В отличие от многих коллег и знакомых, в свои тридцать три года Анюта Морозова ни разу не курила. Более того, желания попробовать на вкус сигаретный дым у неё не возникало даже в юности, когда соседки по общежитию настойчиво предлагали присоединиться к их курящей компании.

Но сейчас она ощутила непреодолимое желание купить пачку сигарет и сделать первую в своей жизни затяжку…

…Выйдя из здания областной администрации, Анна как во сне спустилась по мраморному крыльцу, даже не заботясь об осторожности: после сегодняшнего снегопада оно покрылось пушистым слоем снега, под которым коварно скрывались довольно скользкие ступеньки. Бледное лицо всё ещё сохраняло отрешённое выражение, руки слегка дрожали, на душе было гадко, настолько гадко, что Анне казалось, что даже во рту появился привкус чего-то мерзкого.

Пройдя торопливым шагом по недлинной аллее с редко высаженными по обеим сторонам голубыми елями, Анна чуть замедлила шаг, затем и вовсе остановилась. Всё, что произошло несколько минут назад в кабинете Евгения Казакова, всё ещё не укладывалось в её сознании, даже несмотря на то, что шла туда Анюта по доброй воле и с обдуманными намерениями.

"Евгений Максимович… — ей до сих пор казалось, что это не она, а кто-то другой говорил её собственным голосом, — Я пришла, чтобы перед вами извиниться…"

…Она даже не успевала удивляться собственному красноречию — слова возникали в голове, как будто надиктованные кем-то свыше, и тут же преобразовывались в произносимую ею речь. Да, она шла сюда, чтобы просить прощения у этого высокомерного, но очень всемогущего человека… Она не знала, что скажет ему, и не готовила заранее текст. Но она даже представить не могла, какие убедительные слова выдаст её подсознание.

…Это была целая извинительная речь — и за себя, и за сына. Слыша себя как бы со стороны, Анна произнесла её без единой запинки. Она вообще не испытывала робости. Ей казалось, что всё происходящее — лишь плод её фантазии: и этот "высокий" кабинет, обставленный богатой мебелью и устеленный ковровой дорожкой, и этот человек, сидящий в кожаном кресле за большим столом… Он слушал её "покаяние" с надменным лицом, на котором к концу беседы промелькнуло удовлетворение.

"Это хорошо, что вы поняли, кто — вы, а кто — я. Надеюсь, что урок пойдёт вам на пользу", — он как будто выдавил из себя эти слова.

Стоя перед ним без единой кровинки в лице, Аня почему-то подумала, что других, менее унижающих её достоинство слов, этот человек бы не принял.

…Она ещё что-то добавляла, уже потом, после его великодушно-небрежного прощения… Кажется, это были слова благодарности. И говорила их тоже не она. Нет, она просто стояла там — с окаменевшей в миг душой, и с единственной мыслью о том, что скоро всё это закончится… она покинет этот кабинет с дорогой, красного дерева, мебелью, ковровой дорожкой и сидящим в большом кожаном кресле ненавистным ей человеком.

…Домой в этот день ноги не несли. Александр не знал, что вчера Анна записалась на приём к Казакову, и, увидев её, он сразу бы заподозрил неладное. Рассказывать ему об унизительном визите не было сил — Аня чувствовала себя раздавленной и морально, и физически, к тому же ей было ужасно стыдно.

Она могла бы рассказать об этом кому угодно, только не Саше. Ведь он её боготворил… Для него она была женщиной, умевшей с королевским достоинством держать все удары судьбы… И признаться в добровольном унижении — всё равно, что пасть, быть растоптанной в его глазах.

…Чувство униженности давило. Анне ужасно хотелось сбросить с души эту каменную глыбу, услышать в ответ слова сочувствия… да-да, именно — сочувствия. Всё-таки, она обыкновенная, слабая женщина, и ей ужасно хочется, чтобы её пожалели… И пусть это будет чужой человек.

…Ноги как будто сами несли её в сторону телефонной будки. Конечно, Мила — не самый лучший собеседник в таких делах, но она обязательно выслушает…

"Только бы Милка была дома".

— Алло… — неожиданно прозвучавший в трубке голос Леонида заставил Анну вздрогнуть, — Слушаю.

— Лёня, здравствуй… — Анюта на секунду замешкалась, поэтому вопрос прозвучал не совсем уверенно, — Мила дома? Позови её, пожалуйста…

— Аня, это ты?.. — он сразу узнал её по голосу, — Аня!..

