Религия и слухи.

Чем невероятнее слух, тем более он возбуждает интерес масс и тем быстрее и шире распространяется. Слух — это форма стихийно сложившегося, эмоционально окрашенного общественного мнения о каком-либо событии и, следовательно, одно из явлений общественной психологии. Религиозный слух — это явление религиозной психологии.

Всякий слух, в том числе и религиозный, стихийно распространяется, но может быть вполне сознательно «пущен» и «поддержан». Чем более эмоционально окрашен слух, чем более в нем заинтересованы массы, тем легче и сам он распространяется и тем легче его распространить. Обстановка церкви, способствующая повышению внушаемости прихожан (тишина и полумрак, блики света, музыка, возникшее полудремотное состояние присутствующих при богослужении или проповеди), испокон века использовалась священнослужителями для поддержания и распространения религиозных слухов.

Передаваясь из уст в уста, слух быстро меняет фактическое содержание первоначальной идеи, обрастая «поражающими воображение» подробностями. При этом искажение рассказываемого может быть и совершенно непроизвольным.

Рассказ богомольца, вернувшегося из «святых мест», если и не перевирал фактов сознательно, то искажал их по тому же психологическому закону, по которому возникают и искажения у большинства охотников и рыболовов.

Догматическое вероучение в любой религии знали только богословы, а народ вокруг этих догм создавал уйму суеверий, апокрифов и ересей, появление и распространение которых близки распространению слухов.

Испорченный телефон.

Психологической моделью распространения слухов вообще и религиозных в частности является детская игра в «испорченный телефон».

Помните? Кто-либо задумывает слово и на ухо говорит его соседу. Тот — другому. Другой — следующему, и так слово обходит всех играющих. Последний произносит его вслух, и все в обратном порядке говорят, какое слово кто услышал и передал другому. При игре смеху бывает много. А когда слухи передаются взрослыми, то тут уж не до смеха, хотя искажений бывает не меньше.

Общим же в игре и в жизни является то, что услышать и передать услышанное хотят и там и там. Общи и причины искажений. А причин этих в основном четыре:

• во-первых, искажения происходят из-за того, что что-то может быть плохо расслышано или недослышано;

• во-вторых, в силу закона апперцепции, усиленной эмоциональной стороной передаваемого, услышанное может быть понято одним человеком так, а другим — иначе;

• в-третьих, часто недослышавший нередко предпочтет что-либо домыслить по своему вкусу, а не сознаться в том, что он недослышал;

• в-четвертых, передающий слух, гоняясь за сенсацией, приукрашивает его.

В Саратовской губернии в 1920 году упал метеорит. Это вызвало слухи, перемешавшиеся с религиозными взглядами на непонятное явление.

Вот запись ходивших тогда слухов об этом событии:

«И упал этот камень с неба, неподалеку от Царицына, и в землю ушел на полверсты. Длиною этот камень восемь верст, шириною — шесть. Что людей пожег, скота, строений разных — не счесть. Камень черный-пречерный и сам-то он горит, дым от него столб столбом. А в дыму том все слова какие-то огненные складываются. Упал этот камень посредине реки, и вода в ней выпарилась, кипятком кипит. Близко подойти к тому камню и не думай, сгоришь в тот же момент, как уголек. Самые смелые и те за восемь верст останавливались, и то богу помолясь. А камень-то весь из драгоценных камней, они-то и горят, переливаются. Что богатства там — на век хватит. На тот камень смотреть много охотников — целые поезда туда ходят бесплатно, лишь бы показать людям камень, чудом с неба от бога упавший. Сказывают, что теперь два года продналог брать не будут — бриллиантов из камня хватит».

Религиозные предрассудки и слухи — родные братья.

Блаженны нищие духом.

Начав писать эту книгу, я неожиданно и тяжело заболел. У меня были острые боли от камней в почках, а оперироваться было нельзя из-за гнойного нарыва на руке. Вместо терпеливого и последовательного лечения у одного какого-либо врача, я начал метаться и жадно прислушиваться к слухам.

— А вот в Казахстане камни лечат оливковым маслом.

— Вот во Владивостоке есть врач, чудеса делающий с растворением камней в почках магнитной водой.

— В ФРГ появилось новое чудесное средство.

— Нет, еще более чудесное средство появилось в Чехословакии.

Народная мудрость давно отметила: утопающий хватается за соломинку. Мне хотелось верить, и я верил каждому из этих слухов, оправдывая свою веру тем, что урология чуть ли не самая отсталая отрасль медицины. Но главное — я хотел избавиться от болезни. Поиски мне давали надежду на это, а надежда — она ведь умеряет душевную боль, как пантопон умеряет боль телесную.

Организм мой ослаб — ослабла и воля.

И вот однажды, во время приступа болей, я поймал себя на мысли, что, если бы ко мне пришел человек и сказал, что он лечит камни, прикладывая к животу крест, я согласился бы и на эту «процедуру» и оправдывал бы себя доводом:

— А может быть, у него крест радиоактивный…

Ловцы душ человеческих.

В редакцию газеты недавно пришло письмо следующего содержания:

«Дорогая редакция!

Я приехала в отпуск к родителям, которые проживают на станции Украинская Приднепровской ж. д. Станция небольшая, жители в основном малограмотные. Здесь проживает семья баптистов Чубаренко. Очень часто к ним приезжают их „братья“ и „сестры“, распевают на всю станцию свои молитвы, заставляя петь своих детей-школьников. Всячески стараются сманить в свою секту других жителей, рассказывая им о рае и аде.

Особенно часто досаждают они моей маме, которая недавно перенесла тяжелую операцию и до сих пор чувствует себя плохо, убеждая ее бросить лечение и идти каяться в молитвенный дом. Мне очень хорошо известна опасность этой веры, но как уберечь других людей?»

Это письмо является доказательством того, что далеко не один я понял закономерность, о которой написал в предыдущем рассказе. Но к сожалению, ее понимают еще не все страждующие души, потому их и ловят те, кто понимает, что страдающий, больной человек легче становится «нищим духом», чем здоровый, и является потому лучшим объектом для обращения.

Еще одни нищие духом.

Исправительно-трудовая колония, куда попадают осужденные за разные преступления, конечно, не санаторий. Я не буду говорить, как там организуются исправительно-трудовые работы. Но здесь уместно напомнить, что если эти работы там организованы плохо и если в колонию, особенно в женскую, попадет за совершенные уголовные преступления религиозная «проповедница», то колония легко становится «центром обращения верующих».

И не только потому, что в исправительно-трудовой колонии много культурно опустившихся лиц. В колонии с плохо поставленной воспитательной работой — а мы ведь говорим о таковых — скучно и нудно, а иногда и немало свободного времени. «Проповедница», сыплющая, как из пулемета, тексты из священного писания, религиозные прибаутки, обещающие «отпущение грехов», всегда на фоне однообразия и скуки привлекает внимание окружающих. Наличие у «проповедницы» штампованного ответа на каждый случай жизни оценивается многими как образованность и культурность.

Даже если вначале к ней относятся как к развлекающей чудачке, то потом многие начинают прислушиваться, задумываться, группироваться вокруг нее. И опиумный дурман понемногу начинает затуманивать головы.

Этот рассказ, как и другие, я адресую не только неверующим, но и верующим. Ведь мало кто из последних может считать, что такой путь «обращения» с помощью уголовной преступницы соответствует «закону божию». Но он соответствует закономерностям религиозной психологии, о которой написана эта книга.

Описанная закономерность, неоднократно наблюдавшаяся в исправительно-трудовых учреждениях, может проявиться, хотя и менее отчетливо, не только там, а и в других местах, где людей одолевает скука.

Отсюда понятно значение газет, журналов, радио и вообще организации культурного досуга.

Изуверства и преступления.

Хорошо известны массовые самосожжения в XVII–XVIII веках старообрядцев. А сколько среди них было насильно сожженных!

В 1827 году привлекло к себе общее внимание самоуничтожение тридцати пяти сектантов, а в 1897 году по случаю народной переписи крестьянин Ковалев из секты «странников» выкопал в погребе несколько ям и заживо похоронил мать, жену и детей.

Мне могут сказать, что это «уже в прошлом». А сейчас религия не приводит к преступлениям. Но это не так.

В 1955 году неподалеку от Москвы верующая старуха уговорила верующую дочь «принести в жертву» своих двух детей — мальчиков десяти и двенадцати лет, зарубив их топором.

В 1963 году на Смоленщине один верующий, так же «искупая свои грехи», «принес дочь в жертву богу», опустив восьмилетнюю дочь в прорубь. Никаких психических болезней у этих преступников обнаружено не было.

И совсем уже недавно, в 1964 году, в поселке Мудьюге Архангельской области среди сектантов разыгралась драма. «Богодухновенные избранники» — десяток отупевших, фанатичных людей, жадно впитывающих проповеди сектанта Барышева, должны были помочь истинным христианам вымолить «конец света». Они избили до полусмерти «кающуюся грешницу» Макову и бросили двухмесячного младенца об пол, а школьника Малина в окно. Об этом можно было прочитать в «Комсомольской правде» от 9 сентября 1964 года.

До сих пор в Институт судебной психиатрии не так уже редко попадают на медицинское обследование убийцы, которых признают психически здоровыми, но которые глубоко отравлены религиозным дурманом. Это, конечно, не значит, что любой верующий сектант — обязательно преступник, вроде описанных. Но это значит, что религиозная психология сектантства, в разных его проявлениях, создает благоприятную почву для подобных религиозных преступлений.

Запретный плод сладок.

В Библии, в легенде изгнания из рая, отражена глубокая психологическая закономерность, о которой так хорошо сказал Пушкин в «Евгении Онегине»:

Поучительна история картофеля, привезенного из Америки во Францию. Здесь он долго не получал распространения; церковники его называли «чертовым яблоком», врачи считали, что картофель вреден для здоровья, а агрономы утверждали, что он истощает почву.

