Шумная огненная волна ударила ей в голову снизу, и сознание Людочки лопнуло, как огромный мыльный пузырь. Мысли разлетелись, сверкая, как искорки. Что происходило с ней, Людочка уже не могла сказать точно. Она очутилась в темно-сизом облаке, где не было ни времени, ни пространства. Перед ее глазами расстилалась безбрежно-непроглядная серебристая мгла, светящаяся смутными образами непонятных сущностей.

Вдруг перед ней предстало нечто, что обожгло ее ужасом и восторгом. Навстречу двигалась невероятно красивая женщина с двумя лицами – одно лицо было там, где и положено, на голове, а другое – вместо гениталий в низу живота без пупка. Темно-синие волосы развевались, как от сильного ветра, хотя воздух вокруг был недвижимо-плотным, почти осязаемым.

Тело незнакомки отливало сияющим перламутровым блеском, тяжелые полушария идеальных грудей сочились молоком, будто она кормила невидимого младенца, жадно сосущего сосцы, набухшие сладкой материнской влагой.

Людочка облизала пересохшие губы и возжелала:

«Господи, вот бы и мне отведать этого молока, наверное, слаще его нет ничего на свете».

В голове ее вдруг отчетливо зазвучал голос:

«Хочешь молока, что слаще меда? Тогда иди ко мне. Я, Лилит, царица ночи, стою на трех ветрах, четвертым погоняю, миром мертвых повелеваю. Прими власть мою и утоли жажду. Возжелай меня, возжелай меня, возжелай меня! Поклонись мне и призови меня. Поклонись мне и призови меня».

Людочке стало страшно: что-то неправильное было в этой женщине из потустороннего мира, что-то иное стояло за ее словами, нежели простое желание дать ей утолить жажду.

– Назови мое имя, – сказало ей верхнее лицо, а нижнее лицо потребовало:

– Назови свое имя, слышишь? Назови свое имя. Как тебя зовут?

– А зачем тебе знать? – опасливо спросила Людочка, вспомнив слова покойной бабки Аглаи, что духам никогда нельзя называть свое имя, потому что в потустороннем мире это знание дает им власть над тобой.

– Назови свое имя, – вновь потребовало нижнее лицо голосом, не терпящим возражений.

– Меня зовут Вика, – соврала Людочка, назвавшись именем подруги. – Дай мне молока.

– Принимаешь ли ты власть мою, готова ли ты служить мне целую вечность? – спросила незнакомка.

– Принимаю власть твою. Я, Вика, готова служить тебе целую вечность, – вновь соврала Людочка.

– Отдаешь ли ты тело свое во власть мою, готова ли служить мне до смерти?

– Я, Вика, отдаю тело свое во власть твою, готова служить тебе до смерти, – продолжила врать Людочка, искренне радуясь своей выдумке. – Так дашь ли молока, что слаще меда?

– Иди ко мне, – велела незнакомка, а нижнее лицо разъяренно закричало:

– Дай мне клятву по всем правилам, по всем правилам!

– Так я ваших правил не знаю, – возразила Людочка, – можно я своими словами в свободной форме поклянусь?

– Ты как с нами разговариваешь? – возмутилось лицо под животом, в отчаянии закатив глаза. – Я, нижнее лицо, должно учить тебя, срань господню, как говорить с высокопоставленным лицом? Возьми книгу и читай, там всё написано.

Перед Людочкой, откуда ни возьмись, предстала раскрытая книга, в которой было написано: «Клятва. Клянусь матерью и отцом, черным петухом, глазами бога и имуществом ангельского чертога, что сохраню тебе верность до конца, эти слова буду помнить всегда. Делай со мной любые дела, тело свое отдаю навсегда, имя мое теперь Лилит, отныне душа моя тебе принадлежит».

– Стоп-стоп-стоп, – дойдя до слова «душа», возразила Людочка, и книга тут же исчезла. – Ты что же, сам Сатана? Пришел покупать мою душу? За глоток молока? Да вы что, там, у себя, совсем оборзели? Душа моя больше стоит! Не, только за молоко я душу продавать не буду.

– Вот те на, – опешило нижнее лицо, а затем растерянно попросило верхнюю половину: – Ваше высокородие, объясните этой дуре, что душа вообще ничего не может стоить. Неизмерима ее цена. Ну как мы можем что-то покупать, если не верим в достоверность внематериального существования? Да здесь и денег-то нет, только свобода воли. Внематериальное существование, деточка, имеет и свои минусы.

