{220} Н. И. Ежову.

20 июля 1938 г. Москва.

Народному комиссару внутренних дел Николаю Ивановичу Ежову.

В конце апреля м[еся]ца т[екущего] г[ода], т. е. почти три месяца тому назад, вне дома, органами НКВД был арестован мой пятнадцатилетний сын – Платонов Платон Андреевич. 4-го мая 1938 г., в связи с арестом сына, у нас был произведен обыск (ордер № 2915 от 4 мая 1938).

Причина ареста моего несовершеннолетнего сына была и остается для меня совершенно неизвестной. Я просил несколько раз (подавал заявления), чтобы меня вызвали к следователю для объяснений, но меня не вызвали.

Так как сын мой несовершеннолетний подросток, я очень прошу Вас, Николай Иванович, чтобы он был освобожден или отпущен мне на поруки – под любые гарантии с моей стороны. Если органы НКВД поставят мне в качестве условия для освобождения сына особые требования, то я все эти требования согласен буду выполнить и строго выполню.

Уже прошло три месяца, как сын сидит в Бутырской тюрьме. Но ведь пятнадцатилетний подросток это еще мальчик, и к нему полностью могут быть применены основные законы и принципы советской власти, обеспечивающие интересы и благосостояние детей.

Кроме того, мой сын обладает одним, опасным для его жизни, дефектом. У него несколько лет назад была три раза произведена операция – трепанация черепа (в связи с гнойным заболеванием среднего уха), и сейчас он страдает постоянным гноетечением левого уха. При каком-либо небольшом заболевании, которое может дать осложнение на ухо, гной легко проникнет в мозг (большая кость за ухом удалена) и дело кончится быстрой смертью. Я говорю об этом с полной уверенностью потому, что уже дважды мой сын был в таком смертельно опасном положении, дважды он лежал по нескольку суток в предсмертной агонии, не просыпаясь.

Все эти обстоятельства позволяют мне рассчитывать, что Вы уделите немного своего времени, чтобы ознакомиться с делом моего сына, и дают мне надежду, что мой сын, как советский несовершеннолетний подросток, встретит с вашей стороны снисхождение и помощь.

Глубоко уважающий Вас [А. Платонов].

20/VII 1938 г.

Адрес: Москва, Тверской бульв[ар], д. 25, кв. 27. А. П. Платонов.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 637. Публикация Л. Сурововой.

Ежов Николай Иванович (1895–1940) – с сентября 1936-го по ноябрь 1938 г. – нарком внутренних дел СССР.

В Уголовном кодексе РСФСР, принятом в 1926 г., лица с нездоровой психикой выделены в особую категорию. Пункт 11 общих начал уголовной политики РСФСР гласил: «Меры социальной защиты судебно-исправительного характера не могут быть применяемы в отношении лиц, совершивших преступления в состоянии хронической душевной болезни или временного расстройства душевной деятельности или в ином болезненном состоянии, если эти лица не могли отдавать себе отчета в своих действиях или руководить ими, а равно и в отношении тех лиц, которые хотя и действовали в состоянии душевного равновесия, но к моменту вынесения приговора заболели душевной болезнью. К этим лицам могут быть применяемы лишь меры социальной защиты медицинского характера» (Уголовный кодекс с изменениями на 1 октября 1934 г. ОГИЗ, 1934). Следующий пункт тех же общих начал определяет возрастные рамки лиц, подвергаемых наказанию, т. е. тот самый пункт о несовершеннолетних, который должен был автоматически освободить Платона от наказания наравне с лицами, не достигшими определенного возраста.

До 1935 г. комиссии по делам несовершеннолетних помещали подростков от 14 до 16 лет в трудовые дома. Но в 1935 г. комиссии упразднили и несовершеннолетних поделили на малолетних и подростков с 14 до 16 лет, поэтому на Платона чиновники НКВД не смотрели как на ребенка и могли обращаться с ним пусть и не со всей строгостью, но с применением известных мер для получения нужных для следствия результатов.

{221} Л. И. Тимофееву.

27 июля 1938 г. Москва.

Уважаемый товарищ Тимофеев! Изд[ательст]во мне прислало Ваше письмо от.

25/VII. Первые три вопроса, т. е. три пункта В[ашего] письма не имеют того значения, чтобы отвечать на них длинно и подробно. Т. е.: 1) Биографией Н. Островского книжку можно дополнить; 2) Редакторов книжки можно указать (рекомендую Мих. Ал. Лифшица или.

Вл. Б. Александрова); 3) О псевдониме или авторстве книжки – мы согласуем с Вами вопрос: это пустяки;.

