Глоток озона
Как в фильме Озона «5×2» (2004), мы расскажем эту историю с конца. В том, что Франсуа Озон остается любимцем московской культурной элиты, можно было легко убедиться на гала-показе фильма «Ангел» (2007) на прошлогоднем ММКФ. Режиссер волновался и переживал из-за того, что просмотр поставили на одиннадцать вечера: для Парижа мертвое время. То ли дело Москва: зал на полторы тысячи мест был полон, гостя встречали бурно, словно поп-звезду.
Вообще это довольно странная история: Озона признали и полюбили в России чуть ли не раньше и точно уж больше, чем на родине. Его ранние маргинальные фильмы, начиная с короткометражек и кончая «Криминальными любовниками» (1999) и «Каплями дождя на раскаленных скалах» (2000), с обязательными бисексуальными мотивами, стали культовыми для московских киноманов. Потом Озон сменил ориентацию, подавшись в арт-мейнстрим, и стал «французским Альмодоваром» – куртуазным поэтом женской экстравагантности и покровителем парижских актрис, которым он дарил самые выигрышные роли независимо от статуса и возраста. Его считают ловким и успешным стилистом. Хотя, если разобраться, только «8 женщин» (2002) имели реальный коммерческий успех, а на фестивалях Франсуа Озона обычно обносят призами, негласно полагая, что у этого баловня судьбы «и так все есть».
«Ангел»
Московские поклонники и поклонницы забросали гостя почти интимными вопросами: например, влюбляется ли он в своих актеров и актрис? Или: почему, будучи таким красавцем, сам не снимается в кино («Я вуайерист, а не эксгибиционист», – прозвучало в ответ). Кто-то процитировал высказывание режиссера о том, что фестивальные призы, как геморрой, могут приклеиться к любой заднице. Озон добавил, что самое страшное – собрать все награды и впасть в эйфорию, тогда человек перестает развиваться. Вот почему после попсовых «8 женщин» режиссер делает два камерных фильма, а сейчас задумал «маленький проект со спецэффектами».
«Ангел» – явное свидетельство того, что развитие сорокалетнего режиссера не закончено и что происходит оно довольно драматично. Ведь этот дорогой костюмный фильм, события которого разворачиваются в эдвардианскую эпоху, – не что иное, как желчная, самоироничная рефлексия о природе массового успеха и о его жестокой изнанке. В основе картины полувековой давности роман Элизабет Тейлор (даже совпадение имен кажется символичным, хотя голливудская звезда тут ни при чем). В центре романа – писательница-беллетристка, сочинительница популярных книжек. Героиню зовут Энджел, этот ангел масскульта грызет ногти, носит безвкусные платья и совершенно невыносим в бытовой и личной жизни. Она (в исполнении молодой английской актрисы Ромолы Гараи) эгоцентрично занимает все пространство фильма, вытесняя из него и своего любовного партнера (Михаэль Фассбиндер), и жену своего издателя (как всегда безупречная Шарлотта Рэмплинг), и вообще любого, кто попадается ей на пути. Она вампир. Но вампир этот тоже страдает оттого, что ощущает мир крутящимся вокруг своей персоны, а жизнь – космической драмой, разыгранной на огромной сцене.
Энджел – настоящая женщина декаданса и модерна – переживает муки творчества, раннюю славу и ее спад так интенсивно, что ухитряется почти не заметить мировую войну, не говоря о таких мелочах, как отчуждение самого близкого человека. Эти события в фильме увидены и запечатлены глазами героини – с экспрессивными крупными планами, экзотическим буйством цветов, преувеличенными эмоциями, словно в немом кино. В этой забытой, навсегда унесенной ветром жизни, в этой эпохе, полной сентиментальности и высокопарности, есть какая-то магическая привлекательность, обезоруживающая искренность. Именно этим она близка Озону и тем, кто исповедует жизненный стиль эмо. Энджел умирает молодой, потому что эпоха экстремальных фигур и «проклятых поэтов» кончилась, в массовой культуре заработали другие механизмы, на место личностей пришла индустрия.
Уже вышедший в 2003 году «Бассейн» тоже с Шарлоттой Рэмплинг и тоже с героиней-писательницей, был процентов на семьдесят англоязычным. Однако именно «Ангел» – первая картина французского режиссера, целиком и полностью снятая на английском языке, в Англии, по английскому роману, с английским кастингом. Но успеха она не имела ни в Англии, ни во Франции, в Америку вообще осталась не продана – видимо, потому, что ее барочная избыточность показалась слишком радикальной.
Некоммерческим получился и фильм «Время прощания» (2005); правда, там не было и большого бюджета. В этом коротком, минималистском фильме о смерти Франсуа Озон предстает перед своей публикой без маски. Не старается показаться больше, чем он есть, не прячется за харизматичных актрис. Даже позвав Жанну Моро на роль богемной бабки героя, Озон дает ей всего один короткий эпизод.
«Время прощания»
Герой картины Ромен, тридцатилетний фотограф, живет с другом-любовником и терпеть не может детей, особенно детей своей сестры. В один прекрасный день он узнает о том, что у него скоротечный рак и жить осталось всего несколько месяцев. За оставшееся до смерти время он расстается с любовником, успевает зачать ребенка со случайно встреченной женщиной при пассивном участии ее бесплодного мужа и к финалу фильма прийти в грустное согласие с самим собой, с жизнью и с природой. Финал разыгрывается на пляже, на берегу моря – излюбленный пейзаж Озона. Не боясь упреков в сентиментальности, режиссер вводит в действие Ромена-ребенка, красавчика с кудряшками, который сопровождает взрослого героя в последний путь.