– Ладно, черт с тобой, не хочешь душу отдавать – и не надо, – произнесло верхнее лицо и, улыбнувшись по-чеширски, попросило: – Тогда просто отрекись от своего бога, только и всего. Скажи три раза: «Отрекаюсь от моего бога» и имя его произнеси – ты сама его знаешь. А я молоком тебя, так и быть, угощу.

– Не буду отрекаться от бога! – упорствовала Людочка, раздражаясь всё больше и больше. – Я хотя и не шибко религиозная, но крещеная. У меня, между прочим, ангел-хранитель есть, мне об этом еще бабушка говорила. Если что, он меня защитит.

– Ой-ой-ой, оказывается, мы здесь не одни, а со старшими товарищами, – засмеялось нижнее лицо. – Крыша, значит, у нас есть. Тоже мне – защитника нашла. Да где он, твой ангел? Что-то не видать твоего крылатого заступника. Небось нектар в райских кущах пьет с волоокими гуриями. Ты хоть знаешь, где находишься и с кем разговариваешь? Мы пред тобой явились, молока предложили испить – это великая честь! О такой малости просим – от бога отказаться. А ты кочевряжишься, гордыню демонстрируешь. Да если мы тебе настоящее лицо покажем, ты от страха обосрешься, тебе тогда ни один ангел не поможет. И знаешь почему?

– Почему? – наивно, совершенно искренне спросила Людочка.

– Да потому, что ты там, где ни один бог никогда не был и не будет. Соображаешь?

– Если честно, не очень, – призналась Людочка. – Правда, я что-то не въезжаю. Может, я тупая, вы поподробнее объясните.

– Ишь чего надумала, – возмутилось нижнее лицо со строго-укоризненным выражением. – Может, тебе еще рассказать, как этот мир устроен? Может, обучить 64 искусствам и 64 способам совокуплений иного и этого? Какая наглость: она нас, ваше высокородие, ни в грош не ставит, никакого уважения к нам не проявляет.

– Молчи, Шакти, просто она не знает, кто мы такие, – оборвала ее верхняя половина и, взмахнув рукой, начертала перед собой в воздухе огненный квадрат, под ним круг, треугольник, полумесяц и поставила над этим огненным великолепием точку, засиявшую одинокой звездой во мраке, который вдруг обступил Людочку и незнакомку со всех сторон.

– Это твои пять таттв. Созерцай их и постигай истину, – велела незнакомка.

– Да как же я постигну истину, если не знаю, что это за знаки? – возразила Людочка. – И как долго на них смотреть?

– Эти знаки и есть истина. Просто созерцай. А о времени не беспокойся – его здесь нет.

– Быть такого не может, – не поверила Людочка, – время есть везде, где есть жизнь!

– Ха-ха-ха-ха-ха, – засмеялась обоими лицами незнакомка, раскатами громогласного смеха сотрясая всё вокруг. Казалось, что этот всепроникающий адский хохот сейчас разорвет воздух и Людочку вместе с ним в мелкие клочья, разметав огненные фигуры в стороны. – Никогда еще меня так не смешили, ох, ха-ха-ха… Нашла где жизнь искать. Ты хотя бы понимаешь, где ты?

– Нет, – честно призналась Людочка, – а где?

– Во тьме внешней и в зубовном скрежете, – раздался из темноты глухой голос нижнего лица. Перед глазами Людочки теперь расстилался только непроглядный черный мрак. – Где никого отродясь не было.

– А как я сюда попала? – удивилась Людочка. – Я же только что была в мастерской художника Димы. Он меня, между прочим, хотел убить. Редкостной скотиной, знаете ли, оказался: обещал небо в алмазах, а в результате я теперь здесь, черт знает где и черт знает с кем.

– Хе-хе-хе, это ты правильно сказала, – хохотнула из глубины мрака незнакомка, растворяясь в антрацитовой черноте, – черт знает где и черт знает с кем.

– Эй, ты! Как тебя там, Лилит! Не покидай меня, мне страшно одной, – позвала ее Людочка, напрасно вглядываясь в темноту и прислушиваясь. Тишина, ни единого звука в ответ.

