Здесь как раз место немного поговорить о природных чертах русской власти. Правда, весь этот текст посвящен ей. Но вместе с тем хотелось бы особо отметить несколько ее свойств, несовместимых с публичной политикой или, по крайней мере, существенно затрудняющих становление у нас public policy.

С идеальнотипической точки зрения имеются два способа и вида власти — монархия и полиархия. Власть в руках одного или власть, находящаяся в разных руках, так сказать, власть распределенная. Конечно, надо сделать оговорку: согласно классической теории разделения властей никакой одной Власти вообще быть не может или не должно. Имеются лишь три власти, отдельные друг от друга по своей природе, причем все они — субстанциальны. Так вот, принимая во внимание эту оговорку, подчеркнем: даже господствующая в современном сознании концепция власти Монтескье не разрушает нашего идеальнотипического полагания. В пределе — или монархия, или полиархия.

А что же такое русское Самодержавие? Абсолютнейшая монархия? — Нет. Странным образом самодержавие ускользает от этой идеальнотипической схемы. Оно вообще ведет себя совершенно непредсказуемо. К примеру, будучи властью принципиально персонифицированной, то есть обязательно пришпиленной к определенному лицу, вдруг отделяется от этого лица и сливается с множеством лиц. Скажем, именно так произошел транзит от петербургского императорства к московской совдепокомиссарии.

Казалось бы, чреда революций пятого и семнадцатого годов добила самодержавие (параллельно оно подтачивалось как его собственной эмансипационной политикой, так и самоэмансипацией общества). Но оно, ловко просочившись сквозь нервные пальцы социалистически-либеральной интеллигенции, соединилось с бунтом стомиллионной массы крестьян, солдат, рабочих. И тут же облеклось в то, что когда-то их злосчастный Маркс назвал «господством террора полуазиатских крепостных». Так самодержавие от «приватной» формы перешло к «коллективной». По существу лишь изменилась форма персонификации. Суть же сохранилась.

Идеальнотипически самодержавие — это власть-насилие, власть как насилие, безо всяких там ограничений, «сдержек и противовесов». Это — высшее напряжение, густота, интенсивность подавления, распределения, укрощения и пр. Оно качественно, а не количественно отличается от тех видов власти, с которым его обычно сравнивают. И прежде всего с теми, которые произрастают на Западе. Там власть, в каких бы формах и обличиях ни являлась миру, всегда и прежде всего — договор, конвенция, список условий, прав и обязанностей сторон, декларация об ограничениях и т. п. Да, и насилие тоже, но строго обузданное императивом права и рационально-дозированным «рассеянием» (распределением).

Конечно, далеко не всегда самодержавие доходит до градуса террористической диктатуры, впадает в этот горячечный бред и жар. Многое зависит от эпохи, которая или требует «массовидности террора» (выражение Ленина), или нет, или нэмножка все-такы трэбуэт. Связано и с личностью персонфикатора, его характером, темпераментом. Например, В.О. Ключевский говорит об Алексее Михайловиче: «он не напрягал своего полновластия» ( Ключевский В.О. Сочинения. М., 1957. Т. III ). А вот его сынок, Петр, уже «напрягал». Поскольку крут был «до невозможности». И резко сменились очередные задачи власти (тогда еще досоветской).

Но и совсем «не напрягать полновластия» тоже нельзя. Это еще большая для самодержавия опасность, чем террористическое перенапряжение. — В 1920 году Н.В. Устрялов напишет. «Наша контрреволюция не выдвинула ни одного деятеля в национальные вожди. Все ее крупные фигуры органически чуждались власти, не любили, боялись ее. Власть для них была непременно только тяжелым долгом, "крестом" и "бременем" … ни Алексеев, ни Колчак, ни Деникин не имели эроса власти. Все они, несмотря на личное мужество и прочие моральные качества, были дряблыми вождями дряблых.

Революция же сумела идею власти облечь в плоть и кровь, соединив ее с темпераментом власти» ( Устрялов Н.В. Национал-большевизм. М., 2003 ).