Ромена играет Мельвиль Пупо – артист мужественный и глубокий. Первая реакция его героя на медицинский факт – жестокость: он унижает родителей и сестру, выгоняет бойфренда, замыкается в своей агонии. Но за жестокостью следуют приступы благородства и нежности: Ромен помогает бывшему другу найти работу, мирится с сестрой, даже сближается с будущими родителями своего ребенка.
Но главный смысл фильма – не теория добрых дел, не бездны предсмертной жизни. Смысл в том, что жизнь современного человека банальна – настолько, что эту банальность не может изменить никакая трагедия. Банальностью стало все: модельные фотосессии (под которые стилизована вся картина), семейные обеды – осколки французских патриархальных традиций, гейские союзы, столь же фарисейские, как буржуазный брак, кокаин и отрывы в голубых барах. Ничто не восхищает, не ужасает, не шокирует, не провоцирует. Озон, вошедший в кинематограф как искуситель и лирический хулиган, прошел полный круг жанровых ухищрений, чтобы убежать от скуки. Но она настигла его – даже объявленная смерть не добавляет в жизнь героя саспенса. Он быстро расправляется с земными долгами, чтобы остаться наедине со своим единственным любимым ребенком – самим собой, еще не ставшим частью этого скучного общества.
«Время прощания» – довольно редкий для Озона фильм, посвященный мужчине. Гораздо чаще его темой становится ускользающая женственность – как в картине «5×2». Арифметика названия означает, что в фильме пять эпизодов из жизни двоих – Марион и Жиля. Эпизоды для отношений супружеской пары ключевые: знакомство на морском курорте, сближение, свадьба и неудачная первая брачная ночь, рождение ребенка, взаимное отчуждение, развод…
«5×2» – самый французский фильм Озона, ибо сделан в традиции рационалистического любовного романа. В кино этот жанр развивали многие, в данном случае уместно вспомнить «Супружескую жизнь» Андре Кайята, которую можно было бы назвать «2×2»: режиссер предлагал две версии семейного конфликта, одну – с точки зрения мужа, другую – с позиции жены. И это тоже странно: провокатор и стилист Озон вдруг предстает в облике психологического реалиста. Более того, фильм откровенно бергмановский. Он начинается с буквальной цитаты: как в «Сценах из супружеской жизни», герой с героиней со сладострастным отчаяньем, словно Адам и Ева после грехопадения, занимаются любовью сразу после развода. И наконец, чтобы уж покончить с разговорами про цитаты, нужно вспомнить «Необратимость» Гаспара Ноэ, поскольку эпизоды смонтированы Озоном в обратном хронологии порядке и между ними – существенные временные перерывы. Впрочем, именно этот принцип проводит границу между методом Озона и традицией психологического кино.
«5×2»
«5×2» продолжает тему, начатую фильмом «Под песком» (2000), ведь именно там впервые появляется привкус тайны. Причем не детективной, не игровой, а экзистенциальной. Речь в том фильме шла об исчезновении человека, мужчины. Но тайна была связана не с ним, а с женщиной, с природой женственности, которую великолепно воплотила на экране Шарлотта Рэмплинг.
В «5×2» тайну «ускользающей женственности» режиссер доверил Валерии Бруни-Тедески, известной актрисе и сестре Карлы Бруни. Когда Озон впервые с ней встретился, он сказал: «Я хочу предложить вам роль, но вынужден спросить, согласны ли вы выглядеть красивой? Таково условие». Французские актрисы – за исключением особой категории див – стесняются быть красивыми: это считается буржуазным и почти неприличным. Тедески в ее прежних ролях угнетенных невротичек приходилось сутулиться при ходьбе, да и от природы она была довольно грузной. Ей пришлось сбросить изрядное количество килограммов, и не факт, что это удалось бы, если бы в силу обстоятельств съемки не прервались на целых пять месяцев.
Это очень соответствовало ритму фильма, новеллы которого разделены большими промежутками времени. И Валерия пришла на очередные съемки уже совсем другой: она сияла. Однажды актриса обмолвилась, что в фильме Озона она чувствует себя как на портрете в раме. Раньше такие «рамы» умел создавать для своих любимых актрис только Трюффо, и не случайно героиню Озона зовут Марион – как героинь Денев в «Сирене с „Миссисипи“» и «Последнем метро». Но тот же Трюффо после неудачного дуэта Денев-Бельмондо в «Сирене с „Миссисипи“» говорил, что в хорошем фильме должно быть нечетное число персонажей. Озон знает это, но постоянно нарушает правило, отсюда в его фильмах цифры 8 и 2. Хотя, конечно, в новой картине есть и другие персонажи, но они тоже в основном разбиты по парам.
Одна такая пара – родители Марион: самый что ни есть банальный союз, моногамный брак, прочность которого строится на взаимных оскорблениях и словесном садомазохизме. Мать Марион играет Франсуаза Фабиан – актриса второго ряда «новой волны», почти забытая современной публикой, но все равно протягивающая нить к тому времени, которое считается началом революции нравов. Мы видим, что в нравах этого поколения ничего не изменилось: супруги живут по привычке, терпят друг друга, выпускают наружу свою агрессию и вовсе не думают расходиться.
Вторая «фоновая» пара – однополая: стареющий брат героя и его молодой любовник. Казалось бы, вот уж свободный союз, но нет, он точно так же отдает рутиной. Та же унизительная зависимость от партнера (в том числе материальная), те же обиды, то же неравенство. Озон дает понять: свобода не гарантирует счастья.
