долго так продолжаться не может. Вскоре немцы опомнятся и займут оборону. Тогда шансы убить Золенберга уменьшатся. Действовать нужно было сейчас, не дожидаясь, когда подойдут бойцы Батюка.

Он незаметно вылез из окопа и пополз к ближайшему грузовику. Два солдата, примостившись у задних колес, лежали к нему спиной и вели огонь из винтовок в сторону леса. Черняк приподнял голову — сквозь дым показалась группа людей, молча бегущая из леса к дороге. Это были бойцы Батюка. До них было еще метров триста. Партизаны рассыпались веером и теперь, не таясь, бежали во весь рост. Капитан посмотрел по сторонам: слева и справа немцы спрыгивали из грузовиков на землю, пытаясь найти укрытие. Многие падали на землю уже мертвыми, скошенные очередями еще в прыжке. Кто не умер сразу, а был ранен, в безудержной боли катались по земле, оглашая воздух душераздирающими криками.

Вытащив из кобуры «вальтер», Черняк подполз к одному из солдат и громко, стараясь перекрыть звуки выстрелов, прокричал:

— Где господин группенфюрер? Ты видел его?..

Солдат удивленно таращил глаза на неведомо откуда появившегося офицера и ничего не отвечал.

— Я спрашиваю тебя, ты видел группенфюрера?.. В какой он машине?..

Сверху по борту грузовика ударила очередь, на капитана и солдата посыпались деревянные щепки. Оба пригнулись.

— Я не знаю никакого группенфюрера, господин гауптман!.. Мы ехали в деревню, и на нас напали…

Черняк сплюнул на землю. Положение усложнилось. Для видимости он выстрелил в сторону леса. Это должно было рассеять подозрение солдата, которое капитан прочитал у того в глазах, несмотря на то, что на нем была немецкая форма.

— Мне нужен твой командир!.. Где он?

Солдат показал пальцем в кабину грузовика.

— Убит. Сразу же.

— А остальные офицеры где?

— Не знаю. Видимо, ехали в легковушках…

Слева от солдата взметнулись вверх фонтанчики песка. По ним кто-то бил уже прицельно. Нужно было срочно уходить.

Черняк отполз от грузовика и, пригибаясь как можно ниже, рванул к легковушке, шедшей в колонне третьей с конца. На бегу успел увидеть, что бойцов Батюка, бегущих по полю, заметно уменьшилось.

Возле легковушки какой-то лейтенант, присев на одно колено, стрелял из пистолета. Дверцы автомобиля были распахнуты настежь, а из водительского сиденья, выпятив руки вперед и доставая пальцами землю, лицом вниз свесился труп солдата. «По всей видимости, это шофер», — подумал Черняк, подползая к машине. Заглянув в салон, убедился — никого нет, пусто. Лейтенант продолжал стрелять.

— Где группенфюрер?.. — заорал капитан, придвинувшись к лейтенанту поближе.

Тот повернулся на звук голоса и застыл на месте. На него смотрел неизвестный ему офицер. Немного замешкавшись и прекратив стрелять, лейтенант удивленно спросил:

— Кто вы такой? Что-то я вас не видел!..

— Я был в одном из грузовиков, среди солдат… — солгал Черняк. — Выполняю личное указание рейхсмаршала Геринга по обеспечению безопасности группенфюрера Золенберга.

— Но он мне о вас ничего не говорил… Хотя я и адъютант…

Черняк сразу же оценил ситуацию.

— Тогда вы, по всей видимости, лейтенант Зипп?.. Господин Золенберг рассказывал мне о вас… Так где он, лейтенант?.. Нужно уводить его, вы не видите!.. Мы попали в засаду. Операция на грани срыва!.. Если мы не спасем Золенберга, нас всех расстреляют!..

Слева прогремел взрыв. Черняк и Зипп инстинктивно пригнулись. По земле повалил черный дым. Это загорелась последняя машина в колонне.

— Быстрее, Зипп!.. Быстрее!.. Времени нет!..

Шум выстрелов нарастал, где-то ухнула граната. «Видимо, партизаны Батюка уже подошли на расстояние броска», — понял капитан.

Слова о возможном расстреле подействовали на лейтенанта отрезвляюще.

— Незадолго до взрыва господин группенфюрер и полковник Кель пошли вперед, в начало колонны!.. Больше я их не видел!..

— Хорошо. Будьте здесь и никуда не отходите. Я попытаюсь отыскать группенфюрера. Будем выбираться все вместе.

Черняк сорвался с места и ринулся ползком к голове колонны. Пулеметы продолжали стрелять, но уже не так хлестко, как поначалу.