Это так, у вождей белых не имелось «эроса власти». А их противники готовы были весь мир умыть кровью, их плотские мозги сочились «эросом власти», волей к власти. Тот же Устрялов: «Идет новая аристократия под мантией нового демократизма … Русская революция — не демократическая (Керенский, учредительное собрание), а аристократическая по преимуществу ("триста тысяч коммунистов" — на самом деле еще меньше). "Аристократия черной кости"? … Пожалуй. Но это — относительно. Аристократия воли. "Воленция" вместо "интеллигенции"…» Кстати, еще З. Гиппиус отмечала у вождей общественников, интеллигенции «боязнь власти». Что, по ее мнению, и обеспечит им исторический неуспех.

Расслабленное самодержавие всегда возвращало себе адекватную форму и состояние с помощью «воленции» — опричников Иоанна Грозного, гвардейцев Петра Великого, большевиков Владимира Ленина. Ими и напрягалось полновластие самодержавия…

Интересные наблюдения над русской властью-насилием мы можем найти у Д.С. Мережковского. Он не был ученым, исследователем, никогда систематически не изучал русской политики. Но понимал в этом как мало кто. У него есть поразительная статья, написанная в начале 1906 года в связи с двадцатипятилетием со дня смерти Ф.М. Достоевского — «Пророк русской революции». — «В русском самодержавии, — говорит он, — которое доныне казалось только силою реакционною, задерживающей, скрывается величайшая разрушительная сила. Революция — не что иное, как обратная сторона, изнанка самодержавия; самодержавие — не что иное, как изнанка революции. Анархия и монархия — два различные состояния одной и той же prima materia, "первого вещества" — насилия, как начала власти: насилие, одного над всеми — монархия, всех над одним — анархия. Постоянный и узаконенный ужас насилия, застывший "белый террор", обледенелая, кристаллизованная анархия и есть монархия; расплавленная монархия и есть анархия … Тающая глыба самодержавия течет огненною лавою революции» ( Мережковский Д. Собрание сочинений. Грядущий Хам / Сост. и коммент. А.Н. Николюкина. М., 2004 ).

Все в этих словах безупречно точно. В особенности имплицитное указание на два основных состояния русской истории: обледенелый белый террор и огненная лава красного террора. Самодержавие и революция. Одно переходит в другое и оба они суть проявление единой сути. Их персонификаторы Романов и Пугачев, самодержец и самозванец. При этом, подчеркивает Д.С. Мережковский, «из русской истории мы знаем, как трудно иногда отличить самодержца от самозванца».

Тем более, поддержим мы замечательного русского мыслителя, что как только самодержавие родилось, и русские цари стали именовать себя «самодержцами», пришел и первый самозванец. То есть самозванничество является на свет буквально по пятам «самодержавства». Лже-Дмитрий объединил в себе и собой оба этих исторических «института».

Вообще, — уходя несколько в сторону от основной мысли Дм. Мережковского, — фигура Григория Отрепьева, как говорят сегодня, эмблематичная. Кто он? — Неизвестно. Но даже если сын царя, то незаконный. Поскольку лишь три брака (не более) признаются церковью. А мальчик Дмитрий был из гораздо более «позднего». — Однако народ с энтузиазмом принял его, а затем также с энтузиазмом убил его. Был ли он католик? — Да, кажется, его «перевели» в римскую веру. Только папа и вскормившие его поляки ничего от этого не получили. Своей же политической линией он продолжал дело Бориса I Годунова и предвосхищал деяния Петра I Романова. И если всерьез, то он в той же мере самодержец — самозванец, что и Борис Федорович, и Петр Алексеевич. В конечном счете, один в конце XVI в. хитростью и политиканством «взял» Москву, а другой в конце следующего столетия покорил ее случаем и войском.

В России всяк само-держец — само-званец. И наоборот. Формально так было до Павла I. С него и до падения Николая II совершалась иная история … Однако, как выяснилось в XX столетии, и начало нынешнего подтверждает это, девятнадцатый век — теперь уже ясно: золотой для России — был исключением, счастливым исключением. Иоанн Грозный и Петр Великий создали Русскую Власть как самодержавно-революционную (помните пушкинское о Романовых — «революционеры»?!), как монархически-анархическую, как насильственную par exellence. Такая Власть и предполагает самодержца-самозванца. Павел и его наследники, как казалось, преодолели, точнее: начали преодолевать это родовое качество Власти. Но Семнадцатый год смел плоды более чем столетней работы. Парадоксально, что это стало делом рук наиболее юридически грамотной в отечественной истории генерации. Это ее вожди, предводители интеллигенции и буржуазии, открыли дверь для реставрации самозванническо-самодержавного начала Русской Власти.

