Глава 1. Революция за работой. 1979-1980 годы

Крах диктатуры Сомосы и победа революции 19 июля 1979 года вызвали в Никарагуа невиданный в истории страны всплеск эйфории. Улицы никарагуанских городов заполнили тысячи молодых людей с черно-красными повязками Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО). Люди радостно палили в воздух изо всех видов оружия, многие партизаны и подпольщики встречали своих родных и друзей через много лет вынужденной разлуки. При этом весь этот кажущийся хаос не привел ни к мародерству, ни к самосудам против ненавистных соратников бежавшего в США диктатора Анастасио Сомосы. Казалось, что вся страна празднует в предвкушении новой свободной и обеспеченной жизни.

Однако экономическое наследие многолетней диктатуры и самой ожесточенной в истории Латинской Америки гражданской войны было просто ужасным. Прежде чем проводить давно назревшие реформы в интересах большинства, революционному руководству пришлось заняться полноценным восстановлением страны.

Из 2,3 миллиона никарагуанцев примерно 50 тысяч (2 % населения и 5 % экономически активного населения) погибли в 1978-1979 годах в ожесточенных боях с диктатурой. Если спроецировать эту цифру на тогдашнее население США, это было бы равносильно 4,5 миллиона убитых американцев (США до сих пор не потеряли столько человек во всех своих войнах, вместе взятых). Примерно столько же людей, в основном молодых, стали калеками и инвалидами. 100 тысяч человек были ранены и нуждались в срочной и подчас длительной медицинской помощи. Около 100 тысяч детей остались сиротами. Все крупные города страны подверглись артиллерийскому обстрелу и авиабомбардировкам со стороны национальной гвардии Сомосы. По оценкам ООН, только прямой ущерб от гражданской войны составил 481 миллион долларов. При этом Никарагуа была обременена чудовищным для этой маленькой страны внешним долгом в размере 1,6 миллиарда долларов. В июле 1978-го – июле 1979 года инфляция в Никарагуа достигла 80 %.

На момент победы революции в резервах Национального банка осталось лишь три миллиона долларов, которые диктатор в самый последний момент хотел перевести в США. По счастливой случайности он не успел этого сделать, но реальных валютных резервов у страны не было.

Бегство частного капитала из Никарагуа в последний год пребывания Сомосы у власти достигло громадной, по местным меркам, суммы в 1,5 миллиарда долларов.

При этом к власти в Никарагуа пришла очень небольшая, до недавнего времени глубоко законспирированная революционная организация, которую возглавляли молодые люди, бесспорно, умные и смелые, но не имевшие абсолютно никакого опыта управления страной.

В подавляющем большинстве учредителями Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) стали в 1961 году студенты, придерживавшиеся марксистских взглядов. Многие из них состояли в «официальной» компартии Никарагуа – Социалистической партии Никарагуа, но ее позиция казалась лидерам СФНО вялой и догматической. Из-за жестоких репрессий диктатуры и особенностей подпольной и партизанской борьбы СФНО никогда не был и не мог быть массовой организацией. Почти все отцы-основатели СФНО погибли в боях (в 1976 году был убит лидер фронта Карлос Фонсека Амадор), и к моменту победы сандинистской революции в живых оставался лишь один из них – Томас Борхе.

К тому же до марта 1979 года очень небольшой по количеству членов СФНО был расколот на три группировки:

– фракция «длительной народной войны», которая по примеру Китая и Вьетнама ориентировалась на длительную партизанскую войну в горах с опорой на крестьянство;

– «пролетарская фракция», которая, как и коммунисты, делала упор на кропотливую работу среди городских обездоленных слоев и считала, что только массовыми демонстрациями и кампанией гражданского неповиновения можно расшатать диктатуру;

– сторонники «третьего пути» («терсеристы» – от испанского слова «tercero», «третий»). Эту фракцию еще называли «повстанческой», так как она уповала на неожиданное восстание в городах.

Все три фракции к 1978 году имели в Никарагуа свои собственные боевые организации, действовавшие почти безо всякой координации друг с другом, даже во время сентябрьского восстания против диктатуры Сомосы в том же 1978-м.

Лишь в марте 1979 года при посредничестве Кубы (Фидель Кастро обусловил предоставление оружия СФНО достижением организационного единства фронта) сандинисты формально объединились и образовали Национальное руководство (директорат) из девяти членов, по три человека от каждой фракции. От лидировавшей в то время благодаря ее главной роли в сентябрьском восстании 1978 года фракции «терсеристов» в Национальное руководство СФНО вошли братья Даниэль и Умберто Ортега, а также мексиканец по происхождению Виктор Тирадо. «Пролетариев» представляли Хайме Уилок, Карлос Нуньес и Луис Каррион. Фракцию «длительной народной войны» – Томас Борхе, Байардо Арсе и Хенри Руис.

Хотя организационное единство было формально достигнуто и все члены Национального руководства являлись убежденными марксистами, то есть не имели идеологических разногласий, их связывали очень непростые отношения, что неудивительно после многих лет раскола и ожесточенных взаимных нападок. Но все же во время пребывания СФНО у власти (1979-1990 годы) Национальное руководство оставалось единым и высшим органом принятия решений в Никарагуа. Какими бы жаркими ни были споры на заседаниях директората, вовне все его члены выступали с согласованных позиций и не поддавались на многочисленные провокации по взаимной критике (в том числе организованные американцами). Состав директората СФНО в 1979-1990 годах не претерпел никаких изменений.

«Первыми среди равных» по своему влиянию и авторитету в Национальном руководстве, по сути, были Даниэль Ортега, Умберто Ортега и Томас Борхе.

Национальное руководство СФНО собиралось на свои заседания обычно раз в неделю (что не исключало чрезвычайных заседаний по мере необходимости). Как правило, заседание начиналось в пятницу в 8 часов утра и продолжалось вплоть до принятия решений по всем пунктам повестки дня (обычно до 14:00–16:00). Перерывов «на обед» не было – члены Национального руководства прямо в зале подкреплялись напитками и бутербродами. Присутствие всех девяти членов директората было строго обязательным. Единственными оправданиями для отсутствия были болезнь или заграничная командировка. Как и на заседаниях советского Политбюро, присутствовали, в зависимости от обсуждавшихся вопросов, сотрудники министерств и других государственных органов, которых заслушивали для прояснения той или иной проблемы.

В отличие от советского Политбюро, Национальное руководство СФНО обязательно начинало свои заседания с критики и самокритики отдельных членов директората. Например, братьев Ортега критиковали за частые опоздания на сами заседания (это рассматривалось как заносчивость и неуважение к коллегам), но с годами и Даниэль, и Умберто преодолели эту привычку. Борхе (лучшему оратору партии) иногда доставалось за излишнюю публичную активность, которую некоторые члены директората трактовали как стремление заработать дешевый авторитет.

На заседаниях Национального руководства царила полная демократия – каждый мог высказываться свободно и неограниченное количество раз. Часто вспыхивали горячие споры. Решение принималось простым большинством голосов. Обычно на каждом заседании активно выступали Даниэль Ортега, Борхе, Каррион и Уилок.

15 сентября 1979 года Национальное руководство объявило о создании ряда вспомогательных органов, призванных систематизировать работу высшего политического органа власти в стране. Исполнительная комиссия Национального руководства, состоявшая из Даниэля Ортеги, Байардо Арсе и Хайме Уилока (по одному представителю от каждой из бывших фракций), собиралась раз в неделю для формулирования повестки дня предстоявшего заседания Национального руководства. Она же следила за выполнением решений директората. Комиссия могла принимать и самостоятельные решения, но только в рамках уже определенной директоратом генеральной линии в том или ином вопросе. До 1985 года координатором комиссии был Байардо Арсе, потом его сменил ставший президентом страны Даниэль Ортега.

Военная комиссия Национального руководства отвечала за оборону и безопасность. Ее координатором был министр обороны Умберто Ортега. В состав комиссии входили также Томас Борхе (министр внутренних дел), Луис Каррион и высшие военные руководители армии и МВД. По мере активизации необъявленной войны США против Никарагуа начиная с 1981 года комиссия приобретала все большее значение, так как вся внутренняя жизнь страны фактически свелась к отражению вооруженного нападения контрреволюции.

Государственная комиссия Национального руководства отвечала за работу и реформу правительственного механизма. Помимо координатора, Даниэля Ортеги, в нее входили Уилок и Руис.

Национальный секретариат Национального руководства координировал деятельность высших органов СФНО. Деятельность самого секретариата координировали Тирадо и Нуньес. Секретариат курировал работу Департамента международных отношений СФНО, Департамента финансов и Департамента агитации и пропаганды. Также секретариат координировал работу местных организаций СФНО.

Департамент международных отношений поддерживал связи СФНО с идеологически близкими фронту партиями и организациями за рубежом. К таковым относили социалистические, социал-демократические, христианско-демократические и коммунистические партии.

Комитет руководства департаментами отвечал за деятельность организаций СФНО в каждом из 16 департаментов страны.

Что касается местных организаций, то СФНО имел таковые на зональном (шесть зон), региональном (16 департаментов) и местном (первичные организации) уровнях. Координаторы (то есть руководители) зональных и департаментских организаций вместе с членами их исполнительных комитетов назначались Национальным руководством. Обычно эти координаторы одновременно являлись представителями правительства (позднее – президента) на местах.

Первичные организации по образцу коммунистических партий создавались не по месту жительства, а по месту работы, чего никогда не было ранее в истории Никарагуа. Политического секретаря первичной организации утверждало зональное руководство фронта.

Сандинистская ассамблея (105 членов) была консультативным органом при Национальном руководстве. Если сравнить структуру СФНО с КПСС, то Сандинистская ассамблея играла роль Центрального комитета при Национальном руководстве (аналоге советского Политбюро). Однако если ЦК КПСС избирался съездом партии, а потом, в свою очередь, выбирал Политбюро, то Сандинистскую ассамблею назначало само Национальное руководство. Съездов СФНО вплоть до 1991 года не проводилось. В отличие от советского ЦК, Сандинистская ассамблея собиралась на свои заседания раз в год (при необходимости – чаще). Обычно ассамблею созывало Национальное руководство, чтобы познакомить ее со своими важнейшими решениями.

СФНО создал также Институт изучения сандинизма, который должен был исследовать жизнь и труды Сандино, Карлоса Фонсеки и других лидеров фронта.

Примечательно, что сразу же после прихода к власти Национальное руководство фронта строго запретило вывешивать в государственных учреждениях и партийных организациях СФНО портреты здравствующих лидеров революции.

Выдающихся и видных командиров отдельных отрядов и фронтов СФНО официально именовали «партизанскими команданте», в то время как члены Национального руководства носили титул «команданте революции».

К 19 июля 1979 года, на момент победы Сандинистской революции насчитывалось всего лишь около 150 членов СФНО со стажем не меньше пяти лет. Примерно 500 человек вступили в СФНО до 1977 года (когда фронт перешел к активной вооруженной борьбе). 1400 человек вступили в ряды сандинистов во время восстания в 1978 году. Столь малая численность фронта была обусловлена и особенностями глубоко законспирированной многолетней подпольной работы, и самоидентификацией фронта, который всегда рассматривал себя как небольшой передовой авангард народа, не ставивший задачу увеличения рядов организации любой ценой.

Таким образом, новая правящая партия Никарагуа была крошечной, да и формальной партией в целом не являлась. Не было ни массовых первичных организаций, ни стройной системы партийной учебы, ни формализованной структуры принятия решений и контроля над ними. Не было у фронта ни молодежной, ни профсоюзной, ни женской организации. Все это пришлось создавать в ускоренном темпе, и Национальное руководство СФНО справилось с задачей блестяще.

После победы революции Национальное руководство СФНО продолжало рассматривать фронт как авангардную партию, и условия приема в него оставались суровыми, похожими на аналогичную практику коммунистических партий, но абсолютно уникальными в условиях Никарагуа.

Фронт привлекал в свои ряды только «лучших рабочих и крестьян». Заявление о приеме в СФНО подлежало предварительному утверждению местной, зональной (вся страна, как уже говорилось, была разделена на шесть крупных зон), департаментской и центральной организациями фронта. После этого начинался кандидатский стаж (от 12 до 18 месяцев). Если кандидат хорошо себя проявлял, то решение о принятии его в полноправные члены фронта, опять же, утверждали партийные организации всех уровней.

Как и Коммунистическая партия Советского Союза в первые годы после победы революции, СФНО делил своих членов на ряд категорий («призывов») в зависимости от партийного стажа. Причем, как и в КПСС, особым уважением и доверием пользовались те, кто вступил в партию задолго до революции. «Первым призывом» считались те члены СФНО, кто вступил во фронт еще в годы жизни его основателя Карлоса Фонсеки Амадора, убитого в 1976 году в бою с карателями. Таких было в 1979 году менее тысячи.

Чтобы стать членом «второго призыва», требовалось доказать свое участие в вооруженной борьбе против диктатуры Сомосы (необязательно с оружием в руках – достаточно было быть, например, связным или членом городского подполья).

Члены первого и второго призывов и составляли костяк руководства СФНО от местного до национального уровня после 1979 года.

Но, прежде всего, народу и собственным новым кадрам СФНО следовало объяснить саму идеологию победившей революции, из которой вытекали все тактические и стратегические задачи правящей партии.

Формально идеология победившей революции и ее руководства основывалась на трех китах – революционном национализме и антиимпериализме Аугусто Сандино, марксизме и христианской «теологии освобождения», крайне популярной тогда среди низшего духовенства Латинской Америки. Однако и сандинизм, и «теология освобождения» были для Национального руководства СФНО вещами вторичными, средством привлечения малограмотных (как в политическом, так и в прямом смысле) никарагуанцев – прежде всего, на селе – к участию в сандинистской революции.

Сандино являлся символом борьбы никарагуанцев против империализма США, и это было понятно каждому жителю страны.

«Теология освобождения» была данью глубоким корням, который пустил католицизм в никарагуанском обществе, в основном среди крестьян. Сами же руководители СФНО были атеистами, но понимали, что навязывать атеизм всему обществу не следует.

Сердцевиной же взглядов всех руководителей и многолетних членов СФНО был марксизм. При этом они никогда не считали никарагуанский марксизм особым, как, например, китайский. Взгляды всех членов Национального руководства СФНО были не просто марксистскими, а марксистско-ленинскими, то есть ориентированными на строительство в Никарагуа социализма по образцу Кубы и СССР. Но СФНО вовсе не стремился механически копировать опыт социалистических стран, тем более что этого не советовали делать ни Москва, ни Гавана.

Если конечная цель революции – социализм – виделся Национальному руководству СФНО как общество, основанное на общенародной и коллективной собственности и централизованном планировании (то есть как в СССР или других социалистических странах), то путь к этому обществу сандинисты стремились всячески привязывать к конкретным условиями Никарагуа.

Например, СФНО не ставил задачей проведение немедленной и массовой национализации, так как считал мелкую и часть средней буржуазии союзником (или хотя бы попутчиком) на первом этапе революции. Не советовал проводить национализацию и Фидель Кастро, который говорил членам Национального руководства СФНО, что на Кубе национализация была скорее вынужденной мерой, вызванной американской интервенцией и блокадой. К тому же сандинисты опасались, что в случае официального объявления курса Никарагуа на строительство социализма на основе марксизма-ленинизма США воспользуются этим для прямой военной интервенции на начальной стадии революции, когда она еще не успеет привлечь на свою сторону подавляющее большинство народа.

Поэтому официально заявленная идеология революции в Никарагуа выглядела социал-демократической и базировалась на трех китах:

– смешанная экономика (сосуществование государственного и частного секторов);

– политический плюрализм (допущение оппозиции, в том числе и антисоциалистической, то есть внесистемной – ничего подобного в социалистических странах не было);

– внешняя политика неприсоединения, то есть равноудаленность как от США и НАТО, так и от СССР и Варшавского договора.

Фактически именно таких принципов придерживались в то время социал-демократические правительства скандинавских стран, особенно Швеции. Именно эту страну в первые годы революции сандинистские лидеры часто публично называли примером для Никарагуа. Не случайно также, что СФНО подал заявку на вступление в Социалистический интернационал – международное объединение социалистических и социал-демократических партий западных и развивающихся стран. Ни одна из правящих коммунистических партий социалистического лагеря не была членом Социнтерна.

При этом все члены Национального руководства СФНО, как и большинство членов компартий по всему миру, не любили социал-демократов, видя в них, в общем справедливо, предателей социализма, вписавшихся в капиталистическое общество и не желавших, несмотря на официальные программы своих партий, никакой системной трансформации. В 1988 году в интервью итальянским журналистам Томас Борхе (которого считали самым ортодоксальным марксистом-ленинцем среди руководителей СФНО) сказал: «Да, мы считали себя марксистами-ленинцами, и в наших умах было коммунистическое общество. Мы не любили социал-демократов».

Как и большинство марксистов-ленинцев, члены Национального руководства СФНО с некоторым пренебрежением относились к «буржуазным» выборам, однако вовсе не потому (как утверждали американцы), что боялись их проиграть. Нет никакого сомнения, что на любых выборах в Никарагуа в 1979-1981 годах сандинисты получили бы как минимум 70 % голосов, и это прекрасно понимала и правая буржуазная оппозиция, особенно не настаивавшая на выборах в первые годы революции. Просто, как и Ленин, руководители СФНО считали, что демократия должна быть повседневной и доступной для участия широких масс населения в противоположность буржуазной демократии, где мнение людей спрашивали раз в несколько лет, а всю реальную политику проводил профессиональный и подчас идейно никак не связанный с народом депутатский корпус.

Поэтому сразу же после победы революции сандинисты стали создавать широкую сеть массовых организаций, которым передавались реальные властные полномочия. Также эти организации были призваны поддерживать политику фронта среди широких масс населения.

Самой массовой организацией новой Никарагуа (не имевшей аналога в СССР) стали Комитеты сандинистской защиты. Они сложились стихийно во время народного восстания 1978 года для помощи бойцам СФНО и организации повседневного управления освобожденной территорией, прежде всего в городах. Комитеты формировались на уровне городского квартала (или крупного жилого дома) либо деревни и должны были отвечать за решение всех местных проблем – от озеленения и уборки мусора до освещения улиц. После победы революции комитеты организовали людей на добровольный труд для ликвидации последствий уличных боев в городах. Затем комитеты стали перестраивать разрушенные кварталы и возводить новое жилье для бедных слоев населения.

Но главной функцией комитетов была все же политическая – их члены разоблачали контрреволюционеров и саботажников, передавая их властям. После введения революционным правительством предельных розничных цен на социально значимые товары члены комитетов следили за соблюдением торговцами этих предписаний.

В крупных городах несколько квартальных комитетов образовывали районный комитет. Обычно Комитеты сандинистской защиты собирались на свои заседания раз в неделю.

СФНО считал Комитеты сандинистской защиты главной формой политического творчества масс. В первые годы революции в комитеты вступили десятки тысяч никарагуанцев, причем принимали всех, кто был старше 14 лет. В рамках комитетов впервые за всю историю Никарагуа сотни тысяч людей стали участвовать в государственных делах, причем в таких, отдача от которых немедленно ощущалась ими самими. Поэтому утверждения американской пропаганды и правой оппозиции о насильственной записи никарагуанцев в комитеты были абсолютно ложными.

Другое дело, что жители многих деревень, не пострадавших от гражданской войны, сначала не понимали, зачем такие комитеты нужны. Ведь перестраивать свои деревни эти люди не хотели, да и никаких общих задач у крестьян-единоличников не было – каждый отвечал за свое поле и дом. Поэтому в деревнях комитеты обычно активно агитировали крестьян в пользу образования производственных и сбытовых кооперативов. А это было многим не по вкусу.

Таким образом, если в городах комитеты были популярны, то в деревнях к ним часто относились настороженно. За десятилетия диктатуры Сомосы сельские жители привыкли ждать от любой правительственной организации только плохого. Часто комитеты на селе организовывали «чужаки» – молодежь из городов тихоокеанского побережья. Консервативно настроенные крестьяне, особенно в отсталых горных районах, их не принимали. К тому же католическая церковь с первых дней революции относилась к сандинистам негативно, и священники в селах (имевшие, как правило, большой авторитет среди неграмотных в своей массе крестьян) клеймили сандинистов и их комитеты как «безбожные».

Но несмотря на все противодействие явной и тайной оппозиции, к 1984 году в 15 тысяч Комитетов сандинистской защиты вступило 600 тысяч никарагуанцев (40 % всего взрослого населения). Никогда, ни до, ни после в истории Никарагуа не было столь активного вовлечения простых людей в процесс повседневного государственного руководства страной, пусть и на местном уровне. Комитеты активно поддерживали развернувшуюся борьбу против неграмотности и за демократизацию системы здравоохранения.

Кадровым резервом СФНО была Организация сандинистской молодежи 19 июля. В 1984 году в нее входили примерно 30 тысяч человек, в основном студенты и военнослужащие.

Мощнейшим социальным сдвигом для католической страны было активное участие женщин Никарагуа как в самой революции, так и в защите и углублении ее завоеваний.

До революции участь женщины в Никарагуа была очень незавидной. До половины детей рождалось вне брака и, как правило, бедные матери-одиночки (которых не брали замуж как раз по причине отсутствия приданого) были вынуждены перебиваться случайными заработками. Устроиться даже на фабрику или завод в городе женщине было очень трудно, и единственной доступной «карьерой» была работа домашней служанки или няни в богатых семьях. Там женщины часто становились объектами сексуальных домогательств со стороны хозяев дома.

При этом согласно закону на служанок не распространялась система социального страхования, а также положение о 8-часовом рабочем дне и 48-часовой рабочей неделе. Обычно домашняя прислуга работала по 14 часов в день при 84-часовой рабочей неделе.

Согласно законам диктатуры лишь один «акт неверности» со стороны жены был для мужа достаточным основанием для развода. В то же время содержание мужем любовницы законом не наказывалось и официально классифицировалось не как «неверность», а как «сожительство». Жена могла требовать развода, только если муж приводил любовницу жить в супружеский дом или жил с ней в «публичной и скандальной манере». Любовница могла наследовать имущество любовника.

Больше половины женщин (особенно на селе) рожали детей без всякой врачебной помощи. Неудивительно, что младенческая и детская смертность в Никарагуа была просто ужасной даже по меркам Латинской Америки того времени – от 140 до 200 человек на 1000 родившихся (по разным оценкам).

Средняя продолжительность жизни женщин из бедных слоев общества не превышала 50 лет, и большинство из них либо не учились совсем, либо заканчивали только начальную школу.

Излишне говорить, что никакой политической или общественной активности женщин при диктатуре Сомосы и не могло быть, так как никарагуанскому слабому полу отводились лишь роли домохозяек и матерей.

Еще в ходе борьбы против диктатуры Сомосы в 1977 году была образована первая общенациональная женская организация (испанская аббревиатура АМПРОНАК; формальный перевод – Ассоциация никарагуанских женщин перед лицом национальных проблем). С самого начала своей подпольной деятельности СФНО активно привлекал в свои ряды женщин, так как стоял на твердых позициях равноправия, что было удивительным для такой зараженной «мачизмом» и католическими предрассудками страны, как Никарагуа. До 30 % бойцов фронта были женщинами – в основном студентками и выходцами из городского среднего класса. Еще больше женщин варили еду для бойцов во время восстания 1978 года, шили форму, черно-красные флаги, банданы и шейные платки СФНО.

Женщины захватывали церкви и государственные учреждения, устраивали марши с требованием освобождения политзаключенных.

Давали женщинам и самые ответственные задания в ходе вооруженной борьбы. Например, 19-летняя девушка по имени Анна-Мария ракетой должна была дать сигнал к началу наступления против национальной гвардии Сомосы 17 июля 1979 года в городе Хуигальпа.

Из 32 «партизанских команданте» (высшее военное звание СФНО) три были женщинами (9 %). После образования на базе СФНО Сандинистской народной армии Никарагуа (СНА) среди ее офицеров впервые в истории Никарагуа появились женщины. На уровне командиров бригад (18 человек) и капитанов (24 человека) представительниц прекрасного пола не было, зато из 96 «первых лейтенантов» СФНО пять были женщинами. Столько же их было и среди 61 «второго лейтенанта». Очень много женщин служили в Сандинистской полиции и резервных батальонах сандинистской милиции (отряды добровольцев, проходивших начальную военную подготовку без отрыва от учебы или работы), принимавших активное участие в боях против контрреволюции.

В 1978 году перед АМПРОНАК (в руководстве которой первоначально преобладали образованные женщины из средних городских слоев, стремившиеся ограничить деятельность организации феминистской повесткой дня) встала дилемма – присоединиться ли к Единому народному движению (испанская аббревиатура МПУ; политическое крыло СФНО, блок левых организаций) или к Широкому оппозиционному фронту (правая буржуазная организация, стремившаяся путем переговоров добиться от диктатуры ряда уступок). Выбор был сделан в пользу МПУ, что сразу привело к бурному росту рядов АМПРОНАК.

Неудивительно, что уже в апреле 1980 года в АМПРОНАК было 17 тысяч членов, а к концу года – 25 тысяч, объединенных в 420 сельских и городских комитетов. АМПРОНАК, подчас с феминистских позиций, активно боролась за повышение роли женщины в обществе. После краха диктатуры АМПРОНАК была переименована в АМНЛАЕ (Ассоциация никарагуанских женщин имени Луизы Аманды Эспиносы).

Деятельность женской организации была активной и многогранной.

Сразу после победы революции были организованы бесплатные курсы для женщин, где их обучали различным навыкам, например, бухгалтерскому делу. Ставилась задача повысить квалификацию женщин в городах и тем самым дать им более широкие возможности для достойного трудоустройства.

При помощи государства женская организация вела еженедельные теле-и радиопрограммы для женщин и издавала собственную газету «Ла Вос де ла Мухер» («Голос женщины»). Активистки организации приняли самое активное участие в борьбе с неграмотностью, в рамках которой, например, многим сельским женщинам рассказывали о правилах гигиены, противозачаточных средствах и учили уходу за ребенком. Бригады АМНЛАЕ проводили массовую вакцинацию детей от оспы и других болезней. В ноябре 1979 года АМНЛАЕ вместе с правительством организовала музыкальный фестиваль, чтобы собрать средства для борьбы с неграмотностью. Организация получила грант от голландского правительства на строительство детского медицинского центра.

Не будет преувеличением сказать, что Никарагуа после июля 1979 года стала второй после Кубы страной в Латинской Америки, где было достигнуто реальное, а не формальное равноправие мужчины и женщины.

Именно по инициативе АМНЛАЕ, которая, кстати, не боялась публично критиковать правительство и довольно часто это делала, уже в 1979 году в Никарагуа был принят специальный закон о равной оплате за равный труд для мужчин и женщин. Этим же законом был уставлен оплачиваемый отпуск по рождению и уходу за ребенком. Правительство запретило использование женщины в «качестве сексуального объекта» – то есть, так же как и на Кубе, была запрещена проституция. На рабочем месте для матерей был установлен специальный перерыв для кормления грудью. Была запрещена широко применявшаяся при диктатуре практика, когда муж официально получал зарплату за жену и детей. Были ликвидированы все различия в правом статусе между детьми рожденными в браке и вне брака.

Никарагуанская революция в деле равноправия женщин пошла даже дальше социалистических стран. Например, было законодательно установлено, что муж и жена должны совместно выполнять домашнюю работу, включая уход за детьми.

В 1984 году в АМНЛАЕ было 85 тысяч членов.

Проблемой АМНЛАЕ стало то, что многие женщины предпочитали работать в рамках Комитетов сандинистской защиты и Сандинистского профцентра, полагая, что надо решать общенациональные, а не чисто женские вопросы. Но на АМНЛАЕ у загруженных еще и работой по дому женщин часто не хватало времени. К тому же против женских организаций и вообще участия женщин в общественно-политической жизни страны очень яростно агитировала католическая церковь. Священники распускали стандартные антикоммунистические слухи о «национализации семьи» и отправке всех детей для «промывки мозгов» на Кубу, то есть в «царство антихриста». На самом деле церковь просто боялась массового оттока прихожан, большинство из которых были женщинами (особенно на селе).

Сандинисты читали себя авангардом городского и сельского пролетариата, поэтому было естественным, что СФНО создал собственную профсоюзную организацию – Сандинистский профцентр трудящихся (СПТ) имени Хосе Бенито Эскобара.

При Сомосе национальные и даже отраслевые профсоюзные объединения были попросту запрещены – профсоюзы разрешалось создавать только на уровне отдельного предприятия. Поэтому легального профсоюзного движения в стране не существовало, хотя никарагуанские коммунисты все же имели сильные позиции среди рабочих отдельных отраслей (например, среди строительных рабочих). В профсоюзах при Сомосе состояли лишь 6 % всех рабочих. В 1978 году в 175 легальных профсоюзах было только 5000 членов.

Всего к моменту победы революции экономически активное население Никарагуа насчитывало 865 тысяч человек (из 2,3 миллиона населения). Официальный уровень безработицы оценивался в 17 % от трудоспособного населения. На практике безработными было более половины населения – если включить сюда тех, кто вынужден был стать мелким торговцем, сезонных сельскохозяйственных рабочих (не работавших большую часть года) и огромную по численности домашнюю прислугу, которую вообще не считали работающей в смысле трудового законодательства. Особенно плохо с постоянной работой было у молодежи и женщин.

В сельском хозяйстве было занято в три раза больше рабочих, чем в промышленности. Да и сама рудиментарная никарагуанская промышленность занималась в основном первичной переработкой сельскохозяйственного сырья.

Формально Трудовой кодекс времен Сомосы сохранялся и после 19 июля 1979 года, однако запрет на образование отраслевых и общенациональных профсоюзов был немедленно отменен.

Первыми в СПТ вступили рабочие городов, которые активно помогали сандинистам в ходе народного восстания и гражданской войны против диктатуры, а также Национальный союз служащих. В июле 1980 года из 457 городских профсоюзов 360 входили в СПТ. Профцентр официально признал руководящую роль СФНО в революции и тем самым четко проявил свое политическое лицо. К середине 80-х годов в СПТ было 100 тысяч членов, то есть 12 % экономически активного населения страны. В профцентр входило 505 отдельных профсоюзов.

Бурный рост профсоюзов с нуля в сочетании с отсутствием опытных организаторов профдвижения быстро привел к тревожной с точки зрения Национального руководства СФНО тенденции – бюрократизации профсоюзного аппарата и его отрыву от трудящихся. Особенно это ощущалось на предприятиях госсектора. 5 октября 1980 года официальный орган СФНО газета «Баррикада» самокритично писала, что во время трудовых конфликтов сотрудники СПТ часто встают на сторону администрации на национализированных предприятиях.

Во многом такое развитие профсоюзов было предопределено самой логикой революции, и примеры подобных противоречий отмечены в послереволюционной России и в Чили времен правительства Альенде (1970-1973 годы). Ведь после национализации того или иного предприятия его собственником становился весь народ. Таким образом, требование рабочих этого предприятия о повышении зарплаты означало уменьшение принадлежавшей всему народу в лице государства прибыли. СПТ, конечно, не мог встать на сторону местнических интересов определенного трудового коллектива, если те противоречили общенародным.

В условиях Никарагуа эта общая проблема была еще более острой. Национальное руководство СФНО сдерживало забастовки и на частных предприятиях, которые производили основную часть экспортных товаров страны (кофе, сахар, хлопок и говядину). Ведь из-за забастовок могла снизиться валютная выручка, что означало прекращение или сужение критически важного для страны импорта, например, удобрений или продуктов питания. А это уже било напрямую по интересам трудящихся всей страны, так как приводило к росту цен.

Таким образом, роль СПТ с точки зрения классического профсоюзного движения была очень сложной и отнюдь не завидной. Придя к власти, СФНО фактически запретил забастовки, так как они мешали главной цели – быстрому восстановлению пострадавшей от гражданской войны экономики. К тому же лидеры СФНО с самого начала призывали рабочих не требовать повышения заработной платы, которая в тех условиях привела бы к неконтролируемому всплеску инфляции. Именно эти весьма непопулярные меры и был призван защищать СПТ. Также сандинистский профцентр ориентировал своих членов на рост производительности труда и различного рода неоплачиваемую сверхурочную работу в пользу дела восстановления страны.

В конце 1980 года Национальное руководство СФНО прямо потребовало, чтобы трудовые конфликты на предприятиях решались без приостановки производства, «…сегодня очевидно, что забастовки не только приносят ущерб экономике в целом, но и трудящимся в частности. По этим вопросам нам надо создать полную ясность: ограничения на рост заработной платы и на забастовки должны рассматриваться как меры свободно, добровольно и сознательно принимаемые самими трудящимися с учетом ситуации в стране в настоящее время. Это вопрос защиты всей экономики, если люди сознательно идут на жертвы и усилия, которые для этого необходимы».

Однако, как известно, сознание людей не меняется в одночасье. Многие рабочие по-прежнему жили по принципу «своя рубашка ближе к телу». Другие считали, что народная власть должна щедро и немедленно вознаградить их за участие в революции резким повышением зарплаты.

Была у СПТ и важная политическая функция. На национализированных предприятиях («сфера народной собственности» – в основном бывшие предприятия клана Сомосы и его соратников) профсоюзные комитеты прямо участвовали в управлении предприятиями, определяя вместе с государственным менеджментом основные направления деятельности.

На частных предприятиях активисты СПТ следили за тем, чтобы собственники не уводили капиталы за границу и не саботировали умышленно работу предприятий.

Например, в августе 1980 года рабочие частной фабрики «Эль Караколь» решили, что хозяин намеренно препятствует росту производства, и взяли завод под свой контроль. Через два месяца после этого объем производства вырос на 75 %, а количество занятых – с 121 до 155 человек. Профсоюз организовал продажу рабочим продуктов питания по государственным ценам, что экономило каждому около 80 кордоб в месяц.

В это же время активные оппозиционные профсоюзы (как левые, так и правые), наоборот, агитировали рабочих требовать сокращения рабочего времени и повышения зарплаты от своего, народного правительства. Это было, конечно, популярно, хотя и полностью безответственно.

Нельзя сказать, что руководство СФНО и сандинистский профцентр были настроены негативно по отношению к требованиям пролетариата по улучшению своей повседневной ситуации. Напротив, Национальное руководство СФНО и лидеры СПТ были за это всем сердцем. Однако трезвый расчет подсказывал, что сначала надо восстановить экономику хотя бы до уровня, предшествовавшего началу гражданской войны 1978-1979 годов. А в условиях дефицита бюджета и отсутствия масштабной внешней финансовой помощи это можно было сделать, только если напрячь силы и затянуть пояса.

Резкое повышение заплаты правительство планировало после окончания фазы восстановления экономики (примерно на 1982 год). Но масштабная война, именно в то время развязанная контрреволюционерами при поддержке США, во многом свела на нет эти планы.

Наконец, определенные ограничения на деятельность профсоюзов накладывало партнерство сандинистов с большей частью национальной буржуазии, которое было навязано фронту американцами под угрозой военной интервенции в начале 1979 года.

Но и в этих сложных условиях правительство и профсоюзы старались улучшить материальное благосостояние трудящихся, особенно низкооплачиваемых. В феврале 1980 года СПТ принял «план борьбы» (то есть набор первоочередных требований). Он предусматривал повышение минимальной оплаты труда для низкооплачиваемых категорий трудящихся, пересмотр шкалы оплаты труда – опять же, с целью сглаживания разрыва между теми рабочими, кто получал мало, и теми, кто принадлежал к «рабочей аристократии», пересмотр Трудового кодекса времен Сомосы, поощрение участия рабочих в управлении делами предприятий.

СПТ активно образовывал на предприятиях комитеты, следившие за соблюдением техники безопасности и требовавшие от предпринимателей создания безопасных для здоровья условий труда. На многих предприятиях при помощи СПТ возникали столовые и пункты распределения продуктов питания. Этот аспект деятельности приобрел особое значение после 1982 года, когда страна стала жить фактически в условиях военного времени и с продовольствием в обычной торговле начали возникать перебои.

Революционное правительство не запрещало и не ограничивало деятельность пяти оппозиционных профцентров. Наоборот, с августа 1979-го по декабрь 1981 года властями (министерством труда) было зарегистрировано больше профсоюзов, чем за всю предыдущую историю страны. За первый год народной власти возникло около тысячи новых профсоюзов, в которых состояли 40 тысяч рабочих и служащих. С августа 1979 года по декабрь 1980-го ежемесячно возникало и регистрировалось в среднем по 26 профсоюзов, а с января по июль 1981 года – даже по 63 профсоюза.

В трех открыто оппозиционных по отношению к правительству профцентрах (некоторые из них финансировались на деньги американских профсоюзов и ЦРУ) в 1980 году насчитывался 131 профсоюз с 15 тысячами членов.

Самым большим после СПТ профцентром (фактически оппозиционно настроенным по отношению к властям) была Никарагуанская конфедерация труда (НКТ), которая придерживалась христианско-демократических взглядов. Причем если до революции в ней было около 20 тысяч членов, то после июля 1979 года их количество выросло до 65 тысяч. Костяком организации был профсоюз работников здравоохранения ФЕТСАЛУД (это объяснялось тем, что многие больницы и медпункты, особенно на селе, патронировала церковь). В ФЕТСАЛУД (примерно 6 тысяч членов) входили не врачи (которые прекрасно зарабатывали и в профсоюзе не нуждались), а медсестры и прочий технический персонал. После революции ФЕТСАЛУД не принял оппозиционной линии и отошел от НКТ.

Традиционно влиятельным был профцентр коммунистов (Никарагуанской социалистической партии) – Всеобщая конфедерация трудящихся – независимая (ВКТ). В первые годы революции в нем насчитывалось около пяти тысяч членов. ВКТ была особенно сильна среди текстильщиков и строительных рабочих.

Никарагуанская компартия имела очень сложную историю взаимоотношений с СФНО. Некоторые будущие лидеры фронта в свое время были исключены из партии за авантюризм и путчизм. В 60-е – 70-е годы коммунисты считали лидеров СФНО сторонниками маоизма и заговорщической тактики, игнорировавшей участие широких масс трудящихся в революции. Эта критика во многом была справедливой, и после 1976 года руководство фронта активно стремилось вовлечь широкие массы города и деревни в революцию. После июля 1979 года под влиянием Москвы компартия встала на позиции тесного сотрудничества с СФНО, неохотно признав в нем политический авангард общества. Поэтому ВКТ, созданная в 1963-м, в 1979-1984 годах официально позиционировала себя так: «…основанная на классовом принципе конфедерация, руководствующаяся принципами марксизма-ленинизма. Приоритетной задачей (ВКТ) является достижение монолитного единства движения трудящихся в контексте безоговорочной поддержки Сандинистской народной революции, которая представляет собой демократическую, народную, антиимпериалистическую и аграрную революцию».

Однако старые обиды давали себя знать, и в руководстве ВКТ было несколько лидеров, относившихся к СФНО, мягко говоря, без особой симпатии.

Профсоюзная федерация действия (испанская аббревиатура CAUS) была основана в 1973 году Коммунистической партией Никарагуа (стоявшей на маоистских и ультралевых позициях). В отличие от ВКТ, этот профцентр сразу же заявил об ограниченной поддержке Сандинистской революции, сочетая ее с борьбой против некоторых «тенденций правительства», а именно – политики жесткой экономии. CAUS активно требовала резкого и немедленного повышения зарплаты.

Конфедерация за профсоюзное единство (CUS) была основана в 1972 году и входила в Международную конфедерацию свободных профсоюзов (МКСП), стоявшую на антикоммунистических позициях. После Сандинистской революции определяла себя как социал-демократически ориентированную организацию, не связанную ни с одной политической партией. CUS официально получала финансовую помощь от Американского института за развитие свободного труда (American Institute for Free Labor Development, AIFLD). Сам этот институт был создан по инициативе ЦРУ для подрыва классовых профсоюзов по всему миру, прежде всего в социалистических и развивающихся странах. На деньги института была, например, организована забастовка владельцев частных грузовиков против правительства Народного единства в Чили в 1972 году, нанесшая колоссальный ущерб чилийской экономике и ставшая прелюдией фашистского военного переворота 11 сентября 1973 года. Во время диктатуры Сомосы CUS, в отличие от коммунистических профсоюзов, вел себя тихо и покорно, сотрудничая с властями.

На крайне левом фланге профсоюзного движения Никарагуа располагался Рабочий фронт, примыкавший к ультралевой партии «Движение народного действия». Партия откололась от СФНО в начале 70-х годов и придерживалась маоистской линии. Профцентр с самого начала находился в жесткой оппозиции к правительству, хотя от него откололась небольшая часть, вставшая на сторону революции.

Все профсоюзы после победы революции стали активно бороться за заключение коллективных договоров на тех предприятиях, где они доминировали. Если за все 45 лет диктатуры Сомосы было заключено всего 160 коллективных договоров, то только с августа 1979-го по декабрь 1981 года таковых было зарегистрировано министерством труда 546. Эти договоры затрагивали 137 267 рабочих. 66 % всех коллективных договоров в августе 1979-го – декабре 1980 года заключили профсоюзы СПТ (который был по численности больше, чем остальные профцентры страны вместе взятые), 10,2 % договоров пришлось на CUS, 8,2 % – на НКТ, 7,5 % – на CAUS и 4,1 % – на ВКТ. Эта статистика дает примерную картину соотношения сил в никарагуанском профсоюзном движении в первые годы революции.

Уже в начале 1980 года ВКТ организовала забастовки на крупнейших сахарных заводах Никарагуа (в том числе и на государственной фабрике «Амалия»). Затем забастовки возглавил Рабочий фронт. Для экономики страны это было особенно болезненно, так как большая часть сахара шла в США, которые при президенте Картере еще закупали его по преференциальным ценам в рамках особой импортной квоты. Малейший сбой в поставках сахара из Никарагуа мог быть истолкован и так неприязненно относившейся к сандинистам американской администрацией как намеренный враждебный акт и послужить предлогом для отмены квоты.

CAUS потребовала повышения зарплаты всем членам своих профсоюзов сразу на 100 %, и как только это заведомо невыполнимое требование было отклонено, перешла в открытую оппозицию к власти.

Национальное руководство СФНО избегало публичного осуждения бастующих рабочих, понимая, что во многом за стачками стоят амбиции профсоюзных лидеров, откровенно враждебных революции. Например, Карлос Нуньес, который отвечал в Национальном руководстве СФНО за контакты с профсоюзами, заявил в интервью «Баррикаде»: «Мы не осуждаем поведение рабочих, мы скорее апеллируем к их революционной сознательности, с тем, чтобы они поняли сложившуюся (в стране) ситуацию… Политика в области заработной платы будет пересмотрена… их нужды будут удовлетворены с их же участием».

Действительно, в июне 1980 года революционное правительство повысило заработную плату на 125 кордоб для тех, кто получал менее 1200 кордоб в месяц (то есть для низкооплачиваемых слоев). Эта мера затронула 300 тысяч человек.

Все вышеперечисленные профцентры боролись за влияние среди городского пролетариата. Но главным в условиях Никарагуа была организация масс на селе. Еще в 1976 году СФНО (который в то время ориентировался на длительную партизанскую войну в горах с опорой на местное крестьянство) стал организовывать в районах своей борьбы (горы на севере страны) комитеты сельскохозяйственных рабочих. Интересно, что организационной основой комитетов часто были крестьянские ячейки, которые еще в 60-е года учреждали на селе прогрессивные элементы католической церкви.

Эти группы участвовали в политических антиправительственных демонстрациях и самовольных захватах земель у помещиков и крупных агрокорпораций. В марте 1978 года комитеты из четырех департаментов объединились в Ассоциацию сельских тружеников (испанская аббревиатура ACT) – первый нелегальный общенациональный профцентр сельскохозяйственных рабочих страны. Члены ACT участвовали в вооруженной борьбе против диктатуры и помогали партизанам продуктами.

В декабре 1979 года прошла Национальная учредительная ассамблея ACT, и к июлю 1980 года в организации было уже 108 177 членов, объединенных в 3081 местную организацию. Целями ACT были поднятие жизненного уровня сельскохозяйственных рабочих и изъятие земель у членов клана Сомосы и врагов революции.

Проблемой организации было то, что СФНО хотел сохранить конфискованные у Сомосы крупные отлаженные и экспортно-ориентированные сельхозпредприятия (например, по производству сахара и кофе). В этом случае сельскохозяйственные рабочие фактически только меняли хозяина: вместо диктатора им становилось государство. Эта бесспорно верная экономически политика правительства встречала сопротивление аграрного пролетариата. Мечтой любого сельскохозяйственного рабочего был свой собственный надел земли, на котором он собирался выращивать абсолютно не годившиеся на экспорт бобы и кукурузу для собственной семьи. Таким образом, раздробление крупных аграрных хозяйств не только лишало страну экспортной выручки, но и выводило из товарного сектора тысячи людей, которые, по сути, замыкались в натуральном хозяйстве.

Еще больше проблем было с объявленной СФНО линией на поощрение объединения отдельных крестьянских хозяйств в кооперативы. Опять же, с экономической точки зрения было понятно, что кооперативы технически превосходят отсталый мелкотоварный сектор, где не применялись ни машины, ни удобрения. Но и крестьяне, и сельхозрабочие относились к производственным кооперативам с подозрением. В этом их поддерживали частные торговцы-оптовики, понимавшие, что кооперативы будут наверняка продавать продукцию государству, и тем самым их бизнес посредников окажется под угрозой. Наконец, против кооперативов активно агитировала церковь, традиционно имевшая среди крестьян (особенно в отдаленных горных районах севера страны) большое влияние.

Таким образом, деятельность ACT с первых месяцев революции была сложной, а активисты организации стали первыми жертвами вооруженного контрреволюционного подполья в 1980 году.

В 1981-м не без усилий правой оппозиции в ACT произошел раскол, и из него выделилась новая организация – Национальный союз фермеров и скотоводов (испанская аббревиатура UNAG). В эту организацию вошли в основном крепко стоявшие на ногах средние агропроизводители, желавшие сохранения собственного бизнеса и негативно относившиеся к кооперативам. К 1982 году в UNAG было 42 тысячи членов, к 1984-му – 75 тысяч, а к 1985-му – 124 тысячи. Формально организация не находилась в оппозиции, но активно предъявляла правительству свои требования, сводившиеся к ограничению кооперативного движения и повышению государственных закупочных цен на сельхозпродукцию. Союз требовал, чтобы в ходе аграрной реформы землю выделяли не кооперативам, а только частникам.

Для СФНО выполнение обоих требований означало сокращение экспортной выручки (в стране после революции действовала государственная монополия на экспорт важнейших товаров, прежде всего кофе). Отказ от кооперирования села рассматривался Национальным руководством СФНО еще и как крупнейшая политическая ошибка. Ведь в кооперативах видели не только передовые формы производства, но и инструмент политического воспитания масс, что было особенно важно именно на селе.

Таким образом, конфликт между СФНО (и массовыми организациями фронта) и UNAG был неизбежным, но сандинисты стремились, по возможности, учитывать интересы мелких и средних крестьян-единоличников.

СФНО прилагал все возможные усилия, чтобы добиться единства или хотя бы тесной координации действия профсоюзного движения как в городе, так и на селе в целях поддержки основных направлений революционной программы сандинистского правительства. Неоценимую услугу сандинистам в этом деле оказал президент США Рейган, избранный на этот пост в ноябре 1980 года. Своей публичной антиникарагуанской риторикой он настолько дискредитировал любую оппозицию в Никарагуа (где всех противников сандинистов стали считать пособниками американцев), что поддержка революционного правительства в стране укрепилась.

В 1981 году был образован Координационный орган профсоюзного движения («Координадора»), в который вошли СПТ, АТС, CAUS, CUS, ВКТ, Рабочий фронт, ФЕТСАЛУД, а также профсоюзы журналистов и учителей. Вне «Координадоры» осталась только НКТ, а вскоре организацию покинул CUS.

СФНО добился главного: в принятой 16 июля 1981 года платформе «Координадоры» подчеркивалось стремление решать любые трудовые споры без остановки производства. Право на забастовку подтверждалось, но она рассматривалась как последнее и чрезвычайное средство решения проблемы.

Однако в декабре 1981 года после начала вооруженной борьбы контрреволюции против Никарагуа при поддержке США власти временно приостановили право на забастовку, и этот запрет оставался в силе вплоть до июля 1984 года.

При всей важности СФНО и массовых революционных организаций, формально государственную власть после победы революции имели в руках другие органы.

После начала вооруженного восстания против диктатуры Сомосы в июне 1979 года сандинисты под давлением США (Вашингтон решительно не желал однозначной военной победы повстанцев и стремился сохранить «сомосизм без Сомосы») 16 июня создали в столице Коста-Рики Сан-Хосе Хунту правительства национального возрождения. Именно этот орган должен был взять на себя всю полноту власти после победы над диктатурой.

Официально в хунту вошел только один сандинист – Даниэль Ортега. Однако на практике СФНО поддерживали еще два члена хунты – профессор Моисес Хассан, (представлявший Единое народное движение – блок левых партий, выступавший в ходе восстания как «гражданское» крыло фронта) и Серхио Рамирес. Последний представлял независимую неполитическую группу интеллектуалов («группу двенадцати», названную по количеству первоначально входивших в нее видных деятелей науки, церкви, искусства и бизнеса и образованную именно с целью оказания политической поддержки СФНО). Буржуазную оппозицию Сомосе, не связанную с СФНО, представляли два члена хунты – Виолетта Чаморро (вдова убитого в январе 1978 года редактора консервативной оппозиционной Сомосе газеты «Ла Пренса» Педро Хоакина Чаморро) и предприниматель Альфонсо Робело (лидер буржуазной оппозиционной партии «Никарагуанское демократическое движение»).

Интересно, что специальный посланник президента Картера Уильям Боудлер активно пытался в июне 1979 года заставить сандинистов добавить в хунту еще нескольких умеренно-буржуазных политиков (например, Адольфо Калеро, Исмаила Рейеса). Американцы угрожали, намекая на возможность военной интервенции в случае отказа. Сандинисты скрепя сердце согласились на расширение хунты, однако, к неудовольствию США, против выступили именно члены этого органа, представлявшие буржуазию, – Чаморро и Робело. Американцев умеренный состав хунты удовлетворил, и они фактически признали ее еще до бегства Сомосы из Никарагуа 17 июля 1979 года.

Правительственная программа хунты базировалась на упоминавшихся выше «трех китах» – смешанной экономике, политическом плюрализме и внешней политике неприсоединения к военным блокам. Формально США ничего не могли против этого возразить. Не очень хорошо разбиравшиеся в тонкостях никарагуанской политики американцы были введены в заблуждение тем, что официально только один из пяти членов хунты, Ортега, был членом СФНО и марксистом. Да и с учетом побед СФНО на поле боя и наметившегося в конце июня коллапса национальной гвардии Сомосы ничего другого, как признать хунту, США не оставалось. В противном случае сандинисты победили бы диктатуру и без этого органа и сами взяли бы власть в свои руки.

В рядах СФНО с самого начала рассматривали включение буржуазных политиков в состав хунты как вынужденный компромисс с целью избежать американской интервенции. Многие сандинисты были даже против такого компромисса, справедливо считая, что буржуазия реально ничего не сделала для свержения диктатуры. Но еще основатель СФНО Карлос Фонсека Амадор неоднократно писал и говорил, что на пути к социализму фронт может заключать тактические временные союзы с представителями буржуазных кругов, если те на том или ином этапе революции будут иметь сходные с сандинистами цели.

Никарагуанская буржуазия присоединилась к народному движению против диктатуры скорее вынужденно. Ее требования сводились к новациям в государственном и экономическом механизме диктатуры с целью допуска тех предпринимателей, кто прямо не входил в бизнес-клан Сомосы, к выгодным государственным контрактам. Вторым требованием была демократизация избирательной системы, опять же, для того, чтобы в парламенте и судах помимо членов либеральной партии Сомосы могли бы иметь реальное право голоса и представители других буржуазных партий (главными из которых были независимая либеральная, консервативная и социал-христианская).

Никаких глубоких социально-экономических реформ в стране буржуазные круги проводить не хотели, в чем и было их коренное, фундаментальное отличие от СФНО. В принципе буржуазию экономическая система сомосизма вполне устраивала.

Однако начавшаяся в 1978 году общенародная вооруженная борьба против диктатуры поставила буржуазные круги перед нелегким выбором: либо продолжать попытки договориться с диктатором о некоторых реформах, либо присоединиться к восстанию, чтобы иметь вес в новом правительстве после свержения диктатуры.

Вплоть до января 1979 года буржуазные оппозиционные партии, объединившиеся в Широкий оппозиционный фронт, под эгидой американцев вели «диалог» с Сомосой, который закончился провалом по вине диктатора, вплоть до июня 1979 года полагавшего, что его национальная гвардия может легко подавить любое восстание. Той же точки зрения до середины июня 1979 года придерживалось и ЦРУ США – ведь гвардия Сомосы действительно быстро и жестоко подавила первое восстание против диктатуры в сентябре 1978 года.

Широкий оппозиционный фронт высказался в поддержку революционной хунты лишь 24 июня 1979 года, а самый главный и влиятельный орган буржуазии – Высший совет частного предпринимательства (испанская аббревиатура КОСЕП) – только 27 июня.

Никакой реальной народной поддержки у буржуазных кругов в Никарагуа не было. Они скомпрометировали себя постоянными попытками договориться с Сомосой. Основу влияния Широкого фронта и КОСЕП составляла экономическая мощь частного капитала. Но главным ресурсом буржуазии и в 1979 году, и позднее был внешний фактор – поддержка США, вытекавшая из идеологической неприязни Вашингтона к марксистам и «сандинокоммунистам» (так называли там руководителей СФНО).

Однако в реальных условиях Никарагуа того времени дружба с США была скорее обузой, чем преимуществом, – большинство никарагуанцев ненавидели янки, о чем говорилось и в официальном гимне СФНО. Поэтому в своей борьбе против социалистических преобразований СФНО никарагуанская буржуазия (впрочем, как и любая другая в истории социалистических революций) опиралась на свои экономические рычаги, тем более что никакого осязаемого госсектора в экономике страны перед победой революции не существовало.

Это понимали и сандинисты, поэтому уже в правительственной программе Хунты национального возрождения содержалось требование национализации всей собственности клана Сомосы и его соратников, а также перехода под контроль государства горнодобывающей промышленности, банковского сектора и внешней торговли. При помощи этого госсектора сандинисты хотели добиться того, что никак не входило в планы буржуазии, – коренным образом преобразовать социально-экономическую структуру Никарагуа в интересах бедных слоев населения.

Таким образом, грядущий конфликт между временными и вынужденными союзниками – СФНО и буржуазией – был запрограммирован.

18 июля 1979 года члены Хунты национального возрождения Рамирес, Робело и Чаморро прибыли в освобожденный сандинистами город Леон, где их ждал Ортега. Хассан все время восстания вел оппозиционную работу в самой Никарагуа. 20 июля члены хунты торжественно въехали в Манагуа, где их приветствовали десятки тысяч восторженных никарагуанцев. Резиденцией хунты стал бывший Национальный дворец, фасад которого выходил теперь не на Площадь Республики, а на Площадь Революции.

Хунта в новой системе власти была по сути как коллективным главой государства, так и парламентом, вплоть до выборов Конституционной ассамблеи и президента страны (эти выборы предусматривались правительственной программой хунты). Своего рода консультативным органом парламентского типа при хунте являлся Государственный совет, который должен был состоять из 33 человек – представителей основных противостоящих диктатуре партий и общественных организаций. У СФНО в этом органе большинства не было. К моменту победы революции госсовет еще не функционировал.

Реальная исполнительная власть была сосредоточена в кабинете министров (правительстве), который должен был проводить в жизнь имевшие силу закона декреты хунты. В этом органе присутствие СФНО было вообще, на первый взгляд, минимальным. Только один член Национального руководства фронта – Томас Борхе – занял в нем влиятельный пост – министра внутренних дел. Его заместителем стал командующий Южным фронтом СФНО и герой захват Национального дворца в августе 1978 года «команданте ноль» – Эден Пастора.

Под давлением американцев ключевой пост министра обороны был предоставлен бывшему полковнику национальной гвардии Сомосы Бернардино Лариосу, который в 1978 году участвовал в неудавшемся заговоре против диктатуры. Однако сандинисты не хотели отдавать контроль над только создававшейся новой народной армией бывшему национальному гвардейцу. Поэтому реальное командование вооруженными силами (которые на июль 1979 года так и так состояли только из вооруженных бойцов СФНО) осуществлял верховный главнокомандующий Сандинистской народной армией Умберто Ортега – главный военный стратег фронта и архитектор вооруженного восстания 1979 года. Функции Лариоса носили в основном представительский характер.

Таким образом, в руках СФНО был, говоря современным языком, «силовой блок правительства». Борхе курировал сандинистскую полицию и службу национальной безопасности, Умберто Ортега – армию и народную милицию.

В правительстве были широко представлены католические круги – священники заняли посты министров иностранных дел, образования и юстиции.

В экономическом блоке правительства доминировала примкнувшая к восстанию в последний момент национальная буржуазия. Известный экономист Роберто Майорга вошел в созданное впервые в истории Никарагуа министерство планирования. Бывший президент КОСЕП Мануэль Торрес играл видную роль в министерстве сельского хозяйства. Крупный бизнесмен Ноэль Ривас Гастеазоро работал в министерстве промышленности и торговли. На ключевую должность президента Национального банка был назначен Артуро Крус – член демократической консервативной партии и бывший функционер Межамериканского банка развития (МАБР), штаб-квартира которого находилась в Вашингтоне. Луис Каррион Монтойя стал главой Национальной финансовой системы, которая руководила работой национализированного банковского сектора.

Но сандинисты не собирались отдавать экономическую политику страны на откуп настроенной против коренных реформ национальной буржуазии. Во всех министерствах члены СФНО получили ключевые должности, кроме того, в госорганах были созданы первичные организации фронта, следившие за тем, чтобы персонал министерств точно выполнял декреты революционной хунты.

Наконец, главой Никарагуанского института аграрной реформы (испанская аббревиатура ИНРА), специального органа, отвечавшего за преобразование сельского хозяйства, стал член Национального руководства СФНО – команданте революции Хайме Уилок.

Но главным «административным ресурсом» СФНО после июля 1979 года была безусловная поддержка подавляющего большинства населения и сосредоточение в руках фронта всех вооруженных органов государства.

Сразу же после победы революции конституция времен диктатуры была отменена вплоть до выработки нового основного закона избранной конституционной ассамблеей. Роль временной конституции играл утвержденный декретом хунты 20 июля 1979 года Основной статут. Наряду с Законом о правах и гарантиях никарагуанцев от 21 августа 1979 года этот документ гарантировал все права человека, отмену цензуры СМИ и смертной казни.

Была запрещена только одна политическая партия – националистическая либеральная партия Сомосы.

Судебная система новой Никарагуа была представлена Верховным судом и апелляционными судами. Были учреждены также Верховный трудовой трибунал и система местных судов. Позднее для рассмотрения споров в рамках аграрной реформы был образован аграрный трибунал, а для осуждения контрреволюционеров – антисомосовские народные трибуналы. Главой Верховного суда стал также представитель буржуазии – член демократической консервативной партии Рафаэль Кордоба Ривас.

Местное самоуправление не было выборным. Муниципальные советы (хунты) с октября 1979 года курировались специальным Секретариатом при Хунте правительства национального возрождения. Но фактически сразу же после победы революции главными органами местного самоуправления с самыми широкими полномочиями стали Комитеты сандинистской защиты.

Именно они занялись главной задачей новой власти – восстановлением разрушенных гражданской войной городов и объектов инфраструктуры Никарагуа. С учетом фактического отсутствия реального государственного бюджета большинство работ граждане проводили бесплатно. Правительство лишь распределяло среди занятых на восстановительных работах продовольствие, поступавшее от иностранных правительств и благотворительных организаций. За еду охотно работали и те, кто был перед революцией безработным.

Энтузиазм народа сотворил чудо – уже в сентябре 1979 года приезжавшие в страну иностранцы были поражены «нормальностью» обстановки в стране, где, казалось, ничто не напоминало об опустошительной гражданской войне мая – июля 1979 года. Конечно, многие разрушенные национальной гвардией в городах лачуги бедняков из фанеры или жести восстановить было довольно легко. И все же, учитывая масштабы разрушения всех крупных никарагуанских городов (за исключением Гранады – оплота консерваторов) авиацией и артиллерией Сомосы, работа, проделанная Комитетами сандинистской защиты, была поистине феноменальной.

В условиях открыто враждебной позиции США по отношению к никарагуанской революции одной из главных задач нового правительства было скорейшее создание боеспособной регулярной армии. Выполнение этой задачи осложнялось тем, что в ходе гражданской войны в руки населения (и не только революционеров) попало большое количество огнестрельного оружия. К тому же армию приходилось создавать с нуля, так как ненависть населения к бывшей национальной гвардии Сомосы (которой подчинялась и полиция) была повсеместной.

В программе Хунты национального возрождения, принятой еще до победы революции и нарочито умеренной с оглядкой на США, предусматривалось создание новой армии на базе партизан СФНО и тех национальных гвардейцев, которые не запятнали себя преступлениями против народа.

Однако почти все элитные части гвардии (особенно Школа подготовки пехоты под руководством сына диктатора и специальные антитеррористические бригады) отличились неслыханными зверствами во время подавления восстания (изнасилования, грабежи, расстрелы без суда, включая пациентов больниц и клиник, и т. д.) и сами предпочли бежать за границу, в основном в Сальвадор и Гондурас. Насильно и спешно набранные в 1978-1979 годах в национальную гвардию рекруты (в основном индейцы из горных районов) после победы революции просто разошлись по домам. Ввиду их плохой военной подготовки и полнейшем политическом невежестве они вряд ли представляли собой достойный материал для будущей народной армии.

Концепция вооруженных сил СФНО коренным образом отличалась от национальной гвардии Сомосы. Если при диктатуре гвардия была элитным наемным соединением, созданным США в 1927 году исключительно с целью подавления возможных народных выступлений (а не для защиты внешних границ, чем обычно занимается армия в нормальной стране), то сандинисты планировали вооруженные силы милиционного типа, то есть вооружение народа. В случае возможной агрессии США, которые, естественно, превосходили Никарагуа в военно-техническом отношении, основной упор планировалось сделать на вооружение сотен тысяч никарагуанцев, уже получивших базовые навыки военной подготовки либо в рядах народной милиции, либо во время краткой службы в Сандинистской народной армии.

Такой подход предполагал введение всеобщей воинской повинности для создания массового обученного резерва на случай войны против США. Однако в условиях Никарагуа, никогда не знавшей призыва и привыкшей относиться к собственной армии с ненавистью и презрением, такой шаг был бы преждевременным и вряд ли получил бы поддержку населения. К тому же введение воинской повинности могло быть использовано американцами как предлог для агрессии.

В целом Национальное руководство СФНО рассчитывало, что введение воинской повинности (которую все равно считали делом ближайшего будущего) даст стране 30-40 тысяч подготовленных резервистов в год.

Сначала руководство СФНО решило обучить массы людей военному делу другим способом. При Комитетах сандинистской защиты были созданы подразделения народной сандинистской милиции. Это были обычные граждане, которые в свободное от работы и учебы время обучались обращению со стрелковым оружием и азам общевойскового боя. Оружие обычно хранилось у командира батальона милиции и раздавалось людям только во время обучения или в чрезвычайных ситуациях (например, при нападении на населенный пункт контрреволюционеров).

Фактически батальоны сандинистской народной милиции стали резервными подразделениями создававшейся с нуля Сандинистской народной армии. Последняя не могла быть большой уже просто потому, что на содержание крупной армии в никарагуанском бюджете не было средств. К тому же революционное правительство, в отличие от Сомосы, выделявшего на свою гвардию львиную долю бюджета, планировало использовать любые свободные средства на улучшение благосостояния широких слоев трудящихся.

Американцы и их союзники среди никарагуанской буржуазии делали все возможное, чтобы сохранить национальную гвардию Сомосы (все ее офицеры прошли обучение в США) в том или ином виде. США считали, что только сохранение национальной гвардии является гарантией против превращения Никарагуа во «вторую Кубу». Планировалось удалить наиболее одиозных старших офицеров, что и было сделано еще до бегства Сомосы из страны.

26 июля 1979 года новый министр обороны и бывший полковник гвардии Лариос заявил, что новая армия должна состоять как из бойцов СФНО, так и из национальных гвардейцев. Правда, министр отметил, что пока не обсуждал эту тему с сандинистами, но подчеркнул, что несколько офицеров гвардии уже изъявили готовность служить в новой армии. Лариос пытался поставить Национальное руководство перед фактом, но здесь сандинисты никак не хотели упускать инициативу.

Национальное руководство СФНО 28 июля ответило Лариосу собственной пресс-конференцией по военным вопросам, на которую полковника не позвали. Директорат СФНО объявил о формировании командования из новых вооруженных сил в составе Борхе, Умберто Ортеги и Карриона. Генеральный штаб армии должен был возглавить Хоакин Куадро Лакайя, который во время войны против диктатуры командовал Внутренним фронтом СФНО (бойцы фронта воевали в городах).

Характерно, что вначале в состав Генерального штаба из 11 человек вошли и представители министерства внутренних дел – заместитель Борхе Пастора (он отвечал за Сандинистскую народную милицию) и Уго Торрес, возглавлявший государственную безопасность. Таким образом, вооруженные силы были под контролем всех бывших фракций СФНО. Это объяснялось сохранявшимся взаимным недоверием, прежде всего братьев Ортега, с одной стороны, и Томаса Борхе – с другой. Например, позднее Борхе критиковал Умберто Ортегу на заседании Национального руководства за то, что в частях Сандинистской народной армии висят только его портреты (Умберто Ортега уже был к тому времени министром обороны). Было решено вывешивать портреты всех членов Национального руководства.

16-19 августа 1979 года были опубликованы декреты Хунты национального возрождения по военным вопросам. Национальная гвардия и ее элитные части официально упразднялись. Символика национальной гвардии и ее отдельных подразделений запрещалась по всей стране.

По разным данным американских журналистов, после революции подверглись аресту от 6310 до 7500 бывших военнослужащих гвардии и прочих сторонников диктатуры.

Кстати, очень большую роль в обнаружении бывших национальных гвардейцев и агентов службы безопасности Сомосы сыграли Комитеты сандинистской защиты. В декабре 1979 года начались процессы против бывших гвардейцев, которые проводили специально созданные антисомосистские трибуналы. Всего было создано девять таких трибуналов, каждый из которых состоял из трех человек – одного профессионального юриста (иногда студента юридического факультета) и двух «честных, уважаемых и моральных» граждан, которых отбирали власти. Смертная казнь в стране была отменена, и максимальное наказание, грозившее гвардейцам, составляло 30 лет тюрьмы.

Международные (прежде всего американские) правозащитные организации критиковали трибуналы за то, что в обвинительных заключениях было много политики, а также за несоблюдение некоторых формальных аспектов судебной процедуры. (Обвиняемым давали только два дня на подготовку к защите, судебное разбирательство длилось не более трех дней, и решение трибунала обжалованию не подлежало; правда, трибуналы могли приговаривать не более чем к 10-летнему сроку заключения.) Однако в целом особых принципиальных нареканий не возникало.

Всего судами были рассмотрены дела 4250 функционеров диктаторского режима. 267 были оправданы, обвинения против 30 были сняты самим судом. Из осужденных 38 % получили тюремный срок от года до 5 лет, 6 % – от 6 до 10 лет, 27 % – от 11 до 20 лет и 29 % – от 20 до 30 лет. В октябре 1981 года многие осужденные были амнистированы.

Заместитель госсекретаря США Вейки в сентябре 1979 года заявил на слушаниях в конгрессе США, что революционное правительство Никарагуа «продемонстрировало в целом умеренные плюралистические тенденции в своей первоначальной политике. Оно не является явно марксистским по своей ориентации, хотя марксисты занимают в нем некоторые ключевые позиции. Оно ограничило репрессии, приняло закон о гарантиях индивидуальных прав, разрешило деятельность независимых СМИ и обещало провести свободные выборы». Через шесть недель после победы революции один из сотрудников администрации Картера писал: «Эксперты администрации приятно поражены и довольны. Возможно, никогда раньше такая ожесточенная гражданская война не сменялась таким прочным миром и спокойствием. Ясно, что хунта старается предотвратить эксцессы и самосуды…»

18 августа 1979 года Верховным главнокомандующим новыми вооруженными силами – Сандинистской народной армией (СНА) – стал Умберто Ортега. Буржуазная оппозиция немедленно заговорила о том, что сандинисты создают собственную, а не общенациональную армию. На это Борхе хладнокровно отвечал, что неполитических армий не бывает, а слова «народный» и «сандинистский» в названии армии говорят сами за себя и характеризуют лицо новых вооруженных сил.

Первоначально генеральный штаб, который во всех армиях отвечает за военное планирование и боевую подготовку, был скорее политическим представительным органом. Реальной работой по созданию новой армии руководили местные штабы на уровне департаментов. Это было связано с тем, что армия формировалась на базе отдельных партизанских фронтов СФНО, командиры которых знали кадры и имели представление о находившемся в зоне их действия оружии.

Сандинистская народная армия была официально учреждена декретом хунты 22 августа 1979 года. Функции полиции (которые ранее осуществляла национальная гвардия) передавались министерству внутренних дел.

Первоочередными задачами новой армии и ее командования были:

– стандартизация оружия (у гвардии в основном было американское и израильское вооружение, СФНО имел самое разнородное оснащение – от бельгийских автоматических винтовок до советских пулеметных зенитных установок, полученных с Кубы);

– создание системы воинских званий и порядка прохождения службы в пока еще профессиональной армии;

– наведение элементарной дисциплины среди создаваемых из партизан и молодежи регулярных воинских частей.

Что касается оружия, то сандинисты в первую очередь обратились за военной помощью к США. Это было логично, ведь Вашингтон с самого начала образования национальной гвардии в 1927 году оснащал ее всем – от винтовок до ботинок, формы и касок. Американская военная помощь Сомосе была прекращена только в 1978 году перед лицом массового возмущения в мире (в том числе и в самих США) зверствами национальной гвардии при подавлении народных выступлений.

Администрация Картера признала новое правительство Никарагуа и даже публично говорила о намерении установить с новыми властями самые дружественные отношения. Вернувшийся в июле 1979 года в Манагуа американский посол Пеззулло считал, что США необходимо помочь новому правительству Никарагуа. Основным мотивом посла была то, что в противном случае ему помогут Советский Союз и Куба, и Никарагуа «войдет в орбиту советского блока».

Однако запрос о военной помощи со стороны Сандинистской народной армии заставил американцев проявить свое истинное лицо. США отказались поставлять в Никарагуа оружие, снаряжение и боеприпасы, которых особенно не хватало. Вместо этого они предложили продолжить программы обучения в США офицеров новой армии, направить в Никарагуа американских военных советников и предоставить новому правительству помощь в размере 2 миллионов долларов для закупки невоенного американского снаряжения.

Естественно, от таких лестных предложений сандинисты отказались. К чему приводит обучение латиноамериканских военных в США, они знали как на примере никарагуанской национальной гвардии, так и на примере Чили. Тем не менее контактов по военной линии с США Никарагуа не прерывала. В ноябре 1979 года США по приглашению командования сухопутных сил американской армии посетил начальник Генерального штаба Сандинистской народной армии Хоакин Лакайо Куадра. Его провезли по нескольким военным базам, стараясь играть роль радушных хозяев. На этот визит американцы радушно выделили для никарагуанской делегации из шести человек 20 тысяч долларов.

В начале 1980 года в США хотел нанести визит и главком СНА Умберто Ортега. Однако никарагуанскую сторону не устроил уровень американских собеседников, и поездка так и не состоялась. Ортега заявил, что новая Никарагуа не потратит на американское оружие ни цента, но готова принять его в виде помощи.

Американцы специально не оказали военной помощи, чтобы лишить Никарагуа тяжелого вооружения и боевой техники, которые практически полностью были уничтожены или повреждены в ходе гражданской войны. В совместном докладе Пентагона и госдепартамента отмечалось: «В еще большей степени, чем прочие элементы государственной структуры, оборонительный потенциал Никарагуа был сметен (войной). Не осталось ничего, за исключением легкого стрелкового оружия и разрозненных остатков другого снаряжения, большинство которого повреждено в боях и годится разве что на слом. Вооруженные силы Никарагуа должны быть заново восстановлены, как в отношении личного состава, так и вооружения».

Но именно этого американцы как раз и старались не допустить. Вся американская военная помощь ограничилась выделением Никарагуа смехотворной суммы в 3000 долларов на закупку в США биноклей.

Командование сандинистской армии потребовало в начале 1980 года от сотрудников американской военной миссии, входившей в состав посольства США, получать предварительное разрешение на поездки в воинские части и любые контакты с никарагуанскими военнослужащими. Собственно, такой порядок был нормальным для любой суверенной страны.

Помимо США Никарагуа обратилась за военной помощью к западным странам (например, Франции) и к прогрессивным арабским государствам (прежде всего Алжиру и Ливии). Свои первые официальные визиты новый министр обороны Никарагуа Лариос совершил в августе 1979 года в Бельгию, ФРГ, Испанию, Мексику, Бразилию и на Кубу.

Однако западные страны под давлением США уклонялись от тесного сотрудничества, а алжирцы и ливийцы не могли предоставить весь набор вооружения и оснащения современной армии. Они сами имели оружие в основном советского производства, а сандинисты в 1979-1980 годах опасались полностью перевооружать армию советским оружием – опять же, стремясь не давать американцам лишнего повода для враждебной пропаганды против народной власти. К тому же СССР и Куба не могли предоставить столь необходимые Никарагуа запасные части и боеприпасы для боевой техники и оружия американского и израильского производства.

Полная замена западного оружия на советское была помимо всех политических нюансов еще и крайне дорогостоящим делом. Конечно, социалистические страны наверняка предоставили бы Никарагуа кредиты на эти цели, однако это было неразумным с учетом огромной долговой нагрузки Никарагуа и предстоявших сложных переговоров с западными – прежде всего американскими – кредиторами о частичной реструктуризации внешнего долга. Ведь если страна просит о частичном моратории на обслуживание имеющегося долга, она обычно не имеет права – хотя бы морального – занимать еще больше, тем более на военные нужды.

Именно сложность финансовой ситуации и внешнеполитические соображения вынудили сандинистов уделять столь пристальное внимание созданию нерегулярных добровольческих компонентов вооруженных сил. Ведь после победы революции народное правительство в интересах социальной справедливости установило максимальный предел для зарплаты любого госслужащего, в том числе и офицера – 10 тысяч кордоб в месяц (примерно 12 тысяч долларов в год). Даже министры получали около 300 долларов в месяц. Многие сотрудники министерств в первые месяцы революции вообще не получали денег – только продовольственные пайки.

Поэтому платить офицерам и солдатам регулярной армии большие зарплаты власти не могли. При Сомосе денежное довольствие офицеров гвардии было тоже небольшим, однако диктатор всячески поощрял в рядах гвардии вымогательство и незаконный бизнес, что еще больше связывало офицеров с диктатурой. Понятно, что сандинисты не могли и не хотели повторять подобную практику в народной армии.

Садинистская народная армия (СНА) состояла из следующих компонентов:

– Народная сандинистская милиция (Milicias Populares Sandinistas, MPS);

– батальоны иррегулярной борьбы (Batallones de Lucha Irregular, BLI);

– пограничные войска, созданные по образцу социалистических стран (Tropas Guardafronteras);

– кооперативы самообороны (Cooperativas de Auto-Defensas, CAD), состоявшие в основном из членов СФНО и дружественных фронту массовых организаций.

Официальным боевым девизом СНА был «Свободная родина или смерть!».

Народная милиция была образована спонтанно в ходе народного восстания против диктатуры из тех горожан, которые с оружием в руках помогали бойцам СФНО в боях против национальной гвардии. Декретом правительственной хунты № 313 от 15 февраля 1980 года милиция была легализована и подчинена министерству обороны. Ее первым командующим стал «партизанский команданте» и командир бригады Эден Пастора. В 1983–1990 годах было создано и обучено 28 бригад народной милиции, каждая из которых состояла из четырех-шести батальонов. Всего батальонов было около 150, и их главной задачей являлась защита населенных пунктов, фабрик, кооперативов, стратегических объектов инфраструктуры от нападений вооруженной контрреволюции. С этой задачей милиция справилась блестяще – вооруженные, обученные и оснащенные новейшим американским оружием контрреволюционеры за все время войны против революционной Никарагуа не смогли надолго захватить ни одного крупного населенного пункта.

Помимо чисто боевых задач отряды милиции, особенно в первый год революции, активно участвовали в восстановлении разрушенных городов и уборке урожая, охраняли правительственные объекты и помогали полиции в борьбе с преступностью. В сельской местности милиционеры защищали активистов начавшейся в 1980 году кампании по ликвидации неграмотности.

Батальоны иррегулярной борьбы (состояли из четырех-девяти рот) были созданы после начала массированного наступления контрреволюции в 1983-1985 годах. Они формировались как из призывников, так и из добровольцев и обладали мощными огневыми средствами и высокой маневренностью. Всего было сформировано 12 батальонов по 700-800 человек в каждом. Их задачей были бои против крупных отрядов «контрас», то есть не регулярной армии, а партизанских отрядов противников революции, отсюда проистекало и название. Все такие бои заканчивались победой иррегулярных батальонов, отличавшихся, как и милиция, высоким боевым духом.

В 1984-1986 годах в СНА появились легкие истребительные батальоны (Batallones Ligeros Cazadores, BLC). Это были мобильные части для действий в горах и на бездорожье. Каждый батальон состоял из трех рот с минимальными вспомогательными службами. Численность легких батальонов была примерно в два раза меньше, чем батальонов иррегулярной борьбы. Всего их было сформировано 19.

Высшим соединением СНА была бригада (всего до 1990 года было сформировано 20 бригад), однако, как правило, боевые операции проводились на батальонном уровне.

Первоначально части СНА были вооружены бельгийскими автоматическими винтовками ФАЛ (полученными с Кубы) и израильскими «галил», доставшимися в наследство от сомосовской национальной гвардии. Кстати, одну из последних сандинисты подарили Фиделю Кастро. Было у СНА и примерно 5 тысяч новых американских винтовок М-16. Но для всех типов этого автоматического оружия не хватало боеприпасов (собственной военной промышленности в Никарагуа не было), тем более что калибр М-16 и ФАЛ был разным. «Галил» и М-16 имели натовский калибр 5,56 мм, ФАЛ – 7,62 мм.

Народная милиция поначалу была вооружена чехословацкими самозарядными винтовками Vz.52/57 (с магазином в 10 патронов), а с 1981 года ее (как и всю СНА) стали оснащать советскими АК-47 и ручными пулеметами РПК, ПКМ, а также снайперскими винтовками Драгунова, калибр которых не отличался от чехословацкого. Вскоре появились танки Т-55 (их продали ливийцы) и гранатометы РПГ-7. СССР позднее поставил в Никарагуа и реактивные системы залпового огня (РСЗО).

СНА была моторизована советскими джипами УАЗ и восточногерманскими грузовиками ИФА (грузоподъемность 5,2 тонн). На ИФА монтировались и РСЗО.

ВВС СНА использовали советские вертолеты МИ-24 и Ми-17, наводившие ужас на «контрас». Однако в отличие от соседних стран, где у власти находились враждебные Никарагуа реакционные военные диктатуры, реактивных истребителей у СНА не было. Планировались поставки из СССР МИГ-21, но они так и не состоялись, главным образом из-за опасений негативной реакции со стороны США.

В принципиальном плане следует подчеркнуть, что все советское оружие появилось в Никарагуа только после начала широкомасштабной войны поддерживаемых США никарагуанских контрреволюционеров («контрас») против законного правительства Никарагуа в 1981 году. В первые годы революции сандинисты стремились покупать оружие только в развивающихся и западных странах. Например, когда 11 августа 1979 года заместитель министра внутренних дел Эден Пастора публично заявил, что Никарагуа будет закупать оружие в социалистических странах или в любых других, его уже на следующий день «поправил» Томас Борхе – слова Пасторы, дескать, не отражают официальную линию правительства.

К первой годовщине революции многочисленные «команданте» и «уполномоченные» бывших партизанских фронтов были переведены на единую систему воинских званий, образцом для которых послужили Революционные вооруженные силы Республики Куба. Интересно, что когда 25 июля 1979 года члены Национального руководства СФНО присутствовали на очередном праздновании годовщины нападения отряда Фиделя Кастро на казарму «Монкада», кубинский лидер подарил им новую военную форму зелено-оливкового цвета, в которой сандинисты и вернулись домой.

По просьбе Никарагуа в страну были направлены кубинские военные советники, численность которых к концу 1979 года американская разведка оценивала примерно в 200 человек. Кубинцы привнесли в СНА полосу препятствий советского образца, что вызвало яростную критику госдепартамента США как свидетельство «советского проникновения» в Латинскую Америку. При этом принципиально советская полоса препятствий не отличалась от своего американского аналога.

Однако Никарагуа была готова принять помощь не только от Кубы. Большую роль в победе сандинистской революции сыграла Панама, военный лидер которой Омар Торрихос первоначально с симпатией относился к СФНО. Через Панаму кубинское оружие шло в Коста-Рику, где его получали бойцы-сандинисты. Панамские добровольцы-интернационалисты участвовали в рядах СФНО в боях против диктатуры.

Однако еще до бегства Сомосы в США Торрихос охладел к СФНО. Во-первых, Торрихос был антикоммунистом и ему не нравились марксистские взгляды руководства СФНО. Во-вторых, среди командного состава национальной гвардии Сомосы были и друзья Торрихоса (и других высших командиров панамской национальной гвардии), и Торрихос считал, что сандинисты обошлись с гвардейцами излишне жестко. Торрихос при содействии США даже вывез часть национальных гвардейцев в Панаму. В-третьих, Торрихос ревниво относился к тесным связям сандинистского руководства с Кубой, попросту завидуя всемирной славе и авторитету Фиделя Кастро. Свою роль в охлаждении панамского лидера к сандинистам сыграло и то, что Пастора не вошел в состав Национального руководства фронта и не стал министром обороны, как надеялся Торрихос.

Однако внешне отношения между Панамой и Никарагуа после 19 июля 1979 года были самыми дружественными, и уже 30 июля Торрихос направил в Никарагуа 15 своих национальных гвардейцев, которые должны были обучать сандинистскую полицию. Но помимо этого панамские инструкторы еще и собирали информацию о кубинском присутствии в Никарагуа, которой Торрихос делился с американским послом в Панаме. Торрихос даже предложил американцам совместно обучать вооруженные силы новой Никарагуа, чтобы те не подпали под контроль кубинцев.

В августе 1979 года Торрихос прибыл в Манагуа на празднование месяца со дня создания революционного правительства, однако он отказался подписать договор о военном сотрудничестве, заявил, что «атмосфера любви», характерная для никарагуанско-панамских отношений, делает такой договор избыточным.

В декабре 1979-го во время ответного визита никарагуанской делегации в Панаму Торрихос уже открыто заявил в интервью панамскому телевидению, что недоволен тесными связями сандинистов с Кубой. Мол, никарагуанцам надо лучше учитывать интересы своих соседей – Сальвадора, Гондураса и Гватемалы (везде в этих странах были у власти проамериканские военные диктатуры, практиковавшие массовые репрессии против собственных граждан).

45 % личного состава Сандинистской народной армии в 1979 году было неграмотно, и правительство приложило большие усилия, чтобы в кратчайшие сроки ликвидировать эту проблему. На всех уровнях в СНА была налажена и политическая учеба. Солдат и офицеров знакомили с историей Никарагуа, деятельностью Сандино и воспитывали новобранцев на примерах героев, отдавших жизнь в борьбе против диктатуры Сомосы (например, Камило Ортеги, брата Умберто и Даниэля, который погиб в бою в 1978 году). СФНО не скрывал, что хочет создать преданную делу революции армию, поэтому политической учебе уделялось не меньше внимания, чем военной.

Критика буржуазных партий, упрекавших СФНО в создании «своей партийной» армии, выглядела странной на фоне того, что та или иная система политучебы имелась во всех армиях стран – членов НАТО.

К тому же в СНА не учили марксизму-ленинизму. Упор делался на то, чтобы привить каждому военнослужащему уважительное отношение к гражданскому населению, прежде всего к его обездоленным слоям. Например, был разработан целый ряд культурных мероприятий, в которых солдаты участвовали совместно с детьми.

СНА отличалась от национальной гвардии, словно небо от земли. Достаточно вспомнить, как национальные гвардейцы кричали под командованием американских инструкторов, что они «тигры, которые питаются кровью народа».

К 1982 году в СНА было примерно 10-13 тысяч человек, из которых 1300 являлись ветеранами СФНО. Количество женщин, составлявших почти четверть партизанских отрядов сандинистов, в СНА сократилось до 8-10 %, так как их не стремились привлекать к боевым операциям, связанным с риском для жизни.

СФНО хотел придать такой же народный характер и сандинистской полиции. При Сомосе полиция организационно входила в состав национальной гвардии, и население ненавидело ее, пожалуй, даже больше, чем самих гвардейцев. В мае 1980 года было официально упразднено боевое оружие полиции, характерное для армии (например, автоматические винтовки). Помимо естественной задачи охраны общественного порядка на новую полицию возложили и уникальную для Никарагуа функцию – борьбу с социальными пороками, прежде всего пьянством и проституцией. Полиция активно опиралась в этом на Комитеты сандинистской защиты, молодежные и женские организации.

Несмотря на колоссальное количество оружия, которое оказалось в неподобающих руках (например, у молодежных банд) в ходе гражданской войны, полиция смогла уже к маю 1980 года существенно снизить уровень уличной преступности с применением насилия. Этому помогли массовые облавы в городах, в ходе которых с помощью населения задерживали известных местных уголовных преступников.

С пьянством (распитие спиртных напитков в общественных местах было запрещено, равно как и продажа их в определенное время) дело оказалось более сложным. На улицах и площадях пили в основном представители бедных слоев, которые по ресторанам не ходили, и полиция старалась воздействовать на них скорее убеждением, чем принуждением. Фактически антиалкогольное законодательство жестко не применялось.

Интересно, что революционное правительство распорядилось открыть для всеобщего посещения все закрытые ранее элитные клубы и рестораны.

Активная борьба с проституцией началась с июня 1980 года, но и проституток старались в основном не наказывать, а перевоспитывать с помощью активисток женской организации АМНЛАЕ.

С самого начала вооруженной борьбы контрреволюции против правительства полиция оказывала армии всяческое содействие, и ее подразделения принимали активное участие в боевых действиях. Как говорил министр внутренних дел Борхе, «полиция и солдаты Сандинистской народной армии пойдут в одни и те же окопы и будут проливать одну и ту же кровь».

Революционное правительство уделяло особое внимание бесперебойному функционированию основных средств массовой информации в стране, тем более что свобода печати была одним из главных завоеваний революции. К тому же за ее соблюдением внимательно следила поддерживаемая американцами оппозиция, стремившаяся по любому поводу обвинить сандинистов в диктаторских амбициях.

Все никарагуанские СМИ были традиционно политизированы. Например, первую газету в стране «Никарагуанский телеграф» основал в 1838 году президент Никарагуа Сепеда – не столько для распространения новостей, сколько для пропаганды своего правительства. Первые радиостанции появились в стране почти сто лет спустя – в 1931 году.

Диктатура Сомосы жестко контролировала СМИ, а возникшее в 1955 году телевидение с самого начала находилось под контролем правящего клана.

Исключением была выходившая с 1930 года газета «Ла Пренса», которой владел могущественный никарагуанский консервативный клан Чаморро (из него вышло несколько президентов и министров). Газета была оппозиционной Сомосе, но скорее по личным мотивам. Либеральная партия Сомосы была традиционной противницей консерваторов, которые в 1909-1928 годах держались в стране у власти на американских штыках. Консерваторы воспринимали диктатуру Сомосы как нарушение характерного для никарагуанского прошлого порядка вещей, когда либералы и консерваторы регулярно сменяли друг друга у кормила власти путем фиктивных выборов, в которых участвовал мизерный процент никарагуанского электората.

С 1952 года «Ла Пренсу» издавал Педро Хоакин Чаморро. В 1959 году он отправился на Кубу, чтобы попросить у Фиделя Кастро и Че Гевары оружия для свержения Сомосы. Кубинцы консерваторам не помогли, и тогда Чаморро перебрался в Коста-Рику, откуда два вооруженных отряда консерваторов в том же 1959-м перелетели в Никарагуа и попытались начать партизанскую борьбу. Однако в течение недели они были разбиты (причем без особого сопротивления), и Педро Хоакин Чаморро отправился в тюрьму на семь месяцев. В 1967 году его опять арестовали за организацию массовой демонстрации против Сомосы, которая была жестоко подавлена национальной гвардией. На этот раз Чаморро отсидел 45 суток. В 1974 году Педро Хоакин Чаморро создал оппозиционный легальный блок – Демократический союз освобождения (испанская аббревиатура УДЕЛ).

Газета «Ла Пренса» ожесточенно критиковала диктатуру, особенно после землетрясения в Манагуа в 1972 году, обвиняя Сомосу в присвоении поступившей из-за рубежа гуманитарной помощи. Поэтому «Ла Пренса» была очень популярна, а Педро Хоакин Чаморро фактически являлся лидером легальной оппозиции.

Естественно, что диктатура, особенно до 70-х годов, прибегала к цензуре, которая в Никарагуа была обычным делом. Но когда цензор запрещал очередную статью, «Ла Пренса» помещала вместо нее фото популярной голливудской кинозвезды тех времен Авы Гарднер. Иногда выпуск «Ла Пренсы» чуть ли не целиком состоял из портретов кинодивы. Тогда уличные продавцы кричали вместо «Ла Пренса, Ла Пренса!» – «Ава Гарднер! Ава Гарднер!», и никарагуанцы понимали, что газета опять подверглась цензуре. Это только увеличивало ее популярность. Тираж «Авы Гарднер» резко возрастал.

В 70-е годы «просвещенный» Сомоса реже прибегал к обычной цензуре. Диктатура использовала экономические рычаги: «Ла Пренсе» продавали запчасти для типографского оборудования по повышенной цене и облагали газету различными налогами и сборами. Журналистов газеты (среди которых, кстати, был один из лидеров СФНО Байардо Арсе) отсекали от любых официальных мероприятий, допуская на них только «своих» корреспондентов.

Сам Сомоса издавал газету «Новедадес» («Новости»). Диктатору подчинялись оба канала телевидения и три десятка радиостанций. «Ла Пренсу» Сомоса терпел как доказательство существования в Никарагуа свободы прессы, но еще и потому, что газету читали в основном просвещенные обеспеченные городские слои, от которых диктатор в принципе не ждал особых неприятностей.

10 января 1978 года Педро Хоакин Чаморро был убит неизвестными, когда на своей машине ехал на работу. Общественное мнение немедленно обвинило в этом преступлении Сомосу, и в стране началась первая общенациональная забастовка против диктатуры, которая позднее переросла в вооруженное восстание.

Авторитет покойного Педро Хоакина Чаморро и его газеты стал таким высоким, что вдову главного редактора «Ла Пренсы» Виолетту Чаморро сделали членом Хунты национального возрождения. Во время восстания в Манагуа в июне 1979 года танки национальной гвардии в упор расстреляли здание «Ла Пренсы», и ее выпуск был прекращен.

Программа Хунты национального возрождения провозглашала отмену цензуры и свободу прессы. В законе о правах и гарантиях никарагуанцев от 21 августа 1979 года говорилось: «Свобода информации является одним из фундаментальных принципов истинной демократии». Однако эта свобода не была абсолютной (впрочем, как и в любой другой стране). В том же августе 1979-го Хунта издала общий временный закон о СМИ, в котором перечислялись некоторые ограничения на деятельность прессы и журналистов. Например, было запрещено распространение в СМИ «подрывной» информации, то есть направленной на свержение существующей власти. Равным образом не разрешалось изображать женщин в качестве сексуального объекта, пропагандировать насилие, преступность и другие формы «человеческой деградации». Например, запрещалось пропагандировать лень. Содержались в законе помимо негативных и рекомендательные положения: пресса призывалась к тому, чтобы «выражать законную поддержку защите завоеваний революции, процессу восстановления и проблемам никарагуанского народа».

Однако в первое время закон о СМИ был формальностью и никакой цензуры не существовало.

Телевидение в 1980 году было национализировано, и оба телеканала образовали Сандинистскую телевизионную систему. Из 33 радиостанций под контролем правительства находилось 13 – прочие оставались в частных руках. Однако все радиостанции были объединены в Национальный сандинистский канал и были обязаны передавать в эфир определенную правительственную информацию. Это, однако, не мешало частным радиостанциям критиковать правительство.

Газета Сомосы «Новедадес» была передана СФНО и стала выходить под названием «Баррикада». Это вызвало критику оппозиции, которая считала, что бывшая государственная газета должна такой и остаться, а не перейти во владение той или иной партии.

«Ла Пренса» сразу же после победы революции возобновила свой выпуск, и пока восстанавливали ее здание, тираж газеты печатали в Леоне. Как и до революции, «Ла Пренса» была самой массовой газетой страны. «Баррикада» поначалу невыгодно отличалась от нее излишней политизированностью и сухим, полным всякого рода «измов» стилем. Во многом это объяснялось неопытностью и ультрареволюционным рвением журналистов газеты, большинство из которых были очень молодыми людьми.

До апреля 1980 года «Ла Пренса» в целом с симпатией относилась к властям, что отражало и преобладающие настроения журналистов газеты. Как ни странно, главным рупором оппозиции в 1979 году стала газета троцкистов из Рабочего фронта «Эль Пуэбло» («Народ»). Интересно, что эта газета беспрепятственно существовала и при Сомосе. Осенью 1979 года «Эль Пуэбло» стал ожесточенно нападать на экономическую политику правительства, требуя немедленного и резкого повышения заработной платы. Во многом благодаря «Эль Пуэбло» в стране началось забастовочное движение. Газета (в которой работали некоторые бывшие члены СФНО) обвиняла сандинистов в том, что они продали интересы пролетариата буржуазии. «Эль Пуэбло» дошла до призывов к «активному экономическому саботажу», чтобы «вернуть власть народу». Неудивительно, что в январе 1980 года «Эль Пуэбло» была закрыта, а ее главного редактора посадили в тюрьму по обвинению в подрывной деятельности и нелегальном приобретении оружия.

Особое недовольство правой оппозиции вызывала деятельность Союза никарагуанских журналистов (испанская аббревиатура УПН). Союз спонтанно возник в 1978 году как подпольная группа журналистов, боровшихся против диктатуры. В августе 1979 года УПН был легализован и превратился в «закрытый профсоюз». Это означало, что в любых СМИ позиции журналистов должны были занимать только члены УПН. В свою очередь, чтобы стать членом УПН, надо было получить сертификат национального университета, подтверждавший, что этот человек прошел журналистскую подготовку. Уже действовавшие в своей профессии репортеры без образования могли быть приняты в члены УПН и без сертификата, если союз считал их людьми без моральных пороков, они не были судимы и имели как минимум пятилетний профессиональный опыт. Исключались все, кто был связан с диктаторским режимом.

УПН, поддерживавший политику СФНО, продемонстрировал свою власть в начале 1980 года, когда исключил из своих рядов редактора отдела новостей радиостанции «Радио Миль» Монтальвана. Последний критиковал политику правительства. После исключения из УПН Монтальван уже не имел права работать в своей прежней должности.

Однако в первое послереволюционное время и это положение об особой роли УПН не всегда последовательно проводилось в жизнь. Например, в «Ла Пренсе» продолжали работать журналисты, не являвшиеся членами союза.

В любом случае и по сравнению с временами Сомосы, и, тем более, на фоне открытого подавления оппозиционной прессы в большинстве стран Латинской Америки того периода в Никарагуа царила действительная свобода информации, пока коррективы в это не внесла вооруженная контрреволюция. Например, уже упоминавшийся Монтальван перешел на церковную радиостанцию «Радио Католико», которая тоже не отличалась симпатиями к СФНО.

Руководители революции прекрасно понимали, что ее успех зависит в конечном счете от экономики, а именно от существенного улучшения социально-экономического положения широких масс населения. Собственно, в этом и состояла главная цель Сандинистской революции.

Конечно, Национальное руководство СФНО было убеждено, что только социализм и плановая экономика могут решить эту задачу. Но на первых порах основной целью было восстановление экономики страны, сильно пострадавшей как от общей политики диктатуры, так и от ожесточенной гражданской войны 1978-1979 годов. И восстановление это должно было проходить в рамках рыночной экономики, хотя и при возросшей роли государства. С политической точки зрения, гарантии частному бизнесу были неотъемлемой частью политики временного союза с прогрессивной национальной буржуазией. К тому же СФНО учитывал опыт Кубы и Чили, где преждевременная масштабная национализация и резкое повышение зарплаты привели к гиперинфляции и дефициту в торговых сетях.

Никарагуанская экономика к 1979 году была фактически аграрной и крайне зависимой от конъюнктуры мирового рынка. 18,3 % ВВП страны в середине 70-х годов непосредственно создавалось в сельском хозяйстве. Еще 9,6 % приходилось на промышленность, перерабатывавшую сельскохозяйственное сырье. Собственно, никакой другой промышленности в стране почти не было, так как в аграрно-индустриальном секторе создавалось 58 % всей добавленной стоимости никарагуанской промышленности.

В последние годы диктатуры аграрная направленность экономики только возросла. В 1978 году на сельское хозяйство приходилось 24,7 % ВВП, на обрабатывающую промышленность – 21 %, на строительство – 2,9 %, на горнодобывающую промышленность – 3,1 %. Всего в материальном производстве создавалось только 48,9 % ВВП. Зато был гипертрофированным торговый сектор – 23,6 % ВВП. В торговле было занято больше экономически активного населения, чем в промышленности (соответственно 12,2 и 10,6 %). 45,4 % экономически активного населения работало в аграрном секторе.

При этом Никарагуа не обеспечивала себя основными продуктами питания – зерном (пшеницей и кукурузой) и бобами. Все сельское хозяйство товарного типа было ориентировано только на экспорт, по преимуществу двух основных технических культур – кофе и хлопка. (В меньшей степени экспортировались сахар, бананы, говядина и морепродукты.) В этих секторах доминировали крупные частные предприятия, занимавшие самые плодородные земли и использовавшие удобрения и пестициды. В то же время мелких производителей кукурузы и бобов оттеснили со временем в горные и прочие малоплодородные местности, где крестьяне на своих маленьких участках, без всякой мелиорации или механизации, едва могли обеспечить продуктами свои собственные семьи. Исследование 1977 года показало, что 63 % земли в стране используется не по назначению – например, на наиболее приспособленных для зерновых землях выращивают хлопок и т. д.

Успех в сельском хозяйстве зависел для никарагуанских производителей от двух вещей – конъюнктуры мирового рынка (прежде всего на кофе и хлопок), а также доступа к кредитам государственных и частных банков. Последнее предполагало дружбу с диктатурой, особенно с национальной гвардией.

В 1977-1978 годах производители хлопка и кофе получили 85 % всех краткосрочных коммерческих кредитов, в то время как те, кто выращивал продовольственные культуры (кукурузы и бобы), – лишь 4,7 %. Неудивительно, что в 70-е годы производство продовольствия в Никарагуа отставало от средних темпов прироста населения. Если в 1970-1978 годах общий объем сельскохозяйственного производства в Никарагуа вырос на 48 % (лучший показатель в Центральной Америке), то объем производства продовольствия на душу населения – только на 4 %. А ведь еще в 1949 году (до начала хлопкового бума) Никарагуа полностью обеспечивала себя зерном.

В 1950-1957 годах Никарагуа даже экспортировала примерно 40 тысяч тонн зерна. Но зерно вытеснял с полей хлопок, и в 1963-1967 годах страна уже импортировала примерно 70 тысяч тонн зерна. Его производство сокращалось и в дальнейшем, теснимое техническими культурами. Если в 1975 году в Никарагуа была произведена 241 тысяча тонн зерна, то в 1978 году – 209 тысяч.

Следует подчеркнуть, что столь уродливую структуру никарагуанского сельского хозяйства фактически сформировали США. Американские банки выдавали никарагуанцам кредиты только под технические культуры, которые и экспортировались в те же США. Правительство США, в свою очередь, закупало никарагуанский сахар по преференциальным ценам. Напротив, американцы охотно продавали Никарагуа излишки своей пшеницы по кредитам, выделяемым Агентством США по экономической помощи иностранным государствам (USAID).

Никарагуа, производившая в 1978 году 114 тысяч тонн мяса (больше всех других стран региона), не могла обеспечить им собственное население, так как говядина в основном шла на экспорт и была не по карману подавляющему большинству никарагуанцев. 48 % рациона среднего никарагуанца в 1978 году составляли зерновые (в основном кукуруза), 13 % – сахар, 7 % – овощи, 6 % – фрукты, 8 % – молоко и яйца, 7 % – мясо и рыба. Причем структура питания при диктатуре не улучшалась. Если в 1966-1968 годах никарагуанец потреблял в день 72,9 г протеинов, то в 1975-1977 – 70,4 г. За тот же период несколько сократилось и подушевое потребление калорий в день – с 2527 до 2453.

В 1966 году, по данным Института питания Центральной Америки и Панамы, 43 % всех никарагуанских семей не потребляли достаточное для нормальной жизнедеятельности количество калорий. Исследование ФАО 1970 года выявило, что 50 % самых бедных никарагуанцев потребляли только одну четверть животного протеина от того количества, которым наслаждались самые богатые 5 % населения. Другими словами, это означало, что мясо было фактически недоступно почти половине населения. В 1976 году USAID установило, что 42 % всех никарагуанских детей в возрасте до четырех лет страдают от острого недоедания, а 57 % сельского населения (!) подвержены всем формам недоедания.

При этом в Никарагуа были сосредоточены самые плодородные земли всей Центральной Америки.

На экспортную выручку закупались за границей удобрения, пестициды, запчасти и вся сельскохозяйственная техника – ничего подобного в Никарагуа не производилось. Приходилось закупать за рубежом и бензин, и дизтопливо.

Такая структура экономики предполагала наличие в стране огромного количества сезонных рабочих, которые в перерывах между работой на полях наводняли города и занимались всякого рода «неформальной» экономической деятельностью, в основном мелкой торговлей. Например, из примерно 230 тысяч рабочих, занятых на выращивании хлопка в 1977 году, только 26 тысяч имели постоянную работу.

В сельском хозяйстве Никарагуа было невероятное даже по меркам Латинской Америки расслоение в отношении собственности на землю. Хозяйства, имевшие более 350 га земли, представляли только 2 % всех сельхозпроизводителей, но владели 48 % всех сельхозугодий. Фермы мелких крестьян размером до 7 га контролировали всего 2 % земель, хотя и представляли 45 % всех сельхозпроизводителей. Если всего в производстве основных технических экспортных культур участвовало до 80 % сельского населения, то лишь 40 % из них имели собственную землю, в то время как больше половины ее арендовало.

Особенностью Никарагуа было то, что в экономике страны не имелось крупных иностранных предприятий. Иностранцы обогащались в основном на торговле, то есть на разнице цен между экспортировавшимися из Никарагуа товарами и теми товарами, которые страна в силу однобокой структуры своей экономики постоянно была вынуждена ввозить. Таким образом, основные прибыли никарагуанской олигархии и ее иностранных партнеров генерировались не в производстве, а в торговле и в банковском секторе. При таком раскладе иностранцы не хотели инвестировать в развитие никарагуанской промышленности, так как это привело бы к импортозамещению, а значит, потере собственных сверхприбылей.

Правда, после создания в 1960 году Центральноамериканского общего рынка (ЦАОР) в Никарагуа стали открываться заводы, в основном по первичной переработке сельхозсырья. Во всех странах ЦАОР новым промышленным предприятиям предоставлялись налоговые каникулы на срок от шести до восьми лет, и они освобождались от уплаты таможенных пошлин на импорт оборудования на срок до 10 лет. Не было никаких ограничений и на репатриацию прибыли. Однако в 70-е годы ЦАОР пришел в упадок, особенно после того, как в 1970 году его покинул Гондурас. В течение десяти лет до революции в Никарагуа не появилось ни одного нового промышленного объекта.

Из-за олигархической структуры экономики в Никарагуа было крайне неравномерное распределение национального дохода, причем даже по меркам отсталых развивающихся стран. Больше половины населения жило на 286 долларов в год, при том что цены на основные продукты повседневного спроса были такими же, как в США (из-завысокой доли импортных товаров на рынке).

В 1977 году 5 % самых богатых никарагуанцев (116 тысяч человек) присваивали 28 % национального дохода и могли располагать по 5400 долларов в год каждый. Следовавшие за ними 349 тысяч менее обеспеченных граждан (15 % населения) имели по 2062 долларов в год (32 % национального дохода страны). Зато 50 % самых бедных жителей страны распоряжались всего лишь 15 % национального дохода (286 долларов в год).

Причем на селе имущественное расслоение было особенно ужасающим. 51 % экономически активного сельского населения располагал в 1971 году лишь 7,5 % всех доходов, в то время как 3,5 % богатых аграриев присваивали 63 % доходов.

В 70-е годы Никарагуа попала и в долговую кабалу. За десятилетие перед революцией внешний долг страны рос на 24 % в год и достиг астрономической суммы в 1,6 миллиарда долларов. Впрочем, это было типично для всех стран Латинской Америки, где в то время долги иностранным кредиторам росли даже быстрее – на 35 % в год. 46,3 % никарагуанского долга приходилось на частные банки, в основном американские. Ранее основными кредиторами были международные финансовые организации – МВФ, МБРР и МАБР, которые обычно предоставляли средства на более льготных условиях и были более расположены обсуждать частичную реструктуризацию долга.

Никарагуа занимала первое место в Латинской Америке по внешнему долгу на душу населения. Если в 1970 году внешний долг составлял только 20,6 % ВВП, то в 1979 году – 62,9 % (данные МБРР).

Уродливая и зависимая от колебаний мировых цен всего на два товара структура никарагуанской экономики была усугублена катастрофическими последствиями гражданской войны 1978-1979 годов. Помимо упоминавшегося выше прямого ущерба от военных действий (по разным оценкам, от 480 до 640 миллионов долларов), буржуазия вывезла из страны 1,5 миллиарда долларов. Причем лоббистская организация частных предпринимателей КОСЕП задним числом даже утверждала, что это был патриотический шаг, чтобы лишить диктатуру средств. Правда, после победы революции частный капитал не спешил возвращаться в страну.

Промышленное производство в 1978-1979 годах упало на 30 %, а строительный сектор вообще прекратил работу. Самым страшным для экономики было то, что посевы хлопка практически не производились, а это означало, что почти никакой экспортной выручки в 1980 году не будет (новые посевы хлопка должны были осуществляться в начале 1980 года). Действительно, экспортная выручка упала в 1980 году на 47 % по сравнению с 1978 годом (на 219 миллионов долларов). А это грозило Никарагуа дефолтом по внешнему долгу, если бы не удалось договориться с кредиторами об отсрочке платежей. Такое положение дел было тем более обидным, если учесть высокие мировые цены в 1980 году на кофе и хлопок.

При этом из совокупного внешнего долга 380 миллионов долларов приходились на выданные в последние два года перед революцией краткосрочные коммерческие кредиты никарагуанским экспортерам, которые теперь явно не могли их вернуть.

Активно заимствовал из казны средства и сам Сомоса, который лично или через семью был владельцем наиболее прибыльных предприятий страны – от мясоперерабатывающего завода и кофейных плантаций до морской транспортной компании. Прямо перед своим свержением Сомоса был должен государству 23 миллиона долларов. Он же присвоил и полученный всего за шесть недель до падения диктатуры кредит МВФ. Из 33,1 миллиона долларов, выделенных фондом, сандинисты обнаружили в Национальном банке всего 3,5 миллиона, перевод которых за границу удалось предотвратить только по счастливой случайности. Этих денег хватило бы только на один день обычного никарагуанского импорта. А ведь до конца 1979 года Никарагуа должна была выплатить иностранным кредиторам в счет обслуживания внешнего долга астрономическую сумму 660 миллионов долларов.

В целом ВВП страны упал в 1979-м по сравнению с предыдущим годом (когда он тоже сократился на 7,2 %) на 24 % и откатился на уровень 1962 года по подушевому показателю.

Инфляция в 1979 году достигала 80 %, треть никарагуанцев остались без работы, десятки тысяч людей не имели постоянного жилья и стали беженцами в собственной стране. Из-за войны возникли перебои в снабжении населения основными продуктами питания: кукурузой, бобами, мукой, молоком, яйцами. Без экстренных усилий для ликвидации этих проблем страну к концу 1979 года ожидал массовый голод.

В условиях разрухи, как реальной, так и макроэкономической, перед сандинистами стояла в 1979 году та же дилемма, что и перед большевиками после окончания гражданской войны в России. Опираясь и на вооруженную силу, и на свой громадный авторитет, сандинисты могли сразу национализировать всю экономику и ввести центральное планирование. Это позволило бы аккумулировать средства как для обслуживания внешнего долга, так и для индустриализации страны и направления денег через госбюджет в целях улучшения жизненного уровня населения.

Именно такой путь предлагали Советской России в 1920 году Троцкий и Бухарин, считавшие, что социализм может быть введен немедленно на базе политики «военного коммунизма».

Но сандинисты, как в свое время и Ленин в случае с Россией, полагали, что отсталая и лишенная промышленности Никарагуа еще не готова к центральному планированию. Поэтому они пошли по пути осторожных реформ при уважении прав частной собственности и поддержки частного аграрного производства. Как и Ленин, они изобрели свой НЭП. Кстати, и сам Ленин выступал против поспешной национализации, справедливо считая, что молодое рабоче-крестьянское государство просто не готово пока к эффективному управлению госсектором. Даже когда в ходе гражданской войны все же пришлось национализировать крупную промышленность, большевики часто оставляли бывших владельцев в роли директоров новых государственных предприятий.

К тому же, в отличие от Советской России начала 20-х годов, никарагуанская буржуазия была отнюдь не уничтожена в ходе гражданской войны. Напротив, крупный частный бизнес по-прежнему контролировал всю экономику, а лидеры буржуазии были представлены во всех новых органах революционной власти, чего не было в послереволюционной России. Вдобавок все экономические меры следовало предпринимать с оглядкой на США, в то время как Ленин уже мог после 1920 года не опасаться вооруженной интервенции иностранных государств.

Осторожная экономическая линия сандинистов вовсе не означала, что фронт отказался от генеральной линии на построение социализма. Но, как и большевики, сандинисты задумали временное отступление с целью восстановления экономики рыночными силами. В то же время частичная национализация должна была дать революционной власти, как и в Советской России, «командные высоты» для дальнейшего реформирования экономики в интересах большинства населения.

«Командные высоты», или, иными словами, госсектор в экономике планировалось сформировать на базе конфискованной у диктатора и его соратников собственности.

Сомоса был крупнейшим предпринимателем в Никарагуа, однако его бизнес-империя не годилась для основы госсектора. Семья Сомосы владела самыми доходными предприятиями во всех секторах экономики, что было разумно с точки зрения цели максимизации прибыли. Например, Сомоса имел скотоводческие фермы, собственный мясоперерабатывающий комбинат и молокозавод, а также, как упоминалось выше, транспортную морскую компанию по перевозке всей своей продукции в США и другие страны. То же самое относилось к кофе, сахару, строительной продукции. Но ни в одном из секторов никарагуанской экономики диктатору и его семейному клану не принадлежали лидирующие позиции. Да Сомосе это и не было нужно – ведь прибыльность его предприятий во многом базировалось на административном ресурсе и легком доступе к государственным средствам.

Не случайно при диктатуре в Никарагуа, в отличие от многих стран Латинской Америки и Западной Европы, отсутствовал официальный госсектор (Сомоса гордился своим экономическим «либерализмом», что находило благосклонные отклики в США). Ведь госсектор пришлось бы частично содержать из казны (например, в кризисный период), в то время как «частные предприятия» Сомосы сами этой казной и пользовались.

Декретом № 3 Хунты национального возрождения от 20 июля 1979 года были национализированы без компенсации все предприятия и иная собственность, принадлежавшая «семье Сомосы, военным и государственным служащим, покинувшим страну после декабря 1977 года» (то есть после начала широкомасштабной вооруженной борьбы СФНО против диктатуры). Эта мера предусматривалась программой хунты, сформулированной еще в июне 1979 года, и не вызвала в Никарагуа абсолютно никакого сопротивления. Многие предприниматели были только рады, что избавились от такого мощного конкурента, как клан Сомосы. В результате этой национализации «Сфера народной собственности» (так официально именовался госсектор – Area Propiedad del Pueblo) сразу приобрела примерно 20-25 % производственных мощностей как в промышленности, так и в сельском хозяйстве.

26 июля 1979 года была национализирована вся банковская система. Характерно, что и эта мера была позитивно воспринята как частным бизнесом, так и американскими деловыми партнерами Никарагуа. Ведь к июлю 1979-го финансовая система была банкротом, поскольку частные владельцы банков вывезли из них (и из Никарагуа) почти весь капитал. Все кредитование нового сельскохозяйственного сезона находилось под угрозой срыва, а иностранные кредиторы могли и не дождаться возврата выделенных никарагуанским банкам кредитов. Поэтому национализация банков также прошла при полной поддержке всего никарагуанского общества.

Например, активы пяти национализированных банков составляли 80 миллионов долларов, в то время как их долги иностранным кредиторам превышали 180 миллионов. Таким образом, государство фактически взяло на себя еще и гарантию по выплате корпоративного внешнего долга.

При этом следует отметить, что СФНО видел именно в банковском секторе те «командные высоты», с помощью которых в будущем можно было приступить к изменению отсталой структуры никарагуанской экономики. Ведь все крупные и средние частные производители (особенно ориентированные на экспорт аграрии) зависели от коммерческих кредитов, а ими отныне распоряжалось государство.

Банки национализировались с выплатой компенсации путем выпуска для бывших владельцев пятилетних государственных облигаций с низким аннуитетом (то есть фактически выкуп выплачивался в рассрочку).

Посол США в Манагуа Пеззулло сообщал в Вашингтон, что национализация банков «в целом была популярной мерой даже среди некоторых представителей частного бизнеса».

Посол был абсолютно прав. При Сомосе в стране было две банковских олигархических группы (помимо семейства самого диктатора) – БАНИК (связанная с «Банком Никарагуа», отсюда название) и БАНАМЕРИКА (группировавшаяся вокруг «Банко Америка»). Эти тесно связанные, в том числе и родственными узами, группы контролировали практически весь кредит в стране, чем были недовольны многие частные предприниматели, вынужденные брать кредит либо под высокий процент, либо путем различного рода взяток и «дружеских жестов» по отношению к олигархии.

Филиалы иностранных (главным образом американских) банков, таких как «Уэллс Фарго», «Ситибэнк» и «Бэнк оф Америка», не подпадали под национализацию, однако им запретили принимать депозиты от никарагуанских физических лиц. Теперь иностранные банки должны были сконцентрироваться на работе с юридическими лицами, особенно на кредитовании экспортно-импортных операций.

В начале августа 1979 года государство сделало следующий логический шаг – была введена государственная монополия на экспорт важнейших никарагуанских продуктов: кофе, хлопка и сахара. Теперь все частные производители должны были продавать свой урожай государственным компаниям, которые уже сбывали его на мировом рынке. Таким образом, в руки правительства попал контроль над валютной выручкой, что было очень важно с учетом выплаты внешнего долга и обеспечения бесперебойного критического импорта.

Эта мера уже вызвала недовольство КОСЕП, но оно пока оставалось глухим. Ведь если государство установило бы для производителей выгодные закупочные цены, то государственная монополия была бы только на руку частному бизнесу, освобождая его от существенных издержек по маркетингу и организации сбыта товара за границу. Естественно, особенно выгодным это было для мелких и средних производителей, так как последние вырывались еще и из-под диктата перекупщиков-оптовиков, часто заставлявших производителей сбивать цены.

Эта мера была и в интересах городских потребителей. Ведь во многом высокие цены, например, на хлеб объяснялись тем, что на оптовом рынке зерна господствовала узкая группа крупных торговцев, в то время как мелкие производители не оказывали на цены практически никакого влияния. Причем, как правило, эти же торговцы снабжали крестьян кредитами, что еще больше повышало их зависимость от оптовиков. Но даже при Сомосе существовала государственная система интервенций на внутреннем рынке зерна. Так называемый Никарагуанский институт внутренней и внешней и торговли (испанская аббревиатура ИНСЕИ) закупал на рынке 5-10 % урожая и использовал эти объемы для интервенций в случае резкого роста цен.

В начале ноября 1979 года была национализирована горнодобывающая промышленность, не игравшая в экономике серьезной роли и находившаяся на грани полного банкротства. Когда-то коммерчески выгодные месторождения никарагуанского золота к 1979 году были практически исчерпаны, и все предприятия требовали серьезной модернизации, а значит, капиталовложений. Национализация в этом случае была продиктована скорее идеологическими (националистическими) соображениями, согласно которым все недра страны должны были принадлежать государству. Проблема была лишь в том, что в отличие, например, от Мексики или Чили эти недра были практически лишены полезных ископаемых.

Исторически добычей золота на востоке Никарагуа занимались иностранные (в основном американские) компании, которые в 1909 году даже профинансировали военный мятеж против никарагуанского правительства. Поэтому и эта национализация встретила одобрение практически всех слоев никарагуанского общества. Как и в Чили при Сальвадоре Альенде, имущество иностранных горнодобывающих компаний национализировалось за выкуп, но с учетом того ущерба, который эти компании принесли окружающей среде и «человеческому капиталу».

Под национализацию подпали две американские компании – «Нептун Майнинг Корпорейшн» и «Росарио Майнинг Компани», а также совместное предприятие американцев с кланом Сомосы «Септентрио Майнинг Компани». Администрация Картера в целом отнеслась к национализации спокойно. Ведь, в отличие от Чили, никарагуанские инвестиции американских компаний не имели большого значения для экономики с точки зрении национальных интересов страны. Однако Вашингтон все же предупредил Манагуа, что дальнейшее развитие двусторонних отношений, в том числе и возможная американская экономическая помощь Никарагуа, будет зависеть от адекватной компенсации за национализированное имущество.

Но если национализация американской собственности на Кубе стала для США формальным предлогом для введения экономического эмбарго против Острова Свободы, то ничего подобного в случае с Никарагуа не произошло.

При этом сандинисты старались провести национализацию американских активов как можно более мягко. Власти воздержались от обвинений в адрес бывших хозяев (хотя, конечно, ничего для никарагуанской окружающей среды те за многие годы так и не сделали). Менеджмент «Нептуна» даже попросили еще примерно полгода выполнять свои обязанности. Никарагуа пошла навстречу американцам и в формулировании основы для компенсации. Первоначально планировалось выплатить собственникам стоимость их бухгалтерских активов, но американцы настояли на выплате реальной стоимости (которая была выше). Тем самым, кстати, американцы фактически признали, что обманывали никарагуанские налоговые органы, занижая стоимость своего имущества. Тем не менее в 1982 и 1983 годах были подписаны соглашения о суммах компенсации с «Росарио» и «Нептун», несмотря на то, что в те годы администрация США уже открыто финансировала никарагуанскую вооруженную контрреволюцию. Например, «Нептуну» выплатили 3,7 миллиона долларов плюс проценты в течение шести лет за уже добытые компанией минералы, которые были конфискованы в ходе национализации.

Интересно, что американские аграрные компании, такие, как «Юнайтед Фрут», фактически освободили от экспорта продукции через государственные внешнеторговые компании, хотя это и предписывалось законом. Сандинисты делали все возможное, чтобы не давать США и малейшего повода для враждебной политики.

В результате национализации 1979 года госсектор сосредоточил в своих руках 21 % сельскохозяйственного производства. Но при этом 29 % приходилось на долю крупных капиталистических хозяйств, а 50 % – на долю мелких частных производителей. В промышленности на «народную собственность» приходилось 25 % производства, на крупных капиталистов – 45 %, на мелких производителей – 30 %. Благодаря тому, что Сомоса активно наживался на строительстве после разрушительного землетрясения в Манагуа в 1972 году (например, фирма диктатора поставляла для столицы тротуарную плитку), в руки государства после революции перешло 70 % строительного сектора. Еще 25 % находились в руках мелких производителей, а у крупных капиталистов было не более 5 % (Сомоса не терпел здесь крупных конкурентов).

Во внешней торговле государство теперь отвечало за 75 % экспорта и 45 % импорта. Последний аспект был тоже очень важен. Новые власти ввиду отсутствия значительных валютных средств стремились ограничить импорт только самым необходимым – продовольствием, медикаментами и товарами для сельского хозяйства (удобрения, дизтопливо, запчасти). Импорт предметов роскоши был существенно ограничен.

Всего после национализации на предприятиях госсектора производился 41 % ВВП, 34 % давали крупные капиталистические хозяйства и 25 % – мелкие частные производители.

Примерно такая доля госсектора в экономике была для развивающихся стран обычным явлением. Роль, которую государство играло тогда в никарагуанской экономике, сопоставима и со значением госсектора для Мексики и Франции тех времен.

Сандинисты всячески стремились избежать типичной ошибки, обычно возникавшей на национализированных предприятиях в ходе народных или социалистических революций. Обычно рабочие на госпредприятиях требовали от «своего менеджмента» немедленного повышения зарплаты в качестве компенсации за лишения при «старом режиме» (причем в случае с Никарагуа эти лишения были абсолютно реальными). Враги революции обычно старались подбить рабочих на забастовки, понимая, что народное правительство не будет их расстреливать или сажать в тюрьмы (как это было при Сомосе). На предприятиях госсектора обычно серьезно падала производственная и технологическая дисциплина. Именно с этим столкнулся Сальвадор Альенде после того, как была национализирована медная промышленность Чили.

Поэтому СФНО через свой профцентр, как уже упоминалось, всячески старался убедить рабочих национализированного сектора проявить умеренность и сосредоточить все силы на немедленном росте производства. Ведь было ясно, что не подкрепленные новыми товарами деньги приведут лишь к росту и так огромной инфляции.

Сандинисты пытались повысить жизненный уровень рабочих немонетарным путем, например, за счет предоставления бесплатного медицинского обслуживания и образования («социальная зарплата»), а также путем контроля за ценами на основные товары повседневного потребления. На предприятиях организовывались распределители, в которых рабочие покупали товары по низким государственным ценам. Предполагалось также, что сами по себе успешно работающие предприятия госсектора создадут новые рабочие места и тем самым сократят безработицу, что позитивно скажется на общем уровне жизни бедных слоев населения.

Этот разумный в целом подход, однако, привел к неожиданному для правительства результату. Ведь если предприятиям ставились задачи по физическому наращиванию объемов выпускаемой продукции, то многие менеджеры госсектора с пренебрежением относились к финансовым показателям работы. Если уж повышать производство – так любой ценой. Владея банками, государство всегда сможет предоставить очередной кредит или списать старый. Такой подход объяснялся не столько неопытностью или бесхозяйственностью, сколько святой верой многих (в том числе и Национального руководства СФНО) в то, что предприятия госсектора имеют не только производственную, но и социальную функцию. В отличие от старого времени, они должны заботиться о своих рабочих. Например, член Национального руководства СФНО Хайме Уилок говорил: «…эффективность (производства) должна быть социальной по своей природе. Если в своем стремлении получить больше прибыли мы забудем о заработной плате, социальных благах для трудящихся и проблемах с безработицей, вызванных экспортно-ориентированным сельским хозяйством, то мы привнесем в общество элемент нестабильности, который и означает плату за социальную неэффективность».

