В течение следующих нескольких недель, я не могла остановится проигрывать снова и снова события того дня в своем уме, как испорченная пластинка.

Со стороны я наверное выглядела прежней.

Я вставала, читала книги в выбранном кафе, ходила время от времени в кино, и пыталась присоединиться к разговорам за обеденным столом с Джорджией, дедушкой и бабушкой.

Даже, если, они казались знали, что я была встревожена.

У них не было причин приписывать моё плохое настроение, чему бы то ни было.

Каждый раз как только Винсент возникал в моей голове, я старалась выбросить его оттуда.

Как я могла так ошибиться? То, что он был частью некой преступной сети, приобретало все больше смысла, когда я вспомнила ту ночь на реке.

Должно быть это были бандитский разборки.

Меня мучила совесть. Даже, если он был плохим человеком, в конце концов он спас девушку.

Но каким бы ни было его прошлое, я не могла принять его холодную отстраненность, после того, как Жюль попал под поезд.

Как можно уйти с места гибели друга, чтобы обеспечить собственную безопасность? При мысли об этом, меня пробирало до костей.

Особенно зная, что я уже что-то значила для него.

Как он флиртовал со мной в музее Пикассо.

Его напряженное выражения лица, когда он схватил меня за руку во дворе Жюля.

Комфорт, который я почувствовала, когда он в такси положил свою руку на мою.

Эти мгновения постоянно возникали из моих воспоминаний, напоминая мне почему он мне понравился.

Я отбрасывала их снова и снова, ненавидя себя за то, что была так наивна.

Наконец, однажды ночью в моей комнате Джорджия приставила меня к стенке.

— Что с тобой? спросила она, с присущим ей тактом.

Она села на ковёр и небрежно облокотилась на бесценный имперский комод, который я никогда не использовала, боясь сломать ручки.

— Что ты имеешь в виду? ответила я, стараясь не смотреть ей в глаза.

— Я имею в виду, что, чёрт возьми, с тобой случилось? Я твоя сестра.

я знаю, когда что-то не так.

У меня было сильное желание поговорить с Джорджией, но я не могла даже представить с чего начать.

Как я могла ей рассказать, что парень, которого мы видели прыгающего с моста, на самом деле преступник и я болталась с ним, пока не увидела его, уходящим с места гибели его друга, не проронившего и слезинки.

— Хорошо, если ты не хочешь говорить, мне придется начать угадывать, но я вытащу это из тебя.

Ты переживаешь из-за новой школы?

— Нет.

— Из-за друзей?

— Каких друзей?

— Вот именно!

— Нет.

— Парни?

Что-то в моем лице должно быть выдало меня, потому что она наклонилась ко мне скрестив ноги в позе "рассказывай дальше".

— Кейт, почему ты не рассказала мне.

кем бы он ни был.

прежде, чем всё так далеко зашло.

— Ты мне не говоришь о своих парнях.

— Это потому что их слишком много.

Она рассмеялась и вспомнив о моём плохом настроении, добавила — Кроме того, ни скем из нет ничего серьезного, чтобы об этом упоминать.

Пока.

Она выжидала.

Я не смогла сорваться с крючка, без вариантов.

— Ладно, есть парень, живущий по соседству, мы тусовались с ним несколько раз, пока я не узнала нечто плохое о нем.

— Что именно? Он женат?

Я не могла не рассмеяться.

— Нет!

— Наркоман?

— Нет.

В смысле, я так не думаю.

Больше похоже.

Я наблюдала за реакцией Джорджии.

Больше похоже, что у него проблемы с законом.

Типа преступник или что-то вроде того.

— Да.

— я бы сказала, что это плохо, — задумчиво призналась она.

— Звучит так, что он больше подходит мне, вообще-то.

— Джорджия! — выкрикнула я, бросив в неё подушку.

— Извини, извини.

Мне не следовало шутить по этому поводу.

Ты права.

Звучит так, что он не подходит на роль хорошего парня, Кайти-Бин.

Так почему бы тебе не похвалить себя за то что всё не зашло слишком далеко, прежде чем ты это выяснила, и продолжать свой весёлый путь в Гайлэнд (Видимо страна мальчиков)

"Я просто не могу поверить, что я так ошиблась в нем.

Он казался таким совершенным.

и таким интересным.

и —

— Красивым? — перебила меня сестра.

Я упала на кровать и уставилась в потолок.

— О, Джорджия.

Не красивый.

Великолепный.

поразительный, аж сердце замирает.

Но теперь это уже не имеет значения.

Джорджия стояла и смотрела на меня сверху внмз.

— Извини, это не сработает.

Как было бы приятно видеть тебя развлекающейся с каким-нибудь горячим французом.

Я не буду сидеть и слушать тебя, как только решишь снова начать жить, дай мне знать.

Здесь вечеринки почти каждую ночь.

— Спасибо, Джорджия, — сказала я протягивая руку, чтобы дотронуться до её руки.

— Всё что угодно для моей сестрёнки.

а потом я даже не заметила, как закончилось лето и пришла пора снова ходить в школу.

Мы с Джорджией свободно говори по-французски.

Папа всегда говорил с нами на нём, и мы проводили много времени в Париже в течение наших каникул, так что французский давался нам также легко, как и английский.

Поэтому мы могли пойти во французскую школу.

Но французская система образования настолько отличалась от американской, что нам пришлось бы сдать такое невероятное количество недостающих зачетов, чтобы получить высшее образование.

Парижская американская школа одна из таких странных мест, где иностранцы собирались вмести некий оборонительный круг, делая вид, что они всё ещё дома.

Я увидела это как место заблудших душ.

Моя же сестра видела здесь возможность завести как можно больше международных друзей, чтобы она могла приезжать к ним, в их родные страны на школьных каникулах.

