Две ночи спустя Игнас, все еще напуганный представлением пибила, взяв с собой мешочек с якобы моими разбитыми на мелкие кусочки зубами, отправился на встречу с Йорном. Я знал, что он не вернется до рассвета. К стыду своему, я сунул в холщовый мешок атлас человеческого тела, драгоценную медицинскую библию Кожаного Носа. До сих пор я никогда в жизни ничего не крал. Я убеждал себя, что беру ее лишь взаймы и со временем верну владельцу с извинениями. Но мне не пришлось долго бороться с угрызениями совести. Эта окаянная книга была мне жизненно необходима. Я сел, прислонившись к стене, и стал ждать.
По окну застучали камешки. Я открыл его. В шапчонке на голове, наклонившись вперед, чтобы длиннее казались руки, Матиас вполне мог сойти за Игнаса. Мы вместе отправились в палату. Я загодя положил тюфяк Ивона поближе к двери. Он бесшумно поднялся, заслышав наши шаги, и мы гуськом вышли из лазарета, не разбудив ни одного больного.
Матиас поддержал Ивона за плечи, помогая ему идти, и направился к порту. Я ухватился за край его жилета, чтобы не потеряться в тумане, таком густом, что я не видел даже собственной руки.
Плеск воды сказал нам, что мы приближаемся к докам. Слева раздался негромкий свист. Матиас свернул в ту сторону. Впереди засветился фонарь. В его влажном ореоле возникли расплывчатые очертания баркаса у самого причала. Главное – без лишнего шума. Спуститься по каменным ступенькам, не поскользнувшись. Один за другим мы шагнули в баркас. Он закачался, это не понравилось Даеру, и он недовольно заквохтал. Я без лишних церемоний запихал его поглубже в карман.
В баркасе нас было пятеро. Двое незнакомых мужчин не раскрывали рта, мы едва обменялись рукопожатиями. Матиас сел за гребца. На веслах мы отплыли от пирса, почти задевая стоявшие на якоре корабли. Фонарь у входа в порт был чуть виден, баркас прошел на волосок от дамбы, едва в нее не врезавшись. Затем мы миновали ряд торчавших из воды свай, которые обозначали фарватер. Этот длинный бревенчатый забор показался мне бесконечным. И вдруг – ничего… последний ориентир скрылся позади. Мы вдохнули ледяной воздух открытого моря: дул ветерок, небольшие волны покачивали наш утлый челн. Подняли парус, баркас накренился, уравновесился и скрылся в тумане.
Ивон трясся в лихорадке, стучал зубами. Я закутал его в одеяло, а сам примостился у борта. Матиас сел рядом с лоцманом. Тот уверенно держал курс без всякого компаса. Прошла ночь. С рассветом туман стал молочно-белым. Крошечные капельки воды блестели на моих бровях. На завтрак мы разделили краюху черного хлеба, и все молча принялись жевать эту сладковатую массу, размякшую и липкую от сырости.
Ивон ничего есть не мог. Я не знал, как ему помочь. Холод пробирал его до костей. Вскоре он начал бредить по-бретонски. Говорил что-то о дальнем плавании и о корабле мертвецов. Я тесно прижался к нему, пытаясь согреть. Внезапно его пальцы вцепились в мой рукав.
– Он вернулся!
– Кто?
– Он бродит рядом! Он вернулся!
– Что ты несешь?
– Мы возили контрабанду с папашей Трегазом.
– Кто это?
– Хозяин «Трех копыт». Мы забирали ящики черного табака близ Гернси. Дело опасное, зато прибыльное. Мы перепродавали табак, а жандармов и таможенников подмазывали, и они закрывали глаза. Папаша Трегаз умел с ними поладить. Дела у нас шли лучше некуда.
Его снова затрясло. Лоб горел, глаза тревожно блестели. Я обтер его от пота рукавом.
– Ивон? Это я, Гвен.
– Как сейчас его вижу… Судно затрещало, он поднял нас запросто, как кусок плавника, ни больше ни меньше. Раз – и мы в воздухе и не касаемся больше воды.
– Успокойся, ты бредишь.
– Дай мне закончить! Я знаю, что говорю! Мы рухнули вниз и разбились. Чертова U‐boat.
– О чем ты, Ивон?
– U‐boat. Субмарина.
Мне пришлось сделать усилие, чтобы уловить смысл его слов. Я вспомнил войну, нашу войну. Кто-то в деревне говорил о чудо-лодках, которые могут опускаться на дно и всплывать, но мне в это не верилось…
– Вот оно что? Я думал, это все пропаганда, байки о лодках, которые плавают под водой.