Знаменитый французский агроном Антуан Пармантье, будучи в плену в Германии, питался картофелем. Вернувшись на родину, он задался целью внедрить его на французских полях. Однако он долго не мог никого переубедить, соотечественники не признавали картофеля. Тогда Пармантье пошел на хитрость. В 1787 году он добился от короля разрешения посадить картофель на земле, известной своим плохим плодородием. По его просьбе поле охранял вооруженный отряд королевских солдат в полной парадной форме. Но только днем, а на ночь охрана снималась. И тогда народ, привлеченный запретным плодом, начал по ночам выкапывать картофель и сажать его у себя в огородах. А этого и добивался хитроумный агроном.

Дешевое чувство протеста.

В соседнем доме со мной живет одна домохозяйка. Икон в ее комнате нет, цитат из религиозных книг от нее никто не слышал. Да и в церковь она никогда не ходила. А вот критику поведения соседей, критику работы домового комитета и Моссовета от нее слышали нередко. И не с глазу на глаз, а на весь квартал.

Особенно она возмущалась перебоями транспорта и медленным строительством линии метро. Написав не одно письмо в газету, она даже слыла «хорошей общественницей».

Но когда стало известно, что будут ломать церковь, на месте которой должна быть станция метро, она вместе с небольшой группой других кликуш, доводящих себя до истерических припадков, стала каждый день ходить именно в этот храм, «пытаясь его отстоять».

А рядом были другие церкви: одна совсем близко, а другая чуть подальше. Предназначенная к сносу церковь никакой архитектурной ценности не имела. А чтобы станцию метро поставить в другом месте, пришлось бы не только снести жилые дома, но и на многие годы создавать неудобства пассажирам метро, в том числе и моей соседке. Но она ни о чем этом не думала, а просто с удовольствием пользовалась случаем безнаказанно поскандалить, прикрываясь религиозным чувством, появившимся у нее из подражания.

Так и она стала «обращенной». Но ненадолго.

Корысти ради.

Община одной снесенной церкви должна была влиться в общины соседних, рядом расположенных церквей. Но… во главе каждой церковной общины стоит выборная «двадцатка», для которой церковная кружка — это источник немалого дохода. И понятно, члены двадцатки терять и делить свой доход ни с кем не хотели.

Проведя соответствующую идеологическую обработку верующих, они настояли, чтобы общины не сливались. При обсуждении вопроса о слиянии общин страсти настолько разгорелись, что, казалось, вопрос стоит о слиянии православной церкви с мусульманской мечетью или еврейской синагогой. «Двадцатка» повернула дело так, что в одном здании церкви начали работать две общины, ну как две школы, в одном и том же помещении, в две смены.

Поначалу все было тихо. Приток денег увеличился, и их хватало на тех и на других. Но вскоре корысть и нежелание делить доходы взяли верх над религиозной психологией и элементарным приличием. В церкви во время богослужения между «двадцатками» начались не только громкие споры, но и драки.

— Сейчас нашему батюшке служить молебен! — кричат одни.

— Нет, сейчас наш отслужит панихиду по покойнику, а заодно и по вам! — кричат другие.

— Сребролюбцы!.. Шкурники!.. Мошенники!.. — надрываются одни.

— Лихоимцы!.. Воры!.. Хищники!.. — не остаются в долгу другие, не обращая внимания на идущее богослужение.

Не ожидая от бога помощи в решении денежных споров, обе общины начали писать в советские и партийные органы кляузы с взаимными обвинениями в корысти, алчности, хищениях и просто в жульничестве.

Этот случай, попавший на страницы газет, очень поучителен для понимания уже не столько религиозной психологии, сколько психологии служителей религии. А психология религии должна изучать и то и другое.

Гадание.

Так В.А. Жуковский в «Светлане» описывал гаданье. Несколько десятков очень занятных способов различных гаданий описал Франсуа Рабле в начале III книги романа «Гаргантюа и Пантагрюэль», например аэромантию, пирамантию, альфитомантию, стихомантию, котонтромантию и т. д.

Психологическим корнем гадания является всегдашний интерес человека к будущему и стремление заглянуть в него. А вот простой опыт, раскрывающий и второй психологический корень гадания.

Согните лист бумаги, капните чернила на места сгиба и сложите бумагу пополам, потерев пальцем место, где собираются чернила, чтобы разогнать их. Испортив несколько листов бумаги, вы научитесь делать замечательные кляксы. Ответьте сами и спросите кого-нибудь, что напоминает сделанная вами клякса? Чем богаче у смотрящего фантазия, тем больше он увидит в этих кляксах.

Так и наши бабки в тенях на стене видели тройки с женихами, брачный венец, смерть с косой, гроб… Видели они в результате апперцепции то, что либо хотели, либо, наоборот, очень боялись увидеть.

Но во всяком гадании: с воском, на картах, на бобах или по полету птицы, как гадали в древние времена, — всегда заложена вера в возможность предвидения, вера в наличие магической связи между результатом гадания и судьбой человека. Гадание — наиболее сохранившееся проявление психологии магии.

Исполнившееся гадание.

«Соня была взволнована не меньше своей подруги и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. „Только бы он был жив!“ — думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.

Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.

— Ах, Наташа! — вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.

— Что? Что? — спросила Наташа.

— Это то, то, вот… — сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.

Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.

— Помнишь ты, — с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, — помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..

— Да, да! — широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что-то о князе Андрее, которого она видела лежащим.

— Помнишь? — продолжала Соня. — Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, — говорила она, при каждой подробности делая жест рукой с поднятым пальцем, — и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, — говорила Соня, убеждаясь по мере того, как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказывала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем-то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он покрыт был розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.

— Да, да, именно розовым, — сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано „розовым“, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.

— Но что же это значит? — задумчиво сказала Наташа.

— Ах, я не знаю, как все это необычайно! — сказала Соня, хватаясь за голову.

Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося…»

Так Лев Николаевич Толстой с большим художественным мастерством и глубоко психологично описал в «Войне и мире» переживания Сони, поверившей в исполнение своего гадания.

А исполнения-то ведь не было. Была иллюзия памяти, и Толстой это показал, раскрывая художественным приемом роль иллюзий памяти в поддержании веры в исполнение гаданий.

Иллюзия памяти — это возникновение представления, что нечто уже ранее воспринималось. Помимо точного воспроизведения запечатленного, память может по-разному подводить человека:

• можно совсем забыть,

• можно искаженно воспроизвести запомненное,

• но можно «воспроизвести» и то, чего не было на самом деле.

Так было и в данном случае.

Предчувствия и предвидения.

Моя приятельница, долгое время ожидавшая в санатории письма с сообщением о получении новой квартиры, узнала, что квартиру ей не дали, так как появились более нуждающиеся кандидаты. Она доверительно сообщила мне:

— А ведь я знала, что и на этот раз мне квартиру не получить. У меня было предчувствие, а оно меня никогда не обманывает. Но вы никому не говорите, а то скажут, что я суеверная.

Все три фразы, которые она сказала, были далеки от истины.

Она не знала, даже не предвидела, а только предполагала, что квартиру ее семье могут не дать. Предвидение основывается на познании причинно-следственных связей и вероятностей. Иногда оно поднимается до уровня знаний, но чаще остается более или менее вероятным допущением.

Увидев молнию, мы знаем, что после нее раздастся удар грома. Но все метеорологические прогнозы опираются только на большую вероятность ожидания одного события по сравнению с вероятностью других.

Предположение есть допущение события, вероятность проявления которого еще неизвестна. Сочетание предположения с чувством его тревожного ожидание переживается как предчувствие. Если дальнейшим ходом событий предчувствие не подтверждается, оно забывается, а если подтверждается, оно не только не забывается, но и дает основание суеверному человеку говорить:

— Предчувствие меня никогда не обманывает.

Моей собеседнице не было оснований опасаться, что ее посчитают суеверной; веря в непогрешность предчувствий и не зная их психологической сущности, она и на самом деле была суеверной.

Загадывание.

Студент, пришедший на прием к врачу, жаловался:

— Иду по улице, считаю окна и загадываю: будет чет — сдам экзамен, а нечет — не сдам. Или складываю числа в номерах проходящих автомашин и опять загадываю, чет или нечет. Понимаю, что никакой связи между загаданным и отметкой быть не может, а вот волнуюсь, если получится нечет!

У студента был невроз навязчивого счета, вызванный переутомлением. Отдохнул, подлечился, и все прошло. Но нередко такой невроз приводит к стойким суевериям, подобным тому, которое начало образовываться у этого студента. Иногда же он может приводить и к предрассудкам, которых у этого студента не было. Ведь он вполне критично говорил:

— Понимаю, что никакой связи между загаданным и отметкой быть не может.

Понятно, что с суевериями, образовавшимися таким образом, и предрассудками нужно бороться, понимая их психологическую сущность.

Но есть и другой психологический смысл загадывания. Он совпадает с психологией гадания, психологией знамения. В затруднительных случаях люди, например, бросали жребий, надеясь, что «бог подскажет» верное решение. Всадник, по тому же мотиву, бросал поводья, представляя «высшей силе» направить коня по правильному пути. В восточных сказках описывается выбор царя птицей, садящейся на плечо тому, кому суждено быть царем.

Переход навязчивого счета в предчувствие обычно бывает связан с верой в знамения.

Вещие сны.

— Смотрите, какая занятная книжка, я ее взяла у старой-престарой бабушки, нашей уборщицы. — Девушка протянула мне засаленную брошюрку.

На титульном листе был нарисован спящий, а рядом с ним звонящая в колокол смерть с косой. Книжка называлась: «Толкование сновидений известного старца Мартина Задеки». Издание 1914 года.

— В свое время, — сказал я, — этот «сонник» в разных его вариантах был очень популярен. О нем еще Пушкин писал в «Евгении Онегине»:

Девушка полистала книжку и прочла: «Видеть и есть во сне арбузы — знак неудовольствия и печального приключения. Видеть во сне индийских кур — знак получения чина или значительного наследства».

— Чепуха какая-то! — рассмеялась она.

— Полная бессмыслица, — подтвердил я. — Хотя, знаете, содержание сновидений нередко дает психологам ценный материал. Ни один авиационный врач, например, не допустит к полету летчика, которому после перенесенной или хотя бы только виденной аварии все время снятся катастрофы. Врач примет меры, чтобы летчик хорошо отдохнул, отвлекся, а может быть, и полечился. Эти сны у него — симптом невроза.

