Какими бы ни были настроение и самочувствие, Раиса всегда провожала любимого мужа на работу. Уезжал он рано, не позже восьми часов. Завтрак, приготовленный поваром, подавала сама. Подбирала ему одежду. Не было случая, чтобы на нем два дня подряд были одни и те же галстук и рубашка. Расставаясь всего до вечера, очень грустила и сожалела, что не может быть с ним постоянно. Использовала любой повод, чтобы встретиться с ним днем. Нередко приезжала к концу рабочего дня в Кремль или на Старую площадь для ужина в узком кругу. Чаще всего в компании Яковлева, многолетнего помощника по экономике Болдина и недавно назначенного помощника по внешней политике Черняева.
— Миша, на Политбюро большая повестка? Когда будешь дома и что приготовить к ужину?
— Знаешь, Райчонок, сегодня обсуждается один вопрос. Но такой, что стоит десяти — об отношениях с американцами. Думаю, просидим весь день. Так что рано не жди… Что на ужин? Попьем кефир. А поем по традиции с коллегами после заседания.
— Когда и где планируешь встречу с Рейганом? Может, в Австрии?
— Шеварднадзе обещает уже в этом году и предлагает Женеву. Говорит, что в государственном департаменте США с таким вариантом согласились. Дело за президентом.
— Плохо представляю Женеву. Наверно в сравнении с Веной деревня.
— Ну, ты даешь, там же европейская штаб-квартира ООН, горы и красивое озеро. Это очень древний и элегантный город. Международная бюрократия в деревне жить и работать не станет. А в Вене голубой Дунай только в песнях. На самом деле не вода, а сплошная муляка. Пардон, так у нас в Привольном говорят.
— Знаю, что встреча будет неофициальная, рабочая, да еще в нейтральной стране. Но я хочу ехать с тобой. Что скажешь?
— Официальная, неофициальная. Какая разница. Будем ездить вместе, как и договорились, когда только возглавил партию. Помнишь, тогда я сказал — ничего менять не будем. Надо больше быть вместе. Сколько той жизни осталось. С соратниками неуютно и тоскливо. А с тобой мне тепло и спокойно. Сегодня же скажу Эдуарду, чтобы сообщили в Вашингтон, что мы приедем вдвоем.
— Тогда поручи продумать мою часть программы. А я начну готовиться.
Аппарат и Секретариат ЦК работали на Старой площади. Но Политбюро заседало только в Кремле, как и подобает подлинному ареопагу — Верховному органу власти, состоящему из практически пожизненных членов партийной аристократии. В политике символы играют далеко не последнюю роль, а что такое Кремль, знали во всем мире. До прихода к власти Горбачева порядок заседаний Политбюро не менялся более шестидесяти лет. В эти годы заседания длились не больше одного часа. Как и положено в собрании мудрецов: краткий доклад, краткий обмен мнениями и краткое решение. Только однажды, в день нападения Гитлера на СССР, оно продолжалось с шести до десяти утра. Теперь заседания нередко продолжались часами, а то и целый день. Иногда заканчивались без принятия решений. Однажды в будущем произойдет и вовсе необычное заседание, когда статья Нины Андреевой в газете «Советская Россия», названная Александром Яковлевым антиперестроечным манифестом, обсуждалась два дня. Как на научной конференции. И все это не столько потому, что страной стало сложнее управлять, сколько из-за привычки нового лидера к пространным рассуждениям и неумением во время остановить дискуссию. Немногие «старики» в составе Политбюро — Алиев, Громыко, руководители Казахстана и Украины Кунаев и Щербицкий, секретарь ЦК Пономарев, пытаясь этому помешать, призывали возвратиться к прежнему порядку, но только постепенно лишались доверия Генсека, а потом и мест. А Политбюро из-за этого теряло авторитет главного руководящего органа страны и все более превращалось в проходной политический клуб. Пока тихо не «скончалось». При Горбачеве за шесть лет в нем сменилось четыре состава! Заняв впоследствии пост президента, Горбачев взял его функции на себя, но с управлением не справился. И через год «скончалась» уже сама страна. Однако тогда такой исход никто в стране, да и мире, даже не предсказывал. СССР казался несокрушимой твердыней.