— Да, я… — она проговорила это как-то глухо, — Милу позови?..

— Что с тобой?.. — его тон стал тревожным, — Что-то случилось?!

— Нет, ничего… — она немного помолчала, — Мне Мила нужна…

— Она ещё не вернулась с работы. Ань, с тобой всё в порядке?

— Не вернулась?.. — проглотив застрявший в горле комок, Анна почувствовала, как предательская слеза чертит горячую дорожку по холодной щеке, — Ладно… Тогда извини…

— Аня, подожди! — видимо, испугавшись, что она повесит трубку, Лапин окликнул её громко, торопливо, — Ты из дома звонишь?

— Нет, из автомата.

— Из какого?.. Ты с кем-то… или одна?..

— Я одна.

— Говори, куда подъехать…

…Через двадцать минут чёрный "Лексус" Леонида притормозил у здания, на которое указала Анюта. Всё ещё сомневаясь, правильно ли сделала, что согласилась на это свидание, она нерешительно шагнула к автомобилю — выскочив из него, Лапин галантно распахнул перед женщиной пассажирскую дверь. Уже сидя в тёплом салоне, Анна почувствовала, что очень замёрзла. Не говоря ни слова, Леонид сам пристегнул её ремнём безопасности и, нажав на газ, резко тронул с места.

* * *

Кафе было небольшим, уютным и почти безлюдным в этот час. Расположенное на одной из окраин огромного города, оно казалось сейчас надёжным убежищем от всех бед и тревог, обрушившихся в последнее время на хрупкие Анютины плечи. Рюмка коньяка, которую Леонид заставил её выпить, приятной, обжигающей волной прокатилась внутри, слегка ударила в голову.

С ужасом чувствуя, как начинает дрожать подбородок, Аня опустила лицо на ладони: горячие слёзы крупными каплями упали сквозь пальцы на красную, со стрелками от сгибов, скатерть. Глядя на её вздрагивающие плечи, Лапин молчал, видимо, решив переждать, пока женщина успокоится, но прошло уже несколько минут, а Анна так и не смогла прийти в себя.

Неожиданно поднявшись со своего места, он обогнул столик и, отодвинув свободный стул, присел рядом… Почувствовав себя в кольце его рук, Анюта бессильно уткнулась в мужское плечо.

…Она уже перестала плакать, но так и сидела в объятиях Лапина, не в силах пошевелиться. Наконец, будто опомнившись, слегка отодвинулась и провела рукой по мокрому лицу. Стало неловко… но не оттого, что её обнимал посторонний мужчина. От Леонида пахло свежим парфюмом, он был идеально выбрит — она заметила это, когда невольно коснулась щекой его подбородка… Анна вдруг подумала, что макияж, который она накладывала утром, перед работой, смылся слезами, стёрся носовым платком… и искусанные в отчаянии губы краснеют вовсе не от помады. Даже не глядя на себя в зеркало, она могла представить и свои опухшие веки, и растрепавшиеся волосы. Бросив взгляд на Лапина, она невольно провела ладонью по его плечу — шов трикотажного джемпера был влажным от её слёз.

— Прости… — опустив голову, Анна устремила взгляд на свои колени, — Прости меня, Лёня.

— За что?.. — в его серьёзном взгляде сквозило непривычное участие, — Аня, что всё-таки случилось?

Ещё час назад она не знала, как рассказать обо всём мужу… она была готова просто выговориться Милке — не вдаваясь во все подробности, ибо их было слишком много… Но сейчас Анна вдруг подумала, что Леонид — именно тот человек, кому она сможет рассказать всё без утайки — начиная от ссоры с Казаковым-сыном и заканчивая извинениями перед Казаковым-отцом…

…Она рассказала ему даже о той надписи на доске… Она ждала наводящего вопроса, но, бросив на Лапина быстрый взгляд, поняла, что он не собирается выворачивать её душу наизнанку. Она рассказала ему абсолютно всё, заново переживая в душе все обиды, тревоги и сегодняшнее унижение. Он слушал внимательно, не перебивая, и по его лицу было невозможно понять, какие чувства вызывает в нём эта неожиданная исповедь.

…Анна ждала от него в ответ всего, чего угодно: сочувствия, осуждения, предложения выпить и успокоиться… Она приняла бы и то, и другое, и третье — просто как участие, как некий жест… Но то, что Аня услышала в ответ, оказалось для неё полной неожиданностью.

