– Так сколько вам нужно денег для счастья? – чуть-чуть картавя, спросил Диму пожилой очень хорошо одетый армянин, сидя напротив него за кухонным столом, на том самом месте, где час назад Ирка Бодун себя самоудовлетворяла.

– Миллион вы мне не дадите. Ну а долларов пятьсот для начала вполне устроят, – ответил Дима, искренне радуясь тому, что успел до прихода «человека с лавэ», как его изящно назвал Герка Левинсон, выгнать Ирку, всучив ей свои последние деньги на такси. – Понимаете, у меня сегодня на вечер назначена важная встреча. Нужно на людей благоприятное впечатление произвести.

– Пятьсот? Зачем же так много? – с невозмутимым видом поинтересовался армянин. – Разве недостаточно для впечатления просто быть хорошо одетым и говорить умные вещи?

– Не совсем, любезный. Нужно еще и накормить, и напоить, и удивить. Знаете, что больше всего сейчас люди ценят в других?

– И что же, позвольте узнать?

– Только деньги, уверяю вас, ничего больше: ни одежду, ни ум, ни золотое сердце. Только деньги. Точнее, их количество. Хочешь произвести впечатление на человека – покажи ему для начала туго набитое портмоне. А после можно говорить на любую тему – уверяю, в рот будут смотреть и каждое слово ловить, как слово пастыря, который больше всех знает о жизни. Пойдут за тобой, как за крысоловом из сказки, играющим на дудочке человеческих страстей… Кстати, как мне вас звать? Не очень удобно общаться так – без имени.

– Зовите меня просто Гамлет, – не повышая голоса, очень спокойно прокартавил армянин.

– Вы случайно не принц датский? – попробовал пошутить Дима, но, столкнувшись с взглядом невозмутимых черных глаз, полных армянской грусти, осекся и попытался оправдаться: – Я имел в виду, что вы так же богаты, как датский принц. Во всяком случае, деньги у вас должны водиться, тем более валюта.

– Я вашу иронию понял. И жизненную концепцию – тоже, – невозмутимо прокартавил армянин и грустно улыбнувшись, с сочувствием добавил: – Но не согласен с ней. Количество денег, к сожалению, не делает ни умней, ни образованней, а только усугубляет пороки. Кстати, моя фамилия Мелик-Карчикян. Я отпрыск старого армянского рода, и деньги, о которых вы изволили говорить, у меня есть, вопреки законам нынешней рыночной экономики. Гера меня просил ссудить вас деньгами, и я это охотно сделаю, выдам вам пятьсот долларов. Но сделать вас лучше они не смогут.

– И не надо, – поспешно перебил его Дима и нервно пробежал пальцами правой руки по краю кухонного стола, будто играя на пианино. – Нет нужды. У меня есть только два постоянных занятия: ебать и резать. Ебать, конечно, предпочтительней, но и второе тоже не мешает, – так что жизнь моя удалась.

– Правда?

– Правда-правда, мне в жизни спорадически не хватает только денег.

Дима не совсем понимал, что такое «спорадически», но ему нравилось, как звучит это слово, и он по интуиции всегда старался его приладить к слову «деньги».

– Ну, что ж, это дело поправимое, – с достоинством, величественно, очень вежливо, но вместе с тем слегка издевательски произнес старый армянин. Достал из внутреннего кармана портмоне с золотым тиснением, не торопясь вынул из него пять зеленых продолговатых сотенных купюр и небрежно уронил их на обеденный стол перед собой. Дима суетливо и очень некрасиво сгреб деньги и, прикрыв их ладонями, оскалясь, выдавил:

– Мерси.

– Всегда пожалуйста, Дмитрий, – печально улыбнулся армянин и, пристально посмотрев на собеседника, добавил: – Чем Гамлет еще может вам помочь? Ведь я всего лишь старый младенец, который еще не избавился от пеленок, как говорил мой тезка.