Но если предприятия госсектора в условиях рыночной экономики взваливали на себя дополнительные социальные расходы, то они проигрывали в конкуренции частным производителям. К тому же сокращалась выручка, которую они могли перевести в бюджет на общегосударственные нужды. А постоянные просьбы о кредитах увеличивали денежную массу в обращении, что вело к инфляции, которой всеми силами старались избежать сандинисты.

Наконец, для нового госсектора как на уровне министерств, так и на уровне самих предприятий просто не хватало квалифицированных специалистов. Многие бежали из страны еще в последние месяцы диктатуры и не спешили возвращаться. Другие не шли на госслужбу потому, что правительство, как упоминалось, ввело для госслужащих предел максимальной зарплаты и многие специалисты предпочитали работу в частном секторе, где такого предела не было.

На Кубу было направлено с целью получения высшего образования 1200 молодых никарагуанцев, в СССР – 700 (за счет кубинской и советской сторон). Начиная с середины 80-х годов эти люди должны были составить костяк нового современного поколения управленцев. Пока же приходилось рассчитывать на энтузиазм никарагуанцев и иностранных советников, которые и разрабатывали под эгидой Национального руководства СФНО экономическую политику правительства. При этом старались – опять же, чтобы не злить США, – сохранить количество советников из социалистических стран (особенно из СССР) минимальным. На первом этапе в экономическом блоке правительства активно работали не только болгары, но и граждане западноевропейских, латиноамериканских стран и США (как частные лица, а не как представители правительств своих стран).

В июле 1979 года в никарагуанском правительстве, по сути, царил хаос, тем более что ранее никаких попыток макроэкономического регулирования в стране не предпринималось и соответствующий инструментарий отсутствовал. Для ликвидации этого недостатка было решено образовать министерство планирования (МИПЛАН) во главе с членом Национального руководства СФНО команданте Хенри Руисом (он учился в Московском Плехановском институте на экономиста, хотя и не окончил учебу). Предполагалось, что МИПЛАН станет экономическим суперминистерством, координирующим всю экономическую политику правительства.

Но этого так и не случилось. Никарагуанские министерства по традиции местнического бюрократизма никак не реагировали на указания МИПЛАНа. К тому же некоторые из них возглавляли политически равновеликие Руису члены Национального руководства СФНО. Если МИПЛАН, например, всячески призывал к ограничению расходов предприятий госсектора, то министерство сельского хозяйства во главе с команданте Хайме Уилоком, наоборот, активно раздавало кредиты сельхозпроизводителям. В Национальном руководстве СФНО возникали постоянные споры, и, в конце концов, МИПЛАН в 1985 году был вообще упразднен, так и не став координатором экономического развития страны.

В 1979-1980 годах под эгидой МИПЛАНа создали отраслевые «программные координационные комиссии». В этих органах представители различных министерств под руководством МИПЛАНа должны были формулировать и контролировать развитие тех или иных секторов экономики. Однако реально министерства часто вообще не посылали на заседания своих представителей и не выполняли решений комиссий, у которых не было права издавать директивные указания.

В конце 1979 года МИПЛАН разработал первый в истории Никарагуа индикативный план экономического развития – «План экономического возрождения на благо народа» на 1980 год, ставший известным как «План 80» В этом 140-страничном документе (кстати, поступившем в свободную продажу, чтобы с ним могли ознакомиться все желающие; было отпечатано 50 тысяч экземпляров) предусматривались основные социально-экономические показатели, которых никарагуанская экономика должна была достигнуть в 1980-м.

В целом ставилась задача в 1980-1981 годах преодолеть последствия гражданской войны и достичь уровня ВВП и потребления начала 1978 года. Для этого требовалось за два года увеличить ВВП ни много ни мало на 45 %. Составители плана прекрасно понимали, что в условиях разрухи и ограничения возможностей для государственных инвестиций прирост ВВП будет достигнут скорее не за счет материального производства (его рост в 1980 году предполагался на уровне 10 %), а за счет строительства, торговли (особенно внешней) и сферы услуг.

Помимо целей восстановления предполагалось с опорой на госсектор как «центральный стержень экономики» начать «постепенный переход от спонтанного экономического регулирования к сознательному и плановому регулированию». Член Национального руководства СФНО Хайме Уилок заявил, характеризуя роль госсектора: «Это – центр, это – стержень, это – то, что позволяет определить разрыв между старым способом производства и новым, который мы хотим развивать».

План представлял собой уникальное явление для народного правительства, стремящегося строить в будущем социализм, так как был выдержан в монетаристском духе и делал упор на соблюдение финансовой дисциплины и сдерживание роста денежной массы. Понятно, что эта цель плохо сочеталась со стремлением почти на 50 % за два года увеличить ВВП. Без серьезных инвестиций этого добиться было нельзя. Это понимали и творцы «плана 80», которые уповали на помощь иностранных (в основном западных) государств и отсрочку в погашении внешнего долга.

Бюджетный дефицит в 1980 году планировалось удержать в рамках 13 % ВВП и компенсировать его на 80 % заимствованиями и помощью из-за рубежа. Предполагалось, что таким путем можно будет резко снизить инфляцию до уровня в 22 %.

В целом эти расчеты были более чем реалистичны – до конца 1979 года Никарагуа получила кредитов на 490 миллионов долларов, 344 из которых были направлены на инвестиционные цели, а 147 миллионов – на восстановление страны. США рассматривали возможность оказания Никарагуа экономической помощи в размере 75 миллионов долларов, но только в интересах частного сектора (чтобы противодействовать «скатыванию Никарагуа к марксизму»). Правда, из 344 миллионнов инвестиционных средств 178 были предоставлены еще Сомосе, который не успел их получить. Большая часть кредитов была льготными и выделялась по линии МБРР и МАБР.

Согласно «Плану 80» в 1980 году было намечено потратить иностранных кредитов на общую сумму 370 миллионов долларов.

Помимо кредитов Никарагуа получила во второй половине 1979 года грантов и помощи на 72 миллиона долларов, и ожидалось, что в 1980 году поступят еще 25 миллионов (в основном на ликвидацию неграмотности).

Что касается внешнего платежного баланса, то план предполагал дефицит в 12 % ВВП. Признавалось, что в 1980 году Никарагуа по-прежнему останется зависимой от конъюнктуры мирового рынка. Но уже в 1981 году дефицит внешнеторгового баланса планировали ликвидировать, а с 1983-го Никарагуа должна была возобновить обслуживание внешнего долга.

Таким образом, в «Плане 80» формулировался сознательный отказ от стимулирования спроса для восстановления экономики, за счет чего, например, вышли из кризиса Германия и США в 30-е годы. Наоборот, за счет экономии и финансовой дисциплины предполагалось в 1980 году достичь 80 % докризисного уровня производства в сельском хозяйстве, 87 % – в промышленности, 136 % – в строительстве (то есть госсектор должен был взять на себя лидирующую роль). ВВП к концу 1980 года должен был достичь 91 % от уровня 1978 года.

Хотя «План 80» был одобрен Национальным руководством СФНО, почти никто из его состава не принял этот документ сердцем. Многим команданте план казался антинародным или, по меньшей мере, технократическим. Сандинисты понимали, что люди ждали от революции улучшения своего материального положения, а план призывал их больше трудиться и не требовать роста зарплаты.

В дальнейшем реальность, в том числе и политическая, часто вторгалась в реализацию плана.

Тем не менее первоначально намерения СФНО не допустить ухудшения жизненного уровня при одновременном соблюдении финансовой дисциплины были самыми искренними. И достичь этого предполагалось при помощи контроля над ценами на продукты первой необходимости.

Требование контроля над ценами содержалось еще в политической программе сандинистов 1978 года. Без всякого сопротивления со стороны буржуазных партнеров по антисомосовской коалиции оно перекочевало и в программу Хунты национального возрождения. Регулировать предполагалось цены на продовольствие, лекарства и одежду. Газета СФНО «Баррикада» писала 10 октября 1979 года, что «контроль цен является ключевой функцией при строительстве более гуманного общества».

22 июля 1979 года декретом хунты № 10 в стране вводилось чрезвычайное экономическое положение с целью преодоления разрухи (действовало до апреля 1980 года). Согласно этому закону предполагалось тюремное заключение на срок до двух лет для торговцев, которые продавали товары первой необходимости по ценам выше предельных, установленных государством. В октябре 1979 года государство заморозило цены на продукты первой необходимости, такие как кукуруза и фасоль (основа повседневного рациона бедных никарагуанцев, то есть подавляющего большинства населения).

Была основана государственная оптовая компания по продаже основных продуктов питания ЭНАБАС, которая в принципе выполняла функции ИНСЕИ. Частные торговцы-оптовики продолжали свою деятельность, но не имели права закупать у производителей продовольствие по ценам выше государственных. ЭНАБАС явно представляла интересы городских потребителей продовольствия, и ее цены были ниже, чем у частных торговцев. Поэтому крестьяне (как крупные, так и мелкие) предпочитали сбывать свой товар частникам, которые с самого начала не собирались соблюдать государственные ограничения цен. А у государства просто не было отлаженного аппарата, чтобы претворить контроль над ценами в жизнь. Главную роль здесь играли Комитеты сандинистской защиты.

К концу 1979 года комитеты в массе сообщали властям, что розничные торговцы не соблюдают ценовых ограничений. В январе 1980 года министерство внутренней торговли было вынуждено официально объявить, что закон от 22 июля действует и тюремный срок за его нарушение – дело реальное.

Но тут в экономику опять вмешалась политика. Розничные торговцы, сконцентрированные на самом большом рынке Никарагуа – Восточном рынке Манагуа, составляли чуть ли не треть экономически активного населения крупных городов. Во время народного восстания они поддержали сандинистов, и многие из них после июля 1979 года стали членами революционных массовых организаций, например, народной милиции. СФНО не решался активно применять декрет № 10, чтобы не ссориться с мелкими торговцами. Тем более что никакой альтернативной работы правительство им пока предложить не могло.

Составители «Плана 80» совершено справедливо писали, что в условиях недостатка продуктов питания и товаров повседневного спроса (вызванного как гражданской войной, так и ростом покупательной способности бедных слоев) единственным способом реально контролировать цены является введение нормированной продажи населению основных товаров. Однако эта мера была признана политически нецелесообразной.

Итак, меры правительства, нацеленные на поддержку бедных слоев населения, парадоксальным образом обогатили торговцев-посредников и спекулянтов. «Ла Пренса» публиковала фотографии больших очередей перед государственными магазинами, где торговцы покупали товары по государственным низким ценам, немедленно перепродавая их по ценам черного рынка. Уже в начале 1980 года разница между государственными и рыночными розничными ценами составляла в среднем около 50 %. Но по кукурузе этот разрыв составлял 99 %, а по фасоли – 62 %. Интересно, что разрыв между государственными и частными ценами по рису был минимальным – 12 %, поскольку большая часть риса производилась в госсекторе.

Правительство помогало бедным слоям и другими методами. Например, в декабре 1979 года был издан декрет о снижении квартплаты за арендуемое жилье в городах на 40-50 %.

Декретом хунты № 323 был введен в действие Закон о защите потребителей (первый закон такого рода в истории Никарагуа), по которому министерство внутренней торговли получило право фиксировать и замораживать цены на все товары, «необходимые для народного потребления», а также и на товары, используемые при производстве вышеупомянутых товаров повседневного спроса. Для выработки рекомендаций по ценовой политике декретом при министерстве учреждался Консультативный совет по защите потребителей. В этот совет входили представители не только государственных экономических органов, но и полиции, Торговой палаты и массовых общественных организаций.

Сандинисты старались не прибегать к мерам принуждения. Правительство издавало призывы к домохозяйкам ограничить потребление сахара и говядины, чтобы отправить эти продукты на экспорт и получить так необходимую стране валюту. Однако понятно, что эти призывы к сознательности были в тех условиях не очень эффективным инструментом экономической политики.

Пришлось все же постепенно переходить к государственному распределению продуктов по твердым ценам. Декретом хунты № 264 в январе 1980 года на всех предприятиях с количеством работающих более 30 человек были учреждены магазины, которые продавали работникам товары по государственным ценам в зависимости от количества едоков в семье.

Ужесточилась и борьба против розничных торговцев, нарушавших ценовой максимум. 14 марта 1980 года «Ла Пренса» сообщала, что только в Манагуа были оштрафованы около 1000 розничных торговцев. В ответ на это торговцы стали придерживать товары, что вело к еще большему росту цен на «черном рынке».

«Баррикада» обвиняла в сложившемся дефиците саботажников и контрреволюционные элементы. Спекулянтов продуктами прозвали в народе «койотами». Государству же пришлось в явном противоречии с «Планом 80» тратить большие суммы на субсидирование основных продуктов, хотя формально никаких решений о субсидировании не принималось. Фактически субсидии были результатом отсутствия координации между различными министерствами экономического блока. Например, министерство сельского хозяйства старалось заинтересовать крестьян высокими закупочными ценами на продовольствие. В то же время ЭНАБАС стремилась закупать товары для розничной торговли в городах недорого. Тем самым стихийно образовался разрыв между закупочными и розничными фиксированными ценами, который и пришлось явочным порядком и без всякой системы заполнять субсидиями из и так дефицитного государственного бюджета.

В 1980 году правительство вынуждено было потратить 480 миллионов кордоб (48 миллионов долларов по официальному курсу), или 10 % своих доходов на субсидии. При этом, по некоторым оценкам, сверхприбыли спекулянтов, использовавших разницу между государственными и рыночными ценами, превысили 1,5 миллиарда кордоб. Рабочие и служащие были недовольны: их призывали не стремиться к повышению зарплаты, в то время как торговцы неслыханно обогащались за счет революции.

Очищенная от инфляции реальная заработная плата рабочих и служащих в 1980-м упала на 14 %. Самым обидным для рабочих было то, что по призыву СФНО они резко увеличили производительность труда. На практике в условиях отсутствия реальных инвестиций в основной капитал это означало, что рабочие стали трудиться больше и интенсивнее. Несмотря на то что предприниматели жаловались на падение дисциплины из-за активности профсоюзов и различного рода политических митингов, они явно лукавили, оправдывая собственный саботаж и вывод капитала за границу.

Если принять производительность труда на крупных, то есть с числом занятых более 50 человек, частных предприятиях во второй половине 1977 года (последний спокойный год перед восстанием и гражданской войной) за 100 %, то в первой половине 1979-го (пик войны и забастовочного движения против диктатуры, которое, кстати, организовали сначала не рабочие, а предприниматели) она упала до 67,4 %. Но уже во второй половине 1979 года производительность труда достигла уровня 87 % от показателя 1977-го, а в первой половине 1980 года превзошла этот уровень на 8,3 %.

Рабочие в 1980 году произвели для капиталистов и госсектора прибавочной стоимости на 3,9 миллиарда кордоб в тогдашних ценах, а в 1979-м – на 1,8 миллиарда.

Особенно тяжелым было положение с заработной платой именно для тех, кто производил продукты питания, – сельскохозяйственных рабочих, которые при диктатуре получали гораздо меньше, чем их коллеги, занятые в промышленности. Если крестьяне-производители смогли в 1980 году при государственных закупочных ценах сохранить уровень своих доходов, то заработная плата рабочих упала. Мелкие крестьяне получали в 1980 году в среднем на 50 % больше дохода, чем рабочие, занятые на уборке важнейшего экспортного товара – кофе.

В городах дело было еще хуже. Правительство установило уровень потребительской корзины для средней семьи из шести человек в 2000 кордоб в месяц (200 долларов по официальному курсу). Если средняя реальная зарплата городского пролетариата (в ценах 1980 года) составляла в 1977 году 2829 кордоб, то в 1979-м она упала до 2370 кордоб, а в 1980-м – до 2001 кордобы.

Между тем сандинисты в точном соответствии с «Планом 80» начали наступление даже на эту сокращавшуюся зарплату рабочих. Хайме Уилок вообще назвал зарплату «ловушкой капитализма» для рабочих. В конце 1979 года Национальное руководство СФНО решило, например, отменить тринадцатую зарплату, которую тот же Уилок назвал «скандалом». Монетаристская линия фронта была еще и крайне неудачной с политической точки зрения, поскольку в защиту «рождественского бонуса» немедленно выступила церковь, а также некоторые предприниматели (естественно, из лицемерия).

Тем не менее декретом № 179 в ноябре 1979 года был установлен максимум тринадцатой зарплаты в размере 1500 кордоб. Таким образом, снижения бонуса (он соответствовал среднемесячной зарплате) не почувствовала примерно половина рабочих. Сэкономленные деньги в госсекторе были направлены в специальный фонд по борьбе с безработицей. СФНО призвал всех рабочих, получивших тринадцатую зарплату в полном объеме, сдать ее в фонд по борьбе с безработицей. Однако на этот призыву откликнулись далеко не все. Оппозиционные профсоюзы призвали своих членов бойкотировать призыв фронта и, наоборот, начать забастовки с требованием немедленного повышения оплаты труда.

Как уже упоминалось, правительство ограничило и максимальную зарплату для госслужащих. Интересно, что эту меру самым активным образом представитель буржуазии Робело – член Хунты национального возрождения и лидер никарагуанских предпринимателей. Он считал, что разрыв в заработной плате между самыми высокооплачиваемыми и самыми низкооплачиваемыми слоями не должен превышать 10 раз. Часто Робело в хунте занимал даже более левые позиции, чем сандинисты.

В феврале 1980 года профцентр CAUS организовал на 19 фабриках забастовки, в которых приняли участие 1700 человек, требовавших повышения зарплаты на 100 %. Национальное руководство СФНО заявило, что за стачками стоит ЦРУ и CAUS выполняет «империалистический план по дестабилизации» Никарагуа, так же как в случае со стачками чилийских водителей грузовиков при правительстве Альенде в 1972-1973 годах. Однако даже лидер Сандинистского профцентра Иван Гарсия был вынужден заметить, что требование повышения зарплаты на 100 % выглядит «разумным», хотя и преждевременным с точки зрения задач восстановления национальной экономики. В начале марта 1980 года забастовщики добились повышения зарплаты на 10 %.

Но сандинисты опасались, что такой пример станет заразительным и подорвет все финансовые цели «Плана 80». Поэтому они прибегли к внеэкономическому давлению на оппозиционный профцентр. В марте 1980 года толпа активистов массовых сандинистских организаций напала на штаб-квартиру CAUS в Леоне. 5 марта демонстрантами был захвачен главный офис CAUS в Манагуа. Толпа кричала: «Смерть предателям рабочего класса!»

Однако как уже упоминалось, многие сандинисты сами были не в восторге от жестких финансовых показателей «Плана 80». Поэтому уже в июне 1980 года в явном противоречии с этим планом были повышены на 125 кордоб в месяц зарплаты всем, кто получал менее 1200 кордоб. Тем самым СФНО хотел сократить разницу в оплате труда между рабочей аристократией и низкооплачиваемым сельскохозяйственным пролетариатом. Ведь, по данным правительства, рабочие на селе получали в среднем на 88 % меньше денег, чем их коллеги в городе. В 1981 году предполагалось и далее сокращать этот разрыв, но все же к концу 1981-го реальная заработная плата сельскохозяйственных рабочих была на треть меньше, чем в 1977 году.

Одновременно с повышением зарплаты член Национального руководства СФНО Тирадо призвал рабочих отказаться от «спонтанных» забастовочных акций.

Правительство попыталось через ЭНАБАС побудить крестьян продавать свою продукцию по более низким ценам, но последние попросту обращались к торговцам-частникам, которые платили им больше. ЭНАБАС не являлась монополистом, так как правительство – опять же, по соображениям сохранения политического союза с мелкой буржуазией – не решалось на полный запрет частной оптовой торговли, что было бы логическим шагом для полного осуществления ценового контроля.

В 1980-1981 годах доля ЭНАБАС на внутреннем рынке кукурузы (основной продукт питания населения) составляла только 20,9 %, фасоли – 49,1 %, риса – 25,4 %. Однако в первые четыре года после революции ЭНАБАС, например, закупала кукурузу по столь низким ценам, что мелкие производители (у которых из-за отсутствия машин и удобрений производство было малоинтенсивным) даже не могли покрыть издержки производства. В этих условиях СФНО прибегал к внеэкономическим методам. Массовые организации, особенно Комитеты сандинистской защиты, требовали от крестьян продавать продукцию только ЭНАБАС. В противном случае человека объявляли «контрреволюционером», а иногда даже и арестовывали. Такая политика лишь толкала мелких крестьян в стан самой настоящей контрреволюции.

Государственный и кооперативный сектор были слабо представлены в производстве основных продуктов питания. В 1982 году госсектор давал только 6 % кукурузы, 5 % фасоли, 14 % сорго и 32 % сахара (но последний большей частью шел на экспорт). В целом государственные производители поставляли на внутренний рынок только 13 % продуктов питания. СФНО понимал, что положение можно изменить только следующей волной национализации или активным образованием кооперативов. Причем более быстрым был первый метод, так как производственные кооперативы крестьяне учреждали крайне неохотно, а отказываться в этом вопросе от принципа добровольности сандинисты не хотели.

Но и национализация не имела бы большого смысла, так как продукты питания производили не крупные капиталистические хозяйства (которые занимались экспортными техническими культурами), а мелкие производители.

После национализации государству не осталось бы ничего иного, как сливать все мелкие хозяйства в крупные, чтобы управлять ими. Но это было отнюдь не простым делом, так как многие мелкие хозяйства представляли собой хутора в горных районах, где отсутствовали дороги и какие-либо другие объекты инфраструктуры. Наконец, принимать принудительные меры против мелких крестьян СФНО не хотел по политическим соображениям – ведь именно рабочие и крестьяне рассматривались как основная социальная база революции.

В 1980-1981 годах мелкие крестьяне производили 87 % кукурузы, 90 % овощей и 81 % фасоли.

В связи с этим главным было проведение на селе аграрной реформы. От ее успеха зависело как снабжение населения основными продуктами питания, так и получение жизненно необходимых для страны валютных поступлений от экспорта аграрной продукции.

Интересно, что проводить аграрную реформу Национальное руководство СФНО поручило одному из бывших лидеров «пролетарской фракции» фронта Хайме Уилоку. Его очень любил американский посол в Манагуа Пеззулло – за то, что Уилок с его длинными волосами, по мнению посла, походил скорее на рок-звезду, чем на «традиционного» марксиста-ленинца. Уилок регулярно встречался с Пеззулло за завтраком, и американец был искренне уверен, что оказывает через своего нового друга определенное влияние на политику Национального руководства СФНО (хотя реальности это никак не соответствовало). Братья Ортега иронично прозвали горожанина Уилока «фермером».

Как и общие реформы в экономике, аграрная реформа оказалась менее радикальной, чем ожидали представители буржуазии и их покровители из США. Главной целью преобразований для сандинистов было наращивание производства как сельскохозяйственных, так и экспортных культур. Это планировалось сделать на базе конфискованных у клана Сомосы крупных хозяйств, которые не предполагалось делить между крестьянами. Мелкий частный сектор, равно как и крупных агрокапиталистов, государство планировало широко поддержать льготными коммерческими кредитами.

Как уже упоминалось, Сомоса и его клан не контролировали в монополистическом смысле этого слова выращивание ни одной из сельскохозяйственных культур. Однако именно диктатору принадлежали оба мясоперерабатывающих завода, имевших право на экспорт, три из шести фабрик по производству сахара, 65 % коммерческого рыболовства и 40 % производства риса. Национализация этих активов сразу создавала госсектору определенные конкурентные позиции, на внутреннем и, прежде всего, на внешнем рынке.

Но сельское хозяйство больше всего пострадало от гражданской войны 1978-1979 годов. Фактически была сорвана посевная кампания главной экспортной культуры – хлопка, которого в 1979 году было посеяно на 80 % меньше, чем в 1978-м. Посевы кукурузы сократились в 1979 году на 33 %, фасоли – на 29 %, риса – на 37 %. Перед бегством за границу Сомоса и его соратники смогли повредить и уничтожить большое количество сельскохозяйственных машин и оборудования. 300 тысяч голов крупного рогатого скота было забито или угнано за границу, в Коста-Рику и Гондурас.

Производство продуктов питания упало в 1978-1979 году на 40 %.

Общий прямой материальный ущерб сельскому хозяйству оценивался в 30 миллионов долларов.

В ноябре 1979 года (то есть перед началом нового сельскохозяйственного года) у Сомосы и его сторонников согласно уже упоминавшемуся декрету хунты № 3 было конфисковано 1500 хозяйств общей площадью примерно 800 тысяч га. Но при этом многие мелкие крестьяне арендаторы самочинно захватывали земли в крупных поместьях, не подлежавших национализации. Обычным предлогом для самозахватов было то, что многие крупные землевладельцы не использовали часть своих земель, в то время как у крестьян земли не хватало. Захватами часто руководила близкая к СФНО Ассоциация сельских тружеников (ACT). Хотя правительство и не поощряло незаконные акции, оно не применяло силу против крестьян, большинство из которых поддержали революцию с оружием в руках. Кстати, гнев малоземельных крестьян был оправданным – примерно две трети владельцев кофейных плантаций не жили на них.

Министерство сельского хозяйства по декрету № 38 (август 1979 года) получило право временно брать под контроль захваченные крестьянами и сельскохозяйственными рабочими угодья, чтобы в дальнейшем решать их судьбу. Государство назначало в такие поместья временных управляющих. В феврале 1980 года был принят декрет № 228, регламентировавший разрешение спорных вопросов, связанных с самозахватами земель (а также заводов и фабрик). В целом декрет предписывал вернуть земли тем владельцам, которые не подпадали под национализацию и не саботировали умышленно производство. Однако в ответ на это Ассоциация сельских тружеников провела в Манагуа массовую демонстрацию, требуя, чтобы собственникам не возвращали ни «одного дюйма земли». Правительство с этим согласилось (политические мотивы опять оказались важнее экономических), и декретом № 329 все находившиеся под временным управлением министерства сельского хозяйства земли были окончательно экспроприированы. В то же время и тем же декретом были запрещены все дальнейшие захваты земли и установлено, что конфискации может проводить только министерство сельского хозяйства согласно закону о национализации.

Сандинисты всеми силами пытались добиться, чтобы преобразования на селе не отражались в негативном плане на объемах производства аграрной продукции. При этом все же предполагалось постепенно менять структуру производства, чтобы обеспечить бедные слои населения основными продуктами питания по приемлемым ценам. Но именно постепенно, так как сокращать производство «валютных» технических культур (кофе и хлопка) было никак нельзя.

Всего под национализацию 1979 года подпало примерно 20 % всех сельхозугодий Никарагуа. В руки государства перешло 43 % всех крупных хозяйств – как правило, хорошо отлаженных и высокоинтенсивных, что было неудивительно при неограниченном доступе Сомосы к казне. Эти хозяйства занимали плодородные земли тихоокеанского побережья неподалеку от крупных городов (а значит, и потребителей), а также железных дорог и океанских портов – то есть имели выход на внешний рынок.

Госсектор в 1980 году производил 8,7 % зерна, 17 % бобовых, 20 % хлопка, 15 % кофе, держал 15 % крупного рогатого скота. В экспортных секторах по-прежнему доминировали крупные капиталистические хозяйства, на которые приходилось 62 % производства хлопка и 55 % кофе. Мелкие производители давали на рынок 18 % хлопка (зачастую на арендованных у крупных фирм землях), 30 % кофе, но зато держали 73 % скота и производили 87 % зерна и 79 % бобовых. «Благодаря» Сомосе в госсекторе было сосредоточено 67 % мощностей по переработке мяса, 49 % производства молочных продуктов и 40 % производства сахара.

Экспроприированные хозяйства Сомосы были преобразованы организационно в «государственные производственные единицы» (испанская аббревиатура UPE), которые объединили в 170 производственных комплексов, а те, в свою очередь, – в 27 агропредприятий.

Первоначально преобразованиями на селе занимались как министерство сельского хозяйства, так и Никарагуанский институт аграрной реформы (ИНРА), но в начале 1980 года они были слиты под крышей министерства.

Помимо конфискованной в 1979-1980 годах земли министерство распоряжалось еще примерно 10 миллионами акров государственных земель, большинство которых, правда, составляли девственные и непроходимые джунгли восточной части страны («Москитии»).

Министерство сельского хозяйства в точном соответствии с «Планом 80» не собралось делить конфискованные у Сомосы крупные капиталоемкие хозяйства среди мелких крестьян, и с экономической точки зрения это было абсолютно верно. Однако мелкие крестьяне и сельскохозяйственные рабочие требовали от «своего» правительства земли, причем немедленно.

Сандинисты предлагали крестьянам формировать кооперативы на уже и так арендуемых ими у крупных собственников землях. К концу 1980 года было образовано 1327 таких кооперативов («сандинистских аграрных коммун»). Треть земель эти кооперативы арендовали у правительства, а две трети – у частных собственников.

Несмотря на ожесточенную пропаганду церкви и буржуазии против кооперативов, те не имели с советскими колхозами ничего общего. У большинства кооперативов не было никакой жесткой организационной структуры, и их члены только изредка встречались для обсуждения, что сеять и кому продавать урожай. Большинство кооперативов образовывалось добровольно с тем, чтобы получить более крупные кредиты у государства. Почти все кооперативы учреждались на арендуемой земле, и их размеры редко превышали 35 гектаров.

Не более 15 кооперативов было образовано в первые годы революции путем внесения в них крестьянами своей собственной земли в виде пая (как это обстояло в советских колхозах). Как правило, образованию таких реальных производственных кооперативов предшествовало сложное и длительное убеждение со стороны местных организаций СФНО. Но в любом случае правительство придерживалось здесь принципа строгой добровольности.

Главная отличительная черта аграрной реформы 1979-1980 годов – не столько конфискация земли (которая ограничивалась только явными сторонниками свергнутого диктатора), сколько активные финансовые меры государства по стимулированию производства, причем во всех секторах на селе независимо от формы собственности. Не будет преувеличением сказать, что в 1980 году от финансовой политики правительства выиграли в основном не государственные, а частные производители, причем как мелкие, так и крупные.

Прежде всего, правительство законом ограничило максимальную арендную плату, которую могли взимать землевладельцы. Плата за земли, на которых выращивался хлопок, не могла превышать 21 доллар за гектар (ранее аренда доходила до 140 долларов), а за землю, предназначенную для выращивания зерна, – 7 долларов за гектар. От этой меры выиграли именно мелкие сельхозпроизводители, доходы которых, естественно, выросли. Именно этого и добивалось правительство: в случае с хлопком на льготные ставки по аренде имели преимущественнее право кооперативы, фермеры с наделами не более 200 мансан (1 мансана = 1,68 акра), а также все те, кто посеял хлопок в 1979 году. Те же преимущества были у кооперативов и мелких фермеров, которые выращивали зерновые.

Но главной помощью государства селу стала небывалая в истории Никарагуа доступность коммерческого кредита. При Сомосе частные банки направляли 80-90 % всех кредитных средств крупным производителям экспортных технических культур. При этом кредит не мог превышать 64 % требуемой для инвестиций суммы (то есть предусматривалось и софинансирование заемщика). Революция кардинальным образом изменила это положение. Национализированные банки фактически давали кредиты всем желающим агропроизводителям без софинансирования, причем в отдаленные районы деньги даже доставлялись самолетами. «План 80» считал 100 %-ное кредитное финансирование временной чрезвычайной мерой, направленной на восстановление экономики. Однако фактически такая линия была продолжена и в 1981-1983 годах.

С помощь дифференциации ставок по кредитам государство поддерживало мелких производителей и кооперативы. Если стандартная ставка по коммерческим агрокредитам была 13 % годовых, то производственные кооперативы получали кредиты под 7 % годовых, а кредитные и сбытовые кооперативы – под 8 %. В любом случае все ставки были гораздо ниже инфляции, которая в 1980 году составила 22 %.

Щедрая кредитная политика привела к росту производства, однако далеко не в той мере, в которой рассчитывало революционное правительство. Многие частные производители просто сокращали собственные капиталовложения, так как теперь государство все равно финансировало все расходы. Другие предприниматели конвертировали кордобы на черном рынке в доллары и переводили деньги за границу. Многие убегали вслед за деньгами, не возвращая выданных им кредитов. Так, например, несмотря на столь либеральную по отношению к производителям кредитную политику, посевная площадь под хлопком (где было больше всего крупных капиталистических хозяйств) так и не выросла, а даже сократилась по сравнению с уровнем 1977-1978 годов.

Предприниматели объясняли это тем, что у них-де нет уверенности в завтрашнем дне в новой, революционной Никарагуа.

Однако все же меры правительства дали очень хорошие результаты именно по отношению к мелким производителям, которые выполняли важнейшую государственную задачу – достижение самообеспечения Никарагуа основными продуктами питания, прежде всего зерновыми. В 1980-1981 сельскохозяйственном году посевная площадь под зерновыми увеличилась на 313 % по сравнению с 1977-1978 годом. 92 % этого мощного роста пришлось на мелких землевладельцев с наделами до 36 мансан. Это было бы невозможно без семикратного увеличения выдачи кредитов именно этой категории производителей в 1979-1980 годах. 51 % всех производителей зерна получили кредиты.

Всего никарагуанское сельское хозяйство получило в 1980 году кредитов на 70 миллионов долларов США.

В 1981 году под давлением малоземельных крестьян и сельскохозяйственных рабочих правительство приступило ко второму этапу аграрной реформы. С октября 1981 года экспроприации подлежали все хозяйства размером свыше 500 мансан на плодородных землях и 1000 мансан во внутренних неосвоенных районах страны в случае их продолжительного неиспользования владельцами. Однако до конца 1983 года правительство использовало этот новый декрет крайне осторожно, что вызывало недовольство крестьян. К ноябрю 1983 года было конфисковано всего 436 хозяйств, 63 % из которых неэффективно использовали свою землю.

Но и конфискованные по новому декрету земли правительство распределяло не частникам, а в основном кооперативам: 79 % экспроприированных угодий досталось коллективным хозяйствам, и только 21 % – единоличникам.

Всего в 1979-1984 году землю в частную собственность получили лишь 0,7 % всех крестьянских хозяйств.

Не сильно изменилась после 1981 года и структура землевладения: в 1982-м госсектору принадлежало 23 % сельхозугодий (в 1981-м – 20,1 %), кооперативам – 1,71 % (1,57 %), крупным частным производителям (свыше 350 га) – 19,94 % (21,2 %). Доля мелких производителей (до 35 га) не изменилась – 14,5 %. Реальное перераспределение земли в Никарагуа началось в конце 1983 года, и импульс ему дал президент США Рональд Рейган.

Таким образом, аграрная реформа не была по-настоящему успешной в политическом смысле этого слова. Многие крестьяне не ощутили после революции никаких изменений. Наоборот, если раньше их партнеры из частной торговли не только обеспечивали скупку их продукции, но часто и организовывали кредиты и поставку удобрений, то теперь все эти функции были распределены между различными государственными организациями, и на оформление кредитов и продаж стало уходить больше времени. Особенно от этого страдали крестьяне труднодоступных северных районов на границе с Гондурасом, которым приходилось тратить целый день, чтобы добраться до ближайшего банка или отделения ЭНАБАС.

И все же большинство сельского населения ощущало реальную заботу революционного государства и было ему за это благодарно. Теперь ни помещик со своими связями в Манагуа, ни местный командир национальной гвардии не могли, как в старые времена, отнять у них землю грубой силой либо через продажный суд.

Например, декретом хунты № 832 участие в специально созданных для разрешения земельных споров аграрных трибуналах было запрещено всем, кто когда-либо принимал участие в юридических процедурах против крестьян по земельным вопросам, будь то в качестве стороны процесса, адвоката, свидетеля или в «любом ином качестве».

Буржуазная оппозиция немедленно обвинила сандинистов в подрыве «правового государства» и независимости судов, на что член Национального руководства СФНО Луис Каррион ответил: «…мы все знаем, что перед судьей отношение к миллионеру и бедному человеку является абсолютно разным». Нет никаких сомнений, что знакомые с судами времен Сомосы никарагуанцы в подавляющем большинстве были на стороне Карриона.

Государство повысило минимальную заработную плату сельскохозяйственных рабочих с 1,7 до 2,2 долларов в день. Сандинисты внимательно следили за тем, чтобы закупочные цены ЭНАБАС опережали инфляцию и оставались для крестьян привлекательными. Например, на сезон 1981-1982 годов закупочные цены на кукурузу были повышены на 66 %, а на рис – на 77 %. Благодаря такой политике (обходившейся государству довольно дорого) доходы сельских жителей в первые два года революции выросли, что особенно выделялось на фоне падения реальной заработной платы рабочих и служащих в городах.

Экономические результаты аграрной реформы (точнее, аграрного макроэкономического регулирования) в 1980-1981 годах были отличными, особенно если учесть катастрофический исходный уровень первой половины 1979 года. Если в 1979/1980 году было собрано 145,7 тысячи тонн кукурузы, то в 1980/1981-м – 183,8 тысячи, чем был превзойден уровень 1977/1978 года (181,3 тысячи тонн). В 1981/1982 году урожай был вообще рекордным – 200,3 тысячи тонн. А ведь кукуруза была основным продуктом питания подавляющего большинства населения.

Еще большими были успехи в рисоводстве, где доминировал госсектор. Здесь вообще удалось избежать падения производства: 1977/1978 год – 48,3 тысячи тонн, 1979/1980-й – 63,8 тысячи, 1980/1981-й – 64,5 тысячи, 1981/1982-й – 91,2 тысячи. Неплохо обстояло дело и с фасолью: соответствующие показатели – 41,2, 29,2, 28,7 и 53,9 тысячи тонн. Никарагуа уверенно двигалась к полному самообеспечению продовольствием и, несомненно, достигла бы его к 1984 году, если бы США не начали против страны необъявленную войну.

А вот с техническими культурами, где доминировал крупный бизнес, дело обстояло по-другому. В 1977/1978 году страна собрала 122,9 тысячи тонн хлопка (важнейшей экспортной культуры), в 1979/1980-м – только 21,8 тысячи тонн (!), в 1980/1981 году – 75,7 тысячи, в 1981/1982-м – 65,4 тысячи. Объяснить это иначе как саботажем крупных предпринимателей просто невозможно, ибо в кредитных ресурсах никакого недостатка не было. С кофе дело обстояло лучше. Аналогичные цифры – 57,6, 56,3, 59,1 и 63 тысячи тонн. Но ничего другого ожидать и не приходилось – ведь кофейные деревья многолетние. В то же время видно, что никакого расширения производства предприниматели не осуществили.

В общем среднегодовой прирост продукции сельского хозяйства в относительно мирное для Никарагуа время (1979-1983 годы) составил 8 % – блестящий показатель не только для Латинской Америки, но и для мировой экономики в целом.

Таким образом, опыт «смешанной экономики» в сельском хозяйстве, в свою очередь, был смешанным. Оказалось, что помощи государства с кредитами и сбытом почему-то явно недостаточно для самых обеспеченных ресурсами крупных производителей, в то время как госсектор и мелкие производители «правильно» реагируют на рыночные кредитно-ценовые стимулы. Собственно, как будет показано ниже, буржуазия и не скрывала, что станет использовать саботаж в производстве основных экспортных культур в качестве средства давления на сандинистов.

Результаты выполнения «Плана 80» могут быть оценены положительно, хотя уже тогда стали сказываться отдельные недостатки и диспропорции государственного регулирования, чтобы было, впрочем, более чем нормально, если учесть, что многие регулирующие министерства и организации сами появились на свет только в 1979-1980 годах (министерство внутренней торговли, министерство внешней торговли, министерство планирования, министерство строительства и т. д.).

ВВП Никарагуа вырос в 1980 году на 10,7 % – рекордный показатель за всю историю страны. Конечно, был низким и исходный уровень, однако и в 1981 году ВВП увеличился на 7 %. Важным было и то, что ВВП в расчете на душу населения вырос в 1980 году на 6,5 %, а в 1981-м – еще на 5 %. Причем по сравнению с временами Сомосы распределение экономических результатов среди населения теперь было более равномерным. Потребление мяса и сахара никарагуанцами выросло так, как никогда в истории страны. И произошло это благодаря ценовому регулированию и субсидиям со стороны революционного государства. В среднем потребление населения выросло в 1979-1980 годах на 30 %. Таким образом, «План 80», вроде бы монетаристский, все же оказался в реальных условиях народной революции планом стимулирования внутреннего потребления.

В 1980 году ВВП Никарагуа составил 83 % довоенного уровня (планировалось 91 %).

Интересно сравнить данные Никарагуа (где ВВП упал в ходе революции и войны в 1979 году на 25 %) с соседями по Центральной Америке, где у власти стояли проамериканские правые режимы, которым США оказывали массированную экономическую помощь. ВВП относительно благополучной и самой развитой в регионе Коста-Рики вырос в 1980 году на 0,8 %, в Сальвадоре сократился на 9,6 %, в Гондурасе вырос на 2,9 %, в Гватемале – на 3,7 %. Причем в расчете на душу населения ВВП сократился везде, кроме Гватемалы.

Сельское хозяйство Никарагуа достигло в 1980 году 76 % довоенного уровня вместо 80 %, предусмотренных «Планом 80» (что связано только с падением сбора хлопка-сырца), промышленность – 82 % (по плану – 87 %).

Экспорт (составлявший в 1977 году 414 миллиона долларов) в 1980 году достиг лишь 320 миллионов долларов, что было, опять же, связано с резким падением вывоза хлопка, а также с начавшимся снижением мировых цен на основные экспортируемые Никарагуа товары.

Очень тревожным был неконтролируемый рост импорта до 787 миллионов долларов (389 миллионов в 1979 году; показатели «Плана 80» по импорту были превышены на 13 %). Во многом это было связано с достаточно щедрыми иностранными кредитами и гуманитарной помощи Никарагуа; грантов поступило на 260 миллионов долларов, хотя ожидалось еще больше. Но, с другой стороны, расширить аграрное производство было просто невозможно без ускоренного импорта машин, горючего, удобрений и пестицидов. Ничего этого в Никарагуа не производилось.

Пришлось, правда, заплатить увеличением долговой нагрузки на страну. Если в 1980 году на обслуживание внешнего долга шло 16 % экспортной выручки, то в 1981 году – уже 43 %.

Многие экономисты считали причиной резкого роста импорта искусственно заниженный официальный курс национальной валюты – кордобы, составлявший в 1980 году 10 кордоб за один доллар США. На черном рынке в конце 1980 года за доллар давали 19 кордоб. Причиной давления на кордобу была активная кредитная политика госбанков, которые в кордобах выдавали коммерческие кредиты сельхозпроизводителям. Те зачастую меняли их в Национальном банке на доллары якобы для закупки запчастей, удобрений и т. д. Но реального контроля над расходованием средств не было, тем более что многие бизнесмены эмигрировали в США, по сути, за государственный счет.

Однако если бы сандинисты провели в тот момент девальвацию, это резко взвинтило бы цены на внутреннем рынке и ударило по малообеспеченным слоям, которые только-только стали ощущать материальные преимущества революции.

Бесспорной заслугой революционного правительства было то, что несмотря на рост кредитования и различного рода социальных программ (об этом ниже), в 1980 году удалось удержать инфляцию на уровне 30 %. По сравнению с ростом цен на 80 % в 1979 году это был крупный успех. Правительство скорректировало рост денежной массы и государственных расходов увеличением налогов на обеспеченных граждан, и доля налогов в ВВП Никарагуа выросла в 1980 году с 9 % до 16 % (вместо 14 % по плану). Но по меркам развитых капиталистических стран такой показатель был более чем скромным.

За счет восстановления производства, общественных работ и создания новых рабочих мест в госсекторе удалось снизить безработицу до 15 % трудоспособного населения. На селе даже стал ощущаться сезонный недостаток рабочей силы, и на сбор кофе были отправлены молодежные и студенческие бригады.

Руководство СФНО забило тревогу относительно резкого увеличения рабочих мест на государственной службе (с 26 тысяч в 1977 году до 52 тысяч в 1980-м). «Баррикада» и члены Национального руководства фронта в своих выступлениях бичевали бюрократизм, а Байардо Арсе даже заговорил о новой болезни – «ассистентизме». Имелось в виду резкое увеличение всякого рода помощников, заместителей и ассистентов в различных государственных ведомствах. Например, только в министерстве сельского хозяйства было 4243 штатных работника (примерно в 12 раз больше, чем в министерстве промышленности). Однако представляется, что лидеры СФНО были излишне самокритичны. Резкий рост практически с нуля госсектора и регулирующих функций государства не мог бы обойтись без значительного увеличения госаппарата, тем более на селе, где шла аграрная реформа. Квалифицированных чиновников (например, для контроля над ценами) скорее не хватало.

Самым тревожным явлением в 1980 году было то, что львиную долю инвестиций в экономику вложило государство – примерно 200 миллионов долларов (13 % ВВП). Крупные предприниматели явно не спешили внести свою долю в восстановление экономики. Если в 1977 году частный бизнес инвестировал в основные средства производства 3139 миллионов кордоб (в ценах 1980 года), а государство – 3047 миллионов, то в 1980-м ситуация поменялась коренным образом: бюджеты всех уровней выделили 2410 миллионов кордоб, а частный сектор – только 622 миллиона.

Это был саботаж, причем политически мотивированный, ибо никакого вреда частному сектору экономическая политика сандинистов в 1980 году не наносила. Нет никаких сомнений, что если бы частный сектор вел бы себя чуть ответственнее (или просто как обычно), то экономика Никарагуа могла бы полностью восстановиться уже к началу 1981 года.

Макроэкономические и финансовые достижения «Плана 80» впечатляют еще более, если учитывать гигантские социальные программы, которые в тот период проводило революционное правительство, прежде всего массовую кампанию по ликвидации неграмотности и резкое улучшение медицинского обслуживания для всех слоев населения.

К 1979 году не умели читать и писать примерно половина никарагуанцев старше 10 лет. Причем на селе неграмотных было около 80 %. В 1976 году из всех детей школьного возраста только 7 % посещали начальную школу, и около половины из них ее не заканчивали. Детям крестьян было не до учебы – им с самого раннего возраста приходилось трудиться, чтобы помогать родителям. Только 17,5 % детей в возрасте 13-18 лет посещали старшие классы, окончание которых давало право на поступление в университет. 8, 4 % никарагуанских юношей и девушек учились в различных высших и средних специальных учебных заведениях.

Квалификация учителей была обычно низкой, опять же, прежде всего на селе. Платили им мало – на образование шло только 1,4 % никарагуанского ВВП. Зато разного рода синекуры в системе образования (фиктивные должности преподавателей, зарубежные гранты) часто использовались для того, чтобы прикармливать лояльных диктатуре людей, например, из национальной гвардии.

Сомосе грамотные крестьяне и сельхозрабочие были не нужны, так как грамотность повысила бы их политическую активность. И именно поэтому ликвидация неграмотности всегда была одним из основных программных требований СФНО, как и любого по-настоящему революционного народного движения в мире.

Например, лидер СФНО Карлос Фонсека Амадор однажды увидел в партизанском лагере, как его соратники обучают только что присоединившихся к отряду крестьян разбирать автомат. «Обязательно научите их читать», – посоветовал Фонсека. Еще в годы подпольной и партизанской вооруженной борьбы сандинисты устраивали курсы по ликвидации неграмотности среди сельского населения.

Как и большевики или кубинские революционеры, сандинисты видели в грамотных людях не просто граждан, имеющих навыки чтения и письма, а сознательных и критических творцов своей собственной судьбы и нового общества. Член Хунты национального возрождения Серхио Рамирес говорил: «Мы учим бедных и обездоленных читать и писать не из благотворительности, а главным образом для того, чтобы они были готовы политически и технически стать настоящими творцами и законными владельцами революции».

Наконец, с учетом постоянных требований буржуазной оппозиции скорейшего проведения в стране выборов СФНО стремился к тому, чтобы в этих выборах в первый раз в истории Никарагуа приняли сознательное участие сотни тысяч ранее неграмотных людей. Член Национального руководства СФНО, журналист по профессии Байардо Арсе четко выразил главную цель кампании: «Функция знания только одна – трансформация реальности…»

Лучше всего цели предстоящей кампании выразил ее координатор – член правительства священник Фернандо Карденаль: «Мы считаем, что для того, чтобы создать новую нацию, мы должны начать с образования, которое освободит людей. Только через познание своего прошлого и настоящего, только через понимание и анализ реальности народ может сам избрать свое будущее. Только в этом процессе народ может выполнить свое гуманистическое предназначение в качестве творца истории…»

Перед сандинистами стояла неимоверно трудная задача: в кратчайшие сроки и без выделения крупных бюджетных средств обучить грамоте сотни тысяч людей, многие из которых жили в труднодоступных районах.

Назначение координатором национальной кампании по ликвидации неграмотности священника Карденаля было умным ходом, так как католическая церковь (в основном ее верхушка) с самого начала стала вести скрытую агитацию против действий правительства скрытую агитацию. Клир утверждал, что студенты и школьники старших классов, которые и должны были обучать взрослых крестьян, будут вырваны из-под опеки родителей, и садинисты с помощью кубинских советников «промоют им мозги». А девушкам в отрыве от семьи явно грозят сексуальные домогательства.

Сандинисты умело выбили из рук церкви все ее пропагандистские аргументы, назвав кампанию по ликвидации неграмотности Национальным Крестовым походом против неграмотности.

Целью «крестового похода» было за пять месяцев снизить неграмотность населения с 50 % до 10-15 %, а затем организовать в стране постоянную систему углубленной учебы для взрослых. Все эти мероприятия должны быть строго бесплатными и открытыми для всех желающих. Другой заявленной целью кампании было повышение политической сознательности населения, для чего обучение грамоте планировалось сочетать с базовым курсом национальной истории и обществоведения. Математику, например, предполагалось учить на базе основных показателей «Плана 80» с упором на то, что цифры плана означают для каждой никарагуанской семьи.

Наконец, послав десятки тысяч молодых людей из городов в деревни, организаторы кампании хотели, чтобы юноши и девушки близко познакомились с образом жизни собственного народа. Таким образом, обучение было бы двусторонним и взаимно обогащающим.

Был изучен опыт ликвидации неграмотности в странах с испанским и португальским языком, прежде всего на Кубе, в Анголе, Мозамбике, Гвинее-Бисау. В Манагуа был приглашен известный специалист по проблемам образования для взрослых бразилец Паоло Фрейре. За основу взяли кубинский опыт, так как иного опыта в этом вопросе в Латинской Америке просто не было.

Перед Фернандо Карденалем стояли титанические организационные задачи. Надо было сначала обучить самих будущих учителей. А для этого еще требовалось разработать и напечатать сотни тысяч экземпляров учебной и методической литературы. Затем всех учителей нужно было как-то доставить в труднодоступные районы и обеспечить их фонарями (в никарагуанских деревнях, как правило, не было электричества) и элементарными медикаментами. Требовалось, например, около 60 тысяч таблеток для очистки пресной воды. Единственное, в чем Никарагуа не имелось недостатка, – так это в энтузиастах (школьниках старших классов и студентов), десятки тысяч которых были готовы принять участие в кампании. Но именно поэтому кампания должна была быть краткой, чтобы, по возможности, вместиться в летние каникулы 1980 года – ведь сандинисты не хотели, чтобы молодые люди прерывали собственную учебу.

Первым делом надо было найти вне бюджета солидные средства. Помогли грантами многие иностранные государства – Нидерланды, Великобритания, Швеция, Швейцария. ФРГ, ГДР, Доминиканская республика, Коста-Рика (последние две страны прислали бригады учителей).

Самый большой грант выделило Американское агентство по помощи иностранным государствам (USAID) – примерно 2 миллиона долларов.

В целом 99 % помощи предоставили западные страны.

Помог и Всемирный Совет церквей, что было очень важно, прежде всего с политической точки зрения. Но основную помощь, естественно, оказали кубинцы, уже ликвидировавшие у себя неграмотность в кратчайшие сроки. С Кубы в Никарагуа прибыли бригады преподавателей, что вызвало резкую критику со стороны буржуазной оппозиции и ее американских покровителей. Как уже говорилось, ни у одной другой страны Латинской Америки не было опыта быстрой и массовой ликвидации неграмотности, и к тому же кубинцы, как и никарагуанцы, говорили на испанском языке.

Однако иностранной помощи не хватало, и по всей стране общественные организации развернули массовую кампанию по сбору средств и вещей. Сандинистские комитеты защиты, женские, профсоюзные и молодежные организации проводили благотворительные балы, ярмарки и концерты, чтобы собрать «гроши на карандаши». Энтузиазм людей превзошел все ожидания, и к началу 1980 года было собрано денег и вещей на 10 миллионов долларов.

По кубинскому образцу все молодежные активисты Крестового похода против неграмотности были названы Народной армией грамотности, чтобы подчеркнуть важность кампании, которую сравнивали с вооруженной борьбой против свержения диктатуры. Подразделениями этой «армии» были бригады, поэтому бойцов против неграмотности стали называть бригадистами (как и на Кубе в свое время). Официально кампания была посвящена памяти всех погибших в боях против Сомосы героев и мучеников революции. «Армия» должна была официально вести «войну против незнания».

«Армия» состояла из «эскадронов – по 30 учителей одного возраста и пола – и желательно из одной школы или университета. Публиковались «военные сводки» с «фронтов» войны против неграмотности.

Организаторы кампании учли естественную тягу молодежи к героизму и подвигам в любое, даже мирное время, поэтому и была выбрана «армейская» организационная форма (сравните студенческие строительные отряды в СССР с их формой, символикой и знаками различия).

Особая часть «армии» – «народные учителя грамотности» – должна была взяться за ликвидацию неграмотности в бедных кварталах никарагуанских городов. Бойцы этой армии были, как правило, обычными рабочими, служащими и домохозяйками, которые обучали взрослых людей грамотности после работы.

Сначала требовалось обучить методическим навыкам работы с взрослым населением самих бригадистов (большинству которых было от 14 до 20 лет). Для этого был использован принцип мультипликатора. Сначала были обучены 80 бойцов бригады «Свободная родина», причем юноши и девушки прошли и курс физической подготовки, чтобы во всеоружии встретить трудные реалии деревенской жизни.

После окончания курса каждый из 80 бойцов бригады должен был обучить 560 других бойцов Народной армии грамотности, которые, в свою очередь, передали полученные знания еще 7000 учителям. В марте 1980 года были досрочно отправлены на каникулы вузы и гимназии, учащиеся которых стали проходить курс обучения в качестве бойцов армии грамотности. К концу марта в бой против неграмотности были готовы отправиться 95 тысяч человек. Из них 60 тысяч были бригадистами (предназначались для работы на селе), а 35 тысяч – «народными учителями», готовившимися к борьбе против неграмотности в городах.

В труднодоступных районах страны обучение и обмен опытом проводились по радио. В субботу будущие учителя проводили творческие мастерские со своими преподавателями.

Бойцов новой армии учили преподавать в маленьких группах, в форме уважительного диалога, так как будущие ученики были либо их сверстниками, либо гораздо более зрелыми по возрасту людьми. К тому же главной задачей было развитие у людей способности четко выражать свои мысли и критически анализировать окружающую действительность.

Именно из этих целей и исходили разработанные учебные материалы. Главный из них – элементарный учебник испанского языка «Рассвет народа» – предполагал обучение навыкам чтения и письма на примере разбора с учениками основных вех никарагуанской истории. Учебник состоял из трех разделов:

– история и развитие революции,

– социально-экономическая программа Хунты национального возрождения,

– гражданская оборона.

Всего в книге было 23 урока, каждый из которых сопровождался фотографиями и письменными упражнениями. В качестве примеров тем уроков можно привести следующие: «Сандино – лидер революции», «Труд – право и долг каждого гражданина», «СФНО вел народ к Освобождению», «Мало тратить, экономить ресурсы и много производить – это и есть Революция», «Сандинистские комитеты защиты защищают революцию» и т. д.

Учебник арифметики также носил характерное название: «Математика и экономическое восстановление (Никарагуа) – одна и та же операция».

Урок должен был начинаться с обсуждения учениками фотографии, причем было желательно дать свободно выговориться всем желающим. Важность диалога и самовыражения неоднократно подчеркивал Карденаль: «Первый шаг [процесса обучения] носит ярко выраженный политический характер, так как он предоставляет народу власть слова. Выражая свое собственное мнение о своей жизни, истории своей страны и своем будущем в диалоге с другими, они [ученики] начинают развивать и укреплять свои творческие и аналитические способности… а ведь любое образование, которое заслуживает этого названия, должно готовить людей к свободе – к свободе иметь собственное мнение, быть критически настроенным для того, чтобы изменить свой мир».

Например, фотография к уроку № 10 (тема: «Аграрная реформа даст работу и землю народу») изображала мужчин, женщин и детей, убирающих урожай кукурузы. Диалог вращался не только вокруг самой темы обеспечения страны продовольствием, но и затрагивал равенство полов, необходимость дать детям новое светлое будущее и т. д.

После диалога преподаватель переходил к фонетическим упражнениям на базе только что обсужденного материала, а заканчивалось занятие письменными и устными упражнениями. Так как уроки должны были проходить по вечерам для обычно сильно устававших за трудовой день людей (прежде всего крестьян), то весь материал надо было уложить максимум в два часа.

Естественно, буржуазная оппозиция сразу же заговорила о «промывке мозгов» и политической пропаганде, хотя в мире нет и не было ни одной страны, где преподавались бы деполитизированные история и обществоведение. Следует также подчеркнуть, что никакой антирелигиозной пропаганды учебная программа не содержала. Тем более что правительство сделало предстоявшую войну против неграмотности предметом широкого общественного обсуждения в небывалом в истории страны масштабе.

Созданная для координации всей кампании Национальная комиссия грамотности провела два общенациональных конгресса по оценке готовившихся программ обучения с участием педагогического сообщества. Обсуждение тем и организационных моментов состоялось во всех массовых организациях страны и в церковных приходах. Всего в процессе обсуждения предстоявшей кампании приняли участие более 100 тысяч человек. Отделения Национальной комиссии грамотности были созданы в столицах всех 16 департаментов и 144 районных центрах. Они должны были оперативно в случае необходимости помогать бригадистам советом и учебными материалами.

Характерно, что в центральном офисе Национальной комиссии работали эксперты из самых разных в политическом отношении стран – Аргентины (два человека), Чили (один), Колумбии (четыре), Коста-Рики (один), Кубы (четыре), Сальвадора (два), Мексики (два), Гондураса (один), Перу (один), Испании (четыре), США (три) и т. д.

С самого начала правительство заявило, что несовершеннолетние могут стать бригадистами только с согласия родителей, причем бригады будут разделены по половому признаку и несовершеннолетних девушек поселят вместе в общежитиях под надзором взрослых учителей. Бойцы народной милиции, полиции и армии должны были охранять бригадистов от любых проявлений враждебности. Были образованы комитеты родителей, следившие за ходом кампании, в которой участвовали их дети.

24 марта 1980 года армия борьбы против неграмотности под колокольный звон церквей и восторженные крики собравшихся выстроилась на площадях крупных городов для того, чтобы торжественно отправиться на свою битву. Каждый бригадист был в «форме» – джинсах, резиновых сапогах и серой крестьянской рубахе. Оружием каждого бойца армии помимо учебников были переносная школьная доска, сетка против москитов, гамак, фонарь и набор основных медикаментов.

Только 7 тысяч из примерно 80 тысяч бригадистов были профессиональными педагогами. Некоторым из общественных «учителей» едва исполнилось 13 лет. В общей сложности в армию грамотности записались более 95 тысяч добровольцев. Всего в той или иной форме (обучение, организационное обеспечение, сбор средств и т. д.) в кампании по борьбе с неграмотностью приняли участие 20 % населения страны.

Примечательно, что, как в свое время и на Кубе, 60 % бригадистов были женщинами и девушками.

После торжественных проводов бригадисты на грузовиках, автобусах, лодках или лошадях разъехались по всей стране, причем у некоторых дорога заняла 10 дней.

Прием на местах был, как правило, не менее восторженным, чем проводы дома. Во всех деревнях юношей и девушек встречали торжественной службой в церкви, крестьяне спешили накормить их самыми лучшими (с точки зрения их бедной непритязательной жизни) «деликатесами». Крестьяне были потрясены хотя бы уже тем, что впервые на них обратили внимание жители далеких и чуждых им городов. И это внимание было искренним и бескорыстным.

Учеба началась не сразу. Первое время бригадисты работали вместе с крестьянами в поле и ели с ними «из одного котелка», чтобы лучше понять образ жизни своих учеников. Конечно, для многих горожан было шоком узнать, в какой ужасной нищете, без света, воды и туалетов живут их сограждане, обеспечивающие всю страну едой. Один из бригадистов, 15-летний Давид писал домой: «Дорогие мама и папа… москиты сводят меня с ума. Как только я начинаю говорить, они залетают мне в рот. Но скоро пришлют москитные сетки. Я надеюсь на это… Я многому учусь. Теперь я знаю, как доить корову и сажать овощи. А на днях я с доном Демесио привязывал бычка. Но я делал это очень неумело, и нам пришлось его снова ловить… Дожди не прекращаются. Подошвы моих ботинок отклеились, и мне пришлось пришить их иглой, которую местные используют для зашивания мешков…»

16-летняя Гуадалупе сообщала родителям: «Иногда трудновато. Томасита умная и хочет учиться, но ее маленький ребенок очень много кричит, и ей постоянно приходится его успокаивать. Я прихожу к ней по три раза в день, чтобы застать ее свободной, но… пока она не продвинулась дальше четвертого урока… Камило вроде не очень хорошо делает фонетические упражнения. Ему, конечно, нужны очки. Ему уже 67 лет… Сокорро и Хоакина уже дошли до урока № 14, но Хулио пришлось бросить учебу, чтобы собирать кофе, а Каталину малярия приковала к постели… Висенте сильно подтянулся после того, как упал с мула. До этого он был настоящим лентяем. Но теперь, когда у него сломана рука, он стал серьезным и прилежным, несмотря на то, что ему приходится заново учиться писать левой рукой».

Характерным является и один из диалогов в импровизированном классе (учились везде – от крестьянских хижин до складов с луком).

«– Донья Ауксиладора, что для Вас означает незнание?

– Незнание означает, что я не знаю ничего о том, кто я есть на самом деле, и почти ничего не знаю о мире, в котором я живу.

– Почему Вы хотите научиться читать и писать?

– Ну… чтобы разбудить свой разум.

– А ты, Асунсьон?

– Научившись читать и писать… мы сможем получать больше выгоды от сельского хозяйства. Теперь мы приобретаем навыки, как бы это сказать, навыки лучшей обработки земли. Сомоса никогда не учил нас читать – не подло ли с его стороны, а? Он знал, что если он научит крестьян читать, то они потребуют своих прав. Да что там, раньше люди не могли даже свободно дышать. Знаете, я считаю, что правительство – это как глава семьи. Глава семьи требует лучшего от своих детей, а дети требуют лучшего от своего родителя, но чиновник, как и глава семьи, который не дает своим детям культуру и воспитание, не любит своих детей. Ведь так?»

В июле 1980 года сельскохозяйственный рабочий дон Хосе говорил матери своего молодого учителя: «Знаете, я уже не невежда. Теперь я умею читать. Еще, может, и несовершенно, понимаете, но я умею. И знаете, Ваш сын тоже уже не невежда. Теперь он знает, как мы живем, что мы едим, как мы работаем, и он знает жизнь в горах. Ваш сын, сеньора, научился читать по нашему учебнику».

Одна из матерей, пославшая в бригады трех детей, говорила: «Крестовый поход за грамотность научил нас двум вещам. Во-первых, что могут совершить наши дети и кем они могут стать. Во-вторых, тому, что из себя представляет наша страна и какие вежливые и бедные люди наши селяне».

К сожалению, война против неграмотности не обошлась без реальных военных потерь. В ходе кампании погибли 56 бригадистов – шесть были убиты прорвавшимися из Гондураса бывшими нацио нальными гвардейцами, остальные стали жертвами болезней и несчастных случаев.

19 мая 1980 года восемь бывших нацио нальных гвардейцев, проникших из Гондураса, убили бойца армии грамотности Георгио Андраде. На суде один из убийц Педро Рафаэль заявил, что убил Андраде, потому что все учителя – коммунисты. Рафаэлю дали 30 лет тюрьмы.

Радиостанция бывших нацио нальных гвардейцев из Гондураса с характерным названием «Вольверемос» («Мы вернемся») угрожала расправой всем участникам кампании по ликвидации неграмотности. Однако только 4 % всех бригадистов досрочно прекратили выполнять свое боевое задание, большинство из них – в первые недели Крестового похода.

Тем не менее Крестовый поход против неграмотности был феноменально успешным. Всего за пять месяцев количество неграмотного взрослого населения в стране сократилось с 50 до 12 % – лучший показатель в Латинской Америке за исключением Кубы. Правда региональные диспропорции пока сохранялись, хотя и не носили такого скандального характера, как при диктатуре. Если неграмотными после завершения кампании оставались всего 7 % жителей экономически развитого населения тихоокеанского побережья, то в труднодоступных горных и восточных районах процент неграмотных все еще был выше – 20–25 %. До Крестового похода против неграмотности в северных горных районах и на восточном побережье неграмотность составляла соответственно 66,7 и 71,6 % взрослого населения.

К середине 1980-х годов успехи Никарагуа особенно отчетливо выделялись на фоне стагнации в проамериканских диктаторских режимах в Центральной Америке: в Гондурасе в 1985 году неграмотных было все еще 40 % населения, в Гватемале – 45 %, в Сальвадоре – 27,9 %. И это несмотря на массированную американскую помощь.

Никарагуа фактически впервые ощутила себя единой нацией – город познакомился и подружился с деревней. В октябре 1980 года правительство начало второй крестовый поход – теперь неграмотность ликвидировали среди индейцев восточного побережья страны, причем там учили как на испанском, так и на индейских языках и английском. Были обучены грамоте (причем и на испанском, и на своих родных языках) около 12 тысяч коренных жителей страны.

Очень важным было и то, что кампания имела продолжение. Правительство организовало уже двухгодичное углубленное образование для взрослых, которое могло дать им возможность затем получить формальное высшее и профессиональное образование. Интересно, что многие из тех, кто только что научился читать и писать, теперь сами были преподавателями в этой системе образования для взрослых.

В середине 1981 года в стране работало 14 175 «народных образовательных коллективов» – фактически вечерних школ для взрослых, 84 % которых охватывали сельскую местность.

Кампания пробудила у многих, особенно на селе, интерес к нормальному школьному образованию. Если в 1978 году начальную школу посещали 369 тысяч человек, то в 1983-м – 579 тысяч. Системы образования для взрослых ежегодно охватывали от 140 до 190 тысяч человек. В целом в 1978–1984 годах количество школьников различных ступеней в Никарагуа более чем удвоилось. Почти в 10 раз выросло количество тех никарагуанцев, кто получал педагогическое образование (с 1,7 тысячи человек в 1970 году до 10,6 тысячи в 1986-м).

В два раза увеличилось количество школ: с 2068 в 1970 году до 4421 в 1980-м. В них в 1985 году работали 16,9 тысячи учителей (8,8 тысячи – в 1975-м).

Если студентов в Никарагуа в 1970 году было 9,4 тысячи, то через 10 лет – 35,3 тысячи.

Особенно важным был резкий рост числа школьников в последних классах, которые получали полное среднее образование и могли продолжить обучение в вузах: их количество выросло с 11 тысяч в 1970 году до 21,4 тысячи в 1980 году.

Без мощной финансовой поддержки бедного никарагуанского государства при всем энтузиазме и иностранной помощи добиться таких кардинальных сдвигов было бы невозможно. В 1980 году на образование выделялось уже 3,4 % ВВП (в два раза с лишним больше, чем при Сомосе), в 1983-м – 5 % или 11 % всего бюджета. К сожалению, после этого, вследствие начала широкомасштабной войны против Никарагуа, пришлось выделять больше денег на оружие, чем на учебники.

Следует подчеркнуть, что в последующем развитии никарагуанской системы образования особенно ценную помощь оказывали Куба и ГДР. Группа советников ГДР на постоянной основе работала в министерстве образования, разработав, например, очень популярные в Никарагуа учебники серии «Карлитос». Очень эффективными были разработанные восточногерманскими специалистами методические и дидактические материалы.

Кубинцы пригласили несколько тысяч никарагуанских детей в лагеря на Остров молодежи, где многие из них помимо получения знаний впервые в жизни поели досыта. Интересно, что кубинская кухня понравилась не всем и в лагеря были направлены никарагуанские повара. Церковь и буржуазная оппозиция подняли крик о том, что детей на Кубе удерживают якобы принудительно, но правительство Никарагуа немедленно предложило всем обеспокоенным родителям навестить своих детей и лично убедиться в обратном.

В сентябре 1980 года ЮНЕСКО единогласно присудило Никарагуа первую премию за «исключительные и эффективные заслуги в борьбе против неграмотности». Не будет преувеличением сказать, что ликвидация неграмотности в Никарагуа вместе с такими же достижениями Кубы и СССР является уникальным опытом в истории человечества. Само за себя говорит то, что присужденная Никарагуа премия ЮНЕСКО носила имя Надежды Константиновны Крупской.

Кампании по борьбе с неграмотностью в меньшем объеме продолжались в Никарагуа все годы пребывания сандинистов у власти, и все они были отмечены ЮНЕСКО. Всего в 1980 году научились читать и писать 400 тысяч никарагуанцев.

Еще более ужасающим и социально несправедливым, чем в образовании, было во времена Сомосы положение в сфере здравоохранения.

Даже при диктатуре Никарагуа отличалась самыми высокими рождаемостью и темпами прироста населения в Латинской Америке. Однако никакой заслуги Сомосы в этом не было, скорее наоборот: женщины рожали много, так как детская смертность в раннем возрасте была чрезвычайно высокой даже по меркам развивающихся стран – 120-150 на 1000 живорожденных (в Коста-Рике, например, этот показатель не превышал 29 человек). Большинство женщин, особенно на селе, рожали дома и без всякой медицинской помощи. При этом подавляющая часть сельских жилищ не имела ни электричества, ни канализации, ни пригодной для питья воды.

Средняя продолжительность жизни именно вследствие неадекватного питания и полного отсутствия профилактической медицины не превышала 53 лет (в Коста-Рике – 70 лет). Люди гибли от таких болезней, от которых давно уже никто не умирал в цивилизованном мире. Например, 50 % детей и 31,4 % всех никарагуанцев умирали от банальной диареи. Понятно, что главная причина этой болезни была чисто социальной – отсутствие в сельской местности и многих мелких городах нормальной питьевой воды. На селе без нормальной воды обходилось 95 % населения. Другими причинами высокой детской и взрослой смертности были столбняк, корь и туберкулез – все эти болезни, опять же, провоцировали отсутствие гигиены, вакцинации и очень плохое питание. 66 % детей перед революцией недоедали практически каждый день.

По всей стране свирепствовала малярия, которой хотя бы раз в жизни, по статистике, переболел практически каждый никарагуанец.

Доступ к медицинскому обслуживанию имели только богатые горожане. В 1977 году в стране на 2,3 миллиона населения было 50 больниц с 4675 койками, то есть примерно две койки на 100 человек. Причем более половины койко-мест было сосредоточено в трех крупных городах Никарагуа. В стране было 1357 врачей, больше половины из которых работали в столице (а также 70 % профессиональных медсестер). В большинстве деревень не было даже фельдшеров и акушерок. По статистике, больницами пользовались только четыре из 1000 человек (даже в бедном соседнем Гондурасе – 26 из тысячи).

Сомоса, правда, создал Институт социального обеспечения (INSS), который должен был распространить страховую медицину на более бедные слои общества. Но реально доступ к лечению в рамках этой системы имели примерно 8 % населения и только в городах. Предпосылкой для страхования было наличие хорошо оплачиваемой и главное постоянной работы – но даже две трети жителей Манагуа таковой не имели.

Имелось несколько госпиталей и у церкви, но они были платными. Зато особая закрытая для общества система клиник и госпиталей была у национальной гвардии. Богатые никарагуанцы в любом случае предпочитали лечиться в США.

Во время войны многие госпитали в городах были разрушены или повреждены целенаправленными бомбежками и обстрелами национальной гвардии, стремившейся лишить повстанцев медицинского обеспечения. Около 500 из полутора тысяч врачей покинули страну – эти люди привыкли много зарабатывать и хорошо жить. Десятки тысяч раненых и инвалидов требовали неотложной и длительной медицинской помощи.

Революционное правительство немедленно провозгласило принцип бесплатного и всеобщего здравоохранения. С нуля было создано министерство здравоохранения, в ведение которого перешли все лечебные учреждения. Теперь врачи должны были большую часть дня работать в государственных клиниках и медицинских центрах (десятки которых создавались в сельской местности), а вечером продолжать свою частную практику. Ведь много платить врачам правительство не могло, а те не хотели терять привычный образ жизни. Власти смотрели на эту подработку сквозь пальцы.

500 врачей прибыли из-за рубежа, в основном с Кубы.

Само свержение диктатуры привело к массовому наплыву никарагуанцев в клиники и больницы, которые люди теперь впервые в жизни считали «своими». Только в 1980 году количество посещений больниц выросло по сравнению с последним «мирным» 1977 годом на 31 %. На 43 % увеличилось количество проведенных хирургических операций. Врачи совершили в 1980 году 5 миллионов визитов к пациентам (2,5 миллиона в 1977 году). Уже в первый год революции различными видами медицинского обслуживания было охвачено 70 % населения. В медицинские центры и санатории были превращены некоторые резиденции Сомосы и его соратников. Госпитали национальной гвардии стали общедоступными.

Революционное правительство построило пять новых современных больниц с 947 койками, причем четыре из них были за пределами столицы. Если в 1978 году на здравоохранение было потрачено 202 миллиона кордоб, то в 1981-м – 1212 миллионов.

С первых дней революции министерство здравоохранения уделяло особое внимание профилактической работе (что было, помимо прочего, дешевле, чем лечить уже запущенные недуги), которая выражалась, прежде всего, в массовой вакцинации. 85 % населения были привиты от кори и полиомиелита. В деревнях появились медпункты. В первые полгода революции было построено 4200 нормальных туалетов. Передвижные группы стоматологов впервые оказывали помощь крестьянам, обычно терявшим зубы уже к 30 годам (опять же, сказывался недостаток качественной пресной воды).

Интересно, что даже причины малярии в Никарагуа носили в определенной степени социальный характер. Активное использование химикатов крупными капиталистическими предприятиями и кланом самого Сомосы на рисовых плантациях привело к такой мутации малярийных комаров, что те стали невосприимчивы к большинству вакцин. В 1978 году 4,4 никарагуанца из тысячи заболели малярией, а в результате войны эта цифра выросла в 1979 году до 7,3. В 1981 году 80 тысяч добровольцев распределили антималярийные лекарства среди 75 % населения страны.

Специальное начальное медицинское образование получили некоторые бойцы Армии грамотности. Они должны были как лечить своих бригадистов, так и учить элементарным навыкам гигиены и врачебной самопомощи местное население. Также бригадисты сообщали о наличии в их регионах тех или иных заболеваний, ведь при Сомосе никто не занимался исследованием санитарной обстановки в стране и государство регистрировало только четверть рождений и смертей собственных граждан.

Медицинскому факультету национального университета было дано поручение в два раза увеличить количество выпускаемых специалистов (до 500 человек в год). Так как 70 % вспомогательного медицинского персонала даже в Манагуа не имело специального медицинского образования, то министерство здравоохранения организовало специальные курсы для медсестер и лаборантов.

«Народной болезнью номер один» при Сомосе был туберкулез – явное следствие плохого питания и плохих условий труда, особенно в горнодобывающей промышленности. В ходе общенациональной кампании борьбы против туберкулеза было проведено обязательное рентгеновское исследование всех, кто болел болезнями дыхательных путей более трех недель подряд. В 70 % случаях рождений с медицинской помощью новорожденным прививали бациллу Кальметта-Герена.

С диареей стали бороться путем создания 170 центров оральной регидратации (поначалу их было 170, позднее – 226), где пациентов поили специальным питательным раствором, предотвращая гибель от обезвоживания организма. За первый 21 месяц действия этой программы удалось вылечить 92 тысячи детей. Всего через центры прошло 249 тысяч никарагуанских детей.

Полиомиелит был полностью ликвидирован к 1982 году.

Как и в случае с Народной армией грамотности, правительству помогали добровольцы. 169 тысяч бригадистов Армии здоровья (в основном молодых людей) распределили среди населения 330 тысяч доз вакцины. В первые годы революции количество сотрудников системы здравоохранения выросло до 22 700 человек, то есть удвоилось по сравнению с временами Сомосы.

Главным показателем не только успехов борьбы с болезнями, но и общего настроения людей был резкий всплеск и так высокой рождаемости. Резкое сокращение в результате политики правительства детской смертности (со 140 до 50), налаживание регулярного обследования беременных женщин (оно стало доступным в первые же годы революции 65 тысячам никарагуанок) позволили увеличить прирост населения с 3 до 4,5 % в год в 1980 году. Аборты в Никарагуа как католической стране были формально запрещены, что на практике приводило к гибели многих женщин именно в результате нелегальных прерываний беременности. После победы революции аборты, к неудовольствию церкви, стали проводить в клиниках.

Продолжительность жизни населения – ключевой показатель, характеризующий успехи здравоохранения в той или иной стране, – выросла за годы революции почти на 10 лет – до 60 лет.

Успехи Никарагуа в медицинском обслуживании также нашли заслуженное признание мирового сообщества – Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) провозгласила Никарагуа «образцовой страной в смысле охраны здоровья».

Конечно, такие выдающиеся успехи были бы невозможны без широкой кампании международной солидарности. Чудеса героизма показывали кубинские врачи, первые из которых вместе с медикаментами прибыли в Никарагуа уже в июле 1979 года. Кубинцы работали в самых труднодоступных и опасных районах страны. Против них активно агитировала церковь (как против безбожников), и некоторые жители индейских районов атлантического побережья Никарагуа боялись давать своих детей на осмотр кубинским специалистам. Свою лепту в антикубинскую истерию, естественно, вносили и американские СМИ.

Медикаменты для центров регидратации были предоставлены ЮНИСЕФ. Помогали Красный Крест и Всемирная программа продовольствия, а также некоторые западноевропейские страны. На развитие здравоохранения были потрачены и американские кредиты в объеме 7 миллионов долларов, выделенные еще Сомосе. Кредит в размере 20 миллионов долларов на строительство и оборудование деревенских медицинских центров предоставил МАБР. Только в первые три месяца революционной власти в Никарагуа в виде дара было направлено из-за рубежа медикаментов на 1,6 миллиона долларов.

Достаточно отчетливо международную кампанию солидарности с Никарагуа можно проиллюстрировать на примере госпиталя «Карлос Маркс», построенного в Манагуа специалистами из ГДР. В 1984 году президент Никарагуа и лидер СФНО Даниэль Ортега попросил председателя Госсовета ГДР в Эриха Хонеккера о помощи, и она была представлена быстро и без бюрократических проволочек. Восточная Германия немедленно перебросила в Никарагуа полевой палаточный лазарет Национальной народной армии ГДР, в котором работали гражданские врачи-специалисты (85 человек), сформированные в виде бригады Союза свободной немецкой молодежи (своего рода комсомол ГДР). Все деньги и оборудование госпиталя (около 15 тысяч предметов, необходимых для переоборудования военного лазарета в полноценный госпиталь) были собраны в виде пожертвования населения ГДР и путем сверхплановых работ на предприятиях Восточной Германии в пользу народа Никарагуа. Причем эта солидарность была искренней, а не навязанной сверху.

В 1985-1990 годах на специальный счет госпиталя «Карлос Маркс» в ГДР поступило 28 миллионов марок ГДР.

23 июля 1985 года этот госпиталь был передан президенту Никарагуа Ортеге в качестве подарка народа ГДР. В 1986 году палатки были замены поставленными из ГДР сборными домами. И для этой масштабной реконструкции все средства собрали обычные граждане ГДР. С учетом постоянных перебоев с электричеством в Манагуа у госпиталя был свой дизель-генератор, а также трансформаторная подстанция (в Никарагуа напряжение в сети было таким же, как в США, то есть отличалось от европейского). У больницы был и свой источник качественной питьевой воды. С 1987 года госпиталь также оказывал помощь в повышении квалификации никарагуанских врачей и медсестер.

«Карлос Маркс» приобрел среди никарагуанцев такую популярность, что его не решились закрыть даже власти ФРГ после ликвидации ГДР в 1990 году (хотя сначала все-таки хотели, якобы потому, что деньги на госпиталь в ГДР были собраны «незаконно»). В госпитале лечили в основном бедных, а также беженцев из районов, охваченных войной «контрас» против законного правительства. После падения правительства сандинистов в 1990 году медицинскую помощь немецкий госпиталь (его переименовали в «Немецкий никарагуанский госпиталь») стал оказывать уже за деньги.

Всего в госпитале «Карлос Маркс» были даны 1,6 миллиона амбулаторных консультаций, стационарно вылечены 220 тысяч пациентов, проведены 75 тысяч хирургических операций и рождены 78 тысяч детей.

Революционное правительство сразу же попыталось переломить катастрофическую ситуацию с жильем, которая особенно обострилась после разрушительного землетрясения в Манагуа в декабре 1972 года.

Все социальные проблемы в стране были взаимосвязаны. Хлопковый бум в 50-е – 60-е годы лишил многих крестьян земли, и они пополнили городской люмпен-пролетариат, особенно столичный. Если в Манагуа в 1940 году проживали 40 тысяч человек, то в 1972-м – 400 тысяч, а к 1980 году – 650 тысяч. Большинство мигрантов из села жили в самодельных хижинах из досок, покрытых оцинкованным листом, с земляным полом и без всякого намека на канализацию Правда, с электроэнергией дело обстояло лучше, но многие подключались к сети пиратским способом, так как денег на оплату света у городской бедноты не было.

Уже в 1963 году, по официальным данным, в стране не хватало 182 тысяч единиц жилья, и с учетом сильного демографического роста этот дефицит увеличивался еще на 10 тысяч единиц каждый год. По данным национальной переписи 1971 года, 61 % всех жилищ в стране имели земляной пол, 36 % не имели доступа к питьевой воде, 59 % были отрезаны от электричества, 46 % не имели канализации, 68 % состояли только из одной-двух комнат, а в 23 % в одной комнате жили пять и более лиц. Неудивительно, что такое «жилье» было мощным рассадником инфекционных заболеваний.

Убожество ситуации еще больше усугубило разрушительное землетрясение 1972 года, в результате которого в Манагуа погибли 8 тысяч человек и было повреждено или уничтожено 75 % жилого фонда. Без крова остались 250 тысяч человек, прежде всего в бедных кварталах.

К моменту революции город так и не отстроили (шли даже разговоры о возведении его на новом месте). Он представлял из себя странное зрелище для иностранцев – городские кварталы были разделены огромными пустырями, и ощущения единого градостроительного комплекса не возникало. Скорее это был хаотичный набор пригородов без городского центра.

Сомоса канализировал в свои строительные предприятия львиную долю международной помощи на восстановление Манагуа, большая часть которой так и не дошла до адресатов. Например, все тротуары Манагуа замостили плиткой с предприятий диктатора, которая потом очень пригодилась революционерам для сооружения баррикад во время восстания в июне 1979 года.

При Сомосе был основан Жилищный институт, который должен был возводить социальное жилье. В 1973-1978 годах институт построил 27 тысяч единиц жилья, право на которое имели самые малообеспеченные слои (те, кто получал в месяц 1200 кордоб, то есть 120 долларов, и меньше). Образцово-показательным был квартал «Лас Америкас», который построили с помощью США (11 132 квартир). Правда, в отличие от ГДР, американцы поставили в Никарагуа деревянные дома без полов и всех удобств. В самих США такие постройки использовались в виде временных бытовок на стройках. Позднее предполагалось заменить американский подарок «нормальными» домами, но к моменту революции этого так и не произошло. Тем не менее при распределении таких домов дала о себе знать широко распространенная при диктатуре коррупция. Даже американцы признавали, что право на жилье в «Лас Америкас» подчас получали отнюдь не самые малообеспеченные люди, а те, кто имел связи с госчиновниками или национальной гвардией.

Кстати, сама гвардия (точнее, ее офицеры) жила прекрасно – в специальном столичном районе, и не в деревянных халупах.

При диктатуре жители бедных районов явочным порядком захватывали землю и возводили на ней хижины без всякой планировки. Доходило до того, что по некоторым районам столицы даже нельзя было проехать на автомобиле.

Во время гражданской войны 1978-1979 годов артиллерия и авиация национальной гвардии разрушила в крупных городах 4149 домов. К этому добавилось еще и разрушительное наводнение в северо-восточных районах Никарагуа в конце 1979 года, в результате которого без крова остались примерно 30 тысяч человек.

Конечно, при тотальном дефиците госбюджета Хунта национального возрождения не могла надеяться быстро решить застарелую жилищную проблему с помощью только государственного строительства жилья. Но программа хунты предусматривала массированное жилищное строительство в Манагуа и проведение Городской реформы, целью которой было улучшение жилищных условий наиболее обездоленных масс. Для этого было создано специальное министерство жилья и поселений (MINVAH). Развернуть массовое строительство предполагалось после 1981 года, когда будет восстановлена экономика страны. Никто не думал, что именно в это время против страны начнется самая настоящая необъявленная война.

Сначала хунта попыталась воззвать к совести крупных собственников. Декретом № 138 предлагалось дарить правительству жилищные постройки в центре Манагуа. В обмен донору гарантировалась налоговая амнистия и налоговый кредит в 10 %. Таким образом, хунта наконец-то хотела снова застроить центр столицы по единому плану. В мае 1980 года, когда истек срок для дарения, государство контролировало 50 % площади столицы, правда, только 10 % из них властям «подарили».

По всей стране у Сомосы и его соратников было конфисковано примерно 3500 домов, которые распределялись среди нуждающихся и госорганов.

С целью немедленного смягчения остроты жилищной проблемы хунта своим декретом в январе 1980 года ввела максимальные предельные ставки аренды жилья. Арендные платежи размером до 50 долларов в месяц были снижены на 50 %, платежи от 50 до 100 долларов – на 40 %. Для более высокой арендной платы (свыше 100 долларов в Манагуа и 50 долларов в других городах) ее потолок был определен в максимум 5% от оцененной стоимости здания. Владельцев недвижимости лишили права по любому поводу выселять своих жильцов, а также запретили взимать арендную плату авансом или отключать жильцам воду и свет. Сдавать жилье без санузлов было запрещено вообще, с тем чтобы стимулировать владельцев модернизировать свои дома.

В первый год революции было восстановлено и отремонтировано около 5000 единиц жилья для малообеспеченных слоев, разрушенного во время гражданской войны. Всего до начала полномасштабной войны против «контрас» в 1982-1983 годах было построено 12094 единиц жилья, которые государство сдавало гражданам по низким ценам. Также гражданам передали 34 тысяч участков с подведенной водой и электричеством для самостоятельного строительства жилья. 67 тысяч семей смогли улучшить свои жилищные условия. 89 тысяч семей получили ранее самовольно захваченные ими земельные участки в собственность.

Однако задуманная правительством мощная программа жилищного строительства, как и многие другие социально значимые проекты, была сорваны начавшейся в конце 1981 года при поддержке США настоящей войной никарагуанской контрреволюции против сандинистского правительства.

Война эта была, в свою очередь, следствием развития внутриполитической ситуации в стране. Хотя после 19 июля 1979 года сандинисты и национальная буржуазия делили власть, никакого «медового месяца» между ними не было. Обе стороны понимали, что преследуют абсолютно разные цели, и готовились к решающей схватке.

СФНО хотел перераспределить собственность и доходы в интересах большинства обездоленного при диктатуре населения. Национальная буржуазия была преисполнена решимости этого перераспределения не допустить и оставить социально-экономический строй Никарагуа в неприкосновенности.

Обе стороны назревавшего после 19 июля 1979 года конфликта рассчитывали в борьбе на три фактора.

Что касается сандинистов – во-первых, на их стороне была поддержка огромного большинства населения, объединенного к началу 1980 года в массовые организации. В течение 1980 года эта поддержка выросла благодаря мерам по ликвидации неграмотности болезней, ограничению цен и квартплаты. Во-вторых, СФНО имел абсолютную силовую монополию – армия, полиция и госбезопасность были преданы фронту. К тому же СФНО мог опереться на десятки тысяч бойцов народной милиции. В-третьих, сандинисты могли рассчитывать на международную солидарность прогрессивных и социалистических стран – от Мексики до СССР.

У буржуазии тоже было три фактора силы. Во-первых, преобладающие позиции в экономике, которые могли быть легко использованы для саботажа любых начинаний правительства. Во-вторых, мощные идеологические средства борьбы в лице церкви, самой тиражной газеты «Ла Пренса» и двух десятков радиостанций (сандинистское телевидение было недоступно многим, особенно на селе, а радио слушали все). В-третьих, безусловная поддержка США, причем американцы, в отличие от социалистических стран, вполне могли решиться и на вооруженную интервенцию в поддержку своих никарагуанских союзников.

Если главным козырем СФНО была поддержка народа (что делало излишним использование силы), то буржуазия уповала главным образом на внешний фактор в лице Вашингтона.

Политика администрации Картера по отношению к революционной Никарагуа была двойственной, так как в самой администрации США не было на этот счет единства мнений. Военные, разведка и аппарат Совета национальной безопасности (СНБ) во главе с Бжезинским еще до прихода революционной хунты к власти были убеждены, что тон в новом революционном правительстве будут задавать марксисты и Никарагуа «потеряна» для США. Американские военные, создавшие и обучившие национальную гвардию Сомосы, были неприятно потрясены тем, что такую мощную армию «неожиданно» разбили какие-то мальчишки-сандинисты. В качестве оправдания своего позорного провала Пентагон ссылался на массированную помощь СФНО со стороны Кубы и СССР.

Министр обороны США Гарольд Браун еще 2 июля 1979 года заявил на заседании специальной межведомственной группы по Никарагуа (Special Coordination Committee), что, по его мнению, «среди сандинистов доминируют твердые марксисты-ленинцы». Пентагон расценил победу сандинистов как «наихудший сценарий» развития обстановки в Никарагуа. В Южном командовании вооруженных сил США (оно располагалось в зоне Панамского канала и отвечало за всю Латинскую Америку) сандинистов считали «сбродом огнедышащих коммунистов». Помощник председателя Объединенного комитета начальников штабов (высший орган военного руководства в США) так суммировал взгляды американского военного истеблишмента: «Теперь мы имеем Кубу прямо на континенте, и Советы будут использовать ее в качестве базы для поддержки партизанских движений в Центральной Америке. Она (Никарагуа. – Прим. автора) расположена ближе к Центральной Америке, чем Куба, это не остров, и может создать нам гораздо больше неприятностей».

Бжезинский видел успех сандинистов в Никарагуа через призму глобального противостояния СССР и США. Именно он активно пропагандировал старинную «теорию домино», согласно которой за Никарагуа, как костяшки домино, повалятся в руки Москвы остальные центральноамериканские страны. Поэтому, мол, сандинистов надо свергнуть, даже если они поведут себя «прилично», иначе русские и кубинцы и дальше продолжат теснить США на международной арене. Бжезинский отказывался понимать очевидное – причиной революции в Никарагуа была повсеместная ненависть к навязанному США коррупционному диктаторскому режиму, а не «рука Москвы».

На самом деле для Москвы победа сандинистов стала такой же неожиданностью, как и для ЦРУ и Пентагона. Когда в 1978 году делегация СФНО посетила социалистические страны, к ней не отнеслись серьезно и приняли на достаточно низком уровне. Единственным исключением была ГДР, которая уже 19 июля 1979 года открыла свое посольство в Манагуа. СССР признал Хунту национального возрождения только 18 октября 1979 года, то есть на четыре месяца позже США.

Государственный департамент и посол США в Манагуа Пеззулло полагали, что ничего еще в новой Никарагуа не решено и с помощью «дружеских объятий» в виде экономической помощи страну можно повернуть в русло проамериканской политики.

Однако расхождения между госдепартаментом и Пентагоном (а также ЦРУ и СНБ) касались не принципиальных оценок, а тактической линии по отношению к сандинистам. Пеззулло и госдепартамент хотели помогать Никарагуа только с одной целью – чтобы компенсировать кубинское влияние и удержать Никарагуа в орбите «свободного мира».

Уже через несколько дней после победы революции госсекретарь США Вэнс в циркулярной телеграмме посольствам США в Центральной Америке расценил победу сандинистов как «мощную травму» для Вашингтона.

30 июля 1979 года американцы сформулировали единую стратегическую линию по отношению к Никарагуа, которая сводилась к решительной поддержке буржуазных и предпринимательских сил в их идеологическом противоборстве с сандинистами. Госсекретарь Вэнс в телеграмме посольствам США так сформулировал этот курс: «Основной целью посла Пеззулло будет поддержка умеренных политиков и течений внутри Хунты национального возрождения и СФНО. Учитывая то подозрение, с которым к нам относятся (в Никарагуа), нам придется действовать осторожно, чтобы предотвратить ущерб для умеренных сил слишком открытой их поддержкой с нашей стороны. Посольство (США в Никарагуа) будет также побуждать умеренные элементы вне правительства давить на Хунту национального возрождения для защиты своих интересов».

Именно по такому сценарию и начала развиваться внутриполитическая борьба в Никарагуа сразу же после 19 июля 1979 года.

Обе стороны – и СФНО, и национальная буржуазия (которая была, кстати, представлена на политической арене не столько политическими партиями, сколько лоббистской организацией частного бизнеса КОСЕП) – без всяких иллюзий относились друг к другу.

Садинисты считали буржуазию временным попутчиком главным образом для того, чтобы участием «умеренных элементов» в революционном правительстве не дать ястребам из американской администрации предлога для вооруженной интервенции. СФНО не забыл, как КОСЕП и буржуазные партии почти до самого краха диктатуры пытались при содействии американцев договориться с Сомосой о мирной передаче им власти, чтобы не допустить полной победы партизан СФНО на поле боя. Еще в 1978 году Умберто Ортега заявил: «СФНО должен пройти определенный отрезок пути вместе с буржуазией, отрезок, на котором буржуазия вместе с империализмом (американцами – прим. автора) будет пытаться нас уничтожить и повернуть вспять сандинистский процесс освобождения, равно как и мы будем пытаться уничтожить их и отбросить их реакционные устремления на мусорную свалку истории».

Точно так же считали и представители буржуазии. Например, глава Ассоциации частных сельских производителей (испанская аббревиатура UPANIC) Салазар еще до победы революции говорил своим детям, восторгавшимся смелостью сандинистов: «…эти люди коммунисты, и, если они придут к власти, они убьют меня». Пророчество Салазара сбылось уже в 1980 году, хотя виноват в этом был он сам. Американская журналистка Ширли Кристиан передавала слова одного из владельцев аптеки сразу после революции: «Многие люди хотят коммунизма. Лучше пока держать язык за зубами».

На враждебность буржуазии к СФНО никак не влияла очень умеренная экономическая политика Хунты национального возрождения, которую приветствовал даже американский посол Пеззулло. Никарагуанская олигархическая элита не могла принять уже сам факт, что она вынуждена делиться властью с рабочими и крестьянами, которые до этого всегда были бессловесными объектами. Буржуазию бесил сам факт существования каких-то Комитетов сандинистской защиты, которые осмеливались принимать самостоятельные решения. Причем КОСЕП признавала, что Национальное руководство СФНО всеми силами сдерживает ненависть огромного большинства людей к олигархам и бизнесменам. Олигархи не могли примириться и с тем, что «их» клубы теперь открыты для всех желающих, а импорт предметов роскоши ограничен.

Поэтому с самого начала революции в точном соответствии с линией США (и в самой тесной повседневной координации с Вашингтоном) никарагуанская буржуазия взяла линию на провоцирование в стране внутриполитического кризиса, который позволил бы вмешаться американцам и убрать сандинистов от власти.

Тактика КОСЕП сводилась к следующему:

– консолидировать позиции буржуазии в новых властных структурах (хунта и государственный совет – своего рода предпарламент), где на июль 1979 году у нее было формальное большинство;

– добиться от СФНО законодательного и реального ограничения вмешательства государства в экономику – с помощью «Ла Пренсы» и церкви критиковать сандинистов за несоблюдение прав человека и основ «правого государства», чтобы дать США предлог для внешней блокады страны, якобы скатывающейся к тоталитаризму. В частности следовало добиться «деполитизации» армии и полиции, чтобы лишить сандинистов силовых рычагов перед лицом возможной американской военной интервенции.

При успехе такой тактики буржуазии (особенно в экономике) ничего бы не изменилось в повседневной жизни большинства никарагуанцев, и буржуазия с помощью тихого экономического саботажа ввергла бы страну в экономические трудности, которые привели бы к эрозии самого главного сандинистского ресурса – поддержки населения.

Наступление буржуазии против СФНО началось синхронно с вышеупомянутой циркулярной телеграммой Вэнса, где и формулировалась стратегия США в отношении Никарагуа.

30 июля 1979 года КОСЕП выразил озабоченность политикой СФНО, которая якобы идет вразрез с Программой Хунты национального возрождения. Сандинистов, как и задумывалось, упрекали в том, что они создают однопартийную диктатуру.

В тесной координации с КОСЕП выступила церковь. 31 июля никарагуанские католические епископы в своем послании выразили «озабоченность» ситуацией в стране. В точном соответствии со сценарием борьбы епископы туманно и без всяких фактов говорили о «немедленном соблюдении прав человека и основных гарантий».

Правда, демарш церкви бумерангом ударил по ее собственному влиянию, когда выяснилось, чьими правами так озабочены епископы. Из «христианского милосердия» епископат выступил против специальных антисомосовских трибуналов, на которых судили бывших национальных гвардейцев. Массовый взрыв возмущения в стране лучше всего выразил Эден Пастора (на которого как на умеренный элемент в СФНО делали ставку американцы): «Как же мы можем просто отпустить тех, кто является убийцами? Если бы вы видели этих бессовестных людей, которые – не моргнув глазом – вели нас к братским могилам, где было захоронено по 50 трупов, и говорили, что это они их убили… перед этим они увечили их – отрезали гениталии, руки или ноги и давали истечь кровью до смерти. Даже не просите нас об амнистии этим преступникам».

Позицию Пасторы поддержал весь народ, и церковь на время затихла.

Однако в идеологическую борьбу немедленно вступила Демократическая консервативная партия (формально входившая в Хунту национального возрождения и кабинет министров), обрушившаяся с критикой на Комитеты сандинистской защиты, ставшие якобы орудием шпионажа СФНО против других политических партий.

Все демарши церкви. КОСЕП и буржуазных партий активно и широко освещала «Ла Пренса», которая (особенно после апреля 1980 года) начала играть в Никарагуа такую же роль, как газета «Эль Меркурио» в Чили времен Альенде. «Ла Пренса», к возмущению большинства собственных журналисто, в печатала только материалы западных информационных агентств и постоянно критиковала правительство. При этом Виолетта Чаморро, глава клана, которому принадлежала «Ла Пренса», входила в состав Хунты национального возрождения.

Сандинисты старались, по возможности, учитывать все требования буржуазии с оглядкой на США. В октябре 1979 года были подавлены забастовки коммунистических профсоюзов на частных предприятиях. СФО призывало крестьян прекратить самовольные захваты земли.

Умеренность СФНО признавал американский посол Пеззулло, который сначала оказывал на никарагуанскую буржуазию сдерживающее влияние. Он считал сандинистов неопытными «мальцами», которых при правильном руководстве с его, Пеззулло, стороны легко можно повернуть в нужную США сторону. Слишком сильное давление церкви и предпринимательских кругов будет этому только мешать.

Такие взгляды как нельзя лучше говорят об успехе тактики сандинистов, которая смогла посеять у американцев подобные иллюзии.

Сами сандинисты активно использовали пребывание буржуазных кругов в правительстве, чтобы заставлять их оказывать на своих американских покровителей сдерживающее влияние и добиваться от США экономической помощи Никарагуа. По совету Кастро сандинисты решили впервые в истории построить социализм на американские доллары. Член Национального руководства СФНО Хайме Уилок (любимец Пеззулло) так описывал роль буржуазии в революции: «Их место в революции примерно такое же, как у тех, кого пригласили приготовить еду для банкета. На сам банкет их никто не приглашал; им всего лишь надо приготовить еду. И мы хотим держать их именно на кухне. Подальше от всеобщего внимания и не давая им оттуда выйти. Если же они решатся на это, мы дадим им пару пинков».

Аналогию с банкетом подхватила и сама буржуазия. На одном из заседаний Промышленной палаты, входившей в КОСЕП, член хунты Альфонсо Робело (сам предприниматель) без обиняков заявил собравшимся: «Банкет окончен!» Это означало, что эра безраздельного экономического и политического господства никарагуанской буржуазии подошла к концу.

На встрече с активом своей собственной партии – Никарагуанского демократического движения – через 100 дней после установления революционной власти Робело предрекал, что в ходе революции все средства производства все равно будут национализированы. Причем такова воля подавляющего большинства народа, который сделал бы это гораздо быстрее, нежели руководство СФНО.

Таким образом, сандинисты давали буржуазии возможность заниматься бизнесом, но к реальным рычагам политической власти пускать их не хотели. Да, собственно, этого и не дали бы им сделать народные массы. Ведь после революции сам термин «буржуазия» стал ругательным и обозначал предателя и американского наймита (что было, в общем, довольно близко к истине именно в Никарагуа).

Между тем умеренная политика сандинистов и их союз с национальной буржуазией (как и надеялась буржуазная оппозиция) были очень непопулярны в самом фронте и его массовых организациях. Для разъяснения линии Национального руководства СФНО 21 сентября 1979 года в Манагуа был собран актив фронта. По итогам трехдневных заседаний на свет появился внутренний документ «Анализ ситуации и задачи Сандинистской народной революции», ставший известным как «Документ 72 часов».

В нем говорилось о временном характере союза с буржуазией именно ввиду ее тесной связи с США. Такая тактика уже позволила удержать американцев от военной интервенции в июне – июле 1979 года, поэтому должна была быть продолжена до тех пор, пока революция не консолидируется настолько, чтобы в случае военной интервенции США отразить ее. Необходимо проводить революционные преобразования медленно и осторожно, чтобы не дать буржуазии предлога для провоцирования внутриполитического кризиса (которым, опять же, могут воспользоваться американцы). Гарантией будущего успеха СФНО в политической борьбе, по документу, являлись «политизированные в беспрецедентном объеме» вооруженные силы и внутреннее единство самого фронта. Фронт был намерен удерживать от открытой оппозиции левоцентристские буржуазные силы, к которым относили партию Робело и Народную социалхристианскую партию.

К реальной оппозиции отнесли КОСЕП и некоторые профсоюзы.

Оппозиция раздобыла «Документ 72 часов» (он появился и в американском посольстве) и попыталась использовать его для нового раздувания пропагандистской кампании насчет тоталитарного характера СФНО. Однако американцев документ никак не впечатлил – ничего нового в нем сандинисты, по сути, не сказали, а их умеренная линия с оглядкой на США льстила Пеззулло, так как он считал, что обладает реальной властью в Манагуа.

Так, в октябре 1979 года Пеззулло с удовлетворением сообщал в Вашингтон об арестах левых профсоюзных лидеров и о том, что Томас Борхе в своих речах обширно цитировал американского экономиста Самуэльсона, чтобы объяснить невозможность резкого повышения заработной платы.

Все же лидер Демократической консервативной партии Адольфо Калеро, которого очень ценили американцы как перспективного политического лидера, пригласил к себе домой члена Национального руководства СФНО Байардо Арсе, чтобы высказать ему очередную «озабоченность» «Документом 72 часов». Когда Калеро предложил Арсе выпить, открыв свой богатый бар, команданте заметил: «А у буржуазии по-прежнему всего полно». «Надеюсь, что так и останется», – парировал Калеро. Арсе заверил, что умеренная линия СФНО в экономических вопросах будут продолжена.

Американцы активизировали тактику удушения сандинистов в дружеских объятиях. 20 октября по предложению Пеззулло председатель Объединенного комитета начальников штабов США пригласил главнокомандующего Сандинистской народной армии (СНА) Умберто Ортегу принять участие в Конференции американских армий в Боготе. Этот жест стал ударом в спину буржуазной оппозиции, которая резко критиковала СФНО именно за то, что армия была сандинистской, а не общенациональной. Термин «сандинистский» имел здесь ключевое значение. В сентябре 1979 года буржуазия решила создать новую оппозиционную силу – Сандинистскую социал-демократическую партию. Однако СФНО протестовал, заявив, что слово «сандинистский» может быть использовано только самим фронтом и связанными с ними организациями. Эту точку зрения специальным декретом поддержала хунта. Но тогда получалось, как отмечала буржуазная оппозиция, что СНА является не государственной, а партийной армией СФНО.

Реальным рычагом давления на сандинистов американцы и буржуазная оппозиция решили сделать вопрос возобновления экономической помощи США Никарагуа, которую Картер заморозил в последние месяцы существования диктатуры Сомосы. С самого начала эту помощь предполагалось увязать с политическими уступками со стороны СФНО.

С учетом катастрофического положения никарагуанской экономики американцы не сомневались в действенности экономического оружия. По оценкам правительства США, Никарагуа лишь для неотложных нужд требовалось в первый год революции около 800 миллионов долларов и еще по нескольку сотен миллионов (200-250) в последующие годы.

Помощь предполагалось направить только на поддержку частного сектора, который американское посольство в Манагуа в августе 1979 года охарактеризовало так: «…наш главный бастион, который способен влиять на новое правительство и его политику и готов принять указания и содействие США». «Этих парней», то есть сандинистов, следует заставить «работать» с Соединенными Штатами, и тогда «они откажутся от всех дурацких идей, которые у них могут быть». «Наше экономическое содействие, – писали американские дипломаты, – может в этом помочь».

После 19 июля 1979 года США выделили Никарагуа в виде экстренной помощи 8 миллионов долларов и одобрили представление еще 39 миллионов на различные проекты. Большая часть сумм шла на поддержку оппозиционных организаций.

Среди этих проектов было финансирование работы в Никарагуа упоминавшегося выше AIFLD, который, в свою очередь, помогал антисандинистским профсоюзам. Представитель AIFLD в Манагуа был позднее разоблачен как агент ЦРУ. Посол Пеззулло прямо (хотя, конечно, и не публично) характеризовал главную цель AIFLD как «противодействие агрессивным действиям СПТ (Сандинистского профцентра трудящихся) по привлечению в свои ряды масс новых членов».

В сентябре 1979 года госдепартамент начал убеждать конгресс США выделить Никарагуа в 1980 году 75 миллионов долларов, прежде всего на поддержку частного сектора. Из этих 75 миллионов 70 были кредитом и только 5 – безвозмездной помощью. Заместитель госсекретаря США Уоррен Кристофер говорил конгрессменам, что ситуация в Никарагуа пока еще «зыбкая», «…частный сектор и политики-несандинисты хорошо представлены на высшем уровне правительства и сохраняется возможность для… влияния на процесс перемен в направлении, соответствующем базовым интересам США… Мы правильно поступим, если… будем пытаться использовать преимущества от перемен и двигать их в нужном нам направлении».

Отношение в конгрессе (особенно в палате представителей) к сандинистам было явно враждебным, и Пеззулло поражался недальновидности американских парламентариев, которые своим упрямством только заставляли Никарагуа обращаться за содействием к социалистическим странам. Пеззулло говорил не очень просвещенным в теме конгрессменам, что сандинизм – явление чисто никарагуанское и возникло без всякого влияния Кастро: ведь Сандино погиб, когда Кастро был еще ребенком. Никарагуанские «умеренные (силы) ждут нашего содействия слишком отчаянно, чтобы мы могли позволить себе сидеть на обочине дороги и просто следить за ходом событий».

Но несмотря на усилия Пеззулло и госдепартамента, сенат США принял закон, одобрявший экономическую помощь Никарагуа, только 29 января 1980 года. Из 100 сенаторов 54 проголосовали «за» и 35 – «против». Однако принятие закона в нижней палате по-прежнему находилось под угрозой срыва.

За всеми этими перипетиями внимательно следили как сандинисты, так и их противники.

СФНО решил использовать открытые нападки в американском конгрессе (которые дискредитировали, прежде всего, буржуазную оппозицию, связанную с США) для формального укрепления своей власти в стране.

Буржуазия же решила использовать дебаты в конгрессе США для нового наступления на СФНО. Застрельщиком опять выступила церковь, руководство которой 17 ноября 1979 года обратилось с пастырским посланием к никарагуанцам. Текст явно был согласован с буржуазной оппозицией. Церковь, которая при Сомосе не вмешивалась в «мирскую» политическую жизнь, теперь неожиданно заявила, что революционный процесс (было употреблено именно это слово, совершенно чуждое для прежнего языка клира) принадлежит всем, а не только СФНО. В послании содержались явные нападки, хотя и эзоповым языком, на сандинистские массовые организации («органы прямой народной демократии»).

Но больше всего левые силы были возмущены тем, что епископы стали трактовать само понятие социализма. Они выделили «плохой» тоталитарный социализм и «хороший». Причем главное различие было в том, что хороший социализм должен быть истинно никарагуанским по натуре и не копировать другие страны. Тем самым церковь фактически выступила против углубления отношений с Кубой и другими странами социалистического содружества.

Сандинисты подняли брошенную перчатку и тоже усилили в СМИ и через массовые организации идеологическую борьбу с буржуазией. Основным тезисом фронта было то, что буржуазные круги не принимали никакого реального участия в вооруженной борьбе против диктатуры, а наоборот, вместе с американцами пытались спасти ее, пожертвовав только фигурой Сомосы. Характерным примером является следующее меткое заявление лучшего оратора фронта Борхе: «В траншеях и на баррикадах мы не видели всех этих хорошо одетых и надушенных людей. Вместо них мы видели там рабочих, крестьян, великих протагонистов триумфа восстания и революции». Даниэль Ортега в «Баррикаде» отмечал, что буржуазия «никогда не играла последовательной роли в освободительном процессе».

Общественное мнение (прекрасно помнившее события революции) явно было на стороне сандинистов. КОСЕП сопротивлялся, доказывая свои заслуги в борьбе против Сомосы, но постепенно слово «буржуазия» в народе стало ругательным. Оппозиция, несмотря на всю активность «Ла Пренсы», явно проигрывала борьбу за умы никарагуанцев. Опираясь на поддержку населения, фронт решил консолидировать свои позиции в государственном властном аппарате.

В декабре 1979 года были произведены перестановки в кабинете министров, в результате которых СФНО стал численно доминирующей силой в правительстве (до этого только два министра были членами фронта). Три команданте из Национального руководства СФНО (помимо министра внутренних дел Борхе) стали членами кабинета – Умберто Ортега (министр обороны), Хенри Руис (министр планирования) и Хайме Уилок (министр сельского хозяйства). Таким образом, СФНО возглавил уже не только силовой, но и экономический блок правительства. Всего в хунту и кабинет теперь входили шесть из девяти членов Национального руководства СФНО – по три от каждой фракции (Луис Каррион стал заместителем министра обороны).

Буржуазной оппозиции и ее американским покровителям пришлось просто «проглотить» новое усиление позиций фронта, которое собственно отражало лишь уже существующий авторитет СФНО в обществе. Расчет сандинистов оказался правильным – если бы американцы в это время провалили в конгрессе законопроект о помощи Никарагуа, то авторитет буржуазной оппозиции (и так весьма невысокий) быстро приблизился бы к нулю.

Однако оппозиция все же ответила: на слушаниях принятого сенатом законопроекта о помощи в палате представителей этот законопроект снабдили оговорками, оскорбительными для любой суверенной страны. 27 февраля 1980 года после письменного обращения Картера к председателю сенатского подкомитета по зарубежным операциям Дэниелу Инойю (президент США писал, что если конгресс быстро не одобрит законопроект, то возникнут «серьезные проблемы во внешней политике» США) нижняя палата конгресса США мизерным большинством – 202 голоса против 197 – приняла закон о помощи иностранным государствам, в том числе и Никарагуа.

При этом оговорки были такими, что только снизили и без того невысокий престиж США в Никарагуа. Так, помощь следовало немедленно прекратить, если администрация США сочтет, что в Никарагуа «систематически и массово» нарушаются права человека, особенно политические. То же самое должно было произойти, если в Никарагуа будет обнаружено иностранное военное присутствие, представляющее угрозу, как национальным интересам США, так и интересам союзников Вашингтона в Центральной Америке. Президент США должен был давить на Никарагуа в целях скорейшего проведения там «свободных выборов» и следить за тем, чтобы от Никарагуа не исходила террористическая угроза соседям и самим США. Наконец, палата представителей постановила, чтобы минимум 60 % средств из 75 миллионов пошло частным организациям, не связанным с государством.

Все это было столь унизительно для Никарагуа и контрпродуктивно для американской политики «удушения в объятиях», что госдепартамент и Картер стали убеждать сенат (который опять должен был рассмотреть законопроект, так как нижняя палата внесла в него упомянутые поправки) отказаться от оговорок.

Фактически оговорки были программой действий для никарагуанской оппозиции – ей прозрачно намекнули, что надо делать и в чем обвинять сандинистов, чтобы никарагуанско-американские отношения стали открыто враждебными.

Это прекрасно понимал и СФНО. Сандинисты опять решили продемонстрировать свою умеренность, чтобы лишить вашингтонских ястребов столь желанного для них предлога. В феврале 1980 года появился декрет Хунты № 282, который запрещал захваты предприятий трудящимися. Правда, декретом № 329 (февраль 1980 года) ранее захваченные предприятия экспроприировались. Таким образом, сандинисты как бы подводили черту под послереволюционными реквизициями.

Однако никакой благодарности от буржуазии (вдохновленной позицией американских законодателей) сандинисты не дождались. Наоборот, КОСЕП решительно осудил «легализацию» самовольных захватов и предупредил, что «кризис на пороге».

И действительно, кризис себя ждать не заставил, буржуазия спешила – пока еще не был посеян хлопок, то есть до апреля – мая), в ее руках оставалось мощное средство давления на сандинистов. К тому же кризис вокруг темы «политического плюрализма» мог бы оказать решающее воздействие на сенат США перед принятием «никарагуанского» законопроекта.

Камнем преткновения послужил состав государственного совета, который определяла хунта. Госсовет вплоть до выборов должен был играть роль парламента с ограниченными полномочиями (хунта могла налагать вето на его законопроекты, и у госсовета не было права бюджетного контроля). Первоначально госсовет должен был состоять из 33 человек, которых направляли партии и общественные организации по установленной для них квоте, причем большинство было у буржуазных партий и организаций. Сандинисты пошли на это в июне 1979 года под давлением США еще до победы народной революции.

Однако в октябре 1979 года по инициативе СФНО хунта решила отложить созыв госсовета на 4 мая 1980-го (это была годовщина принятого Сандино в 1927 году решения начать вооруженную борьбу против американских оккупантов), так как в стране формировались новые многочисленные общественные организации, которые тоже требовали представительства в «предпарламенте».

Член хунты Альфонсо Робело, посетив в марте 1980 года США, где его принял заместитель госсекретаря Уоррен Кристофер, перешел к открытым нападкам на революционную власть, хотя совсем недавно выступал с более радикальными заявлениями, чем сами сандинисты. Его немедленно поддержал рупор буржуазной оппозиции газета «Ла Пренса», выступив с заголовком «Аплодисменты Робело и атаки на правительство».

9 марта Робело встретился с частными торговцами, которые жаловались ему на конкуренцию государственной торговой компании ЭНАБАС. Особенную ненависть торговцев вызывали Комитеты сандинистской защиты, следившие за соблюдением установленных государством цен на социально значимые продукты. Когда торговцы заявили, что «объявляют комитетам войны», Робело их полностью поддержал.

11 марта Робело появился в Чинандеге, где его партия – Никарагуанское демократическое движение – имела наибольшую поддержку в стране. Произнесенную там Робело речь «Ла Пренса» назвала «экстраординарной». И она действительно была таковой для члена высшего органа власти в стране. Робело обвинил СФНО в узурпации власти в стране, потребовал скорейшего проведения свободных выборов и прекращения нападок на частный бизнес. 16 марта 1980 года Робело опять выступил с публичной отрытой резкой критикой в адрес СФНО в Манагуа перед аудиторией в 5 тысяч человек, обвинив фронт в том, что он не придерживается сформулированной в июне 1979 года программы хунты. Примечательно, что трех из пяти членов хунты в этот момент не было в стране.

Он обрушился с критикой и на «крестовый поход» против неграмотности, который считал кампанией по промыванию мозгов населению (то есть проявлением тоталитаризма). При этом своих детей миллионер Робело отправил учиться в США.

Обратный отсчет внутриполитического кризиса был дан.

Хунта ответила на выпады специальным коммюнике, в котором отмечалось, что как лидер политической партии «товарищ Робело» имеет полное право выражать свои политические взгляды – «это подчеркивает политический и идеологический плюрализм, который существует в стране».

СФНО распространил среди членов фронта закрытый меморандум, в котором весьма точно говорилось, что Никарагуанское демократическое движение перешло в лагерь контрреволюции и встало на сторону «империализма янки». Однако Национальное руководство фронта призывало членов СФНО воздержаться от резких необдуманных действий, чтобы избежать экономических санкций США.

Комитеты сандинистской защиты были менее дипломатичными, чем хунта, назвав Робело «крысой, которая нашла прибежище в сандинизме, когда корабль олигархии тонул».

Примечательно, что несмотря на свои резкие выпады Робело не подал в отставку в середине марта 1980 года. Он ждал более серьезного повода для организации внутриполитического кризиса.

16 апреля 1980 года на заседании хунты Даниэль Ортега от имени СФНО внес предложение о расширении госсовета до 47 членов за счет включения в него представителей новых массовых организаций (например, СПТ, Комитетов сандинистской защиты и т. д.). В этом случае большинство в предпарламенте уже переходило к СФНО и связанным с ним организациям. Чаморро и Робело проголосовали против, но решения в хунте принимались большинством голосов, и таким образом расширение было одобрено тремя голосами против двух. Робело придрался к тому, что вместо отсутствовавшего Даниэля Ортеги (он в этот момент совершал визиты в африканские страны) голосовал другой член СФНО. Ничего необычного в этом не было, и такой порядок практиковался уже не раз.

Партия Робело предложила СФНО оставить количество членов госсовета без изменений, но провести некоторое перераспределение мест в пользу фронта. При этом, однако, большинство оставалось у буржуазии.

19 апреля 1980 года кризис приобрел публичную форму, когда в отставку с поста члена хунты подала Виолетта Чаморро. Правда, формально она назвала в качестве причины состояние здоровья (у нее болела нога). Национальное руководство СФНО, все еще надеясь избежать открытой конфронтации, опубликовало в «Баррикаде» панегирики Чаморро, и команданте приехали к ней домой, чтобы поблагодарить за ее вклад в революцию. Чаморро встречала их на костылях, что и было запечатлено на многочисленных фото, подтверждая версию о здоровье как мотиве отставки.

21 апреля 1980 года в газетах появился декрет хунты о расширении состава госсовета, под которым стояли подписи всех пяти членов. Возмущенный Робело созвал 22 апреля пресс-конференцию и заявил о своей отставке, так «определенная часть» хунты «отклонилась от целей революции». Несколько десятков членов партии Робело ушли с высоких постов в правительстве. В интервью американской журналистке Ширли Кристиан Робело сказал, что ушел, потому что остался в хунте не у дел и намеренно желал спровоцировать внутриполитический кризис: «…продолжать там работу означало бы поддерживать видимость плюрализма… и мы решили уйти, так как считали, что это спровоцирует – и это действительно спровоцировало – мощный удар, который заставит СФНО осознать, что он делает».

Буржуазная оппозиция заявила, что будет бойкотировать заседания расширенного госсовета. Кризис был налицо и вращался вокруг «демократических требований», что и было нужно ястребам в Вашингтоне.

Правда, отставка Робело не встретила полного понимания даже в рядах его собственной партии. Национальный совет Никарагуанского демократического движения встал на сторону лидера партии и назвал хунту «аппаратом тоталитарного государства». Однако еще 16 марта два ведущих члена партии – министр промышленности Фернандо Гусман и вице-министр внутренней торговли Педро Антонио Бландон – сами вышли из партии Робело в знак протеста против его публичных выступлений. Отставку Робело критиковали организации его движения в Леоне и Чинандеге, возражая против того, что это решение было принято без консультаций с партийными организациями на местах.

Конечно, сандинисты могли бы просто продолжать работу хунты в составе трех человек, но это вызывало бы обвинения буржуазии и американцев в монополизации власти. Другими вариантами разрешения конфликта были компромисс с буржуазией или проведение выборов в полноценный парламент. Причем последний вариант начисто выбивал из рук оппонентов СФНО все пропагандистские козыри насчет демократии и прав человека. Странно, что фронт не избрал этот вариант. Ведь еще в июле 1979 года Фидель Кастро совершенно справедливо говорил членам Национального руководства СФНО, что любые выборы дали бы СФНО подавляющее большинство. Собственно, это было понятно любому непредвзятому наблюдателю никарагуанской политической сцены.

Возможно, что сандинисты (будучи марксистами), как и большинство никарагуанского населения, относились с презрением к буржуазным выборам, которые в истории Никарагуа никогда еще не были свободными. Сандинисты были сторонниками прямой народной демократии, что выражалось в передаче все больших реальных полномочий массовым организациям. Они хотели, чтобы, как в древних Афинах, каждый никарагуанец напрямую, а не только через парламент, участвовал в решении практических вопросов государственной жизни.

К тому же все списки избирателей были уничтожены диктатурой, и их пришлось бы составлять заново. Наконец, сандинисты до выборов хотели ликвидировать неграмотность, чтобы сделать сотни тысяч людей сознательными участниками политического процесса.

Как бы то ни было, откладывая выборы, СФНО лишь давал буржуазной оппозиции и американцам прекрасный предлог для критики в свой адрес.

На совместной пресс-конференции три команданте из Национального руководства СФНО заявили, что Робело ушел, потому что разошелся с целями революции. Сандинисты прямо указали на взаимосвязь отставки Робело с дебатами в американском конгрессе о выделении кредитов Никарагуа. Многим и правда было неясно, почему вдруг Робело ушел через девять месяцев после победы революции – ведь до этого он проводил линию хунты, иногда и с энтузиазмом.

Помимо темы «плюрализма» буржуазия решила подключить к кризису еще и вопрос «свободы прессы».

Уже давно назревал внутренний конфликт в газете «Ла Пренса».

Ее возглавлял Хавьер Чаморро, младший брат убитого в январе 1978 года Педро Хоакина Чаморро (мужа Виолетты Чаморро, которая, собственно, вошла в хунту на правах своего рода живого символа). Хавьер был искренним сторонником революции, но в газете у него был мощный семейный и политический недруг – Педро Хоакин Чаморро Барриос (один из сыновей убитого журналиста и политика). Педро Хоакин при поддержке большинства семейного клана хотел превратить газету в открытый оппозиционный орган. Он говорил, что не допустит «100 %-ной марксификации страны и превращения народа в баранов».

