Отечественная литература, посвященная началу Великой Отечественной войны, изобилует описаниями последних мирных дней. В них для контраста с последующими событиями показывается почти идеалистическая картина беззаботной жизни советских людей в преддверии наступающих выходных, выпускных вечеров в школах, сборов в летние отпуска… Все так, в основном, наверно, и было. Однако тысячи людей в силу своих служебных обязанностей должны были думать отнюдь не о выходных и отпусках. Не надо забывать, что тот же Краснознаменный Балтийский флот находился в готовности № 2. А значит, у всех баз выставлены корабельные дозоры и ведется систематическая воздушная разведка в море.

Здесь как раз надо остановиться на деятельности разведывательного отдела КБФ, который до 6 июня возглавлял капитан 2-го ранга А.А. Филипповский, а с началом войны фактически подполковник Н.С. Фрумкин. Этот отдел, как и на других флотах, не входил в состав штаба флота, то есть как бы подчинялся непосредственно Военному совету флота. Здесь мы видим некий аналог политорганов в том смысле, что, занимаясь главным образом агентурной разведкой под руководством наркомата ВМФ, разведотделы флотов превратились в своего рода филиалы центральных органов стратегической разведки. То есть для начальника разведывательного отдела флота реальным непосредственным руководителем являлся не командующий флотом, а начальник 1-го Управления ВМФ (разведывательного) и, естественно, он прежде всего заботился о выполнении всех указаний Москвы. В этих условиях разведывательный отдел КБФ морской разведкой занимался мало, и его авторитет на флоте был не высок. Подобная ситуация в конечном итоге привела к отрыву разведчиков от насущных проблем флота. Планируя разведку на театре, разведотделы часто не знали потребностей штабов флотов и поэтому нередко организовывали разведку ради разведки. Сам отдел территориально размещался сразу в нескольких базах. Например, оперативные отделения имелись в Таллине, Риге и на Ханко. Агентурное и отделение спецслужб находились в Ленинграде. Так что в Главной базе, кроме оперативного, имелось только информационное отделение.

Основные подразделения радиоразведки — береговые радиоотряды — также подчинялись в предвоенный период непосредственно Военному совету флота, минуя даже разведывательный отдел, не говоря уже о штабе флота. Хотя радиоразведка взаимодействовала с разведотделами, но все же единый центр сбора и обработки разведданных, действующий непосредственно в интересах штаба флота, как главного потенциального потребителя информации отсутствовал. Все это сказалось самым негативным образом на развитии событий в первые же часы войны.

Для вскрытия обстановки разведывательный отдел использовал информацию, поступающую главным образом от агентурных источников, частей радиоразведки и наблюдательных постов СНиС, береговой обороны и ПВО. Суда гражданского флота привлекались весьма ограниченно.

С мая 1941 г. оперативную авиационную разведку в средней части Балтийского моря и в Ботническом заливе вел 15-й разведывательный авиационный полк под командованием полковника Д.Ф. Бартновского. Тактическую воздушную разведку на театре организовывали командиры ВМБ приданными им отдельными разведывательными авиаэскадрильями (ораэ). Разведка осуществлялась ежедневно различными эскадрильями в разное время. Например, в интересах Лиепайской ВМБ осуществляла разведку с 7:00 до 10:30 43 ораэ под командованием капитана И.Я. Вахтермана. Ей вменялось наблюдение за коммуникациями и акваторией средней части Балтийского моря с целью обнаружения присутствия в районе разведки кораблей и судов, определение характера их деятельности. Частными задачами являлось определение элементов движения целей, их построение, признаки маскировки, вооружение транспортов и так далее. В интересах Прибалтийской ВМБ в районе Ирбенского пролива действовала 41 ораэ под командованием майора В.М. Баканова (с 7:00 до 10:30), а в районе устья Финского залива — 44 ораэ под командованием майора В.И. Мухина; в интересах ВМБ Ханко — 81 ораэ под командованием капитана В.Н. Каштанкина (с 5:00 до 8:30); в интересах Береговой обороны Балтийского района, то есть Моонзундских островов — 15-я ораэ под командованием капитана А.Г. Крошенкова (с 16:00 до 19:30). Центральную часть Финского залива в интересах Кронштадской ВМБ «обслуживал» 15 рап. Все эти авиационные части имели на вооружении гидросамолеты МБР-2. При обнаружении целей экипаж должен был донести об этом на КП эскадрильи по радио. С возвращением на аэродром о выполнении задания шифровкой сообщалось в штаб ВВС, в копии — командиру базы. Так же в недельный срок составлялся письменный отчет, который направлялся в штаб ВВС флота. При ведении разведки экипажи допускали большие ошибки в определении координат и элементов движения цели, а особенно типов кораблей. Из-за слабой специальной подготовки и низкой надежности радиоаппаратуры донесения по радио производились редко и с большими искажениями. В итоге разведывательный отдел и штаб флота о результатах вылетов узнавали с большой задержкой, часто, когда информация уже теряла всякую ценность.

Особый интерес представляют результаты работы в предвоенные месяцы радиоразведки. В первой половине 1941 г. она добыла весьма ценные данные, непосредственно или косвенно характеризовавшие мероприятия Германии по подготовке агрессии против СССР. Так, в январе — феврале радиоразведка выявила развертывание новых радиосетей германского флота, в частности, ранее не существовавших радиосетей подводных лодок, торпедных катеров и надводных кораблей в восточной части Балтики, германских ВМС в Финляндии и 16 германских армейских радиостанций вблизи советско-финской границы. Начиная с марта 1941 г., около побережья Советской Латвии радиоразведка систематически обнаруживала работу радиосредств подводных лодок. С апреля и до начала войны регулярно пеленговались радиопередачи гидросамолетов, совершавших разведывательные полеты в средней и северной частях Балтийского моря и в устье Финского залива. В мае радиоразведка установила резкое возрастание интенсивности морских перевозок из Германии в Финляндию. В мае — июне, по данным радиоперехвата и пеленгования, было отмечено прибытие на аэродромы Северной Норвегии германской авиации. Радиопеленгованием установили факт ввода германских подводных лодок в устье Финского залива. В течение января — июня поток передаваемых радиограмм в радиосетях ВМС и ВВС Германии и ее союзников непрерывно нарастал. Однако за несколько суток до нападения интенсивность радиообмена снизилась.

Чтобы как-то подытожить работу информационных органов флота в последние предвоенные дни, приведем выписки из ежедневных оперативных сводок Главного штаба ВМФ по Балтике.

20 июня 1941 г. на 20:00

Корабельные дозоры: Ирбенский пролив — подлодка С-9, тральщик Т-297 («Вирсайтис»); Устье финского залива — подлодка М-96, тральщик Т-216; на подходах к Таллину — сторожевой катер № 131, к Кронштадту — сторожевые катера № 123 и № 124, к Лиепае — сторожевые катера № 214 и № 216.

Воздушная разведка средней части Балтийского моря — 43-я авиационная эскадрилья.

19:06 пять тральщиков на ФВК-12 [10] тралили пропуски, из-за плохой видимости в 16:00 траление прекратили.

Линкор «Марат» в охранении сторожевых кораблей «Туча» и «Снег» на переходе Таллин — Кронштадт. 2-й дбтщ [11] перешел из Таллина в Кронштадт. Подлодка М-95 пришла в Ханко. 5-й дивизион миноносцев, подлодка М-90 — боевая подготовка в районе Главной базы. Учебный дивизион подлодок, канонерская лодка «Красное знамя» — боевая подготовка в районе Кронштадта.

Отряд легких сил, 2-й и 6-й дивизионы подлодок — боевая подготовка в Рижском заливе.

Эсминцы «Свирепый» и «Страшный» в обеспечении эсминца «Володарский» — испытания в районе Главной базы.

В иностранных портах 15 судов, на переходе морем 10 советских судов.

Иностранные суда в советских портах: финское в Ленинграде, германское в Вентспилсе.

Погода: ветер норд-вест 3–4 балла, море 2 балла, облачно, температура воздуха +76°.

В дополнительной сводке на 8:00 21 июня сообщается об окончании траления ФВК-12 и о задержании немцами в Данциге парохода «Магнитогорск».

21 июня 1941 г. на 20:00

Корабельные дозоры: Ирбенский пролив — подлодка С-7, тральщик Т-297 («Вирсайтис»); Устье финского залива — подлодка М-99, тральщик Т-216; на подходах к Таллину — сторожевой катер № 141 и тральщик Т-213 [12] , к Кронштадту — сторожевые катера № 223 и № 224, к Лиепая — сторожевые катера № 214 и № 212.

Воздушная разведка средней части Балтийского моря — 43-я и 15-я авиационные эскадрильи.

Поврежден кабель Шепелевской акустической станции.

Линкор «Марат»; сторожевые корабли «Туча», «Снег», «Штиль»; тральщики Т-203, Т-205 и Т-201 прибыли в Кронштадт.

Тральщик Т-204 на переходе Таллин — Лиепая.

Линкор «Октябрьская революция», эсминцы «К. Маркс» и «Володарский», 2-й дивизион тральщиков — боевая подготовка в районе Главной базы.

Подлодка Л-3 — боевая подготовка в районе Лиепая.

Отряд легких сил в Усть-Двинске.

В иностранных порах 20 судов, на переходе морем 7 советских судов.

Иностранные суда в советских портах: датское в Ленинграде, германское в Вентспилсе [13] .

Погода: ветер норд-вест 7 баллов, море 2 балла, облачно, температура воздуха +12°, видимость — 12 миль.

Если судить по количеству иностранных судов в советских портах, обстановка явно не нормальная, но в приведенных оперативных сводках это совершенно не чувствуется. Да, собственно, тут и операторов винить не в чем. Ни воздушная разведка, ни корабельные дозоры ничего подозрительного не заметили, во всяком случае, таких фактов в доступных документах не обнаружено. В эти дни даже не было нарушений нашего воздушного пространства германской авиацией, что ранее случалось неоднократно. И интенсивность радиообмена снизилась. Можно было бы привести разведсводки за последние мирные дни, но и там ничего конкретно настораживающего.

Однако все-таки у Военного совета КБФ явно существовало какое-то предчувствие, а может даже, уверенность в скором начале военных действий. В современной литературе это связывают с обнаружением в ночь на 22 июня постом наблюдения острова Найссар пяти неопознанных целей, шедших из Хельсинки на юго-запад. Время обнаружения в имеющихся документах не зафиксировано, но по косвенным признакам можно считать, что это произошло в районе полуночи. Были и другие обнаружения, о них чуть позже, но все они относятся уже к 22 июня. А оперативную готовность № 1 по устному распоряжению наркома объявили в 23:37 21 июня. Так что вряд ли это напрямую связано с обнаружением неопознанных целей, тем более что информация об этом до Военного совета наверняка дошла только минимум через час, а то и вообще утром.

Но вот что интересно: уже в 0:12 22 июня командующий КБФ срочной радиограммой просит разрешения наркома ВМФ выслать из Кронштадта в Таллин танкер № 11 с 11 000 т мазута из мобзапаса, а также загрузить из мобзапаса находившийся в Лиепае танкер «Железнодорожник» и срочно убрать его оттуда в Усть-Двинск. Такое разрешение было получено в 2:00. Отсюда видно, что и нарком, и командующий КБФ степень угрозы оценивали высоко и принимали явно неординарные решения, за которые в тех условиях можно было понести суровое наказание. Иначе получается, что в ту ночь со стороны некоторых руководителей государства и как минимум ВМФ существовал чуть ли не саботаж установкам партийной верхушки о неприятии каких-либо мер по подготовке к отражению реально существующей угрозы нападения со стороны Германии. Что-то в такое не верится!

А вот еще интересный штрих. Из сравнительно недавно опубликованных оперативных документов ПрибОВО за 18–21 июня 1941 г. выходит, что за четыре дня до начала военных действий войска округа начали развертывание из мест постоянной дислокации по плану прикрытия государственной границы. 21 июня все основные силы ПрибОВО находились в назначенных районах или на подходах к ним, штабы — на замаскированных командных пунктах, как правило, в лесных массивах. Еще 15 июня командующий войсками округа приказал: установить проволочные заграждения перед передним краем полосы обороны; к исходу 19 июня привести в полную боевую готовность противовоздушную оборону округа; к утру 20 июня быть готовыми взять под свой контроль все гражданские узлы связи на территории округа; до 21 июня организовать затемнение Риги, Каунаса, Вильнюса, Лиепаи, Шауляя; самолеты на аэродромах рассредоточить и замаскировать, и так далее, и тому подобное… Анализ документов прямо указывает на то, что, начиная с 18 июня, войска ПрибОВО округа планово готовились к отражению нападения германских войск, причем именно 22 июня. Все это как-то совсем не вяжется с привычным стереотипом застигнутых врасплох, мирно спящих в казармах солдат, разбуженных бомбами и снарядами противника.

Как же увязать вместе все эти факты? С одной стороны, целенаправленная деятельность командующих КБФ и ПрибОВО, а с другой — общепринятое мнение о внезапности нападения противника. Естественно, никакого саботажа указаний Политбюро отдельными советскими руководителями и быть не могло. По-видимому, все-таки постулат о внезапности нападения 22 июня 1941 г. на Советский Союз — это легенда. Она должна была появиться, поскольку очень устраивала всех высших руководителей государства и армии, так как во многом снимает с них ответственность за огромные потери в Великой Отечественной войне. Другое дело — то, о чем знали отдельные высшие партийцы, было совершенно неведомо всему остальному советскому народу. Для абсолютного большинства советских людей, в том числе военных, начало войны 22 июня действительно оказалось полной неожиданностью. Поэтому, что по отношению к одним истина, по отношению к другим — легенда, то есть вымысел.

Действительно, слишком много фактов указывает на то, что нападение Германии на Советский Союз 22 июня не было внезапным ни для руководства страны, ни для командования армией и флотом. И уж тем более сложно считать его неожиданным для Военного совета Краснознаменного Балтийского флота. Ведь еще 19 июня на КБФ вводится готовность № 2. В это же время начинается развертывание войск ПрибОВО, о чем командующий флотом не мог не знать. Буквально на следующий день начинаются вывод наиболее ценных боевых единиц из Лиепаи и даже эвакуация некоторого количества топлива из мобилизационного запаса. Трое суток — вполне достаточное время для усиления всех видов разведки, подготовки сил флота к проведению первоочередных операций, организации всех видов обороны ВМБ. Так что, когда в 23:37 21 июня пришло приказание перевести флот в готовность № 1, практически все уже должно было быть готовым к началу полномасштабных военных действий. И, как показывает анализ дальнейших событий, оно все так и произошло бы…

Войска, силы и средства Краснознаменного Балтийского флота начали организованно, в соответствии с планом вступать в войну. Однако вскоре все пошло не так. И дело тут не во внезапности или вероломстве. Просто противник в ночь на 22 июня нас переиграл. Причем не за счет количества — германо-финляндский флот значительно уступал советскому, и не за счет качества экипажей кораблей: в ту ночь они даже не сталкивались друг с другом, а исключительно за счет того, что германские флотоводцы оказались искуснее советских.

Что же, собственно, произошло с 21 на 22 июня 1941 г. на Балтике? Как уже говорилось, пост на острове Найссар, расположенный менее чем в 15 милях от Таллина, где-то в районе полуночи обнаружил группу из трех больших и двух малых кораблей, шедших по направлению из Хельсинки на юго-запад. В районе острова эта группа повернула на запад. Из-за отсутствия корабельного дозора (тральщик Т-213 появится только после часа ночи 22 июня) и воздушной разведки на ближних подходах к Главной базе КБФ характер действий кораблей остался невыясненным.

