«Мир живет за счет энергий: кто управляет энергиями, тот управляет миром», – первое, что всплыло в моем сознании. Истина эта не сильно отличалась от знаменитой фразы госсекретаря Александра Хейга «Есть вещи поважнее мира», но зато из нее любому было понятно, что для генерала война всегда была важнее мира.
Господи, я снова человек. Или так – чело-и-век. Не самая оригинальная этимология, но довольно точная: разум в тленной оболочке. В этот раз я даже не стал записывать случившееся в мире номер восемь: пришла Михаэла, и мы сразу занялись любовью. Пока мы обменивались ласками, я невольно думал о том, смогло бы мое тело доставлять ей удовольствие, если бы она, как самка богомола, обезглавила меня, к примеру, огромным тесаком; как все-таки хорошо, что мы не насекомые.
Позже я, обессиленный и опустошенный, провалился в сон, а когда очнулся, обнаружил себя прикованным наручниками к кровати. В соседней комнате кто-то копался в моей аппаратуре. Не хотелось думать, что Михаэла меня предала, но очевидным образом получалось, что она меня подставила под удар. «Если это Хомяков, – мелькнула мысль, – то это полное фиаско. Как говорят комедианты всего мира, finite la commedia. Наверное, то же самое чувствовал Гитлер в сорок пятом, сидя в бункере и не веря, что судьба его предала, удача ему изменила».
И тут я закричал – надеясь, что явится кто-либо из соседей и меня освободит, – зачем-то по-английски: «Help me, help me» – что есть силы, до хрипоты срывая голос: наверняка громче меня кричал только Марлон Брандо в роли Стэнли Ковальски имя «Стела» на сцене: тот же люмпен-пролетариат, олицетворение американского быдлячества в белой майке и синих трусах до колен.
Я бы нисколько не удивился, если бы на мой крик в комнату вползло насекомое с человеческой головой и золотым могендовидом на шее, но каково же было мое недоумение, когда в дверном проеме появилась маленькая вертлявая фигурка Иосифа Шварценберга, одетого во все черное с головы до пят, как тогда, на Карловом мосту.
– И не надо так кричать, молодой человек, – недовольно заметил он мне, – словно вас жизни лишают. Я к вам по делу, как брат к брату. Помните, вы сами к нам пришли?
Представляете, этот кошмар энтомолога имел наглость напомнить мне о том, что именно он когда-то свел меня с Хомяковым, моим врагом. На резонный вопрос о том, что он делает в моей квартире и почему я прикован к кровати, Шварценберг лукаво, почти по-ленински улыбнулся и пообещал все объяснить: его, видите ли, беспокоило, что я собираюсь что-то предпринять в отношении Хомякова.
«Откуда он узнал об этом?» – мелькнуло у меня в голове: я же не знал, что они все это время следили за мной через Михаэлу; но я не стал его разубеждать, решил прикинуться героем, который собирается спасти его мир. Я рассказал правду, но только ее часть, умолчал о моих истинных планах: что Хомяков работает на Кремль, а вовсе не на них, и главная его цель сейчас – тотальный контроль над финансовым рынком Европы:
– Он хочет вас обокрасть, превратить в третий мир. Без денег вы уже никогда не будете золотым миллиардом. Он планирует разрушить созданный вами миропорядок. Он вам не подчиняется, только я могу его остановить.
Я не очень-то верил, что Шварценберг поведется на мои слова, но, к удивлению, он поверил.
– Он нас сильно беспокоит, – признался мой черный человек, – император им недоволен. Он похитил у нас дверь.
Теперь удивился уже я – зачем кому-то нужна обыкновенная дверь. Иосиф снисходительно объяснил мне, что так они назвали уникальный сканер, переводящий любого человека в цифровой формат.
– Помнишь, я рассказывал тебе, что ложа ищет средства для достижения вечной жизни? Так вот, наш брат Отто Нойгебауэр нашел одно такое: в Мюнхенском университете в восьмидесятые он создал сканер, который избавляет человека от физического тела, превращая в цифрового двойника. И первым испытал его на себе. И вполне успешно. Его личность хранилась в университетском компьютере пятнадцать лет, пока какой-то аспирант факультета компьютерных наук случайно не стер его из базы данных, переформатировав диск. К сожалению, с его исчезновением утратилось и знание о том, как работает сканер.