На заседании, кроме членов, кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК, были посол в Вашингтоне Добрынин, заведующие некоторыми отделами ЦК и эксперты по США. Михаил открыл обсуждение долгим вступлением. Говорил об истории советско-американских отношений, о партнерстве с США в годы Второй мировой, о послевоенных кризисах и вообще о доверии в международных делах. Очень подробно разобрал брежневский период, когда в холодной войне началось потепление, названное разрядкой напряженности. Закончил тем, что с приходом Рейгана СССР опять был зачислен в главные враги мира. Призвал при обсуждении уходить от стереотипов и выдвигать оригинальные предложения по стратегии коренной нормализации отношений с США. Закончил неожиданно такими словами: «Мы должны окончательно покончить с враждой и сказать им и миру, что больше не рассматриваем Америку в качестве военного противника. И что ни социализм, ни капитализм не стоят того, чтобы из-за них начинать ядерную войну». При этом самый импульсивный член Политбюро южанин Гейдар Алиев не удержался и то ли с восхищением, то ли с недоумением воскликнул: «Вот это поворот!». Горбачев никак не прореагировал, но отношение к нему переменил, а через два года без объяснений отправил на пенсию по состоянию здоровья.
Затем выступали Добрынин, только что назначенный заведующим отделом пропаганды ЦК Александр Яковлев, начальник Генерального штаба маршал Ахромеев, академик Арбатов, другие эксперты из ученых. Большинство говорили об изначальном вероломстве США и предостерегали от непродуманных решений. А Добрынин заявил, что если американцы знают о наличии у страны средств, способных достать до США, они тебя не тронут. Также сообщил, что пятьдесят семь лауреатов Нобелевской премии обратились с просьбой к Рейгану не размещать оружие в космосе. Это пусть и мягкое давление интеллектуалов необходимо учитывать в отношениях с Вашингтоном. Яковлев туманно призвал не позволить идеологии помешать разрешению реальных проблем во внешней политике. Арбатов вторил ему и долго философствовал о наступлении новой эпохи в международных отношениях: «Мир готов покинуть эпоху холодной войны. И мы должны ему помочь «родить» новую эпоху — свободную от идеологической борьбы». Парадокс, но это говорил человек, у которого кандидатская и докторская диссертации были посвящены позитивной роли этой самой борьбы в отношениях с Западом. Обсуждение проблемы и принятие решения членами Политбюро отложили на потом, после перерыва.
Первыми высказались второй секретарь ЦК энергичный Лигачев, обстоятельный Кунаев и мудрый Щербицкий. Они предлагали в принципе одно и то же — убеждать Рейгана в том, что ядерная война недопустима, поскольку в ней не будет победителей, и пусть спор о преимуществах и недостатках двух систем разрешит история. Затем изложил свое мнение многолетний заведующий международным отделом и секретарь ЦК Борис Пономарев. Он знал, что его скоро «уйдут», и говорил без оглядок на Генсека, которого сразу не принял и в кругу близких называл «отступником и абсолютным злом». В свою очередь, Михаил за глаза называл Пономарева дремучим марксистом и сталинистом.
— Руководство любой руководящей партии, каковой и является КПСС, при обсуждении стратегических вопросов, обязано заглянуть в свою Программу. — Он достал из кожаной папки тонкую брошюру, нашел нужную страницу и стал читать. Скорее даже вспоминать текст, им же и написанный почти двадцать пять лет назад: «Империалистические государства интенсивно наращивают свои вооруженные силы. Они не хотят примириться с существованием мировой социалистической системы, и открыто заявляют о своих безумных планах ликвидации военным путем СССР и других социалистических государств. Поэтому долг партии обеспечить надежную защиту страны и всех союзников»… Дальше в этом же смысле. Кто желает, может посмотреть, что изменилось со времени принятия программы. Главное империалистическое государство США продолжает наращивать военную мощь, а его президент Рейган называет СССР центром зла, с которым надо покончить силой. В то же время сами Штаты не церемонятся с любыми попытками народов жить не по их стандартам. Начиная с 1954 года, Центральное разведывательное управление США организовало, правда, не везде успешные антикоммунистические перевороты — в Гватемале, Египте, Коста-Рике, Доминиканской Республике, Бирме, Индонезии, Лаосе, Вьетнаме, Филиппинах, Кубе, Греции и Чили. Американцы свергли демократическое правительство Бразилии во главе с президентом Гулартом. В послевоенные годы неоднократно препятствовали приходу к власти в коалиции с другими левыми силами компартий Италии и Франции. Одновременно выделяются огромные средства на поддержку проамериканских режимов. В эти дни буквально то же самое происходит в Польше. Из этого мы и должны исходить…
— Борис Николаевич, — перебил ветерана партии Михаил, — программа принималась в 1961 году. Я сам за нее голосовал на XXII съезде. Сейчас заканчивается 1985 год. Мы что, должны следовать догмам или отвечать на вызовы времени?
— Можно согласиться, что программа в каком-то смысле сборник догм, особенно если признано, например, съездом партии, что ее положения устарели. Но ни один последующий съезд на это не указал. Значит, программа действует. И пока это не догма. Кто нас гонит? Через полгода состоится XXVII съезд партии. Это даст возможность проверить свои старые решения в свете новых фактов, нового опыта. Пусть съезд выскажется на этот счет. Политбюро не может его подменить. И еще, Михаил Сергеевич, не слушайте таких экспертов, как Арбатов. Для них все советское — плохо, все американское — хорошо.
