«Ты навсегда останешься в наших сердцах…»

Как футболист я «умер» 17 мая 1987 года, в возрасте тридцати двух лет…

«Ювентус» играет с «Брешией», командой, которой грозит переход в группу «Б». Последний матч чемпионата. «Наполи» во главе с Марадоной уже стал чемпионом Италии. При моем уходе со сцены присутствовало 30 тысяч тифози. Над «Стадио Комунале» низко висит небо. Дождь идет не переставая. На трибунах болельщики выражают лозунгами любовь ко мне.

«Без тебя – одна тоска!»

«Мы так тебя любили, Мишель!»

И ставящий точку: «Спасибо, Мишель!»

Я прощаюсь с футболом. Смиренно, но с высоко поднятой головой, несмотря на сезон, который удачным не назовешь. У «Ювентуса» только второе место.

Наступает последняя минута моей карьеры, которая началась пятнадцать лет назад, почти день в день. И вот я покидаю сцену через маленькую дверь, ведущую к раздевалкам, через ту дверь, откуда футболисты выходят на поле для совершения подвига. Около меня промокшие до нитки пританцовывают, чтобы немного согреться, несколько десятков настоящих болельщиков, награждающих меня овацией. Последней в моей жизни. Когда я покидаю поле, какой-то человек протягивает мне сувенир из Пьемонта: «Мне так хочется, чтобы вы не оставляли без этого Турин!». С волнением прижимаю подарок к груди. На стоянке для машин футболистов припаркован мой «фиат – I». Включаю зажигание. Выезжаю на улицу Филадельфия, ту самую, по которой приехал сюда впервые. Со мной был Бонек, наши семьи. Я вел зеленый «рейндж-ровер». Прошло всего пять лет, а сколько воды утекло. Наверное, столько же, сколько в этом дожде, который продолжает лить как из ведра. Если бы я считал себя важной персоной, то сказал бы, что небо льет по мне слезы. Но я никогда не был важной персоной. И отлично знаю, что никто не должен меня оплакивать.

Передо мной улица Филадельфия. А за спиной навсегда остается «Стадио Комунале» – храм, в котором я пять сезонов был богом, даже тогда, когда наступали мрачные времена, когда грозовые тучи собирались над моей головой… За спиной бетонные трибуны «Комунале» с лозунгами болельщиков: «Давай, Мишель!», или же этим противным: «Платини – французский бастард». Его, конечно, написали болельщики «Торино». Это лишь свидетельствует о том, что они не выносят превосходства «Ювентуса» здесь, в самом центре Турина. Во время вечерних туринских «дерби» они отчаянно играют в «Вестсайдскую историю» с не иими болельщиками. Вот мое имя написано прямо на мостовой. Время и дожди, конечно, его сотрут. Но в сердцах тех, для кого я играл, оно, несомненно, останется надолго.

Мы выиграли у «Брешии» 3:2. А теперь я, сидя в своем «фиате», направляюсь к холму, где живу с семьей. Я выкурил несколько сигарет и в рассеянности проехал на красный свет. Что там сейчас происходит, на стадионе «Комунале»? Здесь, вдалеке от него, мне как-то не по себе. Как будто оставил своих близких. Конечно, будут писать, говорить: «Платини слишком рано ушел». Да, это, конечно, верно. Но он ушел еще и слишком одиноким.

Я служил «старой синьоре» пять долгих лет. Мы испытывали друг к другу страстную, порывистую любовь, которая была увенчана славой. Я подарил своей «великой синьоре» самые прекрасные трофеи, которые до меня ей никто никогда не дарил. И вот в вечер нашего добровольного расставания – ничего. Или почти ничего. Она не испытывает никакого сожаления обо мне. Как будто между нами ничего и не было.

Кое-кто ожидал настоящих торжеств. Но ничего не было, кроме криков: «Молодец!». Я знаю, что тифози думают так же, как и я.

«Очень хорошо, что он уходит!» – бросит Аньелли на ходу, и эти слова будут похожи на ком земли, брошенный на крышку гроба. Это напоминает мне высохшие бутерброды и фальсифицированное шампанское при подписании моего туринского контракта. И вот все повторяется. Скобка закрывается. Тогда я еще не играл в «Ювентусе». Теперь я больше в нем не играю.

Бониперти оказал мне под занавес кое-какие мелкие услуги. Этого он не делал ни для кого. Но пресс-конференция, о которой раструбили повсюду, завершилась очень быстро и проходила в какой-то серой, неуютной комнате, бетонированной, словно дот. Я сам открыл и налил себе шампанское. Перед частоколом микрофонов я старался быть живым и обходительным. Позволил себе пару острот. Но это, насколько я заметил, не произвело должного эффекта. После 90 минут матча с «Брешией» мне нечего было сказать. Я «умер». Но все же нужно воскреснуть. Для борьбы с наркотиками, для своего «Большого стадиона», для телевидения. А пока пусть лучше меня оставят в покое!

Локтями растолкал толпу журналистов. И ушел, ругаясь про себя! Потом стоял под душем. Перед входной дверью толпились болельщики. Многие из них отдали бы все на свете, чтобы заполучить пропуск в раздевалку – святую святых «Ювентуса». Они там, за дверью, вероятно, уже приканчивают содержимое своих бутылок.

Вот я один перед шкафчиком с металлической табличкой, на которой написано: «Мишель Платини». Другие, быть может, в этот момент разревелись бы. Может, и я последовал бы их примеру. Но я стараюсь думать о Пеле, Риве, Маццоле, Ривере, Круиффе, Беккенбауэре. О старших моих товарищах. Может, теперь я стал вровень с вами. Ведь когда стихают крики «браво», воцаряется тишина и ты остаешься в одиночестве. Я прошел такой же, как вы, путь: на нем были трофеи, чемпионаты, кубки, голы, «Золотые мячи». Теперь меня ожидает то же, что и вас, – одиночество. Одиночество человека, профессия которого на протяжении многих лет была футболист. Бойца, который навсегда снял с себя форму великой армии спорта.

Стою лицом к шкафчику. Один. Друзья и партнеры уже вышли через служебный выход. Не испытываю никаких эмоций: ни радости, ни печали. Вдруг мне подносят большой букет цветов. На букете лента с надписью по-итальянски: «Ты навсегда останешься в наших сердцах…» Я беру букет в руки. Тут же на меня надвигается настоящая гроза фотовспышек. Фотографы тоже должны зарабатывать на пропитание. Выполнив свое дело, они могут забирать манатки и уходить прочь. Здравствуй, грусть…

Конечно, будет много разговоров об отсутствии на матче отца, который, несмотря на все обещания, все же предпочел остаться дома, в Лотарингии. Но моя жена Кристель и дети были на стадионе.

Будут, конечно, судачить и об отсутствии Мишеля Идальго. Может, станут говорить и о его неблагодарности ко мне. В конце концов разве его великолепное семилетие на посту технического руководителя сборной Франции не обязано своим блеском сиянию одного из команды «трехцветных» по имени Мишель Платини?

Идальго обещал приехать. Но почему-то остался в Марселе, хотя Бернар Женестар прибыл как раз из Марселя на почти что пустом частном самолете.

Будут, наверное, высказываться различные предположения по поводу отсутствия на матче Анри Мишеля, наследника Идальго. «Как быть теперь Анри, – станут задавать вопрос, – когда ушел Платини?» Но и земля, и мяч – круглые, они будут продолжать вертеться и без Платини.

Будут говорить и об отсутствии моего лучшего приятеля, партнера по команде, с которым мы забивали самые невероятные голы, Патрика Баттистона. Будут сожалеть и об отсутствии Жана Тиганы. Неужели их уверения в дружбе были неискренними? Не хочется в это верить.

Будут разглагольствовать и об отсутствии Алена Жиресса, Луиса Фернандеса. Тех, с кем я делил и надежду, и отчаяние.

Никого из них нет. Всего час лёта, и они могли бы быть сегодня вечером вместе со мной.

Однако это не так уж важно. Ведь я знаю, что все они либо будут сидеть на трибунах, либо выйдут на поле во время матча, посвященного Платини. Кроме того, мне хочется сегодня подумать о тех, кто раньше меня открыл дверь в одиночество: о Пеле, Риве, Круиффе и других…

Как не рассказать о том, как сжималось у меня в груди сердце каждый раз во время матча, когда я поглядывал на большие часы стадиона? Как не рассказать о своем желании порадовать Турин голом, последним своим голом, хотя бы на последней секунде матча? Оставаясь в одиночестве на точке удара, выжидая в засаде, я молил небо оказать мне такую милость.

Как не поделиться своей печалью, когда, несмотря на все гимны и песнопения публики, в конце мне не предложили даже совершить круг почета? Целых два часа я слышал, словно через вату, болельщиков в черно-белых рубахах, которые скандировали мое имя. И вот медленным размеренным шагом я добрался наконец до тоннеля, ведущего в раздевалку. Меня окружила толпа фоторепортеров. Только подумать! Платини вот-вот снимет в последний раз свою футболку – это ведь что-то значит! В этот момент я повернулся к чаше стадиона, заполненной народом, и поднял руки. Затем мой взгляд помутнел, словно передо мной опустился занавес. Я провалился в чрево бетонного нефа. Прощай, артист!

Наверху, на зеленом газоне, маленький оркестрик, который выбивался из сил, играя праздничные марши, тут же сократил свой обычный обход беговой дорожки и под непрекращающимся дождем ринулся в укрытие. Тяжелые капли воды словно блестки конфетти.

С сожалением думаю, что мог бы поиграть еще годик. Если учесть все те предложения, которыми буквально засыпали меня отовсюду, самая главная проблема состояла в правильном выборе. Даже «Ювентус» полунамеками предлагал мне возобновление контракта на один сезон. Но нет, баста! Нужно уметь вовремя остановиться. До того, как усталость и стресс убьют всякое удовольствие от игры. В тридцать два года и думать нечего еще об одном сезоне. Кроме Кубка мира у меня есть все трофеи, я обладаю всеми почестями. Мне больше ничего не нужно доказывать. Ни публике, ни своим друзьям. Даже самому себе.

Вероятно, позже в энциклопедиях можно будет прочесть: «Мишель Платини, родился 21 июня 1955 года в Жёф (Мерт-э-Мозель), сын Анны и Альдо Платини. Рост: 1,79 метра, вес: 73 килограмма. Женат на Кристель Бигони, двое детей: Лоран и Марина. Профессиональный футболист. Клубы: „Жёф“ (1966–1972), „Нанси – Лотарингия“ (1972–1979), „Сент-Этьенн“ (1979–1982), „Ювентус“ (Турин) (1982–1987). 72 раза играл за сборную Франции. Чемпион Европы 1982 года, победитель Межконтинентального кубка 1985 года, Кубка европейских чемпионов 1985 года, Кубка обладателей кубков 1984 года, Европейского Суперкубка 1984 года, чемпион Франции 1981 года, победитель Кубка Франции 1978 года, чемпион Италии 1984 и 1986 годов, победитель Кубка Италии 1983 года, обладатель „Золотого мяча“ Европы 1983, 1984 и 1985 годов, обладатель титула „Золотой команды“ 1983, 1984 и 1985 годов. Провел 649 матчей как профессионал, забил 353 гола. Бизнесмен, управляющий спортивным комплексом в СентСиприен „Большой стадион“, обществом „Платини, № 10“, принимает участие в деятельности компании „Томсон“ и „ТФ-1“ (Телевидение Франции-1)».

Уже в «Малом Ларуссе», вышедшем после 10 сентября 1985 года, я упомянут сразу же за «Платоном». Упомянут я и в энциклопедическом словаре «Литтрё» 1988 года издания. Создан музей футбола, посвященный мне. Как музей, посвященный Пеле – «королю футбола» и победителю трех чемпионатов мира, забившему 1300 мячей.

Если бы мне захотелось написать статью о самом себе в «Литтрё», то я бы сделал это так: «29 мая 1985 года стадион „Эйзель“, Брюссель. Он забивает единственный мяч с пенальти в финале Кубка европейских чемпионов. После этого трагического матча все в нем сломалось».

Вот так в этот одинокий для меня вечер я прощался с самим собой, направляясь в машине под дождем домой. Все кончено. Нужно перевернуть страницу. Тело мое достаточно настрадалось, и голова больше не варит. Драма на стадионе «Эйзель» и призраки погибших на нем тридцати восьми «мучеников» постоянно в течение двух лет преследуют меня, лишь усугубляя усталость. Два года я пытаюсь понять то, что не понял за один матч. До того как стать тем, кем я стал, я гнул спину, как идиот. Хрупкий мальчишка, которым я был когда-то, должен был обрасти мускулами, научиться бегать, играть в защите и в нападении, забивать голы, чтобы в один прекрасный день стать главным «забивальщиком» прославленного «Ювентуса».

Перед моими глазами городской пейзаж становится более четким. Я подъезжаю к жилому кварталу на улице Пиноторинезе. Все пронизано какой-то невыразимой грустью. Сумерки сгущаются. Ночь трауром покрывает город.

 

«Вперед, Мишель, вперед!»

Моя жизнь в футболе начинается 2 мая 1973 года. Мне семнадцать лет… и триста шестнадцать дней. Суббота. В Нанси, к стадиону «Марсель-Пико» стекается громадная толпа, тысяч десять лотарингцев, возбужденных до предела обещаниями увидеть сегодня вечером что-то из ряда вон выходящее. По-детски жизнерадостная, непосредственная толпа. Все спешат, чтобы не дай бог не пропустить те полные нетерпения минуты, которые предшествуют обычному ритуалу начала игры. Толпу как магнитом притягивает зеленое поле, на котором должна состояться встреча. Ее воодушевляет один-единственный лозунг: «Вперед, „Нанси“!».

Я уже надел свои маленькие бутсы. Рядом со мной все мои друзья из «Нанси-Лотарингии»: Шере, Фельден, Бурла и Эрве Марио. Совсем еще мальчишки. Все мы звенья одной цепи. Большинство из нас познакомилось друг с другом, играя в резервной команде. По воскресеньям в сопровождении старших наших товарищей мы объезжали, словно герцоги Лотарингские, города: Тул, Луневиль, Шампиньоль, Агонданж, Лонгви, Витри-ле-Франсэ и в довершение всего знаменитый Бар-ле-Дюк.

В своих красивых белых с красными полосками футболках, которые мы одолжили по такому случаю у игроков первой команды, скопированных с формы американских хоккейных клубов, мы старались произвести на всех неотразимое впечатление.

Мы представляли себя будущими профессионалами. Но, по сути дела, мы были всего лишь стажерами.

Такие матчи зачастую можно сравнить лишь с каторгой на галерах. Враждебно настроенная публика, враждебно настроенный противник, враждебно настроенный арбитр… И нам приходилось порой устраивать настоящий Верден. Поэтому наши победы можно считать истинным триумфом.

Таковы правила игры, молча допускаемые и принимаемые, даже если такая игра скорее напоминает антифутбол. Все резервные команды наших клубов хорошо знают эти воскресные «корриды», которые устраиваются из-за отсутствия средств, чтобы заплатить звезде, и уготавливают злую судьбу кандидату в звезды, защищающему цвета той же команды… Юниору из «Ливерпуля», мадридского «Реала», туринского «Ювентуса», «Сент-Этьенна» или мюнхенской «Баварии» приходится значительно раньше, чем положено, проходить через такой жестокий отбор, который превращает его в подмастерье чемпиона, подготовленного ускоренным темпом.

Именно в таких деревенских петушиных боях мужают и учатся страдать молча. Только превратности судьбы, умноженные десятикратно, могут научить самодисциплине, и только подлые ее удары учат ценить дружбу и солидарность. Тогда Мутье становится «Паричком», а Платини – «Платошей». Так рождается настоящая команда друзей.

Сегодня вечером «Платоша» не выходит на асфальтированные площадки предместья или же на зеленые сельские лужайки: нет, теперь я мобилизован навсегда, на всю жизнь, здесь, под мощными прожекторами стадиона в Нанси. Для меня это – большая премьера.

На мне – футболка профессионала. Как и на тех великих, которые уже открыли свои шкафчики в раздевалке. Кто-то роется в сумке, кто-то с головой влез в настенный шкаф. Вот Фуше, вратарь – ветеран из «Нанта», Роже Лемер – чемпион Франции, тоже из этого города, Викк, которого зовут «Судьей», так как он позже рассчитывает стать адвокатом, молодой Эрбет – уже ветеран успеха, Флорес – еще один увенчанный ветеран, Кастроново – уругваец, победитель Межконтинентального кубка, неунывающий латиноамериканец. И с ними вместе – я, Мишель Платини.

Я приехал задолго до начала, стараясь напустить на себя безразличный вид. Занял свой угол в глубине раздевалки, возле радиатора. Вытащил из сумки обувь, постучал ключом по шипам, пощупал свою форму. Белые гетры с двумя красными полосками под коленом, белую майку с короткими рукавами, с воротником в виде буквы «V» с голубой оторочкой.

Наш тренер Антуан Редин, маленький, приземистый, чернявый человек, внешне похожий на сержанта, который из кожи лез вон, чтобы заполучить свои лычки, не щадит меня с тех пор, как я попал в его центр подготовки. Жесткий, толстокожий, он мрачным взглядом наблюдает за теми, кто, как и я, старается всем своим видом показать, что чувствует себя раскованно и легко.

Его нельзя назвать суровым или жестоким, но он по своей природе любит тех, кто играет мускулами, а не в футбол. Таким, по крайней мере, я воспринимаю его в этот период интенсивной своей стажировки, когда у меня все получается довольно быстро, несмотря на бесконечные «боевые» пробежки по лесу Ай, в которых я участвую, скрепя сердце, или же придуманные этим извергом физические упражнения, во время которых из меня пот выходит литрами.

В этот вечер, как обычно, Антуан Редин уделяет мне значительно больше внимания, чем остальным… В глубине души я надеюсь, что он мне даст несколько персональных советов. Все-таки я имею право на какое-то, пусть небольшое, поощрение.

Клод Кюни с маленькими живыми глазами, бегающими за дымчатыми очками, и пышными усами, наш деятельный и по-отцовски близкий президент, ожидает рокового часа с плохо сдерживаемым беспокойством. Он ходит туда-сюда по раздевалке, выходит на поле, чтобы прочувствовать атмосферу стадиона и настроение публики, возвращается к нам, снова выходит, разговаривает с журналистами, ходит от арбитра к комиссару, снова приходит к нам, вдруг оживляется, весь загорается и выпаливает металлическим голосом: «Ну, ребята, надо выигрывать! Надо!».

И, обращаясь ко мне, восклицает: «Вперед, Мишель, вперед! Ты хоть не боишься?».

20.28. Резкий свисток судьи резонирует под бетонным сводом. Все устремляются, сосредоточенно о чем-то думая, к двери. Я выхожу последним. Через несколько секунд я буду предоставлен сам себе. Шипы постукивают по бетонным плитам, как копыта лошади. В коридоре выстраиваемся в два ряда, будто школьники перед входом в класс. «Старики» обмениваются влажными рукопожатиями. Все выходим гуськом, я спокоен.

И только теперь я всерьез подумал о нашем противнике. Это «Ним Олимпик», «старые волки» французского чемпионата, которых величают экзотически – «крокодилы». Говорят, они – большие забияки и сломали уже не одного юниора.

Их тренер Кадер Фиро, старый смуглый, лысый и хромой алжирец, руководитель этих «коммандос» с железными стопами, создал из них настоящую боевую машину. На поле «крокодилов» выводит их элегантный капитан Мишель Мези. В команде такие великие футболисты, как Магнуссон и Скоблар, перешедшие в «Ним» из «Марселя», Ревелл и Кейта – из «Сент-Этьенна», Симон и Гонде – из «Нанта». Эта команда умеет опустить железную средневековую решетку на все проходы атакующих.

Мне предстоит играть в центре нападения. Номер 9. Самый продвинутый пост, в авангарде, и значит, самый открытый. Я пристально разглядываю защитников противника. В среднем им по тридцать, а глотки у всех, как у пиратов. Они небриты (чтобы действовать на нервы противника), а у меня еще нет бороды…

В этом «загоне» в Нанси я чувствую себя беспомощной козочкой…

Зрители по-прежнему скандируют свой единственный лозунг: «Нан-си! Нан-си!», иногда, правда, в ином варианте: «Вперед, Нанси!». Десять тысяч глоток. Все это создает много шума. Взрывается несколько петард, и две или три бенгальские красные свечи сгорают за воротами – красивое зрелище.

Приближаюсь к центральному кругу, где ровно в 20.30 будет сделан первый удар по мячу в нескольких метрах от меня.

Позади я засекаю арбитра, у которого очень смешная фамилия Машен («Как его бишь?»). Это малорослый, чахлый, почти совсем лысый человечек. Интересно, сможет ли он перед лицом этих костоломов из «Ним Олимпик» утвердить свой авторитет, который, я надеюсь, правда без особой веры, должен быть неколебим? Он заставляет меня вспомнить тех «карманных» арбитров, которых мне приходилось видеть по телевидению, когда они пытались вмешаться в спор двух «кэтчеров» и неизменно оказывались по ту сторону ринга, куда их выкидывали разбушевавшиеся спортсмены…

Я нахожусь все еще во власти своих дум, когда впервые касаюсь мяча. Я освобождаюсь от него очень легко и очень быстро. Публика горячо аплодирует этой моей «ножной» разминке и выражает свою симпатию. Вскоре я смелею. Пытаюсь провести маленький дриблинг – удача! Еще один – не получилось. Я начинаю упрямиться, я веду борьбу и дерусь… Меня сбивают с ног, и вот вместо извинений я слышу целый поток ругательств, самое безобидное из которых, наверное, так и не войдет никогда в словарь… Встав на ноги, высоко подняв голову, я наношу свой первый удар ногой, удар отмщения, мой первый настоящий удар, направляя его в стан этих футбольных «грандов».

Время идет. 10 минут, 20, 30 – ничего особенного. Матч вошел в какой-то странный ритм. Слева «Нанси» стремится прорвать оборону «крокодилов», которые проявляют просто черепашью медлительность. Справа, скучившись на своей половине поля, все игроки в красных майках неуверенно пятятся назад, к линии обороны, словно римские легионеры под ударами Астерикса.

Это может продолжаться бесконечно.

Наша атака, в которой участвуют молодые волевые игроки, разбивается об эту римскую гвардию. И вдруг передо мной образуется дыра. Об этом у меня сохранились очень смутные воспоминания… Но перед глазами все еще стоит Вольтрагер, который тычет под нос Орландини пальцы, сложенные в виде буквы «V» (победа), а сам вратарь смотрит на мяч, трепещущий в сетях в углу ворот. 1:0, мы выигрываем! Но через час наша мечта улетучивается. Жакки Вернь, у которого, как и у меня, на спине номер 9, но в команде «Ним», разумеется, восстанавливает равновесие.

Гол бывшего центрального нападающего сборной Франции подрывает наш дух. И лишь чудом Ланини за 3 минуты до конца добывает для нас победу.

Первый матч, первая победа… Так я выдерживаю мой экзамен среди профессионалов…

Возвратившись домой, к своему отцу Альдо и матери Анне, у меня, согласитесь, были свои резоны чувствовать себя счастливым. Само собой разумеется, мои родители в этот вечер с нетерпением ожидали моего возвращения.

Я не был уверен, что буду «умирать» по футболу. Но еще мальчишкой, играя в «Жёфе», я превратил улицу СентЭкзюпери в личный стадион и тренировочную площадку.

Не было ни одного вечера, чтобы, возвратившись из школы и забросив подальше портфель, я не отправлялся на улицу вместе со своими приятелями погонять мяч. Я пользовался любым предлогом, чтобы продлить эти игры, которые мы заканчивали, лишь придя в полное изнеможение… Иногда мне становилось по-настоящему плохо, так как я был самым маленьким среди своих сверстников и поэтому не выносливым, хотя у меня была очень спортивная семья. Мои два дяди играли во второй сборной по баскетболу.

Мне нужно было каким-то образом компенсировать свою хрупкость, свой небольшой рост. И поэтому я, даже не подозревая о том, приобрел технику, которая оказалась существеннее моего физического багажа.

Мне приходилось защищать и мяч, и свои ноги, увертываться от ударов. Я постоянно бросал вызов себе самому. Я импровизировал. Я выдумывал невозможные трюки. Я, например, стремился попасть мячом в ствол дерева или же в консервную банку на каком-нибудь столбе и говорил себе при этом: «Если ты попадешь, то наверняка справишься со своим сочинением или заданием по математике в школе». Я часто попадал в цель, что же касается сочинений и математики, то это – совершенно другая история… Наконец я оказался в достаточной мере хорош для всех игровых видов спорта: для ручного мяча и баскетбола (несмотря на свой рост) и, само собой разумеется, для футбола… Мой отец был очень доволен. Он был учителем математики, но для меня – всегда преподавателем футбола. Каждый свободный вечер он занимался со мной футбольной теорией и практикой. Я многим обязан отцу. Именно он поощрял меня, побуждая постоянно улучшать технику и прогрессировать в своем физическом развитии. Он заставлял меня развивать все большую скорость в беге с мячом, чтобы тот оказывался словно приклеенным к ноге, учил умению расслабляться. Он кричал мне: «Поспешай раньше противника!». Играя в футбол на улице, в «Жёфе», на пляже, я развлекался тем, что заставлял выдыхаться других. И вот таким образом маленький застенчивый лотарингец, который смотрел на своих гигантов дядей-баскетболистов с почтением, приобрел солидные атлетические кондиции: 1,79 метра – рост, 72 килограмма – вес (данные, необходимые для физической нормы).

Однако футбол, несмотря на ту важную роль, которую играл мой отец, стоявший во главе руководства команды третьего дивизиона «Нанси – Лотарингия», все еще оставался для меня далеким мифическим Эльдорадо.

Прежде всего нужно признаться, что при проведении конкурса на самого молодого футболиста в 1969 году не привлек к себе внимания ни одного лотарингского «разведчика», которому было поручено подобрать ребят в районную сборную молодежи. Основная причина: слишком малые «габариты»…

Зато к тому времени у меня уже состоялся дебют. В шестнадцатилетнем возрасте я стал вожаком юниоров команды «Жёф».

Январь 1971-го: наш маршрут пересекается с маршрутом команды «Мец» в региональном полуфинале Кубка Гамбарделлы. «Мец» – самые большие любимчики. Но под ударами нашей местной «Скуадры адзурры» (наш «Жёф» называют «Маленькой Италией»), состоявшей из друзей приятелей Тролетти, Альбертини, Гаспарини, Делла Балле, Дилуцио, Делла Виктория и меня самого, Платини, «Мец» идет ко дну. Гром среди ясного неба, который заставляет обратить на меня внимание вербовщика этой команды.

Но, увы, медик «Меца» меня забраковывает из-за того, что я не смог как следует надуть резиновый шар… Ощутимый удар. Я был «фанатом» команды «Мец», команды с большими амбициями, которая доминировала на всех полях Франции и, благодаря своей атаке, стала поистине машиной по забиванию голов. Ею руководил Нестор Комбен. «Мец» – вот мой клуб. Я следил за всеми его матчами со времени своего посвящения в футбол. Жёф находится всего в двадцати километрах от Меца… Этот спирометрический тест все испортил. Вместо положенных 3,8 литра я сумел выдуть всего каких-то жалких 1,8. Я пытался еще несколько раз. Но только все больше волновался. Расстроенный, мой отец пошел к одному из руководителей «Меца», с которым он когда-то вместе играл, и сказал ему: «Не обращайте внимания на этот тест, Мишель многого стоит». Но в «Мец» меня не взяли. К счастью, на меня обратил внимание другой приятель моего отца, который жил в Нанси, расположенном в семидесяти пяти километрах от Жёфа. Его звали Эрве Колло. Он пригласил меня провести несколько пробных матчей и в результате… протянул мне бумагу, густо усеянную золотыми печатями, наверху которой было написано: «Футбольный клуб „Нанси – Лотарингия“. Это был мой первый в жизни контракт! В качестве стажера я подписал его в задней комнатке какого-то бистро, возле стадиона.

По нему мне полагалось 300 франков в месяц. Это было в июле 1972 года. 21 июня мне исполнилось семнадцать… Вот оно, Эльдорадо!

300 франков – это почти столько же, сколько я получал в качестве жалованья, когда работал муниципальным служащим в Жёфе. Правда, там я получал 400 за то, что развешивал фонари. Но моя работа продолжалась недолго: вскоре меня вежливо поблагодарили за услуги под предлогом того, что я в рабочее время часто играл в баскетбол…

Короче говоря, несмотря на мой парашютный прыжок в самый центр команды «Нанси – Лотарингия», путь от тренировочных лужаек в лесу Ай и до мощных прожекторов стадиона «Марсель-Пико» был еще, как мне казалось, очень длинным…

Этот путь казался настолько эфемерным, что мои предусмотрительные родители позаботились о другом ремесле, способном, на их взгляд, удовлетворить мое тщеславие.

Год спустя, окончив школу, как вполне сформировавшийся юниор, я уже играл в команде третьего дивизиона, которую тренировал мой отец.

Он старался вовсю, чтобы от черной тактической футбольной доски я перешел к черной математической. Он быстро осознал, что мне не удастся долгое время сочетать учебу с изнурительными занятиями спортом. Он заупрямился и настоял на том, чтобы я освоил бухгалтерское дело.

Но все это было не просто: мы жили в помещении, принадлежащем клубу, в пятнадцати километрах от города. Мы были на полном пансионе у бывшего футболиста-профессионала, очень симпатичного М. Куба. Нас было пятеро: Фельден, Бурла, Эрве Марио (брат которого – Ив сделает удачную карьеру), Шере и я сам. Мы думали только о футболе, буквально пожирали журналы «Экип» и «Франс футбол», прочитывая их насквозь, до последней строчки, набранной петитом в рубрике «По секрету». Что касается знаний о спорте, то тут нам не было равных… Но отец попросил тренера и члена тренерского совета команды «Нанси – Лотарингия» отчислить меня из клуба для овладения другим ремеслом! Он не допускал и мысли, что у меня достаточно способностей, чтобы пробиться в финал чемпионата Европы уже в 1972 году.

Но после игры «Нанси» – «Ним», закончившейся со счетом 2:1, производя элементарные расчеты, мой отец понял, что нужно предать свою идею забвению. Бухгалтерский учет на этом окончился, мне оставался лишь арифметический подсчет забитых голов.

Вскоре в составе профессиональной команды «Нанси» я забил 2 гола. Это было 12 мая: шел тридцать шестой день чемпионата Франции. Мы играли против «Лиона» – другого знаменитого клуба, который все еще живет лишь благодаря своему славному, но уже призрачному прошлому.

В этот день «Нанси» обыграл «Лион» со счетом 4:1. И 2 гола забил я! Мои первые 2 гола в чемпионате первого дивизиона, которые я забил в бело-красной футболке с изображением на ней лотарингского чертополоха.

За этот матч еженедельник «Франс-футбол», который является чем-то вроде органа профессионального футбола, мне поставил четыре звездочки (при максимуме – пять).

Я был без ума от радости.

Но в следующий раз – о ужас! – тренер оставил меня сидеть на скамье запасных. Вместо меня он поставил Кузовского, которого клуб прежде хотел перевести в Марсель. Вводя его в штат, «Нанси» всем продемонстрировал, что игрок оправился от травмы и теперь вновь может служить команде.

Приглашая меня в команду, Антуан Редин отлично знал, что я не уйду от него так скоро…

 

Улица Сент-Экзюпери в Жёфе

Но давайте с самого начала. Незадолго до первой мировой войны 1914–1918 годов один молодой шестнадцатилетний парнишка покидает свой родной Пьемонт и направляется в Лотарингию. Он оставляет своих родителей, высохших, как щепки, крестьян, которым предстоит продолжать вести трудную борьбу за жизнь на блеклой и печальной туринской земле. Бросив работу в шахте, юноша хочет стать каменщиком. Но разразившаяся война отзывает его на родину, и ему предстоит ожидать там окончания военных действий, чтобы добраться до своей земли обетованной, но на этот раз уже с молодой супругой. Ему двадцать лет, но он уже испробовал многие ремесла: был каменщиком, шахтером, металлургом и, в частности, работал возле Жёфа, родового поместья Вендель, стальных магнатов, которые являлись собственниками этой земли и всего, что было на ней: заводов, школ, родильных домов и т. д.

В то время Жёф был небольшим городком с одиннадцатью тысячами жителей, который расположился в самом центре угольного бассейна и сталелитейных заводов департамента Мерт-и-Мозель. Город-работяга, на каждые сто человек его населения приходилось шесть-десять итальянцев-иммигрантов. Расторопный молодой пьемонтский каменщик со своей деятельной супругой сумел сэкономить деньги и купить бар-стойку на улице Франшепре, которую они называли «Кафе спортсменов». Здесь мой дедушка, Франческо Платини, расставшись с Пьемонтом и строительным делом, вел счастливое тихое существование. Здесь у него с моей бабушкой родился сын Альдо, мой будущий отец.

Альдо очень рано начал проявлять интерес к круглому мячу. Так как «Кафе спортсменов» облюбовали члены местной футбольной команды, а также молодежной спортивной ассоциации, то мой отец, естественно, вошел в эту команду. Я всегда не без гордости думаю о том, что он мог бы попытать счастья в карьере профессионального футболиста, – великодушный бог наделил его всеми необходимыми качествами превосходного полусреднего: умением организовать борьбу, бдительностью защитника и боевыми качествами нападающего. Причем прямо-таки с дьявольской специализацией: прямые штрафные удары!

Но мой отец предпочел более надежное ремесло: он стал преподавателем математики в профцентре в Вендель Сиделор. Он женился на моей матери – Анне и создал семью, в которой я появился на свет в начале лета 1955 года, двадцать месяцев спустя после рождения моей сестры Мартины.

Сколько себя помню, всегда в моей жизни был футбольный мяч. Мой отец рассказывает, даже когда мне было два года, он брал меня с собой, куда бы ни отправлялся как футболист-любитель.

