Многим поколениям студентов-юристов известно, что учебная нагрузка на третьем курсе самая сложная. Особенно изматывает объемом материала и обилием новой терминологии «Гражданское право». Для студента третьего курса юридического факультета Михаила ситуация осложнилась еще и болезнью жены Раисы. В детстве она заболела ревматизмом, болезнь периодически обострялся и требовал стационарного лечения.

Из больничной пищи она почти ничего не принимала. И он каждый день после занятий готовил для нее еду. Иногда помогали ее подружки. Чаще всего готовились суп или борщ и жареная картошка с говяжьей тушенкой. Из столовой добавлялся лишь винегрет. Пока она ела, сообщал самые главные новости. Поскольку он всегда спешил, для ее личных сообщений времени не оставалось. Тогда нашли выход: она заранее подробно все излагала в письме и при прощании вручала его с небольшим комментарием. Письмо читалось в транспорте по пути в университет, так как кроме учебы его ждала работа в комитете комсомола. Потом занятия в библиотеке до закрытия и в общежитии до двух ночи. Так продолжалось почти месяц. Когда в конце февраля он пришел в больницу забирать Раису, у него был такой вид, о котором говорят, что «краше в гроб кладут».

После выписки из больницы Раису освободили от занятий еще на неделю, и она взялась откармливать своего Мишу. Из дома, как нельзя кстати, подоспела посылка с мукой и салом. Прикупив яиц, каждый день готовила его любимую яичницу со шкварками и круглые, как солнышко, пышные оладьи со сметаной. К концу недели от его истощения не осталось и следа. Жизнь входила в обычное русло. Но тут случилось неожиданное и от того еще более страшное событие. Умер высший руководитель партии и страны, вождь всех народов Иосиф Сталин! Ушел из жизни человек, который более тридцати лет держал в страхе внутренних и внешних недругов государства, а в сознании простого народа был его главной опорой и надеждой.

Секретарь парткома вызвал Михаила и сообщил, что завтра в актовом зале университета состоится траурное собрание и ему поручается выступить от имени студентов юридического факультета.

— На собрании будут товарищи из горкома и Центрального комитета партии. Набросай тезисы выступления и покажи мне. Не забудь о главном — заверить ЦК, что молодежь будет всегда верна заветам товарищей Ленина и Сталина. Ответственность большая, постарайся. И еще. Скажешь, что мы, юристы, щит и меч пролетарского государства, не позволим его внутренним и внешним врагам воспользоваться такой утратой в своих целях. Что мы будем, не жалея себя, защищать дело усопшего вождя.

— Хорошо, я все подготовлю, — заверил секретаря Михаил.

Почти до утра с Раисой сочиняли его речь. После недолгого сна он отправился в университет на свое первое в политической карьере траурное собрание. Потом их будет немало. Но это первое, связанное со смертью вождя, останется в памяти навсегда. Секретарь парткома, бегло просмотрев текст, в основном одобрил его, но приказал убрать тезис о необходимости укрепления демократии, назвав это положение буржуазным и чуждым марксизму. Потом наказал идти в зал и ждать вызова на трибуну.

У выхода из парткома его ждал Зденек. Он знал о поручении и переживал за друга.

— Ну, что? Утвердил?

— Да, все в порядке. Правда, заставил вычеркнуть тезис о демократии. Сказал, что это попахивает социал-демократией. Пойдем в актовый зал. Ты в посольстве был, там какая реакция?

— Соболезнуют вам, но не все. Есть и те, кто откровенно ожидают перемен.

— Каких перемен?

— В сторону как раз демократии и меньшей зависимости от Москвы.