Возле одного из грузовиков капитан задержался. Вокруг лежали трупы солдат, на земле в беспорядке валялось оружие. Но внимание капитана привлекло другое. Привалившись спиной к заднему колесу грузовика и обхватив голову руками, на земле сидел одетый в гражданскую одежду человек. «Контузия», — понял Черняк, подползая ближе. Голова человека была опущена вниз, разглядеть лицо было невозможно. Капитан тронул его за одежду, слегка тряхнув рукав пиджака. Человек медленно поднял голову.

«Золенберг!.. Контужен!..»

Капитан огляделся по сторонам. Он мог убить группенфюрера прямо сейчас, но тогда у него у самого не будет шанса выбраться из этой передряги. Справа и слева, стреляя по партизанам, на земле лежали немецкие солдаты, которые, безусловно, заметили его. В случае выстрела они не дадут ему уйти. Черняк решил действовать иначе.

— Господин группенфюрер, вы слышите меня?.. Слышите?..

Золенберг осоловевшими глазами смотрел прямо перед собой, ничего не понимая. Сразу же после взрыва его отбросило к борту грузовика, откуда он только и смог что доползти до заднего колеса машины и там укрыться. В ушах стояла тишина, голова раскалывалась от боли. До него долетали лишь отдельные слова и отзвуки идущего вокруг боя.

— Ползти сможете?.. Я вытащу вас отсюда!.. Только нужно ползти!..

Группенфюрер слегка кивнул головой.

— Ползите вперед, я за вами… — Капитан взял группенфюрера под руку и положил его на землю лицом по направлению движения. Золенберг медленно пополз в указанном направлении.

Черняк сделал вид, что прицелился, потом выстрелил, забирая немного вверх. Заметил, как один из солдат смотрит на него.

— Что смотришь!.. Русские наступают, стреляй, черт бы тебя побрал, если хочешь выжить и домой вернуться!..

— Откуда здесь русские, господин гауптман? — загоняя патрон в патронник, спросил солдат, на которого он орал.

— Партизаны это, вот кто! — отрезал Черняк, для наглядности выстрелив еще раз в сторону леса. — Всем держать оборону!.. — крикнул он, а потом пополз за Золенбергом.

Стелющийся по земле дым резал глаза, проникал в легкие, вызывая непрерывный кашель. Черняк приблизился к Золенбергу вплотную. Тот немного пришел в себя, смотрел уже осмысленно.

— Быстрее, господин группенфюрер!.. Я знаю укрытие. Там мы переждем нападение.

Черняк огляделся — до его окопа нужно было ползти еще метров двадцать. Там он сможет незаметно ликвидировать эсэсовца. И при этом никто ему не сможет помешать.

— Кто вы? — спросил Золенберг.

— Офицер, выполняющий свой долг… Сейчас важно только одно, господин группенфюрер — выжить. Я обеспечиваю вашу безопасность. — Черняк кивнул в сторону своего укрытия. — Ползите туда, там окоп. В нем и спрячетесь.

Золенберг быстро пополз вперед, за ним, не отставая, капитан. Вскоре оба свалились в черную нишу, вырытую в земле. Пули и осколки свистели теперь где-то сверху.

— У вас есть оружие, господин группенфюрер? — тяжело дыша, спросил Черняк.

— Да, пистолет.

— Покажите.

Золенберг достал из кармана «парабеллум». Капитан высунулся из окопа и посмотрел по сторонам. Бой шел уже возле грузовиков. «Значит, скоро все закончится», — подумал Черняк, присел и привалился к стенке окопа. Посмотрев на группенфюрера, сказал:

— Вам может понадобиться оружие. Похоже, русских слишком много… Пистолет исправен?

— Должен быть в порядке… Правда, я давно из него не стрелял.

— Дайте я посмотрю…

Золенберг протянул пистолет капитану. Тот молча взял его, проверил обойму, передернул затвор.

— Что это за место? — спросил группенфюрер, осматриваясь по сторонам. Он смерил Черняка придирчивым взглядом.

— Это окоп пулеметчика. Видимо, когда мы наступали в июне, у русских здесь была линия обороны. Видите, господин группенфюрер, на земле лежат гильзы, посмотрите.

Золенберг наклонил голову, пытаясь рассмотреть дно окопа. Черняк только этого и ждал. Он резко размахнулся и ударил группенфюрера рукояткой «парабеллума» по затылку. Тот рухнул лицом вниз и затих. Капитан перевернул его на спину и пощупал пульс — сердце эсэсовца билось. Значит, силу удара он рассчитал правильно. По его прикидкам, Золенберг должен был прийти в сознание минут через пять-десять.

Убитых партизан было двадцать два человека — такую цифру назвал Черняку командир партизан Батюк, когда бой был окончен и оба стояли возле окопа, где лежал эсэсовец. Им предстояло обсудить, что делать дальше.

— Пленные есть? — спросил капитан. В его голове созрел план, который мог сработать только при определенных условиях. Все зависело от того, какой ответ даст Батюк.