На этом фоне Жиль и Марион, как некогда герои «Жюля и Джима» Трюффо, пытаются что-то противопоставить рутине. Часто выходом из тупика становится любовный треугольник. В его возможность верил Трюффо, но не верит Озон. И потому даже не пытается его завязать. Некоторые простодушные зрители (среди них есть и критики) хватаются за эпизод брачной ночи, чтобы объяснить – и тем самым уничтожить – фильм Озона. Мол, парень на свадьбе напился и захрапел, девушка вышла в лунную ночь и переспала со случайным гостем – заезжим американцем, вот где она, трещина в брачном союзе. Но Озон достаточно умен, чтобы иметь основания сказать: а вы видели, что она изменила мужу? Держали свечку? Измена в фильме не показана, а значит, не факт, что была. Не в ней дело. Ведь и намеки бывают ложными.
В последнем эпизоде Марион и Жиль, только что сблизившиеся, плывут в открытое море навстречу заходящему солнцу. Это можно было бы трактовать как «море жизни» или отсылку к средиземноморской ментальности режиссера (море и вода задействованы почти в каждом его фильме), если бы он настойчиво не напоминал нам об условности этой сцены. Ведь мы отлично знаем, к какому берегу приплывут герои.
Этот ложный оптимизм проявляется и на стилистическом уровне: начиная кино цитатой из Бергмана, Озон делает несколько реверансов в сторону Эрика Ромера, а завершает фильм совсем «постыдно» – в эстетике фоторомана и Клода Лелуша. Сначала он даже думал назвать картину «The Two of Us» («Мы с тобой»), почти с таким же названием был в свое время фильм у Лелуша, к тому же есть такой французский журнал, обложки которого Озон собирался использовать в начальных кадрах. Потом пришла идея вместо глянцевых обложек пустить между эпизодами исполняемые мужскими голосами сентиментальные итальянские песни: они прошивают ткань картины нежными, немного слащавыми рефренами о любовных страданиях. Конденсация масскультовой «пошлости» оказывается к финалу столь сильной, что даже кадр с морским закатом не выглядит штампом: здесь мы наконец узнаем прежнего Озона – не реалиста и психолога, а игривого ловца стереотипов. Настроение фильма – это тоска по счастью, которое было так возможно и так реально, но которого больше нет, потому что право на него утратили сами герои. Чем дальше в прошлое, тем ощутимее фантомная боль.
Подарив роль Валерии Бруни-Тедески, сделав ее бесконечно трогательной и забавной, режиссер заодно пополнил блестящую женскую «галерею Озона». Однако главным лицом в этой галерее по-прежнему остается Шарлота Рэмплинг. В «Бассейне» она играет английскую писательницу-детективщицу, оказавшуюся во французском загородном доме с великолепным манящим бассейном. Там, среди божественных провансальских пейзажей, ей пришлось пережить – скорее всего в воображении – драму отношений с юной дочерью своего издателя, стать соучастницей преступления и даже, чтобы скрыть его следы, соблазнить престарелого садовника. Кстати, и молодая партнерша Рэмплинг – Людивин Санье (одна из «8 женщин») показала недюжинную актерскую хватку.
«Бассейн»
«Бассейн» Озона тут же вызвал в памяти другой «Бассейн», снятый в 1969 году Жаком Дере. Характерно, что названиями для обоих французских фильмов служили иностранные слова – первый назывался по-итальянски («La Piscine»), второй – по-английски («Swimming Pool»). Действие обоих разыгрывается в Провансе, на красивой вилле с бассейном. Перекличка заметна и в персонажах: Ален Делон в старом фильме играл писателя, подавшегося в рекламу; в новом Шарлотта Рэмплинг предстает в образе детективщицы, в которой что-то есть от Агаты Кристи, что-то от Патрисии Хайсмит. Обе картины построены на психологическом поединке, в обоих происходит убийство.
В старом «Бассейне» Делон выяснял отношения со своей отвергнутой невестой Роми Шнайдер и со своим поверженным соперником Морисом Роне – последние не без привкуса «голубизны». В фильме Озона героиня Рэмплинг сталкивается с девчонкой-оторвой (Людивин Санье), к которой испытывает сложную гамму чувств: ревность, раздражение, тоску по молодости. И – неожиданное влечение.
От «Бассейна» до «Бассейна» – дистанция огромного размера. Фильм Дере выразил дух 60-х годов, когда кинематограф made in France утверждал новый стиль и дизайн в моделях яхт, спортивных машин и в убранстве летних резиденций в окрестностях Сен-Тропе. Элементом дизайна становились и загорелые девицы – вроде той, что изображает Джейн Биркин. Прически «бабетта», пластмассовые шезлонги, бокалы с солнечно-золотистым виски и музыка Мишеля Леграна (композитора «Шербурских зонтиков» и «Бассейна») – вот атрибуты стиля и образа жизни, идеальным воплощением которого становился бассейновый рай ультрамодерна.
«Время прощания»
«Крысятник»
«Под песком»
«5×2»
В картине Озона нет особых примет времени, но именно в этом проявляется эпоха тотальной игры со стилями – от классического до китча. Англичанка Рэмплинг (в свое время вместе с Биркин принесшая новый тип сексуальности в европейское кино) пытается сидеть на овсянке, но постепенно все чаще прикладывается к местным винам, закусывая их фуа-гра. Сцена на балконе, когда героиня обнажает свою грудь перед стариком садовником, – прямая цитата из «Тристаны» Луиса Бунюэля, где то же самое делала Катрин Денев, но будучи на тридцать лет моложе. А в финале Рэмплинг и Санье смотрят друг на друга, почти сливаясь воедино – как в «Персоне» Бергмана.