В Жёфе с улицы Франшепре, где находилось «Кафе спортсменов» моего дедушки, мы переехали в квартал Арни, на самых холмах, окружающих город, на улицу Сент-Экзюпери, в дом № 7. Мои родители намеревались построить большой и просторный дом. Мне было семь лет, и в моей памяти сохранились ясные воспоминания о завоевании этого Эльдорадо. Для такого ребенка, как я, у которого уже, наверное, вместо головы на плечах был футбольный мяч, такой переезд значил очень много… Конечно, приходилось сожалеть об удалении, хотя весьма относительном, от «Кафе спортсменов» с рядами бутылок и вымпелами самых знаменитых в мире команд. Но все же я в результате выиграл: улица Сент-Экзюпери была, по сути дела, тупиком, куда не часто заезжают автомобили. Здесь я очень скоро превратился в Маленького принца… круглого мяча. Не следует забывать и о гараже, дверь которого, запертая на замок, превращалась в замечательные футбольные ворота с воображаемой сеткой, которая растягивалась под мощью моих неотразимых ударов.

Так улица Сент-Экзюпери стала моей первой футбольной площадкой, моим первым стадионом, ну а роль публики играли наши раздраженные соседи! Семья Протуа, которая жила напротив нас в доме № 25, до сих пор вспоминает о моих первых ударах. Глава семьи Робер Протуа, судя по всему, по достоинству мог оценить то неистовство, с которым я пытался разбить деревянную дверь гаража отца мячом. «Как они трещали!» – вспоминает он. Его супруга добродушно ворчала, умоляя бога, чтоб я ограничил площадь попадания мяча только воротами гаража.

Каждый день, возвратившись из школы, я со старанием муравья проводил свои интенсивные тренировки. В моем шкафу хранилось несколько мячей: тряпичные, набитые мхом, кожаные. Утром, уходя в школу и закинув ранец за спину, я выходил на улицу с мячом в руках.

Другой мой сосед, Дельфо Сабаттини, который жил в доме № 15, иногда спрашивал меня, уж не сплю ли я с футбольным мячом?! Но самым знаменательным для меня событием стало знакомство с маленьким дьяволенком в истрепанной одежде и с вечной чесоткой на ногах из дома № 10. Здесь жила семья Брагар. Отец был вратарем. Благодаря его сыну я уже не был одинок на тренировках. Наш неловкий дуэт вскоре освоил основы чрезвычайно сложного искусства дриблинга и паса.

Затем к нам присоединились Клод Веспиньяни, Пьер Турен, Эрве и Ив Сантони, Доминик Гатон и Филипп Шварц. Вы до сих пор стоите у меня перед глазами, вы, мальчишки, охваченные энтузиазмом. Я вновь вижу вас, мои друзья, вижу нашу игру, слышу наши восторженные крики и удары мяча, вновь переживаю радость от нашей игры и дружбы.

При любых обстоятельствах: во время трагедии на «Эйзеле», разочарования сборной Франции, сломленный суровой критикой, испытывая подлые удары судьбы, я всегда вспоминал о своем футбольном детстве. И теперь, когда я уже повесил на гвоздь свои бутсы, я могу подвести итог: да, Мишель Платини, тот самый, которого некоторые комментаторы называли «самым великим игроком своего времени», всегда шел своим путем на протяжении всей карьеры профессионального футболиста. Вероятно, потому, что никогда, ни в один момент, я не пытался остепенить в себе того мальчишку, который когда-то жил на улице СентЭкзюпери.

Уже в десятилетнем возрасте этот будущий капитан и главный стратег сборной Франции, которая чуть было не завоевала дважды, в 1982 и 1986 годах, титул чемпиона мира, был вожаком компании мальчишек с растрепанными волосами в коротких штанишках, играющих в футбол.

В качестве нашей «раздевалки» я избрал дом Брагаров, так как мой отец, несмотря на все то удовольствие, которое он получал, наблюдая за тем, с каким рвением я тренируюсь, явно был бы против вторжения нашей компании в семейную крепость. Брагары были отличными и очень гостеприимными людьми. Мы запросто забирались через окно на их кухню, где всегда имелись бутылка с водой, флакон с ртутной мазью и пакет для оказания первой помощи пострадавшим при различных обстоятельствах…

Поскольку я был самым одаренным в нашей компании, то обычно собирал под своими знаменами наиболее слабых, что, однако, не мешало нам выигрывать почти каждый матч.

Играли круглый год. А если шел дождь, пережидали его в прихожей и в коридоре Брагаров.

Однажды, чтобы смягчить растущее раздражение матушки Протуа и отца Лоренцини, мой папа вместе с отцом Филиппа присоединились к нам в розыгрыше очередного фантасмагорического чемпионата мира. Отец просто с ума сходил от отчаяния: всякий раз при атаке я старался протолкнуть мяч у него между ног. Довольно часто мне удавался этот незамысловатый технический прием, к вящему удовольствию Робера Протуа и Дельфо Сабаттини, страстных наших болельщиков.

Что касается меня, то без ложной скромности скажу: в то время я был Пеле, «королем футбола», и довольно часто я подписывался «Мишель Пелеатини».

И вот в один прекрасный день отец, который занял пост президента спортивной молодежной ассоциации, положил конец нашим играм на асфальте. Опасался ли он за стекла соседей или же за сохранность двери своего гаража? Во всяком случае, именно он принял решение, что мне уже пора играть на настоящем футбольном поле в настоящих футбольных бутсах. Благодаря этому в одиннадцатилетнем возрасте я подписал свой первый контракт с клубом, в котором, вполне естественно, руководящая роль принадлежала моему отцу.

К своему великому стыду, я должен сказать, что мой дебют в качестве ученика в сезоне 1966/67 года не был слишком блестящим. Главную причину этого я был склонен видеть в своем маленьком росте и неудовлетворительных физических кондициях. Изо дня в день я должен был откликаться на обидную кличку Карлик. Ценой постоянного труда, неимоверных усилий, повторенных тысячекратно движений, постепенно, терпеливо мне удалось постичь основы футбольной техники. Словно маньяк, я тренировался часами, пытаясь довести до совершенства, до ажурности, свойственной серебряных дел мастерам, дриблинг, пасы, удары, игру головой.

Но мой рост не давал мне покоя. Каждый день я просил маму измерять его по плиточной стене на кухне.

Полный негодования, я не мог не идти на жульничество и все время старался приподняться на цыпочки. Но как ни велико было мое желание, сантиметры не росли так быстро, как этого мне хотелось. Я мечтал о том, чтобы стать таким же большим, как четверо моих дядей со стороны матери: это были четыре великана, один из них был футболистом, а трое других – баскетболистами.

Не ожидая больше никакого чудесного приращения, я в конце концов пришел к идее компенсировать недостаток роста высоким техническим мастерством, изобретательностью и выдумкой в игре.

Я благодарен богу, что он мне дал просто идеальных родителей, которые хорошо понимали меня. Отец был тренером по футболу, а мама до своего замужества не без успеха занималась баскетболом. Мама первая с удивлением и восхищением заметила, как я в трехлетнем возрасте ножкой играл с апельсином или же с клубком шерсти. Даже сегодня она любит рассказывать, как я в таком раннем возрасте рисовал на кухонном столе ворота и пытался попасть в них шахматными пешками.

Вместе с отцом они сумели проявить выдержку и приноровиться к мальчишке, который больше всего в жизни страдал из-за своего маленького роста. В результате этот мальчишка в один прекрасный день станет в ряд с самыми великими футболистами.

В мае 1969 года, после того, как я только что успешно прошел через региональные отборочные соревнования конкурса на самого молодого футболиста в Коломб, где проводился общенациональный финал, я самым постыдным образом провалился. Это произошло, несомненно, из-за ветра. Прекрасная отговорка. Но не в моих привычках искать себе оправдание, я всегда первым признаю свои слабости и готов даже посмеяться над ними при случае. Однако тогда ветер стал моим главным противником. Из-за его мощных порывов я утратил над собой контроль и не смог хорошо ударить по мячу. Жалкое утешение, однако все же я получил право прокатиться на пароходике по Сене, увидеть Эйфелеву башню и поприсутствовать на финальном матче на Кубок Франции между «Олимпик де Марсель» и «Бордо».

Но я уже проиграл свой первый матч.

 

Время выбора

1 сентября 1966 года я поступил в клуб «Жёф», этот день останется в моей памяти как один из счастливейших в жизни. Но мои физические кондиции, моя хрупкость постоянно меня тревожили. Правда, со временем я достиг довольно высокого технического уровня и, хотя был очень маленького роста в возрасте четырнадцати лет, к двадцати годам мне удалось буквально вытащить себя за холку до 179 сантиметров при весе 72 килограмма. Что, однако, не мешало некоторым мрачным личностям считать меня технически превосходным игроком, но слишком хилым и даже хрупким.

Мы редко обращаем внимание на то влияние, которое оказывает физическая форма на психологию игрока, тем более когда его считают в команде стратегом. И обидное прозвище Два вершка от битума все время угнетало меня, хотя оно, по сути дела, уже давно не имело никакого права на существование… Даже несмотря на то, что позже, играя в «Ювентусе», я покончил с какими-либо признаками «хрупкости» в постоянных столкновениях с неуязвимыми «бетонщиками» знаменитой итальянской защиты «катеначчио», до самого конца карьеры меня будет преследовать унизительное отношение к себе как к Карлику, как к футболисту, неспособному, по мнению какого-нибудь медика, выдержать каторжные нагрузки большого футбола. Это тревожило, как незаживающая рана.

Сколько раз мне приходилось слышать одно и то же: «Платини компенсирует свои физические недостатки техникой…». Я, конечно, знаю, что у меня есть физические недостатки. Еще когда я вступал в розыгрыш чемпионата Франции в составе «Нанси – Лотарингия» летом 1972 года, я понял, что у меня очень слабые лодыжки по сравнению с большинством других игроков. Если мне удается отдать точный пас или сделать прицельный удар, то это достигается в первую очередь благодаря бедрам. В августе 1978 года, когда я играл в «Сент-Этьенне», если бы мои связки были более эластичными, то я никогда бы не получил тройной перелом голеностопа и отделался бы лишь простым растяжением… В начале своей футбольной карьеры, не умея сделать еще точного анализа, я предчувствовал, что в будущем мое физическое состояние причинит мне немало бед.

По телевидению я видел триумф, одержанный «Аяксом» Иохана Круиффа в Амстердаме в Кубке европейских чемпионов. За год до этого в мае 1971 года голландцы уже победили со счетом 2:0 афинский «Панатинаикос», игрокам которого явно не повезло. Тогда Круифф, Неескенс, Ренсебринк, Мюрен с товарищами поставили на место миланский «Интер», знаменитое «катеначчио» которого просто трещало под градом сокрушительных ударов. Итальянский вратарь испытал унижение, пропустив 2 гола. Но меня больше всего восхитили изящные, словно у козочки, прыжки Круиффа, увертывающегося от ног итальянских защитников, которые норовили сыграть ему в колено. Насколько же хрупким был этот великий Круифф! Щуплый, обладающий значительно меньшими габаритами по сравнению со своими товарищами по команде, он производил впечатление игрока хилого, «легко ломающегося». Это, однако, не помешало ему завоевать год спустя в третий раз подряд звание обладателя Кубка европейских чемпионов, когда его команда победила «Ювентус» со счетом 1:0. Наконец, на чемпионате мира в 1974 году в Западной Германии национальная сборная Голландии, в которой, естественно, Круифф был человеком-оркестром, с минимальным преимуществом уступила в финале сборной ФРГ; но редко можно увидеть, как команда во главе со своим капитаном на протяжении всего колоссально трудного соревнования преподносила другим командам столь поучительный урок футбола. И это несмотря на тот образец ослепительной игры, который нам продемонстрировали четыре года назад чародей Пеле и его верткие бразильские колдуны в Мексике…

Может, именно пример Круиффа, этого хотя и уязвимого с физической точки зрения, но тем не менее бесспорного чудо-футболиста, показал, что не стоит обращать внимания на внешний вид игрока.

После того отказа в «Меце» я, как уже говорил, поступил в команду «Нанси – Лотарингия» и таким образом поселился недалеко от семьи.

Моя семья всегда имела и по сей день имеет очень важное значение для меня. Отец и мать всегда были моими самыми горячими сторонниками и одновременно самыми резкими критиками. Если бы мои родители не помогали мне, а, наоборот, мешали, право, не знаю, что бы из меня получилось. И хотя они прекрасно понимали, что из приблизительно двух миллионов футболистов, прошедших футбольную науку, всего от силы пятьсот человек вырастают до статуса игрока-профессионала, а следовательно, могут зарабатывать футболом на жизнь, они сумели преодолеть свои опасения и поддержали меня как материально, так и морально.

«Такие ребята, как Мишель, появляются раз в поколение», – как-то заметил отец, не заботясь о том, что может вогнать меня в краску. В пятнадцать лет я был включен в состав вначале детской, а затем и юношеской команды клуба «Жёф», и отец принял решение не препятствовать осуществлению моей мечты: играть во что бы то ни стало перед публикой, на стадионе.

Мои родители все делали для нас, для меня и моей сестренки Мартины, так как мы жили вполне безбедно. И все же они не относились к тем, которые внушают своим детям манию величия. Мы были неиспорченными детьми в том смысле, что у нас никогда не имелось карманных денег. В семье никогда не терпели транжирства, неважно, о чем шла речь – о питании, одежде или же плате за электричество. Мое воспитание было, можно сказать, идеальным, оно главным образом опиралось на ценности взаимной любви и здравого осмысления жизни и религии.

Посвятив себя детям, нашему физическому и умственному развитию, мои родители счастливо воспитывали нас в направлении достижения главного богатства – духовного. Отсюда мое душевное равновесие, моя скорее психологическая, чем физическая гармония. Отсюда и мое чувство долга, необходимость превозмочь себя, моя нелюбовь к наркотикам и всем этим нездоровым эрзацам. Для меня мой наркотик, моя «игла» – это всегда чистый воздух и спорт. Пусть напряжение до изнеможения, но даже такое, испытываемое футболистом, все равно не пагубно для его здоровья. Кожаный мяч, а потом тартинка с парой клубничек, которую можно запить глотком лимонада!

Если я говорю подобным образом о наркотиках, то лишь потому, что судьба дала мне возможность к ним не притрагиваться, так как я родился в идеальной семье. Все это я говорю, чтобы отметить мужество моих родителей, которые не побоялись риска и вывели меня из наезженной колеи и спокойной жизни среднего буржуа, сумели отказаться от некоторых своих принципов, чтобы позволить мне сойти с того, что я называю «столбовой дорогой». Решение о будущей спортивной карьере футболиста-профессионала в «Нанси» было принято совместно. И никогда впоследствии, вполне отдавая себе отчет в степени риска моего опасного ремесла, мои родители не отказали мне в поддержке.

Даже спустя четырнадцать лет, в мае 1986 года, когда подошел к концу мой контракт с «Ювентусом», отец был рядом со мной, чтобы дать верный совет. «Подпиши с ними контракт еще на год. Эти люди хорошо к тебе относятся, и ты играешь в футболке, которая свидетельствует о твоем высоком классе. Пройдет год, и тогда посмотрим, что делать». Именно так я и поступил. И никогда не раскаивался в том, что последовал его мудрому совету. О, идеальные семьи, как я люблю вас!…

Что касается моей матушки, то ей всегда принадлежала роль первого и самого страстного моего сторонника. Хотя отец, исходя из собственного опыта, иногда осуждал того зарвавшегося мальчишку, который подписывался «Пелеатини» и считал Круиффа своим футбольным идеалом, мать, однажды осознав, что я буду футболистом-профессионалом, посвятила большую часть своей жизни и энергии поддержке меня всегда и во всем. За пятнадцать лет моей профессиональной карьеры она не пропустила ни одного сколько-нибудь важного матча в «Нанси», в «Сент-Этьенне», в «Ювентусе» и в составе «трехцветных». Она присутствовала на всех «моих» чемпионатах мира: в Аргентине в 1978 году, в Испании в 1982-м, в Мексике в 1986-м…

Мне рассказывали, что когда моя мать сидела на трибуне во время моей игры, то нередко она громко кричала что-то арбитрам и жестикулировала. Однажды в Саррегумине, когда она сопровождала моего отца с командой «Жёф», ее чуть не бросили в реку. Позже, когда она ездила на мои матчи, я делал вид, что с ней незнаком, как, впрочем, и с ее подругой, мадам Пани, столь же словоохотливой и легко возбуждающейся женщиной.

Репортер из Франс Пресс Ивон Самуэль как-то в июне 1986 года сидел в одном ряду с моими родителями на стадионе «Ацтека» во время встречи Франция – Канада. Прибегнув к родному языку арбитра, моя мать, по его словам, осыпала его бедную голову такими проклятиями, которые вряд ли удобно приводить в этой книге. Мой отец старался как мог, чтобы ее успокоить. «Спокойно, Анна, спокойно, уймись». Сам он обычно скрывает свои эмоции, говорит медленно и тихо, как бы произнося монолог, в котором иногда и проскакивает брань. Самуэль вспоминал, что во время того же матча между сборными Франции и Канады отец трижды произнес «дерьмо» после печально знаменитого «мазка» Папена. Но подобные эскапады редко вырывались из его уст. Обычно он упрашивал, умолял меня голосом умирающего, что заставляло сидящих впереди его соседей озираться. «Мишель, ну ударь, быстрее, ударь, ударь!» Но моя мать с неизменным и безукоризненным постоянством бросала ему вызов своими ругательствами, с которыми она в основном обращалась к арбитру. Как-то в момент яростного нападения на Рошто она вскочила, уязвленная до глубины души, и принялась орать: «Ну-ка, пентюх, вынимай свою карточку!». В ту же минуту мой отец, вобрав в плечи голову, скорчив мрачную физиономию, удовольствовался лишь ворчливым замечанием: «Конечно, это нападение на Рошто – безобразие… Но арбитр должен оставаться хозяином игры…» Мама считает, что отец не прав, не давая выхода эмоциям. «Ну вот, а после матча ты удивляешься, почему он доведен до изнеможения, и у него начинаются рези в желудке!»

 

«Трехцветные» среди «трехцветных»

С Нанси связано мое лотарингское семилетие. Эксперт-бухгалтер, которым я мог бы стать, подводя этому периоду итог, составит такой цифровой баланс: 181 матч, проведенный в чемпионате Франции и 98 забитых голов, 27 игр на Кубок страны (из них одна победа) и 24 мяча, достигших цели; 18 встреч в составе сборной Франции и 9 забитых голов. Кроме того, к этому весомому послужному списку можно добавить успехи на Олимпийских играх 1976 года в Монреале.

С Нанси связаны мой расцвет, мое мужание и восхождение.

Нанси находится в семидесяти пяти километрах от Жёфа, который превратил небольшую пьемонтскую семью три поколения спустя в лотарингскую ветвь, не стыдящуюся своих побегов. Нанси лишь подтвердил «усыновление» и сегодня продолжает наливать соком ее корни.

Я люблю Нанси.

Мой первый настоящий футбольный сезон после робких опытов весной 1973 года омрачен тяжкими воспоминаниями. Об этом часто забывают, так как это не вяжется с остальной моей карьерой, но нужно признаться, что начал я с провала.

Сезон 1973/74 года: Редин призывает меня двадцать один раз в первую команду. Мне девятнадцать лет. Я еще подросток по своему гражданскому состоянию (большинство игроков девятнадцати-двадцати одного года будут призваны лишь в 1974 году!), юниор для клуба и для федерации.

Счастливый парнишка, который более одного раза из двух играет рядом со взрослыми…

Но… в том случае я забиваю только два гола. Два в двадцати одном сыгранном матче – посредственный показатель по табелю рентабельности… И проведенные три матча на Кубок Франции отнюдь не становятся украшением моей визитной карточки.

Однако не только я «отмалчиваюсь» на поле, мои товарищи действуют не лучше меня. Наша защита похожа на дырявую корзину. Она пропускает 67 голов за тридцать девять матчей, а наши атакующие то и дело бьют мимо цели. За весь сезон нам удалось забить всего 51 гол. В итоге, когда завершается игровой сезон, наша команда утрачивает свои позиции и перемещается во второй дивизион. Не такая уж большая трагедия. Но это – великая драма для Клода Кюни. И для казначея клуба, который видит, как тают надежды на хорошую кассу, а следовательно, на вознаграждения, на вклады капитала, на пополнение и т. д. и т. п.

На некоторое время отец отправляет меня к своим братьям, чтобы я занялся курсом бухгалтерского учета в перерыве между утренней и вечерней молитвами… Уходят из команды и некоторые другие молодые игроки.

Но «Нанси», преданный своей простодушной молодежью, упрямо выбиваясь из сил, все же стремится вновь завоевать свое прежнее место. И вот несколько обновившись, команда возрождается. Средний возраст ее игроков – двадцать два года. В защите играет Курбело, в полузащите – Кристиан Донна, а в нападении – Мартини и Ди Каро. Команда сплачивается и выковывается вновь, эта команда, осужденная играть на полях Сент-Дие, Безансона, Шомо, Агено, Эпиналя и Арденского кольца, – повсюду, где ожидают изгнанных из первого дивизиона, чтобы «вспороть им брюхо».

Я об этом говорю без всякой желчи, так как слишком хорошо знаю, какая судьба уготована для отосланных с главного фронта, для тех, которые должны идти в бой с еще менее везучими, чем они сами.

Переход во второй дивизион, как это ни парадоксально, очень много дал нам хорошего. Что касается меня лично, то мне на этих полях заведомых пиратов удалось довести до совершенства свое искусство обводки и дриблинга вопреки всем моим ожиданиям.

Я научился освобождаться от опекуна, безбоязненно, с уважением относиться к своему противнику, выявлять пристрастное судейство, узнал, как наносятся незаметные подлые удары и почему это делается.

Переезжая из города в город, «Нанси» добывал победы, голы, уважение других команд и «визу» для своего возвращения.

После скоротечного транзитного пребывания в «чистилище» профессионального футбола «Нанси» начал свое восхождение к элите.

В этот год я принимал участие во всех наших (тридцати двух) «искупительных» матчах, украсив свою футбольную «повинность» крайне положительным итогом, – забил 17 мячей. В играх на Кубок я еще добавил к ним 8, забитых в восьми матчах.

«Нанси – Лотарингия» вновь оказалась на коне, и обновленный Платини, полуорганизатор игры, «полузабивальщик» уже стал утверждать свою личность.

Тогда, во время нашего коллективного восхождения, я отработал до совершенства технику исполнения штрафных ударов. Это было оружие, на которое еще мало обращали внимания. Однако сколько же штрафных назначается в матчах из-за элементарных ошибок противника! Я не говорю уже о тех робких арбитрах, которые боятся назначить пенальти и превращают его в обычный штрафной удар.

Ни один штрафной удар, как бы отлично вы его ни пробили, никогда, конечно, не заменит собой пенальти, но, так как штрафные в последнее время сыпятся как из рога изобилия, нужно уметь пользоваться этим для забивания голов.

И опять же мой отец Альдо помог мне овладеть этим тонким искусством.

Трудность исполнения штрафного удара, несомненно, заключена в защите противника, которая «теоретически» должна находиться на расстоянии девяти метров. Это – по сути дела – настоящая живая стена, даже крепостной вал.

Исходя из общего принципа, что стандартный рост защитника-180 сантиметров, а верхняя штанга находится на высоте 2 метра 10 сантиметров от земли, нужно уметь исхитриться и отыскать способ преодоления такого препятствия, чтобы направить мяч в ворота, пытаясь при этом усыпить бдительность стража ворот.

Освоить штрафной удар можно только одним способом: неустанно, вновь и вновь повторять специальные упражнения. Например, на тренировке выделить пять-шесть игроков в качестве живых мишеней, что, конечно, маложелательно – ведь мяч, направленный сильным ударом в сетку, может доставить им большие неприятности. Нам часто приходится видеть, как после попадания такого мяча в игрока тот оказывается на зеленом газоне в «нокауте».

Тогда Кюни придумал одно новшество. Ему пришла в голову идея выстроить на поле полдюжины манекенов на расстоянии 9,15 метра от точки пробития штрафного удара. Каждый из них был «ростом» 182 сантиметра. В воротах позади этого частокола неподвижных «защитников» стоял мой неизменный партнер и друг Жан-Мишель Мутье.

Дважды во время тренировок, а иногда и после нее, я пробивал Мутье до пятидесяти жестких, хлестких мячей, которые градом летели в ворота либо над плечами манекенов, либо обходя их стороной. Нельзя сказать, что такие упражнения не утомляли «Паричка». Но нам это упражнение все больше нравилось, мы здесь бросали друг другу вызов.

Я не вел точного подсчета, но «Нанси», «Сент-Этьенн», «Ювентус» и сборная Франции получили немало от этих моих дополнительных занятий…

1976 год. Год «зеленых» в финала Кубка европейских чемпионов в Глазго. Мой первый большой сезон, когда я получил свое боевое крещение в сборной Франции и занял почетное четвертое место в составе «Нанси» в чемпионате страны сразу же за игроками экстракласса. В этом году я также встретился с Кристель.

1976 год для меня – это и год призыва в армию. Я прохожу воинскую службу в батальоне в Жуенвилле, в знаменитой части, где собралась вся спортивная элита. Здесь очень симпатично. Ничего общего с африканскими батальонами или же частями «командос». За год меня всего четыре раза посылали в караул, причем лишь в легкой каске, высоких армейских ботинках и с винтовкой, заряженной холостыми патронами. Самый продолжительный караул длится двадцать четыре часа. Речь идет об охране ангара, в котором хранятся лодки каноэ и байдарки олимпийской сборной. Один раз я принимаю участие в параде, да и то только на территории казармы.

По сути дела, я остаюсь подающим надежды футболистом, а не солдатом-новобранцем. Мой полигон – это главным образом тренировочные поля, где я появляюсь в преддверии каких-нибудь международных воинских состязаний. Более того, мой капитан все время подписывает мне увольнительные, чтобы я смог принять участие в еженедельных (а иногда и дважды в неделю) сборах «Нанси – Лотарингии». Я отсутствую в казарме три дня из семи. Точно в таком положении находятся и мои приятели: Доминик Везир, Ален Бернар и Перуккини.

Везир, родители которого были кондитерами, пичкал нас пирожками, которые нужно было «изничтожать» под безжалостным оком нашего шефа Ги Брие, очень квалифицированного младшего офицера, отвечающего за физическую подготовку личного состава. После работы он всегда спешил в раздевалку, чтобы надеть бутсы. Позже я встречу его среди тренеров «Сент-Этьенна».

Страстный поклонник футбола, он очень близко сходится с футболистами-солдатами.

Везир, Руйе и, конечно, другие приятели по полку вместе со мной часто бывали в его квартире.

Моя воинская служба завершается 1 июня. Руйе, который готовится вернуться в «Нанси» после краткого пребывания s «Шомоне», тоже оказывается на свободе. Мы отдаем лихую воинскую честь Ги Брие, мизинцем касаясь шва летних джинсов.

Нас ожидают футбольные обязанности. Пиком наших успехов стали захватывающие отборочные матчи перед Олимпийскими играми 1976 года.

Мы добились путевки на Игры во встрече со сборной Румынии.

Увы, наш «Паричок» не попадает в олимпийскую сборную. В воротах будет стоять Лариё, вратарь из «Канн». В целом подобралась «светская» компания: Пеку, Амис, Барончелли из «Нанта», Замбелли из «Ниццы», Шаэр, который восходит в своем «Оксерре», Баттистон, этот защитник будущего, игрок «Меца», истинные любители-футболисты Поттье и Шазот и от «Нанси» Руйе, Рубио и я. Молодые игроки. Приятели. Общий настрой, общее состояние духа… На протяжении всей своей карьеры я буду вспоминать этот праздничный турнир. Именно там я глубоко осознал смысл, который придается вековой формуле: олимпийский дух. Несмотря на соперничество, несмотря на все тяжкие испытания, я все еще в него верю. В Квебеке, нужно отдать нам должное, мы были «королями». Достаточно было набросить на костюм фирменную голубую куртку с изображением петуха и надписью большими буквами «Франция», чтобы тут же на лицах прохожих появлялись улыбки. Коммерсанты разных мастей из кожи лезли вон, чтобы нам угодить, рестораны наперебой приглашали нас к себе. 14 июня, в день нашего национального праздника, квебекцы буквально завалили нас подарками и пожеланиями успеха.

Впервые сборная Франции принимала участие в олимпийском футбольном турнире.

Одну за другой мы победили сборные Израиля, Мексики и Гватемалы.

Наступили четвертьфиналы. Превосходное меню: несколько великоватый для рта кусочек в лице сборной ГДР, команды государственных «любителей», то есть замаскированных профессионалов. По сути дела, один из фаворитов. Два года назад эта команда произвела сенсацию, победив великую команду Франца Беккенбауэра.

Арбитр матча – итальянец Микелотти. У него неподкупный, суровый вид, он выказывает некоторое презрение к стоящим от него в нескольких шагах игрокам, живо позирующим для фотографии в семейный альбом. Совершенно ясно, что у него сегодня дурное настроение.

На исходе 20-й минуты его свисток словно приковывает нас к газону. Пенальти! Раздаются протестующие вопли. Конечно, ошибка (подножка), допущенная Жаном Фернандесом, оправдывает такое решение, но Микелотти не довольствуется лишь наказанием в зоне штрафной площадки. Он разыгрывает комедию, погружает руку в карман своей футболки и уже готов взмахнуть красной карточкой, применяя к игроку «высшую меру». Но он не учел присутствия на поле Пако Рубио, который, подчиняясь какому-то рефлексу, возникает за спиной арбитра и выхватывает у него из пальцев красную карточку футбольной «смертной казни». Микелотти, дезавуированный самым неожиданным образом под смех публики, становится таким же красным, как и утраченная только что карательная карточка: он выгоняет с поля Фернандеса, а за ним и Рубио! Я принимаю сторону невинно осужденных и под самым носом судьи в приступе какого-то фанфаронства начинаю мягко его провоцировать – похлопываю ему в ладоши: желтая карточка!

Это предупреждение вызвало дружное улюлюканье всего стадиона. Мы вынуждены играть вдевятером против одиннадцати немецких игроков в течение 62 минут. И мы пропускаем 4 безответных гола.

В результате такого грандиозного поражения сборная Франции должна была «очистить» Олимпийскую деревню. Но нам здесь так нравилось проводить время вместе с двумя тысячами других «сезонников». Мы посещали великих чемпионов: легкоатлета Альберто Хуанторену, гимнастку Надю Комэнеч и, конечно, Ги Дрю. Роберт Шарльбуа приезжал туда петь. Самой забавной, конечно, была невообразимая суматоха, связанная с обменами. Все, любая вещь, служило предметом торга и мены. В конце концов все превратилось в суперрынок по торговле подержанными вещами. Сам я главным образом собирал значки, но все же мне удалось заполучить две супермайки одного атлета из сборной Франции и одного игрока американской команды в ручной мяч, на которой стояли три магические буквы – «USA». Я с ней долго не расставался и снят в ней на всех фотографиях того времени.

Там я познакомился с Тьерри Роланом, который пользовался славой великого телекомментатора.

До этого только Тони Арбона, француз алжирского происхождения из «Экип», которому осталось совсем немного до пенсии и который изведал высший взлет своей славы в качестве комментатора «Радио Алжира», повсюду следовал за нами. Бравый парень, но критик невыносимый. У него были острые зубы и едкое перо.

Тьерри – совсем другой человек. Футбол для него – сладкое наркотическое опьянение, чемпионы – все его друзья, и когда он приступал к комментированию матча, то ему удавалось привлечь на нашу сторону миллионы телезрителей. Он обращался к ним запросто, по-дружески, как будто вел беседу с ними за столом или в уголке уютного кафе.

Когда мы с Тьерри познакомимся ближе, то очень привяжемся друг к другу.

Свое боевое крещение в составе «трехцветных» я получил сразу же, как покинул казарму.

…Это произошло всего три дня спустя после квалификационного предолимпийского матча в Румынии.

В этот вечер Франция принимала Чехословакию, и Мишель Идальго взял руководство команды в свои руки. Ее капитаном стал Анри Мишель. Я стал «трехцветным» среди «трехцветных». Как и Робер Пентена, который прежде, до поступления в «Нанси», играл за «Сошо». И Макс Босси, защитник из «Нанта». И Жиль Рампийон.

Выйдя из казармы, я взял такси. Когда я приехал на место встречи в парке Ла Форестьер, там не было ни души, а в роскошной гостинице и ресторане для гурманов «СентЖермен-ан-Лэ» я не заметил ни одного журналиста. Все уже собрались за столом.

Я оставляю свою сумку у администратора и намереваюсь присоединиться к команде. Но из-за того, что ошибаюсь дверью, я должен пройти через весь просторный зал, где обедающие в компании разнаряженных женщин тут же одинаковым движением отрывают свои носы от тарелки. Они меня разглядывают, пытаясь догадаться, к какому столу я подойду, но пока еще не могут опознать запоздавшего визитера.

Вот стол в углу, зарезервированный для команды «трехцветных», где спутниц значительно меньше.

Я здесь совсем новичок и несколько смущен своим опозданием. Обхожу стол, пожимаю протянутые руки. Наконец кто-то предлагает мне место рядом с собой. Это Батеней, ключевой игрок из «Сент-Этьенна». Какая удача: я просто восхищен этим человеком и в глубине души надеюсь, что мы с ним станем приятелями.

Чуть позже нас разводят по комнатам. Я попадаю в одну вместе с Анри Мишелем. Прекрасная идея – поселить ветерана «трехцветных» и новичка вместе. Нам, правда, нечего сказать друг другу, зато мы находим очень быстро взаимопонимание на футбольном поле.

Франция – Чехословакия. Я играю под номером 8. Начинаю с центра поля вместе с Анри (номер 6) и Жилем Рампийоном (номер 10), его напарником по команде «Нант».

Остальное известно: штрафной удар в нашу пользу. Вполне естественно, я должен был уступить этот удар опытному Анри. Но не знаю, какая муха меня укусила. Я медленно подошел к мячу и прошептал Анри: «Отпасни мне, и я всажу его в сетку!». Он так и сделал, а я сдержал слово. Двадцать тысяч болельщиков возликовали.

Моя ненавязчивая бесцеремонность во многом способствовала росту моей репутации как молодого игрока. Я никогда не говорил об этом с Анри Мишелем, он же об этом случае просто прожужжал всем уши…

В тот год, год моей воинской службы, а также моего международного крещения и олимпийских игр, я сыграл 80 матчей.