Нередко анализ характера сновидений помогает врачу понять причину нервного заболевания, выяснить психическую травму, т. е. сильное или длительное переживание, вызвавшее болезнь.

Нет, пожалуй, ни одного народа, в сказках, легендах и суевериях которого не фигурировали бы вещие сны, предсказывающие будущее. В частности, будущую болезнь!

Объяснить такого рода сновидения довольно просто. Начинающееся заболевание часто не бывает заметно днем, потому что в это время кора головного мозга испытывает большое число возбуждений различной силы. Ночью же, когда внешних раздражителей нет или по крайней мере значительно меньше, болевые ощущения доходят до сознания и принимают форму ситуационных сновидений.

— Если тревожные сновидения с элементами страха смерти сочетаются с внезапными пробуждениями, то это может возбуждать подозрение о заболевании сердца в таком периоде, когда никаких других субъективных жалоб, указывающих на такое заболевание, не имеется, — писал по этому поводу невропатолог Михаил Иванович Аствацатуров.

— Замечательно то, что, чем глубже сон, тем из более ранней жизненной поры приходят ассоциации и толкования впечатлений… У наших крестьян сложилось поверье, что, если приснятся давно умершие родители, то это значит, быть дурной погоде; в этом, пожалуй, есть свой смысл, так как перед дурной погодой обыкновенно бывает состояние более глубокой сонливости, которая и характеризуется образами, выплывающими во сне из давно пережитого, — так известный физиолог Николай Евгеньевич Введенский объяснил механизм еще одного вещего сна.

«Дежа вю».

«Прочитал Вашу книгу „Занимательная психология“, и мне захотелось задать Вам вопрос, который меня давно интересует. Однажды мне приснилась незнакомая местность. Почему-то этот сон мне запомнился. (Хотя обычно сны мне снятся редко и я их не запоминаю.) Через некоторое время я переехал на другое место работы (дело было на уборке урожая в прошлом году) и невольно поймал себя на том, что эту дорогу, речку, столбы высоковольтной электропередачи, стог клевера я уже где-то видел. Это ощущение не покидало меня до тех пор, пока я не вспомнил сон, приснившийся мне неделю назад. Подобный случай произошел со мной спустя несколько месяцев, когда сбылось то, что приснилось ранее.

Недавно одна пожилая женщина после нашего знакомства сказала, что она видела меня в вещем сне еще до того, как увидела на самом деле.

Приходилось ли Вам сталкиваться с подобными явлениями, а если приходилось, то какое этому может быть объяснение?».

Так мне писал один из читателей моей книги. Вот что я ему ответил:

— Случаи, подобные тем, которые Вы описываете в своем письме, известны. В прошлом они часто были, а иногда и сейчас являются причиной суеверий: веры в переселение душ и веры в возможность предвидения будущего.

Объяснением подобных случаев являются иллюзии памяти. Все хорошо знают иллюзии восприятия, бывающие трех родов: физические иллюзии, например мираж; физиологические, например иллюзия крена у летчика при полете в облаках, и психологические, например всем хорошо известные иллюзии зрения. Менее известны иллюзии памяти.

Простейшей из них является искаженное или ложное узнавание. Более сложная иллюзия памяти получила французское название «дежа вю», что значит «уже видел». Эта иллюзия на основе случайной ассоциации вызывает ложное ощущение, что «все это уже было». Наиболее сложной иллюзией памяти является перенесение появившегося «дежа вю» в якобы конкретное прошлое или в воспоминание о якобы приснившемся сне.

Не от каждой иллюзии, даже зрительной, одинаково легко избавиться. А от иллюзии памяти — подавно.

Каждый человек легко соглашается с тем, что его «подвела память», если он, например, «хорошо помнит», как отдал товарищу книгу, которая на самом деле оказывается стоящей на его полке. А вот согласиться, что подобные Вашему случаи — это иллюзии памяти, тем, кто их пережил, всегда труднее.

Человечество еще не совсем избавилось от привычки ждать чуда.

Творчество, продолженное во сне.

Известно немало фактов, когда решение житейской или научной задачи приходило человеку на ум не днем, а ночью, в сновидении. Так, немецкий химик Кекуле увидел во сне структурную формулу бензола. Дмитрию Ивановичу Менделееву сон помог создать периодическую систему элементов. Композитор Тартини слышал во сне, как дьявол сыграл ему сонату, которую он позднее записал. Вольтеру приснился новый вариант его «Генриады».

Стихотворение «Пророк» и некоторые стихи «Полтавы», по свидетельству П.В. Анненкова, были сочинены Пушкиным во сне. Льву Толстому приснился сюжет его рассказа «Отец Сергий». У Грибоедова во сне возник план его будущей комедии, который он в дальнейшем и использовал. Крупный французский математик Анри Пуанкаре вспоминал: «Возникновение идей я в особенности наблюдал у себя в полусонном состоянии».

Все это породило уйму суеверий.

«Сном пользовались боги, чтобы сообщить людям свою волю», — говорил Гомер.

В древней Спарте особые чиновники — эфоры при обсуждении трудных государственных дел ложились спать в храмах, чтобы во сне к ним пришло правильное решение.

Во всех этих случаях мозг во сне не только продолжал начатую во время бодрствования работу, но и выполнял ее даже лучше. Работа продолжалась потому, что яркие очаги возбуждения в коре головного мозга, связанные с нею, не были заторможены во время сна. Работа выполнялась даже лучше, потому что мозгу не мешали лишние внешние раздражения.

Народная пословица гласит: «Утро — вечера мудренее». Это верно в силу сказанного: утром у человека нередко появляются ответы на вопросы, которые накануне он не мог решить. Но основа пословицы не только в этом. Вечером уставшему мозгу свойственна инертность нервных процессов, отсутствующая по утрам.

Для психологической науки в явлениях сновидений неизвестного уже осталось мало. Но непонимание причин и нейрофизиологических механизмов сна и сновидения до сих пор приводит к многим предрассудкам и суевериям.

Суеверие или предрассудок.

Я стоял на аэродроме рядом с командиром авиационного полка, когда летчик-истребитель Н., не успев оторваться от земли, прекратил взлет, круто развернулся и отрулил в сторону. Когда мы подъехали, он уже успел вылезти из самолета. Бледный, с заметно дрожащей рукой, приложенной к шлему, он доложил:

— Товарищ полковник! Прекратил взлет, так как заяц перебежал дорогу. Понимаю, что глупость. Но примета ведь плохая. Разрешите взлететь вторично?

Я не знал, как поступит командир полка. Нельзя было поощрять суеверие и отменять вылет. Но не следовало и посылать летчика на боевое задание (дело было во время Великой Отечественной войны): его воля была подорвана, он явно растерялся. Это значило не только обречь летчика на верное поражение, но и, кроме того, укрепить суеверие, заставить и других поверить в примету: а вот Н. сбили как раз после того, как заяц перебежал ему дорогу.

И командир полка, задумавшись (как потом выяснилось, над тем же, что и я), быстро нашел правильное решение. Окинув летчика взглядом, полным презрения, он приказал:

— Полет отставить! Вы его не заслужили! В наказание за ваш поступок назначаю на пять суток в наряд на кухню, картошку чистить. На лучшую работу вы сейчас не годны. Там у вас будет время подумать о приметах.

Войну Н. кончил Героем Советского Союза.

Слова «Понимаю, что по глупости» показывают, что в поступке летчика было больше суеверия, чем предрассудка. Обычно тесно связанные в своих проявлениях, они различны психологически. В предрассудке преобладает неверное, ошибочное мышление, в суеверии — эмоция.

«Невежество менее удалено от истины, чем предрассудок», — сказал Ленин. Но бороться с суеверием иногда бывает еще труднее, чем с предрассудком.

«Страх есть причина, благодаря которой суеверие возникает, сохраняется и поддерживается», — говорил Спиноза.

Почему прием, который применил командир полка в данном случае, оказался психологически наиболее правильным? Да потому, что одна эмоция была вытеснена другой, одно переживание — страх — другим — обидой, стыдом за свою слабость.

Испуганного человека трудно успокоить уговорами. Но если заставить его рассмеяться или рассердиться, страх его, как правило, проходит. Переживания и раздумья летчика, которому вместо боевого задания пришлось заняться чисткой картошки, помогли вытеснить эмоции, на которые опиралась его вера в приметы.

Черный кот.

— Черный кот перебежал мне дорогу, хоть возвращайся! Знаю, что это глупости, а вот не люблю, и на душе сразу плохо становится. Я в школе всегда, как черный кот перебежит дорогу, двойки получала. Один раз и на экзамене срезалась… Вам, наверное, профессор, смешно? — говорившая была взволнована и смущена.

Нет, мне не было смешно. Ведь я врач, а над больными врачи не смеются, они лечат их. Суеверие — это тоже своего рода общественная болезнь. Иногда маленькая, как у моей собеседницы, вроде насморка, а порой страшная, от которой погибло много людей.

Одна из психологических причин веры в приметы — избирательность памяти. В школе мы с вами не раз получали двойки, не встречая кошек, и еще чаще встречали кошек, хотя потом приносили домой пятерки. Но последнее проходило, не останавливая внимания, а вот когда кошка и двойка совпадали, то это обязательно запоминалось.

Но дело тут не только в избирательности памяти. Встречая кошку, суеверный человек терял веру в свои силы. Поэтому и школьник хуже отвечал, чем мог, забывал, что помнил раньше. А потом всю вину сваливал на встретившуюся кошку, как говорится, с больной головы на здоровую.

Бэкон о суевериях.