— Ты — умница… — он снова сидел напротив и смотрел на неё своим серым, пронзительным взглядом, — Ты просто умница, Аня.

— Что?.. — она растерянно посмотрела на него, — Ты смеёшься?!

— Ты всё правильно сделала.

— Не надо, Лёнь… — решив, что он просто хочет её успокоить, Анна отчаянно замотала головой, — Правда, не надо. Я всё прекрасно понимаю… просто я не смогла найти другого выхода. Если бы ты знал, чего мне это стоило… Теперь я ненавижу себя… Понимаешь?.. Ненавижу.

— За что? — достав из пачки сигарету, Лапин прикурил от зажигалки и снова поднял на Анну чуть прищуренный взгляд.

— За что ненавижу? — усмехнувшись уголком рта, она второй раз за день пожалела про себя, что не курит, — Неужели непонятно?.. Мне пришлось просить прощения у человека, который сам передо мной виноват. Я чувствую себя полным ничтожеством.

— Почему ты так — о себе? — положив на стол локти, Лапин подался вперёд, — Поверь, я не из праздного любопытства спрашиваю.

— Как почему?! — в её взгляде были и боль, и растерянность, и обида, — Я — учитель, Лёня! Я полностью отдаю себя работе, я даже дома привязана к этой работе, я проверяю тетради, я готовлюсь к урокам, я не считаюсь со своими близкими, в конце концов!.. И вместо благодарности учеников получаю неуважение, оскорбление, если хочешь… только потому, что сынок богатенького папы захотел самоутвердиться перед одноклассниками! Самоутвердиться за счёт моей чести, моего достоинства!.. Я — учитель, Лёня! Но я не имею права защитить себя перед малолетним ублюдком, иначе получу настоящую зуботычину! И я её, в конце концов, получила! Казаков избил моего сына, и на него же повесил всех собак! Мне пригрозили жалобой, разбирательствами, увольнением… За десять лет работы в других школах я не имела ни одного замечания, только благодарности! А здесь мне устроили настоящую травлю… И всё только потому, что я посмела не играть по их правилам! Но они вынудили меня встать на колени… Как я могу себя после этого чувствовать?!

— Ты однобоко судишь о своей ситуации.

— Я?! — от возмущения у Анны перехватило дух, — Я однобоко сужу о своей ситуации?! А ты знаешь, почему я, отличница, окончившая школу с золотой медалью, оказалась в самом задрипанном в городе пединституте?!

— Кстати, да… — Леонид задал этот вопрос с нескрываемым интересом, — Ты же могла поступить в любой престижный вуз.

— А я и поступила. В институт иностранных языков. Только учиться мне там долго не пришлось…

— Почему?

— Не почему, а из-за кого.

— И из-за кого?

— Из-за такого же вот сынка… — Анна кивнула головой куда-то в сторону, — Один сынок влиятельного родителя поставил мне условие — или я принимаю его благосклонность, или мне не будет жизни в этом городе.

— И как же всё разрешилось?

— Я бросила институт и уехала. Через пару месяцев перевелась в педагогический и вернулась… пришлось затеряться в общей толпе. Поэтому я имею право судить о своей ситуации, Лёня. Судить так, как подсказывает мне моя совесть.

— Я не хотел тебя обидеть, Аня… — рука Лапина легла на женскую ладонь, — Можешь мне не верить… но ты — человек, которого мне меньше всего хотелось бы в этой жизни обижать.

— Спасибо, Лёнь… — неожиданно покраснев, Анна опустила глаза, — Мне, действительно, больше не с кем поделиться… Саша не поймёт… он воспримет по-своему, ещё и кинется восстанавливать справедливость…

— Ты правильно сделала, что ему не рассказала.

— Я просто не успела…

— И не рассказывай. Пусть это будет нашей с тобой маленькой тайной… — он ободряюще улыбнулся и чуть сжал её ладошку, — Ты не против, чтобы у нас с тобой появилась одна тайна на двоих?

— Нет, — грустно улыбнувшись, Анюта чуть качнула головой, — не против.

— А теперь послушай меня, — лицо мужчины приняло абсолютно серьёзное выражение, — Аня, я не знал, что у тебя такие проблемы. Сашка не говорил… да мы с ним в последнее время как-то потеряли связь… но тут — моя вина. Закрутился со своими делами, покупками…

— Да ты-то при чём… — всё так же грустно улыбаясь, Анна опустила голову, — Это же очень ответственно — дом купить… тем более, недостроенный…

— Дом это мелочи, — Лапин махнул рукой, — тут кроме дома…

— Что, ещё один ресторан?

