Глава 3. Диктатура клана Сомосы и сандинистская революция: Никарагуа в 1934-1979 годах
21 февраля 1934 года Сомоса не ограничился убийством самого Сандино и двух самых толковых его генералов. Отряд национальной гвардии атаковал и дом Сальватьерры, где находились брат Сандино Сократес и полковник армии сандинистов Лопес. Возникла перестрелка, в ходе которой Сократес был убит, а Лопес – ранен в ногу, но сумел скрыться. Во втором часу ночи в казарму пятой роты национальной гвардии без каких-либо проблем приехал американский посланник Лейн, который «уговорил» отпустить Сальватьерру и отца Сандино. Лейн потом хвалился, что спас их от неминуемой гибели. Из американской миссии Пол Дэниэлс отвез Грегорио Сандино и Сальватьерру к Сакасе, который хотел услышать о происшествии от очевидцев.
На следующий день сводная сестра Сандино Америка и ее племянница Амелия Альфаро пришли в американскую миссию и в штаб национальной гвардии. Женщины просили отдать им для погребения тело Сандино, но их никто не хотел и слушать.
Сакаса публично резко осудил убийство Сандино и потребовал полного расследования и установления виновных. Больше всего его возмутило то, что были нарушены гарантии безопасности Сандино данные им, Сакасой, лично как президентом республики. Формально к этому требованию присоединился и Сомоса. Однако командующий национальной гвардией уже видел себя президентом и Сакасу всерьез не воспринимал. На стороне Сомосы были теперь единственная вооруженная сила в стране – национальная гвардия – и страна, которая эту силу создала. Наконец, убийству Сандино октрыто аплодировали крупная олигархия и бизнесмены Никарагуа.
Злодейское и подлое убийство «генерала свободных людей» вызвало волну осуждения в Латинской Америке, США, да и в Европе. В центральноамериканских странах во многих местах в знак траура были приспущены национальные флаги. Один из американских солдат, воевавший против Сандино, написал отцу генерала письмо: «Я только что узнал о смерти Ваших детей Аугусто и Сократеса. Позвольте мне выразить Вам самое искреннее сочувствие. Хотя генерала даже некоторые его соотечественники называли бандитом, мы, морские пехотинцы, воевавшие против него, восхищались его военным талантом. Республика Никарагуа потеряла выдающегося вождя, воина и патриота. Пусть его имя навсегда останется в сердцах его сограждан!»
Уже 25 февраля 1934 года в президентском дворце был устроен роскошный прием в честь «национальной гвардии» и ее «верховного директора». В присутствии дипломатического корпуса Сакаса хвалил Сомосу как «национального героя». Но престарелый президент понимал, что после Сандино на очереди он сам.
И Сакаса, и Сомоса стремились заручиться поддержкой Вашингтона и продвинуть на ключевые посты в национальной гвардии лично преданных им людей. Но Сакаса, в отличие от жесткого и беспринципного Сомосы, был политиком старого салонного типа. Он мог произносить пышные речи и принимать верительные грамоты. Однако к борьбе не на жизнь, а на смерть с готовым на все выскочкой он готов не был.
Первая открытая схватка между Сомосой и Сакасой произошла 25 мая 1934 года в никарагуанском конгрессе, где у обоих были свои люди. Один из консервативных депутатов предложил отменить в стране осадное положение, так как Сомоса и национальная гвардия полностью умиротворили страну. Сакаса, напротив, предложил продлить осадное положение и внес в конгресс соответствующий законопроект. Депутат-консерватор специально подчеркнул, что говорил с Сомосой и выражает его позицию. Несколько либеральных депутатов заявили, что мнение президента важнее точки зрения Сомосы. Законопроект Сакасы был отвергнут большинством в 27 голосов против 15. Последовали жаркие дебаты, в ходе которых некоторые либералы обвинили консерваторов в том, что они готовят диктатуру Сомосы.
Всей страна впервые публично продемонстрировали, кто является настоящим хозяином Никарагуа.
21 июня олигархия консервативной Гранады чествовала на банкете Сомосу, который заявил: «Единственный способ покончить с преступлениями заключался в ликвидации генерала Сандино и сандинистов. В районе Сеговии бандиты разрушали дома, грабили, убивали. Национальная гвардия не могла равнодушно взирать на эти преступления. Мне, начальнику гвардии, удалось ликвидировать виновных в актах бандитизма. Наступил момент, когда я был вынужден решить назревшую проблему, я это сделал и не пытаюсь уйти от ответственности».
Заявление Сомосы напечатали все газеты, и это стало публичной пощечиной Сакасе, который формально искал виновных в убийстве Сандино и его соратников. Но 25 августа голосами и либералов, и консерваторов никарагуанский конгресс принял решение о полной амнистии всех замешанных в злодейском преступлении (в «февральских событиях» на языке парламентариев). За амнистию высказались 33 депутата, против – только четыре. Напрасно Сакаса убеждал депутатов, что юридически неверно объявлять амнистию, если еще даже не установлены виновные. Но один из депутатов-либералов Карлос Пасос возразил, что раз в феврале 1933 года были амнистированы сами «бандиты», то почему бы не амнистировать тех, кто этих «бандитов» убил.
Консервативная партия в ходе дебатов заявила, что соглашение с Сандино было «аморальным» (хотя представитель партии его подписал). И вообще этим соглашением с Сандино был заключен не мир, а всего лишь перемирие. Тем более, говорили консерваторы, если уж судить виновных, то следует признать, что виновата вся национальная гвардия и ее следует распустить (что и предлагал в свое время Сандино). Но это, мол, ввергнет страну в хаос, из которого она и так еле выбралась.
Напрасно один из депутатов-либералов убеждал коллег одуматься, пока не поздно. Ведь если национальная гвардия убила Сандино и тем самым нарушила закон конгресса об амнистии, что помешает ей в будущем убить любого другого человека?
Сакаса и его правительство наложили на закон об амнистии вето, но оно было преодолено конгрессом.
Интересно, что незадолго до появления закона об амнистии, в июле 1934 года, Сомоса «раскрыл» заговор с целью собственного убийства. Шеф национальной гвардии намекал, что за заговором стоит президент республики. В таких напряженных условиях депутаты конгресса предпочитали с Сомосой не ссориться – это было опасно для жизни.
Сомоса в 1934-1935 годах усиленно продвигал на ключевые посты в национальной гвардии своих людей. Постепенно в руках президента остались лишь небольшая президентская гвардия и форт в твердыне либералов – Леоне, которым командовал родственник Сакасы.
На сторону Сомосы постепенно перешел и крупный бизнес. Он был крайне недоволен экономической политикой Сакасы, хотя ее, собственно, диктовали американцы. Именно банкирам из США принадлежал Национальный (эмиссионный) банк Никарагуа, который выпускал кордобы и менял их на валюту. Биржи в стране не было, и от хозяев Национального банка зависело, дать тому или иному бизнесмену доллары или нет. Вся экономика Никарагуа была завязана на экспорт (прежде всего кофе), и без коммерческих кредитов в долларах внешняя торговля постоянно находилась под угрозой краха.
Американские же хозяева Национального банка выпускали в обращение столько кордоб, сколько у банка было долларов (курс никарагуанской валюты к американской был один к одному). Но так как экспорт кофе в условиях мирового экономического кризиса 1929-1933 годов упал, долларов в страну попадало мало. К тому же американские акционеры Национального банка (сами держатели облигаций никарагуанского долга) сразу же переводили валюту за рубеж (фактически самим себе) в счет погашения долга.
Госсекретарь США Стимсон с удовлетворением констатировал, что в начале 30-х годов долг Никарагуа составлял «всего» 4,6 миллиона долларов, в то время как долг Сальвадора – 22 миллиона, Гондураса – 13,5 миллиона, Гватемалы – 21 миллион, Коста-Рики – 21,6 миллиона. Но гражданская война 1926-1927 годов, фактически спровоцированная политикой США, привела к тому, что местные и иностранные (главным образом американские) капиталисты выдвинули правительству претензий на 19772933 доллара. Смешанная американо-никарагуанская комиссия поначалу удовлетворила претензии только на 1 286 526 долларов, но фактически было выплачено 165 593 доллара. В целом же комиссия собиралась выплатить «пострадавшим» около 2,7 миллиона долларов – естественно, за счет Никарагуа. Американцы с такой «скидкой» мирились, так как все деньги уходили на борьбу с Сандино, в случае победы которого они вообще не получили бы ни цента.
Отсутствие в Никарагуа достаточного количества денег в обращении вело к резкому росту процентных ставок по кредитам и вгоняло в банкротство мелких и средних производителей, которым такие проценты были не по силам.
В условиях жесткого кризиса экспорта правильной политикой было бы девальвировать кордобу, чтобы сделать никарагуанский кофе более доступным для иностранных импортеров. Но американцы были против девальвации, якобы стремясь не допустить инфляции. Заметим, что это была политика классического «валютного совета» (currency board), которая привела к банкротству Аргентину в 2001 году и едва не была введена в России осенью 1998 года.
Никарагуа при американском протекторате 1910-1933 годов исправно платила по внешнему долгу, но только потому, что практически ничего не инвестировала в развитие страны.
Сакаса был врачом по образованию и в экономике разбирался слабо. К тому же он, будучи либералом классического толка, считал, что власти не должны вмешиваться в экономическую жизнь. Да и бизнесменов-нуворишей выходец из старейшего никарагуанского «элитного» рода презирал. Он не понимал, что пришло время, когда пропуском во власть становится не происхождение, а крупный капитал.
Зато это прекрасно понимал Сомоса, ценивший личное благополучие выше любых политических принципов. Если Сакаса не отреагировал на просьбу Торговой палаты Манагуа (предпринимательского лобби) о личной встрече с целью обсуждения изменений в валютно-финансовой политике, то Сомоса старательно обхаживал бизнесменов, обещая в случае прихода к власти смягчить валютную политику.
Протекторат и финансовый диктат США привели к тому, что Никарагуа стала самой слаборазвитой в промышленном отношении страной не только Латинской, но и Центральной Америки. Так как страна фактически зависела от экспорта только одного товара – кофе, Великая депрессия 1929 года ударила по ней особенно сильно.
Американские инвестиции в Никарагуа в первой половине 30-х годов равнялись примерно 15 миллионам долларов, что было меньше, чем во всех остальных латиноамериканских странах, за исключением Эквадора и Парагвая. Это было менее 0,3 % всех американских капиталовложений в Латинскую Америку. Однако для Никарагуа сумма была очень большой. К тому же именно американский капитал и представлял собой фактически всю рудиментарную промышленность Никарагуа.
13 миллионов долларов американских инвестиций было сосредоточено в Москитии – добыча золота, заготовка древесины, банановые плантации. Там у американских компаний были собственные портовые сооружения и железные дороги. В западной части Никарагуа американцы вложили только 2 миллиона долларов – в плантации кофе, хлопка и коммунальное хозяйство Манагуа.
Начиная с 1929 года американские инвестиции в аграрный сектор Никарагуа сильно сокращались: с 11,3 миллиона долларов в 1929 годудо 2,4 миллиона долларов в 1935-м.
И до кризиса 1929 года никарагуанская промышленность находилась в эмбриональном состоянии, произведя в 1928 году товаров на 7 миллионов долларов (в ценах 1970 года), или 10 долларов на душу населения. Такие показатели были сравнимы с Гондурасом, но сильно уступали Коста-Рике – там на душу населения производили промышленной продукции на 20 долларов. Доля промышленности в ВВП Никарагуа составляла только 5 % (в Коста-Рике – 9 %, в Мексике – 11,8 %).
В Никарагуа не было крупных промышленных предприятий. Большинство товаров производилось ремесленниками, но подавляющая часть готовой продукции импортировалась. Для импорта же была необходима валюта, поступление которой из-за кризиса 1929 года и жесткого американского финансового диктата резко упало. Никарагуанцев спасало только то, что большинство из них ввиду крайней бедности и раньше покупали мало импортных товаров.
Однако именно импортные пошлины составляли в преддверии кризиса в 1929 году 58 % всех доходов никарагуанского правительства (самый большой показатель в Латинской Америке за исключением Гаити). Только 1,2 % приходилось на экспортные пошлины. Доходы правительства в 1929-м оценивались в 6,6 миллиона долларов в год. При этом Никарагуа была фактически лишена финансового суверенитета и не могла распоряжаться даже этими скромными средствами.
Никарагуа все больше зависела от доброй воли США и во внешней торговле. Если весь экспорт Никарагуа вырос с 1913-го по 1929 год на 37 %, то экспорт в США – на 100 %. В 1933 году 63 % всех товаров Никарагуа импортировала из США, и только 13 % – из Великобритании и 7 % – из Германии. В этом же году 50 % никарагуанского экспорта шло в США, 14 % – В Германию и 7 % – в Великобританию.
Из-за мирового кризиса 1929 года цены на экспортную продукцию Никарагуа (а значит, и поступление валюты, без которой был невозможен импорт и импортные пошлины) упали к 1932 году на 50 %. Особенно сильно снизились цены на кофе, который давал 46 % экспортной выручки. Никарагуанский кофе стоил 46 центов за килограмм в 1926 году и только 16 центов – в 1933-м. Экспорт кофе в денежном выражении сократился в 1929–1933 годах с 10,9 до 4,9 миллиона долларов.
Покупательная способность никарагуанского экспорта составила в 1932 году только 59 % докризисного уровня. Причем если в большинстве латиноамериканских стран восстановление экономики началось в 1931 году, то в Никарагуа этот процесс из-за американской интервенции сильно затянулся. Жесткий монетаризм американцев только усугублял страдания большинства никарагуанцев.
В 1932 году ввиду нехватки долларов (из-за снизившегося экспорта) была образована государственная Комиссия по обмену валюты, которая давала в каждом конкретном случае разрешение на импорт товаров. Естественно, работа комиссии стала благодатным полем для коррупции и фаворитизма. Комиссия видела свою главную цель в сокращении «некритического импорта», чтобы направлять долларовые поступления прежде всего на обслуживание внешнего долга. В 1929–1933 годах импорт упал с 11,8 до 3,8 миллиона долларов. Мексика, Коста-Рика и Гватемала сумели сохранить импорт, просто объявив временный дефолт по обслуживанию внешнего долга, но Никарагуа не могла последовать примеру соседей, так как финансы страны и ее Национальный банк контролировали американцы.
Если в 1925–1929 годах ВВП Никарагуа, несмотря на гражданскую войну, рос в среднем на 6,4 % в год, то в 1930–1934 годах он сократился на 4,9 %.
Для Сомосы, прагматика до мозга костей, незыблемый курс кордобы к доллару не был священной коровой. К тому же он понимал, что многие никарагуанцы примкнули к Сандино как раз потому, что потеряли работу и источники существования вследствие недальновидной финансовой политики властей. Риска возрождения сандинистского движения в будущем Сомоса допускать не хотел.
С 1935 года Сакаса стал подыскивать себе в рядах либералов преемника, который был бы приемлемой фигурой и для консерваторов с учетом межпартийного соглашения о сотрудничестве 1932 года. Обсуждались кандидатуры действующего вице-президента Родольфо Эспиносы, Леонардо Аргуэльо (который участвовал в капитуляции Монкады в 1927 году как член делегации либералов) и Энока Агуадо. Все это были ветераны либеральной партии. Было понятно, что либералы победят, так как Сакаса провел в июле 1934 года дополнение к избирательному закону, по которому председателя центральной избирательной комиссии назначал не Верховный суд, а сам президент. Правда, в процессе отбора участвовали и консерваторы. Либералы представляли им список из шести кандидатур, из которых консерваторы отбирали три. Из этих троих и делал уже свой окончательный выбор президент.
Перед президентскими выборами 1936 года, заранее смирившись с поражением, консерваторы согласились поддержать кандидата либеральной партии, если им будет обещан определенный процент мест в конгрессе, органах власти на местах и в судах. Таким образом, мнение Сандино, что никакой разницы между либералами и консерваторами уже нет, подтверждалось в полной мере. Выборы превращались в фарс, в простое распределение доходных постов между двумя «историческими» партиями без всякого участия народа.
Между тем Сомоса, несмотря на формальный запрет разворачивания предвыборной кампании ранее чем за восемь месяцев до голосования, начал усиленно продвигать свою кандидатуру уже в ноябре 1934 года. По всей стране с помощью национальной гвардии был организованы местные группы «сомосистов». Причем Сомосу, считавшегося либералом, абсолютно не интересовала партийная принадлежность сторонников. Он делал ставку на «авторитетных» людей того или иного города или деревни, обещая в случае победы доходный бизнес или выгодную государственную должность (что было по сути одно и то же).
Сомоса многому научился у Сандино и позиционировал себя как свежего, молодого и прогрессивного кандидата в противовес старой и закостенелой элите обеих «исторических» партий, ввергнувшей страну в многолетний кризис. Впервые после Сандино Сомоса обратился напрямую к молодежи, организовав среди нее группы сторонников на местах. Еще одним скопированным у Сандино новым моментом было активное апеллирование Сомосы к рабочим и крестьянам. Первым он обещал достойный трудовой кодекс, вторым – бесплатный участок земли из государственного фонда. При этом Сомоса говорил, что является сторонником «нового курса» Рузвельта и при нем государство вмешается в экономику в интересах не отдельных личностей, а всей нации.
В 30-е годы во всем мире было модным хотя бы на словах бороться с безответственными капиталистами и олигархами (к такой логике вел мировой кризис) и подчеркивать примат коллективных интересов над индивидуальными. Сомоса чутко уловил веяния времени и поклонялся не только Рузвельту, но и Муссолини с его «бесклассовым корпоративным» государством.
Чтобы понравиться американцам и местной олигархии, Сомоса резко высказывался против коммунизма, утверждая, что в нем нет смысла в Никарагуа, так как в этой стране нет и капитализма. Земли много, рабочих рук мало – какие могут быть классовые противоречия?
Однако следует подчеркнуть, что, будучи по натуре абсолютно беспринципным человеком, Сомоса старался нигде письменно не фиксировать свои взгляды или предвыборные обещания – так легче было от них отказаться. В целом он обещал стране мир и поступательное развитие – строительство школ, дорог, стабильную и обильную валюту.
В кампании Сомосы преобладала критика предыдущих политиков, которые далеки от народа и не уделяют должного внимания простым никарагуанцам.
Помимо разочаровавшихся в собственных вождях либералов. Сомосу поддерживали многие консерваторы. Во-первых, потому, что он убил ненавистного им Сандино, а во-вторых – потому что больше надеялись получить какой-нибудь пост от Сомосы, чем от традиционных либералов.
Но в первую очередь Сомоса опирался на национальную гвардию. Гвардейцы составляли костяк многих «сомосистских» комитетов на местах. В нарушение законодательства (военные не могли участвовать в выборах) они активно вмешивались в предвыборную кампанию, действуя то посулами, то угрозами. Например, уже в декабре 1934 года Сомоса назначил капитана гвардии Абросио Пароди координатором своей предвыборной кампании в департаменте Матагальпа, который традиционно голосовал за консерваторов. Гвардейцы агитировали людей за Сомосу даже в церквях.
Одновременно гвардейцы всеми силами мешали избирательной кампании потенциальных противников Сомосы. Некоторых из нежелательных агитаторов арестовывали и пытали.
В начале 1936 года предвыборная кампания Сомосы набрала такие обороты, что Сакаса стал просить американцев, чтобы они убедили Сомосу снять свою кандидатуру.
Однако пришедший в Белый дом в 1933 году демократ Франклин Рузвельт публично провозгласил по отношению к Латинской Америке политику «доброго соседа». Это означало, что США больше не будут военным путем вмешиваться во внутренние дела стран Западного полушария. При этом за 43 года, предшествовавшие приходу Рузвельта в Белый дом, президенты США 43 раза посылали войска в страны Латинской Америке, в том числе 32 раза – в страны Центральной Америки и Карибского бассейна.
Рузвельтом руководило, конечно, не осознание аморальности всей предыдущей политики США на континенте. Просто новый президент понимал, что главными противниками не до конца еще вышедшей из кризиса Америки являются Германия и Япония, поэтому США не могут позволить себе крупные военные акции типа никарагуанской, так как это может на годы связать им руки.
Кроме того, приход Рузвельта к власти совпал с пиком экономического кризиса в США. В 1932 году в Америке было 13 миллионов безработных. Страну накрыла волна массовых самоубийств. Многие люди голодали.
Заместитель госсекретаря Уэллес, близкий к Рузвельту, считал, что надо признавать в Латинской Америке любое правительство вне зависимости от того, каким путем оно пришло к власти – демократическим или насильственным. Главное, чтобы тот или иной режим поддерживал внешнеполитические установки США.
Сомосе такое изменение американской политики было на руку. Американцы объяснили Сакасе, что не намерены вмешиваться в никарагуанские выборы.
Одновременно консерваторы заявили, что откажутся от выдвижения своего кандидата и поддержат либерала только в том случае, если либеральная партия выдвинет Сомосу.
Либералы вокруг Сакасы оказались в трудном положении. Они хотели сохранить союз с консерваторами, но не желали видеть президентом Сомосу. Чтобы перетянуть консерваторов на свою сторону, ставленник Сакасы Аргуэльо предложил им еще до выборов 40 % мест в конгрессе (больше, чем они имели по соглашению 1932 года). К тому же вновь избранный президент-либерал был готов предоставить консерваторам ряд министерских постов.
14 мая 1936 года в присутствии Сакасы либералы и консерваторы подписали новое соглашение о сотрудничестве, предусматривавшее совместное выдвижение кандидата в президенты руководством обеих партий и последующую реформу конституции. Единый кандидат должен был быть либералом, но пользоваться поддержкой как Сакасы, так и Сомосы. Места в парламенте были распределены заранее. Консерваторам гарантировалось два министерских поста и пять мест «политических руководителей» (то есть глав исполнительной власти) в пяти департаментах. В Никарагуа того времени, как признавали американцы, «политический руководитель» мог продвинуть на любой выборный пост в своем департаменте любого кандидата.
Однако Сомоса отказался санкционировать заключенное соглашение. Он заявил посланцам либеральной и консервативной партий, что сам назовет кандидата в президенты, так как именно он, Сомоса, пользуется наибольшей популярностью среди населения.
Сомоса к тому времени уже мог умело организовать «народный восторг» или «народное недовольство», в зависимости от обстановки. В феврале 1936 года, чтобы запугать и либералов, и консерваторов химерой возрождения народного движения типа сандинизма, он организовал в Манагуа забастовку таксистов, которые протестовали против нехватки бензина и требовали отставки главы столичного национального округа Порфирио Переса. Понимая, что им ничто не грозит, таксисты стали угрожать насильственными акциями. Перед американцами Сомоса обвинил во всем Сакасу, который-де не захотел отправить Переса в отставку и приказал национальной гвардии открыть огонь по манифестантам. Он же, Сомоса, как истинный демократ, естественно, ответил на это отказом.
Посланник Лейн (в качестве дуайена дипломатического корпуса, как он подчеркнул в своей депеше в госдепартамент) вместе с Сомосой (!) посетил Сакасу и предостерег его от насилия, поскольку оно может привести к гражданской войне. Лейн требовал сохранения порядка и защиты жизни и собственности американцев. Зная по собственному опыту, что за этим может последовать, президент был вынужден «поручить» Сомосе обратиться к толпе и сообщить об отставке Переса, что «народный любимец» немедленно и сделал.
Лейн сообщил в Вашингтон, что позиции Сомосы в стране укрепляются, так как только он один может держать народные массы («толпу», по терминологии Лейна) в повиновении. Причем «определенные элементы» толпы, отмечал Лейн, требуют, чтобы Сомоса немедленно взял в Никарагуа всю власть.
После визита Лейна Сакаса понял, на чьей стороне американцы. Напрасно Сакаса убеждал Лейна, что все беспорядки в Манагуа организованы самим же Сомосой. Когда по просьбе Сакасы Лейн 11 февраля 1936 года встретился с Сомосой, тот обещал ему, что не будет раздувать конфликт на улице. Лейн заметил, что Сомоса уже один раз обещал ему не убивать Сандино. Сомоса дал Лейну «слово чести», что не станет подстрекать народ против правительства.
28 марта 1936 года госсекретарь Хэлл дал Лейну инструкции относительно политики США в Никарагуа. Подчеркивалось, что после ухода морской пехоты в 1933 году между США и Никарагуа уже нет «особых отношений». Поэтому США не будут вмешиваться во внутренние дела Никарагуа, даже если об этом попросят сами никарагуанцы (подразумевался Сакаса).
Сомоса, больше не опасаясь последствий, отверг соглашение либералов и консерваторов. Он предложил иной вариант. В каждом выборном округе в парламент будет баллотироваться один кандидат от той партии, которая победила в этом округе в 1932 году. Членов Верховного суда он, Сомоса, отберет самостоятельно. Все назначения на командные посты в гвардии должен отныне делать он, а не президент. Прежде всего, Сомоса настаивал на замене командира гарнизона гвардии в Леоне Рамиро Сакасы – племянника президента. Наконец, Сомоса потребовал от Сакасы немедленно выделить средства для закупки для национальной гвардии формы и обуви (тем самым он хотел еще больше укрепить свое положение в гвардии).
Для того чтобы заручиться поддержкой госслужащих, Сомоса демагогически требовал отмены 5 %-ного вычета из зарплаты, который каждый госслужащий направлял на финансирование правящей партии.
Только при выполнении этих условиях Сомоса был согласен отказаться от поста президента, так как при наличии полного контроля над гвардией любой президент был бы лишь марионеткой в его руках. Сакаса, естественно, наотрез отказался рассматривать этот фактический ультиматум. 22 мая 1936 года в присутствии Сакасы и Сомосы прошла встреча лидеров либералов и консерваторов, но и она закончилась безрезультатно. Через неделю либералы и консерваторы встретились с Сакасой уже без Сомосы и решили выдвинуть единым кандидатом Леонардо Аргуэльо.
Между тем, Сомоса активно готовился к военному перевороту.
5 мая 1936 года никарагуанский посланник в Вашингтоне заявил в госдепартаменте, что Никарагуа находится на пороге «революции» из-за действий Сомосы. Госсекретарь ответил, что не будет комментировать внутренние дела Никарагуа «ни единым словом».
8 мая сальвадорский посланник в Манагуа (дуайен дипломатического корпуса) сообщил своему новому американскому коллеге Лонгу (он прибыл в Манагуа в марте 1936 года), что «все здоровые силы» в Никарагуа на стороне Сакасы, в то время как «экстремисты и радикалы» поддерживают Сомосу. Сальвадор готов поддержать Сакасу, если США не будут возражать. Так как все оружие в Никарагуа в руках Сомосы, то Сакаса без «дружественной помощи» не сможет сохранить в стране конституционный способ правления. США опять отказались четко выразить свою позицию.
Сакаса направил в Вашингтон своего брата Федерико, который требовал, чтобы США приструнили Сомосу. Ведь национальная гвардия создана американцами, поэтому они в определенной мере несут ответственность за ее действия. Но заместитель госсекретаря Уэллес еще раз объяснил, что время интервенций ушло.
Сакаса, конечно, знал о готовящемся перевороте. 28 мая 1936 года он попросил американцев прислать на атлантическое побережье Никарагуа военный корабль – якобы для защиты от неких «коммунистов и агитаторов», которые могут захватить чужую собственность. Сакаса пугал Лонга, что сомосисты и национальная гвардия могут объединиться с сандинистами и раздать им оружие. 29 мая представители консерваторов и либералов передали Сомосе список из четырех «прекандидатов» на пост президента, из которых Сомоса должен был выбрать того, кто ему по душе. Но Сомоса уже давно сделал выбор – в свою пользу.
США отказались прислать военный корабль, сообщив Сомосе через Лонга, что поддержание порядка в Никарагуа – дело самих никарагуанцев. Странно, что в 1909-1933 годах в Вашингтоне придерживались прямо противоположной точки зрения.
Ободренный невмешательством американцев, Сомоса отправил эшелон с национальными гвардейцами в Леон и потребовал, чтобы племянник президента сдал командование. Тот отказался, и 31 мая 1936 года части национальной гвардии стали обстреливать форт в Леоне и президентский дворец в Манагуа. Сакаса просил дипломатических представителей в Манагуа сделать Сомосе представление относительно недопустимости кровопролития. Дипломаты Великобритании, Франции, Сальвадора и Гондураса выразили готовность совершить это. К демаршу были готовы присоединиться и мексиканцы. Но все дипломаты понимали, что Сомоса может послушаться только американцев, и поэтому попросили Лонга поставить под совместным обращением свою подпись. Однако госдепартамент сообщил Лонгу, что посредничество дипломатов в конфликте может иметь место только при согласии всех сторон, включая Сомосу.
Таким образом, США фактически сорвали возможный демарш иностранных дипломатов в пользу прекращения кровопролития.
Части Сомосы между тем захватили электростанцию, пивной завод и все ключевые точки столицы. Бывший президент Монкада в полной генеральской форме прибыл в Манагуа, чтобы поддержать переворот своего ставленника.
Через три дня гарнизон Леона сдался. Видимо, только теперь Сакаса понял, что, дав Сомосе расправиться с Сандино, он сам лишил себя единственной лояльной конституции вооруженной силы в стране.
Пока шли бои в Леоне, сторонники Сомосы стали захватывать органы власти на местах, при поддержке национальной гвардии выгоняя из кабинетов сторонников Сакасы. Срежиссированное Сомосой «народное восстание» началось в Блуфилдсе – городе, где находились главные таможни, а значит, и источники доходов правительства. В самой гвардии тоже проводилась чистка командного состава.
2 июня 1936 года посланник Гватемалы в Вашингтоне предложил, чтобы четыре центральноамериканские страны и США совместно предприняли усилия по нормализации положения в Никарагуа. Сальвадор поддержал инициативу гватемальцев. Но американцы опять ответили, что пойдут на это только в случае согласия самого Сомосы.
Понимая, что надеяться ему не на кого, Сакаса 6 июня подал в отставку и навсегда покинул родину. Следом за ним уехал в эмиграцию и вице-президент Эспиноса, которому Сомоса заплатил за это 20 тысяч кордоб и посулил еще 10 тысяч «на поправку здоровья». Сомоса обещал Лонгу, что новое правительство Никарагуа будет по-прежнему настроено по отношению к США «дружественно». Американцам таких заверений было вполне достаточно.
9 июня 1936 года конгресс Никарагуа определил временного президента до окончания срока полномочий Сакасы – малоизвестного политика Карлоса Бренеса Харкина, которого ранее Сомоса предлагал в качестве своего кандидата на пост президента. Понимая весь абсурд ситуации, конгресс «избрал» Харкина без тайного голосования – овацией. Харкин родился в 1884 году в консервативной семье и получил медицинское образование в Гватемале и Калифорнии. После возвращения в Никарагуа был депутатом конгресса от либералов, а затем стал спикером парламента.
Госдепартамент признал новое правительство на том основании, что оно контролирует обстановку в стране.
16 июня съезд либералов послушно выдвинул Сомосу кандидатом на пост президента. Сомоса в своей речи обещал стране «упорядоченную (то есть контролируемую) демократию», национализм, социальную справедливость, работу для всех и развитие образования.
Консерваторам не оставалось ничего иного, как поддержать кандидатуру Сомосы, и многолетний лидер партии Эмилиано Чаморро 23 июня также эмигрировал в Коста-Рику, опасаясь за свою жизнь. Таким образом, в обеих «исторических партиях» Никарагуа произошла коренная смена поколений: самостоятельные лидеры, четверть века определявшие судьбы страны, уступили место креатурам нового «сильного человека» Никарагуа – Анастасио Сомосы.
Чтобы заручиться поддержкой американцев, Сомоса пригласил в страну командующего специальным соединением ВМС США в Карибском море контрадмирала Майерса, который в специальном письме поблагодарил Сомосу за гостеприимство. Напрасно госдепартамент пытался убедить и американскую, и никарагуанскую общественность, что это письмо не имеет официального характера и не означает поддержки президентских амбиций Сомосы.
Первое, что сделал новый фактический хозяин страны, – внимательно прислушался к пожеланиям крупного бизнеса относительно изменения валютно-финансовой политики. В октябре 1936 года был упрощен обмен кордоб на доллары. Экспортеры отныне могли сохранять 70 % своей валютной выручки в долларах и продавать их по рыночному курсу. Остальные 30 % надо было по-прежнему сдавать в Национальный банк по официальному курсу 1:1 (ранее сдавалась вся выручка). Таким образом, экспортеры могли существенно увеличить свои доходы, поскольку курс черного рынка был 1,75 кордобы за доллар.
Для балансировки бюджета (который сводился в Никарагуа с дефицитом) Сомоса прислушался к рекомендациям американцев и усилил контроль над сбором налогов (американцы считали, что одна лишь ликвидация фаворитизма в этой сфере может легко увеличить доходы правительства вдвое).
Как и обещал, Сомоса решил установить контакты с рабочим движением, но только с одной целью – подмять его под себя.
В Никарагуа рабочих было мало (по причине фактического отсутствия промышленности), и профсоюзное движение фактически не существовало. В августе 1931 года была основана Никарагуанская партия трудящихся (НПТ, или лабористская, как ее называли по образцу аналогичной партии в Мексике). Программа партии была крайне умеренной и не выходила за рамки улучшения условий труда рабочих.
Партия (в которой было всего несколько десятков членов) пыталась наладить тесные контакты с Сандино и организовать в стране профсоюзное движение – ни то, ни другое не удалось. Собственно, на почве отношения к Сандино партия и раскололась – некоторые ее члены отвергли контакты с «генералом свободных людей».
Тем не менее по инициативе Сомосы часть руководства НПТ в 1932 году была выслана в Гондурас. Сомоса понимал, что рабочее движение является естественным союзником сандинистов. Именно поэтому одновременно с убийством Сандино был брошен в тюрьму лидер НПТ Мануэль Вивас Гарай. В тюрьме его отравили, и он умер, уже выйдя на свободу.
В 1935 году к руководству НПТ пришли более радикальные элементы, и партия стала пытаться придерживаться марксистко-ленинских принципов. Партия начала было издавать газету «Рабочее дело», но ее запретили по распоряжению Сомосы уже в мае 1935-го.
Но это не остановило сдвиг НПТ влево, и в июне была принята программа партии, которая предусматривала установление минимальной заработной платы, признание права на забастовку, налог на капитал, национализацию земли и крупных предприятий, отказ от обслуживания внешнего долга и пропаганду социализма в системе государственного образования. В программе НПТ говорилось, что «государство признает право на жизнь только тех, кто работает; кто не работает – тот не ест».
После свержения Сакасы Сомоса в августе 1936 года бросил нескольких лидеров НПТ в тюрьму на острова Корн. В 1937-м такой же участи подверглись и оставшиеся на свободе руководители НПТ. В 1938 году диктатор расколол очередное руководство НПТ, а в 1939-му отправил всех более или менее активных членов партии либо в тюрьму, либо в эмиграцию.
Сомосе не нравились политические рабочие организации, так как политику в Никарагуа он хотел определять единолично. Больше по душе диктатору были организации вроде «зубатовских профсоюзов» в царской России. Рабочие, с точки зрения Сомосы, должны были заниматься самообразованием, танцами и другими культурными формами досуга. В августе 1936 года был введен налог на алкоголь, сборы от которого должны были пойти на строительство в Манагуа и каждом центре департаментов «Рабочего дома». Именно в таких домах рабочие и должны были «культурно отдыхать» вместо того, чтобы заниматься политикой.
Многие рабочие (как и в России) первоначально отнеслись к идее «рабочих домов» положительно, потому что впервые никарагуанское правительство уделило им хоть какое-то внимание.
Кроме несознательных рабочих и неопытной молодежи Сомоса опирался на различные правые и националистические организации, самыми известными из которых были «синие рубашки». Уже сама форма этой военизированной организации говорила о стремлении следовать примеру испанской фашистской фаланги (ее члены тоже носили синие рубашки).
«Синие рубашки» состояли из обеспеченной городской молодежи и имели местные организации в Манагуа, Гранаде, Леоне и ряде мелких городов недалеко от столицы. Организация была малочисленной – например, в Манагуа в ней состояли около 80 человек.
Еще до прихода Сомосы к власти в июне 1936 года «синие рубашки» пользовались поддержкой национальной гвардии, у которой они проходили военную подготовку. Именно «синих рубашек» Сомоса использовал в 1936-м для организации беспорядков в ходе забастовки таксистов и при разгроме местных органов власти, а также редакций оппозиционных Сомосе газет в мае – июне. Например, «синие рубашки» угрожали убить оппозиционного журналиста Хуана Рамона Авилеса, и как только он пообещал прекратить публиковать статьи против Сомосы, ему для острастки выстрелили в ногу.
«Синие рубашки» были выражением «тропического», или креольского фашизма, или «национал-сомосизма», как его еще называли. Сомоса каждый месяц получал доклад о деятельности «синих рубашек» и давал им те или иные поручения по запугиванию своих оппонентов. «Синие рубашки» стали одной из основных сил во время предвыборной кампании Сомосы в 1936 году. Они расклеивали листовки, устраивали торжественные марши и запугивали всех несогласных.
И «синие рубашки», и рабочие, и молодежь были нужны Сомосе лишь постольку, поскольку позволяли ему представлять себя «народным вождем» и «популистом». На самом деле основой власти этого человека были национальная гвардия и крупный бизнес, впрочем, как и в случае с любым фашистским движением.
Но летом 1936 года ситуация была еще далека от установления полной диктатуры Сомосы. Фракция консерваторов, подчинявшаяся Чаморро, решила продолжить союз с либералами Сакасы и по-прежнему поддерживала кандидатуру Аргуэльо. Антисомосовские либералы создали собственную Либерально-конституционную партию.
Чаморро и Адольфо Диас вместе с Сакасой тем временем находились в Вашингтоне и безуспешно пытались убедить госдепартамент повлиять на Сомосу.
Просомосовские консерваторы, в свою очередь, тоже откололись от своей партии и образовали Консервативную националистическую партию, выступившую в поддержку кандидатуры Сомосы. Сомоса полностью оплачивал все расходы этой новой «партии» из государственной казны.
Предвыборная кампания Сомосы базировалась на обещании любых благ всем слоям общества без конкретизации средств, с помощью которых следовало добиться реализации всех этих обещаний. Например, жившим крайне бедно индейцам атлантического побережья обещали в случае прибытия на избирательный участок «хорошую еду» и много «огненной воды». Государственный ликеро-водочный завод продавал сторонникам Сомосы спиртные напитки без налога и по низкой цене. С помощью этого «горячительного зелья» вербовались новые сторонники «народного лидера». Министр финансов даже пожаловался, что из-за этого правительство недополучает много доходов. Министр, правда, не нашел ничего лучшего, как предложить, чтобы алкогольные напитки «для предвыборных целей» разбавляли водой (так можно было произвести больше «огненной воды»).
30 ноября 1936 года три бывших проамериканских президента Никарагуа Эмилиано Чаморро, Адольфо Диас и Хуан Сакаса обратились с совместным посланием к госсекретарю США. Он писали, что в 1932 году американский посланник Ханна гарантировал им, что американцы не допустят вмешательства национальной гвардии в политику. Сомоса, будучи генералом, нарушил конституцию, которая запрещает военным баллотироваться в президенты. Однако Сомоса, писали американские марионетки, пошел на переворот и создал невыносимые условия, в которых честные выборы невозможны. Сакаса, Чаморро и Диас просили США «прекратить зло, исходящее от национальной гвардии». Речь, мол, идет не о новой интервенции, а о «моральном воздействии».
В ноябре ввиду массовых нарушений и запугивания ее сторонников либерально-консервативная антисомосовская коалиция решила не участвовать в голосовании 8 декабря 1936 года. Выборы стали безальтернативными. В результате на избирательные участки пришли только 49,8 % зарегистрированных избирателей (в 1932 году – 84,3 %). Примечательно, что больше всего избирателей проигнорировали выборы в Хинотеге – то есть в районе бывшего партизанского движения Сандино. Даже в Манагуа на избирательные участки явились меньше половины избирателей. Из 219 тысяч зарегистрированных избирателей на участки пришли 109 тысяч, из которых за Сомосу проголосовали, по официальным данным, 80,1 %, или 79433 человека (в том числе 64 тысячи либералов и 15433 консерваторов). Больше всего голосов Сомоса получил в Блуфилдсе – районе, где активно действовали американские компании, чьи рабочие обычно голосовали по приказу хозяев.
Лонг попросил Рузвельта прислать Сомосе поздравительную телеграмму, но президент США отказался под предлогом, что это не принято. Зато Лонгу разрешили принять участие в инаугурации Сомосы.
1 января 1937 года Анастасио Сомоса вступил в должность президента Никарагуа. В своем первом послании конгрессу он немного конкретизировал свои предвыборные лозунги. В частности, под упорядоченной демократией Сомоса имел в виду жесткое и эффективное управление и поддержание внутреннего мира с помощью «дисциплинированной» национальной гвардии. Только гвардия, по словам Сомосы, могла предотвратить опасное сползание Никарагуа в хаос и демагогию. Сомоса решительно выступил против распространения в Никарагуа «экзотических идей», под которыми он понимал, прежде всего, коммунизм. Коммунизм несет в себе классовую вражду, которой якобы вообще нет в стране.
Под социальной справедливостью новый президент понимал равную защиту государством интересов рабочих, крестьян, предпринимателей и капиталистов (то есть крупных торговцев), поддержание равновесия между их интересами.
Внутренняя политика Сомосы базировалась на принципе трех П – «плата» («серебро» по-испански в значении «деньги») – для друзей, «пало» («палка») – для тех, кто стоит в стороне, и «пломо» («свинец») – для врагов.
На все более или менее важные посты назначались либо друзья и родственники диктатора, либо офицеры национальной гвардии (часто это были одни и те же люди). Назначение офицеров национальной гвардии на посты в гражданском госаппарате было для Сомосы предпочтительно еще и потому, что офицеров всегда можно было привлечь к суду военного трибунала – они не могли позволить себе уже в силу нахождения на военной службе никакой критики в адрес президента.
Весь государственный аппарат был пронизан доносчиками, которых называли «орехас» («уши»). Любое «неправильное» высказывание могло стоить человеку должности и ввергнуть его семью в голод.
Сомоса быстро забыл о своем обещании 1936 года отменить обязательные взносы госслужащих в казну правящей либерально-националистической партии. Многие никарагуанцы, особенно в условиях тяжелого экономического кризиса, мечтали о государственной службе. Там платили пусть и не очень большое, но зато стабильное жалованье. Однако попасть на госслужбу люди могли лишь по рекомендации местного ставленника Сомосы или национальной гвардии. Иногда получить должность на государственной службе можно было только после доклада личному секретарю Сомосы. Тот (самостоятельно или после консультации с диктатором) решал, куда направить претендента.
В 1938 году Сомоса повысил зарплату госслужащим: от 10 % для самых высокооплачиваемых до 60 % для тех, кто получал мало. Однако это было связано в основном с резким ростом инфляции, причем повышение зарплаты не смогло ее в полной мере компенсировать.
Сомоса всячески стремился придать национальной гвардии элитный характер кузницы кадров никарагуанского общества. В 1938 году он создал военно-воздушную и военно-морскую гвардии и стал приобретать соответствующую боевую технику в США. В 1939-м Сомоса основал Никарагуанскую военную академию для подготовки высшего командного состава. Для гвардии диктатор средств не жалел, несмотря на сложное финансовое положение Никарагуа. В 1935-1936 годах на национальную гвардию было потрачено 37 % бюджета, в то время как на образование – 6,6 %. В конце 30-х – середине 40-х годов доля военных расходов колебалась в пределах 19-28 %, но это было связано с общим ростом объема бюджета, а не с ослаблением внимания Сомосы к вооруженным силам – главной опоре своей власти.
Лояльность высших офицеров Сомоса покупал просто – им разрешалось (под контролем диктатора) заниматься прибыльным бизнесом, зачастую связанным с государством. Гвардия контролировала национальную радиосеть, зарабатывая на рекламе. Гвардия выдавала водительские права, различного рода санитарные и ветеринарные сертификаты. Гвардия контролировала таможни, почту, налоги и иммиграцию. Только с помощью взяток национальным гвардейцам можно было получить лицензию на занятие бизнесом или поучаствовать в выполнении государственного заказа.
Почта и телеграф были официально «милитаризованы» якобы с целью повышения качества работы. После начала Второй мировой войны были поставлены под военное управление и таможни.
Помимо легальных доходов гвардия активно «крышевала» игорный бизнес, проституцию и контрабанду.
Служить в гвардии стало престижно, и многие представители элиты, ранее презиравшие «выскочку» Сомосу, теперь охотно отдавали в офицеры гвардии своих сыновей.
Другой главной опорой Сомосы был бизнес, прежде всего экспортно-ориентированный. Друзья диктатора за крупные «откаты» могли получить освобождение от налогов или пошлин, а также льготные тарифы по перевозке железными дорогами. Сомоса, который позиционировал себя как «националиста-государственника», национализировал в 1937 году железные дороги, но доходы от них только частично шли в казну государства. Большую часть диктатор оставлял за собой. Он официально являлся главой железных дорог с титулом «Верховный руководитель».
Государству принадлежал и единственный крупный экспортный порт Коринто, тарифы на услуги которого для бизнеса тоже зависели от воли диктатора.
Вообще Сомоса, любивший красивую жизнь, вскоре стал самым крупным предпринимателем страны. В качестве президента он активно захватывал в личную собственность принадлежавшие государству так называемые пустынные земли (то есть те, которые никто не обрабатывал). Затем за счет государства он оснащал их инфраструктурой (дорогами, мостами, водоснабжением и т. д.). После начала Второй мировой войны Сомоса как верный союзник США объявил войну Германии и Японии и конфисковал принадлежащие немецкому капиталу кофейные плантации в департаменте Матагальпа. На своих землях клан Сомосы помимо кофе выращивал хлопок и разводил крупный рогатый скот – это были традиционные источники богатства никарагуанской олигархии. На экспорт говядины были введены налоги, от которых, естественно, освобождалось мясо, выращенное на фермах Сомосы.
Как только Сомоса завладел единственным в стране заводом по пастеризации молока, он немедленно законодательно запретил продавать непастеризованное молоко населению.
Если в 1934 году у Сомосы практически не было никакого имущества, то в 1944-м президент владел уже 51 фермой по выращиванию крупного рогатого скота и 46 кофейными плантациями. К этому времени он был крупнейшим земельным собственником и крупнейшим производителем кофе в Никарагуа. Кроме этого, диктатор приобрел завод по производству сахара в Монтелимаре, кожевенный завод (для выделки кожи со своих животноводческих ферм), цементную фабрику, спичечный завод, Национальную страховую компанию, газету «Новедадес» («Новости»), текстильное производство и доходные дома в нескольких городах.
Все отечественные и иностранные капиталисты должны были платить Сомосе «откаты» для получения лицензии на вырубку древесины или добычу полезных ископаемых, прежде всего золота. В 40-х годах годовая сумма таких «откатов» только от добычи золота оценивалась в 175-400 тысяч долларов.
Естественно, сколотив неправедными путями такое огромное состояние, Сомоса с самого первого дня своего пребывания в президентском кресле стал делать все, чтобы в этом кресле и остаться.