Свое господство, недолгое, впрочем, они основали на легитимно-иррелевантном отречении Николая II, на совершенно внезаконном «отречении» великого князя Михаила, на полном похеривании Государственной думы (а ведь раньше все в этом вопросе на государя обижались; он же так далеко никогда не заходил), на вздорном утверждении, что Временное правительство обладает всей полнотой исполнительной и … законодательной (?!?!) власти. Вот как с самодовольной скромностью трактовал вопрос об источнике своей власти главный герой Марта 1917 года. — «Я вышел к толпе, наполнявшей залу (Таврического дворца. — Ю.П.), с сознанием важности задачи и с очень приподнятым настроением. Темой моей речи был отчет о выполненной нами программе создания новой власти … Мне был поставлен ядовитый вопрос: "Кто вас выбрал?" Я мог прочесть в отчет целую диссертацию. Нас не "выбрала" Дума. Не выбрал и Родзянко, по запоздавшему поручению императора. Не выбрал и Львов, по новому, готовившемуся в ставке царскому указу … Все эти источники преемственности власти мы сами сознательно отбросили. Оставался один ответ, самый ясный и убедительный. Я ответил: "Нас выбрала русская революция!". Эта простая ссылка на исторический процесс, приведший нас к власти, закрыла рот самым радикальным оппонентам. На нее потом и ссылались, как на канонический источник нашей власти».

Нет, конечно, я не хочу весь груз ответственность за восстановление в XX в. самозванническо-самодержавной власти взвалить на плечи отца русской демократии (чуть позже о нем и его сторонниках, в целом об «общественниках» поговорим поподробнее). Но и не заметить их роли в этом деле не могу. — А затем уже пошло и поехало. Все ком-вожди, генсеки и персеки, предсовмины и пр., несомненно, были самозванцами и самодержцами в одном лице. И по источнику их власти, и по форме отправления. А как совершенствовали и преумножили они эту «prima materia» Русской Власти — насилие, одного над всеми и всех над одним! — После внезапного падения красного рейха вновь возникла возможность постепенной элиминации самозванческо-самодержавного принципа. Однако русская история и русские люди не захотели этого.

Институт выборов — вот что могло отправить этот принцип в небытие. Но в реальной жизни этот институт был подменен произволом наследничества, «назначением» президента-наследника…

И еще о двух неизбывных качествах Русской Власти хотелось бы сказать в контексте public policy. Во-первых, несмотря на внешнюю понятность и даже примитивность, она весьма сложна по своему составу и, во-вторых, очень гибка и адаптивна идейно, идеологически.

Сначала о ее сложном составе. Послушаем здесь В.О. Ключевского: «…Под действием политических понятий и потребностей, вызванных Смутой … власть царя получила очень сложную и условную, сделочную конструкцию. Она была двойственна, даже двусмысленна и по своему происхождению, и по составу. Действительным ее источником было соборное избрание; но она выступала под покровом политической фикции наследственного преемства по родству. Она была связана негласным договором с высшим правительственным классом, который правил через Боярскую Думу, но публично, перед народом, в официальных актах являлась самодержавной в том неясном, скорее, титулярном, чем юридическом смысле, который не мешал даже В. Шуйскому в торжественных актах титуловаться самодержцем. Таким образом, власть … царя составлялась из двух параллельных двусмыслиц по происхождению она была наследственно-избирательной, по составу — ограниченно-самодержавной».

Сразу же подчеркну: далее В.О. Ключевский говорит, что такую конфигурацию русская власть имела лишь во времена Смуты и на выходе из нее. То есть это явление не всегдашнее. — Однако позволю себе в данном случае не согласиться с любимым историком. Ведь Смута у нас явление нередкое и схожие комбинации также складываются нередко. К примеру, сегодня мы имеем покров политической фикции всенародного избрания, власть связана негласным договором с «высшим правительственным классом». Разве это не так? И разве нынешнюю власть нельзя определить как избирательно-наследственную по происхождению и ограниченно-самодержавную по составу?