4) этот пункт единственный и самый важный: из него, этого пункта, видно, что литературоведческие книжки вроде не нужны. Тут уж я ничего не могу поделать. Тут Ваше дело. Если Вы тоже ничего не можете поделать, то я буду очень огорчен.

Жму Вашу руку. Привет.

27/VII 38. Андр. Платонов.

P.S. Просьба ответить на последний вопрос.

Впервые: Воспоминания. С. 423. Публикация М. А. Платоновой. Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 2124, оп. 1, ед. хр. 113, л. 1.

Тимофеев Леонид Иванович (1904–1984) – литературовед, критик; в это время заведующий отделом критики и литературоведения издательства «Советский писатель».

В письме от 1 августа 1938 г. Тимофеев писал о сложностях с изданием второй литературно-критической книги, советовал заручиться поддержкой правления ССП: «Иначе дело может затянуться. У меня есть книги, на которые не заключаются договора уже больше года, несмотря на мои усилия» (Воспоминания. С. 423). Неизвестно, в каких инстанциях решался вопрос второй книги, но 10 августа Платонов представил в издательство сборник «Размышления читателя», Тимофеев в целом поддержал новое издание (письмо от 14 августа); 22 октября издательство заключило договор с Платоновым «на представленную рукопись» книги. Сигнальные экземпляры «Размышлений читателя» вышли в конце августа 1939 г.; тираж книги был уничтожен.

{222} В Комитет по делам кинематографии при СНК СССР.

Апрель-август 1938 г. Москва.

В сценарный отдел Комитета по делам кинематографии.

Два года тому назад «Ленфильм» предложил мне написать сценарий на современную бытовую тему (причем было выражено желание, чтобы действие происходило среди железнодорожников). Такой сценарий был мною написан и послан в «Ленфильм».

Вскоре я получаю официальное заключение по своему сценарию, подписанное заместителем директора «Ленфильма» – Пиотровским. В этом заключении было сказано следующее (точной формулировки я не помню, но за смысл ее ручаюсь): что ваш (т. е. мой) сценарий настолько своеобразен и талантлив, что не может быть и речи о его постановке.

Удивленный таким откровенно антинародным суждением, я специально поехал в Ленинград: в Ленинграде я увиделся с Пиотровским и заявил ему, что я согласен переработать сценарий, если он (сценарий) страдает какими-либо дефектами. Но я не понимаю, почему талантливое, по мнению «Ленфильма», произведение в то же время не пригодно для экрана. Мне ответили, что сценарий переделывать не нужно, т[ак] к[ак] он все равно поставлен не будет.

Спустя некоторое время я все же переделал этот сценарий, но до сих пор никуда его не предлагал, потому что был обескуражен отношением «Ленфильма» к моей работе.

Если этот мой сценарий представляет для Вас интерес, то он может быть представлен Вам немедленно.

По этому сценарию мною получен в «Ленфильме» аванс (25 %), который должен быть учтен на тот случай, если со мной будет заключен новый договор.

[А. Платонов].

Печатается по машинописи: ИМЛИ, ф. 629, оп. 4, ед. хр. 8. Подпись отсутствует.

Датируется условно – по содержанию письма.

Сценарный отдел Комитета по делам кинематографии был создан в марте 1938 г. в результате преобразования Главного управления кинематографии (ГУК) Комитета по делам искусств при СНК СССР в Комитет по делам кинематографии при СНК СССР (Постановление СНК СССР № 382 от 23 марта 1938 г.).

Реорганизация системы управления государственным кинопроизводством проходила на фоне развернувшейся с конца 1936 г. кампании борьбы с «вредителями» в кино, «групповщиной» творческих работников («самостийников», «богемщиков» и т. д.) (см.: Кремлевский кинотеатр. 1928–1953: Документы. М., 2005. С. 372490). К началу 1938 г. были обвинены во «вредительстве» и репрессированы руководители, члены ГУКа, ряда киностудий («Востокфильм», «Мосфильм», «Ленфильм» и др.). Вместо председателя ГУКа Б. Шумяцкого (1886–1938) назначен сотрудник НКВД С. Дукельский, который был инициатором создания Комитета по делам кинематографии при СНК СССР (см. его докладную записку В. М. Молотову и И. В. Сталину: Кремлевский кинотеатр. С. 487488). Комитет должен был обеспечить централизацию всех процессов в области кинематографии. В его ведение переходили задачи управления производством, планированием, финансированием, прокатом, образованием, разработкой норм эксплуатации кинооборудования и т. д. Комитету были переданы в подчинение все кинематографические предприятия и организации страны, включая киностудии «Мосфильм», «Ленфильм», «Украинфильм», «Белгоскино», «Туркменфильм», «Союздетфильм», «Союзмульфильм» и т. д.

