– Современное искусство омерзительно в своей простоте, – признался Боря Красноштан Лурье. – Иногда мне кажется, что публику дальше уже некуда эпатировать. Ну всё сделали, что могли: сняли штаны и всем показали и перед, и зад в голом виде. Ан нет: найдется какой-нибудь паршивец, выкрасит, к примеру, задницу в красный цвет или членом будет холсты писать, а всем остальным придется подражать ему. Ну как жить, Лева, в мире, где все и всё друг у друга воруют?

– Что ты так переживаешь, – попытался утешить его Лурье, – по поводу этих молодых объебосов? Они нам не конкуренты. А потом, неужели ты всерьез воспринимаешь свое искусство? Ты же слишком умный человек, чтобы верить в то, что делаешь.

– Всерьез можно воспринимать только деньги, – ответил Боря, – или людей с деньгами.

– Кстати, – подхватив собеседника под руку, шепнул Лурье ему на ухо, – посмотри вон туда, вниз, – и указал на ухоженную блондинку блядоватого вида в окружении двух здоровых телохранителей. – Это жена замминистра здравоохранения Ольга Продана.

– И чем она нам интересна?

– Как чем? Ты что, не знаешь, что она владеет компанией «Медстандарт», которая торгует по демпинговой цене сырьем для производства дезоморфина?

– Чего? Вот эта болонка, выряженная в кружевное нижнее белье?

– Именно. У нее эксклюзивное право производить лекарства «Терпинкод» и «Коделак», из которых любой ханыга может за пять минут соорудить дозу.

– Может она этого и не знает. Думает, что торгует лекарствами от кашля. А как их химики со стажем в мульку переделывают – это ее не касается.

– И это в стране, где, по твоим же словам, все друг у друга воруют? Чтоб ты знал – она при делах. У нее негласное соглашение с Управлением президента по контролю за оборотом наркотиков.

– Какое?

– Да очень простое. Она помогает им бороться с нелегальными производителями наркоты типа самогонщиков, кто дурью торгует, а с государством не делится.

– И зачем это им?

– А чтоб они все передохли как можно быстрей от самопальных препаратов. Это как продавать алкашам из-под полы, за копейки, метиловый спирт.

– А при чем здесь наше государство?

– Так понимаешь, оно стоит на страже интересов и себя, и потребителей. Клиентуру свою снабжает только высококачественным товаром, чтобы они как можно дольше и счастливей сидели на игле, принося доход. Это же чистая экономика. Борьба за то, чтобы леваки не уменьшали клиентскую базу наркоманов, а заодно и от самих леваков хороший способ избавиться.

– Подстава, что ли?

– Именно. Дураки передохнут, а остальные поймут, что только у уполномоченных государством драгдилеров можно покупать чистые наркотики, а не у каких-то левых ханыг из подворотни.

– Так значит, у этой дамочки куча бабок, раз она легально с наркотой работает? Хорошо бы с ней познакомиться. Может, она у нас что-нибудь купит?

– Не, не получится, даже не пытайся. Видишь – рядом с ней мордовороты? Только подойдешь – они враз тебе челюсть сломают, даже не успеешь пикнуть.

– А что она тогда здесь делает?

– Ее Инга Самец пригласила, подруга нашего Рафика. Она ей подбирает картины для интерьеров и мебель продает, которую на заказ из Италии привозит. Так что эта поляна уже занята.

– А жаль, с этого цветочка можно было бы собрать не одну бочку меда. И зачем ты только мне рассказал, как она деньги зарабатывает? Только расстроил. По сравнению с ней и ее муженьком мы просто мелкие жулики, шпана.

– Я тебе просто наглядно объяснил, как работают серьезные люди, устраняя конкурентов с рынка, на ее примере.

– И как?

– Ты что, еще не понял?

– Нет, не понял, поясни.

– Ну ты же сам сказал – подстава. Соображаешь?

– А при чем здесь мы?

– Господи, Боря, включи соображалку! Раз тебя раздражает какой-то паршивец, выкрасивший свой зад в красный цвет, уговори его сесть на зеленый кактус голой жопой – и твоя проблема будет тут же решена.

– Это ты о дебилах из «Хуйни», что ли?

– Именно. Их нужно подставить.

– Но как, им же нечего инкриминировать? Искусство – не наркотики, кто за него посадит?

– Тогда давай на них донос напишем, это всегда помогало устранять ненужных людей.

– Какой донос?

– О том, что они пропагандируют порнографию, да еще и с политическим уклоном. Общественность подключим. Одной акции в музее хватит, чтобы их закрыть лет на пять.

– Я тебя не пойму, Лева. Ну ладно – я: они у меня хлеб отбивают. А тебе-то до какое дело до этой «Хуйни»?

– Ты понимаешь, я вообще не люблю людей, которые верят в то, что делают. Они очень опасны.

– Почему?