– Да пожалуй, больше ничего не нужно. На сегодняшний вечер хватит, а что будет завтра – мне и самому неизвестно. Деньги – это великое изобретение: они открывают нам доступ к реализации всех желаний. Если бы у меня было много денег, то я многое бы себе позволил: как минимум жить без оглядки на остальных.

– По-моему, деньги – великое зло, – не повышая голоса, почти под нос прокартавил «человек с лавэ». – Они развращают, делая доступным всё что угодно, причем без усилий. Вы становитесь заложником желаний. В некотором смысле деньги как лекарство: в малых дозах они полезны, а в больших приводят к зависимости. Сдержанность – вот главный принцип состоятельного человека, а знаете почему?

– И почему же? – скривился Дима, про себя подумав: «Ну поучи, поучи меня, старая армянская обезьяна; у самого небось денег куры не клюют и молодая любовница для поддержания нормального тонуса в усохших чреслах».

– Чтобы не пресытиться. Понимаете, нужно иметь что-то недоступное. Желать его, но не позволять себе. Знаете, самое страшное – это пресыщение, когда ты уже всё испытал и тебе ничего больше не хочется. А мечты о чем-то запретном дают нам силу жить.

– Ерунда. Вы рассуждаете, как старый младенец, который еще не избавился от пеленок морали. Большие деньги могут с толком тратить только люди с воображением, слова «нельзя» они не знают.

Зачем запрещать себе что-то? Нужно успеть надкусить все яблоки, испытать все наслаждения: естественные и противоестественные. И даже купить жизнь человеческую и пустить ее в расход, ради удовольствия, ради забавы. Деньги дают власть – поэтому они манят, вскармливая в нас корыстолюбие. Каждый хочет жить, самоутверждаясь на страданиях другого.

Знаете, в мире по закону сохранения энергии удовольствия и страдания одинаково. Если одни страдают, другие наслаждаются. Собственно, на этом сейчас строится вся мировая политика. Золотой миллиард живет в свое удовольствие, а остальные пять миллиардов страдают от войн и голода, чтобы какой-нибудь Джон из Небраски или Смит из Уэльса мог всю жизнь наслаждаться, ни в чем себе не отказывая, был всегда в хорошем настроении… Посмотрите на иностранцев. Они же светятся от счастья, оно просто фонтанирует из них. И взгляните на рожи нашего плебса – это уныние и злость. Нашего человека изнутри точит горе, которое он заливает водкой.

Собственно, это открытие – когда одни страдают за других, которые, наоборот, испытывают наслаждение – принадлежит Гитлеру и его команде «Анненербе». Концлагеря для евреев, первые генераторы счастья для немцев, поддерживали в них животный энтузиазм нацизма на протяжении всего третьего рейха. Когда генераторы счастья закрыли, а евреев освободили, вся Германия впала в глубокую депрессию на десятки лет. Она просто перестала существовать как самостоятельное государство. Собственно, экспансия Гитлера вовне объяснялась именно стремлением увеличить градус счастья внутри Германии, сделав из немцев сверхлюдей с помощью страданий других народов. У Гитлера это не получилось, а у Западной коалиции hat geklart, как говорят немцы.

Почему Запад процветает? Всё объясняется очень просто: чтобы ты был постоянно счастлив, нужно, чтобы кто-то постоянно страдал. И теперь мы живем в биполярном мире: на одном полюсе счастье, а на другом – горе. На одной стороне мы, а на другой – они. А я хочу быть счастливым, не хочу быть генератором счастья для кого-то где-то за бугром.

– Вы вправду во всё это верите? – спросил армянин и не торопясь убрал портмоне обратно, во внутренний карман пиджака.

– Вера – это понятие ненаучное, – твердо ответил Дима. – Я знаю, что страдания другого облагораживают тебя.

– Вы точно ничего не путаете? – переспросил армянин.

– Да ничего я не путаю, я знаю, о чем говорю. Сам это не раз испытывал. Вот вы кем работаете?

– Я – директор N-ского кладбища, – очень важно, с нескрываемой гордостью произнес армянин, – и директор похоронного агентства «Бестиарий».

