Создание единой правящей партии (это событие описывалось термином «унификация»; в Германии так называли в 1933 году запрет всех партий, кроме НСДАП) и успехи на Северном фронте укрепили летом и осенью 1937 года франкистский режим. 4 августа 1937 года Франко подписал устав новой партии (ее для краткости именовали фалангой), в статье 47 которого говорилось, что вождь ответственен только перед Богом и историей. 19 октября 1937 года был образован большой и рыхлый руководящий орган новой фаланги — Национальный Совет, лишь меньшинство которого составляли идейные фалангисты. В нем было много скрытых и явных монархистов и просто «нужных» диктатору людей. Основным критерием отбора была личная преданность Франко.

Несмотря на то, что официальным гимном «национальной» зоны стал «Королевский марш», Франко держал на дистанции Альфонса XIII, который собирал за рубежом большие суммы в поддержку мятежников. В конце 1937 года «генералиссимус» ясно дал понять бывшему королю, что его конституционно-либеральные взгляды стали одной из причин гражданской войны. Такого в Испании больше он, Франко, не допустит. Альфонсу XIII намекнули, что надо готовиться к возвращению в Испанию не ему самому, а наследнику престола. Но и это будет очень-очень не скоро.

Захват Басконии с ее металлургией (только на складах к моменту вступления в эту провинцию мятежников было 300 тысяч тонн железной руды) несколько изменил экономическую политику военной диктатуры. Сам Франко мало интересовался экономикой, и его советники под влиянием Германии и Италии стали толкать «каудильо» в сторону политики автаркии, т. е. опоры на собственные силы, элементом которой было активное государственное вмешательство в народное хозяйство. Так, в августе 1937 года была создана Национальная служба пшеницы, контролировавшая производство и цены на этот важнейший источник снабжения армии и населения. Искусственное сдерживание зарплаты ограничивало покупательную способность широких масс населения и инфляции в 1937 году в «национальной» Испании не было.

Основные экономические проблемы возникли в 1937 году у Франко с его главным союзником — Германией. Испанские (да и многие немецкие) предприниматели были недовольны монопольным положением во взаимной торговле двух фирм HISMA и ROWAK, созданных, как было показано выше, сразу после мятежа. HISMA, в частности, заставляла платить за импортируемые из Германии товары за несколько месяцев до их фактической поставки, требуя в противном случае комиссионный сбор в 14 % от стоимости сделки.

Франко, начиная с весны 1937 года, при поддержке командующего легионом «Кондор» Шперрле неоднократно ставил вопрос о заключении нормального германо-испанского торгового соглашения клирингового характера (у обоих партнеров было туго с валютой) со сбалансированными ценами (HISMA и ROWAK завышали цены на немецкие товары и занижали на испанские). К тому же, мятежникам была очень нужна валюта, а единственным обильным источником ее в Европе того времени была Великобритания.

Падение Басконии поставило Франко перед тяжелым выбором. Если продолжать поставлять железную руду и сталь в Великобританию за валюту, то, получив экономическую выгоду, можно в то же время обидеть немцев и лишиться необходимого оружия и легиона «Кондор». Со своей стороны, Берлин быстро понял, что укрепившийся Франко ускользает из рук и необходимо срочно захватить командные высоты, прежде всего в горнодобывающей сфере (для перевооружения страны немцам недоставало как раз железной руды, легирующих материалов и пиритов — все это было в Испании).

Экономический диктатор Германии Геринг (уполномоченный по осуществлению четырехлетнего плана перевода экономики на военные рельсы) настраивал посла Фаупеля и руководство HISMA и ROWAK на скорейшее заключение с Франко соглашений, гарантирующих преобладание Германии в испанской экономике. Сразу после падения Бильбао представитель ROWAK посетил металлургические предприятия города, найдя их в полном порядке.

Франко, давно тяготившийся объятиями настырных немцев, пошел на переговоры, но всячески их затягивал, не желая портить отношения с Англией. Лондонскому Сити была ненавистна республика, но подход Франко к английским предприятиям в его зоне (прежде всего, меднодобывающим) не мог не раздражать. Мятежники заставляли продавать им всю валютную выручку от экспорта сырья в Англию на песеты по искусственно завышенному курсу. Поэтому английские фирмы в Испании к 1937 году сидели на горе никому не нужных за рубежом испанских денежных знаков, не имея возможности даже выплачивать дивиденды своим акционерам.

В июле 1937 года мощное наступление республиканцев под Брунете пришлось немцам весьма кстати. С Франко была сбита спесь, он еще раз убедился, что без «Кондора» войны не выиграть. В Бургосе была поэтому, наконец-то, подписана целая серия секретных германо-испанских экономических договоренностей. По дополнительному соглашению от 12 июля 1937 года к торговому договору между Германией и Испанией от 7 мая 1926 года обе стороны предоставляли друг другу статус наибольшего благоприятствования. Это соглашение стало достоянием гласности, напугав англичан. Но более важными были другие соглашения, о которых тогда ничего не сообщалось. Согласно подписанным 12, 15 и 16 июля секретным протоколам, Франко согласился, что Германия будет первым государством, с которым после войны будет заключено полномасштабное торговое соглашение. Перед началом экономических переговоров с другими государствами немцам будет предоставляться полная информация и возможность заключения аналогичных договоров в приоритетном порядке. Поставленные Германией Франко военные материалы оформлялись как кредит в рейхсмарках из расчета 4 % годовых. В качестве залога его погашения Испания должна была поставлять в Германию сырье и продовольствие. Самым важным для немцев было одно из положений протокола от 16 июля, разрешавшее образование испанских обществ с немецким участием для разработки полезных ископаемых. Но хитрый Франко добавил сюда фразу: «в соответствии с испанским законодательством». Немцы, правда, попросили им это самое законодательство представить, но их испанские друзья заявили, что в таком маленьком городе, как Бургос, трудно найти все изданные ранее законы.

Использовав протокол от 16 июля, HISMA сразу же стала приобретать концессии на испанские рудники, купив уже 73 из них к сентябрю 1937 года. На шахтах начались работы по увеличению их мощности. Все это получило название «проект Монтанья» (т. е. «горный»), и Геринг прямо называл испанские рудники «нашей военной добычей».

Но 9 октября 1937 года снова воспрянувший духом после военных успехов на Севере Франко неожиданно опубликовал декрет, по которому объявлялись недействительными все иностранные концессии, приобретенные после 18 июля 1936 года. Геринг был взбешен и приказал новому послу Германии при «каудильо» кадровому дипломату фон Штореру (Фаупель был по просьбе Франко, при содействии Канариса и Шперрле, отозван в августе 1937 года, так как «генералиссимусу» надоели его бесконечные высокомерные поучения) «приставить пистолет к груди» Франко и добиться отмены декрета. Но тут немцам было представлено «наконец найденное» испанское законодательство времен Примо де Риверы, по которому доля иностранного капитала в совместных компаниях горнодобывающей сферы ограничивалась 25 %. Берлин негодовал, и Франко, не желая полного разрыва, предложил создать совместную комиссию для изучения вопроса.

Гитлер был крайне возмущен двурушничеством неблагодарного Франко, особенно когда узнал, что 16 ноября 1937 года в ставке мятежников был аккредитован официальный коммерческий представитель Великобритании карьерный дипломат сэр Роберт Ходжсон (ранее был уполномоченным Антанты при правительстве Колчака), а в конце года крупные партии железной руды из Басконии снова были отгружены в Англию. Конечно, сами немцы в 1937 году были не в накладе. Они получили из Испании 1,6 млн тонн железной руды, 956 тыс. тонн пиритов, 7000 тонн руд редких и цветных металлов (меди, вольфрама и т. д.). Но Гитлер уже не верил Франко. 5 ноября 1937 года он сказал фон Нейрату, а также высшим военным руководителям рейха Бломбергу и Беку (последний был начальником генштаба), что полная, 100-процентная победа Франко не в интересах Германии. Чем дольше будет длиться гражданская война, тем сильнее франкисты будут привязаны к Берлину долгами за поставки оружия.

Интересно, что эта точка зрения практически полностью совпадала с английской, хотя доводы у Лондона были другие. В Великобритании понимали, что чем дольше длится война, тем сильнее будут разрушения и тем больше средств понадобится любой победившей стороне для восстановления Испании. А средств этих не было ни у Германии, ни у Италии, ни у СССР. Поэтому единственным банкиром новой Испании будет Сити (США в то время проводили изоляционистскую внешнюю политику и к тому же никак не могли справиться с собственной «великой депрессией»), что обеспечит доминирующее влияние Великобритании в послевоенной Испании.

Что же происходило в экономике и политической жизни республики после майского кризиса 1937 года? Правительство Негрина всячески старалось перед лицом мирового общественного мнения, прежде всего во Франции и Англии, превратить республиканскую Испанию в либеральную парламентскую республику без всяких радикальных и левацких загибов. Испанские коммунисты, СССР и Коминтерн такую линию полностью поддерживали.

Ликвидировались окончательно подпольные тюрьмы и самозванные суды политических организаций, прежде всего анархистов (Их называли «чека», стремясь подражать русскому примеру. Некоторые западные историки на этом основании утверждают, что все эти незаконные органы были организованы и возглавлялись сотрудниками НКВД, что не соответствовало действительности). Судьи вновь облачились в привычные береты и мантии. 22 июня 1937 года были созданы специальные трибуналы для разбора дел о шпионаже и саботаже, которые до января 1939 года рассмотрели дела 23263 обвиняемых и вынесли 964 смертных приговора (14 августа 1938 года смертная казнь в Испанской республике была отменена). Трибуналы состояли из профессиональных судей и заменяли собой народные суды, стихийно возникшие после мятежа, заседателями в которых, как уже было упомянуто выше, были представители организаций Народного фронта (за 10 месяцев своего существования эти суды рассмотрели 46064 дела и вынесли 1318 смертных приговоров).

6 августа 1937 года была учреждена Служба военной информации (испанская аббревиатура СИМ), занимавшаяся военной разведкой и контрразведкой. Основные руководящие посты в ней заняли социалисты.

В целом новое правительство навело порядок в тылу, что признавал даже германский посол при Франко фон Шторер. Анархисты поутихли, справедливо рассудив после мая 1937 года, что шутить с ними во второй раз уже не будут.

Проблемой, мешающей до конца нормальной работе нового кабинета, была судьба лидера ПОУМ Андреса Нина. 16 июня 1937 года ПОУМ по требованию коммунистов была распущена, а ее лидер… исчез. Негрин неоднократно требовал от министров-коммунистов сообщить о его местонахождении, но те говорили, что ничего не знают. Возможно, так оно и было, ибо Нин попал в руки резидента НКВД в Испании Александра Орлова (летом 1938 года он перебежал в США), который готовил большой процесс против ПОУМ по образцу московских судов над троцкистами и их сообщниками. Были сфабрикованы доказательства о связях ПОУМ с Франко, но сам Нин, по-видимому, отказался дать признательные показания. После этого на тюрьму, где он содержался, было инсценировано нападение агентов гестапо (эту роль выполняли немцы из интербригад) и был пущен слух, что Нину удалось бежать в Берлин. На самом деле он, видимо, был убит в тюрьме или умер от пыток.

В октябре 1938 года процесс над ПОУМ был все же проведен в Барселоне. На скамье подсудимых было 12 руководителей партии (Нина судили заочно), признанных виновными в мятеже против правительства (это было правдой) и оправданных в части связей с Франко. Смертных приговоров не было, а максимальный срок лишения свободы составил 15 лет.

Дело Нина, московские процессы и быстрая смена советских военных советников, уезжавших на родину с печальным предчувствием, ослабили авторитет СССР в Испании, хотя он еще оставался чрезвычайно высоким.

В аграрной сфере правительство Негрина содействовало роспуску принудительных «коммунистических коллективов» анархистов и всячески способствовало развитию добровольных сельхозкооперативов, формы которых (потребительские, сбытовые, производственные, страховые и кредитные) были утверждены специальным декретом от 27 августа 1937 года. Одновременно разрешалась отсрочка выплаты коллективами арендной платы за землю и долгов государству. Сельхозкооперативам оказывалась помощь не только деньгами, удобрениями и семенным материалом, но и предоставлением по льготным ценам или в кредит дефицитных промышленных товаров и продовольствия. Советское полпредство в Валенсии ставило перед Москвой вопрос о помощи Испании в сфере сельскохозяйственного производства (направление агрономов, посылка тракторов и элитных семян), что благоприятно отразилось бы на продовольственном снабжении населения и, следовательно, упрочило авторитет СССР. Но Москва считала первостепенной военную помощь.

