А. Характер предварительного следствия и обвинительного акта

С 4 декабря прошлого 1907-го по 20 января настоящего года, за исключением перерыва на время праздников, Киевский Окружный Суд, при участии сословных представителей, рассматривал дело о так называемом еврейском погроме 18–21 октября 1905 года, в Киеве.

Состав Суда: Председательствующий, Товарищ Председателя Н. Н. Гамбурцев; Члены Суда: князь Д. В. Женахов и Н. С. Кисличный; и. д. Киевского Губернского Предводителя Дворянства И. Ф. Моссаковский; Заступающий место Киевского Городского Головы В. В. Солуха и Герхмановской волости Киевского уезда волостной старшина A. И. Гетман.

Обвиняемых было семьдесят, свидетелей допрошено более пятисот, в том числе более сорока, вызванных — по просьбе защиты — уже в течение судебного следствия. Раскрытая таким образом картина событий всё ещё далеко не полна, но воистину ужасна. С другой стороны, хотя обвинительный акт и касается «освободительного» движения, предшествовавшего погрому, но не дает истинного понятия ни об их причинной связи, ни о глубине позора действительности.

Дабы не сомневаться в этом, достаточно указать на следующее:

I. Ни один еврей не был предан Суду, хотя своекорыстная и дерзновенная подготовка ими вооружённого восстания в Киеве, равно как наглые и вопиющие издевательства евреев над святынями народными, не подлежат оспориванию, а иудейские главари — Шлихтер и Ратнер — изобличаются целыми рядами свидетелей, безусловно.

II. Направляясь исключительно на выяснение личного и имущественного вреда, понесенного местным еврейством, — предварительное следствие не обращало должного внимания на беспримерные унижения и страдания, причиненные сынами Иуды русскому населению и доводившие его до слез от горя и стыда. Обвинительный же акт, ставя в вину подсудимым нападение на евреев только из племенной вражды (Улож. о нак: ст. 2691), не приводит для сего оснований, а усматривает таковую, по-видимому, в том стихийном взрыве народного негодования, который явился результатом предумышленного, злодейского глумления евреев и других революционеров над Всемилостивейшим манифестом 17-го октября 1905 г. и портретами Императоров России.

III. Не вызвав на суд важнейших свидетелей-очевидцев по обстоятельствам, обусловившим разгром еврейской революции русским населением в Киеве, а затем поставив защиту в материальные и формальные затруднения по обнаружению и допросу таких свидетелей на самом судебном следствии, — обвинительный акт сослался, наоборот, на таких лиц, в качестве свидетелей обвинения нынешних подсудимых, которые для этой цели явно не пригодны. Таковы например: кандидат на судебные должности Козловский, отправленный прокурором Суда «для наблюдения за погромом» и доносивший лишь о неправильных, по его мнению, действиях полиции и войск; или как некий Карвовский, по его собственным словам, не только участвовавший в революционных скопищах, но и уговаривавший солдат не стрелять — даже если офицер прикажет, или, наконец, как студент Гене, по собственному признанию стоявший и действовавший во главе банды, вооруженной револьверами — «на защиту евреев…».

IV. Называя евреев по имени и фамилии (Хана Ривис, Лейба Тейтельбаум, Мордух Сахновский, Абрам-Дувид Симкин, Шпринц Сирота, Хаим-Ицка Колин, Сруль Цаповецкий, Ехиль-Бер Жизмср, Перец Сатановский, Бася Шенкер), именуя так же еврейских свидетелей, например, — «жидовского демократа» Василия Портянку, и отводя две печатные страницы описанию убийства одного Герша Местечкина, который, как надо полагать, сам, однако, участвовал в шайке студентов и евреев, убивавшей русских людей, а затем пытался скрыться, — обвинительный акт находит об убитых русских достаточным заметить: «убито несколько громил».

V. По голословному оговору какого-то приезжего еврея, судебный следователь Люцидарский не только привлёк, — в качестве обвиняемого, Воробьева, русского купца и совладельца известной фирмы «Воробьев и Петрушенко», на Крещатике, в Киеве, но заключил его в тюрьму немедленно и, как оказалось, вполне неосновательно, ибо следствие о Воробьеве было вскоре же прекращено, а еще раньше, по ходатайству взволнованного русского купечества, обвиняемый был освобождён из-под стражи.

VI. Далее, — вызванный прокурором (по обв. акт.), в качестве свидетеля против подсудимых Бруско и Хижнякова, как якобы подстрекателей на погром (закон грозит им каторжными работами), Александр Литвинов показал, что; будучи сам осужден за подлог, он тем не менее оставался письмоводителем у судебного следователя Мерного, а, в частности, находясь с этим следователем 18-го октября 1905 г., у киевской городской Думы, в толпе, засим, — по его приглашению и под его же диктовку, написал заявление прокурору окружного суда об означенном подстрекательстве; но сделал он это ложно, — из мести за действия Бруско и Хижнякова, как полицейских чинов, относительно него, Литвинова самого, и его брата, в чем теперь и раскаивается перед Судом; следователь же Мерный невзлюбил полицию, а потому не жаловал и Бруско с Хижняковым…

VII. Параллельно с этим, — из напечатанной киевскими «освободительными» газетами, в начале настоящего процесса, телеграммы Ратнера из Петербурга явствует, что судебный следователь Киевского Окружного Суда по особо важным делам, Яценко, допросив других, самого Ратнера не вызывал хотя бы и в качестве свидетеля, а свое следствие представил к прекращению, — в виду чего Ратнер протестовал даже против упоминания о нем теперь. Неприкосновенность Ратнера, с забавным пафосом, отстаивал на судебном следствии поверенный евреев, как гражданских истцов, прис. пов. Кальманович, но Суд разрешил защите допрашивать свидетелей и о деятельности Ратнера.

VIII. С другой стороны, мы видим, что на скамью подсудимых попали и совсем неповинные а, в частности, даже, например: калека на костылях, Поддубский, и 65-летний старик, Колесников, — невзирая на явную недостаточность улик. Оба они теперь оправданы Судом, наравне с другими многими, — тем не менее, в свою очередь, отсидевшими предварительно в тюрьме, при чем один из этих последних даже пробыл под стражею с февраля по декабрь 1907 г., единственно потому, что не мог представить за себя поручителя в 25 руб, и, лишь по обнаружении этого на Суде, был взят на поруки защитою…

IX. Наряду с изложенным, еврей Григорий Бродский, убивший в Липках, среди бела дня, двоих русских, когда ни погрома, ни толпы здесь не было, увы, не только не предан Суду, но, к вящему оскорблению памяти своих жертв и к тяжкой обиде Киевлян, бравировал, — именно во время настоящего процесса, — своим мундиром, как вольноопределяющийся Изюмского гусарского полка! Равным образом, не были привлечены к ответственности и братья Григория Бродского, — «панычи Миша и Юзя», открывшие тогда же, из-за дверей своего подъезда, револьверную стрельбу и ранившие как одного из солдат, стоявших в цепи, тяжело в пах, так и помощника пристава дворцового участка Челюскина — в голову! Остался безнаказанным и гимназист Вишнепольский, предательски обстреливавший, из-за прикрытого ставнем окна, полицию и солдат на Подоле. То же самое, наконец, следует заметить и о разных других убийцах-евреях.

X. Сорок семь печатных страниц отдает обвинительный акт, главным образом, еврейским же показаниям против подсудимых и для описания уничтоженного или исчезнувшего еврейского имущества, но оставляет без внимания выяснившиеся, однако, на Суде факты: сокрытия евреями своих вещей, симулирования некоторыми из них погрома и даже — его фотографий, равно как — повального между сынами Иуды банкротства, в ущерб кредиторам московского и иных районов. С другой стороны, признав уместным коснуться революционных деяний в Киеве до погрома, обвинительный акт, тем не менее, умалчивает даже о том, что, вследствие «резолюции» десятитысячного скопища в университете, 13-го октября, — начать вооруженное восстание, город Киев, по определению совещания под председательством генерал-губернатора Клейгельса, с утра 14-го октября был передан во власть командующего войсками Киевского военного округа, генерал-лейтенанта Карасса.

XI. Параллельно с этим, останавливаясь внимательно на еврейских убытках и перечисляя убитых евреев поименно (Лейба Левитас, Ниссон Померанец, Хаим Ровинский, Герш Местечкин, Ицка Штейн), — обвинительный акт ни словом не упоминает о невинно пострадавших русских людях, раненых или убитых евреями, равно как и о погибших при исполнении долга воинских чинах. Между тем, из официальных только сведений, представленных защитою Суду, видно, что в одну лишь Александровскую больницу было доставлено раненых и убитых; евреев — 26, а русских — 41; военных же ранено: офицеров — 8, нижних чинов — 52, убито нижних чинов — 7; по сведениям же сенатора Турау, за период с 18-го по 21-е октября 1905 г., в Киеве, было убито 47 человек, — в том числе 25 % евреев; ранено 205, из коих евреев 35 %. Увы, ни в протоколах предварительного следствия, ни в обвинительном акте никаких сведений по этому предмету не содержится.

XII. Даже свидетели (напр., Борисенко), показывавшие на дознании о стрельбе гимназистов и студентов в народ, причем были убитые и раненые, — не допрашивались судебным следователем, и, наоборот, предварительное следствие, как видно из его протоколов, обращалось даже к свидетелям, ничего об этом не знающим, именно с вопросами о действиях полиции и войск. Показаниями же евреев и «освободителей» добывался, впрочем, негодный материал не только для обвинения полицейских и воинских чинов в попустительстве погрому, а порой и в соучастии, но и для посрамления тех патриотических манифестаций, которые, в молитвенном настроении о прекращении свирепых бесчинств еврейской революции, двигались с пением национального гимна или «Спаси, Господи, люди Твоя!», предшествуемые иконами, Царскими портретами и хоругвями…

Таково было положение судебного дела и таким бы оно осталось, если бы, по просьбе защиты, не были вызваны и допрошены Судом многие свидетели-очевидцы, раскрывшие истинный, глубоко для России оскорбительный, потрясающий ход событий…

 

Б. Некоторые данные по истории евреев, как свидетельство их замыслов на всемирное господство

События 18–21-го октября 1905 г., в Киеве, нельзя уразуметь вне общего хода «русской революции, т. е., между прочим, — без соображения с данными еврейской истории. Надлежащее исследование по этому пути завлекло бы нас слишком далеко, но некоторая экскурсия все-таки необходима.

I. Безумная, но неискоренимая у евреев идея, что из лона Иуды произойдет мессия — владыка вселенной, остается незыблемою поныне и даже становится величественнее в их глазах, когда, через биржу и прессу, «избранный» народ открыл невиданные доселе полеты замыслов и коварство способов фальсифицировать какую угодно «свободу».

«Веруя, что их царство было и осталось неизменным царством Божиим, что они являются единственными сынами Господа, а все остальные народы пребывали только Его врагами, и что, вследствие этого, ненависть к иноплеменникам есть лучшее дело набожности, — могли ли жиды относиться иначе, как с ужасом и отвращением, к присяге на верность чужеземцу и к повиновению ему?..»

«Из этого порицания и презрения, с которыми они всегда обращались ко всем другим нациям, должна была родиться та лютая, вечная ненависть, которая укоренилась в их умах так твёрдо, как только способно укореняться чувство, порождаемое богопочитанием и набожностью; будучи же делом благочестия, оно ни с чем не может сравниться по ожесточению и упорству. Прибавьте к этому другую, общую причину, более или менее воспламеняющую и саму иудейскую ненависть, а именно ее взаимность, так как другие народы должны были проникнуться к жидам такою же ненавистью, — и вы поймете результаты!..»

II. Будет ли мессия единоличным выражением мировой тирании Израиля или же деспотизм его олицетворится в целом еврействе — картина не перестает быть все той же. Изменяются методы и масштабы, но не принцип. В достижении цели никакая жестокость не может превзойти еврейскую, как на одном уровне с иудаизмом не вправе стоять чье-либо вероломство. Ни стыда, ни жалости — таков девиз «первой аристократии мира».

«Когда еврей начальствует, он всегда жесток. Как правитель, он — деспот, как священник — тиран. Проповедь еврея исполнена проклятий. Как воин, он свиреп и беспощаден. Как философ, его спокойствие — низость, как купец, его торговля — обман!.. Семейство для него, грабительская ассоциация. Любовь — одно чувственное наслаждение»!..

III. Возведя в идеал учение, что Израиль — раб Иеговы, конечно, под условием владычества над остальными людьми, еврейство логически рассматривает их как свою собственность. Это — рабы рабов Иеговы — в глазах Израиля, как обер-раба. А если, по законам гоев, подделка механическим путем, например, кредитного билета в один рубль влечет за собою каторжные работы, — систематическая же фальсификация так называемого общественного мнения, через прессу, — для ниспровержения всякого государственного и социального строя признается служением свободе человечества, то пусть гои не плачутся пред недосягаемым для них величием «избранного» племени и не осмеливаются порицать божественного предопределения своей судьбы.

IV. Отсюда явствует, что добром и правдою должно быть почитаемо лишь то, что выгодно евреям, и только пока оно им выгодно; что вся еврейская законность — исконное противозаконие по отношению к другим народам и что, наконец, являясь ревностными агентами политического рабства, бродильным веществом разложения обществ и государств, проскальзывая в наивную среду гоев повсюду и, прежде всего, пробираясь в тайные революционные сообщества, но иноплеменников в лоно Израиля не допуская отнюдь, — сыны Иуды только исполняют свое провиденциальное призвание, осуществляют лишь верховное право своё.

V. Гои обязаны служить посмешищем «избранного» народа и могут рвать друг друга на части, но вникать в предначертания своих повелителей-евреев да не дерзают. Всякому, положим, ясно, что условия кредита России известны акулам и удавам биржи и без всякой помощи князя Долгорукова или Нессельроде; но если, — для отягощения условий займа, услуги названных шаббесгоев оказались потребны Ротшильдам и КО, то не им, гоям, конечно, отговариваться своею любовью к родине. Ведь и сам патентованный патриотизм Дрейфуса не мог бы, во славу «избранного народа, рассудить иначе. «По праву» презирая земледелие, как и всякий иной труд, еврей всегда что-нибудь покупает или продаёт. Не понапрасну девизом тех же Ротшильдов является обращение их к нам: «в поте вашего лица, мы будем есть хлеб свой!». Виноват ли Дрейфус в том, что, не имея под рукою ничего иного для продажи, он был вынужден продать свое отечество?!. Точно так же, если Гессену или Винаверу пришла фантазия разыграть оперетку в Civic Forum'e, то, позабавив американских социал-талмудистов, первый комик «партии народной свободы», Милюков, повинен, разумеется, довести свою шутовскую роль до конца и в России. Чем больше кипятятся и чем азартнее ругают это кагальное чучело близорукие «черносотенцы», — тем веселее становится закулисным иудейским режиссерам, вновь успевшим, себе на потеху, стравить гоев, — всерьез. Жидам весело, когда «истинно русские люди» кусают палку, а не того, кто ею ударил.

— Catus amat pisces, sed non vult tingere plant as!..

VI. Евреев нередко превозносят за их «музыкальные способности». И едва ли против этого можно спорить с успехом, когда, за кошачьими концертами, которые ему устраивала жидовская пресса, не очень хотели слушать и самого Рихарда Вагнера (см. его «Die Juden in der Musik»). Да и как можно сомневаться в неизреченных талантах Израиля, когда, ещё недавно, один представитель «древнейшей аристократии на земле» мог вволю распотешить свою «большую публику», заметив, что у его дедушки есть немного слуха, «так он тоже играет… на бирже!..»

Во всяком случае, не мешает поглядеть на еврейский вопрос и с «музыкальной» стороны. У немцев есть поговорка: «Wenn die Christen miteinander raufen, machen die Juden die Musik dazu» — «Чтобы об этой музыке составить ясное понятие, надо, конечно, послушать хорошего музыканта». Так вот как о ней повествует Франц Лист:

«Еврей идёт всё вперёд по пути к монополизации денег. Он уже достиг сейчас такого положения, что, в минуту опасности, может сжать или освободить горло целой страны, — по мере того, как будет стягивать или распускать свой кошелек, ставший в его руках ящиком Пандоры. Мелкие ремесла и грошовое барышничество, которыми он довольствовался поныне, уже никуда, по его мнению, не годятся теперь, когда он заменил их безграничными операциями банков и огромными гешефтами биржевой игры, т. е. такими сферами, где с головокружительной быстротой он стал неограниченным владыкою и повелителем».

«Еврей до отвалу насосался всеми видами современных вольностей с той целью, чтобы, уже без всякого стеснения, вести атаку против любой христианской правды. Он захватил весь объем деятельности прессы, дабы с большим успехом потрясать самые устои нашего гражданского быта».

«Подобно тому как он ненавидит Бога на Голгофе, — точно так же он пылает злобою ко всему, что представляет силу, благородство и величие тех религиозных общин, которые исповедуют Распятого Господа. Он — естественный, прирожденный враг всего, на чем покоится их незыблемость, благоденствие, процветание и слава».

«Вероломно стремясь к тому, чтобы, через смешение с христианами в тайных сообществах, обращать их деятельность на пользу Израиля, — еврей, с давних времен, всегда и прежде всего, норовит примыкать к таким шайкам, которые поставили себе задачею ниспровержение существующего порядка. — При этом, для еврея безразлично, каков собственно данный режим, равно как и то, ради чего именно другие стараются поколебать его».

«Еврею все годится, раз оно имеет целью ниспровергнуть, во-первых, трон? а во-вторых, алтарь, или, — что для него еще лучше, — сначала религиозные, а затем и государственные установления».

«Ему доставляет истинное наслаждение, когда в смутах революции гибнет и вихрем бешеных перемен рассеивается все, что в христианской цивилизации есть высокого, чистого и прекрасного!..»

VII. Искажая всё благородное и великое, это врожденно и бесповоротно развращенное племя, эти священные воры, как их называли древние Германцы, давно извратили самое понятие о свободе в произвол для евреев совершать преступления безнаказанно. Возводя в свой исключительный культ монополию монополий, они всегда и повсюду делали жизнь туземцев невыносимою, когда получали господство. Сыны Иуды становились везде поработителями, когда сами не бывали порабощены; — они истребили бы целые народности, если бы их собственному размножению не было полагаемо границ. Рабья служба окоченелому авторитету есть древнейшая основа иудейского гражданского строя, по крайней мере в той же степени, как и неизлечимое в них притяжение к серебру и золоту египтян. Корпуса же еврейской печати стоят всегда наготове, ожидая команды, чтобы, за надлежащую плату, тотчас выступить за всякое дело и против всякого дела. Поэтому антигебраизм, облыжно именуемый евреями антисемитизмом, должен быть начертан на всяком — истинном знамени свободы…

VIII. От времени до времени, хроническое страдание еврейства маниею величия переходит в буйное помешательство, главным образом вызываемое несоразмерностью между целью и средствами Израиля. Кровавые, озверелые ужасы тогда становятся нормальным проявлением иудейской природы. Не говоря о завоевании Ханаана или об осаде Иерусалима, либо о прелестях нынешнего «освободительного» движения, не мешает для образца припомнить хотя бы о восстании сынов Иуды под предводительством одного из самых свирепых лжемессий — Бар-Кохебы (132–135 гг. по РХ). Злоупотребив доверием местных жителей, евреи вырезали в Египте, на о. Кипре и в Кирене до полумиллиона греков-христиан, пожирали мясо несчастных, лизали их кровь, обматывали себя их внутренностями и, сооружая гекатомбы из их черепов, плясали danse macabre вокруг!..

— Indocti discant, et ament meminisse periti…

IX. Мудрено ли, что в искусстве создавать к себе ненависть евреи не знали соперников (профессор Грановский) и что уже в древнем мире на еврея смотрели, как на опасного сумасшедшего, против которого необходимы крайние меры защиты…

«Обусловив необходимость участия в осаде Иерусалима таких двух полководцев, как Веспасиан и Тит, а также лучших легионов римской армии, — укрепления этого города были выстроены с столь несокрушимою силою как бы в предвидении последствий той ненависти, которую сами же евреи, среди окружающих народов, возбуждали веками». (Тацит.)

И что всего поразительнее?! Эксплуатируя всякую революцию и, без замедления, перебегая на сторону сильнейшего, — еврейство преследовало свою основную политическую задачу и чрез Бар-Кохебу. Под предлогом преследования христиан, которое нередко совершалось по доносам или при участии евреев, питало их злорадство и неизменно приводило их в восторг, они рассчитывали усыпить бдительность римских властей — с целью разлить огонь революции и, в общем крушении, достигнуть не только погибели ненавистного им христианства, но и восстановить независимость Иудеи.

«Если недостатки римского провинциального управления республиканской эпохи были в самом деле вопиющими, то столь же несомненны и грандиозные результаты, достигнутые, благодаря существенным улучшениям, которые в эту отрасль администрации были внесены Империею. С учреждением принципата, водворяются периоды постепенно усиливающегося, в течение 200 лет, процветания Галлии и Испании, Греции, Малой Азии и Сирии, Египта и бывшей Карфагенской территории. Запад быстро и прочно латинизируется — Греческо-Восточный мир пользуется обильными привилегиями. Везде господствует мир и порядок; повсюду растет благосостояние и довольство римским правительством; всюду последнее свою задачу поняло, стало быть, правильно и выполнило её искусно».

«Только в одной стране все усилия Рима ввести целесообразный режим оказались неуспешными, только с одним народом справиться нормальными способами римлянам не удалось. Этой страной была Палестина, — этим народом являлись евреи».

«На евреях Рим перепробовал чуть ли не все мыслимые формы международных и правительственных отношений, — от дружественного нейтралитета до грубого милитаризма, и, в конце концов, был приведен к убеждению в необходимости разрушить Иерусалим и выселить жителей из их родины».

«Иными словами, вековой опыт и природная политическая мудрость не подсказали римлянам иного решения еврейского вопроса, чем то, к которому некогда вынуждены были прибегнуть Салманассар и Навуходоносор».

— Жид не сие, не оре, та обманом 6epe!..

— Жид обманом живе, та все з нас тягне!..

«Греки были истинным народом Божиим» — говорит Фурье — «между тем, как евреи, нынешние потомки которых все еще дерзают присваивать себе этот титул, были прямым исчадием ада, летописи которого исполнены вопиющими и гнуснейшими злодеяниями. Не оставив ни одного памятника в области искусств и наук, сыны Иуды запятнали себя упорным стремлением к варварству, когда бывали независимы, и к фарисейской теократии, когда бывали порабощены!..»

X. Эксплуатация чужого горя и нищеты — излюбленная профессия евреев. Но они не могли выдумать ничего более совершенного, чем «буря смятения» на бирже. И сама земля Ханаанская не приносила прекраснейших «урожаев»! Сверх того, эти бури тем хороши, что вконец сбивают с толку гоев. Действительно, куда заберутся евреи, там поднимается такая кутерьма, что и кошка не распознает своих котят!»

XI. Напрасны были все усилия исправить или обезвредить евреев. Макиавеллизм, иезуитизм, мартинизм — только бледные оттиски талмудизма, цель которого, на пути веков, неизменно заключалась в стравливании гоев для завоевания ими же самими собственного рабства.

Таков, без сомнения, и основной тон нашего «освободительного» движения, как политического мошенничества сынов Иуды — с целью грабежа большой скорости («магер-шелал-хаш-баз» — см. Исайи, VIII, 1.).

