Год 27, 1 апреля, воскресенье, полдень
Алекс Северов
Номера в “Льве и ягнёнке” оказались светлыми, просторными. На счёт лучших не знаю, но определённо хороши, даже пара больших белоснежных халатов нашлась. Никогда такие не носил и не понимал, но сейчас, после освежающего душа, они оказались как нельзя кстати. Мягкие, тёплые, нежные, словно объятия девушки, они расслабляли и дарили покой. Почти.
— Как на счёт потереть мне спинку? — из ванной комнаты показалась Хелен в костюме Евы.
Я поднял руку, ладонь параллельно полу. Пальцы едва дрожали. Глядя на то, как рука слегка трясётся, я почувствовал, что чувство неустроенности, страха, который испытал сегодня в ночной перестрелке, никуда не делись, лишь затаились, забились поглубже, словно пара мурен в холодные и тёмные норы моей души.
— Не сегодня, — вымученно улыбнулся я девушке.
Хелен понимающе кивнула и скрылась в ванной. Через секунду раздался шум воды, сквозь который пробивалось едва различимое пение девушки. Я посидел, некоторое время слушая её звонкий, чистый голос, не вникая в слова: песня была на французском, в котором я ни бум-бум, что, впрочем, не мешало оценить талант Хелен. Поёт она чертовски красиво, надо отдать должное.
Чувство неустроенности погнало меня на улицу. Оно было словно огромный маховик, что накручивал нервы внутри меня, стоило только остановиться и сесть, чтобы отдохнуть, как он снова набирал свой ход. Но если двигаться, что-то делать, то на этот невидимый механизм не оставалось сил и энергии, так что лучший способ хоть как-то унять нервы — прогуляться. Сменил халат на джинсы и футболку. После мягкой махровой ткани повседневная одежда казалось грубой и неказистой, пахла потом, но, как ни странно, в ней я почувствовал себя лучше. Люгер в поясной кобуре добавил “+3” очка к спокойствию, маховик ещё немного замедлил свой бег. А стоило спуститься в лобби и выйти на улицу, как его бег стал почти незаметным.
Полуденное солнце придавило плечи, я нырнул в горячий воздух, словно муха в кисель: двигаться стало тяжелее, но эта тяжесть была приятной, “вкусной”. Я стоял на выходе из гостиницы, словно богатырь на распутье: направо пойдёшь — в салун (магазин “1000 мелочей” или оружейный, в скобяную лавку или в бордель, нужное подчеркнуть) попадёшь, налево — школа, мэрия, церковь и прочие достопримечательности города. “Прямо” было самым скучным направлением — на ярмарку. Точнее, туда, где она ещё была с утра. После налёта, народ спешно упаковал вещи и по большей части разъехался. Остались только самые стойкие да пара десятков купцов. Лагерь ужался до дюжины палаток и пары фудтраков, вот и всё, что осталось от “Большой Ежегодной Ярмарки Южного Техаса”. Смотреть в городе нечего, загородного отдыха с меня хватит, оставался один вариант — салун, он же бар. Не по магазинам же ходить, право слово.
Движение — жизнь. Сегодня я согласен с этим на все сто. Пока разбирались с последствиями боя, собирали трофеи, занимались пленными бандитами, хоронили убитых (своих — на местном кладбище, налётчиков — в общей яме где-то у дороги, и разровняли бульдозером, чтобы и следа не осталось), возились с Унимогом и Тойотой, нервы не шалили. Я был при деле, голова была забита другим. Но стоило только чуть остановиться, как ночной страх начинал брать своё.
— Тоже нервишки пошаливают? — на плечо опустилась тяжёлая рука Маршалла.
— Простите?
— Да ладно, я же вижу, что ты сам не свой, старика не обманешь!
— Мандраж после боя это нормально, — из дверей гостиницы вслед за техасцем появился Антон. — Надо расслабиться, не держи в себе. Лучше выпивки и секса для этого ещё ничего не придумали. Но, как я понимаю: “доктор, у моего друга не стоит”, — вернул мне мою же подколку парень. — Мы как раз собирались выпить по паре стаканчиков с Маршаллом, пойдём с нами.