Но главный фокус состоит в том, что новый «Бассейн», в отличие от старого, – это комедия. Он лишь притворяется криминальной психодрамой. Изменился и антураж. Возвращение классических ценностей, которые отвергались в 60-е годы, происходит на фоне засилья попсы – не только музыкальной. Все цитаты из киноклассики Озон, как истинный синефил, пропитывает глубокой иронией. Ностальгируя по 60-м, он, как и все человечество, смеясь, расстается с прошлым.
И вот наконец, двигаясь от конца к началу, мы пришли к середине пути, на котором Озон выступил автором «8 женщин». Потом все не без зависти кричали, что это с самого начала был просчитанный коммерческий проект. На самом деле Франсуа Озон шел на огромный риск. Как режиссер, широко известный в узких кругах, он был уличен в том, что предал свою публику и ушел в мейнстрим. Где ему удачи никто не гарантировал.
Сюжет взят из рутинной пьесы Робера Тома: восемь женщин и один труп мужчины в замкнутом пространстве богатого дома, взаимные подозрения, интриги и скелеты в шкафу у каждой из героинь; натужная помесь фарса и детектива. Восемь актрис, пять из которых – живые легенды, дивы, амбициозные соперницы. На выходе получилась живая энциклопедия всего мирового кинематографа середины прошлого века. Вспоминаются как самые классические фильмы («Двенадцать разгневанных мужчин» с выдержанным единством времени, места и действия), так и самые новаторские: ведь «8 женщин» для Озона столь же откровенное авторское высказывание, как «81/2» для Феллини.
История этого проекта витиевата, как и сама картина. Сначала Озон задумал снять ремейк классического фильма Джорджа Кьюкора «Женщины», но права оказались выкуплены Джулией Робертс и Мэг Райан. Тогда он взялся за старую пьесу Тома, финал к которой дописал не кто-нибудь, а Жан Ануй. Режиссер пригласил двух женщин – своего постоянного оператора Жанну Лапуари и художницу по костюмам Паскалин Шаванн, придумавшую яркие платья в косую клеточку и маленькие шляпки, леопардовые накидки, кокетливые туфельки со шнурочками. За основу был взят стиль new look, с помощью которого в 1947 году Кристиан Диор революционизировал моду, вытащив из забытья высокий корсет и вернув послевоенным женщинам ощущение волнующего эротизма.
Таким образом, высказаться о себе Озону помогают костюмы и декорации. А также актрисы. Мать убитого – 85-летняя Даниэль Дарье, некогда блиставшая в мелодрамах и детективах; один из них под названием «Мари-Октябрь» также разыгрывался в одном помещении. В роли вдовы – Катрин Денев, которая во многом унаследовала меланхоличный романтизм Дарье и уже в четвертый раз за свою карьеру выступает в роли ее экранной дочери. Сестру вдовы, старую деву, играет Изабель Юппер, а богемную сестру убитого, паршивую овцу в семейном стаде, – Фанни Ардан. Эмманюэль Беар появляется в роли опасной горничной.
Все эти знаменитые актрисы входили в «список А». У Озона был еще «список Б» – на случай, если первые не согласятся. Но согласились все – как только сказала «да» Денев! Ее явно задел успех фильма «Под песком» – драматичная история немолодой женщины, потерявшей мужа и не желающей верить в его смерть. Полушизофреничную героиню блестяще сыграла Шарлотта Рэмплинг, после десятилетий неудач вновь заставившая всех о себе вспомнить. Об Озоне заговорили как о знатоке тайн женской души. И французские актрисы всех поколений, сетующие на дефицит выигрышных женских ролей, обратили свои взоры в его сторону. Катрин Денев спросила Озона, когда он предложил ей сниматься: «Почему же в фильм „Под песком“ вы пригласили Шарлотту, а не меня?» Взаимная женская и профессиональная ревность актрис, даже очень знаменитых, – вот конек, на котором сыграл хитрый Озон. Он заставил всех героинь фильма любить одного и того же мужчину, который на экране так и не появляется (может, это сам Озон?). Он собрал на одной съемочной площадке самых великолепных женщин Франции и предоставил им коллективно выяснять, кто на свете всех милее, всех румяней и белее. Кто лучше сыграет, звонче споет и темпераментнее станцует. Юппер или Беар? Ардан или Денев? А может, 85-летняя Дарье?
Кроме них, в фильме участвуют Вирджини Ледуайен и Людивин Санье (обе играют дочерей героини Денев), а также Фирмин Ришар, играющая чернокожую домоправительницу мадам Шанель. В группе было установлено полное равноправие: у каждой из восьми свой «альфа-ромео», свой шофер, свое кресло для гримировки. В паузах между съемками «девушки» обменивались кулинарными рецептами.
Своего рода идиллия царит и на экране. Озон превращает пьесу в «стихотворение в музыке и цвете», как назвали в свое время не менее рутинные по сюжету и столь же смелые по существу «Шербурские зонтики». У каждой из героинь – свой цвет и фирменный наряд, свой символический цветок (от орхидеи до подсолнуха), свой песенно-танцевальный номер и свой «звездный код» в истории кино. Например, вызывающе эротический танец Фанни Ардан имитирует образ Риты Хейуорт в «Джильде». Эммануэль Беар затянута в корсет и облачена в «скромное» платье горничной, которое, однако, наводит на самые нескромные мысли. Привет от Жанны Моро из бунюэлевского «Дневника горничной». Кстати, это единственная французская актриса-легенда, не попавшая в фильм Озона. Зато Эммануэль Беар прячет в тайнике фотографию Роми Шнайдер. По словам Озона, Денев и Шнайдер были в детстве его любимыми актрисами, а Беар унаследовала «народный» тип героинь Шнайдер – тип демократичной и обаятельной парижанки.