Людочка представила, что вот так, одна, будет целую вечность пребывать в этой кромешной тьме, и заплакала от жалости к себе. Слезы текли у нее по щекам, а она их даже не могла утереть – не было ни рук, ни тела, хотя она могла плакать и ощущать, как слезы текли по ее несуществующему лицу. От этого становилось еще обидней и еще сильнее хотелось плакать и жалеть себя. Неожиданно Людочку посетило озарение:

«Интересно, зачем эта Лилит требовала передать ей власть над моим телом, если у меня здесь тела нет. Что-то тут нечисто, ох, нечисто. И как я могу хотеть молока, если у меня нет рта, чтобы его пить? Не, ну прикинь, как хотела обмануть – обменяв власть над несуществующим телом на вкус несуществующего молока. Но если я нахожусь черт знает где, то, наверное, могу пожелать черт знает чего, и оно должно произойти. Дай-ка попробую».

Для начала Людочка представила огненный квадрат, который перед ней нарисовала незнакомка, и он возник, как по волшебству, светясь ярко-желтым.

Затем она представила круг, который явился ей ярко-голубым шаром; потом образовала оранжево-красный треугольник, серебристо-белый полумесяц, повернутый рожками кверху, и, наконец, яркую синюю точку, пламенеющую сверху.

Людочке вдруг стало так хорошо от осознания своего всемогущества. Ее охватило ликование от собственной значимости. Она даже сравнила себя с богом и решила, что ни в чем ему сейчас не уступает.

«Я же могу всё, что и он, – восхищалась открытием Людочка, – могу творить всё, что захочу. Чем я не ипостась?»

Слово «ипостась», неожиданно возникшее в ее сознании, заворожило ее красотой и загадочностью.

«А что такое ипостась?» – сама себе задала вопрос Людочка, но так и не сумела найти ответ.

– Ликуй, дщерь Сиона, Всевышний грядет тебе навстречу, – неожиданно зазвучали слова у нее внутри, и перед Людочкой вновь предстала незнакомка в сиянии вспышек молний, змеящихся вокруг нее. Теперь она гордо восседала на колеснице, которую катили двенадцать обезьян, каждая из них была внутри отдельного колеса, а каждое колесо – внутри другого колеса, украшенного глазами.

Обезьяны гордо вышагивали, приводя в движение колесницу, и казалось, что они несут незнакомку, сияющую в молниях, на головах. Вид у нее был грозный, почти устрашающий, от прошлого дружелюбия не осталось и следа. Нижнее лицо громко кричало:

– Да не будет у тебя богов, кроме меня!

А верхнее лицо в перерывах между криками нижнего фальшиво-театрально декламировало:

– «Живущий на небесах посмеется, Господь поругается им».

Приблизившись к Людочке, колесница остановилась, а незнакомка обоими устами произнесла:

– Поклонись мне и прими власть мою. Я, Вышний в силах, Альфа и Омега, Начало и Конец.

– Как же я тебе поклонюсь? Нечем, – возразила Людочка и вдруг обнаружила, что у нее снова появилось тело.

– Поклонись мне и прими власть мою, – продолжала настаивать незнакомка, – отрекись от бога, отрекись от бога.

«Не отрекаются любя», – неожиданного всплыли в памяти строчки стихотворения, а затем в голове у Людочки снова завертелось загадочное слово «ипостась», царапая колючими звуками «и» и «а» ее воспаленный мозг, а затем вспомнилась прилипчивое простонародное: «Узелок завяжется, узелок развяжется, а любовь – она и есть только то, что кажется».

– Не отрекаются любя, – зачем-то сказала вслух Людочка и для пущей важности перекрестилась, а затем жалобно попросила: – Отпустите меня, тетенька, я домой хочу, к маме.

– Не хочешь по-хорошему – тогда мы заставим тебя по-плохому! – в бешеной ярости заорала обоими ртами незнакомка и превратилась в ужасную тварь с взъерошенными волосами, ожерельем из отрубленных человеческих голов на длинной складчатой шее, с тремя ярко-красными глазами и поясом из человеческих рук вокруг нагих бедер. В одной руке тварь держала меч, а в другой – отрезанную голову, которая жалобно причитала: «Хум, хум, хум…»

Если бы Людочка могла бояться, она бы испугалась, но после всего, что с ней уже случилось, она вдруг принялась просто молиться, как могла, своими словами, неумело, но искренне: «Господи Иисусе, прости меня, прости за всё, что я плохого в жизни сделала. Помоги мне исправиться, спаси меня, Господи, спаси меня из плена этого ада, душу мою бессмертную спаси. Помоги мне, Господи, помоги, ты же хороший, ты добрый, на тебя уповаю, у тебя защиты прошу. Господи Иисусе, не знаю, как к тебе обращаться, но знаю, что ты наш Бог и защитник, настави мя на путь истины милостью твоей и благодатью. Матерь Божия, Пречистая Дева, спаси меня, Богородица».