— Пять человек. Это целые, но есть еще раненые.

— А у нас сколько ранено?

— Десять. Из них четверо — тяжело.

Подбежал запыхавшийся Журбин. Лицо его было покрыто частицами земли, маскхалат в некоторых местах был порван.

— Цел, старшина!..

— А что мне будет, командир!.. Настрелялся вдоволь!.. Да и в рукопашной с одним немцем пришлось повозиться. Маскхалат вот только, сволочь, мне испортил…

— А где Колодин? Живой?..

— Жив… Позвать?

— Не надо пока… Потери в нашей группе есть?

— Три человека, командир: Воронов, Стельнов и Минько. Двое ранены — Николаев и Грищук.

— Из немцев кто-нибудь ушел?..

Батюк отрицательно покачал головой.

— Ринулись было три солдата по полю, но наши догнали и прикончили.

— Это точно?

— Точнее некуда… — утвердительно ответил Батюк. — Я лично проверил.

Черняк бросил на него одобрительный взгляд:

— Тогда определимся так. Ты забираешь тела погибших, наших раненых и быстро уходишь со своими бойцами к себе на базу… По-моему, два грузовика не пострадали при нападении. Вот бери их и уезжай… Бросишь потом где-нибудь в лесу… И погибших похоронишь.

— А с пленными немцами что делать?

— Оставишь их мне. Я сам с ними разберусь… Давай не тяни время, уезжай. Дальше наши дела…

Батюк понимающе кивнул. Свое дело он сделал. Видимо, у Лесовика была своя часть задания, в которую он никого не хотел посвящать. Это было логично.

— Да… погоди. Пленных немцев передашь Колодину… — добавил Черняк. Потом, повернувшись к старшине, сказал: — Раненых фашистов брать нам некуда. Поэтому придется их ликвидировать… Все понятно, старшина?..

— Понял, командир. Все яснее ясного…

— И проверь, чтобы никого из них немецкие доктора потом с того света не вытащили. Нам свидетели ни к чему.

— Конечно… Тех пятерых, кто уцелел, тоже… того?..

— Ни в коем случае. Ты занимайся ранеными, а их пусть приведет сюда Колодин. Да по-быстрому…

Когда Батюк и старшина ушли, капитан спрыгнул в окоп, наклонился над Золенбергом и принялся легонько бить его по щекам, стремясь привести эсэсовца в чувство. Так продолжалось с минуту, потом группенфюрер с трудом открыл глаза, посмотрел затуманенным взглядом на Черняка. Капитан видел: смотрел эсэсовец пристально, вспоминая события, которые привели его в этот окоп, а потом заставили потерять сознание. Вскоре по расширившимся от удивления зрачкам глаз Черняк понял, что группенфюрер все вспомнил.

— Вы… Вы!.. — попытался он было дернуться, но капитан придавил его коленом к земле. Направив на Золенберга пистолет, Черняк спокойным, но в то же время твердым голосом сказал:

— Если вам дорога жизнь, группенфюрер, то лежите тихо и не дергайтесь!.. У меня есть приказ не оставлять вас в живых!.. Так что раздумывать я не буду!..

У Золенберга от ярости и удивления вздулись на виске вены, на лбу выступили капельки пота. Нервным голосом, не могущим скрыть охватившее его волнение, он затараторил:

— Я не понимаю!.. Может быть, вы объясните мне, что здесь…

— Понимать здесь нечего… — прервал его Черняк. — Просто вы захвачены в плен. Надеюсь, теперь вы не будете задавать глупых и к тому же лишних в этой ситуации вопросов?.. А теперь раздевайтесь.

— Что?.. Что вы сказали?..

— Я сказал — раздевайтесь. И быстро, у нас мало времени.

Черняк ткнул группенфюрера пистолетом в грудь, показывая серьезность своих намерений.

— Ну же, пошевеливайтесь…

Золенберг принялся энергично стягивать с себя одежду и вскоре стоял на дне окопа в одном нижнем белье.

— Все снимайте… — приказал Черняк. — Да не бойтесь, убивать я вас не намерен. По крайней мере — пока… А дальше все будет зависеть от вас, господин группенфюрер…

Черняк блефовал. У него был приказ ликвидировать Золенберга, и приказ этот никто не отменял.

Другое дело, что в сложившейся ситуации он счел нужным повременить с претворением его в жизнь. Обстановка благоприятствовала тому, чтобы повторно запросить у Центра указаний насчет группенфюрера.

Где-то сзади послышались одиночные выстрелы. Капитан обернулся на звук — возле одного из грузовиков старшина Журбин добивал раненых немцев. Партизаны Батюка в это время грузили трупы своих товарищей в кузов машины. Во второй грузовик поднимали раненых, туда же вдоль бортов складывали трофейное оружие. Дым понемногу рассеивался.