Интересно, что сохранившиеся анархистские коммуны часто с гордостью отказывались от государственной поддержки, чтобы не потерять свою «независимость».

Всего летом 1937 года в республиканской зоне было 2213 коллективных хозяйства.

Негрин пытался навести порядок и в промышленности. 16 июня 1937 года была, наконец, национализирована военная индустрия. В июне-июле подверглись инкаутации многие транспортные компании. Создавались органы централизованной координации в промышленности и на транспорте, такие, как Совет труда (август 1937 года) и Национальный совет железных дорог. Были учреждены подобные структуры и в Каталонии, хотя местное правительство и анархисты по-прежнему сопротивлялись государственному вмешательству в экономику и в провинции продолжался спад промышленного производства (к концу 1937 года он составил 40 %).

Во внешней торговле правительство Негрина столкнулось с тем, что многие предприятия, получавшие валютные кредиты от государства и продававшие товары за границу, отказывались сдавать правительству валютную выручку и не платили налогов.

Новый кабинет стремился повысить жизненный уровень населения. Более чем вдвое выросла номинальная зарплата в промышленности (хотя этот прирост почти полностью был съеден инфляцией), снижена квартирная плата. В июне 1937 года была введена монополия на хлебную торговлю и установлены твердые цены на продукты первой необходимости уже по всей стране. Для борьбы с черным рынком был образован в октябре 1937 года комитет по регулированию цен. Была также установлена 40-часовая рабочая неделя.

Несмотря на активность правительства, к осени 1937 года стала чувствоваться общая усталость населения от войны и повседневных трудностей, что усугублялось наличием на территории республики 3 млн беженцев из занятых мятежниками районов.

Недоедание широких слоев населения стало превращаться в голод. В Мадриде выдавали по карточкам в месяц не более 3 кг хлеба, 300 г риса, 1100 г бобовых, 200 г мяса, 100 г трески, 50 г кофе. Молоко получали только дети. У республики практически не было собственного мясного и молочного скотоводства. Представители Коминтерна в Испании срочно просили Москву об экстренной продовольственной помощи. Но советские поставки и помощь международного рабочего движения не могли обеспечить потребность всей республиканской Испании. Морские коммуникации были практически полностью перекрыты ВМС мятежников, до ноября 1937 года была закрыта и французская граница. К тому же и сам СССР испытывал трудности с продовольствием.

Вследствие больших военных расходов (летом 1937 года республика тратила на войну 60 млн долл. в месяц) и отсутствия товарного наполнения рынка продолжали быстро расти цены. За год войны продукты животноводства подорожали в зависимости от конкретного района на 150–180 %. Исчезли из продажи и некоторые промышленные товары, например, стекло.

Все эти факторы вместе с падением Севера породили во многих людях неверие в успешный исход войны, стремление к миру практически любой ценой. Как же реагировали на эту осложнившуюся обстановку основные политические силы республики?

По-прежнему самой многочисленной (более 300 тыс. членов летом 1937 года) и авторитетной партией оставались коммунисты. Разгромив левацкое крыло ИСРП по главе с Кабальеро и утихомирив анархистов, партия сменила линию. Теперь она активно выступала за продолжение грамотных революционных преобразований в тылу, с тем, чтобы не позволить затихнуть совсем социальной активности населения. Чтобы как-то возродить общественную жизнь республики и отвлечь народ от повседневных лишений, КПИ предложила провести парламентские выборы. Когда некоторые СМИ стали подозревать коммунистов в том, что они просто хотят получить абсолютное большинство в новых кортесах, компартия сразу же выдвинула инициативу, чтобы Народный фронт шел на выборы с единым списком. Пытались коммунисты активизировать и местное самоуправление, создавая различные домовые комитеты и потребительские общества на заводах, помогавшие хоть как-то бороться с дороговизной и нехваткой продуктов.

Все лето 1937 года КПИ настойчиво ставила перед ИСРП вопрос об объединении, так как у обеих партий с уходом с арены группы Ларго Кабальеро практически не было каких-либо идейных разногласий. Местные комитеты социалистов и их армейские организации эту мысль поддерживали. Когда представители КПИ и ИСРП приехали на фронт под Гвадалахару, солдаты удивились, почему у них до сих пор еще разные членские билеты.

Группа Прието (куда входил и Негрин), ставшая после мая 1937 года основной в ИСРП, была против объединения потому, что это негативно восприняли бы на Западе. Не возражая в принципе против создания единой партии, социалисты настаивали на том, что решение такого масштаба может принять только съезд ИСРП, а его проведение до окончания войны невозможно. Не помогла и готовность коммунистов рассмотреть возможное вхождение объединенной партии во II Интернационал. Единственное, чего удалось добиться, так это подписания 17 августа 1937 года программы совместных действий коммунистов и социалистов.

В отношениях с НКТ коммунисты практически полностью прекратили нападки на анархистов, так как те в сложное время лета-осени 1937 года высказывались за продолжение войны до полной победы, что было очень важно для противодействия настроениям упадка и неверия в собственные силы. Теперь НКТ и КПИ совместно выступали против ликвидации революционных завоеваний трудящихся в угоду Франции и Англии. Причем коммунисты вели себя здесь прагматично. Они даже готовы были покинуть правительство, если бы, по меньше мере Франция, отказалась от политики невмешательства и оказала республике военную помощь. Но в Париже об этом пока и не помышляли. Компартия в принципе не возражала и против международного посредничества, включая образование переходного правительства и всеобщие выборы. Но Франко неоднократно и публично говорил, что не согласится ни на что меньшее, чем на безоговорочную капитуляцию республики. В этих условиях питать иллюзии относительно некоего близкого конца войны в результате международного посредничества означало просто потворствовать капитулянтским настроениям.

Отстраненный от власти Ларго Кабальеро первоначально пытался бороться с правительством Негрина, опираясь на крупнейший в стране профсоюз ВСТ (насчитывал более 2 млн членов), лидером которого он оставался. Но часть отраслевых и территориальных организаций не согласилась с таким курсом и избрала собственное руководство. Конфликт был улажен с помощью французских профсоюзов, и Ларго Кабальеро, лишенный последних рычагов власти, окончательно сошел с политической арены. Коммунисты пытались добиться единства профсоюзного движения, и при их участии 1 августа 1937 года был образован Национальный комитет связи ВСТ и НКТ. Но дальше переговоры застопорились из-за амбиций лидеров обеих организаций. Только 15 марта 1938 года в условиях начавшегося наступления мятежников в Арагоне была подписана программа совместных действий двух профцентров.

Но как бы ни была важна политическая и экономическая жизнь республики, судьба ее решалась на фронте.

Новый министр обороны Прието в качестве своей основной задачи провозгласил деполитизацию армии. Уже через месяц после своего вступления в должность, он издал декрет о борьбе с прозелитизмом в вооруженных силах, по которому запрещалась любая партийная пропаганда в войсках. Этот шаг был направлен против коммунистов, под влиянием которых, по оценке начальника генштаба Рохо, находилось 80 % армии. Осенью 1937 года она насчитывала 420 тысяч человек, из которых почти половина были членами КПИ и ОСМ. В октябре 1937 года из 50 командиров дивизий 28 были коммунистами, а из 76 командиров бригад членские билеты КПИ имели 56 человек. Среди командиров батальонов коммунистов было еще больше.

В противовес командирам-выходцам из народной милиции Прието выделял кадровых офицеров. В какой-то мере это было оправданно, так как сразу после мятежа многие из них подверглись гонениям или были отстранены от принятия наиболее важных решений. Возвращение доверия к лояльным республике офицерам было правильной мерой, но подчас это происходило за счет необоснованного перемещения на вторые роли тех, кто выдвинулся за год войны.

В октябре 1937 года Прието запретил офицерам участвовать в собраниях и митингах, публично выступать в СМИ. Для нормальной страны в мирных условиях такой шаг, конечно, не мог вызывать возражений. Но в обстановке революционной войны, когда недостаток современного оружия мог быть восполнен только высокой идейной мотивацией бойцов, это был явный перегиб. Многие мобилизованные в армию молодые испанцы и так не понимали сущности войны, тем более, что франкистская пропаганда ограничивать себя не собиралась и доказывала по радио и в листовках, что война выгодна лишь мировому коммунизму и масонству.

После сдачи Астурии Прието демонстративно подал в отставку, зная, что она не будет принята. Оставшись на посту военного министра, он выступил 30 октября 1937 года с посланием о причинах поражения на Севере. Как ни странно, главной причиной была объявлена излишняя активность комиссаров в войсках. После этого последовали уже «оргвыводы». По декретам от 23 октября и 12 ноября 1937 года все комиссары дивизионного и более высокого уровня призывного возраста не могли занимать постов выше, чем комиссар бригады. Эта мера особенно сильно ударила по самой молодой партии страны — КПИ, и, естественно, по ОСМ. 18 ноября 1937 года был снят с должности руководитель Главного военного комиссариата (ГВК) левый социалист Альварес дель Вайо, замененный ярым антикоммунистом Бильбао. Комиссаров-коммунистов стали в массовом порядке заменять социалистами, зачастую никогда раньше не бывавшими на фронтах (за ними закрепилась кличка «сеньоритос», т. е. белоручки). В ноябре ГВК запретили издавать газеты и вести пропаганду во вражеском тылу. Все комиссары отныне утверждались военным министром. Комиссары рот (70 % из них были коммунистами) не получали каких-либо прав и числились простыми солдатами.

Все эти меры Прието, проводимые под лозунгом укрепления эффективности армии, на деле лишали ее и так подорванного после потери Севера боевого духа. Коммунисты, сознавая это, все же не вели открытой борьбы против такого курса, не желая подтачивать единство тыла. Тем более, что Прието, в отличие от Ларго Кабальеро, принимал решения все же быстрее и более внимательно прислушивался к рекомендациям советских военных советников.

9 ноября 1937 года группа высших военных руководителей республики (в т. ч. Рохо, Идальго де Сиснерос, Альварес дель Вайо) составила секретный документ, в котором анализировалось положение Народной армии. В нем отмечался рост саботажа, вредительства и уклонений от мобилизации. В качестве причин этих негативных явлений указывалось на пропаганду капитулянтских настроений, трудности со снабжением, дезорганизацию труда и произвол местной администрации. Армии не хватало обмундирования, транспортных средств и вооружения, в то время как военная промышленность республики по-прежнему выпускала в основном не находившие сбыта гражданские товары. Констатировалась плохая работа разведки.

Авторы секретной записки требовали немедленной военизации промышленного производства на заводах ВПК (в то же самое время коммунисты выступили с инициативой введения на оборонных предприятиях 9-часового рабочего дня), более последовательного проведения мобилизации и концентрации всех доступных ресурсов для фронта.

Каковы же были поздней осенью 1937 года военные планы обеих сторон?

Франко отмобилизовал 600-тысячную армию, офицеров технических родов войск для которой подготовил легион «Кондор». У мятежников было около 1000 самолетов и подавляющее превосходство в артиллерии. «Генералиссимус» решил начать 22 декабря 1937 года наступление на Мадрид с тех же самых позиций под Гвадалахарой, на которых потерпели поражение итальянцы в марте. Как и тогда, планировалось окружить лучшие республиканские войска под столицей и победоносно закончить войну. Помимо этого, «каудильо» горел желанием показать Муссолини, как надо воевать по-настоящему, превратив место итальянского разгрома в место военной славы мятежников.

Начальник генштаба республиканской армии Рохо точно предсказал именно такое развитие событий. Он, правда, не исключал и вторую возможность, согласно которой мятежники ударят по Арагону и Каталонии с целью либо рассечь республику на две части, либо, захватив Каталонию, отрезать ее от французской границы. В штаб-квартире Франко действительно обсуждались и эти варианты. Но «генералиссимус» (и немцы, и итальянцы не признавали в нем военного таланта выше уровня командира батальона) хотел не маневра и захвата территории, а уничтожения как можно большего количества своих врагов. А наиболее ненавистные ему коммунистические части стояли как раз под Мадридом.

Правительство республики все же не исключало удара франкистов на Каталонию, поэтому в начале ноября 1937 года переехало из Валенсии в Барселону. Этим шагом (который даже не был заранее согласован с генералидадом) Негрин хотел окончательно поставить под контроль каталонскую экономику и в случае нападения врага подавить в зародыше любые капитулянтские настроения в провинции. К сожалению, многие восприняли переезд правительства как отступление поближе к французской границе, что свидетельствовало о неверии руководства республики в победу. Коммунисты также были против переезда, так как тем самым ослаблялся контроль правительства в центральной части страны. Но КПИ старалась публично не спорить с Негрином и министры-коммунисты в кабинете, в конце концов, поддержали инициативу премьера.