– У них четкая гражданская позиция, потому что они убеждены в своей правоте. Договориться с такими невозможно, а можно только сломать. Для них искусство – это инструмент пропаганды их собственных идей бороться за правду. А я убежден, что всякое творчество – это лишь игра со смыслами, а точнее – наоборот: бессмысленная игра с соучастником в прятки. Главное, чтоб никто и никогда не догадался, что действительно хотел сказать автор своей работой. Ведь абсурдность всего, чем мы занимаемся, очевидна: мы пропагандируем ужасные вещи для ужасных людей, чтобы на них заработать ужасные деньги. И это нам нравится. А говорить правду нашему потребителю о нем самом нельзя, это запрещено – verboten ьber alles. В искусстве мы имеем право только на ложь.

– Да, Лева, я тобой просто восхищаюсь. У тебя дар всё разлагать, расцеплять и анализировать, докапываясь до сути проблемы, как говорится, зрить в самый корень вопроса. Нас действительно все воспринимают лишь как забавных дураков, шутов, с которыми всегда интересно и весело. Поэтому художник должен оставаться всего лишь милым лжецом, если хочет быть успешным. Вон смотри, там, в дальнем углу, совершенно безобразного вида человечек, настолько отвратный, что даже не понятно, как он с такой рожей живет. – Боря Лурье указал на толстого коротышку в малиновом пиджаке с массивной золотой цепью на шее, рядом с которым стояли двое парней в темно-синих спортивных костюмах и высокая брюнетка в обтягивающем платье с блестками, почти на две головы выше своего кавалера. – Если его изобразить на заказном портрете таким, каков он есть, то он же того, кто его рисовал, тут же грохнет. Решит, что это карикатура. Наверняка этот уродец восхищается собой, находит свои черты лица неотразимыми и считает себя кем-то великим, вроде Наполеона, который тоже был, как известно, маленького роста.

– Ну то, что этот упырь комплексует по поводу внешности, это понятно, – подтвердил предположение Бори Лурье. – Ведь не случайно он себе такую бабу купил – высокую, красивую и наверняка тупую, как ножка стула. Такие, как он, любят самоутверждаться за счет других. Можем подойти и проверить, если хочешь.

– Нет, Лева, не хочу. Мне хватает общения со своими уродами, спонсорами нашего арт-проекта. Я думаю, ты действительно прав. Такие, как Негодяев и его сообщники, не должны участвовать в богемной жизни: они дискредитируют наши методы работы. Конечно, донос – это подлость, но подлость ради спасения. Обсудим это завтра тет-а-тет, без посторонних.

– Кто тут посторонний? – случайно подойдя к ним, ухватился за услышанное Дима Бзикадзе. – Здесь все свои, больше двух – говори вслух.

– Вот ты и скажи, охламон, сегодня что-нибудь у тебя в мастерской случится или опять вечер впустую? Ты жертву нашел?

– А то! Даже не одну, а целых двух. Вон там, с Инной, две лахудры стоят, выбирайте любую.

– А что мы будем делать со второй? Отпустим, чтобы она нас запалила? – разражено спросил Боря.

– Законсервируем ее до следующего раза – успокоил его Дима, – поставим ей морфиновую капельницу – и дело в шляпе.

– А разве тебе Гера не говорил, что следующего раза не будет?

– Ну тогда я ее себе оставлю, для домашних опытов. Ох и поглумлюсь же я над ней… Уж будьте уверены: живой не уйдет, – плотоядно ухмыльнулся Дима, а глаза его вспыхнули злым огнем.

– Ты, пожалуйста, без подробностей. Нам хватает и того, что ты при нас с ними делаешь, – остановил его Боря. – Лева, тебе какая больше нравится?

– Да какая разница? Они же обе умрут, – ответил Лурье и скучающе зевнул. – Хорошо, что вы решили прекратить этот рискованный балаган, а то чужую смерть уже начинаешь воспринимать как свою, всерьез. А впрочем, брюнеточка, что посмазливей, мне больше нравится: у нее, кстати, и фигура получше.

– А когда будет Гера? – спросил Дима Борю. – Может, нам начать без него?

– Нет, это невозможно, – ответил тот. – Во-первых, он приведет новых клиентов, во-вторых, это в последний раз, он не должен пропустить шоу. Сделаем так: разделим девиц и обеих приготовим к выступлению. Попроси наших дам ими заняться – Жанну и Инну. Если надо, сам помоги. Понятно?

– Да понятно, понятно, – заверил его Дима, – не в первый раз, всё сделаем в лучшем виде. А помните, кстати, ту дуру, что стихи читала, самую первую? Ее, кажется, Виолой звали, как плавленый сыр. Смешная такая была, до самого последнего мгновения не понимала, что мы собирались делать.

– Мы ей оказали услугу, – сухо ответил Боря, – она стала частью нашей легенды.

– Да, – согласился с ним Лурье и снова зевнул, – литература была не ее призванием. Вести жизнь пишущей машинки, механически фиксирующий поток своих мыслей, – не самое лучшее занятие для девушки с фигурой. Если бы мы могли убивать всех, кто нас раздражает, жить стало бы намного проще.