— И не ресторан. Не хочу хвастать, но… ресторан это уже мелко для меня, Аня. Я ночной клуб открываю, с игровым залом, проще говоря — казино. Там куча лицензий нужна, всяких сертификатов… да Бог с ним… Я ведь не об этом хочу с тобой поговорить.

— О чём? — она неожиданно перешла на полушёпот.

— Ты думаешь, что проявила слабость?

— Это в тысячу раз хуже, чем просто слабость.

— Это в тысячу раз сильнее, чем просто мужество. Ты всё правильно сделала, Аня. Вот смотри… Люди часто ошибаются с определением истинных ценностей. Да, я согласен, что говорить о чести, совести, достоинстве — очень красиво. Но только говорить… Потому, что все эти качества не накормят и не оденут. Люди делятся на два лагеря, Аня… Одни ходят с гордо поднятой головой, не имея за душой ни гроша, не умея обеспечить ни себя, ни своих близких. Они гордятся тем, что не переступают через какие-то, ими же придуманные, моральные принципы. И другие — которым приходится переступать через многое, и даже многих, ради того, чтобы тоже жить и ходить с гордо поднятой головой. И те, и другие несут свой морально-нравственный крест. Первые мучаются оттого, что их дети не устроены, им приходится своим горбом зарабатывать на хлеб, терпеть унижения, потому, что за ними нет никакой силы — ни финансовой, ни административной. Другие тоже мучаются… оттого, что им тоже приходится и унижаться, и ронять себя, и даже унижать других… и такое бывает, и зря думают все остальные, что это приносит удовольствие. Только в определённой мере. В общем и целом это набор чувств человека, который таким образом воюет за своё место под солнцем. А теперь смотри, что получается… И тем, и другим приходится испытывать, по сути, одинаковые ощущения… только вот нравственные мучения матери, которая не может купить инструмент своему талантливому ребёнку из-за банального отсутствия денег, коренным образом будут отличаться от нравственных мучений той же матери, которая сделает единственно правильный поступок — произнесёт одно-единственное слово "простите"… после которого она сохранит работу, достаток и купит своему ребёнку абсолютно всё, что он заслужил. Ты понимаешь меня, Аня?

— Не знаю… — во время речи Лапина Анна сидела с бесстрастным лицом, не выражая никаких эмоций, — Я даже не знаю, что тебе сказать…

— Всё правильно, — он уверенно кивнул, — вот так, сразу, этой теории не постигнуть. И, если бы ты сейчас кинулась мне на шею с криком: "Лёнька, я всё поняла, как здорово!", я пожалел бы о нашем разговоре. Но ты ещё мудрее, чем кажешься… Я восхищаюсь тобой, Анюта…

— Я не отрицаю, что в твоих словах есть рациональное зерно… — она как будто не услышала его последней фразы, — Но как быть с совестью? Как быть с душой, в которую плюнули… ведь с этим придётся жить…

— А нам всегда с чем-то приходится жить… — он бросил на неё осторожный взгляд исподлобья, — Разве нет? Пойми, Аня, о чём бы мы не рассуждали, каким высоким материям бы не отдавали предпочтение, но правда жизни — она вещь суровая, лирики не приемлющая… Всё в жизни сводится к низменным инстинктам — поесть, попить, укрыться потеплее. И всё равно найдётся за что поплакать и попереживать… Так лучше это делать с сытым брюхом… ты уж прости меня за мужицкие выражения. Я ведь, Аня, далеко не аристократ… Сам всего добился. И где бы я был, если бы не приходилось и кланяться, и ножкой шаркать… и всякой мрази комплименты расточать. Бывали такие, что им один приговор — пуля в лоб, а я с ними и в баньке парился, и водку пил на брудершафт, и братьями называл… Зато теперь я могу смело смотреть в завтрашний день, растить свою дочь, не боясь, что она останется без образования, квартиры или мужа, наконец. Да, Аня… я как тот царь — за Кристинку полцарства и коня отдам, лишь бы избранник ей был по душе. Я его сам в люди выведу, если будет того стоить. Пусть другие думают, как своих дочерей выгодно пристроить… А моя дочь уже пристроена, пусть за неё женихи копья ломают.

— Так не каждый сможет.