А следующий год стал «золотым» для «Нанси – Лотарингия» (я забил 25 голов) и успешным для сборной Франции (я участвовал в 8 матчах, забил 4 гола), пробившейся в квалификационных матчах в финал чемпионата мира в Аргентине. Первый ее чемпионат мира за последние двенадцать лет…

В «Нанси» центром нападения команды, нанесшим первый удар по мячу в чемпионате 1977 года, был Лоран Поку. Невозмутимый и монументальный африканец, который разрывал защиту противника своими скорыми наскоками и атлетической мощью. Но, увы, Поку вскоре был травмирован.

Меня вызвал к себе Антуан Редин и сказал: «Ты стремишься стать закоперщиком игры. Для этого у тебя есть все данные. Но Поку в настоящее время играть не может. Оставь все свои мысли о номере 10 и занимай-ка место центрального нападающего: номер 9. На этом месте, Мишель, ты сможешь сковать одного, а то и двух защитников, привязать их к себе и таким образом нарушить равновесие задней линии защиты противника. И этим должны воспользоваться другие наши игроки…».

Для перемещений на передней линии атаки у меня не всегда еще хватало сил. Я старался покончить с этим недостатком, а также научиться оставлять за спиной своего «телохранителя» и завершать рывок точным ударом, ударом скорее прицельным, чем сильным. И вот мяч, направленный в сетку, казалось, вялой ногой, вдруг меняет свою траекторию и подкатывается под живот лежащего и сконфуженного вратаря. В тридцати шести матчах я попадаю в самую точку девятнадцать раз, то есть поражаю цель один раз из двух, и еще большего добиваюсь в играх на Кубок Франции (8 голов в 9 матчах).

Не стоит и говорить, что этот последний, девятый матч на Кубок стал для нас настоящим апофеозом. Спустя одиннадцать лет после своего основания – церемонии, прошедшей без особого шума в одном из скромных зданий в центре города, – клуб «Нанси – Лотарингия» намеревался своими бутсами притоптать траву на зеленом газоне «Парк-де-Пренс», святая святых французского футбола!

«Нанси» предстояло играть в финале!

Этот матч нельзя было проиграть!

Навсегда сохранится в спортивных анналах и в нашей памяти воспоминание, которое до сих пор не утрачивает своей сладости: «Нанси» – 1; «Ницца»-0.

Гол забил Мишель Платини. Я был тогда капитаном. И президент Жискар д'Эстен вручил мне почетные трофеи под радостные крики «Виват!» всего стадиона. Жискар обнял меня. Мы больше никогда с ним не встретимся, наши дороги разойдутся навсегда, но мне известно от одного друга, работавшего в министерстве финансов, что родители президента обожали футбол и были моими неизменными болельщиками. Это от их имени Жискар меня поцеловал…

На следующее утро я защелкнул свой чемодан и отправился на стадион «Туке», где присоединился к сборной Франции…

Находясь в самолете «Конкорд», который уносил нас над самыми облаками к берегам Аргентины, я не мог отказать себе в удовольствии помечтать…

 

«Марсельеза» в честь победы

По происхождению я – итальянец. Но я никогда не чувствовал себя иммигрантом. И у меня нет никаких оснований, чтобы произносить речь, посвященную проблемам иммиграции.

Лучше других я умею ценить честь, оказанную моей семье, которая получила французское гражданство. Французом я стал по доброй воле моего дедушки. Ради этого он проливал во Франции пот, как другие проливают кровь. Цепочка последующих поколений сделала свое дело.

Нет, я не испытывал особых патриотических чувств к Франции, когда занимался шагистикой во время военной службы. Я не переживал никаких эмоций при подъеме французского национального флага на плацу.

Нет, по-настоящему, до глубины души я чувствовал любовь к Франции, когда стоял в строю футбольной сборной страны и вслушивался в торжественные звуки французского национального гимна. Франция со мной и сейчас, в этом «Конкорде», который на скорости, в два раза превышающей звуковую, летит к далекой Аргентине.

Некоторые, увлекшись планетарным представлением о нашем мире, постоянно требуют в своих статьях по вопросам культуры и спорта прекратить исполнение национальных гимнов на спортивных соревнованиях. Это большая ошибка.

Посмотрите на валлийских регбистов, которые хором исполняют «Землю наших предков» в «Армс парк» в Кардиффе, а затем вступают в ожесточенную схватку; на ирландцев, когда они поют свою «Солдатскую песню»… Нам кое-что об этом известно, нам, кому удалось оставить следы шипов на лужайке в «Лэндсдаун Роад» в Дублине. Мы хорошо знаем по синякам на ногах, что на самом деле означает британский «боевой дух». Это не «антиигра» в ее дикарском смысле, несмотря на чисто физическую борьбу и поистине мужское противоборство. Без своего национального гимна, будь то ирландцы или валлийцы, гимна, который своими корнями уходит в национальную почву, в их веру, они бы напоминали нам заштатного любителя виски, разбавленного водой…

Моя первая «Марсельеза» прозвучала 16 ноября 1977 года в «Парк-де-Пренс». На исходе голубоватой ночи мы получили визы в Аргентину. И теперь мы летим туда…

На чемпионате мира 1978 года Франция оказалась в пятой отборочной группе вместе с Ирландией и Болгарией.

Как и всякая хорошо срежиссированная драма, развязка наступила в последнем акте. Все началось со скандального судейства одного шотландца с физиономией висельника по имени Фут (надо же иметь такую фамилию!). Это постыдное судейство могло иметь для нас катастрофические последствия. Но в этом случае туго пришлось бы Ирландии, которую лишили вполне логичной победы в Софии, где судья, грек по национальности, безнаказанно демонстрировал свое пристрастие к Болгарии. Сборная Болгарии еще больше запутала всю ситуацию, так как с трудом вырвала ничью в Дублине, и вот в этот день, 16 ноября, болгарам было достаточно свести встречу с нами вничью, чтобы лишить нас возможности увидеть аргентинскую провинцию Пампа.

Несмотря на все испытания, я все же прекрасно спал накануне матча. Я был уверен, что мы играем лучше.

Я проснулся в 9.30. В 11.00 обычная встреча игроков с Идальго. Он уже давно нам все сказал, и мы отдавали себе полный отчет в необходимости выполнить свой долг. Завтрак в 12.30. Очень легкое меню. Затем партия в белоту в паре с Батенеем против Трезора и Дальже. Я все больше нервничал и в конце концов утратил свою обычную сосредоточенность. Мы проиграли, и я бросил карты на стол. В 16.30 еще одна легкая закуска. Она прошла в тишине. Мы выехали из Сен-Жермен. В автобусе я, как всегда, сел в шестом ряду слева, у окна, рядом с Батенеем. Радио только и говорило о предстоящем матче Франция – Болгария. Возле «Парк-де-Пренс» автомобилисты начали нас узнавать и подбадривать резкими гудками клаксонов. 8 раздевалке я занял свое обычное место: рядом с нашим вратарем Андре Рейем, возле душевой.

Никогда мне не забыть нашего представления публике.

В центре поля судья голландец Корвер. Рядом с ним два его помощника. Мы стояли справа от них. Первый в ряду – Трезор с вымпелом команды в руке, затем Андре Рей, вратарь из «Меца». Далее Жанвион. А затем, нарушая всякий порядок, – Босси, Рио, Батеней, Гийо, Рошто, Лакомб, Сикс и я.

Прекрасная команда…

С другой стороны от судей в лазурных спортивных костюмах выстроились болгарские игроки. Вскоре они появятся здесь, на поле, в зеленых трусах и белых футболках.

И вот раздались торжественные звуки «Марсельезы», которые звали к победе. Ее исполнял оркестр какого-то полка морской пехоты – шестьдесят музыкантов. Гремел барабан, звенели тарелки, играли трубы, тромбоны, кларнеты. Оркестр настраивал на воинственный лад.

Впервые в своей футбольной карьере я нашептывал слова первого и даже второго куплетов: «Вперед, дети Родины, наступил день славы…».

Мой сосед слева Бернар Лакомб лишился от волнения голоса, у него было сосредоточенное бледное лицо. По этим внешним признакам я мог догадаться, что он испытывает сильное нервное напряжение, что Бернар готов вступить в эту решающую игру…

Я оказался прав. Маневрируя по громадной территории, уводя защитников противника за собой по ложному следу, он выдавал нам невероятное количество замечательных пасов. Несмотря на прикрепленных к нему двух защитников, стоппера Ангелова и либеро Ивкова, которым время от времени на помощь приходил еще и полузащитник Арабов, Лакомб своими хитроумными финтами открыл нам дорогу к воротам. Приходится только сожалеть, что ему самому так и не удалось забить гол. Но этот матч ему удался на славу.

Я не настаивал на «своей» игре, а скорее довольствовался ролью поставщика мячей в линию атаки, возглавляемую Домиником Батенеем.

Но больше всего озадачивало нашего противника спокойствие и хладнокровие Жан-Марка Гийо, демонстрировавшего столь ценные качества в футбольной дуэли такого высокого ранга.

И, наконец, наши голы.

Первый забил Рошто. За 5 минут до перерыва. Доминик уже осуществил несколько опасных проходов. Он подхватил мяч, который Мариус Трезор отобрал у болгарских защитников и направил в сетку ворот Горанова.

Второй забил я.

Игра возобновилась и шла уже более 15 минут. Это был бенефис отличной подготовительной работы, проделанной Босси и Сиксом. За двадцать метров от ворот я нанес сильный и точный удар. Горанов бросился на мяч, но он на полной скорости уже врезался в сетку.

Публика на «Парк-де-Пренс» скандировала лозунги с каким-то невероятным исступлением. Несомненно, именно в этот момент, папаша Бигони, отец Кристель, сидя возле телевизора, произнес краткое «Да!». И наш брак с его дочерью был заключен месяц спустя!

Дальже, который заменил Рошто, должен был за минуту до конца матча лишь поставить последнюю точку. Этот гол окончательно завоевал на нашу сторону весь «Парк» и вывел Францию после двенадцатилетнего перерыва (после знаменитой команды Гонде и Симона, д'Эрбина и Комбена) в новый, очередной розыгрыш Кубка мира. В 1966 году я проводил время з лагере отдыха для детей. У меня сохранились лишь смутные воспоминания о том Кубке мира. Только помню о том, что прочитал в книгах: о силе наших игроков, Возглавляемые Будзинским, вместе с его игроками из «Нанта», они заставили тренера сборной Анри Герена изменить тактику игры и играть в атакующий футбол во время встречи с Англией на «Уэмбли». Но все было напрасно. Франция, ставшая участницей чемпионата, потерпела поражение раньше, чем ожидалось. И потом на протяжении двенадцати долгих лет ничего… Просто статисты…

Продолжить эстафету… Это крайне важно для нас, для Мишеля Идальго.

Он плакал от счастья, наш Мишель…

Я вижу снова его в голубой ветровке, лицо наполовину скрыто капюшоном, он тяжело опирается на плечи игроков, из его прикрытых веками глаз текут слезы. В первый, но не в последний, раз я видел его в полной власти эмоций.

Потом все пошло как по маслу.

Осуществив свою мечту, всю весну мы провели, словно на облаке счастья.

Товарищеский матч между Францией и Бразилией 1 апреля становится великим испытанием для нашего престижа. Впервые я встречаюсь с Зико, которого шумно прочат в новые Пеле. Неизбежно начинают сравнивать его и меня, тем более что и он в полной мере овладел искусством пробивать штрафные удары. В Рио все тренировки его клуба «Фламенго» обязательно завершаются сеансом прицельных ударов по воротам с дистанции двадцати пяти метров, в чем он, конечно, непревзойденный специалист. Каждый раз перед ним ставят искусственную стенку на колесиках. Он наносит удар внутренней стороной стопы и укладывает мяч в самую девятку с такой легкостью, как будто все это он выполняет послушной ему рукой.

И так как в «Нанси» я занимаюсь теми же упражнениями с манекенами, то в аршинных газетных заголовках стал все чаще появляться вопрос: «Кто же кого копирует?».

Думаю, здесь можно ответить так: никто никого.

Сам я не очень высокого мнения о команде Бразилии нового образца, несмотря даже на игру Зико и Ривелино. Все равно это не та сборная Бразилии, не сборная Пеле, Диди, Вава, Загало, если судить по тому, что мне рассказывал отец (в 1958 году мне было всего три года). Но нынешняя команда не слишком отличается от той, с которой мы сделали почетную ничью (2:2) на ее магическом стадионе «Маракана» в прошлом году в Рио-де-Жанейро. Потрясающее впечатление, правда, несколько испорченное презрительным замечанием тренера Клаудио Кутиньо: «Из десяти матчей с ними Бразилия выиграла бы девять, а десятый непременно свела бы к нулю».

Я недолюбливаю людей, которые насмехаются ради самой насмешки. Я ожидаю встречи с командой Кутиньо без дрожи в ногах.

На матч Франция – Бразилия собралось столько же народа, как и на памятный матч со сборной Болгарии, хотя сегодня оспаривается только вопрос престижа.

Как и предполагалось, сборная Бразилии уже не та команда артистов от футбола, которая неизменно вызывала восхищение во всем мире. Она использует в игре главным образом плечи и мускулы. Но мне выпала честь заставить ее игроков «поиграть плечами» с газоном. Гийо, который испытывает истинную ностальгию по острым схваткам с Пеле, по несравненным ударам этого мага и его друзей, полностью удовлетворен несостоявшейся бразильской самбой на поле. В раздевалке он благодарит меня…

Тем временам за пределами футбольной площадки развертывается компания по организации бойкота аргентинского чемпионата. Симона Синьоре, мадонна, ведущая борьбу за права человека, встает во главе этой широкой национальной кампании, цель которой – протест против политического режима генералов, стоящих у власти в этой стране, где бесследно исчезли многие тысячи людей. Вместе с Морисом Клавелем и историком Клодом Мансероном она пытается преподнести нам урок гуманизма.

Нужно сказать, что Симона Синьоре заинтересовалась футболом впервые, вероятно, в силу своей неистребимой любви к жизни вообще.

Но ее стремлений, какими бы гуманными они ни были, недостаточно, чтобы мы протрубили отбой. Тем более что оказываемое на нас давление принимает неприятный оттенок. Раздаются анонимные телефонные звонки. Поступают письменные угрозы. Осуществлена даже попытка похитить самого Идальго. Это происходит прямо на шоссе возле Сент-Савена в департаменте Жиронда, где он живет. Ему приходится вступить в рукопашную, завладеть пистолетом (незаряженным) злоумышленника и обратиться с жалобой в жандармерию…

Таким образом, «интеллектуальный терроризм» может в конечном итоге привести просто к диким действиям. Против подобного в газете «Фигаро» в статье «Интеллектуалы в бутсах с шипами» выступает романист Ги Лагорс, в прошлом чемпион Франции по легкой атлетике, который хорошо знает спорт.

Лагорс обладает острым пером, и его статья доставляет всем нам громадное удовольствие: «Но что знает месье Клавель о Батенее и мадам Синьоре о Платини? Когда это они стали интересоваться этими людьми как таковыми? Что им известно об их жизни, надеждах, мировоззрении? Что знают они об их ремесле, ремесле сколь трудном, столь и рискованном? Или об их славе, которая не позволяет им ни стареть, ни выпить лишний стаканчик виски? Что знают они о тех рассветах после бессонной ночи, когда жарким огнем горят ноги, но все же нужно преодолеть себя, подняться и идти на тренировку? Идти на тренировку, хотя одна мысль об этом вызывает тошноту и полное отчаяние. Что знают они об этом беспокойстве, об этом упоительном наслаждении, об этих учащенно бьющихся сердцах? Ровным счетом ничего.

Легко отказаться от того, что вам недорого. Слепые, как правило, воздерживаются от дискуссий о живописи. Я с уважением отношусь к демаршу тех, кто либо в силу своей профессии, либо в силу развязанных страстей не поедет на чемпионат мира, хотя должен был туда отправиться. Но я отношусь без всякого уважения к тем людям, которые в любом случае туда не поедут, так как они не знают, что такое спортивная манифестация, и относятся к ней с глубоким презрением.

Наконец, куда же ехать играть, дорогие друзья? С вашей точки зрения, нельзя ехать ни в Аргентину, ни в Бразилию, ни в Советский Союз, ни в Чехословакию, ни в Англию (ведь там стреляют в ирландцев), ни во Францию (там высылают «черных» обратно в Африку), ни в Чили, ни в Южную Африку, ни в ГДР, ни в Заир, ни в Уганду, ни на Кубу… Продолжать дальше? Нет? Тогда что же? Пусть спортсмены играют. А интеллектуалы пусть прекратят их терроризировать. Футболисты не заслуживают ни такой чести, ни такого оскорбления…»

Я все еще мысленно читаю эту статью, как вдруг «Конкорд» замедляет полет и слышится резкий шум включенных аэротормозов.

Внизу все еще Африка…

Под крыльями лежат острова Зеленого Мыса. А вот и Дакар, этот тропический оазис.

Посадка проходит без сучка и задоринки. Когда «Конкорд» подруливает к своей стоянке возле аэровокзала, собравшаяся там громадная толпа принимается кричать и хлопать в ладоши.

Она прямо-таки опьянела от радости, что может поприветствовать во время посадки своих героев.

Толпа настолько многочисленна, что я испытываю сомнения относительно того, стоит ли мне выходить из самолета. Толпа всегда вселяет в меня страх. И я принимаю решение: не выйду из «Конкорда». Я засыпаю. Проснувшись через час под мирный рокот двигателей, я слышу ехидные рассуждения: мое отсутствие на аэродроме дурно расценили. Меня подвергли критике. Острой критике.

Это моя первая оплошность. Дипломатическая ошибка. Промах дебютанта.

 

Совместное проживание в Буэнос-Айресе

Приземляясь в Буэнос-Айресе, я был готов к самому худшему, прежде всего к угнетающему полицейскому присутствию. Однако таможенники и другие работники аэропорта «Эсейса» оказывают нам любезный прием. Сразу становится легче на душе. Нас ожидает масса народу…

Затем наш автобус эскортируют полицейские в касках, вооруженные до зубов, на двух мотоциклах и двух автомобилях до резиденции, где нам предстоит разместиться.

Первое впечатление: Буэнос-Айрес не находится на военном положении. Шофер ведет автобус через перенаселенные кварталы, где еще витает пьянящий запах духов Эвиты Перон, этой мадонны «безрубашечников», бедняков, которым она предоставила работу и кров. Через час мы подруливаем к стоянке перед громадным строгим зданием, которое скорее напоминает университетский центр. Это «Индусский клуб». Пройдя через холл, в котором не было ни единой души, выходим на зеленый луг, на котором есть футбольные поля, а также легкоатлетические дорожки.

Наши номера находятся наверху. Я занимаю комнату вместе с Домиником Батенеем. Но здесь обосновалась не только сборная Франции. Соседнее здание занимает сборная Италии, наш первый соперник на чемпионате. Так сказать, принудительное сожительство.

На следующее утро мы организуем между собой «притирочную» игру одиннадцать на одиннадцать. Стоит прекрасная погода. Мы играем так, будто это – показательный матч. Легко… Итальянцы, подчеркнуто элегантные в своих спортивных костюмах небесной голубизны, либо в «выходных» курточках с надписью «Жилессе», не упускают случая, чтобы поучиться. Они приходят гурьбой, вразвалочку, с нарочито безразличным видом, но очень дотошно высматривают все, что происходит на поле, отмечают наши дружеские, но все же довольно энергичные обмены ударами.

Так проходит неделя. Мы сталкиваемся с ними ежедневно, но не общаемся. Дино Зофф первым ломает лед. Осаждающим его французским журналистам, расспрашивающим его о неудаче «Наполи», которая ему слишком жестоко напоминает о кошмаре двух пропущенных им мячей, пробитых мной со штрафного удара, он спокойно и сдержанно отвечает, хотя комплимент ему дается с трудом: «Очень силен Платини. Лучше Бонхофа. Лучше Антоньони. Даже лучше Корсо. Он обладает мощными ударами при выполнении штрафных».

Я его благодарю через имеющийся здесь микрофон.

Очень скоро устанавливается взаимопонимание с Тарделли, моим будущим опекуном. Мы уславливаемся с ним о дате, когда состоится наш обмен футболками: французская сине-голубая и итальянская «адзурра». В придачу он пообещал вручить мне еще и футболку клуба «Ювентус». Добрый знак…

Эти итальянцы мне кажутся совершенно беспечными, беззаботными. Может, даже слишком.

В ожидании начала чемпионата нас отвлекает от тяжелых предчувствий и несколько развеивает скуку от повседневной рутины выход в город. Каждое утро подъем в 7.00. День длится очень долго. Я пытаюсь с пользой для себя проводить время, роясь в ящике с книгами, Лопес с Мишелем убивают время на теннисном корте, другие играют в пинг-понг или, что еще более оригинально, в бильярд. Наступает день, когда мы надеваем фирменные блейзеры клуба и повязываем галстуки. Нас ожидают в посольстве Франции, которое устраивает прием в нашу честь. Он состоится в промежутке между нашей «вылазкой» в магазины и обедом в ресторане.

Там, в посольстве, мы вплотную столкнемся с вопросом о пропавших без вести. Пытаясь избежать западни бойкота, которого шумно требуют пикетчики, мы стараемся спокойно и с достоинством во главе с Рошто и Гийо выполнить ту гуманитарную миссию, которая нам поручена. Перед нашим отлетом с аэродрома «Руисси» представители «Ассоциации родственников и друзей пропавших без вести или задержанных французов» вручили нам список, включающий двадцать два имени. По одному на каждого игрока сборной. Нашему послу в Аргентине было поручено заняться этим делом…

Доминик Рошто, которого все волнует больше, чем нас, постоянно пытается читать для нас статьи из журналов и газет, в которых сообщается о самых мрачных событиях в стране. Но в столице мы совсем не чувствуем того тяжкого климата, который описывается в печати. Чемпионат мира, кажется, вызвал всеобщее ликование и счастье, которые отражаются на лицах, улыбающихся с афиш, расклеенных повсюду в этом большом городе.

Вскоре мы перелетаем на самолете аргентинских ВВС в Мар-дель-Плата, чтобы сыграть в первом своем матче чемпионата.

За час полета мы уже прониклись атмосферой предстоящего матча. И мы знаем, что за двенадцать тысяч километров, преодолевая «гандикап» разницы во времени, миллионы французов напряженно ждут нашего первого удара по мячу в этом турнире.

Мар-дель-Плата – роскошный морской курорт. 26 процентов местного населения составляют дети иммигрантов, прибывших сюда в период между двумя мировыми войнами. Они живут в основном рыбной ловлей.

Шумный, даже буйный и немного забавный прием на стадионе. Какой-то сорванец завладел телеконтролем двух громадных электронных табло, нависающих над футбольными воротами. Он передает свое зашифрованное сообщение: Италия – 3, Франция – 1. Таким был счет во время единственного матча на Кубок мира между нашими двумя странами… сорок лет назад! Грустное воспоминание.

Мы прокладываем себе путь среди болельщиков, чтобы успеть подготовиться к матчу в скромной и уютной раздевалке. Доминик Батеней даже не сопровождает нас до газона. Он прямиком направляется на трибуну, чтобы наблюдать за игрой оттуда, вместе со своей и моей супругами. Они тоже являются участницами этой незабываемой Одиссеи. Доминик, по правде говоря, плохо воспринял свое отстранение от игры.

После пресс-конференции, когда пораженные журналисты вдруг заметили отсутствие в составе команды обоих Домиников (Рошто и Батенея), которой через два дня предстояло выступать лицом к лицу против сборной Италии, Идальго взял за руки Батенея и отвел его в сторону. Затем мы втроем обсуждали это дело у него в комнате. Я выступал за включение в состав Доминика.

На поле он всегда глубоко «пашет», чтобы всячески облегчить мне работу. Он – основной игрок сборной Франции. На нем строится первый эшелон обороны, им одушевляется вся игра. Однако Идальго утверждал, что Батеней физически не готов к этому матчу. Тогда-то тренер и произнес свою знаменитую фразу: «Он нарастил объем вместо веса». Эти суровые слова потом привели к неурядицам.

В общем, беда с этим Батенеем…

В раздевалке перед матчем разворачиваются неприятные события. Дело в том, что нам всем до чертиков надоело наше «шефство» над маркой спортивных товаров, которые мы рекламируем на спине. На нас ставят этикетки, пришивают какие-то символические полоски, за что мы получаем символическую горсть монет…

Фирма «Адидас» перевела нам 1500 франков. Затем вознаграждение из-за чемпионата мира было увеличено после долгих переговоров всего лишь до 1600. Это просто смехотворная сумма.

Нужно было что-то предпринять. Дело уже не терпело отлагательства. Приближался матч между Францией и Италией. И вот уже в раздевалке перед этой игрой мы совершили чисто символический поступок, который состоял в том, что мы не обновили кистью три знаменитые полоски «Адидас».

Публика об этом не знает, но за час до каждого международного матча вся команда обычно превращается в маляров. Реметтер, представитель фирмы, который искушен в своей работе до кончика кисти, делает обход, осматривает нашу обувь, и вручает каждому маленькие бутылочки с краской. Если возникает необходимость, он сам принимает участие в этом ритуале, действуя рукой мастера.

И вот, о ужас: массовый отказ. Забастовка кисточек!

Реметтер явно обескуражен.

Идальго потрясен.

Патрель меняется в лице.

Только Анри Мишель, который пользуется привилегией индивидуального контракта с этой торговой фирмой, да несколько строптивцев из его окружения не участвуют в забастовке.

Время идет.

Время бежит.

Ситуация напряжена.

Наконец, свисток судьи приковывает к себе все наше внимание и снимает напряжение. Это свистит румын Раинеа. Арбитр придирчиво осматривает нас перед тем, как выпустить на зеленое поле.

13.43. Последние звуки «Марсельезы».

13.44. Официальное фотографирование команды.

13.45. Мяч в игре.

13.46. Прорыв Сикса на левом краю. Прекрасный пас в центр на уровне угла дальней штанги. Лакомб выпрыгивает, дотягивается головой до мяча. Зофф, как приклеенный, стоит на линии ворот.

Удар! Гол!

Франция ведет 1:0.

Это был самый скоротечный гол в истории чемпионатов мира.

Полчаса спустя – равновесие восстановлено. 1:1.

Час спустя – проигрыш. 1:2!

В качестве вознаграждения я получаю желтую карточку за «симуляцию» в двадцати метрах от ворот противника. Анри Мишель тоже. У нас даже нет времени, чтобы обсудить последнюю нашу возможность: штрафной с отличной позиции – всего в девятнадцати метрах от ворот. Дальше все еще изучает ситуацию и положение мяча и мое собственное, а я, превратившись в центра нападения, иду на последний риск, пытаясь выбрать позицию получше в частоколе ног своих противников… Звучит свисток, возвещающий об окончании игры. Арбитр, абсолютно индифферентный, лишенный всяких иллюзий на наш счет, свистит три раза, не выпуская свистка изо рта, вероятно, чтобы сильнее растеребить нашу рану. Конец.

Возле двери в раздевалку, через которую мы молча проталкиваемся, стоит ужасный шум. Президент моего клуба Клод Кюни бросает: «Идальго – это жалкий тип1 Пусть наведается в „Нанси“, и посмотрим, как нужно готовить настоящую футбольную команду».

Я устал.

Я огорчен.

Мне стыдно…

 

Франция – Аргентина, или конец чемпионата мира

Публика на стадионе «Ривер Плейт» не упускает случая, чтобы сильнее задеть меня, когда я выхожу на поле на решающий матч между Францией и Аргентиной в чемпионате 1978 года.

Восемь дней назад аргентинский иллюстрированный журнал «Графико» окрестил меня «Платиниксом» в честь Астерикса, этого несгибаемого небольшого роста галла, прославившегося в битвах с врагом. Сегодня я, как выжатый лимон. Наше поражение от итальянцев внушило местному населению надежду на легкую победу. Поэтому цель собравшихся здесь болельщиков вполне очевидна: сбить меня с толку, подавить морально. В таком важном для Аргентины матче, как этот, все удары хороши. Включая незаметные, подлые. Фрондирующая, даже провоцирующая, публика, сидящая на трибуне, отлично играет роль двенадцатого игрока. Все великие футболисты, все великие команды на собственной шкуре познали, что такое фрондирующая простонародная публика.

В автобусе, который вез нас на стадион «Ривер Плейт», все были чрезвычайно серьезны и молчаливы. Каждый понимал, что в буре, поднятой футбольными критиками, пострадал немного личный авторитет каждого из нас…

Вместе с Домиником Батенеем мне пришлось услышать тяжкое обвинение в создании «собственной команды». Предлогом для этого послужил обед в «Индусском клубе» за отдельным столиком с нашими супругами. Действительно, из жен футболистов только они сопровождали команду в Аргентину. Но это происходило с ведома федеральных властей. Никто не запрещал другим игрокам поступить так же. Мягкая, вносящая гармонию, семейная атмосфера всегда предпочтительнее мрачного климата в команде, где все постоянно сосредоточены на своих обязанностях и переживаниях.

Наш главный медик Вриллак к тому же сболтнул лишнее, выступая в субботу перед микрофоном радиостанции «Уэроп-1». Когда комментатор Жан-Рене Готар принялся допытываться у него о причинах слабого физического состояния команды, он предпочел ретироваться через запасной выход:

– Что же на самом деле происходит?

– Много всего, да еще эти истории…

– Какие истории?

И вот доктор «большой нашей псарни» разоткровенничался…

Тут же поползли слухи. Благодаря обрывкам притворно-доверительных признаний, жирное пятно сплетен начало расползаться. «Забастовка кисточек» превратилась в «дело о спортивной обуви».

Мишель Идальго в субботу вечером куда-то исчез. Он, оказывается, заперся в своей комнате, превратив ее в монашескую келью, и читал пухлый роман Андре Лаказа «Тоннель» – биографический пронзительный рассказ очевидца о пребывании в лагере смерти Маутхаузен.

Идальго и сам находился тогда в темном тоннеле. У него было дурное настроение, ему предстояло провести бессонную ночь. На рассвете он встал, совершил обход, заказал такси и уехал около восьми часов на встречу в РТЛ (Радио и телевидение Люксембурга), которое, учитывая разницу во времени, ведет диалог со своими слушателями в столь ранний час.

Пока Идальго отсутствует, нам в руки попадает парижский «Журналь дю Диманш». Он поместил на первой полосе аршинный заголовок, который звучит как мрачный вызов: «Идальго готов подать в отставку». Вся последняя страница посвящена путаным объяснениям нашего провала в Мар-дель-Плата. Еще один заголовок подпускает шпильку Идальго, цитируя его: «Я уже не руководил своей командой». Только внимательно изучив статью, можно было наконец понять, что нашему тренеру в Мар-дель-Плата мешало руководить командой само спортивное сооружение, так как он был вынужден наблюдать за игрой между Францией и Италией из какой-то канавы, вырытой специально для тренеров, а не со скамейки для запасных. Поэтому Идальго испытывал некоторые затруднения при передаче советов игрокам. Ничего больше.

Когда он возвращается из Буэнос-Айреса с красными от бессонной ночи глазами, со взвинченными нервами и впалыми щеками, то сразу понимает, что в команде произошло что-то неладное. Между французским общественным мнением и мнением сборной больше не существует взаимопонимания.

Пользуясь поддержкой и участием массивного и торжественного Фернанда Састра, президента Французской футбольной федерации, несмотря на его легкомысленный свитер, и уважаемого президента Ассоциации профессиональных клубов Жана Садуля, Идальго продолжает плыть по течению, но все же старается избежать сноса в сторону.

Он находит успокоение в молчаливых одобрительных взглядах своей супруги Моники и в любовно-сострадательных словах, которые старательно выбирают журналисты на традиционной пресс-конференции. Идальго же говорит: «Я почувствовал неистовый, безумный порыв общественного мнения, его „мобилизацию“ вокруг сборной Франции, которую я пытался защитить, как умел. Но думаю, что мне это не удалось, так как я слишком полагался на чистосердечие людей».

Журналисты, однако, с удовольствием делятся с нами своими впечатлениями, если им только удается заманить нас куда-нибудь в укромный уголок. Я слышу бессвязные слова, что Идальго «на мели… что он выжат, как лимон… что он вот-вот подаст в отставку… что он идет на попятную… хочет жить простой жизнью… внутри у него что-то сломалось…»

И это наиболее мягкие слова симпатизирующих.

Другие, менее любезные, добавляют несколько нелестных фраз о его поведении. Батенею они сообщают, что Идальго произнес несколько жестких слов в его адрес.

Некоторые журналисты очень настырны и прибегают к двусмысленностям. Они, например, клянутся, что Идальго, в зависимости от обстоятельств, ведет себя и говорит по-разному.

С начальством: «Игроки вместе с прессой меня предали».

С игроками: «Пресса нас всех предала».

С прессой: «Игроки нас предали…».

Такой отравленный климат заставляет и нас, в свою очередь, утратить выдержку, тем более что футбольные руководители, присутствующие на чемпионате, только подливают масла в огонь развязанной полемики. Никто – ни сам Идальго, ни игроки команды не могут получить помилования у этих критически настроенных скептиков.

Что касается меня, то положение обязывает, и мне приходится защищать свою честь. Тень Иохана Круиффа, этого голландского героя предыдущего чемпионата мира, преследует меня повсюду, словно призрак. Мне постоянно ставят его в пример и в укор. Я взрываюсь: «Я вам говорю, что я не Круифф. У меня никогда не было подобных претензий». Чтобы утвердить собственную личность и прекратить наконец эти утомительные сравнения, я напоминаю всем, что я играю на этом чемпионате под номером 15, что отказался от номера 14. Под ним, как известно, играл Круифф на чемпионате мира 1974 года и в своем «Аяксе».

Трудное время, мучительные часы.

«Индусский клуб», который остряки в насмешку назвали «Средиземноморским», растревожен, словно пчелиный улей.

Понедельник, 5 июня, канун игры Франция – Аргентина. Обычная ежедневно проводимая пресс-конференция. Идальго, стремящийся унять страсти, передает Анри Патрелю маленький, сложенный вчетверо листок бумаги. Наконец-то мы возвращаемся к Кубку мира и нашим земным заботам. Патрель, чуть не лопаясь от гордости из-за того, что к его персоне привлечено всеобщее внимание, старательно, не спеша, монотонно зачитывает список «избранных»: Бертран-Деман, Баттистон, Лопес, Трезор, Босси, Мишель, Батеней, Платини, Рошто, Лакомб, Сикс. В запасе: Барателли, Бракки, Руйе и Бердолл. По сравнению с предыдущим матчем, с Италией, четыре замены: не играют Жанвион, Руйе, Гийо и Дальже, им на смену приходят Батеней, Лопес, Баттистон и Рошто. Команда не выражает особого удивления даже неожиданным возвращениям в состав двух Домиников.