«8 женщин»
Еще сильнее работают в фильме ссылки на фильмы, которыми прославилась каждая из актрис. Изабель Юппер в гротескной роли стареющей дурнушки уморительно пародирует свою скандальную «пианистку» из одноименного фильма, играя ее в стиле Луи де Фюнеса. Молодящаяся Катрин Денев с комичной искренностью интересуется, не стала ли она выглядеть старше через час после известия о гибели мужа. Но самую острую киноманскую штучку Озон приготовил в эпизоде, где Денев выясняет отношения с Фанни Ардан. Дело доходит до драки и валяния на полу, которые неожиданно завершаются страстными поцелуями. Здесь Озон потревожил тень другого Франсуа – Трюффо. Денев в свое время жила с ним, а Ардан родила от него ребенка. Считалось, что эти актрисы антагонистичны. И вот теперь Ардан уверяет репортеров, что боготворила Денев, будучи «еще девочкой», и теперь целовала ее, как икону. Как говорит Озон, если бы Трюффо увидел эту рискованную сцену, он перевернулся бы в гробу, но при этом точно бы возбудился.
Когда-то тот же Трюффо рассказал об острой и пряной кухне кинематографа в «Американской ночи». Но он не предпринимал таких далеких путешествий в прошлое, как Озон, который задумал воскресить полувековой давности «саммит гламура»: костюмы под Диора, голливудский цвет Technicolor из фильмов Дугласа Серка, декорации, освещение и музыкальный ряд тех лет. Озон сделал фильм, полный любви и нежности к кинематографу, к его живым легендам и не менее интригующим теням прошлого.
Опыт работы Озона с легендарными актрисами оказался полезен для обеих сторон. Партнеры оценили друг друга. Все восемь актрис наперебой говорят, как тщательно был организован съемочный процесс, подготовлены костюмы и декорации, как энергичен, решителен и по-своему хитер Озон на съемочной площадке. Озон, сыгравший в этом суперженском проекте роль отсутствующего мужчины. Озон, переставший быть мальчиком и превратившийся в зрелого мужа французского кино. Через десять лет он обещает написать про съемки «8 женщин» в мемуарах, «как все было на самом деле».
Но теперь – к началу истории, к 90-м годам, когда Франсуа Озон был известен как автор довольно радикальных короткометражек, фривольно изображающих молодежные нравы. Вот, к примеру, сюжет под названием «Девственники»: двое парней, лежа в постели, признаются, что один никогда не спал с мужчиной, а другой – с женщиной… В конце 90-х Озона словно прорвало. Сразу четыре его полнометражных фильма прогремели в Канне, Венеции, Берлине и Сан-Себастьяне. Не будет большим преувеличением сказать, что 2000 год прошел под знаком Озона. 33-летнего режиссера стали сравнивать с Бунюэлем и Годаром, а после фильма «Под песком» – с Антониони. Ему удалось поставить сценарий Фассбиндера «Капли дождя на раскаленных скалах», что породило еще одно лестное сравнение. Заговорили про особую «зону Озона», которую он успел обжить.
Столь же стремительно прошло вторжение Озона в Россию. В модных барах и клубах Москвы (не без творческих усилий российских прокатчиков) на столах появились спички с надписью «Другое кино» и кадрами из трех фильмов француза. Еще на этикетках были эпитеты: «дерзкий», «скандальный», «провокационный», «сексистский». Народ заинтересовался. Озон тем временем посетил фестиваль в Петербурге и заявился в Москву.
Все три представленные им картины очень разные, но есть и общий мотив. Одним из поворотных пунктов «Крысятника» (оригинальное название «Sitcom» – «Комедия положений», 1998) становится сцена, когда юный отпрыск добропорядочного семейства объявляет, что он гомосексуалист. Любовный мужской альянс образует завязку «Капель дождя». Латентное тяготение к сильному полу открывает в себе и один из «Криминальных любовников» – даром что совершил зверское убийство ради прелестей своей одноклассницы.
Но хотя Озон – участник и лауреат нескольких гей-лесбийских фестивалей, на самом деле не только сексуальная ориентация его героев определяет его место в современном кино. После широко разрекламированной (и прежде всего во Франции, стране cinema d'auteur) Смерти Автора остались единичные, рассеянные по киномиру «проклятые поэты» – экстремальные персонажи, выбивающиеся из ряда вон своим анархизмом, мессианизмом и (или) гомосексуализмом. Они были всегда и во Франции, породившей Верлена и Рембо, но чаще в менее картезианских странах. Таким был Пазолини, таким был Фассбиндер, таким был Джармен. Озон – воспитанный интеллигентный молодой человек с благополучной биографией – внешне никак не напоминает этих монстров. И все же он чем-то близок к этим «цветам зла». В отличие от датских и других «догматиков», Озон не играет в художественное целомудрие и, если прикрывает наготу чьими-то одежками, это, как правило, благородные туники классического авангарда – того же Бунюэля, того же Годара, того же Фассбиндера. Это – рудименты преданного проклятьям модернизма, который еще не обзавелся спасительной приставкой «пост». Фильмы Озона отличаются давно забытым качеством – кричащей искренностью, которая пробивается сквозь стилизаторский холодок, сквозь радикализм и минимализм. Каждый такой фильм – это крик души и содрогание тела, это вопль юношеского одиночества в мире закоснелых стереотипов. Время Озона наступает в эпоху виртуального отчуждения, когда эмоции снова становятся востребованы и даже преувеличены. Когда становится насущно необходим глоток Озона.