Происхождение суеверий хорошо понял английский философ-материалист Фрэнсис Бэкон, который в 1620 году писал, говоря о «призраках», которые осаждают умы людей:

«Разум человека все привлекает для поддержки и согласия с тем, что он однажды принял — потому ли, что это предмет общей веры или потому, что это ему нравится. Каковы бы ни были сила и число обстоятельств, свидетельствующих о противном, разум не замечает их, или пренебрегает ими, или отводит и опровергает их посредством различений — с большим и пагубным предубеждением, — чтобы достоверность тех прежних заключений оставалась ненарушенной. И потому правильно ответил тот, который, когда ему показали повешенные в храме изображения спасшихся принесением обета от опасного кораблекрушения и при этом добивались ответа, признает ли теперь он могущество богов, спросил в свою очередь: „А где изображения тех, кто погиб после того, как принес обет?!“

Таково основание почти всех суеверий — в астрологии, в сновидениях, в предзнаменованиях, в божественных определениях и тому подобном. Люди, услаждающие себя подобного рода суетой, отмечают то событие, которое исполнилось, и без внимания проходят мимо того, которое обмануло, хотя последнее бывает гораздо чаще…»

Когда Бэкон писал: «люди, услаждающие себя подобного рода суетой», под услаждением он, надо думать, понимал не только удовольствия, но и самоутешение, играющее весьма большую роль в происхождении суеверий.

Случай с изображением спасшихся, о которых писал Бэкон, был заимствован им у Цицерона (106-43 гг. до н. э.). Это говорит, что и в те далекие времена прогрессивным умам уже была понятна психологическая сущность суеверий.

Школьные приметы.

Я знал школьника, который перед экзаменами, даже готовясь к ним, не писал цифр 2 и 3, а заменял их точками. Он верил, что это плохая примета. Правда, двоек и троек он от этого получал не меньше, но в примету верить продолжал.

Если поискать в карманах наших школьников, то кое у кого можно найти разные амулеты и вообще предметы, хранимые «на счастье». Это очень не простое явление, так как от сувенира, напоминающего о приятном событии, до амулета, в «силу» которого школьник глубоко верит, переход постепенный и незаметный.

Амулет.

«Вдруг подполковник увидел палку, на которую опирался Мересьев, и даже побагровел:

— Опять? Дать сюда! Ты что, на пикник собрался с тросточкой! Ты где находишься, на бульваре? На губу за невыполнение приказа! Двое суток!.. Амулеты развели, асы… Шаманите. Еще бубнового туза на фюзеляже не хватает. Двое суток! Слышали?

Вырвав палку из рук Мересьева, подполковник осматривался кругом, приглядываясь, обо что бы ее сломать.

— Товарищ подполковник, разрешите доложить: он без ног, — вступился за друга инструктор Наумов…»

Так пишет Борис Полевой в «Повести о настоящем человеке».

С амулетами на боевые задания летали многие летчики всех национальностей, в том числе и наши, советские. У нас с амулетами боролись путем мобилизации общественного мнения. И это делалось не только и даже не столько с целью борьбы за передовое мировоззрение. Была и практическая причина. Амулет повышал уверенность летчика в благоприятном исходе боевого полета и тем в какой-то мере снижал его бдительность при подготовке к полету и осмотрительность в воздухе.

В 1936 году, когда я учился летать в Качинской авиашколе, там был командир звена, о котором было известно, что, если он пришел на аэродром в старом шлеме, в котором еще сам начинал летать, значит, сегодня он будет выпускать в самостоятельный полет кого-либо из своих учеников. И мне уже тогда довелось услышать умные слова его начальника:

— Вы бы не заветный шлем надевали, а старательней проверяли выпускаемых курсантов!

В психологии человека, носящего амулет, еще сохранилась нередко в замаскированном виде психология тотемизма и фетишизма.

Профессиональное суеверие.

Изучая в течение многих лет психологические особенности различных видов труда, я заметил, что суеверия не в одинаковой степени свойственны представителям различных профессий.

Вначале мне казалось, что это связано только с уровнем образования и культурного развития. Действительно, много сталкиваясь в начале 20-х годов с харьковскими биологами и астрономами, я ни разу не встречал среди них суеверных людей. Среди же забайкальских золотоискателей я не нашел ни одного человека (дело было в начале 30-х годов), который не верил бы в большое число самых разнообразных примет, способствующих и мешающих «фарту», удаче. Однако многие из этих суеверий я нашел там и у некоторых инженеров. Помню, как поморщился один крупный геолог, когда я перед взятием пробы на новом месторождении пожелал ему удачи.

Я не встречал на заводах среди малоквалифицированных рабочих-операторов людей, имеющих какие-либо специальные суеверия, но у железнодорожных машинистов и профессионалов-шоферов я много раз отмечал недовольство при виде кошки или женщины с пустыми ведрами, пересекающих им дорогу. От опытного шофера-инструктора я впервые узнал хорошо известную многим шоферам примету: если кошка идет справа налево, «в застег куртки», это считается намного хуже, чем если она идет «не в застег». У некоторых машинистов, шоферов и моряков я обнаруживал различные «амулеты», без которых они не выезжали в рейс, а случайно не взяв их — волновались.

Я помню, как меня удивил во второй половине 30-х годов очень опытный летчик, который недовольно поморщился, увидев, что, надевая перед полетом перчатки, я сначала надел левую, а не правую. Это, оказывается, он считал плохой приметой.

Опасности войны усиливают суеверия. На фронте мне пришлось встречать немало суеверных людей. Фотокорреспонденты газет знали, что некоторые танкисты и летчики не любили, когда их фотографировали перед боевым заданием, и с удовольствием позировали перед объективом по возвращении. Другие всегда брились с вечера, так как бриться перед заданием также считалось дурной приметой.

Во время второй мировой войны среди американских и английских летчиков была распространена вера в «гремлинов» — злых духов, которые водились в самолетах и портили моторы или приборы. Известный американский художник и кинорежиссер Уолт Дисней даже посвятил гремлинам фильм.

В 1965 году, выступая по радио перед Днем физкультурника, олимпийская чемпионка, обладательница четырех золотых олимпийских медалей Лидия Скобликова честно заявила перед микрофоном, что она верит в хорошие и плохие приметы и перед соревнованием «боится спугнуть счастье».

Таким образом, суеверия не всегда связаны с образованием и общим развитием, даже с мировоззрением человека. Эмоциональные особенности людей разных профессий иногда больше влияют на появление суеверий, чем культурный уровень человека.

Застойный очаг.

Я мало встречал таких обаятельных, культурных и внимательно следящих за всем происходящим в мире и вместе с тем таких неприхотливых людей, как эта моя больная.

А она была тяжело больна. Вот уже семь лет как она не могла заставить себя отойти хотя бы на два-три квартала от дома, пойти в театр, поехать на такси или троллейбусе. Она страдала неврозом навязчивого страха пространства, так называемой агарофобией.

Она понимала нелепость своего страха. Ей хотелось посмотреть в театре пьесы, о которых так много читала, поехать на дачу, — но стоило ей отойти от дома, ее охватывал бессознательный и мучительный страх. Удалось выяснить, что болезнь началась внезапно, когда однажды она, неподалеку от дома, почувствовала себя плохо. Все кончилось благополучно, но… испуг остался.

Эту больную трудно упрекнуть в суеверии. А вот другой случай.

На фронте я встретил летчика, который рассказал мне как врачу, что он испытывает мучительный и непонятный ему самому страх в полете на некоторых самолетах, управляемых им. Это могли быть самолеты разных типов, но обязательно с хвостовым номером семь.

— Хоть бы тринадцати боялся — было бы понятно, а почему семерки боюсь, сам не знаю. Семерка ведь хорошее число! — сказал он мне.

Это уже было похоже на суеверие, но при проверке также оказалось неврозом навязчивого страха. Причина невроза стала понятна, когда удалось выяснить, что летчик был сбит на самолете с хвостовым номером семь. Хотя он и забыл номер самолета, на котором чуть не погиб, подсознательно память зафиксировала и сохранила эту семерку и условно-рефлекторно связала ее с пережитым страхом.

У летчика, как и во всех случаях неврозов навязчивых состояний, в коре головного мозга образовался так называемый застойный очаг возбуждения.

Застойный очаг является физиологическим механизмом и многих суеверий. Знание этого механизма позволяет лучше понимать причины их возникновения.

А понимание причин позволяет находить лучшие способы борьбы с подобными суевериями, помогает скорее и радикальнее избавляться от них.

Ведь понять — это не значит оправдать!

Сверхценные и навязчивые идеи.

— Изобретатели какие-то сумасшедшие, страдающие навязчивой идеей, — раздраженно сказал мне работник заводского бюро рационализации и изобретательства.

Сюда он попал по явному недоразумению. Он ничего не понимал в психологии изобретателей и мог принести делу только вред.

Застойный очаг возбуждения, заставляющий все время думать над решением технической задачи, у многих изобретателей действительно есть. Но те из них, о которых говорил незадачливый работник бюро рационализации и изобретательства и которые действительно докучали ему (я их знал!), имели не навязчивые, а так называемые сверхценные идеи.

В основе тех и других лежит застойный очаг возбуждения в коре головного мозга. Но между ними принципиальное различие, выражаемое формулой, которую любил повторять психиатр М.О. Гуревич:

— Человек борется за свою сверхценную идею, даже если ему доказывают ее ошибочность, но человек борется со своей навязчивой идеей, понимая ее ошибочность, но не имея сил ее побороть.

Предрассудок по своей психологической сути близок к сверхценной идее; суеверие — к навязчивой идее.

Бывают случаи, которые относятся либо только к суевериям, либо только к предрассудкам. Но очень часто, особенно у религиозных и малокультурных людей, суеверия тесно переплетаются с предрассудками.

Предрассудки больше относятся к религиозной идеологии, а суеверия — больше к религиозной психологии. С предрассудками надо бороться путем разъяснения и убеждения, а в суевериях переубедить нелегко. Они связаны ведь не с мыслями, а с эмоциями, эмоции же трудно снимаются словом, а легче вытесняются другими эмоциями. Попробуйте рассердившегося человека рассмешить, и гнев его пройдет.

Потому с суевериями надо бороться с помощью вытесняющих их эмоций. А если бороться словом — то не холодным и сухим, а вызывающим эмоции.

Предрассудки и заблуждения.

В студенческой компании возник разговор о предрассудках.

— Предрассудок — это любая привычная форма мышления, — утверждал психолог. — Это автоматизм мышления, непосредственно связанный с привычкой, а привычка — ведь это действие, выполнение которого стало потребностью. Вот почему предрассудки бывают и религиозные, и научные, и бытовые.

