Очнувшись, я долго не мог избавиться от ощущения, что переступил черту, которая отныне разделила жизнь на до и после мира пробуждения и что к прошлой жизни ленивого рантье возврата уже не будет. Это как с убийством, черт побери: убивать легко, только со стороны кажется, что сложно, – это как согрешить. А человек, который подкрутил в своем внутреннем кодексе настроек восприятие так, что оно не воспринимает убийство как что-то плохое, затем живет припеваючи и в ус не дует. И он при этом не супермен, не чудовище – нет, все тот же, но без этой опции, он ее самоудалил и дальше живет. Так и я сделал себе ампутацию души, как чего-то ненужного, отринув навсегда все ограничения, что мешали мне жить в полное удовольствие, без оглядки на то, что принято называть совестью.
Чтобы ничего не забыть, в полукилометре от офиса Хомякова я снял номер в гостинице, прямо на Сретенке, где пару дней приводил чувства и воспоминания в порядок, обдумывая в то же время свое будущее: оставаться ли мне с Хомяковым или начать самостоятельную работу с искусственным интеллектом?
Дело в том, что в качестве поощрения Хомяков назначил меня в своем телепроекте на должность похоронного клоуна: правда, не настоящего, а виртуального клоуна, и похороны были не настоящие, а политические и тоже виртуальные. В мои обязанности входило изображать виновника торжества, развлекая собравшихся глупыми шутками и похабщиной и превращая политическую смерть в большой веселый фарс. Все это происходило в телепередаче «Пропаганда +», организованной специально для Хомякова: раз в месяц одного из лидеров оппозиции шельмовали на первом телеканале. Сценарий для передач писал известнейший драматург Конобас: его слава базировалась исключительно на умении перерабатывать сюжеты популярных западных фильмов в истории из жизни русского народа, куда он в качестве действующих лиц подверстывал самых скандальных персонажей из советской истории. Например, Конобас переработал «Молчание ягнят» в отечественный блокбастер «Чистильщик», главным героем выступал Чикатило, а следователем Генпрокуратуры, расследующим зверские убийства в южном провинциальном городке, был Лаврентий Берия. Дикая смесь мата, садизма, депрессивных пейзажей, пьянства и пространных рассуждений о великой русской душе, которую растлила КПСС. Пикантность ситуации заключалась в том, что Конобас входил в Координационный совет оппозиции. Его сценарные разоблачения выглядели скорее как доносы, нежели как импровизации на тему предательства Родины.
В роли клоуна я был просто ужасен: актерская игра – явно не мой конек. Поэтому довольно скоро Хомяков выгнал меня с этой должности, а играть похоронных клоунов взялись сами лидеры оппозиции. На мой резонный вопрос, как это возможно, Хомяков довольно сухо пояснил, что так называемая оппозиция – это политический резерв, скамейка запасных действующего режима, а все это нужно, чтобы изобразить политическую борьбу для Запада.
– Всегда хорошо продаются только смерть и все виды удовольствий, – глубокомысленно-снисходительно вещал мой маг. – Страна, в которой нет политики, кроме неприемлемого уровня коррупции, должна ее имитировать. Иначе все будут считать нас самозванцами и не принимать всерьез. Надо тебе чем-то другим заняться. Посиди дома и отдохни.
Таким образом, я совершенно неожиданно получил полную отставку и снова оказался вместе с Олькой. Глядя на нее, я недоумевал: что меня связывает с ней до сих пор? Не любовь, а физиология. Кто тогда она для меня? Точно не человек, в этом я был уверен: во всяком случае, Олька на это определение не тянула. Тогда кто же? Я глядел, как она смешно морщила лоб и носик, пытаясь разобраться в инструкции по приготовлению замороженной пиццы, и меня вдруг осенило: она моя игрушка, живая кукла. А возможно ли превратить ее в полноценного человека, наделив разумом?
Мной двигало простое любопытство. Если бы я знал, чем все закончится, то, наверное, я так бы не поступил. Но желание улучшить то, что создала сама природа, превратить ее ошибку в свой триумф захватило меня и заставило немедленно действовать. Через Tor на сайте Silk Road я купил несколько порций мощного психотропного препарата и буквально на следующий день получил его с курьером. Вещество изменит сознание Ольки и перекодирует ее мозг, настроив на частоты информационного поля Земли. Для бесконтактного проникновения в мозг мне также понадобилась нейроаппаратура, которую я втихую позаимствовал из лаборатории Хомякова для регистрации и калибровки интенсивности мозговой деятельности.