Как только Сомоса стал президентом, он стал добиваться изменения конституции страны с одной целью – закрепить свое право на переизбрание. А до изменения основного закона Сомоса в августе 1937 года провел через конгресс закон о запрете муниципальных выборов. Все выборные органы власти были замены «комитетами соседей», находившимися под жестким контролем центрального правительства. Даже бюджеты муниципалитетов теперь тоже утверждали в Манагуа. Причем в столице санкционировали единое для всей страны процентное соотношение тех или иных расходов. Например, на административные расходы полагалось тратить не более 35 % бюджета, на жилищно-коммунальные услуги и развитие инфраструктуры – 40 %, на здравоохранение и гигиену – 10 % и т. д.
Если учесть, что посты глав департаментов («политических руководителей») тоже не были выборными, то получается, что Сомоса сформировал «вертикаль власти», замкнутую только на него самого.
Через две недели после прихода Сомосы к власти конгресс по настоянию нового президента стал обсуждать проект реформы конституции. «Зачищенная» от сторонников Сакасы либеральная партия была готова на все. Однако консерваторы, прежде чем дать свое согласие, хотели гарантий для своей партии относительно будущего распределения выборных должностей.
В августе 1938 года комитет конгресса по конституционной реформе представил парламенту проект новой конституции. В ней, по замыслу Сомосы, должен был быть наконец-то узаконен статус национальной гвардии, сделан ряд посулов трудящимся. Партии меньшинства (в данном случае консерваторам) было обещано пропорциональное представительство в законодательной, исполнительной и судебной власти.
Однако консерваторы решили голосовать против нового проекта конституции, так как прекрасно понимали его основное назначение – продлить срок пребывания Сомосы в президентском дворце. Но у консерваторов в обеих палатах конгресса было явное меньшинство, и парламент решил 15 декабря 1938 года провести выборы в Конституционное собрание. Сомоса всячески хотел добиться участия консерваторов в принятии новой конституции, чтобы придать ей «общенародный» характер. Была образована «техническая комиссия» по выработке проекта новой конституции в составе семи человек, причем три места отвели консерваторам (одним из них был Карлос Куадра Пассос – давний противник Чаморро).
Сами выборы в Конституционное собрание было решено фактически вообще не проводить ввиду «неопытности „электората“». Главным партиям заранее отводилось определенное количество мест на основании итогов предыдущих выборов. Сомоса объяснял это стремлением обеспечить достойное представительство формально «оппозиционной» консервативной партии.
В результате консерваторы решили не участвовать и в фарсе «выборов» 6 ноября 1938 года, тем более что за распределение избирательных бюллетеней по участкам отвечала национальная гвардия. Неудивительно, что результаты были «подсчитаны» в рекордно короткие сроки – за 24 часа. Но даже на этих выборах сомосовские либералы получили на 10 тысяч голосов меньше, чем во время президентских выборов 1936 года. «Национальные консерваторы» (просомосовская фракция консервативной партии) вообще потеряли половину голосов: вместо 21 582 голосов в 1936 году они получили только 11 196 голосов в 1938-м.
Конституционное собрание выработало проект нового основного закона за четыре месяца. В документе в духе времени было несколько «социальных» положений. Так, например, государство получало право конфисковывать частную собственность ради «общего блага». Содержалось в конституции и обещание государства распределять неиспользуемые земли между мелкими и средними землевладельцами. Рабочим впервые в истории Никарагуа гарантировались один выходной день в неделю, минимальная заработная плата, ограничение продолжительности рабочего дня и выплата пособий при несчастном случае на производстве. Государство брало на себя обязательство учредить службу социального страхования.
Проект новой конституции серьезно ограничивал гражданские права. Например, вне закона ставили всех, кто «делал заявления против общественного порядка, фундаментальных институтов государства (например, национальной гвардии), республиканской и демократической формы правления, установившегося социального строя, общественной нравственности и добрых традиций…». Ясно, что под такими предлогами можно было бросить в тюрьму кого угодно.
В конституции окончательно закреплялась отмена выборности муниципалитетов. Отныне президент должен был раз в два года назначать муниципальные советы. Национальная избирательная комиссия теперь тоже переходила под контроль исполнительной власти.
Наконец, конституция закрепляла статус национальной гвардии, не только как гаранта независимости и территориальной целостности нации, но и как хранителя внутреннего мира в стране.
Сомоса знал, чем «купить» американцев и заручиться их поддержкой в демонтаже демократии в Никарагуа. Еще 3 ноября 1938 года он сказал американскому посланнику Никольсону, что намерен включить в новую конституцию положения договора Брайана – Чаморро о трансокеанском канале. К тому же Сомоса обещал американцам заранее представить на их рассмотрение соответствующее положение конституции. Одновременно диктатор воспользовался этим предлогом, чтобы инициировать свой визит в США.
Но госсекретарь США довольно высокомерно ответил, что договор Брайана – Чаморро и так действует, вне зависимости от того включен он в никарагуанскую конституцию или нет. В любое время США с санкции американского сената могут начать строительство канала. Сомосе посоветовали лучше разрядить напряженные отношения с Коста-Рикой и Сальвадором, которые были против строительства канала без их согласия.
Посланник Николсон рекомендовал вообще не передавать договор Брайана – Чаморро на обсуждение Конституционного собрания, опасаясь, что его могут подвергнуть критике.
Однако все вышеперечисленные и многие другие положения новой конституции были призваны закамуфлировать главную новацию – срок президентских полномочий Сомосы продлялся до 1 мая 1947 года. Конституционное собрание тоже преображалось в нормальный парламент со сроком полномочий до 15 апреля 1947 года.
30 марта 1939 года Сомоса снова принес присягу в качестве президента республики согласно новой конституции – теперь уже без всяких выборов.
С самого начала своего пребывания у власти Сомоса хотел объединить либеральную партию под своим руководством. В 1937 году он послал специальную делегацию в Сальвадор, где жил в эмиграции лидер «сакасовского» крыла либералов и неудавшийся преемник самого Сакасы Аргуэльо. Сомоса прекрасно знал цену «принципиальности» лидеров старой либеральной партии. В обмен на обещание министерских постов своим людям Аргуэльо уже в июле 1937 года приехал в Манагуа.
Сомоса решил также милитаризовать часть либеральной партии. В 1937 году так называемой Военной либеральной лиге (в ней состояли члены либеральной партии – ветераны гражданских войн) был присвоен статус вспомогательных военных формирований национальной гвардии. Всего в лиге было примерно 2600 членов, и ее боевые отряды были распределены по городам и поселкам. Главой лиги был сам Сомоса.
Консервативная партия была в первое время правления Сомосы лояльной оппозицией, несмотря на то, что ее бывшие лидеры Диас и Чаморро в эмиграции выступали против режима. Чаморро, проживавший в Мексике, призвал консерваторов не участвовать в выборах в Конституционное собрание. Однако некоторые группы консерваторов все же выдвинули кандидатов – сотрудничество с Сомосой сулило реальные материальные выгоды. При этом консервативная националистическая партия, отколовшаяся от консерваторов, вообще напрямую поддерживала диктатуру. Часть крайне правых депутатов конгресса от этой партии симпатизировали нацистам, что в Рузвельт был противником Гитлера, значит, и Сомоса должен был быть таковым.
Можно сказать, что серьезной внесистемной оппозиции Сомосе до начала 40-х годов не было. Оппоненты диктатора сетовали, что население Никарагуа пребывало в глубокой политической апатии.
В области внешней политики Сомоса ориентировался на Вашингтон даже в мелочах. Он понимал, что именно от доброй воли американцев зависело как его восхождение к власти, так и его будущее. В январе 1939 года Сомоса фактически стал напрашиваться на визит в США – ведь именно в это время обсуждалась новая конституция, и поездка в Америку продемонстрировала бы поддержку США его властных амбиций. Рузвельт ответил необычно быстро и согласился принять Сомосу 5 мая 1939 года.
Сомоса посетил Вашингтон, причем билет на пароход до Нового Орлеана ему оплатили американские бизнесмены из Москитии. На вокзале столицы США никарагуанского диктатора встречал лично Рузвельт, что было с протокольной точки зрения очень значимым проявлением внимания. Сомосе даже разрешили переночевать в Белом доме – честь, которой удостаивались очень немногие главы иностранных государств.
Сомоса просил Рузвельта наконец начать строительство трансокеанского канала с параллельной шоссейной дорогой, а также оказать Никарагуа финансовую помощь в электрификации железных дорог и в развитии инфраструктуры в целом. Президент США много обещал в общем, но конкретики в его обещаниях было мало. Конгресс США в который раз начал обсуждать вопрос о строительстве канала в Никарагуа, но, как и раньше, дальше обсуждения дело не продвинулось.
Военное ведомство США оценивало строительство никарагуанского канала в громадную сумму – от 750 миллионов до миллиарда долларов – и сомневалось, что можно обеспечить его адекватную защиту, в том числе и от нападения с воздуха.
Сомоса и посланник США в Никарагуа Никольсен предлагали для защиты канала купить у Никарагуа острова Корн в Атлантике, но в Вашингтоне сочли это непрактичным – ведь по договору Брайана – Чаморро американцы и так получали эти острова в долгосрочную аренду.
Газеты в Соединенных Штатах в целом благосклонно восприняли Сомосу как прогрессивного и эффективного латиноамериканского деятеля, своего рода менеджера американского образца.
Якобы именно после переговоров с Сомосой Рузвельт произнес ставшую крылатой фразу: «Сомоса, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын». На родине Сомосу прозвали «тачо» («мерзавец», «подонок» по-испански). Правда, многие исследователи считают слова Рузвельта более поздней выдумкой прессы, так как никаких документов или свидетельств на сей счет найдено не было. Некоторые даже полагают, что Сомоса сам запустил эту утку.
Впервые эта история появилась 15 ноября 1948 года в журнале «Тайм». В 1960 году возникла версия, что Рузвельт говорил так не о Сомосе, а о доминиканском диктаторе Трухильо. Как бы то ни было, на самом деле и Сомоса, и Трухильо (которые, кстати, дружили) вполне заслуживали такой характеристики. Но вряд ли Рузвельт сказал о Сомосе что-либо подобное. Ведь «сукина сына» переночевать в Белом доме не пригласили бы.
22 мая 1939 года в послании Рузвельту Сомоса писал: «Возможность лично познакомиться с Вами стала для меня источником глубокого удовлетворения и позволила подтвердить впечатление, которое уже сложилось у меня о Вашей блестящей личности и Вашей благородной и искренней приверженности идеям панамериканизма, равно как и о Ваших дружеских чувствах по отношению к моей стране».
Помимо помощи США в реализации проекта постройки канала и других объектов транспортной инфраструктуры Сомоса просил Рузвельта прислать американского офицера, чтобы он возглавил Военную академию национальной гвардии, а также «подходящего офицера» на должность генерального инспектора создаваемых никарагуанских ВВС.
Рузвельт ответил Сомосе в тот же день (что явно говорило об уважении, которое американский президент испытывал к никарагуанскому диктатору), заметив в своем послании: «…для нас было истинным удовольствием познакомиться с Вами и услышать от Вас заверения в искренней дружбе правительства и народа Никарагуа». По конкретным вопросам американско-никарагуанских отношений ответ Рузвельта выглядел следующим образом:
– инженерной службе армии США будет дано поручение оценить проект углубления реки Сан-Хуан, с тем, чтобы она могла принимать корабли крупного водоизмещения (река Сан-Хуан рассматривалась как часть будущего трансокеанского канала);
– США готовы оказать инженерную и финансовую поддержку строительству участка Панамериканского шоссе в Никарагуа;
– Сомоса получит кредит для стабилизации курса кордобы;
– американцы готовы закупать в Никарагуа каучук и манильскую пеньку (товары явно военного назначения);
– Рузвельт обещает подобрать директоров для военной академии и авиационного училища.
После возвращения из Вашингтона Сомоса хвалился, что разъяснил Рузвельту сущность своей «упорядоченной демократии»: «Демократия в наших странах (Сомоса имел в виду Центральную Америку – прим. автора) – это дитя, а разве можно давать младенцу все, что он попросит? Я даю свободу, но на свой лад. Попробуйте дать младенцу горячего пирога с мясом и перцем – вы его убьете».
Главной цели визита в США Сомоса добился. Рузвельт, обладавший серьезным авторитетом не только в Латинской Америке, но и во всем мире, признал никарагуанскую модель Сомосы достойной всяческой поддержки. А это означало, что в борьбе против диктатуры никто не мог рассчитывать даже на моральное содействие США.
Но Сомоса не обманывался относительно реальной стабильности своего режима. Никарагуанские тюрьмы при нем никогда не пустовали. Даже в самом президентском дворце была оборудована камера для пыток арестованных. Она была такой маленькой, что напоминала поставленный на попа гроб. Рядом в клетках держали хищников, которым иногда удавалось отведать и человеческого мяса.
Сомоса ввел на подступах к президентскому дворцу особый режим безопасности. На холме Тискапа наряду с президентским дворцом размещались казармы национальной гвардии, военная академия и полицейское управление. Вокруг холма был живописный бульвар, но никто не мог пересечь его без специального разрешения.
После принятия в 1939 году новой конституции Никарагуа главным лозунгом Сомосы стало слово «континуисмо», то есть «последовательность», «преемственность» по-испански. Это означало, что Сомоса должен продолжать свое правление во имя успешного эволюционного развития Никарагуа.
Однако диктатор понимал, что ключом к стабильности ситуации в стране является экономика, а именно жизненный уровень большинства населения. И следует признать, что с первых дней пребывания у власти Сомоса (в отличие, например, от Сакасы) уделял экономике самое пристальное внимание.
К моменту прихода к власти Сомосы состояние никарагуанской экономики было по-прежнему тяжелым. Кофе стоил на мировом рынке всего лишь 7 центов за фунт – то есть цена на этот важнейший продукт никарагуанского экспорта не выросла по сравнению с самыми тяжелыми кризисными годами – 1932-м и 1933-м. Бананы, которые экспортировались из Москитии на атлантическое побережье США, тоже продавались с трудом – безработным бедным американцам (в то время таковых насчитывалось больше половины населения США) явно было не до бананов. К тому же в 1937 году ВВП США снова упал, и все заговорили о второй волне кризиса. Никарагуа экспортировала и золото, но вся выручка оседала в карманах американских компаний, которые сразу же переводили ее за рубеж. Чем может закончиться попытка поставить под контроль американцев в Москиии, Сомоса знал на примере Селайи.
Поэтому главной задачей правительства Сомосы была ликвидация дефицита никарагуанской внешней торговли, чтобы получить валюту для критически важного импорта.
Уже через две недели после принесения президентской присяги Сомоса резко девальвировал кордобу. Теперь Национальный банк продавал ее импортерам не по курсу 1:1. а по курсу 1,9:1. Тем самым был нанесен удар по черному валютному рынку, где за доллар давали 2,6 кордобы. Однако эта мера оказалась недостаточной, так как самих долларов у Национального банка было мало. Импортеры требовали, чтобы банк продал свои золотые резервы и купил долларов для свободной продажи.
Тогда было принято решение, чтобы Национальный банк продавал импортерам до 70 % получаемой им экспортной выручки. Но банк, находившийся под контролем американцев, делал это весьма неохотно – основная часть денег шла на погашение внешнего долга.
Сомоса пригласил американского финансового эксперта Джеймса Эдвардса и поручил ему разработать план стабилизации валютно-финансовой системы Никарагуа. Рекомендации Эдвардса были традиционно-монетаристскими. Он предлагал вернуться к системе жесткого распределения валюты, то есть фактического лицензирования импорта.
В августе 1937 года никарагуанский конгресс принял соответствующий закон, согласно которому Комиссия по валютному обмену (созданная еще в 1931 году) могла контролировать все импортные и экспортные операции, а курс кордобы к доллару не должен был быть ниже 1:2. Однако «план Эдвардса» не решал главной проблемы – отсутствия валюты в Никарагуа. Фактически американцы лишь предлагали меньше импортировать. Но без импорта не мог функционировать и экспорт – аграриям были нужны машины, оборудование, горючее и т. д.
Неудивительно, что уже в декабре 1937 года Торговая палата Манагуа и Аграрная ассоциация Никарагуа, объединявшая крупных сельхозпроизводителей, открыто высказались против «плана Эдвардса». Предприниматели требовали отмены ограничений валютного курса и свободной продажи валюты.
Сильной стороной Сомосы была гибкость в проводимой политике, так как никаких собственных убеждений у него не было. Поэтому 10 декабря 1937 года Сомоса признал «план Эдвардса» неудачным, но, правда, лишь потому, что Эдвардсу якобы дали «неправильные данные» (Сомоса не хотел обижать американцев). Сомоса предложил, чтобы экспортеры могли самостоятельно продавать на рынке 80 % валютной выручки по фактически сложившемуся курсу.
Такое коренное изменение валютной политики привело к резкому падению курса кордобы, который установился на уровне 1:5,9 к июню 1938 года. Однако такой курс не устраивал импортеров, и они решили договориться и не покупать кордобу дороже курса 1:4,5.
Между тем в стране из-за подорожания импорта резко выросли цены, что угрожало уже политической стабильности режима.
В июне 1938 года Сомоса опять ввел контроль над обменным курсом, запретив свободную покупку и продажу долларов частными лицами. Правительство теперь устанавливало официальный курс кордобы еженедельно, что опять-таки не добавляло стабильности в ведении бизнеса для экспортеров и импортеров. Фактически правительство закрепило кордобу на сложившемся крайне низком обменном курсе по отношению к доллару.
Население было крайне недовольно ростом цен – ведь, продавая кофе и бананы, Никарагуа закупала очень много продовольствия, цены на которое с падением кордобы, естественно, сильно выросли. В марте 1937 года «популист» Сомоса начал бороться с порождением собственной политики. Он заставил всех торговцев помещать ценники на видных местах на витринах магазинов и лавок, чтобы правительственные чиновники (из состава Комиссии по валютному обмену) могли их контролировать. К тому же чиновникам дали право проверять бухгалтерскую отчетность торговцев, чтобы выяснять, насколько их закупочные цены отличаются от цен продажи.
Однако торговцев такие меры не сильно напугали, и цены продолжили свой стремительный рост. Тогда Сомоса был вынужден перейти уже к прямому контролю над ценами. В январе 1938 года максимальная торговая наценка на товары повседневного пользования (ткани, нитки, мачете, плуги, лопаты, лекарства, мука и т. д.) была установлена в размере 20 %.
Для контроля над ценами был создан специальный государственный орган – Национальная комиссия по регулированию. В нее имели право обратиться все недовольные потребители. Комиссия могла оштрафовать и даже закрыть торговое предприятие за превышение предельной наценки.
Торговая палата Манагуа в письме к Сомосе отмечала, что причиной постоянного роста цен является нестабильность курса кордобы, и предприниматели стараются с помощью повышения цен гарантировать себя от возможных потерь при обмене (ведь кордоба в любом случае не росла, а только падала по отношению к доллару).
В июне 1937 года, чтобы сбить цены, Сомоса ввел пятилетнее эмбарго на экспорт говядины (причем сам диктатор этот запрет обходил, продавая мясо со своих предприятий). Предприниматели, конечно, были недовольны, но к тому времени руководство Торговой палатой уже находилось в руках ставленников Сомосы, и протесты были вялыми и сервильными. На границе с Коста-Рикой расцвела контрабанда говядины, в которой активно участвовали национальная гвардия и близкие к режиму бизнесмены.
В феврале 1938 года Сомоса объявил о более радикальных мерах по борьбе с инфляцией. Предполагалось создать национальный комиссариат, который продавал бы рабочим и крестьянам продукты первой необходимости по себестоимости. Организовывать такие магазины предполагалось за счет взносов самих же рабочих. Но такая мера ударила бы по бизнесу уже сильно, а Сомоса никогда не ссорился с предпринимателями – главной социальной опорой своей власти. Поэтому из идеи альтернативных государственных магазинов так ничего и не вышло.
Таким образом, валютная политика Сомосы не решила ни одной из поставленных задач, но зато привела к резкому росту цен в стране.
Для укрепления доходной базы бюджета Сомоса упорядочил налогообложение, создав единую налоговую службу. Однако основная тяжесть при взимании налогов по-прежнему лежала на рядовых потребителях, потому что практически все собираемые налоги были косвенными. Правительство взимало акциз на бензин, алкогольные напитки, табак и сахар. Правда, в декабре 1939 года был введен налог на имущество (0,5 % от оценочной стоимости) и налог на наследство на недвижимость (плавающая шкала от 0,5 до 15 %). Однако этих налогов собиралось очень мало, и существенной роли в формировании дохода бюджета они не играли.
Единственным налогом, не затрагивающим население впрямую, был налог на экспорт кофе, но он был снижен на 20 % по просьбе экспортеров.
Соответственно, введение Сомосой акцизов только усилило инфляцию в стране.
Тем не менее благодаря девальвации кордобы Сомоса смог на бумаге серьезно увеличить доходы правительства: с 5,5 миллиона кордоб в 1935-1936 годах до 16,7 миллионов в 1938-1939 годах. Однако в долларах эти доходы только упали: с 4,8 миллиона долларов до 3,4 в этот же отрезок времени.
Сомосе удалось подчинить правительству Национальный банк, который с 1938 года был зарегистрирован в Манагуа (ранее – в США). Совет директоров банка теперь назначался лично президентом. Была учреждена единая служба банковского надзора. Реорганизации подвергся Ипотечный банк, выдававший долгосрочные кредиты аграрному сектору. Были расширены кредитные полномочия «Национальной кассы народного кредита»: раньше этот банк выдавал кредиты в размере до 100 кордоб, теперь – до 3000.
В целом экономическая политика Сомосы до Второй мировой войны не могла продемонстрировать крупных успехов. Причиной этого было трудное экономическое положение главного рынка для никарагуанских товаров – США, которые так и не смогли достичь докризисного уровня 1929 года до войны.
Начало войны было использовано Сомосой для «закручивания гаек», как в экономике, так и в политике. Были введены ограничения на импорт (поскольку отпали традиционные европейские рынки экспорта), а предельные торговые наценки были установлены в размере 5 %. В декабре 1941 года, когда Никарагуа вслед за США объявила войну Германии и Японии, была учреждена Государственная хунта по контролю над ценами и торговлей.
В годы войны экономика Никарагуа наконец-то вышла из кризиса. Однако причина резко поправившегося экономического положения страны коренилась совсем в другом: существенно выросли цены на производимые в Никарагуа товары, которые охотно закупали американцы. В 1943 году торговый баланс Никарагуа стал положительным и был полностью погашен внешний долг (причем часть – раньше срока).
Правда, Сомоса активно печатал деньги (денежная масса в Никарагуа выросла за годы войны в пять раз), что привело к ускорению инфляции. Цены на продовольствие в 1940-1945 годах выросли в 3,5 раза, на лекарства (импорт которых стал монополией государства) – в три раза, на одежду – в два.
В стране стали ощущаться оппозиционные настроения, прежде всего среди рабочих, госслужащих и других малооплачиваемых жителей городов, которые больше всего страдали от инфляции.
Под предлогом войны полиция и национальная гвардия усилили репрессии против нарушителей общественного порядка. Иммунитета лишились даже депутаты парламента. Еще в марте 1939 года был принят конституционный закон о военном положении, по которому президент мог арестовать любого гражданина и поместить его в заключение на неопределенное время. Дела о подстрекательстве, организации несанкционированных демонстраций и заговоре в целях свержения власти передавались военным судам.
В 1941 году конгресс Никарагуа одобрил «закон о защите демократии». Согласно этому документу, запрещались и коммунистическая, и нацистская идеологии как противоречащие социальному строю Никарагуа.
Все годы войны в Никарагуа действовало военное положение. За пронацистские взгляды был арестован даже военный министр Никарагуа Ригоберто Рейес. Однако ФБР относилось к возможной информации о нацистском проникновении в Никарагуа без особой тревоги, хотя страна и находилась поблизости от стратегически важного Панамского канала. В Никарагуа, по оценкам американской контрразведки, жили всего 212 немцев и итальянцев – меньше, чем в любой другой стране Центральной Америки (в Гватемале, например, граждан держав Оси было в десять раз больше – 2720, да и в самой Панаме их было более чем достаточно для организации саботажа – 2334). Но немногочисленная немецкая колония в Никарагуа была достаточно влиятельной и активно распространяла нацистскую идеологию, в том числе и через Немецкую школу в Манагуа, популярную у местной аристократии. Во время визита Сомосы в США ему было настоятельно рекомендовано прекратить публикацию в никарагуанских газетах (например, в «Ла Пренса») прогерманских материалов. Сомоса так и поступил.
Однако главными оппозиционерами в Никарагуа были, конечно, не сторонники нацизма. В стране зрело недовольство на почве крайне тяжелого социально-экономического положения подавляющего большинства населения. Даже военный атташе США в Манагуа признавал: зарплаты рабочих, и без того мизерные (как в городе, так и на селе – примерно 9 американских центов в день), настолько обесценились в результате инфляции, что означают для их получателей «медленную смерть».
Но были недовольны и имущие слои, у которых клан Сомосы постепенно отбирал самые прибыльные предприятия.
В феврале 1939 года группа студентов в Леоне облила кислотой подаренный японским императором портрет Сомосы из шелка. Полиция вычислила злоумышленников, и они отправились в тюрьму на несколько месяцев. В феврале 1940-го была раскрыта «группа коммунистических заговорщиков». Таковыми оказались опять студенты, которые отпечатали и вывесили публиковавшуюся ранее в газетах фотографию улыбающегося Сомосы, на которой он обнимал Сандино. Под фотографией была надпись: «Объятие смерти. Вчера он убил Сандино. Сегодня он убивает народ». Восемь студентов были сосланы на острова Корн.
В феврале 1940 года американский посланник в Манагуа Никольсен писал, что оппозиционные настроения в стране сильны, но в условиях тотального вооруженного превосходства национальной гвардии над своими оппонентами никакой «революции» ждать не приходится (хотя слухи о ней доходили до американской миссии начиная с первой половины 1939 года).
Оппозиционные Сомосе организации и группы возникали и в эмиграции. В Мехико с «Программой действий» в сентябре 1938 года выступил Никарагуанский революционный комитет. В программе чувствовалось влияние идей Сандино: главной причиной бедствий Никарагуа было названо влияние США, и прежде всего созданная американцами национальная гвардия. Комитет выступал за вооруженную борьбу против Сомосы, ликвидацию национальной гвардии, аграрную реформу и защиту общинного землевладения. В целом идеологию комитета можно охарактеризовать как реформистскую, весьма похожую на взгляды тогдашнего прогрессивного президента Мексики Ласаро Карденаса.
Под влиянием блестящих побед Красной армии и роста авторитета СССР в мире в Никарагуа стали возникать коммунистические группы. В январе 1943 года появился антифашистский «Конгресс за мир, единство и освобождение», за которым стояли коммунисты. Они пытались объединить в этой организации рабочих, студентов и представителей городских средних слоев. Однако по указанию Сомосы конгресс был разгромлен национальной гвардией.
Коммунисты тем не менее образовали Блок антифашистских трудящихся, который во время празднования 1 мая 1943 года потребовал снижения цен и раздачу земли крестьянам. После этого все руководители блока были арестованы.
Сомоса относился к любому рабочему движению крайне подозрительно. Если либералы и консерваторы были группами элит, которые можно было легко контролировать, то массовые движения типа профсоюзов или рабочей партии представляли, по мнению Сомосы, опасность для его режима. Поэтому диктатор опирался на бизнес и по просьбе последнего, в частности, не допустил принятия в Никарагуа трудового кодекса, который уже начал обсуждаться в парламенте.
Однако в 1944 году положение резко изменилось, и одно время Сомоса даже рассматривал коммунистов в качестве временных (хотя и неравноправных) союзников.
В этот период Сомоса стал готовиться к своему переизбранию на пост президента. 7-9 февраля 1944 года был в ускоренном порядке изменен порядок направления делегатов на съезд либеральной партии (который формально выдвигал кандидатуру на пост президента). Если раньше делегатов выдвигали местные организации, то теперь их предстояло выбирать в централизованной манере, что облегчало Сомосе контроль над делегатами съезда. Партийные комитеты в департаментах (традиционно имевшие большое влияние) теперь не избирались, а назначались центральным руководством, то есть самим Сомосой.
Однако небольшая группа либералов во главе с Карлосом Пасом и Эноком Агуадо решила выступить против переизбрания Сомосы и образовала 9 марта 1944 года отдельную Независимую либеральную партию. Эмблемой партии стала белая пятиконечная звезда (видимо, в честь США) на красном фоне (традиционный цвет либералов).
Опорой новой партии были, прежде всего, студенты, образовавшие Демократический молодежный фронт. Одним из самых известных активистов фронта стал Томас Борхе – будущий руководитель сандинистской революции 1979 года. В Никарагуа в то время было всего около 600 студентов – в Манагуа, Леоне и Гранаде.
Независимые либералы и молодежь выступали за демократизацию Никарагуа в духе аналогичных реформ, проводившихся в то время в Коста-Рике и Гватемале.
27 июня 1944 года студенты решили в тот же день провести демонстрацию в столице в знак солидарности с гватемальцами, которые боролись против военной хунты, пришедшей там к власти после свержения профашистской диктатуры генерала Убико. К студентам присоединились сотни рабочих, служащих и торговцев, и количество демонстрантов выросло до 2000 человек. Раздавались требования предотвратить переизбрание Сомосы и ликвидировать его диктатуру. Манифестанты устроили митинг перед военной академией, где и были разогнаны полицией. 500 человек были арестованы.
На следующий день на улицах Манагуа появились одетые в черное матери студентов, требовавшие освобождения своих сыновей. Сомоса организовал контрдемонстрацию пьяных проституток, хотя все же освободил некоторых арестованных. Демонстрация солидарности со столичными студентами прошла в Леоне. 4 июля, в День независимости США, студенты устроили митинг перед миссией США в Манагуа.
Участников протестов стали называть «поколением 1944 года», из которого вышли многие активные деятели оппозиционного движения Никарагуа последующих десятилетий.
Сомоса в этих условиях решил противопоставить студенческой молодежи и интеллектуалам из средних городских слоев рабочее движение. Коммунистам разрешили выйти из подполья, и в июле 1944 года была формально учреждена легальная Никарагуанская социалистическая партия. Под руководством партии быстро вырос мощный профцентр, объединявший около 100 тысяч человек.
В то время коммунисты исходили из общей генеральной линии на создание единых антифашистских фронтов, в том числе и с национальной буржуазией.
Главной задачей коммунистов были не социальные преобразования, а поддержка СССР и США в борьбе против фашизма. Лидер компартии США Браудер даже принял решение о роспуске партии, чтобы не мешать Рузвельту. Сомоса был союзником Рузвельта, а значит, коммунистам, по крайней мере в годы войны, следовало его поддерживать.
Бесспорно, такая тактика компартии вполне устраивала Сомосу, и он использовал коммунистов и профсоюзное движение в качестве временных союзников в борьбе против «реакционеров» из рядов независимых либералов и консерваторов (среди последних непримиримым врагом Сомосы был клан Чаморро).
12 января 1945 года Сомоса ввел в действие прогрессивный трудовой кодекс, выполнять который он всерьез и не собирался. Но многие рабочие встретили эту меру положительно. Чтобы они не забывали, кто их облагодетельствовал, Сомоса приказал построить сам себе величественный памятник. Диктатор на коне обошелся казне в 4 миллиона кордоб.
Помимо «пряника» Сомоса активно готовился использовать против оппозиции и кнут. Начиная с декабря 1943 года Сомоса безуспешно просил у США оружие как союзник по антигитлеровской коалиции. В декабре 1944-го он отправил Рузвельту личное послание с просьбой предоставить Никарагуа 10 тысяч винтовок «спрингфилд». Рузвельт, видимо, колебался и Сомоса «разъяснил» ему, что, в отличие от других центральноамериканских стран, в Никарагуа никто не хочет применять оружие против собственного народа: «Оружие в руках созданной офицерами американской армии Национальной гвардии находится в дружественных руках и с честью послужит интересам демократии».
Сомоса попытался запугать США революционной Мексикой и международным коммунизмом: «Никарагуа, к тому же, является бастионом и плотиной против коммунизма, который пытается проникнуть в Центральную Америку в качестве одного из аспектов мексиканской политики… Я не могу отделаться от мысли, что рано или поздно нам придется иметь дело с влиянием России и что США придется взять на себя лидерство – как и сегодня – со всем мужеством и предвидением, в целях нашей совместной обороны». И здесь Никарагуа, по словам ее президента, готова была следовать за США в их противостоянии СССР. Ради этого Сомоса требовал увеличения военной миссии США в Никарагуа.
Конечно, диктатору требовались не винтовки сами по себе (тем более что он был готов отдать американцам взамен такое количество устаревших образцов). В преддверии решающей схватки с оппозицией своему переизбранию Сомоса опять, как и в 1939 году, рассчитывал на публичную демонстрацию поддержки со стороны США.
Американские военные были готовы удовлетворить просьбу Сомосы, но госдепартамент полагал, что никакой угрозы военного нападения на Западное полушарие не существует и поэтому Никарагуа не имеет права получить винтовки по ленд-лизу. Американцы отделались почетной медалью, которой наградили Сомосу в марте 1945 года.
3 мая 1945 года Сомоса получил, наконец, ответное послание от нового президента США Трумэна. Свежеиспеченный хозяин Белого дома предлагал провести в ближайшем будущем американо-никарагуанские военные консультации в целях тесной координации оборонной политики обоих государств. После этого станет ясно, сколько оружия и какого типа реально требуется Никарагуа.
Американцы согласились помочь Сомосе в реорганизации национальной гвардии с целью увеличения ее личного состава до 4000 человек и превращения ее в полноценную регулярную армию со всеми видами оружия и боевой техники. С этой целью в страну была направлена постоянная военная миссия США.
12 июля 1945 года Сомоса выразил послу США Уоррену свое недовольство тем, как к нему относятся в Вашингтоне. На беседе присутствовал сын диктатора Луис, который в чине капитана национальной гвардии был военным атташе Никарагуа в столице Соединенных Штатов.
В духе времени американцы стали требовать от Сомосы ослабления диктатуры, гарантирования свободы прессы и освобождения политических заключенных. Но главное – в Вашингтоне были против выдвижения Сомосы на новый президентский срок в 1947 году, опасаясь, что это приведет к народному восстанию, типа гватемальской революции 1944-го.
Сомоса был вынужден пойти на попятную и объявил, что не будет участвовать в президентских выборах. Но при этом, естественно, диктатор хотел обеспечить победу на них своему ставленнику, который должен был просто функционировать в качестве местоблюстителя вплоть до следующих выборов.
На малопочтенную роль своей марионетки Сомоса выбрал ветерана либеральной партии, участника капитуляции 1927 года Леонардо Аргуэльо. В 1934-1937 годах Аргуэльо был сторонником Сакасы и противником Сомосы, но в 1947 году ему было уже 70 лет, и диктатор не ждал от него никаких неожиданностей.
Независимая либеральная партия и консерваторы выдвинули своим кандидатом Энока Агуадо. Напрасно Сомоса в январе 1947 года пытался через посольство США наладить контакт с лидером консерваторов Чаморро, чтобы договориться с ним о единой кандидатуре. Госдепартамент посоветовал Сомосе договориться с оппозицией самостоятельно. Не удалось Сомосе и представить Чаморро в Вашингтоне как «революционера», который намерен свергнуть власть насильственным путем.
Национальная гвардия, как всегда, блестяще справилась с «организацией» выборов 2 февраля 1947 года, и Аргуэльо был провозглашен победителем.
8 апреля Агуадо был принят в госдепартаменте, где он убедительно представил всю абсурдность никарагуанских «выборов». Однако в ответ лидер оппозиции услышал уже знакомые фразы о невмешательстве США во внутренние дела других государств. Не помогло и то, что Агуадо рассказал в Вашингтоне о совместных фотографиях Сомосы с Гитлером и Муссолини (которые диктатор велел изготовить с помощью фотомонтажа и повесить у себя в кабинете). Сомоса начисто отмел это как клевету в свой адрес. Диктатор предостерег, что, несмотря на слухи, он ни за что не уйдет с поста командующего национальной гвардией.
Однако, к удивлению Сомосы и большинства никарагуанцев, Аргуэльо проявил на посту президента определенную самостоятельность. Он стал пытаться назначать на командные посты не только друзей или родственников клана Сомосы и даже заговорил об отставке самого диктатора со всех постов. Аргуэльо позднее вспоминал, что когда он стал президентом, его поразили масштабы расхищения семьей Сомосы государственных средств. Например, из 100 закупленных в США за государственный счет тракторов 98 работали на предприятиях клана Сомосы. Сотни людей были оформлены как служащие государственных железных дорог, но на самом деле трудились на различных фирмах диктатора.
Аргуэльо был крайне удивлен и тяжелым финансовым положением страны, несмотря на благоприятную для Никарагуа внешнеэкономическую конъюнктуру военных лет. Государственный долг Никарагуа вырос в 1938-1945 годах с 15 до 29,2 миллиона кордоб. При этом доходы правительства тоже увеличились – с 7,5 до 63,7 (1937-1945 годы) миллиона кордоб. Куда делись все эти деньги, Аргуэльо не понимал.
В начале мая 1947 года Аргуэльо пожаловался американскому послу на давление, которое оказывает на него Сомоса. Последний требовал безусловного согласования с ним всех назначений в национальной гвардии. Аргуэльо смело заявил Сомосе, что делает это специально, чтобы народ Никарагуа понял, кто настоящий глава государства.
24 мая вечером Аргуэльо сообщил американскому послу, что намерен отправить Сомосу в отставку с поста командующего национальной гвардией. В качестве причины президент указал на циркулярные телеграммы Сомосы командирам гвардии, в которых говорилось: гвардия в опасности и следует выполнять приказы только Сомосы и никого больше. Сомоса обманул Аргуэльо, сказав ему, что в самом ближайшем будущем эмигрирует в США.
Неудивительно, что после этого Аргуэльо продержался в президентском кресле всего 25 дней. Утром 25 мая 1947 года Сомоса окружил президентский дворец танками, разбудил главу государства и объявил ему, что он низложен. Министр здравоохранения дозвонился до посольства США и попросил помощи. Ему ответили, что не могут ничего сделать по причине отсутствия инструкций из Вашингтона. Аргуэльо умолял посла США Бернбаума срочно прибыть в президентский дворец, но Сомоса не рекомендовал послу этого делать. По телефону Сомоса так объяснил Бернбауму свой очередной переворот: его, дескать, «приперли к стенке», и он был вынужден принять меры для защиты собственной жизни. В эти объяснения не поверили даже в госдепартаменте.
Когда американский военный атташе спросил Сомосу, что будет, если Аргуэльо не уйдет в отставку добровольно, тот улыбнулся и ответил: «В президентском дворце осталось мало еды». Сомоса с гордостью заметил, что «беспрецедентно» успешное проведение переворота является свидетельством его популярности в национальной гвардии.
26 мая 1947 года послушный Сомосе никарагуанский парламент объявил Аргуэльо сумасшедшим и отрешил его от должности. Американцам Сомоса говорил, что Аргуэльо связался с коммунистами и готовил переворот. Новым временным президентом был избран дядя жены Сомосы Бенхамин Лакайо Сакаса.
Ни администрация Трумэна, ни центральноамериканские государства не признали нового «президента», который за свою комплекцию получил в народе кличку «жирная марионетка».
Но Сомоса мастерски разыграл антикоммунистическую карту, используя уже начатую правительством США «холодную войну» против СССР в своих целях. 5 июля 1947 года Лакайо по указанию Сомосы запретил Никарагуанскую социалистическую партию (коммунистическую), на основании того, что ее члены исповедуют «экзотическую идеологию, запрещенную конституцией». Начались аресты коммунистов по всей стране. Лидеров партии сослали на остров Ометепе. При диктатуре Сомосы компартия уже никогда не выходила из подполья.
Сам Сомоса был немедленно назначен военным министром при сохранении поста командующего национальной гвардией.
Для утверждения своего господства Сомоса велел провести 3 августа 1947 года выборы в очередное Конституционное собрание. В этих «выборах» приняли участие менее 10 % никарагуанцев. Собрание избрало еще одним временным президентом еще одного дядю (теперь уже самого Сомосы) Виктора Романа-и-Рейеса, которому было уже 80 лет. Рейес должен был править четыре года, после чего предстояли новые выборы президента на шесть лет. Лакайо стал при Рейесе министром общественных работ.
Но реальным хозяином в стране оставался Анастасио Сомоса. Рейеса в народе звали просто TV (tio Victor – «дядя Виктор»).
Американцы быстро сменили гнев на милость и уже в 1948 году признали новый режим как ценного союзника в борьбе с мировым коммунизмом. Американская военная миссия в Никарагуа стала готовить хорошо вооруженные батальоны никарагуанской армии, которые могли бы воевать вместе с войсками США в горячих точках «холодной войны».
6 мая 1950 года «президент» Рейес скончался в США от сердечного приступа. На сей раз Сомоса не был готов довериться сомнительным политическим комбинациям или престарелым родственникам. Президентом он видел только себя.
При поддержке посольства США Сомоса заключил соглашение с лидерами консерваторов Карлосом Куадрой Пасосом и Эмилиано Чаморро (это соглашение назвали «пактом генералов»). Консерваторы соглашались поддержать кандидатуру Сомосы при условии, что их партия получит треть мест в парламенте. Как только Роман-и-Рейес умер, конгресс назначил Сомосу временным президентом, и в этом же мае 1950 года диктатор был «избран» президентом на шесть лет.
В апреле 1951 года государственный департамент подготовил меморандум о целях политики США в отношении Никарагуа. Эти цели формулировались следующим образом:
– «сохранять и развивать поддержку внешней политики США со стороны Никарагуа», особенно в отношении тех «мер безопасности», которые США предпринимают в Западном полушарии;
– «культивировать в никарагуанском народе» ясное понимание внешней политики США в целях выполнения первой задачи;
– содействовать формированию в Никарагуа «духа опоры на собственные силы» в экономическом и демократическом развитии (американцы не очень-то хотели помогать Никарагуа даже в обмен на поддержку своей внешней политики);
– защищать «легитимные интересы» США в Никарагуа.
При анализе ситуации в Никарагуа госдепартамент признавал, что Сомоса правит «авторитарно» с опорой на национальную гвардию и подавил в стране всю оппозицию. Однако Сомоса всегда поддерживал США, что, даже по мнению госдепартамента, отнюдь не способствовало росту его авторитета среди соотечественников. Американцы хотели также «осторожно» содействовать эволюции Никарагуа в сторону демократии, поскольку не хотели опираться в этой стране только на одного человека. Но в качестве оправдания тесного сотрудничества США с одиозной диктатурой Сомосы госдепартамент в своем анализе утверждал, что никарагуанцы сами ничего не хотят сделать для торжества демократии в стране.
В 50-е годы Никарагуа продолжала оставаться аграрной страной, ориентированной на внешний рынок. Послевоенное восстановление Европы, гонка вооружений и война в Корее способствовали росту мировых цен на сырье, что было благоприятно для никарагуанской экономики.
Однако если раньше экономика Никарагуа зависела в основном от экспорта кофе, то 50-е характеризовались резким ростом производства и экспорта хлопка. В 1951-1955 годах площадь земли под хлопчатником увеличилась в 10 раз. В северо-западных департаментах Чинандега и Леон производство хлопка выросло в 120 раз с 1949-го по 1955 год. В 1955-м хлопок впервые стал основным экспортным товаром Никарагуа. Если в 1949 году из Никарагуа было вывезено 379 тонн хлопка, то в 1955-м – 43 971 тонна.
Правительство при поддержке США активно кредитовало производство хлопка, в том числе закупку в тех же США сельскохозяйственных машин и пестицидов. Но кредиты в основном шли крупным олигархическим кланам, три из которых в 50-е годы контролировали всю экономику Никарагуа.
Первый клан был связан с американскими банками «Бэнк оф Америка», «Уэлсс Фарго» и «Ферст Нэшнл Бэнк оф Бостон». По имени первого банка клан неформально называли «группа БАНАМЕРИКА». В нем объединились традиционные богатые консервативные кланы Гранады. Эта олигархическая группа контролировала производство сахара, рома, говядины, кофе, имела большие вложения в розничную торговлю и внешнеторговые операции.
Другой олигархический клан был связан с «Никарагуанским промышленно-торговым банком» (Banco Nicaraguense de Industria y Comercio), поэтому его знали как «Группу БАНИК». Это были старейшие либерально настроенные кланы Леона, – традиционные соперники Гранады. Эта олигархическая группировка активно занималась хлопковым бизнесом, а также спекуляцией землей, строительством и заготовкой древесины.
Самым влиятельным олигархическим кланом была, естественно, семья Сомосы. Ее предприятия финансировались центральным банком, но был у семьи и собственный банк – «Банко Сентроамерикано». Сомоса в 50-е годы активно наращивал свою бизнес-империю, и американцы оценивали его состояние в 50 миллионов долларов. Диктатор обзавелся собственным портом на тихоокеанском побережье, который он назвал в честь себя – Пуэрто-Сомоса. Ему также принадлежала и национальная авиакомпания.
При этом все три олигархические группировки были тесно связаны друг с другом семейными и деловыми узами. Например, глава клана Чаморро и неформальный лидер консерваторов в Никарагуа Педро Хоакин Чаморро состоял в совете директоров «Никарагуанского торгово-промышленного банка», а его родственник Альфредо Пельяс Чаморро, которому принадлежал крупнейший в Центральной Америке сахарный завод, был связан с «Группой БАНАМЕРИКА».
Большую часть денег олигархи зарабатывали не за счет промышленного производства, а с помощью торговых операций, искусственно задирая цены. 24,7 % национального дохода Никарагуа в 50-е годы присваивал торговый капитал, и только 9,8 % – промышленный.
Внешняя торговля Никарагуа была ориентирована на США и западноевропейские страны. На Америку в 1951 году приходилось 56,5 % внешней торговли Никарагуа, на Великобританию – 15,4 %, на Мексику и страны Центральной Америки – 10,5 %.
Олигархические кланы совместно, при помощи связей в госаппарате, сгоняли крестьян с земли, чтобы пополнить свои латифундии, а заодно и резервуар дешевой рабочей силы. Только Сомосе и его семье, по разным оценкам, принадлежало от 10 до 20 % всей обрабатываемой земли в Никарагуа. По другим данным, личное состояние Сомосы уже в 40-е годы превышало 300 миллионов долларов и ему принадлежало до 50 % сельскохозяйственных земель.
В то же время среднемесячная заработная плата рабочего в Никарагуа в 1960 году не превышала 53,5 доллара США. Индивидуальное среднее потребление в Никарагуа составляло 11,1 % от американского уровня, причем доходы никарагуанцев в сравнении с американцами сокращались, а не росли. Если в 1955 году средний доход в Никарагуа равнялся 9,6 % от американского уровня, то в 1960 году – 8,8 %.