Одним из первых шагов нового подразделения стало объявление конкурса на написание киносценариев. Обсуждение условий конкурса начинается уже с марта-апреля 1938 г., а 14 июня принимается соответствующее Постановление СНК СССР («Об организации конкурса на киносценарии»), утверждаются правила участия, премирования конкурсантов (РГАЛИ, ф. 2456, оп. 1, ед. хр. 319, л. 22–26). В средствах массовой информации (печать, киножурнал) запущена широкая агитационная кампания. В очередной раз была объявлена «мобилизация» писателей на фронт киноискусства. «Плачевное» положение дел в сценарном производстве теперь связывалось с ««деятельностью» бывшего вредительского руководства кинематографией» (Писатель и кино // ЛГ. 1938. 20 июня. С. 5).

По всей видимости, широкое распространение информации о востребованности сценариев – на фоне общей, радикально изменившейся ситуации в кинематографе – подтолкнуло Платонова к обращению в сценарный отдел (правда, предложенной писателем «железнодорожной» темы не было заявлено в конкурсных документах).

{223} В Комитет по делам кинематографии при СНК СССР.

27 августа 1938 г. Москва.

В сценарный отдел Комитета по делам кинематографии.

Обращаюсь к Вам с предложением написать сценарий, основным героем которого будет великий творческий работник практического социализма. Исходным материалом для создания такого героя послужит образ Л. М. Кагановича. При этом темой послужит деятельность Л. М. Кагановича на жел[лезно]дор[ожном] транспорте либо в тяжелой промышленности. И в той, и в другой области своего творчества Л. М. Каганович дал благодарный повод для создания полноценного произведения искусства. Какую именно эпоху – на транспорте, или в тяжелой промышленности – из деятельности Л. М. Кагановича взять для нашей темы – об этом следует договориться.

Ясно, что в проектируемом сценарии я не предлагаю писать Л. М. Кагановича в его конкретном, точном образе. Л. М. Каганович является основой, взятой из действительности, для создания героя драматургическими, художественными средствами.

В этом направлении я уже делал неоднократные попытки (главным образом в прозе), и мне отчасти удалось кое-что сделать. Поэтому мысль о таком сценарии для меня не нова и я имею для его написания большой, уже освоенный мною материал.

Андр. Платонов.

27/VIII 38 г.

Адрес: Москва, Тверской бульв[ар], д. 25, кв. 27, А. П. Платонов.

Печатается по авторизованной машинописи: РГАЛИ, ф. 2124, оп. 1, ед. хр. 22, л. 1.

{224} И. А. Сацу.

30 августа 1938 г. Москва.

30/VIII.

Дорогой Игорь!

Сейчас сразу получил и открытку и закрытое письмо. Это меня очень обрадовало (не потому, что даже письма без марок доходят, а по другой причине).

Тошка болен тяжело, может быть, и не выздоровеет. Диагноз его болезни мне известен довольно точно.

Больше всего я занят тем, что думаю – как бы помочь ему чем-нибудь, но не знаю чем. Сначала придумаю, вижу, что хорошо, а потом передумаю и вижу, что я придумал глупость. И не знаю, что же делать дальше. Главное в том, что я знаю – именно теперь мне надо помочь Тошке (некому ему помочь, кроме меня, как ты знаешь), и не знаю, чем же помочь реально – не для успокоения себя, а для него. Он болен уже пятый месяц, и болен, может быть, смертельно. Я не по-отцовски преувеличиваю, а говорю объективно.

И посоветоваться мне не с кем. Вл[адимир] Бор[исович] занят своими делами. Ты ошибся, что я деликатничал. Дело хуже, Вл[адимир] Бор[исович] распсиховался до того, что даже наше детище остерегается редактировать. Я (и ты тем более) не обижаюсь на него. Что же делать? Пусть так будет. Я не хочу продолжать эту тему, п[отому] ч[то] у меня есть тема своя и более серьезная, и степень серьезности этой темы знает Вл[адимир] Бор[исович], и все же тем более (тем более – для него) он не изменил своего решения. Мне очень жалко. Но для меня, и для тебя, я думаю, тоже, это пустяки.

Твое письмо очень хорошее. Я читал его вслух М[арии] А[лександровне] и Сергею (брату) о собаках и о Воронеже – Чернигове. Увижу Вл[адимира].

