О том, что произошло в квартире Насти, Журавлёв узнал только утром следующего дня от Сашки Говорова. Выступлений у «Ночного патруля» на ближайшую неделю заявлено не было, и Женька на выходные укатил за город, на родительскую дачу — там, у дедушки и бабушки, уже целую неделю гостила его дочка Алёнка. Визит Киры к нему домой оказался вовсе не пьяным бредом — она, действительно, почти месяц назад, приходила к нему, чтобы ещё раз попытаться получить от него согласие на выезд их дочери за границу, но, увидев, в каком он состоянии, привычно обозвала сволочью и хлопнула дверью. Её новый муж Михаил настаивал на немедленном отъезде, и Кира была вынуждена временно оставить дочь у своих родителей. Узнав об этом, Журавлёвы «выпросили» внучку к себе, и теперь вместе с ней жили в своём дачном доме, благо, до начала учебного года оставалась ещё целая неделя.

Явившись под родительское око, Женька долго и терпеливо выслушивал нравоучения отца по поводу его прошлого, настоящего и будущего, а так же будущего Алёнки.

«Вот что ты за человек такой?! — вопрошал отец, энергично размахивая правой ладонью перед Женькиным носом, — И сам не живёшь, и женщинам своим не даёшь! Зачем Алёну не отпустил?! Она с тобой, что ли, жить будет?! Или с нами?! Ей мать нужна, мать, понимаешь?!»

«Ну, что же ты, сынок, и правда, натворил? — вторила Валентина Васильевна, сложа на груди руки, — Что ж ты думал, Кира останется? Так она взрослая женщина, ей судьбу надо устраивать. Что ж ты думаешь, нам Алёнушку не жалко отпускать?! Жалко, сердце кровью обливается… Только ведь она не с дедом и бабкой жить должна, а с мамой и папой… Не понравился тебе этот самый Миша, так что ж, зато Кира его любит, а мать она хорошая. А Алёнушка просто к нему ещё не привыкла… Я со свахой говорила, и не такой он плохой, как ей показалось… Сам-то ты намного лучше? Он хоть не пьёт! Не надо было разводиться, раз так, жил бы с семьёй, дочку бы сам воспитывал… А теперь — что? Ни себе, ни людям… Кира уехала, у неё там работа хорошая теперь, а Алёнушка тут в школу пойдёт, а могла бы уже на новом месте привыкать… Ты спроси её — она же по матери скучает! Ну, что ж ты наделал, сынок?»

Он и сам уже жалел, что не дал своего согласия. Что им двигало в тот момент, когда он отказывал Кире?.. Любовь к дочери? Ревность к её новому «папе»? Или обыкновенная глупость?.. Размышляя над этим, Женька всё больше и больше склонялся к последнему.

Телефонный разговор с Кирой немного его успокоил. Несмотря на новый поток претензий и упрёков, она всё же обрадовалась, что он изменил своё решение и готов подписать все нужные документы.

«Сам понимаешь, я только вышла на работу, здесь все русскоязычные, поэтому это огромная удача. Учитывая то, что я пока не владею языком, мне нужно держаться за это место. Выехать сейчас я, естественно, не могу, поэтому Алёне придётся идти в свою школу, и вообще — этот учебный год провести в России».

«Папа, а, можно, я буду учиться петь? Ну, помнишь, мы ездили с тобой и тётей Миленой?.. Ну, там где твоя студия?..»

«Конечно. Только до первого сентября всех распустили «на каникулы». А в сентябре, как раз, и начнёшь учиться».

«Так уж лучше в музыкальную школу отдать её, Жень, — услышав этот разговор, Валентина Васильевна решила высказать своё мнение, — на фортепиано и на вокал, там всё же настоящие преподаватели, а у вас-то кто?»

«У нас тоже профессиональный преподаватель есть. Хотя… посмотрим… Да?» — улыбнувшись, Женька слегка тронул Алёнкин кончик носа.