Черняк перевел взгляд на шоссе: им везло — дорога была пустынна. Неожиданно слева, сквозь дым и гарь, он заметил какое-то движение. Вскинул было пистолет, но потом опустил: это Колодин вел к нему пятерых пленных немцев. У всех за спиной были связаны руки.

— Вот привел, командир… — подойдя ближе и кивнув в сторону немцев, сказал Колодин. — Все рядовые, ни одного офицера.

Черняк подошел к пленным поближе. Внимательно рассмотрел каждого из них, потом ткнул в одного — того, кто на вид был самым старшим из них, и спросил по-немецки:

— Как звать?

— Рядовой Иоганн Виттберг.

— Сколько вам лет?

— Пятьдесят.

— Снимайте с себя одежду, Виттберг. Переоденетесь в эту. — Он показал на груду белья, которое снял с себя Золенберг. Тот удивленно таращился из окопа на происходящее, ничего не понимая. Колодин, направив на него автомат, лишь слегка усмехнулся. Голый вид человека, за которым они так долго охотились, вызывал у него презрение.

Виттберга не нужно было подгонять: через минуту он уже стоял перед Черняком навытяжку в гражданском костюме Золенберга. Свою форму он, как истинно педантичный немец, аккуратно сложил на земле.

— Веди их всех к легковушке, Колодин. К той, что третья от конца колонны. Я сейчас подойду…

— Ну-ка, господа фашисты, потопали…

Сержант ткнул стволом автомата в сторону шоссе, и пятеро немцев с унылым видом поплелись в указанном направлении.

Дождавшись, когда они отойдут на достаточное расстояние, капитан повернулся к Золенбергу:

— Теперь ваша очередь, господин группенфюрер. Вы переоденетесь в одежду Виттберга. По-моему, она будет вам в самый раз. Я как раз выбрал человека одинакового с вами размера. Потом мы с вами прогуляемся по лесу.

Черняк взял с земли форму рядового и бросил ее в окоп. Золенберг, нехотя одеваясь, зло бросил:

— Что вы собираетесь делать дальше?

— С вами?.. Я же уже сказал, что пока ничего…

— А с ними?

— Вы имеете в виду пленных?.. Идет война, группенфюрер. И вы, как никто другой, знаете ее законы. Все они солдаты, к тому же на эту землю их никто не приглашал, не правда ли?.. — Черняк дождался, когда эсэсовец оденется, а затем тоном, не терпящим возражения, приказал: — Вылазьте, Золенберг!..

Группенфюрер выбрался из окопа, потом отряхнул комья земли, прилипшие к одежде. В форме рядового вермахта выглядел он нелепо, сразу же утратив весь свой лоск и представительность.

— Идемте!.. — бросил ему Черняк, махнув пистолетом в сторону шоссе, где находилась разгромленная колонна. Он пропустил Золенберга вперед, а сам зашагал немного позади, держа пистолет наготове.

Когда они подошли ближе, пятерка пленных уже стояла возле легковушки в шеренге. Колодин был рядом, направив на них автомат. Где-то в стороне слышались разговоры бойцов, проверяющих убитых немцев. Возле заднего колеса автомобиля Черняк увидел адъютанта группенфюрера — лейтенанта Зиппа. Тот лежал на спине и смотрел мертвыми глазами в синеву неба. Одна пуля попала ему в голову, другая — в грудь.

Где-то впереди послышались звуки заведенных двигателей — партизаны, погрузив погибших и раненых, собирались уезжать. Батюк махнул капитану рукой, давая понять, что он отправляется в путь.

Два грузовика съехали с шоссе на поле и двинулись в сторону темнеющего вдали леса. Старшина Журбин и остальные бойцы группы, окончив свою работу, быстро подбежали к легковушке.

— Немедленно снимите портрет с дороги… — приказал им Черняк. — Возможно, он нам еще пригодится. И жерди уберите. Ясно, что немцы будут проводить расследование. Не нужно, чтобы они знали о деталях нападения на колонну группенфюрера.

Старшина с бойцами, выполняя приказ, побежали к развилке, а капитан обратился к рядовому Виттбергу, переминающемуся с ноги на ногу. Было отчетливо видно, что в гражданской одежде он чувствует себя неуютно.

— Кем вы были до войны, Виттберг? — спросил Черняк. — Где работали?

— На заводе, помощником инженера.

— Так вот, Виттберг, — продолжил капитан, подойдя к нему поближе, — сейчас вы останетесь здесь, дождетесь своих, а когда они приедут, передадите им, что все произошедшее здесь — лишь самое начало. Скажите, что легкой прогулки, как в Европе, здесь не получится.

— Вы сохраняете мне жизнь?..

— Да. И не вздумайте приврать что-нибудь своим… Вам все ясно?..

— Ясно.

