Введение

Грустно размышлять о пытках и крови во имя Христа. Подобные размышления рождают неизбежный вопрос: если на одну чашу весов положить добро, а на другую — зло, порожденные христианством, то какая из них перевесит?

Но по-моему, важно помнить, что церковь и подлинное христианство не всегда шли в ногу. Воистину очень редко следовали люди простому учению Иисуса Христа. Уж слишком простым казалось это вероучение людям, любящим богатство и особенно — власть. Каким образом можно достичь власти, следуя христианскому учению? Какой преходящей славы могли бы достичь эти люди, отрекшись от мирских благ ради того, чтобы проповедовать простое учение: «Любите друг друга»?

Разве при такой жизни можно было обрести великолепие, пышные обряды, немалые доходы, роскошные резиденции? Однако все это были знаки власти, нужные для создания гипнотического состояния, когда люди угождают самим себе, делая вид, что угождают Богу.

Христианское вероучение было легко проповедовать, но нелегко претворить в жизнь. Этим же людям нужно было нечто такое, что трудно было бы проповедовать, но легко воплотить в жизнь. Нужны были легенды, внушающие людям страх, потому что страх — составная часть власти. Простота учения должна была быть окутана мистицизмом ради славы высших жрецов власти.

Таким образом, простое вероучение обрастало догматами, так что самое семя, посеянное Христом, оказалось забытым и заброшенным.

На смену странствующим проповедникам, которые, раздав свое состояние бедным, шли за Учителем, пришли могущественные люди церкви.

А так как для них церковные догматы были важнее, чем слова Христа, они повели борьбу и между собой, чтобы заставить друг друга подчиняться этим правилам. При этом они не забывали своего Учителя и постоянно к нему взывали. Тысячи людей были подвергнуты жестоким пыткам, часть была замучена, часть сожжена на кострах, были измышлены многие изощренные жестокости, и все это делалось во имя Того, кто заповедал своим последователям любить друг друга! Должно быть, существовало немало людей, мусульман и иудеев, которые желали, чтобы Христос никогда не появлялся на земле, и тогда они, их родные и друзья избежали бы постигших их несчастий. Это замечание может показаться шокирующим, да так оно и есть; но, как ни ужасно, оно недалеко от истины.

Инквизиция была одним из самых жестоких учреждений, созданных людьми, и ее интересно было бы изучить в контексте истории страны, где ее более всего поощряли. Сравнительная религиозная терпимость Англии, главного соперника Испании, была одной из причин того, что Англия одерживала верх над соперницей. Мир тогда был недостаточно велик для двух морских держав-колонизаторов, и те, чьей основной целью являлась торговля, опережали тех, кто стремился к распространению католицизма путем насилия. (Англия никогда не отличалась чрезмерной «религиозной терпимостью», что доказывает хотя бы история кровавой английской революции (Реформации) или колонизации Северной Америки («миссионерство»). В целом история британской колониальной политики показывает, что главной целью британцев была вовсе не просто торговля — разве что работорговля. Прошло около пятисот лет с тех пор, как Изабелла и Фердинанд создали инквизицию в своей стране, и за это время историческая картина прояснилась. Мы видим патриотическую храбрость конкистадоров, на чьих кораблях трудились рабы. Мы видим изгнание иудеев из Испании, нелепое стремление навязать свою религию туземцам, которые не стали бы так ненавидеть чужаков, если бы те торговали, но не уничтожали местных богов. Мы видим еще большую нелепость — изгнание людей, которые сделали свои страны богатыми. Инквизиция за рубежом принесла множеству людей кровь и несчастья, посеяв ненависть вместо любви. Инквизиция в самой Испании лишала страну людей, обогативших ее. Преследование иудеев не просто дурная вещь, оно — одна из самых абсурдных вещей, которые когда-либо практиковались.

Величайшее поражение потерпела Испания в 1588 г. у берегов Англии, хотя сейчас модно утверждать, что не гений Дрейка и английских моряков нанес поражение Непобедимой армаде, а превратности британского климата. Конечно, Армада потерпела поражение благодаря мужеству английских моряков и английского народа, хотя начавшийся в конце битвы шторм довершил поражение испанцев. Но решимость отразить врага у англичан была еще крепче, так как они знали, что вместе с боевыми кораблями пришли корабли инквизиции и испанский король Филипп решил наслать эту беду на английские острова. Таким образом, страна, дотоле самая могущественная в мире, в немалой степени была обязана своим поражением инквизиции.

Моя задача состоит в изучении этого ужасного явления, в исследовании мотивов поступков людей, которые создавали его, и тех, кто боролся против. С этой целью я хочу присмотреться к стране, так горячо принявшей инквизицию, к происхождению, развитию и концу учреждения, которое действовало во имя Христа, заповедавшего ученикам и последователям любить друг друга.

 

1. Предыстория

Когда в начале XII в. папа Иннокентий III приказал начать преследования еретиков, он тем самым провозгласил рождение инквизиции, хотя, как таковая, она была создана на постоянной основе лишь при папе Григории IX, Сам термин «инквизиция» был уже известен, но до XII в. еретиков редко сжигали за отказ принять учение католической церкви.

Динсли в «Истории средневековой церкви» упоминает один случай в 1075 г., когда был сожжен последователь ереси катаров, и еще один в 1114 г., когда разъяренная толпа вытащила еретиков из тюрьмы и сожгла их. Но лишь когда церковь сочла опасным оставлять в живых людей, не разделявших ее учения, была основана Великая инквизиция.

Говорили, что ревностные служители инквизиции, даже проявляя большую жестокость, сами верили в правоту своего дела, что они были людьми глубоко религиозными, искренне верившими, будто их деятельность угодна Богу; утверждали, будто они верили и в то, что еретики обречены на вечные муки и надо спасать их души, хотя бы и причиняя им тяжкую телесную боль в их земной жизни. Нас убеждали, что души сжигаемых нераскаявшихся еретиков в последние мгновения земной жизни могли быть спасены для Бога, пройдя через огонь.

Однако даже если принять все это в расчет, мы должны иметь в виду, что инквизиторов вдохновлял страх перед еретиками, а ее жертвами становились чаще всего люди богатые, у которые было что конфисковать. Если и можно согласиться, что были инквизиторы, верившие, будто подчиняются воле Неба, наводя страх на жителей своей страны и мучая ближних, то, извиняя их простоту, мы должны осудить их нелепые притязания. Что может быть глупее преследования инакомыслящих, особенно в вопросах веры?

Само слово «ересь» (от греч., «хайрезис», «выбор») должно было заставить задуматься преследователей, будь у них хоть крупица смирения (без чего нет истинной мудрости), имеют ли они право таким жестоким образом вмешиваться в процесс мышления других людей. Но преследователи, как люди слепой веры, не имели жалости к тем, у кого такой веры не было, и подвергали их духовным и физическим страданиям лишь за то, что те не принимали их догм.

Преследования тех, кто думал иначе, чем остальные, были всегда, но на заре истории религии, когда люди, казалось, были менее цивилизованными, не было ничего, подобного ужасам инквизиции. Много писали о преследованиях римлянами христианских мучеников, но подсчитано, что число жертв инквизиции при Филиппе II Испанском на многие тысячи превосходит количество погибших по приказу римских императоров. К тому же римляне были язычниками и не имели заповеди любить друг друга.

Утверждалось также, что древние христиане могли бы спокойно жить, следуя своей вере, если бы хотели, но создается впечатление, что эти люди были столь фанатичны и полны решимости клеймить всех окружающих как язычников и обращать в свою веру, что навлекли на себя гнев римского общества. Кроме того, они отказывались служить в армии, заявляя, что христианам запрещено убивать ближних (как жаль, что сейчас они об этом забыли!). Такое поведение должно было навлечь на них беду и могло стать одной из причин того, что их бросали львам на потеху римской публике.

Император Клавдий просто рассматривал христиан как нежелательных граждан; Нерон и Домициан были более нетерпимы. Но когда последний в 96 г. был низложен и сенат избрал императором справедливого Нерву, для христиан наступил новый период терпимости. Мудрый правитель запретил преследования по религиозным причинам. Преемник Нервы император Траян был, очевидно, менее терпимым, он заявлял, что христиане политически опасны, но не преследовал их только из-за веры. Однако с приходом императора Марка Аврелия, философа-стоика, снова начался период преследования христиан, который, в свою очередь, также сменился временем терпимости. Возможно, если бы первые христиане довольствовались выполнением заповедей своего Учителя, среди них не было бы стольких мучеников. Если бы они просто выполняли эти заповеди, окружающие могли захотеть последовать их замечательному примеру. Это могло способствовать распространению подлинного христианства в большей мере, чем проповеди или мученичество. Но эти заповеди изложить было очень просто, а следовать им — очень трудно.

У христиан были свои собрания и ритуалы, и так как за годы преследований они привыкли общаться тайно, в них подозревали опасных политических врагов. Первые христиане были мужественными людьми, но, вероятно, жить среди опасностей было все же легче, чем самоотверженно возлюбить ближнего своего как самого себя.

Не от такого ли начала собственной истории происходило презрение христиан к жизни? Рискуя собственной жизнью, они тем. более были склонны подвергать опасности жизнь других людей. Христианство распространяли многие люди, принявшие мученическую смерть, — не потому ли церковь заставляла принимать мученическую смерть других?!

Нетерпимость была заложена в вере, и те, кто хотел распространять ее, практиковали и нетерпимость. Св. Августин, который, по-моему, больше других сделал для становления христианской веры такой, как она есть, твердо верил, что еретики должны погибнуть, так как их присутствие среди верующих опасно. Жаль, что этот важнейший из отцов церкви был в большей мере учеником св. Павла, чем Иисуса.

Это обстоятельство, возможно, было связано с тем, что в юности он вел рассеянный образ жизни. Его обращение к вере произошло благодаря матери, за чтением Послания апостола Павла к римлянам:

«Следует идти по жизни честно, не предаваясь пьянству и похоти, вражде и зависти.

Посвятите себя Господу вашему Иисусу Христу, не заботьтесь о плотском и не выполняйте своих похотей».

Может быть, те, кто, подобно св. Августину и св. Павлу, подавлял плотские потребности, вместе с тем подавляли и свою чувствительность? Употребив все усилия, чтобы противостоять искушению, и добившись прекрасных результатов, не ощущали ли они желания, чтобы другие также разделяли их страдания, горечь утрат и радость побед? Это были стойкие, решительные люди, которые, горя рвением, готовы были сказать: «Я страдал, пусть и другие страдают тоже».

Может быть, в христианской истории было бы меньше неприятных моментов, если бы она продолжалась в духе Учителя, а не Его последователей, людей стойких и религиозных, но все же людей.

С V в., когда орды варваров положили конец великой Римской империи, и до XII в. хотя и были религиозные преследования, но находились люди, которые не принимали определенные церковные догмы и выдвигали собственные идеи, казавшиеся им лучшими. Среди них были катары, гностики, ариане, манихеи и вальденсы.

Арий, основоположник арианства (IV в.), был александрийским священником. Главным положением арианства было отрицание единой природы Отца и Сына в Пресвятой Троице, Его учение было осуждено церковью в 325 г., сам он был изгнан, а книги его запрещены. Правда, император Константин, впоследствии крещеный, восстановил Ария в правах, и тот, очевидно, вернулся бы в церковь, если бы вскоре не умер. Но его идеи пережили его самого, и возникла секта, именуемая арианством.

Катары были по своим взглядам пуританами. Они считали, что все плотское — грех, а значит, надо подавлять желания и умерщвлять плоть.

Гностики считали, что знание важнее слепой веры, а потому поставили под вопрос самое христианство, сомневаясь, был ли Христос Богом в человеческом облике.

Манихеи верили, что мир сотворен не только Богом. Бог сотворил дух, а дьявол — материю. Эта идея принадлежала Мани, жившему в III в., но она не была оригинальной, так как позаимствована была из учения Зороастра (Заратустры), основавшего зороастризм около 800 г. до н. э.

Вальденсы были значительно более позднего происхождения. Идея основателя учения (конец XII в.) Пьера Вальдо состояла в очищении церкви от позднейших наслоений и возвращении к первичной доктрине. Эта секта, понятно подвергалась значительным преследованиям.

Именно активность этих сект во Франции привлекла в XII в. внимание Рима. Во Франции, ведущей в то время стране в смысле философских исканий, было много толков о возможных церковных реформах. Север и юг были разными, словно две различных страны. На севере люди, может быть, и хотели каких-то реформ, но оставались верны католической церкви. Пьер Абеляр между тем поставил перед церковью ряд научных и религиозных вопросов, которые вызвали немало беспокойства, поскольку угрожали простой вере, которой до тех пор придерживались люди. Но такой столп церкви, как св. Бернар Клервосский, выступил против этого богослова и философа и напомнил людям о его скандальной связи с аббатисой Элоизой. Св. Бернар вышел победителем в этой словесной дуэли, учение Абеляра было дважды осуждено соборами, а сам он должен был удалиться в аббатство Св. Марцелла, где уже не был опасен. Священная инквизиция не была еще создана, и не стоял вопрос о сожжении Абеляра как еретика. Напротив, он был гостеприимно принят Пьером, аббатом Клюнийским, и оставался в этой обители до конца дней своих.

На севере в споре между Абеляром и церковью победила церковь. Иное дело — юг.

Там жили люди с сильно смешанной кровью. Этот район постоянно кто-то завоевывал. Там смешалась кровь галлов и римлян, а также вестготов и других народов. Эти люди знали разные веры, имели привычку думать самостоятельно, и на юге Франции разных сект было больше, чем в любой другой части Европы. Местные жители были образованными людьми, любителями удовольствий. Из Прованса и Аквитании вышло немало поэтов и трубадуров. Все эти люди были отнюдь не робкими и не имели склонности к слепой вере, а их правители, например графы Тулузские, мало интересовались религиозной жизнью подданных. Этих людей обвиняли в том, что они охотно слушают сектантов, и действительно, подобные учения росли там так быстро, что папе Евгению III стало известно: ересь развивается на юге Франции, распространяясь и за ее пределы.

Св. Бернар, только что одержавший победу над Абеляром, отправился на юг Франции вместе с папским легатом, надеясь обратить еретиков. Он был поражен увиденным. «Церкви без паствы, паства — без пастырей», — как он сам писал об этом. Св. Бернар пытался научить этих людей благочестию, но встречал лишь равнодушие. Рассказывают, что, когда он начал проповедовать в церкви в Вертфье, многие знатные люди вышли из церкви, а простолюдины, поглядев на поведение знати, последовали ее примеру. Св. Бернар пытался проповедовать на улице, но горожане не были склонны прислушиваться к его речам. Кто мог, уходил, а остальные начинали стучать дверями домов, заглушая слова проповедника. Возмущенный святой проклял город, призвав на него Божью кару.

Затем он удалился, и это было началом кампании против дерзких южан.

В 1165 г. церковный совет в Альби осудил еретиков, действующих на юге Франции, и с этого времени все они, гностики, манихеи, катары, были известны как альбигойцы, по названию города. В последующие тридцать лет борьба с ересью велась вяло. Раймунд V, старый граф Тулузский, скончался, а новый граф, Раймунд VI, был еще равнодушнее к делам веры, чем его отец. Сведения о том, что происходит на юге Франции, достигали Рима, но ничто не менялось: альбигойцы продолжали наслаждаться жизнью, обсуждать новые богословские теории и при этом находились под покровительством Раймунда, который, как считали в Риме, был заражен новыми идеями. (Автор избегает изложения этих идей. Между тем альбигойцы, подобно катарам, считали, что все материальное подлежит разрушению, а прежде всего настаивали на прекращении деторождения с целью прекращения существования человеческого рода. — Пер.)

В 1198 г. был избран новый папа — Иннокентий III. Он был полон решимости покончить с ересями и повсеместно распространить святую католическую веру. Папа знал, как обстоит дело на юге Франции, и решил положить конец тридцатилетнему попустительству. Прежде чем начать преследования, он попытался действовать убеждением, и во Францию были отправлены миссионеры.

Как и в случае со св. Бернаром, эта попытка не имела успеха. Местные правители на вопрос, почему они терпят у себя еретиков, отвечали, что они хорошо относятся к этим людям, что они росли вместе, что люди знатные иногда женились на девушках из семей еретиков и что все различия их веры с правоверным католичеством не задевают-де вопросов чести. Переубедить этих господ было невозможно.

Встречаясь с таким глухим противодействием, миссионеры порой отчаивались и просили освободить их от обязанностей. Два испанских священника, путешествовавшие по Франции, однажды встретились с папскими миссионерами в Монпелье и имели с ними продолжительную беседу о трудностях обращения еретиков. Испанцы были поражены бессилием миссионеров. Одним из испанцев был епископ Озмский, а вторым — его помощник, испанский дворянин Доминго де Гусман, в будущем прославленный св. Доминик, основатель ордена доминиканцев, которые контролировали инквизицию. Во время разговоров с миссионерами испанцы решили, что если посланцы Рима будут являться пешком и в простой одежде, как их Учитель, то это произведет более благоприятное впечатление, чем их появление во всем великолепии, которое отличает папских эмиссаров.

Миссионеры, обескураженные неудачами, были на все согласны, но заявили, что они не имеют права нарушать обычая без санкции важных лиц.

Оба испанца остались во Франции, причем идея создания нищенствующего ордена настолько увлекла молодого Доминго, что он решил сделать эту работу делом своей жизни.

Доминик и епископ Озмский проповедовали среди альбигойцев с большим энтузиазмом, но те любили свою привольную жизнь и свободу дискуссий, и смиренные проповедники произвели на них не большее впечатление, чем прежние посланцы папы. Альбигойцы хотели, чтобы их оставили в покое и они могли бы дать простор своим умствованиям.

Раймунд VI не был смелым человеком, он любил покой. Он не мог радоваться появлению посланцев церкви в своих владениях, так как они желали, чтобы он арестовывал людей, придерживающихся веры, отличной от католицизма, проповедуемого церковью. Раймунд хотел, чтобы все шло как прежде.

Когда миссионер Пьер де Кастельно понял, что граф Раймунд всячески уклоняется от принятия суровых мер против еретиков, он разгневался и потребовал для графа отлучения от церкви. Папа отлучил Раймунда от церкви и пригрозил другими суровыми наказаниями в случае неподчинения. На этот раз граф испугался, решил выиграть время и дал обещания, которых в действительности не собирался выполнять.

После этого Кастельно, окончательно потеряв терпение, решил вернуться в Рим и убедить папу, что заставить Раймунда одуматься можно только огнем и мечом.

В январе 1208 г. легаты во главе с Кастельно отправились в Рим. По пути они переночевали в гостинице на берегу Роны, а наутро к ним подошли два постояльца, будто бы для дружеской беседы. Вдруг один из них выхватил меч и нанес удар де Кастельно. Тот упал, крикнув, что он надеется на то, что Бог простит убийцу, и скончался.

Это событие навлекло на альбигойцев преследования за их свободомыслие.

Убийство папского легата означало удар по папскому престолу и по церкви в целом. Этого нельзя было проигнорировать, и папа Иннокентий воспользовался этим как поводом поднять весь католический мир против альбигойцев на юге Франции.

Ответственность за убийство была возложена на Раймунда Тулузского.

По этому случаю вспомнили о происшествии, случившемся около тридцати лет назад в Англии. Тогда архиепископ Кентерберийский разошелся во мнениях с королем Генрихом II, так как отстаивал независимость церкви. Утверждают, будто король пробормотал, что ему хотелось бы избавиться от этого человека. Вслед за этим архиепископ был убит четырьмя рыцарями на ступенях алтаря Кентерберийского собора. Посчитали, что король хотя и не участвовал в убийстве, но явился подстрекателем. Он осознал свою вину и принял за нее наказание. Сочли, что граф Раймунд Тулузский таким же образом косвенно повинен в убийстве де Кастельно.

Папа Иннокентий получил необходимый предлог. Тогда еще продолжались крестовые походы, целью которых было освобождение Священной земли от сарацин. Только что закончился четвертый из них (всего их было восемь), организованный самим Иннокентием. (Этот поход был направлен против православной Византии.)

Если добрые христиане, рассуждал папа, воюют с неверными на Святой земле, получая благословение Божие, то насколько же важнее бороться за дело Божие у себя дома. Жители юга Франции даже хуже неверных, ибо последние пребывают в неведении, не зная истинной веры. Выступить против еретиков есть долг всех, кто любит церковь. Итак, папа отдал приказ королю Франции Филиппу II начать крестовый поход против еретиков на юге. Иннокентий заявил, что граф Тулузский — негодяй хуже Саладина, а альбигойцы более заслуживают уничтожения, чем сарацины. Папа был не просто религиозным фанатиком, но и хорошим политиком. Он не забыл пообещать земли и другую собственность сторонников альбигойцев тем, кто одержит над ними победу.

Так в 1208 г. началась война против альбигойцев, которая принесла много бед людям, желавшим просто свободы мышления и открытого обмена мнениями.

Это была совершенно абсурдная война, из недр которой родилось такое чудовище, как инквизиция.

Помимо Иннокентия III с войной против альбигойцев тесно связана также деятельность графа Монфорского, отца известного Симона де Монфора, женившегося на сестре английского короля и имевшего с ним конфликт. Основоположник рода графов Монфорских некогда имел только небольшой замок между Парижем и Шартре. Но со временем эта семья стала процветающей, и один из ее представителей женился на дочери графа Лейчестера, пустив корни в Англии. Дочь графа Лейчестера была матерью Симона де Монфора-старшего, отличившегося во время альбигойских войн. Король Иоанн при случае отобрал у него поместье, которое было со временем возвращено, а затем вновь отобрано.

Де Монфор-старший понял, что гораздо надежнее я, делать ставку на Францию, чем на Англию. Он обосновался в своем нормандском поместье при Филиппе II Французском. Будучи участником четвертого крестового похода, он зарекомендовал себя как хороший воин и командир, всецело преданный делу утверждения католической веры.

Иннокентий, вознамерившись после гибели Кастельно начать войну с альбигойцами, решил воспользоваться возвращением героя-крестоносца и пригласил его участвовать в новом походе, на этот раз на родине, против людей, которые, по утверждению папы, даже более заслуживали преследований, чем неверные.

Таким образом в 1208 г. Симон де Монфор стал командующим армией, которая вела войну с еретиками.

Его военный опыт, боевой дух, уверенность в своей правоте вскоре принесли ему желаемые победы, и города альбигойцев стали сдаваться один за другим. В битвах против сарацин крестоносцы оправдывали любую жестокость, считая, что действуют во имя Господа, который, как они полагали, должен был одобрить все их действия. Симон не был исключением, и захваты городов Каркасона, Тулузы и многих других сопровождались фанатичной жестокостью. Но альбигойцы оказались людьми упорными. Они боролись не только за мысли, но также и за свою собственность, которая могла быть конфискована в пользу захватчиков. А потому их города не раз переходили из рук в руки, и война продолжалась, опустошая прекрасную страну.

Сын своего времени, граф де Монфор считал огонь достойной казнью для еретиков и в своей практике исходил из этого. Про него рассказывают, что во время битвы при Кастре к нему на суд привели двоих еретиков. Один из них, напутанный угрожавшей ему мучительной казнью, выразил желание обратиться в католичество, другой же, более храбрый, заявил, что с его телом могут делать что угодно, но его вера останется при нем. Де Монфор ответил: «Отправьте их обоих на костер. Если тот, кто говорит, что хочет сменить веру, не лжет, то смерть на костре искупит его вину перед Богом за то, что этот человек впал в ересь. Если же он лжет, то будет наказан за обман».

Удивительно, что католические историки так хорошо писали о человеке, способном с легкостью вынести подобный приговор; впрочем, возможно, эта история, как и многие подобные, является апокрифом. Пусть и так, но жестокость и резня во время кампании против альбигойцев были свидетельством кровавого характера той войны, которая велась во имя Святой церкви.

Когда войско католиков захватило г. Безье, аббат Арнольд настолько сильно желал уничтожения еретиков, что, когда ему сказали о живущих в городе честных католиках и спросили, как их отличить от изменников церкви, он ответил как истый фанатик: «Убивайте всех, Бог узнает своих».

Говорят, что в связи с этим в Безье было убито двадцать тысяч человек, включая женщин и детей. Пьер де Во пересказывает еще одну историю, также характерную для этой кампании. После взятия крестоносцами Шато-де-Лавор в 1211 г. попали в плен местный сеньор с 80 своими сторонниками. Де Монфор приказал повесить их всех сразу. Сеньор был повешен, но столбы виселиц, сооружаемых в спешке, обрушились, и Монфор, торопившийся продолжить поход, приказал обезглавить остальных рыцарей, что и было сделано. Хозяйку замка тоже решили наказать, поскольку она не только сама была последовательницей ереси, но и активно распространяла ее. Ее бросили в колодец, а ревнители веры стали швырять туда большие камни.

Альбигойские войны, посеявшие семена инквизиции, вскоре перестали быть религиозными и превратились в завоевательные войны под флагом религии. Именно богатые люди становились чаще всего жертвами инквизиции. Отчего это происходило? Оттого ли, что они были еретиками, или из-за их богатства? Точного ответа на этот вопрос не дашь, так как мотивы людей обычно являются скрытыми. Но даже апологеты Симона де Монфора-старшего признают, что он редко упускал возможность обогатиться. Он мог искренне ненавидеть еретиков, но не менее искренне жаждать их владений. Интересно, что после падения Безье и Каркасона владения графа Раймунда предложили разделить между собой герцогу Бургундскому, графу Неверу и графу де Сен-Полу. Однако эти французы, видимо, постеснялись присвоить собственность своего соотечественника и заявили, что у них достаточно своей земли. Только Симон де Монфор добавил к тому, чем уже обладал, титул виконта Безье и Каркасонского.

Сам граф Раймунд был заключен в тюрьму в Каркасоне и через три месяца умер. Говорили, что он был убит, но нет доказательств, что это преступление совершил де Монфор.

В 1216 г., когда папа Иннокентий III скончался, войны с альбигойцами еще продолжались. Новый папа Гонорий III был человеком менее одаренным, первоначальный энтузиазм крестоносцев стал иссякать, и жители юга Франции воспрянули духом. В это время они стали отвоевывать потерянные города. Через два года после кончины Иннокентия III де Монфору снова пришлось осаждать Тулузу, и он погиб под градом камней, обрушившихся на него со стен города. Ни он, ни Иннокентий не увидели завершения начатого дела. Но, начав альбигойские войны, оба они заложили основы инквизиции.

Иннокентия III называли величайшим из средневековых пап. Он был избран папой в 37 лет и, говорят, принял тиару неохотно. Однако известно, что это был очень амбициозный человек, и думаю, что эти мнимые колебания, о которых пишут католические писатели, говоря не только об Иннокентии, но почти о всех папах, вполне могли быть данью этикету. Можно вспомнить Юлия Цезаря, который трижды отвергал корону, хотя и стремился к высшей власти.

Иннокентий (Лотарио де Конти) был сыном графа Тразимундского и племянником Климента III. Возможно, уже с детства ему предназначалось высокое положение в церкви. Он процветал во время кратковременных понтификатов Люция II, Урбана III, Григория VIII и Климента III. Но при Селестине Лотарио пришлось уйти в тень, так как новый папа происходил из рода Орсини, враждебного роду его отца. Однако после кончины Селестина молодой человек был избран папой.

Удивительно, что избран был именно он, поскольку молодость в таких случаях не считалась достоинством. Было немало более подходящих по возрасту кардиналов, которые вполне могли выказать нежелание стать папой, если бы это им предложили, но на деле стремились к этому. Если их не избрали, то утешением им служила надежда на скорые новые выборы, поскольку обычно избирали пожилых пап. Иннокентий достиг этого в тридцать семь лет в силу своего характера. Его не стало в пятьдесят шесть лет, и его правление продолжалось долго.

У нового папы было три главных желания: завоевать Святую землю, сделать папство высшей властью в Европе и уничтожить ереси.

Два его стремления увенчались определенным успехом. Очень скоро папа подчинил себе итальянский полуостров, которым прежде владели германские государи, а в последние годы его жизни лишь немногие страны Европы не подпали под влияние папы. Что касается его третьей цели, то именно на нем лежит ответственность за создание инквизиции. В первый год своего понтификата он отправил на юг Франции двух монахов, Райнера и Гвидо, чтобы искоренять ересь, с наказом всем соседним сеньорам оказывать содействие этим «инквизиторам» (т. е. «следователям». — Пер.). Результатом неудачи этих посланцев и были альбигойские войны.

В 1209 г. на Авиньонском соборе, созванном по инициативе папы, от всех епископов потребовали поклясться, что они сделают все от них зависящее для истребления ересей. Лет через пять, в 1215 г., состоялся IV Латеранский собор, о котором Михель Отт в «Католической энциклопедии» пишет как о «кульминации славного понтификата» и «одном из важнейших соборов в Средние века». Насчет славы вопрос сложный, но важность этого события очевидна. На соборе было решено начать новый крестовый поход за отвоевание Святой земли. Но его значение было не только в этом: крестовые походы бывали и раньше. Собор принял несколько новых постановлений и среди них — «символ твердости веры» и положения, обязывавшие каждого, кто хотел считаться верным церкви (а не считаться таковым становилось все опаснее), поклясться в том, что он употребит все усилия, чтобы стереть еретиков с лица земли. Тогда же возникло угрожающее постановление, без которого была бы немыслима инквизиция, — булла, согласно которой считалось преступлением не искоренять ереси и каждый в этом виновный подлежал не только отлучению, но и сам подозревался в ереси. Теперь от человека требовалось не только ненавидеть еретиков, но и шпионить за ближним, чтобы не быть заподозренным в ереси. Было бы полезно оттенить ту роль, которую в создании инквизиции сыграл Иннокентий III. Те католические писатели, которые говорят об «оклеветанной инквизиции», именуют его величайшим из пап Средних веков. В каком-то смысле это верно. Ясно, что этот энергичный человек действовал в соответствии со своими взглядами. Он верил, что люди, в чем-то отступающие от церковного учения, заслуживают наказания и страдания. Они ведь ослабляют великий организм, возглавляемый папой. Он считал священной церковь со всеми ее обрядами, а так как учение Христа было скрыто за многочисленными догматами, его смысл ускользнул от папы, и ему оставалось только действовать против врагов церкви с той же беспощадностью, с какой мы действуем против вирусов, угрожающих организму. Церковь была для Иннокентия всем, и он за время своего понтификата значительно усилил папство.

О характере папы отчасти свидетельствует история с Фридрихом II Сицилийским. Когда император Генрих VI скончался, оставив четырехлетнего сына королем Сицилии, мать маленького Фридриха, боясь, что у беззащитного ребенка отнимут престол, обратилась за помощью к Иннокентию. Он проявил доброту, взяв мать и сына под свое покровительство. Но помимо доброго чувства им руководил и здравый смысл. Он признал Фридриха королем после того, как на Сицилии были гарантированы новые привилегии папству. И когда мать Фридриха скончалась.

Иннокентий продолжал заботиться о юноше и подобрал ему невесту. Конечно, мальчику, который остался один в чуждом мире, было за что благодарить папу. Однако Иннокентий, оставаясь собой, и в этом случае не забывал об интересах церкви.

Именно в его правление начинают свою деятельность два нищенствующих ордена, основанные св. Франциском и св. Домиником. Они строились на прекрасном основании скромной и целомудренной жизни, на том, чтобы проповедовать среди людей Евангелие, подобно самому Христу. Жаль, что оба этих ордена оказались так или иначе связаны с инквизицией.

Францисканцы после кончины своего основателя позабыли о первоначальных установках ордена. Они разработали роскошные церемонии и накопили огромные богатства. Вместе с доминиканцами они выискивали и подавляли ереси. Но францисканцы были попроще доминиканцев, известных своим интеллектуальным потенциалом и богословской образованностью. Доминиканцы учили людей правильному мышлению, и с ними в большей мере, чем с францисканцами, связана деятельность инквизиции.

Св. Доминик (Доминго де Гусман), основатель ордена доминиканцев, принадлежал к знатному испанскому роду и оказался самым благочестивым в своей благочестивой семье. Братья его, Антонио и Манес, были почти так же религиозны, как он сам, особенно Антонио, который раздал свое достояние бедным, стал мирским священником и всю жизнь проработал в больнице. Их дядей был архиерей Гуниель д'Узан, так что религиозность была у братьев в крови.

Когда в 1184 г. Доминик начал учиться в Валенсийском университете, то был известен тем, что шел к беднякам и старался, как мог, помочь им в нужде. Говорят, однажды он продал книги, чтобы на полученные деньги купить еды для бедных. А его современник Варфоломей Тернтский сообщает даже, что Доминик дважды продавал себя в рабство, чтобы иметь возможность заплатить выкуп, требуемый маврами за освобождение заложников. Может быть, это апокриф, но из рассказов этого человека, близко знавшего Доминика, явствует, что он был действительно известен редким благочестием и самоотверженностью.

Остается только сожалеть, что подобный человек был призван к искоренению еретиков; кажется почти невероятным, что св. Доминик так искренне посвятил себя такому жестокому делу, но так оно и было. Доминик по природе своей был реформатором, занятым воспитанием народа, и, как большинству таких людей, ему не хватало доброты для понимания чувств и интересов каждой отдельной личности, которую нередко проявляют люди менее значительные.

Его друг Франческо Бернардоне (св. Франциск) был другим человеком. Трудно себе представить, что он мог так ревностно преследовать ближних. Но хотя характеры обоих святых были несхожи, оба они, так или иначе, пошли одной дорогой.

Жизнь Доминика могла бы, как и жизнь его братьев, пройти в безвестности, но случилось так, что он оказался во Франции, когда Иннокентий послал туда легатов ради обращения альбигойцев. Когда Доминик был студентом, епископ Озмский включил его за благочестие в соборный капитул. А когда епископом стал Диего д'Азеведо, он сделал Доминика приором.

Однажды король Кастильский отправил епископа посланником во Францию, а тот решил включить в посольство приора Доминика. Так произошла его встреча с разочарованными папскими легатами в Тулузе. Тогда-то Доминик высказал мнение, что, если легаты, отказавшись от помпы, станут скромно проповедовать католическую веру, подобно своему Учителю, они могут произвести большее впечатление на еретиков. Тогда же у него родилась идея создать орден нищенствующих монахов-проповедников.

Это была достойная идея, однако сам Доминик по природе своей был скорее военачальником, чем любящим пастырем.

Посольство предпринималось ради устройства брака принца Фердинанда Кастильского. Когда же послы отправились в новое путешествие, чтобы привезти невесту домой, то случилось так, что принцесса скончалась прежде, чем они отправились обратно, и оба священника оказались в чужой стране без всякой миссии. Тогда они решили навестить папу римского.

Видевшие распространение ереси в Южной Франции, они были полны решимости вернуть еретиков на путь истинный.

Папа Иннокентий сказал им, что, если они хотят работать среди еретиков, им следует примкнуть к цистерцианцам, которых он послал во Францию. Испанским священникам оставалось только подчиниться этому указанию.

Доминик работал неутомимо, как настоящий фанатик. После убийства Кастельно и начала альбигойских войн он стал другом Симона де Монфора. Католические историки, стремящиеся освободить его от обвинений в жестокости, пишут, что неверно называть его «первым инквизитором». Они утверждают, что он был хорошим человеком, и отчасти это верно. Но как. часто слепая уверенность в своей правоте и непонимание правоты других портит характер даже лучших людей!

Доминик искренне стремился быть добрым человеком. Он вел благочестивую жизнь, будучи приором. Но он же, будучи другом графа де Монфора, присутствовал при осаде ряда городов и, конечно, был свидетелем творимых там жестокостей. Он, должно быть, оправдывал все это тем, что люди, подвергавшиеся такому обращению, а также мучительной и позорной казни были всего лишь еретиками, которых Бог, в понимании Доминика, проклял навеки за отказ от догм католической церкви. Надменная уверенность в правоте только своей секты несовместима со смирением, без которого немыслима подлинная святость. Есть ли польза в том, чтобы ходить в нищенской одежде, имея в сердце гордыню, присущую всем, кто осуществляет религиозные преследования?

Св. Доминик, как большинство людей, был в чем-то добрым, а в чем-то злым. Его благие намерения, возможно, оправдывают его слепоту в отношении еретиков. Но как жаль, что он навсегда не остался в соборном капитуле! Жаль также, что при упоминании его имени люди, для которых инквизиция не есть оклеветанный институт, вспоминают все то, что вызывает у них ужас и глубокую неприязнь.

Оправдывая инквизицию, Иозеф Блотцер писал в «Католической энциклопедии» (ок. 1909 г.): «Современным людям трудно понять подобное учреждение, потому что они упускают из виду, что, во-первых, религиозная вера воспринималась тогда как что-то объективное, дар Божий, который не подлежит частному суду, а во-вторых, что церковь была суверенным сообществом, основанным на откровении, и ее первой обязанностью было содержать в чистоте этот первоисточник веры».

Остается только заметить: как хорошо, что современные, люди не могут оправдывать таких учреждений. — Возможно, так же, как сегодня, будут воспринимать их и люди будущих поколений. В 1214 г. св. Доминик основал свой орден (точнее, в 1215 г. инквизицию же папство передало в ведение доминиканцев, когда основателя ордена уже не было в живых. — пер.). С помощью епископа Тулузского Доминик стал священником в Фанжо, что позволило ему иметь средства на нужды ордена.

Есть много рассказов о его добродетели. Говорят, что во время резни в Безье св. Доминик бесстрашно ходил по улицам с крестом в руке и взывал к солдатам, настаивая на милосердии по отношению к женщинам, детям и старикам. Говорят, что, как первый инквизитор, он был милостивым и склонным прощать людей. Но все это не может компенсировать того обстоятельства, что он был в составе армии, ведущей постыдную войну с альбигойцами, и даже, как утверждают, принес церкви победу при Мюре, так как молился за католиков. Нельзя также забывать о том рвении, с каким он преследовал еретиков, о том, что он основал орден доминиканцев, ответственный за развитие инквизиции и приход к власти такого человека, как Торквемада.

Св. Доминик скончался в 1221 г. Иннокентия к этому времени уже не было в живых, и его сменил престарелый Гонорий III. Этот папа не меньше предшественника хотел искоренить ереси, но ему не хватало энергии предшественника. Лишь после избрания Григория IX инквизиция стала прочным институтом. Григорий также был очень пожилым человеком, почему и был избран.

После кончины Гонория в 1227 г. кардиналы собрались ради выборов нового папы и решили сделать это на компромиссной основе. Сначала были избраны трое, а затем из них выбрали одного. Но он отказался от предложенной чести, опасаясь, что сочтут, будто он «сам себя выбрал». Конклав собрался вновь, и в результате был избран граф де Сеньи, который и стал Григорием IX. Ему уже тогда было около восьмидесяти, и все надеялись на скорые новые выборы, но новый папа римский удивил всех, дожив почти до ста лет, а кроме того, приобрел известность благодаря своей деятельности.

Приняв римскую тиару, он пошел по стопам предшественников, продолжая активные преследования еретиков и стремясь также отвоевать Святую землю. Почти сразу новый папа начал подбивать императора Фридриха II начать новый крестовый поход. Однако Фридрих, несмотря на клятву, которую он дал, не спешил начинать это дело. Но новый папа был не чета Гонорию. Григорий дал понять, что, если император сразу не начнет священной войны, он об этом пожалеет. Уже при Иннокентии власть папы настолько укрепилась, что императоры предпочитали не обострять отношений. В сентябре 1227 г. Фридрих выступил в поход, но через несколько дней вернулся под тем предлогом, что один из его товарищей, ландграф Тюрингский, заболел в пути. Папа пришел в ярость и отлучил императора Фридриха от церкви. Эта история показывает фанатизм Григория и его решимость любыми доступными средствами заставить людей служить своему Богу.

Григорий, конечно, сразу занялся преследованием еретиков и был в восторге от работы, выполненной нищенствующими орденами, основанными Домиником и Франциском. Эти двое были друзьями Григория, и еще до своего избрания он любил беседовать с их последователями о богословских вопросах и о том, как стереть ереси с лица земли. Папа Григорий канонизировал Франциска 16 июля 1228 г., а Доминика — 13 июля 1234 г. Он не жалел почестей для обоих орденов.

В 1229 г. папа созвал собор в Тулузе, по решению которого еретики и их пособники подлежали передаче светским властям для наказания. В случаях «упорства в ереси» их должны были публично сжигать на кострах. Апологеты инквизиции утверждали, что если смертной казни заслуживают те, кто изменил государям, то в гораздо большей степени заслуживает ее тот, кто совершил измену Богу. Таким образом, жестокость преподносилась как чувство справедливости, Григория IX не было в Риме около двух лет, и в его отсутствие там появилось немало людей, заявивших о несогласии с церковными догмами. Вернувшись, папа начал чистку своего города. Многие были арестованы и публично сожжены. Те же, кто готов был признать свою вину, подлежали заточению в монастыри.

Чудовище инквизиции, которое некогда пребывало в незрелом состоянии, теперь обрело большую силу.

Всем, кто так или иначе помогал еретикам, угрожало отлучение от церкви. Может показаться удивительным, что люди так боялись этого наказания. Но те, кого отлучили от церкви, не могли найти работы, а в случае болезни или какой-то иной неприятности никто не имел права им помогать, также под страхом отлучения. Эти люди не имели права на человеческое милосердие. Удивительно, как христиане могли принимать законы, противоречащие самому духу христианского учения. Они словно игнорировали слова:

«Вера, надежда, милосердие суть три основы, и милосердие — главная из них». Они подменили эту простую веру своей собственной, так что от христианства осталось лишь имя.

В это самое время папу навестил Раймунд Пеньяфортский, впоследствии канонизированный Климентом VIII. Это был ревностный сторонник преследования еретиков. Он был профессором канонического права и несколько лет проработал в Италии, где возглавлял кафедру в Болонье и приобрел известность благодаря своему трактату о церковном законодательстве. Этот человек увлекся идеями доминиканцев и вернулся в Испанию, уже будучи их последователем. На родине Раймунд занялся проблемами обращения в католичество иудеев и мусульман и организовал специальные школы по изучению восточных языков для проповедников Евангелия среди мусульман и евреев.

Такой человек, конечно, был замечен, и в 1230 г. папа Григорий вызвал его в Рим. Сочинения Раймунда произвели на папу столь благоприятное впечатление, что он поручил правоведу редактирование церковных канонических книг.

Тот получил возможность, которой ждал давно, и, когда он завершил свой труд, папа провозгласил, что только эти книги должны теперь использоваться для преподавания в школах. Таким образом Раймунд попал в число лиц, имевших отношение к созданию инквизиции, и в первую очередь благодаря этому он известен в истории.

Папа Григорий IX основал инквизицию в 1232 г. о булле говорилось, что все еретики подлежат отлучению от церкви. Осужденных за ересь не должна наказывать церковь: для исполнения наказания они передаются светским властям. Нераскаявшиеся подлежали публичному сожжению, а те, кто раскаялся, вечному заточению. Всех, кто помогал еретикам, следовало отныне отлучать от церкви, а тех, кто вступит в дружбу с отлученными, также отлучать. Последним давался год, чтобы доказать, что они непричастны к ереси, иначе они передавались в ведение инквизиции. Всякий, кто похоронит отлученного от церкви по-христиански, также подлежал отлучению от церкви до тех пор, пока не эксгумирует этого покойника. Все, кто что-то знал о еретиках, обязаны были доносить об этом церкви, иначе их также следовало отлучить от церкви и на них падало подозрение в ереси.

Дети еретиков на два поколения лишались права занимать любые общественные должности, как и дети тех, кто помогал еретикам.

Инквизиторами, наводившими ужас на всех окружающих, были доминиканцы и францисканцы — представители орденов, основанных двумя благочестивыми людьми, которыми двигало желание служить Христу, — св. Домиником и св. Франциском.

Может быть, есть ирония судьбы в том, что именно эти лица были первыми инквизиторами. Но в большей мере это относится к факту, что инквизиция была основана во имя Христа.

 

2. Инквизиция в ряде европейских стран

Интересно проследить распространение инквизиции в европейских странах, где она в дальнейшем прекратила свое существование во многом благодаря общественному мнению.

Конрад Марбургский приложил немало усилий, чтобы создать инквизицию в Германии. Он был искренним преследователем еретиков, и у него имелись основания для беспокойства, поскольку в Германии были люди, интересовавшиеся новыми идеями и готовые их отстаивать. Некоторые историки считают Конрада монахом (доминиканцем или францисканцем), но Кирш в «Католической истории» утверждает, что этот человек был мирским священником. Во всяком случае, это был весьма ревностный гонитель еретиков и всяческих сект, расплодившихся в Германии в XII в. И эта решимость Конрада, и манера проповедования обратили на него внимание Людвига, лангдграфа Тюрингии.

Жена ландграфа была очень благочестивой женщиной. Она являлась дочерью венгерского короля и была в раннем возрасте привезена в Тюрингию и выдана замуж сначала за Германна, старшего брата Людвига, Говорят, что при дворе тогда царил дух распутства, и над Елизаветой смеялись из-за ее благочестия. Однако Германн умер, и юная Елизавета, как это часто бывало в таких случаях, стала женой младшего брата — Людвига. Ей было тогда всего четырнадцать лет, а ему двадцать один, и Елизавете повезло, что муж оказался таким же благочестивым, как она сама. Когда духовник Елизаветы оставил ее, Людвиг счел, что лучшего наставника для жены, чем Конрад, не найти.

Конрад оказался в своей стихии: Елизавета желала, чтобы ее не просто воспитывали и наставляли, но держали в строгости. Она хотела держать в узде свою плоть, чтобы приблизиться к идеалу святости. Рассказывают, что Конраду иногда даже случалось запрещать ей наказывать себя слишком строго.

В 1227 г., через шесть лет после женитьбы, Людвиг, отправившийся в крестовый поход с императором Фридрихом II, скончался в Отранто. Елизавета, только что родившая третьего ребенка, была надломлена, услышав об этом, и заявила, что ее жизнь окончена. Когда она сама скончалась через четыре года, пошли разговоры о ее святой жизни и о чудесах, творившихся на месте ее погребения. Тогда обратились к Конраду, который хорошо знал Елизавету и мог засвидетельствовать правдивость многих рассказов о ее жизни. В 1235 г. она была канонизирована.

Между тем ереси быстро распространялись в Германии, и Конрад был назначен папским инквизитором в этой стране. Конрад с радостью взялся за дело выявления еретиков с помощью доминиканца Дорсо и францисканца Люцелькольба с его слугой. Эти люди не обладали ученостью, но компенсировали ее отсутствие фанатизмом. Теперь просто необдуманного высказывания или общения с тем, кого подозревали в ереси, было достаточно, чтобы предстать перед папским инквизитором.

Конрад верил: чем суровее будут гонения, тем скорее удастся искоренить ереси. Сам немец, он все же плохо понимал немцев, людей спокойных, но решительных, которые больше делают, чем говорят. Видя, как их друзей сжигают на кострах, эти люди все с большей глухой ненавистью относились к преследователям, и, несмотря на кажущееся спокойствие, в Германии зрело недовольство. Конрад не замечал этого или не придавал этому значения. Он продолжал делать свое дело и однажды за какую-то оплошность вызвал в трибунал одного из самых знатных и влиятельных людей — графа Сайнского. Тот пришел в ярость и потребовал для себя обычного суда. Его требование было выполнено, и суд оправдал графа. Немцы воспрянули духом.

Конрад продолжал действовать по-своему. Но люди осмелели после случая с графом. Однажды ночью, когда Конрад и Люцелькольб возвращались из Марбурга, их окружили люди, решившие отомстить за друзей и близких. Конрад и его помощник были убиты.

Папа Григорий пришел в ярость и приложил все усилия, чтобы убийцы его верных слуг были сурово наказаны. Однако по позициям инквизиции был нанесен удар, и, хотя она продолжала формально существовать, в Германии она не стала реальной силой.

Папа Урбан V (правил в 1362–1370. гг.), недовольный положением в Германии, направил туда доминиканцев и потребовал, чтобы епископы и архиепископы оказывали этим посланцам полное содействие в их деятельности под угрозой отлучения. Получил внушение и император Карл IV. Тогда в Германии распространился ряд новых сект, в том числе флагелланты, которые учили, что конец мира уже близок и надо «очистить плоть», чтобы получить прощение грехов.

Боясь отлучения от церкви, император принял новых инквизиторов с почетом и ввел цензуру печати. Главный инквизитор Кеолингер приступил к работе с обычным для фанатиков рвением, начав гонения на еретиков в ряде районов. Но епископы, которые считали себя отчасти ущемленными в правах, не всегда охотно сотрудничали с инквизиторами. После кончины Урбана и избрания Григория XI епископы обратились к новому папе с жалобой, что поведение инквизиторов было не всегда безупречным. Когда расследование показало обоснованность заявлений епископов, Григорий дал им некоторые права контроля за деятельностью инквизиторов.

Это был новый удар по позициям данного учреждения в Германии.

В XV–XVI вв. влияние инквизиции было подорвано еще больше. Наступило время таких выдающихся мыслителей, как Иоганн Вессель и, главное, Мартин Лютер. Весселя (1420–1489) можно считать в своем роде Иоанном Крестителем Реформации.

Эразм Роттердамский также оказал огромное воздействие на развитие европейской, в том числе и немецкой мысли. Его сочинения, особенно «Похвала Глупости», стали прелюдией Реформации. Прожив почти семьдесят лет, он оставил значительный след в истории.

Затем наступил черед великого реформатора Лютера. Он родился в 1483 г. в Эйслебене, в Саксонии. В детстве знал лишения, связанные с бедностью. С юных лет проявлял незаурядные интеллектуальные способности. Когда он стал изучать право, то понял, что его больше интересует богословие. Став членом августинского ордена, открыл Для себя, что спасение не достигается простым соблюдением обрядов.

Мартин Лютер привлек внимание курфюрста Саксонского и получил назначение в Виттенберг. Там он и получил широкую известность после того, как из Рима прислали доминиканца для продажи индульгенций (с целью сбора средств на ремонт древнего храма Св. Петра). Гнев Лютера из-за торговли индульгенциями нашел воплощение в его знаменитом выступлении (95 тезисов 1517 г. — Пер.).

Из Рима последовало возмездие. Сочинения Лютера были сожжены, а ему угрожала расправа. Но инквизиция, ослабевшая со временем, не могла принять действенных мер против него.

Лютер продолжал свои проповеди, а после его смерти в 1546 г. его последователи составили сильную оппозицию католической церкви. Инквизиция в Германии потеряла всякую силу.

Во Франции благодаря альбигойским войнам инквизиция имела более твердые основы. И все же, когда там появился Гильом Орно, поддерживаемый папой Григорием IX, его жестокость так обозлила людей, что он и его помощники были убиты, как Конрад в Германии. Однако папы были полны решимости установить инквизицию во Франции, и началась длительная борьба между папами и французскими королями за верховенство в этой стране.

Она достигла высшей точки при короле Филиппе IV Красивом, занявшем трон в 1285 г. Он стремился ограничить власть и влияние церкви в своем королевстве. Это и вызвало знаменитый конфликт между королем и папой Бонифацием VIII. Еще до избрания этого папы Филипп передал часть юридических прав от духовенства в руки светских властей. Поскольку позиции Бонифация были ослаблены из-за вражды с некоторыми знатными семьями в Риме, он сначала не противодействовал французскому королю. Но во время войны с англичанами и фламандцами в 1298 г. Филипп Красивый обложил новыми налогами духовенство, представители которого пожаловались в Рим. Бонифаций объявил, что духовенство не должно платить налогов без согласия папы римского, а кроме того, короли и императоры являются правителями своих земель, но при этом вассалами стоящего над ними Святого отца. Непризнание этого положения, указывал Бонифаций, может повлечь отлучение от церкви.

Филипп пришел в бешенство, но война помешала ему что-то предпринять сразу. Правда, он дал указание своим купцам прекратить экспорт золота и серебра в Рим.

Папа понял, что имеет дело с серьезным противником, и вынужден был обнародовать буллу о том, что французский король имеет право собирать налоги с духовенства «в случае острой необходимости». В знак признательности король Филипп, прежде ограничивший в своей стране полномочия инквизиции, снял ограничение.

Однако во время конфликта между королем и епископом Нарбоннским Бонифаций принял сторону последнего и письменно предупредил Филиппа: «Сын мой, если ты будешь предпринимать подобные действия против Церкви, тебе следует трепетать, ибо Господь, Судья и Царь Царей, воздаст тебе по грехам твоим». Папа не ограничился декларациями и прислал легатом в Париж нового епископа Бернара Памьерского, который был уроженцем юга Франции, а потому естественным врагом короля; сверх того, епископ этот был еще потомком графов Тулузских и не принимал господства королей Франции на юге, последовавшего за альбигойскими войнами. По прибытии в Париж он стал вести себя вызывающе и даже позволил себе утверждать, будто Филипп — незаконнорожденный потомок Каролингов. Филипп призвал Бернара к ответу по обвинению в заговоре против короля, и в результате расследования Бернар был арестован, а Филипп направил своих канцлера и судью в Рим с письмом к папе с просьбой о лишении легата его полномочий и привилегий.

Бонифаций затребовал Бернара обратно к себе. В своей ноте папа указал королю, что он прогневает Бога, если достояние епископа Памьерского будет захвачено королем. Королевским же посланцам папа заявил, что духовная апостольская власть пап выше светской власти государей. Канцлер Флотте на это дерзко ответил, что если это и так, то власть папы во Франции все же номинальна, а власть короля — реальна. Бонифаций в гневе потребовал, чтобы Филипп Красивый признал всеобъемлющую власть Святого Престола.

За этим последовал обмен резкими нотами, причем Филипп сжег одну папскую грамоту в Париже перед толпой своих подданных. После этого он созвал в Париж и собрал в соборе Парижской Богоматери знатных и влиятельных представителей от всех городов. Этот съезд получил название первых Генеральных штатов Франции. Король заявил о своем желании провести реформу церковного законодательства, и в результате в Рим было отправлено послание с заявлением о том, что папа лишен права вмешиваться в светские дела государства. Большинство французов поддержали короля, но сорок пять прелатов заявили, что церковь должна сосредоточить в своих руках как светскую, так и духовную власть, а все люди являются подданными Святого Престола., Более того, спастись могут только те, кто в это верует.

Филипп решил запретить этим прелатам покидать королевство, папа же настаивал на их немедленном прибытии в Рим. Король Филипп собрал совет в Лувре, и один из его преданных советников выдвинул обвинение против папы римского Бонифация. Было сформулировано даже требование об избрании нового папы, «подлинного защитника веры».

Бонифаций ответил на это, что королю следует оставить подобное поведение, иначе он должен быть наказан как несмышленый ребенок, и заявил, что, если прелаты не будут отпущены из Франции, король будет отлучен от церкви.

Филипп был встревожен этим: он опасался, что его подданные, привыкшие повиноваться церкви, в случае действительного отлучения могут его оставить. Поэтому он потребовал поддержки церквей, с тем, чтобы было объявлено к общему сведению: следует игнорировать указы папы и повиноваться только королю. Лишь немногие отказались повиноваться, в том числе аббаты Сито и Темплар.

Король, почувствовав, за собой поддержку, послал Гильома де Ногаре к Бонифацию, находившемуся в то время в родном городке Ананьи, жители которого относились к папе с благоговением и даже, чтобы продемонстрировать преданность ему, протащили по пыльной земле знамя королевской Франции. Гильом решил прежде всего заручиться поддержкой врагов Бонифация в Риме, семьи Колонна, щедро заплатив им за услуги. Больше всего в этой семье ненавидел Бонифация Сциарра Колонна, который прежде был захвачен в плен пиратами и мог бы быть освобожден, если бы открыл свое имя, а пираты обратились бы к папе с требованием выкупа. Но Колонна из гордости отказался от обращения к врагу. В дальнейшем ему удалось бежать. Сциарра с удовольствием присоединился к Гильому, и во главе отряда своих сторонников они въехали на конях в городок, крича: «Смерть Бонифацию! Да здравствует Филипп Красивый и французское знамя!»

Простые горожане испугались, решив, что к ним нагрянуло французское войско, и забаррикадировались в своих домах, забыв об обещаниях защитить папу римского, оставив его лицом к лицу с врагами. Колонка потребовал, чтобы папа немедленно отрекся.

Бонифаций отказался это сделать, заявив: «Меня предали, как Христа. Может быть, я умру, но умру папой римским».

Семидесятипятилетний старик держался перед врагами с достоинством, облаченный в плащ св. Петра, в Константиновой короне, с ключами и крестом в руках. Колонна готов был убить папу на месте, но Гильом де Ногаре, понимавший всю неразумность этого намерения, Удержал своего спутника. Он заявил при этом, что папа «должен благодарить короля Франции за милость», которую тот оказал Бонифацию через Гильома, защитив его от угрозы убийства..

Затем французы посадили папу под арест. Через три дня горожане, устыдившись своего отступничества, вышли на улицы. Они убедились, что неприятельской армии вовсе нет, а в город вошла только кучка иностранцев. Толпа горожан направилась к дому, где содержали папу, и освободила его. Он страдал от голода и жажды, и добрые люди давали ему хлеб и вино и кричали: «Да здравствует его святейшество!»

Но этого испытания Бонифаций не перенес. По прибытии в Рим он сразу тяжело заболел. Одни объясняли его болезнь лихорадкой, другие утверждали, будто он «лишился рассудка от ярости» (возможно, последняя версия была выдумана врагами папы). Бонифаций скончался в Риме 11 октября 1303 г. Он пытался идти по стопам Иннокент тия III, но не учел, что со времен последнего прошло почти сто лет, и за это время власть светских государей усилилась в ущерб папской власти. Бонифаций ушел из жизни, так и не сумев поддержать престиж Святого Престола.

Филипп решил извлечь выгоду из создавшегося положения. Когда был избран новый папа, Бенедикт XI король отправил к нему послов с поздравлениями, но одновременно дал понять, что папа, если желает защиты для себя, не должен пренебрегать властью французского государя. Бенедикт понимал необходимость сохранять мир с самым могущественным европейским монархом; вместе с тем он не мог простить Гильома де Ногаре и тех французов, которые явились к предыдущему папе в Ананьи, послужив фактической причиной его смерти. Также он не мог, как хотел того Филипп, осудить предшественника.

