Вот уже целый час Милена практически не сводила глаз с Журавлёва. Проснувшись утром, она сразу поняла, что всю ночь он не спал — пепельница в кухне была полна окурков, а начатая накануне банка растворимого кофе оказалась опустошённой на добрую треть. Сам Женька, на первый взгляд, выглядел нормально — бодро поздоровавшись, тут же отправился в ванную комнату и вышел оттуда через четверть часа свежим и побритым, благоухающим дорогим мужским парфюмом.

Постороннему человеку могло показаться, что у Журавлёва всё прекрасно. Но Милена душой почувствовала и его внутреннее напряжение, и нешуточное переживание.

Наташкин звонок, раздавшийся вчера ближе к вечеру, застал их в дороге — Женька с Миленой возвращались домой с дачного участка его родителей, где отдыхали целый день. Впрочем, по настоящему отдыхал один Журавлёв — Милена весь день помогала будущей свекрови на огороде, и присела только тогда, когда подоспело время шашлыков.

На ходу выслушав Наташу, Женька нажал на тормоз и вырулил на обочину.

«Повтори ещё раз, что ты сейчас сказала?..» — до него не сразу дошёл смысл её слов.

«Настя в больнице, в тяжёлом состоянии. У неё травмы головы и живота, а ещё угроза выкидыша…»

Вернувшись в город, он сразу хотел ехать в роддом, куда доставили Настю, и снова позвонил Наташке, чтобы уточнить адрес, но та отсоветовала — к Насте никого не пускали, только велели вызвать близких родственников.

«Ты же не близкий родственник. Тебя вряд ли пропустят, ну, если только скажешь, что ты гражданский муж. А я нашла в её телефоне номер матери…»

«Может, тебе всё-таки поехать?» — глядя, как ходят желваки на его лице, Милена осторожно положила свою ладонь на его руку.

«А что толку… — бросив на неё взгляд, Журавлёв пожал плечами, — Я уже ничем не помогу. Позже позвоню врачу».

Уговаривать его она не стала, понимая, что ни он, ни кто бы то ни было другой, не смог бы сейчас помочь его бывшей невесте. Уже практически ночью Журавлёв позвонил в отделение, где находилась Настя, но ничего конкретного так и не узнал.

«По телефону мы никаких сведений не даём, — отчеканила дежурная медсестра, — только при личном контакте, и только близким родственникам».

Понимая, что вся его напускная бодрость вызвана лишь желанием не нагружать её своими проблемами, Милена и сама не могла успокоиться. Всё, что рассказала им Наташа, никак не шло у неё из головы, и только таблетка успокоительного, от которого сам Женька отказался, позволила ей уснуть. Судя по Наташкиному рассказу, Настю без сознания увезли на скорой, поэтому о том, что же случилось на самом деле, никто пока не знал. Перед тем, как уехать, врач скорой помощи отзвонился в полицию, и Морозовым пришлось дожидаться опергруппу и давать показания. Ничего подозрительного в квартире обнаружено не было, везде царил порядок, но, судя по кровоподтёкам на лице и животе пострадавшей, кто-то явно был у неё в гостях.

— Жень… мне кажется, тебе лучше съездить в больницу и самому всё узнать, — Милена больше не могла смотреть на то, как Журавлёв вынужденно изображает спокойствие, то и дело роняя то зажигалку, то сигарету.

— Да, пожалуй, нужно… — он тут же согласно кивнул и, выйдя в комнату, открыл створку шкафа для одежды, — Я недолго…

— Ты только себя не вини… Слышишь?! — Милена тревожно смотрела, как он что-то ищет на полке, — Только не вини!

— Хорошо… ты не видела мою зелёную рубашку?

— Конечно, видела, — подойдя к шкафу, Милена закрыла дверцу и открыла соседнюю, — все твои рубашки здесь, на плечиках.

— Точно… — нервно вздохнув, Журавлёв окинул взглядом внутреннее пространство шкафа, — Что-то не вижу…

— Ну, вот же она, — Милена достала и подала рубашку, — надевай.

— Я недолго, правда… — одевшись, он махнул ей рукой с порога, — Не переживай!

Приехав в больницу, Женька через справочное узнал, что Настя сейчас находится в реанимации, и туда ему попасть нельзя, но можно поговорить с лечащим врачом.