– Они существуют, Гвен. Кстати, и у нас они тоже есть. Но у немцев их больше…
– Папаша Браз говорил, что вряд ли это правда. Ты представь: плавать на глубине? В темных водах, со всеми утопленниками. Во мраке, под тяжестью всей этой воды над тобой? Дудки! Никто на такое не пойдет! Во всяком случае, я их никогда не видел…
Ивон привстал и потянул меня за рукав.
– Тем лучше для тебя, Гвен. Тем лучше для тебя. Поверь мне, ты предпочел бы самый страшный шторм у мыса Ра. Потому что это совсем другое. Как будто морское чудовище всплывает из глубины и, вынырнув, топит тебя в одно мгновение, не успеешь ты прочесть молитву. А то остается под водой, только глаз выставит на железном пруте, и две бомбы откуда ни возьмись рассекают волны с такой скоростью, что не успеешь повернуть. Бум! Все взрывается! А потом прут складывается, и глаз уходит под воду, опять затаится на дне и ждет следующего судна, как зверь в засаде.
Матиас попросил перевести ему слова Ивона. Это было нелегко. U‐boat, субмарина, здесь ничего подобного не существовало. Но я как мог описал ему кораблекрушение. Двое моряков насторожились. Лоцман откинул капюшон, скрывавший его лицо, и впился в меня суровым взглядом.
– А потом, Ивон?
– Мы перевернулись и пошли ко дну, и я утонул.
– Утонул?
– Ну да, утонул. Потом я оказался в телеге Анку, а после – на этом чертовом песчаном берегу. Не знал, куда идти. Выхаркивал легкие, полные воды. И меня подобрали эти, из летучей таможни. Вот так. Остальное ты знаешь не хуже меня.
Я вкратце перевел его рассказ нашим спутникам. Они вдруг заволновались. Я не понял почему, но Матиас и два моряка о чем-то яростно пререкались. В конце концов лоцман пожал плечами, но другой, в капюшоне – его звали Йер – смотрел на нас так, будто мы его предали.
Матиас тронул меня за рукав.
– Этот твой друг… Он видел кракена.
– Кого-кого?
– Кракена. Монстра, пожирателя кораблей.
– Нет, нет. Ничего подобного. Я тебе все объясню, Матиас. Это просто корабли, которые плавают под водой. Военные корабли.
Он замотал головой и понизил голос:
– Прекрати это, Гвен, прекрати сейчас же.
– Но ведь это правда!
Он снова сделал мне знак молчать, но мне загорелось доказать свою правоту, и я уже не мог остановиться. Я сказал ему, что у нас тоже есть корабли, только из железа, что они ходят по морю без парусов и без весел, с высоченными трубами и огромными пушками, способными дать залп до облаков. Он замахал рукой, словно отталкивал мои слова, и судорожно заморгал правым глазом. Я не понимал, чего он испугался, и продолжал толковать о крушении «Трех копыт» и о войне, той войне, что разразилась в моем краю, до того как я попал в Варм.
Вдруг к нам шагнул человек в капюшоне. Переступив одной ногой через меня, он грубо схватил Ивона за шиворот. Я не мог ему помешать, он придавил меня коленом и оказался чертовски тяжелым. Выругавшись, малый напружинился, поднял моего друга и с размаху швырнул его вниз головой за борт. Раздался громкий всплеск, и баркас опасно закачался. Моряк пошире расставил ноги для равновесия, сплюнул на ветер и потер руки. Потом, обернувшись, грозно посмотрел на меня. Я в ужасе кинулся на корму, пытаясь разглядеть Ивона. На короткий миг он вынырнул, задыхаясь и отплевываясь. Побарахтался несколько секунд – я еще слышал его сдавленные крики – и исчез, камнем пошел ко дну, даже пузырей не осталось. Матиас изо всех сил тащил меня назад. Несмотря на туман, я успел увидеть в прозрачной толще волны маслянистый блеск огромного, медленно вытягивающегося щупальца. Далеко позади что-то яростно хлестнуло по воде.
– Ну вот. Мы его вернули, – мертвым голосом проговорил Матиас.
– Что?
– Кракен пришел за ним. Мы вернули ему добычу.
– Вы спятили!
– Не верни мы его, кракен нас всех уволок бы на дно. Они, кракены, своего не отдают. Подводные корабли, скажешь тоже! Что ты еще выдумаешь? У тебя, похоже, не все дома…
Я перегнулся через борт, и меня вырвало скудным завтраком и желчью, такой горькой, что мне показалось, будто я сейчас исторгну желудок и кишки. Мои глаза были полны слез. Я остолбенел, обессиленный жутким, чудовищным зрелищем второй смерти Ивона. Я устал. Так устал жить бок о бок с негодяями и убийцами.