Паровоз пожирает рельсы. Рельсы из серебра.

   Они убегают вдаль. Но их всё равно съедят.

   Красота: в предутренних сумерках тонут поля.

   Впереди белые башни. Смитфилд. Мясной рынок.

   Рассвет золотит фермеровR в добротных костюмах,

   Свиноподобных, вместе с вагоном пока -

   чивающихся. На уме у них кровь и окорока:

   Ничто не спасёт от сверкающих мясницких ножей.

   Их гильотина шепчет: "ну как, ну как, ну как?"...

   А дома ободранный заяц лежит в тазу.R И уже

   Его детская головка - отдельно,

   нафаршированная травой.

   Содраны шкурка и человечность. Съедим, съедим,

   Как набор цитат из Платона, съедим, как Христа.

   Эти люди так много олицетворяли собой -

   Их мимика, их улыбки, круглые их глаза...

   И всё это нанизано на палку,

   на змею-трещотку,R на вздор-

   ную бамбуковую погремушку.

   Боюсь ли я капюшона кобры?

   В каждом её глазу - одиночество гор,

   Гор, с которых предлагает себя вечное небо.

   "Мир полон горячей крови,

   в нём каждой личности след!"-

   Говорит мне приливом крови к щекам рассвет.

   Но конечной станции нет - одни чемоданы.

   Из чемодана разворачивается "Я", как пустой костюм,

   Заношенный, потёртый; и набиты карманы

   Билетами, желаньями, шпильками, помехами, зеркалами.

   "Я обезумел!" - зовёт паук, взмахивая множеством рук.

   Этот чёрный ужас множится в глазах мух.

   Мухи синие. Они жужжат, как дети,

   В паутине бесконечности.

   Их привязали разные нити

   К одной и той же смерти.

   28 января 1963