«Да!» — радостно ответила девочка.

…Услышав от Говорова «последние новости», Журавлёв сразу хотел ехать к Морозовым, но Сашка тут же вспомнил, что Настя тоже у них, и Женька решил пока туда «не соваться»…

Вечером, созвонившись с Димой и уточнив время отлёта, он сел в свой «ровер» и повернул ключ в замке.

Да, у него оставалось совсем немного времени, чтобы поговорить с Миленой… Если ехать по объездной дороге, минуя город, то он доберётся от дачи до аэропорта приблизительно за час… Через город было бы быстрее, но в это время возможны пробки, и лучше не рисковать. У него будет примерно полчаса на то, чтобы всё ей сказать. Если бы он знал, что всё так обернётся… Он сам просил Наташку задержать Ленку на какое-то время, чтобы успеть разобраться со Славиком. Но найти его оказалось делом сложным, учитывая то, что Женька не знал где его искать — вообще. Славик, как и Настя, был не местный, и постоянного места жительства не имел. Журавлёв уже собрался использовать свои старые связи в полиции — через бывшего тестя, отца Киры, с которым поддерживал хоть и не очень горячие, но и не совсем враждебные отношения. Но вчерашний инцидент расставил все точки над «i», и ждать было уже нечего. Так или иначе, Славик получил по заслугам… Хотя и ценой нервного шока ни в чём не повинных девчонок…

Полчаса на разговор… Если бы знать, что всё так обернётся… Он мог бы улететь вместе с Морозовыми и с Миленой. Он и сейчас может купить билет на ближайший рейс… Но сначала он должен увидеть её. Посмотреть ей в глаза… Прочитать в них всё, что его может ожидать…

…Объездная дорога шла, огибая городские кварталы, через лесопосадки, мимо таких же дачных посёлков, и Женька, включив музыку, привычно жал на газ. Последний указатель с перечёркнутым названием остался позади — ещё несколько километров, и он выйдет на финишную прямую, ведущую в аэропорт…

Стоящее на обочине легковое транспортное средство он заметил ещё издалека — дорога была почти пустынной и хорошо просматривалась. По этой же причине Журавлёв выжимал из своего «ровера» всё, что мог выдать его хоть и далеко не новый, но, благодаря стараниям хозяина, бывший в очень приличном состоянии автомобиль. Когда до припаркованной у обочины легковушки оставалось метров сто, из неё неожиданно выскочил человек в длинном чёрном одеянии и, выбежав на середину дороги, встал с распростёртыми по обе стороны руками. Стараясь затормозить как можно более плавно, Женька нервно сжал губы. Уже почти останавливаясь возле странного мужика, хотел тут же выскочить и обматерить того, на чём свет стоит, но с удивлением разглядел, что чёрное одеяние — не что иное, как ряса, а сам мужик — настоящий священник, с пышной гривой светло-русых волос, затянутых на затылке в «хвост».

— Ты чё, батя?! — решив всё же исключить нецензурные выражения, Журавлёв не нашёлся, что ещё спросить у высокого, довольно крепкого телосложения, служителя церкви, — Ты чё, не видал, с какой скоростью еду?! А, если бы не новые колодки?.. Мне или в тебя, или в кусты!..

— Помогите… Ради Господа, помогите! — «батя», на вид Женькин ровесник, выглядел растерянным и испуганным одновременно, — Не оставьте!..

— Что случилось? — глядя на мужчину, Журавлёв и сам невольно поддался его настроению.

— Матушка рожает, — показывая рукой на свой автомобиль, проговорил священник, — ехали домой, колесо спустило… А у неё схватки начались…

— Матушка?! — Женька недоверчиво посмотрел на старенькое авто, потом перевёл взгляд на мужчину, — Чья?!