Я руководствовался простой идеей: мы все, в принципе, не можем видеть реальность, наш мозг реконструирует изображение, которое, как он предполагает, находится снаружи. Импульсы проходят в мозг, и на их основе заново воссоздается реальность, то есть пространство обитания информационного червя. Ментальный паразит Ольки обитал в крайне бедной среде, так как ее рецепторы восприятия недостаточно развиты, чтобы предоставлять ему пищу для активности. Нужно изменить ее психореальность. Манипуляции с подсознанием Ольки легко сделали ее развитой духовно, активной личностью, чутко реагирующей на изменения окружающей среды. Вся операция заняла у меня около восемнадцати часов, плюс повторная калибровка мозга через два дня.
В результате накануне две тысячи девятого года я получил вместо полупридурковатой, но любящей и преданной мне самочки некрасивую умную женщину, которая требовала от меня денег – не просто денег, а больших денег – за то, что я все это время пользовался ее телом без ее ведома. Все усугублялось тем, что прежняя Олька сделала от меня три аборта: я лично каждый раз возил ее к доктору. Она совершенно равнодушно относилась к выскребанию последствий моей любви. Теперь же Олька предъявляла мне это как наглядное доказательство того, что я ее использовал, не считаясь с ее мнением о будущем ее нерожденных детей.
Сама постановка вопроса меня возмущала: я не собирался заводить потомство от такого ничтожества, как она; я подобрал ее на улице, пустил к себе домой и содержал; я, в конце концов, сделал ее полноценной личностью; и где благодарность за все, что я сделал?
Признаюсь, я раньше не знал про миф о Галатее и Пигмалионе, но если бы даже и знал, то вряд ли узнал бы себя в Пигмалионе: в отличие от него, влюбленного в свое творение, я испытывал лишь искреннее отвращение к тому, что у меня получилось. А получилась какая-то пародия на женщину. Во всяком случае, любить ее я не собирался, а если начистоту, то я никого и не хотел любить: так уж меня папа воспитал. Любви нет, а есть расчет.
Я честно попытался договориться с Олькой. Предложил не менять наши отношения: она живет у меня и скрашивает мой досуг, а я позволяю ей ухаживать за мной. Но в ответ получил ледяное молчание. Оказывается, молчать можно по-разному. Раньше Олька лузгала семечки и беззвучно пялилась в окно, а я чувствовал ее беззаветную преданность, она благодарно – вот точное слово – молчала именно потому, что для выражения благодарности не находила слов. Теперь она молчала зло, не желая говорить, демонстрируя презрение; она, видите ли, слов не находила для такого, как я. Не правда ли, смешно? Я наделил ее интеллектом – и она тут же укусила руку, облагодетельствовавшую ее.
Я попробовал объясниться с Олькой честно, словно мы только что родились. Обычно мы живем в пространстве словесного поноса, где все слова уже прожеваны кем-то и переварены, когда ничто из сказанного не усваивается и все отторгается, все одинаково дурно. Объяснился максимально искренне. Олька приняла вызов и легко доказала, какое я ничтожество по сравнению с нею: она любила меня преданно, как собака, абсолютно доверив мне себя, свое тело – как единственно ценное, чем обладала; я пользовался ею и даже не замечал ее. Но ведь до преображения ее в личность она была другой, ее теперешней просто не существовало.
В итоге мы договорились, что я больше не прикасаюсь к Ольке, а она поступает на мое содержание как деловой партнер (поразительно, как легко испортить отношения, привнеся в них борьбу самолюбий), и теперь, вопреки первоначальным планам, у меня с Олькой возникли отношения с обязательствами. Если честно, я нуждался в ней, чтобы использовать моего домашнего Протея, с которым Олька сдружилась, попробовать манипулировать информационными потоками в dark web’e, то есть с помощью него стать фактически царем этой самодельной преисподней.