В 1304 г. новый папа издал буллу, отлучающую от церкви тех, кто осмелился совершить преступление против доброй памяти папы Бонифация. Король Филипп на это никак не отреагировал. Однако через месяц Бенедикту принесли корзинку со свежими фигами. Он съел несколько из них и почти сразу после этого скончался. Трудно сказать, наверняка, кто именно был отравителем. Назывались имена Колонны, Гильома и самого Филиппа. Последнее вероятнее всего, так как королю надо было устранить несговорчивого Бенедикта и найти такого папу, который был бы послушен французскому королю.

Он нашел такого человека в лице Бернара, архиепископа Бордоского, отличавшегося тщеславием и амбициозностью. Король Филипп встретился с архиепископом и обещал, что поможет ему сделаться папой, если тот выполнит некоторые условия короля. Бернар, перед которым открылась перспектива поддержки от такого могущественного монарха, с радостью согласился. Правда, одним из условий являлся отказ от почитания памяти папы Бонифация, а это не было легким делом. Еще одно условие, на котором король настаивал, он до поры сохранил в секрете. Филипп оставил у себя заложниками брата и двух племянников будущего папы, и они расстались. Через несколько недель архиепископ стал папой Климентом V. Филипп же теперь становился самым могущественным человеком в Европе. Тот, кто прежде мог бросить ему вызов, теперь находился под его контролем. Более того, новый папа перенес резиденцию из Рима в Авиньон, который хотя и был папским владением, но находился во Франции, под контролем короля. Этот период (около 60 лет) прозвали «авиньонским пленением пап».

Вскоре после этого французский король сообщил папе о последнем условии — о необходимости упразднить орден тамплиеров (рыцарей храма). Новый папа был поражен: он не понимал, чем тамплиеры не угодили королю Франции. Правда, они не поддержали его против Бонифация, но едва ли это было достаточным основанием для таких суровых мер. Между тем Филиппу были очень нужны деньги. Он знал, что этот орден располагает сокровищами огромной ценности, тем более что сам пользовался убежищем в замке тамплиеров во время беспорядков в Париже в 1206 г. Войны, которые он вел, истощили казну, а богатства тамплиеров могли бы поправить дело.

Орден рыцарей храма сильно изменился со времени своего основания на Святой земле в Иерусалимском королевстве времен первых крестовых походов, около 1119 г. Уже к концу XII века он располагал огромными богатствами во всех христианских странах, а через сто лет его мощь и богатства еще возросли. Король Филипп был намерен завладеть всем этим достоянием, а папе Клименту пришлось теперь выполнять волю того, кому он был обязан избранием. Папа и король вызвали в Париж великого магистра ордена Жака де Моле, будто бы для того, чтобы обсудить планы нового крестового похода. Тогда же Филипп распространил слухи о преступных пороках, которым будто бы предались тамплиеры. Сам же король делал вид, что даже не слышал ничего об этом, и де Моле был уверен, что пользуется благосклонностью короля, тем более что был крестным отцом одного из королевских детей. Хитрый Филипп подождал еще какое-то время, а затем снова встретился с папой, и они обсудили тревожные слухи о тамплиерах, после чего король заявил, что это надо расследовать. Не трудно было получить доказательства их вины, и в результате великий магистр был арестован, как и ведущие тамплиеры по всей Франции. Начались пытки и казни. Клименту должно было быть стыдно за такое обращение с людьми, которые любили богатство и роскошь, но никогда не были врагами Рима и не были виновны в тех нелепостях, которые ставились им в вину.

Де Моле и два других руководителя ордена были сожжены 11 марта 1314 г. Под пытками они сделали нужные признания, но, когда их повели на казнь, отказались от признаний и де Моле, говорят, заявил: «Бог отомстит за нашу гибель». Так как папа скончался уже в апреле, а король Филипп — через восемь месяцев после казни великого магистра, появились слухи, что их смерть связана с его проклятием.

Добиваясь богатств тамплиеров, король Филипп одновременно установил власть французских королей над папами.

В 1334 г. Филипп VI подтвердил привилегии инквизиции, при условии, что она будет выполнять волю французской короны. Жестокие преследования еретиков и заподозренных в ереси продолжались. При Франциске I произошла кровавая расправа с вальденсами, но и прежде были казни еретиков. В 1534–1535 гг. в Париже были сожжены 24 человека, а многих других ожидала не лучшая участь. Сам Франциск при всем том не был моралистом. Его жестокости диктовались политическими соображениями, в остальных случаях преследования инакомыслящих были не столь частыми. Его гонения на вальденсов получили особенно неприятную известность. Вальденсы жили в приальпийских долинах, а также в Дофине, в Провансе. Это были мирные земледельцы и скотоводы, которые хотели только следовать собственным верованиям. Распространение лютеранства в соседних регионах дало им надежду на то, что их желания осуществимы.

Они отрицали учение о Христе, культ святых, иконопочитание. Они отвергали всякую собственность, в том числе церковную и государственную, а также, подобно катарам, брак и деторождение. Но движение это не было однородным. Умеренная часть вальденсов еще в XIII в. пошла на компромисс с католической церковью, признавшей часть их обрядов и право на «проповедь бедности». Крайние вальденсы слились с радикальной антисоциальной сектой катаров. Небольшая часть вальденсов были просто патриархальными альпийскими горцами, не желавшими ничьего вмешательства в их жизнь.

Папа Павел III обратил внимание Франциска на этих людей, представлявших опасность для католической церкви. В результате многие из них были арестованы и 13 марта 1536 г. сожжены. Франциск послал Гильома дю Белле изучить, что представляют собой вальденсы, которых папа жаждет УНИЧТОЖИТЬ. Тот сообщил, что эти люди живут не по законам, принятым католической церковью.

Франциск дал вальденсам трехмесячный срок для отказа от своей веры и перехода в католицизм, после чего им будут прощены прежние грехи.

В ответ на этот приказ вальденсы выпустили манифест с изложением своего кредо и отправили его королю, двум епископам и кардиналу Садоле. Один из епископов разъяснил вальденсам, что им следует принять католичество. Но те заявили, что не могут принять то, во что не верят. За этим последовал период мира, так как Франциск был заинтересован в хороших отношениях с немецкими лютеранами. Однако когда нужда в этом отпала, против вальденсов были выдвинуты неким бароном д'Оппе обвинения не только религиозного, но и политического характера. Он заявил, что они составили заговор с целью провозглашения независимости Прованса с помощью иностранных протестантов. В это время, в 1545 г., Франциск уже был ослаблен тяжелой болезнью (он скончался через два года, и, говорят, подписал предложенный ему указ против вальденсов, не читая его). Результатом этого стала резня вальденсов. Войско под командованием д'Оппе, выступившее против них, отличалось особой жестокостью. За войском шла толпа грабителей, жаждавших добычи. Пришельцы не щадили ни женщин, которых насиловали и убивали, ни детей. Всего было убито около трех тысяч человек, еще двести с лишним предстали перед «судом» захватчиков и были казнены, человек семьсот отправлено на каторгу и еще столько же детей продано в рабство. Через два года, на смертном одре, Франциск раскаялся в этом преступлении и уговорил сына, Генриха II, провести расследование по этому делу. В 1550 г. мадам де Сенталь, владевшая землями в Провансе, подала жалобу на злоупотребления, совершенные против ее подданных во время гонений на вальденсов. Обвинения были предъявлены барону д'Оппе и Герену, который во время этих событий был генеральным прокурором. Барон заявил, что он выполнял королевский приказ, и если уж судить его, то надо осудить и Саула (библейский основатель Израильско-Иудейского царства. — Пер.), который по Божьему велению истреблял амалекитян. Барон был другом могущественного герцога Гиза и добился оправдания. Герен же стал козлом отпущения: его приговорили к смертной казни. Но и то, что было совершено в отношении вальденсов, бледнеет перед Варфоломеевской ночью в августе 1572 г. — резней гугенотов, устроенной католиками. Это преступление никогда не забудется. Все эти гонения и убийства во Франции отвратительны и преступны, но совершены они были не инквизицией. «Огненная палата» (особый суд при Генрихе II. — Пер.) была учреждена государством. Со времен борьбы Филиппа Красивого с папством Священная палата инквизиции уже не имела прочных позиций во Франции.

В Италии инквизиция первоначально обрела большую силу. Ее оплотами стали Рим, а также Флоренция. Было и там немало ревностных преследователей еретиков, в том числе Петр Мученик и Райнерио Саккони.

Но в Италии суть конфликта не сводилось к борьбе за твердость католической веры, так как он там осложнялся политическим противоборством между двумя партиями — гибеллинами и гвельфами. Гибеллины стояли за господство в Италии германских императоров, а гвельфы желали независимости Италии и верховенства в ней папского престола.

Петр Мученик способствовал воцарению гвельфов во Флоренции, а значит, инквизиция могла действовать там свободно. Но он так фанатично делал свое дело, что был убит разъяренной толпой, по одним сведениям в Милане, по другим — в Комо. Впоследствии его провозгласили святым патроном инквизиции.

Райнерио Саккони в юности принадлежал к катарам и даже стал одним из их пресвитеров. Но, говорят, познакомившись с проповедями Петра Мученика, этот человек оставил свою секту и стал доминиканцем. Пойдя по стопам Петра, он стал инквизитором в Ломбардии и также навлек на себя ненависть местных жителей. Убить его не удалось, но Райнерио был настолько непопулярен, что сочли за благо удалить его в изгнание. Перед этим папа Александр IV послал войска против двух гибеллинских государей, Уберто да Палавичино и Эччелина да Романс, и последние потерпели поражение, а в их владениях ввели инквизицию.

Венеция отказалась учредить у себя инквизицию, и туда стали стекаться беглецы из других государств. Вскоре папа потребовал покончить с этим, и власти Венеции сочли за благо не идти на конфликт. Правда, там инквизиция подчинялась городским законам, и имущество, конфискованное у еретиков, поступало в городскую казну, а это ослабляло рвение инквизиторов.

Карл Анжуйский, захватив Неаполь, создал там инквизицию, но дал понять, что там она будет под контролем государства, что также ограничило влияние папства.

Однако в Италии инквизиция имела более прочные корни и действовала более продолжительный срок, чем во Франции. Даже в 1448 г. был организован крестовый поход против еретиков. Но он не имел успеха, и вальденсы продолжали процветать в горных районах. Инквизиция в Италии была все же ослаблена из-за противодействия населения, из-за побегов из районов, ею контролируемых, а также из-за позиции светских правителей, как, например, в Неаполе или Венеции.

Чем дальше от Рима, тем труднее было устанавливать власть инквизиции, особенно в странах к востоку от Италии. Еще в 1298 г. Бонифаций VIII безуспешно пытался ввести в этих регионах инквизицию. В 30-х гг. XIV в. доминиканцы повторили попытку, но она также не увенчалась особым успехом.

В 1432 г. Евгений IV отправил в Славонию своего эмиссара делла Марка, ревностного преследователя еретиков в Италии. Тот добился некоторых успехов, но был отозван в связи с тем, что его помощь срочно потребовалась в самой Италии. Дальнейших попыток учредить инквизицию в Славонии больше не предпринималось.

В Чехии первые инквизиторы появились в 1318 г., но после трагедии с Яном Гусом на инквизицию там смотрели очень подозрительно, а отдаленность от Рима заметно снижала эффективность ее деятельности.

Ян Гус, родившийся в 1371 г., окончил Пражский университет и был его ректором. Он находился под влиянием идей англичанина Джона Виклифа, преподававшего в Оксфорде, который отрицал ряд католических обрядов и был очень популярен благодаря своим смелым идеям. Ян Гус перевел работы Виклифа и стал их распространять. Папа Иннокентий VII велел архиепископу Сбинко принять меры против Гуса. Тот предупредил ученого. Но популярность Гуса была велика, а Прага далека от Рима, так что Ян Гус продолжал проповедовать свои взгляды. В 1408 г. новый папа, Григорий XII, потребовал от чешского короля принять меры против ереси. Король заявил, что Пражский университет должен очистить себя от подозрений в ереси. I ус и после этого продолжал свою деятельность, и новый папа, Александр V (Григорий правил всего три года), приказал архиепископу запретить проповедование вне церковных стен. Однако число последователей Яна I уса все росло. Они даже решились направить папе римскому протест. Александр правил всего год, а новый хозяин Ватикана папа Иоанн ответил на это отлучением от церкви Гуса и его последователей, которых, впрочем, это не остановило. Между тем папа, нуждавшийся в средствах для нового крестового похода, организовал продажу индульгенций, что решительно осудили в своих речах Гус и его единомышленник Иероним Пражский. Папа велел арестовать Яна Гуса, но не мог провести свое указание в жизнь из-за популярности последнего в Праге, где папство не имело сильного влияния. Тогда Ян Гус был приглашен на Констанцский собор, чтобы изложить перед собором свое учение. Привычно чувствуя себя в Праге в безопасности, 1 ус так и сделал, не заподозрив ловушки. На самом деле его вызвали не для того, чтобы выслушать, а для того, чтобы осудить. Он был сожжен на костре 6 июля 1415 г. Через год та же участь постигла Иеронима.

Эти казни навели ужас на чехов, и другие гуситы, также приглашенные на собор, отказались покинуть Прагу.

Инквизиция имела мало шансов на успех в стране этих вольнолюбивых людей. Народ Чехии не принял инквизиции.

Известен лишь один пример деятельности инквизиции в Англии, Когда Климент V, руководствуясь указаниями своего хозяина короля Филиппа Красивого, начал преследование тамплиеров, он хотел распространить его на все европейские страны. В 1309 г. в Лондоне была оглашена папская булла, в которой он сообщал епископу Лондонскому, что все рыцари храма, находящиеся в Англии, должны быть задержаны и подвергнуты дознанию.

Король Англии Эдуард II, будучи зятем Филиппа Красивого, решил исполнить требование тестя.

Тамплиеры были арестованы, и в Англию прибыла папская комиссия для следствия. Но тамплиеры твердо стояли на своей невиновности. Пытки при таких обстоятельствах в Англии не применялись, и инквизиция мало чего добилась. Папа и король Франции потребовали от Эдуарда посодействовать инквизиции, и слабый король разрешил инквизиторам поступать с арестованными по церковным правилам. Это принесло свои результаты, против тамплиеров были найдены улики, и их осудили, но вовсе без жестокости, характерной для их процесса во Франции. Их приговорили к пожизненному заточению в монастыри, а имущество было конфисковано. Король, однако, милостиво выделил небольшие суммы на содержание осужденных в заточении. Их имущество он распределил между фаворитами. Инквизиторы в Англии постоянно чувствовали враждебность населения.

Этот процесс рыцарей храма является единственным примером деятельности инквизиции в Англии. Это не значит, что в Британии не было религиозных гонений, но они не отличались таким фанатизмом, как на континенте.

Один из ранних примеров религиозных гонений в Англии относится к, 1159 г., ко времени Генриха II.

Тогда в Британии появилась небольшая религиозная община, о которой мало что известно. Члены ее говорили по-немецки, так что, возможно, были беженцами с континента от религиозных преследований. Представителей общины вызвали в Оксфорд, чтобы они рассказали о своей вере английскому духовенству. Их предводитель Джерард сообщил, что они — христиане, но не признают некоторых церковных доктрин, например, не верят в чистилище и в молитву святым за усопших. Этого оказалось достаточно, чтобы признать их еретиками, заслуживающими наказания. После этого король был обязан, в знак послушания церкви, вынести приговор этим людям. Их надлежало заклеймить железом, после чего раздеть до пояса, прогнать плетьми по улицам Оксфорда, а затем в таком виде выгнать из города в чистое поле. Всякий, кто проявил милосердие к этим людям, сам должен был понести подобное наказание. Этих бедняг в зимнее время, полуобнаженных, без запасов пищи, действительно отправили на верную гибель.

Это был первый, но, к сожалению, не последний пример религиозных гонений в Англии. Еще один пример в таком роде связан с преследованием иудеев.

Нетерпимость к иудеям особенно проявилась при Генрихе III, и они продолжали жить на этой земле в условиях преследований до правления Эдуарда I.

Иудеи подвергались гонениям прежде всего из-за своего богатства и для опознания должны были носить на одежде кусочки белой ткани. Этого показалось недостаточно, и архиепископ Кентерберийский запретил всем что-либо покупать у евреев и что-нибудь продавать. Иудеи, ло словам церковников, подлежали осуждению и потому, что занимались ростовщичеством, и потому, что не были христианами.

Генрих III был меньшим ревнителем религиозных гонений, чем духовенство, и, когда иудеи обратились к нему с жалобой, издал указ, по которому люди; отказывающиеся торговать с иудеями, подлежали заточению.

Лет семь иудеи жили в Англии без хлопот. Но за это время они разбогатели, и король решил воспользоваться частью их состояния. Он издал закон, согласно которому треть доходов каждого иудея должна поступать в казну. Кроме того, Генрих разрешил иудеям построить прекрасную синагогу, а когда это было сделано, заявил, что она должна быть превращена в христианскую церковь. Иудеи пытались жаловаться на эти несправедливости, но это привело лишь к увеличению налогов. Когда же они, сочтя такую жизнь невыносимой, стали эмигрировать, им, ввиду поступающих от них в казну доходов, запрещено было покидать страну. Люди, видя, как король пополняет казну, очевидно, также решили обогатиться за счет иудеев. Появились страшные слухи о том, что иудеи похищают и обрезают детей христиан и даже распинают, в насмешку над христианством. Иудеи жили в постоянном страхе как перед властями, так и перед населением, относившимся к ним с ненавистью.

Когда сильный Эдуард сменил слабого Генриха, иудеи стали надеяться на перемены к лучшему, но этого не произошло. В его правление иудеям полагалось жить в определенных районах, а особым чиновникам вменялось в обязанность оценивать их состояние и взимать прогрессивные налоги. К тому же король издал указ о смертной казни для всякого иудея, который публично усомнится в божественности Христа. Потом появился новый закон, предписывавший иудеям, принимавшим христианство, отдавать все свое имущество королю. Это привело к тому, что случаи обращения их в христианство были очень редки. Король надеялся все же на получение доходов, и ему пришлось изменить закон, так что иудеи, обращенные в христианство, обязаны были отдавать уже не все свои богатства в казну. Кроме того, иудеев постоянно обвиняли в преступлениях, за которые полагалась смертная казнь (например, изготовление фальшивых денег). Известен случай, когда много иудеев было арестовано одновременно и освобождены они были лишь после выплаты большого выкупа. Очевидно, в результате всего этого иудеи разорились и не могли больше давать доходов казне. С 1290 г. в Англии стали раздаваться требования об их изгнании.

Эдуард на это согласился, и даже разрешил иудеям взять с собой часть своего имущества, хотя их недвижимость переходила к казне. Король также обеспечил им защиту от произвола толпы. Историк Холигшед рассказывает об одном случае, свидетельствующем об отношении людей к иудеям. Группа очень богатых иудеев села на корабль, следовавший вниз по Темзе, взяв с собой все, что они смогли унести. Капитан, однако, остановил судно под предлогом ожидания попутного ветра, и во время отлива оно оказалось на мели. Капитан уговорил иудеев сойти с корабля и повел с ними якобы дружескую беседу, следя при этом за движением воды. Когда же корабль снова готов был продолжить путь, он сумел вернуться на корабль, оставив пассажиров на земле. Они боялись вернуться на берег, где их ожидала встреча с враждебными людьми, и попытались достичь корабля вплавь, но никто из них не спасся. Историк рассказывает, будто капитан представил сокровища иудеев королю и был вознагражден. Впрочем, этот же историк сообщает и о других случаях, когда за подобное поведение следовало не вознаграждение, а казнь.

Таким образом, иудеи были изгнаны из Англии, и им не было разрешено возвращаться до времен Оливера Кромвеля.

К нашему стыду, в Англии было немало случаев религиозных гонений, но в последующее время не произошло ничего ужасного, кроме периода правления Кровавой Мери (Мария I Тюдор, правила в XVI в., восстановила католичество. — Пер.).

То были времена насилия над личностью, но мы все же можем гордиться, что благодаря общественному мнению инквизиция не вторглась в нашу страну, если не считать случая с тамплиерами.

В Норвегии и Швеции, к счастью, инквизиции никогда не было. Но Испания явилась той страной, где инквизиция получила особое развитие и приобрела всемирную известность.

 

3. Испания. Ретроспективная история

Почему же Испания оказалась той страной, где инквизиция прижилась лучше всего? Может быть, ответ удастся найти в ее предшествующей истории?

Испания с древних времен много раз становилась жертвой разного рода захватчиков. Возможно, Фердинанд и Изабелла всегда помнили об этом и, создавая инквизицию, именно поэтому хотели поддержать не только единую католическую веру, но и единое государство.

В древнее время Испания была населена иберами и родственными им племенами. Затем эту землю стали заселять кельты, пришельцы из Франции и Британии. Ко времени первых завоеваний восток страны, очевидно, населяли иберы, а север и запад — кельты. Географическое положение Испании делало ее уязвимой: было нетрудно проникнуть туда с востока, а также с юга, из Африки. Это обстоятельство открывало завоевателям пути для вторжения.

Финикийцы всегда были хорошими мореплавателями и смелыми искателями приключений, предпринимателями и миролюбивыми торговцами. Страна их, богатая природными ресурсами, была, однако, невелика, и это вынуждало их предпринимать колонизацию.

Семиты по происхождению, финикийцы были торговцами, а не бойцами. Они производили стекло, металлоизделия, краски и другие товары, вызывавшие удивление окружавших их нецивилизованных народов, с которыми они торговали.

Цивилизация финикийцев была передовой для своего времени. Кроме всего прочего, они создали алфавит, правда, говорят, не оригинальный, на основе египетского. И все же этот народ бесспорно оказал большое влияние на мировую историю.

Такому предприимчивому народу было тесно в маленькой стране, и колонизация стала неизбежной. Она носила мирный характер, так как народы, на чьи земли проникали финикийцы, не могли не понять, что бояться пришельцев нечего, зато у них можно кое-чему поучиться.

Финикийцы селились по всему Средиземноморскому побережью, распространяя производство стекла и знаменитой тирской пурпурной краски (по имени торгового города Тира). В 850 г. до н. э. они основали Карфаген, свою самую знаменитую колонию, которая впоследствии стала такой могущественной, что превзошла свою бывшую метрополию. Карфаген, находившийся в Северной Африке, превратился в ведущую морскую державу Средиземноморья. Он стал столь могущественным, что угрожал Риму во время Пунических войн, пока не был разрушен Сципионом в 146 г. до н. э.

В Испании финикийцы селились в Малаге, Кадисе и других городах на юге. Вслед за ними участниками мирной колонизации стали греки.

Но мир не был продолжительным. Жители Тартесса на юге Испании стремились вытеснить финикийских колонистов из Кадиса. Те обратились за помощью к карфагенянам и общими усилиями отстояли свои позиции. Но карфагеняне, понесшие тяжелые потери в 1-й Пунической войне, решили компенсировать это завоеванием Испании. Конечно, это вызвало противодействие местных жителей. Началась война.

Выдающийся карфагенский полководец Гамилькар Барка нанес поражения войскам кельтов и кельто-иберов. Он уже планировал вторжение в Италию через Альпы, но один из иберских вождей снова собрал войско и разгромил Гамилькара, который и сам был убит в бою. В Испании оставались его сын, знаменитый Ганнибал, второй сын Газдрубал и зять, также Газдрубал. Газдрубал, сын полководца, одержал большие победы в Испании, потом командовал карфагенскими войсками в Италии и погиб в битве при Метавре. Зять Гамилькара после его гибели стал правителем юга Испании и был убит одним из своих рабов в 221 г. до н. э.

Ганнибал решил подчинить себе всю Испанию и осадил Сагунт, жители которого предпочли разрушение города сдаче врагу. Война в Испании повлекла за собой 2-ю Пуническую войну — знаменитый поход карфагенян через Альпы и вторжение в Италию. Полная превратностей жизнь Ганнибала закончилась в 183 г. до н. э., когда он предпочел умереть, но не попасть в руки врагов. Следствием его поражения во 2-й Пунической войне явилось вторжение римлян в Испанию и новое завоевание этой страны.

Римляне были не более желательны для жителей Испании, чем карфагеняне, а потому встретили там серьезное сопротивление. Но цивилизованные римляне не были заинтересованы в разрушении и опустошении покоренной страны, и потому удалось достигнуть компромисса. Жители Испании постепенно стали воспринимать культуру завоевателей.

Находясь под римским господством, испанцы вместе с римской культурой восприняли и христианство. Со временем у них появились поэты, философы и государственные Деятели, сравнимые с римскими.

Можно привести в пример поэта Марциала, который, попав в Рим, стал любимцем императоров Нерона и Домициана. Можно вспомнить также Лукана из Кордовы, который был таким хорошим поэтом, что Нерон, завидовавший ему, добился его изгнания, а затем Лукан был обвинен как участник заговора. Еще одним примером может служить сам знаменитый Сенека, дядя Лукана, также уроженец Кордовы. Этот известный философ занял опасную должность наставника Нерона, а впоследствии, как и его племянник, был обвинен в заговоре против Нерона и принужден к самоубийству. Отец же философа был учителем риторики в Риме.

Даже один из римских императоров, Марк Ульпий Траян, был человеком испанского происхождения. Траян преследовал христиан, но делал это без фанатизма доминиканцев. Он преследовал их только потому, что считал политически опасными.

Очевидно, испанцы признавали, что римские завоевания принесли им много преимуществ и что в Риме не было дискриминации против жителей Испании.

В IV–V вв. н. э. в Европу вторгся, во главе с вождем Аттилой, монголоидный союз племен гуннов, получивших известность из-за своей жестокости. Германцы бежали от них и вторглись в Италию и Испанию.

Некогда могущественная Римская империя стала терпеть поражения.

В Испанию сначала вторглись вандалы, разрушая все города на своем пути. Затем они покинули Испанию, чтобы совершить вторжение в Африку. Их сменили вестготы (визиготы), которые, под предводительством Алариха, триумфальным маршем прошли через Рим. Вестготы обосновались на северо-востоке Испании, на территории современной Каталонии.

Аттила же, прозванный Бичом Божьим, так как он наводил ужас на окружающие народы, в конце концов потерпел поражение в битве, в которой готы были союзниками римлян. Аттила умер в 453 г. После его смерти король вестготов основал свое государство в Испании.

Внутри королевства вестготов существовали различные верования, тогда как романизированное местное население придерживалось католицизма.

Между тем у франков, союза германских племен, населявших в то время Галлию, выдвинулся влиятельный вождь Меровей — дед Хлодвига I, впоследствии ставшего основателем франкского королевства. Хлодвиг был могучим воином, который внушал своим последователям страх и уважение. Он решил жениться на Клотильде, племяннице короля Бургундского. По одной версии, король согласился на этот брак, но потом передумал и пытался будто бы вернуть племянницу с дороги, опасаясь, что она отомстит за то, что он убил всех ее родных. По другой же версии, которую серьезные историки считают более заслуживающей доверия, король Бургундский просто согласился отдать племянницу в жены Хлодвигу, боясь обидеть отказом могущественного короля франков.

Брак этот имел важные исторические последствия, поскольку франки тогда были язычниками, Клотильда же — христианкой.

Когда у Хлодвига и Клотильды родился первенец, последняя пожелала его крестить. Ей удалось уговорить мужа крестить ребенка. К несчастью, мальчик вскоре скончался. Хлодвиг стал упрекать жену, утверждая, что мальчик выжил бы, если бы был посвящен франкским богам.

Вскоре у них снова родился мальчик, и вновь Клотильда настояла на крещении. Почти сразу после этого ребенок тяжело заболел. Хлодвиг был в гневе. Клотильда, однако, ревностно молилась и выхаживала ребенка, и он выжил. На Хлодвига это произвело большое впечатление, но сам он, несмотря на уговоры жены, воздерживался от принятия христианства.

Тем временем на франкскую землю в конце V в. вторглось другое германское племя — алеманны. Они были известны мощью и яростью, и, как сообщают авторы хроник, Хлодвиг чувствовал беспокойство, отправляясь на битву, и сказал жене, что примет ее религию, если победит алеманнов.

Его советник Аврелий, римлянин по происхождению и христианин, увидев, что положение на поле боя складывается не в пользу франков, уговорил Хлодвига, пока не поздно, принять христианство. Говорят, Хлодвиг воскликнул: «О Иисус Христос, Бог, которому молится моя жена! Я молился своим богам, и они отвернулись от меня. Если Ты даруешь мне победу, то я уверую в Твое могущество и окрещусь во имя Твое».

Хлодвиг одержал решающую победу в битве и сдержал свое обещание. Он принял крещение от епископа Реймсского, к великой радости всех католиков.

После крещения Хлодвиг не оставил прежних амбиций. Вскоре он установил свое господство в Бургундии, победив тестя, а потом решил вторгнуться в королевство вестготов, чьи владения помимо испанских земель включали и Аквитанию. Во время войны с вестготами Хлодвиг, однако, не забыл о новой религии и запретил своим воинам грабить эту страну. В битве при Пуатье франки одержали решающую победу над вестготами, а сам Хлодвиг во время этого боя убил их короля Алариха II. Хлодвиг вполне мог бы вторгнуться и в Испанию, но король остготов Теодорих послал войска в помощь вестготам (он был тестем Алариха). Хлодвиг же был достаточно умен, чтобы не продолжать завоевательных действий в невыгодной для него ситуации.

В качестве короля франков Хлодвиг ввел христианство в своем королевстве. После своей кончины в 511 г. он был похоронен в церкви Петра и Павла, позднее известной как церковь Сен Женевьев.

Появление могущественного христианского соседа значительно усилило позиции христианства в Испании, и в последующий беспокойный период короли франков выступали как союзники испанских христиан. Этот союз, возможно, способствовал сохранению ортодоксального христианства, несмотря на влияние массы вестготов с их арианством. Так создавались те источники, из которых десять веков спустя возникла инквизиция с ее нетерпимостью и фанатизмом.

В вестготском королевстве принятие христианства правящей верхушкой вызвало гражданскую войну. Король Леовигильд объединил страну. Сын же его Герменегильд, приняв христианство, во время конфликта между христианами и арианами возглавил христианское войско и потерпел поражение. Он принял мученическую смерть, но не перешел в арианство. Его брат Рекаред, став королем, также принял христианство в 589 г. Он был сильным правителем, и его обращение способствовало усилению католического духовенства. Король отличался образованностью, и в его правление возникли культурные центры в Толедо и Севилье. В начале VII в. епископ Севильский Исидор написал историю вестготского королевства.

Христианство быстро превратилось в Испании в серьезную силу. Однако там жило много иудеев, и это вызвало конфликты, поскольку они повсюду подвергались преследованиям. Их обвинили в союзе с врагами страны и дали год на то, чтобы принять христианство или покинуть королевство. Многие из иудеев крестились, но при такой альтернативе, конечно, было немало людей, которые лишь притворялись христианами, продолжая втайне выполнять иудаистские обряды.

Между тем вестготское королевство, следуя примеру Рима, от периода внутренних раздоров перешло к мирной жизни. Это было время процветания и образованности. Как и в случае с Римской империей, такое положение породило своего рода летаргию, беззаботность и увлечение роскошью.

Тем временем оплот христианства в Северной Африке пал под ударами победоносных исламских войск. Они оказались фактически по соседству с вестготским королевством. Правители же Испании сохранили приверженность своему образу жизни, комфорту и роскоши. Один из королей, Сесиб, изгнал из страны многих иудеев, и часть их поселилась в Африке среди берберов. Став союзниками берберов, иудеи имели возможность сообщить им важную информацию о покинутой стране. Иудеи же, оставшиеся в Испании, стали готовить заговор с целью возвращения своих изгнанных собратьев.

Заговор, однако, был раскрыт, и результатом, конечно, явилось усиление преследования иудеев.

Глухое недовольство внутри королевства сохранилось, но правители не изменили своего образа жизни.

Между тем их враги были готовы к действию.

Существует романтическая история о причинах завоевания вестготского королевства арабами.

Возможно, она и правдива, но это не могла быть единственная причина завоевания, которое давно готовилось и которому благоприятствовали любые раздоры внутри королевства.

Тогда у вестготов существовал обычай посылать ко двору юношей и девушек из знатных семей.

Король Родерик, сибарит и любитель роскоши, говорят, обратил внимание на прекрасную Флоринду, дочь графа Юлиана (Хулиана). Она же вовсе не была склонна принимать ухаживания короля. Однажды она будто бы отправилась в купальню в Таге, где король нашел ее и изнасиловал. Флоринда рассказала о случившемся отцу, а граф поклялся отомстить королю и отправился в Танжер, где правил Тарик, визирь мусульманского правителя Мусы. Граф якобы обещал мусульманскому правителю помощь, если тот начнет войну с королем, чтобы отомстить ему. Тарик же с радостью принял услуги графа, обещавшего ему важную информацию о вестготском королевстве.

Как бы то ни было, правитель Муса был осторожным человеком и, несмотря на предложенную помощь, решил сначала послать в Испанию на разведку одного из своих слуг, Тарифа. В 710 г. Тариф высадился в Испании. У него было небольшое войско, но чужеземцы смогли добраться до Алжерикаса. Так как это был всего лишь рейд, Тариф ограничился ограблением населения. Вернувшись, он продемонстрировал Мусе сокровища и женщин, которые могут стать военной добычей в случае войны с Испанией.

Муса пришел в восторг и замыслил вторжение. Тарик получил приказ вторгнуться в Испанию с целью захвата плацдарма для дальнейшего завоевания испанских земель. Он высадился у скалы, получившей название «геб-эль-Тарик» (гора Тарика), впоследствии известной как Гибралтар.

Узнав об этом, король стал готовиться к военным действиям. Но правящий класс вестготов был ослаблен роскошью, и в их войске не было того боевого духа, который отличал свирепых арабов, хотя войско вестготов было более многочисленным. Кроме того, граф Юлиан стал советником Тарика. В сражении вестготы понесли большие потери. Очевидно, погиб и сам король, хотя он и считался пропавшим без вести. Арабы победили не только с помощью графа, но также при активном содействии иудеев. Сам Муса прибыл в Испанию, чтобы вкусить плоды победы Тарика. Постепенно вся Южная Испания была завоевана мусульманами. Часть христиан (их прозвали музарабами) осталась в родных местах, признав господство арабов, но многие бежали на север. Там они жили в Наварре, Арагоне, Каталонии и Астурии, выжидая удобного времени для освобождения страны от неверных.

Покорив Южную Испанию, Муса и Тарик собирались вернуться в Африку, но халиф не разрешил им этого. Арабская империя в то время быстро росла, и не было пользы в том, чтобы разграбить какую-то территорию, а потом ее оставить. Южная Испания стала частью Арабского халифата, а Муса и его люди получили там землю и другую собственность.

Сначала завоеватели терпимо относились к христианам, но постепенно возникли обычные трения. Музарабы презирали тех, кто переходил в ислам, а мусульмане подозрительно относились к тем и другим.

На христиан наложили большие налоги, от которых освобождались те, кто переходил в ислам.

Начались конфликты и преследования. Арабы, люди суровые и жестокие, недорого ценившие жизнь, не любили тратить время на споры и уговоры.

Между тем Тарик, чьи победы в первую очередь обеспечили успех дела, оказался, однако, заподозренным в том, что он утаил часть денег и имущества, принадлежавшего его повелителям.

Когда он встретился с Мусой, тот, вместо того чтобы оказать почести военачальнику, схватил кнут и начал его стегать. Потом Муса приказал своим людям схватить и обрить Тарика в знак его бесчестья. Таковы были нравы завоевателей, свидетелями которых стали покоренные. Но жестокость арабов не была сознательной. Будучи варварами по воспитанию, они считали жестокие казни врагов и преступников делом естественным.

Арабские хронисты рассказывают, будто арабы так желали мира в завоеванной стране, что сын Мусы женился на дочери (по другим сведениям, на вдове) побежденного короля Родерика. Она была христианкой, и, если эти рассказы правдивы, это обстоятельство должно было успокоить покоренное население.

Вскоре, однако, начались конфликты и среди завоевателей, которые принадлежали к разным народам, в том числе соперничавшим между собой. Берберы, чьим предводителем был Тарик, считали, что они, взяв на себя основные военные труды по завоеванию страны, не получили достаточной доли ее богатств. Арабы относились к ним с высокомерным пренебрежением и требовали признания своего первенства. Из-за этого возникали ссоры, порой перераставшие в жестокие расправы. Так, во время ссоры между двумя знатными людьми, Бальджем и престарелым эль-Маликом, воины Бальджа по его приказу схватили эль-Малика и распяли его. Тогда, согласно обычаю, вместе с человеком распинали и животных, например, собаку и свинью по обе стороны от казненного.

Тем временем христиане на севере, отделенные от мусульманских областей безлюдными, пустынными землями, ждали своего часа. Обе стороны относились друг к другу настороженно. Христиане мечтали о возвращении своей земли, а арабы хотели удержать завоеванное. Неизвестно, чем бы закончились все эти ссоры и раздоры, если бы не первый великий правитель арабской Испании Абдаррахман (эмир с 756 г.).

Арабы вообще верили в судьбу, и большую роль в их жизни играли предсказания. Возможно, именно убеждение Абдаррахмана в том, что править Испанией — его миссия, помогло ему добиться своей цели. Он был внуком халифа из династии Омейядов, которых победили и низложили Аббасиды. Юному Абдаррахману удалось бежать вместе со своим младшим братом, когда дворец их был захвачен врагами. Они укрылись в ближайшей деревне, но кто-то выдал их, и мальчикам снова пришлось спасаться бегством. Они попытались переплыть реку. Абдаррахман хорошо плавал, брат же его был схвачен преследователями и убит на глазах старшего брата, достигшего другого берега.

Несмотря на пережитые беды, Абдаррахман продолжал верить в свою судьбу. Какое-то время он бродяжничал, знал немало трудностей и лишений, но многому научился и никогда не забывал о том, что ему предначертано. В конце концов он оказался в Северной Африке среди берберов (мать его была берберкой по происхождению). Теперь Абдаррахман находился вблизи от Испании. Он послал туда своих людей, чтобы разведать, как там было бы воспринято появление потомка Омейядов. Ситуация складывалась благоприятная. Рознь между племенами продолжалась.

Сомаил, правитель, нанесший поражение йеменцам, обезглавивший их вождей и выставивший их головы на площади на всеобщее обозрение, стал в это время объектом всеобщей ненависти. Арабы-йеменцы готовы были принять представителя Омейядов как своего лидера. Но Абдаррахман сначала предпринял усилия к тому, чтобы поссорить Сомаила с его союзником Юсуфом.

Когда же это не удалось, Абдаррахман, по-прежнему веривший в свою судьбу, высадился в Испании со своими людьми и разгромил соединенные силы Сомаила и Юсуфа на берегу Гвадалквивира. В результате он стал эмиром Испании (точнее, эмиром Кордовы. — Пер.). Вскоре после этого Сомаил, а также Юсуф подняли мятеж против нового правителя. Оба потерпели поражение. Сомаил был казнен, а Юсуф убит в тюрьме. Однако йеменцы, поддержавшие Абдаррахмана, сочли, что они недостаточно выиграли от победы. Подстрекаемые халифом Абассидом, врагом Омейядов, они восстали против Абдаррахмана. Но он одержал новую победу над мятежниками, а головы их вождей отослал халифу. Другие пленные мятежники были распяты в Кордове ради устрашения непокорных.

Абдаррахману удалось восторжествовать над всеми врагами и создать Арабский эмират на Пиренейском полуострове.

Изгнанник из собственной страны, Абдаррахман дал начало новой династии в новой стране. У него было 12 детей (что по арабским меркам не так много, очевидно, потому, что он гораздо больше времени провел в боях, — чем в гареме). Абдаррахман известен также как человек, любивший науки и образование. В его правление начинается расцвет культуры. Тогда же была построена Кордовская мечеть (впоследствии — христианская церковь), один из шедевров арабской архитектуры.

Эмиры и халифы сперва уважали религию христиан-музарабов, но потом вновь начались их преследования. В Кордове и прилегающей области было много церквей и монастырей, множилось число христиан, и этот процесс, видимо, обеспокоил арабов, которые решили принять жесткие меры. Христиане не пытались избежать мученичества и даже, кажется, сами искали его. У Абдаррахмана это вызывало такое раздражение, что он даже на время прекратил преследования. Однако его сын Мухаммед I возобновил их.

Между тем в чужой стране характер арабов постепенно менялся. Прежде суровые бойцы, они теперь стали тяготеть к роскоши и праздности, проводя время в гаремах. Это было небезопасно. Помимо прямых врагов эмирата, северных христиан, известную опасность всегда представляли враги внутренние. В самом эмирате (позднее — халифате) не раз возникали мятежи. Особенно ярким примером таких смут могут служить события, происшедшие в начале правления аль-Хакама I.

Он был сыном Хишама I, преемника Абдаррахмана I. Этот правитель отличался своим благочестием. После кончины Хишама известный и влиятельный проповедник бен-Яхия заявил, что аль-Хакам не отличается отцовским благочестием и не должен править. Аль-Хакам арестовал и казнил сторонников проповедника, сам бежал в Толедо, где жило много противников арабов, а также немало христиан. Эмир не желал открытой войны против этого города, но принял свои меры. Он назначил в Толедо нового правителя, который не был арабом. Это вызвало радость горожан, не знавших, что новый правитель города получил от аль-Хакама тайное задание погубить городскую знать. По арабским источникам, несколько сотен знатных гостей были приглашены правителем на пир. Но во внутреннем дворе, через который надо было пройти гостям, был выкопан ров. Гостей допускали по одному, и, когда они проходили мимо рва, воины с мечами отрубали им головы, а тела кидали в ров. После этого жители Толедо на время были запуганы, но не забыли о том, что произошло.

Лет через шесть случилось новое восстание в пригородной области Секунда, на берегу Гвадалквивира. На этот раз аль-Хакам арестовал около трехсот знатных людей, которые считались зачинщиками, и приказал распять их вниз головой на берегу реки, ради устрашения жителей, недалеко от Кордовского моста. Затем все жители Секунды были изгнаны из страны, а их дома сожжены. Очевидно, это была одна из самых страшных сцен в истЪрии Испании.

Заметные перемены в жизни испанских арабов произошли в X столетии. Дворцы правителей стали еще роскошнее, а Абдаррахман II даже провел во дворец воду. Абдаррахман III также проводил значительную часть времени не в боях, а занимаясь строительством мечетей и дворцов или украшением уже существующих.

Между тем положение христиан в Испании оставалось сложным и небезопасным. На арабской территории они были обязаны жить в определенных кварталах, подобно иудеям в гетто. Те же, кто жил на севере Испании, постоянно отбивались от набегов арабов, которые разрушали их церкви, сжигали посевы и уводили в плен детей и женщин, чтобы продать их в рабство.

Христиане долгое время просто оборонялись, но Альфонс III, король Астурии (правил в 866–910 гг.) одержал ряд побед над арабами. Это было началом ослабления власти арабов и усиления позиций испанских христиан. Правда, с приходом к власти сильного правителя, узурпатора Мансура, христиане снова потеряли инициативу. Мансур, который, говорят, за какую-то провинность приказал запороть до смерти одного из сыновей, тем более был беспощаден к врагам. О нем рассказывают, что он приказал обезглавить тридцать тысяч военнопленных христиан, а из их тел соорудить нечто вроде минарета. В другом случае он заставил несколько тысяч пленных христиан пронести по улицам, в виде трофеев, церковные сокровища, награбленные мусульманами.

Однако около 1043 г. родился человек, доказавший, что завоеванные умеют воевать не хуже завоевателен. Он является гордостью испанской истории. Этот человек известен под именем Родриго де Вивар, или Сид Кампеалор.

В детстве Сид остался сиротой и, так как мать его происходила из знатного астурийского рода, был отправлен ко двору инфанта дона Санчо для получения придворного воспитания. Этого юношу, однако, из всех искусств больше всего привлекало искусство военное. С детства будучи свидетелем жестокостей арабов по отношению к своему народу, он сделал своей целью его освобождение.

Об этом герое существует много романтических историй, в которых трудно отделить правду от вымысла. Недоброжелатели изображают его грубым варваром, а в испанских поэмах и пьесах он предстает как романтический влюбленный, герой, почти как святой. Может быть, и правда, что во время осады Валенсии, когда Сид был военачальником, арабских пленных бросали на растерзание голодным псам или сжигали. Но ведь сам Сид постоянно был свидетелем варварской жестокости, и он был человеком своей эпохи. Он вел битву с завоевателями и так же, как Фердинанд и Изабелла, внес большой вклад в испанскую Реконкисту.

Когда Санчо стал королем, Сид был назначен командующим его армией, что свидетельствовало о раннем признании его военного таланта. Однако Санчо был убит своим братом, Альфонсом, и Сид потерял тогда свой пост. Однако новый король, понимая ценность этого человека и не желая его обижать, устроил его брак с его возлюбленной, Хименой, дочерью графа Овиедо и племянницей самого Альфонса.

Благодаря таланту полководца Сид постоянно одерживал победы; Альфонс же относился к нему с недоверием, завидовал ему и побаивался (Сид ведь помнил, что тот убил своего брата). Поэтому король при первой возможности отправил Сида в изгнание, хотя и не конфисковал его имущества. Сид вынужден был оставить жену и детей. Профессиональный военный, он предложил свои услуги правителю Барселоны, а получив отказ, обратился к Мокадиру, правителю Сарагосы, который хоть и был арабом по происхождению, но являлся союзником Альфонса (бывало так, что христиане и арабы вместе выступали против общего врага). Мокадир оценил Сида по достоинству и сделал его военным советником.

Настало время, когда знаменитый герой смог выполнить свою мечту — отвоевать у противника Валенсию, ставшую самостоятельным государством. Химена с детьми приехала к нему, и около четырех лет, до своей кончины, Сид был правителем этой области.

После того как он скончался в 1099 г., Химена не смогла удержать Валенсии, и та снова попала в руки мусульман. Может показаться, что все победы Сида были одержаны напрасно. Но он доказал на деле, что испанцы-северяне могут побеждать своих бывших победителей. Хотя его завоевания были утрачены, Сид показал пример того, как надо бороться за освобождение Испании.

Испанская Реконкиста была значительно задержана из-за вторжений в страну Альморавидов и Альмохадов, но причиной тому были сами испанцы. Опасаясь роста власти короля Альфонса VI, одержавшего много побед и вдохновленного примером Сида, христиане, вместе с мусульманами, решили призвать Альморавидов, мусульманскую династию из Северной Африки, правившую в 1055–1146 гг. Вскоре, наверное, все они поняли свою ошибку. Альморавиды вели себя на юге Испании как захватчики. Положение же христиан на севере еще ухудшилось в этот период. Государство Альморавидов было уничтожено другой североафриканской династией, Альмохадами, которые правили в 1121–1269 гг.

Очевидно, эти два вторжения заставили северных испанцев понять, что следует полностью и навсегда изгнать чужаков из Испании, иначе страна и впредь будет подвержена произволу новых завоевателей.

В июле 1212 г. при Лас-Навас-де-Толоза христианское войско одержало победу над войском Альмохадов. Эта знаменательная дата в испанской истории стала поворотной.

Дело двигалось не быстро, и лишь в 1236 г. Фердинанд III завоевал Кордову, а потом Малагу и Севилью. Его сын, Альфонс X Мудрый, продолжил Реконкисту. Были возвращены Сарагоса и Валенсия.

К концу XIV в. в руках арабов в Испании оставался только Гранадский эмират. Кажется непонятным, почему в этой области сохранилось господство мусульман. Правда, Гранадский эмират был усилен за счет бежавших туда врагов христиан. Ненависть к ним среди мусульман достигла в это время предела, а правители области всегда могли обратиться за помощью в Северную Африку, Несомненно, задерживало Реконкисту и соперничество между самими христианскими государями, особенно между Кастилией и Арагоном.

Только союз Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского способствовал покорению арабов.

Этим двум монархам принадлежит заслуга окончательного объединения Испании и освобождения ее от захватчиков. Они же ответственны и за учреждение инквизиции в Испании.

Только рассматривая прошедшую историю Испании, можно понять, почему инквизиция процветала в этой стране. Католические государи считали, что невозможно объединить страну, если все подданные не будут придерживаться одной веры. Этого они хотели добиться мирным путем, а если не получится, то путем насилия.

При Изабелле и Фердинанде Испания созрела для инквизиции. Вот почему это жестокое учреждение получило такую поддержку и просуществовало до XIX века.

 

4. Изабелла и Фердинанд

Если вспомнить юность Изабеллы Кастильской, то можно понять, почему эту женщину, с ее суровой добродетелью и верностью долгу, удалось убедить создать инквизицию, ради усиления государства.

Изабелла родилась 22 апреля 1451 г. в городе Мадригал-де-лас-Альтас-Торрес, в смутное и ненадежное время. Царствование ее отца вовсе не было мирным, и ей не исполнилось и четырех лет, когда он скончался. Хуан II был слабым королем, и при нем в Кастилии царило беззаконие.

Притязания знати не знали границ, а поскольку грабеж и насилие оставались безнаказанными, подданные не чувствовали себя в безопасности, и это вызывало постоянное недовольство. Король Хуан находился под абсолютным влиянием своего фаворита Альваро де Луны, незаконнорожденного отпрыска одного из знатнейших семейств. Тот был хорош собой, любил музыку, писал стихи. Все это импонировало королю, который сделал Альваро коннетаблем Кастилии. Последний обладал также ненасытным честолюбием и фактически узурпировал власть в стране. Все это вызывало возмущение знати, гордившейся своим происхождением, и привело к постоянной борьбе внутри королевства, в которой сын Хуана Генрих примкнул к противникам отца.

Де Луна, уверенный в своей неуязвимости, не только увеличил налоги, но и лишил людей прав, полученных ими в предшествующий период. Итогом всей этой междоусобной борьбы явилась его гибель на эшафоте. Но стране за это время был нанесен огромный вред. Король интересовался искусством, но не государственными делами, и, так как он всецело находился в руках своего фаворита, к концу царствования в государстве воцарилась анархия.

У короля Хуана был один сын от первой жены — Генрих, наследник престола. От второй жены у него было двое детей. — Альфонс и Изабелла. Перед смертью Хуан умолял сына Генриха всегда заботиться о маленьких сестре и брате, и Генрих поклялся выполнить волю отца. Оба ребенка были удалены от двора и жили со своей матерью, которая лично занималась их религиозным воспитанием, будучи очень благочестивой.

Генрих, однако, вовсе не отличался благочестием. Первоначально народ принял его с радостью, так как все страдали от анархического царствования его отца, тем более что молодой король был известен как его противник. Но вскоре многострадальные кастильцы убедились, что Генрих оказался не лучше Хуана.

Новый король искал популярности и был намерен вести войны с маврами до их полного изгнания из Гранады. Как и отец, он любил роскошь, но был равнодушен к музыке и поэзии. Его воцарение с самого начала было связано с большими расходами государственных средств, и король оправдывал это тем, что щедрость необходима ему для приобретения друзей и для поддержания дружбы. Он также тратил немало средств на экспедиции против мавров, но парады и помпу любил больше, чем само военное дело. Он торжественно выступал в поход во главе войска, но его люди не имели большого желания сражаться, и обычно войско возвращалось после небольших стычек с неприятелем, что вызывало только презрение со стороны мавров. Фактически вся армия Генриха носила показной, театральный характер. Все это заставило людей прийти к выводу, что новый король ничем не лучше прежнего.

Привыкший с юных лет к оргиям, Генрих отказался от своей первой жены, прожив с ней двенадцать лет, на том основании, что их брак был бездетным. Избавившись от первой жены, Генрих вскоре женился снова, на Хуане Португальской, сестре Альфонса V.

Новая жена была легкомысленной кокеткой и вскоре стала виновницей скандала при дворе. Ей пришелся по душе Бельтран де ла Куэва, один из самых привлекательных мужчин при королевском дворе.

Генрих сам не отличался уважением к приличиям, и вскоре обратил свое благосклонное внимание на одну из фрейлин королевы. Фаворитка короля скоро приобрела большую силу, а королева, хоть и не возражала против того, чтобы муж уделял внимание этой девушке, была решительно настроена сохранить свою власть. Начались сплетни, скандалы и интриги.

На содержание роскошного двора требовались огромные средства. Это привело к новому увеличению налогов. Деньги должны были пойти на войну против Гранадского эмирата, но в действительности тратились на удовлетворение прихотей фаворитов и фавориток короля и королевы.

Между тем юная Изабелла вместе с братом жили тихо и благочестиво под надзором матери, готовившей дочь к будущей великой доле. Ведь если бы Генрих умер бездетным, ему бы наследовал Альфонс, а если бы тот не достиг зрелости, то наследницей становилась Изабелла.

В это время стало известно, что королева Хуана беременна. Никто не верил, что Генрих является отцом ребенка, когда же родилась девочка, ее официально назвали Хуаной, а неофициально прозвали Бельтранеей, в честь фаворита ее матери.

Так как эта несчастная девочка стала законной наследницей престола, это вызвало новые неприятности. Генрих, считавший, что все можно решить просто, потребовал, чтобы его дочь принесла присягу на верность, и та была официально признана престолонаследницей.

Тогда-то король заинтересовался юным Альфонсом. Обстановка была чревата заговором, и надо было принимать срочные меры. Генрих хотел по возможности спасти положение.

Генрих вызвал ко двору Изабеллу и ее брата для надзора за их воспитанием; на деле было очевидно, что в сложившейся ситуации их пребывание вне королевского двора небезопасно.

Скандал из-за частной жизни короля нанес большой вред его репутации, так же, как и его приверженность к фаворитизму.

Генрих, понимая опасность своего положения, провозгласил своим наследником Альфонса, при условии его женитьбы на Бельтранее.

Между тем у короля появился опасный противник среди знати. Это был маркиз Вилленский. В свое время он состоял при юном Генрихе и сумел не только завоевать расположение принца, но и подчинить его своему влиянию. Теперь же, когда фаворитка короля оттеснила этого вельможу на задний план, маркиз пришел в ярость. Он принял решение низложить Генриха.

Поэтому в 1465 г. маленького Альфонса привезли в Авилу, где на особом помосте в кресле поместили фигуру Генриха в короне и при всех регалиях. Архиепископ Толедский, дядя и горячий сторонник маркиза Вилленского, снял корону с головы «короля Генриха», а маркиз и его приверженцы сняли с него остальные регалии, и фигура короля была сброшена вниз на потеху толпе зрителей.

После этого на возвышение вызвали одиннадцатилетнего Альфонса и опустили корону на его голову, воздав ему королевские почести.

Однако эта акция не нашла особой поддержки в стране. Генрих все еще был королем и вполне мог собрать армию и разгромить своих противников, но, будучи по натуре человеком миролюбивым, он предпочитал компромиссы. Таким образом, в Кастилии появились два короля — Генрих и Альфонс.

Сознавая могущество своего врага, Генрих решил умиротворить маркиза Вилленского своим обычным способом, то есть с помощью подарков. На этот раз король предусмотрел такой дар, который бы наверняка сделал противника союзником.

У маркиза был брат дон Педро, гроссмейстер Калатравского ордена. Ему-то король и предложил руку Изабеллы, в то время шестнадцатилетней.

Но у Изабеллы уже были три жениха: Фердинанд Арагонский, его старший брат Карл и Альфонс Португальский. От предложения же выйти за гроссмейстера она отказалась. Она уже решила создать союз с Арагоном и не желала выходить замуж просто по капризу своего неразумного брата. Она ответила, что, прежде чем она выйдет замуж, нужно собрать совет кастильской знати. В то же время Изабелла не могла не понимать своей бесправности при дворе короля. Она часами молилась, прося святых спасти ее от этого брака, потеряла сон и не принимала пищи, подавленная своей грядущей судьбой, и даже заявила, что поразит кинжалом в сердце гроссмейстера, если он к ней приблизится.

Все это было напрасно. Жених и его родственники, восхищенные перспективой породниться с королевской фамилией, готовились к свадебным торжествам.

Жених поехал в Мадрид, где и должно было произойти венчание, но во время первого же ночлега в дороге вдруг тяжело заболел и через четыре дня умер. Нельзя сказать определенно, отчего это случилось, но очень похоже, что маркиз был отравлен. У него было немало врагов, а у Изабеллы — много друзей. Никто никогда не предполагал, что к этому имела отношение сама благочестивая Изабелла, пусть она и угрожала убить его.

Вместе с гроссмейстером погибли и надежды маркиза и его дяди породниться с королем, а вследствие этого возобновилась и вражда. Юный Альфонс оказался в армии мятежников. Произошла решающая битва, но она не окончилась ничьей победой.

В стране началась анархия и борьба всех против всех. 5 июля 1468 г. Альфонс был найден мертвым в своей спальне. Причины его гибели остались загадкой. Конечно, заподозрили отравление, но в это время в стране свирепствовала чума, от которой мальчик также мог скончаться.

После кончины брата в судьбе Изабеллы произошла перемена. Законность прав дочки ее брата была под сомнением, сама же Изабелла являлась прямой наследницей. Достаточно умная и серьезная для своих 17 лет, она понимала, какая опасная смута происходит в стране. Поэтому Изабелла приняла мудрое решение удалиться в монастырь в Авиле, где до поры до времени жила в безвестности.

Там ее посетил архиепископ Толедский и заявил, что он и его люди считают ее теперь, когда нет в живых ее брата Альфонса, королевой Кастилии. Тут опять проявилась мудрость Изабеллы, которая ответила, что не считает себя имеющей права на корону при жизни своего брата Генриха.

Она заявила также, что сильнее всего желает мира между враждующими сторонами. Вследствие мудрой политики Изабеллы удалось кое-как восстановить мир. Генриху надлежало теперь развестись с женой и отослать ее в Португалию, Изабелла должна была унаследовать Астурию, с перспективой стать королевой Кастилии; ее нельзя было принудить к браку, хотя, с другой стороны, на ее брак должен был дать согласие Генрих.

Теперь женитьба на Изабелле стала блестящей партией, и ее искали многие известные люди, как, например, брат короля Эдуарда Английского, будущий Ричард III, а также брат Людовика XI Французского. Сама же Изабелла, мечтавшая о союзе Кастилии и Арагона, отдавала предпочтение Фердинанду.

Случай сыграл большую роль в судьбе Фердинанда и Изабеллы. При их рождении вовсе не было очевидно, что именно им предстоит объединить Испанию; однако все, кто стоял между ними и короной, так или иначе оказались устраненными. Не будь их брака, объединившего благочестивую Изабеллу Кастильскую и амбициозного Фердинанда Арагонского, разве могла бы существовать инквизиция в Испании дольше, чем в других странах? Не будь слабости Генриха и загадочной смерти Альфонса, Изабелла могла бы всю жизнь прожить в безвестности, как и сам Фердинанд.