Вторник, 6 июня. Опять восемь утра. Идальго объезжает студии телевидения. Он принимает участие в передаче «Досье нашего экрана». Затем он выходит в эфир в знаменитой передаче «Радиоскоп» Жака Шанселя. Увы, нам не удается поймать эту передачу. Нам о ней подробно расскажут после.

Первый вопрос: «Мишель Идальго, на ваши плечи давит громадный груз… Ваши игроки вас предали?».

Те, кто присутствовал при этой сцене, даже опомниться сразу не могли. Они видят, как Мишель наклоняет голову, его взор меркнет, и глаза застилают слезы. Они все поражены, и сам Шансель, так как у него нет обыкновения «раскалывать» приглашенных во время прямой передачи.

Конечно, Мишель тут же придет в себя и проведет час возле микрофона, пытаясь все объяснить и заживить свои раны.

Когда наступит время садиться в автобус, мы все еще будем видеть в нем того хрупкого, легкоранимого человека, каким он был все последние дни. Действительно, в нем что-то сломалось. Он удивительно дружелюбен, даже несколько трогателен. Но сейчас не время расслабляться…

На стадионе «Ривер Плейт» мы добрались в какой-то сумасшедшей карусели из автомобилей.

Сердце мое дрогнуло, когда мы вышли на зеленый газон за несколько минут до семи часов. Никогда прежде за всю мою недолгую карьеру я не видел такого количества «папелитос» (бумажных полосок), которые каскадами извивались с самых верхних трибун. Какой пьянящий спектакль: миллионы бумажных полосок парят над стадионом, словно хлопья снега.

Исполняются национальные гимны. Зрители, являющиеся истинными любителями спорта, восторженно аплодируют после исполнения «Марсельезы». Очень приятно. Но сейчас не до эмоций. Не говоря уже о романтике или шутках. Правда, сам Раймонд Копа, стоя на пороге нашей раздевалки, старается развлечь нас своими остротами. Он отдал свое имя торговой марке спортивных товаров. Он иронизирует: «Стоит ли спорить по пустякам о каких-то трех полосках в Мар-дель-Плате? Поднимать скандал из-за обуви? Лучше было дать обувкой пинка под зад Копа…».

Ну вот наконец начинается матч, который может дать пропуск в будущее.

19.15. Звучит свисток судьи швейцарца М. Дюбаха.

С первого же паса чувствую, что с нами играет спаянная команда, обладающая сильной волей к победе. Луженые глотки и железные мышцы.

Незадолго до окончания первого тайма. Лука предпринимает атаку. Трезор блокирует ему путь. Он нападет на противника с привычной для него яростью и вот, ведя борьбу с ним, вдруг теряет равновесие, и мяч касается его руки. Я впиваюсь глазами в арбитра. Я всегда готов к самому худшему на чужих полях, особенно на чемпионате мира. Фу, пронесло! Дюбах разрешает продолжать игру. Он, конечно, заметил, что такая игра не противоречит правилам. Он не позволил иллюзии убедить себя в якобы совершенной ошибке. Он знает правила наизусть: не штрафуется мяч, который находит руку, а штрафуется рука, которая находит мяч… Элементарное правило судейства для начинающих. Но вот аргентинцы все вместе бегут к судье. Фигура судьи исчезает в куче бело-голубых футболок, там все горячо спорят, жестикулируют, волнуются. Подошли защитники, весь арьергард: Ольгин, Тарантини, Пассарелла… Судья так размахивает руками, словно пытается уйти от финта. Ну вот он все же отыскал лазейку в тесном круге игроков, которые осыпают его непереводимыми оскорблениями, и ему удается бежать. Тем временем трибуны закипают негодованием. Дюбах отрывается от группы. Он бежит. Направляется к линии штрафной площадки, словно пытаясь окончательно освободиться от своих преследователей. Просвистит ли он окончание первого тайма и тем самым успокоит разбушевавшиеся страсти? Он подбегает к боковому судье канадцу Уинземану. Что-то говорит ему, пытаясь своими жестами и свистком унять ярость аргентинских болельщиков.

У Уинземана не слишком уверенный вид. Вполне естественно, он находится в сорока метрах от столкновения. Он держит флажок у ноги, делает какие-то нерешительные жесты. Я ничего не могу понять: неужели все это правда? Ведь Дюбах не из тех, кого можно легко запугать. Не может же он обращаться к боковому судье только ради приличий? Увы, может! И вот судья с решительным видом показывает на точку пробивания пенальти, пасует перед «гласом народа» и осуждает нас на смертную казнь одним убийственным ударом, как это происходило когда-то в римском цирке.

Я совершенно подавлен.

Мы бежим к нему: Батеней, Лопес, Мишель, Лакомб, Сикс и я. Он нас отталкивает. На сей раз у него свирепый вид, он нервно жестикулирует. Он подносит руку к карману своей футболки, намереваясь взмахнуть желтой карточкой, грозящей предупреждением, или же красной, выдворяющей игрока с поля.

Я даже не смотрю на Пассареллу, который устанавливает мяч на роковой отметке, не гляжу и на нашего вратаря Бертрана-Демана, раздумывающего над тем, как отразить неотразимый мяч.

Пассарелла сильно бьет. Бертран-Деман лежит на земле.

Сконфуженные, мы отправляемся в раздевалку размеренными, тяжелыми шагами, словно боксеры, побывавшие в нокауте после подлого, незаметного для судьи удара. В раздевалке почти не слышно слов. Только иногда ругательства резонируют в бетонированном сооружении. Они, вероятно, должны донестись до слуха этого швейцарца, который нарушил привычный для его страны нейтралитет. Идальго, теоретическая отставка которого уже ни для кого не является секретом, ходит с увлажненными глазами. Анри Мишель, который испытывает свой последний шанс на чемпионате мира, пытается успокоить БертранаДемана и сжимает от гнева кулаки. Все мы в эту минуту горько переживаем этот несчастный «дубль» вопиющей несправедливости, который зовет всех нас к реваншу.

20.30. Четверть часа продолжается матч во втором тайме. Баттистон видит, как Лакомб открывается на правом фланге. Точный пас в глубину, за спины аргентинских защитников. Лакомб завладевает мячом. Небольшая «свечка», направленная за спину выбежавшего немного вперед из своих ворот вратаря Филлола. Мяч взмывает и, кажется, летит точно в середину пустых ворот. Но, увы! Он ударяется о верхнюю штангу. Игра возобновляется. Кто-то нас, видимо, проклял!

К счастью, Лакомб не ушел со своего места. Он завладевает мячом слева, подготавливает удар, но, секунду помешкав, замечает, что я нахожусь тут же слева, но в более выгодной позиции. Я продвигаюсь по левому флангу дальше, сильно бью по мячу. Весь стадион «Ривер Плейт» замирает. Через мгновение на стадионе буря восклицаний. Футбольный праздник продолжается, несмотря на всеобщее недовольство. Этого вполне достаточно, чтобы вселить в нас веру и придать нам праздничное настроение.

В такой игре проходит приблизительно полчаса. Команда Франции преподает урок. Здесь воинственно настроенный Рошто, который, кажется, просто прилип к мячу, сверхподвижный Лакомб, этот вдохновенный мастер точных передач, доминирующий на поле Трезор, уверенный в своей технической и физической подготовке, Батеней, вновь набирающий форму Лопес, полный решимости вести борьбу до конца, Анри Мишель, инициатор бесконечных рейдов в тыл противника, – все они срывают аплодисменты аргентинских болельщиков.

Болельщики демонстрируют нам свое уважение. Они все время повторяют ритмическую музыку серенады под звуки тамбуринов, скандируют лозунги, выражающие их восхищение: «Вот это – мужики!». Не будет преувеличением сказать, что болельщики переживают вместе с нами, когда, например, Бертран-Деман ударяется спиной о штангу или когда Дидье Сикс, более собранный в игре, чем обычно, демонстрирует весь технический репертуар на своем краю, но ухитряется смазать, казалось, уже верный мяч, который в случае успеха привел бы к нашему всеобщему воскресению.

Этот гипотетический гол, по крайней мере, в какой-то степени компенсировал бы гол, забитый нам за 20 минут до окончания игры, гол, который решил нашу судьбу, как и судьбу команды Аргентины, короче говоря, судьбу самого Кубка мира.

21.00. Матч заканчивается. Чемпионат мира для нас завершился…

Мы могли бы победить сборную Аргентины, которая три недели спустя превратит свою победу в триумф двадцати пяти миллионов аргентинцев. Мечта всей нации станет реальностью.

Но мы все же выполнили свой долг. Все потеряно, кроме чести. Мы потерпели поражение, но не опустили головы. Нельзя допустить, чтобы, находясь за двенадцать тысяч километров от нас, французы, которые провели бессонную ночь, ночь, ставшую для них ночным бдением, были ошарашены вновь откровениями какого-то очередного любителя сенсаций. Мы никого не предавали и хотим, чтобы об этом знали все.

Я просто горю желанием поскорее уехать из Аргентины, забыть о Буэнос-Айресе, вычеркнуть из памяти этот «Индусский клуб», навсегда предать забвению стадион «Ривер Плейт». Рана слишком кровоточит. И поскольку я не включен в состав на игру с Венгрией, то вместе с несколькими игроками улетаю в Рио… Там, вдалеке от наших обязательств, от бурь и закулисных баталий, мы наконец обретаем желанное спокойствие, безмятежность и свободу. Там пляж и волны океана, погружаясь в которые мы словно проходим через великое очищение. Однако настоящего покоя нет и здесь. Фотографы кружат вокруг нас, повсюду нас выслеживают. Но мы опасаемся, что на снимках можем оказаться слишком непринужденными и беззаботными и их неправильно интерпретируют на родине, в Париже.

Однажды мое внимание привлекает глухое, едва слышимое жужжание, которое сопровождается сухим щелчком. Заинтересованный, я вскакиваю со своего места и прямиком бегу к кустарнику. Там я нос к носу сталкиваюсь с одним французским фотографом. Моим «приятелем»… Теперь все кончено. С ним я больше никогда не стану разговаривать…

С этого дня началась моя «фотофобия». Но из Рио я увожу с собой не только испорченный негатив. Жена сообщает мне о своей беременности. Это будет наш сын Лоран…

 

120 дней ради одного потерянного мяча

Август 1978 года. «Нанси», находящийся все еще в ореоле славы благодаря своей победе в розыгрыше Кубка страны, встречается на стадионе «Жёффруа-Гишар» с «Сент-Этьенном», за последние двадцать лет который завладел всеми национальными титулами, а также стал второй клубной командой Европы в 1976 году. Эта команда воплощает собой французский футбол…

Свист, встречающий «Нанси»…

Свист, усиливающийся при упоминании моего имени…

Болельщики не скрывают двойного чувства. Только подумать, с одной стороны, не испытывая никаких комплексов, юная звезда смело бросает вызов местным звездам, а с другой – ведь на нем как на ведущем игроке лежит вина за провал сборной Франции в Аргентине.

В результате в начале матча я не заметил бутсу Кристиана Лопеса. Мы с ним боремся за мяч. Мяч, только что вброшенный в игру. Обычное противоборство. Вдруг я валюсь на землю, острая боль пронзает, как кинжал, правую ногу.

Лопес столь же потрясен, как и я, а испытываемые мной муки от дикой, страшной боли бросают его в холод. Он сразу начинает оправдываться, говорить, что невиновен. Какое теперь это имеет значение? Но у бедняги Лопеса совершенно растерянный вид, и он все время, как заведенный, повторяет одни и те же слова, словно магическую формулу, способную стереть из памяти эту неприятную минуту: «Я до него не дотрагивался… Я до него не дотрагивался…» Это действительно так. Это я сам, поддавшись на провокационный свист трибун, бросился на мяч, словно камикадзе. Я пять раз просмотрел эту ситуацию по видеомагнитофону. Теперь мне ясно на 99 процентов, что не нужно было бросаться на мяч, которым уже завладел Лопес…

Меня обступают игроки.

Весь стадион ошеломлен, болельщики улюлюкают.

Если бы не этот жуткий свист с трибун в самом начале матча, то, вероятно, я бы и не стремился к невозможному. И вот результат!

Наши игроки Нойберт Руйе, Шебель наперебой советуют, как поскорее унять боль, готовы оказать скорую моральную помощь. Но Бернар Боннавиа, наш массажист, заботливо поднимает меня на руки и выносит на бровку поля. Мне настолько плохо, что я не воспринимаю происходящее, вижу все, словно в тумане.

Остальное рассказал Мишель Денисо – один из тех немногих представителей прессы, которые пользуются моим доверием. Он все снял на кинопленку, смонтировал ее в виде короткометражки, а кадры напечатал в еженедельнике «Фут-2», в этом боевом еженедельнике, который родился в эйфории квалификационных матчей перед аргентинским чемпионатом мира. В его репортаже трогательная патетика подчас сменяется истинным беспокойством.

Вот как Денизо описывает те события: «Я наблюдаю, как бледного Платини кладут на операционный стол и слышу, как он задает вопрос: „Скажите мне правду, я „залетел“ на шесть месяцев? На три? Перелом? Ну скажите мне откровенно все!“.

Собранный, подтянутый, с серьезными глазами, смотрящими из-за очков, Бернар Боннавиа хранит полное молчание. Он трогает рукой травмированную голень, затем колено: «Ой! – вскрикивает Платини. – Очень болит колено, я даже слышал, как оно треснуло».

Платини трудно узнать, на лбу выступили, словно жемчужины, капли пота, глаза глубоко впали. Он их закрывает на секунду, испытывая страх перед окончательным приговором врача. Он приподнимает голову, напряженно смотрит на свою правую голень, пытается перехватить взгляд массажиста, чтобы догадаться об истинном положении дел.

Боннавиа старается не встречаться с ним взглядом. Он все ниже опускает нос. Какой-то приглушенный шум проникает через бетонные стены раздевалки. Он расспрашивает меня как очевидца и бросает мне с робкой уверенностью: «Предпримем еще одну попытку?»

Да, конечно…

Платини качает головой, но, воспрянув духом, начинает руководить действиями медика. «Ай! Да, чуть ниже. Здесь можно нажать».

Боннавиа говорит о возможном переломе голеностопа правой ноги. Страшный удар. Это серьезная травма.

36-я минута, взрыв криков над нашими головами на трибунах. На сей раз не столь громкий, но вполне выражающий энтузиазм болельщиков. Это Курбело («Нанси») забивает гол. Диктор объявляет об этом через микрофон. Я повторяю информацию, но Мишель меня не слушает. Он весь поглощен собственной болью и думает сейчас только о последствиях.

У него уже был перелом голеностопа пять лет назад, но тогда его, еще юниора, подвела левая нога. С горечью вспоминает он трехмесячный перерыв в игре. В его голове быстро проносится: три месяца бездействия ставят для него крест на матче женевского «Серветта» и «Нанси», первом матче его клуба в большом европейском соревновании. Нужно также поставить крест и на встрече между сборной Франции и «Андерлехтом», а затем и на другой – между командами Франции и Швеции. Короче говоря, никакого футбола до наступления зимы.

Карета «скорой помощи» припарковывается во «Дворе Славы».

Направление – ближайшая клиника.

Как можно скорее.

– Вероятно, я уже кончился для футбола, – шепчет Платини.

– Не думай об этом, – отвечает Боннавиа. – И прежде всего, не представляй все в черном свете, не теряй духа. Подождем результата просвечивания.

Всеобщее оцепенение: рентгенограмма, снятая в СентЭтьенне, ничего не показывает, ни одной трещинки! И только в Нанси, в три часа утра, устанавливается истина: тройной перелом голеностопа! Платини покидает Сент-Этьенн в гипсе. Ему наложат в Нанси другой, который ему предстоит носить сорок пять дней. Затем начнется разработка ноги. Платини сможет вернуться к игре через два-три месяца. К тому времени публика его немного забудет, и если смотреть на все с такой точки зрения, то от этого ему будет только лучше…»

Газета «Фут-2» откликается на этот ужасный удар судьбы великолепным заголовком, явно заимствованным из черной серии: «120 дней ради одного потерянного мяча».

120 дней: может, это и малый срок в карьере, длящейся десять-пятнадцать лет. Но это очень много для одного сезона, продолжающегося всего девять месяцев.

Это, кроме всего прочего, еще и тяжкое физическое испытание: боль от первого удара, боль послеоперационная, боль при реабилитации и восстановительных тренировках.

Это тяжело и с моральной точки зрения. Несмотря на эмоциональную поддержку близких, постоянные заботы всей семьи, визиты друзей, телефонные звонки, я все время впадал в мрачное состояние, задаваясь вопросом: «А буду ли я снова играть?». Мучил и другой тревожный вопрос: «Сумею ли я восстановить свою лучшую форму?».

Для меня весь этот кошмар продлится всю осень. После выхода из клиники я провел целый день у своих родителей, затем Кристель, моя супруга, отвезла меня к своим в Вогезские горы. В программе пребывания там – отдых, отдых и еще раз отдых…

Два месяца спустя с меня сняли гипс. Рентгенограмма оказалась хорошей, но профессор Гуммер меня напугал. Он сказал мне: «Нужно подождать и убедиться, все ли там срослось правильно». Я же считал себя уже совершенно исцеленным, но был вынужден прислушаться к его советам по разработке ноги. Я начал с тренировок в Бурбонн-леБен. Затем в клубе «Нанси». Наконец я ступил ногой на землю, затем начал ходить и вот сделал первую пробежку…

Встав на ноги, передав свои костыли другим, столь же невезучим, и почувствовав, что на тренировках ко мне Еернулось нормальное дыхание, я приступаю к составлению программы своего возвращения в футбол.

В итоге я провожу на поле половину сезона. Я забиваю 12 мячей в девятнадцати матчах чемпионата страны, 3 – в пяти матчах на Кубок Франции и дважды надеваю сине-голубую футболку сборной Франции. Для человека, только залечившего столь серьезную травму, это не так уж плохо…

Вряд ли стоит удивляться тому, что с марта 1979 года имя Платини начинает все чаще появляться в спортивных газетах Франции, да и Европы, которые высказывают различные предположения о дальнейшей моей футбольной судьбе.

Так Клод Бец (президент «Бордо») и Дидье Куеку (менеджер) публикуют в газете «Сюд-Уэст» сообщение о моем грядущем переходе в их команду. Более того, они помещают в газете поддельное фото, на котором я изображен вместе с руководителями клуба «Бордо»… Тут же Клод Кюни хватает первую попавшуюся ручку и поспешно сочиняет письмо, в котором рекомендует «Объединению профессиональных футбольных клубов» предпринять санкции против «Бордо», выражая тем самым свое глубокое недовольство их действиями. Одна маленькая деталь: Кюни не заметил, что газета «Сюд-Уэст» вышла 1 апреля…

Эта штука меня позабавила, но она показывала, в каком тупике я находился. В это время я не знал, куда направить свой взор. Италии, конечно, следует отдать предпочтение с чисто сентиментальной точки зрения. И не только из-за моих пьемонтских корней я вбил себе в голову, что в один прекрасный день отправлюсь туда играть в футбол. Еще будучи мальчишкой, я видел, как итальянские клубы доминировали в Европе, и это, конечно, порождало в моей голове опасные мечты.

И вот сегодня в ожидании неминуемого открытия вновь границ я постоянно думаю об этом, и не только потому, что лира очень высоко котируется на финансовом рынке. Деньгами, конечно, нельзя пренебрегать, тем более если приходится думать о карьере, которая в силу физических возможностей может длиться лишь относительно короткий отрезок времени. Именно по финансовым соображениям и, прежде всего, в результате проблем, связанных с высокими подоходными налогами, ведущий игрок «Ливерпуля» Кевин Киган был вынужден покинуть Англию и отправиться играть в Гамбург. Но не только по финансовой причине мне не хочется, несмотря на призывы, раздающиеся из лондонских «Арсенала» и «Тоттенхема», сесть на морской паром и пересечь Ла-Манш в направлении, противоположном тому, которое выбрал Киган.

Однако вернемся во Францию.

Не без оснований Клод Кюни считает, что «Нанси – Лотарингия» обладает определенным преимущественным правом на такого игрока, как Платини.

Я время от времени отпускаю реплики, чтобы позабавить аудиторию.

Интервьюеры: – Помимо «Нанси», в каком из французских клубов вы готовы играть?

Я: – Отдаю предпочтение клубам, где играют футболисты, которых я люблю, где есть публика, которая мне нравится, и где есть стадион, который меня устраивает…

Интервьюеры: – Не считая «Нанси», сколько у вас на примете таких клубов?

Я: – Девятнадцать!

Головы интервьюеров сразу опускаются, они вонзают свои носы в блокноты и принимаются лихорадочно орудовать авторучками…

Ну а если говорить серьезно, то я сообщаю им, что меня в действительности интересуют четыре-пять клубов, которые фактически оспаривают титул чемпиона страны, потом три или четыре клуба, которые играют в их кильватере, но одновременно обладают и средствами, и амбициями для достижения равного с ними успеха. И словно при розыгрыше городского тотализатора мои собеседники составляют список моих «фаворитов»: «Страсбург», «Монако», «Бордо», «Нант», «Пари-Сен-Жермен», «Парижский футбольный клуб», «Марсель», «Ницца» и неизбежная чистокровка, замыкающая список: «Сент-Этьенн»!

При упоминании «зеленых» я чувствую, как в глазах даже самых искушенных репортеров загорается огонь. Эффект «Глазго-76» все еще срабатывает. Большая волна порождает более мелкие. Сегодня «Сент-Этьенн» – это дважды французская команда. У этого клуба сорок четыре филиала, разбросанных по всей стране. Сорок четыре «зеленые» базы. Всего в клубе шесть тысяч членов. Президент клуба Роше вынашивает смелую мечту довести это число до десяти тысяч. По образцу больших английских клубов «Ливерпуля», «Манчестера», «Юнайтеда», он хочет укоренить свой клуб во французской глубинке. Он в этом преуспевает. И очень настойчиво высказывает пожелания, чтобы я надел на себя праздничную экипировку французского клуба с номером 1.

К тому же я получаю массу писем. Они приходят отовсюду. Со всей страны. От Обенас до Сен-сюр-Мер, от Ориллак до Баноль-сюр-Сез, от Кольмар до Компьена, и в них одно и то же пожелание, повторенное десятки раз: «Платини – в „Сент-Этьенн!“ Даже поклонники „Нанси“ побуждают меня сделать „отличный выбор в пользу Франции“.

Кроме того, у меня много друзей среди поклонников «Сент-Этьенна». Немало их работает в прессе. Само собой разумеется, в «Экип», в «Фигаро», в «Журналь де Диманш», но больше всего на телевидении, на радио. Не проходит ни одного послематчевого интервью, без того чтобы они не принимались агитировать меня за вступление в «зеленый эскадрон».

Все это кипение, вся эта доброжелательная, пусть не много настырная, агитация находят подкрепление в ходе референдума – опроса общественного мнения, проведенного 27 апреля 1979 года газетой «Фут-2».

Вот вкратце его результат: 94,07 процента читателей высказываются против моего отъезда за границу; 49,88 процента хотят видеть меня во французской футболке, и прежде всего в футболке «Сент-Этьенна» (против 13,88 процента, отдавших свое предпочтение моему переходу в «Нант», хотя Анри Мишель дал понять, что меня там не очень ждут).

Это уж слишком. Такое сообщение заставляет Робера Эрбена выйти из своего бассейна и оставить теннисный корт. Роже Роше присутствует при нашем первом телефонном разговоре, в котором Эрбен объявляет свое одобрение такими словами: «Поскольку пятьдесят французов из ста желают, чтобы Платини перешел в „Сент-Этьенн“, значит, мы его берем».

Не меньший вес имело и заявление Роше, который пользовался тогда непререкаемым моральным авторитетом: «Платини составляет часть спортивного французского достояния. Необходимо, чтобы он остался с нами. „СентЭтьенн“ найдет ему работу».

Месяц спустя, 29 мая, Роже Роше садится в частный самолет и вот в сопровождении Пьера Гароннэра, своего знаменитого «охотника за черепами» и ногами, появляется возле моего дома и звонит в дверь. В его черном портфеле лежит контракт, который должен связать мою судьбу с «зелеными». На два года. Что, конечно, навсегда останется в истории футбола.

 

Этот уморительный президент

Несмотря на то что я помог «Нанси» завоевать свой первый национальный трофей, как, впрочем, и первый титул в своей футбольной карьере, президент клуба Кюни обходится со мной крайне холодно. Это продолжается с 1 февраля 1978 года – уже три с половиной месяца.

И вот, собравшись с духом, я спокойным официальным тоном сообщаю руководству клуба, что не намерен возобновлять с ним свой контракт. Контракт, по которому я буду связан с «Нанси» еще около восемнадцати месяцев.

С трудом сдерживая гнев, Клод Кюни обвиняет меня в предательстве. Но он рассчитывает на трудно преодолимое мной искушение, искушение реальное и хорошо всем известное, которое я испытываю, внутренне стремясь остаться в той же футболке, со своими друзьями и близкими, рядом с родителями в знакомой с детства обстановке. Он также уповает на то, что строящийся ныне дом в Велене, за который заплачено из моих первых сумм, полученных от рекламы, а также из банковского кредита в 300 тысяч франков, все же удержит меня в Лотарингии.

Но я уже заявил о своем решении. Таково было мое желание. Правда, я еще не до конца отдавал себе отчет, насколько стремительно растет моя репутация. Я даже не предполагал, что малейшее изменение в моей судьбе может вызвать столь бурную реакцию.

Приняв решение в отношении своей будущей спортивной карьеры, я счел необходимым сообщить об этом своим руководителям, причем задолго до истечения контракта. В среде профессионалов такие предупреждения обычно делаются за два месяца до окончательного расчета с клубом. Я же сообщил об этом начальству за полтора года!

Никто не мог запретить мне после почти семилетней верной и безупречной службы наконец сменить обстановку и посмотреть страну. Контракт имеет строго ограниченный срок и не предусматривает никакой обязательной пролонгации после истечения основного срока.

Выражая свое недовольство, клуб поспешил оповестить об этом широкую публику, уточнив при этом, что я не намерен возобновлять контракт в силу того, «что получил различные предложения, в том числе и от зарубежных стран».

Все взоры обратились к Каталонии, к «Барселоне». Йохан Круифф, по сути дела, ее голландский вдохновитель, трехкратный обладатель Кубка европейских чемпионов в составе своего «Аякса» из Амстердама, финалист чемпионата мира 1974 года, должен был з скором времени объявить о своем уходе. Даже называли цифру: 82 миллиона песетас (476 миллионов сантимов) тому, кто сменит его. Подразумевая, что это буду я.

Затем возникают «Валенсия», «Реал» (Мадрид), «Нанси» играл в Марселе, когда дебаты о моем переходе достигли своего апогея. Два очень внимательных зрителя уселись поудобней в первом ряду гостевой трибуны: президент «Валенсии» – важный сеньор Коста Рамос и тренер клуба – француз Марсель Доминго.

«Валенсия» стала первым клубом, который установил контакты с «Нанси» с целью переговоров о моем возможном переходе. Все было проделано крайне вежливо, похорошему, но ходоки были выпровождены моими руководителями. Этот клуб не намерен «обжечься» еще раз и теперь делает предложение лично мне.

Доминго сообщает: «Если вы выберете Испанию, то не может быть и речи о подписании контракта с кем-нибудь иным, кроме „Валенсии“. Мы готовы сделать вам контрпредложения, если вы получили какие-то иные».

Сколько себя ни убеждай, что футбол – это игра, которой нужно отдаваться целиком, без остатка, без всяких «задних» мыслей, все же никуда не уйти от подобных переговоров. Но это всегда оставляет пагубный след в сознании.

До этого времени я мало интересовался деньгами.

Для меня, прежде всего, главное значение имел сам клуб «Нанси», мои друзья по команде, радость от игры в футбол, и только…

В этот вечер в Марселе мы играем с «Олимпик де Марсель». Но почему-то сегодня я все время запаздываю с ударом. Может, во мне говорит обида на Клода Кюни? Может, волнует исход важного матча на чужом поле? Может, тревожит будущий переход, который, по сути дела, превратился чуть ли не в дело государственного масштаба? Что бы там ни было, но, несмотря на то что я ношу на спине номер 9, я ни разу так и не сыграл на острие атаки, в центре нападения. Я лишь распасовываю мячи, но делаю это как бы нехотя, почти небрежно. Короче говоря, я чувствую себя не в своей тарелке.

Трезор забивает нам гол. «Марсель» ведет.

Курбело сравнивает счет, наши команды расстаются добрыми друзьями и с ничейным счетом, который никого не трогает и, прежде всего, наблюдавших за нами испанцев. После матча меня находит Доминго и заявляет, что сегодняшняя моя игра не имеет для него никакого значения: он еще раньше составил обо мне представление. Но Клод Кюни бормочет в усы: «Независимо от того, предпочтет Платини Испанию или Италию, он должен играть не так, как играл сегодня».

Италия… Все толкает меня к ней.

Через несколько дней, 8 февраля, сборная Франции играет в Неаполе со сборной Италии в порядке проведения подготовки к чемпионату мира. Последнюю свою победу Франция одержала над «Скуадрой адзуррой» чуть ли не во времена античности или, если быть поточнее, на Олимпийских играх 1920 года в Антверпене!

Некоторые оракулы высказали предположение, что пребывание Платини в Неаполе будет использовано для заключения контракта с каким-нибудь знаменитым клубом Милана или Турина. Тут же футболист Платини превращается в предмет купли и продажи, что неизменно влечет за собой вздувание цен.

Охотники за информацией размахивают перед моим носом иностранными журналами, которыми можно завалить целый киоск: мое имя фигурирует во всех заголовках печатной европейской продукции от барселонского «Дон Балона» до лиссабонского «Бола» и знаменитого миланского «Турин спортиво».

Вот уже пятнадцать дней иностранные журналисты не дают мне прохода. Повсюду, куда приезжает «Нанси», я обнаруживаю ковры в тех коридорах, которые ведут к нашей раздевалке. За две недели до поездки в Италию, в Ниццу, где мы выиграли со счетом 7:3 (!), прибыло трое итальянцев, затем в Марселе вслед за Доминго явились три специальных корреспондента испанской прессы, в числе которых ветеран и бывший капитан «Барселоны» Фусте, представляющий еженедельник «Дон Балон».

Это, вероятно, они распространяют различные слухи, которые еще больше накаляют атмосферу. Последняя новость: доверительные признания, сделанные каким-то «серым кардиналом» испанского футбола. «Франс-футбол» помещает их накануне матча в Неаполе, и французские болельщики, которые прибыли сюда чартерными рейсами, тут же распространяют их по городу, вызывая у всех повышенное любопытство. Затем отличается какой-то таинственный корреспондент «Франс-футбол»: «Сандро Маццола (бывший ведущий игрок „Интера“ из Милана и „Скуадры“) и „Интер“ намерены отказаться до мая от всяких контактов с Мишелем Платини, чтобы не нарушать устава итальянской футбольной федерации. Но все заставляет верить, что в принципе соглашение между нашей суперзвездой и миланским клубом достигнуто. „Интер“ испытывает необходимость в стратеге, который нацелен на эффективную игру. Его президент – Ивано Францолли обладает всеми необходимыми финансовыми средствами. Он, например, был готов уплатить миллиард с половиной лир (8 миллионов франков) за Новелли, любимчика „Перузы“. Закулисная сделка ему не удалась, что оказалось на руку миланскому клубу. Поэтому синьор Францолли хочет произвести фурор, не останавливаясь ни перед какой ценой. И Платини – идеальный игрок, чтобы вновь поднять его престиж».

А вот что говорит другой «свидетель» событий, пожелавший остаться в тени: Платини якобы уже подписал с «Интером» договор о намерениях. Но этот малый забыл об одном: итальянская федерация делает все, чтобы задержать до сезона 1981/82 года возвращение иностранных игроков в итальянские клубы, что соответствует закону о свободном перемещении граждан в рамках стран Общего рынка. Италия пока еще не готова гарантировать предполагаемому чудо-ребенку возвращение в отчий дом.

Это, однако, не мешает спортивным газетам весело пачкать черной краской свои белые страницы.

В Неаполе на двери моего гостиничного номера, за которым Мишель Идальго, как говорят, постоянно присматривает, какой-то юморист пришпилил спортивную карикатуру Деро. На ней изображены четыре коммивояжера, закутанные в большие, не по росту, пальто, в шарфах, с обмороженными носами, а на портфеле каждого из них начертаны названия – «Валенсия», «Барселона», «Интер» и «Торино». Они толкаются в прихожей перед дверью кабинета д-ра Кюни.

Эмиссар из Барселоны спрашивает своего туринского коллегу:

– «Грипп „Виктория“?

– Нет, лотарингская «звездная» болезнь, как и у вас!» Эта карикатура вызывает у меня улыбку…

Чтобы завершить рассказ о моем пребывании в Италии, нужно сказать, что встреча команд Италии и Франции продемонстрировала истинный спортивный накал. Нам удалось добиться вполне удовлетворительного равенства в голах – 2:2. Я послал в сетку два мяча, один за другим, после двух штрафных ударов… своей магической «лапой» – один в правую девятку Дино Зоффу, а второй – в левый угол. И все это за 45 секунд до перерыва. Несомненно, Зофф скажет свое слово в пользу моего переезда в Турин, когда клуб «Ювентус», ворота которого он защищает с незапамятных времен, захочет заполучить меня навсегда, но он и словом не обмолвится об этих забитых ему двух мячах со штрафного удара… Они, конечно, немало значили, эти голы, и при выходе со стадиона в Неаполе публика скандировала мое имя.