— Вы кто — муж? — молодая женщина в салатовом костюме подняла голову от истории болезни, когда Журавлёв, заглянув в ординаторскую, объяснил цель своего визита.

— Нет… — окончательно войдя в кабинет, он приблизился к столу, — Я не муж, но я отец её ребёнка.

— Понятно, — врач смерила его пронзительным взглядом, — к сожалению, для вас плохие новости. Отцом вы уже не станете, во всяком случае, отцом этого ребёнка.

— А, что… почему?..

— Ребёнка спасти не удалось. Хорошо, что спасли саму мать. Правда, шансов стать матерью в следующий раз у неё теперь немного. К моему глубокому сожалению, практически нет.

— А что с ней — вообще?.. — Женька почувствовал, как губы мгновенно пересохли, — Она будет жить?

— Жить — будет. Рожать — вряд ли.

— Что произошло? — чувствуя, как мелкая внутренняя дрожь овладевает всем телом, Журавлёв невольно сжал кулаки.

— Я правильно понимаю, что вместе вы не жили?

— Нет. У меня другая семья.

— Понятно, — голос докторши стал строже, — Я могу лишь обрисовать картину последствий. Черепно-мозговая травма в лёгкой степени и повреждения других частей тела — в том числе и живота и некоторых внутренних органов — в более тяжёлой степени. Проще говоря, её избили.

— Кто?! — заранее зная, что не получит ответа на этот вопрос, Женька всё же не мог сдержаться.

— Этого я не знаю, этим занимаются органы. Думаю, больная сама скажет, как только придёт в себя.

— Я могу её увидеть?

— К сожалению, нет.

Выйдя из ординаторской, он не смог сразу покинуть больницу и присел на диван, стоящий в холле отделения. Посидев какое-то время, он уже собрался уходить, но его внимание привлекла женщина лет пятидесяти, в цветном летнем брючном костюме, торопливо семенящая в его сторону по коридору. Женщина была несколько полноватой, и быстрый шаг давался ей с трудом — она шла, слегка раскачиваясь и тяжело дыша. Глядя на зачёсанные назад волосы и такие же, как у Насти, черты лица, Журавлёв сразу её узнал…

— А… И ты — здесь?.. — вместо приветствия она уставилась на него полными слёз глазами, — Что, явился, женишок?!

— Здравствуйте, Ольга Семёновна, — поприветствовав Настину мать, Женька встал с дивана, — когда вы приехали?

— Сегодня я приехала! — женщина разговаривала с вызовом, по всему было видно, что в её глазах Журавлёв — основная причина всех несчастий её дочери, — А ты?! У тебя ещё совести хватает сюда приходить?!

— Ольга Семёновна, успокойтесь, пожалуйста…

— Бессовестный! — не выдержав, Ольга расплакалась, — И как тебя земля только носит?! Всю жизнь ты ей искалечил!.. Что с ней?!

— Настя сейчас в реанимации, но врачи говорят, что самое страшное позади.

— А ребёночек?.. — достав платок, Ольга Семёновна вытерла мокрые глаза.

— Ребёнка не спасли… — Женька ещё больше помрачнел и опустил глаза, — Я не знаю, что произошло, честное слово.

— Ой, боже-боже… — схватившись руками за щёки, она страдальчески прикрыла веки и закачала головой, — деточка ты моя!..

— Если бы я только знал, что случилось…

— Что-что… С кобелём связалась, вот что!.. — присев на диван, женщина окончательно разрыдалась, — Говорила я ей… брось… на черта тебе эти артисты, мы не одного поля ягоды… Нашла бы себе хорошего мужчину, и жила бы припеваючи. Так нет же!..

— Это вы про меня? — тяжело вздохнув, Журавлёв присел рядом.

— А про кого же?! — платок снова скользнул по заплаканному лицу, — Она же тебя любила… А я сразу поняла, что ты за фрукт! Каждый раз, как звонила, всё её отговаривала, а она — нет! Люблю, и всё! Вот, долюбилась. Осталась одна, с пузом… да теперь и пуза нет… Господи, бедненькая… доченька моя… как же она тут одна-то…

— Я старался помогать, чем мог, — Женька угрюмо рассматривал носки своих туфель.