В 1:50 22 июня посты Тахкуна и Кыпу (на острове Даго) обнаружили шедшие без огней пять судов. По данным поста Кыпу, их было четыре, и они ходили переменными курсами. В 3:30 экипаж нашего самолета-разведчика в составе старшего лейтенанта Трупова и лейтенанта Пучкова из 44 ораэ обнаружили в 20 милях севернее маяка Тахкуна три миноносца и шесть катеров; с одного из миноносцев по ним открыли огонь. Немного позднее (время не указано) в 15 милях северо-западнее маяка Тахкуна тот же самолет вновь был обстрелян миноносцем, который в составе отряда из двух миноносцев и десяти сторожевых кораблей охранял транспорт, шедший курсом 330° со скоростью 8 узлов.

Ту же самую или другую группу кораблей (два миноносца, девять катеров и один транспорт) около 5 часов обнаружил наш самолет в восьми милях юго-западнее маяка Бенгтшер. В районе того же маяка в 5:05 с поста Ханко наблюдали два миноносца и легкий крейсер; через 20 минут эти корабли скрылись в шхерах в районе острова Эре. В 1:34 в районе поста Сырве (Церель) слышали работу радиостанции УКВ, передававшей на немецком языке отдельные слова, а с 2:03 эта станция работала непрерывно. Вероятно, эти переговоры велись германскими кораблями, но наши радисты немецкого языка не знали, и о чем шла речь, осталось загадкой. Что касается крейсеров и эсминцев, то естественно их там не было: здесь сказалось плохое знание наблюдателями кораблей потенциального противника.

Даже по этим фрагментам в случае оперативной обработки и анализе информации можно было бы сделать выводы о возникновении минной опасности в районах обнаружения неизвестных целей. Теперь на полученную мозаичную картину наложим ставшие известными по трофейным документам действия германских и финских сил. Уже начиная с 12 июня 1941 г., германские корабли, предназначенные для действий в Финском заливе и частично замаскированные под торговые суда, начали передислокацию в воды своего союзника, закончив ее к 18 июня. В шхерах у Або стояла группа минных заградителей «Норд» в составе заградителей «Тапnenberg», «Hansestadt Danzig» и «Brummer», 2-й флотилии торпедных катеров и половины 5-й флотилии катерных тральщиков. Западнее в шхерах у полуострова Порккала-Удд на хорошо замаскированной стоянке находилась группа «Кобра» в составе минных заградителей «Cobra», «Konigin Luise» и «Kaiser», 1-й флотилии торпедных катеров и части 5-й флотилии катерных тральщиков.

Несмотря на скрытность передислокации, германское командование не исключало того, что советская разведка разобралась в обстановке. Его очень нервировало, как ему казалась, повышенная активность КБФ в мае — июне, когда финские и германские наблюдательные посты регулярно видели советские военные корабли и самолеты.

Минные заградители получили приказ об окончательной подготовке к боевым действиям 19 июня, а 21 июня пришел условный сигнал на проведение активной минно-заградительной операции. Постановка мин началась в 23:30 21 июня. Группа минных заградителей «Норд» под охраной шести катерных тральщиков и четырех торпедных катеров поставила в несколько приемов заграждения И-12, И-13, И-14, И-15 и И-16 между островом Бенгтшер и мысом Тахкуна. При этом они заметили сначала один советский эсминец, а затем три сторожевых корабля; вслед за этим в условиях светлой белой ночи германские корабли прошли всего в 3500 м от берега острова Хиума на северо-восток для продолжения минных постановок. В 02:21 их атаковали пулеметным огнем два советских самолета. Германские корабли открыли безрезультатный огонь, но одна летающая лодка продолжала преследовать соединение, которое близ Утё заметило еще один советский эсминец. В 03:00 соединение вошло в финские шхеры и стало на новой, хорошо замаскированной якорной стоянке.

Как мы уже знаем, никаких советских эсминцев и сторожевых кораблей в ту ночь в море не было. Здесь, как говорится, «у страха глаза велики»: по-видимому, уже повоевавшие германские моряки никак не рассчитывали на такую безнаказанность. Хотя, возможно, их сигнальщики так же «хорошо» знали силуэты советских кораблей, как наши — германских.

Минная группа «Кобра» под охраной пяти катерных тральщиков и шести торпедных катеров поставила заграждения И-17, И-57, И-58 и И-59 к северу от мыса Пакринем. 21 июня эта группа наблюдала советский линкор идущий на запад, и после выхода, около 21:40, заметила суда и по крайней мере три военных корабля. Во время постановки мин советские береговые наблюдательные посты несколько раз запрашивали германские корабли светом азбукой Морзе. Они не отвечали, но «Kaiser» зажег якорные огни. Ввиду движения советских судов заграждения поставили с некоторым отклонением от первоначального плана, после чего германские корабли без каких-либо помех вернулись в шхеры Финляндии.

Крейсер «Максим Горький»

Финны то же в ночь с 21 на 22 июня ставили минные заграждения в Финском заливе, но подводными лодками: И-74 — «Iku-Turso» и И-75 — «Vetehinen». Уже на рассвете 22 июня германская авиация сбросила 25 донных мин южнее маяка Толбухин, юго-восточнее Кронштадта и между Котлином и Ленинградом. Далее минные постановки продолжались еженочно. В частности, 24 июня постановкой донных мин севернее маяка Тахкуна (заграждение И-19) был перекрыт остававшийся еще свободным для больших кораблей проход вдоль северного берега острова Хиума (Даго). Финские подводные лодки 24 июня выставили заграждения И-77 и И-78 в районе маяка Родшер. Таким образом, противник в течение только первых трех дней войны создал минную угрозу у выходов из баз и на основных морских сообщениях КБФ, израсходовав в общей сложности 1060 якорных ударных и около 160 донных неконтактных мин. В последующем противник осуществлял усиление выставленных заграждений, особенно к северу от мыса Юминданина.

А как же развивались события на советской стороне? Прежде всего начались оборонительные минные заградительные действия согласно ранее утвержденному плану. В частности, первую линию 1-А, в устье Финского залива выставили рано утром 23 июня. Назначенный для этого отряд кораблей под флагом командующего эскадрой вышел из Таллина, а прикрывать минную постановку с запада приказали отряду под командованием начальника штаба Отряда легких сил в составе крейсера «Максим Горький» и эскадренных миноносцев «Гневный», «Гордый» и «Стерегущий», вышедших из Усть-Двинска в 17:15 22 июня. Ночное маневрирование неизвестных кораблей и судов, обнаруженных в ночь на 22 июня в районе острова Найссар и на линии Бенгтшер — Тахкуна, могло служить признаком постановки противником минных заграждений на подходах к Таллину и в устье Финского залива. Однако контрольное разведывательное траление на намеченном пути перехода кораблей, а также в районе предстоявшего маневрирования отряда прикрытия не производилось. Отчасти это вызвано предвоенной дислокацией тральных сил КБФ. Пришлось бы либо ждать прихода нескольких тральщиков из Кронштадта, либо выслать из Таллина находившиеся там четыре базовых тральщика, но в таком случае некому было бы осуществлять непосредственное противоминное обеспечение кораблей, назначенных для постановки заграждения 1-А.

Тот факт, что Германия не имела на Балтике боеготовых крупных артиллерийских кораблей, которые не то что прорваться в глубь Финского залива, но даже не могли реально помешать минным постановкам, силами советской разведки выявлено не было. Даже такой знаковый корабль, как линкор «Тирпиц» оказался вне поля зрения. Поэтому командующий КБФ не считал возможным допустить задержку в создании минно-артиллерийской позиции на линии Ханко — Осмуссар. Такой же точки зрения придерживался заместитель наркома ВМФ адмирал И.С. Исаков, приславший днем 22 июня телеграмму с приказанием «ставить мины круглосуточно, использовать миноносцы и лидеры». В тот же день вечером он ее повторил.

Эскадренный миноносец пр. 7

Что касается предполагаемой минной угрозы, которую, возможно, противник создал в западной части Финского залива в ночь на 22 июня, то командование КБФ не считало ее непреодолимой. Советские корабли-постановщики проводились за тралами и шли с поставленными параванными охранителями К-1, которые также имелись на кораблях отряда прикрытия. Уверенность в надежности действия охранителя К-1 была настолько велика, что разработанного днем 22 июня плана первых минных постановок не пересмотрели и после того, как от командира дозорного тральщика Т-216 поступило донесение об обнаружении им минного заграждения в районе маяка Тахкуна.

Какие-либо документы с Т-216 не сохранились, поэтому не известно, каков был его путь в ночные часы, когда противник ставил минные заграждения у входа в Финский залив. Никаких донесений об этой минной постановке или об обнаружении шедших без огней неизвестных кораблей от него не поступило. В это же время, опасаясь за судьбу тральщика, находящегося посреди залива без прикрытия, начальник штаба флота в 5:30 22 июня приказал кораблю возвратиться в базу. Однако до Т-216 эта радиограмма не дошла, и он, получив общее оповещение о начале войны, поставил параванный трал, чтобы одновременно нести дозор и производить разведывательное траление. В 9:40 командир Т-216 донес по радио, что одна мина взорвалась в трале, а другая подсечена. Поскольку описаний немецких якорных мин на корабли КБФ не поступало, а у подсеченной мины ЕМС имелось пять колпаков, что соответствовало давно имевшемуся на тральщиках КБФ описанию шведской мины «Мотала», то последняя и фигурировала в донесении. Позднее в штабе КБФ получили радио от командира Т-216 о том, что в девяти милях севернее маяка Тахкуна взрывом мины уничтожен трал. Наконец в 16:45 от тральщика пришло донесение, где прямо указывается, что в 9-12 милях северо-западнее маяка Тахкуна выявлена минная банка, поставленная, предположительно, минувшей ночью.

Эскадренный миноносец пр. 7у

В ответ на первое донесение начальник штаба КБФ в 10:25 приказал командиру Т-216 «протралить подозрительный район», а около 16 часов поступило второе приказание о немедленном возвращении в Таллин, что он и сделал в 23:30. На этом несение корабельного дозора в устье Финского залива прекратилось.

В тот же день в штабе КБФ выяснилось, что у командира ОВР Главной базы нет разработанного плана траления на случай войны. Однако и так стало ясно, что необходимо сразу же организовать разведывательное траление на всей сети фарватеров, но для этого просто не хватало тральщиков. Поэтому на первое время ограничились тем, что приказали протралить выходной фарватер от Таллинского рейда до маяка Сурупи. Тральщики Т-121 и Т-213 выполнили эту задачу и вечером вернулись в базу.

Координаты обнаруженной Т-216 минной банки немедленно по флоту не объявили. Одновременно в письменной директиве Военного совета КБФ командующему эскадрой на постановку заграждения 1-А по оплошности исполнителя документа указывалось, что обнаружена минная банка противника «в районе банки Глотова». Такие же неопределенные сведения сообщили по радио в Ригу командиру Отряда легких сил. Однако он уже знал место обнаруженной минной банки из проходящих радиограмм, благодаря чему и на крейсере «Максим Горький» также были в курсе. Но на сопровождавшие этот крейсер три эскадренных миноносца, по-видимому, об обнаружении мин в районе маяка Тахкуна не сообщили.

Уже 22 июня выяснилось, что война застала КБФ в состоянии неподготовленности по целому ряду вопросов, в частности, в отношении организации противоминной обороны (ПМО), которая существовала только в районе Кронштадтской ВМБ. Там сразу же начали систематическое разведывательное траление на имевшейся сети фарватеров. В западной части Финского залива и в районе Моонзунда наличными слабыми тральными силами можно было кое-как обеспечивать ПМО только в распорядительном порядке. Все это волей-неволей приводило к грубым нарушениям положений действовавшего в то время «Наставления по боевой деятельности тралящих кораблей» (НТЩ-40).

Недостаток тральщиков привел, например, к следующему инциденту. Днем 22 июня, когда потребовалось провести из Ханко в Таллин турбоэлектроход «Иосиф Сталин», принявший на борт эвакуируемые семьи военнослужащих. Эту задачу поручили эскадренному миноносцу «Смелый». В той ситуации не знали, чего бояться больше: мин или подлодок. Турбоэлектроход мог развить полный ход 20 узлов, что считалось лучшей защитой от возможных атак подводных лодок, но скорость не могла уберечь от мин. А в случае проводки судна базовым тральщиком за параван-тралом скорость хода не превышала бы 13–14 узлов, то есть от мин защитили бы, а от подлодок — нет.

Выйдя около 16 часов из Таллина, «Смелый» на пути в Ханко прошел через заграждение И-57, имея при этом 40 % вероятности встречи параванного охранителя с миной, но это произошло только на обратном пути, когда в кильватер миноносцу шел турбоэлектроход. Проводя его со скоростью около 20 узлов, «Смелый» в 20:20 в восьми милях северо-западнее маяка Пакри захватил параванным охранителем мину типа ЕМС, взорвавшуюся примерно в 15–20 м от борта корабля. Следовавший за миноносцем турбоэлектроход, не останавливаясь, прошел в протраленном проходе через заграждение. Силой взрыва правый параван эсминца оторвало, а левый — повредило; электронавигационные приборы, магнитные компасы и четыре турбинных вентилятора вышли из строя, в корпусе корабля появилась течь. Сообщенные координаты точки, в которой, таким образом, обнаружилось второе минное заграждение противника, в тот же день, 22 июня, объявили по флоту радиограммой начальника штаба КБФ.

Таким образом, уже в первые дни войны выявилась одна из главных угроз силам Краснознаменного Балтийского флота — мины. Причем наиболее сложная минная обстановка сложилась именно в Финском заливе. Противостоять этому можно было несколькими способами: недопущением новых постановок путем создания эффективной системы дозоров, организацией конвойной службы, а также систематическим тралением основных корабельных фарватеров.

План организации конвойной службы, разработанный в штабе КБФ незадолго до начала войны, утвердить не успели, в связи с чем проводка конвоев за тралами в первое время, вплоть до середины июля, обычно осуществлялась по мере надобности, в распорядительном порядке, без специальной приписки тральщиков к ВМБ. Все равно до вступления в строй мобилизованных кораблей имеемыми кадровыми тральщиками нельзя было организовать сколько-нибудь планомерную проводку конвоев на всех направлениях морских сообщений, общее протяжение которых даже после оставления Лиепаи, Вентспилса и Риги все равно достигало 770 миль.

По предвоенным взглядам на применение тральных сил для проводки за тралами линкоров и крейсеров с их непосредственным охранением предназначались эскадренные тральщики, но к началу войны они еще находились в постройке и поэтому их функции передали базовым. Основным назначением последних являлось обеспечение выхода и возвращения подводных лодок, а также проводка конвоев в районах военно-морских баз. Тихоходные и катерные тральщики планировалось использовать главным образом для разведывательного траления у выходов из баз и для уничтожения обнаруженных минных заграждений, но необходимость заставила привлекать их также и для проводки конвоев за тралами, то есть для выполнения одной из функций базовых тральщиков.

Первое сообщение о появлении минных заграждений в центральной части Финского залива поступило утром 24 июня от тральщиков Т-201, Т-203 и Т-205, конвоировавших транспорт «Казахстан». Они обнаружили в восьми милях юго-западнее маяка Вайндло шесть плавающих мин. В период послевоенного траления 1940–1941 гг. всем кораблям строжайше запрещалось оставлять подобные мины не уничтоженными. Поэтому Т-205, шедший без трала, занялся их расстрелом, а заодно решил разоружить и поднять одну из них. На все это потребовалось 2,5 часа, в течение которых стоявший на месте или маневрировавший малым ходом тральщик рисковал подвергнуться атаке подводной лодки противника. Правда, об обнаружении нашим самолетом утром 23 июня неизвестной подлодки севернее маяка Мохни он ничего не знал.