Единственный человек, на которого не произвели никакого впечатления мои успехи, это – уморительный Кюни. Уморительный, лучшего слова не подберешь. В то время, как все газеты не скупились на аршинные заголовки и громадные цифры возможных гонораров (меня оценивали в 6 миллионов франков), Кюни резко срезал мне жалованье (я получал 12 тысяч франков в месяц) и установил для меня «потолок» – 6 тысяч… Я в той или иной мере считался лучшим французским игроком и, несомненно, был самым низкооплачиваемым игроком. Но такой подлый удар должен был отразиться и на самом Кюни. Игрок, воспитанный клубом, может перейти куда угодно, уплатив компенсацию за свое «обучение». А она складывается из размеров зарплаты, полученной за последние два года. Уменьшив мое жалованье, Кюни таким образом лишал клуб «Нанси» половины столь внушительной суммы. Плоховато рассчитал, не правда ли? Но он все же сумел выкарабкаться из ситуации. Я не знаю, каким образом, но все же он сумел получить от «Сент-Этьенна» компенсацию за мой переход в три раза большую, чем ему полагалось; 1 200 000 франков вместо 400 000!

 

Автограф, который обойдет всю Францию

Не первый раз я встречаюсь с Роже Роше, с этим, как тогда казалось, «пожизненным» президентом «Сент-Этьенна», клуба, который он уверенно на протяжении двадцати лет вел своей твердой и властной рукой от триумфа к триумфу.

Мне приходилось сталкиваться с ним на различных полях, в том числе и на стадионах «Жёффруа-Гишар», где «Нанси», хотя и проиграл на последней минуте, оставил о себе очень приятное впечатление у публики. Как и все сильные личности, испорченные властью, жаждущие еще большего могущества, он легко поддавался искушению «цезаризма», но при этом проявлял беспечность, и окружавшие его льстецы тайно готовили многих Брутов, чтобы в нужный момент от него избавиться.

Мне, как футболисту, лучше, чем кому-либо другому известны роли спортсменов и спортивных функционеров в изнурительной гонке по дорожке успеха. Президент клуба не выходит на поле, он не играет в мокрой от пота футболке, не забивает голы. Он не руководит тренировками, не разрабатывает тактические ходы. Но именно он предоставляет нужные финансовые средства для деятельности клуба, для вербовки новых игроков, для других необходимых клубу мероприятий…

Мне не нужно было читать откровений газеты «Экип», которая избрала Роже Роше «самым спортивным патроном Франции», чтобы осознать, что именно он является чемпионом среди всех президентов футбольных клубов Франции.

Это такой президент, который считает себя и генеральным директором своего футбольного предприятия. Кроме того, он возглавляет местное управление общественных работ. Он дает работу более шестистам человек, объединенных одним девизом, в котором нет ничего патерналистского и который на самом деле является продолжением инициалов его предприятия – НПС ВВ: «Не проявляя слабости, всегда вперед!»

В Сент-Этьенне к футболу относятся как к серьезной работе. Отсюда и прилипшая к команде кличка – Зеленый завод. Роше никогда не выражал протеста против нее, хотя она наводит на мысль о поте и тяжком труде. «Да, – признается он, – этот образ лежит на поверхности, но „Сент-Этьенн“ – это не завод с тяжелым подневольным трудом в понимании Золя, просто это – очень серьезное учреждение. Часто говорят, что у моих игроков сосредоточенные лица. Это происходит оттого, что они не зубоскалы. Здесь, в Сент-Этьенне, футбол – это воскресное развлечение для зрителей. Остальные дни недели это – ремесло, которым занимаются все отведенное для этого время сознательные профессиональные игроки, чтобы показать в конце недели увлекательный, захватывающий спектакль».

Таков Роже Роше, который не поступится ни своими принципами, ни своими убеждениями.

Во имя принципов он предпочел исключить из клуба за семь дней до завоевания титула чемпиона Франции сезона 1970/71 года двух звезд – Боские и Карню. Причина: клуб «Олимпик де Марсель» подписал протокол о контрактах с этими двумя столпами команды Альберта Батте, ее менеджера.

Подобные беспрецедентные в истории французского футбола действия вызвали немало эмоций и спровоцировали бурную кампанию и громкую полемику в прессе. Я, хотя еще был очень юн, следил за этими событиями и до сих пор помню заголовки газет, бесконечные интервью, все время публикующиеся анкеты, в которых журналисты оттачивали свое остроумие.

Как игрок, я бы, конечно, оказался на стороне двух изгнанников, тем более что они немало сделали и для своего увенчанного венками коллектива.

Много позже, когда я прочитал опубликованную еще в период конфликта статью большого писателя Люсьена Бодара, окунувшего свое драчливое перо в «зеленые» чернила, то понял реакцию Роже Роше, посчитавшего задетой спортивную этику. Бодар в своей статье приводит следующие слова Роже: «Секрет „Сент-Этьенна“ очень прост. Это – поиски по всей Франции молодых талантов. Их доставляют в „Сент-Этьенн“, обучают и воспитывают в высоком спортивном и моральном духе. Из них делают настоящих мужчин, футболистов-профессионалов, которые почти всегда превращаются в игроков международного класса. Это я и называю духом клуба. Объявив о своем намерении перейти в „Марсель“ до окончания чемпионата, Боские и Карню нарушили моральный контракт, заключенный с нами. Поэтому я проявил свою неуступчивость…».

И вот этот принципиальный и неуступчивый человек звонит мне в дверь 29 мая.

Впервые в жизни я сталкиваюсь лицом к лицу с всегда по-боевому настроенным президентом, который, как мне рассказывали, может «скинуть пиджак и поговорить по-мужски» со всяким, кого он подозревает в стремлении подпортить репутацию клуба. С седыми волосами, слегка искривленным носом, квадратными плечами и ужасным южным акцентом, Роше показался мне человеком весьма уверенным в себе и мастером в искусстве переубеждать оппонента.

Беседуя с моей женой Кристель, он заводит вначале разговор об общественной деятельности. Ведь ее отец, как и сам Роше, по сути дела, является предпринимателем.

Отец Кристель… Я вспоминаю историю получения его согласия на наш брак.

Кристель вошла в мою жизнь восемнадцать месяцев назад. Однажды в нашей любимой пиццерии «Капри», где для нас всегда был зарезервирован стол для послематчевых вечеринок со спагетти, в сопровождении сестры Оливье Руйе появилась она – блондинка небольшого роста. Предварительно Оливье сообщил: «Тут у меня есть одна подруга, нужно тебя с ней познакомить». Стоило только Кристель взглянуть своими глазами морской голубизны на меня, просто так, без особого значения, как мы оба тут же определили общую стоянку для наших кораблей. Я сразу понял, что ее-то мне и не хватало.

Само собой разумеется, после этой первой встречи в пиццерии последовали и другие. В общем, Кристель зачастила по дорожке на стадион, а затем прошлась и по другой, ведущей к мэрии.

В этом браке нет ничего особенного, но в какой-то мере это – подарок Тьерри Ролана.

Однажды мы принимали «Нант» и выиграли 3:0. Все три гола ему забил я. От счастья я был на седьмом небе…

Вечером дома у Кристель мы вдвоем смотрим телевизор. Спортивная хроника начинается с этого важного матча. Смотрю, как забиваю голы. Тьерри, который комментирует сюжет, считает необходимым кое-что добавить к моему успеху: «Отлично! Вот этот гол Мишель посвятил своей невесте, очаровательной Кристель…».

И вдруг на экране появляется голова Кристель. А рядом – моя собственная! А мы знаем друг друга всего пять дней… Можно представить, что происходит с нашими родителями, когда они это видят. Они у нее – выходцы из Бергамо. А в Италии, как известно, с браком не шутят. Тут же была назначена дата нашего бракосочетания… Мерси, Тьерри!

Мы с Кристель познакомились 30 ноября 1976 года. 21 декабря 1977-го мы предстали перед заместителем мэра Нанси Анри Колло, того самого, который принял меня в клуб в состав стажеров после печального отрицательного теста в Меце. В мэрии собралась куча моих друзей. Пришел туда и Мишель Идальго с президентом футбольной федерации Фернаном Састром. Они привезли с собой Доминика Батенея, ставшего моим лучшим другом в сборной Франции после матча, сыгранного в 1974 году в составе молодежной сборной, и после его простого, полного симпатии приема, оказанного мне накануне нашего матча со сборной Чехословакии. Приехал и Тьерри Ролан.

Кристель без особых раздумий отказалась от своей мечты получить диплом экономиста. Но, присутствуя при ведении переговоров в мире футбольного бизнеса, она очень быстро нашла свое естественное для деловой женщины место, так как умела сохранять хладнокровие и всегда была очень внимательным свидетелем.

В этот вечер, когда происходит моя встреча с Роже Роше, она не довольствуется простой ролью хозяйки образцового семейного очага, которая должна лишь поставить стаканчики и распределить закуски к аперитиву. Нет. Она внимательно слушает нашу беседу, все отмечает про себя и анализирует. Она сыграет большую роль при принятии мной окончательного решения.

Разговор приобретает серьезный оборот, когда в него вступает Пьер Гароннэр. Гароннэр – чемпион Франции по вербовке футбольных рекрутов. Ему принадлежит честь отбора юниоров, тех «зеленых гусаров», которые в конечном итоге пробились в финал Кубка европейских чемпионов в Глазго.

Гароннэр, как и Эрбен, стал тренером в тридцать два года. Это еще один большой успех, еще одна гордость Роже Роше, непревзойденного метра футбольного менеджеризма. Он обладает несравненным искусством выделить самого лучшего из всех одаренных и компетентных претендентов. Роше сделал Гароннэра (для близких друзей просто Гаро) первым сержантом-вербовщиком своего клуба во Франции.

Не одна победа «Сент-Этьенна» на европейских аренах подспудно вызрела в «челночных» операциях этого искателя футбольных талантов по всей Франции. Это, однако, не мешает мне для завоевания небольшого психологического преимущества (тем более что я «играю» у себя дома) подшутить над Гароннэром: «Ну, в том, что касается меня, то вы ничем не отличаетесь от своих коллег. Вы, как и они, просмотрели меня, когда я был подростком».

Ветеран всех закулисных баталий, Гароннэр – человек, которого трудно смутить. Он тут же парирует мой выпад и демонстрирует свое искусство контратаки: «Во всяком случае, мы прибыли вовремя, чтобы сорвать спелый плод». Яркое выражение, которое, конечно, не может не порадовать бухгалтера клуба «Нанси-Лотарингия». Ведь ему в скором времени придется определить самую справедливую, читай самую высокую, итоговую сумму компенсации за мое «обучение», которую «Сент-Этьенн» должен будет выплатить лотарингскому клубу.

Если Гароннэр и Роше прибыли ко мне домой, то представители других клубов, желающих заключить со мной контракт, названивают по телефону или находят меня в отелях во время переездов команды.

В начале мая, за три недели до встречи с Роше, например, «Нанси» приезжает в Нант. Многие с интересом ждут моей встречи с Робертом Будзинским, менеджеромвербовщиком «Нанта». Однако Будзинский и я на людях демонстрируем свое полное, но вежливое безразличие друг к другу: «Привет»… «Привет»… Что, впрочем, не мешает нантскому вербовщику два дня спустя побывать в Лотарингии и довольно откровенно мне объявить: «Ты нужен „Нанту“. Твоя зарплата будет такой же, как и у Анри Мишеля, то есть приблизительно 600 тысяч франков в год. Кроме того, наш спонсор, радиостанция „Эуроп-1“, позаботится об остальном: сделает заметный жест в твою пользу».

Я так и не получу никаких уточнений относительно этого «заметного жеста», и полувето, наложенное на это дело Анри Мишелем, которое проявилось задним числом в возобновлении контракта с Жилем Рампийоном, номером 10 «Нанта», лишь позволит мне с большей легкостью отклонить предложение, которое исходило главным образом от Жан-Люка Лагердера, президента и генерального директора «Эуроп-1».

Нужно сказать, что «Марсель», следуя традиции, действует несомненно менее скромно, чем «Нант». В этот вечер «Нант», которому я только что отказал, совершает свой визит в Старый порт. Матч на высшем уровне – финал Кубка Франции. Матч повторный, решающий. Либо пан, либо пропал. Либо проигрыш, либо «дубль».

«Олимпик де Марсель» перед этой игрой отправляется в Мулен-де-Варнег, расположенный в сорока километрах от города. Идеальное убежище, чтобы предаться отдыху.

Там во время завтрака с твердой убежденностью, заражающей всех вокруг, Мариус Трезор обращается к окружившим его игрокам с пламенной речью: «Мы должны победить „Нант“. Мы обязательно должны пройти и через это испытание…». И ко всеобщему изумлению, добавляет: «С доходами от сборов, которые нам принесет сегодняшняя победа в Кубке Франции, можно приглашать к себе и Платини…».

Мне об этом рассказал Бернар Женестар, который через несколько недель станет моим поверенным.

Тем самым Мариус доказал, что он человек, который не помнит зла. Само собой разумеется, мы были приятелями. В сборной Франции завязываются тесные, прочные связи… Но за несколько сезонов до этого я его просто замотал в матче в Марселе, который «Нанси» выиграл с крупным счетом 4:1. Я тогда забил великолепный гол. Один из тех, которые можно занести в летопись футбола крупными буквами. Один из самых красивых за всю мою карьеру. Во всяком случае, так считаю я.

Это было в 1976 году. После введения мяча в игру вратарем Жераром Мижоном Жан Фернандес и Жорж Берета затевают в центре поля игру «в поддавки». Я стою в пяти метрах от них. Жду, что будет. Наконец мне это надоедает, я подхватываю мяч и делаю рывок к воротам метров на тридцать, а все марсельские защитники бросаются было за мной вдогонку. Но остаются позади. Впереди меня только Трезор, это последнее и существенное препятствие.

Но я не подаю и виду, что меня это волнует, делаю ложный выпад, и мне удается проделать «маленький мостик», то есть протолкнуть мяч у него между ног. Такой прием всегда считается чем-то унизительным для попавшейся на нем жертвы. Выйдя после этого «дриблинга» на открытое пространство, я тут же наношу удар по мячу. Мяч перелетает через Мижона, который выходит немного из ворот, чтобы прикрыть угол, и точно попадает в девятку марсельских ворот.

Никто не забыл этого прохода, достойного великих футбольных спектаклей.

И вот сегодня, когда сбылось пожелание Мариуса, охваченный эйфорией успеха после победы «Марселя» над «Нантом», передо мной появляется Бернар Женестар, чтобы провести со мной переговоры от имени «Олимпик де Марсель». Он даже заставил меня прослезиться, рассказывая по телефону надрывным голосом, как старые болельщики «Олимпик де Марсель» отправляются в церковь каждый вечер и ставят свечи у подножия Богородицы Всехранительницы, молясь о том, чтобы я начал играть на стадионе «Велодром».

И вот я снова вижу его улыбку, веселые черные глаза, слышу его певучий голос – сопрано, здесь, в Нанси. Рядом с ним – Мариус Трезор с букетом в руках для Кристель и Жюль Жвунка, тренер и мастер на все руки. Суровый человек с мягким и добрым сердцем. Жюль уже заканчивал свою футбольную карьеру, когда я ее только начинал. Его хорошо знали и любили в Лотарингии, где ему пришлось пролить немало пота, когда он занимался с командой «Мец». Но «Марсель» пообещал ему повышение, этому защитнику старой закалки, этому неуступчивому и опасному стопперу.

Жюль представляется и делает мне заманчивое предложение, стоящее 800 тысяч франков в год, плюс в качестве премии (секретное оружие Женестара) магазин спортивных принадлежностей…

У меня даже не было времени, чтобы обдумать предложение: «Пари-Сен-Жермен», который хочет во что бы то ни стало завоевать свой первый титул и тем самым утвердить себя в футбольном мире, срывает банк – миллион франков!

«И это, – уточняет крайне экспансивный президент Фрэнсис Борелли, который сменил после катастрофического провала команды Даниэля Эхтера, – лишь основа для дальнейших переговоров. Я могу увеличить сумму».

29 мая Борелли со своей командой приезжают в Страсбург. В тот же день у меня в Волен-Ан-Ай, там, где я собираюсь построить дом, появляется Роше.

Обоих вербовщиков разделяют какие-то сто километров.

Утром, на рассвете, 30 мая звонит телефон.

– Говорит Фрэнсис Борелли. У меня самолет на Париж в 9.20, а до вас на машине час. Что прикажете делать?

– Приезжайте!

Последний тур переговоров за «круглым столом» я проведу с президентом клуба «Пари-Сен-Жермен», президентом нового типа, полным амбиций и самых дерзких планов для своей команды, которую он уже сейчас сравнивает с лондонским «Арсеналом» в годы его расцвета. Борелли входит с небольшим лимонным деревцем в руках. Руководитель «Пари-Сен-Жермен» доверительно сообщает мне о том почтительном уважении, которое ко мне питает популярная футбольная пресса в Англии. «Но, – поясняет он, – никто там всерьез не думает о том, что вы можете пересечь в один прекрасный день Ла-Манш. Всевозможные налоги, прямые и косвенные, вас бы просто доконали…».

«Пари» или «Сент-Этьенн», «Пари» или «Сент-Этьенн»? Кому же отдать предпочтение?

Выведенный из состава перед встречей с «Анже» после последнего своего неудачного матча с «Бордо», на который «Сент-Этьенн» возлагал все свои надежды, Бернар вдруг по телефону получает дружеское и далеко не безобидное уведомление, что «Сент-Этьенн» и «Ницца» ведут переговоры по взаимному обмену пары Репеллини – Лакомб на югославского нападающего Бековича.

Это всего лишь слух, лишенный всяких оснований, но он вызывает определенные неприятные эмоции у «зеленых». То есть все выражают свою солидарность с Бернаром Лакомбом. Но слушок все еще витает по весям и городам. Все кончается тем, что и я оказываюсь втянутым в это дело. В хорошо информированных редакциях шепчутся о том, что я якобы выступил в поддержку Лакомба, что я поставил условием своего прихода в «Сент-Этьенн» сохранение в его составе ведущего центрального нападающего, своего доброго приятеля по сборной и бесценного игрока в тактическом плане… Все это действует на меня до такой степени, что я, хранивший до этого спокойствие и выдержку, счел себя обязанным официально все прояснить относительно своего будущего. Для этого я избрал агентство Франс Пресс.

В своем кратком сообщении я уточнял, что мой выбор отныне ограничивается только тремя клубами: мюнхенской «Баварией», «Нанси – Лотарингией» и «Сент-Этьенном». Я подтвердил свои отказы от предложений, сделанных мне «Нантом», «Олимпик де Марсель» и… «Пари-Сен-Жермен». В результате репортер «Эуроп-1» Эужен Саккомано тут же передает в эфир: «У „Сент-Этьенна“ больше шансов по сравнению с другими…».

По сути дела, я уже принял решение.

Общественный вердикт, провозглашенный в результате опросов, проведенных «Фут-2», искушение вселить новые надежды в команду «Зеленой Франции», которых ей так не хватает со времени встречи в Глазго в 1976 году, я подкрепляю своим решительным аргументом в пользу солидарности с этим ведущим клубом.

Правда, в отношении «Сент-Этьенна» лишь чисто гипотетически можно говорить о больших деньгах, в отличие, скажем, от «Марселя» или же «Пари-Сен-Жермен». Но «зеленые» предоставляют мне более длительные гарантии, да к тому же они лишь немного не дотягивают до завоевания титула чемпиона Франции и вполне могут рассчитывать на проведение нового европейского «крестового похода». Кроме того, мы достигли приемлемого соглашения о материальных условиях.

Мне не хочется называть цифры, так как на «зеленых» год спустя после моего ухода в туринский «Ювентус» легла тень из-за так называемого скандала с «черной кассой» клуба «Сент-Этьенн». Я в этом деле не замешан и абсолютно чист. Я на этом настаиваю и ставлю свою подпись.

Это правда, что я потребовал платить мне миллион франков ежегодно. Жан Клод Марджолле, казначей клуба, вытащил свой калькулятор, и мы вместе с ним определили мое ежемесячное вознаграждение в 83 000 франков плюс премии.

За предыдущие годы я слишком много давал и крайне мало получал. Принимая во внимание многочисленные и настойчивые предложения, я рассчитывал отстоять некоторые свои требования.

Я хотел заполучить этот миллион чистыми. Такую сумму я требовал от каждого клуба, ведущего со мной переговоры о переходе. К тому же я надеялся, что клуб будет платить за меня налоги.

Я напомнил Роше, что из-за вызывающего поведения Кюни по отношению ко мне на протяжении двух лет он, Роше, получит ощутимую выгоду в результате выплаты меньшей компенсации за мое «обучение» в клубе «Нанси».

Роше пробовал со мной спорить, но скорее лишь для проформы. В глубине души он со мной был согласен. Он понимал, что после всего пережитого я хотел получить определенную компенсацию.

Мы пришли к соглашению и о моих налогах. Мне предстояло выплачивать чуть больше 50 процентов своих доходов в казну. «Каждый месяц, – заверял меня Роше, – вы будете получать в конверте деньги, почти покрывающие ваши подоходные выплаты. Эта сумма не будет облагаться налогом».

Больше я к этому вопросу не возвращался.

Мы достигли согласия, и это было главным. Я считал, что эти деньги были «чистыми», что я получал их без всяких махинаций и двойной бухгалтерии. Я был вправе ожидать этого от клуба, пользующегося столь высокой репутацией.

Мне пришлось перенести серьезный удар, когда я был вынужден предстать перед судебным следователем. Мне был известен скандал с «Тотонеро» (мошеннические ставки на футбольные игры в Италии в подпольном тотализаторе), но я абсолютно ничего не знал о существовании в «СентЭтьенне» «черной кассы».

При обсуждении условий контракта с «Сент-Этьенном» Роше разрешил мне по своему усмотрению, свободно вести переговоры о контрактах с рекламными агентствами. После этого меня буквально забросали всевозможными предложениями: реклама спортивных брюк, пуловеров, наборов спортивного снаряжения с футболкой под номером 10 для детей, спортивной обуви различных марок, мячей и фруктовых соков… Я первым среди футболистов начал распевать ритмический лозунг для юношей: «Фруктовый сок – мускулы в срок!».

Такая удивительная поблажка со стороны Роже Роше, конечно, повлияла на мое окончательное решение. Покидая клуб «Нанси», Роше уходил не с пустыми руками. В своем черном портфеле он уносил контракт, на последней странице которого, в самом низу, стоит тот автограф, который обойдет всю Францию.

 

«Трехцветный» среди «зеленых»

Что же представляет собой клуб, в который я прибываю летом 1979 года? Три года прошло после памятного финала Кубка европейских чемпионов с его участием в Глазго. Из команды ушли Батеней, Ларке, братья Ревелли, Синагаль, Сарраманья, Мершадье… Тем не менее «Сент-Этьенн» занял третье место в чемпионате Франции и заработал визу на игры Кубка УЕФА.

1976 год – это уже далекое прошлое. За время, прошедшее с тех пор, состоялось лишь несколько памятных матчей с участием «Сент-Этьенна». Прежде всего это игра с «Эйндховеном», затем «кровавая» драма во время игры с «Ливерпулем» перед лицом разъяренных болельщиков «ультра» английского клуба. Доминик Батеней всадил мяч в сетку, как меч в ножны, и «зеленым» не хватило совсем немного, чтобы стать сенсацией сезона 1977 года.

Несколько недель спустя, после счастливого для себя исхода этого матча, Кевин Киган повезет своих игроков в Рим, где завоюет Кубок европейских чемпионов, играя против немецкой команды «Боруссия» (Мёнхенгладбах) с легкостью, которая обычно проявляется при товарищеской встрече.

Затем 1978 год, год переходный. Он отмечен «шоком» в игре с «Манчестер-Юнайтед», уже тогда испорченной «хулиганами». Это поражение отзовется в будущем, скажется на многих матчах, приносящих лишь разочарование…

Короче говоря, «Сент-Этьенн» меняется, он не тот, что прежде.

Несмотря на временные неудачи з национальных соревнованиях, «Сент-Этьенн» привычен к бескомпромиссным, даже безжалостным, поединкам, и в будущем клуб, несомненно, покажет великолепные футбольные представления. Во Франции он вполне естественно демонстрирует свое полное психологическое превосходство.

Цель любого соперника «зеленых» – одержать победу над «Сент-Этьенном», и эта чужая цель сама по себе достаточна, чтобы стать стимулом к его собственной победе, чтобы разжечь в нем страсть, придать его игре блеск, вложить в нее всю гордость, что, конечно, найдет свое отражение в обзорах настроенной на похвалы прессы.

Но грех гордыни зачастую приводит к ошибкам. Все команды, отправляющиеся под звуки победного барабана на престижное состязание с лучшей командой Франции, познали минуты коллективной экзальтации, когда им казалось, что они смогут повергнуть непобедимого противника. Все они (или почти все) испытали на себе ужасное давление взрывоопасной толпы болельщиков, во все горло орущих лозунги буквально в двух метрах от игроков, подбадривающих своими воплями любимчиков, которые отдают последние силы в борьбе. И вот за 10 минут до конца игры, зародившись где-то в глубине, мощный «зеленый вал», распадаясь на волны поменьше, прокатывался по полю, смывая все на своем пути. Мне пришлось дважды быть свидетелем такого штурма, когда я играл в «Нанси». Дважды мы ломались в последнюю минуту и терпели безжалостное поражение.

Освальдо Пиацца, этот замечательный футболист, своими кинжальными проходами чаще других гасил робкие попытки к сопротивлению противника и рассеивал едва рождавшиеся надежды в их сердцах, в сердцах мужественных, но не всегда милосердных.

Я появляюсь в «Сент-Этьенне» в тот момент, когда Освальдо уходит из футбола. В раздевалке стадиона «Жёффруа-Гишар» мне предоставляют его место и его шкафчик.

Я вступаю в команду вполне зрелым игроком. Эрбен приветствует мой приход такими словами: «Я ожидаю от Платини импровизации и спонтанности». Нетрудно понять, что ради этого меня и пригласили в команду. Совершенно ясно, что я должен здесь играть в характерном для себя стиле.

Я прихожу в команду в тот момент, когда «Сент-Этьенн» значительно пополняет свой технический и тактический багаж. Молодость, запальчивость, пылкий порыв и непреклонная воля – такова была схема нападения команды, которая вызывала неизменный энтузиазм у болельщиков всей Европы.

Опыт, зрелость и моральное превосходство позволяли команде и в этот переходный период сохранять в неприкосновенности свой престиж.

Она сумела с пользой для себя употребить неожиданный для всех переход в команду Бернара Лакомба. Этот способный, обладающий высокой техникой футболист, исключительный по своим качествам распасовщик, внес свою, более спокойную, ноту в схему нападения «зеленых».

Я должен был войти в ансамбль, слиться с ним и снабжать голевыми передачами трех «ландскнехтов», игравших в передней линии нападения: голландца Репа, который обязан своей международной славой игре в «Бастии», Рошто и Зимако. Наводящая страх ударная сила, сила устрашения.

Короче говоря, идеальные для меня условия игры в команде, в которой «технари» высокой квалификации представлены в подавляющем большинстве. Условия, которые сделают из меня «авторитетного вдохновителя» игры.

Первый матч, в котором я участвую, мы проводим с «Лионом». Матч товарищеский. Он проходит в Сент-Сиголене, в сельской местности, на правом берегу реки Линьон («Большая удочка»), хорошо знакомой всем местным рыбакам.

Наш приезд собрал семь тысяч болельщиков. Это много для маленького городка. Некоторые даже осмелились в эту солнечную среду раньше времени покинуть работу, а многочисленные отдыхающие, в этот жаркий июль проводившие свои отпуска в близлежащих тихих и зеленых малолюдных местах Верхней Луары, составили костяк зрителей на стадионе. Многие любители футбола решили, что сорок километров, отделяющие Линьон от Сент-Этьенна, – это небольшое расстояние, и наших болельщиков оказалось немало на трибунах.

Все сгорают от любопытства поскорее увидеть, что же представляет собой обновленная команда «зеленых».

Все, кто сегодня болеет за меня (хотелось бы, чтобы они остались моими сторонниками навсегда), с нетерпением ожидают моего первого удара по мячу. Я заставляю их несколько минут поволноваться.

Зимако снимает напряжение в этом дружественном матче, забивая первый гол. Из центрального круга я направляю мяч Репу, который проскакивает между двумя лионцами, демонстрируя отличный дриблинг. Обманное движение и удар. Гол! «Сент-Этьенн» выигрывает со счетом 4:1. Публика меня очень подбадривает, и, прежде всего, петому, что мне нравится все время выводить Репа или Зимако на голевую позицию.

Наши игроки окажутся на высоте. Я забью мяч вратарю Де Рокко ударом с лёта внутренней стороной правой стопы, благодаря пасу, пасу-подарку, направленному мне Бернаром Лакомбом. Бернар очень хотел, чтобы я подтвердил свой только что заключенный контракт голом а-ля Платини.

Конечно, нельзя судить о моей игре только по этому первому матчу, тем более что я не достиг еще своей лучшей формы…

Перед приходом в «Сент-Этьенн» я вновь столкнулся со сборной Аргентины – в товарищеском матче. Команда этой страны отмечала первую годовщину своей победы на чемпионате мира. В составе сборной «остального мира» мы нанесли ей поражение со счетом 2:1.

Победа в составе команды «остального мира» не столь частое событие. Это – только третий ее успех за сорок один год и девять сыгранных матчей.

Это был незабываемый день, и мы хотели даже пронести на своих плечах в знак полного своего триумфа нашего тренера – итальянца Энцо Беарзота.

Когда еще перед матчем ко мне обратился Беарзот с предложением выступить в этой престижной встрече на высшем уровне, я тут же ответил согласием. Участие в команде «остального мира» давало мне полное право причислить себя к лику «великих». Полное право – я отдаю себе отчет в этих словах…

После отпуска, проведенного на Антильских островах, я был, конечно, не в лучшей форме. И мы с Беарзотом договорились, что я сыграю только один тайм.

Чтобы получить максимальное удовольствие от игры, я вышел на поле в первом тайме. Как мне ни жаль, но победа была достигнута во втором, когда Беарзот выставил четырех нападающих.

Я рассчитывал, что это будет обычный товарищеский матч, но он очень сильно напоминал финальный матч чемпионата мира. Чисто символическая игра вдруг превратилась в дело чести и достоинства соперников.

Часы перед началом матча протекали бурно. Мы делили номер с Бонеком, поляком из Лодзи, который впоследствии станет моим самым лучшим другом и партнером в «Ювентусе». Наш капитан голландец Крол потребовал от Беарзота урегулировать довольно щекотливые финансовые вопросы, которые касались индивидуального вознаграждения (5 тысяч долларов) – организаторы матча, судя по всему, не были намерены уплатить его нам немедленно, и предоставления членам наших семей билетов без мест на трибунах для публики. Таким образом, моя жена Кристель должна была находиться в этом взбаламученном море «инчас» – экстремистски настроенных болельщиков «Ривер Плейт» или «Бока хуниорс»…

Такой мини-скандал частично объясняет нашу горячую решимость на футбольном поле.

На поле некоторые аргентинцы играли руками и даже пускали в ход кулаки. Гальван лично занимался моими ногами, а потом ногами Паоло Росси. Тарантини спровоцировал Каузио, и Тарделли был удален с поля, на мой взгляд, совершенно несправедливо израильским арбитром М. Клейном.

Конечно, у нас были свои счеты после чемпионата мира.

События на поле, вероятно, развивались не в мою пользу. Беарзот поручил мне место скорее защитника, чем нападающего. И конечный результат был достигнут без меня.

Во Франции в таком случае мою игру расценили бы плохо. Но Беарзот, напротив, к счастью, отозвался об мне хорошо. Он даже признался в беседе со специальным корреспондентом журнала «Франс-футбол» Жаком Этьеном: «Если бы Платини играл в итальянской команде, я бы сделал из него настоящего организатора игры в средней линии. У меня много способных игроков, которые могут искусно воспользоваться его проходами и воплотить их в голы».

Из этого праздничного спортивного соревнования, уровень которого оказался намного выше среднего, я сделал для себя несколько выводов.

Впервые я ощутил себя в игре такого уровня. Ни в «Нанси», ни в сборной Франции такого не было. Там вся игра строилась главным образом в расчете на меня. В «Нанси» это чувствовалось особенно остро. Тяжесть моей ответственности в игре становилась для меня просто невыносимой. В глубине души мне казалось, что это противоречит коллективному духу команды.

На стадионе «Ривер Плейт», который расположен на сероватом берегу реки Рио-де-ла-Плата, передо мной была поставлена задача как перед одним из рядовых игроков команды. Никаких «звездных» поползновений в этот вечер. Все игроки были равны, каждый из нас выполнял свою работу, служа интересам всех, всего коллектива. Судьба этого матча зависела от всех, а не от какого-то широкоплечего аса.

И это мне понравилось. И я подумал, что хорошо, если так же будет в «Сент-Этьенне», тем более что многие из моих будущих партнеров по клубной команде являются моими коллегами по сборной Франции.

Перед обычным календарным матчем «Нанси» с «Лионом» я снова свиделся с теми игроками, которые связывали со мной свои надежды на стадионе «Жёффруа-Гишар» в Сент-Этьенне. Веселые, радостные, теплые встречи. Ветеранам «трехцветных», принимавшим участие в розыгрыше чемпионата мира, я тут же передал свои свежие, так и выпиравшие из меня, новости, и мы все поделились нашими сожалениями по поводу той неудачи, которая не позволила нам пойти дальше, хотя для этого у нас были все нужные качества и средства.

Перед моим приходом в «Сент-Этьенн» часто задавались два вопроса: сумеет ли «Сент-Этьенн» продвинуть вперед Платини, или же, напротив, Платини придаст большую ценность «зеленым»? Несомненно, все было взаимосвязано. Руководители «Сент-Этьенна», которые знают свою команду давно и досконально, вряд ли стали бы вкладывать в меня капитал, не рассчитывая в будущем на свою удачную судьбу. А я готов был отдать максимум сил, раскрыться до конца, играть в футбол с удовольствием, доставлять его другим и чувствовать себя в игре свободным.

Контракт на два года. Два года, чтобы преуспеть.

Прежде всего нужно преодолеть психологические барьеры. Среди посторонних считалось хорошим тоном позлословить о каторжных работах в команде «СентЭтьенн», которую называли Зеленым заводом. Такого образа вполне достаточно, чтобы представить посаженных на цепь футболистов, тренировки с форсированными марш-бросками, адскую потогонную систему. Такую картину, разумеется, привлекательной не назовешь.