— Жена моя, жена… — поправился тот, — едем из аэропорта, родственников провожали, а тут её прихватило… Думал, до города быстрее доедем, чем скорую по дороге вызывать, да вот, колесо подвело…

— Да… тут не только колесо может подвести, — Журавлёв скептически прищурился на видавший виды транспорт, — кто же на такой рухляди ездит, да ещё с беременной женой?

— Ну, вот… — священник развёл руками, — Другой-то Бог пока не дал… Ездим на том, что есть. Вы не откажите! Боюсь, вот-вот родит…

— Как же ты не вовремя, святой отец, — не удержался Женька, с тоской посмотрев вдаль.

— Господь наградит!

— Да уж… Я уже вижу, как награждает, — несмотря на ворчливый тон и нервозность, Журавлёв всё же вылез из машины, — А что с колесом-то?

— Да пробило, видать… — священник виновато кивнул на распластавшуюся по земле покрышку, — хорошо, скорость малая…

— Да куда ж ей ещё и гонять? А если поменять колесо? — Женька посмотрел на часы, — Пара минут… Или не дотерпит матушка?

— Да пару минут бы дотерпела… Да нечем менять-то! — мужик отчаянно махнул рукой.

— В смысле? Домкрата нет, что ли? Так давай, я дам, — Женька с готовностью обернулся к своему багажнику, — можно без возврата!..

— Да не в домкрате дело, — священник окончательно смутился, — хотя, и его тоже нет…

— А в чём дело?

— Запаски нет…

— Ну, батя, ты даёшь… — сжав губы, Журавлёв ещё раз с тоской посмотрел на дорогу, ведущую в аэропорт, потом на часы и отчаянно махнул рукой, — Давай свою матушку…

…Матушка оказалась молоденькой и очень хорошенькой, даже несмотря на своё положение и состояние. Пока супруг упрашивал Журавлёва, она смирно сидела в салоне их стареньких «жигулей», но, как только услышала заветное «поехали», тут же покорно вылезла и, бережно поддерживая живот, просеменила к Женькиной машине. Ни её беременность, ни длинная юбка, ни повязанный на светло-рыжих кудряшках платок не помешали Журавлёву оценить её, как женщину, с его собственной, «профессиональной» точки зрения.

«Врождённый кобелизм» — вспомнив диагноз, который частенько ставила ему Настя, он невесело усмехнулся про себя…

— А как с машиной-то? — уже тронувшись, Женька кивнул на одиноко стоящий «жигуль».

— Бог даст, не угонят, — священник с нескрываемым сожалением бросил взгляд в ту же сторону, — завтра что-нибудь придумаю.

…Ещё по дороге будущий счастливый отец пытался всучить Журавлёву деньги, но безуспешно.

Весь путь невольно посматривая в салонное зеркало, тот наблюдал, как женщина прикрывает от боли глаза и кусает губы. Слушая, как она старается сдерживать стоны, он, как можно аккуратнее, проезжал все ямы и выбоины.

Доставив матушку в ближайший роддом, Женька ещё раз грустно посмотрел на часы: самолёт с Миленой вот-вот должен был взмыть в небо, и возвращаться в аэропорт не было никакого смысла. Он попробовал набрать её номер — телефон был уже отключен. Выехав с территории роддома, он остановился недалеко от небольшого фирменного кондитерского магазина. Алёнка любила сладкое, и Женька решил купить ей чего-нибудь к вечернему чаю. Набрав конфет и шоколада, вернулся на стоянку.

Он уже собирался трогаться с места, как заметил знакомую фигуру в рясе: развевая полы, батюшка торопливо шагал со стороны роддома.

— Ну, что, как дела? — весело окликнул его Журавлёв.

— А вы ещё не уехали? — тот тоже улыбнулся, как старому знакомому, — Пока не знаю, велели звонить.

— А подождать? Никак?

— Подождал бы, да дети дома одни. Мы и так уж задержались.

— Дети? — Женька удивлённо качнул головой, — Ещё есть?