Все шесть мин находились в районе, где, согласно официальным данным, полученным в 1944 г. от финского командования, их подводная лодка 26 июня поставила заграждение И-3. То ли финны совершали какие-то типовые ошибки при подготовке своих подлодочных мин, то ли последние имели какие-то технические дефекты, но многие из них либо всплывали при постановке, либо срывались с якоря чуть позже. Действительно, если посмотреть таблицу в Приложении III, то мы увидим, что потери на минных заграждениях финских подводников сравнительно невелики и почти все их обнаружили благодаря всплывшим минам.

4 июля минный заградитель «Урал» и эсминец «Калинин» поставили в проходе между островами Вайндло и Родшер минное заграждение 14-А. В охранении находились сторожевой корабль «Пурга» и два катера МО. Впереди шли в строю уступа с параван-тралами базовые тральщики Т-210 и Т-214. За несколько минут до окончания минной постановки, когда отряд подходил к району неизвестного в то время финского заграждения И-78, впереди, слева и справа от курса, обнаружили пять всплывших мин противника, стоявших с интервалами от 3 до 5 кб. Пройдя в одном из таких интервалов, отряд повернул на юго-восток и пересек по диагонали район заграждения И-78, по-видимому, стоявшего по направлению 0°-180° вдоль западной границы показанного финнами района. При таких условиях обнаружили еще одно поставленное финской подводной лодкой заграждение. Обнаруженные мины расстреляли катерами МО, сопровождавшими отряд.

3 июля в 0:57 дозорный катер МО № 143 подорвался на мине и затонул в 8,5 мили юго-западнее маяка Вайндло, примерно в том же районе, где 24 июня обнаружили несколько плавающих мин. По донесению командира дозорного катера МО № 142, 1 июля также в 8,5 мили юго-западнее маяка Вайндло он обнаружил «на поверхности воды» пять мин. На катере не сумели уточнить неопределенное понятие о плавающих на поверхности моря минах (вероятнее всего, это были всплывшие мины), в связи с чем в штабе КБФ решили не объявлять по флоту опасный район. К тому же за последние дни прошло много донесений о плавающих минах и если бы все подобные районы объявлялись опасными, то вскоре пришлось бы закрыть для плавания кораблей чуть ли не половину Финского залива. Поступали также донесения постов СНиС о постановке единичных мин и небольших минных банок с самолетов противника; в редких случаях, когда имелись свободные тральщики, в таких районах производилось контрольное разведывательное траление подсекающими тралами, но при этом ни разу не было вытралено ни одной мины.

Все эти донесения о наличии мин в акватории Финского залива напрямую указывали на то, что противник пытается парализовать основную коммуникацию Таллин — Кронштадт. В этих условиях пошли по пути наименьшего сопротивления, проведя основной маршрут по прибрежным фарватерам 13 ТБ, 12 ТБ-б, 8 ТМ, 8 КМ и далее через узкость у Хайл оды, то есть как бы оставили срединную часть залива за противником. Осознавая важное значение организации противоминной обороны на этом фарватере, командование КБФ в начале июля приказало командиру Кронштадтской ВМБ тотчас по вступлении в строй мобилизованных тральщиков выслать один их дивизион в губу Кунда. Другой пункт стоянки оборудуется в заливе Хара-Лахт, в районе селения Локса.

2 июля в базу Локса перешли базовые тральщики Т-202 и Т-203, которым приказали встречать конвои и проводить их за тралами Шульца на участке прибрежного фарватера от мыса Юминданина до района селения Маху, предварительно протраливая этот фарватер змейковыми тралами. Для обеспечения противолодочной обороны конвоев на том же участке прибрежного фарватера выделили четыре катера МО и катера типа КМ. При выполнении непосильной для двух тральщиков задачи до них к тому же не всегда своевременно доходили извещения о предстоявшем проходе судов, что и привело 4 июля к подрыву на мине парохода «Раусма». Капитаны судов еще не научились ходить за тральщиками: либо отставали, либо, наоборот, налезали на трал. 7 июля шедший в голове большого конвоя пароход «Эвероланда», проводившийся за змейковыми тралами Т-202, Т-203 и Т-215, не успел отвернуть от одной из двух подсеченных мин и подорвался на ней, но смог самостоятельно дойти до губы Кунда, где и приткнулся носом к отмели.

В самом начале войны, когда не существовало сколько-нибудь четкой организации конвойной службы, случалось, что транспорты КБФ совершали переходы не только без противоминного, но и вообще без какого-либо охранения. Причем не только по сравнительно укрытому прибрежному фарватеру, но и открытым морем через Восточный и Западный Гогландские плесы. Естественно, долго это безнаказанным оставаться не могло, и 3 июля в 14:30 на Восточном Гогландском плесе финская подводная лодка «Vesikko» потопила шедший без охранения транспорт «Выборг» (4620 брт).

В период с 25 июня по 15 июля постепенно вступили в строй отмобилизованные в Кронштадтской ВМБ 38 тихоходных и одиннадцать «магнитных» тральщиков. Последние представляли из себя деревянные мотоботы и предназначались для траления магнитных мин. Однако из-за отсутствия соответствующих тралов по прямому предназначению практически не использовались. Также частично от промышленности, частично от военно-морских учебных заведений поступили 13 катерных тральщиков типа КМ.

Со всеми этими пополнениями списочный состав тральных сил флота к середине июля якобы возрос до 80 единиц, не считая катеров. В действительности их всегда было заметно меньше. И дело не только в отсутствии, например, электромагнитных тралов, но и в постоянном отвлечении кораблей этого класса для решения не свойственных им задач: несения дозорной и конвойной службы, перевозки войск и даже грузов, буксировки поврежденных судов, минных постановок и так далее. Например, тихоходные тральщики до конца кампании 1941 г. только 30 % времени занимались тралением, а остальное — решали иные задачи.

На тихоходных тральщиках отсутствовали средства самозащиты от подрыва на якорных и донных минах, гирокомпасы, электрические лаги и эхолоты. Но это не все. Только десять из них имели скорость хода от 10 до 14 узлов, а у остальных она не превышала 7,5–9 узлов, вследствие чего некоторые корабли, идя против свежего ветра и волны, не могли буксировать трал Шульца со скоростью свыше 3–4 узлов. А такие, как, например, «Шуя», при малой осадке (1,6 м) имели большую парусность и сильно рыскали на боковой волне, так что ветер силой 4 балла уже считался для них свежей погодой. Однажды «Шуя» и «Молотов», проводя транспорт «Казахстан» за тралом Шульца, при усилении ветра до 5 баллов начали до такой степени рыскать, что в конце концов растянули и порвали трал.

За исключением двух находящихся в строю тихоходных тральщиков специальной постройки, остальные представляли собой приспособленные для траления небольшие пароходы и буксиры водоизмещением от 140 т («ижорцы») до 467 т (типа «Краб»). Несмотря на свои малые размеры, «ижорцы» (осадка 2,2 м), не имевшие высоких надстроек, являлись сравнительно мореходными и удобоуправляемыми, но при перекладке руля девиация путевого компаса изменялась на величину до 5°. Ходовой мостик на этих тральщиках, по существу, отсутствовал, и штурману приходилось всячески изощряться, чтобы вести прокладку. Бытовые условия были крайне тяжелыми: команда помещалась в тесном низком кубрике на трехъярусных нарах, матросам приходилось с большими трудностями перелезать через спящих товарищей, чтобы выбраться из этой западни; для командира и комиссара корабля имелись две крохотные каютки, а то, что называлось кают-компанией, служило местом отдыха остальных офицеров и местом приема пищи. Немногим лучше оказались бытовые условия и на других мобилизованных кораблях этого класса.

На всех тральщиках, вооруженных контактными тралами, имелись радиостанции, но станции УКВ стояли только на базовых и на шести тихоходных тральщиках.

Так называемые магнитные тральщики представляли собой малые деревянные суда водоизмещением от 30 до 80 т со слабыми двигателями и низкими мореходными качествами. По существу, они являлись катерными тральщиками. Только «Сиг» имел водоизмещение 208 т. Первые единичные комплекты магнитного хвостового и электромагнитного петлевого трала начали поступать на КБФ в июле, тогда же несколько магнитных тральщиков приступили к освоению этого нового трального оружия в ходе систематического разведывательного траления на выходных кронштадтских фарватерах.

Установленные мобилизационным планом сроки переоборудования и вооружения призванных тральщиков, в общем, выдержали, однако оборудование этих кораблей отличалось невысоким качеством, не хватало запасных частей к механизмам и вооружению. Многие мобилизованные суда поступили в плохом техническом состоянии, из-за чего некоторые из них пришлось сразу же поставить в средний, а «Менжинский» — в капитальный ремонт. «Орджоникидзе», «Москва», «Балмашев» вышли из среднего ремонта и приступили к боевой подготовке только в середине июля.

Укомплектованность экипажей мобилизованных тральщиков составляла 20–40 %, в основном, это личный состав БЧ-5. Из командиров кораблей, их помощников и командиров боевых частей 80 % призвали из запаса, причем половина из них ранее на тральщиках не служили и в Финском заливе не плавали. Рядовой и старшинский состав, имевший опыт тральных действий в советско-финляндской войне и уволенный в запас осенью 1940 г., на 90 % обратно на тральщики не вернулся. Причина этому стала отвратительная работа военкоматов, а также Ленинградского флотского полуэкипажа, который в такие тонкости, как опыт службы на конкретных классах кораблей, не вникал. Абсолютное большинство матросов, прибывших на мобилизованные тральщики, на кораблях вообще ранее не служили, а проходили только сборы в период 1937–1939 гг. на сборных пунктах общей допризывной подготовки, около 40 % рядового состава и этого не имели. Особенно тяжелое положение сложилось с минерами, сигнальщиками, рулевыми, комендорами и радистами — этих специалистов за неделю не подготовишь.

А тут еще качество призывников… Например, одному из них записали военную специальность «сигнальщик» на том основании, что он «на гражданке» участвовал в постройке сигнальной вышки. И это не единичный случай. Благодаря кинофильмам и романам широко известна шутка, что подводник — это тот, кто ездит на подводе. Во время приема призванного личного состава на корабли подобных «шуточек» было с избытком. Пришлось до 40 % минеров, сигнальщиков, рулевых, комендоров, радистов и командиров отделений с тральщиков 5-го дивизиона перевести на мобилизованные корабли и столько же необученных — на этот дивизион. Боевая подготовка вновь вступающих кораблей ускорилась, зато ее уровень у тральщиков 5-го дивизиона заметно понизился.

При таких ненормальных условиях недельный срок, установленный мобилизационным планом на боевую подготовку призванных кораблей, оказался недостаточным. Тем не менее ввиду острой потребности в тральщиках приходилось высылать их на боевое траление даже до истечения упомянутого недельного срока, не считаясь с недостаточной отработкой боевой организации, некомплектом и слабой подготовкой личного состава.

Так, уже 5 июля из Кронштадта в губу Кунда пришел 4-й дивизион тихоходных тральщиков под командованием капитана 3-го ранга Н.Н. Рудовского, состоявший главным образом из мобилизованных тральщиков типа «ижорец» с недостаточно обученным личным составом. Этому дивизиону, поступившему в оперативное подчинение командиру ОВР Главной базы, приказали протралить на ширину в две мили введенный в действие в начале июля прибрежный фарватер на участке маяк Мохни — банка Диомид (фарватеры 8 ТМ-и, 8 ТМ-з, 8 ТМ-ж и западная часть фарватера 8 КМ-е). Траление надлежало произвести сначала подсекающими (змейковыми) тралами, затем буксирующими тралами (Шульца) с координированием траления определением места ведущего тральщика по двум углам, измеренным секстаном, то есть по всем правилам, применявшимся в период послевоенного траления 1940 г. В итоге предполагалось уничтожить в полосе фарватера минные заграждения противника, обнаруженные 27 июня у маяка Мохни и 2 июля в районе огня Летипеа.

Начав траление с восточной части порученного им района, тральщики 4-го дивизиона с 6 по 15 июля протралили не только полосу прибрежного фарватера, но и весь район заграждения И-75, вытралив при этом последние оставшиеся в этом заграждении восемь мин. Вначале работу осложняла не только необученность экипажей, но и то, что в губе Кунда отсутствовали средства материально-технического обеспечения кораблей. Поэтому тральщикам приходилось пополнять запасы топлива у острова Лавенсари, из-за чего они потеряли на переходы в общей сложности около пяти тральных дней.

Воздушная разведка противника выявила общее направление прибрежного фарватера и факт производившегося на нем траления, что повлекло за собой постановку противником еще трех минных заграждений. Одно из них, заграждение И-55, поставленное 11 июля финской подводной лодкой в нескольких милях восточнее маяка Мохни, своей южной частью прилегало к полосе фарватера 8 ТМ-з. Два других заграждения, И-56 и И-80, состоявшие каждое из шести германских донных магнитных мин типа RMA, поставили 9-10 июля, вероятнее всего, катера. Похоже, именно их в ночь на 8 июля дважды наблюдали с эскадренного миноносца «Сметливый», шедшего в районе Мохни. В первый раз, чтобы не обнаружить себя, эсминец не открывал огня, а во второй раз сделал по катерам четыре залпа, после чего они скрылись. Заграждениями И-56 и И-80 перекрыли весь проход по фарватеру 8 ТМ-ж между банкой Калькгрунд и маяком Верги. Заграждение И-56 оказалось севернее полосы фарватера 8 КМ-ж и поэтому ни разу не было пересечено нашими кораблями и судами, а заграждение И-80, наоборот, пересекалось ими на каждом переходе по фарватеру 8 ТМ-ж.

Вечером 13 июля из Таллина в Кронштадт вышли эскадренный миноносец «Сметливый» и четыре подводные лодки, для проводки которых за тралом удалось выделить всего один Т-205. Идя немного севернее оси фарватера 8 ТМ-и, тральщик в 23:30 подсек мину на заграждении И-74, а около полуночи 14 июля в пяти милях восточнее маяка Мохни, при пересечении южной части заграждения И-55 взрывом мин в трале оторвало левый параван. Чтобы не задеть правым параваном за грунт, тральщик, не уменьшая скорости хода, продолжал проводку кораблей за одним полутралом. В это же время в районе маяк Мохни — мыс Лобинем эсминец «Сметливый» артиллерийским огнем якобы дважды не давал торпедным катерам противника выйти в атаку. По трофейным документам, катеров в том районе не было. Зато около 3 часов 14 июля в районе маяка Пыхья Ухти эсминец «Артем», шедший в охранении трех подводных лодок, проводившихся за тралом Т-211, артиллерийским огнем помешал финским торпедным катерам высадить диверсионную группу на территорию Эстонии.

Встречный конвой в составе транспорта «Казахстан» и двух ледоколов, проводившихся из Кронштадта в Таллин за тралом Т-215, за время с 3:20 до 4:25 14 июля якобы дважды атаковался в районе маяк Мохни — мыс Юминданина шестью торпедными катерами противника. Несмотря на отсутствие кораблей охранения и сравнительно слабый артиллерийский огонь с тральщика, противник, «хотя и выпустил несколько торпед, но не добился успеха». При второй атаке на Т-215 пришлось обрубить трал, чтобы полным ходом уклониться от четырех торпед, из-за чего конвой в течение получаса шел без противоминного охранения. Но это произошло в районе мыса Юминданина, где в то время не было минных заграждений противника. За час до первой атаки торпедных катеров, когда на расстоянии около двух миль от маяка Мохни пересекалось минное заграждение И-74, с Т-215 якобы обнаружили вражескую подводную лодку, которая вскоре подорвалась на мине.

Никаких подлодок в том районе противник не терял, да и на атаки торпедными катерами никто не претендует. Можно предположить, что конвой оказался свидетелем постановки германскими катерами минного заграждения И-28, но, по трофейным документам это вроде бы произошло в предыдущую ночь.