Из 330 тысяч человек трудоспособного населения Никарагуа в 1950 году 223,5 тысячи были заняты в сельском и лесном хозяйстве и только 37,5 тысячи – в обрабатывающей промышленности.
Средний никарагуанец потреблял в день к началу 60-х годов 2350 килокалорий, в том числе 59 г белков (костариканец соответственно – 2610 и 70; правда, положение населения в Сальвадоре, Гондурасе и Гватемале было еще хуже, чем в Никарагуа). Только 49 % подданных Сомосы были грамотными (в Коста-Рике – 86 %), и лишь 4,4 % никарагуанцев могли похвастаться полным средним образованием. Неудивительно, если учесть, что Сомоса тратил на образование в среднем 1,7 % национального дохода (Коста-Рика – 4,6 %). В 1952 году в средние школы ходили 5 тысяч никарагуанцев (население страны составляло примерно 1,2 миллиона человек).
На всю страну в 1953 году насчитывалось 24 больницы и 520 врачей, причем медицинское обслуживание было платным и поэтому недоступным для большинства населения.
С помощью бизнеса и сотрудничества в деле ограбления собственного населения Сомоса превратил некогда оппозиционных консерваторов в своих союзников. Казалось, что никакой оппозиции в Никарагуа уже нет.
Так же считал и сам Сомоса, который, уверовав в собственные силы, стал претендовать на роль регионального наместника США в Центральной Америке в качестве главного борца против «коммунистической угрозы». США каждый год в виде военной помощи предоставляли Никарагуа не менее 200 тысяч долларов, благодаря чему Сомоса превратил свою армию в самую сильную в Центральной Америке (в этом отношении с ним мог соперничать разве что его друг доминиканский диктатор Трухильо). Во время войны в Корее Сомоса предлагал американцам направить туда никарагуанский воинский контингент. С 1953 года Никарагуа была официально включена в Программу американской военной помощи.
При этом доля Никарагуа в экономическом потенциале Латинской Америки составляла в 1950 году 0,4 %, а в 1955-м – 0,5 %.
В 1954 году Сомоса принял самое активное участие в операции ЦРУ по свержению прогрессивного гватемальского президента Хакобо Арбенса. Арбенс не понравился американцам тем, что осмелился в ходе аграрной реформы национализировать за выкуп земли, принадлежавшие «Юнайтед Фрут». На территории поместья Сомосы в Эль-Тамариндо готовились специалисты связи для гватемальских контрреволюционеров. Никарагуанский остров Момотомбито был превращен в учебный лагерь ЦРУ. В Пуэрто-Кабесасе американцы тренировали диверсантов для действий против Гватемалы. Именно на территории Никарагуа формировались отряды ЦРУ, которые затем напали на Гватемалу.
Когда подготовленные ЦРУ наемники летом 1954 года вторглись в Гватемалу, представитель этой страны на заседании Совета Безопасности ООН Ариола заявил: «Нападение против Гватемалы финансировалось „Юнайтед Фрут Компани“, снабжалось правительством США оружием и пользовалось поддержкой со стороны президента Никарагуа Анастасио Сомосы».
В 1954-1955 годах Сомоса организовал вторжение реакционных костариканских эмигрантов в Коста-Рику с целью свержения реформистского правительства Фигереса.
«Вина» Фигереса состояла в том, что он отказался прибыть в Каракас на созванную США для осуждения гватемальского правительства Арбенса X конференцию Организации американских государств (ОАГ).
В январе 1955-го костариканские реакционные оппозиционеры и никарагуанские войска вторглись с территории Никарагуа в Коста-Рику. Фигерес пошел на уступки США, и никарагуанские войска ушли на свою территорию, передав урегулирование конфликта ОАГ. За исполнение роли регионального жандарма Сомоса 20 апреля 1954 года попросил США продать ему 12 новейших истребителей Ф-47 и четыре бомбардировщика Б-25. Эти самолеты превратили бы Сомосу в хозяина Центральной Америки, так как никарагуанская авиация смогла бы наносить удары по территории любой центральноамериканской страны.
Американцы предложили Сомосе истребители Ф-80 и бомбардировщики Б-26. Тогда Сомоса стал угрожать, что закупит самолеты в Швеции, как уже делал его друг Трухильо, и потребовал у американцев еще 60 танков и 7000 винтовок М-1 с семью миллионами патронов, а также четыре гаубицы калибром 105 мм. В конце концов, американцы продали требуемые винтовки и три истребителя Ф-47.
Однако 60 танков США предоставлять Сомосе не хотели, так как понимали, что для обороны Никарагуа от соседей столько боевой техники не нужно. Если бы Сомоса получил такое огромное (по меркам Центральной Америки) количество боевой техники, то это наверняка вызвало бы гонку вооружений со стороны всех соседей Никарагуа, особенно Коста-Рики.
В январе 1955 года посол Никарагуа в Вашингтоне потребовал «немедленно» продать его стране четыре истребителя Ф-51, чтобы противостоять четверке машин той же марки, которые Коста-Рика недавно купила в США. Мол, это личная просьба Сомосы, которому самолеты нужны для «обороны». Представитель Американского агентства помощи (АРА) Спаркс не выдержал и спросил, верит ли сам посол в то, что говорит. Как отмечает запись беседы в документах госдепартамента, «посол не смог дать ясного ответа».
В мае 1956 года США наконец-то дали согласие на поставку одержимому манией величия Сомосе четырех танков, но, как оказалось, это был последний успех диктатора. Первоначально Сомоса предложил, чтобы США продали через него десятки танков Израилю («как стране, борющейся с коммунизмом»), а в награду за посредничество дали бы ему бесплатно хотя бы 10 танков. Американцы отказались, на что Сомоса заметил: «Ну что же, игра окончена».
Диктатор и не подозревал, что его слова вскоре окажутся пророческими.
В 1955 году Сомоса в очередной раз изменил конституцию, чтобы дать себе возможность снова баллотироваться в президенты в 1956-м. Заявление о намерении вновь стать президентом Никарагуа Сомоса сделал в городе Окоталь, где Сандино в 1927 году дал первый бой американским интервентам (свое выступление диктатор назвал «клич Окоталя»). Когда диктатор в феврале 1956 года посетил Леон, его не впечатлили рисунки с черепом и перекрещенными костями и огромные надписи «Смерть Сомосе!» на стенах.
Еще в 1954 году старинный враг Сомосы Эмилиано Чаморро и его родственник, редактор газеты «Ла Пренса» Педро Хоакин Чаморро пытались убить диктатора. Бывшие военнослужащие национальной гвардии решили устроить 4 апреля засаду на Панамериканском шоссе. Однако один из участников заговора оказался предателем. Покушение провалилось, и его организаторов посадили в тюрьму, где жестоко пытали. Некоторых заговорщиков просто казнили без всякого суда.
Сомоса прочно контролировал правительство, расставлял на ключевые посты своих родственников. Зять Сомосы был послом в Вашингтоне, два племянника супруги («доньи Сальвадоры») – послом в Мексике и министром иностранных дел, ее брат – министром здравоохранения и президентом электроэнергетической компании. Старший сын Сомосы Луис был спикером конгресса, что означало, что именно он станет главой государства, если с отцом что-нибудь случится. Второй, любимый сын Сомосы Анастасио-младший (по кличке «тачито» – «маленький мерзавец») командовал военной академией, а фактически и всем репрессивным аппаратом. Дядя Сомосы заведовал телефонной и телеграфной связью.
Портрет своей дочери Лилиан Сомоса распорядился поместить на денежных купюрах. Многие никарагуанцы подрисовывали Лилиан усы или писали под портретом «пута» («шлюха» по-испански).
13 мая 1929 года в городе Леоне родился Ригоберто Лопес Перес. Юноша любил стихи и уже в 17 лет написал свою первую поэму «Признание солдата». Чуть позже Лопес научился играть на виолине и стал писать романтические и лирические песни. В 1952 году Лопес эмигрировал в Сальвадор, где одно время работал коммивояжером, продавая грампластинки. Потом он поступил на государственную службу, став санитарным инспектором. Лопес был членом независимой либеральной партии и ненавидел Сомосу. По некоторым данным, он получил в Сальвадоре военную подготовку при помощи бывших солдат национальной гвардии.
При покушении на диктатора в апреле 1954 года погибло двое друзей Лопеса, и он решил отомстить. 17 сентября 1956 года Лопес приехал в Манагуа, откуда поездом добрался до родного Леона. Он знал, что 21 сентября Сомоса будет присутствовать на торжественном вечере в «Рабочем доме», который организовали проправительственные профсоюзы. Перед уходом из дома в этот день юноша читал матери свои стихи, а затем, надев белую рубашку и голубые брюки, сказал, что хочет умереть, одетый в цвета национального флага. Проникнуть на вечер Лопес смог с помощью брата своей невесты, журналиста Армандо Селайи.
Вечер окончился балом, на котором довольный, выпивший шампанского Сомоса милостиво разглядывал красивых девушек – это была его слабость. Около 23:30, когда диктатор уже собрался уходить, Лопес в танце с одной из дам приблизился к нему и выстрелил пять раз из револьвера «смит и вессон». Три пули попали в цель, и на Лопеса сразу же обрушился град выстрелов со стороны личной охраны диктатора. Уже лежа на полу, истекая кровью, Лопес перед смертью успел сделать еще один выстрел и попал диктатору в пах. Две другие пули задели легкое и позвоночник.
Сандино был отомщен, и его убийце тоже было суждено погибнуть от пули.
В Никарагуа было немедленно объявлено осадное положение, была прервана телефонная и радиосвязь с внешним миром (за исключением сообщений американского посольства, которое проинформировали о покушении уже через час). Американский посол немедленно направился в Леон.
Однако Сомоса был жив, хотя и испытывал нестерпимую боль. Его быстро перевезли в госпиталь в Манагуа, и рядом с палатой диктатора поселился американский военный атташе. В Вашингтоне сначала хотели прислать бригаду лучших врачей, но потом (23 сентября) переправили Сомосу в американский военный госпиталь в зону Панамского канала. Все эти меры принимались по личному указанию президента США Эйзенхауэра.
Но американские хирурги не спасли Сомосу. 29 сентября 1956 года он умер. В своем соболезновании президент США подчеркнул, что Сомоса скончался от «руки подлого убийцы».
Между тем «подлый убийца» Лопес сначала хотел казнить Сомосу 14 сентября на мероприятии по случаю 100-летия одного из сражений, но отказался от этого, узнав, что на празднике будет много молодежи: он не хотел, чтобы собравшиеся пали жертвами произвола национальной гвардии.
Никарагуанская официальная печать сообщала, что мимо гроба Сомосы прошли тысячи людей. Но на самом деле многие никарагуанцы просто хотели убедиться, что ненавистный диктатор действительно мертв.
Газета чилийских коммунистов «Эль Сигло», пожалуй, верно оценила царившие в Вашингтоне после смерти Сомосы настроения: «Понятно, почему Вашингтон так разъярен в связи с кончиной генерала Сомосы. На звездном знамени Соединенных Штатов Америки стало одной звездой меньше. От выстрелов молодого патриота Лопеса Переса задрожали все тираны, состоящие на службе у госдепартамента и североамериканских монополий».
Но 24 сентября, когда «Тачо» еще лежал в американском госпитале, начальник центральноамериканского отдела госдепартамента Нил подготовил для заместителя госсекретаря по Латинской Америке Работтома секретный меморандум. Документ содержал оценки перспектив развития Никарагуа. В нем отмечалось, что смерть или паралич Сомосы создаст в Никарагуа вакуум власти, так как сама эта власть была крайне централизована и замкнута на одного человека. Вице-президента в Никарагуа не было, а парламент играл роль учреждения, «штампующего решения Сомосы». Старший сын диктатора полковник Луис Сомоса был «номинальным главой» этого учреждения. «Полковник Анастасио Сомоса-младший (Тачито), младший сын. Ныне стал временным исполняющим обязанности командующего национальной гвардией, а также ВВС. Говорят, что его не любят большинство офицеров и прочих граждан. Луис в последнее время стал больше интересоваться политикой, хотя в целом он предпочитал бизнес и сельское хозяйство. В случае полного переворота под угрозой окажется вся семья Сомосы». Поэтому кто-либо из членов семьи, согласно анализу госдепартамента, просто обязан был стать президентом.
Однако американцы были убеждены, что национальная гвардия является «солидной основой» господства клана Сомосы.
Оппозицию в госдепартаменте считали «неопределенной силой». Понимая, что консервативная партия явно без энтузиазма отнесется к перспективе шестилетнего правления еще одного президента-Сомосы, равно как и независимые либералы, Нил совершенно справедливо отмечал, что большая часть членов этих партий занимаются бизнесом и поэтому политически индифферентны. Никарагуанская оппозиция, говорилось в меморандуме, расколота и не имеет общей программы. «Есть некоторые данные, что никарагуанские коммунисты проникли в отдельные оппозиционные группы или что экстремисты обратятся к коммунистам за содействием». Под экстремистами американцы понимали бывших офицеров национальной гвардии, перешедших в оппозицию к клану Сомосы и стремившихся физически уничтожить всех представителей клана (например, бывшего полковника гвардии Мануэля Гомеса Флореса).
27 сентября 1956 года специальный документ «Перспективы политической стабильности в Никарагуа» подготовило и разведсообщество США. Американская разведка пришла к следующим выводам.
«1. Если президент Сомоса выздоровеет и вернется к исполнению своих обязанностей, то его режим может продержаться у власти неопределенное время, хотя, наверное, политическое недовольство в Никарагуа будет нарастать.
2. Если президент Сомоса умрет или будет неспособен выполнять свои обязанности, то Луис Сомоса, его сын и юридически оформленный преемник, по-видимому, будет принят (обществом) в качестве временного президента при условии скорейших выборов… Решающей будет позиция гвардии.
3. Согласно нынешним данным, сомосисты попытаются заменить Луисом Сомосой его отца в качестве кандидата либеральной партии на пост президента и выбрать его в той же манере, в которой они выбрали бы его отца… Сомоса не станет столь же сильным президентом, как его отец, но почти наверняка сумеет сохранять свои позиции, пока будет пользоваться сплоченной поддержкой гвардии».
Что касается оппозиции, американская разведка отмечала рост недовольства в рядах консерваторов и даже предполагала, что те намечали на февраль 1957 года «революцию» против Сомосы и были удивлены неожиданным для них покушением на диктатора. Серьезным фактором, по мнению американцев, могла оказаться независимая либеральная партия, показавшая свою силу на выборах 1947 года. «Запрещенная коммунистическая партия, у которой в Никарагуа менее 200 членов, не всегда была последовательно против Сомосы. Некоторые коммунисты, как известно, входят в просомосовский рабочий фронт, другие принадлежат к антисомосовскому рабочему фронту».
Следует отметить, что Никарагуанская социалистическая партия в то время работала в легальных организациях (в том числе и в профсоюзах), чтобы вести в них политическую пропаганду против диктатуры. Других возможностей у коммунистов просто не было. Ведь если консерваторы и независимые либералы формально существовали вполне легально, то компартия была запрещена.
Американская разведка описывала Анастасио Сомосу-младшего (официально употребляя кличку «Тачито») как «склонного к насилию, импульсивного и высокомерного человека, не очень популярного в гвардии».
В день смерти Анастасио Сомосы 29 сентября 1956 года никарагуанский конгресс единогласно утвердил его сына Луиса Сомосу временным президентом. Американцы убедили Луиса и «Тачито» отказаться от массовых репрессий, хотя последний к ним явно склонялся.
Либералы послушно выдвинули Луиса Сомосу кандидатом в президенты на съезде в Леоне. При этом в городе были введены драконовские меры безопасности, а всю церемонию выдвижения в городском театре свели до минимума – она длилась менее часа, после чего Луис Сомоса спешно отбыл в Манагуа.
«Выборы» потрясли даже уже привыкших к фальсификациям никарагуанцев. Сомоса-младший набрал в феврале 1957 года 450 тысяч голосов. Например, в местечке Блуфф он получил 503 голоса, хотя все население там (включая несовершеннолетних) составляло 158 человек.
Новый президент Луис Сомоса Дебайле родился 18 ноября 1922 года в Леоне. В 1940 году он вступил в национальную гвардию и к моменту смерти отца был полковником. В 1944-1945 годах служил военным атташе Никарагуа в Вашингтоне. Луис женился на костариканке Исабель Уркуйо (причем по любви, а не по расчету), и у них было шесть детей.
Первоначально Луис Сомоса по совету американцев решил немного разрядить ситуацию в стране. Была ослаблена цензура печати, из тюрем выпустили политзаключенных. В 1958 году университет Леона перестал быть государственным и получил статус автономного. США всячески поддерживали «либерализацию» в Никарагуа, и в июле 1958 года Никарагуа в знак особого внимания посетил Милтон Эйзенхауэр – младший брат президента США. Американцы вздохнули с облегчением, когда визит Эйзенхауэра-младшего в Центральную Америку прошел без инцидентов. Ведь незадолго до этого вице-президента США Никсона в Каракасе забросали яйцами.
Еще 27 мая 1958 года директор ЦРУ Даллес назвал высокой вероятность антиамериканских демонстраций по случаю визита Эйзенхауэра в Панаме и Гватемале. При этом Даллес вынужден был признать, что антиамериканские проекты скорее отражают настроения широких слоев населения, нежели взгляды изолированных коммунистических групп.
Американский посол 20 мая 1958 года сообщил из Манагуа: он верит, что «доктора Эйзенхаура» (на самом деле докторской степени у брата президента не было) удастся уберечь от слишком явных проявлений невежливости о стороны местного населения. Однако любые публичные дебаты, по мнению посла, только заставили бы Эйзенхаура занять оборонительные позиции и укрепили антиамериканские настроения в стране.
В духе времени Милтон Эйзенхауэр встретился в Никарагуа не только с Сомосой, но и с представителями оппозиционных партий. В это время никарагуанские студенты активно протестовали против планов присвоения Эйзенхауэру звания почетного доктора.
Луис Сомоса позиционировал свой режим как «мост к демократии», и некоторые никарагуанцы в это даже поверили.
Но к началу 1959 года американцы стали получать сведения о готовящемся покушении на Луиса Сомосу. В стране то и дело возникали мелкие вооруженные группы самой разной политической окраски, пытавшиеся поднять восстание против режима. Пока национальная гвардия успешно и быстро подавляла партизанское движение в зародыше.
1 января 1959 года все в одночасье изменилось. В этот день в Гавану вошла победоносная Повстанческая армия во главе с Фиделем Кастро. Был свергнут режим кубинского диктатора Фульхенсио Батисты – друга семьи Сомосы, которого никарагуанская диктатура активно поддерживала оружием. Кастро, прекрасно это знавший, заявил: «Батиста получает постоянную помощь от Соединенных Штатов, как неспоредственно из США, так и через Трухильо и Сомосу». 9 ноября 1958 года, всего за два месяца до победы революции на Кубе, Сомоса отправил Батисте партию оружия. У Батисты кончались снаряды для 37-миллиметровых танковых пушек, и по его просьбе уже на следуюющий день Сомоса самолетом прислал 4 тысячи снарядов. Помощь никарагуанского диктатора была для Батисты жизненно важной, так как США с 1956 года формально не поставляли на Кубу оружие. Без Сомосы армия Батисты не смогла бы продержаться до января 1959 года.
Всего Сомоса направил своему другу Батисте 40 американских БТР Т-17 (сам Сомоса купил их для Батисты в Израиле; именно эти бронемашины имели на вооружении 37-миллиметровые пушки) с 90 пулеметами, 16 тысяч 37-миллиметровых снарядов, напалмовые и осколочные бомбы крупного калибра, а также миллион патронов калибра 7,62 мм. БТР Т-17 были главной ударной силой Батисты в борьбе против Повстанческой армии Кастро.
Консервативная оппозиционная никарагуанская газета «Ла Пренса» сообщала, что победа кубинского народа «была встречена как праздник по всей республике, особенно в Манагуа, где целый день запускали фейерверки и петарды». На улицы столицы вышли молодежные группы консерваторов, независимых либералов и просто противников режима, которые скандировали «Да здравствует свобода!», «Да здравствует Фидель!», «Да здравствует свободная Куба!». Демонстрация была разогнана национальной гвардией. Симпатии к кубинцам были настолько сильны, что демонстрации состоялись даже в мелких городах и поселках.
Никарагуанская молодежь увидела для себя пример, убедилась, что народ может победить в вооруженной борьбе даже самую сильную армию самой жестокой диктатуры. Например, 10 января 1959 года «Ла Пренса» сообщала из одного из самых консервативно настроенных городов страны: «С самых ранних часов утра 1 января отмечался радостный, преисполненный энтузиазма обмен мнениями между многочисленными консерваторами и оппозиционными либералами, когда они узнали о падении деспота Батисты и окончательной победе благородного дела героя Фиделя Кастро, знаменосца справедливости и демократии».
Десятки никарагуанцев отправились в Гавану, чтобы своим глазами увидеть торжество революции и заручиться поддержкой кубинцев для свержения собственной диктатуры. Однако среди них было немало бездельников и авантюристов. Так, никарагуанец Честер Лакайо выдавал себя за командующего повстанческой армией и записывал в нее всех желающих за пять долларов. Набрав определенную сумму, он бежал в США, где обвинил Кастро в подрывной деятельности в Латинской Америке.
Но среди попавших тогда на Кубу никарагуанцев был и один серьезный не по годам молодой человек, которому предстояло сыграть решающую роль в свержении диктатуры клана Сомосы.
Как и Аугусто Сандино, Карлос Фонсека Амадор был незаконнорожденным ребенком. Он появился на свет в Матагальпе 23 июня 1936 года. Его мать, Августина («Тина», как звали ее подруги) Фонсека была поденщицей и служанкой. Один из двух двухэтажных домов в Матагальпе принадлежал отцу ребенка, богатому кофейному плантатору Фаусто Амадору Алеману, который никак не участвовал в воспитании сына.
Репутация у Августины Фонсеки была ужасной. Работая горничной в отеле, она родила двойню – по слухам, от лейтенанта американской оккупационной армии Пеннингтона. Один из близнецов, Карлос, умер, и в его честь мать назвала другого сына, о котором и идет речь в этой книге. Говорили, что Тину бог наказал дважды, создав ее очень бедной и очень красивой. После Карлоса Тина родила еще трех детей от разных отцов, но никогда не была замужем и не имела собственного крова. Обычно она жила у своей тетки Изауры, которая была ненамного ее старше. Изаура время от времени выкидывала Августину с детьми из дома за «аморальное поведение», но потом жалость брала свое, и она сменяла гнев на милость. Комната, которую Изаура сдавала племяннице за пять долларов в месяц, не имела даже нормально закрывающейся двери, и дверь приходилось подпирать кроватью.
С ранних лет Карлос видел страдания матери, которую бросал очередной мужчина, не желавший брать ее в жены из-за бедности. На протяжении всей своей жизни Карлос Фонсека Амадор всегда подчеркнуто уважительно относился к женщинам, и терпеть не мог распространенного в никарагуанском обществе «мачизма». В ранние юношеские годы он избегал случайных сексуальных связей именно потому, что боялся причинить женщинам душевную боль. При этом Карлос был красивым высоким юношей с нехарактерной для большинства населения бледной кожей и голубыми глазами.
Карлос был единственным из детей Августины, кто смог получить полное среднее образование, – в 1950 году она сумела устроить сына в единственную государственную гимназию Матагальпы. Он, как мог, помогал своей задавленной тяжелой работой матери, продавая после школы газеты. В 1960 году Карлос написал отцу письмо с просьбой помочь Августине: «Бедная женщина, которая до сих пор в своей жизни не жила в собственном доме. Она всегда была рабыней на кухне у тех, на кого она работала, и кухня была единственным домом, который я знал… Я надеюсь, Вы вспомните, что она ничего не знала в жизни, кроме грусти, и поэтому она очень страдает, когда на нее презрительно смотрят». Однако Карлос зря наделся на великодушие отца – тот (получивший образование в США) не дал матери своего ребенка ни цента.
В начале 50-х годов Карлос, активно интересовавшийся политикой, участвовал в собраниях консервативной партии. Однако консерваторы не казались ему истинными революционерами, поскольку были богатыми людьми.
В поисках ответа на волновавшие его вопросы, прежде всего, причины столь несправедливого устройства общества Карлос Фонсека обратился к марксизму. Он пытался найти в магазинах любую марксистскую литературу. Его друг Рамон Гутьеррес дал ему почитать «Манифест Коммунистической партии» на французском языке, а также несколько произведений Мао Цзедуна на испанском. Эти книги Рамон привез из Гватемалы, где у власти стоял прогрессивный президент Хакобо Арбенс (позднее свергнутый США при помощи Сомосы). Гутьеррес, Фонсека и Франсиско Буитраго организовали в гимназии в 1954 году «Культурный центр», который начал издавать оппозиционный журнал «Сеговия».
Журнал привлек внимание консервативной «Ла Пренсы», сообщившей, что «красные пустили корни в Матагальпе».
Неудивительно, что вскоре Фонсека стал членом запрещенной компартии – Никарагуанской социалистической партии.
Блестяще окончив гимназию, Карлос Фонсека в 1956 году поступил в университет в Леоне и стал изучать юриспруденцию. Он поражал своих однокашников тем, что не пил, не курил и не увлекался девушками. Его обычно можно было видеть с книгами под мышкой. Фонсека создал в университете первую и единственную коммунистическую студенческую ячейку в стране и стал главным редактором университетской газеты. В ячейку входил Томас Борхе – участник студенческих протестов 1944 года.
Оппозиционные настроения «красного» Карлоса были всем известны, и после покушения на Сомосу в сентябре 1956 года он был арестован вместе с сотнями оппозиционеров по всей Никарагуа. Его продержали в тюрьме два месяца. Как и большинство коммунистов, Фонсека осудил теракт Лопеса Переса, считая, что диктатуру можно свергнуть только путем массовой политической борьбы трудящихся.
В 1957 году Карлос Фонсека был направлен компартией в качестве делегата на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москву (он посетил также ГДР). Он был потрясен жизнью в Советском Союзе и после возвращения написал восторженную книгу «Никарагуанец в Москве». В 1958-м она была издана Никарагуанской социалистической партией с предисловием генерального секретаря Мануэля Переса Эстрады. Фонсека убедился, что социализм в короткие сроки может превратить отсталую аграрную страну в передовую сверхдержаву. Именно таким путем, по мнению Карлоса, и должна была идти Никарагуа. Он подчеркивал, что вопреки распространенному мнению русские не скрывают своих ошибок и открыто пишут о них в газетах. Интересно, что Фонсека не принял критику Сталина со стороны Хрущева, отметив, что Сталину поставили много памятников, а «Никите» ни одного.
16 декабря 1957 года, по возвращении из СССР, Фонсеку арестовали в аэропорту Манагуа и отобрали у него фотоаппарат и книги.
Книгу Фонсеки по поручению компартии редактировал Родольфо Ромеро, который боролся в Гватемале в 1954 году против организованного ЦРУ переворота. Он рассказал Фонсеке, что познакомился там с молодым аргентинским врачом Эрнесто Геварой, которого он научил стрелять из автомата.
Фонсека активно продавал свою книгу во время митингов, на железнодорожных станциях и на городских площадях. Он даже послал по почте один экземпляр Сомосе, требуя вернуть отобранные у него книги.
В июле 1958 года Фонсека организовал в университете протестное движение против присуждения Милтону Эйзенхауэру степени почетного доктора. В октябре 1958-го он принял активное участие в первой в истории Никарагуа общенациональной студенческой забастовке, участники которой требовали немедленного освобождения всех студентов, арестованных после покушения на Сомосу, в том числе и друга Фонсеки Томаса Борхе. 15 октября Луис Сомоса принял делегацию студентов, в которую входил и Карлос Фонсека. Видимо, визит не прошел бесследно, так как в ноябре Фонсеку снова арестовали без объяснения причин, правда, на сей раз отпустили довольно быстро.
В том же 1958 году ветеран сандинистского движения 68-летний генерал армии Сандино Рамон Раудалес организовал вооруженную группу из 25 человек (в основном студентов), назвав ее Революционной армией Никарагуа. Как и сандинисты в свое время, бойцы армии дали клятву бороться против диктатуры Сомосы не на жизнь, а на смерть. Помимо политических требований (образование коалиционного консервативно-либерального правительства) армия Раудалеса выступала за аграрную реформу, национализацию иностранных горнорудных предприятий и экспроприацию имущества клана Сомосы. Борьба отряда Раудалеса длилась 45 дней, и партизанам даже удалось сбить самолет национальной гвардии. Но 18 октября 1958 года Раудалес погиб в бою в горах под Матагальпой, и его отряд распался и отошел в Гондурас.
После кубинской революции Фонсека организовал в марте 1959 года движение «Никарагуанская демократическая молодежь», которое официально не примыкало ни к одной из партий, что было новым для Никарагуа.
В мае 1959 года Комитет гражданских действий, в котором объединились основные оппозиционные партии, предъявил Сомосе требование уйти в отставку, не дожидаясь окончания срока полномочий в 1963 году. 1 июня 1959-го в Манагуа началась всеобщая забастовка протеста против диктатуры. Таких массовых акций протеста Никарагуа при Сомосе еще не знала. Были закрыты банки, магазины и даже государственные учреждения.
Одновременно консерваторы попытались свергнуть Сомосу вооруженным путем. С декабря 1958 года они готовили в Коста-Рике вторжение на территорию Никарагуа с помощью бывщих офицеров национальной гвардии. 31 мая 1959 года на самолете ДС-46 из Коста-Рики прилетела первая вооруженная группа повстанцев в количестве 62 человек. Группа высадилась в местечке Моллехонес (департамент Чонталес). Одну из «колонн» (отрядов) группы возглавлял Педро Хоакин Чаморро. Партизан обнаружили через два часа и обстреляли с воздуха с помощью двух полученных из США самолетов «мустанг». Партизаны отступили в горы, но 10 июня практически без боя сдались национальной гвардии.
Другая группа консерваторов (51 человек) приземлилась в районе Олама (департамент Боако) 1 июня. Их самолет застрял в грязи и был уничтожен национальной гвардией с воздуха.
Высадка должна была совпасть с объявленной оппозицией всеобщей забастовкой, которая, как надеялись консевраторы, перерастет в вооруженное восстание. Но этого не случилось.
Партизаны 15 дней бродили по горам, и местные крестьяне снабжали их продуктами. В боях с национальной гвардией партизаны смогли убить трех солдат противника, сами потеряв одного человека. После этого их постигла участь первой группы. Арестованных доставили в Манагуа и приговорили к восьми годам тюрьмы.
Интересно, что консерваторы не получили помощи на Кубе, так как принявший их Че Гевара усомнился в их революционном настрое. После этого они обратились за содействием к послу США в Коста-Рике, который обещал помочь при условии, что Сомосу свергнут быстро и без лишнего кровопролития. К повстанцам хотел присоединиться один из будущих лидеров сандинисткой революции Томас Борхе, но взгляды консерваторов были для него слишком буржуазными. Другого будущего лидера сандинистской революции, Хермана Помареса, отвергли за радикальные взгляды сами консерваторы.
Начать вооруженное восстание против Сомосы решила и коммунистическая партия. Ее активисты прошли подготовку на Кубе, где в феврале 1959 года побывал и Карлос Фонсека. При возвращении в Никарагуа, 2 апреля 1959-го, он был арестован и на вертолете депортирован в Гватемалу. Там он вступил в контакт с Комитетом освобождения Никарагуа, который поддерживали кубинцы.
Че Гевара доверил формирование партизанской армии Никарагуа бывшему офицеру национальной гвардии Рафаэлю Сомаррибе, который долгое время жил в эмиграции в США. Формировавшийся при содействии кубинцев в Гондурасе партизанский отряд получил наименование «Бригада имени Ригоберто Лопеса Переса». К ней и присоединился Карлос Фонсека, хотя Сомаррибе он не доверял.
Бригада (примерно 55 человек, в том числе и кубинцы) сконцентрировалась на никарагуанской границе неподалеку от местечка Чапарраль. Посольство США в Гондурасе немедленно потребовало от правительства этой страны силой разоружить партизан и не допустить их вторжения на никарагуанскую территорию. 24 июня 1959 года национальная гвардия Никарагуа и гондурасская армия совместно напали на лагерь партизан и разгромили бригаду. Были убиты девять человек, остальных взяли в плен. Карлос Фонсека получил опасное ранение в правое легкое.
События в Чапаррале ознаменовали разрыв Фонсеки с никарагуанскими коммунистами. Его исключили из партии за «авантюризм» и «партизанщину» (есть версия, что Фонсека сам вышел из компартии). Это не означает, что коммунисты были против вооруженной борьбы как таковой. В конце 1960 года они провели в подполье свой VII съезд и пришли к следующим выводам: «Без вооруженного восстания народа, возглавляемого и руководимого независимой партией рабочего класса Никарагуа, освободительная революция невозможна».
Однако, в отличие от кубинцев и нетерпеливой молодежи типа Фонсеки и его друзей, коммунисты считали, что вооруженное восстание надо подготовить кропотливой повседневной политической пропагандой, чтобы вовлечь в него десятки тысяч, а не десятки людей. Но многие молодые люди в Латинской Америке того времени, включая Карлоса Фонсеку и Эрнесто Че Гевару, полагали, что коммунистические партии закостенели в своей повседневной мелочной борьбе и не способны на революционный порыв. Фонсека, например, упрекал компартию в «экономизме», то есть увлечении борьбой за улучшение повседневных условий труда рабочих.
Пока, однако, сбывались как раз прогнозы коммунистов. Партизанские группы в Никарагуа (которых в 1958-1959 годах насчитывалось несколько десятков) не встретили поддержки населения, так как это самое население зачастую и не знало, за что партизаны борются. Напротив, многие крестьяне принимали партизан за спецподразделения национальной гвардии и старались держаться от них подальше. Другие даже сообщали национальной гвардии о месте расположения отрядов.
В 1967 году с этим же столкнется и сам Че Гевара в Боливии – и за горький урок ему придется заплатить жизнью.
23 июля 1959 года в Леоне состоялась крупная студенческая демонстрация в поддержку бойцов Бригады Ригоберто Переса Лопеса с требованием отпустить пленных партизан, в том числе и популярного студенческого лидера Фонсеку. К демонстрации присоединилось около трех тысяч человек. Но национальная гвардия расстреляла мирную демонстрацию, убив четверых студентов и двух случайных прохожих. Около сотни демонстрантов были ранены. Зверский расстрел вызвал волну возмущения в стране, и участников протестного движения по аналогии с событиями 1944 года стали называть «поколением 1959 года» или «поколением 23 июля». Именно этому поколению и было суждено свергнуть диктатуру клана Сомосы.
24 июля хоронить погибших студентов (которым было от 17 до 21 года) на улицы Леона вышли уже 12 тысяч человек. Университет объявил забастовку с требованием убрать национальную гвардию с территории вуза. Правительству пришлось с этим согласиться, и 31 августа работа университета возобновилась.
В сентябре 1959 года Фонсеку выпустили из гондурасского госпиталя и отправили на Кубу. В Никарагуа некоторые газеты успели сообщить, что он умер. Состояние Фонсеки действительно было крайне тяжелым. В самолете он лежал на носилках и харкал кровью.
На Кубе Фонсеку подлечили, и он занялся изучением деятельности Сандино, так как искал того героя никарагуанской истории, который мог бы поднять народ страны на восстание уже одним своим именем. До этого Фонсека как истинный коммунист считал Сандино незрелым мелкобуржуазным революционером, который не смог соединить борьбу за национальную независимость с борьбой за социальный прогресс.
Карлос Фонсека хотел найти общий знаменатель, который мог бы объединить максимально возможное число никарагуанцев для вооруженной борьбы против Сомосы. Политическое образование масс методами повседневной пропаганды марксизма, как это предлагали коммунисты, казалось Фонсеке очень долгим и, главное, тяжелым в условиях диктатуры процессом. Половина населения страны не имела среднего образования, и понять Маркса таким людям было трудно. Напротив, имя Сандино знали все. Как бы к нему ни относились, он был героем вооруженной борьбы против самой сильной державы мира, и это вселяло в любого никарагуанца чувство гордости.
Именно имя Сандино Фонсека и решил сделать знаменем общей борьбы против клана Сомосы, тем более что в этом случае эта борьба приобретала понятный каждому характер священного возмездия за подлое убийство национального героя.
При этом Фонсека, оставаясь по убеждениям коммунистом, прекрасно понимал и значение политической пропаганды. Но, в отличие от компартии, он считал, что лучшим средством этой пропаганды станет вооруженная борьба под знаменем Сандино. Фонсека думал, что Сандино – это не столько набор готовых идей для политической программы, сколько символ, «тропа», по которой массы никарагуанцев можно привести на сторону социализма.
Фонсека стал писать популярные краткие статьи о Сандино и его заслугах, так как в Никарагуа во время диктатуры имя Сандино старались предать забвению и многие (особенно молодежь), кроме имени, о нем ничего не знали. При этом Фонсека подчеркивал, что Сандино был не просто борцом за национальную независимость, но и социальным революционером. Одна из статей так и называлась: «Сандино – партизан-пролетарий». В этой статье Фонсека сравнивал Сандино с тогдашним кумиром латиноамериканской молодежи Че Геварой: «Эрнесто Че Гевара, Аугусто Сесар Сандино – это герои партизанской борьбы, которая приведет народы – жертвы империализма к тому, что они станут подлинными хозяевами своих стран. Сандино – рабочий, выходец из крестьянской семьи…»
Побыв на Кубе, Фонсека отправился в Венесуэлу и Коста-Рику, где 20 февраля 1960 года от имени студенческой молодежи подписал программу созданного единого фронта никарагуанской оппозиции (Единый фронт Никарагуа – испанская аббервиатура ФУН). Его арестовали и депортировали в Мексику. Вернувшись в Никарагуа, Фонсека стал организовывать демонстрации в Манагуа и Леоне, которые должны были пройти 23 июля в память о первой годовщине расстрела демонстрации 1959 года. Его снова арестовали и выслали в Гватемалу.
Не сидели без дела и коммунисты. 7 июня 1960 года в Никарагуа прошла забастовка на обувной фабрике «Ла Калифорниа». Стачечники впервые в истории страны заговорили о неолбходимости заключения с ними коллективного договора. В июне – июле бастовали несколько тысяч строительных рабочих.
От рабочих не отставала и молодежь. 2 сентября 1960 года Никарагуа сотрясла всобщая забастовка студентов. Национальная гвардия убила в тюрьме одного из лидеров студенческого движеяни Аякса Дельгадо, и его похороны 5 сентября превратились в мощную демонстрацию против режима.
В ноябре 1960 года в горах Сеговии боролся с Сомосой отряд партизан под командованием полковника Эриберто Рейеса, бывшего заместителя Сандино. 11 ноября партизаны попытались захватиить Хинотегу. Бой продолжался несколько часов.
В том же месяце при помощи Томаса Борхе Фонсека нелегально чрез Коста-Рику снова вернулся на родину. В это время Луис Сомоса в ответ на непрекращающиеся демонстрации и стычки с партизанами объявил в стране осадное положение. Консерваторы (в основном молодежь) ответили на это вооруженными нападениями на национальную гвардию в ряде городов. Сомоса попросил США о содействие против «кубинского вторжения», и американцы направили к атлантическому побережью Никарагуа авианосец с 72 самолетами на борту.
В начале 1961 года коммунисты стали готовить кадры для партизанского движения среди никарагуанцев, которые работали на банановых плантациях в Коста-Рике. Однако партия была на распутье в том, что касалось тактики борьбы против диктатуры. Было ясно, что до сих пор национальная гвардия легко разбивала малочисленные партизанские группы самой разной политической окраски потому, что население не было готово умирать с оружием в руках. В этих условиях коммунисты решили создать легальный оппозиционный фронт, чтобы победить Сомосу или его ставленника на выборах 1963 года. Возмущение людей более чем вероятными фальсификациями на этих выборах предполагалось использовать для массовых акций против диктатуры (демонстраций, забастовок), которые могли бы перерасти в восстание.
В марте и апреле 1961 года при участии коммунистов были организованы забастовки полиграфистов и медицинских работников. Но настоящей пощечиной клану Сомосы была стачка на его «фамильном» траспортном предприятии «Маменик Лайн» в октябяре 1961-го.
Действуя в рамках легальной Партии республиканской мобилизации, коммунисты смогли в начале 1962 года выполнить свою задачу и организовать Фронт национальной оппозиции, куда вошли пять партий, в том числе и консерваторы. Кандидат консерваторов и объединенной оппозиции на пост президента Фернандо Агуэро заявил, что призовет народ к оружию, если проиграет выборы. В 1959 году, напуганный ростом протестных акций в стране Луис Сомоса заявил, что не будет баллотироваться на новый срок.
Карлос Фонсека был настроен на немедленную вооруженную борьбу, но до 1962 года не оставлял надежды убедить в этом руководство компартии. Однако в начале 1961 года он, Томас Борхе и Сильвио Майорга («три мушкетера», как их прозвали) решили основать собственную вооруженную организацию – Движение за новую Никарагуа. Позднее, в конце 1961-го – начале 1962 года ее стали называть Фронтом национального освобождения – в честь алжирского Фронта национального освобождения, ведущего в те времена тяжелую борьбу против французских колонизаторов и очень популярного среди революционеров всего мира.
Не было никакого учредительного съезда или программных документов. В организацию приглашали всех никарагуанцев с «чистыми руками», желавших с оружием бороться против диктатуры. Как писал Фонсека, главным в то время была не программа, а само действие.
Фонсека видел во фронте инструмент не только вооруженной, но и политической борьбы, средство раскачать спящее никарагуанское общество своим героическим примером. В 1970 году Фонсека говорил в интервью мексиканскому журналисту, что к 1958 году никарагуанское общество пребывало в 25-летней спячке, темноте и параличе: «…на протяжении четверти века не было ни революционного сознания, ни революционной организации…» Теперь, как думал Фонсека, эта организация, наконец, появилась.
Фонсеке не без труда удалось уговорить некоторых членов только что созданной организации прибавить к ее названию эпитет «сандинистский». Многие считали, что рассуждения о Сандино как о «тропе» движения не представляют собой ничего, кроме бессодержательной лирики. Но все же Фонсека убедил товарищей, и в 1962 году его детище стали именовать Сандинистским фронтом национального освобождения (СФНО, испанская аббревиатура FSLN), а его бойцов – сандинистами. Символом связи поколений старых и новых сандинистов стало присоединение к СФНО полковника армии Сандино Сантоса Лопеса. Лопес пришел в лагерь Сандино 12-летним мальчишкой, и первое время был у партизан водоносом. Затем его назначили связным, а после дали в руки винтовку. В 1933 году Лопес был уже полковником у «генерала свободных людей». В 1961-м Лопесу не было еще и 50 лет. Он привнес в СФНО ценный военный опыт, которого абсолютно не имела студенческая молодежь, составившая костяк фронта.
СФНО первоначально состоял из трех ячеек в Эстели, Леоне и Манагуа, и количество его членов не превышало 50 человек. За месяц до вторжения американских наемников на Кубу в апреле 1961 года фронт организовал демонстрации в поддержку кубинцев – это была первая акция СФНО.
Тем не менее Луис Сомоса оказал в подготовке вторжения в бухту Свиней самое деятельное содействие американцам. В 1960-1961 годах на территории Никарагуа была создана сеть лагерей для кубинских контрреволюционеров, где они проходили военную подготовку под руководством инструкторов из ЦРУ и национальной гвардии. В Пуэрто-Кабесасе располагались американские самолеты без опознавательных знаков, которые должны были прикрыть высадку кубинских эмигрантов с воздуха. В этом же городе-порте находились сами десантные корабли. Сомоса предоставил в распоряжение кубинских контрреволюционеров четыре самолета «мустанг».
Командование СФНО первоначально находилось на территории Гондураса.
Что касается тактики вооруженной борьбы, то СФНО решил следовать кубинскому примеру. Сначала требовалось создать в горах Никарагуа недалеко от гондурасской границы (чтобы получать оттуда оружие) очаг партизанской борьбы, который постепенно должен был распространяться на всю страну. Такая тактика получила название «фокизм» – от испанского слова «фоко»: «фокус», «центр», «очаг».
Первый опыт «фокизма» в 1962-1963 годах окончился полным провалом. Никарагуанские партизаны стали возвращаться в страну из Кубы через Мексику после окончания «карибского кризиса» осенью 1962 года. Под видом сборщиков латекса с сапотиловых деревьев они с фальшивыми гватемальскими и гондурасскими паспортами проникали на север Никарагуа.
Очаг борьбы создали на севере Москитии в районе реки Коко (Бокай). Этот район в 1962 году избрали Сантос Лопес и Карлос Фонсека. По их мнению, жившие там в крайней нищете крестьяне обязательно должны были помочь партизанам. Но местные индейцы практически не говорили по-испански, и многие из них, как вспоминали потом сандинисты, так и не поняли, за что борются появившиеся в их краях молодые люди. Сандинсты, в свою очередь, считали индейцев отсталыми людьми, лишенными всякой политической сознательности.
Партизан было 63 человека, разделенных на три «колонны», но только половина из них были вооружены огнестрельным оружием. Несмотря на то, что многие бойцы СФНО получили военную подготовку на Кубе (а некоторые даже участвовали в отражении американской агрессии в апреле 1961 года), первые же стычки с национальной гвардией заставили партизан отступить в Гондурас.
Фонсека счел, что «очаг» был выбран неправильно: «Вопрос об определении центра вооруженного движения в различные периоды был основной нашей заботой, но все-таки этой теме не всегда уделялось должное внимание: борьба Патука, Коко, Бокай, Каратера показала, что центр должен находиться в горах. Однако неблагоприятное стечение обстоятельств приводит иногда к обратным результатам… С октября 1963 по декабрь 1966 г. центр борьбы перемещается в город, где действовала основная часть наших кадров».
Фактически СФНО накапливал кадры для новой попытки партизанского движения, а Фонсека был вынужден признать правоту коммунистов в том, что для успешной партизанской борьбы нужна солидная политическая и пропагандистская подготовка. В горах был оставлен Ригоберто Крус (Пабло Убеда), которому поручили вести пропаганду среди крестьян.
3 февраля 1963 года президентом Никарагуа при поддержке клана Сомосы от партии либералов был избран Рене Шик. Ранее Шик был личным секретарем Сомосы-старшего, а в 1957-1962 годах – министром образования. Оппозиционные силы бойкотировали выборы.
Никакой революции опять не получилось, во многом потому, что после кризиса 1956-1961 годах никарагуанская экономика стала развиваться быстрыми темпами. Этому способствовала, как обычно, благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура, в том числе и связанная с войной США во Вьетнаме. Экспорт в США вырос с 28,1 миллиона долларов в 1960 году до 37,5 в 1965-м и 59,6 в 1970-м. Импорт из США за то же время вырос в два раза: с 37,8 миллиона долларов в 1960-м до 72,3 миллиона в 1970 году.