— Боже-боже… — Настина мать, не переставая, тихо причитала, — Ведь говорила же… говорила…

— К ней сейчас не пускают. Если хотите, поедемте ко мне.

— Да нет уж… — с сарказмом усмехнулась Ольга Семёновна, — Я к дочери поеду. Вот только с врачом поговорю, и поеду.

— У вас же ключей нет…

— Всё у меня есть! — она достала из сумки ключи, — Вот они!.. Добрые люди помогли! И позвонили, и встретили, и ключи отдали!

— Понятно. Морозовы.

— Не знаю, парень с девушкой. Такие вежливые!.. она — Наташа, а он — Дмитрий. Это они вчера Настеньку спасли… Если бы не они…

— Давайте, я вас до дома довезу.

— Нет уж, — Ольга Семёновна обиженно качнула головой, — свою кралю новую вози, а я с тобой, с кобелём, даже если и приспичит, рядом не сяду!.. Иди, брякай на своей балалайке!

Попрощавшись с матерью Насти, Женька направился к выходу, но в конце длинного коридора неожиданно замедлил шаг. Вход в реанимационное отделение был прямо перед ним. Двери были плотно закрыты, и он, оглянувшись и убедившись, что за ним никто не наблюдает, осторожно потянул на себя ручку. Небольшое помещение, по обеим сторонам которого находились четыре палаты, было пусто, и он наугад шагнул к дверям одной из них.

— Вы — кто?! Сюда нельзя!.. — увидев его, девушка в медицинском костюме с бейджиком на груди испуганно пробежала через небольшую палату.

— Анастасия Харитонова здесь лежит? — пытаясь разглядеть из-за её плеча, кто лежит на кровати возле стены, шёпотом спросил Журавлёв.

— Вы — кто вообще?! — девушка возмущённо попыталась вытолкнуть его из помещения, — Сюда вход посторонним воспрещён!

— Я не посторонний, — не сдвинувшись с места, он перевёл взгляд с кровати на медсестру, — это же она… Настя.

— Выйдите немедленно! Я сейчас позову заведующего!

— Я сейчас выйду, — Женька с готовностью кивнул, — можно, я на неё только посмотрю?

— Вы — муж? — уже более мирным тоном спросила девушка.

— Нет… то есть, да… Бывший.

— Ну, хорошо… три секунды смотрите, и на выход.

То, что увидел Журавлёв, заставило его сердце сжаться в твёрдый комок. Настя была бледная, как мел, от чего фиолетовая гематома на лбу казалась ещё более ужасной. Небольшие гематомы и ссадины проглядывали и на её тонких руках, и даже на шее. Сама она спала, видимо, ещё под действием наркоза, плотно прикрыв синеватого оттенка веки.

— Всё, уходите, — медсестра легонько подтолкнула Женьку к выходу, — не дай Бог, врачи зайдут.

— Она не приходила в себя? — чуть придержав дверь, он обернулся к девушке, — Она же должна помнить, кто это сделал?

— Пока не приходила, — та покачала головой, — но, как только придёт, мы сразу сообщим следователю. Наше дело — спасти, а расследует пусть полиция.

Вернувшись домой, Журавлёв вкратце рассказал Милене о визите к врачу, при этом умолчав о разговоре с Ольгой Семёновной. Услышав о том, что Настя потеряла ребёнка, Милена не смогла сразу найти слова для Журавлёва… Она не знала, какие слова сейчас она должна произнести… Ей по-женски было искренне жаль Настю, и именно ей она бы смогла высказать своё сочувствие и оказать помощь, которая была бы в её силах. Но вот для Женьки таких слов она найти не смогла. В то же самое время, она с ужасом прислушивалась к себе, понимая, что в глубине души испытывает какое-то подобие облегчения от того, что ушла серьёзная проблема, мешающая их счастью. Она боялась признаться самой себе в том, что рада тому, что Журавлёв теперь принадлежит только ей, ей одной… Она прислушивалась к своим ощущениям и приходила от них в настоящий тихий ужас…

— Женя, — отчаянно борясь с собой, Милена положила ему на плечи ладони, — я понимаю, что в том, что произошло, есть и моя вина. Она даже больше, чем твоя, и не спорь. Я не знаю, что сказать. Правда, не знаю… Но я хочу, чтобы ты знал. Я всю свою жизнь буду помнить о том, какой ценой мне досталось моё счастье.