Проблема состояла в том, что две трети журналистов были на стороне Хавьера, а значит, сандинистов. Дело доходило до того, что газета публиковала некоторые статьи вместе с комментарием несогласной стороны из самой же «Ла Пренсы».

Ключевой в этом конфликте становилась позиция Виолетты Чаморро – лидера семейного клана и одного из акционеров газеты. Вскоре стало ясно, почему донья Виолетта подала в отставку из рядов хунты – она передала свои акции Педро Хоакину. Последнего за резкий характер и консервативные политические взгляды (сам он считал себя «социал-демократом» и «представителем прогрессивной буржуазии», но ярым врагом марксизма) не любили большинство журналистов «Ла Пренсы», которые пригрозили остановить выпуск газеты, если Хавьера Чаморро отстранят от руководства.

Для сандинистов приостановление выхода «Ла Пренсы» было крайне нежелательно, так как их наверняка обвинили бы в подрывной деятельности против крупнейшей газеты страны.

Кризис вокруг «Ла Пренсы» (а точнее, внутри самой газеты) выплеснулся наружу 19 апреля 1980 года и точно совпал с отставкой Виолетты Чаморро. Профсоюз журналистов газеты потребовал от владельцев заключения коллективного договора, в котором, в частности, содержалось требование об участии журналистов в руководстве изданием. «Демократ» Педро Хоакин Чаморро был решительно настроен против этого и решил вообще прекратить на время выпуск «Ла Пренсы». Он понимал, что в случае заключения коллективного договора тон в газете будет задавать его дядя Хавьер.

20 апреля Педро Хоакин Чаморро потребовал напечатать на первой полосе новость о добровольной отставке Хавьера Чаморро, которую тот сразу же опроверг. Журналисты и технический персонал объявили забастовку, требуя восстановления Хавьера на своем посту. Журналисты подвергли резкой критике новых членов руководства, которых привел Педро Хоакин: «…эти люди никогда ничего не писали против Сомосы, а теперь ожесточенно нападают на революцию».

21 апреля 1980 года «Ла Пренса» не вышла.

Всколыхнувший страну кризис не обошелся без участия католической церкви, которая вместо того, чтобы успокоить умы, подлила масла в огонь, четко заняв антиправительственную позицию. Никарагуанские епископы потребовали, чтобы четыре священника – члена кабинета министров (в том числе и координатор кампании против неграмотности и министр иностранных дел) немедленно подали в отставку, так как их «мирская» деятельность несовместима с духовным саном.

Но прежде чем на сандинистов обрушились мощные упреки из США, на помощь им пришел американский посол в Манагуа Пеззулло. Тот считал, что уход буржуазных лидеров из хунты и правительства только усилит марксистов и сторонников кубинской ориентации. Поэтому Пеззулло стал давить, с одной стороны, на сандинистов, чтобы они заменили Робело и Чаморро буржуазным политиками, а с другой – на КОСЕП, чтобы буржуазия пошла на компромисс с сандинистами по вопросу о расширении госсовета.

Пеззулло встретился со «своим другом» команданте Уилоком и передал от имени последнего президенту КОСЕП Энрике Дрейфусу приглашение начать переговоры с целью нормализации внутриполитического положения. Начались контакты между тремя членами Национального руководства СФНО и верхушкой КОСЕП. Пеззулло упивался своей ролью «кингмейкера» в никарагуанской политике, хотя играл по партитуре сандинистов, так как те тоже хотели расширения хунты за счет новых представителей буржуазии, чтобы именно их руками показать Робело, что незаменимых людей нет.

На переговорах КОСЕП пытался заставить сандинистов пойти на уступки по широкому кругу вопросов, никак не связанных с госсоветом – формальной причиной кризиса. От фронта требовали полного прекращения любой национализации, свертывания государственного регулирования экономики и немедленного провозглашения даты выборов. Принятие этих требований означало фактическое прекращение революции. 1 мая 1980 года (за три дня до торжественного открытия госсовета, на которое был приглашен дипкорпус) КОСЕП выдвинул настоящий ультиматум – если его требования не будут приняты, то все буржуазные партии и организации демонстративно выйдут из госсовета. Это, конечно, было бы крайне серьезным ударом по имиджу сандинистской революции в мире.

Но этот ультиматум взбесил Пеззулло, который прямо обвинил лидеров КОСЕП в излишней конфронтационности и неготовности к компромиссу. Вечером в пятницу 2 мая 1980 года Пеззулло встретился с лидерами КОСЕП и стал убеждать их занять место в новом госсовете. От американского посла, уже в другом настроении, буржуазные лидеры поехали на переговоры с сандинистами.

Но и они шли непросто. Лидер союза сельхозпроизводителей и скотоводов, уже упоминавшийся выше враг коммунистов Хорхе Салазар, известный своим буйным темпераментом, кричал: «Мы устали от угроз. Если хотите экспроприировать нас, то давайте, мы не боимся». КОСЕП угрожал, что сорвет посевную кампанию хлопка и тем самым лишит страну валюты.

Наконец, компромисс был достигнут. Под давлением Пеззулло КОСЕП согласился на расширение госсовета (посол США говорил, что это все равно временный орган и скоро его заменит выборный парламент). В свою очередь, СФНО обещал до 19 июля 1980 года (первой годовщины революции) объявить о точной дате проведения выборов. КОСЕП потребовал зафиксировать договоренность в письменном виде, что и было сделано. Но сандинисты все же перехитрили олигархов – документ составили в одном экземпляре, и делегация СФНО увезла его с собой.

4 мая 1980 года госсовет Никарагуа начал работу. Из 47 его членов девять представляли Комитеты сандинистской защиты, шесть – СФНО, по три – СПТ и Союз сельских тружеников. Организации КОСЕП получили шесть мест, буржуазные партии, в том числе и партия Робело, – пять (по одному месту каждая). Остальные места получили профсоюзные, женские и молодежные организации. Причем своих представителей в госсовет все они выбирали сами.

Сандинисты вместе со своими массовыми организациями имели в госсовете большинство, и его президентом стал член Национального руководства фронта Байардо Арсе (позднее его сменил член Национального руководства СФНО Карлос Нуньес). Вице-президентом госсовета от КОСЕП стал ярый враг сандинистов и президент Строительной палаты (туда входили частные строительные фирмы) Хосе Франсиско Карденаль. Последний не стал работать в новом органе и уже 6 мая улетел в США, чтобы организовать вооруженное свержение сандинистской власти.

Следует отметить, что, в отличие от никарагуанского парламента времен Сомосы, госсовет не был послушным исполнителем воли правительственной Хунты национального возрождения, хотя у сандинистов и их массовых организаций имелось примерно 60-70 % мест в этом органе. Согласно законодательству декреты хунты становились законом, если в течение 10 дней госсовет не отклонял их. Если госсовет не соглашался и вносил свои поправки, то хунта вновь рассматривала декрет и могла, либо согласиться с поправками, либо отвергнуть их. На практике декреты хунты довольно часто исправлялись госсоветом, и уже в 1982-1983 годах большинство проектов новых законов формулировались не хунтой, а самим госсоветом. Например, 30 % текста проекта ключевого для Никарагуа закона о политических партиях (разработанного СФНО) было изменено госсоветом.

18 мая 1980 года были объявлены имена двух новых «буржуазных» членов Хунты национального возрождения – бывшего президента Национального банка Артуро Круса (которого очень ценили в Вашингтоне, где он долгое время работал в Межамериканском банке развития) и Рафаэля Кордобы Риваса (бывшего главы Верховного суда). Оба политика были членами Демократической консервативной партии. Пеззулло воспринял эти назначения как свою личную победу.

Был разрешен и конфликт вокруг «Ла Пренсы». Семья Чаморро выкупила у Хавьера его акции, и он ушел, чтобы создать новую газету – «Эль Нуэво Диарио», которая поддерживала революцию.

Компромисс немедленно смягчил и позицию церкви, которая «позволила» священникам – членам правительства остаться на своих постах при условии, что они не будут проводить службы в храмах.

Если в вопросе о составе хунты и госсовета сандинисты одержали победу над буржуазными оппонентами (причем победу элегантную – руками американского посла), то переход «Ла Пренсы» целиком под контроль оппозиции возвещал для них серьезные проблемы. Новая «Ла Пренса» стала в каждом номере резко критиковать правительство и сохранила свое лидерство по тиражу: когда «Эль Нуэво Диарио» продала 73 тысячи экземпляров (несомненный успех для новой газеты), «возобновившая в мае 1980 года свой выход „Ла Пренса“ – 123 тысячи. Заголовок рупора оппозиции ликовал, передразнивая сандинистские лозунги: „Народ уже проголосовал – 123 тысячи штук!“

Причин сохранявшейся популярности «Ла Пренсы» было несколько. Во-первых, большинство никарагуанцев читали только одну газету и традиционно доверяли газете оппозиционной. Во-вторых, диктатура Сомосы привила многим стойкое отвращение к любой официальной прессе. В-третьих, «Ла Пренса», в отличие от «серьезных» «Баррикады» и «Эль Нуэво Диарио», печатала много всякого рода сенсационных материалов, типа светских новостей и криминальной хроники. Поэтому газету любили аполитичные домохозяйки. Наконец, все три главные никарагуанские газеты выходили в разное время, и у «Ла Пренсы» оно было самым предпочтительным – утро. «Эль Нуэво Диарио» разносили в полдень, а «Баррикаду» – ближе к вечеру.

После мая 1980 года каждый аршинный заголовок «Ла Пренсы» на первой полосе носил резко антиправительственный характер.

Несмотря на все маневры буржуазной оппозиции, первая годовщина Сандинистской революции продемонстрировала поддержку народной власти как внутри страны, так и за ее пределами. К 19 июля 1980 года количество стран, с которыми Никарагуа поддерживала дипломатические отношения, возросло примерно вдвое. В сентябре 1979 года Никарагуа вступила в Движение неприсоединения, и делегация страны, к неудовольствию американцев, приняла участие в конференции движения в Гаване.

Даниэль Ортега так объяснил причины присоединения Никарагуа к движению: «Мы вступаем в Движение неприсоединения, потому что видим в нем самую широкую организацию стран третьего мира, которая играет важную роль и оказывает растущее влияние на международной арене, в борьбе народов против империализма, колониализма, апартеида, расизма – включая сионизм – и любой формы угнетения. Потому что оно – за активное мирное сосуществование, против военных блоков и союзов, за перестройку международных отношений на достойной основе и за установление нового мирового экономического порядка».

Следует отметить, что в то время Движение неприсоединения, где тон задавали Индия, Куба и Югославия было прогрессивной и влиятельной силой, которая по большинству международных вопросов поддерживала социалистические страны. И эта поддержка была взаимной – именно СССР выступил с идеей нового экономического порядка, который должен был создать льготные условия для развивающихся стран в международной торговле.

Но в том же сентябре 1979 года делегацию Хунты национального возрождения во главе с Даниэлем Ортегой, приехавшую в США на заседание Генеральной Ассамблеи ООН, принял президент Картер, и беседа носила вполне дружественный характер. Правда, никарагуанцы не пошли на уступки в главном вопросе – Картер требовал от страны принять делегацию МВФ, которая должная была сформулировать для Манагуа экономическую политику. Картер связывал это с предоставлением американской помощи и прогрессом на переговорах по реструктуризации никарагуанского внешнего долга.

Никарагуа установила дипломатические отношения со всеми социалистическими государствами, кроме Китая, который проводил тогда антисоветский и проамериканский курс. Но сандинисты не сильно огорчились и наладили хорошие торгово-экономические связи с Тайванем. В сентябре 1979 года население Никарагуа с энтузиазмом встречало премьер-министра Вьетнама Фам Ван Донга – героя борьбы вьетнамцев против агрессии США была в Никарагуа сверхпопулярна. Национальный дворец в Манагуа был украшен огромными портретами Хо Ши Мина и Че Гевары.

Однако в целом сандинисты старались в первое время особо не развивать политические отношения со странами социалистического содружества, за исключением Кубы. Это прямо вытекало из «принципа равноудаленности» от противоборствующих блоков «холодной войны».

Дипломатические отношения между СССР и Никарагуа были установлены 12 декабря 1944 года на волне роста авторитета Советского Союза благодаря блестящим победам Красной армии во Второй мировой войне (в 1944-м под давлением народных массы дипотношения с СССР установили многие латиноамериканские страны). При Сомосе дипломатические отношения с СССР формально не прерывались, но фактически никаких реальных связей между странами не существовало и посольствами они так и не обменялись.

После победы Сандинистской революции Москва и Манагуа нормализовали двусторонние связи только 18 октября 1979 года. В начале 1980 года КПСС и СФНО подписали соглашение о межпартийном сотрудничестве. Обмен посольствами состоялся лишь в том же 1980 году.

В целом Никарагуа проводила в отношении Москвы весьма самостоятельную линию (в отличие от сервильности, с которой Сомоса относился к США). После ввода советских войск в Афганистан Никарагуа воздержалась при голосовании в Генеральной Ассамблее ООН по антисоветской резолюции, разработанной США. Никарагуанская делегация отметила, что не поддерживает ввода советских войск, но и осуждение его считает в данный момент контрпродуктивным. Заметим, что ту же позицию заняли многие страны – лидеры Движения неприсоединения, прежде всего Индия.

Легкий диссонанс с СССР существовал и в сфере разоружения. Никарагуа поддержала резолюцию ООН с требованием полного прекращения испытаний ядерного оружия, в то время как Советский Союз воздержался, а США проголосовали против.

Вместе с США Никарагуа подержала резолюцию ООН по событиям в Чаде, в то время как СССР голосовал против.

Сомоса, следуя в русле американской внешней политики, практически не развивал отношения с собратьями Никарагуа по третьему миру, так как большинство режимов там придерживались прогрессивной и даже социалистической ориентации. Сандинисты восполнили этот пробел.

Тесные отношения сложились с арабским миром – особенно с прогрессивными режимами: Алжиром, Ливией и Сирией, а также с Организацией освобождения Палестины (ООП). Алжир продал Никарагуа советские танки Т-55, а Ливия предоставила крупный кредит в 100 миллионов долларов на льготных условиях.

Естественно, что испортились никарагуанско-израильские отношения. Израиль снабжал диктатуру Сомосы новейшим оружием и инструкторами в 1978-1979 годах, когда военную помощь перед лицом зверств диктатора против собственного народа заморозили даже США. Предоставленные Израилем Сомосе кредиты в 4 миллиона долларов были практически единственной частью внешнего долга, которую сандинисты не признали и отказались погашать. Заметим, что иностранные кредиторы Никарагуа восприняли это с пониманием. Никарагуа стала оказывать моральную и политическую поддержку прогрессивным национально-освободительным движениям – АНК в Южной Африке, СВАПО в Намибии, ПОЛИСАРИО в Западной Сахаре, левым партизанским движениям в Аргентине, Уругвае, Сальвадоре и Гватемале.

Впервые в истории никарагуанская делегация во главе с Даниэлем Ортегой посетила в 1980 году ряд африканских стран и приняла участие в праздновании церемонии провозглашения независимости Зимбабве.

В Латинской Америке прекрасные отношения сложились с Мексикой, которая в первые годы революции снабжала Никарагуа нефтью в кредит и по льготным ценам. СФНО вступил и в Конференцию политических партий Латинской Америки, организованную под эгидой правящей мексиканской Институционно-революционной партии. Страны связывала старинная дружба, и никарагуанцы были благодарны Мексике за помощь в борьбе против американской интервенции в 1925-1927 годах. Именно Мексика предоставила в свое время политическое убежище Аугусто Сандино.

Хорошие доверительные отношения сложились у Мексики с Перу.

Но, конечно, американцы не сидели без дела, пытаясь изолировать Никарагуа (как и Кубу) в Западном полушарии. К тому же Никарагуа не могла иметь хороших контактов с правыми полуфашистскими режимами вроде Чили или Аргентины.

Аргентинская военная хунта также активно, как и Израиль, помогала Сомосе оружием до самого конца диктатуры, и садинисты не признали 3 миллиона долларов никарагуанского долга Буэнос-Айресу. Вместо официальной аргентинской делегации на праздновании первой годовщины Сандинистской революции присутствовали представители левого партизанского движения Аргентины – «монтонерос». Поддерживали сандинисты и левых аргентинских партизан из коммунистической Революционной народной армии.

17 сентября 1980 года группа аргентинских партизан (четверо мужчин и три женщины) успешно осуществила в столице Парагвая Асуньсоне (там правил диктатор-фашист Альфредо Стресснер, и не случайно, что в Парагвае нашли прибежище многие нацисты) операцию «Рептилия». Из гранатомета РПГ-7 и автоматов Калашникова партизаны расстреляли «мерседес» бывшего диктатора Никарагуа Анастасио Сомосы. Один из участников операции впоследствии заявил: «Мы не можем терпеть существования миллионеров-плейбоев, в то время как тысячи латиноамериканцев умирают от голода. И мы готовы отдать за это дело свою жизнь».

Один из участников операции под видом продавца газет дал сигнал, когда машина Сомосы проезжала по авениде Эспанья, и тогда другой партизан («капитан Сантьяго») выстрелил по «мерседесу» из РПГ-7. Однако гранатомет не сработал, и партизаны расстреляли из автоматов водителя, в то время как один из бойцов группы перезаряжал РПГ. Второй выстрел оказался успешным, и бывший никарагуанский диктатор был убит на месте, хотя двигатель его машины все еще продолжал работать (партизаны специально не стреляли с фронта автомобиля, так как опасались, что он бронирован и граната может дать рикошет). Тело диктатора было настолько обезображено взрывом, что его смогли опознать только по ступням.

Из семи партизан шести удалось скрыться, седьмого опознали по светлой бороде и казнили.

В Никарагуа известие о казни Сомосы вызвало взрыв народного ликования. Члены Национального руководства СФНО разъезжали в открытых автомобилях по Манагуа, размахивая черно-красными флагами СФНО. Их приветствовали тысячи людей.

Сомосу похоронили в его любимом городе – Майами. Его сын нашел прибежище в Гватемале.

Уже в первые годы революции охладели отношения Никарагуа с Панамой, Коста-Рикой и Венесуэлой – теми странами, которые активно поддержали сандинистов во время восстания против Сомосы. Но никакой вины Никарагуа в этом не было.

Дружеские чувства к СФНО панамского диктатора Торрихоса, как уже упоминалось, остыли еще до падения Сомосы. В июле 1980 года он не приехал на первую годовщину революции, где должен был быть одним из главных почетных гостей (15-летний сын Торрихоса сам участвовал в боях против диктатуры в рядах СФНО). Торрихос не хотел быть в тени главной фигуры торжеств – Фиделя Кастро. Так как до последней минуты не было известно, приедет ли Кастро в Манагуа, Торрихос держал наготове свой самолет для полета в Никарагуа. Как только стало известно, что Кастро вылетел из Гаваны, Торрихос предоставил свой самолет бывшему президенту Венесуэлы Карлосу Андресу Пересу, который не побоялся встать на одну трибуну с Кастро.

Новый президент Коста-Рики Карасо, антикоммунист, также без особых симпатий относился к СФНО, тем более что местные правые силы при поддержке американцев активно критиковали костариканские власти за помощь сандинистам в 1978-1979 годах. Карасо тоже не приехал на годовщину, но, в отличие от Торрихоса, открыто заявил, что не хочет видеть Кастро. Мол, Коста-Рика не для того помогала сандинистам, чтобы сменить одного диктатора на другого.

Венесуэла при христианско-демократическом президенте Луисе Эррере Кампинсе тоже дрейфовала вправо (предшественник Кампинса социал-демократ Карлос Андрес Перес поддерживал в 1978 году сандинистов, хотя и не столь активно, как Кастро). Летом 1979 года Кампинс попытался подкупить сандинистов, предложив 20 миллионов долларов или дешевую нефть в обмен на усиление позиций Социал-христианской партии Никарагуа в правительственных структурах. Предложение, естественно, было отвергнуто, и СФНО относился к Кампинсу без особого доверия. К тому же сама Социал-христианская партия активно боролась против правительства, а с сандинистами сотрудничала отколовшаяся от нее Народная социал-христианская партия, стоявшая на левоцентристских позициях.

Резко осложнились отношения Никарагуа с главным военным союзником США в Латинской Америке – Колумбией. Во время американской оккупации Никарагуа в 1928 году был заключен никарагуанско-колумбийский договор, по которому к Колумбии отходил архипелаг Сан-Андрес в Карибском море вместе с огромной морской акваторией. Сандинистское правительство расторгло неравноправный договор и заявило претензии на острова. США, конечно, встали на сторону Колумбии, чье правительство с 1948 года вело жестокую войну против левых повстанцев, в ходе которой с американской помощью правительственные войска убили десятки тысяч мирных жителей.

Во время борьбы против Сомосы большую дипломатическую помощь сандинистам оказали страны Андского пакта. Но после победы революции американцы приложили немало усилий для того, чтобы между Никарагуа и этой интеграционной группировкой наступило охлаждение. В 1980 году произошел реакционный военный переворот в Боливии, что тоже отразилось на контактах пакта с Манагуа.

Очень мудрым решением СФНО стало присоединение к Социалистическому интернационалу в качестве наблюдателя. Это позволило активно развивать межгосударственные отношения с теми странами (прежде всего западноевропейскими), где у власти стояли социалистические и социал-демократические партии (скандинавские страны, Нидерланды, Франция – с 1981 года, Испания – с 1982 года и т. д.).

Особенно полезными с точки зрения нараставшей конфронтации с США были отношения Никарагуа с ФРГ, которой с 1969 года управляла коалиция социал-демократов (СДПГ) и свободных демократов (СвДП). СДПГ считала политику администрации США в Центральной Америке абсолютно бесперспективной, причем это относилось как к жесткому подходу СНБ, ЦРУ и Пентагона (ставка на реакционные военные диктатуры и жестокое подавление народных движений), так и к госдепартаменту (поддержка правых реформистов при обязательном отстранении от власти любых левых сил).

СДПГ поддерживала СФНО политически и финансово, что вызывало резкую критику американцев. Германские социал-демократы кардинально разошлись с США во мнениях и по поводу Сальвадора, где набирало силу революционное партизанское движение против проамериканской хунты. После встречи заместителя председателя СДПГ Вишневски (ответственного за международные вопросы) с госсекретарем Маски последний ледяным тоном заметил, что не видит основы для совместной политики ФРГ и США в Центральной Америке.

Однако американцы попытались осложнить жизнь СФНО в Социнтерне с помощью лидера португальских социалистов Марио Соареша. После «революции гвоздик» в апреле 1974 года португальские социалисты одно время были, пожалуй, самой радикальной силой в Социнтерне и даже поговаривали о строительстве социализма в своей стране. Однако резкий рост влияния португальских коммунистов толкнул социалистов вправо и в объятия американцев.

Соареш даже попытался в противовес СФНО сделать членом Социнтерна партию Робело, которая никогда не имела ничего общего с социал-демократическими идеями и опиралась на предпринимательские круги. Лидер португальских социалистов (который во главе миссии Социнтерна прибыл в Манагуа через несколько недель после победы революции) опасался «кубанизации» Никарагуа.

Напротив, фонд Фридриха Эберта СДПГ провел в феврале 1980 года получившую широкий резонанс конференцию солидарности с Никарагуа и выделил средства на кампанию по ликвидации неграмотности.

Таким образом, первая годовщина победы революции стала триумфом сандинистской внешней политики, сочетавшей принципы неприсоединения с прогрессивным курсом в отношении развивающихся стран.

19 июля 1980 года главную площадь столицы перед Национальным дворцом – теперь она именовалась Площадь революции – заполнили, по разным оценкам, от 300 до 500 тысяч человек. Таких массовых мероприятий в истории Никарагуа еще не было. Вся площадь была в черно-красных цветах СФНО.

Звездой торжеств был, несомненно, Фидель Кастро, который, в отличие от кратких выступлений других иностранных гостей (СССР представлял заместитель председателя Верховного Совета), произнес 40-минутную речь. Под ликующие аплодисменты собравшихся он вспомнил, как диктатор Никарагуа Луис Сомоса, напутствуя в апреле 1961 года кубинских контрреволюционеров (которые отплыли к своему бесславному фиаско в бухте Свиней из никарагуанского порта Пуэрто-Кабесас) попросил привезти ему волосы из бороды Кастро. И вот теперь сам Кастро в Манагуа, и борода его цела.

Кубинский лидер назвал очень мудрым решение сандинистов сохранять и развивать в стране политический плюрализм. Кастро пророчески заметил, что платформа республиканской партии США (президентские выборы в Америке предстояли в ноябре 1980 года) означает возврат к «политике большой дубинки» в Латинской Америке.

Буржуазная оппозиция ждала от Даниэля Ортеги (он выступал с главной речью на митинге от Национального руководства СФНО) выполнения обещания и объявления точной даты президентских выборов. Однако лидер сандинистов ограничился лишь подтверждением обязательства провести свободные выборы «в духе новой демократии». Но в целом, подчеркнул Ортега, годовщина революции посвящена памяти погибших за ее дело героев, а не удовлетворению желаний тех, кого не было видно в решающий момент под ее знаменами. Создание госсовета уже является достаточным подтверждением приверженности сандинистов принципу политического плюрализма.

Торжества по случаю первой годовщины революции не обошлись без маленького инцидента, который практически никто не заметил. Как только люди стали петь гимн СФНО, американская делегация, стараясь не привлекать особого внимания, покинула трибуну, так как не хотела слушать слова гимна: «Мы боремся против янки – врагов человечества».

Однако глава американской делегации (посол США при ООН) сделал все, чтобы не придавать этому демаршу большого значения.

Примечательно, что ключевой член делегации США – сенатор-демократ от Небраски Зорински (он возглавлял подкомитет сената по делам Западного полушария и поддерживал выделение Никарагуа кредитов и помощи) – полностью поддержал точку зрения Ортеги по вопросу выборов. Прежде чем провести достойное и свободное голосование, требовалось воссоздать заново списки избирателей, провести их регистрацию (в Никарагуа по американскому образцу все избиратели должны были регистрироваться заранее, для того чтобы в день голосования попасть в списки).

У Зорински состоялась дружественная беседа с Кастро, который выразил озабоченность перспективой победы на президентских выборах кандидата республиканцев Рейгана и обещал, что Куба не сделает ничего, что могло бы подорвать позиции Картера перед голосованием. Кубинский лидер предложил американцам сотрудничать в деле оказания помощи Никарагуа, чтобы США не думали, что Куба хочет превратить Никарагуа в свою марионетку.

Сразу же после окончания торжеств КОСЕП собрал пресс-конференцию и подверг резкой критике нарушение сандинистами их майского обещания, что выразилось в отказе назвать точную дату выборов. Больше всего досталось сандинистам от лидера УПАНИК Хорхе Салазара (который и в мае 1980 года был против компромисса с СФНО по вопросу о расширении госсовета). Особенно возмутил Салазара постоянный рефрен садинистской пропаганды, согласно которому буржуазия не сыграла в победе революции никакой роли (хотя это было правдой и так считало подавляющее большинство никарагуанцев). Если СФНО не объявит точную дату выборов, сказал Салазар, то КОСЕП оставляет за собой право выйти из госсовета.

Интересно, что рупор оппозиции «Ла Пренса» со ссылкой на Томаса Борхе сообщал в мае 1980 года, что муниципальные выборы пройдут в 1981-м, а президентские и парламентские – в 1982-1983 годах.

18 августа 1980 года четыре буржуазные партии (Демократическая консервативная, Никарагуанское демократическое движение Робело, социал-христиане и социал-демократы) потребовали проведения выборов, ссылаясь на письмо, направленное Хунтой национального возрождения в Организацию американских государств (ОАГ) в июне 1979-го.

23 августа СФНО ответил КОСЕП. Выступая на массовом митинге по случаю успешного окончания войны против неграмотности, Умберто Ортега объявил в присутствии президента Коста-Рики Карасо, что выборы состоятся не ранее 1985 года, а политическая кампания по выдвижению кандидатов не начнется ранее 1984-го. При этом Ортега заметил, что выборы в понимании СФНО серьезно отличаются от того, что представляют себе олигархи: чередования у власти двух традиционных буржуазных партий – консерваторов и либералов, – которые в течение долгих десятилетий предавали интересы народа. «Запомните, что выборы послужат для того, чтобы укрепить революционную власть, а не для того, чтобы устранить ее, поскольку народ уже и так находится у власти в лице своего авангарда – Сандинистского фронта национального освобождения и его Национального руководства». К тому же до выборов надо преодолеть «отсталость и экономическое, социальное и моральное разрушение страны».

Ортега спросил собравшихся на площади бойцов Армии грамотности, согласны ли они с его словами. В ответ прозвучало многоголосое «Да!».

КОСЕП немедленно отозвался на выступление Умберто Ортеги, утверждавшего, что сандинисты раскрыли свои планы навсегда остаться у власти.

Между тем СФНО не собирался отсиживаться в идеологической обороне. Через две недели после выступления Ортеги были опубликованы декреты хунты № 511, 512 и 513. Эти декреты запрещали политическим партиям заниматься «политическим прозелитизмом» (то есть вербовкой новых сторонников) до официального объявления предвыборной кампании. Средствам массовой информации запрещалось распространять информацию на определенные темы без ее предварительного получения или одобрения правительственными органами. К таким темам относились, в частности, недостаток товаров в торговле или инфляция, вооруженные столкновения с противниками режима, забастовки, конфликты на селе, включая захваты земель, чрезвычайные происшествия в сфере коммунальных служб.

Естественно, буржуазная оппозиция расценила эти декреты как начавшееся превращение Никарагуа в марксистско-ленинское тоталитарное государство.

Лидер УПАНИК Салазар (родился в 1939 году) принял решение свергнуть сандинистов насильственным путем. Отец Хорхе Салазара, капитан национальной гвардии, был личным помощником Сомосы, а сам он получил военное образование в США. Семье Салазаров принадлежали большие кофейные плантации. Во время борьбы против Сомосы, когда сандинисты и их сторонники сотнями гибли в городах под бомбами национальной гвардии, Салазар организовал в своей родной провинции Матагальпа сбытовой кооператив, в котором объединились под его руководством около 7 тысяч мелких и средних производителей кофе. Позднее Салазар создал и возглавил объединение средних сельхозпроизводителей и скотоводов – УПАНИК (испанская аббревиатура Союза аграрных производителей Никарагуа). УПАНИК противился созданию производственных кооперативов и в штыки встретил монополию государства на экспорт кофе.

Салазар был ярым противником сандинистов, и те отвечали ему взаимностью. В октябре 1979 года на собрание кооператива Салазара приехал ответственный за аграрную реформу член Национального руководства СФНО Хайме Уилок. Он пытался убедить собравшихся, что такие люди, как Салазар, которые не принимали в революции никакого участия, не могут быть настоящими представителями интересов сельских производителей. Но Салазар был довольно харизматической личностью и прочно держал власть в кооперативе. Выступление Уилока закончилось скандалом, а Салазара вынесли из зала на руках.

Салазар решил свергнуть сандинистов силой еще до того, как те объявили дату выборов в августе 1980 года. Еще в мае 1980 года, сразу же после открытия заседаний госсовета, его двоюродный брат Алехандро Салазар сказал Хорхе, что на него вышел офицер Сандинистской народной армии Нестор Монкада, который предлагает свергнуть СФНО вооруженным путем. Монкада назвался представителем некой военной организации в составе сотен офицеров и солдат армии и полиции, которые недовольны марксистской политикой Национального руководства СФНО.

Буйный темперамент лидера УПАНИК и ненависть к сандинистам возобладали над осторожностью, и Хорхе Салазар дал согласие на контакт с Монкадой. После встречи с Монкадой, который прямо предложил Салазару возглавить новое правительство после свержения СФНО, братья Салазары стали плести паутину заговора среди своих друзей и бизнес-партнеров. Первым делом они переговорили с недавним членом хунты Робело, причем сделали это в США, где и Салазар, и Робело часто бывали по делам своего бизнеса. Робело участвовать в заговоре отказался, сказав, что будет бороться против сандинистов легальными политическими средствами. Зато не отказался принять участие в рискованном предприятии вице-президент Торговой палаты Никарагуа Леонардо Сомарриба.

Монкада попросил Салазара достать большую партию оружия, так как ее сложно украсть из арсеналов, не возбудив ненужных подозрений. Странная просьба не вызвала у Салазара лишних вопросов. Но реально достать оружие можно было только за границей и только при помощи бывших национальных гвардейцев и их американских покровителей.

Салазар установил в США контакты с бывшим полковником национальной гвардии Сомосы Энрике Бермудесом, который к тому времени уже был платным осведомителем ЦРУ.

Бермудес родился 11 декабря 1932 года в Леоне в многодетной семье автомеханика (он был третьим из восьми детей). В 1948 году из карьеристских соображений Бермудес вступил в национальную гвардию, став 380-м кадетом военного училища (позднее, когда Бермудес возглавил вооруженную никарагуанскую контрреволюцию, он взял себе боевой псевдоним «3-80»). Карьера Бермудеса в гвардии развивалась медленно и бесцветно. Он сам вспоминал, что всегда был заместителем и никогда – реальным командиром. В 1954-1956 годах Бермудес получил военное образование в Бразилии, но в течение 15 лет никак не мог подняться выше лейтенанта. Он преподавал в военном училище математику и химию (по военной специальности Бермудес являлся инженером и фактически не был боевым войсковым офицером).

Положение изменилось в 1965 году, когда Бермудес возглавил никарагуанскую роту, посланную Сомосой для поддержки американской интервенции в Доминиканской республике. Американцы приметили услужливого Бермудеса и уже не выпускали его из поля зрения. За десять лет Бермудес дослужился до подполковника. Венцом его карьеры стал пост заместителя дорожной полиции Манагуа.

В августе 1975 года Бермудеса направили для повышения квалификации в США, где в Межамериканском оборонном колледже (Inter-American Defense College) в Вашингтоне он написал работу на странную для офицера инженерной службы тему: «Психологические и социальные корни подрывной деятельности» (под «подрывной деятельностью» имелось в виду революционное движение). По окончании учебы Сомоса оставил Бермудеса военным атташе в США в звании полковника.

В последние месяцы существования диктатуры американцы пытались спасти национальную гвардию, заменив ее одиозное командование людьми, не запятнанными репрессиями против народа. Естественно, сразу всплыла кандидатура Бермудеса, но того не любили в самой гвардии, так как боевым авторитетным офицером он никогда не был. Поэтому после 17 июля 1979 года бывший военный атташе Никарагуа в США стал водителем грузовика (правила дорожного движения он знал досконально) и развозил абонентам журнал «Ньюсуик».

Осенью 1979 года Бермудесу позвонил генерал-майор ВВС США Чарльз Бойд, отвечавший в военно-воздушных силах за Западное полушарие. Бойд свел Бермудеса с ЦРУ, и с середины 1980 года бывший полковник стал платным осведомителем американской разведки. В задачу Бермудеса входило информирование ЦРУ о настроениях никарагуанской политической эмиграции и сбор сведений о положении в самой Никарагуа.

На деньги ЦРУ Бермудес стал разыскивать в Гондурасе, Гватемале и Сальвадоре бывших национальных гвардейцев и убеждать их включиться в активную вооруженную борьбу против сандинистов.

Собственно, такая борьба началась сразу же после победы революции. Бывшие гвардейцы, жившие в Гондурасе в лагерях недалеко от никарагуанской границы, при поддержке коллег из гондурасской армии изредка нападали на никарагуанские села, уводя скот и зверски расправляясь с членами сандинистских массовых организаций и кооперативов. Однако ни на какую поддержку населения бывшие гвардейцы рассчитывать не могли. Как бы ни противились частные сельхозпроизводители Никарагуа мерам по государственному регулированию экономики со стороны новых властей, само слово «гвардия» продолжало оставаться ругательством и оскорблением даже в их кругах. Сандинисты даже не задействовали против мелких групп национальных гвардейцев регулярной армии: с ними вполне справлялись милиция и пограничная стража.

Многие офицеры и солдаты гвардии нанялись на службу сальвадорскому и гватемальскому военным режимам, где формировали секретные отряды для расправы с политическими противниками этих проамериканских правительств.

Примерно в середине 1980 года Бермудес получил от ЦРУ задание объединить своих бывших коллег в единую вооруженную организацию. После этого вместе с женой он переехал из Майами (где был центр никарагуанской политической эмиграции, группировавшейся вокруг соратников Сомосы) в Гватемалу и создал там из бывших национальных гвардейцев «Легион 15 сентября».

Правой рукой Бермудеса стал Рикардо Лау (по кличке Китаец) – личность одиозная даже по меркам национальной гвардии. Майор национальной гвардии Лау дослужился в национальной гвардии до начальника контрразведки и в этой же должности подвизался и в «Легионе 15 сентября». При Сомосе Лау с удовольствием лично пытал политзаключенных. Его излюбленным методом было подведение проводов в 220 вольт к гениталиям узников. Во время гражданской войны Лау лично курировал деятельность контрольно-пропускного пункта в Манагуа по дороге в аэропорт. На КПП останавливали всех молодых людей и искали у них синяки и ушибы на коленях. Если таковые обнаруживались, то это воспринималось как доказательство участия в боевых действиях против гвардии на баррикадах, и несчастных немедленно расстреливали.

Лау редко улыбался и производил на всех, кто с ним общался зловещее впечатление.

Попав в эмиграцию, Лау взялся выполнить секретный приказ командования сальвадорской армии и организовал убийство архиепископа Сальвадора Ромеро (деньги на «благое дело» в размере 120 тысяч долларов пожертвовали сальвадорские крупные предприниматели и землевладельцы). Виной Ромеро было то, что он выступал против массовых убийств, совершаемых армией и тайными полувоенными «эскадронами смерти». Лау участвовал и в заказных политических убийствах, и в Гондурасе.

Первоначально «Легион 15 сентября» существовал на деньги никарагуанской эмиграции, но реальной военной опасности для сандинистов не представлял.

На связь с Бермудесом вышел после своей эмиграции из Никарагуа в мае 1980 года президент Строительной палаты Хосе Франсиско Карденаль. С ним в США, в свою очередь, встретился Салазар. По инициативе ЦРУ Бермудес и Карденаль создали «политическую» оппозиционную организацию – Никарагуанский демократический революционный альянс (испанская аббревиатура АДРИН). Американцы всеми силами стремились освободиться от неисправимого в глазах никарагуанцев имиджа национальной гвардии и хотели создать впечатление, что АДРИН не имеет со сторонниками диктатуры ничего общего (отсюда и термин «революционный» в названии).

Однако бывшие гвардейцы хотели только мстить и шли на политические игры лишь в обмен на американское финансирование.

В сентябре 1980 года Карденаль и один из предпринимателей в сфере строительного бизнеса Арана отправились в Сальвадор. Они попросили командующего сальвадорской армией и члена правящей хунты Хайме Абдула Гутьерреса помочь АДРИН (а фактически «Легиону 15 сентября») оружием и представить территорию Сальвадора для тренировки никарагуанских контрреволюционеров. Встречу организовал министр иностранных дел Сальвадора Фидель Чавес. Когда-то строительная компания Карденаля строила в Манагуа торговый центр для богатого сальвадорского олигархического клана, юристом которого и был Чавес.

С командованием сальвадорской армии отдельно встретились и Салазар вместе с Сомаррибой. И тем и другим сальвадорцы обещали помочь. Салазар заручился также поддержкой министра иностранных дел Гондураса и президента Венесуэлы.

Салазар хотел получить в Сальвадоре и Гондурасе оружие и оснастить им не только военных заговорщиков в рядах Сандинистской народной армии, но и членов своего кооператива. Предполагалось организовать в Манагуа военный мятеж и арестовать всех членов Национального руководства СФНО.

Между тем в Никарагуа в сентябре – октябре 1980 года продолжались конспиративные встречи заговорщиков с Монкадой. На одной из них Монкада сообщил, что с Салазаром хочет встретиться настоящий глава военных заговорщиков, которого он, Салазар, прекрасно знает. Действительно, Салазар прекрасно знал Альваро Бальтодано, служившего в сандинистской военной разведке. Его отец Эмилио Бальтодано был членом «группы двенадцати» и занимал пост генерального контролера революционного правительства Никарагуа (его полномочия касались контроля над расходованием бюджетных средств). Альваро Бальтодано был человеком богатым и верующим, когда в 1974 году присоединился к СФНО. Салазар несколько лет назад помог Бальтодано избежать банкротства, когда у того не уродился хлопок, и поэтому доверял ему.

Пока Салазар плел свои козни, Робело продолжал открытые нападки на сандинистов. Теперь бывший член хунты концентрировался на внешней пропаганде, пытаясь убедить правительства и общественное мнение западных стран, что Никарагуа уже стала второй Кубой. Для сандинистов деятельность Робело была крайне опасной, так как именно во второй половине 1980 года Никарагуа вела сложные переговоры с западными кредиторами по реструктуризации внешнего долга. В августе – сентябре 1980 года Робело совершил шестинедельное турне по Латинской Америке и Западной Европе. Вернувшись, в октябре он выступил с речью перед членами своей партии и обвинил СФНО в милитаризме и тоталитаризме. Особенно протестовал Робело против политического характера сандинистской армии. Ему ответил Хайме Уилок: новая армия Никарагуа – это не часть СФНО, а вооруженный сандинистами народ.

Робело и КОСЕП активизировались не случайно – опросы общественного мнения в США показывали, что на выборах в ноябре 1980 года убедительную победу одержит кандидат республиканцев Рональд Рейган.

Рейган был праворадикальным политиком даже по меркам республиканской партии США. Еще будучи президентом американской гильдии киноактеров в 1947-1952 годах, он был, пожалуй, единственным представителем этой профессии, который дал «нужные» показания в пресловутой комиссии конгресса по расследованию антиамериканской деятельности, разоблачая «происки коммунистов» в Голливуде. В результате работы этой комиссии тысячи представителей американской интеллигенции потеряли работу, многие сели в тюрьму, а некоторые были вынуждены покончить жизнь самоубийством. В 40-е годы Рейган был секретным осведомителем ФБР под псевдонимом «Т-10» и регулярно информировал контрразведку об актерах, бывших, по его мнению, коммунистами.

Рейган не имел никакого образования, и его кругозор был ограниченным даже по американским меркам того времени. Это метко подметил известный писатель Гор Видал: «Я точно знаю, что мистер Рейган не совсем ясно представляет себе разницу между Медичи и Гуччи. Он только знает, что Нэнси (жена Рейгана – прим. автора) носит кого-то одного из них».

Рейган не скрывал дружеских чувств по отношению к Сомосе даже тогда, когда диктатора за массовые убийства собственных подданных в 1978-1979 годах критиковал президент Картер. Рейган считал, что всю революцию в Никарагуа организовали ненавистные ему коммунисты, прежде всего СССР (который он, уже будучи президентом, окрестил «империей зла»). Так, в выступлении по радио в марте 1979 года Рейган говорил: «Волнения в Никарагуа явно носят на себе кубинскую этикетку. Если в этой охваченной беспорядками стране и могут быть люди, которые имеют оправданные претензии к режиму Сомосы, все же не подлежит сомнению, что большинство повстанцев прошли подготовку на Кубе, были вооружены кубинцами и хотят создать еще одну коммунистическую страну в этом полушарии». А за кубинцами, по мнению Рейгана, естественно, стояли ненавистные ему русские.

В 1980 году Рейган заявил в интервью «Уолл Стрит Джорнэл»: «Советский Союз стоит за всеми беспорядками в мире. Если бы они не занимались своей игрой в домино, то в мире не было бы ни одного очага напряженности».

В июле 1980 года Рейган был утвержден кандидатом Республиканской партии США на пост президента и обещал вернуть Америке утерянную во Вьетнаме военную мощь и перейти в решительное наступление против мирового коммунизма. В вопросе Никарагуа программа Республиканской партии была недвусмысленной: «Мы осуждаем захват власти в Никарагуа сандинистами-марксистами и попытки дестабилизировать Сальвадор, Гватемалу и Гондурас… Мы выступаем против программы помощи Картера правительству Никарагуа. Однако мы поддержим усилия народа Никарагуа по созданию свободного и независимого правительства… Мы вернемся к фундаментальному принципу – будем относиться к другу как к другу, а к самопровозглашенному врагу – как к врагу, без всяких околичностей».

4 ноября 1980 года Рейган был избран президентом США, получив 51 % голосов и 489 голосов выборщиков (за Картера проголосовали 41 % избирателей, но из-за косвенной системы выборов ему достались только 49 выборщиков). Американцы предпочли Рейгана, так как многим не нравилась излишне «мягкая» внешняя политика Картера.

Избрание Рейгана послужило сигналом для немедленного перехода никарагуанской оппозиции в наступление.

На следующий же день после выборов в США Никарагуанское демократическое движение Робело запросило у властей разрешение на проведение мощного антиправительственного митинга в городе Нандайме (примерно в 40 милях к юго-востоку от Манагуа).

7 ноября 1980 года со ссылкой на декрет о запрете «политического прозелитизма» МВД запретило митинг партии Робело в городе Найдайме. Робело отправился за разъяснениями к Борхе. Тот, по словам Робело, заявил, что раз сандинисты взяли в свои руки оружие, то они не сложат его до полной победы революции. Робело ответил: «Это означает, что мне придется либо вести жизнь овоща, либо уехать». «Продолжай делать, что делаешь, – ответил Борхе. – Может, в один прекрасный день ты посмотришь на все другими глазами».

Правительство запретило «Ла Пренсе» печатать материалы о запрете митинга в Нандайме со ссылкой на декрет № 511. Это раззадорило оппозицию, и группа активистов молодежной организации партии Робело напала на одну из школ в Манагуа, где активисты «Сандинистской молодежи 19 июля» проводили свое мероприятие. Обе группы молодых людей жгли флаги друг друга, и все закончилось рукопашной. Полиция арестовала четверых активистов оппозиции.

Молодые сандинисты не остались в долгу и разгромили штаб-квартиру Никарагуанского демократического движения под лозунгами «Власть – народу!» и «Долой буржуазию!». Нападавшие сожгли много документов и одну автомашину.

Робело ответил новыми нападками на сандинистов, на этот раз обосновав их якобы тотальной зависимостью Никарагуа от Кубы и СССР, что должно было понравиться Рейгану. Лидер никарагуанской легальной буржуазной оппозиции голословно утверждал, что кубинцев в Никарагуа якобы больше четырех тысяч и даже охрана самого Борхе состоит из кубинцев. Кубу же, как утверждал недавно избранный президент США, по данным Робело, направляет Советский Союз, поэтому Никарагуа превратилась в «сателлита советского сателлита».

11 ноября 1980 года КОСЕП, по сути, предъявил властям ультиматум. Предприниматели требовали выборов, деполитизации армии, отмены недавних декретов о «политическом прозелитизме» и прекращения дружеских отношений с Кубой. Продолжая нагнетать напряженность, шесть представителей КОСЕП, три оппозиционные буржуазные партии и два оппозиционных профсоюза заявили 12 ноября о выходе из состава госсовета, который теперь, с их точки зрения, уже не отражал политический плюрализм никарагуанского общества.

К моменту нового обострения внутриполитической ситуации в Никарагуа американское посольство в Манагуа уже было в курсе готовящегося заговора по насильственному свержению власти, но, конечно же, не предупредило сандинистов. Как признавал впоследствии помощник секретаря Совета национальной безопасности США Роберт Пастор, Пеззулло впервые узнал о заговоре не позднее октября 1980 года: «Посол (США) был проинформирован, но его помощи [заговорщики] не просили». Правда, в СНБ и ЦРУ все же планировали помочь заговорщикам, хотя единства мнений на сей счет в администрации Картера не было. Госдепартамент считал заговор Салазара «очень рискованной затеей». Пастор вспоминал: «Некоторые в администрации были готовы пойти на риск даже ценой того, что нас снова обозвали бы „интервентами“, если бы заговор удался. Но если бы он провалился, то не только администрация Картера подверглась бы критике за неэффективность, но и ее стратегия поощрения умеренных тенденций среди сандинистов оказалось бы проваленной…»

Таким образом, американцы не поддерживали Салазара только потому, что боялись осрамиться в случае провала. А ведь Картер и так подвергался массированной критике Рейгана за неэффективность в отношении применения силы против Ирана, где исламские студенты удерживали в заложниках американских дипломатов. Попытки американского спецназа освободить заложников (операция «Орлиный коготь») закончились 24 апреля 1980 года позорным провалом, когда вертолеты отряда «Дельта» столкнулись между собой в иранской пустыне. В конечном счете, это стоило Картеру президентского кресла.

Второго провала, в Никарагуа, Картер себе позволить уже просто не мог.

16 ноября 1980 года только что вернувшийся из-за границы Хорхе Салазар председательствовал на встрече руководства КОСЕП, обсуждавшего политическую обстановку в стране. Салазар считал, что простого ухода из госсовета недостаточно: следует создать единый фронт всех оппозиционных партий и организаций. После этой встречи Салазар на своем джипе отправился на встречу с Монкадой. Заговорщики должны были осмотреть одно из поместий Салазара на предмет возможного складирования там оружия и боеприпасов.

Салазар и не подозревал, что мчится в расставленную службой безопасности ловушку. Ибо никакого заговора в сандинистской армии не существовало. Лидер мятежа должен был встретиться с Монкадой на заброшенной заправке, но вместо Монкады там его ждала машина с сотрудниками органов безопасности. По их версии, сообщники Салазара открыли стрельбу, и последний попал под перекрестный огонь, когда никарагуанские чекисты начали отстреливаться.

Согласно версии оппозиции и семьи погибшего, сотрудники госбезопасности просто хладнокровно убили Салазара выстрелами в упор. Но это представляется не совсем логичным – доказательств на Салазара было хоть отбавляй, и суд над ним серьезно скомпрометировал бы всю оппозицию. Так что никакого резона в поспешной казни не было.

Заговор был разоблачен и разгромлен, хотя никарагуанская оппозиция обвинила в гибели Салазара самих сандинистов, которые якобы не оставили этому человеку другого пути для политической борьбы. В свою очередь, Даниэль Ортега подчеркивал, что гибель Салазара не скажется отрицательно на отношениях между СФНО и бизнес-сообществом.

Операция по разгрому заговора Салазара была одним из первых успехов Генерального директората государственной безопасности Никарагуа, который американцы прозвали «тропическим КГБ». Директорат входил в систему МВД. Его возглавил команданте (имел звание командира бригады) с характерным именем Ленин Хуарес Серна. Он родился в 1946 году в прогрессивной семье. Отсюда и его имя – брата Ленина звали Энгельс, а сестру – Крупская. Еще 15-летним мальчишкой Серна присоединился к сандинистскому подполью и участвовал во многих боевых операциях Внутреннего фронта СФНО. В 1968-1974 годах сидел в тюрьме за участие в экспроприации банков. Был освобожден вместе с Даниэлем Ортегой после захвата бойцами СФНО на рождество 1974 года самолета компании «Юнайтед Фрут» и обмена заложников на политзаключенных.

Помощь в организации директората государственной безопасности с первых дней революции оказывала самая эффективная разведка социалистического мира – Министерство государственной безопасности ГДР («Штази»). Например, именно «Штази» обучила всю охрану первых лиц нового государства.

О помощи в создании органов правопорядка Даниэль Ортега попросил министра иностранных дел ГДР Оскара Фишера, когда тот посетил Манагуа в сентябре 1979 года.

Томас Борхе, в свою очередь, нанес визит в Восточную Германию в начале апреля 1980 года. После переговоров с министром госбезопасности ГДР Эрихом Мильке подполковник «Штази» Хорст Шеель был назначен офицером связи между директоратом и МГБ ГДР. Борхе просил ГДР помочь МВД Никарагуа формой, средствами связи и опытом работы и встретил самый теплый прием.

Именно Мильке посоветовал Борхе внедрить в ряды оппозиции информантов МВД и директората, ибо в противном случае ситуация в стране могла бы обостриться, сделав необходимым применение репрессивных мер.

Борхе просил МГБ ГДР оказать содействие в осуществлении режима безопасности во время празднования первой годовщины революции, на которую ожидалось прибытие многих глав государства и правительств, в том числе Фиделя Кастро, бывшего давней мишенью ЦРУ.

К тому времени в никарагуанских органах безопасности работали всего 200 человек, но Борхе открыто признал, что пока в силу недостаточного опыта новых сотрудников все держится на 50 кубинских советниках. Аппарат госбезопасности был настолько слабым, что туда смогли внедриться информаторы оппозиционной Социал-христианской партии.

Мильке считал серьезной ошибкой никарагуанских товарищей недостаточную гибкость в отношениях с католической церковью. Некоторые священники подвергались оскорблениям и преследованиям со стороны местных сандинистских организаций, особенно молодежи. Борхе сообщил, что пока госбезопасность активно борется не столько с правой оппозицией, сколько с коммунистическими профсоюзами, требующими непомерного повышения зарплаты.

У Борхе сложилось о Мильке самое благоприятное впечатление – шеф «Штази» был умен, но не догматичен, и обладал хорошим чувством юмора.

Помимо «Штази» помощь оказывали уже с 1980 года и спецслужбы СССР, Болгарии и Чехословакии. Решение об этом было принято на совещании спецслужб социалистических стран в марте 1980 года. Чехословакия решила работать не напрямую, а через кубинцев.

На совещании выступил член Национального руководства СФНО Хенри Руис, который первое время отвечал в СФНО за связи с социалистическими странами (так как в молодости учился в Москве). Представителей органов безопасности соцстран интересовал вопрос, преодолены ли полностью былые разногласия в СФНО и из каких социальных слоев в основном происходят сотрудники МВД и госбезопасности Никарагуа. Руис ответил, что в большинстве они выходцы из среднего класса, так как сильный пролетариат в Никарагуа пока не сложился. Он признал также, что старые обиды времен раскола СФНО все еще негативно влияют на работу Национального руководства фронта.

Руис рассказал, что американцы резко активизировали разведывательную и подрывную работу против Никарагуа (что было чистой правдой) и поэтому никарагуанцам срочно нужна помощь.

Как и армия с полицией, директорат госбезопасности был политизирован и состоял из преданных сторонников революции. По образцу социалистических стран сотрудники госбезопасности вели и контрразведывательную работу в частях Сандинистской народной армии, так что шансов у Салазара не было.

После провала заговора и выхода буржуазной оппозиции из госсовета предприниматели решили ударить по государству своим самым опасным оружием – сорвать очередной сельскохозяйственный сезон, а также активизировать вывод капитала из страны. Рассчитывала оппозиция и на внутренний раскол в СФНО – еще весной 1980 года Эден Пастора (командовавший тогда сандинистской милицией) предложил тайное сотрудничество Демократической консервативной партии, но та отказалась, видимо, опасаясь провокации.

Правительство все еще пыталось наладить отношения с частным бизнесом, но после избрания Рейгана и в предвкушении американских санкций против сандинистов оппозиция явно была не настроена на компромисс.

В конце ноября 1980 года скандалом закончилась встреча Даниэля Ортеги с частными производителями хлопка в Леоне. Началось все с того, что собравшиеся потребовали удалить из зала корреспондентов государственного телевидения и проправительственных газет, в то время как собкор «Ла Пренсы» остался. Бизнесмены требовали сокращения государственного регулирования и прекращения нападок сандинистов на КОСЕП. Ортега был так возмущен конфронтационным тоном собравшихся (ведь именно он настаивал в Национальном руководстве СФНО на прекращении незаконных конфискаций земли и на выделении частникам солидных государственных кредитов), что не сдержался и назвал оппонентов «сукиными сынами и рогоносцами». Последнее слово было в Никарагуа самым грубым оскорблением для любого мужчины. Крикнув, что не видит смысла в дальнейшем разговоре, Ортега покинул зал.

Отношения между предпринимателями и сандинистами после избрания президентом США Рейгана накалились до предела. Один бизнесмен сравнил эти взаимоотношения с лягушкой, которая переплывает реку со скорпионом на спине (лягушка в этой метафоре олицетворяла частный бизнес, а скорпион – сандинистов). Мол, пока обе стороны нуждаются друг в друге, но вскоре все изменится.

Сандинисты тоже не питали никаких иллюзий. Позднее, в 1990 году (когда сандинисты уже потеряли власть) один из заместителей министра сельского хозяйства Никарагуа при СФНО так охарактеризовал отечественную буржуазию: «Никарагуанская буржуазия, как и буржуазия любой страны, – это просто свиньи. Они заинтересованы только в своем личном благополучии. Все, чего они хотят, – это выкачать деньги из страны, обменять их на доллары и отправить своих сыновей и дочерей за границу. У них нет корней. У них нет никакой связи с собственной страной».

Между тем, в то время как Картер подписал 12 сентября 1980 года закон о помощи Никарагуа на 1980 год (!) и деньги начали официально распределяться с 1 октября, ЦРУ США направляло не менее внушительные суммы на поддержку «Легиона 15 сентября» Бермудеса.

Правда, ЦРУ приходилось делать это нелегально, так как конгресс США ничего подобного не санкционировал. Срочно требовался посредник, лучше всего иностранный. На эту роль с удовольствием пошла аргентинская военная хунта, руководители которой исповедовали патологический антикоммунизм в стиле Сомосы и Стресснера.

Рейган был большим другом репрессивного аргентинского военного режима. В августе 1979 года в одном из своих радиовыступлений он расхваливал хунту следующим образом: «Сегодня Аргентина живет в мире, террористическая угроза почти ликвидирована… В процессе утверждения стабильности в замученной террористами нации из 25 миллионов человек небольшое количество людей оказались под перекрестным огнем, среди них несколько невиновных». На самом деле без суда были убиты тысячи граждан Аргентины.

Во второй половине 1980 года офицеры из разведывательного батальона аргентинской армии установили через ЦРУ контакт с Бермудесом и предложили ему помощь деньгами и инструкторами. ЦРУ создало для нелегальной перекачки в Аргентину (а оттуда в Гондурас Бермудесу) две подставные фирмы – «Сильвер доллар» и «Аргеншоу» (которая занималась поставками в Аргентину еще и американских развлекательных программ). Часть средств никарагуанским «контрас» (сокращенное от испанского «контрреволюционеры» – так вооруженную оппозицию стали называть не только сандинисты, но и все в мире, включая Рейгана) и тогда, и позднее поступала от продажи наркотиков.

Аргентинцы давно работали в Центральной Америке, пытаясь с помощью проамериканских диктатур выйти на след аргентинских эмигрантов-партизан. Весной 1981 года Бермудес слетал в Буэнос-Айрес и привез с собой помимо обещаний чемодан с 50 тысячами долларов, которые были потрачены на закупку продовольствия для изголодавшихся в гондурасских лагерях бывших национальных гвардейцев. После избрания Рейгана бывшие гвардейцы и будущие «контрас» вздохнули с облегчением. Их и раньше не оставляли своим вниманием ЦРУ и Пентагон, но теперь многие впервые поверили тому, что сулило название радиостанции «Мы вернемся».

 

Глава 2. На войне как на войне. Никарагуа в 1981-1984 годах

Во всех по-настоящему коренных революциях мира наблюдался странный, на первый взгляд, феномен. Крайне левые силы в этих революциях, как правило, объединялись с крайне правыми в борьбе против народной власти, стремящейся строить социализм. И порой левая контрреволюция была для страны гораздо опаснее правой, так как выступала внешне с еще более «народных», прогрессивных позиций.

В России первую попытку отстранить большевиков от власти и убить Ленина сделали отнюдь не монархисты, а ультрареволюционные левые эсеры. В Чили при Альенде экстремисты из Левого революционного движения (МИР) давали реакции прекрасный повод обвинить правительство Народного единства в хаосе, когда грабили банки, захватывали землю и устраивали уличные сражения с полицией.

Обычно по мере углубления революции крайне левые смыкаются с крайне правыми и становятся их верными помощниками. Такое распределение ролей не случайно – со временем большинство населения понимает, что реальное улучшение его положения несет именно правящая левая партия, в то время как ее противники (те, кто левее здравого смысла) либо отделываются хлесткой фразой, либо призывают к абсурду вроде национализации женщин и немедленной отмены денег. Крайне левые неизбежно теряют поддержку и в яростном бессилии идут в подручные реакции. Таким был, например, бесславный путь Нестора Махно с его вольной бандитской республикой в Гуляй-поле.

Левый эсер и террорист Борис Савинков постепенно попал в услужение белым монархическим генералам, которые презирали его, но использовали в своих целях. В Чили аналог никарагуанской «Ла Пренсы», реакционная газета «Меркурио», которую финансировало ЦРУ, посвящала целые полосы изложению взглядов активистов МИР и печатала полные сочувствия к левым радикалам редакционные материалы. Правда, после фашистского переворота Пиночета 11 сентября 1973 года первыми под расстрел и в тюрьмы оправились именно МИРисты – их миссия завершилась, и реакции они были больше не нужны, как хрестоматийный мавр, сделавший свое дело.

Никарагуа в этом смысле не стала исключением из череды великих революций XX века. Первый вооруженный вызов сандинистам бросили не деморализованные в 1979-1980 годах бывшие национальные гвардейцы, а крайне левые экстремисты. Именно они стояли у истоков движения, которое потом назовут «контрас» и которое будет финансироваться ЦРУ США.

В Никарагуа в первые годы революции коммунистическая партия (Никарагуанская социалистическая партия, НСП) и ее профсоюзы по согласованию с Москвой поддерживали сандинистов, хотя исторически отношения между НСП и СФНО были очень сложными. Но была в Никарагуа еще и Никарагуанская коммунистическая партия (НКП), стоявшая вместе со своими профсоюзами из профцентра CAUS на ультралевых позициях и ориентировавшаяся на маоистский Китай. Как уже упоминалось, именно НКП и CAUS организовали первые забастовки рабочих против революционной власти. Через некоторое время «коммунистический» профцентр уже спокойно получал деньги ЦРУ.

Но самые первые проблемы начались у сандинистов с интернационалистами, главным образом панамцами, которые воевали против диктатуры в составе Южного фронта СФНО под командованием Эдена Пасторы. Интернационалисты были организационно сведены в бригаду имени Симона Боливара. В ней состояли помимо панамцев и костариканцев граждане Аргентины, Боливии, Бразилии, Чили, Уругвая, Мексики, Венесуэлы и даже США. Но главной политической силой в бригаде стала ультралевая Социалистическая партия трудящихся (СПТ) из Колумбии. Партия была членом троцкистского Четвертого интернационала (причем его так называемой большевистской фракции). Сама СПТ с момента основания в 1977 году вела в Колумбии партизанскую войну против сменявших друг друга проамериканских полудиктаторских и дикататорских режимов.

Правда, как это обычно и бывает у троцкистов, за звучными революционными лозунгами следовали куда более скромные дела. Когда в мае 1979 года СПТ начала вербовать в Колумбии добровольцев на помощь сандинистам, поступили заявки от более чем 1200 человек. Из них были отобраны 320, из которых, в свою очередь, в путь отправились только 53 (том числе семеро никарагуанцев). К моменту падения Сомосы в дорогу снаряжались еще 200 человек.

Таким образом, бригада Симона Боливара, как, впрочем, и весь Южный фронт Пасторы, не смогли оказать решающего влияния на ход восстания, хотя героизм и мужество этих людей не подлежат никакому сомнению. Южному фронту и интернационалистам вместо ожидавшегося рывка от костариканской границы до Манагуа пришлось вплоть до самого 19 июля отбивать яростные атаки элитных сил гвардии Сомосы. Ценой огромных жертв они дали возможность своим боевым товарищам с севера развить решающее наступление на крупные города. Большие потери несли и плохо подготовленные с военной точки зрения интернационалисты.

Всего в бригаде было примерно 250 человек, в основном троцкисты, и она вступила в бой во второй половине июня 1979 года.

После победы революции троцкисты из бригады Боливара приступили к осуществлению своей собственной политической программы. Сандинистов они стали считать предателями революции, так как те не спешили с полной национализацией частной собственности и даже сотрудничали с буржуазией в правительстве. Именно члены бригады начали организовывать ультрареволюционные профсоюзы (всего более 80), которые старались, опираясь на полученное от троцкистов оружие, захватывать фабрики. На заводах троцкисты организовывали так называемые фабричные комитеты, в которых они видели зародыш новой альтернативной народной власти. На селе интернационалисты из бригады Боливара подбивали крестьян к самовольному захвату земли с оружием в руках.

Тем самым они давали прекрасную возможность для нападок на СФНО со стороны никарагуанской буржуазной оппозиции и ее американских спонсоров.

Сандинисты быстро осознали опасность этой ультрареволюционной тактики и провели совещание с командованием бригады. Интернационалистам предложили (если они захотят) остаться в стране и перейти на обычную регулярную военную службу в формировавшиеся части Сандинистской народной армии. Троцкисты ответили открытой оппозицией. Когда СФНО организовал встречу с бойцами бригады Боливара в бывшем «бункере» Сомосы 14 августа 1979 года, сандинисты неожиданно были окружены более чем тысячью возмущенных рабочих, которых троцкисты обманом привели с собой. Рабочие думали, что речь на встрече идет о повышении заработной платы и им надо оказать на сандинистов соответствующее давление.

Терпение Национального руководства СФНО лопнуло, и оно выслало из страны в Панаму 60 членов бригады Симона Боливара по обвинению в экстремизме. С помощью своих профсоюзов троцкисты организовали в Манагуа мощную пятитысячную манифестацию солидарности с бригадой Симона Боливара, на которой звучало требование немедленного предоставления всем интернационалистам никарагуанского гражданства.

Печальным следствием этой истории было то, что разоруженные и высланные на специальном самолете в Панаму интернационалисты подверглись там пыткам со стороны национальной гвардии Торрихоса. Многих затем препроводили в Колумбию, где их тоже ждали тюрьмы и издевательства.

Бригада Боливара была не единственной головной болью для СФНО на левом фланге политического спектра.

3 октября 1979 года госбезопасность арестовала пять членов Никарагуанской социалистической партии, обвинив их в сотрудничестве с «сомосистами». Вряд ли эти обвинения имели под собой достаточные основания. Видимо, СФНО таким образом давал понять коммунистам, что именно он является авангардом никарагуанской революции. НСП и не ставила это под вопрос, хотя и главным образом по просьбе Москвы. Самих членов Национального руководства СФНО многие коммунисты считали политически незрелыми авантюристами, случайно пришедшими к власти.

Но отнюдь не коммунисты были самыми опасными «попутчиками» СФНО на левом фланге.

В 1972 году от СФНО откололась группа позиционировавших себя как марксистов-ленинцев крайне левых радикалов, образовав Народное движение действия (НДД). Основателем НДД был член руководства СФНО Марвин Ортега. Для этой группы недостаточно революционными были даже маоисты, на которых она первоначально и ориентировалась. Позднее НДД избрало своим примером абсурдный режим Энвера Ходжи в Албании, жители которой целыми днями строили бомбоубежища и готовились к отражению нападения, как американского империализма, так и советского «ревизионизма».

Марвина Ортегу, который вел фракционную деятельность во фронте с 1970 года, в 1972-м исключили из СФНО за то, что раскольники хотели физически уничтожить все руководство фронта.

НДД создало собственный радикальный профсоюз – Рабочий фронт, а с 1978 года (когда началось вооруженное восстание против Сомосы) – собственные вооруженные отряды МИЛПАС (испанская аббревиатура от «Народная антисомосистская милиция»).

Аббревиатура была выбрана блестяще, так как слово «мильпа» означает в Никарагуа участок земли, на котором небогатые крестьяне обычно выращивали для собственных нужд кукурузу. Многие из таких крестьян, будучи неграмотными, присоединялись к МИЛПАС, особенно в отсталых северных горных районах. Люди думали, что борются за собственный участок земли.

В 1978-1979 годах отряды МИЛПАС воевали против диктатуры в основном в составе Северного фронта СФНО под командованием Германа Помареса – харизматичного лидера сандинистов (боевой псевдоним Эль Данто). Однако МИЛПАС сохраняли в колонне Помареса организационую самостоятельность, что было вызвано в основном их однородным составом. В МИЛПАС воевали главным образом представители горных крестьянских кланов (больших семей, в чем-то сходных с шотландскими кланами). Отряды МИЛПАС состояли либо из близких и дальних родственников, либо из жителей соседних деревень.

Никакая леворадикальная идеология их не интересовала, и о местонахождении Албании они не имели ни малейшего представления. Бойцы МИЛПАС (особенно главы семейных кланов) ждали от победы над диктатурой получения земли бывших сомосистов и национальных гвардейцев, причем в частную собственность, а также реальной власти для своих кланов на местном уровне.

Уже в мае 1979 года некоторые лидеры отрядов МИЛПАС стали подумывать о мятеже против своих же братьев по оружию – сандинистов. Мильпистам не нравились идеи СФНО насчет кооперирования крестьянства – многие горные кланы были достаточно богаты и влиятельны и не хотели конкуренции в виде кооперативов. Они просто стремились заменить в качестве единственного авторитета в северных горах бывшую национальную гвардию.

В мае 1979-го в бою при странных обстоятельствах погиб Герман Помарес. Многие утверждали, что его настигла пуля из своих рядов.

Победа революции не дала кланам ровным счетом ничего. Сандинисты не спешили экспроприировать буржуазию, а конфискованные земли сомосистов преобразовывались в государственные хозяйства или кооперативы. Вдобавок сандинисты стали диктовать цены на основные экспортные товары, прежде всего самый важный для северных горных районов – кофе, что также пришлось не по вкусу местным полуфеодальным кланам.

Наконец, в северные горы после июля 1979 года пришло много «чужаков» и «безбожников» из городов тихоокеанского побережья, которые организовывали забитых крестьян в Комитеты сандинистской защиты и отряды милиции. Традиционная власть кланов была подорвана, и они решили взяться за оружие. К тому же многие лидеры отрядов МИЛПАС были очень недовольны низкими, с их точки зрения, должностями, которые они получили в Сандинистской народной армии.

Некоторые группы мильпистов отказались после 19 июля 1979 года сдать оружие и перешли на нелегальное положение. Они уклонялись от столкновений с армией и милицией и выжидали дальнейшего развития обстановки. Благодаря родственным связям в местных сельских общинах («комаркас») мильписты были обычно прекрасно осведомлены о передвижениях армии и милиции, а также получали продовольствие от своих земляков.

Сандинисты тоже первое время не трогали мильпистов как вчерашних соратников по борьбе, уговаривая их сложить оружие и вернуться к мирной жизни, – тем более что в первые месяцы революции те не доставляли новой власти больших хлопот.

По иронии истории мильпитсы действовали в том же самом районе недалеко от границы с Гондурасом, где находилась основная база армии Сандино в 1927-1933 годах.

В это время (осень 1979 года) НДД и Рабочий фронт уже тесно сомкнули ряды с буржуазной оппозицией. Например, если сандинисты требовали расширения состава госсовета, то ультралевый Рабочий фронт в унисон с «Ла Пренсой» требовал его немедленного созыва в прежнем, выгодном буржуазной оппозиции составе.

Газета НДД и Рабочего фронта «Эль Пуэбло» подвергла ожесточенной критике «План 80» – как документ, демонстрирующий полную капитуляцию сандинистов перед буржуазией и предательство интересов рабочих и крестьян. «Эль Пуэбло» дошла до открытых призывов активно саботировать экономический план, чтобы «вернуть власть в руки народа». Фактически это был призыв к свержению Хунты национального возрождения.

В январе 1980 года леваки перешли от слов к действиям. Рабочий фронт организовал забастовку строительных рабочих в знак протеста против общественных работ по восстановлению Манагуа, которые сандинисты организовали для безработных жителей столицы (итогом этих работ стал, в частности, прекрасный парк на месте былого пустыря, возникшего в результате землетрясения 1972 года).

Но особенно болезненным ударом для страны были забастовки на заводах по производству сахара – важного валютного товара Никарагуа. Рабочий фронт организовал профсоюз на бывшем образцовом сахарном предприятии Сомосы в Монтелимаре. После национализации многие рабочие предприятия были недовольны, так как Сомоса в духе «доброго барина» время от времени баловал их разного рода подачками, например, просто предоставляя на своей плантации и заводе рабочие места для «нужных людей».

После национализации государственный менеджмент в духе рационализации производства стал сокращать персонал, что вызвало недовольство, умело использованное Рабочим фронтом.

Леваки практически парализовали стачками всю промышленную деятельность в департаменте Чинандега (на границе с которым действовали подпольные группы МИЛПАС). В январе 1980 года остановились два крупнейших в стране предприятия по производству сахара, хлопкоочистительные предприятия, а также завод по производству химикатов для сельского хозяйства.

Охваченные забастовками сахарные заводы Сан-Антонио и Монтерроса были самыми крупными промышленными объектами в Никарагуа.

Сандинистам надо было срочно принимать меры, так как уже срубленный сахарный тростник быстро гнил без переработки. Каждый день забастовки на сахарных заводах обходился стране в полмиллиона кордоб. Между тем лидеры Рабочего фронта говорили возбужденным рабочим, что сандинисты все равно никогда не повысят им зарплату. Придется начинать новую гражданскую войну, чтобы отстранить от власти «предателей» и передать ее, наконец, в руки рабочих и крестьян.

И попытка начать такую войну была предпринята, когда лидеры Рабочего фронта обманули стачечников, объявив им, что сандинисты арестовали нескольких рабочих в Манагуа. Возмущенные забастовщики сели в грузовики и отправились в столицу «освобождать» своих товарищей. Когда член Национального руководства СФНО и министр планирования Руис попытался поговорить с рабочими сахарного предприятия в Сан-Антонио, активисты Рабочего фронта с предприятия Монтерроса (по пути в Манагуа) взяли штурмом трибуну и не дали Руису сказать ни слова. Однако Руис тоже оказался не робкого десятка, и когда активисты Рабочего фронта покинули митинг, четыре тысячи рабочих Сан-Антонио избрали новое руководство своего профсоюза и решили прекратить забастовку.

Сандинисты совершили ошибку, когда задержали рабочих из Монтерросы, которым при этом даже угрожали оружием солдаты революционной армии. Такие шаги только лили воду на мельницу пропаганды Рабочего фронта в духе «сандинистов – лакеев буржуазии». «Баррикада» стала публиковать карикатуры, на которых обманутых рабочих явно смешивали с функционерами Рабочего фронта. На одной из карикатур активист Рабочего фронта плыл на облаке над рабочими, уткнувшись в книгу, – сандинисты хотели дать понять, что леваки следуют вычурным революционным теориям, а не реалиям никарагуанской жизни.

Когда рабочие Монтерросы прибыли, наконец, в Манагуа, они к своему удивлению обнаружили, что Рабочий фронт вызвал их не для освобождения арестованных товарищей, а для того, чтобы протестовать против закрытия 23 января 1980 года газеты «Эль Пуэбло». Газету уже закрывали на короткое время в июле 1979 года, но затем «Эль Пуэбло» превзошла в нападках на революционную власть даже «Ла Пренсу». Якобы левая газета усиленно критиковала кампанию по ликвидации неграмотности и в унисон с буржуазной оппозицией требовала «освободить» Комитеты сандинистской защиты от влияния СФНО. На страницах газеты активно публиковали агитационные материалы правой Социал-христианской партии, которая поддерживала «Эль Пуэбло» деньгами (видимо, полученными из Венесуэлы).

Возможно, закрытие сандинистами газеты с тиражом всего в 2 тысячи экземпляров было ошибкой, только пробудившей к «Эль Пуэбло» интерес (это издание, незначительное для общественного мнения, не закрывал даже Сомоса). К тому же у буржуазной оппозиции появился лишний повод обвинить СФНО в нарушении политических свобод и сползании к тоталитаризму. В защиту «Эль Пуэбло» немедленно выступили «Ла Пренса» и реакционные радиостанции типа «Радио Миль».

Непосредственным поводом к закрытию газеты послужил ее редакционный комментарий против «Плана 80», который, с точки зрения «Эль Пуэбло», «давал буржуазии и бизнесменам большие возможности и ничего – эксплуатируемым массам». 21 января 1980 года «Эль Пуэбло» призвала к «замене нынешнего правительства другим, которое сможет защитить наше самоопределение перед лицом атак (международных контрреволюционных сил)». После этого армия заняла помещение газеты и арестовала ее редакторов. Госбезопасность продемонстрировала общественности два больших склада оружия МИЛПАС.

Между тем возмущенные обманом своих вождей из Рабочего фронта пролетарии Монтерросы вернулись домой и после трудных переговоров с сандинистским профцентром решили прекратить забастовку. Им пообещали наладить на предприятии систему медицинской помощи и организовать магазин ЭНАБАС для продажи важнейших товаров по твердым государственным ценам.

Но тут Рабочий фронт разыграл против рабочих свою козырную карту – отряды МИЛПАС. Когда рубщики сахарного тростника вернулись на поля, их встретили вооруженные бойцы, которые прокалывали шины грузовиков и угрожали рабочим оружием.

В ответ на акции сандинистов против «Эль Пуэбло» правительство Албании разорвало с Никарагуа дипломатические отношения, а контакты с СФНО прервали некоторые троцкистские партии западных стран (например, Коммунистическая партия Испании, марксистко-ленинская Коммунистическая партия Швеции и т. д.).

Пока сандинисты боролись с забастовками и с «Эль Пуэбло», разрозненные отряды МИЛПАС в горах решили перейти в наступление, чтобы помочь своим соратникам и вообще прощупать способность властей к сопротивлению. Политически «горные» мильписты позиционировали себя как спасители истинной революции от предателей-сандинистов. Но, в отличие от городских активистов НДД и Рабочего фронта, с самого начала крестьянские МИЛПАС в горах вели пропаганду против марксизма как якобы чуждого никарагуанцам политического течения. Якобы против марксизма был и Герман Помарес (очень популярный среди крестьян), и поэтому-де от него избавились собственные товарищи из СФНО, ставшие марионетками Кубы.

Первый бой войны, послуживший началом движения «контрас», произошел в ноябре 1979 года на склонах легендарного холма Эль-Чипоте – когда-то это была резиденция Сандино. Тем самым мильписты давали понять, что именно они, а не марксисты-ленинцы из СФНО, являются идейными наследниками главного героя никарагуанской истории.

Примерно 70 бойцов МИЛПАС атаковали сандинистский военный лагерь на склонах холма к северо-востоку от небольшого городка Килали. Однако сандинисты оказали ожесточенное сопротивление, и пять нападавших были убиты, а шесть – ранены. Сандинисты потерь не понесли, и мильпистам не удалось достичь главной цели нападения – захватить для своего отряда оружие.

Характерно, что один из убитых «революционеров» – мильпистов носил боевую кличку Шакал. Атакой на лагерь (в котором было примерно 160 милиционеров, собранных для охраны кооператива) руководил бывший боец отряда Помареса по кличке Херонимо.

Несмотря на поражение при Эль-Чипоте, отдельные группы мильпистов в начале 1980 года активизировались в районе реки Коко вдоль границы с Гондурасом. За ними из-за реки наблюдали бывшие национальные гвардейцы, но мильписты поначалу гордо отказывались от всякого сотрудничества с «Легионом 15 сентября» Энрике Бермудеса. Это было неудивительно – крестьяне-горцы, даже если они не одобряли сандинистские кооперативы и регулирование цен, все равно не могли представить себя в одних и тех же боевых порядках с бывшими палачами диктатуры.

Сандинисты пока не перебрасывали в горы части регулярной армии, и с мильпистами справлялись милиционеры и вооруженные члены кооперативов. Патрули стали прочесывать горы, и вскоре в засаду попал еще один лидер мильпистов по кличке Эль Тигре («Тигр»). Мильпист явно оказался не столь храбрым, как тигр. Когда милиционеры ночью окружили хижину, где он отсыпался вместе с тремя товарищами, «тигр» переоделся в женское платье и дал стрекача, для убедительности вереща в темноте тонким фальцетом.

Таким образом, ответ сандинистов на Эль-Чипоте оказался быстрым и решительным. В конце 1979 года милиция захватила и уничтожила нескольких представителей горного крестьянского клана Галеано, из которого вышло много командиров мильпистских групп.

О том, что никакими революционерами мильписты не являлись, лучше всего свидетельствуют их боевые клички: помимо Шакала и Тигра среди них были Брюс Ли, Дикий Кот (Тигрильо), Змея и т. д.

С апреля 1980 года боевая активность МИЛПАС вроде бы спала. Разрозненные и плохо вооруженные группы предпочитали уклоняться от любых контактов с милицией. Например, когда одна из групп случайно захватила в плен двух сотрудников госбезопасности (ими оказались вчерашние студенты, которые шли в деревню на свидание с девушками), то их отпустили со словами: «Мы не бывшие гвардейцы, а только рассерженные крестьяне. Если вы оставите нас в покое, мы не будем с вами воевать».

Когда активность милиции утихла, МИЛПАС решили нанести новый удар, на это раз сорвав празднование первой годовщины Сандинистской революции. Нападение было приурочено к пребыванию в Никарагуа Фиделя Кастро, который находился в тот момент неподалеку от горного района в Эстели.

23 июля 1980 года мильписты под командованием Педро Хоакина Гонсалеса (боевая кличка Димас) на короткое время захватили небольшой городок Килали в 50 милях от Эстели. Успех МИЛПАС был обусловлен откровенным предательством командира гарнизона Килали, который накануне отослал из города регулярный отряд и фактически сорвал оборону местных милиционеров. Позднее командира и 18 милиционеров арестовали за пособничество врагу. О нападении (в котором СФНО обвинил бывших национальных гвардейцев) сообщили в СМИ, и именно с этого для большинства никарагуанцев и началась война контрреволюции против новой власти.

Гонсалес (родился в Матагальпе в 1945 году) участвовал в борьбе против диктатуры с 1961 года в рядах консерваторов, был членом СФНО с 1972 года и воевал в колонне Помареса. По некоторым данным, он был даже заместителем легендарного Эль Данто. После победы революции Димас стал офицером Сандинистской народной армии, но уже с мая 1979 года готовился к переходу на нелегальное положение. Он якобы был убежден, что Помареса убрали сами сандинисты, и решил им отомстить. Но эта версия представляется полностью притянутой за уши, тем более что ее впоследствии распространяла гражданская жена Димаса Марина. Интересно, что нападение на Килали сам Гонсалес объяснял не благородной местью за Помареса, а борьбой против организации кооперативов в деревне. В отряд Димаса вступило много крестьян, в чьих семьях были национальные гвардейцы, и они опасались возможных репрессий со стороны новой власти (Сомоса охотно брал в гвардию забитых и неграмотных индейцев из горных районов, а для тех это была при диктатуре единственная возможность выбиться в люди).

Новым элментом в тактике мильпистов было то, что Гонсалесу впервые удалось на время объединить для боевой операции несколько разрозненных групп мильпистов. Он был довольно харизматичной личностью, носил «революционную» бороду и называл всех своих бойцов «братишками». Силой Димаса и всех мильпистских отрядов было то, что они воевали вблизи своих деревень и опирались на поддержку родственников и друзей. По некоторым оценкам, у Димаса к концу 1979 года было 400-600 связных («корреос») и информаторов в районе действия его отряда.

В основном все бойцы Гонсалеса были индейцами (псевдоним Димас он взял в честь очень популярного в тех местах индейского вождя, противостоявшего испанским колонизаторам). Гонсалес умело разжигал их расовую неприязнь к «белым» и «образованным» чужакам из крупных городов.

Однако в атаке на Килали приняли участие не более 80 плохо вооруженных мильпистов. В это же время мелкие группы других мильпистских командиров предприняли отвлекающие нападения на окрестные населенные пункты. Успех операции для «контрас» заключался в том, что им впервые удалось захватить оружие и боеприпасы.

На этот раз сандинисты оперативно задействовали против МИЛПАС регулярную армию и вертолеты. Димасу срочно пришлось разбить свой отряд на мелкие группы и отойти в горы. Один человек был направлен в Гондурас, чтобы установить контакт с бывшими национальными гвардейцами и попросить у них оружия и боеприпасов. Госбезопасность Ленина Серны смогла внедрить в окружение Димаса своих агентов, и 19 сентября 1980 года его группу блокировали в районе все того же Килали. Димас отстреливался, но был убит вместе с большинством своих бойцов, хотя некоторым все же удалось сбежать в Гондурас.

По другим данным, Димаса убил в августе 1981 года в пьяной драке один из его родственников – некий Эррера.

После смерти Гонсалеса его банда распалась и присоединилась к другим вооруженным группам. Теперь на арену вооруженной борьбы выдвинулся еще более оригинальный персонаж – Тигрильо, Дикий Кот. Нового лидера мильпистов прозвали так за характерную внешность – он был приземистым, бородатым и со злыми маленькими глазками.

Тигрильо был членом еще одного мощного семейного горного клана – Бальдивия. Вместе со своим братом (Димасом Тигрильо, не имевшим ничего общего с упомянутым выше собственно Димасом), он, как и Гонсалес, сначала воевал в колонне Помареса (Димас Тигрильо начинал на Южном фронте Пасторы). После победы революции оба брата стали офицерами сандинистской армии, но уже с мая 1979 года планировали мятеж. В феврале 1980 года, накопив оружие, Тигрильо с братом и несколькими сторонниками ушли в горы. В июле 1980 года они участвовали вместе с Димасом в нападении на Килали.

В конце 1980 года у Тигрильо, по его собственным данным, было примерно 80 бойцов, среди которых попадались и бывшие национальные гвардейцы. Многие из них были членам кланов Бальдеано и Галеано и, следовательно, состояли друг с другом в родстве.

У мильпистов было мало современного оружия, в то время как «Легион 15 сентября» Бермудеса в конце 1980 года начал получать через аргентинцев деньги ЦРУ. Таким образом, обе контрреволюционные группы – крайне левая и крайне правая – нашли друг друга. У Тигрильо было много забитых бойцов-индейцев, готовых воевать просто ради самого процесса при условии хорошего питания и современного «модного» оружия. У национальных гвардейцев имелось оружие, но не было бойцов.

В начале 1981 года примерно 60 человек из легиона Бермудеса отправились в Аргентину на курсы партизанской войны. Но ЦРУ понимало, что вооруженная никарагуанская оппозиция должна отличаться от национальной гвардии, попросту обуреваемой чувством мести по отношению к собственному населению. Бермудесу было дано указание срочно создать презентабельную политическую крышу для бывших гвардейцев из гражданских политиков, желательно не связанных с диктатурой Сомосы. Бермудес взял под козырек (его офицер связи из ЦРУ ценил бывшего полковника именно за покладистость и интеллигентный внешний вид, поскольку тот носил очки). 11 августа 1981 года в столице Гватемалы при содействии ЦРУ и аргентинцев была создана Никарагуанская демократическая сила (испанская аббревиатура ФДН) как объединение вооруженной антисандинистской оппозиции.

Интересно, что многие бывшие гвардейцы не желали в названии ничего «демократического» и хотели назвать свою организацию просто Никарагуанской национальной гвардией. Но американцы сказали, что в этом случае они не дадут ни цента на заранее обреченное с политической точки зрения начинание.

Формально ФДН был результатом слияния Легиона 15 сентября и Демократического союза Никарагуа – эмигрантской группы, которую организовал бывший президент Строительной палаты Карденаль (участник заговора Салазара) после своей эмиграции в США в мае 1980 года. Но гражданские политики с самого начала были фиговым листком для Бермудеса, Лау и им подобных. Во главе ФДН стояла «гражданская хунта» из трех человек: Карденаль, Аристидес Санчес (друг Бермудеса, близко стоявший и к Сомосе) и Мариано Мендоса (бывший профсоюзный лидер).

Все учредительные документы ФДН были написаны и переведены на испанский язык сотрудниками ЦРУ. Штаб-квартира руководства ФДН расположилась в столице Гондураса Тегусигальпе в доме, снятом ЦРУ.

Теперь американская разведка уже могла не прятаться за спины аргентинцев и различного рода подставные фирмы. Еще в марте 1981 года, едва вступив на пост президента, Рейган издал секретный приказ о выделении никарагуанским «контрас» по линии ЦРУ 19,9 миллиона долларов.

На эти деньги люди Бермудеса построили рядом с никарагуанской границей тренировочный лагерь. Питались они теперь очень хорошо – наряду с надоевшими бобами появились мясо и спиртные напитки. «Легионерам» стали платить и твердое жалованье. Хотя штаб-квартира ФДН по указанию ЦРУ была переведена из Гватемалы на явку ЦРУ в Тегусигальпу, реальная штаб-квартира находилась в Майами.

Несмотря на «демократическую обложку», всем по-прежнему заправляли Бермудес и его начальник штаба Лау. К осени 1981 года у «контрас» было уже три лагеря на гондурасско-никарагуанской границе.

Не хватало только бойцов, и в конце 1981 года в одном из гондурасских баров Бермудеса познакомили с Тигрильо. Выпив пива, Тигрильо стал хвалиться, что в Никарагуа у него сотни сторонников, и Бермудес немедленно предложил хмельному партизану это доказать, взяв тщеславного Дикого Кота «на слабо». Бермудес предложил Тигрильо взаимовыгодную сделку – он приводит в Гондурас новых бойцов, которых вооружат и накормят, а самому Коту еще и выплатят за каждого рекрута деньги.

Бывшие национальные гвардейцы презирали Тигрильо, как и любого выходца из простого народа. При первом же появлении в лагере ФДН (который за непролазную грязь именовался «грязной дырой») гвардейцы потребовали у брата Тигрильо Димаса немедленно сбрить бороду, так как в настоящей армии носить ее не принято. Тот упирался, но два гвардейца просто пригнули его к земле и сбрили «партизанскую» бороду ножами. Тем самым Тигрильо ясно дали понять – кто платит, то и заказывает музыку.

Но за Кота ухватились аргентинцы и ЦРУ – имидж «крестьянского вождя» был гораздо более привлекательным для мировой общественности, чем, например, палача Лау или «уличного регулировщика» (как его называли сами же «контрас») Бермудеса.

Тигрильо регулярно ходил через границу в Никарагуа (причем во время первого похода он заблудился и два дня водил своих людей вокруг одной и той же горы, а потом «контрас» не научили его пользоваться компасом) и приводил в Гондурас многих рекрутов. Сначала это были родственники и родственники родственников, но потом жадный до денег Дикий Кот просто уводил из деревень парней под дулом автомата. Сомневающихся расстреливали, а их жен насиловали. Димас Тигрильо, оставшийся в Никарагуа, завел себе целый гарем, а когда две дочери фермера по фамилии Осорио не оценили его «ухаживаний», он просто убил их отца и трех его сыновей. Окрестных крестьян Димас обложил рэкетом, который именовался «налогом на дело демократии».

За несколько недель своих рейдов Тигрильо пригнал в Гондурас 160 «идейных бойцов». К концу 1981 года «войска ФДН», по выражению директора ЦРУ Уильяма Кейси, состояли из «примерно 500 человек разного сброда». Но ЦРУ поставило себе честолюбивую задачу – превратить ФДН в самую большую партизанскую силу в истории Латинской Америки.

Бывшие гвардейцы вовсю издевались над бывшими крестьянами во время обучения. Тигрильо почти умолял их не роптать – ведь скоро они получат обещанное новое оружие, и тогда уже можно будет снова поиграть в самостоятельность. Самому Тигрильо аргентинцы подарили новехонький «браунинг», и теперь он чувствовал себя настоящим офицером.

Один из офицеров ЦРУ вспоминал, что расходы на обучение и оснащение «контрас» до прихода Рейгана к власти были небольшими по меркам бюджета США – они не превышали стоимости одного самолета Ф-15.

Со стороны аргентинской армии боевой подготовкой руководил «полковник Вильегас», а в конце 1981 года прибыл и американский инструктор – «капитан Алекс», который говорил по-испански с карибским акцентом (с каким говорят на Кубе или на Пуэрто-Рико). К июню 1982 года тренировка боевых отрядов «контрас» в целом завершилась, и можно было приступать к широкомасштабной войне.

Но еще в 1980 году аргентинцы потребовали от Бермудеса открыть «второй фронт» против сандинистов в Коста-Рике и провести с ее территории рейд против Никарагуа. Бермудес обратился за помощью к группировке «Южный фронт», но реальной угрозы для сандинистов из Коста-Рики создать пока так и не удалось.

Еще раньше аргентинцы поняли, что значит настоящая американская дружба. Когда в марте 1982 года между Аргентиной и Англией вспыхнул конфликт за Фолклендские острова, США, несмотря на все цветистые фразы о «межамериканской солидарности» и «совместной обороне Западного полушария», поддержали своего союзника по НАТО. Возмущенная аргентинская хунта решила прекратить участие в проекте «контрас», но американцам после избрания Рейгана и выделения денег по линии ЦРУ аргентинцы были уже и не нужны. Очередной мавр сделал для Вашингтона свое дело.

Основной боевой единицей армии ФДН был отряд («дестакаменто») в составе трех отделений (примерно 20 человек). Три отряда составляли группу. Несколько групп формировали силы театра военных действий, на которые была разбита приграничная с Гондурасом никарагуанская территория. Все отряды были вооружены автоматическими винтовками (сначала бельгийскими ФАЛ калибра 7-62 мм, так как их боеприпасы подходили под АК-47, которые предполагалось захватывать у сандинистской армии и милиции), минометами (калибра 60 мм) и пулеметами (американскими М-60). Затем на вооружении появились переносные противотанковые комплексы LAW, а позднее – переносные ЗРК Redeye (FIM-43) с эффективным радиусом поражения 4,5 километра и массой боеголовки 1,06 кг. С помощью китайцев и израильтян ЦРУ стало поставлять «контрас» и оружие советского производства – автоматы АК-47 и ручные гранатометы РПГ-7.

Теперь оснащенностью, благодаря современному американскому вооружению и обилию боеприпасов, «контрас» не уступали Сандинистской народной армии.

Чтобы создать впечатление регулярной армии, все «контрас» были одеты в голубую форму.

Аргентинцы и американские инструкторы создали и специальную диверсионную группу для уничтожения ключевых объектов никарагуанской инфраструктуры.

Всего американцы обещали Бермудесу поставить оружие и снаряжение для 10 тысяч человек.

Забегая вперед, скажем, что в общей сложности в рядах «контрас» в 1981-1990 годах воевали примерно 45 тысяч человек, из которых, по разным оценкам, от 8,5 до 10,5 тысячи были убиты в боях. Среди тех «контрас», кто сложил оружие в 1990-1991 годах, 97 % были крестьянами, 64 % не имели законченного школьного образования и только 1 % окончил больше пяти классов. 70 % «контрас» не исполнилось и 24 лет.

К августу 1982 года Бермудес и Лау доложили ЦРУ (их вел тогда глава резидентуры в Тегусигальпе, которая за короткий срок стала одной из самых многочисленных среди загранточек американской разведки), что имеют под ружьем в Гондурасе 3700 бойцов, 432 из которых – бывшие национальные гвардейцы. Однако с учетом боевых групп и подполья в Никарагуа ФДН, по собственным данным, имел примерно 11 тысяч бойцов, 96 % из которых были бывшими мильпистами и их родственниками или знакомыми.

Сандинисты отнюдь не собирались спокойно ждать, когда «контрас» нападут на Никарагуа. В лагерях «контрас» и северных никарагуанских горах активно действовали сотрудники госбезопасности и милиционеры.

Первым нашел свой конец один из самых толковых и жестоких офицеров национальной гвардии Сомосы майор Пабло Эмилио Салазар по прозвищу Майор Браво (то есть «смелый»). Именно Браво руководил элитными частями гвардии в боях против Южного фронта СФНО. После бегства Сомосы он примерно с тысячью гвардейцев перебрался морем в Сальвадор. Сальвадорские военные дали майору оружие, и он вместе со своими былыми сослуживцами перешел в Гондурас. Браво совершил несколько рейдов через границу в Никарагуа, но никакого особого успеха они не имели.

Однако сандинисты не без основания считали Браво одним из самых умелых и опасных командиров гвардии (в отличие от Бермудеса) и поэтому придавали его нейтрализации особое значение.

10 октября 1979 года в Тегусигальпе Браво был заманен на явочную квартиру сандинистской госбезопасности женщиной-агентом Мириам Барбареньо и ликвидирован.

Осенью 1982 года части армии и милиции окружили базу Димаса и подвергли ее ракетному и минометному обстрелу. Бандит был убит, и его отряд в количестве 60 человек разбежался. Разошлись по домам и двести так и не попавших в Гондурас «рекрутов».

В течение 1981 года у «контрас» неожиданно появился еще один солидный резервуар для будущих пополнений – индейцы из Москитии, атлантического побережья Никарагуа.

На атлантическом побережье и в центральных, покрытых джунглями районах Никарагуа (более половины территории) жили всего 200 тысяч человек, менее 10 % населения всей страны. Из них 130-150 тысяч были индейцами мискито, сумо и рама, остальные представляли потомков смешанных браков между неграми-рабами и индейцами. Темнокожие самбо говорили в основном на английском языке, хотя большинство знали испанский. Но многие индейцы либо вообще ничего не понимали по-испански, либо изъяснялись на нем с трудом.

Москития, где на протяжении веков доминировали англичане, реально вошла в состав Никарагуа только в конце XIX века, но и после этого местные жители с недоверием относились к «испанцам», как они называли жителей западного тихоокеанского побережья Никарагуа.

Многие индейцы по-прежнему занимались охотой, рыболовством и подсечным огневым земледелием. Никакой нормальной сухопутной связи между восточным и запанным побережьем страны не существовало. Землей индейцы владели, как и в старину, целой общиной, хотя крупные предприниматели и иностранные компании постепенно обманом и подкупом отбирали у местного населения исконные земли.

Именно в Москитии иностранные компании добывали золото, там же развернул свой бизнес «зеленый спрут» – банановый американский гигант «Юнайтед Фрут», и это побережье было гораздо теснее связано с американскими портами, чем с собственной страной.

На атлантическом побережье Никарагуа было всего лишь два нормальных города-порта. Пуэрто-Кабесас в северной части Москитии населяли 15 тысяч человек, прежде всего индейцы-мискито. Во время Второй мировой войны американцы держали в городе военную базу и построили современную взлетно-посадочную полосу. Именно из Пуэрто-Кабесаса отплыли в апреле 1961 года кубинские контрреволюционеры – «гусанос», чтобы найти бесславный конец в бухте Свиней.

Центром южной части Москитии был порт Блуфилдс (22-25 тысяч жителей), который населяли преимущественно темнокожие англоговорящие самбо.

Очень пестрой была и религиозная ситуация в Москитии. Помимо католической церкви там издавна вели активную миссионерскую деятельность протестантские течения. Среди индейцев было популярно учение моравских братьев, которое принесли в Москитию в середине XIX века миссионеры из Германии. Так как они крестили детей, то у индейцев встречалось много не только английских, но и немецких фамилий. Протестантские священники имели в Москитии на индейцев гораздо более сильное влияние, чем, например, католическая церковь в горных районах северо-западной Никарагуа, где и зародилось движение «контрас».

Сомоса не пытался интегрировать Москитию в социально-экономическую ткань Никарагуа, и его национальная гвардия на атлантическом побережье только собирала с иностранных компаний таможенные пошлины и «крышевала» контрабанду. Бедные индейцы гвардейцев-рэкетиров интересовали мало, и коренные жители отвечали «испанцам» взаимностью, продолжая жить в джунглях почти первобытной жизнью и ведя натуральное хозяйство.

Большинство индейцев обитали в хижинах из бамбука под крышей из пальмовых листьев без твердого пола и, естественно, без всяких удобств. Рано утром вся семья вставала, садилась в каноэ-однодревку и плыла по реке к местам охоты и рыбалки. Вечером они возвращались домой. Таким образом, быт мискито не претерпел сильных изменений с тех пор, как на побережье Москитии появился Колумб.

Мискито жили и на северном берегу реки Коко, которая отделяла Никарагуа от Гондураса. Причем границу не признавали: часто, например, жители южного берега пасли скот на северном. Власти обеих стран смотрели на это сквозь пальцы, так как сама территория в районе реки Коко была долгое время предметом спора между Никарагуа и Гондурасом.

Политические проблемы Никарагуа жителей Москитии не волновали. Главным требованием коренного населения было оставить его в покое и не мешать сохранению в деревнях общинного землевладения. Примечательно, что единственными политиками в Москитии были священники (в основном протестантские), так как 85-90 % индейцев были неграмотными.

В 1973 году протестантский священник из моравских братьев Виклиф Диего основал Альянс за прогресс мискито и сумо (АЛПРОМИСУ), который требовал автономии для атлантического побережья, сохранения общинного землевладения и преподавания в школах на языке мискито, а также адекватного представительства индейцев в правительственных структурах Манагуа. Но главным требованием было перечисление фиксированной части таможенных пошлин и налогов на американские горнодобывающие компании на нужды развития самой Москитии, чтобы преодолеть вековую отсталость региона. Сомоса, естественно, доходами ни с кем делиться не собирался и заклеймил АЛПРОМИСУ как подрывную и сепаратистскую организацию.

Программа СФНО обещала после победы революции принятие специальной программы социального и экономического развития атлантического побережья, но приобрести сторонников среди неграмотных, забитых и оболваненных разного рода пасторами индейцев сандинистам так и не удалось. Для индейцев Москитии бойцы СФНО были такими же чужаками-испанцами, как и национальные гвардейцы. К тому же миссионеры учили, что сандинисты – это коммунисты и безбожники, а значит, отродье дьявола, и их следует сторониться.

Все же несколько молодых студентов-мискито, обучавшихся в вузах тихоокеанского побережья, в 1978 году от имени АЛПРОМИСУ установили контакт с СФНО, когда фронт стал уже общепризнанной силой национального масштаба. Два студента, Стедман Фагот и Бруклин Ривера, основали новую организацию – МИСУРАСАТА (аббревиатура от мискито, сумо, рама и сандинистов), и составленный при помощи этой организации небольшой отряд мискито принял участие в финальных сражениях против диктатуры.

Однако никаких боев на самом атлантическом побережье не происходило. В Блуфилдсе национальные гвардейцы после бегства Сомосы в США просто торжественно сдали оружие, причем не сандинистам, а католическому священнику, так как самих сандинистов на момент победы революции в городе еще не было. В Пуэрто-Кабесасе командир местного гарнизона тоже торжественно капитулировал перед отрядом СФНО. Церемония происходила на глазах общественности, которая очень просила сандинистов не трогать командира гарнизона. Позднее, когда тот умер в тюрьме, это привело к протестам среди части мискито.

Сандинисты с первых дней революции со всей искренностью прилагали усилия для ликвидации отсталости атлантического региона. Именно туда, в самые непроходимые джунгли, были направлены лучшие кубинские врачи. Как уже упоминалось, правительство организовало для этого региона специальную кампанию по ликвидации неграмотности с обучением на индейских языках помимо испанского и английского. МИСУРАСАТЕ было предоставлено одно место в госсовете.

Но, как ни странно, именно этими мерами и воспользовались враги революции, прежде всего церковь, чтобы разжечь среди индейцев антиправительственые настроения. Прибытие кубинских врачей было истолковано как первый шаг на пути колонизации Кубой атлантического побережья. Священники призывали крестьян не отдавать в руки безбожников-кубинцев своих родных и близких. Голословно утверждалось, что кубинцы не обладают необходимой для лечения квалификацией.

Молодых бойцов армии грамотности тоже окрестили чужаками, которые хотят промыть индейцам мозги, а потом отобрать у них в пользу государства общинные земли. Положение усугублялось тем, что многие никарагуанцы, даже образованные горожане, вообще не имели никакого представления о самобытных культурно-исторических традициях Москитии.

Поскольку индейцы за годы диктатуры Сомосы не видели от властей ничего хорошего, пропаганда церкви падала на благодатную почву. К тому же вскоре в Блуфилдсе и Пуэрто-Кабесасе появились гарнизоны армии и милиции, что священники немедленно истолковали как «милитаризацию региона». Мол, во время Сомосы столько гвардейцев здесь не было.

Однако национальная гвардия Сомосы с самого начала была учреждена американцами как средство подавления внутренних протестов, а они обычно начинались в крупных городах тихоокеанского побережья. Поэтому Сомосе было просто незачем отвлекать части гвардии на дикие малозаселенные земли Москитии с ее отсталыми в политическом отношении аборигенами.

Сандинисты же ждали нападения из США, а оно могло произойти именно путем высадки американского десанта в Москитии, как не раз уже случалось в истории Никарагуа. В этом случае в условиях отсутствия дорог (как шоссейных, так и железных) быстро перебросить части армии и милиции с западного побережья не представлялось возможным. Поэтому приходилось на всякий случай держать в Блуфилдсе и Пуэрто-Кабесасе крупные гарнизоны, которые были призваны хотя бы задержать продвижение американцев до подхода с запада основных сил. Вскоре после революции началось строительство железной дороги с тихоокеанского на атлантическое побережье, но разразившаяся война против «контрас» не позволила завершить этот крайне важный с экономической и стратегической точки зрения проект.

Солдатам СНА и милиции было дано строгое указание вести себя по отношению к местному населению Москитии вежливо. Но все равно, как всегда бывает в таких случаях, время от времени возникали недоразумения и стычки. Многие молодые бойцы открыто посмеивались над религиозными предрассудками индейцев и их отсталыми, с точки зрения горожан, традициями.

Церковь активно агитировала против образования Комитетов сандинистской защиты, которые с амвонов тоже клеймили как чуждый национальным традициям Москитии элемент и доказательство «милитаризма» сандинистов.

В условиях такой массированной и систематической антикоммунистической и антикубинской пропаганды возникновение беспорядков в Москитии было лишь вопросом времени. Вскоре стали поступать сообщения об избиениях кубинских врачей и активистов кампании по ликвидации неграмотности. Антикубинскую истерию активно подогревала радиостанция «Легиона 15 сентября» с северного берега реки Коко. Бывшие национальные гвардейцы стали проводить рейды в Москитию из Гондураса, что усилило военное присутствие сандинистов в этом регионе, а это, в свою очередь, было использовано реакционной пропагандой как лишнее доказательство «милитаризма» СФНО.

Сандинисты отреагировали слишком жестко. Уже в сентябре 1979 года армия арестовала в Пуэрто-Кабесасе примерно тридцать молодых мискито, обвинив их в антиправительственной деятельности. Но на главной площади города быстро собралась толпа, потребовавшая немедленного освобождения задержанных, что и было сделано. После этого несколько бывших арестантов бежали в Гондурас. «Контрас» поняли, что можно использовать отсталых политически индейцев в качестве еще одного человеческого резервуара для формирующейся на деньги ЦРУ контрреволюционной армии.

У ЦРУ уже был прекрасный и удачный, с точки зрения американской разведки, опыт формирования контрреволюционного воинства из отсталого национального меньшинства. В 1960-1970-е годы ЦРУ организовало и оснастило в Лаосе огромную многотысячную армию (по некоторым оценкам, до 30 тысяч бойцов) из горной народности мяо (хмонг). Мяо во главе с генералом Ванг Пао воевали против вьетнамцев и коммунистических партизан Лаоса просто за рис, одежду и обувь. ЦРУ активно разжигало антивьетнамские предрассудки среди мяо, утверждая, что вьетнамцы хотят захватить Лаос и истребить их. После победы народов Индокитая над американскими агрессорами и их марионетками в 1975 году тысячи мяо были вынуждены бежать в Таиланд и даже в США. Следует подчеркнуть, что ВВС США – видимо, для «защиты от Вьетнама» – сбросили на территорию Лаоса 3 миллиона тонн бомб (в среднем по 10 тонн на каждый квадратный километр) и распылили десятки тысяч тонн отравляющих химических веществ.

Именно опыт мяо ЦРУ решило применить и к мискито. Только теперь в роли «злых» вьетнамцев выступали кубинцы.

Сначала лидеры МИСУРАСАТА активно поддерживали революционные преобразования, так как впервые жителей Москтии спросили об их собственном мнении по поводу всего, что происходило в стране. Бруклин Ривера говорил позднее: «Пыл революционного триумфа проник в каждую душу, в каждое сердце… и каждый мог выражать свою точку зрения и участвовать во всем происходящем. До этого таких импульсов не было».

В Москитии появились плакаты: «Атлантическое побережье – гигант просыпается!»

Но именно этот, совершенно искренний пыл революционеров (большинство из которых были не просто молодыми, а юными людьми) как раз играл на руку контрреволюции. Сандинисты хотели изменить вековую отсталость Москитии быстро, а эта скорость перемен была многим консервативно настроенным местным жителям явно не по душе. Церковь стала высмеивать плакаты с «просыпающимся гигантом» – мол, разве мы спали до прихода сюда этих безбожников-сандинистов?

Например, крестьяне-индейцы, которым ранее частные торговцы поставляли семена и удобрения, не хотели отказываться от традиционных коммерческих связей и покупать семена у государственной компании, хотя они были дешевле. Подводила и логистика (точнее, полное отсутствие транспортной инфраструктуры), так как иногда семена просто не могли доставить до отдаленных общин к началу сева.

Сандинисты не возражали против государственного оформления общинного землевладения, но считали, что у индейцев есть подтвержденные права отнюдь не на всю территорию Москитии, 38 % которой по праву принадлежало государству. Однако они понимали специфику региона, где многие индейские общины еще с доиспанских времен считали леса и поля своими, и поэтому решили отложить объявленную в 1980 году национализацию земли в Москитии до тех пор, пока не будут рассмотрены претензии на землю всех индейских общин.

В конце сентября 1980 года контрреволюции удалось подбить население (в основном англоязычное и темнокожее) на антикубинские демонстрации в Блуфилдсе. В течение трех дней несколько тысяч демонстрантов требовали немедленного отзыва из Москитии всех кубинских врачей и учителей. Сандинисты отказались принять у делегации демонстрантов соответствующую петицию, что только сыграло на руку контрреволюции. Когда демонстранты попытались атаковать армейский гарнизон, их отбили огнем. Но протестующие не успокоились и сожгли перед домом, где жили кубинцы, кубинский флаг. Естественно, ни одно нормальное правительство не могло терпеть такие откровенно насильственные действия, тем более что демонстранты выкрали из одного государственного учреждения оружие.

Госбезопасность произвела аресты, а член национального руководства СФНО Байардо Арсе заявил, что за событиями в Блуфилдсе видна рука США, которые хотят превратить этот город в «никарагуанскую Гуантанамо». Буржуазная пропаганда стала высмеивать Арсе, хотя он был абсолютно прав.

Еще до прихода Рейгана к власти ЦРУ решило открыть против сандинистов новый фронт именно руками индейцев мискито. Американская разведка считала мискито, как и мяо в Лаосе, слишком отсталыми для того, чтобы вооружать их современным оружием. Первоначально планировалось давать им только старые американские самозарядные винтовки М-3, так как, с точки зрения инструкторов из ЦРУ, мискито не могли соблюдать «дисциплину автоматического огня» и расходовали слишком много боеприпасов впустую. К тому же, рассудили американские кураторы «контрас», мискито будут воевать в труднопроходимых джунглях и им нужно, прежде всего, легкое оружие.

ЦРУ стало активно вербовать бойцов ФДН как среди тех мискито, кто уже жил в Гондурасе, так и среди беженцев, которые стали прибывать из Никарагуа в 1981 году.

Наряду с Блуфилдсом обстановка обострилась и в северном Пуэрто-Кабесасе. Под влиянием церкви и контрреволюционной пропаганды бывших гвардейцев из Гондураса местные жители отказывались посещать школьные классы, где преподавали кубинцы. Распространялись дикие и лживые слухи, что кубинские врачи специально «залечивают до смерти» индейцев, чтобы освободить территорию для кубинской колонизации.

Напряженность вылилась в открытые столкновения, когда в январе 1981 года солдаты СНА ранили 19-летнего индейца-мискито в парке Пуэрто-Кабесаса. Немедленно собралась массовая демонстрация, которая на руках отнесла юношу в клинику. Вскоре возникли слухи, что кубинские врачи в клинике отказались оказать индейцу медицинскую помощь.

В это же время лидеры МИСУРАСАТЫ, по словам одного из лидеров организации Фагота, решили «объявить открытую политическую войну сандинистам» (видимо, не случайно, что это произошло в январе 1981 года – ко времени инаугурации Рейгана). Для этого у организации были свои местническо-бюократические причины. МИСУРАСАТА хотела быть единоличным представителем интересов Москитии и выступала против образования на атлантическом побережье таких же массовых организаций (особенно Комитетов сандинистской защиты), которые действовали на всей территории страны.

К тому же МИСУРАСАТА требовала для всего атлантического побережья немедленной автономии, которая фактически превратила бы Никарагуа в федерацию. Сандинисты были в принципе не против, но просили подождать, так как уже разворачивалась война против «контрас», в том числе и в Москитии. К тому же Луис Каррион (отвечавший в Национальном руководстве СФНО за Москитию) считал, что сначала следует преодолеть огромную идеологическую и политическую отсталость местного населения.

МИСУРАСАТА сообщила о своем выходе из госсовета и хотела объявить об открытом разрыве с СФНО на массовом митинге в Пуэрто-Кабесасе в феврале 1981 года, посвященном окончанию кампании по ликвидации неграмотности на атлантическом побережье.

Но сандинисты решили упредить события, и в середине февраля 1981 года лидера МИСУРАСАТЫ Фагот арестовали в Манагуа, а 18 февраля по всей Москитии были арестованы еще 33 лидера организации. Их всех обвинили в сепаратизме, а некоторых еще и в том, что до революции они были агентами службы безопасности Сомосы.

Ситуация продолжала накаляться. В городке Принсаполка толпа убила четырех солдат СНА, когда те захотели арестовать местного лидера МИСУРАСАТА Элмера Прадо.

Задержать Прадо попытались прямо во время церковной службы в церкви моравских братьев, где собрались около 90 прихожан. Прихожане отказались выдать Прадо и напали на солдат, отобрав у них несколько винтовок и начав стрельбу по сандинистам. Те в ответ открыли огонь. Погибли четыре индейца. Реакция превратила четырех погибших в «тысячи убитых и замученных индейцев», и под влиянием этой лживой пропаганды тысячи мискито бежали через реку Коко в Гондурас.

Там их уже ждали вербовщики ЦРУ и ФДН. Тех, кто хотел вернуться, запугивали страшными рассказами о неминуемом расстреле кровожадными «сандинокоммунистами». Наоборот, следовало срочно вызвать в Гондурас всех родственников, а то и их привлекут к ответственности за связь с контрреволюцией. Многие индейцы вступали в ряды «контрас» от безысходности и просто от того, что им нечего было есть в лагерях для беженцев в Гондурасе.

ЦРУ распространяло и абсолютно бредовый, но действенный слух, что США после свержения сандинистов признают традиционную независимость Москитии, по примеру британцев до XIX века, и возьмут новое государство под свое покровительство.

В мае 1981 года лидера МИСУРАСАТА Фагота выпустили из тюрьмы с условием, что он уедет учиться за границу. Фагот такое обещание дал, но немедленно сбежал из Пуэрто-Кабесаса в Гондурас и встал во главе вооруженной оппозиции. Он передал в распоряжение ФДН примерно тысячу бойцов-мискито из лагерей беженцев.

12 августа 1981 года СФНО и Хунта национального возрождения опубликовали Декларацию принципов Сандинистской народной революции, среди которых был и раздел, посвященный развитию атлантического побережья. В статье 5 Декларации говорилось: «Сандинистская народная революции гарантирует и узаконит путем выдачи свидетельств на право владения землей собственность на те земли коренных индейских общин Атлантического побережья, на которых они жили исторически, либо в форме общинного землевладения, либо в форме кооперативов».

Пока основные силы «контрас» все еще формировались в гондурасских лагерях в западном секторе никарагуанско-гондурасской границы, ЦРУ решило начать наступление против сандинистов – причем именно силами мискито – в восточном пограничье в конце 1981 года. Операция получила кодовое название «Красное (то есть кровавое) рождество». Целью ее был захват важнейшей атлантической гавани Никарагуа Пуэрто-Кабесаса и провозглашение там временного правительства, которое, естественно, сразу же обратилось бы за военной помощью к США.

14 декабря 1981 года в засаду «контрас» – мискито попал патруль СНА недалеко от родного городка Фагота Сан-Карлос. Были убиты все 12 бойцов СНА. 18 декабря погибли еще три сандиниста, которые попытались добраться до Сан-Карлоса на лодке. Через три дня «контрас» напали на вертолет, когда он совершал посадку, и убили восемь военнослужащих. Перед смертью захваченных в плен бойцов страшно пытали, отрезав им конечности и половые органы. По данным сандинистов, помимо мискито в нападениях участвовали 13 бывших национальных гвардейцев и пастор моравских братьев. Всего за два месяца операции «Красное рождество» от рук «контрас» погибли 45 солдат и офицеров армии и милиции, а также 15 мирных жителей.

Не жалели борцы за права коренного населения, как себя позиционировала МИСУРАСАТА, и собственных соплеменников. Например, 28 декабря 1981 года примерно двадцать «контрас» похитили прямо из больницы единственного врача-мискито по всей стране доктора Мирну Каннингхэм и медсеструмискито Реджину Льюис. Госпиталь разорили, а Мирну и Реджину по пути в Гондурас изнасиловали всем отрядом. Во время группового изнасилования «контрас» скандировали религиозные лозунги типа «Христос вчера, Христос сегодня, Христос завтра!». В лагере «контрас» в Гондурасе женщин встретили много национальных гвардейцев, которые с гордостью демонстрировали им американское оружие и консервы, а также сигареты «Кэмел».

Пленниц решили отвести назад в Никарагуа, убить и оставить трупы на видном месте в качестве предупреждения всем тем, кто сотрудничает с никарагуанским правительством. По пути на родину их опять изнасиловали всей группой. Потом Каннингхэм и Льюис все же отпустили, но приказали немедленно убраться из Москитии, поскольку местному населению никакие врачи не нужны – любой больной и так поправится, если это будет угодно богу. Позднее правительство Никарагуа назначило Мирну Каннингхэм главой департамента Северная Селайя (северная часть Москитии).

Изнасилования широко практиковались всеми отрядами ФДН как средство унижения, особенно действенное в католической стране, в которой подвергшиеся насилию женщины часто становились изгоями в своих деревнях, где все знали об их несчастной судьбе. «Контрас» часто насиловали жен в присутствии мужей, матерей в присутствии детей.

Характерен рассказ жительницы Эстели и матери двоих детей Дигны Барреды де Убеды, которую «контрас» похитили в мае 1983 года: «Пятеро из них изнасиловали меня примерно в пять часов вечера… потом они группой насиловали меня каждый день. Когда мой половой орган уже не мог этого выносить, они насиловали меня через задний проход. За пять дней они изнасиловали меня примерно 60 раз». На глазах бедной женщины неоднократно избивали ее мужа и выкололи глаза одному мирному жителю.

«Контрас», совершая свои зверства, не делали никаких различий между взрослыми и детьми. Когда «борцы против тоталитаризма» разгромили один из кооперативов по выращиванию кофе недалеко от городка Яли в департаменте Хинотега, они убили там 15-летнего мальчика, страдавшего аутизмом и эпилепсией. Вернувшись в разоренную деревню, они нашли парня с перерезанным горлом и вспоротым животом, из которого свисали кишки.

Ответные действия армии осложнялись тем, что «контрас» после организации засад немедленно переправлялись на моторных лодках (предоставленных ЦРУ) через реку Коко в Гондурас.

Сандинисты отреагировали на «Красное рождество» таким образом, который привел в ряды «контрас» тысячи новых мискито и впоследствии был признан ошибочным. Они хотели защитить мирное население от набегов «контрас» из-за реки Коко и лишить бандитов возможности уводить через границу рекрутов (отнюдь не все они переходили границу добровольно – многих «мобилизовывали» угрозами или просто под дулом автомата). Для этого в январе 1982 года 8500 мискито и сума переселили с южного берега Коко во внутренние районы Москитии, в 50 милях к югу от прежнего места жительства. Солдаты сожгли не только покинутые деревни, но и церкви и часть урожая на полях, чтобы он не достался контрреволюционерам.

Был введен особый режим посещений Москитии для иностранцев и жителей остальной части Никарагуа. Теперь требовалось получить предварительное разрешение МВД на поездку на атлантическое побережье.

Для переселенцев-мискито отстроили новый поселок и назвали его Тасба При, что в переводе с языка индейцев означало «свободная земля». Однако после переселения их собратьев в Гондурас ушли еще около 10 тысяч индейцев.

Правительство США немедленно обвинило сандинистов в геноциде коренного населения. В телевизионном шоу посол США при ООН Джин Киркпатрик говорила, что «примерно 250 тысяч мискито (столько индейцев вообще никогда не было в Никарагуа – прим. автора) жестоко репрессированы в концентрационных лагерях, которые построены на побережье Никарагуа, чтобы подавить их волю к сопротивлению». Другой участник дискуссии – министр иностранных дел Никарагуа и католический священник Мигель д'Эското ответил, что не знает, о какой стране говорит Киркпатрик.

ЦРУ распространило в СМИ фотографии, на которых солдаты СНА якобы сжигали трупы убитых ими индейцев. Правда, французская газета «Фигаро» выяснила, что на фото изображены сотрудники Красного Креста, действительно сжигавшие мертвые тела, но не индейцев, а жертв национальной гвардии Сомосы, погибших при жестоком подавлении восстания в 1978 году.

Фагот утверждал, что при переселении были убиты 3000 мискито, а тысячи пропали без вести. Но международные правозащитные организации (в том числе и американские) не смогли найти никакого подтверждения этим обвинениям. Следует отметить, что к массовым переселениям целых деревень в Гондурас прибегали и «контрас». В марте 1982 года люди Фагота насильно увели за границу целую общину сумо в составе 1600 жителей.

Один из сбежавших из лагеря «контрас» индейцев рассказывал о тактике «массовых мобилизаций» в «ряды борцов за свободу»: «Они говорили нам, что сначала надо окружить деревню и стрелять в воздух, чтобы люди испугались и покинули свои дома. Нельзя было упустить ни одного человека, поэтому нам приказывали делать это только по ночам». Как мы видим, жителей деревни захватывали врасплох спящими.

23 апреля 1983 года «контрас» силой увели в Гондурас 1500 индейцев из центра по восстановлению лесонасаждений Слималила. Нападение с применением минометов началось сразу же после 22:00, когда в центре обычно отключали электричество. «Контрас» принялись жечь дома и уничтожили цистерну с пресной водой. Бандиты кричали, чтобы все немедленно выходили на улицу. Свидетель нападения Хуан Бустильо Мендоса так описывал свои злоключения: «Спустя пятнадцать минут (после начала нападения) мы услышали шаги, которые приближались к нашему дому. Они три раза постучали в дверь. Я не открыл, и они взломали дверь, после чего в дом с фонарем вошли семь человек. Я находился дома вместе с женой, братом и девятилетней сестрой. Сестра начала плакать, и они приказали ей заткнуться. Моя мать спросила, как же она может заткнуться, ведь она же маленькая. Тогда они стали угрожать матери штыком и пригрозили, что убьют ее. Мать спросила, почему они делают такие вещи, если называют себя христианами. Они опять приказали ей заткнуться – в противном случае они немедленно убьют ее. Они сказали, что если убивают, то во имя бога, а не потому, что уж очень этого хотят. Потом они приказали нам выйти из дома, так как собирались его сжечь… Они приставили пистолет к ребрам моей матери и пригрозили убить ее, если я вздумаю убежать».

Интересно, что, по всей видимости, 15-20 жителей деревни знали о нападении, так как были уже готовы к походу. Остальных погнали в Гондурас полураздетыми, не разрешив даже взять с собой одеяла, чтобы укрыться от холода ночью.