— Тогда полезайте в автомобиль, на заднее сиденье справа.

Все еще не верящий в свою удачу Виттберг уселся в легковушке, стыдливо опустив голову, стараясь не встречаться взглядом с остальными пленными, к которым, было понятно, так благосклонно русские вряд ли отнесутся. Черняк захлопнул за ним дверцы, а потом подозвал к себе Колодина.

— Сержант, бери пленных, бери группенфюрера и бегом в лес. Подождете нас на опушке. А мы тут с Журбиным дела доделаем.

Колодин махнул рукой в сторону леса, и немцы гуськом, друг за другом, побежали по полю. Золенберг бежал последним, непрерывно оглядываясь и пытаясь, видимо, понять, что затеял этот ложный гауптман.

Черняк тем временем дождался, когда его бойцы уберут с развилки портрет Геринга, затем приказал им двигаться вслед за Колодиным. С собой оставил только Журбина.

— У тебя есть граната, старшина? — спросил он, когда бойцы его группы скрылись из вида.

— Есть, командир. Целых три.

— Бензин еще нужен. Немного, чтобы машину поджечь.

— В кузове грузовика я видел полные канистры.

— Хорошо… Так вот. Сейчас ликвидируем этого Виттберга, подожжем легковушку, когда она загорится — бросишь в салон для подстраховки связку гранат.

— А цель?

— Попытаемся немцев обмануть. Когда они будут проводить расследование, то должны подумать, что в салоне останки Золенберга.

— Думаешь, поверят?..

— Это в идеале. Нам важно другое — пока будут разбираться, мы спокойно можем переправить группенфюрера самолетом в Москву.

— Но у нас ведь другой приказ — ликвидировать его.

— Нам ничто не мешает сделать это в лесу. Запросим сегодня Москву, сообщим им, что группенфюрер захвачен живым — пусть решают, нужен он им или нет. Если не нужен — по-тихому уберем его, даже следов не останется.

— Что ж, верно. Логика железная.

— Тогда давай мне автомат, а сам беги за бензином.

Старшина снял с плеча «шмайссер» и протянул его Черняку. Тот взял автомат в руки, резко развернулся и от живота полоснул очередью по легковушке, целясь в то место, где сидел Виттберг. Пули со свистом прошили дверцу, на землю посыпались осколки стекла. Виттберг, не успев ничего понять, повалился на сиденье, захрипел, а потом, когда изо рта пошла пена, затих. Черняк открыл дверцу, удостоверился, что Виттберг мертв, потом захлопнул ее обратно. Журбин с канистрой бензина был уже тут как тут.

— Что — убит?

— Мертвый. Давай, старшина, поджигай машину. Затем по-быстрому уходим… Нам еще тех пленных немцев в лесу убрать нужно. Да так, чтобы не нашли их потом…

— А зачем мы их вообще с собой тащим?

— Чтобы следы запутать… Немцы народ педантичный. Я не сомневаюсь, что они точно знают количество солдат, которые выехали в Сухибор на операцию. Когда выяснят, что некоторых недостает, могут подумать, что кто-то спасся. По окрестностям этих пропавших искать начнут, тем более что нападение было организовано на самого Золенберга, а им свидетели ой как нужны, чтобы перед Берлином отчитаться. На это время уйдет, а там, глядишь, и Москва определится, что с этим группенфюрером делать…

— Толково придумано, командир. Очень даже толково…

Черняк про себя усмехнулся. Зная старшину, он ни капли не сомневался в том, что после того как они будут в безопасности, тот не преминет преподнести перед бойцами задуманное как великую военную хитрость, обеспечившую в конечном итоге успех операции.

— Действуй, времени уже в обрез. Немцы скоро нагрянут…

Журбин подбежал к автомобилю, открыл капот, выдернул из карбюратора бензопровод и стал поливать двигатель бензином из канистры. Немного плеснул на крышу и передние дверцы. Затем пролил полоску бензина от капота в поле, чтобы с безопасного расстояния поджечь легковушку. После того как отбросил пустую канистру в сторону, вытащил из-за пояса три противотанковые гранаты, связал их куском бечевки. Когда все было готово, зажег спичку и бросил ее на землю. Тонкая змейка огня потянулась от земли к капоту автомобиля. Не дожидаясь, когда запылает двигатель, Журбин бросил связку гранат на заднее сиденье легковушки и бросился что есть силы бежать. Через несколько секунд в салоне громыхнул взрыв, а следом за ним еще второй — взорвался бензобак. В это время старшина с капитаном были уже далеко — на полпути к опушке леса, где их ждали остальные бойцы.

Обернувшись назад и глядя, как пламя неистово пожирает искореженный взрывами автомобиль, Черняк уже не сомневался, что какое бы решение ни приняла в отношении Золенберга Москва, задание Центра он, несмотря ни на что, все-таки выполнил.