Бор[исовича] – прочту и ему. Ты заметил, что я все время поминаю Вл[адимира] Бор[исовича], но это потому, что я с ним 16–17 лет дружу, и потому, что он не совсем понял, что есть разная степень горя – его и моего.

Выше я написал, что Тошка болен, м[ожет] б[ыть], смертельно, и здесь нет преувеличения. Он действительно болен опасно для жизни. Я здравый человек и не шучу в этих вещах.

Ты писал в письме, что Вл[адимир] Бор[исович] и Е[лена] Ф[еликсовна] будут на тебя обижаться, п[отому что] ч[то] ты им не пишешь. Это еще не предмет для обиды. Ты мне мог бы не писать ничего, и я на тебя ничуть бы не обиделся. Да тебе и нельзя, и не к чему писать, иначе бы твой отпуск превратился бы в чепуху, в деловую суету. Я тебе писал открытки только по делу, и такие, которые требовали от тебя тоже деловых и спокойных открыток, т. е. пустяковых усилий. Привет Рае и Жене.

Обнимаю тебя, дорогой мой. Андрей.

М[ожет] б[ыть], 31/VIII или 1/IX поеду в Воронеж на 1–2 дня. Дело выяснится завтра, 31/VIII.

Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 3, ед. хр. 41.

{225} В НКВД.

19 сентября 1938 г. Москва.

В конце апреля т[екущего] г[ода] вне дома был арестован мой пятнадцатилетний сын, Платонов Платон Андреевич (ордер на обыск № 2915 от 4 мая 1938 г.).

Ввиду того, что мой сын – несовершеннолетний, что он обладает плохим здоровьем (в частности потому, что он несколько раз перенес трепанацию черепа), и, наконец, ввиду того, что он уже почти пять месяцев сидит в Бутырской тюрьме, – убедительно прошу вас разрешить мне и моей жене, матери арестованного, – или одному из нас – свидание с сыном и разрешить сделать передачу для сына – белье, верхнюю одежду и башмаки, а также деньги. Мы надеемся, что эта просьба родителей несовершеннолетнего заключенного будет удовлетворена.

Андр. Платонов, писатель.

19/IX-38 г.

Адрес: Москва, Тверской бульвар, д. 25, кв. 27, А. П. Платонов.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 638. Публикация Л. Сурововой

{226} М. П. Фриновскому.

26 сентября 1938 г. Москва.

Заместителю народного комиссара внутренних дел тов. Фриновскому.

Секретарь Союза советских писателей А. А. Фадеев был ознакомлен с обвинительным материалом по делу моего несовершеннолетнего сына, Платона Андреевича Платонова, арестованного в конце апреля с[его] г[ода] (ордер на обыск № 2915 от 4.05.1938), и сообщил существо этого дела мне.

Тов. А. Фадеев сказал, что, по его впечатлению, дело моего сына идет к окончанию. Возможно поэтому, что участь моего сына близка к решению.

Я вновь обращаюсь к Вам с убедительной просьбой – облегчить участь моего сына. Я прошу об этом не только потому, что я его отец и что положение сына заставляет меня страдать. Мой сын болен. У него несколько раз была трепанация черепа в связи с мастеидитом среднего уха: очаг болезни до сих пор окончательно не залечен, и я думаю, что продукты этого гнойного очага проникают в мозг (место трепанации – на голове, за левым ухом), отчего происходит отравление мозга; последнее обстоятельство, конечно, должно болезненно влиять на психику сына и предвещать ему смерть от любой, даже неопасной болезни, если это заболевание даст осложнение в пораженное место.

Сын – несовершеннолетний подросток переходного, трудного возраста (он родился 22 сентября 1922 г.). По этой естественной причине он не может нести полной ответственности за свое поведение. И затем – ведь у него еще жизнь впереди, ему надо учиться, он будет в Красной Армии, и он уже достаточно наказан тем, что пять месяцев просидел в тюрьме.

Я прошу освободить моего сына – под мое поручительство, под любые гарантии с моей стороны. Все условия, которые мне поставит НКВД в отношении воспитания сына, режима его содержания, места его жительства и т[ому] п[одобное], я заранее принимаю и обещаю их в точности выполнить.

И еще я прошу, пока будет решаться судьба моего сына, чтобы Вы сделали указание о разрешении мне и моей жене, матери арестованного, или одному из нас, дать свидание с сыном и сделать передачу для него – белье, верхнюю одежду, башмаки и деньги.

Прошу Вас принять меня. Уважающий Вас [А. Платонов]. 26/ix 1938 г..