Как только военное командование республиканцев узнало место и сроки зимнего наступления мятежников, оно начало разрабатывать собственные планы. Сначала предполагалось упредить противника задуманным еще весной ударом в Эстремадуре, чтобы рассечь территорию мятежников на две части. Войск у франкистов там было немного, а Народная армия после Брунете была уже способна на масштабное наступление. К тому же равнинная местность Эстремадуры облегчала применение советских танков, в т. ч. быстроходных танков БТ-5. Причем, в отличие от неудачного наступления под Фуэнтес-де-Эбро в октябре 1937 года, в Эстремадуре не предполагалось наличие сильной противотанковой обороны на стороне противника. Офицеры республиканской армии под видом пастухов прошли с отарами овец до самой португальской границы, изучая местность (именно неумение ориентироваться по картам, равно как и отсутствие последних, приводило к неразберихе после успешного начала наступления).

Однако и на сей раз наступлению в Эстремадуре (оно получило кодовое название «план П») не было суждено осуществиться. После Брунете и Сарагосы Прието просто не верил в способность Народной армии к крупным наступательным операциям. Ему нужна была небольшая, но эффектная в пропагандистском смысле победа, которая позволила бы с позиции силы начать мирные переговоры с Франко. Поэтому было решено ударом с трех сторон захватить глубоко вдающийся в территорию республики город-столицу провинции Нижний Арагон Теруэль (за всю войну республиканцам пока не удавалось освободить ни один мало-мальски крупный город) с населением в 20 тысяч человек и гарнизонм 10–12 тысяч солдат и офицеров. Город представлял собой естественную крепость, находясь в горах на высоте 910 метров над уровнем моря. Если учесть узкие кривые улочки города и наличие в нем многих каменных капитальных зданий, то нельзя было придумать более неподходящего для применения танков (особенно быстроходных) места. Теруэль был самым холодным городом Испании, и зимой там всегда держалась минусовая температура. У бойцов же республиканской армии вообще не было зимнего обмундирования, кроме одеяла с прорезью по середине — «манта» (похожего на пончо), заменявшего и шинель, и плащ-палатку. Наконец, после неоднократных безуспешных попыток штурма города, франкисты очень сильно укрепили Теруэль, используя для этого выгодный рельеф местности и массивные каменные дома в самом городе.

И, тем не менее, на заседании Высшего военного совета республики 8 декабря 1937 года было решено ударить именно здесь. Первоначально Рохо в соответствии с «планом П» намеревался в дополнение к генеральному наступлению в Эстремадуре осуществить захват полуокруженных Народной армией городов Теруэль и Уэска ограниченными силами для отвлечения войск мятежников с эстремадурского участка фронта. Легкость, с которой был освобожден Теруэль, показала, что Рохо был прав. Но все же победила точка зрения Прието, находившегося в зените своего влияния.

Для Теруэльской операции создавалась специальная Маневренная армия в составе трех корпусов, которыми командовали исключительно кадровые офицеры. 18-й, 20-й и 22-й корпуса в составе шести дивизий должны были ударами с юга, юго-востока и севера отрезать Теруэль от территории мятежников и создать внешний фронт окружения, после чего добить окруженный гарнизон города, насчитывавший на декабрь 1937 года 11 батальонов 52-й пехотной дивизии мятежников (всего около 10 тысяч человек).

Группировка республиканцев под Теруэлем насчитывала 100 тысяч человек, но для нанесения первого удара привлекались 40 тысяч бойцов вместе с Интернациональным танковым полком (42 танка и 30 бронемашин), а также двумя ротами Т-26. Всего у наступавших под Теруэлем было 125 орудий, 92 танка и 80 бронеавтомобилей. Танки поротно должны были сопровождать наступавшие пехотные части. Уже само выдвижение к Теруэлю по узким обледенелым горным дорогам стоило экипажам танков огромных усилий. Приходили в негодность гусеницы, а на руках танкистов образовались кровавые волдыри от постоянного маневрирования рычагами поворота.

Но тем не менее к 15 декабря 1937 года в обстановке полной секретности республиканцы сосредоточили под Теруэлем свою ударную группировку. На этот раз было решено не привлекать к операции интербригады — мировое сообщество должно было видеть чисто испанскую победу. Опять, как и под Брунете, командирам ударных частей было приказано не отвлекаться на укрепленные очаги сопротивления и двигаться вперед как можно быстрее.

Ночью 15 декабря 1937 года, когда температура опустилась до -10о и стоял густой туман, 11-я дивизия Листера с севера начала без артподготовки окружать Теруэль. При поддержке батальона танков дивизия, взяв 400 пленных, в 10 часов утра перерезала железную дорогу Теруэль-Сарагоса. Уже к концу короткого зимнего дня республиканцы окружили Теруэль, потеряв убитыми и ранеными всего 300 солдат и офицеров. Успех был достигнут благодаря точному соблюдению приказа: никто не отвлекался на открытые фланги и опорные узлы обороны. Окончательно внешний фронт окружения был сформирован 16 декабря в 5–6 километрах севернее Теруэля. Но уже это было непростительной ошибкой. Франкисты были застигнуты врасплох, и можно было спокойно продвинуться на 50–60 километров, сделав любую деблокаду Теруэля невозможной. Но этот благоприятный момент был упущен, и все силы бросили на ликвидацию окруженного гарнизона, которым командовал полковник Доминго Рей де Д'Аркур. 18 декабря при поддержке танков была взята господствующая над городом гора Муэла (т. е. «зуб») де Теруэль высотой 1052 метра. 20 декабря советские танки ворвались на восточную и южную окраины города, увлекая за собой пехоту. Д'Аркур со своим гарнизоном забаррикадировался в наиболее капитальных зданиях города — семинарии, отделении Испанского банка, гражданской администрации. Республиканцы вошли в совершенно разграбленный город. У многих пленных из карманов доставали только что похищенные из магазинов ювелирные изделия. Аргумент был таков: не оставлять же все эти богатства «красным».

Франко был полностью застигнут врасплох неожиданным успехом республиканцев. 21 декабря он покинул Бургос и перебрался ближе к фронту. Наступление на Мадрид было отменено (на это особенно рассчитывал Рохо). 22 декабря было организовано два корпуса под командованием Варелы и Аранды, которые к 25 декабря имели на теруэльском участке фронта 11 дивизий (позднее 15), авиацию «Кондора» и 296 стволов артиллерии. Д'Аркуру было приказано держаться любой ценой. Выполняя приказание, полковник даже отказался вскрыть 22 декабря пакет с условиями капитуляции, который ему доставили республиканские парламентеры. Начались мощные контратаки мятежников, которые выдерживали, неся огромные потери от огня артиллерии и налетов авиации, четыре дивизии республиканцев. Две другие с большим трудом дом за домом овладевали Теруэлем. Республиканскому командованию пришлось перебросить с Центрального фронта привычные ударные войска — закаленный в боях 5-й корпус Модесто и интербригады.

В самом Теруэле республиканские танки несли большие потери на узких улицах, из домов которых на них сыпались гранаты и бутылки с горючей смесью. Мятежники активно использовали для неожиданных вылазок подземные коммуникации города. 27 декабря саперами Народной армии была взорвана семинария, но франкисты держались в ее руинах еще несколько дней. Из дома гражданского губернатора Д'Аркур слал Франко депеши о своем неукротимом желании сражаться. Но 31 декабря по этому зданию было выпущено более 1000 снарядов, и положение франкистов стало безнадежным.

А газеты и радиостанции республики уже вовсю трубили о большой победе. Боевой дух масс вырос, люди гордились своей молодой Народной армией, сумевшей взять неприступную горную крепость. Так же думали и в мире. Германский посол при Франко фон Шторер сообщал в Берлин, что «красные» сумели «значительно повысить боеспособность» и захватили инициативу на фронте. 20 декабря 1937 года министр иностранных дел Италии Чиано записал в своем дневнике, что из Испании приходят плохие новости. Командующий итальянскими войсками в Италии генерал Берти прибыл в конце декабря в Рим и предложил полностью вывести «добровольцев» из Испании, так как звезда генерала Франко уже закатилась. Взвесив все «за» и «против», дуче принял решение увеличить помощь Франко, но одновременно вместе с немцами потребовать от него активизировать боевые действия. Муссолини вновь вернулся к идее создать единое итало-германо-испанское командование. Итальянская авиация получила приказ сбросить на Теруэль «тысячи тонн бомб».

Республиканское командование поспешило заявить о конце операции и начало отводить войска в тыл как раз тогда, когда мятежники сосредоточили под городом небывалую доселе по численности ударную группировку. В город приехала Долорес Ибаррури и, с трудом сдерживая слезы, смотрела, как советские танкисты кормят изголодавшихся мирных жителей своими НЗ. После начала варварских бомбежек Теруэля авиацией мятежников гражданское население города было эвакуировано в глубь территории республики.

29-30 декабря войска Варелы прорвались к самым окраинам Теруэля. Навстречу им из руин семинарии устремились не скрывавшие радости остатки гарнизона Д'Аркура. Когда до встречи двух группировок мятежников оставалась какая-нибудь сотня метров, в бой неожиданно вступили республиканские танки, уничтожив прорвавшихся к городу франкистов.

Перед Новым годом республиканцы едва не устроили сами себе катастрофу. Неожиданно распространились слухи, что мятежники окончательно прорвали фронт и входят в Теруэль. Возникла паника, и республиканская пехота бежала из города. На протяжении четырех часов там не было ни одного солдата Народной армии. Наши танкисты, решив, что город оставлен по приказу сверху, также отошли на его южную окраину. К счастью для республиканцев, франкисты ничего не знали и не воспользовались благоприятным случаем, чтобы без единого выстрела вернуть Теруэль. А уже через час танки вернулись в город и удерживали его до возвращения на позиции бежавшей пехоты. Наконец, брешь надежно закрыли прибывшие под Теруэль 35-я (состоявшая из интербригад) и 47-я ивизии корпуса Модесто.

7 января 1938 года Рей Д'Аркур попросил представителя Красного Креста провести эвакуацию раненых, женщин и детей, на что республиканцы немедленно дали свое разрешение. 8 января полковнику под угрозой окончательного штурма было предложено сдаться при условии сохранения жизни всем пленным. Но полковник боялся уже не столько врагов, сколько Франко, запретившего капитуляцию, поэтому просил не упоминать в акте о капитуляции сдачу своего командного пункта — здания гражданского губернатора. В тот же день, 8 января 1938 года, гарнизон капитулировал, причем в акте подробно объяснялись причины этого шага: потеря 90 % офицеров, наличие 1500 раненых, упадок боевого духа вследствие применения «современных средств борьбы».

Франко (как и Гитлер 5 лет спустя в отношении фельдмаршала Паулюса в Сталинграде) счел поведение Д'Аркура малодушным. Но полковнику не пришлось ответить за это. При эвакуации Каталонии республиканцами год спустя он был убит «бесконтрольными элементами». Другие пленники Теруэля (в т. ч. его гражданский губернатор) были сданы республиканцами при отступлении во Францию местным властям и потом вернулись в Испанию.

С 1 по 10 января республиканцы безуспешно пытались отбить гору Муэла де Теруэль и окончательно перешли к обороне.

Республиканское командование, снова решив, что сражение закончено, вторично стало отводить от фронта войска на переформирование. Но Франко решил воспользоваться моментом и навязать противнику войну на уничтожение.

14 января 1938 года при поддержке 490 орудий и 250 самолетов франкисты стали методично сокрушать позиции республиканцев под Теруэлем. 5-й корпус сдерживал натиск, неся огромные потери, прежде всего, от воздействия авиации противника, господствовавшей в воздухе. Так 22-я, 96-я и 11-я бригады потеряли почти половину личного состава. Соотношение сил на некоторых участках, казалось, просто подавляло любую возможность сопротивления. Например, Марокканскому корпусу армии мятежников (5 дивизий) противостояли две бригады республиканских войск.

Чтобы облегчить положение своей Теруэльской группировки, командование Народной армии организовало 26 января контрудар к северу от столицы Нижнего Арагона, чтобы перерезать шоссе Теруэль-Сарагоса, являвшееся основной артерией снабжения наступавших сил мятежников. 26 января в наступление перешла 27-я дивизия республиканцев, для поддержки которой удалось найти всего лишь 26 стволов артиллерии и 14 танков. Бойцы Народной армии сражались героически, но они ничего не могли противопоставить 160 самолетам врага, выполнявшим до 800 боевых вылетов в день. Перешедшая в наступление 28 января 46-я дивизия «Кампесино» также не смогла прорвать фронт.