Со стороны легко подвергать критике строгость режима тренировок. Но в такой строгости не было ничего сверхчеловеческого… В «Нанси» тренировки были точно такими, да и в других клубах они, по-моему, отнюдь не были менее серьезными. Главное различие состояло в интенсивности и продолжительности тренировок.

В «Сент-Этьенне» хорошо знали, что боевой дух, умение преодолеть себя, неистовое стремление к победе лежат в основе всех успехов клуба.

Там также хорошо знали, что все моральные и физические качества должны проявляться и в менее значительных матчах, проводимых в ходе подготовки команды. Незадолго до приглашения Алена Мершадье в клуб «Нанси» для укрепления его обороны Клод Кюни бросил оскорбительно-резкое слово, бичуя систему тренировок в «СентЭтьенне». Дело в том, что Мершадье дважды там ломал себе нос, и вот тренер заявил: «Сент-Этьенн» и Робер Эрбен могут гордиться тем, что они являются чемпионами Франции по переломам носов…». Вероятно, это вызывало смех только у него самого.

Что касается меня, то я, в свою очередь, тоже учусь умению смеяться (сквозь слезы). На первой же тренировке в составе «зеленых» я больно ударяюсь головой о Пьера Репеллини. Результат: рассечена надбровная дуга… Все, правда, обошлось. К счастью, Святая Сиголена меня хранила.

 

Европейский урок

Мне обычно нужно два месяца, чтобы достичь лучшей своей формы. Это происходит в начале каждого сезона.

Я предупреждаю об этом Эрбена, к которому обращаюсь подчеркнуто вежливо, называя его «месье». Загадочная для меня личность этот Эрбен. Ему сорок лет. Может быть, сорок один. Он приехал из Ниццы, был там когда-то юниором. Он сделал превосходную карьеру в «Сент-Этьенне» и з сборной Франции. Роше, его духовный отец, произвел Эрбена в ранг тренера в возрасте тридцати двух лет. Тонкая, почти хрупкая фигура, металлический голос, пышная шевелюра. Он намеренно окружает себя какой-то таинственностью. С его плотно сжатых губ слетают благочестивые слова, потом он важно умолкает. Этакая скупость на фразы. Его называют за глаза «красным сфинксом». Ему явно не по себе, когда я обращаюсь к нему, называя его «месье». Он требует, чтобы я обращался к нему более «по-спортивному». «Месье» отпадает само собой и заменяется на более фамильярное «Роби», когда мы с ним скрещиваем теннисные ракетки в свободное время на расположенных поблизости кортах. Эрбен играет в паре с Кристианом Лопесом, я – с Жаком Сантини, родители которого родом из итальянской Сан-Арканжело, возле Римини, столицы веселой и беззаботной Эмилии-Романьи… Он обычно там проводит свой отпуск. Он всегда демонстрирует свою беззаботность, свойственную детям Адриатики, Сантини, мой «кузен» из Италии, становится моим первым другом в «Сент-Этьенне»…

Наш первый матч в чемпионате Франции должен был состояться в Бастии, на Корсике. Матч предстоял трудный. Географическая отдаленность Бастии и вполне ощутимый финансовый «гандикап» привели к выковыванию особенно боевитого духа среди островитян.

На первой официальной фотографии чемпионата я уже в новой футболке. У меня на ней такой вид, о котором, вероятно, могла только мечтать вся Франция. Правда, можно заметить, что я немного сжал губы, словно в судороге. Жан-Мари Эли, который заменил Синегаля в стартовом составе, – слева от меня. Зимако расположился справа, будто в стойке легкоатлета перед стартом. Кажется, что вот-вот он ринется с места, словно ракета. За ним стоят Ларио и Рошто. Это – первый ряд. За нами выстроились Жанвийон, Джонни Реп, Фаризон, Сантини, Лопес и Чуркович… По дороге на стадион нашему шоферу приходится все время давить на клаксон, чтобы расчистить путь, который перекрывает толпа.

Небольшой стадион «Фуриани» переполнен, на нем собрались тридцать тысяч человек. Атмосфера нервная и наэлектризованная. Эрбену приходит в голову гениальная идея охладить немного страсти, и он принимается дружески размахивать гигантским флагом с корсиканскими национальными цветами, на котором большими буквами было написано: Вперед, «Бастиа»!.

Присутствие среди нас трех бывших игроков «Бастии» немного смягчает раздаваемые нам устные оценки сторонников местной команды. Уже к полудню у Ларио и Репа появились приятели, а Зимако даже обрел побочную семью. Нам казалось, что мы уже вполне в своей тарелке. Очень вокруг все симпатично. Кроме того, нужно учесть шквал оваций в честь Джонни Репа, который без устали давал один автограф за другим.

Во время своего великого дебюта в составе «стефанцев» я должен был сыграть в «коллективную» игру и проявить полное самопожертвование. Югослав Вучкович, новый центр нападения «Бастии», который применит против меня два приема, заимствованных из регби, поймет, что он ошибся, – это не тот матч. Мне затем чаще придется иметь дело с его соотечественником Райковичем, путь которому я неизменно перерезал, врываясь в зону защиты. Другая страстная дуэль возникла между Джонни Репом и Кристианом Орландуччи, которым захотелось поиграть своими мускулами. В воздухе запахло ссорой.

Рошто был превосходен, особенно во втором тайме, а Зимако создавал реальную опасность при каждом своем выходе. Один из них, возникший на 65-й минуте, достиг своей цели. В один из своих прорывов Эли отбросил мяч Зимако, который, продвигаясь на всей своей атлетической скорости, нанес по воротам вратаря Пиеррика Хьарда мощнейший удар.

Первый матч, первый переезд, первая победа. Вскоре, в середине сентября, состоится мое первое выступление в соревнованиях на Кубок УЕФА – в Лодзи. Однако между игрой с «Бастией» и поездкой в Польшу состоялось еще семь матчей. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы завершить «притирку» в команде.

«Лиль» доказал, по сути дела, что мы еще не достигли пика формы и вполне заслуженно отобрал у нас очко. Затем мы одержали победу над «Марселем» у него в гостях– 5:3 (я забил свой гол в составе «зеленых»).

После этого последовала целая цепочка успешных встреч: 2:1 с «Мецом» (мой второй гол), 3:2 с «Лавалем», 2:1 с «Сошо», 2:0 в Бресте, наконец, 4:2 с «Нантом» на стадионе «Жёффруа-Гишар». 15 очков из 16 возможных – прекрасный результат.

Игра с «Нантом» дала мне возможность отличиться и забить свой третий гол.

Победа над этим клубом особенно была дорога команде, которая сумела в присущем ей духе солидарности вновь возвыситься и преодолеть пусть небольшое, но все же заметное препятствие на пути к достижению высшей цели. «Нант» в то время считался нашим самым грозным соперником. Матч получился просто замечательный. Он дал нам возможность еще раз испытать свои силы, свои возможности и волю. И реакцию.

Я уже хорошо понимаю, что команда имеет ощутимый физический и технический потенциал. И это скоро найдет свое подтверждение. Нужно время, необходимы терпение и напряженная работа. Играя распасовщика, я должен приноровиться к качествам каждого футболиста, чтобы уметь создать для него удобные условия для поражения цели. И здесь у меня будет еще немало трудностей.

Болельщики нашего клуба, которые избирают лучшего игрока команды, проявляют в отношении меня крайнюю требовательность. В качестве доказательства могу привести данные первого тура их голосования. Из ста шестидесяти двух бюллетеней Джонни Реп (6 забитых голов) получает тридцать девять голосов. На втором месте идет Зимако (4 гола) – тридцать три голоса. За ними: Рошто (тоже 6 голов) – двадцать четыре голоса, за которым следуют Репеллини и Ларио – по двадцать два голоса. Мне болельщики отдают только шесть голосов.

Я размышляю над этими цифрами, которые мне были любезно сообщены, в моей квартире, находящейся на бульваре Фориель, в двух шагах от «Манюфрансе», знаменитого завода по производству оружия, который стал притчей во языцех при разговорах о военной опасности.

К счастью, удачный матч с «Нантом» позволяет констатировать, что я набираю форму. Вполне понятно, что это происходит с некоторым запозданием. Вот уже более четырех лет я полностью поглощен футболом. Я принимал участие в Олимпийских играх в Монреале в 1976 году, в турне сборной Франции по Латинской Америке, в чемпионате мира, а во время кратких зимних перерывов в различных турне «Нанси – Лотарингии». В составе различных сборных я уже сыграл 21 международный матч.

И вот после срыва в Манчестере – вновь возвращение «зеленых» на европейскую арену. Это происходит 19 сентября вечером, на закате солнца в Лодзи.

Мы очень мало знаем о польском футболе. Кроме того, что когда-то он показал себя с лучшей стороны в СентЭтьенне, а сборная Польши успешно выступила в чемпионате мира 1978 года, имея в своем составе таких замечательных игроков, как Лято, Шармах, Дейна и, конечно, Бонек.

Команда «Лодзь» – это, прежде всего, Збигнев Бонек, настоящая звезда аргентинского чемпионата мира. Вот уже почти два месяца нас с ним связывает дружба – с того времени, когда Энцо Беарзот, тренер сборной Италии, созвал нас под знамена сборной «остального мира».

Мы со Збигневым были еще совсем незрелыми новичками, но, вероятно, уже тогда было предначертано нам провести рядом несколько сезонов в одном и том же клубе, в туринском «Ювентусе».

И вот мы со Збигневым бросаем друг другу вызов: он – в «Лодзи», я – в «Сент-Этьенне».

Первые активные действия – за поляками. Мы отвечаем нервными контратаками. Я довольно сосредоточен. Для Зимако и Рошто я – острие пики, и я им направляю немало дальних точных пасов в район обороны противника.

Защита «Лодзи» устраивает частокол из ног… а также и из рук. Целый град подлых, незаметных ударов. Небольшое затишье в разыгравшейся буре: один из штрафных ударов с двадцати пяти метров. Если пробить его немного правее, он должен достичь цели. Я наношу удар по мячу. Он мягко огибает стенку противника. Вратарь поляков Берзинский лежит на земле. Все бросаются ко мне и обнимают. Мой первый гол в соревнованиях на Кубок УЕФА. Первый гол «зеленых» нового поколения. Триста болельщиков «зеленых», соскучившись по эпохальным событиям, путешествуют вместе с нами.

Сразу же после перерыва «Лодзь» начинает играть с особой страстью, что вполне естественно: она уступает в счете, причем уступает на своем поле. Меня посещает быстрая, как молния, мысль о миллионах французских телезрителей, которые увлеченно следят за перипетиями нашей борьбы и гадают, сможем ли мы оказать достойное сопротивление полякам. Я думаю и о тех скептиках, которые выражают свои сомнения по поводу моих физических возможностей для игры на европейском уровне.

Я чувствую себя отлично. Даже, может, слишком. В то время, как команда все увереннее и увереннее держит экзамен в матче, я контролирую свою часть поля. Я никого не пропускаю. Правда, увлеченный страстным желанием защищаться любой ценой, я продолжаю играть, лежа на земле, что запрещается правилами. Свисток арбитра.

Бонек все понял. Знаками он подзывает своих к тому месту, откуда следует пробить штрафной. Гол за подписью Бонека. Эта маленькая дуэль в матче ставит нас с Бонеком в равное положение.

Но концовка матча целиком за поляками. Все труднее и труднее сдерживать их мощный прессинг. Все их защитники пришли помогать нападающим.

За несколько минут до конца Иван Чуркович пропускает второй гол. К нашему счастью, этот счет остается неизменным до конца игры. Мы, правда, не заслуживаем ничего лучшего, но Иван, страшно раздраженный нашим проигрышем, что-то зло бурчит по поводу слишком большой беспечности, проявленной, по его мнению, нашей командой. Итак, я открываю для себя Кубок УЕФА. Мне кажется, что если бы до матча нам предложили такое незначительное поражение со счетом 2:1, то мы все бы подписались под этим с закрытыми глазами.

Но должен признать, что Иван прав. Если бы мы проявили большую настойчивость в игре, то вполне могли добиться лучшего результата. Урок усвоен.

3 октября во время ответного матча «Сент-Этьенн» выигрывает со счетом 3:0. Все три гола забивает Джонни Реп. Низкий поклон тебе, Джонни, за этот хэт-трик, взятый из футбольного школьного учебника…

В этот вечер в «Сент-Этьенне» настоящий футбольный праздник, как во времена его прежнего владычества. Все мы полностью продемонстрировали свои лучшие качестза в балете у чужих ворот. Результат: прекрасный футбол, потрясающая победа.

 

Ад на стадионе «Жеффруа-Гишар»

Итак, подтвердив свой класс, «Сент-Этьенн» пробуждает к себе прежнюю безграничную любовь самой широкой французской публики. На нас обрушивается дождь поздравительных писам.

После тренировок мы все до предела заняты ответами на тысячу и одно краткое интервью. Но вот отставлены в стороны микрофоны, отложены авторучки, и мы окружаем маленький транзистор, который должен сообщить о нашей судьбе в следующем туре.

Само собой разумеется, стоит напряженная тишина.

Бесстрастный голос диктора сообщает нам потрясающие известия: «Боруссия» – «Интер»; «Белград» – «Иена»; «Грасхопперс» – «Ипсвич»…

И вот холодным тоном объявляется: «Эйндховен» (все затаили дыхание) встречается с «Сент-Этьенном»!»

Невероятно!…

В третий раз за последние четыре года «зеленые» встретятся с наследниками великого амстердамского «Аякса».

В четырех прежних матчах «зеленые» дважды выигрывали.

«Сент-Этьенн» – это черная бестия для голландцев и их тренера Кеса Рийверса, невысокого человечка в круглых очках, который – ирония судьбы! – в 50-е годы был звездой «Сент-Этьенна!»

Судьба – большая любительница неожиданных шуточек и театральных развязок. Эта очередная франко-голландская конфронтация становится уже классическим и обязательным номером программы…

Однако национальный долг призывает меня на сборы. 10 октября сборная Франции принимает футбольную команду Соединенных Штатов. Скучный, без всякой интриги матч.

Точное повторение товарищеского матча, сыгранного шесть месяцев тому назад на синтетическом покрытии «Джаянтс Стэдиум» в Нью-Джерси, где обычно выступает нью-йоркский клуб «Космос», и выигранного французской командой со счетом 6:0…

В «Парк-де-Пренс» американцы – высокие, статные молодцы, которые быстро бегают, сильно толкаются и часто мажут по воротам, – показывают, что они не добились особого прогресса. Мы со своей стороны демонстрируем какую-то смесь беспечности, коллективного мастерства и эффективности.

На 5-й минуте я забиваю первый гол с подачи Батенея.

Вагнер, игрок из «Страсбурга», удваивает счет. Амисс из «Нанта» утраивает его…

Остается играть 3 минуты. Но американцы артачатся. Выражая свое раздражение, они прибегают к мощным ударам плечами и бьют по ногам. Вагнера выносят с поля на носилках: вывих. Его отправляют в близлежащий госпиталь.

«Хрясь!» Я слышал это «хрясь». Оказываюсь на земле. Банков, «чистильщик» под номером 22, уже убежал, оставив меня наедине со своим удивлением и болью.

Все ужасно глупо. Этот номер 22, по-моему, и к мячу-то не прикасался.

Доктор Вриллак и массажист Жан-Поль Серени ощупывают мое колено. Диагноз: сильный вывих.

Мне больно. Но больше всего болит сердце. Я осужден на ношение гипсовой повязки в течение трех недель.

А «Сент-Этьенн» встречается с «Эйндховеном» через пятнадцать дней. К тому же я не уверен, что восстановлюсь и к ответному матчу.

Когда об этом сообщили по телефону Эрбену, тот был вне себя от негодования и заявил о своем намерении иметь откровенное объяснение с Идальго. Он не спит всю ночь. Мне тоже не удается уснуть. Но хитрый Идальго, пользуясь приездом «зеленых» в Монако, появляется в расположенном за бухтой отеле «Вистаэро», где живет наша команда.

Там ему оказывает жесткий прием комитет в составе Роже Роше, угрожающе раскуривающего трубку войны, Робера Эрбена, с ледяным взглядом, и Пьера Гароннэра, всегда готового на высокомерное громкое слово…

Идальго принимается защищать себя: «В Страсбурге меня освистывают, так как считают, что я недолюбливаю эльзасцев… В Монако меня упрекают в том, что я не взял в сборную их вратаря Эттори… И вот теперь хотят поссорить меня с „Сент-Этьенном“ под тем предлогом, что Платини получил травму в товарищеском матче…». Идальго приводит еще один аргумент, который никого не может убедить: «Кроме того, Платини мог с таким же успехом получить травму и на тренировке». Все это верно, но он выбрал для объяснений неудачный момент.

Тем временем Кес Рийверс трубит, что он теперь только и думает о предстоящей встрече с «Сент-Этьенном». Рийверс, стремясь ободрить своих игроков, несколько ошарашенных жеребьевкой, замечает, что первый матч с «СентЭтьенном» будет играться на поле «Эйндховена»…

Решительно настроенные одиннадцать голландских игроков, особенно ветераны: капитан Ван дер Кулен, вратарь Ван Беверен и братья Ван дер Керкхоф, без страха ожидали приезда «зеленых».

Встречи между «зелеными» и «красными» всегда носят напряженный характер и демонстрируют игру мускулов. Это неизбежно.

Я окинул взглядом стадион «Филипс»: его спокойный вид таит в себе опасность западни. Голландцы готовят нам прием в виде «волчьего капкана». «Зеленому котлу» стадиона «Жёффруа-Гишар» они противопоставляют свой «красный котел».

Джонни Реп, «этот заклятый друг», освистан сразу, стоило ему только коснуться в первый раз мяча. При втором прикосновении он чувствует, как ему в левое бедро, чуть повыше коленки, впиваются шипы Вальке. При третьем касании мяча защитники «Эйндховена» решительно преграждают ему путь, и Ван Крой отправляет его с поля прямо в руки к лекарю. Он все же возвращается со свежим пластырем на ноге, но это откровенное запугивание дало свои плоды: Джонни теперь вынужден беречь ноги.

Матч далее проходит под лозунгом: «Бей всех подряд!».

В этой отвратительной атмосфере «Сент-Этьенн» пропускает два гола, и Кес Рийверс своей ехидной улыбочкой дает всем понять, что «Сент-Этьенну» пришел конец!

Странный вышел этот матч с «Эйндховеном».

Каждый игрок «Сент-Этьенна» сосредоточенно думает об этом досадном провале и вынужден переваривать изо дня в день обидные замечания и критику.

Все это трудно проглотить.

Немного сент-этьеннских команд в прошлом переживали такой разгром. Через нечто подобное, вероятно, пришлось пройти команде Ларке, совершившей неудачную поездку в Киев три года назад.

Но если прибегать к сравнению, то на этот раз лучше вспомнить кошмар, пережитый в Сплите.

«Сент-Этьенн» точил зубы на Кубок УЕФА. Это было в 1974 году, пять лет назад, почти день в день, и «СентЭтьенн», преданный убийственным свистком турецкого арбитра, назначившего нам пенальти, потерял голову. Но не утратил своей души.

Ларке, Пиацца, Чуркович поклялись тогда взять реванш.

Каждый день они только о нем и говорили.

Каждый вечер они о нем думали.

Каждую ночь они его видели во сне.

Они поклялись: «Для „Хайдука“ стадион „ЖёффруаГишар“ превратится в сущий ад!». И выиграли со счетом 5:1.

Пять лет спустя мы присоединились к мятежу наших ветеранов и поклялись: «Для „Эйндховена“ это будет сущий ад».

Я нахожусь все еще на положении инвалида, правда на стадии ускоренного выздоровления. Каждое утро и вечер я становлюсь жертвой мускулистых рук массажистов. У меня скверное настроение, которое Кристель переносит с безмятежной философией все понимающего человека.

Рошто тоже травмирован. Мы встречаемся с ним на прогулках, он ковыляет на своих костылях, а я волочу за собой ногу и пытаюсь выжать из себя мучительную улыбку. Мы разговариваем все время о врачах и болячках. К счастью, у меня хорошие новости: меня поставят на ноги к решающему моменту.

Из Голландии к нам поступают насмешливые заявления Кеса Рийверса. Он уверен в себе, этот карлик в очках, он уверен в психологическом преимуществе, которое, по его убеждению, могут дать колкие замечания в наш адрес. Рийверс также разглагольствует о вымышленных несчастьях, якобы постоянно преследующих его команду, называет целый список травмированных игроков, которые, правда, оказываются здоровыми ко встрече с «Сент-Этьенном».

Подобно югославам из Сплита, которые были уверены в успехе, имея в запасе против нас три гола, голландцы, у которых всего два, прибывают к нам полные уверенности, словно к уже побежденным.

У них в голове победный угар.

Они повсюду трубят о своем явном превосходстве, что рассчитано, конечно, на людей с комплексом.

По сути дела, они блефуют.

Они, видимо, заранее продумали свое появление на стадионе. Едва сложив свои сумки в раздевалке, они отправляются на разведку поля. Зрители встречают их свистом. Голландцы отвечают на это аплодисментами и смешками. Они тычут пальцами в публику, эти насмешники и зубоскалы.

Мы спокойно наблюдаем за этой предстартовой разминкой с трибуны.

Но вот мимо нас к ложе прессы поднимаются строгие фигуры. Это явно не завсегдатаи стадиона «Жёффруа-Гишар», нет, скорее, это чрезвычайный десант, сброшенный сюда парижскими редакциями, который должен, вероятно, присутствовать на наших похоронах по первому разряду.

Журналисты готовы обнажить перья своих авторучек, чтобы пригвоздить нас ими к позорному столбу.

«Сент-Этьенн» в центре всеобщего внимания. Мы это чувствуем, мы это знаем. Судьба великих-отдавать себя, на милость пигмеев.

Готовя нас к этому матчу, Эрбен напомнил нам историю «зеленых» и в завершение зачитал телеграмму, полученную от Освальдо Пиаццы, который до сих пор хранил нам верность: «Мужайтесь. Все в этом матче возможно».

Эрбен хитровато сощурил глаза, и из его плотно сжатого тонкими губами рта вылетела фраза, словно моральный допинг для нас: «Надеюсь, вы заметили, с каким самодовольством наши противники знакомились с полем. Они вели себя так, словно находятся в побежденной стране. Вам предстоит их в этом разубедить и поставить на место…».

Каждый из нас прочитал в его улыбке призыв к той миссии, выполнения которой он ожидал от нас.

Затем слово взял Чуркович: «Сегодня есть только одно средство, чтобы добиться успеха, только одно: прессинг. Вы знаете, что это значит. Это значит драться за каждый мяч, повернуть опасность лицом к противнику. Если ктонибудь из вас не выполнит этого – катастрофа. Будем же все солидарны…».

Мы получили подтверждение о включении в основной состав только в 18.00, только за 120 минут до первого удара по мячу. Эрбен всегда хранит в тайне состав команды, не доверяя даже самым своим близким друзьям.

Отсутствуя до этого на поле почти целый месяц, я, по мнению Эрбена, должен был отыграть 1 час. Мне нужно выдержать всего 1 час (я перечеркнул его предварительные планы о четверти часа). Затем я должен был уступить свое место Лорану Руссею, только что оправившемуся от последствий хирургического вмешательства, которое вывело его из строя на четырнадцать месяцев. Руссей был находкой Пьера Гароннэра. Он завербовал его еще в тринадцатилетнем возрасте и заставил его родителей подписать контракт, который вызвал много пересудов в кулуарах федеральной власти.

Его «высиживали», как цыпленка в яйце, до тех пор пока он вылупится из него. Но вот в один «прекрасный» день юниорская сборная Франции приняла участие в одном простом товарищеском, не имевшем никакого значения матче. В результате он получил серьезную травму колена, что поставило под сомнение всю его будущую футбольную карьеру.

Четырнадцать месяцев физической и моральной Голгофы.

В раздевалке я отвел его в сторону: «Не бегай слишком много, не расходуй зря силы. В твои семнадцать лет после года страданий и восстановительных тренировок у тебя еще нет достаточно резервов. У тебя не хватит сил, чтобы все время поддерживать активность на поле. Компенсируй этот недостаток техникой. Всегда думай о своем месте, всегда думай о нем…».

Своим красивым личиком хорошо воспитанного ребенка Лоло поглядел на меня и улыбнулся, давая понять, что он принял мой совет.

Другие не улыбались.

Как, например, Джонни Реп, который все еще переживал незабываемые перипетии первого матча в гостях. Он все время ходил кругами, по десятку раз повторял самые простые действия, пытаясь, например, зашнуровать свои бутсы.

Джонни явно чувствовал себя неловко. Шок, полученный во встрече с «Эйндховеном», вероятно, все еще давал о себе знать. Мы все старались ободрить его добрым словом, незаметным жестом, чтобы заверить его, что рассчитываем на него, надеемся, что он возьмет свой реванш.

Но самым бодрым из всех был Ларио. Он не терял духа с того времени, как возвратился в раздевалку после первой встречи с «Эйндховеном». Там он воскликнул в бешенстве: «Эти паршивые голландцы пусть только маленько обождут».

С тех пор бешенство его не покидало…

С ледяным безразличием, от которого так и несло затхлой атмосферой драчливого соперничества, две наши команды построились у своих раздевалок в туннеле, ведущем на стадион. Ладони, сжатые в кулаки, нервное вздрагивание ресниц. Мы стараемся идти не глядя друг на друга.

Начало игры. Пока голландцы располагаются по своим местам, Жан-Мари Эли бросает в прорыв пасом Ларио, который тут же открывает счет, забивая гол «окаянным». 0:1.

Игра продолжается. Длинный пас вперед на выход Рене Ван дер Каркхофу. Энергично вмешивается Лопес, перехватывает мяч и пасует его Чурковичу. При выбивании мяча в поле им завладевает Вальке, стоящий у средней линии. Он его какое-то время контролирует, но я уже рядом с ним. Он пытается меня обвести, но на его пути вырастает Реп.

Вальке, который оказывается в «коробке», капитулирует. Вот Реп, как заправский спринтер, пробегает с мячом метров тридцать, делает поправку курса, обводит защитника «Эйндховена», обходит второго, применив старый прием «маленького мостика», Я бегу изо всех сил. Реп наносит удар, но мяч соскальзывает с ноги и подкатывается прямо к моей правой. Точный удар; он сражает Ван Беверена. 2:0.

Туча зеленых футболок набрасывается на меня, все меня тискают в объятиях. Освободившись от рук, замечаю, что Ван Баверен все еще стоит на одном колене в воротах. Но в воздухе уже запахло победой.

Мяч попадает к Сантини, который пробегает с ним метров двадцать, а затем передает его Фаризону, переместившемуся на левый край. Фаризон идет по центру. Три голландских защитника, разом сорвавшись со своих мест, устремляются ему навстречу, утратив при этом точное направление. Я мешаю защите, оказавшись в каком-то частоколе из ног и шипов. Мяч возвращается к Сантини, который наносит удар левой. 3:0!

Только 135 секунд понадобилось нам, чтобы забить еще два гола.

Переживший немало бурь, стадион «Жёффруа-Гишар» поражен.

Радиостанции и телетайпы передают информацию о нашем успехе по всей Европе.

«Эйндховен» утрачивает свой апломб. Его игроки втягивают головы в плечи. Перед лицом нашей команды, перед лицом публики, в которую они тыкали пальцем, они испытывают великий стыд. Но их исправление еще не завершено. Я пробиваю штрафной удар с двадцати пяти метров. Простое упражнение в моем стиле. Мяч, хорошо подработанный правой, припечатывает Ван Беверена к сетке.

Я настолько обрадован, что забываю о благоразумных советах врачей. Но пора передавать эстафету Лорану Руссею – другому чудом выздоровевшему игроку.

Он вступает в игру на 74-й минуте. Публика, которая все время следила за его полным страданий путем, горячо его приветствует. Лоран отмечает свое возвращение на поле голом. Это его долг…

Остается играть 1 минуту. «Эйндховен» как команда уже не существует. «Летучие» голландцы имеют бледный вид. И Джонни Реп, символ нравственного и психологического реванша, забивает последний мяч, завершая тем самым желанную казнь.

Мы возвращаемся в раздевалку, витая в облаках.

Команда Рийверса рухнула перед «зеленым приливом», словно польдер перед натиском моря в Нидерландах.

Ночью, бодрый и крепкий, я делюсь с Кристель своими мечтами о будущих победах, о непобедимости своего клуба.

Но у всякой медали есть оборотная сторона. Для нас это – 5 мая 1980 года. После успешного преодоления препятствия в Салониках мы капитулируем перед «Боруссией», которая сохраняет шанс завоевать столь желанный трофей – Кубок УЕФА. Настоящая оплеуха (4:1).

В этот вечер Жорж Марше и Франсуа Миттеран выражают свое разочарование командой «стефанцев». Среди охотников за народными голосами считается хорошим тоном появляться на народных сборищах, чтобы заполучить нужные им голоса. Позже Марше, скорчив гримасу, достойную «Шоу для простаков», заявит: «Когда на стадионе нет Франсуа Миттерана, когда только я присутствую на „Жёффруа-Гишар“, то команда неизменно выигрывает!».

К счастью, мы, «зеленые», не прекратили победной серии…

 

«Биржевые» ставки и дело о зарплате

В конце уходящего 1979 года нервно-возбужденные президенты итальянских профессиональных футбольных клубов, эти вечные заклятые враги, почти единодушно приходят к соглашению. Четырнадцать из шестнадцати клубов требуют вливания новой живительной крови: «Откройте границы перед лучшими иностранными футболистами».

Вначале с напыщенной речью по телевидению выступил президент футбольной федерации Артемио Франки: «Наш футбол утратил свое лицо. Он страдает опасной анемией. Более того, он не следует никакому определенному стилю: ни голландскому, ни южно-американскому. На стадионах больше не увидишь футбольного спектакля. Нужно что-то менять».

В ответ мгновенно следует реплика президентов и технического персонала клубов, которые стремятся расширить внезапно открывшуюся брешь: «Чтобы сделать спектакль захватывающим, позвольте нам завербовать тех, кто поможет в этом. За границей дела в этом отношении обстоят куда лучше».

Вот так, пятнадцать лет спустя, после того как итальянская граница была закрыта для иностранных игроков, Италия начинает подготовку к своему рекрутскому вояжу по Европе и миру.

Этого достаточно, чтобы начались различного рода спекуляции. Еще до официального решения итальянской федерации футбола спортивные газеты называют суммы, которые якобы предлагаются иностранным футболистам.

Хроникер из Милана Ферручио Бербенни несколько, правда, поспешно объявляет, что «Интер» зарезервировал за собой Платини. И он ставит мою «стоимость» на восьмое место на футбольной бирже.

По его мнению, я «стою» 1,5 миллиарда лир (7,6 миллиона франков).

«Дороже» меня следующие футболисты.

Кранкль, австрийский центрфорвард из «Барселоны», обладатель «Золотого мяча» – 1,8 миллиарда лир (9 миллионов франков).

Симонсен, датский коллега Кранкля по команде. 2,2 миллиарда лир (11 миллионов франков).

Марио Кемпес, великий триумфатор аргентинского чемпионата мира – 2,3 миллиарда лир.

Зико из «Фламенго» и сборной Бразилии. Болельщики скромно называют его «белокожим Пеле». Италия оценивает этого игрока средней линии, настоящего артиста в футболе очень высоко: 3 миллиарда лир (15 миллионов франков).

Можно, конечно, было предположить, что уж Марадона наверняка сорвет банк. Но, увы, не тут-то было. Лидером по ставкам является стопроцентный итальянец Паоло Росси… Его переход в межсезонье из очень скромного клуба «Виченца» в еще более скромный «Перуджа» всех сводит с ума. Для заключения долгосрочного контракта цена поднимается до 5 миллиардов лир (25 миллионов франков).

Руководители итальянских клубов считают, что прибытие футболистов – иностранцев самого высокого класса – приведет к более разумному подходу к межклубным переходам в самой Италии.

Мне забавно видеть в этом очень интересном для публики перечне игроков собственную «стоимость».

За мной в этом перечне следуют футболисты, увенчанные супертитулами, получившие все мыслимые награды: Киган – сверхзвезда «Ливерпуля», затем «Гамбурга» и капитан сборной Англии, Румменигге – яркая звезда из мюнхенской «Баварии» и бундеслиги, его товарищи по сборной Ганс Мюллер («Штутгарт»), Дитер Мюллер («Кельн»), Манфред Кальтц («Гамбург»), еще аргентинцы чемпионы мира Пассарелла и Кемпес…

Я не принимаю все это слишком серьезно, но все же такая международная классификация меня забавляет и создает у меня представление о том уважении, с каким кг мне как к игроку относятся по ту сторону Альп.

Приятный новогодний подарок преподносит мне и Французский институт общественного мнения (ФИОМ): результаты исследования, которое было проведено благодаря опросу 1757 французов в возрасте от пятнадцати лет и старше. Был задан всего лишь один вопрос: кого бы вы назвали лучшим футболистом-профессионалом уходящего года?

«Мишеля Платини» – такой ответ дали 54 процента опрошенных. О таком итоге на выборах может только мечтать кандидат в президенты страны.

На втором месте – Анри Мишель, ветеран футбольного клуба «Нант» (6 процентов). Затем идут Лопес, Зимако и Рошто, и это лишний раз убеждает во всеобщей любви к «зеленым».

Само собой разумеется, подобное зондирование общественного мнения – лишь игра, и я обращаю на это столько же внимания, сколько на «биржевой бюллетень» миланской газеты.

Тем не менее его появление вызывает немало хвалебных комментариев. Так в журнале «Фут-2» появляется очень квалифицированный анализ Альберта Батте, который слывет самым компетентным знатоком французского футбола (игрок с международной славой, тренер гремевшего когда-то «Стад де Реймс» и «Сент-Этьенна» во времена его первых футбольных подвигов, а затем и сборной Франции). В настоящее время он писатель, организатор различных дискуссий, «круглых столов» и прочего.

Альберт Батте хорошо изучил меня во время своего краткого пребывания в команде «Нанси» в роли менеджера. Клод Кюни, который тогда меня опекал, сказал ему однажды вместо приветствия: «Тут у нас есть один парень, его зовут Платини. Этот будет „супером“!».