Джорджия рассматривала друзей как одежду, которую можно при случае поменять одну на другую — не видя в этом ничего такого. Просто она к ним не слишком привязывалась.

Что касается меня, будучи младшей, я знала, что два коротких года с этими людьми, некоторые из которых оставили бы все, чтобы вернуться на родину до конца учебного года.

Так, пройдя через массивные парадные двери в первый день в школе, я направилась прямо в офис, чтобы получить свое расписание, а Джорджия направилась прямо к группе пугающего вида девушек и начала болтать так, как-будто она знала их всю свою жизнь.

Наши социальные кости были брошины в первые пять минут.

Я не была в музеях с тех пор, как видела Винсента в музее Пикассо, поэтому я испытала трепет, когда подошла к Помпиду Центру однажды днем после школы.

Мой учитель истории раздал нам задания по событиям двадцатого века, происходивших в Париже и я выбрала беспорядки 1968 года.

Скажите май 68 и любой француз сразу же подумает о глобальной забастовке по всей стране, которая завела экономику Франции в тупик.

Я сосредоточилась на том времени, когда целую неделю шла ожесточенная борьба между полицией и студентами Сорбонны.

Мы должны были делать свои задания от первого лица, как будто мы сами были участниками тех событий.

Так вместо того, чтобы читать книги по истории, я решила искать в современных газетах того времени, чтобы найти как соотнести к себе.

Необходимые мне материалы находились в большой библиотеке, расположенной в Центре Помпиду на втором и третьем этажах.

Но, так как на других этажах размещался Парижский Национальный музей современного искусства, то я планировала совместить выполнение домашней работы с созерцанием вполне заслуживших этого произведениями искусства.

Разместившись в одной из просмотровых кабин библиотеки, я просматривала катушки микрофильмов с записью самых богатых на события дней беспорядков.

Прочитав, что 10 мая был днем ожесточенного столкновения между полицией и студентами, я просмотрела первую полосу того дня, сделала кое-какие заметки, а затем пропустив заголовки начала читать передовицу.

Трудно было себе представить что подобное насилие происходило всего за рекой в латинском квартале, в пятнадцати минутах от того места, где сижу я.

Я достала катушку и заменила её другой.

Беспорядки возобновились 14 Июля, в день независимости Франции.

Многие студенты, а также туристы, посетивших Париж в праздники, были доставлены в близлежащие больницы.

Я сделала заметки с нескольких первых страниц, а затем щелкнула назад на две страницы, к некрологам и соответствующим им черно-белым фотографиям.

А там был он.

На половине первой страницы.

Это был Винсент.

Его волосы были длиннее, но выглядел он в точности так же как и месяц назад.

Моё тело окаменело, когда я прочитала текст.

Пожарный Жак Дюпон, девятнадцати лет, родившиеся в Ла Боле, Пэ де ла Луаре, был убит при исполнение своих обязанностей прошлой ночью в здании, где был пожар. Предполагают, что пожар был спровоцирован коктейлем Молотова, брошенным студентами-бунтовщиками.

Жилое здание 18 по улице Шампольон было в огне, когда Дюпон и его коллега, Тьери Симон (дата смерти

, секция S) ворвались в здание и начали выводить людей, которые укрылись от боёв в расположенной рядом Сорбонне.

Застрявший в ловушке под горящими бревнами, Дюпон скончался прежде, чем его смогли доставить в больницу и его тело доставили в морг.

Двенадцать жителей, в том числе четыре ребенка обязаны своей жизнью этим героям.

Этого не может быть, подумала я.

Если только конечно это ни его отец, который зачал сына незадолго до смерти.

(Я посмотрела на некролог) девятнадцать.

Что не может быть не невозможным.

Так как мои рассуждение провалились, я направилась к следующей странице и отсканировала Ss для Саймона.

Это был: Тьери Симон.

Парень с развитой мускулатурой, который увел нас от драки на реке.

Тьерри на фото выглядел массивным Афро, но с той же уверенной улыбкой, что он одарил меня в тот день на террасе кафе.

Это определенно был тот же парень.

Но больше чем сорок лет назад.

Я закрыла глаза, ничему уже не веря, а затем открыла их для того, чтоб прочитать абзац про выстрел в голову Тьери.

То же я прочитала и в Жак, за исключением того, что здесь говорилось о его возрасте, двадцать два, и месте рождения, Париж.

— Не понимаю, — прошептал я, и я молча нажала на кнопку для печати обеих страниц.

После того, как я вернула катушки с микрофильмами на стойку регистрации, я вышла из библиотеки как в тумане и помедлила прежде, чем ступить на эскалатор, ведущий на следующий этаж.

Я собиралась сидеть в музее пока не пойму, что делать дальше.

Моих мысли дергались в десятки разных направлений, когда я проходила через турникет и по огромной галерее с высоким потолком, со скамьями, размещенных в середине зала.

Сев, я положила голову на руки, пытаясь очистить своё сознание.

Наконец я подняла глаза.

Я находилась в зале посвященному одному из моих любимых живописцев начала и середины двадцатого века Фернану Леже.

Я изучила двумерные поверхности, заполненные яркими основными цветами и геометрическими формами, и поняла, что прихожу в норму.

Я бросила взгляд на угол, где висела моя любимая картина Леже: на ней выглядевшие статично солдаты первой мировой войны сидели за столом, курили трубки и играли в карты.

Перед картиной спиной ко мне стоял молодой человек. Он наклонился поближе внимательно всматриваясь в композицию.

Он был среднего роста с коротко стриженными волосами и в грязной одежде.

Где я видела его раньше? Может это был кто-то из школы.

Потом он повернулся и я открыла рот от удивления.

Человек, стоявший через галерею от меня был Жюль.