– Вот уж не ожидал, – искренно удивился Дима, про себя отметив: «Ай да Гера, ай да сукин сын! Ценю иронию: прислать гробовщика ссудить деньгами палача. Прям поэзия какая-то», – но постарался удержаться и не поддеть самолюбие гостя. – Наверное, страшно выгодное дельце – погребать современных Йориков.

– Я понимаю вашу иронию, но я не жалуюсь на свою профессию, а наоборот, даже горжусь ей. Почетней только проституция, да и то потому, что лучше оплачивается. Под проституцией я понимаю всё, что касается торговли собой за деньги: это и сами проститутки, и актеры, и спортсмены, и политики, и художники – нет им числа. Но все они рано или поздно приходят ко мне, чтобы купить место в человеческой памяти.

– Да, подгнило что-то в датском королевстве, раз только на кладбище о нас останется хоть какая-то память.

– Вы зря иронизируете, ведь еще сам Толстой пришел к выводу – а он был, согласитесь, выдающимся человеком, – что человеку нужно только два квадратных метра земли…

– Два квадратных метра земли нужно мертвому человеку, – перебил Дима и возмущенно продолжил: – А живому целой земли мало, это заложено в нашей природе. Человек – самый страшный зверь, а зверю нужен ареал обитания. То есть себе подобные, которых он использует в своих интересах. И в памяти человеческой остаются только те, кто своими зверствами затмили всех предыдущих зверей. Ленин, Сталин, Гитлер, Пол Пот и другие упыри. Их историю мы учим, на них мы равняемся. А почему? Да потому, что чужие страдания приносят человеку удовольствие. Вот вы сами – вы тоже зарабатываете на горе других?

– Я работаю с человеческим горем, – уточнил армянин и спокойно, не повышая голоса, продолжил: – Но мое учреждение и призвано канализовать человеческое горе, дать ему, если хотите, конкретное место плача. Любой человек на самом деле слаб, даже самый сильный, когда обнаруживает, что смертен. Мы ему помогаем с этим смириться – но не проливать море крови, чтобы его помнили, а поставить себе красивый гранитный памятник с добрыми словами в свой адрес. Между прочим, для большинства это единственный шанс оставить след в жизни. При этом, заметьте, никакой цензуры: на своем надгробии вы можете написать всё, что пожелаете. Правда, никто об этом при жизни не задумывается. Обычно за покойника это делают другие, а пишут черт знает что, ничуть не заботясь о том, чего бы хотел он сам.

Обволакивающая речь армянина нахлынула волной смертной скуки на Диму, и от слов гробовщика у него вдруг стало муторно на душе: всё, что не укладывалось в его концепцию жизни, казалось ему ненужным. Неожиданно для себя Дима зевнул и, поспешно извинившись, постарался как можно быстрей выпроводить гостя под предлогом, что ему скоро уходить.

Оставшись один, он радостно потер руки и, достав деньги, внимательно изучил их на свет, решив на всякий случай проверить, не фальшивые ли они. Убедившись, что доллары настоящие, Дима спрятал их в потертое кожаное портмоне, купленное еще в Нью-Йорке на 50-й авеню у какого-то негра на развале, засунул его в задний карман джинсов и, хлопнув в ладоши, радостно запел:

– Бывали дни веселые – по десять дней не ел. Не то что было нечего, а просто не хотел. Эх, бляха-муха, вечернее рандеву ждет меня. Я иду к вам, девушки, я иду к вам, милые, – и радостно захохотав, он выскочил в прихожую, быстро нацепил меховую летную кожаную куртку и собачий треух, захлопнул дверь в мастерскую и, выбежав из подъезда на Рождественку, тут же свернул в Кисельный переулок и быстро зашагал вниз, к Неглинной.