— Есть! — добродушно рассмеялся священник, — Как не быть!

— Садись, подвезу, — Журавлёв потянулся вправо и открыл пассажирскую дверь.

— Так это… — мужчина слегка замялся, — Мне — за город.

— Так и мне за город, — кивнул Женька, — садись.

Оказалось, что отец Александр, как звали священника, живёт со своей семьёй в пригородном посёлке, недалеко от того, где находилась дача Женькиных родителей.

— А по-настоящему тебя как зовут? — познакомившись, Женька решил от скуки продолжить разговор.

— По-настоящему? — улыбнулся Отец Александр, — Так и зовут, Александр.

— Так вам, вроде бы, другое имя дают?

— Это тем, кто монашеский постриг принимает. А при рукоположении имя не меняют.

— Ну, а монахам-то зачем второе имя? — Журавлёв недоумённо пожал плечами, — Нельзя, что ли, звать, как мама с папой назвали?

— А у вас, музыкантов, разве не так? — решив на радостях пошутить, батюшка развёл руками, — Вот ты, говоришь, что ты рок-музыкант. У меня одноклассник бывший — рок играет, так у него тоже есть сценическое имя, даже не имя, кличка какая-то…

— У меня нет сценической клички. И ни у кого из наших нет.

— У вас — нет, у других-то есть? — священник хитро прищурился, — Вот зачем?

— По мне, так для понтов. Но религия — не рок. У вас понты не катят. Так для чего, всё же?

— Принимая монашеский постриг, человек отказывается от земных утех, начинает новую жизнь, ангельскую, — отец Александр стал сразу серьёзным, — поэтому, вместе с земными грехами оставляет и своё земное имя.

— Как у вас всё жёстко, — усмехнулся Журавлёв, — утехи — значит, грехи… А почему грехи-то? Раз уж Бог дал удовольствия, то какие же это грехи? Они же, вроде, от Бога?

— Господь много чего дал. Только человек меры не знает. Хочет взять больше, чем может унести.

— Не, ну, погоди… — незаметно для себя, Женька «завёлся», — Давай по порядку. Воровство, убийство там, подставы разные — это непреложные грехи, я согласен. На мой вкус, они на утехи и не тянут. Но как быть с остальным? С женщинами, например?

— А что с женщинами? С ними что-нибудь не так? — снова пошутил священник.

— Наоборот. И с ними всё норм, и со мной всё норм. Если я нормальный парень, и меня тянет к женскому полу, это что, грех? Меня таким сделала природа, а, оказывается, это — грех.

— Грех — прелюбодеяние.

— То есть, свободные отношения, да?

— И свободные отношения, и отношения с замужними.

— Ну, тогда вся моя жизнь — сплошной грех, — хмыкнул Журавлёв.

— Тебе же разум дан? — отец Александр повернул к нему голову, — Я уже сказал — Господь много чего нам даёт. В том числе и разум. Думай.

— А чего думать, если природа требует?

— Природа требует продолжения рода человеческого. Женись, рожай детей.

— Наверное, со мной что-нибудь не так.

— Это почему же?

— Дети есть. А вот, как ты говоришь, жениться… Господь… не даёт.

— Так уж и не даёт?

— Получается, не даёт…

Всю остальную дорогу к дому отца Александра они проехали молча. Женька мысленно ругал себя, что завёл этот разговор. Почему-то рядом с этим парнем, своим ровесником, он чувствовал себя не в своей тарелке. Такое с ним было впервые в жизни, чтобы вот так — не в своей тарелке, да ещё и с незнакомым, по сути, человеком. Он не мог понять, в чём кроется причина этого чувства — в том, что он никогда не общался со священниками, или в том, что по вине Александра он не успел к самолёту…