 

18

Рейхсмаршал Герман Геринг молча сидел за своим рабочим столом, уставившись в одну точку. Он только что по телефону вызвал к себе своего адъютанта — капитана Неймара — и теперь ждал его прихода.

С того момента как ему сообщили о нападении в Белоруссии на кортеж группенфюрера СС Олафа Золенберга, прошла уже целая неделя. Теперь он хотел услышать результаты проведенного за этот срок расследования. Вызванный им капитан Неймар как раз и был тем лицом, который должен был сообщить ему о выводах, к которым пришла следственная комиссия, отправленная в Белосток для разбирательства обстоятельств гибели руководителя операции «Тевтонский огонь».

Адъютант зашел в кабинет с папкой в руках. Геринг небрежно взглянул на него, словно уже зная, что тот ему будет докладывать, а потом сказал:

— Говорите своими словами, Неймар. Документы я почитаю позже. Что удалось выяснить по Золенбергу?..

Капитан Неймар успел заметить, что лицо шефа не предвещало для него ничего хорошего. Оказаться в роли гонца, принесшего плохие вести, ему вовсе не хотелось. Тем не менее доклада ему было не избежать, как бы он ни старался.

— Господин рейхсмаршал, комиссия установила, что кортеж группенфюрера был атакован из засады превосходящими силами противника.

— Кто конкретно напал на колонну? — спросил Геринг, поморщившись. Он недовольно заерзал на стуле, начав раздражаться.

— По всей видимости, это остатки какой-то русской части, прятавшейся в лесах после окружения.

— По всей видимости, говорите… — Геринга передернуло. — Другими словами, это означает, что никто не выяснил и не знает, сколько людей участвовало в засаде, кто они и как узнали о маршруте!.. Одни догадки!.. Что-нибудь конкретное они хотя бы выяснили?

— Свидетелей нет, господин рейхсмаршал. Солдаты и офицеры сопровождения, которые ехали в колонне с группенфюрером, убиты. Без вести пропали пять солдат рядового состава, но обнаружить их не удалось. По всей видимости, русские взяли их в плен. Иначе они бы уже давно объявились. Удалось лишь обнаружить в двух километрах от места засады два грузовика из колонны. Очевидно, на них уехали русские, а затем бросили в лесу за ненадобностью. Собаки взяли след, но довели только до опушки леса — видимо, с того места землю обработали каким-то порошком.

— Что еще, Неймар?

— Самое главное, господин рейхсмаршал… Комиссия пришла к выводу, что к настоящему времени нельзя со стопроцентной уверенностью говорить о том, что группенфюрер Золенберг погиб.

Геринг подскочил.

— Что!.. Да они там с ума сошли!.. — закричал он. — Что за чушь вы несете, Неймар! Где же сейчас, по их мнению, Золенберг?

Адъютант молчал, зная, что в моменты гнева рейхсмаршала лучше было не беспокоить. По своему опыту работы с Герингом он знал, что не пройдет и минуты, как тот успокоится. Вот тогда можно будет продолжить доклад.

— Говорите, Неймар, говорите! Что вы замолчали?

Адъютант, переждав приступ гнева своего начальника, продолжил:

— Было точно установлено, что в одном автомобиле с группенфюрером ехали еще три человека: шофер, полковник Кель и адъютант группенфюрера лейтенант Зипп. Тела всех троих были обнаружены в разных местах. Как установили эксперты, Кель погиб от осколков снаряда, а шофер и Зипп погибли от огнестрельных ранений. Причем последние были найдены возле автомобиля группенфюрера, а тело полковника обнаружили возле одного из грузовиков, метрах в тридцати от легковушки Золенберга. Кроме того, в салоне автомобиля группенфюрера обнаружены обгоревшие останки человека. Судя по результатам экспертизы, на останках обнаружены пулевые отверстия и осколки гранаты. Человек был одет в точно такую же одежду, в которой, это было выяснено стопроцентно, как раз и был группенфюрер в момент своего отъезда.

— Тогда какие у членов комиссии имеются сомнения? — спросил Геринг, недоуменно посмотрев на своего адъютанта.

— Обнаруженное в автомобиле тело буквально разорвано на части. Как утверждают эксперты, такое возможно лишь в случае, когда граната взорвалась внутри салона, в непосредственной близости от человека. Причем мощность взрыва должна была равняться мощности не одной гранаты, а нескольких. Автомобиль от взрыва полностью искорежен, единое целое он уже не представляет.

— Установили, что это были за гранаты?

— Да, господин рейхсмаршал. Экспертиза показала, что в останках тела и в обшивке салона автомобиля имеются осколки нескольких русских противотанковых гранат.

— Ну и…? В чем сомнения?