Или коммунистическая власть. Она действовала под покровом политической фикции наследственного преемства, так сказать, по линии КПСС (идеология, организация, традиция etc.), т. е. тоже «по родству». Была связана негласным договором с высшим правительственным классом, который правил через ЦК. Публично коммунистическая власть являлась общенародной, скорее, в титулярном, чем юридическом смысле, который также не мешал генсекам! В общем и она по происхождению была наследственно-избирательной, а по составу — ограниченно-самодержавной. Таковой же была и русская власть после смерти Петра I и до воцарения Павла I. Практически весь осьмнадцатый век. Замечу лишь: здесь роль выборных органов играли дворцовые гвардейские перевороты. Избирательный корпус держал тогда в своих руках шпагу. — Только в XIX столетии конструкция власти была иной. Но это столетие, как мы знаем, во всех отношениях отличается от предшествовавших и последовавших.

Нам же следует запомнить: конструкция, происхождение, состав русской власти очень непросты и устойчивы.

Теперь об идейной и идеологической гибкости Русской Власти. Подчеркну: она невероятна, беспрецедентна. — К примеру: на рубеже XVII–XVIII столетий Петр Великий производит глубочайшую социальную, культурную, военно-организационную и пр. революцию. В этом «пр.» в первую очередь и, может быть вообще в первую очередь, — революция во Власти. Им создаются новая форма и новый тип русской власти — секуляризированные и на манер европейского абсолютизма. — Да, но за несколько десятилетий до этого «судьбоносного» поворота-переворота Русская Власть пережила почти столь же головоломный вираж.

Алексей Михайлович, отец академика и плотника, мореплавателя и героя, затеял такую перестройку всего и вся, что стоит лишь удивляться, сколь мало мы говорим об этом, совершенно не уделяем должного внимания. Вот что пишет один из образованнейших и умнейших современных русских людей: «Алексей Михайлович … (…именно царю…, а не патриарху Никону принадлежит основная роль в культурных реформах этого периода) … осознает себя царем всего православного мира, естественно ориентируясь при этом на византийский образец. Такой взгляд может рассматриваться как развитие идеи Москвы — Третьего Рима. Если, однако, ранее эта идея связывалась с культурным изоляционизмом, то теперь она связывается с универсализмом, т. е. предполагается единая культурная норма для всего православного мира» ( Успенский Б.А. История русского литературного языка (XI–XVIII). Miinchen, 1987 ).

Иными словами, при Алексее Михайловиче Россия впервые примеривается к роли авангарда всего прогресс … нет, пока еще только всего православного человечества. И это, конечно, крутая перемена. Автор уточняет «Это изменение предполагает изменение отношения к грекам. После Флорентийской унии греки стали рассматриваться как повредившиеся в вере, от них надо было отмежеваться. С этим связано установление автокефалии русской церкви. Процесс церковного обособления был завершен учреждением патриаршества в России (1589 г.). С учреждением патриаршества Московское царство получило ту же структуру, что и Византийская империя. — Византийская империя как бы целиком переместилась в границы Московской Руси. Эта концепция подчеркивала религиозную и политическую самодостаточность Московской Руси и вела к культурному изоляционизму».

Но вот жизнь становится «лучше и веселее». Страна крепнет и, соответственно, набухают ее амбиции. «Со стабилизацией русской государственной власти в середине XVII века политические концепции меняются. Политическая программа царя Алексея Михайловича предполагала создание православной империи, выходящей за рамки Московской Руси. Соответственно, православный мир не замыкался для него в Московском царстве, но … приобретал масштабы Византийской империи … Ориентация Алексея Михайловича на византийского василевса проявляется в целом ряде аспектов … Алексей Михайлович выписывает из Константинополя яблоко и диадему, сделанные "против образца благочестивого греческого царя Константина". При Алексее Михайловиче царя начинают титуловать святым, как это было принято в Византии. До этого так могли называть русского царя или великого князя только греческие иерархи, но не сами русские. Византинизация царской власти обусловливает и изменение чина венчания на царство, который приближался к византийскому. Со времен Федора Алексеевича (1676 г.) царь при венчании причащается в алтаре по священническому чину, как это делали византийские императоры. Как подражание византийским императорам может быть рассмотрено и издание Уложения (1649 г.), т. е. официальное введение нового свода законов…».