«Я монстр, убивший маму и папу»
Франсуа Озон не очень похож на свои картины. Почему? Именно это я пытался выяснить, когда мы познакомились с режиссером в Канне, когда мы встречались в Москве и пересекались в Париже – в офисе кинокомпании «Fidélité», что по-русски означает «Верность». Рабочий стол Озона был завален кассетами со старыми французскими фильмами: узнаю на обложках лица Жана Габена, Мишель Морган, Даниэль Дарье и других звезд 50-х годов.
– Неужели это и есть тайная страсть авангардиста Озона? Откуда такая любовь к национальной традиции?
– Просто я готовлюсь к новой картине. Ее действие происходит полвека назад, и я смотрю много фильмов того периода. Сценарий написан по пьесе Робера Тома, популярной в те годы, это комедия с криминальным отливом, она много раз ставилась во Франции и, кажется, даже в вашей стране.
– И называлась «Восемь влюбленных женщин». А подругой пьесе того же драматурга режиссером Аллой Суриковой был поставлен телефильм «Ищите женщину». Итак, первый исторический фильм в твоем послужном списке?
– Не забывай, «Капли дождя» – это Германия 70-х годов. Но в принципе да: на сей раз я забрался совсем далеко в историю.
– Ты тогда еще не родился. А все фильмы, что лежат на твоем столе, были очень популярны не только во Франции, но и в России. Потом пришли режиссеры «новой волны» и похерили «папино кино». Неужели ты решил его воскресить?
– Да, деятели «новой волны» заклеймили предков – это считалось хорошим тоном. Они научили, как снимать на улицах, в толпе, использовать непрофессиональных или неизвестных актеров, отображать «поток жизни». Но пришло новое поколение, свободное от диктата и этих установок. Теперь мы можем выбирать, для нас нет никаких табу. Например, свой новый фильм я буду снимать целиком в интерьере. В нем будет восемь женщин разного возраста и, представь, ни одного мужчины. (Смеется.) Я потерял интерес к мужчинам. Теперь я люблю женщин.
– Восемь (или восемь с половиной) – хорошее число для кинематографиста.
– Достаточно восьми. Они соберутся в одном помещении и станут, словно в детективе Агаты Кристи, выяснять, кто из них убийца. Так что единственный мужчина присутствует в картине в виде покойника. В таком фильме обязательно должны играть звезды.
– Например?
– Пока я не готов назвать всех исполнительниц, но, так и быть, открою один секрет. Вчера я обедал с Катрин Денев, она прочла сценарий, он ей понравился, и теперь я жду от нее окончательного согласия.
– Но ты же критиковал ее за то, как она сыграла в фильме «Танцующая в темноте». Сказал, что тебе как французу невозможно поверить, чтобы Катрин Денев изображала работницу завода.
– Но ведь я и приглашаю ее совсем на другую роль. Да и фильм будет не как у Ларса фон Триера, хотя в нем тоже есть что-то от мюзикла. Нечто среднее между старым французским (в основном черно-белым) и цветным голливудским кино, немного в стиле Джорджа Кьюкора и Винсента Миннелли. История будет чисто французской, изображение и цвет – американскими.
– В фильме «Крысятник» с убийственным сарказмом изображена буржуазная семья. Похожа ли она на твою собственную и чувствовал ли ты себя белой овцой в стаде?
– Разумеется, я тот монстр, который убил папу и маму. Еще учась в киношколе, – сам не знаю почему – сделал короткий фильм о мальчике, который убил своих родителей. Мальчика играл мой брат, а родителей – папа и мама. Мои родители – такие интеллектуалы среднего класса, учителя, преподавали биологию и французский язык. Папа синефил, любит классические вестерны Джона Форда.
– Как они относятся к твоему творчеству?
– Оба не очень верили в меня как в кинематографиста, но и не мешали. Сегодня родители радостно удивляются, когда слышат о моих профессиональных успехах. Они не очень понимают тот тип кино, который я делаю, но принимают как должное. А когда папа читает отрицательную рецензию на какой-нибудь мой фильм, то не на шутку сердится.
– Тем не менее ты сломал семейную традицию.
– Выбор профессии был для меня своеобразным протестом. В школе нам задали тему «Портрет моего друга». Я воспринял это с юмором и изобразил учительницу – довольно уродливое существо. Меня, восьмилетнего, обозвали извращенцем. Позднее посредством кино я научился преодолевать свою замкнутость, выражать свое отвращение к уродству окружающего мира. То, что я не мог выразить никаким другим способом. Я научился делать и переживать в кино вещи, запретные в реальной жизни.
– В кино тебя поначалу восприняли как представителя гомосексуальной субкультуры. И все-таки ты заметно меняешься в более традиционную, классическую сторону – даже если это разочарует некоторых поклонников. Разве молодой публике интересно смотреть про шестидесятилетних? И разве ты не перестал быть культовой фигурой гей-кино, перемещая свой интерес в сторону женщин?
– Я никогда не занимался чисто гомосексуальными темами, всегда – бисексуальными. Женщины меня интересуют не меньше, чем мужчины, – смотря какие.
– А считаешь ли ты себя частью французской кинематографической «семьи»? У тебя есть близкие друзья-кинематографисты? Ходите ли вы друг к другу в гости, часто ли встречаетесь?
– Нет, мы, французы, индивидуалисты, у нас это не принято. Кроме того, если говорить о молодежи, она была парализована успехами «новой волны». Только сейчас можно сказать, что новое поколение расправилось с «папой» Годаром. Особенно много во французском кино талантливых женщин-режиссеров. Правда, иногда они делают чересчур политизированное феминистское кино и готовы вместе с «папой» уничтожить всех остальных мужчин.