Не доходя двух домов до улицы, в подворотне он привычно зашел в пункт обмена валюты и разменял первые сто долларов на рубли. Затем, на ближайшем углу Трубной площади, купил у флегматичного азербайджанца два букета роз. Цветы тот держал в самодельном фанерном ящике со стеклянной стенкой. Внутри него тускло горела одинокая свеча, отчего казалось, что ящик – это маленький раек, в котором вот-вот начнется кукольное представление, а выставленные в нем цветы – всего лишь хрупкие декорации предстоящей, почему-то новогодней пьесы.

Бегло взглянув на часы и убедившись, что до встречи осталось пятнадцать минут, Дима не спеша перешел на другую сторону Неглинной и, встав напротив театральной афиши, сделал вид, что ее рассматривает. Постаравшись отдышаться и успокоиться, закрыв глаза, он принялся непрерывно повторять про себя, как молитву: «Деньги решают всё, деньги решают всё, деньги решают всё…»

Наконец, произнеся: «У меня есть деньги», он открыл глаза и прочитал на афише: «А. С. Пушкин. Пиковая дама. Постановка Вячеслава Непорочного, в главной роли Жан Замогильный».

– Смешно, однако, – ухмыльнулся Дима. – Герман погубил невинную девичью душу за то, чтобы получить деньги, а я готов поступить прямо наоборот: отдать деньги за невинную девичью душу. Ужасный век, ужасные сердца.

Встряхнув головой, он поспешил к ресторану «Узбекистан», весело помахивая букетами цветов в обеих руках. Приблизившись, он издалека приметил две девичьи фигуры сбоку от входа, которые жались друг к другу, отчаянно пытаясь продемонстрировать окружающим «гордость и предубеждение».

«Прилетели, мои птички певчие, мои голубки, птицелов встречает вас», – плотоядно встрепенулся Дима и с самой дружелюбной улыбкой, которую только мог изобразить, устремился к ним.

– А вот и я. Надеюсь, не опоздал? – зажурчал он патокой приторных любезностей и, поклонившись, протянул букеты девушкам. – К вашим услугам собственной персоной, как и обещал. Встречаю вас цветами и улыбками, а музыка будет чуть позже, обещаю.

Первой из девушек отреагировала эффектная брюнетка, напряженную сосредоточенность ее лица тут же сменило радостное удивление:

– Какая прелесть! Это мне? Мои любимые розы! Как вы угадали, что я люблю именно красные? – принимая цветы, спросила она, одновременно протягивая Диме правую руку лодочкой для рукопожатия, – Вы, наверно, телепат, раз догадались?

– Я просто гениальный человек. Вы это поймете, когда получше меня узнаете, – поцеловав ей ручку, промурлыкал Дима и тут же вручил оставшийся букет стеснительной, чуть пухловатой блондинке.

Та неловко, двумя руками взяла цветы и с силой прижала их к груди, будто боясь, что их отнимут. Неожиданное появление Димы с дорогими букетами застигло ее врасплох: она не верила, что эта встреча вообще состоится, сюда прийти ее уговорила подруга.

– Я Людочка, а это моя подруга Вика, – ничего умнее не смогла придумать она, заново представив Диме себя и свою подругу.

– Я знаю, – снисходительно улыбнулся тот и, отступив на шаг, сделал глубокий шутливый реверанс. – И я понимаю ваше волнение, но я всё еще помню, как вас зовут, – вежливо заметил Дима, снова улыбнувшись, почти насильно поцеловал правую руку Людочки и продолжил: – Мы же уже знакомы, вспомните. Конечно, три дня – это не срок, но ваши образы и имена, прекрасные дамы, – самое святое, что у меня есть. Если бы вы знали, какие женщины меня обычно окружают по жизни, вы бы поняли, что я нисколько не преувеличиваю. Ну что ж, у вас есть красота и молодость, а у меня деньги. Так давайте их потратим сегодня с пользой для всех нас. Идемте для начала поужинаем, а потом обсудим планы на вечер.

Дима, встав между девушками, обнял их за талии и увлек за собой мимо швейцара в национальном узбекском наряде в распахнутые двери ресторана.