Таковы же, в свою очередь, и наглые уверения евреев, будто кишиневский, а за ним и дальнейшие погромы организуются правительством, — при благосклонном участии полиции и войск. Здесь, хотя бы по поводу тех, действительно проделанных евреями в Ханаане, зверств, которые облыжно приписывались Милюковым в Америке кишиневским погромщикам — уже в отношении самих евреев, не излишне, по данным судебного следствия и приговора Одесской Судебной Палаты, с участием сословных представителей, удостоверить, что: а) страшный экономический гнет, равно как бесстыдные и предерзостные издевательства сынов Иуды над русским населением были исключительными причинами погрома в Кишиневе;

б) еврейство, особенно чрез свою «самооборону», изувечило более 60-ти, убило здесь свыше 12-ти русских раньше, чем началось возмездие в виде погрома;

в) явною клеветою было утверждение еврейской печати о распарывании животов у беременных евреек, забивании гвоздей в голову «старейшинам многострадальной синагоги» и размозжении о камни иудейских младенцев; по надлежащем исследовании, — как сейчас же вслед за этой ложью, так и затем, пред Палатою, еще в 1903 году, местный врачебный инспектор Перетяткович, другие врачи и сам главный доктор еврейской больницы, Слуцкий, засвидетельствовали, что ничего подобного не было; однако и это не помешало, так сказать, даже на днях, «шаббесгою» Милюкову повторять указанную, дерзкую клевету за океаном, Единственно, на что мог указать Слуцкий, это на изнасилование жены какого-то Когана; — факт «богохульства», пожалуй, ибо по объяснению Слуцкого, Коганы суть потомки Аарона и в этом качестве сохраняют право благословлять «народ» в синагоге. Отсюда же, конечно, и немецкая поговорка; «Божие благословение у Когана» («Gottes Segen bei Kohn»).

XII. Далее, сам признавая, например, что 18-го — 21-го октября 1905 г., в Одессе, всем был известен факт недопускания полициею босяков из порта и город, именно в предупреждение погрома, «Западный центральный комитет самообороны — Поалле-Цион», тем не менее, клевещет на правительство в том же смысле, как и по кишиневскому делу, лукаво стараясь отождествить свои рабовладельческие поползновения с химерами социальной революции и предательски заманивая «шаббесгоев» на «защиту» еврейства, якобы во имя свободы в России. «Знайте, — наставляет комитет, — что чем царизм будет слабее, тем он сильнее будет устраивать погромы», «Отряды (вооруженные другими революционными партиями и состоящие не из евреев), борющиеся с царизмом, должны быть каждую минуту готовы воевать и с громилами».

XIII. Злостно и цинически, т. е. буквально по-еврейски, относясь ко всему иноплеменному, а в особенности к русскому, и подробно разрабатывая вопросы рекрутирования, снаряжения, вооружения и обучения, равно как «тактики и стратегии» иудейской самообороны в России, т. е, организации и маневрирования национальной армии Израиля на русской земле, — комитет, однако, с виду иронически, а по существу предательски — даже в отношении собственных «союзников», т. е. с змеиным замыслом обезоружить их, — возвращается к «райской мечте» о городской милиции. Как известно, она весьма затевалась одесской, московской и некоторыми иными «прогрессивными» городскими Думами, Завершает же «комитет» свои упования так «городская милиция, состоящая из общественных элементов, а не из наемников, хотя бы и на городской счет, станет возможною только, когда в ней нужды не будет, т. е. после перехода войска на сторону народа и свержения устраивающего погромы царизма…» Выдвинув такие руководящие положения, комитет удостоверяет, с другой стороны, что на громадных митингах в одесском университете, особенно в октябре 1905 г, предпринимались революционными организациями сборы денег на покупку оружия, — конечно, не только для обороны, но и на случай вооруженного восстания; повествует о том, что, имея несколько сот револьверов, из которых 150 было доставлено профессором, «очень бравым человеком» (Щепкиным), университет был главным штабом, казармою, цитаделью и арсеналом революции, где полевым ее судом истязались, а затем и казнились «хулиганы»; захлебывается от восторга пред победами «освободительных» команд и поет дифирамбы прекрасно действовавшим мореходным классам, «ученики которых были, разумеется, все русские» и, что всего удивительнее, «почти не затронутые пропагандою». «Университет же внутри был забаррикадирован на случай нападения войска».

XIV.Что же касается, наконец, общего вывода, то он, без сомнения, трогателен: «сознательные революционеры, интеллигенты и рабочие, — говорит комитет, — защищают нас, где могут и сколько могут, также мужественно и самоотверженно, как и мы сами!..»

XV. Воистину, нет ничего презреннее, но ничего нет и надменнее еврея. Nihil est Judaeo miserius aut superbius!..

 

В. Дальнейшее исследование путей еврейства, преимущественно в России. — Иосиф Прекрасный. — Пурим. — Мировая тирания сынов Иуды. — Эммануил Кант

Мать городов русских — Киев, «откуда пошла есть Русская земля», является для еврейства, с политической точки зрения, особенно заманчивым. Завладеть Киевом и его древними святынями, где, продолжаясь веками, прилив и отлив волн народных как бы и доныне отражают биение русского сердца, — значило стать на него ногою, т. е. доставить иудейскому злорадству неувядаемое торжество.

Главенство в Одессе и по всему югу России хотя и вселяло в евреев кроткую надежду взбунтовать Черноморский флот, а при его содействии разлить огонь революции на весь Новороссийский край, но и этот замысел не мог бы иметь дальнейшего успеха, пока еврейство не захватит древнего Киева. С другой стороны, хотя, посягая на власть русского Монарха, революционные элементы Петербурга готовы падать ниц пред каким-нибудь Гессеном или Винавером, а «первопрестольная» Москва даже прославилась, как главная опора «кадет», — этой лейб-гвардии «шаббесгоев» международного кагала, — тем не менее, все это не могло быть прочным, пока власть его не признана в Киеве открыто.

Наконец, именно в Киеве стоит памятник Богдану Хмельницкому, и здесь ещё жив героический дух «славного лыцарства Запорожского низового»:

Отсюда могут снова выйти Гонта и Железняк. На юге борьба много труднее, но зато и победа гораздо слаще для евреев, чем на севере России, где их так ещё мало знают…

С другой стороны, однако, могущество иудаизма стало безграничным, и он вправе, mutatis mutandis, позволить себе, через порабощение Киева, свести счеты с малороссами обеих сторон Днепра. Так, по крайней мере, казалось сынам «избранного» народа…

Не в Киеве ли расцвела и та кагальная археология, по которой евреи, мнящие себя потомками хозяйничавших здесь некогда хозар, готовы утверждать, что государственная власть принадлежит им здесь по праву?»

Действительно, осведомившись, как надлежало, но отнюдь не обрадовавшись, что «жиды хозарстии приидоша», еще Владимир Святой, «поплевав довольно, иудейские обычаи отверже!..» Однако уже при Святополке Окаянном, как говорит летописец, евреи имели в Киеве великую свободу и власть, через что многие купцы и ремесленники вконец разорились. После смерти Святополка II, — «Кияне разграбиша двор Путятин, тысячского, и идоша на жиды и разграбиша я». Когда же, почти вслед за сим, прибьш в Киев Владимир Мономах, «мятеж преста», но киевляне, всенародно, просили великого князя об управе на евреев, что отняли все промыслы у христиан. По зову Владимира, другие князья съехались на совет, и у Выдобыча, по долгом рассуждении, уставили закон таков: «Ныне, из всея Русския земли всех жидов выслать и впредь их не впущать; а если тайно войдут, — вольно их грабить и убивать. И послали по всем градам о том грамоты, по которым везде их немедленно выслали, С сего времени жидов на Руси нет, а когда, который приедет, народ грабит и побивает».

К сожалению, в соседней Польше, герцог Болеслав, уже в ХШ веке, дал убежище гонимым и в Западной Европе евреям. Избыток их в Польше стал быстро отливать и в юго-западные русские княжества, а затем и в Литву.

Из свидетельства писателя XVI века, Михаила Литвина, видно следующее «В страну нашу собрался отовсюду самый дурной из всех народов — иудейский. Он распространился по всем городам Подолии, Волыни и других плодородных областей. Народ вероломный, хитрый, вредный, который портит наши товары, подделывает деньги, подписи, печати; на всех рынках отнимает у христиан средства к жизни; не знает другого искусства, кроме обмана и клеветы».

В конце того же XVI века, католический епископ в Киеве, Иосиф Верещинский, писал еще и таю «Жиды выцедили из нас все имения. Они околдовали нас, как цыгане, и заразили своим дыханием, как волки. Разоряют нас как хотят, и, к стыду нашему, всех — от низшего сословия и до высшего — водят за нос!..»

Таково было положение евреев на западе России, невзирая на то, что еще в 1495 году Александр Ягел-лончик, великий князь литовский, приказал «всю жидову выбита вон из земли».

Увы! Несмываемым пятном на поляках лежит истязание ими Украины через евреев. Вековая борьба казачества с Польшей резюмируется в таком виде. Торжествуют казаки, и в мирный договор вносится условие об изгнании евреев из всей Украины. В самый разгар борьбы один из подчиненных Богдану Хмельницкому вождей, Кривонос, писал главному польскому воеводе на Украине, князю Острожскому: «А жидов, ваша княжеская милость, благоволите препроводить до самой Вислы, потому что они прежде всех виноваты, — они и вас с ума свели»!.. Торжествуют поляки, пишется другое условие: евреям дается право быть обывателями и арендаторами в имениях королевских и шляхетских. Так тесно были связаны между собой интересы польских панов, верховодивших всем в государстве, с интересами евреев-арендаторов, заправлявших всем в их имениях…

Говоря в частности о том, как евреи в Малороссии издевались над народом, через откуп у польских панов в аренду самых церквей, а равно как, с особою нормировкою, монополизировали они печение куличей и пасох в Светлый праздник, — Костомаров приходит к выводу: «Итак, производя жидовство над христианами, на их же собственной земле, такую тяжкую наругу (поругание), сами между тем свои пейсахи отправляли свободно и проклинали христиан и веру их в синагогах своих, на Русской же земле построенных, невозбранно»…

Ту же картину, но уже сквозь слезы и скорбь поэтической народной души, мы видим как в «Тарасе Бульбе» Гоголя, так и в «Гайдамаках» Шевченко.

«Разве не от блуда, лжи и лицемерия произошло и само поколение Иуды?» (Бытие XXXVIII, 23–27).

Что же касается высказанного на суде профессором ветеринарии в политехникуме, Ивановым, мнения, будто евреи служат к благополучию Киева, развивая торговлю и кредит, то по этому предмету не мешает заметить, что: а) если иудейский кредит есть поддержка, то, без сомнения, такая же, как веревка для повешенного, и б) Киевская Русь — без евреев вела обширную торговлю с незапамятных времен; древнейшие договоры с Греками, к нам дошедшие, относятся уже к IX веку; в том же столетии Русь имела торговые сношения, помимо греческого, с латино-германским и западно-славянским мирами; от половины IX столетия есть известия еврейского путешественника Ибрагима ибн-Якуба, который говорит о приходе русских торговцев с товаром, через польский Краков, в чешскую Прагу; дошедший же до нас Рафелыитетинский таможенный устав (начало X века) сообщает, что в IX веке довольно оживленная торговля велась между Киевом и Регенсбургом, а также иными баварскими, подунайскими городами. Независимо от сего, предприимчивая Русь торговала и с мусульманским Востоком. Так, к первой половине IX века относятся известия арабского писателя Хордадбега о том, что русские купцы привозили тогда на верблюдах свои товары в Багдад, где их соплеменники, — славянские невольники, — служили им переводчиками. Наконец, не следует забывать и о транзитной, через Киев, торговле Новгорода, Пскова и Юрьева, равно как варяжских и ганзейских земель с теми же — Царьградом и Востоком.

Вмешательство евреев отравило все эти сношения, подорвало кредит киевских купцов и повело к угнетению местного населения незваными пришельцами, как это мы знаем даже из времен Святополка Окаянного, а отчасти и из «Русской Правды» XII века.

С другой стороны, в Киеве, уже при Владимире Святом и его ближайших преемниках, культура стояла весьма высоко, а пути сообщения были таковы, что, выехав из Чернигова утром, Владимир Мономах успевал к вечеру прибывать на свидание с отцом своим Всеволодом, сыном Ярослава Мудрого, в Киев. Чудные мозаики на сохранившейся доныне «Нерушимой стене» — в Софийском соборе и такая поэма, как «Слово о полку Игоревен, сами за себя говорят. Этого не было в те времена ни в Польше, ни даже на Западе.

А чем же, за данную эпоху, могли бы похвастаться евреи?..

Увы, — в наши дни, «избранный» народ захватил в Киеве почти всю торговлю и промышленность, коммерческий и поземельный кредит, а если политически ещё не властвует официально, то в экономическом отношении, уже совсем не церемонясь, тиранизирует как самый источник благосостояния народного — земледелие, так и все остальное вокруг.

К сожалению, выходит за пределы нашей проблемы хотя бы краткий обзор истории евреев в Великороссии и других странах, на пути веков, как бы он ни был поучителен. Но сведущий и вдумчивый читатель согласится, что изложенная выше сжатая картина иудейского поведения в киевской земле — лишь конспект того, что содеяли евреи на всем пути своей истории.

Да и что можно сказать о тех, кто и самого рая не может себе представить без золота (Бытие II, 11 и 12)? Чего ждать от народа, который, придя в Египет — в количестве 70 душ, вышел, через четыреста лет, уже в составе 600 000 — одних способных носить оружие, т. е. в общем итоге не менее, как в 3 000 000 душ, и, невзирая на такое размножение, сохранил лишь неистовые проклятия для страны, которая ему дала такое благоденствие!..

В самом начале своего пребывания в Египте, тогдашний Витте, знаменитый в Израиле — Иосиф Прекрасный, скупив хлеб за счет египтян, будто бы про запас — на случай голода, затем не только лишил их движимого и недвижимого имущества, но и обратил всех в рабство (Бытие, XLI, 36, XLVII, 14–21). И, наоборот, Иосиф Прекрасный не только не делал того же относительно своих родственников, а снабжал их, — снова за счет египтян, всем потребным, да еще и поселил в лучшей части земли египетской (Бытие, XLVII, 11 и 12). Конец же своего пребывания в Египте евреи ознаменовали тем, что сами и через жен своих выманили у египтян и египтянок серебряные и золотые вещи и одежды, после чего, обобрав своих хозяев, скрылись… (Бытие XV, 14, Исход III, 21 и 22, XI, 1–3 и XII, 35 и 36). Пример Египта знаменателен, в особенности, потому, что на нем мы наблюдаем полный цикл пребывания евреев в стране, — его начало и конец. А дабы не сомневаться, что такая же судьба ждет и всякий иной народ, оказавший сынам Иуды гостеприимство, надо помнить, что, по неискоренимому убеждению евреев, таково и общее правило, — что так всегда было и будет впредь.

Мы не имеем возможности, да и не видим надобности ни цитировать далее, ни указывать на то, как означенные тексты истолкованы в Талмуде, Это увлекло бы нас чересчур далеко. Но и сказанного достаточно, чтобы уразуметь, почему первое историческое упоминание о евреях в Киеве, за 1113 г., является и указанием на первый же здесь еврейский погром. А ведь, кажется, тогда не было ни «провокации», ни «организации» погрома правительством (ведь, как объяснено, после смерти Святополка Владимир Мономах даже не успел прибыть в Киев), ни тем паче — «попустительства» чинов полиции или войск.

«Палестинцы, которые живут среди нас, — говорит Эммануил Кант, — привлекли на себя внимание своим ростовщическим духом и репутациею плутов, хорошо обоснованною в большинстве случаев. Строго говоря, казалось бы нелепым воображать себе нацию, где каждый человек вор. Но не менее странно видеть и такой народ, который состоит исключительно из торгашей, пренебрегающих честью быть добрыми гражданами страны, их приютившей, и, взамен того, предпочитающих наживу, которую они добывают, обманывая жителей этой самой страны».

Такими немногими, но вразумительными указаниями глубочайшего мыслителя дело о погромах разъясняется без всяких, — для самого же еврейства заведомо ложных, басен о «провокации», «организации» etc.

А если и засим потребовался бы высокий по этому вопросу, но и отнюдь не враждебный евреям, авторитет, то мы сошлемся хотя бы на Ренана, который, в своем «Антихристе» удостоверяет: «бедный Израиль всю свою жизнь провел от погрома к погрому!»

Оставаясь по поводу этой «бедности» при особом мнении, но, разумеется, не уступая Ренану в авторитетности, историк Мишлэ, в свою очередь, резюмирует историю евреев так «От пощёчин к пощёчинам, — и вот они на троне мира!..»

Возвращаясь же к Киеву, напомним и другую сторону в характере сынов Иуды, быть может, даже более для них опасную. Как было удостоверено на суде, «сознательные» студенты университета св. Владимира, — вскоре после растерзания Великого Князя Сергея Александровича в Московском Кремле бомбою, делили между собою часть военного пальто, залитую кровью страдальца… Одновременно с этим, там же, в университете, продавались и фотографические карточки Каляева — убийцы Великого Князя. Защищали же Каляева, в Московском Военно-Окружном Суде, — Мандельштам, а в Главном Военном Суде, Мандельштам и Берснштам. Таков один из еврейских подвигов в «русской» революций прежде всего направленной против сильных врагов Израиля.

Дабы уразуметь весь ужас этого факта, а также в поучение всем, кто имеет дело с евреями, никогда не следует забывать о «Пуриме», равно как и о том, что сейчас названное, иудейское торжество из торжеств явилось наградою не одной Эсфири, которая гнушалась ложа не обрезанных и всех иноплеменников, а и Мардохею, искавшему добра лишь своему народу и говорившему во благо племени своего (Эсфирь, IV, 17 и Х, 3).

Но и «Пурим» сполна вразумителен лишь при сопоставлении с нижеследующим.

Не может быть сомнения, что, по основному верованию евреев, следующие тексты имеют для них силу не только в прошлом, но и в настоящем, а еще более — в будущем:

«Ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы, и господствовать будешь над многими народами, а они над тобою не будут господствовать» (Второзаконие, XV, 6). — «Ты будешь насыщаться молоком народов и груди царские сосать будешь» (Исайи, LX, 16). — «И придут иноземцы и будут пасти стада ваши, и сыновья чужестранцев будут вашими земледельцами и вашими виноградарями». (Исайи, LXI, 5). — «Сыновья иноземцев будут строить стены твои и цари их будут служить тебе. И будут всегда отверсты врата твои, не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы приносимо было тебе достояние народов и приводимы были цари их» (Исайи, LX, 10–11). — «И будут цари питателями твоими и царицы их — кормилицами твоими. Лицом до земли будут кланяться тебе и лизать прах ног твоих» (Исайи, XLIX, 23). — «Ибо народы и царства, которые не захотят служить тебе, — погибнут, и такие народы совершенно истребятся» (Исайи, LX, 12), — «Будете пользоваться достоянием народов и славиться славою их» (Исайи, LXI, 6).

«И предаст тебе Господь Бог царей в руки твои, и истребишь их из поднебесной» (Второзаконие, VII, 24).

«Не можешь поставить над собою царем иноземца, который не брат тебе» (Второзаконие, XVII, 15).

 

Г. Несколько слов о ходе «русской» революции — при благосклонном участии сынов Иуды

Государственный человек может предвидеть, что за разгромом извне обыкновенно следует революция внутри страны. Нет также ничего удивительного и в том, что враг пользуется предателями. Понимая кое-что в этом, Бисмарк даже заметил, что он не знает, для чего бы могли существовать евреи, если не для того, чтобы служить шпионами. Но все это не относится к России, ибо наша революция явилась не результатом, а одной из важнейших причин торжества Японии, Сыны же Иуды, равно как ползавшие у их ног «освободители», — свои и чужие, — не только содействовали нашим поражениям, как и чем могли, но и, стремясь к порабощению залитой слезами и кровью русской земли, поздравляли себя телеграммами на имя микадо!..

Теперь, «избранный» народ утешает вас похвальбой, что под Мукденом и Цусимою он рассчитался за Кишинев и Гомель. Но и в 1903 году, госпожа Адам, — в «Revue Blenu», предостерегала об этом всякого, кто еще не понимал сатанинского заговора, Великобританией), масонством и всемирным кагалом рассчитанного на гибель России. Дерзкое вмешательство Рузвельта в «судьбу» кишинёвских евреев само по себе, впрочем, показывало, что дело обстоит отнюдь не благополучно. Иудейская же петиция» поданная Гею, «расцвела именно на маньчжурской почве», — пророчески указывала г-жа Адам…

В свою очередь, члены центрального еврейского комитета в Кишиневе, повествуя перед Палатою (ноябрь 1903 года), что «даже китайцы в Нью-Йорке жертвовали», никак не могли, однако, дать отчет в собранном «на пособия» иудеям миллионе, хотя и бросались десятками тысяч рублей, — на словах, конечно. Действительно, около половины этой суммы, по крайней мере, должно было найти свой «исход» в тех «бескорыстных» затратах «освободителей» на «русскую» революцию, которые сейчас, по-видимому, уже ни для кого не составляют тайны.

Не следует забывать, далее, и того, что, — подготовляясь к «освободительному движению», иудаизм развивал свои силы с достаточным коварством. Раньше, чем в Кишиневе же успело открыться заседание Палаты по кишиневскому погрому, в Минске собрался «всероссийский конгресс сионистов» (20-го — 25-го августа 1903 г.). Его разрешил министр внутренних дел Плеве, должно быть, не сознавая значения этого факта, как не постигал он и той свистопляски кагала вокруг «подстрекательной» на погром телеграммы, которая еще недавно была навязываема ему же, Плеве, скромным собеседником Милюкова в Civic Foruv'e, литовским евреем Уларом, подписавшим, как он говорит, уже 300 смертных приговоров, в том числе и самому Плеве…

Принимая, засим, во внимание, что «сионизм» основан Герцлем только в 1897 году, а свирепый «Бунд», его спутник, возник лишь в 1898 году, нельзя не признать, что, — и помимо указанных, для нас крайне опасных, условий, — разрешение «конгресса», уже в 1903 году, достаточно свидетельствует как о степени нашей прозорливости, так и о «величии» Израиля. А дабы никто не сомневался в замыслах иудаизма, вскоре же за тем пытавшегося отрицать за русским народом и самое право на существование, отметим; во-первых, что, на «конгрессе», были установлены: национальные цвета евреев — белый и голубой, особый сионистский знак (сродный масонству), национальный же клик — «гейдод!» сионистский гимн, и, наконец, — еврейская национальная гвардия; и, во-вторых, что едва закрылся «конгресс» в Минске, как произошли (29-го августа 1903 г.) убийства евреями христиан в Гомеле — при злодейском, разумеется, соревновании обучавшихся под Гомелем же отрядов иудейской «самообороны», а это, в связи с действиями «жидовского батьки», полицеймейстера Раевского, вызвало (1-го сентября того же года) доныне оплакиваемый сынами Иуды «гомельский погром».

С другой стороны, самое рассмотрение кишиневского процесса создало еврейству только новый случай пролить в заграничной печати целые потоки крокодиловых слез, тем более трогательных, что русские люди были обречены на молчание, так как, по распоряжению министерства юстиции, дело, из-за которого наша родина была, вдобавок безнаказанно, оклеветана с таким вопиющим цинизмом, слушалось при закрытых дверях.

Здесь, с особою силою, надлежит отметить факт, что уже в то время, то есть прежде, чем «избранному» народу, — через ту же прессу, «русскую» и иностранную, удалось составить погромщикам репутацию хуже каторжников, а затем и достигнуть исключения их из амнистии 21 октября 1906 года, всемирный кагал, через «шаббесгоя» Струве (впоследствии, наравне с Пергаментом, ставшего депутатом Государственной Думы), объявил orbi et urbi7 что эти «погромщики» лишаются самого права защиты. «Пусть их Шмаковы защищают!» — вопиял Струве в «Освобождении».

Надо ли повторять, что эта зверская угроза не осталась мёртвой буквою!..

