[* Интервью газете «Подмосковные известия». Опубликовано 21.08.1992.]

К сожалению, в последнее время мы стали забывать, что труд — это не набор трудовых функций, а часть национальной культуры, национального сознания, посредством которой народ утверждает себя как историческую общность. И не случайно русские мыслители подметили, что труд носит духовный характер. А всякую духовность отличают только ей присущие национальные черты. Понятие духовности на Руси связывалось с жизнью и покаянием на миру. Спасение души возможно не иначе, как через соборное соединение усилий, подвижничество, одной из особенностей которого был упорный труд. Рассуждение о труде как проклятии Божием для абсолютного большинства наших предков оставалось мертвой фразой, произносимой с амвона. Ибо с самого зарождения Православия труд рассматривается как деяние нравственное, дело богоугодное, но не как проклятие. В «Поучении» Владимира Мономаха труд назван высшим мерилом богоугодности человека. И человек в труде выступает действующим лицом священной истории. Отсюда и исконное стремление наших предков выполнять работу как можно лучше. О труде мы можем судить по забытому «Домострою». В этой мудрой книге собраны идеи «практической» духовности.

— Неужели эта традиция канула в Лету?

— В том-то и дело, что не канула, а получила развитие, но не у нас и не на Западе, а в Японии. Американцы называют японцев трудоголиками, не понимая их национальные трудовые ценности. Такими же трудоголиками были и наши предки. Феномен «японского чуда» как раз и основан на соединении национальной культуры труда с западной техникой и технологией.

Надо сказать, что лучшие традиции «Домостроя» долгое время сохранялись в монастырях российских (до самого начала ХХ века).

Понятие труда как добродетели впитывалось в сознание с детства повсюду: в семье, в общине, в церкви. Характерно, что фабрика и завод при Петре I считались преемниками древнерусского монастыря. Им даже, по оценке историка Ключевского, придается значение нравственно-исправительных учреждений.

— А как относились к нерадивым?

— Неумелость в труде высмеивали, расценивали как нравственный порок. Недаром говорится: «Ленивому всегда праздник», «Ест руками, а работает брюхом»... Если судить по количеству народных пословиц, то к лодырю и лентяю у русского крестьянина было больше неприязни и даже ненависти, чем к своим господам.

— Сменялись столетия, но Русь продолжала сохранять сложившиеся в глубокой древности традиционные формы общественной жизни, словно боялась сбиться с проторенного предками пути.

— Представьте, что в начале ХХ века в России можно было встретить социальные структуры, существовавшие пятьсот и более лет назад.

Каждая волость имела свой выборный крестьянский суд, строила церкви, школы.

С ростом населения волость дробилась на множество самоуправляющихся общин. Они направляли в волостное управление своих выборных, участвовали в определении «волостной политики».

Все в сельском обществе решал сход во главе со старостой, десятским и сотским. По его слову определяли начало и окончание сельхозработ, штрафы за нарушение общинных запретов, мелкие преступления, собирали деньги на общие расходы, судили, рядили семейные споры. Ничто не могло быть скрыто от мира, потому что «мир всех старше». И в волостном суде, и на сельском сходе главным наказанием было, конечно, общественное презрение сельчан.

И еще одна забытая особенность чисто русского быта — помочи — совместный неоплачиваемый труд крестьян. Помочами строились церкви, мирские мельницы, школы, магазины, склады, амбары, ремонтировались дороги, заготавливались дрова для сельских больниц, вдов, сирот.

Можно спорить о том, когда возникла община, но совершенно ясно одно — она не была навязана сверху, как коллективизация, и потому именно являлась настоящей общественной формой, которая создавала условия для свободы и самостоятельного развития каждого крестьянина (в городах подобную роль играли самоуправляемые объединения, дружины, черные сотни...).

—  И где все же наши предки предпочитали работать охотнее всего?

—  В артелях. Именно артель издревле удивительным образом позволяла сочетать склонность русского человека к самостоятельному и даже обособленному труду в коллективе. Здесь были все равны, как правило, хорошо знали друг друга и боялись подвести, платили по умению и искусности.

—  Каких работников нанимали чаще?

—  Исследователи считают, что в «течение долгого времени лучшая часть населения и рабочих на фабриках и заводах состояла из старообрядцев». Яркий пример — фабрики Пучковых в Лефортове, со всех сторон окруженные поселками преимущественно старообрядцев. Один из попечителей старообрядческого московского Рогожского кладбища Кузнецов наладил производство фарфора, завоевавшего мировую известность. В Богородском, Бронницком, Егорьевском и Покровском уездах по течению реки Гуслицы на стыке Московской, Рязанской, Владимирской губерний собирались артелями целые старообрядческие регионы, сохранявшие трудовые идеалы Древней Руси.

—  В книге «Русский труд» вы утверждаете, что свободный характер труда преобладал в России до 1917 года. А как же крепостное право?

—  Неясно, почему крепостное состояние (труд принудительный) объявлено чуть ли не характерной чертой развития именно русского общества. Через крепостничество прошли все народы Европы, а в США до 60-х годов XIX века существовало рабовладение.

В России крепостничество утвердилось гораздо позднее, чем во многих западноевропейских странах, и охватило не всех, а около половины крестьян. И форм у него было множество — от самого дикого произвола и надругательства над личностью до чисто символических видов зависимости, когда крепостные сами... имели крепостных, да еще и держали свои фабрики. Идеалом русского крестьянина всегда была самостоятельность и свободная воля. С этим нельзя было не считаться и при крепостном праве. На произвол и насилие крестьяне сразу отвечали восстаниями, разгромом усадеб, убийствами извергов-помещиков.