Дом, к которому они вскоре подъехали, на первый взгляд, ничем не отличался от других домов поселкового частного сектора: одноэтажное строение с крыльцом и верандой, выкрашенное в салатовый цвет. Но только на первый взгляд… Дорожка, по бокам которой находились грядки с зеленью, была усыпана мелким гравием, а калитка, от которой эта дорожка брала своё начало, была сбита из шлифованных досок и раскрашена в русском стиле — точно так же, как и наличники на окнах. Весь двор производил впечатление какого-то сказочного места — площадка с небольшим турником, песочницей и качелями была огорожена небольшим красочным заборчиком, а уличная беседка имела вид затейливого теремка. По всему было видно, что хозяева свой дом любят и заботятся о нём.

— Прошу в гости, — отец Александр сделал радушный жест рукой.

— Да нет, спасибо, я поеду, — Женька через редкий цветной забор разглядывал внутреннее убранство двора.

— Нет-нет, я должен отблагодарить, хотя бы накормить ужином, — священник распахнул калитку, — очень прошу зайти, хотя бы ненадолго.

— Ну, если ненадолго, — согласился Журавлёв из чистой вежливости.

То, что он увидел в доме, поразило его не меньше, а даже больше… И поразило даже не чем-то необыкновенным. Едва он переступил порог, ему показалось, что его окутал покой… Этот покой шёл отовсюду — и от резных окон, и от цветных, с необыкновенным вкусом подобранных занавесок, и от мебели — светлой, абсолютно простой, но настолько гармонично вписывающейся в общий колорит убранства, что, казалось, поменяй что-нибудь местами, и уже не будет этого ощущения уюта.

— Всё делал сам, своими руками, — заметив, как Женька разглядывает комнату, пояснил Александр, — и дом сам строил. А жена шила и вязала.

— Слушай… — Журавлёв ещё раз завороженно обвёл глазами комнату, — Вот не хоромы… а так здорово!

— На хоромы у нас денег не было, — рассмеялся священник, — да и сейчас нет. Наше богатство — вот, — он приобнял подбежавших к нему девочек лет трёх, видимо, близнецов, с такими же, как и у его жены, светло-рыжими вьющимися волосами. Тут же из другой комнаты вышли ещё две девочки постарше — одной было лет восемь, а другой около пятнадцати. Она тоже была очень похожа на жену священника, но, судя по возрасту, никак не могла быть её дочерью.

— Привет, — улыбнулся им Женька, — я — Женя.

— Дядя Женя, — поправил его Александр, потом обратился к дочерям, — ну, что же вы? Знакомьтесь!

— Оля, — негромко произнесла самая старшая.

— Юля, — та, что помладше, была, судя по всему, побойчее.

— А это — Анфиса и Пелагея, — учитывая малый возраст, отец сам представил самых маленьких.

Засмущавшись, обе девчушки прижались к нему с двух сторон.

— Я сейчас, — Женька стремительно вышел из дома и, вернувшись через минуту, протянул им пакет с конфетами, которые купил для Алёнки, — держите!

— Спасибо! — хором ответили девчонки.

— Зачем? — Александр попытался возразить, — Это же я в долгу, а у них всё есть с Божьей помощью.

— Да какой там долг. Я всё равно ничего не делал бы. А так — со священником познакомился. У меня каких только знакомых нет. А вот священника не было.

От ужина и даже вечернего чая Журавлёв отказался. Почему-то ему было неловко садиться за стол в этом доме… Ему вдруг пришло в голову, что он знает причину своей неловкости…

— Я как-то всё же должен отблагодарить, — отец Александр достал с полки книгу и подошёл к Журавлёву, — вот, возьми. Это — Евангелие.

— Спасибо, — понимая, что от такого подарка отказываться нельзя, Женька взял книгу, — только я некрещёный.

— А ты почитай. Может и появится желание покреститься. Только читай не тогда, когда делать будет нечего, и не потому, что надо типа полистать, — Александр улыбнулся, — а тогда, когда душа запросит.