— Не надо, Ленка… — он накрыл рукой её ладошку, — Не надо тебе ничего помнить. Что случилось, то случилось… А вина — она только моя. И… ты была права. Я слишком близко принимаю всё, что происходит вокруг меня. А это — неправильно. Кстати, это касается и тебя. Поняла? — он впервые за последние сутки улыбнулся и, обернувшись к ней, легко притронулся пальцем к кончику её носа.

— Поняла, — она кивнула не совсем уверенно, — только, Жень… мы всё равно должны что-то сделать, как-то помочь Насте, когда она выйдет из больницы. Она осталась жива — и это самое главное.

— Да… — Журавлёв задумчиво опустил глаза, — Ещё бы узнать, кто это сделал.

Вечером, приехав в «Золотой Лев», где «патрули» в последние полгода стали практически штатной группой, Журавлёв был как никогда молчалив. Отыграв первое отделение, он сразу вышел в зал и присел у барной стойки.

— Привет! — знакомая девушка-бармен игриво улыбнулась из-под каштановой пышной чёлки.

— Привет, — хмуро кивнул Женька.

— Слушай, что там с Настей случилось? Девчонки сказали, она в больнице…

— Да, — выпив глоток водки, Журавлёв мрачно сидел за стойкой, положив на неё локти и уставившись в широкий стакан.

— Так что с ней?! Говорят, её чуть не убили?

— А ты откуда знаешь? — не поднимая глаз, он что-то выстукивал пальцами по гладкой поверхности стойки.

— У нашей посудомойки сестра в том роддоме уборщицей работает, они с Настей из одного города. Вот она рассказала. Так что случилось-то?

— Не знаю, — Женька покачал головой и снова уставился на чуть подрагивающую прозрачную поверхность алкогольного напитка, — пока ничего не знаю.

— Так это правда, что вы больше не живёте? — по тону девушки было понятно, что она заранее знает ответ на свой вопрос.

— Можно подумать, что ты не знала? — усмехнулся Журавлёв, — Мы уже месяца четыре не живём.

— Н-нуу… я слышала… — она слегка замялась, — Но наверняка не знала.

— Теперь узнала? — он, наконец, поднял на неё глаза.

— Ну, да, — девушка улыбнулась, как ни в чём не бывало, — а ты, говорят, женишься?

— Все люди когда-нибудь женятся.

— Да ладно тебе, — она рассмеялась уже совсем весело, — мне же всё интересно, что у вас происходит. Женишься, и правильно делаешь. Настя ведь тоже, говорят, с кем-то жила.

— Вот видишь, сама всё знаешь, а спрашиваешь.

— Кстати, вчера её тут какой-то парень искал. Я ещё удивилась, она у нас уже давно не работает.

— Какой парень? — Женька залпом выпил водку и громко опустил стакан на стойку.

— Такой страшный… Почти лысый, губастый такой…

— Лысый?!

— Ну, не то, что бы совсем лысый, просто волосы очень короткие, совсем короткие… И наколка вот тут, — девушка показала на своё плечо.

— Вчера?! — Женька буквально встрепенулся, услышав описание парня, — Точно вчера?

— Ой! — девушка на мгновение застыла, — Не вчера! Позавчера!

Его подозрение, что Настю спрашивал её бывший сожитель Вячеслав, которого не так давно снова лишили свободы, подтвердилось этим же вечером. Мужчина лет тридцати, ровесник Журавлёва, предъявивший удостоверение следователя, подошёл к нему сразу же после концерта.

— Вы что, совмещаете работу с досугом? — усмехнулся Женька.

— Не совсем, — парень выглядел очень серьёзным и к шуткам, судя по всему, расположен не был, — к сожалению, на досуг времени совсем не остаётся.

Спросив, где находился сам Журавлёв в то время, когда с Настей произошла беда, следователь задал несколько вопросов о недавнем инциденте со Славиком.

— Так его что, выпустили? — Женька непонимающе нахмурился.