Не успел я открыть рот, чтобы отказаться — не то чтобы я трезвенник, но всегда считал, что выпивка не выход, да к тому же ещё и невкусная она, — как фермер меня чуть приобнял за плечи и тряхнул:
— Тебе это надо, не возражай.
— По стаканчику, и всё, — предупредил я.
— Кто ж спорит, — улыбнулся Маршалл как пушер, уговоривший ботана “затянуться косячком всего разок”, и по опыту знающий, что этим дело не ограничится. — Пойдём к Фрэнки, там лучшее пиво в этой дыре.
Фрэнки оказалась жгучей тридцатилетней брюнеткой, среднего роста, одетой по последней техасской моде: джинсовые шорты, расстёгнутая на три пуговицы сверху (жара, вы же понимаете) красная фланелевая рубашка, подвязанная под рёбрами и оставившая голым идеально плоский, покрытый золотистым загаром, живот, и белый, словно первый снег, стетсон. Хозяйка бара лично стояла за стойкой, шустро наполняла бокалы и рюмки, смешивала коктейли и успевала перекинуться фразой-другой с клиентами. Думаю, не только за самым лучшим пивом в округе сюда забредал народ, хорошенькая барменша явно добавила баллов бару в личном рейтинге любого местного половозрелого самца.
— Вы только гляньте на этих кобелей! Сделали стойку, словно учуяли суку во время течки, — с крестьянской простодушностью прокомментировал Маршалл открывшуюся картину. — Полдень, а бар уже битком, приличные люди начинают пить после пяти. О, и Стью МакКонахью здесь. Полгода как женился, а до сих пор налево посматривает.
— Маршалл, привет! Рада тебя видеть, давно не заходил! Какими судьбами? — Фрэнки заметила нашу компанию, приветливо махнула из-за стойки, белозубо улыбнулась, словно увидела старых знакомых.
— Да так, на ярмарку решил заскочить, на людей посмотреть, себя показать, — Маршалл весь подобрался, грудь колесом, подбородок вверх, куда-то пропал живот, а вот в росте, кажется, каким-то чудом прибавил пару дюймов. Взгляд стал высокомерно-небрежно-рассеянным, словно у лондонского денди, уставшего от роскошной жизни, денег и женщин. — Тут купить, там продать. Деньги на деревьях не растут и сами себя не заработают.
Я прямо услышал, как техасец мысленно добавил в конце своего спича “крошка”. Антон заметил мой удивлённый взгляд и легонько усмехнулся. Значит, не мне одному показалось.
— Здорово, что ты нашёл время заглянуть к старушке Фрэн, — барменша подалась вперёд, облокотилась о стойку, открыв шикарный вид на пару золотистых полушарий.
“Третий”, — на автомате отметил я, с трудом отведя переведя взгляд выше. Встретился глазами с Фрэнки, которая всё так же белозубо улыбалась, только теперь улыбка была не столько дружелюбной, сколько… ехидной? Девушка явно знала, какой эффект производила и что притягивало взгляды всех окружающих, и нисколько этого не стеснялась, наоборот, во всю пользовалась. Смутившись, я решил переключиться на разноцветные бутылки за спиной барменши, и покраснел второй раз за пять минут: в огромном, в треть стены, зеркале за барной стойкой отражалась упругая попа, туго обтянутая короткими мини-шортиками, размерами больше похожими на нижнее бельё, чем на верхнюю одежду.
Во всём этом великолепии, с охотой демонстрируемом Фрэнки, кроме эстетического удовольствия, был и ещё тот плюс, что почти все посетители бара толпились у стойки или занимали ближайшие к ней столики, поэтому мы легко могли найти место в углу, где было потише и не так людно.
— Что вам налить, парни? — напомнила о своём существовании барменша.
— Э-э-э… — Маршалл чуть тряхнул головой, приходя в себя. — Есть “Джонни Уокер”?
– “Дабл Блэк” и “Голден Лэйбл”.
— Тогда бутылку “Дабл Блэка”, пожалуйста. И чего-нибудь перекусить.