Однако Изабелла и Фердинанд поженились, стали великими правителями и укрепили власть инквизиции, что стало причиной страданий и гибели тысяч людей. Изабелла и Фердинанд объединили Испанию, изгнали мавров из их последнего оплота; именно под покровительством Изабеллы Колумб открыл Америку. Но все эти достижения были омрачены болью и страданиями, причиненными людям инквизицией.

Фердинанд был в семье четвертым ребенком, поэтому перспективы его стать наследником престола были очень слабыми.

Арагонский король Альфонс V мало заботился о делах Арагона. После покорения Неаполя он воцарился в этом новом королевстве, а в Арагоне оставил регентом брата Хуана. У Хуана, который женился на дочери сицилийского короля, было от этого брака трое детей, участь которых не была счастливой. Карл был принцем Вианским, Бланка стала несчастной женой Генриха Кастильского, с которой он развелся; Леонора же стала женой графа де Фуа. Когда первая жена Хуана скончалась, она оставила Наваррское королевство сыну Карлу (она была дочерью наваррского короля). Хуан женился снова, на этот раз на кастильской принцессе крови Хуане. От этого брака и родился Фердинанд, будущий супруг Изабеллы и правитель объединенной Испании. Королева Хуана была полна решимости поставить своего сына выше единокровных братьев и сестер и, будучи женщиной энергичной и очень умной, смогла добиться своего.

Прежде всего она решилась отобрать Наварру у Карла. В этой стране существовало два знатных семейства — Бомоны и Аграмоны, враждовавшие, словно Монтекки и Капулетти. Когда Хуана проявила свое намерение отобрать королевство у Карла, Бомоны поднялись на борьбу против нее, а Аграмоны ее поддержали. Бомоны осадили королеву в ее замке, а Хуан пришел к ней на выручку, фактически выступив против своего сына. В результате сражения Хуан победил, а Карл стал пленником. Хуан теперь попал под влияние своей властной жены и предпочитал Карлу Фердинанда, которому тогда, в 1452 г., было всего несколько месяцев.

Карл был человеком обаятельным и добрым. Зная о ненависти мачехи, он решил отправиться в Неаполь, надеясь, что могущественный дядя Альфонс примирит отца и сына. Карлу не повезло. Альфонс скончался, а Хуан стал королем Арагона и Неаполя. Неаполь достался незаконному сыну Альфонса, также Фердинанду. Карл отправился на Сицилию, которую его отец унаследовал вместе с Арагоном, и стал жить в монастыре, что вполне соответствовало его склонностям. Обаяние Карла сделало его популярным среди народа Сицилии, и слухи об этом дошли до Хуана. Конечно, его жена опасалась, что сицилийцы могут избрать Карла правителем, между тем как она жаждала, чтобы ее сыну достались все отцовские владения.

Вскоре Карла вызвали в Арагон. Он вообще не любил семейных ссор, а ссоры в королевских семьях не без основания считал опасными, хотя сицилийские друзья советовали ему не возвращаться.

После его возвращения все ожидали, что Хуан официально объявит Карла наследником. Однако Хуана не желала допустить этого. Она так умело воздействовала на короля, что из всех детей его, кажется, интересовала лишь судьба Фердинанда.

Карл теперь и сам понял свою ошибку и невозможность примирения с мачехой. В поисках выхода из положения он решил просить руки Изабеллы Кастильской.

Это вывело из себя Хуану, которая уже строила планы на будущее относительно брака Изабеллы и ее сына. Под ее давлением Хуан вызвал Карла ко двору и по его прибытии арестовал его и отправил в тюрьму.

Арагонский народ не любил королеву, зато очень хорошо относился к Карлу. Арест его вызвал возмущение, и люди стали требовать объяснения причин этого. Хуан ответил, что Карл организовал заговор против него и должен понести за это заслуженное наказание, хотя он и королевский сын. В городе Лериде, где тогда находился двор, возмущенный народ поднял восстание. Король успел скрыться, и люди удовлетворились тем, что разгромили его дворец.

Это стало началом всеобщего возмущения в стране. В Наварре вспыхнул мятеж против короля, и Бомоны организовали поход на Арагон.

Король и королева боялись всеобщего восстания; оба они понимали, что ненависть народа вызывает прежде всего поведение королевы. Чтобы спасти положение, а также улучшить отношение людей к королеве, Хуан объявил народу, что это она уговорила его освободить принца. Карл действительно был освобожден под давлением народа и провозглашен официальным наследником престола.

Популярность Карла после этих событий еще более возросла, и он надеялся на возвращение к мирной жизни. К сожалению, вскоре он вдруг заболел, а затем последовала его кончина, снова при загадочных обстоятельствах.

Наваррское королевство теперь перешло к Бланке, сестре Карла, бывшей королеве Кастильской. После ее смерти Наварра должна была перейти к отцу, а в случае его смерти — к ее сестре Леоноре, графине де Фуа. Между тем ее сын стал зятем Людовика XI Французского и жаждал править Наваррским королевством. Заинтересован был в его приобретении и сам французский король.

Бланка, которая уже и без того перенесла немало невзгод в Кастилии, на примере судьбы своего любимого брата Карла легко могла понять, что ее собственная жизнь в опасности. Поэтому она с большим подозрением отнеслась к предложению отца переехать во Францию, якобы для того, чтобы найти ей там выгодную партию. Бланка побоялась это сделать, но отец насильно переселил ее в замок Орте, где она жила в постоянном страхе как пленница своей сестры и через два года была отравлена.

Правда, и Леонора недолга наслаждалась властью над королевством. Когда ее отца не стало и Наварра досталась ей, Фердинанд, который давно хотел получить эти владения, захватил Наваррское королевство.

В Арагоне продолжалась смута, перешедшая в гражданскую войну. К тому же Леонора, жаждавшая власти, угрожала восстать против отца, Хуана, а сам он к тому же стал терять зрение.

Тогда Хуана, намереваясь сохранить королевскую власть для Фердинанда, сама решила возглавить войско и с помощью Фердинанда предотвратила окончательное поражение короля Хуана.

Она умерла в 1468 г., и король впал в отчаяние. Однако к нему пришло спасение. Врач сделал удачную операцию и вернул королю зрение, а его главный враг герцог Лорренский умер, не оставив наследников. Таким образом, война закончилась, король вернул власть, и ничто не мешало Фердинанду ее унаследовать.

Фердинанд был молод (на год моложе Изабеллы), хорош собой и привлекателен для Изабеллы не только благодаря своим будущим владениям. Однако в Кастилии было много противников этого брака, во главе с маркизом Вилленским, который, пережив горькое разочарование оттого, что не смог породниться с королем, объявил о поддержке Бельтранеи.

Генрих, уже провозгласивший своей наследницей Изабеллу, оказался в трудном положении. В конце концов он решил предложить руку Изабеллы сыну португальского короля Альфонса и отправил посольство к Изабелле, находившейся в Оканье. Та отвергла это предложение, так как по-прежнему намеревалась выйти замуж за Фердинанда. Народ поддержал Изабеллу: люди вышли на улицу со знаменами с изображениями символически соединенных рук Арагона и Кастилии.

Однако король, подстрекаемый маркизом Вилленским, не хотел соглашаться на такой брак. К счастью для Изабеллы, на юге страны шла война, там требовалось присутствие короля и маркиза, и Изабелла переехала в Мадригал, где они вместе с матерью стали ускоренно вести переговоры с Арагоном и подготовку к свадьбе. В Мадригале, однако, Изабелла была окружена шпионами маркиза и своего брата короля, которые докладывали им обо всем, что происходит. В результате маркиз Вилленский послал войска в Мадригал, чтобы пленить Изабеллу. Но адмирал Кастильский, дед Фердинанда с материнской стороны, и архиепископ Толедский, в то время сторонник Изабеллы, узнав об этом, успели заблаговременно предупредить ее об опасности, так что она скрылась до прибытия войск..

Изабелла отправилась в Вальядолид, где сотни людей вышли на улицы, чтобы торжественно встретить ее. Срочно отправили посольство в Арагон, чтобы Фердинанд и его отец, понимая серьезность положения Изабеллы, поторопились со свадьбой.

В то время король Хуан снова вел междоусобную войну, пытаясь удержать власть, и у него не было денег на свадебное путешествие сына. Поэтому решили, что Фердинанд отправится в Кастилию тайно. Он и его люди были переодеты купцами и их слугами. Это имело смысл еще и потому, что в Кастилии было много сторонников маркиза Вилленского.

Союзу двух монархов снова помог случай. По прибытии в замок, где их должны были устроить на ночлег, Фердинанд и его друзья по ошибке были приняты за врагов, и солдаты стали сбрасывать со стен огромные камни, один из которых едва не попал в голову Фердинанду. Тот чудом остался жив.

Тянуть со свадьбой при сложившихся обстоятельствах было нельзя. Между тем ни у жениха, ни у невесты не было достаточно средств на ее устройство, и им пришлось занять денег.

19 октября 1469 г. во дворце Хуана де Виверо состоялось их бракосочетание. Как только торжественная церемония завершилась, молодожены послали извещение об этом брату Изабеллы королю Генриху.

Он не прислал поздравлений, ответив лишь, что должен посоветоваться с министрами. Ближайшим следствием этого брака явилось намерение короля и маркиза Вилленского выдать принцессу Хуану (Бельтранею) за брата французского короля Людовика XI. Генрих и его жена поклялись, что принцесса является их законной дочерью. Такой союз не был бы приятен Изабелле, так как в случае его успеха принцесса Хуана получила бы французскую поддержку в притязаниях на кастильский престол.

Все эти превратности Изабелла переносила со спокойным достоинством, и это производило хорошее впечатление на окружающих. Люди стали надеяться, что при этой королеве они избавятся от анархии, терзающей страну, и в ней восстановятся мир и благочестие. Молодожены жили первоначально в бедности, пользуясь материальной поддержкой друзей (которые, очевидно, видели в этом определенный залог на будущее). Следующие пять лет в Кастилии по-прежнему царила анархия. Грабежи и убийства повсеместно стали обычным делом, в то время как двор жил в роскоши и распутстве.

Изабелла же вела благочестивую жизнь и терпеливо ждала своего часа.

В декабре 1473 г. состоялось примирение между нею и братом, причем Генрих дал несколько пиров в ее честь. К сожалению, после праздников он вдруг заболел, и враги Изабеллы распространили слухи, будто она пыталась отравить его. Генрих решил, что примирения с сестрой не произошло и лучше сделать ее своей пленницей. Но из этого ничего не вышло. В следующем году скончался маркиз Вилленский, и Изабелла надеялась, что без его дурного влияния на брата между ними снова восстановится мир. Однако Генрих, страдавший неизлечимой болезнью, сам скончался в конце 1474 г. Государство было очень ослаблено гражданскими войнами и фактическим безвластием, казна опустела. Оставались две претендентки на трон — предполагаемая дочь Генриха и Изабелла.

Казалось, ужасные междоусобные войны, опустошавшие страну, будут продолжаться и при новом царствовании.

После кончины брата Изабелла стала королевой Кастилии. Фердинанд, находившийся тогда в Арагоне, быстро вернулся к жене. При обсуждении вопросов управления Фердинанд заявил, что первенство в управлении страной должно принадлежать ему. Изабелла, рассудительная и миролюбивая, тем не менее готова была отстаивать свои законные права. После долгих рассуждений и споров их сторонники решили, что, поскольку Изабелла является законной королевой Кастилии, Фердинанд не имеет верховенства над Изабеллой.

Как рассказывают хронисты, Фердинанд был задет и заявил, что вернется в Арагон, поскольку в Кастилии в нем не очень нуждаются. Изабелла, однако, сумела его урезонить, доказав, что в такое ненадежное для них обоих время не стоит обижаться друг на друга. Они — супруги, чьи интересы совпадают, к тому же им надо подумать о дочери (в то время у них был ребенок — дочь Изабелла, родившаяся в 1470 г.). Судя по всему, этот урок благоразумия не пропал даром для Фердинанда. В дальнейшем супруги всегда сотрудничали на равных и сами подчеркивали свою равную власть.

Времени для обид и претензий не было, тем более что сторонники Бельтранеи объединились и провозгласили ее единственной законной государыней. Во главе их стоял сын старого врага Изабеллы — маркиз Вилленский-младший. К тому же прежний друг Изабеллы, архиепископ Толедский, переметнулся теперь к ее врагам, недовольный тем, что, по его мнению, не получил достаточной власти и влияния.

Но самым серьезным противником был Альфонс V Португальский. Он также хотел завладеть Кастилией, а кроме того, был оскорблен тем, что Изабелла отвергла его предложение и стала женой Фердинанда. Он планировал завоевать Кастилию и, чтобы успокоить население, жениться на дочери Генриха. Правда, дело осложнялось тем, что девочке было всего тринадцать лет и к тому же она являлась племянницей самого Альфонса. Но он надеялся, что папа даст разрешение на этот брак такому влиятельному монарху, как он, Альфонс.

В мае 1475 г. король вторгся в Кастилию, поддержанный маркизом Вилленским-младшим. Альфонс был помолвлен с Хуаной, а к папе отправили гонца за разрешением. Его и его невесту провозгласили законными государями Кастилии. Началась война, продолжавшаяся четыре года, в которой Фердинанд и Изабелла одержали полную победу.

Потерпевший унизительное поражение Альфонс заявил, что хочет стать паломником, и отрекся от трона в пользу сына. Однако приближенные отговорили его от этого и убедили вернуться в Португалию, что Альфонс и сделал еще до коронации сына, сохранив власть. Однако он тут же снова решил начать войну с Изабеллой. Но донна Беатрис, тетка Изабеллы к свояченица Альфонса, уговорила его предоставить ей роль посредницы. В результате ее встречи с Изабеллой между двумя странами было достигнуто соглашение. Альфонс обязался отказаться от притязаний на Кастилию и расторгнуть помолвку с дочерью Генриха, которая также не должна была притязать на кастильский трон. Она обязалась согласиться на брак с сыном Фердинанда и Изабеллы (который недавно родился) либо уйти в монастырь. Португальский принц Алонсо обязывался жениться на дочери Изабеллы и Фердинанда. Договор был подписан, и войны закончились.

Хуана, сомневавшаяся в том, вступит ли она когда-нибудь в брак с малолетним женихом, предпочла уйти в монастырь. Альфонс заявил, что он тоже намерен уйти в монастырь, поскольку также устал от мирских дел, но он скончался прежде, чем успел исполнить свое намерение.

Тогда же скончался и отец Фердинанда, и тот стал королем Арагона.

Теперь Арагон и Кастилия стали одним государством. Оба монарха решили сделать Испанию по-настоящему единой, воссоздать в стране законность и порядок. Они поэтому должны были обратить внимание на судьбу Гранадского эмирата.

При Изабелле и Фердинанде порядок в стране действительно был восстановлен. Им удалось положить конец анархии. Изабелла учредила «Священную Эрмандаду» — военное братство, возникшее из отрядов самообороны для защиты жизни и имущества граждан. Братству удалось справиться с разбоем, грабежами, изнасилованиями и другими серьезными преступлениями. Были снижены налоги на горожан, а те оказали немалое содействие в борьбе с преступниками. В тех городах, где замечали преступников, звонили в колокола, что облегчало поимку многих из них. Было также упорядочено законодательство. Через несколько лет люди освободились от бремени расходов, связанных со «Священной Эрмандадой», так как просто отпала в ней необходимость: большая часть преступлений и насилия, расцветших при Генрихе, была прекращена. Теперь было достаточно полицейской службы, чтобы охранять порядок.

Конечно, не обходилось без трудностей в государственном управлении, но население быстро поняло, что уважение к закону и порядку идет на пользу всем честным людям и им есть за что благодарить королеву и ее мужа Фердинанда.

Изабелле было суждено увидеть воплощение своих планов. Она превратилась для людей в добрую правительницу, к чему всегда стремилась.

Говорят, что Изабелла, как женщина большого благочестия, дала обет своему духовнику Торквемаде, что если придет к власти, то посвятит себя искоренению ересей в стране. Вскоре ей напомнили об этом обете.

 

5. Преследование иудеев

Трудно сказать, когда иудеи впервые появились в Испании; по крайней мере, они жили там с древних времен. С давних пор здесь распространялся иудаизм и строились синагоги.

Рассказывают, что, когда св. Яков пришел в Испанию ради обращения иберов в христианство в 37 г. н. э., там уже было значительное иудейское население. Конечно, по этому вопросу нет единого мнения среди историков, и часть из них утверждает, что иудеи появились D Испании не раньше вторжения вестготов.

Естественно, существовали и разногласия между христианами и иудеями. Христиане ненавидели иудеев за распятие Христа, а иудеи презирали секту, которая создала новую религию на базе старой религии иудеев. Они были естественными противниками, при этом иудеи готовы были жить в мире со своими оппонентами, интересуясь прежде всего своими семейными делами и накоплением богатств. Христиане же, будучи приверженцами новой религии, горели желанием обращать всех в свою веру.

К сожалению, иудеи не только любили копить богатства, но и выставлять их напоказ; они имели обыкновение носить богатые пестрые одежды и украшения из драгоценных камней. Поэтому к ненависти христиан из-за убийства Христа добавлялась и зависть тех, кто не был столь удачлив. А зависть может быть еще более опасна, чем открытая ненависть.

Преследования иудеев были всегда, но в ранний период они не отличались суровостью и носили локальный характер. Еще при короле Альфонсе VIII, во второй половине XII в., один из иудеев был королевским казначеем, и фавориткой короля также была иудейка. Иудеи делились в основном на людей, умеющих наживать деньги, и интеллектуалов, занимавшихся медициной, искусством и т. д. И те и другие умели быть полезными властям государств, где они жили, что приводило к временному забвению национальных разногласий.

Но вражда и зависть по отношению к иудеям к середине XIII в. приобрели опасные для них масштабы. Христиане утверждали, что иудеи глумятся над распятием. Появились слухи о том, что иудеи похищают и распинают христианских мальчиков. Рассказывали об одном, таком случае в Сарагосе с мальчиком Доминго.

В середине следующего века, когда свирепствовала эпидемия «черной смерти» (чумы), доминиканцы, всегда отличавшиеся нетерпимостью, стали обвинять в этом бедствии иудеев; после этого люди, и без того возбужденные и настроенные против иудеев, стали их убивать и грабить, ввели новые налоги для иудеев, а Генрих II, ставший в то время королем Кастилии и Леона, требовал таких сумм, что иудеям подчас приходилось продавать себя в рабство, чтобы заплатить и не подвергнуться казни. На такой почве появился фанатик-доминиканец Мартинес, полный решимости возбуждать христиан, против иудеев. Он также утверждал, что иудеи ответственны за «черную смерть», очевидно полагая, что люди, отрицающие Христа, вызвали его гнев. Считалось также, будто иудеи менее чистоплотны, чем христиане. Эти проповеди вызвали погромы в Каталонии, Арагоне и Кастилии. Иудеи обратились к архиепископу Севильскому за защитой, и он, очевидно понимая выгоды, связанные с деятельностью иудеев, запретил Мартинесу проповедовать. Это, однако, не произвело должного впечатления на фанатичного проповедника. Даже когда папа Бонифаций IX поддержал архиепископа, Мартинес не прекратил своей деятельности. Это был не единственный случай, когда папа римский защищал иудеев. Климент VI, ставший папой с 1342 г., защитил их, когда в Германии от них потребовали креститься под страхом казни. Александр VI, правивший в Ватикане в конце XV — начале XVI вв., разрешил иудеям жить в Риме после их изгнания из Испании, видимо подумав о выгодах, какие может принести их пребывание там (он был известен любовью к богатству не менее, чем скандальной частной жизнью).

Проповедник Мартинес заявлял, будто его устами говорит сам Бог и он, Мартинес, не может перечить воле Всевышнего. Архиепископ Севильский, который не мог допустить такого принижения авторитета папы и своего собственного, вызвал Мартинеса в церковный суд. Но случилось так, что за несколько дней до разбирательства архиепископ скончался. Суеверные люди увидели в этом совпадении знак того, что Мартинес действительно является пророком, вдохновленным свыше. Мартинес, к несчастью для иудеев, получил ответственный пост в своей провинции, и все ограничения на его проповеди были сняты.

По Севилье прокатилась волна иудейских погромов и поджогов домов и синагог. Иудеям было велено жить в гетто, отдельно от христиан. Но на этом дело не кончилось. Начались нападения на гетто, и только в Севилье, говорят, было убито до четырех тысяч человек. В других городах также начались волнения, направленные против тех, кто отрицал божественность Христа. От иудеев потребовали: «Крещение или смерть!» При таких обстоятельствах многие иудеи предпочли креститься. Крещеных называли «новообращенными», но чаще использовали термин «марраны», производный от древнееврейского «марантха» (т. е. «Господь да придет»), что христианами понималось как «заклятые».

Против иудеев были приняты и новые указы. Им следовало носить определенные опознавательные знаки на одежде, им запрещалось ездить верхом и именоваться титулом «дон», они не имели права жениться на христианках и вступать в половые связи с христианками. За все это полагались суровые наказания. Им не разрешалось занимать государственные должности, а также быть аптекарями и врачами.

Но при крещении все эти ограничения автоматически снимались. Имела значение не раса иудеев, а их религия. Неудивительно, что иудеи принимали крещение десятками тысяч. И через несколько лет после снятия всех ограничений обращенные иудеи становились обычно самой богатой частью населения и даже занимали важные государственные должности. Они проникали и в ряды духовенства.

Пусть власти и принимали марранов, но массы роптали, глядя на растущее процветание этих недавних обитателей гетто. Постепенно снова начались волнения. Теперь гнев был направлен уже не против иудеев, как таковых, а против новообращенных христиан, которые, как считалось, тайно продолжали исповедовать иудаизм.

В 1449 г., когда в Толедо стали взимать новые налоги, оказалось, что многие сборщики налогов — обращенные в христианство иудеи. Это возмутило народ, и начались беспорядки, направленные против марранов. Через три года возник слух, что в Вальядолиде иудеи похитили и распяли ребенка. Еще через два года подобные слухи возникли снова.

Затем в 1460 г. францисканец Алонсо де Спина опубликовал документ о злонравии новообращенных иудеев. Он был ревностным обличителем, возможно, потому, что сам являлся новообращенным, а может быть, опасался, что гнев народа повернется против всех новообращенных, даже францисканцев. Он потребовал (этого требовало большинство доминиканцев и францисканцев) учреждения инквизиции в Кастилии, чтобы разобраться с теми, кто, внешне принимая христианство, втайне исповедует иудаизм.

В Кастилии инквизиция не была еще учреждена, хотя папа Сикст IV в 1474 г. дал распоряжение ввести ее в Испании. Это было сделано в Каталонии, Валенсии, Арагоне и Наварре. В Кастилии обвинения в ереси были нечастыми, и считалось, что с этой проблемой вполне справятся епископы.

Но де Спина так не думал. Он написал книгу, в которой уверял читателей, что иудеи — враги христиан, что они виновники эпидемии чумы, что они отравляют колодцы, что они безнравственны и не уважают целомудрие, что они наверняка похищают и распинают христианских детей, как некогда распяли самого основателя христианства, — достаточно только вспомнить известные случаи в Вальядолиде и Саморе. Он писал, что иудеи глумятся над христианской верой и если принимают ее, то ради выгоды, оставаясь тайными приверженцами иудаизма.

Не довольствуясь своей книгой, де Спина объехал всю Испанию и повсюду требовал принятия мер против иудеев, а также введения инквизиции в Кастилии.

Инквизиция была трибуналом, направленным против еретиков, а потому могла заниматься иудеями только в том случае, если они принимали христианство, иначе их нельзя было обвинить в ереси.

В 1468 г. появился новый слух о том, что на Святой неделе в Сепулведе был похищен и распят христианский мальчик. На этот раз было следствие, нескольких человек арестовали, признали виновными и приговорили к смертной казни.

Трудно сказать, совершали ли какие-то иудейские общины подобные ритуальные убийства. Может быть, распинания, о которых идет речь, действительно произошли. Иудеи приняли от христиан много страданий и, возможно, прибегли к подобному жестокому способу мести. Во всяком случае, общественное мнение было крайне возбуждено, и какие-то действия, направленные против марранов, становились неизбежными.

Изабелла не очень стремилась учреждать инквизицию в Кастилии, так как не хотела попадать в зависимость от Рима. У нее уже были трения с папой Сикстом IV. Этот папа был сыном рыбака и, говорят, так и не смог привыкнуть к ватиканскому великолепию. Человек недюжинного ума, сумевший пробиться из низов, он был известен как прекрасный администратор. Однако как и многие другие папы, он был привержен к кумовству, что иногда вызывало проблемы.

Изабелла попросила Сикста определить своего придворного священника де Бургоса на вакантное место в одну из епархий. Папа был бы рад выполнить ее просьбу, но случилось так, что это место пожелал занять его племянник Рафаэле Риарио. Папа не мог не удовлетворить его просьбу. И это был не единственный случай подобного рода, Изабелле не удалось назначить своих протеже епископом Таррагоны и архиепископом Сарагосы, так как обе эти церковные должности заняли близкие друзья папы.

Фердинанд и Изабелла, недовольные таким оборотом дела, дважды обращались к папе с просьбами (второй раз — почти в форме требования) отменить свое последнее назначение и передать епархию де Бургосу. Сикст ответил, что его власть дана ему Богом, и никто, кроме Бога, не властен над его решениями. Изабелла и Фердинанд отозвали своего посла из Ватикана и приказали испанским подданным покинуть Рим. Сверх того, они сообщили папе о своем намерении созвать духовный совет для обсуждения папских полномочий. Сикст знал, что в Риме многие очень недовольны кумовством, которое он насаждал, и, как умный человек, решил отступить. Он отменил не только последнее, но и два предыдущих назначения, из-за которых вышел конфликт с правителями Испании, и назначил кандидатов, предложенных Фердинандом и Изабеллой.

Это была большая победа Фердинанда и Изабеллы, особенно последней, которая ревниво оберегала Кастилию от влияний извне. В королевском окружении многие убеждали Изабеллу учредить инквизицию. Королева относилась к этому без восторга, видя тут папское влияние. Но был человек, которому она доверяла, — Томас Торквемада.

Прислушиваясь к его советам, королева, однако, продолжала колебаться, опасаясь усиления влияния Ватикана в своей стране. В это время. ее аудиенции добился Охеда, доминиканский аббат из Севильи, фанатик чистоты веры. Он стал горячо убеждать Изабеллу (Фердинанд тогда уехал по делам в Эстремадуру), что без учреждения инквизиции нельзя эффективно противостоять распространению иудаизма.

Изабелла вежливо выслушала его, но он ее не убедил. При королевском дворе были несколько крещеных иудеев, и они ей импонировали. Кроме того, она, зная, что нападки на марранов нередко вызваны завистью к их богатству, хотела хранить законность в Кастилии. Не считал необходимым учреждение инквизиции и Гонсалес де Мендоса, кардинал Испании и архиепископ Севильи. Это был терпимый человек, любивший комфорт и роскошь и не возражавший, когда этим наслаждались другие. Он стал священником не столько по призванию, сколько потому, что это давало ему возможность вести жизнь аристократа-интеллектуала. Он сам был не только священником, но и литератором, и переводил латинскую поэзию. Архиепископ не советовал Изабелле вводить инквизицию в Кастилии, и она, к огорчению Охеды, решила последовать совету архиепископа.

В то время в Испанию приехал главный инквизитор Сицилии де Барберри. И он, и Охеда, убедившись, что Изабелла не поддается уговорам, решили обратиться к Фердинанду. Фердинанд, в отличие от жены, не был человеком тонких чувств. Он любил чувственные удовольствия и не хотел себе в них отказывать. Вместе с тем король стремился доказать, что он настоящий католик. Последнее слово, однако, оставалось за Изабеллой, которая хотела быть полновластной хозяйкой в Кастилии и не склонна была здесь уступать даже влиянию Фердинанда.

Она дала распоряжение архиепископу Севильскому воспрепятствовать распространению иудаизма среди новообращенных. Архиепископ составил инструкцию (что-то вроде катехизиса), которую следовало преподавать в школах и зачитывать в церквях.

На какое-то время дело этим и ограничилось. Но тут произошел инцидент, сам по себе довольно обычный, который, однако, в сложившейся ситуации изменил положение и открыл дорогу для введения инквизиции в Кастилии.

У одного молодого человека из знатной семьи была любовница из семьи новообращенных. Они, тайно от родителей девушки, встречались в ее доме в иудейском квартале. Однажды он навестил ее 18 марта 1478 г., на Святой неделе, а также накануне еврейской Пасхи. Во время любовного свидания юноша был встревожен, услышав шум в доме и голоса гостей. Девушка испугалась, что ее любовник будет обнаружен, и хотела вывести его из дома, но, услышав голоса приближающихся людей, закрыла его в чулане. Случилось так, что отец девушки и его друзья остановились неподалеку от убежища ее любовника и он подслушал их разговор. Он понял, что эти мнимые христиане собрались, чтобы отпраздновать еврейскую Пасху. Молодой человек пришел в ужас. Несмотря на то, что он был любовником дочери хозяина, этот знатный юноша сразу после того, как ему удалось ускользнуть, донес о том, что происходило в доме.

Охеда, которому он все рассказал, обрадовался такому случаю. Все, кто собрались в доме девушки, были арестованы. Произвели дознание, и виновные раскаялись в грехе и просили дать им возможность вернуться в церковь.

К счастью для них, инквизиции в Кастилии тогда еще не было, и просьба их была удовлетворена после наложения церковного наказания.

Охеда же отправился в Кордову, где находились Фердинанд и Изабелла. Прежде чем увидеться с ними, Охеда встретился с Торквемадой и рассказал ему историю о новообращенных, тайно исповедовавших иудаизм. Торквемада был глубоко возмущен и вместе с Охедой направился к монархам, чтобы заверить их, что ради славы католической церкви и блага Испании следует, наконец, учредить в Кастилии инквизицию.

Фердинанд взвесил как возможные выгоды от создания инквизиции, так и возможность усиления влияния Рима и пришел к выводу, что ее учреждение будет полезно. Изабелла неохотно последовала примеру мужа. Они наконец обратились к папе Сиксту с просьбой разрешить создать инквизицию в Кастилии. Такое разрешение было получено в 1478 г., однако оно не было реализовано еще в течение двух лет.

Католические историки утверждают, что Изабелла, как благочестивая женщина, не желала причинять подданным излишних страданий и желала дать еретикам возможность одуматься, с чем и была связана задержка в учреждении инквизиции. Есть и другое мнение: эта задержка вызвана была несогласием с папой. По мнению испанских государей, они сами должны были назначить инквизиторов, и конфискованную собственность следовало распределять без участия Рима. Но оба эти объяснения представляются недостаточными. Думается, Изабелла извлекла уроки из злосчастного царствования ее отца и брата и прежде всего желала мира в стране. Она решилась сделать все королевство католическим, но по возможности предпочитала обходиться при этом без особой жестокости. К тому же, когда было получено папское разрешение, Торквемада вернулся в свой монастырь, а при королеве находился сторонник умеренных мер кардинал Мендоза.

Оба государя были к тому же заняты политическими делами, тем более что Фердинанд только что стал королем Арагона.

Весной 1480 г. Фердинанд и Изабелла отправились в Толедо, где собрались кортесы. Основной целью поездки было принятие присяги на верность двухлетнему сыну Изабеллы принцу Астурийскому. В ходе кортесов были также пересмотрены и дополнены рядом новых положений прежние законы об обращении иудеев в христианство. Теперь иудеи должны были носить на одежде красные опознавательные знаки, не покидать гетто после захода солнца; была ужесточена ответственность за занятие недозволенными профессиями. Католические историки приводят это как дополнительный пример того, что Изабелла не хотела учреждать инквизицию, пытаясь искоренить ересь мирными средствами.

Эти новые ограничения были признаком ухудшения положения иудеев. Нашелся человек, который был настолько безрассуден, что написал и опубликовал на эту тему резкий памфлет, который был признан еретическим. Говорят, что публикация этого памфлета положила конец терпению королевы. Утверждают также, что ее поторапливал Фердинанд, который хотел, чтобы богатства еретиков попали в руки государства. Как бы там ни было, в сентябре 1480 г. Изабелла дала приказ кардиналу и Томасу Торквемаде назначить инквизиторов. Таковыми стали доминиканцы Мигель Морильо и Хуан Сан-Мартино из Севильи, известные своей непримиримостью по отношению к ереси. В октябре того же года Фердинанд и Изабелла издали указ, предписывающий подданным оказывать инквизиции всякое возможное содействие.

В связи с этим многие новообращенные решили бежать из Севильи, чтобы найти убежище во владениях аристократов, таких, как герцог Мединский, где, как полагали беглецы, они будут в безопасности. Вскоре они поняли, что сделали глупость. Инквизиторы заявили, что если люди решили бежать, значит, они виновны. Для инквизиции подозрение само по себе часто являлось основанием для осуждения.

Герцогу Мединскому, маркизу Кадисскому и другим знатным людям, которые дали приют новообращенным, инквизиция предписала выявить беглецов и передать их в свое ведомство для следствия. Не исполнившие это предписание сами объявлялись заподозренными в ереси. Таким людям угрожало отлучение от церкви. Вскоре тюрьмы инквизиции заполнились арестованными, и она готова была начать свое кровавое дело.

Некоторым гражданам Севильи трудно было понять происходящее, привыкнуть к ужесточению законов после периода относительной терпимости. Некоторые марраны в Севилье за несколько лет передышки, как это водится у их народа, успели разбогатеть.

В Севилье был Диего де Сусан, обладатель огромных богатств, миллионер, один из самых влиятельных людей в городе. Увидев впервые мрачную процессию инквизиторов, он решил, что этим босоногим монахам можно помешать изменить жизнь в городе.

Он собрал друзей, также влиятельных граждан, и обратил их внимание на то, что они популярны в городе, который сделали богатым, что они богаты сами, и у каждого из них много слуг, и если все они объединятся, то смогут общими усилиями изгнать инквизиторов из Севильи. Ему удалось убедить друзей поддержать его.

Может быть, эти люди добились бы своего, если бы не случай. У Диего де Сусана была дочь, известная в Севилье своей красотой. У этой девушки был любовник-христианин, которому она рассказала о заговоре.

Инквизицию это происшествие обрадовало. Теперь инквизиторы смогли арестовать всех самых влиятельных граждан Севильи и доставить их в свою резиденцию, монастырь Св. Павла, по обвинению в ереси.

Шесть из них были признаны виновными, и напуганные жители Севильи стали свидетелями первого мрачного аутодафе (дословно — «акт веры», публичная казнь еретиков. — Пер.), еще не отличавшегося той помпезностью, какая будет потом. Осужденные были облачены в позорные желтые одежды и несли свечи. Они шли под усиленной охраной, чтобы никто не помог им бежать. Процессию возглавлял босоногий доминиканец со знаменем инквизиции. За ним попарно шли фамильяры (служащие инквизиции, выполнявшие полицейские функции. — Пер.), затем — осужденные под охраной. Замыкал шествие отряд доминиканцев во главе с Охедой. Из монастыря все шествие направилось в собор, где отслужили мессу, а Охеда произнес проповедь. Наконец, процессия отправилась на Габладские поля, где и состоялась казнь первых жертв инквизиции.

Даже Андерс Бернальдес, поборник инквизиции, признает, что де Сусан умер как христианин; если это так, то нелепым является утверждение другого сторонника инквизиции, Гарсии Родериго, будто Охеда приложил много усилий к тому, чтобы осужденный раскаялся. Это аутодафе, первое из многих, состоялось 6 февраля 1481 г.

Что до красавицы дочери миллионера де Сусана, то легенда гласит, что она раскаялась в содеянном и по решению епископа Тибериадского ушла в монастырь. Однако она не смогла жить в обители, бежала оттуда и сделалась проституткой. В этот период своей жизни она, говорят, родила нескольких детей. Когда красота ее увяла и она перестала интересовать знать, эта женщина нашла приют в доме простого бакалейщика. Скончалась она в нищете и, будучи при смерти, будто бы попросила, чтобы ее череп был помещен над дверью дома, где она вела безнравственную жизнь.

История эта стала широко известной благодаря тому, что посвящена была дочери человека, который организовал заговор против инквизиции в Севилье и сам стал одной из ее первых жертв. Между тем инквизиторам требовались новые жертвы. Охеда велел жителям Севильи выдавать инквизиции еретиков под угрозой быть заподозренными в ереси. Но в это время эпидемия чумы, свирепствовавшей в Испании, дошла до Севильи. Одной из первых ее жертв стал сам Охеда. Он планировал новые аутодафе, но чума не позволила его планам осуществиться. Сами инквизиторы временно переселились в деревню Арасену. Но и здесь доминиканцы не оставили преследований еретиков. Результатом явилось новое аутодафе, когда казнено было двадцать с лишним человек. Когда кончилась эпидемия, инквизиция вернулась в Севилью. Теперь аутодафе происходили примерно раз в месяц. Инквизиторы искали себе все новых жертв. Монастырские тюрьмы были переполнены, и арестованных стали отправлять в Трианский замок недалеко от города. Вскоре переполнилась и тамошняя тюрьма. Не довольствуясь сожжением живых, инквизиторы посмертно обвиняли в ереси и отступничестве усопших, и их тела эксгумировались и публично сжигались. Вскоре был издан и новый указ. Все, считающие себя виновными в ереси или отступничестве, должны были публично покаяться в установленный срок; им дали понять, что иначе им нечего рассчитывать на снисхождение.

Двадцать тысяч новообращенных, боясь наказания, признались, что они практиковали иудейские обряды. Им было сказано, что покаяние должно быть искренним, а в их искренность поверят только тогда, когда они сообщат о том, кто из их знакомых был виновен в таком же грехе. Под угрозой костра и позора и нищеты для детей эти люди должны были выдать своих друзей. Многие из них так и поступили. Один из католических хронистов, священник Бернальдес, назвал это происшествие деянием во славу церкви, поскольку не только многие еретики вернулись в лоно церкви, но и обличили тех, кто был более виновен, так как уклонился от добровольного покаяния. Морильо и Сан-Мартино (против жестокости которых протестовал даже папа) издали еще один указ, предписывавший всем гражданам искать среди новообращенных тех, кто тайно отправлял иудейские ритуалы, и сообщать о них инквизиции. Тот, кто этого не сделает, сам подпадал под подозрение в ереси и не только мог быть отлучен от церкви, но мог предстать перед следствием. Чтобы нельзя было сослаться на незнание иудейских ритуалов, был опубликован их список.

Этот указ встревожил все население — и евреев, среди которых почти все (в Севилье) были новообращенными, и христиан, которых могли заподозрить в недонесении на лиц, исповедующих иудаизм.

Люди должны были прислушиваться к разговорам: если кто-то скажет, что ждет Мессию, значит, он не верит, что Мессия уже явился, значит, этот человек не христианин и о нем надо донести инквизиции.

Так как люди, тайно отправлявшие иудейские обряды, держали это в секрете, христианам предписывалась бдительность. Им следовало следить за тем, празднует ли кто-нибудь иудейскую субботу, зажигает ли огни в ночь на субботу, воздерживается ли в субботу от труда. Следовало проверять, едят ли новообращенные мясо во время Великого поста, соблюдают ли иудейские посты и празднуют ли иудейские праздники, благословляют ли детей наложением рук, без крестного знамения, обрезают ли младенцев, дают ли им иудейские имена, не поворачивают ли умирающих лицом к стене, устраивают ли принятый у иудеев ритуальный ужин перед путешествием и т. д.

Никто из новообращенных христиан не чувствовал себя в безопасности. Историк Хуан Льоренте утверждает, что инквизиторы в Севилье готовы были осудить тысячи людей, чтобы показать королеве, что в этом городе процветает ересь и она напрасно медлила с введением инквизиции. Этот Льоренте родился в 1756 г., а в двадцать три года стал священником. Знание римского и канонического права обеспечило ему место в Высшем совете Севильи, который фактически был советом инквизиции. Однако это был человек, склонный к самостоятельному мышлению, что не приветствовалось в его среде. Кончилось тем, что ему пришлось отправиться в монастырь и искать себе другой вид занятий. Когда в Испанию вторгся Наполеон, инквизиция была временно упразднена, а Льоренте смог ознакомиться с ее архивами. Будучи изгнанным из Испании, он в Париже написал «Критическую историю испанской инквизиции». Он, как никто, был подготовлен к тому, чтобы написать такую книгу. Льоренте был осужден правительством Испании и церковью. Но он оставил миру ценную информацию о преступлениях инквизиторов и изложил ее в манере, заслуживающей доверия читателя.

Севилья в то время переживала тяжелые времена. Мрачные процессии инквизиторов и костры создавали гнетущую атмосферу. Но может быть, хуже всего была обстановка подозрительности, когда не доверяли друг другу ни соседи, ни друзья, ни даже родные. Поощрялись доносы детей на родителей и супругов друг на Друга. Более всех старались выявить еретиков монахи. Известен случай, когда один монах в монастыре Св. Павла ранним субботним утром залез на крышу, чтобы посмотреть, нет ли бездымных труб в городских домах. Бездымная труба означала, что хозяева не топили печь. А не зажигали огня в доме в такое время, скорее всего, новообращенные иудеи, тайно исповедовавшие иудаизм. Бездымные трубы уже являлись достаточной уликой для привлечения людей к следствию инквизиции, а отсюда уже было недалеко до пыток и аутодафе.

Со Времени первого аутодафе (6 февраля 1481 г. — Пер.), когда погибли де Сусан и его друзья, до конца того же года, как сообщает Льоренте, только в Севилье было сожжено 298 человек, а еще 79 раскаявшихся были приговорены к пожизненному заключению. Сжигали также трупы заподозренных в ереси. Все это происходило на Табладских полях, где была сооружена каменная платформа. Это место назвали «местом сожжений».

Многим новообращенным удалось бежать из Испании, и часть из них обратились с жалобами к папе Сиксту. Беглецы заверяли его, что они хорошие христиане, но в Севилье жить невозможно, так как там достаточно врагу оклеветать человека, и он уже не сможет оправдаться перед властями. Сикст, недовольный тем, что Фердинанд и Изабелла все же добились создания инквизиции в Кастилии на своих условиях, объявил, что там нарушаются уставные положения инквизиции, и направил протест двум государям. Он подчеркнул, что они настояли на том, чтобы самим назначать инквизиторов, но работа двух их назначенцев оказалась неудовлетворительной. Поэтому он, папа, отменяет свое разрешение назначать инквизиторов, а при поступлении новых жалоб своей властью отстранит тех, кого уже назначили король и королева.

Фердинанд и Изабелла не протестовали. Назначение инквизиторов волновало их меньше, чем другая уступка, которой они добились, — право распоряжаться поступающим в испанскую казну имуществом, конфискованным у осужденных.

Сикст же назначил совет из восьми доминиканцев для управления делами инквизиции. Во главе был поставлен де Себриан, а одним из членов совета стал Торквемада. По указу папы в Испании создавался апелляционный суд, и были подготовлены буллы о том, что инквизиция должна подчиняться требованиям, обязательным для всей церкви. Так как в Рим продолжали прибывать жалобщики, папа объявил, что каждому человеку, желающему установить согласие с церковью, должна быть предоставлена такая возможность. Однако Сикст не отослал эти буллы. Сначала он задержал их, чтобы пересмотреть некоторые положения, а потом, к несчастью для тысяч людей, эти документы так и не были отправлены по назначению.

Изабелла и Фердинанд, понимая, что инквизиция становится самой могущественной силой в Испании и при этом частично управляется Римом, обратились к папе с просьбой поставить во главе ее человека, который бы стабилизировал ее работу и контролировал тех, кто может вызвать недовольство Рима. У них была и своя кандидатура, которую они согласовали с папой римским. В итоге Томас Торквемада был назначен председателем Высшего совета инквизиции (Супремы).

12 октября 1483 г. Торквемада стал Великим инквизитором Кастилии, а через две недели — также и Арагона.

 

6. Торквемада и его «Указания»

Ни одно имя не связано с историей испанской инквизиции столь тесно, как имя Томаса Торквемады, и мало кто не слышал о нем. Кажется странным, что этот человек, до пятидесяти лет мало кому известный, в следующие двадцать лет своей жизни оставил такой заметный след в истории. Характерно, что одни относились и относятся к этому человеку со страхом или ненавистью, у других же он вызывает восхищение. Торквемаду наэывали палачом, но также светом Испании и «славой ордена доминиканцев».

Томас родился в 1420 г. в городке неподалеку от Вальядолида, и этот городок назывался Торквемада. Он происходил из семьи мелких дворян; в XIV в. король Альфонс XI произвел в рыцари его предка Алонсо де Торквемаду.

Дядя Томаса, Хуан, был известным богословом и писателем, который за последовательное отстаивание позиций папской власти был вознагражден саном кардинала Сан-Систо. Его брат, Педро Фернандес, был отцом Томаса.

С юных лет Томас отличался благочестием и склонностью к аскетизму. Он был очень прилежным и способным студентом и очень рано получил степень доктора богословия и философии. Однако, сделав блестящую ученую карьеру, юноша, помнивший о том, что считал своим призванием, объявил родителям о своем желании стать монахом-доминиканцем.

Это было неприятной неожиданностью для его отца, так как Томас в семье был единственным сыном, и родители надеялись, что он женится и продолжит их род. Но Томас твердо стоял на своем. Он действительно стал доминиканцем и затем получил назначение настоятеля монастыря Сайта Крус в Сеговии. С самого начала Томас был склонен подвергать себя жестким ограничениям, мало ел, а мяса не ел вообще, не носил белья, что, должно быть, причиняло ему большие неудобства, так как доминиканцы носили одежды из грубой материи. Нередко он носил также власяницу. Томас ходил босым, и многие восхищались смирением этого дворянина, принявшего монашеский сан.

Благодаря своему благочестию Торквемада приобрел известность, и Изабелла, в то время просто сестра короля, пригласила его в качестве своего духовника. Тогда этот пост отнюдь не был таким важным, каким стал в дальнейшем, так как мало кто думал, что Изабелла станет королевой. Рассказывают (хотя, возможно, эта история была сочинена впоследствии), что Торквемада, став духовником Изабеллы, добился от нее обещания, что она, если станет королевой, учредит в Испании инквизицию.

Она и была учреждена, и Торквемада стал одним из людей, которые более всего способствовали усилению и утверждению этого ужасного института.

Надо заметить, что Изабелла была весьма высокого мнения о своем духовном наставнике и постоянно с ним советовалась.

Судя по всему, Торквемада был искренним человеком. В отличие от многих слуг церкви он не стремился к богатству, а власть была ему нужна ради установления в стране единой католической веры. Есть люди, для которых уверенность этого человека в собственной исключительной правоте сродни смертному греху гордыни; однако для многих прежде, да и теперь, это признак добродетели и праведности.

Было у Торквемады и еще одно свойство, далекое от святости, — его ненависть к иудеям, более фанатичная, чем даже к протестантам и морискам (испанским мусульманам, обращенным в христианство. — Пер.). Почему Торквемада получил прозвище Бич Иудеев? Почему он преследовал их с особым фанатизмом, даже большим, чем Других людей, не разделявших его веры?

Некоторые историки утверждают, что дед Томаса был женат на иудейке, внеся тем самым «еврейскую примесь» в кровь потомков. Это, очевидно, произошло в конце XIV — начале XV в., когда иудеям была дана передышка от преследований; тогда случалось, что бедные дворяне женились на еврейках, чтобы поправить свои финансовые дела. Однако в Кастилии, где знать особенно гордилась своим происхождением и чистотой крови, подобное обстоятельство вполне могло вызвать известные осложнения, особенно после появления проповедника Мартинеса, ревностно обличавшего иудеев, и после слухов о том, что иудеи похищают и распинают христианских детей.

Известно, что де Спина, францисканец, едва ли не самый ревностный ненавистник иудеев, принявших христианство и втайне исповедовавших прежнюю веру, был сам новообращенный иудей. В его фанатизме, очевидно, присутствовала в том числе и боязнь за свою судьбу. Можно ли утверждать нечто подобное о Торквемаде? Допустим, у него действительно была еврейская кровь, и он знал об этом. Может быть, в дни юности, когда он еще не стал столь могущественным человеком, Торквемаде пришлось пережить обиды и унижения, связанные с его происхождением. Может быть также, что он скрывал это обстоятельство и опасался, что оно станет известным. Но если у Торквемады была еврейская кровь, это, конечно, в какой-то мере объясняет его фанатичную ненависть.

Сведения о его происхождении сообщает секретарь Изабеллы Эрнандо дель Пульгар, но его версия подвергалась сомнению, так как известно, что сам он был новообращенным иудеем, который, возможно, хотел видеть ревностного фанатика католицизма в числе себе подобных. Иероним Зурита, писатель более позднего времени, напротив, настаивает на чистоте происхождения Торквемады. Однако есть некоторые основания считать, что прав был Пульгар, так как католические историки стараются не называть имя бабки Торквемады.

Когда папа римский, по представлению Изабеллы, велел высшему испанскому духовенству созвать собор, чтобы упорядочить дела инквизиции, они получили также указание не допускать к делам инквизиции прелатов, у которых есть еврейская кровь. Сабатини в книге о Торквемаде утверждает, что это обстоятельство противоречит версии Пульгара о происхождении человека, назначенного Великим инквизитором. Однако в то время Торквемада был уже человеком слишком влиятельным, чтобы напоминать ему о его отчасти сомнительном происхождении. Что касается Изабеллы, то она ничего не имела даже против обращенных иудеев, как таковых; ее возмущало только их тайное возвращение к прежней религии. Да и при дворе были новообращенные. Едва ли для нее могла иметь какое-то значение версия о наличии еврейской крови у такого фанатичного католика, как Торквемада.

К тому же она, как и Фердинанд, стремилась свести к минимуму вмешательство папы в дела испанской инквизиции. Поэтому назначение Торквемады, как и утверждение его папой, не являются еще доказательствами отсутствия иудеев среди его предков.

Но возможно, для такого фанатичного католика, как Торквемада, даже само знание того, что его бабка была иудейкой, являлось вещью достаточно неприятной, ранившей его самолюбие.

Возможно также, что его скромность, аскетизм, суровые самоограничения были следствием уязвленной гордыни. Правда, для обычных людей, не знающих о его внутреннем мире, Торквемада оставался аскетом и смиренным доминиканцем, желающим одного — служить вере. Они не видели в нем жестокого гордеца, который, зная о том, что считал пятном на своей репутации, хотел всем показать, как он преследует других, кто также запятнан. И все же, живи он в другое время, когда в основе воспитания лежала бы терпимость, если бы его ум не был одержим фанатизмом, как, к сожалению, это случалось со многими умными людьми в прошлом и настоящем, Торквемада мог бы стать добрым человеком.

Помимо церковных дел, Торквемада увлекался архитектурой, и, когда он общался со строителями, обсуждавшими с ним планы построек, которые его интересовали, это был приятный и доброжелательный человек. Деньги, которые попадали в его руки, он употреблял или на преследования и казни инакомыслящих (как он сам выражался, ради славы Господа), или на сооружение великолепных зданий и строений, таких, как храм в родном городе или мост через реку Писуэргу. Венцом его архитектурных амбиций был, конечно, монастырь Св. Фомы в Авиле. Однако знаменательно, что это прекрасное архитектурное сооружение стало не только резиденцией Торквемады, но и тюрьмой для его жертв.

Едва ли можно сомневаться, что в ранней юности он искренне жаждал добродетельной жизни.

Интересно было бы проанализировать, какую роль сыграли случайности в жизни этого человека. Что, если бы его дед не женился на еврейке и у Торквемады не было бы фанатичной ненависти к иудеям? Что, если бы он не стал духовником королевы? Может быть, Торквемада так и жил бы в безвестности, оставаясь благочестивым монахом в обители Сайта Крус. Кто знает?

Став Великим инквизитором, Торквемада сразу же начал реформировать существующие законы об инквизиции и создал «Указания» из двадцати восьми статей. Начинал он с описания процедуры создания инквизиции в тех местах, где ее прежде не было. Все население при открытии следовало собрать в храмах в воскресный или праздничный день. После произнесения проповеди все верные христиане должны были присягнуть на кресте и Евангелии, что будут содействовать инквизиции и не чинить ей препятствий.

После этого устанавливался «период милости» на тридцать — сорок дней. В течение этого времени все еретики и отступники, в том числе тайно исповедовавшие иудаизм, должны были добровольно покаяться перед инквизиторами в своих грехах. В этом случае, принимая по внимание искренность их раскаяния и то, что они рассказали не только о своих грехах, но и о грехах знакомых, с ними обходились милостиво. Конечно, и им полагалось какое-то наказание, так как преступления против Бога не должны совершаться безнаказанно (странно, что инквизиторы так ненавидели Моисеев закон — им самим подошел бы скорее карающий Яхве, чем добрый Иисус); однако наказание могло быть сравнительно легким. Иначе говоря, это не было сожжение, заточение или конфискация всего имущества. Покаявшиеся должны были изложить свое покаяние письменно. Однако им следовало помнить, что однажды они уже преступили закон, а это означало в дальнейшем запрещение носить украшения из золота, серебра и драгоценных камней, одеваться в дорогие наряды, ездить верхом и носить оружие. Кроме того, от них могли потребовать за их проступок уплатить штраф в виде части своего имущества, чтобы употребить его на святые цели, например на войну короля и королевы против неверных в Гранаде. Наказания определялись местными инквизиторами на основе правил, разработанных Торквемадой.

Если же еретики не покаялись в течение этого «периода милости», а сделали это добровольно в дальнейшем, с ними все же могли еще поступить милосердно, то есть не применять смертную казнь. В этом случае вся их собственность должна была конфисковаться инквизицией. Эти люди подлежали более суровым наказаниям, чем покаявшиеся ранее, вплоть до пожизненного заключения. Но искреннее раскаяние означало сохранение их жизни.

С детьми, ставшими еретиками под влиянием родителей, следовало обращаться милостиво. Если они были моложе двадцати лет и добровольно сообщили инквизиции о порочных делах родителей, то их наказывали очень мягко, и они получали наставление в истинной вере, принимая во внимание их юные годы и то, что они получили неправильное воспитание.

Собственность еретиков и отступников подлежала конфискации с момента их впадения в ересь, поэтому, если богач, узнав заранее об аресте, передавал свою собственность другому лицу, она могла быть конфискована инквизицией.

Еретики и отступники, арестованные по поступившим на них доносам, могли, по их просьбе, получить возможность примирения с церковью в случае искреннего раскаяния, т. е. если они давали показания против знакомых. Однако, если обнаруживалось, что их раскаяние не было искренним, они передавались светской власти для казни.

Если ересь или отступничество считались не вполне доказанными, инквизиторам разрешалось подвергать арестованных пыткам. Если после этого еретик каялся в грехе, ему следовало повторять покаяние в течение трех следующих дней.

Обнародование имен свидетелей не разрешалось, так как были случаи, когда свидетелей убивали или ранили еретики. Подозреваемым разрешалось привлекать адвокатов, однако последние должны были поклясться, что, когда они сочтут арестованного виновным, то устранятся от ведения дела. Если подозреваемый в ереси, узнав о готовящемся аресте, бежал, то на всех дверях церквей в районе следовало вывесить указ о том, что он должен предстать перед инквизицией в течение месяца. Если он не делал этого, его вина считалась доказанной.

Если считалось доказанным обвинение в ереси относительно усопших, их тела эксгумировались и предавались огню, а имущество подлежало конфискаций. Члены семьи обвиненного могли попытаться защитить его, но, если им не удавалось это сделать, они подлежали тем же наказаниям, что и дети еретиков.

Инквизиторы имели право проникать во владения феодальных сеньоров и вершить там те же действия, что и на королевских землях. Если сеньоры препятствовали инквизиции, они сами считались пособниками еретиков.

Несовершеннолетние дети осужденных еретиков должны были передаваться инквизиции для получения настоящего католического воспитания за счет королевских средств на помощь бедным.

Девочки должны были получать небольшое приданое, чтобы они могли выйти замуж, они могли также уйти в монастырь.

Имущество раскаявшихся еретиков подлежало конфискации, но все, что они нажили после покаяния, сохранялось за ними.

Рабы еретиков получали свободу (не было ли это приглашением рабам доносить на хозяев?). Даже если раскаявшийся еретик получал право сохранить свое достояние, он не имел права владеть рабами.

Никто из инквизиторов не имел права получать подарки от подозреваемых. Виновные подлежали отлучению от церкви и должны были заплатить штраф в двойном размере от стоимости подарков. Все разногласия между инквизиторами должен был разбирать и разрешать Торквемада. Если инквизитор совершал мелкие проступки, он подлежал мягкому наказанию, о серьезных проступках следовало сообщить Торквемаде, чтобы виновный был отстранен и заменен другим инквизитором. В случаях, не предусмотренных «Указаниями», инквизиторы должны были сами решать, как поступить, в соответствии с благом церкви и во славу Господа.

Такова суть «Указаний» Торквемады, которые он в дальнейшем изменял и совершенствовал и которые легли в основу правил для инквизиции на последующий период.

Суровый и аскетичный, жаждущий лепить людей по своему образу, Торквемада пожелал, чтобы методы инквизиции использовались не только против еретиков и отступников.

Двоеженство теперь подлежало суду инквизиции, поскольку брак — священный институт, и оскверняющий его нарушает законы Божьи. Подлежала суду инквизиции также и содомия, и виновных ожидала сожжение на костре. Все это еще усилило страх перед инквизицией.

Видя такие жестокие наказания за аморальное поведение, люди шептались о поведении некоторых священников. Торквемада знал об этих слухах, и они доставляли ему немало огорчений. Он знал, что репутация духовенства вовсе не так чиста, как следовало бы. Ему хотелось бы выступить в роли небесного посланца, карающего всех, кто позорил Святую церковь. Среди проступков духовенства был один особенно одиозный. Не так уж редко священники, исповедовавшие молодых, привлекательных женщин, пытались совратить их, так как тогда священник и кающийся были наедине и не были разделены, как позднее, начиная примерно с XVII в.

Торквемаде было нелегко обличать подобные пороки не только потому, что их гласное обличение было большим позором для церкви, но и потому, что правила и предписания для духовенства поступали из Рима. Сам же папа Иннокентий VIII не стремился обуздывать плотские вожделения. В Ватикане у него были дети, которыми он гордился и осыпал их почестями. При таком поведении папы было бы циничным лицемерием судить строго какого-нибудь простого священника, согрешившего с молодой прихожанкой.