Тем не менее, контрудар республиканцев заставил мятежников временно прекратить атаки Теруэля, который обороняли 8 крайне ослабленных дивизий Народной армии. Ставка Франко решила ликвидировать опасно нависавшую над флангом северную группировку республиканских войск под Теруэлем. 5 февраля 9 дивизий франкистов при поддержке 200 самолетов, 75 артиллерийских батарей и десятков танков перешли в наступление к северу от Теруэля. 7 февраля, после крайне напряженных боев, мятежники прорвали фронт. Положение пыталась спасти находившаяся в этом районе на отдыхе 27-я дивизия, которая потеряла в ожесточенных боях 40 % личного состава. 10 февраля мятежники захватили значительную территорию к северу от Теруэля (находившуюся до 15 декабря в руках республики) и вышли к реке Альфамбра.

Рохо, который еще до начала февраля планировал осуществить удар в Эстремадуре, понял, что для этого уже не хватит сил армии, обескровленной под Теруэлем.

17 февраля франкисты начали третье генеральное наступление на Теруэль силами 11 дивизий. Непосредственно город защищала 46-я дивизия (три бригады) из 20-го корпуса коммуниста Франсиско Галана. Стратегические высоты на городских окраинах и кладбище несколько раз переходили из рук в руки. 19 февраля мятежники перерезали дорогу Теруэль-Валенсия и 46-я дивизия оказалась в окружении. Стороны как бы поменялись местами: теперь Теруэль надо было деблокировать уже республиканцам.

20 февраля 1938 года стояла хорошая погода, и небо над Теруэлем потемнело от немецких и итальянских самолетов. Танковые экипажи республиканцев не успевали возвращаться из укрытий в свои машины, так как бомбежка шла не переставая. ВВС республики в силу своей малочисленности уже не могли всерьез противостоять «Кондору» и итальянцам. В этот же день Рохо приказал Модесто оставить город, но последний отказался, считая приказ преждевременным. Командир 46-й дивизии Валентин Гонсалес потерял связь с основной группировкой Народной армии. Этого честолюбивого импульсивного человека стали одолевать подозрения, что его товарищ по партии Модесто умышленно бросил дивизию на произвол судьбы, чтобы избавиться от конкурента на звание лучшего военачальника-коммуниста.

Части 46-й дивизии организовали круговую оборону, надеясь на помощь основных сил, находившихся в 6–8 километрах от города. Бомбежки и артиллерийский огонь франкистов наносили оборонявшимся чудовищные потери. В 403-м батальоне, оборонявшем городское кладбище, оставалось 56 солдат и два лейтенанта. В госпитале Теруэля не было никаких средств, кроме простыней и кипяченой воды, которая использовалась как антисептик для дезинфекции ран. 18 февраля прекратилась доставка продовольствия и боеприпасов, а на следующий день вышла из строя единственная радиостанция 46-й дивизии. 20 февраля окруженные в Теруэле республиканцы имели не более 5 патронов на винтовку. Снабжение по воздуху было не организовано республиканским командованием, которое намеревалось в самое ближайшее время деблокировать Теруэль. Не имея связи, командование 46-й дивизии приняло решение пробиваться из окружения 22 февраля, если в течение дня 21 февраля Народная армия не предпримет попытки соединиться с защитниками Теруэля. 21 февраля 5-й корпус силами четырех дивизий действительно пытался деблокировать Теруэль, но безуспешно.

В ночь с 21 на 22 февраля смешанный батальон 46-й дивизии, которому были выделены почти все оставшиеся боеприпасы (в других частях осталось по два патрона на винтовку) пробил, действуя штыками и гранатами брешь в кольце окружения. Переправившись через реку Турия части 46-й дивизии, несмотря на огонь 50 батарей мятежников, соединились с основными силами. Часть тяжелого вооружения утонула в реке, в плен попал начальник штаба дивизии Паласио. Всего 46-я дивизия потеряла в боях за Теруэль 4500 человек, в том числе около 1000 в последние шесть дней обороны города. Таким образом, огромный перевес мятежников в силах возымел действие, и 22 февраля 1938 года около 11 вечера Теруэль был вновь захвачен франкистами.

Завершившееся Теруэльское сражение по накалу городских боев можно сравнить только со Сталинградской битвой. Обе стороны продемонстрировали упорство и высокие боевые качества. Но в битве на истощение в январе-феврале 1938 года у республиканцев не было шансов на успех ввиду подавляющего превосходства противника в артиллерии и авиации. В среднем каждый день во время семидесятидневной битвы за Теруэль на позиции Народной армии обрушивалось 12000 снарядов и 6000 бомб. Всего войска республики потеряли 14 тысяч человек убитыми, 20 тысяч ранеными и 17 тысяч пленными. Потери франкистов в общей сложности составили 45 тысяч. Но в руки мятежников попали солидные трофеи: 3 тысячи винтовок, 100 ручных и 123 станковых пулемета, 9 минометов, 7 орудий и 7 танков. Из 42 танков и 30 бронеавтомобилей республиканского Интернационального полка из сражения вышли 15 танков (многие из которых были повреждены) и 8 броневиков. Кстати, советских военных советников давно уже беспокоила легкость, с которой испанские экипажи бросали на поле боя советскую технику, даже в случае легких повреждений. Командование легиона «Кондор» установило марокканцам премию в 500 песет за каждый захваченный целым советский танк, и скоро в легионе появились целые подразделения, укомплектованные Т-26 (всего более 50 машин). БТ-5 немцам не нравились, так как были очень «нежными» и ненадежными в эксплуатации. И, тем не менее, советские и испанские танкисты смогли сохранить для дальнейших боев большинство машин, хотя износ почти всех из них давно превысил все мыслимые лимиты эксплуатации.

Если победа Франко под Теруэлем объяснялась исключительно превосходством в авиации и артиллерии, то стоит остановиться несколько подробнее на этих аспектах сражения.

Мятежники сосредоточили под Теруэлем 13 эскадрилий истребителей «фиат» по 9 машин в каждой и две эскадрильи Ме-109 по 12 самолетов, т. е. в общей сложности 141 истребитель, который прикрывал бомбежки республиканских позиций. Со своей стороны ВВС республики смогли сконцентрировать под Теруэлем 70 истребителей И-15 и И-16. Причем республиканская авиация базировалась на очень неудобном аэродроме Сарион, расположенном в узкой горной долине в 15–20 километрах от линии фронта. Любой налет вражеской авиации мог легко вывести узкую взлетную полосу из строя. Тогда аэродром решили замаскировать под фруктовый сад, для чего выжгли на земле круги, которые с большой высоты можно было принять за кроны деревьев. Когда выпал снег, круги делали из угля. В центре аэродрома стоял грузовик, на котором был искусно сделан макет садового домика. Прицеп грузовика возил посаженную в бочку небольшую сосну

Неподалеку от настоящего оборудовали ложный аэродром. Его обслуживали пять-шесть человек, которые при налете переставляли макеты самолетов, имитировали панику и поджигали бочку с бензином, от которой взрывался один из макетов. Для пущей убедительности сбор истребительных эскадрилий при взлете и посадке производился именно над ложным аэродромом.

Маскировка сработала блестяще. При налетах на ложный аэродром в декабре 1937 — январе 1938 года было сбито три «хейнкеля 111», а настоящий аэродром ни разу не подвергался бомбежке.

В отличие от советских пилотов, их противники из легиона «Кондор» устроились с комфортом. Немецкие летчики жили в хорошо отапливаемом поезде из 12 вагонов, в которых были ванны и хороший ресторан. Поезд надежно прикрывала батарея 88 мм зениток.

Однако первые воздушные бои под Теруэлем складывались далеко не в пользу немцев и итальянцев (последние страшно мерзли в открытых кабинах своих «фиатов»). 4 декабря 1937 года И-15 и И-16 в схватке с «мессершмиттами» смогли посадить один из «мессеров» на своей территории. Самолет сначала был облетан французами в Барселоне, а потом отправлен в СССР, где подвергся детальному изучению. 5 декабря 15 Ме-109 наткнулись на 20 И-15 и И-16 и опять немцы потеряли один «мессершмитт». 12 декабря И-16 принудили к посадке бомбардировщик «хейнкель 111», который также был переправлен в Советский Союз. Неожиданные потери и мастерство советских летчиков подействовали на немцев угнетающе. После легкой победы на Севере «Кондор» столкнулся с по-настоящему опасным противником. Причем достойно противостояли «мессершмиттам» даже «курносые», пилотируемые опытными летчиками. Немцы начали роптать. Они вдруг осознали, что воюют в Испании за непонятные цели. Будущий немецкий ас второй мировой Адольф Галланд (103 победы; инспектор истребительной авиации Германии), который командовал в Испании истребительной эскадрильей Хе-51, писал: «Мы воюем не на стороне справедливости…».

10 декабря 1937 года 15 «мессершмиттов», по выражению одного из немецких летчиков, «были счастливы», что смогли оторваться от республиканских истребителей без потерь.

Положение изменилось с 22 декабря, когда под Теруэлем были сконцентрированы почти все истребители и бомбардировщики мятежников. В условиях численного превосходства врага, республиканские истребители не всегда могли выполнить свою основную задачу: перехватывать вражеские бомбардировщики, штурмовавшие позиции республиканцев под Теруэлем. Часто все силы уходили на борьбу с истребителями противника, которые прикрывали свои бомбардировщики большими группами. В день начала франкистского контрнаступления 22 декабря 1937 года одна эскадрилья И-15 и три — И-16 встретились в воздухе с 40 «фиатами» и 15»мессершмиттами», которые шли на 1000 метров выше итальянцев на высоте 4000 метров. Это был принципиальный бой, в котором немцы и итальянцы хотели завоевать господство в воздухе над Теруэлем. Однако советские «высотные чистильщики» связали Ме-109, в то время как их товарищи взялись за итальянцев. Те сражались с невиданным доселе упорством. Потом выяснилось, что в этом воздушном сражении участвовали лучшие летчики и инструкторы из Высшей воздушной школы Италии. Их только что перебросили с Апеннин, чтобы поднять сломленный боевой дух их коллег, которые никак не могли придти в себя после разгрома Гарапенильоса. Несмотря на то, что двигатель И-16, начиная с высоты 3000 метров, серьезно уступал по мощности мотору Ме-109 и «чистильщики» испытывали большие перегрузки, бой 22 декабря закончился победой республиканцев: домой не вернулись два «мессера» и пять «фиатов». Советские летчики и их боевые друзья-испанцы не досчитались пяти машин.

В середине января 1938 года в Испанию прибыли три немецких пикирующих бомбардировщика Ю-87. Этот самолет стал позднее одним из основных факторов успеха вермахта в начале Второй мировой войны. Ю-87 был вооружен тремя пулеметами калибра 7,92 мм и развивал скорость до 410 км в час, обладая практическим потолком в 7300 метров. Как уже упоминалось, прототип «штуки» участвовал в боях на Севере и летом 1937 года был отправлен обратно в Германию. В феврале Ю-87 приняли участие в боях за Теруэль. В основном они использовались для разрушения мостов и других малых целей в тылу республиканцев. Теоретически «штука» могла летать с бортстрелком и 500-килограммовой бомбой. Однако на практике недостаточная мощность двигателя вынуждала брать на борт лишь 250 кг смертоносного груза, или отказываться от стрелка, чего не хотел ни один пилот. По итогам войны в Испании мощность двигателей «штуки» была увеличена почти в два раза.

К концу декабря у мятежников под Теруэлем было уже 250 самолетов и они имели подавляющее превосходство в бомбардировочной авиации. Республиканцы могли рассчитывать в основном на 30 тихоходных Р-зет, на прикрытие которых требовалось минимум столько же истребителей. Пришлось вылетать на штурмовку позиций врага и самим истребителям. Но у них не было пушечного вооружения, и они не могли выполнить главную задачу: вывести из строя артиллерию противника. 7 февраля 1938 года три эскадрильи И-16, сопровождавшие на бомбежку СБ, отвлеклись и атаковали бомбардировщики противника, которые шли встречным курсом. Но в это время на беззащитные бомбардировщики обрушились «мессершмитты», сбившие 4 «катюшки», еще 10 бомбардировщиков получили повреждения. Целыми вернулись домой только 4 машины. Это был чувствительный удар, хотя и немцы потеряли один «мессер» и два бомбардировщика.