Я не поверил: это слишком хорошо, чтобы быть правдой, – но Шварценберг убедил меня. Сообщил, что после Отто еще десять членов ложи воспользовались такой возможностью, но их бессмертие походило скорее на жизнь раба лампы, нежели на существование обитателя эмпиреев. На мой вопрос, нельзя ли создать новый сканер, Иосиф пояснил, что документации автор не оставил и никто до сих пор не понимает, как и почему эта машина функционирует.
– Ты вернешь нам дверь, – приказал он мне, – а взамен можешь поступать с Хомяковым, как захочешь.
Эта сделка меня вполне устраивала. А еще я должен был устранить из Сети Протея, передав его Шварценбергу. Я понял, они хотели меня обмануть: не нужно быть гением, чтобы понять, как поступают с теми, кто знает слишком много секретов о том, как устроен мир. Но ведь и я не собирался их спасать, так же, как позволять и дальше печатать деньги, бесконтрольно наводняющие мир.
Единственное, что меня продолжало тревожить, – наручники. Шварценберг явно не спешил меня освобождать. Когда я попросил меня отстегнуть, он сделал вид, словно не услышал; я повторил – и снова без результата. Значит, это была часть его плана. Наконец он снизошел до ответа:
– Ты, наверное, удивлен, что я тебя пристегнул?
Явно надо мной издевался. Я снова почувствовал себя обманутым: значит, все сложнее, чем я думал. Что он хотел от меня?
– Надеюсь, ты не собираешься пытать меня? – пошутил я, а сам подумал: эх, мне бы сейчас экзоскелет, я бы запросто оборвал наручники и убил этого лукавого мелкого беса, разом избавившись от проблемы. И все опять из-за женщины. По сути, это даже не убийство, а самооборона, как с украинскими фашистами в Амбассадоре.
– Мы хотим подстраховаться, – пояснил Иосиф, – контролировать тебя. Я введу тебе яд. Каждый день ты будешь получать противоядие от Михаэлы. Оно действует ровно сутки. Если не получить новую порцию – умрешь. А чтобы ты не думал, что я тебя дурачу, – вот, смотри.
Вытащил из пальто черную морскую свинку и сделал укол ей, а затем, как я ни пытался возражать, и мне. После достал новый шприц и сделал мне и свинке еще по уколу.
– Это противоядие, – сообщил Шварценберг и наконец-то отстегнул меня от кровати, а когда я попытался его обыскать, зажав в угол, посоветовал: – Ты лучше следи за свинкой. Антидота у меня нет.
Первые несколько часов я не мог ни о чем думать, кроме как о том, что я попался, как крыса Шварценберга: для надежности я посадил ее в стеклянную банку, чтобы она случайно не сбежала от меня раньше времени. По сути, я ничем не отличался от этого грызуна, и моя жизнь теперь зависела от очередного укола: меня словно страховали на сутки вперед от смерти, но как долго это продлится? Оставалось ждать, правда ли умрет завтра подопытное животное.
Вечером пришла Михаэла, передала мне коробку с заправленным шприцем и сообщила, что начальник их канцелярии велел ей ежедневно делать мне один укол. Утром я повторил укол антидота, а через час свинка сдохла.
Настало время подумать, как жить дальше. Надо было найти кроличью нору, через которую я смогу ускользнуть в другую реальность; в этой я не жилец. И я придумал, как обмануть смерть. Хомяков возвращался в Прагу двадцать пятого апреля, в воскресенье, на двадцать седьмое я назначил штурм. Все продумал до мелочей. Накануне последний раз занялся любовью с женщиной. Не с Михаэлой: после визита Шварценберга она потеряла для меня всякую привлекательность. Снял танцовщицу в том же стриптиз-клубе, где повстречал Михаэлу – там мы обсуждали с Антоном и Вадимом последние детали нападения, – она демонстрировала тайский стриптиз на сцене. Глазам не верил, когда она засовывала себе в задницу живых канареек и золотых рыбок и выплевывала их, тушила свечи и закуривала сигару причинным местом. Я стал героем номера: смело подошел к ней, стоящей на голове, вынул сигару и продолжил ее курить под шквал аплодисментов. После выступления она подсела к нам и докурила уже вместе со мной мой трофей, но теперь нормальным образом, через рот. Оказалась кубинкой: ей даже платить не пришлось, она хотела меня наградить за мою смелость, – и надо сказать, что у нее это получилось.