Однако совращение во время исповедей оставалось слишком нетерпимым, и с этим что-то следовало делать. Было разобрано поведение ряда священников, признанных виновными. Однако наказания обычно были мягкими; это считалось необходимым, чтобы не порочить церковь. Джон Марчант (историк XVIII в. — Пер.) приводит случай, когда Хосе Пералта, монах ордена Св. Иеронима, совершил грех содомии с подопечным подростком. Монах за это был приговорен к годичному заключению в собственном монастыре. С юношей, который не был священником, поступили значительно более сурово. Его провели по улицам, и на каждом углу он получал пять ударов бича. Говорят, что мальчик умер после порки. Священник же продолжал жить по-прежнему и после своего символического наказания, вероятно, готов был совершать прежние грехи при удобном случае.

Судя по всему, обычным наказанием для священников было кратковременное заключение в монастырской тюрьме и запрещение исповедовать. Не приходится сомневаться, что Торквемада возмущался распутством священников и понимал необходимость пресекать его. Если бы он был так же суров со священниками, как с еретиками, Мартин Лютер в следующем столетии лишился бы одного из своих аргументов. Но конечно, основными врагами для Великого инквизитора были иудеи и еретики, которых он так страстно ненавидел.

Изабелла и Фердинанд получили хорошее доказательство ненависти Торквемады к маврам. Во время военной экспедиции против Гранады Фердинанд столкнулся с серьезными трудностями. В войсках свирепствовала лихорадка, а у короля не было денег на продолжение кампании. Когда об этом узнал Торквемада, занятый в то время строительством монастыря Св. Фомы, он велел погрузить кувшины с золотом (которое предназначалось для строительства) на двенадцать мулов, чтобы погонщик доставил этот груз Изабелле вместе с письмом о том, что эти деньги предназначены для войны с маврами.

Правда, деньги эти оказались бесполезными. Слишком многие в армии Фердинанда были поражены эпидемией и не могли сражаться даже при наличии достаточного количества оружия. Король вынужден был прекратить военные действия. Но сам поступок Торквемады указывал на то, что этот суровый доминиканец был верным и надежным сторонником католических государей Испании. На этого человека они вполне могли положиться. Все это не могло не повлиять на их выбор, когда понадобилось решать вопрос о Высшем совете, а также о назначении Торквемады Великим инквизитором Кастилии и Арагона.

 

7. Жертвы Святой палаты

Людей, заподозренных в ереси, доставляли в особую камеру в здании инквизиции. Здание это официально именовалось «Каза Санта», т. е. Святая палата.

Для осуждения их достаточно было двух свидетельств, если только они не слишком противоречили друг другу. Обращение с подозреваемыми определялось инструкциями Торквемады и других руководителей инквизиции.

Страстное желание монархов сделать всю страну католической и пополнить казну за счет конфискаций, как и желание инквизиторов выявить побольше действительных или мнимых еретиков, приводило к тому, что инквизиторы чинили произвол в отношении несчастных, попавших в их руки. У людей было мало надежд освободиться, и нередко они надеялись только избежать истязаний и мучительной смерти. Часто подозреваемых арестовывали по ночам. Фамильяры (полицейские инквизиторы) стучали в двери и требовали, чтобы их впустили (иначе они врывались в дома, применив силу). Арестованному предлагали немедленно собираться. Эти приемы, как и подобные, применявшиеся в европейских странах в XX в., должны были запугать население. Фамильяры старались производить при задержании как можно меньше шума. Если задержанный начинал кричать и мог разбудить соседей, ему затыкали рот кляпом.

Попав в Святую палату, пленник подвергался допросам. При этом инквизиторы делали все, чтобы воздействовать на психику человека. Комната обычно была задрапирована черной материей, сквозь окна не проникало света. На столе, покрытом черным бархатом, стояло распятие и шесть горящих свечей, а также лежала Библия. У стола стояла кафедра, за которой сидел секретарь, зачитывавший список преступлений, вменяемых задержанному. За столом сидели инквизиторы в белых монашеских одеждах с черными клобуками. Позади пленника в ряд выстраивалась стража, доставившая его в здание инквизиции. Старший инквизитор обычно некоторое время не обращал внимания на арестованного, делая вид, что поглощен изучением бумаг, лежавших на столе. Это делалось по инструкции, а также с целью увеличить тревогу и растерянность пленника. Потом секретарь задавал вопросы о его имени, адресе и т. п., а старший инквизитор, отложив бумаги, спрашивал, знает ли подозреваемый, за что он арестован. Бедняга отвечал, что не знает за собой никакой вины, после чего инквизитор снова углублялся в чтение. Затем у несчастное допытывались, есть ли у него враги, как часто он исповедуется, какого он прихода, кто духовник и когда подозреваемый последний раз был на исповеди.

Инквизиторов предупреждали, что страх, растерянность, слезы и жалобы жертвы не должны производить на них впечатления. Им напоминали, что не следует забывать о коварстве еретиков. Разве они не притворялись католиками, тайно предаваясь ереси? Инквизиторам следовало помнить, что осуждение одного еретика может означать спасение для тысяч людей, так как многие еретики увлекали за собой других на путь греха и противодействия Господу и церкви.

Цель допросов состояла в том, чтобы заставить задержанного покаяться, а также, по возможности, обвинить в ереси своих родственников и знакомых.

Если, однако, человек упорно молчал в ответ на задаваемые вопросы, то применялась иная тактика. Инквизитор делал вид, что сочувствует пленнику, говорил, что не желает ему вреда, что он смотрит на пленника как на заблудшее дитя и желает, чтобы он возвратился на путь истинный. Для этого необходимо покаяться, и тогда узник снимет бремя греха со своей души, почувствует облегчение и получит прощение церкви. Но искреннее раскаяние предполагает ненависть к ереси. Поэтому покаявшийся должен назвать имена других людей, совершающих грех втайне. Покаявшиеся должны и другим дать возможность покаяться. Этот прием действовал достаточно успешно. Многие попадались на эту уловку, и новые узники появлялись в тюрьмах инквизиции. Если, однако, человек продолжал настаивать на собственной невиновности, то применялись более изощренные приемы. Например, человека могли поместить в более удобную камеру, чем раньше, и допускать к нему избранных посетителей, которые должны были вести с заключенным доверительные беседы и уговаривать покаяться, после чего он получит мягкое наказание. Арестованный не знал, что в укромном месте находился один из инквизиторов, который слышал все, что говорилось во время этих бесед. Если этот прием не давал нужных результатов, то в камеру могли подсадить нового «узника», который в действительности был агентом инквизиции. Во время длительных бесед с обвиняемым этот агент, притворяясь еретиком, должен был спровоцировать настоящего узника на саморазоблачение. Если и это не помогало, заключенного снова вызывали к инквизиторам, которые подвергали его перекрестному допросу, быстро задавая вопросы до тех пор, пока утомленный и сбитый с толку узник не начинал противоречить самому себе.

Тогда ему говорили, что он лжет, и уводили. После этого его должны были отправить в камеру пыток.

Со времен Торквемады пытки стали важной частью деятельности инквизиции. Прежде они применялись не часто. Король Франции Филипп IV в одном письме упоминает о пытках еретиков, в то время недавно введенных инквизицией, и осуждает жестокость этой меры (что не мешало ему применять их, когда он считал нужным, как в случае с храмовниками). Папа Климент V, получая жалобы от тех, кого пытали в инквизиции, велел организовать расследование этих случаев. За период с этого времени (с начала XIV в.) и до введения инквизиции в Испании сохранилось не так много записей о применении пыток (хотя, вероятно, далеко не все такие случаи записывались).

Согласно статье 15 «Указаний» Торквемады, инквизиция имела право применять пытки в случае, когда грех ереси считался «полудоказанным». Правда, имелось указание, что инквизиторы не должны проливать кровь, так как священники не имеют право это делать. Может показаться, что в законах инквизиции было и что-то от духа настоящего христианства, но это не так. Если во время применения пытки жертва вдруг умирала, то ответственный за это инквизитор должен был немедленно получить отпущение греха у своего товарища, — Торквемада дал монахам право взаимного отпущения грехов.

Пытка состояла из нескольких этапов, причем благочестивые инквизиторы именовали ее не пыткой, а допросом. Торквемада положил в основу своих «Указаний» многие положения арагонского Великого инквизитора Эймерика и инквизитора Бернарда Гун, живших в XIV в. Эймерик предложил пять стадий допроса с применением пыток, с тем чтобы на каждой стадии была возможность добиться от узника показаний.

Первой стадией было запугивание применением пыток. Вторым этапом был визит в камеру пыток, где инквизиторы демонстрировали пленнику все орудия пыток, находившиеся в их распоряжении. Этот этап считался очень важным. На третьем этапе, который должен был еще больше запугать арестованного, его раздевали и готовили к началу пытки. На четвертой стадии ему демонстрировали то орудие пытки, которое должно было быть к нему применено. Если он и на этот раз не каялся в ереси и не называл сообщников, то пытка начиналась.

Согласно закону, запрещалось повторять пытку, и человек, после первого испытания настаивавший на своей невиновности, не должен был подвергаться повторным испытаниям. Поэтому инквизиторы стремились, чтобы обойти закон, не «повторять», а продолжать пытку как можно дольше, давая жертве лишь краткие передышки.

Чаще всего в тюрьмах инквизиции применялись дыба, «подъемник», и пытка водой. «Подъемник», как самый простой, но в то же время болезненный прием, применялся чаще других. Жертве связывали руки за спиной и начинали медленно поднимать с помощью блока, так, чтобы все тело держалось на руках. Через несколько минут человека опускали вниз и предлагали покаяться. Если же он отказывался, его поднимали снова, а если и после этого он не признавал себя виновным, могли привесить к ногам гири. Когда человек терял сознание, его снимали, давая ему передышку, чтобы через некоторое время повторить все сначала.

Распространена была в тюрьмах инквизиции и пытка ъодой. В этом случае жертву привязывали к наклонной лестнице, так, чтобы человек не мог пошевелить ни руками, ни ногами, рот насильно держали открытым, ноздри закрывали деревянными затычками, а рот прикрывали куском ткани. Затем жертве медленно наливали воду в рот из кувшина. Человек автоматически делал глотательные движения, и вместе с водой в горло попадала ткань. Потом полуживому от удушья арестанту давалась передышка, чтобы через некоторое время все повторить вновь.

Кроме дыбы и пытки водой применялся, «испанский стул». Человека усаживали на стул, зафиксировав руки и голову, а ноги помещали у жаровни. Это была пытка раскаленными углями. Применялось также отрезание пальцев на руках или ногах, битье кнутом и другие виды пыток.

Лимборч в «Истории инквизиции» рассказывает об одном новообращенном иудее, на которого донес слуга, выпоротый хозяином за кражу. Этот новообращенный отказался признать, себя еретиком даже после угрозы применить пытку и продолжал настаивать на своей невиновности. Инквизиторы предупредили, что в связи с его «упрямством» он-де сам обрек себя на пытки и они снимают с себя вину в случае его смерти или пролития крови. Его поместили в мешок, который затянули так туго, что человек едва не задохнулся. Затем его освободили и предложили покаяться. Когда арестованный отказался, его тело стали растягивать с помощью специального приспособления, так что это вызвало смещение костей суставов. Он снова отказался, и тогда его связали веревками и затянули их так, что они глубоко врезались в тело, нанося раны. Его прекратили пытать, только когда он впал в бессознательное состояние. Несмотря на возможность отпущения грехов, инквизиторы старались все же не допускать кончины жертв: следовало передать узников светской власти для вынесения приговора. Сами же инквизиторы не хотели, чтобы их считали причиной чьей-то гибели. В данном случае новообращенного иудея освободили, заставив в течение двух лет носить позорную одежду «санбенито», а затем выслали из Севильи.

В «Истории инквизиции в королевствах Испании и Португалии», составленной и переведенной с испанского преподобным Дж. Бекером в 1734 г., также содержится немало рассказов о жестокостях инквизиторов. Один из них посвящен судьбе шотландца Вильяма Литгоу, арестованного в Малаге по обвинению в шпионаже. Он был протестантом, и от него сразу потребовали перехода в католицизм. Литгоу отказался, и тогда на него надели тяжелые кандалы, так что он не мог ни стоять, ни сидеть, а только лежать на спине. Ему давали только пинту воды через день, а окно в его камере было заложено кирпичами. На сорок седьмой день заточения он услышал, как у тюрьмы остановилась карета. После этого пришли инквизиторы и забрали узника в другую камеру. Идти сам он не мог, и его несли. В камере пыток, куда доставили Аитгоу, его пять часов продержали на дыбе и вернули в прежнюю камеру. Затем каждое утро в определенное время он слышал, как на том же месте останавливалась карета, и страдал от мысли, что его снова начнут пытать. Палачи не добились от него перемены веры, хотя одиннадцать раз подвергали его пыткам, после чего он был приговорен к сожжению на костре в Гранаде.

До исполнения приговора ухаживать за пленником поручили рабу-турку и рабыне-негритянке, которые были очень добры к нему, а еще один слуга, мальчик-фламандец, рассказал историю этого человека одному англичанину, оказавшемуся тогда в городе, и дело это стало известно английскому послу. Таким образом мистер Литгоу смог вернуться в Англию. Его на носилках доставили к королю Якову I, которому Литгоу и поведал свою историю. Так стало известно о бесчеловечном обращении инквизиторов не только с испанцами, но и с иностранцами, посетившими их страну.

Французы, вторгшиеся в Испанию, обнаружили в Толедской тюрьме инквизиции особое орудие пытки — статую, похожую на статую Девы Марии. Рассказывают, что спереди ее поверхность была утыкана гвоздями и ножами. Управляемая с помощью особых рычагов, статуя должна была «обнимать» жертву, нанося ей раны. Применение подобной пытки выглядит как издевательство над сутью христианской веры.

Генри Ли в «Истории испанской инквизиции», а также Сесил Рот в книге «Испанская инквизиция» приводят показательное дело некоей Эльвиры дель Кампо. Эльвира была арестована, так как надела чистую одежду в субботу и отказывалась есть свинину. Это произошло в середине XVIII в. Эта женщина сказала, что невиновна в ереси, но, когда палачи продемонстрировали ей орудия пытки, она, упав на колени, стала их умолять, чтобы они сказали, что ей следует делать. Ей ответили, что надо говорить правду. Эльвира сказала, что она и так говорит им правду. После этого ей связали руки и стали крутить веревки, выкручивая руки и требуя рассказать, что она совершила против Святой церкви. Она же кричала: «Сеньоры, я не знаю, что я такого сделала! Отпустите меня! Вы мне только скажите, что мне вам ответить, и я отвечу, как вы хотите!» Она говорила, что не ела свинину потому, что не любит ее, от свинины £е тошнит. Переоделась же она потому, что одежду пора было переменить. Но инквизиторы продолжали истязать ее, требуя, чтобы она во всем созналась. Узница снова кричала, чтобы ее отпустили, что она не знает, чего от нее хотят, умоляла, чтобы они сообщили, что ей следует сказать или сделать, повторяла, что не ела свинину, потому что не может ее есть, а одежду необходимо было сменить.

Не добившись от этой женщины желаемого, инквизиторы подвергли ее также пытке водой. Потом они временно прекратили допросы, но возобновили их через четыре дня. Узница снова умоляла сказать ей, что ей следует им отвечать, и наконец инквизиторам удалось добиться того, что она призналась, будто совершала иудейские обряды, и заявила, что раскаивается и хочет примирения с католической церковью. Такая возможность была ей дана во время аутодафе. Случай с этой женщиной, когда все происходившее в камере подробно записывалось, — один из ярких примеров бесчеловечности инквизиции.

Такие ужасные пытки, как закапывание живых людей в землю, применялись инквизицией в Нидерландах во время свирепых карательных операций с целью превращения протестантской страны в католическую.

Многие из этих историй нельзя признать полностью правдивыми, но даже с учетом этого очевидно, что несчастнейшими людьми были те, кого по обвинениям в ереси доставляли в здание, именуемое Святой палатой.

 

8 Светская власть и аутодафе

Если обращение инквизиции с тысячами узников вызывает негодование, то способ вынесения им приговора мог бы вызвать смех.

Эти благочестивые церковники, пытавшие заключенных, не могли вынести смертного приговора, потому что христианин не должен проливать кровь ближнего! Поэтому инквизиторы, полные решимости отправить своих жертв на костер, предпочитали, чтобы это выполнил кто-нибудь другой. Тогда они могли умыть руки и сказать: «Мы сделали все от нас зависящее, чтобы вернуть этих людей в лоно церкви. Нам не удалось этого добиться, так что теперь мы можем лишь оставить их светской власти».

Эти люди тщательно выбирали выражения и употребляли слово «оставить», а не «передать» (также как о пытке говорили не «повторялась», а «прерывалась»). Таким образом, они, очевидно, надеялись убедить Бога, как они себе Его представляли, в своей правоте. Этой же цели служило и поспешное «отпущение грехов» в случае внезапной смерти допрашиваемого. Желая показать, что не виновны в убийстве, инквизиторы заявляли: «Церковь больше не может вам помочь. Она отвергает вас и оставляет светской власти, впрочем ходатайствуя о том, чтобы она обошлась с вами милостиво, без пролития крови и по возможности не предавая вас смерти». Но представители светской власти быстро поняли, что эти «ходатайства о милосердии» являются формальными, и от них в действительности требуется совсем иное. Что могли поделать представители светских властей? Проявить умеренность в наказании еретиков, чтобы потом быть обвиненными в пособничестве им?

Но даже инквизиторы признавали, что и верный католик может быть иногда несправедливо обвинен в ереси и даже приговорен к смерти. Они утешали себя тем, что такие люди примут мученическую смерть во имя веры и сразу попадут в рай.

Было немало узников, которым обещали милосердие в случае раскаяния; однако это «милосердие» на деле состояло только в том, что их удавили до сожжения, что было, конечно, гораздо менее мучительной смертью. Считалось, что светская власть, в соответствии с законом, должна предавать еретиков смерти. Это началось со времени действия буллы Иннокентия IV в XIII в., согласно которой представители светских властей обязаны были казнить еретиков под угрозой отлучения от церкви.

Приговоры еретикам оглашались публично, при большом стечении, народа. Эти варварские церемонии получили название «акты веры» — «аутодефе» (на испанский лад), или «аутодафе» (на португальский лад). Последний термин наиболее известен. Их старались проводить по воскресеньям, так как воскресенье считалось святым днем, и в этот день больше людей могли стать свидетелями казни. Считалось полезным, чтобы люди знали, что бывает с теми, кто против Святой церкви. Аутодафе рассматривалось как маленькое подобие Судного дня.

Инквизиторы обладали правом отпущения грехов, и, несомненно, многие из них пользовались этим правом, чтобы получить нужную им информацию. Нетрудно было убедить людей, которых угнетало бремя их грехов, чтобы они сообщили инквизитору нужные ему сведения об определенных людях, а в обмен на это получили бы полное отпущение грехов. Естественно, легковерные люди всегда были готовы к этому, а если у них не было реальной информации, они бы пошли и на то, чтобы сочинить ее.

Инквизиторов в силу их особого положения мог отлучить от церкви только сам папа римский. Однако папы, которые вели постоянную борьбу с монархами за власть и влияние, рассматривали инквизиторов как своих слуг и, конечно, склонны были их защищать. Эта защита распространялась и на тех, кто служил под началом инквизиторов, — викариев, компаньонов, фамильяров, нотариусов и многих других слуг инквизиции.

Викарии были своего рода заместителями инквизиторов. Викарии замещали инквизиторов, когда те отсутствовали или были заняты очень важными делами; кроме того, эти помощники инквизиторов делали рутинную работу.

Компаньоны сопровождали инквизиторов во время путешествий. Они не имели постоянного поручения, но выполняли при инквизиторах роль советников.

Фамильяры являлись полицией и охраной инквизиции. Они обычно не были духовными лицами, но представляли собой полурелигиозный орден. Фамильяры также нередко посещали узников в тюрьмах, чтобы, дружески беседуя с ними, уговорить их покаяться или заставить проговориться. Никого не интересовало происхождение фамильяров и их профессия до поступления на эту службу. Главное, что они были удобными шпионами. Они легко могли притвориться обычными мирянами. Если не считать самих инквизиторов, фамильяры из всех представителей этого ведомства выглядят наиболее зловеще.

Нотариусом хотел быть далеко не всякий слуга инквизиции, так как эта должность была очень скромной, но в то же время требовала достаточного уровня образования. Нотариусы должны были записывать все вопросы и ответы во время допросов, причем по-латыни, что создавало для них дополнительные трудности, так как допросы, естественно, велись на испанском или португальском языках. Записи следовало сохранять и для того, чтобы раскаявшиеся и прощенные еретики, повторно впавшие в ересь, не могли бы избежать наказания. Благодаря нотариусам Льоренте смог узнать так много об инквизиции. Помогали инквизиции также епископы, аббаты, а иногда и юристы. Но у епископов с самого начала были напряженные отношения с инквизиторами. Епископы некогда сами были духовными судьями, и власть инквизиторов их не устраивала.

Инквизиторы были большими формалистами и любили подробно расписывать различные правила и установления. Законы, по которым жила инквизиция, создавались и пересоздавались веками, приспосабливаясь к меняющимся условиям. Важно было продемонстрировать, что это — действенная организация, а ее жестокость служит будто бы общему благу. Этому же служила и терминология вроде «оставить светской власти».

Еретиков инквизиторы разделяли на несколько разрядов. Тех, кто прямо признавал, что он впал в ересь или исповедовал нехристианские обряды, они называли «желающими сотрудничать», тех же, кто не желал сознаваться в ереси или утверждал, что впал в ересь «по неведению», называли «противоречащими». Были также и «предполагаемые», которые общались с настоящими еретиками или высказывали сочувствие лишенным состояния или приговоренным к сожжению. Таким людям следовало сделать официальное заявление, что они — не еретики и в дальнейшем никогда не попадут под влияние еретиков.

Те, кто чинил препятствия инквизиции, также считались виновными. В эту категорию входило много людей, в том числе те, кто даже в небольшой мере проявляли доброту к еретикам.

Как подобное отношение к людям сочеталось с призывом Христа, согласно Евангелию от Иоанна (XIII, 34–35)? Там сказано: «Возлюбите друг друга, как Я возлюбил вас. Ибо все узнают Моих учеников по этой любви».

Каким же образом христианское милосердие могло стать грехом против церкви? Это — указание на расхождение между церковью и учением Иисуса. Не была ли эта церковь христианской лишь по названию?

Инквизиторы значительно расширили понятие ереси. Фактически они всегда могли утверждать, что тот или иной грех направлен против церкви, а значит, так или иначе является ересью.

Камеры в тюрьмах инквизиции также были разного класса, в зависимости от условий содержания. В наиболее удобные камеры помещали тех, кто совершал грехи вроде многоженства. Классом пониже были камеры для слуг инквизиции, которые, по мнению хозяев, не исполняли должным образом своих обязанностей. Худшие из камер — темные, грязные, с крысами и паразитами — предназначались для еретиков.

Само по себе многоженство инквизиция не наказывала слишком сурово. При искреннем раскаянии виновного его наказывали довольно мягко. Только если он отрицал брак как одно из церковных таинств, он оказывался на грани ереси и подлежал более жестким наказаниям. С грехом прелюбодеяния разобраться было нелегко. Ведь этому греху предавались и представители духовенства, и, случалось, даже папы. Поэтому считалось, что прелюбодеяние подпадает под юрисдикцию инквизиции только тогда, когда совершившие его не считают это грехом, тем самым выступая против учения церкви, что уже могло расцениваться как ересь. С целью оправдания действий инквизиции Людовико Парамо провозгласил, будто первым инквизитором был сам Господь, сославшись при этом на книгу Бытия. Адам и Ева, вкусившие плоды древа познания добра и зла, были изгнаны из Эдема, то есть лишены мирских благ. Они носили шкуры, наподобие позорных нарядов еретиков. Похоже, инквизиторам был ближе карающий Яхве Ветхого Завета, нежели любящий Христос Нового Завета, хотя они и называли себя христианами. Так что непонятным выглядит их презрение к религии иудеев и ненависть к тем, кто исповедовал ее и после принятия христианства. Религия для них нередко сводилась к тому, есть ли свинину, к проблеме обрезания и другим ритуалам. Ритуалы и догмы заместили для них подлинное христианство.

Позорное одеяние еретиков именовалось «санбенито» (искаженное в разговорной речи «saco bendito»1). Оно было введено еще св. Домиником.

По описанию Доминика этот позорный наряд изготовляли из мешковины мрачных цветов. Во время альбигойских войн католические рыцари носили туники, украшенные знаком креста.

Доминик приказал, чтобы раскаявшиеся еретики носили два знака креста на своей одежде. После окончания войн военные перестали носить знак креста, и было решено, что еретикам следует носить на груди на своей одежде два желтых креста.

Благословенный мешок (мел.).

До Торквемады «санбенито» представлял собой простую тунику, но Великий инквизитор преобразовал этот наряд, чтобы с его помощью усилить страдания еретиков. Это было одеяние наподобие плаща, с дырой наверху, чтобы его можно было надевать и снимать через голову, сшитое из желтой мешковины, с вышитыми красными крестами.

Тип «санбенито» зависел от характера греха, и осужденные должны были носить его в определенное время. Одним предписано было надевать эту одежду по праздникам и воскресеньям, другим же постоянно. Люди сторонились тех, кто носил такие одежды.

Подозреваемые в ереси в «легких случаях» носили «санбенито» без креста, в «более тяжелых случаях» — с одной палочкой от креста спереди и сзади, а в случае «тяжких обвинений» — с полным знаком креста. К ношению этой одежды приговаривали на несколько лет, иногда оно сопровождалось поркой в определенные дни.

Для тех, кого приговаривали к сожжению, существовал особый тип «санбенито», с изображениями, символизирующими их судьбу. Приговоренные к пожизненному заключению с конфискацией имущества носили наряд с крестами спереди и сзади, а также высокий колпак, похожий на митру. Еретики, повторно впавшие в ересь и приговоренные к сожжению, но раскаявшиеся, в виде «милости» должны были быть удавлены до сожжения — на их «санбенито» изображали чертей и костры, при этом языки пламени направлены были вниз. Тем, кто так и не раскаялись и приговорены были к сожжению заживо, полагалось одеяние с изображениями чертей и костров, но языками пламени, направленными вверх.

Торквемада проявил изощренную изобретательность касательно этих позорных одеяний, придавая им особое значение в борьбе с еретиками.

Многих осужденных приговаривали к «вергуэнса» (позору). Это было наказание для тех, кто признал себя виновным в ереси и попросил о примирении с церковью. Все они, независимо от погоды, должны были пройти по улицам, раздетые до пояса. Во главе этой процессии шли фамильяры. Каждый из раскаявшихся нес незажженную свечу; это, согласно символике инквизиции, означало, что эти несчастные еще не «узрели свет», но свечи даны им в знак надежды. Когда церковь снова примет их, им будет разрешено зажечь свечи.

У церковных дверей процессия останавливалась. Затем полуобнаженные мужчины и женщины входили в церковь, а два священника, стоящие у дверей, ставили на лоб входящим знак креста, что означало новое обретение креста для этих раскаявшихся еретиков.

В церкви раскаявшихся ожидали инквизиторы, а над алтарем висел зеленый крест — эмблема инквизиции. Нотариус оглашал имена приговоренных и объявлял о наказании, которое их ожидало.

Оно состояло в том, что все эти люди в течение шести пятниц подряд должны были, так же раздетые до пояса, проходить по улице, подвергаясь при этом бичеванию. По окончании этого срока они навсегда лишались права занимать почетные должности, носить ювелирные украшения и роскошные одежды, а кроме того, должны были отдать инквизиции пятую часть своего достояния, которая будет использована для священной войны с Гранадским эмиратом.

Всем этим людям делалось мрачное предупреждение. В случае, если они повторно впадут в ересь, им не поможет даже покаяние. Инквизиция им уже не поверит, и они будут «оставлены светской власти».

Таким образом, над всеми, пережившими это позорное наказание, нависала угроза возможной гибели в будущем, в случае новой ошибки или мести кого-то из недоброжелателей.

Само слово «аутодафе» вызывало страх, но была в нем и какая-то мрачная гипнотическая сила. Эти акции происходили по праздничным дням и вызывали больше эмоций, чем знаменитые традиционные «бои быков». В то же время людям, конечно, давали понять, что это не развлечение в обычном смысле, но религиозная церемония. Инквизиторы вовсе не желали, чтобы в такие дни люди предавались веселью или как-то нарушали порядок, что было бы греховно. Поэтому аутодафе начинались утром и заканчивались перед сумерками, но не проводились в ночное время. Вечером накануне аутодафе осужденных еретиков приводили в Святую палату инквизиции и объявляли, что назавтра их сожгут. В качестве «милости» инквизиторы приставляли ко всем осужденным священников, которые всю ночь должны были уговаривать их покаяться и спасти свои души; что касается их тела, то хотя они должны быть казнены за свои грехи, но если они покаются, то будут удавлены до сожжения.

На следующее утро всех осужденных, одетых в «сан-бенито», выводили из тюрьмы. Начиналась церемония аутодафе. Возглавляла процессию группа лиц, которая несла зеленый крест, задрапированный черной материей. За ними шли фамильяры. Далее следовал священник. Он нес церковную облатку (символ Тела Христова. — Пер.), и все люди в толпе должны были при его приближении становиться на колени. Затем снова шли фамильяры, а за ними — осужденные еретики. Каждого из приговоренных к сожжению сопровождало два доминиканца, чтобы в эти последние часы склонить его к спасению души. Таким образом инквизиция хотела продемонстрировать свое милосердие. Следом за осужденными несли портретные изображения еретиков, которым удалось бежать из Испании, а также вырытые тела тех, кто был осужден за ересь посмертно. Очевидно, эта часть шествия производила наиболее мрачное впечатление. Далее следовали инквизиторы со знаменами, а за ними — полицейские и мелкие чиновники инквизиции. По обе стороны процессии шли строевым шагом солдаты с алебардами.

Приверженность инквизиторов к формализму сказывалась во всем. Хотя судьбы всех осужденных были уже решены, каждому должен был быть зачитан список преступлений и объявлен приговор, а таких людей нередко были сотни. Сверх того, полагалось еще совершить церковную службу. Поэтому церемонии аутодафе продолжались по многу часов, и бывали случаи, когда они начинались в шесть утра летнего дня, а заканчивались, когда смеркалось.

На соборной площади, где обычно и происходило завершение аутодафе, сооружали два помоста с установленными на них скамейками. На одном из них должны были сидеть осужденные еретики, так чтобы их могла видеть толпа, и все, кто хотел показать, что они хорошие католики, подвергали их всякого рода оскорблениям. Рядом с осужденными сидели монахи, которые продолжали убеждать их покаяться. На этом же помосте находились мертвые тела и чучела еретиков, подлежащие сожжению. На втором помосте сидели инквизиторы и их слуги; там же находились крест и алтарь.

Священники служили мессу и читали проповедь, после чего Великий инквизитор декламировал торжественную клятву верности инквизиции, которую обязаны были, став на колени, повторять за ним все присутствующие. Если на церемонии присутствовали монархи, они обычно воздерживались от произнесения этой клятвы. Фердинанд и Изабелла всегда старались не допускать усиления папского влияния в Испании, а инквизиция как-никак имела корни в Риме. Не произносил клятвы и император Карл, и только его сын Филипп II, угрюмый отшельник и фанатичный католик, стал произносить клятву верно служить инквизиции.

Затем следовала церемония передачи осужденных в руки светской власти, поскольку церковь уже сделала все от нее зависящее. При этом зачитывали подробный список грехов и преступлений всех осужденных — от получивших самое легкое наказание до приговоренных к сожжению на костре.

Священник обращался к светской власти с просьбой «проявить милосердие» и не проливать кровь. Но ведь сожжение на костре и происходило без пролития крови. Однако инквизиторы считали, что их не в чем упрекнуть. Они просто отчаялись спасти души этих упрямых еретиков.

Те, кто попросил о примирении с церковью, хотя и повторно впал в ересь, могли рассчитывать на «милость»: их могли удавить уже в то время, когда начинали разжигать костры. Немало людей в эти последние минуты объявляли, что они согласны примириться с церковью, предпочитая удушение, как более легкую смерть, сожжению на костре.

Из толпы раздавались возгласы одобрения. Аутодафе у многих вызывало чувство экзальтации, к которому примешивался страх. Длительная религиозная церемония, сопровождавшаяся пением монахов и колокольным звоном, должна была производить на людей гипнотизирующее действие, словно освящая все происходящее. Инквизицию трудно было насытить. Аутодафе следовали одно за другим, они происходили не реже раза в месяц.

Такова была новая инквизиция — инквизиция Торквемады. В толпе у многих людей, очевидно, невольно возникали вопросы: когда произойдет очередное аутодафе? Когда можно будет снова видеть осужденных еретиков, проклинать их и швырять в них отбросы?! И кто будет следующими жертвами аутодафе? Последний вопрос не мог не вызывать невольных опасений у многих, даже самых простых людей в толпе зрителей. Кто же станет следующим?

 

9. Загадочное происшествие в Ла-Гардии

Главным желанием Фердинанда, как, впрочем, и Изабеллы, было объединение под своей властью всей Испании и сокрушение последнего оплота мавров. Мавры же умели воевать, и им приходилось сражаться отчаянно, так как их положение в 1480-х годах все ухудшалось.

Может быть, из-за такой занятости государей Торквемада и получил огромную власть. Он был самым могущественным в Испании человеком после короля и королевы, но имел влияние и на них благодаря своему красноречию и ауре святости.

Помимо войны с маврами у монархов были сложности и в собственном королевстве. В 1484 г. французский аристократ д'Альбрэ сделал предложение Катарине, юной королеве Наваррской. Его владения прилегали к территории Наварры, и испанские государи увидели в таком браке опасность для своей страны, так как французы давно уже стремились присоединить Наварру к своему королевству. Однако мать Катарины были француженкой, заинтересованной в таком браке, и он состоялся.

Но значительная часть населения Наварры не желала усиления французского влияния, и Фердинанд с помощью искусной дипломатии сумел заручиться поддержкой недовольных наваррцев на тот случай, если бы французы решились воспользоваться ситуацией в своих целях. Это создавало напряженность на арагонской границе, и в таких условиях королю и королеве приходилось часть внутренних дел перекладывать на приближенных, которым они больше всего доверяли. А Торквемада, с их точки зрения, заслуживал особого доверия, так как, подчиняясь Риму, все же неизменно имел в виду интересы Испании.

Изабелла, всегда отстаивавшая свою власть над Кастилией, добилась удивительных успехов в установлении законности и порядка в своих владениях. Не так легко было приучить к порядку подданных, привыкших к анархии в царствование ее отца и брата. Ей удалось добиться, чтобы феодалы, ранее выяснявшие отношения силой оружия, теперь подчинялись судебным решениям, бандиты же были искоренены по всей стане. Правительство Изабеллы не жалело сил для того, чтобы их найти и задержать, после чего их сурово наказывали.

Хотя Изабелла всегда прислушивалась к советам Торквемады и относилась к нему с огромным уважением, она никому не хотела уступать прерогатив верховной правительницы, даже если это могло повлечь за собой противоречия между королевской властью и церковью. Примером тому может служить происшествие в Трухильо в 1486 г. Местный священник за уголовно наказуемый проступок был посажен в тюрьму светскими властями. Но церковные власти всегда в таких случаях ревниво относились к деятельности светских. Они считали, что это их право — разбирать такие дела, даже если они не имели никакого отношения к церковной деятельности. Священникам, читающим проповеди, было не так уж трудно возбудить недовольство народа. Живя во времена инквизиции, многие старались угодить церкви. К тому же толпу вообще сравнительно легко возбудить, а погромы и грабежи привлекательны для многих людей, особенно когда беспорядки происходят с одобрения церкви и инквизиторов. В результате в Трухильо толпа народа ворвалась в тюрьму и освободила не только этого священника, но и других заключенных. Духовенство было довольно: церкви удалось преподать светской власти хороший урок. Однако у Изабеллы, как бы она ни поддерживала церковь, было свое мнение о том, что хорошо и что плохо для государства. Она послала в Трухильо войска, и порядок был восстановлен. Главарей бунта арестовали и казнили, а священники, подстрекавшие народ на бунт, были изгнаны из Испании. Таким образом, королева показала, что она поддерживает церковь, но до известного предела, а государственные интересы для нее важнее всего.

Результаты введения инквизиции в Кастилии не могли не обрадовать Фердинанда. Королевская казна стала пополняться, и король был уверен, что рвение Торквемады принесет нужные средства для сокрушения оплота мавров.

Между тем инквизиция в Арагоне, существовавшая там уже лет сто, была слабым институтом и по этой причине не вызывала особого протеста. Как и в других странах, она могла постепенно сойти на нет. Однако Фердинанду нужны были деньги на войну, а Изабелла хотела сделать всю Испанию католической, и добиться всего этого можно было, поставив Торквемаду по главе инквизиции также и в Арагоне.

В апреле 1484 г. Фердинанд созвал кортесы и пригласил на заседание Торквемаду, представив его как Великого инквизитора Кастилии и Арагона. Арагонцы приуныли: слухи о кастильской инквизиции и аутодафе дошли, конечно, и до Арагона. Новообращенные христиане были напуганы, и чем они были богаче, тем больше тревожились. Однако не все впали в уныние. Многие арагонцы надеялись, что, в отличие от Кастилии, им в своем королевстве удастся оказать более действенное сопротивление новому учреждению.

В Арагоне был установлен тот же порядок, что уже существовал в Кастилии. Все подданные были обязаны содействовать инквизиции под страхом подозрения в ереси. Торквемада сразу же назначил двух инквизиторов, Педро Арбуэса и Гаспара Хуглара.

Но и после этого назначения богатые новообращенные христиане не верили, что им придется жить в таком же страхе, как их товарищам в Кастилии. Они отправили две депутации, папе и Фердинанду, с просьбами сохранить старые обычаи и не вводить пока порядков, установленных Торквемадой. Эти просьбы остались без ответа, а новые инквизиторы принялись за дело не менее ревностно, чем их наставник.

Результатом их усилий стал ряд аутодафе в мае-июне 1485 г. в Сарагосе, причем несколько человек были сожжены на глазах у горожан. Прежде чем произошла новая серия аутодафе, инквизитор Гаспар Хуглар скончался от какой-то загадочной болезни. Многие сочли, что он был отравлен.

После этого произошло усиление деятельности инквизиции, однако в то же время Педро Арбуэс, второй инквизитор, стал очень осторожен. Он всегда пробовал все кушанья и напитки, которые ему подавали, никогда не выходил без охраны и носил под одеждой кольчугу, а под клобуком шлем.

Когда был арестован Леонардо Эли, один из богатейших новообращенных иудеев в Сарагосе, стало ясно, что петиции богатых и влиятельных граждан не положат конец преследованиям со стороны инквизиции. Тогда другой богач, один из самых влиятельных, Педро Санчес, собрал вокруг себя группу людей, близких по положению (среди которых были и его четыре брата, занимавшие важные государственные должности). Они стали искать выход.

Собравшись в доме некоего Луиса де Сантангеля, также занимавшего высокое положение в обществе, заговорщики пришли к выводу, что у них есть только один выход: чтобы избавить Арагон от инквизиторов Торквемады, от аутодафе и костров, необходимо прибегнуть к радикальной мере — убить инквизитора Арбуэса. После этого, полагали они, трудно будет найти желающих, чтобы занять его место, и в Арагоне не установятся кастильские порядки. Это должен был сделать один из заговорщиков, получив в награду за убийство 500 флоринов.

Шесть человек выразили желание это сделать, и среди них Хуан де Эсперандэу, чей отец в то время был в тюрьме инквизиции.

Неизвестно, знал ли о заговоре Педро Арбуэс, но после гибели своего товарища он постоянно принимал меры предосторожности против убийц, и у заговорщиков ничего не получалось. Наконец они решились осуществить дерзкий план.

Они знали, что Арбуэс должен посетить ночную службу в церкви Метрополитен. Здесь-то им и будет всего легче застигнуть его врасплох. Спрятавшись в церкви (в полутемном здании это было нетрудно), заговорщики стали ждать. Они знали, что инквизитор должен выйти из галереи и пройти через церковь, чтобы присоединиться к своим товарищам-доминиканцам на клиросе. Арбузе, верный своим правилам осторожности, появился с большой палкой в одной руке и с фонарем в другой и, как обычно, в кольчуге под одеждой. Но прежде чем взойти на клирос, полагалось помолиться, встав на колени. Этим-то моментом и воспользовались заговорщики. Пение хора позволило им неслышно подкрасться сзади к молившемуся доминиканцу. Эсперандэу, ослепленный яростью, стал наносить удары вслепую и лишь ранил монаха. Но другие заговорщики набросились на него, нанося ему удары по голове с такой силой, что им удалось покорежить шлем и ранить Арбуэса в шею. Он вскочил, но Эсперандэу, желая осуществить свою месть, обнаружил на теле Арбуэса незащищенное место и нанес ему удар мечом, после чего доминиканец упал. Заговорщики тут же бежали, так как люди, певшие в церковном хоре, поняли, что случилось что-то неладное, и побежали на помощь к пострадавшему. Арбуэс умер от ран через два дня, 17 сентября 1485 г.

На следующий день после нападения на доминиканца толпы людей стали собираться на улицах, выкрикивая обвинения против новообращенных иудеев. Убийство привело к результатам, противоположным тем, на которые рассчитывали заговорщики. Гнев народа обратился не против инквизиции, а против старой мишени — иудеев. Возникла даже угроза серьезных беспорядков, но положение спас сын Фердинанда, которому тогда было семнадцать и которого отец назначил архиепископом Сарагосским. Вместе с высшими чиновниками он проехал верхом по улицам, обращаясь к народу. Он уговаривал людей не устраивать бунта, который все равно не покарает настоящих преступников, но может принести несчастье самим его участникам. Юноша обещал людям, что правосудие восторжествует.

Торквемада тут же назначил на место двух погибших трех новых инквизиторов, а служащие инквизиции переселились из старого здания в Альхаферийский замок, где находились под вооруженной охраной. Были произведены аресты и допросы подозреваемых с применением пыток, и вскоре несколько человек дали показания против заговорщиков.

Педро Санчесу удалось бежать из Испании. Его чучело было сожжено во время аутодафе вместе с живыми заговорщиками, убившими Арбуэса. Эсперандэу пронесли в клетке по улицам до входа в собор. Там ему отрубили руки, наносившие удары, после чего он был оскоплен и четвертован.

Надежды заговорщиков не сбылись. Аутодафе стали происходить в Арагоне так же часто, как и в Кастилии, инквизиция хотела показать людям свою власть. Когда один из новообращенных иудеев, убедившись, что никто из его единомышленников не может быть в безопасности в Арагоне, бежал в Наварру и нашел там убежище у принца Жаймэ, последнего, хотя он был сыном королевы Наваррской, арестовали и отдали под суд инквизиции. Его обвинили в противодействии Святой палате, а это считалось равнозначным подозрению в ереси. Жаймэ приговорили к наказанию кнутом (не на улице, поскольку он был королевского происхождения, а на церковном дворе), причем его позор был усилен тем, что при экзекуции присутствовал его незаконнорожденный двоюродный брат. Эта история всем показала могущество инквизиции, послужив предупреждением тем, кто бы хотел бросить вызов ее власти. Но ей были нужны новые жертвы. Один из заговорщиков, Гаспар де Санта-Крус, чье чучело было сожжено во время аутодафе, поскольку он бежал в Тулузу, умер, прежде чем инквизиторам удалось вернуть его в Испанию. Сын Гаспара, помогавший отцу бежать, был арестован. В наказание он должен был немедленно отправиться в Тулузу, откопать останки отца и сжечь публично. Чтобы самому избежать сожжения на костре, молодой человек выполнил этот приказ.

Что касается Педро Арбуэса, то его стали рассматривать как святого, и имя его было теперь окружено легендами. Рассказывали, что, когда он умер, колокола зазвонили сами по себе, а также, что двенадцать дней после его убийства кровь, пролитая в церкви, не высыхала и оставалась теплой. Арбузе был похоронен в той же церкви, где его убили, и ему поставили памятник. Он был причислен к лику блаженных в XVII в. и канонизирован Пием IX в XIX в. Но его гибель могла бы иметь и иное значение в истории инквизиции. Если бы народ Арагона забыл старую вражду в отношении иудеев и поднялся вместе с ними против инквизиции, то он мог бы предотвратить ее усиление и отстоять свободу мысли. Но если бы это случилось в Арагоне, то и в Кастилии последовали бы примеру арагонцев, и тогда инквизиция превратилась бы в слабое учреждение и постепенно исчезла бы, как в других европейских странах. Преследования еретиков достигли высшей точки к 1490 г., когда началось десятилетие, знаменательное для испанской истории. В 1492 г. Колумб открыл Америку, Торквемада изгнал иудеев из Испании, а Фердинанд и Изабелла изгнали мавров из Гранады, завершив тем самым Реконкисту в Испании.

В 1490 г. произошло событие, которое ускорило изгнание иудеев из Испании.

Началось с того, что некий новообращенный купец Бенито Гарсиа отправился в поездку по торговым делам и остановился на ночлег на постоялом дворе в деревне Асторга. Там в это время было много народу, и купец не смог получить отдельной комнаты, поэтому ему пришлось ночевать с соседями. Соседи эти были нечестными людьми и, обратив внимание на богатый наряд постояльца, сговорились обворовать его, как только он заснет. Когда это произошло, они стали рыться в его дорожной сумке в поисках ценных вещей, но были поражены внезапным открытием, которое заставило их отказаться от первоначального замысла. Они нашли в сумке церковную облатку, а так как их сосед был мирянином, крещеным евреем, то он должен был, скорее всего, украсть ее из церкви, совершив кощунственное преступление. Перед лицом столь тяжкого деяния ночные воры сразу забыли о собственном преступном намерении и, разбудив Гарсиа, потащили его в магистрат.

Главой магистрата был Педро де Вильяда, сотрудничавший с инквизицией, которому обещали назначение инквизитором. Поэтому задержание Гарсиа предоставляло ему хорошую возможность выдвинуться. Он потребовал, чтобы Гарсиа сознался в тайном отправлении иудейских ритуалов и краже облатки в преступных целях.

Гарсиа испугался. Он знал, что иудеев обвиняют в совершении ритуальных убийств, в похищении и распинании христианских мальчиков, и для этого они в святотатственных целях будто бы похищают «Тело Христово» из церквей. Поэтому он стал настаивать на своей невиновности. Де Вильяда приказал дать ему сто плетей. Так как Гарсиа снова не признал себя виновным, его подвергли пытке водой. После этого арестованный признал, что он тайно исповедовал иудаизм.

Однако от него требовали, чтобы он обвинил и других.

Тогда Гарсиа рассказал, что пять лет назад познакомился с новообращенным Хуаном де Оканьей, который тайно исповедовал иудаизм и убедил Гарсиа делать то же самое, но при этом умело маскироваться. Гарсиа последовал совету этого человека и тайно вернулся к иудаизму, хотя заставлял детей ходить в христианскую церковь, чтобы не быть заподозренным. Он также лживо исповедовался у священника и тайно плевал на святое причастие. Кроме Оканьи Гарсиа назвал как сообщников также Сан-Франко и его сыновей Мозеса и Юзефа, иудеев, с которыми он имел общие торговые дела.

Вильяда тут же арестовал Оканью, восьмидесятилетнего Франко-старшего и его двадцатилетнего сына Юзефа. Мозес к тому времени уже умер. Всех их доставили в тюремный замок в Сеговии. Там Юзеф тяжело заболел и, не надеясь дожить до суда, попросил, чтобы к нему допустили врача-еврея и раввина, чтобы они могли вместе помолиться.

Инквизиторы решили воспользоваться такой возможностью. Они заявили, что не могут отказать в исполнении просьбы умирающему, и решили направить к Юзефу одного из своих шпионов. Вместе с врачом к заключенному явился переодетый доминиканец Энрике, назвавшийся раввином Авраамом. С помощью притворной симпатии и ласковых слов ему удалось обмануть Юзефа. «Раввин» стал расспрашивать юношу об обстоятельствах его ареста. Юзеф, который, очевидно, знал о том, что была найдена церковная облатка, ответил, что его арестовали за то, что он замешан в ритуальном убийстве христианского мальчика.

Это сообщение придавало делу новый оборот, так как хотя все и началось с облатки в сумке Гарсиа, но ритуальное убийство в этом деле упоминалось впервые.

Вильяда не мог не оценить важности дела, которое он вел. Это было не обычное обвинение новообращенных в приверженности к старой религии. Он снова отправил Энрике к Юзефу, но тот, поправившись и, очевидно, став осторожнее, больше ничего не сообщил.

Между тем дело дошло до самого Торквемады. Он был обрадован, так как давно искал предлог для изгнания иудеев из Испании, а дело о ритуальном убийстве позволяло ему достигнуть желаемой цели. Оно могло показать королю и королеве, какой вред причиняют иудеи Испании, и возбудить против них гнев народа. Таким образом, Великий инквизитор получил возможность добиться того, к чему давно стремился, и он взял это дело под личный контроль.

Юзеф рассказал, что три года назад побывал в Ла-Гардии, чтобы купить пшеницу у семьи мельников — четырех братьев, фамилия которых, по его словам, тоже Франко, но они не родственники. Разговор с ними о делах незаметно перешел на еврейскую Пасху и ритуальный хлеб. Говорили они и о других иудейских обычаях, и братья рассказали ему, — что однажды в Великую пятницу они похитили христианского мальчика и распяли его.

После этого удивительного признания Юзефа на три месяца оставили в покое, заставив его мучиться ожиданием и неизвестностью. Только в декабре 1490 г. он снова предстал перед следствием. Сначала против Юзефа было выдвинуто только обвинение в том, что он пытался склонить христиан к отступничеству и переходу в свою веру. Но потом произошла важная перемена. Он обвинялся в связях с людьми, которые распяли христианского мальчика. Юзефа обвиняли также в похищении священного Тела Христова ради колдовства и глумления над Христом, а также в других преступлениях против церковных законов.

Юзеф, который тогда еще не знал, что «раввин Авраам» вовсе не был раввином, заявил, что все эти обвинения абсолютно ложны. Ему разрешили воспользоваться юридической защитой, и за его дело взялись бакалавр Санк и адвокат де Пантигозо.

Санк объявил, что все обвинения, предъявленные его клиенту, достаточно шаткие, чтобы его можно было осудить. Подобная ситуация допустима, когда инквизиция имеет дело с еретиками, но Юзеф — иудей и, как таковой, не может рассматриваться как еретик. Кроме того, Юзеф — человек необразованный, который едва ли мог пытаться обращать людей в иудаизм. Санк потребовал освобождения своего подзащитного.

Суд решил дать обвинению срок в тридцать дней для доказательства обвинений против Юзефа. Но хотя через тридцать дней обвинение не смогло этого сделать, Юзеф остался в тюрьме, в одиночестве, по-прежнему не имея представления о своей дальнейшей судьбе. Правда, тюремщик, расположенный к узнику, принес ему гитару, чтобы он мог немного развлечься, играя на ней. Однажды, примерно через три месяца после суда, играя на гитаре, Юзеф услышал чей-то голос.

Это был голос Бенито, который сидел в камере этажом ниже. В полу была трещина, сделанная тюремщиками специально, но Юзеф, конечно, не знал об этом. Обоим заключенным пришлось говорить довольно громко, а нотариусы, находившиеся у дверей их камер, записывали весь их разговор. Бенито рассказал Юзефу, что его отец арестован и на допросах рассказал достаточно, чтобы его отправили на костер. Юзефа больше всего интересовала церковная облатка, так как он, как иудей, не мог подвергаться допросам как еретик. Он расспрашивал Бенито о его аресте и аресте отца, а также о том, что известно об облатке. Об этом Бенито мало что мог сообщить и продолжал проклинать тот день, когда оставил веру Моисея и перешел в христианство, за что и поплатился. Он заявил, что умрет иудеем. Его могут сжечь, но он останется верен прежней религии.

Инквизиторы записали реплики двух заключенных, после чего снова вызвали Юзефа на допрос. Изнуренный постоянными допросами, юноша рассказал, что слышал от врача-иудея, будто собратья по вере потребовали от Бенито Гарсиа, чтобы он похитил Христово тело, что он и сделал, завладев ключами от церкви в Ла-Гардии. Гарсиа был заподозрен и провел в тюрьме два дня, но, так как против него не было никаких улик, его освободили. Юзеф сказал, что, по его мнению, друзья Бенито желали воспользоваться украденным для совершения иудейских ритуалов. Позднее он сообщил также, что иудеи используют Христово тело для колдовства, которое защищает их от христиан, и что его покойный брат Мозес занимался чем-то подобным вместе с четырьмя мельниками.

Начались новые допросы, и Юзеф заявил, что вспомнил, как такого рода заклинания произносились в пещере в окрестностях деревни Ла-Гардия. Во время этого колдовства использовали не только похищенную христианскую святыню, но и сердце христианского мальчика. Наконец, юноша заявил, что расскажет инквизиторам все, что знает, при одном условии. Его престарелый отец сидит в тюрьме, и он в таком состоянии, что Юзеф просит его помиловать. Инквизиторы ответили, что он будет помилован, если Юзеф сообщит все, что ему известно. Юноша сказал, что он до сих пор не рассказал всего потому, что взял перед другими обязательство ни в чем не сознаваться до истечения года. Все нынешние заключенные, продолжал он, встретились, как он уже говорил, однажды ночью в пещере. Они принесли туда Христово тело и человеческое сердце. Было произнесено заклинание, долженствующее защитить их от инквизиции. Юзефа спросили, чье это было сердце. Он ответил, что, по словам других, это было сердце христианского мальчика, которого они распяли. Теперь инквизиторы, наконец, получили то, чего они добивались несколько месяцев. После этого они решили допросить и старого Франко, сообщив ему при этом, что его сын выдал заговорщиков.

Старик, боясь, что его будут пытать, начал давать показания и рассказал больше сына. Он подтвердил и похищение христианской святыни, и использование человеческого сердца в колдовских целях, а также то, что мальчика высекли, короновали терновым венцом и распяли в пещере на глазах всех присутствующих, хотя он, Франко, только наблюдал все это, а Юзеф только один раз слегка толкнул мальчика. После этого Юзеф, стараясь защитить отца, напомнил инквизиторам, что у него слабое зрение и он не мог ясно видеть происходящее в пещере.

Теперь инквизиторы могли доложить Торквемаде о ритуальном убийстве, а Великий инквизитор мог, в свою очередь, доложить обо всем королеве и возбудить ненависть христиан против иудеев. Потребовалось девять месяцев, чтобы собрать необходимые инквизиторам доказательства, но у них были основания считать, что время потрачено не зря.

Новое судебное заседание открылось в октябре. Санк хорошо построил защиту. Процесс велся с соблюдением всех формальностей, так как Торквемада считал, что располагал доказательствами, необходимыми для признания всех обвиняемых виновными в зверском убийстве христианского мальчика, и желал, чтобы в судебных процедурах не было никаких погрешностей. Но Юзеф отказался подтвердить свои прежние показания. Тогда его снова отправили в тюрьму инквизиции, где намеревались подвергнуть пытке водой. Когда Юзефа стали готовить к началу пытки, он закричал, что готов признаться во всем. Он рассказал, что мальчика похитил Хуан Франко (один из мельников), которому удалось заманить его в пещеру. Хуана Франко допрашивали с применением пыток в одно время с престарелым отцом Юзефа, и оба они дали такие же показания, что и Юзеф.

После этого Санк не решился дальше вести дело и отказался от защиты. Все обвиняемые были признаны виновными и отданы в ведение светской власти.

Во время аутодафе трое новообращенных, Хуан Франко, Хуан де Оканья и Бенито Гарсиа, заявили о желании вернуться к католической вере сразу перед тем, как должны были зажечь костры, предназначенные для каждого из них. Их удавили перед сожжением. Однако Юзеф и его отец смело заявили, что всегда были иудеями и хотят до конца оставаться верными закону Моисея. Поэтому их обоих сочли слишком погрязшими во зле и сожгли на медленном огне.

да в церковь, дали ему конфет и увели. Потом они притащили его в пещеру и нанесли ему пять тысяч ударов хлыстом. Мальчик, гласит предание, выносил порку стоически, но потом вдруг заплакал, а на вопрос, отчего он плачет, ответил: оттого, что ему дали на пять ударов больше, чем Спасителю. Мальчика короновали терновым венцом и вырезали его сердце, а потом распяли на кресте.

Христианское предание именует этого ребенка Святым Мальчиком, который сразу вознесся на небеса (поэтому и не нашли его тело), а на месте его гибели стали твориться чудеса. Рассказывали также, что у этого ребенка была слепая мать, которая чудесным образом прозрела в момент вознесения Святого Мальчика.

Так закончился известный процесс по «делу в Ла-Гардии», имевший значительные последствия для всей Испании.

Многие считают, что убийства ребенка не было, а в основу дела были положены показания, данные вследствие пыток или угроз. Известно, что один из обвиняемых признался, что тело мальчика было зарыто в определенном месте, но там оно найдено не было.

История о ритуальном убийстве мальчика обросла легендами. Рассказывали, будто группа иудеев решила сокрушить христианство и заменить его верой Моисея. Для этого им были необходимы колдовские чары и заклинания, а для того чтобы их совершить, потребовались тело Христово и сердце христианского мальчика, которые следовало сжечь, а пепел бросать в колодцы и речки, чтобы отравить воду и погубить христиан.

Иудеи якобы обратились к беднякам христианам, у которых было много детей, и предложили родителям большие деньги за сердце одного из детей. Мать согласилась на такую сделку, но отдала им не сердце ребенка, а сердце свиньи. Иудеи принялись было за свое колдовство, но у них ничего не получилось. Тогда они решили, для верности, похитить мальчика и распять так же, как был распят Христос. Они нашли четырехлетнего мальчика у входа в пещеру.

Был ли действительно в пещере в окрестностях Ла-Гардии распят ребенок, остается загадкой. Но несомненны последствия, которые имела эта история.