19 декабря 1983 года большой отряд «контрас» в составе примерно 500 человек захватил маленький городок Франсиа Сирпе на севере Москитии. Жители рассказывали, что бандиты ворвались, «стреляя, как бешеные, зажигательными пулями». Лусио Варгаса, 44-летнего работника здравоохранения и его жену и детей около 20 бандитов застигли дома. «Они приказали немедленно собираться, угрожая в противном случае расстрелять дом из пулеметов». Варгасу удалось сбежать и спрятаться в горах.

Сандинисты, напротив, приняли жесткие меры по наведению дисциплины в армии и милиции в Москитии и строго наказывали за грубость и насилие по отношению к местному населению. Предпринимались большие усилия по вовлечению в органы безопасности и армии коренного населения атлантического побережья, и уже к 1984 году 70 % рядов сотрудников госбезопасности составляли местные жители.

В ноябре – декабре 1982 года по мере роста активности вооруженной контрреволюции правительство Никарагуа провело еще два массовых переселения индейцев из районов, охваченных боями. Были выселены примерно 4 тысячи индейцев из восьми деревень. Переселение объяснялось тем, что ряд приграничных районов объявили зоной чрезвычайного военного положения.

1 декабря 1983 года правительство официально признало переселение индейцев ошибкой и объявило всеобщую амнистию для мискито и сума, участвовавших в контрреволюционной деятельности.

Вооруженная контрреволюция в Никарагуа перешла в конце 1980 года к активным действиям по прямому приказу ЦРУ и на фоне стремительно ухудшавшихся еще при Картере никарагуанско-американских отношений.

Американцы осенью 1980 года нашли желанный повод ужесточить линию в отношении Манагуа. В сентябре, опираясь на некий анализ ЦРУ, Картер заявил, что Никарагуа активно помогает оружием левым сальвадорским повстанцам и тем самым нарушает условия предоставления кредита и помощи со стороны США в размере 75 миллионов долларов.

В Сальвадоре с 1980 года действительно бушевала гражданская война между правой реакционной хунтой и левыми повстанцами. Никарагуа публично заявляла о солидарности с борющимся сальвадорским народом, и в Манагуа была штаб-квартира сальвадорских партизан. С территории Никарагуа вещала и радиостанция повстанцев.

Однако причины гражданской войны в Сальвадоре были чисто внутренними и коренились в беспросветной нищете подавляющей части населения и чудовищных нарушениях прав человека – армия и организованные при помощи армейских офицеров «эскадроны смерти» убивали без всякого суда любого, кто осмеливался протестовать против сложившегося порядка вещей.

Сальвадорская армия, которой активно помогали США, имела в этом смысле «богатые традиции». Еще в 1932 году армейские части жестко подавили восстание крестьян, убив 30 тысяч человек. Эти события известны в сальвадорской истории как «резня» (La Matanza). Командующий сальвадорской армией полковник Видес Казанова в начале 80-х годов говорил, что страна сумела пережить гибель 30 тысяч крестьян в 1932 году, и обещал: «А сегодня вооруженные силы готовы убить 200 000-300 000, если это понадобится, чтобы предотвратить коммунистический переворот». И полковник явно держал слово. Только между октябрем 1979-го и январем 1984 года армия и «эскадроны смерти» убили в маленькой стране 40 тысяч мирных жителей, в том числе и архиепископа Сальвадора Оскара Арнульфо Ромеро. С особым цинизмом Ромеро был застрелен прямо во время воскресной мессы, через день после того, как обратился к армии и полиции со следующими словами: «Братья, вы же часть народа. Вы убиваете своих собственных братьев и сестер среди крестьян… Во имя господа и во имя страждущего населения… я умоляю вас, я прошу вас, я приказываю вам от имени бога: прекратите репрессии».

В главной террористической реакционной организации ОРДЕН («Союз белых воинов») состояло до 50 тысяч человек, среди которых было много отставных военных и полицейских.

Как уже упоминалось, сальвадорские военные охотно брали на службу бывших национальных гвардейцев Сомосы, которые с удовольствием вернулись к любимому делу – убийству беззащитных граждан.

Для американских ястребов вроде Рейгана начавшееся сопротивление населения в Сальвадоре беззакониям военного режима было очередными происками русских и кубинцев и наглядным доказательством «теории домино». Вчера, мол, «пала» под натиском коммунистов Никарагуа – теперь на очереди Сальвадор.

Картер в преддверии выборов 1980 года не мог не учитывать общественного мнения страны, которое устами Рейгана требовало «остановить коммунистов» в Сальвадоре. Но проблема была в том, что никаких реальных доказательств поставки оружия из Никарагуа сальвадорским повстанцам просто не было. К тому же у Никарагуа не существовало ни сухопутной границы с Сальвадором, ни флота, способного перебрасывать оружие морем, а в заливе Фонсека (между Гондурасом, Никарагуа и Сальвадором) постоянно патрулировали американские военные корабли. В Гондурасе у власти тоже находился проамериканский режим, и вся граница с Никарагуа была наводнена гондурасской армией и лагерями «контрас». Наконец, и у самих сальвадорских повстанцев не удалось обнаружить и захватить никакого оружия советского производства.

Согласно внутреннему анализу ЦРУ, у партизан стрелкового оружия было и так достаточно – они отбивали или покупали его у армии, которую, в свою очередь, щедро снабжали США. Сразу же после начала партизанского движения американцы предоставили сальвадорскому режиму экстренную помощь в размере 5,7 миллиона долларов. А поставить Сальвадору вертолеты или ЗРК Никарагуа и сама была не в состоянии.

Зато США не считали себя в этом вопросе связанными какими-либо ограничениями. В 1981 году они предоставили антинародному режиму Сальвадора военную помощь на общую сумму в 25 миллионов долларов, а в 1982 году – на 65 миллионов (из 76, выделенных на все страны Центральной Америки). На пике гражданской войны США оказывали сальвадорской хунте помощь в размере по 1,5 миллиона долларов в день.

Картер, считавший себя истинным верующим и апостолом прав человека, прекрасно знал, на что в Сальвадоре тратятся деньги американских налогоплательщиков. Он писал в своем дневнике: «…они (сальвадорцы) проходят там у себя через кровавую баню… У них там никого нет в тюрьмах. Они все мертвы. Это их метод поддержания так называемой законности».

Однако американцы были полны решимости оправдать «эксцессы» сальвадорских «горилл» (вроде убийства и изнасилования монахинь) вмешательством Кубы и Никарагуа. Дело оставалось за малым – это вмешательство доказать.

В сентябре 1980 года ЦРУ могло предоставить президенту лишь следующие «данные» на сей счет: «…существует очень большая вероятность, что такая деятельность (обучение и поставка оружия сальвадорским партизанам – прим. автора) действительно имеет место и выражает официальную линию СФНО». Таким образом, американская разведка просто основывалась на открытых заявлениях СФНО о солидарности с борьбой сальвадорского народа против диктатуры.

Тем не менее госдепартамент поручил послу Пеззулло сделать в Манагуа жесткий демарш и потребовать от никарагуанского правительства «принять меры по прекращению любого транзита оружия и персонала сальвадорским террористическим группам».

Итак, желанное средство давления на сандинистов было найдено. И не играло абсолютно никакой роли, насколько все обвинения американцев соотносились с действительностью.

Осенью 1980 года Манагуа посетил заместитель госсекретаря Джеймс Чик, который провел переговоры с членами Национального руководства СФНО Байардо Арсе, Умберто Ортегой и Хайме Уилоком. Чик прямо сказал, что выделение 75 миллионов долларов и будущее американско-никарагуанских отношений в целом зависит от полного прекращения любой поддержки сальвадорских партизан со стороны Никарагуа. При этом сам же Чик признал, что у США нет «достаточно твердых доказательств» такой поддержки.

В это время армия в Сальвадоре стала убивать уже и американцев. 4 января 1981 года из пулеметов прямо во время обеда в столичном отеле «Шератон» застрелили двух граждан США, приглашенных в Сальвадор в качестве советников по проведению аграрной реформы. Убили и их собеседника – главу агентства по аграрной реформе Хосе Родольфо Веру.

10 января 1981 года сальвадорские партизаны, объединившиеся во Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти (испанская аббревиатура ФМЛН), начали «решающее наступление» против хунты, чтобы добиться победы еще до прихода Рейгана к власти. Администрация Картера немедленно воспользовалась этим, чтобы нарастить военную помощь сальвадорскому режиму, и наступление плохо вооруженных партизан было отбито. Советского оружия опять не обнаружили.

Сальвадорские военные вновь проявили в борьбе с собственным народом фирменную жестокость. Например, в 1981 году были убиты более тысячи человек в деревне Эль-Мосоте. И США и Сальвадор полностью отрицали это чудовищное зверство, пока не были обнаружены братские могилы замученных и расстрелянных крестьян.

14 января 1981 года «возмущенный» посол США в Сальвадоре Роберт Уайт сообщил журналистам, что 100 человек из Никарагуа 13 января высадились с грузом оружия на сальвадорской территории в заливе Фонсека и это оружие найдено сальвадорской армией. Министр обороны Сальвадора сказал, что никарагуанцев среди убитых партизан не нашли, но их лодки сделаны из дерева, которое в Сальвадоре не встречается (!). Один бизнесмен, который смотрел по телевизору «сенсационную» пресс-конференцию сальвадорских военных, заметил: «Я не удержался от смеха. Это было лучше любой комедии».

На месте «высадки» аккуратно лежали ручные гранаты советского производства, и у непредвзятых наблюдателей не возникало сомнения, что они подброшены.

Сандинисты действительно поставляли в 1979-1980 годах небольшие партии оружия сальвадорским партизанам, ведь и им самим в борьбе против Сомосы помогали многие государства. Но если бы в Сальвадоре не было широкого недовольства народа массовыми нарушениями прав человека и вопиющей нищетой на фоне баснословного богатства кучки олигархов-латифундистов, то никакой революции и гражданской войны в стране не возникло бы. К тому же сандинисты и партизаны никак не могли тягаться качеством и количеством оружия с массированными поставками из США сальвадорской хунте.

Тем не менее после «инцидента в заливе Фонсека» Картер объявил о приостановлении выделения кредитов и помощи Никарагуа вплоть до «выяснения» реальности обвинений относительно поддержки сандинистами «сальвадорских террористов» (так в Вашингтоне именовали партизан). Картер прекратил также поставки Никарагуа пшеницы по льготным ценам (остатки американского урожая продавались иностранным государствам по сниженным ценам, чтобы помочь, в том числе, и американским фермерам, у которых государство, в свою очередь, закупало зерно).

После инаугурации Рейгана правительство Никарагуа заявило, что готово поддерживать с США нормальные и даже хорошие отношения, если новая администрация будет уважать суверенитет Никарагуа. Никарагуанцы надеялись, что «пещерная» предвыборная программа Рейгана, как часто бывало в Америке, не станет претворяться в реальность во всем своем право-экстремистском характере.

Но насчет этого в Манагуа явно ошибались.

На одном из первых же дипломатических приемов в Вашингтоне новый госсекретарь США и бывший генерал Александр Хейг нагрубил послу Никарагуа в США Рите Делисио Каско. Когда та выразила уверенность, что характер двусторонних отношений не изменится с приходом в Белый дом нового президента, то Хейг, по его собственным воспоминаниям, «лапидарно заявил, что эта уверенность не отвечает действительности». «Пока сандинисты предают своих соседей (!), с ними нельзя поддерживать нормальные отношения, – утверждал он. – Америка готова не только полностью прекратить всю помощь, но и прибегнуть к иным мерам». Делисио Каско тоже оставила воспоминания об этой беседе: «Он сказал мне прямо в присутствии других дипломатов: „Передайте своему правительству, чтобы оно прекратило посылать помощь сальвадорским повстанцам, иначе мы разберемся с самим источником этой помощи“».

Весной 1981 года Никарагуа действительно прекратила всю помощь сальвадорским партизанам (это подтверждали доклады ЦРУ), но американцев это только раззадорило. Они стали требовать все новых и новых уступок.

Уже через два дня после вступления в должность Рейган окончательно «заморозил» «приостановленную» Картером помощь Никарагуа, причем без всяких объяснений.

Хейг хотел «разобраться» не только с Никарагуа, но и с Кубой. Он приказал подготовить план эвакуации американских граждан из Манагуа и «для ее обеспечения» поручил Пентагону разработать план ввода американских войск в Никарагуа. Именно с этого начиналась военная интервенция США против Доминиканской республики в апреле 1965 года. Позднее офицер, отвечавший за оперативное планирование в Комитете начальников штабов США, вспоминал: «Белый дом искал способ оправдать создание сил вторжения, которые смогли бы свергнуть режим (в Никарагуа)».

Прекращение американской помощи ударило, прежде всего, по проамериканской буржуазной оппозиции в Никарагуа. Член правящей Хунты национального возрождения и большой сторонник развития отношений с США Артуро Крус говорил: «Прекращение американской помощи было бы очень негативным и контрпродуктивным шагом… Экономический кризис может перерасти в реальную радикализацию, и Никарагуа придется обратиться за финансовой помощью к другим блокам».

Так и произошло. Но администрация Рейгана этого и хотела – чем теснее становились связи Никарагуа с Кубой и СССР, тем удобнее было объяснить и так зараженному антикоммунистической паранойей американскому общественному мнению необходимость свержения сандинистского режима.

Интересно, что прекратив помощь Никарагуа, администрация Рейгана продолжала выделять гранты в размере 7,5 миллиона долларов антиправительственным общественным организациям вроде оппозиционных профсоюзов, КОСЕП и церкви моравских братьев, которая активно спонсировала вооруженную контрреволюцию в Москитии. На 1982 год Рейган запросил у конгресса 35 миллионов долларов для «помощи» Никарагуа.

Американский посол в Манагуа Пеззулло был недоволен решением Рейгана прекратить помощь, так как это вредило, прежде всего, правой оппозиции. В середине февраля 1981 года он предъявил Даниэлю Ортеге и Серхио Рамиресу настоящий ультиматум – Никарагуа должна в течение месяца полностью прекратить любую поддержку сальвадорских партизан. Сандинисты пошли на это и даже прекратили вещание с территории Никарагуа радиостанции сальвадорских повстанцев. Однако демарш посла не был согласован с госдепартаментом, тем более что Хейг уже принял решение об отзыве из Манагуа «слишком мягкого» Пеззулло.

Американский госдеп ответил на уступки Никарагуа опубликованием 28 января 1981 года «белой бумаги» под заголовком «Коммунистическое вмешательство в Сальвадоре». «Бумага» должна была оправдать ужесточение линии США по отношению к Никарагуа. Но даже американские СМИ (правда, с опозданием) обнаружили в «бумаге» много подтасовок и откровенного вымысла. Однако с точки зрения пропагандистской войны Рейган добился успеха – ведь опровержения, особенно спустя несколько месяцев, мало кто читает.

Главной задачей массированной кампании дезинформации американской и мировой общественности было доказать причастность СССР, Кубы и Никарагуа к поддержке «международного терроризма», к которому Рейган причислял все национально-освободительные движения от ФМЛН до Организации освобождения Палестины. Хейг прямо говорил, что если внешнеполитическим «коньком» Картера были права человека, то новая администрация сосредоточится на «международном терроризме».

Однако Никарагуа ответила на лживые обвинения тонким дипломатическим ходом и предложила организовать совместное патрулирование гондурасско-никарагуанской границы, чтобы воспрепятствовать любому проникновению оружия в Сальвадор. Ни Гондурас, ни США на эту инициативу не отреагировали – сказать им было явно нечего. Тем более что любое совместное патрулирование обнаружило бы крупные лагеря никарагуанских «контрас», которые при помощи американцев – реальной, а не выдуманной – готовились к решающему наступлению.

В июле 1981 года американские газеты с подачи администрации США на все лады смаковали речь Томаса Борхе на митинге, посвященном второй годовщине победы революции. По сообщениям СМИ, Борхе заявил следующее: «Мы горды тем, что мы – никарагуанцы. Наша революция вышла за границы страны». Естественно, это было истолковано как доказательство агрессивных намерений сандинистов. Но американцы специально не процитировали Борхе до конца (известный прием пропагандисткой войны). Далее команданте сказал: «Это не означает, что мы экспортируем свою революцию. Достаточно для нас – и мы и не можем поступать по-другому – экспортировать наш пример, пример мужества, гибкости и решимости нашего народа». И именно эти слова до американских читателей так и не дошли.

Преемник госсекретаря США Хейга Джордж Шульц сравнил сандинистов с… Гитлером: «Сандинисты раскрыли свои истинные замыслы, так же, как и Гитлер выразил когда-то свои цели в «Майн кампф».

Но все эти голословные обвинения в адрес Никарагуа были для Рейгана важны, прежде всего, с внутриполитической точки зрения. Президент хотел убедить конгресс США выделить деньги на финансирование никарагуанских «контрас» а для этого как раз и понадобились сказки о «присутствии коммунистов в Сальвадоре». Уже 9 марта 1981 года президент США решил выделить 19,5 миллиона долларов на поддержку никарагуанской вооруженной контрреволюции. И это на фоне докладов ЦРУ о прекращении помощи Никарагуа сальвадорским партизанам.

Хейг убеждал американских законодателей в духе спившегося борца против «антиамериканской деятельности» Джозефа Маккарти. Он говорил, что СССР составил некий «список мишеней» (hit list). Первой в этом таинственном списке была Никарагуа, и она уже «поражена», теперь на очереди Сальвадор, а за ним – Гондурас. Недоверчивые законодатели (ведь, естественно, ни оригинала, ни даже копии «списка» им не предъявили) спросили Хейга, не выдвигает ли он тем самым весьма странную теорию «карибского домино». Госсекретарь, видимо, претендовал на оригинальность в плане «теорий»: «Ну, я бы не назвал это прямо уж теорией домино. Я бы назвал это списком приоритетных мишеней, если угодно – списком для полного захвата Центральной Америки».

Также он утверждал, что Советы, конечно, не ограничатся Центральной Америкой – они наступают повсюду, от Африкансокого Рога до Персидского залива. И администрация Рейгана преисполнена решимости не только остановить победное шествие мирового коммунизма, но и отбросить его, то есть «освободить» от коммунистов «порабощенные» ими страны и народы.

Истинной целью Хейга была Куба, и он подумывал о повторении «Карибского кризиса» 1962 года. К ужасу даже сотрудников Пентагона, госсекретарь не исключал морской блокады острова Свободы все под тем же предлогом прекращения помощи сальвадорским повстанцам. Госсекретарь воспоминал потом, что беседы с советским послом в США Добрыниным якобы убедили его, что Советский Союз ни причем и не вступится за Кубу. «Одна или две группы авианосцев, маневрируя между Кубой и Центральной Америкой, были бы полезным напоминанием… о нашей возможности блокировать Кубу, если в этом возникнет необходимость».

Как ни парадоксально, сначала Хейг не очень хотел организовывать военную акцию против Никарагуа, именно потому, что считал эту страну второстепенной по сравнению с главным источником угрозы США – Кубой. Однако даже в администрации Рейгана понимали, что военные действия против Кубы могут закончиться ядерной мировой войной. Поэтому окружение Рейгана по отношению к Никарагуа можно было разделить на два лагеря.

Ближайшие помощники президента Эдвард Миз, Майкл Дивер и Джеймс Бейкер (будущий госсекретарь) не стремились нападать на Кубу просто потому, что не желали повторения фиаско в бухте Свиней 1961 года, которое катастрофически отразилось бы на внутриполитических позициях администрации. К этому же лагерю примыкал и министр обороны Уайнбергер, считавший, что армия США пока еще не готова к широкомасштабной войне, в том числе и морально, – над многими военными все еще довлел «вьетнамский синдром». Уайнбергер стоял за войну только в одном случае – если была бы стопроцентная уверенность в победе, чего он не мог гарантировать в случае с Кубой.

Напротив, Хейг, аппарат СНБ и ЦРУ полагали, что маленькая победоносная война в Центральной Америке как раз освободит армию США от «вьетнамского синдрома». Хейг, по его собственным словам, еще 23 марта 1981 года сказал Мизу: «…что бы мы ни затевали в Центральной Америке, мы должны быть готовы начать это в течение десяти дней».

Новый заместитель госсекретаря по делам Латинской Америки Томас Эндерс предложил еще один выход – организацию масштабной партизанской войны против Никарагуа силами «контрас». Эндерс считался в администрации «голубем», но даже он с самого начала видел задачу «контрас» не в предотвращении «потока оружия» из Никарагуа в Сальвадор, а в том, чтобы «избавиться от сандинистов». Твердолобый «ястреб» Хейг поначалу был против. Он считал «контрас» «побочным шоу, которое могло бы только отвлечь внимание от главного спектакля, каким была Куба». К тому же даже Хейг полагал, что «контрас» никогда не смогут победить сандинистов.

Но уже в начале 1981 года администрация Рейгана приняла точку зрения ЦРУ, согласно которой «контрас» были беспроигрышным вариантом. Один из американских дипломатов вспоминал об этом так: «Некоторые люди… в Вашингтоне реально думали… что они могут разжечь восстание и свергнуть сандинистов… Но, в любом случае, превалировала точка зрения, что мы не проиграем. Если они („контрас“) возьмут Манагуа – замечательно. Если нет, то сандинисты… могут отреагировать двояко. Либо они начнут либерализацию и прекратят экспорт революции, что прекрасно и достойно, либо они закрутят гайки, поссорятся с собственным народом, своими друзьями на международной арене и сторонниками в США и тем самым в длительной перспективе станут более уязвимыми. В любом случае, это было бы даже лучше – вот так мы и думали».

В августе 1981 года после образования политической «крыши» «контрас» – ФДН – директор ЦРУ Уильям Кейси поручил курирование никарагуанской вооруженной контрреволюции вновь назначенному начальнику латиноамериканского департамента ЦРУ Дуайну Кларриджу. Ранее тот работал в Непале, Индии и Турции, а затем возглавлял резидентуру ЦРУ в Риме, главной задачей которой было не допустить победы итальянской компартии на парламентских выборах. Кларридж импонировал Кейси как человек, который «делал реальные вещи» и не задавал лишних вопросов.

Для повседневного оперативного руководства «контрас» была образована специальная «ограниченнная межведомственная группа» (Restricted Interdepartmental Group, RIG), в которую помимо Кларриджа входили Эндерс (от госдепартамента), Нестор Санчес от Пентагона (бывший сотрудник ЦРУ) и генерал Пол Корман от Объединенного комитета начальников штабов.

Но перед тем как начать полномасштабную войну против Никарагуа руками «контрас», американцы решили для проформы предъявить сандинистам («этим маленьким коричневым людям», как их презрительно и с расистским подтекстом именовали в администрации Рейгана) очередной ультиматум, причем такой, какой не смогла бы принять ни одна уважающая себя страна.

11 августа 1981 года (в тот самый день, когда был образован ФДН) в Манагуа прибыл Эндерс. Он знал толк в подрывных операциях, так как в 1971 году стал заместителем руководителя американского посольства в Камбодже. Именно Эндерс был автором идеи варварских бомбежек нейтральной Камбоджи ВВС США, причем бомбили не некие районы сосредоточения «коммунистических партизан», а самые густонаселенные области страны.

Эндерс вел себя на переговорах так грубо, что был удивлен даже Пеззулло. Впрочем, он уже готовился покинуть свой пост. Даже благоприятно относившийся к США Артуро Крус был потрясен требованиями Эндерса, которые, по словам Круса, звучали как ультиматум победившей в войне державы.

Как вспоминал министр иностранных дел Никарагуа священник Мигель д'Эското, «мессидж» Эндерса сводился к следующему: никарагуанцы «идут по дороге конфронтации, и самое время остановиться и выбрать другую дорогу». В ответ на очередные безосновательные обвинения Эндерса в помощи со стороны никарагуанцев сальвадорским партизанам д'Эското ответил, что никакой помощи нет (это подтверждалось и сводками ЦРУ, о чем Эндерс прекрасно знал), но, может быть, тайно несколько винтовок или несколько добровольцев и проходят через территорию Никарагуа. Ни одно правительство в мире не смогло бы полностью гарантировать пресечение такой мелкой контрабанды.

Д'Эското попросил Эндерса объяснить, каким образом, с точки зрения США, оружие вообще попадает сальвадорским повстанцам. Эндерс ответил, что «большая его часть» – 90 % – идет через Гондурас, причем с его атлантического побережья. Но тогда, чтобы доставить оружие в Сальвадор, пришлось бы проехать всю страну. Было непонятно, зачем Никарагуа поставлять помощь партизанам в Сальвадоре таким кружным путем, да еще и по территории враждебного государства, напичканной базами «контрас». Спохватился и Эндерс, заявив, что часть оружия идет через тихоокеанский залив Фонсека.

После утверждения никарагуанского министра, что ничего подобного не происходит, Эндерс в грубой форме обвинил сандинистов в том, что они попросту не знают, что творится на их территории, а посему не имеют права управлять страной. Ответ д'Эското поставил американского эмиссара в тупик: если оружие идет через Гондурас, как утверждают США, то, значит, и власти Гондураса не имеют права управлять своей страной. Ведь не будут же США утверждать, что проамериканский режим в Гондурасе является союзником сальвадорских партизан.

В ответ на просьбу никарагуанцев предоставить конкретные данные о поставках оружия через Гондурас Эндерс заметил, что правительство США не раскрывает свои источники информации. Д'Эското настаивал: нужны не источники, а всего лишь конкретные данные, например, фото с американских спутников или самолетов У-2. (В 1962 году именно У-2 сфотографировали базы советских ракет на Кубе.) В конце концов, пусть США дадут такую информацию дружественному Гондурасу, чтобы он пресек тайные каналы поставки оружия.

Эндерс был выведен из себя независимым поведением «каких-то там никарагуанцев» и ответил д'Эското: «Отец, вы достаточно долго в политике, чтобы понять – не все, что теоретически является возможным, может быть реализовано на практике». Никарагуанский министр не упустил инициативы и повторил предложение о совместном патрулировании никарагуанско-гондурасской границы. Такое предложение было передано Гондурасу еще в начале 1981 года, но никакого ответа до сих пор не последовало. Эндерс не нашел ничего лучшего, чем охарактеризовать такое предложение как «непрактичное», – еще бы, ведь в этом случае всему миру стали бы известные данные о лагерях «контрас», созданных в Гондурасе под руководством того же Эндерса, члена «межведомственной ограниченной группы».

Наконец, «дипломат» Эндерс не выдержал, вскочил со стула и начал грозить д'Эското пальцем: «Отец, не забывайте, что Соединенные Штаты ровно в 100 раз больше, чем вы». После этого Эндерс раскрыл суть требований США, которые, конечно же, не имели ничего общего с сальвадорскими делами: если сандинисты собираются пойти по пути «второй Кубы», то они играют с огнем и было бы благоразумнее с их стороны «отложить спички в сторону». Таким образом, американцы требовали ни больше ни меньше, чем отказа от всех завоеваний революции и возврата к статус-кво времен Сомосы.

Министр ответил, что хотя США гораздо крупнее, чем Никарагуа, это не означает, что никарагуанцы «заплачут и позовут на помощь „дядю“ Рейгана».

Эндерс вернулся из Манагуа, по воспоминаниям Кларриджа «обиженным» и сообщил, что сандинисты-де очень грубо его приняли и «прочитали лекцию» об истории двусторонних отношений, наполненной диктатом и военными интервенциями США против Никарагуа. Заместитель госсекретаря и Кларридж решили дать зеленый свет вооруженным акциям «контрас», чтобы сделать сандинистов более сговорчивыми. Таким образом, по словам Кларриджа, Эндерс предложил совместить дипломатическое давление с военным.

Но даже эту линию в администрации Рейгана посчитали «мягкотелой». В Эндерсе видели друга и единомышленника Киссинджера. Рейган и директор ЦРУ Кейси считали Киссинджера предателем и самовлюбленным болтуном, который в угоду своим дипломатическим хитросплетениям «сдал красным Вьетнам». Кейси и Хейг полагали, что и Эндерс может «сдать» «контрас» ради какого-нибудь дипломатического компромисса с сандинистами. Поэтому никакое реальное взаимопонимание с Никарагуа вашингтонским «ястребам» было не нужно.

Позднее, после жаркого спора с помощником президента Рейгана по национальной безопасности Кларком по Никарагуа, Эндерса быстро отправили послом в Испанию.

Кларридж вспоминал, что первоначально он считал вице-президента США Джорджа Буша (бывшего директора ЦРУ, которого знал лично) представителем умеренного крыла Республиканской партии. Но вскоре выяснилось, что взгляды Буша насчет Центральной Америки ничем не отличаются от позиции Рейгана или Хейга.

В сентябре 1981 года американцы в «качестве компромисса» предложили сандинистам, что будут решительно применять законы о нейтралитете США против «контрас» и подпишут с Никарагуа декларацию о ненападении. Следует отметить, что к этому времени во многих американских городах (Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Вашингтон, Новый Орлеан, Майами) открыто действовали зарегистрированные властями (и освобожденные от налогов как «благотворительные») различного рода комитеты по сбору средств для никарагуанских «контрас», что как раз и было нарушением американских законов о нейтралитете.

Никарагуанцы логично ответили, что законы США и так должны применяться, а обязательство не нападать друг на друга уже содержится в «договоре Рио-де-Жанейро» 1948 года, заключенном США и латиноамериканскими странами, причем по настоянию американцев. К тому же, агрессия одного государства против другого запрещена Уставом ООН.

Эндерс с самого начала серьезно не относился к переговорам с Никарагуа и говорил Кларриджу, что они нужны для оправдания помощи «контрас» в конгрессе США.

В обмен на эти «уступки» США потребовали от Никарагуа полной капитуляции. Новому послу Никарагуа в США и бывшему члену Хунты национального возрождения Артуро Крусу показали проект документа с требованиями в отношении Никарагуа. Требования были настолько явно унизительными, что сам документ Крусу передать отказались. Никарагуа должна была прекратить закупку за границей всех видов тяжелого вооружения, к которым США отнесли реактивные истребители, вертолеты (как боевые, так и транспортные), танки, БТР и БМП, гаубицы и т. д. Американцы лишь разрешали «пополнять выбывавшую из строя» такую технику. Никарагуа предписывалось продать за границу все системы вооружений, которых не было у соседних стран. Кроме того, численность Сандинистской народной армии должна была быть ограничена 15-17 тысячами с последующим сокращением до 10 тысяч.

Очевидно, что если бы Никарагуа согласилась с этим ультиматумом, то «контрас» в начале своего предстоящего наступления столкнулись бы с серьезно ослабленным противником в лице СНА, лишенной всех видов оружия, которых не было у самих контрреволюционеров. К тому же Никарагуа оказывалась в невыгодном положении по сравнению с враждебно настроенными соседними странами, например, Гондурасом. Ведь у Гондураса были современные сверхзвуковые истребители американского производства, а у Никарагуа их не было. В случае вооруженного конфликта авиация Гондураса могла бы беспрепятственно бомбить Манагуа и любые другие никарагуанские города.

Крус выразил законное возмущение этим документом, и американцы попросили его «забыть о нем».

7 октября 1981 года США начали первые крупные совместные маневры с Гондурасом вблизи никарагуанской границы (Halcon Vista 1981), которые в последующие годы стали практически нормальным явлением. Во время учений отрабатывалась совместная высадка войск в Никарагуа, и после любого спровоцированного американцами инцидента маневры могли быстро перерасти в настоящую войну. В придачу для обеспечения маневров американцы создали в Гондурасе военную базу, через которую шли и военные поставки для «контрас».

Таким образом, постоянно критикуя некое мифическое «массированное» военное присутствие русских и кубинцев в Никарагуа, американцы сами наладили постоянное военное присутствие в Гондурасе.

Даниэль Ортега осудил американские военные маневры в ООН, но никарагуанцы не оставляли попыток договориться с Вашингтоном по-хорошему.

31 октября 1981 года заместитель министра иностранных дел Никарагуа Виктор Уго Тиноко направил послание в госдепартамент с выражением готовности к продолжению переговоров, начатых Эндерсом в Манагуа. Но американцев не устроило в письме Тиноко требование закрыть в Гондурасе лагеря по подготовке контрреволюционеров. Не желая обсуждать эту тему (ведь возразить было, по сути, нечего – лагеря существовали в реальности, в отличие от неких фантастических кубинских и советских военных советников в Сальвадоре), американцы просто проигнорировали письмо Тиноко и сочли дипломатический путь улучшения отношений с Манагуа исчерпанным.

18 августа 1981 года Пеззулло, уволенный с дипломатической службы Рейганом за «мягкость», покинул Никарагуа. США семь месяцев не назначали нового посла, что тоже было ясным и показательным демаршем.

Помимо дипломатических ухищрений и демонстрации грубой силы в Гондурасе американцы не забывали и о вооруженной борьбе против сандинистов, которая, как уже упоминалось, началась в конце 1981 года на атлантическом побережье руками обманутых и насильственно мобилизованных индейцев-мискито.

К этому времени главным инструктором «контрас» из ФДН стал мастер-сержант армии США Рэй Доти, который ранее готовил в Лаосе боевиков армии Ванг Пао. Под его руководством «контрас» создали мощную главную базу в Гондурасе и проложили к ней дорогу длиной почти в 30 миль для бесперебойного снабжения. Оружие и снаряжение из США прибывало морем и по воздуху на базы гондурасской армии.

Целью Доти было создание целой армии, подразделения которой могли бы не только совершать однодневные рейды из Гондураса на никарагуанскую территорию, уклоняясь от боестолковений с СНА (как это делали индейцы-мискито или банды Тигрильо), но и воевать в Никарагуа крупными силами по трипять месяцев, занимая и удерживая большие населенные пункты.

У «контрас» появилась даже собственная авиация. На деньги ЦРУ аргентинцы купили несколько легких самолетов (типа Beechcraft Baron и Aztec), которые должны были сбрасывать для отрядов «контрас» в Никарагуа оружие и боеприпасы. Конечно, возможные никарагуанские истребители свели бы всю эту операцию на нет, поэтому США и требовали от Никарагуа одностороннего разоружения.

Американцы даже создали для «контрас» в Гондурасе современный госпиталь, который мог одновременно обслужить 250 раненых. Интересно, что в нем тоже работали кубинские врачи – эмигранты-«гусанос» из Флориды.

Контрразведка «контрас» во главе с «китайцем» Лау время от времени» выявляла» и после чудовищных пыток «ликвидировала» реальных и мнимых «сандинистских агентов». Люди Лау продолжали и осуществлять убийства членов гондурасской оппозиции по заказам армейской разведки вооруженных сил страны. Обычно боевики Лау ликвидировали «груз» (как они называли свои жертвы) после допросов и пыток гондурасскими военными. Одного из узников убили прямо на шоссе и оставили труп на видном месте в назидание всем противникам режима. Другого заставили вырыть себе могилу и лечь туда, после чего закололи штыками.

В то же время ЦРУ никак не могло выманить главкома «контрас» Бермудеса из хорошо обставленного офиса поближе к передовой, хотя бы в один из лагерей его собственной «армии». Бермудес активно воровал передаваемые ему для его бойцов деньги (ЦРУ с удивлением узнавало, что в лагерях «контрас» не хватает продовольствия), но больше всего его интересовали женщины, которых поставляли ему «контрас» под видом «секретарш».

И Бермудес, и его кураторы из ЦРУ прекрасно знали о диких нравах, царящих среди «борцов за свободу» (у американцев была в лагерях «контрас» своя сеть осведомителей), – от изнасилований до убийств своих же подельников по стандартному обвинению в «пособничестве сандинистам». На самом деле командиры убивали рядовых «контрас» как в пьяных драках, так и для того, чтобы отобрать у них жен или подруг. Но для ЦРУ было главным, чтобы обо всем этом не узнало американское и мировое общественное мнение, – иначе под вопросом оказалось бы дальнейшее выделение средств конгрессом США на «защиту свободы и демократии в Никарагуа».

В начале января 1982 года, чтобы помочь контрреволюционерам-мискито (чье «Красное рождество» не достигло главной поставленной цели – занятия Пуэрто-Кабесса или любого другого более или менее крупного населенного пункта), решили заявить о себе и подготовленные ЦРУ и аргентинцами основные силы «контрас» – ФДН. 2 января на конспиративной квартире в Манагуа был арестован член верховного командования ФДН Уильям Бальтодано, который приехал для того, чтобы подорвать цементный завод. Бальтодано рассказал о своей поездке в Буэнос-Айрес в июне 1981 года, когда аргентинцы передали «контрас» 50 тысяч долларов.

Резкая активизация подрывной деятельности США против Никарагуа в 1981 году и открытые угрозы из Вашингтона заставили сандинистов, как и предсказывали аналитки ЦРУ, предпринять срочные меры по консолидации своего режима. Тем более что после прихода Рейгана в Белый дом буржуазная оппозиция не шла ни на какие компромиссы с СФНО, требуя только односторонних уступок.

В стране продолжался и даже ускорился массовый вывод капитала за границу частными предпринимателями. На меры сандинистов по удержанию роста зарплаты и предоставлению льготных кредитов буржуазия никакого внимания не обращала, лишь используя эти кредиты для конвертации в доллары и увод денег в США. 16 августа 1981 года «Нью-Йорк Таймс» цитировала одного из молодых никарагуанских предпринимателей: «Я собрал за границей 80 тысяч долларов с момента победы революции. А почему бы мне этого не делать? Меня целыми днями по радио и телевидению называют буржуем, эксплуататором, контрреволюционером. Мне надо подготовиться к завтрашнему дню. Правительство дает нам экономические стимулы, но мы хотим климат политической стабильности».

В 1978–1982 годах из Никарагуа было вывезено 640 миллионов долларов. В то же время инвестиции частного сектора в экономику в 1980–1981 годах составили лишь 3,4 % ВВП (в 1970–1978 годах – 12,2 %).

Другими словами, оппозиция желала политической власти и не была согласна на меньшее. Серхио Рамирес говорил, что буржуазия хочет заставить сандинистов «перейти к обороне, осложнить международное положение Никарагуа, ограничить наше политическое пространство внутри страны, с тем, чтобы вынудить авангард (СФНО – прим. автора) пойти на коренные уступки в качестве условия для продолжения сотрудничества». Но «…буржуазия ошиблась, считая получение политической власти условием ее участия в революционном проекте, и продолжает ошибаться, поскольку ее роль в этом проекте – это участие в производстве; именно здесь – сфера ее социального участия».

Со своей стороны, массовые сандинистские организация и основная часть рядовых членов СФНО были возмущены терпимостью правительства к буржуазии, которая активно подрывала начавшееся экономическое возрождение страны. СФНО терял поддержку в народе и не приобретал ее среди бизнес-сообщества.

В этих условиях сандинисты решили ускорить революционные преобразования, так как сдерживать их во имя примирения с национальной буржуазией больше не имело никакого смысла – ни политического, ни экономического.

В марте 1981 года Хунта национального возрождения была сокращена до трех человек – Даниэль Ортега (ставший координатором хунты, то есть фактическим главой государства), Серхио Рамирес и Рафаэль Кордоба Ривас. Артуро Крус попросился в отставку и был назначен послом Никарагуа в США, Моизес Хассан перешел на работу в госсовет. Несмотря на сокращение численного состава высшего органа власти, оппозиция в лице Кордобы Риваса сохранила в нем свое присутствие.

23 июня 1981 года, выступая перед офицерами СНА, Умберто Ортега объявил конечной целью никарагуанской революции построение социалистического общества на базе принципов марксизма-ленинизма: «…наша революция носит глубокий антиимпериалистический характер, по-настоящему революционный, по-настоящему классовый. Мы против янки, мы против буржуазии. Мы вдохновлены историческими традициями нашего народа, мы вдохновлены сандинизмом, который представляет собой самую прекрасную нашу традицию, развитую Карлосом Фонсекой, мы руководствуемся научной доктриной революции – марксизмом-ленинизмом… Мы говорим, что марксизм-ленинизм является научной доктриной, которая ведет нашу революцию, инструментом анализа нашим авангардом для правильного понимания исторического процесса нашей революции. Сандинизм – это конкретное воплощение исторического развития борьбы в Никарагуа. Без сандинизма мы не можем быть марксистами-ленинцами, а сандинизм без марксизма-ленинизма не может быть революционным».

Умберто Ортега фактически признал, что вся национальная буржуазия перешла в стан врагов революции, но сандинисты не отдадут ей политическую власть: «Здесь, в Никарагуа власть принадлежит сандинизму. Она в руках народа. И буржуазия должна быть, поскольку мы этого желаем, политической силой, действующей в рамках границ, которые установила революция».

19 июля 1981 года, в день второй годовщины революции, идя навстречу пожеланиям большинства народа, сандинисты объявили о нескольких мерах предотвращения экономического саботажа. По декрету № 759 хунты было конфисковано 15 частных предприятий. Декрет № 760 говорил о принудительной и безвозмездной конфискации всей собственности тех, кто находился за пределами страны более шести месяцев «без уважительной причины». Была активизирована аграрная реформа, прежде всего создание кооперативов. Сам закон об аграрной реформе был принят именно в этот день, 19 июля 1981-го.

Для увеличения поступлений валюты государство ввело в начале 1982 года ограничение на потребление сахара, хотя его квоты для потребителей, как признавали и американские журналисты, были более чем достаточными для удовлетворения любых нужд.

В сентябре 1981-го законом о чрезвычайном экономическом положении (декрет хунты № 812) был усилен контроль над валютными операциями и ограничен импорт предметов роскоши. Одновременно запрещались забастовки и замораживались государственные расходы. За забастовки и незаконные захваты земли закон устанавливал наказание в виде тюремного заключения до трех лет. В тюрьму теперь можно было угодить и за распространение «лживых новостей» о состоянии национальной экономики.

Дела по нарушению декрета № 812 рассматривались особыми трибуналами. Все государственные расходы были единовременно снижены на 5%.

Фактически сандинисты готовились к войне, неизбежность которой они уже понимали.

Даниэль Ортега так прокомментировал эти новые правила игры для буржуазии: «Правила игры устанавливает народ. Тем, кто хотят по ним играть, – добро пожаловать. Те, кто не хотят, должны отсюда убраться, или народ раздавит их».

Чрезвычайные меры обосновывались и начавшимися проявляться кризисными явлениями в национальной экономике: «…факторы, которые помешали достижению намеченных целей по производству и капиталовложениям, такие как: декапитализация предприятий со стороны некоторых предпринимателей, которые перевели свои активы за границу, отсутствие государственного контроля над параллельным (то есть черным) рынком долларов, достигшим нетерпимого объема, уклонение от уплаты налогов и пошлин… и, с другой стороны, захваты фабрик, забастовки и падение трудовой дисциплины».

Таким образом, установленные чрезвычайным декретом № 812 новые экономические правила игры означали затягивание поясов, и для трудящихся, и для буржуазии. При этом у трудящихся шел уже второй год «скромности» – в отношении повышения реальной денежной заработной платы. Правительство и раньше запрещало самовольные захваты земли, но теперь оно было готово за это сурово наказывать.

Неудивительно, что первоначально буржуазия даже поддержала декрет № 812, так как он провозглашал то, чего давно требовала оппозиция, – прекращение самовольных захватов собственности. Президент КОСЕП Энрике Дрейфус заявил, что «принятые меры однозначно позитивны» и «теперь наступит реальный социальный мир».

Однако этот «социальный мир» так и не наступил. Причем по вине буржуазии. Осенью 1981 года правительству пришлось на основе декрета № 812 на два дня приостановить выход «Ла Пренсы» за нарушение запрета на распространение лживых экономических сведений. В октябре 1981-го КОСЕП опубликовал открытое письмо, в котором сандинистов опять критиковали за отход от неких истинных целей революции 1979 года. СФНО, утверждал КОСЕП в унисон с госдепартаментом США и «контрас», ведет страну по пути «марксистко-ленинской авантюры», и Никарагуа находится в результате политики сандинистов на «пороге разрушения».

Правительство ответило арестами лидеров КОСЕП за нарушение декрета № 812 (статьи 5, запрещавшей действия, которые «наносят ущерб интересам народа»), причем одновременно были проведены аресты лидеров коммунистических профсоюзов по такому же обвинению. Интересно, что если лидеров КОСЕП приговорили к семимесячному тюремному заключению, то левых профсоюзных лидеров осудили на максимально возможный срок – три года.

В целом экономическое развитие Никарагуа в 1981 году (последнем более или менее мирным для страны в декаде 80-х) еще было неплохим и поступательным, особенно в сравнении с соседями по Центральной Америке.

Оно осуществлялось на основе нового «чрезвычайного плана 1981 года», который, впрочем, все равно не выполнялся, так как большинство хозяйствующих субъектов по-прежнему были частниками и план носил для них всего лишь рекомендательный характер. Как и в 1980 году, план делал особый упор на экономию госрасходов, снижение инфляции и наращивание экспортного сельскохозяйственного производства.

ВВП Никарагуа вырос в 1981 году на 5,4 % (на 1,9 % в расчете на душу населения – рекорд для никарагуанской экономики). Причем государство смогло этого добиться без ужесточения налогового пресса – доля налогов в ВВП по сравнению с 1980 годом не выросла, остановившись на уровне 18-18,5 %. Дефицит бюджета снизился, хотя и достигал все еще очень опасной цифры – 9,2 % ВВП. Но по меркам Никарагуа, которая с 1978 года имела двузначный дефицит, это был несомненный успех. Правда, повторить его сандинистам было уже не суждено.

Инфляцию удалось сбить до 23,2 %. Экспорт вырос с 451 миллиона долларов в 1980 году до 500 миллионов в 1981-м. Но импорт все же рос гораздо сильнее (с 803 до 922 миллионов долларов за тот же период), виной чему во многом был отказ государства от назревшей девальвации национальной валюты.

Министерство планирования считало огромный дефицит внешнеторгового баланса главной проблемой никарагуанской экономики в конце 1981 года. Болевыми точками были по-прежнему низкая финансовая дисциплина госсектора, надеявшегося на все новые и новые государственные кредиты, отставание в развитии материального производства от торговли и сектора услуг. Платежи по внешнему долгу достигли опасного размера в 50 % экспортной выручки. При этом администрация Рейгана не только сама прекратила помощь и кредитование Никарагуа, но и смогла добиться того же практически от всех западных стран.

Достижением революционной власти была реструктуризация внешнего долга, соглашение о которой после труднейших переговоров удалось подписать как раз перед сменой власти в США. Нет никаких сомнений, что администрация Рейгана сорвала бы любую договоренность Никарагуа с иностранными банками, что поставило бы республику в чрезвычайно трудное, практически безвыходное положение.

Как уже упоминалось, огромный для маленькой страны внешний долг в 1,6 миллиарда долларов был наследием бездумной политики диктатуры Сомосы. Однако сандинисты, не желая идти по стопам многих социалистических режимов (например, большевиков), сразу же после прихода к власти завили о полном признании всего долга и готовности его обслуживать.

Но это было легче продекларировать, чем исполнить, – ведь до конца 1979 года иностранным кредиторам требовалось выплатить в виде погашения долга и процентов 618 миллионов долларов, больше, чем весь объем экспорта Никарагуа в самые лучшие времена. Так как Сомоса полностью разворовал и растратил все валютные резервы – удалось спасти только 3 миллиона долларов, – революционной власти не оставалось ничего иного, чем просить кредиторов о реструктуризации внешнего долга.

С самого начала переговоры с кредиторами (среди которых, естественно, превалировали американские банки, активно спонсировавшие диктатуру Сомосы) находились под плотным контролем американской администрации.

14 сентября 1979 года заместитель госсекретаря Чарльз Майснер встретился для беседы о никарагуанском долге с представителями американских банков «Ферст Нэшнл Бэнк оф Чикаго» и «Сити Бэнк». Майснер сказал банкирам, что с учетом сложной экономической ситуации Никарагуа и, прежде всего, частных предпринимателей в этой стране администрация придает переговорам по реструктуризации никарагуанского долга «огромное значение». Успешное завершение этих переговоров поможет «восстановить политическую стабильность» в Никарагуа и предотвратить установление там «левой диктатуры».

Одновременно американцы подталкивали революционное правительство Никарагуа к скорейшему началу переговоров с кредиторами, так как надеялись увязать реструктуризацию долга с жесткими условиями проведения «разумной» экономической политики, которая сделала бы невозможной любые по-настоящему революционные преобразования. На встрече с президентом США Картером 25 сентября 1979 года делегацию Хунты национального возрождения всячески уговаривали принять в Никарагуа делегацию МВФ для совместной выработки основных направлений экономической политики страны. Однако от сотрудничества с МВФ никарагуанцы отказались наотрез.

Два крупнейших частных кредитора Никарагуа – американские банки «Сити бэнк» и «Бэнк оф Америка» – были настроены на реструктуризацию, так как опасались, что Никарагуа вообще объявит дефолт. Тогда кредиторы могли бы на неопределенный срок полностью остаться без денег. Такая практика в то время была в Латинской Америке более чем распространенной. Многие американские банкиры стали жертвой антикоммунистической истерии в СМИ США, которые все время говорили о возникновении на территории Никарагуа «второй Кубы». Такого рода слухи играли в этом вопросе на руку Никарагуа, поскольку побуждали западные банки поторопиться с реструктуризацией.

В середине декабря 1979 года в Мехико начались переговоры между Никарагуа и 72 частными внешними кредиторами. Банкирам понравились умеренные выступления представителей никарагуанского правительства, которые заявили о твердом намерении обслуживать долг, но в соответствии с реальной экономической ситуацией в Никарагуа. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы в 1980-1981 годах выплатить огромную сумму в 1,26 миллиарда долларов согласно графику обслуживания долга.

На встрече в Мехико кредиторы избрали «руководящую группу» для проведения переговоров по существу в составе 12 банков, восемь из которых были американскими. Кредиторы были готовы предоставить отсрочку по уплате основного долга, но настаивали на выплате процентов в полном объеме и по коммерческим ставкам без всяких льгот. Только на этой основе иностранные банки соглашались предоставлять Никарагуа новые кредиты, без которых было бы невозможно экспортное сельскохозяйственное производство, а значит, и погашение основного долга.

Среди самих американских банков-кредиторов не было полного единства относительно переговорной стратегии. «Грязные банки» (например, «Ферст Нэшнл Бэнк оф Чикаго») были замешаны в незаконных операциях во времена диктатуры, включая выплату «откатов» членам семейного клана Сомосы. Парадоксально, но именно эти банки хотели как можно быстрее подписать соглашение с Никарагуа, так как справедливо опасались, что ввиду их былых махинаций им может не достаться вообще ни цента. Другие банки относились к разряду «чистых» и не боялись возможных разоблачений с никарагуанской стороны. С ними было труднее.

Пока шли переговоры, американские банки старались не предоставлять своим коммерческим партнерам в Никарагуа новых кредитов. С июня 1979-го по июнь 1980 года общая накопленная сумма выданных Никарагуа кредитов со стороны крупнейших восьми американских банков снизилась с 265,9 до 221,8 миллиона долларов.

Переговоры шли нелегко, но, к удивлению американцев, именно Куба советовала Никарагуа скорее завершить их обоюдным компромиссом. Во время празднования первой годовщины Сандинистской революции Фидель Кастро в Манагуа сказал главе «Сити бэнк» Родсу, что в свое время Куба совершила большую ошибку, отказавшись обслуживать внешний долг и тем самым поставив себя вне мировой финансовой системы. Кастро заметил, что он посоветовал Никарагуа полностью признать унаследованный от диктатуры внешний долг.

К концу 1980 года стороны стали приближаться к компромиссу. Банки-кредиторы хотели предоставить Никарагуа отсрочку по основным платежам на семь лет, однако никарагуанцы настаивали на 12 годах. Зато, если Никарагуа была готова платить каждый год по пять процентов от суммы долга, банки настаивали на 10 %. В конце концов, стороны сошлись на середине – семи процентах.

В декабре 1980-го соглашение о реструктуризации внешнего долга было достигнуто. Никарагуа обязалась погасить весь долг за 12 лет, но первые пять лет начиная с 1980 года она была освобождена от уплаты основной части долга (эти пять лет не входили в 12-летний период). На момент заключения соглашения никарагуанцы должны были выплатить 20 миллионов долларов в счет погашения процентов (примерно 20 % от всех подлежащих погашению процентных платежей на тот период). В последующий период Никарагуа платила 7 % в год по плавающей ставке, учитывающей движение базовой лондонской ставки межбанковского рынка LIBOR.

Соглашение было победой Никарагуа, так как иностранные банки пошли на более льготные условия реструктуризации, чем это практиковалось в то время по отношению к странам третьего мира. Главным залогом успеха была умелая и деловая переговорная тактика никарагуанцев. Иностранные банки убедились, что имеют дело не с «закоренелыми марксистами», как сандинистов рисовали американские СМИ, а с прагматичными и гибкими людьми, настроенными на компромисс. К тому же кредиторы убедились, что правительство в Манагуа пользуется широкой народной поддержкой и в условиях разрушенной гражданской войной экономики может без особых внутриполитических последствий вообще отказаться платить по долгам, что было бы в никарагуанском обществе очень популярной мерой.

И тем не менее сандинисты пошли на обслуживание внешнего долга по коммерческим ставкам, что было не очень простым шагом для никарагуанской экономики.

На протяжении всех переговоров «руководящий комитет» кредиторов поддерживал самые тесные связи с администрацией Картера. Заместитель госсекретаря Джон Бушнелл регулярно «сверял часы» с главой «Сити бэнк» Родсом. «Я три раза встречался с Уильямом Родсом и переговорной командой частных банков и говорил им, что они должны вести такую же игру, как и мы. Они не хотели ссужать новые средства Никарагуа… Смысл того, что я говорил „руководящей группе“, заключался в следующем: я разъяснил нашу политику – настаивание на принципах, но затем либерализм в деталях. Учитывая характер никарагуанской экономики, я думал, что их (банков) лучшей тактикой было бы отказаться от любого прощения долга и тем самым поддержать принцип, но в этих рамках проявить такую же мягкость, как и государственные кредиторы».

Таким образом, во многом из-за «либерализма» администрации США Никарагуа не списали ни одного цента огромного долга, накопленного Сомосой. Страна получила лишь передышку, но зато очень ценную именно в то время. Ведь сразу же после прихода в Белый дом Рейган хотел заставить Никарагуа немедленно расплатиться по долгам, причем даже по тем, срок погашения которых еще не наступил. Но Рейган и Хейг опоздали.

Благодаря заключению соглашения с частными кредиторами Никарагуа смогла продолжать активные заимствования, как на частном кредитном рынке, так и у международных финансовых организаций. В 1981, году к большому неудовольствию администрации Рейгана, Никарагуа получила извне 800 миллионов долларов (из которых более 700 миллионов приходилось на кредиты, а остальная часть – на гранты), что помогло погасить дефицит внешнеторгового баланса. 500 миллионов долларов предоставили западные страны и банки, 200 – социалистические страны, 100 миллионов – международные финансовые организации.

Правда, американские частные банки, несмотря на соглашение о реструктуризации, не спешили давать деньги никарагуанскому правительству, так как, по словам Бушнелла, американские банки «принципиально» не давали денег «коммунистическим режимам». Зато брать деньги от этих «режимов» в счет погашения долгов диктатуры Сомосы банки не гнушались.

По сути, американские банки вели себя так же, как и никарагуанская буржуазия, – или хрестоматийный волк из русской поговорки, упорно смотрящий в сторону леса, сколь бы хорошо его ни кормили. В июле 1979-го – июле 1983 года американские частные банки представили Никарагуа новых кредитов на смехотворную сумму в 11 миллионов долларов, но зато получили в виде выплаты процентов по внешнему долгу 160 миллионов.

По мере углубления революционных преобразований и роста сопротивления буржуазии при поддержке администрации Рейгана начали проявляться некоторые разногласия и в рядах самого СФНО.

В целом фронт сохранял в непростой внутри– и внешнеполитической обстановке поразительное единство, но головной болью Национального руководства были крайне нечеткие политические взгляды одного из самых популярных в народе команданте – Эдена Пасторы. Сам Пастора публично называл себя то социалистом, то социал-демократом. Однако, скорее всего, никаких устоявшихся взглядов у этого человека просто не было. Пастора хотел власти и признания и был очень недоволен тем, что ему не предоставили места в Национальном руководстве СФНО – реальном центре принятия всех стратегических решений в стране. Как уже упоминалось, еще в 1980 году Пастора предложил свои услуги главной буржуазной партии – Демократической консервативной, – но получил вежливый отказ.

7 июля 1981 года Пастора неожиданно исчез, напоследок не обойдясь без театрального жеста. Он и дюжина его былых соратников по Южному фронту 1978-1979 годов на нескольких машинах пересекли костариканскую границу и оттуда направились в Панаму. Пастора явно играл в Че Гевару – он оставил письмо, датированное 26 июня 1981 года и адресованное Умберто Ортеге, в котором туманно говорил: «Я использую свой революционный порох против угнетателей в любой части мира, в какой бы они ни находились. И мне не важно, как меня при этом назовут – Дон Кихотом или Санчо Пансо». Как известно, «скромным Дон Кихотом революции» называл себя Че Гевара, который тоже неожиданно для многих покинул Кубу для организации партизанского движения в других странах.

Возможно, Пастора и правда хотел достичь впечатляющих воображение успехов где-нибудь в Латинской Америке, чтобы вернуться в Никарагуа в ореоле героя-романтика и добиться наконец-то места на высоте пирамиды власти. Но возможно, что письмо с самого начала было задумано для того, чтобы сбить сандинистов с толку и дать Пасторе время для организации борьбы против своих бывших товарищей.

Членов Национального руководства СФНО письмо Пасторы не обмануло – этот эгоцентричный человек явно нравственно не дотягивал до Че Гевары, для которого страдание других людей было гораздо большей болью, чем собственное. По крайней мере, сразу же после бегства Пасторы его сняли со всех должностей (он, напомним, был заместителем министра внутренних дел и командующим народной милицией) и запретили прессе что-либо писать о нем без предварительного санкционирования материала со стороны МВД.

В Панаме, диктатор которой Торрихос был его другом, Пастора провел совещание с близкими ему людьми из правительства Никарагуа (например, Карлосом Коронелем Кауцем, министром рыболовства и Леонелем Поведой, заместителем министра внутренней торговли). Многие из них, ветераны Южного фронта СФНО, были лично преданы Пасторе как своему командиру.

31 июля 1981 году Торрихос, как уже упоминалось, погиб в таинственной авиакатастрофе. Пастора, который, должен был лететь вместе с Торрихосом, сразу же стал подозревать в организации катастрофы сандинистов. Он решил отправиться на место инцидента вооруженным. Но тут правая рука Торрихоса Мануэль Норьега порекомендовал Пасторе срочно встретиться с бывшим президентом Венесуэлы Карлосм Андресом Пересом, которого Пастора тоже знал лично. Однако в установленном месте Пастору ждал не Перес, а Томас Борхе. Пастора был поражен, но разыграл радость и обнял своего бывшего начальника. Мол, зачем такие сложности, он, Пастора, с радостью приехал бы на встречу с «братом Томасом». Борхе сказал, что Фидель Кастро лично пригласил Пастору на Кубу для переговоров. Возможно, тщеславный Пастора купился на перспективу встречи с Кастро, которая могла стать прелюдией к его повышению на карьерной лестнице. А может быть, ему просто не оставалось другого выхода – в Панаме теперь правил Норьега, устроивший встречу с Борхе и, значит, сотрудничавший с сандинистами. Следовательно, находиться в Панаме было уже небезопасно.

Как бы то ни было, Пастора отправился на Кубу, где к нему отнеслись крайне предупредительно. Он жил в одном из гостевых домов правительства – на вилле богатого кубинца, конфискованной после победы революции. Но Пастора тяготился своим вынужденным бездействием. И тогда за дело взялись его друзья в Никарагуа. Поведа и прочие соратники «команданте ноль» по Южному фронту ночью в конце августа 1981 года покрыли всю столицу нарисованными краской-спреем лозунгами типа «Пастора возвращается!», «Эден идет!» ит.д.

Видимо, Пастора рассчитывал на массовые демонстрации в свою поддержку, но они не состоялись. Зато был задержан Поведа, который потом выступил на пресс-конференции с покаянием и извинился за то, что, используя имя Пасторы, хотел внести раскол в ряды СФНО. Сам Пастора записал на пленку аналогичное обращение на Кубе, чем и «сдал» своих же сторонников.

В конце сентября 1981 года кубинцы отпустили Пастору по просьбе руководства мексиканской правящей Институционно-революционной партии. В сопровождении сына Торрихоса Пастора сначала вылетел в Панаму, затем несколько месяцев провел со своими женой и детьми в Коста-Рике.

Казалось, что он ушел из политики. Но на самом деле с Пасторой активно работали агенты ЦРУ. Американская разведка все еще мечтала открыть против сандинистов второй фронт в Коста-Рике.

Правда, в отличие от Гондураса, боевые действия против сандинистов с территории южного соседа Никарагуа никак нельзя было оправдать борьбой с некими поставками оружия сальвадорским повстанцам. Зато Пастора никак не был связан с национальной гвардией, и американцы рассчитывали, что он сможет привлечь к борьбе против правительства СФНО многих сандинистов, а то и поднять на мятеж целые части армии и милиции. Бандиты и коррупциционеры вроде Лау и Бермудеса, конечно, были неспособны завоевать в Никарагуа хотя бы малейшую поддержку населения, и в ЦРУ это прекрасно понимали. Пастора же мог выступить под лозунгом возврата к истинным целям революции, якобы преданным Национальным руководством СФНО. Таким образом, американцы отводили Пасторе роль российских левых эсеров образца лета 1918 года.

Однако ЦРУ не доверяло Пасторе, бывшим, выражаясь языком американцев, «сорвавшейся с места корабельной пушкой», которая могла выстрелить в любую сторону. Другими словами, сознавая полное отсутствие у Пасторы каких-либо убеждений кроме жажды личной власти, американцы первое время пытались каким-нибудь образом объединить его с ФДН. Но Пастора, хотя и брал от ЦРУ деньги, ни в коем случае не хотел даже на словах иметь ничего общего с бывшими национальными гвардейцами, понимая, что это означало бы его политическую смерть в Никарагуа.

«Возвращение» Пасторы в политику, к неудовольствию ЦРУ, затягивалось и американцы стали искать ему более респектабельных соратников, имевших, однако, четкие проамериканские взгляды. ЦРУ устроила кандидатура бывшего члена Хунты национального возрождения Артуро Круса. В марте 1981 года он вышел из состава хунты потому, что на этом настаивала его жившая в Вашингтоне семья (ранее Крус работал в Межамериканском банке развития (МАБР) в Вашингтоне и с неохотой вернулся на родину после революции, чтобы возглавить Национальный банк).

Крус родился в 1923 году в богатой семье со стойкими либеральными традициями. Он закончил в 1944 году военное училище, но из-за оппозиционных настроений по отношению к Сомосе отказался служить в национальной гвардии. В 1954 году был арестован за причастность к неудачной попытке покушения на Сомосу. Потом по настоянию жены Крус ушел из политики и с 1969 года работал в штаб-квартире МАБР в Вашингтоне. В 1977 году он стал членом «группы двенадцати», что и обеспечило ему быструю карьеру после свержения диктатуры.

Из хунты Крус ушел без скандала, но в ноябре 1981 года он отказался и от поста посла Никарагуа в США, заявив, что на этой должности должен работать человек, полностью разделяющий взгляды Национального руководства СФНО, в то время как его, Круса, считают своего рода «внутренним диссидентом» революции. На самом деле Круса поразил арест руководства КОСЕП в ноябре 1981 года – среди арестованных были и его друзья. Он пытался путем «челночной дипломатии» примирить КОСЕП с сандинистами, но не преуспел и решил вернуться на тихое и хорошо оплачиваемое место в МАБР.

Для американцев Крус был находкой – бывший член высшего органа революции, противник Сомосы и уважаемый в деловых кругах человек. Именно его и решили свести с Пасторой. Последний, живший в начале 1982 года в Мексике, стал активно названивать Крусу в Вашингтон, предлагая вместе выступить против сандинистов и в защиту неких «преданных идеалов революции».

Пока ЦРУ усердно пыталось организовать в Коста-Рике «революционный фронт» против сандинистов, госсекретарь и бывший генерал Хейг не оставлял планов разделаться с Никарагуа (а в идеале и с Кубой) военным путем. Летом 1981 года он приказал полковнику морской пехоты Роберту Макфарлейну, служившему вместе с ним во Вьетнаме, составить оперативный план возможных военных действий против Никарагуа и Кубы. Макфарлейн подготовил требуемый документ под характерным заголовком «Принести войну в Никарагуа» (Taking War to Nicaragua).

В ноябре 1981 года Хейг требовал от Пентагона разработать несколько сценариев возможных боевых действий – от демонстрации силы до полной морской блокады Кубы и Никарагуа, что с точки зрения международного права уже являлось актом войны. Министерство обороны США даже получило 400 тысяч долларов, чтобы обменять их на никарагуанские кордобы для нужд американских оккупационных сил в Никарагуа.

В том же ноябре американцы в Вашингтоне обсуждали на конференции латиноамериканских армий и вооруженных сил США (на уровне главкомов армий близких США стран Латинской Америки) возможную совместную высадку на Кубу. Однако самоубийц среди латиноамериканцев не нашлось. Пока лишь Аргентина была готова участвовать в войне против Никарагуа, но только в войне необъявленной – путем активизации подготовки никарагуанских «контрас» в Гондурасе. Договоренность об этом была достигнута во время встречи директора ЦРУ Кейси с начальником штаба вооруженных сил Аргентины (фактически главой аргентинской военной хунты) Леопольдо Галтиери 1 ноября 1981 года в Вашингтоне.

При этом подчиненные Кейси докладывали, что пока нет никаких доказательств, что «Куба по-прежнему напрямую участвует в поставках персонала и вооружений» в Сальвадор. Но для Кейси и Хейга, как, впрочем, и для Рейгана, Сальвадор был всегда только предлогом для подрывной работы против сандинистов и «страшилкой» для конгресса США.

12 ноября, выступая перед членами комитета по внешним сношениями палаты представителей конгресса, Хейг описал ситуацию в Никарагуа как «очень и очень тревожную». «Я думаю, – сказал он, – что нам, американцам, не надо строить иллюзий и не удивляться, если через шесть месяцев или год мы получим еще одну Кубу в (Западном) полушарии и, возможно, распространение этой болезни по всей Центральной Америке».

Далее у Хейга состоялся более чем показательный диалог с членом комитета демократом Джерри Стаддсом.

«Стаддс. Можете ли Вы дать этому комитету и конгрессу заверение, что Соединенные Штаты не участвуют и не будут участвовать или содействовать любым путем прямым или косвенным попыткам свержения или дестабилизации нынешнего правительства Никарагуа?

Хейг. Нет. Я не дам такой гарантии… (Стаддсу) Вам бы следовало больше беспокоиться по поводу растущих доказательств тоталитарного характера сандинистского режима.

Стаддс. Вы готовы заявить, что мы не готовим введение морской блокады (против Никарагуа)?

Хейг. Я не готов давать заверений любого толка. Если Вы готовы ободрять режимы, которые движутся в сторону тоталитарного правительства, я спрашиваю, разумный ли это курс.

Стаддс. Если бы я был никарагуанцем, то, основываясь на Ваших ответах, начал бы сегодня же строить бомбоубежище».

Администрация Рейгана дошла в своих вербальных атаках против Никарагуа до такой степени, что это вызвало противодействие даже весьма умеренных латиноамериканских стран. В ноябре 1981 года президент Мексики Хосе Лопес Портильо обвинил США в «словесном терроризме» и предложил Вашингтону наладить с Никарагуа нормальный диалог для решения всех спорных вопросов. Возможное вторжение США в Никарагуа стало бы, по словам мексиканского президента, «гигантской исторической ошибкой».

Однако американцев мексиканская критика заботила мало, хотя Рейган был возмущен тем, что Мексика поставляет Никарагуа нефть в кредит и по льготным ценам.

16 ноября 1981 года состоялось заседание Совета национальной безопасности (СНБ) США, посвященное Никарагуа.

Было решено в кратчайшие сроки подготовить контингент «контрас» в составе как минимум 1500 человек для военных и квазивоенных (саботаж, диверсии, убийства сандинистских активистов) действий против Никарагуа. «Контрас» должны были спровоцировать сандинистов на ответные меры против Гондураса, а последний – немедленно попросить США о военной помощи. Тогда у американцев появился бы предлог для вторжения в Никарагуа. Один из аналитиков ЦРУ того периода Дэвид Макмайкл так описывал тактику ЦРУ: «…В общем, в то время господствовали взгляды, что никарагуанское правительство было незрелым, импульсивным, охваченным, как выражались, „партизанским“ менталитетом, и предполагалось, что в ответ на действия этой тайной силы („контрас“ – прим. автора) никарагуанское правительство, по всей видимости, попытается организовать преследование этих партизанских сил по горячим следам и через международно признанные границы в Центральной Америке. Также предполагалось, что в ответ на объявление чрезвычайного положения, вызванного атаками („контрас“), никарагуанское правительство раздавит и уничтожит гражданские свободы, вышлет или арестует своих политических оппонентов».

Рассчитывало ЦРУ и на разрыв дипломатических отношений с США со стороны Никарагуа, а также на «репрессии» никарагуанцев в отношении американского дипломатического персонала в Манагуа (как это имело место в Иране).

И преследование «контрас» в Гондурасе, и акции против американских дипломатов были бы достаточным поводом для военного вторжения вооруженных сил США в Никарагуа. По оценкам ЦРУ, до сих пор никарагуанское правительство «весьма успешно» преподносило себя мировому общественному мнению как открытое и плюралистическое, и с этим требовалось срочно покончить.

Однако сандинисты оказались куда как более зрелыми, чем этого хотелось бы ЦРУ. Они, конечно, арестовали руководство КОСЕП и ограничили свободу печати. Однако это не привело к падению популярности СФНО – наоборот, сторонники фронта давно требовали разобраться с предательской буржуазией и считали, что надо было пойти на более жесткие меры. Получалось так, что тесная смычка никарагуанской буржуазии с администрацией Рейгана (которая была очевидна всем – даже противникам сандинистов) только вредила оппонентам СФНО, за которыми в Никарагуа закрепилось малопочетное прозвище «вендепатриа» («продавец родины»).

По итогам заседания СНБ Рейган подписал 23 ноября 1981 года секретную директиву № 17, поручив ЦРУ самостоятельно или вместе с «иностранными правительствами, если это необходимо» организовать «квазивоенные» операции против «кубинского присутствия (в Никарагуа) и кубинско-сандинистской инфраструктуры поддержки (сальвадорских партизан) в Никарагуа или любом ином месте Центральной Америки».

Таким образом, формально «контрас» даже не должны были вести боевые действия, а лишь производить диверсии против неких кубинских объектов в Никарагуа, чтобы не допустить поставок оттуда оружия в Сальвадор. Но такая аргументация требовалась только для американского конгресса, чтобы у него создалось впечатление (и оно действительно создалось), что речь идет о небольших диверсионных группах, а не о многотысячной армии. На самом деле под «сальвадорским» предлогом «контрас» должны были свергнуть правительство Никарагуа или дать армии США повод для нападения на эту страну.

Характерно, что директор ЦРУ Кейси, которому поручили всю работу по дестабилизации Никарагуа, даже не мог правильно произнести название этой страны – он говорил то «Никарга», то «Нигара».

Кейси (родился в 1913 году) был ветераном спецслужб США и еще в годы Второй мировой войны работал главой отдела европейских операций Управления стратегических служб (предшественника ЦРУ). Кейси был близким другом Рейгана и менеджером его избирательной кампании 1980 года. В 1961 году его приговорили к штрафу за плагиат при написании одной из своих книг. В 1971-1973 годах он являлся главой Комиссии по фондовым рынкам и ценным бумагам при Никсоне, причем при назначении на этот пост пытался обмануть сенат и скрыть дело о плагиате. Кейси был миллионером и сколотил состояние на советах богатым американцам по поводу уклонения от налогов. Умер в 1987 году от опухоли головного мозга.

В феврале 1982 года ЦРУ заверило комитет по разведке палаты представителей конгресса, что ни в коем случае не планирует свержения законного правительства Никарагуа. Уже тогда многие законодатели в это не поверили.

Сразу же после подписания Рейганом директивы СНБ в Буэнос-Айрес для координации действий с аргентинцами вылетел глава латиноамериканского подразделения ЦРУ Кларридж. Его сопровождали отвечавший в ЦРУ за Центральную Америку Джерри Свот, а также главные специалисты ЦРУ по организации диверсий и партизанской войны Хэнк Бус и Майкл Донахью. Кларриджа принял шеф аргентинской военной хунты Галтиери, который пытался поразить американцев помпезностью зала для переговоров, повышенными мерами безопасности и пышной формой своих офицеров. Как вспоминал Кларридж, переговоры в 10:30 утра начались с нескольких бокалов виски. Галтиери требовал гарантий, что американцы пойдут до конца в борьбе против сандинистов, и Кларридж со ссылкой на Рейгана такие гарантии дал. Сам американский эмиссар сомневался, что «контрас» в своем тогдашнем виде способны выполнить задачу свержения власти в Манагуа. Но именно этого и хотели аргентинцы, которых не интересовали мелкие предлоги вроде Сальвадора. Кларридж вспоминал, что Галтиери откровенно улыбался, когда американцы заговорили о предотвращении поставок оружия в Сальвадор.

Галтиери рассуждал о том, что аргентинские военные считают помощь «контрас» важной философско-мировоззренческой задачей в контексте борьбы с мировым коммунизмом. Он даже посетовал, что США перестали активно бороться с коммунизмом во времена Картера.

В штаб-квартире аргентинской военной разведки американцев познакомили с методикой партизанской войны, которую аргентинцы собирались преподавать «контрас». Американцы поняли, что аргентинцев самих придется учить, так как они собирались организовывать борьбу против сандинистов в городах, где у «контрас» не было абсолютно никакой поддержки. Зато антикоммунистические ролики для телевидения и программы для радио американцам понравились, так как были «креативными».

Соглашение о совместном сотрудничестве против Никарагуа Кларридж и Галтиери скрепили несколькими бокалами виски и рукопожатием. Через неделю после завершения переговоров Галтиери официально стал президентом Аргентины, и Кларридж направил ему поздравительную телеграмму.

После Буэнос-Айреса Кларридж отправился в Гондурас. Командование гондурасской армии с самого начала сотрудничало с ЦРУ по «проекту контрас», но для «проформы» надо было заручиться согласием президента Гондураса Поликарпо Паса. Правда, поначалу переговоры столкнулись с неожиданной проблемой – Пас пил несколько дней, и гондурасские военные сомневались, что его удастся «осушить» до степени, достаточной для участия в переговорах.

Кларридж обговорил все детали с командованием гондурасской армии и, в конце концов, все же встретился с протрезвевшим Пасом. Он описал это так: «Дверь неожиданно распахнулась, и в зал почти влетел коротышка в белой форме, увешанный всевозможными военными побрякушками и с голубой президентской лентой. Я заметил крупное, похожее на соус от спагетти пятно, которое красовалось на левой груди его белой формы. Лицо бедняги-президента было пепельным, и он выглядел так, будто его вот-вот вырвет. Большинство гондурасских офицеров выглядели явно смущенными». Пас быстро дал добро и немедленно вылетел из комнаты, даже не обратив внимания на приветствия своих офицеров. Как и в Аргентине, никаких формальных документов подписано не было.

Кстати, по данным самих же американцев, все правительство президента Паса активно участвовало в торговле наркотиками. Сам Поликарпо Пас пришел к власти в 1978 году в результате военного переворота, профинансированного колумбийским медельинским наркокартелем, вследствие чего этот переворот прозвали «кокаиновый путч». Американцы хорошо знали Паса еще с 1965 года – тогда он (как и Бермудес) командовал гондурасским воинским контингентом, принявшим участие в американской интервенции против Доминиканской республики.

Реальным хозяином Гондураса и партнером ЦРУ был командующий гондурасской армией генерал Альварес, который говорил, что морально оправдано все, что позволяет свергнуть коммунистический режим в Никарагуа. В 1981 году президентом Гондураса на подтасованных выборах был «избран» гражданский политик Суасо, однако на самом деле страной по-прежнему правила армия.

К концу 1982 года в Гондурасе работали уже примерно 150 сотрудников и агентов ЦРУ. Общее руководство «проектом контрас» осуществлял посол США в Никарагуа Джон Негропонте, которого контрреволюционеры называли «босс». Повседневное руководство операциями было в руках ЦРУ.

В марте 2005 года «Вашингтон Пост» так писала о Негропонте, которого еще в то время обвиняли в соучастии в преступлениях гондурасской военной хунты против активистов правозащитных и оппозиционных организаций (во время пребывания Негропонте в Тегусигальпе «без вести пропали» около 200 противников военного режима):

«Почитатели Негропонте видят в нем жесткого профессионального дипломата, который лояльно проводил в жизнь политику администрации Рейгана в Центральной Америке во время чрезвычайно сложного периода. Для его критиков он – символ темной главы в американской истории, когда Соединенные Штаты закрывали глаза на преступления диктаторов в третьем мире, считая их партнерами в мировом крестовом антикоммунистическом походе».

США в 80-е годы резко нарастили объем военной помощи Гондурасу, часть которой гондурасская армия продавала на черном рынке (причем некоторые партии оружия покупали сальвадорские партизаны), а часть шла «контрас». Таким образом ЦРУ и Пентагон обходили конгресс США, который ограничивал помощь никарагуанским «борцам за свободу» определенной суммой. В 1981 году военная и экономическая помощь США Гондурасу составила 47,5 миллиона долларов, в 1982 году – 112 миллионов, в 1983-м – 145,2 миллиона. Внешний долг Гондураса (самой бедной страны Латинской Америки за исключением Гаити) достиг астрономической суммы в 1,7 миллиарда долларов.

Пока ЦРУ и аргентинцы готовили «контрас» к боевым действиям, Хейг продолжал обвинять Никарагуа во всех мыслимых и немыслимых грехах. Так, 4 декабря 1981 года на сессии совета Организации американских государств (ОАГ) госсекретарь выдвинул обвинения в «милитаризации» и вмешательстве во внутренние дела центральноамериканских стран, как обычно, не утруждая себя доказательствами. Он снисходительно заметил, что США все же «держат дверь открытой» для возобновления переговоров с сандинистами. На это Даниэль Ортега метко заметил, что американцы открыли дверь ровно на столько, чтобы Никарагуа могла проползти в нее на коленях.

Одновременно никарагуанцы пытались как можно тщательнее подготовиться к отражению возможной агрессии. 8 января 1981 года Франция завила, что готова продать Никарагуа оружия и боеприпасов на 15,8 миллиона долларов. Речь шла о крайне необходимых для борьбы с «контрас» на атлантическом побережье Никарагуа патрульных катерах (две штуки), двух вертолетах «алуэтт», переносных ракетных установках (около сотни с 7000 ракетами) и грузовиках. Франция бралась подготовить 10 никарагуанских пилотов и 10 морских офицеров.

Американцев это возмутило, и они охарактеризовали действия Франции как «удар в спину». Ведь США надеялись, что сандинисты обратятся за помощью к Москве, чем, наконец, и подтвердят постоянные американские голословные обвинения в «сползании» Никарагуа в «орбиту советского блока». На правительство Франции было оказано мощное дипломатическое давление, и первые поставки начались только в июле 1982 года.

Но с тех пор все каналы закупки вооружений для Никарагуа на Западе оказались заблокированными. В 1983 году удалось заключить только контракт с Голландией в размере 5,5 миллиона долларов на модернизацию сооружений береговой обороны важнейшего никарагуанского порта Коринто (куда приходили танкеры с мексиканской нефтью).

В условиях фактической американской блокады Никарагуа не оставалось ничего иного, как обратиться за помощью к странам Варшавского договора, прежде всего СССР и ГДР. Фактически страна оказалась в том же положении, что и президент Египта Насер в 50-е годы: он сначала обратился за военной помощью против Израиля к США и, получив отказ, был вынужден искать поддержки в Москве.

Однако даже по данным ЦРУ советское оружие стало прибывать в Никарагуа в более или менее осязаемых объемах лишь в 1983 году – в ответ на начало полномасштабного наступления «контрас». В 1982 году в Никарагуа поступили только несколько установок РСЗО БМ-21, способных за один залп выпускать 40 реактивных снарядов.

Но главной советской помощью в 1982 году было развертывание в Чинандеге палаточного госпиталя для оказания помощи населению, пострадавшему от наводнения в северных районах страны. Среди врачей были и военные медики, но они занимались исключительно оказанием неотложной медицинской помощи. В 1985 году госпиталь торжественно отметил прием двухтысячной пациентки. Советские военные медики работали на износ, каждый день проводя хирургическую операцию (а то и несколько). Треть персонала в 1985 году переболела малярией.

Даже ЦРУ признавало в своих аналитических докладах, что в Никарагуа нет значительного количества советских военных советников, к тому же никто из них не участвовал в боевых действиях. В это же самое время Пентагон разрешил военным советникам США в Сальвадоре принимать непосредственное участие в боевых операциях против партизан.

По данным ЦРУ, в 1981-1982 годах СССР поставил в Никарагуа военных грузов в объеме 6000 метрических тонн. Однако большая часть этих тонн приходилась на устаревшие танки Т-55, которые Никарагуа к тому же закупила не в СССР, а в Алжире. Американские военные аналитики признавали, что Никарагуа не сможет использовать танки для нападения на Гондурас, так как обе страны разделяли река Коко, непроходимые горы и леса. В северных районах Никарагуа практически не было элементарных дорог с твердым покрытием.

Единственным коридором для танковой атаки могло быть узкое Панамериканское шоссе, где никарагуанские танки, растянутые в колонну, стали бы прекрасной мишенью для реактивных истребителей Гондураса. У Никарагуа современных боевых самолетов не было, и ВВС страны не смогли бы оказать своим танкам абсолютно никакой поддержки.

В целом солидарность СССР с Никарагуа в 1980-1981 годах носила в основном политический и моральный характер, что тоже было важно для никарагуанцев в условиях нараставшего грубого давления со стороны США.

В ноябре 1980 года Москву посетила никарагуанская экономическая делегация во главе с министром сельского хозяйства Хайме Уилоком. Вместе с Уилоком приехал министр планирования Хенри Руис (оба были членами Национального руководства СФНО), а также заместители министров промышленности и внешней торговли. Цель визита для советской стороны состояла главным образом в получении информации «из первых рук» о том, что происходит в Никарагуа.

В опубликованном (в том числе и для американцев) совместном коммюнике отмечалось: «С советской стороны была подтверждена солидарность с никарагуанской революцией, отмечена ведущая роль СФНО в проведении в жизнь общественных преобразований на благо трудового народа. Высказано пожелание народу Никарагуа новых успехов в развитии по пути демократии и социального прогресса». При этом было подчеркнуто неотъемлемое право никарагуанского народа самому, без какого-либо вмешательства или давления, извне решать судьбы своей страны, избирать путь социально-экономического развития. Никарагуанские представители выразили признательность за «интернационалистскую солидарность с народом Никарагуа».

Примечательно, что в коммюнике не было и слова о марксизме-ленинизме или социализме.

По мере наращивания американского давления на Никарагуа тон советско-никарагуанских отношений становился все доверительнее и сердечнее. В совместных документах после прихода к власти Рейгана четко зазвучала тема противодействия любому давлению на Никарагуа.

В поздравлении по случаю второй годовщины Сандинистской революции генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев и Председатель Совета Министров СССР Н. А. Тихонов отмечали: «Никарагуанский народ добился за короткий срок значительных успехов в реализации важных социально-экономических преобразований в интересах всех трудящихся, строительстве демократического общества, отстаивании завоеваний революции перед лицом усиливающихся угроз и провокаций империализма и реакции».

12-15 декабря 1981 года СССР посетил министр иностранных дел Никарагуа Мигель д'Эското, получивший новые заверения в поддержке со стороны СССР. Была подписана программа культурных и научных обменов на 1982-1983 годы.

Очень сердечным было поздравление Л. И Брежневу с 75-летием, которое советскому лидеру в декабре 1981 года от имени Национального руководства СФНО направил команданте Байардо Арсе: «…В этот день, 19 декабря, когда Вы переступаете рубеж трех четвертей века своей жизни, исполненной доблести и борьбы, мы хотим выразить уважение и восхищение, которые никарагуанский народ и бойцы сандинистского движения испытывают к Вам и советскому народу, постоянно проявляющему к нам чувство солидарности и дружбы».

Рефреном выступления главы делегации СФНО на XXVI съезде КПСС (который практически совпал по времени с инаугурацией Рейгана) команданте Карлоса Нуньеса (председателя госсовета Никарагуа) была «…уверенность в братской, революционной, солидарной поддержке стран социализма». «Центральной Америке, этой героической земле, которую грабят в течение многих десятилетий, грозит немало опасностей, – сказал Нуньес. – В рамках этого небольшого региона Никарагуа привлекает внимание наиболее агрессивных сил империализма, страна стала объектом милитаристской политики. Сегодня это – голодная блокада, завтра – вторжение. Осознавая эту реальность, мы рассчитываем на солидарность революционных, демократических, прогрессивных народов мира, мировой общественности, готовых крепить основы мира и прогресса, решительно выступить против любой формы интервенции».

Помимо антисоветской пропаганды ЦРУ организовывало утечки в СМИ о 12 тысячах кубинцев в Никарагуа. Правда, даже по данным американской разведки только 3 тысячи из них можно было отнести к военным советникам. Остальные строили дороги, учили детей и принимали больных. Но ЦРУ туманно рассуждало о неких «военных способностях» кубинских строителей», которые якобы в случае чего немедленно превратятся в обученных солдат и офицеров. Общественное мнение США подспудно готовили к тому, что «контрас» будут убивать и мирных кубинцев, так как те все равно ни что иное как потенциальные военнослужащие.

Раздувая шумиху насчет советского и кубинского военного присутствия в Никарагуа, американцы между тем делали все возможное, чтобы полностью заблокировать выделение Никарагуа кредитов и помощи по линии международных финансовых организаций. Точно такую же тактику США успешно использовали в 1970-1973 годах против правительства Сальвадора Альенде в Чили.

Был заблокирован кредит МБРР для закупки Никарагуа рыболовных судов вместо тех, которые национальные гвардейцы в 1979 году угнали в Гондурас и Сальвадор. Однако, несмотря на противодействие США, 14 января 1982 года МБРР одобрил кредит Никарагуа в размере 16 миллионов долларов для восстановления разрушенной в ходе гражданской войны инфраструктуры городов – уличного освещения, канализации, мостовых и т. д. Но в 1983 году поток кредитов по линии международных организаций прекратился практически полностью.

В это время аргентинцы на деньги ЦРУ в Гондурасе усиленно готовили специальные диверсионные группы «контрас» для вывода из строя важнейших экономических объектов Никарагуа – мостов, портов, дорог и важнейших заводов (в том числе и единственного нефтеперерабатывающего завода).

Подготовка продолжалась по 19 часов в сутки. Начинали аргентинцы (которые вели себя надменно, изображая выдающихся специалистов диверсионного дела, – реальная цена этой браваде со всей наглядностью проявилась во время позорного поражения аргентинской военной хунты в конфликте вокруг Фолклендских островов в марте – июне 1982 года) с часовой зарядки и гимнастики еще до рассвета. Затем «контрас» учили обращаться с компасом, читать карты и ориентироваться на местности. Будущие диверсанты отрабатывали скрытное передвижение на местности мелкими группами. Практические занятия сменялись теоретическими – «контрас» пичкали тактико-техническими характеристиками оружия и новейшей американской пластиковой взрывчатки С-4, которую, как и все другое оснащение, предоставляло ЦРУ.

Тренировки продолжались и в темноте, когда «контрас» с измазанными сажей лицами отрабатывали ночное патрулирование. После двух недель ускоренной подготовки (ЦРУ торопило) аргентинцы сформировали две диверсионные группы. Каждому бойцу дали бельгийскую винтовку ФАЛ, длинный нож, американские пайки, заряды С-4 и детонаторы к ним. Боевой задачей, поставленной ЦРУ, было уничтожение лагеря строителей, которые строили дорогу от тихоокеанского побережья Никарагуа до золотых приисков в Москитии. Правительство Никарагуа закупило большую партию катков, грузовиков «фиат», запчастей и станков для ремонта техники. ЦРУ заверяло, что лагерь не охраняется.

По дороге нагруженные взрывчаткой боевики заблудились и прибыли на место с опозданием на неделю. Но затем все оказалось легко – единственный часовой был убит, «контрас» прикрепили заряды С-4 к дорожной технике, и она взлетела на воздух. Аргентинцы были довольны и решили развернуть диверсионную группу в более крупный отряд особого назначения, который мог бы уже уничтожать и военные, а значит, охраняемые цели.

21 февраля 1982 года в международном аэропорту Манагуа взорвался багаж, прибывший на самолете из Гондураса. Были убиты четверо и ранены трое грузчиков. ЦРУ приурочило эту диверсию к визиту в Никарагуа мексиканского президента, который досаждал США своими неуместными, с точки зрения Рейгана, мирными инициативами.

Тем не менее после переговоров с мексиканцами Даниэль Ортега предложил комплексный план из пяти пунктов по снижению напряженности в Центральной Америке. План включал, в частности, проведение совместного патрулирования никарагуанско-гондурасской границы и заключение всеми странами Центральной Америки соглашений о взаимном ненападении. Президент Мексики заметил, что Никарагуа вооружается только потому, что ощущает угрозу со стороны США. Если сами американцы постоянно твердят о собственной безопасности, то такое же право есть и у малых стран.

Американцы почувствовали, что дипломатическая инициатива явно уходит у них из рук. Поэтому начиная с марта 1982 года США стали постепенно отдаляться от «сальвадорской темы», тем более что никаких доказательство вмешательства Никарагуа или Кубы во внутренние дела этой страны не просматривалось. Теперь в Вашингтоне стали требовать от Никарагуа внутриполитических изменений и прекращения «милитаризации» страны, под чем понималось свертывание любых военных контактов Никарагуа с СССР и Кубой.

Как обычно, стратеги ЦРУ начали с очередного вброса в СМИ новой порции антиникарагуанской дезинформации. Заместитель директора ЦРУ Бобби Инман 10 марта 1982 года представил прессе фотоснимки с американских самолетов-шпионов У-2, которые должны были доказать советское и кубинское военное присутствие в Никарагуа. На снимках были танки Т-55, которые Никарагуа абсолютно открыто купила у Алжира еще год тому назад. Смех многих журналистов вызывала и полоса препятствий «советского стиля», включая беговую дорожку в одном из никарагуанских гарнизонов, которую американская разведка также представила в качестве доказательства «милитаризации» Никарагуа.

Удлинение взлетно-посадочной полосы в Пуэрто-Кабесасе (тоже одно из «доказательств» милитаризации) было задумано еще в 70-е годы, и американская фирма тогда подготовила для этого технико-экономическое обоснование (кстати, и сам аэропорт построили американцы в годы Второй мировой войны для своих ВВС, в то время базировавшихся в Никарагуа).

Недостаток фактов на брифинге заменили нарочитым драматизмом, который напомнил многим Карибский кризис 1962 года, тоже начавшийся, как известно, с опубликования снимков У-2. От американской военной разведки снимки на брифинге представлял заместитель начальника разведки Джон Хьюз, который делал то же самое и в октябре 1962-го.

Позднее пресса США и никарагуанское правительство легко опровергли все «доказательства» «милитаризации». Но это было потом.

Пока американские СМИ смаковали «милитаризацию» Никарагуа (например, заголовок в «Вашингтон Пост» гласил: «США демонстрируют фото для доказательства обвинений в адрес Никарагуа по наращиванию военной мощи»), ЦРУ решило, наконец, предоставить «железное» доказательство помощи Никарагуа сальвадорским повстанцам.

12 марта 1982 года прессе был представлен якобы захваченный в Сальвадоре и прошедший подготовку на Кубе и в Эфиопии (!) никарагуанский советник Орландо Хосе Тардесильяс. Будучи 19-летним студентом, он по своей личной инициативе примкнул к сальвадорским партизанам в апреле 1980 года. Тардесильяс должен был подтвердить перед журналистами, что обучался на Кубе. Но рассказал совсем другое – что не видел в Сальвадоре больше ни одного никарагуанца или кубинца и что его пытали и угрожали убить, если он не даст публично показаний, нужных ЦРУ. Тардесильяса пришлось передать никарагуанскому посольству в США. По словам одного из представителей администрации Рейгана, пресс-конференция оказалась «полной катастрофой». «Я не знал плакать мне или смеяться».

Но ЦРУ спешило взять реванш на другой пресс-конференции, которую планировалось провести в столице Коста-Рике Сан-Хосе. Там Пастора и Артуро Крус должны были торжественно объявить об основании новой антиправительственной, но на сей раз «революционной» организации.

В то время, когда Пастора совместно с Крусом активно работал в Мексике над своим воззванием к никарагуанцам, обученные аргентинцами и ЦРУ диверсанты тоже не сидели без дела. 14 марта 1982 года взлетели на воздух два моста в северной части Никарагуа недалеко от городов Сомотильо и Окоталя. Якобы именно по этим мостам сандинисты направляли в Гондурас оружие, откуда оно дальше шло в Сальвадор. На самом деле эти мосты были ключевым звеном всей транспортной инфраструктуры страны на севере, к тому же их ликвидация ограничивала возможности СНА по быстрой переброске подкреплений на гондурасскую границу.

Белый дом отказался подтвердить или опровергнуть причастность ЦРУ к этой диверсии. Однако она была осуществлена под бдительным руководством американской разведки, что ЦРУ и подтвердило уже в мае 1982 года. В июле 1982-го американская военная разведка с удовлетворением отмечала в секретном докладе: «…после 14 марта 1982 года повстанческое движение (в Никарагуа) все больше и больше распространяется. Хотя нынешний уровень активности не представляет военной угрозы для сандинистского режима, она наверняка возрастет в течение ближайших месяцев, так как оппозиция нынешнему режиму крепнет».

Взрывами мостов ЦРУ добилось того, чего давно хотело. Правительство Никарагуа объявило в стране чрезвычайное положение. Этот шаг, естественно, осудила буржуазная оппозиция. Оин из ее лидеров, бывший член Хунты национального возрождения Альфонсо Робело покинул страну, направившись в Коста-Рику к Пасторе.

15 апреля 1982 года из политического небытия вынырнул, наконец, – уже в качестве платного агента ЦРУ – Эден Пастора, который на пресс-конференции в столице Коста-Рики Сан-Хосе зачитал свою декларацию: объявление войны Национальному руководству СФНО. Пастора очень не хотел выглядеть предателем и вел диалог с журналистами под знаменем Революционного фронта Сандино, организации, которая еще в 1959 году вела борьбу против Сомосы. Большая часть заявления (начинавшегося с буквы «я») была посвящена описанию героического революционного пути самого Пасторы. Затем туманно говорилось о неких «политических и даже моральных отклонениях» от истинных целей революции, которые якобы допустили члены Национального руководства СФНО.

Одновременно Пастора, к неудовольствию крууса, отметил в декларации свое восхищение кубинской революцией и самопожертвованием Че Гевары (которого убили его нынешние работодатели из ЦРУ) и театрально выразил готовность «бороться в траншеях» против любой внешней агрессии против Никарагуа. Смысл декларации, как его видело ЦРУ, был в иной фразе – Пастора потребовал, чтобы «интернационалисты» (то есть кубинцы) оставили Никарагуа в покое и покинули страну. И это при том, что до четверти бойцов Южного фронта СФНО, которым в 1978-1979 годы командовал Пастора, были этими самыми интернационалистами и понесли в боях против национальной гвардии Сомосы тяжелейшие потери. Далее Пастора, точно по сценарию американской разведки, критиковал сандинистов за нарушении свободы прессы, преследование бедных и невинных индейцев-мискито и незаконные аресты как реакционеров, так и марксистов.

Заявление Пасторы было рассчитано на его соратников внутри Никарагуа, занимавших посты в армии и милиции. Он выражал надежду, что «…вооруженный народ прогонит от власти тех, на кого осуждающий и обвиняющий палец Сандино указывает как на предателей и убийц». Бывший «команданте ноль» надеялся на свою популярность, уповая на то, что сотни и тысячи его фанатов в Никарагуа надавят на Национальное руководство СФНО, которое ввиду этого изменит политику – и, прежде всего, включит в состав Национального руководства самого Пастору. Он открыто говорил журналистам, что в Никарагуа есть примерно 300 человек в силовых структурах, на которых он рассчитывает.

Лично знавшая Пастору и беседовавшая с ним американская журналистка Ширли Кристиан отметила: «Было сложно сказать, был ли Пастора более расстроен тоталитарным дрейфом режима или своим собственным отлучением от власти».

В этом смысле эффект от декларации оказался прямо противоположным ожидаемому. В Никарагуа выступление Пасторы, несмотря на всю его революционность, вызвало неподдельное возмущение, и в народе бывшего команданте стали именовать просто – «предатель». Не надо было даже добавлять имени – все сразу понимали, о ком идет речь.

Вместе с Артуро Крусом и Альфонсо Робело Пастора образовал Революционный демократический альянс (испанская аббревиатура АРДЕ), к которому примкнула часть «умеренных» «контрас» – мискито во главе с Бруклином Риверой. Тот сильно разругался с лидером МИСУРАСАТА Фаготом, который, по словам Риверы, стал обнаруживать черты психически неуравновешенного маньяка. Ривера имел в виду массовые убийства, пытки и изнасилования, которые осуществляли бойцы Фагота с полного одобрения последнего. Командующий военными силами «контрас» – мискито говорил в 1984 году: «Я люблю убивать. Я убивал на протяжении последних семи лет. Нет ничего, что нравилось бы мне больше. Думаю, что я мог бы убить несколько человек за один день».

Американцы хвастливо заявляли в кулуарах, что давно присматривались к Пасторе, и теперь это «наш парень». Шеф латиноамериканских операций ЦРУ Кларридж сулил Пасторе, что американцы помогут ему стать «звездой второй никарагуанской революции».

Таким образом, ЦРУ создало «второй фронт» в Коста-Рике, но у Пасторы не хватало главного – оружия и сотен идейно преданных бойцов, как это было в 1978-1979 годах. Американцы начали исподволь подталкивать АРДЕ и его лидера к установлению контактов с «контрас» в Гондурасе. Но Пастора поначалу ничего не хотел об этом слышать, понимая, что сотрудничество с такими одиозными фигурами, как Лау или Бермудес, будет означать для него политическое самоубийство, и тогда он полностью оправдает свой былой боевой псевдоним – «команданте ноль».

После пресс-конференции Пасторы к нему из Гондураса с ведома ЦРУ прилетели представители ФДН – Хосе Франсиско Карденаль и Мариано Мендоса. Переговоры о тактическом союзе шли непросто, поскольку Пастора, в целом справедливо, обвинял Карденаля в том, что он стал марионеткой в руках аргентинской хунты и бывших национальных гвардейцев. Карденаль (тоже не без оснований) считал Пастору тщеславным эгоистом, видящим себя исключительно в роли президента Никарагуа. Пастора наивно полагал, что финансировать вооруженную борьбу против сандинистов можно за счет социал-демократических правительств Западной Европы, которых всего лишь следует «освободить» от неправильных взглядов в отношении Никарагуа и СФНО.

В июле 1982 года СНБ США предложил Рейгану выделить Пасторе отдельные от ФДН средства на создание реального фронта борьбы против сандинистов с территории Коста-Рики. Однако в администрации Рейгана Пасторе не доверяли (все-таки бывший сандинист) и решили, что он должен получать деньги из общего фонда поддержки «контрас», то есть через Гондурас.

Теракты диверсионных групп ЦРУ, саботаж внутренней оппозиции и повышавшийся с каждым днем пропагандистский градус американской риторики против Никарагуа вынудили сандинистов сделать давно назревший внешнеполитический выбор.

В мае 1982 года самая представительная до того времени никарагуанская делегация отправилась в Москву. Делегацию возглавлял координатор Хунты национального возрождения Даниэль Ортега, так что это была первая советско-никарагуанская встреча на высшем уровне. Ортегу сопровождали еще два члена национального руководства СФНО – Нуньес и Руис, а также министр иностранных дел д'Эското.

Никарагуанская делегация пробыла в СССР с 4-го по 9 мая 1982 года. Ее приняли подчеркнуто тепло и на самом высоком уровне – в официальных переговорах участвовали Брежнев, Тихонов, министр иностранных дел А. А. Громыко и заместитель Брежнева по партии К. У. Черненко. Никарагуа была обещана экономическая и военная помощь. В официальном коммюнике говорилось: «При обмене мнениями по вопросу о положении в Центральной Америке с советской стороны была выражена полная поддержка миролюбивых предложений правительства Никарагуа, направленных на нормализацию обстановки в этом регионе. В Вашингтоне, подчеркнул Л. И. Брежнев, еще живут имперскими категориями американского колониализма. Никарагуа, ставшая объектом провокаций и нападок со стороны Соединенных Штатов, на собственном опыте знает, что это несет народам Латинской Америки… Обе стороны решительно осудили угрозы США в адрес Никарагуа, Кубы и других латиноамериканских государств, вмешательство США в дела Сальвадора, заявили о своей солидарности с патриотическими и демократическими силами Латинской Америки».

Парадоксально, но в коммюнике выражалась и поддержка Аргентине в связи с конфликтом вокруг Фолклендских островов. А тем временем вашингтонские «друзья» и сообщники аргентинцев по обучению диверсантов и бандитов в Гондурасе активно помогали Великобритании топить аргентинские корабли и убивать аргентинских солдат и офицеров. 29 мая 1982 года Организация американских государств (ОАГ) осудила военные действии Великобритании против Аргентины и потребовала от США прекратить помощь Лондону во «имя межамериканской солидарности». Данную резолюцию поддержала и Никарагуа.

Неприятным для США был и тот факт, что и Москва, и Манагуа одобрили инициативы Мексики по ослаблению напряженности в Центральной Америке.

Никарагуанцы были полностью удовлетворены итогами визита в Москву. Было понятно, что СССР не бросит Никарагуа на произвол судьбы в случае американской агрессии. Выступая в Кремле, Даниэль Ортега не жалел слов благодарности: «Дух братского взаимопонимания, в котором прошли переговоры, простота и искренность советских руководителей и вновь проявленная ими решительная солидарность с Никарагуа служат гарантией развития отношений сотрудничества между нашими странами. Мы знаем, что наши переговоры и достигнутые соглашения о сотрудничестве воспринимаются с подозрением теми эгоистически настроенными кругами, которые не в состоянии понять стремление трудящихся к солидарности в их борьбе в защиту своей свободы, за достижение прогресса и счастья».

Под «эгоистическими кругами» Ортега имел в виду никарагуанскую буржуазию, которая – естественно, по указке из Вашингтона – подвергла визит в СССР очередным нападкам в духе «подчинения Никарагуа геополитическим интересам Москвы».

Между тем никаких геополитических интересов у Москвы в Центральной Америке не было. Имея отличные отношения с Кубой, СССР не был заинтересован ни в каких военных базах в Никарагуа: ведь Никарагуа отстоит от территории США дальше, чем Куба. К тому же в век «взаимного гарантированного ядерного уничтожения» межконтинентальными баллистическими ракетами все эти военные базы вблизи границ обеих сверхдержав были только тратой ресурсов. Солидарность СССР с Никарагуа была бескорыстной и стоила советским налогоплательщикам немалых средств.

С лета 1982 года отряды «контрас» начали активно проникать в северные горные районы Никарагуа. Разработанная ЦРУ тактика заключалась в быстрых нападениях на плохо охраняемые объекты типа банков, кооперативов, промышленных объектов, плантаций государственных хозяйств. После нападения отряды отходили в Гондурас. «Контрас» не полагались на агитацию – их задачей было запугать население с помощью беспощадного террора. Опять же, именно этого – мстить и еще раз мстить – хотели бывшие национальные гвардейцы, а ведь командовали всеми крупными отрядами ФДН только они. Особенно зверски расправлялись с учителями – как профессиональными педагогами, так и добровольцами армии грамотности.

Боев с крупными армейскими подразделениями и силами милиции «контрас» поначалу избегали. Достичь этого помогало специальное оборудование радиоэлектронной борьбы, поставленное ЦРУ. Американские операторы прослушивали все радиопереговоры частей СНА и милиции и оперативно информировали «контрас» обо всех передвижениях сандинистов. Никарагуа прослушивали также с кораблей ВМС США, фотографировали со спутников и самолетов-шпионов У-2. Новейшее по тому времени спутниковое телефонное оборудование соединяло резидентуру ЦРУ в Тегусигальпе (столица Гондураса) со штаб-квартирой в Лэнгли.

Террор «контрас» не обходил стороной и иностранцев, которые работали в Никарагуа, помогая бороться с неграмотностью и болезнями. Причем борцы с «безбожниками-сандинистами» не щадили и активистов религиозных организаций.

Американский миссионер, священник Джеймс Фельтц так описывал нападение отряда ФДН на деревню Бокана-де-Пайвас (департамент Матагальпа) 3 марта 1982 года, очевидцем которого он был: «Мы проводили заседание Комитета католического действия, когда вошли семеро вооруженных людей, направили на нас автоматы и запугали всех собравшихся христиан. Они сказали нам, что если мы как-то связаны с революционным процессом, то нам не поздоровится. После издевательств, запугиваний и угроз они похвалились, что только что убили местного судью. У одного из них на рубашке было большое кровавое пятно. Убитого судью звали Эмилиано Перес Обандо. Он был делегатом «Слова господнего» (одно из распространенных в США религиозных течений – прим. автора). Они сказали, что оставили его подыхать недалеко отсюда, но любого, кто попытается ему помочь, немедленно приговорят к смерти… (мы) нашли Эмилиано раненым и умиравшим. Его тело было все еще теплым, но он уже был близок к смерти. Мы надеялись, что если сможем доставить его к врачу, то, возможно, спасем его жизнь. Мы одолжили машину и помчались прочь… По дороге к Рио-Бланко Эмилиано умер у меня на руках. У него было десять детей, и жена ждала еще одного. Мне было очень тяжело говорить вдове о том, что ее мужественный муж уже мертв… Его смерть была тяжелым ударом для всего прихода, города и окрестных деревень… Многие восхищались им. Это была моя первая встреча с «контрас» и с их жестокостью. Я убедился, что «контрас» потеряли все остатки человечности. Я видел, как они хвалились тем, что убили этого человека, и как им нравилось терроризировать людей. Я видел, какое удовольствие доставило им убийство Эмилиано».

Помимо расправ с активистами массовых организаций, представителями власти и просто «подозрительными» лицами «контрас» уводили сотни людей в Гондурас, причем по дороге использовали мужчин и женщин в качестве грузчиков. В лагерях у похищенных был один выбор – присоединиться к ФДН или умереть, так как «контрас» не хотели отпускать обратно тех, кто знал местонахождение их баз. Пленных допрашивали – «допрос» обычно заключался в том, что несчастных привязывали к дереву и пытали до смерти, например, постепенно срезая кожу с лица.

В конце 1982 года перед «контрас» была поставлена первая серьезная боевая задача политического масштаба. Отдельным отрядам ФДН предстояло объединиться и захватить никарагуанский город Халапа, который с трех сторон был окружен территорией Гондураса. В операции приняли участие примерно 1000 «контрас» и впервые были использованы американские минометы.

После «освобождения» Халапы бандиты должны были провозгласить там временное правительство и обратиться за военной помощью к Гондурасу, США и Аргентине. Из-за постоянных вылазок «борцов за свободу» против окрестных деревень с лета 1982 года в Халапе скопились сотни беженцев. Общее количество населения в городке выросло в два раза по сравнению с нормальным уровнем (9000 жителей). Только в ноябре – декабре 1982 года «контрас» увели в Гондурас из окрестностей Халапы примерно 400 мужчин, женщин и детей.

«Контрас» надеялись на быстрый успех, так как Халапа была связана с остальной территорией страны единственной горной дорогой, которую можно было легко перерезать. Ближайший гарнизон СНА был в Окотале – в 80 километрах от Халапы.

Однако несмотря на ожесточенный обстрел и то обстоятельство, что Халапу обороняли не регулярные части СНА, а пограничники и милиция, «контрас» не смогли взять город, и операция ЦРУ («План С») провалилась. Примечательно, что руководил нападением командир ФДН с характерным псевдонимом Мертвец.

В конце 1982 года о «контрас» стали писать и американские СМИ, причем репортажи были не слишком лестными. Описывались зверства «борцов за свободу», но главное – все журналисты были убеждены, что «контрас» представляют собой не что иное, как бывших национальных гвардейцев Сомосы, которые просто мстят населению собственной страны. Такого рода «пиар» был для ЦРУ крайне опасен, потому что ставил под сомнение выделение дальнейших средств на «проект» американскими законодателями.

Поэтому в декабре 1982 года ЦРУ решило провести срочную операцию по приданию ФДН респектабельного «гражданского лица». Бермудес, Лау и их подручные из национальной гвардии по-прежнему должны были заниматься тем, чем занимались, а «связи с общественностью» должно было представлять новое «цивильное» и незапятнанное руководство ФДН. Причем желательно было, чтобы новые «лидеры» хорошо говорили по-английски, чтобы осуществлять лоббистскую работу в американских СМИ и конгрессе.

ЦРУ следовало торопиться, так как в августе 1982 года комитеты обеих палат конгресса по разведке уже попытались ограничить выделение средств «контрас». Секретное дополнение к закону о выделении средств на разведывательные операции на 1983 год гласило, что запрещается любая государственная помощь США «для целей свержения правительства Никарагуа и провоцирования военного конфликта между Никарагуа и Гондурасом».

Однако администрация Рейгана предъявила конгрессменам и сенаторам новое обоснование для поддержки «контрас» (сальвадорский вариант уже мало кого убеждал). Теперь «контрас» своими партизанскими действиями, оказывается, должны были «побудить» правительство Никарагуа сесть за стол переговоров с США и своими центральноамериканскими соседями. При этом именно администрация Рейгана упорно игнорировала все предложения и Никарагуа, и Мексики о переговорах с целью ослабления напряженности в Центральной Америке (возникшей, опять же, только благодаря действиям самих США).

В ноябре 1982 года ЦРУ сняло номер в отеле «Фор Амбассадор» в Майами и приступило к поиску новых лидеров «освободительного движения». Главой группы был сотрудник ЦРУ Тони Фельдман. Одним из новых лиц ФДН стал представитель видного консервативного клана Эдгар Чаморро, который сбежал из Никарагуа после революции и работал брокером в американской фирме «Каргилл». Он быстро согласился, когда к нему «от имени президента США» обратился офицер ЦРУ «Стив Дэвис». «Дэвис» прямо обрисовал задачу: Чаморро должен был возглавить отдел по связям с общественностью ФДН и убедить американских конгрессменов, что «контрас» – действительно борцы за свободу, а не сборище бывших гвардейцев и сторонников Сомосы.

«Дэвис», видимо, и не подозревал, какую ошибку совершает.

Чаморро вместе с другими никарагуанскими эмигрантами написал манифест ФДН, но он был жестко отвергнут сотрудником ЦРУ Джозефом Фернандесом (псевдоним Томас Кастильо), который готовил пресс-конференцию нового руководства ФДН. «Дерьмо, кто это писал? Это звучит так, как если бы вы просто хотели заполучить обратно все, что потеряли. Вы должны написать что-нибудь более прогрессивное, более политическое».

Вместо никарагуанцев (которые упирали на священное право частной собственности и антикоммунизм) манифест написал заместитель резидента (позднее резидент) ЦРУ в Гондурасе Джон Маллет («Джордж», или «Хорхе», как он был известен «контрас»).

Буквально за несколько дней до намеченной в Майами пресс-конференции ЦРУ познакомило друг с другом членов нового «гражданского руководства» ФДН. В состав «директората» вошли Бермудес, вице-президент при Сомосе Альфонсо Кальехас, дядя лидера никарагуанской легальной оппозиции Альфонсо Робело, бывший лидер КОСЕП Маркос Селедон (был менеджером американской компании «Квакер Оутс» в Никарагуа), Индалесио Родригес (бывший ректор основанного Сомосой католического Центральноамериканского университета), Лусия Карденаль (вдова главы неудавшегося заговора и тоже родственница Робело; ЦРУ настаивало, чтобы в руководстве ФДН была хотя бы одна женщина, – это придало бы «контрас» «гуманное лицо»), а также Чаморро.

Одного из членов директората не назвали, потому что он все еще был в Никарагуа. Но многие догадывались, что речь идет о Адольфо Калеро, который был директором завода, разливавшим кока-колу в Никарагуа. Калеро был известным активистом консервативной партии и многолетним агентом ЦРУ. Именно через него деньги из американского посольства в Манагуа передавались КОСЕП антиправительственным партиям и профсоюзам. Калеро прекрасно говорил по-английски, причем даже с акцентом, распространенным в южных штатах США. В январе 1983 года Калеро уехал из Никарагуа и вскоре стал «президентом национального руководства и верховным главнокомандующим вооруженными силами ФДН». Бермудес воспринял это без всякого энтузиазма, но ЦРУ заверило его, что должность у Калеро чисто номинальная.

Пресс-конференцию только что познакомившегося друг с другом «нового руководства» ФДН в последний момент решили перенести из Майами в Форт Лодердейл, так как ЦРУ опасалось недружественных демонстраций и пикетов.

Перед пресс-коференцией агенты ЦРУ отработали с «лидерами» ФДН возможные каверзные вопросы журналистов. Прежде всего, необходимо было отрицать любую связь ФДН с правительством США.

На пресс-конференции 9 декабря 1982 года Бермудес прямо сказал, что «контрас» созданы не с целью пресечения поставок оружия в Сальвадор: «Мы – никарагуанцы, и нашей целью является свержение коммунистов и создание в нашей стране демократического правительства». Таким образом, Бермудес решил заниматься именно тем, что в августе 1982 года запретил конгресс США.

Однако с точки зрения ЦРУ пресс-конференция прошла «нормально», хотя ее смысл был сразу же точно раскрыт всеми уважающими себя американскими СМИ.

Например, журнал «Тайм» 20 декабря 1982 года в статье с характерным названием «Эмигрантский джаз-бэнд „контрас“ играет новую мелодию» писал: «Реальная цель этого собрания: освежить имидж ФДН в глазах общественности с тем, чтобы расширить свою базу поддержки в США и Центральной Америке. И в самом деле, коалиция („контрас“) страдает от проблем с пиаром: многие из „контрас“ (контрреволюционеров) служили в непопулярной национальной гвардии при Сомосе, который был свергнут сандинистами в 1979 году. Степень связи США с ФДН остается неясной, но известно, что ЦРУ вооружает и обучает „контрас“ с тем, чтобы они могли осуществлять рейды в Никарагуа со своих баз в соседнем Гондурасе».

В отличие от ЦРУ, «Тайм» не считал пресс-конференцию успешной: «Пиаровский дебют ФДН на прошлой неделе не прошел гладко. „Контрас“ объявили о новой руководящей команде, пытаясь привлечь других антисандинистов под расширенный зонтик ФДН. Но вопросов возникло больше, чем было получено ответов. Шесть новых лидеров подчеркивали свою оппозицию как Сомосе, так и сандинистам. Однако их биографические данные подозрительно скудны. Группа представляла собой странную смесь: от уважаемой Лусии Карденаль Салазар, вдовы убитого сандинистами оппонента Сомосы до Энрике Бермудеса, полковника национальной гвардии и военного атташе Сомосы в Вашингтоне с 1976-го по 1979 год. Никарагуанские эмигранты сильно подорвали доверие к себе, уверяя, что они ничего не знают о рейдах ФДН из Гондураса. После скомканной презентации Карденаль признала: „На репетиции мы были лучше“.

Заместителем Калеро и «серым кардиналом» «контрас» был богатый бизнесмен Аристидес Санчес, которого американцы считали самым толковым и полезным членом нового руководства ФДН. Отец Санчеса был при Сомосе министром сельского хозяйства, министром общественных работ, депутатом конгресса от правящей тогда либеральной партии и послом в Мексике. Благодаря связям с диктатором Санчес-старший стал одним из крупнейших землевладельцев Леона. Аристидес ни в чем не нуждался – папа отправил его на учебу в Италию (до этого в Манагуа Санчеса обучали иезуиты). Санчес женился на представительнице одного из самых богатых кланов Никарагуа Сесилии Родригес, семья которой занималась производством спиртных напитков и судоходством и владела плантациями экспортных культур.

Аристидес Санчес вовремя почувствовал приближение революции и успел распродать часть собственности и перевести деньги за границу. Он также смог угнать в Гондурас 20 тысяч голов «фамильного» скота. Санчес безбедно жил в Майами, но сразу же примкнул к Бермудесу, чтобы отомстить тем, кто лишил его сладкой жизни на родине.

Малетт, который курировал «контрас» в Гондурасе, предпочитал иметь дело именно с Санчесом.

В том, что касается пресс-конференции нового руководства ФДН, прав оказался «Тайм», а не ЦРУ, – новое «лицо» ФДН никого не смогло убедить в конгрессе США. В тот же день, когда «лидеры» ФДН зачитывали написанный ЦРУ манифест, член палаты представителей демократ Том Харкин предложил полностью запретить любую помощь США любым организациям, замешанным в военных действиях против Никарагуа.

До этого, правда, дело не дошло, поскольку какая бы то ни было симпатия к сандинистам означала в то время для американского конгрессмена политическое самоубийство. Однако председатель комитета по разведке палаты представителей Эдвард Боланд (демократ от Массачусетса) все же не мог не учитывать настроения народных избранников и предложил принять поправку следующего содержания к закону об ассигнованиях на разведку на 1983 год: «Никакие средства, ассигнованные по настоящему закону, не могут использоваться Центральным разведывательным управлением или министерством обороны для предоставления военного снаряжения, организации военной подготовки или оказания консультаций, равно как и для поддержки иной военной деятельности любой группы или физического лица, не являющегося военнослужащим, для целей свержения правительства Никарагуа или провоцирования военного конфликта между Никарагуа и Гондурасом».

Поправка Боланда была одобрена 21 декабря 1982 года и оставалась в силе до 8 декабря 1983-го.

ЦРУ все это было не очень приятно, но американская разведка понимала, что дотошно разбираться в делах «контрас» члены конгресса не будут. Поправка Боланда была рассчитана на общественное мнение, и конгрессмены «сохранили демократическое лицо». С формально юридической точки зрения поправка оставляла лазейки. Например, министерство обороны США вообще считало, что конгресс запретил свергать правительство Никарагуа только государственным структурам США, а не гражданам и организациям других стран. А ЦРУ и Пентагон ведь могут и не знать истинных целей организаций, которым они помогают.

В любом случае никакого влияния на сотрудничество ЦРУ с ФДН поправка Боланда не оказала. Просто кураторы из ЦРУ строго приказали своим подопечным ничего не говорить прессе о планах свержения правительства Никарагуа.

Новое руководство ФДН расположилось в снятом ЦРУ фешенебельном отеле «Дэвид Уильямс Хотел» в Коралл Кэйблс (Флорида). Американская разведка сначала не стеснялась в расходах, передавая Бермудесу и его «коллегам» наличные деньги в атташе-кейсах. Правда, сотрудники ЦРУ требовали документального подтверждения всех расходов для бухгалтерии Лэнгли.

Каждый из членов нового руководства ФДН получал хорошую зарплату, зависевшую от количества членов семьи. Чаморро, например, платили по 2 тысячи долларов в месяц. Но та же сумма не устроила Калеро, который жаловался, что после эмиграции из Никарагуа сандинисты отобрали у него дом. «Лидер борцов за свободу», как настоящий бизнесмен, также настаивал на предоставлении ему пожизненной страховки.

Бермудес получал 2750 долларов в месяц, которые переводились на его банковский счет в Майами. Это было, конечно, больше чем 5,25 доллара в час – столько платили Бермудесу, когда он после свержения Сомосы одно время развозил в Америке журналы. Кроме того, Бермудес распоряжался огромными суммами в наличных, которыми обеспечивали лагеря «контрас» в Гондурасе и платили командирам и бойцам отдельных отрядов. Рядовой боец в лагере получал 23 доллара, командиру крупных отрядов платили 300-400 долларов в месяц. Офицеры штаба Бермудеса (куда он пристроил многих своих друзей – один даже стал главкомом несуществующих ВМС ФДН) получали от 1000 до 2000 долларов в месяц, командующие отдельными боевыми зонами в Никарагуа (task forces) – 800 долларов.

Неугодных офицеров и просто тех, кто ему не нравился, Бермудес лично вычеркивал из зарплатных ведомостей.

С Бермудесом соперничал Калеро, назначивший своего родственника Монтеалегро казначеем всех тыловых служб ФДН. Таким образом, если Бермудес обкрадывал свою «армию» в Гондурасе и в Никарагуа, то Калеро присваивал деньги тех, кто работал на ФДН в столице Гондураса и в США. Монтеалегро старался обменять доллары на гондурасские лемпиры по выгодному курсу черного рынка, чтобы затем платить лемпирами бойцам «контрас» в пограничных гондурасских лагерях.

До поры до времени ЦРУ терпело растраты, так как лучших вождей «демократического движения» у американской разведки все равно не было.

ЦРУ также разрешило членам руководства ФДН не декларировать свои доходы с целью налогообложения, что было нарушением законодательства США.

Поступали сведения, что Бермудес активно участвовал в торговле наркотиками. ЦРУ официально прокомментировало это следующим образом: «Шифровка (из резидентуры ЦРУ в Гондурасе – прим. автора) в сентябре 1981 года проинформировала штаб-квартиру (ЦРУ), что, по некоторым данным, Бермудес не советовал руководству АДРЕН заниматься наркоторговлей в Соединенных Штатах, но что якобы было принято решение заниматься такой деятельностью, чтобы финансировать антисандинистские операции АДРЕН. По некоторым данным, первая попытка была предпринята в июле 1981 года, когда член АДРЕН привез кокаин в Майами на борту обычного пассажирского самолета. Хотя Бермудес был командующим военными силами АДРЕН и членом руководства АДРЕН, нет данных о том, что он напрямую был вовлечен в такую деятельность».

В то время ЦРУ прикрыло Бермудеса, сообщив ФБР и американской таможне, что все сведения о вовлеченности «контрас» в торговлю наркотиками на территории США не имеют под собой оснований.

Чаморро на деньги ЦРУ должен был спонсировать американских и гондурасских журналистов, чтобы те «хорошо» писали о ФДН.

После провала планов захвата Халапы ЦРУ переключило внимание на мискито, которым приказано было устроить сандинистам очередное «Красное рождество». Мискито, в отличие от ФДН, по-прежнему получали от американцев устаревшее оружие, так как их боевые качества и общая отсталость с точки зрения разведки не позволяли поручать им серьезные задачи. Но в конце 1982 года делать было нечего – после провальной битвы за Халапу Бермудес прямо сказал своим кураторам из ЦРУ, что «вооруженные силы» ФДН пока неспособны на проведение более или менее крупных операций и должны отдохнуть в Гондурасе.

Пять колонн мискито по 125 бойцов в каждой должны были 30 декабря 1982 года одновременно пересечь гондурасскую границу и захватить важнейший никарагуанский порт на Атлантике Пуэрто-Кабесас. Так как в городе был построенный еще американцами достаточно современный военный аэродром, то в случае успеха операции самолеты ВВС США и Гондураса затем должны были доставить по воздуху дополнительные контингенты «контрас» и все необходимые для длительной войны боеприпасы и вооружение.