Обратим внимание на факт целой серии докладов об атаках наших сил кораблями противника, то есть о возрастании его активности на коммуникации Таллин — Кронштадт. Все это в сочетании с возрастанием минной угрозы должно было заставить Военный совет КБФ всемерно укреплять свои позиции в Финском заливе, перехватить инициативу у противника. Однако этого не произошло, и в дальнейшем действия советских сил продолжали носить рефлексивный характер, то есть мы боролись с последствиями и не пытались предотвращать саму угрозу.

По приказанию командования КБФ 9 июля из Кронштадта в Таллин выслали 8-й дивизион мобилизованных тихоходных тральщиков под командованием капитана 3-го ранга П.М. Крастина и семь «рыбинцев». Тральщики 8-го дивизиона в период с 14-го по 21 июля с двухдневным перерывом, связанным с пополнением запасов топлива в Таллине, протралили на всю ширину фарватеры 8 ТМ-з и 8 ТМ-и, вытралив при этом шесть мин в южной части заграждения И-55 и три мины в заграждении И-74.

В то время как тральщики 4-го и 8-го дивизионов с большим напряжением и с постепенно возраставшим умением очищали от мин прибрежный фарватер, надводные корабли противника в период с 11-го по 21 июля продолжали ставить минные заграждения в средней части Финского залива, на предполагаемых путях наших кораблей на линии Таллин — Родшер.

В 23 часа 20 июля в 15 милях севернее мыса Юминданина обнаружили девять неопознанных судов. Как теперь известно, они шли для постановки заграждения И-29, но у командующего эскадрой, а затем и у командования КБФ возникло предположение, что это десантный отряд, намеревавшийся высадить войска в одной из бухт Эстонии. Уверенность в этом окрепла после того, как в 1:40 21 июля из базы Локса донесли, что наш эскадренный миноносец «ведет артиллерийский огонь по девяти транспортам». Только появление предполагаемого десантного отряда противника спровоцировало силы КБФ на активные действия. Из Таллина вышла ударная группа кораблей в составе двух лидеров, четырех эсминцев, шести торпедных катеров и четырех катеров МО, а часом раньше из той же базы вышли восемь базовых тральщиков из состава 1-го и 2-го дивизионов. Однако на всем пути, пройденном до восточной части Нарвского залива и обратно до Таллина, противника обнаружено не было.

В итоге траления тральщики 4-го и 8-го дивизионов в период с 6-го по 30 июля очистили от якорных мин противника прибрежный фарватер на всем участке от острова Мохни до Нарвского залива и, кроме того, протралили на ширину в две мили остальную часть прибрежного фарватера, от острова Мохни до острова Аэгна. Все это, конечно, не освобождало от необходимости проводки конвоев за тралами, так как надо было считаться с возможностью скрытной постановки противником новых минных заграждений. Но разница с существовавшим ранее положением заключалась в том, что борьба на этих фарватерах начиналась как бы с чистого листа — если надежно охранять коммуникацию, то и мин не будет.

Одновременно с принятием решительных мер по уничтожению обнаруженных на прибрежном фарватере минных заграждений противника разрабатывалась система планомерного порайонного траления, применение которой становилось более или менее возможным благодаря ускоренному вступлению в строй мобилизованных тихоходных тральщиков. Согласно этой системе для обеспечения безопасности плавания кораблей организовывались разведывательное траление и уничтожение минных заграждений, обнаруженных на действовавших фарватерах, а также проводка кораблей за тралами в трех основных районах театра, из которых II и III подразделялись на несколько участков.

I район включал фарватеры проложенные в Финском заливе и в районе островов пролива Муху-Вяйн между меридианами 21°30′ и 23°23′ (меридиан острова Осмуссар). Организация траления и конвойной службы в I районе возложили на командира Береговой обороны Балтийского района (БОБР) с передачей в его распоряжение одного базового и десяти тихоходных тральщиков, шести «рыбинцев» и семи катеров МО.

II район охватывал участок от острова Осмуссар до башни Вигрунд. Общая ответственность за организацию траления и конвойной службы во II районе возлагалась на командира ОВР Главной базы, в свою очередь назначавшего ответственных командиров каждого из трех участков: а) Осмуссар — Таллин, б) Таллин — Юминданина, в) Юминданина — Вигрунд. Выделенные в распоряжение командира ОВР Главной базы 13 базовых и И тихоходных тральщиков, 6 «рыбинцев» и 16 катеров МО распределили по участкам, смена конвойных кораблей производилась на границах смежных участков. Тральщики 7-го дивизиона, выделенные для обслуживания морских сообщений на линии Ханко — Таллин, за невозможностью базирования их в Ханко базировались в Таллине.

III район включал район Кронштадтской ВМБ с его разветвленной сетью фарватеров, проложенных от Кронштадта к Выборгу, к Гогланду, в Лужскую губу и через Хайлоду к Вигрунду. Общая ответственность за организацию траления и конвойной службы в районе возлагалась на командира Кронштадтской ВМБ, а выделенные в его распоряжение 22 тихоходных тральщика, 13 катеров типа КМ и 8 катеров МО распределялись между отдельными участками района.

Можно сказать, что проведенные в середине июля мероприятия по организации траления, конвойной службы и охраны морских сообщений по своей идее соответствовали обстановке. Однако наличных тральных сил для одновременного выполнения всех задач не хватало. В частности, только в районе Кронштадтской ВМБ, да и то с перебоями, производилось систематическое разведывательное траление на сети действовавших фарватеров, а в остальных районах театра разведывательное траление являлось редким эпизодическим явлением. Впрочем, на прибрежном фарватере Таллин — Хайлода уже в первых числах июля, когда началось почти ежедневное движение конвоев, надобность в разведывательном тралении отпала, поскольку каждая проводка конвоя за тралами одновременно представляла собой предварительное разведывательное траление по отношению к последующему конвою. При этом пути следования конвоев совпадали, так как они располагались по оси фарватера, что обеспечивалось наличием развитой сети береговых опорных пунктов, облегчавших частые навигационные определения места.

Как ни парадоксально, но «головной боли» с обеспечением противоминной обороны конвоев в июне-июле у нас стало бы гораздо больше, если бы в то время специалисты флота располагали более полными сведениями о тактико-технических характеристиках минного оружия противника. Вплоть до начала августа считалось, что он ставил только «шведские» якорные мины типа «Мотала», «антенные мины с буйками неустановленного образца» (в действительности мины типа ЕМС с трубками КА), «буйковые мины с защитными буйками М-65» (в действительности минные защитники) и якорные подлодочные мины.

Факт постановки магнитных мин все еще не был выявлен, хотя в единичных случаях и возникали некоторые сомнения — например, в отношении обстоятельств гибели Т-208. Тогда, утром 24 июня создалось впечатление, что мина взорвалась не непосредственно под полубаком, а немного в стороне от борта. Более того, тральщик продержался на плаву в течение 40 минут, следовательно, в корпусе корабля образовались трещины, но не пробоина, которая является неизбежным следствием подрыва на якорной ударной мине. В противном случае Т-208 с его маломощными водоотливными средствами, вероятно, затонул бы гораздо быстрее.

Только значительно позднее, зимой 1941–1942 гг., при составлении отчета о боевой деятельности кораблей ОВР впервые высказали предположение о том, что Т-208 погиб от подрыва на донной магнитной мине, а до тех пор в штабе КБФ считалось, что обнаруженное на фарватере № 20 заграждение состояло из якорных ударных мин.

Бывали также недоразумения диаметрально противоположного характера. Так, например, 22 июня, когда в районе с глубиной моря 80 м в параванном охранителе эсминца «Смелый» взорвалась мина типа ЕМС, то на эсминце, поскольку взрыв произошел в стороне от борта корабля, сначала предположили подрыв на магнитной мине. Наоборот, 7 июля, когда тральщик «Петрозаводск» подорвался на траверзе маяка Толбухин на донной магнитной мине, предположили, что это якорная. Просто со 2-го по 7 июля на створе кронштадтских маяков из-за отсутствия тральщиков не производилось разведывательного траления, а потому сочли вероятным скрытую постановку в этот период с подводной лодки или самолета. Фарватеры КБ 1-а и КБ 1–6 немедленно закрыли для плавания кораблей и разрешили проход только вечером 8 июля, после того как оба фарватера протралили тралами Шульца. Якорных мин не вытралили, но точка зрения командования Кронштадтской ВМБ от этого не изменилась и о донных минах не думали.

Впрочем, если бы до начала августа выявили, что противник действительно ставил магнитные мины как на Черном море, о чем командование КБФ уведомили в первой половине июля, то это мало бы чего изменило. На Балтике до середины июля отсутствовали подготовленные к неконтактному тралению тральщики, а на большинстве кораблей и на всех транспортах — размагничивающие устройства. Но поскольку дальше подозрений о применении противником магнитных мин дело не шло, то о них в круговерти событий тотчас забывали, а потому и оснований для тревог не было. Все тральные задачи — разведывательное траление, проводка кораблей и судов за тралами, уничтожение минных заграждений — выполнялись контактными тралами, и никто еще не осознал, что такое траление являлось полноценным не во всех районах.

Одновременно с новой системой траления 16 июля штаб КБФ вводит инструкцию по организации конвойной службы. Формирование конвоев возлагалось на командиров ОВР Главной базы и Кронштадтской ВМБ. Эти же командиры устанавливали пункты передачи конвоев командирам участков, назначали командиров конвоев и выделяли конвойные силы в зависимости от ценности транспортов и грузов, а также давали командирам конвоев указания о маршруте перехода и доводили до них обстановку в районе перехода. В состав конвоя должно было входить не более пяти-шести судов с примерно одинаковой скоростью хода. Связь осуществлялась по радио с помощью таблицы условных сигналов. Командиру конвоя предоставлялось право вызова истребительной авиации с ближайших аэродромов.

В случае нападения артиллерийских кораблей противника выделенные в охранение конвоя корабли, а это чаще всего были тральщики и катера МО, могли рассчитывать только на свои собственные силы, так как в план обеспечения переходов конвоев специальные отряды поддержки не выделялись. Впрочем, в этом не усматривалось особой необходимости, поскольку к середине июля уже выявили общий характер повседневной боевой деятельности противника, вся активность которого в Финском заливе выражалась в использовании разведывательной авиации, подводных лодок и торпедных катеров.

В районе Главной базы, где в первые две-три недели войны дозорная служба неслась с перебоями, с 15 июля вступил в силу новый план, согласно которому, для регулярного обслуживания существовавших ранее пяти линий корабельного дозора выделялись конкретные корабли. Так, для поочередного «обслуживания» линии Осмуссар — Найссар (протяженность 35 миль) назначались два базовых тральщика и сторожевой корабль «Чапаев»; линии Найссар — Аэгна сторожевые корабли «Аметист» и «Касатка»; линии Кери — Вайндло — пара малых охотников, но их не хватало, так что в дозор обычно посылался один катер. Отметим, что длина участка составляла 44 мили! Днем охотник стоял на якоре у Вайндло или у Кери, а ночью ходил в назначенном районе. В поддержке у дозорного катера должны были находиться эсминец «Яков Свердлов» и сторожевой корабль «Буря», но последний вскоре перенацелили на другой район и он ушел в Моонзунд. Эсминец стоял на якоре в бухте Хара-Лахт в темное время суток в часовой готовности, а днем — в двухчасовой.

На линии Вайндло — Кунда — Нарвский залив дозор осуществлял также один катер МО и сторожевой корабль ЛК-2. Их должны были поддерживать из бухты Кунда эсминец (двухчасовая готовность) и два торпедных катера (пятнадцатиминутная готовность). Планировалось, что ночью они будут выходить в Нарвский залив. Фактически эта группа отсутствовала.

В зоне ответственности Кронштадтской ВМБ силы поддержки дозора состояли также из трех групп, но только одна из них, базировавшаяся на остров Гогланд отвечала за коммуникацию с Таллиным, остальные были ориентированы на Выборгский залив. В состав первой группы поддержки входили четыре торпедных катера. После выхода 7 августа германских войск на южное побережье Финского залива группы поддержки от Главной базы сняли, но сначала погибли эсминец «Карл Маркс» и морской охотник МО № 229. 8 августа эсминец пришел в залив Хара-Лахт для поддержки дозора и пришвартовался к пристани поселка Локса. К этому времени советские войска уже покинули Локсу, и к ней приближалась разведывательная группа германских войск. Узнав это, командир начал сниматься со швартовых, но в это время его атаковали четыре самолета противника. В результате взрыва бомб вплотную у правого борта, а также взрыва глубинных бомб на стоявшем рядом катере МО № 229 вышли из строя три котла, и вода затопила обе машины. В 17:55 эсминец затонул на мелком месте. 11 августа окончательно уничтожен советскими торпедными катерами.

Фактически дозорная служба осталась только в зоне ответственности Кронштадтской ВМБ, то есть к востоку от меридиана острова Родшер. Участок коммуникации к западу от этого острова и по крайней мере до острова Кери полностью выпал из поля зрения командования КБФ.

А теперь сравните систему дозорной службы с динамикой усиления минной опасности на главной коммуникации флота. До 15 июля в центральной части Финского залива минные постановки осуществляют в основном финские подлодки и только дважды катера, то есть противник считал, что появление в этом районе сравнительно крупных минных заградителей будет выявлено советскими силами. С 15 июля по 8 августа, то есть до развала дозорной службы Главной базы, всего три минные постановки; с 8 августа мины ставятся ежедневно, а то и по несколько раз в сутки. Можно сказать, что именно в начале августа Краснознаменный Балтийский флот потерял не то что господство (он его реально и не имел), но и всякий контроль за центральной и западной частями Финского залива.

Для понимания, как это повлияло на функционирование главной жизненно-важной коммуникации КБФ, рассмотрим три примера. Для этого сначала как бы вернемся немного назад, к переводу 1 июля линкора «Октябрьская революция» в Кронштадт, затем рассмотрим условия перехода конвоев 5–7 августа, то есть на момент выхода германских войск к Финскому заливу, и, наконец, посмотрим, как происходила проводка конвоев в 20-х числах того же месяца.

Переходу линкора предшествовали следующие события. В 1:30 30 июня в районе залива Хара-Лахт обнаружили два сторожевых корабля и шесть катеров противника. Вышедшие в 5 часов из Таллина на поиск противника миноносцы «Славный» под флагом командующего эскадрой контр-адмирала Д.Д. Вдовиченко и «Артём» не успели перехватить противника, но около 7:50 в восьми милях северо-западнее маяка Мохни на площади радиусом до полутора миль обнаружили 11 плавающих мин. На миноносцах застопорили машины, убрали параванные охранители и задним ходом отошли в сторону. В предположении, что мины были поставлены кораблями противника, обнаруженными ночью, командующий эскадрой донес по радио, что продолжать поиск без тральщиков опасно, и просил разрешения командования КБФ вернуться в базу. В ожидании ответа миноносцы, обойдя район обнаружения мин в нескольких милях с запада, а затем с севера, произвели все же дополнительный поиск противника, но, обнаружив еще одну плавающую мину в шести милях южнее места плавучего маяка Калбодагрунд, повернули в Таллин. Одновременно было получено «добро» от командования КБФ. То, что ночной поиск возглавил лично командующий эскадрой как раз было связано с предстоящим переходом в Кронштадт линкора.