— Кухня ещё закрыта, есть только крылышки, с гриля.
— Пойдёт.
— Бутылка “Джонни Уокера” и тарелка крылышек, замётано. Пара минут и вам принесут ваш заказ, располагайтесь, парни, — одарив нас очередной улыбкой, Фрэнки переключилась на других посетителей.
— Надо было взять колу, — запоздало вспомнил я, когда мы уже заняли столик подальше от толпы.
— Я думал, любой русский умеет пить!
— Умеет и хочет это две разные вещи, — отмахнулся я. — Да и водка это не ваше это виски.
— Хочешь сказать, что это пойло хуже вашего “Смирноффа”? — Маршалл схватил бутылку “Уокер” с подноса подошедшей официантки.
— Это пойло даже хуже нашего самогона, — Антон облегчил ношу девушки на три бокала, ухватив их одной рукой. Толстое стекло трижды звякнуло, опускаясь на столешницу, Маршалл умело свернул пробку и щедро наполнил бокалы.
— Ваше здоровье!
— Вздрогнули! — поддержал тестя Антон.
— А кола… — я с мольбой посмотрел на Сару, как значилось на бейджике девушки.
— Сейчас принесу, — официантка испарилась.
Сдвинули бокалы, звякнуло. Виски янтарной волной ударило в стекло, а через секунду, пробежав огненной волной по пищеводу — в голову. В черепной коробке приятно зашумело, а тугой узел нервов в районе живота чуть ослаб.
— Не морщись, ты же мужик! — Маршалл заметил мою гримасу. Я остро чувствую спирт в любом алкоголе, какая-то особенность вкусовых рецепторов, что ли, поэтому не особо жалую пьянки. — Бери пример с Антона, даже бровью не повёл.
— Он просто не различает вкуса, — не подумав, сдал я товарища. — Ему что виски, что вода, один фиг.
— Что, правда?
— Не совсем. Вкуса я не чувствую, это да, но пьянеть-то пьянею. Ну, и запахи, само собой, — наёмник поднёс бокал к носу, шумно втянул воздух. Замер на пару секунд, а затем сделал небольшой глоток. — Ладно, беру свои слова обратно. Вроде бы этот вискарь не хуже нашего самогона. Но и не лучше, прости, Маршалл.
— Чёрт, знал бы, взял бы что подешевле: один нос воротит, второй вкуса не различает, а мне, старику, много не надо. Только зря продукт переводим, — техасец задумчиво покрутил бутылку “Уокера” и тут же плеснул по второй. — Повезло моей малышке! Готовит она так себе, но для тебя, я так понимаю, проблемой это не будет. За совместимость и взаимопонимание!
Тосты у Маршалла ёмкие и короткие.
Принесли крылышки и — фанфары! — колу. Спешно, пока Маршалл не обновил содержимое моего бокала, долил шипучки. На некоторое время за столом воцарилось молчание, все активно работали челюстями.
— Странный вкус, вроде курица, а вроде и нет, — обглодав с полдюжины крылышек, я запил мясо коктейлем и откинулся на стуле. Сытость в купе с алкоголем делали своё дело, организм требовал заползти в тёмное и прохладное место да поспать пару часиков, пока обильная пища не переварится. — И размер у них крупнее. Индюшка?
— Почти, — Маршалл вытер руки и потянулся за бутылкой. Хмуро глянул на мой бокал, неодобрительно цокнул языком, но ничего не сказал, налил только себе и Антону. — Это индюшка, только эдемовская. Экспедиция Томми Франко в пятом году наткнулась на этих пташек недалеко от Дикой Сельвы. С ними был этот, как его… специалист по птицам…
— Орнитолог?
— Он самый, точно! Выпьем за парня, не помню его имя. Великий человек, я вам скажу! — мы звякнули бокалами, заработали кадыки. — Староземельная птица плохо прижилась в Эдеме. Особенно по первой. Они ж ума невеликого, жрут всё, что шевелится. А тут хватает ядовитых гадов и растений. Вот птица и дохла, разводить кур или обычных индеек сложно и дорого выходит. Но благодаря этому парню, орнитологу, у нас теперь есть вот это, — Маршалл кивнул на полупустую тарелку крылышек. — По вкусу почти тоже самое, только размером чуть больше. Говорят, в Китае приручили местных кур, у русских утки есть, тоже местные. Европейцы где-то гусей нашли, правда, недавно, года три всего как.