— Ну, да, — кивнул следователь, — попал под амнистию, даже не успев отсидеть.

— Как так? Он только освободился, тут же снова попал, и его — под амнистию?!

— Вот такие у нас гуманные законы, — следователь и сам помрачнел.

— Повезло же суке…

— Да, повезло. Но не только в этом.

— А в чём ещё?

— К сожалению, потерпевшая не даёт на него никаких показаний.

— Она что, пришла в себя?

— Да, сегодня вечером. Я веду это дело, поэтому сразу поехал к ней в больницу.

— И что она говорит? Я не вижу никого, кроме этого урода, — Женька уже в который раз за эти дни невольно сжал кулаки.

— Она говорит, что ничего не помнит. И это осложняет следствие.

— А как с отпечатками? На ручке должны были сохраниться… Ну, хотя бы как доказательство того, что он был у неё.

— Вот и с этим не всё так просто. Его отпечатков, к сожалению, в квартире нет. Ни его, ни кого другого постороннего. Только самой потерпевшей, её соседки и тех, кто её обнаружил — Морозовых. Кстати, они ещё не уехали? Я видел всё ваше выступление.

— Нет, ну, так же не может быть! — Журавлёв возмущённо пожал плечами, — Она же не сама себя ударила, и уж не Наташка Морозова.

— Очень на это надеюсь, — следователь тоже, наконец, усмехнулся и бросил взгляд на опустевшую сцену, — Разберёмся.

Вернувшись домой, Женька сразу прошёл в ванную, но даже тщательная чистка зубов и мятный спрей не помогли — Милена сразу почувствовала запах алкоголя.

— Ты что, пьяный? — она удивлённо застыла перед ним.

— Я совсем чуть-чуть, — он попытался отшутиться, но она ещё больше нахмурилась.

— Ты же за рулём!

— Да ладно тебе, — он старательно колотил чайной ложкой в чашке с кофе, — я же всё-таки звезда, так что встреча с гайцами, это просто лишний автограф…

— Женя, это плохие шутки!

— Ну, всё, Ленка, всё. Больше не буду.

— Обещаешь?

— Конечно…

Ночью, дождавшись, пока она уснёт, Журавлёв тихонько встал и вышел на кухню. Бутылка виски в потайном уголке кухонного шкафа стояла нетронутой уже несколько месяцев, и он, тихонько достав её оттуда, уселся за стол. Когда Милена, проснувшись ближе к утру, вышла к нему, бутылка была уже почти пуста, а сам Женька дремал, положив голову на сложенные локти. Кое-как растолкав, она увела его в постель, решив промолчать и ничего не говорить, во всяком случае, пока он был в нетрезвом состоянии.

— Жень, — она присела рядом, когда он, проспавшись к обеду, открыл глаза, — ну, зачем ты напился? Разве водкой проблемы решаются?

— А я водку не пил, — соскользнув с узкого плеча, его рука задержалась на её небольшой груди.

— Как не пил? — Милена укоризненно бросила на него взгляд, — А кто ночью за столом уснул? Бутылка почти пустая.

— Так бутылка не из-под водки, — он попытался отшутиться, — а из-под виски!

— Какая разница, — она грустно улыбнулась, — Жень… не нужно пить. Я прошу тебя.

— Да всё нормально, не переживай, — Журавлёв поднялся и сел в постели, — больше не буду, правда. Так что-то, накатило вечером…

— Ты винишь себя в том, что произошло, вот и накатывает.

— Да, наверное. Но ты не переживай, — обхватив её руками, он уткнулся лицом в тёплое женское плечо, — Ленка… Спасибо тебе.

— За что? — улыбнувшись уголками губ, она прислонилась щекой к его голове.

— За то, что ты всё понимаешь. И что ты — рядом. Ленка… Я дурак по жизни. Я не умею прощаться со своими ошибками… Но я хочу, чтобы ты знала. Ты — самое дорогое, что у меня было и есть.

— Самая дорогая ошибка? — прикрыв глаза, Милена тихо рассмеялась, — Да?

— Нет… Самая дорогая ошибка — это я для тебя. И не потому, что я такой дорогой. А потому, что слишком дорого тебе обхожусь. Впрочем, не только тебе. Я всем слишком дорого обхожусь.