— Естественно, съезду решать, но встреча с Рейганом уже через месяц. И нам надо определиться с нашей линией, — более примирительно отозвался Генсек.
Но на предостережение о вреде арбатовщины не прореагировал. Только посмотрел в ту сторону, где сидели приглашенные эксперты, и среди них Георгий Аркадьевич Арбатов — на то время самый ближайший его советчик. Возникла пауза. И в разговор вступил Громыко, который четыре месяца как занял пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР.
— Михаил Сергеевич, встречу можно перенести. Борис Николаевич дело говорит. Нас никто не гонит. В мае, еще будучи министром, я встречался с госсекретарем Шульцем и понял, что Рейган тоже не торопится.
— Это точно. Экономика трещит по швам не у них, а у нас. В США она как раз на подъеме. Мы свою без быстрого и резкого сокращения военных расходов не выправим. Так, Николай Иванович?
— Именно так, — откликнулся председатель правительства Рыжков. — На «военку» приходится сорок процентов расходов бюджета. Бремя для экономики страны непосильное.
И тут опять не выдержал Алиев:
— Экономику конверсией не исправить. Она сама потребует огромных расходов. Предлагаю постепенно сокращать выпуск обычных вооружений и количество призываемых в армию. Вывести войска из Монголии. Этим успокоим и приблизим Китай. Сократить войска в Германской Демократической Республике. Но не трогать ядерный арсенал. И не заявлять, что он не будет применен. Пока они думают, что мы можем им воспользоваться, до тех пор будут с нами считаться. Мы-то с вами уверены, что первыми ядерный удар не нанесем.
— Ну, а чем же прикажешь, Гейдар Алиевич, лечить экономику? — явно недовольным тоном спросил Горбачев. — За три года, что ты в правительстве, можно было бы и разобраться.
Почувствовав, куда подул ветер, и желая снять возникшее напряжение, за своего первого заместителя вступился добрейший Рыжков.
— Михаил Сергеевич, вы знаете, что мы готовим программу экономических реформ. Товарищ Алиев принимает в этой работе активное участие. В установленные вами сроки она будет доложена на Политбюро. Сейчас предлагаю не уходить от повестки дня. О нашей позиции в отношениях с Америкой. Как член Политбюро и председатель правительства считаю, что есть две важнейших проблемы. Первая — обоюдный риск случайного применения ракет стратегического назначения, и второе — угрожающее противостояние между нами в центре Европе. Их разрешением и надо безотлагательно заняться на предстоящей встрече. Заявлять о масштабном сокращении ядерного вооружения и тем более об отказе от его применения нельзя. Это будет расценено как слабость со всеми вытекающими последствиями.
В разговор вновь вступил Громыко.
— Полностью согласен с мнением Николая Ивановича. Эксперты уже говорили о том, что объявленная Рейганом американская программа СОИ, или звездных войн, это блеф. Так не нужно на нее обращать внимание. Тем более что у нас есть чем «пробить» такой щит, если он и будет создан. Вспомним, как отреагировал Сталин на сообщение президента Трумэна о создании Соединенными Штатами атомной бомбы. А никак! И ускорил создание своего атомного оружия. Так что пусть блефуют. Если же мы заявим, что социализм не стоит того, чтобы за него воевать, вообще-то так думать для людей нормально, мы развалим социалистическое содружество. Этого от нас ждут многие, в том числе недоброжелатели внутри самого содружества. Войска и обычное вооружение в Европе сокращать надо, но обоюдно. Если уйдем оттуда совсем, завтра там и у наших границ будут хозяйничать американцы. Тогда теперешние военные расходы покажутся нам семечками. Впереди борьба за ресурсы, в том числе водные и продовольственные, и надо быть к этому готовыми.
«Мистер нет», как звали Громыко американцы за неуступчивость на переговорах, хотел еще сказать, что в международной политике, как подсказывает его почти тридцатилетний опыт министра иностранных дел, нельзя показывать партнерам всю задницу. Ибо мир в принципе не меняется. И, как раньше, остается миром рисков, насилий и конфронтации. Но, увидев нетерпение на лице Горбачева, передумал и опустился в кресло.