Ещё в XIII веке, либерально мысливший монарх и покровитель еврейских ученых, император Фридрих II (1215–1250 гг.), оказался вынужденным совершенно устранить сынов «избранного народа» от общественных должностей, справедливо заметив, что «как только иудею дана власть, так он сю нагло злоупотребляет». В XVIII столетии, из собственного опыта, к тому же выводу пришёл Фридрих Великий, а за ним, уже на наших глазах, и другие многие…

1904 год и половина 1905 г. прошли среди ужасов войны. Наши «освободители» радовались, когда мы плакали!.. Двое же лучших «друзей России», Троцкий и Мартов» оказавшиеся жидами Бронштейном и Цедербаумом, с особым усердием разрабатывали, так сказать, теоретически, программу немедленного превращения нашего Отечества в социал-демократическую республику…

9-го января 1905 года расцвела «Гапониада», а в 4 часа утра 15-го июня, новейшей конструкции и самый сильный из броненосцев Черноморского флота, «Потемкин», уже бомбардировал Одессу, — под командою еврея Фельдмана. Наравне с другими единоплеменниками своими Фельдман вскоре бежал, как скрылся в Австралию и другой еврей — Руттенберг, убив Гапона, когда в нём уже не оказалось надобности…

27-го августа последовала автономия университетов в политехникумов. Революция приобрела, таким образом, экстерриториальность, по крайней мере для своих главных центров. Засим, 18–24 октября, состоялось вооруженное восстание в Одессе, дав России не только образчик иудейского «конвента» в местной городской Думе, но и таких двух «депутатов» Государственной Думы, как профессор «захватного» права Щепкин и президент Черноморской республики Пергамент. Дерзнувший же им противиться градоначальник Нейдгардт едва избежал арестантских рот.

В ноябре Россию порадовал новый бунт, в Севастополе, «великого» Шмидта, также пытавшегося улизнуть, впрочем, для дивертисмента, — как мать родила. Наконец, для кагального апофеоза, сподобились пережить, в декабре, вооруженное восстание и мы, в Москве, — за счёт Японии и князей Израиля, равно как при соучастии Финляндии и под командою столь же быстро прибежавших из Швейцарии, как и поспешивших «удрать», жидовских «генералов», вроде глав-нокомандовавшего на Пресне «Седого», он же Завулон Левин, и иные прочие…

Spectatum admissi, risum teneatis, amici!..

Независимо от сего, если Гапон, ещё в начале 1905 года предсказывал бунт на юте России — к июлю того же года, то действительное осуществление плана, обдуманного революционерами заранее, и самая общность их мероприятий удостоверяются всем дальнейшим. За Севастополем, как известно, дали себя знать Кронштадт и Свеаборг Все шло к «лучшему» — в этом лучшем из миров, как, вдруг, — в самый развал «свобод», т. е. в октябре и ноябре 1905 года, среди железнодорожной, почтово-телеграфной и всяких иных забастовок, дни 17–22-го октября были, «страшно сказать», отмечены в летописях революции так называемыми погромами.

Покинутый властями, истязуемый, унижаемый и расстреливаемый, в куски разрываемый «освободителями» русский народ обратился, наконец, к самозащите.

Он покарал врагов отечества: в Томске и Николаеве, в Великих Луках и Ростове-на-Дону, в Орше и Новозыбкове; в Аккермане и Горбатове, в Ярославле и Кутаисе, в Лодзи и Екатеринбурге; в Одессе и Вологде, в Вязьме и Житомире; в Балашове и Белостоке, в Саратове и Нежине, в Тифлисе и Седльце…

Если бы ему не мешали, народ сам расправился бы и с тем «русским правительством», которое, ad majorem Jsraeli gloriam, дирижировало революцией из Петербурга, в лице «совета рабочих депутатов», с такими делегатами «всемирного кагала», — как названный выше «товарищ» Сруль-Ицка Бронштейн и Рухля-Фейга Маянц, во главе. Носарь являлся такою же пешкою «благочестивого» кагала, какою, под командой Винавера, Бака или Гессена, доныне служит Милюков. Пора же, наконец, уразуметь нам факт, почему и председателем «всемирного конгресса социалистов», — не далее, как в прошлом году, был немецкий жид Зингер, а «представительницею российского пролетариата» — являлась польская еврейка Роза Люксембург, невзирая даже на то, что она не Роза и не Люксембург».

В результате же иудейских забот о русском народе уже первая Государственная Дума блистала такими «избранниками» России, как Винавер, Каценеленбоген, два Френкеля, Червоненкис, Левин, Котловкер, Иоллос и Герценштейн…

Эти позорные и беспримерные факты не могут, однако, быть предметом лишь негодования с нашей стороны. Их надо понимать хотя бы для того, чтобы не допускать повторения.

В Сиаме водится змей — гамадриада. Он не только принадлежит к породе удавов, но и так ядовит, что укус его для слона смертелен в четыре минуты; пред ним туземцы трепещут, страшась больше, чем тигра или чёрной пантеры… Тем не менее, естествоиспытатель должен не гневаться, а изучать гамздриаду. Таково и наше положение относительно кагала кагалов. Справедливо замечено, что влияние иудаизма на любой преступный замысел — это действие тропического солнца на полярную растительность. То же мы видим и в «русской» революции. Она подготовлялась издавна, многими причинами и получила сильный толчок из далекой Маньчжурии. Но лишь кагальная сплоченность, ограбленные у нас же евреями деньги, наглость, упорство, жестокость, вероломство и деспотизм сынов Иуды дали те ужасающие результаты, которые едва не погубили Россию…

Уразуметь ход событий, хотя бы с некоторою ясностью, значит не забывать о заветах истории. Евреи были, как известно, ближайшими родственниками финикиан и карфагенян.

Подводя итоги многовековой борьбы семитов с арийцами, историк Курциус заключает свои размышления так: «Греция воспрянула только, когда ей удалось ниспровергнуть господство семитизма финикийского, — Рим заложил основы мирового владычества лишь в войнах на жизнь и смерть, которые он завершил победою над семитизмом карфагенским».

18-го же октября 1905 года, именно под командою двух иудеев, Шлихтера и Ратнера, расцветал вооруженный бунт в Киеве. Показания свидетелей, как и все обстоятельства дела, установленные на суде, приводят к убеждению в том, что в ночь на 19-е октября город был бы покрыт баррикадами, а с рассветом «самооборона» и союзные ей боевые шайки пособников кагала, шаббесгоев-«освободителей», залили бы кровью мать городов русских, превратив Софийский собор, церкви ев, Илии, Десятинную и Андрея Первозванного, а затем, без сомнения, и Киево-Печерскую Лавру в жидовские цитадели. Ведь «избранный» народ, как повелитель, не позволил бы, разумеется, поступить иначе, если собственные «школы» и синагоги он не жалеет отдавать под склады оружия и бомб, равно как для организации, снаряжения и вооружения «молодых евреев», т. е. такой надежды Израиля, перед которою «презренные гои» повинны не рассуждать, а трепетать…

Увы, еврейство обсчиталось на этот раз!..

Потомки «славного лыцарства Запорожского низового», сыны многострадальной Украины, двинулись против кагальных браунингов, парабеллумов и маузеров с пустыми руками, но с львиным сердцем. Мгновенно обратив негодяев-«освободителей» в бегство, они кинулись в погоню. Разгоняя «горе-героев» из самых потаенных убежищ, — сокрушили и, в несколько часов, долой смели жидовскую революцию…

 

Д. Очерк революционных событий в Киеве, пред Всемилостивейшим Манифестом 17 октября 1905 г. и до передачи генерал-губернатором полномочий по охране порядка — военным властям

Общий характер, преемственность и самое содержание Киевских событий в существе таковы:

I. Основным фоном картины послужили, без сомнения, растерянность и беспомощность власти. Но если, при этих условиях, ее местные агенты медлили и колебались в свою очередь, то зловещая политика Витте ставила их прямо — в безвыходное положение. Этим отлично пользовались евреи, придавая себе значение, для которого, быть может, и не усматривалось достаточной подготовки. Все это, вместе взятое, с особою силою отражалось на людях «потерянных». Представляя нередко большинство в органах местного управления, они, в предвидении случайностей, усердно заигрывали с революцией. Еврейские же газеты и митинги, деморализуя невежественные массы и обещая никуда негодными средствами все возможное и невозможное, довершали хаотическое состояние государства. Новая Россия стала готовиться в жидовских лабораториях. Самооплевание же и самоунижение наши, наряду с бесстыдством и наглостью евреев, обеспечивали свободу для них одних. Железная дисциплина кагала и его вековая организация, равно как изобилие звонких аргументов, добытых обманом и насилием, непрерывно увеличивали полчища мстительных и разъяренных шаббесгоев. Параллельно с этим, чем ужаснее были невзгоды войны и чем оскорбительнее для русского достоинства являлись поражения, тем нахальнее становилось еврейство. Мукден же и Цусима вывели иудейскую продерзостность из всяких пределов…

II. Пользуясь изложенными обстоятельствами вовсю, сыны Иуды устремились на «дезорганизацию» общественных сил и на «координацию» собственных. «Разве политическая забастовка не есть вооруженное восстание?!.» — восклицал «товарищ» Бронштейн. Насильственная приостановка торговли, закрытие водопроводов, стачка аптек, не говоря о прекращении движения трамваев и о принудительном закрытии фабрик и учебных заведений, — все было применяемо в Киеве уже за несколько месяцев до 18-го октября 1905 года. Разбои же и убийства шли, разумеется, своим чередом. Повальные тревоги в населении, грозная неуверенность в завтрашнем дне, звериный вой «освободительной» прессы, скорбь и паника, слезы и кровь — создавали ту атмосферу, в которой свирепый кагал и не менее озверелый «Бунд» распропагандировали чернь, заманивая ее безумными видениями «диктатуры пролетариата»…

— Жид обманом сыт.

III. Страшною загадкою для будущего историка явится вопрос, как могла наша интеллигенция пасть жертвою кагала столь наивно? Не время, конечно, и не место развивать эту проблему сейчас. Но мы не можем не напомнить о горестной судьбе наших высших учебных заведений. Устремившись сюда целыми толпами, евреи быстро захватили власть. Сперва, «избранный» народ был представляем только студентами, затем — обладателями фальшивых аттестатов зрелости и, наконец, — бесчисленными проходимцами обоих полов. Переодеваясь то солдатами и чиновниками, то офицерами и рабочими, евреи на митингах обманывали с той же дерзостью, как они лгут в своих газетах, «Автономия», сама по себе, подсказывала дальнейший образ действий. Испуганные или лукавые, раболепствующие перед бунтарями или ведущие двойную игру, профессора оказались лучшими союзниками «освободительного» студенчества, а затем были вынуждены стать и на его защиту. Невзирая на оппозицию социалистов-революционеров и «Бунда», социал-демократы в Казани и Харькове, в Петербурге и Одессе, в Москве и Киеве настояли на открытии университетов и политехникумов, как наилучших пунктов концентрации сил — исключительно в целях революции. Произносились кровожадные речи, припасалось оружие, а нередко и бомбы. Здесь производились сборы на милицию и прокламации; отсюда распространялась бунтарская и порнографическая литература, сюда же, — в заключение, заглядывали и «сознательные» экспроприаторы.

Плохо жить, когда жид набежит…

IV. Одновременно с изложенным, шло развитие иудейской «самообороны». Еще летом 1905 года, замечалась по вечерам, на Большой Васильковской и прилегающих улицах г Киева, как бы по тревоге, мобилизация кагальных сил.

В чёрных блузах, кожаных поясах и мягких шляпах собирались вооруженные — «молодые евреи». Совершая бесчинства, избивая, а то и увеча прохожих, они разбегались не менее, как перед сотнею казаков. Позже, а особенно перед 18-м октября, в Орше, Новозыбкове, Одессе и других местах, — между прочим, в Киеве, такая мобилизация распространялась уже и на окрестные города и местечки, Целые гостиницы бывали переполнены «молодыми евреями», шайки которых, под видом защиты от громил, предательски обстреливали патриотические манифестации и просто мирных обывателей, а также полицию и отряды войска. Это происходило в Киеве — 18,19 и 20-го октября, когда еврейская «самооборона», отчасти рекрутируемая и студентами не-евреями, стреляла из запертых дворов с балконов, из-за углов, равно как из приотворенных подъездов, с чердаков и крыш, а также из-за прикрытых ставнями окон. Иногда убийцами являлись отдельные, хорошо вооруженные евреи. Так, мы знаем злодеяния, учинённые Григорием Бродским, его братьями, «панычами» Мишею и Юзею, сыном доктора Вишнепольского и другими сынами Иуды. В Киеве» на Подоле, существовала даже особая — «ярославская биржа», где еврейство сговаривалось, а подчас и открыто торговало оружием, патронами и материалами для снаряжения бомб. Со своей стороны, не дремал и «Бунд», вменяя приобретение револьверов евреям в обязанность. К 18-му октября 1905 года в Киеве уже были вооружены многие евреи, — молодые и пожилые, мужчины и женщины, а так называемые «шлюхательницы» — чуть ли не поголовно.

Не следует забывать, в другом направлении, что: а) организация еврейства облегчалась существованием профессиональных (а не одних приходских) «школ» и синагог; б) в этих «молитвенных» домах оно пользовалось неограниченным «правом» сходок и подготовки всяческих замыслов, и в) недоступный для «гоев», еврейский жаргон исключал возможность какого-либо надзора — даже, когда начинала грозить нам опасность государственная. Только этими условиями и отсутствием предателей, беспощадно караемых смертью (по Талмуду), мыслимо объяснить те единство действий и всеобщность плана, которые сразу обнаружились, на путях революции, по всей России…

«В уме зело остры, великого пронырства и мрачного зла преисполнены!..» — сказал бы Петр Великий…

V. Памятуя, что толпа двигается не идеями или принципами, а подтасованными образами или фактами, кагал не терял случая инсценировать «кровожадность» русского правительства. Так, в Стародубе, с революционными атрибутами, евреи хоронили случайно умершего в октябре рабочего, а Москва едва ли скоро позабудет о роковом для неё скандале похорон ветеринарного еврея Баумана. То же самое мы видим и в Киеве, — 1-го октября 1905 года, на похоронах адвоката, крещеного еврея же, Куперника, умершего без всякой «кровожадности», просто от болезни. Окруженный толпами единоплеменников, изукрашенный революционными орифламмами и предшествуемый флагом с надписью: «Честному гражданину от К.К.С.П.Р.» (киевского комитета партии социалистов-революционеров), — гроб Куперника был пронесен по улицам Киева с неистовыми бунтарскими песнями. Был даже момент, когда евреи заплясали вокруг гроба, а на возражения отвечали: «Нам лучше известно, что приятнее покойнику!..» Прискучив же, наконец, слушать церковное пение: «Со святыми упокой!», — когда священник пошел по одной улице, сыны Иуды унесли гроб по другой. Вблизи кладбища они оттеснили скромную христианскую процессию с гробом скончавшегося члена Окружного Суда, ворвались на кладбище и открыли стрельбу из револьверов, причем была убита еврейка. Само собою разумеется, что в университете был созван митинг для торжественного погребения этой «новой жертвы русского произвола». Еврейство настаивало на своем, даже когда установлено было, что извлеченная из трупа убитой пуля относится не к револьверу Смита и Вессона, каковою системою, однако, вооружены околоточные и городовые, а к браунингу «освободителей». Только предание тела еврейки земле, по распоряжению власти, положило предел издевательствам кагала…

VI. Тем временем митинги шли своим чередом. Еще до объявления «автономии» (27-го августа 1905 года) скопища евреев и шаббесгоев происходили в так называемом «Литературно-Артистическом» обществе, на Крещатике, — впрочем, именно на «съезде психиатров», как это, в свою очередь, происходило и в Москве — на так называемом «пироговском съезде», который евреями же был превращен в какой-то дьявольский шабаш. Не успел закрыться «съезд психиатров», как в том же «Литературном» обществе, на лекции Водовозова, дерзко порицавшего существующий государственный строй, был дан кошачий концерт приставу и городовым, — с поранением одного из околоточных. Приветствиями же вроде: «Царский холоп», «опричник», «злодей», «кровопийца»… евреи отнюдь не затруднялись встречать полицейских чинов, солдат и казаков, на улицах, походя. Бывали случаи иудейской стрельбы по городовым и полицейским чиновникам, даже в домах и гостиницах. На Подоле «молодые евреи» попадались и с бомбами, а также расстреливали войска и полицию, — залпами из нескольких домов подряд, и, для дивертисмента, вооруженною силою нападали на полицейские участки, С 18 по 20 октября, одним приставом Рапотою, именно ввиду такой «мирно-ликующей» стрельбы, было составлено 18 протоколов. На суде еврейство отговаривалось, конечно, «самообороною» или «провокацией», а то еще, например, и тем, что какой-то ребенок нечаянно разбил пистон…

VII. Митинги в политехникуме и в университете св. Владимира все разрастались, — особенно после объявления «автономии», В огромном большинстве, — надо ли повторять, — преобладали евреи и еврейки, но бывали, разумеется, и «сознательные» пролетарии, а, в частности, — рабочие с железной дороги и заводские, с киевского предместья — Демиевки, В университете, уже 7-го сентября, собралось до 3000 человек Они потребовали актовый зал, в котором происходил совет профессоров для выбора деканов и секретарей факультетов. Часть толпы, с евреем-студентом во главе, ворвалась в названный зал, взломав запертую дверь и объявив «постановление», что университет должен служить для целей пропаганды и для борьбы с существующим государственным строем. Сообразно с таким дебютом шло и дальнейшее течение этого первого «автономного» митинга, наряду с которым не мешает упомянуть хотя бы об одном из «мирных академических» сборищ в политехникуме. Здесь, ввиду приближения полиции, были устроены, под командою студентов, баррикады, а часть скамей была собрана на втором зтаже, с целью сбрасывать их вниз, если полиция войдет в вестибюль. Полицеймейстера же Цихоцкого, в холодный осенний день, у здания политехникума, студенты обливали из брандспойта, и притом — струей такой силы, что вышибли у него портфель из рук «Счастливо отделался полицеймейстер!» — так показывал на суде один из профессоров политехникума. Действительно, кроме арсенал а скамеек, Цихоцкому и сопровождавшим его чинам полиции, как только они вошли бы внутрь здания, грозил не один запас скамеек, кидаемых со второго этажа, но и арсенал браунингов, который, на этот случай, заботливо припасли студенты-«боевики», притаившиеся в ближайших коридорах. Правда, по словам того же профессора, даже социалисты-революционеры, среди студентов, отличаются «мягким и нежным сердцем»; тем не менее, и он не скрывал, что, кроме названных образцов добродетели, в том же студенчестве политехникума имеются фракции социал-демократов, бундистов и анархистов, кротость которых еще не доказана, по крайней мере с такою же очевидностью… Следует ли напоминать, что как здесь, так и в университете» брали верх евреи — своею дерзостью, бесстыдством, шантажом и жестокою мстительностью? Однако, проникая во все партии, желая иметь козырей во «всех мастях» и повсюду являясь коноводами, сыны Иуды, с неподражаемым цинизмом, к себе гоев вовсе не допускали. Заседания Бунда были закрытыми и даже при участии лишь одних — еврейских главарей.

VIII. Параллельно с развитием столь «идеальной» свободы, — не менее пышно, в университете и политехникуме, процветало и домашнее воровство. Таскали галоши, шапки, пальто; воровали друг у друга лекции, книги и абонементные билеты на обед; расхищались учебные пособия в лабораториях и кабинетах; крали серебряную и платиновую посуду, а однажды стащили даже 7 пудов ртути… Число же посетителей на митингах все росло, как расширялась и программа. В целях террора «сознательных пролетариев», отнюдь не допуская её на митингах и на «выборах» — у себя, евреи-коноводы вменяли, однако же, «четырёххвостку» (всеобщую, прямую, равную и тайную подачу голосов) в первую обязанность будущего социального строя. В беззаветном же, идеальном стремлении осчастливить нас «диктатурою пролетариата», они проповедовали равенство обоих полов, требовали созыва учредительного собрания и социал-демократической республики в России.

Как на сборищах и забастовках в управлении Юго-Западных жел. дорог, так и на упомянутых митингах, председательствовал конторщик управления, социал-демократ, еврей Шлихтер, — «много потрудившийся» для революции в Киеве. В свое время он, разумеется, скрылся. Невзирая на такую доблесть, присяжный поверенный Кальманович и его товарищи, другие поверенные гражданских истцов, всячески старались на суде освободить Шлихтера от принадлежности к «избранному» народу, — и даже, horribile dictu, — производили его в лубенские казаки!.. Это тем более забавно, что, по заявлению г. Кальмановича, «он сам имеет честь быть евреем» и что столь же высокую «честь» как он, так и его товарищи, всемерно навязывали своему недругу, а, в их глазах, — и злостному изменнику перед Израилем, подсудимому Гольд еру, хотя сей последний от нее упорно отказывался.

IX. В октябре 1905 года, митинги перевалили уже за 10 000 человек. Будучи одним из организаторов всеобщей железнодорожной забастовки, Шлихтер, на митинге 13-го октября, через переодетых евреев, — без сомнения, в доказательство иудейского величия, равно как и во имя правоты своих утверждений, выставил, на кагальную потеху, уже целый маскарад — из 14-ти офицеров разных воинских частей!.. Памятуя о предыдущей (эпизод «Потемкина») и последующей (бунты в Севастополе и Свеаборге) трагикомедиях, поставленных на «русскую» сцену «избранным» же народом, невольно скажешь еще раз, вместе с немцами, кое-что понимающими в этом отношении: Wenn die Christen miteinander raufen, — machen die Juden die Musik dazu!..

Речи произносились, главным образом, представителями социал-революционной партии и членами Бунда. Рисуя, наконец, современное политическое состояние России, Шлихтер уверял присутствующих, что в Петербурге уже созвано учредительное собрание, а войска в Петергофе и Царском Селе сложили оружие и перешли на сторону революционеров. Как бы в подтверждение этого, раздавалась, в массе копий, будто бы полученная из Петербурга телеграмма такого содержания: «Открытый здесь съезд делегатов конституционно-демократической партии, после долгих дебатов, объявил себя учредительным собранием. Рабочий и служебный Петербург стал. Рельсы разобраны. Столица отрезана. Заседания конституционно-демократической партии происходят под охраной тысяч рабочих. Собранные войска бездействуют. Мы у порога великих событий!» — Наряду с Шлихтером одним из главных ораторов этого митинга был помощник присяжного поверенного, — всеконечно, еврей же — Ратнер.

X. Того же 13-го октября, на соединенном митинге помянутого сейчас скопища и сходки студентов политехнического института, не только производился усиленный сбор на оружие, но и определено было, во-первых, начать с 14-го октября всеобщую забастовку и, во-вторых, организовать троякого рода отряды: а) для насильственного прекращения работ, занятий, торговли, равно как всякого обыденного движения в Киеве; б) для вооруженного сопротивления полиции и войскам, когда понадобится, и в) санитарные — для подачи помощи раненым и другим пострадавшим чинам организации.

XI. Дальнейшие же постановления «соединенного митинга» явствуют из следующего. В ночь на 14-е октября 1905 года киевский, подольский и волынский генерал-губернатор, генерал-адъютант Клейгельс, известил временно-командующего войсками Киевского военного округа, генерал-лейтенанта Карасса, так: «По достоверным сведениям, сегодня, 13-го октября, на сборище в университете, толпою в 10 000 человек, организовавшеюся в революционную партию, решено 14-го октября, к 10-ти часам утра, всем собраться вооружёнными в университете, а оттуда идти на важнейшие общественные здания и учреждения: вокзал, где предположено соединиться с рабочими Юго-Западных ж. д., городской театр, Думу, все среднеучебные заведения, полицейские участки, начиная с Лукьяновского, и т. п. Имея в виду, что осуществление этой программы есть не что иное, как вооруженное восстание, я, согласно № 16 Правил о содействии войск гражданским властям, передаю полномочия военному начальству — с 14-го октября, 7 ч. утра».