Торквемада получил необходимый материал. По его указанию рассказ об этом деле, со всеми отвратительными подробностями, был повторен в проповедях священников по всей стране. Результаты оказались такими, как и ожидал Великий инквизитор. В стране начались волнения. Создалась угроза крупных беспорядков и бунтов антииудейской направленности.

Торквемада понял, что наступил момент реализовать свой замысел — осуществить изгнание иудеев из Испании.

 

10 Мориски

Между тем Фердинанд и Изабелла вплотную занялись войной с маврами.

В 1487 г. Фердинанд начал поход из Кордовы, чтобы завладеть городом Велес-Малага — вражеской твердыней на пути к Малаге, второму по значению городу эмирата после Гранады.

Мавры умели драться хорошо и были готовы оказать решительное сопротивление неприятельской армии, вторгшейся в пределы их государства. Но, к несчастью для них, они постоянно ссорились друг с другом. Абдулла был в плохих отношениях со своим отцом Абул Хасаном и дядей Абдуллой эль-Загалом.

Фердинанд был человеком решительным и смелым, и храбрость его, по мнению приближенных, граничила с безрассудством. Когда они советовали королю не подвергать себя опасности, он отвечал: «Я не могу проявлять осторожность, когда мои подданные рискуют жизнью ради меня». Мужество и решимость разделять все превратности войны со своими подчиненными делали Фердинанда очень популярным в армии. Крепость Велес-Малага пала, и испанцам была открыта дорога на Малагу, один из богатейших городов арабской Испании. Этот морской порт был процветающим центром торговли, городом великолепных зданий и прекрасных садов с фонтанами.

Взять Малагу приступом было нелегко, так как мавры решились любой ценой защищать такой важный для них город. Расположение в горах создавало городу естественную защищенность, к тому же арабы воздвигли там мощную крепость, соединенную крытым переходом с еще одной крепостью. Стены окружали город с трех сторон, а четвертой был горный склон над морем. Однако Фердинанду стало известно, что купцы в Малаге хотят немедленной сдачи города, чтобы сохранить свою собственность. Поэтому король решил начать переговоры с командующим, Гаметом Зели. Гамет Зели отверг переговоры, заявив, что эмир приказал ему защищать город в любом случае и он намерен выполнить приказ.

Началась осада Малаги, продолжавшаяся около трех месяцев. Войскам Фердинанда пришлось претерпеть немало тягот и лишений. Возникли трудности со снабжением водой, а кроме того, в окрестных деревнях вспыхнула эпидемия чумы, вызвав тревогу в войсках. Изабелла приехала в лагерь Фердинанда, и это был мудрый поступок, потому что воины, вдохновленные ее прибытием, вместо того чтобы роптать, как прежде, старались превзойти друг друга в храбрости, чтобы заслужить одобрение королевы и ее придворных дам.

Однако шансы испанцев взять этот важнейший порт были не очень велики. Арабы фанатично сражались за город, где они жили так давно, что считали эти места своей родиной. Город был ими потерян не столько потому, что испанцы были слишком могущественны, как вследствие раздоров в среде самих мавров. Союз же Арагона и Кастилии, скрепленный союзом Фердинанда и Изабеллы, был нерушим.

Возникла междоусобная вражда между Хасаном и его сыном Абдуллой. Хасана поддержал его брат эль-Загал, Абдулла же постоянно интриговал против дяди, а потом появились слухи, что молодой человек — виновник смерти собственного отца. Все эти раздоры, вместе с военными действиями испанцев, привели к падению Малаги.

Помогли Фердинанду победить и труды замечательного орудийного мастера-артиллериста Франциско Рамиреса. Говорят, во время осады Малаги впервые в европейской войне был использован пушечный порох. Фердинанд отметил заслуги Рамиреса, посвятив его в рыцари. Между тем в осажденном городе люди стали умирать на улицах от голода, и Гамет Зели, поняв, что Малагу удержать не сможет, вывел из города гарнизон, с тем чтобы жители могли договориться с испанцами об условиях сдачи.

Переговоры поручили вести именитому купцу Али Дордуксу, но Фердинанд отнесся к его предложениям с насмешкой. Он заметил, что такие переговоры следовало вести три месяца назад, а сейчас он намерен не обсуждать условия сдачи, а диктовать их.

В Малаге воцарился страх, так как жители поняли, что милости от противника ждать не приходится. Придя в отчаяние, жители послали к Фердинанду новую депутацию. Они предлагали сдачу, с тем чтобы отдать испанцам все свои богатства, лишь бы они не причинили никакого вреда жителям города. Они угрожали, — что в противном случае повесят всех рабов-христиан (около шестисот человек), а также подожгут город, так что испанцам не достанется никакой добычи.

Фердинанд не склонен был торговаться. Он заявил, что если будет причинен вред христианским рабам, то все жители города будут уничтожены.

Вскоре после этого армия Фердинанда вошла в город. Впервые за семь с лишним веков над городом взвился флаг христианской Испании. С улиц убрали трупы, в городе навели относительный порядок, а лучшую мечеть преобразовали в церковь Св, Марии. Фердинанд и Изабелла торжественно въехали в Малагу.

Рабов-христиан выпустили из темниц, и они появились перед королем и королевой, чтобы поблагодарить и почтить испанских государей. Фердинанд обнимал пленников, Изабелла плакала. В честь освобожденных христиан устроили пир, и каждому была обещана земля и денежное вознаграждение.

Потом Фердинанд велел привести к нему плененного командира Гамета Зели. Пленный гордо стоял перед королем.

«Ты сделал глупость, что столько сопротивлялся нам, — сказал Фердинанд. — И тебе, и всем жителям было бы лучше, если бы ты сдался три месяца назад».

На это Гамет Зели ответил, что эмир приказал ему защищать Малагу и сдача была для него равносильна смерти. Фердинанд оттолкнул его и затем объявил встревоженным жителям, какое их ожидает наказание.

По его приказу городское население собралось в огромном внутреннем дворе замка Альказаба. Им объявили, что все они обращены в рабство. Трети из них предстояло отправиться в Северную Африку для обмена на христианских рабов. Половина остальных объявлялась собственностью государства, как вознаграждение за военные расходы. Вторая половина предназначалась в подарок зарубежным друзьям Испании в Португалии, Неаполе и Риме.

Как ни странно, больше других повезло тем, кто оказался в Риме, в сердце католицизма. Папа Иннокентий VIII отправил этих рабов служить в армию и в скором времени сделал из них не только хороших солдат, но и хороших христиан.

Имеет смысл сравнить церемонию аутодафе в Риме при папе Александре VI с теми жуткими акциями, которые стали тогда обычным делом в Испании. В июле 1498 г. от ста восьмидесяти еретиков (беглецов из Испании) потребовали покаяться в том, что они впали в иудаизм. Обвиненные прошли по улицам, одетые в «санбенито», на глазах у папы и после церемонии примирения с церковью вошли в Сайта Мария делла Минерва, сняли «санбенито» и затем вернулись к своей обычной жизни. Дальнейших наказаний для них не последовало.

Тут было бы уместно сравнить Александра VI (Родриго Борджиа) и Торквемаду. Александр, любитель чувственных утех и убийца, был самой заметной личностью своего времени, если не считать его сына Чезаре. Говорят, что половину времени он проводил, выполняя обязанности папы, а другую половину тратил на оргии с любовницами. Может показаться странным, что он проявлял больше доброты, чем Торквемада, человек строгой морали. Но может быть, дело в том, что Александр, по сути человек светский, был хорошим дипломатом, тогда как Торквемада со своим фанатизмом — несколько ограниченным человеком. Многие иудеи, изгнанные Торквемадой, попали в Рим, и здесь им был оказан теплый прием, так как Александр, человек достаточно умный, понял, что они могут обогатить его государство.

Страшная судьба Малаги, все население которой было обращено в рабство, вызвала тревогу в Гранадском эмирате. А потеря важнейшего порта явилась тяжелейшим ударом по государству мавров.

Участь мусульман в Испании была решена. Сами они понимали это, что подрывало их волю к сопротивлению.

Но испанцам предстояла еще не одна битва, прежде чем наступила их окончательная победа. Во время осады Басы (мусульманами там командовал эль-Загал) султан Египта прислал Фердинанду письмо, угрожая интервенцией, если испанцы не прекратят войны против арабов. Однако эль-Загалу не везло у себя же в эмирате. Подкрепления от Абдуллы, правившего в Гранаде, были бы важнее угроз султана. Но Абдулла любил мир больше войны и уже вел тайные переговоры с Фердинандом, что не могло не вызвать гнев матери Абдуллы и многих мусульман, решивших, что он тайно исповедует христианство и потому помогает испанцам, а не собственным единоверцам. Много тягот пришлось еще вынести армии Фердинанда, и все время при нем находилась Изабелла, которая заботилась о больных, собирала средства на ведение войны и вдохновляла воинов. Ее преданность, храбрость Фердинанда и решительность, свойственная им обоим, делали этих людей равнозначными для своей страны, что они оба и признавали.

После пятимесячной осады пала Баса, и открылась дорога на Гранаду.

В 1490 г. инфанта Изабелла вышла замуж за Алонсо, наследника португальского престола, поэтому военные действия против мавров были временно прекращены. Королева Изабелла устроила по этому поводу празднества и турниры, причем сам Фердинанд проявил при этом искусное владение копьем. Но Изабелла сожалела о том, что дочь от нее уходит. Она очень любила своих детей и, конечно, не желала мешать устройству их судьбы, но все же это событие огорчало ее.

Когда окончились торжества, — Фердинанд и Изабелла снова занялись Гранадой и послали приглашение тому же Абдулле Боабднлу, чье поведение превратило его в их полувассала, с тем чтобы обсудить с ним условия сдачи Гранады.

Но Абдулла, находившийся под влиянием своего окружения, проявил необычную для него твердость. Он заявил, что сам себе не принадлежит и не может явиться по вызову Фердинанда и Изабеллы. Сами гранадцы, почувствовавшие, что они прижаты к стене, теперь также были полны решимости сопротивляться. Произошел ряд стычек между христианами и мусульманами, в которых мусульмане не всегда побеждали.

Фердинанд отправился в военный поход на Гранаду и, хотя он пока еще не мог взять город, уничтожил весь урожай на полях в прилегающем к нему районе. Тогда же он посвятил в рыцари своего сына, двенадцатилетнего Хуана.

Гранада представляла собой мощную крепость, защищенную с востока горами. Фердинанд и Изабелла были готовы к длительному сопротивлению этого последнего оплота мавров. Они принялись строить целый город-крепость поблизости от Гранады в расчете на долгую осаду, чтобы не повторилось лишений, которые выпали на долю армии в предыдущих кампаниях.

Преображенные в рабочих солдаты взялись за строительство. Два широких главных проспекта города пересекались в форме креста. Хотя было предложено назвать его в честь Изабеллы, он был, по ее настоянию, наименован Санта-Фе.

Появление Санта-Фе произвело тяжелое впечатление на защитников Гранады, понизив их боевой дух. Они поняли, что христиане намерены блокировать и взять город измором.

К несчастью для мавров, у них не было сильного вождя. Абдулла был уверен, что город удержать все равно не удастся и, конечно, не хотел для Гранады повторения того, что было в Малаге. Он тайно предложил испанцам вести переговоры о мире. Его предложение было принято, и переговоры начались, хотя его подданные ничего об этом не знали и продолжали готовиться к осаде, будучи уверены, что друзья из Африки не оставят без поддержки последний оплот мусульман в Испании.

Абдулла же хотел путем переговоров получить для своих подданных наиболее выгодные условия сдачи и был по-своему прав, если учесть опыт битвы за Малагу, жители которой оказали испанцам упорное сопротивление и были обращены в рабство. Он просил для своего народа возможности свободно исповедовать свою веру, а также сохранения всех гранадских мечетей. Жители города не должны быть лишены собственности и сохраняют право носить традиционную одежду, соблюдать свои обычаи и говорить на своем языке. Сам Абдулла, конечно, по условиям договора терял власть, но сохранял за собой небольшое владение в Альпухаррасе в качестве вассала католических государей.

Когда гранадцы узнали об этих тайных переговорах и условиях, в городе начались волнения, и над самим Абдуллой нависла опасность. Фердинанд решил немедленно ввести войска в город, не дожидаясь срока, предусмотренного договором. Испанцы в то время находились в трауре по своему родственнику Алонсо Португальскому, мужу инфанты Изабеллы, который убился, упав с лошади, Однако, они прервали траур, и испанское войско во главе с королем и королевой в январе 1492 г. вошло в Гранаду. Это был, может быть, лучший день в испанской истории.

Что до Абдуллы Боабдила, то ему пришлось уходить в Альпухаррас. Говорят, что по дороге, оглянувшись на покинутый город, он заплакал, а его мать, не простившая ему сделки с врагами, сказала будто бы: «Тебе остается только, подобно женщине, оплакивать то, чего ты не защитил как мужчина». После этого Абдулла прожил около года в своем небольшом владении, но, будучи не в силах находиться неподалеку от утраченной Гранады, отправился за море в Фес, где вскоре был убит в бою, воюя на стороне своих африканских соплеменников. Как писали об этом человеке хронисты, «бедняга Абдулла погиб за чужое дело, не решившись отдать жизнь за собственное».

Находясь в Гранаде, Фердинанд и Изабелла подписали указ о высылке из Испании всех иудеев, которые не примут крещения.

Уже несколько лет Торквемада добивался от государей подписания подобного указа, но король и королева были слишком заняты войной с маврами, а кроме того, у них оставались по этому поводу определенные сомнения. Количество денег, поступающих в казну от инквизиции, их не совсем устраивало. В инквизиции служило так много чиновников, и ее работа была связана с таким количеством формальностей, что значительная часть конфискованных средств шла на поддержание самого этого ведомства. Иудеи же продолжали богатеть и превратились в самых богатых людей в королевстве. Они были наделены инстинктом привлечения к себе денег. Поэтому Фердинанд и Изабелла опасались, как бы изгнание иудеев не положило конец источнику богатства, который казался неисчерпаемым, несмотря на преследование иудеев в течение веков.

Поэтому король и королева до сих пор не следовали совету Торквемады и его приверженцев. После процесса по делу Ла-Гардии положение изменилось. Вся страна была возбуждена, снова начали распространяться скандальные слухи об иудеях, о том, что их врачи могут отравить больного, за которым ухаживают; снова заговорили об отравляемых иудеями колодцах. Торквемада явился к Изабелле и Фердинанду. Он заявил, что великое событие свершилось — король и королева победили в священной войне, и теперь появилась возможность сделать всю страну католической. Между тем иудеям по-прежнему разрешено жить в Испании. Красноречивый, как всегда, Торквемада произнес речь, обличающую иудеев, а заодно указал своим государям на необходимость выполнить свой долг и изгнать иудеев.

В результате его усилий указ этот был подписан 31 марта в год падения Гранады (1492-й. — Пер.).

По сообществу иудеев был нанесен сокрушительный удар. Конечно, они долгие годы подвергались преследованиям, но теперь им предстояло покинуть страну, которую они считали родиной, и отказаться от своей собственности (ведь им пришлось быстро распродавать все нажитое, и, конечно, по дешевой цене, а кроме того, было запрещено вывозить из страны золото и серебро). Это было страшное несчастье для изгоняемых.

Торквемада послал доминиканцев в иудейские кварталы. Все должны были уяснить, что он желает не столько изгнания иудеев, сколько их обращения. Крестившиеся иудеи получали право остаться в Испании. Они, конечно, после этого жили бы под страхом инквизиции, так как новообращенных всегда подозревали в тайном исповедовании старой религии. Но по крайней мере, им не пришлось бы продавать за бесценок свои дома и сады.

Оппонентами доминиканцев выступили раввины, которые уговаривали свою паству не отступаться от веры Моисея, напоминая об исходе детей Израиля из Египта. Эти проповеди импонировали многим, кто предпочитал покинуть страну, но не притворяться верующим в то, во что в действительности не верил.

Однако иудеям было известно, что король нуждается в деньгах, и им пришло в голову, что, если предложить большую сумму денег, он может разрешить им остаться в Испании.

Поэтому иудеи отправили депутацию к Фердинанду с предложением собрать тридцать тысяч дукатов в качестве компенсации военных расходов, если указ об изгнании будет отменен. Фердинанд обрадовался такому предложению. Тридцать тысяч дукатов были значительной суммой, а ведение войны требовало больших затрат. Изабелла также отнеслась положительно к этому предложению, так как надеялась на возможную пользу для государства, если бы иудеи оставались в стране.

Они уже были готовы пойти на отмену указа, но вмешался Торквемада, узнавший о прибытии этой депутации. Рассказывают, что он вошел к королю и королеве, подняв над головой распятие.

«Иуда Искариот продал Учителя за тридцать сребреников, — провозгласил Торквемада, — а ваши величества готовы продать его за тридцать тысяч! — С этими словами он бросил распятие на стол и продолжал: — Вот Он, перед вами. Возьмите и продайте Его. Но не думайте, что я приму участие в столь позорной сделке!»

Сказав это, Великий инквизитор быстро вышел из зала.

Можно было бы предположить, что подобная наглость вызовет гнев могущественных государей; но такова была власть Торквемады над душами, что Фердинанд и Изабелла отклонили соблазнительное предложение иудеев.

Таким образом, наступило время отбытия иудеев из Испании. Положение их, очевидно, было поистине достойно сожаления. Толпа мужчин, женщин, детей была похожа на отступающее в беспорядке войско. У части из них были лошади или ослы, но очень многим пришлось идти пешком. Даже те, кто призывал к беспорядкам, направленным против иудеев, теперь сожалели об этих бездомных людях, лишенных былого богатства (взять с собой они могли не так уж много), которых ожидала неизвестность в чужих странах. Однако помогать иудеям было запрещено. Сам Великий инквизитор издал указ, согласно которому всякое проявление дружеских чувств по отношению к этим несчастным расценивалось как преступление против церкви.

Часть изгнанных иудеев отправилась в Португалию, так как король Хуан II за определенную плату разрешил им безопасный проезд в Африку. Другая часть направилась в Неаполь, и во время этого путешествия среди них многие заразились чумой и умерли. Были такие, которые добрались до Генуи, где, впрочем, им было запрещено задерживаться, потому что по закону ни один иудей не должен был там оставаться больше трех дней. Правда, им разрешили переоснастить корабли и пополнить запасы. Там они были в безопасности от эпидемии чумы. Остальные беженцы отправились в Турцию, во Францию и очень небольшая часть добралась до Англии.

Было также немало иудеев, которые достигли Эрсиллы, христианского поселения в Северной Африке, чтобы оттуда направиться в Фес. Однако они столкнулись с племенами, населявшими пустыню, до которых дошли слухи о богатстве иудеев. Грабители не только отнимали у беженцев их имущество, но и насиловали женщин и обезглавливали всех, кто пытался им помешать.

Все, кто уцелел, остались без достойной одежды (все лучшее у них было отобрано грабителями) и без продовольствия. Они питались за счет скудной растительности в сухих степях; многие умерли, остальные же вынуждены были вернуться в Эрсиллу, предпочитая все же принять навязываемое им христианство ради того, чтобы не умереть с голоду.

Поистине печальной была участь этих людей, смело решивших сохранить свою веру и отправившихся в опасное путешествие к новым землям. Говорят, в Кадисе они ожидали, что море обнажит перед ними свое дно, подобно тому, как, согласно Писанию, это случилось во время исхода их предков.

Как ни странно, повезло только тем иудеям, которые попали в Рим, поскольку старый грешник Борджиа, папа Александр VI, дал им убежище — не столько по доброте, сколько из мудрости. Итак, иудеев изгнали из Испании, и власть инквизиции еще усилилась. Падение Гранады доставило этому учреждению новую категорию жертв. Ими стали те мавры, которые (как прежде иудеи) вынуждены были принять христианство. Эти люди, называемые морисками, вскоре были обвинены в тайном возвращении к их традиционной религии. Аналогичная участь ожидала и протестантов.

 

Введение

Объединенная Испания возникла в знаменательный 1492 г., и казалось, что ее возникновение было абсолютно счастливым. Правили страной два суверена — воинственный Фердинанд и практичная Изабелла, при этом оба они обладали властью и качествами, позволявшими каждому управлять самостоятельно. Их правление способствовало величию Испании.

После семи веков мавританского владычества Испания изгнала врага со своей земли. Флаг христианской Испании развевался теперь по всей стране, вплоть до Альгамбры, последнего мавританского города.

Подарки фортуны были действительно великолепны, и, может быть, их значение не было до конца осмыслено, когда они достались суверенам. Подарком был Новый Свет, который мог дать много ценного христианской Испании.

Христианизация всей Испании была долгое время мечтой суверенов; они строили созидательные планы и боролись за них.

Победа над мусульманскими захватчиками и объединение земель казались им чудом.

В 1469 г. был заключен брак между Фердинандом и Изабеллой. В это время был жив брат Изабеллы Генрих IV, и его дочь (которая почти наверняка была законнорожденной) имела право на наследование кастильского трона. Но борьба за право наследования увенчалась успехом, в 1479 г. было заключено Лиссабонское соглашение, и Изабелла стала королевой Кастильской. В то же самое время Фердинанд после смерти своего отца в 1479 г. унаследовал престол короля Арагона. В течение двенадцати лет в Испании был установлен порядок — после анархического правления отца Изабеллы Хуана II и ее брата Генриха IV; это принесло Изабелле и Фердинанду хорошую репутацию, они могли этим гордиться. Из раздробленных мелких областей они создали сильную страну, имевшую возможность стать ведущей державой мира. И словно им недоставало беспредельных возможностей, лежавших у их ног, 12 октября того славного года мореплаватель, путешествовавший в поисках новых земель для испанской короны, подплыл к неизвестной земле. До тех пор в море лидировала Португалия. Инфант Генрих (известный под именем Генриха Мореплавателя), сын Жуана I Португальского, открыл острова Мадейра и исследовал берег Африки до Капо-Бланко. Его мать была дочерью Джона из Гонта, талантливого путешественника; возможно, Генрих унаследовал любовь к путешествиям от своего английского предка. Генрих знаменит также тем, что первым использовал компас в навигации.

Впрочем, испанцы ненамного отставали от своих соседей в морском владычестве. Они уже имели Канарские острова (острова Счастья); и Фердинанд и Изабелла вполне осознавали, каким богатством могут овладеть. Между Испанией и Португалией шло соперничество, но противоречия уладились Лиссабонским соглашением. Были люди, мечтавшие о больших открытиях, и среди них появился генуэзец по имени Христофор Колумб.

Он был человеком простого происхождения — сыном ткача, но у него были великие помыслы. Он изучал математику в Павии, и, когда ему исполнилось четырнадцать лет, вдохновленный зовом моря, он покинул Павию и пустился в приключения.

Он по-прежнему бороздил моря, когда ему исполнилось двадцать. (Год его рождения неизвестен. Многие исследователи считают, что он родился в 1446 г., но Бернальдес говорит, что, когда он умер в 1506 г., ему было около семидесяти лет.) Он решил отправиться в Португалию. В этой стране собирались путешественники со всего мира, поскольку португальское правительство было к ним расположено из заинтересованности в открытии новых земель и, что самое главное, обеспечивало судами и матросами.

Колумб был твердо уверен, что за Атлантическим океаном есть земля, и хотел изложить эту мысль королю Португалии Жуану II и получить его помощь.

Но в Лиссабоне было множество искателей приключений, пытавшихся убедить короля оказать им содействие, и Колумб получил отказ; поэтому он решил оставить Португалию и отправиться в Испанию в надежде, что вызовет больше симпатии у испанских правителей. Таким образом Португалия потеряла честь быть державой, отправившей Колумба в путешествие, увенчавшееся важнейшим открытием земель.

Однако Колумб встретил в Испании препятствия. Он приехал туда в неудачный период, когда король и королева были поглощены войной с иноверцами, и можно легко понять, что, будучи столь занятыми, они не собирались тратить время и деньги на осуществление призрачной мечты. Но Колумб подружился с Фреем Хуаном Пересом де Мархеной, настоятелем андалузского монастыря в Ла-Рабида; Фрей Хуан очень заинтересовался планами Колумба, говорившего столь красноречиво, что Фрей Хуан решил познакомить его с человеком, имевшим хорошие связи с королевой, поскольку был ее духовником, — с Фернандо де Талаверой.

Но Талавера не помог в этом деле. Глубоко религиозный, пылкий фанатик, он не доверял ничему новому; он считал главной целью изгнание мавров, и ему казалось безумием растрачивать деньги и усилия на несбыточные проекты путешествий. Он изложил суть дела перед правителями со своей точки зрения, и в результате совет в Саламанке решил, что проект «невыполним». Так Колумб снова получил отказ и, почувствовав, что теряет возможность совершить важнейшее дело, стал готовиться к отъезду во Францию, надеясь на более доброжелательный прием.

Перед тем как покинуть страну, Колумб нанес прощальный визит Фрею Хуану Пересу де Мархене в монастыре в Ла-Рабида и увидел, что тот очень разочарован. Но Фрей Хуан решил не сдаваться и сам поехал на прием к королеве, находившейся в то время в Санта-Фе, большом лагере, построенном рядом с Гранадой.

Колумб добился разрешения самому посетить королеву, которая могла бы возместить ему затраты на путешествие. Он приехал в важный момент: Гранада капитулировала.

Он сказал королеве, что надеется достичь прежде не исследованных земель. Он говорил о богатствах Востока, которыми можно овладеть, проплыв на запад через Атлантический океан, и не забыл напомнить Изабелле, что если будут открыты новые земли и ими будут править суверены, то это будет означать победу Святой церкви и христианской веры.

Фердинандом овладели мысли о несметных богатствах, а Изабелла получила надежду обратить язычников в христианство. Впрочем, Фердинанд был осторожен и склонен прислушиваться к доводам Талаверы. Сложилась ситуация, при которой Изабелла готова была взять дело под свою ответственность. Она объявила, что предоставит Колумбу все, что он просит, даже если придется заложить драгоценности короны.

Так 3 августа 1492 г. Колумб отправился в плавание в поисках неизведанного; 12 октября, после двух месяцев опасного плавания, показалась земля. Это была Америка. Так была подарена новая земля новорожденной объединенной Испании.

Но удача не всегда сопутствовала этой державе.

В марте был издан указ об изгнании иудеев, и новая Испания лишилась самой богатой части населения, отличавшейся особым талантом создавать финансовое благополучие, где бы они ни жили. Это было одно из разрушительных действий новых монархов, имевших далеко идущие последствия.

Над колыбелью государства замаячили нетерпимость и фанатизм; ни один человек в стране, знатный или простолюдин, не мог быть полностью свободен от страха.

Инквизиция твердо обосновалась в Испании и стала набирать силу. Она бросила мрачную тень на благословенную молодую христианскую Испанию.

 

1. Конец Торквемады

Изгнание иудеев было важным событием в жизни Торквемады.

Когда он видел эту жалкую армию беженцев, покидавших страну, которая была для них домом на протяжении веков, пытавшихся обрести новое жилье в неизвестных землях, не зная, как их там примут, то чувствовал, что дело его жизни завершено.

Испания все еще не была полностью христианской. Ценой отказа от Гранады Боабдил, последний мавританский правитель, попросил короля Фердинанда дать маврам возможность жить в Гранаде и свободно исповедовать свою религию; эта просьба была удовлетворена. И хотя Торквемада был возмущен такой снисходительностью к нехристианам, он был уже слишком стар, чтобы начинать новую кампанию. Он изгнал большинство иудеев и оставил лишь тех, которые окрестились. Другим важным событием, происшедшим в тот знаменательный 1492 г. и повлиявшим на Торквемаду, хотя оно произошло вне Испании, была смерть папы Иннокентия VII, в связи с чем в августе состоялся конклав. Между претендентами на папский престол возникло большое соперничество, и, после того как коварный Родриго Ббрджиа подкупил влиятельных лиц, он стал папой Александром VI.

Александр был человеком колоссальной энергии, и, вполне возможно, ему могло не понравиться то, что инквизиция, обладавшая огромной властью в Испании, сосредоточилась в руках Торквемады, старавшегося освободиться от влияния Рима.

— Кроме того, многие из преследуемых были богатыми людьми. Их друзья и родственники хоть и не осмеливались поднять голос против инквизиции (сделав это, они тут же ощутили бы ее власть на себе), тем не менее жаловались другим представителям власти. А к кому же было выгоднее всего обращаться, как не к папе Александру VI, который всегда выражал неодобрительное отношение к Торквемаде.

Пока Торквемада укреплял власть инквизиции, гражданские суды перешли под юрисдикцию церкви. Те судьи, которые не соглашались с Торквемадой, были осуждены за ересь и подвергнуты публичным, хоть и не очень суровым наказаниям.

Александр уже издал указ о том, что инквизиция не имеет права преследовать священников без санкции папы.

Торквемада, пользуясь покровительством любящих его монархов, имел возможность предать указ осмеянию, если бы это потребовалось, но уже при малейшем намеке на неодобрение указа он нажил себе врагов не только в лице судей, но и среди прелатов.

Александр в Ватикане встревожился. Будучи любителем наслаждений и производя обманчивое впечатление мягкого человека, он, однако, никому не позволял безнаказанно над собой насмехаться.

Торквемада подверг иудеев изгнанию, но это не означало, что он перестал преследовать этот несчастный народ. Несмотря на то что, вероятно, в его жилах текла еврейская кровь (через бабушку по отцу), он не оставил в покое даже окрестившихся иудеев.

Одним из таких был Хуан Ариас Давила, епископ Сеговийский. Дед епископа был евреем, и, хотя его внук достиг такого высокого церковного чина, Торквемада с помощью своих агентов раскопал сведения о давно умершем деде Давилы.

Путем выпытывания и запугивания свидетелей было «открыто», что дед епископа Сеговийского был виновен в проведении обрядов иудейской веры, хотя и был окрещен христианской церковью. Поэтому было сделано обычное дело: кости покойника были эксгумированы, завернуты в «санбенито» и публично сожжены и захоронены. Но это еще не все; его семья больше не могла жить благополучно. Их земли и имущество конфисковали, и они лишились благосостояния.

Давила понял, что между Торквемадой и Александром есть разногласия, и воззвал к Александру. Папа Александр напомнил Торквемаде, что, желая назначить наказание прелатам, он должен просить разрешения у высшего руководства церкви.

Давила уехал в Рим, где был одарен расположением папы; его дело разбиралось при папском дворе, обвинение было признано недействительным, и Александр дал епископу пост в свите своего племянника, кардинала Борджиа из Монреаля, который в тот момент уехал в Неаполь на коронацию Альфонсо II.

Это была пощечина Торквемаде; но он предъявил обвинение другому епископу, и в этом случае имел больший успех. На этот раз жертвой был Педро де Аранда, епископ Калахоррский. Обвинение против него состояло в том, что его отец, новообращенный христианин, совершил грех возвращения к религии мусульман. Аранда, как и Давила, поехал в Рим, где был принят Александром, встретившим его с радушием. Папа умел казаться очаровательным. Педро де Аранда признали невиновным и отнеслись к нему со всей благосклонностью. Не было сомнения в том, что Торквемада получит вторую пощечину.

Но Торквемада обладал большим могуществом и не собирался во второй раз кротко терпеть поражение. На этот раз он обвинил самого Аранду в исповедовании иудаизма и подобрал доказательства, а двор понтифика не смог доказать невиновность епископа. В результате Аранда был лишен милости, и его заключили в тюрьму в Сент-Анжело. Он там умер через несколько лет заточения.

Но эти два епископа во время пребывания в Риме много жаловались Александру на Торквемаду, и папа решил, что Торквемада больше не должен занимать пост Великого инквизитора в Испании. Для Александра было характерно, что, задумав лишить Торквемаду должности, он создавал иллюзию, что питает к нему большую дружбу. Он решил найти самые очевидные основания для отставки Великого инквизитора.

Он сказал, что Торквемада старый человек (Александру было шестьдесят, но он прекрасно выглядел) и его обязанности слишком тяжелы для него. Александр сказал, что ценит заслуги Томаса де Торквемады, который долго трудился во славу церкви, но считает, что ему следует дать четверых помощников, которые взяли бы на себя самые обременительные из его обязанностей, чтобы теперь, на склоне лет, он мог жить без тревог и волнений.

Коварный Александр вовсе не хотел назначить подчиненных Торквемаде; их могущество не уступало могуществу Великого инквизитора; то, что он представил их как «помощников», было не просто примером его дипломатического такта, а скрытым намерением отстранить от власти.

Двое из четверых «помощников», назначенные Александром (Мартин Понсе де Лион, архиепископ Мессинский, и дон Франсиско Санчес де ла Фуэнте, епископ Авильский), приняли правление наравне с Торквемадой, и, таким образом, вместо одного главы инквизиции теперь действовали трое; кроме того, Александр немедленно поручил епископу Авильскому передавать ему сведения об инквизиции.

Это было большим ударом по самолюбию Торквемады, и нет сомнения в том, что, будь он в лучшей форме, он бы стал серьезным противником Рима. Но хотя Александру и удалось лишить Торквемаду титула Великого инквизитора таким учтивым способом, он был далек от сферы деятельности Торквемады и не понимал, каково могущество приора в Святой церкви, правящей суверенами и испанским народом.

Торквемада сделал инквизицию такой, какой она стала; никто, даже очень могущественный, не мог его сместить.

Новые инквизиторы, уверенные в своих силах, создали свои правила, согласно которым они сами контролировали передачу конфискованного имущества, тогда как прежде оно передавалось в королевскую казну.

Эти правила конечно же разгневали Фердинанда, поскольку теперь его казна лишалась поступлений от инквизиции.

Однажды он пожаловался Александру, и папа, стремившийся сохранить мирные отношения с испанскими монархами, тут же дал инквизиторам указание прекратить новую практику. Торквемада был более страшным и грозным ревнителем веры, чем Александр. Но к 1496 г. его здоровье стало таким слабым, что он больше не мог оставаться у власти. Основным его заболеванием была подагра — главным образом из-за обеспеченной жизни, так как этому аскетичному по натуре человеку причиняла страдания излишняя тучность тела, и он вернулся в монастырь, построенный в Авиле.

Торквемада был оскорблен, что его отстранили от власти, но его не забывала Изабелла, всегда испытывавшая к нему признательность и уважение, и она посещала его в монастыре вместе с Фердинандом, не сомневаясь в том, что все, что он сделал, было правильным, поэтому лукавые происки папы против Торквемады были безуспешны.

В последний год жизни Торквемады монархи пережили трагические события. Изабелла нежно любила всех своих детей, но сын имел особую важность для королевской короны. Инфанта звали Хуан. В восемнадцать лет он женился на принцессе Маргарет, дочери императора Максимилиана. Случилось так, что брат Маргарет (эрцгерцог Филипп, сын и наследник Максимилиана) женился на Хуане, второй дочери Изабеллы и Фердинанда. Через несколько месяцев состоялась еще одна свадьба — инфанта Каталина (известная в английской истории под именем Каталины Арагонской) вышла замуж за Артура, принца Уэльского, сына Генриха VII Английского.

Но многие члены семьи Изабеллы и Фердинанда имели трагическую судьбу.

Хуан, наследник трона, во время свадебной церемонии в Саламанке почувствовал жар; Фердинанд поспешил в спальню и увидел, что его сын, которому еще не было двадцати лет, скончался.

Думая о том, как Изабелла, которая была особенно нежной матерью, воспримет эту весть, Фердинанд не стал сразу же говорить ей об этом и подготовил ее к этой ужасной новости постепенно.

Смерть наследника стала большим несчастьем для всей Испании. Все надежды были теперь на Маргарет, молодую жену Хуана, которая была в положении.

Но злой рок преследовал эту семью; у Маргарет родился мертвый ребенок. Наследницей испанского трона стала теперь Изабелла (старшая дочь монархов), которая вторым браком была замужем за Эмманюэлем, королем Португалии. Одним из условий при заключении этого брака было то, что Эмманюэль обязывался выгнать иудеев из своих владений, где они искали убежища после великого исхода из Испании. Может быть, младшую Изабеллу подвигли на это ее родители, в свою очередь действовавшие под влиянием Торквемады?

Эмманюэль, отличавшийся просвещенными взглядами, неохотно согласился на эту меру, поскольку разум говорил ему, что это жестоко и глупо, но желание вступить в брак заставило его это сделать.

Вторая дочь Изабеллы и Фердинанда, Хуана, которая вышла замуж за честолюбивого эрцгерцога Филиппа, всегда отличалась странностями; для Изабеллы и Фердинанда было большим горем, когда, по наущению мужа, она взяла титул принцессы Кастильской, и это означало, что она считала себя наследницей испанской короны.

Изабелла и Фердинанд решили, что их старшая дочь Изабелла Португальская вместе со своим мужем могут быть публично провозглашены наследниками родительской короны. Весной 1498 г. молодая Изабелла с мужем приехали в Испанию. Изабелла была в положении, но было мало поводов для радости, так как казалось маловероятным, что роды пройдут удачно: Изабелла сказала родителям, что не переживет рождение своего ребенка.

Она умерла на руках матери через час после того, как родился ее сын Мигель. Сам Мигель умер в два года от роду.

Следующей по праву наследования была эксцентричная Хуана, которая, без сомнения, удовлетворяла амбициям своего мужа эрцгерцога Филиппа.

Хуана стала сходить с ума. И трагическая история Каталины, приехавшей в Англию, чтобы выйти замуж за принца Артура и после его смерти вышедшей замуж за принца Генриха (ставшего Генрихом VIII), который впоследствии бросил ее, женившись на Анне Болейн, также широко известна.

В 1498 г. суверены оплакивали смерть Хуана и младшей Изабеллы и в знак любви и уважения к Торквемаде они похоронили инфантов в Авиле.

Может быть, знаком наибольшего уважения и благосклонного отношения монархов к Торквемаде может служить тот факт, что, когда возникла необходимость направить в Англию посланников в связи со свадьбой принца Артура и Каталины, организация этого дела была доверена Великому инквизитору.

Торквемада, заботившийся о своем любимом детище — инквизиции, постарался использовать этот случай. Он с большим вниманием отнесся к поручению и лично отправил посланника к королю Англии. Англия была одной из стран, в которых не действовала инквизиция, за исключением отдельных случаев (гонение на храмовников Эдуарда II). Пролив Ла-Манш был барьером между островом и Европейским континентом, но теперь между Англией и Испанией была налажена связь, и Торквемада определенно имел выгоду от этой ситуации. Есть основания полагать, что изгнание иудеев он поставил условием заключения брака между Изабеллой и Эмманюэлем Португальским. Генрих VII был готов обещать углубить связи, которых он очень желал. Его острый ум вполне осознавал растущее могущество Испании; он был известен своей жадностью и конечно же стремился получить богатое приданое, которое Каталина привезла в Англию.

Просьба, переданная английскому королю Торквемадой, заключалась в том, чтобы каждый, кто скрывался в Англии от Святой церкви, мог быть выдан испанским властям.

Посланник Торквемады доложил, что Генрих положил обе руки на грудь и горячо поклялся, что прогонит из своих владений всех еретиков и иудеев, на которых укажут испанские власти.

Эта уступчивость по отношению к испанским монархам несколько утешила Торквемаду, который к тому времени озлобился на Рим. Александр показал (конечно, очень учтиво), что он не слишком расположен к Великому инквизитору; вдобавок он выказал неуважение к методам Торквемады при совершении аутодафе в июле 1498 г. на площади Св. Петра, проявив снисходительность к еретикам и тем самым подчеркнув несогласие с жестокими мерами, изложенными в инструкциях Торквемады. Торквемада убедил суверенов выразить протест понтифику из-за проявленной снисходительности. Александр весело ответил, что запретил раскаявшимся еретикам возвращаться в Испанию без разрешения суверенов, подчеркивая этим, со свойственной ему учтивостью и дипломатическим тактом, что происшедшее не имеет отношения к Испании. Поскольку такой человек правил в Риме, неудивительно, что Торквемада пожелал иметь других союзников, даже в отдаленном островном государстве, где воцарилась непредсказуемая династия Тюдоров.

В последние несколько лет жизни Торквемада, словно преследуемый злым роком, сильно страдал от болезни. Но хотя тело его было дряхлым, ум оставался по-прежнему острым.

За пять месяцев до кончины он вызвал главного инквизитора Авилы и передал ему ряд дальнейших инструкций, приготовленных для исполнения инквизицией.

Это был четвертый свод «Указаний», изданный Торквемадой; другие появились в 1484, 1485 и 1488 гг. Последний свод, от мая 1498 г., состоял из шестнадцати пунктов, главными из которых были первые девять.

1. В каждом суде должно быть по два инквизитора, и один из них должен быть юристом, а другой богословом. Они должны действовать сообща при вынесении судебного приговора или при пытке; и они обязаны вместе оглашать имена свидетелей.

2. Служащим инквизиции не позволяется применять орудия пытки там, где это запрещено.

3. Никто не может быть арестован без обоснованного доказательства вины, а судебные разбирательства должны проводиться как можно скорее, а не затягиваться на длительные сроки (как в деле в Ла-Гардии).

4. Дела в отношении умерших должны разрешаться быстро, поскольку задержки причиняют большие страдания детям этих людей, так как им запрещается вступать в брак до. окончательного рассмотрения дел их родителей.

5. Денежные взимания не зависят от состояния казны инквизиции. (В прошлом, когда средства инквизиции оскудевали, взимания возрастали.)

6. Личные денежные взимания и тюремное заключение не могут искупляться уплатой штрафа; и только Великий инквизитор может дать разрешение на отмену «санбенито» и освобождать детей от бремени родительских грехов.

7. Инквизиторы должны также заботиться о том, чтобы исповедовавшиеся в своих грехах после ареста искренне раскаивались. При этом следствие не должно быть слишком длительным, а грехи не должны быть явным непослушанием закону и должны арестованным ясно осознаваться.

8. Инквизиция должна сурово и публично наказывать всех лжесвидетелей.

9. В суде не должно быть людей, состоящих между собой в родственных или деловых отношениях.

Остальные семь пунктов касались ведения дел и управления.

Должностные лица, не соблюдавшие секретности информации, наказывались тем, что изгонялись со двора инквизиции.

Это были последние указания Торквемады, и можно подумать, что телесные страдания смягчили нрав Великого инквизитора. Но некоторая внешняя «демократизация» судебных разбирательств в отношении еретиков никак не касалась главных, основополагающих принципов работы инквизиции.

Когда Торквемада постановил (пункт 3), что никто не может быть арестован без доказательства вины, то это не означало, что инквизиторы не могли «придумать» доказательства, вырвав признание вины в пыточной камере. Применение пыток с подвешиванием на дыбе и раздиранием рта давало им возможность продолжать свою отвратительную работу, хватая людей лишь по подозрению. Когда имена слетали с губ мужчин и женщин, испытывающих агонию в камере пыток, то это считалось достаточным основанием для ареста названных людей; таким образом, несмотря на внешнюю мягкость, эт. от пункт имеет мрачный подтекст.

В пункте 4 провозглашалось, что дела в отношении умерших должны быстро разрешаться, чтобы не пострадали дети покойных. Здесь снова создается впечатление, что Великий инквизитор проявил гуманность. Но это приводило к тому, что трупы богатых людей безобразным образом эксгумировались и их хоронили в могилах для еретиков, а их богатство конфисковывалось инквизицией.

Совершенно очевидно, что было необходимо упорядочить дела с казной, поскольку было ясно, что преступные деяния в этой сфере продолжались.

Постановление о наказании лжесвидетелей также под вопросом. Как может быть доказано, что лицо дало фальшивые показания, если, согласно законам инквизиции, обвиняемый не должен знать, кто его обвинил? У инквизиции были свои представления о лжесвидетельстве: свидетели обвиняли в ереси тех, кого хотела осудить инквизиция.

Только на первый взгляд может показаться, что Торквемада, живя на земле последние месяцы, старался смягчить присущую ему жесткость. Его последние «Указания» отдают лицемерием. Удивительно, что он, столь преданный инквизиции, бессознательно обманывал себя. Инквизиция была его страстью, его детищем, он испытывал к ней нежную любовь. Он поступил жестко, даже жестоко, но, может быть, этот человек, считавший себя правым, полагал, что все, не соответствующее его взглядам, несущественно и неправильно, более того — вредно и недостойно жизни, и считал, что жестокость необходима.

Уже на пороге смерти он издал свод «Указаний», которые могут показаться не лишенными жалости, если такое слово уместно по отношению к Торквемаде. Но, вникнув в суть этих «Указаний», мы увидим в них характерные для инквизиции черты — цинизм, жестокость и почти маниакальное зверство, старательно прикрытые псевдоправедным гневом и лицемерием.

Помимо изложенных в шестнадцати пунктах «Указаний» Торквемада издал несколько правил, которым должны были следовать служители инквизиции.

Он постановил, что никто не имеет права посещать лиц, осужденных Святой церковью, за исключением тех, кто приносит им пищу, и эти лица должны поклясться хранить тайну. При этом следовало проверять всю пищу, чтобы исключить возможность передачи посылки.

Все должностные лица обязаны были поклясться хранить молчание о том, что они видели и слышали в тюрьмах инквизиции.

Если подозреваемые оказывались невиновными и полагалось вернуть им имущество, то это имущество следовало возвратить в полном объеме; причем иногда сами заключенные оказывались должниками инквизиции.

Если собственность осужденного переходила в другие руки, то ее необходимо было возместить.

Собственность, конфискованная у заключенного, распродавалась через месяц, но конфисковавшим не разрешалось ее раскупать; если они это делали и об их проступке становилось известно, они должны были уплатить штраф свыше 100 дукатов и, хуже того, им угрожало отлучение от церкви.

Инквизиторы были обязаны преданно служить инквизиции, должны были поклясться хранить тайну; они не имели права брать подарки от заключенных, и, если кто-то нарушал закон, его подвергали тяжелому штрафу в размере более чем 100 000 маравиди и увольняли с должности инквизитора; если же кто-либо знал о получении такого подарка и не сообщил об этом, его подвергали сходному наказанию.

Кроме того, оговаривалось, что инквизиторы ни при каких обстоятельствах не должны были оставаться наедине с заключенными. Они не имели права принимать гостеприимство новообращенных христиан. Они могли занимать только один пост и получать только одно жалованье.

Без сомнения, когда утверждались новые «Указания» Торквемады, он осознавал, что среди служителей инквизиции есть много нарушающих установления церкви, и это конечно же было прискорбно для такого человека, как он. И хотя он пытался удержать служителей от принятия взяток и желал ввести образцовый порядок, это все же не искупало его вины. Торквемада и в последние недели своей жизни, страдая от невыносимых болей, стремился привести еретиков якобы к спасению через огонь и пытки, согласовывая действия с законами церкви.

Последнее указание Торквемады было продиктовано желанием показать миру, что только он — глава испанской инквизиции. В конце своей жизни он совершил «пламенный» поступок. В мае 1498 г. он выразил протест через суверенов против Александра IV по поводу знаменитого аутодафе на площади Св. Петра; и, когда папа дал ответ, который был настоящей пощечиной испанской инквизиции, Торквемада уже умер.

Он скончался 16 сентября 1498 г. и был похоронен в часовне построенного им монастыря. На простом камне, воздвигнутом над его могилой, выбита надпись на латинском языке:

«Здесь покоится Томас де Турре-Кремата, глава Святой церкви, Великий инквизитор, основатель инквизиции. Скончался в 1498 г., 16 сентября».

Невозможно даже осознать степень воздействия, которое оказал этот человек на историю Испании. Он избавил Испанию от папского влияния и сыграл важнейшую роль в формировании великого независимого государства. Его называли спасителем Испании. Но несомненно и то, что колоссальные усилия, которые тратились Торквемадой на создание инквизиции, нанесли огромный ущерб этому государству.

Его жизнь была полна противоречий. Одни считали его светочем Испании, другие — самым жестоким из фанатиков, когда-либо живших на земле. В нем странным образом уживались противоположные качества. Объединение Испании и временный рост ее могущества, что в значительной мере является заслугой Торквемады, сочетались с деятельностью инквизиции, созданной его волей и по его замыслу, которая сыграла значительную роль в разрушении могущества Испании.

Некоторые католические писатели, пытавшиеся оправдать его жестокость, утверждали, что число уничтоженных им людей преувеличено. Может быть, протестантские авторы и преувеличивали, однако вполне логично, что католики, напротив, преуменьшали эти цифры. Льоренте писал, что между 1483-м и 1498 г., когда Торквемада был у власти, 8800 человек были убиты и 96 504 человека пострадали от тяжелых наказаний. Некоторые историки приводят иную цифру — 10 000 сожженных. Михель Отт, автор «Католической энциклопедии», свидетельствует, что «чистоте христианской веры угрожала опасность» и действия Торквемады были необходимы для того, чтобы спасти Испанию. Он указывает также на то, что только 2000 человек было убито между 1481-м и 1094 г., когда умерла Изабелла.

Может быть, приведенные Льоренте цифры более или менее преувеличены. Между 1483-м и 1498 г. было много аутодафе, и много людей пострадало от жестоких истязаний; но возможно, Льоренте произвольно использовал записи инквизиции и делал случайные ошибки, побуждаемый праведным гневом, который должен испытывать каждый нормальный человек по отношению к такой жестокости.

Филипп II, обожавший Торквемаду, поскольку у них были сходные характеры, перевез останки Великого инквизитора из его скромной могилы и с почестями захоронил их в соборе.

Могила сохранялась до 1836 г., потом ее разграбили, и она разрушилась.

Так Торквемада, заставивший стольких людей страдать, был посмертно ограблен; и ему, вытащившему многих из могил, надругавшемуся над их останками, суждена была такая же участь.

 

2. Возвышение Хименеса

Был и другой человек, имевший огромное значение в период правления Изабеллы и Фердинанда и оказавший в своем роде не меньшее, чем Торквемада, влияние на историю Испании. Это был кардинал Хименес. Интересно, что эти два человека — первый доминиканец, а второй францисканец — имели удивительно схожие характеры. Может быть, Фердинанду, Изабелле и новорожденной Испании нужны были именно такие люди, и несомненно поэтому, что Торквемада и Хименес больше других влияли на ход событий и вели Испанию вперед.

Хименес (Гонсало Хименес де Сиснерос) родился в Торрелагуна, маленькой деревушке вблизи Мадрида, в 1436 г. и, подобно Торквемаде, в течение своей долгой жизни делами завоевывал место в истории.

Хименесу было тридцать семь лет, когда он вступил в конфликт с Карилло — архиепископом Испании и архиепископом Толедским, что и ускорило его карьеру.

Карилло, являясь дядей маркиза Вилленского, фаворита Хуана И, играл определенную роль в политике Кастилии и был самым подходящим для церковной борьбы. Человек сильной воли, Карилло был исключительно гордым; его дружеское расположение было важно даже для монархов, а враждовать с ним было опасно. Несчастный Генрих IV узнал это, когда Карилло с помощью недовольного Виллены попытался его сместить и назначить на его место своего молодого сводного брата Альфонсо.

Позже, когда Альфонсо умер, Карилло заручился поддержкой Изабеллы, но всегда был настороже, как бы кто-либо не задел неуважением его достоинство. Он стал замышлять заговор против Изабеллы; отправился на битву с Альфонсом Португальским, сражавшимся за кастильскую корону, и хотел с помощью незаконнорожденной дочери Генриха, Бельтранеи, на которой собирался жениться, овладеть троном.

Когда португальские войска были побеждены, Карилло заставили принести извинения, за что победившая Изабелла оставила ему немало поместий.

После этого несчастный Карилло вынужден был удалиться в Алькала-де-Хенарес, где провел остаток своей жизни за изучением алхимии, которой занимался столь усердно, что истратил на это значительную часть своего состояния. Там он и скончался. После смерти Карилло его место занял Педро Гонсалес де Мендоса, который долгое время был его соперником.

Мендоса был четвертым сыном маркиза де Сантиллана; он был необычайно талантлив и недоволен тем, что ему приходилось действовать только в пределах церкви. Как и Карилло, он желал играть роль в политике, и в период правления Генриха IV пытался снискать расположение Изабеллы. Может быть, его дар предвидения позволил ему угадать, что Изабелла станет однажды королевой Кастилии и что он мудро поступил, связав с ней судьбу.

По характеру Мендоса был противоположностью Хименесу и Торквемаде: он любил роскошь, пышность и великолепие высшего света. Он не разделял позиций церкви, запрещающей плотские удовольствия, к которым относился снисходительно, и сам был отцом нескольких незаконных детей.

Кардинал Мендоса был по натуре терпимым. Это доказывает случай, когда один священник в его присутствии читал проповедь высоким церковным иерархам и при этом явно намекал на Мендосу. Приспешники кардинала хотели наказать священника за дерзость, но Мендоса заявил, что проповедник имеет право высказывать свое мнение и сам послал ему подарок и большую сумму денег как вознаграждение за смелость.

При этом, хотя Мендоса и признавал, что священник был вправе высказать свое мнение, он оставлял и за собой право жить в соответствии со своими желаниями, и слова проповеди не могли повлиять на его образ жизни.

Когда умер Карилло, архиепископ Толедский, сменивший его Мендоса получил широкую возможность действий в области, которая всегда его привлекала, — в политике.

Его сластолюбивой, либеральной натуре претили новые законы, которые хотел ввести Торквемада, и он в значительной степени был причастен к тому, что между санкцией Сикста IV и введением испанской инквизиции произошла задержка, что вызвало раздражение Охеды и Торквемады. Мендоса создал катехизис христианской доктрины, в котором пытался предотвратить введение инквизиции. События обернулись на пользу Торквемаде и Охеде, и Мендоса ничего не смог сделать, кроме как объединиться с Торквемадой и назначить Хуана де Сан-Мартина и Мигеля Мориллу инквизиторами Севильи.

Мендоса, больше интересовавшийся светскими, чем церковными делами, сыграл большую роль в политике и стал известен при дворе третьего испанского короля. Когда войска подошли к Гранаде, Мендоса был во главе одного из соединений; он вошел вместе с суверенами в павший город. Мендоса поддержал Христофора Колумба, когда тот старался убедить Изабеллу помочь ему в организации путешествия, и помог склонить королеву к согласию.

Культурный, аристократичный и талантливый кардинал процветал до конца своих дней. Когда он скончался, королева велела похоронить Мендосу неподалеку от Гвадалахары, где она могла бы часто посещать его могилу.

Когда Мендоса лежал на смертном одре, Изабелла обсуждала с ним вопрос о выборе преемника; он настаивал на кандидатуре, наиболее подходящей для поста архиепископа Толедского, — на духовнике королевы Фрее Гонсало Хименесе де Сиснеросе.

Хименес был выходцем из семьи некогда обеспеченной, но ко времени его рождения находившейся в стесненных обстоятельствах. Когда он достиг славы, кое-кто думал, что он пошел по стопам своих знаменитых предков, хотя и невозможно сказать, насколько правдивы легенды о том, что его предок по материнской линии, де ла Торре, был знаменитым дуэлянтом X столетия, в конце концов вернувшим Мадрид кастильцам.

Он с юности обнаружил призвание к церковному служению и в юном возрасте поехал в Саламанку, а затем в Алькала-де-Хенарес, где изучал закон Божий и гражданское право.

Семья была бедной, и у него было два брата, Хуан и Бернардин, о будущем которых нужно было подумать; поэтому решили, что у Гонсало больше шансов продвинуться в Риме, и он отправился в этот город.

Гонсало оставался в Риме пять лет. О его жизни там мало что известно, за исключением того, что он проходил там адвокатскую практику. Когда умер его отец, он решил вернуться домой. Но на службе в Риме он сделал карьеру — получил папскую буллу, дававшую право занимать любой освободившийся приход, и, поскольку его родная деревня Торрелагуна была недалеко от Толедо, он выбрал Толедо; и этот выбор привел его к конфликту с Карилло.

Через несколько лет после его возвращения умер архиепископ Уседский, и освободилась вакансия. Хименес тотчас же ее занял. Это было не очень престижное место, но оно было расположено там, где он собирался жить, и, имея разрешение папы, он чувствовал себя вполне уверенно.

Монархи всегда возмущались вмешательством папы в их государственные дела, а высокомерного Карилло, архиепископа Толедского, рассердила не только неограниченная власть папы, но и то, что его обошли: он приготовил это место для своего друга. Поэтому Карилло потребовал, чтобы Хименес немедленно оставил пост. Хименес отказался сделать это, и в результате Карилло пришел в бешенство; Хименес был отстранен силой и заключен в крепость в Уседа. Карилло подумал, что Хименес должен осознать, как неразумно противостоять высоким иерархам испанской церкви, и понять, что влияния папы недостаточно, чтобы помочь ему выпутаться из затруднительного положения, в которое он себя поставил.

Однако Хименес стоял на своем и продолжал утверждать, что имеет на должность право, которое ему предоставил папа Павел II.

Взбешенный Карилло перевел его из Уседа в Сантрркас, где находилась крепость, предназначенная для заключения ослушавшихся церковнослужителей. Карилло продержал его в этой тюрьме шесть лет, а затем неожиданно освободил. Считается, что освобождение Хименеса было совершено при участии племянницы Карилло, графини Бендийской, хотя неизвестно, почему эта леди интересовалась священником. Однако, освободившись, он понял, что не стоит надеяться на Толедо, где властвовал Карилло, и потому занял свободное место в Сигуэнсе, где получил должность капеллана. Там его ожидал первый дар фортуны, поскольку епископом Сигуэнским был Мендоса.

Мендоса сразу почувствовал незаурядные умственные способности капеллана и, возможно, заинтересовался человеком, столь храбро противостоявшим его главному сопернику — Карилло; Хименес стал любимцем Мендосы и вскоре был назначен главным викарием епархии.

Мендоса в скором времени стал архиепископом Севильским, а Хименес остался в Сигуэнсе; он был замечателен не только эрудицией и образованностью, но и деловой хваткой. Когда граф Сигуэнский был пленен маврами, он попросил, чтобы Хименес присмотрел за его поместьями, расположенными в данной епархии.

Хименес был теперь на пути к удаче, но, будучи строгим священником, он следовал по стопам Торквемады к, не желая мирских радостей, вступил в один из самых суровых монашеских орденов — в обсерватинский францисканский орден.

Когда скончался св. Франциск, о его ордене было множество мнений. Одни из его последователей полагали, что нужно неукоснительно следовать правилам, изложенным св. Франциском, но другие, считавшие их слишком суровыми и не видевшие ничего хорошего в истязании плоти, страданиях и дискомфорте, настаивали на том, что достаточно жить в монастыре и время от времени молиться. Поэтому произошел раскол на две секты, каждая из которых решила следовать по своему пути. Хименес решил вступить в обсерватинский орден, живший суровой жизнью. Так он поступил в монастырь Сан Хуан де Лос Рейеса в Толедо.