— Правильно, — сказал молодой литературовед, — ведь в штампе, как и в моде, а пожалуй, и в каждом догматическом подходе в искусстве, есть элемент предрассудка. И когда мы говорим «мещанский предрассудок», мы отмечаем только более отчетливо выраженные, некоторые свойственные последнему столетию предрассудки. А ведь убеждение, что в театр нельзя пойти в брюках немодного фасона, это тоже предрассудок того, для кого мода — его религия.

— Позвольте! — вскричал молодой лектор-атеист. — Религиозные предрассудки могут быть определены только как «вера в сверхъестественное», и по этому признаку они четко отделяются от всех других. И не будем их смешивать.

— Нечего сказать, четкое определение, — усмехнулся историк. — Известно, что Геродота греки называли лжецом за его «сверхъестественные» сведения, что где-то когда-то на земле вода становится твердой. А сам Геродот считал «сверхъестественным» в описании мореходов, что они в полдень видели солнце на севере. Выходит, что Геродот упрекал финикиян, плававших вокруг Африки, в религиозных предрассудках, а его современники упрекали в них же его?

В этой дискуссии каждый из спорящих был прав, но не до конца. Правильно отождествляя предрассудок с привычным мнением о чем-либо, студент-психолог и литературовед забывали добавить, что при наличии предрассудка это мнение ложно. Каждый предрассудок — заблуждение, но заблуждение, не ставшее привычным, еще не предрассудок.

Религиозный же предрассудок обязательно должен быть связан с суеверием, а следовательно, с верой.

Приметы и предрассудки.

«Сей овес в грязь, будешь князь!» — говорит пословица. Народная мудрость накопила огромное множество самых различных примет, отмечающих причинно-следственные связи между различными явлениями.

Многие из примет абсолютно верны. Лег кот к печи — быть похолоданию. И дело не в том, что печь не топится: у кота ведь свои условные рефлексы. Особенно много таких примет у моряков:

Есть приметы, сохранившие только свой исторический корень. Например, рассыпалась соль — к ссоре. Ведь когда соль была очень дорога, рассыпанная соль нередко вызывала семейные неприятности.

Но многие приметы — это исторические рудименты древних верований, осколки религиозных представлений. В них всегда сохраняется элемент магии. Так, у наших яхтсменов до сих пор сохранилась старая примета моряков: чтобы вызвать ветер, надо посвистать в нужную сторону. Но это ведь чистейшая подражательная магия. Разбитое зеркало — к смерти, потерянная фотография — быть беде у изображенного на ней. Это уже рудименты чурингов, психологически вполне им тождественные.

Есть приметы, имеющие уже не психологические, а чисто исторические религиозные аналогии. Чтобы «не спугнуть счастье», надо поплевать через левое плечо. Почему через левое? Да ведь во всех старых религиях, и в том числе и в христианстве, добрый дух, ангел, ходил справа (справа и наиболее почетного гостя сажали), а слева от человека находился черт, злой дух. Плевать на доброго духа нельзя. А на злого — всегда полезно. А чтобы не сглазить — вдвойне полезно. Своя «железная логика»!

Не со всякими приметами надо бороться, а только с теми, которые не опираются на знания и стали предрассудками. А еще психологически точнее можно сказать так:

— Бороться надо не с приметами, а с верой в приметы!

Почин дороже денег.

Купец всегда делал большую скидку первому покупателю, так как влияние почина на дальнейший ход событий было для него окутано таинственностью. Это отразилось в поговорках:

«Почин дороже денег».

«Лиха беда — начало!»

Поэтому, начиная какое-либо дело, человек приносил жертву богам, обращаясь к ним с мольбой о помощи. У евреев даже была особая молитва для начала любого дела. Христианин же осенял себя крестным знамением.

Начиная новое дело и колеблясь между надеждой и страхом (а это ведь и есть психологическое состояние тревоги), человек всегда чувствует себя стоящим «на краю бездонной пропасти». А это чувство, как мы видели, и является «тайной религии». Оно и рождает веру.

Но в обычае «посидеть перед дорогой» этот предрассудок наслаивается на мудрый обычай кочевников. Тянь-шаньские киргизы и поныне куда-либо выезжают всегда вечером и недалеко от дома или старой стоянки ночуют. За это время всегда вспоминается, что забыто или недоделано, и возвращаться приходится недалеко. Так ведь и в песне поется:

Это хороший обычай — перед дорогой посидеть несколько минут и подумать, все ли взято и все ли сделано, что надо.

С левой ноги.

— Сегодня я по ошибке первым надела левый чулок, вот все и не ладится с тех пор, даже настроение испортилось.

Такие или подобные слова можно нередко услышать и теперь. А в недалеком прошлом мнение, что если встанешь утром с левой ноги, то весь день тебя будут преследовать несчастья, было присуще очень многим.

Психологическая причина этого суеверия заключается в широко распространенной логической ошибке, понятой человечеством очень давно и уже во времена споров схоластов получившей обозначение Post hoc, ergo propter hoc, т. е. «после этого, следовательно, по причине этого».

Фактически в этих случаях дело обстоит так.

Испокон веков считалось, что правая рука (и нога) — главнее и «удачливее» левой. В этом отражалось то, что большинство людей — правши.

Иногда это суеверие закрепляется по тому же психологическому механизму, что и в рассказе «Черный кот», механизму, понятому еще Цицероном и Бэконом. Но иногда здесь дело обстоит сложнее. Человек, считающий, в силу своего религиозного мировоззрения, что с левой ноги вставать не следует, все же непроизвольно может сделать это в случае, если он проснулся, не отдохнув или с головной болью, вообще в плохом состоянии. Так же как он забыл, вставая, об этом предрассудке, так он будет в течение дня забывать и о других делах. Причиной его неудач будет то, что он не выспался. А если к тому же он свяжет свои неудачи со своей «ошибкой», настроение его еще более ухудшится и еще более все «будет валиться из рук». А это только укрепит его веру в этот предрассудок.

Заговорное зелье.

Эти стихи я списал из старого альбома. Они очень хорошо передают психологию любовной магии. Внезапное любовное чувство, охватывающее человека и глубоко потрясающее его, издавна поражало людей и ассоциировалось с колдовской силой, магическим напитком. Достаточно напомнить поэтическую легенду о Тристане и Изольде.

Народная поэзия полна любовной магии.

Эти стихи Константина Думитрашко давно уже стали украинской народной песней и народ дополнил:

Что это? Только поэтическая метафора, близкая сердцу каждого? Нет! Неразделенная любовь, активизируя мечты человека, часто способствовала усилению религиозного чувства и веры в любовную магию — возможность «приворожить» любимого или любимую.

Интересен следующий декрет французского короля Людовика XV, изданный им под влиянием религиозных ханжей:

— Та женщина, которая будет покушаться при помощи белил или румян, духов, разных эссенций, искусственных зубов и волос, ботинок с высокими каблуками и т. д. вовлечь в супружество подданного его величества, будет признана чародейкой и, как таковая, будет наказана. Брак же будет считаться недействительным и уничтоженным.

Модные суеверия.

Во многих зарубежных городах на улицах нет домов под № 13, а в гостиницах нет комнат под этим номером. Чего здесь больше — предрассудка, суеверия, моды или привычки?

В начале нашего столетия пропуск 13-го номера был модой больше, чем предрассудком. Не так уж много людей верили в то, что 13 «приносит несчастье». Но стало модным отказываться от квартир в домах и от комнат в гостиницах под этим номером. Известно, что, когда строители сдавали дом для космонавтов, они в шутку (в шутку ли или в дань моде?) на дверях поставили номер «12», «12-а», «14».

В психологической сущности суеверий и моды есть общность: инертность, подражание, шаблон, легкость перехода в привычки. Даже в массовых «религиозных эпидемиях» средневековья и более поздних, типа «лурдских чудес», психологически был заложен большой элемент моды.

А что иное, как не мода, существующее кое-где стремление молодежи к венчанию в церкви? По крайней мере, подлинного религиозного чувства и предрассудка в таких явлениях несравнимо меньше, чем фрондерствующей моды.

За рубежом сейчас модной становится всякого рода модернизация религии. Иногда идеологическая, а иногда внешняя, идущая за модой. Например, совмещение в одном и том же помещении богослужения и светского концерта, танцев. Любую модернизированную религию В.И. Ленин называл «подчищением» религии, отмечая, что «подчищенная» религия даже более опасна. Замаскированный враг всегда опасней отчетливо видимого!

Сила традиции.

Яркий и глубокий ум современности английский философ Бертран Рассел, мысли которого я уже приводил, разбирая и показывая несостоятельность ряда аргументов в пользу существования бога, сказал о человеке, не менее глубоком и умном, немецком философе Иммануиле Канте:

«Но стоило ему опровергнуть эти аргументы (в пользу существования бога: а именно первопричины, естественного закона и целесообразности. — К.П.), как он тут же сочинил новый аргумент, нравственного порядка, и совершенно уверовал в него. Кант был похож на многих людей: в интеллектуальных вопросах он был человеком скептического склада, но в вопросах нравственных он безоговорочно принимал на веру все понятия, усвоенные с молоком матери…»

Моя мать, которую я рано потерял, была очень религиозной. И мои детские воспоминания о ней связаны с церковным хором и лампадой у иконы. Где бы я до сих пор ни услышал церковный хор и ни увидел лампаду, я по ассоциации всегда и неизменно вспоминаю свою мать и свое детство.

Поэтому я хорошо понимаю сложный душевный конфликт атеиста, не желающего наносить обиды старушке матери, перевоспитать которую он иной раз бессилен.

Но поэтому я хорошо понимаю и страшную силу традиции в сохранении религиозных верований.

— Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых, — сказал Маркс, призывавший к борьбе с ними.

Силу традиций понимал и Пушкин:

Так писал он, принимая традиции только на словах, а в жизни страстно борясь со многими из них, как и со всяким деспотизмом.

«Понять — значит простить» — гласит пословица. Но здесь она неприменима. Понимать страшную силу традиций, и в особенности религиозных традиций, — никак не значит оправдывать их. Нельзя оправдать, когда в современной советской семье в угоду старухе матери молодежь венчается или крестит ребенка, разрешает ему ходить с бабушкой в церковь. Незачем калечить душу ребенка.