Однако дела у мискито пошли еще хуже, чем у их собратьев из ФДН, – основная колонна наступавших была перехвачена и быстро рассеяна частями СНА.

Таким образом, боевые планы ЦРУ, согласно которым «контрас» должны были закрепиться крупными силами где-нибудь в Никарагуа, потерпели к началу 1983 года полный провал.

Бандитам ничего не оставалось, как по-прежнему сеять террор среди мирного населения. Характерный для поведения «контрас» случай был описан чудом выжившей после встречи с «борцами за свободу» девочкой. Ее рассказ на встрече с американскими епископами передавали так: «Одиннадцатилетняя девочка Кристина Борхе Диас гостила у своего дяди. Дядя был в „черных списках“ „контрас“, и они пришли, чтобы убить его. Когда они увидели маленькую девочку, то решили развлечься и стали использовать ее в качестве мишени для стрельбы. Первый выстрелил в нее с несущейся галопом лошади. Он промахнулся. „Убей ее“, – сказал он своему спутнику. И тот выстрелил ей в спину. Пуля вышла у нее из груди. Следующая пуля содрала девочке кожу с головы, еще одна попала в правую руку, а другая – в левое бедро. Потом они ушли. Маленькая девочка лежала там до тех пор, пока с полей не вернулся один из рабочих, обнаружив ее скорее мертвой, чем живой». Девочка чудом выжила после того как в Манагуа ей оказали медицинскую помощь.

Досаждали «контрас» и гондурасскому населению. Один из взятых в плен бандитов рассказывал советскому журналисту: «Видели бы, сеньор, как они ведут себя, вырвавшись за ворота лагеря! Местные жители в такие дни запираются в домах. Да-да, сеньор, улицы пустеют, будто поселок занят вражеской армией. Сомосовцы напиваются, устраивают стрельбу, поножовщину… Не дай бог попасться им на глаза. Больше всего достается женщинам. Официантки, несмотря на безработицу, уволились и бежали из… окрестных селений. Сомосовцы устраивают даже набеги на деревни, похищают крестьянских девушек…» Дезертиров и просто колеблющихся контрразведка Лау превращала в «шахтеров». Так на сленге «контрас» назывался расстрел с последующим закапыванием трупа в землю.

Основным противником «контрас» в 1982-м – начале 1983 года была народная милиция. Части СНА располагались в гарнизонах и не вели маневренную войну. Им было сложно оперативно выходить на перехват бандитов, так как те быстро отходили в Гондурас. К тому же задачей армии была охрана крупных населенных пунктов и важнейших объектов экономики и инфраструктуры.

Сандинисты не располагали авиацией для нанесения ударов по «контрас» с воздуха. Сказывалось и отсутствие четких, наработанных годами командных структур. До конца 1982 года не было и эффективных средств связи между выходившими в горы частями. Только позднее появилось соответствующее советское оборудование. Многие части милиции и вооружением, и боевой подготовкой уступали «контрас», но боевым духом значительно их превосходили.

4 ноября 1982 года Никарагуа объявила пять северных департаментов особой военной зоной. В этих районах стычки с «контрас» проходили фактически каждый день.

Американцы напрасно ждали, что сандинисты будут преследовать «контрас» в Гондурасе. Но на всякий случай в этой стране практически непрерывно шли совместные американско-гондурасские военные учения. Они были прекрасным предлогом для нахождения в Гондурасе военнослужащих США.

В феврале 1983 года в Гондурасе прошли первые маневры из серии «Биг пайн». 4000 гондурасских и 1600 американских солдат и офицеров отрабатывали совместные операции прямо на границе с Никарагуа, в регионе, граничившим с Москитией. Именно в это время сандинисты отогнали через границу «контрас» – мискито, пытавшихся захватить Пуэрто-Кабесас.

Между тем американские конгрессмены стали сильно сомневаться в том, что ЦРУ соблюдает поправку Боланда. В апреле 1983 года американская разведка официально проинформировала законодателей, что количество «контрас» достигло 5500 бойцов, то есть выросла за год в 10 раз. Любой непредвзятый человек понимал, что никакой иной задачи кроме свержения правительства Никарагуа у такой мощной армии быть просто не может. В обход конгресса ЦРУ выделило из своих секретных фондов дополнительно 11 миллионов долларов на «проект контрас». Американские конгрессмены посетили Никарагуа и смогли лично увидеть, как относится к «контрас» большинство населения. Член палаты представителей демократ Беделл суммировал свои впечатления следующим образом: «Если бы американцы смогли поговорить с обычными никарагуанцами, чьих жен и детей без разбора похищают, мучают и убивают террористы, финансируемые американскими налогоплательщиками, то они выразили бы справедливое возмущение и потребовали, чтобы поддержка преступной деятельности немедленно прекратилась».

В марте 1983 года «контрас» опять попытались захватить Халапу, назвав свою операцию «Жатва». Другие крупные силы ФДН проникли вглубь Никарагуа (департаменты Мадрис, Хинотега и Эстели), чтобы отвлечь на себя подразделения СНА. По замыслу ЦРУ, теперь крупные группировки «контрас» (по 500 человек) должны были постоянно находиться в Никарагуа, а боеприпасы им следовало сбрасывать с воздуха. Но к маю 1983 года это очередное масштабное наступление «контрас» было отбито.

27 апреля 1983 года в своем выступлении перед обеими палатами конгресса Рейган вновь обрушился с нападками на Никарагуа, пытаясь представить эту маленькую страну смертельную угрозой для США: «Сальвадор ближе к Техасу, чем Техас – к Майами. Никарагуа расположена на таком же расстоянии от Майами, Сан-Антонио, Сан-Диего и Тусона, как и эти города – от Вашингтона, где мы сегодня собрались…»

Но истинным смыслом выступления было убедить конгрессменов прекратить задавать ЦРУ лишние вопросы и начать еще активнее спонсировать «контрас». Президент США сам фактически публично признал, что «контрас» борются против правительства Никарагуа и США им в этом деятельно помогают: «Мы не должны и мы не будем защищать правительство Никарагуа от гнева собственного народа… Диктаторская хунта Никарагуа… любит притворяться, что ее атакуют силы, базирующиеся в Гондурасе. Но на самом деле никарагуанское правительство угрожает Гондурасу, а не наоборот».

Начиная с мая 1983 года Рейган стал публично называть «контрас» «борцами за свободу».

Правительству Никарагуа, в 1982-1983 годах столкнувшемуся с самой настоящей войной, которую вела против страны крупная хорошо обученная и вооруженная армия, пришлось изменить тактику ведения боевых действий и постепенно поставить всю экономику страны на военные рельсы.

До 1982 года народная милиция проводила боевую подготовку для своих членов в свободное от работы время и достаточно нерегулярно. Многие милиционеры редко стреляли из боевого оружия и практически не отрабатывали тактику действий в подразделениях. В основном милиция участвовала в маршах, митингах и прочих политических мероприятиях. В ее ряды принимали всех желающих от 16 до 60 лет.

После введения в марте 1982 года чрезвычайного положения все изменилось. 70 тысяч милиционеров были мобилизованы для того, чтобы обучить десятки тысяч новых бойцов, прежде всего в районах, подвергавшихся нападениям «контрас». Фактически вся милиция теперь состояла из двух частей. Сохранялись былые отряды по месту жительства, но появились и ударные милицейские батальоны, в которых люди служили неделями и которые действовали в отрыве от своих населенных пунктов. Обычная милиция по-прежнему защищала свои населенные пункты и промышленные объекты от нападений, а милицейские батальоны сами переходили в наступление и преследовали отряды «контрас» вплоть до границы с Гондурасом. Если «контрас» было много, то на помощь подходили регулярные части СНА, отличавшиеся от милиции главным образом большей огневой мощью (артиллерия, РСЗО, минометы).

Весной 1983 года сил милиции в северных районах Никарагуа (где и шла в основном война) было в пять раз больше, чем солдат и офицеров регулярной армии. Во многом такая «милиционная» стратегия объяснялась банальной нехваткой тяжелого и современного оружия в никарагуанских вооруженных силах. До 1983 года части милиции несли большие потери именно потому, что обладали недостаточными подготовкой и вооружением, хотя и очень высоким боевым духом. После того, как были сформированы части «постоянной милиции» (территориальные батальоны), боевая подготовка стала адекватной и потери сократились.

Обычная милиция в 1983 году должна была представлять собой первую линию обороны населенных пунктов. Ее членов учили не только стрелять, но и оказывать помощь раненым, бороться с пожарами, строить бомбоубежища (в стране готовились к возможной прямой агрессии США). Как только нападение отражалось, отступавших «контрас» преследовали территориальные батальоны милиции, на вооружении которых появились минометы и ручные гранатометы. Только организация Сандинистской молодежи имени 19 июля сформировала десять резервных батальонов. Командовали резервными батальонами милиции, как правило, офицеры регулярной армии.

В 1983 года сандинисты бросили клич «Оружие – народу!» и стали раздавать в охваченных войной северных департаментах винтовки и автоматы рабочим промышленных и сельскохозяйственных предприятий, членам кооперативов и обычным крестьянам. Министр обороны Умберто Ортега говорил: «Контрреволюция обнаружит всю страну „заминированной“ лучше организованной и лучше оснащенной милицией в различных местах театра военных действий». К тому же, раздав простым людям десятки тысяч единиц огнестрельного оружия, сандинисты полностью опровергли лживые измышления Рейгана на тему борьбы «никарагуанского народа против собственного правительства».

Министр обороны Никарагуа Умберто Ортега говорил: «Наша регулярная армия – армия нового для Латинской Америки типа: она состоит из трудящихся, одетых в военную форму, и стоит на страже интересов трудящихся и всего народа. Вокруг нее, как вокруг ядра, формируются иррегулярные подразделения – народная милиция и резервные батальоны. Десятки тысяч крестьян, рабочих, студентов, служащих овладевают военным искусством под руководством младших командиров и офицеров СНА. Из числа народных милиционеров, прошедших основной курс подготовки, формируются резервные батальоны, которые сражаются плечом к плечу с регулярными частями на северных и южных границах.

Мы создали территориальную милицию. Что это такое? Ну, скажем, в кооперативе трудятся четыреста крестьян. Они получают оружие, их обучают военному делу, основам тактики и так далее. Вот вам готовый батальон народной милиции. Крестьяне продолжают работать в своем кооперативе, живут в своих селениях. Но в случае нападения они всегда смогут защитить себя, свои семьи и свое хозяйство. Практика показала, что сосмосовцам в таких хозяйствах дают жестокий отпор, и они стараются в них не лезть. Крестьянин, защищающий свою землю, рабочий, обороняющий свой завод или фабрику, – это несокрушимая сила».

К 1985 году количество добровольцев, прошедших различные формы военной подготовки, достигло 250 тысяч. 35 % из них были женщинами. В милиции появились специализированные подразделения – связистов, минометчиков, гранатометчиков, специалистов по минно-взрывному делу. «Контрас» действительно воевали с вооруженным народом, и поэтому никаких шансов на победу у них не было. Хотя интенсивность боевых действий постоянно росла: в 1981-1983 годах было зарегистрировано 400 нападений из Гондураса, 34 случая нарушения кораблями ВМС США никарагуанской морской границы. 24 раза в территориальные воды страны вторгались гондурасские корабли.

В 1981 году от рук вооруженной контрреволюции погибли 53 никарагуанца. 13 были ранены. Правительство оценило ущерб от атак «контрас» в 200 тысяч долларов. В 1982 году были убиты 114 человек, ранены – 52. Резко вырос нанесенный ущерб – до 23,5 миллиона долларов. В 1983 году погибли 1030 жителей Никарагуа, ранены 1323; материальный ущерб был для экономики страны просто невыносимым – 166 миллионов долларов.

Помимо милиции в населенных пунктах, в основном в крупных городах, появились невооруженные отряды гражданской обороны. Их бойцов учили руководить эвакуацией населения при авианалетах, строить и обслуживать бомбоубежища, запасать и распределять воду, продукты и медикаменты среди эвакуированных.

Война против «контрас» обходилась дорого, и сандинистам ничего не оставалось, как прибегнуть к крайней мере – введению воинской повинности. Только так можно было дешево нарастить численность регулярной армии. Оснастить армию помогали СССР и другие социалистические страны, продававшие оружие и боевую технику в кредит. В 1982-1983 годах Никарагуа получила танки Т-55, бронетранспортеры БТР-60, зенитные установки, 105-миллиметровые орудия, транспортные самолеты АН-26 и вертолеты МИ-8. Обсуждался вопрос поставки истребителей МИГ-21, и никарагуанские пилоты уже тренировались летать на них в Болгарии.

Советское оружие, помимо того, что отличалось высокими боевыми качествами, сыграло огромную положительную психологическую роль. До его прибытия многие крестьяне присоединялись к «контрас» под воздействием новейшего американского оружия, которое было у бандитов. На этом устрашающем фоне сандинисты первоначально выглядели «беднее», и крестьяне сомневались в том, что они победят. Теперь у никарагуанских войск было современное оружие, и это побудило многих «контрас» воспользоваться амнистией, провозглашенной правительством Никарагуа в декабре 1983 года, – теперь уже многие не верили, что «контрас» удастся справиться с такой сильной армией, какая появилась у сандинистов.

19 июля 1983 года (в четвертую годовщину революции) вышел закон об обязательной почетной воинской службе, который должен был вступить в силу с 1 сентября. Проамериканская буржуазная оппозиция подвергла закон ожесточенной критике – мол, сандинисты хотят заставить всех, даже своих политических противников, служить в «своей» «политизированной» армии. На самом деле закон о призыве применялся выборочно – целью правительства являлось не призвать всех молодых мужчин в армию (что было невозможно даже и по экономическим соображениям), а подготовить обученный резерв, главным образом на случай вооруженной агрессии со стороны США или их центральноамериканских союзников. Тем не менее богатые никарагуанцы активно саботировали призыв и вывозили своих отпрысков за границу, в том числе в США.

В 1983 году американцы, несмотря на возросшую активность «контрас», прекрасно понимали, что ФДН бесконечно далек не только от того, чтобы свергнуть правительство СФНО, но даже захватить какой-нибудь крупный город. Поэтому они решили надавить на Манагуа по дипломатическим каналам, чтобы заставить сандинистов пойти на уступки. 11 июня 1983 года в Никарагуа прибыл специальный посланник госсекретаря Ричард Стоун. Он прямо сказал министру иностранных дел д'Эското, что «контрас» будут доставлять сандинистам «головную боль» до тех пор, как правительство Никарагуа не пойдет на уступки США. «Вы же умный человек, отец. А умные люди стараются избегать трудностей. Вы признали, что „контрас“ доставляют вам головную боль. И поэтому, видимо, Вы предпочли бы избавиться от этой головной боли. Поэтому делайте, как мы говорим, и увидите, как, словно по волшебству, проблема исчезнет».

Еще до того как Стоун угрожал д'Эското в Манагуа, ЦРУ решило убить никарагуанского министра иностранных дел. Священник и одновременно стойкий сторонник революции, тонкий тактик и мастер ведения диспутов, д'Эското оказался для США крайне неудобной фигурой – его очень трудно было «продать» американскому общественному мнению как «кастроита» или «марксиста-ленинца советского типа». В 1982 года ЦРУ вышло на сотрудницу никарагуанского посольства в Тегусигальпе Марлен Монкаду (американцы знали ее как Мирейю и не подозревали, с кем имеют дело). Мирейя работал в посольстве с 1979 году. Перед ее отъездом в Манагуа гондурасские знакомые устроили ей встречу с потенциальным женихом – неким Луисом Родригесом. Жених, правда, больше говорил о политике, чем о предстоящем браке. Наконец, он представился агентом ЦРУ и предложил сотрудничество. Мирейя запросила Манагуа, и там дали добро на «вербовку».

Сначала агенты ЦРУ («Джонни» и «Мартита») хотели с помощью нового агента взорвать никарагуанское посольство в Тегусигальпе, затем установить в кабинете посла подслушивающую аппаратуру. Но от этих планов отказались – у американцев были на Мирейю более серьезные виды. 2 апреля 1983 года на явочной квартире в гондурасской столице агент ЦРУ «Джонсон» во имя «усиления демократической борьбы в Никарагуа и во имя конечной победы над коммунизмом» предложил «убрать» министра иностранных дел Никарагуа. Агенты ЦРУ знали, что д'Эското предпочитает бенедиктин, и предложили Мирейе подарить министру бутылку этого напитка. В ней будет яд замедленного действия, и симптомы не покажут отравление, когда д'Эското умрет через «пару недель». За такую работу по борьбе с «мировым коммунизмом» никарагуанке предложили 5 тысяч долларов. Помимо этого, сразу же после знакомства-вербовки «жених» пообещал девушке привезти ей дюжину модных платьев из США.

По возвращении Марлен Монкады в Манагуа ЦРУ передавало ей инструкции по радио. Сначала ее просили сообщить максимум подробностей о жизни министра: «Сеанс связи 2. Получила твое письмо № 4. Запомни, все твои усилия должны быть направлены на достижение хороших отношений с министром. Весьма важно, повторяю, весьма важно сообщить нам следующие детали: обычный путь из дома в министерство. Интимная жизнь. Повторяю интимная жизнь. Вкусы. Привычки склонности – любимые блюда, напитки. В какие часы работает дома. Постарайся найти предлог для поездки в Тегусигальпу на святой неделе. Привет. Линда Кристаль. Конец. Конец. Конец».

В ночь на 1 июня 1983 года Мирейя получила шифрованное радиосообщение от резидентуры ЦРУ в Тегусигальпе: «Сеанс связи 4. Получила твои письма № 7, № 8 и № 9. 4-го числа сего месяца в семь утра тебе следует, пройдя от ресторана „Арагон“ два квартала направо, отыскать желтый деревянный столб. Под ним, у старого ведра, будет лежать пакет с бутылкой вина… Храни ее, дожидаясь возможности. На столбе, на уровне пояса, после изъятия поставь мелом черточку. Не отчаивайся. Это всё. Привет. Линда Кристаль. Конец. Конец. Конец».

В Манагуа «агент» Мирейя встречалась с сотрудниками ЦРУ Эрмилой Родригес, Дэвидом Грейгом, Линдой Пфейфель (которые работали под «крышей» посольства США) прямо напротив министерства иностранных дел, в ресторане «Эскимо».

10 июля 1983 года руководитель никарагуанской госбезопасности Серна объявил о раскрытии заговора и высылке троих упомянутых сотрудников американского посольства.

Таким образом, Никарагуа на угрозы не поддавалась, хотя маневры американской армии в Гондурасе становились все более угрожающими и приближенными к реальным боевым действиям. Пока Стоун требовал в Манагуа прекращения «милитаризации» и сокращения никарагуанской армии (что могло бы спасти «контрас» от грозившего им полного разгрома), сами американцы наращивали численность гондурасских вооруженных сил. Если в июле 1979 года в сухопутных войсках Гондураса служили 14 тысяч человек, то в июле 1982-го – 21,4 тысячи. Количество военных самолетов выросло с 80 до 117, вертолетов – с 7 до 21. В два раза (с 5 до 10) увеличилось количество военных аэродромов, которые американцы строили и модернизировали в ходе бесконечных «маневров». Была построена железная дорога к базе ВВС Сан-Лоренсо. Была расширена военно-воздушная база Пальмерола и введена в эксплуатацию станция РЛС в Серро-Уле. Вдоль никарагуанской границы американские инженерные части построили рокадные дороги.

Все аэродромы модернизировались так, чтобы принимать огромные американские военно-транспортные самолеты С-130, на которых обычно перебрасывалась за границу самая боеготовная американская дивизия – 101-я воздушно-десантная, превосходившая огневой мощью всю никарагуанскую армию.

Как только Рейган пришел к власти, он немедленно удвоил военную помощь США Гондурасу (до 10,5 миллиона долларов).

В 1981-1984 годах на территории Гондураса и в его территориальных водах было проведено девять крупных американско-гондурасских учений общей продолжительностью 359 дней. В них приняли участие 27800 американских солдат и офицеров.

В Гондурасе шла разнузданная антиникарагуанская пропаганда, и правительство постоянно говорило о вероятности грядущей войны с южным соседом.

После провала миссии Стоуна войска США в июле – сентябре 1983 года провели маневры (шли до сентября), в ходе которых 16,5 тысячи американцев открыто отрабатывали военно-морскую блокаду Никарагуа. А в августе 1983 года начались самые продолжительные в истории вооруженных сил США учения «Биг Пайн 21» (они длились до марта 1984-го). Тем самым американцы приучали собственную и международную общественность к постоянному нахождению крупного контингента своей армии в Гондурасе. Помимо этих частей в гондурасских вооруженных силах были 1500 американских военных советников.

Пока американцы безосновательно обвиняли Никарагуа в помощи сальвадорским партизанам, гондурасский воинский контингент в количестве до 3 тысяч солдат в середине 1982 года помогал армии Сальвадора воевать с повстанцами в сальвадорской провинции Морасан.

В 1983 году США реанимировали Центральноамериканский совет обороны (КОНДЕКА) в составе Гватемалы, Сальвадора и Гондураса, когда-то основанный по инициативе Сомосы. КОНДЕКА должен был разработать план совместных боевых действий проамериканских диктатур против Никарагуа. Сандинисты ввели военный призыв не в последнюю очередь под влиянием возрождения КОНДЕКА – прежняя никарагуанская армия была слишком малочисленной для того, чтобы вести войну против трех армий соседних стран.

В середине 1983 года куратор «контрас» и главком гондурасской армии Альварес запросил в Вашингтоне на следующие три года военной помощи на астрономическую сумму 400 миллионов долларов. Внешняя и внутренняя политика гондурасского правительства вызывала в стране широкую оппозицию, но армия и «контрас» следили за тем, чтобы самые беспокойные ее представители «бесследно исчезали». Только в 1983 году в Гондурасе «исчезли» 145 противников режима.

Никарагуа прилагала все усилия, чтобы нормализовать отношения с Гондурасом. Даниэль Ортега в мае и ноябре 1982 года предлагал президенту Гондураса Суасо провести встречу на высшем уровне. По наущению Вашингтона гондурасцы отказались, выказав уверенность, что сандинисты используют эту встречу исключительно в пропагандистских целях.

Министр обороны Никарагуа Умберто Ортега так прокомментировал пропаганду США и их марионеток против Никарагуа на тему агрессивности сандинистского режима: «Что же касается „агрессивности“ Никарагуа, военной опасности, якобы исходящей от нее, и прочих пропагандистских выдумок Белого дома, то я как член Национального руководства СФНО и министр обороны Никарагуа заявляю: единственное, чего мы хотим и добиваемся в своей политике, – это мир. Больше всего мы хотим мира, мы готовы к диалогу, к любым переговорам на основе взаимного уважения и равноправия, если эти переговоры помогут достичь мира в регионе. Наши вооруженные силы не представляют и не могут представлять опасности для наших соседей. Сандинистская народная армия создавалась не как аппарат экспансии и агрессии, а как сила, способная защитить национальный суверенитет и завоевания революции, как оборонительная сила. У нас нет бомбардировщиков, которые могли бы наносить удары по городам соседних стран. У нас есть сторожевые катера, но нет ни одного десантного судна или торпедного корабля. У нас нет парашютно-десантных войск, батальонов „зеленых беретов“ и морской пехоты, не говоря уже об авианосцах и тактических ракетах. Зато все это и многое другое есть у США, и все это находится сейчас поблизости от наших сухопутных и морских границ. Кто же кому угрожает?».

В мае 1983 года Эндерс и шеф ЦРУ Кейси на секретном брифинге для членов комитетов по разведке обеих палат американского конгресса сообщили, что у «контрас» есть реальная возможность захватить Манагуа к рождеству 1983 года. Один из депутатов-республиканцев вспоминал: «Нам сказали, что повстанцев уже 7000 и их число продолжает расти. По сценарию, который нам представили, повстанцы будут приобретать все большую поддержку народа, что приведет к дезертирству в никарагуанской армии, создав условия для броска на Манагуа и отстранения правительства от власти».

Депутатам рисовали радужный образ финального «блицкрига»: наступление с трех сторон – из Гондураса (ФДН), с Коста-Рики (отряды Пасторы) и индейцев-мискито из Москитии.

Как обычно, Кейси вводил конгрессменов в заблуждение – ЦРУ попросту требовались средства для продолжения «проекта». Глава разведки угрожал, что если депутаты их не выделят, то будут отвечать за распространение коммунизма в Центральной Америке.

Однако депутаты были настроены гораздо более реалистично, и 3 мая 1983 года комитет по разведке палаты представителей постановил прекратить все ассигнования на тайные операции против Никарагуа. Вместо этого решили выделить 80 миллионов долларов «открытой помощи» союзникам США в Центральной Америке. Но сенат с этим не согласился и решил продолжить финансирование «контрас» до сентября 1983 года, когда президент Рейган должен был проинформировать конгресс о своем видении ситуации в Никарагуа.

В июне 1983 года (после голосования в сенате) аналитики американской разведки уже не предсказывали скорое взятие Манагуа, но утверждали, что через шесть месяцев «контрас» будут уверенно контролировать более половины территории Никарагуа, хотя и не свергнут сандинистов в «обозримом будущем».

В июле 1983 года в СМИ США «просочился» – видимо, неслучайно – секретный документ СНБ США, в котором описывалась американская политика в Центральной Америке. Специально для Манагуа в документе отмечалось, что «пока» еще можно достичь целей США в регионе без «прямого использования войск США». Однако далее говорилось, что любой ультиматум в адрес Никарагуа (имевшей «ключевое значение для политики США») должен подразумевать готовность его немедленно исполнить, то есть применить силу.

Администрация Рейгана опасалась, что осенью 1983 года, если «контрас» не добьются решающих успехов, конгресс США полностью прекратит финансирование «борцов за свободу». Чтобы убедить депутатов, Белый дом объявил о создании «надпартийной» комиссии экспертов, которая должна была «объективно» оценить положение в Центральной Америке и высказать рекомендации как исполнительной, так и законодательной власти. Слово «объективно» взято в кавычки потому, что комиссию возглавил бывший госсекретарь Генри Киссинджер – враг СССР, антикоммунист с параноидальными даже по меркам США идеями. Киссинджер, например, активно пытался свергнуть чилийского президента Альенде еще раньше, чем тот принес присягу в 1970 году.

«Контрас» и Рейгану надо было торопиться. 28 июля 1983 года палата представителей конгресса США 228 голосами против 195 проголосовала за то, чтобы после 30 сентября 1983 года прекратить финансирование «контрас». Правда, были выделены упоминавшиеся выше 80 миллионов долларов – на все ту же фантастическую цель: предотвращение поставок оружия сальвадорским партизанам.

Но Рейгана голосование в палате представителей только подстегнуло: президент США разрешил ЦРУ профинансировать рост рядов «контрас» с 12 до 15 тысяч человек. Если бы Никарагуа не ввела осенью 1983 года воинскую повинность, то отряды ФДН по численности сравнялись бы с регулярной никарагуанской армией.

ЦРУ разработало новую стратегию для своих наймитов. На заседании межведомственной группы (RIG) Кларридж предложил нанести удары по самым важным объектам никарагуанской экономической инфраструктуры, чтобы лишить сандинистов экспортной выручки, а население – основных товаров повседневного спроса. Впоследствии Кларридж вспоминал, что, «к сожалению», выдвинул эту идею с опозданием на год, именно после того, как конгресс стал подумывать над прекращением финансирования тайной войны против Никарагуа силами «контрас». Подорвать нефтепровод, с точки зрения Кларриджа, было гораздо «дешевле», чем содержать несколько тысяч контрреволюционеров, которые, к тому же, никак не могли захватить ни одного, даже среднего города.

Кларридж предлагал вывести из строя важнейший порт Никарагуа – Коринто, через который шли практически все внешнеторговые операции: «Страны вроде Никарагуа, чья жизнь очень зависит от масштабного экспорта и хотя бы минимально необходимого импорта, у которых есть только один главный порт – в данном случае Коринто – особенно уязвимы».

С самого начала было понятно, что «контрас» не в состоянии пробиться к Коринто с суши, поэтому удар должны нанести с моря спецподразделения ЦРУ. Подготовку к такой диверсии было легко замаскировать, так как поблизости от Коринто, якобы для «предотвращения» поставок оружия в Сальвадор, уже несколько месяцев дежурили американские боевые корабли.

ЦРУ подготовило несколько групп боевых пловцов. Те безуспешно пытались взорвать мост, связывающий портовые сооружения Коринто с материковой территорией. Во время второй попытки дайверы, прежде чем вернуться на катер-матку, оставили у моста все свое снаряжение, которое обнаружил патруль сандинистов. После этого меры безопасности в районе моста были усилены.

Группы пловцов ЦРУ работали с быстроходных катеров типа «пиранья» (Q-boats) с мотором мощностью 200 лошадиных сил, которые могли развивать скорость до 100 километров в час и были вооружены пушкой и крупнокалиберным пулеметом. Сами «пираньи» после налетов возвращались под защиту кораблей ВМС США, дежуривших прямо рядом с Коринто.

Пока Кларридж разрабатывал и осуществлял планы экономического коллапса Никарагуа, было дано указание активизировать боевую деятельность «контрас». Теперь им следовало находиться в Никарагуа по нескольку недель (а желательно и месяцев) и не ограничиваться короткими рейдами из Гондураса. «Контрас» тоже должны были заняться экономическим саботажем, в частности – ликвидировать все склады экспортных сельскохозяйственных культур.

Снабжать крупные банды (400-500 человек) планировалось с воздуха – ведь у Никарагуа не было боевых самолетов, способных осуществить перехват транспортных самолетов ЦРУ, базировавшихся на гондурасские аэродромы.

Американская разведка не учла одного – что у Никарагуа появились зенитные установки советского производства.

ЦРУ не оставляло и своих планов убийства никарагуанского министра иностранных дел. 8 сентября 1983 года два самолета ЦРУ вылетели из Коста-Рики. Один из них сбросил бомбы на дом д'Эското в Манагуа (министр в этот момент был в зарубежной поездке). Другой отбомбился по международному аэропорту Манагуа двумя осколочными 150-фунтовыми бомбами. Однако этот самолет был сбит зенитным огнем и врезался прямо в диспетчерскую вышку аэропорта. Лишь по счастливой случайности обошлось без жертв среди пассажиров и обслуживающего персонала.

Ответственность за бомбардировку Манагуа взял на себя Пастора, но документы двух погибших пилотов говорили о другом. Один из них был жителем Майами и бывшим летчиком никарагуанской компании АЭРОНИКА, второй – дезертиром из ВВС Никарагуа. Сам самолет – двухмоторная «цессна» – был зарегистрирован на компанию «Инвестэйр» в Вирджинии. Эта компания была подставной фирмой ЦРУ.

19 сентября 1983 года «Тайм» опубликовал статью под красноречивым заголовком – «Повстанцы открыли новый фронт против сандинистов – небо». В ней говорилось: «Большая часть жителей Манагуа еще спала, когда началась первая атака. Зайдя на низкой высоте на юго-западную часть столицы, двухмоторная „цессна“ сбросила бомбу недалеко от дома министра иностранных дел Мигеля д'Эското, который в это время оказался в Панаме на встрече министров иностранных дел латиноамериканских стран. Бомба не попала в дом д'Эското, никто не был ранен, и самолет улетел в предрассветную темноту. Через несколько минут вторая „цессна“ появилась над аэропортом имени Аугусто Сесара Сандино, примерно в восьми милях от города. 500-фунтовая бомба упала рядом с ангаром АЭРОНИКИ, национальной авиакомпании, причинив небольшой ущерб, и, по сообщениям, никарагуанские солдаты открыли зенитный огонь из пушек, расположенных вдоль взлетно-посадочной полосы. Турбовинтовой самолет врезался в основание контрольной вышки, в результате чего погибли оба пилота и возник пожар, уничтоживший часть терминала».

Один из раненных при бомбежке аэропорта – молодой резервист никарагуанской армии – умер на следующий день.

Но цель налета была совсем другой. Точно в тот момент, когда над аэропортом появилась «цессна» ЦРУ, в Манагуа должны были прилететь сенатор-демократ от штата Колорадо Гэри Харт (будущий соперник республиканцев на президентских выборах 1984 и 1988 годов, которого, в конце концов, скомпрометировали и заставили снять кандидатуру) и сенатор Уильям Коэн. Самолету сенаторов пришлось развернуться и улететь обратно в Гондурас. Харт был противником американской тайной войны против Никарагуа, и он все равно прилетел в Манагуа на следующий день, чтобы провести переговоры с сандинистами. Таким образом, ЦРУ не удалось сорвать поездку в Манагуа одного из самых популярных сенаторов США.

Взявшему на себя ответстсвенность за бомбежку Пасторе мало кто поверил, тем более что тот утверждал, что самолеты взлетели с территории самой Никарагуа, где отряды Пасторы якобы построили полевой аэродром. Эта ложь понадобилась для того, чтобы выгородить Коста-Рику, власти которой отрицали, что самолеты поднялись с ее территории. Пастора хвастливо утверждал, что «ВВС» его группировки АРДЕ имеют на вооружении восемь легких самолетов и вертолет. «Тайм» сообщал, что самолеты есть и у ФДН: «ФДН руководят бывшие национальные гвардейцы Сомосы, и эту группу тайно финансирует ЦРУ США. Обеим группировкам (ФДН и АРДЕ – прим. автора) пока не удалось добиться крупных успехов против сандинистов на земле, и, возможно, они сочли воздушные налеты относительно дешевым способом привлечь внимание к своей деятельности».

Переживший очередное покушение д'Эското без обиняков заявил: «Реальная ответственность (за бомбежку) лежит на президенте Рейгане и его администрации -организаторах, руководителей и спонсоров контрреволюционных групп, именуемых «борцами за свободу».

На следующий день самолеты из Гондураса совершили налет на Коринто. Пастора взял на себя ответственность и за этот пиратский рейд, причиной которого якобы было стремление АРДЕ «продемонстрировать свою мощь».

13 сентября 1983 года нападению подвергся главный нефтеналивной порт Никарагуа – Пуэрто-Сандино.

19 сентября согласно предписанию конгресса Рейган издал новую директиву по Никарагуа, в которой предусматривалось продолжение «поддержки, оснащения и обучения никарагуанских партизанских групп сопротивления». Целью операции лицемерно объявлялось стремление «побудить правительство Никарагуа… вступить в переговоры со своими соседями», а также заставить сандинистов прекратить помощь сальвадорским партизанам.

Директор ЦРУ Кейси и госсекретарь Шульц представили директиву Рейгана комитетам конгресса по разведке 20 сентября и попросили выделить «контрас» 45 миллионов долларов в 1984 году.

Между тем никарагуанцы сбили 3 октября 1983 года еще один самолет ЦРУ – ДС-3, который сбрасывал оружие и боеприпасы для «контрас» в Никарагуа. На этот раз экипаж из трех человек попал в плен. На пресс-конференции один из летчиков рассказал, что это уже девятый его полет и что всей операцией руководит резидентура ЦРУ в Тегусигальпе.

Удары с моря и с воздуха было решено подкрепить очередным «решающим» наступлением «контрас» из Гондураса. По разработанному ЦРУ плану «Марафон» крупные тактические группировки ФДН (task forces) должны были захватить приграничную территорию Никарагуа с городами Окоталь и Сомото. Одновременно отвлекающие операции проводились южнее, в департаментах Хинотега и Матагальпа.

«Звездой» и надеждой ЦРУ был командир одной из тактических группировок Майк Лима.

Под этим псевдонимом скрывался бывший второй лейтенант (самый младший офицерский чин) национальной гвардии Сомосы Луис Морено. Он родился в 1959 году и был сыном шофера, работавшего на одном из предприятий Сомосы. Юноша очень хотел сделать карьеру в национальной гвардии и уже в 17 лет стал кадетом военного училища. В 1978 году Морено отправили на стажировку в Вест-Пойнт, и с тех пор он стал горячим поклонником американского образа жизни.

Надежды на блестящую карьеру не осуществились – в июне 1979 года СФНО начал решающее наступление против национальной гвардии. Сомоса спешно произвел кадетов старших курсов в офицеры, и Морено стал вторым лейтенантом. Но когда гордый офицер явился к капитану, чтобы получить свой первый приказ, тот уже паковал чемоданы и посоветовал свежеиспеченному лейтенанту сделать то же самое. Однако Морено решил сражаться на свой страх и риск, но был ранен сандинистским снайпером в Манагуа. Победа революции застала его в госпитале, он обманом выдал себя за раненого сандиниста и сбежал в Гондурас. Так появился на свет «Майк Лима».

Морено был крайне жесток даже по меркам «контрас». Он лично убил нескольких своих бойцов (в том числе, чтобы завладеть их подругами). Один из подручных Морено вспоминал позднее: «Он был человеком с предрасположенностью к изнасилованиям и убийствам».

К концу сентября 1983 года группа Морено в Никарагуа после месяца боев оказалась почти без боеприпасов, и он запросил поддержку с воздуха. Но «Майку Лиме» сбросили патроны для бельгийских винтовок ФАЛ, в то время как его «контрас» были вооружены АК-47. Не имелось у бандитов и нормальной обуви и продовольствия. Тогда Морено решил захватить какой-нибудь городок, в котором было бы отделение банка, и, ограбив его, получить средства для закупки еды у окрестных крестьян.

Такова была версия самого Морено, и она вряд ли выдерживает критику. «Контрас» при необходимости не церемонились с местным населением и просто забирали все, что им было нужно. По всей вероятности, Майк Лима решил быстро разбогатеть.

Группа Морено (примерно 400 человек) бродила вокруг городков Сан-Хуан, Яли, Сан-Рафаэль-дель-Норте и Пантасма. В конце концов, выбор Морено пал именно на Пантасму (на языке индейцев-мискито – «маленькие люди» или «равнина»). Там находились отделение банка, склады заготовленной на экспорт древесины, а также база дорожных строителей (уничтожением которых можно было бы оправдать нападения в глазах кураторов из ЦРУ). Расположенный в метеоритном кратере – долине, представлявшей собой в плане почти правильный круг, – городок легко было окружить. В Пантасме дислоцировался штаб батальона, но самой этой части в городе не было.

Перед нападением на город Майк Лима отправил часть сил против расположенных неподалеку двух кооперативов, которые обороняли 125 народных милиционеров. Для соблюдения полной секретности операции Лима и часть его людей переоделись в форму СНА и шли впереди отряда, задерживая всех, кто попадался им на пути. Таким образом, примерно 60 «контрас» под покровом темноты просочились в центр Пантасмы. Перед рассветом 18 октября 1983 года они открыли огонь.

Первым делом был захвачен «главный приз» – отделение Аграрного банка развития, где в руки бандитов перешли 830 тысяч кордоб (примерно 30 тысяч долларов по курсу черного рынка). Бандиты сожгли сам банк, а также отделение государственной компании «Энкафе», и уничтожили более десятка тракторов и джипов.

Отделение сандинистской полиции храбро сопротивлялось превосходящим силам Майка Лимы и организованно отошло на лесопилку, где и закрепилось. Рядом умело сражались территориальные милиционеры одного из кооперативов, которых «контрас» удалось одолеть только через несколько часов.

Атака на штаб батальона провалилась с самого начала – там «контрас» встретил пулеметный огонь, и они предпочли не рисковать: окружили здание, но штурмовать его не стали.

Когда бандиты попытались захватить отделение министерства образования, их встретил огонь семерых бойцов армии грамотности (в том числе трех женщин), вооруженных устаревшими чехословацкими винтовками. В ответ на предложение сдаться последовал ответ: «Жрите свое дерьмо, вы свиньи из национальной гвардии! Мы – сандинисты!» 35 «контрас» окружили дощатое здание и расстреляли его из гранатометов. Все учителя сгорели заживо, но не сдались.

Озверевшие «контрас» начали расстреливать всех, кто им попадался, не щадя ни женщин, ни детей. К семи утра бандиты согнали всех жителей на центральную площадь. Майк Лима приказал привести двух человек, которых сочли сандинистами. В присутствии примерно пятисот горожан одного из них спросили, сколько человек обороняют штаб батальона. Не дождавшись ответа, Лима в упор расстрелял одного из сандинистов из автомата, целясь в лицо. Та же участь постигла и второго пленника.

Затем «контрас» выступали перед запуганными горожанами с речами. Они не критиковали сандинистов и не строили из себя «борцов за свободу». Рефрен всех выступлений был одним и тем же – ФДН будет бороться до победного конца и безжалостно уничтожать всех, кто встанет на пути.

Закончив «митинг», «контрас» занялись любимым делом – грабежом и охотой на женщин, в том числе несовершеннолетних девушек. Потом Майк Лима утверждал, что покупал у местных жителей курятину, бобы и пиво за награбленные в банке деньги, таким образом якобы истратив 430 тысяч кордоб. Пока основная часть отряда пьянствовала, другие «контрас» после упорного сопротивления захватили стоянку дорожных строителей и уничтожили там несколько грузовиков и шесть грейдеров.

Штаб батальона был взят благодаря счастливой случайности – одна из пущенных бандитами из РПГ гранат угодила в склад боеприпасов, и он вместе с защитниками штаба взлетел на воздух. Правда, надежды Морено на пополнение боеприпасов тоже не сбылись.

Бандиты ушли из города, причинив ущерб на 2 миллиона долларов и убив 47 местных жителей, в том числе женщин и детей. С тех пор события 18 октября 1983 года известны в никарагуанской истории как «резня в Пантасме». По пути в Гондурас на отряд Майка Лимы насел батальон сандинистов, от которого бандиты едва смогли удрать за границу.

С точки зрения ЦРУ, акция Лимы была крупнейшим успехом «контрас» на тот день. Сам Морено вспоминал: «Я тогда был золотым парнем для ЦРУ». Но с пропагандистской точки зрения это был полный провал. Теперь правительство Никарагуа возило иностранные делегации в разрушенную Пантасму, чтобы каждый мог убедиться, что на самом деле представляют собой «борцы за свободу».

Зверства «контрас» возмутили даже американских конгрессменов, которых успокаивал Кларридж как куратор «проекта». Он признал, что бойцы ФДН убивают мирных жителей (после Пантасмы отрицать это было невозможно), но сказал, что все убитые – сандинистские функционеры, вроде судей, врачей, руководителей кооперативов. И вообще, по словам Кларриджа, на войне без жертв не обходится.

Тем не менее ЦРУ опять решило подправить изрядно подмоченный имидж ФДН. В первую очередь американцы приказали всем «контрас», особенно командирам, поменять боевые клички, которые сами по себе уже точно определяли истинную суть «борцов за свободу» – Палач, Дьявол, Аттила, Месть, Примитивный, Змей, Койот и т. д. ЦРУ приказало немедленно «ликвидировать этот дурацкий зоопарк». Так, Змей стал Рубеном, а Палач – Иваном. Американцы попытались было даже прекратить постоянное воровство денежных средств в штабе Бермудеса, но решили, что, ликвидировав коррупцию, они ликвидируют и сам штаб. Поэтому все осталось как прежде.

10 октября 1983 года «пираньи» атаковали порт Коринто и уничтожили пять цистерн с нефтью и бензином (причем одна из цистерн принадлежала американской компании «Экссон»). Погибло более трех миллионов галлонов столь ценного для Никарагуа топлива. В огне сгорели также партии предназначенных на экспорт кофе и морепродуктов. Из Коринто пришлось срочно эвакуировать 23 тысячи жителей, более 10 человек были ранены.

Саму операцию задумал и организовал Кларридж. Две «пираньи» вечером вошли в канал, соединявший порт с океаном. Задачей катеров было уничтожение голландского портового крана, самого большого и современного в Коринто. Одна из «пираний» села на мель. Высыпавшие на пирс люди, принявшие катер за обычное мирное судно, приветливо махали руками, предлагая помощь. Как только «пиранья» освободилась, оба катера подошли к пирсу и открыли огонь из 25-миллиметровых спаренных пушек по людям рядом с краном. Кран был выеден из строя и не работал до тех пор, пока не пришли запасные части из Голландии. Потом «пираньи» развернулись и пошли обратно в направлении океана, обстреливая все, что им попадалось по пути.

Позднее Кларридж подчеркивал, что у экипажей-де не было приказа уничтожать нефтехранилища. Тем самым шеф латиноамериканского подразделения ЦРУ задним числом пытался снять с себя ответственность за возможную гуманитарную катастрофу, которой Коринто избежал просто чудом. Так или иначе, Кларридж назвал уничтожение нефтехранилищ «чертовски колоритной импровизацией».

Правительство Никарагуа объявило о причастности США к террористической атаке на Коринто. Мексика прекратила поставки нефтепродуктов в этот порт. Отныне снабжение Никарагуа нефтью взял на себя Советский Союз – все-таки была вероятность, что США не осмелятся уничтожать советские танкеры, в то время как с мексиканскими они, конечно, не церемонились бы.

19 октября 1983 года Рейган фактически признал причастность США к нападению на Коринто. Один из репортеров спросил, нормально ли в свете атаки на Коринто то, что ЦРУ участвует в таких атаках и даже планирует их, и не считает ли президент, что у американского народа есть право получить всю информацию о тайной войне против Никарагуа. Рейган и не собирался оправдываться: «Я думаю, что тайные операции всегда были частью политики любого правительства… Я не буду комментировать возможную связь тподобной деятельности (имелась в виду атака на Коринто – прим. автора) со специфическими операциями, которые проводятся там (в Никарагуа), но верю, что страна, считающая, что сможет защитить свои интересы с помощью тайных операций, вправе их проводить…»

Американцы все время утверждали, что опасения Никарагуа относительно возможной агрессии со стороны США представляют собой «паранойю» сандинистского режима и служат оправданием для «милитаризации» страны.

Но 25 октября 1983 года большинство никарагуанцев убедились, чего стоят все мирные заверения США. В этот день 7600 десантников и морских пехотинцев США без всякого объявления войны напали на крошечный остров Гренада в Карибском море (население – 100 тысяч человек). С марта 1979 года Гренадой управлял прогрессивный режим Мориса Бишопа, ликвидировавший проституцию и сокративший безработицу. Бишоп поддерживал хорошие отношения с Кубой и Никарагуа, чего было уже достаточно, чтобы он стал смертельным врагом США.

Кубинские строители расширяли на Гренаде единственный аэропорт Пойнт Салинас. Решение об этом было принято еще до прихода прогрессивного правительства к власти, причем финансировал проект МВФ, хотя американцы в 1981 году пытались заблокировать выделение фондом соответствующих средств. США приводили формально неполитические причины – мол, расходы на строительство аэропорта в виде кредита ухудшат платежный баланс Гренады. Но МВФ пришел к заключению, что Гренада, наоборот, сможет заработать много валюты за счет современного аэропорта. Тем не менее Вашингтон все же добился сокращения кредита на треть, из-за чего Гренада и обратилась за содействием к Кубе. В Пойнт Салинас прибыло несколько сотен кубинских строителей. Американцы, как и в случае с Никарагуа, сразу же стали бездоказательно утверждать, что под личиной строителей скрываются кубинские войска. Помимо кубинцев в строительстве аэропорта участвовали компании из Великобритании, Ливии и Алжира.

Американцы тайно поддерживали на Гренаде оппозицию, но никаких шансов мирно прийти к власти у нее не было.

14 октября 1983 года на Гренаде произошел военный переворот, и Бишоп был отстранен от власти. Гренаду охватили массовые демонстрации, Бишоп вырвался на свободу и объявил, что не уйдет в отставку. После этого 19 октября 1983 года он был убит по приказу лидера переворота, бывшего заместителя премьера Бернарда Коарда. На острове сохранялось спокойствие, кубинцы переворот осудили, население охватила апатия – Бишоп был очень популярен в стране.

Американцы решили оккупировать остров под предлогом спасения примерно 600 американских студентов-медиков, учившихся в университете недалеко от аэропорта Пойнт Салинас. Ни до переворота, ни после никто студентам не угрожал, и помощи они ни у кого не просили.

Чтобы придать своей агрессии против Гренады видимость законности, Рейган организовал обращение к США от имени марионеточной Организации восточнокарибских государств, куда входили прозападные режимы, полностью зависящие от американской помощи. Ямайка (где американцы с помощью экономического бойкота и подрывной деятельности недавно свергли прогрессивное правительство Майкла Мэнли) выразила готовность принять участие в интервенции, чтобы придать ей «международный» характер. Карибский контингент численностью не превышал батальона – в нем насчитывалось 300 человек. Они прибыли на Гренаду после того, как весь остров уже был захвачен десантниками и морской пехотой США.

Операции по захвату Гренады дали название «Вспышка ярости» (Urgent Fury). Но эта «вспышка» была тщательно подготовлена – уже в марте 1983 года Рейган стал высказывать публичные угрозы в адрес Гренады, которая якобы, как и Никарагуа, превращается в «советско-кубинскую военную базу».

Отборным американским войскам (некоторые из них недавно тренировались в Гондурасе) противостояли около 1500 гренадских ополченцев, вооруженных устаревшим оружием и деморализованных последними событиями на острове. При захвате аэропорта Пойнт Салинас американцы открыли огонь по кубинским рабочим (722 человека), и те стали отстреливаться.

Огромное неравенство сил быстро решило исход дела. Американцы потеряли 19 человек убитыми и 116 ранеными. Были убиты 25 и ранены 59 кубинцев. Погибли 67 гренадцев – в том числе 21 пациент клиники для душевнобольных, которую разбомбила американская авиация, – 358 получили ранения.

Генеральная Ассамблея ООН 108 голосами против девяти (Антигуа и Барбуда, Барбадос, Доминика, Сальвадор. Израиль, Сент-Винсент и Гренадины, Ямайка, Сент-Люсия, США и сама Гренада, где американцы установили марионеточный режим) осудила американскую агрессию как «наглое нарушение международного права». 27 стран предпочли воздержаться. Когда Рейгана спросили, как он мог бы прокомментировать фактическую изоляцию США в ООН, тот ответил, что голосование в Генеральной Ассамблее «ничуть не испортило мне завтрак».

История, как всегда, хотя и с опозданием, поставила все на свои места – 29 мая 2009 года аэропорт Пойнт Салинас был официально назван именем Мориса Бишопа.

Рейган был полностью удовлетворен жесткостью, с которой действовали военные США, и их быстрой победой. Теперь, как считали и в Пентагоне, и в ЦРУ, «вьетнамский синдром» наконец преодолен и можно взяться за более внушительную цель – Никарагуа.

Кларридж выразил такой подход наиболее наглядно – он приклеил на свою машину наклейку «На очереди – Никарагуа» («Nicaragua next»).

Понимали новую обстановку и в Манагуа. Именно после агрессии против Гренады в столице и других крупных городах стали формироваться отряды гражданской обороны и строиться бомбоубежища.

В Национальном руководстве СФНО разгорелись споры относительно тактики, которую следовало применять при нападении США на Никарагуа. Борхе считал, что с учетом огромного технического превосходства американцев, особенно в авиации, частям СНА, милиции и добровольцам нужно при начале агрессии оставить крупные города, уйти в горы и перейти к партизанской войне. Он ссылался на примеры операций Сандино и войны во Вьетнаме: «В горах мы будем непобедимы, и горы станут могилой захватчиков-гринго». Именно об этом открыто предупредил в свое время посланника госсекретаря Эндерса Байардо Арсе.

Братья Ортега, напротив, полагали, что наибольший урон американцам можно нанести именно в городских боях, тем более что поддержка СФНО сильна именно среди горожан. Если же отойти в горы, то население будет деморализовано. К тому же, в отличие от времен Сандино, американцы наверняка установят жесткую морскую блокаду Никарагуа, и партизанские части в горах будут отрезаны от любых видов снабжения. «Решающие битвы против сил вторжения разыграются в городах тихоокеанского побережья, а не в горах. При поддержке Советского Союза и Кубы мы строим армию, способную отразить вторжение. В горы мы уйдем, только если проиграем войну и потеряем власть, – и тогда опять станем партизанским движением, которое со временем будет ликвидировано. Сильнейшая наша социальная опора – горожане тихоокеанского побережья, а не жители гор. Наконец, технически невозможно взять в горы танки, орудия и самолеты, которые нам даст СССР. Мы должны превратить каждый город в братскую могилу для тысяч империалистов».

Следует признать, что в этом споре были, несомненно, правы братья Ортега. Ведь именно в городских боях американцам было бы труднее всего применить авиацию – свое главное преимущество.

Национальное руководство СФНО решило также несколько изменить тактику в пропагандистском противоборстве с США. До Гренады во время антиамериканских демонстраций в никарагуанских городах было принято сжигать флаги США. Братья Ортега предложили, чтобы вместо флагов сжигали чучело Рейгана, проводя четкую разницу между американским народом и президентом США, которого в этом самом народе очень многие не любили. Национальное руководство СФНО единогласно поддержало это предложение.

Сандинисты перешли в контрнаступление и на дипломатическом фронте. Никарагуа представила в октябре 1983 года четыре проекта договоров, призванных снизить напряженность в Центральной Америке, включая договор о ненападении между Никарагуа и США, Никарагуа и Гондурасом, а также многосторонний договор о недопущении любого иностранного вмешательства в гражданскую войну в Сальвадоре.

Госдепартамент США отверг все мирные инициативы Манагуа, но администрация Рейгана явно проигрывала пропагандистскую войну даже в самих США. 20 октября 1983 года палата представителей конгресса опять проголосовала за прекращение всех тайных операций против Никарагуа. Причем конгрессмен Майкл Барнс, только что вернувшийся из Никарагуа, фактически открыто назвал лживой версию, что «контрас» якобы нужны для того, чтобы побудить сандинистов сесть за стол переговоров с США. «Это миф, что тайные операции предназначены для того, чтобы принудить никарагуанцев занять место за столом для переговоров. Проблема в том, что никарагуанцы уже там. Никарагуа постоянно пытается начать переговоры с администрацией Рейгана. Не Никарагуа не хочет вести переговоры. Это мы не хотим. Никарагуа давно демонстрирует свою готовность учесть нашу заботу о безопасности при единственном условии – что мы тоже будем готовы учесть их заботу о безопасности. Есть только одна вещь, которая не является для никарагуанцев предметом переговоров, – это их революция. И здесь мы приближаемся к истинной цели тайных операций. Они предназначены для того, чтобы уничтожить никарагуанскую революцию».

Однако сенат, где господствовали республиканцы, 3 ноября 1983 года одобрил продолжение финансовой поддержки «контрас». Обеим платам пришлось образовать согласительную комиссию, и под давлением администрации конгресс все же решил выделить на «борцов за свободу» 24 миллиона долларов на срок до июня 1984 года.

Кларридж, по его собственным словам, понял, что продлить финансирование в 1984 году не удастся. Тем более что в октябре 1984 года в США должны были пройти президентские выборы, и шансы кандидата демократов Гэри Харта оценивались высоко. Для ЦРУ поражение Рейгана было бы равносильно катастрофе, и американская разведка начала подыскивать альтернативные источники финансирования «контрас».

Одной из возможностей была операция «Стадо слонов». Так сотрудники ЦРУ на своем жаргоне называли поставки «контрас» лишнего оружия из арсеналов Пентагона. Согласно американскому законодательству, если оружие или оснащение вооруженных сил США признавалось «избыточным», то это оружие теряло денежную стоимость, и его можно было «подарить» кому угодно. Таким образом «контрас» получили, например, самые современные приборы ночного видения стоимостью до 25 тысяч долларов каждый.

Были и другие варианты. По просьбе ЦРУ Пентагон попросил у Израиля оружие советского производства, захваченное при нападении на Ливан летом 1982 года. Израильтяне согласились и не задавали лишних вопросов. По словам Кларриджа, американцы получили от Тель-Авива «целую Организацию Объединенных Наций в смысле оружия». Правда, столь нужных американцам АК-47 было мало, зато «контрас» перепало несколько тысяч винтовок «маузер», которые производились для вермахта в Чехословакии в годы войны, шведские автоматы калибра 9 мм и несколько советских винтовок СКС. Передали израильтяне и несколько советских 120-миллиметровых минометов, которые не годились для маневренной войны, но были использованы «контрас» для обстрела никарагуанской территории из Гондураса.

Кларридж был возмущен, когда конгресс осудил и такие операции. В последний момент из-за опасений взрыва возмущения на Капитолийском холме Пентагон все же решил не передавать «контрас» оружие из арсеналов национальной гвардии некоторых американских штатов.

После Гренады американцы снова бросили крупные силы ФДН в наступление. Цель была прежней – отбить и удержать хотя бы небольшую часть никарагуанской территории. На этот раз ЦРУ сделало ставку на бывшего капитана элитных частей национальной гвардии (Школа пехотной подготовки) Уго Вильягру. После падения Сомосы Вильягра успел отсидеть в костариканской тюрьме за вооруженное нападение на радиостанцию. В конце 1983 года именно Вильягра как «свежее лицо» должен был стать фактически главным полевым командиром «контрас» в Никарагуа. ЦРУ сняло для Вильягры специальный дом, где был оборудован штаб со всеми средствами коммуникации. После «освобождения» части никарагуанской территории этот штаб предполагалось немедленно перебросить через границу.

Но к схватке готовились и сандинисты. Именно после Гренады они стали раздавать населению автоматы. Были резко ускорены темпы проведения аграрной реформы, причем теперь помимо кооперативов землю получали и крестьяне-частники. Обычно вместе с собственной землей они получали автомат или винтовку для ее защиты. Теперь каждый город, каждое предприятие было опорным пунктом, и Пантасма уже не могла повториться.

В декабре 1983 года Вильягра бросил главные силы ФДН на населенный пункт Ванблан прямо рядом с границей. Другие тактические группировки «контрас» атаковали Сан-Хосе-де-Бокай, Эль-Куа, Ла-Вихию и Килали. Но ни в одном случае им не удалось сломить оборону милиции и пограничников – все атаки контрреволюционеров были успешно отбиты.

Тогда главный куратор «контрас» в Гондурасе Раймонд Доти решил полностью заменить командование ФДН, избавившись от Бермудеса, его заместителя Санчеса и палача Лау. Было понятно, что погрязшие в коррупции, разврате и заказных убийствах лидеры «контрас» не могли мотивировать своих бойцов на сколь-нибудь успешные действия. Однако Бермудес пожаловался на Доти прямо в Лэнгли, и его оставили в покое. Зато главного претендента на кресло главкома – Вильягру – отправили в Майами и посоветовали держать язык за зубами.

Никарагуа ответила на Гренаду и очередное наступление «контрас» самым неблагоприятным для американцев способом. В стране была смягчена цензура печати, несколько сотен кубинских специалистов были отправлены домой. 4 декабря 1983 года провозгласлили общую амнистию для всех «контрас», за исключением бывших офицеров национальной гвардии. Амнистированным обещали землю по закону об аграрной реформе. Если же покинутые бывшими контрреволюционерами земли уже успели передать другим людям, правительство было готово выплатить денежную компенсацию.

Уже через 10 дней после амнистии более сотни крестьян вернулись из Гондураса и были поселены вблизи Окоталя и Эстели.

31 января 1984 года последовал самый страшный удар для американцев и их марионеток среди никарагуанской легальной оппозиции – было объявлено о проведении парламентских и президентских выборов. Это лишало администрацию Рейгана весомого аргумента – теперь было сложно выставить сандинистов сторонниками тоталитаризма. США решили сорвать выборы. Сделать это планировалось выдвижением заранее неприемлемых условий для участия в выборах буржуазной оппозиции. Предполагалось, что сандинисты отвергнут эти условия, в ответ на что буржуазные партии станут бойкотировать выборы, и их можно будет раскритиковать как «нелегитимные».

Буржуазная оппозиция в 1982-1983 годах уже перестала скрывать свои тесные отношения с Вашингтоном. КОСЕП и буржуазные политические партии приглашали на свои заседания американских дипломатов и сами активно посещали посольство США в Манагуа. В 1981 году по указке американцев был образован легальный оппозиционный политический блок правых сил – Демократическое координационное движение, или, как его кратко называли по-испански, «Координадора». Заметим, что левые силы в Сальвадоре, Гватемале или Гондурасе не могли и мечтать о какой-либо легальной деятельности.

В марте 1982 года (когда «контрас» впервые перешли к активным боевым действиям) «Координадора» фактически предъявила сандинистам ультиматум, содержащий требования, при выполнении которых правые были согласны участвовать в политической жизни страны. Среди них было немедленное заключение договора о ненападении с США и аналогичных договоров с центральноамериканскими странами, прекращение всеми странами поддержки повстанческих движений в регионе и возобновление американской экономической помощи Никарагуа. Ничего неприемлемого для сандинистов в этом не было – Манагуа уже давно предлагала Вашингтону нормализовать отношения.

Но далее буржуазная оппозиция призвала к «контролируемому разоружению» в Центральной Америке под наблюдением не ООН, а Организации американских государств (ОАГ), где господствовали американцы. Причем целью такого «разоружения» была полная ликвидация вооруженных сил, предлагалось сохранить только полицию. Лучший подарок для «контрас» трудно было и представить. Но самым неприемлемым для сандинистов условием было начало переговоров с «контрас» под эгидой все той же ОАГ, которая затем следила бы за соблюдением достигнутых договоренностей. Фактически никарагуанское правительство лишалось в собственной стране суверенных прав.

Все дальнейшие шаги «Координадоры» были самым тесным образом скоординированы с американцами. На следующий же день после оккупации Гренады буржуазная оппозиция снова выступила с требованием начать «процесс национального примирения», который может быть возможен только на базе возвращения к «истинным целям революции» 1979 года. Как только сандинисты объявили о проведении выборов президента и парламента, «Координадора» предсказуемо потребовала, чтобы выборы прошли под контролем именно ОАГ.

Но КОСЕП уже 23 марта 1984 года призвал все буржуазные партии бойкотировать выборы в любом случае. Поразительным образом этот призыв совпал с очередной активизацией диверсионной деятельности ЦРУ против Никарагуа.

24 марта 1984 года в Коста-Рике разбился самолет ДС-3, который привез оружие группировке Пасторы. Пока ФДН приходил в себя после поражения в декабре 1983 года, именно Пасторе весной 1984-го отводилась роль лидера главной ударной группировки контрреволюции.

Чтобы дать Пасторе время для нанесения главного удара, США (с подачи Кларриджа) решили перейти к актам самой настоящей войны против Никарагуа. Рейган был недоволен слабой активностью «контрас» и приказал ЦРУ усилить подрывную войну против Никарагуа. Кларридж предложил заминировать с моря все крупные никарагуанские порты и тем самым вызвать экономический и военный коллапс Никарагуа в кратчайшие сроки. Шеф латиноамериканских операций ЦРУ вспоминал, что додумался до установки морских мин, потягивая джин со льдом и покуривая сигару в своей квартире. «Приближался сезон экспорта в Никарагуа, и, заблокировав их судоходство хотя бы ненадолго, мы сделали бы достаточно, чтобы устроить им экономические трудности… Я до сих пор удивляюсь, почему я не додумался до этого раньше». Кларридж даже возмущался, что многие, в том числе и конгрессмены, считают мины «негуманным» оружием. «На самом деле морскими минами было убито меньше людей, чем любым другим оружием, которое мы изобрели на протяжении столетий… Мины не элегантны, зато дешевы и эффективны… Конечно, я знал, что Агентство (ЦРУ) накопило изрядный запас как раз тех мин, которые мне требовались». Мины были сделаны из обрезков канализационной трубы (то есть замаскированы под кустарное производство), обращение с ними не требовало особых навыков, и каждая «пиранья» могла нести по две штуки.

В ЦРУ прекрасно отдавали себе отчет, что согласно Уставу ООН такие действия приравниваются к боевым и не могут быть осуществлены без формального объявления войны. Но Кейси и Кларридж успокоили Рейгана – всю ответственность за минирование возьмут на себя «контрас». Президент США лично одобрил минирование, причем его посвятили в самые мелкие подробности предстоявшей операции.

5 января 1984 года начальника пресс-службы ФДН Чаморро разбудил в два часа ночи заместитель резидента ЦРУ в Тегусигальпе и передал пресс-релиз, составленный на отличном испанском языке. Именно из этого документа один из лидеров ФДН узнал, что ФДН, оказывается, приступил к минированию никарагуанских портов. Пресс-релиз требовалось срочно зачитать на радиостанции «контрас», чтобы опередить информацию, которую могли бы передать в эфир сандинисты.

Мины были размещены специальным отрядом ЦРУ в гаванях Пуэрто-Сандино, Коринто (Тихий океан) и Эль-Блуфф (на Атлантике).

Они были разработаны управлением ЦРУ по изготовлению боевой спецтехники (Weapons Group) при содействии специалистов ВМС США. Некоторые не имели аналогов в мире. Например, одна из мин представляла собой трехметровый цилиндр, начиненный 150 килограммами взрывчатки С-4. Эта мина была снабжена магнитометром, который улавливал магнитные волны от проходящих мимо больших стальных судов. После этого электрический разряд вызывал взрыв. Другие мины были закамуфлированы под камни, и их детонацию вызывали волны от проходивших рядом кораблей. Были и контактные мины, а также мины, приводившиеся в действие от акустических волн (то есть от шума, издаваемого кораблями). Всего американцы установили 75 мин.

Первая установка была произведена 7 февраля 1984 года в нефтеналивном порту Пуэрто-Сандино. Две «пираньи» вошли на рейд, установили четыре мины и обстреляли из 25-миллиметровых пушек нефтехранилища в порту. Однако «пираньи» наткнулись на плотный заградительный огонь советских 23-миллиметровых зенитных установок, и один из катеров был поврежден. Второй «пиранье» пришлось взять первую на буксир, и вертолеты ЦРУ обеспечили им прикрытие отхода с воздуха.

25 февраля 1984 года у Эль-Блуффа были обстреляны с «пираний» два никарагуанских рыболовецких судна.

25-го же в 10:00 был поврежден, подорвавшись на двух минах, рыбацкий траулер «Песката 23». Семь человек оказались раненными, двое пропали без вести. В 12:43 затонул после подрыва на мине траулер «Песката 15» после подрыва на мине. Были ранены два моряка. Сами «контрас» хвалились, что в результате их действий потерпели урон четыре никарагуанских патрульных судна, переоборудованные из рыболовных траулеров. 1 марта акустическая мина подорвала большой голландский корабль-землечерпалку на рейде Коринто. Голландские специалисты оценили ее мощность в 220 фунтов взрывчатки.

Газеты многих стран, в том числе и американские, сразу начали писать о причастности к минированию США, так как полагали, что мины устанавливаются с подводных лодок, которых не было у стран региона.

Американцы попросили Пастору на всякий случай тоже взять на себя ответственность за минирование никарагуанских портов, что он и сделал 1 марта. Пастора объявил целью минирования прекращение военных поставок в Никарагуа из СССР и других социалистических стран: «Берега Никарагуа являются военной зоной, и мы не несем ответственности за гибель гражданских лиц в этой зоне».

7 марта от американской мины пострадал панамский корабль (на самом деле английский сухогруз под панамским флагом) с грузом лекарств, продовольствия и запчастей. После этого Никарагуа направила США ноту протеста, которая была проигнорирована.

Помимо минирования американцы продолжали обстрел никарагуанских портов с катеров. 7 марта была обстреляна гавань атлантического порта Сан-Хуан-дель-Сур, который как раз намеревался захватить Пастора.

20 марта 1984 года ЦРУ изрядно испугалось – у Пуэрто-Сандино подорвался на мине советский танкер «Луганск» Новороссийского морского пароходства, перевозивший в Никарагуа 250 тысяч баррелей нефти. Советскому кораблю в определенной степени повезло, так как взрыв произошел под сухим трюмом. Тем не менее пятеро советских моряков были ранены, причем двое из них – серьезно. Танкер отремонтировали, и 25 марта он отправился обратно.

21 марта 1984 года министр иностранных дел СССР А. А. Громыко вручил ноту протеста временному поверенному в делах США в Москве. Советское правительство возложило на США всю ответственность в связи с подрывом «Луганска».

ФДН (слишком явно связанный с американцами) немедленно отрекся от этой акции, а Пасторе было уже все равно.

27 марта на минах подорвалось никарагуанское судно, занимавшееся ловом креветок. В этот же день было повреждено норвежское судно под либерийским флагом с грузом патоки. 30 марта было повреждено японское судно, перевозившее велосипеды, запасные части и строительные материалы.

У Никарагуа не было минных тральщиков, и траление портов проводили обычные рыбацкие суда с помощью сетей. При этом их постоянно обстреливали «пираньи» ЦРУ. Помощь в тралении обещали французы, но американцам удалось помешать выполнению этого обещания.

По просьбе никарагуанцев в страну прибыла группа экспертов ВМС СССР (12 офицеров), чтобы оценить возможность продолжения судоходства и дать рекомендации по борьбе с минной опасностью. Именно советские офицеры и предложили переоборудовать в тральщики рыболовецкие сейнеры. Правда, советские специалисты решили, что мины кустарного производства, а это подкрепляло американскую версию о том, что мины ставят «контрас». Но, в любом случае, после визита советских моряков подрывов больше не было.

29 марта 1984 года никарагуанский патрульный катер смог отогнать две «пираньи», которые пытались поставить новые мины у Коринто. Радары никарагуанских пограничников засекли неподалеку большой корабль-матку, под защиту которого и удрали «пираньи», одну из которых никарагуанцы серьезно повредили. Сандинисты едва не захватили поврежденную «пиранью», и ЦРУ срочно пришлось перебросить для борьбы с никарагуанскими катерами вертолеты. Как вспоминал Кларридж, судно-матка ЦРУ располагалось в нейтральных водах и имело новейшую систему спутниковой шифрованной связи (SATCOM), что позволяло получать указания непосредственно из штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли.

На следующий день сразу три катера и три вертолета напали на панамский корабль, который загружал сахар в Пуэрто-Сандино. Американцы выпустили по кораблю 10 ракет, но ни одна из них не достигла цели.

Минирование портов вызвало протесты по всему миру, причем даже среди союзников США по НАТО. Свое возмущение выразили, например, Франция и Великобритания. Французский министр иностранных дел Клод Шейсон заявил, что если согласиться с минированием никарагуанских территориальных вод, то нельзя сказать ничего против и возможного минирования Ормузского пролива, через который Запад получает большую часть своей нефти.

Министр внутренних дел Никарагуа Борхе предложил журналистам хотя бы на миг представить себе следующую картину – никарагуанцы или другие революционеры заминируют гавань Нью-Йорка или другой американский город, что технически не так уж и сложно сделать. «Что случится, если мы выделим 50 миллионов кордоб, чтобы разместить мины в Белом доме? Любой скажет, что мы убийцы и что мы сошли с ума. Хорошо, но почему тогда не сказать того же самого о тех, кто ассигнует миллионы долларов на убийство никарагуанцев?..»

30 марта 1984 года Никарагуа потребовала экстренного созыва Совета безопасности ООН с целью осуждения «эскалации военной агрессии США против Никарагуа». Большинство членов Совета были готовы поддержать проект такой резолюции, но США воспользовались своим правом вето.

Минирование вызвало взрыв возмущения в США, в том числе и в конгрессе. При этом директор ЦРУ Кейси предупредил комитет палаты представителей по разведке на секретном брифинге 31 января 1984 года, что среди мер партизанской войны, применяемых «контрас», есть и минирование территориальных вод Никарагуа. Но так как директор ЦРУ перечислил установку мин среди многих других форм войны, то сенаторы не обратили на это особого внимания.

9 апреля 1984 года свое возмущение в письме директору ЦРУ выразил стойкий сторонник Рейгана и один из самых правых сенаторов США Барри Голдуотер. В 1964 году Голдуотер баллотировался на пост президента и с треском проиграл кандидату демократов Линдону Джонсону (который сам, будучи консервативным южанином, ассоциировал взгляды Голдуотера с Ку-Клукс-Кланом). Одним из самых активных сторонников Голдуотера в 1964 году был Рональд Рейган. В 1971 году Голдуотер предложил в сенате полностью прекратить взносы США в ООН, так как эта организация приняла в свои ряды КНР. С точки зрения Голдуотера, ООН должна была «убраться» с территории США в Пекин или Москву. Голдуотер ненавидел либералов с восточного побережья США и как-то сказал, что для США было бы лучше, если бы отпилить все атлантическое побережье и позволить ему уплыть на все четыре стороны.

В апреле 1984 года Голдуотер, ярый антикоммунист и враг сандинистов, писал «дорогому Биллу» Кейси: «Весь прошлый уикенд я пытался сформулировать, как лучше всего выразить тебе свои чувства по поводу того, что президент одобрил минирование некоторых портов в Центральной Америке. Самое лучшее, что я могу сказать: меня подставили!

Как я понял, ты проинформировал палату представителей по данному вопросу. Я об этом слышал. Но теперь, когда мы в течение всей прошлой недели вели важные дебаты относительно увеличения ассигнований на никарагуанскую программу (речь идет о финансировании «контрас» – прим. автора), у нас все шло хорошо, пока один из членов комитета не заявил, что президент одобрил минирование. Я решительно это опроверг, потому что ничего об этом не слышал… Билл, так железной дорогой не управляют… Президент попросил нас поддержать его внешнюю политику. Билл, но как мы можем поддерживать его внешнюю политику, если, черт побери, мы не знаем, что он делает?.. Минирование портов Никарагуа? Это ведь нарушение международного права. Это – акт войны. Я вообще не имею понятия, как мы сможем это объяснить».

Кларридж ехидно вспоминал, что ЦРУ не обязано было информировать парламентариев о каждой конкретной операции «большими буквами». Мол, для того у сенаторов и существует тьма помощников, чтобы анализировать для них подобности брифингов ЦРУ. Американская разведка информировала сенатский комитет по разведке о минировании никарагуанских портов 8 и 13 марта, уже после того как на минах подорвались несколько кораблей и об этом громко заговорили не только сандинисты, но и вся мировая пресса. «Боже, – возмущался „неинформированностью“ американских сенаторов Кларридж, – если сандинисты вовсю визжали, а „контрас“ сообщили о минировании в реестр Ллойда в Лондоне, то как, черт побери, кто-нибудь может утверждать, что мы пытались скрыть это от конгресса?.. Мы гордились минированием, мы знали – оно работает… Кофе, хлопок и сахар продолжали копиться в Коринто, напрасно ожидая судов… которые могли бы их забрать».

Несмотря на свое возмущение, Голдутер и ему подобные смогли собрать в сенате большинство. 5 апреля 1984 года верхняя палата конгресса одобрила выделение дополнительно 21 миллиона долларов в 1984 году на финансирование «контрас». Однако даже сенат (правда, в юридически необязательной резолюции) осудил 10 апреля минирование никарагуанских портов. Только 12 сенаторов, в том числе и Голдуотер, проголосовали против.

Рейган неуклюже оправдывался: «Это кустарные мины, которые не смогут потопить ни один корабль… Я думаю, что шумиху здесь раздувают на пустом месте».

Американская пресса («ищейки-журналисты», как ее называл Кларридж) набросилась на ЦРУ. «Нью-Йорк Таймс» назвала минирование «незаконным, лживым и глупым». Многие конгрессмены по образцу Голдуотера делали вид, что введены в заблуждение. В этот критический для ЦРУ момент на его сторону решительно встал вице-президент (и бывший директор ЦРУ) Джордж Буш. Кларридж вспоминал, как Буш пригласил его в свой кабинет, выразил полную поддержку и вызвал фотографа, чтобы тот запечатлел их вместе для прессы. «Как всегда, Джордж Буш действовал классно», – заметил Кларридж.

9 апреля 1984 года Никарагуа подала иск против США в Международный суд ООН. Помимо минирования в иске перечислялись и другие агрессивные действия США против Никарагуа: поддержка «контрас», диверсии против гражданских объектов, военные маневры в Гондурасе с целью запугивания Никарагуа. В команде юристов правительства Никарагуа были и американцы, в том числе и бывший консультант госдепартамента при президенте Кеннеди Абрам Чейес.

Предвидя иск, администрация Рейгана еще 6 апреля заявила, что не признает юрисдикцию Международного суда по спорам с Никарагуа. Это было грубым нарушением американского законодательства: в 1946 году при принятии закона о признании юрисдикции суда ООН США оговорили за собой право в отдельных случаях не признавать этой юрисдикции, но только после предварительного уведомления за шесть месяцев до начала слушаний конкретного дела. Примечательно, что в 1980 году сами США обратились с иском против Ирана в Международный суд, когда в Тегеране были захвачены в заложники американские дипломаты. Несмотря на то, что Иран отказался тогда признать юрисдикцию суда, США настояли на продолжении слушаний и добились вынесения решения в свою пользу. В случае же с Никарагуа американцы требовали вообще не рассматривать иск.

Между тем 13 конгрессменов-демократов из юридического комитета палаты представителей потребовали назначения специального прокурора для расследования возможного нарушения администрацией Рейгана федеральных законов, например, Закона о нейтралитете.

США заявили, что на самом деле это они – жертва Никарагуа, так как порты минировались якобы только для предотвращения поставок оружия сандинистами в Сальвадор.

Иск Никарагуа должны были рассматривать 15 судей Международного суда, которые представляли следующие страны: США, ФРГ, Францию, Италию, Великобританию, Японию. Индию, Аргентину, Бразилию, Алжир, Сенегал, Нигерию, Сирию, СССР и Польшу. Таким образом, все утверждения администрации Рейгана о «политизированности» суда не имели под собой абсолютно никаких оснований – большинство судей были из дружественных США стран.

10 мая 1984 году суд принял решение о предварительных мерах для охраны суверенитета Никарагуа в целях рассмотрения дела. Все 15 судей проголосовали за то, чтобы США немедленно прекратили минирование портов. Американцам пришлось свернуть операцию, которой так гордился Кларридж. 14 судей (американский судья воздержался) проголосовали также за то, чтобы были прекращены все военные и подрывные действия против Никарагуа. Госдепартамент лицемерно заявил, что суд требует от США прекратить то, чего американцы и так не делают.

Посол США при ООН Киркпатрик назвала Международный суд «полулегальным, полуюридическим, полуполитическим органом, который страны иногда признают, а иногда – нет». 15 августа 1984 года к США в качестве соответчика присоединился Сальвадор, утверждавший, что он является жертвой вооруженной агрессии со стороны Никарагуа.

26 ноября 1984-го суд отклонил аргументы США относительно того, что он не имеет права рассматривать никарагуанский иск, и постановил оставить в силе все меры от 10 мая вплоть до окончания рассмотрения дела. В ответ на это 18 января 1985 года США заявили, что будут бойкотировать судебные заседания, так как Никарагуа использует Международный суд в политических интересах. За все 39 лет существования Международного суда ООН только три страны ранее решились на подобный шаг – Албания, Иран и Исландия.

К ужасу США, суду дал очень подробные показания бывший глава пресс-службы ФДН Чаморро, разочаровавшийся в «контрас» и их американских покровителях.

Международный суд принял решение 27 июня 1986 года. Основными пунктами были следующие:

– «…Соединенные Штаты Америки, обучая, вооружая, оснащая, финансируя и снабжая силы „контрас“ или иным способом поддерживая и содействуя вооруженной и подрывной деятельности против Никарагуа, совершили действия против Республики Никарагуа, нарушив свои обязательства по обычному международному праву о невмешательстве во внутренние дела другого государства»;

– «Соединенные Штаты Америки путем нескольких нападений на территорию Никарагуа в 1983-1984 годах, а именно, атак на Пуэрто-Сандино 13 сентября и 14 октября 1983 года, атаки на Коринто 10 октября 1983 года, атаки на базу ВМС Потоси 4-5 января 1984 года, атаки на Сан-Хуан-дель-Сур 7 марта 1984 года, атак на патрульные суда у Пуэрто-Сандино 28 и 30 марта 1984 года; и атаки на Сан-Хуан-дель-Норте 9 апреля 1984 года… совершили действия против Республики Никарагуа, нарушив свои обязательства по обычному международному праву, запрещающие использование силы против другого государства».

По решению суда США должны были немедленно прекратить все противозаконные акции против Никарагуа и выплатить этой стране компенсацию.

Примечательно, что Международный суд признал факт поставок оружия из Никарагуа в Сальвадор в 1979-1981 годах, но не нашел никаких данных о причастности к этому правительства Никарагуа. К тому же с точки зрения суда объем таких поставок был настолько незначительным, что в любом случае не мог бы служить предлогом для военных операций США против Никарагуа.

Американцы решение Международного суда проигнорировали и наложили в Совете Безопасности ООН вето на проект резолюции, обязывавшей США выплатить Никарагуа компенсацию. В 1992 году, когда сандинисты были отстранены от власти, правительство Никарагуа само отозвало свой иск из Международного суда.

В ответ на попытки Никарагуа добиться справедливости согласно нормам международного права США начали 1 апреля 1984 года вблизи от никарагуанской территории очередные маневры в Гондурасе, которые продлились три месяца. Отрабатывался десант с воздуха с целью захвата аэродромов противника. 20 апреля начались и военно-морские учения с участием авианосца «Америка» и десятков других боевых кораблей ВМС США.

В это время Кейси и Рейган пытались сгладить шок от минирования никарагуанских портов и убедить конгресс все же возобновить финансирование «контрас». Кейси представлял своих подопечных контрреволюционеров почти беззащитными перед лицом «сандинистской военной машины». Отвечая на вопрос, есть ли у «контрас» реальные шансы свергнуть правительство Никарагуа, директор ЦРУ сказал: «Я думаю, нет никаких шансов, что они смогут свергнуть правительство. В рядах сопротивления есть, может быть, 15000 человек с винтовками, разбросанных по открытым незаселенным районам страны, где партизаны могут укрыться Они не способны проникнуть в города, которые правительство защищает танками и 75 тысячами военнослужащих регулярной армии, милиции и сил безопасности. Таким образом, они не сумеют свергнуть правительство».

9 мая 1984 года Рейган обратился к нации по телевидению, требуя поддержки своей центральноамериканской политики: «Если мы будем продолжать оказывать лишь незначительную поддержку (союзникам США и „контрас“), то результатом будет коммунистическая Центральная Америка с дополнительными коммунистическими военными базами на континенте нашего полушария и коммунистическая подрывная деятельность, расползающаяся на север и на юг. Коммунистическая подрывная деятельность чревата тем, что 100 миллионов человек от Панамы до нашей открытой южной границы могут попасть под контроль просоветских режимов… Правление сандинистов – это царство террора… Но мы, американцы, должны понять и осознать тот факт, что сандинисты не удовлетворятся террором своего собственного народа… Они пытаются экспортировать свой террор в каждую из стран региона… Сандинисты утверждают, что начали наращивание своих вооруженных сил в ответ на американскую агрессию, и это самая циничная ложь».

Рейган дошел до того, что сравнил Никарагуа с нацистской Германией (эту идею ему, кстати, подсказал Киссинджер) и пообещал повернуть вспять волну коммунизма, как это уже произошло на Гренаде.

Однако лживым утверждениям Рейгана о никарагуанской угрозе не поверили даже американские конгрессмены. 24 мая палата представителей отвергла запрос администрации о дополнительных ассигнованиях на «контрас» в 1984 году в размере 28 миллионов долларов, которые до этого одобрил сенат. Тогда Рейган стал активно лоббировать возобновление финансирования для «борцов за свободу» в 1985 году.

Пока же американцы решили показать себя в «роли голубя», чтобы сгладить волну возмущения в мире после минирования никарагуанских портов. 1 июня 1984 года в Манагуа неожиданно с коротким визитом прибыл госсекретарь США Шульц. О своей предстоящей поездке он условился лично с Рейганом и советником по национальной безопасности Макфарлейном, который теперь курировал «контрас» после того, как конгресс запретил это ЦРУ (путем прекращения финансирования всего «проекта контрас»). Кейси предупредили о визите только после того, как Рейган дал Шульцу зеленый свет. Многие члены кабинета Рейгана вообще узнали о миссии госсекретаря постфактум.

Шульц должен был «заехать» в Манагуа после церемонии инаугурации нового сальвадорского президента Наполеона Дуарте, в которой он участвовал. Госсекретарь описал свои переговоры с Даниэлем Ортегой как «цивильные и деловые».

Однако на разговор по существу американский гость был явно не настроен. Шульц опять повторил упреки в адрес Никарагуа по поводу поставок оружия в Сальвадор и «милитаризации страны», но главный упор сделал на невыполнении сандинистами данного в 1979 году обещания провести в стране свободные выборы. Это утверждение звучало странно: к тому моменту уже назначили дату выборов, и предвыборная кампания должна была стартовать 1 августа 1984 года. Ортега заметил на это, что внутренние дела Никарагуа США не касаются.

В результате двухчасовых переговоров было решено, что США и Никарагуа начнут переговоры с целью нормализации двусторонних отношений в этом же месяце в Мексике.

Таким образом, визит Шульца был отвлекающим маневром (тем более что переговоры в Мексике на уровне заместителей министров иностранных дел США прервали уже в начале 1985 года), но даже это вызвало подозрения консерваторов в окружении Рейгана. Посол США при ООН Киркпатрик опасалась, что Шульц может пойти в Манагуа на какие-нибудь компромиссы с сандинистами. Кейси и министр обороны Каспар Уайнбергер («Кэп») боялись, что Шульц может «продать» «контрас» в обмен на какие-нибудь уступки сандинистов.

К тому времени любой сотрудник администрации Рейгана должен был быть горячим сторонником «контрас». В Белом доме это превратилось в главное политическое кредо. Один из членов администрации вспоминал: «Мужик, если бы кто-то недостаточно яро поддерживал „контрас“, то его сочли бы коммунистом».

Консерваторы вроде Кейси, Макфарлейна и Уайнбергера считали Шульца либералом, а Рейгана – идиотом, которого можно убедить в чем угодно. Поэтому регулярные еженедельные встречи госсекретаря с президентом вызвали у «ястребов» стойкие подозрения.

Но и Шульц, и его преемник на посту госсекретаря Бейкер просто полагали, что после того как конгресс запретил прямое финансирование «контрас», надо попробовать и иные методы для воздействия на Никарагуа.

Бейкер, например, говорил, что глупо пытаться делать косвенно то, что запретили делать прямо. Однако ни он, ни Шульц не собирались «сдавать» «контрас». «Нью-Йорк Таймс» сообщала 3 июня 1984 года, комментируя визит госсекретаря в Манагуа: «Президент Рейган будет продолжать свои попытки добиться большей военной помощи для никарагуанских повстанцев, даже если он и планирует в качестве дополнительной меры переговоры с никарагуанским правительством. Об этом заявил госсекретарь США Джордж Шульц на обратном пути из Манагуа домой в пятницу. Он сказал, что администрация по-прежнему будет запрашивать 21 миллион долларов для поддержки („контрас“ – прим. автора), в которых отказала палата представителей. В Манагуа (никарагуанское) правительство расценило переговоры с мистером Шульцем как хорошее начало, но призвало США к конкретным шагам по урегулированию конфликтов в Центральной Америке. В Ирландии один из высокопоставленных представителей администрации Рейгана выразил „неудовольствие“ тем, что встреча не привела к изменению позиций ни одной из сторон…»

Но ЦРУ и не собиралось свертывать свой «никарагуанский проект». Точно в день визита Шульца «тактическая группировка» ФДН (500–600 бойцов) напала на северный никарагуанский город Окоталь, в котором проживали примерно 21 000 человек. Нападавшие были прекрасно вооружены автоматами, минометами, гранатометами, а также зажигательными веществами.

Бандиты атаковали на рассвете и первым делом сожгли местную радиостанцию, убив ее сторожа, которого облили бензином и сожгли еще живым. Потом они уничтожили лесопилку и сожгли шесть складов с зерном (там находилось примерно 1500 тонн риса, бобов и сорго). Пострадали также местный госпиталь, предприятие по заготовке кофе и здание электроэнергетической компании. Местная милиция храбро сопротивлялась, и, как только над Окоталем около 11:00 появились два вертолета сандинистов, «контрас» стали поспешно отходить из Окоталя. В результате нападения были убиты 16 человек и 27 получили ранения.

Одно лишь уничтожение завода по заготовке древесины нанесло ущерб в размере 10–15 миллионов кордоб и оставило 250 человек без работы. Руины завода, который «контрас» обстреляли зажигательными минами, дымились еще два дня.

Но если минирование никарагуанских портов лишило ЦРУ финансирования со стороны конгресса, то атака на Окоталь едва не стоила Рейгану президентского кресла. Дело в том, что бежавшие из Окоталя «контрас» оставили в городе две занимательные книжки, подготовленные для них ЦРУ. Одна из них, выполненная в виде комиксов (с учетом, прямо скажем, не очень высокого культурного уровня подавляющего большинства «контрас»), называлась «Руководство для борца за свободу». У нее был длинный подзаголовок: «Практическое руководство по освобождению Никарагуа от угнетения и нищеты путем парализации военно-промышленного комплекса предательского и продажного марксистского государства без использования специальных приборов и с минимальным риском для бойца».

ЦРУ советовало бороться с «предательским марксистским государством» следующими методами: «Не ремонтируй автомобили и станки. Прячь и ломай инструменты. Выкидывай инструменты в канализацию. Опаздывай на работу. Медли с выполнением указаний начальства. Не выходи на работу по болезни. Не выключай перед уходом свет. Не закрывай краны с водой. Сажай цветы на полях государственных хозяйств. Воруй у правительства продукты и не допускай их попадания в торговую сеть. Отставляй открытыми ворота в загонах для скота. Распускай слухи. Звони в отели и заказывай номера. Разливай на рабочем месте жидкость (на картинке был изображен человек, проливающий кофе на документы). Роняй на пол пишущие машинки. Кради и прячь документы. Звони по телефону и сообщай о ложных тревогах по поводу пожаров и преступлений. Разбивай лампочки и окна. Порть книги. Перерезай телефонные кабели. Перерезай кабели систем сигнализации. Забивай мусором туалеты и канализацию. Рисуй антисандинистские лозунги (на картинке был изображен человек, рисующий лозунг „Да здравствует Папа Римский!“). Разбивай стекла в полицейских участках, светофоры и уличные фонари. Раскидывай гвозди и на дорогах и шоссе. Клади гвозди рядом с колесами припаркованных автомобилей. Сыпь грязь в бензобаки. Лей воду в бензобаки. Режь и протыкай обивку сидений автомашин. Отрывай „дворники“ и габаритные фонари автомашин. Разрезай и протыкай колеса. Сыпь грязь в карбюратор и распределитель зажигания. Отрывай провода блока зажигания. Перерезай провода блока зажигания. Кради кожух ротора. Порть аккумуляторы. Перерезай провода аккумулятора. Помещай в аккумулятор гвозди. Спиливай деревья вдоль дорог, чтобы они перекрывали движение. Клади на дороги камни. Рой на дорогах канавы…»

Сборник комиксов заканчивался призывом к бойцам СНА и милиции переходить на сторону «контрас», «если возможно – с оружием».

Интересно, что многие картинки комиксов отражали не никарагуанские, а американские реалии. Например, полицейские участки изображались именно такими, какие можно было увидеть в США, а в Никарагуа подобных зданий не строили. Спички в комиксах были в типично американских «книжках», а не в типично никарагуанских коробках.

Однако главный скандал в Америке вызвало не это неуклюже составленное «руководство», а отпечатанный ЦРУ в 2000 экземплярах и переведенный на испанский язык учебник «Психологические операции в партизанской войне», который призывал совершать многие действия, прямо запрещенные американским законодательством.

Этот учебник по заданию Кларриджа написал некий Джон Киркпатрик (автор скрывался под псевдонимом Тайакан), ветеран американского спецназа и специалист по борьбе против партизан. Учебник был во многом списан с полевого наставления американской армии 1968 года, который изучался в школе подготовки войск спецназначения США в Форт-Брэгге и использовался американскими «зелеными беретами» во Вьетнаме.

Весь смысл учебника состоял в том, чтобы научить «контрас» держать в страхе гражданское население: «В ходе любой революции человек живет под постоянным страхом физического ущерба. Если правительственная полиция не в состоянии положить конец активности партизан, население потеряет доверие к правительству, так как одна из главных задач всякого правительства – обеспечение безопасности граждан. Тем не менее партизанам не следует увлекаться явным, открытым террором, ибо это может закончиться потерей поддержки населения».

Самым скандальным в учебнике было то, что он советовал «контрас» совершать убийство видных общественных деятелей, не обязательно связанных с правительством, в пропагандистских целях. «Могут быть нейтрализованы тщательно отобранные цели. Нейтрализация должна быть хорошо спланирована. К данным целям относятся окружные и мировые судьи, офицеры полиции и госбезопасности, председатели или активисты Комитетов сандинистской защиты и т. д. Если партизан убивает кого-нибудь, необходимо разъяснить населению, что убитый был врагом народа и убили его потому, что партизаны считают своим долгом защищать население».

В учебнике «контрас» советовали созывать «трибуналы» и при большом скоплении народа «высмеивать и стыдить» людей, являющихся «персонифицированным символом» правительства. При публичных казнях «борцы за свободу» должны были добиваться участия в них местного населения, которому предстояло, например, «формулировать обвинение».

Можно было и похищать гражданских лиц, причем не только государственных деятелей, а любого, «кто согласен с сандинистами».

Для выполнения «отдельных акций» можно было привлекать профессиональных преступников.

Удивительно циничным даже по меркам ЦРУ было предложение делать из собственных сторонников «мучеников». Например, надо было провоцировать демонстрантов на насилие, чтобы добиться стрельбы со стороны сил правопорядка и вызвать «смерть одного или нескольких лиц, которые станут мучениками, что надо использовать против режима для того, чтобы вызвать еще большие конфликты». Причем именно преступники и призваны были превращать мирные демонстрации в насильственные, применяя, по совету ЦРУ, дубинки, ножи, бритвы и цепи.

Учебник призывал «борцов за свободу» брать пример с нацистов: «Командирам группировок следует помнить: такие операции, как „пятая колонна“, осуществлявшиеся в первой половине Второй мировой войны путем проникновения в тыл противника и подрывных действий, позволили немцам войти в страны-цели еще до прямого вторжения. Им удалось осуществить проникновение в Польшу, Бельгию. Голландию и Францию в течение месяца, в Норвегию – за одну неделю. Эффективность этой тактики наглядно демонстрировалась в ходе различных войн…»

На самом деле в учебнике психологической войны не было ничего, что «контрас» уже и так не использовали по советам своих американских инструкторов. Но этот учебник стал известен американским СМИ как раз в разгар предвыборной кампании в США.

Сенатор Гэри Харт к тому времени был выключен из борьбы. Первоначально Харт шокировал Америку, когда на праймериз в штате Нью-Хэмпшир (которые традиционно считаются барометром политических настроений для всей страны) победил фаворита демократов, бывшего вице-президента при Картере Уолтера Мондейла, причем с разрывом в 10 %. Но затем партийная машина демократов все же выдвинула бесцветного Мондейла, которого Рейган считал менее опасным противником.

Мондейл поднял тему скандального «учебника ЦРУ» во время дебатов с Рейганом 21 октября 1984 года. Рейган оправдывался, утверждая, что учебник писал не работающий в ЦРУ человек, которого просто наняли, чтобы помогать «контрас». ЦРУ якобы потом подправило учебник, исключив из него все скандальные советы, но по недоразумению было отпечатано несколько штук в прежней версии, которые и стали достоянием общественности. Однако Рейгану все же пришлось пообещать провести официальное расследование и наказать виновных: «Тот, кто в этом участвовал, будет уволен».

В результате ЦРУ разорвало договор с Кирпатриком, а нескольким сотрудникам разведки среднего звена вынесли предупреждения. Предупреждение получил, например, заместитель резидента ЦРУ в Гондурасе Дональд Винтерс.

Но главным ущербом для ЦРУ от его собственного учебника было ужесточение позиции конгресса США по поводу продления финансирования «контрас». 3 октября 1984-го сенат, хотя и с опозданием, одобрил выделение «контрас» 28 миллионов долларов еще в текущем году. Однако палата представителей (которая в США имеет фактически больше полномочий в бюджетном процессе, чем сенат) отвергла этот законопроект и всего лишь согласилась вернуться к вопросу о выделении «контрас» 14 миллионов долларов после 28 февраля 1985 года (то есть уже в новом финансовом году).

12 октября 1984 года конгресс одобрил закон, казалось, прекращавший «никарагуанский проект» ЦРУ: «В течение 1985 финансового года никакие средства, выделенные Центральному разведывательному управлению, Министерству обороны или иным государственным органам либо учреждениям Соединенных Штатов Америки, вовлеченным в разведывательную деятельность, не могут быть выделены или потрачены для целей, результатом которых могла бы стать поддержка, прямая или косвенная, военных или партизанских операций в Никарагуа со стороны любого государства, группы, организации, движения или физического лица».

ЦРУ (причем только в 1985 году) разрешили поддерживать контакт с «контрас» лишь с целью сбора через них разведывательной информации.

Начало 1984-го застало «контрас» на всех фронтах в тяжелом положении, которое на протяжении года продолжало осложняться. После введения в силу закона о воинской повинности уже осенью 1983 года на призывных пунктах добровольно зарегистрировались около миллиона никарагуанцев. И это при том, что призыв осудили никарагуанские епископы.

Сам призыв начался с января 1984 года, и ряды СНА сразу резко выросли. Конечно, подготовка новобранцев во многом оставляла желать лучшего, но она с лихвой компенсировалась высоким боевым духом. А в течение 1984 года этот дух подкрепили советские вертолеты, пушки и РСЗО.

Не будет преувеличением сказать, что именно в 1984-м война против «контрас» пошла всерьез. Время засад против одиночных машин, учителей и мелких подразделений милиции ушло безвозвратно. Отныне группировки «контрас» уже не возвращались в Гондурас без потерь, и их моральный дух сильно упал.

Сандинисты теперь сами применяли тактику засад – «тактических засад по площадям». Батальоны милиции окружали какой-либо район, в котором предполагалось наличие бандитов. Затем этот район с вертолетов и РСЗО обрабатывала армия, а милиция занимала «зачищенные квадраты». Теперь «контрас» несли тяжелые потери, подчас даже не имея визуального контакта с противником. Советская артиллерия осколочными снарядами вызывала множество ранений, а возвращаться в Гондурас приходилось днями и даже неделями в условиях постоянных боев. Многие раненые «контрас» уже не добирались до своих баз живыми. Один из командиров ФДН, отлеживаясь в лесной хижине с тяжелой раной, отрезал себе ножом ногу по частям, чтобы избежать гангрены.

Сандинисты отселили из охваченных боями северных районов всех мирных жителей и теперь могли «обрабатывать» огнем местность без опасений причинить вред мирному населению. К тому же подобная тактика позволяла минимизировать экономический ущерб, так как переселенцы работали на полях и заводах рядом с дорогами и под защитой войск. «Контрас» же, напротив, были лишены в горных районах былой поддержки (пусть часто и вынужденной) со стороны гражданского населения.

Даже без прекращения финансирования конгрессом многим инструкторам ЦРУ казалось, что песенка «бойцов за свободу» спета. В этих условиях минирование никарагуанских портов было актом отчаяния ЦРУ, которое неумолимо проигрывало войну в никарагуанских горах.

Но американская разведка не желала признавать себя побежденной. В середине 1984 года ЦРУ решило, наконец, добиться единства действий между северным (гондурасским) и южным (костариканским) фронтами «контрас», применив метод сотворения «мучеников» из собственного учебника.

Американцы решили, что на роль «мученика», пожалуй, подойдет командующий силами АРДЕ в Коста-Рике Пастора. Он наотрез отказывался даже от формального соглашения с ФДН, поскольку считал себя врагом как сандинистов, так и сомосистов (бывших национальных гвардейцев, которые стояли во главе всей ФДН и ее тактических группировок).

К тому же, как и ФДН, АРДЕ активно занималась контрабандой наркотиков. Уже в мае 1984 года в Лэнгли пришла шифровка от резидентуры в Коста-Рике, в которой говорилось, что в наркобизнес вовлечен один из лидеров АРДЕ Карол Прадо и об этом известно даже таможенным властям США.

Всегда любивший покрасоваться перед журналистами Пастора созвал на 30 мая 1984 года пресс-конференцию в отдаленном поместье Ла-Пенка – в джунглях недалеко от никарагуанской границы и рядом с устьем пограничной реки Сан-Хуан. На каноэ и джипах к Пасторе пробрались примерно три десятка журналистов, в том числе и иностранных (американцы, шведы, датчане). Встреча обещала быть интересной, так как Пастора, по слухам, собирался рассказать о внутренних разногласиях в рядах никарагуанской вооруженной оппозиции.

Пастора появился в окружении телохранителей, но не успел даже раскрыть рта -примерно в 19:20 в зале сработала начиненная взрывчаткой С-4 бомба, замаскированная под камеру и оставленная кем-то прямо перед героем пресс-конференции. Он чудом остался жив, но получил ранения ног и ожоги. Пастора быстро покинул Ла-Пенку на моторной лодке. Однако один из его телохранителей и четверо журналистов (среди них американка Линда Фрезер) погибли. 25 человек были ранены и оставались без врачебной помощи несколько часов, пока их не смогли доставить на лодках до ближайшего доктора. Интересно, что американское посольство в Коста-Рике, до которого дозвонились журналисты из Ла-Пенки, отказалось организовать присылку вертолетов на место теракта. Костариканские власти почему-то в течение 48 часов не отдавали указаний о закрытии границ страны.

Начиненную взрывчаткой «камеру» оставил «датский журналист-фотограф» Пер Анкер Хансен, которого после этого никто не видел. Со своими коллегами-датчанами Хансен предпочитал говорить мало, причем на плохом английском и хорошем испанском. Еще до начала пресс-конференции (которую Пастора хотел было перенести на утро) «Хансен» жестами показал, что с камерой что-то не в порядке, и вышел из зала. После этого он, видимо, привел бомбу в действие с помощью радиосигнала.

Настоящий Хансен вскоре нашелся – он был в Дании, но ранее во время поездки в Латинскую Америку у него украли паспорт. Участников пресскоференции отбирали представители «контрас» в костариканской столице Сан-Хосе.

Пастора немедленно обвинил в организации покушения ЦРУ. Лидер никарагуанской правой оппозиции Артуро Крус (который в то время уже получал денежное пособие от ЦРУ) обвинил в теракте погибшую американскую журналистку Фрезер, которая якобы взорвала себя по заданию сандинистов.

ЦРУ, естественно, запустило в прессу слух, что Пастору пытались убрать сандинисты, причем с помощью киллера из баскской террористической организации ЭТА. В связях с ЭТА обвинили одного из присутствовавших на пресс-конференции американских журналистов Тони Авиргана, который сам был ранен.

Версия ЦРУ была «красивой», так как связывала Никарагуа с одной из самых известных в мире террористических организаций. К тому же, вовлекая ЭТА и сандинистов в теракт, ЦРУ компрометировало СФНО в глазах правящей Испанской социалистической рабочей партии, у которой с сандинистами сложились очень хорошие отношения. Называлось даже имя баскского террориста – Хос Мигель Лухуна – но уже через неделю французские власти сообщили, что он сидит в тюрьме.

Слухи об активности ЭТА в Коста-Рике распускались ЦРУ еще с октября 1983 года, причем говорилось и о том, что террористы хотят убить Пастору. 15 марта 1984 года госдепартамент США (Офис публичной дипломатии, в котором помимо дипломатов работали и представители разведки) нанял «частного консультанта» Луиса Мигеля Торреса, чтобы он подготовил подробный доклад на тему террористической деятельности ЭТА в Центральной Америке. Торрес нашел свидетеля, некоего Монтенегро, который утверждал, что боевики ЭТА вместе с сальвадорскими партизанами провели несколько взрывов в Сальвадоре. Интервью с Монтенегро было «слито» в прессу госдепартаментом сразу же после покушения на Пастору.

Начальник пресс-службы ФДН Эдгар Чаморро вспомнил, как еще в октябре 1983 года один из сотрудников ЦРУ в Гондурасе попросил его распространить постеры с изображением руки с автоматом, занесенной над картой Центральной Америки, и текстом, в котором говорилось о планировавшихся ЭТА терактах в регионе.

В 1986 году родственники одного из раненных при покушении на Пастору американских журналистов, упомянутого выше Тони Авиргана подали судебный иск против ЦРУ и лиц, связанных с сотрудником Совета национальной безопасности США, подполковником морской пехоты Оливером Нортом.

По версии Авиргана, «человек Норта» в Коста-Рике миллионер Джон Халл обеспечивал передвижение по стране «Хансену». Смыслом теракта было убрать несговорчивого Пастору и передать руководство «южным фронтом» «контрас» более покладистому и приемлемому для ФДН Фернандо Чаморро (кличка Эль Негро), возглавлявшему контррволюционную группировку ФАРН (испанская аббревиатура – Революционные вооруженные силы Никарагуа).

Еще одной причиной теракта могло стать активное участие группировки Пасторы (АРДЕ) и его лично в контрабанде наркотиков в США. Эта деятельность приняла столь масштабный характер, что скрывать ее от общественности было все труднее. ЦРУ так описывало это в своем официальном отчете: «В январе 1984 года штаб-квартира (в Лэнгли) получила информацию, что вертолеты, закупленные кубинскими эмигрантами на имя организации „контрас“ Эдена Пасторы – АРДЕ, находятся в Майами на складе, принадлежащем одному бизнесмену. Один из кубинских эмигрантов в Майами (некий Саркис – прим. автора) был установлен в качестве спонсора приобретения этих вертолетов. В январе штаб-квартира (ЦРУ) получила инофрмацию от ФБР, что Саркис „может стать объектом юридического расследования, связанного с его незаконной деятельностью“. В результате штаб-квартира ЦРУ предупредила всех своих агентов, поддерживавших контакт с Саркисом, что тот „может быть вовлечен в незаконную торговлю наркотиками“.

Видимо, ЦРУ опасалось, что словоохотливый и любящий журналистов (особенно женского пола) Пастора может проболтаться на пресс-конференции о наркобизнесе «контрас» в Америке, и тогда конгресс США уже никогда не возобновил бы финансирование этих «борцов за свободу». Уже после покушения на Пастору ЦРУ отмечало, что АРДЕ только активизировал контрабанду кокаина в США: «В октябре 1984 года ЦРУ получило иноформацию, позволявшую сделать вывод, что высшие представители АРДЕ, включая многих лиц из ближайшего окружения Пасторы – Адольфо Чаморро, Карло Прадо и Херардо Дурана, установили рабочие отношения с одним наркодилером в Майами. Шифровка от октября 1984 года в штаб-квартиру (ЦРУ) сообщала, что Адольфо Чаморро – второе лицо в командной структуре после Пасторы – только что заключил „соглашение о взаимной помощи“ с одним из наркодилеров в Майами, чье имя было неизвестно на момент составления шифровки. В шифровке в штаб-квартиру сообщалось, в частности: „[АРДЕ] предоставит оперативные возможности [АРДЕ] в Коста-Рике и Никарагуа для обеспечения транспортировки наркотиков и получит содействие официальных лиц правительства Коста-Рики в предоставлении документации в обмен на финансовую поддержку, самолеты и тренировку летчиков для [АРДЕ]“.

Но в 1988 году суд отверг требование Авиргана о выплате 25 миллионов долларов в виде компенсации ущерба здоровью, сочтя доводы обвинения недоказанными.

В 1990 году уже правительство Коста-Рики обвинило ЦРУ в организации покушения на Пастору и назвало для дачи показаний двух подозреваемых – кубинского эмигранта Фелипе Видала и упомянутого американского «фермера» Джона Халла, который жил в 1984 году в Коста-Рике и которого указал в числе организаторов преступления Авирган.

Еще в 1985 году на ранчо Халла костариканская полиция задержала нанятых Робертом Оуэном (о нем ниже) пятерых наемников из американской правой организации «Гражданско-военное содействие» (Civilian Military Assistance, СМА) по обвинению в нарушении законов Коста-Рики о нейтралитете и незаконном владении взрывчаткой.

Сам Пастора тоже считал, что его несостоявшееся убийство организовал именно Халл – по его словам, «самый неприкасаемый человек в Коста-Рике». Представитель Оливера Норта (об этом человеке, курировавшем «контрас» от СНБ США после того, как конгресс запретил делать это ЦРУ, речь пойдет ниже) Роберт Оуэн (очередной «cut out» ЦРУ) в момент покушения на Пастору встречался в Коста-Рике с Халлом и главой резидентуры ЦРУ Джо Фернандесом. Позднее Оуэн заявил на официальных слушаниях комитета конгресса по расследованию аферы «Иран – „контрас“»: «Я был там на юге со специальной миссией по поручению полковника Норта. В тот вечер, когда это (покушение на Пастору – прим. автора) произошло, я был в Сан-Хосе». Оуэн, как и Фернандес был шокированы, когда «какие-то никарагуанцы» передали новость о покушении на Пастору. Оуэн пытался убедить комитет конгресса, что за покушением на Пастору стоял ливийский лидер Каддафи. Объяснялось это так: Каддафи сначала дал Пасторе 3 миллиона долларов, а потом потребовал, чтобы Пастора приехал к нему в Ливию. Но, поскольку тот не торопился, покушением Каддафи отправил ему своего рода послание.

Следует отметить, что версия Халла – Оуэна появилась в самый разгар обострения американско-ливийских отношений, когда по приказу Рейгана ВВС США нанесли ракетно-бомбовый удар по резиденции Каддафи, чтобы убить ливийского лидера. Рейган представлял Каддафи как главного мирового террориста, поэтому в его причастности к покушению на Пастору могли бы поверить многие американские СМИ. Правда, было абсолютно неясно, зачем Каддафи, поддерживавший прекрасные отношения с сандинистами, должен был платить Пасторе.

Позднее появились данные, что под личиной «Хансена» скрывался член одной из подпольных левых аргентинских группировок Виталь Роберто Гагэн, погибший в 1989 году при налете на аргентинскую военную базу. Гагэна якобы использовали сандинисты. Костариканским прокурорам так и не удалось найти труп Гагэна, чтобы опознать его на предмет сходства с «Хансеном».

Генеральный прокурор Коста-Рики вообще заявил, что аргентинские власти не уверены, что погиб именно Гагэн.

Это похоже на очередную «подсадную утку» ЦРУ. Ведь было известно, что аргентинские партизаны уничтожили Сомосу в Парагвае. Поэтому вполне логично было предположить, что они же по заданию сандинистов расправились и с Пасторой. Конечно, это звучало более правдоподобно, чем «след ЭТА».

Но даже если предположить, что покушение осуществила госбезопасность Никарагуа, в этом не было бы ничего странного, – Пастора был лидером вооруженной группировки, которая убивала мирных никарагуанцев, а также представителей правительства, армии и полиции Никарагуа. Израиль, например, занимается подобными акциями и по сей день, не собираясь приносить за это никому никаких извинений.

В любом случае весьма странно, что госдепартамент и ЦРУ разрабатывали версию причастности ЭТА к покушению на Пастору еще до самого покушения. К тому же и сам Пастора указывал на ЦРУ, а не на сандинистов.

Как бы то ни было, после покушения на южном фронте контрреволюции заправляли уже сторонники тесного единства с ФДН, а Пастора отошел в тень.

Пока американцы пытались предотвратить полный распад выпестованной ими контрреволюции, в Никарагуа набирала обороты предвыборная кампания.

Американцы делали ставку на «координадору», которая прилежно выполняла все указания Вашингтона и получала от американцев финансовую помощь. В блок правых сил помимо КОСЕП входили два профцентра – христианско-демократический НКТ и CUS (получавший дотации от связанного с ЦРУ AIFLD) – и четыре наиболее правые политические партии: Социал-христианская партия (организация христианско-демократического толка, получавшая помощь от родственных партий из Западной Европы; на эту партию ориентировался НКТ), Никарагуанская консервативная партия (основанная в июне 1984 года), Социал-демократическая партия (основана осенью 1979 года, ее лидером был редактор «Ла Пренсы» Педро Хоакин Чаморро-младший) и Конституционалистская либеральная партия (в 1967 году откололась от правившей тогда либеральной партии Сомосы).

Все эти партии, за исключением Социал-христианской, были очень малочисленными и не слишком популярными среди населения. Лидер консерваторов Марио Раппачиолли говорил о своих коллегах по «координадоре», что все члены этих партий уместятся в одном автобусе. О политической позиции «координадоры» можно судить по высказыванию того же Раппачиолли, который считал все основные американские газеты, особенно «Вашингтон Пост» коммунистическими.

Формально «коодинадора» и ее рупор «Ла Пренса» не поддерживали «контрас», но это было лишь данью никарагуанскому общественному мнению, ненавидевшему в своем большинстве «борцов за свободу». Тем не менее лидер ФДН Адольфо Калеро называл «координадору» своим «политическим крылом». Совладелец «Ла Пренсы» (которую в Никарагуа метко окрестили «Ла Прен-СИА», СИА – по-испански означало ЦРУ) Чаморро говорил, что борьбу «координадоры» и «контрас» можно сравнить с действиями пехоты и ВВС, поддерживающих друг друга. Во время избирательной кампании «демократическая и независимая» «Ла Пренса» не предоставляла свои страницы даже буржуазным оппозиционным буржуазным партиям, не состоявшим в «координадоре». Большую часть газеты занимали восторженные комментарии американской внешней и внутренней политики.

В сентябре 1984 года советский журналист спросил Педро Хоакина Чаморро-младшего, почему «Ла Пренса» использует только информацию западных информационных агентств, но игнорирует никарагуанское агентство АНН. Ответ был весьма красноречивым: «Хочу подчеркнуть, что „Ла Пренса“ – газета полностью независимая, демократическая и объективная. Мы не связаны обязательствами ни с одним правительством и критикуем настоящий революционный процесс, выражая точку зрения на него никарагуанского народа. Что же касается публикации „западных“, как Вы выражаетесь, агентств, то мы и не собираемся скрывать, что мы – антикоммунисты. Поэтому и печатаем на своих страницах друзей и не печатаем врагов. Считаем, в „Ла Пренсе“ нечего делать, скажем, кубинскому агентству „Пренса Латина“».

«Ла Пренса» оправдывала даже американкие военные учения в Гондурасе, которые, мол, нужны, чтобы смягчить внутреннюю политику сандинистов.

Еще за несколько месяцев до никарагуанских выборов Рейган уже окрестил их «бесстыдством в советском стиле». Теперь перед ЦРУ и госдепартаментом стояла задача это доказать. И здесь «координадора» и «контрас» работали рука об руку. ФДН должна была активизировать вооруженную борьбу и сорвать регистрацию избирателей и голосование. «Координадора» должна была придраться к недемократичности выборов, призвать к их бойкоту и тем самым доказать всему миру их недемократичность.

Главным и заранее невыполнимым требованием «координадоры» было налаживание еще до выборов политического диалога между правительством и «контрас», который мог бы спасти «борцов за свободу» от грозящего им полного разгрома.

Сначала правые вообще требовали провести перед президентскими и парламентскими выборами выборы муниципальные, чтобы избирательными комиссиями на местах руководили уже вновь избранные органы власти. К тому же местные выборы было легче сорвать с помощью «контрас». Но это требование народ не спешил поддержать – люди полагали, что и так имеют достаточно власти через Комитеты сандинистской защиты и другие общественные организации.

Тогда «координадора» потребовала сначала провести выборы в конституционную ассамблею, которая примет конституцию и назначит выборы президента и парламента уже на ее основе. Фактически это означало тактику на затягивание формирования в Никарагуа свободно избранных высших органов власти. Ведь конституцию мог принять и свободно избранный парламент.

В марте 1984 года госсовет принял ключевой для предвыборной кампании законы о политических партиях, а также избирательный закон, в который вошли многие требования оппозиции. Ничего подобного по степени открытости и демократичности в Центральной Америке не было. Сальвадорцы, гватемальцы и гондурасцы могли только мечтать о той степени политической свободы, которая царила в Никарагуа.

Каждая политическая партия страны вне зависимости от ее численности получила из бюджета на предвыборную кампанию одинаковую сумму 9 миллионов кордоб (900 тысяч долларов по официальному курсу). Партиям было разрешено получать дополнительные средства, как от никарагуанских, так и от зарубежных спонсоров. Независимый орган по проведению выборов – Избирательный совет – бесплатно предоставлял партиям необходимые для агитации материалы – бумагу, чернила и т. д.

Во время кампании каждая партия имела право на 22 часа политической рекламы (по 15 минут в день) по государственному телевидению, в самое удобное время и на обоих каналах. Предоставлялось также 44 часа на государственных радиостанциях (по 30 минут в день).

С началом предвыборной кампании 1 августа 1984 года была отменена политическая цензура. К тому же никарагуанцы и так могли слушать на всей территории страны коротковолновые радиостанции «контрас», а также «Голос Америки» – всего около 70 иностранных радиостанций, большинство которых настраивали людей против сандинистов.

Впервые в истории Никарагуа право голосовать предоставили молодежи, начиная с 16 лет. Это отражало как возрастную структуру страны (средний возраст в Никарагуа был именно 16 лет – вдвое меньше, чем в США), так и выдающуюся роль молодежи в свержении Сомосы и ликвидации неграмотности.

В избирательном законе Никарагуа была прописана крайне подробная и жесткая процедура расследования всех нарушений избирательных прав до голосования и в ходе него. При разработке соответствующих положений Никарагуа учитывала опыт Швеции, Норвегии, Финляндии и Франции, откуда были получены материалы и пособия. Примечательно, что представители Никарагуа посетили и США, чтобы ознакомиться с американской избирательной системой. Правда, поездка удалась только со второго раза, так как сначала никарагуанской делегации было отказано во въездных визах.

По никарагуанской политической традиции (которая копировала опыт США), все избиратели предварительно должны были зарегистрироваться и получить соответствующие удостоверения. Однако эти документы до выборов хранились у специальных избирательных судей, чтобы исключить возможность махинаций с удостоверениями. Сандинисты решили сохранить обязательную регистрацию, так как она должна была послужить одновременно и переписью населения. Но при этом никаких жестких мер ответственности за отказ от регистрации не предусматривалось.

Именно в ходе регистрации избирателей «координадора» и «контрас» решили дать первый бой правительству. И те и другие призвали граждан бойкотировать регистрацию, а «контрас» пригрозили расправой всем тем, кто примет в ней участие. «Ла Пренса» отказалась публиковать информацию о правилах регистрации Высшего избирательного совета. Срыв регистрации фактически означал бы и срыв самих выборов.

Правительство объявило 27-30 июля 1984 года выходными, чтобы каждый никарагуанец мог зарегистрироваться на одном из 4000 участков. 100 из них не смогли открыться из-за атак «контрас», которые 27 июля убили регистраторов в городках Яли и Муэлье-де-лос-Буэйес. На следующий день в засаду контрреволюционеров попали и работники избирательных комиссий в других районах страны. Тем не менее регистрация дала невиданные в истории Никарагуа результаты – на участки пришли 1 560 580 человек, или 93,7 % населения избирательного возраста.

«Координадора» оказалась перед непростой дилеммой – было понятно, что выборы вполне успешно пройдут и без нее. В начале августа 1984 года правый блок выдвинул своим кандидатом в президенты бывшего главу Национального банка и бывшего члена Хунты национального возрождения Артуро Круса, жившего с 1981 года в Вашингтоне. С весны 1984 года Крус был на содержании ЦРУ.

Крус (который в 1983 году открыто поддержал Пастору) вернулся в Никарагуа и стал вести избирательную кампанию, не регистрируясь официально кандидатом в президенты. Лидер «координадоры» Раппачиолли прямо сказал в августе 1984 года: «Крус не намеревается баллотироваться и заинтересован только в дискредитации выборов». За две недели до выборов корреспондент «Нью-Йорк Таймс» Филипп Таубман цитировал одного из представителей администрации Рейгана: «Администрация никогда не допускала мысли, что Крус останется в предвыборной гонке, так как в этом случае сандинисты могли бы обоснованно утверждать, что выборы были легитимными, а это сделало бы для Соединенных Штатов более сложным противодействие никарагуанскому правительству».

Реальной силой в «коодинадоре» была организация частного бизнеса – КОСЕП. Ее президент Энрике Боланьос весной и летом 1984 года поддерживал самый плотный контакт с посольством США в Манагуа, а также с представителями ЦРУ в Вашингтоне и Коста-Рике. КОСЕП получал дотации от американцев еще с 1980 года.

Согласно сценарию ЦРУ, Крус вернулся в Никарагуа 22 июля 1984 года и уже 25 июля (то есть еще до регистрации избирателей) объявил, что «координадора» будет бойкотировать выборы, но продолжит вести избирательную кампанию. В этот же день, 25 июля, «контрас» напали на село Тапасле в департаменте Матагальпа и зверски убили семь мирных крестьян, пытаясь запугать население в преддверии регистрации. Всех убитых перед смертью жестоко мучили – их кастрировали и перерезали горло. Тела некоторых крестьян были расчленены и разбросаны в разные стороны, у одного с лица была срезана кожа.

Даже американских журналистов, симпатизировавших Крусу, поражало то, что кандидата правых больше заботил его имидж за пределами страны. Он говорил, например: «Если сандинисты победят, то в Йеле и Гарварде это вызовет аплодисменты, но победа их будет пирровой, так как не решит ни одного из конфликтов в стране».

Американский журнал «Тайм» 30 июля 1984 года так комментировал возвращение Круса в Никарагуа: «Коалиция оппозиционных партий заявила в этот уикенд, что она выдвинула в качестве президентского кандидата бывшего члена хунты Артуро Круса, который, как ожидается, вернется на этой неделе из своей добровольной ссылки в США. Однако оппозиция настаивает на том, что она не войдет в гонку до тех пор, пока сандинисты не отменят чрезвычайное положение и не ослабят иные формы контроля над страной. Реагируя на заявления сандинистов, президент Рейган заявил, что «ни одно лицо, преданное демократии, не будет участвовать в этих бесстыдных выборах советского стиля».

Прямо перед началом предвыборной кампании в Никарагуа в американские СМИ была «слита» информация со ссылкой на сотрудника Ведомства США по борьбе с наркотиками: сандинисты якобы используют территорию Никарагуа для доставки кокаина в США. На самом деле организаторы «утечки» из ЦРУ явно валили с больной головы на здоровую – к тому времени и ФБР, и таможня США, и упомянутое ведомство по борьбе с нароктиками, да и само ЦРУ прекрасно знали о поставках огромных партий кокаина в США через никарагуанских «контрас». Вырученные деньги шли как Пасторе, так и Бермудесу. Уже были проведены первые аресты наркокурьеров ФДН и АРДЕ в Майами и Лос-Анджелесе.

Кандидат на пост президента от СФНО Даниэль Ортега совершенно справедливо расценил сообщения о наркотрафике через Никарагуа как очередную ложь, призванную очернить сандинистов в глазах мировой общественности, чтобы сорвать выборы.

Фактически Крус шантажировал сандинистов – дескать, если те пойдут на уступки и откажутся от революционных завоеваний, он сможет «убедить» «контрас» прекратить войну. Тем самым кандидат «координадоры» признавал, что действует заодно с вооруженной контрреволюцией. Крус был готов официально зарегистрироваться кандидатом только в случае полной амнистии для всех национальных гвардейцев Сомосы и начала прямых переговоров с «контрас».

Крус и его кандидат на пост вице-президента, лидер Социал-христианской партии Адан Флетес попытались добиться от сандинистов уступок с помощью международного давления. Были подключены Социалистический интернационал и бывший президент Венесуэлы Карлос Андрес Перес, у которого с сандинистами были хорошие отношения.