— Чисто визуально останки человека, обнаруженного в автомобиле, опознать невозможно. Взрыв внутри салона и огонь сделали это невозможным. Ни голова, ни пальцы рук для снятия отпечатков не сохранились. Чтобы быть уверенными, что это именно останки группенфюрера Золенберга, члены комиссии предлагают провести ряд экспертиз по идентификации трупа. В частности, предлагается путем судебно-медицинского исследования установить возраст человека, характерные анатомические особенности тела. Также предлагается найти стоматолога группенфюрера, допросить его, изъять все медицинские документы и провести исследование зубной челюсти. Кроме того, предлагается…

— Достаточно! — оборвал своего адъютанта Геринг. Он нервно поморщился: ему вспомнился его разговор с Золенбергом на вилле, когда он выболтал тому местонахождение новой ставки фюрера — Вольфшанце… Золенберг знал слишком много — похоронить его нужно было как можно скорее, даже если он действительно был жив. — Я не позволю членам комиссии заниматься крючкотворством!.. Фюрер уже знает о смерти Золенберга. Я только что разговаривал с ним по телефону. Он приказал мне лично заняться организацией похорон группенфюрера. Сам он в силу занятости присутствовать на них не сможет, но сказал, чтобы все было достойно. И я выполню приказ вождя… Мы похороним его рядом с его супругой Мартой. Она была кремирована, так же мы поступим и с Золенбергом. Он ее очень любил…

Геринг откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, вспоминая прошлое… Кажется, это было совсем недавно!.. Воздушные бои в небе Франции, уличные столкновения в Мюнхене с коммунистами Тельмана… Да, все когда-нибудь заканчивается!..

Открыв глаза, рейхсмаршал несколько секунд смотрел на своего адъютанта, потом в приказном порядке произнес:

— Идите и передайте это членам комиссии, Неймар. Скажите им также, чтобы они подумали над своими выводами. Напомните им, что если сам фюрер не сомневается в смерти Золенберга, а у них есть какие-то сомнения на этот счет, то… В общем, выводы пусть делают сами… Ступайте, Неймар, ступайте.

Когда за адъютантом закрылась дверь, Геринг встал из-за стола, прошел в угол кабинета, достал из шкафчика бутылку коньяка, налил себе рюмку и залпом выпил.

Неймару он не сказал, что в телефонном разговоре с Гитлером последний накричал на него и отдал приказ, что после случившегося с Золенбергом операция «Тевтонский огонь» откладывается до конца войны. Как сказал фюрер, сейчас важнее всего разгромить русские армии и захватить главные города России — Москву и Ленинград. И только лишь после этого можно будет заняться освоением захваченных территорий…

Рейхсмаршал налил себе еще коньяку, угрюмо выпил, потом еще… Перечить своему фюреру он не посмел…

 

19

В дверь негромко постучали. Конвоир в звании сержанта вошел в кабинет и, обращаясь к генералу Калачеву, спросил:

— Разрешите ввести арестованного, товарищ генерал?

Калачев молча кивнул головой. Кроме него в кабинете находились также подполковник Шубин и переводчик. Конвоир неторопливо провел арестованного к столу, и когда тот сел, молча вышел в коридор.

Генерал Калачев пристально посмотрел на сидящего напротив него человека.

— К счастью для вас, опасения врачей не подтвердились. По их заключению, у вас всего лишь легкая контузия. Ничего страшного. Через две недели будете чувствовать себя в полном порядке. — Генерал хотел закурить, но потом передумал и продолжил: — Вы просили три дня на размышления. Они истекли… Итак, группенфюрер, что вы решили?

Переводчик, молодая женщина, растягивая слова, медленно перевела слова генерала.

Золенберг посмотрел в окно. Через него в комнату лился по-летнему яркий свет. С того дня, как его переправили самолетом в Москву, прошло всего три дня, а ему казалось, что за этот срок прошла целая жизнь. Всего-то три дня?..

Он отчетливо помнил, как русские диверсанты под командованием лжегауптмана после нападения на кортеж долго бежали по лесу, таща за собой его и еще четверых пленных немецких солдат, потом ему завязали глаза, спустили в какой-то подземный бункер, продержали там, по его подсчетам, несколько суток, после чего за ним прилетел самолет. Оказалось, что его переправили в Москву.

— Зачем этот спектакль, господин генерал? — холодно проговорил Золенберг, высокомерно посмотрев на Калачева. — Скоро немецкие армии будут здесь, и все закончится.

— Очевидно, вы все еще витаете в плену иллюзий, группенфюрер… — ответил Калачев. — Война-то ведь только началась… Но честно признаться, я понимаю вашу логику. Вы старый вояка, думаете о немецких армиях, об их победоносном шествии, об установлении в мире «нового порядка»… К тому же в Европе-то проблем никаких не было. Не так ли?..