Поступки человека определяются результатом борьбы мотивов в волевом акте. Оскорблять религиозное чувство матери нельзя. Но это не значит, что надо подпадать под влияние ее мировоззрения.

Психология обряда.

Полку, в который я приехал, было присвоено гвардейское звание, и ему вручалось гвардейское знамя. Настроение у всех было приподнятое, торжественное. Весь личный состав стоял в строю. Командир полка подошел к знамени и, став на одно колено, поцеловал его край. Каждый из солдат и офицеров тоже стал на одно колено и стал повторять за командиром полка слова гвардейской клятвы.

— Как в церкви! — шепотом сказал один из посторонних, стоявших в стороне.

«А ведь он прав на две трети», — подумал я.

Во-первых, по форме вручение гвардейского знамени является обрядом. Венчание или крещение — тоже обряды.

Во-вторых, психологически они кое в чем также близки, так как участникам этих обрядов свойственны чувства большой значимости события, радости за его свершение, ответственности за его последствия; известная условность, даже театральность, создает торжественную обстановку и способствует приподнятости настроения и продуктивности (точности, яркости, длительности) сохранения памятью события.

И только в третьем компоненте каждого обряда — в его идеологическом содержании — между этим воинским и церковными обрядами нет ничего общего.

Но и это только теперь. А ведь воинские знамена — это рудимент изображений святынь, которые носили в походе древние египтяне. Ведь первые знамена — византийский лабарум, древнерусские хоругви, мусульманское «знамя пророка» — все они отражали религиозную идеологию. Все они создавали у воинов настроение, отлично выражавшееся словами:

— С нами бог, — кто против нас?

Религиозные корни воинских традиций очень глубоки и вместе с тем сразу бросаются в глаза. Так, большинство старых орденов, как правило, кресты. Все русские ордена были посвящены святым. Достаточно вспомнить георгиевский крест в честь Георгия Победоносца.

Духовенство всегда уделяло огромное внимание обрядовой стороне религии даже в мелочах. Органная музыка в католической церкви, написанная Бахом, или православная заутреня на пасху, даже обычный колокольный звон — кто может отрицать их эстетическую сторону и силу психологического воздействия? Мусоргский недаром использовал колокольный звон в опере «Борис Годунов».

Но духовенство не так уж часто само придумывало обряды, им гораздо чаще использовалось ранее созданное народом. Обряды христианской церкви корнями уходят в язычество и магию. Духовенство только насыщало религиозным содержанием народные обряды, примером чему служит убранная игрушками и свечами елка на рождество и комната, украшенная травой и ветками на троицу.

Новая идеология не отрицает обрядов, но дает им другую идейную нагрузку. И семейные праздники: новоселье, свадьбы, рождение детей — и общенародные: посвящение в рабочие, праздник урожая и другие — отражают новую идеологию. Они создаются самим народом, отражая не только национальные, но и чисто местные условия.

Обряды — это форма общественной психологии, а не идеологии. Они легко создаются народом и с большим трудом навязываются ему извне. Здесь проявляется общий закон: идеология вносится в сознание определенных групп людей, а их психология формируется чаще стихийно.

Безрелигиозные обряды.

Когда в детстве нам с сестрой мать устраивала елку, на которую приходил Дед Мороз, это была радость, воспоминания о которой не стерли годы. Потом я понял, что рождественская елка, как и сам праздник рождества, это религиозный предрассудок и в 20-х годах с презрением смотрел на единичные, блестящие огоньками елки, как на «осколки разбитого вдребезги». А вот когда стал подрастать сын, мне стало грустно и стыдно, что я не могу дать ему сверкающего праздника и детской радости, которую доставляла мне мать. И я от души сказал спасибо Павлу Петровичу Постышеву, который письмом в газету «Правду» в декабре 1935 года реабилитировал детский праздник новогодней елки.

А ведь вначале некоторые горе-педагоги не только елку «отменили», но и настаивали на большем:

— Предлагаем заменить народные нереальные, фантастические сказки простыми, реальными, взятыми из мира действительности и природы, — писали они в журнале «На путях к новой школе» (1924, № 1, стр. 152).

Ну разве в том дело, что исторически украшение елки связано с религиозным культом деревьев, а танец вокруг елки и песня «В лесу родилась елочка» — чистейший пережиток ритуального танца культа деревьев? Деда Мороза за рубежом называют Санта-Клаусом — святым Николаем. Но все же я уверен, что и в коммунистическом будущем дети будут танцевать вокруг елки и сияющими глазами смотреть на Деда Мороза.

Любые народные обряды, являющиеся нейродинамическими стереотипами, легко приобретают незаконченную, условную ритуальную форму и могут получать нагрузку религиозной идеологии. Но ритуальность, как мы видели, может быть и в войсковых обычаях, и в детских играх. Значит, надо различать форму обряда и его идеологическую нагрузку.

Советский Дед Мороз, не отличаясь от Санта-Клауса по обрядной форме, освободил эту форму от религиозной идеологии, сохранив психологию сказки.

На наших глазах советский народ вкладывает новый смысл в старые обряды, создавая, например, комсомольские свадьбы. Восстанавливается и ряд старых безрелигиозных обрядов, например торжество встречи дорогого гостя хлебом-солью, обряды праздника первого колоса, «приступая к уборочной кампании», и праздника урожая, как «отчета об окончании уборочной кампании».

Я взял в кавычки два канцеляризма и думаю, что каждый читатель сам и без кавычек почувствовал бы, насколько они эмоционально отличаются от содержания соответствующих праздников.

А в ряде случаев старый по содержанию обычай приобретает совершенно новые формы. Ведь по существу не чем иным, как психологической аналогией инициации, является обряд «принятие в рабочие» подростка, пришедшего на завод, или обряд встречи пополнения воинской части.

Праздник, торжество и связанный с ними обряд всегда были и будут нужны народу. Счастье человечества в том и проявляется, что, освободившись от религиозных пут, праздники, торжества и обряды становятся ярче и богаче по своему содержанию и эстетическому переживанию их.

1 сентября.

Я хотел к началу учебного года быть уже дома, но моя «Волга» закапризничала, «искра в землю ушла», как шутят шоферы, и планы мои были нарушены. В большом белорусском селе, в которое я завернул выкупаться в озере и выпить молока, пришлось не только заночевать, но и провести 1 сентября. Но то, что я увидел как психолог, вознаграждало меня за муки как шофера.

Остановился я в доме против школы. Еще въезжая в село, я сразу обратил на нее внимание. Место для нее выбирал человек со вкусом, и она отлично «вписывалась в пейзаж». Как я потом узнал, еще в начале 30-х годов выбор этого места был целым событием, которое обсуждало все село. Так со вкусом и знанием дела когда-то выбирали в селах место для церкви. Известно, что на Руси были даже особые специалисты, которых приглашали из монастырей только для этого.

С вечера я обратил внимание на праздничную суетню около школы. Хотя казалось, что все вокруг уже давно прибрано, старшеклассники продолжали наводить порядок, посыпали дорожки песком, украшали здание флагами и гирляндами из веток. Да и по всему селу то тут, то там сновали, как муравьи, ребята. Чувствовалось, что все готовятся к празднику. И действительно, в этом селе давно уже стало традицией отмечать начало учебного года большим праздником. Эта хорошая традиция была заведена еще тем учителем, который так удачно выбрал место для школы. Она заботливо поддерживалась его учениками, ставшими сначала матерями и отцами, а теперь уже бабками и дедами. Правда, их мало уже осталось после войны, но на них сумел опереться (а может быть, и только поддержать их) вернувшийся с войны молодой учитель.

Наутро 1 сентября я увидел в этой школе многое из того, что можно было в этот день увидеть в любой другой советской школе. Первоклассники пришли с букетами цветов, они сначала жались к родителям, но вскоре выстроились в линейку против старшеклассников, оканчивающих школу в этом году. Затем состоялся торжественный вынос знамени школы (того самого знамени, которое завел в 30-х годах старый учитель, а ученики сумели сохранить во время оккупации!). Директор школы произнес краткую, но торжественную речь, а после этого мальчики и девочки возлагали цветы у мемориальной доски с фамилиями бывших учеников школы, которые погибли в боях за Родину.

Но все это было здесь оформлено более торжественно, чем в других школах, все это звучало как великолепный обряд и по-настоящему волновало. На груди у всех — и школьников, и учителей — были одинаковые значки — «герб» этой школы. Десятиклассники прикололи такие эмблемы к груди первоклассников. Я обратил внимание, что школьники, пробегая или проходя мимо учителей, замедляли шаг и почти по-военному поворачивали голову в их сторону.

Потом состоялась торжественная передача первоклассникам их класса школьниками, отучившимися в нем. Школьники, которые сами когда-то получили от своих предшественников парты, торжественно передали их новым ученикам.

Первый школьник, который передавал парту, сказал:

— Береги эту парту, как ее берегли те, кто передал ее мне, и как я берег ее, чтобы потом передать ее тебе.

Иногда назывались фамилии тех, от кого парта была получена. Но потом зазвучали другие слова:

— Я не знаю, кто сидел на этой парте раньше меня, но я берег ее для тебя, чтобы ты ее передал другому, как я передаю тебе.

И наконец я услышал:

— Прости меня, что я не уберег эту парту для тебя и ее пришлось ремонтировать, но ты береги ее, чтобы без ремонта передать ее другому.

Это был традиционный и очень полезный ритуал, воспитывавший отношение школьников не только к парте, но и ко всему школьному имуществу.

В этой школе был еще один обычай, с которым я ранее не встречался. Соседи по парте менялись друг с другом карандашами со словами:

— Помни о соседе.

Иногда (но редко) это были обычные карандаши, но чаще они были украшены различной, иногда очень затейливой резьбой. А с самым младшим первоклассником менялась карандашом, украшенным ее инициалами, учительница. Причем это происходило также в торжественной обстановке.

Все это, вместе с раздачей учебников, продолжалось недолго, после чего все разошлись.