Адрес: Москва, Тверской бульвар, д. 25, кв. 27.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 638–639. Публикация Л. Сурововой.

Фриновский Михаил Петрович (1898–1940) – с октября 1936 г. заместитель наркома внутренних дел СССР. В сентябре 1938 – апреле 1939 гг. – нарком военно-морского флота СССР. Арестован 6 апреля 1939 г., приговорен 4 февраля 1940 г. к высшей мере наказания.

{227} Я. З. Черняку.

1938 г. Москва.

Яков Захарович!

У вас есть мой сценарий «Воодушевление», он уже давно у вас. Когда же будет решение по нему? Сообщи мне, пожалуйста: Тверской бульв[ар], 25, кв. 27, – или вызови меня.

Привет. А. Платонов.

Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 2208, оп. 2, ед. хр. 407, л. 1. Датируется условно – концом 1938 г.

Черняк Яков Захарович (1898–1955) – литературовед, редактор. В 1922–1929 гг. – ответственный секретарь журнала «Печать и революция»; в 1929–1931 гг. – редактор отдела прозы издательства «Земля и фабрика»; с конца 1938 г. – редактор сценарного отдела Комитета по делам кинематографии. Черняк высоко ценил прозу Платонова, о чем свидетельствует оставшаяся неопубликованной его статья «Сатирический реализм Андрея Платонова» (РГАЛИ, ф. 2208, оп. 2, ед. хр. 10), а также выступление на обсуждении повести «Впрок» в 1930 г. (см. прим. 10 к п. 158).

{228} И. В. Сталину.

1938 г. Москва.

Я обращаюсь к Вам, Иосиф Виссарионович, с отцовской просьбой. В конце апреля этого года арестован мой пятнадцатилетний сын, Платонов Платон Андреевич. Он был арестован вне дома, и я узнал об аресте 4/V, когда пришли делать обыск.

До последнего времени мой сын сидел в Бутырской тюрьме, а недавно мне сказали, что он выслан. Приговор и место, куда его выслали, мне неизвестны.

Мне кажется, что плохо, если отказывается отец от сына или сын от отца, поэтому я от сына никогда не могу отказаться, я не в состоянии преодолеть своего естественного чувства к нему. Я считаю, что если сын мой виновен, то я, его отец, виновен вдвое, потому что не сумел его воспитать, и меня надо посадить в тюрьму и наказать, а сына освободить.

Сын мой ведь всего подросток. В его возрасте бывают всякого рода трудности, связанные просто с формированием тела человека. Кроме того, сын мой болен.

Если же нельзя меня посадить в тюрьму в качестве заложника ради освобождения сына, то прошу освободить его под [залог].

Иосиф Виссарионович! Я и мать моего сына просим Вас понять наше глубокое горе и облегчить его.

Верящий Вам [А. Платонов].

– 2Обращаюсь к Вам, Иосиф Виссарионович, с отцовской просьбой. В конце апр[еля] прошлого г[ода] органами НКВД был арестован мой сын – мальчик пятнадцати л[ет], Пл[атонов] П. А. С тех пор прошло 9 месяцев, но ни я, ни моя жена, мать арестованного, не имеем от сына никаких известий и даже место его заключения нам не известно.

Я считаю, что пятнадцатилетнего мальчика нельзя считать политическим преступником и подвергать его полному и суровому наказанию, как врага народа. Он, мой сын, и так уже достаточно настрадался в девятимесячном тюремном заключении.

Кроме того, мой сын тяжело и опасно болен. У него три раза была трепанация черепа (за левым ухом), в результате мастеидита среднего уха, и очаг болезни до сих пор не удалось залечить, отчего, возможно, происходит отравление мозга продуктами гнойного очага болезни.

Последнее обстоятельство должно, конечно, болезненно влиять на психику сына и предвещать ему смерть от любой, даже неопасной болезни, если это заболевание даст осложнение в поражении мозга.

Мать сына (он у нас один) по естественным материнским человеческим причинам дошла до очень тяжелого душевного состояния. Два раза я предупреждал ее попытки к самоубийству, но может оказаться, что я не смогу уберечь ее. Сам я еще держусь и не отчаиваюсь, потому что верю в человечность советской власти и в Вас, и никогда мое большое горе не перейдет в мелкое ожесточение.

Я прошу Вас указать, чтобы дело моего сына было пересмотрено и чтобы он был освобожден.

Верящий Вам [А. Платонов].

Печатается по первой публикации: Архив. С. 640–641. Публикация Л. Сурововой.