Приручали не только птицу, но и скот. Уж больно хлопотно содержать в Эдеме староземельных коров и лошадей, нет-нет, да сожрут какой цветок ядовитый или покусает кто с фатальными последствиями. А ведь были ещё и хищники, и инфекции, и паразиты, и непривычная жара, странная смена сезонов, что не самым лучшим образом влияло на гормональные циклы животных и их желание размножаться. Пожалуй, только свиньи прижились легко, вот уж точно неприхотливые и всеядные. С названиями особо не заморачивались, на бытовом уровне животных зовут на старый лад, без приставки “эдемский”. Чего усложнять жизнь и речь, если две трети домашней скотины — эндемики или их помесь со староземельными видами?
Похожая ситуация сложилась и с флорой, разве что не так чувствительно. Всё же пшеница, кукуруза там или картофель не так чувствительны к ядовитым насекомым и травам, как корова и баран. Да, селекционерам пришлось постараться, да и до сих пор немало сил уходит на выведение новых, засухостойких, сортов. Да, что-то не прижилось, причём, не всегда это что-то чувствительное. Например, неприхотливый подсолнечник почти не прижился. Не из-за климата нет. Просто нашёлся местный вид муравья, который посчитал данную культуру очень “вкусной”, и буквально истребляет её, когда встречает. А так как эти муравьи одни из самых распространённых в Эдеме, то и мест, где подсолнечник выживает, не так уж и много.
Правда, история знает и обратные примеры, когда, наоборот, инвазивные виды (т. е. не свойственные данной территории) становятся причиной чуть ли не экологических катастроф. Несколько таких примеров знает Старая Земля, в частности, Австралия. И, пожалуй, самый известный из них — кролики.
Когда в 18–19 веках англичане начали активно заселять этот континент, они брали с собой не только домашний скот и утварь, но и свои привычки. В 1859 году фермер Томас Остин, большой любитель охоты, решил выпустить две дюжины диких кроликов в принадлежавший ему Бэрвон-парк, дабы наслаждаться своим любимым хобби по отстрелу ушастых по выходным и в праздники. Некоторые фермеры последовали его примеру, и уже через десять лет эти безобидные, на первый взгляд, пушистики стали настоящей головной болью. Кролики, известные своей плодовитостью, давали в Австралии приплод круглый год, из-за мягких зим. Произошёл взрывной рост их дикой популяции, что привело к большим проблемам и вымираниям целых видов. Они губят молодые деревья, не давая им развиться, едят саженцы, оставляя верхний слой почвы беззащитным и уязвимым для плоскостной эрозии, что ведёт к образованию оврагов и выветриваний. В итоге австралийцы были вынуждены прикладывать огромные усилия для сдерживания популяции пушистых: строили высокие заборы, протянувшиеся на сотни километров, перепахивали сотни гектаров, чтобы разрушить кроличьи норы, и многое другое. Пробовали даже биологические методы борьбы. В частности, завезли лис, однако те предпочли охотится на местную фауну, и почти не повлияли на популяцию ушастых. В середине двадцатого века на кроликов была произведена вирусная атака, их популяцию заразили какой-то гадостью, завезённой из Южной Америки. И это даже на время сработало, с 600 миллионов особей численность упала до сотни, в шесть раз! Но уже в 90-х годах прошлого века популяция начала восстанавливаться, так как выжившие приобретали иммунитет и передавали его потомству. А, как вы помните, потомства у кроликов всегда хоть отбавляй.
Эдем пока что такой участи избежал, местная флора и фауна даёт прикурить как самому homo sapiens”у, так и экспортируемым им видам, но Орден вкладывает немалые деньги в исследования влияние того или иного “мигранта”, чтобы не получилось, как в Австралии. Ведь там не только с кроликами облажались, были ещё и кошки, и крысы. И даже с мухами австралийцы намучались, но это уже другая история.