В зале все места и даже проходы были заполнены студентами и преподавателями. Несмотря на такое скопление, тишина стояла в полном смысле гробовая. У многих в глазах слезы. Раиса смогла занять для Михаила место, но с трудом удерживала от желающих его захватить. Пока решали, как обойтись двумя стульями на троих, Михаила позвали на сцену. Здесь под огромным, обвитым черной лентой портретом вождя в форме генералиссимуса, уже собрались те, кому доверили произнести траурные речи. Ждали ректора, секретаря парткома университета, представителей московского горкома и Центрального комитета партии. Наконец появились и они. Впереди шел академик Иван Петровский. Выдающийся математик с мировым именем уже два года возглавлял МГУ. Ходила легенда о том, что когда его избрали ректором, заведующий отделом науки ЦК несколько дней не решался доложить об этом Сталину. Петровский не был членом партии. А когда решился, был не меньше прежнего озадачен реакцией вождя: «Математика не философия. Это вещь беспартийная. Поэтому математикам в партиях делать нечего. Пусть руководит, посмотрим. Думаю, у него получится». Двадцать два года до самой смерти он весьма успешно работал на посту ректора. И в этом случае вождь не ошибся.

Михаил выступал последним. Перед ним девушка с исторического не смогла договорить до конца. Видимо помешали спазмы. Боялся и он, что не справится с волнением. Но обошлось. Говорил так уверенно, как будто не в первый раз. С особым чувством и нажимом произнес ту часть, где заверял ЦК быть верным заветам товарища Сталина. После окончания мероприятия секретарь парткома крепко пожав руку, сказал, что с такими последователями делу Ленина — Сталина ничто не угрожает. И сообщил, что Михаил, Зденек и еще три студента-юриста включены в состав делегации для прощания с вождем.

На три дня тело Сталина выставили для прощания в Доме союзов. От страха за будущее и чувства огромности утраты в стране развивался общий психоз. К нескольким миллионам москвичей, желающих проститься с вождем ежедневно прибавлялись сотни тысяч приезжих. «Голова» общей очереди начиналась на Пушкинской площади. Продолжалась по Неглинной до Трубной и, раздваиваясь по Бульварному кольцу, тянулась в одну сторону до Белорусского вокзала, в другую — до Сухаревской площади. Из иностранных и советских официальных делегаций составилась особая очередь на Охотном ряду. В гигантской общей очереди в один из дней возникла такая давка, что некоторое число людей было просто затоптано насмерть. Но и это не останавливало поток желающих. Всего за три дня через Колонный зал Дома союзов прошло более двух миллионов человек.

Из особой очереди первыми пропускали делегации от братских зарубежных партий и государств, потом от союзных республик, краев и областей. Затем шли делегации видов Вооруженных сил, министерств и ведомств. На третий день очередь дошла до представителей организаций и учреждений. Хоронили Сталина на четвертый день под рев заводских и паровозных гудков. Все дни прощания и похорон были объявлены траурными. Начало марта в тот год был очень холодным, и пока стояли в очереди, мороз пробрал до костей. Поэтому после прохождения делегацией МГУ Колонного зала и прощания с вождем, Михаил предложил Зденеку пойти в столовую погреться и по русскому обычаю помянуть покойника. В центре все заведения были закрыты и только на Пречистенке друзья отыскали работающую чайную. Несмотря на название, здесь подавали не только чай. С трудом нашли свободный столик. Мысль о поминках явно посетила не только друзей. Зденек предложил «ударить» по пиву. Чех он и в день похорон чех, без пива никак. Михаил согласился, но сначала, как полагается, выпили за упокой «вождя всех времен и народов» по сто пятьдесят «московской», а потом продолжили пивом.

— Когда стояли в очереди, впереди были шахтеры, и один рассказал байку про Сталина. Из которой следует, что он не был сторонником трезвости, — нарушил первым молчание Зденек.

— Я слышал, что он любил выпивать и угощать. Иногда пил коньяк, но в основном употреблял грузинские вина, — откликнулся Михаил.

— Так вот, — продолжил Зденек, — шахтер рассказывал, что на Политбюро обсуждали кандидата на должность министра угольной промышленности. Один член Политбюро был против, сообщив, что кандидат хорошо выпивает. На это моментально среагировал Сталин: «Но если судить по его фигуре, то он и хорошо закусывает». Кандидатуру тут же утвердили.