Но в целом немцам и итальянцам не удалось завоевать над Теруэлем полного господства в воздухе. «Мессершмитты» заявили о 52 сбитых самолетах; столько же уничтожили только две эскадрильи республиканских истребителей. Лишь огромное превосходство в бомбардировочной авиации позволило мятежникам активно воздействовать на наземные операции. На 20 октября 1937 года в Испании насчитывалось только 25 исправных бомбардировщиков СБ и еще 14 были в ремонте. Но и этими малыми силами советские и испанские пилоты доставляли немало неприятностей врагу. 5 ноября 1937 года три эскадрильи СБ (одна советская и две испанские) бомбила склады боеприпасов в Сарагосе, сбросив в общей сложности 13 тонн бомб. Пожары в городе не прекращались три дня. Зенитный огонь вынуждал бомбардировщики подниматься на 5000–6000 метров. Кислородное оборудование с СБ было снято и летчикам пришлось приспособить кислородные медицинские подушки. Появление «мессершмиттов» заставило командование ВВС республики придавать СБ истребительное сопровождение. Прицелы пулеметов «катюшек» не были рассчитаны на развиваемую Ме-109 скорость. По предложению Смушкевича в январе-марте 1938 года в республику был поставлен еще 51 СБ, что хотя бы немного облегчило тяжелое положение республиканской бомбардировочной авиации.

Ключевым же фактором успеха франкистов стало их подавляющее преимущество в артиллерии. К моменту начала военного мятежа в июле 1936 года артиллерия испанской армии насчитывала 8 легких артиллерийских бригад по числу расположенных на полуострове пехотных дивизий. Каждая бригада состояла из двух полков: 75 мм пушек и 105 мм гаубиц. Было и четыре отдельных полка тяжелой артиллерии (155 мм гаубицы и 127 мм пушки). Всего насчитывалось 756 орудий, 150 орудий береговой артиллерии и 60 зениток. После 18 июля 1936 года 90 % офицеров артиллерии, которая считалась привилегированным родом войск, и 2/3 всех батарей оказались на стороне мятежников. Общая подготовка испанских артиллеристов была крайне слабой. Артиллерия могла только стрелять с закрытых позиций «по квадратам», что снижало точность попаданий. Такой вид боя, как стрельба прямой наводкой, был практически не известен. В Народной армии дело усугублялось еще и тем, что на вооружении находилось множество систем орудий, закупленных через посредников в первые месяцы войны, к которым постоянно не хватало боеприпасов. Многие офицеры старались держать орудия в тылу, чтобы при отступлении они не достались противнику. Не была налажена система оперативной связи и взаимодействия с пехотными частями.

С помощью советских советников (особенно будущего маршала артиллерии СССР Н. Н. Воронова) были разработаны необходимые наставления по артиллерийской стрельбе, а из СССР прибыло около сотни противотанковых орудий и 76 мм полевые пушки с боеприпасами. Были открыты школы по подготовке офицеров-артиллеристов

Уже на Хараме Народная армия имела 36 батарей (105 орудий), причем больше всего было 115 мм гаубиц — 53. Для них требовалось 100 тысяч снарядов, которых в действительности просто не было. Острый недостаток боеприпасов стал «ахиллесовой пятой» республиканской артиллерии на протяжении всей войны. На Хараме батареи научились маневрировать по фронту и вести огонь по танкам прямой наводкой.

В мае 1937 года в Народной армии была уже 451 батарея (1681 орудие), в то время как в июле 1936 года республиканцы располагали только 220 орудиями. В Брунетской операции огнем республиканской артиллерии было сорвано наступление целого корпуса мятежников. В этом сражении республиканцы достигли впечатляющей плотности артиллерии — 13,8 орудия на 1 километр фронта, а на участке главного прорыва этот показатель достигал 26,6 ствола (Полевой устав РККА 1936 года требовал при наступлении 30–36 орудий на 1 км фронта).

Под Теруэлем сказалось большое преимущество артиллерии мятежников, полностью обеспеченной немецкими и итальянскими снарядами. Республиканцам же по-прежнему приходилось импровизировать. Так, с затонувшего немецкого корабля было поднято несколько 105-мм пушек, к которым с помощью советских специалистов удалось изготовить 2000 снарядов. Изрядного страха нагнали на франкистов трофейные 420 мм мортиры, к которым советские специалисты также смогли подобрать снаряды. Но все равно это были импровизации из серии «голь на выдумку хитра». Противопоставить шквалу артиллерийского огня противника под Теруэлем республиканцам было практически нечего. Правительство республики и компартия предпринимали меры для увеличения производства снарядов на заводах республики, но было упущено много времени.

Как мы помним, в ходе первого наступления на Теруэль в декабре 1936 года родился республиканский спецназ. В начале 1938 года это был уже отдельный 14-й корпус Народной армии численностью 5000 человек. Корпус состоял из семи бригад, которые были рассредоточены по разным фронтам (3 бригады в Каталонии, 4 — на Центральном и Южном фронтах). Корпус имел две спецшколы в Барселоне и Валенсии, в которых готовились подрывники, снайперы и радисты. Учитывая особые условия боевых действий в тылу врага, бойцы корпуса получали двойной паек и двойное жалованье. И операции корпуса с лихвой окупали затраты на его содержание. В начале 1938 года южнее Уэски только один из отрядов корпуса подорвал мост, уничтожил 9 автомашин и 100 солдат противника. Другой отряд разгромил пулеметный батальон франкистов. Следует отметить, что хорошая подготовка бойцов корпуса (за которую отвечали советские специалисты) сводила его потери к минимуму: всего за годы войны 14-й особый потерял убитыми только 14 человек (одного из которых убили анархисты в Валенсии, а еще одного по ошибке подстрелили свои же при возвращении из-за линии фронта).

30 января 1938 года, в разгар боев за Теруэль, Франко объявил о формировании своего первого полноценного правительства, распустив прежнюю административную хунту, от которой отдавало неким временным характером. Престарелый генерал граф Хордана стал министром иностранных дел. Давила, «додавливавший» республиканцев под Теруэлем, получил портфель министра обороны. 75-летний знакомый Канариса генерал Анидо (палач Астурии в 1917 году) возглавил министерство безопасности. В экономические ведомства были назначены гражданские министры правых взглядов. Но доминирующей фигурой кабинета был архитектор единой партии Серрано Суньер, занявший пост министра внутренних дел.

Режим Франко как бы показывал всему миру, что отныне именно он и есть настоящая Испания.

А «международное сообщество» все занималось деталями плана вывода иностранных добровольцев из Испании. Немного укоротив итальянцев на море (как шутил Чиано: «пирата превратили в полицейского»), Англия и Франция 2 октября 1937 года предложили Муссолини провести комплексные переговоры по Испании. Но в этот же день Франко заявил Чиано, что ему надо еще больше «добровольцев». «Генералиссимус» потребовал также замены командующего итальянскими войсками в Испании генерала Бастико, который слишком уж хвастался основной ролью своих солдат при занятии Сантандера. Но союзники быстро договорились: Франко получил от Италии две подлодки, отправив на Апеннины 100 тысяч тонн стали (хотя «генералиссимус» оставался должен Италии за военные поставки еще около 3 млрд лир).

10 октября Италия ответила Парижу и Лондону, что не может участвовать в консультациях по Испании без Германии (в то время итальянцы усиленно наращивали свой «добровольческий» контингент и даже думали о посылке альпийских стрелков под Теруэль — им повезло, что это не успели сделать). Французы, потерявшие терпение, угрожали открыть франко-испанскую границу для советских поставок вооружений республике, если в течение недели не будет подписано соглашение о выводе добровольцев. Даже англичане вынуждены были сообщить итальянцам, что их терпение на исходе. В США также усилилось давление на администрацию Рузвельта со стороны конгрессменов и общественности с требованием отменить закон об эмбарго и поставить Испанской республике нужное ей оружие. Наконец, лондонский Комитет по невмешательству одобрил 4 ноября 1937 года план вывода всех иностранных добровольцев из Испании. Две международные комиссии должны были учесть всех добровольцев в обеих Испаниях и после вывода «значительного» их количества предоставить двум лагерям конфликта права воюющей стороны, (на чем особенно настаивал Франко). Тем не менее, французы, воспользовавшись тем, что срок их недельного ультиматума не был соблюден, открыли в ноябре 1937 года границу, и это позволило республиканцам начать наступление на Теруэль.

6 ноября 1937 года Италия присоединилась к подписанному год назад Германией и Японией Антикоминтерновскому пакту. Таким образом, был окончательно оформлен агрессивный блок, который уже менее, чем через два года ввергнет человечество в мировую войну.

20 ноября 1937 года Франко в «целом» согласился с планом вывода добровольцев, при этом заявив, что считает 3000 выведенных человек количеством, достаточным для предоставления ему прав воюющей стороны. Именно столько раненых и больных периодически покидало 125-тысячый итальянский корпус в Испании, так что со стороны каудильо не было вообще никаких существенных уступок творцам невмешательства. 1 декабря 1937 года республика также согласилась с планом, чтобы не раздражать французов, только что открывших границу. К тому же Асанья и Негрин надеялись, что прибытие двух международных комиссий приведет к перемирию и прекращению войны.

Даже лорду Плимуту цифра в 3000 человек показалась несерьезной, и он предложил предоставление столь желанных для мятежников прав воюющей стороны только после вывода 75 % всех добровольцев (которых еще предстояло сосчитать). Но здесь опять подключились немцы, решившие затягивать претворение в жизнь плана вывода до мая 1938 года, когда, как они считали, Франко уже сможет одержать решающую победу на фронте.

В конце января 1938 года, стремясь сломить боевой дух республиканцев, немцы и итальянцы приступили к массированным бомбардировкам Барселоны. Предложение республиканского правительства прекратить в двустороннем порядке бомбежки тыловых городов (ВВС республики нанесли бомбовые удары по Севилье и Вальядолиду) было проигнорировано франкистами. Пользуясь отсутствием истребительной авиации республики, занятой под Теруэлем, итальянские бомбардировщики наносили удары с малых высот, стремясь поразить как можно больше жителей.

В январе 1938 года итальянцы вновь попытались начать пиратскую подводную войну против мирных судов (всего в Средиземноморье участвовали в этом разбое 58 «неизвестных» итальянских подлодок). Атакам подверглись, в частности, голландские и британские корабли. Министр иностранных дел Великобритании Иден, все больше и больше переходивший на антифашистские позиции, предупредил итальянцев, что английские ВМС получили право топить все подлодки в своей зоне контроля. И опять этого оказалось достаточно, чтобы остудить пыл пиратов. Иден превращался в реальное препятствие на пути итало-германской интервенции в Испании, и Муссолини дал понять британскому премьеру Чемберлену, что итало-британские переговоры по Испании невозможны, пока Иден возглавляет Форин оффис. Для Чемберлена «умиротворение» Берлина и Рима, равно как и ненависть к СССР и «красной» Испании, были основными столпами его политики, поэтому 20 февраля 1938 года Иден был отправлен в отставку. Собравшиеся перед резиденцией британского премьера на Даунинг стрит, 10 люди приветствовали мужество Идена и кричали «Оружие для Испании!». Новым министром иностранных дел Великобритании стал ярый реакционер лорд Галифакс. Это назначение не предвещало для республики ничего хорошего.

Оставление республиканцами завоеванного с таким трудом Теруэля вынудило коммунистов начать открытую критику Прието, пораженческие настроения которого приняли уже настолько открытый характер, что отрицательно влияли на боевой дух войск на фронте. Так, например, Прието сообщил корреспондентам о сдаче Теруэля за два дня до того, как это произошло в действительности. Одновременно через своего личного секретаря Анхеля Басу Прието установил во Франции контакты с франкистским губернатором испанского пограничного города Ирун с целью подписания мирного соглашения и окончания войны. Германский посол в Бургосе фон Шторер даже предполагал, что эти переговоры являются причиной задержки нового наступления мятежников. На самом деле Франко оставался непреклонным и был готов принять только безоговорочную капитуляцию Народной армии.

24 февраля 1938 года в центральном органе КПИ «Френте рохо» («Красный фронт») появилась первая статья министра образования от компартии Эрнандеса с резкой критикой «пораженцев». 27 февраля уже лично Прието подвергся острой критике со стороны Долорес Ибаррури. Эрнандес продолжал серию своих статей теперь уже в другой газете компартии «Мундо обреро», прикрываясь псевдонимом «Хуан Вентура». Прието пожаловался Негрину, на что получил искренний ответ, что правительство не может обойтись ни без него, ни без коммунистов.