Если в 1957-1962 годах из-за снижения цен на кофе на американском рынке Никарагуа потеряла 600 миллионов долларов, то потом ситуация начала выправляться. В 1950-1960 годах средние темпы роста ВВП Никарагуа составляли 5,2 % (чуть ниже среднего показателя по Латинской Америке – 5,3 %), а в 1960-1970 годах – 6,9 % (второе место в Латинской Америке после Панамы; средний темп роста ВВП в Латинской Америке за этот период – 5,4 %). Если в 1950 году ВВП на душу населения в Никарагуа (в ценах 1970 года) составлял 249 долларов, то в 1960 году – 311, а в 1970-м – 436 долларов США. Никарагуа обошла по этому показателю Гондурас, Гватемалу и Сальвадор.
Однако, как и везде на континенте, за исключением Кубы, доходы в стране от экономического бума распределялись крайне неравномерно. 20 % самых бедных никарагуанцев потребляли в 1970 году 3,1 % национального дохода, а 20 % самых богатых – 65 %. Правда, среднесуточное потребление калорий все же выросло с 2185 в 1961-1963 годах до 2536 в 1969-1971 годах.
Никарагуа постепенно становилась аграрно-индустриальной страной (хотя промышленность в основном занималась переработкой сельскохозяйственного сырья): и на сельское хозяйство, и на промышленность приходилось в 60-е годы примерно по 24 % ВВП. Производство электроэнергии выросло с 1960-го по 1970 год с 187 до 627 млн кВт-ч (хотя это было все равно меньше, чем в Гватемале, Коста-Рике и Сальвадоре). Но все же лидирующую роль в экономике сохранял финансовый паразитический капитал.
Хотя аграрное производство росло в 50-е – 60-е годы в среднем на 5 % в год, страна не могла обеспечить себя пшеничной мукой (в 1970 году ее произвели всего 29 тысяч тонн), так как все площади были заняты под технические экспортные культуры. Помимо хлопка и кофе Никарагуа стала активно экспортировать говядину, сахар, морепродукты и бананы.
В 1970 году в стране было только 34 тысячи легковых автомобилей. Виллы разбогатевших на внешней торговле олигархов находились в Манагуа недалеко от тысяч хижин сезонных рабочих, перебивавшихся случайными заработками. Население Манагуа удвоилось в 60-е годы за счет бежавших из сельской местности, лишенных земли людей и достигло к 1970 году примерно 400 тысяч. В 1969 году три четверти домохозяйств в Манагуа имели месячный располагаемый доход менее 100 долларов. В 1963 году 0,1 % населения владело 20 % всей земли, в то время как 50 % сельских бедняков – тремя процентами.
В большой мере внешняя экономическая стабильность Никарагуа 60-х годов объяснялась и щедрой американской помощью – она выросла в 1960-1968 годах в 27 раз.
Потерпев поражение в горах Бокай, сандинисты приняли активное участие в политической деятельности Партии республиканской мобилизации, которую из подполья направляли коммунисты. Но СФНО не прекращал и партизанской борьбы, делая теперь упор на «городскую герилью». Главным в вооруженных акциях был теперь не военный, а пропагандистский эффект. 22 марта 1963 года накануне встречи президента США Джона Кеннеди с главами центральноамериканских республик сандинисты под командованием Хорхе Наварро захватили радиостанцию «Мундиаль» в Манагуа и передали в эфир воззвание фронта с протестом против этого саммита. Наварро (боевой псевдоним Хуан Луна) прошел боевую подготовку на Кубе и фактически возглавлял партизанские действия фронта в городах. Позднее городских партизан СФНО объединили во Внутренний фронт, который и возглавил Наварро. До 1961 года Наварро был членом компартии.
Не забывали городские партизаны и о своих товарищах в горах на севере страны. 30 мая 1963 года в 10 часов утра бойцы СФНО напали на отделение «Бэнк оф Америка» и экспроприировали там 52 тысячи кордоб. На эти деньги Хорхе Наварро купил медикаменты, обувь и еду для партизан, боровшихся в районе гондурасской границы. Правительство объявило вознаграждение в 5000 кордоб за поимку партизан Наварро. Самого Наварро товарищи называли «святым революции»: он распоряжался большими деньгами и при этом ходил в старых потрепанных шлепанцах.
В 1963 года руководство СФНО выглядело следующим образом:
– Карлос Фонсека – организационные вопросы, политическая работа и пропаганда,
– Ноэль Герреро – финансовые вопросы,
– Сильвио Майорга – полтическая работа,
– Байярдо Альтамирано – политическая работа,
– Сантос Лопес, затем Томас Борхе – военная работа,
– Орландо Квант – военная работа,
– Родольфо Ромеро – представитель СФНО на Кубе.
В декабре 1963 года при попытке нападения на казармы национальной гвардии в Белене и Потоси (южный департамент Ривас) были арестованы бойцы фронта, среди которых был и будущий президент Никарагуа Даниэль Ортега (его вновь арестовали в Гватемале годом позже).
29 июня 1964 года были арестованы руководители СФНО Карлос Фонсека и Виктор Тирадо (мексиканец, марксист). После полугодового пребывания в тюрьме их выслали за границу. 18 октября бойцы фронта совершают налеты на два банка. 2 января 1965 года Фонсеку выслали в Гватемалу.
Но революционное движение в Никарагуа явно шло на спад, и в 1965 году кандидаты фронта проиграли выборы в органы студенческого самоуправления университета Леона. В 1966 году во время одного из бейсбольных матчей в присутствии Анастасио Сомосы-младшего (бейсбол был любимым видом спорта в его семье) студенты (среди которых были и сандинисты) неожиданно развернули огромный плакат «Хватит нам Сомос!».
Рене Шик был обычной марионеткой клана Сомосы и запомнился никарагуанцам только тем, что каждую среду раздавал у президентского дворца денежные купюры беднякам, образовывавшим большие очереди. Правда, собственные министры критиковали президента за то, что он берет эти деньги из государственной казны. В июле 1966 года после возвращения из поездки по Европе у Шика, давно страдавшего от пристрастия к бутылке и даже вступившего в общество анонимных алкоголиков, прихватило сердце, и 3 августа президент скончался от инфаркта.
До окончания президентского срока, истекавшего в мае 1967 года, конгресс избрал президентом министра внутренних дел Лоренсо Герреро Гутьерреса, родственника усопшего Шика.
В августе 1966-го Анастасио Сомоса-младший («Тачито») заявил о своей готовности баллотироваться на пост президента. «Тачито» за цинизм и крайнюю жестокость не любили даже в собственной семье. Он предпочитал лично пытать политических противников и держал в саду зоопарк – клетки с заключенными вперемежку с клетками, в которых сидели настоящие звери.
«Тачито» родился 5 декабря 1925 года и с семи лет учился в элитной христианской школе, в одном классе с Педро Хоакином Чаморро. Но уже в 10 лет Анастасио отправили учиться в США, где он окончил гимназию во Флориде и католическое военное училище Ла-Саль (примерный аналог кадетского училища). 3 июля 1943 года он был принят в лучшее военное училище США – Вест-Пойнт, сразу же после окончания которого отец назначил его начальником штаба национальной гвардии.
В 1950 году «Тачито» женился на своей родственнице, жившей в США, – Хоуп Поротокарреро. Сомосе-старшему нравились элегантность, знание нескольких иностранных языков и умение шикарно одеваться Хоуп. «Она – высший класс!» – говаривал «Тачо». Хоуп считалась, по меркам семьи Сомосы, культурной и светской дамой (она подражала Жаклин Кеннеди), хотя больше всего ее интересовали бутики Майами и танцы. В шикарной свадебной церемонии участвовали 4000 приглашенных. У Сомосы-младшего было пятеро детей. Они, как и их мать, были ярыми поклонниками американского образа жизни и говорили по-английски лучше, чем по-испански. Уже в 60-е годы супруги отдалились друг от друга, и Хоуп большую часть времени проводила в США. Развода избегали только по политическим мотивам.
Сначала молодые жили в Нью-Йорке, где собирались остаться на всю жизнь. Там Сомоса-младший занимался бизнесом клана, в частности, транспортной судоходной компанией «Маменик Лайн». Но сын был нужен отцу в Никарагуа.
Путь к президентскому креслу для «Тачито» был окончательно расчищен, когда в апреле 1967 года его старший брат Луис неожиданно умер от инфаркта в 45 лет.
Известие о выдвижении ненавистного «Тачито» (куда более жесткого и властолюбивого, чем Луис) заставило сандинистов вновь вернуться к партизанской борьбе.
Карлос Фонсека во второй половине 60-х жил то в Мексике, то в Коста-Рике. Будучи в очередной раз арестован и отбывая срок в костариканской тюрьме, он влюбился в Марию Хайде Теран, которая навещала его по четвергам и воскресеньям. Молодые люди познакомились на тайной студенческой сходке. Мария, бывшая на два года младше Карлоса, происходила из видной леонской семьи, известной своими либеральными взглядами. Ее отец и брат были членами Независимой либеральной партии. Семья владела издательством и книжным магазином недалеко от университета. В апреле 1965 года Мария и Карлос поженились, и в ноябре 1966-го у них родился сын – Карлос-младший.
Надо отметить, что Фонсека терпеть не мог свободных отношений между мужчиной и женщиной. Если в партизанском отряде или подполье он замечал, что между юношей и девушкой вспыхивали романтические чувства, он, как правило, немедленно вызывал молодого человека и требовал, чтобы тот оформил нормальный брак, прежде чем пара начнет жить вместе. Ясно, что такие «старомодные» уже по меркам тогдашней молодежи взгляды объяснялись тяжелой судьбой самого Фонсеки – незаконнорожденного сына матери-одиночки.
В январе 1966 года в Гаване была проведена Триконтинентальная конференция. На ней лидеры кубинской революции, в частности, Че Гевара в своем послании конференции, призвали народы Африки, Азии и Латинской Америки к вооруженной борьбе против американского империализма. Фидель Кастро обрушился с критикой на «консервативные» коммунистические партии Латинской Америки, которые, по его мнению» слишком увлеклись парламентаризмом и работой в профсоюзах. Кастро призвал дать США «два, три, еще больше Вьетнамов». Именно в то время Че Гевара отправился делать революцию в Боливию.
Под влиянием кубинцев СФНО опубликовал в ноябре 1966 года манифест, в котором отказывался от мирных средств борьбы. Характерным был уже заголовок этого документа: «Сандино – да, Сомоса – нет, революция – да, избирательный фарс – нет!».
В Никарагуа в то время, Партия республиканской мобилизации (в которой работали и коммунисты, и сандинисты) решила поддержать на выборах 1967 года кандидатуру консерватора, богатого скотовода Фернандо Агуэро. Принадлежащая бывшему однокласснику Сомосы-младшего Педро Хоакину Чаморро газета «Ла Пренса» была рупором объединенной оппозиции – Национального союза оппозиции.
В воскресенье 22 января 1967 года буржуазная оппозиция и коммунисты решили провести в столице мощный митинг против кандидатур «Тачито». На улицы Манагуа вышла небывалая в истории страны демонстрация – более 50 тысяч человек. Оппозиция требовала отмены намеченных на 5 февраля президенских выборов и реформы избирательного законодательства. Агуэро призвал командование национальной гвардии к диалогу с народом. Сандинсты распространяли среди демонстрантов листовки с призывом бойкотировать выборы.
И тут Сомоса-младший показал, что превзошел кровожадностью даже своего отца. Национальной гвардии был отдан приказ стрелять на поражение. На центральной улице Манагуа – авениде Рузвельта – были убиты более 100 человек (по неофициальным данным – около 1000-1500). Лидеры оппозиции укрылись в одном из отелей, который был обстрелян из танка «шерман».
Правда, по некоторым сведениям, первый выстрел прозвучал из рядов манифестантов и сделал его бывший национальный гвардеец, в то время – член СФНО Давид Техада Перальта. Но это, конечно, не оправдывает звериную жестокость национальных гвардейцев по отношению к собственному народу.
По стране прокатилась волна арестов. В числе прочих был арестован один из лидеров СФНО – Эден Пастора, которого обвинили в незаконном ношении оружия. Редакция «Ла Пренсы» была 22 января разгромлена национальной гвардией, и газета не выходила до 3 февраля. Но Агуэро все же продолжал предвыборную борьбу.
СФНО обвинил буржуазную оппозицию и коммунистов в том, что они своей неправильной тактикой подставили безоружных людей под пули. Тактика буржуазной оппозиции, которая надеялась, что жестокая расправа над мирными людьми вызовет раскол в национальной гвардии и вмешательство США в пользу оппозиции, оказалась неверной.
Неудивительно, что 5 февраля 1967 года «Тачито» был избран президентом Никарагуа, получив 75 % голосов.
Сандинисты решили заново начать партизанскую борьбу, понимая, что мирными средствами устранить диктатуру не получится. Теперь в качестве «очага» был выбран горный лесной район Панкасан, в котором жили испаноговорящие крестьяне и который находился неподалеку от родного города Фонсеки Матагальпы. В Панкасане не было крупных городов и дорог с твердым покрытием, что затрудняло возможные контрпартизанские операции национальной гвардии. Люди жили в деревнях, в каждой из которых насчитывалось не более 200 жителей. Это был центр района боевых операций Сандино в 1927-1933 годах. Многие здесь помнили «генерала свободных людей» и даже воевали в рядах его армии.
Хотя регион Панкасан занимал 15 % территории Никарагуа, там жил лишь 1 % населения страны.
Фонсека с апреля 1967 года находился в горах и лично готовил партизанское движение вместе с другими руководителями фронта Оскаром Турсиосом, Сильвио Майоргой и Томасом Борхе. Вдвоем с проводником из местных Фонсека осторожно обходил крестьянские дома (крестьяне знали его как «Иисуса») и вел беседы на тему эксплуатации крестьян местными богатеями и американскими империалистами. Крестьяне в Панкасане жили очень бедно, так как были оттеснены в этот негостеприимный район кофейными плантаторами, захватившими лучшие земли. Фонсека обещал им аграрную реформу, но предупреждал, что ее придется завоевать с оружием в руках.
Фонсека считал никарагуанский народ мятежным, но пока не революционным. Это означало, что люди в принципе готовы к восстанию против режима, но не могут сформулировать политическую программу борьбы.
Крестьяне охотно слушали «Иисуса» и обещали помощь. Проблема была, правда, в том, что у многих родственники служили в национальной гвардии. Это была давняя политика Сомосы-старшего в районах сандинистского движения 1927-1933 годов. Чтобы привлечь местное непокорное население к сотрудничеству, его охотно брали в национальную гвардию.
Помощники партизан из числа местных крестьян были организованы в ячейки, каждая из которых выполняла определенные задачи: разведка, снабжение продовольствием, предоставление жилья партизанам и т. д. Фонсека уделял конспирации огромное внимание, из-за чего над ним часто посмеивались более нетерпеливые товарищи. Например, он настаивал на том, чтобы как можно меньше бойцов СФНО в разных районах знали друг друга в лицо. Сам Фонсека часто менял внешний облик, превращаясь, скажем, из врача в бейсболиста. Он специально тренировал мимику и менял прически. Очки Фонсека (он был близорук) иногда заменял только что появившимися контактными линзами. Ходили даже слухи, что он пришел на похороны собственной матери, переодевшись монашкой.
Все руководство фронта, включая Фонсеку, прибыло в Панкасан. Партизан, снова разделенных на три колонны, насчитывалось примерно 40 человек (меньше, чем в 1963 году), но на этот раз все они были хорошо вооружены. Часть бойцов прошли подготовку на Кубе. В июле – октябре 1966 года некоторые из будущих партизан воевали в Гватемале в рядах местных левых повстанцев.
В мае 1967 года (одновременно с принесением «Тачито» присяги президента) фронт начал партизанскую борьбу. В Манагуа партизаны обстреляли дома некоторых видных деятелей режима и провели экспроприацию для нужд партизанской борьбы в филиале «Лондонского банка». Позднее была захвачена бронированная инкассаторская машина Национального банка.
Партизаны продержались в горах Панкасана три месяца, в течение которых правительственные войска не могли их обнаружить. Но затем Сомоса направил в район Панкасана элитные части (более 400 человек). 27 августа 1967-го одна из колонн партизан во главе с основателем СФНО Сильвио Майоргой попала в засаду и была практически полностью уничтожена (упорный бой продолжался целый день). В операции участвовал вертолет национальной гвардии. Сам Майорга погиб. Был убит и Ригоберто Крус, который четыре года готовил партизанскую базу в горах. Партизан предал сельский староста, который подобрал патроны, случайно оброненные одним из бойцов, и отнес их национальным гвардейцам. Разведсеть Фонсеки сработала, и он узнал о предательстве, но его курьер прибыл к Майорге слишком поздно.
После разгрома колонны Майорги остальные партизаны отошли в Гондурас.
Таким образом, вторая попытка «фокизма», хотя и хорошо подготовленная, в отличие от 1963 года, тоже потерпела крах. Все же на этот раз партизанская борьба получила в Никарагуа широкий отклик. О ней писали в газетах. В городах СФНО организовал акции солидарности с партизанами, а Сомоса был вынужден публично признать потери своих элитных частей. Репрессии национальной гвардии против мирных крестьян Панкасана только усилили среди них симпатии к «мучачос» («ребятам», как они называли молодых сандинистов). Гвардейцы зверски убили пленных партизан (например, у бойца СФНО Армандо Флореса бритвой сняли кожу с головы и посыпали раны солью) и крестьян, которых подозревали в помощи сандинистам. В ответ фронт 23 октября 1967 года казнил сержанта гвардии Гонсало Лакайо, пытавшего пленников. В операции принял участие Даниэль Ортега.
После Панкасана СФНО стал общенациональной силой, хотя пока только с чисто пропагандистской точки зрения. Авторитет Фонсеки сильно вырос. В январе 1968 года он стал единоличным политическим и военным руководителем СФНО, а в феврале 1969-го – генеральным секретарем фронта. Официальными цветами СФНО стали красный и черный, как у Сандино, а лозунгом – слова «Свободная родина или смерть». Только после Панкасана фронт стал полноценной организацией (хотя был создан 23 июля 1961 года). В 1969 году Фонсека написал программу сандинистов, получившую название «исторической».
Программа определяла СФНО как «военно-политическую организацию, стратегическая цель которой – взятие политической власти и создание революционного правительства, опирающегося на союз рабочих и крестьян и поддержку всех патриотических, антиимпериалистических и антиолигархических сил страны». Режим Сомосы сандинисты описывали как политически антинародный и юридически незаконный. «…Его признание и оказываемая ему помощь со стороны США – неопровержимое доказательство иностранного вмешательства в дела Никарагуа».
Фонсека учел ошибки Сандино, и в программе содержался целый набор прогрессивных социально-экономических требований. Грядущее революционное правительство обещало аграрную реформу («перераспредление земли в интересах трудящихся» и «ликвидацию власти латифундистов»), экспроприацию имущества клана Сомосы и его пособников. Кроме этого, предполагались национализация иностранных горнорудных компаний и банковской системы, запрет ростовщичества. Одновременно фронт обещал «покровительство мелким и средним собственникам (промышленникам, торговцам), ограничивая сверхприбыль, получаемую от эксплуатации трудящихся». Сандинисты намеревались установить контроль над внешней торговлей, ограничить импорт предметов роскоши и ввести в экономику плановые начала, «положив конец анархии, характерной для капиталистического общества». Важное место в планировании должны были занять «индустриализация и электрификация страны».
В политической области «историческая программа» СФНО обещала восстановление всех политических и гражданских свобод, амнистию и возвращение политических эмигрантов, а также строгое наказание для «лиц, виновных в преследовании, доносах, пытках или убийствах революционеров и других представителей народа».
Национальная гвардия подлежала ликвидации и замене ее патриотической народной армией. В новую армию разрешалось принимать и бывших гвардейцев при условии, что они «не принимали участие в убийствах, грабежах, пытках и преследовании прогрессивных деятелей, демократов, революционеров и трудящихся».
В сфере образования и культуры СФНО обещал развернуть массовую компанию по ликвидации неграмотности, восстановить «преданные забвению антинародными режимами имена представителей прогрессивной интеллигенции». «…образование будет бесплатным на всех уровнях, – говорилось в программе, – а на некоторых – обязательным».
Рабочим были обещаны прогрессивный трудовой кодекс, гарантирующий восьмичасовой рабочий день, право на регулярный отпуск и «доход трудящегося… который должен быть достаточным для удовлетворения его ежедневных потребностей». Сандинисты обещали также ликвидировать безработицу, предоставить каждой семье нормальное жилье и уничтожить ростовщичество в области квартплаты.
Отдельные разделы программы посвящались специальным мерам по развитию отсталого атлантического побережья Никарагуа, эмансипации женщин и уважению религиозных чувств верующих.
В области внешней политики революционное правительство обещало «положить конец американскому вмешательству во внутренние дела Никарагуа и проводить в отношении других стран политику взаимного уважения и братского сотрудничества между народами». Все неравноправные договоры подлежали отмене (здесь в первую очередь, конечно, имелся в виду пресловутый договор Брайана – Чаморро).
Можно резюмируя, отметить, что Фонсека написал классическую марксистскую программу, которая содержала пункты, привлекательные для подавляющего большинства никарагуанцев, включая мелких и средних предпринимателей, тоже страдавших от диктатуры и засилья в стране трех олигархических групп.
На базе исторической программы СФНО фронт начал активную и кропотливую работу по созданию родственных организаций среди рабочих, студентов и крестьян. Эти организации в будущем должны были поддерживать новое вооруженное восстание против диктатуры массовыми акциями гражданского неповиновения. Таким образом. СФНО под руководством Фонсеки практически встал на линию компартии, отвергнув «фокизм». В то же время и коммунисты после января 1967 года намеревались свергнуть Сомосу насильственным путем, поэтому члены партии охотно вступали в боевые группы СФНО.
Новая тактика фронта принесла успех. Сандинисты создали Революционный фронт студентов (среди студенчества фронт было особенно популярен, так как и сами руководители СФНО вышли из студенческой среды).
В 1970 году эта организация выиграла выборы в органы студенческого самоуправления университета Леона, причем кандидаты открыто говорили, что они коммунисты и сандинисты, что только добавляло им голосов. Фонсека призывал всех членов СФНО изучать марксизм, как единственное средство для объяснения и реформирования общества. В 1968 году он написал специальное «Послание революционным студентам».
По оценкам Педро Хоакина Чаморро, в начале 70-х годов 70 % студентов в Манагуа были марксистами, 25 % – социал-христианами (то есть сторонниками идей левого буржуазного реформизма с опорой на христианские ценности), 5 % не имели никаких ясно выраженных политических взглядов.
Среди жителей бедняцких кварталов крупных городов («барриос»), особенно Манагуа, СФНО создавал ячейки будущей борьбы, которые назывались «гражданскими народными комитетами». В случае вооруженного восстания эти комитеты должны были выйти из подполья и стать органами народной власти.
Фонсека призывал создавать ячейки фронта среди всех социальных слоев, среди строительных рабочих, обувщиков, текстильных рабочих, водителей, механиков, работников торговли, портовых докеров, студентов, госслужащих. «Цель должна быть в том, чтобы в каждом баррио, каждом секторе производства, на каждом рабочем месте, была активная группа СФНО».
Во фронт теперь охотно шли и молодые рабочие, разочарованные «умеренной» линий никарагуанских коммунистов, особенно их участием в предвыборной кампании Агуэро в 1967 году.
Военная тактика СФНО состояла в полном временном прекращении организованной партизанской борьбы в сельской местности и сосредоточенности на накоплении сил путем подпольной работы в городах. В бой предписывалось вступать только в целях самообороны.
Однако полностью партизанская борьба после Панкасана не прекратилась. 3 марта 1969 года в Ла-Вирхене (департамент Ривас, юг страны) сандинисты участвовали в бою против батальона национальной гвардии (400 человек), вооруженного артиллерий и поддерживаемого авиацией. 15 июля 1969 года на конспиративной квартире в Манагуа был убит член руководства фронта 23-летний Хулио Буитраго – «отец городской вооруженной борьбы», как его называли в СФНО.
Служба безопасности Сомосы («Офис национальной безопасности»), естественно, активно прилагала усилия для ликвидации конспиративной сети фронта в городах. 15 июля национальная гвардия раскрыла конспиративную квартиру Буитраго (он был в то время членом национального руководства СФНО и отвечал за подпольную работу в городах). Хулио открыл прицельный огонь, под защитой которого из дома смогли бежать три бойца СФНО. Национальная гвардия заявила, что в доме, судя по интенсивности огня, находятся десятки партизан, и вызвала на помощь вертолеты и танк. Несколько часов три сотни бойцов элитного подразделения национальной гвардии не могла взять штурмом двухэтажный дом. Атакой руководил лично директор службы безопасности Самуэль Жени. Но когда огонь прекратился, в доме не нашли никого, кроме изрешеченного пулями тела Буитраго.
Героическое сопротивление Буитраго еще больше подняло престиж фронта в стране, так как операцию национальной гвардии транслировали в прямом эфире по телевидению.
Но гибель Буитраго, руководившего всей подпольной работой в городах и двумя вооруженными группами по семь бойцов в каждой, стала для фронта тяжелым ударом.
К концу 1969 года СФНО потерял в боях и стычках 28 человек, 16 членов фронта томились в тюрьме, 12 работали в подполье. Во всем фронте вряд ли было тогда больше пары сотен членов. Но тактика «накопления сил в тишине» (как ее называл СФНО) продолжалась.
Последнее крупное столкновение с национальной гвардией в горах произошло в 1970 году в горах Синика и Эль-Бихао недалеко от Матагальпы.
Партизаны собрались там в декабре 1969 года, чтобы возобновить прерванную после Панкасана масштабную партизанскую войну. 14 февраля 1970 года патруль национальной гвардии в количестве 40 человек попал в засаду партизан под командованием Оскара Турсиоса. Причем, в отличие от Панкасана в 1967 году, на этот раз партизаны практически состояли из местных крестьян (а не из городской молодежи) и национальная гвардия, опять же впервые, не смогла разгромить партизан в открытом бою. Партизаны организованно отошли в другие районы и рассеялись в городах.
С сентября 1970 года руководство городским сопротивлением (Внутренним фронтом) принял на себя Байардо Арсе.
В городах была создана сеть конспиративных квартир, все члены фронта пользовались псевдонимами и кодовой системой письма (самого Фонсеку знали как «Зорро»). Находившиеся на нелегальном положении члены фронта должны были спать на конспиративных квартирах одетыми, а женщины – носить брюки вместо юбок, чтобы быстрее убежать в случае облавы.
Для финансирования своей борьбы СФНО сначала прибегал к экспроприации банков, но это было рискованно, и впоследствии фронт больше полагался на взносы членов и сочувствующих.
В 1969 году фронт, наконец, формализовал свою структуру. Генеральный секретарь Карлос Фонсека был лидером СФНО. Во время тюремного заключения Фонсеки его замещал Умберто Ортега. Кроме них в Национальное руководство фронта в 1969 году входили Оскар Турсиос (формально второе по значимости лицо), Хулио Буитраго, Рикардо Моралес, Эфраин Санчес, Франсиско Росалес.
Помимо исполнительного секретарита (его возглавлял Фонсека) руководящими военными структурами СФНО были Генеральный штаб партизанской борьбы (отвечал за вооруженную борьбу в сельской местности), Генеральный штаб городского сопротивления (после гибели Буитраго его возглавил Эфраин Санчес) и региональные руководящие комитеты.
В 1969-1970 годах кубинцы, наученные горьким опытом Че Гевары, прекратили военное обучение сандинистов. СФНО при посредничестве троцкистов пришлось обратиться за помощью к Организации освобождения Палестины. В 1971 году делегация СФНО во главе с Фонсекой через Москву направилась в КНДР. В столице СССР никарагуанцев пригласили принять участие в XXIV съезде КПСС. До сентября 1971 года делегация фронта находилась в Северной Корее, где проходила военную подготовку. На обратном пути Фонсека посетил Пекин.
В начале 70-х годов Фонсека из эмиграции руководил СФНО в целом, а Оскар Турсиос возглавлял партизанскую борьбу в Никарагуа.
Между тем борьба фронта в Никарагуа не прекращалась ни на одни день. 15 января 1970 года на конспиративной квартире в Манагуа попал в осаду член СФНО поэт Леонель Ругама. На предложение гвардии сдаться он выкрикнул: «Скажи своей матери, чтобы сдавалась!» Его убили вместе с двумя другими членами фронта.
Карлос Фонсека жил в эмиграции в Коста-Рике, где 22 января 1969 года родилась его дочь Таня. 31 августа 1969-го лидер СФНО был арестован местной полицией. 23 декабря семь бойцов фронта, в том числе Умберто Ортега, напали на костариканскую тюрьму Алахуэла, чтобы освободить Фонсеку. Но операция провалилась, при этом в плен попала супруга лидера СФНО, а Ортега был серьезно ранен. Широкая кампания в пользу освобождения Фонсеки, развернувшаяся в Европе, не впечатлила костариканское правительство. Однако 21 октября 1970 года группа под командованием Карлоса Агуэро провела новую операцию, захватив самолет, на борту которого находились сотрудники «Юнайтед Фрут» – граждане США. Фонсеку и Ортегу освободили и через Мексику отправили на Кубу.
На Кубе Фонсека находился с 1970-го по 1975 год, посвятив себя теоретической работе, но не оставив повседневное руководство деятельностью фронта. В 1972 году появилась уже упомянутая работа Фонсеки «Сандино – пролетарский партизан», в 1973-м – «Хронология сандинистского сопротивления». Фонсека подчеркивал в работе искреннюю дружбу Сандино с коммунистом Фарабундо Марти, но ничего не писал о связях «генерала свободных людей» с масонами или сектой спиритуалистов. Сандино окончательно стал символом, причем очень популярным среди населения Никарагуа. Именно Фонсека вернул Сандино в сердцах и умах никарагуанцев законное место духовного лидера нации.
Между тем «накопление сил» СФНО стало давать первые ощутимые результаты. В мае и июне 1970 года в Никарагуа прошла голодовка студентов и их матерей в поддержку политических заключенных. В сентябре протесты перекинулись на все крупные города. В январе 1971 года студенты и рабочие Леона совместно выступили против повышения платы за проезд в общественном транспорте. В апреле крестьяне протестовали против зверств национальной гвардии в северных департаментах Никарагуа. В мае 1971-го Сомосе пришлось послать в Матагальпу вертолеты, чтобы подавить протест. В октябре 1971 года по всей Никарагуа происходили захваты церквей с требованием освободить политзаключенных, в том числе видных деятелей СФНО Хермана Помареса и Дорис Тихерино.
Диктатор был вынужден маневрировать, и в марте 1971 года было подписано очередное соглашение между партией Сомосы (националистической либеральной) и консерваторами (его назвали «пакт купия куми» – «единое сердце» на языке индейцев-мискито). По этому соглашению Сомоса 1 мая 1972 года «передал власть» Национальной правительственной хунте, в которую вошли два члена его партии, Роберто Мартинес Лакайо и Альфонсо Лово Кордеро, и бывший кандидат в президенты консерватор Фернандо Агуэро.
Однако буржуазная оппозиция режиму была к тому времени так дискредитирована в глазах населения, что никакого успокоения стране маневры Сомосы не принесли.
В конце 1973 года сандинисты решили, что настало время вернуться к вооруженной борьбе. На сей раз ее фронт был открыт на густонаселенном юге страны – в департаментах Масайя, Гранада, Карасо и Ривас. Там партизаны могли рассчитывать на помощь уже созданной сети городского сопротивления. Новый фронт возглавил один из основателей СФНО, представитель «поколения 1944 года» Томас Борхе.
Партизаны попытались взять под контроль деревню Нандайме (департамент Ривас) – ключевой транспортный узел, в котором сходились Панамериканское шоссе и дорога на Гранаду. Там был устроен конспиративный дом «Ла Эрмита» («Убежище»), однако охранка Сомосы вышла на след партизан и 17 сентября 1973 года атаковала «Ла Эрмиту», убив четырех сандинистов, в том числе двух членов национального руководства СФНО – Оскара Турсиоса и Рикардо Моралеса. После этого Фонсека разослал циркулярное письмо, в котором требовал неукоснительного соблюдения правил конспирации.
Борьбу против диктатора активизировали и коммунисты. В 1973 году они возглавили через подконтрольные профсоюзы успешную забастовку строительных рабочих.
Но самый страшный удар Сомосе нанесли не сандинисты, а природа. В канун Рождества, 23 декабря 1972 года Манагуа содрогнулась от сильнейшего землетрясения. Погибли 10 тысяч человек. 52 тысячи человек (57 % экономически активного населения столицы) оказались без работы. Пострадали 95 % малых ремесленных предприятий и торговых точек. Две трети города (27 квадратных километров), 60 тысяч домов – большей частью в бедных кварталах – были разрушены. Национальная гвардия утратила контроль над ситуацией и перешла к мародерству. В столицу Никарагуа по указанию США были спешно переброшены бойцы созданного американцами центральноамериканского военного блока – КОНДЕКА.
Землетрясение полностью подорвало остатки престижа Сомосы в стране. Диктатор заявил, что в кратчайшие сроки с помощью мирового сообщества ликвидирует последствия стихийного бедствия. Он назначил сам себя главой «Чрезвычайного национального комитета» и «Комитета по восстановлению столицы». Было создано новое министерство – национального восстановления, причем и его возглавил Сомоса.
Мировое сообщество действительно оказало Никарагуа беспрецедентную помощь в размере 190 миллионов долларов. Однако восстановление двигалось медленно, а крупные суммы денег оседали в карманах семейства Сомосы и национальной гвардии, солдаты и офицеры которой открыто торговали на рынках иностранной гуманитарной помощью. Итальянский журнал «Эуропео» писал 15 сентября 1978 года: «Землетрясение еще больше обогатило семейство Сомосы. Оно прикарманило все деньги, поступившие из разных стран мира, и вложило их в свои строительные компании». Действительно, подряды на восстановление Манагуа в основном получали семейные фирмы Сомосы. Например, мостовые города покрывали не асфальтом, а плиткой, которую производило предприятие Сомосы.
Правда, громадные иностранные деньги и строительный бум после землетрясения, казалось, покончили с фазой плохой конъюнктуры для никарагуанских экспортных товаров, наблюдавшейся в 1967-1972 годах. Четыре аграрных продукта составляли основную часть (более 60 %) никарагуанского экспорта в начале 70-х годов: 24,5 % – хлопок, 18,1 % – кофе, 10,2 % – сахар и 7,2 % – говядина.
Все они упали в цене после мирового энергетического кризиса 1973 года, а потом Никарагуа постигла засуха. В 1974 году строительный бум иссяк, и Сомосе ввиду отсутствия прежних экспортных поступлений пришлось активно занимать деньги за границей, благо с помощью американцев делать это ему было несложно. Последствия такой близорукой политики не замедлили сказаться.
В 1968 году у Никарагуа был самый маленький среди стран Центральной Америки внешний долг – 49 миллионов долларов. Но лишь в 1970-1975 годах внешний долг Никарагуа увеличился с 146,8 до 592,7 миллиона долларов.
В 1979 году к моменту падения диктатуры Сомосы на обслуживание внешнего долга страны шло уже 22 % экспорта. В 1978 году ВВП снизился на 5 %, а внешний долг достиг астрономической суммы – миллиарда долларов. Страна была фактически в состоянии банкротства. Однако на военных расходах Сомоса по-прежнему не экономил.
Но следует подчеркнуть, что ухудшившееся начиная с 1975 года экономическое положение Никарагуа не было причиной сандинистской революции 1978-1979 годов. Это ухудшение не носило характер острого кризиса, а никарагуанцы привыкли к постоянным взлетам и падениям зависимой от мирового рынка экономики страны.
В 1974 году ВВП Никарагуа вырос на 12,7 % (из-за восстановительных работ после землетрясения), в 1975 году – на 2,2 %, в 1976-м – на 5 %, в 1977-м – на 0,9 %. При этом промышленное производство увеличилось в 1977 году на 10,3 %. В целом в 1970-1978 годах ВВП Никарагуа рос на 4 % в год (в среднем в Центральной Америке – на 5,4 %). Относительно неплохими темпами увеличивались инвестиции во все сектора экономики.
Однако Никарагуа страдала от чудовищно несправедливого распределения доходов среди населения. Диктатор установил в 1975 году минимальную дневную заработную плату в 13 кордоб (меньше двух долларов), но и ее часто не выплачивали на частных предприятиях. К тому же номинальная зарплата очень сильно страдала от усилившейся в 1970-е годы инфляции. Рост цен в 1970-1979 годах составил 174 %, а на продукты питания цены выросли в 3,4 раза. Это было связано с ростом цен на импортируемые Никарагуа продукты питания и энергоносители. Если принять среднемесячную заработную плату в 1971 году за 100 %, то в 1978 году она составила только 86,3 %. Причем в торговле (среди мелких ремесленников и торговцев) реальные доходы за этот же период упали на 28,2 %.
ВВП на душу населения (1078 долларов) в 1978 году был ниже, чем в 1970-м (1095 долларов) – прежде всего из-за инфляции.
Таким образом, люди в Никарагуа в 70-е годы в целом жили хуже, чем в 60-е. И все же главной причиной борьбы против диктатуры Сомосы было активное неприятие всем населением тотального контроля, который диктатор и его семья осуществляли над обществом во всех сферах жизни. Никарагуанцы хотели главным образом не роста зарплаты, а элементарной свободы и возможности самовыражения в жизни, в том числе и в политической деятельности. Тем более что к концу 70-х годов благодаря пропаганде сандинистов и коммунистов многие стали понимать, что живут плохо только потому, что хорошо живут Сомоса, его семья и связанная с кланом олигархия.
В 1974 году сандинисты опять решили вернуться к вооруженной борьбе, но уже не только на основе «фокизма». Прекрасно понимая ненависть, которую испытывает к диктатуре подавляющая часть населения, сандинисты хотели смелыми вооруженными нападениями, рассчитанными прежде всего на внешний пропагандистский эффект, вызвать в стране всеобщую политическую забастовку и народное восстание.
27 декабря 1974 года один из руководителей сандинистского вооруженного подполья Херман Помарес услышал по радио, что в этот вечер будет устроен прием для посла США Тернера Шелтона на вилле министра сельского хозяйства, богатого хлопкового магната и друга Сомосы Хосе Марии («Чемы», как его звали) Кастильо в самом роскошном квартале Манагуа Лос-Роблес. В приеме, по сообщениям радио, должен был участвовать и член семейного клана Сомосы Гильермо Севилья Дебайле, уже много лет являвшийся никарагуанским послом в Вашингтоне. Среди гостей были и министр иностранных дел Алехандро Монтьель, родственник Сомосы и глава государственной кредитной корпорации ИНФОНАК Ноэль Паллейс Дебайле, другие представители «сливок» никарагуанской политики и бизнеса.
Сандинисты не захотели упустить такой прекрасный шанс для удара в сердце диктатуры. В 11:00 Помарес дал своему отряду команду на сбор. Оружие группы было весьма разнообразным: американские винтовки М-1 времен Второй мировой войны, охотничьи ружья, пистолеты и шесть ручных гранат. Каждый член боевой группы нес в большом пластиковом пакете снаряжение на случай длительной осады – воду, факелы, витамины, лекарства, глюкоза, аспирин, сыворотку, нейлоновые веревки. Члены группы встретились друг с другом перед нападением в первый раз.
Командовал отрядом команданте Эдуардо Контрерас. Участники рейда надели маски из чулок и черно-красные платки (символ СФНО). Группа собралась в 21:00, быстро подготовив план боевой операции. Сандинисты приехали к особняку на двух такси, затем связали таксистов, дали им в порядке компенсации по 50 кордоб и посоветовали не звать на помощь ранее, чем через час.
В 22:50, сразу же после ухода американского посла и сводного брата диктатора генерала Хосе Сомосы, группа из 13 человек (включая трех женщин), построившись клином с острием по направлению к зданию, ворвалась на виллу. Нападавшие кричали: «Это политическая операция. Руки за голову и лицом к стене! Это Сандинистский фронт национального освобождения. Вива Сандино!» Два агента службы безопасности (из 14-15, охранявших виллу) были убиты, двое – ранены. Ранен был и один из сандинистов. Некоторые гости попадали в обморок. Кастильо раздал 13 винтовок, находившихся в доме, музыкантам оркестра, но те воевать не захотели и укрылись в ванной.
Сомоса был застигнут врасплох, пребывая в своем любимом Майами, где у него была вилла. Диктатору пришлось срочно возвращаться в Манагуа, пока его сводный брат Хосе руководил операцией по окружению захваченной виллы. Здание оцепил элитный батальон национальной гвардии «Генерал Сомоса» численностью в 500 человек. Гвардия взломала заднюю дверь особняка, но проникнуть в дом не решилась, беспорядочно ведя огонь из автоматов через щель в двери. В результате гвардейцы ранили в бедро президента компании ЭССО в Никарагуа Рапаччиоли.
В Никарагуа было введено осадное положение, которое продлилось 33 месяца.
Ночью 28 декабря в особняк позвонил удивленный Хосе Сомоса (он остался «на хозяйстве», а Анастасио был на пути в Мадрид с тем, чтобы нанести визит другому диктатору – «генералиссимусу» Франко). Хосе сразу же согласился отпустить политзаключенных в обмен на заложников. Анастасио Сомоса позвонил сводному брату из Майами (где он остановился по пути в Испанию) и приказал никаких переговоров с сандинистами не вести.
Между тем команда Контрераса предложила на роль переговорщика влиятельного архиепископа Манагуа Мигеля Обандо-и-Браво, который не скрывал своего оппозиционного настроения по отношению к диктатуре. В обмен на освобождение заложников сандинисты требовали разрешить выезд из страны находящимся в тюрьмах лидерам СФНО Даниэлю Ортеге и Хосе Бенито Эскобару (который отвечал за работу с профсоюзами). Архиепископ передал вернувшемуся в Манагуа Сомосе требование выплатить выкуп в 5 миллионов долларов мелкими купюрами. Диктатор высокомерно ответил, что сам решит проблему: «Всегда, когда вмешивается церковь, единственное, что ее интересует, – это спасти жизни. А как же все остальное?»
Однако Сомосе пришлось согласиться на все требования группы Контрераса. Помимо выезда заключенных СФНО получил полмиллиона долларов выкупа (Сомоса говорил, что банки на Рождество закрыты и столько мелких купюр нигде не найдешь), а в ведущих СМИ страны («Ла Пренса», «Эль Сентроамерикано» и даже сомосовской газете «Новедадес») были опубликованы коммюнике Сандинистского фронта. Они же были зачитаны на двух телеканалах и шести радиостанциях страны.
Коммюнике были составлены очень грамотно и с прицелом на экономический кризис. В частности, в случае свержения диктатуры было обещано повысить зарплату всем группам рабочих и даже национальным гвардейцам – до 500 кордоб (71 доллар). Таким образом, большинству населения ясно дали понять, что их жизнь улучшится только после ухода Сомосы.
Население было потрясено смелой акцией СФНО: оказывается, всесильного Сомосу можно поставить на колени. Неудивительно, что когда группа Контрераса «Хуан Хосе Кесада» после 60-часовой осады вместе с освобожденными политзаключенными (18 человек) ехала в аэропорт Манагуа, толпы людей по маршруту движения скандировали «Да здравствует фронт!» и «Вива Сандино!».
Среди освобожденных заключенных, прибывших вместе с Помаресом в кубинский столичный аэропорт «Хосе Марта», был будущий лидер фронта и президент Никарагуа Даниэль Ортега Сааведра.
Сааведра родился 11 ноября 1945 года в семье среднего класса в городе ЛаЛибертад, департамент Чонталес. Мать (Лидия Ортега) и отец (Даниэль Ортега) находились в позиции к режиму Сомосы, а Лидию однажды даже арестовала национальная гвардия, найдя у нее «любовные письма» и сочтя их шифрованными посланиями.
С юных лет Даниэль Ортега и его два брата Умберто и Камило принимали активное участие в борьбе против диктатуры. Уже в 15 лет Даниэля первый раз арестовали. В 1963 году он поступил в Центральноамериканский университет Манагуа, чтобы изучать право, но, примкнув к СФНО, бросил учебу. В 1967 году Ортегу арестовали второй раз за участие с автоматом в руках в экспроприации одного из отделений «Бэнк оф Америка». На тот момент он уже отвечал за партизанское движение в городах. В столичной тюрьме «Модело» Ортега писал стихотворения, одно из которых называлось «Я никогда не видел Манагуа, когда девушки там носили мини-юбки». Группа Контрераса вытащила Ортегу из тюрьмы в декабре 1974 года. На Кубе Ортега прошел подготовку к партизанской борьбе.
Брат Даниэля Умберто (1947 года рождения) тоже с юных лет присоединился к СФНО. В 1969 году его тяжело ранили в бою, вследствие чего у Умберто была парализована правая рука.
Третий брат Ортега, чье имя вошло в историю СФНО, Камило, родился в 1950 году в Манагуа – в квартале «Сомоса» недалеко от парка имени Сомосы и напротив стадиона имени Сомосы. Камило активно работал среди революционных школьников и студентов, организовывая первомайские демонстрации в 1964-м, 1965-м и 1966 годах. В 1966 году Камило вступил в СФНО и стал формировать «вооруженные команды сандинистов», фактически городские партизанские отряды. Участвовал в нескольких боевых операциях в Манагуа. Камило Ортега отвечал и за организацию акций солидарности с политическими заключенными. В 1969 году поступил в университет Леона, чтобы получить профессию инженера.
После акции 1974 года СФНО уже воспринимался всеми как главная сила, оппозиционная диктатуре.
Однако надежды сандинистов на то, что их смелая акция вызовет всеобщее восстание, не оправдались. Репрессивный аппарат диктатора был все еще силен. К тому же акция группы Контрераса не была заранее скоординирована с массовыми рабочими и студенческими организациями.
Элитные подразделения национальной гвардии, пользуясь режимом осадного положения, отменявшего все гражданские права и вводившего цензуру прессы, начали активно зачищать партизанский район в горах Матагальпы, не останавливаясь перед массовыми репрессиями. Авиация гвардии бомбила деревни напалмом. Крестьян загоняли в шесть специально организованных концлагерей, чтобы они не смогли оказать помощь партизанам.
В марте 1975 года партизаны на короткий срок захватили казармы национальной гвардии в Рио-Бланко (район Панкасан). Вернувшись, национальные гвардейцы превратили Рио-Бланко в настоящий укрепленный лагерь. К нему даже была построена дорога. В Рио-Бланко то и дело проходили показательные казни местных крестьян. В целом сандинистские отряды по-прежнему не могли выстоять в бою против подразделений национальной гвардии.
Городские отряды фронта оказались слабыми и не смогли помочь своим товарищам в горах, открыв второй фронт против гвардии в городах.
Положение усугублялось фактическим расколом СФНО на три группировки, который особенно сильно дал себя знать в 1975 году. Раскол был вызван не разницей в программных целях, а разногласиями относительно тактики борьбы против диктатуры.