XII. Немедленно, генерал-лейтенант Карасе отдал следующий приказ: «Предлагаю генерал-лейтенанту Драке принять самые энергические меры к подавлению беспорядков. В случае надобности, — употреблять в дело оружие, Словом, с 7-ми часов утра 14-го октября, власть к обеспечению порядка в городе передаётся Вам».

 

Е. Дальнейший ход иудейского бунта в Киеве. — Евреи и Витте. — «Великая революция» и ее заслуги пред всемирным кагалом. — Еврейский иезуитизм

А. Итак, с утра 14-го октября 1905 г. Киев был, в сущности, объявлен, на военном положении. Как же власть привела себя к этой необходимости? Почему не было принимаемо целесообразных мер вовремя, хотя, как показали события 18-го октября, предупредить вооруженный бунт вовсе было не трудно? Чем объясняется, что задуманная евреями и «шаббесгоями» политическая и социальная революция в России развивалась открыто и почти беспрепятственно, — да еще в казенных помещениях и за счет того самого правительства, которое она же умыслила ниспровергнуть?..

На эти вопросы нелегко дать ясный ответ. Много ещё воды утечёт, пока на «русской национальной выставке» будут экспонированы крапленые карты издевавшихся над нами политических шулеров и та, заранее подтасованная обстановка, среди которой они обыгрывали и «сознательных пролетариев», и «черносотенцев» наверняка.

Утверждая, что подготовляемые историческим путем элементы революции и жалкий позор войны с Японией представлялись достаточными для взрыва самих устоев многовековой жизни нашей страны, — мы только приблизились бы к истине, но далеко не раскрыли бы ее во всей наготе.

Б. Уразуметь ход грозных событий возможно не иначе, как — среди многого другого, доныне туманного, загадочного, а отчасти даже неведомого… Впрочем, мы и теперь не совсем лишены возможности прозреть, если примем к сведению хотя бы один, беспримерный в летописях мира и даже невероятный, но, увы, действительный факт. Именно в эту, еще невиданную людьми, эпоху, председателем русского совета министров оказался человек евреев, муж еврейки и едва ли не масон. Будучи сам только второстепенным орудием иноземной и свирепой интриги, — Витте исполнял свою роль усердно, но, быть может, не совсем понимая ее. Превознесенный иудейскою печатью выше облака ходячего, он, — даже по уму, — далеко не являлся, однако, тем исчадием ада, каким его хотят видеть иные, так как сам же погубил свою дальнейшую, изумительную карьеру. Если он шел по заранее начертанному другими плану и если благоприятные условия, таинственными путями, для него готовились, по-видимому, всемирным кагалом и масонством, заранее, — в гармонии с английским камертоном, то это еще не значит, что он же был и заведомым автором всех результатов, которые отсюда последовали, В одном лишь не может быть сомнения: творя волю наших врагов, он не знал ни стыда, ни жалости. Огромная власть, которою он располагал, без сомнения, налаживала, поддерживала и прикрывала революционные замыслы. Тем не менее, с другой стороны, нередко, его зловещая деятельность выражалась только пассивно — в соответственном подборе лиц, как агентов правительства на местах, с расчетом лишь устранять противодействия «освободителям». Наряду с этим, невзирая на грозность событий, нельзя не признать, что, для нашего усыпления, — бездействием власти, придавался упомянутым замыслам вид чего-то временного и как бы маловажного.

В. Весьма достойно сожаления и то, что мы не знаем ни всемирной, ни даже собственной истории. Говоря о положении сынов Иуды в Средние века, Дюринг заметил: «Евреи все поработили бы, если бы сами не были порабощены», И вот, — уже вслед за первым разделом Польши оказалось, что в Белоруссии, где еврейство не было порабощено, оно действительно явилось поработителем. Свидетельствуя об этом, могилевский губернатор, генерал-поручик, а впоследствии генерал от инфантерии и граф, M. B. Каховский, с редким мужеством боровшийся против еврейских деспотизма и коварства, — писал, в 1773 году, генерал-губернатору Белоруссии Чернышову:

«Евреи — народ хотя и трезвый, но ленивый, плутовской, суеверный, к чистоте не приобыклый. Все они — пришельцы и умножаются там, где правление слабое и не наблюдающее правосудия. Живут обманом и трудами крестьянскими. Находят все средства задолжать обывателям, и тем, по принуждению, терпимыми себя быть заставляют. Должны всем, у кого только занять было можно, а напоследок умышленно делаются банкротами. Хитрым и ласкательным вымыслом входят в милость и покровительство у знатнейших здешнего края жителей, дабы только кредит свой подкрепить, так и в судах, через протекцию, дела запутать. — Народ несправедливый, злобный. С ворами и разбойниками имеет сообщение. — Из них всякий на все в состоянии покушение сделать. — С их сообщества, в здешнем крае умножаются преступления. Они подлых людей умышленно подговаривают промышлять воровством. Им дана здесь воля и все способы к изнищанию крестьян доставлены. Без трудов, — одним обманом, они в сих местах пропитание имеют, — Обманов еврейских такое множество, что их описать трудно, — а короче сказать так; что ни евреин, то и новый вид обмана!..»

Таково было первое, так сказать, личное знакомство русской власти с польскими евреями, — увы, заполонившими, в наши дни всю Россию и подчинившими себе, — risum teneatis, amici, — «матушку-Москву».

Но если «размах» еврейства стал теперь несравненно шире и глубже, чем в иные времена, то сущность кагальных замыслов не изменилась.

По свидетельству Тацита: «Иудейский культ нелеп и мрачен. У них все запятнано, что для нас священно, и, наоборот, почитается ими то, что в наших глазах нечестиво. Это племя погрязнет в распутстве. С их точки зрения, нет для них ничего недозволенного, — ко всем же другим народам они питают лютую ненависть».

Между прочим, говоря о Востоке, Тацит замечает о давнем и всеобщем презрении к евреям.

«Евреи не могут пользоваться свободой, — говорит Дюринг, — без того, чтобы не грозить опасностями другим народам. Как бы ни было, однако несомненно, что, кроме прирожденной рабской морали, которой никогда не изменял народ Моисеев, народ египетских рабов, — в нем, на средневековой почве, где условия были несомненно лучше, чем в Египте или Вавилоне, развилась, тем не менее, еще одна непривлекательная сторона рабского состояния. Успевая пронырством втираться между презиравшими его новыми национальностями, «избранный» народ задался целью эксплуатировать собственное рабство, дабы, в конце концов, захватить золото и серебро своих властителей. При этой, новоявленной задаче, которою определилась и доныне обусловливается деятельность евреев, их исконная мораль ничего, разумеется, выиграть не могла!..»

А что и самое рабство евреев, да еще весьма призрачное, отнюдь не оправдывает их репутации, — это показал уже Вольтер: «Баниане в Индии — то же, что евреи в Европе. Их обособляет от других народов религия, столь же древняя, как летописи мира, а связывает торговля, в которой они играют роль факторов. Эти баниане и гебры не уступят евреям ни в древности происхождения, ни в богатстве. Между тем, их повсюду встречают радушно, тогда как евреи внушают отвращение всем народам, среди которых живут…»

Историк и географ I века по Р.Х. Страбон говорит так: «Иудеи захватили все города, и трудно назвать место на земле, где бы не было этого племени или, лучше сказать, которым оно не завладело бы. Египет, Киренаика, много других стран, переняли их нравы, тщательно соблюдают заповеди их и достигают больших выгод из принятия их национальных обычаев. В Египте, — им разрешено жить на законном основании, и им же предоставлена большая часть города Александрии. Там у них свой этнарх, который управляет их делами, творит правосудие, наблюдает за исполнением договоров и духовных завещаний, как будто он состоит главою независимого государства».

Подтверждаясь изложенным, то, что уже мы знаем о евреях вообще, находит за себя свидетелей в лице других историков, поэтов и государственных людей древнего мира. Касаясь только его, мы руководствуемся фактом, что это была эпоха дохристианская, когда о религиозном предубеждении против евреев не могло быть и речи. Но сочетание проблем по еврейскому вопросу остается неизменным и во все последующие времена; нельзя не признать даже, что на пути веков он продолжал лишь развиваться, становясь все более сложным и опасным.

Гомер, Аристофан и Плутарх; Набу-Куддур-Уссур и Антиох Епифан; Катон и Птоломей Филопатор; Тацит и Ювенал; Полибий и Аммиен Марцеллин; Авл Геллий и Диодор Сицилийский; Иероним и Дион Кассий; Полибий и Рутилий Нумантийский; Персии и Цицерон, Марциал и Тит Ливии; Помпеи и Веспассиан; Тит и Луций Квиета; Сципион Африканский и Адриан единогласно удостоверяют, что все народы древности ненавидели и презирали евреев.

В особенности поучительны отзывы великих поэтов (Марциала, Персия, Ювенала, Петрония и др.), отражающих настроение современников с недоступною для других силою.

Что же касается пренебрежения самих сынов Иуды к законам страны, где они пользуются гостеприимством, то, независимо от многих иных авторов, назовем хотя бы Сенеку, Ювенала и Цицерона. Речь Цицерона за Флакка должна быть читаема в наших гимназиях, ибо, по точным данным, устами такого оратора, как Марк Туллий, и на такой сцене, как форум, — рисует живой образец того неимоверно быстрого (в одно столетие) захвата евреями власти в самом Риме, какого второй пример мы видим разве теперь, на пути XIX века, хотя уже и в целой Европе. Глубокий историк вечного города, Моммсен, недаром сказал, что, появившись в Италии не далее, как после войн Помпея, сыны Израилевы успели, однако, достигнуть здесь таких результатов, что пропреторы и проконсулы римских провинций вынуждены были за время своей службы нежно обращаться с местными иудеями, если не желали сподобиться кошачьих концертов, а то и предания уголовному суду — по возвращении в Рим.

Они так и поступали, обыкновенно. Только один, — правитель Малой Азии, Луций Валерий Флакк, не поддался ни звонким аргументам, ни отчаянному шантажу «избранного» народа. Понимая, что ежегодный вывоз евреями золота из Италии и провинций в Иерусалим, — т. е. такое сосредоточивание иудейских сил, которое, как явная опасность для римского владычества не может быть терпимо, — Флакк своим израильтянам запретил эту национальную их профессию.

Но едва лишь истек срок его службы, — и Флакк вернулся на берега Тибра, как сыны Иуды, никогда не забывающие «помогать своему счастью», не только дали Флакку несколько кошачьих симфоний, но и упекли его под суд. Отыскав тогдашнего Золя, именем Лелия, они, по своему, испытанному рецепту, снабдили его достаточным количеством лжесвидетелей и фальшивых документов, подкупили важнейших свидетелей защиты и, предъявив позорные обвинения, равно как «надлежащие» иски, целыми шайками сбежались к форуму. Здесь, наподобие хотя бы «инсценирования» кагалом постановки «Контрабандистов» в наши дни, евреи теснились, галдели и кричали с трогательною надеждою отнять у обвиняемого самую возможность быть услышанным судьями, т. е., иначе говоря, стремились лишить Флакка права защиты, точно так же, как, под звериный вой «шаббесгоя» Струве, они, с невероятным цинизмом, ещё недавно, проделывали это в отношении «погромщиков»…

Увы, превосходный гешефт не выгорел. После речей Цицерона и Гортензия Флакк был оправдан. Вновь обращая внимание, кого подобает, на прозорливую речь первого оратора в Риме, мы, к сожалению, должны ограничиться из ее содержания разве следующим. Обращаясь к шаббесгою-обвинителю, Цицерон не раз намекал на то, что лишь за еврейские деньги пришёл сюда Лелий и только ради жидовского золота старается. Говорил и так: «Тебе ли не знать, как тяжела у них рука, какова сплочённость и чего это стоит в наших народных собраниях?!» («Scis quanta sit manus, quanta concordia, quantum vaieant in con-cionibus!..»)

Закончил же Марк Тулий громовыми аккордами: «Ещё когда Иерусалим был независим, а евреи находились в мире с нами, — священнодействия их религии уже пылали отвращением к блеску нашей державы, величию нашего имени и учреждениям наших предков. Поскольку же нетерпимее стало все это теперь, когда, подняв против нас оружие, названное племя раскрыло свои понятия о нашем могуществе и когда, благодаря милости бессмертных богов, оно увидело себя побежденным, изгнанным из отечества и обращённым в рабство».

В заключение мы снова переходим к Ренану, Вот что свидетельствует он (см. «Антихрист») о евреях.

«Лучшие из людей были евреями, — коварнейшими из людей были тоже евреи. Еврей оказал этому миру столько услуг и причинил столько зла, что справедливо отнестись к нему невозможно. Непреодолимая потребность в волнениях обусловливалась для еврейской среды мессианическими упованиями. Когда люди присваивают себе всемирное царство, им нелегко мириться с незаметною действительностью. Мессианские теории сводились к пророчеству, которое, как говорили, было извлечено из Священного Писания и согласно которому, около этого времени, «должен выйти из Иудеи царь — владыка вселенной». С такими надеждами спорить нечего. Очевидность не в силах бороться с химерою, — особенно, когда народ с нею уже сроднился всеми силами души».

«При этих условиях, жгучее недоброжелательство к евреям было в древнем мире столь всеобщим, что не требовало поощрений. А когда народ, в течение ряда веков, преследуют все другие народы, — можно быть уверенным, что на это есть какое-нибудь основание. И в самом деле, — повсюду, где еврейство добивалось господства, жизнь язычников становилась невозможною. Никакая жестокость не могла превзойти еврейскую, С другой стороны, надо было стать совершенством, чтобы суровая исключительность, высокомерие, враждебность к греческой и римской цивилизации, наконец, недоброжелательство евреев ко всему человеческому роду не вызывали, повсеместно, крайнего раздражения».

«Таким образом, между римскою империею и правоверным еврейством существовала непримиримая вражда, и, чаще всего, дерзкими, задорными, нападающими бывали сами евреи. Принципы их экзальтации, касавшиеся отказа от уплаты податей, сатанинского происхождения всякой языческой власти, идолопоклонства, запечатленного во всех действиях гражданской жизни по римским формам, брали верх именно в рассматриваемую эпоху. И тогда, как и до наших дней, еврей вкрадывался повсюду, домогаясь равноправия, В действительности же, он никакого равноправия не хотел. Сохраняя свои особые уставы, он требовал таких же гарантий, какими пользуются все, и, сверх того, — исключительных для себя законов. Еврейство хотело пользоваться всеми преимуществами нации, не будучи ею и не принимая никакого участия в исполнении национального долга. На это никогда и ни в каком случае не мог пойти какой-либо народ. Иностранец может быть полезен и на чужбине, но при условии, чтобы он не завладевал страною».

«Если бы евреям удалось сплотить вокруг себя всех недовольных на Востоке, римскому господству здесь наступил бы конец. На деле оказалось противоположное. Возмущение сынов Иуды вызвало со стороны народностей Сирии удвоенную верность Империи. В сирийских городах — со смешанным населением, евреи составляли наиболее состоятельный класс. Богатство их отчасти имело причиною вынужденную несправедливость, что евреи были устранены от военной службы. Греки и сирийцы, среди которых набирались легионы, чувствовали себя уязвленными тем, что люди, лишенные права исполнения гражданской обязанности и самую терпимость Рима принимавшие за привилегию, стоят, однако, выше легионеров. Ненависть же, которую надменные иудеи внушали соседям вообще, имела тот результат, что, во время кажущейся дремы римской мощи, перед «избранным» народом оказались другие враги, — не менее опасные, чем римские легионы…»

«Разумеется, и евреи действовали не спустя рукава».

«В период между Нероном и Веспассианом Империя переживала самый серьезный во всей своей истории кризис Его как бы знаменовали страшные явления природы, завершившиеся в 79 г. по Р.Х. извержениями Везувия, от которого погибли Помпея и Геркуланум. Физическая история земли в эту эпоху доставила немало материалов самому автору Апокалипсиса. Казалось, — Бог Отец покрыл лик свой. Нечистые демоны, чудовища, вынырнувшие из какой-то таинственной тьмы, бродили по земле. Все верили, что живут накануне неслыханных событий. Мир бредил иллюзиями и чудесами. Никогда люди так много не занимались прорицаниями. Верования в знамения времени были распространены повсеместно, и едва ли сотня-другая развитых людей понимала тщету их. Хвастаясь умением разъяснять предзнаменования, шарлатаны, «халдеи», евреи, — одним словом, хранители более или менее подлинных, ветхих бредней — Вавилона, эксплуатировали окружавшее, повальное невежество. Совпавшие с этим моментом дожди болидов производили сильнейшее впечатление. Кометы, затмения, ложные солнца, северные сияния, в которых чудились короны, мечи, потоки крови; знойные облака, где в пластических формах рисовались людям сражения, волшебные животные, — все это с жадностью примечалось и, быть может, никогда так сильно не влияло на массы людей, как в эти трагические времена. Только и было разговоров, что о кровавых ливнях, об удивительных действиях молнии, о реках, поднявшихся против течения, о целых потоках слёз…»

«Под влиянием ассирийского искусства нарождались видения, т. е. многообразный символизм, где отвлеченные идеи передавались посредством химерических воплощений, созидаемых вне всякой действительности».

«Не запомнят другого момента, чтобы кора древнего материка так ужасно волновалась, как в этот период. Земной шар содрогался в конвульсиях. Уже в течение двух столетий почва Малой Азии колебалась непрерывно. Городам то и дело приходилось перестраиваться, В иных же местностях, как, например, в Филадельфии, подземные удары стали, наконец, повторяться чуть не ежедневно. Траль постоянно лежал в развалинах. В 17 г по РХ произошло разрушение 14 городов в области Тмола и Мессогиса; то была самая потрясающая из катастроф этого рода, о какой только слышали до этих пор. Затем, однако, 23, 33, 37, 46 и 53 годы были отмечены еще бедствиями в Греции, Азии и Италии. Антиохия не переставала страдать от подземного огня. Далее, начиная с 59 года, не было в Азии почти ни одного года, который не ознаменовался бы опять какою-нибудь новою бедою, В 60 г. была уничтожена вся долина Ликейская, а в частности расположенные там христианские города Лаодикея и Колоссы. Если подумать, что здесь именно и был центр идей милленаризма, — сердце семи церквей, колыбель «Апокалипсиса», — невольно приходится допустить, что между откровениями с Патмоса и переворотами земного шара существует тесная связь».

«Вообще же говоря, среди изложенного мы имеем дело с редким примером взаимодействия между историею человечества и материальной жизнью земного шара».

«Действительно, наряду с указанными явлениями природы и обусловливавшимся ими состоянием умов происходили ужасы на сцене политической. В Риме, — один за другим следовали Каллигула, Клавдий и Нерон, на мрачном сладострастии и свирепом безумии которых как бы отражались физические бедствия эпохи. Кровь повсюду текла ручьями. Самая смерть Нерона, в стольких отношениях казавшаяся избавлением, явилась исходным пунктом многих гражданских войн. Восстание по ту сторону Альп и борьба Галльских легионов под командою Виндекса и Виргиния были ужасны. Галилея давно уже стала театром беспримерного истребления народа. Не напрасно про Ирода выразился историк, что «он взобрался на трон, как лисица, царствовал, как тигр, и подох, как бешеная собака…» Война Карбулона против парфян была сопряжена с бесчисленными убийствами. Благодаря казням амфитеатр обратился в ад. Жестокость военных и гражданских нравов стерли с земли всякое милосердие. «Христиан — львам!..» пронеслось, как роковое проклятие тогдашнего мира над самим же собою…»

«Раскалённая атмосфера римской истории была, наконец, отравлена и событиями в Иудее, Всем еврейством овладел припадок бешенства, который можно сравнить только с тем, что овладел Франциею во время революции 1871 года. Сверхъестественные недуги, от которых отреклась древняя медицина, стали, казалось, обычным положением иудейского народа. Наблюдая евреев, можно было бы заключить, что они пошли на все и хотят всех в человечестве превзойти неистовствами».

«Глубокою осенью 64 или в начале 65 года после Р.X., на место Альбина, — прокуратором Иудеи был назначен Гессий Флор, женатый на подруге императрицы Поппеи Сабины, Клеопатре. Вскоре же евреи стали для него невыносимыми из-за их подозрительности, привычки кляузничать по пустякам и недостатка уважения к римским военным и гражданским властям. Эта неприязненность перешла в суровое напряжение, так что ничтожного повода было достаточно, чтобы произошел взрыв. Такой именно повод вызвал, 16 или 17 мая 66 года, столкновение между войсками Флора и евреями. Прокуратор выбыл в Цезарею, оставив только одну когорту в башне Антония. Удаление Флора с Агриппою разожгло иудейское самомнение. Доводя до крайности принцип, по которому жертвы могли приноситься только евреями и для евреев, сын первосвященника Анании, «комендант храма» Элиазар, заставил упразднить молитвословия за императора и за благоденствие Рима, Бунт разгорался».

«Отчаявшись что-либо поделать с «распропагандированными» народными массами, высшее духовенство и аристократия просили Флора и Агриппу вернуться, но, говорит Иосиф Флавий, — Флору нужна была война, на пути которой погибла бы еврейская нация, и он отказался. Между тем евреи, под командою Элиазара и Менахема (сына того Иуды Гавлонита, который за 60 лет до этого впервые взбунтовал евреев), осадили покинутую Флором когорту. Долго защищались в своей башне римляне и хотя, наконец, голодом, были принуждены капитулировать, но сдались, только получив обещание Элиазара, что их жизнь будет пощажена. Разумеется, Элиазар тотчас же велел перебить их всех, кроме начальника когорты Метилия, обещавшего дать себя обрезать…»

«Императорский легат в Сирии, Цестий Галл, быстро двинулся с войском к Иерусалиму из Антиохии. Исконная ненависть местного населения к евреям и страх — ввиду тех успехов, которые летом 66 года удалось достигнуть их революции, доставили Галлу значительные, хотя малонадежные подкрепления. Сначала все шло хорошо. Но 24 июля императорский легат был разбит бунтовщиками в Габаоне (10 вёрст от Иерусалима), так что лишь 5 ноября мог двинуться на город вновь и хотя, по словам Иосифа Флавия, имел бы несомненный успех, однако 8 ноября 66 года отступил и, преследуемый мятежниками, не без труда спасся в Антипатрию».

«Если принять во внимание обстоятельства того времени, — междуцарствие, восстания в Галлии и Германии, несчастную войну с парфянами и общее состояние умов, то кровные оскорбления, нанесенные ему в Иудее, казалось, должны были положить конец владычеству Рима в Сирии и Палестине. Но, — по закону всех движений этого рода, еврейская, в свою очередь, революция только и делала, что сама себя убивала. Без всякого консервативного балласта, — корабль, отданный во власть безумствующему экипажу, не мог не стремиться к собственной погибели».

«Однако сама по себе ярость «избранного» племени против Римской империи была ещё недостаточна. Евреи не замедлили пожать и плоды своей ненависти к человеческому роду. Едва Галл успел отступить из Иерусалима, как по всему Востоку пронесся какой-то общий лозунг, вызывая повсюду страшные избиения евреев. Сирийцы и греки решили сами покончить с ними. Как только обнаружилось, что между Иудеею и Римом началась война, так, в особенности сирийцы, заключили, что могут безнаказанно резать евреев. В Цезарее и Скифополисе сыны Иуды были истреблены поголовно, в течение нескольких часов. Образовав вооруженные отряды, евреи, со своей стороны, вырезывали сирийцев в Филадельфии, Гезебо-не, Пелле, Герасе, Аскалоне, Себасте, Акведоне, Газе и др, местах. Сирийцы отвечали в Акре, Тире, Гадаре, Гиппосе, Гавлотиниде, Декополисе и т. д. Эпидемия «погромов» распространилась до Египта. Здесь ненависть между евреями и греками достигла кульминации, — особенно в Александрии, где, образуя настоящую, независимую республику, сыны Иуды угнетали и отравляли всё вокруг».