Теперь Крус требовал уже переноса выборов на 1985 год, так как ему якобы не хватало времени на развертывание полноценной избирательной кампании. На самом деле выборы следовало оттянуть по соображениям американской внутренней политики, которые учитывало ЦРУ. Выборы в Никарагуа должны были состояться 4 ноября 1984 года, а 6 ноября в США выбирали президента и часть конгресса. В ЦРУ надеялись на победу Рейгана (в сентябре 1984 года после выхода из гонки Харта она казалась более чем вероятной) и поражение демократов в палате представителей. В этом случае в начале 1985 года можно было снова запросить в конгрессе финансирование «проекта контрас». Но, чтобы получить деньги, Никарагуа надо было представить тоталитарным государством, где нет свободных выборов. Соответственно, до выделения средств конгрессом нового созыва эти выборы не должны были состояться.

СФНО в конце сентября 1984 года пошел на переговоры с «координадорой» при посредничестве президента Колумбии Бетанкура, представителей лидера СДПГ Вилли Брандта, а также Карлоса Андреса Переса. Одновременно фронт обратился в Высший избирательный совет с просьбой продлить срок регистрации кандидатов в президенты, чтобы дать возможность Крусу все же принять участие в выборах. 2 октября 1984 года на переговорах в Рио-де-Жанейро СФНО и «коодинадора» практически договорились. В обмен на прекращение огня со стороны «контрас» (что Крус взял на себя) сандинисты согласились перенести выборы на январь 1985 года и увеличить объем бесплатного телеэфира для политических партий, чтобы Круус сумел компенсировать свое неучастие в предвыборной кампании.

Но это соглашение сорвалось, так как «координадора» потребовала у фронта еще несколько дней, чтобы обсудить его текст. СФНО отказался, поскольку в этом случае под угрозу при всех вариантах ставилась дата выборов – 4 ноября 1984 года. Крус, может быть, и хотел баллотироваться, но он ничего не решал. В администрации США постановили, что «координадора» ни при каких условиях не должна участвовать в выборах, чтобы не придавать им международного признания. К тому же если «контрас» прекратили бы огонь хотя бы на время, то все столь тщательно выпестованное ЦРУ движение развалилось бы полностью и окончательно.

В результате «координадора» обвинила СФНО в срыве соглашения Рио-де-Жанейро и окончательно решила бойкотировать выборы. «Коммунистическая», с точки зрения «координадоры», газета «Вашингтон Пост» оценила бойкот правых абсолютно верно: «…(бойкот) реально означает, что внутренняя оппозиция, вместо того, чтобы самой играть главную роль, рассчитывает, что финансируемая США партизанская война и иное международное давление помогут ей свергнуть правительство или заставить его еще больше открыть политический процесс… Лидеры оппозиции признали в нескольких интервью, что они никогда всерьез не хотели участвовать в выборах 4 ноября и спорили только о том, стоит ли вести кампанию два месяца, а затем выйти из гонки по причине использования сандинистами административного ресурса». Газета отмечала, что все наблюдатели предсказывали победу сандинистов вне зависимости от позиции «координадоры» и Крус (а главным образом его американские покровители) просто не хотел очутиться в роли проигравшего, да еще и с большим отрывом.

Но проблема американцев состояла в том, что помимо Круса в Никарагуа были еще как минимум три правых кандидата на пост президента, которые вовсе не намеревались бойкотировать выборы.

От Консервативной демократической партии баллотировался доктор Клементе Гидо, который, в отличие от скучного теоретика Крууса, был прекрасным оратором и гордился тем, что имеет черный пояс по карате. Предвыборные митинги Гидо, в которых участвовали в основном представители средних слоев (прежде всего торговцы, недовольные регулированием цен), накалом антисандинистских лозунгов не уступали мероприятиям «координадоры».

Вот как описывал один из митингов Консервативной демократической партии в городе Хинотепе в сентябре 1984 года советский журналист: «Двое совсем еще молодых парнишек в новенькой, необмятой еще форме внутренних войск безуспешно стараются утихомирить сторонников Консервативной демократической партии (КДП), собравшихся в Хинотепе на предвыборный митинг. В основном это – средние и мелкие буржуа, торговцы, экзальтированные секретарши, дебелые матроны из числа владелиц ресторанов. Все они вошли в раж. В ход пущены уже палки и камни, уже зазвенели, затрещали под ударами стекла стоявшего поблизости автобуса, уже заклубилась пыль, покрывая серой завесой „поле битвы“. Крики, гвалт… „Долой сандинистов!“, „Красные, вон из Никарагуа!“, „Кубинцы и русские убирайтесь!“, „Власть подлинным никарагуанцам!“ – злыми, визгливыми глоссами скандировали матроны и секретарши по команде человека с мегафоном…»

Заметим, что в том же Сальвадоре даже представить себе было невозможно легальный митинг, на котором, например, требовали бы убрать из страны американцев.

Лидер консерваторов обещал в случае победы немедленно отменить все меры государственного регулирования цен, договориться с «контрас» и привлечь в страну американский капитал. Многие никарагуанцы, попросту уставшие от войны и связанных с ней лишений, были готовы поверить Гидо.

В интервью советскому журналисту Гидо говорил: «Прежде всего, мы установим стабильные и прочные отношения с Соединенными Штатами. Сандинисты совершили роковую для себя ошибку, не сумев стать друзьями США. Отсюда и все их беды. Мы же, развивая и всемерно поощряя частное предпринимательство, будем создавать благоприятные условия для притока в национальную экономику иностранного капитала, главным образом, американского…»

Но американцам был не нужен сам Гидо, мешавший своей шумной борьбой дискредитации выборов. По словам кандидата демократических консерваторов, за две недели до выборов представители посольства США в Манагуа посетили главного менеджера кампании Гидо и предложили ему деньги и пост нового лидера КДП в обмен на обещание немедленно выйти из избирательной кампании. Соратник Гидо перед искушением не устоял.

Другим кандидатом правого лагеря был лидер Независимой либеральной партии Вирхилио Годой, который также боролся за голоса буржуазии и средних городских слоев. Программа Годоя практически не отличалась от антикоммунистических тезисов Гидо. Годой втолковывал избирателям, что «контрас» и США воюют только против сандинистов, и если СФНО убрать от власти, то война и лишения мгновенно прекратятся. На одном из митингов Годой обещал: «В первый же день после принятия власти президента республики я прикажу рассадить всех русских, кубинцев, чехов и прочих по самолетам и убрать их из Никарагуа. Я спасу страну от марксизма!»

При этом до февраля 1984 года Годой был министром труда в правительстве Никарагуа.

20 октября 1984 года Годою нанесли визит посол США в Манагуа Гарри Бергольд и советник посольства по политическим вопросам Майкл Джойс. На следующий же день Годой объявил о выходе из предвыборной гонки. Объясняя свой шаг, Годой прямо сказал, что на это его подвигла точка зрения американского посла – «сейчас не самое лучшее время для выборов».

Независимая либеральная партия после демарша Годоя раскололась на две части, одна из которых по-прежнему хотела участвовать в выборах. Противники Годоя среди либералов утверждали, что он получил от американцев 300 тысяч долларов за бойкот. Кандидат на пост вице-президента от Независимой либеральной партии и часть кандидатов на места в парламенте остались в гонке.

24 октября 1984 года советник американского посольства по политическим вопросам посетил Маурисио Диаса, кандидата в президенты от Народной социал-христианской партии (в 1976 году она откололась от Социал-христианской и позиционировала себя как левоцентристская христианско-демократическая партия). Диасу также предложили бойкотировать выборы, но он отказался.

30 октября 1984 года состоялось заседание СНБ США, посвященное выборам в Никарагуа. На нем с удовлетворением констатировалось: «Отказ Независимой либеральной партии от выборов лишает организованные сандинистами выборы всякого смысла. Выборы 4 ноября не дадут им легитимности, к которой они так стремятся, хотя они и консолидируют их контроль над Никарагуа. Продолжаются попытки заставить сандинистов перенести выборы и согласиться на требования «координадоры».

Как заметила «Нью-Йорк Таймс», самым главным нарушением в никарагуанских выборах была та роль, которую в них играла администрация Рейгана.

ЦРУ и госдепартамент заранее заготовили материалы для американских СМИ на 5 ноября с осуждением никарагуанских выборов как нелегитимных.

В конце октября 1984 года «контрас» усилили атаки на избирательные участки и просто населенные пункты, чтобы запугать избирателей. Но было ясно, что сил на срыв выборов у контрреволюции нет, и поэтому «контрас» объявили на 4 ноября временное прекращение огня.

Однако американцы, чтобы запугать никарагуанских избирателей, пошли, прямо скажем, на нетрадиционные меры. Утром 3 ноября (накануне выборов) в домах многих никарагуанцев задрожали стекла и затряслась на столах посуда для завтрака. Люди в ужасе подумали, что наступило очередное разрушительное землетрясение. На самом деле американский самолет-шпион СР-71 («Блэкберд»), пилотируемый майором ВВС США Бобом Белером и капитаном Роном Табором, специально перешел над территорией Никарагуа звуковой барьер. Подобные акции устрашения американцы повторяли потом несколько раз. Формально американцы объясняли свои полеты над территорией суверенного государства тем, что искали новые партии советского тяжелого вооружения, якобы прибывшего в Никарагуа.

«Блэкберд» был новейшим американским самолетом-шпионом. Он мог обозревать 100 тысяч квадратных миль с высоты в 15 миль и развивать скорость 2600 миль в час. Его камеры автоматически производили 1800 фотографий на 1600 миль поверхности.

Естественно, лишенные истребителей-перехватчиков и ЗРК дальнего радиуса действия никарагуанские вооруженные силы были беспомощны перед лицом этих «черных птиц». Сомоса оставил в наследство СНА только пять учебных самолетов Т-33А, один бомбардировщик Б-26 (он был выведен из строя), по шесть легких учебных истребителей Т-28 и малых самолетов «цессна 337», три транспортных С-47 и два «КАСА С. 212», два израильских легких штурмовика IAI-201 «Арава», несколько легких «цессн», один вертолет UH-1H, два вертолета Н-34 и четыре ОН-6А. Ни один из этих самолетов не был реактивным или сверхзвуковым, вследствие чего американцы могли летать над территорией Никарагуа совершенно безнаказанно.

Пулеметные и пушечные зенитные установки советского производства (например, ЗУ-23 или КС-19) не могли достать СР-71 ни по высоте, ни по скорости.

Тем не менее несмотря на наглую и откровенную демонстрацию силы американцами, выборы состоялись и прошли без всяких серьезных нарушений (что подтвердили десятки иностранных наблюдателей, в том числе американских). В голосовании приняли участие 75,4 % зарегистрированных избирателей. Из них 67 % (736 тысяч человек) проголосовали за кандидата СФНО на пост президента Даниэля Ортегу и вице-президента – Серхио Рамиреса. СФНО получил 61 место (из 96) в Национальной ассамблее (парламенте).

На втором месте (14 %) оказались демократические консерваторы, завоевавшие 14 мест в парламенте. Независимые либералы из-за вызванного США раскола оказались на третьем месте (9,6 % голосов и девять мест). За Народную социал-христианскую партию проголосовали 5,6 % (шесть мест).

В выборах участвовали также три партии, занимавшие более левые, чем СФНО позиции. Никарагуанская социалистическая партия (коммунисты, ориентировавшиеся на СССР) получила 1,3 % голосов, еще более левая Никарагуанская коммунистическая партия – 1,5 %, троцкисты из Марксистско-ленинского движения народного действия – 1 %. Все три левые партии завоевали по два места в парламенте.

6,1 % бюллетеней (71 тысяча) были признаны недействительными, что отражало реальную силу «координадоры», призвавшую бойкотировать голосование, в том числе и таким методом.

Выборы 1984 года были первыми по-настоящему честными и свободными за всю историю Никарагуа и превосходили по степени открытости все аналогичные выборы в странах Центральной Америки.

Это не помешало США по заранее заготовленному сценарию осудить выборы как «постыдные». Но, например, Би-Би-Си 5 ноября 1984 года сообщала иное: «Примерно 400 иностранных наблюдателей, включая определенное количество американцев, были в Никарагуа, чтобы следить за избирательным процессом. Неофициальный британский наблюдатель лорд Читни заявил, что процесс был несовершенным, но у него нет никаких сомнений, что выборы были честными».

Правда, большинство американских газет постарались в своих комментариях не сильно отличаться от официальной точки зрения администрации Рейгана.

Все время, пока шла избирательная кампания в Никарагуа, американское телевидение старательно ее игнорировало: с 1 августа по 7 ноября 1984 года в вечерних новостях этой теме было посвящено всего 18 минут 40 секунд. После выборов «Нью-Йорк Таймс» в редакционной статье от 7 ноября под странным заголовком «Никто не выиграл в Никарагуа» писала: «Только наивные люди верят, что воскресные выборы в Никарагуа были демократическими или узаконили довод о популярности сандинистов… Сандинисты облегчили критику этих выборов как нечестных. Главным было их решение прервать переговоры с Артуро Крусом, оппозиционным демократом, чья кандидатура могла бы превратить выборы в более легитимные. Он пытался добиться отсрочки выборов до января, но ему не дали времени, чтобы устроить перемирие с оснащенными США повстанцами-«контрас».

Таким образом, газета практически признала, что Крус, «контрас» и США безуспешно пытались шантажировать сандинистов.

Успех сандинистов на выборах был тем более впечатляющим, если учесть тяжелое состояние никарагуанской экономики вследствие необъявленной войны США против Никарагуа и дисбалансов, свойственных любой экономике переходного периода, особенно зависимой от конъюнктуры мирового рынка.

В 1984 году в результате действий «контрас» погибли 1114 человек, 516 были ранены, 2469 – угнаны за границу. Среди жертв было более 100 детей в возрасте до 12 лет.

План на 1982 год в Никарагуа не приняли, так как планы 1980 и 1981 годов полностью выполнены не были. Национальное руководство СФНО подвергло министерство планирования критике за постановку нереальных целей, но на самом деле у министерства просто не было рычагов для того, чтобы добиваться выполнения плана. Ведь подавляющая часть ВВП Никарагуа по-прежнему производилась в частном секторе.

План на 1983 год был одобрен, но не опубликован, – свои коррективы вносила война. Ведь план мог служить для США и «контрас» руководством по экономической дестабилизации страны. В 1983 году Национальное руководство СФНО образовало из специалистов «экономическую ячейку» для реформирования хозяйственного механизма страны. В 1984 году в качестве высшего органа по формулированию экономической политики был учрежден «Экономический совет», состоявший из профильных министров экономического блока. Министерство планирования было упразднено и преобразовано в секретариат Экономического совета.

Но в целом экономическая стратегия страны не менялась – все предприятия ориентировали на рост производства (причем именно в физическом, а не в стоимостном выражении) при одновременной стагнации заработной платы и внутреннего потребления, чтобы избежать инфляции.

На роль главного экоономического ведомства попыталось выйти министерство сельского хозяйства. Его шеф, член Национального руководства СФНО Хайме Уилок считал, что Никарагуа в обозримом будущем сохранит свою аграрную специализацию в мировой экономике. В этих условиях следовало одновременно наращивать как производство экспортных технических культур (главного источника валюты для импорта), так и культур для внутреннего потребления с целью достижения полного самообеспечения страны продуктами питания. При этом для повышения доли добавленной стоимости в экспорте предполагалось проводить первичную обработку сырья для повышения его цены.

С политической точки зрения планы министерства сельского хозяйства опирались на популярное и бесспорно правильное мнение, что Никарагуа надо уходить от модели капитализма, в которой наибольшую прибыль можно получать только в торговле и в финансовом секторе, за счет деградации и стагнации материального производства.

Хайме Уилок так описывал цель экономической политики правительства: «Революция начала разрабатывать новую экономическую модель, основанную на поиске новой роли в международном разделении труда. Мы будем продолжать оставаться производителями товаров потребления, но не одно и то же – производить необработанные товары потребления или обработанные товары потребления. Мы хотим стать промышленной страной, которая продает продукцию обрабатывающей промышленности, перерабатывая нашу собственную сельскохозяйственную продукцию, упаковывая ее, производя мебель из нашей древесины… В этом состоит глубокий национальный смысл нашей революции».

Этот подход был здравым, и министерство Уилока фактически отвечало за все материальное производство в стране, так как даже рудиментарная никарагуанская промышленность была тесно связана с сельским хозяйством.

Учитывая обилие и плодородие земель Никарагуа, в таком плане не было ничего фантастического. Однако его следовало плотно координировать с другими мерами государства в области цен, зарплат и регулирования денежной массы.

Интенсификация сельскохозяйственного производства (например, снятие трех урожаев в год вместо одного, что позволял никарагуанский климат) требовала существенного наращивания импорта удобрений, машин, химикатов и горючего. Но для этого была нужна валюта, а финансовое положение страны оставалось сложным – США блокировали кредиты международных организаций и западных стран. Социалистические страны заполняли эту брешь, но по-настоящему эффективно использовать средства мешала война. Что толку, например, было с помощью кредитов расширять производство кофе (который охотно покупал, например, СССР), если морская блокада Коринто заставляла урожай гнить в порту?

Интересно, что в качестве одного из возможных источников финансирования индустриализации никарагуанского сельского хозяйства сандинисты, как и Сталин в 1929 году, считали мировой экономический кризис. Уилок объяснял это следующим образом: «Кризис приобрел глобальные масштабы, и производящие машины и оборудование компании в Европе, Северной Америке и даже в Латинской Америке накопили запасы продукции, которую они не в состоянии сбыть. Со стороны некоторых государств просматривается тенденция вместо того, чтобы субсидировать эти компании, помочь им экономически (сбыть продукцию) с помощью кредитных линий покупателям. Таким образом, Никарагуа… будет искать эти кредитные линии для импорта средств призводства».

Точно такую же линию – индустриализация за счет интенсификации сельского хозяйства – проводил Сталин, и она была успешна в условиях Великой депрессии 1929–1932 года. СССР «на корню» закупал на Западе целые заводы вместе с рабочими и инженерами. Было приобретено 70 % германского станочного парка на простаивавших в результате кризиса заводах.

Однако коренное отличие советской модели ускоренного роста было в том, что она как раз не опиралась на кредитные линии западных стран. Сталин реалистически рассудил, что в условиях массового банкротства немецких и американских банков и ликвидации золотого стандарта основных валют машины и оборудование можно купить только за экспортные товары. В СССР это было зерно. Чтобы в десятки раз нарастить его экспорт, Сталин и провел принудительную коллективизацию сельского хозяйства. За это пришлось заплатить высокую политическую цену – но уже в 1937 году обеспеченные отечественными машинами (собранными, например, на бывших заводах Форда, перевезенных в СССР) колхозы собрали рекордный урожай, и жизнь в советской деревне действительно стала «веселей».

Сандинисты такую политическую цену платить не захотели. Если бы они перевели все сельское хозяйство в госсектор, то толкнули бы в ряды контрреволюции десятки тысяч крестьян и торговцев. К тому же США не преминули бы заклеймить Никарагуа как «марксистско-ленинское государство». Но беда была в том, что американцы и так фактически воевавали против Никарагуа, и осторожность сандинистов в экономической политике их нисколько не сдерживала.

Саботаж никарагуанских предпринимателей также не ослабевал, несмотря на сдерживание сандинистами роста заработной платы. Сталин, например, тоже убедился в необходимости коллективизации только после известной «хлебной забастовки» 1927 года, когда кулацкие хозяйства отказались продавать государству зерно по текущим закупочным ценам и тем самым фактически подорвали весь экспорт. Бухарин тогда просто предложил эти цены повысить, но дело было в том, что государство не смогло бы обеспечить выросший денежный спрос деревни промышленной продукцией.

Таким образом, повышение закупочных цен в тех условиях означало инфляцию.

Со всеми этим проблемами в точности столкнулась Никарагуа, с той лишь разницей, что сандинисты пошли по «бухаринскому пути».

Они увеличивали закупочные цены для крестьян, но вынуждены были субсидировать розничные цены в городах, так как сами же были против быстрого роста заработной платы. Субсидии ложились непомерной нагрузкой на бюджет, вызывая рост днежной массы и инфляцию. Инфляция, в свою очередь, заставляла вновь повышать закупочные цены для крестьян, которые, кстати, были недовольны тем, что их повышали недостаточно часто. В то же время частные торговцы охотно платили крестьянам более высокие цены, чем государственные закупочные оргаизации. Сами торговцы, предвосхищая очередной виток роста цен, придерживали товар, создавая его дефицит.

Выбор у сандинистов был небольшой. Национализировать сельское хозяйство, как Сталин, они не хотели по политическим соображениям. Оставалось либо вообще отпустить цены и тем самым фактически вернуться к дореволюционой модели экономики, либо национализировать оптовую и частную торговлю. Сандинисты выбрали именно последний вариант.

С тем чтобы увеличить поступление валюты для целей индустриализации, санднисты ввели в начале 1982 года нормированную продажу сахара населению по твердым ценам. Нормы были весьма щедрыми, но, естественно, многих угнетала сама необходимость получать в сандинистских комитетах защиты специальные карточки, которые можно было «отоваривать» только в определенные дни и в определенных магазинах. Тем не менее, казалось, что сандинисты были правы с политической точки зрения – большинство населения считало такую меру социально справедливой.

В октябре 1982 года карточки ввели на рис, в начале 1983-го – на хозяйственное мыло и растительное масло. В августе 1982 года ограничили потребление бензина для частных автомобилей (которых в Никарагуа было мало) – не более 20 галлонов (примерно 80 литров) в месяц.

Как только на тот или иной продукт вводились карточки, государство сразу же запрещало его оптовую (а позднее и розничную) продажу частными лицами. К середине 1984 года частных торговцев официально исключили из сбыта около двадцати самых ходовых товаров широкого потребления, в том числе сахара, молока, риса, бананов, мыла, растительного масла, проса, туалетной бумаги.

Все эти меры не отразились бы на полпулярности СФНО, если государство смогло реально обеспечить их проведение в жизнь. На практике же частные торвгоцы скупали товары по низким ценам в государственных магазинах и перепродавали их по коммерческим ценам, получая баснословную прибыль. Причем в мелкой коммерции, по разным оценкам, было занято официально и неофициально до 40 % населения Манагуа – ведь промышленность в Никарагуа практически отсутствовала, а на государственную службу не могли принять всех желающих. Только на самом известном Восточном рынке столицы (на котором, как на одесском Привозе, можно было купить все) постоянно работали до 60 тысяч мелких торговцв, имевших налаженные связи с оптовиками-частниками или с самими сельхозпроизводителями.

Для всех этих торговцев национализация торговли означала лишение главного источника существования. Поэтому неудивительно, что после введения распределения и контроля над ценами в городах расцвела нелегальная торговля. Когда государственные инспекторы стали проводить на рынках облавы, продавцы переместились на улицы, где уже не хватило бы никакой полиции, чтобы взять ситуацию под контроль.

Правительство неоднократно обращалось к торговцам с увещеваниями принять во внимание сложное положение страны – ведь начиная с 1984 года надо было еще и снабжать сильно выросшую численно армию. Однако, как и во все времена, стремление торговцев к прибыли оказывалось гораздо сильнее любой морали. К тому же многие торговцы и сами состояли в сандинистских массовых организациях, ввиду чего правительство не хотело применять против них откровенно репрссивные меры. В народе была распространена следующая точка зрения – мы за революцию и против янки, но не мешайте нам торговать.

В 1982 году разница между государственными и частными (нелегальными) ценами была еще относительно небольшой. И во многом потому, что правительство удерживало на искусственно низком уровне курс кордобы к доллару, который, естественно, влиял на цены импортных товаров. Однако такая политика, опять же, вела к росту цен уже на номинированные в национальной валюте товары. К тому же самой валюты для обеспечения ею официального курса тоже не хватало, так как предприниматели продолжали активно переводить свои долларовые накопления за границу.

В начале 1982 года разница между официальным и нелегальным курсами составляла 1,4:1, а в конце – уже 2,8:1. В конце 1983 года разница была уже более чем шестикратной, а в 1984-м – 16-кратной.

Торговцы по-прежнему получали баснословные прибыли на разнице официальных и неофициальных цен, и это привело к парадоксальному результату. Многие рабочие и служащие начали уходить из «формального» сектора экономики в «неформальный». На некоторых государственных предприятиях, как в промышленности, так и в сельском хозяйстве, стала ощущаться нехватка рабочей силы. Ведь зарплаты там были практически заморожены, а в частной торговле можно было зарабатывать в разы больше.

Получалось, что сандинисты вместо поощрения материального производства способствовали дальнейшему росту торгово-ростовщической прослойки общества.

Таким образом, сандинисты не только поссорились с торговцами, но и привлекли в ряды этой все более и более оппозиционной массы новых сторонников.

Естественно, этим воспользовалась оппозиция. «Ла Пренса» грудью встала на защиту частной торговли, особенно любимого жителями Манагуа Восточного рынка, который правительство, по сути, попыталось закрыть под видом перепланировки. Правда, эта перепланировка (которая предусматривала расширение помещений и оснащение их канализацией и холодильниками) была задумана еще во времена Сомосы и проводилась на деньги США. Сандинисты лишь завершали начатое, но «Ла Пренса» твердила о смертельной борьбе правительства против любой частной тоговли. Торговцы жаловались и на то, что правительство специально изменило маршруты движения автобусов, чтобы они не подъезжали к Восточному рынку и спекулянты не получали новые партии нелегального товара.

Первая же встреча возмущенных торговцев с Даниэлем Ортегой закончилась скандалом. Он назвал их «сбродом», а когда те потребовали пустить в зал фотографа «Ла Пренсы», возмущенно сказал, что если торговцам так уж нравится «Ла Пренса» то пусть они и обращаются туда за решением всех своих проблем.

В 1982 году министерство внутренней торговли для контроля розничных цен создало специальные группы инспекторов, не носивших униформы. Инспекторы получили право на месте конфисковывать любой товар, который был запрещен к продаже частными торговцами. На рынках вспыхивали драки, некоторых инспекторов даже убили. Когда инспекторы в сопровождении полиции в середине 1982 года провели облаву на рынке в Масайе, торговцы объявили двухдневную забастовку и прекратили торговлю.

Правительственная пресса начала активную кампанию против спекулянтов. Публиковались материалы о рейдах Комитетов сандинистской защиты и фотографии тех торговцев, у кого изымали припрятанные товары. Тогда торговцы сами стали ездить к производителям и рано утром привозить в города запрещенные товары, которые затем сбывали проверенным клиентам. В ответ на это полиция устроила на въезде в Манагуа блокпосты. Те, кто утверждал, что купил товары в государственной торговле, должны были показать чек.

В газетах публиковали отчеты о задержании лиц то с 3000 бананов, то с 50 килограммами риса или 65 фунтами парного мяса.

В своем выступлении по случаю четвертой годовщины революции Даниэль Ортега обрушился с критикой на «спекулянтов, придерживающих товары, тех, у кого менталитет сомосистов и кто продолжает делать деньги на голоде и нужде народа». «Мы должны наказать со всей решительностью спекулятивную практику монополистов и, в целом, всю торговлю на голоде и нужде народа. Законы для этого уже есть. Решения приняты. Но нам нужна энергия каждого, чтобы добиться выполнения этих решений».

Однако десятки тысяч торговцев не могли бороться сами с собой. Тем более что в спекуляции участвовали и многие кооперативы и даже государственные хозяйства. Ведь частники платили за их продукцию больше, чем государственная сбытовая компания ЭНАБАС.

Например, в конце 1984 года государственные бойни предагали частным животноводам 6000 кордоб за голову крупного рогатого скота, в то время как нелегальные частные бойни давали 15 000. Таким образом, фактически государственные бойни могли закупать скот только у государственных же производителей. Затем государственые бойни продавали мясо частным торговцам по 17 кордоб за фунт (это была установленная государством цена), а те перепродавали его в розницу по 50 кордоб.

По этой схеме получалось, что государственные производители и переработчики страдали, а население все равно не видело дешевого мяса.

Государство несло еще и потери при субсидировании продаваемых через госторговлю розничных товаров. Например, в конце 1984 года производителям платили по 8 кордоб за фунт бобов, затем государство тратило еще 2,75 кордобы на транспортировку и складирование, а затем продавало бобы потребителям по 4 кордобы за фунт. Некоторые производители, продававшие ЭНАБАС бобы по 8 кордоб, затем покупали их в розничной торговле в два раза дешевле и перепродавали частникам.

Правительство ужесточало борьбу против спекулянтов. В мае 1984 года был принят закон о защите потребителей. Теперь спекулянтов могли подвергать наказанию уже не только суды, но и полиция прямо на месте. Закон также давал право министерству внутренней торговли брать под контроль государства любую частную фирму, которая нарушала предельно допустимый уровень цен. Министр внутренней торговли Дионисио Маренко, выступая на заседании госсовета, заявил: «…либо мы сломаем руки спекулянтам, либо они сломают нас».

Правда, Маренко признал, что государственные закупочные цены «смешны» и повышаются «черепашьим» темпом. В 1984 году закупочные цены были существенно подняты, что сразу же позитивно сказалось на борьбе против «контрас». Ранее многие крестьяне помогали контрреволюции именно потому, что были недовльны закупочной политикой ЭНАБАС.

Но повышение закупочных цен означало и повышение государственных субсидий на поддержание розничных цен, что, в свою очередь, подрывало и так дефицитный в условиях войны госбюджет. В 1984 году стало ясно, что повышения розничных цен не избежать, но это больно ударило бы по тем горожанам, которые сидели на фиксированной зарплате, прежде всего по госслужащим. Уровень личного потребления граждан и так упал после революции, поскольку рабочих и служащих призывали не требовать роста заработной платы. Но терпение горожан – основной базы революции – было на исходе.

В 1984 году средние реальные зарплаты были на 23 % ниже, чем в 1980 году и на 44 % ниже, чем в 1977-м. Квалифицированные рабочие уходили с фабрик в торговлю. Стала ощущаться нехватка кадров на текстильных и строительных предприятиях.

В июле 1983 года даже Сандинистский профцентр трудящихся попросил правительство отменить введенный в 1981-м мораторий на рост заработной платы. И это несмотря на открытую критику Национального руководства СФНО, в частности, отвечавшего за профсоюзы Виктора Тирадо. Последний утверждал, что повышение зарплаты возможно только при соответствующем увеличении проивзодительности труда. Он говорил, что рабочим следует «трудиться как можно более напряженно, не прося ни о чем, – это и есть рабочий класс, класс-авангард». Это было, конечно, по-своему логично, но рабочие страдали от инфляции и высоких цен «черного рынка».

Летом 1983 года даже министерство труда призвало повысить минимальную зарплату на 50 %. В плане на 1984 год содержалось правильное положение о том, что политика в области оплаты труда должна противодействовать оттоку квалифицированных кадров из промышленности.

Однако Национальное руководство СФНО все же считало, что повышение зарплаты вызовет инфляцию. Выступая перед трудящимися 1 мая 1984 года, Хайме Уилок заявил: «В нынешней ситуации бесплезно для профсоюза идти к руководству компании и требовать повышения зарплаты… Если мы повысим зарплату, что произойдет? Зарплата входит в себестоимость производства бобов, хлопка, кукурузы, сахара, да всего».

Но нельзя было уже не реагировать на требования рабочих без риска, что они могут перейти на сторону оппозиции. Многие предприниматели лицемерно говорили своим рабочим, что давно бы повысили им зарплату, но сандинисты не разрешают этого делать.

Из положения решили выйти введением по всей стране единой тарифной сетки оплаты труда, чтобы каждый получал одинаковую зарплату за аналогичный труд аналогичной квалификации. В 1984 году в Никарагуа стали внедрять разработанную в 1983 году «Систему стандартизации и организации труда и заработной платы» (аббревиатура СНОТС). Было установлено 28 тарифных категорий. Выплата утсновленной для каждой категории базовой заработной платы зависела от выполнения установленной нормы. Это было относительно легко там, где преобладали сдельные формы (например, оплачивалось конкретное количество произведенной продукции). Была установлена система бонусов за стаж работы, занимаемую должность, за работу в трудных регионах страны (по советскому образцу) или тех, которые правительство считало приоритетными с точки зрения экономического развития.

Естественно, рабочие, считавшие, что их записали не в те тарифные категории, сразу начали проявлять недовольство. Например, в конце 1984 года забастовали рабочие пивного завода «Виктория», требовавшие перевода в более высокую категорию оплаты труда.

Народное правительство и работодатели из госсектора, как правило, стремились помещать своих рабочих в самую высокую категорию. Это привело к тому, что на практике введение СНОТС означало повышение зарплаты в среднем на 40 %.

Правительство оценило введение СНОТС позитивно, так как это ликвидировало анархию в сфере оплаты труда и позволило создать определенную систему стимулов для повышения производительности труда и улучшения трудовой дисциплины. Однако на многих предприятиях СНОТС превратились в систему, сдерживающую повышение заработной платы теперь уже по «законным», формальным критериям.

СНОТС во многом стала дополнительным стимулом и для инфляции. Перевод рабочих в более высокую категорию, например, за выслугу лет, означал увеличение денежной массы и рост цен.

Государство пыталось ограничить «ненужный» импорт, так как валюты не хватало и следовало обеспечивать, прежде всего, сельское хозяйство, которое само эту валюту и зарабатывало. Были созданы две комиссии, одна из которых включала в себя члена правительственной хунты, министра внешней торговли и главу Национального банка. Каждый хозяйствующий субъект, которому требовалась валюта для импорта, должен был подавать в эту комиссию заявку. Иногда ее рассматривали до двух лет. Это вызывало естественное недовольство, и даже министерство планирования выступало за децентрализацию процесса принятия решений в этой области. Но валюты не хватало, и реально упростить процесс можно было, только отпустив кордобу в свободное плавание по отношению к доллару. Это, в свою очередь, означало бы резкую девальвацию национальной валюты, столь же резкое удорожание критического импорта и всплеск инфляции.

Повышение инфляции объяснялось во многом и безответственным поведением госсектора, зачастую вызванным политическими мотивами. Государственным предприятиям в сельском хозяйстве и в промышленности давали задания не в кордобах, а в валовых показателях. Считалось главным произвести как можно больше нужной народу продукции – финансовые издержки отходили здесь на второй план. В результате государственные компании боролись за вал любой ценой, зная, что государство, в крайнем случае, всегда поможет погасить финансовый убыток новыми дешевыми кредитами.

С одной стороны, госхозы действительно нарастили производство основных сельскохозяйственных культур: если в 1980 году они давали 16 % объема производства в стране, то в 1986 году – 26 %. Однако это достигалось высокой себестоимостью произведенной продукции, которую приходилось сглаживать государству, не хотевшему повышения цен для населения. В 1984 году денежные субсидии государства государственным фирмам соста вили 7 % ВВП.

Вторжение США на Гренаду в октябре 1983 года привело к резкому ускорению аграрной реформы в Никарагуа. К концу 1982 года только 1,6 % сельскохозяйственных земель в Никарагуа были переданы от одного собственника другому. Государство само обрабатывало конфискованные у Сомосы земли и стремилось к тому, чтобы по аграрной реформе землю получали только кооперативы, а не частные лица. Такая политика (хотя и правильная с точки зрения интенсификации производства) была политически ошибочной, поскольку крестьяне во многих районах вообще не получили ничего от революции, которая, с другой стороны, стала диктовать им закупочные цены. Именно поэтому в 1981–1982 годах многие крестьяне-частники поддерживали «контрас».

Точно с такой же дилеммой столкнулся Ленин, который, правда, быстро и прагматично сумел ее решить. Большевики, как известно, как и сандинисты, стояли за сохранение крупных передовых помещичьих хозяйств, которые в России тоже в основном работали на экспорт. Однако крестьяне требовали раздела помещичьей земли, в чем их поддерживали эсеры. Ленин взял за основу эсеровскую программу «черного передела», и уже к началу сева 1918 года большевики раздали землю крестьянам. Это привело к падению экспорта, но дало Красной армии миллионы солдат, готовых с оружием в руках защищать свои наделы и правительство, которое эти наделы бесплатно предоставило.

Сандинисты в 1979–1983 годах шли по прямо противоположому пути. Они всеми силами наращивали экспорт с помощью крупных частных и государственных хозяйств за счет фактического прекращения реального раздела земли между мелкими крестьянами. Эти мелкие крестьяне и качнулись в сторону контрреволюции.

Нападение США на Гренаду показало, что жертвой агрессии может стать и Никарагуа. Но в этом случае правительство могло опираться только на сотни тысяч вооруженных людей, чтобы хотя бы как-то скомпенсировать техническое превосходство сил вторжения.

Другими словами надо было обучить на случай возможной войны десятки, если не сотни тысяч крестьян, раздав им оружие. Но крестьянин, как известно, лучше и упорнее всего дерется именно за свой надел.

В январе 1983-го министерство сельского хозяйства планировало в текущем году распределить среди крестьян всего-навсего 140 тысяч га земли (2,5 % всей сельскохозяйственной площади страны). Причем землю предполагалось давать преимущественно кооперативам.

Но уже через два дня после оккупации США Гренады Хайме Уилок заявил, что еще до конца года крестьяне получат 160 тысяч га земли. К тому же правительство начало массовую (и очень удачную в политическом смысле) кампанию по ускоренной регистрации фактического землевладения. Многие земельные собственники в Никарагуа не имели никаких документов на землю, и во времена Сомосы любой ушлый адвокат какого-нибудь латифундиста мог лишить владельца земли именно на этом основании.

Теперь права крестьян регистрировали в массовом порядке.

За 41 день 1983 года (после нападения американцев на Гренаду) крестьянам дали 30 % всей земли, перераспределенной после принятого в 1981-м закона об аграрной реформе.

Правда, до конца 1984 года правительство все равно предпочитало перераспределять земли в пользу кооперативов. Только 8 % выделенной по аграрной реформе земли получили частные собственники. Тем самым предполагалось побудить крестьян объединяться в кооперативы. Но крестьяне не спешили, и СФНО относил это на счет их общей политической отсталости. Виктор Тирадо говорил в 1981 году: «…нелегко устранить в умах многих товарищей крестьян привычку к индивидуальной обработке земли. Мы должны против этого бороться. Мы должны ликвидировать у них индивидуалистические идеи, потому что доказано, что коллективная обработка земли приносит крестьнам больше пользы, чем индивидуальная работа на участке, которая никогда не вырвет крестьянина из нищеты и отсталости».

Это было в большой степени действительно так, но многие крестьяне не хотели идти в кооперативы еще и потому, что те торговали только с государственными закупочными организациями, устанавливавшими низкие по сравнению с частниками цены.

В 1984 году, когда государство повысило закупочные цены, отношение крестьян к сандинистам стала меняться в благоприятную сторону, чему способствовала и активная регистрация прав землевладельцев землей. В 1984–1985 годах «контрас» пришлось почувствовать это на себе.

В целом в 1982–1983 годах никарагуанская экономика стагнировала, но затем война взяла свое, и начался экономический спад.

В 1982 году впервые за время революции сократился ВВП страны – на 0,8 %, причем в расчете на душу населения он упал даже на 4 %. Но финансовые показатели были все еще нормальными по никарагуанским меркам – цены выросли «всего» на 22,2 %, дефицит бюджета по-прежнему оставался в районе 13 % ВВП. Правительство смогло сократить импорт до 722 миллионов долларов (с 922 в 1981 году), но упал и экспорт – до 408 миллионов долларов (с 500).

В 1983 году, казалось, удалось вновь вернуться к экономическому росту. ВВП увеличился на 4,6 %, в расчете на душу населения – на 1,2 %. Однако резко взлетел дефицит – до 30 % ВВП, что означало и всплеск инфляции – до 32,9 %. Дефицит внешнеторгового баланса тоже вышел из-под контроля и достиг 400 миллионов долларов. Обслуживание внешнего долга (3,8 миллиарда долларов) достигло 43,5 % от экспортной выручки.

Ухудшение экономического положения страны было вызвано, прежде всего, войной. Государство стало во множестве производить неэкономические расходы, которые только усугублялись ущербом, наносимым стране действия «контрас». Но сандинисты все еще медлили с переводом страны на военные рельсы.

В 1984 году ВВП снизился на 1,6 %, в том числе на душу населения – на 4,8 %. Дефицит бюджета достиг астрономической величины в 41,4 % ВВП. Инфляция явно вырвалсь из-под контроля – 47,3 %. Дефицит внешнеторгового баланса превысил 440 милионов долларов, причем из-за действий «контрас» и диверсий ЦРУ экспорт снизился до 386 миллионов долларов. Внешний долг составил непосильную для страны сумму – 4362 миллиона долларов.

В 1981–1984 годах «контрас» боевыми действиями нанесли экономике Никарагуа прямой физический ущерб на 92 миллиона долларов. Из-за этого ущерба общие потери в материальном производстве превысили 300 миллионов долларов. Потери в экспорте и излишний импорт, вызванный необходимостью компенсировать ущерб, оценивались в 321 миллион долларов. Причем по мере роста американской помощи «контрас» рос и ущерб для никарагуанской экономики. Если в 1981 году он не превышал 4,3 миллиона долларов, то в 1984-м достиг непосильного для маленькой страны размера – 171,4 миллиона. Только удар диверсантов ЦРУ по Коринто в октябре 1983 года привел к ущербу на 20 миллионов долларов.

Между тем, как уже упоминалось, стратегия ЦРУ и «контрас» состояла в 1983–1984 годах именно в нанесении ударов по экспортным отраслям (отсюда и минирование портов), чтобы лишить страну валюты для критического импорта и тем самым вообще парализовать экономику.

Только в 1984 году «контрас» атаковали 18 предприятий по сбору и обработке кофе, что привело к гибели урожая на 12000 га и потерям в объеме 69 миллионов долларов. Сюда следует добавить и призыв в армию рабочих, ранее занятых на уборке кофе. Примечательно, что «контрас» нападали как на государственные хозяйства и кооперативы, так и на частные предприятия. При уборке урожая кофе 1984/1985 года были убиты 39 рабочих и нанесен ущерб в размере миллиона долларов.

В результате боев правительству пришлось к середине 1985 года переселить в другие районы страны 143 тысячи человек. На беженцев только в 1984 году пришлось потратить 5,3 миллиона долларов, в 1985-м – уже 20 миллионов.

Всего в 1982–1984 годах «контрас» атаковали более 70 государственных сельскохозяйственных предприятий, часть которых полностью лишились машин и инвентаря. В 1984 году в среднем 10 кооперативов подвергались нападениям каждый месяц. В этом же году пришлось бросить на корню 25 тысяч акров кукурузы и бобов только в департаментах Хинотега и Нуэва Сеговия, что привело к ущербу в 11 миллионов долларов. В отдельных случаях приходилось переводить на новое, более безопасное место целые кооперативы.

«Контрас» активно уничтожали деревья ценных пород, которые издревле экспортировала Никарагуа, особенно в департаментах Селайя (Москития) и Нуэва Сеговия. В 1984 году были сожжены 44 тысячи гектаров хвойных деревьев. Это нанесло сильнейший удар по планам правительства развернуть массовое строительство домов для граждан с помощью промышленного производства деловой строительной древесины.

В результате минирования, захватов и обстрелов портов Никарагуа потеряла 19 рыболовецких судов и судов по добыче морепродуктов – тоже одной из важных статей никарагуанского экспорта. Только в 1984 году рыболовная отрасль понесла убытки в размере 11 миллионов долларов. Часто рыбаки боялись выходить в море из опасений, что их судно (как и их самих) могут угнать в Гондурас.

В общей сложности в 1981–1984 годах прямой и косвенный ущерб от военных действий превысил 525 миллионов долларов.

Американцы, поддерживая контрреволюцию, прилагали активные усилия, чтобы заблокировать для Никарагуа кредитные ресурсы международных финансовых организаций. В 1982 году из-за действий США Никарагуа было отказано в 38 миллионах долларов кредитов, в 1983-м – в 61,3 миллиона, в 1984-м – в 92,1 миллиона долларов.

Например, 30 января 1985 года госсекретарь Шульц в письме президенту Межамериканскому банка развития (МАБР) Антонио Ортису Мене угрожал, что США сократят финансирование банка, если он предоставит Никарагуа кредит на 58 миллионов долларов, предназначавшийся мелким и средним сельхозпроизводителям. Согласно Уставу МАБР решения о выделении кредитов должны были приниматься только на основании экономических, но никак не политических соображений. Шульц разъяснял в письме, что хотя кредит и носит «мирный» характер, но он высвободит средства никарагуанского правительства «для консолидации марксистского режима и финансирования агрессии Никарагуа против ее соседей». В МАБР были поражены – даже в 1970–1973 годах, во время экономической блокады Соединенными Штатами правительства Сальвадора Альенде в Чили банк не получал столь откровенно угрожающих посланий от американцев. Частным фермерам Никарагуа так и не достался кредит МАБР.

В это сложнейшее для Никарагуа время к ней на помощь пришли социалистические страны, без которых сандинисты не смогли бы вести успешные боевые действия против «контрас».

В марте 1985 года разведывательное сообщество США в секретном докладе «Никарагуа: поддержка сандинистского режима советским блоком и радикальными странами» отмечало: «Экономическая помощь советского блока и других радикальных режимов смогла частично компенсировать резкое сокращение западной торговли и помощи (Никарагуа)».

Только в 1984–1985 годах советская помощь Никарагуа (главным образом в виде поставок нефти) превысила 100 миллионов долларов ежегодно. Если в 1983 году социалистические страны финансово помогли Никарагуа примерно в объеме 300 миллионов долларов, то в 1984-м эта сумма удвоилась.

ЦРУ считало, что общая сумма кредитов и помощи социалистических стран и стран социалистической ориентации Никарагуа в 1979–1984 годах превысила 1,3 миллиарда долларов.

Фактически социалистические страны полностью погашали дефицит никарагуанского внешнеторгового баланса. Причем СССР поставлял не только оружие, но и зерно (как и ГДР в первой половине 80-х годов), экономя Никарагуа большие валютные ресурсы. В Никарагуа шли советские тракторы, автомобили и транспортные вертолеты. С 1983 года начали поставляться прокат черных металлов, удобрения, бумага. В ответ никарагуанцы поставляли кофе и сахар, но большая часть этих товаров шла в капиталистические страны за валюту, поэтому торговое сальдо Никарагуа с Советским Союзом было отрицательным.

В 1986 году объем советско-никарагуанской торговли составлял 284,1 миллиона рублей, причем превалировал советский экспорт.

После того, как в результате противоправных действий США по минированию никарагуанских портов Мексика сократила поставки нефти в Никарагуа (чего и добивались американцы), Советский Союз фактически взял на себя снабжение страны нефтью. В 1984 году, по оценкам ЦРУ, советские поставки нефти составляли в среднем 6 тысяч баррелей в день, в то время как в 1983 году они не превышали 1000 баррелей в день. СССР пытался договориться с Венесуэлой и Мексикой о сделках типа «своп», согласно которым эти страны поставляли бы в Никарагуа нефть в обмен на советские товары или деньги. Тем самым серьезно экономились бы расходы на транспортировку от советских портов до Никарагуа. Американцы всячески давили на Мексику и Венесуэлу, чтобы сорвать такое соглашение.

В 1985 году была создана советско-никарагуанская межправительственная комиссия по экономическому, торговому и научно-техническому сотрудничеству.

В 1984-м СССР предоставил Никарагуа кредит на 74 миллиона долларов для закупки советских автомашин, средств связи и на развитие образования.

В 1980–1984 годах в социалистических странах получили высшее и среднее специальное образование 1300 никарагуанцев. Никарагуанские студенты появились, например, в МГИМО, где обучались только представители самых близких СССР социалистических стран. На 1 января 1985 года в странах СЭВ учились 5 тысяч никарагуанцев.

На начало 1985 года в Никарагуа, по оценке ЦРУ, работали 150 гражданских специалистов из СССР – в сферах рыболовства, сельского хозяйства и образовании.

Военная помощь СССР, по оценкам американской разведки, подчеркивавшей, что это была именно помощь, а не кредиты, резко выросла именно в 1984 году и составила 250 миллионов долларов.

Страны Варшавского договора и Куба поставили в Никарагуа в этом году танки Т-55, транспортные вертолеты МИ-8, боевые машины пехоты и бронетранспортеры, тральщики, орудия для береговой обороны, радарные установки и зенитные пушки, грузовики, джипы.

Помимо боевых вертолетов МИ-24 СССР поставил в 1984 году в Никарагуа джипы и грузовики, радиоэлектронное оборудование для перехвата воздушных целей, а также вертолеты МИ-8.

В Никарагуа, по данным ЦРУ, на начало 1985 года работали 50–70 советских военных советников, в основном в генеральном штабе СНА и на обслуживании вертолетного парка. Следует подчеркнуть, что, в отличие от американских военных советников в Сальвадоре (конгресс ограничил их количество 55, но на самом деле их было больше), советские военнослужащие не участвовали в боевых действиях.

Еще в 1981 году СССР обещал поставить Никарагуа устаревшие к тому времени истребители МИГ-21. Однако США предупредили публично, что не допустят появления этих самолетов в Никарагуа и немедленно уничтожат их с воздуха. Конечно, позиция американцев была грубейшим нарушением международного права, тем более что у Сальвадора и Гондураса имелось несколько десятков реактивных истребителей американского производства. Но Москва не стала обострять отношения с Вашингтоном, и МИГи в Никарагуа так и не появились.

В 1985 году в ВВС Никарагуа был 31 легкий самолет. Все эти машины, в основном американского и израильского производства, были турбовинтовыми и устарели морально и физически. В 1982 году Ливия подарила Никарагуа шесть легких тренировочных итальянских самолетов SF 260 ML/W (максимальная скорость 347 км в час, вес пустого самолета 755 килограммов).

Для сравнения, в ВВС Гондураса (второй по бедности стране в Латинской Америке после Гаити) было до 50 сверхзуковых истребителей и истребителей-бомбардировщиков и 48 тренировочных самолетов. У Сальвадора на вооружении находилось 53 сверхзвуковых истребителя и истребителя-бомбардировщика и 64 других самолета.

Эти цифры показывают весь цинизм утверждений администрации Рейгана о «милитаризации» Никарагуа и ее «опасности» для соседей.

Точно так же обстояло дело и по всем другим видам боевой техники, за исключением танков и БТР, где у Никарагуа было примущество над соседями. Но эти танки (Т-55) были устаревшими и не могли участвовать в нападении на Сальвадор (у этой страны с Никарагуа не было сухопутной границы) или на Гондурас в условиях бераздельного господства в воздухе гондурасской и сальвадорской авиации.

Американская разведка была вынуждена признать в секретном докладе от 8 марта 1985 года, что никакой реальной военной опасности от Никарагуа для соседей не исходит. «Самая главная непосредственная угроза, которую Никарагуа представляет для своих соседей наращиванием вооружений, заключается в ее способности поддерживать левые повстанческие группы из-за сильного щита обычных вооружений. Однако растущие наступательные способности Никарагуа также представляют потенциальную угрозу для непосредственных соседей. Хотя вероятность концентрированной никарагуанской атаки против своих соседей очень небольшая ввиду боязни американского ответного удара, наращивание (военной мощи Никарагуа) имеет важное писхологическое значение для отношений между странами региона». В этом пассаже ясно проглядывает желание американской разведки совместить реальное положение дел (отсутствие угрозы со стороны Никарагуа для соседей) с желанием угодить Рейгану и порассуждать хотя бы о «психологической опасности» со стороны сандинистов.

Реальная же угроза для мира в Центральной Америке была в другом, и это признавала в своем докладе американская разведка: «…Сандинисты могут не устоять перед соблазном усилить свои атаки против баз „контрас“ в Гондурасе, например, с помощью боевых вертолетов. Манагуа может прийти к мнению, что Гондурас окажется не в состоянии протестовать против таких атак без признания факта присутствия на его территории крупных сил повстанцев».

Забегая вперед, скажем, что прогноз ЦРУ оказался верным. Но ведь разрядить ситуацию в регионе можно было очень просто – прекращением всякой поддержки Гондурасом и США вооруженной никарагуанской контрреволюции.

В октябре 1984 года СССР передал сандинистам оружие, которое немедленно изменило весь характер войны против «контрас», – на болгарском корабле «Христо Ботев» в Никарагуа прибыли четыре ударных вертолета МИ-24 (экспортная модификация МИ-25), прекрасно зарекомендовавших себя в борьбе против спонсируемых США и Китаем душманов в Афганистане. Современный (принят на вооружение в Советской армии в 1976 году) хорошо бронированный МИ-24 нес грозное ракетно-пушечное вооружение. Высокая скорость позволяла вертолетам даже перехватывать легкие транспортные самолеты «контрас». МИ-24 был единственным вертолетом в мире, совмещавшим функции ударного и транспортного, что было особенно ценно для Никарагуа с ее плохими дорогами. Всего никарагуанская армия со временем получила 12 машин.

ЦРУ оценило объем советской военной помощи Никарагуа в 1979–1984 годах в 500 миллионов долларов, что было просто мизерной цифрой по сравнению с военной помощью США Гондурасу и Сальвадору. В 1980–1984 годах США предоставили своим союзникам в Центральной Америки военную помощь в объеме 2,3 миллиарда долларов. Если же добавить сюда военные объекты, построенные во время различных маневров, присутствие военных советников, помощь, предоставленную на экономические нужды, но реально потраченную на вооруженные силы стран-сателлитов, то получится астрономическая цифра 9,5 миллиарда долларов.

Другие социалистические страны также помогали Никарагуа по мере сил. Кубинцы строили современный и самый крупный в мире завод по производству сахара TIMAL. Он был энергетически независимым благодаря большому искусственному озеру площадью 12 квадратных километров. С помощью забетонированных каналов вода с озера подавалась на разветвленную ирригационную систему плантаций сахарного тростника. Сахарный тростник планировалось убирать только машинами, а биомассу использовать для производства энергии – это был один из первых крупных биоэнергетических проектов в мире.

Также кубинские строители сооружали шоссейные и железные дороги, в том числе и те, которые впервые в истории Никарагуа должны были связать тихоокеанское побережье страны с Москитией (от Матагальпы до Пуэрто-Кабесаса). Кубинцы помогали строить и стратегически важную железую дорогу от Коринто через Манагуа до Эль-Блуффа на Атлантике. Именно этому строительству всячески пытались помешать диверсанты ЦРУ и «контрас».

ЦРУ считало, что на начало 1985 года в Никарагуа работали 6000–7500 кубинцев, в том числе 2000 строителей, 1000–1500 советников в различных министерствах и других гражданских госорганах, 300 врачей. 1500 учителей были в конце 1984 года отозваны на родину с целью плановой ротации.

По оценкам ЦРУ, в Никарагуа было 2000–2500 кубинских военных советников, в числе прочих и тех, кто участвовал в боевых действиях в Анголе. Кубинцы были прикомандированы к генеральному штабу СНА, к штабам всех 15 бригад и многих батальонов регулярной армии. ЦРУ отмечало, что кубинцы участвуют и в боевых операциях (в отличие от советских военных советников). Американцы полагали также, что кубинские пилоты летают на МИ-8 во время боевых операций.

По данным «контрас» (явно сильно завышенным), в 1984 году в боях в Никарагуа были убиты 50 кубинцев.

Куба поставляла в Никарагуа в виде помощи основную массу легкого стрелкового оружия, боеприпасов и ручных гранатометов, а также патрульные катера.

ЦРУ отмечало, что из европейских социалистических стран наибольшую помощь Никарагуа оказывает Болгария. Там обучались летать на МИГ-21 никарагуанские пилоты. В 1984 году, по оценкам американской разведки, болгарская военная помощь утроилась по сравнению с 1983-м. Именно из Болгарии были получены первые вертолеты МИ-24, а также танки Т-55, плавающие танки ПТ-76, бронетранспортеры БТР-60, БТР-152, БРДМ-2, зенитные 57-миллиметровые пушки с радарными установками.

Болгары работали над углублением атлантического порта Эль-Блуфф. Примерно 200 болгарских советников трудились в экономических министерствах, прежде всего, в министерстве планирования. Проект по углублению порта Эль-Блуфф стоимостью до 125 миллионов долларов болгары осуществляли вместе с голландцами, причем Болгария предоставила кредит в размере 40 миллионов долларов. В 1987 году после завершения работ порт должен был принимать суда водоизмещением до 35 тысяч дедвейт. Этот проект был крайне важным для никарагуанской экономики, так как большие суда мог принимать только порт Коринто на тихоокеанском побережье. В остальных гаванях корабли океанского типа не могли прямо пришвартоваться к пирсам (ввиду малой глубины), поэтому грузы с кораблей приходилось перевозить на берег баржами и лихтерами.

Именно поэтому диверсанты из ЦРУ так стремились вывести Коринто из строя и помешать углублению порта Эль-Блуфф. Как уже упоминалось, на американской мине подорвалось голландское судно-землечерпалка, прибывшее в Никарагуа для работ в Эль-Блуффе.

Примечательно, что болгарская военная помощь так обеспокоила американцев, что те в декабре 1984 года потребовали у Софии прекратить поставки тяжелого вооружения в Никарагуа и, по данным ЦРУ, добились соответсвующего обещания.

Польша поставляла в Никарагуа легкие самолеты для сельского хозяйства, ЧССР – строительные машины, грузовики, оборудование для предприятий кожевенно-обувной промышленности. ЦРУ считало, что, «несомненно», именно Москва «побудила» и Прагу, и Варшаву резко увеличить помощь Никарагуа в 1984 году.

Товарооборот Никарагуа с ГДР достиг в 1984 году 252 миллионов марок ГДР (в 1980-м он составлял 77,6 миллиона марок).

По оценкам ЦРУ, Восточная Германия в области военной помощи «не выделялась» и не поставляла в Никарагуа боевое оружие: в 1984 году из ГДР поступили грузовики и средства связи. В Никарагуа работали, по данным ЦРУ, 60–70 военных советников из ГДР, в основном в органах безопасности и при обслуживании средств связи. Немцы помогали обслуживать аэропорт в Эстели.

ГДР предоставила Никарагуа кредит на 148 миллионов долларов в целях развития сельского хозяйства и экспортных отраслей.

КНДР, согласно данным американской разведки, поставила в 1984 году в Никарагуа патрульные катера. ЦРУ установило присутствие в Никарагуа 15 северокорейских военных советников.

Если в 1980 году доля стран – членов СЭВ во внешней торговле Никарагуа составляла смехотворную цифру 1,1 %, то в 1985-м она выросла до 33 %.

В 1985 году СЭВ наметил перечень из 30 объектов, которые социалистические страны были готовы сооружать или реконструировать в Никарагуа. В их число входили, например, проект орошения 30 тысяч га в долине между городами Масайя и Манагуа, строительство текстильного комбината в Эстели, расширение цементного завода в Сан-Рафаэле, строительство глубоководного порта на Атлантике, развитие молочного производства и т. д.

В мартовском докладе 1985 года американская разведка отмечала: «…сандинисты также попытались развить отношения в области военных поставок с радикальными некоммунистическими государствами». В 1983 году Ливия попыталась через Бразилию поставить в Никарагуа легкие самолеты L-39, но американцам в сотрудничестве с бразильскими властями удалось сорвать эту сделку. Иран обещал поставить оружие, но по состоянию на март 1985 года, отмечало ЦРУ, своего обещания не выполнил.

25–50 ливийцев, по данным ЦРУ, находились в Никарагуа в качестве инструкторов ВВС. Американцы считали, что в стране также работают 15–30 пилотов из Организации освобождения Палестины (ООП).

Ливия, Алжир и Иран предоставляли Никарагуа и финансовую помощь (которую ЦРУ в 1984 году оценивало в 100 миллионов долларов), например, путем поставок нефти по низкой цене и закупок никарагуанских продуктов по преференциальным ценам.

Опираясь на помощь стран социалистического содруружества и искренние симпатии народов и правительств большинства стран – членов ООН, Никарагуа в начале 1985 года уверенно смотрела в будущее.

 

Глава 3. «Мы погибли бы, если бы не погибали». Никарагуа в 1984-1990 годах

Через два дня после выборов в Никарагуа Рональд Рейган был триумфально переизбран президентом Соединенных Штатов Америки: он набрал 58 % голосов. Специальный номер журнала «Ньюсуик» вышел под заголовком: «Америка: страна Рейгана». К ужасу американских либералов и мировой прогрессивной общественности, американцы поддержали человека, бравировавшего своим узким кругозором и готового ввергнуть все человечество в мировую войну. Десятки миллионов американцев гордились своим президентом, который в их понимании сумел стереть позор Вьетнама агрессией против маленькой и беззащитной Гренады. Теперь с Америкой считались, и она была готова не только угрожать силой, но и применить ее. Помимо Рейгана героем для многих американцев стал кинематографический персонаж Рэмбо, ветеран вьетнамской войны, сотнями убивающий коммунистов на всех континентах.

Что касается политики США в отношении Никарагуа, то, согласно данным опросов общественного мнения в 1983-1986 годах, только после Гренады большинство американцев были в той или иной степени согласны с Рейганом. Тогда против участия США в необъявленной войне против Никарагуа выступали «лишь» 48 % опрошенных. Позднее против курса администрации всегда высказывались от 55 до 65 % опрошенных. Даже оболваненное постоянной антикоммунистической пропагандой большинство населения США все же не понимало, почему, собственно, надо было ненавидеть сандинистов. На соседей они не нападали, американскую собственность не конфисковывали, советских ракетных и прочих баз не размещали.

Поэтому главной задачей Рейгана после переизбрания было запустить в СМИ новую порцию антикоммунистических страшилок, чтобы заставить конгресс возобновить финансирование «контрас».

Уже на следующий день после переизбрания Рейгана американские СМИ презентовали народу сообщения со ссылкой на разведсообщество США: советский корабль «Бакуриани» приближается к Никарагуа, чтобы разгрузить там истребители МИГ-21. СМИ нагнетали такую же истерию, как во время Карибского кризиса 1962 года. Мол, МИГи представляют для США смертельную опасность, и Америка не должна ее терпеть. Информацию в СМИ «слил» один из ближайших идейных соратников Рейгана, помощник президента по национальной безопасности, глава аппарата СНБ Макфарлейн.

Конечно, американские военные не воспринимали всерьез рассказы о некой угрозе со стороны советских самолетов выпуска 50-х годов. Но все уважающие себя сенаторы и конгрессмены дружно сплотились вокруг администрации в протесте против поставок МИГов в Никарагуа.

Неважно, что информация не подтвердилась (никаких МИГов на борту «Бакуриани» не было), – задел для новой мощной антиникарагуанской кампании был создан. Американцы не в первый раз распространяли абсолютно лживые сообщения о поставках советского оружия в Никарагуа (хотя эта страна имела полное право приобретать у любых других стран все, что желала). В мае 1983 года администрация Рейгана распространила фотографии с самолетов-шпионов, якобы доказывавшие, что советские корабли «Нововолынск» и «Полоцк» привезли в Никарагуа некие наступательные системы вооружений. Однако американские репортеры, присутствовавшие на разгрузке, смогли увидеть только полевые кухни из ГДР и 12 тысяч тонн минеральных удобрений. Затем лично Рейган, коверкая название, говорил об опасной миссии советского корабля «Ульянов», который якобы тоже привез в Никарагуа что-то ужасное. Британские журналисты увидели на «Ульянове» 200 грузовиков, 80 джипов и пять машин «скорой помощи».

Но по законам пропаганды, которые активно использовал еще Геббельс, чем чудовищнее ложь, – тем охотнее в нее поверят. При этом Никарагуа была вынуждена постоянно оправдываться, что тоже вполне устраивало Рейгана.

Никарагуа, между тем, подчеркнула, что имеет суверенное право приобретать любое оружие, но не намерена форсировать гонку вооружений в регионе. Даниэль Ортега заявил в интервью «Ньюсуик»: «Мы зондировали во многих странах, включая западные, пытаясь приобрести самолеты-перехватчики… Никарагуа – единственная страна в регионе, у которой нет такого типа самолетов. И именно Никарагуа – та страна, которой они нужны». Ортега был прав, так как над территорией Никарагуа летали десятки самолетов «контрас» и США с разведывательными и боевыми миссиями. Атаке подвергся даже единственный международный аэропорт страны. В то же время ни у повстанцев Сальвадора, ни у партизан Гватемалы никаких самолетов не было.

В самой Никарагуа паника в США вокруг «Бакуриани» и начавшиеся демонстративные полеты «Блэкберд», происходившие каждый день, вызвали слухи о предстоявшем военном вторжении США. Причем так думало большинство населения вне зависимости от политических взглядов. Правительство провело частичную мобилизацию резервистов, а на подступах к Манагуа, как и после вторжения на Гренаду, опять появились танки.

Рейган, естественно, назвал эти меры «истерией», но в США в самом деле уже давно разрабатывались конкретные планы вторжения в Никарагуа.

Еще в феврале 1984 года в прессу просочился доклад профессора Джорджтаунского университета Теодора Морана, который детально расписывал сценарий военных действий США против Никарагуа. Моран полагал, что для оккупации Никарагуа понадобится максимум 61 тысяча морских пехотинцев, десантников и войск спецназначения, 734 вертолета и несколько десятков танков.

Собственно, сценариев, предложенных профессором, было два. Реализация первого «облегченного» сценария требовала всего лишь одной дивизии морской пехоты, одной парашютно-десантной дивизии, легкой механизированной бригады сухопутных сил и батальона «рейнджеров».

Удар надо было произвести одновременно с суши, с воздуха и с моря. Для придания американской интервенции «международного характера», как и в случае с Гренадой, в агрессии должны были принять участие символические воинские контингенты стран КОНДЕКА (Сальвадора, Гондураса и Гватемалы).

Силы вторжения захватывали аэродромы и плацдармы в районе портов для подвода подкреплений, затем соединялись в крупные ударные группировки и брали штурмом основные никарагуанские города на тихоокеанском побережье за 12 дней. Потом войска США должны были в течение 20 дней преследовать отступившие части СНА на открытой местности и за три месяца полностью подавить все крупные очаги сопротивления. Одну американскую дивизию можно было вывести уже через 122 дня боев, а оставшиеся полторы должны были оккупировать Никарагуа на протяжении пяти лет. Вместе с силами КОНДЕКА и частями марионеточного правительства Никарагуа (образованного на базе «контрас») оккупанты окончательно подавили бы остатки партизанского движения в стране.

Моран отмечал, что вторжение в первый год боев приведет к полному коллапсу никарагуанского экспорта, который снизится на 80 %, но США своей экономической помощью помогут заполнить эту брешь в бюджете страны. В течение четырех лет «саботаж» сандинистов не позволит никарагуанскому экспорту достигнуть даже 60 % от уровня 1982 года, поэтому зарубежным донорам придется впрыскивать в никарагуанскую экономику по 300 миллионов долларов ежегодно в течение этого периода. Еще 500 миллионов долларов американцам и международным финансовым организациям единовременно придется потратить на восстановление разрушенной вторжением страны.

Согласно второму, «развернутому» сценарию Морана предполагалось привлечь дополнительные силы морской пехоты и ВДВ (в США воздушно-десантные части входят в состав ВВС или Особого командования войсками спецназначения) – всего 61 тысяча военнослужащих, из которых 25 тысяч непосредственно будут участвовать в боевых действиях, 216 самолетов и 734 вертолета. Как предполагал Моран, в течение самых напряженных боев на первом этапе вторжения (32 дня) американцы потеряют 148 вертолетов и семь самолетов (если бы у Никарагуа имелись хотя бы устаревшие МИГ-21, прогнозируемые потери ВВС США были бы значительно больше). За первые 12 дней боев силы вторжения будут терять в день по 50–100 убитыми и 300–600 человек ранеными. Но затем основные силы СНА будут разгромлены, и интенсивность потерь существенно снизится – до 15–30 убитых в день. Согласно сценарию, на каждого убитого американца пришлось бы примерно 10 погибших никарагуанцев. Всего за время первых интенсивных боев потери войск США должны были варьироваться от 1061 до 2122 погибших и 5400–10 800 раненых, не считая потерь от несчастных случаев.

В течение трех последующих месяцев, когда силы вторжения уже будут только преследовать разбитые части СНА и народной милиции, потери американцев составят 15 вертолетов, три самолета, 450–900 убитых и 2700–5400 раненых (плюс 81–161 погибший от несчастных случаев). За последующие два года противопартизанской войны США лишатся 30 вертолетов, шести самолетов, 200–600 убитых и 300–900 раненых. Главным на данном этапе будет решительно прервать любые каналы снабжения партизан-сандинистов оружием и боеприпасами с Кубы или из СССР. Основную тяжесть «зачисток» возьмут на себя части КОНДЕКА и бывшие «контрас».

Таким образом, вся операция по вторжению и «умиротворению» Никарагуа стоила бы США около 10 тысяч жизней американцев (и по логике потерь – примерно 100 тысяч никарагуанцев) и около миллиарда долларов.

Морана попросили написать план вторжения с двояким умыслом. Во-первых, администрация Рейгана как бы говорила конгрессу словами «независимых ученых» – если не профинансировать «контрас», способных свергнуть «коммунистический режим» в Манагуа, то свергать его придется гораздо более высокой ценой – ценой жизней сотен американских солдат. Во-вторых, Никарагуа давали понять, что свергнуть сандинистов США явно по плечу, причем американцы сумеют сделать это с не столь уж большими потерями (в сравнении с Вьетнамом). Соответственно, Никарагуа лучше пойти на уступки, договориться с «контрас» и свернуть революцию по-хорошему.

Помимо скандала с несуществующими МИГами США устроили истерику по поводу строящегося в Никарагуа военного аэродрома Пунта-Уэте с взлетно-посадочной полосой в 3200 метров. Американцы заявили, что аэродром готовят для советских стратегических бомбардировщиков, которые с территории Никарагуа будут патрулировать побережье США. Бросалось в глаза, что пропагандистская подготовка агрессии против Гренады начиналась с таких же домыслов относительно гренадского международного аэропорта Пойнт-Салинас. На самом деле работы в Пуэнте-Уэте ускорила американская бомбежка международного аэропорта Манагуа в 1983 году. Ведь столичный аэропорт был по совместительству единственной серьезной базой никарагуанских ВВС, и, строя другой военный аэродром, никарагуанцы просто хотели вывести из-под возможного повторного удара свой единственный международный аэропорт.

Реакцию никарагуанцев на новый виток американских угроз хорошо передают слова бойцов одного из батальонов народной милиции, сказанные советскому корреспонденту: «Да все шестьдесят тысяч янки здесь положим. Еще шестьдесят тысяч придут – и они в землю лягут. Дерева на кресты у нас хватит, не поскупимся. Нет, не взять им Никарагуа. Кубу не взяли, Вьетнам не взяли, нас тоже не возьмут – вооруженный народ непобедим. В Никарагуа в оккупантов каждый куст, каждый камень у дороги стрелять будет…»

12 тысяч студентов и молодых рабочих были отозваны с уборки кофе в территориальные батальоны народной милиции. Хайме Уилок прокомментировал это следующим образом: «Лучше пусть упадут на землю зерна кофе, чем наша страна».

Министр иностранных дел Никарагуа Мигель д’Эското так ответил на вопрос о реальности американского вторжения: «Если вы спросите, возможно ли вторжение США, я отвечу, что казалось невозможным переизбрание такого человека, как Рейган, но его выбрали. Если бы мы жили в другой стране, то могли бы откинуться в кресле и спрашивать себя, реально ли вторжение. Но, живя в Никарагуа, мы не можем позволить себе такую роскошь. Мы должны быть готовы к худшему».

Тем временем у берегов Никарагуа проводили очередные маневры крупные соединения ВМС США во главе с вновь используемым Рейганом линкором Второй мировой войны «Айова» (плюс еще 24 боевых корабля). В районе досягаемости берегов Никарагуа палубной авиацией дежурили по два авианосца в Атлантике и в Тихом океане. Многие обращали внимание на то, что вторжение на Гренаду год назад началось с точно таких же маневров в Карибском море.

Если доклад Морана можно было посчитать частным мнением ученого, то министр обороны США и один из главных «ястребов» в администрации Рейгана Каспар Уайнбергер расставил 28 ноября 1984 года все точки над «i». Уайнбергер провозгласил в Национальном пресс-клубе «шесть заповедей» возможного боевого применения вооруженных сил США. Главной из этих «заповедей» была следующая – если уж США применят свою армию, то не отступят, пока не добьются полной победы над врагом.

В это время положение «контрас» в Никарагуа и Гондурасе продолжало ухудшаться, причем не столько от прекращения финансирования по линии ЦРУ (были и другие источники), сколько от внутренних распрей и мощных ударов СНА и народной милиции.

Бермудес почти полностью прекратил как-либо руководить боевыми действиями. Освободившись от опеки ЦРУ, он полностью посвятил себя любимым занятиям: очередным «секретаршам» и разворовыванию и так оскудевшей спонсорской помощи американцев. Бермудес любил хорошо пожить и перенестись в старое доброе прошлое – как и во времена незабвенного Сомосы, денщик чистил ему ботинки, утюжил мундир и почтительно будил по утрам словами «Как спалось сеньору верховному главнокомандующему?»

В штабе «главкома» в глубоком тылу, в Гондурасе висела карта Никарагуа, на которой были отмечены места боев отрядов «контрас». Если в каком-то районе страны точек и стрелок не наблюдалось, то Бермудес удивленно вопрошал: «А почему там ничего не происходит?» На этой же карте он «инструктировал» уходившие в Никарагуа «тактические группировки» «контрас»: «Идите туда и что-нибудь сделайте!»

31 марта 1984 года «контрас» сильно не повезло – офицеры гондурасской армии, которым и самим очень надоели бандитствующие боевики, сняли с должности командующего гондурасской армией генерала Альвареса, который был до тех пор прочной «крышей» «проекта ЦРУ» в Гондурасе. Альваресу пришлось покинуть страну, а новое армейское командование под прессингом общественности стало разбираться со случаями многочисленных «исчезновений» оппозиционных деятелей во время фактического правления генерала. Вскоре гондурасцы вышли на след «китайца» Рикардо Лау, и тому пришлось скрепя сердце давать показания по принципу: «Да, я выполнял мелкие поручения генерала Альвареса». В результате сам Лау стал опасаться за свою жизнь – он не исключал, что гондурасские военные «уберут» его, чтобы скрыть следы своих собственных преступлений. Лау пришлось бежать в Гватемалу.

Вместо сильно запачканнного криминалом Лау Бермудесу пришлось назначить нового шефа контрразведки – Хуана Хосе Селайю, который во время Сомосы был личным секретарем начальника охранки генерала Самуэля Жени. Селайя, как и Бермудес, никогда не занимал никаких командных должностей и умел только послушно выполнять приказы начальства. Он был, конечно, неравнозначной заменой матерому Лау. Главным достоинством Селайи являлась его преданность самому Бермудесу.

По этому же качеству Бермудес отбирал и другие ключевые фигуры своего штаба. Всех этих людей полевые командиры откровенно презирали как «тыловых крыс», давно не державших в руках боевого оружия.

От Лау, сильно компрометировавшего светлый образ «борцов за свободу», удалось избавиться, но новой головной болью Бермудеса в его попытках сделать очередной демократический «фейс лифтинг» ФДН стал сын вновь назначенного начальника снабжения Армандо Лопеса (по кличке Полиция) Армандо Лопес-младший по кличке Бестия. Бестия очень много пил и, напившись, рассказывал всем, кто его слушал, о том, как он любит убивать людей длинным острым ножом. Его пришлось срочно отправить на «отдых» в США.

Неудачи преследовали и «золотого парня ЦРУ», «мясника Пантасмы» Майка Лиму. Ровно через месяц после атаки на Пантасму Майк пытался выстрелить из 82-миллиметрового миномета китайским снарядом от безоткатной пушки такого же калибра («золотой парень» зачем-то поместил в миномет сразу три снаряда). Мощным взрывом были убиты четверо «контрас». Майку Лиме почти оторвало правую руку, кроме того, он был ранен в ногу. Вертолетом ЦРУ «героя» срочно доставили в гондурасский госпиталь, а затем в Майами лучшие американские хирурги сделали ему протез. Но Лима не собирался сдаваться и уже через три недели вновь отправился в Никарагуа во главе своего отряда.

Однако сандинисты воевали уже всерьез. Крестьяне сообщали милиции и СНА о передвижениях «тактической группировки» Майка Лимы. 18 апреля 1984 года «контрас» попали в «тактическую засаду», и по ним начали «работать» артиллерия и минометы. Снаряд разорвался прямо над головой Лимы. Его контузило, швырнуло на землю (при этом он сломал здоровую руку), а один из осколков попал ему прямо в глаз. Почти неделю бандиты под плотным минометным и пулеметным огнем сандинистов отходили в Гондурас и несли на импровизированных носилках своего командира. Тот потерял много крови, но выжил. На кресле-каталке «золотого парня» опять доставили в Майами. В аэропорту его встречал сотрудник ЦРУ, обеспечивший мгновенное прохождение паспортных и таможенных формальностей. Американские хирурги спасли Майку глаз и вживили стальную пластину в ногу.

Через два месяца Майк Лима опять был в Гондурасе, но для боевых действий уже не годился, – по его собственным словам, удача отвернулась от него окончательно. Тогда «герой Пантасмы» уговорил Бермудеса создать первое подразделение военной полиции в лагерях «контрас» для наведения элементарной дисциплины. Майк и его люди хватали пьяных и наркоманов, после чего те «исчезали». Бермудес запротестовал – проблемы с имиджем ему были не нужны, и он просил Майка Лиму хотя бы не убивать и не пытать провинившихся собственноручно. Но все же «золотого парня» ЦРУ – который просто любил убивать и не мог без этого существовать полноценно – пришлось уже через два месяца «освободить от занимаемой должности».

Но едва успели замять один скандал, как вспыхнул другой, героем которого на сей раз стал американец по кличке Крыса-убийца. В 1984 году студент-психолог Северо-Западного университета, антикоммунист, расист и фанатик всего военного Фрэнк Воль присутствовал в кампусе на «лекции» одного из главарей «контрас» Фернандо Чаморро. Воль загорелся и на каникулы полетел в Гондурас вместе с фотоаппаратом, чтобы «помочь» борцам против мирового коммунизма. «Контрас» посмеивались над придурковатым американцем, который выпросил у них длинный нож и то имитировал перерезание горла своим новым друзьям (излюбленный способ казни в рядах «борцов за свободу»), то в шутку колол их своим оружием. Студенту подарили форму и нарекли его гордым именем Крыса-убийца. Воля даже взяли в Никарагуа, но там с героем случился сильный приступ диареи, и назад ему пришлось возвращаться верхом на осле.

Вернувшись в США, Воль уже не говорил о «контрас» ничего хорошего. Он показал друзьям серию фотоснимков, запечатлевших казнь одного из «сандинистов», – на фото пожилого человека заставили вырыть могилу, он в нее лег, и один из «контрас» с улыбкой разрезал ему горло и вонзил нож в сердце.

В апреле – мае 1985 года Воль попытался устроиться на работу в ЦРУ, где с ним три раза проводили пробные беседы. Одному из агентов Воль показал свои снимки. Тот был потрясен и заявил, что не хочет иметь с этим ничего общего. После такого «портфолио» ЦРУ прекратило со студентом всякие контакты, и тот со злости продал фотографии прессе за 35 тысяч долларов. В апреле 1985 года их напечатал «Ньюсуик». Примечательно, что при этом Воль оправдывал «контрас» – «мы ведь в США тоже казним людей».

Как раз в это время Рейган активно лоббировал в конгрессе возобновление финансирования «контрас». И тут американские СМИ взорвали «бомбу». Зверства боевиков потрясли даже противников сандинистов на Капитолийском холме. Но Рейган продолжал действовать по законам пропагандистской войны: на одно циничное заявление он нагромождал другое, еще более циничное. Президент США был вынужден комментировать снимки Воля, но без обиняков назвал их фальшивкой. По словам Рейгана, человек на снимках после фотосессии «поднялся и ушел». Пока страна приходила в себя от такого цинизма, Рейган добавил, что для него «контрас» – моральный эквивалент «отцов-основателей США» (!).

При этом в лагерях «контрас» не только узнали убитого, но и выяснили, что убил его один из командиров «борцов за свободу» по кличке Мак. ЦРУ было взбешено – но отнюдь не самим фактом убийства, а тем, что американскому студенту разрешили вот так запросто все это запечатлеть. «Крайним» сделали Адольфо Калеро, после выступления которого Крыса-убийца пожаловал в Гондурас. Калеро, как и Рейган, твердил одно: все снимки – подделка сандинистов с целью осквернить светлый образ «борцов за свободу».

Бермудес завершил внутреннее расследование тем, что повысил Мака, сделав его начальником Центра военной подготовки ФДН.

После временного прекращения «курирования» «контрас» со стороны ЦРУ (что запретил конгресс в 1984 году, прекратив финансирование бандитов) их взял под крыло аппарат Совета национальной безопасности (СНБ) США. Вместо опытного профессионала ЦРУ Кларриджа работу с «контрас» поручили любителю со странностями и неуемной тягой ко всякого рода секретам и таинственности – подполковнику корпуса морской пехоты Оливеру Норту.

Норт родился в 1943 году в городе Сан-Антонио, штат Техас. В 1968 году он окончил военно-морскую академию и отправился во Вьетнам в должности командира взвода морской пехоты. Во Вьетнаме Норт получил высшие военные награды США – «Бронзовую звезду», «Серебряную звезду» и две медали «Пурпурное сердце». Норт выполнял особые задания в составе Сил специальных операций (совместная структура Пентагона и ЦРУ для осуществления тайных и щекотливых акций). О характере этих заданий можно судить хотя бы потому, что впоследствии Норту пришлось давать показания на суде по делу одного из его подчиненных, которого обвиняли в убийствах мирного вьетнамского населения.

В 1971 году Норт получил чин капитана и был направлен инструктором на американскую военную базу на Окинаве. С декабря 1974-го по январь 1975 года он лечился в военном госпитале Бетесда в связи с «эмоциональными проблемами». Командир якобы обнаружил Норта, когда тот в голом виде бегал с пистолетом и угрожал покончить жизнь самоубийством.

В 1981 году Норт перешел на работу в аппарат Совета национальной безопасности, где был заместителем директора по военно-политическим вопросам. В 1983 году он стал подполковником. Сначала Норт занимался в СНБ Ближним Востоком – искал тех, кто был виновен в подрыве американских морских пехотинцев в Бейруте в 1983 году. Он участвовал также в разработке плана вторжения на Гренаду.

Взгляды Норта были простыми и вполне соответствовали пещерному антикоммунизму администрации Рейгана. Он считал, что во всех социальных волнениях в Латинской Америке на 90 % виноват Кастро, и что все конгрессмены, выступающие против финансирования «контрас», – скрытые коммунисты и агенты Кремля.

И секретарь СНБ Макфарлейн, и президент Рейган высоко ценили исполнительного сотрудника, не интересующегося законностью отдаваемых ему приказов. Сам Норт говорил, что если Верховный главнокомандующий (Рейган) прикажет ему встать на голову, то он отдаст честь и немедленно выполнит это.

Для «курирования» «контрас» (которое, напомним, запретил конгресс США) Норта использовали просто потому, что он был в небольших чинах, – в случае разоблачения им можно было бы легко пожертвовать как пешкой в большой игре. Забегая вперед, скажем, что так и случилось.

Когда в мае 1984 года конгресс США отказался финансировать «контрас», Рейган дал личное указание СНБ изыскивать средства на «проект» до тех пор, пока не удастся убедить конгрессменов изменить свое решение. Президент поручил Пентагону, ЦРУ, министерству юстиции и госдепартаменту оказывать СНБ в этом всяческое содействие. Сам Норт сформулировал задачу в отношении «контрас» следующим образом: «Поддерживать их единство в качестве реальной политической оппозиции, вдохнуть в них жизнь на поле боя, продержаться, пока у нас не будет денег и пока конгресс не проголосует опять, поддерживать жизнь всего проекта, так как президент публично обещал „снова, снова и снова“ содействовать никарагуанскому сопротивлению».

Норт считал, что если срочно не дать «контрас» денег, то в течение шестидесяти месяцев они будут полностью уничтожены сандинистами.

В феврале 1984 года Норт подготовил проект директивы СНБ, согласно которой было «необходимо предпринять срочные усилия, чтобы изыскать дополнительно 10–15 миллионов долларов из иностранных или внутренних источников ввиду того обстоятельства, что выделенные ранее 24 миллиона долларов достаточны лишь для того, чтобы финансировать операции „контрас“ до июня 1984 года». Макфарлейн директиву не подписал, но устно, сославшись на президента, приказал Норту действовать именно в этом направлении.

Сам Макфарлейн безуспешно пытался заставить Израиль взять на себя финансирование, обучение и вооружение «контрас». Израиль был готов действовать (и действовал) на вторых ролях, но никак не на первых. К концу сентября 1984-го Израиль предоставил «контрас» оружия (китайского и советского производства) и снаряжения на 5 миллионов долларов. Израильтяне поставили, например, автоматические винтовки, ракеты «земля-воздух», гранаты для РПГ и т. д. Оружие переправлялось самолетами в Гондурас через Сальвадор. В конце 1983 года в Гондурасе с «контрас» работали 30 израильских военных советников, которым платили от 5 до 10 тысяч долларов в месяц.

Директор ЦРУ Кейси в меморандуме от 27 марта 1984 года поддержал усилия Макфарлейна по поиску источников финансирования в Израиле и в Саудовской Аравии, так как «никарагуанский проект» должен был оказаться без денег уже в середине мая 1984 года. Кейси сообщил, что на саудовцев уже вышли и их первоначальная реакция была «положительной». ЦРУ хотело получить деньги и от расистского режима апартеида в ЮАР, с которым согласно решению ООН всем странам было запрещено поддерживать любые связи, даже культурные и спортивные.

Саудовская Аравия, официальной религией которой всегда была ваххабитская ветвь ислама, служила США надежным кошельком для финансирования тайных, в том числе и террористических операций по всему миру. Именно на саудовские деньги шла война так называемых моджахедов против советских войск в Афганистане. Саудовцы оплатили, в числе прочего, и обучение в лагере ЦРУ в Пакистане никому не известного тогда отпрыска саудовского миллионера – Усамы бен Ладена.

9 апреля 1984 года о контактах с ЮАР проинформировали госсекретаря Шульца, и он дал «добро» (нарушив тем самым режим санкций ООН). 13 апреля в ЮАР прибыл Кларридж. Претория несмотря на санкции ООН была давним партнером США по тайным операциям против правительств Анголы, Мозамбика и Зимбабве. Американцы помогали режиму апартеида подавлять освободительное движение коренного населения как в самой ЮАР, так и в Намибии.

В 1982–1983 годах Кларридж по указанию Кейси информировал главу военной разведки ЮАР генерала ван дер Вестхуйзена о событиях в Никарагуа во время визитов южноафриканца в Лэнгли. Вестхуйзен пригласил Кларриджа в ЮАР, чтобы тот посмотрел, как южноафриканцы помогают бандитам из организации УНИТА Жонаса Савимби воевать против законного правительства Анголы (на стороне последнего сражались кубинские добровольцы).

Расисты были готовы помочь, но по возвращению в Вашингтон Кларриджу приказали «притормозить», так как весь мир был возмущен фактом минирования никарагуанских портов, и контакты с режимом апартеида на этом фоне (в случае их разоблачения) были бы США некстати.

Тем не менее ЦРУ создало в США подставную транспортную компанию «Сафэйр Фрейтерз Инк». Ее материнской фирмой была южноафриканская «Сафэйр Фрейтерз оф Саут Африка». Компании передали три самолета «локхид L-100» для возможной переброски оружия из ЮАР в Гондурас и Сальвадор. Кларридж был приятно потрясен тем, что ЮАР смогла решить проблему снабжения УНИТА по воздуху в Анголе без приземления самолетов и без пролетов в зонах плотного зенитного огня (то, чего ЦРУ и «контрас» никак не удавалось).

Правда, ЮАР не хотела иметь дело с «контрас» напрямую – имидж режима апартеида и так оставлял желать лучшего. Юаровцы продавали оружие «контрас» через одного частного дилера в Майами. Они послали в Годурас примерно 15–20 военных советников под видом «частных лиц». В феврале 1985 года ЮАР отправила 200 тонн военных грузов в Коста-Рику Эдену Пасторе. Норт предложил ЦРУ переадресовать груз в распоряжение ФДН в Гондурас – Пастору подполковник морской пехоты и антикоммунист-мракобес считал слишком «левым» и поэтому ненадежным.

Кларридж характеризовал Пастору как «военное ничтожество». Весной 1984 года ценой огромных усилий войско Пасторы смогло захватить местечко Сан-Хуан-дель-Норте с 100 жителями и гарнизоном сандинистов в количестве 70 человек неподалеку от границы с Коста-Рикой.

Пастора хотел объявить о своем триумфе и дальнейших планах на уже упомянутой выше пресс-конференции в Ла-Пенке, но к тому времени сандинисты легко отбросили его воинство назад, в мангровые заросли Коста-Рики. При отступлении бойцы Пасторы оставили на никарагуанской территории предоставленные ЦРУ средства связи и все тяжелое вооружение. В Лэгнли боялись, что сандинисты предъявят все это общественности, вызвав бурю негодования в конгрессе.

Американский «Тайм» так написал 30 апреля 1984 года об этой «победе» бывшего «команданте ноль»: «Сорок видавших виды лачуг и заросшая травой взлетно-посадочная полоса в дельте болотистой реки, может быть, и не похожи на укрепленный военный бастион. Но за время годичной партизанской войны вдоль южной границы Никарагуа это местечко в джунглях – Сан-Хуан-дель-Норте – приобрело символическое значение, превосходящее его сомнительную стратегическую ценность. После трех дней ожесточенного боя партизаны-„контрас“ из Демократического революционного альянса (ARDE) одолели сандинистский гарнизон в городе и одержали свою первую важную военную победу. После нескольких дней беспокойного затишья никарагуанские войска контратаковали на прошлой неделе. Пока несколько сотен солдат наступали, в воздухе появились самолеты и вертолеты, которые начали бомбить город. Партизаны быстро откатились назад в джунгли, оставив сандинистам дымящиеся руины Сан-Хуан-дель-Норте». «Тайм» писал, что до и после боя за Сан-Хуан-дель-Норте многие посмеивались, что прозвище Пасторы «команданте ноль» означает количество выигранных им против сандинистов сражений.

Кларридж отмечал, что после своего позорного бегства от Сан-Хуан-дель-Норте Пастора «стал плохо говорить об агентстве», то есть о ЦРУ. Макфарлейн (помощник президента США по национальной безопасности и непосредственный начальник Норта) дал указание добиться объединения АРДЕ и ФДН под командованием последнего. Чем это закончилось, мы видели в предыдущей главе – Пастора едва уцелел после покушения, но продолжал мнить себя будущим руководителем всей никарагуанской вооруженной оппозиции.

Насчет планов Пасторы стать политическим руководителем («каудильо») всего движения «контрас» Кларридж говорил так: «Только через мой труп. Мы дали ему столько (военного) материала, и все это он профукал в бестолковой операции в Сан-Хуан-дель-Норте, оставив на поле боя наше оборудование связи. И за это он ожидал, что его сделают лидером „контрас“? В том, что касалось Лэнгли, где бы Пастора ни был занозой в заднице – а он ей часто был, – он был занозой в МОЕЙ заднице. Настало время нанести ему визит. Иллюзий у меня не было. Предстояла трудная встреча. Мы встретились на конспиративной явке. Он прибыл со своей свитой и немедленно пустился в обычные причитания: что я-де все даю этим головорезам-сомосовцам на севере, что, как все проклятые гринго, я не выполняю обещаний, что ему требуется больше оружия и боеприпасов.

Я сказал ему: „Команданте, я пустой, я пустой. У меня ничего не осталось“. Он ответил: „Но вам же удается заботиться о своих друзьях-сомосистах на севере? Посмотрите на их операции, согласно радиосводках их уже прижали к Матагальпе“. „Послушайте, команданте, – сказал я, – сколько у вас войск сейчас?“. „Семь тысяч“, – сказал он, глядя мне прямо в лицо. Солгал, не моргнув глазом.

Я не принял это на свой счет. Я знал, что в менталитете мачо латинской культуры правда – часто вещью эластичная, особенно когда на кону честь мужчины. Но в этом случае „команданте ноль“ слишком уж растянул истину – до критической точки. Мои офицеры, которые работали с Пасторой, говорили мне, что у него не больше тысячи человек, а может быть, и половина от этого, и что все его самые способные люди… уже от него отвернулись.

„ОК, команданте, у меня есть несколько винтовок „маузер“. Это все, что у меня есть“. К сожалению, это была горькая правда.

Пастора был взбешен. Он хотел автоматических винтовок, а не антикварных ружей, даже не самозарядных. Неожиданно он вскочил и заорал на меня: „Вы ничего не можете сделать нормально. Гляньте на это!“ При этом он показал то, что вызвало его самую большую ярость, – свое исподнее. Он спустил штаны: „Посмотрите на это проклятое нижнее белье, которое вы мне сбросили с воздуха прошлой ночью. Оно сделано для гринго ростом в 6 футов, а я латиноамериканец и во мне всего 5 футов и 4 дюйма!“ Чтобы продемонстрировать это, Пастора натянул белье до подбородка. Я должен был признать, что оно явно плохо на нем сидит, – это был один из редких ляпов моих людей, отвечавших за логистику.

„Ну почему ваши люди ничего не могут сделать нормально?!“ – орал он. Выпученные глаза и дрожащие ноздри показывали, насколько Пастора взбешен. Если такое поведение было для него типичным, то неудивительно, что от него ушли его лучшие люди».

Кларридж пожалел, что у него не было с собой фотаппарата, чтобы сделать удачный снимок для Даниэля Ортеги. Пастора отверг антикварные «маузеры», и собеседники расстались явно не в дружественном расположении духа.

Таким образом, ЦРУ в целях экономии средств решило пока полностью прекратить помощь Пасторе, поскольку на поле боя от этой помощи не было никакого толка.

ЦРУ и СНБ начали активно просить деньги у саудовцев, и те, как обычно, не возражали оплатить любой крестовый поход против ненавистных правящей коррумпированной саудовской династии коммунистов и социалистов. Кстати, именно саудовцы оплачивали головорезов из ангольской группировки УНИТА. Также в 1985 году они заплатили ЦРУ три миллиона долларов за убийство лидера шиитского движения «Хезболла» в Ливане. При покушении на шейха Фалдаллаха 8 марта 1985 года погибли 80 человек (взорвалась начиненная взрывчаткой машина), но сам лидер «Хезболлы» не пострадал.

В мае 1984 года Макфарлейн встретился с саудовским послом в Вашингтоне принцем Бандаром (членом правящей династии) и попросил помочь «контрас» деньгами. 22 июня 1984-го на встрече в Белом доме Макфарлейн передал Бандару карточку с номером счета «контрас», и саудовцы обещали перечислить 8 миллионов долларов ежемесячными траншами. 26 июня директор ЦРУ Кейси и главный юрист ЦРУ Споркин обсудили с министром юстиции Смитом легальность помощи «контрас» через третьи страны с учетом действую щего запрета конгресса. Смит сказал, что не видит в этом ничего противозаконного, если зарубежные государства будут спонсировать «контрас» из своих собственных средств.

Сразу же после этой беседы Макфарлейн позвонил Бандару и произнес кодовую фразу: «Мой друг не получил сигарет, а он очень много курит». 6 июля 1984 года саудовцы перевели первый миллион долларов через счет в швейцарском банке, а оттуда – на счет одного из банков в известном оффшоре – на Каймановых островах. Макфарлейн сообщил об этом Рейгану и отметил, что президент был очень доволен.

11 февраля 1985 года Рейган встретился в Вашингтоне с саудовским королем Фахдом и лично попросил его увеличить размер субсидирования никарагуанских «контрас». Саудовцы пошли навстречу.

Норт написал лидеру ФДН Калеро (которого он представил агенту ФБР как «никарагуанского Джорджа Вашингтона»), что деньги до следующего голосования в конгрессе имеются, и их следует потратить, в том числе, на налаживание эффективных операций по снабжению отрядов «контрас» в Никарагуа с воздуха. Норт (подписавшийся одним из своих излюбленных псевдонимов Стальной Молот) заклинал Калеро ничего никому не говорить о поступивших саудовских деньгах – «конгресс должен верить, что деньги по-прежнему срочно необходимы деньги».

В секретном меморандуме от 11 апреля 1985 года на имя Макфарлейна Норт подытожил: «С июля 1984 года по февраль 1985 года ФДН получал по миллиону в месяц, на общую сумму в 8 миллионов. С 22 февраля по 9 апреля 1985 года было дополнительно получено 16,5 миллиона, таким образом, всего – 24,5 миллиона. Из них 17 145 594 долларов было истрачено на оружие, снаряжение, боевые операции и логистику».

Летом 1985 года доморощенный «Джеймс Бонд» Норт едва не угодил под колпак иранской разведки. Через знакомого инженера, работавшего в супермаркете «Мэси’с», Кевина Катке (он был ярым антикоммунистом и с помощью Норта зарегистрировал в Нью-Йорке Национальный институт свободы) на Норта вышел некий «саудовский принц», изъявивший готовность выделить «контрас» 11 миллионов долларов якобы от продажи нефти. Норт обсудил «вариант принца» лично с Рейганом и Макфарлейном. Встретился с «принцем» один из «cut out» Норта Ричард Миллер, президент фирмы «Интернешнл Бизнес Коммуникэйшнз», выполнявший разного рода щекотливые поручения СНБ и госдепартамента. «Принц» оказался иранцем, которого впоследствии осудили за подделку банковских документов в Филадельфии. Иранец предлагал помочь с освобождением американских заложников в Ливане. История с Ираном вскоре получила продолжение.

Помимо саудовцев Норт попросил помочь с деньгами для «контрас» своего старого знакомого и столь же ярого антикоммуниста, генерала в отставке Джона Синглауба.

Синглауб родился в 1921 году. Во время Второй мировой войны он служил в Управлении стратегических служб (эта организация была предшественницей ЦРУ). В августе 1944 года Синглауб даже прыгал с парашютом в тыл немцев для связи с французским Сопротивлением. Затем он помогал чанкайшистам в Китае и участвовал в войне в Корее. Во Вьетнаме командовал Группой специальных операций, в которой служил и Норт. Эта группа «прославилась» зверскими расправами с вьетнамским мирным населением. Только во время операции «Феникс» были убиты, по разным данным, от 20 до 40 тысяч вьетнамцев. В 1976 году Синглауба в чине генерал-майора назначили начальником штаба американскими войсками в Южной Корее. Но в 1977 году Картер уволил его в отставку, так как Синглауб выразил публичное несогласие с планом президента (верховного главнокомандующего) по сокращению американского военного присутствия на корейском полуострове.

В 1981 году на кредит Тайваня в размере 20 тысяч долларов Синглауб организовал в США отделение Всемирной антикоммунистической лиги (World Anti-Communist League, WACL). Сама лига была основана тайваньской и южно-корейской разведкой в 1960 году. В 80-е годы лига имела филиалы в 90 странах. Среди учредителей лиги был и Антибольшевистский блок наций, в котором нашли прибежище бывшие нацистские коллаборационисты из стран Восточной Европы. Председатель блока, один из лидеров ОУН Ярослав Стецко был принят в 1983 году Рейганом в Белом доме. Стецко провозгласил «независимую украинскую державу» после вступления немцев во Львов и участвовал в организации массовых убийств поляков и евреев в этом украинском городе.

С антикоммунистической лигой активно сотрудничала и тоталитарная секта южнокорейского проповедника Муна.

Филиал лиги в США, который возглавил Синглауб, назывался Совет Соединенных Штатов за всемирную свободу (United States Council for World Freedom). В 1983–1986 годах Синглауб был президентом Всемирной антикоммунистической лиги. Один из бывших членов этой организации метко определил ее как «коллекцию нацистов, фашистов, антисемитов, продавцов всевозможных подделок, ярых расистов и коррумпированных людей с манией величия».

Норт обратился к Синглаубу с просьбой «выбить» деньги на «контрас» из азиатских диктатур – Тайваня и Южной Кореи. В ноябре 1984 года Синглауб встретился в Вашингтоне с официальными представителями указанных стран и предложил им на выбор три варианта:

– перевод средств на счет «контрас»;

– выплата денег саму Синглаубу для их последующего направления тем же «контрас»;

– «откат» части суммы, которую Южная Корея и Тайвань тратили на закупки американского оружия.

В январе 1985 года Синглауб посетил Тайвань и Южную Корею, где продолжил свои лоббистские усилия. 6 февраля 1985-го Норт сообщил Макфарлейу о вояже Синглауба и подчеркнул, что ФДН срочно нужны 2 миллиона долларов. Несмотря на щедрость саудовцев, денег «контрас» не хватало, так как «штаб» Бермудеса закупал на них не столько оружие, сколько телевизоры, мебельные гарнитуры и даже спортивную форму для волейбольной команды. Часть денег просто разворовывали, в том числе и друзья Норта, которых тот рекомендовал Бермудесу в качестве всевозможных советников.

Вернувшись из Азии, Синглауб сказал Норту, что и Тайвань, и Южная Корея принципиально готовы дать денег, но просят «сигнала» на сей счет от официальных представителей администрации. В августе 1985 года сам Норт встретился с тайваньским представителем в отеле «Хэй Адамс» в Вашингтоне, и после этого тайваньцы перевели «контрас» миллион долларов. Позднее Норт попросил отвечавшего за Азию сотрудника аппарата СНБ Гастона Сигура (с марта 1986 года – помощника госсекретаря по вопросам Азии и стран Тихого океана) снова выйти на тайваньцев, и в начале 1986 года те опять выплатили миллион.

Летом 1985 года Сигур организовал для Норта и встречу с представителями Южной Кореи.

Следует подчеркнуть, что все эти контакты Норта были незаконными, так как конгресс запретил должностным лицам США участвовать в финансировании «контрас». Но Рейган не только знал о кипучей активности Стального Молота, но и высоко ее оценивал. Как-то президент США (бывший киноактер и звезда вестернов) сказал Норту, что о его жизни снимут кино.

Но Норту хотелось более острых ощущений (еще одним его любимым псевдонимом» был Кровь-и-Кишки, и он решил встретиться еще и с представителями «коммунистического» Китая, то есть КНР.

Пекин в то время проводил ярую антисоветскую политику под вычурным и абсолютно лживым лозунгом борьбы против «советского гегемонизма и ревизионизма». Под «гегемонизмом» китайцы понимали, например, отказ СССР передать Китаю часть советской территории в Приморье и Средней Азии, а также поддержку Вьетнамом кампучийских патриотов, свергнувших в январе 1979 года прокитайский режим «красных кхмеров». «Красные кхмеры» были позднее официально признаны ООН виновными в геноциде против собственного народа (за три года они убили четверть населения своей страны). Но в 80-е годы США и Китай совместно поддерживали и «красных кхмеров», и душманов в Афганистане.

Норт встретился с представителем китайского военного атташата в Вашингтоне в клубе «Космос». Чтобы не возникло кривотолков (все-таки Китай был «коммунистическим»), Норт попросил ФБР осуществлять наблюдение за встречей. По словам Норта, он сначала провел с китайцем «философскую беседу» на излюбленную тему «советского гегемонизма»: «…в общем о вещах, которые как я думал, будут для него привлекательными и заинтересуют его». Затем Норт перешел к делу и попросил продать «контрас» ракеты «земля-воздух». Китайцы согласились, но в обмен попросили, чтобы США продали им современное военное электронное оборудование через Израиль. Сделка антикоммунистов и ярых «коммунистов» состоялась.

В 1985 году попросили помочь и одного из самых богатых людей на земле – султана Брунея, который тоже был почтенным антикоммунистом и уже выделил 50 тысяч долларов жене Рейгана Нэнси на благотворительную деятельность. В августе 1986 года заместитель госсекретаря Эллиот Абрамс под вымышленной фамилией прилетел в Лондон и, прогуливаясь в одном из парков британской столицы, выбил у официального представителя Брунея 10 миллионов долларов. Но тут Норт совершил непростительную ошибку: он перепутал цифры в банковском счете «контрас» (карточку с номером счета Элиот передал своему брунейскому визави в Лондоне), и брунейцы перевели деньги в Женеву не тому адресату.

Синглауб не только действовал как канал связи с азиатскими диктаторскими режимами, но и «отмывал» оружие, которое «контрас» получали из разных сомнительных с точки зрения американского законодательства источников. Он работал консультантом в вашингтонской фирме по торговле оружием «ГеоМилитех», через которую «контрас» получили оружие восточноевропейского и советского производства (от Китая и Израиля) на общую сумму как минимум в 5,3 миллиона долларов.

Чтобы отработать надежные и секретные каналы поставок трофейного и китайского оружия советского производства для «борцов за свободу» в Никарагуа, Афганистане, Эфиопии, Кампучии, Анголе и т. д. Синглауб свел президента «ГеоМилитех» Барбару Стадли (горячую сторонницу «контрас») с директором ЦРУ Кейси. Последний прямо сослался на поручение Рейгана, который вынужден – де прибегать к таким уловкам из-за неуступчивости и растущей оппозиции в конгрессе. Сам Кейси обсуждал с Синглаубом все эти темы в любых местах, но только не в своем офисе в Лэнгли – ведь конгресс запретил всем должностным лицам финансировать «контрас». Но, видимо, вне стен резиденции ЦРУ Кейси себя должностным лицом уже не считал.

Кейси и Синглауб придумали следующую схему. США предоставят Израилю кредит на закупку в США электронного военного оборудования. Израиль передаст это оборудование Китаю, а тот взамен поставит нужное для «контрас» (и прочих «борцов за свободу») оружие советского производства. Китай и Израиль согласились с таким вариантом. Кейси, скончавшийся в 1987 году, незадолго до смерти утверждал, что так и не привел эту схему в действие из-за недоверия к Пекину.

Норт наладил систему посредников – «cut out» – для поддержания связи с «контрас», которую он, собственно, не имел права поддерживать, будучи официальным должностным лицом США.

Своего рода курьером Норта, передававшим «контрас» деньги, документы и устные сообщения, был Роберт Оуэн, который ранее работал в офисе сенатора от Индианы республиканца Дэна Куэйла. (Куэйл потом стал вице-президентом при преемнике Рейгана Джордже Буше и объектом шуток американских СМИ в связи со своим, мягко говоря, не очень обширным кругозором.) Затем Оуэн работал в пиаровской фирме «Грей энд Компани», представлявшей в США интересы «контрас». Фирма предложила «контрас» создать в США сеть подставных компаний для закупки оружия и переправки его в Гондурас.

В мае 1984 года Норт отправил Оуэна за государственный счет в Коста-Рику и Гондурас, чтобы тот оценил потребности «борцов за свободу» в оружии. «ТС» и Стальной Молот заранее условились упоминать в своей переписке оружие и боеприпасы как «игрушки и петарды». Норт устроил своего друга на ежемесячный оклад 2500 долларов, который Оуэну из спонсорских средств платил ФДН, и подарил на свадьбу в 1985 году 1000 долларов из своего секретного фонда. Одно время Оуэна даже хотели принять на работу в ЦРУ.

Другим посредником Норта в его незаконных делах был уже упоминавшийся выше миллионер Джон Халл, с 60-х годов проживавший в Коста-Рике и разводивший там скот. На ранчо Халла (1500 акров в северной Коста-Рике) ЦРУ устроило взлетные полосы для снабжения «южного фронта» «контрас». Халл снял для «контрас» явочную квартиру в столице Коста-Рики Сан-Хосе. Резидент ЦРУ в Коста-Рике Джо Фернандес считал Халла своего рода посредником в контактах между властями США и «южными контрас». Пастора же предполагал, что именно Халл по заданию ЦРУ организовал на него покушение в Ла-Пенке.

Как и в случае с Оуэном, Норт попытался облагодетельствовать Халла за государственный счет. Он выбил для миллионера кредит в 375 тысяч долларов у государственной американской корпорации по зарубежным частным инвестициям (Overseas Private Investment Corporation) – якобы на налаживание производства тачек и топорищ из костариканских сортов дерева. Никаких топорищ в исполнении Халла мир так и не увидел, но Норт, тем не менее (правда, на сей раз безуспешно), пытался в 1986 году организовать своему компаньону по «проекту контрас» еще один кредит на 400 тысяч долларов.

Помимо спонсорской помощи из различных диктаторских и антикоммунистических стран, обеспеченной стараниями Норта, у «контрас» имелся и собственный источник финансирования, о котором были прекрасно осведомлены и их кураторы из ЦРУ, и сам Норт. Речь идет о масштабной контрабанде ко каина в США, которой «контрас» занимались с первых дней свержения Сомосы (а по некоторым данным, даже раньше).

Если в 60-е годы Америка «подсела» на «демократическую» (по цене) марихуану, то до 70-х годов кокаин оставался наркотиком избранных. Полиция практически никогда с ним не сталкивалась, так как на улицах этот «гламурный наркотик» продавали очень редко. Им баловались всякого рода знаменитости типа голливудских звезд. Унция кокаина стоила в США 2500 долларов, и, если человек нюхал этот порошок, то это было одним из символов высокого социального статуса, принадлежности к клубу хозяев жизни. Даже многие ученые и уж тем более светские журналы фактически рекламировали кокаин, от которого якобы не было, в отличие от алкоголя, головной боли и который, мол, не вызывал привыкания организма.

На слушаниях в конгрессе США по кокаину в июле 1979 года глава американского Федерального ведомства по борьбе с наркотиками (Drug Enforcement Administration, DEA) Питер Бенсиджер шокировал конгрессменов, когда достал из кармана маленький пакетик кокаина и объявил, что он стоит 800 тысяч долларов.

Первоначально кокаин в США поступал из Перу, Боливии и Эквадора. Центром его сбыта в Америке был Майами, а основными наркодилерами – кубинские эмигранты. Администрация Картера разработала так называемую андскую стратегию – американцы пытались побудить власти андских стран с помощью экономических и политических стимулов и мер давления заставлять местных крестьян сокращать насаждения коки. Никакого успеха эта стратегия не имела, хотя США проводят ее по сей день.

В 1976-1979 годах группа колумбийских наркодилеров во главе с Пабло Эскобаром, Хорхе Очоа и Карлосом Ледером начала кровавую войну против кубинских гангстеров во Флориде, чтобы захватить в свои руки американский рынок кокаина. На улицах Майами соперничающие члены наркогруппировок убивали друг друга десятками. Колумбийцы победили и решили наладить в США разветвленную сеть сбыта кокаина различной степени обработки, чтобы сделать «гламурный» наркотик доступным для большинства населения. В Майами, где большинство жителей благодаря кубинским эмигрантам говорили на испанском языке или хотя бы понимали его, наркокурьерам из Колумбии было легко затеряться. Ледер купил один из Каймановых островов, где самолеты из Южной Америки могли дополнительно заправляться и выжидать паузу перед транспортировкой наркотиков в США.

Майами стал центром и никарагуанской сомосовской эмиграции после июля 1979 года, и вскоре интересы колумбийских наркобаронов, ЦРУ и никарагуанских «борцов за свободу» пересеклись. «Контрас» (даже еще до того, как получили это название) поняли, что с помощью ЦРУ можно организовать безопасный канал доставки кокаина в США, а прибыль от продажи этого зелья направлять на борьбу с сандинистами.

«Наркокоролем» (эпитет, использовавшийся и ЦРУ, и ФБР) «контрас» стал Норвин Менесес, известный под кличкой Падрино («крестный отец») и занимавшийся наркотрафиком еще до того, как на свет появились печально знаменитые колумбийские наркокартели. При Сомосе Менесес принадлежал к очень влиятельному в Никарагуа клану, естественно, тесно связанному с главным хозяином страны – национальной гвардией диктатора.

В 70-е годы самолет с кокаином из Колумбии совершил вынужденную посадку в Никарагуа. Полицией Манагуа в то время командовал брат Норвина Менесеса полковник Эдмундо (Сомоса звал его Мундо, от испанского слова «mundo» – «мир») Менесес. Он разрешил пилотам улететь обратно, но груз остался в виде «вещественного доказательства». Так Норвин совершил свою первую крупную сделку на рынке наркотиков. Еще один брат Норвина Менесеса, Фермин был генералом национальной гвардии и командовал ее гарнизоном в важном городе Масайя.

Национальная гвардия при Сомосе практически открыто «крышевала» весь легальный и нелегальный бизнес – от проституции до наркоторговли. Даже никарагуанские епископы выразили публичное возмущение тем, что «азартные игры, алкоголизм, наркотики, проституция и другие пороки процветают и приносят прибыль под защитой тех, кто обязан с ними бороться».

ФБР имело досье на Норвина Менесеса еще с 1968 года, когда он подозревался в убийстве денежного менялы в Никарагуа и правительство страны просило США поискать его на их территории. Но с такими братьями «король никарагуанского наркотрафика» мог ничего не бояться и вел жизнь богатого и утомленного роскошью плейбоя. Его страстью были хорошие костюмы, шикарные машины и привлекательные эффектные женщины. Норвин занимался, по данным ФБР, контрабандой в Никарагуа видеомагнитофонов, глушителей для оружия и самого оружия. Деньги он потом менял на наркотики, которые тоже сбывал с немалой прибылью. В 1979 году ФБР внесло Норвина Менесеса в специальный черный список из самых матерых преступников (top thief) и проинформировало об этом иммиграционные власти США, чтобы Менесес был немедленно задержан, если попытается пересечь американскую границу. Однако ни тогда, ни после власти США почему-то не мешали Менесесу свободно въезжать и выезжать в США и спокойно покупать в Америке недвижимость и машины на свое имя.

Эдмундо Менесес тем временем делал при Сомосе карьеру и проходил спецподготовку в зоне Панамского канала («Школа Америк»), где американцы учили его приемам психологической войны и борьбы с партизанами. Менесес оказался способным учеником – под его командованием части национальной гвардии в 1967 году зверски подавили вооруженное выступление сандинистов в горах Панкасана.

Между тем в 1977 году Норвина Менесеса арестовали в Никарагуа по подозрению в убийстве (к которому были причастны и братья-генералы), что очень расстроило Сомосу. Говорят, именно из-за этого у диктатора случился инфаркт, стоивший бы ему жизни, если бы не усилия медиков Майами. Эдмундо Менесеса отправили послом в дружественную Сомосе Гватемалу. Но 16 сентября 1978 года он был убит там левыми повстанцами из Народной партизанской армии в знак солидарности с борьбой сандинистов против диктатуры. Сомоса произнес на могиле Менесеса прочувствованную речь, назвав его «мучеником в борьбе против мирового коммунизма».

Норвин Менесес не стал дожидаться, когда он разделит участь брата, и бежал из Никарагуа еще в начале июня 1979 года. Сначала он жил в Коста-Рике, где владел шестью ранчо, а затем перебрался в США, где без всяких проблем получил политическое убежище. ФБР его почему-то не трогало. У Менесеса были дома во Флориде и в Алабаме, но большую часть времени он проводил в Сан-Франциско, имел там бизнес и вскоре организовал комитет поддержки ФДН. Там же Менесес и начал активно сбывать кокаин, направляя почти все вырученные деньги Бермудесу в Гондурас.

Норвин Менесес лично знал Бермудеса и был связан самыми тесными узами дружбы и совместного наркобизнеса с «серым кардиналом» ФДН Аристидесом Санчесом. Брат Санчеса Троило был давним другом и собутыльником Норвина Менесеса. С ЦРУ Троило был связан еще с 60-х годов, когда участвовал в качестве пилота в неудавшейся операции ЦРУ по высадке в бухте Свиней на Кубе в апреле 1961 года.

Фактически Аристидес Санчес и его братья отвечали за закупку снаряжения для ФДН и за связи с комитетами поддержки «контрас» в США. Сам Менесес говорил позднее: «Я имел дело напрямую с Бермудесом и по мелочам – с его помощником. Я также работал с Аристидесом Санчесом, который был моим хорошим другом».

ФБР не трогало Норвина Менесеса потому, что у него появился новый хозяин – ЦРУ. Менесес учил оперативников ЦРУ скрытно пересекать границы Никарагуа – в этом деле он был прекрасным специалистом. Менесес хвалился, что американские должностные лица охраняют его персону во время всех зарубежных поездок.

В Коста-Рике Менесес вел наркобизнес с лидером никарагуанской антиправительственной группировки ФАРН (Революционные никарагуанские вооруженные силы) Фернандо Чаморро (кличка Эль Негро). Сначала ФАРН подчинялась Бермудесу, затем вошла в АРДЕ Пасторы, а после того как «команданте ноль» в 1984 году рассорился с ЦРУ, снова вернулась под крышу гондурасских «контрас». Костариканские «контрас» вне зависимости от своей текущей официальной политической ориентации активно поставляли в США кокаин, и не только Менесесу. У них был «материал» как из Колумбии, так и из Перу (более высокого качества). И ЦРУ, и Норт были в курсе всех этих дел, тем более что в наркотрафике участвовал и Халл. Самолеты для транспортировки кокаина в США предоставляли либо кубинские эмигранты, либо ЦРУ (формально, конечно, на эти самолетах перевозили снаряжение для «контрас»), либо панамский диктатор Норьега. Костариканские военные «крышевали» нелегальный бизнес.

Между тем агенты ДЕА в США стали «пасти» еще одну крупную группировку никарагуанских наркодилеров. Ее возглавлял бывший летчик национальной гвардии Сомосы (бомбивший в 1978 году жилые кварталы восставшей против Сомосы Масайи) Карлос Аугусто Кабесас. В эмиграции в США он начал торговать поступавшими из Коста-Рики от тамошних «контрас» наркотиками вместе с бывшим мужем своей жены Хулио Савалой. Кокаин покупали также у колумбийского наркокартеля Кали. Работал Кабесас и с братьями Санчес (Аристидесом, Фернандо и Троило).

Кабесас начал в 1982 году доставлять в США плетеные корзины – изделия костариканских народных промыслов. В эти корзины были вплетены тонкие трубочки с кокаином. Назад Кабесас возил «контрас» выручку. Впоследствии он дал официальные показания, что перевозил деньги примерно 20 раз и в среднем по 64 тысячи долларов за каждый рейс. Но были данные, что как-то за один раз Кабесас доставил, ни много ни мало, – 250 тысяч долларов.

ФБР с помощью своих информаторов узнало о группе Кабесаса – Савалы уже в 1982 году, причем один из иноформаторов сообщил, что в торговлю наркотиками вовлечен и «никарагуанский Джордж Вашингтон» Адольфо Калеро – политический лидер «контрас». В ноябре 1982 года из офиса ФБР в Сан-Франциско в штаб-квартиру ФБР докладывали: «Источниками поставок кокаина для Савалы являются: Троило Санчес, Фернандо Санчес и Орасио Перейра. Все трое действуют с территории Коста-Рики». Тех же персонажей (плюс еще и колумбийцев) ФБР установило как поставщиков Кабесаса. Еще в 1986 году официальный представитель «контрас» Селедон Родригес заявил американскому информационному агентству ЮПИ, что «Троило (Санчес) продал 200 унций кокаина и получил за них 6,1 миллиона долларов».

За распределением средств в Коста-Рике следил агент ЦРУ «Иван Гомес» – бывший венесуэльский офицер. Кларридж о таком агенте «забыл», когда впоследствии проходил тест на полиграфе, – и детектор лжи показал, что он врет. Самого Гомеса уволили из ЦРУ в 1989 году, когда он не смог пройти тест на детекторе лжи, отвечая на вопрос о своей причастности к наркоторговле. ЦРУ даже хотело отдать его в руки прокуратуры, но потом просто оставило бывшего агента в покое.

2 декабря 1982 года ФБР по наводке задержало в аэропорту Майами видного представителя костариканских «контрас» Орасио Перейру с 70 тысячами долларов, не указанными в таможенной декларации. Но вмешалось ЦРУ, и Перейру отпустили после уплаты штрафа за то, что он не задекларировал деньги. Однако ФБР прослушивало телефонные разговоры Кабесаса и Савалы и было в курсе их активного наркобизнеса. В декабре 1982-го – январе 1983 года ФБР нанесло серию ударов и арестовало в США ряд наркокурьеров, причем семерых на выходе из моря прямо в костюмах аквалангистов (те попытались было отстреливаться из израильского автомата «узи»). Всего в руки американской федеральной полиции попало кокаина на небывалую в истории США сумму – 100 миллионов долларов в розничной продаже и 10–11 миллионов по оптовым ценам черного рынка.

15 февраля 1983 года ФБР арестовало Савалу и Кабесаса вместе с колумбийскими наркокурьерами. Норвина Менесеса предупредил один из сотрудников ДЕА (возможно, по просьбе ЦРУ).

Но по представлению ЦРУ Савалу отпустили и даже вернули ему изъятые при аресте 36 020 долларов. В одной из шифровок ЦРУ с удовлетворением констатировалось: «По состоянию на сегодня все активы ЦРУ надежно защищены». «Активами» (assets) «Компания» (так величало себя ЦРУ) называла особо ценных агентов. Позднее было официально признано, что именно ЦРУ вмешалось в ход расследований прокуратуры США, чтобы «защитить публичный имидж „контрас“ – а точнее, свой собственный. ЦРУ считало возможное освещение в прессе связи «контрас» – наркотики достаточной причиной, чтобы попытаться повлиять на решение вернуть деньги Савале. На всякий случай штаб-квартира «Компании» предупредила шифровкой резидентуру в Сан-Хосе, чтобы там были готовы к «возможной катастрофе», если не удастся скрыть связь «контрас» с наркотрафиком. И тем не менее резидентуре поручили лишь внимательнее наблюдать за наркоторговлей «контрас», но «не предпринимать никаких действий без санкции штаб-квартиры, кроме аккуратного сбора сведений».

Главный юрист ЦРУ Споркин в специальном секретном меморандуме писал, что вся история Кабесаса – Савалы «поднимает естественный вопрос относительно тех людей, которых мы поддерживаем в Центральной Америке».

В начале 80-х годов активную торговлю кокаином развернул с небольшого аэропорта Мена в штате Арканзас некто Адлер Берриман (Барри) Сил. По заданию ЦРУ он доставлял «контрас» оружие, а на обратном пути захватывал кокаин и филигранно сбрасывал его над заранее установленными местами, в том числе и над своей фермой. В 1981–1983 годах Сил совершил не менее 50 таких рейсов. Генеральный прокурор Луизины писал министру юстиции США Эдвину Мизу, что Сил доставил в США наркотиков на 3–5 миллиарда долларов. На ферму Сила сбрасывал кокаин и самолет ДС-4 авиакомпании «Гонду Кариб Карго Инк.», которой пользовался брат лидера «контрас» Марио Калеро. В 1985 году Роберт Оуэн сообщал Оливеру Норту, что принадлежащий Марио Калеро самолет ДС-6, «который используется для полетов из Нового Орлеана, возможно, используется для транспортировки наркотиков в США».

Интересно, что ЦРУ официально признало – «нет следов документов», позволяющих судить, что «Компания» проинформировала о подозрениях в отношении Калеро американский конгресс. А ведь он неоднократно обсуждал, выделять ли средства на помощь «борцам за свободу», которыми и руководил Калеро.

В официальном отчете ЦРУ об «Операции „контрас“ говорится: «Шифровка в штаб-квартиру от февраля 1986 года сообщала о подозрениях, что Марио Калеро участвует в торговле наркотиками. Не было указано никаких конкретных деталей о якобы осуществлявшейся торговле наркотиками, хотя в шифровке говорилось, что лицо, предоставившее эту информацию, сообщило ее стороннику ФДН после встречи с Эденом Пасторой. Не было найдено никакой информации, которая позволила бы сделать вывод, что ЦРУ предприняло какие-либо действия для установления достоверности упомянутых сведений».