«Пролетарская тенденция» (ее сторонников называли «пролетариями») считала, что упор надо делать на политико-пропагандистскую работу среди рабочих, чтобы превратить СФНО в массовую марксистскую партию. «Пролетариос» тоже стояли за вооруженное восстание, но только не в горах, а в городах и при условии предварительной тщательной политической подготовки. Эта группа нерегулярно издавала две газеты: «Кауса Сандиниста» («Дело сандинизма») и «Эль Комбатиенте Популар» («Народный боец»). «Пролетариос» создавали на фабриках и в рабочих кварталах собственные организации – «Комитеты революционных рабочих». Путь к восстанию «пролетарская тенденция» видела через организацию массовой политической забастовки.
Другая группа членов СФНО считала, что надо придерживаться исконной линии фронта на партизанскую войну в горах. Поэтому эта фракция получила название «длительная народная война». Ее возглавляли Гери Руис (главный специалист СФНО по тактике партизанских действий) и Томас Борхе.
Обе группы состояли из людей, работавших в подполье в самой Никарагуа.
В то же время среди руководителей фронта в эмиграции возникла и третья группа, пытавшаяся примирить две первые. Ее членов стали называть «терсеристами» (от испанского «терсеро» – «третий») или «центристами». Их возглавляли Даниэль и Умберто Ортега. К этой же группе принадлежали Фонсека и Контрерас. «Терсеристы» справедливо считали, что взгляды «пролетариев» и сторонников «длительной народной войны» друг друга не исключают, а дополняют. Народ Никарагуа готов к восстанию, и его можно вызвать и в городе, и на селе эффектными акциями СФНО, типа налета в декабре 1974 года. Поэтому «терсеристов» еще называли «сторонниками восстания».
Фонсека считал, что раскол в СФНО вообще вызван главным образом тем, что городские и сельские отряды действуют в отрыве и друг от друга, и от руководства фронта.
В некотором смысле раскол СФНО был вызван изменением позиции Кубы по отношению к партизанским движениям во всем мире. В июне 1975 года на Кубе состоялось совещание коммунистических партий Латинской Америки, и лозунг Че Гевары о «длительной народной войне» был снят. Теперь кубинцы, как и Москва, считали, что революции должны быть подготовлены повседневной пропагандой и политической борьбой, а народное восстание (причем в городах, а не в горах) будет лишь кульминацией этого процесса. Коммунистов и все левые силы ориентировали на создание в Никарагуа широкого антидиктаторского фронта с участием местной буржуазии.
В руководстве СФНО с кубинцами согласились братья Ортега. Но многие руководители фронта, в том числе и Карлос Фонсека, продолжали придерживаться прежней линии на непрерывную партизанскую борьбу как катализатор будущего восстания. В 1975 году Фонсека решил вернуться в Никарагуа и лично возглавить новую попытку развертывания партизанского движения.
В 1975 году руководство фронта состояло из 12 членов, но вскоре пятеро из них погибли в боях. В октябре 1975-го национальный директорат СФНО (так называлось официально руководство фронта) по инициативе Томаса Борхе («длительная народная война») исключил из СФНО лидеров «пролетарской тенденции» Хайме Уилока, Луиса Карриона и Роберто Уэмбеса. От имени национального директората был обвинен в измене и казнен ветеран СФНО и лидер крестьянского движения фронта «Чико» Сепеда.
Фактически национальный директорат был расколот, и три группировки признавали его членом только самого Фонсеку.
К этому моменту Фонсека уже тайно вернулся в Никарагуа (август 1975-го) и осудил казнь Сепеды. Тогда положение фронта было, пожалуй, самым тяжелым за всю его историю. Сомоса публично заявил, что с СФНО покончено. Действительно, в конце 1975 года в Сандинистском фронте состояли не более трех десятков активных бойцов. Причем партизаны в горах были отрезаны от городских групп поддержки, контролируемых исключенными из фронта «пролетариями».
Фонсека вернулся в страну, чтобы личным примером вдохнуть новую жизнь в партизанское движение. С декабря 1975-го по февраль 1976 года он скрывался на конспиративной явке в 20 километрах от Манагуа.
Затем он перебрался в горы, но к перелому в борьбе это не привело. Национальная гвардия постоянно наседала на партизанские группы, и те обычно избегали боя, что еще больше раззадоривало карателей. Фонсека вел активную пропаганду среди крестьян в пользу аграрной реформы и побуждал партизан не только политически воспитывать людей, но и просто учить их грамоте. Лидер фронта делал это и самолично. Также Фонсека считал, что партизаны должны быть для населения примером «нового человека» и в быту. Поэтому он не терпел ни пьянства, ни обычных мужских разговоров о женщинах.
В 1975 году Фонсека составил своего рода «моральный кодекс» из 17 пунктов, написав статью «Кто такой сандинист?». Там в частности говорилось: «…Сандинист прежде всего обладает революционной скромностью. Это качество имеет гораздо большее значение, чем кажется на первый взгляд. Скромность облегчает, во многих случаях, возможно, решающим образом, коллективную жизнь, деятельность сообщества людей… Революционер должен помнить, что сандинисты называют друг друга словом „брат“, такое обращение не мешает быть энергичным и вместе с тем строгим, но справедливым – качества, крайне необходимые в суровой подпольной и партизанской жизни. Революционер-сандинист не может выступать только в роли учителя народных масс, а одновременно должен учиться и быть учеником народных масс. Все его поступки должны отвечать интересам нашего народа…»
В том, что касается тактики борьбы, Фонсека по-прежнему был сторонником развертывания партизанской войны в горах. За месяц до своей гибели, анализируя историю вооруженной борьбы СФНО, он писал: «Идея о том, что горы наиболее благоприятны для ведения войны с правительственными войсками, становится реальностью. Однако необходимо избегать крупных сражений и отдавать предпочтение засадам и стычкам с мелкими отрядами гвардии: после Панкасана… распространилось мнение, будто мелкие стычки и нападения – это проявление своего рода партизанского консерватизма и что только бои с противником отвечают характеру революционного партизанского движения. На практике происходит так, что бои приводят к большим потерям, сроки наступления переносятся, что вызывает апатию у бойцов, а это и есть самый настоящий консерватизм. Сегодня все убеждены в важности стычек и нападений… Такая форма способствует созданию условий для полного уничтожения противника, когда изменится соотношение сил».
Однако было не совсем ясно, как в результате мелких боев с прекрасно вооруженной гвардией может измениться соотношение сил.
На 15 ноября 1976 года Фонсека назначил общий сбор на берегу реки Ийяс командиров городских и сельских отрядов для координации тактики борьбы. На этой же встрече Фонсека был намерен и преодолеть раскол фронта. Однако посланные Фонсекой курьеры либо были арестованы, либо задерживались. В начале ноября Фонсека разделил свою боевую группу из 12 человек (в том числе двух женщин) на четыре части, несмотря на протесты бойцов. Одну подгруппу он оставил в лагере, другую отправил на север к гондурасской границе (она должна была прикрывать возможный отход), третью – на запад для встречи лидеров городских партизанских отрядов. Сам он с бойцами Бенито Карвахалем и Кресенсио Агиларом (обоим не было и 20 лет) отправился к реке Ийяс.
В воскресенье 7 ноября 1976 года группа Фонсеки двинулась в путь под ливнем (в Никарагуа был сезон дождей). Уже через милю после начала движения группа попала в засаду к национальной гвардии, которая знала о партизанах от одного из своих информаторов-крестьян. Фонсека и Карвахаль отстреливались целый час и были убиты в бою. 16-летнему Агилару удалось скрыться, но и его убили через два дня.
По некоторым данным, Фонсека был взят в плен тяжело раненым и добит гвардейцами. Они отрезали ему, так же как Че Геваре, кисти рук и отправили его в Манагуа для идентификации. В карманах партизанского лидера гвардейцы нашли 10 тысяч кордоб, которые тут же разделили между собой.
Сомоса присутствовал на симфоническом концерте в Манагуа, когда высокопоставленный офицер гвардии доложил ему: «…коммунист Карлос Фонсека мертв. Я клянусь Вам, что на этот раз он мертв, и если мы опять ошиблись, Вы можете нас казнить». Сомоса подпрыгнул от радости. Он тряс офицера за плечи, говоря: «Повтори это! Повтори это!» А потом выбежал из театра.
Казалось, что СФНО действительно уничтожен. Но когда Томасу Борхе сообщили в тюрьме «Модело» о смерти партизанского лидера он ответил офицеру национальной гвардии: «Нет, полковник, Вы не правы. Карлос Фонсека из тех мертвых, которые никогда не умирают». Борхе оказался прав.
Временные неудачи сандинистов были связаны, прежде всего, с крайне неблагоприятным соотношением военных сил. Фронт противостоял самой сильной армии Центральной Америки, оснащенной и подготовленной США и Израилем.
В середине 70-х годов национальная гвардия Никарагуа насчитывала примерно 7500 человек. Она была полностью скопирована с американской армии. Солдаты и офицеры гвардии носили американскую оливко-зеленую форму и американские военные ботинки образца М-1962 «макнамара». В качестве касок использовались американские стальные М-1 и израильские «орлите» ОР-201. Причем израильские шлемы, как правило, носили спецподразделения. Воинские звания и знаки различия мало отличались от американских. Сомоса как верховный главнокомандующий имел чин дивизионного генерала (пять серебряных звезд на погонах), за ним следовали бригадные генералы (четыре звезды).
Вооружение первоначально выдавалось из ненужных американцам запасов, оставшихся со Второй мировой, корейской и вьетнамской войн, но в 70-е годы Никарагуа с санкции США получила современное израильское оружие, обращению с которым гвардейцев обучали израильские же инструкторы.
Стандартным оружием гвардии были американская винтовка времен Второй мировой войны М-1 (затем М-2) и ее модификация – самозарядная винтовка М-1 «гаранд». Винтовка М-1 была очень удачной, и известный американский генерал Паттон назвал ее «величайшим средством ведения войны из всех когда-либо созданных». Винтовка в 50-е – 60-е годы состояла также и на вооружении израильской армии, а также армий ФРГ, Италии и Японии. Она до сих пор используется в армии США для обучения военнослужащих.
Кроме винтовок у гвардейцев были американские автоматы Томпсона М1А1 (образца 1943 года) и МЗ. МЗ находился на вооружении в армии США с 1942 года и активно применялся вооруженными силами многих стран до недавнего времени (например, в британо-аргентинской войне за Фолклендские острова 1982 года). Было выпущено 700 тысяч штук. Калибр – 9 мм, скорострельность – 450 выстрелов в минуту. Из пулеметов гвардия имела на вооружении американские модели «браунинг» М19191А4 (7,62 мм) и тяжелый пулемет М2НВ.50 (12,7 мм).
В 70-е годы контрпартизанские части гвардии стали оснащаться американскими автоматическими винтовками Ml6, которые были приняты на вооружение армии США в 1963 году и остаются главным ее стрелковым оружием по сей день. Элитные части гвардии стали получать израильские автоматические винтовки «галил» модификаций SAR и ARM калибра 7,62 мм (приняты на вооружение в 1972 году и продолжают оставаться основным оружием израильской армии до сих пор; интересно, что при разработке этой винтовки применялся принцип отвода пороховых газов автомата Калашникова).
Взводы гвардии в 70-е годы оснащались легкими бельгийскими пулеметами FN MAG 58 и американскими М60. Экипажи бронемашин и спецподразделения получили известные израильские автоматы «узи» и американские снайперские винтовки М40А1.
На вооружении также состояли американские ручные «бейсбольные» гранаты М-59, осколочные гранаты М-26А1 и начиненные белым фосфором сигнальные гранаты М-34 («билли пит»). Еще гвардейцам были поставлены американские ручные гранатометы М79 «блупер» калибра 40 мм и противотанковые гранатометы М72 LAW калибра 66 мм.
У гвардии имелись американские минометы М2 (60 мм) и Ml (81 мм), а также новейшие М-29 (81 мм). Спецподразделения получили тяжелые израильские минометы «солтам» М65, стандартизированные под боеприпасы НАТО. Для боев в городах и горах гвардия имела на вооружении американские безоткатные орудия М20 (75 мм), М67 (90 мм) и М40 (106 мм). Полевая артиллерия была представлена американскими гаубицами М101А1 (150 мм). Для борьбы с воздушными целями применялись американские счетверенные зенитки, установленные на автомобилях М45, и израильские зенитные пушки калибра 20 мм HS.404. Установленные на автомашинах зенитки активно использовались для стрельбы по укрепленным целям, например, домам, в которых засели партизаны.
Национальная гвардия была прекрасно моторизована – 10 полученных от филиппинской армии танков «шерман» М4АЗЕ8 (калибр орудия 76 мм) и М4АЗЕ8 (105 мм), четыре легких танка МЗА1 «стюарт» и 40 полноприводных американских бронетранспортеров Т-17Е1 М6 израильского производства с 37-миллиметровой пушкой (часто башню с пушкой снимали и устанавливали вместо нее пулеметы). В гвардии было много джипов различных модификаций (начиная от легендарного «виллиса» времен Второй мировой войны).
Но главным преимуществом войск Сомосы над партизанами СФНО была, конечно же, авиация (1500 солдат и офицеров). В боевой эскадрилье ВВС национальной гвардии насчитывалось 10 самолетов «цессна» 337 (0-2А) и 11 американских тренировочных двухместных самолетов Т-28 «троян», переоборудованных в штурмовики, семь тренировочных самолетов Т-ЗЗА (переоборудованных в истребители-бомбардировщики) и семь легких бомбардировщиков В-26В/С.
Вертолетная эскадрилья гвардии имела на вооружении 11 американских вертолетов СН-34А (никарагуанцы называли их «скайрейдерс»), 12 легких разведывательных вертолетов OH-6A/H-369HS, четыре вертолета «хиллер» 12 В «ворон», три ТН-55А, два UH-1H «ирокез» и один «белл» 47Н.
Транспортная эскадрилья ВВС располагала 13 «дугласами» С-47 «дакота», восемью «цесснами» 180, семью «цесснами» 185, семью С-45, шестью канадскими DHC-3, пятью испанскими С-212, двумя израильскими IAI STOL «арава».
Тренировочная эскадрилья ВВС имела на вооружении 29 американских АТ-6 «тексан» (которых также легко можно было использовать в качестве штурмовиков). 10 РА-18, шесть РТ-19А и семь «цессна» 172J/K «скайхоук».
ВМС Никарагуа (примерно 1000 солдат и офицеров) располагали десятком катеров, в том числе четырьмя современными израильскими патрульными катерами класса «дабур» и несколькими американскими моделями времен Второй мировой войны.
Таким образом, по количеству и качеству вооружения (особенно самолетов и вертолетов) никарагуанская национальная гвардия была не только сильнейшей в Центральной Америке, но и одной из самых сильных армий Латинской Америки в целом.
Командующим национальной гвардией был президент и глава клана Анастасио Сомоса Дебайле («Тачито»). Боевая организация и дислокация национальной гвардии отражала ее основное предназначение – не защита внешних рубежей, а борьба против партизанского движения внутри страны.
Рядом с президентским дворцом на холме Тискапа в Манагуа располагался батальон президентской гвардии. Там же в бункере (построенном после землетрясения 1972 года) находился штаб гвардии.
Кроме того, к элитным частям быстрого реагирования, расквартированным в столице, принадлежали отдельный бронированный батальон, механизированный ударный батальон «Генерал Сомоса» (400 бойцов), механизированная рота, инженерный батальон, полевая артиллерийская батарея, зенитная батарея и батальон военной полиции. Эти части могли быть быстро переброшены в любую точку страны для подавления крупных беспорядков или партизанских отрядов. В столице каждого из 16 департаментов страны имелся постоянный гарнизон гвардии ротного состава («роты безопасности»).
В 1978 году в сухопутных частях гвардии служили примерно 10-12 тысяч солдат и офицеров.
Помимо национальной гвардии в 1970 году была создана и национальная полиция – национальная гвардия (двойное название вызвано тем, что полиция подчинялась гвардии). В полиции служили 9-10 тысяч человек, вооруженных легким стрелковым оружием. Главной ее задачей был разгон невооруженных демонстрантов.
Части полиции и гвардии иногда сводились в особые контртеррористические бригады БЕКАТ (ВЕСАТ, Brigadas Especiales contra Actos de Terrorismo). Бойцы бригад были вооружены новейшими винтовками М-16 и автоматами «узи», носили израильские камуфлированные шлемы и редкие в то время бронежилеты. Части БЕКАТ патрулировали города на легко узнаваемых джипах оранжевого и бело-голубого цвета (цвета никарагуанского флага). Обучали БЕКАТ американские и израильские инструкторы. БЕКАТ на джипах обычно патрулировала бедные кварталы никарагуанских городов, выискивая партизан и подпольщиков. Этих людей ненавидели за их поразительную даже по меркам национальной гвардии жестокость.
Но самой элитной и преданной диктатору частью национальной гвардии была «Тренировочная школа сухопутных войск» (EBBI, Escuela de Entrenamiento Basico de Infanteria). Это подразделение в 1976-1977 гг. создал и возглавил сын диктатора Анастасио Сомоса Портокарреро (по прозвищу «Эль Чигуин» – в приблизительном переводе «щенок» или «крутой пацан»; унаследовал он и «фамильную» кличку «Тачито»).
Анастасио Сомоса-младший родился во Флориде в 1951 году. До 12 лет «Крутой пацан» жил в Нью-Йорке, затем учился в Гарварде, а военное образование получил в Великобритании.
Капитану Сомосе очень понравилась система подготовки американских «зеленых беретов» (элитных конртпартизанских частей), и по их образцу и подобию он решил создать в Никарагуа «черные береты». Части EBBI (2000-2200 человек) отличались изощренной психологической подготовкой, которую проводили американцы, израильтяне, а также южновьетнамские инструкторы.
Этих людей учили убивать не думая. Во время подготовки в «школе» они выкрикивали вместе с инструктором следующую речевку:
«Кто является врагом гвардии?
– Народ!
– Кто является отцом гвардии?
– Сомоса!
– Да здравствует гвардия!
– Долой народ!
– Кто мы?
– Мы – тигры!
– Что едят тигры?
– Кровь!
– Чью кровь?
– Народа!»
В журнале EBBI «Пехотинец» часто публиковались материалы о нацистских войсках, которые должны были служить примером в боевой подготовке. Элитные части «Крутого» были вооружены автоматическими винтовками М-16 и автоматами «узи». Солдаты и офицеры получали повышенное жалованье. Годовой бюджет школы превышал 2 миллиона долларов.
Сомоса всячески внушал гвардии, что она является элитой никарагуанского общества. У гвардии были свои магазины, где продукты и одежду продавали по сниженным ценам. Семьи гвардейцев жили в отдельных микрорайонах столицы – Лас-Колинас и Вилья-Фонтана. После землетрясения они получали жилье в новых домах в первоочередном порядке.
Сомоса разыгрывал из себя «отца-командира». Он мог подойти к любому солдату и осведомиться, как дела у его семьи. Если ему отвечали, например, что болен ребенок, диктатор лез в карман и доставал несколько сотенных долларовых купюр на билет до Майами и лечение в США.
Он приучал гвардию к коррупции, давая ей «заработать» незаконными методами. Возможности таких «заработков» возрастали пропорционально воинскому званию. Обычный солдат гвардии получал в конце 70-х годов 75 долларов в месяц (что было неплохо по никарагуанским меркам). Однако Сомоса специально держал зарплату на невысоком уровне, чтобы приучить гвардейцев обогащаться, используя свое служебное положение.
Обычные солдаты и сержанты вымогали деньги в виде всякого рода «штрафов» и «крышевали» уличных проституток. Командир гвардии уровня департамента облагал поборами местный бизнес (как законный, так и нелегальный) и «имел» в месяц до 20 тысяч долларов.
Во время боевых действий против партизан гвардейцы получали двойное жалованье (офицеры – тройное) и могли безнаказанно грабить всех, кого якобы подозревали в симпатиях к сандинистам. За каждое принесенное командиру тело (или его часть) бойца СФНО полагалась специальная премия. Неудивительно, что в сандинисты часто «записывали» абсолютно мирных крестьян.
Уходивших в отставку офицеров Сомоса пристраивал на «жирные» места в бизнесе. Например, половина директоров Национального банка состояла из отставных офицеров гвардии.
Конечно, национальная гвардия Сомосы никогда не смогла бы стать столь внушительной боевой силой без всесторонней поддержки США.
Никарагуа была официально включена начиная с 1953 года в Программу военной помощи США зарубежным странам (Military Assistance Program, MAP). К 1963 годупо этойлинии Сомоса получал 1,6 миллиона долларов в год (11-место в мире среди государств, пользовавшихся американской военной помощью). Всего в 1946-1975 годах Никарагуа получила американской военной помощи на 23,6 миллиона долларов.
Помимо этого к Сомосе поступала львиная доля средств, отводившихся бюджетом США на обучение иностранных военных специалистов из центральноамериканских стран. В 1950-1979 годах обучение в США (база сил специального назначения Форт-Брэгг, «Школа Америк» в зоне Панамского канала и т. д.) прошли 5740 никарагуанцев (для сравнения: 5161 панамец, 3360 гватемальцев, 3609 гондурасцев, 2113 сальвадорцев, 711 костариканцев). В основном военнослужащих национальной гвардии обучали ведению психологической войны и действиям против партизан.
Военная помощь США Никарагуа (поставки вооружения и боевой техники на льготной и безвозмездной основе) составила в 1950-1979 годах 7,6 миллиона долларов (второе место в Центральной Америке после Гватемалы).
Кроме того, в этот же период Никарагуа купила оружия и снаряжения на обычных коммерческих условиях на 5,3 миллиона долларов. Наконец, по линии министерства торговли США (снаряжение двойного назначения типа грузовиков, формы, обуви, медикаментов и т. д.) национальная гвардия приобрела различных товаров на 4,2 миллиона долларов.
Военная помощь США диктатуре Сомосы возросла в 1970-1977 годах вместе с активизацией партизанского движения в Никарагуа. Американцы поставили Сомосе 6 тысяч винтовок М-16 и другое вооружение на общую сумму 32 миллиона долларов. Однако общественное мнение США и часть депутатов конгресса были настроены против диктатора после разоблачения махинаций с иностранной гуманитарной помощью в ходе ликвидации последствий землетрясения 1972 года. Администрации становилось все труднее «выбивать» деньги для Никарагуа из конгресса. Поэтому американцы переориентировали Сомосу на получение оружия из Израиля, которому и тогда, и сейчас не было никакого дела до мирового общественного мнения.
Правительство Израиля, активно снабжавшее оружием в обход санкций ООН расистский режим апартеида в Южной Африке, давно считало стойкого антикоммуниста Сомосу своим близким другом.
Особенно масштабные поставки израильского оружия в Никарагуа начались с 1975-го, а в конце существования диктатуры, в 1978-1979 годах, Израиль вообще был единственным помимо Аргентины поставщиком оружия Сомосе (в то время даже США стремились дистанцироваться от одиозного «Тачо»). Израильтяне поставили диктатуре, ведущей жестокую борьбу против собственного населения, 500 автоматических винтовок «галил», 500 автоматов «узи», боеприпасы, каски, бронежилеты, грузовики, минометы и четыре патрульных катера. Между тем тогда некоторые латиноамериканские страны в знак протеста против жестокости режима прервали с Никарагуа дипломатические отношения.
В апреле 1979 года в Никарагуа прибыли израильские техники для установки мобильных зенитных систем, а в мае израильский корабль доставил артиллерию, вертолеты, гранатометы и другое оружие.
В последние полгода существования режима Израиль поставил Сомосе заслужившие ненависть всех никарагуанцев самолеты «арава», которые бомбили густонаселенные городские кварталы. Телерепортажи об этом вызвали возмущение во всем мире. Даже депутаты израильского кнессета потребовали от своего правительства объяснений (до июня 1979 года Израиль вообще отрицал сам факт поставок орудия Сомосе). 29 июня 1979-го (за три недели до падения диктатуры) Израиль объявил о прекращении поставок, но на самом деле они продолжались вплоть до вступления сандинистов в Манагуа. Интересно, что во время первого визита делегации революционного правительства Никарагуа на Кубу сандинисты подарили Фиделю Кастро израильскую автоматическую винтовку «галил».
Помимо Израиля и США Никарагуа при Сомосе получала оружие и военное снаряжение из Швеции, Испании, Великобритании, Канады, Италии и ФРГ.
1 сентября 1974 года Анастасио Сомоса (бывший «Тачито», теперь – «Тачо») был опять «избран» президентом на очередной срок. Казалось, что власти диктатора ничто не угрожает. Президент США с 1969 года, ярый антикоммунист Никсон был особенно расположен к Никарагуа, потому что во время визита в Латинскую Америку в качестве вице-президента в 1958-м его, по крайней мере, не забросали яйцами и камнями, как в Венесуэле.
В 1971 году Никсон удостоил Сомосу особой чести, пригласив его на званый обед, а тот, в свою очередь, в 1972-м пожертвовал на предвыборную кампанию Никсона миллион долларов. Никсон и Сомоса считали друг друга близкими друзьями. На ликвидацию последствий землетрясения в Манагуа США выделили 32 миллиона долларов государственных средств. Правда, в никарагуанский бюджет попало только 16 миллионов. Остальных денег «не нашли». Зато личное состояние Сомосы при Никсоне достигло 400 миллионов долларов.
Никсон назначил в 1970 году послом в Никарагуа Тернера Шелтона, который уже готовился к выходу на пенсию. Шелтон тоже стал близким другом Сомосы и активно участвовал в его коммерческих делах, устраивая контакты с влиятельными американскими бизнесменами, например, с первым миллиардером США и магнатом Голливуда Говардом Хьюзом. В ответ Сомоса распорядился поместить изображение Шелтона на банкноту достоинством 20 кордоб.
Шелтон стал настолько одиозной фигурой даже в самом госдепартаменте, что сменивший Никсона Форд отправил его в отставку, хотя Сомоса, используя свои контакты в конгрессе США, всячески пытался этому помешать.
Новым послом США в Никарагуа стал ученый-антикоммунист Джеймс Теберг, опубликовавший, в частности, книги «Россия в Карибском бассейне» и «Советское присутствие в Центральной Америке». Теберг активно работал с «гражданской оппозицией» (консерваторами и бизнес-кругами), убеждая ее примириться с диктатурой. В свою очередь, он советовал Сомосе сделать хоть что-нибудь для развития отсталых сельских территорий, чтобы ослабить поддержку СФНО среди крестьян.
В 1974 году против фальсифицированных выборов выступил с открытым протестом давний оппонент Сомосы – консерватор и издатель газеты «Ла Пренса» Педро Хоакин Чаморро, который возглавлял блок оппозиционных партий UDEL (Демократический союз освобождения). Сомоса попросту арестовал 27 политических деятелей, осудивших выборы, и лишил их гражданских прав до марта 1975 года.
В ноябре 1976 года президентом США был избран демократ Джеймс Картер, который сделал центральной темой своей внешней политики борьбу против нарушения прав человека (естественно, прежде всего в социалистических странах). Однако американцам никто не верил, указывая на тесное сотрудничество США со столь одиозным диктатором, как Сомоса. Поэтому Картер стал давить на «Тачо», чтобы тот предпринял хотя бы показные шаги в сторону демократизации.
Уже в июне 1976 года Никарагуа подверглась резкой критике на специальных слушаниях в Палате представителей конгресса США, посвященных положению о правах человека. Никарагуанский историк-эмигрант Торрес привел конкретные случаи зверств национальной гвардии, включая изнасилования, кастрацию мужчин, пытки электротоком. Он говорил, что если во время пыток заключенные харкают кровью на пол, то гвардейцы заставляют их вытирать пол языком. Излюбленной пыткой гвардии было также подвешивание мужчин за половые органы. «Новыми методами» были раздробление барабанных перепонок, обливание кислотой, вырывание здоровых зубов. Заключенных иногда заставляли стоять без отдыха по девять дней подряд.
28 июля 1977 года с Сомосой случился инфаркт (уже второй в этом году), и его срочно доставили в Майами. Во время первого инфаркта в Институте болезней сердца в Майами за диктатором был зарезервирован целый этаж, на 14 койках в палатах располагались члены семьи и охрана. Во время второго инфаркта Сомосу лечили уже в госпитале ВВС США.
Интересно, что, хотя у Сомосы был собственный самолет, он попросил США прислать за ним военный американский, чтобы тем самым американцы еще раз публично подтвердили поддержку никарагуанской диктатуры. Картер в своей типичной лицемерной и двойственной манере согласился прислать самолет, но потребовал, чтобы Сомоса оплатил перелет.
В Никарагуа пошли слухи о смерти диктатора. Однако 7 сентября 1977 года поправившийся Сомоса вернулся в Никарагуа.
Диктатора преследовали и неудачи в семье. В 1976 году его старшая дочь Каролина вышла замуж за Виктора Уркуйо, но брак быстро распался, и Каролина уехала в Лондон. Там же жила и другая дочь Сомосы, Карла, которая уехала из Никарагуа, после того как спецслужба национальной гвардии донесла отцу об ее увлечении молодым человеком Алехандро Лакайо, который оказался членом СФНО.
Учившийся в США сын диктатора Хулио присоединился к хиппи, ходил босым по Майами и употреблял наркотики. В те времена подобные вещи многими расценивались как явные признаки психического расстройства. Жена Сомосы добилась направления сына в специальную клинику, хотя точный диагноз замалчивали. Младший сын Сомосы Роберто учился в Коннектикуте.
Несмотря на гибель Фонсеки и фактический раскол, СФНО не прекращал борьбу против диктатуры. В апреле 1977 года городской отряд СФНО «Селим Шибле» одновременно захватил две радиостанции – «Мундиаль» в Манагуа и «Сентро» в Леоне. 7 апреля во время нападения на казарму национальной гвардии в Рио-Бланко (департамент Матагальпа) погиб член национального руководства СФНО Карлос Агуэро. 6 июня в Леоне группа СФНО уничтожила экипаж патрульного джипа БЕКАТ.
Сомоса ознаменовал свое выздоровление 19 сентября 1977 года отменой действовавшего с декабря 1974-го осадного положения, главным образом для того, чтобы успокоить Картера. Диктатор объявил также муниципальные выборы. И сразу же страницы оппозиционных газет, освобожденных от цензуры, наполнились критическими статьями в адрес диктатуры. Застрельщиком оппозиционной деятельности снова стала «Ла Пренса» Чаморро.
В бедных кварталах крупных городов («барриос») стали, как грибы после дождя, возникать стихийные демонстрации и митинги. Люди захватывали церкви и школы, нападали на принадлежавшие Сомосе предприятия. В рабочих кварталах жгли покрышки и автобусы, кое-где строились первые баррикады. Люди требовали одного – ухода Сомосы в отставку и улучшения жизненного уровня. Сандинисты из «пролетарской тенденции» стали активнее формировать рабочие организации. Возникла и женская оппозиционная организация AMPRONAC.
СФНО, которым в то время руководили «терсеристы», уже с апреля 1977 года стал распределять в бедных кварталах городов оружие, готовя вооруженное восстание. Причем 80 % новых бойцов были уже не студентами, как раньше, а рабочими. Большинство жителей «барриос» были сезонными сельскохозяйственными рабочими и, как правило, с сентября по апрель они жили в городе до следующего урожая. Это была питательная среда для всеобщего восстания в стране. Однако и «пролетарисо», и сторонники «длительной народной войны» полагали, что время для восстания еще не наступило.
Тогда «терсеристы» решили действовать на свой страх и риск. 4 мая 1977 года Сандинистский фронт (фактически его терсеристское руководство) опубликовал «Военно-политическую программу СФНО для ликвидации диктатуры». Этот документ ориентировал народ Никарагуа на восстание: «Сегодня… сандинистская народная революция вступила в высшую и завершающую стадию революционного подъема… Налицо союз рабочих и крестьян, готовых… начать борьбу с целью свержения сомосистской банды. Затем мы намерены создать революционное народно-демократическое правительство, которое позволит нам, опираясь на пролетарскую идеологию и исторические заветы Сандино, добиться триумфа в построении социализма и создания общества свободных людей, о чем так мечтал Аугусто Сандино».
Программа была чисто марксистским документом и ставила две равноправные задачи: избавление Никарагуа от иностранного империализма и ликвидацию эксплуатации человека человеком: «Обе эти исторические цели будут достигнуты при наличии марксистско-ленинского подхода и сплоченного авангарда, который будет руководить революционным процессом».
Восстание «терсеристы» были намерены инициировать, как обычно, эффектной военной акцией фронта. Для ее осуществления избрали основанную в 1965 году на юге страны, на острове Солентинаме (озеро Никарагуа) христианскую общину, которой руководил Эрнесто Карденаль. 20 ее членов присоединились к СФНО в 1977 году, так как считали Христа первым пролетарским революционером и основоположником социализма (эта концепция, получившая наименование «теология освобождения», и по сей день очень популярна среди христиан Латинской Америки).
В качестве цели для нападения были избраны казармы национальной гвардии в городке Сан-Карлос на южном берегу озера Никарагуа. У нападавших имелись только одна винтовка «гаранд», автомат М-3, карабин М4 и два охотничьих ружья. После успешного выполнения первой боевой задачи группа должна была двинуться на Масайю, а оттуда – на Гранаду. Однако атака была отбита ввиду подавляющего огневого превосходства национальной гвардии над двенадцатью сандинистами. Бывшая христианская община превратилась в партизанский отряд и ушла в горы. Национальная гвардия разгромила здания общины на острове Солентинаме, превратив церковь в казарму.
12 октября 1977 года стало началом первого генерального наступления СФНО сразу по всей стране.
В этот же день отряд сандинистов из Северного фронта «Карлос Фонсека» атаковал национальную гвардию на севере у города Окоталь. Были убиты 15 национальных гвардейцев. 15 октября населенный пункт Мосонте недалеко от Окоталя был занят отрядом сандинистов.
А через четыре дня сандинисты провели самую эффектную операцию, атаковав гарнизон национальной гвардии прямо в центре крупного города Масайя. Одновременно был организована засада на шоссе Манагуа – Масайя, и в течение нескольких часов гвардия не могла перебросить из столицы в Масайю подкрепления. В бою погибли член национального руководства СФНО Педро Араус Паласиос и еще пять сандинистов.
Таким образом, синхронными атаками в разных частях страны СФНО умело создал иллюзию наличия у него крупных сил. И хотя атаки в основном были отбиты, они произвели на население нужное впечатление. «Ла Пренса» цитировала Умберто Ортегу (руководство СФНО находилось на территории Коста-Рики), который заявил, что у сандинистов действует 50 лагерей по подготовке партизан.
Однако и «пролетариос», и группа «длительной народной войны» резко осудили октябрьские атаки как проявление «путчизма» терсеристов, хотя и высоко оценили героизм рядовых бойцов.
Наступление СФНО заставило активизироваться и легальную оппозицию, которая стала требовать проведения в стране национального диалога между властями и оппозицией.
В октябре 1977 года «Ла Пренса» опубликовала обращение 12 видных общественных деятелей, которые ранее сторонились политики. В «группе двенадцати» были два юриста, два предпринимателя, два священника, профессор, агроном, архитектор, банкир и дантист. Они констатировали, что политическое урегулирование в Никарагуа уже невозможно без СФНО, который проявил возросшую степень «политической зрелости» и кровью своих молодых бойцов заслужил в стране высокий авторитет.
Уже через неделю руководство СФНО (включая терсеристов и сторонников «длительной народной войны») официально уполномочило «группу двенадцати» представлять фронт в политическом диалоге. Сандинсты считали ее той силой, вокруг которой могут временно объединиться все противники режима Сомосы, в том числе и буржуазия.
Сама идея «национального диалога» с целью эволюционного реформирования режима Сомосы в сторону его демократизации была выдвинута американцами через консервативную оппозицию UDEL осенью 1977 года. Консерваторов поддержал союз малого и среднего бизнеса COSEP (Cosejo Superior de la Empresa Privada – Верховный совет частного предпринимательства). Для американцев главным было не допустить победы марксистского СФНО и передать власть проамериканским буржуазным кругам, прямо не связанным с семьей Сомосы. Предпринимателей и консерваторов поддержали иерархи католической церкви.
В конце октября 1977 года буржуазная оппозиция избрала комиссию, которая должна была вести диалог с Сомосой. Помимо архиепископа Мигеля Обандо-и-Браво (Сомоса называл его за симпатии к сандинистам «команданте Мигель») в нее входил производитель растительного масла Альфонсо Робело. Именно на этого «свежего» и «незапятнанного» политика и делали ставку американцы.
Однако Сомоса явно не хотел помочь сам себе и отверг идею «национального диалога» с оппозицией как «антиконституционную». Он был уверен в своей национальной гвардии, а силы сандинистов оценивал невысоко.
Точно такого же мнения было и ЦРУ, которое оценивало боевой потенциал СФНО в ноябре 1977 года в 50 бойцов: «Вооруженная оппозиция никарагуанскому правительству ограничена Сандинистским фронтом национального освобождения, партизанско-террористической организацией, основанной в начале 1960-х годов при поддержке Кубы. Несмотря на рост ее активности в последнее время, эта группа по-прежнему мала и неспособна на продолжительную конфронтацию с достаточно хорошо обученной Национальной гвардией».
28 декабря 1977 года СФНО атаковал полицейский участок в Манагуа, а 2 января 1978-го – город Окоталь. 9 января сандинисты распространили заявление с отказом от любого диалога с Сомосой. Диктатора это не особо впечатлило, так как он и сам не хотел никакого диалога с оппозицией.
Однако все в Никарагуа изменилось во вторник утром 10 января 1978 года, когда по дороге на работу был убит в своем автомобиле «сааб» лидер легальной оппозиции и главный редактор «Ла Пренсы» Педро Хоакин Чаморро. Машину Чаморро прижал к обочине темно-зеленый пикап «тойота». Оттуда выскочили три человека и через лобовое стекло расстреляли Чаморро из автоматов. Он получил около 20 ранений в голову, руки, грудь и горло и скончался по дороге в госпиталь.
Все никарагуанцы сразу же спонтанно обвинили Сомосу в смерти видного оппозиционного политика, хотя тот оправдывался, утверждая, что если бы хотел, то мог бы убить Чаморро гораздо раньше. Он был одноклассником Чаморро и ненавидел его с детства. Эта ненависть особенно сильно выросла к 1977 году, когда Чаморро опубликовал «Энциклопедию прегрешений Сомосы». «Ла Пренса» постоянно разоблачала коррупцию режима при ликвидации последствий землетрясения 1972 года Мешал Чаморро и американцам, так как, несмотря на консервативную политическую принадлежность, был непримиримым борцом против Сомосы. Чаморро вряд ли одобрил бы «национальный диалог» на условиях освобождения Сомосы от наказания. Для США (которые даже подозревали Чаморро в марксизме) он был гораздо более выгоден в роли «мученика». Ведь до сих пор «мученики» были только у сандинистов, что и составляло основу авторитета фронта среди населения. Теперь свой идол появился и у буржуазной оппозиции.
В любом случае убивать Чаморро Сомосе было никак не выгодно. Чаморро много лет представлял легальную оппозицию, позволявшую Сомосе заявлять, что никакой диктатуры в Никарагуа нет. Наконец, надо понимать, что в Никарагуа было не принято убивать представителей олигархии. Клан Чаморро при Сомосе активно участвовал в бизнесе, и именно поэтому диктатор и не боялся этой семьи. Убивали крестьян, рабочих и студентов, но никак не людей своего круга. Чаморро в 1959 году с оружием в руках участвовал в попытке свержении Сомосы и мог быть убит на законных основаниях, в бою. Но его никто не тронул.
Уже через день после убийства Чаморро Сомоса объявил об аресте четырех подозреваемых. На них указал репортер газеты «Новедадес», принадлежавшей Сомосе, что только усилило подозрения в адрес самого диктатора. Вдова Чаморро Виолетта (будущий президент Никарагуа) прямо обвинила Сомосу в причастности к убийству своего мужа.
За день до покушения Чаморро обсуждал возможность налаживания постоянного контакта между СФНО и легальной оппозицией, но он по-прежнему считал сандинистов незрелой и не очень влиятельной силой.
Власти представили организатором убийства кубинского эмигранта Педро Рамоса, который продавал за границу кровь, собранную у никарагуанских бедняков и бомжей (по 5,5 доллара за литр). «Ла Пренса» посвятила его фирме «Плазмафересис» ряд критических материалов. Рамос подал на Чаморро в суд за клевету и за день до убийства уехал в США, где он постоянно проживал.
Хотя некоторым и казалось странным, что Сомоса вдруг ни с того ни с сего убил своего давнего, но предсказуемого недруга, появилась еще одна версия, по которой убийство организовал «Крутой», который после инфаркта отца стал позволять себе излишнюю самостоятельность.
В любом случае убийство Чаморро стало катализатором давно копившегося у населения протеста против диктатуры. Как вспоминал лидер СФНО Умберто Ортега, после убийства Чаморро тысячи людей впервые вышли на улицу в знак солидарности с Сандинистским фронтом.
Тело Чаморро провожала на кладбище многотысячная толпа, в которой были представители всех оппозиционных партий: от консерваторов до коммунистов и маоистов. Люди стали жечь покрышки, а потом подожгли здание фабрики «Плазмафересис», которую в народе называли «домом Дракулы». Тысячи демонстрантов не подпустили к горящему зданию пожарные машины. Затем такая же участь постигла принадлежавшую Сомосе текстильную фабрику «Эль Порвенир». Всего 11 января 1978 года демонстранты подожгли 15 зданий, включая банки, заводы и склады.
Люди были готовы к восстанию, но у них не было оружия, а СФНО все эти события застали врасплох.
На третий день, когда хоронили Чаморро, в антиправительственных митингах участвовали уже около 50 тысяч человек, хотя буржуазная оппозиция уговаривала семью погибшего изменить время проведения похорон, чтобы снизить накал напряжения.
23 января 1978 года союзы предпринимателей Никарагуа объявили невиданную прежде забастовку. Рабочих и служащих отправили домой, и некоторые хозяева даже платили им зарплату. Закрылось 80-90 % предприятий. Однако предприниматели уговаривали рабочих сидеть дома и не выходить на улицу. Они хотели использовать забастовку, чтобы выбить из Сомосы уступки для буржуазной оппозиции и для несвязанного с тремя олигархическими кланами бизнеса, который просто хотел, чтобы и ему дали нормально работать. Сомоса отнесся к забастовке снисходительно, назвав ее – в общем, правильно – «стачкой капиталистов». Он по собственному опыту знал, что жажда прибыли скоро заставит торговцев открыть свои магазины.
Так и получилось. Торговцы потихоньку стали открывать свои магазины (тем более что к этому их призвало посольство США в Манагуа), но к тому времени инициатива была уже не у буржуазно-предпринимательской оппозиции. В городах формировались Комитеты народного сопротивления, в которых участвовали в основном левые силы, в том числе коммунисты и сандинисты.
Часть предпринимателей на второй неделе забастовки желали стоять до конца, то есть вплоть до отставки Сомосы, но большинство хотели снова зарабатывать деньги. 5 февраля 1978 года предприниматели решили прекратить забастовку. В этот же день избиратели фактически бойкотировали муниципальные выборы, в которых приняли участие менее 20 % граждан, причем 52 из 132 кандидатов консервативной партии сняли свои кандидатуры.
Сандинисты решили использовать народные протесты для активизации вооруженной борьбы. Бойцы СФНО перешли костариканскую границу и напали на город Ривас, который они смогли удерживать несколько часов. В это же время другая колонна Южного фронта СФНО под командованием Камило Ортеги атаковала казармы национальной гвардии Ла-Польвора в Гранаде. Сандинисты находились в городе пять часов и даже сумели провести народную ассамблею. После этого они в полном порядке и с минимальными потерями отошли. На севере бойцы сторонников «длительной народной войны» атаковали контрпартизанский центр национальной гвардии в Санта-Кларе.
Таким образом, попытки буржуазно-предпринимательской оппозиции перехватить инициативу после убийства Чаморро провалились, зато популярность СФНО выросла. Теперь повсюду в городах на антиправительственных митингах и манифестациях (даже тех, которые созывали буржуазные партии) были видны черно-красные флаги СФНО.
UDEL и предприниматели, объявляя забастовку после убийства Чаморро, надеялись лишь на помощь США, которые заставят Сомосу уйти по-хорошему и передадут власть консервативно-либеральному правительству, сохранив национальную гвардию под другим командованием.
Но американцы считали, что Сомоса контролирует положение и давить на него не следует. Для вида и с оглядкой на Вашингтон Сомоса произвел в правительстве ряд перестановок, убрав оттуда несколько наиболее одиозных персонажей, вроде своего дяди Луиса Мануэля Дебайле, который был символом коррупции и возглавлял государственную энергетическую компанию. Покинул свой пост и министр финансов Монтьель, ранее возглавлявший ненавистную населению службу безопасности национальной гвардии. Но время для таких полумер было уже упущено – люди требовали ухода самого Сомосы.
В начале февраля 1978 года посол США в Манагуа Маурисо Солаун посетил Сомосу, и тот прямо спросил, что он должен делать, чтобы Вашингтон был доволен. Посол не имел из госдепартамента никаких указаний, но от себя заметил, что, возможно, для успокоения умов хватило бы заявления Сомосы, что он не будет баллотироваться на следующих президентских выборах в 1981 году.
Сомоса не возражал и 27 февраля 1978 года действительно сделал такое заявление. Но ему никто не поверил. Ведь в прошлом Сомосы уходили только для того, чтобы не уходить, и никто не хотел терпеть «Тачо» еще три года. Сомоса собрал для своего заявления огромный митинг (официальная пресса писала, что пришли более 150 тысяч человек). Однако ситуация в стране была уже такой, что Сомосе пришлось обращаться к своим сторонникам из-за пуленепробиваемого стекла.
21 февраля 1978 года по случаю 40 дней со дня смерти Чаморро и в очередную годовщину убийства Сандино неожиданно для всех, в том числе и для сандинистов, вспыхнуло настоящее восстание в индейском квартале Масайи Монимбо (примерно 20 тысяч жителей), славившемся изделиями национальных ремесленников. Восстание спровоцировала сама национальная гвардия, которая 21 февраля сначала применила против людей слезоточивый газ и приклады, а потом обстреляла с воздуха траурную процессию. Прямо на пороге церкви Сан-Себастьян был застрелен юноша Лоренсо Лопес. Его похороны 25 февраля привели к перестрелкам между жителями Монимбо и национальными гвардейцами. У людей не было ничего, кроме пистолетов и охотничьих ружей, но все улицы квартала быстро перегородили баррикадами, а главным оружием восставших стали знаменитые «бомба де контакто» – обычные пакеты и свертки с самодельной взрывчаткой.
Командующий местным гарнизоном национальной гвардии полковник Гонсало Мартинес сконцентрировал свои войска в центре Масайи, явно пребывая в замешательстве. Но диктатор отправил в Масайю своего сына с приказом навести порядок любыми средствами. Вместе с «Крутым» прибыли самые ненавистные генералы гвардии: Фернандес, Гутьеррес, Алегретт и другие. Так как восстание было изолированным и сами восставшие окопались в своем квартале, Сомоса-младший смог спокойно сосредоточить против Монимбо элитные части гвардии.