Генсек действительно начал нервничать, так как разговор пошел вопреки его мнению и желанию. После поездки в Париж и контактов с иностранными лидерами в Москве, например, таким, как премьер Индии Раджив Ганди, он, как ему казалось, уже знал, чего ждут от него политики, да и народы тоже. «Они ждут свежих идей, а эти тащат из старых сундуков пропахшую нафталином брежневскую разрядку. Но она не решила кардинально ни одного вопроса в деле безопасности. Десять лет топтались на месте. Три раунда женевских переговоров результата не дали. Застряли в спорах о формулировках соглашений. Так не годиться. Надо придать отношениям динамизм. И я это сделаю. Я пойду так далеко, что им и не снилось. Я «затюкаю», «забью» Рейгана открытостью. И переиграю этого актеришку-радиорепортера. Пусть мир увидит, что СССР возглавил лидер с действительно новым мышлением».
Размышления Михаила прервал Шеварднадзе, который почувствовал, что пора помочь шефу, а заодно заявить о себе как новый глава ведомства внешней политики.
— Министерство иностранных дел предлагает в отношениях с Вашингтоном в качестве стратегической задачи добиваться полного доверия на основе взаимного отказа от претензий на мировое господство и идеологии классовой борьбы. Не изменяя, конечно, курсу на социалистический выбор. Приведу цитату: «Русские стремятся к мировому доминированию, и быстро наращивают средства для того, чтобы стать самой могучей имперской нацией которую когда-либо видел мир». И дальше о нас: «Люди из советского Политбюро не беспокоятся о тенденциях общественного мнения. Для них пушки важнее масла». Вот как нас видит Маргарет Тэтчер, ближайшая союзница и личный друг Рейгана. Он с ней солидарен. Нам необходимо разрушать такие оценки. Мы подготовили в качестве стратегической концепции следующие рекомендации:
1. Не отступать от парижских заявлений и продолжать настаивать на рассмотрении и реализации наших мирных инициатив;
2. Не «заводиться» по региональным проблемам и теме «еврейства»;
3. Настаивать на том, что эта встреча лишь начало большого и регулярного диалога и вообще — «надо уметь жить вместе», открыто. Мы разные, но надо научиться уважать эту разность;
4. Не раздражать Рейгана по мелочам, чтобы не подыгрывать ястребам в конгрессе США.
Пусть вначале мы не добьемся явного стратегического эффекта, но морально-политическую выгоду от мирного наступления получим быстро. По большому счету, мы такие, как все, и надо возвращаться в общую семью народов. Такова позиция МИДа.
Шеварднадзе не успел присесть, как ему возразил Горбачев, чем слегка напугал министра-новичка:
— Нет, Эдуард. Мы не такие, как все. Мы — двигатель современного мирового развития в направлении нравственности и справедливости. Вот где наша сила! И ее надо сполна использовать. — Помолчал и зачем-то добавил: — Хотя по части компьютеров мы изрядно отстаем.
О происках США и подрывной деятельности ее спецслужб, как обычно, начал говорить глава Комитета госбезопасности Виктор Чебриков. Вначале привел данные, из которых следовало, что ЦРУ только десять процентов усилий тратит на разведку. Остальные девяносто — на подрывную деятельность. Хотел продолжать дальше, но Горбачев жестом остановил его и, вопреки прежней многолетней традиции давать возможность хотя бы кратко высказываться каждому члену Политбюро, предложил закругляться.
— По-моему, все ясно. Надо уходить от конфронтации всерьез, по-настоящему, без дураков, без попыток надуть, обыграть другую сторону. Наша стратегия — открытость. И это не конъюнктурный ход. Рекомендации МИДа утверждаем? Так, возражающих нет. С этим и поедем в Женеву. Надеюсь, министерство иностранных дел подготовит визит на уровне, подобающем двум великим державам. Товарища Шеварднадзе прошу отработать отдельную программу для Раисы Максимовны. А сейчас членов Политбюро приглашаю в Ореховую комнату на обед, вернее уже на ужин.