* * *

Несмотря на данное Милене обещание все последующие дни Журавлёв не обходился без алкоголя. Сначала он старался держаться в «рамках», выпивая лишь по вечерам, после выступлений. Попытка навестить Настю в больнице не увенчалась успехом — Ольга Семёновна, увидев несостоявшегося зятя, буквально выгнала его взашей, не подпустив к Настиной палате.

— Чего пришёл?! — она выходила от дочери как раз в тот момент, когда туда направлялся Журавлёв, — Оставь её в покое!

— Я хотел просто узнать, как она, — тот нерешительно протянул женщине пакет, — вот, принёс…

— От тебя ей ничего не нужно! — взмахнув рукой, отрезала Ольга Семёновна, — Ты её бросил, так не тревожь! Пусть, наконец, в себя придёт!

— Как она? — в глубине души понимая, что Настина мать права, Женька решил не идти на пролом.

— А как она может быть?! Плохо!

— Она встаёт?

— Встаёт, — видя, что Журавлёв не собирается ей перечить, более мирно ответила женщина, — ещё недели две тут пролежит.

— Я знаю, кто это сделал, Вы ей скажите, чтобы она не молчала и не выгораживала этого подонка.

— Какого подонка? — несмотря на то, что Ольга решила изобразить неведение, Женьке показалось, что она в курсе всего, что произошло с Настей.

— Того, кто её избил.

— Она не знает ничего. Забыла, — судя по тону, каким женщина произнесла эти слова, его догадка имела под собой все основания — Настя всё рассказала матери, но по каким-то причинам, обе решили молчать.

— Вы зря это делаете, — Журавлёв угрюмо кивнул на дверь в палату, — передайте Насте, что она должна всё рассказать следователю.

— Тебе-то какое дело?! — Ольга Семёновна перешла на громкий сердитый шёпот, — Тебя никто не трогает, у тебя же алиби?! Вот и живи и радуйся. Чеши на свои гастроли. А Насте нужно теперь свою жизнь строить!

— Только не с этим подонком, — он произнёс эти слова сквозь зубы, привычно сжимая кулаки, — если я узнаю, что он снова ходит к ней…

— А ты кто такой?! — Ольга тоже разозлилась не на шутку, — Ты — кто такой?! Ты её бросил?! Сам свою жизнь устроил?! Чего тогда к нам лезешь?!

— Если он ей угрожает, пусть она всё расскажет следователю, — поставив пакет с передачей на диван, Женька упрямо посмотрел на женщину, — передайте ей, пожалуйста.

— Смотри, какой храбрый, — Ольга Семёновна чуть смягчила тон, — без тебя разберёмся! И больше сюда не приходи, дай ей жить спокойно!

Выйдя из больницы, Женька ещё какое-то время стоял возле своей машины, потом, решительно открыл дверь и услся за руль. Он и сам не знал, зачем попёрся сегодня к Насте. В душе он понимал, что окончательную точку пора поставить уже давно, и продолжение их общения ничего, кроме лишней боли не принесёт, ни ему, ни ей, особенно ей. Да и Милена… Она вообще тут — ни при чём, но так отважно приняла все обстоятельства, связанные с его прошлыми ошибками, что он и сам не знал, чего в нём сейчас больше — чувства вины перед ней или чувства благодарности.

Ленку он любил… это было бесспорно… Себя он видел только рядом с ней, и ни одна женщина на свете не смогла бы занять её место. Но Настя… Он боялся признаться в этом себе самому, но окончательно стереть её из своей души он так и не смог. Это не была любовь в чистом виде, ведь больше не было любовного влечения к этой женщине из его прошлой жизни… Он не мог сказать, что это — лишь жалость… Он вообще не мог найти объяснения своему чувству, и лишь одно было для него неоспоримым фактом: чувство это — есть.

…«Творческая деревня», несмотря на летний сезон, жила своей полной жизнью — уже на крыльце Журавлёв встретил группу молодых, мускулистых парней из шоу-балета, что-то весело обсуждающих с Наташкой.

— Привет! — несмотря на подавленное настроение, Женька весело кивнул всей компании.

— Привет! — в числе прочих, радостно ответила Наташа, — А у нас разве сегодня есть репетиция?