«Тем временем засияла звезда Флавиев, и сперва Веспассиан, а за ним Тит решили покончить с Иерусалимом, Уже в Скифополисе часть евреев сражалась на стороне сирийцев против собственных единоплеменников. Тита окружали евреи же: Агриппа II, Вероника, Тиверий Александр и Иосиф Флавий, — подобно тому, как иудейские актеры и актрисы льстили и заискивали перед Нероном, жена которого, Поппея Сабин а, даже была благочестива, — как выражается Иосиф Флавий, т. е. сама иудействовала. Кроме названных легитимистов-эмигрантов, хотя и невольными союзниками Тита являлись коноводы разных, враждовавших еврейских партий. Они преследовались и истреблялись взаимно с таким ожесточением, какое можно встретить разве только в иудейской среде. На справку же, довольно вывести хотя бы кровожадную дуэль шаек Иоанна Гискальского и Симона, сына Гиоры. Еврей всегда жесток, когда в его руках сила, а ради утоления своей ненависти он не затруднится в отречении и от Моисея…»

Не входят в нашу задачу картины осады Иерусалима, Мы хотели показать лишь, в общих чертах, какова еврейская революция — даже по описанию Ренана, друга евреев. Параллель с 1905 г. в России напрашивается невольно, а этого с нас достаточно. Жаловаться на киевлян «избранному» народу, во всяком случае, не приходится. Пусть он лучше вспомнит результаты своей революции 60–70 г. по РХ и, утешая нас «иллюминациями» и бомбами, не забывает, что уже были времена, когда на евреев охотились, как на диких зверей. А дабы не сомневаться в этом, да и во многом другом из описанного сейчас периода, не мешает перечитывать еврея же, — Иосифа Флавия.

Для оценки еврейства вообще, т. е. в частности и для поверки сведений генерала Каховского о евреях в Белоруссии можно было бы привести отзывы таких, например, мыслителей, как Фурье и Песталоцци, Паскаль и Гёте, В. Питг и Шлоссер, Виктор Гюго и Фейербах; Моммсен и Шопенгауэр, Туссенель, Дрюмон и Гладстон. Но дело само за себя говорит, а потому мы считаем возможным ограничиться хотя и не столь тяжелою, но все же довольно вразумительною научною артиллериею.

Наравне с другими, частью известными уже нам авторами, историк древности Диодор Сицилийский удостоверяет: «В какую бы страну ни пришли евреи, они, как свое наследство, приносят с собою ненависть к человечеству».

Засим, к хору язычников, — греков и римлян, через несколько веков, присоединился и мусульманский мир. Коран обращается к правоверным с повелением: «Непрестанно обличай ложь Израиля. Обманщик этот народ, до единого!»

Религиозный реформатор новых времен не отличается в своих взглядах на евреев от Магомета: «Я сужу о евреях прежде всего по их писаниям, — говорит Лютер. — Они с ненавистью называют нас гоями, а в своих школах и молитвах молят о ниспослании нам всяческих несчастий. Они грабят наши деньги, разоряя процентами, и, где только могут, строят нам козни. Так никогда не поступали, и прежде даже, язычники, и никто так не поступает теперь, потому что сам дьявол наставляет евреев».

He путая нечистого в тот же вопрос, другой знаменитый германец, Фридрих Великий, издал в XVIII столетии целый ряд указов против «народа процентщиков»: «Мы повелеваем, чтобы бездельники евреи из маленьких городов, особенно из тех, что лежат в средней части государства, где такие евреи совершенно бесполезны и даже вредны, — при всех удобных случаях и при малейшей возможности, были удаляемы оттуда… Пусть они торгуют, но не может быть терпимо, чтобы, например, в Бресланль шли целые еврейские племена и превращали этот город в Иерусалим».

Современник великого короля, сначала его друг, а потом — ожесточённый враг, Вольтер, примыкает в оценке еврейства к Лютеру. «Гуроны в Америке, дикие ирокезы — были философами и проповедниками человечности но сравнению с Израилем!»

Мнение Наполеона I (речь, сказанная в Эльзасе, перед государственным советом): «Евреи, со времён Моисея, были ростовщиками и угнетателями. Надо законными мерами предупредить самосуд, к которому рано или поздно, а доведется прибегнуть по отношению к ним. Они рискуют, что в один прекрасный день их вновь перебьют, как это уж не раз бывало с ними, — и почти всегда по их вине. Надо запретить евреям торговлю, вследствие их злоупотреблений, как воспрещают золотых дел мастеру его ремесло, когда он пускает в продажу фальшивое золото. Евреев нельзя сравнивать с протестантами и католиками. О них нужно судить на основании государственного, а не гражданского права, ибо они не граждане. Мне не хочется делать ничего такого, за что потомство могло бы порицать меня, и все мои советники не могли бы меня заставить совершить что-либо подобное. Я не хочу приносить благо французских земель в жертву какому-нибудь метафизическому или эгоистическому принципу».

Отзыв мирного философа вторит характеристике, сделанной завоевателем: «Евреи должны пользоваться правами человека, — пишет Фихте, — хотя они сами же отказывают нам в этом. Ведь они люди, и их неправда не может позволить нам быть несправедливыми… Но дать им все права гражданства?. Для этого я не вижу иного средства, как в одну прекрасную ночь отрубить всем им головы и приставить потом другие, в которых уже не было бы ни одной еврейской идеи!»

«Я не враг евреям, — заметил Железный Канцлер, — и даже, если они враги Бисмарка, — я им прощаю!.. Я готов дать им все нрава, кроме одного: в христианском государстве они не должны занимать ни одной высшей должности».

По убеждению известного композитора Франца Листа: «Наступит момент, когда все христианские народы, с которыми живет еврей, должны будут признать, что вопрос, — оставить ли пришельца или удалить, — будет для них вопросом жизни или смерти: вопросом здоровья или затяжной болезни, общественного мира или постоянного брожения, вечной лихорадки!»

У евреев очень немного друзей. Кто в этом виноват? Проходили века, менялись религии, исчезали народы, изменялась сама поверхность земная, — а отношение к еврейству почти не встречало перемены. Вот как пытается объяснить это чистокровный еврей Гейне: «И дела, и нравы еврейства далеко не совсем известны миру. Думают, что знают евреев, потому что видели их бороды, но ничего, кроме этих бород, не разглядели. В остальном они, как и в Средние века, — странствующая тайна».

Наконец, вот отзыв о его соплеменниках и самого Карла Маркса: «Не станем допытываться тайн еврейства в его религии, — наоборот: будем искать тайну их религии в самих же евреях. Что, в сущности, является основанием еврейства во всем мире? Практические потребности, корыстолюбие. Из чего делает себе культ еврей? Из всевозможных гешефтов и торгашества. Какой у него бог? Деньги».

Если бы мы больше внимали поучениям суровой действительности, — не усыпили бы нас ни активные, ни пассивные затеи врагов, как бы ни усердствовал для них Витте.

Отзывы, приведенные выше, и другие многие, которые, в любом количестве, не трудно указать еще, достаточно вразумительны.

Но — лучше поздно, чем никогда. Сейчас, насколько возможно, русские люди знают о его «заслугах перед отечеством», и молчать, уж наверное, не станут…

В сжатом очерке нет, конечно, средств осветить сказанное надлежащими фактами. Но сейчас в этом, кажется, нет и надобности. Они столь известны и многочисленны, а убеждение русского народа в такой мере глубоко, что едва ли история существенно изменит уже состоявшийся о деятельности Витте приговор.

Г. Обращаясь, в частности, к Киеву, немыслимо отрицать крайнего безразличия властей ко всему, что происходило здесь, — хотя бы с конца августа до вечера 18 октября 1905 г. Летописи революций никогда не видели ничего подобного. На пути веков, никто не укажет второго примера столь поразительной симпатии в действиях правительства и его лютых недругов, какой мы были скорбными очевидцами. А что касается киевских евреев, то, уже по данным судебного следствия, невозможно сомневаться в систематической подготовке «избранного» народа, его «шахматистами», к тем продерзостным торжествам, какими он рискнул ознаменовать свою победу. От великого до смешного, говорят, — один шаг. Вглядываясь в жалкое невежество наше перед замыслами кагала, нельзя не заметить, например, что, вместо ребяческого затушевывания поражений, которые, то и дело, нес Чигорин на международных шахматных турнирах, было бы много умнее, с нашей стороны, вовремя обратить внимание на факт, что над ним, обыкновенно, брали верх сыны Иуды…

Равным образом, и в том сатанинском злорадстве, которым, 18-го октября 1905 года, запятнали себя, в Киеве, именно евреи, — нельзя не видеть доказательства, что они к этому стремились заведомо, а в достижение своей цели верили неуклонно.

Д. Чтобы не спорить об этом, возьмем ближайшие указания опыта.

Произведенная, главным образом, извне, масонами и евреями, так называемая «Великая революция» стремилась к террору логически. Ясно, что для своей, — чуждой туземцам — победы, она должна была сокрушать действительных, природных французов и заменять их пришельцами и проходимцами. Отсюда, естественно, вытекали две ее основные задачи: а) следовало провозгласить не обязанности гражданина, а права человека, и б) под предлогом охраны этих прав, т. е. во имя «свободы», необходимо было уничтожить цехи и союзы, корпорации и ордена, сословия и общественные организации, одним словом, — все, что создавалось веками на защиту слабого от сильного.

Буквально это мы и видим в действительности.

А когда разбитые по одному, превратившиеся, так сказать, в песок и лишенные предохранительных связей французы довершили вероломный замысел своих «освободителей», через ужасы Конвента и наполеоновские войны погубив цвет собственного юношества, а путем невероятного обогащения «династии» Ротшильдов твердо заложив фундамент нынешней иудейской тирании, тогда, уже без новых забот страшнейшей из всех тайных организаций, — всемирного кагала, — «прекрасная Франция» стала его жертвою тем легче, чем с большим коварством он отрицал и самое существование своё».

Вот почему, уже в 1848 г., после третьей французской революции, Прудон имел право воскликнуть: «Мы только жидов переменили!»

С наступлением же, — на деньги Ротшильдов, — нового режима Наполеона Ш, Маленького, когда раздался продиктованный ему акулами и удавами биржи клич: «Обогащайтесь» — для сынов Иуды начались такие чудесные «жатвы», каких никогда не приносила земля Ханаанская.

Что мы видим на патентованной родине революций — Франции, того не могло, конечно, не происходить и в других странах. А кто перечитает хотя бы «Комедию всемирной истории» Иоганна Шерра или же «Психологию социализма» Густава Лебона, тому не трудно быть скептиком уже при виде всяких «свобода.

Последствия «Великой революции» теперь очевидны, начиная с той же Франции. «В 1791 г., бродячие евреи пришли нищими в нашу цветущую страну, — говорит Дрюмон, — сейчас, одни евреи богаты в этой самой стране, но ими же вконец обездоленной!»

При таких условиях, еврейство могло, наконец, позволить себе и сионизм, и Бунд, а в апофеозе — и приобретение государственной территории. Разумеется, такая, вновь обетованная, земля лежит уже не в Палестине, для этого совсем непригодной, а в России, — где проживает и размножается 65 % всего количества евреев на земном шаре.

Е. Применяя те же приемы, как и во дни «прав человека», сыны Иуды, — сообразно успехам, каких они достигли в течение XIX столетия, — приняли у нас только другой, несравненно больший, отчаянный масштаб.

На пути тысячелетий, обоготворяя неправду, черпая силу в единстве, беспощадно истребляя предателей в собственной среде и, наконец, поднявшись до провозглашения своего верховного национализма, — еврейство не могло не видеть, что, по отношению к нам, достаточно приложить обратные начала.

В своем неизреченном милосердии, кагал рассудил облагодетельствовать Россию и такими премиями, — не в счет абонемента, как социал-демократия, револьверы и бомбы… Обеспечить же их провоз он мог лишь путем высокого искусства контрабанды — в прямом и переносном значении этого излюбленного еврейством института.

Посему, и отнюдь не в шутку, евреи решили снабдить наше отечество «партией народной свободы» — с «американцем» Милюковым напоказ, но с Винавером, Гессеном, Баком и КО в качестве действительных «канторов»; поручили «профессору» Карееву вычеркнуть из географии самое наименование «Россия» и? в заключение, объявили уже не «равноправие», а — «полноправие» своё.

Смысл этого, крайне ядовитого, факта обнаруживается из разнесенного кагалом же по лицу нашей земли возгласа «Долой Самодержавие!».

В существе, это значит: «Долой Россию!», «Долой Русский народ!».

Не требуется указывать вновь, какими изменническими, звериными средствами задумано было наверное достигнуть цели. Ведь, кагал хорошо видел, что после этого с ним в жмурки играть уже не будут… Но мы не должны умолчать о замаскированном здесь, исходном принципе.

Отражаясь в различных видах издевательства и глумления над Царскими изображениями, дерзость иудейская повсюду стремилась к одной цели: осмеять и унизить святыню русского народа, а свое «полноправие» возвеличить и превознести».

Созыв «учредительного собрания» и введение «социал-демократической республики» — взамен Самодержавной Монархии, как основная задача «русской» революции, — ни для кого уже не тайна. Ясно, что в вероломных еврейских кликах «Долой Самодержавие» надо слышать предательский же расчет на уничтожение Монархии в нашем отечестве, т. е. умысел на самую его жизнь, — злодейский обман на погибель русских людей!

И мы на самом деле видим, что не руководимые евреями «освободители», а сами же евреи, прежде всего, направляли свои коварные, гнусные, предерзостные посягательства на портреты Государя Императора и на величие его Священной Особы, как на олицетворение могущества и самого бытия России. Так именно надлежит разуметь эти ужасающие события в «освободительном движении». Таковы были суровейших кар достойные злодеяния сынов Иуды — по самым удаленным друг от друга концам нашего отечества, и, главным образом, в Киеве. Здесь, в особенности, столь отвратительные ничтожества, как Шлихтер и Ратнер, изрыгали самые неистовые хулы на величайшие святыни русских людей — их любовь к Государю и родине.

Увы, — тем более поразительною и вопиющею о законном возмездии становится роль Витте!..

В ней, преимущественно, следует искать объяснения того, что киевские власти находились в жалкой, загадочной летаргии, а своекорыстный бунт евреев и «шаббесгоев» развивался с нигде еще невиданным дерзновением…

Ж. Объявленное так внезапно военное положение, разумеется, не соответствовало планам «освободителей», и власть могла бы дать им быстрый отпор. Но, по странной, — чисто масонской «случайности», самое распоряжение генерал-губернатора Клейгельса от 14-го октября представлялось незаконным, с формальной стороны, как ввиду того, что полномочия генерал-губернатора и вообще не могли быть передаваемы командующему войсками округа, так и потому, что ни командующий войсками, ни корпусный командир, ни даже кто-либо из начальников воинских частей, хотя бы и равный гражданскому губернатору по должности, не мог быть поставляем в зависимость от него, а тем более — от чинов полиции. Между тем, за силою «Правил о содействии войск гражданским властям», именно эти последние, а следовательно, и чины полиции решают вопрос о применении военной силы. Вследствие чего, собственно, необходимость обратиться к оружию для подавления восстания в Киеве привела к этой, а не иной мере и какое, в действительности, значение играл здесь «граф Полусахалинский», — говорить теперь бесполезно. Но что военное положение не могло быть введено генерал-губернатором, — это являлось несомненным.

К довершению невзгод, в ночь на 18-е октября, генерал-лейтенант Клейгельс был уволен от должности генерал-губернатора, а в 11 часов утра, 18-го же октября, он сдал эту должность, за отсутствием командующего войсками, генерал-адъютанта Сухомлинова, его помощнику, генерал-лейтенанту Карассу, — кажется, недостаточно подготовленному для таких чрезвычайных обязанностей.

Столь загадочными событиями не приминули, конечно, воспользоваться «Всемирный кагал» и Бунд, — ещё в особенности потому, что, наряду с означенным, юридическим исходом вопроса, бесплодным оказалось и фактическое его течение.

Задача «избранного» народа разрешалась тем беспечальнее, что — вместе с отсутствием генерал-губернатора, не было в Киеве и губернатора, а, в свою очередь едва лишь назначенный, вице-губернатор Рафальский отличался уже полною неопытностью.

Результаты не замедлили обнаружиться, начиная, разумеется, с «истинно еврейских» газет.

Генерал-адъютант Императора Александра I, Ламберт, отметил, уже в свое время, основную черту «политики» кровожадного Альбиона: «Жизнь англичан — это естественная история акул. Всегда на стороже кораблекрушений, они никогда не чувствуют себя лучше, как после штормов и бурь…»

Но если эта характеристика верна для «просвещенных мореплавателей», то, быть может, она еще справедливее для «избранного народа». Что же касается иудейских газет, то их, уже без сомнения, нельзя ни с чем сравнить ближе, как именно с акулами. Спокойное плавание государственного корабля для них убийственно, — то ли дело хорошенький ураган!.» Впрочем, не дурны бывают крушения и в простую бурю, а когда и её нет, — можно пустить в корабль финляндскую бомбу или японскую мину. Истинно еврейские газеты отдают себя этому благородному делу, как своей изысканной специальности…

Вследствие соглашения «издателей, редакторов, сотрудников и наборщиков», — газеты: «Киевские Отклики», «Киевское Слово», «Киевская Газета» и «Киевские Новости», уже 14-го октября, не вышли, объявив, что временно прекращаются и ограничатся печатанием телеграмм по «освободительному» движению. Один лишь «Киевлянин» появился обычно, В свою очередь, как бы выжидая наступления заведомого, решительного события, «сознательные пролетарии» избегали только столкновения с полицией и войсками. Но с тем большим, чисто еврейским нахальством они стали принуждать мирное население к забастовкам. Врываясь в учебные заведения, фабрики, мастерские, даже в аптеки, они повсюду требовали закрытия и прекращения занятий, работы и торговли. Где увещания не действовали, там «летучие» отряды революционеров прилагали силу: вышибали окна, избивали и калечили людей, в вагонах трамвая отнимали у вожатых рукоятки от моторов, перерезывали соединения с роликами, уничтожали стекла в вагонах, ранили пассажиров, — наконец, сбрасывали и самые вагоны с рельсов.

Пятнадцать адвокатов пытались, — на память потомству, — прекратить деятельность судебных учреждений, и если не успели в этом, то исключительно благодаря твердости председателя Окружного Суда. Другая толпа агитаторов, беспрепятственно, проникла в почтово-телеграфную контору, на Большой Владимирской улице, и предложила служащим, — «во имя гражданских мотивов», прекратить занятия, угрожая явиться с бомбами и заставить это сделать силою. На требования начальника конторы, командовавший охранным взводом фельдфебель возразил, что, не имея инструкций, он не знает, как ему быть. Такое же, впрочем, отсутствие распоряжений замечалось и по отношению к другим воинским частям, которые во весь этот день, хотя для прекращения беспорядков и двигались по городу до крайнего утомления, но без всякой пользы для дела.

З. Между тем, бунт ревел и разгорался. И, чему нельзя не удивляться, так это — факту, что ни сами «освободители», конечно, ни военные или судебные власти, и поныне, не затрагивали вопроса о том, как могли произойти события 18 октября, когда охрана порядка в Киеве, — уже с 14 октября, была передана войскам?!.

Наоборот, не говоря о предварительном следствии, — даже на суде, от времени до времени, — без сомнения, по инициативе представителей гражданских истцов и вопреки распоряжениям председателя, контрабандою проскальзывали показания евреев и шаббесгоев о «попустительстве» войсковых частей «погромщикам». В переводе на русский язык, этим выражался гнев кагала на то, что и сами войска не спешили принимать его сторону, т. е. не помогали революции, Таким образом, не довольствуясь бездействием властей, доведшим до публичного глумления сынов Иуды над святынями России, кагал, — себе на потеху, продолжал, в сущности, «дело освобождения», да еще и перед теми самыми «подсудимыми», которые, по справедливости, должны бы являться свидетелями к обвинению кагальных же старейших в «организации» государственной измены…

То же, что изложено выше о событиях 14 октября, происходило, разве лишь с некоторыми вариантами, и в последующие дни — 15-го, 16-го и 17-го октября, — невзирая на решение военных властей не допускать, с 15-го октября, митингов в университете и политехникуме, которые, с этой целью, были даже оцеплены войсками. Начались столкновения студентов с военными чинами — на почве взаимных оскорблений. Шайки еврейских агитаторов, всяческими насилиями, продолжали воспрещать занятия и торговлю. Стал, наконец, собираться и праздный люд. На улицах показалось много любопытных, причем среди всей этой массы распространялись слухи — об успехах революционного движения.

Попытки конных воинских частей рассеивать скопища встречали уже открытое противодействие.

В казаков кидали камнями, — те отвечали нагайками, но оружия не употребляли. Среди толпы, откуда евреи бросали камни в казаков, был задержан приват-доцент университета Леонтович — с пятью студентами и доктором Женевского университета Екатериною Керкес. При обыске в «Петербургской» гостинице, выстрелом из браунинга, неизвестный еврей тяжело ранил околоточного надзирателя Вольского, но и сам был убит караульным солдатом.

Гармонируя с общею безнаказанностью «выступлений», — ещё 15-го октября, под председательством Шлихтера, в университете, происходил митинг, а в актовом зале был выставлен большой красный флаг с инициалами партии социалистов-революционеров. Оттуда исходили все исполнительные распоряжения. Туда же направлялись группы студентов и воспитанников средне-учебных заведений, равно как еврейская молодежь всевозможных профессий. На университетском же дворе, составлялись отряды забастовщиков и рассылались по всему городу Киеву.

В ночь на 16-е октября, при арестах социал-демократов и социал-революционеров, был пойман и отправлен в тюрьму принимавший злодейское участие в митингах, помощник присяжного поверенного, «народный предводитель» и уже бесспорный еврей — Ратнер. Что же касается «казака» Шлихтера, то его нигде и никак найти не могли, — он скрывался в одной из университетских квартир…

Впрочем, и Ратнер «страдал за народ» недолго. По распоряжению генерал-губернатора, — должно быть, в качестве лебединой его песни, вице-губернатор Рафальский, 18-го октября, дал полную свободу не только всем, кто был арестован на митинге «Литературно-Артистического» общества 14-го сентября 1905 года, но также Леонтовича и Ратнера.

Надо ли пояснять вновь, что и вообще, при указанных обстоятельствах, главенствующее участие в революции принимали, и, по талмуду, верховодили ею сыны «избранного» народа — евреи и еврейки. В требованиях же прекращения учебных занятий, торговли и движения трамваев вели себя, с отменным бесстыдством, прежде всего, именно «шлюхательницы» и жиденята. А что относится до более взрослых детей Иуды, то, не безобразничая открыто на улицах, многие из них поддерживали «освободительное» движение тем, что из окон и с балконов размахивали платками, шапками, лапсердаками, — даже юбками…

Вообще же говоря, еврейство держало себя победоносно и глумилось над христианским населением возмутительно. Софийский собор евреи грозили превратить в синагогу, а русских министров обещали заставить «подавать чай евреям же тряпичникам». Кагал мнил себя владыкою, а иудейская революция «царствовала» по-своему, т. е. нагло и бесчеловечно.

«Жиды издевались над нами, осмеивая и оплевывая все и вся», — говорят свидетели.

Впрочем, quoderat probandum! — Евреи действительные господа Юго-Западного края.