Москва провожала ноябрьским холодным дождем. В Женеве было тоже прохладно, но сухо. Волшебный город на самом большом швейцарском озере уже готовился к Рождеству и был весь в разноцветных гирляндах. Бьющая из озера стосорокаметровая струя самого высокого фонтана Европы Же До как бы подчеркивала стремление жителей города и страны всегда быть на высоте. Женева — город богачей, в котором миллионеров больше, чем безработных. Женева — город бульваров, парков и сорока тысяч роз, в котором до сих пор живет главная идея проповедника протестантизма Кальвина «Труд есть форма служения Богу» и витает философский дух «Общественного договора» великого Руссо. Женева — город, в котором между Первой и Второй мировыми войнами располагалась Лига Наций — первая всемирная организация по поддержанию мира и безопасности между странами и где после войны находится филиал ООН в Европе. И этот уникальный город принимал лидеров двух военных и идеологических супердержав XX века — Соединенных Штатов Америки и Советского Союза. Первая считала себя лидером свободных или стремящихся к свободе народов. Вторая, наоборот, возглавляла многолетнюю борьбу тех народов, которые стремились к социальному равенству. В конце века это различие привело к ядерной конфронтации с угрозой перерастания в военный конфликт. Была ли эта угроза реальной? Скорее нет, чем да. Воевать, конечно, никто не хотел. Ни лидеры, ни народы. Кроме тех воротил от бизнеса, которые, как всегда, рассчитывали поживиться на военных поставках. Но все опасались наступления того момента, когда нить предвоенных событий в силу извечно как будто неведомых причин и ничтожных поводов может неожиданно оборваться и спусковой крючок войны приведет в действие «горы» накопленного оружия. Это опасение и привело в Женеву президента США Рональда Рейгана с женой Нэнси и Генерального секретаря ЦК компартии, фактического правителя Советского Союза Михаила Горбачева с супругой Раисой. Кроме этого, Михаил Горбачев очень надеялся, что ему удастся в обмен на снижение напряженности убедить Запад оказать СССР экономическую помощь. Другими словами он, как показало время, наивно и легкомысленно хотел спасти социализм руками идеологического и военного противника. Как известно, иной мотив для встречи был и у Рейгана. Он заключался в том, чтобы лучше узнать советского лидера и попытаться склонить его к сближению на основе западных ценностей.
Рональд с Нэнси прибыли раньше и чету Горбачевых встречали в аэропорту. Перед поездкой Рейгану устроили две важных встречи. Первую в Вене с антисоветчиком, героем «пражской весны» и многолетним другом Михаила Зденеком Млынаржем. О ее содержании раньше уже было сказано. Вторую — в Вашингтоне с выходцем из СССР Владимиром Лефевром, имеющим репутацию психосоветолога и знатока кремлевской элиты. От него президент получил несколько рекомендаций: «Горбачев — созерцатель, поэтому пригласите его для прогулки на природе. Это его расслабляет. Восхищайтесь его идеями, используя комплекс крыловской «вороны», которым Горбачев страдает, и ждите, когда он сделает первый шаг. Потом на этом дожимайте. Следуйте тактике «личного шарма» — налаживанию так называемых доверительных отношений. Он к этому склонен. Помните, что Горбачев особенно податлив, если в комнате растоплен камин. Не уступайте ему инициативу в переговорах. Ведите их формально и строго по плану. Помните, что его сила в импровизации».
Помня об этих рекомендациях, Рейган при встрече в аэропорту, не отрываясь от бумажки, выступил с приветствием, в котором сказал, что мир очарован Горбачевым и в восторге от нового советского лидера. При этих словах Михаил и Раиса посмотрели друг на друга. В своей ответной речи Горбачев поздравил его с избранием президентом на второй срок и заявил, что «я и мои товарищи ожидаем от встречи потепления в отношениях, замороженных более чем шесть лет назад».
После небольшого перерыва они встретились за чаем вчетвером в резиденции «Флер де О». Потом Раиса и Нэнси отправились на закладку камня в здание музея Международного Красного Креста и Красного Полумесяца, а затем в университет, в библиотеку, выставку детского рисунка в советском посольстве, Всемирную организацию здравоохранения. Дважды пили чай, а Рональд и Михаил в это время один на один сидели за столом переговоров. Продвигались они с трудом. Мешали жесткость суждений и нетерпимость к мнению собеседника. Рейган бубнил о правах человека, их несоблюдении в СССР и, заглядывая то в список, то в карточки, называл все новые фамилии политических заключенных, которых надо освободить. Особенно настаивал на возвращении из ссылки Сахарова. Коснулся проблемы Берлинской стены. Потом вцепился в афганский вопрос. Просил назвать дату ухода из страны советских войск. И так по кругу. Горбачев, в свою очередь, пытался выяснить, почему конкретные советские предложения по сокращению на пятьдесят процентов стратегического оружия и уничтожению ракет малой и средней дальности не устраивают американцев. Склонял Рейгана к раздумьям о пагубности ядерной конфронтации. Но ни один, ни другой ясных ответов не услышали. Пригласили делегации. Но и это не помогло. Когда возвратились первые дамы, все переехали в посольство СССР на обед. На второй день картина повторилась. Первым не выдержал Рейган.
— Господин Генеральный секретарь, по-моему, мы зашли в тупик. Предлагаю прогуляться по парку.
— Предложение, господин президент, принимается. Но давайте поручим делегациям поработать над совместным заявлением. Несолидно будет, если мы уедем ни с чем. Народы нас не поймут.
— Да, но насколько я знаю, планировалось, что каждая из сторон выступит со своим заявлением.
— Рональд, позвольте к вам обращаться по имени, тем более что это в американской традиции. За нами не просто два народа. За нами целые миры. Они с надеждой и тревогой ждут результатов нашей встречи. Совместное заявление их успокоит. Давайте сломаем рамки протокола и сделаем им такой подарок в канун CRISTMAS — Рождества Христова.