Генкина мы использовали как трояна для проникновения в Протея втемную. Программа не должна была догадаться, что задачи, которые она решает, привнесены в нее извне. Что до Ольки, я решил использовать ее в открытую, как некий дружеский интерфейс, которому наш информационный червь не откажет. Удивительно, но странная взаимосвязь, которая установилась у Ольки (еще на стадии обезличенного существования) с программой, не пропала. Программа продолжала работать на моем ноутбуке и адекватно воспринимать команды олькиного мозга, который я интегрировал с ней с помощью хомяковской аппаратуры, Протей не пробовал дистанцироваться и сбежать в Сеть. В шутку я прозвал Ольку Персефоной, а нашего домашнего Протея – Аидом, чтобы отличать его от программы-близнеца на компьютере Хомякова.
Для начала я планировал взять под контроль уровень D, где располагались запрещенные социальные сети, блоги, новости, порно, имиджборды, мелкоборды, закрытые сообщества, то есть, по сути дела, наблюдать за нелегальной деятельностью человечества, в том числе за преступлениями и терактами. Замечу: наблюдать и манипулировать, но не пресекать. В мои планы не входило переделывать человечество или улучшать отдельных людей; мной двигало обыкновенное честолюбие и любопытство, насколько у меня получится достигнуть уровня А, о котором никто ничего не знал в Сети, кроме того, что это якобы конец бытия и конец реальности.
У нас ушла почти неделя, чтобы Аид полностью овладел информационными потоками Сети и расшифровал базы данных ее пользователей (в основном немцев, голландцев, финнов, японцев и поляков). Особенно любопытной оказалась сеть исламских террористов, которых всякоразные спецслужбы контролировали через посредников и снабжали деньгами, оружием и секретной информацией о том, как беспрепятственно проникать в Европу и Северную Америку. Денежной единицей в Сети повсеместно служили биткойны, цифровая валюта, которую можно поменять на «обычные» деньги на специальных биржах. Было крайне любопытно наблюдать, как действуют наемные убийцы. Оказалось, у них тоже есть свой кодекс чести: «Наша цель – обычные граждане, мы не целимся в политиков и лиц младше восемнадцати лет».
Я с удивлением обнаружил огромное количество извращенцев в государственных структурах своей страны. В энциклопедию Hidden Wiki сами участники этого сообщества помещали информацию, подробно описывая предпочтения каждого члена. Почтенный государственный муж, на экране ратующий за всеобщую нравственность, – педофил и педераст; завзятый патриот и спикер думы – копрофаг, гордящийся тем, что употребляет в неделю не меньше килограмма свежего человеческого дерьма; два сенатора – людоеды, раз в месяц съедают по младенцу; все вице-премьеры правительства – законченные садисты: избивают жертв до полусмерти, а затем пьют их кровь.
В отличие от Хомякова, который с помощью Протея пытался самоутвердиться в ложе, я лишь хотел узнать, как устроен мир. Олька, например, предлагала мне опубликовать правду о нашем политическом режиме, но я считал это бессмысленным и вредным. В жизни нужно уметь приспособляться, а политика – дело грязное, не для таких тонких людей, как я. В конечном счете, чтоб ее немного ублажить, я заказал несколько убийств персонажей, которых Олька особо ненавидела: один – вице-губернатор, в свое время директор ее школы; другой – известный киноактер с амплуа сердцееда. У обоих было хобби – охотиться на гулящих женщин и жестоко убивать их, а затем выкладывать фотографии жертв и подробно описывать ощущения от проделанного. Гордились убитыми, как охотничьими трофеями.