Батте знавал моего отца Альдо. Они познакомились через брата Альберта, который часто выступал против отца в футбольных баталиях. Он еще тогда проявлял ко мне интерес, тем более что Роже Пиантони, его гениальный воспитанник в «Реймсе», стал моим наставником в «Нанси» и там говорил обо мне: «Этот футболист умеет стоять на ногах» – комплимент, который в его устах говорил о многом.

Пиантони – Платини, Батте нюхом чувствовал, что такая «эстафета» обязательно произойдет…

Альберт Батте, чуткий и беспристрастный наблюдатель, детально разбирает все качества, которые находит у меня:

«Мишель, наверное, еще не пережил лучшую пору своего футбольного возраста. Это дает возможность сказать, не рискуя впасть в ошибку, что он стоит на одной линии с „грандами“. Он, как и они, постоянно что-то творит, изобретает, забивает голы. Он, как и они, по сути своей артист и атлет, даже если внешность его столь обманчива. Он уже обладает полным набором рыцарских футбольных доспехов, среди которых есть одна очень редкая вещь: прекрасное видение игры и техническая ловкость, позволяющая этим воспользоваться. Лично я могу сказать, что мне ни у кого не приходилось видеть такие точные длинные пасы, как у Платини».

Так и подмывает сказать: «Ну ладно, хватит!». Мне даже неудобно приводить здесь, на этих страницах, такие хвалебные слова. Но они имели для меня тогда значение, так как я ожидал в Сент-Этьенне поворотного этапа в своей карьере. Того самого, который позволит мне перейти в скором времени от игрока известного и всеми признанного в ранг игрока, которого повсюду страстно хотят заполучить.

На вооружение же я беру дружеский, но суровый совет Раймонда Копа, самого великого из французских футболистов 60-х годов.

«Великий игрок, – поучает меня Копа на страницах прессы, – должен быть в такой форме, чтобы преуспеть в шести трудных матчах из десяти, показать приличную игру в трех и позволить себе „смазать“ один-единственный матч!…»

Начало 1980 года нагоняет на меня тоску. Мое имя повсюду склоняют, похвалы сменяются хулой, поздравления упреками… И вдруг подлый и неожиданный удар. Его наносит какая-то провинциальная лионская газета, которая считает необходимым кое-что прояснить: «Платини зарабатывает 160 тысяч франков в месяц». И эту «утку», пущенную какими-то недоумками, тут же подхватывают агентства печати, радиостанции и даже… телевидение!

А тут как раз предстоит игра в Париже. Этот маленький скандал еще больше разжигает страсти.

Сорок шесть тысяч зрителей, собравшихся на стадионе «Парк-де-Пренс», чтобы посмотреть игру «Пари-Сен-Жермен» – «Сент-Этьенн» (2:2), только и говорят об этой экстравагантной сумме. Меня освистывают с трибун, меня осуждают за кулисами.

Я чувствую, как вокруг меня сгущается атмосфера. Кажется, сам воздух пропитан подозрениями.

Роже Роше, стремясь предотвратить возможные негативное развитие событий, составляет аргументированное заявление, в котором расставляет все по местам:

«Клуб „Сент-Этьенн“ выражает свое удивление и сожаление по поводу появления в прессе и на телевидении информации относительно зарплаты Мишеля Платини (160 тысяч франков в месяц). Это – неверная информация. Она может только причинить ущерб игроку, команде и клубу. По этой причине клуб „Сент-Этьенн“ уточняет, что контракт, подписанный с Платини, устанавливает ему твердую зарплату в размере 60 тысяч франков в месяц. К этой зарплате начисляются премии за выходы на поле, за спортивные результаты, а также различные суммы благодаря рекламным сделкам, осуществляемым клубом. Такие премии назначаются всем игрокам профессиональных клубов без исключения. Эта твердо установленная зарплата указана на контракте, предоставленном в Объединение футболистов-профессионалов для утверждения. Каждый желающий может в этом удостовериться».

Дело о моей зарплате вызывает большой шум. Меня одолевает хандра.

Я нахожу утешение во встрече с Бернаром Пиво, который снимает для телевидения небольшую передачу обо мне.

Этот симпатичный Пиво вновь возвращается к делу о моей зарплате в клубе, чтобы заинтересовать зрителей, а затем резко бросает: «Давайте-ка лучше поговорим о счете ваших голов, а не о счете в вашем банке».

Побывав у меня дома, на моем «поле», он не мог не заметить, что мы с Кристель живем скромно, почти уединенно. Он убеждается в том, что мы никуда не выходим, ни с кем не видимся, кроме членов своего клуба. И тогда Пиво в полной уверенности, что поступает верно, заявляет: «Платини подписал свой контракт с „Сент-Этьенном“ на два года. У него дома я не увидел ни дорогих картин на стенах, ни ковров на паркете. Его квартира похожа на жилище человека, который здесь находится проездом».

Могу себе представить возмущенное лицо Роже Роше, смотревшего эту передачу. Пиво чуть было не навел меня на мысль сменить зеленую футболку…

 

Колоссальная победа в Гамбурге

Прошла половина срока, обозначенного в моем контракте с «зелеными». В игре я верный «стефанец». Но сердце мое все еще где-то в «Нанси», и воспоминания о моих друзьях не идут из головы. Поэтому прибытие в «СентЭтьенн» Баттистона значит для меня очень много. Мы с Патриком родились под одним небом. Мы всегда играли свои футбольные гаммы в одном темпе.

Мы познакомились с ним на турнире в Лотарингии. И я чуть не надел футболку гранатового цвета клуба «Мец», в которой играл Патрик. Вместе мы отстаивали честь Франции на Олимпийских играх в Монреале. Вместе оказались в сборной страны, руководимой Мишелем Идальго.

И вот мы снова вместе под знаменами «Сент-Этьенна», которые ему неустанно расхваливал Кристиан Синегаль, ветеран великих кампаний, а ныне играющий тренер в команде «Мец».

Наша дружба еще больше окрепла в мае прошлого года на сборах команды в Жуи-ан-Жоза в долине Шеврёз перед поездкой в Москву. Мы жили в одной компании в просторном гостиничном комплексе, превратившемся в какой-то питомник по выращиванию сильных, динамичных футбольных кадров.

Здесь в нашем разговоре впервые было произнесено слово «переход».

Перед уходом из «Меца» Патрик забил два гола в важном матче против «Пари-Сен-Жермен», который его команда выиграла со счетом 5:2. Это был предпоследний матч чемпионата и последнее появление Патрика в футболке клуба «Мец».

Этот игрок, всегда помнящий о своем долге, не жалел ни себя, ни своих ног, чтобы спасти клуб от грозившего ему перехода в низшую лигу.

Баттистон был очень взволнован единодушным одобрением болельщиков «Меца». И все же он покинул свою команду. Он присоединился ко мне в «Сент-Этьенне» с твердым убеждением, что этот клуб любой игрок может рассматривать как своеобразную французскую футбольную академию.

Правда, «зеленые» плохо завершили сезон. «Бордо» забил нам в последнем матче 5 голов. В результате этого тяжелого поражения мы опустились на одну строчку ниже «Нанта».

Ясно, что Кубок европейских чемпионов в этом году мы оспаривать не будем, но все же нам предстоят матчи на Кубок УЕФА, так как мы вполне заслуженно завоевали во Франции солидное второе место.

Этого достаточно, чтобы удовлетворить амбиции Патрика, который в двадцатитрехлетнем возрасте стремится заполучить свой первый футбольный титул.

Нам с Криатель удается три недели провести на Мартинике. Наконец-то настоящий отпуск. Лоран (ему восемнадцать месяцев) остался с бабушкой и дедушкой. Вот они, каникулы двух влюбленных.

Но вскоре начинается новый сезон – с адского цикла матчей на полях страны. Трудное, как всегда, для меня начало. Я, конечно, не какой-нибудь «першерон», но далеко и не «чистокровка». Мне необходимо время, чтобы вновь начать забивать голы.

В Бордо, например, где мы дебютируем в это сезоне, я совершенно не в ударе. Да и весь «Сент-Этьенн» играет неважно. В результате 0:3! Как и в прошлом мае, Жиронда выбивает нас из седла.

Я наверстываю немного упущенное во встрече с «Ниццей» на стадионе «Жёффруа-Гишар». В этот вечер – ну просто какое-то наваждение – у меня не идут штрафные. Я смазал все, кроме одного. Правда, это был решающий мяч, который принес нам победу со счетом 3:2. Бекович из «Ниццы» был вне себя от гнева. Он обвинял арбитра в том, что тот подарил нам этот последний штрафной удар: «Он хотел посмотреть, как Платини забивает гол!». Нужно сказать, что для меня было бы непростительно не забить этот мяч, так как все происходило на моей любимой стороне.

«Моя сторона» – это положение против ворот, но чуть слева, на расстоянии двадцати метров… Тогда я сильно бью правой ногой, мяч огибает стенку и обычно попадает в сетку прямо под верхней штангой. Это и произошло в матче с «Ниццей». Их вратарь Рей только ощутил ветерок от пролетающего над ним мяча.

В принципе я мог забить и второй мяч – с пенальти. В этом я большой дока. Но у этого пенальти не было никаких шансов. В тот момент, когда я подошел к отметке, Баттистон, явно желая удружить, сделать как лучше, шепнул мне на ухо: «Я– отлично знаю Рея. Когда он играл у нас в „Меце“, он всегда делал бросок вправо». Я ударил по мячу, направив его влево от вратаря, но Рей прыгнул влево и отбил мяч. Спасибо тебе, Патрик…

Мы оказались обезоруженными и в следующем матче – с «Бастией». Проигрыш 1:2. Матч довольно трудный.

Три матча – две неудачи. «Сент-Этьенн» уже больше не «Сент-Этьенн», и публика начинает недовольно ворчать. И она права.

Еще в прошлом году, после нашего бесславного выступления против «Боруссии», мы заметили, как поник «двенадцатый» игрок «зеленых», сидящий на трибунах и заставляющий дрожать наших именитых гостей.

Все это плохо для нас, очень плохо… «Нанси» вынужден первым испытать на себе нашу полную мобилизацию на игру. Я предаю забвению эту победу (4:1) и этот матч, чтобы сохранить в памяти только его роль как провозвестника наших будущих побед.

Клод Кюни, все еще имеющий на меня зуб, удостоил меня, столкнувшись со мной в раздевалке, сухим «добрый день». Но он уже получил свой «добрый» день от нас, от обретшего себя вновь «Сент-Этьенна»… Отныне начинается цепочка побед, которые становятся еще более весомыми, так как в самый подходящий для нас момент начинаются игры на Кубок УЕФА. Но Чуркович вдруг объявляет о своем окончательном решении оставить футбол. Правда, его уход с капитанского мостика команды я предрекал давно.

С уходом Чурковича из команды переворачивается целая страница нашей «зеленой книги».

Нашей победой над «Хайдуком» (Сплит), конечно, мы во многом обязаны ему. И, прежде всего, победой над «Эйндховеном», который открыл команде триумфальный путь в Глазго. Это – мэтр-вратарь. Он покидает клуб, обладая образцовым послужным списком, в котором перечислены его четыреста шестьдесят матчей, сыгранных за клуб «Сент-Этьенн», и более тысячи двухсот за всю его карьеру.

Само собой разумеется, Иван не укладывает чемоданы. Мудрость и глубокая философия делают Чурковича исключительным по важности советчиком Робера Эрбена и точно подогнанным по мерке тренером нашего запасного вратаря Кастанеды и Дугалича, другого югослава, который уже выступал в роли его дублера.

Иван, правда, уже не запишет – свое имя в книгу рекордов сезона 1980/81 года.

Играя против шотландцев из «Сент-Миррена», в этой сложной встрече, мы преодолеваем следующий этап, цель которого «обстрелять» команду перед жестоким испытанием, великим нашим столкновением, которое происходит 26 ноября 1980 года.

На протяжении всей моей карьеры в этой дате для меня заключено что-то магическое. Еще больше, чем в 7 ноября, когда год назад мы в пух и прах разбили «Эйндховен» в Сент-Этьенне.

Итак, «Сент-Этьенн» играет в Гамбурге.

Гамбург – самый большой город Северной Германии. Такой же большой порт, как и Амстердам, со своими девочками, кулечками жареной картошки, моряками и веселыми песнями. Вторая Гаага.

В «Гамбурге» еще живы воспоминания о Кигане. Этот англичанин сделал чемпиона ФРГ чемпионом Европы.

В «Каравелле», которая несет нас на своих крыльях из Сент-Этьенна в Гамбург, Кристиан Лопес меня мягко подзадоривает:

– О чем думаешь, Мишель?

– Так, ни о чем.

– Врешь.

Си прав, этот Кристиан. Он знает, что я еще не переварил поражение от сборной ФРГ, которая за шесть дней до этого в Ганновере наголову разбила сборную Франции со счетом 4:1, причем капитаном нашей команды был я.

В этом проклятом матче вместе со мной приняли участие еще несколько игроков из «Сент-Этьенна», что дало возможность некоторым критикам слегка поиронизировать: «Не забывайте немецкий урок!».

Юпп Дервалль, технический руководитель сборной ФРГ, этот насмешник с седой шевелюрой, маленькими круглыми очочками, просто второй вылитый Кес Рийверс, больно задел меня: «Платини? Это генерал, который ведет свои войска в бой, а затем с тыла наблюдает за ними в бинокль».

Да, жестко сказано, слишком жестко…

Подлетая к Гамбургу, я все время мусолю в голове эту убийственную фразу.

Не только я мечтаю сейчас о реванше. Все игроки «Сент-Этьенна» горят желанием отплатить «Гамбургу» за оскорбление, нанесенное нам год назад «Боруссией» на стадионе «Жёффруа-Гишар».

Легко сказать.

За «Сент-Этьенном» позорное поражение в играх на Кубок страны от команды второй лиги «Тур». Команда, естественно, травмирована.

Ни в Гамбурге, ни во Франции, никто не оценивал слишком высоко наши мизерные шансы на успех. Тьерри Ролан называет счет 1:1, что, ло его мнению, вполне достаточно, чтобы спасти нашу честь. Бернар Пиво мечтает о победе во имя нашей славы со скромным счетом 2:1.

После обеда мы с Лопесом и Кастанедой собираемся в комнате поиграть в белоту, чтобы отвлечься и не думать о том, что ждет нас впереди…

И вот Кристиан Лопес выводит нас на поле. «Фолькпаркстадион», эта громадная чаша на шестьдесят тысяч зрителей, ревет.

То, что происходит потом, можно назвать невиданной грозой, разразившейся в небе Европы.

Нет, я не стану пересказывать перипетии матча – об этом уже говорилось сто раз, но только скажу, что наша победа со счетом 5:0 потрясла весь немецкий футбольный мир.

Я забил два гола и заставил колокол печально зазвонить по «Гамбургу».

Я вывел «Сент-Этьенн» в созвездие европейских звезд.

Вечером, правда, охваченный невероятной эйфорией, я не мог преодолеть соблазна и не подойти к микрофону. Я не преминул «поставить в угол» маленького проказника профессора из Ганновера Юппа Дервалля: «Передайте тренеру немецкой сборной, что на сей раз я оставил бинокль дома… (Пауза). И еще скажите, что я готов собой усилить его команду».

 

Катастрофа в Ипсвиче

После победы в Гамбурге нас буквально засыпают охапками цветов. Нас засыпят цветами и на Таити, куда вскоре прилетает наша команда.

«Сент-Этьенн» избран в качестве посла доброй воли футбола метрополии в рамках обширного плана проведения пропагандистской деятельности за рубежом, что позволит команде в течение ближайших лет посетить большую часть заморских департаментов и территорий Франции.

Жанвийон мечтает стать нашим гидом на Мартинике. А Зимако заранее предвкушает удовольствие от ознакомления нас с обрядами его родной деревни, заброшенной в джунглях Новой Каледонии. Я же мысленно уношусь на далекие острова Туамоту, Маркизовы острова или на Клиппертон…

За несколько часов до того, как пуститься в путь по следам Гогена, Бреля и Муатесье, я погружаюсь в рассказы о морской экзотике Анри де Монфрейда, а Эрбен, ставший объектом всевозможных почестей, получает письмо, в котором ему сообщают о том, что он избран «Человеком 1980 года» вместе со знаменитым шведским теннисистом Бьерном Боргом. За последние десять лет такой участи удостаивались сто пятьдесят видных личностей во всех областях человеческой деятельности, и среди них. Робер Оссейн, Жан-Луи Барро, Мадлен Рено, Ив Монтан, Пьер Карден и др.

Все игроки «Сент-Этьенна» испытывают гордость за своего тренера. Как и на поле мяч, забитый одним игроком, идет в счет всей команды, так и салонная слава тренера разделяется всеми нами.

Долгий перелет!

Я выхожу в Папеэтэ, зажмурив глаза от нестерпимого солнца. Наш президент Роже Роше уже суетится у подножия трапа: он лично распределяет гирлянды из цветов. К счастью, ему в этом оказывают быструю помощь представители местных властей, отличающиеся столь же вулканической энергией, как и сам этот архипелаг. Я к тому же удостаиваюсь и короны.

Каждый из нас по очереди проходит через невообразимое испытание пляской «тамуре», после чего, передохнув, мы принимаем участие в роскошной таитянской трапезе.

Зимако чувствует себя так, словно находится у себя дома, в своем каледонийском саду, но вот верховный комиссар приглашает нас посетить его в своей резиденции. Мы начинаем выполнять целую серию протокольных требований.

В Национальной ассамблее Полинезии каждый игрок команды занимает место полинезийского депутата, а Роже Роше место самого президента.

Нас принимают в самом старом футбольном клубе Полинезии «Фей-Пи», а затем в клубе «Венюс», молодому президенту которого, Эмилю Вернанону, мы вручаем в память о нашем визите большой кубок.

Легенда о «зеленых» в полном блеске представлена в витрине одного из магазинов, и это напоминает нам ту атмосферу прекрасных дней борьбы за Кубок УЕФА, царившую в самом Сент-Этьенне!

Адмирал Шупен, главнокомандующий французского флота в Полинезии, предоставляет в наше распоряжение один из своих кораблей, на котором мы совершаем экскурсию на остров Морёа.

Наконец наступает время матча, конечно товарищеского, но очень праздничного, особую терпкость которому придает присутствие Чурковича в воротах таитянской команды… После представления команд Иван, который уже вошел в свою новую роль, устремляется к Кастанеде и с важным видом надевает ему на шею венок из цветов в знак добрых пожеланий.

Это подношение оказалось символическим: Кастанеда не пропустил ни одного гола, а я все же забил один нашему «Чурко».

Райское пребывание между двумя континентами все же не давало нам возможности забыть об обязательствах, которые ожидали нас по возвращении на родину, где мы снова должны были погрузиться в этот адский цикл: чемпионат страны – Кубок Франции – чемпионат мира.

Остается провести всего четырнадцать матчей до окончательного распределения призовых мест в чемпионате страны. Судя по всему, главной помехой на нашем пути к первому месту является «Нант». Снова вся борьба в чемпионате сводится к соперничеству двух наших клубов, и все, наверное, должно окончательно решиться 12 мая в Нанте…

К этому нужно добавить игры на Кубок Франции, которые накаляют до предела футбольные страсти.

И еще выступления за сборную Франции. Ей предстоит выполнить изнурительную, но увлекательную программу, пройти через квалификационные матчи в подгруппе, в которой сборные Бельгии и Нидерландов оспаривают с неистовством «заклятых друзей» свою путевку в Мадрид.

Наконец Кубок УЕФА. Жеребьевка может предоставить французам захватывающий матч между «Сошо» и «СентЭтьенном». Неудобство: французский болельщик должен сделать мучительный выбор. Преимущество: во всяком случае, французская команда пробьется в полуфинал.

Но если «Сошо» попадет на Цюрих, то нам придется принимать англичан из «Ипсвича», команду, в которой блистают такие звезды, как Купер, Тийссен, Батчер, Уарк и Мюрен.

Джонни Реп хорошо знает своих соотечественников, голландцев Тийссена и Мюрена, особенно последнего. Мюрен был запасным в великой амстердамской команде «Аякс» в то время, когда сам Джонни блистал в нападении. Брат Мюрена тоже был знаменитым футболистом в «Аяксе». Но Джонни предупреждает нас: этот малыш значительно превосходит своего брата. Он более живой, обладает более мощным ударом…

Ипсвич – небольшой городок, расположенный на берегу моря к северо-востоку от Лондона. Есть много общего у «зеленых» и «суперголубых». Клубом твердой рукой управляет опытный делец и истинный джентльмен Пэтрик Кобболд. Клуб – что-то вроде семейного предприятия, в котором он является четвертым по счету «наследником» главного поста. Это дает возможность «Ипсвичу» проводить последовательную и разумную политику, рассчитанную на долгий срок. Как и в «Сент-Этьенне», где в апреле 1981 года мы будем отмечать двадцатилетие пребывания Роше на президентскоАА посту.

Тренер у них – Бобби Робсон, в прошлом международная звезда, еще один столп клуба, типа нашего Эрбена. Он провел на этом посту уже десять лет и только что подписал новый контракт… еще на двенадцать!

Можно провести и еще одну аналогию: «Ипсвич» в играх на Кубок УЕФА одерживал победы над «Салониками», над пражской «Богемией», над польской «Лодзью». Мы встречались с двумя из этих команд и тоже добились победы.

Лидеры чемпионата Англии, получившие право играть в Кубке УЕФА, игроки «Ипсвича», таким образом, следуют по маршруту, параллельному нашему.

Перед поездкой на стадион «Жёффруа-Гишар» они побеждают «Ковентри», команду города-побратима нашего Сент-Этьенна. Дурной знак.

Покопавшись в архивах, Эрбен заметил, что «Ипсвич» всегда играл хорошо матчи на своем поле. Его поразили результаты таких встреч: 5:1 с «Салониками», 3:0 с «Богемией», 5:0 в «Лодзью»! Но он всегда испытызал трудности, играя за рубежом.

– Если мы не выиграем у них в гостях, мы должны их победить, – приказывает Эрбен, – с крупным, разгромным счетом на своем поле.

Но в Ипсвиче нас постигает настоящая катастрофа.

Невероятно! Необъяснимо! Непостижимо!…

Игра шла по тому же сценарию, что и в Гамбурге, но на сей раз «суперголубые» из «Ипсвича» выступали в роли «зеленых». Мы пропустили четыре гола. И сумели забить лишь один ответный!

Прошли годы с той поры, но я не могу найти никакого оправдания нашему проигрышу.

Ведь поначалу все шло хорошо, и уже через четверть часа Джонни Реп забил гол. Равновесие в счете, установленное Мэрайнером, не разладило игры. В перерыве счет оставался еще 1:1… Конечно, мы все были расстроены, возмущены, что оказался незасчитанным второй гол, который забил Джонни якобы из положения «вне игры».

Не имея особых шансов против «Ипсвича», мы все же в таком случае уже вели бы в счете. И исход матча, вероятно, был бы иной.

Пребывающий в легкой эйфории «Ипсвич», осмелев, начинает «давить», и у него все получается. Сразу же после перерыва тот самый Мюрен, о котором нас предупреждал Джонни, забивает нам гол. Мэрайнер увеличивает счет в самый разгар игры, а Уарк нас приканчивает за 10 минут до конца!

В «Сент-Этьенне» царит полная растерянность.

Но мы, как всегда, горим желанием дать ответ. Мы отыгрались на «Монако», разгромив его со счетом 5:1! Но это все равно не дает нам возможности сделать круг почета в Ипсвиче, на площади Корнхилл, где три года назад прошли парадом эти «суперголубые» со своим первым трофеем в руках – Кубком Англии. Там, где в прошлые века сжигали несчастных мучеников. В нынешней ситуации мы прекрасно чувствуем, как обугливаемся на костре, зажженном «Ипсвичем».

Вероятно, после провала в Англии можно говорить о начале падения «Сент-Этьенна», отягощаемого шумными скандальными разоблачениями незаконных финансовых сделок, беспощадными ссорами и достойным сожаления сведением личных счетов.

После встречи с «Ипсвичем» в команде что-то сломалось. Даже сам Роже Роше уже не был вне критики. Он уже не являлся недоступным для простого смертного президентом, который осуществлял свою непререкаемую власть.

Его прожекты, его амбиции все чаще подвергались осмеянию. Была ли это идея расширения стадиона и превращения его в своеобразный спортивный городок типа того, что имеет «Реал» (Мадрид) или «Ювентус», или же предложение создать при «Сент-Этьенне» большую «спортивную семью» вместе с провинциальными и региональными клубами. Так Роше утверждал, что Валенс, Руан и Ле-Пиу были естественными сателлитами «Сент-Этьенна». Ему на это отвечали, что пора спуститься на грешную землю…

Но самое худшее произошло, когда он объявил о своем намерении назначить главного менеджера клуба, который будет осуществлять связь между ним как президентом и тренером.

После того как «Ипсвич» выбил нас из турнира, пример английских клубов не давал ему покоя. Он мечтал о человеке, обладающем определенным положением, поднаторевшем во всех тонкостях организации профессионального футбольного клуба. Он собирался наделить его очень большими полномочиями, чтобы облегчить себе президентство.

Многие из нас полагали, что он имеет в виду Чурковича. Но кого в таком случае он должен заменить? Эрбена? Гароннэра? Может, и того и другого вместе? Во всяком случае, они оба начали несколько сторониться Роше.

Но все же Роше предстояло отметить свое двадцатилетие на посту президента.

Двадцать лет, подумать только!

Он представлял игроков своего клуба Де Голлю, Жискар Д'Эстену и Помпиду. Роше, если хотите, это – часть истории Пятой республики, истории французского спорта.

Этот человек познал все почести, оказываемые деятелям его ранга. Как человек он формировался в рабочей среде. «Прежде чем командовать, нужно самому познать свое главное ремесло» – поучал его отец. В шестнадцать лет он пошел работать на шахту. «Это приучило его – сообщала книга-мемориал" „зеленых“ – к преодолению трудностей».

Этот человек любил руководить, будоражить людей, создавать. Но, несомненно, он немного переусердствовал. И в конце концов устал.

Он мечтал, чтобы его клуб во второй раз завоевал титул чемпиона Франции. И это достойно увенчало бы двадцатилетие его президентства. Мы были намерены предложить ему этот трофей, для чего нужно было нанести поражение «Бордо» и обойти таким образом на финише «Нант». Финал, проведенный в истинно спринтерской манере: три победы подряд в трех оставшихся матчах, причем два на выезде.

Мы могли бы подарить ему и Кубок. Но, увы, четыре года спустя после своей знаменитой европейской эпопеи у «Бастии» пробудился вкус к международным состязаниям: она вышла победителем в финальной игре с нами на Кубок Франции.

Должен признаться, что я сильно колебался и не мог решить, стоит ли мне продлевать свой контракт еще на год. В любом случае я не хотел играть еще больше года в составе «Сент-Этьенна».

Между мной и Роже Роше тоже начались разногласия. Я чувствовал, что должен принять участие в ответном матче против «Ипсвича». Но я был болен и к тому же должен был участвовать в более серьезном для меня матче между сборными Франции и Нидерландов в Роттердаме.

Однако Роше настоял на моей игре с «Ипсвичем». Он так объяснял свою позицию: «Мишель должен прежде всего думать о том клубе, который дает ему работу…».

Роше настаивал на том, чтобы я продлил контракт еще на два года. Он перемежал свои советы мелкими придирками и упреками. Он все время подчеркивал, что я уже сыграл шестнадцать матчей в европейских кубках, и если буду продолжать в том же духе в составе «Сент-Этьенна», то это позволит наконец мне до конца раскрыться. Он считал свой клуб идеальным горнилом, в котором я могу закалить свой характер и в конечном итоге стать настоящим лидером в футболе. Он с завистью относился к моим результатам в составе сборной Франции и упрекал меня в том, что я незаслуженно отношу ее успехи на свой счет. Я отводил все его аргументы, но не очень при этом старался, так как понимал, что он говорит обо всем этом от чистого сердца. Однако я чувствовал, что интересы моей футбольной карьеры рано или поздно, а лучше как можно раньше, должны быть связаны с каким-нибудь сильным зарубежным клубом.

В апреле «Барселона», возобновив свой вояж по крупнейшим европейским клубам, сделала мне предложение. Ее примеру последовал «Наполи». Но английский «Арсенал» сделал мне более интересное предложение.

Я, правда, еще не чувствовал себя достаточно зрелым, чтобы сделать решительный шаг. И 12 мая, накануне встречи с «Нантом», я продлил свой контракт с «Сент-Этьенном» еще на год. В это время я уже оправился от трехнедельной болезни, вызванной травмой, полученной еще… в «Нанси». У нас с Кристель было достаточно времени, чтобы все подробно обсудить на досуге, вдалеке от круговерти постоянных матчей, не оставляющих почти просвета свободного времени.

Постепенно я начал улавливать «одышку» у клуба «СентЭтьенн», видеть те замаскированные конфликты, которые свидетельствовали о закате его царствования. Тем временем в самом городе нависла угроза закрытия завода «Манюфранс», и нормальный социальный климат начал постепенно ухудшаться.

Этот вопрос тоже не мог оставить меня безразличным. Все начинают беспокоиться, когда речь заходит о работе. Мне самому, выходцу из Лотарингии, района, страдающего социальными и экономическими неурядицами, лучше других известно, что означает закрытие завода, которое лишает несчастные семьи всякой надежды на лучшее будущее.

К Лотарингии я испытываю сентиментальные чувства. К Сент-Этьенну тоже, хотя я и не из этих мест.

Я не могу не обращать внимания на сложившуюся обстановку только потому, что я – футболист…

Тем временем настает время отпуска. Настоящие каникулы: девять дней на Корсике, прежде всего, проведенные в бухте Аяччо, десять дней в Бразилии, в Рио, в качестве «малого багажа» французского «Клуба варьете», группы артистов и профессиональных спортсменов, которые переживают закат своей карьеры.

Еще не достигнув возраста, когда нужно подсчитывать очки перед уходом на пенсию, я получаю разгневанную телеграмму от Роже Роше, запрещающую мне оказывать дружеское содействие команде «Варьете». Для Роше наши выступления в бутсах рядом со стадионом Маракана – это уже слишком, и вот следует разрыв контракта…

Кристель, само собой разумеется, сопровождает меня в этой поездке в Бразилию, где мы с удовольствием вспоминаем наше пребывание здесь после завершения чемпионата мира в Аргентине в 1978 году: морские ванны и бронзовый загар на жарком солнце.

Мое отлучение от футбола я стараюсь компенсировать игрой в волейбол-футбол на золотом пляже Копакабаны. Моя техника позволяет мне забизать такие голы, которые ставят на колени не одного бразильца. Наконец, я очень многое получаю от присутствия здесь Патрика Пруази, финалиста в розыгрыше теннисного кубка «Ролан-Гарро» в 1971 году, и его зятя, Янника Ноа, и беру у них уроки ускоренного обучения игре.

Я пользуюсь своим пребыванием в Рио, чтобы посмотреть матчи чемпионата Бразилии. Два раза я присутствовал на игре «Фламенго» и видел, как носился по полю Зико в футболке в красно-черных полосках. Я отмечаю, что он пользуется относительно большой свободой маневра при нанесении удара по воротам – это позволяет ему проявлять себя во всем блеске. Может, через год мы встретимся с ним в Испании, на очередном чемпионате мира.

Отпуск заканчивается. Меня вызывает домой сборная Франции на повторный товарищеский матч со «Штутгартом».

 

Свист в «Парк-де-Пренс»

Это – летний матч, матч, не имеющий никакого значения. И тем не менее собралось немало зрителей: сорок тысяч болельщиков. И «Парк-де-Пренс» гудит нетерпением, неудовлетворенный нашим неумением удовлетворить его запросы.

22.00. Прекрасная августовская ночь, которая отличается какой-то мягкой голубизной, постепенно переходящей в темные тона.

Мы играем уже 63 минуты.

И «Штутгарт», выступающий как спарринг-партнер, извлекающий выгоду, прежде всего, для себя, ведет со счетом 3:1 на нашем поле. Обычно, с тех пор как футбол вознес меня до ранга звезды, я в какой-то мере становлюсь «лицом афиши». И вдруг я превращаюсь в «козла отпущения».

Меня начинают освистывать.

Раздаются крики: «Платини, вон с поля!».

Истошно вопят: «Платини, вон!».

Это уже слишком. Я поворачиваю голову в сторону скамейки запасных, где неподвижно рядом с Идальго сидят игроки, одетые в бледные спортивные костюмы, ожидая своей очереди вступить в игру. Я направляюсь к ним. Первым понял, в чем дело, Тигана. Затем Баттистон. Они подбегают ко мне, обращаются со словами утешения, а я, украдкой передав им свою капитанскую повязку, ухожу, опустив голову, к раздевалке. Батеней, спустившись с трибуны, тоже утешает меня.

Стадион «Парк-де-Пренс» просто беснуется. Сорок тысяч возбужденных, мстительных глоток исходят в крике и свисте. Это как ураган. Моя бедная голова должна была, вероятно, расколоться от брошенных в нее упреков. Я наконец успокаиваюсь, прихожу в себя в теплой ванне в раздевалке и окончательно овладеваю собой под холодными обжигающими струями душа.

Прошло полчаса.

Наконец я слышу знакомый шум, который усиливается резонансом кирпичных стен, и вот в беспорядке в раздевалку вваливаются после своей капитуляции игроки сборной Франции. Их футболки – мокрые от пота, глаза сверкают гневом. Доказательство того, что матч проигран вчистую.

Но меня ожидает еще одно испытание: послематчевая пресс-конференция, которая превращается в балаган. Я должен отвечать на идиотские вопросы, отделываясь туманными ответами общего характера: «Да, я разочарован… Да, публика имеет право свистеть… Нет, я не показал себя с достойной стороны. Да, я постараюсь взять реванш… Нет, ждать долго не придется» и т. д. и т. п.

Я не хочу выставлять на всеобщее обозрение то состояние, которое я испытываю при поражении, тем более учитывая настроение всеобщей враждебности по отношению ко мне. Кроме того, те 30 минут, которые я провел в одиночестве в окрашенных охрой каменных стенах раздевалки, были, по-моему, самыми трудными во всей моей карьере.

Во время пресс-конференции я чувствую, как на меня бросают утешительные взгляды Тигана и Баттистон. Взгляд Идальго, словно у побитой собаки, а по глазам отца, который, конечно, переживает меньше, чем я, все же видно, как он сильно страдает.