Непосредственно проводкой «Октябрьской революции» руководил перешедший на нее с берегового ФКП начальник штаба КБФ контр-адмирал Ю.А. Пантелеев. В охранении линкора находились восемь эсминцев и восемь катеров МО. Проводка корабля за тралами осуществлялась пятью базовыми тральщиками, шедшими в строю двойного уступа с параван-тралами. Начатый в 4 часа 1 июля переход отряда от Таллина до Нарвского залива совершили прибрежными фарватерами по которому ранее провели поврежденный крейсер «Максим Горький», с той разницей, что в районе Мохни использовали обходный путь, а на участке мыс Лобинем — маяк Летипеа отряд шел еще ближе к берегу, и благодаря этому заграждение И-75 осталось к северу. Придерживаясь тактики уклонения от минной угрозы прокладкой курсов по мелководьям, на линейном корабле все же не рискнули идти через Хайлодскую узкость и обогнули остров Лавенсари с севера. В тот же день линкор благополучно завершил единственный за всю войну выход в море.

Таким образом, мы видим, что минная угроза на коммуникации Таллин — Кронштадт никаким образом на переход кораблей не повлияла. Более того, если бы переход совершался не южным маршрутом, а по центру Финского залива, результат был бы тот же. Кстати, в тот же день, 1 июля, из Таллина в Лужскую губу перешли прибрежным путем семь подводных лодок 2-й бригады, для проводки которых вообще не нашлось ни одного свободного тральщика. Через два дня пять других подводных лодок 2-й бригады также совершили переход из Таллина в Лужскую губу и опять шли без тральщиков, но их провел за параванным охранителем эсминец «Володарский». В обоих случаях минная опасность себя никак не проявила.

Теперь обратимся к началу августа. Еще до выхода германских войск на южное побережье Финского залива, днем 3 августа тральщики Т-204, Т-206 и Т-209 проводили за тралами из Кронштадта в Таллин подводные лодки С-4, С-5, С-6, «Калев» и «Лембит». В 2,5 мили северо-западнее маяка Мохни, близ поворота с фарватера 8 ТМ-и на фарватер 12 ТБ-б, с кораблей наблюдали как самолет противника, выйдя на линию пути конвоя, снизился и как предполагали, сбросил за кормой концевого корабля две мины. Донесение о замеченной минной постановке поступило в штаб КБФ в ночь на 4 августа, и около 11 часов 4 августа фарватер 8 ТМ-и закрыли для плавания кораблей, что было равносильно закрытию всего участка прибрежного фарватера от района маяка Мохни до района губы Кунда. Между тем из Таллина на восток предстояло спешно выслать два конвоя, а из Кронштадта в Таллин один уже вышел и готовился к выходу второй. Поэтому начальник штаба КБФ приказал принять меры для очистки фарватера 8 ТМ-и от мин, а впредь до этого направлять конвои по обходным фарватерам.

Что же послужило основанием для такого решения? Ведь на участке прибрежного фарватера маяк Мохни — губа Кунда и раньше обнаруживались мины, однако движение конвоев на этом участке ни на один день не прерывалось. Но теперь уже имелось устойчивое предположение о применении противником донных мин. А познания у минеров в этой области были самые скудные, часто на основании публикаций журнала «Морской сборник». Например, командир тральщика «Клюз» не знал, чем магнитная мина отличается от… антенной. Полученное в тот же день донесение о гибели Т-212 от подрыва, по всей вероятности, на донной магнитной мине сделало сомнительным возможность использования неразмагниченных тральщиков в районах авиационных минных постановок противника, а, следовательно, и возможность проводки кораблей за тралами в подобных районах. Это обстоятельство и послужило поводом для закрытия фарватера 8 ТМ-и. Вслед за этим днем 4 августа радиограммой начальника штаба КБФ объявили о закрытии для плавания кораблей фарватера 8 ТМ-ж, на котором, по донесению командира дивизиона сторожевых кораблей, около 20 часов 3 августа самолеты противника сбросили две мины в пяти милях юго-западнее знака Пыхья Ухти.

Бороться с предполагаемыми магнитными минами в районе маяка Мохни решили путем глубинного бомбометания. По состоянию погоды эту задачу удалось выполнить только 6 августа. Катер МО № 141 сбросил шесть малых глубинных бомб. При этом не произошло и не могло произойти посторонних взрывов, так как глубинные бомбы рвались в придонном слое воды и были безвредны для якорных мин, стоявших на высоте не менее 30 м от грунта. А поскольку глубинные бомбы сбрасывались через полтора кабельтова, то и уничтожение донной мины являлось событием очень маловероятным. О результатах этого бомбометания, которое в то время представлялось действенным мероприятием, а в действительности в том виде, в каком его провели, являлось бесполезной тратой глубинных бомб, вечером 6 августа доложили в штаб КБФ. Оставалось еще пробомбить район минной банки, поставленной на фарватере 8 ТМ-ж, но к тому времени обстановка резко изменилась и это стало неактуальным.

В 23 часа 5 августа из Кронштадта вышел конвой в составе транспортов «Луга» и «Аксель Карл», гидрографического судна «Гидрограф» и ледокола «Октябрь» с баржой на буксире. На борту транспорта «Аксель Карл» находились несколько сот военнослужащих, а груз состоял из большого количества боеприпасов и вооружения. Не имея в своем распоряжении достаточных сил для обеспечения всех видов обороны конвоя, командир ОВР Кронштадтской ВМБ капитан 3-го ранга Л.Д. Антоневич выделил всего четыре тихоходных тральщика, причем 9-го дивизиона, который «обслуживал» Шхерный отряд в Выборгском заливе. Командир конвоя получил приказание использовать два тральщика в охранении (при наличие у каждого по одной 45-мм пушке!) и только два — для проводки судов за тралами. Кроме того, выделили пять катеров типа «рыбинец» из состава 12-го дивизиона катерных тральщиков, который в соответствии с новой организацией тральных сил подлежал перебазированию из Кронштадта в Таллин.

Ввиду неизвестности минной обстановки на обходных фарватерах конвою следовало пройти по ним в светлое время суток. Это объясняется тем, что ни тральщики, ни тем более проводившиеся за тралами суда не были подготовлены к форсированию минных заграждений в темноте, не говоря о том, что для решения подобной задачи не имелось простейшего и вместе с тем самого необходимого вспомогательного средства — светящихся тральных вех. Поэтому конвой должен был выйти из Кронштадта не позже 15 часов, но по ряду причин, отчасти из-за нераспорядительности штаба ОВР, выход задержался на восемь часов. Несмотря на это, командиру конвоя не дали возможности собрать на совещание комендантов и капитанов судов конвоя. Трудно сказать, как на этот раз инструктировал бы капитанов командир конвоя, но ранее все сводилось к тому, что они должны следовать точно в кильватер впереди идущему судну. При этом не учитывалось, что в случае сильного ветрового дрейфа концевые, проводившиеся за тралами суда могли выйти из протраленной полосы, — вопрос, которому в ОВР Кронштадтской ВМБ не уделялось должного внимания. Но, как бы то ни было, капитанов вообще не собирали.

Проводка конвоя осуществлялась за тралом Шульца, поставленным на тральщиках «Ижорец-93» и «Ижорец-25». Командир конвоя шел на ведущем тральщике «Киров», а тральщик «Ижорец-95» держался в охранении в хвосте колонны проводившихся судов.

Около 2 часов 7 августа при пересечении минного заграждения И-3 в семи милях западнее маяка Вайндло в трале взорвалось две мины, но так как трал уцелел, то тральщики, не останавливаясь, продолжали следовать за ведущим тральщиком «Киров». Капитан транспорта «Луга», шедшего в колонне судов головным, увидев впереди взрывы, от неожиданности растерялся и вместо того, чтобы поточнее держаться за серединой трала, дал машине задний ход. Чтобы избежать столкновения, на транспорте «Аксель Карл», шедшем в кильватер «Луге», застопорили машину. Через несколько минут «Луга» пошел наконец вслед за удалявшимися тральщиками, но за это время «Аксель Карл» уже успел сдрейфовать с тральной полосы и, выходя в кильватер «Луге», подорвался кормой на мине. Через четыре минуты транспорт «Аксель Карл» затонул, с ним погибли 289 человек (включая 9 человек из состава экипажа и конвойной команды). Катерам, которые тотчас после взрыва мины бросились на помощь судну, удалось спасти 350 (по другим данным, только 180) человек, что же касается тральщиков, то с них подрыва не видели и уже значительно позднее обнаружили, что за тралом шел только один транспорт, а остальной конвой сильно растянулся и отстал.

По всему видно, что этот первый случай массовой гибели людей на морских сообщениях КБФ не является следствием непреодолимых объективных обстоятельств. Тот, кто посылал конвой по неразведанному фарватеру ночью, в нарушение первоначального плана, — что, он не знал, чем все это может кончиться? Знал конечно, но… За истекшие полтора месяца войны при проводках за тралами многочисленных конвоев на всем протяжении морских сообщений от Кронштадта до Таллина не было потеряно ни одного корабля или судна ни от подрыва на минах, ни от атак подводных лодок, торпедных катеров и самолетов противника. Все свыклись, что конвои приходили по назначению в целости и сохранности.

7 августа из Кронштадта в Таллин вышла группа магнитных тральщиков в составе «Поводец», «Пикша», «Скат», «Волхов», «Смелый» и «Ястреб». Эти малые, деревянные, и по существу, беззащитные кораблики были плохо приспособлены для самостоятельного плавания в море. В частности, на трех из них основным прибором для кораблевождения служил шлюпочный компас, но это не все — тральщики только что вступили в строй, и вследствие спешности выхода в море на них не успели определить девиацию компасов. Поэтому в качестве навигационного лидера с ними послали тральщик «Ижорец-94». Командиры тральщиков просили дать время, чтобы опробовать пулеметы, но начальник штаба ОВР ответил: «Опробуете в море стрельбой по самолетам противника». Утром 7 августа в Кронштадте получили штормовое предупреждение, но это не повлияло на решение командования ОВР, слепо выполнившего приказание начальника штаба КБФ о немедленной высылке магнитных тральщиков в Таллин.

По приходе в район Лужской губы тральщик «Ижорец-94» получил другое назначение, а магнитным тральщикам приказали следовать по назначению. Тем временем ветер усилился до 8 баллов, в связи с чем вечером 8 августа, согласно полученным перед походом указаниям начальника штаба ОВР, тральщики решили укрыться в губе Кунда. Однако там их встретил пулеметно-артиллерийский огонь противника. При этом была повреждена машина тральщика «Скат», который взял на буксир «Смелый». При спешном выходе из губы Кунда в штормовую погоду и плохую видимость эти тральщики со своими шлюпочными компасами сбились с пути и в 0:30 9 августа оказались выброшенными волной на каменистый риф близ знака Пыхья Ухти. С огромным трудом и с риском самим оказаться на камнях остальные корабли к середине дня 10 августа сняли личный состав с «Ската» и «Смелого», которые пришлось затем покинуть, и на следующий день, 11 августа дошли наконец до Таллина, затратив на весь этот тяжелый переход в общей сложности 89 часов.

Так выход германских войск на побережье Финского залива заставил отказаться от прибрежных фарватеров. Поэтому 7 августа начальник штаба КБФ приказал спешно разработать директиву начальнику Минной обороны контр-адмиралу Ю.Ф. Раллю о подготовке нового обходного пути, который предполагалось проложить по указанным в лоции военного времени фарватерам 13 ТБ-а, ТБ-е, 10 ТБ-д, 10 КБ-г и 9 КБ-в. В ней приказывалось к 11 августа протралить на ширину в 10 кб фарватеры 13 ТБ-а, 10 ТБ-е и 10 ТБ-д общим протяжением в 46 миль. Для выполнения такой задачи при условии однократного покрытия всей площади фарватера параванными тралами требовалось выслать не менее пяти базовых тральщиков, а с учетом вероятного обнаружения минных заграждений и связанного с этим повторного траления — все шесть. Но из четырнадцати имевшихся в наличии базовых тральщиков семь занимались проводкой подводных лодок в устье Финского залива, тралением и несением дозора у южного выхода из пролива Муху-Вяйн, три тральщика находились в ремонте, а Т-206 и Т-209 еще не закончили проводки конвоя. В непосредственном распоряжении командира Минной обороны 7 августа в Таллине имелось всего два базовых тральщика, а в назначенный срок тихоходные тральщики решить эту задачу не могли.

Лично доложив 8 августа свои соображения начальнику штаба КБФ, командир Минной обороны убедил его в неосуществимости поставленной им задачи, которая к тому же, по его мнению, противоречила требованиям скрытности, поскольку предварительное траление неминуемо должно было повлечь за собой демаскирование новых фарватеров.

Действительно, разведывательная авиация противника легко обнаружила бы наши тральщики, прокладывающие путь примерно по оси Финского залива, но это не означало, что на этом основании следовало отказаться от предварительной минной разведки на фарватерах, по которым предстояло посылать конвои с воинскими частями, ранеными и с ценными грузами. С таким же успехом самолеты противника обнаружили бы этот новый путь и после того, как по нему началось движение конвоев. Но разница заключалась в том, что в случае выполнения директивы начальника штаба КБФ конвои могли совершать переходы по предварительно проверенным тралами фарватерам, а стоявшие на них минные заграждения оказались значительно разрежены. В то же время посылка конвоев по не проверенным тралами рекомендованным курсам представляла собой своего рода прыжок в неизвестность.

Совсем недавно, 7 августа, подобная ошибка привела к тяжелым последствиям с гибелью транспорта «Аксель Карл» с большим количеством личного состава. Тем не менее начальник штаба КБФ не счел возможным настаивать на выполнении своей директивы. Впрочем, в последующие три дня, 8-10 августа, наступившая свежая погода все равно не позволила проводить тральные работы. В эти же дни число тральщиков, которые можно использовать для разведывательного траления на новом обходном пути, увеличилось до пяти-шести. Однако уже и без того произошел трехдневный перерыв в движении конвоев, и ждать еще три-четыре дня, которые потребовались для проведения этой минной разведки, не могли. С 8 августа в штаб Минной обороны стали поступать указания штаба КБФ об организации проводки конвоев в Кронштадт по новому обходному пути.

10 августа Военный совет КБФ утвердил разработанные штабом флота «Мероприятия по организации коммуникаций Таллин — Кронштадт с 10.08.41 г.». Их сущность заключалась в том, что в связи с невозможностью сквозного движения по прибрежному фарватеру при наличии батарей противника в районе губы Кунда маршрут конвоев переносился на фарватер 13 ТБ и далее на восток, на морской фарватер 10 ТБ. Было решено не производить на фарватерах 13 ТБ-а, 10 ТБ-е и 10 ТБ-д предварительное разведывательное траление «с целью не рассекречивать их направление». Далее приказывалось совершать переходы кораблей и судов только в конвоях, за тралами и при этом на отрезке пути Таллин — Восточный Гогландский плес только в светлое время суток. На пути от Таллина до Гогланда особо ценные объекты должны прикрываться авиацией с Таллинского аэродромного узла, а к востоку от Гогланда — с восточных аэродромов. Организация и общее руководство движением конвоев, формировавшихся в Таллине, возлагались на штаб Минной обороны, а штаб флота оставлял за собой контрольные функции.

В Таллине конвои формировались на основе указаний начальника штаба КБФ, причем лично на начальника штаба Минной обороны капитана 1-го ранга В.П. Александрова возлагался инструктаж командиров конвоев и комендантов транспортов. В Кронштадте конвои формировал командир Кронштадтской ВМБ, а непосредственное руководство, инструктаж командиров конвоев и комендантов транспортов возлагались на штаб этой базы, но практически этими вопросами по-прежнему ведало командование ОВР. Во всех случаях командиры конвоев должны были получать письменные предписания в Таллине от командира Минной обороны, а в Кронштадте — от командира ВМБ.

11 августа новый обходный путь в западной его части изменили в том отношении, что для проводки быстроходных кораблей и судов за параван-тралами вместо ломаного пятиколенного фарватера 13 ТБ вводились в действие указанные в лоции военного времени фарватеры 10 ТБ-з и 10 ТБ-ж. Одновременно разрешили проводить тихоходные конвои как по фарватерам 13 ТБ и 10 ТБ-е, так и по фарватерам 12 ТБ-а и 12 ТБ-б, о чем объявили по флоту.