При всем этом, подчеркивает знаменитый исследователь, «византинизация царской власти при Алексее Михайловиче обусловливает византинизацию всей русской жизни. Москва должна стать не только политическим, но и культурным центром всего православного мира». — Таким образом, перед энергичнейшей европезиацией мы пережили не менее энергичную византинизацию. Которая растянулась аж на два царствования — Алексея и Федора, что составляет примерно тридцать пять лет. А параллельно, напомню, шла полонизация русских верхов. Это какой-то уже третий путь…

Исторически все эти влияния, деяния, события размещаются очень плотно, примыкая друг к другу, наползают друг на друга, входят во враждебные отношения, взаимоотрицают и диффузируют одновременно. В результате складывается невероятно разнородная, разноцветная мозаика, смешение всего и вся. Как архитектура русских городов или дачных поселков. Это безвкусное и хаотическое нагромождение разных стилей, задумок, утопий. Однако: мы вдруг обнаруживаем в этом что-то поразительно близкое нашему сердцу, душе, уму даже. И говорим: «как это по-русски».

Такова и наша Власть (и Русская Система в целом). Ведь логично было бы усатому великану с дергающейся щекой и бритым подбородком, поклоннику голландско-прусско-протестантской абендландии отправить все эти византийско-подобные заморочки и «пережитки» куда подальше. А он … сохранил. И папино с братовым наследие вплел в собственную перестройку. Точнее, так оставил то, что реально работает на Власть. Кстати, и тему лидерства России в православном мире включил в свой концерт. Ненужное же положил в сундук для лучших времен. И они настали: пра-пра-пра-правнук (Александр III) и пра-пра-пра-пра-правнук (Николай II) облачились в эти наряды и воспользовались культурно-идеологической подпиткой из этого византийско-русского плюсквамперфектума.

А и наши времена демонстрируют схожее, типологически близкое поведение власти. В XVI–XVII столетиях ее «маршрут» был таков: сначала «мы» — Москва — Третий Рим, но это означает, с одной стороны, новое и очень высокое самоопределение власти, т. е. фактическое укрепление, а с другой — фактический культурно-исторический изоляционизм. Далее: описанная Б.А. Успенским «вйзантинизация» — и укрепление власти, и выход из изоляции в качестве лидера православного мира. Параллельная полонизация, которая в тенденции вела к ослаблению власти, смягчению нравов и плюрализации социума. И в финале — варварская европеизация с североевропейским акцентом.

В XX столетии Русская Власть прошла де-факто по тому же маршруту. Сначала «мы» — первые строители земного рая и носители единственно-научно-верного мировоззрения. Это обрекло на сталинский культурно-исторический изоляционизм. Затем «мы» при Хрущеве-Брежневе лидеры социалистического лагеря. Параллельное заимствование польско-венгерского опыта в тенденции имело те же последствия, что полонизация за три столетия до того. В финале — варварская вестернизация с провинциально-американским акцентом.

Но Русской Власти и это оказалось к лицу, в жилу, в струю. И когда ей надо, она и сталинский френчик набросит, и в пузатобрежневский костюм залезет, и «без галстуков» пройдется. Главное, что из всех этих катавасий Власть снова выходит молодой, энергичной, не оставляющей никаких сомнений в своей витальности. Как говаривал Александр Галич: «если начал делать, делай так, чтобы уж не встал». Русская Власть по-прежнему «делать» может. И по-прежнему у нее широкий набор культурно-идеологических технологий и возможностей для царствования на славу нам и страх врагам. И она может с гордостью повторять вещие слова министра внутренних дел А.А. Макарова: «Так было и так будет» (в IV Думе по поводу Ленского расстрела; самого Александра Александровича в 1919 году расстреляют чекисты).

…Как со всем этим строить публичную политику? — Не знаю.