Монастырь был заново отстроен по обещанию Фердинанда и Изабеллы, данному во время осады Гранады; там Хименес горячо поклялся себе жить в строгости. Он оставил имя, которым его нарекли при рождении, — Гонсало — и взял имя основателя ордена — Франциска. Он отказался спать на кровати и стал спать на голом полу, ходил в неудобной одежде и старался превзойти св. Франциска в перенесении страданий.

Его слава стала распространяться, и многие богатые и бедные люди приглашали его стать их духовником или советчиком в разрешении духовных проблем. Таким образом, он был просто осажден обращавшимися к нему людьми и попросил разрешения уйти в отставку.

Он обосновался в монастыре Божьей Матери в Кастаньяре, расположенном в лесу среди каштановых деревьев. В этом монастыре можно было жить в. уединении, но Хименес все равно тосковал по отшельнической жизни и на этот раз попросил разрешения жить в лесу в полном одиночестве. Ort сам построил хижину — простую и настолько маленькую, что в ней мог поместиться только один человек, и жил там на хлебе и воде во всякую погоду. Он часами молился, стоя на коленях; приходившие к нему его друзья-францисканцы видели его стоявшим на коленях в экстазе.

Возможно, что многие годы Хименес провел в одиночестве с целью самопознания. Может быть, он обладал более глубоким религиозным сознанием, чем Торквемада.

Но он получил папскую буллу по личной просьбе. Стал бы он просить ее, если бы не надеялся на карьеру? И почему он настаивал на том, чтобы остаться, когда Карилло пытался ему помешать? Почему он сначала поехал в Рим? Потому что там было больше шансов на успех? Возможно, его мучило честолюбие и желание власти, и по этой причине он удалился от растущей славы в Сигуэнсе.

В нем словно сочетались два желания — незаметности и святости, которых, как он полагал, он сможет достигнуть в монастыре Божьей Матери в Кастаньяре, и честолюбие, которое он желал удовлетворить благодаря своему несомненному таланту. Он познакомился с Мендосой, епископом Сигуэнским, вскоре ставшим епископом Севильским и стремившимся к наивысшему посту архиепископа Толедского. Хименес видел в нем благодетеля и считал, что легко может достичь таких же высот. Может быть, поэтому он и удалился в монастырь и жил в одиночестве в лесной хижине, чтобы очистить себя от желаний и достичь духовности, к которой так стремился?

Он провел три года в крайнем воздержании и молитвах в монастыре Божьей Матери в Кастаньяре, затем его перевели в Сальседский монастырь, главой которого он стал. В этой должности Хименес по-прежнему жил смиренной жизнью и сам занимался физическим трудом. Как и Торквемада, он обладал высокомерным и гордым характером, но, в отличие от Торквемады, он сознавал, что эти качества следует подавлять.

В знаменательный 1492 г. Хименес был в Сальседе; и по завоевании Гранады Изабелла пожаловала титул архиепископа Гранадского Фрею Фернандо Талавере; таким образом, Изабелле понадобился духовник, и она попросила у Мендосы совета, кого назначить на эту должность. Мендоса, в течение десяти лет после смерти Карилло занимавший пост архиепископа Толедского и архиепископа Испании, тут же подумал о Хименесе.

Мендоса считал, что Хименес — слишком яркая личность, чтобы проводить жизнь в монастыре, и что не следует Хименесу отрывать себя от мирских дел. Мендоса никогда не упускал из виду политических соображений. Он вполне осознавал, что королевский духовник играет двойную роль. Так было с Талаверой и Торквемадой. Хименес был человеком, которому можно было доверить сокровенные тайны души королевы.

Таким образом, по рекомендации Мендосы Изабелла послала за Хименесом, и, зная о делах этого человека, она сначала не сказала ему, зачем послала за ним. На нее произвели впечатление его спокойные манеры. Его истощенное тело и болезненный вид свидетельствовали о его аскетическом образе жизни.

Поэтому она решила, что он должен занять место Талаверы, и была удивлена, когда Хименес смутился, узнав об этом.

Его новый пост открывал перед ним блестящие перспективы. Как духовник Королевы, он всегда имел возможность оказать влияние на королеву, но Хименес не желал навсегда уходить в мир и попросил у королевы разрешения удаляться в монастырь, когда не будет требоваться его присутствие при дворе.

Прошло совсем немного времени, и Изабелла стала беспредельно доверять своему духовнику.

Через два года Хименес стал главой францисканского ордена в Кастилии, и это дало ему возможность принять меры по отношению к конвентуалам францисканской ветви, члены которой не пошли по стопам основателя ордена и хотели отменить его строгие правила.

Хименес продолжал вести крайне строгий образ жизни и, когда посещал различные францисканские монастыри, привыкая к своей новой должности, всегда ходил пешком со смиренным видом. Его часто сопровождал Фрей Франциско Руис, который был его верным другом (согласно некоторым записям, его племянником) и стал впоследствии епископом Авильским.

Хименес пожаловался королеве на неправедную жизнь конвентуалов. У многих из них были большие поместья, где они жили в роскоши и предавались любовным утехам.

Изабелла отнеслась с одобрением к предложениям Хименеса и убедила папу Александра VI издать буллу, в которой содержалось обещание провести желаемые Хименесом реформы. Хименес с усердием принялся за работу, и монахи, которые не следовали правилам, были изгнаны из монастырей.

Вскоре после того как Хименес приступил к работе, Мендоса тяжело заболел и уже стал думать, что высший церковный пост в Испании, подчиненный лишь королю и королеве, скоро станет свободным. Вместе с саном архиепископа доставалась не только Толедская епархия, но и Великое канцлерство Кастильское (таким образом сочетались светская и духовная власть).

Восхищенная высокими моральными качествами своего духовника и услышав рекомендацию от Мендосы, человека, суждениям которого она всегда доверяла, Изабелла решила назначить Хименеса на этот пост.

Между тем у Фердинанда был свой кандидат. Это был его незаконнорожденный сын Альфонсо, которого он нарек архиепископом Сарагосским, когда мальчику было шесть лет.

Изабелла твердо верила в святость семьи, и она очень ревниво относилась к тому, что касалось ее мужа, а сластолюбивый Фердинанд давал ей достаточные основания для ревности. К тому же она считала кандидатуру молодого Альфонсо несерьезной и по этой причине также не могла удовлетворить просьбу мужа. Хименеса рекомендовал Мендоса, к тому же предупредивший Изабеллу о нежелательности назначения человека, имевшего мощные семейные связи. Изабелла была тверда; она не могла уступить своенравному мужу, который был ей настолько неверен, что имел сына от другой женщины через два года после женитьбы на Изабелле, и вдобавок осмелился просить у нее милости для этого сына. Она была полноправной хозяйкой Кастилии и сама могла решать важные вопросы, подобные этому. Она обратилась к Александру VI, чтобы просить его утвердить Хименеса в должности архиепископа Толедского и, когда пришла папская булла, вызвала Хименеса.

Была Святая пятница 1495 г., и Изабелла позволила Хименесу выслушать исповедь перед тем, как вручить ему буллу, прибывшую из Ватикана.

Там было начертано: «Нашему достойному сыну Франсиско Хименесу де Сиснеросу, избранному архиепископом Толедским».

Когда Хименес прочитал эти слова, он был изумлен, впервые удостоившись такой чести. Интересно, какие чувства он испытывал, поняв, что ему предложили? Он, должно быть, подумал, что дьявол подсунул ему мировое господство. Его первой реакцией было желание убежать, что может свидетельствовать о большом искушении. Он уронил письмо, прошептал, что это ошибка, и, не успела королева заговорить, как он покинул ее, что было нарушением этикета.

Изабеллу это не рассердило. Она знала достоинства этого человека и доверяла ему. Поскольку он не возвращался, Изабелла послала за ним слуг.

Когда Хименес вернулся, Изабелла стала его убеждать, но он снова и снова отказывался, говоря, что не способен к такой должности и недостоин ее.

В течение шести месяцев он не соглашался, но, когда из Ватикана пришла следующая булла, приказывавшая ему занять пост, он согласился.

Ему было тогда шестьдесят лет.

11 октября того же 1495 г. Хименес был освящен в Тарасоне и стал архиепископом Толедским, канцлером Кастильским и архиепископом Испании; с того дня в течение двадцати двух лет он занимал этот высокий пост и лишь изредка мог удаляться от суетного мира в уединение.

 

3. Власть Хименеса

Рвение, с которым Хименес преследовал отступников среди францисканцев, может навести на мысль, что столь же рьяно он мог истреблять еретиков.

Он настолько приучил к страданиям собственное тело, что мало сочувствовал страданиям других.

Боль и сама земная жизнь не имели для него большого значения. Единственной целью пребывания на земле, по его суждению, было приготовление к жизни вечной. Счастье людей представлялось ему греховным. Смех, веселье, удовольствие казались ему творениями дьявола, и веселиться самому или позволять веселиться другим было для него смертным грехом. Счастье этих людей, по мнению Хименеса, состояло в себялюбии, самодовольстве и отдаляло их от царствия небесного.

В характере таких людей, как Торквемада и Хименес, было заложено высокомерие, и его у них было больше, чем у самого папы Борджиа, не скрывавшего любви к многословию, роскоши и удовольствиям.

После толерантного Мендосы Хименес конечно же быстро стал непопулярным. Знати не нравилось, что человек незнатного происхождения был избран на такую близкую к монархам должность; конвентуалы никогда его не любили; есть предположение, что его суровое поведение и фанатизм отдалили от него даже близких товарищей.

То, что Хименеса невозможно было подкупить, не давало ему возможности быть в хороших отношениях с двором. Его истощенный вид напоминал другим об их снисходительности к себе. Святой не мог быть популярен среди грешников. И хотя многие из нас, посмотрев через пять столетий назад, видят, что Хименес не был святым, он мог таким показаться тем, кто не имел возможности видеть то, что видим мы. Сегодня многие считают, что святой — это тот, кто, не считаясь со своими интересами, жертвует собой для блага других, но мы не склонны признавать таковыми тех, кто, подвергая себя лишениям на земле, думает, что готовится к блаженству в грядущей вечной жизни. Их стремления представляются нам эгоистическими, а эгоизм и святость несовместимы. Многим из нас думается, что истязание плоти ради спасения вряд ли может сделать человека святым.

Вдобавок к тому, что Хименес вызывал у многих злобу, раздражение и зависть, к нему не питал любви сам Фердинанд, который не мог забыть о том, что этого человека предпочли его собственному сыну. Сам Хименес не шел на сближение с королем, не проявлял к нему верноподданнических чувств, поэтому Фердинанд иногда позволял себе выказывать неприязнь к новому архиепископу Толедскому.

Хименес был намерен твердо следовать намеченному пути и ясно показал это с самого начала. Мендоса назначил своего брата, Педро Хуртадо де Мендосу, правителем Касорлы. Эта должность была очень престижна, и занимать ее считалось настоящим счастьем. Поскольку кардинал заботился о карьере Хименеса, то Хименес был ему благодарен и показывал это хорошим отношением к его семье. Поэтому все ждали, что новый архиепископ одобрит назначение младшего Мендосы.

Семья Мендосы и их друзья не сомневались по этому поводу, но вдруг заметили, что Хименес не торопится оказывать покровительство младшему Мендосе. Тогда архиепископу напомнили о том, что для него сделал Мендоса. Хименес в ответ заявил, что не собирается отдавать предпочтение семье Мендосы, поскольку сан архиепископа не позволяет ему оказывать благодеяния своим знакомым.

Семья Мендосы пришла в ужас. Что до Изабеллы, то она одобрила действия архиепископа. Между тем Хименес вовсе не собирался отнимать выгодную должность у брата своего друга. Он просто показал, что не оказывает благодеяний. Вскоре он одобрил назначение младшего Мендосы на должность правителя Касорлы. Таким образом он показал, что выбрал человека, которого считал наиболее подходящим для этой должности, и что назначил его не из-за дружбы.

В мире, в котором так практиковался непотизм в высших кругах церкви, такие отношения были удивительны. Многими овладел ужас, но те, кто выгадывали от этого (например, Педро Хуртадо де Мендоса), приветствовали такие меры, и младший Мендоса стал горячим сторонником Хименеса, каким был его брат.

Интересны взаимоотношения Хименеса с его собственным братом. Бернардин вступил во францисканский орден, и Хименес назначил его управляющим в свой дом. Некоторые удивлялись, как могло произойти такое назначение, когда Хименес так сурово относился к непотизму, и считали недостойным такого рода поступок.

Вероятно, Хименес чувствовал себя обязанным помочь своему младшему брату и дал ему должность, при которой тот мог быть у него на глазах. Он часто читал ему наставления, и Бернардин снова и снова покидал дом брата и уходил в монастырь, предпочитая жить там, чем быть под строгим надзором. Поведение Бернардина стало невыносимым для Хименеса, и тот заставил его жить у него несколько месяцев; но все же впоследствии Хименес освободил своего брата от должности управляющего.

Бернардин сделал вид, будто раскаивается, но, когда Хименес заболел, он как бы от имени брата убедил церковный суд принять несправедливое решение. Хименес сильно рассердился и послал за братом, чтобы выговорить ему. Когда Бернардин увидел человека, лежавшего на подушках, он потерял рассудок. Вероятно, он подумал, что хоть он и слаб морально, зато силен физически. Он прижал Хименеса к подушкам и схватил его за шею. Если бы внимание одного из слуг не привлекли звуки возни, Хименес мог бы быть задушен собственным братом.

Хименес отправил Бернардина обратно в монастырь, назначив ему небольшую выплату, и больше никогда его не видел. Его меры по отношению к собственному брату были все же мягче, чем по отношению к другим.

Непопулярность Хименеса возрастала и стала распространяться и среди францисканцев, которые ждали милостей от него. Те, кому он доверил свое домашнее хозяйство, считали, что у него дома не лучше, чем в монастыре. Поскольку Хименес сам не брал взяток, то не позволял этого делать и своим служителям.

Отдельные представители францисканского ордена отправились с депутацией к главе ордена в Риме, и в результате глава приехал к Изабелле с жалобами на нового архиепископа. Он происходил из конвентуалов и был разгневан монастырскими реформами, которые проводил Хименес.

В присутствии Изабеллы этот человек заявил Хименесу, что он тот выскочка, в жилах которого нет благородной крови, прикрывающий благочестивым видом свои амбиции. Он потребовал, чтобы королева сместила Хименеса с высокого поста.

Изабелла спросила, не сумасшедший ли он и понимает ли, с кем говорит?

Глава ордена, потерявший от ярости осмотрительность, прокричал, что вполне понимает, к кому обращается, и что Изабелла, королева Кастилии, — просто горсть пыли. С этими словами он покинул королеву.

Визит главы францисканского ордена никак не отразился на отношении Изабеллы к новому архиепископу. Она решила его поддерживать и защищать от врагов, даже от таких могущественных, как ее муж Фердинанд, понимая, какую неприязнь испытывал тот по отношению к Хименесу.

Теперь Хименес стал настолько могущественным, что его позиции стали меняться. Он неохотно взял на себя власть, но теперь уже больше не хотел от нее отказываться.

Когда боявшиеся реформ послали эмиссара к папе с жалобой, Хименес решил перехватить посланника. Эмиссаром, которому было поручено столь ответственное задание, был некий Альборнос, и когда Хименес услышал, что он уезжает, то послал одного из своих людей арестовать его. Человек Хименеса прибыл слишком поздно, и Альборнос уже отплыл в Италию. Однако люди Хименеса послали судно, которое приплыло к берегам Италии раньше, чем Альборнос, и, как только тот ступил на итальянскую землю, его арестовали и водворили в государственную тюрьму. Он провел в тюрьме около двух лет — достаточный срок, чтобы поразмыслить о том, имеет ли смысл бороться с могущественным архиепископом Толедским.

Энергичные действия Хименеса ясно показали его желание удержать власть. Без сомнения, он, как и Торквемада, считал, что использует свою власть во славу Господа. Но мы не можем утверждать, что Хименес использовал свою власть для прославления своей личности.

Жалобы все же дошли до папы Александра в Риме. Ему было доложено, что новый архиепископ не блюдет чести, подобающей его званию, что он ходит в заплатанной одежде и что руководство церкви потеряло престиж, который имело при аристократичном кардинале Мендосе. Александр, любивший веселье и помпезность, великолепие и роскошь, хорошо понимал, какое раздражение должен был вызывать Хименес.

Согласно Альваро Гомесу де Кастро, родившемуся в 1515 г. (за два года до смерти Хименеса) и собиравшему о нем сведения, Александр написал архиепископу письмо в таком духе: «Дорогой брат, Святая церковь, как ты понимаешь, любит божественный Иерусалим горячей и преданной любовью. Не стоит оказывать неуважение ее служителям. Каждый выбирает условия, которые ему больше подходят, и каждый благодарит Господа за дары Его. Все, и особенно прелаты, избегают чрезмерной надменности и равным образом чрезмерного смирения. В обоих случаях церковь слабеет. Мы советуем тебе жить согласно твоему сану. Святая церковь возвела тебя в ранг архиепископа, и, хотя ты живешь в согласии в правилами Господа (что мы горячо одобряем), внешне тебе следует соответствовать твоему рангу».

Такое увещевание, хотя и изложенное в дипломатической форме, было фактически приказанием, которое Хименес не мог не выполнить. С тех пор он стал носить роскошную одежду, как и подобало его чину, но под ней у него всегда была грубая францисканская рубаха, надетая на власяницу. Одежду он чинил своими руками. У него в комнате появилась роскошная кровать, но рядом с ней был соломенный тюфяк, на который он ложился каждую ночь. Сдав Гранаду без боя осадившим ее христианским войскам, последний мавританский правитель Боабдил (он был мягким человеком) обеспечил очень благоприятные условия для жизни мавров. Согласно Гранадскому договору, мавры могли посещать мечети и исповедовать свою религию. Эти условия оставались в силе на протяжении восьми лет со времени сдачи города, и в результате в Гранаде воцарился мир.

Изабелла не желала создавать осложнений; Фердинанд мало интересовался религиями, если это не приносило материального дохода. Он благоволил инквизиции лишь потому, что она передавала конфискованное имущество в казну.

После взятия Гранады Изабелла назначила двух человек, чтобы те следили за делами в городе.

Один из них был граф Тендильский, член семьи Мендосы, а другой — епископ Талавера. Граф Тендильский был назначен комендантом Гранады и относился к гражданской администрации; Талавера, епископ Авильский, был возведен в сан архиепископа Гранадского. Граф Тендильский, мудрый человек, не проявлявший в это время нетерпимости, был хорошей кандидатурой для комендантского поста. Талавера, который был незнатного происхождения и являлся монахом иеронимитского монастыря Сайта Мария дель Прадо в течение двадцати лет, до того как стать духовником королевы, также соответствовал своему назначению: он был образован и скромен, несмотря на некоторый фанатизм.

Оба они — и граф Тендильский, и Талавера, — сознавая сложности, возникшие в связи с капитуляцией Гранады, стали решительно действовать во славу Испании, и в течение восьми лет после того как мавританская столица оказалась под властью Фердинанда и Изабеллы, в городе были исключительно благоприятные для жизни условия.

Между тем Хименес не желал терпеть иноверцев, исповедовавших свою религию, живя в испанском королевстве. Поэтому Хименес, приехав в Гранаду с представителями церкви, решил обратить мавров в христианство. Так возникла ситуация, похожая на ту, когда обращали в христианство иудеев и они становились новообращенными христианами. Теперь на месте евреев оказались мавры.

Со времени изгнания евреев в 1492 г. инквизиция была очень активна, и каждый обращенный мог быть подвергнут подозрению. В последнем «Указании» Торквемады, вышедшем в 1498 г., всего за год до поездки Хименеса в Гранаду, ясно сказано, что инквизиция нуждается в реформах. Мусульмане не могли преследоваться за ересь, поэтому, если инквизиции нужны были жертвы, ей следовало подобрать повод для их преследования. Если бы мусульман принудили к крещению, они стали бы уязвимы, как евреи. Их можно было бы уличать в следовании своим старым мавританским обычаям, как и евреев, если те следовали своим. Ясно, что было много активных сторонников инквизиции, стремившихся окрестить мавров.

Когда Хименес приехал в Гранаду, он спросил Талаверу о состоянии дел и навел разговор на тему о крещении мавров. Когда церковный двор отправился в Севилью, он остался в Гранаде. Но Изабелла и Фердинанд напомнили ему о договоре, который был заключен с Гранадой, и, зная рвение своего архиепископа, убедили его не наносить обиду маврам.

Как и Мендоса, Талавера не собирался насильственно обращать мавров в христианство. Он изучил арабский язык и перевел на арабский несколько книг в надежде создать понимание между мусульманами и христианами. Но Хименес утверждал, что такие методы недостаточно действенны. Он сам хотел произвести реформы в городе.

Хименес стал приглашать на встречи многих уважаемых мавров. Он дарил им шелковые наряды и красные фески, поскольку мавры обожали украшения и красивую одежду. Задабривая их таким образом, он говорил им о достоинствах христианской религии.

Мавры, восхищенные красными головными уборами и изобилием шелка, без сомнения желали отблагодарить приносившего им дары, и он многих смог убедить принять христианство. Все больше мавров приходило на встречи с Хименесом, услышав о богатых дарах, которые можно было у него получить. Хименес дошел почти до обнищания от раздачи таких дорогих подарков. Среди мавров были мудрые люди, которые все больше стали беспокоиться. Они не забывали о существовании инквизиции и стремились принять меры к тому, чтобы инквизиция не смогла проникнуть в Гранаду. Этого не могло бы произойти, если бы мавры остались мусульманами, и испанские суверены разрешили бы им исповедовать свою веру. Они видели, что отступление от своей религии предвещало им горе. Наверняка их было бы невозможно силой принять в христианство, но фанатичный архиепископ Толедский заманивал мавров своим красноречием и подарками. День за днем мужчины и женщины все больше склонялись к тому, чтобы принять христианскую веру; видимо, они не осознавали, что произойдет, если они окрестятся, а может быть, слишком бездумно относились к своей исконной религии.

Тень ужасного монстра — инквизиции — была далеко от Гранады, и здешний народ не понимал, с радостью надевая новые красные фески на голову, что он открывает ворота города власти, опасности которой не осознает.

Один ученый мавр по имени Сегри, пользовавшийся большим уважением у соотечественников, пришел посмотреть на Хименеса, но на него никакого впечатления не произвели дары и его красноречие. Потеряв терпение и поняв, что этого мавра невозможно, как других, обратить в христианскую веру (а раз это невозможно было сделать, мавр мог настроить население против христианства), Хименес заключил его в тюрьму и сказал тюремщикам, чтобы те «излечили» Сегри от его «невежества». Сегри был подвергнут суровому тюремному режиму. Его заковали в кандалы. Через некоторое время после того, как его поместили в такие условия, он заявил, что во сне его посетил Аллах и приказал ему принять христианство.

Как и ожидал Хименес, примеру Сегри последовали сотни гранадских мавров, а в городе появилось напряжение, которого не было до приезда Хименеса в Гранаду.

Хименес действовал в противоречии с Гранадским договором из-за своего фанатизма и уверенности в собственной правоте. Он не видел ничего дурного в нарушении договора, если таким способом мог уничтожить мусульманскую веру в Испании. В этом он был так же фанатичен по отношению к мусульманам, как Торквемада по отношению к евреям. Он знал, что образованная часть мавританского населения была глубоко встревожена происходившим. Живя в Испании, эти люди создали множество литературных произведений, в которых выразили свой страх перед тиранией. Хименес решил, что в Гранаде не должно быть книг на арабском, и велел изъять все написанное на этом языке и сложить грудами на больших площадях города.

Книжное дело было развито у испанских арабов лучше, чем у всех европейских народов. Они выпускали прекрасно иллюстрированные издания в великолепных переплетах, которые представляли собой огромную ценность, что, впрочем, не могло их спасти.

Но предварительно Хименесу показали эти книги, и он отобрал триста томов, посвященных медицинской науке, в которой мавры блистали, и оставил их для университета в Алькала, поскольку эти книги не были связаны с религией, которую он собирался уничтожить. Остальные — около тысячи — он приказал сжечь, независимо от их ценности и религиозной значимости для мавров.

Когда над городом поднялся дым, то для населения Гранады словно было дано грозное предупреждение. Это было первое аутодафе. В этот раз сожгли книги. В других случаях на месте книг может оказаться человеческое тело. И человек, руководивший сожжением книг, был сам Великий инквизитор.

К счастью, многие не отдали свои книги и были незаконно вывезены из страны. Но ущерб ощущался на протяжении веков. Лишившись литературы, арабская культура во многом обнищала, и это стало очевидным годы спустя.

Не только мавры смотрели на эту жуткую сцену с ужасом и отвращением; Талавера и граф Тендильский предупреждали Хименеса, чтобы он не заходил слишком далеко. Они напомнили ему о Гранадском договоре и о том, что те, кто окрещены насильно, не могут быть истинными христианами. Хименес дал на это ответ: «Преходящие ценности могут служить для смягчения нравов, но не для спасения души. Невозможно насильно прийти к спасению, не желая его».

И когда ислам был искоренен, Хименес продолжал безжалостно следовать по намеченному пути. Возможно, он также думал о том, что инквизиция должна знать, как поступать с теми, кто пошел по дурному пути или опять вернулся к своим грехам. Торквемада указал путь, изгнав евреев; Хименес сделал это с маврами. Нельзя было ожидать, чтобы мавры оставались спокойными и хладнокровно наблюдали за разрушением их национальной культуры; и, когда Хименес направил троих служителей в Альбайсин (район города, в котором жило только мавританское население), их встретили зловещим молчанием. Люди Хименеса настойчиво старались убедить мавров обратиться в христианство. Но мавры в ответ затеяли драку, в результате которой двое прислужников Хименеса были убиты; оставшийся в живых смог убежать.

Теперь мавры воспылали гневом и решили изгнать из города того, кто так вероломно нарушил их покой. Лидеры восстания шли по улицам, призывая всех слуг Аллаха взяться за оружие.

Толпа мстителей направилась ко дворцу, в котором располагался Хименес. Слуги Хименеса подняли тревогу и стали убеждать его скрыться в Альгамбру, где граф Тендильский (либеральность и терпимость которого снискали ему среди арабов репутацию друга) мог бы его спасти от ярости толпы.

Однако Хименес был вовсе не боязлив. Его действия привели к восстанию, и он сделал выводы.

Может быть, отшельник из монастыря Божьей Матери в Кастаньяре решил, что на его голову опускается венец мученика, и благословил это. Он оправдывал свои действия, которыми принес несчастье многим мусульманам, поскольку, без сомнения, обладал фанатичной верой, которая казалась ему добродетелью, достойной божьей награды. Бог, по его представлению, был безразличен к страданиям других, даже таких, как он сам.

Хименес заявил, что он не должен думать о своей личной безопасности, если столько людей, исповедующих истинную веру, подвергаются риску.

Его дворец был прочным, и охрана была готова к защите; кроме того, граф Тендильский поспешил прийти к нему на помощь во главе мощного соединения. При виде графа, завоевавшего доверие мавров, они отступили в Альбайсин.

Однако волнение среди мавров нарастало. Они не собирались покоряться. Хоть они и вернулись в свои кварталы, настроены были бунтарски и желали изгнать Хименеса из своего города. Положение уладилось благодаря пользовавшимся доверием у мусульман графу Тендильскому и Талавере — они смело прибыли в Альбайсин, центр восстания, чтобы договориться о мире. Первым прибыл Талавера с несколькими совершенно безоружными помощниками. Впереди шествовал капеллан, держа перед собой крест.

Когда жители увидели идущих к ним смелых людей, они перестали взывать о мести христианским захватчикам. Мавры очень уважали смелость, которой сами обладали в немалой степени. Они никогда не видели, чтобы Талавера поступал несправедливо, и никогда не возражали ему, когда он убеждал их обратиться в христианскую веру. Мавры были готовы его выслушать.

Следом за Талаверой прибыл граф Тендильский, сопровождаемый небольшим эскортом солдат. Когда он снял, шляпу и бросил ее в толпу, раздался крик одобрения, означавший мирный настрой. Мавры готовы были выслушать людей, которым они доверяли. Граф Тендильский объяснил, что, если они будут упорствовать в бунтарстве, это приведет к конфликту с испанскими суверенами, ибо маврам следует учитывать могущество Изабеллы и Фердинанда и понять, что противостоять им невозможно. Он убеждал мавров сложить оружие и вернуться к своим мирным занятиям. Сказал, что отправится к монархам и убедит их простить мавров за то, что они подняли восстание. Он уверен, что добьется у суверенов прощения. В знак хороших намерений он оставил свою жену и сына в заложниках в Альбайсине.

Мавры согласились с этим, и восстание прекратилось.

Некоторые католические историки пытались описать мавров как не заслуживавших доверия варваров, поскольку они не принимали христианской веры. Но граф Тендильский, очень хорошо знавший мавров, оставил жену и сына в заложниках. Это легко доказывает честность мавров. То, что он доверил жену и сына маврам в то время, когда Хименес нарушил Гранадский договор, еще больше подтверждает их высокие моральные качества.

Христианские фанатики имели одно желание: обратить других в свою веру. Какой ценою этого достигнуть, не имело для них большого значения. Это было основной сутью инквизиции и привело к активизации ее деятельности.

Хименес понимал, что новости о происшедшем в Гранаде быстро достигнут Изабеллы и Фердинанда в Севилье, но он хотел, чтобы они услышали о происшедшем от него раньше, чем от других.

Очевидно, что Хименес, достигнув высот карьеры, старался удержать власть, ускользавшую из его рук. Он проделал большой путь от лесов монастыря Божьей Матери в Кастаньяре. Может быть, он стал вводить себя в заблуждение, говоря себе: «Оставаться у власти — мой долг. Я должен заставить других увидеть славу Господню». Между тем может показаться, что Хименес желал сохранить хорошую репутацию в глазах Изабеллы и Фердинанда, к мнению которых он был ранее безразличен.

Поэтому он поспешно написал доклад и послал его с черным рабом к севильскому двору. К несчастью, этот раб задержался по дороге. Кто-то, может быть враг Хименеса, завел его в таверну и напоил больше, чем следовало при его миссии. Раб опьянел, и, пока он был пьян, другие гонцы прибыли с новостями в Севилью.

Изабелла была сильно опечалена. Она заботилась о том, чтобы соблюдались условия договора, и не хотела беспокоить население Гранады, которое мирно жило с тех пор, как попало под ее подданство. Фердинанд пришел в ужас, к которому, впрочем, примешивалось удовлетворение от чувства собственной правоты. Кто-то подслушал, как он торжествующим голосом сказал королеве: «Вот, сеньора! Вы дорого платите за своего друга архиепископа! Посмотрите, как дорого нам стоит этот его опрометчивый поступок! Мы потеряли за эти несколько часов, то, за что много лет сражались!»

Фердинанд заявил, что этот пост лучше передать его сыну, человеку благородной, королевской крови, умеющему правильно распорядиться властью и положением. Он сказал Изабелле, что она может удостовериться, как глупо давать такой высокий пост человеку незнатному.

Изабелла, ничего не зная о напившемся рабе, не могла понять, почему не было известий от Хименеса, и написала ему суровое послание.

Получив письмо Изабеллы, Хименес отбыл в Севилью. Должно быть, Хименес обладал большим могуществом. Может быть, его безразличие к своей репутации у монархов (возможно, и не совсем искреннее) создало у них впечатление о его святости.

Хименес уверял суверенов, что только он один ответственен за бунт в Гранаде. Он признал, что действовал по собственной инициативе, не спросив разрешения у монархов.

Может быть, суверены вспомнили о том случае, когда к ним как-то пришел Торквемада. Когда Фердинанд и Изабелла склонялись к тому, чтобы позволить евреям остаться в Испании, если те уплатят 30 000 дукатов, Торквемада закричал: «Иуда Искариот продал Учителя за тридцать сребреников; вы хотите сделать то же самое за тридцать тысяч».

Конечно, такое равнодушие к королевским особам, столь редко встречавшееся, создавало впечатление абсолютной честности. Так было и с Торквемадой, и с Хименесом. Король и королева увидели, как бледен и истощен Хименес, что было свидетельством того, что его жизнь была полна лишений. На них, особенно на Изабеллу, его вид произвел впечатление, и они решили, что он — совершенно благочестивый человек. Хименес объяснил, что действовал без их согласия, потому что знал, что ему откажут. И эта дерзость показалась им проявлением искренности.

Так Хименес покорил царствующих особ своим красноречием, горячей верой и мнимым безразличием к мирским благам. И когда Хименес увидел, что он настолько убедил монархов своими аргументами, что они перестали его порицать, он стал советовать им наказать мавров. Они были обвинены в предательстве, но суверены проявили милость — предложили маврам принять христианство или быть изгнанными. Таким образом создавалась полностью католическая Испания.

В результате восстания многие мавры вынуждены были обратиться в христианство. Примерно 50 000 человек стали в то время «христианами». Они назывались морисками.

Талавера желал, чтобы Библия была переведена на арабский язык и новообращенные могли понять, какую они веру приняли. Хименес был против этого. Он сказал, что невежды не могут понять Евангелие и что Библия останется для них тайной. Хименес считал, что они больше будут уважать то, чего не понимают. Бунт в Гранаде имел скорые последствия. В горах Альпьюра, массиве, выходящем к морю между Гранадой и Альмерией, было много мавританских деревень; люди жили там не цивилизованной жизнью, а на вольной природе.

Когда известие о происшедшем в Гранаде достигло их селений, они поняли, что их заставят покинуть жилища, где они проживали на протяжении веков, или обратят в христианство. Они предвидели, что методы насилия, применяемые в Гранаде, скоро коснутся деревень Альпьюра. Поэтому они собрались в ополчение и пытались защититься от христианского вторжения. Они стремились показать решительность, атакуя христианские города.

Граф Тендильский решил, что следует подавить восстание прежде, чем оно разрастется. К его счастью, в это время в Гранаде был один из крупнейших испанских военачальников Гонсалво де Кордова, известный под именем Великого полководца, и этому человеку граф Тендильский поручил разгромить горцев.

Гонсалво первым делом обратил внимание на укрепленный город Уэхар, взять который было непросто, поскольку мавры вырыли траншеи в окружающих город полях. Когда прибыла кавалерия Гонсалво, испанские воины залегли в эти траншеи в то время, как мавры отошли от стен атакованного города. Можно было не сомневаться в полководческом гении Гонсалво. При первом удобном случае он захватил Уэхар. Большинство восставших было убито, а женщины и дети обращены в рабство.

Жители остальных горных селений, поддержавшие восставших, были сломлены ужасными событиями в Уэхаре. Фердинанд сам участвовал в подавлении восстаний и, после некоторых трудностей, взял город Ланхарон, неожиданно появившись там после перехода опасных горных хребтов. Жители этого города были подвергнуты той же участи, что и жители Уэхара.

После взятия этого города мавры стали просить мира, и Фердинанд был согласен на это при условии сдачи оружия, крепостей и выплаты пятидесяти тысяч дукатов.

В деревни Альпьюра немедленно были посланы миссионеры, чтобы обратить население в христианство. Многие из жителей этой местности понимали, что у них нет выбора, и, следуя примеру гранадских мавров, они приняли крещение.

Но все же некоторые мавры решили бороться за свою веру и подняли следующее восстание в горах Сьерра-Вермеха — Красная Сьерра (название было дано из-за красного цвета скал) между Рондой и Гибралтаром. Туда Алонсо Агвилар, старший брат Великого полководца Гонсалво из Кордовы, приехал на место военных действий вместе со своим сыном доном Педро де Кордовой. 1 Эта семья отличалась храбростью и мастерством в военном деле, но во время этой битвы дон Педро был ранен, а сам Алонсо потерял жизнь при столкновении с великим арабским воином Фери де бен-Эстепаром.

В этой битве погиб также Франциско Рамирес, великий инженер при дворе Фердинанда, успешно использовавший порох в сражении под Гранадой.

Христиане были разгромлены, и тогда Фердинанд привел в Ронду мощное войско. Мавры поняли, что их победа носит только локальный характер, и сдались перед могуществом Испании. Они согласились на мир.

Фердинанд, разъяренный тем, что его войско проиграло битву, гневно воззвал к мести. Но он был изощренным политиком и понял, что следующее восстание принесет его сторонникам большие потери, и решил дать маврам мир, которого они просили.

Он предложил маврам выбор. Они должны были принять христианство либо покинуть страну. Он обещал обеспечить их транспортом, взяв с каждого по десять золотых монет.

Некоторые мавры эмигрировали; многие остались и были окрещены. Эти люди оказались в трудном положении. В течение восьми веков Испания была для них домом, а теперь им приходилось с ней расставаться или отказаться от веры, которую исповедовали они и их предки, и принимать чуждую им веру.

В 1502 г. Изабелла и Фердинанд выпустили указания под названием «Прагматика», в которых объявили, что долг кастильцев — изгнать иноверцев со своей земли и что мавры, не принявшие крещения и проживающие в королевстве Кастилия и Леон, должны покинуть страну. Лица мужского пола старше четырнадцати лет и лица женского пола старше двенадцати лет не могли оставаться в стране. Они должны были покинуть Испанию в апреле («Прагматика» была опубликована в феврале); им дозволялось продать свое имущество, но, как и в случае с евреями, они не имели права вывозить из страны золото и серебро.

Было очевидно, что единственным выходом для тысячи мавров было принятие крещения.

Со времени капитуляции Гранады прошло десять лет, и десять лет прошло со дня заключения договора. Действия Хименеса, вначале направленные на то, чтобы ущемить мавров, в результате чего они взбунтовались, а затем его желание нарушить договор и подавить бунт — не делали ему чести. Его поступки в этих делах свидетельствуют о том, что в нем не было христианского милосердия, как и у его предшественника Томаса де Торквемады; однако существование именно таких людей сделало возможным размах деятельности инквизиции в Испании.

Мориски, т. е. обращенные в христианство мавры, больше не были защищены от инквизиции. С момента создания инструкций Торквемады в Кастилии сурово обходились с марранами; теперь появились новые жертвы. Инквизиция нетерпеливо ждала расправы с морисками.

 

4. Деса и Лусеро, инквизиторы

Когда скончался Торквемада, место Великого инквизитора занял Диего де Деса. Деса родился в Торо и, подобно Хименесу, был незнатного происхождения. Когда он был молод, он вступил в доминиканский орден, а вскоре привлек к себе внимание благочестивым образом жизни и способностью к учению. Его начальники доложили о нем Фердинанду и Изабелле, и они призвали Десу ко двору и назначили его наставником инфанта Хуана.

Это конечно же дало ему большой вес, в обществе, и он позже стал архиепископом Севильским. Он был необычайно талантливым человеком и стал быстро завоевывать успех. Вдобавок к остальным почестям Фердинанд назначил его своим духовником, так как монархи ему доверяли. Именно Деса, когда Колумб пытался получить помощь от суверенов, использовал свое влияние и вместе с кардиналом Мендосой был на стороне путешественника и в какой-то мере был причастен к успехам Колумба.

Жаль, что такой несомненно талантливый человек растрачивал свои силы на службу в инквизиции; следуя за Торквемадой, он, конечно, не хотел уступать учителю, и в период его пребывания у власти жестокость инквизиции возрастала.

Фанатизм Десы проявился в его действиях по отношению к ученому Элио Антонио де Небриха. Изабелла понимала, каков спрос на культуру у испанского народа, и ввела «алькавала» — десятипроцентный налог на все книги, выходившие в стране. В 1490 г. Торквемада сжег сотни еврейских книг и позже, на аутодафе в Саламанке, в пламя было брошено более тысячи томов еврейских книг. Хименес действовал подобным образом и, как уже упоминалось, уничтожил множество арабских книг в Гранаде.

Тот, кто находил ересь в книгах, был обязан не позднее чем через неделю после обнаружения передать их местному епископу или инквизитору своего округа. Считалось, что те, кто доставлял книги властям, не подлежали наказанию (очередной парадокс, созданный инквизицией), хотя доставлявший книгу попадал под подозрение в хранении еретических писаний; и в таких случаях почти всегда был неизбежен обыск. Тот, кто писал книгу, содержащую ересь, конечно же считался еретиком.

К 1502 г. Изабелла и Фердинанд стали понимать огромную силу литературы и постановили, что ни одна книга в Испании не должна выходить без лицензии, а перед выходом должна была подвергаться тщательному осмотру. В Сьюдад-Реале и Вальядолиде главные судьи королевского двора назначались цензорами. Почти во всех других городах эта обязанность возлагалась на архиепископов и епископов. Продавцы книг и книгопечатники должны были предъявлять книги для осмотра цензоров. Если книгопечатники и продавцы книг пытались выпускать книги, не дав их цензорам на проверку, эти книги конфисковывались и публично сжигались, а продавцы книг и книгопечатники теряли право заниматься своим делом.

Это был гражданский закон, изданный не инквизицией. Но инквизиторы, жаждавшие власти, почувствовали, что цензурование книг могло бы стать их делом, и решили взять эту функцию на себя, поскольку светские служители не выполняли эти обязанности с таким рвением, как служители церкви.

Из-за этого Деса вступил в конфликт с Элио Антонио де Небрихой.

Хименес готовил Полную Многоязычную Библию, на которую ушло пятнадцать лет. Она была написана на четырех языках (латинском, греческом, еврейском и арамейском), и Хименес взял себе нескольких помощников, одним из которых был ученый Элио Антонио де Небриха, исправивший некоторые ошибки Вульгаты, латинского перевода Библии, на протяжении двух столетий служившего Западной христианской церкви.

Деса нашел основание для преследования Небрихи, которого он обвинил в святотатстве, поскольку тот посмел вмешиваться в Священное Писание. Деса заявил, что Небриха осмелился ставить правила грамматики выше христианской веры.

«Сколько в этом рабства! — писал Небриха. — Какая несправедливость, какое насилие, если человек, говорящий то, что он чувствует, должен думать о том, чтобы ему не помешали. Не разрешается писать об этом, даже когда ты один в четырех стенах. Не разрешается изучать и исследовать то, что ведет к открытию правды».

Хименес, могущественный архиепископ Толедский, не смог спасти своего помощника от разъяренного Десы, и Небриху, одного из крупнейших испанских ученых, заставили отказаться от работы.

Этого ученого мужа не разбудили альгвасилы стуком в дверь среди ночи и не потащили в мрачные подвалы инквизиции, а просто отстранили от работы, в которой он был незаменимым мастером. Хименес потерпел большую неудачу. Его Многоязычная Библия, создававшаяся в университете Алькала, была очень дорогим проектом. Хотя он и спас своего друга от более тяжких гонений, но не сумел спасти его от изгнания, в котором тот пребывал до тех пор, пока сам Хименес не сменил Десу на посту Великого инквизитора. Когда это произошло, ученый смог вернуться к работе над Библией.

Писали, что Хименес умолял своих помощников не терять времени, заниматься этим великим трудом, ибо в случае его смерти они могут лишиться своего покровителя, а если умрет кто-либо из них, он будет скорбеть, поскольку ценит их труд больше, чем все богатства и почести мира.

Этот случай дает ключ к пониманию характера Диего де Десы, человека, сменившего Торквемаду на посту главы инквизиции.

Одно из первых действий Десы было направлено против иудеев, которые, движимые ностальгией по стране, где жили их предки, вернулись домой после великого исхода в 1492 г. Иудеи, когда их арестовали, заявили, что у них огромное желание обратиться в христианство.

Новый Великий инквизитор предпринял против них суровые меры и в эдикте объявил, что все иудеи и иудейки, въехавшие в Испанию, подлежат смертной казни, а их имущество переходит государству.

Таким образом, жестокий закон по отношению к иудеям не утратил силы. Только те иудеи, которые, прежде чем въехать в страну, уже сообщили о своем желании вернуться, чтобы принять крещение, и при этом явились к нотариусу со свидетелями и обратились в христианство публично, имели право остаться. Если кто-то из них приезжал в страну и не соблюдал этих указаний, его имущество конфисковывалось, а сам он подлежал смертной казни.

Несмотря на страдания, каким подвергали представителей их нации, некоторые иудеи все же возвращались в Испанию, хотя видели, что даже обращение их в христианство могло не спасти их от когтей инквизиции.

В 1500 г. Деса издал Конституцию из семи статей. В них говорилось:

1. Все города и села, где не была учреждена инквизиция, подлежат проверке.

2. Все обязаны сообщать властям информацию о подозрительных поступках членов семьи, друзей и знакомых.

3. Книги подлежат осмотру и лица, имеющие подозрительные издания, подлежат аресту.

4. Те, кто совершает обычное богохульство и менее тяжкие грехи, не заслуживают внимания инквизиции, поскольку ее обязанность — заниматься расследованием таких тяжких грехов, как ересь.

5. Чтобы оправдать невиновного, необходимы два свидетеля, которые должны поклясться в своей правдивости.

6. Те, кто находится под подозрением, должны торжественно поклясться не иметь общения с еретиками.

7. Те, кто отрекаются от еретических убеждений, должны поклясться, что не будут иметь сношений с еретиками и проявлять к ним интерес.

Хотя в этих семи статьях не было ничего нового, это означало, что Диего де Деса был намерен действовать энергично, и это создавало впечатление, что он страшнее Торквемады. Но самое ужасное было, когда в Кордове пришел к власти самый жестокий инквизитор — Лусеро.

Диего Родригес Лусеро носил прозвище Тенебреро — представитель темных сил, — и вскоре вся Кордова пришла в ужас.

Он пользовался большим расположением монархов, которые дали ему должность каноника в Кадисе. Он подверг суду такое количество еретиков, что его похвалили за это лично Фердинанд и Изабелла. Они были ему благодарны за то, что сокровища осужденных перешли в королевскую казну.

Лусеро не испытывал угрызений совести из-за применяемых им методов. К заключенным применялись пытки, в преступлениях обвинялось все больше народа. Желанием Лусеро было переполнить тюрьмы Кордовы, а имущество этих несчастных передать в казну инквизиции и государства, чтобы завоевывать благодарность монархов.

В письме, находящемся в архиве де Симанкаса, говорится о том, что двое, Альфонсо Фернандес Херреро и Фернандо де Кордова, избежали неприятностей и попытались найти убежище в Португалии. Не спросив королевского разрешения, Лусеро послал альгвасилов, чтобы вернуть их.

Это противоречило международным законам, и король Эмманюэль был, естественно, возмущен своевольными действиями инквизитора. Он отказался выдать людей, желавших найти приют в его стране, если тот не представит подробный перечень их грехов.

Лусеро, уверенный в поддержке суверенов, немедленно к ним обратился, в результате чего и Изабелла и Фердинанд попросили Эмманюэля выдать этих людей. Ему мягко напомнили, что он не должен чинить препятствий Святой церкви и мешать совершению дел во славу Господню. Население Кордовы было конечно же сильно встревожено, что подобный человек имел такую власть в городе. Обеспокоены были не только рядовые граждане, но и власти. Были разногласия между главой города Кордовы и Лусеро. Городской глава проявил неуважение к Лусеро и инквизиции на публичной распродаже конфискованных вещей. За это его сняли и заключили в тюрьму. Приговор был суровым: он был смещен со своего поста на всю жизнь и не имел права занимать другие общественные должности. Он был изгнан из Кордовы и должен был покинуть ее в недельный срок.

Так Лусеро показал жителям Кордовы, что бывает с теми, кто пытается над ним насмехаться. Поощряемый суверенами, Лусеро действовал со все большим рвением. Многих арестовывали без оснований. Даже старых христиан, будь они дворяне или служители церкви, могли заключить в тюрьму. Постоянно применялись пытки. Лусеро стремился обвинить как можно больше народу, особенно состоятельных людей. Никто не знал, против кого будет направлена следующая атака.

Были придуманы истории о заговорщиках, желавших установить иудаизм в Кордове и свергнуть католическую церковь. Не было в Кордове ни мужчин, ни женщин, которые были бы защищены от произвола инквизиции.

Такое состояние дел терпеть было невозможно.

Между тем в Испании разворачивались события исторической важности.

Изабелла приблизилась к концу своей жизни. Бедствия, постигшие ее семью, причинили ей много страданий, и эти несчастья, безусловно, ускорили ее конец.

Умер инфант Хуан, не оставив Испании наследника; ее младшая дочь Изабелла, королева Португальская, скончалась вслед за ним. Но скорее всего, самым большим несчастьем было усиливавшееся сумасшествие ее дочери Хуаны, которая была теперь наследницей кастильского трона.

Странное поведение Хуаны проявлялось все заметнее. К тому же ее болезнь усугублялась тем, что ее муж, известный под именем Филипп Красивый, был неверен Хуане, которая была к нему привязана и безумно ревновала.

Эти припадки ревности причиняли много страданий Изабелле; после одного из них Филипп объявил, что больше никогда не будет иметь отношений со своей женой. Дело в том, что в то время непостоянный Филипп влюбился в одну из фрейлин Хуаны и, как обычно, не скрывал своего увлечения. Это была молодая женщина с прекрасными золотыми волосами, и Филипп ее обожал. Хуана в приступе ревности связала женщину по рукам и ногам и остригла ей волосы.

Когда Филипп увидел, что произошло, он объявил о своем намерении порвать с женой.

Можно вообразить, как подействовал такой скандал на набожную Изабеллу. Однако у Филиппа и Хуаны уже было два сына, родившиеся до того, как у нее стали проявляться признаки психического расстройства. Одного из них звали Карл, он родился 24 февраля 1500 г. и впоследствии достиг большой славы, став императором Австрийским Карлом V и Карлом I Испанским. Другого звали Фердинанд. Он родился 10 марта 1503 г.

Последние месяцы жизни Изабеллы были полны тревог. Она размышляла о том, что будет, когда ее не станет. Думала о честолюбивых муже и зяте, о внуках — один из них был еще в колыбели, другой уже вышел из этого возраста, а также о бедной сумасшедшей дочери Хуане, наследнице кастильского трона.

К тому же Фердинанд заболел лихорадкой, что ичень обеспокоило Изабеллу. Это беспокойство, в сочетании с переживаниями, вызванными состоянием Хуаны, сильно подорвало здоровье Изабеллы. Она была очень подавлена из-за болезни Фердинанда и отказалась верить докторам, когда они уверяли ее, что его болезнь отнюдь не смертельна и Фердинанд выздоровеет. Фердинанд выздоровел, но сама Изабелла подхватила лихорадку и не смогла оправиться.

Ее состояние становилось все хуже, всему двору и самой Изабелле стало ясно, что она близка к кончине.

Она всегда очень серьезно относилась к своим обязанностям и в таком болезненном состоянии продолжала вести дела, например, принимала посланцев даже тогда, когда уже не могла подняться с постели.

В октябре 1504 г. она стала тщательно готовить завещание. В нем высказала пожелание, чтобы ее тело захоронили во францисканском монастыре Св. Изабеллы в Альгамбре и чтобы ее похороны были как можно проще, а похороны Фердинанда богатыми. При этом основная часть могилы предназначалась для Фердинанда, а свое тело она велела захоронить на скромном остатке земли. Это символизировало то, что они при жизни были вместе и что смерть не смогла их разлучить. Она пожертвовала денежную сумму для благотворительных целей и отдала долги. Настаивала на том, чтобы преемники поддерживали целостность государства и контролировали Гибралтар. Кастильская корона передавалась ее дочери Хуане и, как супругу королевы, мужу Хуаны, эрцгерцогу Филиппу.

Затем она подумала о том, кто должен будет править государством. Она назначила своего мужа Фердинанда регентом до тех пор, пока ее внук Карл не сможет править.

Были и другие указания, при этом основными душеприказчиками назначались Фердинанд и Хименес.

26 ноября 1504 г., всего через три дня после составления завещания, она умерла.

Фердинанд отказался от кастильской короны, и на большой площади в Толедо было объявлено о новых правителях. Хуана и Филипп были в то время во Фландрии и, в соответствии с завещанием, Фердинанд принял регентство.

Однако кастильцам было неприятно видеть арагонца своим правителем, даже в должности регента. Они мирились с правлением Фердинанда при жизни Изабеллы, поскольку воспринимали его как мужа своей королевы; другое дело было, когда он стал править без нее. Некоторые гранды, например Хуан Пачеко, маркиз Вилленский и герцог Нахарский, письменно связались с эрцгерцогом Филиппом и стали убеждать его принять верховную власть в Кастилии, так как хотели, чтобы Фердинанд вернулся в Арагон.

Фердинанд с неуважением отозвался о Филиппе и спросил, как же тот сможет править испанцами, если он их так мало знает. Но все же Фердинанд посоветовал ему приехать вместе с Хуаной и показаться народу.

Между тем у Фердинанда становилось все больше врагов. Филипп, однако, был великодушен и согласился с Фердинандом.

Хуана, которая стала хуже относиться к своему мужу, написала письмо, в котором высказала пожелание, чтобы ее отец продолжал править Кастилией. Секретарь, которому Хуана доверила это письмо, был пойман и заточен в подземелье. Филипп, рассерженный на жену, заключил ее под стражу и содержал в условиях, усугубивших ее сумасшествие.

Вдобавок к остальным беспокойствам Фердинанд узнал, что Филипп с помощью своего отца, императора Максимилиана, заручился доверием Гонсалво де Кордовы, Великого полководца, стремящегося присоединить Неаполь и поставить его в зависимость от Кастилии. Фердинанд всегда был проницателен, и единственным способом борьбы с Филиппом и Максимилианом было привлечение Франции на свою сторону. Людовик XII, имевший виды на Неаполь, пришел в восторг от конфликта между Фердинандом и его зятем. Однако он был слегка встревожен тем обстоятельством, что к Филиппу переходило огромное наследство. Казалось, в его руки попадет не только Кастилия, но и Австрия, Фландрия, Бургундия и, кроме того, богатые земли Америки, присоединенные к Испании.

Фердинанд вполне это осознавал и решил предпринять действия, чтобы никогда не порывать отношений с Францией. Прошло совсем мало времени после кончины Изабеллы, а Фердинанд уже думал о том, чтобы связать себя брачными узами с французскими монархами.

Поэтому он решил жениться на Жермене де Фуа, которая была дочерью сестры Людовика XII. Ее бабушкой была Леонора, отравившая свою сестру Бланку для того, чтобы завладеть наваррским троном (см. Подъем испанской инквизиции).

Ради Жермены Людовик отказался от притязаний на Неаполь, и это была часть приданого, полагавшегося ей и ее наследникам. Между двумя монархами был заключен договор о союзничестве и торговом посредничестве, и Фердинанд выплатил Людовику миллион золотых дукатов в течение десяти лет для покрытия расходов, которые тот понес во время неаполитанской войны. (Прескотт. История царствования Фердинанда и Изабеллы.)

Теперь Фердинанд имел прочные связи со своим тестем. Филиппу пришлось приспосабливаться. На совете в Саламанке 24 ноября 1505 г. было подписано соглашение о том, что Кастилией будут править Фердинанд, Филипп и Хуана, но Фердинанду полагалась половина прав на правление. Фердинанд мог себя поздравить с тем, что новый альянс заставил Филиппа остановиться и поразмыслить над тем, стоит ли ему продолжать прежнюю политику. Но 8 января Филипп с Хуанной покинули Зеландию, намереваясь посетить Испанию.

Шторм вынудил их укрыться в Англии, где они были гостеприимно приняты Генрихом VII. Они остановились в Виндзоре, где провели три месяца, и вернулись в Испанию 28 апреля, всего через шесть месяцев после свадьбы Фердинанда и Жермены.

Прибыв в Испанию, Филипп привез с собой три тысячи немецких солдат. Еще большее число испанцев само поспешило встать в его ряды. Филипп объявил, что не намерен мириться с Саламанкским соглашением и что только он и его жена будут править Кастилией.

Теперь Фердинанд понял, что давал ему брак с Изабеллой, Женитьба на Жермене де Фуа не принесла ему любви даже тех, кто выполнял его требования, и дипломатическое мастерство Хименеса ничем не могло помочь в деле Фердинанда.

Было решено, что Фердинанд и Филипп встретятся для переговоров в поле неподалеку от Пуэбладе-Сенабриа на границе Леона и Галисии.

Филипп приехал, окруженный солдатами, лучниками и легкой кавалерией, показав блестящее вооружение. Фердинанда окружали лишь двести безоружных дворян.

Два короля спешились и пошли в дом, где их ждали только те приближенные, которым они больше всех доверяли: со стороны Филиппа — Хуан Мануэль и со стороны Фердинанда — Хименес. Филипп знал, как прочна. его позиция; Фердинанд был вынужден согласиться с тем, что Хуана и Филипп становились единственными правителями Кастилии; он также согласился с тем, что его дочь не имела права на правление, и объявил, что будет помогать Филиппу в управлении Кастилией, хотя и заявил, что делает эту уступку только для того, чтобы избежать гражданской войны. Он желал продолжить свою политику и в случае, если появится возможность, попытаться взять в плен Хуану.

Фердинанд вернулся в Арагон, а Филипп поехал в Вальядолид, чтобы принять почести, положенные ему как правителю Кастилии. Ему было необходимо взять с собой Хуану, чтобы она находилась вместе с ним; он много думал о своих планах. Хуана сопровождала его, одетая в траур. В Вальядолиде была принесена клятва верности королеве Хуанне, ее супругу Филиппу и старшему сыну, молодому Карлу, наследнику Хуаны.

Теперь Филипп имел власть. Этому фламандцу достались высшие придворные должности; и если раньше народ был недоволен скупостью Фердинанда, то теперь он мог сожалеть о расточительности Филиппа.

Хименес на своем посту архиепископа Испанского оказывал протест Филиппу, который хоть и выказывал уважение к этому важному человеку, но конечно же искал пути освобождения от его влияния.

Между тем народ был встревожен не только расточительностью. Филиппа, но и тем, в какое унизительное положение он поставил свою жену, которая была настоящей королевой Кастилии. В то время как происходили эти события, в Кордове стал властвовать инквизитор Лусеро.

Многие члены знаменитых семей Кордовы были арестованы и брошены в темницы инквизицией; другие представали перед судом, чтобы слушать проповедника Мембрекве, сотни людей были сожжены заживо.

Лусеро был пострашнее своего предшественника, доктора Гираля, Деана Гуадинского, уехавшего из Кордовы в Авилу в 1499 г., которого подозревали в совершении злодейских поступков. Его случай, как и случай Лусеро, очень интересен, поскольку проливает свет на малоизвестные события, происходившие за тщательно охраняемыми стенами инквизиции.