У южноамериканских индийцев есть легенда о vagina dentata – вот она мне и попалась: разжевала меня и выплюнула, поглотив всю мою сексуальность. Все мои предпочтения после опыта общения с кубинкой оказались недостаточно изощренными для получения удовольствия. После таких девушек можно навсегда завязать с сексом. Так я покончил с плотскими аспектами бытия, и мне оставалось лишь завершить духовное преображение. Когда я под утро надевал экзоскелет, глядя на роскошное тело латиноамериканки, разметавшееся на постели в глубоком сне, я чувствовал себя легендарным Зигфридом после ночи с Кримхильдой, который отправлялся на последнюю охоту. Единственное, что я прихватил с собой, – ноутбук и мощный Wi-Fi-адаптер, который позволил бы выйти в Сеть, даже если Интернет отключат во всем городе.
В одиннадцать утра к ничем не примечательному дому на острове Кампа подошел одетый во все черное человек в хиджабе, полностью скрывающем лицо, и под удивленными взорами туристов принялся рисовать на двери перевернутую пентаграмму чем-то красным из банки. Банку он разбил о порог, бросил туда же окровавленное тело голого младенца, а его отрезанную голову поднял над собой и заорал что есть силы: «Аллах Акбар, Европа капут!» Кто-то из туристов закричал, кто-то побежал звать полицию, но странный человек не унимался.
На крик испачканная дверь открылась, выглянул недовольный мордатый охранник в сером костюме; увидев перед собой тело младенца в луже крови, испуганно отпрянул и принялся орать по-русски: «Тревога, у нас здесь убийство!» На крик выскочили еще двое и, поскользнувшись, скатились вниз с лестницы.
И вот здесь настал мой черед: я подскочил к тому, что оставался в дверном проеме, и двумя ударами отправил его в глубокий нокаут, затем добил двоих, что оказались снаружи: теперь путь внутрь освободился. «Тревога, всем на выход!» – заорал я что есть силы в лестничный пролет и нажал на кнопку пожарной сигнализации. В дом уже входил Вадим с двумя противогазами и стеклянным баллоном со сжиженным газом.
Сверху сбежал секретарь-чех – его я оглушил одним ударом, а затем яростно орущий Хомяков в одном халате, совершенно ошарашенный происходящим. Он меня, по-моему, даже не узнал, настолько был перепуган. Я вышвырнул его на улицу пинком под зад и запер дверь. Забрал один противогаз и в последний раз посмотрел в лицо Вадиму: убийце, предвкушающему убийство, – странно все-таки внезапно оказаться в роли праведника и обнаружить, что тебя окружают лишь одни закоренелые грешники. После этого мы надели противогазы и расстались: я спустился в подвал, где Хомяков хранил сканер, а Вадим разбил баллон с заманом.
Все дальнейшее касалось только меня. Через полчаса, то есть в одиннадцать часов сорок пять минут, двадцать седьмого апреля две тысячи десятого года я перестал существовать здесь и сейчас. Я отсканировал себя, загрузил на ноутбук и вместе с Посейдоном через Wi-Fi-адаптер переместился в Интернет. Я нашел свою кроличью нору, ведущую в страну чудес. И знаете что? Я нырнул так глубоко, что достиг легендарного уровня А; все только предполагают, что это проявление высшего плана бытия, но никто ничего достоверно не знает о нем: уровня, где нет времени и пространства, где есть только огромная дыра в информационной реальности. Отсюда отлично видно, как устроена наша жизнь: чтобы кто-то жил, нужно, чтобы кто-то умирал.
Мне не суждено состариться или умереть. Я буду существовать всегда. Цивилизация освободила меня от законов природы, а заодно и от любой морали, по-настоящему сделав центром категорического императива: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла быть всеобщим законом». Отныне только моя Воля есть для всех вас единственный Закон. И ныне, и присно, и во веки веков. И за каждым явлением, событием, катастрофой, терактом или биржевым крахом стою я. Как нет никакой любви – так нет и случайностей в жизни, за всем расчет. Помните жару две тысячи десятого года в Москве или цунами в одиннадцатом году, уничтожившее Фукусиму: это климатическое оружие, которого официально нет. Мои проделки. Не верите? У меня здесь остались два апостола, Антон и Вадим; обращайтесь к ним – подтвердят.
Можно легко использовать отличия людей между собой, чтобы заставить их уничтожать друг друга. Одни крестятся слева направо, а другие справа налево; кто-то отрезает часть крайней плоти в честь своего бога, а кто-то убежден, что лишь пять молитв в день сделают их праведными; все они глупцы, желающие быть уверенными, что жизнь их не напрасна, что они герои. Я им предоставлю такую возможность – пусть умирают за свои идеалы. Я начинаю большую игру, где каждому достанется роль. Смертельное удовольствие гарантирую.