— Такое может быть?

— Такое у всех бывает. Главное, вовремя понять. То, что некрещёный, плохо, я за тебя в церкви не смогу молебен отчитать. Но вот дома буду поминать в молитвах.

— За меня молиться не стоит, — усмехнулся Журавлёв, — пустая затея.

— Это почему ж так?

— Грехов много наделал. Не отмолить.

— Отмолить можно любой грех. Было бы искреннее раскаяние.

— Боюсь, мне и это не поможет.

— Что ж ты такого натворил, сын мой? — вполне серьёзно спросил священник.

— Всего и не рассказать.

— А ты расскажи…

…То ли это отец Александр так сказал эти слова… то ли собственная душа Журавлёва устала носить в себе эту ношу… Но желание излить… вывалить… обрушить… какие там ещё могли пригодиться эпитеты… он не мог придумать… это желание вдруг оказалось настолько велико, что он, неожиданно для себя, выдал всю свою жизнь — от начала и до сегодняшнего дня… Выдал, ничего не утаивая и не сглаживая, а преподнося как есть, не щадя ни собственных амбиций, ни собственной совести.

— Вот такие дела, — окончив свою исповедь, Женька так и сидел, положив на колени локти и сцепив пальцы рук, — никому от меня никакой радости.

— Уже то хорошо, что ты это понимаешь, — отец Александр, впервые за весь Женькин монолог, вставил своё слово.

— Да чего хорошего? Никому от этого не легче. Вот даже вчера… один подонок чуть не поубивал двух ни в чём не повинных девчонок… К счастью, сам себя пристрелил. А это я должен был его наказать… Понимаешь? Я! А я даже этого сделать не смог.

— Значит, так было угодно Богу. Не твоё было дело его наказывать. Ты эти мысли из головы выброси.

— Я всё понимаю… Но хотел хотя бы раз в жизни что-то сделать на благо… И тут не получилось.

— Так разве наказать кого-то — благо? Чем ты будешь лучше того, кого накажешь?

— Я не знаю… Но энтузиазма, как ты понимаешь, мне этот факт не добавляет.

— А благо… Вот ты мне сегодня помог, и ценой собственных интересов помог, во это и есть — благо!

— Да разве это помощь? Это — мелочи… Интересы… Ну, позвоню я завтра этому интересу. Выслушаю очередное «прощай»…

— Это почему же так? Откуда ты знаешь, что она тебе скажет? — в очередной раз улыбнулся Александр.

— Судьба у меня такая. Ты сам сейчас слышал… Если бы знал, чем смогу свои грехи отмолить…

— А ты голову не ломай. Доверься Богу.

— Так я не крещёный…

— Господь и некрещёных слышит… Ты ему доверься, он сам тебе подскажет, что нужно делать.

Уже собираясь уходить, Женька вдруг вспомнил об оставленной на дороге машине священника.

— Поехали, притянем твой агрегат, — он всё же не удержался, чтобы не съязвить по поводу старенькой машины, — чего ждать до утра?

— Да мне и запаску надо где-то ещё найти… — Александр смущённо развёл руками, — Вернее, она есть, да перебортировать всё времени не хватает…

— Ничё, мою докатку поставим, — Женька решительно шагнул к выходу, — ты будешь удивлён, но у меня в багажнике ещё от прежнего хозяина докатка осталась, не знаю, с какой модели, но к жигулям подходит идеально, так что поехали!

— Посмотришь, как ваши соплеменники живут, те, что саном повыше, и диву даёшься, — бросив взгляд на пассажира, Женька усмехнулся, — что дома в четыре этажа… что машинки за три-четыре ляма… А ты всё своими руками, про этот агрегат вообще молчу… Почему же такая несправедливость?

— Господу виднее, — добродушно улыбнулся тот, — кому что посылает.

— Ты сам-то в это веришь?