Согласно предположительным данным разведки, самолеты противника в начале августа поставили минную банку в 9,5-11,5 мили южнее банки Калбодагрунд, то есть непосредственно на фарватере 10 ТБ-е. В конце июля, как уже упоминалось, тихоходные тральщики 4-го дивизиона очистили от мин, поставленных противником северо-восточнее маяка Родшер, полосу фарватера 10 КБ-г, шириной более двух миль. Этим ограничивались имевшиеся у командования КБФ сведения о минной обстановке, существовавшей на новом рекомендованном пути на участке остров Аэгна — остров Гогланд. Восточнее Гогланда мин при тралении не обнаруживалось, и действительно, они там противником не ставились, если не считать района маяка Толбухин. В средней же части Финского залива минная обстановка оказалась сложнее, чем ее представляли себе в штабах КБФ и Минной обороны.

Из нескольких минных заграждений, поставленных противником в средней части Финского залива в июне-июле, только одно заграждение И-28 перекрывало фарватер 10 ТБ-е, а остальные находились южнее. Но после того как германские войска вышли на южное побережье Финского залива, и практически перестала существовать дозорная служба на участке от Кери до Вайндло, противник начал массированные минные постановки в центральной части Финского залива примерно между меридианами 25°15′ и 25°50′.

К 11 августа — ко дню, когда конвои впервые использовали морской путь Аэгна — Гогланд, — в полосе фарватера 10 ТБ-е 8 противник поставил две линии мин (заграждения И-6 и И-60) и одну линию минных защитников (заграждение И-61); линия И-60 также прикрывалась минными защитниками. Вместе с заграждением И-28 образовалось минное поле глубиной в 16 миль, с общей плотностью в 70 мин и 20 минных защитников на милю фронта заграждения. Минные постановки производились в свежую погоду и, может быть, по этой причине некоторые мины, как потом выяснилось, стали на углубление меньшее заданных трех метров.

Рано утром 11 августа из Таллина в Кронштадт вышел турбоэлектроход «В. Молотов», на борту которого находились более 2500 раненых бойцов и эвакуируемых граждан. Для обеспечения перехода этого ценного судна выделялись тральщики Т-213, Т-202 и Т-214, эсминец «Стерегущий», посланный в Кронштадт для ремонта, и четыре катера МО.

Тральщики шли в несколько видоизмененном строю уступа. Случалось, что при наличии в этом строю трех или четырех базовых тральщиков при попадании на минное заграждение взрывом мины перебивался параван-трал второго или третьего тральщика, вследствие чего в тральной полосе на время выхода тральщика из строя для замены трала и на время смыкания строя сзади идущими тральщиками неминуемо образовывался пропуск, что могло привести к подрыву на мине проводимого корабля. Следовательно, лучше всего было бы проводить корабли за двумя рядами тралов, как это делалось в августе при проводках подводных лодок в устье Финского залива. Но для этого надо было иметь в наличии пять или шесть тральщиков, а в данном случае их было всего три. Поэтому два Т-213 и Т-202 шли в строю уступа, а Т-214 держался в кильватер Т-202. Таким образом, проводимые корабли шедшие в кильватер концевому тральщику, прикрывались двумя рядами тралов, и, кроме того, на них поставили параванные охранители.

Проверить на опыте этой проводки преимущества нового строя не удалось, потому что в 7:30 незадолго до попадания конвоя на минное заграждение И-6 на Т-214 вследствие повреждения одной машины пришлось убрать трал, после чего он вступил в кильватер турбоэлектроходу. Вскоре начали происходить так называемые случайности проводки кораблей по не проверенному тралами рекомендованному пути.

В 8 часов при пересечении заграждения И-6 в трале Т-202 взорвалась мина, а незадолго до этого головной Т-213 подсек тралом мину, прошедшую близко к борту проводимых кораблей. В 8:13 трал Т-202 перебило взрывами минных защитников на линии И-61, а затем при уборке трала тралящая часть по оплошности командира корабля намоталась на винт, из-за чего пришлось остановиться для его очистки. Проводка продолжалась за тралом одного лишь Т-213, но в 8:22, пересекая южную часть заграждения И-60, он подорвался на мине и через четверть часа затонул. Катера МО и шлюпки, спущенные с турбоэлектрохода, спасли личный состав погибшего корабля. Тем временем «Стерегущий», обходя разломившийся пополам тральщик, в 8:27 подсек параваном мину ЕМС, от взрыва которой получил повреждения, не позволившие развивать скорость хода более 10 узлов. Эсминец пошел самым малым ходом, и на нем убрали параванный охранитель.

В результате всех этих происшествий впереди турбоэлектрохода не осталось ни одного корабля с поставленным тралом, и на нем решили самостоятельно выйти с минного поля. Случайно места взрывов мин совпали с местом выявленной разведкой авиационной минной постановки противника, в связи с чем командир «Стерегущего» счел необходимым обойти этот район с севера. Таково же было и намерение капитана турбоэлектрохода. Однако находившийся на мостике «Стерегущего» командир конвоя капитан 2-го ранга И.Г. Святов отменил это решение, так как справедливо полагал, что, находясь уже в гуще минного поля, не следует бросаться из стороны в сторону в поисках воображаемого обходного пути, которого может и не оказаться. Именно по этой причине через две минуты после подрыва Т-213, командир конвоя, «не имея возможности отворачивать или стопорить», решил форсировать заграждение, для чего на «Стерегущем» все-таки увеличили ход до 13 узлов, а на турбоэлектроход передали приказание держать точно в кильватер эсминцу. На «В. Молотове» этого приказания не исполнили и занялись спасением личного состава подорвавшегося тральщика. Затем начались длительные переговоры с командиром конвоя, который, в конце концов, согласился с намерением капитана судна уклониться немного к северу от предполагаемого авиационного минного заграждения.

Только около 9:30 турбоэлектроход вступил, наконец, в кильватер «Стерегущему». К этому времени на Т-214 устранили повреждение в машине, зато на Т-202 оказалась поврежденной при взрыве мины лебедка параванного трала. По приказанию командира конвоя он пошел головным без трала. На Т-214 поставили параванный трал, а на «Стерегущем» — параванный охранитель.

Около 10 часов южный ветер начал свежеть, пошел дождь, видимость уменьшилась до нескольких кабельтовых. В 10:20 опять произошла задержка, вызванная взрывом мины в трале при пересечении заграждения И-28. Пришлось уменьшить ход, чтобы дать возможность Т-202 поставить змейковый трал. Через час с лишним на Т-214 снова поставили параванный трал, а на Т-202 убрали змейковый. Несколько ранее этого на «Стерегущем» ликвидировали повреждение, полученное при взрыве мины, что позволило увеличивать ход до 18 узлов.

Минное поле противника осталось позади, и на остальном пути мин не было, но произошла еще одна случайность, которой, может быть, удалось бы избежать. За время частых задержек и движения малым ходом при усилившемся южном ветре корабли сносились к северу от счислимого пути, но на «Стерегущем» почему-то не учитывали ветрового дрейфа и, кроме того, из-за неточности показания лага на малом ходу преуменьшили расстояние, пройденное от места гибели Т-213 до района маяка Родшер. На тральщиках прокладка вообще не велась — отчасти потому, что, по обыкновению, калька с маршрутом перехода была выдана только командиру головного тральщика. Когда после гибели Т-213 головным ненадолго стал Т-214, с него запросили семафором: «Каким курсом идти?»

Только около полудня перед поворотом на фарватер 10 ТБ-д посланный командиром конвоя катер МО доставил на головной Т-202 кальку с маршрутом перехода, в связи с чем поворот на этот фарватер сделали с опозданием на 15–20 минут. При подходе конвоя к району маяка Родшер, скрытого пеленой дождя, около 13 часов сделали поворот по счислению на курс 90°, на фарватер 10 КБ-г.

Точка поворота располагалась в 4,4 мили западнее маяка Родшер, а на самом деле конвой находился приблизительно на траверзе этого маяка и при этом примерно в двух милях севернее оси фарватера 10 КБ-г, то есть севернее района, протраленного в конце июля тральщиками 4-ш дивизиона. В 12:56 тотчас после поворота на курс 90° в трале Т-214 взорвалась мина и, кроме того, тралом подсекли три мины светло-шарового цвета. «Стерегущий» при засвежевшем ветре, удерживаясь в протраленной полосе и управляясь машинами враздрай, с трудом проскочил в интервале между двумя подсеченными минами, из которых одна прошла близко к кормовому отводу. Большое искусство управления кораблем потребовалось и на сильно дрейфовавшем турбоэлектроходе, оставившем одну из подсеченных мин в трех-четырех метрах от борта.

Через несколько минут перебило минным защитником на линии 24-А трал Т-214, пришлось снова ставить змейковый на Т-202, скорость хода уменьшили до самого малого. Тем временем прояснило, и в 13:21 на «Стерегущем» поняли, что конвой находился в четырех милях северо-восточнее счислимого места. Из-за этого он пересек южную часть своего заграждения 24-А и северную непротраленную часть финского заграждения И-77. При этом в результате повреждения трала Т-214 в параванный охранитель турбоэлектрохода «В. Молотов» попала мина, а так как скорость хода судна была мала, то мина не подсеклась и застряла в левом параване.

На запрос капитана судна, как поступить, командир «Стерегущего» посоветовал повернуть влево на 90°, затем дать задний ход, остановить судно и обрубить тралящую часть охранителя. Командир конвоя со своей стороны сообщил на турбоэлектроход, что лучше спустить за борт беседку и обрубить тралящую часть на ходу. Но оказалось, что охранитель был установлен на шпироне, чего не знали на «Стерегущем», поэтому капитан судна применил другой способ. Прежде всего, как только выяснилось, что в параване мина, потравили оттяжку параван-выстрела. Затем взяли тралящую часть на кнехт и обрубили ее, но когда отдали ее с кнехта, под корпусом судна послышался глухой взрыв мины. Это произошло в 14:31 в полумиле южнее Южного Гогландского маяка.

Судно накренилось на 15–20°, начался неорганизованный спуск шлюпок, многие пассажиры, спускавшиеся по талям, падали в воду и около 40 человек утонуло. Со «Стерегущего» послали на турбоэлектроход аварийную партию. Командир конвоя также перешел на борт поврежденного судна и энергичными мерами при содействии личного состава судна восстановил порядок. Умело проведенная борьба за живучесть судна увенчалась успехом: крен выровняли, и к вечеру при помощи прибывшего к месту аварии тральщика № 121 («Ижорец-71») турбоэлектроход отбуксировали «Стерегущим» на рейд Сууркюля. Высланные из Лужской губы пять тихоходных тральщиков к утру 13 августа провели эсминец с турбоэлектроходом на буксире за тралом Шульца на Кронштадтский рейд. На этом переходе удалось избежать атаки пятнадцати самолетов Ju-88, утром 12 августа барражировавших над районом банки Русматала, где конвой отстаивался на якоре вследствие густого тумана. Самолеты противника летали над пеленой тумана и не обнаружили целей.

Вскрытая 11 августа сложная минная обстановка на фарватере 10 ТБ побудила начальника штаба флота представить 12 августа Военному совету КБФ доклад о необходимости немедленного перебазирования Отряда легких сил (крейсер «Киров», два лидера и новые эскадренные миноносцы) из Таллина в Лужскую губу или Кронштадт. Продолжавшийся отход 8-й армии, писал начальник штаба КБФ, уже привел к потере нами прибрежного фарватера и грозит дальнейшим ухудшением общей обстановки в операционной зоне КБФ. Противник, выходя ночью из финляндских шхер, имеет возможность безнаказанно (!) заграждать минами единственный оставшийся у нас морской путь (фарватер 10 ТБ), для охраны которого требуется иметь не менее 20 сторожевых кораблей. Из имевшихся двенадцати базовых тральщиков некоторые требуют серьезного ремонта, катеров МО не хватает.

Крейсер «Киров»

В то время как противник, располагая в Финском заливе закрытыми шхерными фарватерами, мог не опасаться потерь на минах, наши потери должны возрастать. «Беспорядочность и обилие минных заграждений в Финском заливе» показывали, что противник не намеревается высаживать десант; следовательно, для Отряда легких сил нет достойного объекта боевого применения. Между тем с постепенным уменьшением числа базовых тральщиков в результате дальнейших потерь на минах все менее обеспеченным становится в будущем «уход из Таллина крейсера и лидеров». Кроме того, в Таллине нет надежного ФКП и защищенного радиоцентра, вследствие чего с увеличением активности вражеской авиации в районе Таллина мы можем потерять управление флотом. Главные задачи КБФ заключаются в нарушении коммуникаций противника в Ирбене, в обороне островов пролива Муху-Вяйн, в поддержке фланга армии и в охранении коммуникаций Таллин — Кронштадт. Все эти задачи следовало возложить на старые миноносцы, сторожевые корабли, канонерские лодки и катера МО, а риск дальнейшего базирования отряда легких сил в Таллине, по мнению начальника штаба КБФ, не оправдывался.

Фактически это первое официальное признание того, что самый мощный из советских флотов — Краснознаменный Балтийский — не справился с задачей удержания господства в своем «домашнем» Финском заливе. И это при явном превосходстве в силах и средствах. Правда, здесь надо уточнить, что исключительно по идеологическим соображениям в отечественной военно-морской теории того времени понятия «господство на море» вообще не существовало. Это уже после войны придет понимание, что господство на море может и должно завоевываться в конкретном районе на время проведения конкретной операции. Под ним понималась совокупность благоприятных условий обстановки, при которых одна сторона способна решать стоящие перед ней задачи, а вторая сторона не может сорвать выполнение этих задач, а также не способна решать свои.

Но руководящими документами в 1941 г. требовалось достигать «превосходства в силах и средствах», что как бы автоматически гарантировало успех в ведении военных действий. Поэтому считалось просто невероятным, что, безусловно, очень слабые по сравнению с КБФ германо-финские военно-морские силы могли завоевать и удерживать господство в районе деятельности советского флота. Однако наши противники с середины августа уже целеустремленно занимались установлением морской блокады изолированных на приморских направлениях группировок советских войск. Исходя из наличия сил и условий обстановки, в качестве главных блокадных сил и средств выбрали бомбардировочную авиацию и морские мины, а также торпедные катера в свободных от мин районах.

Для осуществления этих замыслов, в частности, постановки минных заграждений на возможных маршрутах движения советских конвоев, германо-финским союзникам достаточно было иметь господство в центральной части Финского залива, где предполагалось создать главную минно-артиллерийскую блокадную позицию. И это им удалось.

При этом надо понимать, что господство в районе может достигаться не только путем воздействия на противника, но и реализовываться за счет его пассивности. В данном случае мы имеем, скорее, второй случай, так как все минные постановки, за исключением буквально единичных случаев, противник производил без всякого противодействия со стороны сил и средств КБФ. Если бы командование флота поставило перед собой задачу не допустить установления морской блокады Главной базы, оно наверняка ее решило бы. Но вся беда в том, что замысел действий противника то ли не был разгадан, то ли предпочли сделать такой вид. Слишком много косвенных признаков последнего — возьмите хоть выше приведенный доклад начальника штаба флота. Похоже, Военный совет вполне осознавал складывающуюся обстановку. Но не знал как с этим бороться!

В отношении оценки минной обстановки на фарватере 10 ТБ и связанной с ней вероятности наших потерь на минах предвидение начальника штаба КБФ оказалось пророческими. Но в его докладе, целеустремленном на заботу о сохранении боевого ядра КБФ, совершенно не рассматривался вопрос о привлечении того же Отряда легких сил к защите главной коммуникации флота, с последующим обеспечением эвакуации войск из Таллина. Впрочем, поднятый в докладе вопрос отпал сам собой с получением через два дня, 14 августа, директивы наркома ВМФ требующей оставаться в Таллине. Одновременно в руках командующего КБФ сосредоточили общее руководство сухопутными силами, оборонявшими подступы к району Таллина.