– Как ты достаешь деньги на свои проекты?
– Я делаю по фильму в год – и многие во Франции не понимают, как мне это удается. Завидуют, считая меня баловнем судьбы. На самом деле я собираю деньги в Канаде или Японии, где мои фильмы гораздо более широко прокатываются. Во Франции же их не очень понимают. Здешние финансисты чрезвычайно консервативны. И когда я предлагаю сценарий типа «Под песком», они говорят: нет, это не фильм Озона.
– Их консерватизм в том, что они ждут от тебя чего-то более авангардного и радикального?
– Парадоксально, но это так.
– Что ты делаешь, когда не работаешь? Или такого не бывает?
– У меня довольно странный образ жизни. Каждый месяц в какой-то стране происходит премьера моей очередной картины, и я еду туда для рекламной кампании. Например, в прошлом году я был в Токио, Монреале, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Мадриде, Лондоне, Вене, Мехико, Петербурге и Москве (дважды). Но это не значит, что я работаю двадцать четыре часа в сутки. Ездил отдыхать в деревню во Франции, летал в Кению. Больше всего люблю лежать на диване и ничего не делать. Но если бы позволяли средства, снимал бы даже по два фильма в год.
«Я устал от французских актрис»
Вот еще несколько фрагментов встреч с Франсуа Озоном. Каждый раз я обнаруживал его все более взрослым, грустным, менее ироничным. И каждый раз мы касались семьи и брака, любви и французских актрис.
– Есть ли ключ к теме фильма «Бассейн»?
– Я не даю никакого ключа зрителю. Каждый сам решает, что именно он увидел. Я же лично вижу последний кадр: Шарлотта и Людивин издалека смотрят друг на друга и машут рукой. Они почти сливаются, как в «Персоне» Бергмана. В этом заключен образ всей картины, в которой встречаются молодость и опыт, растерянность и стабильность, страх перед жизнью и страх перед смертью.
– Выходит, это прежде всего драма отношений, слегка лесбийски окрашенных, а уже потом комедия или детектив?
– Это не лесбийский фильм. Героиня Шарлотты испытывает к девочке-француженке смешанные чувства: ревность, раздражение… Она тоскует по молодости, по «свингующему Лондону». Эти эмоции отражаются на ее лице. Для меня ключ к фильму – лицо Шарлотты.
– Какую сцену было труднее всего снимать?
– Сцену убийства. Я уже рассказывал тебе в прошлый раз, что в каждом моем фильме есть убийство. Только, может быть, к следующей картине я стану взрослым настолько, что помилую всех своих героев. Когда Людивин убивает любовника тяжелым камнем, это воспринимается как реальность. Нужно было, чтобы, несмотря на гротескность ситуации, зритель все-таки почувствовал тяжесть этого камня, и потому пришлось даже заменить бутафорский камень, приготовленный для съемок, настоящим.
– А я думал, самой рискованной и трудной была сцена на балконе, когда Шарлотта Рэмплинг обнажает свою грудь перед стариком садовником, чтобы скрыть следы преступления. Это ведь прямая цитата из «Тристаны» Луиса Бунюэля?
– Да, и было бы еще интереснее, если бы на месте Шарлотты оказалась Катрин Денев, которая тридцать лет назад играла Тристану. Но боюсь, сейчас бы она не смогла повторить эту сцену.
– Довольно жестоко требовать это от актрисы в определенном возрасте.
– Но Шарлотта сыграла ее блистательно – хотя она того же возраста, что и Катрин.
– Все же года на три моложе.
– Кто знает настоящий возраст этих женщин…
– Раз уже зашла речь о Бунюэле, не от него ли идет еще один мотив фильма: крест, который висит на стене и который каждый раз снимает Сара Мортон, заходя в комнату. В знаменитом бунюэлевском фильме «Виридиана» героиня, наоборот, вешала на стену крест, оказываясь в новом месте.
– В этом случае ничего общего с Бунюэлем. Это я снимаю крест, въезжая в гостиницу или квартиру.
– Ты атеист?
– Вовсе нет, я католик, но молюсь, только оказавшись в самолете.
– Ты сказал еще в период фильма «Под песком», что Шарлотта Рэмплинг стала твоей музой, альтер эго.
– Да, с Шарлоттой у меня с самого начала установилась тесная связь – настолько, что я могу с ней идентифицироваться. В картине «Под песком» она играла практически саму себя, женщину на нее очень похожую, и у меня было ощущение, что я снимаю документальный фильм про Шарлотту Рэмплинг. «Бассейн» – совсем другое дело. Здесь Шарлотта играет то, что называют «синим чулком», но под ним обнаруживается нечто совсем неожиданное. Однако и в этом случае я отождествляюсь с ее героиней, тем более что Сара Мортон, как и я, творческий человек.
– А что ты скажешь по поводу Людивин Санье, которую снимаешь уже в третий раз и в артистической жизни которой сыграл роль крестного отца? Кто-то из журналистов сказал, что в образе ее героини ты спародировал некоторых персонажей популярных реалити-шоу…
– В этом не было необходимости. Таких девчонок, как та, что сыграла Людивин, пруд пруди на улицах Канна. Но актриса она не простая. Очень умна, и хотя я ее действительно «сделал», она больше во мне не нуждается, поскольку я дал ей возможность без страха смотреть в лицо судьбе. В «8 женщинах» она не была такой гламурной, как остальные партнерши, все время бегала в штанах и напоминала мальчишку. Между прочим, в «Бассейне» сначала предполагалось, что партнером Шарлотты будет парень, но потом я понял, что это клише французского кино (женщина в возрасте и молодой объект ее желания) меня не интересует. И я решил дать Людивин роль сексуальной и загадочной женщины – настоящей «героини».