17 февраля 1986 года Сил (который стал информатором ДЕА) был убит в Новом Орлеане колумбийскими наркодельцами. В июне 1986 года Оливер Норт позвонил в ФБР и испуганно сообщил, что кто-то следит за ним и он опасается за свою жизнь. Угрожали Норту, по его словам, конечно же, сандинисты. В отчете о разговоре со Стальным Молотом агент ФБР из Вашингтона написал: «Норт также выразил обеспокоенность, что его внесла в список смертников организованная преступность, якобы из-за его участия в торговле наркотиками». При этом Норт обосновывал свои страхи, ссылаясь на «убийство 17 февраля 1986 года агента ДЕА Сила (в отчете написано „Стила“ – агент неправильно расслышал) прямо накануне дня, когда он должен был дать показания против сандинистов в связи с наркоторговлей».

Конечно, Норту не откажешь в изобретательности в плане «перевода стрелок». Только непонятно, почему американцы публично не раструбили о «бесчинствах» сандинистской службы безопасности, которая, оказывается, спокойно могла убить даже высокопоставленного сотрудника СНБ США на территории самих Штатов. Впрочем, ответ на этот вопрос ясен – в случае огласки угроз в адрес Норта СМИ США все равно раскопали бы подоплеку смерти Сила, и Норту пришлось бы сесть в тюрьму – всерьез и надолго.

Очень интересным моментом является связь с Силом и вообще с проводившимися с аэродрома Мена операциями тогдашнего губернатора Арканзаса Билла Клинтона. Сотрудник личной охраны Клинтона Ларри Паттерсон подтвердил под присягой, что ему было известно о больших партиях оружия и наркотиков, которые проходили через аэропорт Мена, и что это была операция ЦРУ. Механик аэропорта Мена Джон Бендер, тоже под присягой, заявил, что видел Клинтона в Мене три раза в 1985 году. Когда один из охранников Клинтона Браун прямо сказал губернатору о преступных делах в Мене, тот ответил, что «это дело Ласатера».

Биржевой брокер Рэй Ласатер был другом семьи Клинтонов и одним из активнейших спонсоров предвыборной кампании самого молодого губернатора штата в США. В 1986 году Ласатера осудили за торговлю наркотиками, и по его делу проходил брат Клинтона Роджер, употреблявший кокаин. Ласатер признал свою вину и был приговорен к 30 месяцам тюрьмы, но отсидел только полгода. В 1990 году его помиловал губернатор Арканзаса и будущий президент США. «Ласатер… был главным поставщиком кокаина для инвестиционных банкиров и фондовых брокеров в районе Литтл-Рока, которое является крупнейшим сообществом брокеров в Соединенных Штатах за пределами Нью-Йорка, – говорилось в данных ФБР. – Расследование завершилось осуждением этого бизнесмена и еще 24 сообщников на различные сроки тюремного заключения, от четырех месяцев до 10 лет, а также конфискацией кокаина, марихуаны, автомобиля, самолета и 77 тысяч долларов».

Официальный представитель губернатора Клинтона расценил слухи о возможной причастности хозяина штата Арканзас к контрабанде наркотиков как «заговор правых сил».

В 1996 году ЦРУ официально признало, что вместе с другими федеральными ведомствами США использовало аэропорт Мена для неких «тренировочных операций».

Таким образом, с 1984 года Норт, в целом успешно, вел операции по снабжению деньгами «контрас» в обход американского конгресса и при одобрении президента США и своего непосредственного начальника Макфарлейна. Помимо иностранных источников и наркоторговли Норт пытался подключить к сбору средств в пользу «контрас» своих многочисленных знакомых из правоэкстремистских, неонацистских и расистских организаций США. Правда, при детальном рассмотрении этой темы трудно отделаться от впечатления, что дело обстояло ровно наоборот – Норт «распиливал» полученные от саудовцев и азиатских диктаторов средства среди американских правых и своих знакомых.

Показательным является пример организации под названием «Гражданское материальное содействие» (Civilian Materiel Assistance, СМА). В 1983 году ее основал в Мемфисе, штат Теннеси некий Том Посси, бывший сержант морской пехоты, член крайне правого антикоммунистического «Общества Джона Берча» и Ку-Клукс-Клана. В СМА было много бывших военных и национальных гвардейцев, которые ненавидели всех левых, евреев и негров. Посси позировал для «Ньюсуик» в футболке с надписью «Убивайте их всех, Бог сам разберется, кто из них виноват». Он получил от министерства финансов США лицензию на международную торговлю оружием, прямо написав в анкете-ходатайстве, что хочет поставлять оружие и боеприпасы в Сальвадор.

Норт вывел на СМА Марио Калеро (главного наркодельца «контрас» и брата лидера ФДН), и тот в середине 1984 года пригласил около десятка активистов СМА в Гондурас в качестве советников. О Никарагуа и ее проблемах «солдаты удачи» ничего не знали, но советов у них было хоть отбавляй. Заметив у «контрас» вертолет «хьюз 500» (его использовали для разведки никарагуанской территории), они решили немедленно научить «борцов за свободу» прыгать с парашютом. Бермудес одобрил начинание (он вообще одобрял все, что предлагали американцы, и жил в свое удовольствие), но вскоре один из «контрас» вывалился с вертолета и проломил черепичную крышу главной кухни военного лагеря. Парашютную подготовку пришлось свернуть во избежание дальнейших жертв.

В августе 1984 года Марио Калеро привез в Гондурас бывшего летчика американской армии, пилота вертолета Джеймса Пауэлла и новую группу «советников» СМА. И Пауэлл, и его товарищ Паркер были ветеранами Вьетнама. Калеро в присутствии американцев стал упрекать Бермудеса в нерешительности. Мол, недалеко от границы (в 10 милях от Гондураса), между городками Окоталь и Халапа есть крупная военная база сандинистов Апали, а ее никто не трогает. Участники беседы подвыпили и решили атаковать Апали тремя легкими разведывательными самолетами «цессна О-2». Бермудес, как обычно, ничего не имел против того, чтобы рисковали другие. Американцы установили на «цесснах» направляющие для ракет «воздух-земля». Когда не понимавшему ни слова по – испански Пауэллу перевели суть предложения, он сразу же предложил атаковать сандинистов и с вертолета «хьюз», который тоже можно было кустарно оборудовать ракетами. Бермудес опять же был только «за».

1 сентября 1984 года «хьюз» вооружили 14 ракетами, а Паркер взял с собой пулемет М-60 и 700 патронов к нему. Видимо, во Вьетнаме он своего «не дострелял» и говорил, что обязательно хочет лично «убить несколько коммунистов». За штурвалом вертолета сидел Пауэлл, который мало того, что не говорил по-испански (его вторым пилотом был «контра», не говоривший по-английски), так еще и не знал, где находится Апали.

Три «цессны» атаковали военную базу сандинистов и уничтожили полевую кухню, убив четырех поваров, бывших гражданскими лицами. Ни одного военнослужащего не задело. Сандинисты уже были начеку, когда вслед за «цесснами» прилетели наемники СМА на своем потерявшим маневренность вертолете. «Хьюз» был сбит, и его экипаж погиб. Среди обломков вертолета сандинисты нашли карты и другие документы, ясно указывавшие на связь вертолета с базой ВВС Гондураса Агуакате и с ЦРУ.

Гондурасская армия, до сих пор отрицавшая любую связь с «контрас», оказалась в затруднительном положении, и Бермудесу пришлось выслушать от гондурасских офицеров массу неприятностей. От главкома «контрас» потребовали впредь согласовывать все вылеты самолетов и вертолетов с гондурасской армией. Было возмущено и ЦРУ – на американскую разведку опять обрушилась волна критики в конгрессе США. ЦРУ приказало Бермудесу срочно убрать всех наемников СМА из Гондураса. Бермудес кричал в ярости: «Как я мог позволить этим идиотам-гринго одурачить себя? Я сам дурак!» Конечно, Бермудесу было нисколько не жаль незадачливых «солдат удачи». Он лишь боялся, что поток денежных средств из США из-за этого инцидента иссякнет, и нечего будет воровать ему и его друзьям.

Кроме СМА для «контрас» вербовал «советников» и помогал собирать деньги самый известный журнал для наемников «Солдат удачи», тираж которого доходил до 200 тысяч экземпляров. Журнал был учрежден в 1975 году и был трибуной для милитаристов и антикоммунистов всех мастей. Редактор журнала, полковник в отставке Роберт Браун тоже любил футболки с красноречивыми надписями. Любимой была следующая: «Я убивал еще тогда, когда убийство было не так круто». Журнал собирал пожертвования для «контрас» и вербовал наемников как в Сальвадор, так и в Гондурас. На страницах этого издания публиковались всякого рода «практические материалы», вроде технологии пыток и допросов. Например, советовали прикрепить скотчем ко лбу арестованного взрывчатку С-4 и поднести спичку.

Помогал «контрас» и очень популярный тогда в США протестантский проповедник-мракобес Пат Робертсон.

В 1985 году газета «Вашингтон Таймс» (которая сама принадлежала одной из фундаменталистских протестантских церквей) основала Фонд никарагуанской свободы, в руководство которого входил, в числе прочих, известный голливудский актер Чарльз Хестон (исполнитель главной роли в фильмах «Бен Гур» и «Планета обезьян»). 100 тысяч долларов в фонд пожертвовала «церковь» Муна, 20 тысяч предоставила Джин Киркпатрик, посол США при ООН. За полгода своего существования фонд, по собственным данным, собрал 350 тысяч долларов.

Но Норт и его начальники понимали, что эти пожертвования имеют скорее пропагандистское значение и главная задача заключается в том, чтобы заставить конгресс не только возобновить, но и резко увеличить финансирование «контрас».

Главной проблемой был по-прежнему неприглядный имидж ФДН, на всех руководящих постах которого засели бывшие национальные гвардейцы Сомосы. «Контрас» срочно требовался новый «фейс лифтинг».

На роль нового «бренда» наметили все того же респектабельного Артуро Круса, успешно, по мнению ЦРУ, сорвавшему никарагуанские выборы 1984 года.

Еще в 1983 году Крус именовал «контрас» «политическими трупами». Он писал в американском журнале «Форин Афферс», что «контрас» намерены истребить «цвет никарагуанской молодежи», активно поддержавшей революцию.

В июне 1984 года, по словам самого же Крууса, «контрас» обещали после своего вступления в Манагуа повесить его и всех лидеров легальной оппозиции – по терминологии ФДН, «раскаявшихся сандинистов». С этой целью «борцы за свободу» планировали провести в никарагуанской столице целую серию «новых нюрнбергских процессов».

Однако уже во время предвыборной кампании 1984-го Крус, получавший денежную субсидию ЦРУ, резко поменял свою точку зрения.

Через два дня после выборов Норт обсуждал с лидером ФДН Адольфо Калеро возможную коалицию с Крусом. Сомосовцы не возражали, так как было понятно, что никакой реальной власти Крусу не достанется. Перед ним стояла задача «умиротворить» конгресс США перед ключевым голосованием по финансированию «контрас», намеченному на апрель 1985 года.

3 января 1985 года Крус послушно заявил об общности своих целей и целей ФДН.

1 марта 1985-го Крус, Норт и эксперты ЦРУ составили так называемую декларацию Сан-Хосе, которую все лидеры «контрас» подписали в костариканской столице. Документ светился «миролюбием» – «контрас» предлагали сандинистам начать мирный диалог. При этом от сандинистов фактически требовали признания нелегитимности выборов 1984 года и отказа от всех революционных реформ в качестве условия начала «национального примирения». Это миролюбие «контрас» было очень нужно Рейгану для работы с конгрессменами. С другой стороны, было очевидно, что сандинисты ультиматум не примут и можно будет лишний раз обвинить этих неуступчивых марксистов в тоталитаризме.

Американцы немедленно заявили, что если сандинисты не примут ультиматум «контрас» до 1 июня 1985 года, США возобновят прямую военную помощь «никарагуанскому сопротивлению». Одновременно США сорвали реальные мирные переговоры, которые сандинисты вели с представителями индейцев-мискито (фракция Бруклина Риверы). 31 мая 1985 года Норт докладывал Маккфарлейну: «После почти двух месяцев тщательной координации действий с Риверой он согласился в субботу прервать свои переговоры с сандинистами и объявил в Боготе о прекращении диалога между индейцами и СФНО».

Пока «контрас» упражнялись в миролюбии (собственно, ничего другого им не оставалось, учитывая их постоянные поражения на поле боя), Рейган и его администрация усиливали психологическое давление на Никарагуа и на американское общественное мнение. 21 февраля 1985 года Рейган впервые открыто признал и так очевидную вещь – США хотят «устранить» (remove) правительство сандинистов, а Сальвадор здесь вообще ни при чем.

Госсекретарь Шульц в своем выступлении в Сан-Франциско стращал конгрессменов: «Те, кто хочет отрезать этих борцов за свободу от остального демократического мира, в реальности обрекают Никарагуа на бесконечный мрак коммунистической тирании. И они ведут США по крайне опасному пути».

1 марта 1985 года Рейган дошел в своем цинизме до предела, патетически продекларировав, что «контрас» «являются моральным эквивалентом» «Отцов-Основателей» Америки и «храбрых мужчин и женщин французского Сопротивления». Это заявление было специально приурочено к «миролюбивой декларации» «контрас» в Сан-Хосе.

Все эти и многие другие пиаровские ходы осуществлялись по составленному Нортом 22 марта плану обработки мирового и американского общественного мнения перед ключевым голосованием в конгрессе. Среди пунктов этого плана были, например, следующие:

– «поручить разведывательным службам США найти, обработать и подготовить для запуска в прессу данные о сандинистских военных акциях, нарушающих Женевские конвенции/гражданские нормы ведения войны. Ответственные – СНБ (Норт, Реймонд)»;

– «попросить Збигнева Бжезинского написать геополитический документ, который подчеркнул бы геополитические последствия коммунистического доминирования в Никарагуа (документ должен быть подготовлен к 20 марта). Ответственные – СНБ (Менгес)»;

– «подготовить документ о вовлечении Никарагуа в торговлю наркотиками. Ответственные – министерство юстиции (Маллен)»;

– «организовать турне с выступлениями по США для Педро Хоакина Чаморро (главный редактор „Ла Пренсы“ – прим. автора) (25 марта – 3 апреля). Ответственные – госдепартамент/ Офис публичной дипломатии (Райх)»;

– «подготовка и распространение хронологии „Ла Пренсы“ о притеснениях (оппозиции) со стороны СФНО. Ответственные – госдепартамент/ Офис публичной дипломатии (Райх)»;

– «ААА (Адольфо Калеро, Альфосо Робело и Артуро Крус – „политические“ лидеры „контрас“) должны быть доступными для вашингтонской прессы. Ответственные – госдепартамент/ Офис публичной дипломатии (Гомес)».

В том случае, если все эти шаги не возымеют действия и конгресс не возобновит финансирование «контрас», Норт предлагал президенту обратиться к гражданам с просьбой жертвовать на дело «никарагуанского сопротивления» в специальный фонд.

Еще одним вариантом было предложить конгрессу выделить деньги «контрас» на «гуманитарные цели», якобы исключавшие приобретение оружия. Норт и ЦРУ прекрасно понимали, что никто не будет серьезно контролировать расходование этих средств.

В апреле 1985 года администрация Рейгана направила в конгресс секретный меморандум, в котором предупреждала, что прекращение финансирования «контрас» обойдется бюджету США гораздо дороже. Придется резко увеличить военную и экономическую помощь союзникам США в Центральной Америке (с 1,2 до 4–5 миллиардов долларов), ввести экономическое эмбарго против Никарагуа и даже, возможно, применить вооруженные силы США, что «реалистически следует признать возможным вариантом», учитывая американские ставки в регионе, «если провалятся политические альтернативы».

Примечательно, что если Маккфарлейн и госдепартамент критиковали за закрытыми дверями американских военных за «излишнюю робость» в Центральной Америке, то сами военные отнюдь не горели желание повоевать с сандинистами. Они прекрасно понимали, что второй Гренады не получится. Объединенный комитет начальников штабов (высший орган военного управления в США) подготовил секретный анализ возможного военного вторжения в Никарагуа. Военные пришли к выводу, что придется задействовать 125 тысяч солдат и офицеров, а потери лишь в первые несколько дней составят от 3 до 4 тысяч убитых. Начальник штаба сухопутных сил США генерал Эдвард Майер говорил позднее: «Гражданские в государственном департаменте всегда были более расположены применить силу, чем военные. Военные знают, что если уж война начинается, ее трудно закончить».

Сторонники администрации в сенате из обеих политических партий (демократы и республиканцы) предложили создать специальный счет, чтобы гарантировать распределение «помощи» «контрас» только в «гуманитарных» целях. Члены палаты представителей Барнс и Гамильтон предложили, чтобы 10 миллионов долларов для «никарагуанских беженцев» распределял Красный Крест, а 4 миллиона – Высокий комиссар ООН по делам беженцев.

Но Рейгана все эти варианты не устроили – ни ему, ни Кейси, ни Норту какой-либо международный контроль за распределением денег был не нужен. 20 апреля 1985 года в радиообращении Рейган назвал все эти планы «позорной капитуляцией», которая ускорит «консолидацию Никарагуа как коммунистическо-террористического арсенала». Рейган пошел ва-банк и проиграл. 23 апреля 1985 года сенат одобрил выделение 14 миллионов долларов в качестве «гуманитарной помощи» неким «никарагуанским беженцам» при условии устного обещания Рейгана не использовать эти средства на военные цели. Но палата представителей отвергла этот законопроект, а потом проголосовала и против предложенного Барнсом и Гамильтоном компромисса.

Такое поражение не смутило консерваторов в конгрессе, которые немедленно стали готовить новый законопроект в пользу никарагуанских «контрас». Нужен был лишь очередной антиникарагуанский медийный предлог. Администрация не нашла ничего лучше, как придраться к давно запланированному международному визиту Даниэля Ортеги, который собирался посетить СССР, еще четыре социалистические и семь капиталистических европейских стран.

Ортега и ранее бывал в Москве, но эту его поездку администрация Рейгана и американские СМИ, по словам посла Никарагуа при ООН Карлоса Туннермана, попытались изобразить «смертным грехом». Напрасно и сам Ортега, и министр иностранных дел Никарагуа Мигель д’Эското убеждали американских журналистов и парламентариев, что визит давно запланирован и служит, прежде всего, целям налаживания экономического сотрудничества Никарагуа с европейскими странами. Ведь из-за действий США Мексика прекратила поставки нефти, и Ортега хотел подтвердить обязательства СССР по продаже Никарагуа «черного золота».

Но Рейгана все эти оправдания сандинистов (хотя оправдываться им, собственно, было не в чем) мало интересовали. 1 мая 1985 года он провозгласил «национальное чрезвычайное положение» и, ссылаясь на визит Ортеги в СССР, объявил о введении экономического эмбарго против Никарагуа. Эта странаде «представляет собой необычную и экстраординарную угрозу национальной безопасности и внешней политике Соединенных Штатов».

С внешнеполитической точки зрения эмбарго оказалось полным провалом – его осудили все международные организации, к нему не присоединилась ни одна страна.

С экономической точки зрения Никарагуа тоже особо не пострадала – сандинисты давно готовились к подобному развитию событий и активно развивали отношения с другими странами, как с социалистическими, так и с капиталистическими. Ведь, например, еще в 1983 году американцы фактически прекратили закупать по заранее установленной импортной квоте никарагуанский сахар (с этого же ранее начиналась экономическая блокада Кубы, а никарагуанцы кубинский опыт внимательно изучали).

Министр внешней торговли Никарагуа Алехандро Мартинес позднее писал, что его министерство начало готовиться к экономической блокаде в 1981 году, сразу же, как только Рейган пришел к власти. Во многих странах (например, в Испании, Панаме и в тех же США) были созданы в форме местных юридических лиц никарагуанские государственные внешнеторговые фирмы и открыты банковские счета, которые американцы не смогли бы закрыть. Все платежи шли между фирмами, установить государственную принадлежность которых было бы трудно.

Никарагуанский сахар стали покупать Алжир, Ливия и Иран. Причем они тоже платили более высокие цены, чем на мировом рынке, хотя и не столь преференциальные как ранее США. Арабские страны поставляли в обмен нефть по низким ценам, которую Никарагуа могла с прибылью реэкспортировать на мировом рынке. Мясо и морепродукты Никарагуа по-прежнему продавала в США через свои фирмы в Канаде. «Благодаря» эмбарго эти продукты пошли и в Западную Европу. И канадцы, и западные европейцы охотно предоставляли никарагуанскому правительству коммерческие кредиты на год под гарантию последующих поставок мяса, кофе, хлопка и морепродуктов.

Импортные американские товары, без которых не могла обойтись никарагуанская экономика, закупались через зарубежные внешнеторговые компании, расположенные в третьих странах. Эмбарго привело и к тому, что Никарагуа установила торговые отношения с проамериканскими странами – Тайванем и Южной Кореей, а также с КНР.

Характерно, что предшественник ВТО, ГАТТ (Генеральное соглашение о тарифах и торговле), никак не отреагировал на американскую блокаду Никарагуа, хотя она была грубым нарушением устава организации. И США, и Никарагуа входили в ГАТТ, а применение эмбарго одной страной-членом против любой другой запрещалось.

Наконец, эмбарго привело к тому, чего США якобы всячески стремились избежать. Алехандро Мартинес отмечал: «Эмбарго США в реальности заставило нас пойти на большую экономическую зависимость от стран Востока (социалистических стран. – Прим. автора), чем это первоначально планировалось. Что касается меня, то я всегда считал, что лучше всего обойти блокаду можно через Латинскую Америку, но, к сожалению, кризис 80-х годов сделал невозможным даже для самых богатых стран Латинской Америки предоставление Никарагуа ресурсов в том объеме, в котором они нам требовались. Таким образом, нам пришлось увеличить свою экономическую зависимость, прежде всего, от Советского Союза, а также от стран Восточной Европы, таких как Германская Демократическая Республика и Болгария, а также от Кубы». В бывшей ГДР, кстати, до сих пор с ностальгией вспоминают прекрасный никарагуанский ром «Флор де Канья», который был отмечен медалью Лейпцигской выставки-ярмарки.

Следует подчеркнуть, что СССР, ГДР и Куба в это тяжелое для Никарагуа время предоставили стране кредиты в свободно конвертируемой валюте.

Но Рейгана, как и в случае вторжения на Гренаду, мнение мирового сообщества и реальная эффективность блокады не интересовали. Вся эта театральная истерия с «чрезвычайным положением» была рассчитана на домашних зрителей на Капитолийском холме.

Конгрессмены подхватили антиникарагуанскую истерию Рейгана, хотя некоторые из них тоже собирались с визитом в Москву. Сказать что-нибудь хорошее или даже нейтральное в адрес сандинистов в то время было просто немыслимо – никто не хотел прослыть предателем и «агентом Кремля». Раздавались даже предложения разорвать дипломатические отношения с Никарагуа.

Усилия Рейгана в духе оруэлловского «министерства правды» дали, наконец, свои плоды 12 июня 1985 года. В этот день палата представителей проголосовала за выделение 27 миллионов долларов в виде «гуманитарной» помощи «контрас». Причем сенат предлагал выделить 38 миллионов. Согласно принятому нижней палатой закону деньги можно было тратить только на еду, одежду, медикаменты, но не на «оружие, системы вооружений, боеприпасы или иное снаряжение, транспортные средства или материалы, которые можно использовать для причинения тяжелого вреда здоровью или смерти».

При этом даже многие видные американские юристы считали, что конгресс грубым образом нарушил международное гуманитарное и военное право. Согласно Женевским конвенциям о правилах введения войны гуманитарную помощь можно предоставлять только некомбатантам (то есть гражданскому населению, не участвующему в боевых действиях). Гуманитарная помощь участникам боевых действий не допускалась.

Но Рейгана, как показал иск Никарагуа в Международный суд ООН, международное право заботило мало. 29 августа 1985 года президент США учредил специальное ведомство – Офис по гуманитарному содействию Никарагуа (Nicaraguan Humanitarian Assistance Office, NHAO) для распределения санкционированных конгрессом 27 миллионов долларов. Офис возглавил посол Роберт Дюмлинг. Он сам потом признавал, что помимо того, что разрешил конгресс, на деньги офиса закупалось оружие для «контрас».

К 4 сентября 1986 года офис Дюмлинга распределил 26,8 миллиона долларов, но контролеры из Бюджетного управления конгресса так и не смогли обнаружить следов многих банковских переводов, затерявшихся в бесчисленных оффшорах.

Зато «гуманитарная помощь» стала настоящим праздником жизни для коррумпированной клики Бермудеса и друзей Норта, кормящихся вокруг «никарагуанского проекта». Оружие и снаряжение под видом гуманитарной помощи поставляли разнообразные подставные фирмы, организованные Нортом и ЦРУ. Например, офис Дюмлинга нанял для этих целей за 50 тысяч долларов некий «Институт за демократию, образование и содействие», учредителем которого был курьер Норта Роберт Оуэн. Для «откатов» «контрас» выставляли завышенные счета. Например, закупались винтовки по 150 долларов за штуку, но в счете была указана сумма 600 долларов.

Зарабатывали «контрас» и их американские друзья и на черном валютном рынке в Гондурасе. Они меняли доллары на гондурасские лемпиры по нелегальному курсу 1 доллар – 2,65 лемпиры, но в счетах указывали официальный курс обмена: 1 доллар – 2 лемпиры. Таким образом, можно было прикарманить до 30 % от суммы той или иной партии «гуманитарной помощи».

При этом многим полевым командирам «контрас» не платили жалованье (400 долларов в месяц) годами, и они говорили про Бермудеса и его «штаб»: «У них чистые ботинки и грязные руки».

12 июня 1985 года, все с той же несбыточной целью улучшения имиджа «контрас», в Коста-Рике была создана якобы принципиально новая «политическая» организация «борцов за свободу» – Объединенная никарагуанская оппозиция (испанская аббревиатура УНО). Ее возглавили три политических директора – Артуро Крус, Адольфо Калеро и Альфонсо Робело, или, как их окрестил архитектор всей этой косметической операции Норт, – «три А» (по аналогии с высшим кредитным рейтингом международных рейтинговых агентств).

УНО понадобилась все для того же – чтобы убедить американскую и мировую общественность, что в никарагуанской оппозиции не заправляют бывшие соратники Сомосы и национальные гвардейцы. Однако таким образом фактически продолжила свое существование ФДН, только под новой вывеской и с респектабельным лицом Круса. По крайней мере, ничего в военном командовании «контрас» не изменилось.

Сам Крус по протекции директора ЦРУ Кейси получил «грант» в виде 40 тысяч долларов на полгода от Национального центра стратегической информации – «научного» учреждения, давно спонсировавшегося ЦРУ. После образования УНО «отцы никарагуанской демократии» получали твердое и высокое жалование в долларах: Крус – 7 тысяч в месяц, Калеро – 12,5 тысячи, Робело – 10 тысяч. Вскоре и Робело, и Крусу надоела их роль «фигового листка» для Бермудеса и ФДН. Оуэн докладывал Норту: «Робело, по его словам, устал от отсутствия равенства среди „трех А“. Круса и меня, говорит он, добавили в ФДН, чтобы отмыть ее лицо». Крус постоянно угрожал своей отставкой, но щедрые дотации ЦРУ, видимо, были весомее.

В меморандуме от 17 марта 1986 года под заголовком «Политическая ситуация в ФДН/УНО» Оуэн докладывал Норту: «Я написал ФДН/УНО, потому что именно ФДН руководит УНО, а не наоборот. УНО – это креатура правительства США для того, чтобы получить поддержку конгресса. Когда ее создавали год назад, была надежда, что УНО станет жизнеспособной организацией. Но на самом деле, почти все, чего она добилась, следует отнести на счет руки правительства США, которая направляла и манипулировала (УНО). Нет сомнений: была надежда, что Крус и Робело превратятся в сильных лидеров, чтобы хотя бы в какой-то степени служить противовесом мощи Калеро и ФДН. Но оба – и Круус, и Робело – стали сплошным разочарованием».

Крус пытался несколько поправить незавидный, с точки зрения соблюдения прав человека, имидж «контрас». Он попросил бывшего юриста завода «Кока-Колы» в Никарагуа Карлоса Икасу составить Кодекс поведения «контрас» взамен старого, попросту списанного с аналогичного документа национальной гвардии Сомосы. Был создан также Офис по юридическим вопросам, который должен был расследовать жалобы на злоупотребления «борцов за свободу», в том числе и жалобы самих «контрас». Появилась даже своя тюрьма – раньше пленных просто привязывали к дереву и забивали до смерти.

Правда, в новой тюрьме среди примерно сотни «заключенных» было подозрительно много молодых женщин, которых держали там для сексуальных утех охраны и командиров.

Бермудес попросту игнорировал нового «лидера», которого открыто называл коммунистом. Когда Крус приветствовал в лагерях «борцов за свободу», те по указанию Бермудеса отвечали ему ледяным молчанием, зато бурно выражали восторг самому Бермудесу.

О нравах в лагерях «борцов за свободу» свидетельствует следующий эпизод. Один из высших командиров Мак (на чьей совести были печально знаменитые снимки Воля) решил наказать восемь бойцов, которые опоздали на утреннюю зарядку. Он велел четырем из них залезть на вершину дерева, а пятому – это дерево срубить. При падении с высоты погибли трое провинившихся, а четвертый был тяжело ранен. «Это показательный пример для всех вас. Вы должны понять, что значит быть настоящим солдатом», – сказал Мак бойцам, наблюдавшим за казнью. После этого бойцы решили сбежать из лагеря, но были пойманы и жестоко избиты.

Норт в 1985 году был озабочен скорейшим созданием нового «южного фронта» «контрас» в Коста-Рике на развалинах бесславного воинства «команданте ноль». 9 апреля 1985-го Оуэн сообщил Норту из Коста-Рики, что полевые командиры из бывшего АРДЕ, окружающие Эль Негро (Чаморро), готовы перей ти к кому угодно, лишь бы получать деньги и снаряжение. Правда, Оуэн предупредил, что Чаморро сильно пьет, а люди, собравшиеся вокруг него, замешаны в коррупции и, возможно, в наркоторговле. Но Норту приходилось работать с любым человеческим материалом – он хотел как можно быстрее образовать в Коста-Рике южный фронт против сандинистов для того, чтобы хотя бы как-то отвлечь силы СНА, практически добившие ФДН на гондурасской границе.

Сбежавшие от Пасторы полевые командиры обещали Норту выставить до 2500 человек при условии адекватного снабжения: после ссоры ЦРУ с Пасторой южные «контрас» ничего не получали больше восьми месяцев и не вели никакой боевой деятельности.

Норт со своей обычной резвостью взялся за организацию воздушного моста в Коста-Рику. Ему уже мерещился мощный удар с территории Коста-Рики прямо по Манагуа. Сначала подставные фирмы-авиаперевозчики Норта и ЦРУ (например, «Эйр Америка») пытались организовать в Коста-Рике полевой аэродром. Они договорились с офицером костариканской гражданской гвардии (так назывались вооруженные силы Коста-Рики), который обещал устроить взлетно-посадочную полосу на своем ранчо и объявить ее военной зоной, чтобы скрыть все предприятие от посторонних глаз.

Из этой затеи ничего не вышло. Тогда решили копить снаряжение на главной базе ВВС Сальвадора Илопанго и сбрасывать его южным «контрас» с воздуха. Первый сброс произошел только 11 апреля 1986 года. Самолет ЦРУ L-100 со второй попытки смог доставить примерно 10 тонн груза. Такое развитие событий окончательно подорвало остатки авторитета «команданте ноль». В мае 1986 года резидент ЦРУ в Сан-Хосе Джо Фернандес встретился с оставшимися полевыми командирами Пасторы и убедил их перейти на сторону УНО. Как сообщал Фернандес, согласились все – причем за определенные суммы в долларах: шесть командиров получили по пять тысяч.

Пока Норт и ЦРУ пытались вдохнуть в «контрас» жизнь и не допустить их полного развала, США вели сложную дипломатическую борьбы против Никарагуа в рамках так называемого контадорского процесса.

В январе 1983 года на панамском острове Контадора встретились министры иностранных дел Мексики, Панамы, Венесуэлы и Колумбии. Они выразили озабоченность ситуацией в Центральной Америке, особенно прямой и косвенной вооруженной интервенцией внерегиональных держав. Министры призвали не включать регион в конфронтацию Восток – Запад и предложили странам Центральной Америки решать все спорные вопросы в рамках переговорного процесса.

«Контадорский процесс» начался во многом по инициативе Мексики, которая с симпатией относилась к сандинистам и не желала, чтобы США под маской борьбы с мировым коммунизмом и СССР создали на мексиканской южной границе, в Центральной Америке постоянные военные базы. Панамцам требовалась международная поддержка соседей, так как они опасались, что Рейган может пересмотреть договор Картера – Торрихоса 1977 года, согласно которому Панамский канал должен был в 1999 году перейти под юрисдикцию Панамы. Во время предвыборной кампании 1980 года Рейган обещал аннулировать «капитулянтский» договор.

В апреле 1983 года министры иностранных дел Контадорской группы (так теперь стали именовать «четверку») провели совещание со своими коллегами из центральноамериканских стран. Решили что «девятка» (Контадорская группа плюс пять стран Центральной Америки) должна стать постоянным переговорным механизмом для решения всех спорных проблем региона.

Американцы сначала считали «контадорский механизм» даже полезным, так как он был предлогом для отказа от двусторонних переговоров США с Никарагуа.

17 июля 1983 года на встрече в мексиканском городе Канкун президенты стран «контадорской группы» приняли Канкунскую декларацию, которая уже успела вызвать недовольство в Вашингтоне. В декларации всем странам предлагалось прекратить в Центральной Америке военные учения, отозвать иностранных военных советников и создать постоянный механизм контроля над ограничением вооружений. Будущий мирный договор в Центральной Америке получил наименование «Документ о целях». Для его претворения в жизнь Контадорская группа выработала еще и «Нормы по выполнению положений», содержащихся в «Документе о целях».

Никарагуа активно поддержала «контадорский процесс». 19 июля 1983 года, в четвертую годовщину Сандинистской революции, Даниэль Ортега выдвинул мирный план из шести пунктов:

– немедленное заключение пакта о ненападении между Никарагуа и Гондурасом;

– прекращение всех военных поставок в Сальвадор из-за рубежа;

– прекращение военной помощи всем антиправительственным группировкам в странах Центральной Америки;

– гарантии права на самоопределения для всех центральноамериканских государств и невмешательство в их внутренние дела;

– прекращение экономической дискриминации и враждебных действий против любой из стран региона;

– запрет всех иностранных военных баз и маневров с участием внерегиональных армий в Центральной Америке.

Естественно, США не могли со всем этим согласиться – ведь тогда «контрас» были бы разгромлены за считанные недели. Но формально американцам было трудно что-либо возразить – ведь они сами официально считали источником напряженности в регионе помощь Никарагуа сальвадорским повстанцам.

Никарагуа сразу же пошла на уступки. Гондурас под давлением США отказался от любых двусторонних переговоров с Никарагуа, предпочитая якобы только «многосторонний формат». Никарагуа с этим согласилась.

9 сентября 1983 года «Документ о целях», состоявший из 21 основного пункта, был одобрен всей «девяткой». Через три дня заместитель министра обороны США Фред Айкл отреагировал на это следующим образом: «Мы не ищем военного поражения наших друзей. Мы не добиваемся военной ничьей. Мы стремимся к победе сил демократии… Мы должны предотвратить консолидацию сандинистского режима в Никарагуа».

Вашингтон ответил на мирные предложения Контадорской группы захватом Гренады и реанимацией центральноамериканского военного блока КОНДЕКА в составе Гондураса, Сальвадора и Гватемалы.

По выражению никарагуанского министра иностранных дел, «компромиссная» переговорная позиция Вашингтона была очень простой: либо Никарагуа умирает сама, либо ее убьют.

Как упоминалось выше, летом 1984 года США по инициативе Мексики согласились на переговоры с Никарагуа, но это было лишь уловкой предвыборной кампании Рейгана, стремившегося несколько подправить свой одиозный имидж «ястреба холодной войны».

Летом 1984 года «контадора» разработала «Акт мира» и предложила всем центральноамериканским государствам его подписать. В акте по-прежнему содержался запрет на военные маневры в регионе и поддержку нерегулярных оппозиционных военных формирований. Также предлагались меры по укреплению демократии в регионе и развитию экономического сотрудничества между всеми центральноамериканскими странами.

США сначала одобрительно отозвались об «Акте мира», расценив его «как важный шаг вперед».

7 сентября 1984 года Никарагуа согласилась подписать «Акт мира». Коста-Рика и Гондурас тоже выразили свое предварительное одобрение документа. Но это уже никак не могло устроить США. После согласия Никарагуа «Акт мира» вдруг стал для Вашингтона «недоработанным».

В октябре 1984-го американцы организовали в столице Гондураса Тегусигальпе в октябре 1984 года совещание министров иностранных дел своих марионеток (Гондураса, Сальвадора и Гватемалы), чтобы «доработать» «Акт мира». Так возник «блок Тегусигальпы», который потребовал убрать из текста акта запрет на проведение военных маневров и требование в течение шести месяцев вывести из Центральной Америки все иностранные военные базы. К тому же американские марионетки были против прилагавшегося к акту протокола, который в знак согласия с целями документа могли подписать любые страны. США не хотели давать тем самым СССР и Кубе возможность для укрепления политического влияния в Латинской Америке – и СССР, и Куба с самого начала выражали полную поддержку «контадорскому процессу». При этом Никарагуа требовала от США подписать протокол, но американцы не собирались этого делать.

Сами же американцы в январе 1985 года прервали двусторонние переговоры с Никарагуа, лицемерно заявив, что они подрывают «контадорский процесс».

Никарагуа в это время пошла на дополнительные односторонние уступки, чтобы активизировать «контадорский процесс». В феврале 1985 года сандинисты объявили о решении вывести из страны 100 кубинских военных советников и провозгласили на неопределенный срок мораторий на приобретение новых систем вооружений. Никарагуа в очередной раз заявила, что не собирается предоставлять территорию страны под иностранные военные базы.

Между тем о поддержке мирных инициатив «контадоры» заявили и ЕЭС, и Движение неприсоединения, а также Организация американских государств (ОАГ). В августе 1985 года образовалась «группа поддержки» «контадоры» в составе Аргентины, Бразилии, Уругвая и Перу. 23–25 августа 1985 года новая «четверка» присоединилась к заседанию Контадорской группы в колумбийской Картахене, чтобы придать дополнительный вес усилиям посредников.

Но американцев численное усиление «контадоры» нисколько не тревожило – они фактически сидели за столом переговоров, так как Сальвадор и Гондурас ничего не предпринимали, не заручившись согласием Вашингтона. При этом формально США были вне переговорного процесса и никаких обязательств на себя брать не желали.

Тем не менее заместитель госсекретаря по Латинской Америке Эллиот Абрамс в сентябре 1985 года дал указание проводить «активную дипломатию с целью предотвращения попыток латиноамериканской солидарности (с „контадорой“), которые могут быть направлены против США и их союзников, вне зависимости от того, инициируются ли эти попытки „группой поддержки“, Кубой или Никарагуа».

Никарагуанцы предложили совещанию министров иностранных дел «контадоры», которое должно было состояться в Панаме в середине 1985 года, рассмотреть помимо прочих и вопрос об агрессивной политике США в регионе. «Тегусигальпский блок» это предложение решительно заблокировал.

К сентябрю 1985 года американцам удалось перехватить инициативу – с «доработанным» вариантом «Акта мира» была не согласна уже Никарагуа. В Манагуа были готовы подписать 100 из 117 положений документа. По 17 пунктам Никарагуа предложила вернуться к тексту 1984 года. Никарагуа настаивала, например, на полном запрещении военных учений с иностранными армиями, как это и предусматривалось в первом варианте. Для Никарагуа был неприемлем и провозглашенный в тексте мораторий на приобретение новых систем вооружения. Никарагуанцы требовали также, чтобы США сделали формальное и юридически обязательное заявление о готовности соблюдать все положения будущего акта, в частности, прекратить любую помощь «контрас» и дать заверения, что Никарагуа не подвергнется военному нападению США.

В 1962 году США дали Советскому Союзу заверения, что они не нападут на Кубу, и опасный для всего человечества Карибский кризис был быстро завершен. Однако на сей раз Рейган отказывался дать подобные обещания в отношении Никарагуа.

Есть основания предполагать, что столь неуступчивыми Рейгана сделала его первая личная встреча с новым советским лидером М. С. Горбачевым в ноябре 1985 года в Женеве. 4 декабря 1985-го в рамках заседания совета ОАГ госсекретарь США Джордж Шульц провел рабочий ланч с министрами иностранных дел Контадорской группы. Во время беседы Шульц прямо сказал, что Горбачев обещал в Женеве Рейгану невмешательство СССР в возможный военный конфликт между США и Никарагуа. Далее Шульц сообщил потрясенным «контадорцам», что США считают Никарагуа «раковой опухолью» Центральной Америки, которая требует «хирургического вмешательства».

«Контадора» ответила на эти неприкрытые и явно не дипломатические угрозы внесением в Генеральную Ассамблею ООН проекта резолюции с призывом к США и Никарагуа возобновить двусторонние переговоры. Американцы оказали мощное давление на Колумбию, Венесуэлу и Панаму с тем, чтобы они отказались поддержать собственный проект.

В результате силового давления Вашингтона «контадора» фактически признала свое бессилие. 7 декабря 1985 года было объявлено о временном прекращении переговорного процесса. Никарагуа предложила сделать паузу и дождаться предстоящей смены власти в Коста-Рике, Гватемале и Гондурасе.

Новый гватемальский президент Марко Винисио Серезо занимал более самостоятельную позицию и был против попыток США изолировать Никарагуа в регионе.

12 января 1986 года в венесуэльском городе Карабальеда состоялось очередное совещание министров иностранных дел Контадорской группы и «группы поддержки». Было принято «Послание Карабальеды за мир, безопасность и демократию в Центральной Америке». В документе содержался призыв к подписанию «Акта мира», прекращению поддержки всех повстанческих и нерегулярных сил в регионе, прекращению международных военных маневров, постепенному сокращению численности иностранных военных советников и иностранных вооружений. Министры восьми государств изъявили готовность стать посредниками в деле национального примирения в каждой из центральноамериканских стран. 15 января принципы соглашения в Карабальеде были подтверждены президентами центральноамериканских государств в Гватемале, где они собрались по случаю инаугурации нового президента этой страны.

США ответили на «Послание Карабальеды» недвусмысленно – 1 января 1986 года Шульц принял представителей «контрас» и заверил их, что американцы будут помогать им до полной победы. Госдепартамент вновь подтвердил вербальную поддержку «контадорского процесса», но одновременно в Вашингтоне подчеркнули, что продолжат поддерживать «контрас».

10 февраля 1986 года восемь министров Контадорской группы и «группы поддержки» отправились в Вашингтон, чтобы убедить США серьезно содействовать разрядке напряженности в Центральной Америке. Министры просили США прекратить поддержку «контрас», но госсекретарь Шульц лишь подтвердил прежнюю позицию и вновь отказался от любых двусторонних контактов с Никарагуа. Президент Рейган вообще не нашел для восьми министров «окна» в своем графике, зато примерно в это же время принял главарей «контрас».

Администрация Рейгана готовилась к новому сражению на Капитолийском холме с целью добиться возобновления финансирования «никарагуанского сопротивления». Как всегда, требовалось облить Никарагуа грязью.

На этот раз американский президент лично обвинил сандинистов в контрабанде наркотиков в США, чем на самом деле активно занимались как раз «контрас» с ведома ЦРУ. В своем обращении к нации по телевидению 20 марта 1986 года Рейган побил все свои прежние рекорды лжи и цинизма: «Я знаю, что любой американский родитель, озабоченный проблемой наркотиков, будет возмущен, если узнает, что высшие никарагуанские государственные чиновники глубоко вовлечены в торговлю наркотиками». Рейган продемонстрировал «секретные» снимки, на которых якобы помощник Томаса Борхе, некий Федерико Воган был запечатлен «на военном аэродроме рядом с Манагуа… при погрузке самолета с наркотиками, предназначенными для Соединенных Штатов» «Нет, видимо, нет такого преступления, – вещал президент, – перед которым остановились бы сандинисты – этот преступный режим».

Поставщиком фотографий был уже упоминавшийся выше наркоделец Сил, который перевозил наркотики по поручению «контрас». После ареста американскими правоохранительными органами Сил заявил, что один раз перевозил 1500 килограммов кокаина из Колумбии через Никарагуа, где его самолет производил дозаправку. Якобы в его самолете, который почему-то «по ошибке» подбили никарагуанские зенитчики, ЦРУ установило скрытую фотокамеру, которая и запечатлела Вогана. На самом дел Воган в 1982–1983 годах работал в никарагуанской государственной внешнеторговой фирме, но ко времени «полета» Сила уже уволился. К Борхе он вообще не имел никакого отношения. Как выяснилось позднее, и аэродром был не военным, а гражданским, и его использовали для опрыскивания полей.

Сразу после «разоблачений» Сила его выпустили на свободу при условии соблюдения ряда условий. В феврале 1986 года, как уже упоминалось, его застрелили из автомата. В мае 1987 года за убийство Сила были осуждены три колумбийца. Самолет С-123, на котором Сил, по его словам, сделал остановку в Никарагуа, был в октябре 1986 года сбит никарагуанской ПВО, когда пытался сбросить с воздуха партию снаряжения для «контрас».

Рейган, заклеймив сандинистов, сравнил на этот раз «контрас» с Уинстоном Черчиллем, а помощь им – с поставками США по «ленд-лизу» Великобритании в годы Второй мировой войны. Это означало, что Никарагуа американский президент поставил на одну доску с нацистами. Рассуждения Рейгана привели его к логическому концу: «Я понимаю, что в определенной мере они („контрас“) – контрреволюционеры, и Бог благословит их за это. И я считаю, что это делает их контрас и поэтому делает „контрой“ и меня тоже».

Ответственный за связь с прессой в Белом доме Патрик Бьюкенен запугивал конгрессменов перед решающим голосованием: «Перекрывая поставки оружия никарагуанским борцам за свободу путем связывания рук президенту поправкой Боланда, Демократическая партия стала наряду с Москвой гарантом доктрины Брежнева в Центральной Америке… Своим голосованием по вопросу о помощи «контрас» Демократическая партия покажет, стоит ли она на стороне Рональда Рейгана и сопротивления – или на стороне Даниэля Ортеги и коммунистов».

Но конгрессмены не испугались. 20 марта 1986 года палата представителей проголосовала против запрошенных администрацией 100 миллионов долларов – астрономической, по никарагуанским меркам, суммы, превышавшей военный бюджет Никарагуа.

Требовался какой-то новый повод для раскручивания антиникарагуанской истерии, и он не замедлил появиться.

Еще с начала 1985 года сандинисты стали обстреливать главный лагерь «контрас» в Лас-Вегасе – выступе гондурасской территории, с трех сторон окруженном территорией никарагуанской. СНА подтянула прямо к границе по недавно построенным дорогам советские установки реактивного залпового огня БМ-21 и начала методично «обрабатывать» «контрас» в Лас-Вегасе. Примечательно, что Гондурас не протестовал, – ведь если бы началось серьезное разбирательство, то выяснилось бы, что именно на гондурасской территории размещается 10-тысячная армия наемников ЦРУ. А ведь и США, и Гондурас это отрицали.

В течение нескольких месяцев 1985 года «контрас», которые несли серьезные потери от наследниц легендарных «катюш», пытались с помощью наземных атак захватить или уничтожить пусковые установки. Однако сандинисты подтянули на их защиту несколько батальонов регулярной армии.

В мае 1985 года обстрел БМ-21 впервые сопровождался атакой нескольких сотен бойцов СНА на выступ Лас-Вегас – сандинисты ясно дали понять, что не собираются предоставлять бандитам надежное убежище для постоянных вылазок против Никарагуа. На этот раз гондурасцы приказали Бермудесу срочно вывести его бойцов с выступа, так как от сражения уже страдало мирное гондурасское население. ВВС Гондураса прикрывали отход «контрас» от границы. Бермудес устроил свой штаб (гордо именовавшийся «стратегическим командованием») в местечке Ямалес, вне пределов досягаемости БМ-21.

В мае 1985 года Бермудес встретился в Майами с Нортом, и тот потребовал активизации боевых действий, чтобы убедить конгрессменов в стойкости и эффективности «никарагуанского сопротивления». Норт, изображая из себя стратега, приказал перекрыть все основные никарагуанские шоссе и перенести, наконец, боевые действия в крупные города. Иными словами, от от Бермудеса требовали «новой Пантасмы».

В качестве мишени был избран город Ла-Тринидад с населением в 8 тысяч человек, расположенный на Панамериканском шоссе в 77 милях к северу от Манагуа и в 60 милях от гондурасской границы. Рядом находились несколько мостов, которые можно было подорвать, чтобы удовлетворить азарт Норта.

На рассвете 1 августа 1985 года около двух тысяч «контрас» атаковали Ла-Тринидад и к 10 часам утра установили контроль над большей частью городка. Бандиты обстреляли местный госпиталь и уничтожили принадлежавший больнице джип. Но оргии по образцу Пантасмы не получилось – сандинисты быстро перебросили в Ла Тринидад противопартизанский батальон и впервые эффективно применили полученные из СССР боевые вертолеты МИ-24. Ла-Тринидад, расположенный в долине, превратился для «контрас» в смертельную ловушку. Более 10 самолетов и вертолетов СНА начали методично обрабатывать «борцов за свободу» с воздуха, и те стали поспешно отступать в Гондурас, неся тяжелые потери. «Эффектная атака» превратилась в эффектный разгром – были убиты около двух сотен «контрас». МИ-24 наводили на «контрас» настоящий ужас, а ракеты «земля-воздух» китайского производства оказались негодными.

В конце 1985-го – начале 1986 года тактические группировки «контрас», многие из которых находились на никарагуанской территории месяцами, начали отступление в Гондурас – только так они могли избежать полного уничтожения. Один из командиров группировки Тирсо Морено (кличка Ригоберто) так вспоминал свою встречу с «верховным главнокомандующим» Бермудесом, после того, как его отряд едва унес ноги в Гондурас:

«– Боже, ты же выглядишь как труп, – удивился Бермудес.

– Ну, нам пришлось изрядно повоевать, а с едой у нас были проблемы.

– Ну а что ты собираешься делать теперь?

– Жду указаний.

– Почему бы тебе не поехать в Тегусигальпу и не повеселиться? О’кей? Ну, будем на связи!»

Только советники из ЦРУ заинтересовались Ригоберто, с которого они снимали показания о Никарагуа в течение двух дней.

Для Бермудеса же война была прибыльным бизнесом, и боевые операции он назначал только для того, чтобы выбить из своих американских хозяев очередную порцию «гуманитарной помощи»

Но к началу 1986 года всем стало ясно – если США резко не нарастят объем военной поддержки «никарагуанского сопротивления», то его окончательный разгром станет делом нескольких недель.

Журнал «Тайм» так описывал обстановку в Никарагуа в октябре 1985 года после сражения у Ла-Тринидада: «Есть причина для высокого боевого духа (СНА): в настоящий момент садинистская армия, видимо, одерживает победу в четырехлетней войне против оппозиционных сил, поддерживаемых США и известных как „контрас“».

Однако «Контрас», похоже, были потрясены относительной быстротой и эффективностью, с которыми никарагуанская Сандинистская народная армия ответила на наступление повстанцев, приуроченное к сезону дождей… Высокопоставленный официальный представитель в Вашингтоне признал две недели тому назад, что контрнаступление сандинистов выдавило 5000 повстанцев обратно через границу в Гондурас…

«СНА ответила довольно быстро по латиноамериканским меркам», – заявил офицер американской разведки сразу после боя за Ла-Тринидад… В последнее время СНА, кажется, улучшила систему командования, боевую подготовку и повысила мотивацию личного состава, обойдя по всем этим показателям повстанцев. Видимо, поэтому никарагуанская армия почувствовала себя достаточно сильной, чтобы схватиться с гондурасскими войсками в бою 13 сентября. В самом серьезном столкновении между двумя странами с 1979 года никарагуанский минометный снаряд убил гондурасского солдата, а Гондурас повредил два никарагуанских вертолета…

Кажется, у никарагуанцев появилась и отличная разведывательная сеть. «Разведывательные сведения, которые сандинисты собрали о „контрас“, просто потрясают, – говорит американский военный наблюдатель. – Но раньше они не знали, как грамотно применить эту информацию». Быстрый ответ СНА на вторжение повстанцев в Ла-Тринидад является доказательством того, что в последнее время серьезно улучшился обмен данными между агентами никарагуанской разведки и ее солдатами. «Я знал, куда направлялись „контрас“, – говорит команданте Каррион (командир батальона СНА), – и мы смогли сорвать их операции еще тогда, когда они находились в моей военной зоне».

У «контрас», по данным ЦРУ, не имелось и адекватных средств радиосвязи (одна рация приходилась на 200 человек), без которых их нельзя было снабжать по воздуху в глубинных районах Никарагуа. Чтобы поддерживать надежную радиосвязь в горах, «контрас» приходилось держаться неподалеку от границы с Гондурасом.

В конце 1985 года начальник штаба СНА Хоакин Куадра объявил, что «контрас» в стратегическом смысле разгромлены.

Американцам надо было срочно спасать своих наемников от полного уничтожения, а для этого требовались деньги, много денег. И их мог выделить только конгресс. Рейган и Норт понимали, что до 50 % бюджета Никарагуа идет на войну и что страна долго такой нагрузки не выдержит. Нужно было просто дать «контрас» больше средств и окончательно подорвать с их помощью никарагуанскую экономику. Провалившуюся тактику Норта по атакам на крупные города требовалось срочно сменить на мелкие стычки и засады, объектами которых должны были стать ключевые объекты никарагуанской экономической инфраструктуры. Наконец, «контрас» срочно требовались современные ракеты «земля-воздух» против грозных советских МИ-24.

Повод для новой волны антиникарагуанской истерии нашелся, когда в марте 1986 года (в Никарагуа был сухой сезон, благоприятный для ведения боевых действий) СНА начала решительное и финальное наступление на «контрас» в приграничной полосе и бои захватили гондурасскую территорию. Гондурас опять предпочитал отмолчаться, но на этот раз американцы решили раздуть пограничный инцидент, превратив его во «вторжение» никарагуанской армии на территорию соседнего государства.

25 марта 1986 года Рейган потребовал оказать Гондурасу срочную военную помощь в размере 20 миллионов долларов, и американские военные вертолеты были переброшены в Гондурас, чтобы быстро доставить гондурасские части к границе.

Лидеры демократов в конгрессе были вынуждены поддержать администрацию Рейгана. Спикер палаты представителей Тип О’Нил обозвал Даниэля Ортегу «неуклюжим, некомпетентным марксистско-ленинским коммунистом».

27 марта 1986 года сенат одобрил выделение «контрас» небывалой суммы – 100 миллионов долларов.

В палате представителей (435 депутатов) блок сторонников «контрас» состоял из 170 республиканцев, 40 «трумэновских» (то есть консервативных) демократов. Еще 30 демократов колебались, но время от времени сигнализировали о поддержке. Однако последняя группа считала, что США должны полагаться больше на дипломатию, чем на военные средства разрешения конфликтов в Центральной Америке, и что только если дипломатические усилия провалятся, можно возобновить поддержку «контрас».

Лидером ключевой «колеблющейся» группы демократов в палате представителей был молодой и амбициозный конгрессмен от Оклахомы Дейв Маккерди. Он предложил выделить на гуманитарную помощь УНО 5 миллионов долларов, но при условии продвижения «контадорского процесса», успехи которого (или вину за неудачу) должен был оценивать американский конгресс.

Чтобы «контрас» не развалились, Маккерди был готов предоставить им 50 мил лионов долларов для участия в политическом процессе в Никарагуа. Еще 50 миллионов, уже в качестве военной помощи, следовало выделить в течение 90 дней, если сандинисты не пойдут на диалог с «борцами за свободу». Условием помощи было улучшение положения с «правами человека» в рядах «контрас».

Внедрение «контрас» в политическую жизнь Никарагуа (как и показало будущее) было странным предприятием. Ведь это была не партия, а наемные вооруженные силы. Бермудес прекрасно понимал, что никаких шансов на успех на выборах у УНО нет. Слишком много «контрас» пролили крови невинного гражданского населения, слишком явной была их связь с США. К тому же Бермудес (как и его покровитель Норт) был уверен, что при достаточном финансировании «контрас» разобьют сандинистов и триумфально войдут в Манагуа без всяких выборов и «прав человека».

Между тем Рейган под лозунгом борьбы с международным терроризмом в апреле 1986 года отдал приказ ВВС США нанести ракетно-бомбовый удар по столице Ливии Триполи с целью убить лидера этой страны Муаммара Каддафи. Во время налета погибли 17 ливийцев, в том числе и 15-месячная приемная дочь Каддафи. Рейган и здесь нашел «никарагуанский след». «Ливия появится у нашего порога», – пугал он конгрессменов на случай их отказа проголосовать за помощь «контрас».

Однако Никарагуа была не одинока в Латинской Америке, несмотря на все попытки американцев изолировать сандинистов в Западном полушарии. 16 марта 1986 года президент Перу Алан Гарсия заявил, что нападение США на Никарагуа в Лиме расценят как агрессию США против Перу, которая в этом случае прервет дипломатические отношения с Вашингтоном. Президент Аргентины Рауль Альфонсин призвал США применять к странам Латинской Америки те же стандарты демократии, которыми американцы так гордятся у себя дома.

12 апреля 1986 года Даниэль Ортега подтвердил намерение Никарагуа подписать в установленный срок (до 1 июня 1986-го) подготовленный Контадорской группой «Акт мира», если США прекратят агрессию против Никарагуа и если будет достигнут компромисс относительно «переработанных» под давлением Вашингтона статей акта.

Уже 11 апреля показалось, что на горизонте забрезжило долгожданное решение. Специальный посланник США по делам Центральной Америки Филипп Хабиб в письме конгрессмену Слаттери сообщил, что США готовы поддерживать «Документ о целях» Контадорской группы от 1983 года с момента подписания «Акта мира», хотя Штаты юридически и не связаны здесь никакими обязательствами. Многие демократы в конгрессе начали верить, что Рейган и правда готов к политическому урегулированию обстановки в Центральной Америке. Однако администрация немедленно «поправила» Хабиба: США готовы соблюдать условия «Акта мира» не с момента его подписания, а с момента завершения его реализации. Иными словами, Никарагуа предлагалось сначала разоружиться, выслать из страны всех иностранных военных советников, и только после этого США были готовы прекратить помощь «контрас», а также Гондурасу. При этом никарагуанцам пришлось бы полагаться только на честное слово Рейгана, так как ничего подписывать США не собирались.

Американцам стал мешать «контадорский процесс», и они решили торпедировать его через вновь избранного президента Коста-Рики Оскара Ариаса. Ариас фактически отказал Ортеге в праве присутствовать на его инаугурации 8 мая 1986 года под предлогом, что костариканские власти не могут гарантировать безопасность никарагуанского президента.

У Коста-Рики был имидж единственной по-настоящему демократической страны в Центральной Америке, и американцы решили использовать это в своих целях. Ариасу сказали, что он должен требовать от Никарагуа в качестве предварительных условий «демократизации» страны, то есть проведения новых выборов (тем самым выборы 1984 года сандинисты должны были признать нелегитимными) и начала политического диалога с «контрас».

Ариас должен был разработать с помощью США альтернативный «контадоре» вариант мирного урегулирования в Центральной Америке под лозунгом, что центральноамериканские страны сами договорятся без всяких посредников (то есть без Контадорской группы и «группы поддержки»).

Между тем 16 апреля 1986 года Маккерди и его группа в палате представителей предложили выделить «контрас» 30 миллионов «гуманитарной помощи» при условии начала двусторонних переговоров между Никарагуа и США. Это не понравилось администрации Рейгана, и ее сторонники в палате заблокировали законопроект.

Артуро Круса отрядили убеждать депутатов выделить «контрас» 100 миллионов долларов, причем без всяких условий. Но Крус, бывший профессор и плохой оратор, с заданием справлялся плохо. Конгрессмены отмечали, что он и сам плохо представляет, что конкретно происходит в лагерях «контрас» в Гондурасе и какая помощь им, собственно, нужна. Крус пытался лишь подчеркнуть, что он и Робело – «демократы» и сильно отличаются от Бермудеса и бывших национальных гвардейцев.

Приближался срок подписания «Акта мира» (1 июня 1986 года), и в администрации Рейгана сильно нервничали. Выбить из конгрессменов средства для «контрас» в случае согласия Никарагуа с контадорскими предложениями было бы маловероятно.

В мае 1986 года Никарагуа на встрече «контадоры» в Панаме выдвинула новые предложения, с целью разблокировать переговорный процесс. Никарагуанцы предложили концепцию «регионального баланса сил», которая должна была стать основой разоружения всех центральноамериканских стран. В соответствии с этой концепцией каждая страна региона имела бы различную степень разоружения в зависимости от внешних угроз, с которыми она сталкивались. Но Гондурас по инициативе США отверг это предложение и потребовал одинакового уровня разоружения для всех стран региона.

24–25 мая была сделана последняя попытка все же подписать «Акт мира» в заранее установленный срок. Президенты стран Центральной Америки встретились в Эскипуласе (Гватемала). На этом саммите Ортега огласил список никарагуанских систем оружия, которые его страна была готова сократить в первую очередь. Например, никарагуанцы были готовы сократить все типы вертолетов, самолетов, артиллерию и танки. Никарагуа опять настаивала на полном прекращении всех военных учений в регионе и выводе всех иностранных военных советников.

Несмотря на сохранявшиеся разногласия относительно верификации процесса разоружения и по вопросу о военных маневрах (Гондурас и Сальвадор были против их немедленного прекращения), все президенты выразили поддержку усилиям Контадорской группы и подписали итоговый документ саммита – Декларацию Эскипуласа. Стороны условились развивать региональное сотрудничество и учредить с этой целью Центральноамериканский парламент.

В начале июня 1986 года «контадора» решила продолжить работу над модификацией Акта мира. Американцы могли торжествовать – подписание этого крайне неприятного для них документа было сорвано.

20 июня Никарагуа согласилась подписать измененный вариант Акта мира, что в Вашингтоне презрительно назвали «пропагандистским маневром».

25 июня пропагандистские маневры самого Рейгана увенчались долгожданным успехом. Палата представителей, хотя и незначительным большинством (221 голос против 209), одобрила выделение «контрас» 100 миллионов долларов, 70 миллионов из которых прямо предназначались на военные цели, а 30 – опять на пресловутую «гуманитарную помощь». 3 миллиона долларов планировалось потратить на улучшение положения с «правами человека» в стране «никарагуанского сопротивления». Когда депутата от Луизианы демократа Ремера спросили, почему он голосовал за этот законопроект, тот ответил: «Идеальны ли „контрас“? Конечно, нет. Но и мы тоже не идеальны».

Через два дня после этого голосования Международный суд ООН удовлетворил иск Никарагуа и постановил прекратить поддержку «контрас» со стороны США, а также выплатить Никарагуа компенсацию за причиненный ущерб. Но США ссылались на международное право только тогда, когда им это было выгодно. Выполнять решение суда ООН в Вашингтоне не собирались.

Никарагуа тем временем продолжала свое мирное наступление, и Даниэль Ортега 2 августа 1986 года огласил новые инициативы в послании, отправленном им организации известного американского чернокожего политика и проповедника Джесси Джексона. Президент Никарагуа в который раз предложил США подписать двусторонний договор о мире и дружбе и организовать совместное патрулирование общих границ с Гондурасом и Коста-Рикой, чтобы избежать военных инцидентов. Никарагуа призвала также подписать Акт мира до 15 сентября 1986 года. Рейгана пригласили нанести визит в Никарагуа и встретиться с любыми представителями общественности, чтобы составить личное мнение о положении в стране. Президент США мог бы даже при желании выступить с телевизионным обращением к никарагуанцам.

Но Рейган расценил новые инициативы Никарагуа как признак слабости и дал ЦРУ указание подготовить на 100 миллионов долларов решающее наступление «контрас» против сандинистов.

Контадорская группа и «группа поддержки» из последних сил пытались спасти торпедированный Вашингтоном переговорный процесс в Центральной Америке. 1 октября 1986 года министры «восьмерки» приняли документ с красноречивым названием «Мир все еще возможен в Центральной Америке». В заявлении отмечалось, что «поставлены на карту фундаментальные интересы Латинской Америки». «Контадора» попросила Генерального секретаря ООН перуанца Переса де Куэльяра помочь сдвинуть диалог с мертвой точки, и он немедленно согласился.

Никарагуа 28 июля 1986 года подала иск в Международный суд ООН против Гондураса и Коста-Рики, которых справедливо обвиняла в размещении лагерей и баз «контрас» на своей территории. При этом никарагуанцы подчеркнули, что они, как и остальные страны, могли бы выставить предварительные условия для подписания Акта мира, например, вывод из Гондураса и Коста-Рики всех лагерей «контрас», но не будут этого делать, чтобы не затруднять переговорный процесс.

Американцы активно раздували абсурдную шумиху на тот счет, что в напряженности на границах с соседями виновата сама Никарагуа, как будто это сандинисты держали на своей территории лагеря вооруженных до зубов гондурасских и костариканских эмигрантов.

18 ноября 1986 года Генеральные секретари ООН и ОАГ предложили свои услуги по организации мониторинга на границе Никарагуа с Гондурасом. США ответили на это поставкам Гондурасу модернизированных реактивных истребителей Ф-5Е.

Американцы готовили на 1987 год мощное наступление «контрас» с территории Гондураса. Сандинисты знали об этом благодаря своей разведке и решили нанести упредительный удар. В начале декабря 1986 года такой удар был нанесен по выступу Лас-Вегас. Никарагуанцы заявили, что правительство Гондураса утратило контроль над частью своей территории, если по-прежнему отрицает наличие у границы с Никарагуа тысяч вооруженных «контрас». Никарагуа, заявил Ортега, не может нарушить суверенитет Гондураса, так как он уже давно нарушен американскими наемниками в этой стране.

В Гондурасе множились голоса против присутствия «контрас», которые мешали нормальной жизни по обе стороны границы. За время пребывания никарагуанских «борцов за свободу» в Гондурасе были убиты, ранены, похищены, изнасилованы около 20 тысяч граждан этой страны. Вице-президент Гондураса Хайме Розенталь прямо сказал: «Общественное мнение страны настроено против „контрас“. И мы не можем противостоять этому мнению длительное время». Позднее гондурасский президент Аскона горько заметил, что «когда-нибудь кто-нибудь составит новую карту Центральной Америки, на которой Гондурас будет изображен всего лишь как страна, где находятся «контрас».

Американцы опять перебросили в Гондурас боевые вертолеты, хотя конгресс США запретил американским военнослужащим приближаться более чем на 20 миль к никарагуанской границе. Для руководства операциями в Гондурас лично прибыл глава Южного командования вооруженных сил США (расположенного в зоне Панамского канала) Джон Гэлвин. Но и СССР, и Папа Римский предупредили США об опасных последствиях возможной агрессии против Никарагуа. Папа назвал такое нападение «актом безумия».

Под давлением США 7 декабря 1986 года гондурасские боевые самолеты пересекли границу и нанесли удар по никарагуанским военным объектам, в том числе аэропорту Вивили. Были убиты семь и ранены 12 никарагуанских солдат. Пострадали четверо гражданских лиц, включая двоих детей (девочку 12 лет и мальчика шести лет). Взлетно-посадочную полосу нападавшие не повредили, а в воронках неподалеку были обнаружены осколки ракет с надписями на английском языке, ясно показывавшие, что они были изготовлены в США. Целью налета были два транспортных вертолета советского производства, но они остались целыми и невредимыми.

Гондурас заявил, что не причастен к авиаударам по никарагуанской территории. Мол, если ВВС Гондураса и наносят удары, то только по сандинистам на гондурасской же территории. Но, по данным сандинистской разведки, самолеты поднялись с базы ВВС Гондураса в Пальмероле, где фактически на постоянной основе под видом непрерывных маневров размещалась примерно тысяча американских военнослужащих. Три атаковавших Вивили реактивных самолета не имели опознавательных знаков.

Интересно, что западные журналисты обнаружили в Вивили (городке в 16 милях от границы с Гондурасом) полное понимание населением действий СНА. Жители жаловались на отсутствие питьевой воды, которое вело к диарее среди детей. С помощью гранта ФРГ было решено провести в городе водопровод, но «контрас» постоянными нападениями на строителей не дали этой идее осуществиться. Поле того как сандинисты стали преследовать врага и на гондурасской территории, положение жителей Вивили резко улучшилось. Теперь водопровод строился полным ходом, и его должны были ввести в строй в феврале 1987 года. Жители Вивили и окрестных деревень вздохнули спокойно впервые за много лет. Местные крестьяне, больше не боясь за свою жизнь, охотно шли работать в сандинистских органах местного самоуправления. Сбор налогов за счет увеличения урожая кофе вырос в два раза.

Зато «контрас» теперь мешали крестьянам собирать кофе в Гондурасе. Гондурасская ассоциация производителей кофе выступила с призывом убрать «контрас» с территории страны.

После налетов с территории Гондураса Никарагуа объявила в декабре 1986 года частичную мобилизацию резервистов и провела военные учения недалеко от гондурасской границы. Учения должны были пресечь возможную американо-гондурасскую агрессию и были поддержаны Гватемалой, заявившей, что Никарагуа имеет суверенное право на осуществление таких мероприятий по защите национального суверенитета.

Одновременно Никарагуа предложила Гондурасу план демобилизации и репатриации никарагуанских граждан с его территории под контролем ООН. Также сандинисты пригласили ООН, ОАГ и Контадорскую группу прислать инспекционные комиссии, чтобы установить причину напряженности на никарагуанско-гондурасской границе. «Контадора» откликнулась на это предложение и предложила учредить мирную комиссию в составе «восьмерки» («Контадора» плюс «группа поддержки») и представителей Генерального секретаря ООН и ОАГ.

Но в январе 1987 года с подачи США Коста-Рика, Гондурас и Сальвадор отказались от продолжения переговорного процесса в формате «контадоры», заявив, что единственной проблемой в регионе является «недемократическая» Никарагуа. Президент Гондураса Аскона потребовал проведения в Никарагуа «свободных выборов», без которых якобы немыслимо дальнейшее развитие мирных инициатив в регионе. При этом положение с правами человека и демократическими свободами в Никарагуа было неизмеримо лучше, чем в том же Гондурасе, где фактически правила армия.

Друг США и покровитель «контрас» главком гондурасской армии генерал Альварес был снят с поста своими коллегами в марте 1984 года отнюдь не потому, что он поддерживал «контрас», а потому, что хотел заключить военный союз с Сальвадором, к которому гондурасская армия традиционно относилась подозрительно.

После выделения конгрессом США 100 миллионов долларов делами «контрас» вместо любителя Норта опять занялись профессионалы из ЦРУ. Столь громадную сумму даже трудно было их освоить. На эти миллионы можно было приобрести столько оружия и снаряжения, что полевых аэродромов гондурасских ВВС не хватало для их приемки.

В 1985–1986 годах Норт и директор ЦРУ Кейси с ведома Рейгана, но в обход конгресса работали над секретной сделкой с Ираном. С этой страной США формально не имели даже дипломатических отношений, а конгресс ввел в отношении нее полномасштабное экономическое эмбарго. Иран вел начиная с 1980 года войну против Ирака и отчаянно нуждался в современном оружии. Норт предложил через Израиль продать Ирану зенитные и противотанковые ракеты в обмен на помощь в освобождении шести американских заложников, захваченных в плен «Хезболлой» и другими исламскими группировками в Ливане. «Додумав» эту комбинацию, Норт решил часть полученных от Израиля иранских денег направить на помощь «контрас».

Иран колебался. Поэтому директор ЦРУ Кейси тайно встретился в июле 1986 года с министром иностранных дел Ирака Тариком Азизом (которого через 20 лет те же США объявили военным преступником), чтобы уговорить Ирак активизировать налеты на иранскую территорию. Это должно было заставить Тегеран остро почувствовать нужду в американских ракетах. Иракцы согласились, и Норт предвкушал скорую победу.

В том же месяце Норт предложил новому помощнику президента по национальной безопасности Пойндекстеру «продать» ЦРУ все «активы „проекта Демократия“» (ПРОДЕМ, так Норт именовал созданную им нелегальную сеть из «частных лиц» для помощи «контрас»), которые он оценивал в 4,5 миллиона долларов. В их число входили взлетно-посадочная полоса Санта-Елена длиной в 6520 футов в Коста-Рике, шесть самолетов, склады, корабли, запчасти, лодки, арендованные дома и квартиры. Норт явно хотел, чтобы его друзья продолжали получать деньги американских налогоплательщиков – теперь уже на законной основе. Но директор ЦРУ Кейси не желалл компрометировать свое ведомство связью с праворадикальными и коррумпированными «добровольцами» Норта, которые к тому же явно занимались еще и контрабандой наркотиков (данные на сей счет у ЦРУ были).

Между тем вновь избранный президент Коста-Рики Ариас начал, к неудовольствию Вашингтона, проявлять излишнюю самостоятельность, и в сентябре 1986 года резидент ЦРУ в Коста-Рике Фернандес сообщил о предстоящей пресс-конференции, на которой костариканское правительство намеревалось объявить об обнаружении и закрытии тайной взлетно-посадочной полосы организации Норта.

Норт был в ярости и позвонил Ариасу (по другим данным, это сделал посол США в Сан-Хосе Тамбс). Президенту в грубой форме сказали, что если прессконференция не будет отменена, то «ноги Ариаса больше не будет в Белом доме» и «он не получит и 5 центов из обещанных США 80 миллионов долларов экономической помощи». Ариас было отменил пресс-конференцию, но она все же состоялась через три недели, 26 сентября. На ней министр внутренних дел Коста-Рики сказал журналистам, что тайный аэродром использовался не только для оказания помощи «контрас», но и для контрабанды наркотиков.

По иронии судьбы США сами спровоцировали эти разоблачения (тем более что «частная» сеть Норта уже была не нужна) – ведь Ариас готовился выступить со своим мирным планом по Центральной Америке по просьбе Вашингтона, а для этого ему требовался имидж президента нейтральной страны, не вовлеченной в конфликт с Никарагуа.

Но Норт и не подозревал, что пресс-конференция станет первым его шагом на пути в «родную», американскую тюрьму.

Черным днем для Стального Молота стало 5 октября 1986 года. Утром этого дня один из самолетов «проекта Демократия» С-123, как обычно, поднялся с главной базы сальвадорских ВВС в Илопанго и взял курс на северные районы Никарагуа с грузом для отрядов «контрас». На борту были три американца, которые, несмотря на жесткое указание Норта, взяли с собой удостоверения личности. Интересно, но парашютов экипажам «проекта Демократия» не полагалось. Самолет пролетел над Тихим океаном до границы с Коста-Рикой, обходя никарагуанскую ПВО, а оттуда повернул на северо-восток.

В 12:30 самолет обнаружил никарагуанский пост наблюдения в районе города Сан-Карлос, и через пять минут его уже засекли военнослужащие легкого истребительного батальона СНА. 19-летний боец Хосе Фернандо Коралес с первого раза подбил самолет переносным советским ЗРК, за что ему потом была предоставлена честь открытия бейсбольного чемпионата Никарагуа. Двое американцев (ветераны Вьетнама Билл Купер и Уоллес Сойер) погибли, а третьего – Юджина Хазенфуса – никарагуанцы взяли в плен через 20 часов в заброшенной хижине в джунглях. На беду Норта, Хазенфус по личной инициа тиве прихватил с собой парашют и стал первым американцем, захваченным в плен за все время необъявленной войны США против Никарагуа.

Он уже 7 октября 1986 года появился в Манагуа перед прессой и кратко заявил: «Меня зовут Юджин Хазенфус. Я из города Маринетте, Висконсин. Да, меня взяли в плен вчера в южной части Никарагуа. Спасибо». Никарагуанцы нашли в обломках С-123 массу документов и объявили, что этот летательный аппарат – один из пяти самолетов Норта, которые перевозят грузы для «контрас» из Сальвадора. Прессе продемонстрировали позывные пилотов сбитого самолета. Так, правительство США именовалось при радиосвязи «плейбоем», а правительство Сальвадора – «новым имиджем». База ВВС Гондураса Пальмерола, где располагались склады с оружием, называлась «фруктовым киоском», а автоматы и взрывчатка – соответственно «яблоками» и «грушами».

Норт через американские СМИ пытался представить весь «проект Демократия» инициативой американских частных лиц во главе с отставным генералом Синглаубом, к которому правительство США не имеет никакого отношения. Беда была в том, что о проекте знал и Рейган, а это грозило президенту импичментом, поскольку, как мы помним, в 1984–1986 годах конгресс запретил всем должностным лицам США помогать «контрас». Норт с целью «минимизации ущерба» предложил нанять для Хазенфуса хороших адвокатов, чтобы побудить того молчать. Стальной Молот и не подозревал, что его собственные начальники уже выбрали его, Норта, на роль «козла отпущения».

Хазенфус между тем активно давал показания в Никарагуа, а на вопрос американского журналиста, что бы он хотел передать директору ЦРУ Кейси, ответил: «Я хотел бы, чтобы он сидел сейчас на моем месте». Хазенфуса приговорили к 30 годам заключения за терроризм, но уже на рождество 1986 года президент Ортега помиловал его и отправил домой в качестве жеста доброй воли по отношению к народу США.

Администрация Рейгана ответила на этот жест доброй воли новой кампанией лжи о Никарагуа в американских СМИ. Когда никарагуанцы принесли к посольству США в Манагуа гробы с двумя погибшими пилотами С-123, их не пустили на территорию, и они были вынуждены оставить гробы у ворот. В Белом доме это назвали жестом презрения «сандино-коммунистов» по отношению ко всем американцам.

США и Сальвадор открестились от «проекта Демократия», а всю ответственность за полеты С-123 послушно взяли на себя «контрас». На специальных слушаниях комитета конгресса по разведке в середине октября 1986 года заместитель госсекретаря Эллиот Абрамс и его коллеги из ЦРУ лгали, что государственные структуры США никак не были причастны к помощи «контрас» в период действия запрета конгресса. Эллиоту не поверил ни один из конгрессменов-демократов, зато предложил свою поддержку будущий вице-президент США при Джордже Буше-младшем Ричард Чейни. Чейни был давним и стойким сторонником наращивания открытой помощи никарагуанским «контрас».

Между тем после инцидента с самолетом С-123 ФБР и таможенное ведомство США стали расследовать деятельность подставной компании Норта и ЦРУ «Сазерн Эйр», которая и занималась переброской оружия в Никарагуа. Норт и его начальник Пойндекстер стали названивать в ФБР и министерство юстиции, требуя прекратить или отложить расследование. Мол, иначе будет поставлено под угрозу освобождение американских заложников на Ближнем Востоке.

2 ноября 1986 года при посредничестве иранцев (и в обмен на поставленное через Израиль американское оружие, о чем никто в конгрессе не знал) был освобожден американский заложник Дэвид Якобсен. Норт поехал в Бейрут, чтобы координировать все шаги на месте. Рейган ликовал, потому что заложника освободили как раз перед важными промежуточными выборами в конгресс и республиканцы могли записать себе в актив всю операцию Норта.

Но уже на следующий день Норт начал превращаться из героя в преступника. 3 ноября 1986 года ливанская газета «Аль Шираа» опубликовала материал о незаконных поставках американского оружия в Иран. В Америке были возмущены не только конгрессмены. О сделке ничего не знали ни министр обороны Уайнбергер, ни госсекретарь Шульц (по крайней мере, они это утверждали). И Шульц, и Уайнбергер в ирано-иракской войне твердо стояли на стороне иракского лидера Саддама Хусейна и считали помощь Ирану противоречащей национальным интересам США на Ближнем Востоке. Администрация Рейгана передала Ираку технологии по производству баллистических ракет среднего радиуса действия (чтобы иракцы могли атаковать Тегеран), а также «ноу-хау» в области химического и даже ядерного оружия.

13 ноября 1986 года в кампанию лжи и сокрытия фактов относительно незаконной сделки «Иран – „контрас“» включился сам Рейган. В выступлении по телевидению он сказал: «Вы читали, видели и слышали за последние несколько дней массу историй, которые связывали… с неназванными представителями моей администрации. Но теперь вы услышите факты из источника в Белом доме, а уж мою-то фамилию вы знаете». Рейган был вынужден признать, что уже 18 месяцев США ведут с Ираном секретные переговоры с «благородными целями»: освобождение американских заложников, прекращение ирано-иракской войны и восстановление официальных отношений между Вашингтоном и Тегераном. Да, оружие, по словам Рейгана, США в Иран поставляли, но никак не в обмен на заложников, и вообще это были всего лишь мелкие партии «оборонительного оружия», присланные в качестве «жеста доброй воли». Если сложить все эти поставки воедино, утверждал президент, они спокойно уместились бы в одном самолете. Позднее, уличенный во лжи, Рейган оправдывался, что якобы ничего не знал о схеме Норта и тот действовал на свой страх и риск.

На самом деле США поставили в Иран отнюдь не «мелкие партии» оружия. Только 20 августа 1985 года через Израиль были переправлены 96 противотанковых ракет TOW. 14 сентября – еще 408 таких ракет, 24 ноября – 18 ракет ПВО «Хок» (Hawk), 17 и 27 февраля 1986 года – по 500 ракет TOW, 24 мая 1986-го – 508 TOW и запасные части к ракетным комплексам «Хок». 28 октября – 500 ракет TOW.

Президент США врал своим соотечественникам, отрицая связь поставок оружия с освобождением заложников. Согласно записям министра обороны Уайнбергера от декабря 1985 года, на одном из совещаний по Ирану президент сказал, что может отвести обвинения в незаконности поставок оружия, но не сможет оправдаться, если не освободит заложников.

Из 16,5 миллиона долларов, полученных от продажи оружия Ирану, примерно 3,5 миллиона были направлены на помощь «контрас».

25 ноября 1986 года Норт, по его собственным словам, с ужасом понял, что ему уготована роль козла отпущения и даже политического преступника. Он начал уничтожать официальные документы СНБ и Белого дома. Позднее Норт оправдывался перед следственным комитетом конгресса, что, уничтожая официальные документы (на что он не имел никакого права), лишь хотел исключить риск для частных лиц, вовлеченных в «проект Демократия».

На следующий день заместитель госсекретаря Эллиот Абрамс и его коллега из ЦРУ Алан Фаейрс в очередной раз солгали комитету конгресса по разведке. Дескать, ни они лично, ни ЦРУ, ни СНБ никак не участвовали в помощи «контрас» со стороны «американских частных лиц и организацией», хотя и знали о такой помощи. Но ведь помощь частных лиц «контрас» конгресс не запрещал. Абрамс лгал даже по поводу помощи «контрас» со стороны третьих стран (он и об этом «ничего не знал»), хотя сам вместе с Нортом организовал такую помощь из Брунея на сумму 10 миллионов долларов.

Конгресс образовал специальный комитет по расследованию скандала «Иран – „контрас“», и вскоре СМИ вычислили Норта как главного «героя» этой незаконной сделки. Рейган, чтобы вырвать у конгресса инициативу, сам назначил 25 ноября «беспристрастную комиссию» по расследованию скандала во главе с сенатором Тауэром.

26 февраля 1987 года комиссия Тауэра, опросив 80 свидетелей (включая Рейгана), представила свой доклад на 200 страницах. В нем раскрывалась причастность к незаконной сделке Норта, его начальника Пойндекстера и министра обороны США Уайнбергера. Зато был «оправдан» сам Рейган, который якобы ничего не знал ни об истинных масштабах поставок оружия Ирану (отнюдь не «мелких»), ни о переводе части иранских денег «контрас». Рейгана лишь пожурили за то, что он плохо контролировал работу аппарата СНБ.

18 ноября 1987 года свой доклад опубликовал следственный комитет конгресса, который тоже не смог установить, что именно знал Рейган об афере «Иран – „контрас“». Но намек на причастность президента в докладе комитета конгресса был весьма прозрачным: «Если президент и не знал, чем занимаются его советники по национальной безопасности, то он должен был знать об этом». Именно на президенте, подчеркнул комитет, лежит конечная ответственность за работу его аппарата, который явно и намеренно нарушал законы США и вводил конгресс в заблуждение.

Рейган отделался критикой за «халатность» только потому, что Норт смог вовремя уничтожить компрометировавшие президента документы.

4 марта 1987 года молчавший три месяца Рейган был вынужден опять обратиться к телезрителям. Он извинился за долгое молчание, которое было вызвано якобы всего лишь желанием установить полную истину. «Несколько месяцев тому назад я сказал американскому народу, что я не торговал оружием в обмен на заложников. Мое сердце и мои добрые намерения до сих пор говорят мне, что это правда, но факты и доказательства говорят мне, что это не так. По сведениям комиссии Тауэра, то, что начиналось как стратегическое сближение с Ираном, выродилось при осуществлении в обмен оружия на заложников. А это противоречит моим убеждениям, политике администрации, и стратегии, которую мы первоначально задумали». Таким образом, Рейган возложил всю ответственность за незаконную сделку на «исполнителей», то есть Норта.

Скандал стоил Рейгану самого стремительного падения рейтинга доверия в истории всех американских президентов: в ноябре 1986 года этот рейтинг, по данным совместного опроса «Нью-Йорк Таймс и Си-Би-Эс», упал с 67 до 46 %.

Но Норт и Пойндекстер пострадали гораздо больше. Норта судили в марте 1988 года по 16 пунктам обвинения, однако жюри присяжных, явно не без содействия администрации Рейгана, признало его виновным только по трем незначительным пунктам (незаконное принятие подарков, помощь в препятствовании расследованию конгресса и уничтожение документов). Норту дали три года условно и приговорили к выплате штрафа в размере 150 тысяч долларов и 1200 часам общественно-полезных работ.

Норта выпустили из тюрьмы досрочно, так как конгресс при слушаниях по делу «Иран – „контрас“» якобы нарушил его права на хранение молчания (так называемая пятая поправка к конституции США). Пойндекстера осудили в 1990 году по серьезным статьям, например, ложь конгрессу и противодействие работе правоохранительных органов. Но и его выпустили на том же основании, что и Норта.

Норт стал идолом американских ультраправых и опубликовал мемуары с красноречивым названием «Под огнем» (потом он издал еще несколько книг).

В книге «Американские герои», вышедшей в 2008 году, Норт решительно осуждал международный терроризм, хотя сам занимался им в отношении Никарагуа, работая в СНБ.

Тем не менее Норту в Америке сочувствовали, так как было ясно, что он прикрыл собой Рейгана. В 1994 году Норт баллотировался от республиканцев в сенат в Вирджинии (в этом штате живет особенно много ветеранов американской армии), но проиграл выборы с разрывом всего в 3 % голосов действующему сенатору-демократу, зятю бывшего президента США Линдона Джонсона. На свою кампанию Норт собрал самую большую сумму в истории выборов в сенат – примерно 20 миллионов долларов.

Затем он вел ток-шоу на радио и был желанным гостем на многих теле передачах.

Если Рейган хотя бы неуклюже извинился перед американцами за незаконные контакты с Ираном, то в том, что касалось Никарагуа, президент США был неумолим. В своем ежегодном обращении к конгрессу о положении нации в 1987 году Рейган заявил, что Никарагуа ставит под угрозу существование доктрины Монро и помешать ей в этом могут только «мужественные контрас». «Никарагуанские борцы за свободу никогда не просили нас сражаться за них, но я буду бороться против любых попыток прервать их снабжение и обречь их на смерть, поражение или жизнь без свободы. Не должно быть советского плацдарма в Центральной Америке… В случае с Никарагуа мы говорим о месте, которое очень далеко от Советского Союза, очень близко от наших границ и имеет западную культуру».

Пока конгресс США расследовал аферу «Иран – „контрас“» (которую по аналогии с уотергейтским скандалом времен Никсона назвали «Ирангейт»), ЦРУ с конца 1986 года готовило решающее наступление «контрас» на Никарагуа.

Вернув себе легальное руководство «проектом Демократия», первым делом ЦРУ занялось модернизацией системы связи «контрас». Раньше они пользовались шифром, в котором одна буква алфавита замещалась той или иной цифрой. Шифровка и дешифровка радиограмм занимала много времени, и шифры приходилось часто менять, так как СНА при помощи советских и восточногерманских специалистов-криптографов научилась быстро отгадывать комбинации «контрас». Теперь американцы снабдили своих наемников новейшими компьютерными устройствами, которые автоматически и с большой скоростью шифровали и дешифровывали все сообщения. Машина сама постоянно меняла шифр, и разгадать его было очень трудно.

На базе ВВС Гондураса Агуакате специалисты ЦРУ построили суперсовременный центр сбора и обработки информации. Из центра осуществлялась координация ночных полетов, во время которых отрядам «контрас» в Никарагуа сбрасывались боеприпасы и снаряжение.

Второй по важности проблемой, которую решило ЦРУ, было оснащение «контрас» переносными ЗРК «Redeye» и обучение бандитов обращению с этими 14-килограммовыми ракетами для борьбы против грозных советских вертолетов МИ-24.

ЦРУ решило впервые перебросить целые контингенты «контрас» в США, где их должны были тренировать на базах американской армии и сил спецназначения. Причем основной упор помимо военно-технической и тактической подготовки предполагалось сделать на политической стороне партизанской борьбы. «Контрас» следовало научить бороться не только оружием, но и методами убеждения, чтобы они наконец-то смогли перетянуть на свою сторону хотя бы некоторые слои никарагуанского общества.

Американские инструкторы, например, призывали учиться у сальвадорских повстанцев и рисовать в городах на стенах политические лозунги трудно смываемой краской. В Майами на деньги конгресса было основано «Радио Либерасьон» («Радио Освобождения»), которое вещало на Никарагуа через передатчик в Сальвадоре.

Командиров «контрас» учили читать карты, быстро перегруппировывать силы, различать на местности замаскированные артиллерийские позиции. Американские инструкторы (среди которых было много ветеранов вьетнамской войны) обычно не называли своих имен. Курсанты-«контрас» должны были именовать их по кличкам типа Ящерица, Скорпион, Тигр и т. д. Американцы – инструкторы тоже не знали имен своих подопечных.

Скандалом закончились попытки американцам привить «контрас» хотя бы видимость соблюдения прав человека и уважительного отношения к пленным и гражданскому населению. На одном из занятий инструкторы показали командирам «контрас» фотоснимки Воля. Они не знали, что среди курсантов сидит командир Мак, который и приказал убить запечатленного на снимках старика. Когда американцы начали доказывать, что убивать крестьян плохо, хотя бы потому, что это снижает популярность самих «контрас» среди населения, Мак взорвался, и его поддержали все командиры, которые занимались тем же самым, но были достаточно умны, чтобы обходиться без фотографов.

Мак с пеной у рта доказывал, что если бы не убили этого крестьянина, он сообщил бы сандинистам местонахождение отряда и это привело бы к большим потерям. И вообще, «война есть война, а на ней убивают». Американцы пытались протестовать хотя бы против садистского способа умерщвления людей, но никакого диалога все равно не получилось. Бывшие национальные гвардейцы Сомосы просто не могли воевать по-другому – от пыток и мучения других они получали истинное наслаждение. Мак, на ходу меняя версию, сказал, что старика убили сами сандинисты, переодевшиеся в «контрас». Правда, он не смог внятно объяснить, как в расположении сандинистов оказался американец-антикоммунист Воль.

«Контрас» даже пожаловались на «мягкотелых» инструкторов своим кураторами из ЦРУ, и инструкторам пришлось оправдываться, говоря, что они никак не хотели своим уроком «прав человека» обидеть никарагуанских «борцов за свободу». Цикл нравоучительных бесед, который курировал госдепартамент, вскоре отменили, так как, по мнению ЦРУ, это снижало боеспособность «контрас».

Решающее наступление 1987 года с территории Гондураса готовил новый резидент ЦРУ в этой стране Джеймс Адкинс. В 1966 году студент Адкинс был принят на службу в ЦРУ и следующие два года провел в Юго-Восточной Азии. Его перебросили на север Лаоса, где он был офицером связи и советником при антикоммунистической повстанческой армии Ванг Пао. Два года Адкинс жил в хижине, питаясь рисом и насекомыми. После возвращения в Лэнгли в 1970 году признанного эксперта по партизанской борьбе Адкинса направили в отдел ЦРУ Западного полушария. Под дипломатическим прикрытием он работал в Доминиканской республике (1971–1973 годы), а затем в столице Чили Сантьяго (1976–1978 годы). Потом Адкинс стал резидентом ЦРУ в Гайане, где как раз в то время произошло массовое самоубийство американцев из секты «Народный храм». ЦРУ вело активную подрывную деятельность против прогрессивного гайанского правительства, взявшего курс на строительство «кооперативного социализма».

В 1981 году Адкинс был в Боливии, где произошел военный переворот.

В Гондурас в конце 1985 года Адкинс прибыл с крайним нежеланием, которое полностью разделяла его жена. У нового резидента не сложились отношения с гондурасской армией, которая пыталась побудить его закупать оружие и боеприпасы только у одной фирмы, тесно связанной с гондурасской армейской верхушкой. Во время беседы с командующим гондурасской армией генералом Умберто Регаладо по вопросу закупок вспыльчивый и резкий Адкинс заорал на собеседника: «Не пытайтесь вешать на меня это дешевое дерьмо!» Генерал сказал коллеге Адкинса из ЦРУ, что еще одно «такое представление», и Адкинс «вылетит» из Гондураса.

К тому же Адкинс сразу же стал подозревать «контрас» и гондурасских военных в контрабанде наркотиков в США.

Адкинс отказался от услуг любительских «ВВС» Норта и организовал новый центр снабжения «контрас» на заброшенном гондурасском острове Сван в Карибском море, в 119 милях от побережья. ЦРУ было фактическим хозяином Свана еще с 60-х годов – в 1961 году там находился радиопередатчик, вещавший против Кубы. Оно построило на острове всепогодную взлетно-посадочную полосу длиной 3500 футов и оборудованный современной погрузочной техникой контейнерный терминал. Судами из США (штатов Техас и Флорида) на остров доставлялись контейнеры с оружием, боеприпасами и иным снаряжением, и примерно 130 «контрас» разгружали их.

Адкинс нанял белых пилотов-наемников из бывшей Южной Родезии (ставшей в 1980 году независимым государством Зимбабве), и они сбрасывали грузы над никарагуанской территорией. Расисты-родезийцы считали людьми низшей расы и самих «контрас» (среди которых было много индейцев) и не общались с ними. Они предпочитали летать отдыхать на Каймановы острова, где пополняли запасы виски.

Появление у «контрас» самого современного оружия и массы добротного продовольствия, а также новой «шикарной» камуфляжной формы опять заставило некоторых крестьян в Никарагуа качнуться в их сторону. Многие решили, что раз уж США выделили такие деньги, то они не отступят, пока не свалят сандинистов. А в этом случае следовало заранее встать на сторону будущих хозяев страны.

Но вот в Гондурасе отношение к «контрас» все время ухудшалось. После того как сандинисты артогнем выдавили «контрас» из выступа Лас-Вегас, те обосновались в Ямалесе. Этот район даже стали называть «новой Никарагуа». Гондурасцы там чувствовали себя чужими на своей собственной земле. Командование гондурасской армии, напуганное возможным военным противостоянием с закаленной в боях СНА, требовало от Бермудеса перенести главный штаб и лагерь «контрас» на территорию самой Никарагуа.

Кураторы из ЦРУ приказали Бермудесу перевести «стратегическое командование» и вспомогательные службы (включая «тюрьму») в местечко Сан-Андрес-де-Бокай в 50 милях к северо-востоку от Ямалеса, находившееся у слияния пограничных рек Бокай и Коко, на поросшем джунглями гондурасском берегу. Бермудесу идея крайне не понравилась, так как от новой «ставки» было далеко до любимых баров Тегусигальпы. Да и с комфортом там было неважно – вместо домов с кондиционерами предстояло жить в палатках, вокруг которых вились тучи злобных тропических москитов. Зато ЦРУ могло утверждать, что штаб «контрас» находится «почти» на никарагуанской территории. К тому же в Никарагуа никаких дорог из глубины страны к этому затерянному в лесах местечку просто не существовало.

Весной 1987 года десятки грузовиков за несколько недель перевезли «штаб» на новое место (Бермудес предпочел проделать трудный путь на вертолете). Но, к счастью «главкома», сандинисты не собирались терпеть «контрас» в Сан-Андрес-де-Бокай. В мае 1987 года 36 транспортных вертолетов перебросили к местечку около трех тысяч бойцов СНА. Через несколько дней упорных боев «контрас» пришлось отойти из своей новой «ставки».

Бермудес был рад такому развитию событий и разбил свой новый штаб на базе гондурасских ВВС Агуакате. Оттуда он со своими друзьями из бывшей национальной гвардии летал на уикенд в бары гондурасской столицы.

В феврале 1987 года ЦРУ пришлось срочно провести очередной «ребрендинг» «контрас», так как ушел в отставку из-за разногласий с Бермудесом и его кликой Артуро Крус – «лицо» «борцов за свободу». УНО переименовали в «Никарагуанское сопротивление», а в руководство старой-новой организации ввели людей, которые должны были представлять не себя лично, а определенные «политические тенденции». Калеро остался в руководстве, но теперь уже представлял никарагуанскую консервативную партию. Аристидес Санчес в Майами был олицетворением сомосовской либеральной партии, главный редактор «Ла Пренсы» Педро Хоакин Чаморро-младший – созданной им самим Социал-демократической партии. Чтобы найти представителя Социал-христианской партии, ЦРУ побудило к эмиграции Асусену Ферри, которая проживала в Манагуа.

Американская разведка и госдепартамент очень хотели, чтобы в руководство «сопротивления» вошел 36-летний Альфредо Сесар, бывший глава Центрального банка Никарагуа при сандинистах. Сесар был хорошим оратором, знал английский и пользовался уважением в американских деловых кругах. Теперь он вместо Круса должен был «обрабатывать» конгресс США.

ЦРУ платило на содержание «политического руководства Никарагуанского сопротивления» огромную сумму – миллион долларов в месяц. Каждый из пяти членов руководства получал по 15 тысяч долларов ежемесячно, якобы на содержание своих политических партий. Но некоторые из этих партий были крайне малочисленными или вообще виртуальными. Поэтому члены руководства «сопротивления» себя не обижали – Асусена Ферри, например, купила себе на деньги ЦРУ дорогую норковую шубу.

ЦРУ видело в новом руководстве «сопротивления» зародыш правительства Никарагуа в эмиграции. Штаб-квартира «Никарагуанского сопротивления» находилась в Майами. «Контрас» сняли на деньги ЦРУ офисы в Мадриде, Каракасе, Мехико, Гватемале, Тегусигальпе, Сан-Сальвадоре и Сан-Хосе.

Однако «ребрендинг» ничего не изменил в структуре реального военного командования «контрас» в Гондурасе, где по-прежнему заправлял Бермудес и его друзья из национальной гвардии Сомосы.

В декабре 1986 года ЦРУ закончило оснащение и подготовку «контрас», и примерно 4 тысячи «борцов за свободу» просочились на территорию Никарагуа. Их задачей был полный подрыв никарагуанской экономики. При этом следовало избегать боев с частями регулярной армии. «Контрас» минировали дороги, взрывали мосты и линии электропередач, разрушали заводы и сельхозкооперативы. Они действовали мелкими отрядами и без явной координации друг с другом, попросту уничтожая все, что только можно, в радиусе своего действия.

В мае 1987-го с помощью американских ЗРК «контрас» сбили первый транспортный вертолет МИ-17, а в течение года подбили или уничтожили почти половину авиапарка СНА. К лету 1987-го ЦРУ считало, что на территории Никарагуа воюют 12–14 тысяч «контрас», хотя эти данные Бермудеса были явными преувеличением.

Если в январе – марте 1987 года «контрас» атаковали в основном только гражданские объекты, то с апреля они стали устраивать засады на небольшие армейские конвои, базы снабжения СНА и крупные сельхозкооперативы, члены которых были одновременно бойцами милиции.

По данным штаба «контрас», с января по 30 июня 1987 года «борцы за свободу» убили 2938 сандинистов и ранили примерно 3,5 тысячи. Данные самих сандинистов были совсем другими – правительственные войска признали потерю 800 убитых и 70 пропавших без вести и заявили, что уничтожили или пленили около 2700 «контрас». В любом случае еще никогда в Никарагуа не было боев такой степени интенсивности. Страна буквально истекала кровью и теряла громадные средства в результате запланированной ЦРУ «войны на истощение».

В своем выступлении 19 июля 1987 года по случаю очередной годовщины Сандинистской революции президент Никарагуа Даниэль Ортега признал, что новое наступление «контрас» при поддержке США приведет до конца года к общему ущербу для Никарагуа в размере 3,6 миллиарда долларов. Правительство Никарагуа было вынуждено тратить на военные нужды 46,3 % бюджета, в то время как администрация Рейгана запросила у конгресса уже 150 миллионов долларов для «контрас». 100 миллионов долларов были выделены на период до осени 1987 года.

В июле 1987 года «контрас» сменили тактику: отныне они крупными отрядами в несколько сотен человек пытались овладевать какими-нибудь, пусть и небольшими городами. Например, 16 июля примерно 400 «контрас» на рассвете атаковали городок Сан-Хосе-де-Бокай. Однако в пятичасовом сражении примерно 120 защитников города отбили нападение, и «борцам за свободу» удалось сжечь всего лишь несколько домов на окраинах. Американские корреспонденты сообщили о возмущении крестьян, у которых «контрас» сожгли склады с зерном и убили корову.

Начиная с осени 1986 года американцы держали сандинистов в постоянном напряжении мощными военными маневрами вблизи границ Никарагуа. В начале ноября главная ударная сила американской военной машины – 82–я воздушно-десантная дивизия (примерно 14 тысяч бойцов) и приданные ей вспомогательные части отрабатывали на базе Форт-Брэгг масштабные операции в Центральной Америке в ходе учений «Маркет Сквэр» («Рыночная площадь»). По сценарию учений, надо было защитить миролюбивую страну «Сан-Лоренсо» (Гондурас) от агрессии со стороны «Макапы» (Никарагуа) и «Ла Пальмеры» (Куба). 82-я дивизия имитировала воздушный десант против «Макапы» а истребители Ф-16 бомбили наземные цели в «Макапе» и «Ла Пальмере». «Макапа» была захвачена доблестными американскими десантниками, и ее регулярная армия перешла к партизанской войне.

Примечательно, что менее чем через месяц сценарий «Рыночной площади» практически полностью повторился на никарагуанско-гондурасской границе, когда США обвинили Никарагуа в агрессии против Гондураса.

В апреле – мае 1987 года уже 50 тысяч солдат и офицеров вооруженных сил США и Гондураса участвовали в месячных маневрах «Солид Шилд» («Надежный щит»). Отрабатывались одновременные операции всех родов войск против Кубы и Никарагуа. Например, американцы готовились быстро эвакуировать свою военную базу на Кубе в Гуантанамо, так как предполагали, что кубинцы могут нанести по ней удар в ответ на агрессию США против Никарагуа. Один из американских офицеров прямо сказал прессе, что цель учений – «пригрозить Никарагуа большой дубинкой».

Учения проходили не только в Гондурасе (где в них участвовали 7 тысяч американских и 3 тысячи гондурасских военнослужащих), но и в самих США, на острове Пуэрто-Рико и на мелких островах Карибского моря. В десанте с моря и воздуха на побережье Гондураса участвовали примерно 5 тысяч американских спецназовцев.

Конечно, главная цель учений была в моральной и материальной поддержке «контрас», дела у которых не слишком ладились, несмотря на самые современные вооружение и средства связи.

Корреспонденты американского журнала «Ньюсуик» сопровождали группу «контрас» численностью в 150 человек (среди которых был и боец по кличке Рональд Рейган) во время ее рейда на никарагуанскую территорию. Американцы отметили, что «контрас» были снабжены очень точными снимками никарагуанских военных и гражданских объектов, на которых различались даже туалеты. Снабжали «контрас» с вертолета, имевшего опознавательные знаки Красного Креста.

Никакого улучшения положения с «правами человека» корреспонденты у «контрас» не обнаружили. Те по-прежнему отнимали у крестьян еду, а некоторых из них заставляли идти впереди отряда, чтобы таким образом «разминировать тропу».

Для контраста корреспонденты повоевали и вместе с батальоном сандинистов. Они отметили, что если «контрас» стремились от боев уклоняться, то сандинисты имели высокий боевой дух и рвались в бой. При этом батальон состоял из призывников, многие из которых, по их словам, уже 15 месяцев не видели мощеных дорог и не пили прохладительных напитков. Но эти лишения никак не сказывались на боевых качествах части. Местные крестьяне отмечали, что сандинисты, в отличие от «контрас», их не обижают. «Мы никогда не видели, чтобы сандинисты принуждали крестьян шагать впереди их отряда», – писали впоследствии американцы.

Но Рейгана не интересовали сообщения СМИ о слабых успехах «контрас» в завоевании симпатий никарагуанского населения. Президент США на это заметил: «Некоторые говорят мне, что народ в этой стране равнодушно относится к борцам за свободу. Но я не думаю, что это правда. Чем больше людей узнают о сандинистах-коммунистах, тем больше они поддерживают борцов за свободу».

Между тем люди Бермудеса в мае 1987 года обнаружили причину своих неудач – разветвленную «шпионскую сеть» сандинистов в лагерях «контрас». Оказывается, агенты сандинистов были везде, даже среди секретарш Бермудеса. Шпионы были виноваты даже в том, что один из раненых «контрас» умер в госпитале от передозировки пенициллина.

На самом деле в лагерях в Гондурасе были арестованы десятки ни в чем не повинных людей, которых били и пытали; женщин, как водится, насиловали. Например, на базе Агуакате вместе с двумя десятками прочих подозреваемых был арестован 21-летний механик вертолетов Рохелио Сентено Чаваррия. «Контрас» «допрашивали» его в Центре военной полиции «контрас» в Ямалесе. Смысл допросов был в том, чтобы заставить Чаваррию признаться во всем, чего от него хотели. Его подвешивали за запястья, надевали на голову резиновый колпак и жестоко били. Время от времени «агента сандинистов» прижигали сигаретами и пытались задушить. В течение 36 дней «допросов» Чаваррию и прочих «шпионов» кормили горстями риса и бобов, которые им швыряли на земляной пол.

Йорлин Марию Убеду, симпатичную светловолосую молодую женщину (ей было 19 лет) тоже обвинили в «шпионаже». Ее били, душили резиновым пончо и насиловали прямо на «допросах». Причем никаких особых сведений от нее получить и не пытались. Наконец, после месяцев побоев и пыток «трибунал» из трех бывших национальных гвардейцев «приговорил» Убеду к одному году заключения за «шпионаж». Таких «шпионок», как Убеда, в тюрьмах «контрас» были десятки, в том числе и одна из бывших секретарш Бермудеса, которая, видимо, наскучила своему шефу.

Арестованных били по половым органам, животу, но только не по лицу, чтобы общественность не увидела нарушений прав человека.

При «допросах» присутствовали агенты ЦРУ. Всего в мае 1987 года в тюрьме «контрас» томились 110 пленных и «шпионов». В августе 1987-го (после подписания мирного договора по Центральной Америке) гондурасские власти заставили Бермудеса ликвидировать тюрьму и отпустить всех заключенных в присутствии СМИ и общественности. Бкрмудес срочно приказал разделить узников на две группы. 70 заключенных, у которых не было явных следов побоев, отпустили в сентябре 1987 года через Коста-Рику. Остальных, которых предъявить прессе было нельзя, перевели в секретную тюрьму, куда журналистов не пускали. Там людей держали до декабря 1988 года.

Между тем план американцев по использованию костариканского президента Ариаса для торпедирования «контадорского процесса» начал давать сбои. В Вашингтоне хотели, чтобы Ариас собрал президентов центрально-американских стран (за исключением Никарагуа) в Сан-Хосе 14–15 февраля 1987 года – для подписания некоего документа, требовавшего только от Никарагуа демократизации и диалога с «контрас». В случае отказала Никарагуа от навязанной ей капитуляции следовало заклеймить сандинистов как единственное препятствие на пути мира в Центральной Америке и ввести против страны экономические санкции.

У Рейгана появился бы предлог потребовать у конгресса еще денег на помощь «контрас».

В Сан-Хосе приняли декларацию «Время для мира», но Ариас столкнулся с сопротивлением Сальвадора и Гондураса. Те не хотели брать на себя никаких обязательств по диалогу с внутренней оппозицией и не соглашались на прекращение иностранной (то есть американской) военной помощи. К тому же Ариас предложил провести выборы во всех странах Центральной Америки в соответствии с их национальными законами в установленные этими законами сроки. Это означало признание выборов 1984 года в Никарагуа легитимными.

А Никарагуа, к неудовольствию Вашингтона, изъявила готовность участвовать в следующем центральноамериканском саммите на основе «плана Ариаса».

17 июня 1987 года Ариаса пригласили в Вашингтон, где с ним вел переговоры лично Рейган в присутствии вице-президента Буша, помощника президента по национальной безопасности Карлуччи, руководства госдепартамента. Редко кого из иностранных гостей в Вашингтоне «обрабатывали» в столь представительном составе. Рейган изложил позицию США предельно четко – сандинисты должны в одностороннем порядке «демократизировать» Никарагуа, прежде чем США прекратят помощь «контрас». Ариас стоял на своем, и логика его была прямо противоположной: «Я не думаю, что „контрас“ – этот ответ. Я думаю, что „контрас“ являются главным предлогом сандинистов для ликвидации индивидуальных прав и свобод. Я предлагаю избавиться от „контрас“, и тогда у них (сандинистов) больше не будет этого предлога. Верно, что они не могут стать плюралистическим обществом во время войны».

Рейган все-таки попытался сорвать подписание мирного договора, и 5 августа 1987 года США презентовали так называемый план Райта – Рейгана (Джим Райт был спикером палаты представителей конгресса). Американцы требовали от сандинистов прекращения огня против «контрас», после чего они соглашались прекратить военную помощь бандитам, но никак не «гуманитарную». К тому же от Никарагуа требовали провести новые выборы «задолго» до официальной даты, то есть задолго до ноября 1990 года.

План был настоящим ультиматумом – Никарагуа пытались вынудить дать согласие до 30 сентября 1987 года. Это было не случайно – в этот день в США кончалось выделенное в 1986 году финансирование «контрас», и если бы Никарагуа отвергла американский диктат (на что и рассчитывал Рейган), то у конгресса появился бы желанный предлог для выделения новой суммы.

Однако центральноамериканские страны, которых Рейган считал не более чем марионетками США, неожиданно проявили самостоятельность. 7 августа 1987 года их президенты на совещании в Гватемале (город Эскипулас) подписали на основании «плана Ариаса» документ «Меры по установлению прочного и длительного мира в Центральной Америке». Все намеченные в документе меры подлежали одновременному исполнению во всех странах региона. Таким образом, попытка навязать Никарагуа некие предварительные условия полностью провалилась.

Согласно документу иностранная военная помощь всем партизанским антиправительственным группировкам во всех странах должна была быть прекращена. Правительствам предписывалось начать диалог со всеми невооруженными группами оппозиции и объявить амнистию вооруженным оппонентам, которых в случае их согласия на амнистию тоже следовало включить в политический диалог. Все страны должны были начать «истинный» процесс движения в сторону демократического плюралистического общества.

Для контроля над соблюдением положений документа была создана комиссия по верификации в составе министров иностранных дел пяти центрально-американских стран, стран Контадорской группы и «группы поддержки», а также генеральных секретарей ООН и ОАГ. Президенты пяти стран Центральной Америки договорились встретиться через пять месяцев, чтобы обсудить ход выполнения соглашения.

СССР, Куба и другие социалистические страны приветствовали гватемальские договоренности.

Спикеру американской палаты представителей Райту пришлось сделать хорошую мину при плохой игре и поддержать договоренности пяти президентов. Но администрация Рейгана отнюдь не собиралась прекращать помощь «контрас». Теперь ее именовали «гарантией» соблюдения сандинистами подписанного договора. Мол, если приостановить поддержку «никарагуанского сопротивления», то сандинисты, освобожденные от военного давления, сразу же прекратят придерживаться «духа Эскипуласа».

Из администрации Рейгана была организована утечка в СМИ информации о том, что президент намерен до истечения срока своих полномочий (начало 1989 года) выделить «контрас» в общей сложности 270 миллионов долларов. Рейган говорил своим помощникам и соратникам, что не намерен оставлять «проблему Никарагуа» своему преемнику.

Рейган прямо заявил, что «договор Эскипуласа» «фатально неверен» и никто не должен сомневаться в приверженности США делу «контрас».

25 августа 1987 года Никарагуа первой из стран региона приступила к имплементации гватемальских договоренностей – была создана комиссия по национальному примирению. Главой этого органа стал ярый критик сандинистов архиепископ Обандо-и-Браво, что доказывало истинную независимость комиссии от властей. В отличие от Никарагуа, в Сальвадоре, например, никакой независимой комиссии создано не было. Там в нее вошли только сторонники правящей военной хунты.

Между тем Никарагуа продолжала двигаться по пути национального примирения. В сентябре 1987 года был отменен закон, позволявший конфисковывать собственность всех, кто отсутствовал в стране более шести месяцев. Была отменена цензура в отношении «Ла Пренсы» (хотя ее главный редактор Педро Хоакин Чаморро входил в состав высшего руководства «контрас»). Из тюрем по амнистии стали выпускать «контрас». Причем амнистия в Никарагуа действовала задолго до гватемальских соглашений – в отношении индейцев-мискито с декабря 1983 года, в отношении остальных «контрас» – с 1985-го. С декабря 1983-го по июль 1987 года по амнистии сложили оружие 3494 «контрас». В этот же период на родину вернулись (в большинстве из Гондураса) 6120 беженцев.

В госдепартаменте назвали все эти меры Никарагуа по национальному примирению «косметическими жестами».

Тем не менее с августа по декабрь 1987 года в среднем по 600 «контрас» каждый месяц складывали оружие и возвращались к мирной жизни. Среди них был и командующий южным фронтом Фернандо Чаморро (Эль Негро), снова присоединившийся к легальной оппозиционной консервативной партии.

В апреле 1987 года 220 избранных делегатов от индейских общин атлантического побережья обсудили и одобрили автономный статут для региона, и 2 сентября того же года он был утвержден никарагуанским парламентом. Москития была разделена на два автономных региона – северный и южный, в которых проживали 640 тысяч человек. Принятая в 1987 году конституция Никарагуа (статья 8) впервые признала многонациональный характер страны и официальный статус языков коренного населения наряду с испанским языком (статья 11). В статье 89 признавалось право на общинное землевладение, чем было удовлетворено главное требование индейцев. В автономных регионах были свои бюджеты, которые формировались по согласованию с центральным правительством.

Американцы любой ценой пытались сохранить боевые отряды индейцев-мискито и в июне 1987 года образовали при содействии ЦРУ новую организацию «индейского сопротивления» – «Ятама» («Выходцы из матери-земли» на языке мискито). ЦРУ предложило 14 лидерам организации месячную зарплату в 3 тысячи долларов, если они присоединятся к «контрас» и продолжат вооруженную борьбу. В отличие от прежней антиправительственной организации мискито (МИСУРА, с частью которой сандинисты подписали мирное соглашение еще в 1985 году), у «Ятамы» не было единого лидера. Скорее это был совет полевых командиров. Скоординированных крупных военных акций организация проводить уже не могла, тем более что многие командиры «Ятамы» негативно относились к прежнему эмигрантскому руководству индейцев-мискито, в которое входил, например, агент ЦРУ и садист Стедман Фагот.

Если раньше индейцы-мискито формально боролись против правительства под лозунгом признания прав индейских общин на землю, то после учреждения автономии это требование было фактически выполнено. Тогда с подачи ЦРУ «Ятама» стала требовать признания прав на землю не для отдельных общин, а для всего народа индейцев. Практически это означало бы отделение атлантического побережья от Никарагуа.

Надо отметить, что 75 % населения атлантического региона оставляли отнюдь не индейцы, а метисы, говорившие по-испански. Только 17,75 % были индейцами-мискито, 2,95 % – креолами (то есть белыми).

«Ятама» периодически вступала в переговоры с правительством, требуя от него различных уступок материального характера, например, выплаты коренным народам Москитии компенсации за разработку на их землях месторождений полезных ископаемых и за лесозаготовки.

В октябре 1987 года большой отряд «Ятамы» численностью 400 человек подписал с правительством мирный договор. Его командир Уриэль Ванегас заявил, что не хочет больше иметь дело с лидерами «контрас», которые продали «индейское дело» за несколько долларов и автоматов. В ответ на это непримиримые «контрас» – мискито при помощи ЦРУ разработали план покушения на трех священников моравской церкви и протестантских миссионеров (Джона Пола Лерераха, Ульриха Эперляйна и Энди Шогрина), которые выступали посредниками на переговорах индейцев-мискито с правительством. За убийство трех человек «Никарагуанское сопротивление» было готово заплатить 50 тысяч долларов.

Тем временем, в атлантическом регионе к началу 1988 года в 90 % населенных пунктах были созданы комиссии по примирению и автономии, которые занимались репатриацией беженцев и основными задачами местного самоуправления. В конце января 1988 года лидер «Ятамы» Бруклин Ривера во главе делегации из девяти человек отправился в Никарагуа на переговоры с сандинистами.

Развитие обстановки в Москитии не устраивало ни ЦРУ, ни «штаб» Бермудеса, который каждый день терял десятки бойцов по амнистии сандинистов. К тому же следовало лишний раз убедить конгресс США, что никакого перемирия в Никарагуа нет.

21 сентября 1987 года Рейган обратился к Генеральной Ассамблее ООН, в том числе, к делегации Никарагуа в зале заседаний: «Сандинистской делегации здесь сегодня я говорю: ваш народ знает истинную природу вашего режима… Поймите: ни мы, ни международное сообщество не согласимся с липовой „демократизацией“, которая предназначена для того, чтобы замаскировать сохранение диктатуры».

Однако США явно теряли союзников в пропагандистской войне против Никарагуа. На следующий день президент Коста-Рики Ариас призвал американцев с той же трибуны, что и Рейган, дать миру в Центральной Америке шанс и прекратить военную помощь всем странам региона: «Мы хотим взять судьбы нашего региона в собственные руки». В октябре 1987 года Ариасу была присуждена Нобелевская премия мира.

Когда к Генеральной Ассамблее ООН обратился президент Никарагуа Ортега, американская делегация в «знак протеста» покинула зал. Ортега прокомментировал это следующим образом: «У некоторых болят уши, когда они слышат правду. Они совершили против нас агрессию и убили наших граждан, но теперь они расстраиваются, когда им говорят правду». Ортега призвал США к прямым переговорам с Никарагуа и выразил надежду, что Рейган не поступит, как его делегация в ООН. Но посол США в ООН Уолтерс назвал речь Ортеги «революционной болтовней, а относительно демарша своей делегации добавил: «…я не желаю терпеть, чтобы площадка ООН использовалась для нападок на мою страну и нашего президента».

Сам Рейган тоже не унимался. 7 октября 1987 года он заявил на саммите ОАГ: «Торжественно клянусь: пока я дышу, я буду стремиться словом и делом помогать никарагуанским борцам за свободу». В качестве предлога для продолжения помощи «контрас» вопреки мирному договору Эскипуласа Рейган называл стремление заставить сандинистов с помощью военного давления «контрас» выполнять этот договор. Американцы не собирались прекращать помощь до тех пор, пока «контрас» не станут ключевой политической силой в Никарагуа.

Сандинисты же, в отличие от американцев, открытых дискуссий с идеологическим противником не боялись. 10 октября 1987 года Джин Киркпатрик, бывший посол США при ООН и истовый враг сандинистов (в ее честь даже была названа одна из группировок «контрас»), выступила в Манагуа перед никарагуанцами, которых отобрало американское посольство. Примерно в этот же период США отказали во въездной визе министру внутренних дел Никарагуа Томасу Борхе.

5 ноября 1987 года истекал 90-дневный срок, уставленный договором Эскипуласа для его выполнения всеми странами-участницами. В этот же день Никарагуа заявила, что согласна через посредников провести переговоры с «контрас», чтобы заключить соглашение о прекращении огня. До этого сандинисты хотели говорить на эту тему только с представителями США, что было логично – ведь именно американцы полностью контролировали и направляли «Никарагуанское сопротивление». Никарагуанцы также объявили о готовности выпустить из тюрем 985 политических заключенных и отменить чрезвычайное положение, как только будет прекращена зарубежная помощь «контрас».

Американцы выступили с фантастическими обвинениями: якобы в тюрьмах Никарагуа содержатся более 10 тысяч политзаключенных, и поэтому освобождение 985 из них – всего лишь незначительный символический жест. Но, по данным американских правозащитных организаций, из 8 тысяч лиц, отбывавших наказание в Никарагуа, только 3700 можно было причислить к «политическим», причем 2200 из них являлись бывшими национальными гвардейцами.

На очередные уступки Никарагуа США отреагировали в привычной для них манере. 5 ноября 1987 года конгресс выделил «контрас» 3,2 миллиона долларов на период до начала 1988 года.

13 ноября Никарагуа выступила с планом прекращения огня при посредничестве фактического главы никарагуанской католической церкви и активного противника сандинистов Обандо-и-Браво. Согласно этому плану никарагуанская армия объявляла о прекращении огня в определенных районах, где «контрас» должны были под контролем посредников к концу ноября 1987 года сдать оружие. После этого бывшие повстанцы получали право свободно участвовать в политичесой жизни страны.

Но США такое развитие событий решительно не устраивало.

Для демонстрации силы своих подопечных американцы решили провести руками «контрас» новое генеральное наступление, на сей раз в Москитии. Целью был захват (и, по возможности, удержание) основных центров горнодобывающей промышленности – Сиуны, Бонансы и Роситы (примерно в 160 милях к северо-востоку от Манагуа и в 100 милях к югу от главной базы «контрас» Агуакате в Гондурасе).

Предприятия трех городков давали в никарагуанский бюджет до 23 миллионов долларов ежегодно. В Сиуне был центр радарного слежения, организованный советскими специалистами, который тоже предполагалось уничтожить. Из этого центра сандинисты отслеживали все полеты из Гондураса самолетов, снабжавших отряды «контрас» в Никарагуа. К тому же наступление должно было сорвать процесс примирения индейцев-мискито с правительством.

Наконец, наступление было приурочено к очередному голосованию в конгрессе относительно помощи «контрас». Конгрессменов следовало убедить в том, что никакого мира в Никарагуа нет.

План наступления был разработан резидентурой ЦРУ в Тегусигальпе, и Бермудесу предложили лишь его утвердить. Согласно плану отдельные группировки «контрас» сначала должны были провести отвлекающие атаки в разных местах, чтобы сковать части СНА. Затем более трех тысяч «контрас» одновременно быстрой атакой захватывали три города.