Стало известно, что Гираль заработал более 150 000 мараведи, продавая «свободу» жертвам.

Уплатив бесчестному инквизитору, человек, приговоренный к ношению «санбенито», получал освобождение от соблюдения этого ритуала. Гираль присваивал конфискованное имущество и, помимо прочих сокровищ, обладал девяносто тремя очень ценными жемчужинами. Он облагал штрафами всех, кто был приговорен к конфискации имущества, и не гнушался собирать по нескольку дукатов со своих преданных слуг. Он вступил в торговые связи с новообращенными, беря с них большие суммы в обмен за то, что не конфисковывал все их имущество. Этот деловой человек в конце концов был арестован и отдан под суд (согласно архиву в Саламанке). Результат этого суда известен, но его преступления не были оценены всерьез, поскольку, когда на его место пришел Лусеро, он поступал так же бесчестно и действовал с еще большей жестокостью.

Возможно, Лусеро действовал беспрепятственно потому, что, хоть и соблюдал свои собственные интересы, все же не был ослеплен ими, как его предшественник, и в период его пребывания на посту сокровища текли в сундуки инквизиции и государства.

Одним из его соучастников — хитро выбранным Лусеро — был Хуан Руис де Калсена, который был секретарем Фердинанда по вопросам инквизиции. Он получал свою выгоду и был уверен, что вести об успехах инквизитора Лусеро из Кордовы достигнут ушей Фердинанда.

В 1507 г. полководец Гонсало де Авора написал письмо королевскому секретарю Альмазану, в котором дал оценку методам инквизиции. Он писал о том, что эти методы позорят и разрушают королевство, что много людей убито и ограблено, поруганы девы и жены, и все это покрывает бесчестием христианскую религию.

Однако Фердинанд твердо стоял на стороне Лусеро, поскольку его сообщником был Калсена, к которому был дружески расположен Фердинанд.

У Лусеро в одной из тюрем находился человек по имени Диего де Альгисирас. Лусеро использовал его, чтобы получать свидетельства против новообращенных. Диего де Альгисирас охотно давал показания по требованию инквизиции. Этот человек помогал арестовывать состоятельных людей.

Пытки конечно же широко использовались, чтобы вытягивать у людей показания, но нужны были умелые и целеустремленные люди, и в течение пяти лет Лусеро пользовался услугами таких людей. В то время совершалось много ужасных дел, например, была заключена в тюрьму девушка пятнадцати лет, которую подвергали бичеванию кнутом до тех пор, пока та не согласилась свидетельствовать против своей матери. Нет сомнения в том, что люди, подобные Лусеро, творили весьма низкие дела.

Понятливый народ Кордовы обратился к Десе, чтобы тот проследил за действиями Лусеро, но Деса был уклончив. Народ понимал, что бессмысленно пытаться обращаться по этому вопросу и к Фердинанду, поскольку Калсена не допустит, чтобы обращение до него дошло, или отуманит его ум клеветой на жалующихся. Но можно было пожаловаться Филиппу и Хуане. Филипп был враждебно настроен к инквизиции, и народ Кордовы на него надеялся. Казалось, он собирается поступить справедливо и взять контроль над действиями Лусеро.

Лусеро, по-видимому из желания подорвать конкурента, выдвинул обвинения против Талаверы, фаворита Изабеллы, которого она назначила архиепископом Гранадским. Лусеро не посмел этого сделать при жизни Изабеллы. Но теперь он напомнил народу, что в жилах Талаверы была еврейская кровь.

У Талаверы была репутация святого. Он на протяжении своей жизни совершил много милосердных поступков и не обладал большой собственностью. Его очень любил народ, в том числе гранадские мавры, которые ему доверяли.

Казалось невероятным, что такого благочестивого человека можно обвинить в иудаизме. Но у Лусеро конечно же были свои методы получения доказательств. Была одна еврейская женщина, которая объявила, что она — пророчица. Она страдала под пытками, и достаточно было пригрозить усилить пытку, чтобы она сказала то, что от нее требовали. Племянник Талаверы, его племянницы, сестры и служанки были арестованы, но чтобы схватить самого Талаверу, было необходимо получить разрешение папы. Для этого Лусеро послал людей.

Перед тем как это произошло, Хуана и Филипп вернулись в Испанию. Фердинанд уехал в Неаполь, и Филипп, отдалившись от жены из-за ее сумасшествия, приступил к управлению страной. Теперь казалось возможным призвать Лусеро к порядку. Было произведено дознание, и безнравственный, коварный инквизитор, испугавшись, что могут обнаружиться его темные дела, велел побыстрее отправить своих жертв на аутодафе, где бы они и погибли. Приказы Филиппа вовремя воспрепятствовали этому.

К несчастью для страдающего испанского народа, Филипп внезапно заболел. Он простудился после игры в мяч. У него возникла лихорадка, и через шесть дней он скончался.

Были разные версии о причине его смерти. Его докторов обвинили в неумении и небрежности за то, что они не сделали ему вовремя кровопускание. Есть версия, что причиной тяжелой болезни стало то, что он выпил много холодной воды. Были, конечно, предположения, что он был отравлен. Согласно Бергенроту, в то время считалось, что Филиппа убили посланцы Фердинанда. Полагали, что у Фердинанда были мотивы избавиться от создававшего ему много беспокойств зятя.

Один из врачей, присутствовавших при его кончине, доктор Парра, написал Фердинанду, что после активной игры в мяч Филипп неожиданно простудился. Затем у него поднялась температура. Ему дали слабительное, и когда пустили кровь, то она была «густой и нездоровой». Филипп очень ослаб, ему стало трудно говорить, и он стал терять сознание. Ему причиняла страдания испарина.

Прескотт считал, что в письме, написанном Паррой Фердинанду, судя по симптомам, говорится о естественной смерти.

Филиппу было двадцать восемь лет, и кажется странным, что такой молодой человек мог умереть просто из-за того, что перегрелся во время игры в мяч и выпил холодной воды, особенно если иметь в виду, что были люди, которым без него жилось бы намного лучше.

После смерти Филиппа Великий инквизитор Деса тут же вернулся к своим делам.

Лусеро был разгневан, что его хотели лишить карьеры, и его обвинения стали еще более абсурдными, чем прежде. Тюрьмы были переполнены. В Кордове усилилась паника.

Но такое положение дел однажды изменилось. Двое городских дворян, маркиз де Приего и граф де Кабра, были готовы помочь народу поднять восстание. Приего, в частности, стремился к этому, потому что Лусеро собирался арестовать его самого. Были изложены жалобы падре Фрею Франциско де Кеста из монастыря Ла-Мерсед, и тот постановил, что Лусеро виновен.

Лусеро арестовали и конфисковали его имущество.

Взбунтовавшиеся люди ворвались в алькасар, главный штаб инквизиции, и освободили заключенных, но упустили Лусеро, который спасся бегством.

Между тем Деса тут же отдал приказание подавить бунт против Лусеро и послал своего племянника Педро Хуареса де Десу выполнить приказ.

Лусеро снова получил власть, и заключенные, которые были освобождены, — за исключением Талаверы и eix семьи — были снова арестованы.

Что касается Талаверы, то освобождение не осчастливило его. Он так настрадался от жестоких условий тюрьмы и пережил так много беспокойства за своих родных, что не получил радости от свободы.

Теперь правил Фердинанд в должности регента — его дочь была слишком неуравновешенной, чтобы носить корону, а внук Карл слишком молод, — и с помощью Хименеса он пришел к решению принять меры против одержимых инквизиторов, по-видимому желавших превзойти по жестокости Торквемаду. Кое-кто намекнул, что Хименес имеет виды на должность Десы и хочет стать Великим инквизитором, но Хименес действительно сожалел о том, что такие недостойные люди, как Деса и Лусеро, занимают высокие должности в Святой церкви.

Десу попросили уйти. Но Лусеро нельзя было просто отпустить: его грехи были слишком тяжелы.

Он предстал перед судом, обвиненный в том, что преследовал людей по ложным обвинениям. Папа Юлий II на церковном суде, состоявшемся 17 октября 1507 г., принял решение заключить Лусеро в тюрьму.

Однако ничего не произошло. Петр Мученик, писавший в ту пору летопись, на сведения которого мы полагаемся, указал на то, что Высший совет был заодно с Лусеро, и началось затянувшееся на долгое время разбирательство, анализ документов, сбор показаний и т. д.

В конце концов Лусеро все же был арестован и доставлен в цепях в Бургос. Там Хименес создал совет по делу Лусеро, который сам и возглавил.

Хименес решил быть справедливым, и сотни заключенных Лусеро в тюрьму были выпущены на свободу. Было доказано, что обвинения против них были необоснованны. Лусеро был признан виновным во многих злодеяниях, но не был по-настоящему наказан за то, что стольких безвинных людей сжег заживо и посадил на кол. Его просто вынудили оставить пост и поселиться в Альмерии, где он стал учителем в духовной школе.

Льоренте констатировал, что в период правления Десы 27 592 человека были сожжены заживо, уничтожено 896 изображений людей, умерших, но обвиненных после смерти в ереси, 34 952 человека были заключены в тюрьмы с конфискацией имущества.

Эти цифры довольно приблизительны: возможно, что 2592 человека были уничтожены не путем сожжения заживо. Во всяком случае, эти цифры приводят в ужас, если учесть, что правление Десы длилось всего лишь от кончины Торквемады в 1498 г. до 1507 г. Восстание в Кордове показало правителям Испании и Рима, что такие люди, как Деса и Лусеро, представляют опасность для существования самого института инквизиции.

Поэтому Фердинанд назначил нового Великого инквизитора Кастилии. Им стал Хименес. Папа Юлий II одобрил это назначение.

Став Великим инквизитором, Хименес в то же время сохранил сан кардинала.

Хименес достиг самой высокой вершины власти, какой только можно было достичь, служа в католической церкви в Испании.

 

5. Хименес — великий инквизитор

Когда Хименес стал Великим инквизитором, он почувствовал, что не желает проводить реформы, которые ранее считал необходимыми. Он был полон рвения, как и Торквемада, стремился к созданию единой католической Испании. Хименес быстро понял, что инквизиция может быть на службе у государства, и его замыслы не только не уменьшились, но даже возросли.

Как кардинал Испании, он был вторым после папы в Римской католической церкви. В политике он стал вторым после короля. Теперь, когда он был назначен Великим инквизитором Кастилии, управление инквизицией сосредотачивалось в его руках.

Он разделил Кастилию на десять частей с целью установить правление инквизиции и назначил в каждом регионе инквизиторов по своему выбору.

Он был строг и желал быть справедливым, стремился исправить многочисленные ошибки, совершенные за время правления Десы и Лусеро.

Одним из проектов Хименеса было создание университета в Алькала и составление Многоязычной Библии. Он желал обратить страну в христианство и изгнать инородцев со святой земли. Он пытался перед смертью Филиппа создать альянс между Испанией, Англией и Португалией. Эти три страны объединяли семейные связи. Эмманюэль Португальский был мужем Марии, третьей дочери королевы Изабеллы (на Марии он женился после смерти (при родах) своей первой жены, старшей сестры Марии — Изабеллы). Англия была связана с Испанией браком Каталины, младшей дочери Изабеллы и Фердинанда, с Артуром, принцем Уэльским. В 1509 г., после кончины Артура, она вышла замуж за его брата Генриха VIII.

Хименес полагал, что эти три страны могут составить славную святую землю. Между тем шаткость положения Фердинанда, смерть Филиппа и безумие Хуаны заставили Хименеса отложить проект.

Фердинанду было нужно увидеться со своими подчиненными в Неаполе, и в сентябре 1506 г. он отправился в путь. Он был озабочен тем, что его вице-король в Неаполе Гонсалво де Кордова, великий полководец и блестящий воин, вызывал зависть многих, желавших дискредитировать его и монарха Испании. Когда Фердинанд был в пути, его достигла новость о кончине его зятя Филиппа. Фердинанда не было, Филипп умер, а Хуана была сумасшедшей! Создалась ситуация, которая могла стать причиной серьезного разлада в стране, если бы Хименес не взял власть в свои руки.

С замечательной энергией и умением предвидеть Хименес за день до кончины Филиппа (когда стало очевидно, что молодой человек очень серьезно болен) созвал совет, во главе которого встал сам. Это было формой регентского правления, до возвращения Фердинанда.

В состав совета входило семь человек: герцог Инфантадский, герцог Нахарский (оба были в оппозиции к Фердинанду), Великий альгвасил и адмирал Кастильский (оба твердо стояли за короля) и два фламандских лорда. Создав совет (и будучи его главой), Хименес показал свое стремление быть справедливым. Он также проявил мудрость, когда в стране было шаткое положение и нужно было умело править страной, чтобы избежать смуты. Фердинанд, должно быть, еще раз вспомнил о мудрости Изабеллы, когда она дала пост архиепископа Толедского человеку незнатного происхождения, но известному своей честностью (впрочем, последнее качество может иногда вызывать сомнение). Фердинанд вернулся не сразу. Он был достаточно хитер, чтобы понять, что его присутствие в Кастилии не принесет желаемого результата в критической ситуации. К тому же он вполне доверял Хименесу.

Между тем Генрих VII Английский искал жену. Он надеялся жениться на Маргарет, которая была вдовой молодого инфанта Хуана, сына Изабеллы и Фердинанда. По поводу их свадьбы велись переговоры, в результате которых Маргарет объявила, что не пойдет за старого английского короля. Генрих направил взор на Испанию. Хуана, будучи сумасшедшей, все же была королевой Кастилии, и Генрих стремился заключить прочный союз с Испанией.

Поэтому, узнав через свою невестку Каталину, что Хуана и Филипп попали в кораблекрушение и пристали к берегам Англии, он словно влюбился в Хуану. На самом деле любить он мог только богатство. Он очень стремился к этому браку.

Каталина тоже хотела выйти замуж. Должно быть, она себя чувствовала очень несчастной в Англии: муж скончался, положение было неопределенным, но ее успокаивала мысль, что родная сестра находится в этой же стране в сане королевы.

Сам Фердинанд написал, что, хоть он и не знает, за кого хочет выйти замуж его дочь, он больше всего хотел бы, чтобы она вышла замуж за Генриха VII Английского, чем за любого другого представителя королевской династии. Впрочем, он добавил: «Особенно мне нужно заключить договор с Англией».

Фердинанд и Генрих были самыми алчными монархами, и не было сомнения в том, что они оба стремились к выгоде и хотели, чтобы этот брак состоялся.

Для Фердинанда эта свадьба была очень желанна. Предполагалось, что Хуана уедет в Англию и, пока она будет там, Фердинанд будет оставаться регентом Кастилии до тех пор, пока его внук Карл не станет достаточно взрослым, чтобы править страной. Поскольку Карлу еще не было и семи лет, это должно было бы продлиться очень долго.

Фердинанд был уверен, что английский король хотел бы, чтобы он оставался регентом Кастилии. Что касается сумасшествия Хуаны, то Генрих не считал, что это может послужить препятствием браку, поскольку было видно, что ее душевное состояние не мешало ей иметь детей.

Пока Хуане внушали, что она должна второй раз выйти замуж, у нее стали усиливаться признаки безумия. Она была в злобе на то, что Филипп так плохо поступил с ней — сначала был ей неверен, а затем заточил ее, — поскольку была сильно в него влюблена. Желание обладать своим красивым мужем привело неуравновешенный рассудок Хуаны к сумасшествию.

Доктор Парра писал, что во время последней болезни Филиппа она постоянно была у его кровати и выполняла обязанности сиделки. Однако когда он умер, она стала выражать свое горе так эксцентрично, что даже те, кто сомневался в ее сумасшествии, перестали сомневаться.

Она не плакала, но закрылась в темной комнате и сидела там неподвижно, положив голову на руки. Казалось, что она в коме.

Она велела забальзамировать тело мужа и поставить гроб так, чтобы она всегда могла к нему подойти. Каждую ночь Хуана садилась так, чтобы иметь возможность его видеть. Она пристально смотрела на гроб, но никогда не проливала слез. Говорили; что она не плакала с тех пор, как узнала о романе Филиппа с фламандской женщиной, которой она остригла волосы.

К концу года она решила захоронить Филиппа в Гранаде. Гроб был поставлен в великолепную карету, запряженную четырьмя лошадьми, и процессия, состоявшая из дворян и служителей церкви, выехала из Бургоса. Они вынуждены были ехать ночью, поскольку Хуана сказала, что «у нее в душе погасло солнце» и она не желает представать перед дневным светом.

На каждой остановке гроб помещали в церкви или монастыре, где он стоял целый день. Хуана ставила вокруг гроба охрану с целью защитить гроб от женщин. Когда гроб поместили в женский монастырь, она пришла в ярость, потому что хотела, чтобы гроб стоял в мужском монастыре. Даже когда Филипп умер, она не позволяла женщинам подходить к нему. Она приказала перенести гроб из монастыря в поле на большое расстояние. Душевная болезнь Хуаны, обостренная болезненной ревностью к Филиппу, стала еще более очевидной для ее спутников ночью, когда она потребовала вскрыть гроб, чтобы проверить останки и дотронуться до них. Она хотела убедиться, что женщины из монастыря не пытались украсть части его тела.

Вместе с сопровождающими Хуана отправилась в поле за гробом. Это была мрачная сцена, когда безумная королева заставила слуг открыть гроб при свете факелов, которые задувал завывающий ветер.

У Хуаны бывали моменты, когда она действовала очень энергично. Перед отбытием она оцарапала всех фаворитов Филиппа, много выгадавших с тех пор, как она приехала с ним в Испанию. Она отменила все привилегии, которые те имели со времени смерти ее матери. Она наотрез отказалась обратиться к своему отцу.

Будучи душевнобольной, она, по-видимому, иногда понимала, что она — королева.

Она прибыла в Гранаду в непогожий день, одетая в темную грязную одежду. Когда Фердинанд вернулся в августе 1507 г. в Испанию в сопровождении Хименеса, он ужаснулся при виде своей дочери, которую с трудом узнал в ее диком облике. Но он смог убедить ее откаэаться от шествования с мрачным кортежем с места на место. В результате она поселилась в замке Тордесильяс, гроб Филиппа был поставлен в монастыре Сайта Клара, позднее примыкавшем к дворцу Тордесильяс. Там Хуана могла видеть в окно могилу своего мужа.

Хуана, королева Кастилии, провела в этом дворце сорок семь лет, никогда не покидая его.

Останки Филиппа в конце концов перевезли в Гранаду и поместили в кафедральном соборе. Хуану положили рядом с ее мужем в гробницу, построенную ее сыном Карлом неподалеку от захоронения Фердинанда и Изабеллы.

Сумасшествие Хуаны было предметом полемики. Бергенрот, проводивший глубокие исследования по истории Испании, создал свою собственную теорию, в которой есть заслуживающие внимания мысли. Бергенрот родился в 1813 г. в семье прусского судьи и в молодости занимал пост асессора при дворе в Кельне. Работал он и в других немецких городах. Будучи вовлеченным в революционное движение, он решил покинуть родину и уехал в Калифорнию — тогда это была совсем не та местность, что сегодня. Он стал там главой группы авантюристов и, чудом избежав смерти, продолжал вести опасный образ жизни, пока не почувствовал тоску по Европе. Вернувшись в Европу, он стал писать исторические труды — сначала в Лондоне, а затем в Испании. В кастильской деревне неподалеку от Вальядолида он нашел ценные документы, пополнившие материалы в архивах, существовавших со времен Филиппа II.

Он прожил там восемь лет и умер от тифа, которого не смог избежать в этом грязном селении. Но за время пребывания там он собрал, расшифровал и издал три тома описи государственных документов. Бергенрот утверждает, что в истории о болезни Хуаны можно усомниться. Он считает, что она была психически здорова до тех пор, пока после стольких лет уединения ее не покинул разум, что может случиться с большинством людей в таких условиях. Бергенрот говорит, что ее отстраненность от дел была выгодна трем правителям Испании: Фердинанду, Филиппу и Карлу. Фердинанд стремился распустить слух о сумасшествии Хуаны, чтобы иметь возможность править в должности регента. Он не желал ей смерти, просто хотел удалить ее со своего пути. Если бы она умерла, ее сын Карл стал бы королем Кастилии, и положение Фердинанда было бы не лучше. Что касается Филиппа, то, если бы Хуана умерла, он не мог бы претендовать на кастильский трон; поэтому в его интересах было, чтобы она была жива, но не обладала властью. Что могло быть для него лучше, чем признание ее сумасшедшей?

Этим двум честолюбивым людям было выгодно, чтобы она продолжала жить, но не могла править. Бергенрот говорит, что Карл не хотел, чтобы мать стояла у него на пути. Он хотел править единолично, поэтому и в его интересах было поддерживать мнение о ее сумасшествии.

Прескотт, обсуждая эту теорию, находит ее нелепой и отвергает, полагая, что в случае смерти Хуаны ничего не изменилось бы для Фердинанда, поскольку он мог надеяться на регентство до тех пор, пока бы не вырос Карл. Если бы был жив Филипп, он также мог править до тех пор, пока не повзрослел его сын Карл.

Бергенрот не принял во внимание тот факт, что Хуана иногда была невменяема, но нередко у нее бывали моменты просветления. Были случаи, когда Хуана при желании могла отстоять свои права. Есть ценные свидетельства, ставящие под сомнение то, что Хуана лишь иногда бывала невменяемой и что Фердинанд, Филипп и Карл поддерживали слух об этом для того, чтобы держать Хуану взаперти ради их собственной выгоды.

С тех пор как мавры были изгнаны из Испании, ее берега стали подвергаться частым налетам мавританских пиратов, обосновавшихся в разных портах на северных берегах Африки. Одним из таких портов был Мазалкивир, находившийся в трех милях от Орана, почти напротив Карфагена.

Хименес, испытывая неопределенность своего положения в Кастилии, был вынужден оставить свои грандиозные планы по созданию святой земли и приступил к другому крупному проекту. Если бы он мог овладеть Мазалкивиром, следующим объектом стал бы Оран, который был значительным портом, главным центром торговли с Востоком и имел население двадцать тысяч человек. Хименес был уверен, что в случае его завоевания христианский мир получит много ценного.

Хименес обратился к Фердинанду, рассказав ему о выгоде, которую получит Испания в случае захвата Мазалкивира. Фердинанд согласился с этим, но выразил сожаление по поводу того, что у него нет денег на подобное мероприятие. Хименес сказал, что сам изыщет средства из своего бюджета.

Хименес приготовился осуществлять свою идею. Он считал, что взятие Мазалкивира — первый шаг к созданию святой земли. Ради этой же цели Фердинанд стремился подавить мавританских пиратов, а Хименес — подавить иноверцев или сделать из них христиан.

Экспедиция была успешна, и после ожесточенной борьбы, продолжавшейся пятьдесят дней, порт был захвачен христианской Испанией. Это было 13 сентября 1505 г. Хименес был удовлетворен. Но в тот момент Испания должна была решать свои сложные внутренние проблемы, и пришлось отложить планы по расширению христианского мира.

Однако позже, в 1509 г., когда Хименес стал Великим инквизитором, он стремился продолжить завоевания, и его целью был Оран, представлявший большую важность.

Хименес знал, что экспедицию нужно финансировать, и был готов вложить в нее деньги. Он сделал это; должно быть, он располагал большими средствами, поскольку университет в Алькала строился долго, а его денежные ресурсы не иссякали. Проект его с большим интересом был рассмотрен.

Среди высших церковных иерархов редко встречаются люди, которые могут возглавить военные мероприятия (за исключением Мендосы и Карилло, участвовавших в битвах), и многие думали, что между Фердинандом и Хименесом возникнут трения. Хименес был очень важной персоной. В тот момент, когда Фердинанд отсутствовал, Хименес был регентом. Фердинанд понимал, что Хименес — блестящий деятель, однако никогда не забывал, что его избрала Изабелла на пост, предназначенный Фердинандом для своего незаконного сына.

Уже было сказано, что Хименес задумал это мероприятие, когда Фердинанда не было в стране, а он занимал должность регента.

Мы не знаем, сам ли Фердинанд подумал об этом, но считается, что это он выдвинул идею, чтобы Хименес возглавил экспедицию. Вместе с тем вполне возможно, что Хименес лично решил сделать это.

Должно быть, Хименес вызывал раздражение у Фердинанда, может быть, оттого, что был архиепископом Толедским, а может быть, из-за раздражительного характера самого Фердинанда, который, объявляя себя приверженцем католической церкви, был повинен во множестве грехов, приводивших в ужас такого человека, как Хименес. Во всяком случае, вначале, по-видимому, Фердинанд чинил препятствия экспедиции, хоть и мог получить от нее большую выгоду.

Для экспедиции был нужен человек, который был бы превосходным военачальником, и имелась идеальная кандидатура на этот пост. Это был Гонсалво де Кордова, Великий полководец. Хименес желал, чтобы этот человек принял командование, но Фердинанд, сомневавшийся в верности де Кордовы в период его вице-регентства в Неаполе, отказался допустить его к руководству экспедицией и пригрозил отменить поход, если не найдут другой кандидатуры.

Поэтому на место Великого полководца Хименес обязался взять графа Педро Наварро, хотя сам считал этот выбор неудачным.

Многие дворяне скептически отнеслись к этому походу и спрашивали друг друга, может ли он принести успех, когда монах уехал сражаться, а великий полководец страны остался дома и перебирает четки, как отшельник.

16 мая 1509 г. флотилия причалила к Мазалкивиру. Когда высадились на берег, Хименес ехал на муле вслед за воинами, а впереди него ехал монах во францисканской одежде, держа перед собой огромный серебряный крест.

Перед сражением между Хименесом и Наварро возникли разногласия. Наварро желал, чтобы войска подождали со вступлением в бой, Хименес возражал, считая, что именно сейчас должна произойти битва между Иисусом Христом и лжепророком Мухаммедом, и поэтому сражение следует начать как можно скорее.

Воины, утомленные походом, конечно же были на стороне Наварро, а не Хименеса, но последний обратился к ним с пламенной речью, напомнив им о набегах, совершаемых маврами на испанские берега, и о многих похищенных и угнанных в рабство испанцах. Он сказал о том, что пленники терпят пытки и нищету. Не забыл он сказать и о богатстве врагов, о добыче, которой можно будет завладеть. И добавил, что его самого интересует не добыча, а лишь души иноверцев, и он подвергает свою жизнь опасности ради служения Святой церкви.

Атака города началась, и морской туман был помощью испанцам. Хименес остался в Мазалкивире молиться, а солдаты приступили к военным действиям. Через несколько часов Оран был захвачен. Победившие воины вели себя грубо. Было бы нелепо утверждать, что поход был задуман ради торжества святой веры. Убийства, изнасилования, грабежи совершались сплошь и рядом на улицах Орана. Опьяненные кровью, объевшиеся, перепившие вина, испанские воины грабили дома, наводили ужас на несчастное население Орана. Вдоволь насладившись разгромом, они ложились спать прямо на мостовые и храпели среди искалеченных и убитых.

Четыре тысячи мавров было убито в тот день, и от пяти до восьми тысяч заключено в тюрьмы.

Потери среди христиан были небольшие.

Хименес был доволен, что город удалось захватить, и провозгласил победу христианства. Он сказал, что в начале битвы поблек день, но теперь произошло чудо и встало солнце, чтобы дать христианским воинам прикончить врага. Он говорил также о том, что солнце позволило им лицезреть чудо. Прескотт, комментируя это, говорит, что такого солнцестояния не могло быть в Европе, очевидно, оно могло быть именно в данном регионе. Люди, вторгшиеся в Оран, смогли увидеть, сколько несчастий и страданий они принесли жителям города.

По свидетельствам, Хименес благословил армию, но был взволнован, когда увидел тела мужчин, женщин и детей, грудами лежавшие на мостовых. Наварро напомнил ему, что это всего лишь нехристи, на что Хименес ответил, что хоть они и инородцы, но их можно было бы обратить в христианство.

Если подумать о мерах, используемых тогда для обращения этого народа в святую веру, то приходит мысль, что больше повезло тем, кто пал на улицах Орана.

Хименес теперь мечтал о том, чтобы вознести крест над каждым мусульманским городом и повсеместно ввести инквизицию в зависящих от Испании странах.

Снова обострились противоречия между ним и Наварро, который сказал Хименесу, что армия не может действовать под двойным руководством. Наварро был военным, Оран был взят, и Хименес вернулся домой. Сражаться — дело воинов, а не священников.

Но Хименес был не таким человеком, чтобы уступать в конфликтах, и нет сомнения в том, что он не вернулся бы в Испанию, если бы ему в руки не попало одно письмо. Неизвестно, постарался ли Наварро, чтобы это письмо увидел архиепископ, но это вполне возможно. Король приказал Наварро использовать все возможности, чтобы держать Хименеса в Африке. «Используйте его и его деньги, — писал Фердинанд. — Занимайте его делом в Оране и, если не будет дела, которое сможет его заинтересовать, нужно будет его придумать».

Письмо произвело желанный для Наварро эффект, и Хименес решил как можно скорее вернуться в Испанию. Поэтому он сказал, что слишком стар, чтобы вынести жару африканского лета, и 22 мая отплыл в Испанию.

Фердинанд, приняв его, сделал вид, будто очень ему рад, но у Хименеса были основания усомниться в искренности короля. Он как можно скорее отправился в Алькала со своими служителями, прихватив золото и серебро, взятое в оранских мечетях, и арабские книги для университета в Алькала.

Фердинанд, который был в восторге от успехов в Оране, уже не нуждался в поддержке Хименеса, чтобы продолжить африканскую кампанию. В январе 1510 г. Наварро взял Буджиа, и в течение первых месяцев этого года испанцами были захвачены Алжир, Тунис, Тремесин и другие города. В июле Наварро захватил Триполи, но в августе потерпел серьезное поражение на Гельвских островах. В течение этой битвы четыре тысячи испанцев были убиты или заключены в тюрьмы.

Это означало конец африканской кампании, и, хотя мечта Хименеса о распространении христианства на святой земле не осуществилась, в результате военных операций Испания завладела очень важными городами.

Что касается графа Наварро, то он, как профессиональный военный, не имея больше возможности действовать в Африке, поехал в Италию и стал воевать там. Он был взят в плен французами. Фердинанд, который слишком любил деньги, чтобы заплатить за него выкуп, оставил Наварро томиться в плену, что привело графа в ярость, и он предложил свои услуги Франции, отказавшись быть верным королю, оставившему его, когда он остро нуждался в помощи.

К несчастью для него, он во время битвы был взят в плен испанцами и заключен в Кастел-Нуово в Неаполе.

Там и умер по непонятной причине. Любивший сплетни Брайтон намекал на то, что его убил Карл V. Другие полагали, что он сам покончил с собой.

Хименес, вернувшись в Испанию, приказал, чтобы земледельцы вернулись из Африки для уборки урожая. Он посетил в своей епархии семьи, члены которых погибли в бою или на службе в Африке. Он помогал им не только словами. Казна кардинала изрядно поистощилась, и было нелегко упросить Фердинанда дать денег на возмещение убытков, вызванных военной кампанией. Одним из условий договора между Фердинандом и Хименесом было то, чтобы дать Хименесу кредит, который должен был быть погашен по окончании военной операции. Другой вариант состоял в том, чтобы присоединить Оран к Толедской епархии, и это за несколько лет могло бы покрыть расходы.

Фердинанд был против обоих методов возмещения долгов. Он испытывал жгучую зависть к кардиналу из-за того, что тот выиграл операцию в Оране. Хименес не только привез богатую добычу, но и стяжал огромную славу.

Хименес (как было показано на примере того, как он настаивал на приобретении Учедского бенефиция) был человеком, твердо отстаивающим свои права. Поэтому Фердинанд не мог найти выход из создавшегося положения. Для него было хуже всего, когда у него просили денег. Он послал одного из своих слуг во дворец Алькала, чтобы оценить добычу, которую Хименес привез из Орана. Стоимость этой добычи нужно было сопоставить с суммой, которую Хименес брал взаймы у короля.

Во дворце было всего лишь несколько ковров — остаток награбленного в Алжире имущества, который не перешел в личную собственность Хименеса; однако стоимость этих ковров покрывала размер долга Фердинанду.

Фердинанд хотел видеть своего незаконнорожденного сына, Альфонса Арагонского, архиепископом Толедским. Поэтому он как-то спросил у Хименеса, не хочет ли тот разделить епархию с Альфонсом.

Хименес пришел в негодование не только оттого, что единственным мотивом Фердинанда назначить молодого человека на должность было то, что тот являлся его сыном, ибо Хименес всегда был против непотизма, но и потому, что Альфонс совершенно не годился на должность архиепископа.

К тому же Хименес решил никому не отдавать свой пост (может быть, он сам себя в этом убедил, и не без основания, поскольку в королевстве было не много людей достаточно мудрых, чтобы занимать такую должность).

Он заявил, что не согласен на сделку, ставящую под удар достоинство церкви. Он предупредил, что если король будет снова предлагать ему это, то он оставит пост архиепископа и вернется в келью, из которой его взяла королева Изабелла.

Вернувшись в Испанию, Хименес обратил внимание на случаи, когда красивых женщин заключали в церковные тюрьмы по обвинению в ереси и там они подвергались надругательствам со стороны инквизиторов.

Хименес был, конечно, в ужасе от таких позорных дел и приказал, чтобы виновные в святотатстве были подвергнуты смертной казни. Но никто не может быть приговорен к смерти, если не изобличен в совершении преступления. Следствием этого явился тот факт, что инквизиторы, которых Хименес приговорил к смертной казни, остались живы.

Мы имеем сведения об отношении Хименеса к женщинам. Он был очень целомудрен, но этого было недостаточно, поскольку о церкви распускались злонамеренные слухи (часто не без основания), и Хименес был окружен людьми, которые охотно дали бы неправильное толкование его действиям при первом же удобном случае. Поэтому, блюдя чистоту церкви, Хименес старался избегать скандальных ситуаций.

Когда он отправлялся в путешествия, то не брал с собой денег и имел смиренный вид, полагаясь на гостеприимство тех, к кому ехал. Был случай, когда герцогиня де Македа, зная, что он проезжает мимо ее дома, пригласила его к себе на ночь. Она добавила, что ее не будет, но за ним присмотрят ее слуги. Она вполне понимала, что если не скажет ему о своем отсутствии, то он сочтёт неблагоразумным принять приглашение.

Между тем герцогиня, желавшая поговорить с Хименесом на религиозные темы, вовсе не собиралась покидать дом. Она оставалась в убежище, пока слуги занимались Хименесом, и, когда он готовился отойти ко сну, вошла в его комнату.

Хименес рассердился. Он встал и сказал герцогине, что она обманула его и что если она хочет ему что-то сказать, то пусть скажет это на исповеди.

И в столь поздний час он покинул ее дом.

Можно предположить, что такое решительное поведение было вызвано желанием преодолеть соблазн. Если бы Хименес вообще не проявлял интереса к женщинам, он не был бы так резок.

Его отношение к Беате де Пиедрахите показывает сложность его характера. Он был, без сомнения, человеком высокого интеллекта, но иногда был способен на опрометчивые поступки (как в случае с мусульманами в Гранаде и Оране) и подчас бывал удивительно суеверен, как в случае с Беатой. Его действия в Гранаде не вяжутся с образом человека высоких принципов, а слепая вера не соответствовала свойствам его личности. В Хименесе сочетались высокий интеллект и склонность к суеверию.

В 1509 г. набожная женщина Беата из маленькой деревни в епархии Авила привлекла внимание к себе и своему поведению. Она была крестьянкой, и кому-то показалось, что она занимается колдовством, поскольку она иногда подолгу сидела взаперти. Когда Беата была девочкой, она проживала в доминиканском монастыре и там была известна своей святостью. Мистицизм в то время начал практиковаться в Испании и, согласно Франциско де Виллалобосу, врачу Фердинанда, писавшему об этом в 1498 г., много мистиков приехало тогда в страну из Италии. Они назывались аллюминадос. Они заявляли, что обладают могуществом», позволяющим им видеть грядущие события. Виллалобос объявил, что аллюминадос должны быть изгнаны из города либо заключены в тюрьмы.

Однако было много людей, веривших в их предсказания, и Хименес, несомненно, тоже им верил.

В 1493 г., когда он поехал в Гибралтар с христианской миссией, Беата поговорила с ним, сказала ему, что у нее было видение, в котором он представал как человек великий, который принес добро государству и церкви. Она посоветовала ему беречь свою жизнь. Хименес послушал ее и последовал данному совету.

С тех пор Беата де Пиедрахита стала говорить диковинные вещи. Она объявила, что была невестой Христа и что между ними был физический контакт. Она входила в транс и лежала на вытянутых руках так, что ее тело принимало форму креста. Временами она уверяла слушателей, что она сама была Христом. Она разговаривала с Христом и Пресвятой Девой. Часто можно было услышать, как Беата говорила, входя в церковь: «Невеста моего дорогого сына идет ко мне». Предполагалось, что это говорила Дева Мария. На что Беата отвечала: «Но если бы ты не родила Христа, я не смогла бы быть его невестой? Быть матерью моего мужа — большая честь».

Поразительно, но Беата могла долгое время жить без пищи и терпеть большие лишения.

Многие были в шоке от откровений этой женщины, когда она говорила о таких интимных вещах в отношении Христа. Они требовали, чтобы она предстала перед инквизицией за кощунство, которое хуже ереси.

Случай был настолько серьезен, что ее привели к Великому инквизитору. Хименес, расспросив женщину, объявил, что она действительно святая и мудрая. Однако многие были не удовлетворены и требовали, чтобы дело было рассмотрено высшими церковными инстанциями. Юлий II, сменивший Пия III в 1503 г., послал Джиованни Руффо де Фриули, епископа Бургосского, и Вича обследовать Беату, приказав, если она виновна или замешана в обмане, наказать ее самым строгим образом, но так, чтобы избежать скандала.

Беата была освобождена, и решение было принято в ее пользу. Однако Льоренте писал, что позже она все-таки предстала перед инквизицией, но избежала наказания благодаря расположению Фердинанда и Хименеса.

Дело Беаты де Пиедрахиты послужило прецедентом. Оказывается, можно говорить о связи со Святым Духом, провозглашать себя пророком. Естественно, что появилось много желающих достичь известности таким же способом, как Беата.

Есть письменное свидетельство (согласно Ли в «Религиозной истории Испании», цитировавшему Висенте де ла Фуэнте) о деле францисканского монаха из Осканьи. Этот монах заявил, что за многочисленные молитвы и усердие он был вознагражден видением, в котором ему явился Бог и сказал, что он избран породить целую расу пророков от множества святых женщин и что эти пророки преобразуют мир.

Такое заявление было чрезмерным даже для суеверного Хименеса, и несчастный монах был схвачен и брошен в подземелье. Там он был подвергнут «активному лечению» и вскоре «признался» в том, что его видения исходят не от Бога, а от дьявола.

На кортесах в Арагоне в 1510 г. были изложены жалобы на инквизицию, которая пыталась узурпировать светскую власть и вершить правосудие. Инквизиторы вмешивались в дела всех судов, имея поводом нарушение церковных законов. Инквизиция брала на себя все больше функций, в том числе налогообложение, в результате чего государство лишалось множества статей дохода. Человеком, желавшим воспрепятствовать инквизиции в захвате власти, был король Фердинанд, председательствовавший в тот момент в кортесах. Он потребовал ограничения власти инквизиции и восстановления прав населения в Арагоне. Однако инквизиция была могущественна, и прошло два года, прежде чем в работу этого учреждения были внесены некоторые изменения.

Государственные дела занимали ум Великого инквизитора в значительной степени. Людовиком XII, Фердинандом, императором Максимилианом и папой была заключена Камбрейская лига. Венеция была атакована и разгромлена. Фердинанд поссорился со своим бывшим союзником Людовиком и попытался объединиться с папой Юлием и Генрихом VIII Английским в альянс против французского короля. Генрих VIII уже был женат на Каталине, вдове его брата принца Артура, и собирался последовать совету своего тестя Фердинанда, о котором узнал через жену, поскольку в то время Генрих не смотрел на Каталину с отвращением, как это было в последующие годы. Людовик, поняв, что Фердинанд готовится нанести ему удар, упредил его. Он атаковал папскую территорию — в мае 1511 г. взял Болонью и запланировал избрать нового папу вместо Юлия, которого обвинил в разжигании войны в Европе, нарушении обещаний и симонии (продаже и покупке церковных должностей). Эти обвинения в отношении папы были во многом правдивыми.

Юлий обратился к Фердинанду за помощью, и тот отозвал войска из Африки, готовя поход в Италию против Франции. Что касается Хименеса, то он стремился защитить Юлия, назначившего его кардиналом, и готов был уплатить приличную сумму для защиты папы.

Сражения начались в конце 1511 г., и французы под предводительством Гастона де Фуа, герцога Немурского (сестра которого по имени Жермена стала женой Фердинанда), одержали несколько скорых побед на севере Италии. Фердинанд и его союзники были разбиты, но внезапно Гастон де Фуа был убит в битве, и французы, сильно этим встревоженные, покинули Италию в июне 1512 г. Фердинанд сделал Неаполь безопасным для Испании и затем обратил свой интерес на Наварру. Королевой Наварры в то время была Катарина, внучка сводной сестры Фердинанда Леоноры, и Фердинанд однажды попытался присоединить Наварру мирным путем, когда старался уладить брак между своим сыном, инфантом Хуаном, и Катариной. Это не удалось, главным образом из-за интриг матери Катарины, которая, будучи француженкой, настаивала на том, чтобы ее дочь вышла замуж за француза Жана д'Альбрэ.

Вражда Испании к Франции дала Фердинанду удобный случай — не прошло и года, как он стал хозяином Наварры. В своих планах он имел в виду держать Хименеса подле себя, но продолжал испытывать неприязнь к инквизиции.

В 1515 г. кортесы в Толедо, как и в Арагоне, потребовали запретить инквизиции вмешиваться в дела светских судов, и эта инициатива поддерживалась королем, но ни Фердинанд, ни Хименес не хотели бунта. Хименес боролся за то, чтобы установить инквизицию в Оране, и строил планы отправки инквизиторов в Новый Свет.

Новообращенные, которые жестоко преследовались, считали, что если будут опубликованы имена тех, кто свидетельствовал против них, то у них будет большой шанс доказать, что те — лжесвидетели. Но, согласно безнравственным законам инквизиции, суды должны были держать их имена в тайне, поскольку было ясно, что в противном случае будет нелегко «доказать» еину лиц, обвиняемых в ереси.

Новообращенные, зная о любви короля к деньгам — одном из самых характерных его качеств, — предложили Фердинанду 600 000 дукатов, если он отменит этот закон и прикажет опубликовать имена свидетелей.

Фердинанд, будучи не в силах отказаться от соблазна получить деньги, склонился к толгу, чтобы согласиться, но Великий инквизитор сурово возразил против этого и отказался от этой значительной денежной суммы.

Хименес был уверен в том, что инквизиция необходима для Испании, и поскольку желал прекратить вредоносные действия некоторых служителей, то решил не отбирать у церкви права на применение жестких мер.

Хименес ясно показал (как и в Гранаде, где он не испытывал угрызений совести, нарушив государственный договор), что истребление еретиков должно исключать такие понятия, как совесть и человеческие чувства. Должно быть, он понимал, что секретность суда является ужасной несправедливостью и варварской жестокостью, но тогда как же он мог на ней настаивать? Он был фанатиком веры и полагал, что если по ошибке пострадают от суда те, кто не были еретиками, то в этом нет ничего страшного: даже если они погибнут на костре, Бог знает, что они верные католики, и они взойдут на небеса и будут пребывать в раю.

Сам Хименес не боялся смерти и лишений, поэтому не сострадал другим.

В 1515 г. здоровье Фердинанда заметно ухудшилось. Он страдал сердечными болями и водянкой: Временами он не мог ходить и его переносили с места на место на носилках. Ему было шестьдесят три года, но он до сих пор еще ездил на охоту и перестал охотиться только тогда, когда понял, что тяжело болен.

В декабре он остановился у герцога де Альвы неподалеку от Пласенсии, затем поехал через Андалусию, ехал до тех пор, пока не почувствовал себя настолько плохо, что вынужден был остаться в деревне Мадригалехо неподалеку от Трухильо.

Фердинанд очень подозрительно относился к Адриану Утрехтскому, который был главным советчиком его внука Карла. Чувствуя, что ему осталось недолго жить, Фердинанд пытался найти человека, который бы защищал интересы Карла.

В королевстве были обеспокоены, что шестнадцатилетний Карл, наследник престола, уехал во Фландрию — заботиться о своей тетке Маргарет, сестре его отца Филиппа Красивого, которая была также вдовой его дяди инфанта Хуана.

Брат Карла Фердинанд был на три года моложе, и он был любимцем своего деда-короля. При этом достаточно понятно, что мальчик, тезка короля Фердинанда, воспринимался как испанец, тогда как Карл казался в Испании иностранцем.

Досадуя на то, что Фердинанд решил на пороге смерти не допускать его до дел, Адриан Утрехтский все же пришел к королю, когда тот был на смертном одре и врачи уже не скрывали от него правду.

Фердинанд составил завещание в 1512 г. и назначил молодого Фердинанда регентом Кастилии и Арагона в случае отсутствия его брата Карла. Он оставил также для своего любимого внука пост главы ордена Алькантара, Сантьяго и Калатрава.

Завещание было составлено на три года раньше, когда юному Фердинанду было всего тринадцать лет, и советники, на которых были возложены обязанности заниматься делами монарха, решили, что такое назначение невозможно. Мальчик тринадцати лет не мог принять регентство в Испании.

Они посоветовали Фердинанду назначить на этот пост Хименеса.

Фердинанд молча отвел глаза в сторону. Должно быть, его мучило сознание того, что человек незнатного происхождения, которого Изабелла предпочла его собственному сыну, станет третьим лицом в королевстве, хотя даже Мендоса не удостаивался такой чести. Фердинанд знал, что он умирает и что его любимый сын не справится с обязанностями, которые лягут на него. Но, имея достаточное представление о сильном характере Хименеса, он думал и о нуждах любимой страны. Поэтому он медленно кивнул и сказал, что они правы, так как Хименес — честный человек, не имеющий семьи, чтобы продвигать ее членов на высокие посты, и к тому же он благодарный человек и знает, что обязан своей счастливой судьбой королеве Изабелле, и потому будет действовать в интересах ее внуков.

Его советники уверяли также, что было бы неправильным отделять главенство над военными орденами от короны, и сказали, что Изабелла объединила эти функции ради большей выгоды страны.

Фердинанд плакал и шептал, что его внук Фердинанд в самом деле несчастлив, на что советники ответили, что он является братом Карла, которому предстоит стать королем, а может ли быть большая удача?!

В итоге право наследования было закреплено за Хуаной и ее наследниками, а Хименес стал регентом Кастилии до приезда Карла в Испанию. Фердинанд оставил управление Арагоном своему незаконному сыну, архиепископу Сарагосскому, о карьере которого он беспокоился и которому Изабелла не хотела оказывать благодеяний.

Фердинанд скончался утром 23 января 1516 г., и его похоронили в Альгамбре рядом с Изабеллой. По завершении строительства столичной церкви их прах был перенесен туда, а позже Карл воздвиг мавзолей из белого мрамора.

Хименес во второй раз стал регентом Кастилии. В начале своего регентства он имел оппозицию в лице Адриана Утрехтского, заявившего, что Карл намеревался назначить регентом именно его. Путь Хименеса был нелегким, и в конечном счете Адриан и Хименес поделили между собой регентство до дальнейших указаний Карла. Карл, без сомнения, понимал, что Хименес обладает выдающимися способностями, и очень скоро послал ему указания, в результате которых кардинал получил полноту власти. Но в то же время молодой принц очень ясно выказал и полное доверие Адриану. С тех пор Адриан желал поддерживать мир, Хименес позволил ему выполнять его функции, и оба они по-прежнему держали в своих руках регентское правление.

Карл объявил о своем желании стать королем. Это было сложно сделать, поскольку королевой считалась Хуана, жившая в Тордесильясе как в заключении.

Это предложение встретило жесткое сопротивление не только Хименеса, но и королевского совета. Однако шестнадцатилетний Карл решил твердо следовать по намеченному пути.

Хименес написал Карлу, что его упорство выходит за рамки уважения к матери. Но, поняв, что это ни к чему не приведет, Хименес велел повесить знамена, на которых были начертаны слова:

«Истинно, истинно, истинно, дон Карлос — наш господин». Испанский народ был в некоторой степени пассивен, поскольку люди считали, что сын предал свою несчастную мать. И все же Карл уверенно шел своей дорогой, что часто проявлялось и впоследствии.

Хименесу в ту пору было восемьдесят лет, и его энергия и мужество были поистине удивительны.

У него было много беспокойств и волнений в такое сложное время, но все же в делах чувствовалась его твердая рука.

Фердинанда, внука короля Фердинанда, любимца Хименеса, собирались назначить на равный пост с братом по завещанию деда. Это побудило небольшое окружение Фердинанда объединиться вокруг него и попытаться устроить бунт. Его старший брат Карл, который находился под влиянием своего деда по отцовской линии, императора Максимилиана, даже не мог говорить по-испански и не знал испанских обычаев. Поэтому многие предпочитали видеть на троне его младшего брата, настоящего испанца.

Однажды, когда Фердинанд охотился и встретил в лесу отшельника, назвавшего себя мудрецом, тот уверил его в том, что однажды он станет королем Кастилии.

Мальчик верил в это и теперь готов был встать во главе восстания.

Но Хименес обладал властью. Хоть он и любил мальчика, которого взял в Алькала, он не забывал о своем государственном долге. Он мог никогда не видеть Карла, но Карл был прямым наследником трона, и Хименес собирался сохранить трон для него до его возвращения в Испанию.

Поэтому он решил учредить двор, в центре Испании, откуда мог с легкостью контролировать округа, где могло бы подняться восстание. Он выбрал Мадрид, свою епархию в Толедо, и с того дня этот город приобрел в Испании особое значение.

Внимание Хименеса было сосредоточено на молодом Фердинанде, и он не позволял мальчику надолго отлучаться из Мадрида. Он считал, что Кастилия и Арагон должны составлять единую страну, а в случае перехода Арагона к Фердинанду, а Кастилии к Карлу Испания отступила бы назад в историческом развитии, снова разделившись на две отдельные монархии. Поэтому Хименес решил спасти Испанию от молодого человека, которого он никогда не видел, и обуздать амбиции его брата, к которому был по-настоящему привязан.

Таким образом, этот старый человек правил Кастилией в роли регента вместо Карла, который, в свою очередь, был регентом вместо своей больной матери. И вдобавок к этим обременительным обязанностям он не забывал о своем долге Великого инквизитора Кастилии.

В период его пребывания на посту жестокость инквизиции не ослабевала, поскольку Хименес решил полностью уничтожить ересь.

Теперь, когда в Испании появился новый король, который до этого жил среди фламандцев, в котором не было испанского духа, новообращенные христиане получили надежду. Было ясно, что новый король не проявлял к инквизиции такого расположения, как его дед. Поэтому они предложили Карлу, как и раньше Фердинанду, выплатить большую сумму денег, чтобы король ввел в инквизиции новые законы.

Новообращенные просили отменить секретность и дать им возможность видеть в лицо тех, кто давал против них показания, как это было в гражданских судах.

Карл был готов удовлетворить эту просьбу, но Хименес пришел в ярость и отменил решение Карла, как ранее решение Фердинанда.

Если обвиняемый будет знать своих обвинителей, спрашивал Хименес, то кто же захочет стать осведомителем?

Поэтому просьба не была удовлетворена. Хименес предвидел, что в этом случае будет затруднено преследование еретиков.

Хименес выждал день. Карл был готов принять рекомендацию советников. Ему было только шестнадцать лет, но он уже осознавал огромную ответственность, понимая, что он не знает страны, которой его позвали править.

Прескотт говорит, что Карл оказался способен, несмотря на влияние окружения в раннем возрасте, вознестись затем до вершин власти. Но о способностях Карла свидетельствовало уже то, что в шестнадцать лет он был настолько мудр, что мог осознавать свои слабые стороны.

Со смерти Фердинанда прошло двадцать месяцев. Здоровье Хименеса стало ослабевать. Папа Лев X, услышав о его состоянии, написал Хименесу, что в восемьдесят лет человек должен позаботиться о себе. Он писал, что Хименес не должен спать в грубой францисканской одежде на плохой кровати. Лев приказал ему передать другому свои служебные обязанности и жить на старости лет в комфорте.

Прочитав это письмо, Хименес пришел в негодование. Он кричал, что большую часть жизни носил францисканскую одежду и не собирается выполнять приказание.

Когда он узнал, что Карл приплыл в Испанию, его дух взыграл, и к нему словно вернулась энергия. Казалось, ему предстоит прожить еще много лет.

26 сентября он отправился в монастырь в Да Агильера неподалеку от Аранды и в начале октября отслужил мессу и отужинал с монахами. Карл не спешил встретиться с регентом, и до Хименеса дошло известие, что король намеревается посетить Арагон, прежде чем приехать в Кастилию. Фламандцы из окружения Карла, которые надеялись им управлять, были озабочены тем, чтобы он не встретился с Хименесом, поскольку были уверены в том, что сильная личность старого францисканца произведет мрачное впечатление на юного короля. И Карл, согласно некоторым хроникам, склонился к тому, чтобы написать Хименесу знаменитое письмо, удивительное по неблагодарности, которое, как говорили, разбило сердце Хименеса и ускорило его смерть.

Неизвестно точно, было ли написано это письмо, хотя есть упоминание об этом в современных источниках.

Считается, что Карл поблагодарил Хименеса за регентскую службу, за которую, как он надеется, Небо вознаградит Хименеса, и предложил ему уйти в отставку, но прежде Карл желал встретиться и выслушать от него полезные советы и пожелания.

Только это сказал новый король человеку, который преданно служил его дедушке и бабушке и которому страна была обязана тогдашним мирным положением. Трудно вообразить, что почувствовал Хименес, но должно быть, в нем закипел гнев, поскольку Карл ясно показал ему, что больше не нуждается в его услугах. Хименес умер в своем доме в Роа, куда уехал по приказанию нового короля. Он скончался всего через несколько дней после того, как получил письмо короля, — 8 ноября 1517 г. в возрасте восьмидесяти одного года.

Его последние слова были: «На тебя, Господи, уповаю».

Хименес любил суровость и жесткость, считая их основополагающими принципами работы инквизиции. Без своей набожности он не мог бы вызывать уважения; без своей жесткости он не мог бы реформировать жестокие законы инквизиции. Хименес думал о справедливости и стремился наказывать виновных инквизиторов и вместе с тем поддерживал жестокость в обращении с еретиками. Он был уверен, что действовал в благих целях, и ничего не желал лично для себя. Как государственный деятель он действовал в интересах государства, как церковный деятель — в интересах церкви.

Можно уважать Хименеса, учитывая время, в которое он жил, но невозможно испытывать к нему любви.

Конечно же он был выдающейся личностью, и нет сомнения, что его труд во славу страны дал замечательные результаты.

Он был намерен искоренить непотизм (что не удалось сделать не только в его время, но и в наше), при котором высокие должности давались людям не за то, что они были их достойны, а просто благодаря их личным связям. Но Хименес испытывал слабость к своим родственникам. Бернардин очень легко отделался после того, как пытался убить его. Хуана де Сиснерос, дочь его брата Хуана, была также предметом его любви и внимания. Хуана, будучи племянницей богатого и могущественного Хименеса, была хорошей партией, и многие кастильские дворяне стремились вступить с ней в брак. Гонсало Мендоса, племянник герцога Инфантадского, был одним из ее поклонников, и Хименесу стало смешно, когда он узнал, что герцог хотел устроить свадьбу с целью отобрать у Гонсало его поместья, мотивируя это тем, что муж племянницы богатого кардинала Хименеса и так обладает достаточным имуществом.

Хименес, перестав смеяться, выразил суровое отношение к этому браку. Он сказал о том, что Гонсало и его племянница еще слишком молоды для женитьбы, и это было правдой, поскольку жениху было тринадцать лет, а невесте — одиннадцать. Но их молодость стала препятствием к браку в глазах Хименеса только тогда, когда он узнал о намерении Инфантадо отнять у мальчика поместья.

Позже состоялся удовлетворивший Хименеса брак Хуаны с Алонсо, сыном графа де Коруньи. Хименес никогда не пытался скрывать свое незнатное происхождение, а напротив, часто говорил о нем, опровергая тем самым обвинения в гордости, которая часто бывает присуща людям, поднявшимся на высоту власти.

Таким образом, в Хименесе уживались противоположные качества, из-за которых даже его современникам было непросто понять его личность.

Рассказывали, что был случай, когда один проповедник стал бороться против священников, которые щеголяли нарядами. Хименес в то время носил горностаевую мантию и понимал, что эти проповеди были направлены и против него. При встрече с проповедником Хименес отвел его в сторону и показал под дорогой горностаевой мантией заплатанную и рваную францисканскую одежду.

Зачем Хименес показал этому человеку свою грубую одежду? Почему такой человек думал об этом? Хименес был очень горд, но он обуздывал себя смирением, и подчас трудно проследить, где начиналось одно и заканчивалось другое.

Рассказывали о том, что сам священник-ханжа носил под своей грубой монашеской одеждой тонкое льняное платье.

После смерти Хименеса среди его вещей была найдена коробочка с иголками и нитками, которыми он штопал свою одежду, но в этом трудно усмотреть большую добродетель. Такой человек принес бы больше пользы, помогая людям, чем занимаясь починкой одежды.

В 1516 г. Хименес, желая обратить в христианство земли за пределами Испании, назначил Хуана де Кеведо епископом Кубы и сделал его первым инквизитором на этой земле.

В последние месяцы жизни Хименеса велось дело Хуана де Коваррубиаса, которого уже не было в живых. Наказание заключалось в том, чтобы вырыть его кости, завернув их в «санбенито», и предать огню. Но у этого человека остался друг в лице папы Льва, который пытался защитить его имя от позора и спасти владения его семьи.

Хименес хотел наказать ересь, поскольку она доказана инквизиторами, и между ним и папой разгорелся конфликт, как вдруг он получил известное письмо от молодого Карла. Хименес скончался, и дело Хуана де Коваррубиаса прекратилось.