—  Когда вожди революции в 1905—1907 годах укрылись под благословенную сень парижских кафе и мансард (читаем в «Книге воспоминаний» великого князя Александра Михайловича), наблюдая развитие событий в далекой России, тем временем и друзья, и враги революции ушли с головой в деловые комбинации. Как грибы вырастают биржи, тресты. «Казалось позором трудиться, — пишет великий князь, — чтобы зарабатывать копейки, когда открывалась полная возможность зарабатывать десятки тысяч рублей посредством покупки двухсот акций «Никополь-Мариупольского металлургического общества». Провинция быстро присоединилась к спекулятивной горячке столицы, и к осени 1913 года уже вся Россия из страны праздных помещиков и недоедавших мужиков превратилась в страну, готовую к прыжку, минуя все экономические законы, в царство отечественного Уолл-стрита!»

—  Верно подмечено, разрушение народного уклада жизни во имя европейской цивилизации особенно активно началось в городах. Без творческой поддержки со стороны образованного общества артельные формы «ветшали». Если, например, Дмитрий Иванович Менделеев предлагал передать российские заводы на Урале артельно-кооперативному хозяйству, то большинство российских промышленников стояли на иных, чуждых русскому мужику, позициях. И надо сказать, что развитие капиталистического предпринимательства у нас носило особо хищнический характер. Русский работник, вырванный из привычных ему общинных, артельных форм существования, терялся в чуждых ему хитросплетениях производственной жизни. Штрафы обрушивались на него со всех сторон. Так живым тысячелетним формам артельского хозяйствования, народного самоуправления, совместного владения землей правящий режим противопоставил бюрократический, чиновничий диктат.

И, конечно же, не голая большевистская пропаганда, а стремление вернуться к народным основам, традициям, идеалам, смести все наносное и чужеродное было главным импульсом надвигающейся революции. Но вместо того, чтобы вернуть народу основы бытия, большевики обратились за опытом к «выжимателю пота» Ф. Тейлору, в Америку. Американцы же в это время активно использовали у себя учебные пособия по организации труда, выпущенные Московским техническим училищем. Надежды народа на новых правителей окончательно рухнули, когда они передали власть на селе в руки бедноты и люмпен-пролетариев. Это рассматривалось большинством крестьян как поддержка лодырей и нетрудовых элементов.

Нашим новым правителям надо иметь в виду, что русский труженик признал и почитал собственность и богатство, созданные трудом, а не капиталом. Психологически это чувство осталось и у многих современных русских людей. Именно поэтому сегодня надо быть крайне осторожным при решении проблем приватизации, ибо, как показывает обследование, 80 процентов капиталов получено воровским путем.

—  Выходит, как и воровство, бюрократию привнес в российскую жизнь режим большевиков?

—  Бюрократическая система организации труда появилась задолго до 1917 года. Российские социалисты разработали умозрительную схему будущего народного хозяйства, предусмотрев и единый хозяйственный план, и гигантское статистическое бюро. Национальный характер и особенности народной жизни в эту схему не укладывались.

В середине 70-х, работая в Центральном статистическом управлении, я «подпольно» подсчитывал число человеческих потерь в результате антинародных социально-экономических экспериментов. Выходило, что число людей, умерших не своей смертью за 1918—1955 годы, превышало 87 миллионов, из них 48 миллионов погибли в результате репрессий в местах заключения и ссылках — причем генетически лучшая часть населения.

Вся деятельность большевиков в России с 1917 года вплоть до сегодняшних дней (нынешние демократы являются естественными продолжателями дела Ленина по разрушению нашей страны) была антинародной и преступной. Первой их жертвой стал русский труд. Лишенные национального сознания, люди физически искореняют, по словам писателя Короленко, «самую трудолюбивую часть народа».

Сегодня мы подошли к опасной черте, за которой теряются главные достоинства души народа — ее трудовые качества. Пока они продолжают жить в народной психологии преимущественно как потенциал. С каждым годом тысячелетний заряд его слабеет. Чтобы остановить этот катастрофический процесс, надо вернуться к народным основам, традициям, идеалам, создать условия для возрождения народных форм хозяйствования и труда.

—  Сегодня много говорят о возвращении крестьянину чувства хозяина земли...

—  И мало — об отношении крестьянина к земле. А этот вопрос не менее важен. Казалось бы, чего проще — передать землю крестьянину в частную собственность. Но есть и другой путь, проверенный веками. Путь коллективного землепользования сельских обществ с выделением определенной части земли в государственное централизованное пользование. Для сдачи в долгосрочную аренду артелям, кооперативам, отдельным земледельцам, совхозам (с правом наследования). Условия коллективного землепользования предполагают выделение каждой крестьянской семье участка в личное пользование (с правом наследования) для самостоятельной обработки. Он может добровольно отказаться от своего участка, и тогда земля вернется во владение всего сельского мира. Колхозы и совхозы должны получать землю на конкурсной основе на равных правах с другими. А формы землепользования могут быть различны. Но они, равно как и промышленный потенциал городов, сработают только тогда, когда в основе их будет лежать принцип общественного самоуправления, справедливости, трудовой демократии.

Беседу вел Юрий Сазонов