— Для первоклассников день начала учения должен быть праздником, запоминающимся на всю жизнь, как запомнится потом и день окончания школы, — сказал мне директор. — Школа имеет очень много еще неиспользуемых возможностей для воспитания чувств подрастающего поколения. Торжественность, обрядность и ритуальность, находившие ранее выражения в основном в религии, как-то незаметно стали уходить и из школы. А они должны не уходить, а, напротив, всячески усиливаться в школе, воспитываться из поколения в поколение как традиции и школы вообще и каждой данной школы в частности. Выработанная у школьника привычка к ритуалу, даже к этикету, наполненному возвышенным содержанием, не только облагораживает его, но и делает более дисциплинированным. Не везде есть школьное знамя, подобное нашему. Но я думаю, что каждой школе необходимо иметь и его и даже свой герб. Пусть они будут самодельные. Это будет даже лучше.

Но 1 сентября, — продолжал он, — праздник не только для школьников, но и для учителей. И им тоже всячески надо в этот день поддерживать праздничное настроение. Более того, не может быть полноценного праздника для детей, если этот день не является праздником и для учителей. Коллектив школы — это ведь единый коллектив, объединяющий и тех и других. Поэтому я своею властью сокращаю им этот рабочий день, никогда не задерживаю учителей ни на какие-либо мероприятия и совещания. Все это было уже в последних числах августа и будет потом. 1 сентября должно быть большим праздником!

Но только вы, профессор, пожалуйста не пишите о нас. Не все со мной согласны, а тратить время на споры я не могу, — вдруг заволновался директор. — Вот Академия педагогических наук теперь стала общесоюзной, может быть, она серьезно займется проблемой школьных обрядов…

Выполняя просьбу директора школы, я не называю ни его фамилии, ни села. Но не писать о том хорошем, что я увидел, и не привести его умных слов я не могу.

Есть чему поучиться.

Калачинск — небольшой городок Омской области, казалось бы, ничем не примечательный. И горсовет в нем вроде бы такой же, как в любом другом районном центре. Так нет, поди ж ты, собралась в этом горсовете уже ряд лет назад группа активистов и создала специальную комиссию по гражданским обрядам.

Сначала народ насторожился: что еще за обряды? А потом понравилось. Быстро вошли в традицию «дни посвящения в гражданство»: ежемесячно в Доме культуры депутаты горсовета, при переполненном зале, в торжественной обстановке, вручают родителям свидетельства о рождении ребенка. Представители общественности, родственники, друзья, сослуживцы поздравляют родителей, преподносят ребенку подарки.

Скромно, но торжественно 1 сентября отмечается «праздник школьника». На всех предприятиях и во всех учреждениях города стали традицией поздравления каждого сослуживца с днем рождения. Причем поздравляют его не только сослуживцы, но и представители общественных организаций. Так же отмечаются и «золотые свадьбы». Скромно, но торжественно, коллективно и весело.

Калачинск — небольшой городок, казалось бы, ничем не примечательный. Но у активистов Калачинского горсовета есть чему поучиться. Хорошо понимают они, что такое общественная психология, и умеют формировать ее.

Грешно.

Не одно тысячелетие, воспитывая ребенка и обучая его элементам морали, плохое всегда связывали с грехом:

— Не делай так! Это грешно! Бог накажет!

Грех как религиозное понятие — это неугодное богу действие; это нарушение религиозных предписаний, правил.

Все религии учили и учат, что эти предписания и правила даны человеку богом, потому, нарушая их, человек и виноват только перед богом. Грех можно «замолить», т. е. уговорить бога «отпустить грех». Вину же перед людьми нужно исправлять делом.

Привычка отвечать «только перед богом», а не перед людьми за свои поступки толкала и толкает до сих пор ряд верующих на тяжелые преступления.

Бог, как считают верующие, может каждому простить почти все грехи. На то он и «всемилостивый». Так, в 1095 году римский папа сразу и заранее от имени бога отпустил все грехи — дал индульгенцию — всем участникам первого крестового похода. Массовые индульгенции давались папами не раз и в дальнейшем.

Практически такая психология греха была очень удобна, и не случайно индульгенциями (так в XI веке начали называть церковные грамоты об отпущении грехов) духовенство стало торговать, причем торговать выгодно.

Церковь всегда получала выгоду от кающихся в грехах верующих в виде различного рода жертвоприношений. Но делающий жертвоприношение никогда не был уверен, что жертва его принята и он «прощен богом». А покупая индульгенцию, он сразу чистоганом рассчитывался с всевышним за совершенный грех или, что было еще удобнее, за грех, который он собирался «взять на душу».

Исповедь.

Я до сих пор не забыл своего огорчения, когда не был допущен к занятиям в гимназии… так как не исповедовался священнику в своих грехах и, следовательно, не был записан им в официальную «исповедную книгу».

Исповедь — таинство покаяния; устное признание грехов своих перед духовником. Исповедовать — расспрашивать, заставлять рассказывать все; выслушивать и отпускать грехи перед причастием — так В. Даль определяет эти слова в своем «Толковом словаре».

Какова же психологическая сущность исповеди, заставлявшая уже с IV века большинство верующих добровольно исповедоваться, «раскрывая душу» духовнику? Этих психологических сторон в исповеди, по крайней мере, три.

Первая сторона — это психическое явление, понятое еще древнегреческими философами-пифагорейцами и более подробно разработанное Аристотелем в учении о катарсисе (что по-гречески означает очищение) под влиянием музыки, трагедии. Сейчас это явление нам понятно с точки зрения взаимодействия эмоций и вытеснения примитивных эмоций возвышенными и более сильными эстетическими. Не удивительно, что ритуальная обстановка исповеди способствовала катарсису в аристотелевском смысле.

Вторая психологическая сторона исповеди отражена в мудрой народной поговорке: «Разделенная радость — двойная радость; разделенное горе — половинное горе». Каясь в грехах священнику, исповедующийся невольно делился с ним и своим горем, и радостями, и притом теми, о которых он не мог обычно говорить с другими людьми.

Третьей психологической стороной исповеди является тоже катарсис, но уже в другом смысле этого понятия, применяемом в современной психотерапии. Не всегда осознанные и часто мучительные переживания, вызванные «психическими травмами» и, что то же самое, «душевными ранами», в беседе больного с врачом-психотерапевтом становятся более осознанными, связанными в причинно-следственные цепи. Словесные высказывания об этих травмах вносят изменения в застойные очаги возбуждения в коре головного мозга, а часто и ликвидируют его. Высказанное легче забывается. Потому такая беседа с врачом (а также и исповедь) приносит облегчение и улучшение самочувствия.

Здесь сразу же надо сказать, что австрийский психиатр Зигмунд Фрейд (1856–1939) и его последователи — фрейдисты и неофрейдисты исказили это понимание катарсиса, связав его только с детскими и только с сексуальными психотравмами.

Эти три психологические стороны исповеди относятся не только к ней. Очищающее душу действие, которое появляется после посещения концерта или театра, в результате дружеской беседы и, наконец, не внешне показного, а подлинно самокритичного выступления на собрании членов единого коллектива, — все это проявления этих же закономерностей.

Но в исповеди есть и четвертая ее психологическая сторона, присущая только ей и определяемая ее принадлежностью к религиозной психологии. Это вера в возможность «отпущения» высказанных грехов священником от имени бога. Эта вера обща с верой в возможность откупиться от греха покупкой индульгенции, покаянием, постом или жертвоприношением.

Так в психологии исповеди, как и в психологии молитвы и в ряде других случаев, общие психологические закономерности, искажаясь верой, становятся явлением религиозной психологии. Но наличие этих общих закономерностей, принося человеку облегчение, даже радость, закрепляет соответствующие явления. Если бы исповедь и покаяние в грехах не давали бы людям облегчения, церковь не смогла бы заставить верующих исповедоваться. Здесь, как и во многих других случаях, религия умело использовала в своих целях психологические закономерности.

Непрерывность жизни.

Константин Эдуардович Циолковский, заглянувший силой мечты и научного предвидения в глубины космоса, считая себя материалистом и монистом, вместе с тем признавал возможность повторного рождения. Вот отрывки из его рукописи, написанной 24 декабря 1933 года, в которой он изложил свои взгляды в форме диалога, названного им «Непрерывность жизни»:

«— В каком состоянии находилось ваше тело до вашего рождения?

— Вещество, из которого я теперь состою, было рассеяно в воздухе, воде и почве.

— Значит, до рождения вы были мертвы?

— По всей вероятности.

— Но раз вы были мертвы, а теперь ожили, то, стало быть, вы воскресли из мертвых.

— Выходит, что так…

— Как вы думаете, может ли повториться жизнь, можете ли вы снова жить после смерти?

— В той же точно форме это невозможно, но в другой форме весьма вероятно…

— Что же последует за вторым рождением?

— Третье, четвертое, и так без конца, и все в новой форме.

— Однако может пройти столько биллионов лет, что и Земли тогда не будет. Как же я тогда оживу и где?

— Вместо Земли будут другие планеты. Вы на них оживете. Форма смертна, но материя бессмертна…»

Конечно, это не упрощенный метемпсихоз (переселение душ), являющийся элементом многих религий, в частности индуизма, считавшего, что душа умершего переходит в другое существо. В любой религии метемпсихоз всегда опирается на веру — потому это явление религиозной психологии. И именно как религиозное суеверие вера в «переселение душ» еще нередко встречается. Потому о ней и говорится в этой главе. Но у К.Э. Циолковского его идея о непрерывности жизни, возможности повторного рождения как сходной комбинации атомов, которое может возникнуть «с интервалом в биллионы лет», это не религиозная идея, а чисто научное заблуждение. Он не знал теории отражения диалектического материализма и психику рассматривал с позиций рефлексологии В.М. Бехтерева. Кроме того, Циолковский не учел, что и сходная комбинация атомов не может дать преемственности сознания. А об этом очень хорошо и с немалой иронией сказал еще Лейбниц:

— Что хорошего, сударь, было бы, если бы вы стали китайским императором, при условии, что вы забудете, кем вы были? Разве это было бы не то же самое, как если бы бог в момент, когда он уничтожил вас, создал в Китае императора? — спрашивал он.

Но для психологии религии важно то, что метемпсихоз в любых его вариантах, кроме варианта К.Э. Циолковского, — это мечта о бессмертии.

Иллюзия бессмертия.