Гвардия атаковала баррикады новенькими винтовками М-16, танками, артиллерией, минометами и вертолетами. У повстанцев были палки, ножи, мачете и все, что попадалось под руку. Ворвавшись в квартал, гвардейцы вели себя там, как в завоеванной стране. Тем, кто размахивал сандинистскими флагами, отрезали руки. У тех, кто кричал «Вива Сандино!», вырывали языки. Были убиты более 200 мирных жителей. Тем не менее повстанцы сначала даже сумели захватить в плен несколько гвардейцев и устроили для них импровизированную тюрьму.
Для терсеристов, призывавших народ к восстанию, это восстание оказалось полной неожиданностью. Однако СФНО направил в Монимбо несколько самых толковых своих организаторов, которые должны были составить кадры командования силами восставших и придать борьбе упорядоченный характер. Один из членов руководства фронта, Камило Ортега был убит в бою в Монимбо 26 февраля.
После того как восстание в Монимбо подавили, СФНО создал специальную оперативную группу в 40 человек, которая должна была в случае спонтанной вспышки восстания где-либо еще срочно прибыть для оказания помощи. Произошли спорадические столкновения молодежи с национальной гвардией в Леоне, Чинандеге и Манагуа.
Но уроки Монимбо состояли в том, что если людей для борьбы хватало, оружия не хватало катастрофически, причем не только артиллерии или минометов, но и обычного стрелкового. До сих пор многие «терсеристы» считали, что в случае массового восстания национальная гвардия либо разбежится, либо даже частично перейдет на сторону народа – и проблема оружия будет решена. Но восстание в Монимбо показало безусловную преданность гвардейцев Сомосе и их готовность пойти на самые жестокие меры против собственного народа.
Весной 1978 года главной опорной базой сандинистов стала Коста-Рика. Правительство этой страны недолюбливало Сомосу, которого подозревали в территориальных притязаниях. К тому же в Коста-Рике боялись вторжения мощной национальной гвардии диктатора и считали, что сандинисты могли стать в этом случае буфером. На территории Коста-Рики функционировали шесть лагерей подготовки СФНО. В пограничных с Никарагуа районах имелось много частных аэродромов, на которые можно было незаметно доставлять оружие из-за границы.
В мае 1978 года новым президентом Коста-Рики стал Родриго Карасо, который через своего министра безопасности заключил с сандинистами негласное соглашение: правительство Коста-Рики «терпит» деятельность фронта на своей территории, но активно поддерживать ее не будет, опасаясь вмешательства США.
Сандинисты надеялись получить оружие от дружественно настроенных по отношению к ним (или скорее враждебно настроенных по отношению к Сомосе) правительств Панамы и Венсуэлы.
В Панаме неформальным лидером страны был командующий тамошней национальной гвардией генерал Омар Торрихос, пришедший к власти в 1968 году не без помощи того же Сомосы. Торрихос мечтал вернуть Панамский канал под контроль панамцев и поссорился с Сомосой в 1972 году, когда последний прилетал в Панаму по поручению Никсона, чтобы уговорить генерала умерить свои амбиции.
В Венесуэле у власти стоял социал-демократически настроенный президент Карлос Андрес Перес, который ненавидел Сомосу по принципиальным политическим соображениям, и убийство Чаморро только усилило эти настроения. К сандинистам президент Венесуэлы относился настороженно, так как считал их оружием коммунистической Кубы.
28 марта 1978 года Перес встретился с Картером в Каракасе и стал убеждать американского президента надавить на Сомосу и заставить его уйти в отставку. Власть, по словам венесуэльского лидера, следовало передать консервативно-либеральной коалиции и сохранить национальную гвардию как основу правопорядка, в противном случае ход событий в Никарагуа будет непредсказуемым.
То же самое предложил Торрихос вице-президенту никарагуанского конгресса, родственнику Сомосы Луису Паллейсу Дебайле, которого он специально для этого тайно пригласил в Панаму. Торрихос ссылался на Картера, который в духе своей борьбы за права человека не хотел видеть в Латинской Америке военные правительства, откровенно опирающиеся на армию.
Сомоса предложение Торрихоса отверг, но 19 июня 1978 года выступил с целым рядом инициатив по демократизации жизни в Никарагуа. В частности, объявлялась амнистия для ряда заключенных, а «группе двенадцати» было разрешено вернуться в Никарагуа. Сомоса обещал также реформу избирательной системы и пригласил комиссию Организации американских государств (ОАГ) прибыть в Никарагуа, чтобы на месте ознакомиться с положением в области прав человека.
После этого Сомоса отбыл в США, чтобы заняться там лоббистской деятельностью в свою пользу. Для этого он даже посетил удивленного губернатора Нью-Мексико, надеясь, что тот замолвит за него словечко Картеру.
Но Картер и так не собирался давить на Сомосу. И ЦРУ, и Совет национальной безопасности (СНБ), и часть госдепартамента сходились во мнении, что Сомоса при помощи национальной гвардии может держаться у власти сколь угодно долго, во всяком случае до выборов 1981 года.
30 июня 1978 года вопреки желанию некоторых специалистов госдепартамента Картер отправил Сомосе довольно ободряющее письмо, в котором, в частности, говорилось:
«Уважаемый господин Президент, я прочитал Ваше заявление для прессы 19 июня с большим интересом и высоко его оцениваю. Шаги в сторону уважения прав человека, которые Вы рассматриваете, являются важными и ободряющими сигналами; и, если они будут претворены в жизнь, они будут означать большое продвижение вперед для Вашей нации в качестве ответа на некоторую критику, направленную против никарагуанского правительства в последнее время…»
Американцы вели двойную игру, не желая, чтобы «морального апостола» Картера слишком уж ассоциировали с его никарагуанским другом Сомосой. Поэтому посол США в Манагуа сначала вообще не хотел передавать Сомосе текст письма и зачитал его устно. Но госдепартамент поручил передать текст, правда, оговорившись, что публиковать письмо не надо.
Однако Сомоса верно понял главное в этом послании: США отнюдь не настаивают на его отставке, им достаточно косметических мер для подкраски изрядного обветшавшего фасада диктаторского режима. Поэтому Сомоса немедленно организовал секретную встречу с президентом Венесуэлы Пересом, которая состоялась на венесуэльском острове Орчила в Карибском море в июле 1978 года.
Сомоса несколько часов убеждал Переса, что в случае его отставки к власти придут коммунисты из СФНО, которых поддерживает Куба. Чтобы перехватить инициативу у сандинистов, умеренная оппозиция должна вступить в диалог с правительством Сомосы (и тем самым поднять его престиж в глазах мировой общественности). Перес обещал над этим поработать.
Под умеренной проамериканской буржуазной оппозицией и Сомоса, и Вашингтон имели в виду прежде всего Альфонсо Робело, который сложил с себя обязанности главы предпринимательского союза и образовал собственную политическую партию – Демократическое никарагуанское движение (испанская аббревиатура МДН). При основании, по оценкам самого Робело, в партии были примерно три тысячи членов. Программа партии примерно совпадала с требованиями УДЕЛ. В основном Робело представлял интересы мелких и средних предпринимателей, которые хотели лишь равных условий конкуренции и участия в системе принятия решений. Коренной смены режима они не желали. Робело постоянно подчеркивал свою «свежесть» и «незапятнанность», и язык его публичных выступлений все время «левел» вместе с общей ситуацией в стране.
Робело считал, что американцы заставят Сомосу уйти еще до конца 1978 года, и тогда его партия возглавит правительство без всякой вооруженной борьбы.
Но народ явно был уже на стороне таких деятелей, как Робело. Это ясно показало триумфальное возвращение «группы двенадцати» (к этому времени она состояла уже из 11 человек; из нее вышел владелец супермаркета Фелипе Мантика, для которого бизнес оказался важнее) в Никарагуа 5 июля 1978 года. Группу рассматривали как легальных представителей подпольного СФНО, и это было абсолютно верно. «Двенадцать» вернулись на родину с лозунгом «Диктатура – это труп, и мы приехали ее хоронить». Группу на пути из столичного аэропорта встречали десятки тысяч никарагуанцев, скандировавших лозунги в поддержку сандинистов.
Сами сандинисты прекрасно понимали, что американцы могут своими маневрами и при помощи буржуазной оппозиции сохранить сомосизм без Сомосы и украсть у них победу. Для противодействия этому СФНО решил, во-первых, ускорить подготовку общенародного восстания, а во-вторых, создать собственное легально политическое движение, которое должно было деюре возглавить будущее правительство. Причем это правительство должно было включать в себя и представителей буржуазии, чтобы не вызвать антагонизма и военной интервенции США под прикрытием лозунга борьбы с коммунизмом или Кубой.
Левые партии, близкие к СФНО, образовали Движение единого народа (испанская аббревиатура МПУ). 15 пунктов «немедленной программы» МПУ фактически представляли собой и программу СФНО:
– союз все антисомосистских сил при сохранении их организационной самостоятельности;
– создание «правительства демократического единства» с участием всех партий и групп, борющихся против диктатуры;
– полная гарантия всех демократических свобод;
– создание независимых судов;
– ликвидация национальной гвардии и замена ее народной, демократической армией;
– внешняя политика на базе неприсоединения к военным блокам;
– экономическая политика, включающая в себя конфискацию всего имущества клана Сомосы, национализацию всех полезных ископаемых и транспорта, введение элементов планирования, контроль над ценами;
– аграрная реформа на основе земель, конфискованных у диктатора и его приспешников;
– промышленная политика на базе принципа смешанной (то есть и государственной, и частной) экономики;
– ликвидация торговых монополий;
– реформа налоговой системы;
– введение трудового кодекса, предусматривающего 48-часовую рабочую неделю и запрет любой дискриминации на рабочем месте, а также детского труда;
– всеобщее, обязательное и бесплатное образование, активная борьба против неграмотности;
– создание государственной системы медицинского обслуживания с упором на профилактику заболеваний;
– строительство социального жилья для обитателей «барриос».
В целом эта программа была весьма умеренной, и все ее требования давно уже были реализованы во многих странах Западной Европы. МПУ стало активно вести пропаганду в пользу единства всех антидиктаторских сил. Но, в отличие от буржуазной оппозиции, левые полагали, что сам Сомоса не уйдет и без восстания не обойтись. МПУ активно работало на местах, создавая рабочие, крестьянские и студенческие организации для активного сопротивления диктатуре.
В это же время буржуазная легальная оппозиция учредила Широкий оппозиционный фронт (испанская аббревиатура ФАО). «Группа двенадцати» вошла в ФАО, чтобы влиять на эту организацию изнутри. ФАО своей главной задачей считал диалог с Сомосой с тем, чтобы попытаться убедить его разделить власть с буржуазной оппозицией, а самому уйти в отставку. ФАО пользовался полной поддержкой американского посольства в Манагуа. Однако «группа двенадцати» сразу же заняла жесткую позицию, настаивая на немедленном уходе Сомосы и ликвидации национальной гвардии как главного инструмента господства диктатуры. В заявлении для прессы группа подчеркнула, что «некоторые капиталисты» хотят с помощью церкви сохранить сомосизм, чтобы не повредить собственному бизнесу, который может быть затронут народной революцией.
Под давлением МПУ, да и общих настроений в стране, ФАО 21 августа 1978 года опубликовал собственную программу из 16 пунктов, которая явно была смоделирована с программы левых (и содержала всего на один пункт больше требований). Однако было и одно ключевое различие – ФАО стоял за сохранение национальной гвардии при смене ее командования.
Между тем сандинисты приступили к реализации второй части своего плана – организации новой эффектной военной акции, которая станет началом всеобщего восстания. На этот раз они решили нанести удар прямо в сердце диктатуры и захватить Национальный дворец – место заседаний конгресса.
Национальный дворец – массивное двухэтажное здание с десятью помпезными колоннами у главного входа – занимал целый квартал Манагуа. После землетрясения 1972 года его со всех сторон окружало пустое пространство (само здание не пострадало). Сенат размещался на первом этаже, нижняя палата – на втором. В здании располагались также министерство финансов и внутренних дел и Главное налоговое управление Никарагуа.
Возглавить смелую до безрассудства операцию поручили Эдену Пасторе («команданте ноль» – так, по терминологии сандинистов, называли руководителей тех или иных отрядов или фронтов).
Пастора родился 22 января 1937 года в департаменте Матагальпа (ныне город Сьюдад-Дарио, ранее – Метапа). К сандинистам его привело чувство мести, а не политические убеждения, – когда Эдену было семь лет, его отца убили. Пастора обвинял в этом национальных гвардейцев, хотя на самом деле несчастье произошло в результате спора из-за земли. Он никогда не считал себя марксистом (в отличие от всех руководителей СФНО) и именовал себя христианином. Пастора закончил Центральноамериканский колледж, который Сомоса специально создал в качестве идейного противовеса слишком либеральному университету Леона. Колледжем руководили иезуиты. Затем он изучал медицину в университете Гвадалахары в Мексике (самый католически настроенный вуз страны), но, не завершив образования, вернулся в Никарагуа. В 1966 году Пастора вступил в Единый оппозиционный союз (УНО) легальных буржуазных партий (в него же входили на первых порах и коммунисты). 22 января 1967 года он был арестован, когда ехал из Матагальпы в Манагуа с оружием, чтобы принять участие в массовой демонстрации УНО, закончившейся бойней на авениде Рузвельта. Национальные гвардейцы подвергли Пастору пыткам.
После расстрела на авениде Рузвельта Пастора решил бороться против диктатуры с оружием в руках и присоединился к СФНО. Однако в начале 70-х годов он ушел из партизанского отряда в северных горах и уехал в Коста-Рику, где зарабатывал на жизнь, ловя акул, а затем работал на местной электростанции. Только в начале 1977 года Пастора опять вернулся в СФНО. Он принял участие в вооруженных акциях октября 1977-го и утверждал, что вынашивал идею захватить национальный дворец с 1970 года.
Последние недели перед операцией Пастора жил в Манагуа на конспиративной квартире Внутреннего фронта СФНО. Согласно плану операции группа сандинистов под видом бойцов элитных частей пехотной школы национальной гвардии («черных беретов») должна была на грузовиках подъехать к дворцу, захватить там заложников и предъявить диктатуре требования об освобождении заключенных сандинистов и уплате выкупа. Но главная цель операции была в самом захвате здания – центра всей государственной машины режима. Эта операция в случае ее удачи должна была показать никарагуанцам, что с диктатурой можно успешно бороться и малыми силами.
Фронт захватывал высокопоставленных заложников и до этого, но опыт был не слишком удачным. 8 марта 1978 года сандинисты похитили генерала Рейнальдо Переса Вегу, который руководил карательной операцией национальной гвардии в Монимбо («Операция Стремительность»). Сандинисты потребовали от Сомосы в обмен на жизнь генерала освобождения 60 политзаключенных, уплаты выкупа в 10 миллионов долларов (в фонд пострадавших в Монимбо) и вывода национальной гвардии из северных районов страны. Сомоса отказался, и генерала казнили. Был сделан правильный вывод, что Сомоса ценит жизни только представителей своего семейного клана.
Разведка национальной гвардии получила информацию, что сандинисты готовят в столице какую-то крупную операцию, возможно, захват Национального дворца. Охрану усилили до 65 человек, но в день налета ее почему-то не было. Президент нижней палаты попросил немедленно прислать во дворец отряд национальной гвардии, что ему и было обещано. Однако гвардейцы опоздали.
Утром 22 августа 1978 года Пастора приступил к осуществлению «Операции Свинарник» (неофициальное название акции). Помогали Пасторе два руководителя отдельных групп его отряда (всего в отряде было 26 человек) – «команданте один» (Уго Торрес) и «команданте два» (22-летняя Дора Мария Тельес). Два грузовика с одетыми в форму пехотной школы сандинистами (они сбрили бороды и подстриглись) точно в срок встретились перед супермаркетом и двинулись к дворцу. По дороге их перехватили два джипа антитерористического подразделения БЕКАТ, но, увидев форму любимчиков «Крутого парня», два джипа пристроились спереди и сзади маленькой колонны (грузовики сопровождали на легковой машине сандинисты в штатском – это было обычным делом для национальной гвардии) и эскортировали ее часть пути.
В 11:50 в Голубом зале Национального дворца началось обсуждение бюджета нижней палатой конгресса. В 12:20 к центральному и боковому входам во дворец одновременно подъехали два грузовика. Группа Пасторы спрыгнула с машин у главного входа, группа Тельес – у запасного. Пастора (в форме офицера пехотной школы) властным тоном приказал двум полицейским у входа сдать оружие: «Дорогу! Идет шеф!» («Шефом» называли самого Сомосу.) Для охраны такое поведение представителей элитных частей было нормальным делом, и она не сопротивлялась. Входные двери были немедленно блокированы толстыми цепями, которые сандинисты привезли с собой. Группа Пасторы проникла на второй этаж и убила одного из охранников у дверей Голубого зала. Другого обезоружили.
Пастора ворвался в Голубой зал, выстрелил из автомата в воздух и закричал, чтобы никто не двигался. Испуганные депутаты (49 человек) попадали на пол. Некоторые из них, судя по форме нападавших, решили, что происходит военный переворот. В это время «команданте один» занял кабинет министра внутренних дел Хосе Антонио Мора, и тот тоже стал заложником. «Команданте два» в баре захватила пятерых депутатов.
Вся операция по захвату дворца заняла пять минут. В руки сандинистов попали около 1500 заложников, и самым ценным среди них был генерал Хосе Сомоса, сводный брат диктатора. Пастора сообщил председательствующему на заседании нижней палаты родственнику Сомосы Луису Паллейсу Дебайле (он один не лег на пол и продолжал сидеть на своем месте), что дворец захвачен «народной армией – Сандинистским фронтом национального освобождения» и что если Сомоса не выполнит требований СФНО, все заложники будут уничтожены.
Один из бойцов Внутреннего фронта СФНО позвонил по телефону в конгресс. Трубку на столе председателя поднял Пастора: «Национальный конгресс. Свободная территория Никарагуа». Теперь сандинисты знали, что операция удалась.
В течение всего лишь нескольких минут примерно в 12:35 друг Сомосы-младшего, инструктор пехотной школы и бывший американский спецназовец Майкл Эчаннис окружил дворец солдатами на грузовиках. Сандинисты открыли огонь и убили капитана национальной гвардии. Пастора бросил из дворца гранату, после чего приказал Луису Паллейсу Дебайле немедленно позвонить Сомосе, чтобы тот приказал прекратить стрельбу. В противном случае, сказал он, сандинисты начнут расстрел заложников и каждые два часа будут убивать по одному из них. Эчаннис просил разрешения на немедленный штурм, но ему велели прекратить огонь.
Однако Сомоса сначала все же отдал приказ стрелять по дворцу. Группа Пасторы не выдержала бы длительного боя – у сандинистов было всего пять автоматов, полсотни гранат и 20 винтовок. К этому добавилось оружие, конфискованное у охраны. Отдали сандинистам свои пистолеты и многие депутаты.
В 14:20 Луис Паллейс Дебайле позвонил своему родственнику в «бункер» на холме Тискапа и попросил прекратить стрельбу. Эчаннис в это время тоже был в «бункере» и уговаривал Сомосу дать разрешение на штурм. Американец обещал отбить дворец за 15 минут. По плану атаки предполагалось обстрелять дворец из танков и выбить ворота из безоткатного орудия. Во время обстрела Эчаннис с бойцами спецподразделений должен был с вертолета проникнуть во дворец через люки в крыше. Правда, ожидалось, что при этом погибнут 200-300 человек из числа заложников.
Сомоса отказался принять план Эчанниса только по одной причине: среди заложников был «сын Папы Чепе», то есть Хосе Сомоса.
Группа Пасторы попросила (опять через Луиса Паллейса) прибыть во дворец архиепископа Мигеля Обандо-и-Браво, который должен был стать посредником на переговорах с правительством. В 14:35 архиепископ в сопровождении трех епископов пришел во дворец. Переговорщики передали Сомосе требования сандинистов:
– освободить 85 заключенных-сандинистов (сандинисты знали, что по крайней мере 20 из них уже нет в живых, но диктатор это отрицал – теперь он был бы вынужден это признать);
– уплатить выкуп в размере 10 миллионов долларов;
– зачитать по телевидению и радио, а также напечатать в газетах коммюнике СФНО на 50 страницах;
– предоставить самолет для вылета команды Пасторы («группа Ригоберто Лопес Перес») и освобожденных сандинистов из страны.
В 21:00 22 августа Сомоса запросил 24 часа на размышление. Один из епископов остался во дворце в качестве гарантии того, что национальная гвардия не предпримет штурма. Но на всякий случай сандинисты отвели в отдельную комнату трех самых видных заложников (включая Луиса Паллейса Дебайле), пригрозив немедленно убить их, если прекращение огня будет нарушено.
В 0:50 23 августа группа депутатов по приказу сандинистов вывесила в центре зала заседаний черно-красное знамя СФНО. Сандинисты обнаружили в одном из помещений приемник, настроенный на волну национальной гвардии, и отныне были в курсе замыслов противника. В 4:00 партизаны передали представителям Красного Креста тела убитых национальных гвардейцев, а также выпустили из дворца беременных женщин и детей.
В ходе переговоров Сомоса согласился отпустить примерно 50 заключенных (тех из списка сандинистов, кто был обнаружен в тюрьмах) и обеспечить беспрепятственный отъезд сандинистов из страны. Другие требования диктатор выполнять не хотел. В 10:25 Пастора дал Сомосе три часа на полное принятие всех требований. В 13:20 Сомоса согласился. Правда, в качестве выкупа он был готов выделить всего 500 тысяч долларов – мол, больше в кассе Национального банка просто нет. Деньги для сандинистов не являлись главным пунктом, и соглашение было заключено.
Диктатор хотел, чтобы партизаны уехали из страны поздним вечером 23 августа, стремясь избежать массовых демонстраций в поддержку СФНО. Однако Пастора этот маневр разгадал (к тому же он не исключал, что гвардия под покровом темноты может напасть на его колонну по пути в аэропорт) и сообщил, что его группа покинет дворец только утром 24 августа. Пастора вспоминал: «Мы, зная, насколько коварен диктатор, способный на любую подлость, отказались покинуть захваченный нами дворец вечером 23 августа. Ехать в темноте в аэропорт значило дать Сомосе возможность попытаться уничтожить нас или во время переезда, или во время посадки в самолет. Кроме того, мы хотели, чтобы жители Манагуа своими глазами видели позор Сомосы, почувствовали, что с диктатурой не только можно, но и нужно бороться».
С 16:30 до 18:00 23 августа 1978 года по радио читали документы СФНО. Панама и Венесуэла изъявили готовность прислать за партизанами и освобожденными узниками два самолета. В 6:30 24 августа освобожденных заключенных доставили в столичный аэропорт, а в 9:30 группа Пасторы с четырьмя заложниками (в том числе и с Хосе Сомосой) на автобусе отправилась от дворца в аэропорт. По пути автобус приветствовали тысячи людей, которые скандировали «Долой Сомосу!» и «Сомосу – на виселицу!». Пастора охотно позировал перед камерами с автоматической винтовкой Г-3 (западногерманского производства) и ручной гранатой на поясе. На память об удачной операции он захватил золотой «ролекс» Хосе Сомосы. За один день Пастора стал самым популярным сандинистом в мире.
В 10:30 венесуэльский транспортный самолет С-130 «геркулес» и панамский «электра» взяли курс на Панаму.
Популярность СФНО после успешного завершения «Операции Свинарник» взлетела на невиданную доселе высоту. Это никак не устраивало ни американцев, ни буржуазную оппозицию. 25 августа 1978 года с санкции американского посольства ФАО объявила очередную «забастовку предпринимателей». Сомоса приказал прекратить выделение государственных кредитов всем участникам забастовки: «Настало время свернуть кое-кому головы». 300 солдат были отправлены на патрулирование Манагуа, чтобы защитить тех торговцев, которые решатся открыть свои магазины. В 26 августа в результате забастовки было закрыто 90 % всех коммерческих предприятий в Матагальпе и 80 % – в Манагуа.
Но если предприниматели объявляли забастовку с целью переключить внимание людей со смелой акции фронта на самих себя, то сандинисты решили использовать эту же забастовку для организации вооруженного восстания.
На улицы вывели женщин, протестовавших против роста налогов и цен. В Матагальпе группы молодежи выкрикивали оскорбительные для национальной гвардии лозунги. В «барриос» этого города 29 августа возникли первые баррикады, рылись траншеи. На крышах домов появились первые снайперы фронта. Сторонники «длительной народной войны» выпустили листовки, в которых рассказывали об опыте партизанской борьбы в Панкасане в 1967 году.
30 августа 1978 года «барриос» Матагальпы Эль-Чорисо и Ла-Чиспа были захвачены практически безоружными повстанцами (у них имелись несколько карабинов, охотничьи ружья и пистолеты). Однако на сей раз гвардия не дала повстанцам укрепиться в Матагальпе. В город были немедленно переброшены части пехотной школы, танки «шерман» и авиация. Район восстания был локализован, и гвардия начала методически уничтожать его с воздуха и путем артиллерийского обстрела. Церкви Матагальпы были превращены в наблюдательные пункты и пункты корректировки огня. Опасаясь полного уничтожения, две трети населения Матагальпы бежали из города. 3 сентября 1978 года части национальной гвардии после очередной варварской бомбардировки взяли Матагальпу под контроль.
9 сентября 1978 года СФНО выпустил коммюнике, в котором призвал народ Никарагуа к всеобщему вооруженному восстанию: «Час сандинистского народного восстания пробил. Все на улицы! Сандинистская армия, сандинистская милиция (под армией понимались регулярные части партизан, а под милицией – вооруженное партизанами гражданское население из числа созданных раньше рабочих и молодежных организаций – прим. автора) и сандинистский народ должны взяться за оружие против национальной гвардии Сомосы. Всем необходимо сплотиться вокруг временного правительства во главе с «группой двенадцати».
Сандинисты провозгласили временное правительство из трех человек: Серхио Рамиреса («группа двенадцати»), Альфонсо Робело и консервативного адвоката Рафаэля Кордовы Риваса. Такой крайне умеренный состав объяснялся тем, что сандинисты не хотели давать США ни малейшего повода для вмешательства под лозунгом борьбы с «мировым коммунизмом».
Коммюнике исходило только от «терсеристов», однако две другие группировки СФНО также поддержали восстание. Но все три группы боролись без должной координации друг с другом. Сторонники «длительной народной войны» дрались в своем традиционном районе – на севере и играли руководящую роль в восстаниях в Леоне и Эстели. «Пролетариос» сражались в Манагуа и Карасо. «Терсеристы» пытались вторгнуться в Никарагуа с юга из Коста-Рики. Зачастую единство действий между тремя группировками складывалось уже в ходе боев.
9 сентября в условиях охватившей всю страну всеобщей забастовки восстание вспыхнуло в традиционном оплоте левых сил – Леоне, а также в Эстели (30 тысяч жителей), Чинандеге и Дириамбе. В 6 часов утра в этот день СФНО предпринял скоординированные нападения на посты и казармы национальной гвардии в Манагуа, Леоне, Чинандеге и Эстели. Было убито несколько десятков гвардейцев и захвачено определенное количество оружия.
К 10 сентября часть городов Масайя, Эстели, Чинандега, Леон и Чичигальпа контролировались восставшими. Однако у СФНО не было ни достаточного количества оружия, ни хорошо подготовленных многочисленных отрядов. Поэтому повстанцы закрепились в рабочих пригородах и начали готовить их к обороне. Обычно каждой баррикадой руководили два-три хорошо вооруженных бойца СФНО. под командованием которых были плохо вооруженные (иногда просто камнями и палками), но полные энтузиазма люди, в основном молодежь.
В качестве одной из первых, символических операций СФНО захватил и разрушил пост национальной гвардии в Монимбо.
В столице были атаковано 10 полицейских участков, однако единого очага восстания в «барриос» Манагуа создать не удалось. Этому мешала топография разрушенного землетрясением города. Кварталы отделяли друг от друга громадные пустые пространства, которые было невозможно оборонять легким стрелковым оружием.
Видя, что очаги восстания разрознены и у повстанцев нет сил для генерального наступления на столицу с разных концов, национальная гвардия стала методично, один за другим окружать и уничтожать восставшие города.
Для начала в районе восстания были объявлены на 30 суток военное положение и комендантский час. Это означало полное прекращение доступа прессы в окруженные города. Патрули национальной гвардии на улице арестовывали (и иногда расстреливали на месте) всех молодых мужчин. Очевидцы рассказывали, что в Манагуа патрули уничтожали всех мужчин старше 15 лет, которые попадали к ним в руки. Женщин насиловали и отрезали им груди.
Через три дня восстание было локализовано гвардией в четырех городах – Эстели, Леоне, Масайе и Чинандеге. Их подвергли таким массированным авиаударам, что они стали известны как «четыре никарагуанские Герники». Потом под прикрытием танков и бронемашин, а также минометов и безоткатных орудий гвардия стала методично «зачищать» города. Если у сандинистов и было стрелковое оружие (включая пулеметы), то ни зенитных, ни противотанковых средств у них не имелось. Неудивительно, что в этих условиях потери среди плохо вооруженных повстанцев были очень большими. В 12 сентября в Масайе погибли уже 200 человек.
Сомоса заявил, что полностью контролирует положение, и в военном смысле это было недалеко от истины. Однако очевидцы сообщали, что в боях принимают участие подразделения стран КОНДЕКА, прежде всего из Гватемалы и Сальвадора. Люди видели в рядах национальной гвардии и азиатов, которых считали южными вьетнамцами или тайваньцами. В некоторых газетах США появились объявления, приглашавшие наемников в Никарагуа.
13 сентября 1978 года для оказания помощи блокированным в городах повстанцам хорошо вооруженные части Южного фронта СФНО под командованием Пасторы (по его данным, около 1100 человек, на самом деле – в два раза меньше) атаковали из Коста-Рики пограничный никарагуанский городок Карденас. В идеале Пастора должен был занять на юге страны крупный город Ривас, где намеревались разместить временное правительство Никарагуа. Однако гвардия отбила атаку Южного фронта, и партизаны так и не смогли продвинуться вглубь территории. Дело в том, что на этом участке боев не было гор и партизанам приходилось наступать на многократно превосходившие их огневой мощью части гвардии на открытом пространстве.
Коста-Рика, опасаясь ответных репрессий Сомосы, попросила Панаму и Венесуэлу направить на помощь самолеты и вертолеты. 14 сентября группа партизан все же просочилась в Ривас, но занять город так и не смогла.
Национальная гвардия в ходе восстания сохранила полную лояльность диктатуре. Хотя, по признанию самого Сомосы, только с 9 по 13 сентября из нее дезертировали 700 солдат, все дезертиры были недавно набранными рекрутами. Элитные же части были готовы выполнить любой, даже самый зверский приказ командования.
В Леоне было разрушено или повреждено два из каждых трех зданий. Материальный ущерб от боев оценивался в 500 миллионов кордоб. Гвардия бомбила город зажигательными бомбами. 15 сентября гвардейцы взяли город под контроль и приказали населению покинуть дома, после чего начали методично их поджигать. В городе (95 тысяч жителей) не было ни электричества, ни воды. Гвардейцы расстреливали всех «подозрительных», включая медсестер Красного Креста. В одном месте захваченных юношей построили прямо на улице в два ряда и приказали им встать на колени, после чего их разом расстреляли из пулеметов. Затем гвардейцы прошлись по трупам трактором, облили останки бензином и подожгли. 16 сентября организованное сопротивление в Леоне было подавлено.
Гвардия не жалела боеприпасов, хотя США формально приостановили военную помощь Никарагуа после убийства Чаморро в январе 1978 года. И гвардейцам пришлось бы тяжело, если бы не обильные поставки боеприпасов из Израиля. В 1978 году Никарагуа получила из Израиля 98 % всех поступивших в страну оружия и снаряжения.
15 сентября 1978-го СФНО заявил, что на стороне Сомосы воюют около 500 кубинских эмигрантов.
16 сентября гвардия отбила ставший символом сопротивления диктатуре квартал Монимбо в Масайе. Там зверства гвардейцев приняли особенно массовый характер. Чтобы помочь своим никарагуанским товарищам, гватемальские левые партизаны совершили 16 сентября покушение на посла Никарагуа в Гватемале бригадного генерала Эдмундо Менесеса Контрераса. Через несколько дней генерал скончался от ран.
17 сентября Южный фронт Пасторы атаковал национальную гвардию в местечке Пенья-Бланка. Впервые у сандинистов на вооружении были замечены противотанковые гранатометы.
На улицах Чинандеги собаки грызли останки людей. К 19 сентября все три восставших города были захвачены и «защищены» гвардией один за другим. Последним 19 сентября пал Эстели, находившийся в руках повстанцев десять дней.
При этом из 7,5 тысячи солдат и офицеров национальной гвардии в подавлении очагового городского восстания 1978 года в основном участвовали только 2000 бойцов элитной пехотной школы («черные береты»), которые передвигались из одного города в другой. Сандинисты получили важный урок: изолированные очаги сопротивления даже в городах не смогут выстоять под натиском танков и авиации. Но главным уроком восстания был все же другой – то, что к поражению, не в последнюю очередь, привела катастрофическая нехватка оружия, прежде всего автоматов, пулеметов и артиллерии (в том числе зенитной). Надежда, что на сторону народа перейдет хотя бы одно подразделение национальной гвардии, не оправдалась. Ни одна из крупных казарм национальной гвардии не была захвачена сандинистами, и все они успешно выдержали осаду в охваченных восстанием городах. Ведь взять их можно было только с помощью артиллерии или хотя бы противотанковых ручных комплексов.
Стратегия сандинистов была успешно осуществлена лишь на самом первом этапе восстания. СФНО удалось 9 сентября между 6 и 6:30 утра провести скоординированные по всей стране нападения на посты национальной гвардии во многих городах. Предполагалось, что таким образом части гвардии будут прикованы к местам дислокации, а в это время самый сильный, Южный фронт сандинистов начнет наступление из Коста-Рики. Однако приковать гвардию можно было только крупными и хорошо вооруженными силами, каковыми сандинисты в городах не располагали. К тому же фронт Пасторы так и не сумел пробиться через границу. Наконец, сандинисты не учли только что созданную пехотную школу «Крутого парня» – высокомобильные, прекрасно обученные и вооруженные части, которые быстро двигались от одного города к другому, пока восставших приковывали там к себе местные части гвардии и полиции.
Таким образом, гвардия успешно провела операцию по последовательному уничтожению очагов восстания в четырех городах страны относительно небольшими силами, уповая на мощные артиллерийские и авиационные удары. Сначала элитные части гвардии взяли Масайю, так как она была расположена всего в 31 километре от столицы и контролировала дороги, ведущие на юг страны. Потом пришел черед Леона, затем – Чинандеги и, наконец, Эстели.
21 сентября 1978 года национальная гвардия официально объявила о завершении операции «Омега», как было названо подавление восстания. Были убиты, по некоторым данным, около 5000 человек (половина из них – в Леоне), в основном гражданских лиц. 7 тысяч человек были ранены. Сомоса в интервью американской телевизионной компании Эн-Би-Си заявил, что полностью удовлетворен действиями гвардии: «В любой стране… где приходится вылавливать мятежников, некоторые люди страдают безвинно». 28 сентября в знак протеста против зверств национальной гвардии отказался от своего поста представитель Никарагуа в ООН.
По данным СФНО, фронт потерял в ходе восстания всего 66 человек, а национальная гвардия признала потерю только 30 солдат и офицеров.
Но если сандинисты потерпели военное поражение, то в политическом смысле они одержали полную победу. Теперь даже буржуазная оппозиция признала лидирующую роль СФНО в борьбе против диктатуры. Сотни людей, бежавших в Коста-Рику и в горы от преследований гвардии, пополнили ряды СФНО, который впервые стал по-настоящему массовой организацией. К тому же зверские репрессии Сомосы против собственного народа сделали диктатора слишком одиозной личностью даже в глазах США, не говоря уже о большинстве стран Латинской Америки.
После сентябрьского восстания Вашингтон стал стремиться к тому, чтобы заставить Сомосу уйти в отставку, и передать власть умеренному правительству при сохранении национальной гвардии.
Если до восстания Картер считал, что Сомоса как-нибудь сам справится с ситуацией в стране относительно гуманными методами, то после варварских бомбардировкой никарагуанских городов «апостол прав человека» в Белом доме уже не мог просто промолчать. К тому же руководство католической церкви Никарагуа (которое, как иронично заметили американские СМИ, вряд ли можно было считать «бастионом марксизма») обратилось к Картеру, очень гордившемуся своей религиозностью, с открытым письмом, требуя обуздать Сомосу.
13 сентября 1978 года заместителя госсекретаря по Латинской Америке Вайрона Вейки пригласили на слушания по Никарагуа в сенатский комитет по внешним делам. Однако сенаторов интересовали не массовые нарушения прав человека в Никарагуа, а возможность победы восстания и прихода к власти в стране марксистского правительства.
Картер решил повторить доминиканский опыт 1965 года и вырвать у сандинистов победу с помощью «посредничества» Организации американских государств (ОАГ). В идеале ОАГ могла бы направить в Никарагуа межамериканские силы по поддержанию мира, как США уже проделали для подавления доминиканской революции апреля 1965 года. Таким образом, американцы сумели бы удержать сомосизм без Сомосы на штыках латиноамериканских стран, сами оставаясь в тени. Этот вариант активно рекомендовал Картеру его советник по национальной безопасности, ярый антикоммунист Бжезинский.
Одновременно американцы стали давить на Панаму и Венесуэлу, добиваясь, чтобы те прекратили активно поддерживать сандинистов.
По американскому плану миссии ОАГ отводилась роль посредника на переговорах между Сомосой и буржуазной оппозицией в лице ФАО. Итогом этих переговоров должно было стать коалиционное правительство ФАО и Либеральной националистической партии Сомосы, но без самого Сомосы.
21 сентября 1978 года в Вашингтоне состоялось заседании министров иностранных дел стран ОАГ, на котором предложение США о посреднической миссии в Никарагуа натолкнулось на сопротивление некоторых правых военных режимов (например Гватемалы и Парагвая), которые сочли это вмешательством во внутренние дела Никарагуа (на самом деле они опасались той же участи, которая могла постигнуть Сомосу).
Сомоса, как никогда уверенный в своих военных силах и помощи Израиля, тоже противился посредничеству, но, в конце концов, «в принципе» с ним согласился, что и было отражено в резолюции ОАГ. Специальный посланник президента США, бывший посол в Панаме Уильям Джорден 23-29 сентября встречался с Сомосой пять раз и мягко убеждал его уйти в отставку до окончания президентского срока в 1981 году: «Я не говорю, что это надо сделать, я говорю, что такую возможность надо рассматривать». Иначе, по его словам, к власти в Никарагуа могут прийти прокубинские силы. Но Сомоса ответил, что без него гвардия разбежится и никто не сумеет удержать власть в случае нового наступления партизан. Как показало скорое будущее, он оказался прав.
В конце сентября ОАГ сформировала тройственную комиссию посредников для Никарагуа в составе Доминиканской республики (где был формально демократический, но откровенно проамериканский режим), Гватемалы (военная диктатура, дружественная Сомосе) и самих США. От американцев в комиссию вошел глава разведки госдепартамента (Bureau of Intelligence and Research) Уильям Боудер. При формировании посреднической комиссии Сомоса отвел кандидатуру Колумбии, а ФАО – Сальвадора.
Политическая переговорная комиссия ФАО состояла из Серхио Рамиреса, Роблеса и Кордовы. Рамирес (связанный через «группу двенадцати» с СФНО) не скрывал своего скептического настроя в отношении переговоров с Сомосой. Он говорил, что только СФНО и марксистские партии имеют среди народа поддержку, остальные партии ФАО – уже мертвы, так как не пользуются никакой популярностью среди людей.
Первое, что сделали американцы, – сорвали наступление сандинистов на Никарагуа из Коста-Рики, предупредив президента этой страны Карасо о «нежелательных последствиях». Тот немедленно передал сандинистам через Пастору, что по-прежнему будет «терпеть» их на территории страны, но никаких нападений на Никарагуа быть не должно. Таким образом, лучшие и наиболее хорошо вооруженные силы фронта оказались в вынужденном бездействии. В октябре – ноябре 1978 года костариканцы даже депортировали в Панаму несколько сандинистов.
Комиссия ОАГ прибыла в Манагуа в начале октября 1978 года, но Сомоса сразу же заявил, что намерен оставаться на своем посту до 1981 года и максимум, что он может сделать – предложить ФАО несколько министерских постов в своем правительстве.
Даже ФАО не могла рассматривать такой возможности из опасения полностью растратить и так уже небольшой авторитет среди населения. Рупор ФАО «Ла Пренса» начала открыто обвинять американцев в попытках сохранить сосмосизм, причем риторика лидеров ФАО был не менее радикальной, чем у сандинистов. Другой тональности люди после сентябрьского восстания уже не приняли бы.
25 октября 1978 года «группа двенадцати» вышла из переговорного процесса и призвала население вместе с СФНО поддержать Движение объединенного народа (МПУ). Из ФАО вышла и Никарагуанская социалистическая (то есть коммунистическая) партия. МПУ смогло сохранить после восстания созданные тогда движением Комитеты гражданской обороны (испанская аббревиатура CDS), которые постепенно стали формировать альтернативные органы власти в рабочих кварталах, готовясь к новому восстанию.
Между тем чтобы сделать Сомосу более покладистым (ради его же блага), администрация Картера заморозила выделение МВФ кредита Никарагуа в размере 20 миллионов долларов, хотя Сомоса имел на него право согласно уставу фонда. В ответ на это Либеральная националистическая партия Сомосы опубликовала 6 ноября 1978 года предложение о проведении в Никарагуа консультативного плебисцита, чтобы выявить реальную поддержку населением тех или иных партий. Это был достаточно хитрый ход. Во-первых, он выглядел «демократично». Во-вторых, было понято, что сандинисты и МПУ этот плебисцит будут бойкотировать. Что же касается буржуазных партий ФАО, то Сомоса прекрасно сознавал, что никакой поддержки народа у них нет. В таких условиях при многолетнем опыте «организации» выборов Сомоса мог рассчитывать на победу в плебисците.
ФАО назвал идею плебисцита «абсурдной» и дал Сомосе срок до 21 ноября 1978 года, чтобы прийти к какому-либо результату переговоров. Разочарованная комиссия ОАГ 12 ноября покинула Никарагуа.
В администрации Картера в отношении Никарагуа царила неопределенность. Все понимали, что если Сомоса не уйдет, то его могут свергнуть «марксисты» из СФНО. Однако если часть госдепартамента считала, что диктатора надо «выдавить» из страны, то госсекретарь Вэнс и сам Картер при поддержке Пентагона, СНБ и ЦРУ полагали, что давить на Сомосу открыто не следует. Главное для США – сохранить при смене власти национальную гвардию, которая не даст установить в Никарагуа режим кубинского типа. А гвардия лично предана только Сомосе и никому больше.
Картер принял Боудера и прямо спросил его: «Господин посол, является ли Сомоса морально чистым человеком?» Ответ был не менее прямым: «Ни в коем случае, господин президент».
Вернувшиеся в Никарагуа посредники ОАГ модифицировали идею плебисцита и предложили 21 ноября 1978 года поставить на референдум вопрос о том, стоит ли Сомосе уйти в отставку. Голосование должно было пройти в течение 60 дней под контролем 2000 наблюдателей ОАГ. Если бы Сомоса выиграл, то его правительство должно было быть пополнено представителями ФАО. Если бы он проиграл, то ФАО на базе своей программы сформировало бы новое правительство.
Идея не понравилась обеим сторонам. ФАО под давлением СФНО и «группы двенадцати» заявил, что при Сомосе и при сохранении национальной гвардии никакие честные выборы и референдумы в Никарагуа невозможны. Партия Сомосы назвала идею такого плебисцита антиконституционной. На самом деле проигрыша на референдуме боялись обе стороны.
30 ноября под давлением американцев Сомоса согласился с предложением ОАГ, но при условии, что во время предвыборной кампании и в случае своего поражения он не уедет из страны. В качестве альтернативы своей победе он предложил избрание конституционной ассамблеи, а не передачу власти ФАО.
Опять начались переговоры Сомосы, ОАГ и ФАО, но последний уже не мог позволить себе без полной потери лица и не хотел даже при поражении на плебисците согласиться на вхождение в правительство, если его возглавлял Сомоса.
Переговоры при посредничестве ОАГ явно приближались к тупику, и тут в процесс тайно включился президент Венесуэлы Перес. Как и многие латиноамериканские социал-демократы, он был ярым антикоммунистом и врагом Кубы. Поэтому, как и Картер, он не хотел безоговорочной победы «марксистов» из СФНО. Той же точки зрения придерживался и фактический диктатор Панамы Торрихос.
В ноябре 1978 года Перес с согласия Торихоса тайно вызвал к себе Луиса Паллейса Дебайле. Назвав Сомосу «лжецом», которому уже не поверят никарагуанцы, Перес настоятельно рекомендовал, чтобы диктатор ушел, но в новом правительстве была представлена его партия, а командование национальной гвардии осталось в руках преданных Сомосе офицеров.
Между тем СФНО, следя за переговорами Сомосы с ФАО, готовился к новому восстанию, чтобы не дать американцам вырвать из рук сандинистов близкую победу. Теперь у фронта в Коста-Рике было много людей (почти всем из них не исполнилось и двадцати лет). Но надо было срочно найти современное, прежде всего противотанковое оружие. Эден Пастора обратился за содействием к Торрихосу, с которым они стали друзьями после эффектного захвата Пасторой Национального дворца. Помимо лихости Торрихосу нравилось в Пасторе и то, что он не был марксистом. Диктатор Панамы полагал, что если Пастора станет лидером СФНО, то никакого прокубинского правительства в Никарагуа не возникнет. За эти же качества ценил Пастору и президент Венесуэлы.
Перес решил поставить оружие (тысячу автоматических винтовок М-14 и боеприпасы к ним) Южному фронту Пасторы под видом военной помощи Коста-Рике. Однако ни артиллерии, ни минометов, ни базук у Переса не было.
Парадокс состоял в том, что достать много современного оружия в Латинской Америки вне контроля со стороны США можно было только на Кубе. Поэтому Торрихос направил главу разведки панамской национальной гвардии и своего ближайшего помощника полковника Мануэля Норьегу на Кубу, чтобы убедить Кастро помочь сандинистам, прежде всего Пасторе. С той же целью на Кубу отправили и бывшего деятеля панамской компартии Марселя Саламина.
Кубинцы согласились, и с декабря 1978 года в Панаму стали прибывать кубинские самолеты с грузом оружия. Оттуда на малых панамских самолетах оружие перебрасывали в Коста-Рику на частные аэродромы тамошних сельскохозяйственных предприятий. Некоторые их владельцы сочувствовали сандинистам, другим просто платили деньги за их услуги. Костариканские власти прекрасно знали о поставках, но закрывали на них глаза.
ЦРУ тоже знало о поставках от своей панамской агентуры, среди которой числился и сам Норьега. Причем американская разведка зафиксировала первые поставки с Кубы уже в сентябре 1978 года. Вероятно, американцы были правы, так как базуки и крупнокалиберные пулеметы появились у Пасторы уже 17 сентября 1978 года. Бойцы СФНО были направлены на Кубу, где их, прежде всего, учили обращаться с артиллерийскими орудиями.