В это безрадостное время конца февраля — начала марта 1938 года республика получила хорошие новости оттуда, откуда их меньше всего ожидали — с моря.

Весь 1937 год ВМС республики занимались в основном сопровождением приходивших в средиземноморские порты кораблей с советскими грузами. Это более или менее удавалось, благодаря четкой системе проводки «игреков», разработанной советскими военными советниками. Для перевозок стали использоваться скоростные испанские суда водоизмещением от 6 до 18 тыс. тонн. Они следовали вдали от обычных морских путей и, пройдя между Сицилией и Африкой, шли дальше, прижимаясь к берегу французской колонии Алжир, где их поджидали корабли республиканского флота.

Осенью 1937 года сопровождать торговые суда стало уже очень опасно, так как в их поиске постоянно участвовали три современные крейсера мятежников, получавшие информацию от итальянских и немецких «патрульных» судов, а также от итальянской авиации.

7 сентября 1937 года, встретив в назначенном месте транспорты, республиканская эскадра (2 крейсера и 7 эсминцев) наткнулась на лучший корабль флота мятежников крейсер «Балеарес» (полное водоизмещение 13200 тонн, длина 194 м, ширина 19,5 м, скорость — до 33 узлов, вооружение — 6 203-милиметровых орудий и 8 зенитных 120-милиметровых орудий, сильная броневая защита). В бой с «Балеарес» вступил крейсер республиканского флота «Либертад», спущенный на воду еще в 1925 году («Канариас», заложенный в 1928 году, был достроен уже после мятежа) и уступавший флагману мятежного флота по всем основным характеристикам (водоизмещение 9240 тонн, длина 176,6 м, ширина 16,6 м, реальная скорость не более 28 узлов, вооружение — 8 152-милиметровых орудий и 2 зенитки калибра 47 мм). Правда, в отличие от «Канариас» «Либертад» имел 12 533,4-милиметровых торпедных аппаратов (на «Канариас» они были предусмотрены, но так и не установлены). Экипаж «Либертад» составлял 566 человек, «Канариас» — 1100 человек.

Республиканский крейсер начал обстрел противника с дальней дистанции и уже через несколько минут два раза попал в «Балеарес» (сказались многомесячные боевые стрельбы под руководством советских советников), на котором едва не взорвался боекомплект. Тогда ему повезло, и флагман мятежников поспешно вышел из боя.

Новейшим крейсерам мятежников досаждали и бомбардировщики СБ. Еще 14 января 1937 года недалеко от Малаги в «Канариас» попала сброшенная с «катюшки» бомба ФАБ-100. 24 мая 1937 года «Канариас» опять получил такой же «подарок» на рейде порта Пальма-де-Майорка. Но уничтожить крейсера с воздуха никак не удавалось.

В конце 1937 — начале 1938 года командование республиканского флота стало практиковать ночные поиски, чтобы провести торпедные атаки против крейсеров мятежников. В ночь с 17 на 18 сентября 1937 года республиканским эсминцам попался «Балеарес», но тогда торпеды прошли мимо. Со своей стороны, получив от Италии 4 эсминца, командование мятежников стремилось навязать республиканской эскадре генеральное сражение на уничтожение, чтобы окончательно заблокировать средиземноморские порты республики. В ночь с 5 на 6 марта 1938 года эскадра мятежников в составе трех крейсеров (флагман «Балеарес»), четырех эсминцев и двух новых минных заградителей вышла с базы на Балеарских островах и направилась на поиск республиканского флота. В то же время в море вышел и республиканский флот (два крейсера и 9 эсминцев) с той же целью — обнаружить новые крейсеры мятежников «Балеарес» и «Канариас». В 0 часов 15 минут 6 марта республиканский эсминец «Санчес» засек эскадру мятежников и произвел по ней неудачный торпедный залп. В 2 часа 15 минут старые противники крейсеры «Либертад» и «Канариас» открыли артиллерийскую дуэль, и в это время подошедшие республиканские эсминцы «Антекера» и «Лепанто» выпустили по крейсеру мятежников «Балеарес» 8 торпед. Атаке помогло то обстоятельство, что «Балеарес» стрелял зажигательными снарядами и подавал световые сигналы, так что его силуэт четко вырисовывался в ночной темноте. Две торпеды (по-видимому, с «Лепанто») попали в «Балеарес», и на этот раз потушить загоревшийся боекомплект не удалось. Остальные корабли мятежников, опасаясь торпедных атак, ушли, бросив своего флагмана на произвол судьбы. Республиканцы также вернулись на базу, но выслали в район боя группу торпедных катеров и авиацию для преследования противника. «Балеарес» затонул вместе с командующим эскадрой адмиралом Вьерной и 700 членами экипажа. Около 400 моряков спасли подошедшие эсминцы английского флота. Республиканские самолеты, приняв их за корабли мятежников, нанесли по эсминцам бомбовый удар, убив одного английского моряка, но, к счастью, не причинив «кораблям Его Величества» большого вреда.

Сражение в ночь с 5 на 6 марта 1938 года, вошедшее в историю как битва у мыса Палос, стало единственным морским боем в испанской гражданской войне. К концу 1937 года более активно действовавший флот мятежников (опиравшийся к тому же на помощь немцев и итальянцев) сумел сильно ограничить средиземноморские коммуникации республики с СССР. Советским кораблям все чаще приходилось доставлять грузы во французские порты Гавр и Шербур, откуда по железной дороге оружие и другие материалы перебрасывались в Испанию. Начиная с октября 1937 года, этот маршрут стал единственно возможным. Но он всецело зависел от доброй воли французского правительства, постоянно подвергавшегося сильному давлению со стороны Лондона.

Необходимо упомянуть и еще об одном малоизвестном эпизоде гражданской войны на море. В конце 1936 года немцы по согласованию с итальянцами решили направить в Средиземное море две свои подлодки U-33 и U-34 типа VIII А для атак против республиканских судов. Операция получила кодовое название «Урсула» (так звали дочь командующего подводными силами ВМС Германии адмирала Карла Деница) и осуществлялась в обстановке строжайшей секретности. Так, если по пути в Испанию субмарины были бы обнаружены даже своими подлодками или судами, им предписывалось срочно вернуться на родину. Основной целью миссии было приобретение боевого опыта на случай возможной франко-германской войны.

30 ноября 1936 года обе германские подлодки приступили к патрулированию у средиземноморского побережья Испании. 1 декабря U-34 атаковала у Картахены республиканский эсминец, но торпеда прошла мимо и взорвалась на берегу. Республиканские власти сочли, что произошел случайный взрыв горючего и лодка не была обнаружена. 2 декабря провести атаку помешал находившийся неподалеку британский эсминец. 5 и 8 декабря подлодка снова «промазала» по республиканским эсминцам. 6 декабря U-33 наткнулась на республиканский крейсер «Мендес Нуньес», но не смогла определить принадлежность корабля и воздержалась от атаки. Обеим германским подлодкам было приказано 11 декабря 1936 года идти в Италию на отдых, но 12 декабря U-34 отправили под Малагу. И там немцам наконец-то повезло. Они заметили всплывшую республиканскую подлодку С-3, экипаж которой как раз завершил обед, и дежурные поднялись на палубу, чтобы выбросить за борт остатки еды. В 14 часов 19 минут лодку потряс мощный взрыв, от которого она разломилась на две части и быстро затонула почти со всем экипажем. Проведенное командованием ВМС республики расследование пришло к выводу, что причиной затопления лодки стал взрыв на борту. Это было неудивительно, если учесть крайнюю небрежность испанских моряков при несении службы на кораблях. Так, 17 июня 1937 года от небрежно брошенного окурка взорвался флагман республиканского флота линкор «Хайме I», что, помимо потери мощного корабля, унесло жизни 300 матросов.

А немецкие подлодки, так и оставшись необнаруженными (об их миссии не знали даже франкисты), вернулись домой 15 декабря 1936 года. В 1939 году их командиры были награждены Гитлером. Таким образом, первые боевые действия германских подводников начались еще задолго до 1 сентября 1939 года.

Франко был расстроен потерей «Балеарес», но его уже больше занимали планы предстоящего наступления, для которого был избран бывший Арагонский (теперь по республиканской терминологии, Восточный) фронт, протянувшийся от французской границы до Теруэля на 280 км. Несмотря на принятые в августе 1937 года меры по наведению порядка, основную часть войск по-прежнему составляли анархисты. Никаких серьезных оборонительных рубежей построено не было. Редкостью были даже окопы полного профиля. Обычно бойцы укрывались за небольшими стенками из наскоро сложенных камней. Часто обе стороны заключали фактическое местное перемирие, во время которого солдаты обеих сторон обменивались газетами и табаком, охотились на куропаток на ничейной полосе и даже награждали друг друга необидными прозвищами. Среди отвыкших от серьезных боев частей республиканцев распространилось, как эпидемия, нежелание воевать. Росло количество дезертиров, особенно в тех бригадах, где комиссарами были не коммунисты. Когда одного из пойманных дезертиров спросили, зачем он, рабочий, хотел переходить на сторону фашистов, тот прямо ответил, что они все равно выиграют войну.

В начале 1938 года республиканские солдаты на фронте почувствовали на себе царивший в тылу голод. Дневной рацион солдата 37-й смешанной бригады на Мадридском фронте составлял 20 г мяса, 40 г оливкового масла, 20 г сахара, 10 г соли. В то же время солдат армии мятежников получал в день 200 г мяса, 60 г оливкового масла, 50 г сахара, 15 г соли. Квартирмейстеры «националистов» старались разнообразить меню, давать солдатам блюда их родной местности, а также кофе и вино. Пропаганда мятежников активно использовала трудности со снабжением в республике, призывая солдат Народной армии переходить на сторону Франко. Республиканцы были вынуждены прибегать к реквизициям скота и других съестных припасов у крестьян в прифронтовой зоне, на что последние отвечали тем, что прятали продукты или перепродавали их в других районах страны втридорога. Некоторые крестьяне даже переходили со всем своим скотом на сторону мятежников. Сами недоедавшие (в среднем получавшие не более 2000 калорий в день), солдаты Народной армии часто сталкивались с умиравшими от голода женщинами и детьми, просившими дать им хотя бы какую-то еду. На этом фоне многих раздражало пристрастие главы правительства Негрина к изысканным винам, деликатесам и красивым женщинам. В некоторых частях за премьером закрепилась кличка «сеньор Чечевица» (часто, помимо риса, это был единственный продукт, который солдаты Народной армии ели на завтрак, обед и ужин), хотя два сына Негрина также были в действующей армии. Один из них летчик Ромуло Негрин сбил несколько самолетов и едва не погиб, прикрывая побитый истребитель своего советского боевого товарища. Кстати, советские летчики как могли, пытались облегчить тяжелое бытовое положение своих испанских друзей. «Русские» делились посылками с Родины, передавали часть и так невысокого жалованья семьям погибших пилотов. Когда Долорес Ибаррури на встрече с советскими пилотами предложила платить им, как и остальным иностранным летчикам, премию за каждый сбитый самолет, «русские» ответили, что приехали воевать в Испанию не ради денег.

Недоедание усугубляло другие страдания республиканских солдат в окопах, главным из которых были вши. Даже тогда, когда военнослужащим удавалось помыться, они, как правило, не могли продезинфицировать белье. Не хватало мыла, которого давали 1 кусок на человека в месяц, да и то не всегда. Солдаты не имели зимнего обмундирования. Под Теруэлем несколько тысяч солдат обморозили конечности, что вызвало много ампутаций. В целом на одного раненого в бою в Народной армии приходилось 5–6 больных.

После Теруэльского сражения наиболее боеспособные части республиканцев были измотаны и нуждались в отдыхе. В среднем в каждом корпусе не хватало 40 % личного состава и столько же положенного по штату вооружения. Сильно подорвало боеспособность Народной армии и решение французского правительства опять закрыть в январе 1938 года франко-испанскую границу.

Единственным сильным звеном республиканского Восточного фронта в конце зимы 1938 года была Маневренная армия под командованием полковника Менендеса, занимавшая южный участок фронта. Но ее части еще не пришли в себя после Теруэля. К северу от Маневренной армии вплоть до французской границы дислоцировалась Восточная армия, в которой было много анархистов и штабы которой так и не наладили плотного взаимодействия со своими соседями на юге.