Вставший из-за стола Рейган снова присел и медленно, чуть язвительно произнес:
— С подарком к святому празднику, господин Генеральный секретарь коммунистической партии, вы придумали здорово. Но что мы скажем в заявлении? Мы же ни о чем не договорились.
Предложение обращаться по именам Рейган пропустил мимо ушей, потому что не хотел лишаться брони формальности. Между тем Горбачев увеличивал свой напор.
— Давайте, во-первых, заявим, что глубоко ошибаются те, кто считает, что конфликт между нашими народами и государствами предопределен или неизбежен. Во-вторых, что мы с вами осознаем ту ответственность за судьбы народов, которую на нас возложила история. В-третьих, что стороны не будут впредь стремиться к военному превосходству друг над другом. В-четвертых, что мы возобновим переговоры по сокращению стратегических вооружений. В-пятых, что мы намерены энергично развивать экономическое сотрудничество. Я бы еще добавил тезис о том, что космос должен оставаться мирным. Но не настаиваю, зная приверженность теперешнего правительства США к созданию космического антиракетного щита под названием СОИ. Думаю, что когда вы убедитесь в его уязвимости, откажетесь от него сами. Так что? Поручаем поработать делегациям — и на прогулку?
— Да, пусть поработают, а нам надо отдохнуть.
Отдав необходимые распоряжения соответственно Шульцу и Шеварднадзе, они отправились в парк.
Прогулка из-за прохладной погоды и ветра была недолгой. Рейган скоро продрог и предложил возвратиться к камину. В мягких креслах у огня они расслабились. Беседа особенно потеплела, когда Горбачев принял от Рейгана список евреев-отказников и пообещал выпустить их из СССР, а Рейган заверил, что как только СССР назовет дату ухода из Афганистана, Америка прекратит помощь борцам за свободу моджахедам и рассмотрит вопрос о формах экономической помощи СССР. Потом они долго и охотно обсуждали проблемы разоружения общего порядка, так как Рейган избегал без делегации говорить о конкретных вопросах разоружения из-за боязни что-нибудь напутать. Теперь у американцев повторялась ситуация, в которой не так давно пребывали советские дипломаты, когда постаревший Брежнев терялся на переговорах без помощников. Видимо, уже тогда у Рейгана начали проявляться симптомы болезни Альцгеймера, которая вскоре после оставления Белого Дома разрушит его как личность и он даже забудет, что был президентом страны.
Обед от имени Рональда и Нэнси Рейган в шикарном особняке «Мэзон де Сосюр», предоставленном американцам пакистанским аристократом Ага-ханом за поддержку афганских моджахедов, начался поздно и продолжался до двух ночи. Проходил он в нервозной обстановке. Не выстраивался диалог между первыми леди. От экспертов периодически поступала информация о том, что им никак не удается согласовать текст совместного заявления. А в советской делегации даже произошел раскол. «Ястребы» — заведующий отделом ЦК Замятин, первый заместитель министра иностранных дел Корниенко и генерал Червов стояли на традиционно жестких позициях, пытаясь получить от США хотя бы формальные заверения о прекращении помощи моджахедам в Афганистане. «Голуби» — Арбатов, Велихов и Сагдеев всякую конкретику отвергали и отстаивали абстрактное горбачевское новое мышление во внешней политике по типу: «давайте жить дружно». Попытки Шеварднадзе и Яковлева сыграть роль арбитров к успеху не приводили. Не было полного единства и у американцев между госсекретарем Шульцем и главой администрации Белого дома Риганом. Позиция первого была жестче. А Риган, через Арбатова (!), даже просил «давить» на своего президента. Ибо любая, пусть и символическая договоренность в его же интересах. Этого очень хотела Нэнси, так как во внешнеполитической копилке ее Рональда до сих пор было пусто. Шульц, наоборот, потом упрекал президента за согласие на разработку не предусмотренного ранее совместного заявления. Такой раздрай грозил обернуться скандалом. Но когда о тупиковой ситуации доложили лидерам, Рейган воскликнул: «Ну что, господин генеральный секретарь, ударим кулаком по столу?». На что эмоциональный Горбачев, не задумываясь, ответил: «Да, господин президент, мы должны вмешаться. Дело важнее амбиций».
После «разбора полетов» с экспертами и делегациями текст был согласован. И утром на сцене Дворца Наций состоялось его торжественное подписание. Стороны считали, что в нем удалось сказать главное: «Ядерная война недопустима, поскольку в ней не будет победителей. Стороны не будут стремиться к военному превосходству друг над другом и возобновят переговоры о сокращении стратегических вооружений». И все же, как показало время, Рейган не поверил Горбачеву. Все сказанное им о желании построить доверительные отношения он воспринял как тактику и советскую пропаганду. Горбачев же ходил гоголем. Он был уверен в очередном (после Парижа) полном успехе. Такое состояние испытывал сто восемьдесят лет назад император Александр I после встречи с Наполеоном в Эрфурте. Пока император французов не вторгся с огромной европейской армией в пределы Российской империи.