Здоровому, полному сил человеку трудно примириться с мыслью о том, что весь мир и его внуки будут существовать, а его уже не будет. Чувство протеста против смерти было свойственно всем народам, во все времена. Вот почему так быстро облетели мир детские слова песни:

Это чувство очень глубоко описал Л.Н. Толстой в статье «Страх смерти».

Миф о бессмертной душе — один из вариантов иллюзии бессмертия. Другим ее вариантом является метемпсихоз. Но иллюзия бессмертия не такая уж безобидная для человечества идея, как может показаться на первый взгляд.

«Если верить в царство бессмертия для всех людей, то война, по-видимому, не будет казаться столь ужасной», — писал прогрессивный американский философ К. Ламонт в предисловии к русскому изданию своей книги, — название ее я поставил в заголовок этого рассказа.

В разгар корейской войны 11 сентября 1950 года в «Нью-Йорк таймс» можно было прочесть следующее:

«Скорбящие родители, чьи сыны были мобилизованы для службы в боевых частях, услышали вчера в соборе святого Патрика, что смерть в бою является частью божьего плана, имеющего целью населить царство небесное».

Еще откровеннее слова одного из английских священнослужителей, сказанные им в проповеди в 1954 году.

— Водородная бомба не является самой большой опасностью нашего времени, — сказал он. — В конечном счете самое большее, что она может сделать, — это перенести значительное число человеческих существ из этого мира в другой, в более жизненный, мир, в который они однажды так или иначе попадут.

Вот куда может привести психология веры в бессмертие!

И все же бессмертие человека есть. Оно — в делах его, оставленных грядущим поколениям. Бессмертие человека не только в произведениях искусства, науки или техники. Человек, выстроивший дом, в котором будут жить люди, или посадивший дерево, под которым будут играть дети, тем обеспечил себе бессмертие на срок жизни дома или дерева. Учитель обретает бессмертие в делах своих учеников. И это уже не иллюзия бессмертия.

Все остается людям!

Сила и слабость религии.

В Москве, в одном из залов Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, находится стела XVIII века до н. э. Стела — это вертикальная плита или колонна с изображениями и текстом, поставленная для увековечивания какого-либо важного события. На этой стеле изображен вавилонский царь Хаммурапи (1792–1750 гг. до н. э.), получающий от верховного бога солнца и правосудия Шамаша свод законов, а ниже высечены клинописью 282 статьи этого закона.

Закон царя Хаммурапи — один из первых юридических кодексов по гражданскому, семейному и уголовному праву. Но чтобы укрепить его значение, государственная власть использовала авторитет и силу религии.

Библия полна указаний не только юридического и морального, но и санитарно-гигиенического характера. И перед каждым из них стоят слова:

— И сказал бог Моисею (или кому-либо другому)…

Так делали не только Хаммурапи и авторы Библии. Очень многие законодатели пытались укрепить законы государственного права силой религиозного чувства. А моральные нормы в большинстве своем опирались на религиозные каноны.

Но ни одна религия в мире не могла создать общества, в котором бы выполнялись моральные нормы, предписываемые ее канонами. В этом убийственная слабость религии.

Теперь наука знает, почему это так происходит. Марксизм, открыв закон развития общества, показал, что в основе жизни общества лежат экономические законы и прежде всего производственные отношения людей, что общественное бытие определяет и общественное и индивидуальное сознание, что и религия, и наука, и искусство, и сами моральные нормы являются надстройкой, а базисом, основой является экономика общества. Но какой огромный путь должно было пройти человечество, чтобы понять эти законы!

Те, кто в своих кодексах восставал против земного деспотизма, нередко пытались обойтись без идеи бога. Тому свидетельства — Великая хартия вольностей, написанная в 1215 году восставшими английскими феодалами, и Декларация прав человека и гражданина, провозглашенная в 1789 году французской буржуазной революцией.

Но только моральный кодекс строителя коммунизма, включенный в Программу Коммунистической партии Советского Союза, проводя в жизнь лозунг «все для человека», полностью и последовательно исходит из законов развития человеческого общества.

Психология пассивности.

И история, и психология убедительно говорят, что в структуру религиозной психологии существенным компонентом входит психическое состояние пассивности. Конечно, история религии знает не один случай использования стенического религиозного фанатизма, мобилизующего активность масс. Сюда относятся проповедь газавата («священной войны против иноверных») исламом, христианством — крестовых походов, выступления кальвинизма во время буржуазных революций и т. д. Самыми бескомпромиссными и упорными были религиозные войны.

Но во всех этих случаях религиозное чувство было только толчком, мобилизовавшим другие чувства, которые затем укрепляли его в свою очередь. Именно потому К. Маркс так ярко и убедительно сказал о сущности религии:

— Религия — это вздох угнетенной твари.

В.И. Ленин также подчеркивал ее связь с угнетением, придавленностью, усыплением активности, в частности в классовой борьбе. Так, в письме М. Горькому, посвященном разбору ошибок последнего в оценке религии, В.И. Ленин в ноябре 1913 года писал, что «бог есть (исторически и житейски) прежде всего комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом, — идей, закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классовую борьбу». В этом же письме он писал: «Никогда идея бога не „связывала личность с обществом“, а всегда связывала угнетенные классы верой в божественность угнетателей».

Пассивность, как свойство религиозной психологии, особенно типична для современных религиозных людей. И без понимания психологии пассивности сейчас трудно понять психологию современного верующего.

В пассивности и активности отчетливо видно различие, а также единство и взаимовлияние трех видов психических явлений: психических процессов, психических состояний и свойств личности. Если состояние активности связано с возбуждением коры головного мозга, то пассивность всегда связана с более или менее глубоким и разлитым по коре торможением.

Посмотрите на людей в церкви, синагоге, мечети. За исключением относительно небольшого числа фанатически или даже «умиротворенно» молящихся, они являются прекрасным объектом для изучения пассивности, а иногда и скуки.

Внушение и самовнушение, лежащие в основе исцелений, которые выдаются за чудеса во всех религиях, — это также проявление пассивности верующих, говоря психологическим языком, и результат торможения определенных участков коры головного мозга, говоря языком физиологов.

Но нелепо было бы считать, что пассивность всегда выступает отрицательным явлением в жизни человека. Тогда нужно было бы отрицать пользу сна. Ведь и сердце именно потому всю жизнь бьется, что периоды активности у него все время сменяются периодами пассивности. Состояние временной пассивности полезно, однако нельзя не напомнить, что, как показал И.М. Сеченов, при утомлении так называемый активный отдых, т. е. смена деятельности, более полезен, чем чисто пассивный отдых.

Но совсем плохо, когда пассивность из временного состояния благодаря частому повторению превращается в стойкие черты личности и тем более в черты характера человека, т. е. такие свойства личности, которые проявляются систематически в различных видах деятельности.

А ведь именно к этому стремится современная религия, этому она учит, этого добивается:

— Смиритесь!

— Не протестуйте!

— Подчинитесь воле божьей!

Человек есть мера всех вещей.

В религиозной психологии есть очень специфическая и крайне вредная особенность. Вернее, несколько особенностей, тесно связанных между собой и объединенных понятием «двойственность».

Прежде всего, это та двойственность, которая позволяет перекладывать любую свою вину на бога:

— На то воля божья…

Во-вторых, это самооправдание своей пассивности:

— Мое дело помолиться, а бог поможет.

В силу этой двойственности и на просьбу человека, которому и нужно и можно помочь, религиозным человеком давался и дается ответ:

— Бог поможет…

Народ давно почувствовал эту двойственность и выразил здоровый протест против нее в пословице:

«На бога надейся, а сам не плошай!»

Эта двойственность очень замаскировано проявляется в религиозной морали. Верующие забывают, что мораль, трактуемая ими как данная богом, на самом деле рождалась из потребностей человеческого общества и была призвана служить на благо человеку. Поэтому в заголовок этого рассказа я и поставил слова древнегреческого философа-атеиста и диалектика Протагора. Эти слова обычно трактуют как доказательство субъективно-идеалистических взглядов Протагора. Но я думаю, что их правильнее понимать иначе: человек — это высшая ценность мира и мера всей морали.

Верите ли вы в привидения?

— Верите ли вы в привидения? — спросили человека.

— Нет, — ответил он и растаял.

Ответы многих дочерей Альбиона на аналогичный вопрос, заданный Британским институтом общественного мнения, не так уж далеки от этого английского анекдота.

— Нет, я не верю в привидения днем, — ответила одна из спрошенных.

— Конечно, никаких привидений нет. Но и за 1000 фунтов стерлингов вы не заставите меня переночевать в доме, где водятся духи, — сказала другая.

36 % опрошенных ответили на этот вопрос утвердительно (причем соотношение мужчин и женщин было 2:3), и этот процент достаточно велик, чтобы задуматься над ним.

Сколько на свете суеверных?

— Суеверны вы или нет?

Большинство из читателей после некоторых раздумий, пожалуй, сможет ответить на этот вопрос. Но далеко не все.

Для изучения вопроса за рубежом часто используют метод анонимных анкет. Несмотря на свою неточность, он все-таки дает определенное представление о распространении суеверий. Так, по данным министерства просвещения ФРГ, 95 % сельского населения и 65 % городского верит в колдовство и пользуется амулетами от «порчи». Из 1300 студентов Стенфордского университета в США 84 % девушек и 72 % юношей признались, что верят в то, что можно «сглазить».

Американские психологи придумали, как объективно подсчитать процент суеверных людей. Они использовали одно (только одно!) широко распространенное в США суеверие: кто пройдет под лестницей-стремянкой, у того будут большие неприятности.

В вестибюле одного из павильонов на Всемирной выставке в Нью-Йорке (1939 г.) как будто случайно была поставлена высокая лестница-стремянка. Прямой путь от входной двери к двери в зал проходил под ней. Она была столь высока, что не мешала проходу, но ее можно было и обойти стороной, сделав крюк в довольно просторном и пустом вестибюле. Фотоэлементы незаметно регистрировали число человек, посетивших павильон, и число прошедших прямой дорогой, а не в обход лестницы.

70 % из нескольких миллионов посетителей Всемирной выставки оказались суеверными!