Между тем одновременно с усложнением минной обстановки противником на блокадном рубеже мы сами продолжали создавать предпосылки для потерь судов и кораблей.

В ночь на 13 августа погиб находившийся в дозоре тральщик № 41 (ЛВП-12), как предполагалось, от подрыва на мине в трех милях севернее мыса Юминданина. Хотя и не было полной уверенности в том, что тральщик подорвался на мине, так в обрывках последних радиограмм расшифровали сочетания обозначающие «торпедные катера», командир Минной обороны все же решил отказаться от дальнейшего использования фарватера 13 ТБ и направлять все конвои, посылаемые из Таллина в Кронштадт, исключительно по морскому фарватеру 10 ТБ. Не зная этого, командование ОВР Кронштадтской ВМБ, получив 13 августа приказание срочно выслать в Таллин шесть транспортов, указало командиру этого конвоя путь по фарватерам 12 ТБ-а и 12 ТБ-б. Как теперь видно, на этом пути, кроме ранее поставленных минных заграждений И-27 и И-81, оказалось только что поставленное 13 августа финское заграждение И-8.

Для проводки конвоя за тралами пришлось выделить четыре тральщика «Ляпидевский», № 42 (ЛВП-13), № 46 («Ижорец-65»), а также тральщик № 22, из состава трех различных дивизионов. Командиром конвоя назначили командира 5-го дивизиона капитана 3-го ранга А.К. Момота, в распоряжение которого выделили базовый тральщик Т-202. В охранении находились четыре катера МО и два катера типа «рыбинец». По обыкновению конвой формировался в спешном порядке, и вся тактическая подготовка свелось к совещанию, — созванного командиром конвоя вечером 13 августа перед самым выходом из Кронштадта, на котором присутствовали даже не все командиры тральщиков, а капитаны и коменданты транспортов вообще не вызвались. Командир конвоя успел только сообщить, что согласно приказанию командования ОВР проводка транспортов на всем пути от буя Хайлода будет осуществляться за змейковыми тралами.

В наступившие темные августовские ночи в темное время суток следовало проводить конвои за тралом Шульца. Но в ОВР рассчитывали, что конвой засветло подойдет к району Таллина. На самом деле выход задержался на три часа, в связи с чем этот расчет не оправдался. Вообще на примере отправки этого конвоя создается впечатление, что командование ОВР волновала только одна проблема: как бы не проштрафиться перед вышестоящими начальниками. В данной ситуации главное было «выпихнуть» конвой, а там… Судите сами: на флагманский корабль забыли прислать… кальку перехода. По запросу командира конвоя ее доставили ему на катере МО, догнавшем конвой в районе буя Хайлода. Место флагманского тральщика Т-202 командир конвоя избрал в голове кильватерной колонны транспортов.

Благодаря ясной погоде, позволявшей часто определять место, конвой во второй половине дня 14 августа прошел точно по оси фарватеров 10 ТБ-д и 12 ТБ-а. При хорошей видимости не было обнаружено ни одного самолета, и единственное происшествие заключалось в подсечении мины змейковым тралом тральщика № 46 в 10 милях западнее маяка Вайндло (в заграждении И-27). Но вечером, когда конвой находился уже в западной части фарватера 12 ТБ-б, условия проводки резко ухудшились. Ввиду того, что по произведенному в штабе ОВР перерасчету конвой не мог засветло пройти через сомнительный в отношении наличия мин район, начальник штаба ОВР Кронштадтской ВМБ около 18 часов послал командиру конвоя радиограмму с приказанием в темное время суток идти с тралом Шульца. На Т-202 не было шифровальщика, вследствие чего радиограмму расшифровали только около 20 часов, примерно за час до захода солнца.

Командиру конвоя следовало, не ожидая напоминания, самому распорядиться о своевременной замене змейковых тралов на тралы Шульца. Но он рассчитал, что к наступлению полной темноты конвой уже повернет на фарватер 13 ТБ-б. Там с начала войны мин не обнаруживалось, поэтому и не надо терять времени на перестановку тралов. После же расшифрования радиограммы начальника штаба ОВР уже не приходилось долго рассуждать, поэтому на Т-202 подняли соответствующие сигналы. На тральщиках из-за большой дистанции их не поняли, и для передачи приказания о постановке тралов Шульца послали катер МО № 407, догнавший ведущий тральщик «Ляпидевский» в 21:05 в шести милях северо-западнее мыса Юминданина. Как раз в это время на «Ляпидевском» по трем пеленгам, пересекшимся в одной точке, определили ее координаты: Ш=59°42′,2 и Д=25°2′,2. Данные этой обсервации позволяют теперь в точности выявить изложенные ниже обстоятельства, при которых было пропущено минное заграждение противника.

Ранее этого, в 20:45–20:50 четыре тральщика, идя в строю уступа со змейковыми тралами, при ширине тральной полосы около 200 м прошли через заграждение И-8, не затралив ни одной мины, хотя минный интервал в этом заграждении составлял 50 м. Едва ли за сутки, прошедшие со времени их постановки, мины, которые должны были стоять на пути тральщиков, были сорваны волнением. Ясно, что корабли попали на то место, где мины стали на большое углубление, превышавшее углубление змейкового трала, — весьма вероятная случайность, объяснение которой можно найти в материалах послевоенного траления 1945–1953 гг. В данном случае этот вывод подтверждается тем, что в 1951 г. на линии И-8, точно в том месте, где 14 августа 1941 г. пролег путь четырех тральщиков, придонным тралом вытралили глубоко стоявшую мину типа S (МА) 35.

Игра случая заключалась еще в том, что Т-202, примерно на милю отставший от концевого тральщика и, видимо, снесенный засвежевшим юго-восточным ветром немного к северу от тральной полосы тральщиков, в 21 час подсек змейковым тралом две мины, углубление которых, следовательно, оказалось близким к заданному. Взрывом одной из этих мин трал получил повреждения, вследствие чего конвой остался без непосредственного противоминного охранения. На Т-202 уменьшили ход до двух узлов и приступили к замене трала.

На транспорты всеми способами, включая посылку катеров МО, передали приказание остановиться, но вследствие происшедшего вскоре резкого ухудшения видимости и при сильном ветровом дрейфе соблюдать должный порядок в колонне транспортов оказалось очень сложно. Тем более что капитанам никто раньше не объяснял, как следовало поступать в подобной сложной обстановке. Пока на вернувшихся тральщиках производилась постановка тралов Шульца, транспорт «Водник» сдрейфовало ветром на заграждение, в 21:50 он подорвался на мине и через две минуты затонул. В 22 часа такая же участь постигла транспорт «Утена». Личный состав погибших транспортов подобрали с воды катера МО.

В 22:10 на тральщиках закончили постановку тралов Шульца и по приказанию командира конвоя пошли самым малым ходом курсом 266° по фарватеру 12 ТБ-б. За ними шли Т-202 и три транспорта: «Папанин», «Вторая Пятилетка» и «Ярвамаа». Четвертый транспорт, «Кретинга», в темноте отстал и стал на якорь примерно в пяти милях севернее мыса Юминданина. Ночью Т-202 с транспортами, в свою очередь, отстал от тральщиков, которые легли затем в дрейф, удерживаясь машинами против сильного ветра. К рассвету 15 августа оказалось, что три транспорта стояли на якоре в четырех милях восточнее маяка Кери, а недалеко от них находился Т-202. Командир конвоя приказал тральщикам вести конвой в Таллин, а сам на Т-202 с катером МО № 141 пошел на поиски транспорта «Кретинга».

Минный заградитель «Урал»

Принятое командиром конвоя решение трудно считать правильным, поскольку для предстоящей проводки транспорта «Кретинга» через обнаруженное 14 августа заграждение (И-8) следовало выделить еще один или два тихоходных тральщика, иначе трудно рассчитывать, что при малой ширине захвата змейкового трала (70–75 м) и при свежем боковом ветре удастся благополучно провести транспорт через заграждение. Впрочем, проводка «Кретинга» все равно не состоялась, так как на пути к этому судну Т-202 еще раз попал на минное заграждение И-8 и в 6:05 15 августа подорвался на мине. Взрывом заклинило руль и разрушило одну машину. Корабль стал описывать циркуляцию, вторично подорвался на мине и быстро затонул. Уцелевший личный состав вместе с тяжелораненым командиром конвоя подобрали МО № 141 и подоспевший на помощь МО № 407. Транспорт «Кретинга» в течение дня потопила авиация противника.

Следующий крупный конвой в составе минного заградителя «Урал» и госпитального судна «Сибирь» вышел из Таллина в 3:30 18 августа. Его возглавил командир отряда заградителей, капитан 1-го ранга Г.Ю. Сарнович, находившийся на борту заградителя «Урал». Для проводки за тралами выделили тральщики Т-203, Т-205, «Клюз», «Осетр», «Мороз» и «Буек». Последние четыре являлись одними из лучших тихоходных тральщиков и могли буксировать змейковый трал со скоростью до 8 узлов. Однако командование Минной обороны вследствие отсутствия полной уверенности в надежности действия этого трала приказало на всем пути идти с тралом Шульца в особом уплотненном строю, в котором шедшие в уступе четыре тихоходных тральщика должны замыкаться двумя базовыми тральщиками с двойным тралом Шульца. При таких условиях продолжительность перехода от Таллина до банки Русматала, где змейковые тралы все равно пришлось бы заменить тралами Шульца, увеличивалась примерно на четыре часам, но зато, казалось бы, не должно вызывать сомнений надежность ПМО конвоя. Для обеспечения прочих видов обороны за отсутствием свободных сторожевых кораблей выделили только одни катера МО.

Как видно из таблицы Приложения III, за предшествующие три дня противник вновь усилил свое минное поле постановкой трех линий мин и четырех линий минных защитников. Из них только одна линия мин И-82 и три линии минных защитников — И-32, И-33 и И-34 — перекрыли ось фарватера, а четвертая линия минных защитников И-9 была близка к ней.

В первое время ведущий тральщик «Клюз» шел по оси фарватера 10 ТБ-ж, но затем по неизвестной причине около 9:20 курс был изменен на несколько градусов влево, что привело тральщики на южную часть финского заграждения И-9. На этой линии при ширине тральной полосы около 330 м и при интервале между минными защитниками в 100 м все три трала один за другим перебило взрывами четырех минных защитников.

Во время продолжавшегося от 30 до 45 минут маневра уборки поврежденных тралов и постановки запасных тралов Шульца заградитель «Урал» и госпитальное судно «Сибирь» при постепенно усиливавшемся юго-западном ветре удерживались на месте машинами, и так как ближайшая к ним линия мин находилась на расстоянии около мили, то создавшееся опасное положение не привело к возможным в подобных условиях тяжелым последствиям.

Около 11 часов движение конвоя возобновилось в прежнем походном порядке, но вскоре он снова оказался нарушен, так как тралы первой пары тральщиков получили повреждения взрывами двух мин, происшедшими при пересечении заграждения И-6. Одновременно впервые открыла огонь батарея противника, установленная на мысе Юминданина. Тральщики «Клюз» и «Осетр» вышли из строя, и ведущим стал тральщик «Мороз», командир которого, не имея маршрута перехода, решил лечь на первоначальный, показанный сигналом в 7:50 курс 77°. Т-203 и Т-206 при пересечении линии И-6, по-видимому, затралили своим широкозахватным тралом три финские мины, но они были обнаружены в трале только через полчаса, при пересечении южной части минного заграждения И-60; одновременно всплыла подсеченная на этом заграждении четвертая мина.

При уборке трала первой пары тральщиков обнаружили застрявшую в нем мину, поэтому трал отбуксировали на милю к северу от оси фарватера и обрубили. Не имея больше запасных тралов Шульца, на тральщиках «Клюз» и «Осетр» поставили змейковые тралы, после чего они догнали конвой, находившийся уже на меридиане маяка Мохни. Перед тем в трале тральщиков «Мороз» и «Буек» всплыла мина, затраленная на линии И-60 или еще раньше, на линии И-6.

Около 13:30 заметили самолет-разведчик, который вскоре скрылся. В отчетных материалах не сказано, по какой причине, но, по-видимому, для того, чтобы дезориентировать противника, в 14 часов по приказанию командира конвоя курс изменили на 15° вправо. Тем не менее через полчаса при низкой облачности и юго-западном ветре силой 5 баллов конвой неожиданно атаковали налетевшие с кормы два пикировщика, безуспешно сбросившие по четыре бомбы на «Урал» и «Сибирь». С шедших в концевой паре Т-203 и Т-206 открыли зенитный огонь по самолетам, но на качке стрельба оказалась неточной. Надо еще заметить, что заградитель «Урал» на основе указаний НТЩ-40 с самого начала этого похода держался в 12 кб от концевой пары тральщиков, вследствие чего общая глубина строя от головного тральщика до госпитального судна «Сибирь» растянулась на 2,5–3 мили. В этих условиях артиллерия тральщиков для обеспечения ПВО концевого судна оказалась бесполезна.

Все же зенитным огнем заградителя и тральщиков в 15:30 отбили вторую воздушную атаку. Но в 16:41 в 5,5 мили севернее острова Вайндло самолет противника добился попадания четырех бомб в госпитальное судно «Сибирь», на котором находились 890 раненых и 410 эвакуированных. На судне возник пожар, который разгорался все сильнее из-за усилившегося до 6 баллов ветра, появился большой крен, повалил густой дым. Все это спровоцировало панику среди пассажиров.

По приказанию командира конвоя тральщики «Патрон», «Верп», «Клюз» и «Осетр» убрали тралы и пошли к поврежденному судну для спасения людей. Они сняли до 700 человек. Командир конвоя решил, что при создавшихся условиях обстановки не оставалось ничего иного, как оставить горевшее судно на якоре, а заградителю продолжать движение в Кронштадт.

«Урал» в течение двух часов маневрировал поблизости от транспорта «Сибирь» без тральщиков, которые ходили в том же районе переменными курсами с тралом Шульца. При подходе тральщиков на сближение с заградителем в их трале взорвались две мины, явно затащенные с одного из пересеченных днем заграждений Юминданинского минного поля. Вечером 19 августа «Урал» и сопровождавшие его тральщики пришли в Кронштадт. Высланные спасательное судно, буксир и тральщики 3-го дивизиона повели госпитальное судно «Сибирь» из района острова Вайндло в Кронштадт. Но справиться с креном, достигшим 25°, не смогли, и вечером 20 августа судно затонуло в 10 милях западнее Шепелевского маяка, погибли 200 раненых и 9 членов экипажа.

Таким образом, в начале 20-х чисел августа полностью проявились все основные угрозы коммуникации Таллин — Кронштадт: мины, авиация и артиллерийская батарея на мысе Юминданина. Понятно, что авиация и береговая артиллерия противника находились как бы вневозможностей воздействия Военного совета Краснознаменного Балтийского флота, хотя при остром желании на короткий промежуток времени эти угрозы, по крайней мере, в отношении береговой батареи, можно было нейтрализовать.

С 19-го по 21 августа противник усилил западную часть минного поля примерно на меридиане мыса Юминданина, очевидно, с целью создания подобия минно-артиллерийской позиции. Установленная на этом мысе легкая батарея впервые проявила себя 18 августа, но так как ее огонь оказался недейственным, то в последующие дни немцы установили здесь 170-мм орудия. Но все равно эта батарея оставалась полевой, мало пригодной для ведения огня по подвижным морским целям на больших дальностях. Независимо от этого поставленные 19–21 августа две линии мин И-34 и И-38 и три линии минных защитников, И-36, И-37 и И-39, сами по себе послужили дополнительным препятствием для тральщиков КБФ.