В этот раз так и не сошлись характерами две первые леди. К тому же Нэнси еще до встречи заявляла, что не знает, как себя вести и о чем говорить с членом компартии. Во время встречи актриса Нэнси нашла преподавателя Раису «сухой и педантичной». В общении инициатива была за Раисой. И она не давала Нэнси «вставить слово».
В целом ожидаемого доверия не возникло ни у одной из сторон. Но в мире заговорили о духе Женевы, знаке Женевы. Это как камень, брошенный в воду. Камень тонет, а круги еще долго расходятся. Американцы продолжали считать, что для Кремля сотрудничество с Западом — это всего лишь тактика в стратегической борьбе на уничтожение капитализма. Москва в свою очередь чувствовала, что без реальных шагов навстречу Вашингтону в области прав человека, а на самом деле в сфере идеологии, в афганской проблеме сближения не произойдет. Разоружение их не очень интересует. Надо было решать — стоит ли игра свеч? Похоже, это был Рубикон! Может, лучше отступиться и заниматься делами внутри страны? Они так сложны и их так много. Ведь совсем не ясно, кто действительно выиграет от разоружения. Как бы мирное наступление не обратилось в сдачу позиций…
До лета следующего года в отношениях опять наступила пауза. СССР продолжал выдвигать предложения по разоружению. Рейган молчал. Горбачев подобно римскому правителю, завершавшему любую речь призывом: «Карфаген должен быть разрушен!», во всех выступлениях долбил и долбил в одну точку: «Мир должен стать безопасным! Дело за Америкой!». Наконец американцы сдались. Рейган в июле прислал письмо с упреками в адрес Москвы за проволочки в решении гуманитарных вопросов и одновременно с предложением возобновить диалог на высшем уровне. Горбачев в сентябрьском послании местом возможной встречи лидеров США и СССР назвал Лондон или Исландию. Рейган выбрал Рейкьявик.
Началась подготовка к встрече. Основная нагрузка на этот раз легла на нового помощника Генсека по международным делам Анатолия Черняева, который собственно внешней политикой никогда не занимался. Министерство иностранных дел окончательно, как и задумали Михаил с Раисой, перешло на положение пристяжного. С этого времени во внешней политике СССР традиционная дипломатия исчезла.
Черняев, по его собственному определению, был великим писарем. Это так. Но одновременно это была и одна из темных фигур в ЦК партии и вообще перестройки. Человек явно одаренный талантом литератора, но без принципов и убеждений. Никто в партийном аппарате, в МИДе, кроме него, не мог из краткой идеи или нескольких слов, даже сказанных по телефону, написать речь, доклад или книгу. И никто, как он, по его собственному признанию, не мог так умело подсунуть Горбачеву или вставить в его доклад, в важнейшие партийные документы идеи, очень далекие от марксизма-ленинизма. В своих так называемых дневниках, в большей степени написанных не по горячим следам, а после развала СССР, уже в Фонде Горбачева, он пытается изобразить себя и отчасти своего шефа, хотя и безуспешно, невинной овцой, сторонним наблюдателем этой крупнейшей в истории человечества идеологической, социальной и геополитической катастрофы. А ведь это он сам написал в дневнике, что именно за эту катастрофу был удостоен персональной благодарности президента США Джорджа Буша-старшего 2 декабря 1989 года на Мальте.
С его вхождением в ближний круг кольцо первого состава ревизионистов вокруг Горбачева замкнулось. Сначала по наследству от Андропова появился шумный и активный Арбатов. Потом по возвращении из Канады нелюбимый тем же Андроповым сторонник красивой фразы, коварный Яковлев. И теперь по рекомендации первых двух — лицемер Черняев. Особое место, как бы в постоянной засаде, занимал небывалый льстец Шеварднадзе. В дальнейшем подтянутся Медведев, Примаков и другие. Но эта тройка была первой. Космополиты, аполитичные, абсолютные либералы, видящие в Горбачеве инструмент и средство реализации своих давних антипартийных, антисоциалистических идей, они торжествовали: «плацдарм захвачен, теперь надо подтягивать дополнительные силы и, опираясь на пробивную силу и ненасытное честолюбие Генсека, переходить в решительное наступление».