Однако Фидель Кастро не желал помогать именно Пасторе. Кубинцы поставили жесткое и разумное условие для продолжения помощи: все три группировки СФНО должны объединиться и образовать общенациональное руководство. Начались непростые переговоры всех трех течений, в то время как в Никарагуа часть отколовшихся от ФАО левобуржуазных групп вели переговоры о присоединении к МПУ (фракция Социал-христианской партии и Независимая либеральная партия).
20 декабря 1978 года посредники из ОАГ представили новый сценарий плебисцита. Если бы Сомоса выиграл его, он мог бы реорганизовать правительство по своему усмотрению, а ФАО остался бы в «мирной оппозиции» режиму. В случае поражения Сомоса ушел бы в отставку и нового временного президента избирал бы конгресс, который потом должен был изменить конституцию и назначить президентские выборы на 1 мая 1979 года. В 1981 году президента предстояло избрать уже на полный срок. Сам плебисцит мог бы состояться 25 февраля 1979 года.
Чтобы убедить Сомосу согласиться с этим вариантом, американцы направили в Манагуа «тяжелую артиллерию» – генерал-лейтенанта Денниса Маколиффа, главу Южного командования вооруженных сил США, расположенного в зоне Панамского канала. Маколифф от имени «военных США» откровенно сказал Сомосе, что ситуация в Никарагуа не стабилизируется, пока он занимает кресло президента. Сомоса возражал, что он стоит за свободные выборы, но именно посредники из ОАГ обставили их рядом условий, которые он не может принять (например, передать контроль над выборами иностранным наблюдателям). Маколифф продолжал уговаривать Сомосу, гарантируя, что США ни в коем случае не допустят разрушения национальной гвардии, а если диктатор согласится с предложением ОАГ, «левые и коммунисты не смогут победить», «…у нас с Вами будет умеренное правительство. Я хочу сказать этим, господин президент, что у нас будет умеренное правительство, в котором не будет имени Сомосы».
Но партия Сомосы (а значит, сам диктатор) отвергла компромисс ОАГ, и посла США в Никарагуа Солауна, а также Маколиффа и Броудера вызвали в Вашингтон на консультации в Рождество 1978 года.
В этот же день радио Гаваны сообщило всему миру, что все три группировки СФНО согласились объединить политические и военные силы для борьбы с режимом Сомосы. Кубинцы явно обошли американцев, чья идея с посредничеством ОАГ буксовала.
В Вашингтоне переполошились, и Боудер вернулся в Манагуа уже 27 декабря 1978 года с новым планом, который учитывал многие вопросы, беспокоившие Сомосу. Теперь, в частности, американцы уже согласились с тем, чтобы контроль над плебисцитом осуществлял никарагуанский, а не международный орган. Если оппозиция требовала проведения плебисцита без предварительной регистрации избирателей (что в прошлом открывало самый широкий простор для фальсификаций), то теперь американцы (а значит, и ОАГ) соглашались на предварительную регистрацию в течение четырех воскресений перед плебисцитом.
Сомоса между тем явно терял почву под ногами. 6 января 1979 года он запретил манифестацию в память годовщины убийства Чаморро, но был вынужден разрешить ее проведение уже через три дня. 10 января по Манагуа прошли более 30 тысяч человек.
1 февраля 1979 года было объявлено о создании новой оппозиционной левоцентристской коалиции – Национального патриотического фронта (НПФ). В него вошли МПУ, профсоюзы (как коммунистические, так и сандинистские), «группа двенадцати», Независимая либеральная партия, левое крыло Социал-христианской партии (связанное с профсоюзным движением) и маоистский Рабочий фронт (небольшая крайне левая группировка, которая впоследствии стала ориентироваться даже не на Пекин, а на Албанию). НПФ был альтернативой ФАО и легальным представителем интересов СФНО и его подпольных организаций на местах.
Между тем, посреднические усилия США в начале января 1979 года полностью провалились, главным образом из-за неуступчивости Сомосы. Во-первых, Сомоса был уверен в военной помощи Израиля и военных центрально-американских диктатур. Во-вторых, диктатор не сомневался, что его друзья в Вашингтоне вскоре убедят Картера в необходимости срочно возобновить военную помощь Никарагуа. А к 1981 году (когда истекал срок президентских полномочий Сомосы) самого Картера уже может и не быть в белом доме (здесь он оказался полностью прав – Картер проиграл выборы 1980 года правому рес публиканцу, мракобесу-антикоммунисту Рейгану, который наверняка поддержал бы Сомосу, если бы тот к тому времени сохранил власть).
Рейган симпатизировал никарагуанскому диктатору и еще 2 января 1978 года заявил по радио, что бедного Сомосу «просто плохо подают в прессе»: «Он никогда не был известен как активный нарушитель прав человека». В марте 1979 года Рейган выразил опасение, что марксисты скоро захватят всю Центральную Америку: «События в Никарагуа несут на себе кубинский отпечаток. В то время как в этой неспокойной стране, наверное, есть люди, у которых есть обоснованные претензии к режиму Сомосы, не подлежит сомнению, что большинство повстанцев обучены кубинцами, вооружены кубинцами и хотят создать еще одну коммунистическую страну в Западном полушарии».
У Сомосы было весьма сильное лобби в американском конгрессе. Например, в 1977 году (уже при моралисте Картере) конгресс США без проблем выделил Никарагуа 2,5 миллиона долларов на вооружение и еще 600 тысяч – на обучение национальной гвардии.
Выступая в прениях в 1977 году, конгрессмен Рудд, в частности, отметил: «Господин председатель, я поддерживаю эту поправку относительно возобновления военной помощи размером в 3,1 миллиона долларов проамериканскому правительству Никарагуа. Я полагаю, что мы должны поступать так, как будет лучше для США… На США лежит моральное обязательство помочь дружественному никарагуанскому правительству вооружением для поддержания стабильности и свободы в этой стране – стабильности, которая крайне необходима. Президент Никарагуа А. Сомоса – образованный человек, обучавшийся в Вест-Пойнте. Он проамериканец и выступает за стабильность. Он достоин продолжительной помощи со стороны нашего правительства, дабы защитить его народ и свободные институты страны. Зачем без необходимости давать по зубам дружески настроенному правительству, отказывая Никарагуа в необходимой ей военной помощи в 3,1 миллиона долларов? […] Леваки для достижения своей цели развернули мощную пропагандистскую кампанию по поводу нарушения прав человека в Никарагуа».
При этом 17 октября 1978 года 17 голосами «за» ОАГ осудила режим Сомосы. Против этой резолюции не голосовал никто, даже США.
Главой никарагуанского лобби в конгрессе США при Сомосе был личный друг диктатора – член палаты представителей от штата Нью-Йорк Джон Мэрфи. Он учился вместе с Сомосой в американском военном училище в Стейтен Айленд, и они оба любили одни и те же фильмы.
В своем выступлении 21 июля 1977 года относительно выделения Никарагуа военной помощи в 1978 году Мэрфи подчеркнул: «Тесный характер связей между нашими двумя странами отражен в докладе государственного департамента… Внешняя политика Никарагуа направлена на поддержание самых тесных отношений с США. Представители Никарагуа проголосовали в ООН по резолюции о сионизме, Корее, деколонизации так же, как США. Правительство Никарагуа выражает озабоченность потенциальной угрозой, исходящей от Кубы, особенно после событий в Анголе, что усиливает его стремление поддерживать хорошие отношения с США.
Правительство Никарагуа имело мужество поддержать нас по следующим вопросам.
1. Терроризм. Никарагуа и США вместе борются с международным терроризмом и выступают против позиции СССР по данному вопросу…
3. Израиль. Когда бы США ни попросили Никарагуа защитить позиции Израиля в ООН, никарагуанская делегация всегда выполняла эту просьбу.
4. Разоружение. По просьбе делегации США никарагуанская делегация выступала против предложений СССР и за предложения США по этому вопросу…
8. В Совете Безопасности Никарагуа всегда поддерживала предложения США.
9. Никарагуа была одной из двух латиноамериканских стран, которые поддержали создание военной базы США в Исландии…
10. Куба. Никарагуа проголосовала против прекращения бойкота Кубы Организацией американских государств, так же как и США».
В 1977 году комитет по ассигнованиям конгресса рекомендовал не оказывать Никарагуа военной помощи, однако палата благодаря усилиям лоббистов Сомосы отвергла эту рекомендацию.
В мае 1978 года конгрессмен Чарльз Вилсон (демократ от Техаса) заявил, что использует свое положение в комитете нижней палаты по ассигнованиям для того, чтобы задержать принятие всего закона о помощи иностранным государствам, пока Картер не возобновит оказания помощи Никарагуа. Президент не стал долго упрямиться и разморозил 12 миллионов долларов, которые США задержали после убийства Чаморро. Из них 7,5 миллиона было потрачено на продовольственную помощь, остальные средства – на образование.
Всего в 1978 году США выплатили Никарагуа в виде помощи военной 3,1 миллиона долларов, из которых 150 тысяч приходилось на прямые поставки оружия.
При этом в специальном заявлении США подчеркнули, что эту помощь нельзя расценивать как политическую поддержку режима Сомосы.
Многих конгрессменов и вашингтонский истеблишмент в целом никоим образом не впечатлили и массовые зверства национальной гвардии в сентябре 1978 года, которые были подтверждены не леваками, а Красным Крестом и западными СМИ. Мнение таких людей прекрасно отразила ведущая американская деловая газета «Уолл-стрит Джорнэл» 22 сентября 1978 года: «Нравится вам это или нет, но США неизменно тесно связаны с этой отдаленной страной землетрясений, игорных казино и петушиных боев. Мы организовали национальную гвардию, обучили ее и дали ей оружие. Мы дали образование в Вест-Пойнте генералу Сомосе и обезоружили его политических противников, потому что он выступает за стабильность. Оттуда мы начали вторжение в бухту Кочинос на Кубе. Портрет недавнего посла США напечатан на бумажных деньгах Никарагуа…»
Тем не менее в начале сентября 1978 года под влиянием постоянно поступавших сообщений о зверствах национальной гвардии председатель сенатского комитета по внешним связям демократ Фрэнк Черч обратился к Картеру с требованием окончательно прекратить военную помощь Никарагуа. Однако главный лоббист Сомосы в конгрессе Мэрфи немедленно организовал обращение к президенту 28 конгрессменов, включая лидера парламентского большинства Джима Райта, с требованием немедленно помочь Сомосе.
В январе 1979 года после провала посредников ОАГ Картер решил окончательно отменить приостановленную в январе 1978-го военную помощь Никарагуа. Во многом президент США считал это формальным шагом и данью мировому общественному мнению. Ведь и ЦРУ, и военный атташе США в Манагуа считали, что национальная гвардия без проблем разобьет сандинистов и наличными ресурсами. К тому же американцы были в курсе масштабной военной помощи Израиля диктаторскому режиму. ЦРУ, правда, не удалось вовремя вскрыть истинные объемы кубинской помощи СФНО.
Между тем попытку предотвратить победу сандинистов предприняли президенты Венесуэлы и Панамы. Партия венесуэльского президента Переса проиграла выборы 3 декабря 1978 года (сам Перес по конституции не мог баллотироваться на новый срок), и в марте 1979-го он должен был передать власть христианскому демократу Луису Эррере Кампинсу. Перес с самого начала не верил в успех миссии ОАГ и был настроен на более решительные действия. Он тайно вызвал к себе в Венесуэлу родственника диктатора Луиса Паллейса Дебайле и предложил ему… совершить переворот с ведома самого Сомосы. Перес от себя и от правительств Панамы и США гарантировал Сомосе неприкосновенность всей его собственности и сохранность национальной гвардии. Гость был обескуражен и сказал, что никогда не решится передать такое предложение диктатору из-за опасений за собственную безопасность. Тогда Перес сам позволил в Манагуа (он предпринял пять попыток), но помощники не соединили его с Сомосой.
На обратном пути в Никарагуа самолет Луиса Паллейса сделал остановку в Панаме, и его отвезли на вертолете к Торрихосу. Тот сначала предложил визитеру выпить, а потом – стать президентом Никарагуа. Паллейс отказывался даже обсуждать это. Тогда Торрихос принялся его убеждать: «Луи, Луи, мы же тебя поддержим. Мы поддержим Сомосу. Мы все это поддержим. Это же решение для Никарагуа. Пусть коммунисты идут к черту (коммунистами Торрихос именовал руководство СФНО – прим. автора). На вашей стороне „ноль“ (то есть Пастора), вся сандинистская фракция „ноля“, которая не является коммунистической. Ты ему нравишься. Он согласен. Я с ним лично говорил. Конечно, мы встретим противодействие сандинистов. Но эти ребята без нашей помощи не смогут раздобыть даже двадцать винтовок ФАЛ…»
Сразу же после прилета в Манагуа Паллейс отправился в «бункер» Сомосы, который встретил его, держа в руках телеграфные сообщения информационных агентств, где со ссылкой на Торрихоса описывался весь план псевдопереворота. Паллейсу пришлось публично все это опровергать.
Сомоса держался столь нагло, рассчитывая на своих друзей в США, прежде всего Мэрфи. В январе 1979 года в конгрессе США обсуждался дополнительный закон к договору о передаче Панаме Панамского канала к 1999 году. Картер был очень заинтересован в его скорейшем одобрении, но председателем профильного комитета по мореходству и рыболовству палаты представителей был не кто иной как друг Сомосы Мэрфи. 19 января 1979 года он встретился с Картером за ланчем (позднее оба утверждали, что инициатива встречи исходила от другой стороны). Мэрфи предложил не трогать Сомосу и оставить его у власти в обмен на беспроблемное прохождение нужного Картеру закона. А с сандинистами Сомоса разберется и сам. На этом и порешили.
В преддверии решающих боев между диктатурой и СФНО госдепартамент в феврале 1979 года отозвал из Манагуа посла Солауна и половину сотрудников посольства, тем более что ЦРУ сообщило о планах сандинистов устроить на посла покушение.
Обе стороны в Никарагуа активно готовились к решающему сражению.
7 марта 1979 года по инициативе кубинцев было, наконец, образовано единое руководство СФНО – Национальный директорат. В него вошли по три человека от каждой группировки: братья Даниэль и Умберто Ортега, а также мексиканец Виктор Тирадо – от «терсеристов»; Томас Борхе (единственный из оставшихся в живых основателей СФНО), Генри Руис (боевой псевдоним «Модесто» – «скромный», считался совестью фронта, учился в Университете Дружбы народов имени Патриса Лумумбы в Москве) и Байардо Арсе – от группы «длительная народная война»; Хайме Уилок, Луис Каррион и Карлос Нуньес – от «пролетариос».
Американцы очень хотели видеть в едином директорате Эдена Пастору, который бравировал своим антимарксизмом. Но его никто не знал в СФНО до рейда на Национальный дворец. Против Пасторы выступило руководство Внутреннего фронта СФНО. Братья Ортега предложили Пасторе пост верховного главнокомандующего всеми вооруженными силами фронта. Тем самым они хотели заручиться дальнейшей поддержкой покровителей Пасторы – Торрихоса и Переса. К тому же этот пост был в основном церемониальным – партизанские отряды в Никарагуа действовали обособленно. После поездки на Кубу Умберто Ортега выдвинул идею, с которой все согласились: Пастора возглавил самый сильный Южный фронт СФНО, который в то время формировался в Коста-Рике. Весной 1979 года в Южном фронте числилось 1600 человек, и его бойцы были хорошо вооружены полученным с Кубы оружием.
Следует подчеркнуть, что три группировки СФНО никогда не имели серьезных идеологических противоречий. Все их руководители считали себя марксистами и ориентировались на строительство в Никарагуа социалистического общества. Их разъединяла только тактика вооруженной борьбы против диктатуры. Раскол фронта произошел под сильным влиянием идей маоизма (типа «винтовка рождает власть») и бесспорного авторитета Че Гевары в 60-е годы. В 1970-е имидж Пекина был изрядно подмочен, после того как «ультрареволюционный» Мао Цзедун в 1969 году напал на СССР, а в 1972-м установил дипломатические отношения с антикоммунистом Никсоном и начал активно помогать США в борьбе против СССР на мировой арене. Китайцы сотрудничали даже с фашистским режимом Пиночета в Чили.
Кубинцы тем временем тоже преодолели период революционного романтизма и смотрели на революцию уже не только как на героическую партизанскую войну, а как на сложный процесс строительства нового общества и воспитания нового человека.
Таким образом, маоистская в своей основе идея «длительной народной войны» с опорой на крестьянство уже не владела умами, да и не приводила к успеху ни в одной стране. А «пролетариос» никогда не были против восстания как такового (как, впрочем, и Ленин), но считали, что оно должно быть хорошо подготовлено политически и пропагандистски. «Терсеристы» против этого тоже не возражали.
Как только в марте 1979 года в Венесуэле сменилась власть, новое христианско-демократическое правительство прекратило поставки оружия сандинистам, и те успели получить только 500 автоматических винтовок из тысячи, причем пришлось еще поделиться с костариканцами. Но кубинская помощь только набирала обороты. Сначала кубинские самолеты перебрасывали оружие в панамский город Давид, откуда их малой авиацией переправляли в Коста-Рику. Некоторые грузы прибыли прямо в международный аэропорт столицы Коста-Рики Сан-Хосе. В апреле 1979 года по мере разворачивания вооруженной борьбы в Никарагуа кубинские самолеты летали прямо в Либерию – столицу пограничной с Никарагуа костариканской провинции Гуанакаста. На первых порах самолеты под контролем костариканской службы безопасности разгружали по ночам, затем стали делать это уже среди бела дня.
С декабря 1978-го по июль 1979 года было зарегистрировано по меньшей мере 60 полетов самолетов с Кубы с грузом оружия для сандинистов. Большая часть оружия досталась Южному фронту, но некоторое количество удалось перебросить во внутренние районы Никарагуа, даже в Гонудурас, где формировался Северный фронт.
Военные власти Гондураса симпатизировали Сомосе и время от времени депортировали из страны обнаруженных там сандинистов. Но так как общественное мнение Гондураса было полностью настроено против Сомосы, то власти старались не слишком усердствовать в деле помощи никарагуанскому диктатору, опасаясь внутриполитических осложнений в собственной стране. Наконец, в условиях повальной коррупции сандинистам удавалось переправлять оружие в международный аэропорт Гондураса за взятки офицерам таможни.
Военная тактика сандинистов заключалась в следующем. В феврале – апреле 1979 года отряды и группы фронта по всей стране должны были развязать маневренную войну против гвардии по принципу «ударил – убеги». Тем самым гвардию следовало держать в постоянном напряжении и оттянуть ее лучшие силы от костариканской границы. Оттуда в мае 1979 года в наступление должен был перейти Южный фронт Пасторы (который имел уже некое подобие регулярной армии). Предполагалось, что бойцы Пасторы захватят Ривас и образуют там временное правительство. После этого крупные силы партизан со всех сторон должны были атаковать крупные города, чтобы оттянуть силы гвардии уже от Пасторы. При такой тактике, как считали в СФНО, элитных частей гвардии просто не хватит для концентрации в одном месте. Измотав гвардию в уличных боях, части сандинистов с разных сторон должны были развивать наступление на Манагуа.
Все силы СФНО были реорганизованы в семь отдельных фронтов, которые действовали в оперативно-тактическом смысле самостоятельно, но подчинялись единому командованию (приказы передавались через «Радио Сандино»):
– Северный фронт «Карлос Фонсека Амадор» (на базе отрядов «длительной народной войны») – действовал на севере в районе Эстели и Хинотега (оружие получал через Гондурас);
– Южный фронт «Бенхамин Селедон» – действовал на тихоокеанском побережье Никарагуа с территории Коста-Рики;
– Северо-Западный фронт «Ригоберто Лопес Перес» – районы Чинандеги и Леона;
– Центральный фронт «Камило Ортега Сааведра» (район Манагуа, Дириамбы и Хинотепе);
– Северо-Восточный фронт «Пабло Убеда» (район Бонансы, Сиумы и Ла Росты, северная часть Москитии;
– Восточный фронт «Роберто Уэмбес» – район западнее Блуфилдса, южная часть Москитии;
– Фронт Нуэва Гинея – к востоку от озера Никарагуа недалеко от костариканской границы.
Все фронты были названы в честь патриотов и лидеров СФНО, погибших в боях с диктатурой. Самыми сильными были Северный и Южный.
«Регулярные» силы фронта насчитывали примерно 2600 человек. Десятки тысяч обычных граждан входили в сандинистскую милицию и Комитеты сандинистской защиты. Задача этих людей во время восстания сводилась к выполнению патрульных и военных вспомогательных функций (охрана баррикад, выявление снайперов и шпионов противника, снабжение населения восставших районов и отрядов фронта всем необходимым).
К моменту начала наступления у сандинистов появилось очень эффективное средство пропаганды и связи – «Радио Сандино». Сначала оно вещало из горных районов по 20 минут в день и десятки раз меняло место выхода в эфир (радиостанция работала на джипе или грузовике), так как Сомоса приказал гвардии уничтожить передатчик любой ценой. Радио передавало сводки фронта и шифрованные приказы командирам отрядов. Однако значение «Радио Сандино» в деле координации боевых действий преувеличивать не стоит – в партизанской войне многое зависит и от тактики противника, которая может поломать любые заранее составленные планы.
К концу февраля – началу марта 1979 года сандинистский фронт был готов к решающему сражению, за исключением Южного фронта Пасторы, куда еще прибывало оружие с Кубы.
Надо отметить, что сандинистам удалось ввести США в заблуждение относительно источников своего снабжения. ЦРУ фиксировало полеты самолетов в Коста-Рику. Большинство из них было частными костариканскими, и точный груз на борту американская разведка так и не определила, хотя и подозревала, что речь идет об оружии. Кубинцы публично отрицали любые поставки сандинистам. «Радио Сандино» сообщило в марте 1979 года, что СФНО никогда не получало оружия из «социалистических стран». Действительно, бельгийские винтовки ФАЛ явно не стояли на вооружении стран Варшавского договора. Пастора убедительно рассказал панамскому журналисту, что он обратился за помощью к Кастро и тот ответил: «Лучшая помощь, которую я вам могу предоставить, это не помогать вам совсем».
Сомоса тоже смотрел в будущее с оптимизмом. Еще до инагурации Картера он сумел доставить в Никарагуа с заводов фирмы «Кольт» обещанные ему ранее США в виде помощи 5000 винтовок М-16. Не хватало боеприпасов, которые были большей частью израсходованы в ходе восстания осенью 1978 года, но здесь помог Израиль. Часть оружия и боеприпасов Сомоса закупил у расистского режима ЮАР, а также у военной диктатуры в Аргентине.
Сандинисты смогли организовать в мире эффективную кампанию против поставок оружия Израилем, и США в апреле 1979 года пришлось нехотя попросить Тель-Авив воздержаться от дальнейшей помощи Сомосе. Израиль обещал прекратить поставки, но тайно их продолжал.
В конце 1978 года Сомоса и его сын объявили новый набор в элитные части гвардии, особенно в EBBI. С учетом тяжелейшего экономического положения многих никарагуанцев, особенно на селе, набор был вполне успешным. Численность гвардии выросла с 7,5 до 10 тысяч человек. Однако боевая ценность необученных рекрутов была более чем сомнительной. В некоторых случаях гвардия «набирала» людей силой в ходе массовых облав. Молодежь привозили в казармы, наспех одевали (часто не по размеру) и давали ей в руки винтовки, даже не объясняя, как ими пользоваться. Максимум, что могли делать эти люди, – обороняться в укрепленных казармах и фортах, и то при условии отсутствия у сандинистов артиллерии. Тем не менее даже такие «зеленые» бойцы высвобождали для маневренных действий против партизан элитные части гвардии, и этого было вполне достаточно.
Сомоса был уверен в победе и не без злорадства ожидал наступления СФНО, чтобы, наконец, полностью сокрушить сандинистов. 26 февраля 1979 года американский журнал «Ньюсуик» писал: «Сомоса увеличил численность национальной гвардии с 7 тысяч в сентябре (1978 года) до 12 тысяч в настоящее время и надеется вскоре довести ее численность до 15 тысяч человек. Его силы включают отборный батальон численностью 2 тысячи человек, казармы которого расположены по соседству с президентским бункером». Имелся в виду ударный батальон «Генерал Сомоса».
Сандинисты понимали, что борьба против гвардии будет тяжелой и Сомоса не остановится ни перед какими зверствами. Пастора оценивал количество возможных жертв среди населения (прежде всего гражданского) в 30 тысяч человек. Понимали это и люди, но ненависть к диктатуре была гораздо сильнее страха.
21 февраля 1979 года, в очередную годовщину гибели Сандино, СФНО привел в исполнение в городе Матагальпа смертный приговор одному из убийц «генерала свободных людей» – полковнику гвардии в отставке Федерико Давидсону, который в 1934 году был лейтенатом. В этот же день синхронные атаки были проведены против казарм и постов национальной гвардии в Дириамбе, Гранаде, Леоне, Масайе и рабочих кварталах Манагуа. Партизаны нападали и отходили. В их задачу не входило закрепление в городах и ведение позиционной войны. Они прощупывали боевую готовность гвардии и настроение местных жителей.
Оказалось, что боевой дух местных гарнизонов гвардии в мелких городах и поселках оставляет желать лучшего. Напротив, гражданское население (особенно молодежь) требовало оружия и охотно уходило с партизанами обратно в горы. Часть оружия удавалось захватить при атаках на посты гвардии, но его все равно не хватало.
50 партизан захватили былой центр борьбы армии Аугусто Сандино, городок Яли к северу от Хинотеги, насчитывавший 8 тысяч жителей, и удерживала его восемь часов. В марте СФНО атаковал другие населенные пункты на севере: Чичигальпу, Эль-Вьехо. Леон, Чинандегу. 18 марта были синхронно атакованы несколько постов национальной гвардии в столице.
30 марта в районе Эль-Хикаро (также север страны) СФНО устроил засаду, которая стоила жизни 49 гвардейцам. Операция в Эль-Хикаро, которой командовал Херман Помарес, стала первой акцией СФНО, в которой приняли совместное участие бойцы всех трех былых группировок фронта (всего 80 человек).
Партизаны также нападали на заводы и фабрики, уничтожая приготовленные для экспорта запасы хлопка и сахара, чтобы лишить диктатуру валютных поступлений.
Как и предполагали сандинисты, Сомоса перебросил мобильные и элитные части гвардии, а также авиацию из центра и с юга страны на север и северо-запад Никарагуа. Диктатор приказал бомбить деревни в охваченных партизанской борьбой районах, что только усилило приток местных крестьян в партизанские отряды СФНО.
Сомоса выдвинул гвардии боевой лозунг «Святая неделя без сандинистов!», передал командование сыну и срочно отбыл в США, чтобы все-таки получить там деньги и оружие. Американское лобби организовало диктатору пресс-конференцию в Канзасе, на которой Сомоса всячески стращал американские СМИ перспективой победы в Никарагуа мирового коммунизма. «Давайте посмотрим на природу того, о чем мы говорим. Мы говорим о коммунистических, марксистско-ленинских партизанах, у которых нет реальной народной поддержки в Никарагуа и которые никогда не смогут заручиться поддержкой электората Никарагуа. Поэтому они стремятся свергнуть правительство силой и создать в Никарагуа марсистско-ленинское государство».
Главной целью визита Сомосы было получение экстренного кредита МВФ на общую сумму 66 миллионов долларов. 20 миллионов полагалось Никарагуа в счет ее квоты, а остальные деньги (кредит типа stand-by) могли быть выделены только с разрешения руководства международного валютного фонда, в котором США играли главную роль. Ряд ведущих демократов – членов конгресса, включая сенатора Эдварда Кеннеди, обратились к Картеру с открытым письмом, требуя наложить вето в МВФ на помощь диктатуре. Однако администрация США решила «не мешать» МВФ, и кредит был выделен.
Правда, он, пожалуй, принес Сомосе больше вреда, чем пользы. В качестве условия выделения денег МФВ настоял на девальвации кордобы. Это была первая официальная девальвация за 40 лет, и она немедленно вызвала резкий рост цен в стране, особенно на продовольствие (примерно на 40 %). Ненависть населения к диктатуре усилилась, несмотря на обещание Сомосы к 1 мая поднять зарплату госслужащим на 15 %.
Пока Сомоса отмечал Пасху в США, сандинисты тоже решили отпраздновать святую неделю по-своему. В воскресенье 8 апреля примерно в 16:00 две колонны СФНО (200-300 бойцов) под командованием команданте Франсиско Риверы (боевой псевдоним Зорро) и Хуана Альберто Бландона (Фройлан) вошли в Эстели и захватили пустовавшие государственные здания. Был нанесен удар по гарнизону гвардии, и она предпочла отступить.
Одновременно партизаны атаковали окрестные городки и перекрыли все дороги, ведущие в Эстели.
Сандинисты хотели покинуть город, но население просило их остаться и раздать оружие. Жители Эстели были приятно удивлены тому, что, в отличие от сентября 1978 года, бойцы СФНО пришли в город прекрасно вооруженными. Это вдохновило людей на борьбу. Так, неожиданно для СФНО, в Эстели опять вспыхнуло вооруженное восстание местного населения. Партизаны были вынуждены возглавить уличную борьбу, чтобы не бросать горожан в беде.
Сомоса-младший обрадовался, решив, что сандинисты повторяют тактику сентября 1978 года. Эстели немедленно окружили около 1000 элитных солдат гвардии, и город начали методично бомбардировать и обстреливать с воздуха. Однако партизаны заблаговременно оставили недалеко от города специальный отряд дл того, чтобы в случае необходимости извне порвать блокаду. Так и вышло. Когда «Тачито» после четырех дней бомбежек и минометных обстрелов решил, что город уже превращен в развалины и его можно «зачищать» (у гвардии для этой цели были танк «шерман» и два бронетранспортера), отряд партизан неожиданно ударил в тыл элитным частям. Те были вынуждены оголить фронт, и через эту брешь сандинисты 13 апреля в 18:00 организованно стали покидать Эстели, уводя с собой в горы сотни новых бойцов, а также женщин и детей.
Перед отходом партизаны и местные жители начали демонстративно укреплять баррикады, чтобы дать гвардии понять, что сопротивление будет продолжено. 14 апреля гвардия объявила перемирие на несколько часов, чтобы позволить Красному Кресту подобрать трупы погибших. Когда перемирие закончилось, частей СФНО в городе уже не было.
Отличительной чертой этой операции были минимальные потери фронта, хотя в бою был убит командущий силами СФНО в Эстели команданте Бландон. Бои в городе также показали, что все горожане как один полностью на стороне СФНО несмотря на жестокие репрессии осени 1978 года.
Действительно, в апреле 1979-го в Эстели гвардия превзошла сама себя, даже по сравнению с осенью 1978-го. Из госпиталя Сан-Хуан-де-Диос на улицу вытащили двух врачей и 40 пациентов, многие из которых были без сознания. Всех их отвели во двор и расстреяли из пулеметов.
Часть бойцов СФНО потом тайно вернулись в Эстели для продолжения подпольной работы, других перебросили в Манагуа.
Операция в Эстели подверглась критике со стороны некоторых членов руководства СФНО, поскольку тактика фронта не планировала уличных боев (так как они вели к большим жертвам среди гражданского населения) и длительного захвата городов на данном этапе борьбы. Командиры СФНО в Эстели во время боев обратились с отчаянной просьбой начать наступление Южного фронта, чтобы оттянуть элитные части от города. Однако Пастора заявил, что пока не готов вступить в бой. Не исключено, что он хотел, чтобы гвардия истекла кровью на севере. Тогда, триумфально войдя в Манагуа, Пастора стал бы фактическим лидером СФНО.
Однако с политической точки зрения бои в Эстели было трудно переоценить. Мировая общественность еще раз убедилась в зверском характере диктатуры, и Сомоса оказался на мировой арене в такой изоляции, как никогда прежде. Именно после событий в Эстели, в которых участвовали израильские самолеты, бомбя мирное население, США стали давить на Израиль, чтобы Тель-Авив прекратил военную помощь Сомосе.
Сомоса решил срочно пополнить боеприпасы гвардии за счет центральноамериканских военных диктатур, которые обещали ему помощь в декабре 1978 года. Однако внутриполитическая ситуация коллег-диктаторов была немногим лучше, чем у самого Сомосы. На слушаниях по правам человека в американском конгрессе в 1977 году Гватемала и Сальвадор подверглись резкой критике как конгрессменов, так и госдепартамента, и США временно прекратили военную помощь этим странам. Досталось на слушаниях и Гондурасу.
Таким образом, администрация Картера испортила отношения со странами КОНДЕКА. И все же Гватемала поставила Сомосе оружие, пополнив свои собственные запасы на мировом рынке. Небольшие партии боеприпасов прибыли также из Гондураса и Сальвадора. Но заменить масштабную израильскую помощь центральноамериканские диктатуры, конечно, не могли.
Неприятным сюрпризом для гвардии стало наличие у СФНО зенитных пушек и пулеметов. На севере было сбито два самолета правительственных войск.
30 апреля сандинисты вошли в Леон и закрепились там. Сомосе опять пришлось бросить на город танки и БТР, но только после жестоких боев, в которых гвардия потеряла около 100 человек, партизан удалось выбить из второго по значению города Никарагуа.
В течение апреля и мая 1979 года на севере Никарагуа повторялось одно и то же. Партизаны захватывали города, устраивали засады и быстро отходили в горы. Потери СФНО, в отличие от гвардии, были минимальны, а элитные части гвардии измотали фактически непрерывные бои. 9 мая 1979 года отряды СФНО внезапно атаковали казарму Сан-Дионисио в Матагальпе и сожгли ее дотла. Были убиты шесть гвардейцев.
После боев в Эстели военный атташе США в Манагуа полковник Маккой впервые отправил в Вашингтон сообщение, в котором не исключал победу сандинистов над Сомосой. Американцы наконец-то осознали, что решающим может оказаться не современное вооружение национальной гвардии, а полная поддержка сандинистов со стороны всего населения. Маккой встретился с сыном диктатора и сказал ему, что все никарагуанцы настроены против диктатуры. «Крутой» ехидно спросил, с какими именно никарагуанцами побеседовал полковник. Маккой ответил – да хотя бы со своими садовником и парикмахером. Сомоса-младший предложил полковнику подыскать себе другую прислугу.
Как только в Вашингтоне получили тревожное сообщение Маккоя, Объединенный комитет начальников штабов вооруженных сил США немедленно запросил его, какие военные поставки из США нужны Сомосе. Игра в права человека была моментально забыта. Маккой сообщил, что нужны боеприпасы для крупнокалиберных пулеметов (12,7 мм) и автоматическое стрелковое оружие. Но поставить их американцы уже не успели.
Сандинисты не забывали и о войне на политическом фронте. Чтобы лишить американцев последней надежды на мирный переход власти к проамериканской оппозиции, СФНО начал в конец апреля переговоры с остатками ФАО об объединении усилий в борьбе против диктатуры. Сомоса же совершил очередную ошибку, арестовав лидеров ФАО Альфонсо Робело и Рафаэля Кордову Риваса. Он опасался, что ФАО устроит первомайскую демонстрацию в Манагуа, которую сандинисты используют для восстания в столице.
Примечательно, что если госдепартамент США никак не отреагировал на зверства национальной гвардии в Эстели, то арест лидеров ФАО он резко осудил, и Сомоса их сразу же выпустил.
После выхода из тюрьмы в середине мая Робело призвал всю оппозицию объединиться и сформировать временное правительство. После этого он выехал во Флориду (где уже находилась его семья) и оттуда проследовал в Коста-Рику, чтобы начать переговоры с руководством СФНО.
20 мая 1979 года СФНО добился важнейшей внешнеполитической победы. В этот день после переговоров с президентом Коста-Рики Карасо мексиканский президент Хосе Лопес Портильо объявил о разрыве дипломатических отношений с Сомосой по причине вопиющих актов геноцида, которые диктатор осуществляет против собственного населения. Большую роль в этом шаге Мексики сыграли и предыдущие переговоры мексиканского президента с Фиделем Кастро.
Американцы немедленно начали убеждать остальные латиноамериканские страны не следовать мексиканскому примеру. И они добились некоторых успехов в Коста-Рике и Панаме. Президент Коста-Рики Карасо приказал гражданской гвардии не допускать атак Никарагуа с территории страны. Были арестованы 13 сандинистов.
Изменение позиции Коста-Рики могло погубить всю стратегию восстания, которая как уже упоминалось, предусматривала нанесение главного удара силами Южного фронта именно из Коста-Рики на Ривас вдоль Панамериканского шоссе (недалеко от тихоокеанского побережья). Чтобы оттянуть силы гвардии от Риваса, сандинисты решили открыть новый фронт к востоку от озера Никарагуа в районе Нуэво-Гинея. Это была сельская местность, где до сих пор партизаны не проводили среди крестьян никакой политической работы.
18 мая 1979 года колонна сандинистов численностью в 140 человек вышла в район Нуэво-Гинея из Коста-Рики. Не без помощи местных крестьян она была обнаружена гвардией и попала в заранее подготовленную засаду. Разгром сандинистов был сокрушительным – погибли 128 человек, включая одного из командующего подразделением Южного фронта Ивана Монтенегро.
Но как ни странно, даже это тяжелое поражение, о котором немедленно сообщила гвардия, только повысило престиж фронта среди населения – сандинистов уважали как людей, готовых без колебаний отдать жизнь за свободу страны.
19 мая, чтобы оттянуть силы гвардии от Нуэво-Гинеи, колонна «Оскар Турсиос» под командованием Хермана Помареса напала на Хинотегу. При отходе из города Помарес был ранен. Колонна Помареса насчитывала уже несколько сотен бойцов, но она все же не могла пока на равных сражаться с элитными частями гвардии.
В 20-х числах мая 1979 года Национальный директорат СФНО решил, что гвардия достаточно измотана, чтобы начать всеобщее восстание и наступление Южного фронта. Промедление было опасно еще и потому, что начали поступать сведения о тайных военных поставках США режиму Сомосы. «Тачито», по слухам, заключил в США соглашение о немедленной поставке из Флориды 10 тренировочных самолетов Т-28, которые можно было легко переделать в штурмовики. Через вербовочные конторы в Нью-Мексико и Флориде Сомоса набрал несколько сотен ветеранов вьетнамской войны, которые могли прибыть в Никарагуа уже в ближайшее время. В Пуэрто-Кабесасе был замечен американский С-130, прилетевший с грузом из зоны Панамского канала.
Сами американцы тоже нагнетали обстановку. В анализе разведслужбы министерства обороны США от 2 мая 1979 года говорилось, что Кастро якобы еще в конце 1978-го решил организовать коммунистическую революцию во всей Центральной Америке. Сомоса утроил усилия по мобилизации своего лобби в конгрессе США, чтобы заставить Картера официально возобновить военную помощь Никарагуа.
В середине мая 1979 года примерно 1500 бойцов Южного фронта были готовы к наступлению. Верховным главнокомандующим всеми силами сандинистов де-факто был Умберто Ортега, штаб-квартира которого находилась в Коста-Рике. Впервые в истории СФНО речь шла не о партизанских акциях, а о сражении с национальной гвардией на открытой местности в духе настоящей войны. Помимо основной цели – захвата Риваса – Южный фронт должен был дать передышку Северному фронту, которому требовалось время, чтобы обучить сотни новых бойцов и перегруппировать силы. Наконец, Пастора должен был прочно приковать к костариканской границе элитные части EBBI, чтобы они утратили свое главное преимущество – мобильность.
Наступление начиналось в непростое время. 24 мая 1979 года северяне из СФНО потеряли в бою за Хинотегу самого лучшего стратега СФНО и командующего Северным фронтом Хермана Помареса. Правда, гвардия не могла выбить партизан из Хинотеги в течение пяти дней, что говорило о том, что ее силы уже достаточно истощены.
24 мая в 8 часов утра силы Южного фронта (30 человек) с территории Коста-Рики начали обстрел из минометов пограничного гарнизона национальной гвардии в Пеньяс-Бланкас. После первых 10 мин, выпущенных из каждого миномета, был сделан перерыв, и обстрел возобновили в полдень. Задачей этого отряда было отвлечение внимания гвардии от основных сил сандинистов, которые должны были перейти границу у Эль-Наранхо. В течение пяти дней обстрел Пеньяс-Бланкас продолжался, после чего 29 мая основные силы Южного фронта (400 человек) перешли в наступление в другом месте, у Эль-Наранхо.
Национальная гвардия немедленно перекрыла все дороги, ведущие на юг страны, и 30 мая закрыла столичный аэропорт Лас-Мерседес. Элитные части гвардии перебросили на юг, и наступление Пасторы было быстро остановлено. К тому же сандинистам мешали неожиданно обрушившиеся на них проливные дожди. В начале июня гвардия перешла в контрнаступление и едва не отбила у сандинистов всю артиллерию. Через одинадцать дней после начала наступления части фронта отступили на костариканскую территорию, были отмечены случаи дезертирства – многие добровольцы оказались не готовы к затяжной позиционной войне с отборными частями гвардии. И все же Южный фронт отбил 27 атак элитных частей гвардии.
9 июня 1979 года национальная гвардия объявила о полной победе на юге и уничтожении 136 сандинистов. Потери Пасторы были действительно небывалыми – в июне в сражениях погиб почти каждый четвертый боец фронта. Гвардия продемонстрировала журналистам 10 захваченных автоматических винтовок (половина – ФАЛ), китайские РПГ и крупнокалиберные пулеметы.
Лучший командир Сомосы майор Пабло Эмилио Салазар (по прозвищу «майор Браво», то есть «храбрый») гордо заявил журналистам, что это была первая победа гвардии в крупном сухопутном сражении за всю ее историю.
Но «майор Браво» явно поторопился – война только начиналась.
31 мая 1979 года СФНО официально призвал народ Никарагуа к всеобщему вооруженному восстанию: «Героический народ Никарагуа! Час свержения ненавистной диктатуры пробил…» Вместе с восстанием фронт назначил на 4 июня всеобщую забастовку.
Сандинисты успели вовремя. В это время диктатор Панамы Торрихос решил объединить усилия с американцами, чтобы не допустить военной победы «марксистского и прокубинского» СФНО и сохранить национальную гвардию, многих офицеров которой Торрихос знал лично. В начале июня Торрихос позвонил в Вашингтон и пригласил к себе высокопоставленных сотрудников администрации Картера, чтобы поделиться с ними срочной информацией. Американцы 4 июня 1979 года направили в Панаму заместителя Бжезинского по СНБ Роберта Пастора.
Торрихос и Норьега стали убеждать Пастора, что соотношение сил в Никарагуа резко изменилось в пользу сандинистов и их военная победа стала весьма вероятной. Пастор ответил Торрихосу: «Генерал, мы приехали не покупать сандинистские акции, а попытаться побудить Вас продать нам Ваши».
Американцы ухватились за озабоченность панамского диктатора военными успехами сандинистов и предложили Торрихосу и номинальному президенту Панамы Аристидесу Ройо написать Картеру послания, в которых Панама заверяла бы, что не вмешивается во внутриникарагуанские дела. И Торрихос, и Ройо с готовностью написали такие письма. Правда, к тому времени оружие с Кубы уже и так не переправлялось через Панаму, а шло напрямую в Коста-Рику.
В тот самый день, когда Пастор улетел в Панаму, в Никарагуа началась всеобщая забастовка. Уже в первый день было закрыто 90 % всех магазинов и предприятий. Сомосе пришлось выделить около 2000 национальных гвардейцев, чтобы охранять тех немногих торговцев, которые решили продолжить бизнес. 2 июня отряды СФНО вступили в Леон и быстро блокировали там части национальной гвардии. Через два дня, к моменту начала всеобщей забастовки Леон был взят сандинистами. Таким образом, под постоянным контролем партизан оказался первый из крупных городов, к тому же второй по значению в стране.
5 июня 1979 года на пресс-конференции в Белом доме представитель Картера категорически отрицал, что США оказывают Сомосе военную помощь.
7 июня Сомоса объявил в Никарагуа осадное положение и комендантский час. СФНО ответил на это восстанием в стратегически важном департаменте Карасо, который находился между столицей и югом страны. К 8 июня партизаны контролировали 23 населенных пункта, однако части Южного фронта, как уже упоминалось, 10 июня были вынуждены под напором гвардии оставить Никарагуа и отойти обратно в Коста-Рику.
Гвардия контролировала Ривас. На стенах городских домов они расклеивали листовки следующего содержания: «Как бы мы, никарагуанцы, были счастливы, если бы не сатанинские силы так называемого национального освобождения. Никарагуанцы! Не позволяйте, чтобы эта страна, созданная для славы и свободы, была использована для насаждения коммунистического правительства, чего так хочет сандинистский фронт. Те, кто воюет под черно-красным флагом, убивают людей без разбора, как прирожденные убийцы. Они сжигают и разрушают частную собственность… Как бандиты, они используют детей для совершения террористических актов. Они ликвидируют всех, кто не хочет с ними сотрудничать, их террор оставляет вдов и сирот…»
11 июня американская администрация после анализа обстановки в Никарагуа пришла к выводу, что с военной точки зрения в стране пат. Гвардия, как считали американцы, сможет выстоять, но вот Сомоса вряд ли протянет до конца своего президентского срока, то есть до 1981 года. Бжезинский настаивал на тайной подготовке плана ввода в Никарагуа межамериканских сил ОАГ по поддержанию мира. Причем Пентагону дали указание готовить планирование применения таких сил с учетом, что их основой будут войска США.
Но южане сделали свое дело, и пока их преследовали элитные части гвардии, 9 июня вспыхнуло восстание в столице, точнее, в ее восточных компактно расположенных кварталах. Восточные кварталы были отрезаны дорогами и не застроенными после землетрясения участками от центра города. Задачей Внутреннего фронта было удержать город в течение трех дней и дождаться подкреплений от Южного и Северного фронтов. Но те были сами связаны тяжелыми боями, шедшими с переменным успехом.
Один из руководителей Внутреннего фронта Карлос Нуньес так описывал цели восстания: «Главный штаб Внутреннего фронта с самого начала учел все возможности боевых действий в Манагуа. Он исходил из того, что борьба не должна носить характер непрерывного наступления для овладения столицей. Захватить Манагуа теми силами, которыми располагало в то время движение, не представлялось возможным. Было бы грубейшей ошибкой надеяться разгромить сконцентрированные в столице войска противника».
К моменту начала восстания в распоряжении Внутреннего фронта в Манагуа было только 125 единиц оружия (пулеметы, гранатометы и т. д.).
Восстание вспыхнуло синхронно и увенчалось на востоке Манагуа в рабочих кварталах полным успехом, благодаря кропотливой повседневной работе по организации Комиетов сандинистской обороны, которую вело МПУ. Были заняты и некоторые западные кварталы, более зажиточные. Тамошнее население отнеслось к сандинистам насторожено.