— Похоже на анекдот. А вот еще такая история, — продолжил тему Михаил. — В Ялте Черчилль и Рузвельт решили разыграть Сталина. Черчилль за завтраком сообщает, что ему приснилось, как его назначили премьер-министром всей Земли. Рузвельт тут же говорит, что ему приснилось, как его назначили президентом всей Земли. И ждут, а что же Сталин. Ведь он оказался, пусть и во сне, не у дел. Но Сталин не растерялся и тут же говорит хитрецам: «А мне приснилось, что я вас в этих должностях… не утвердил!»

Видимо услышав разговор о Сталине, попросил разрешения присесть сидевший за соседним столом мужчина, по виду неопределенного занятия.

— Ребята, я немножко выпил, не обижайтесь. Вы, наверно, студенты. Слышу, речь о покойничке. По его милости только что пятерик отмотал. Опоздал я на работу на десять минут. Объявили саботажником и за каждую минуту — по полгода. Со мной в лагере еще за колоски много зеков сидели. Знаете про колоски?

— Я знаю, штурвальным на комбайне у отца работал, — ответил за двоих Михаил и продолжил, — не пойму только при чем покойник, если ты опоздал. И не надо лапши. За пять минут не судили. А только за час и больше. Я юрист и этот закон знаю. И за колоски правильно сажают. Одни пашут от зари до зари, а другие — на готовенькое. Приедешь на поле, а там половина убрано.

— Сажать человека в тюрьму за опоздание на работу и за колоски — это неправильно. Здесь я с товарищем согласен, — встал Зденек на сторону незваного гостя, — думаю, хватило бы увольнения или штрафа.

— Так ему же дармовая рабочая сила была нужна, вот и сажал всех подряд.

— Я смотрю, смелый какой. Еще тело не остыло, а он… — стал возмущаться Михаил.

— Да, смелый, — перебил незваный гость Михаила. — Кто сталинские лагеря прошел, того уже не испугаешь. Знаешь, сколько там сидят? Миллионы. Да тиран он и кровопийца, — выкрикнул гость, а потом так же громко продолжил рассказ о своих лагерных мытарствах. Публика стала смотреть в их сторону.

— Зденек, пошли отсюда. Этот тип похож на провокатора. — Михаил встал и пошел к выходу. Зденек поспешил за ним. А мужик продолжал поносить умершего вождя. Если он не был агентом МГБ, ночевать дома ему явно не светило.

Догнав Михаила, Зденек положил руку на его плечо и стал горячо убеждать, что мужчина не провокатор, а пострадавший от сталинской диктатуры, и он сам его хорошо понимает.

— Мы, будущие юристы, должны сделать все, чтобы в будущем закон победил произвол. Давай поклянемся, что мы будем за это бороться.

— Зденек, я два дня назад уже клялся. Хватит. И мы с тобой не Герцен с Огаревым. Но в одном ты прав. Беззакония и произвола хватает. Мои деды Пантелей и Андрей отсидели без предъявления обвинения по два года. Дед Раисы за несогласие с политикой Сталина был расстрелян. Поэтому торжеству закона жизнь посвятить стоит. Для этого мы и пошли на юридический.

Не стал Михаил вторично приносить клятву на верность делу Сталина, как будто наперед зная, что в будущем отступится от того общественного строя, что так упорно и нередко жестоко создавал и защищал вождь. Правда, сделал это Михаил не в виде явного предательства, а под лукавым предлогом возврата к делу Ленина, которое, по мнению таких, как он, извратил Сталин.

Через тридцать два года в Москве будет еще одно важное траурное мероприятие. На нем также выступит Михаил Сергеевич в возрасте пятидесяти четырех лет. После чего и возглавит страну. Видимо репетиция в молодости даром не прошла.