Никогда еще ЦРУ не привлекало к наступлению такого количества сил. Все командиры атаковавших частей получили детальные фотографии со спутников и самолетов-шпионов, на которых точно были изображены все объекты, которые предполагалось захватить или уничтожить.

После заключения мирного договора в Эскипуласе в сентябре – ноябре 1987 года «контрас» усилили атаки по всей территории Никарагуа, чтобы отвлечь внимание сандинистов от истинной цели своего предстоящего наступления. По данным министерства обороны Никарагуа, лишь с 5 сентября по 5 октября 1987 года СНА и милиция участвовали в 481 бое против «контрас» – это было на 150 боев больше, чем за предыдущий месяц. «Контрас» провели 55 акций против гражданского населения, в том числе 11 атак против сельхозкооперативов и населенных пунктов и 16 актов саботажа против объектов экономической инфраструктуры. Американцы за этот же месяц провели над территорией Никарагуа 14 разведывательных полетов и 58 раз сбрасывали с самолетов боеприпасы, оружие и снаряжение для отрядов «контрас».

Как всегда, у «Никарагуанского сопротивления» плохо обстояло дело с соблюдением прав человека. За период 5 сентября – 5 октября 1987 года от рук бандитов погибли 22 мирных жителя, 40 были ранены, а 34 – похищены.

7 октября 1987 года правительство Никарагуа объявило одностороннее прекращение огня в трех районах боевых действий. «Контрас» ответили на это атакой на четыре населенных пункта в районе города Хуигальпа в центре страны. Были убиты 20 бойцов армии и милиции.

Так, 21 ноября 1987 года в два часа ночи отряд бандитов под командованием некоего «Уолтера» атаковал сельхозкооператив недалеко от местечка Сан-Мигелито, который обороняли примерно 40 милиционеров и резервистов. При этом шрапнелью была ранена беременная 20-летняя Люсия Секейра Кампос, а ее 14-месячной дочери обожгло колено. Бой продолжался до шести часов утра и в нем погибли 11 мирных жителей (включая пятерых детей). Еще 29 были ранены. Американская правозащитная организация «Америкас Уотч» потребовала от лидера «контрас» Калеро объяснений, но так их и не дождалась.

Каждый день с начала ноября 1987 года на остров Сван из США прибывали партии оружия, снаряжения и боеприпасов. В середине ноября примерно две тысячи «контрас» начали скрытное выдвижение к объектам атаки из центральных районов Никарагуа, а тысяча – с территории Гондураса. Все главные командиры тактических группировок впервые участвовали в скоординированном нападении. Американцы заставили отправиться в поход даже Мака, который не был в Никарагуа несколько лет. Для соблюдения абсолютной секретности марша всем отрядам было запрещено пользоваться полевыми рациями.

Для отвода глаз «контрас» выступили 1 декабря 1987 года со своим «альтернативным» планом прекращения огня. Никарагуанской армии предлагалось покинуть больше половины территории страны, которая фактически переходила под контроль самих «контрас». Правительство в Манагуа в это время должно было провести «демократизацию», в которую «контрас» включали, например, роспуск всех сельхозкооперативов. Фактически этот план означал бы исполнение давнишних желаний «контрас» и их американских хозяев – превращение части территории Никарагуа в «освобожденную зону». Но, в отличие от сальвадорских левых партизан, «контрас» за всю войну так и не смогли «освободить» и удержать продолжительное время ни одной пяди никарагуанской территории.

Неудивительно, что правительство отвергло этот «план», означавший, по сути, капитуляцию СНА, которая не проиграла «контрас» ни одного крупного боя.

Тем не менее никарагуанское правительство было готово к переговорам, и они начались через посредников 3 декабря 1987 года в Доминиканской республике. Между тем сенат США 12 декабря проголосовал за выделение «контрас» 16 миллионов долларов «невоенной помощи» на период до февраля 1988 года.

Но переговоры служили «контрас» лишь прикрытием для сосредоточения сил. К концу третьей недели декабря 1987 года группировки «контрас» впервые вышли на связь с главной базой в Агуакате, сообщили, что достигли исходных пунктов для атаки и запросили организацию снабжения с воздуха.

В воскресенье 20 декабря на рассвете тысячи «контрас» одновременно атаковали все три города.

Бойцы группировки командира Ригоберто ворвались в город Сиуна с населением в 10 тысяч человек. Было захвачено два военных склада и местный полевой аэродром. Недалеко от города бандиты захватили и подорвали построенный советскими специалистами комплекс РЛС. Была взорвана и цистерна с горючим. Местным жителям бандиты предложили разграбить склад с консервированными продуктами, а остатки еды сожгли.

Примерно в 20 милях к северу от Сиуны группировка командира Ренато захватила город Бонанса, включая взлетно-посадочную полосу. Бандиты уничтожили местную гидроэнергетическую электростанцию, которая питала горнодобывающие рудники. Были разграблены дома чехословацких инженеров, которые остались в живых только потому, что в это время находились в рождественском отпуске на родине.

В Росите группировка командира Фернандо столкнулась с ожесточенным сопротивлением и так и не смогла полностью овладеть городом. Уже в боях за окраины были убиты около 30 «контрас». Фернандо пришлось отдать приказ прекратить наступление. Бандиты взорвали два моста на единственной дороге, связывавшей центры горнодобывающей промышленности с атлантическим побережьем.

Американцы были довольны ходом наступления и решили извлечь из него максимальный пропагандистский эффект. Они решили перебросить вертолетами в Сиуну или Бонансу группу американских журналистов. Бермудес должен был встретить их, убедить в том, что теперь его главный штаб наконец-то находится на «освобожденной» никарагуанской территории, и на правах хозяина угостить гамбургерами на главной улице города. Напуганному Бермудесу кураторы из ЦРУ без обиняков сказали: «…теперь нам нужны настоящие герои».

21 декабря 1987 года пресс-служба «контрас» начала собирать группу журналистов для полета в Никарагуа. Но когда репортеры прибыли в аэропорт Тонконтин в Гондурасе, им пришлось ждать там несколько часов. Наконец их погрузили в американский вертолет и доставили на базу ВВС Агуакате.

Однако к тому времени в район боев уже были переброшены подкрепления СНА, и бандитов начали быстро вышибать из Сиуны и Бонансы. В понедельник Сиуна была уже снова под контролем правительственных войск.

ЦРУ пришлось срочно поменять план пропагандистской акции. Теперь Бермудес должен был встретиться с журналистами уже на базе Сан-Андрес, на никарагуанско-гондурасской границе. Никакого отношения к наступлению эта база не имела, но ЦРУ был нужен «боевой» антураж в виде палаток и джунглей.

Бермудес, одетый в полевую форму (он, как и журналисты, прилетел в Сан-Андрес на американском вертолете) разъяснил репортерам, что они находятся на территории «стратегического командования» «Никарагуанского сопротивления». Главком «контрас» обещал журналистам полет в Сиуну, но вылет все откладывался, и Бермудес потчевал гостей разного рода историями и анекдотами. Они же удивлялись, что в разгар «решающего наступления» верховный главнокомандующий не отдает никаких распоряжений, а просто убивает время в компании прессы.

Утром во вторник 22 декабря 1987 года преисполненный важности Бермудес сообщил журналистам, что отдал своим войскам приказ отступить. Мол, сильный удар нанесен, и все цели операции выполнены. Позволив сфотографировать себя над военными картами, он предложил журналистам вернуться обратно в Тегусигальпу.

Бермудес признал, что нападение на Сиуну, Роситу и Бонансу произошло за день до начала очередного раунда непрямых мирных переговоров между сандинистами и «контрас» в Санто-Доминго (которые были сорваны), но уверял, что это – чистая случайность. Атака-де была сначала запланирована на ноябрь, но потребовала больше времени для подготовки.

По данным Бермудеса, его «армия» уничтожила около сотни бойцов Сандинистской народной армии. Министерство обороны Никарагуа признало потерю 23 военнослужащих, 53 гражданских лиц и 24 «контрас».

Но наступление «контрас» было рассчитано главным образом на то, чтобы впечатлить американский конгресс. В день начала боев, 20 декабря 1987 года, конгресс согласился выделить «контрас» 8,1 миллиона долларов до февраля 1988 года и предусмотрел выделение еще 8,8 миллиона в случае необходимости. Рейган предупредил, что наложит вето на весь бюджетный законопроект, если он не будет содержать средств на «Никарагуанское сопротивление». 3,6 миллиона предполагалось потратить на еду, одежду и медикаменты, 4,5 миллиона – на их транспортировку в Гондурас. Помимо этого министерству обороны разрешили предоставить ЦРУ в целях передачи «контрас» современное электронное оборудование для радиоэлектронной борьбы против никарагуанских РЛС и ракет «земля-воздух».

15 января 1988 года главы центральноамериканских государств встретились, чтобы обсудить ход выполнения положений договора от августа 1987 года. Американская дипломатия приложила много усилий, чтобы участники саммита осудили Никарагуа, хотя именно эта страна, в отличие от Сальвадора или Гватемалы, действительно последовательно выполняла свои обязательства по договору. Кое-чего США добились – несмотря на возражения Никарагуа, было решено распустить международную комиссию по верификации договора, так как она критиковала Сальвадор и Гондурас за игнорирование договора Эскипулас. Досталось от комиссии и США: «Несмотря на призывы президентов центральноамериканских стран, правительство Соединенных Штатов Америки продолжало на практике проводить политику оказания помощи, в частности военной, повстанческим силам, действующим против правительства Никарагуа. Решительное прекращение такой помощи продолжает оставаться неотъемлемой предпосылкой для успеха мирных усилий…» США обвинили международную комиссию в предвзятости, хотя она на 90 % состояла из представителей латино-американских государств, а отнюдь не социалистических стран.

Игнорируя призывы стран Центральной Америки, администрация Рейгана запросила у конгресса 36 миллионов долларов на финансирование «контрас», из которых 32,65 миллиона были «гуманитарной помощью», хотя среди «гуманитарных грузов» имелись вертолеты и джипы. Военная помощь в размере 3,6 миллиона долларов должна была быть выделена в марте 1988 года, когда Рейган планировал обвинить сандинистов в срыве процесса национального примирения в Никарагуа. Всего на период с 1 марта по 30 июня 1988 года Рейган просил ассигновать на «контрас» примерно 60 миллионов долларов.

Для того чтобы выбить из конгресса еще больше средств, ЦРУ решило срочно захватить еще один никарагуанский город. Выбор пал на Хуигальпу, столицу департамента Чонталес. Самолеты ЦРУ начали активно сбрасывать боеприпасы группировке «контрас» в окрестностях города. Один из самолетов типа ДС-6 был сбит никарагуанской ПВО. Сандинисты упредили «контрас» и начали теснить бандитов вокруг Хуигальпы. «Борцы за свободу» смогли лишь обстрелять город из минометов 20 января 1988 года.

Несмотря на мирный договор от 7 августа 1987 года в Эскипуласе, «контрас» продолжали свои бесчинства против гражданского населения. Например, 7 января 1988 года они атаковали сельхозкооператив «Хуан Сантьяго Талено» в департаменте Эстели. Снаряд бандитов ударил в кирпичное здание, которое в кооперативе использовали в качестве спальни для детей (именно потому, что оно было из кирпича). Были сразу убиты две девочки, двенадцатилетняя и трехлетняя. 11 мужчин, защитников кооператива, схватили автоматы и начали отстреливаться. Атака была отбита.

Декабрьские атаки на Сиуну, Бонансу и Роситу, которые ЦРУ охарактеризовало как самое успешное «наступление» «контрас» за всю войну, не произвели особого впечатления на конгресс США. Депутаты были заняты расследованием скандала «Иран – „контрас“», хотя Ирану при этом уделялось неизмеримо больше внимания.

К тому же «контрас» приходилось все же как-то учитывать соглашение августа 1987 года в Эскипуласе. С декабря 1987 года делегации сандинистов и «Никарагуанского сопротивления» вели непрямые переговоры в Санто-Доминго, находясь в разных отелях. Сандинистов представляли видный американский юрист Пол Рейчлер и один из лидеров Социал-демократической партии Германии (СДПГ) Ханс-Юрген Вишневски. После атаки на Бонансу, Сиуну и Роситу «контрас» прервали контакты, требуя присутствия на переговорах представителя правительства Никарагуа.

Заместитель министра иностранных дел Никарагуа Виктор Уго Тиноко заметил, что «контрас» просто ищут предлог для срыва переговоров (ранее они согласились на контакты через посредников), так как в конгрессе США предстоит голосование по вопросу выделения им финансовой помощи.

В январе 1988 года обе стороны впервые встретились напрямую в столице Коста-Рики Сан-Хосе.

Администрацию Рейгана все эти мирные инициативы не интересовали, и президент предложил конгрессу выделить «контрас» 36 миллионов долларов военной помощи на четыре месяца. Но на этот раз он даже не смог представить внятного обоснования, и 3 февраля 1988 года палата представителей отвергла законопроект администрации Рейгана, хотя и незначительным большинством в 219 против 211 голосов. На следующий день, правда, сенат одобрил финансирование для «контрас», но этот жест был символическим – по бюджетной процедуре главной в этом вопросе была нижняя палата конгресса.

Голосование в конгрессе окончательно деморализовало воинство Бермудеса, и группировки «контрас» без всякого приказа начали возвращаться из Никарагуа обратно в Гондурас. Одни командиры открыто обвиняли Бермудеса в некомпетентности, другие не хотели заключать с сандинистами никакого мирного соглашения. Инструкторы из ЦРУ тоже потихоньку паковали чемоданы и уезжали из Гондураса. После голосования в конгрессе в отставку подал главный куратор «контрас» в Лэнгли Алан Файерс, который с 1984 года возглавлял специальную группу ЦРУ по Центральной Америке (Central American Task Force). После разоблачения конгрессом аферы «Иран – „контрас“» в декабре 1987 года Файерсу объявили выговор, и он был обижен, что из него, как и из Норта, сделали козла отпущения.

На встрече междведомственной группы по Никарагуа Файерс сказал заместителю госсекретаря Эллиоту Абрамсу: «Настало время нам (то есть ЦРУ) выбираться из этого, нужна свежая кровь». Через несколько дней в Майами, на встрече с руководством обескураженного «Никарагуанского сопротивления» Фаейрс (которого «контрас» знали как «Клиффа») разрыдался и сквозь следы причитал, как он привязался к «контрас» за эти годы. Мол, даже дома, жаря барбекю, он думал только о «контрас». Бермудес, Калеро, Аристидес Санчес и прочие главари «контрас» теперь со всей ясностью осознали, что их дело окончательно проиграно.

Опеку над «контрас», переименованными теперь в «беженцев», взяли на себя государственный департамент и Агентство США по экономической помощи иностранным государствам.

На встрече с руководством «контрас» в офисе неподалеку от аэропорта Майами посол по особым поручениям Моррис Басби в присутствии других высокопоставленных дипломатов и представителя ЦРУ Джона Маллета прямо сказал, что денег от США больше не будет.

Правда, примерно 200 морских контейнеров с оружием, боеприпасами и продовольствием все еще находились на острове Сван, и их хватило бы на месяцы вооруженной борьбы. Но ЦРУ имело полномочия перебрасывать эти грузы по воздуху только до конца февраля 1988 года. Таким образом, «контрас» теперь не могли воспользоваться огромными и уже оплаченными американской казной запасами, поскольку собственных самолетов у них не было.

ЦРУ посоветовало Бермудесу доставлять с острова грузы на катерах в Гондурас, а потом на руках и мулах на территорию Никарагуа. Бермудес был возмущен: «Мы вам не китайцы!» (Он намекал на печальную участь китайских грузчиков-кули – мол, «контрас» – бойцы, а не носильщики.) ЦРУ все же вывезло самолетами припасы со Свана, сбрасывая их на парашютах над базой Сан-Андрес.

Между тем гондурасская армия тоже решила поживиться за счет брошенных американцами «контрас», и ее офицеры попытались захватить на острове Сван переносные ЗРК «Redeye». Однако офицеры ЦРУ помешали «экспроприации», заявив, что ЗРК – собственность правительства США.

29 февраля 1988 года «воздушный мост» ЦРУ с острова Сван завершил свою работу. Американцы сбросили над Сан-Андресом три тысячи тонн различных грузов.

За воздушным мостом внимательно следили сандинисты, увидевшие в атаке на пограничный Сан-Андрес уникальный шанс лишить «контрас» всех средств борьбы всего одной атакой. В начале марта 1988 года местность вокруг Сан-Андрес стали осторожно прощупывать разведроты СНА, а авиация начала обрабатывать базу с воздуха. Затем шесть батальонов (примерно 4,5 тысячи человек) СНА атаковали базу «контрас» на берегу пограничной реки. Бермудес приказал перебросить для отражения атаки 1,5 тысячи «контрас», но сам предпочел улететь на вертолете в безопасную Тегусигальпу. 16 марта сандинисты захватили базу, и деморализованные «контрас» в беспорядке отступили вглубь Гондураса.

От полного разгрома «борцов за свободу» спас другой самозваный «контра» – Рональд Рейган. Он приказал срочно перебросить 3200 американских солдат и офицеров из 82-й воздушно-десантной дивизии и 7-й пехотной дивизии на базу ВВС Гондураса в Пальмеролу для отражения «никарагуанской агрессии». 17 марта 1988 года президент Никарагуа Ортега объявил о выводе никарагуанских войск из района боев.

Через четыре дня после разгрома базы Сан-Андрес «контрас» пришлось начать мирные переговоры с сандинистами в местечке Сапоа на юге Никарагуа.

Никарагуа продолжала исполнять решения встречи в Эскипуласе. В январе 1988 года были отменены чрезвычайные трибуналы, судившие «контрас» и их пособников (они могли выносить приговоры на срок до 30 лет тюремного заключения). Теперь эти дела передавались судам общей юрисдикции, и осужденные могли жаловаться в вышестоящие инстанции вплоть до Верховного суда.

Если «контрас» стояли в начале 1988 года на грани полного распада, то и экономика Никарагуа находилась на грани коллапса. Необъявленная война США против Никарагуа и экономическое эмбарго, введенное Вашингтоном в мае 1985 года, нанесли стране в 1980–1988 годах ущерб на гигантскую сумму 17,8 миллиарда долларов. К 1987 году на войну шло 62 % бюджета и 30 % всего ВВП страны. Уже в 1983 году фискальный дефицит в стране достиг 30 % ВВП.

После победы СФНО на выборах 1984 года Национальное руководство фронта вместе с группой профессиональных экономистов (в том числе зарубежных) стало разрабатывать новый курс в экономической политике. Мнения разделились.

Министерство планирования считало, что надо продолжать курс на централизацию и усиление государственного регулирования экономики. Специалисты министерства абсолютно верно считали, что многие экономические проблемы Никарагуа вызваны именно переходным состоянием экономики. Например, государство контролировало кредит, но не контролировало частных производителей, которые этот кредит получали. Соответственно, никак нельзя было предвидеть, на какие конкретно цели будут израсходованы средства государственной банковской системы, которые к тому же предоставлялись производителям по льготным ставкам (они к 1984 году стали негативными). Дешевый кредит, предназначенный для расширения производства, во многих случаях вел только к неэффективному хозяйствованию (причем как в частном, так в государственном секторе).

Государственные банки в 1987 году получили назад лишь 8 % от реальной стоимости выданных ими кредитов.

Для того чтобы не допускать роста цен на критически важные импортные товары (например, удобрения и запчасти для сельхозтехники), правительство держало курс кордобы на абсурдно завышенном уровне по отношению к доллару. А это, в свою очередь, мешало экспорту или заставляло государство субсидировать курс. Все эти меры вели к росту денежной массы в стране.

Государство не контролировало производство основных товаров народного потребления и поэтому никак не могло полностью контролировать оптовые и розничные цены, несмотря на прямые запреты частным торговцам продавать населению некоторые товары повседневного спроса.

При этом правительство продолжало крайне неохотно повышать заработную плату, считая, что это ведет к необеспеченному покупательскому спросу и разгоняет рост цен.

Получалось, что народная революция принесла больше всего экономической выгоды спекулянтам, а также средним и крупным частным сельхозпроизводителям. В то же время социальная опора сандинистов – рабочие, служащие и кооперированное крестьянство – несли на себе все тяготы переходной экономики. Если первые страдали от низкой зарплаты и спекулянтов, вздувавших цены на товары повседневного спроса, то кооператоры были вынуждены продавать государству свою продукцию по низким ценам, что ставило их в неравное конкурентное положение по отношению к частным производителям.

Несмотря на дешевые кредиты всем сельскохозяйственным производителям, война не позволяла нарастить производство продуктов для экспорта и внутреннего потребления. Если в 1974–1978 годах в среднем под экспортные культуры была занята площадь 455 000 мансан, то в 1980–1984 годах – 361 000 мансан, а в 1985–1988 годах – всего 268 000. Производство важнейшей экспортной культуры – хлопка составляло в 1987–1988 годах только 27 % дореволюционного уровня. Кофе собирали в 1987–1988 годах на 25 % меньше, чем в среднем до революции.

Все это вело к падению экспортной выручки, причем как раз в то время, когда США фактически отрезали Никарагуа от всех кредитов международных финансовых организаций и западных стран. В 1984 году экспорт составил 384 миллиона долларов, в 1986-м – всего 247 миллионов, затем поднялся в 1987-м до 300 миллионов долларов, но только для того, чтобы в 1989 году снова снизиться до 290 миллионов. При этом в 1978 году Никарагуа экспортировала товаров на 646 миллионов долларов.

Почти каждый год дефицит платежного баланса во внешней торговле достигал 500–600 миллионов долларов.

Несмотря на помощь социалистических стран, Никарагуа уже не могла обслуживать свой реструктурированный внешний долг западным банкам. К концу 1985 года страна не смогла заплатить кредиторам причитающиеся им проценты на сумму в 959 миллионов долларов. Из роста общей суммы внешнего долга на 837 миллионов долларов в 1986 году 548 миллионов приходилось на непогашенные прежние обязательства.

Подготовленный министерством планирования в октябре 1984 года план на 1985 год был самокритичным и признавал допущенные в экономической политике ошибки. В плане говорилось, что потребление основных товаров населением из-за их недостатка в торговле упало до уровня, который угрожает всем социальным завоеваниям революции. Кстати, эта самокритика, возможно, была несколько преувеличена. После революции 1979 года потребление населением основных продуктов питания резко выросло. Люди сравнивали свое благополучие уже не с временами диктатуры, а с первыми годами народной власти.

В плане признавалось, что низкие закупочные цены не являются хорошим стимулом для производителей, особенно кооперативов.

Министерство планирования предлагало создать, наконец, единый механизм руководства экономикой и прекратить местничество отдельных министерств и ведомств, часто провозглашавших и реализовывавших диаметрально противоположные экономические цели.

В политическом смысле план призывал сделать упор на удовлетворение нужд широких народных масс, а не буржуазии.

Но именно этого-то и не хотело большинство Национального руководства СФНО по политическим соображениям. В условиях давления США и постоянной пропаганды на тему «тоталитарности» сандинистского режима сами сандинисты хотели во что бы то ни стало сохранить концепцию смешанной экономики и старались избегать жестких мер, направленных против частного капитала.

Военная обстановка начиная с 1983 года требовала введения обычных суровых мер военной экономики (централизованное и нормированное распределение скудных ресурсов, чтобы финансировать вооруженные силы), но сандинисты всеми силами старались поддержать в повседневной жизни людей иллюзию нормальности. Возможно, это было верно психологически, однако для экономической базы государства становилось по мере расширения военных действий непосильной ношей.

В поддержку точки зрения министерства планирования относительно необходимости дальнейшей централизации в Национальном руководстве СФНО твердо выступали только сам министр планирования Руис и Томас Борхе.

Напротив, братья Ортега после победы Даниэля Ортеги на президентских выборах при поддержке более либерально настроенных экономистов решили сделать упор на рыночные методы экономического регулирования. Министерство планирования было вообще упразднено и преобразовано в Секретариат планирования и бюджетной политики. Этот секретариат должен был разрабатывать основы экономической политики для Национального совета планирования («экономический совет»), в который вошли все министры экономического блока. Казалось, что одна из рекомендаций упраздненного министерства по централизации управления экономикой все-таки была выполнена.

В феврале 1985 года группа советников, которых в основном собирал Ортега (Дионисио Маренко, Эмилио Бальтодано, Орландо Нуньес и другие), представила свои соображения по реформированию экономики. В отличие от рекомендаций упраздненного министерства планирования (из которого, кстати, после преобразования его в секретариат ушли многие специалисты), эти экономисты предлагали приблизить цены и валютный курс к реалиям никарагуанской экономики. А эти реалии, с их точки зрения, диктовали повышение розничных цен и девальвацию кордобы.

Если так и не утвержденный план министерства планирования на 1985 год делал упор на гарантированное снабжение бедных слоев населения основными товарами через каналы государственного распределения, то новые идеи исходили из необходимости, прежде всего, сбалансировать финансовую систему страны и избежать сползания в гиперинфляцию. Как выразился сам Ортега, необходимо было вернуться к социальной политике, отвечающей ограниченной ресурсной базе никарагуанской экономики.

Нельзя сказать, что идея фактического повышения розничных цен была монетаристской и либеральной. Национальное руководство СФНО согласилось с этим только потому, что надеялось повышением цен выбить почву из-под частных торговцев-спекулянтов, которые придерживали товары, создавая дефицит. При этом для всех рабочих и служащих планировалось полностью компенсировать повышение цен повышением заработной платы.

Это же повышение цен было призвано создать стимул для активизации производства в государственном и кооперативном секторе. Ведь для трудящихся низкие цены не имели реального значения, если купить по ним товары было невозможно и приходилось прибегать к услугам спекулянтов.

Поэтому одновременно с повышением цен сандинисты призвали народ дать бой спекулянтам и «неформальному сектору» экономики.

В результате реформы 1985 года государственные розничные цены на мясо удвоились, цены на бобы, рис и сахар выросли соответственно на 200, 110 и 243 %. Многие никарагуанцы жаловались на «шоковую терапию», так как население за годы революции уже привыкло к ценовой стабильности, пусть даже и сопровождаемой дефицитом в торговле.

Но никарагуанская экономика продолжала оставаться преимущественно частной и рыночной, и это в 1985 году был вынужден открыто признать член Национального руководства СФНО Хайме Уилок. СФНО убеждал трудящихся, что болезненное для многих повышение цен вскоре приведет к росту производства продуктов, но именно этого и не случилось из-за американского эмбарго и активизации «контрас».

Социалистические страны не могли обеспечить никарагуанский рынок таким количеством продовольственных товаров, чтобы отбить охоту у спекулянтов придерживать продукты в надежде на дальнейший рост цен. При этом друзья Никарагуа все же старались помочь.

Американские газеты с неудовольствием отмечали, что после объявленного Рейганом 1 мая 1985 года экономического эмбарго против Никарагуа на прилавках никарагуанских магазинов появились мясные консервы из Болгарии, а на улицах Манагуа – советские «Лады». В начале 1985 года на социалистические страны приходилось примерно 26 % внешней торговли Никарагуа, а в конце – уже 35 %. Товарооборот СССР с Никарагуа вырос с 67 миллионов долларов в 1983 году до 193 миллионов в 1984-м. В 1984 году Никарагуа получила по низким ценам советской нефти на 50 миллионов долларов. После объявления американского эмбарго два советских корабля привезли в Никарагуа 12 тысяч тонн пшеницы, 12 тысяч тонн тушенки и животного жира и 7 тысяч баррелей дизельного топлива. СССР поставил также рис и тракторы.

К моменту визита Даниэля Ортеги в ряд социалистических стран в 1985 году Никарагуа получила от них (начиная с 1979 года) экономической помощи на 635 миллионов долларов.

Никарагуанцы после введения американского эмбарго стали экспортировать говядину в Канаду, но канадцы платили меньше и ограничивали никарагуанский импорт специальными квотами. Если в 1976 году Никарагуа экспортировала говядины на 40,5 миллиона долларов, то в 1986-м – всего на 5,6 миллиона. Хотя следует отметить, что экспорт говядины из Гондураса и Гватемалы упал примерно в таких же пропорциях, хотя никто против них экономической блокады не вводил. Причиной этого были очень низкие мировые цены на мясо в 80-е годы.

В самой Никарагуа потребление говядины выросло после революции к 1983 году до 15,4 килограмма на душу населения в год (что было примерно в два раза выше, чем в Гондурасе и в 2,5 раза выше, чем в Сальвадоре), но в 1984–1991 годах в среднем составляло 8,6 килограмма. Однако и эта скромная цифра была выше, чем в Сальвадоре (5,1 кг), Гватемале (3,8 кг) или Гондурасе (6,6 кг). В 1985 году средняя американская домашняя кошка съедала мяса в год больше, чем средний житель Центральной Америки. Именно в таком положении широких народных масс, а не в кознях Москвы или Кубы крылись причины партизанских движений против проамериканских марионеточных режимов в Гватемале и Сальвадоре.

Несмотря на войну и блокаду, революционная Никарагуа всеми силами пыталась сохранить, если не увеличить потребление основных продуктов населением.

Помогал импорт из социалистических и дружественных стран. Например, импорт молочных продуктов в Никарагуа вырос с 3,4 миллиона долларов в 1980 году до 10,4 миллиона в 1985-м.

Наряду с повышением розничных государственных цен сандинисты ввели параллельный рынок иностранной валюты для всех операций, которые не проходили через государственный сектор. Эту валюту можно было продавать и покупать на специальных государственных биржах по курсу, основанному на спросе и предложении. Курс должен был корректироваться каждый день. В идеале предполагалось, что официальный и неофициальные курсы сравняются и валютным спекулянтам придется подыскать себе иное занятие.

В марте 1985 года, чтобы вернуть себе поддержку крестьян-частников в условиях войны, сандинисты ввели свободную торговлю зерном и бобами. Хайме Уилок заметил, что государство не может бороться со всеми сразу, забирая у крестьян кукурузу и бобы и одновременно воюя с контрреволюцией. Однако правительственные структуры, отвечавшие за снабжение продовольствием городского населения, встретили эту меру очень прохладно. Поэтому государство продолжало оказывать неформальное давление на кооперативы и крестьян с тем, чтобы они продавали свою продукцию государственной компании ЭНАБАС. И все же отныне у государства уже не было полностью интегрированного канала распределения зерна от производителей к потребителям в масштабах всей страны.

Правда, доля государственных хозяйств и кооперативов в снабжении населения после либерализации рынка зерна в целом не снизилась. Госсектор работал неплохо (сказывался дешевый кредит), к тому же в 1985–1986 годах уже стал давать результат план Уилока по производству зерна на хлопковых плантациях в период между сезонными циклами этой экспортной культуры. ЭНАБАС в целом справлялась с задачей обеспечения основными продуктами питания армии, полиции и государственных служащих.

Однако все меры 1985 года успеха не достигли, потому, что были хотя и рыночными, но половинчатыми. Если СФНО не хотел идти на централизацию из опасений поссориться с буржуазией (то есть по соображениям политической тактики), то на полную либерализацию сандинисты не хотели идти по своим коренным, стратегическим убеждениям. Они делали революцию для бедных и не хотели бросить широкие слои населения на произвол рыночной стихии, да еще в условиях войны.

Однако экономическая политика подчинялась тактическим политическим требованиям текущего момента. В июле 1985 года министр внутренней торговли Рамон Кабралес заявил, что политика смешанной экономики мешает заложить в Никарагуа даже экономические основы нового социалистического общества. Кабралес призвал «нейтрализовать» политически колеблющийся класс рыночных спекулянтов.

Сандинистские профсоюзы, активно поддерживавшие правительство, теперь уже не могли не учитывать интересы своих членов. В сентябре 1985 года профсоюзная ассамблея призвала прекратить дрейф к рынку и вернуться к жесткому контролю цен.

Национальному руководству СФНО пришлось учесть настроения своих сторонников, и с октября 1985 года в рамках объявленного чрезвычайного положения правоохранительные органы при горячей поддержке массовых организаций повели наступление на спекулянтов, которых обычно обвиняли в связях с «контрас».

Полиция и чиновники министерства внутренней торговли стали изгонять торговцев с Восточного рынка Манагуа. К началу 1986 года площадь этого самого известного и самого дорогого никарагуанского рынка сократилась с 35 до 3 гектаров. Число торговцев упало с 20 тысяч до 3 тысяч. Автобусные маршруты были изменены, чтобы спекулянты из деревень не могли подъезжать прямо к рынку.

Однако эти меры возымели в основном пропагандистский эффект. Торговцы стали торговать на улицах, а уже к началу 1987 года примерно 3500 из них нелегально вернулись на Восточный рынок.

Повысив цены, государство создало у производителей инфляционные ожидания, и они не спешили насыщать рынок, ожидая нового повышения цен. В декабре 1984 года разрыв между государственными розничными ценами и ценами «черного рынка» на продукты питания составлял 105 %. В апреле 1985-го (когда повысили государственные цены) он сократился до 10 %, но в конце года увеличился уже до 218 %.

Спрос на доллары тоже превысил все ожидания – ведь многие представители буржуазии меняли валюту только для того, чтобы поскорее вывезти ее из страны. Если в мае 1985 года параллельный курс доллара и курс черного рынка были приблизительно равными, то к декабрю курс черного рынка был уже на 33 % выше официального и параллельного. Неудивительно, что параллельный рынок валюты стал мизерным – в декабре 1985 года на нем поменяли только 500 тысяч долларов. На черном рынке, по некоторым оценкам, меняли 10–12 миллионов долларов в месяц.

Монетарными мерами 1985 года не удалось остановить инфляцию, а поэтому и повышения цен многие производители вообще не почувствовали. С учетом инфляции официальные (уже повышенные) цены на бобы и кукурузу в 1985 году упали на треть. На 25 % снизились и цены промышленных производителей, тоже из-за инфляции, причем в первой половине 1986 года они упали еще на 35 %.

Макроэкономические показатели Никарагуа в 1985 году ухудшились. ВВП упал на 4,1 %, в расчете на душу населения – на 6,7 % (самое глубокое падение за послереволюционные годы). Дефицит бюджета в отношении ВВП почти не снизился – 24,8 % в 1984 году и 23,4 % в 1985-м. Зато инфляция подскочила практически в десять раз – с 47,3 % до 334,3 %. Экспорт упал с 386 миллионов долларов в 1984 году до 301 миллиона в 1985-м, импорт за тот же период вырос с 826 до 830 миллионов долларов. На обслуживание внешнего долга в 1985 году пришлось бы израсходовать 78,3 % экспортной выручки (в 1984 году – 57,9 %).

Процесс «адаптации» цен и зарплат к реальной стоимости товаров продолжался и в 1986 году. В январе были увеличены на 89 % зарплаты и введен единый курс кордобы (70 кордоб за один доллар) для всех импортных операций, за исключением импорта нефтепродуктов (здесь помощь СССР еще позволяла держать бензин на относительно низком ценовом уровне).

План 1986 года был крайне противоречивым документом. Он опять перечислял все проблемы никарагуанской экономки (негативные ставки по кредитам, огромный бюджетный дефицит и дисбаланс во внешней торговле), но однозначных рецептов для устранения недостатков не предлагал. План призывал устранить «искажение цен», которые по-прежнему не отвечали во многих случаях реальному положению дел на рынке, и ввести такие цены, которые стимулировали бы производство. Провозглашалось, что розничные цены должны следовать за ценами производителей. На практике это означало очередное повышение цен для широких слоев населения. В то же время план предполагал расширить каналы государственного распределения продовольствия по нерыночным официальным ценам (чего требовали профсоюзы и подавляющая часть городского населения, жившего на зарплату).

В области внешней торговли рекомендации плана тоже были отнюдь не рыночными. Предполагалось ужесточить контроль импорта и составить балансы импортных потребностей для каждого сектора экономики.

В августе 1986 года Национальное руководство СФНО и Сандинистская ассамблея приняли программный документ, который призывал к усилению государственного контроля в сфере экономики. Госсектор должен был стать «гегемоном» и мотором производства, а само государство было призвано активнее регулировать производство и распределение товаров.

План на 1987 год учитывал эти настроения революционных масс и их авангарда – СФНО. С другой стороны, предусматривалось предоставить больше автономии в повседневной работе предприятиям госсектора. Эти предприятия должны были работать на базе «либерализированных цен» и добиваться не только роста объема физического производства, но и прибыльности.

Но и этот план был внутренне противоречивым. Например, в нем признавалась бесперспективность государственного контроля над розничными ценами, по крайней мере, до тех пор, пока государство не сумеет выровнять бюджет и снизить денежную эмиссию. Поэтому план предлагал сделать все розничные цены рыночными, а сверхприбыль торговцев изымать с помощью косвенного налогообложения.

Хайме Уилок призывал каждого работника госсектора стать «маленьким капиталистом». Но, как и во многих иных случаях (Югославия, Чили и т. д.), встраивание механизма, ориентированного на извлечение прибыли, в социалистическую систему производства (где главное не прибыль, а объемы производства) было делом иллюзорным и бесперспективным. Если предприятия госсектора призывали к самоокупаемости в условиях переходной рыночной экономики, то они стремились просто сбыть часть своей продукции «налево» по ценам черного рынка. А это, в свою очередь, вело к недостатку товаров в системе государственного снабжения по более низким официальным ценам.

При этом Национальное руководство СФНО одновременно требовало от госпредприятий заботиться о трудящихся (например, устраивая медпункты и столовые), что снижало прибыль предприятий.

Зигзагообразный экономический курс – то децентрализация, то централизация – при том, что корабль переходного периода никак не мог причалить ни к плановому, ни к рыночному берегу, только усугублял проблемы Никарагуа, охваченной борьбой против фактически иностранной интервенции.

В 1986 году, после того как переход назад к рынку был застопорен под давлением трудящихся, удалось снизить темпы падения ВВП, который в этом году снизился только на 1 %. Однако падение ВВП в расчете на душу населения было по-прежнему тревожным, хотя и здесь наблюдалось замедление – 3,5 %. Удалось снизить бюджетный дефицит – 18 % от ВВП. Но инфляция явно выходила из-под контроля – 747 % в год. Дефицит внешнеторгового баланса вырос до 593 миллионов долларов, главным образом из-за падения экспорта до 243 миллионов. Внешний долг достиг 5,76 миллиарда долларов, и на его обслуживание теперь требовалось уже 88,5 % экспортной выручки.

«Адаптируя» (а попросту повышая) розничные цены, Национальное руководство СФНО по-прежнему призывало рабочих к умеренности в сфере заработной платы. Причем если по вопросу цен аргументация СФНО была рыночной, то по вопросу заработной платы – революционной и социалистической. Член Национального руководства СФНО Виктор Тирадо призывал рабочих работать за ту же зарплату не восемь, а десять часов на благо революции. Его коллега Хайме Уилок считал «реакционной» точку зрения, что рабочего можно мотивировать только материально. Это, мол, недооценивает «революционный потенциал народа». Но именно этот потенциал и страдал, когда рабочие жили при низкой зарплате, а революционное правительство отпустило в 1985 году цены, что было только на руку торговой буржуазии. Рабочие считали такую политику несправедливой и отнюдь не революционной.

Низкие заплаты вели к страшной текучести кадров на государственных предприятиях. Например, каждые полгода на государственных текстильных предприятиях менялось до 40 % занятых.

Рабочие увольнялись и начинали заниматься более прибыльной розничной торговлей. Тем самым размывался именно тот социальный слой, на который изначально стремились опереться сандинисты.

Даниэль Ортега открыто признал, что правительство жестко контролирует заработную плату просто потому, что это единственный денежный показатель, который оно в состоянии более или менее эффективно контролировать.

В августе 1986 года Национальное руководство СФНО призвало сандинистские профсоюзы проявлять умеренность в заработной плате, но одновременно повышать дисциплину на производстве и бороться за рост производительности труда. Однако если лидеры сандинистских профсоюзов и были готовы удерживать своих членов от забастовок в пользу повышения зарплаты, то взамен они требовали от правительства сохранения контроля над розничными ценами.

Но инфляция только усиливалась, и в этих условиях директора государственных предприятий прибегали к различным ухищрениям, чтобы сохранить у себя нужных им работников. Вошла в практику выплат надбавок к заработной плате в натуральной форме – продукцией самих предприятий.

Премии в рамках СНОТС стали выдавать уже не за конкретные заслуги, а просто как надбавку к низкой зарплате. В 1987 году премии на производственных предприятиях в госсекторе составляли 100 % от номинальной зарплаты.

Правительство старалось компенсировать низкую зарплату организацией на всех предприятиях магазинов, где рабочим и служащим по карточкам продавали определенный набор продуктов по государственным ценам. В феврале 1985 года было подписано соглашение с профсоюзами, по которому магазины-распределители должны были охватить 300 тысяч лиц наемного труда. Предполагалось, что каждый рабочий или служащий будет заходить в распределитель только раз в месяц. Но на практике приходилось делать это по нескольку раз, так как нужные продукты поставлялись нерегулярно. Возникали очереди, и в середине 1987 года, по некоторым оценкам, людям приходилось проводить в распределителях по три-четыре часа. А это приводило к снижению дисциплины на предприятиях – многие отпрашивались с работы именно для того, чтобы посетить распределитель.

На черном рынке можно было в сентябре 1987 года приобрести карточку, дававшую право на посещение распределителя, за 40 тысяч кордоб, что соответствовало примерно 32 % официальной средней заработной платы в тот период. Это означало, что распределители не были ключевым источником снабжения – иначе карточки стоили бы гораздо дороже.

При работе над планом на 1987 год экономисты из Секретариата планирования предложили повысить заработную плату в начале этого года на 100 %, предупредив, что потом придется сделать это с гораздо большим эффектом на рост денежной массы. Однако Национальное руководство СФНО отвергло это предложение.

В январе 1986 года сандинисты решили активизировать аграрную реформу. До тех пор практически вся земля распределялась только среди кооперативов. К тому же реформа была очень умеренной и фактически не затронула крупных и средних землевладельцев. Но в Никарагуа было до 100 тысяч крестьян, у которых вообще не имелось земли и которые много ждали от революции. С годами они разочаровались в сандинистах, и многие из них пополнили ряды «контрас», просто потому, что в лагерях «борцов за свободу» хотя бы кормили.

В 1983–1985 годах в ходе аграрной реформы было экспроприировано 345 поместий общей площадью 119 218 гектаров. В 1985 году 9537 семей получили 165 099 га, но лишь 65 419 из них были конфискованы государством у частных владельцев. Большей частью (чтобы сохранить мир с сельской буржуазией) сандинисты распределяли землю из государственного фонда. Только в 1985 году госсектор уменьшился на 10 тысяч га. А это вело к снижению экспортной выручки, так как, в отличие от крупных государственных хозяйств, получившие землю бедные крестьяне выращивали продукты для собственного потребления.

В январе 1986 года правительство решило экспроприировать наделы свыше 350 га на плодородном тихоокеанском побережье и 700 га в других районах страны уже не только у тех владельцев, кто отсутствовал в стране более шести месяцев, но и у тех, кто не обрабатывал свою землю. Поводом для экспроприации могло быть и то, что наделы сдавались в аренду.

В 1986 году было экспроприировано 449 поместий общей площадью 134 628 га. 11 626 семей получили 197 112 га земли, часть которой опять пришлось выделить из госсектора. В 1987 году было распределено 54 668 гектаров.

Но земли всем все равно не хватало, в том числе и оттого, что правительство переселило примерно 140 тысяч крестьян из охваченных войной районов. Отмечались случаи захвата переселенцами крупных и средних поместий. Например, в Ла-Вероне (департамент Матагальпа) сельскохозяйственные рабочие захватили одно из довольно современных и эффективных поместий. Верховный суд Никарагуа по иску собственников постановил вернуть захваченную землю владельцам. Однако министр сельского хозяйства и член Национального руководства СФН Хайме Уилок выдал рабочим свидетельство о праве собственности на землю. Новые собственники преобразовали поместье в кооператив.

Этот пример ясно показывает, что сандинисты, несмотря на большое желание сохранить мир с частными крупными производителями, все же не могли игнорировать требований бедных крестьян и сельскохозяйственных рабочих, которые были их основной опорой на селе.

Но, с другой стороны, в 1987 году было экспроприировано на 68 % меньше земли, чем годом раньше, и этой мерой было затронуто лишь 38 268 гектаров. Правительство явно снизило темпы аграрной реформы, стремясь найти модус вивенди с буржуазией, особенно после подписания мирного договора в Эскипуласе. В 1988 году Хайме Уилок официально объявил аграрную реформу оконченной. В этом году было экспроприировано только 30 поместий.

Одной из причин недовольства многих крестьян революционной властью было неадекватное снабжение со стороны государственных организаций удобрениями, машинами, запчастями и другими вещами, необходимыми для сельского хозяйства. Во время визита в Швецию в 1985 году Даниэль Ортега получил от социал-демократического правительства Пальме несколько миллионов долларов на организацию сети кооперативных магазинов в никарагуанской деревне.

Кооперативные магазины предполагалось создать, прежде всего, в зонах, затронутых войной, для гарантированного снабжения бедного крестьянства. Поставку товаров взяло на себя государственное предприятие ECODEPA. Помимо чисто экономических целей и кооперативной торговли при этом ставились и социально-политические задачи. Члены кооперативов являлись одновременно и членами организаций местной самообороны. Также предполагалось через кооперативные магазины активнее вовлекать женщин в политическую жизнь страны.

В 1984-1989 годах ECODEPA получила на развитие кооперативной торговли 23 миллиона долларов международной помощи, в том числе 19 миллионов из Швеции и 1,7 миллиона из Голландии. Примерно 8 миллионов долларов иностранной помощи было потрачено на субсидирование товаров в кооперативных магазинах, чтобы сделать их доступными для бедных крестьян.

Первые магазины («тиенда кампесина» – «сельский магазин») открылись в ноябре 1985 года и приобрели среди крестьян большую популярность. В магазинах можно было купить необходимые товары по низким ценам, а также приобрести дефицитные товары. Доля ECODEPA, например, на рынке ранцевых опрыскивателей составляла 100 %, гвоздей для подковки лошадей – 90 %, мачете – 34 %.

Пайщиками магазина могли стать как члены производственных сельхозкооперативов, так и крестьяне-частники. В 1985-1989 годах пайщики внесли в кооперативные магазины в виде взносов примерно 500 тысяч долларов – большая для Никарагуа сумма. Прибыль магазинов обычно использовалась для их дальнейшего развития.

В 1987 году правительство Никарагуа продолжала политику осторожной адаптации цен к рыночному уровню. Торговля зерном и бобами была либерализована в рамках шести регионов, но между регионами ее могли осуществлять только государственные организации. Министерство внутренней торговли устроило блокпосты на дорогах, чтобы не допустить частников-спекулянтов в крупные города, особенно в Манагуа, где цены были самыми высокими. У такой экономической тактики были и политические цели – торговцы вывозили продукты из районов, охваченных войной, что толкало многих жителей этих территорий в оппозицию к правительству. Правительство считало, что блокпосты не вызовут недовольства крестьян, так как они были предназначены только для контроля над торговцами-посредниками.

Однако, как и раньше, экономическая политика страдала непоследовательностью. В феврале 1987 года министерство внутренней торговли объявило об усилении контроля на дорогах, а уже в апреле блокпосты были полностью отменены. Таким образом, торговля зерном и бобами была либерализована в общенациональном масштабе. Но это шло вразрез с обещаниями правительства рабочим и служащим поддерживать «гарантированные каналы снабжения» по государственным ценам.

В феврале 1987-го минторг объявил о решении сократить количество торговцев на 60 %, а уже в июле правительство объявило о намерении выдавать лицензии на право торговать любому желающему. Власти полагали, что плата за лицензию станет важным источником поступления средств в бюджет.

Одновременно правительство решило, наконец, «разморозить» зарплаты. В мае 1987 года Уилок заявил, что повышение зарплаты не вызовет всплеска инфляции, так как ее истинной причиной является дефицит госбюджета. Экономический блок никарагуанского правительства считал, что официальная заработная плата рабочих и служащих настолько мала, что ее повышение всего лишь отразит реальные цены на рынке основных продуктов питания и широкого потребления.

Были повышены тарифные расценки в системе СНОТС, что привело к росту заработной платы примерно для 300 тысяч лиц наемного труда.

Однако в реальности инфляция в Никарагуа стала ускоряться с апреля 1987 года, приобретая черты гиперинфляции. Если в первые три месяца 1987 года цены росли лишь на 1,4 % в месяц, то с апреля по декабрь 1987 года они увеличились на 1287 %, или на 33,9 % в среднемесячном исчислении.

Причиной было поведение частных торговцев, взвинтивших цены и стремившихся таким образом урвать свою долю от повысившейся заработной платы. Торговцы повышали цены в ожидании очередной «адаптации» заработной платы, которая, в свою очередь, дала бы им новый предлог для очередного повышения цен.

В октябре 1987 года профсоюзы стали требовать отмены самой системы СНОТС, так как она выступала в форме смирительной рубашки против самостоятельного повышения заработной платы отдельными предприятиями. Ведь «адаптация» тарифной сетки СНОТС уже не могла угнаться за гиперинфляцией. Однако правительство опасалось, что отмена СНОТС вообще сделает инфляцию неконтролируемой.

СНОТС привела к очень нежелательному для страны явлению – оттоку высококвалифицированных рабочих и специалистов. Если при введении СНОТС разрыв оплаты труда между самыми высокими и самыми низкими тарифными классами составлял 8,82 раза, то после первой адаптации зарплат в 1985 году он снизился до 6,42 раза. Малоквалифицированным рабочим и служащим во имя социальной справедливости зарплату повышали более резко. Высокооплачиваемые слои специалистов искали счастья на чужбине, составив в 1985 году 16,5 % всех, кто покинул страну. Правительство стремилось это учитывать, и реформы СНОТС в 1986 году снова установили большую разницу между самыми высокими и самыми низкими зарплатами – 11,17 раза.

Однако набиравшая обороты инфляция сводила все эти усилия на нет. В декабре 1986 года самая высокая зарплата по СНОТС, очищенная от инфляции, была всего на 90 % выше минимальной зарплаты двумя годами раньше. Поэтому эмиграция специалистов увеличилась в 1986 году на 51 % по сравнению с 1985 годом.

Правительство пыталось удержать специалистов в стране с помощью особых распределителей и продажи им по льготным ценам (а с учетом инфляции фактически задаром) советских автомобилей «Лада».

Эмиграция и саботаж буржуазии наряду с снижением экспорта вследствие войны привели к концу 1987 года к резкой разнице между официальным курсом кордобы к доллару и курсом черного рынка. В конце 1984 года эта разница уже была 50:1, но спустя три года разрыв вырос до 300:1. Правительство боялось пойти на официальную девальвацию из опасений, что эта мера еще больше подстегнет инфляцию.

Сандинисты пытались наладить нормальный диалог с буржуазией, проводя осторожные, хотя и непоследовательные реформы рыночной направленности. Ортега и другие члены Национального руководства СФНО с февраля 1985 года постоянно подчеркивали, что никто не собирается уничтожать в стране частное предпринимательство. Однако КОСЕП отвечал на жесты доброй воли со стороны властей лишь выдвижением новых требований, согласованных с американцами. Например, в начале 1987 года при обсуждении экономического плана лидер КОСЕП Баланьос потребовал от властей начать прямой диалог с «контрас» и, характеризуя политику правительства, сказал Ортеге в лицо: «Все это тотальная неудача, национальная трагедия. Ваше правительство провалилось, политический проект СФНО провалился… Мы должны все начать заново».

Таким образом, буржуазия по-прежнему не хотела никакого компромисса, а стремилась убрать сандинистов от власти и прекратить революционные преобразования, которые в экономике и так были отнюдь не социалистическими. Фактически буржуазная оппозиция выступала в роли легального «политического крыла» «контрас» и их американских покровителей.

В конце 1987 года главной проблемой никарагуанской экономики была гиперинфляция. Конечно, одной из ее причин была непоследовательная экономическая полтика властей, которая к тому же из-за своей рыночной направленности все больше не устраивала рабочих, служащих и бедных крестьян. Но основополагающей причиной всех трудностей никарагуанской экономики была масштабная необъявленная война США против сандинистов, в которой «контрас» были только одним из инструментов давления.

В условиях, когда на войну шла подавляющая часть бюджета страны, сандинистам следовало, конечно, переходить на модель своего рода «военного коммунизма» с жесткой централизацией всей стоимостной цепочки, от закупки импортных товаров для производства до самого производства, распределения и экспорта. Децентрализация и отпуск цен в ситуации, когда товаров народного потребления не хватало, в том числе и потому, что из-за снижения экспорта не было валюты, чтобы их купить, могли привести и привели только к одному результату – гиперинфляции.

В 1987 году ВВП Никарагуа снизился на 0,7 % (в расчете на душу населения – на 3 %). По меркам военного времени это было неплохо, однако сама база, с которой происходило снижение, была очень низкой. Фискальный дефицит удалось снизить до 16,4 % ВВП, но зато инфляция стала практически непереносимой для экономики – 1347,2 %. Экспорт вырос до 295 миллионов долларов, а импорт удалось несколько сбить – до 734 миллионов долларов. Дефицит внешнеторгового баланса сильно сократился (439 миллионов долларов против 593 миллионов в 1986 году), но все еще оставался для экономики неподъемным. Внешний долг превысил 6,2 миллиарда долларов.

Следует подчеркнуть, что широкие народные массы в Никарагуа были настроены именно в пользу централизации и планового распределения. СФНО же, как ни парадоксально, вопреки собственным убеждениям проводил политику, выгодную, прежде всего, национальной буржуазии и торговцам-частникам, отчуждая таким образом самым тех, кто составлял истинную опору революционных преобразований.

Эта политика была вынужденной и объяснялась, в первую очередь, внешним пропагандистским давлением на Никарагуа, которое организовали американцы. Любое наступление сандинистов на права частного капитала (реальное или воображаемое) сразу же истолковывалось как сползание к тоталитаризму. С другой стороны, уступки буржуазии отнюдь не делали ее более дружественной по отношению к сандинистскому правительству, так как легальная никарагуанская буржуазия была самым главным оружием США в необъявленной войне против Никарагуа. Саботаж буржуазии путем сворачивания производства, перевода полученных от государства льготных кредитов в доллары и вывода этих активов за границу нанесли стране гораздо больший экономический ущерб, чем все воинство Бермудеса и его американских инструкторов.

Успех США в войне против Никарагуа состоял в том, что ей, по сути, не дали провести по-настоящему глубокие социально-экономические преобразования.

Уместным здесь будет привести сравнение с Советской Россией. До начала Гражданской войны Ленин был настроен в экономическом смысле очень умеренно, за что его критиковали левые эсеры и «левые коммунисты» во главе с Бухариным. В работе «Очередные задачи советской власти» (начало 1918 года) лидер большевиков призывал учиться у капиталистов рачительному хозяйствованию и был отнюдь не против сдачи госпредприятий в концессию иностранцам.

Но после начала Гражданской войны Ленин начал проводить вынужденную в условиях военного времени политику массовой национализации систем производства и распределения (знаменитая «красногвардейская атака на капитал»). Продразверстка и национализированная промышленность помогли большевикам разбить отечественную контрреволюцию и иностранных интервентов даже тогда, когда основные районы хлебозаготовок были в руках белых.

Следует подчеркнуть, что именно твердый контроль над распределением всех товаров создал большевикам прочную социальную базу в лице рабочих и бедных крестьян (то есть подавляющего большинства населения), что вылилось в многомиллионную и идейно сплоченную Красную армию.

После победоносного окончания Гражданской войны (в которой большевикам, в отличие от Никарагуа, извне никто не помогал) Ленин быстро заменил «военный коммунизм» рыночным НЭПом, учредил свободно конвертируемую валюту, и к 1925 году СССР уже восстановил довоенный уровень производства, создав задел для успешной индустриализации, равной которой не знала история человечества.

Экономика Никарагуа 80-х годов XX века была очень похожа на ту, что была в России в первые годы советской власти, своей промышленной отсталостью и тем, что основным источником валютных поступлений был экспорт сельскохозяйственной продукции. Этот экспорт был после 1929 года увеличен СССР в десятки раз путем частично добровольного, частично принудительного кооперирования крестьянства. Однако социальные издержки реформ окупились с лихвой, и Советский Союз встретил войну развитым индустриальным государством, в котором многие отрасли промышленности были с нуля созданы именно в 30-е годы.

Никарагуа шла прямо противоположным путем. В первые годы революции были сделаны попытки создания госсектора, который, однако, по своим размерам никогда не был движущей силой экономики. Аграрная реформа практически не проводилась. Умеренность курса объяснялась иллюзорным стремлением СФНО договориться с буржуазией. Причем сами сандинисты прекрасно сознавали эту иллюзорность, но держались за призрачный классовый мир (называвшийся официально «смешанной экономикой») во имя внешнеполитических соображений, или говоря проще, перед лицом мощного пропагандистского давления США.

Когда американцы в 1982 году начали против Никарагуа уже настоящую войну, сандинисты опять-таки не решились перейти к экономике военного образца, чем подорвали государственный бюджет и вызвали гиперинфляцию. Время от времени СФНО делал попытки централизовать распределение, но это было бесполезно в условиях, когда частный сектор производил более двух третей товаров в стране. Парадоксально, но война привела в Никарагуа к либерализации экономического режима, чего не было во время Второй мировой войны даже в таких «рыночных» странах, как Великобритания и США.

Огромный авторитет СФНО, завоеванный в боях против диктатуры Сомосы, и слишком явная связь «контрас» с бывшей национальной гвардией и США позволили сандинистам одержать убедительную победу на поле боя. Но рабочие, служащие и крестьяне ждали теперь от революции проведения по-настоящему глубоких социально-экономических преобразований. Ведь именно большинство населения в рядах армии и милиции разгромило до зубов вооруженную и щедро оплаченную американцами контрреволюцию. И оно было вправе получить от революции блага, которых не смело требовать во время войны, проявляя революционную сознательность.

Но то, что ожидало трудящихся в начале 1988 года, стало для них настоящим экономическим и психологическим шоком и предопределило временное поражение революции в 1990 году.

23 марта 1988 года в пограничном местечке Сапоа на юге Никарагуа поле двух дней прямых переговоров никарагуанского правительства с «контрас» удалось достичь соглашения о временном прекращении огня на 60 дней, начиная с 1 апреля 1988 года. «Контрас» были возмущены прекращением американского финансирования и воевать не хотели, тем более что никаких шансов на победу или даже на «ничью» у них оставалось.

Делегацию «сопротивления» в Сапоа возглавляли Калеро, Сесар и Санчес. От полевых командиров в ней участововали Диогенес Фернандес (кличка Фернандо) и Уолтер Кальдерон (Тоньо). «Теневая делегация» «контрас» состояла из сотрудников ЦРУ и госдепартамента.

Согласно соглашению в Сапоа «контрас» должны были собраться в специально отведенных районах (они еще подлежали согласованию) для демобилизации и сдачи оружия. «Контрас» имели право получать гуманитарную помощь по нейтральным каналам. Во время срока действия временного прекращения огня правительство Никарагуа обязалось освободить всех политических заключенных.

Затем следовало подписать соглашение об окончательном прекращении боевых действий, после чего бывшие «контрас» могли бы свободно участвовать в общественно-политической жизни страны.

Следует подчеркнуть, что Никарагуа была первой страной Центральной Америки, выполнившей положения договора Эскипуласа о национальном примирении.

30 марта 1988 года была достигнута договоренность о создании пяти зон демобилизации (двух на севере, одной на юге и двух в районе атлантического побережья). «Контрас» должны были находиться в этих зонах до конца мая 1988 года, в то время как их лидеры вели политический диалог с Манагуа. При этом руководители «контрас» не переставали утверждать, что не согласятся на политическое урегулирование, если в Никарагуа сохранится «марксистская демократия».

Бермудес вообще был взбешен соглашениями в Сапоа и открыто называл Калеро и Сесара предателями. Главком «контрас» все еще угрожал журналистам, что его «войска» скоро войдут в Манагуа. Но на самом деле Бермудес понимал, что при мирном соглашении поток американской помощи иссякнет и его прежней коррупционно-вольготной жизни придет конец.

26 марта 1988 года Бермудес собрал «ассамблею» «Никарагуанского сопротивления» в одном из отелей неподалеку от аэропорта Майами. Полевые командиры типа Майка Лимы и Мака встретили Калеро отрепетированными криками: «Предатель!» Один из «борцов за свободу» даже нанес мощный удар в челюсть брату Аристидеса Санчеса Энрике. Бермудес потребовал создать «наблюдательную комиссию», которая следила бы за ходом дальнейших переговоров с сандинистами.

Переговоры об окончательном мирном урегулировании, начавшиеся 15 апреля 1988 года в Манагуа, проходили очень сложно и в начале июня 1988 года фактически были близки к полному провалу. Стороны не могли договориться о конкретном графике демобилизации «контрас». Последние требовали отставки Верховного суда, проведения муниципальных выборов и выборов в конституционное собрание, которое должно было принять новую конституцию Никарагуа. Сандинисты также были обязаны в течение пяти дней объявить полную амнистию. В общем и целом, «контрас» предъявили правительству ультиматум из целых 32 пунктов, как если бы они выиграли войну. Вплоть до выполнения всех этих требований они не хотели сдавать оружие.

9 июня 1988 года делегация «контрас» покинула никарагуанскую столицу, но обещала не возобновлять боевые действия. Министр обороны Никарагуа Умберто Ортега тоже заявил, что СНА не начнет стрелять первой. Ортега обвинил в срыве переговоров Бермудеса и стоявшую за ним администрацию Рейгана.

Полевые командиры Фернандо и Тоньо в Манагуа не поехали – они готовили в Тегусигальпе мини-путч против Бермудеса, который давно вызывал раздражение большинства командиров «контрас» своей беспардонной коррупцией. «Диссиденты» привлекли на свою сторону еще одного популярного среди «контрас» командира – Тирсо Морено (Ригоберто).

Многие «контрас» были недовольны неожиданным приказом Бермудеса немедленно отойти с территории Никарагуа в Гондурас. Некоторые командиры восприняли это как прелюдию к капитуляции и взяли с собой сотни гражданских лиц, которые помогали «контрас» во время войны. Неделями, не получая пищи, «контрас» и их живые обозы пробирались по джунглям и горам в Гондурас. Десятки людей погибли в пути от истощения. Другие набрасывались в Гондурасе на приготовленное американцами «гуманитарное» сырое мясо, не в силах даже его поджарить или отварить. Затем людям становилось плохо, и их отвыкший от протеина организм «выдавал» мясо обратно.

В лагерях Гондураса «контрас» никто не ждал. Полевые командиры возвратившихся отрядов никак не могли обнаружить Бермудеса, который на деньги ЦРУ прекрасно проводил время в Тегусигальпе со своей очередной пассией и внебрачным сыном. Когда разъяренные командиры все-таки выманили своего «главкома» на встречу в полевой госпиталь «контрас», тот приехал с чемоданом, в котором находилось 5 тысяч гондурасских лемпир (2,5 тысячи долларов). Бермудес хотел раздать каждому командиру по 50 лемпир, а их женам – по 100 и на этом завершить «совещание».

Но командиры настаивали на полной отставке коррумпированного «генерального штаба», который они хотели выбрать сами. Три «диссидента» (Фернандо, Ригоберто и Тоньо) вообще рещили избавиться от «главкома» на деньги недовольного Бермудесом Калеро. Они прекрасно понимали, кто может принять такое решение, и поэтому встретились с сотрудником посольства США в Гондурасе Ричардом Чайдестером, который уже два года «курировал» «контрас». Тот свел их с сотрудником ЦРУ, который представился как «Терри». «Диссиденты» больше часа жаловались на Бермудеса, в том числе и на убийства и избиения в лагерях, которые покрывал «главком». Ответ Терри был простым: «Ну, если честно, мы вас не поддержим. Позиция правительства Соединенных Штатов состоит в поддержке Энрике Бермудеса».

«Диссиденты» самонадеянно ответили, что уберут Бермудеса в любом случае, а американцев они, мол, только ставят об этом в известность. 16 апреля 1988 года «путчисты» составили в Тегусигальпе манифест с требованием немедленной отставки Бермудеса, который подписали 12 из 32 региональных командиров «контрас».

Но Бермудес знал, чем восстановить свою популярность, – он просто выдал из средств ЦРУ крупные взятки большинству полевых командиров, которые после этого охотно встали на его сторону. ЦРУ помогло Бермудесу созвать в казармах гондурасской армии «собрание» полевых командиров, которое решительно осудило «диссидентов». Бермудес обвинил оппонентов (которым он прекратил выплачивать денежное довольствие) в «сговоре с сандинистами». 4 мая 1988 года гондурасские власти по просьбе ЦРУ арестовали незадачливых «путчистов» и отправили их в Майами. В это же время Бермудеса принимал в Вашингтоне госсекретарь Шульц.

Один из «диссидентов» и родоначальников движения «контрас» Тигрильо несмотря на раненую ногу стал сборщиком лимонов на плантациях Флориды, затем нелегально вернулся в Гондурас, но тамошние власти депортировали его в Гватемалу. Тоньо стал землемером, а Фернандо – страховым агентом.

После подавления «путча» главным переговорщиком «контрас» в Манагуа стал Сесар, который во всем слушался Бермудеса. Политическим советником Бермудеса был заместитель министра иностранных дел Никарагуа при Сомосе Гарри Бодан, который считал, что никакого мира с сандинистами быть не может, а 60-дневное прекращение огня надо использовать для отдыха и наращивания сил. Именно Бодан и Бермудес разработали заранее неприемлемый для сандинистов перечень требований, который и привел к срыву мирных переговоров 9 июня 1988 года.

Бермудес все еще надеялся, что конгресс США «одумается» и возобновит финансирование «контрас».

Для таких надежд были все основания. В конце марта 1988 года конгресс выделил 17,7 миллиона долларов на закупку еды, одежды и медикаментов для «контрас». С 1 апреля 1988-го американское Агентство международного развития (Agency for International Development), входившее в систему госдепартамента, начало курировать «контрас», забрав эту прерогативу у ЦРУ. Резидентура «Компании» в Тегусигальпе сильно сократилась, однако разведка продолжала выплачивать жалованье политическому руководству «Никарагуанского сопротивления», а также снимать для Бермудеса и его приближенных явочные квартиры. Агентство международного развития решило продолжить выплату жалованья офицерам «контрас», назвав это «содействием семьям» (ведь формально армии «контрас» уже больше не было, по крайней мере, с точки зрения конгресса).

В апреле 1988 года в новой штаб-квартире «контрас» в Ямаласе скопилось около четырех тысяч «контрас» и тысячи угнанных ими из Никарагуа гражданских лиц. Каждую неделю прибывали сотни новых «бойцов» и беженцев. В июле – августе (после срыва мирных переговоров в Манагуа) «контрас» угнали в Гондурас около трех тысяч гражданских лиц. Бермудес утверждал, что мирных граждан спасают от мести сандинистов, однако никто из «беженцев» в Гондурасе не смог сказать американским корреспондентам, что подвергался в Никарагуа каким-либо преследованиям. Бермудес просто использовал страдания голодных и оборванных людей, чтобы выбить из американцев еще больше денег.

Сам «главком» получал от Агентства международного развития «на семью» 2750 долларов в месяц (помимо этого ему как своему агенту платило ЦРУ). Но Бермудесу этого было мало, и с помощью своих покровителей из «Компании» он стал в августе 1988 года одним из членов руководства «Никарагуанского сопротивления», получив право на 180 тысяч долларов в год.

Переговоры «контрас» и сандинистов в Манагуа были сорваны в июне 1988 года, естественно, не самим Бермудесом, а теми, кто заказывал ему музыку. Американцев удручало, что переговоры по национальному примирению в Никарагуа идут успешно, чего нельзя было сказать о других центральноамериканских странах – союзницах Вашингтона, особенно о Сальвадоре. Поэтому следовало слегка притормозить прогресс в Никарагуа, чтобы не терять мотивировки для постоянных обвинений сандинистов в «неуступчивости».

10 августа 1988 года Шульц встретился с президентом Коста-Рики Ариасом и предложил продолжить переговоры между «контрас» и сандинистами за пределами Никарагуа, например, в той же Коста-Рике. В Манагуа, мол, делегацию «контрас» держат на положении «фактических заключенных»: «У них нет доступа к тем никарагуанцам, которые думают, как они, у них нет доступа к прессе».

Американцы пытались заставить Ариаса как автора мирного процесса в Центральной Америке выступить с призывом к введению санкций против Никарагуа – якобы за подавление в этой стране демократических свобод. Но Ариас с этим решительно не согласился. Он был готов всего лишь написать письмо Ортеге и попросить ускорить освобождение политзаключенных.

Госдепартамент США упрекнул Ариаса в «наивности», так как он верил в готовность сандинистов заключить с «контрас» мирное соглашение. Шульц заявил о своем «восхищении» Ариасом, но отметил, что не во всем согласен с костариканским президентом.

Американцы пытались наказать Никарагуа руками Ариаса потому, что в начале августа 1988 года республиканцам в конгрессе не удалось уговорить демократов возобновить финансирование «контрас». Колебались даже сами республиканцы.

17 июня 1988 года, воспользовавшись срежиссированным ЦРУ и Бермудесом срывом мирных переговоров в Манагуа, Рейган обратился к конгрессу с просьбой возобновить военную помощь «контрас». Чиновники администрации старались пропихнуть законопроект через обе палаты до 18 июля, когда национальный съезд демократов должен был утвердить кандидатом на пост президента Майкла Дукакиса, представителя левоцентристского крыла партии. Чтобы продемонстрировать «партийное единство» в предвыборный год, администрация Рейгана предложила составить законопроект совместно с конгрессом. Пожелавший остаться анонимным представитель администрации сформулировал цель возобновления помощи никарагуанской вооруженной оппозиции так: «…продемонстрировать „контрас“ нашу приверженность их делу, а сандинистам – нашу серьезность в продолжении преж него курса».

Лидер «Никарагуанского сопротивления» Сесар просил выделить деньги, чтобы «контрас» могли спокойно существовать до февраля – марта 1989, когда в Белый дом придет новый президент. Сесар даже не скрывал, что «контрас» пойдут на возобновление мирных переговоров с сандинистами только в том случае, если 30 сентября 1988 года закончится выделенное им конгрессом финансирование. Переговоры, по словам Сесара, прервались из-за нежелания сандинистов идти на демократические реформы, что должно расположить в пользу «контрас» депутатов американского конгресса.

Лидер сенатского большинства демократ Роберт Берд предложил 4 августа 1988 года в качестве компромисса с республиканцами выделить «контрас» 27 миллионов долларов «гуманитарной помощи», причем по бюджету министерства обороны США. При этом демократы были решительно против любой военной помощи «Никарагуанскому сопротивлению».

Сама Демократическая партия в предвыборный год была расколота по вопросу финансирования «контрас». Влиятельные сенаторы-либералы Эдвард Кеннеди и Джон Керри вообще были противниками «контрас» и считали их «битой картой» и ошибкой американской внешней политики. В то же время кандидат на пост вице-президента на предстоявших выборах техасец Ллойд Бентсен был сторонником «контрас», хотя его «босс», кандидат на пост президента Майкл Дукакис, придерживался противоположной точки зрения.

Республиканцы в лице лидера сенатского меньшинства Боба Доула отвергли компромиссное предложение демократов, так как хотели выделить «контрас» военную помощь без всяких условий в размере 20 миллионов долларов (помимо гуманитарной помощи в размере 27 миллионов долларов). Демократов Доул назвал «капитулянтами».

В целом демократы не были принципиально против возобновления военной помощи «Никарагуанскому сопротивлению», но требовали, чтобы предварительно Рейган изложил необходимые для этого «чрезвычайные обстоятельства», то есть доказал, что сандинисты не идут на мирные переговоры. От предыдущего финансирования оставалось еще 16 миллионов долларов военной помощи, которые надо было потратить до 30 сентября 1988-го (то есть до конца текущего финансового года).

11 августа 1988 года сенат 49 голосами против 47 одобрил законопроект демократов об оказании деморализованным, как отмечали американские СМИ, «контрас» «гуманитарной помощи» в размере 27 миллионов долларов. Военная помощь в 16 миллионов долларов могла быть предоставлена только в том случае, если бы обе палаты конгресса одобрили соответствующий запрос президента, в котором отмечалось бы нарушение сандинистами прав человека, возобновление боевых действий СНА против «контрас» или массированная военная помощь Никарагуа со стороны СССР или Кубы. Республиканцы голосовали против законопроекта, так как понимали, что ни Никарагуа, ни СССР, ни Куба не предоставят сторонникам «контрас» в конгрессе желанного предлога. Законопроект самих республиканцев, предусматривавший выделение 27 миллионов долларов «гуманитарной» и 20 миллионов долларов военной помощи, был отвергнут сенатом 57 голосами против 39. Берд так охарактеризовал своих республиканских оппонентов и сторонников «контрас»: «Они не прислушиваются к голосу здравого смысла. Он подозревают всех и каждого. Они параноики. Я не могу понять, что делают такие люди в сенате США».

Сами «контрас» время от времени грозились возобновить военные действия осенью 1988 года, но их деморализованные отряды были уже не в состоянии вести какие-либо операции. Бермудес едва ли мог рассчитывать на 3–3,5 тысячи еще желавших слушать его приказы людей. Зато у СНА были примерно 67 тысяч человек (в том числе 17 тысяч профессиональных военных, 20 тысяч призывников и 30 тысяч резервистов), четыре бронетанковых батальона (вооруженных советскими танками Т-55 и ПТ-76), один механизированный батальон, полевая артиллерийская бригада, зенитная бригада и четыре инженерных батальона. Девять специальных противопартизанских легких батальонов (по 700 человек в каждом) были прекрасно обучены, имели значительный боевой опыт и рвались в бой.

В пограничных войска служили 7 тысяч человек (семь батальонов), еще 2 тысячи составляли бригаду войск МВД. ВМС СНА насчитывали примерно тысячу человек, ВВС – 3,4 тысячи.

Армии помогали объединенные в территориальные батальоны 50 тысяч бойцов народной милиции.

В феврале 1989 года в городе Тесоро (Сальвадор) прошел четвертый саммит центральноамериканских государств.

Ситуация в мире к этому времени изменилась коренным образом, и отнюдь не в пользу сандинистов. Рейган уже покинул Белый дом, однако новым президентом стал сторонник продолжения его линии, бывший вице-президент Джордж Буш. Социалистический блок в Европе начал распадаться, и СССР фактически свернул помощь Никарагуа, так как Горбачев шел на односторонние уступки американцам по основным международным вопросам, причем зачастую к удивлению самих американцев.

Даниэль Ортега тоже пошел в Тесоро на односторонние уступки, заявив, что президентские выборы в Никарагуа пройдут гораздо раньше положенного срока и следить за их проведением будут международные наблюдатели из специально создаваемой в этих целях миссии ООН. Таким образом, сандинисты согласились на «демократизацию», которую от них требовали американцы и «контрас».

В обмен на эти уступки президенты стран Центральной Америки согласились выработать график демобилизации сил «контрас» в Гондурасе и призвали ООН организовать мониторинг никарагуанско-гондурасской границы (что сандинисты предлагали еще в 1981 году). Однако Гондурас под давлением США фактически сорвал выполнение этой договоренности, заявив, что не может насильно депортировать со своей территории тех никарагуанских граждан, кто пожелает там остаться. Кроме того, Гондурас отказывался допускать на свою границу наблюдателей ООН до тех пор, пока Никарагуа не отзовет свой иск против него из Международного суда ООН. Сами «контрас» в Гондурасе не желали складывать оружие, пока в Никарагуа не пройдут выборы.

16 марта 1989 года новый госсекретарь США Бейкер вызвал недовольство в конгрессе, предложив продлить «гуманитарную помощь» «контрас» еще на 11 месяцев (до президентских и парламентских выборов в Никарагуа). По его мнению, это отнюдь не противоречило центральноамериканскому мирному договору. Председатель сенатского комитета по ассигнованиям демократ Леги предложил администрации Буша «достойно закончить» все дела с «контрас» и вернуть их в Никарагуа в точном соответствии с решениями последнего центральноамериканского саммита, С точки зрения Леги, «контрас» уже не годились даже на роль «рычага давления» против сандинистов.

31 марта 1989 года подходила к концу «гуманитарная помощь» в размере 27 миллионов долларов, и президент Буш предложил выделить «контрас» 40–50 миллионов до февраля 1990 года. Бейкер отметил, что три центрально-американских президента (Сальвадора, Гондураса и Гватемалы) поддерживают помощь «контрас» именно как средство давления на сандинистов. Сенаторы-демократы в ответ подвергли критике американскую помощь Сальвадору. Несмотря на выделенные этой стране при Рейгане 3 миллиарда долларов, уровень жизни в Сальвадоре сильно упал, так как американская помощь шла исключительно на военные цели.

Влиятельная американская газета «Нью-Йорк Таймс» 16 марта 1989 года так прокомментировала предложение Бейкера: «Есть смысл держать армию „контрас“ на ее гондурасских базах до тех пор, пока сандинисты не продемонстрируют реальный прогресс в плане демократизации Никарагуа. Но госсекретарю Бейкеру нужно больше, чем этот прогресс: он хочет держать повстанцев в готовности, пока Вашингтон не решит, что демократизация завершена. Такое упрямство лишь поможет сандинистам избежать именно тех шагов, которых от них хотят их соседи и Соединенные Штаты».

Бейкер отправил своего заместителя Роберта Киммита в Гондурас, чтобы уговорить эту страну «потерпеть» на своей территории «контрас» еще около года.

24 марта 1989 года президент Буш объявил о новом курсе в отношении Никарагуа, который поддержали в конгрессе и демократы, и республиканцы. Теперь США, по словам Буша, собирались делать ставку на дипломатию, а не на военную силу. Буш старался выглядеть умеренным, едва ли не миротворцем: «Мы не претендуем на право определять политику в Никарагуа. Это должен решать никарагуанский народ».

Но никакого реального поворота в американской политике не произошло. Бейкер договорился с лидерами демократов в конгрессе, что «контрас» будут получать по 4,5 миллиона долларов пресловутой «гуманитарной помощи» ежемесячно вплоть до выборов в Никарагуа. «Компромисс» Буша заключался в том, что конгресс оставил за собой право немедленно прекратить выделение этой помощи, если «контрас» возобновят военные действия (на что они были уже не способны) или будут замечены в нарушениях прав человека.

Буш заявил, что сандинисты должны предоставить конкретные доказательства «демократизации» в Никарагуа. В совместном документе администрации и конгресса говорилось: «В отношении Никарагуа Соединенные Штаты (то есть американские ветви власти – прим. автора) имеют единые цели: демократизация, прекращение подрывной деятельности и дестабилизации в отношении соседей, прекращение военных связей с советским блоком, которые угрожают американской и региональной безопасности». Эти слова ясно показывают, что в американской риторике по сравнению с 1981 годом ничего не изменилось.

Лидеры «Никарагуанского сопротивления» Калеро и Сесар тем временем пытались убедить американскую общественность, что нельзя всерьез относиться к обещаниям сандинистов организовать 25 февраля 1990 года свободные и честные выборы. Дескать, только новое военное наступление «контрас» может заставить их сделать это. Верить сандинистам, по выражению Калеро, – это все равно, что пытаться привязать собаку поводком из сосисок.

Тем не менее сандинисты выполнили данное Ортегой его центрально-американским коллегам обещание и 17 марта 1989 года освободили 1894 бывших национальных гвардейцев, отбывавших различные сроки заключения после 19 июля 1979 года. Буш отреагировал на это критикой в адрес достинугых на центральноамерикаском саммите договоренностей о ликвидации лагерей «контрас» в Гондурасе. Мол, в этих договоренностях наряду с позтивными есть и «тревожные моменты». «Будьте уверены, что мы не оставим сопротивление в одиночестве, не дадим ему содрогаться в конвульсиях, не добившись выполнения обязательств по демократизации со стороны сандинистов». Буша возмутило то, что Ортега на центральноамериканском саммите отделался лишь «неясными обещаниями».

Интересно, что Буш одновременно обещал продолжить военную помощь США афганским душманам, хотя советские войска уже покинули Афганистан.

На пятом центральноамериканском саммите в городе Тела (Гондурас) в августе 1989 года Даниэль Ортега настойчиво потребовал все-таки начать демобилизацию «контрас». Все президенты призвали завершить демобилизацию примерно 12 тысяч «контрас» в Гондурасе до конца 1989 года (выборы в Никарагуа были намечены на февраль 1990 года, хотя по закону должны были состояться в ноябре 1990-го) и обратились к ООН и ОАГ за содействием в этом вопросе. Эти две организации создали совместную Международную комиссию по содействию и верификации, которая должна была следить за демобилизацией «контрас», сдачей ими оружия и расформированием лагерей.

Никарагуа согласилась приостановить свой иск против Гондураса в суде ООН и отозвать его после завершения демобилизации «контрас».

Но американцы вмешались и здесь. Внешне Буш действовал более «мягко», чем его предшественник, однако новый тон лишь прикрывал старую политику. Американцы убеждали Гондурас сохранить «контрас» как дубинку против Никарагуа и продолжали оказывать «Никарагуанскому сопротивлению» в Гондурасе «гуманитарную помощь». Буш заявил, что помощь «контрас» будет прекращена только в том случае, если они откажутся от демобилизации после февральских выборов 1990 года в Никарагуа.

Между тем, в самой Никарагуа сандинисты решили в 1988 году провести экономические реформы, очень болезненные для большинства населения. СФНО считал, что в течение оставшегося до выбров времени эти реформы уже дадут позитивный эффект. С другой стороны, все опросы общественного мнения (в том числе и проводимые американскими СМИ) показывали, что сандинисты легко могут выиграть выборы у буржуазной оппозиции.

Смысл реформы состоял в том, чтобы провести деноминацию национальной валюты и отпустить все цены. Тем самым планировалось ликвидировать главный бич населения – гиперинфляцию и насытить прилавки товарами. Однако было ясно, что в первое время те, кто живут на зарплату, столкнутся с резким удорожанием жизни.

Денежная реформа задумывалась в обстановке глубокой секретности с ноября 1987 года и получила военное название – операция «Берта». К моменту ее начала нелегальный курс кордобы к доллару вследствие гиперинфляции достиг фантастического уровня – 5,2 миллиона кордоб за один доллар США. В стране ходили банкноты по 10 миллионов кордоб, и оппозиция смеялась, что сандинисты превратили всех никарагуанцев в миллионеров.

14 февраля 1988 года (в День святого Валентина) Даниэль Ортега выступил с пакетом экономических реформ, которые ознаменовали полный отход от всей экономической политики прошедшего десятилетия. Президент признал, что реформы 1985 года «выдохлись» и для преодоления инфляции придется прибегнуть к более жестким мерам.

Ортега объявил о проведении в течение трех дней обмена старых кордоб на новые по курсу 1000:1. С 17 февраля старые деньги полностью изымались из оборота. Реформа была направлена против спекулянтов и дельцов теневого рынка – ни одно лицо не могло поменять наличными более 10 миллионов старых кордоб. Более крупные суммы следовало сдать в банк, где они на время (12–24 месяца) замораживались.

КОСЕП немедленно раскритиковал ограничение на обмен, хотя по статистике эти ограничения затронули только одну из тысячи никарагуанских семей. Однако от замораживания крупных сумм на специальных счетах пострадали и крупные частные сельхозпроизводители, а также многие кооперативы. Кооперативам пришлось увольнять наемных работников и приостанавливать производство из-за отсутствия ликвидности.

Реформа означала и удорожание выданных ранее кредитов, суммы которых при возврате должны были быть умножены на 19. Тем самым кредит становился дорогим, и предприятия уже не могли брать у государства столько денег, сколько им заблагорассудится.

Курс новой кордобы был установлен на уровне 10:1, в то время как раньше официальный курс равнялся 2700 кордоб за доллар.

Ортега объявил об очередной «адаптации» официальных цен под лозунгом, что труду производителей надо возвратить его истинную стоимость. Цены на различные наборы продуктов повседневного спроса были повышены от 129 до 273 %. Но одновременно были повышены и зарплаты, причем на 385 %. Больше всего выросли зарплаты квалифицированных рабочих и специалистов (высшие тарифные классы СНОТС) – на 662 %, в то время как минимальная заработная плата увеличилась на 305 %. При этом были ликвидированы все бонусы (кроме бонусов за стаж и рост производительности труда на промышленных и сельскохозяйственных предприятиях).

Сандинисты подчеркивали, что их реформы не имеют ничего общего с рецептами МВФ, так как реальный прожиточный уровень лиц наемного труда не должен был пострадать от операции «Берта». Все лица наемного труда должны были иметь возможность купить стандартный набор продуктов и услуг на свою заработную плату.

Как и в 1985 году, Ортега призвал «защитить новые цены от спекулянтов». Сандинисты вновь призвали общественные организации к «социальному контролю» на рынках и в магазинах.

Рыночные реформы продолжались. В марте 1988 года правительство объявило, что отныне государственные банки будут кредитовать только 80 % нужд заемщиков, а не 100 %, как раньше. В апреле краткосрочные кредиты промышленности и торговле были сокращены на 10 %, а долгосрочные кредиты – на 30 %. Заявления об ужесточении кредитной политики делались и раньше (еще в 1985 году), однако на сей раз правительство было полно решимости добиться осуществления всех этих мер на практике. Правда, весьма странно, что в условиях гиперинфляции правительство оставило ставку по кредитам на прежнем уровне – 30 %. Видимо расчет делался на то, что инфляция прекратится буквально в течение нескольких месяцев. Вместо ужесточения кредитной политики путем поднятия ставок правительство избрало путь физического ограничения объема выдаваемых денег.

С помощью всех этих мер по сокращению денежной массы правительство намеревалось снизить бюджетный дефицит с 17 % ВВП в 1987 году до 8 % в 1988-м. С этой же целью намечалось резко сократить количество государственных служащих, в том числе в армии и полиции. В марте 1988 года сандинисты объявили о сокращении числа госслужащих на 10 %, но подчеркнули, что государство обеспечит всех сокращаемых новыми рабочими местами.

Сокращение персонала сопровождалось (и даже объяснялось) сокращением уровня вмешательства государства в экономику. Государственным предприятиям было сказано, что отныне они должны выживать сами и не надеяться, как раньше, на финансовую помощь государства. Целью для предприятий госсектора отныне должен был стать на валовой объем производства, а максимизация прибыли.

На практике именно на госпредприятиях, а не в госаппарате были в 1988 году уволены по сокращению штатов практически все из намеченных для этого 10 тысяч человек. Еще 20 тысяч человек планировалось уволить в 1989 году.

Для сокращаемых сохранялось 100 % зарплаты в течение двух месяцев после увольнения, а на третий месяц они получали 75 % прежней зарплаты. Тем не менее профсоюзы возмущались, что увольнения часто происходят без всякого учета мнения профорганизаций. За 10 лет революционной власти все рабочие уже привыкли к тому, что потерять работу они просто не могут.

Но теперь министр финансов Уильям Хюппер объявил, что правительство уже не в состоянии гарантировать каждому право на труд, по крайней мере, по прежней специальности.

Тем не менее даже новые повышенные зарплаты не могли угнаться за ростом цен, и дефицит рабочей силы на многих предприятиях сохранялся. На работах в сфере коммунального хозяйства в Манагуа стали использовать осужденных.

В феврале 1988 года впервые за долгие годы в Никарагуа прошли «дикие» забастовки, причем в них приняли участие даже рабочие из сандинистских профсоюзов. Коммунисты организовали стачку строительных рабочих, которые требовали возвращения системы бонусов и повышения зарплаты на 200 %.

Президент опять уговаривал рабочих потерпеть, так как уровень благосостояния Никарагуа – страны с 3,5 миллиона населения – зависит всего лишь от 20 % рабочих и крестьян, занятых в производстве. А эти люди просто не могут адекватно содержать всех остальных граждан. Зарплату можно повышать только на основе роста производительности труда, так как в противном случае любое повышение денежных выплат только подстегнет инфляцию и тем самым снизит реальную заработную плату.

Рабочих и служащих пытались, как и в 1985 году, успокоить усилением борьбы против спекулянтов. В 1988 году полиция и инспектора министерства внутренней торговли опять взялись за борьбу против торговцев-спекулянтов. Тем торговцам, у кого находили более 20 фунтов продуктов повседневного спроса, грозила конфискация их магазинов. На рынках разворачивались настоящие сражения. 20 февраля 1988 года одного из проверяющих убили ударом ножа на Восточном рынке Манагуа.

Однако борьба против частной торговли была проиграна. Установленные правительством в феврале 1988 года новые цены опять оказались не в состоянии угнаться за уровнем инфляции, которая отнюдь не приостановила свой бег. Поэтому скоро официальные цены оказались даже ниже уровня себестоимости, и продавать по ним не мог ни один из производителей. Постоянная инфляция и девальвация кордобы лишали многих сельхозпроизводителей выручки за прошлый урожай и отбивали всякую охоту к увеличению производства.

В апреле 1985 года частные производители кофе жаловались, что себестоимость одного кинталя (примерно 46 кг) кофе при условии, что необходимые для его производства товары будут получены по государственным ценам, составит 2025 кордоб, а официальная государственная закупочная цена составляет 1130 кордоб.

Поэтому в апреле 1988 года «социальный контроль» над ценами был фактически свернут. Такая непоследовательность оказалась для сандинистов фатальной. Комитеты сандинистской защиты – опора революционной власти на местах – были деморализованы зигзагами правительственной политики и фактически начали самоустраняться из общественной жизни. Их нишу постепенно занимала буржуазная оппозиция.

Ортега был вынужден публично признать, что правительство не сможет контролировать все цены и большинство из них будут «отпущены». Фактически в своей программной речи 15 июня 1988 года президент, как констатировала даже газета сандинистов «Баррикада», объявил о полной либерализации всех цен.

Понимая, что многие члены СФНО и массовых революционных организаций (включая народную милицию) недовольны монетаристским экономическим курсом, Ортега в июне 1988 года подчеркивал, что этот курс во многом вызван внешнеполитическими и геополитическими соображениями. Именно из-за давления США сандинисты так и не решились полностью уничтожить частную собственность и ввести плановую экономику. Ортега уверял сторонников СФНО, что новая экономическая политика приведет к укреплению революционной власти и что социалистическая ориентация развития Никарагуа сохраняется. «Мы не проводим политику в стиле МВФ в полном смысле этого слова», – отметил президент. «Правда заключается в том, что нет других путей для мотивации производителей, которые реагируют только на экономические стимулы. Таким образом, есть более высокая цель – защита власти рабочего класса, которая является революционной властью, основанной на принципах сандинизма, который, в свою очередь, бесспорно, основывается на марксизме – идеологии пролетариата».

За июньской речью Ортеги последовала новая серия экономических мер в направлении дальнейшей либерализации и сокращения государственного участия в народном хозяйстве. Была произведена девальвация новой кордобы на целых 567 %, и ее новый курс составил 80 кордоб за доллар. С этого момента девальвация фактически стала непрерывной, так как изменение курса было привязано к изменению индекса стоимости жизни, который все время рос.

Эта мера полностью ликвидировала реальные прогнозируемые ставки по кредитам на закупку импортных товаров. Раньше, когда курс был неизменным, производитель, по сути, освобождался государством от любого валютного риска. Теперь этот риск целиком ложился на его плечи.

Шкала зарплат по СНОТС в июне 1988 года была «адаптирована» в сторону повышения на 30 %. Но с этого момента сами нормы СНОТС фактически отменялись – теперь они действовали только для госслужащих. Для работников производственного сектора СНОТС превращались в «рекомендательные нормы».

Цена на бензин повысилась в 10 раз, и было объявлено, что теперь цены на товары и услуги станут пересматриваться периодически, чтобы у производителей имелась гарантированная прибыль при производстве товаров и услуг. Правительство заявило, что будет отныне публиковать только рекомендуемые цены для товаров повседневного спроса.

КОСЕП выразила полное удовлетворение фактической ликвидацией государственного контроля над ценами и зарплатой.

Однако сторонники СФНО были шокированы во второй раз за год. Бойцы революционной армии и милиции не понимали, за что они столько лет проливали кровь, если все социальные завоевания революции уничтожались, причем руками не «контрас», а сандинистского правительства.

Либерализация цен в условиях товарного дефицита, вызванного войной, привела к дикому росту цен. Торговцы-частники и производители стали придерживать товары, так как ждали очередного повышения цен.

В Национальном руководстве СФНО возникли разногласия. Борхе и Руис выступали за возврат к политике государственного контроля. Отражением массового недовольства новой экономической политикой стала статья в официальном органе СФНО – газете «Баррикада» от 20 сентября 1988 года. В статье критиковались социальные последствия монетаристской политики, отказ от «лозунгов-знамен» недавней эпохи, таких как «твердые цены», «государственные каналы распределения», «государственные субсидии» и т. д. Большинство населения, искренне поддерживавшее революцию в самые тяжелые времена, чувствовало себя брошенным правительством на произвол судьбы перед лицом рыночной стихии.

Многие частные предприниматели, которые ранее лицемерно заявляли о своей готовности повысить зарплату, но жаловались на то, что СНОТС якобы не дают им этого сделать, теперь показали свое истинное лицо. Если в среднем зарплаты выросли в июле-ноябре 1988 года на 477 %, то цены – на 1017 %. Реальная зарплата трудящихся вопреки заверениям Ортеги упала в 1988 году на 85 %.

Сандинисты искренне пытались облегчить положение наиболее бедных слоев населения. Все рабочие, в отношении которых сохранялись СНОТС, стали получать продовольственные пайки («программа АФА») – по 10 фунтов риса и бобов и 5 фунтов сахара в месяц. Этой программой были охвачены 160 тысяч человек.

Радикальные монетаристские меры 1988 года не привели к существенному улучшению экономической ситуации. Наоборот, она ухудшилась.

ВВП по итогам 1988 года упал на рекордную в истории Никарагуа величину – 12 %, причем падение в расчете на душу населения было еще более драматичным – 14,2 %. Оосбенно сильно пострадало материальное производство – новой добавленной стоимости в промышленности было произведено на 29 % меньше, чем в 1987 году. Причем наиболее сильно монетаристские меры ударили по мелким и средним производителям, многие из которых перешли в оппозицию к революционной власти.

Бюджетный дефицит по отношению к ВВП не только не сократился в два раза, как предполагалось, а наоборот, увеличился с 16 % в 1987 году до 26,6 %. Причина была в том, что налоги не поспевали за обесценением денег. С другой стороны, первоначальное сжатие денежной массы просто лишило многие предприятия ликвидности для уплаты налогов.

Инфляция фактически вышла из берегов – в 1988 году цены выросли на 33 547,6 % Экспорт упал до рекордного за всю историю Никарагуа уровня 236 миллионов долларов. Правда, до 718 миллионов долларов снизился и импорт, но дефицит внешнеторгового баланса все равно вырос по сравнению с 1987 годом на 43 миллиона долларов – до 482 миллионов долларов США. Внешний долг страны стал абсолютно неподъемным – 7,2 миллиарда долларов. Для его обслуживания следовало тратить 96,7 % всей экспортной выручки.

К концу 1988 года кордоба в результате перманентной девальвации упала до 920 кордоб за доллар. И тем не менее, если очистить эту девальвацию от инфляции, получалось, что в реальном выражении кордоба была ревальвирована за год на 120 %, а это опять-таки ударило по никарагуанскому экспорту.

В дополнение ко всем рукотворным несчастьям явно ошибочной монетаристской линии, на Никарагуа в октябре 1988 года обрушился сильнейший тропический ураган «Джоан». На атлантическом побережье страны погибли 148 человек, 184 были тяжело ранены, 100 – пропали без вести. При этом только налаженная за годы революции система здравоохранения позволила сделать жертвы столь минимальными.

Было разрушено 23 тысячи, шесть тысяч – повреждено. Некоторые поселки на побережье ураган уничтожил полностью. 250 тысяч никарагуанцев лишились крова над головой. Около 1000 километров линий электропередач требовали замены. Было смыто ливнями 650 километров дорог. Особенно сильно пострадал главный порт Никарагуа на Атлантике Блуфилдс.

Ураган нанес большой ущерб и сельскому хозяйству. Погибло 15,7 тысяч голов крупного рогатого скота, 20 тысяч свиней и 465 тысяч кур и цыплят.

Общий экономический ущерб от «Джоан» превысил 750 миллинов долларов. Никарагуа не сталкивалась с подобными стихийными бедствиями после 1911 года.

Правительству опять пришлось запустить печатный станок, чтобы найти средства на восстановление объектов инфраструктуры и жилья. Инфляция в ноябре – декабре 1988 года удвоилась в каждом из этих месяцев, и ее темп в расчете на год достиг 1 200 000 %.

Международная помощь не оправдала надежд Никарагуа. Социалистическая система находилась в процессе распада, а западные страны помогать сандинистам не собирались.

В начале 1989 года было объявлено, что президентские и парламентские выборы состоятся не в ноябре, а уже в феврале 1990 года. Ситуация в экономике ухудшалась, и большинство населения требовало ужесточения государственного регулирования, особенно в области цен.

Также считали и большинство никарагуанских экономистов. Ассоциация экономистов (APEN) в начале 1989 года раскритиковала зацикленность нового экономического курса на макроэкономических финансовых показателях. Экономисты также призвали более равномерно распределять тяготы адаптации среди различных слоев населения. APEN считала необходимостью централизацию государственного управления экономикой и мобилизацию всех ресурсов на увеличение именно валового объема производства, без чего нельзя было насытить рынок и остановить скандально быстрый рост цен. Экономисты предложили создать в каждом регионе Чрезвычайные экономические советы, которые должны были добиваться выполнения планов по производству товаров и услуг.

В январе 1989 года к восстановлению контроля над ценами призвала популярная газета «Нуэво Диарио», которая обычно поддерживала сандинистов. В противном случае газета пророчески предсказывала стремительную «эрозию» социальной базы революции.

В Национальном руководстве СФНО в начале 1989 года тоже ясно сформировались две тенденции. Руис и Борхе полностью поддерживали идею жесткой централизации государственного управления экономикой и восстановления контроля над ценами. Даниэль Ортега, наоборот, считал, что «военная экономика» погубит сандинистов и к тому же будет негативно воспринята за рубежом как очередное свидетельство «тоталитаризма».

Ортегу поддерживала та самая группа экономистов, которая уже сформулировала программу реформ в 1988 году (среди них были мексиканцы, бразильцы, чилийцы, испанцы, американцы, представители ЧССР и ФРГ). Экономисты говорили, что только ураган «Джоан» помешал успешной реализации первого пакета экономических мер (который никарагуанские газеты окрестили «пакетом без людей» за его антисоциальную направленность).

Министр торговли Алехандро Мартинес вспоминал: «Самым сложным было убедить политическое руководство страны, что наши возможности сужаются и что единственно возможной является радикальная программа экономической адаптации. Мы вели дискуссии на эту тему в декабре 1988 года, когда была представлена экономическая программа на 1989 год, которая предполагала радикальное сокращение всех государственных расходов, включая ассигнования на вооруженные силы. Дискуссии в Национальном руководстве (СФНО) длились почти месяц, включая субботы и воскресенья, и мы пытались убедить его, что то, что мы должны осуществить, является не мерами какой-либо определенной экономической теории или доктрины (ясный намек на монетаризм – прим. автора), а единственной альтернативой в условиях переживаемой страной гиперинфляции. Я помню, что сначала (Даниэль) Ортега отверг все наши предложения».

Мартинес отмечал, что переубедить Ортегу помог советский посол, который ясно дал понять, что СССР в ходе «перестройки» тоже столкнулся с трудностями и не сможет больше оказывать Никарагуа серьезной экономической помощи. «Его ответ лишний раз убедил меня в том, что у нас нет альтернативы…»

Мартинес объяснял Ортеге, что хотя монетаристские меры привели к падению ВВП в 1988 году на 6 % и приведут к падению этого показателя еще на 4 % в 1989-м, без них финансовая система страны рухнет и ВВП упадет вообще на 20 %. Экономисты доказывали Национальному руководству СФНО, что сокращение производства и рост безработицы неизбежны при борьбе против инфляции.

Монетаристский план, который, в конце концов, одобрило Национальное руководство СФНО, предполагал снизить уровень инфляции к концу 1989 года до приемлемой цифры и резко нарастить объемы экспорта, который к 1996 году следовало довести до миллиарда долларов. Авторы плана нисколько не сомневались, что на выборах в феврале 1990 года сандинисты одержат победу. Об этом же по-прежнему свидетельствовали все опросы общественного мнения.

30 января 1989 года в своем выступлении Ортега отметил, что если никарагуанской экономике не удастся «совершить качественный скачок в этих тяжелых и сложных условиях», то «придется окончательно ввести военную экономику», что означало бы «тотальное распределение и вмешательство государства в производство и распределение всех ресурсов».

Именно в этой речи Ортега объявил о новой серии экономических реформ, признав, что в 1988 году так и не удалось «остановить галопирующего коня» инфляции. Президент обещал сократить бюджетный дефицит в пять раз, что на практике означало резкое сокращение численности армии и полиции. Ортега признал, что это приведет к росту безработицы, но заметил, что во многих секторах экономики ощущается недостаток рабочих рук и все желающие смогут найти новую работу. Правительственные экономисты полагали, что государству придется уволить 30 тысяч человек, в том числе 10 тысяч военнослужащих армии и 13 тысяч сотрудников МВД.

Президент подтвердил приверженность политике либерализации цен и обещал ввести параллельный курс кордобы, который был бы близок к рыночному. При этом никакого повышения зарплаты в госсекторе глава государства уже не обещал. Фактически Ортега признал, что реформы проводятся в «стиле МВФ», а сокращение бюджета будет происходить в типично «капиталистической манере».

Национальное руководство СФНО согласилось с продолжением монетаристского курса потому, что считало свою победу на выборах 1990 года делом решенным. Сандинисты полагали, что доверие к революционной власти по-прежнему высоко и люди смогут «простить» СФНО временные экономические лишения.

Но выступление Даниэля Ортеги 30 января окончательно убедило многих сторонников революции, что сандинисты свернули с пути социальной справедливости, склонившись перед международным давлением. Среди сторонников СФНО стала распространяться апатия – они не хотели агитировать население за новый курс, против которого искренне боролись столько лет, в том числе и с оружием в руках.

Перманентная девальвация кордобы в 1989 году привела к тому, что параллельный государственный курс в сентябре 1989-го был всего на 15 % выше курса черного рынка, в то время как в конце 1988 года разрыв составлял 476 %. В июне 1989 года за один доллар официально давали 20 тысяч кордоб – таким образом, монетарная реформа начала 1988 года была фактически сведена на нет. Затем правительство по политическим соображениям (близились выборы) притормозило девальвацию, и разрыв между официальным и неофициальным курсом опять начал расти.

Однако реальный курс кордобы, который теперь начал применяться при всех внешнеторговых операциях, сделал заведомо убыточными все крупные государственные сельскохозяйственные проекты, зависящие от импорта, например, производство зерна на хлопковых плантациях в межсезонье. Молоко в мелких и отсталых крестьянских хозяйствах, обходившихся без иностранных технологий, теперь стало более прибыльным, чем на современных государственных крупных предприятиях.

Производителям хлопка пришлось выплачивать большие субсидии – по 1,7 мил лиона кордоб за один гектар.

Тем не менее в первые три месяца 1989 года инфляция существенно снизилась, и правительство было настроено оптимистично.

В апреле 1989 года (когда инфляция была на самом низком уровне за последние год-полтора) Даниэль Ортега объявил о замораживании ставок по кредитам на четыре месяца. Однако в июне – июле 1989-го инфляция опять ускорилась, и проценты по кредитам быстро стали для банков негативными.

Покупательная способность зарплаты тех трудящихся, которые по-прежнему были в системе СНОТС, несколько увеличилась в 1989 году благодаря замедлению темпов роста цен. Но исходный уровень этого улучшения был таким мизерным, что люди все равно были недовольны. В мае 1989 года забастовали учителя, являвшиеся до сих пор самыми преданными сторонниками СФНО. На сторону учителей, требовавших повышения зарплаты, встали сандинистские профсоюзы и даже министр образования.

В июне 1989 года Даниэль Ортега встретился с сотнями учителей. Президент пытался убедить педагогов, что правительство не предало социальные идеалы Сандинистской революции: «Мы не пропагандируем общество богатых и бедных, потому что мы защищаем власть народа, власть трудящихся. Однако в экономической сфере мы защищаем и пропагандируем смешанную экономику, которая создает экономические различия, а также богатых и бедных». При этом президент признал, что правительство вынуждено проводить политику в духе МВФ, но альтернативой ей может быть только военная экономика, при которой «заработная плата уже больше не будет существовать, заработная плата исчезнет, и каждый будет получать по норме те продукты, которые будут в наличии».

Ортега говорил, что даже монетаристская политика может проводиться революционной властью в интересах большинства народа, так же как винтовку можно применять и для подавления народа, и для его освобождения.

Президент обещал учителям немного повысить зарплату в июне 1989 года с тем, чтобы это повышение компенсировало инфляцию в мае. Помимо этого были обещаны немонетарные льготы, например, талоны на бесплатный проезд в общественном транспорте.

Тем не менее стачка учителей показала сандинистам, что их рейтинг среди населения стремительно падает. Поэтому в июне 1989 года было принято решение приостановить девальвацию кордобы и временно заморозить цены на девять товаров массового спроса. Были заморожены и тарифы на жилищно-коммунальные услуги. Дизельное топливо (важное для сельского хозяйства) и керосин (которым дома пользовались многие бедные никарагуанцы) опять стали субсидировать. Государственным компаниям было предписано прекратить политику постоянного повышения цен, хотя ничего другого в условиях рыночной либерализации им не оставалось.

Однако правительство не хотело отказываться от монетаристского курса, который уже не могла скрыть революционная и марксистская риторика Ортеги и других членов Национального руководства СФНО. И Даниэль Ортега, и Томас Борхе в духе модного в то период «социал-демократического тренда» стали приводить в качестве примера для Никарагуа якобы «социалистические» скандинавские страны типа Швеции. В СССР тогда тоже модно было превозносить на все лады «шведскую модель», которая (как и «финская модель», процветавшая благодаря торговым связям с СССР) рухнула уже в начале 1990-х годов, когда страну открыли для мировой экономики.

Нерыночные меры правительства в июне 1989 года дали гораздо больший результат в плане борьбы с инфляцией, которая замедлилась в августе – декабре 1989-го и составила «всего» 439 %. Бюджетный дефицит достиг плановых показателей – всего 5 % от ВВП. Но этот успех дался тяжелой социальной ценой. Безработица, которая в 1981 году составляла 16 % трудосопособного населения и с тех пор не росла, подскочила в 1989 году до 31 %.

Именно поэтому ВВП в 1989 году упал в расчете на душу населения еще на 4,5 % (в целом на 1,9 %) и составлял менее половины от дореволюционного уровня. ВВП на душу населения был даже меньше, чем в 1960 году.

Инфляцию удалось обуздать, но она все равно оставалась на неприятном для населения уровне 1689,1 %. Экспорт вырос до 332 миллионов долларов, что было все еще существенно ниже уровня 1984 года. Импорт сократился до 570 миллионов (импортные товары из-за девальвации кордобы сильно подорожали), благодаря чему дефицит торгового баланса снизился до 238 миллионов долларов – лучший показатель за все революционные годы. Но хвалиться здесь было особенно нечем – сокращение импорта мешало развитию материального производства, которое не могло пока обходиться без импортных удобрений и комплектующих.

Внешний долг достиг 9,7 миллиарда долларов, так как Никарагуа приостановила его обслуживание.

Монетаристский курс правительства ни в коей мере не помирил его с национальной буржуазией, зато серьезно подорвал популярность сандинистов среди трудящихся.

Буржуазная оппозиция, ранее критиковавшая марксистов из СФНО за государственное вмешательство в экономику, теперь еще более яростно ругала правительство за отпуск цен и другие «антинародные меры». Сандинисты это понимали. Летом 1988 года Ортега предупредил: «Я… не разрешу людям, которые когда-то критиковали меры революции, подвергать сомнению наши усилия сейчас, когда мы приняли меры по сохранению экономики в период больших трудностей». Президент обрушился с критикой на КОСЕП, «Ла Пренсу» и «фашистов, сторонников янки»: «Это подстрекатели толпы, которые вечно недовольны. Единственный способ удовлетворить их – это похоронить их всех разом… Им предложили мир… Но если они не воспользуются этой возможностью и не станут вести себя соответствующим образом, то будьте уверены – мы их сметем».

10 июля 1988 года полиция разогнала в городе Нандайме марш оппозиции, в котором участвовали примерно 2500 человек, после чего из страны выслали посол США Мелтон, обвиненного садинистами в разработке «плана Мелтона» по дестабилизации Никарагуа, и семь других американских дипломатов. Были закрыты на 15 суток за подстрекательство к беспорядкам «Ла Пренса» и одна из католических радиостанций.

Демонстранты в Найдайме явно лезли на рожон, нападали на полицейских, и последним пришлось применить слезоточивый газ. Как сообщал, например, корреспондент «Нью-Йорк Таймс», митинг в Нандайме не продлился и пяти минут, когда его участники с камнями и палками напали на полицейских. Факты провокаций со стороны демонстрантов в отношении полиции зафиксировала и американская правозащитная организация «Америкас Уотч».

Были задержаны 40 человек. Несмотря на провокации, полиция не применила огнестрельного оружия, хотя демонстранты серьезно ранили шестерых полицейских.

Мелтон, в отличие от своего предшественника, активно встречался с деятелями оппозиции и подстрекал их к усилению борьбы против СФНО. Например, посол США участвовал в заседании КОСЕП в Эстели, на котором обсуждался план борьбы против правительства. Один из сотрудников посольства США участвовал в демонстрации в Нандайме, где его сфотографировали журналисты.

Версию сандинистов в отношении Мелтона подтвердил в сентябре 1988 года не кто иной, как спикер палаты представителей конгресса США, заявивший, что ЦРУ «специально провоцировало активность оппозиции в Никарагуа в надежде вызвать чрезмерную реакцию сандинистского правительства».

Администрация Рейгана в качестве ответной меры немедленно выслала из США восемь никарагуанских дипломатов. Однако президент США отказался разрывать дипломатические отношения с Манагуа, хотя и отметил, что это всегда можно сделать. Американцам было нужно посольство в Никарагуа для разворачивания кропотливой работы по объединению буржуазной оппозиции в единый антиправительственный избирательный блок.

Если сандинистов не удалось победить оружием, то их следовало разгромить на выборах, как американцы уже успешно сделали на Ямайке с левым правительством Майкла Мэнли в 1980 году, проведя широкую кампанию по дестабилизации режима и щедро профинансировав правую оппозицию.

Сандинисты после событий в Нандайме ясно дали понять, что либерализация экономической политики не означает капитуляцию революции как таковой. Через неделю после демонстрации оппозиции было объявлено о национализации крупнейшего частного концерна страны – завода по производству сахара и рома Сан-Антонио вместе с плантациями сахарного тростника площадью 3 тысячи гектара. Владельца компании Альфредо Пельяса рабочие обвиняли в саботаже производства еще в 1984 году. Борхе говорил, что семья Пельяса вывозит за границу оборудование. В 1987 году газеты писали, что завод Сан-Антонио работает только на 60 % своей мощности.

Но до 1988 года сандинисты по политическим соображениям не трогали концерн, который служил своего рода доказательством нормальных прагматичных отношений между крупным частным бизнесом и правительством. Теперь национализацией Сан-Антонио СФНО ясно давал понять КОСЕП, что не потерпит курса крупного частного бизнеса на дестабилизацию положения в Никарагуа.

В начале 1989 года, запустив новую серию экономических реформ, сандинисты опять попытались наладить рабочие отношения с частными предпринимателями. Министр экономики и член Национального руководства СФНО Луис Каррион на встрече с руководством Торгово-промышленной палаты подчеркнул, что правительство намерено дать частному бизнесу четкие гарантии против национализации и ясно определить его место в системе смешанной экономики.

В рамках так называемой политики консертации (то есть «единения») правительство предложило создать для каждой отрасли экономики советы из представителей частного бизнеса и государственных структур, которые должны были вырабатывать рекомендации по развитию этих отраслей.

После первых же заседаний эти советы подверглись критике со стороны КОСЕП и правой оппозиции. И КОСЕП, и «координадора» заявили, что будут участвовать в работе советов только в том случае, если туда пригласят и «контрас».

Сандинисты относились к правой оппозиции снисходительно, и эта недооценка сыграла для них роковую роль. Даниэль Ортега так охарактеризовал правых в июне 1989 года: «Мы живем со скорпионом на рубашке. Мы знаем об этом скорпионе, но верим в силу народа, и если скорпион прибегнет к силе, то мы его раздавим». В этом же месяце правительство для демонстрации серьезности своих намерений экспроприировало три кофейные плантации в Матагальпе, собственники которых были связаны с КОСЕП. Причиной этой акции стало «конфронтационное и анархистское поведение» собственников, мешавшее «достижению единства перед лицом кризиса в Никарагуа». Заместитель министра внутренних дел назвал бывших владельцев «профессиональными провокаторами на службе ЦРУ».

Глава КОСЕП Энрике Боланьос утверждал, что в его распоряжении есть список из 36 поместий, которые сандинисты наметили к национализации по политическим мотивам.

В ответ на национализацию трех кофейных плантаций организации – члены КОСЕП вышли из советов по животноводству и хлопку, но многие организации частных производителей продолжили работу в этих органах.

19 июля 1988 года в речи по случаю очередной годовщины Сандинистской революции Даниэль Ортега подтвердил, что целью СФНО является построение социалистического общества. «В этот день, 19 июля, были разбужены многочисленные ожидания… что сандинисты провозгласят себя социалистами. Кажется, что они (никарагуанская буржуазия и США) до сих пор не поняли, что сандинисты – это социалисты и что социализм преобладает в Никарагуа с 19 июля 1979 года».

На встрече президентов центральноамериканских стран в феврале 1989 года Ортега пообещал, что сандинисты уступят власть в течение трех месяцев, если потерпят поражение на выборах в феврале 1990 года. Сразу же после этого заявления ЦРУ и посольство США в Манагуа начали активно сколачивать единый оппозиционный блок.

Это было непросто. Буржуазные партии, бойкотировавшие выборы 1984 года, считали предателями тех, кто в этих выборах участвовал. Некоторые оппозиционные партии открыто поддерживали «контрас», другие относились к ним более чем настороженно. Никакого единства не было и насчет кандидатуры на пост президента.

По иронии судьбы сами сандинисты в процессе «консертации» призывали оппозицию к объединению, чтобы у правительства был единый партнер на переговорах о преодолении экономического кризиса. Член Национального руководства СФНО Байардо Арсе заявил в январе 1989 года, что он предпочел бы союз консерваторов, либералов и «прочих».

Сандинистам в этом их стремлении «помогли» американцы. В апреле 1989 года Национальный фонд демократии конгресса США выделил 2 миллиона долларов на предвыборную кампанию буржуазной оппозиции. Было публично объявлено, что целью этого финансирования является «помочь оппозиции сплотиться, преодолеть ее исторические разногласия и создать общенациональную политическую структуру». ЦРУ в 1989 году выделило оппозиции из своего секретного фонда 5 миллионов долларов.

Именно благодаря финансовому и политическому содействию американцев в июне 1989 года был создан единый предвыборный блок – Национальный союз оппозиции (испанская аббревиатура УНО – точно так же еще совсем недавно называли себя и «контрас»). Помимо традиционных буржуазных партий – различных группировок консерваторов и либералов – в УНО вошли социал-демократы Педро Хоакина Чаморро, Никарагуанское демократическое движение Робело и ряд только что образованных правых групп типа Партии национального действия.

Американцам для того чтобы избавиться от имиджа УНО как блока «бывших», удалось привлечь туда и левые партии – Никарагуанскую социалистическую (коммунисты, которые к тому времени уже официально объявили себя социал-демократами), Коммунистическую партию Никарагуа (откололась от соцпартии в 1966 году и стояла на более левых позициях; в отличие от социалистов с первых дней революции находилась в оппозиции к СФНО) и Народную социал-христианскую партию. Правда, последняя прямо перед выборами раскололась, и большая ее часть покинула УНО.

Никакой роли в руководстве блока УНО левые не играли, но придавали этой коалиции «народный» вид.

Еще девять мелких партий (как правых, так и левых) решили пойти на выборы самостоятельно, но никаких шансов у них не было. Избиратели понимали, что реальными претендентами на власть являются СФНО и УНО и что УНО создана с единственной целью – отстранить сандинистов от власти.

На зарубежные поездки лидеров УНО американцы истратили 50 тысяч долларов, еще 1,25 миллиона было потрачено на «зарплаты» и льготы для оппозиционных политиков. Американцы купили для оппозиционеров японские машины «тойота» и мотоциклы.

10 мая 1989 года госсекретарь США Бейкер провел в Москве переговоры со своим советским коллегой Шеварднадзе. Среди многих тем Бейкер затронул и положение в Никарагуа. Он практически потребовал от СССР прекратить поставки оружия в эту страну, так как они якобы могут повредить советско-американским отношениям в других областях. Шеварднадзе, как вспоминал Бейкер, заверил его, что сандинисты «готовы провести выборы на истинно демократической основе, даже если им суждено проиграть». Впоследствии Бейкер писал, что Шеварднадзе, в отличие от многих лидеров западных стран, похоже, предвидел поражение сандинистов.

Сандинисты не стали менять лошадей на переправе и выдвинули кандидатами на пост президента и вице-президента Даниэля Ортегу и Серхио Рамиреса. Предвыборным слоганом СФНО стал лозунг «Все будет лучше!», который был не очень убедителен в сложившейся в стране обстановке.

С кандидатом УНО все обстояло не так просто. Шесть партий блока поддерживали лидера КОСЕП Энрике Боланьоса. Но этот крупный предприниматель был в глазах многих никарагуанцев олицетворением той части буржуазии, которая активно сотрудничала и процветала при диктатуре Сомосы. Американцы сочли, что он будет слабым кандидатом и удобной мишенью для пропаганды сандинистов, и остановили свой выбор на Виолетте Чаморро, вдове убитого в январе 1978 года главного редактора «Ла Пренсы» Педро Хоакина Чаморро.

Донья Виолетта до весны 1981 года входила в состав правительственной Хунты национального восстановления – высшего органа революционной власти. В политику Виолетта Чаморро попала именно из-за трагической гибели мужа, став символом борьбы против диктатуры Сомосы в буржуазных кругах. Когда она подала в отставку по состоянию здоровья, к ней в дом, чтобы отдать дань уважения, приехали все члены Национального руководства СФНО.

Виолетта Чаморро была в оппозиции к СФНО, но никакого активного участия в политике не принимала. Ее сделали кандидатом на пост президента отчасти из-за «революционного» прошлого, но главным образом потому, что она была слабым политиком, и за ее спиной к власти могли прорваться «контрас» и откровенно проамериканские силы. Когда Чаморро в сентябре 1989 года официально была утверждена кандидатом УНО на пост президента, США немедленно выразили ей свою полную поддержку.

На пост вице-президента от УНО был выдвинут либерал Вирхилио Годой, который работал в революционном правительстве до 1984 года, а потом участвовал в «нелегитимных», с точки зрения американцев, выборах 1984-го. КОСЕП выступила против Годоя, и только посольство США смогло заставить предпринимателей остаться в составе УНО.

Таким образом, внешне кандидаты УНО выглядели весьма умеренно, и избиратели не ассоциировали их с бывшей диктатурой или с «контрас».

Лозунги УНО были весьма просты – сандинисты-де довели страну до экономического коллапса и раскололи общество, вызвав гражданскую войну. УНО же в случае прихода к власти даст стране мир и процветание, так как будет поддерживать хорошие отношения с США и не сковывать частную инициативу в экономике. Виолетта Чаморро избегала в своих выступлениях конкретных обещаний, зато часто апеллировала к божьей помощи, что производило впечатление на отсталых крестьян и женщин. Она говорила, что часто общается с богом и со своим убитым мужем, которые ей помогают. Примечательно, что Чаморро ничего толком не говорила об экономических проблемах и путях их преодоления, так как и сама в этом абсолютно не разбиралась.

Но при этом кандидат УНО позиционировала себя как единственную фигуру, способную примирить всех никарагуанцев. Она обещала не только полную амнистию всем «контрас», но и отказ от политических репрессий в отношении сандинистов, если те проиграют выборы. Уставшие от войны люди охотно внимали таким речам.

Годой открыто издевался над своим партнером – мол, выступления Чаморро нельзя назвать «слишком умными». Когда между ним и представителями других партий блока возникли разногласия относительно списка кандидатов в Национальную ассамблею, то есть парламент, Годой стал угрожать снятием своей кандидатуры, но тут опять вмешались американцы.

В январе 1990 года окружение Чаморро прекратило финансирование Годоя и его сторонников. Дело дошло до того, что сторонники Годоя и Чаморро дрались между собой на предыборных митингах.

Сандинисты в своей кампании ассоциировали УНО с Сомосой и «контрас» и предрекали реставрацию диктатуры в случае победы оппозиции. Даниэль Ортега заявил, что людям предстоит сделать выбор между «революцией и контрреволюцией, между сомосизмом и сандинизмом». СФНО призывал народ защитить завоевания революции, но проблема была в том, что экономические реформы 1988–1989 годов свели эти завоевания на нет для большинства трудящихся. Сандинисты обещали людям поток международной экономической помощи после выборов. Но избиратели в это верили с трудом – они понимали, что США и подконтрольные им международные финансовые организации никогда не будут сотрудничать с сандинистами.

В декабре 1989 года многим казалось, что сами выборы под угрозой срыва. В это время США совершили агрессию против Панамы, и правительство Никарагуа привело вооруженные силы в состояние самой высокой степени боевой готовности. УНО немедленно обвинило сандинистов в том, что они искусственно раздувают в стране атмосферу военного психоза.

21 февраля 1990 года СФНО провел свой заключительный предвыборный митинг в годовщину злодейского убийства Аугусто Сесара Сандино в 1934 году. Это было самое многочисленное политическое мероприятие в истории Никарагуа – в Манагуа собрались около полумиллиона человек. Ортега обратился к людям, будучи уверенным в грядущей победе: «25 февраля мы должны сокрушить сомосизм. Мы должны сокрушить „контрас“. Мы должны сокрушить предательство… Мы уже выиграли эти выборы».

Опросы общественного мнения, казалось, подтверждали правоту слов лидера СФНО. Например, опрос избирателей, проведенный Эй-Би-Си совместно с газетой «Вашингтон Пост», дал сандинистам 48 % голосов, а УНО – лишь 32 %. Некоторые наблюдатели полагали даже, что УНО не выйдет и на второе место.

На выборах 25 февраля 1990 года в Никарагуа присутствовали сотни международных наблюдателей, в том числе американских (среди них и бывший президент США Картер). Никаких серьезных нарушений зафиксировано не было.

Результаты потрясли всех. На избирательные участки пришли 86 % всех зарегистрированных избирателей. УНО получило 54,74 % голосов (777 552 голоса), СФНО – 40,82 % (579 886). Из 92 мест в Национальной ассамблее УНО завоевало 51, сандинисты – 39. Из 131 муниципального совета (местные органы власти) УНО после выборов контролировало 102.

Даниэль Ортега, выступая по телевидению, едва сдерживал слезы. Он признал поражение и подтвердил обещание уступить власть победившей оппозиции.

Революция в Никарагуа потерпела поражение. Будет ли это поражение временным или окончательным – покажет история.