И вот что странно, казалось бы, убийство – дело интимное, его абы кому не поручишь, но в нашей стране самые значительные вещи почему-то поручают людям никчемным или случайным, и все происходит через пень-колоду, на авось, без точного расчета. На сайте «Корпорация убийств» я сделал заказ, предложил предоплату, с помощью Аида скачав деньги из трастового фонда колумбийской мафии, а затем программа отследила дальнейшую судьбу заказа. Хозяин сайта, третьекурсник юрфака, обналичил деньги, перебросил заказ от своего имени на сайт Quick Kill за треть от первоначальной суммы с пометкой, что требуется профессионал. Отозвался юзер под ником Zombi, в реальности – пенсионер из Волгограда Александр Васильевич Карась, заслуженный учитель и ветеран труда, в обычных соцсетях известный под ником «дедушка Саша». Он, в свою очередь, на форуме сайта «Кавказ» заказал двойное «политическое» убийство некому Нафалле, в реальности – безработной женщине из Пензы. Женщина за «посмотреть на нее голою» на форуме юных онанистов «Не покладая рук» договорилась с восьмиклассником из Москвы и пятиклассником из Брянска, что они убьют каждый свою жертву, сфотографируют их и пришлют фото ей на почту. Москвич в тот же вечер явился на квартиру киноактера, случайно застал его в изрядном подпитии, молча проломил ему голову молотком, облил тело водкой и поджег. Подросток из Брянска выследил вице-губернатора, когда тот, переодевшись работягой, отправился на охоту за очередной женщиной на окраину города, и заколол жертву заточенной отверткой, нанеся не меньше пятидесяти ударов. Далее – получасовой сеанс секса по Интернету и обмен фотографиями между безработной и подростками, между Нафаллой и «дедушкой Сашей», между Zombi и студентом-юристом, а затем – оп-ля-ля, «Корпорация убийств» сообщает мне, что заказ выполнен, и просит оплатить остаток суммы. Я, конечно, оплатил, тем более что деньги были не мои, а колумбийцев, но очевидная несуразность цепочки исполнителей не внушала мне доверия. Это не работа профессионалов, а череда случайных совпадений. Но, как выяснилось позже, все дела в нашей стране делались по аналогичной схеме: заказчик – посредник – посредник – посредник… – исполнитель, когда заказчик не понимает, почему за очень большие-большие деньги все делают очень плохо и долго, притом считается, что это лучшее, что можно получить за такую сумму.
Я все яснее и яснее понимал: никакого будущего у этой страны и этого народа нет. Лишь вопрос времени, когда у людей закончатся деньги и терпение. Поскольку Аид полностью контролировал уровень D, я за свое будущее уже не волновался: куплю паспорт и недвижимость где-нибудь в Греции на берегу моря, деньги из Сети с нелегальных трафиков всегда достану; но вот Олька меня тревожила, я ее не понимал. Да, знание ее изменило, но как личность она, по сути, не стала лучше: осталась капризным испуганным ребенком, озлобленным из-за того, что жизнь к ней была вопиюще несправедлива, – и я нуждался в ней, чтобы контролировать Аида.
Олька по-прежнему меня любила, я это точно знал, ведь я ее видел насквозь благодаря сверхспособностям. Для нее я оставался единственным, к кому она сохраняла собачью преданность, источником уверенности в своей доброте как чем-то настоящем, с чего начинается смысл ее существования, – ей хотелось быть любимой и в ответ благодарно, бесхитростно дарить себя любимому человеку. Пока таким избранником был я, но сейчас Олька на меня злилась, и неизвестно, чем все могло закончиться. По сути дела, требовалось доказать свои чувства к ней, а это я считал унизительным. Она стала некрасива и лишилась прежнего очарования ничего не помнящей девочки. Она была моей секс-рабыней, и я ее не любил и ленился врать. Поэтому я решил купить Ольку, подсунув вместо себя красивую жизнь столичного бомонда: шопинг, вечеринки, рестораны, ночные клубы – ерунду, о которой мечтают все мещане. Это сработало: ребенка легко соблазнить дорогой игрушкой.
Вечерами я возил ее по бутикам, покупая все, что она хотела; развлекал, водя по концертам, дарил цветы. А днем мы манипулировали чужими деньгами и судьбами: сливали базы немецких и голландских педофилов Интерполу; сталкивали лбами наемных убийц; планировали теракты исламистов против европиндосов на Ближнем Востоке и в Африке; воровали государственные секреты и патенты IT-корпораций и подбрасывали их конкурентам. Мне нравилось быть Богом, о котором никто не знает. Я чувствовал себя Люцифером, не создателем, но правителем мира, который занял место Бога, гнушающегося своего творения.