Группенфюрер ничего не ответил, видимо, пытаясь понять, к чему клонит этот русский генерал.

Калачев между тем спокойно продолжил:

— Я же советую вам подумать о собственной жизни. Это тем более важно в свете последних известий из Германии, касающихся лично вас…

Золенберг насторожился. Про себя он поклялся, что русские ничего от него не добьются, как бы они ни пытались вытащить из него информацию. В том, что его положение не так безнадежно, как виделось ему поначалу, он убедился, когда за трое суток, которые он попросил на размышления, он проанализировал возникшую ситуацию. Чем дольше он думал, тем больше склонялся к мысли о том, что его могут обменять на какого-то высокопоставленного русского военного. Он хорошо знал, что в первый месяц войны в плен попало несколько русских генералов, так что обмен мог быть вполне реален. Для этого были все предпосылки. Русские армии отступали, были деморализованы, в плену уже были сотни тысяч русских солдат, если не миллионы. На что в этой ситуации могли надеяться русские?

— Что вы имеете в виду, господин генерал? — спросил Золенберг.

Когда переводчик перевела вопрос, Калачев молча выдвинул ящик стола, достал оттуда газету и передал ее Шубину. Тот подошел к группенфюреру и положил эту газету перед ним на стол. Золенберг в недоумении наблюдал за действиями подполковника.

— Вы можете найти ответ на ваш вопрос в этой немецкой газете… — спокойно произнес Калачев. — Да, обратите внимание на число — газета свежая, вышла только вчера.

На первой полосе заголовок, выведенный черной готической вязью, гласил:

«Сегодня в Мюнхене прошли похороны видного члена партии Олафа Золенберга». Далее в статье шло описание жизни Золенберга, перечислялись его заслуги перед национал-социалистической партией, соболезнования видных деятелей Третьего рейха, включая фюрера — Адольфа Гитлера. При этом ничего не было сказано про то, при каких обстоятельствах и от чего наступила смерть. В конце статьи Золенберг прочел: «Тело группенфюрера кремировано, урна с прахом помещена рядом с урной его жены — Марты Золенберг…»

Только теперь группенфюрер понял, для чего лжегауптман заставил солдата Виттберга надеть тогда его одежду. Тот был приблизительно одного с ним телосложения, одного возраста… Он должен был сыграть роль погибшего Золенберга!..

— Как видите, группенфюрер, ваши соратники уже успели вас похоронить… — ровным голосом сказал Калачев, видя, что Золенберг прочел статью. — Так что надеяться вам теперь не на что, да и не на кого… Для всех вы погибли. — Помолчав еще немного, генерал добавил: — Если вы надеялись на то, что вас обменяют на кого-то, то хочу вас разочаровать — никто на это не пойдет. Даже если в Германии узнают, что вы живы и находитесь в плену, то вызволять вас не станут. Вы слишком много знаете для того, чтобы «воскреснуть» после плена и продолжить жить дальше. Наоборот, я думаю, ваша разведка приложит максимум усилий для того, чтобы вы действительно умерли. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?.. Так что, как видите, выбора у вас нет, группенфюрер.

Золенберг опустил голову. Логика этого русского генерала была убийственно проста и в то же время железна… Своим он нужен лишь мертвым, живым — теперь уже нет. Человека, обладающего таким объемом информации, каким обладал он, проще всего было ликвидировать, чем все время опасаться за то, что эта информация перетечет в руки врагов. Терпеть присутствие такого человека в живых никто не станет. В этом русский генерал был абсолютно прав. Расправа со стороны своих же товарищей-нацистов — вот что ждет его и здесь, и в Германии. Здесь его попытается достать разведка, а там, даже если его и обменяют, всегда будут опасаться того, что, находясь в плену, он выдал русским все секреты, которые знал. В этом случае никто не станет сидеть на пороховой бочке и терпеть дамоклов меч над головой. В Германии ему уже не будут доверять. Проще будет попросту физически ликвидировать его, подстроив все под несчастный случай. В гестапо есть мастера подобных трюков — он знал это. Какой же выход? Его родители давно умерли, Марта тоже скончалась, детей у них не было, а значит, бояться теперь можно было только за свою жизнь. Защитить же ее, как ни поверни, в создавшейся ситуации смогут только русские. Да и то на определенных условиях, если он…

Подняв голову, он еще раз взглянул на лежащую перед ним газету, словно убеждаясь в правоте только что принятого им решения.

— Что вас интересует?..

— Для начала расскажите о личностных характеристиках вождей Третьего рейха… Темперамент, пристрастия, привычки, слабые и сильные стороны каждого из них… Начните со своего старого знакомого — рейхсмаршала Геринга…

Группенфюрер тяжело вздохнул, отвел взгляд в сторону, после чего с видом проигравшего войну полководца тихо сказал:

— Хорошо. Я согласен. Записывайте…