— Нет, я к Диме. Он здесь?

— Да, он у Алисы. Несколько вокалистов подали заявки в наше агентство, они там видео просматривают.

— Понял, — кивнул Женька, — а ты, значит, пока муж занят…

— Да-да! — подхватив его шутку, рассмеялась Наташка, — А я с мальчишками отчаянно флиртую!

Журавлёву совершенно не хотелось встречаться с Алисой, и он, к своему огромному удовольствию, встретил Морозова в коридоре. Поздоровавшись, Женька вместе с ним вошёл в студию. У него не было никакого конкретного дела к Диме, но почему-то в это утро ему захотелось поговорить именно с ним.

— Дима… — оседлав задом наперёд стул, Женька положил локти на его узкую спинку, — У тебя было такое, что вот ты любишь женщину… искренне любишь… а у тебя другая из головы не идёт?

— Вот так прямо сразу?.. Прямо с утра?.. — рассмеялся было Морозов, но, увидев выражение лица Журавлёва, тут же стал серьёзным, — Понял. Значит, прямо с утра…

— Не в том смысле не идёт, что ты жить без неё не можешь или хочешь просто переспать… Ничего этого нет. А всё равно — она у тебя постоянно в мозгу сидит.

— Не знаю, — Димка пожал плечами, — такого не припомню, если честно. Скорее, было наоборот. Был у меня такой период. Женщину, что была рядом, я не любил. А ту, что из головы не шла — любил.

— И как ты вышел из этой ситуации?

— Я вернулся.

— К Наташке?

— Да.

— А как с той… другой?

— Никак. Во всяком случае, с моей стороны. К тому времени отношений уже не было, и, в общем, всё произошло естественным путём.

— А вот у меня никак не получается естественным… Столько женщин было… встретились, разбежались… Никогда не переживал и не вспоминал. А теперь так перекрутилось, что концов не найду. Ленку любил всю жизнь… Теперь встретил, живи и радуйся. Настю, по сути, не любил никогда… а вот выкинуть из головы не могу. И перед ней виноват, и перед Ленкой… Может, и правда, не нужно было им жизнь портить? Бабы были, да и сейчас есть… без обязательств и последствий…

— Не знаю, что тебе и сказать, Жека. Я по натуре немного другой…

— Да уж, немного, — засмеялся Журавлёв, — совсем чуть-чуть… А, если честно, то я тебе завидую белой завистью. Ты всегда знаешь, чего хочешь, и женщина у тебя любимая — одна…

— Любимая женщина всегда — одна.

— А если — нет?

— Знаешь… — Морозов слегка замялся, как будто подбирая слова, — Мне кажется, что одна. Любимая женщина может быть только одна. Всё остальное — определённая зависимость от каких-то обстоятельств. Например, от чувства вины. У меня была девчонка, ещё со школы. Первая любовь. Мы расстались потому, что я оказался в постели с другой девушкой. Первая меня не простила, а вторая любила уже давно. У меня было жуткое чувство вины перед обеими, и я целых два года встречался со второй девушкой, именно из-за этого чувства, и даже думал, что я её люблю. Через несколько лет она мне призналась, что всё подстроила сама, и ничего у нас с ней в ту ночь не было… и первая меня не простила зря… Но вот что такое любить по-настоящему, я понял, только когда встретил Наташку.

— Да, Дима… ты и вправду — другой. Ты, наверное, и с фанатками никогда не спал?

— Для меня женщина может быть только одна. Я не могу спать с женщиной, которая вчера спала с другим. Я не могу спать с женщиной, к которой у меня нет чувств.

— А физиология? — Журавлёв пожал плечами, — Природа берёт своё, как ты с ней не борись.

— У меня был период, когда с Кристиной уже не было никаких отношений, и даже физиология была бессильна, — Морозов усмехнулся, — я тогда недолго встречался с одной женщиной, которая была старше меня лет на семь… Меня хватило буквально на пару месяцев.

— А потом?

— А потом я вернулся к Наташке. Знаешь, Жека, я думаю, что тебе нужно сделать для себя выбор. Окончательный выбор. И — жить.

— А если не получается?

— Что не получается? Выбрать?

— Нет. Выбор я сделал.

— Тогда что не получается?

— Не получается жить…