– В общем, это настоящий фильм-дуэт?
– Да, и эта конструкция позволяет мне соединить две стороны моего кинематографического мира – театральную и гротескную (это Людивин) и интимную (Шарлотта).
* * *
– Главная любовная история в фильме «5×2» оттеняется двумя другими, отражается в них, как в боковых зеркалах. С одной стороны – родители героини, традиционная рутинная семья. С другой – брат героя и его молодой любовник. В чем смысл этих противопоставлений? В том, что институт супружества себя исчерпал?
– Я ничего не имею против супружества, если кому-то оно подходит. Старшее поколение жило в атмосфере несвободы, даже развестись тогда было не так-то просто. Родители моей героини притерлись, живя в моногамном браке, часто ссорятся, оскорбляют друг друга, выпускают наружу свою агрессию, но все же не расстаются. Молодые не хотят так жить – неважно, геи это или гетеросексуалы. Они считают себя свободными, но это не значит, что они более счастливы. Вопреки рассказам о прелести свободных отношений мы видим в фильме, что его герои страдают и в такой форме союза.
– А ты сам предпочитаешь традиционный или свободный союз?
– Предпочитаю прожить не одну, а несколько любовных историй. Я бы определил любовь как работу. Нужно избавиться от иллюзий, перестать идеализировать друг друга и при этом сохранить чувство.
– Почему среди «8 женщин» не оказалось Жанны Моро?
– Не знаю, так получилось, и она была этим огорчена, тем более что мы друзья. Для меня она как бабушка: я восхищаюсь ее внутренней силой, она все еще полна желаний. Когда я позвонил ей и предложил небольшую роль в фильме «Время прощания», она спросила: «Надеюсь, это не роль бабушки?» И согласилась «только ради меня».
– Почему ты, молодой человек, делаешь фильмы о старости и о смерти? Почему тебя так интригуют старые актрисы?
– Во-первых, я сам не так уж молод. Я пережил смерть близкого друга. Смерть – мое давнее наваждение. Уже ребенком я был заворожен мыслью о смерти. Потом узнал, что об этом много думали французские философы, в частности Монтень. Именно знание того, что ты умрешь, дает тебе энергию для жизни. Есть глубокая связь между смертью и сексуальностью. Недаром у французов есть выражение «маленькая смерть», что означает оргазм. А что касается старых актрис, я учусь у них философии жизни, хотя многие и считают их монстрами.
– Ты говорил о том, что снимешь трилогию о смерти, первым фильмом которой был «Под песком», а вторым – «Время прощания».
– Возможно, я сделаю третий фильм о смерти – об утрате ребенка. Но не сейчас. Сейчас хочу заняться чем-то другим – может быть, сделать комедию или жанровый фильм.
– Какую из французских актрис, которую еще не успел снять, ты туда пригласишь?
– Я устал от французских актрис. Может, позвать русскую?
* * *
– В последнее время ты снимал маленькие камерные фильмы. «Ангел», даже вспоминая бравурные «8 женщин», – самый амбициозный из твоих кинопроектов. Что это – вызов?
– Каждый фильм режиссера – вызов, но «Ангел» – это еще и самый большой мой бюджет.
– Можно рассматривать твой первый целиком англоязычный фильм как путь в Голливуд?
– Это не голливудский, а английский фильм, и у нас даже нет пока американского дистрибьютора. Если бы картина снималась в Голливуде, меня заставили бы год переписывать сценарий, а на главную роль назначили бы звезду по своему пониманию. Снимая на европейские деньги, мы могли себе позволить избежать компромиссов.
– В основе фильма – роман писательницы о писательнице. Почему ты обратился к книге Элизабет Тейлор и почему уже второй раз (после «Бассейна») героиня твоих фильмов – писательница? У нее были реальные прототипы?
– Прототипом героини книги была Мари Корелли, любимая писательница королевы Елизаветы, сочинявшая дамские романы, познавшая раннюю славу, а ныне забытая. Меня удивил и вдохновил роман Тейлор, но героиня фильма Энджел сильно отличается от той, что в книге. Та была некрасивая, невысокая, несексуальная – настоящий монстр. Она пережила Вторую мировую войну, превратилась в вегетарианку, что-то вроде Брижит Бардо. Я не считал правильным в двухчасовом костюмном фильме держать в фокусе внимания такую героиню. Поэтому я убил Энджел молодой.
– Поражает изобразительное решение фильма. Чем ты вдохновлялся, работая над ним?
– С самого начала мы решили, что история должна быть рассказана не только через сюжет, но и через все остальные элементы фильма – прежде всего через драматургию цвета. Работая над костюмами, смотрели «Эпоху невинности» Мартина Скорсезе, «Далеко от рая» Тодда Хэйнса, американские фильмы 40-х годов. У англичан неважный бытовой вкус, а поскольку наша героиня в своем роде безумица, мы могли как угодно фантазировать, одевая ее: это сумасшедшее зеленое платье в сцене в театре, шоковые смеси ярких и пастельных тонов.
– Ты работал с великими французскими актрисами – от Жанны Моро до Катрин Денев, от Даниэль Дарье до Фанни Ардан. Что скажешь об английских?
– Британские актрисы более профессиональны благодаря театральному опыту, но по этой же причине иногда переигрывают, не всегда могут изобразить подлинное чувство и даже иногда оставляют впечатление фригидности. К счастью, после длительных проб мы нашли Ромолу Гараи – несомненно, лучшую из молодых британских актрис.