И вдруг произошло чудо: адская тварь с визгом и хохотом растворилась в воздухе, перед глазами Людочки поплыли разноцветные круги, и она очнулась – в мастерской художника Димы, где была раньше, до обморока.

За время, что ее не было, многое вокруг изменилось. В воздухе стоял смешанный смолистый запах камфары и сладкого марихуанового дыма, пронзительно-надрывно змеилась монотонная мелодия индийского песнопения, а все присутствующие, за исключением одного лишь Димы, который голышом одиноко стоял перед алтарем, совокуплялись, как бешеные, визжа и стеная, превратившись в сплошной ковер из переплетенных тел на полу. Похотливый рев мужиков, всхлипы и сладострастные повизгивания женщин, глухие звуки бьющихся друг о друга голых тел, хлюпающие звуки яростно соединяющихся половых органов складывались в адскую какофонию звуков, дополняя омерзительное зрелище.

Дима стоял с закрытыми глазами, разведя руки в стороны, и непрерывно тянул один и тот же звук: «Хум». Его голос низко вибрировал. Вокруг полыхал нимб темно-зеленого пламени, такой же, как и над телом Вики на жертвенном столе. Дима тянул свой однотонный звук – а тело Вики медленно поднималось над поверхностью стола и постепенно зависло над ним на целый метр. Зрелище висящей в воздухе девушки, охваченной инфернальным пламенем, завораживало.

Если бы не место и не время, где всё происходило, то Людочка сочла бы это отличным цирковым фокусом, сейчас же происходило настоящее, необъяснимое чудо. Тело Вики постепенно стало поворачиваться и наконец приняло вертикальное положение, продолжая висеть в воздухе, не касаясь ногами стола.

«Мечта часто становится кошмаром, – мелькнула шальная мысль в голове у зачарованной зрелищем Людочки. – Хорошо, что я Викой назвалась, хотя бы свое тело не потеряла».

Неожиданно Дима оборвал пение и, бессильно опустив руки – пламя вокруг него погасло, – камнем рухнул на колени, попав прямо на спину совокупляющейся у него в ногах паре. В тот же миг Вика тяжело спрыгнула на стол, развернулась вполоборота, и Людочка увидела ее лицо.

Удивительно: это была уже не Вика. Точнее, тело – Вики, а лицо – незнакомой женщины. Абсолютно другие черты. Дима, взглянув на нее, в ужасе закрыл глаза руками и выдохнул только одно слово:

– Лилит…

Подойдя к краю стола, женщина подбоченилась и, презрительно взглянув на Диму, низким, утробным голосом с ярким американским акцентом произнесла:

– Ну что, любимый, дождался меня, свою госпожу?

Дима, продолжая стоять на коленях, протянул к ней руки и жалобно попросил:

– Пожалей меня, не убивай! Давай как-нибудь договоримся. Тебе уже всё равно – ты ведь умерла. Простим друг другу всё, что между нами было. Пойми, ты лишь призрак, ты случайно попала в чужое тело. Ты умерла – а мне еще жить! Прости и забудь меня.

– Ты у меня жизнь забрал, а сейчас смеешь со мной торговаться? Пока смерть моя не отплачена – я не буду удовлетворена.

– Тебе что, чужая жизнь взамен твоей нужна? Тогда возьми любую в этой комнате, если хочешь, хоть всех убей, только меня не трогай! Поверь мне, Сара, у меня тогда просто не было выбора: кто хоть раз переступил черту, тот уже не может остановиться.

– Ты убил, и еще вступаешь в наследство? Аз воздам, – в ответ прорычала Вика-Лилит и, наклоняясь к столу, схватила здоровенный тесак Димы, которым он обычно отсекал головы жертвам, и метнула его с нечеловеческой силой. Нож серебристой молнией снес голову Димы, которая от удара невероятной мощи взмыла вверх ракетой и, окропляя всё вокруг брызгами алой крови, опустилась прямо в руку мстительницы.

– У тебя есть право на последнее слово в этом мире, – обратилась к голове Вика-Лилит. – Говори!

– Хум, – отчетливо произнесла голова Димы и, жалобно моргнув, закрыла глаза.