Поработив местное население, они, до поры до времени, лишь скрадывали это. А если на все, тогда содеянное, они решились осенью 1905 года, то потому, что, не сомневаясь в своей силе и раньше, кагал, в своих же расчетах, не видел цели разоблачать ее. Если же, с другой стороны, «тупоумные гои» не разумели этого, то для самого «избранного» народа факт был вполне очевиден. Провозгласив, таким образом свое господство, евреи, со своей точки зрения, не сделали ничего нового. В горестную для нас минуту, они только объявили во всеуслышание то, что, по общему ходу их истории, должно быть гоям известно давно.

И. Уныние и паника, горе и стыд, скорбь и отчаяние стали в Киеве уделом русских людей. Никто не дерзал жидам противиться, так как смерть непокорному грозила с первого еврейского чердака, из любого окна, подъезда или балкона. До крайности же невыносимым и «для гоев» унизительным оказывалось нахальство еврейских подростков. Их дерзости уже вовсе не было границ…

Как бы перенесенный с «Лысой горы», — в Киеве происходил сатанинский шабаш…

Жизнь города остановилась. Все пряталось и умолкало.

«Наша цель: в области политики — республика, в хозяйственной сфере — коммунизм, в религиозной — атеизм», — заявил в германском рейхстаге Бебель. А кто же не знает, что еврейство и социал-демократия находятся в преступном сожитии?!

Но чем горестнее было затравленным «черносотенцам», тем презреннее и ужаснее держали себя «освободители».

И, что хуже всего, ни откуда не виделось просвета. Власти бездействовали, — телеграфировать же Витте могли с успехом разве евреи да их сторонники.

1. Иудейская «самооборона» и ее «шаббесгои», в свою очередь, готовились к решительному натиску Мобилизация приезжих бундистов переполняла гостиницы на Большой Васильковской, на Подоле и в других частях Киева. Субсидируемая одним из Бродских, газета «Киевские Отклики» любовно открыла помещение своей редакции передовым деятелям «освободительного» движения, главным образом, разумеется, — евреям и полякам, при благосклонном участии и некоторых профессоров политехникума…

Сюда, в этот генеральный штаб «освободителей», стекались известия о «провокации», «организации» и «попустительстве» погрома. Отсюда же явились затем на Суде главные свидетели за «честь еврейства». Здесь, наконец, принимались меры к обеспечению «мирных упований революции» — если не через совершенное удаление из Киева войск, то путем ходатайств: о предоставлении распоряжаться в городе упомянутым «передовым деятелям», об устранении полиции с путей шествия «радостных» манифестаций, равно как о запрете посылать на улицы драгун, а, в особенности, — казаков.

 

Ж. Всемилостивейший Манифест 17-го октября. — Разгар еврейского бунта 18 октября. — Митингу здания Киевской городской думы. — Перекрестный огонь евреев по отрядам войск. — Кагально-освободительная прогулка с детьми по Днепру. — Параллели между революционными событиями в Киеве и в Одессе

I. Около часа ночи на 18-е октября в Киеве был, наконец, получен изданный накануне Высочайший Манифест.

Утром он появился в «Киевлянине». Остальные газеты, как выше сказано, не выходили, но в неограниченном числе экземпляров распространяли по городу оттиски Манифеста. «Киевская» же «Газета» предпослала ему, крупными буквами, и собственное заглавие: «Конституция».

Строго говоря, неопределенность положения была и вообще такова, что, распоряжением власти, не только отряды войска, а и чины полиции были удалены с улиц и площадей».

Очевидно, по заранее обдуманному плану, толпы за толпами — с красными и черными флагами, революционными надписями и песнями, собирались к зданию городской Думы, запружая Крещатик и соседние улицы.

II. «Долой самодержавие!», «Долой Царя!», «Да здравствует революция!», «Слава борцам, павшим за свободу!», «Ура, социал-демократическая республика!..», то и дело пестрели на флагах, — причём, иной раз, буквы были нарисованы или вышиты, несомненно, заранее. Русские национальные флаги срывались. Ими салютовали толпам бунтовщиков, — склоняя их перед черными или красными флагами. Затем, белый и синий цвета истреблялись или. затаптывались в грязь, а красный шел у евреев в дело, как «знамя свободы», или же разрывался в свою очередь на банты и ленты «освободителям». Впрочем, такие же банты делались и из еврейских юбок, а в этом, наперебой, усердствовали прелестные «шлюхательницы». Этого мало: из еврейских домов выбрасывались куски, а то и целые штуки кумача — для тех же «освободительных» бантов и флагов.

III. Нет, в этой юдоли плача, двух или многих евреев, есть только один еврей, но зато в миллионах экземпляров. «Все евреи за одного и один за всех!» — таков девиз «Верховного кагала» («Хабура Кол Изро-эль Хаберим»). И кому же, как не евреям, знать, что деспотизм нигде не чувствует себя лучше, как под эмблемами свободы? Поэтому, наравне со столь любезною еврейству порнографией, жонглирование «либеральными» и анархическими идеями составляло излюбленную профессию сынов Иуды — как в древние, так и новые времена. Отсюда естественно, что к «молодым иудеям» фанатически присоединялись и старшие поколения Израиля. Пожилые евреи и еврейки не только с злорадством приветствовали «манифестантов», но и лично принимали яркое участие в шествиях к городской Думе, равно как «изъявляли всенародную радость» у самого здания Думы. Завладеть же Крещатиком жидам было тем «опереточнее», что по этому именно пути Древняя Русь, при св. Владимире, шла креститься в Днепра.

IV. Согласно показаниям проф. Рузского, Иванова и Нечаева, в то же утро 18-го октября, ученая коллегия собралась в политехникуме для взаимных поздравлений с конституциею. Затем, — по приглашению студентов, она отправилась к ним в аудитории и здесь возвеселилась совместно, без сомнения, с подобающими речами. После сего, профессора и студенты двинулись к университету, откуда решено было, уже соединенными силами, идти к Думе.

Уверив офицера, командовавшего отрядом пехоты, расположенном близ политехникума, в безобидности своих намерений, двигавшееся отсюда, в количестве 700 или 800 человек, скопище приняло в свою среду рабочих и, разделившись на группы с криками «ура!», пением революционных песен и красными флагами, направилось к Крещатику. По дороге, какие-то девочки надевали профессорам и другим «радующимся» красные банты…

V. Тем временем, у зданий университета, образовалась многотысячная толпа, состоявшая главным образом из учащихся в высших и средне-учебных заведениях, а также из значительного числа еврейской молодёжи обоего пола. Здесь же, на площади, выделились ораторы, начались речи, раздались революционные песни, появились красные флаги, ленты, розетки и платки.

По требованию сборища, — «не зная, по-видимому, об его настроении», ректор университета Св. Владимира приказал открыть парадные двери главного здания. Часть толпы ворвалась в университетский зал, мгновенно уничтожила Императорские портреты, разорвала красное сукно, покрывавшее пьедесталы, и, сделав из него флаги и ленты, раздавала их прохожим на улице. Другая часть толпы уничтожила инициалы Государя Императора на главном подъезде университетского здания и заменила их красными флагами…

Наконец, уже исключительно еврейская шайка проникла в лежащий близ университета Николаевский парк, сорвала инициалы и повредила надписи на памятнике Николаю I. Затем, евреи и на сам памятник накинули аркан, стараясь свалить статую Императора с пьедестала. Не успев в этом, они взлезли на памятник и пытались укрепить в руке статуи красный флаг. Посторонних же людей, проходивших мимо, кагальная толпа принуждала снимать перед флагом шапки.

Всем «парадом революции» командовал Шлихтер. Обращаясь к публике, он кричал: «Армия — наша… Идем!»

VI. Однако «церемониал», строго предписываемый Талмудом для уничижения гоев всеми зависящими от евреев средствами, едва, — по страшному недосмотру либералов «Бунда», не был нарушен в корне. Требовался апофеоз кагала, и вот, — прежде, чем двинуться, еврейство объявило «шаббесгоям», что перед Шлихтером, как жертвою произвола, надо пасть на колени.

Тогда, ближайшие ряды «освободителей», действительно, опустились на колени перед Шлихтером…

VII. «Манифестация» тронулась — «радоваться», надо ли это ещё повторять, — с красными и чёрными флагами, криками и песнями «мирного» содержания. На пути к Думе, «молодые евреи», под звуки Марсельезы, сбивали шляпы с частных лиц и даже снесли камилавку у одного, случайно подвернувшегося протоиерея; пробовали снимать головной убор у полицейских и даже у жандармского офицера, а, в заключение, украшали и их бантами из еврейских юбок Повстречавшихся же четырех солдат оплевали.

Все это вызывало глубокое негодование русских людей. «Мы дали Вам Бога, дали свободу, дадим и Царя!» — кричали, ничтоже сумняшсся, евреи…

«Надо проучить жидов!» «Покажем им свободу!..» — стали уже поговаривать русские.

VIII. На Крещатике «казаку» Шлихтеру «подвели коня», то бишь — извозчичью клячу, которую два еврея же волокли за собою. Восседая на этом «коне» в красных, очевидно, «донских» лентах и с красными флагами, Шлихтер признавал необходимым, от времени до времени, обращаться к «народу» с поучением. Останавливаясь, он говорил, что борьба с правительством далеко не закончена и должна продолжаться до тех пор, пока существующий государственный строй не будет заменен демократическою республикою. В ответ на это из толпы слышались жидовские крики: «Долой самодержавие!» «Долой кровопийц!» и многое другое, повторением чего мы не решаемся оскорблять русских читателей.

В дополнение картины попеременно раздавались крики: «Да здравствует социал-демократическая республика!» и «Мы дадим вам царя!..» Они служили яркою «иллюминацией» той дерзости противоречий, на которую, кажется, одни евреи способны.

Под эти возгласы Шлихтер двигался далее, чтобы затем сказать новую речь. Окружая его целыми чесночными гирляндами, дщери Израиля танцевали и аплодировали ему. «Божественный Шлихтер!», «Божественный Шлихтер!» — восклицали они, в припадках кагального умоисступления.

Выделяясь из общей массы, некоторые шайки «освободителей» пытались набрасываться и на полицейские участки. В их же среде раздавалась команда: «Идти на тюрьму!» или «На жандармское управление!». Покорные кагалу, «шаббесгои» действительно норовили шествовать и туда, но были разгоняемы войсками.

Между тем, еще невиданный древним Киевом, но отменно «радостный», триумфальный кортеж Шлихтера прибыл, наконец, к городской Думе; — и вот, сам «божественный» показался на ее балконе. Он обратился к многотысячной толпе с заявлением, что события 17-го октября лишь первый этап и что все, достигнутое поныне, вырвано у власти пролетариатом; что, памятуя об этом, — нельзя останавливаться ни перед какими средствами для созыва учредительного собрания и учреждения социал-демократической республики. Главным же образом, этот отчаянный еврей коварными приемами и в гнусных выражениях стремился предать поруганию все, что для русского сердца велико и свято. Даже при закрытых дверях заседания иные свидетели не решались сообщать Суду того, на что осмеливался Шлихтер — во всеуслышание. Впрочем, наряду с ним, были и другие «ораторы», — преимущественно евреи же, с фонарных столбов, трамвайных вагонов и т. п. изощрявшиеся в том же направлении…

IX. Толпа у здания Думы также состояла, в огромном большинстве, из молодых и старых евреев и евреек, — хотя разумеется, в ней находились и разные «шаббесгои», — а также студенты и гимназисты, ученики коммерческих и других училищ. Здесь же присутствовали и профессора политехникума: Нечаев, Иванов и Рузский. Но, явившись для «всенародного изъявления радости», они, к удивлению, вовсе не слышали здешних же речей — или потому, как показывали они на суде, что «беседовали со знакомыми», или же потому, что «никакая речь не могла выразить тогдашнего настроения». Наконец, у Думы замечались и люди посторонние «манифестантам», частью попавшие случайно. Не вынося такого унижения родины, многие из них уходили прочь; другие — в отчаянии страдали и мучились, но перед вооруженною и организованною толпой переживали горе, лишь скрепя сердце; третьи, не постигая, как все это могло происходить столь постыдно, нагло и безнаказанно, плакали…

Тем не менее, уже и в этот период бунта, не было недостатка в мужественных сердцах и суровых угрозах. Но безумие, неизменно тяготеющее над еврейством, стихийно увлекало его к той каре, которая, в результате, составляет его заслуженный, конечный удел…

X. Вскоре, еще шайка «освободителей» на руках принесла только что освобожденного из острога Ратнера. Выйдя на балкон, он облобызался с Шлихтером. Затем, очевидно по их приказу, с наружной стороны балкона были сломаны Царские вензеля, — несколькими евреями и «шаббесгоями», причем, в особенности, старался какой-то подвязанный, рыжий жид.

В качестве «народного предводителя», Ратнер, дерзостью и цинизмом, оставил за собою даже Шлихтера. Свидетели на суде, при закрытых дверях, утверждали, что речи Ратнера были ещё бесчестнее и возмутительнее, если это возможно, чем то, что говорил Шлихгер.

Некоторые из свидетелей, содрогаясь в негодовании, просили освободить их от повторения наиболее позорных выражений Ратнера. Общий же смысл его речей как, впрочем, и у Шлихтера, клонился к вооруженному восстанию, ниспровержению Императорской династии и учреждению социал-демократической республики.

Террор победы кагала, — «Великой революции» во Франции, и «участь Людовика XVI» были для «народного предводителя» основными, главенствующими темами…

Один из свидетелей, недавно вернувшийся с войны унтер-офицер, с двумя «Георгиями», показал на суде: «Ратнера я готов был ударить камнем, и жена меня едва увела…» «Тебя на войне не убили, так здесь убьют!» — справедливо говорила она.

Действительно, в озверелой толпе, согнанной к Думе евреями и простиравшейся, по словам свидетелей, до двадцати или же двадцати пяти тысяч человек, не только производились сборы денег на оружие, милицию и революцию, но и открыто совершался торг браунингами, парабеллумами и маузерами. Само же еврейство бесновалось в каком-то умопомрачении. Наряду с криками: «Долой самодержавие!» и другими, еще более ужасными, слышалось: «Что?!. Наша взяла!», «Наш здесь верх!», «Мы теперь властвуем над вами!», «Из нас будет Царь!..» и т. п.

Все это, без сомнения, не мешало факту, что «освободительными» деньгами кагальные сборщики делились где-нибудь здесь же, за углом. С другой стороны, практический социализм, — в виде «экспроприации» с браунингами и бомбами, Герценштейновских «иллюминаций», повального, многомиллионного воровства на железных дорогах и разрыва бомбами же детей, — недаром цветет столь «махрово» по всему лицу «освобождённой» им России…

XI. Среди этих, зловещих обстоятельств, поведение окончательно растерявшихся и куда-то попрятавшихся властей было воистину непостижимым…

Присланную же сюда, — как бы на потеху жидам, полуроту Камчатского полка разместили так, что толпа, — несомненно, по вероломному приказу кагала, успела окружить и перемешать ее с собою, оттеснив офицеров от солдат… Гармонируя с сим, из здания Думы, где в это время происходил митинг, стали раздаваться выстрелы. Оказалось, что на выручку полуроты приближается небольшой отряд (120) конных артиллеристов.

Увы! — Они сами не замедлили жестоко пострадать и отступить…

Подробности этого печального события не замедлят раскрыться перед нами. Для полного же выяснения как всего, уже в деле известного, так и того, что будет дальше изложено о ходе Киевского бунта вообще, надо предварительно ознакомиться еще с некоторыми частными его эпизодами.

XII. Итак, мирные и радостные манифестации 18-го октября 1905 года в Киеве дошли, — в упоении «конституциею», наконец, до воспоминаний об участи Людовика XVI и до изменнического же обстрела войск.

Чаша терпения народного переполнилась. Неистовство евреев и их рабов само жаждало возмездия. «Надо проучить жидов!..» «Мы покажем им правду-истину, — зададим им свободу!» — Эти и подобные клики стали носиться в воздухе.

Между тем, «жидовские демократы», в роде Василия Портянки и КО, всё ещё терроризировали город Человек двадцать полицейских, — офицеров и городовых, — были вынуждены скрываться в гостинице «Бельвю», на Крещатике, и, увы, — просить воинской охраны для своего спасения…

Но чаша позора для нас, русских, все еще кажется, была не полна…

«Мирно ликующая» шайка евреев и «шаббесгоев», вломившись, excusez du peu, в Военно-Окружной Суд, стала требовать, чтобы председатель его, — генерал Богданов, лично отправился в городскую Думу депутатом, и даже хотела тащить его силою. Больной и дряхлый генерал не нашелся приказать бывшему здесь же караулу из 14-ти рядовых при унтер-офицере разогнать негодяев оружием. Напротив, уступая наглости какого-то рыжего еврея, — коновода шайки, генерал Богданов согласился на предложение капитана Калачевского заменить его, в качестве депутата от Военного Суда. Выйдя на улицу, капитан надел красный бант, поздравил «народ» со свободой, и, — окружённый евреями, двинулся к Думе. Не довольствуясь этим, по своему обыкновению, сыны Иуды, в довершение срама, усадили капитана на лошадь, чтобы его видели все, а на думской площади Шлихтер даже стал показывать его «сознательным пролетариям», именно — «как депутата того Суда, который столько лет расстреливал и вешал борцов за свободу!..»

Одновременно, — в иных местах Крещатика, студенты и «шлюхательницы», под общей командой Бунда, собирали деньги «на гроб Николаю II…»

Другие члены «избранного» народа пили водку в Киево-Печерской Лавре — «за упокой Николая». В Лаврском странноприимном доме, еврейская же шайка, обещая закрыть Лавру на три года, распевала порнографические и бунтарские песни. На жалобы русских, городовой отвечал, что он один бессилен, «да и говорят, — прибавил он, — что им конституция вышла!..» Со своей стороны, иеромонах Филарет только разводил руками и восклицал сквозь слезы: «Господи, Боже мой, — до чего мы дожили?!.»

XIII. Внизу, с Крещатика на Подол, согласно кагальному церемониалу, двигалась тысячная толпа — почти исключительно еврейская- Но она уже представляла некоторый вариант с тем, что происходило на Крещатике. Там, впереди одного из скопищ, два студента-«шаббесгоя» на плечах несли еврея, надо полагать, — «изображавшего свободу»; он держал флаг с надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Здесь, впереди толпы, шел чёрный еврей — с большим красным флагом, на котором значилось: «Вставай, подымайся, рабочий народ!» Несколько сзади, два рыжих еврея, в дышло, тащили с горы, на повозке, старую еврейку, разумеется, с красным же флагом свою очередь, а на нём блистала надпись: «Русская свобода».

Эта старая еврейка, очевидно, изображала юную свободу России…

XIV. На Подоле, местная, вооружённая толпа евреев ворвалась в полицейский участок и освободила шайку соплеменников, т. е. «политических» арестантов, причём один еврей, схватив за горло, едва не задушил городового. Ещё и ещё сыны же Иуды распевал и «Вечную память», а из сплошь населенных единоплеменниками же их домов: Ворнаба, Горелова, Балабухи, Вишнепольского и иных, главным образом, конечно, с чердаков и крыш, — опять-таки иудейские же шайки расстреливали полицейских и прохожих.

По улицам, бегали собаки с крестами или иконами на шее, — даже на хвосте. Попадались с иконою или же портретом на хвосте и свиньи!..

XV.Таковы были деяния иудеев и их сторонников в страшные дни «свободы» этих зловещих паразитов и самой революции!..Впрочем, кто изучал еврейство, тому здесь, строго говоря, нечему удивляться. Этого мало, — всё происшедшее не трудно было бы, в общих разумеется чертах, предсказать, без большой ошибки, заранее. Разврат и разбой — вот, в двух словах, вся еврейская революция!..

XVI. Как удостоверяет современная история Запада, хотя бы за период 1860–1880 годов, — жиды вышли так «искренно» готовыми служить «делу свободы», когда взяли верх, что показали себя самыми ревностными агентами и восхвалителями политического рабства. Наряду с этим, иудейское бесстыдство по оклеветанию других народов было всегда беспримерно и безгранично. Стремясь же поработить Россию и яростно кидаясь на её правительство, евреи, прежде всего, алкали унизить его и осрамить. Меряя других только по самим себе, они, в особенности, через своих «непомнящих родства» газетчиков, приписывали ему все отвратительнейшее, что могли когда-либо изобрести.

Сюда, например, относится заведомо ложное обвинение кагалом властей в избиениях неповинных младенцев. Эта картинка несомненно подготовлялась и в Киеве. Ближайшим же образцом для нее могла послужить Одесса.

Там, в 4 часа дня 14-го октября 1905 года, был назначен, в университете, «митинг учащихся средне-учебных заведений». Через подстрекательство и насилие студентов, равно как под гнетом своих же преподавателей, среди которых выдавался наставник механического отделения одесского училища торгового мореплавании Придатко, — ученики нескольких училищ, в том числе и малолетние, были согнаны к женской гимназии Березиной, на Канатной улице. Здесь «руководители» несчастных детей, выдвигая их вперед, издевались над полицией, кидали в неё палками и камнями и, невзирая на её требования, шли напролом. А когда, наконец, городовые рассеяли толпу, то сами же «наставники», первыми спотыкаясь и убегая, вновь явились не только зачинщиками, а и ближайшими виновниками несчастий с детьми. Тем не менее, одесские» освободительно-газетные» жиды поспешили устроить властям громоносный скандал — именно «за избиение детей», а начальник училища мореплавания Гавришев, чуть ли не одним из первых, в свою очередь, даже явился с жалобой к сенатору Кузьминскому…

Подобный же дивертисмент был затеян и 18-го октября, в Киеве, членами попечительного совета 2-го коммерческого училища: Л. И. Бродским и его подручным Д. С. Морголиным. Вопреки неоднократным возражениям директора училища Кобеца и таких преподавателей, как Щербаков и Макаров, равно как невзирая на запрет председателя совета Самофалова и в явное противоречие с волею родителей, евреи Бродский и Морголин, уже и раньше всем здесь верховодившие, устроили «освободительную» прогулку для детей, но вдали от чужих глаз, — на пароходе по Днепру. Собрав массу учеников — 1 и 2-го коммерческих училищ и воспитанниц торговой школы Володкевич, Бродский и Морголин, на пароходе сего последнего, повезли детей «радоваться конституции». Само собою разумеется, что национальный флаг с парохода был немедленно сорван и заменен красным. Затем началась «Марсельеза», пошли «мирные» речи, — в особенности за завтраком, где среди «преподавателей» отличался весьма злобный «шаббесгой», — Чаговец. Впоследствии, он же, из зала Суда, прославлял еврейство в своих «отчетах» и лакейских статьях, на страницах лапсердачного органа — «Киевская Мысль». В кагальном апофеозе, Чаговец должен был явиться ещё и свидетелем за «честь еврейства», если бы настояния поверенных гражданских истцов по этому предмету достигли цели, — чего, однако, не допустил Суд.

18-го октября, на пароходе было выпито изрядно. Да и как не выпить, когда и «освободительные» бутылки были перевязаны красными лентами?.. Оттеснив учениц Володкевич, ученики, в большинстве евреи, хватали со стола бутылки и перепились в свою очередь. «Торжество конституции» закончилось тем, что Бродский и Морголин всеконечно скрылись, а пьяных мальчиков и девочек отвезли на берег Днепра, в сад дачи Морголина…

Довольно поздно, когда уже начался погром, пароход вернулся в Киев. Шатаясь и путаясь, «дети» разбегались по домам, иногда попадая в полицейские участки, а о некоторых родные не имели вестей по два-три дня…

Увы, к глубочайшей для кагала печали, примешать сюда правительство все-таки не удалось. Наоборот, гнев родителей на самую «прогулку» и ее авторов отразился в нескольких письмах на страницах «Киевлянина» и даже вызвал ревизию из Петербурга, Впрочем, талмуд выручил. Правда, в результате, — несколько «освободителей» из преподавательского персонала потеряли места, но «благочестивые евреи» — Морголин и Бродский остались «попечителями». Им, сверх того, удалось почти что искоренить преподавателей-«черносотенцев». Такова, впрочем, участь всех непочтительных перед лицом Израиля.