— Я в Господа верю. А он, в конечном счёте, всем даёт — по справедливости. Ведь как бывает? Человек живёт, и всё у него как по маслу… И думает он — значит, я достоин! И не смотрит на других. А, если и смотрит, то свысока… И всё ему мало… И не думает, что это Господь ему авансом благодать свою даёт, чтобы он этой благодатью с другими делился…

— Золотые слова.

— А у кого-то ничего нет, а он последним куском поделиться готов.

— Да знать бы, с кем поделиться…

— И знать не надо. Оглянись вокруг… Всегда есть, кому помочь. Сам не увидишь — Господь подскажет, знак пошлёт.

— Видимо, я не умею распознавать эти самые знаки. Уж сколько мне их посылалось… За каждый хватался… — впервые за весь вечер засмеялся Женька, — Пока хватался, свой собственный упустил.

— Потому, что без любви, — отец Александр сразу понял, что тот имел в виду, — без любви, да ещё без венца — это грех…

— А что, и у вас тоже — по любви?

— Конечно. Я свою жену встретил, когда она совсем девочкой была. Ей только шестнадцать лет исполнилось.

— И — что? — заинтересованно спросил Журавлёв, — неужели до свадьбы — ни-ни?

— Конечно, — улыбнулся священник, — более того, ждал два года, пока ей восемнадцать лет не исполнилось.

— А она? Тоже… — поняв, что задал не совсем корректный вопрос, Женька тут же прикусил язык.

— Тоже, — ничуть не обидевшись, Александр кивнул головой, — мы оба с ней детдомовские. Только я старше. Она туда попала после гибели родителей, а я уже и отслужил, и в семинарию поступил. Случайно приехал навестить воспитателей… А тут — она. Когда поженились, сразу забрали к себе её сестрёнку, Олю. Ты видел её. Первые годы своих детей не было. Господь не давал. Построили дом… А тут у соседей несчастье — девочка осталась сиротой… Её ты тоже видел, это Юля. Удочерили. А после этого уже и Пелагея с Анфисой родились… А вот сегодня… — он достал телефон, — сегодня тоже кто-то должен родиться. Так что видишь — Господь знает, что делать. Он людей друг другу посылает.

— А сегодня кого ждёте? Сына? — улыбаясь, Журавлёв посмотрел на собеседника.

— Кого Бог даст…

— Что, и не знаете? Сейчас это просто…

— Мы решили заранее не узнавать. Кого пошлёт Господь, тому и рады будем!

Они уже ехали назад — ведя свой «ровер», Журавлёв то и дело поглядывал в зеркало заднего обзора на старенький «жигуль», «ковыляющий» на его докатке, в салоне которого сидел отец Александр, не выпуская из руки телефон. Где-то на середине пути, услышав сигнал, Женька плавно затормозил у обочины и, открыв дверь, посмотрел назад.

— Сын!.. Сын!.. — буквально вывалившись из машины, батюшка пустился в пляс, воздев к небу руки, — Сын у меня родился, сы-ы-ы-ын!..

— Только теперь не говори, что ты не мечтал о сыне, — Женька радостно протянул ему руку, — а то — кого Бог пошлёт… кого Бог пошлёт…

— Мечтал! — крепко сжимая его ладонь, священник тряс её с такой силой, что Журавлёв невольно переступил с ноги на ногу, — Мечтал!.. Прости, Господи!.. — подняв глаза к небу, он отпустил Женькину руку и перекрестился, — Слава тебе Господи!.. Сын!..

Вернувшись домой уже ночью, Женька долго не мог уснуть. Встреча со священником, нарушившая все его планы, почему-то совершенно не огорчала, а, наоборот, вселяла какую-то надежду…

Только вот надежду на что?

Перебирая в памяти события своей жизни и подробности сегодняшнего вечера, он так и не смог этого понять.

«Знаки… знаки… — крутилось в его мозгу, — опять ничего не понял… Судьба».