Восстанием руководил комитет Внутреннего фронта СФНО в составе трех человек (Карлос Нуньес Тельес, Уильям Рамирес Солорсано, Хоакин Куадро Лакайо), военные действия вело командование СФНО в количестве трех команданте (прибыли в Манагуа 11 июня), гражданское население организовывала для оказания помощи восставшим политическая комиссия, состоявшая из пяти человек.
В ночь на 9 июня 1979 года отряды партизан просочились в Манагуа, аутром «Радио Сандино» обратилось к жителям столицы с воззванием: «Ройте траншеи! Стройте баррикады! Обездвижьте врага на улицах!» Благодаря предварительной работе МПУ баррикады были построены в рекордные сроки. Жители охотно использовали для этого булыжники мостовой, которыми фирма Сомосы замостила улицы после землетрясения 1972 года. Уже в первый день 25 восточных кварталов Манагуа представляли собой единый оборонительный район. В первые дни восстания был взят полицейский участок номер 13, который получил в народе прозвище «черный застенок». Разъяренные люди взяли участок штурмом практически голыми руками и линчевали всех, кого там нашли. Это событие вдохнуло в восставших оптимизм и уверенность в своих силах.
Всю гражданскую власть в освобожденных районах взяли в свои руки Комитеты сандинистской защиты. Они организовывали распределение пищи, охраняли магазины и богатые виллы от мародеров, а также вылавливали вражеских снайперов. Кое-где появились громкоговорители, через которые комитеты передавали указания населению.
Восстание в самом центре машины власти Сомосы имело очень большое значение, особенно для корреспондентов зарубежных СМИ. Часть депутатов никарагуанского конгресса стали потихоньку отбывать в США, частенько «забывая» оплатить счета в отелях и барах. 12 июня америкацы начали эвакуацию своих граждан из Никарагуа. 50 тысяч жителей столицы (из 400 тысяч) стали беженцами. Чтобы подавить панику, диктатор приказал немедленно «зачистить» столицу всеми силами.
Но без авиации гвардия не смогла продвинуться в восточные кварталы, и уже на третий день восстания начались бомбежки восточных «барриос», которые продолжались 16 дней подряд. Точно как по расписанию, в 11:00 каждый день прилетал первый самолет, который выпускал по восставшим как минимум 40 ракет и снарядов. После обеда самолеты Сомосы поливали восставших из пулеметов. Авиация бомбила и церкви, и больницы, убивая там женщин и детей.
11 июня 1979 года национальная гвардия расстреляла из танков здание «Ла Пренсы», хотя газета была закрыта властями задолго до этого. Вдова Педро Хоакина Чаморро Виолетта Барриос де Чаморро еще в мае уехала с дочерью Клаудией в Коста-Рику, чтобы там переждать бои. В день, когда гвардия уничтожила газету ее мужа, два представителя «группы двенадцати», Мигель д'Эското и Серхио Рамирес предложили Виолетте войти во временное правительство Никарагуа. Сначала вдова отказывалась, повторяя, что она не политик.
Но сандинисты, по поручению которых «группа двенадцати» искала кандидатов в новое правительство, понимали, что нельзя терять ни единого дня. СФНО сознавал, что американцы активизируют усилия, чтобы заменить Сомосу умеренным буржуазным правительством и таким образом украсть у сандинистов военную победу, на алтарь которой были положены тысячи жертв. Поэтому они сами решили презентовать мировому сообществу собственное умеренное правительство, формально не связанное напрямую с фронтом, и вырвать у американцев инициативу.
США активизировались после того, как ЦРУ в своем секретном анализе обстановки в Никарагуа 12 июня 1979 года впервые признало, что сандинисты сильнее гвардии.
В начале июня американцы попытались организовать новые переговоры между Сомосой и легальной буржуазной оппозицией при посредничестве Андского пакта. Однако они добились прямо противоположного результата. Главы государств – членов пакта констатировали, что в Никарагуа идет самая настоящая война и сандинистам должен быть предоставлен статус воюющей стороны. Фактически это означало признание СФНО де-факто. Чтобы превратить признание де-факто в признание де-юре, сандинисты решили срочно создать собственное правительство.
Помимо Виолетты Чаморро сандинисты пригласили в новое правительство и Альфонсо Робело. Наконец, 17 июня 1979 года в столице Коста-Рики Сан-Хосе было объявлено об образовании Хунты национальной реконструкции, в составе Серхио Рамиреса («группа двенадцати»), Виолетты Барриос де Чаморро, Альфонсо Робело, Даниэля Ортеги (от СФНО) и профессора Моисеса Хассана от МПУ (Хассан в этот момент находился в Никарагуа).
Таким образом, формально хунта не была органом сандинистов, а против ее членов, умеренных и респектабельных, ничего не могли сказать даже США.
Пастора обещал в течение 72 часов взять Ривас, куда и должна была переехать хунта.
В это время в Никарагуа прибыл новый американский посол Лоуренс Пезулло с заданием добиться отставки Сомосы и передать власть буржуазному правительству при сохранении национальной гвардии. Главным для американцев было не допустить военной победы СФНО. К своему ужасу, Пезулло узнал, что у посольства США в Манагуа нет абсолютно никаких контактов с левыми силами в стране, не говоря уже о сандинистах.
Пезулло даже не вручил верительных грамот. Еще в Вашингтоне он 18 июня переговорил с Луисом Паллейсом и опять предложил, чтобы Сомоса «достойно» подал в отставку и уступил власть правительству «национальной реконструкции» в составе Либеральной националистической партии (партия самого Сомосы), консерваторов, членов ФАО и «немарксистского» крыла СФНО (американцы явно имели в виду Пастору, затем Пезулло прямо назвал его имя). В этом случае национальная гвардия сохранялась под командованием новых офицеров. Только в случае принятия этих условий Пезулло гарантировал Сомосе политическое убежище в США. Новый посол сказал, что ждет ответа на следующий день – 19 июня 1979 года.
Паллейс передал разговор Сомосе. Тот, чтобы сохранить лицо, деланно возмутился ультимативностью требований, однако сообщил, что готов уйти в отставку, если новый режим будет установлен при посредничестве ОАГ, а США обязуются ни в коем случае не выдавать его или его семью за рубеж. Наконец, Сомоса требовал выдачи въездных виз в США для себя и всей семьи.
Пока США решили не предавать огласке решение Сомосы для того, чтобы либо добиться создания проамериканского правительства, либо ввести в Хунту национальной реконструкции еще несколько проамериканских членов.
19 июня 1979 года ЦРУ предсказало, что национальная гвардия продержится еще неделю. Через неделю американская разведка свой прогноз повторила и делала так вплоть да самой победы сандинистов.
Пока Сомоса и Вашингтон договаривались за кулисами, вся Америка была шокирована, когда 20 июня в Манагуа национальная гвардия в прямом эфире убила корреспондента Эй-Би-Си Билла Сюарта. Прямо перед телекамерой его съемочной группы Стюарта заставили встать на колени, затем лечь лицом к земле, после чего хладокровно застрелили. После победы сандинистской революции Стюарту поставили памятник.
Вашингтон созвал на 21 июня заседание министров иностранных дел ОАГ, чтобы поручить организации заняться формированием нового правительства Никарагуа. Бжезинский вопреки желанию госдепартамента настаивал, чтобы в резолюции ОАГ содержался и явно нереалистичный пункт о направлении в Никарагуа межамериканских сил по поддержанию мира. Таким образом, США хотели повторить события 1965 года в Доминиканской республике, где межамериканские силы (на 90 % состоявшие из американских войск) помешали тамошним революционерам-конституционалистам победить проамериканскую военную хунту.
Бжезинский требовал военного вмешательства в Никарагуа, так как, по его словам, победа сандинистов оказала бы негативное (с точки зрения США) влияние на советско-американские отношения. Мол, русские будут считать американцев слабаками. Наконец, консервативное крыло Демократической партии на юге США не простит-де Картеру «мягкости» по отношению к марксистским сандинистам, а в 1980 году в США предстоят президентские выборы. На них у Картера вырисовывался сильный и крайне правый соперник-республиканец – Рональд Рейган.
Госсекретарь Сайрус Вэнс считал, что шансы добиться от ОАГ одобрения ввода межамериканских сил в Никарагуа слишком иллюзорны. Рассматривали и такой вариант: Сомоса уходит, а новое проамериканское правительство немедленно просит США о помощи, включая военную. Бжезинский засомневался, сможет ли новое правительство, а точнее, национальная гвардия, продержаться достаточно долго, чтобы дождаться прибытия межамериканских вооруженных сил.
Спор между СНБ и госдепартаментом принял такой характер, что вопрос о межамериканских силах передали на усмотрение Картера. Тот встал на сторону Бжезинского, который обрисовал президенту альтернативы будущего Никарагуа предельно четко: либо полная победа СФНО, либо американская военная интервенция под флагом ОАГ.
На совещании ОАГ госсекретарь Сайрус Вэнс впервые публично призвал к отставке Сомосы и его замене переходным правительством «на широкой основе» под контролем ОАГ, которая должна была направить в Никарагуа «для поддержания порядка» межамериканские силы. А пока в Никарагуа предлагалось объявить прекращение огня (то есть прекратить наступление сандинистов) и наложить эмбарго на поставки оружия всем воюющим сторонам. Вэнс пугал ОАГ кубинским вмешательством во внутренние дела Никарагуа, хотя его заместитель Вейки на слушаниях в подкомитете палаты представителей конгресса США признал, что Куба отнюдь не главный поставщик оружия сандинистам.
Однако американцы потерпели в ОАГ сокрушительное и унизительное поражение. Министр иностранных дел Мексики Хорхе Кастаньеда заявил, что «не дело ОАГ, или кого бы то ни было еще указывать им (никарагуанцам – прим. автора) как им следует образовывать собственное правительство, после того как они нокаутируют диктатора».
Панама предоставила место в своей делегации представителю временной революционной хунты Никарагуа Мигелю д'Эското, и тот раскритиковал американский план как «попытку нарушить права никарагуанцев, которые почти что свергли иго Сомосы».
Организация отвергла создание межамериканских сил, зато 22 июня 17 голосами была принята резолюция стран Андского пакта, предусматривавшая отставку Сомосы и его замену уже созданной сандинистами в Коста-Рике хунтой. Против этой резолюции голосовали лишь Никарагуа и Парагвай (где у власти стоял фашистский диктатор Альфредо Стресснер). Сальвадор, Гватемала, Гондурас, Уругвай и Чили (сплошь военные проамериканские диктатуры) воздержались.
Американцы впервые с момента образования ОАГ в 1948 году потерпели в этой организации такое дипломатическое фиаско. Многие латиноамериканские страны прекрасно помнили, как США в 1965 году прикрыли фиговым листком ОАГ свою военную интервенцию в Доминиканской республике. Кстати, в тогдашних межамериканских силах участвовал и воинский контингент Сомосы.
Итоги встречи министров иностранных дел ОАГ Бжезинского никак не впечатлили. На совещании в Белом доме 22 июня он продолжал настаивать на военной интервенции США в Никарагуа, утверждая теперь, что в противном случае американские позиции на переговорах с СССР по ограничению стратегических вооружений будут ослаблены. По мнению Бжезинского, приход к власти «кастроитов» СФНО был бы победой Кубы над США. Но Картер возражал против односторонней военной интервенции США, которая вызвала бы бурю возмущения по всей Латинской Америке. В этом его поддержал Вэнс. На стороне Вэнса был и министр обороны Браун.
В результате на совещании решили как можно быстрее добиться отставки Сомосы, организовать в Никарагуа временное правительство и, поддерживая его, начать переговоры с образованной в Коста-Рике хунтой.
Таким образом, сандинисты всего на несколько дней, но все-таки опередили американцев, создав свое правительство. 18 июня дипломатические отношения с Сомосой прервал Эквадор.
Американцы торопились еще и потому, что 17 июня 1979 года в гражданской войне в Никарагуа наметился принципиально важный перелом. До этого сандинисты не удерживали крупных городов длительное время, производя лишь набеги на них. Части СФНО при поддержке гражданского населения занимали только пригороды на севере и северо-западе. Но 17 июня гвардия оставила свои позиции и ушла из Леона. Теперь второй по величине город страны прочно контролировался повстанцами и мог принять временное правительство (аэропорт Леона СФНО контролировал уже с 4 июня). 20 июня в городе было создано местное революционное правительство.
А в Манагуа, напротив, инициатива перешла к национальной гвардии, которая 12 июня начала методичное наступление на восставшие районы столицы. Оно стартовало уже упоминавшимся расстрелом из танков «Ла Пренсы».
Сначала гвардия четыре дня методично штурмовала западные районы города. Восточные районы (сердце восстания) блокировались, и гвардия стягивала вокруг них кольцо окружения.
Национальные гвардейцы грабили магазины и торговые центры и даже разрешали мародерам за деньги делать то же самое. Например, у ворот супермаркета «Каса Пельяс» (который, к слову, принадлежал бизнесмену консервативных взглядов) стоял майор гвардии и собирал деньги со всех, кто хотел пограбить магазин. В супермаркете «Ла Колония» гвардейцы поставили этот «бизнес» на поток: за наполненную любыми товарами из магазина тележку надо было заплатить гвардии 1000 кордоб (150 долларов по официальному курсу).
Тактика фронта в боях за Манагуа была следующей. Учитывая опыт вьетнамских партизан, СФНО сформировал мобильный боевой батальон (который назвали «Ла Льебре» – «Заяц»). Бойцы батальона были очень хорошо вооружены (пулеметы, ручные гранатометы и минометы) и вели против частей гвардии мобильную войну. Баррикады обороняла вооруженная хуже сандинистская милиция из обычных граждан. Как только на каком-либо участке намечался прорыв, «Заяц» быстро бросался в атаку и исправлял положение.
К 18 июня у восставших кончились боеприпасы для мелкокалиберного стрелкового оружия. Захваченные у гвардии винтовки были израильского производства, и патронов к ним у сандинистов не было.
Плохо обученная сандинстская милиция, которую гвардия методично выбивала с баррикад, не могла успешно действовать в открытом уличном бою. Милицию пришлось частично разоружить и поручить ей охранять порядок в тылу, что отрицательно сказалось на боевом духе повстанцев, 70 % из которых было менее 30 лет. В отчаянии люди вооружались камнями и мачете. Они понимали, что победившая гвардия щадить никого не будет. Выбор казался простым: либо погибнуть в неравном бою, либо быть зверски убитым гвардейцами.
19 июня сандинисты усилили отряд «Заяц», но он все равно насчитывал только 42 бойца. Всего бойцов «регулярного» Внутреннего фронта в Манагуа было не более 300.
Восстание шло уже почти две недели, но обещанной помощи не было. Хотя именно потому, что лучшие силы гвардии были прикованы к столице, сандинистам удалось освободить не только Леон, но и стратегически важный город Масайю всего в 30 километрах к юго-востоку от Манагуа.
Бои за Масайю были крайне тяжелыми и шли с 6 июня. В этот день гвардия смогла разгромить там конспиративную квартиру фронта и убить 11 сандинистов. Именно после этого на город обрушились отряды СФНО. Только 9 июня в боях за Масайю фронт потерял 10 бойцов. Гвардейцы расстреляли в Масайе медсестру Рафаэлу Падилью, которая отказалась сообщить данные о местонахождении партизанского госпиталя.
19 июня, к радости осажденных повстанцев Манагуа, легкий самолет сандинистов появился над столицей и сбросил оружие. Легкие самолеты сандинистов из первой эскадрильи ВВС фронта «Карлос Ульоа» (названа так в честь никарагуанского летчика, погибшего в 1961 году при отражении американской агрессии в бухте Свиней на Кубе) бомбили некоторые объекты в центральной части Манагуа. Однако на ВВС гвардии эскадрилья сандинистов могла пока воздействовать в основном лишь психологически.
20 июня штаб восстания в Манагуа принял решение отказаться от статичной обороны баррикад и перейти к мобильной войне. Партизаны должны были располагаться в домах рядом с крупными улицами, ключевыми перекрестками и шоссе и внезапно атаковать наступавшие части гвардии. Как только гвардейцы концентрировали в этом месте крупные силы и подтягивали технику, мобильные отряды отходили и наносили удары в других местах. При этом предполагались и контрудары в тех кварталах, которые уже были оставлены и «зачищены» гвардией.
Гвардия была застигнута врасплох новой тактикой повстанцев, и сандинисты перешли в контрнаступление 21 и 22 июня. Бойцы СФНО захватили несколько пулеметов и автоматических винтовок «галил» и М-16.
Сомосе не оставалось ничего иного, как подвергнуть восставшие районы бомбардировке с вертолетов.
23 июня правительственное радио приказало всем жителям восставших районов Манагуа покинуть свои дома, так как их будут бомбить с воздуха. С высоты 1000 метров (вне досягаемости пулеметного огня) вертолеты начали сбрасывать 250 и 500-фунтовые бомбы. Восточные «барриос» превратились в ад. Жители бежали в западные районы города, спасаясь от верной гибели.
В этих условиях сандинисты решили организованно отойти из Манагуа, чтобы не подвергать части фронта и гражданское население полному уничтожению с воздуха. Вечером 27 июня 1979 года 6000 бойцов и мирных жителей начали организованный отход на Масайю. В Манагуа были оставлены снайперы, которые своим огнем успешно создали у гвардии иллюзию, что сандинисты остались на своих позициях. В течение двух дней измученные жители столицы прошли 31 километр и практически без потерь прибыли в освобожденную Масайю. Самолет Сомосы обнаружили колонну повстанцев 28 июня, но за время всего перехода у партизан было только шесть убитых и 16 раненых.
Заранее запланированный отход был проведен блестяще. Правда, сандинисты рассчитывали увести только полторы тысячи человек. Но почти никто не хотел оставаться в Манагуа на милость разъяренной двухнедельным сопротивлением повстанцев гвардии.
В Масайе, как и во многих других освобожденных городах, уже успешно функционировала новая, народная власть, в основном на базе функционеров МПУ, но при полной поддержке населения. Еще 2 июня СФНО распространил на местах «Учебник гражданской обороны», в котором содержались инструкции для гражданского населения по рытью окопов, строительству баррикад и поведению во время атак с воздуха.
Местные комитеты сандинистской защиты в городах успешно следили за порядком, организовывали распределение основных продуктов (в некоторых местах деньги Сомосы практически прекратили принимать), поддерживали системы жизнеобеспечения. Были также созданы революционные трибуналы, судившие гвардейцев и пособников режима. Принадлежавшие клану Сомосы предприятия конфисковывались и передавались в ведение местных органов власти. Иностранных корреспондентов поражало отсутствие хаоса, обычно характерного для первых дней после победы революции.
Каждый день ответственные за отдельные кварталы городов члены комитетов сандинистской защиты встречались с ответственными за их участки командирами фронта («респонсаблес») и обсуждали текущие проблемы. Результаты быстро доводились до всех жителей. СФНО поручил местным комитетам строго следить за соблюдением революционной законности и немедленно сообщать обо всех случаях превышения власти бойцами и командирами фронта.
В освобожденных городах стали выходить газеты и заработали радиостанции. По ним передавали только что рожденные народом революционные песни. В одной из них были такие слова:
Из всех винтовок
«Гаранд» задает тон,
Если хочешь разобрать ее,
Буквально следуй указаниям инструкции [650] .
Следует подробно остановиться на социальном составе тех, кто решился в июне 1979 года на вооруженное восстание против самой мощной армии Центральной Америки.
Несмотря на активное участие в революции женщин, все же 93,4 % отрядов СФНО и милиции состояли из мужчин. При этом из мужчин молодых: 71 % повстанцв был моложе 24 лет (среди всего населения страны таковых было только 20 %). Только 11 % революционеров были старше 41 года.
Согласно опросам, более половины тех, кто взялся за оружие, были рождены вне брака. Многие жили в неполных семьях, что для бедной части населения Никарагуа того времени было почти нормально. В 1978 году было выявлено, что как минимум в 23 % никарагуанских семей главами являются женщины, в основном матери-одиночки. Выросшие в этих «семьях» дети должны были начать работу с младых ногтей и пользовались изрядной степенью самостоятельности. Поэтому когда началось восстание, матери не смогли удержать своих детей дома, так как нормального дома у многих просто не было.
40 % глав бедных семей никарагуанских городов почти не посещали церковь, а 13 % не ходили туда никогда. Опросы показывали, что бедные горожане не верили священникам и считали, что те никоим образом не заботятся о пастве и пекутся лишь о своем личном благополучии.
Что касается профессиональной принадлежности повстанцев, то, учитывая их юный возраст, неудивительно, что 29 % были студентами. 22 % были лицами свободных профессий (мелкие торговцы, ремесленники, механики, столяры, сапожники и т. д). Это объясняется тем, что в Никарагуа не было крупных фабрик, и городское население в период между сезонами сельскохозяйственных работ перебивалось случайными заработками. Под термином «торговец» мог скрываться, например, юноша, продававший сигареты или газеты на улице. Рабочих среди партизан было 16 %, столько же, сколько и офисных служащих. И только 4,5 % повстанцев составляли крестьяне.
Между тем отступившая из Масайи гвардия обосновалась неподалеку, в крепости Койотепе и начала обстреливать город. Сомоса отдал приказ во что бы то ни стало отбить город, который фактически контролировал дороги из Манагуа на юг страны. Но стратегическое значение Масайи понимали и сандинисты, которые начали активно формировать новые отряды самообороны из местных жителей и прибывших из Манагуа повстанцев. Из водопроводных труб и консервных банок делали сотни самодельных бомб. 27 июня ВВС Сомосы бомбили Масайю напалмом. ВВС сандинистов ответила бомбежкой Койотепе.
В середине и конце июня 1979 года гвардия была еще далека от поражения. Гвардейцы отбили Манагуа и успешно действовали против Южного фронта. 29 июня Южный фронт под Пеньяс-Бланкас впервые применил в бою против самолета национальной гвардии Т-ЗЗА американского производства советские счетверенные зенитные пулеметные установки ЗПУ-4. (Разработаны в 1949 году, калибр – 14,5 мм, максимальная дальность стрельбы 2000 метров, эффективная дальность поражения авиации – 1500 метров, скорострельность – 2200 выстрелов в минуту.)
Прогнозы сандинистов, согласно которым после начала восстания в Манагуа части гвардии должны были присоединиться к народу, не оправдались. Офицеры гвардии были готовы идти за Сомосу в огонь и в воду. В июне 1979 года военный атташе США Маккой прозондировал настроения некоторых командиров гвардии, посоветовав им готовиться к возможной эмиграции Сомосы. Все офицеры немедленно сообщили о беседе самому Сомосе. Диктатор позвонил в Вашингтон и пожаловался, что Маккой подбивает его гвардию на переворот.
В конце июня сандинисты уже не рассчитывали на решающее наступление на Манагуа Южного фронта, который понес в боях ужасные потери. Командование фронта хотело всегда иметь на позициях 600 партизан, которые должны были вести огонь по гвардии, в то время как их товарищи отдыхали. Потом производилась замена, и таким образом гвардия всегда была под огнем. Но в конце июня из-за потерь у Южного фронта уже не было возможности держать в бою одновременно 600 человек.
Теперь Пастора должен был просто сковывать части гвардии, пока Северный и Северо-Западный фронты консолидировали свой контроль над Леоном и окрестными городами для решающего броска на столицу. Пастору такое распределение ролей решительно не устраивало. Он хотел войти в Манагуа первым, чтобы стать фактическим лидером Никарагуа после Сомосы.
Поэтому Пастора пошел на откровенное предательство, вступив в контакт с американцами через бывшего президента Коста-Рики Хосе Фигереса. Фигерес передал в Вашингтон предложение Пасторы: чтобы не допустить победы радикального крыла СФНО в войне, американцы должны были убедить Сомосу снять части национальной гвардии с юга и перебросить их на север. Тем самым именно Пастора со своими людьми занял бы Манагуа. Предложение Пасторы рассмотрели в СНБ и Белом доме и оставили без ответа: американцы по-прежнему были убеждены, что сандинисты в любом случае не смогут одолеть Сомосу на поле боя. Чем больших успехов добивалась гвардия (в том числе, и против Пасторы), тем больше у Вашингтона было шансов все-таки навязать Никарагуа проамериканское правительство с минимальным участием СФНО.
27 июня 1979 года Бразилия прервала дипломатические отношения с режимом Сомосы.
В этот же день вернувшийся из Вашингтона американский посол в Манагуа Пеззулло провел встречу с Сомосой. Главным советником диктатора на переговорах с американским послом был конгрессмен Мэрфи, расположившийся рядом с Сомосой за его столом.
Пеззулло опять сказал Сомосе, что настало время «достойно» уйти в отставку. Сомоса (назвавший себя «латиноамериканцем из Манхэттена») потребовал гарантий того, что власть в Никарагуа не перейдет к коммунистам. Это-де возможно только при сохранении национальной гвардии. В свою очередь, для достижения этой цели американцам следует немедленно возобновить военные поставки, так как у гвардии кончаются боеприпасы (это была идея Мэрфи). Сомоса упрекал американского посла в том, что США бросили старого и верного друга на произвол судьбы. Ведь именно он, Сомоса, помог США свергнуть президента Гватемалы Арбенса в 1954 году.
В отчаянии от предательства американцев Сомоса предложил подать в отставку хоть на следующий день. Но Пеззулло Сомоса был нужен как мелкий козырь на переговорах с сандинистской хунтой. США хотели создать в мире впечатление, что не СФНО, а они сами вынудили Сомосу уйти. Поэтому посол США сказал диктатору: «Я не хочу, чтобы Вы ушли завтра. Я должен кое-что еще организовать… Пожалуйста, не делайте поспешных движений… Давайте сделаем это достойно». На следующий день Пеззулло сказал Сомосе: «Если Вы уйдете, то есть вероятность того, что мы быстро что-нибудь поставим на Ваше место и получим переходное правительство, которое может получить международную поддержку и ресурсы, чтобы предотвратить смещение (страны) влево. Ваша либеральная партия выживет, Ваша гвардия выживет – возможно, под другим именем… Если мы позволим этим проклятым событиям развиваться так и дальше, то я думаю, что все мы окажемся не у дел». Посол убеждал Сомосу: «…гвардия выживет, не в прежней форме, но она выживет. Если мы распорядимся нашими картами хорошо». Сандинистов американский посол по-прежнему не воспринимал всерьез: «Как только эти экстремисты попадут в ситуацию, в которой в игру вступят иные силы, они сразу останутся в меньшинстве. Они будут представлять не более 5-6% (населения)».
Пеззулло немедленно встретился с архиепископом Обандо-и-Браво, а также с руководителем Красного Креста Исмаэлем Рейсом, которых он наметил на главные роли в новом правительстве без Сомосы. Посол был настроен оптимистично и 30 июня 1979 года передал в Вашингтон, что «при тщательном режиссировании у нас как никогда хорошие шансы сохранить национальную гвардию настолько, чтобы она поддерживала порядок и держала СФНО на мушке».
Пока Пеззулло изо всех сил пытался сохранить гвардию, американский спецпредставитель в Панаме Боудер 26 июня 1979 года встретился с временной хунтой. Это был первый контакт США с сандинистами. Организовал встречу Торрихос. Боудер потребовал дополнить хунту пятью умеренными политиками (не из рядов СФНО). Хунта не согласилась, и тогда спецпредставитель США попросил увеличить ее состав на три человека, а потом хотя бы на два. Он также настаивал на гарантиях сохранения «очищенной» национальной гвардии. Мол, только гвардия сможет предотвратить хаос после победы революции. Когда члены хунты поинтересовались, почему, собственно, США настаивают на расширении ее состава, Боудер привел довольно странный аргумент: «Ну, в общем, это то, чего хотят Соединенные Штаты, и очень важно, чтобы Соединенные Штаты были довольны, вот и все». В качестве возможных кандидатов Боудер предложил консерватора Адольфо Калеро и руководителя Красного Креста Рейеса. Однако эмиссар США натолкнулся на отказ.
Американцы попросту хотели не допустить преобладания в будущем правительстве Никарагуа левых сил, особенно сандинистов. Для этого подходили все средства, в том числе и давление на временную хунту. Боудер прямо сказал, что Картер уже отказался признать хунту, и он потерял бы лицо, если бы изменил свое мнение и вдруг признал ее. Поэтому, мол, надо расширить состав этого органа, чтобы облегчить Картеру жизнь. Если же хунта будет упрямиться, то ослаблением Картера может воспользоваться Рейган, в случае прихода которого к власти сандинистам станет только хуже. В ответ Боудеру сказали, что США придется решать свои внутриполитические проблемы самим, а никарагуанцы займутся тем же самым у себя в стране без американской помощи.
Тогда Картер решил срочно пригласить в Вашингтон Торрихоса, чтобы тот заставил сандинистов пойти на расширение хунты. Президент США пока не подписал законы, которые приводили бы в действие процесс передачи Панамского канала Панаме, и американцы рассчитывали давить этим на Торрихоса, чтобы сделать его более покладистым. Одновременно директор ЦРУ Тернер предложил, чтобы Израиль активизировал военные поставки Сомосе. Но Картер был готов оказать военную помощь гвардии и напрямую, причем открыто. Надо было только сменить ее командование, избавившись от наиболее одиозных и запачканных кровью генералов.
Торрихос прибыл в Вашингтон 2 июля 1979 года и сразу был приглашен в Белый дом на беседу с Картером, которая продолжалась 20 минут. Затем последовала целая серия переговоров на различных уровнях. Американцы подчеркивали: главное – любым путем сохранить гвардию. Вопрос о расширении хунты был признан вторичным.
Торрихос тоже стоял за сохранение гвардии и привез с собой список ее офицеров, которых можно было бы представить как новое командование этой одиозной армии диктатуры. Бжезинский продолжал настаивать на военной интервенции США, но его не поддержал даже Пентагон.
После переговоров с Торрихосом заместитель госсекретаря Вейки отправился в Венесуэлу, Колумбию и Доминиканскую республику. Американцы хотели убедить эти страны надавить на хунту, чтобы расширить все-таки ее состав.
Пеззулло вернулся в Манагуа 4 июля и едва смог там приземлиться – аэропорт столицы уже был под огнем сандинистов. Пилот попросил разрешения оставить один из двигателей включенным, на случай если придется экстренно взлетать.
Пока американцы пытались за кулисами украсть у сандинистов победу, части фронта при поддержке населения в тяжелейших боях развивали наступление. 30 июня бойцы СФНО пробились-таки в Ривас и взяли под контроль южную часть города. В Эстели сжималось кольцо окружения вокруг казарм гвардии. В Манагуа шла «зачистка» бывших восставших «барриос» гвардией, жертвами которой стали сотни мирных жителей. 1 июля СФНО в публичном заявлении осудил маневры США по сохранению сомосизма без Сомосы. На следующий день сандинисты освободили часть Матагальпы и продолжали упорные бои в Эстели.
4 июля 1979 года правительство Ирака признало хунту национальной реконструкции законным правительством Никарагуа. Саддам Хуссейн сделал США достойный подарок на День независимости. В Эстели, Хинотеге и Окотале национальная гвардия была загнана в свои казармы, но упорно сопротивлялась. В этот же день, 4 июля части СФНО взяли под контроль дороги на северных подступах к Манагуа и начали обстреливать аэропорт (свидетелем чего и стал Пеззулло).
5 июля пал город Хинотепе (его захватили совместными усилиями отступившие из Манагуа партизаны и части СФНО из Масайи), и гвардия в панике отступила. 6 июля все наземные коммуникации между Манагуа и югом страны были под контролем сандинистов.
А Пеззулло продолжал составлять закулисные комбинации. Теперь американцы пытались заставить хунту согласиться с тем, что будущая никарагуанская армия должна быть организована на основе национальной гвардии с добавлением небольших групп сандинистов. Сам Сомоса должен был созвать конгресс (большинство депутатов которого уже были в барах Майами) и передать президентскую власть его председателю Уркуйо. Тот, в свою очередь, должен был передать полномочия хунте, но непременно в присутствии министров иностранных дел отобранных американцами стран ОАГ. Сама хунта должна была прибыть в Манагуа на предоставленном США для архиепископа Обандо-и-Браво самолете.
Таким образом, в мире должно было создаться впечатление, что хунту привели к власти именно США, а не партизаны СФНО.
6 июля 1979 года Сомоса публично заявил, что готов подать в отставку в тот момент, который укажут США. В Вашингтоне надеялись, что и такое заявление повысит шансы американцев на изменение состава хунты в последний момент. Пеззулло сообщил в Вашингтон: «Даже если правительство-преемник будет в чем-то напоминать сомосизм без Сомосы, это будет смелым шагом и разрывом с прошлым. Сомоса уйдет. Мы предстанем как инструмент, который смог добиться его отставки и прекратить кровопролитие».
Пеззулло рекомендовал пока не давить на Сомосу, чтобы гвардия прекратила бомбежки городов. Чем сильнее гвардия, тем предпочтительнее позиции США на переговорах с хунтой: «Я считаю, что было бы неправильно обратиться к Сомосе и потребовать прекращения бомбежек. ВВС – это единственное эффективное средство национальной гвардии в борьбе с силами СФНО, которые каждый день захватывают новые города и явно владеют инициативой».
Сомосе не помогало и активное участие в боях с сандинистами кубинских контрреволюционных эмигрантов, которых вербовало в США ЦРУ. 3 июля сандинисты взяли стратегически важный населенный пункт Себако и теперь полностью контролировали всю северную часть страны – бывшие районы партизанского движения под руководством Сандино. 6 июля части СФНО атаковали золотые прииски «Бонанса» на востоке страны. В этот же день Сомоса приказал бомбить Масайю зажигательными бомбами (на самом деле на город сбрасывали бочки с бензином). СФНО взял город Масатепе и отразил наступление гвардии на Масайю. Гвардия обстреляла из минометов госпиталь в Ривасе, убив часть пациентов и медицинского персонала. В Матагальпе бойцы СФНО пытались выкурить национальную гвардию из казарм с помощью слезоточивого газа, захваченного ранее у той же гвардии.
Пеззулло тем временем никак не мог составить новое постсомосовское правительство, так как никто не хотел в него входить. Даже ФАО объявил о признании хунты. Американцы обещали руководителю Красного Креста Рейесу миллиард долларов на восстановление Никарагуа, если тот согласится возглавить переходное правительство. Но и Рейес отказался, прямо сказав послу: «Народ не с вами».
10 июля 1979 года части СФНО со всех сторон окружили Манагуа, и американцы поняли, что надо действовать быстро.
11 июля Боудер встретился в столице Коста-Рики Сан-Хосе с четырьмя членами хунты (пятый, Хасан, находился в Никарагуа) и предъявил ультиматум администрации Картера: немедленно расширить состав хунты, признать новое командование гвардии, подобранное американцами, и согласиться на немедленное прекращение огня и проведение в ближайшем будущем выборов. В результате напряженных переговоров хунта согласилась, что те военнослужащие гвардии, которые немедленно прекратят огонь и вернутся в казармы, после отставки Сомосы будут включены в новую никарагуанскую армию.
На следующий день в Сан-Хосе прошли переговоры Боудера с президентом Коста-Рики Карасо с участием посла США в Коста-Рике Марвина Вайсмана. Американцы побудили «столпов» латиноамериканской социал-демократии Карлоса Андреса Переса, Торрихоса, бывшего президента Коста-Рики Фигереса (все они были антикоммунистами, поэтому в Вашингтоне им доверяли) встретиться с четырьми членами хунты, а также представителями руководства СФНО Томасом Борхе и Эденом Пасторой. Сандинистов заставили согласиться на проведение в Никарагуа выборов. Американцы, как и Сомоса, абсолютно ошибочно полагали, что бывшие партизаны никогда не смогут выиграть выборы в стране.
Хунта ответила на американское давление своим планом по достижению мира в Никарагуа от 11 июля 1979 года:
– Сомоса должен передать свои полномочия конгрессу, а тот – хунте;
– хунта распустит конгресс и провозгласит прекращение огня;
– те национальные гвардейцы, которые немедленно прекратят огонь, получат право быть принятыми в новую армию (ядро которой составят бойцы СФНО);
– гвардейцы, виновные в преступлениях против мирного населения, будут преданы суду.
В письме хунты генеральному секретарю ОАГ, в котором презентовался выше упомянутый план, подчеркивалось: «… те сторонники режима, кто захочет покинуть страну и кто не ответственен за геноцид… или за другие серьезные преступления, требующие судебного разбирательства гражданскими судами, могут это сделать со всеми необходимыми гарантиями, которые настоящим обещает предоставить правительство национальной реконструкции». В этом же письме хунта обещала провести первые свободные выборы в Никарагуа в XX веке.
Между тем в Никарагуа продолжались упорные бои, в том числе в районе Масайи. Там гвардия потеряла легкий танк и около 100 человек убитыми. 7 июля сандинисты бомбили аэропорт Манагуа с воздуха, а гвардия использовала самолеты Т-28 для бомбежек Манагуа, Леона, Масайи, Чинандеги и Матагальпы. Бомбежки Леона продолжились и 8 июля – это были последние авиаудары по городу со стороны разлагавшейся гвардии. Части СФНО впервые стали отмечать случаи массового дезертирства – гвардейцы бежали в Гондурас и Сальвадор. Несомненно, отчасти дезертирство было вызвано именно хитроумными дипломатическими маневрами американцев. Узнав 6 июля, что Сомоса уйдет в отставку, офицеры гвардии сразу поняли, что игра окончена и надо спасать свои жизни.
10 июля Гайана признала Хунту национальной реконструкции. В этот же день сандинисты атаковали любимую виллу диктатора – «Мирамар». Но на юге инициативой по-прежнему владела гвардия, и сандинистскому Южному фронту приходилось отбивать ее атаки. Было отражено последнее наступление гвардии и на Масайю. В Леоне сандинисты захватили танк «шерман» и большое количество вооружения.
12 июля 1979 года «Радио Сандино» объявило Леон, Эстели, Чинандегу (где на самом деле еще держались казармы гвардии), Матагальпу и Масайю освобожденной территорией. Диктатор ответил распространением цензуры на иностранных корреспондентов. В этот же день Красный Крест сообщил, что, по его оценкам, в Манагуа погибли около 20 тысяч человек, в основном мирных жителей. 12 июля колонны Северного фронта из Матагальпы начали наступление на Манагуа.
На следующий день Сомоса неожиданно улетел из страны, и сразу же распространились слухи, что он подал в отставку. Но диктатор не хотел сдаваться по-хорошему. Он отправился в Гватемалу, где просил о помощи военных диктаторов Гватемалы, Сальвадора и Гондураса. В частности, Сомоса настаивал на том, чтобы они сделали совместное публичное заявление в пользу сохранения национальной гвардии. Помимо этого он требовал от своих единомышленников поставок боеприпасов. Но даже друзья-диктаторы не решились поддержать Сомосу в этот момент.
В этот момент администрация США наконец решила установить прямой контакт с Пасторой, чтобы расколоть руководство СФНО. Несколько месяцев американцы игнорировали зондаж Пасторы через Торрихоса, считая, что СФНО не сможет одержать победу на поле боя. Теперь же разговаривать было поздно, тем более что Южный фронт не мог похвастаться особыми успехами и не освободил ни одного крупного города.
14 июля 1979 года хунта опять вырвала у США дипломатическую инициативу и представила список членов нового переходного правительства Никарагуа, который неприятно поразил многих бойцов СФНО своей умеренностью. В кабинет министров из 18 человек (были оглашены кандидатуры 12 министров) вошел только один сандинист – Томас Борхе, ставший министром внутренних дел. Министром обороны был назначен полковник национальной гвардии Бернардино Лариос, который дезертировал год назад. Сандинисты хотели видеть на этом посту Умберто Ортегу, но решили пока не злить американцев. Четыре министра представляли «группу двенадцати»: Мигель д'Эското (министр иностранных дел), Артуро Крус (глава центрального банка), Хоакин Куадра Чаморро (министр финансов) и Карлос Тюнерман (министр образования).
Состав кабинета был таким умеренным, что американцы (прекрасно понимавшие, что реальное руководство все равно сосредоточено в руках Национального директората СФНО) ничего не могли сказать против него. Вопрос о расширении хунты отпал сам собой, и 15 июля США нехотя и осторожно обещали хунте свою поддержку. Таким образом, сандинисты окончательно переиграли Вашигнтон и в дипломатической борьбе.
В этот же день, 15 июля Пеззулло посетил Сомосу в «бункере» и представил ему список из шести офицеров гвардии, из которых Сомоса должен был выбрать кандидатуру нового командующего. Среди них был, например, полковник Энрике Бермудес, который командовал никарагуанским контингентом межамериканских сил во время интервенции США в Доминиканской республике в 1965 году. Но Сомоса выбрал полковника Федерико Мехию, произвел его в генералы и назначил сразу на две должности: командующего гвардией и начальника штаба. Предполагалось, что одну из этих должностей можно было бы позднее предложить Пасторе.
Мехия издал приказ об отставке всех офицеров гвардии, отслуживших 30 лет и больше. Таким образом было «вычищено» 100 офицеров-сомосистов, включая всех генералов.
Гвардия отметила смену командования бомбежками Эстели и ожесточенной атакой на Масайю 15 июля. В этот же день Хунту национальной реконструкции признал Иран и она приняла решение перебраться в Никарагуа. СФНО отложил генеральный штурм Манагуа в ожидании отставки Сомосы.
16 июля был окончательно освобожден Эстели, причем командир гарнизона национальной гвардии предпочел умереть в бою, чем сдаться в плен. Два легких самолета сандинистов атаковали крепость Койотепе под Масайей, где укрепилась гвардия. В этот же день Южный фронт все еще отражал контрнаступление национальной гвардии.
Примерно в час ночи 17 июля в столичном отеле «Интерконтиненталь» наконец-то удалось собрать кворум никарагуанского конгресса, для чего пришлось временно вернуть часть депутатов из Майами. Было зачитано прошение Сомосы об отставке, которое конгресс немедленно удовлетворил. Затем депутаты без проволочек избрали временным президентом Уркуйо.
Однако организатор всей этой комедии Пеззулло был шокирован, когда в своем выступлении Уркуйо дал понять, что не хочет передавать власть Хунте национальной реконструкции (как и было задумано), а намерен сохранять президентское кресло до 1981 года. Новый президент предложил сандинистам сложить оружие и присоединиться к диалогу по созданию нового правительства. Таким образом, весь американский план по недопущению явной военной победы СФНО был поставлен под угрозу. Теперь у сандинистов появился предлог для штурма Манагуа.
Американцы быстро поняли, что Сомоса попросту обманул их и бесцветный Уркуйо действовал по его наущению. В ночь на 17 июля Уркуйо совещался с Сомосой и новым командованием гвардии в «бункере». В 4 утра ему позвонил туда взбешенный Пеззулло, не выбиравший в разговоре дипломатических выражений. Уркуйо повесил трубку и сказал Сомосе, что американский посол настаивает на начале переговоров с сандинистами и хунтой. Уркуйо ответил решительным отказом.
Сомосе было уже все равно. Вместе со своим сыном, сводным братом Хосе, Паллейсом и некоторыми членами конгресса (всего примерно 100 человек) он уже через час на двух самолетах отбыл на базу ВВС США Хоумстед во Флориде, где поджидавший его «кадиллак» отвез бывшего диктатора на его собственную виллу на острове Бискайн Бэй в Майами. С собой Сомоса привез останки своего отца и брата Луиса.
Пеззулло и военный атташе Маккой разбудили только что уснувшего «президента» Уркуйо и потребовали, чтобы он немедленно отрекся в пользу архиепископа Обандо-и-Браво, который, в свою очередь, передаст власть хунте. Уркуйо ответил, что не может передать власть никому, кроме депутатов конгресса, так как в противном случае будет нарушена конституция. В любом случае он не намерен сдать власть «коммунистической хунте». Но американцев такие нюансы не интересовали. «Вы должны уйти», – твердо приказал Пеззулло. В ответ Уркуйо послал его к черту и, как ни в чем ни бывало, начал назначать себе министров.
Новый командующий гвардией Мехия не собирался прекращать огонь. Однако у гвардии кончались боеприпасы, и Мехия через военного атташе США спросил, может ли он рассчитывать на поддержку американцев. Пеззулло ответил категорическим отказом. 18 июля утром командование национальной гвардии встретилось с Уркуйо и сообщило, что кончились снаряды для 105-миллиметровых гаубиц, а у бронетехники нет горючего. К тому же сандинисты заняли порт Пуэрто-Сомоса, и теперь Израиль уже ничего не мог доставить гвардии морем.
Командование национальной гвардии уведомило военного атташе Маккоя, что без американской помощи дальнейшее сопротивление бесполезно и все высшие офицеры собираются улететь в Гондурас.
Пеззулло в панике позвонил в госдепартамент и сообщил, что «вся комбинация разваливается» из-за упрямства Уркуйо. Тогда посла срочно отозвали в Вашингтон, чтобы показать, что США не имеют с планами по сохранению власти Уркуйо ничего общего. Заместитель госсекретаря Уоррен Кристофер позвонил Сомосе в Майами и потребовал от бывшего диктатора срочно убедить Уркуйо (которого Сомоса величал «Чико», то есть «мальчик», хотя тому было 64 года) подать в отставку. В противном случае Сомосу лишат вида на жительство в США. Сомоса позвонил Уркуйо. Тот утверждал, что не хочет сохранять свой пост до 1981 года, но ни в коем случае не передаст власть «коммунистам» из Хунты национальной реконструкции. Сомоса ответил: «Чико, ты меня погубишь. Они отберут у меня право на политическое убежище, если ты этого не сделаешь». Диктатор посоветовал отдать власть национальной гвардии, не зная, что она уже фактически развалилась.
18 июля 1979 года члены Хунты национальной реконструкции были доставлены на костариканском самолете в Леон. Серхио Рамирес заявил, что хунта не будет разговаривать с Уркуйо.
Мехия связался по телефону с Умберто Ортегой из Национального директората СФНО, чтобы обсудить условия прекращения огня. Но сандинисты требовали безусловной капитуляции. Примерно в 15:00 18 июля Уркуйо позвонил президенту Гватемалы и попросил прислать самолеты для эвакуации его самого и командования гвардии. Прямо перед отлетом в эмиграцию Уркуйо передал Мехии власть, как и рекомендовал Сомоса. Но Мехия отказывался от сомнительной чести, убеждая Уркуйо уехать в эмиграцию президентом, чтобы потом вернуться в качестве законного главы государства.
В восемь вечера под огнем сандинистов три гватемальских самолета взлетели со столичного аэропорта, увозя в эмиграцию Уркуйо и ряд прочих приспешников диктатуры. «Мальчик» пробыл президентом всего 43 часа. Мехия улетел рано утром 19 июля на последнем самолете гвардии. После этого подразделения гвардии стали бросать позиции. Часть гвардейцев с севера Никарагуа (примерно 2000 человек) ушли в Гондурас. Противостоявшие Пасторе силы гвардии (1000 человек) отошли в порт Сан-Хуан-дель-Сур, захватили там несколько судов и отплыли в Сальвадор.
19 июля 1979 года со всех сторон части сандинистов вошли в Манагуа, встреченные ликующим населением. Ненавистная диктатура пала. Перед Никарагуа открывалась новая жизнь без угнетения и произвола.