Все это происходило в условиях резкого ухудшения качества дозорной службы. После гибели в ночь на 13 августа тральщика № 41 сторожевые корабли и тральщики больше не высылались в дозор в район Кери — Вайндло. Для усиления наблюдения за зоной фарватеров 10 ТБ-ж и 10 КБ-е с 14 августа в дозоры № 11 (Мохни — Вайндло) и № 12 (Кери — Мохни) высылалось в каждый район по два катера МО, которые в ночное время маневрировали совместно. В Главной базе для поддержки находились в пятнадцатиминутной готовности три катера МО.

Понятно, что два ходящих вместе катера на таких протяженных участках коммуникации, да еще в ночное время, обнаружить противника могли только случайно. И все же такая встреча произошла незадолго до полуночи 21 августа. Находившиеся в дозоре катера МО № 231 и МО № 407 в девяти милях восточнее острова Кери обнаружили два сторожевых корабля и семь катеров противника. Ввиду неравенства сил оба охотника, не отвечая на огонь, под прикрытием дымовой завесы отошли на юго-запад. Причем катера МО противник принял за два сторожевых корабля, якобы безуспешно атаковавших минный заградитель «Cobra», участвовавший в минной постановке. Этой единственной за весь месяц помехи минно-заградительным действиям противника оказалось достаточно для резкого ухудшения качества произведенной в ту же ночь постановки линии И-39, в которой все или почти все буйки минных защитников всплыли на поверхность.

Таков был в общих чертах ход проводок конвоев по морским фарватерам на участке Таллин — Гогланд в период до 20-х чисел августа. Прежде чем подвести некоторые итоги, надо упомянуть еще об одном факте, в определенной мере повлиявшем как на уже происходившие события, так и на последующие. Дело в том, что в связи с начавшимися в ночь на 8 августа по приказанию Верховного главнокомандования налетами дальних бомбардировщиков КБФ на Берлин потребовалась срочная доставка авиабомб из Ораниенбаума в Таллин и далее на Моонзундские острова. Для выполнения этой задачи, каждый раз носившей исключительно спешный характер, привлекались главным образом… базовые тральщики. Они принимали по 15–16 т авиабомб и совершали переходы в Таллин полным семнадцатиузловым ходом.

Опять мы сталкиваемся с, мягко говоря, формальным подходом к выполнению приказаний. Бомбардировки Берлина находились на контроле наркома ВМФ и Ставки. Естественно желание начальников все выполнять неукоснительно, так как в таких случаях спрашивали персонально и начиная «сверху» — то есть в данном случае за срыв налетов первыми отвечали бы члены Военного совета КБФ. Решение об использовании в качестве быстроходных транспортов базовых тральщиков как, говорится, лежало на поверхности, его и приняли. Да, командование флотом прекрасно осознавало, что эти корабли на вес золота, что от них во многом зависит будущее всего Балтийского флота, но… В тот момент главным было доложить, точнее не попасть в доклад за срыв удара по столице Германии. Была ли альтернатива тральщикам? Да, была.

Первая группа в составе Т-204 и Т-215 за отсутствием свободных катеров МО вышла в море без кораблей охранения, не подверглась атакам авиации и днем 19 августа благополучно прибыла в Таллин. Столь же успешным был переход Т-205, Т-210 и Т-217, совершенный 24 августа по фарватерам 10 ТБ-е и 10 ТБ-ж в ранние утренние часы, когда авиация противника еще не проявляла активности.

Третья группа в составе Т-209, Т-214 и Т-206, имея в охранении три катера МО, около 13 часов 24 августа без особых происшествий дошла до траверза мыса Юминданина. Но в 13:15 головной Т-209, шедший примерно в полутора-двух милях впереди двух других тральщиков, при пересечении последней остававшейся еще на пути линии И-82 подорвался на мине и через 3–4 минуты затонул. При взрыве погибли 14 человек. Остальной личный состав подобрали катера МО, из которых один, МО № 131, затем послали в Таллин для скорейшей доставки раненых. Два катера МО продолжали тщательный поиск людей.

Т-214 и Т-206 оставались на месте в течение трех часов, подвергаясь безуспешным налетам авиации противника. Только после встречи с шедшим из Таллина конвоем, в состав которого входил эсминец «Энгельс», движение возобновили, но через несколько минут головной Т-214, пройдя всего полмили, в 16:30 подорвался на мине линии И-38 и через 7–8 минут затонул. Личный состав подобрали катера МО. Оставшийся Т-206 с двумя катерами МО около 19 часов пришел на Таллинский рейд.

Последнюю, четвертую группу в составе Т-203 и «Вистурс» на переходе в Таллин днем 25 августа несколько раз атаковывала авиация противника. При этом из личного состава Т-203 два человека погибли и 10 ранены. Под конец налета в районе острова Кери от близкого взрыва авиабомбы котелки компасов вылетели из нактоузов, и остальную часть пути на Т-203 проделали, руководствуясь «очертаниями островов Аэгна и Найссар». Тральщик «Вистурс» из-за повреждения штуртроса сильно отстал и пришел в Таллин позже.

В общей сложности за период с 11 августа до утра 28 августа по морскому пути Гогланд — Таллин в полосе фарватера 10 ТБ во всех случаях по направлению из Кронштадта в Таллин прошли самостоятельно, без непосредственного противоминного охранения девять базовых и десять тихоходных тральщиков, два буксира и две нефтеналивные баржи — всего 23 корабля и судна, не считая катеров МО, торпедных катеров и проводившихся на буксире моторных ботов. Их осадка была меньше 3 м, то есть меньше заданного углубления мин в ряде заграждений, стоявших в восточной части Юминдского минного поля. Но почти во всех минных заграждениях, поставленных противником в западной его части, заданное углубление мин составляло 1–1,5 м, и именно там были потеряны на минах два базовых и один тихоходный тральщики, а также нефтеналивная баржа.

Вероятность встречи с миной в каждой линии мин в отдельности не превышала 4–9 %, в соответствии с чем во время походов перечисленных выше 23 кораблей и судов теоретически могло произойти не более двух встреч с минами. В действительности таких встреч было вдвое больше, что отчасти можно объяснить совпадением исключительно неблагоприятных случайностей, при котором 24 августа два тральщика, оба при вероятности встречи с миной в одной линии в 5 %, один за другим попали на мины при пересечении двух рядом стоявших заграждений.

Такой же случай произошел 15 августа, когда Т-202, имевший осадку 2,3 м, погиб от последовательных подрывов на двух минах на заграждении И-8, в котором мины ставились на заданное углубление в 3 м. Возможно, что мины, на которых произошли подрывы, действительно имели заданное углубление, но условия пересечения заграждения оказались опасными вследствие развившегося к утру 15 августа волнения. Не менее вероятно, что эти мины стали на углубление меньше заданного подобно тому, как другие мины в этой линии, как уже упоминалось, стали на углубление, по меньшей мере в десять раз превышавшее заданное.

Наличие мелко ставших мин на линии И-8 подтвердилось еще тем, что 23 августа на этой линии подорвался на мине и погиб дозорный катер МО № 203, имевший осадку около одного метра. И августа Т-213 (осадка 2,3 м) также подорвался на мине, углубление которой оказалось меньше заданного.

Здесь уместно сказать, что 17 августа командир бригады траления капитан 3-го ранга Н.А. Мамонтов представил командиру Минной обороны доклад, в котором он указал, что из погибших к тому времени шести базовых и двух тихоходных тральщиков два корабля — Т-212 и «Змей» — подорвались на магнитных минах, а остальные шесть — Т-201, Т-202, Т-208, Т-213, Т-216 и «Петрозаводск» — погибли от подрыва на якорных минах, причем, за исключением Т-208, попавшего на заграждение в тихую погоду, прочие пять кораблей подорвались на якорных минах при ветре и на волне свыше 3 баллов. Исходя из этих данных, командир бригады траления предложил:

1) уменьшить осадку базовых тральщиков с 2,5 м до 2,2 м, разгрузив их от запасных частей и излишнего шкиперского имущества, сократив автономность до пяти суток;

2) для уменьшения опасности от детонации погребов (предположительно, таких случаев было три) оставить по 100 выстрелов на 100-мм орудие;

3) во избежание подрыва неразмагниченных тральщиков на магнитных минах не использовать их для траления на мелководье;

4) не посылать базовые тральщики в дозоры и на минные постановки;

5) без крайней необходимости не начинать траление на волне свыше 3 баллов.

Кроме того, командир бригады траления предложил организовать аэрофотосъемку для поиска мелко поставленных минных заграждений и вооружить катера МО катерным параванным тралом для траления впереди базовых тральщиков.

На основе этого доклада, представленного командиром Минной обороны командованию флота, 18 августа Военный совет КБФ принял соответствующее решение, которым были одобрены все предложенные командиром бригады траления мероприятия. В частности, осадку всех базовых тральщиков уменьшили до 2,2 м — и возможно, что в некоторых исключительных случаях это принесло пользу. Но для предохранения базовых тральщиков от подрыва на минах с углублением менее 2,2 м помочь могло только использование катеров МО с тралами КПТ. К сожалению, этот трал не был доработан ни до войны, ни в 1941 г., и только в 1942 г., когда на КБФ своими силами добились устойчивости хода КПТ с осцилляторами, создались предпосылки для более широкого использования этого трального оружия.

Из общего числа проводившихся между Кронштадтом и Таллином за тралами 40 кораблей и судов четырнадцать (или 35 %) было потеряно и повреждено от подрыва на минах, а также от действий бомбардировочной авиации противника. Потерю четырех и повреждение трех судов от атак авиации обычно списывают на не поддающиеся влиянию факторы: превосходство противника в воздухе, отсутствие в составе ВВС КБФ истребителей дальнего действия, слабость ПВО конвоев. Вроде все правильно, но, повторимся еще раз, речь идет о самом мощном советском флоте, имевшем в своем составе наибольшее количество эсминцев и сторожевых кораблей. Так почему слабое ПВО конвоев? Да и по поводу истребительной авиации не совсем все было так безнадежно, как об этом сейчас иногда говорят. Достаточно взглянуть на карту и найти на ней, например, остров Гогланд, где так и не удосужились создать хотя бы временную авиабазу для истребительной авиации. Когда Ставка приказала, то на острове Эзель создали авиабазу для дальних бомбардировщиков, а тут никто не приказал…

Что касается господства противника в воздухе, то это не тема нашего исследования, но будем надеяться, что кто-то такие исследования проводил. Иначе какое основание делать подобные заявления. Кстати, вы обратили внимание, что мысль о господстве противника в воздухе в 1941–1942 гг. повсеместно тиражируется, а о чьем-либо господстве на море, будь то Балтика или Черное море, ни где, ни слова не сказано?

Возвращаясь к минной угрозе можно сразу сказать, что в основе большинства случаев потерь на минах лежит человеческий фактор, о чем достаточно подробно рассказано выше. Вспомним хотя бы «инструктажи» командования ОВР Кронштадтской ВМБ перед выходом в море, выход конвоев с расчетом преодоления минных полей в темное время суток, отсутствия полноценных документов на переход. Это не панацея, но одно из слагаемых успешности выполнения поставленной задачи и почему ими посмели пренебречь? Добавьте сюда прямые нарушения руководящих документов. Несмотря на наличие в действовавшем НТЩ-40 указаний об обязательном применении обвехования кромок тральной полосы при форсировании минных заграждений, этот простейший и не требующий пояснений тактический прием, позволявший проводившимся судам удерживаться в тральной полосе, ни разу не применялся. Вроде как боялись, что противник узнает наши рекомендованные курсы. Но, во-первых, движение конвоев все равно проходило на виду у береговых постов противника, не говоря о его авиации. Во-вторых, назначение всякого рода вех и буев известно тому, кто ставит их, а противнику, обнаружившему их, не так легко догадаться об этом назначении. Корабли КБФ, например, в июле и августе обнаруживали в Финском заливе поставленные противником буи и вешки с разноцветными флажками, но это не принесло нам пользы, поскольку не удалось выяснить цель постановки этого навигационного ограждения.

Путем обвехования кромки тральной полосы, несомненно, удалось бы избежать гибели на минах миноносца «Энгельс» и ледокола «Трувор», а также транспорта «Лени», если бы ему своевременно приказали остановиться. Другое дело, поскольку не существовало светящихся тральных вех, обвехование не помогло бы предотвратить гибель транспортов «Водник» и «Утена», попавших на минное заграждение в темноте, но они там в это время оказались опять же нашими «стараниями».

Таким образом, ко второй половине августа в результате так и не замеченной командованием КБФ борьбы за господство в Финском заливе противник смог создать мощную блокадную позицию к северу мыса Юминданина. Причем добился он этого при явном превосходстве сил и средств Краснознаменного Балтийского флота как на театре в целом, так тем более в Финском заливе. Почему это могло произойти?

Давайте перечислим наиболее укоренившиеся в общественном сознании типовые причины неудач советских Вооруженных сил в начальный период Великой Отечественной войны.

Итак, первое — внезапность нападения. Применительно к КБФ это не состоятельно: флот заблаговременно был переведен в боевую готовность № 2, а затем, упреждая первый удар, в готовность № 1. Почти классика вступления в войну!

Второе — неожиданно мощный первый удар, который наши войска и силы просто физически не могли выдержать. Где-нибудь под Брестом так оно, может, и было, но только не на Балтике. Ни массированных налетов на военно-морские базы, ни корабельных группировок противника у наших берегов, даже Ханко, наш анклав на территории Финляндии, не подвергся в первые сутки какому-либо ощутимому удару.

Третье — пользуясь многократным превосходством в войсках, силах и средствах, противник захватил инициативу. Опять же, не будем говорить за весь советско-германский фронт: все везде было по-разному. Не надо забывать, что, например, Дунайская флотилия в первые сутки войны захватила плацдармы на территории Румынии. Что касается Балтийского театра, то никакого численного преимущества у германо-финляндского флота над советским не было ни 22 июня 1941 г., ни позже.

Четвертое — неблагоприятно складывающаяся обстановка на сухопутном фронте. Здесь не возразишь — по итогам нескольких первых месяцев войны Краснознаменный Балтийский флот оказался в Маркизовой луже. Однако до выхода в начале августа германских войск на побережье Эстонии восточнее Таллина, отступление советских войск на применение сил в Финском заливе влияния почти не оказывало. Морские коммуникации там и без того находились в зоне действия авиации противника с аэродромов Финляндии. Другое дело, когда войска вышли непосредственно на южное побережье залива, захватив всю территорию Эстонии, когда между Таллином и Кронштадтом не осталось ни одного аэродрома. Но при этом за нами оставались острова.

Безусловно, последний, четвертый фактор имел объективное негативное влияние на обстановку в Финском заливе. Но к этому времени господство в заливе так и не было завоевано, поэтому и удерживать было нечего, а значит, и этот фактор принципиального значения не имеет.

Причина произошедшего очень проста — противник в 1941 г. воевал лучше нас, причем воевал не числом, а уменьем. Выражение «воевал лучше» очень обтекаемое, но уже на данном этапе военных действий оно стало конкретизироваться. В целом советские моряки в достаточной степени владели свои оружием: срывы выполнения боевых задач по вине экипажей кораблей являлись делом исключительно редким, хотя качество подготовки личного состава, призванного из запаса, желало лучшего. Но в любом случае они-то, точно, воевали не хуже, чем их германские и финские «коллеги». В целом командиры плавающих соединений обеспечивали выполнение поставленных задач, что трудно сказать о штабах и командовании ОВР и Минной обороны, а также флота в целом. Вот, в основном, их-то противник и «переиграл», вот они-то и воевали хуже.