Первое, что они сделали — приступили к поиску теоретического обоснования нового политического мышления. Оно требовалось им и для внутреннего и внешнего употребления. Для начала окружение подсунуло Горбачеву препарированное ими ленинское рассуждение о том, что «при определенных обстоятельствах мы, коммунисты, можем признавать приоритет общечеловеческих интересов пролетариата над его узкоклассовыми интересами». И далее они делают свой вывод, что «ядерный век и есть такое обстоятельство, которое ставит объективный предел классовой конфронтации». «Притянули» они в помощь и Маркса, который как будто не раз подчеркивал единство человеческого рода. А мы, мол, этого у него не заметили или забыли. Даже Бухарина вспомнили и подложили Генсеку несколько его брошюр и статей. Это «знакомство» повлияло на него неожиданно сильно. И он многое от него воспринял. Видимо, выражаясь языком агрономии, почва была благодатной, хорошо подготовленной и всходы не задержались. Прежде всего, для обоснования возврата к частной собственности в сфере крупного промышленного производства и в земледелии. Далее был изобретен лозунг: «Пора возвращаться к классике». Эти и другие постулаты-открытия с помощью Горбачева удалось пробить через Политбюро и протащить в документы XXVII съезда партии как «Наш ответ Пономареву». И как доказательство для Запада, что мы всерьез и навсегда отказываемся от стремления к мировому господству через продвижение идей коммунизма.
Вот с этим багажом и поехали Михаил с Раисой в Рейкьявик. И опять практически в формате дипломатического тура. Не для подписания документов, как это принято в межгосударственных отношениях, а только для придания, по выражению Михаила, затухающим отношениям большего динамизма. На самом деле это была не до конца осознанная демонстрация лояльности лидера-слабака выдающемуся президенту выдающейся страны, уверенно выходящей на первую позицию. Они знали, что Нэнси там не будет. И все же поехали вдвоем. Прихватив для поддержки только Яковлева с Шеварднадзе.
На фоне унылого пейзажа и хмурого исландского неба белый двухэтажный дом, выбранный для встречи лидеров пока еще двух супердержав, выглядел неестественно нарядно. Как будто декорация из театрального реквизита. Эта ассоциация для тех, кто был в Женеве, усиливалась пониманием того, что на самом деле речь идет о представлении в театре двух актеров. Профессионала, высокого и элегантного Рейгана. И любителя, крепыша Горбачева, больше похожего на нападающего в регби. К тому же, как вскоре выясниться, играющего не всегда по правилам.
Переговоры, если так можно назвать то, что происходило, от обсуждения конкретных вопросов опять быстро перетекли в русло острых споров о существовании двух мировых систем. Дискуссия становилась все больше непредсказуемой. Здесь-то и пригодились заготовки о единстве человеческого рода и ядерном пределе классовой конфронтации. Когда Михаил их озвучил, Рейган был приятно удивлен таким поворотом и торжественно заявил: «Теперь я могу доверять своему партнеру». Тут же позвали телеоператоров и повторили мизансцену. Потом к разговору подключили Шульца с Шеварднадзе и несколько часов сочиняли директиву экспертам для переговоров по двум самым болезненным проблемам: сокращению стратегических вооружений и ликвидации, уже размещенных сторонами в Европе, ракет малой и средней дальности. Когда документ был готов и Рейган предложил закрепить его подписями Шульца и Шеварднадзе, у Михаила, похоже «поехала крыша». Улыбаясь, он заявил, что это произойдет при условии, если Штаты заявят об отказе от СОИ. Реакция Рейгана была мгновенной. Подскочив, он заорал Шульцу: «Джордж! Нам здесь делать нечего. Мы уезжаем!». И пошел прочь из комнаты. Горбачев двинулся следом, повторяя: «Господин президент, не спешите. Еще можно все поправить». Обернувшись, Рейган бросил «Переговоры такого уровня не игра. Ставить условия, когда все решено, не по-честному». Сел в машину и уехал в аэропорт.
Немногим дано в такой ситуации владеть собой. Тем более, что в зале местной школы совместной пресс-конференции ждали сотни журналистов. Но Михаил даже не подумал уклониться от встречи с ними. Ведь там среди них его ждет Раиса. Выйдя к микрофону, поистине с олимпийским спокойствием он заявил: «Отсутствие на пресс-конференции президента США не означает провала переговоров. Работа была плодотворной. Нам удалось заглянуть за горизонт… На этом и закончим пресс-конференцию». Ошеломленные невиданной и неожидаемой выдержкой Михаила, журналисты встали и устроили ему овацию. Раиса стояла среди них и по ее щекам текли слезы. Она смотрела на него и восхищалась произведением своих многолетних усилий.
В реальном театре актеры на сцене иногда совершают такие ошибки, которые публика принимает за гениальную сценическую находку режиссера. Так и в политическом театре. Даже полный провал может быть выдан и воспринят как триумф.