— Слушай, Маршалл, а откуда ты всё это знаешь? — пока суть да дело, мы уговорили почти весь вискарь. Под истории про перипетии и трудности фермерской жизни во все времена и на всех континентах пилось легко и незаметно.
— Так я родом из Австралии, у нас про этих чёртовых кроликов знает каждый!
— А так и не скажешь.
— Мои предки переехали в Техас, когда мне было восемь лет. Отец решил, что в Штатах заниматься фермерством будет проще, да и детям легче получить образование и пробиться в жизнь.
— И как в итоге?
— Ну, так-сяк. Я, как видишь, пошёл по его стопам, а выращивать кукурузу или коров без разницы, где. Пожалуй, дома, в Австралии, было бы даже чуть проще, всё таки людей там меньше, а пастбищ больше. Сестре моей повезло, выскочила замуж за какого-то яйцеголового ещё в колледже. Программист, как ты, только успешный. Основал чего-то там, какую-то то ли игру для мобильников удачно выпустил, то ли что, я не вникал. Раскрутился, продал бизнес одному из этих АйТи-монстров, и теперь они колесят по миру парой малышей. Дом в Калифорнии, Испании, Италии. Вроде даже подумывали прикупить небольшой замок во Франции, хотя на кой чёрт он им сдался? А вот брату моему не повезло. Тому не хватило пары баллов для поступления, решил пойти в армию, чтобы потом получить стипендию в каком-нибудь приличном университете. Попал в Ирак, — Маршалл надолго замолчал, задумчиво крутил бокал, гоняя виски от стенке к стенке. — В одном из выходов его колонна угодила в засаду. Хамви, в котором ехал Том, подорвался на фугасе. Говорят, машину на сотню ярдов вокруг разбросало. Гроб закапывали почти пустой, собирать было нечего. Такая она, Америка. Разная. Как повезёт.
— За тех, кто не с нами, — негромко, но чётко произнёс Антон, и мы выпили, не чокаясь.
Над столом повисла давящая тишина, одна из тех, когда чувствуешь себя неловко, если молчишь, и одновременно понимаешь, что чтобы ты не сказал, это добавит ещё больше неловкости. Я никогда не знал, как разорвать этот порочный круг, оратор из меня не ахти.
Тишину первым нарушил Маршалл. Залпом опрокинув в себя остатки виски, он громко жахнул бокалом о столешницу. Стекло протестующе звякнуло, но уцелело.
— Кстати, про тех, кого нет рядом. Там моя дочь одна, скучает, а ты тут пьянствуешь, — техасец австралийского разлива уставил указательный палец на Антона. — Какого лешего, я тебя спрашиваю?
— Ну… — замялся парень. — Есть некоторые сложности…
— Бабы испугался? Сосунок! В баре он прячется, герой. Как в драку, так он первый, а от юбки сбежал. Что? Не смотри на меня, словно телёнок на бойне. Всё я прекрасно понимаю, чего ты от неё бегаешь. Дай бабе чего она хочет, будь мужиком!
— Я хотел подождать свадьбы… — начал было защищаться Антон, но Маршалл его не стал слушать, перебил, набросился с пылом, который сложно было заподозрить в таком спокойном и уравновешенном человеке, каким до этого представлялся мне фермер.
— Да кому нужны эти условности! Уж точно не мне. Ты ей нравишься, она — тебе, так вперёд, чего ждать! К ней подбивали клинья десятки парней. И побогаче тебя, и покруче были, разные. В прошлом году, на осеннем празднике урожая, на танцах у неё отбоя не было от желающих потанцевать. Прям золотая рыбка, такой у её хвост из кавалеров был. Некоторые даже попробовали позволить себе лишнее, пришлось разукрасить им лица, а одному Ариэль проткнула ладонь вилкой, когда тот начал лапать её под столом. Это я всё к чему. Как говорят, “если сука не хочет, кобель не вскочит”, а моя девочка хочет тебя, и никого больше. И какая разница, успел ли местный пастырь вас обвенчать или нет. Не это делает мужчину мужем, а женщину — женой, нет, парень, не это. На счёт Гретты не беспокойся. Она не всегда была такой благочестивой. Я отнюдь не первый мужчина у неё, нет сэр, не первый. И даже не второй. И ничего в этом плохого нет. Так что иди и сделай мою девочку счастливой, и это всё, что я от тебя жду, как и моя жена. Если тебе нужно было моё благословение, считай, я тебе его дал!