25 февраля 1938 года Франко утвердил директиву предстоящей операции, в которой должны были принять участие 14 дивизий, сведенных в 4 корпуса: Марокканский (36 батальонов, командующий Ягуэ), Галисийский (48 батальонов, командующий — «герой» Астурии Аранда), итальянский (30 батальонов, командующий генерал Берти) и Кастильский (Варела), находившийся в резерве под Теруэлем для развития успеха. Командующему всей армии Арагона (100 тысяч бойцов, 600 орудий и 700 самолетов) Давиле было предписано сначала создать большой выступ в центре Восточного фронта республиканцев, а затем, исходя из обстановки, нанести с него удары на север и юг, чтобы обеспечить наступление других группировок. Грандиозных задач вроде захвата всей Каталонии перед Давилой не ставили, так как после кровопролитных боев под Теруэлем ожидалось упорное сопротивление республиканцев.

Основной удар наносил итальянский корпус, которому противостояли только 4 батальона Народной армии. Муссолини, обозленный тем, что итальянцам не дали покрыть себя славой под Теруэлем, настоял перед Франко на выделении его «добровольцам» самостоятельного и наиболее ответственного участка наступления. В противном случае Рим угрожал приостановлением военной помощи. Чтобы подкрепить свой демарш, дуче даже приказал в начале марта итальянской авиации временно прекратить бомбардировки испанских городов. Муссолини, помимо его непомерного честолюбия, двигало еще и стремление как можно скорее закончить слишком затянувшуюся, по его мнению, войну в Испании, которая подтачивала силы слабой итальянской экономики в преддверии «большого» европейского конфликта.

Командование республиканцев предполагало, что после Теруэля Франко, как всегда, вернется к своей идее-фикс и снова попытается взять Мадрид, проведя сорванную в декабре 1937 года атаку из района Гвадалахары. Но разведка Народной армии еще в конце февраля 1938 года вскрыла переброску на Восточный фронт 200 самолетов (верный признак готовившегося наступления). 4–5 марта засекли крупный итальянский штаб и прибытие больших партий боеприпасов. Сообщали о концентрации войск и перебежчики. Когда обо всех этих тревожных сигналах хотели доложить Прието, тот через секретаря попросил не беспокоить его по мелочам. Рохо дал указание командующему Центральным фронтом Миахе перебросить в Арагон несколько дивизий, но генерал не спешил выполнять приказы своего недавнего подчиненного.

К моменту начала наступления мятежников на Восточном фронте республиканцев находилось пять ослабленных корпусов, в составе всего 11 дивизий.

9 марта после невиданной доселе в ходе войны мощнейшей артиллерийской подготовки в наступление на фронте 92 километра к югу от Эбро в направлении на Бельчите, Монтальбан и Альканьис перешли три корпуса мятежников (итальянский, Галисийский и Марокканский). До тех пор все наступательные операции испанской гражданской войны были локальными и проводились на узком участке фронта. На сей раз мятежники, используя свое превосходство в авиации и артиллерии, решили повторить Брусиловский прорыв 1916 года: нанесение последовательных ударов на разных участках фронта, с тем, чтобы не допустить концентрации резервов Народной армии на каком-нибудь одном отрезке фронта. Такая тактика стала возможной только потому, что на один километр прорыва франкисты стянули 60 орудий и столько же самолетов. Полоса наступления пехотной дивизии составляла всего 4 километра.

Итальянский корпус нанес главный удар по 12-му корпусу Народной армии. На участке прорыва 20 батальонов Народной армии противостояли 100 батальонам врага. Входившие в 12-й корпус 24-я и 30-я дивизии не выдержали натиска и начали беспорядочный отход, превратившийся на отдельных участках, к удивлению самих итальянцев, в паническое бегство. Солдаты бросали не только тяжелое вооружение, но и винтовки. Напротив, «коммунистический» 21-й корпус отбил все атаки Галисийского корпуса мятежников. 10 марта наваррцы захватили Бельчите, который было решено восстановить на другом месте, оставив руины в память о жестокости гражданской войны.

Рохо, узнав о прорыве на участке 12-го корпуса, уже к концу 9 марта создал резервную группу из XIII-й и XV-й интербригад (интернационалисты XV-й бригады последними ушли из Бельчите, прикрывая отход основных сил). Командующий Восточной армией генерал Посас попытался сымпровизировать новую линию обороны, но не было известно, где находятся прорвавшиеся итальянцы. Самое страшное было в том, что войска 12-го корпуса беспорядочно отступали на север и юг, открыв противнику брешь шириной 60 километров, в которой вплоть до Средиземного моря не было никаких войск. Пришлось отступить и 21-му корпусу, чтобы избежать окружения.

Южнее Аранда никак не мог прорвать оборону республиканцев, и только 13 марта его войска заняли город Монтальбан недалеко от линии фронта. 15 марта мятежники оккупировали Каспе, и окруженные под городом части интербригад были вывезены на советских танках. Адъютант командира XV-й бригады майор Фрэнк Райан (ирландец по национальности) был захвачен итальянцами в плен. Штыками его заставляли дать фашистский салют. Но мужественный ирландец отказался сделать это даже под угрозой расстрела. Его приговорили к смертной казни, которая под давлением мировой общественности была заменена на 30 лет тюрьмы.

15 марта XIV-я (французская) интербригада при поддержке двух батальонов XII-й (итальянской) интербригады, одного испанского батальона и двух батарей в результате мощной контратаки вновь ворвалась в Каспе и в течение суток вела упорный бой против Наваррской дивизии мятежников. Интернационалисты отошли только под угрозой полного окружения.

Следует отметить, что итальянцы после прорыва фронта применяли тактику просачивания моторизованных групп в республиканский тыл, чем создавали большую неразбериху и мешали консолидации разбитых частей Народной армии.

Рохо, тяжело переживавший позорное бегство 12-го корпуса, попытался сосредоточить кулак для контрудара в районе города Альканьис. Но когда 35-я дивизия в составе двух упомянутых интербригад получила этот приказ, город уже был занят противником. Причем ворвавшимся в Альканьис итальянцам помогла «пятая колонна», захватившая городскую крепость и открывшая огонь по республиканцам с тыла. 14 марта 1938 года итальянцы без единого выстрела вступили в город, который перед этим в панике оставили бойцы Народной армии. Рохо был вынужден расформировать потерявшие боеспособность 12-й и 18-й корпуса, передав весь фронт (которого уже почти не было) к югу от реки Эбро Маневренной армии. К месту прорыва были брошены Интернациональный танковый полк и отборные коммунистические части.

Столкнувшись впервые с настоящим сопротивлением, итальянцы до 21 марта не могли сдвинуться с места. Танкисты на БТ-5 с ходу вступили в бой и сразу же разгромили моторизованную колонну итальянцев, взяв в плен 40 человек и захватив 3 пушки, 12 пулеметов и 300 винтовок. Помимо участия в боях, танкисты останавливали отступавших солдат 12-го корпуса и наспех сколачивали из них новые пехотные подразделения. Отбив войска Аранды у Монтальбана, Интернациональный танковый полк был немедленно переброшен на наиболее угрожаемое направление под Альканьис. Там в одном из боев один БТ-5 обратил в бегство пять немецких танков Pz-I, уничтожив один из них таранным ударом. Это был второй танковый таран испанской гражданской войны (первый совершил, как уже упоминалось, Т-26 Семена Осадчего еще в бою под Сесеньей 29 октября 1936 года). В последующих боях советские танкисты уничтожили больше батальона итальянцев.

Сопротивление республиканцев после сдачи Альканьиса усиливалось с каждым днем. Бойцы прибывшей на фронт 11-й дивизии Листера шли в бой с пением «Интернационала» и боевым кличем: «Мы — листеровцы». Уже одно это наводило на итальянцев ужас. При поддержке советских танков 11-я дивизия переходила в контратаки, возвращая утраченные позиции. Уже через неделю после начала франкистского наступления Интернациональный танковый полк потерял больше половины своих танков.

Все, что могли, делали и советские летчики. Несмотря на огромное численное превосходство германо-итальянской авиации (350 немецких и итальянских самолетов против 150 истребителей И-15 и И-16), она не смогла в первые дни наступления завоевать господство в воздухе, потеряв в воздушных боях с «чатос» и «москас» только с 10 по 25 марта более 50 самолетов (в этих боях погибло 12 советских летчиков). Мятежники «висели» над местами наземных боев большими группами истребителей в 40–50 машин, которые периодически сменялись. Республиканская авиация также одновременно поднимала в воздух две эскадрильи И-16 (которые связывали боем вражеские истребители) и одну-две эскадрильи И-15 (они «работали» по бомбардировщикам врага). Летчикам-истребителям приходилось компенсировать численное превосходство врага 5–6 боевыми вылетами в день. Пленные немцы и итальянцы искренне удивлялись такой самоотверженности «русских» (они узнавали своих противников по почерку) в войне за интересы чужого им народа.

Через несколько дней после начала наступления мятежников в Арагоне, 11 марта 1938 года вермахт вступил на территорию Австрии. Во Франции разразился правительственный кризис, и главой правительства 13 марта вновь стал лидер социалистов Леон Блюм (ему, правда, было суждено оставаться на этом посту только 27 дней), настроенный на решительный отпор зарвавшимся немцам. Этим воспользовался Негрин, срочно вылетевший в Париж. На вопрос Блюма, что бы он мог сделать для Испании, премьер республики попросил немедленно открыть границу и, кроме этого, послать в Испанию несколько регулярных дивизий (3–5) французской армии, 200 орудий и 150 истребителей. С границей дело решили быстро, и она была открыта в тот же день. Для обсуждения вопроса о возможном прямом военном вмешательстве в Испании 15 марта 1938 года было созвано заседание Постоянного комитета национальной обороны Франции, в котором, помимо премьера, приняли участие министры обороны, иностранных дел, авиации, флота и начальники генштаба и штабов родов войск. Блюм предложил объявить Франко ультиматум и потребовать от него в 24 часа отказаться от использования иностранных войск под угрозой прямого вмешательства Франции в войну (Блюм прямо назвал цифру — 3 дивизии). Но военные отвергли эту идею из опасения, что начнется война с Германией, и немцы в течение 15 дней уничтожат французскую авиацию (а Франция в то время производила только 40 самолетов в месяц). Кроме того, необходимо было провести частичную мобилизацию. С другой стороны, начальник генштаба генерал Гамелен прямо отметил в своем докладе, что победа Франко представляет собой большую угрозу для национальной безопасности Франции, так как авиация и флот Германии и Италии получат возможность ударить в случае «большой европейской войны» по незащищенному юго-западу Франции, куда было переведено много военных заводов. Но, в конце концов, высшее военно-политическое руководство Франции решило не вмешиваться прямо в испанские дела, так как в этом случае Великобритания не окажет помощи в возможной войне с Германией.

Тем не менее, французская правая пресса уже 16 марта 1938 года подняла шумиху по поводу направления французских войск в Каталонию. На границу с Испанией даже прибыли репортеры, чтобы заснять исторический момент перехода доблестной армии Третьей республики через Пиренеи. Франко перепугался и запросил через фон Шторера возможную реакцию Берлина на французское вторжение. Но высшее военное руководство «рейха» было спокойно, справедливо полагая, что отец политики невмешательства Леон Блюм не способен ни на какие силовые действия. Кейтель сообщал в МИД Германии, что Франция не решится выступить без согласия Великобритании, а его не будет, пока у власти находится Чемберлен (франкисты приравнивали назначение Чемберлена премьером к крупной военной победе). Но все же на всякий случай, чтобы спокойнее переварить Австрию, немцы (а вместе с ними и итальянцы) приняли решение не вводить свои войска в Испании в 50-километровую зону к югу от французской границы. Париж вполне удовлетворился этой «моральной» победой и снова предоставил Испанскую республику ее судьбе.

Но все же словесные баталии в Париже имели гораздо более серьезное влияние на ход наступления мятежников в Арагоне. Франко запретил наступление на Каталонию, куда его войска вторглись в начале апреля, захватив 4 апреля город Лериду в 150 километрах от Барселоны. Удивленные мятежники стали окапываться, хотя перед ними не было серьезных республиканских сил. Каталонию было решено взять измором. Были захвачены ГЭС, питающие Барселону электроэнергией, и в каталонской столице пришлось расконсервировать и запустить в эксплуатацию старые теплоцентрали.