По правде говоря, я терпимо отношусь к критике. Я понимаю, что можно освистать игрока. Но не до такой же степени, чтобы принудить его добровольно уйти с поля…

Эти «откровения» о моей ежемесячной зарплате несомненно привели к возникновению в среде наименее выдержанных болельщиков фронды «анти-Платини».

Уже в который раз за несколько месяцев я вынужден всенародно оправдываться. Объяснять, что мои неспортивные доходы не имеют ничего общего с моей ежемесячной зарплатой.

Но расскажу все по порядку.

В свое время я принял решение разрешить использовать мое имя в рекламе жареной рыбы, детской футбольной формы, обуви и конфет. Четыре превосходных контракта.

Затем благодаря усилиям Бернара Женестара, который превосходно исполняет свою роль поверенного в моих делах, на коллекции готовой одежды для детей в возрасте от шести до шестнадцати лет (джинсы, куртки, водолазки) появились факсимиле моей подписи и мой игровой номер. Я внимательно слежу за этой коллекцией, разработкой которой руководит Даниэль Эштер.

Став игроком международного класса, я всегда хотел создать собственную «марку», как, например, у теннисиста Рене Лакоста. Однако все мои усилия в этом направлении навлекают на меня поток саркастических замечаний со стороны тех, кто никогда ничего серьезного не создавал. Футбольный мир, по крайней мере его руководство, искоса поглядывал на появление в моем лице продюсера различных спектаклей. Именно Женестар организовал первые праздничные представления с участием Колюша, Клода Франсуа, Тьерри де Люрона и Мишеля Сарду. Они еще не были звездами. От итальянской до испанской границы все спортивные арены были, так сказать, уже у него в кармане. Мы с Женестаром очень быстро заключили контракт. Но как только узкий мирок футбола узнал о том, что он является консультантом в этом вопросе для дюжины игроков-профессионалов, среди которых Мариус Трезор, Дидье Сикс, Жан Пети, Делио Оннис, Альбер Эмон, Бернар Гардон и т. д., не говоря уже о Яннике Ноа и Дидье Пирони, «большие» начальники из федерации возмутились. Они просто его боялись. Они считали, что он сманивает большую часть профессиональных игроков. Он должен был с ними объясниться. Уточнить, что все его влияние ограничивалось главным образом помощью при составлении контрактов. Но он их совершенно убил, когда вдруг неожиданно сравнил меня с Джонни Холлидеем. Он им сказал: «По сути дела, нет никакого различия между Платини и Джонни Холлидеем. Это суперзвезды. Мне, например, известно, что вся комната сына Джонни – Давида увешана плакатами с изображением Платини… в то время, как там нет ни одного фото его отца…»

Такой явно неспортивный подход к делу, вероятно, вызвал возражения и даже определенную зависть.

В итоге все это привело к страшной буре, которая разразилась во время крушения сборной Франции во встрече со «Штутгартом» в «Парк-де-Пренс».

Публике вбивали в голову идею о моих фантастических заработках, и ей не понравилась моя спокойная игра, они даже не делали скидки на то, что я мог быть в то время не в форме.

Должен сказать, что мне пришлись не по нутру шумные манифестации, устроенные болельщиками в тот памятный вечер. Нож гильотины Парижа опустился на мой затылок.

Вечером того же дня я вернулся в Сент-Этьенн на самолете нашего клуба. Мы приземлились в час ночи в аэропорту «Бутеон». Там я с одним из моих друзей по команде осушил бутылочку шампанского. Мы весело смеялись, стараясь забыть прошлое. Затем я возвратился домой.

Телефон трезвонил не умолкая.

Всем просто не терпелось поговорить со мной. Вероятно, звонили друзья или знакомые.

Я не поднимал трубку. Не хотелось.

Я не подавал признаков жизни.

2 часа ночи… Я по-прежнему в одиночестве. Хожу по комнате кругами.

Кристель с детьми, Лораном и Мариной, проводят каникулы в Ла Буль.

Не стоит их будить в столь поздний час.

Наконец принимаю решение лечь спать.

Почему эта проклятая кровать так широка?

Почему я здесь в полном одиночестве?

Почему меня так злобно освистали?

Не могу уснуть.

Ожидаю, когда займется день.

Утром с воспаленными от бессонницы глазами вскакиваю с постели и мчусь к телефону.

Вызываю Ла Буль.

Кристель перепугана насмерть. Она уже слышала по радио первые комментарии. Она знает все. Она обращается ко мне со словами, полными любви и ободрения.

Она хочет вернуться домой. Увидеть меня как можно скорее. Несмотря на свое угнетенное состояние, я прошу ее не прерывать каникулы с детьми, по крайней мере подождать еще сутки… Я ей позвоню… Я сообщу ей все новости.

Я все еще в одиночестве. Я решил отрезать себя от мира, от других людей. Не включаю радио. Не отвечаю на телефонные звонки. Никаких газет. Включаю видеомагнитофон, и все время прокручиваю ленты с Луи де Фюнесом. А в памяти воскресает та злосчастная 63-я минута матча сборная Франции – «Штутгарт».

Кто-то звонит в дверь. Это приходит Баттистон.

Я силюсь улыбнуться, черпая новые силы в его добродушной улыбке.

Он везет меня в Сен-Эан, расположенный высоко в горах, в небольшую гостиницу, которая вот уже несколько лет является «генеральным штабом» Доминика Рошто. Мы обедаем вдвоем. Без свидетелей.

Я постепенно прихожу в себя. Я все острее чувствую в себе растущее желание увидеться. с Кристель и детьми.

И вот я принимаю безумное решение. Я резво сажусь за руль своего «рейндж-ровера» и направляюсь в Бретань. Несмотря на сотни километров, которые надо преодолеть, несмотря на физическую усталость, на подавленность духа, я витаю в облаках. Передо мной уходящая в голубизну дорога…

Вечером в четверг я останавливаю машину возле своего дома, но теперь уже со мной Кристель, Марина и Лоран.

Телефон по-прежнему надрывается.

Первый раз за три дня поднимаю трубку. Звонят из Нанси мои родители. Они сообщают о том, что их буквально завалили посланиями, призывающими их мужаться и не терять духа.

На стадионе «Жёффруа-Гишар» мой почтовый ящик также завален ободряющими телеграммами: «Держись, Мишель! В Париже они ни черта не поняли».

В Лансе, в пятницу, мы выигрываем со счетом 5:2. Легко и изящно, в привычной для нас манере.

Я выхожу из штопора.

«Сент-Этьенн» будет участвовать в Кубке европейских чемпионов. Я вступаю в борьбу с радостью и гордостью, так как это – самое престижное соревнование континента.

Но опять не везет: как дважды два четыре, так и шестнадцать и шестнадцать составляют тридцать два – именно такое число команд необходимо для проведения одной шестнадцатой финала, которая должна была играться 16 и 30 сентября.

Но нас оказывается тридцать три. Албания, постепенно выползая из своего средневекового обскурантизма, направляет сборную на этот бал чемпионов…

Но тридцать три означает, что одна команда лишняя…

Как бы там ни было, УЕФА все предусмотрела: две команды по жребию устроят маленькое представление и откроют, таким образом, этот турнир.

Можно всласть подрать глотку.

В принципе у нас тоже есть шанс попасть в эту компанию, один из шестнадцати (с половиной)… Он выпадает нам и «Динамо» (Берлин). Мы должны первыми принимать у себя команду ГДР.

Но в «Сент-Этьенне» многие хромают: Гардон (операция на колене), датчанин Нильсен (растяжение связок), Ларио (пубальгия), Кастанеда (разрыв сухожилия колена)… 26 августа Эрбен выпускает на поле команду, укрепленную юниорами Мийо, Законом и Примером.

Ничья, довольно разочаровывающая (1:1), так как победа ускользает от нас на 82-й минуте, когда посланный мной мяч попадает в штангу.

Шесть дней спустя мы приезжаем в Берлин. И проигрываем…

«Я намерен всерьез разобраться с этим Роше», – угрожает Эрбен, который сознательно манкирует своей обязанностью сохранять хладнокровие.

«Вылет из розыгрыша Кубка европейских чемпионов нам обошелся в четыре миллиона франков», – жалуется президент.

Но еще далеко до последней, откровенной и грубой схватки между Роше и Эрбеном, которые вот уже несколько недель проводят в салонах отеля «Крийон» в Париже… Там проходят празднества в честь завоевания «Сент-Этьенном» во второй раз титула чемпиона Франции по футболу.

Отсюда, из отеля, предстоящий сезон им рисуется в свете гонки к своему одиннадцатому по счету почетному титулу, на сей раз чемпиона Франции.

Но мы недоберем одного очка во встрече с «Монако», несмотря на забитые мной 22 гола (третье место среди лучших бомбардиров после Онниса и Шармаха)…

В этом году заканчивается мой последний сезон в клубе «Сент-Этьенн» сенсационным сообщением о моем переходе в туринский «Ювентус», которое прекратило все спекуляции на этот счет. Оно доведет растущее непонимание между Эрбеном и Роше до открытого столкновения, до разрыва между ними. Роше уже не является президентом Управления общественных работ. Его это мало трогает, и все свое время он отдает команде. Он первым приходит на стадион. Последним уходит. Он все время где-то рядом, и его присутствие нас просто угнетает. Эрбен и Гароннэр, которые всегда делали в своей «берлоге» на стадионе «Жёффруа-Гишар» все, что хотели, находят его присутствие обременительным для себя, тем более что дотошный Роше, повсюду сующий свой нос, постоянно вмешивается в их личную жизнь. Он все время дает советы, кого-то поправляет, что-то оспаривает. Короче говоря, этот патерналистский президент отныне ведет себя как настоящий хозяин. Он становится раздражительным. Вскоре между тремя руководителями уже нет взаимопонимания. «Святая зеленая троица», которая освящена мифическими сказаниями, распадается. Кризис доверия. Абсолютный. Не подлежащий никаким обсуждениям. Но слова еще произносятся. Однако все чаще их сменяет гнетущая тишина, в которой витают немые упреки. Недоброжелательные косые взгляды, отводимые в сторону глаза.

«Сфинкс» Эрбен надевает маску. Гароннэр, хитрейший кот из котов, выражает свое полное ко всему пренебрежение. Роше, спокойно посасывая потухшую трубку вводит всех в заблуждение, но тем не менее кризис назревает.

Он достигает кульминации в марте, когда тихие закулисные слухи просачиваются и переходят в открытый ропот.

Роше созывает свой руководящий комитет. На закуску он требует голов Эрбена и Гароннэра, которые, по его мнению, «подают плохой пример всему клубу».

Начинается грубая свара. Требуется безапелляционное быстрое решение.

В такой нервной, раздражающей обстановке мы пытаемся вести борьбу на два фронта: и в Кубке, и в чемпионате. И устремляемся навстречу двойному разочарованию.

Поражение в Кубке европейских чемпионов.

Поражение в чемпионате.

И еще одно поражение – в Кубке Франции… В финале, но все же поражение…

Это произошло 15 мая 1982 года в «Парк-де-Пренс», девять месяцев спустя после того вечера, когда меня здесь освистали. Предстоял матч с «Пари-Сен-Жермен», который, правда, играл на собственном поле, но которое мы тоже в какой-то степени можем назвать своим. «Сент-Этьенн» всегда собирал громадные толпы на парижском стадионе.

Я был немного травмирован. Врач должен был наложить мне на бедро правой ноги гипсовую повязку.

В результате я задержался в раздевалке и оказался последним в цепочке игроков, отстав от них. Я вышел на поле в момент представления по микрофону команд и втиснулся между Гардоном и Репом как раз вовремя, чтобы успеть пожать руки президента Республики Франсуа Миттерана и мэра Парижа Жака Ширака.

Кое-кто потом не преминул увидеть в этом небольшом опоздании желание совершить «персональный» выход на поле, который скорее похож на выход артиста на сцену. Мой последний выход на зеленый газон в составе французского клуба.

Я провел первый тайм в одиночестве, в «пиковом» режиме, ведя боевые действия против противника, слишком сгруппированного в защите, и все время выслеживая мяч, чтобы использовать его наилучшим образом! Но все напрасно.

Во втором тайме я все же забил мгновенным ударом гол и восстановил равновесие в счете за четверть часа до окончания игры. Один журналист, который следил за всеми моими действиями через бинокль и с хронометром в руках, заметил, что я коснулся мяча всего лишь девять раз и удерживал его лишь в течение 26 секунд за эти 45 минут матча. Вполне достаточно, чтобы забить гол, который давал возможность продолжить игру в дополнительное время.

Мне удалось удвоить счет через 10 минут после возобновления игры. И вот, медленно, но верно, среди воплей и криков «Молодцы!» «Сент-Этьенн» начал продвигаться к своей победе. Прошло четыре года после встречи с «Нанси», состоявшейся накануне чемпионата мира в Аргентине. И вот сегодня, накануне другого чемпионата мира – в Испании, я вступаю во второй раз в решающую борьбу за Кубок Франции.

Но только в футболе возможна совершенно невероятная, мгновенная смена ситуаций. Это неожиданней любой театральной развязки. Так как здесь, на поле, нет никакого сценария. Ничего предписанного заранее. Короче говоря, здесь ничего нельзя предусмотреть.

Оставалось играть всего 10 секунд. Уже заволновалась в президентской ложе протокольная служба. Возле трибун полицейские начали устанавливать металлические барьеры для публики. Совершенно очевидно, парижане уже не верили, что на поле может произойти еще что-то интересное. Я это читал на их лицах. О таких вещах можно легко догадаться. Тем не менее подхлестываемый накаленной до предела, вошедшей в какой-то экстаз толпой, «Пари-Сен-Жермен» продолжал играть, выискивая свой последний, эфемерный, самый ничтожный шанс.

И был совершенно прав.

Следует прорыв Сюржака на правом фланге, пас Рошто, удар с центра штрафной площадки и…

Счет становится 2:2. Кажется, какое-то настоящее безумие охватывает стадион. Орды мальчишек лавиной выскакивают на зеленый газон.

«Пенальти не будут пробиваться до тех пор, пока болельщики не очистят поле стадиона» – гремят громкоговорители.

Полиция, у которой нет в этом особой сноровки, очищает поле от болельщиков целых полчаса.

Многовато.

Даже слишком.

Стараемся не показывать вида, но все же мы сильно растеряны.

Я рассчитывал покинуть клуб «Сент-Этьенн», преподнеся ему свой последний победный дар.

Назначаются пенальти. Везение, которое привело парижскую команду к пробиванию пенальти, думаю, поможет им одержать в конечном итоге победу.

Сеанс начинается.

Батеней – первый у мяча. Промахивается. Арбитр Вотро разрешает перебить: Кастанеда якобы сдвинулся с места. Батеней забивает. Затем от нашей команды пробивает Зано. Также промахивается. Барателли сдвинулся с места. Зано пробивает повторно и забивает гол.

И мы и парижане забиваем в этой серии по пять мячей. Фернандес из «Пари» бьет последним. Я ему шепчу на ухо: «Сделай одолжение, Луис, промахнись…». Он кидает на меня свирепый взгляд перед последней казнью Кастанеды. 5:5.

Начинается новая серия. От нас бьет Кристиан Лопес. Удар. Барателли отражает мяч. От «Пари-Сен-Жермен» к мячу подходит Пилогре… Кастанеда пропускает. И мы оказываемся в «нокдауне».

Особенно не по себе мне. От меня многого ожидали в «Сент-Этьенне». А мы за три года сумели лишь завоевать титул чемпиона страны и дважды выйти в финалы Кубка Франции, которые оба проиграли. Это очень мало.

Я ужасно расстроен тем, что в тот момент, когда я собираюсь поменять свою зеленую футболку на престижную форму клуба «Ювентус», я так и не сумел добиться большего в «Сент-Этьенне».

Тем не менее я без всякой досады покидаю клуб. Его будущее, по моему мнению, целиком зависит от дальнейшего развития конфликта между Эрбеном и Роше. Известно, чем все завершилось. Ссоры, уязвленное самолюбие, предательство – все это оставляет незаживающие раны. И все порой кончается настоящей драмой. «Сент-Этьенн» познал почти гибельный закат. Эрбен временно стал изгнанником. Гароннэр был отправлен в преждевременную отставку, а Роше пришлось пройти через унижение тюрьмой. Он заплатил всю стоимость «черной кассы».

Мне, как и десяти моим коллегам по команде, тоже пришлось расплачиваться за ту историю. Никогда не забуду бесславные вояжи между Турином и Лионом под инквизиторским оком выслеживающих меня фотоаппаратов. Я вынужден был дать показания судебному следователю, который хотел выяснить все детали тайной финансовой игры, правила которой определял сам Роше…

Чем больше проходило времени, тем больше говорили обвиняемые и увеличивались обвинения.

Следователь в конце концов понял, что мы бы предпочли вести переговоры о заключении наших контрактов принародно и гласно, а не один на один с «отцами» клубов, так как они вместе со своими интендантами играли «нечисто» и лишь умножали свои тайные доходы.

Судья с плохо скрываемым любопытством познавал практику профессионального футбола и нравы, царящие в нем. В конечном итоге он отыскал для членов команды, включая и ее капитана, смягчающие обстоятельства. Слабое утешение для команды «зеленых», завершившей свою карьеру такой черной страницей.

Когда сведены все счеты (будем так считать), я все же предпочитаю дать отчет публично, как когда-то в «Парк-деПренс», под свист публики и без посторонней защиты, а не в суде в присутствии своего адвоката…

 

Частный полет в Турин

И вот теперь, когда мне уже двадцать семь, «Юве» останавливает на мне свой выбор… Интерес у итальянского футбола ко мне появился лишь в 1982 году. Это событие связано с тем матчем, который я сыграл в сборной «остального мира» против сборной Аргентины, чемпиона мира 1978 года, у нее на поле. В команде «остального мира», отобранной тренером «Скуадры» Энцо Беарзотом, кроме Бонека, моего будущего коллеги в туринском «Ювентусе», были еще итальянцы Кабрини, Тарделли, Каузио и Паоло Росси.

В конце матча у моих партнеров спросили, что они обо мне думают. Бразилец вратарь Леао отметил мое умение хорошо контролировать себя; Зико понравилась моя высокая техника; Крол сказал, что я способен на решительные действия; испанец Асенси обратил внимание на мое умение расслабиться. Но самое интересное для меня мнение было высказано Паоло Росси. Он, в частности, сказал: «Мне бы очень хотелось поиграть рядом с Платини, о котором так много говорят в Италии».

Таким образом, моя любовная история с итальянским футболом началась не вчера…

Несколько месяцев спустя, в декабре, я котировался на итальянской бирже среди лучших игроков мира того времени. Честь, которой я не мог не гордиться. Миланский «Интер» и «Юве» обхаживали меня в открытую. И нужно все же признать, что фамилия Платини лучше рифмуется с Кабрини или Росси, чем с такой фамилией, как Дэлглиш!

Отказавшись от предложения Терри Нейлла, менеджера «Арсенала», в пользу предложения, сделанного мне «Ювентусом», я больше руководствовался велениями сердца, чем требованиями своего кошелька. Имея в виду свое итальянское происхождение, я считал, что мне будет значительно легче адаптироваться в «Юве», чем в английском «Арсенале». Более того, руководители туринского клуба предоставляли мне возможность самому конструировать игру на поле, в то время как с британской стороны условия в этой области оставались неопределенными. Конечно, выбирая роль шефа всего оркестра, я подставлял себя под трансальпийские шипы, особенно в плотной обороне, в которой итальянцы великие мастера. Теперь мне предстояло привыкать к своему телохранителю, который будет маячить у меня за спиной на протяжении всех 90 минут матча. Но ведь ко всему можно привыкнуть…

«Ювентус» немало значит в истории футбола и вообще спорта. Среди великих европейских команд «старая синьора» из Турина располагается на верхних ступенях пьедестала, рядом с «Реалом» (Мадрид), «Баварией» (Мюнхен) и «Ливерпулем».

Такие мысли роятся в голове, когда я, словно зачарованный, гляжу, как за дымчатым окном черного «феррари» пролетают туринские улицы.

За рулем автомобиля сидит сам президент клуба Джанпьеро Бониперти. После семи часов непрерывных переговоров я чувствую себя настолько утомленным, словно только что отыграл матч на первенстве Европы. На заднем сиденье между Бернаром Женестаром и Филиппом Пиатом, бывшим профессионалом «Сошо», удобно устроился шофер. Бониперти взял руль в свои руки, вероятно, чтобы немного отвлечься.

Филипп, который приехал сюда в качестве представителя французского футбольного союза, замечает в пути, что у шофера на поясе висит пистолет. Это – личный шофер Аньелли, он всегда вооружен, так как ему постоянно приходится сталкиваться с попытками похищения одного из самых «дорогих» людей на Апеннинах. В конечном итоге он превратился в самого настоящего, опытного телохранителя. Позже, когда мне захотелось опустить стекло, я понял, что у автомобиля – бронированная дверца. Это меня страшно поразило. Внуку Франческо Платини, простому эмигранту из Пьемонта, который приехал на родину предков, оказывают такой прием, словно он какой-то министр или голливудская звезда…

Совершая перелет в Италию для переговоров и вот сейчас, мчась в лимузине, я все время думаю о своем деде – Франческо Платини. Я горжусь им и тем, что мне удалось приехать сюда, на его родину в качестве звезды…

Сегодня, 30 апреля, в пятницу, мне предстоит принять решение. Откладывать это уже нельзя, так как в этот день заканчивается регистрация иностранных игроков в Италии.

«Юве» – самый престижный клуб в Италии, как, впрочем, и самый богатый. И в этом бескомпромиссном матче, где главной ставкой являюсь я, живой трофей, «Ювентус» намерен играть по-крупному, чтобы повергнуть «Арсенал», «Пари-Сен-Жермен» и «Сент-Этьенн», который, несмотря на мою усталость и желание играть за рубежом, все же еще пытается меня удержать.

«Пари-Сен-Жермен» вызывал у меня определенный интерес. Этот клуб сделал мне невероятные предложения и даже обязался провести сбор денег для меня среди своих болельщиков! Соблазнительно. Сделал предложение и «Бордо».

Из «боя» пока не вышли лондонский «Арсенал» и туринский «Ювентус». Англичане «выстрелили» первыми. Накануне встречи между сборными Франции и Перу они назначили мне свидание в одной из гостиниц Сент-Этьенна. Пришли четверо, симпатичные, учтивые, воспитанные, – одним словом, англичане. Наша беседа длилась три часа. Перед прощанием они сделали свое предложение.

Несколько месяцев поставленная в тупик пресса повторяла всевозможные сплетни, утверждая, в частности, что у Платини с «Пари-Сен-Жермен» дело в шляпе. Так, из газет я с некоторым удивлением узнал, что я только что приобрел квартиру в Нейлли и еще одну на улице Фош. Кроме того, утверждалось, что какой-то фотограф сумел сфотографировать меня в футболке «Пари-Сен-Жермен». Но все это было вздором. Мой выбор будет сделан между Турином и Лондоном, и счет в игре этих двух клубов все еще остается ничейным, несмотря на предостережение Бониперти, сделанное Женестару перед матчем сборных Франции и Перу: «Вечером, в пятницу, истекает срок для переходов иностранных игроков в Италии…».

И вот я здесь, холодным весенним пьемонтским утром у двери кабинета Бониперти. В холле прогуливаются два адвоката, прибывшие из Милана. Они терпеливо ждут. Сюрприз, приготовленный Женестаром… Но он вдруг вызывает приступ гнева у синьора Бониперти, который совсем не готов принять столь внушительную делегацию. У Бернара нет даже времени, чтобы всех ему представить. Бониперти, изрыгая словесный каскад, отсылает прочь всех, по его мнению, лишних лиц. И миланские адвокаты, вобрав голову в плечи, уезжают обратно в Милан! Даже Филиппу Пиату предложено потомиться в коридоре в ожидании начала переговоров в отношении выплаты клубу «Сент-Этьенн» компенсации.

Бониперти оставляет лишь Бернара и меня.

Я наблюдаю за Бониперти: небольшого роста, нервный, подвижный человек, с неизменно приветливой, но несколько неживой улыбкой.

В кабинете находятся также генеральный секретарь «Ювентуса» Жюлиано, строгий, замкнутый человек, настоящий футбольный функционер, и, само собой разумеется, Бареттини, который устанавливал со мной первые контакты в Париже, человек, бесспорно, экспансивный, охотно выставляющий себя напоказ.

Я предполагал, что Бониперти, как и все пьемонтцы, свободно говорит по-французски, а он – какое разочарование – воображал, основываясь, вероятно, на итальянском происхождении моих предков, что я в совершенстве владею итальянским. И вот ему приходится прибегнуть к какому-то эсперанто на французской основе, а я ограничиваюсь каким-то «волапюком» под миланским соусом. Я до сих пор считал, что итальянский у меня в крови, и теперь вот приходится спускаться на грешную землю.

В конце концов наша беседа переходит на английский. К счастью, вот уже два месяца я старательно пытаюсь изучить английский на случай моего перехода в «Арсенал»…

Мы быстро договариваемся об основных пунктах контракта: 400 миллионов лир (2 миллиона франков) за первый год; 440 миллионов лир (на 10 процентов больше) за второй.

Но тем не менее возникает одно препятствие: я должен получить от «Ювентуса» разрешение принимать участие в официальных матчах сборной Франции. Такое согласие необходимо, чтобы получить письменное разрешение на трансфер от французской футбольной федерации. Я вижу, как насупился Бониперти.

Вдруг он вскакивает со своего места. Он просит нас его извинить. Жюлиано и Бареттини устремляются за ним. Ровно полдень. Мы с Бернаром держим пари. Я ставлю на то, что такая эскапада объясняется их желанием перекусить спагетти, а он на то, что они помчались на консультацию с Аньелли.

Я тоже немного проголодался. Утром, вылетая из Франции, я мысленно представлял себя за роскошным пьемонтским столом, прогибающимся от угощений и всевозможных яств, где можно было бы найти все, что душе угодно: телятину в томате или же эскалоп по-албански со стаканчиком вина «Бароло». А нам вдруг приносят блюдо с простыми бутербродами!

Мы приглашаем Филиппа Пиата, которому уже надоело ожидать в коридоре, разделить с нами эту трапезу. Мы перебрасываемся шутками и чувствуем себя довольно беззаботно, несмотря на окончание срока регистрации через несколько часов.

Наконец возвращается Бониперти со своими двумя советниками. 14 часов. Воспользовавшись присутствием Пиата, мы тут же переходим к самому деликатному вопросу: размеру компенсации, которую предстоит выплатить «Ювентусу» клубу «Сент-Этьенн».

И вот все угрожающе устремляется под откос.

Бониперти становится неуступчивым и твердым, как гранит. Безапелляционным тоном он заявляет, что выплата компенсации сент-этьеннскому клубу – мое личное дело.

Я отказываюсь наотрез.

Он возражает: «Наше соглашение предоставляет вам полную свободу в ваших взаимоотношениях с прежним клубом».

Пиат выстраивает целую баррикаду из юридических аргументов, которые Бониперти отвергает как простое крючкотворство.

Тон разговора повышается.

Бониперти сразу утрачивает теплоту и любезность.

Пиат не остается в долгу.

Я спокойно рассматриваю пейзаж за окном… Там, вдали, я вижу сады и бассейны спортивного городка. Там царит покой. Не сравнить с тем, что происходит здесь, в этой комнате!

Жюлиано, адвокат и консультант по финансовым вопросам клуба, – самый неуступчивый из всех. Он прибегает к секретному оружию: «Я намерен проконсультироваться с президентом Европейского футбольного союза Франки».

Дело плохо, так как Франки не станет дезавуировать положение, инициатором которого был он сам и к которому он лично приложил свою руку. Жюлиано, с безразлично-усталым и хитроватым видом, который любят напускать на себя некоторые итальянцы, повторяет, чтобы окончательно сбить нас с толку: «Ну что же, трансфера не будет. При таких условиях он невозможен…».

Тогда я беру инициативу на себя. Я полон решимости действовать немедленно, выйти каким-то образом из создавшегося тупика. Подвигаю к себе телефон и набираю номер президента Роше в Сент-Этьенне.

– Президент, это говорит Мишель Платини. Думаю, что Эрбен должен был вас предупредить: в данный момент я нахожусь в Италии. Мне удалось прийти к соглашению с руководителями «Юзе», но для этого необходимо ваше разрешение на уход. Мне бы хотелось, чтобы вы лично провели с ними переговоры о сумме компенсации, предусмотренной УЕФА.

– Чего ради? Тут нечего дискутировать, Мишель.

– Нет, есть.

– Послушай, здесь не о чем дискутировать. Ты платишь нам все, что предусмотрено в твоем контракте.

Я вешаю трубку. Устав от борьбы, я готов сдаться, тем более что Жюлиано предлагает выдать мне от имени «Ювентуса» аванс, который будет затем вычтен из моей зарплаты. «Если же вы на это не согласитесь, – повторяет он, – трансфер не состоится, трансфера не будет…».

Наконец я принимаю предложение Жюлиано и выдвигаю свое: «Ладно, вы выплачиваете ту сумму, которую Европейский футбольный союз отдает „Сент-Этьенну“, и получаете ровно такую сумму от моего будущего клуба, который меня примет к себе после истечения моих двух сезонов в „Ювентусе“… (Я еще не знал, что я не уйду из „Юве“).

Бониперти, растаяв от моего умения вести дела, улыбается. Он принимает мои условия.

Я тут же диктую телекс, который удобнее всего отправить сразу же в клуб «Сент-Этьенн».

Через полчаса секретарша «Юве» входит в комнату, где все мы сидим молча, почти с религиозным благоговением прислушиваясь к жужжанию мух. Она размахивает листом бумаги с ответом. Президент Роше дает согласие: «Спортивная ассоциация „Сент-Этьенн“ дает свое согласие на трансфер Платини за общую и окончательную сумму в 1 280 000 франков в качестве компенсации за „обучение“.

Мгновенно спадает напряжение. Я чувствую себя вполне уверенно. Вдруг звонит телефон. Это Эужен Саккомано из радиостанции «Эуроп-1».

– А, голубчик, так ты находишься в кабинете Бониперти! Отлично, Мишель, и спасибо, сенсация у меня в руках!…

Я стою, словно пораженный громом. Он разыскал меня даже здесь, в Италии, хотя итальянская пресса ничего не ведала о моем приезде в Турин. Это ему удалось благодаря «Красному телефону», передаче для тех радиослушателей, которые проявляют добровольно свои таланты расследователя за объявленный «Эуроп-1» приз в 500 франков. Ему сообщили о моем полете. Проклятый Шерлок Холмс!

Звоню домой Кристель: «Не волнуйся. Все идет хорошо, мы пришли к согласию».

Я чувствую, что она где-то далеко, какая-то загадочная, рассеянная. Позже я узнаю, что в эту минуту рядом с ней в гостиной сидели Клод Без и Дидье Куеку. Президент клуба «Бордо» и его спортивный директор появились в моем доме внезапно, без всякого предупреждения. Они приехали, чтобы разыграть свою козырную карту и наконец переубедить меня и заставить ехать к ним в Жиронду. Кристель чувствует себя неловко. Она притворяется, что не знает, откуда я звоню. Она прибегает к различным уловкам уже в течение нескольких часов, чтобы выиграть время.

Я готов подписать контракт с «Ювентусом», но вдруг возникает еще одно препятствие…

Сборная Франции… Защищать ее цвета, по-моему, это самое горячее желание любого французского футболистапрофессионала. Не только желание, это его заветная мечта. Вы готовы упорно драться за эту мечту и, прежде всего, тогда, когда уезжаете играть в какой-нибудь зарубежный клуб. Здесь, в Турине, еще в большей степени, чем в «СентЭтьенне» или «Нанси», я готов настаивать на своей принадлежности к сборной Франции. Ибо я никогда не забывал: какую бы футболку ни надевал на себя, что милей всего моему сердцу футболка «трехцветных».

И являясь капитаном сборной Франции, являясь, по сути дела, главнокомандующим футбольными войсками своей родины, я всегда отдаю ей преимущество. Я горжусь своими тридцатью четырьмя матчами, сыгранными за сборную страны, своими забитыми в ее составе 20 голами, своей капитанской повязкой. Я горжусь тем, что могу ей служить. К этой команде у меня какая-то сентиментальная привязанность.

– Мы намерены предоставить вам три разрешения в год, но только на официальные матчи…

– Нет, это меня не устраивает. Я хочу иметь полную свободу принимать приглашения моего тренера Мишеля Идальго…

Женестар меня поддерживает. Тут же тон разговора повышается. Наконец, Бернар взрывается и резко бросает: «Мишель готов отказаться от контракта. Мы можем вернуться во Францию».

Несколько секунд стоит полная тишина, слышно, как пролетает муха. Но вот Бониперти изображает на своем лице притворную улыбку и дает согласие. Бернар протягивает мне свою ручку с золоченым пером. Я подписываю все экземпляры контракта и чувствую, как с меня спадают килограммы груза. Бониперти не может скрыть удовлетворенную улыбку.

– Знаете, если Жюлиано вам и надоедал, то не потому, чтобы вам досадить, а лишь потому, что у него такая работа. Это профессионал до мозга костей… Но теперь все кончено. Может, стаканчик вина? Мандаринового сока? Содовой?

– Нет, президент, только шампанского!

Когда мы чокались бокалами с пенящимся «Асти», Без и Куеку покидали Сент-Этьенн. Они возвратились в Бордо не солоно хлебавши, их миссия не удалась.

19.00 – специальное, экстренное сообщение по радио: «Платини играет в „Ювентусе“. Оставаясь честными до конца в игре, они звонят Кристель с какой-то заправочной станции: „Замечательно! Мы на вас не в обиде. Желаем Мишелю стать чемпионом Европы!“. Я думаю о том, что сумел отстоять свои условия: я целиком остаюсь на службе у сборной Франции. Предстоят два чемпионата мира, один уже скоро– в 1982 году, а другой – через четыре года, он еще где-то там, за горизонтом – в 1986-м. Я никогда и не предполагал, что могла дойти до такого предела моя решимость во что бы то ни стало сохранить в контракте условие о моих выступлениях за сборную Франции в любое время. Как будто в туманном будущем я уже предчувствовал, какие фантастические передряги дважды ожидают „трехцветных“ на дистанции всего четырех лет.