Казалось, Маршалл вот-вот вскочит со стула, обойдёт стол и потащит Антона к Ариэль силком. Парень, не дожидаясь столь позорного для себя развития событий, споро поднялся, полез за бумажником, но фермер замахал на него руками, и наёмник, кивнув, пошёл, почти побежал, на выход.
— И не вздумайте предохраняться, сукины дети! Я хочу внуков, и как можно скорее! — проорал на весь бар Маршалл в спину Антону, довольно осклабившись.
А я-то думал, что это я пить не умею.
— Знаешь, Алекс, — ничуть не смущаясь, что привлёк к нашему столику внимание половины бара, фермер разлил по бокалам остатки “Уокера”, — в Эдеме жизнь не сахар. Кондишены редкость, хорошая медицина на вес золота, тебя то пытаются съесть, то подстрелить, то ограбить… Но, чёрт подери, воздух тут чище, а краски — ярче. Так давай выпьем за то, чтобы дышалось в полную грудь и жилось нескучно!
Кажется, я знаю, с чего вдруг Маршалл чуть ли не силком положил Антона в постель Ариэль. Здесь действительно живётся не так спокойно, как на Земле, и шансы сыграть в ящик раньше срока на пару порядков выше. Поэтому, как говорил паровозик из Ромашково: если мы не увидим рассвет, то мы опоздаем на всю жизнь.
Что в переводе значит: не откладывай на завтра то, что может принести удовольствие сегодня.
— Пожалуй, Маршалл, я тоже пойду, — поднимаюсь из-за стола и лезу за бумажником.
— Оставь, — фермер отмахнулся от моих экю, словно от назойливой мухи. — Вы уже дважды спасли меня и Гретту от необходимости заказывать катафалк. Это меньшее, что я могу для вас сделать.
— Спасибо.
— Ты чертовски везучий сукин сын, Алекс, — Маршалл, прищурившись, хитро посмотрел на меня. — Отхватил такую девчонку, не хуже моей малышки, а в чём-то даже лучше. И что она в тебе нашла?
— Ошибаешься, это не я её отхватил, а она меня, — сдержать улыбку, глядя на пьяного фермера, было сложно.
— Не думай, что я перебрал и несу чушь, парень, — техасец словно прочитал мои мысли, посерьезнел. — Я, может, не самый умный в округе, и даже в этом баре. Но пожил достаточно, и повидал много, так что поверь моему опыту, я вижу, когда девушка от парня без ума, а когда просто так.
Я не нашёл, что ответить, просто кивнул, и вышел на улицу.
Солнце клонилось к горизонту, оказывается, мы просидели почти до самого вечера. В хорошей компании время летит незаметно. Воздух стал прохладней, но был ещё достаточно тёпл, чтобы не чувствовать дискомфорта в одной майке. До заката ещё примерно час, можно прогуляться, размять ноги и развеять голову.
А также обдумать слова Маршалла. Надеюсь, он ошибается.
— Может, ну его в баню? Она сама меня поцеловала, так что.. — попробовал я отмахнуться от проблемы, реальной или мнимой.
“Только попробуй мне, — радостно потёрла руки Совесть. — Я тебе устрою, ох, устрою! Ночная перестрелка покажется детским утренником!”
Одно хорошо: комок нервов и холода моментом рассосался, словно его и не бывало.
“Рефлексия — страшная штука! И это только жалкое начало! — довольно кивнула Совесть. — Так что давай, ищи выход из ситуации, чтобы никто не остался обиженным! Ты же программист, поработай, для разнообразия, головой!”.