XVII. «Жид сорвал царскую корону!» — с ужасом восклицали русские люди у городской Думы, когда, на выручку полуроты Камчатского полка, как было сказано выше, стал приближаться конный отряд артиллеристов, сформированный впопыхах, лишь накануне, — должно быть, из любезности к евреям.

Ведь, как мы уже знаем, «генеральному штабу революции», заседавшему в «Киевских Откликах» Бродского, неугодны были драгуны, а тем паче — казаки. Здесь, по-видимому, надо искать причину того, что отряд из 120-ти человек первого дивизиона 33-й артиллерийской бригады не только был малообучен, но и оказался на лошадях, только что приведенных по мобилизации и совершенно невыезженных. Едва он подошел к Думе, как раздались окрики вроде: «Позор! Остановитесь!» и т. п. Напрасны были просьбы начальника дать возможность проехать куда приказано; толпа отвечала угрозами, «Уезжайте отсюда!», «Позор артиллерии, долой её!», «Мы вас не пустим, будем стрелять!» — кричали вокруг.

Началась канонада бутылками в головы лошадей. Перепуганные и окровавленные, несчастные животные, прижимаясь друг к другу, сбивались в беспорядочные кучки. Встревоженные и неопытные всадники ранили себя взаимно — шпорами и стременами… Затем, едва только капитан Шредер скомандовал трубачу «рысь!» и раздался первый сигнал, как с балкона Думы последовал револьверный выстрел, вскоре же, — ещё два, три выстрела сзади.

После третьего сигнала трубача, началась уже еврейская сигнализация, — флагами из окон и с балконов, Отряд немедленно подвергся перекрестному расстрелу. Прежде всех, были смертельно ранены ветеринарный и медицинский фельдшера — Санин и Проскурин, последний, невзирая на то или, лучше сказать, как раз потому, что имел повязку и сумку со знаками «Красного Креста». С другой стороны, еврейская же, главным образом толпа, видимо спешила обстрелять также и санитарную линейку.

Эти, — уже сами по себе знаменательные, факты приобретают, однако, полное освещение, лишь когда мы еще вспомним, что, как удостоверено за тот же период, — среди вооруженного восстания, в Одессе, а затем и в декабре 1905 же года, в «благолепной» Москве, так называемые, «санитарные отряды» революционеров занимались не одним шпионством, но и развозкою оружия и зарядов бунтарям. Не излишне принять к сведению, далее, что, завладевая аптеками и устраивая в них забастовки, — как в Одессе и Киеве, так и в Москве, — сыны Иуды обращали их в «перевязочные пункты» исключительно для целей революции.

Варварский запрет лекарств для больных или раненых, — даже ни в чём неповинных, наряду с дьявольским же распространением взрывчатых веществ — для снаряжения бомб, представляются несомненными, логическими результатами перехода большинства аптек в руки евреев. Только их адская мстительность была способна это задумать и лишь их кагальная организация могла осуществить. Упорство же евреев в достижении цели обусловливало и доведение этих «директив» до конца…

Ясно, таким образом, почему те же «освободители» начали свою «самооборону», прежде всего, — с обстрела у артиллерийского отряда санитарной линейки и с убийства ветеринарного и медицинского фельдшеров…

Понятно далее, отчего, — при означенных условиях, в Киеве, у Думы, было поранено и несколько лошадей. И здесь жестокий расчет сынов Иуды оказался верным. — Началась скачка обезумевших животных, ужасная при этих обстоятельствах…

На углу Николаевской улицы, пришлось, вдобавок, брать барьер: поперек мостовой, частью разобранной, предусмотрительно поставлены были ломовой и легковой извозчики. Под револьверными залпами «самообороны», лошади падали, а люди изувечивались. У Прорезной, «эскадрон» удалось, наконец, остановить, кое-как привести в порядок и отправить раненых людей и лошадей. Людей было ранено — 9 (из них двое смертельно: Санин умер 19-го, а Проскурин 20-го октября), а лошадей — 7. Потом, отряд снова возвратился к Думе, куда прибыли и другие войска. Толпы уже не было и «эскадрону» пришлось играть пассивную роль. Тем не менее, лишь в 3 часа ночи ему удалось вернуться в казармы. Подсчет патронов, оказавшихся в целости, удостоверил, что солдатами не было сделано ни одного выстрела.

Свидетельствуя об изложенном в «Киевлянине», бывший с отрядом офицер заключает так: «Теперь уже, по странной иронии судьбы, не бранят войска, по крайней мере, — в глаза. Тогда, в те «светлые» дни, когда на долю погибших от так называемого «жестокого произвола войск» выпадали восторженные гимны и хвалебные панегирики в печати, на долю наших злополучных товарищей, — уже действительно погибавших от бессмысленного произвола, не хватало ни жалости, ни уважения, Вместо рыдающего «прости!», — убийцы из толпы или из-за угла забрасывали их свежие могилы грязью и, однако, с гордостью именовали себя защитниками порабощенного народа».

XVIII. Для полноты впечатления, заметим, что в те же «веселые» октябрьские дни, когда, «по просьбе профессора Щепкина», гарантировавшего при таких условиях порядок, градоначальник снял городовых с постов (перед этим, впрочем, революционерами оружие было отнято у 22-х, ранено 10 и убито два городовых), а заменила их милиция из студентов, наводившая ужас на мирных жителей, и когда, с другой стороны, цитадель и застенок революции — университет — был снабжен от городской управы и того же Щепкина револьверами, тогда еврейство не замедлило раскрыть и свои дальнейшие добродетели.

Застигнув, например, городового или околоточного, шайка евреев и евреек принималась истязать его. Еврейки прокалывали ему руки и ноги булавками от шляп, «молодые же евреи» ударами ножей или кинжалов точили из жертвы кровь, а то и собственною шашкою городового рубили ему пальцы. Одного из околоточных заставляли есть землю, другому — выкололи глаза. Вообще, проделывали неимоверные зверства. Многих полицейских чинов жиды-«освободители» расстреливали, обыкновенно, в спину, т. е. сзади.

В заключение, истерзанных и окровавленных чинов полиции «шаббесгои»-студенты тащили в университет, — на еще более свирепые мучения и «казнь»…

Сопровождаемый такими двумя вооруженными студентами, городовой Ревенко был лишен надежды на спасение ещё и тем, что ему обвязали голову какою-то зловонною тряпкою. Вдруг, на его счастье, повстречался пехотный караул. Сквозь незамеченную «освободителями» щелку тряпки, Ревенке блеснуло сверкание штыков. Выбросив одного палача-студента из пролётки и обливаясь кровью, городовой кинулся к солдатам и был спасен».

Не такова была участь другого городового — Гу-бия. Долго пытала его шайка евреев и, наконец, отрубив ему на руке пальцы (которые затем и были найдены на лестнице одного из еврейских домов), отправила страдальца на растерзание еврейскому же, конечно, инквизиционному судилищу, в университет.

Что ожидало здесь Губия, — можно себе представить…

Между тем, ректор Новороссийского университета Занчевский, с несколькими профессорами, лично «ревизовал» полицейские участки, требуя освобождения угнетённых евреев, то бишь, — «политических». Каков был «почетный» караул у этих «ревизоров», не трудно заключить из того, что отлично вооруженные за счет города жиды-«бундисты» и их презренные «шаббесгои» — студенты университета не только обстреливали участки, но и у находившихся здесь пехотных отрядов даже покушались отнимать пулеметы. Когда положение Губия стало известным его начальству, — Занчевский, «снисходя к просьбам», соблаговолил помиловать его, — в обмен на «политических», которые и были затем освобождены из-под стражи повсюду.

Замученный же в университете Губий, — невзирая на все усилия врачей спасти ему жизнь, к утру, в больнице, скончался».

XIX. А дабы изложенное не показалось баснею, мы можем добавить хотя бы следующее. В ночь на 18-е октября 1905 г., по приказанию градоначальника Нейдгардта, помощник одесского полицеймейстера Кисляковский, — с приставом Погребным, тремя околоточными надзирателями, 10-ю городовыми, сотнею казаков, эскадроном драгун и двумя ротами пехоты, — был командирован в еврейскую больницу взять там пять трупов убитых (трех евреев и двух христиан), для немедленного погребения. Стало быть, мобилизация еврейской «самообороны» была столь вразумительна, что потребовался уже целый отряд войска для похорон нескольких человек. Едва, однако, задача была исполнена, как, с разрешения обезумевшего начальства, 18-го октября, утром, еврейские и христианские тела были вырыты из земли и доставлены в одно из гнезд революции, — университетскую клинику, еврею, доктору Пурицу, ибо кагал решил похоронить их торжественно.

Еврейский спектакль а lа Бауман не удался! Того же 18-го числа означенные трупы были снова, тихо погребены.

XX. Многое, — и весьма поучительное, следовало бы еще привести для объяснения нелепой возможности этих изумительных событий.

Благодаря самому же кагалу, материала достаточно. Жаль, — рамки очерка принуждают ограничиться наиболее знаменательным.

Утром, 19-го октября 1905 хода, с пением «Боже, Царя храни» и «Спаси, Господи, люди Твоя», совершенно мирно, не трогая и не задевая евреев, шла в Одессе русская патриотическая процессия. Тем не менее, — на Соборной площади, шайка еврейской «самообороны» встретила ее револьверными выстрелами, причем были убиты именно лица, несшие икону и портрет Государя.

19-го же октября, около 2-х часов дня, на углу Почтовой улицы и Александровского проспекта, в такую же процессию, со стороны Овчинниковского переулка, евреями была брошена бомба. Убитыми и ранеными оказались многие. Другая бомба разорвалась, опять в процессии, против здания старой семинарии; взрывом убито несколько человек и два солдата ранены. Ещё бомба, — для патриотической же процессии «бундистом» припасённая, на углу Пушкинской и Дерибасовской улиц, близ «Парижской» гостиницы, — разорвала уже собственного «оруженосца». Затем, на Большой Арнаутской улице, освободив из озверелой еврейской толпы околоточного надзирателя, полусотня казаков встретила, дальше, на Прохоровской улице снова шайку евреев, стрелявшую по русским; она не замедлила перенести огонь на казаков; при этом другие евреи, перекрестным огнем, поддерживали своих единоплеменников с балконов, из окон и с крыш. Сцепившись, полусотня дала два залпа, В поддержку казакам, была направлена рота пехоты, — мгновенно также обстрелянная перекрестным огнем. После пяти ответных залпов войска, толпа, унося раненых, кинулась врассыпную; однако, в роту была еще брошена бомба, к счастью не разорвавшаяся. Наконец, 20-го октября, бомбою же был разорван нижний чин 57-го запасного батальона, сопровождавший, в числе других, походную кухню с обедом для своей роты, а три нижних чина были изранены пулями.

XXI. Вот каковы оказались уже ближайшие результаты бездействия власти перед исступленным бунтом сынов Иуды.

Увы, даже среди таких событий, местные власти как бы все еще ставили себе в заслугу порадовать евреев. Наряду с полною свободою революционных манифестаций, русским людям, к их невыносимому горю и стыду, были, вскоре же, запрещены процессии молитвенные и патриотические!..

Это значило унижать Россию и, однако, лишь поджигать ярость кагала.

Наряду с «освободительными» бомбами, предательский расстрел войск, патриотических процессий, чинов полиции и вообще русских людей «бундистами», самообороною «Поалле Цион» и «воспитанниками» ректора Занчевского стал совершаться уже 17-го — 25-го октября, на улицах Одессы, повсеместно. Не зевали и отдельные «освободители». Между прочим, — «шлюхательница» Левин ранила конного жандарма, из револьвера в грудь, навылет, а генерал Лишин, выходя из своей квартиры, получил тяжкую рану из револьвера же, когда гимназист Таубеншлаг выстрелил в упор.

XXII. Помимо временных войсковых нарядов — раньше и после указанного периода, непрерывное в течение 4-х суток, пребывание войск в городе до крайности изнуряло и озлобляло людей… Свидетельствуя обо всем происшедшем, — в рапорте военному министру от 12-го ноября 1905 г. командующий войсками Одесского военного округа удостоверяет, что стрельба по войскам из окон и с крыш домов, равно как бросание в войска бомб, весьма затрудняли прекращение погрома.

XXIII. Так знаменовали себя «радости свободы», И, что ужаснее всего, они, без всякого сомнения, были кагалом предумышленны, в глубокой тайне, но тщательно подготовлены и, сверх того, рассчитаны, так сказать, на два фронта. С одной стороны, бомбы должны были внушать «спасительный страх» погромщикам и спутывать мысли начальства, что и выразилось в запрете патриотических процессий, а с другой, — подготовляли… не тяжкую ответственность, — нет, а издевательство евреев даже над войсками в предстоявшем Суде, за «их соучастие» в погроме. Независимо от сего, что сыны Иуды намерены действовать бомбами, это явствовало уже из той, беспримерной — даже для евреев — дерзости, с которою они истощали терпение русских…

В расчёте уже исключительно на свои силы, «избранный» народ, очевидно, требовал грозных для себя мер устрашения еще в тот момент, когда — на одной из бойких улиц Одессы, кагалом же, разумеется, была поставлена, в апофеозе, и следующая картина: среди гогочущих еврейских шаек, бежала собака, — увенчанная короною на голове и с русским национальным флагом — на хвосте…

«Бей жидов!» — разнеслось вокруг, и… начался одесский погром!

Да, — русский народ карал евреев и сокрушил в Одессе их революцию, невзирая на то, что, безоружный, сам подвергался как расстрелу и бомбам со стороны евреев же, так и стрельбе с фронта русских воинов. Обусловливаемая же требованиями государственного порядка, необходимость для оскорбленных кагалом войск действовать, хотя бы косвенно, — против подвижников за отечество, да еще и охранять самых лютых его врагов, была воистину трагической!

XXIV. Сокрушаясь, тем не менее, о своей неудаче, «благочестивые» евреи — о своих жертвах, т. е. о погибших русских людях, выражаются таге «Громил убито много. Никто их не считал и не интересовался узнать точное их число. Во всяком случае, как уверяют, их не менее сотни…».

 

З. «Митинг» 18 октября, внутри здания Киевской городской Думы. — Изорвание евреями и их шаббесгоями портретов Русских Государей. — Погром сынов Иуды в Киеве

Возвращаемся ещё раз к Киеву.

А. Параллельно с тем, что происходило на площади перед городскою Думой, шел митинг и внутри ее здания. Здесь, — мечтая, вероятно, о славе Герострата, заместитель киевского городского головы, Плахов, раскрыл двери Думы «сознательным пролетариям», без сомнения с расчетом, что они его удостоят избранием в председатели. «Презренный гой!», — он не понимал своей роли перед величием Израиля…

Шлихтер и Ратнер не только лобызались в Думе, но приказали сломать Царские вензеля и заменить русские национальные флаги красными. Как же не видал этого Плахов? А если он видел и дерзнул покуситься на первое место внутри Думы, то «честь еврейства» сурово требовала «согнуть его в дугу», И вот, «по непререкаемому праву своему», председателем митинга был «избран» гласный от колена Иудина — Шефтель.

Но евреи умеют быть благодарными — Плахова почтили избранием в секретари. Он не перенес этого и удалился. Тем хуже для него.

Далее, если брошюра — «Кровавый Царь» распространялась, с 18 же октября, «избранным» народом в Одессе, публично, то чего же не мог он позволить себе внутри здания Киевской городской Думы? Это вполне очевидно, а потому, не останавливаясь без цели на данной стороне вопроса, укажем лишь на важнейший здесь «подвиг» кагальных благодетелей России.

Четыре большие портрета Императоров: Николая I, Александра II, Александра III и Николая II были евреями и «шаббесгоями» истерзаны в клочья. Пятый, — меньшего размера, портрет ныне царствующего Государя, увы, был, в свою очередь, прорван рыжим евреем — при обстоятельствах, уже выясненных раньше.

Корона, скипетр и держава — на всех портретах оказались также изломанными в куски…

Учиняя такие злодеяния, сыны Иуды, в своем безумии, должно быть, излишне, рассчитывали на свою лапсердачную «самооборону», а потому и не предвидели той кары народной, какая ожидала их.

Изорвание Царских портретов являлось тем страшным ударом по русскому сердцу, за которым следует грозный, стихийный взрыв народного негодования. Всесокрушающий ураган возмездия пронесся по древнему Киеву. Ничто, — никакая сила не могла бы остановить его, как ничто иное не могло бы его создать!»

Вид истерзанных Царских портретов производил столь потрясающее впечатление на массы народные, что и сама власть русская вынуждена была сжалиться над жестокими и ничтожными иудеями. Останки портретов Императорских были, поэтому, наконец, взяты у патриотических процессий и отнесены в Софийский собор…

Б. Тем не менее, евреи даже на суде искали не раскаяния, а лишь формального изворота. Увы! — Сама поддержка профессоров политехникума не помогла сказке об изорвании портрета каким-то Ваською Григорьевым. Возникнув на судебном следствии впервые, эта жалкая сказка не годилась, однако, и потому, что касалась лишь одного портрета, тогда как их было изорвано пять. С другой стороны, евреи и не пытались просить о вызове Григорьева на суд или, по крайней мере, об его розыске. И понятно почему. Насколько известно, — Васька Григорьев собственными «товарищами» по острогу был убит ещё осенью 1907 года, о чем, как говорили, имеется в Суде справка.

Таким образом, и этот, скверно подтасованный, бессмысленный, крайне наглый еврейский обман не удался.

В. Что же касается поведения «освободителей» в думском здании вообще, то они оставили по себе мерзость, не поддающуюся описанию. «Это были не люди, а свиньи!» — возмущались свидетели-очевидцы.

Впрочем, для удостоверения в таком результате не требуется конкретных доказательств. Физическая, а в особенности нравственная грязь и ложь, — наравне с отвратительным цинизмом, — неизменные спутники «избранного» народа.

Г. Уничтожив портреты Русских Государей, еврейство и его поклонники поняли, что им нет возврата, и, — как бы предвосхищая затею «Хлестаковых из Выборга», открыли из здания Думы стрельбу. Сначала одиночные, выстрелы затем все учащались, пока, наконец, — около 5 час. вечера 18-го октября, властями не решено было положить «мирному ликованию» предел.

На площади уже появились новые отряды войска, и по «освободителям» была открыта пальба залпами…

Эффект был мгновенный и поразительный!..

Свирепые, но подлые трусы, они бежали без оглядки, причем, разумеется, — прежде всех удрали евреи…

Напрасно из окрестных зданий: биржи, «Литературно-Артистического» общества, зубоврачебной школы Хацкеля Табака и разных других — столь же публичных, иудейских «заведений», притаившиеся за стенами и дверьми, а то и на чердаках, «молодые евреи», шаббесгои и «шлюхательницы», предательскою стрельбою по войскам, старались ослабить панику. Рвань лапсердаков, шляпки и башмаки, накидки и пальто, юбки и зонтики, красные банты, ленты и флаги сплошь покрывали думскую площадь…

Что же касается убитых и раненых, то все они, понятно, оказались — русскими.

Д. Осерчал русский народ и стал бунтарей учить уму-разуму!.. Из многотысячной толпы, приукрашенной «знаками свободы», не осталось, в несколько минут, никого. Не только красный бант, юбка или лента, а и студенческая фуражка или тужурка исчезли с глаз долой.

Горе было попадавшемуся с красною тряпкою! Да и «воспитанникам» университета или политехникума приходилось «брать рекорды» ещё невиданной резвости…

Все окружающие Думу дома, чердаки и подвалы, — даже места уединения, были переполнены «гражданами социал-демократической республики». Но многих и оттуда призывали к ответу…

Потомки сподвижников Гонты и Железняка дали «избранному» народу первое предостережение… Они, — напомнили, как «жидова» и духу Запорожского боялась!..

E. «Еврейское царство настало!.. Если власти ничего не делают, то мы сами должны защищаться!»

«Эта гульня скоро переменится!..» «Оцэ дожили, що жиды рвут Царские портреты! Що ж дальше будэ?!..»

«Бей жидов, дуй крамольников!» — гремело в воздухе…. «Евреев надо всех уничтожить!» «Мы им покажем свою правду — истину!» «Постоим за нашего Батюшку-Царя!» «Вам бы защищать Царские портреты в Думе, а не жидовские лавки!» «Стреляй! — А где ты был, когда рвали портреты в Думе?» «Как-таки, — разорвали портрет Царя-Батюшки, и все — жиды? Бей их! Они изменники!» «Ты берёшься защищать жидов, — ты тоже из красных?!» «Эх, вы, жиды паршивые!..» «Ты кто, — жидовский наймит, что защищаешь евреев?» «Посмотри лучше, как в Думе портреты разорвали и разломали вензеля!» «Ты нас разгоняешь, — а где ты был, когда в Думе разрывали портреты?». «Бей жидов!».. — Вот что слышалось по всему Киеву, 18–21-го октября 190 5 года.

Ж. Между тем, ещё около 7 часов вечера, 18-го октября, на Троицкой площади, встретив полусотню казаков, «бундисты», выстрелами, убили одного, а другого ранили. Казаки не замедлили с ответом и у магазина Брашкина убили приказчика Полляка.

На Крещатике, положение было таково, в свою очередь, что войска, как уже сказано, вынуждены были оставаться здесь до 3-х часов ночи на 19-е октября.

Тем не менее, как и в Одессе, «благочестивое» еврейство все еще не каялось. Его «самооборона» продолжала ранить и убивать русских людей, — ещё несколько дней, «Молодые евреи» поддерживали предательскую стрельбу, в особенности с чердаков и крыш, нередко по чинам полиции, войсковым отрядам и патриотическим процессиям. Стреляли даже по городовому, который вез ребенка в больницу…

— Русь в мешке, — кричали сыны Иуды, — надо его только покрепче завязать!..

Как и в Одессе, наряду с целыми жидовскими шайками, — о чём мы уже знаем, не отставали и отдельные евреи.

Именуя себя «Царским охотником», а, в действительности, будучи только членом Императорского общества охоты в Киеве и лишь в этом качестве получив разрешение иметь оружие, — Григорий Бродский злодейски убил двоих русских. Скрывшись за границу, он объявился много позже, впрочем, для того, чтобы стать гусаром!..

В свою очередь, его братья, — «панычи Миша и Юзя» подстрелили находившегося в пехотной цепи солдата, тяжело в пах, а пристава Дворцового участка, Челюскина, не менее тяжело — в голову.

Со своей стороны, еврей, сын доктора Вишнепольского, на Подоле, из-за ставен окна квартиры своего отца, охотился на казаков и полицейских чинов вплоть до того, пока сам не был ранен основательно.

Сверх того, при исследовании дела Судом, — невзирая на игнорирование событий этого рода предварительным следствием, — обнаружились разные иные убийства евреями русских людей.

И в Киеве, разумеется, попадались евреи с бомбами, но им ни разу не удалось применить свое искусство так же «счастливо», как в Одессе.

З. Околоточный, наблюдавший за митингами, затем, конечно, превращенный евреями в обвиняемого, но Судом оправданный, — Бруско, едва не был убит в киевском политехникуме, ещё до 18-го октября. Не мало приходилось страдать и другим чинам полиции — то от кагальных пуль, то от иудейских ложных доносов. Киевский полицеймейстер Цихоцкий, пристав Подольского участка Лященко и его помощник Пирожков, ввиду главным образом еврейских же показаний, были сенатором Турау не только устранены от службы, но и привлечены к уголовной ответственности. Лишь впоследствии, с большим трудом, удалось им ниспровергнуть обвинения. «Святой» кагал нелегко расстается с своими жертвами.