Но самым страшным испытанием для барселонцев стали бомбежки, по своей силе превзошедшие даже удары по Мадриду ноября 1936 года. 16, 17 и 18 марта обозленные своими неудачами на фронте (так хорошо начавшееся наступление быстро захлебнулось) итальянцы без согласования с Франко по прямому указанию Муссолини провели с Балеарских островов 18 воздушных налетов, убив 1300 и ранив 3000 мирных жителей. 17 марта воздушная тревога в Барселоне длилась с 14 до 22 часов 15 минут. Люди погибали в очередях и в заваленных станциях метро. Над Барселоной и Валенсией самолеты мятежников сбрасывали листовки, в которых предупреждалось, что бомбардировки будут проводиться каждые три часа, пока эти города не выбросят белый флаг. Правда наглость итальянцев поубавилась, когда переброшенные с фронта 6 «курносых» сразу же сбили 6 бомбардировщиков. Пилотам Муссолини пришлось перейти на ночные налеты. Настроение барселонцев улучшил воздушный парад республиканской авиации над городом, в котором приняли участие все истребители республики.

В мире поднялась волна возмущения варварскими бомбардировками Барселоны. Даже ярый антикоммунист Уинстон Черчилль открыто встал на сторону республики. Англия и Франция потребовали от Франко немедленно прекратить бомбардировки мирных городов. Госсекретарь США Корделл Халл выразил «чувство ужаса», которое испытал американский народ, узнав о трагедии Барселоны. Немецкий посол в Испании фон Шторер писал в Берлин, что такое варварство только возбуждает ненависть к немцам и итальянцам во всем мире. С другой стороны, в Барселоне (как и ранее в Мадриде) население только укрепляется в своей решимости сопротивляться до последнего. Раненые при бомбежках, отмечал фон Шторер, когда их уносят на носилках, поднимают вверх сжатый кулак — приветствие Народного фронта. Муссолини получил от Франко твердую просьбу впредь не бомбить города без его согласия. Тогда дуче дал своим самолетам приказ усиленно бомбить у берегов Испании торговые суда. Среди жертв этого нового, теперь уже воздушного, пиратства опять оказались несколько британских судов. В Англии поднялась буря протеста. Но Чемберлен под крики «Позор!» многих депутатов палаты общин заявил, что не верит в невозможность скрыться от бомбардировок в испанских городах, где должно быть много бомбоубежищ. Уже через два года население английских городов почувствует на себе все «прелести» воздушных налетов, которые немецкие летчики до мелочей отработали в Испании.

А в Арагоне 22 марта 1938 года началось новое наступление мятежников, на этот раз к северу от Эбро. Удар наносили Наваррский (в направлении на Барбастро), Арагонский (на Сариньена — Альбалате дель Синка) и Марокканский корпуса армии мятежников. Советские военные советники предлагали Рохо нанести мощный фланговый удар силами трех дивизий по итальянцам и устроить им вторую Гвадалахару, но у республиканской армии не было резервов. В штабах и военном министерстве царила неразбериха. Во время одного из воздушных налетов на Барселону, находившиеся в тюрьме города представители «пятой колонны» разоружили охрану и, завладев несколькими сотнями винтовок, вырвались на свободу, но были быстро разгромлены силами правопорядка.

Мятежники ввели в бой к северу от Эбро 110 тысяч человек и 404 ствола артиллерии, которым противостояли 35 тысяч республиканцев и 87 орудий. Местами сопротивление было ожесточенным. Командир 22-го корпуса Народной армии подполковник Ибаррола (герой обороны Басконии весной-летом 1937 года) сам водил своих солдат в контратаки. На крайнем севере оказалась отрезанной от основных сил и прижатой к французской границе 43-я дивизия, командир которой удрал во Францию и перешел оттуда на сторону Франко. Но бойцы дивизии несколько месяцев без зимней одежды в заснеженных Пиренеях оказывали сопротивление, и только 15 июня 1938 года, когда закончились боеприпасы, героическая 43-я дивизия отступила во Францию. Имея всего 3 пушки и по несколько патронов на винтовку, дивизия отбивала атаки 20 батальонов, 9 батарей артиллерии и 48 немецких бомбардировщиков. Во Франции всем военнослужащим было разрешено по их выбору вернуться либо в зону Франко, либо в республику. 411 солдат выбрали предательство, но 6889 перешли в Каталонию и позднее самоотверженно сражались с мятежниками в битве на реке Эбро.

На юге от этой крупнейшей водной артерии Испании 26 марта 1938 года после того, как 21 батарея артиллерии в течение двух часов утюжила всего один километр фронта прорыва, итальянцы при содействии франкистов возобновили наступление на позиции Листера. Над головами сражающихся постоянно висела германо-итальянская авиация. Но республиканцы стояли насмерть. Потребовалась еще одна артподготовка, но и она не изменила положение.

22 марта 1938 года на фронт прибыли первые истребители И-16 «тип 10» («супермоска»), вооруженные четырьмя пулеметами. В марте республика получила 31 такую машину, а летом 1938 года еще 90. Уже на следующий день, 23 марта, «суперы» сбили четыре самолета врага, не потеряв ни одного.

Немцы также наращивали силы. В марте 1938 года они перебросили в Испанию «мессершмитты» новых модификаций: 14 Ме-109 В-2 и 5 Ме-109 С (на последних тоже было четыре пулемета). Но дела у «мессеров» в первой половине марта не очень-то клеились: был потерян один свой самолет и сбито 3 республиканских машины. Во время франкистского наступления к северу от Эбро Ме-109 сбили только один И-15.

Все, что могли, делали четыре эскадрильи СБ, одна из которых прибыла в Испанию через неделю после начала наступления мятежников в Арагоне. Была осуществлена успешная бомбежка Сарагосы. Мощная штурмовка наступавших колонн мятежников заставила их отказаться от кратчайшего пути к побережью через Тортосу и перенести тяжесть удара южнее, на Винарос.

26 и 27 марта мятежникам удалось занять лишь несколько не имеющих важного значения высот. Но под угрозой окружения (еще существовала брешь на месте бывшего 12-го корпуса) 30 марта Листер отступил к городу Гандеса. Итальянцы попробовали взять его фронтальной атакой силами до двух дивизий, но смогли войти в Гандесу только 3 апреля. Отсюда до Средиземного моря было всего 40 километров.

На первое апреля 1938 года Восточная армия республиканцев потеряла 20 тысяч человек, хотя и получила подкрепление в составе 10 дивизий. Но последние были плохо вооружены и не имели опыта серьезных боевых действий. Всего у республики в Каталонии было после трех недель сражений двадцать батальонов, а у врага — 144. С целью удержания Каталонии командование республиканцев перебросило в конце марта на фронт 5-й корпус Модесто (четыре дивизии) и 6 дивизий с участка фронта к югу от Эбро. 5-й и 22-й корпуса Маневренной армии из последних сил сдерживали натиск 11 дивизий мятежников. Республиканская авиация лишилась почти всех своих фронтовых аэродромов, а новые еще только предстояло построить. Немцы и итальянцы бросали на позиции республиканцев бомбардировочную авиацию в невиданных доселе масштабах. Так 27 марта 1938 года в налете на оборонительный рубеж республиканцев в городке Фрага (7000 жителей) участвовало 200 самолетов.

Вернувшись из Парижа, Негрин нашел своего военного министра Прието в крайне подавленном состоянии. «Все пропало», — заклинал Прието, а его министерство опять сообщало о сдаче городов еще до того, как их действительно оставляла Народная армия. Французский посол в Барселоне Лабонн под впечатлением своих бесед с Прието даже рекомендовал не посылать республике вооружение, так как оно может попасть в руки Франко уже через несколько дней. Прието предлагал заморозить все активы республики за границей, чтобы будущее эмигрантское правительство имело источники существования.

С другой стороны, 16 марта 1938 года в Барселоне прошла мощная манифестация, организованная коммунистами при участии НКТ, ВСТ и ОСМ. Тысячи людей скандировали «Резистир, резистир, резистир!» («Сопротивляться, сопротивляться, сопротивляться!»). Делегация манифестантов во главе с Долорес Ибаррури была принята Негрином, который подтвердил решимость правительства продолжить войну (Прието даже подозревал, что премьер сам при помощи КПИ организовал эту массовую акцию, чтобы оказать давление на кабинет).

27 марта Негрин встретился с Лабонном, чтобы поторопить французов с военной помощью (те обещали передать «старые, но хорошие» артиллерийские орудия), и с удивлением узнал от французского посла, что, по сведениям Прието, республика не имеет возможности сопротивляться и война будет окончена через несколько дней. Лабонн даже предложил срочно прислать в Барселону французский военный корабль, который вывезет правительство республики во Францию. Одновременно Лабонн с подачи Прието озвучил мысль о франко-британском посредничестве в окончании войны. Но когда Негрин спросил посла, верит ли он сам в успех этого посредничества, последовал прямой ответ: «Нет».

28 марта состоялось заседание Высшего военного совета, на котором Прието обрушился с жесткой критикой на генералов, пытаясь свалить на них всю ответственность за катастрофу Восточной армии. Но Негрин твердо заверил военных, что они пользуются полным доверием правительства республики.

29 марта под председательством президента Асаньи собрался Совет министров Испанской республики. И опять Прието, на свой лад толкуя итоги заседания Высшего военного совета, говорил о невозможности сопротивления. Но он не мог предложить и никакой альтернативы, так как Франко не соглашался ни на что иное, кроме безоговорочной капитуляции. В этих условиях правительство единогласно решило продолжать борьбу.

Но Негрин понимал, что в этот критический час армией не может руководить пессимист. Он мужественно взял военное министерство на себя, предложив Прието на выбор пост министра без портфеля или министра общественных работ. Тот отказался, но зато сразу согласился поехать послом в Мексику. Президент этой дружественной республике страны Ласаро Карденас немедленно дал свое добро, но Асанья уговорил Прието отказаться от этой должности, так как это уж слишком явно было похоже на бегство. Прието потом рассказывал, что его «выжили» из правительства коммунисты, что является не более чем попыткой оправдать собственное малодушие в минуты грозной опасности, нависшей над республикой.

6 апреля Негрин сформировал новое правительство, в котором было уже не два, а один коммунист (министр земледелия Урибе). Эрнандес был отправлен комиссаром войск Центрально-южной зоны к Миахе. Коммунисты, кстати, вообще предлагали не входить в правительство, если это расположит, наконец, к республике Англию и Францию. Такого же мнения был и Советский Союз. Но Негрин просил Сталина посоветовать компартии участвовать в новом правительстве, так как без этой «молодой и решительной» партии было невозможно поддерживать сильно упавший боевой дух войск. К тому же уход КПИ из кабинета мог деморализовать лучшие коммунистические части на фронте. В новом правительстве было представлено больше республиканцев (опять с оглядкой на Париж и Лондон) и один анархист Сегундо Бланко (министр без портфеля) как символ солидарности НКТ с военными усилиями Негрина (1 апреля НКТ наконец-то вошла и в Народный фронт). Министром иностранных дел вновь стал левый социалист и бывший Главный военный комиссар Альварес дель Вайо, пользовавшийся большим доверием в Москве.

А в это время героическая 46-я дивизия «Кампесино» после нескольких дней упорных боев оставила Лериду. На юге войска мятежников уже видели в бинокль Средиземное море. Итальянцы ворвались в город Тортоса почти на морском берегу, но дальше их не пустил упрямый Листер. Модесто нанес итальянцам такой контрудар, что те не могли вернуться к активным боям в течение трех месяцев.

Негрин и коммунисты выступали с ежедневными обращениями к народу, призывая его к сопротивлению. КПИ обязалась выставить 100 тысяч добровольцев. 18 марта ОСМ предложил за две недели сформировать две добровольческие дивизии. Соцмол выдвинул лозунг: «Каждый юноша-боец; каждый боец-герой!» Уже через пять дней одна дивизия была сформирована. 13 апреля была объявлена мобилизация трех возрастов резервистов. В тот же день министерству обороны было подчинено производство и распределение электроэнергии. 24 апреля в распоряжение военного ведомства были переведены архитекторы и строители призывного возраста, которых предполагалось использовать на строительстве укрепрайонов.

Но резервы еще надо было обучить, а враг каждый день усиливал давление на фронте.

15 апреля 1938 года одна из дивизий Галисийского корпуса под командованием Алонсо Веги вошла, наконец, в рыбацкий поселок Винарос. Вега воздвиг на берегу крест, а его солдаты радостно плескались в водах долгожданного моря. Республика была разделена на две части: Каталонию к северу от устья реки Эбро и основную зону (названную Центрально-южной). Весь мир ждал окончания войны и полной победы Франко.