Олька болезненно реагировала на работу с Аидом, признаваясь мне, что информационный мир видит как сплошной сумрак, где копошатся черви: от рождения безголовые твари с отверстиями для поглощения и извержения, легко замещающими друг друга; инфернальный мир человеческих пороков, где потребляют и испражняются, где обильно текущие кровь и золото крутят лопасти колеса общественного прогресса. Иногда Олька начинала беспричинно плакать, словно ей овладевала истерика, и я не знал, как ее утешить; и так же неожиданно переставала, как будто закончился дождь и выглянуло солнце, делилась со мной мыслями о жизни, просила новое платье или поход в музей на выставку новомодного художника. И мне уже вправду начинало казаться, что мы как муж и жена, все хлопочем друг о друге и боимся признаться, что это словно вошло в привычку: бояться потерять друг друга. И вдруг случилось нечто, разлучившее нас навсегда.
Возник Хомяков и ультимативно потребовал явиться к нему и доложить о том, чем я без него занимался. Я чувствовал, что встреча не принесет ничего хорошего, но все же нашел силы прийти и объясниться. Дерзил, почти грубил, обвинил Хомякова в том, что он присвоил себе результаты моего открытия искусственного интеллекта, а от меня избавился, как от мавра, сделавшего свое дело (спасибо, что еще не посадил). Сообщил, что он ничем не лучше братьев по ложе, которые использовали его вслепую. Так что, мол, чем я теперь занимаюсь – не ваше дело. Хомяков смотрел на меня, словно я прокаженный, к которому страшно прикоснуться. Когда же я умолк, он сухо поинтересовался, использовал ли я для своих нужд программу «Протей», а если использовал, то как. Я отвечать отказался. А Хомяков спокойно так сообщил: убиты два известных человека, назвал имена извращенцев, что мы с Олькой заказали; мол, имеете ли вы к убийствам какое-нибудь отношение? Если бы я знал, что в это время Ольку и Аида уже забрали, я бы предпочел другую тактику; но я искренно разыграл недоумение, пытаясь прочитать мысли Хомякова, только безуспешно. Видимо, маги такого уровня посвящения умеют блокировать психику от вторжения.
И тут, как в плохом кино, в кабинет вломились люди в штатском с деревянными лицами и сообщили, что я арестован по подозрению в государственной измене и киберпреступлениях, что они из такой секретной службы, что даже ее название – государственный секрет. Привели меня на конспиративную квартиру, где продержали два дня прикованным наручниками к батарее – приходилось мочиться прямо под ноги. Чувствовал я себя абсолютным дерьмом и боялся, вспоминая, как отца прессовали бандиты. К случившему я был совершенно не готов, все планы в одночасье полетели к черту: Люцифер словно посмеялся надо мной, возомнившим себя его подобием.
Сидя на привязи, я невольно размышлял, почему идея личного Бога потерпела полный крах именно сейчас, ведь никто из моего поколения в Бога не верил, не считая тех лжецов, кто на этом зарабатывал деньги: но они не в счет, они даже хуже, чем мы, потому что лгут или прикидываются. Наверное, мы – первое поколение в этой стране, кто любит себя больше Родины, кто должен ее уничтожить.
После мира Люцифера я на самом деле многое понял: человек заворожен идеей красоты, именно отсюда родилась идея Бога. Нет, правда-правда, мы все верим, что в основе мира лежит нечто совершенное, нам хочется в это верить, даже когда ясно, что это не так. Никто на самом деле не понимает, кто же такой князь мира сего, его изображают как чудовище и ошибаются. Люцифер, безусловно, страшен неотразимой красотой: только, в отличие от Бога, он не прячется от нас, а позволяет собой любоваться и открыто берет на себя ответственность за все, что происходит в мире, так как считает себя его Владыкой. А Бог – он прячется от нас и как бы ни за что не отвечает, хотя вроде считается первопричиной Творения и его Концом. Даже апокалипсис организует Бог, а не Люцифер, чтобы всех судить. Но за что? За то, что мы жили, как могли? Как это понимали, осознавая свою роль в Мире? Вопросов больше, чем ответов, особенно когда загадываешь на будущее.