И. Главные же усилия евреев были направляемы на выдающихся патриотических деятелей, — без сомнения, с целью предания и их Суду, за «подстрекательство или соучастие в погроме». Тяжелых, в свою очередь, усилий стоило некоторым обвиняемым избежать участи, подготовленной для них «благочестивыми евреями» — по всем правилам талмудической оркестровки, да ещё и в процессе столь исключительной важности для «избранного народа».

Ряд же других «обвиняемых» этого рода вынужден был, — хотя бы и с надеждою на оправдание в Суде, пробыть около двух лет под следствием предварительным, а затем, — на судебном следствии, в ожидании приговора, ещё полтора месяца просидеть на скамье подсудимых…

«Есть разница как в образе действий, как и в судьбе народов, — говорил, защищая киевских «погромщиков», присяжный поверенный А. С. Шмаков, — «Северо-Американские Соединённые Штаты послали своим патриотам в Калифорнию, — чрез Магелланов пролив, такую эскадру, что и Япония притихла. Мы, даже после Мукдена и Цусимы, предаем своих патриотов уголовному суду, с каторгою в перспективе, а евреев допускаем в качестве обвинителей и пострадавших — даже от погрома в Киеве…»

Возможно ли удивляться тому, что, еще в самый разгар событий 18–21-го октября, иудейская злоба стремилась прекратить, а затем, как тогда же, так и на суде, пыталась осмеять и унизить наши патриотические процессии»! Разве, для этой цели, «молодые евреи» могли жалеть патронов, а старые — ложных показаний?!

I. Естественно, далее, что, в развитие того же замысла, еврейство на суде не останавливалось ни перед чем, дабы остаться правым, да ещё — за счет местных властей, полиции, войск и самого русского правительства. Стараясь не только выйти сухими из воды, но, согласно приказу талмуда, и позабавиться над нами, — сыны Иуды норовили навязать тому же правительству организацию и подготовку погрома, а местным властям, полиции и войскам — попустительство и даже соучастие. Дерзость противоречий и наглость неправды в кагальных показаниях явно глумились над текстом присяги, которым, однако, еврей обязывается свидетельствовать — не по иному скрытому в нем смыслу, а по смыслу и ведению Суда.

С другой стороны, невзирая на все их лукавство, подкуп свидетелей евреями был достаточно очевиден. Подчас же, обнаруживались и прямые тому доказательства. Так, выяснилось, что Хайкель Шварцман и Лейзер Кривой подкупали свидетеля Муругого, а Рухля Гольдбардт и Аарон Золотницкий — свидетеля Хагельмана, разумеется, столько же на погибель обвиняемым, как и на радость кагалу.

В гармонии с этим, черною неблагодарностью (например, Перец Сатановский — Маринушкину, Ицка Козлов — Пирожкову и другие), а то и ложными доносами (на полицейских чинов, — даже помогавших спасать еврейское имущество) евреи платили за оказываемое им добро.

В заключение, успев припрятать свой товар, евреи умалчивали об этом на Суде, а иные не затруднялись и предъявлять о нем иски. Наряду с этим, они изобретали и такие случаи погрома, которых вовсе не было. Для полноты спектакля, некоторые евреи, — уже после погрома, собирая и перенося товары в свои магазины чрез «босяков», но под охраною военных караулов, снимали фотографии, дабы подделать самые картины погрома, — так сказать, на глазах войск, и тем ввести сенатора Турау в заблуждение (свидетель-очевидец — брандмейстер дворцового участка Трофимович).

К. Но картина всё-таки не достигала той художественной законченности, на которую евреи бывают такими мастерами, когда им приходится «помогать своему счастью». И мы, действительно, видим, что, после погрома, в «избранном» народе, для апофеоза «свирепствовала» эпидемия повального банкротства, — даже, если так можно выразиться, в квадрате. Сперва не платили своих долгов отдельные евреи; затем, они соединялись в нарочитые «товарищества» и уже ничего не платили сообща. Таким образом, согласно мудрым указаниям старейшин многострадальной синагоги, в результате, пострадали от погрома почти что сами же гои — фабриканты Московского и других районов.

Отсюда понятно заявление на Суде честного караима Максимоджи: «Никто из нас не дошёл до того, чтобы заниматься революциею!..»

 

И. Обвинительный акт и некоторые черты судебного следствия. — «Исход» представителей «еврейства» из зала Суда. — Приговор. — Заключение

I. Обвинительный акт, — в свою очередь, не давал истинного представления о ходе событий. Тому первым и лучшим доказательством служит факт, что ни один еврей не был предан Суду.

Далее мы видим следующее: «До погрома настроение в Киеве было страшное и растерянное». «Еврейское царство настало». «Это была вакханалия чего-то мрачного и зловещего»… — говорили свидетели.

Но из обвинительного акта сего отнюдь не явствовало. Там, например, не заключалось и намека на то, что раненых и убитых русских оказалось втрое больше.

Да и вообще, относительно производства настоящего дела — до открытия судебного заседания нельзя не заметить, что всем, кому сие ведать строго надлежало, по-видимому оставалось неизвестным мудрое изречение древности: «Когда политика входит в судилище, — правосудию ничего не остается, как бежать в окно!..» Тем не менее, вопреки долгим усилиям «освободительной» подготовки, на суде был отвергнут предыдущий диагноз, и уже не правосудию, а политике пришлось учинить исход… Так, говорят, и больной иногда выздоравливает, несмотря на лечение».

С другой стороны, — по указаниям обвинительного акта, если не самым важным, то наиболее сложным предметом судебного следствия явились убытки евреев: стулья — Марголина, брюки — Тарадая, стора — Рацимора, окна — Шапиро; 75 р. — Моргулиеса, грязные перчатки — Гиля, подушка и самовар — Боруха Белокопыта; танцы на рояле — Дудмана, матрац — Хаима Колина, галоши — Тумаркина; кофта — «барыни» Баси Львович, мешок с рисом — Мордуха Сахновского; горсть орехов — Мошки Котлярского, юбка жены Литвака и другие, не менее почтенные «жертвы громил».

В уголовном же направлении, дело по акту обстояло так, как бы «погромное» нападение на евреев произошло — без всякой их вины.

Иначе говоря, заключительная формула обвинительного акта изложена в таком виде, как если бы, например, русское население Москвы бросилось на евреев и начало сокрушать их — ни с того, ни с сего.

В виду указанной «директивы» процесса, — если бы, допустим, житель Ван-Дименовой Земли прочитал в «Times'e» обвинительный акт по делу о киевском погроме, то, согласно с утверждением евреев, он должен был бы заключить о беспричинности этого варварского деяния, изуверною русскою чернью направленного на добродетельных израильтян, которые были повинны разве в том, что в мрак русского деспотизма хотели внести несколько лучей свободы…

II. Ясно, что, при такой постановке вопроса по обвинительному акту, т. е. — основному и «надлежаще проверенному» документу, которым исчерпывается содержание дела, правосудию предстояло ограничиться тем, чего не было, а все, что происходило в действительности, игнорировать.

Вот куда могло привести формальное отношение к закону. Изданная в 1891 году статья 2691 Улож. о нак. — исключительно для защиты евреев от погромов оказывалась единственным источником и для «законного» же разрешения дела — об измышленных уже самими евреями, на погром России, тягчайших оскорблениях ее святынь, равно как о вооруженном еврейском бунте в Киеве и, наконец о таком бездействии власти, когда доведенный до отчаяния русский народ вынужден был стать на защиту родины и действительно сокрушил революцию сынов Иуды, прямо рассчитанную на обращение русских людей в рабство. Иными словами, выходило, что данная русскою государственною властью — в 1891 году, т. е., когда октябрьских 1905 года событий не могло себе представить никакое воображение, — гарантия евреям от насилий из племенной к ним вражды обеспечивает тем же евреям безнаказанность — хотя бы и за государственную измену — и, сверх того, карает русских людей, даже когда, руководствуясь отнюдь не враждою, а крайнею необходимостью, они стали на защиту отечества и его святынь, поруганных все теми же евреями — с целью учинить разгром всей России.

III. При означенных условиях, положение защиты на суде было воистину трагическим. Невзирая на ст. 475-ю уст. уг. суд., по силе которой судебный следователь выдает обвиняемому копии своих постановлений и протоколов бесплатно, — этого, столь необходимого для защиты материала, ни у кого из подсудимых не оказывалось. Значение данного факта усугубляется тем, что, вопреки требованиям справедливости, он стал явлением обыденным. Неизменно повторяясь и по другим делам сего рода, это явление тем печальнее и унизительнее, что у «потерпевших» гражданских истцов такие копии всегда имеются, а нередко и в отпечатанных, за счет кагала, брошюрах. Всякий практический юрист поймет, какие преимущества над несчастными «погромщиками» извлекают евреи уже из одного этого. Затем, — что было ещё хуже, по неведению и даже безграмотству подсудимых, важнейшие из свидетелей оказались и вовсе не вызванными в судебное заседание, а сроки на вызов прошли.

IV. Тем не менее, — во имя правосудия и ввиду открытия новых для нее обстоятельств, защите удалось достигнуть того, что Судом были вызваны сперва одна, а затем — и другая серия, всего около 50 свидетелей, первоклассного значения.

Разумеется, и представители гражданских истцов потребовали вызова своих свидетелей. Но, преследуя политические, а отнюдь не судебные задачи, и обнаруживая стремление перенести вопрос в неподлежащую область, то есть несправедливо осложнить и замедлить производство без конца, — они, естественно, не могли встретить ничего, кроме отказа.

Дабы не сомневаться в изложенном, укажем хотя бы на то, что произошло на судебном следствии — при ходатайстве защиты о вызове второй, главнейшей серии ее свидетелей.

После долгого совещания — с участием нарочито приглашенных корифеев иудейской адвокатуры в Киеве, представители гражданских истцов заявили ходатайство о вызове свидетелей и с их стороны; во-первых, — «всех, которых они указывают теперь же, и, во-вторых, тех, кого они назовут по окончании допроса свидетелей защиты. Что же касается, в частности, первой категории, то, по указанию названных представителей, она имеет целью: а) от посягательств защиты оградить «честь еврейства»; б) установить организацию погрома (конечно, — представителями власти), равно как попустительство и соучастие органов власти, полиции и войск, и, — наконец, в) стать на сторону подсудимых, вовлеченных в погром единственно своим невежеством и нищетою».

Возражая от имени защиты, присяжный поверенный А. С. Шмаков представил, в существе, такие соображения:

а) Как объяснил сам присяжный поверенный Кальманович и как это еще раньше стало вполне очевидным на судебном следствии, — гражданские истцы, стесняясь формальными требованиями закона, указывали, — в своих, предшествовавших Суду, прошениях о вызове свидетелей, не на те обстоятельства, по которым действительно имели в виду допрашивать. Стало быть, обратив затем свое намерение к исполнению, поверенные истцов настигали подсудимых уликами неожиданно. Справедливость требует уравновесить средства обвинения и защиты. Посему её нынешнее ходатайство не обусловливает, а исключает встречные требования истцов, которыми их доказательства уже использованы заранее, да ещё таким способом, какого и закон не знает.

б) «Честь еврейства» отнюдь никому из поверенных истцов поручаема, de jure, не была. Сверх того, если бы такая «честь» и могла стать предметом гражданского иска, чего, однако, закон не допускает, то для неё нет места в настоящем деле, так как не доказано, чтобы названная «честь» кем-либо из подсудимых была похищена, да и никто из них в этом не обвиняется.

в) Обращаясь к «организации», «попустительству» и «соучастию», необходимо, прежде всего, иметь в виду изречение талмуда: «Не только решать, а и слушать одну сторону, в отсутствие другой, судья права не имеет». Принимая засим к сведению: что, — вопреки усилиям евреев, представители власти, чины полиции и войска на скамье подсудимых не находятся, что указанные обвинения к нынешним подсудимым не относятся и что, наконец, самое стремление еврейских поверенных предъявлять новые обвинения внезапно, да еще — к лицам отсутствующим, а потому беззащитным, не может быть терпимо далее, — следует признать, что и означенные домогательства поверенных не могли бы подлежать удовлетворению, разумеется, не только в Киевском, а и в Иерусалимском Окружном Суде, и

г) Сколь засим ни похвально желание обвинителей превратиться в защитников, но у поверенных гражданских истцов не имеется на это полномочия, а у представителей защиты — нет ни права передоверия, ни намерения передавать его представителям сынов Иуды.

Помимо этого, защита отвергает предлагаемый ей союз и за его негодностью. Не могут не понимать сыны «избранного» народа, что бедность подсудимых — лучшее свидетельство их презрения к звонким аргументам кагала. Пытаясь же «невежеством» заменить доблесть и любовь к родине, — perfidia Judaeorum сама себя выдает головою.

— Ловит волк, — ну да ведь и волка поймают!..

Переходя ко второй категории свидетелей, присяжный поверенный А. С. Шмаков объяснил, что такая постановка проблемы: во-первых, устраняется законом и, во-вторых, могла бы повлечь за собою лишь один результат: процесс не закончился бы никогда. Действительно, если допустить сейчас упомянутую, вторую категорию свидетелей обвинения, то, — вслед за их допросом, уже нельзя было бы отказать в дополнительных контрсвидетелях и защите. А так как последнее слово принадлежит не обвинителю, а подсудимому, — домогательство же истцов, раз одобренное, уже не могло бы опорочиваться впоследствии, то и «турнир» свидетелей никогда не завершился бы, а настоящее дело не могло бы прийти к какому-либо концу. Имея засим в виду, что уже предыдущими требованиями поверенных истцов, — на судебном следствии, достаточно обнаружено их стремление парализировать средства защиты обратными, хотя и столь же неопределенными, ссылками на новых свидетелей, необходимо положить таковым предел и по сему основанию.

V. Получив отказ Суда, поверенные гражданских истцов удалились из заседания. Что же касается действительного мотива этой демонстрации, то, в существе, он был ими формулирован и несколько раньше, — ещё когда председатель запретил касаться деятельности властей и войск.

Уже тогда, от имени всех поверенных, г. Кальманович не затруднился объявил:

— Вы хорошо понимаете, г. председатель, что, — при этих условиях, нам здесь делать нечего!..

Таков был решительный ответ еврейства на запрещение ему дальнейшего глумления именно там, где самим же «старейшинам многострадальной синагоги» надлежало бы занимать скамью подсудимых за государственную измену.

Вдумчивая оценка «исхода» еврейских поверенных из зала Суда должна быть построена на глубоком соображении данного факта — как со всем по делу известным, так и с духом талмуда. В этом же последнем направлении, следовало бы, конечно, привести и некоторые узаконения «избранного» народа.

Но, для оценки иудейских свидетелей, теория, в данном случае, может быть заменена иудейскою практикою.

Замечено, что, жаждая мести и безнаказанности, евреи во время погромов убивают подчас и беззащитных нищих. Так, например, в местечке Смела Киевской губернии, будучи, по обыкновению, само же виновато, и, между прочим, унижая крестьян кличками: «мазепа», «свинья», «гадюка», — местное еврейство, 22 августа 1904 г., сподобилось, наконец, погрома. Среди подвигов кагала, действовавшего и чрез «самооборону», — револьверными залпами, обнаружилось, что два «благочестивых» иудея, — Фроим Пластик и Зусь Дубинский, — ломом, зверски замучили старика-солдата Козлова, побиравшегося милостыней. Затем, разумеется, они же явились и «свидетелями-очевидцами» к обвинению в погроме неповинных русских людей.

Когда же оба названные подвижника за Израиля были, увы, сами изобличены в убийстве Козлова, то начался подкуп свидетелей, а у следователя и — его письмоводителя, К полицейскому же чиновнику Любину, предлагая крупную сумму денег, несколько раз являлись «старейшины»: раввин Айзик Мен, банкир Мордух Пейсик и мишурис (фактор) Хаим Прилуцкий — с назойливыми требованиями «выручить» Пластика и Дубинского. Дело не выгорело, и Пластик бежал из Смелы, а Дубинский почему-то не успел. Тогда, в отмену всех своих прежних показаний, он заявил следующее.

Наравне с единоплеменниками своими, скрываясь во время погрома, где мог, он думал только о спасении своей жизни, а потому из громил опознать никого не имеет возможности, значит, все, о чем он говорил раньше, — ложь. По воззрению же кагала, гои должны отвечать друг за друга, — и чем больше их погибнет от еврейских рук или же при невольном содействии русского Суда, тем лучше. Таково, в частности, было и решение еврейской общины на синагогальном собрании, в м. Смеле. Кроме того, еврейству хотелось показать, что в погроме участвовали не одни простые люди, а и образованные, имеющее хорошее положение… Сообразно с изложенным, все евреи действовали и давали показания. Он же, Зусь Дубинский, равным образом, не смел ослушаться «святого» кагала.

Дубинский, однако, не признал себя виновным в убийстве Козлова (погибшего, вдобавок, от нападения сзади). Тем не менее, виновность его не подлежит сомнению, — как по смыслу упомянутого кагального решения, так и ввиду явной беспомощности такой жертвы, как нищий, за которого и заступиться было некому. Дело же раскрылось случайно.

А что касается нового «исхода евреев», в Киеве, то это уже третий, а не первый, случай. Как только, — ввиду явного и сознательного непослушания, председатель Суда принимал решительные меры против посягательств на правительство и войска, тотчас, — жалуясь на «угнетение» и на «погибель правды», представители сынов Иуды спешили уйти.

Так было в Кишиневе и Гомеле, так произошло и в Киеве…

VI. Такова же, в общих чертах, была и вся вообще «тактика» еврейской «свободы», призванной дать ответ за ужасы, разврат и отчаяние, которыми она запятнала не один кагал, а и его «шаббесгоев» — на всем пространстве России.

Тем не менее, как и в двух прежних «исходах», правосудие в Киеве не пострадало.

Свой долг оно совершило не за страх, а за совесть.

Недосягаемым же образцом для уразумения кагальной деятельности может послужить и её заключительная картина.

В предместье Киева, Демиевке, 19-го октября, с иконами и Царским портретом — в слезах радости, что миновала невиданная, тяжкая, вопиющая беда, русские люди, под звуки «Боже, Царя храни!» и «Спаси, Господи, люди Твоя!» идут процессиею.

Собираясь вокруг толпами, жиды суют молящимся в лицо кукиши и приговаривают:

«Что они носятся с своим царём!.. Таких царей теперь можно покупать дрей на копейку!..»

VII. Страдая невыносимо, — русский народ хорошо понимал весь ужас событий, но никто не приходил к нему на помощь. Самый патриотизм, в это позорное время, осмеивался. А когда, готовое разорваться на части, русское сердце не выдерживало, тогда судебные следователи, — в «триумвирате»: Мерный, Люцидарский и сам Яценко, старались доконать его всею тяжестью «судебной» власти, какою располагали.

А власть эта не мала. Она была способна освободить Ратнера и, с одинаковою легкостью, могла посадить на скамью подсудимых как древнего старика Колесникова, так и наивного «хлопчика» Григория Дьяченко.

Этот Дьяченко, даже по обвинительному акту, «изобличался» лишь в том, что ударил палкою по шторе какой-то еврейской лавки. Пробыв, тем не менее, два года под следствием — с арестантскими ротами в перспективе, он для кагального апофеоза, явился в Суд.

Здесь судебному рассыльному вдруг показалось, что скамья — для подсудимых, содержащихся под стражею, как будто пустовата…

Действительно, там сидело всего б человек, а мест было 20. И вот рассыльный, впрочем, лишь по собственному усмотрению, «пригласил» туда ещё кое-кого из подсудимых, — оставленных на свободе, — в том числе и Дьяченко. Попал же «хлопчик», хотя и случайно, но, увы, на первое, т. е. на самое видное место скамьи…

А напротив, — с важным и торжествующим видом, «готовился к победе» целый сонм представителей «угнетенных» и «пострадавших» евреев.

Юная, мягкая, благородная душа хлопчика не вынесла такого унижения. И за что?!.

Не прошло и нескольких минут, как, уже по открытии заседания, когда все глаза устремились на позорную «скамью» и, прежде всего, на несчастного Дьяченко, — он зарыдал, а затем, в истерике, свалился — уже под «скамью подсудимых».

Вынесли беднягу, но он не скоро оправился». Ведь то, что он увидел в зале и мгновенно вновь пережил из октябрьских событий, было лишь новым, жестоким, коварным, вопиющим посрамлением его великой родины, — милой, рыцарской, гордой и многострадальной Украины…

Благородные, горючие слезы Дьяченка прошли бесследно для «истинно-еврейских» газет… Да и стоило ли упоминать?..

В нём плакала русская печаль, — рыдала Россия…

VIII. Приговор Суда известен. Оправданы все (54 человека), обвинявшиеся собственно в погроме. Только задержанные с поличным (16 человек) осуждены, — впрочем, снисходительно. Независимо от сего, по чрезвычайным обстоятельствам дела, Окружный Суд признал справедливым всеподданнейше ходатайствовать пред Его Императорским Величеством о таком смягчении участи осужденных, которое выходит за пределы судебной власти.

Как все данные этого процесса, так и само предварительное содержание многих из подсудимых, в течение более или менее долгого времени, под стражею, равно оправдывают этот глубоко обдуманный приговор.

В частности, нельзя не принять во внимание и того, что, — отрицая право собственности, пропагандисты социализма, преимущественно евреи, пожали, что посеяли. Они ведь сами же учили темных людей брать чужое».

IX. Но если скамья подсудимых теперь, — после двухмесячного почти пребывания на ней «погромщиков», наконец, освободилась, то ей не следует оставаться праздною. Пора занять вакантные на ней места и таким неприкосновенным доныне подвижникам за Израиль, как другой Григорий… Бродский и его братья, «панычи Миша и Юзя», равно как сын доктора Вишнепольского и другие, им подобные. В особенности же грустит, надо полагать, означенная скамья по «народным предводителям» — Шлихтере и Ратнере… Им уж давно пора напомнить, что есть судьи в России…

Таково твердое убеждение русских людей, и оно, без сомнения, перейдет в действительность…

Могла быть революция и в России, — хотя бы с участием инородцев, поляков, чухон, армян… Нет, судьба-мачеха распорядилась иначе. Подряд на «русскую» революцию она сдала «всемирному» кагалу!.. Предварительно же, расположившись «на зимних квартирах» — именно у нас и на нашей груди отогревшись, «избранный» народ из подаренных нам же, Польшею, трех миллионов особей успел размножиться до восьми миллионов…

«Не умея переносить счастья», но обладая талантом эксплуатации собственного рабства, сыны Иуды рассудили учесть, в свою пользу, и горе нашей родины, — сыграть, на политической бирже, русскою кровью».

Мать городов русских положила этой игре предел.

Разрешенный же ныне, — в самом сердце старого Киева, судебный процесс шел среди древнейших святынь России.

Десятинная церковь и храм Андрея Первозванного, Софийский и Михайловский соборы являлись как бы свидетелями-очевидцами того великого служения Отечеству. которое происходило в Суде.

И приговором указаны действительные причины «погрома»….

Непроглядною печалью, унижениями и страданиями ознакомившись, на пути веков, с прелестями талмуда, а потому хорошо разумея, какова будет «диктатура пролетариата», столь заманчиво рисуемая «избранным» народом пред скотоподобными по тому же талмуду гоями, — малороссы в Нежине сурово отвечали: «Не треба нам жидив!..»

Настанет день, когда и в Великороссии, страшным опытом, научатся понимать, что эта хохлацкая экспертиза непреложна.

Тогда, по всей России, заливаясь слезами, — как это уже перенёс Дьяченко, устыдятся нынешнего позора, с отвращением и гневом отвергнут поклонение сынам Иуды и пред заветным, родным знаменем воскликнут:

«Долой евреев!.. Да здравствует русская свобода!..»

I 7 марта 1908 года,

Москва.