— А каждому и не надо. У каждого — свой потолок, Анечка. Но и его надо достичь, а не ползать всю жизнь по некрашеному полу. Ну, вот не пошла бы ты извиняться… Что дальше было бы, как думаешь?

— Что-что… — Аня снова горько усмехнулась, — Я и сейчас ещё не уверена, что всё закончилось…

— Закончится, — Лапин на секунду прикрыл веки — как будто в подтверждение своим словам, — можешь не сомневаться.

— Хорошо бы… А было бы… Жалоба… комиссия… из Димы троечника уже начали делать… в лучшем случае мне пришлось бы уволиться уже через пару недель.

— Всё верно… и не факт, что ты смогла бы устроиться в другую школу. Я уже эту систему знаю, видел со стороны. Тебя тупо никуда бы не приняли на работу, этот Казаков бы постарался.

— Я думала об этом.

— Вот видишь. А сейчас у тебя всё наладится. Главное, не повторяй ошибок…

— Мне бы только до конца учебного года выдержать. У Казакова — выпускной класс.

— Это неважно… У Казакова выпускной, да придёт другой какой-нибудь малолетний урод… Нет, Аня, нужно менять свою психологию в корне…

— Ты хочешь сказать, нужно стелиться подо всех?

— Не так грубо… — Лапин неожиданно рассмеялся, — Ань, зачем стелиться?! Просто находить компромисс. От того, что тебя уволят из-за очередного недоросля, никто не пострадает, кроме тебя самой.

— Если бы только я… Мне за Диму очень обидно. Да ещё Сашка сел со своим бизнесом в лужу…

Аня не хотела заводить разговор о муже, последняя фраза вырвалась против её воли.

Она немного успокоилась — Леонид говорил очень убедительно. Анна поймала себя на мысли, что уже почти разделяет его точку зрения. Ей было как никогда уютно и комфортно в обществе этого довольно интересного мужчины, и она старалась не смотреть на часы, хотя знала, что ей уже давно пора быть дома.

— Мне кажется, тебе нужно поесть, — Лапин жестом подозвал официанта, — я закажу горячее.

— Нет-нет… — она покачала головой, — Мне уже пора… Саша будет волноваться.

— Не беспокойся… — взяв меню из рук официанта, Леонид сделал заказ, затем вытащил из прикреплённого к брюкам чехла сотовый телефон, набрал номер, — Сашка, привет! Про дела не спрашиваю, вечером поговорим… А сейчас просто хочу предупредить, что Аня — со мной. Она мне очень нужна, вернее, не она, а её помощь… Всё, Сашка, потом подробности, я её доставлю в целости и сохранности… заодно и сам зайду. Всё, до встречи!

…Слушая разговор Леонида со своим мужем, Анна невольно сжалась. Она теперь не знала, каким "делом" сможет оправдать своё долгое отсутствие, тем более вместе с Лапиным…

— И как я теперь… — она вынужденно рассмеялась, — Придётся выдавать нашу с тобой тайну?..

— Хорошая штука! — не отвечая на её вопрос, Леонид повертел в руке телефон, — Удобно, хоть и дорого… Но это ерунда по сравнению с возможностью быть всегда на связи.

— Очень дорого? — Анна задала этот вопрос машинально, она и так знала, что эта "игрушка" вовсе не для их с Александром бюджета.

— Прилично, — Лапин кивнул и добавил нарочито официально, — но, надеюсь, что скоро такие вещи будут более доступными для основной массы населения.

— Ты говоришь, как депутат на предвыборной кампании…

— Я хочу, чтобы ты немного расслабилась, улыбнулась, наконец. Ну, о чём ты сейчас грустишь? — он снова забрал её руку в свою ладонь, — Анечка?..

— По твоей милости мне придётся врать Саше… — Анна попыталась изобразить шутливое выражение, — А я к этому не привыкла.

— Врать?! — Лапин очень искренне удивился, — Почему — врать?

— Ладно, Лёнь, извини… — она потянула руку, но он только крепче сжал её своей ладонью, — Я пошутила, и, наверное, неудачно. На самом деле я очень благодарна тебе… ты…

— Подожди, Анют, — Леонид перебил её на полуслове, — это всё такие мелочи. Я понял, что ты хочешь сказать… Только врать тебе не придётся. Ты, действительно, мне нужна, и сейчас мы поужинаем и поедем в одно место. А потом я отвезу тебя домой.

— В одно место?.. — Анна от удивления округлила глаза, — Куда?!

— Увидишь.