Моим следователем оказался малоприятный человек с символической фамилией Басманов и с отталкивающим лицом дегенерата. Он с удивительным упорством пытался доказать, что я преступник, но при этом даже не разбирался, чем iPad отличается от iPod’а. К тому же Басманов оказался из Питера, что еще сильнее усугубляло общение из-за его манеры речи. Как все жители Северной столицы, он говорил настолько медленно, что, пока он излагал свою мысль, я уже успевал ее схватить, обдумать и даже ответить про себя, а он все жевал и жевал мямли неряшливых слов безвкусной речи. Явно считал себя интеллигентом, но все время подчеркивал, что он идейный патриот, абсолютно мундирный человек. Весь пропитанный злокачественной моралью услужливых господлецов, желающих результата любой ценой, лишь бы выслужиться перед начальством.
Я, подавленный случившимся, не знал, как себя вести: то ли послать Басманова к черту и все отрицать, то ли согласиться с обвинениями, лишь бы перестали мучить. И тут я выбрал самое гениальное: рассказать правду. И рассказал все о ложе, всемирном заговоре алхимиков, захвате власти на Земле и новом мировом порядке; не забыл добавить и откровения о Люцифере, которому служил. Наверняка со стороны все это звучало, как полный бред; я бы и сам не поверил, если бы услышал это года два назад. Единственное, чего я не сделал, – не назвал имени Хомякова, решив о нем пока умолчать. Ольку представил как медиума, с помощью которого я проникаю в информационное поле Земли и контролирую Интернет. А еще признался, что планировал штурмовать небеса и желал стать Богом, которому бы все поклонялись. Убедительно говорил, часа два, не меньше. Помню, Басманов аж позеленел от злости: решил, что я над ним издеваюсь.
– Чего вы хотите больше всего? – язвительно так спросил меня под конец допроса, а я честно ответил: желаю быть самым богатым на Земле, а еще – чтобы мне все поклонялись. Так вот и сказал, не задумываясь. Правда всегда ужасает, особенно тогда, когда в нее не хотят верить. В мою правду ни Басманов, ни его начальство верить явно не хотели – проверили меня на детекторе лжи, показали психиатрам, да только я ведь не врал, чем совсем их обескуражил.
Меня продержали под арестом два месяца, а затем так же неожиданно, как арестовали, отпустили, велев забыть обо всем, что произошло. Но Ольку и Аида не вернули. Какой удар. Из квартиры забрали всю аппаратуру, которой я пользовался, чтобы открывать порталы, а также ноутбук, где хранилась информация обо всех моих путешествиях и координаты порталов. Вся информация, которую я скачал с сайта Key, исчезла, словно ее никогда и не было. Я сидел один в совершенно пустой квартире и впервые в жизни не знал, чем заняться: то ли напиться, то ли утопиться. Модус вивенди со мною в одностороннем порядке расторгли.
Если бы я был автором, то самое время подошло поменять или персонажа, или сюжет, но так как я всего лишь главный герой, то, что делать дальше, предстояло решать самому. Я подумал обратиться за помощью к Хомякову, хотя и знал: он меня сдал спецслужбам, и очень даже вероятно, что Олька и Аид сейчас в его руках. Дозвониться не смог – Хомяков, видимо, сменил номер, – а когда явился в его офис на Сретенке, то никого не обнаружил: дом стоял абсолютно пустым, я даже проник внутрь, но не нашел никаких признаков существования офиса.
В своем кабинете я наткнулся на слабый след перевернутой пентаграммы, вписанной в круг: точно там, где раньше висела икона Люцифера, – как будто краска слегка обуглилась, когда я открывал портал в мир номер пять. Глядя на след от исчезнувшего образа, я решил пробудить его, мысленно заставить превратиться в атрибут силы потерянного антибога: вглядываясь в пентаграмму, я представлял, как сквозь линии рисунка мне навстречу прорываются волны света из другого мира, древнего, как само время, прожигая все на своем пути неисчерпаемой энергией неприкаянной любви. В голове звучала мелодия «Una furtiva lagrima» из «Любовного напитка» Доницетти, когда страстный мужской голос оплакивает свое чувство, на глаза невольно навернулись слезы от жалости к себе, словно это пели обо мне. И тут все поплыло вокруг, скручивая пространство в один тугой узел, в центре которого стоял я. Мир раздался, и круг со звездой меня поглотил.