Многие восхваляли Хименеса и считали его святым. Чтобы поразмышлять над этим, можно привести количество его жертв: 3564 человека было сожжено у столба; от конфискации имущества и других наказаний пострадало 48 059 жертв; было также сожжено 1232 портретных изображения.

Эти цифры не могут быть абсолютно точными, но, вдумавшись в них, можно представить себе правду.

52 000 жертв — большое число. Видимо, в святости Хименеса, о которой говорят его обожатели, легко усомниться.

Что мы в действительности знаем об этом человеке? Ничего существенного. Мы можем быть твердо уверены в одном: основанная Торквемадой инквизиция начала свой уверенный рост и так прочно укоренилась на испанской земле при Хименесе, что смогла существовать в XVII, XVIII и даже XIX веках.

 

6. Марраны и Мориски

С 1507 г. инквизиция Кастилии и инквизиция Арагона стали существовать отдельно, и, когда Хименес был назначен Великим инквизитором Кастилии, Хуан Энгуэра стал Великим инквизитором Арагона. В 1513 г. Хуана Энгуэру сменил Луис Меркадер, епископ Тортосы, после смерти которого в 1516 г. его пост занял Фрей Хуан Педро де Паул, житель провинции Арагон. Фрей Хуан скончался в том же году, и его место занял Адриан Утрехтский, кардинал и епископ Тортосы.

После смерти Хименеса Великим инквизитором стал Адриан Утрехтский и пробыл на этом посту до 1522 г., когда его избрали папой.

До того времени наибольшее количество жертв было среди марранов и морисков, но за восемь дней до кончины Хименеса Мартин Лютер прикрепил свои тезисы к церковной двери в Виттенберге и, помимо иудеев и мавров, которые были окрещены и подозревались в возвращении к прежней вере, появились те, кто принял лютеранство.

Несмотря на великий исход иудеев в 1492 г., среди этого несчастного народа было множество жертв, подвергшихся аутодафе. Многие из них приехали в страну из Португалии, где они поселились в 1492 г. Однако когда Изабелла, дочь Изабеллы и Фердинанда, вышла замуж за Эмманюэля, короля Португалии, она заявила, что ноги ее не будет в Португалии до тех пор, пока Эмманюэль не последует примеру ее родителей и не изгонит тех евреев, которые не приняли христианство. Эмманюэль понимал, что нелепо придерживаться такой политики, но он сделал это, поскольку брак между королевскими фамилиями Испании и Португалии способствовал объединению полуострова под их короной, и эта корона должна была перейти наследникам его и Изабеллы.

Эмманюэль, не желая терять ценную часть своих владений, пытался обратить иудеев в христианство, используя подкуп и силу. Его духовник, Хорхе Вогадо, побуждал его к очень, суровым мерам, и Эмманюэль приказал, чтобы все евреи, отказавшиеся от крещения, оставили страну, за исключением детей до четырнадцати лет, которых забирали от родителей и насильно крестили. Эмманюэль надеялся, что многие родители, понимая, что они могут потерять своих детей, примут крещение как единственный выход и останутся в стране.

Из-за этого приказа еврейские семьи испытывали большие страдания, и некоторые даже убивали своих детей, лишь бы они не попали в руки христиан.

Когда те евреи, которые остались верны своей религии, готовились покинуть страну, Эмманюэль послал в их ряды проповедников, в последний раз желая обратить их в христианство, и, когда это не удалось, посадил их в тюрьму до времени отбытия. Затем он предложил им выбор — рабство или крещение. Их насильно приводили в церковь, и, если они отказывались от крещения, им угрожали пытками или в самом деле пытали.

Поэтому в Португалии жило много евреев, которые приняли христианство. Они имели португальские имена, но многие из них тайно носили свои старые еврейские имена и давали их своим детям.

В Португалии, как и в Испании, еврейские общества стали процветать в финансовом отношении, что вызывало зависть окружающих. Испытывавшие зависть протестовали против евреев и устраивали погромы.

Весомой причиной народного гнева в Португалии было то, что, заставив принять крещение оставшихся в Португалии евреев, король Эмманюэль сделал им некоторые уступки. В 1497 г. он обещал им иммунитет от инквизиции на двадцать лет. Он также обещал, что обвинения в иудаизме будут рассматриваться в течение двадцати дней и что суды станут действовать в соответствии с гражданскими законами. Это означало, что обвиняемые могли встретиться лицом к лицу со своими обвинителями, — этой уступки долго и тщетно добивались вновь окрещенные в Испании, даже предлагая за это большие суммы своим монархам. В Португалии у приговоренных имущество не конфисковывалось, как в Испании, а могло передаваться наследникам.

Обещание, что евреи не будут рассматриваться как отдельная раса в королевстве, данное в это же время, было нарушено через два года, когда был издан закон, запрещавший им покидать Португалию или продавать земли без разрешения.

В 1506 г. произошла ужасная резня в Лиссабоне. Поводом к ней послужил случай, который произошел с одним новообращенным евреем. Он вошел в доминиканскую церковь и, взглянув на распятие, которому приписывали магическую силу, имел неосторожность выразить сомнения по поводу его святости.

Толпа, всегда завидовавшая благополучию этой нации, излила на него злобу. Несчастного выволокли за волосы из церкви на улицу. В очень короткое время он был разорван на куски «христианской» толпой.

Однако и это не удовлетворило толпу. Люди выстроились в процессию, и доминиканцы (стремившиеся ввести инквизицию в Португалии) стали понуждать их к преследованию тех, кто принял крещение, поскольку они, по их мнению, наверняка тайно исповедовали иудаизм. Толпа не нуждалась в подстрекательстве. Разъяренные горожане заполнили улицу, врывались в дома новообращенных, грабя, убивая и совершая зверства. Резня продолжалась три дня и три ночи и не закончилась бы, если бы удалось найти других жертв. Эти тысячи людей были убиты из-за неосторожности одного человека. Но толпа была решительно настроена действовать, хотя в стране отсутствовала инквизиция.

После резни были отменены некоторые ограничения, и новым христианам было разрешено торговать и по желанию покидать страну.

В 1512 г. был издан закон об освобождении вновь окрещенных от преследований вплоть до 1534 г., при этом, хотя в 1515 г. Эмманюэль решил учредить инквизицию в Португалии, он не слишком серьезно занимался этой проблемой, и инквизиция не была введена.

Это было большой удачей для новообращенных, которые продолжали преуспевать и, как и в Испании, вступали в брак с дворянами и даже занимали церковные посты. Испанские евреи, желая спастись от жестокостей инквизиции, уезжали в Португалию.

Такое положение дел оставалось неизменным в течение всего правления Эмманюэля, но, когда сменивший его Жуан III вступил в 1525 г. в брак в Каталиной, сестрой Карла V, на 21-летнего короля стали оказывать давление, желая склонить его к введению инквизиции в Португалии. Папа Климент VII убедил короля отказаться от обещания не учреждать инквизицию до определенного срока и послал в Лиссабон Фрея Диего да Сильва в качестве инквизитора Лиссабона.

Прибытие Диего в Лиссабон вызвало протест у новых христиан, которые послали в Рим эмиссара — Дуарте да Пас, новообращенного, обладавшего большим богатством и могуществом. Тем временем Климент умер, и Павел III, сменивший его на посту, вначале колебался, а затем согласился ввести инквизицию в Португалии. Таким образом, она была учреждена в Португалии в 1536 г. Новые христиане смогли лишь несколько лет пользоваться своим богатством и возможностями.

Первое аутодафе в Лиссабоне состоялось 20 сентября 1540 г., за ним последовали другие. Поэтому многие португальские новообращенные стали думать о том, что им лучше скрыться за границу. Позднее португальские евреи, жившие в Испании, стали вызывать подозрение у властей, и после великого исхода многие марраны стали жертвами инквизиции.

Трудно было ожидать, чтобы мавры, которых заставили принять крещение, не подозревались в том, что они, как и евреи, следовали своей старой вере.

Усердным служителям инквизиции нужны были жертвы, и мориски представляли для этого более благодатный источник, чем марраны.

В 1526 г. потомки бывшего короля Гранады обратились к Карлу и попросили у него защиты от гранадских чиновников, которые угрожали им, что прямо противоречило условиям договора, действовавшего в Гранаде.

Этот шаг был очень неудачным для морисков, поскольку Карл создал комиссию по этому вопросу, которую возглавил епископ Кадисский, доложивший Карлу, что внимание инквизиции должно быть направлено на Гранаду.

Несмотря на прошлые обещания, в городе была учреждена инквизиция. Началась борьба с ересью.

Теперь людей побуждали шпионить друг за другом. И вовсе не обязательно было совершать действия, очевидно указывавшие на принадлежность к магометанству, такие, как празднование Рамадана, обрезание, обращение лицом на восток при молитве или любовь к омовениям. Для того чтобы быть обвиненным в исповедании ислама, достаточно было воздерживаться от употребления свинины и вина, или красить ногти хной, или исполнять мавританские песни и танцы, или отказываться есть мясо животных, умерших естественной смертью.

Эти обычаи были на примете у инквизиторов, и шпионы выслеживали, не следуют ли им крещеные мавры.

Для морисков были введены новые законы. Отмечая свадьбы или другие праздники, они должны были держать двери открытыми, чтобы к ним мог войти наблюдающий, который определил бы, следуют ли они мусульманским обрядам и надлежит ли им предстать перед инквизицией. Они не должны были надевать мавританское платье. Арабский язык не должен был преподаваться, и на нем нельзя было разговаривать, при каждых родах должна была присутствовать христианская акушерка.

Эти новые законы бросали в дрожь и сильно тревожили мавров — перед ними стоял пример евреев. Поэтому они решили дать Карлу 80 000 дукатов за то, чтобы он отозвал свой указ. Теперь не было ни Торквемады, ни Хименеса, которые могли бы выразить презрение королю, и Карл принял деньги, приостановив действие указа. Однако был введен налог под названием «фарда», который нужно было платить за ношение мавританской одежды и за употребление арабского языка. Это принесло в казну 20 000 дукатов.

Но в городе была введена инквизиция, и первое в городе аутодафе состоялось в мае 1529 г. По этому случаю было произнесено воззвание, в котором говорилось о том, что глава святой инквизиции решил совершить акт веры во славу Иисуса Христа и Святой католической церкви для возвышения святой католической веры и искоренения ереси. Свидетельства того времени, сделанные неким церковным служителем и описанные в литературе по истории инквизиции, рассказывают, что набожное население Гранады слушало эту речь с напряженным вниманием и почтением и приветствовало ее с пламенным фанатизмом, причем в глазах людей было выражение нежности.

В тот печально знаменитый день народ находился в состоянии возбуждения. В воззвании был приведен список жертв.

Это были: один еретик, лицемерный богохульник; один подделыватель паспортов; три двоеженца; три ведьмы; тридцать три еврея, которые были крещены, но изобличены в исповедании иудаизма; двадцать две еврейки, обвиняемые в тех же грехах; два магометанина; семь изображений сбежавших иудаистов-мужчин; десять изображений сбежавших иудаисток-женщин; один портрет так же поступившего магометанина.

Это были раскаявшиеся, от которых потребовали, чтобы они примирились с церковью и претерпели кару — достаточно суровую, но все же смягченную (!) по сравнению со смертью на колу.

Между тем первые шесть евреев были подвергнуты казни, и народ Гранады впервые почувствовал запах горелого человеческого тела.

Из шестерых приговоренных к сожжению евреев было трое мужчин и три женщины. Пятеро из них потеряли сознание при виде вязанок хвороста и пламени, касавшегося их тел. Но был человек, который продержался до конца и страдал от ужасных мучений.

Это был Рафаэль Гомес. Летописец писал об этом храбром человеке: «Так умер этот несчастный еврей и, превратившись в пепел, увековечил свое имя в ту жуткую безмолвную ночь».

Это первое аутодафе интересно тем, что на нем было казнено всего два мусульманина и сожжено всего одно изображение представителя этой веры. Возможно, это было оттого, что им предъявляли меньше обвинений в совершении преступлений.

Гранадские мориски, полные тревоги, указывали на этот факт властям инквизиции, заявив, что у инквизиции так мало улик против морисков, что ей следовало бы покинуть их кварталы, население которых состояло почти целиком из крещеных мавров.

Это было неудачное предложение, поскольку служители инквизиции не собирались отступать. Они усердно добивались того, чтобы ступить на гранадскую землю, и хотели на ней остаться. Им было вовсе не сложно выдвинуть обвинения против марранов — так почему же они не могли обвинить морисков?

Мориски решили, как и марраны, предложить королю денежную сумму в качестве взятки ради того, чтобы они могли спокойно жить.

В период правления Карла они могли предотвратить беду подкупом, и, только когда сын Карла Филипп II взошел на престол, они столкнулись с главой государства, не поддающимся подкупу и еще более фанатичным приверженцем инквизиции, чем его бабушка Изабелла.

После восшествия на престол Филиппа среди морисков было много жертв инквизиции.

 

7. Мартин Лютер

В то время как католическая церковь столь безуспешно сражалась за удержание господства на всех землях, в Европе для нее назревала большая угроза.

Несколькими годам раньше Мартин Лютер прикрепил свои знаменитые тезисы к двери Виттенбергской церкви, чем всколыхнул христианский мир, показав недовольство многих существовавшими церковными доктринами.

Некоторые считали, что инквизиция пытала и сжигала у столба протестантов. На самом же деле количество жертв среди протестантов было небольшим в сравнении с евреями и маврами. Сколько существовала инквизиция, столько от нее страдали евреи, но протестантизм существовал в Испании недолго и был устранен через сорок лет.

Реформация возникла предположительно в начале XVI в., примерно через сто лет после Собора в Констанце, положившего конец «Великому расколу» Западной церкви, избравшего папой Мартина V и вынесшего смертный приговор Гусу и Иерониму Пражскому. С XVI в. знания стали распространяться через печатное слово, и церковных деятелей больше не заключали в тюрьмы. Когда Рейхлин, Меланхтон и Эразм выпустили в свет свои труды, многим была дана пища для размышлений. Эразм был наиболее известен среди них, но не только он один подготовил человеческие умы к принятию Реформации.

Его сатира, направленная на высмеивание пороков духовенства, была весьма эффективной. Таким образом, можно утверждать, что он расчистил путь Мартину Лютеру.

Папа Лев X желал обогатиться и не нашел более оригинального способа, чем торговля индульгенциями. Он мог объявить, что желает использовать заработанные таким образом деньги для нужд церкви, например для войны с нехристями или для восстановления храма Св. Петра в Риме, но, получив деньги, использовал их совсем для других целей.

Папы, применявшие иногда в прежние времена бесчестные способы обогащения, в начале XVI в. уже не могли обманывать народ, ставший более просвещенным.

Сэр Томас Мор в «Утопии» и Эразм в «Христианском принце» осуждали несправедливое налогообложение. В «Похвале Глупости» Эразм так далеко зашел в осуждении преступных действий властей, что был вынужден просить извинений. Типичной чертой Эразма, имевшего робкий характер, было то, что он не был пламенным реформатором, как Мартин Лютер, а предпочитал оставаться в тени, указывая на пороки и побуждая других действовать. Он не подвергал критике торговлю индульгенциями и не оспаривал права папы. Однако он намекал на то, что люди, желавшие получить отпущение грехов, способствовали совершению преступлений.

Между тем свидетельства об отпущении грехов заставляли народ думать, что папе просто нужны были деньги, даже если они и требовались на священную войну, на постройку собора или на иную «благородную» цель.

Джон Тетцель, доминиканский монах, снискавший славу тем, что умным способом продавал индульгенции, был назначен папой Львом X сборщиком податей на собор Св. Петра. Карл V смог увеличить заем до 175 000 дукатов, который надеялся покрыть путем продажи своих территорий. Когда Тетцель с большой помпой въезжал со своими помощниками в города Германии, то посылал гонцов извещать о своем прибытии. Гонцы представали перед магистратом со словами: «Благодать Господня у ваших ворот».

Тут же звонили церковные колокола, и весь город, от высших церковных сановников до маленьких детей, шел приветствовать приезжих. Все несли свечи, и процессия шествовала до церкви.

Впереди этой процессии несли папскую «Буллу благословения», которую держали на бархатной подушке и оборачивали в парчу. За подушкой несли большой алый крест, а сзади следовали люди, раскачивавшие кадила.

Когда приходили в церковь, Тетцель поднимался на кафедру и, как зазывала на ярмарке, начинал превозносить достоинства индульгенций.

Индульгенции преподносились как дар Божий. Крест, который несли участники процессии, символизировал крест, на котором был распят Иисус Христос, и, как символ благословения, нес в себе святость других крестов. Тетцель говорил, что если слушатели заплатят ему за индульгенции, то получат прощение не только тех грехов, которые совершили, но и тех, которые они собираются совершить.

Тетцель сравнивал себя со св. Петром. Он утверждал, что продажей индульгенций спас больше душ, чем св. Петр своими молитвами.

За покупку индульгенций отпускались любые грехи. Даже очень тяжелые грехи могли быть прощены, если грешник мог заплатить в соответствии с тяжестью этого греха.

Индульгенции продавались также для отпущения грехов покойных. Тетцель спрашивал: «Есть ли среди вас такие, чьи любимые люди жарятся в адском пламени? Есть возможность спасти их от мучений, купив для них индульгенции! За двенадцать четырехпенсовых монет вы можете освободить своего отца от чистилища. Какой участи можете вы ожидать после того, как умрете, если пренебрегаете возможностью спасти ближнего?» «Разве не понимаете вы, — спрашивал он, — что Бог передал правление Святой церкви? Поэтому папа дал людям вечное спасение — разумеется, если они купят индульгенции».

Тетцель был деловым человеком. У него был свой тариф. Члены королевской семьи платили двадцать пять дукатов за обычную индульгенцию. Графы и бароны платили десять. Остальные платили в соответствии с пониженной шкалой сборов. Но цены пропорционально росли в соответствии с тяжестью греха. Многоженцы получали прощение за десять дукатов, убийцы платили по восемь дукатов, виновные в колдовстве — по два дуката.

Тетцель прибыл в Ютербок, который находился в четырех милях от Виттенберга.

В Виттенберге жил человек, готовый отринуть старую церковь и создать новую.

Мартин Лютер родился в маленьком городке Айслебен в Саксонии. Его семья была бедной, но его отец, Джон Лютер, считал, что нужно учиться, и желал, чтобы у его сына Мартина была более счастливая судьба, чем у него самого. Поэтому, когда Мартину было четырнадцать лет, он послал его во францисканскую школу в Магдебурге. Там Мартину пришлось нелегко: учителя были жестокими, он был робким, к тому же он оказался одним из самых бедных в школе, и ему часто приходилось просить на пропитание. Мартин рассказывал, как однажды в Рождество он вместе с другими бедными школярами пошел петь святочные песни в надежде, что ему дадут немного поесть. Один крестьянин услышал, как они поют, и позвал их, но голос его звучал резко, и мальчики побежали прочь. И только когда крестьянин догнал их и позвал на подворье отобедать, они остановились и обрадовались гостеприимству.

Этот робкий мальчик впоследствии потряс западный мир своим учением. Он обладал смелостью реформатора.

Однажды, когда по дороге из Магдебурга в школу, находившуюся в Айзенахе, он пел святочные песни, его увидела Урсула, добрая жена Конрада Котта. Она заметила, каким голодным он выглядел и как бедно был одет, и, может быть, увидела в его лице какую-то особую просветленность, в которой угадывались признаки потенциального величия, и она не только дала ему пищу, но и настояла, чтобы он жил в ее доме, будучи свободным от обязанностей.

Это было большой удачей для Мартина — ему больше не нужно было заботиться об одежде и пропитании, и он мог целиком посвятить себя учению. Он любил музыку, учился играть на лютне и на флейте, сочинял музыкальные произведения, и, что характерно, они имели форму военных гимнов.

Когда Лютеру было восемнадцать лет, его направили в Эрфуртский университет изучать право, и там заметили его исключительный ум. Говорили, что он проводил все свободное время в университетской библиотеке и однажды увидел Библию. Он до того никогда не видел Библию и был удивлен, как много она содержит сведений, о которых он никогда не слышал. Он всегда полагал, что то, о чем он слышал в церквах, и есть Библия.

Мартин снова и снова возвращался в библиотеку и постоянно перечитывал Библию.

Лютер получил степень магистра искусств и доктора философии, но, вопреки ожиданиям, не стал заниматься юридическими науками. Вместо этого в возрасте двадцати двух лет он поступил в монастырь Св. Августина в Эрфурте.

Его родные пришли в ярость. Это было для них большим ударом после жертв, принесенных ими и самим Мартином ради получения образования. Они потеряли надежду на благополучное будущее Мартина.

В своем монастыре он специально терпел нужду, поскольку считал, что этим можно добиться святости, и учился обходиться целыми днями без пищи и воды. Однажды, когда он чрезмерно воздерживался от пищи и воды, его обнаружили в келье без сознания.

Позже он стал преподавателем физики и диалектики в Виттенберге, где сам изучал греческий и древнееврейский языки, чтобы иметь возможность изучать Библию в подлиннике. Он читал лекции по Библии, и толпы народа приходили его слушать. Позднее он получил степень доктора богословия.

Когда Тетцель был по соседству с Виттенбергом, негодование Лютера настолько возросло, что он не мог больше молчать.

Он выразил негодование, когда к нему пришли люди и сказали о том, что у них много грехов и что они только что купили индульгенции, которые дадут им спасение. Лютер заявил им, что не будет им прощения без полного раскаяния и без решения перестать грешить.

Тетцель, разъяренный этим вмешательством, стал поносить Лютера.

31 октября 1517 г., за день до праздника в честь открытия церкви Всех Святых, когда множество паломников собралось в надежде купить индульгенции, Лютер подошел к церковной двери и прикрепил к ней перечень девяноста пяти тезисов, которые являлись протестом против продажи индульгенций.

Те, кто пришел купить спасение, были изумлены прочитанным:

«Когда наш господин и учитель Иисус Христос сказал «Раскаяние», он имел в виду, что вся земная жизнь решивших раскаяться должна быть постоянным раскаянием».

«Папа не вправе отменять наказания, за исключением тех, которые наложил он сам или которые соответствуют канону, т. е. папскому указу».

«Когда для проповедников имеют значение деньги, души прихожан далеки от очищения».

«Те, кто помышляет достичь спасения путем покупки индульгенций, идет к проклятию, равно как и те, кто учит этому».

«Епископы, пасторы и богословы, которые позволяют такие вещи, поплатятся за это».

«Бесстыдство церковников, эта наглая торговля индульгенциями подрывают авторитет папы и вызывают сомнение у народа».

Прошло совсем немного времени, и вначале в Германии, а затем во всей Европе стали говорить о тезисах Мартина Лютера. Лёв X не желал придавать им большое значение. Однако Тетцель был в ярости от намерения Лютера остановить продажу индульгенций. Он заявил, что следует сжечь Мартина Лютера у столба. Был сооружен эшафот, на котором он публично сжег тезисы Лютера вместо его тела.

В 1518 г. Лютер приехал в Аугсбург ответить на выдвинутые против него обвинения и. был так мужествен и искусен, что папские чиновники не смогли вести против него дело.

В 1520 г. папской буллой было запрещено всем странам принимать учение Лютера.

Началась Реформация, и последователи Лютера стали свежим запасом жертв для инквизиции.

 

8. Протестанты в Вальядолиде и Севилье

Есть страны, в которых национальной религией является протестантизм, а есть такие, где отдают предпочтение католицизму. Немцы и англичане — природные протестанты, тогда как французы, итальянцы и испанцы — природные католики. Эмоциональные, почти чувственные ритуалы католической церкви больше соответствуют латинским, чем северным нациям. Поэтому не было большой опасности в распространении лютеранства в Испании.

Тем не менее в апреле 1521 г. Адриан Утрехтский, Великий инквизитор, издал указ о том, что лютеранские книги в Испании должны изыматься., Очевидно, на такие книги был спрос. В 1524 г. было взято в плен судно, следовавшее из Голландии в Валенсию. Оно было отведено в Сан-Себастьян. Среди корабельного груза были найдены лютеранские книги, и их предали огню. Венецианские суда также везли книги в Гранаду. Эти книги были отобраны, сожжены, а капитан корабля и команда заключены в тюрьму.

В 1528 г. в Генте художник по имени Корнелис предстал перед судом, поскольку заявил о том, что исповедь не служит благим целям.

Корнелис не был мучеником, и быстро уверил совет, что был пьян, сделав столь нелепое заявление, и, хотя во Фландрии ему могли простить такое, испанские власти решили его покарать. Он не был сожжен у столба, а просто был приговорен к пожизненному заключению.

Гуго де Сельсо, бургундский врач, пытался распространять лютеранское учение в Испании. Его судили в Толедо и приговорили к сожжению у столба.

Другой горе-реформатор, Мельхор Вюртембергский, поехал в Валенсию сделать то, что считал своим долгом. Он ходил по улицам и читал проповеди, побуждая людей к раскаянию в связи с тем, что близок конец света.

Он говорил своим слушателям, что ездил по Германии, советовался с лютеранами и считает; что их учение необходимо человечеству. Упоминание о лютеранстве заставило насторожиться церковных служителей, и Мельхор предстал перед судом. Его фантастические рассказы о конце света не были признаны смертным грехом, но посчитали, что за лютеранство его следует предать огню. Мельхор быстро отрекся от лютеранских взглядов и поэтому смог избежать наказания.

Одним из первых протестантских мучеников в Испании был Франциско де Сан-Роман из Бургоса. В юности он посетил Нидерланды с деловой целью и там стал последователем учения Лютера. Ясно, что он был очень фанатичным человеком, поскольку вскоре решил обратить в протестантизм самого Карла V и, не испугавшись нереальности такой задачи, решил ее выполнить. Он выступил против Карла в Ратисбоне, в наказание был взят под стражу и выслан в Испанию, чтобы им могла заняться инквизиция.

Там за отказ вернуться в католическую веру он был приговорен к сожжению. Его тело проткнули шпагой для того, чтобы показать грозное зрелище собравшейся толпе.

В Испании в середине XVI в. было два очага протестантизма: один в Севилье, другой в Вальядолиде. Севильская община была создана Хуаном Хилем, известным под именем доктора Эгидио, который был настоятелем собора в Севилье. Он был когда-то обвинен в лютеранских взглядах и приговорен к тюремному заключению в Трианском замке. Когда его освободили, он поехал в Вальядолид и там обменялся мнениями с другими реформаторами церкви. Доктора Эгидио спасло то, что он умер до начала преследования протестантов.

После его кончины его должность настоятеля была передана доктору Константине Понсе де ла Фуэнте, который до этого был духовником и капелланом Карла.

Архиепископ иеронимитского ордена в Сан-Исидро, Гарсиа Ариас, известный под именем доктора Бланке, тоже стал проявлять интерес к лютеранскому учению. Он занимал влиятельное положение, его подчиненные старались разделять его интерес к протестантской религии и, таким образом, количество принявших протестантскую веру стало расти.

Франциско де Сафра, который также был влиятельным церковнослужителем и мог многих обратить в свою веру, тоже создал группу, у каждого члена которой было свое занятие. В ней состоял дон Хуан Понсе де Леон, имевший связи с герцогом Аркосским. Там же были два брата, Франциско и Антонио Капденас, которые были протестантами по духу.

Такая деятельность не могла остаться незамеченной, и через какое-то время инквизиция получила секретную информацию об иеронимитах в Сан-Исидро. То, что инквизиция узнала о существовании общины, стало известно одному из монахов, который, зная ее методы, не желал попасть в ее руки. Поэтому некоторые из них смогли спастись. Это удалось Кассиодоро де Рейна и Киприано де Валера, впоследствии известным своими письменными творениями. Кассиодоро стал главой протестантской церкви, испанской и французской, во Франкфурте, Антверпене и Лондоне. Он перевел Библию на кастильский язык (этот перевод был переиздан и распространен в наше время). Киприано де Валера писал книги о папской власти и богослужении, о Реформации в Испании, которые были опубликованы в Лондоне в 1588 г. и позже не раз переиздавались. Он переводил также труды Кальвина.

Но бегство этих людей только усилило подозрения, и труды доктора Константине Понсе де ла Фуэнте были изъяты инквизицией. В результате некоторые из этих книг, издававшиеся на протяжении многих лет, были запрещены.

Тем временем женевский пастор по имени Хуан Перес де Пинеда приготовил лютеранские книги, которые он хотел послать в Испанию. Нашелся очень храбрый человек, обращенный в протестантскую веру, который взялся их доставить. Это был Хулианильо Эрнандес, испанский священнослужитель в лютеранской церкви в Германии, который, очевидно, решил принять мученичество, взявшись за такую задачу. Из-за маленького роста его прозвали Малышом. Он поехал в Испанию, сказавшись погонщиком мулов, и проделал путь от Франции до Испании, везя с собой пожитки. Среди них были книги, которые он желал переправить в Испанию. Он прибыл в Севилью и, не осмеливаясь войти в город, стал ждать за воротами, пока не подойдет дон Хуан Понсе де Леон и не заберет книги.

Во время одной из таких экспедиций произошла роковая ошибка. Вначале книги передавались людям, которым можно было доверять, но однажды получилось так, что они попали в руки убежденного католического священника (у него было то же имя, что и у протестанта, которому их надлежало передать), и католик незамедлительно передал их инквизиции.

Ошибка была обнаружена вскоре после того, как она была совершена, и Хулианильо вместе с доном Хуаном вскоре покинули Севилью.

Но беда нагрянула. Последовали многочисленные аресты. К тому же дон Хуан и Хулианильо были схвачены перед тем, как хотели выехать из Испании.

Так начался долгий и болезненный процесс сбора информации, связанный с формальностями, столь любимыми инквизицией, и тюрьмы вскоре оказались переполненными.

В конце концов даже доктор Константине и доктор Бланке попали в тюрьму инквизиции.

В то время как в Севилье происходили указанные события, инквизиции стало известно, что в Вальядолиде тоже есть протестантская колония. Главой этой общины был дон Карлос де Сесо, который считался сыном епископа Пиасенсы, ставшего реформистом. Он быстро принял протестантизм. Среди его единомышленников были Антонио де Эрресуэло и его супруга Леонора де Сиснерос. Кроме того, в общине состоял Хуан Санчес, который так ревностно относился к делу, что подвергал своих товарищей риску. Он был любимым проповедником Карла, который брал его с собой в Германию. Возможно, находясь в одной из таких поездок, Хуан Санчес стал членом реформаторской церкви.

Когда Санчес приехал в Вальядолид, он связался с домом доньи Каталины де Ортеги и обратил ее в протестантскую веру. Педро де Касалья, парижский священник, ставший ревностным протестантом, его сестры донья Беатрис и донья Констанца де Виверо, его братья Агустин де Касалья и Франциско вместе с Хуаном Виверо собирались на встречи в доме своей матери Леоноры де Виверо.

Эти встречи, продолжавшиеся многие месяцы, не могли остаться незамеченными. Люди знали, что единственным способом избежать подозрений инквизиции было шпионить для церкви. Одной из обращенных в протестантизм была донья Ана Энрикес, дочь маркизы де Альканьизес. Очевидно, некий Кристобаль де Падилья, который был ее управляющим, слишком много говорил. Он был арестован, и группа единомышленников, не имевшая оснований надеяться на его осмотрительность, была сильно встревожена.

Бегство было практически невозможным, поскольку инквизиция была уже настороже, однако некоторые пытались спастись. Убежать смог только Санчес, но через год и он был пойман и отдан под суд.

Великим инквизитором в ту пору был Вальдес, архиепископ Севильский. Вальдес посчитал обнаружение протестантов в Вальядолиде и Севилье блестящим успехом в своей карьере. Ему нужно было не только доставить народу удовольствие, но и показать королю, какую важную роль он играет. Он был на грани бесчестия, и это дело показалось ему удобным для того, чтобы вернуть былой престиж.

Король Филипп II вел войны и срочно нуждался в деньгах. Поэтому он обратился к своим вассалам за помощью. Поскольку король был во Фландрии, принцесса Хуана, его сестра, исполнявшая в тот момент обязанности правителя королевства, потребовала у Вальдеса 100 000 дукатов.

Вальдес не готов был платить, и за это получил порицание короля. Однако он понимал, что, отказав королю в просьбе, подвергает себя опасности, и, пытаясь оправдаться, утверждал, что Филиппу не стоит брать деньги у священников, поскольку в этом деле надо полагаться на Божью помощь.

Тем временем Филипп послал указание отлучить Вальдеса от двора, хотя мог предложить ему сделать это по собственному желанию.

Но с обнаружением протестантов в Севилье и Вальядолиде Вальдес, без сомнения, почувствовал, что у него появилась возможность показать, как он полезен государству, и заодно придержать деньги. Поэтому он стал распускать ужасные слухи о протестантах, говоря, что они устраивают ужасающие оргии по всей стране.

Тем временем скончалась Хуана, душевнобольная королева, и принцесса Хуана, будучи в то время правительницей королевства, приказала Вальдесу перевезти ее тело в Гранаду. Вальдес отказался сделать это. Он сказал, что с похоронами можно подождать и что самое главное — уладить дела с протестантами в Севилье и Вальядолиде.

Обнаружение протестантов полностью изменило отношение Карла и Филиппа к Вальдесу, так как Великий инквизитор приобрел славу. Вместо требования оставить двор, ему теперь было приказано остаться.

Находившийся в Юсте Карл, близкий к смерти, был сильно обеспокоен. Он написал Хуане (послав копию письма Филиппу во Фландрию), убеждая ее не проявлять снисходительности к протестантам, представляющим, по его мнению, большую угрозу для страны.

В результате расследований в Вальядолиде и Севилье состоялись пресловутые аутодафе.

Первое аутодафе состоялось в воскресенье на Троицу 21 мая 1559 г., и на нем были казнены первые узники из Вальядолида.

Вальдес, решивший показать свою большую значимость, объявил об аутодафе за пятьдесят дней до приведения приговора в исполнение. Он приставил к заключенным вооруженную гвардию, поскольку желал показать, что лютеране представляют большую угрозу и что их следует конвоировать.

За день до аутодафе состоялась церемония несения символов сожжения. Церковные служители вышли из дворца инквизиции и, достигнув городской площади, развернули знамя, на котором был начертан указ, запрещавший горожанам носить оружие до окончания аутодафе и ездить по улицам верхом или в карете во время прохождения процессии.

После этого к процессии присоединились монахи из окрестностей, собравшиеся возле тюрьмы инквизиции, и пошли вместе с альгвасилами и другими служителями, держа в руках белые свечи. В центре процессии возвышался стенд, покрытый мантией. Участники процессии пели, идя по площади. Там уже был воздвигнут эшафот, и на нем был алтарь. Затем подняли мантию, и взорам шедших открылся зеленый крест, прикрытый черным покрывалом.

Он был возложен на алтарь, и некоторые участники процессии остались охранять его на ночь, а другие ушли домой.

На следующий день состоялось аутодафе. Жертвы были собраны вместе, им обрили головы и остригли бороды, одеты они были в основном в грубую верхнюю одежду, без обуви и чулок, многие были в «санбенито».

Аутодафе, состоявшееся на Троицу в воскресенье в 1559 г., известно не только тем, что на нем пострадали протестанты Вальядолида, но и тем, что на нем впервые присутствовали члены королевской семьи. На нем принцесса Хуана, сестра Филиппа II, которая правила страной в отсутствие брата, и с ней был принц, сын Филиппа дон Карлос.

Члены королевской семьи были окружены множеством придворных, и вид их был великолепен. Впереди жертв несли мертвое тело Леоноры де Виверо. Этой женщине просто посчастливилось умереть во время суда, но кое-какие люди сказали под пыткой, что она придерживалась лютеранских взглядов и позволяла устраивать у себя дома встречи лютеран. Поэтому ее тело было выкопано, завернуто в «санбенито», пронесено по улице и затем публично сожжено.

Дом, в котором проходили встречи, был сожжен дотла, на его месте была установлена табличка с надписью, что в период правления папы Павла IV и короля Филиппа II священная инквизиция постановила разрушить дом Педро де Касалья и Леоноры де Виверо, поскольку в нем собирались на сборища лютеране, выступая против святой католической веры и Римской церкви.

Другой жертвой был сын Леоноры, доктор Агустин де Касалья, который был каноником Саламанки. Он отрицал свою причастность к лютеранству, но под угрозой пыток сдался и признался, что желает примириться с католической церковью… Инквизиторы дали ему понять, что церковь сможет его простить, если он чистосердечно исповедуется и даст более подробную информацию о других людях, которые состояли в протестантской общине. Когда он сказал, что у него больше нет сведений, ему грубо ответили, что если он не будет говорить, то умрет на следующий день. Поэтому он стал готовиться к смерти, сказав, что умрет без лжи и не будет подвергать страданиям других.

Его брат, Франциско де Виверо, тоже был проповедником, будучи помощником священника в Ормигосе. Он, как и брат, отрицал свою принадлежность к лютеранству до тех пор, пока его не подвергли пыткам, после чего сдался и исповедался, умоляя дать ему примириться с католической церковью.

Во время чтения приговора на главной площади два брата сидели рядом на самом высоком месте, предназначенном для тех, кого обвиняли в самой тяжкой ереси, и они были там в течение часа, пока Мельхор Кано произносил речь. Зрители дали клятву защищать инквизицию и помогать ей. Затем толпа стала выкрикивать: «Смерть им!» Двоих проповедников привели на площадь Пуэрто-дель-Кампо и там сожгли. Они предпочли отречься от лютеранства для того, чтобы быть удушенными перед сожжением. Их сестра, донья Беатрис де Виверо, была подвергнута пыткам, удушена и сожжена.

Альфонсо Перес, магистр богословия, Кристобаль де Окампо, кавалер ордена Св. Иоанна и чиновник, ведающий раздачей милостыни при Великом приоре Кастилии и Леона, Кристобаль де Падилья тоже были вначале задушены, а затем преданы огню.

Другим пострадавшим был Хуан Гарсиа, серебряных дел мастер. Его жена узнала, что он встречался со своими лютеранскими знакомыми, и выдала его инквизиции. Он был удушен и сожжен, а жене назначили хорошую пенсию, как доброй дочери Святой церкви.

Хуана Бласкес, служанка маркизы Альканьизес, Каталина Роман и Изабелла де Эстрада были также задушены и впоследствии сожжены. Перес де Эррера, судья, и Гонсало-Баес, португалец, также стали жертвами инквизиции и были убиты тем же способом.

Настоящим мучеником за протестантскую веру был лиценциат Антонио Эрресуэло. Его история и история его молодой жены очень печальна.

Адвокат из Торо был самым храбрым из всех своих знакомых. Когда он принял лютеранское учение, то принял его всем сердцем и не боялся пыток. Он недавно женился на молодой и прекрасной девушке Леоноре де Сиснерос, и они вместе узнавали новые понятия и горячо их обсуждали. Оба они пришли к выводу, что лютеранство — настоящая религия.

Однако Леонора, которой было двадцать три года, строившая планы на счастливое будущее, была схвачена альгвасилами, оторвана от мужа и доставлена на допрос. Ей показали отвратительные орудия пыток, изобретенные создателями инквизиции, и, когда она, молодая, полная жизни, увидела эти жуткие инструменты, которые могли разрушить ее красоту, она согласилась с обвинениями в лютеранстве и стала умолять о разрешении примириться с церковью.

Между тем молодой муж решил остаться верным своим убеждениям. Он отказался просить прощения и заявил, что протестантизм для него — истинная религия и он готов умереть, за свои убеждения. Поэтому он был приговорен к сожжению без прощения и удушения перед казнью. Друзья убеждали его избавить себя от ужаса быть заживо сожженным, но это было бесполезно. Он ходил по улицам, распевая гимны, и цитировал Библию. Ничто не раздражало толпу так, как эта демонстрация смелости перед ужасной смертью. Это подрывало мнение об их собственной правоте. Как может человек почти с радостью умереть за свои убеждения, если они исходят от дьявола? Поскольку они мучились сомнениями, мученик вызывал у них недобрые чувства.

Когда он захотел петь, ему засунули в рот кляп, причинявший ему сильную боль. Но он держался со спокойным видом среди толпы, которую это приводило в ярость. Когда собирались зажечь вязанки хвороста, один солдат, ошалевший при виде спокойствия мученика, ткнул ему в живот алебардой. Но этот жестокий удар не убил его сразу, а лишь усилил мучения.

Антонио Эрресуэло вынес все это со стоическим спокойствием, показывая, что умереть за веру — достойный поступок.

Между тем Леонора оставалась в доме раскаяния, на протяжении десяти лет испытывая ужасные угрызения совести.

С каждым днем ее жизнь была все нестерпимее, и в конце концов Леонора поняла, что больше не сможет так жить. Она решила, что у нее только один выход — последовать за мужем. Поэтому она сказала на исповеди, что снова стала придерживаться еретических взглядов, зная, что за это может быть только одна кара — смерть через сожжение. Ее снова подвергли суду и приговорили к сожжению.

Теперь, поскольку Леонора раскаялась, ее могли удушить перед сожжением. Но Леонора решила умереть так же, как и ее муж. Она не отреклась от протестантских взглядов и была заживо сожжена 28 сентября 1568 г., почти через десять лет после казни ее мужа.

На первом из знаменитых аутодафе 1559 г. к сожжению были приговорены четырнадцать человек. Шестнадцать других считались повинными в менее тяжких грехах — одни были посланы на галеры, чтобы отбывать там наказание долгие годы, может быть, всю жизнь, испытывая унижение и побои, другие шагали по улице, получая удары плетью. Некоторые стояли на площадях среди уверенной в своей правоте толпы, которая выплескивала свою ярость.

Это аутодафе знаменито не только тем, что на нем пострадали первые протестантские мученики, но и потому, что присутствовавшим принцессе Хуане и дону Карлосу, принцу Астурии, было предложено поклясться в верности инквизиции. Без сомнения, это не понравилось дону Карлосу. Должно быть, он почувствовал себя оскорбленным тем, что его, наследника престола, побуждали к клятве в верности, пусть это даже была инквизиция, и его достоинство было ущемлено. Скорее всего, после аутодафе он стал испытывать симпатию к протестантам, из-за чего почувствовал неуверенность в своем будущем.

Второе аутодафе состоялось в Севилье 24 сентября 1559 г. Это тоже было великим событием, и за три дня до него в городе стал собираться народ. Обстановка была торжественной, как и в Вальядолиде, и герцогиня Бехарская пришла со знакомыми посмотреть на зрелище. Ей это было особенно интересно, поскольку ее родственник Хуан Понсе де Леон должен был сгореть на костре, и она очень хотела на это посмотреть. Дон Хуан Понсе де Леон в тот день был самой заметной жертвой. Он был пламенным протестантом и никогда не думал, что его могут повести на сожжение, полагая, что семейные связи и богатство смогут спасти его от такой участи. Должно быть, он был горько разочарован, увидев, что его влияние ему не помогло, несмотря на то, что приехала герцогиня.

Хотя в этот раз не было членов королевской семьи, собралось много народу. Это было вызвано присутствием герцогини и, конечно, тем, что предстояло сожжение лютеран.

Когда дон Хуан Понсе де Леон, аристократ, понял, что инквизиция выследила лютеранскую общину, он попытался убежать. Вначале ему это удалось, но, когда в Англии он садился на корабль, его схватили служители инквизиции. Ему надели цепи на руки и ноги, а на голову железный колпак. К колпаку была привязана петля, конец которой был засунут в рот и оттягивал книзу язык. В таких условиях он был возвращен в Севилью.

Но все же он был храбрым человеком и решил отстаивать принятую им веру. Пытки не заставили его отречься от своих взглядов, и его приговорили к казни. Когда. его повели на казнь, ему в рот вставили кляп, так искрививший его лицо, что, судя по описанию, его с трудом можно было узнать. Нет сомнения в том, что «благородная» герцогиня получила удовольствие от увиденного. В тот раз к сожжению был приговорен двадцать один человек, восемнадцать из них раскаялись, и был приговорен к сожжению портрет Франциско де Сафры. Франциско, пресвитер приходской церкви Св. Винсента в Севилье, был очень образованным человеком. Искусно скрывая свой интерес к лютеранскому учению, он все же был достаточно неосторожен и принимал в своем доме «беату» — пророчицу, претендовавшую на святость. Та узнала о его идеях и о людях, с которыми он встречался, обсуждая вопросы религии, и стала впадать в истерики.

Франциско де Сафра пытался ее утихомирить, что еще больше взбесило эту женщину, и она пошла в инквизицию и рассказала там о его приверженности лютеранству. Она также передала инквизиции список имен. На допросе Сафра настаивал на том, что эта женщина невменяема, но инквизиторы с присущим им усердием произвели в то время множество арестов и показали заключенным весьма внушительные орудия пыток в тайных комнатах. Вскоре инквизиция раскрыла крупнейшую протестантскую ересь в Испании.

Сафра был арестован. К счастью для него, было так много заключенных, что не хватало тюрем для того, чтобы их вместить без риска упустить. Позднее в одну из них был помещен Сафра, вскоре он убежал. Поэтому в Севилье в тот трагический сентябрьский день к сожжению было доставлено его изображение, а не он сам.

Некоторые храбро приняли смерть в тот день. Среди них были дон Гонсалес, великий проповедник, и его две сестры. Его пытали со страшной жестокостью, но он не отрекся от веры. Его вместе с сестрами приговорили к сожжению заживо, и, когда огонь был зажжен, эти трое храбрых людей вместо того, чтобы просить удушить их из милости в обмен на отречение от веры, — запели вместе: «Не принимай хвалу мою, Господи…»

Летопись говорит, что эти трое умерли с верой во Христа и в святое Евангелие, но имеется в виду, что они умерли в протестантской вере. Приняли они ту или иную догму — кажется не важным по сравнению с замечательным мужеством, которое они проявили, идя на костер, жертвуя своими жизнями для того, чтобы отстоять свое мнение.

Фрей Кристобаль де Ареллано и его двое братьев тоже приняли мученическую смерть на костре.

Фрей Гарсиа де Ариас, старший монах монастыря Сан Исидро в Севилье, тоже был замучен. Кристобаль де Лосада, который был практикующим врачом в Севилье, и Фернандо де Сан-Хуан, который был учителем, также были сожжены заживо.

Морсильо, монах из монастыря Сан Исидро, был лишен храбрости. В последний момент он сдался, и его удушили перед тем, как его тело поглотил огонь.

Еще одной жертвой была донья Мария де Бохоркес, которой недавно исполнился двадцать один год. Она была незаконнорожденной дочерью севильского дворянина и получила хорошее образование.

Когда ее арестовали, она созналась в своей приверженности новым идеям, но отказалась назвать имена единомышленников. Ее забрали в камеру пыток, подвергли истязаниям, и она, не выдержав, призналась, что ее сестра Хуана, зная об ее интересе к лютеранским доктринам, не возражала и не пыталась ее переубедить. Когда ее повели на сожжение и привязали к столбу, ей было приказано прочитать наизусть молитву. Она послушалась, но сделала это так, что явно чувствовалась ее приверженность лютеранству, и, испугавшись ее смелости, мучители ее задушили, чем облегчили ей смерть.

Инквизиторы не теряли времени на арест сестры Марии Хуаны, настаивая на том, что она была доброй католичкой, потому что осуждала свою сестру и выдала ее инквизиции. Хуана была в положении, и инквизиторы проявили в тот момент великодушие, не подвергнув ее пыткам. Они подождали, пока ребенок родится на свет, но через восемь дней забрали его у нее, и на следующей неделе отправили ее в камеру пыток. Эти одержимые изуверы изобрели особую пытку для женщины, недавно родившей ребенка. Они водили веревкой по ее груди, причиняя ей страшную боль, и она выдала своего мужа и друзей. Пытая, ей сломали ребра, а затем бросили ее искалеченное тело в подземелье. Через неделю она скончалась.

Самое знаменитое аутодафе состоялось 8 октября того же года. Оно известно тем, что Филипп II сам принимал в нем участие.

Летописец того времени, фламандский чиновник, писал, что на это аутодафе пришло две тысячи зрителей.

Это было также протестантское аутодафе, поскольку там был всего один мориск, один иудаист, примирившийся с церковью, и двое раскаявшихся, осужденных за менее тяжкие преступления, тогда как протестантов было двадцать шесть человек.

Филипп дал клятву, когда был на волосок от кораблекрушения. Его флотилия стала тонуть неподалеку от Ларедо, и он торжественно объявил, что если Бог спасет его и суда, то он в благодарность ему покарает еретиков в Испании. Филипп спасся и не стал терять времени, чтобы исполнить свою клятву.

Вместе с королем прибыл его сын дон Карлос, принц Астурии, и его сестра Хуана, — для двоих последних это было второе аутодафе за последнее время. Из-за присутствия Филиппа явились важные персоны — принц Пармский, архиепископ Севильский, епископы Валенсии и Саморы. Послы из Франции и Рима дали одобрение жестокой атаке на новую религию.

Епископ Гуэнский прочитал проповедь, и это было самым важным событием, поскольку в это время Филипп дал клятву верности инквизиции. Он сделал это с выражением покорности, обнажив голову и сняв перчатки, вытащив шпагу и взмахнув ею, клянясь.

Самой выдающейся жертвой в тот день был дон Карлос де Сесо, которому было сорок три года и который провел много лет на службе у императора Карла. Он считался одним из ведущих лютеран и был, конечно, храбрым человеком, поскольку за день до казни, — не нужно обладать богатым воображением, чтобы представить, в какое состояние приходит разум, ослабленный пытками, когда человек внезапно осознает, что эта пытка последняя перед казнью, — он попросил перо и бумагу и написал признание в своей вере, утверждая, что учение католической церкви не является истинным и что он хочет умереть с настоящей верой.

Инквизиторы были в замешательстве. Должно быть, они представили, что придется вести на сожжение дворянина, вызывая смятение у толпы. Поэтому людям, подобным де Сесо, решили вставлять в рот кляп, чтобы их не могли узнать по речи.

Де Сесо был доведен пытками до такого состояния, что не мог стоять, слушая приговор, и рядом с ним стояли два альгвасила, поддерживая его, чтобы он не упал. Рассказывали, что этот храбрый человек перед тем, как ему засунули в рот кляп, обнаружил, что находится неподалеку от короля. Он встретился горящим фанатичным взором с холодными голубыми глазами Филиппа и спросил его, как он мог допустить такой ужас в своем королевстве. В ответ король, загоревшись гневом против еретиков, через час, перед лицом слушателей, объявил о своем решении поддерживать инквизицию сердцем, умом и духом и сказал де Сесо: «Я отдам на сожжение моего собственного сына, если он будет повинен в ереси, как вы».

Нетрудно вообразить эту драматическую сцену: с одной стороны Филипп с присущим ему холодным выражением лица, с другой — искалеченный мученик; калека сердито смотрит на монарха, испытывая по отношению к нему гнев и ненавидя его.

Де Сесо известен тем, что он не побоялся огня и сказал толпе, что, если бы у него было время, он обратил бы их в истинную веру и что они последовали бы его примеру. Но поскольку это невозможно, продолжал он, то он умоляет своих мучителей как можно быстрее разжечь огонь, так как он готов принять смерть и стремится к этому.

Когда хворост был зажжен, сгорел канат, привязывавший его к столбу, он буквально рухнул в костер.

Другой такой жертвой был Хуан Санчес, бежавший во Фландрию. Так же, как и де Сесо, он просил сильнее разжечь огонь, и казалось, будто он наслаждался в агонии.

Другим жертвам «облегчили» участь. Поскольку они примирились с Римской церковью, за это к ним проявили «милосердие», удушив их перед сожжением. Одна женщина смогла совершить самоубийство, перерезав себе горло. В ответ на это инквизиторы сожгли ее портрет.

Еще одно аутодафе состоялось в Севилье 22 декабря 1560 г., и на нем пострадали протестанты, попавшие в сети инквизиции в Севилье и Вальядолиде.

На этот раз было сожжено тринадцать человек и три портретных изображения, и тридцать четыре человека были приговорены к покаянию.

Были сожжены портреты доктора Хуана Гиля (Эдигио) и доктора Константине Понсе де ла Фуэнте. Первый умер естественной смертью, но доктору Константине в этом отношении не посчастливилось. Его арестовали и бросили в подземелье, и вскоре он не смог двигаться и пробыл в таком состоянии, пока не умер от дизентерии. Ему приписывают высказывание: «Господи, будь они скифами или людоедами — и то не могли бы быть более жестокими, и в Твоей власти дать мне умереть раньше, чем эти варвары станут зверствовать!»

Тела этих двоих были вырыты из могил и сожжены вместе с их портретами 22 декабря 1560 г. На этот раз одной из жертв был Хулианильо Эрнандес, который мирно жил во Франкфурте и привез оттуда книги в Испанию в надежде ввести в этой стране лютеранство. Он был исключительно храбрым человеком и в течение трех лет тюремного заключения подвергался омерзительным пыткам, но не предал своих друзей. Он вел себя крайне вызывающе по отношению к своим тюремщикам, пропев им куплет, когда его бросили в камеру: Идут, бегут монахи! Идут, бегут волки.

Этот дерзкий поющий голос был слышен в коридорах мрачной тюрьмы, разрывая струны надежды во многих малодушных сердцах. Люди, подобные Хулианильо Эрнандесу, представляли большую опасность для инквизиции.

Понятно, что ему вставили кляп во время аутодафе, но в последний момент, когда кляп был вынут и ему было предложено вымолить прощение у католической церкви, чтобы избежать участи быть сожженным заживо, он осудил инквизиторов за это и, вынув горящую хворостину, стал держать ее возле своей головы так, что пламя могло его охватить. Это аутодафе очень интересно тем, что среди его жертв были француз и два англичанина.

Есть некоторые сведения о деле одного из англичан, указанного в записях как Николас Бертон (или Николас Бартон).

Бартон жил в Лондоне и был моряком. Он часто заходил в испанские порты с деловыми целями. Примерно за два года до вышеуказанного аутодафе он вышел на берег в Кадисе и стал там свободно излагать свои взгляды, за что был схвачен альгвасилами и доставлен инквизиции. Конечно, когда он был арестован, его судно и весь находившийся на нем груз были конфискованы. Возможно, находившиеся на корабле богатства были основной причиной ареста Бартона.

Ему не сказали, в какой подвал его посадили, и два года продержали в подземелье.

Между тем владельцы желали вернуть свое имущество, и они послали другого англичанина, Джона Фрэмптона, в Испанию, чтобы тот разузнал, что произошло с Бартоном. Фрэмптону стали чинить препятствия, и в конечном счете он был арестован, поскольку его обвинили в том, что он имел в своем багаже еретическую книгу.

Фрэмптона подвергли пыткам, и, не в силах их выдержать, он согласился принять католицизм. Фрэмптона приговорили к тюремному заключению сроком более чем на год, и все его имущество было конфисковано. Он должен был год носить «санбенито» и не имел права покидать Испанию. Между тем Бартон был приговорен к сожжению и был сожжен заживо.

Ничего не известно о французе Бартельми Фабьене и англичанине Вильяме Бруке, кроме того, что второй был моряком из Саутгемптона. и что обоих сожгли у столба.

На следующем аутодафе, которое состоялось 26 апреля 1562 г., было двадцать девять жертв из числа лютеран, и двадцать один из них был иностранцем. В октябре состоялось еще одно аутодафе, на котором было уничтожено тридцать девять лютеран. Это немного по сравнению с количеством пострадавших марранов и морисков по той причине, что лютеранство не было распространено в Испании, были известны лишь общества в Вальядолиде и Севилье.

Аутодафе приобрело характер зрелища по всей стране и стало не менее занимательным для толпы, чем бой быков.

 

9. Архиепископ Карранса

Одной из известнейших жертв инквизиции в период преследования протестантов был Бартоломео де Карранса-и-Миранда, архиепископ Толедский и Испанский.

Его случай показывает незащищенность каждого человека в ту эпоху.

Кажется невероятным, что человек такого высокого положения и столь влиятельный мог оказаться в безнадежном, плачевном положении, но такова была власть инквизиции.

Карранса родился в 1503 г. в Миранда-де-Арга в королевстве Наварра. Его родители имели дворянский титул, и, когда ему исполнилось пятнадцать лет, его послали в университет в Алькала, а затем в колледж Св. Бальбиния изучать философию.

Когда ему было восемнадцать лет, он дал присягу доминиканскому ордену и стал учиться в колледже Св. Григорио в Вальядолиде.

Между тем Карранса был человеком высокого интеллекта и не желал сдерживать свой язык. На лекциях он говорил гораздо свободнее, чем требовалось, чтобы избежать неприятностей, и нажил врагов.

Каррансе еще не исполнилось двадцати семи лет, а у него уже возникли на службе неприятности. Доминиканец, один из преподавателей колледжа, пришел в управление инквизиции по поводу Каррансы и сказал ее служителям, что тот имеет нездоровые взгляды. Карранса в тот момент утверждал, что власть папы и церкви ограниченна, что можно достичь спасения лишь в Иисусе Христе. Инквизиторы обдумали полученную информацию и решили ничего не предпринимать. Но такая информация не пропадает, а сохраняется и откладывается в архивах.

Между тем появился другой обвинитель. Это был доминиканец Хуан де Вилламартин, сообщивший инквизиции, что Карранса является большим поклонником Эразма и часто защищает его труды, хотя их автор запрещен предписанием католической церкви.

Это было также учтено и принято к сведению.

Карранса стал делать карьеру. Он стал профессором искусств и помощником профессора богословия, а в 1534 г. удостоился чести быть консультантом суда в Вальядолиде. Он стал работать ревизором Священной службы инквизиции в Вальядолиде.

В 1540 г. его послали в Рим представлять свой орден у главы церкви, там Павел III присудил ему докторскую степень и дал разрешение рассматривать и запрещать еретическую литературу.

Теперь Карранса был широко известен в стране как человек, назначенный на очень высокий пост. В 1542 г. ему была предложена епархия в Куско, в американской колонии, от которой он отказался. В 1544 г. он присутствовал в первый раз на сожжении лютеранина. Это был Сан-Роман, умерший мученической смертью и спрашивавший, не завидуют ли окружающие тому, что он умирает за правую веру.

Возможно, что Карранса никогда не забывал об этом человеке.

Он поднимался все выше. В 1545 г. император Карл избрал его в Трентский совет в качестве богослова, и он показал себя тогда верным приверженцем католической церкви. Однако в то время он опубликовал книгу — что был очень опасно, — с помощью которой хотел достичь того, чтобы епископы жили в своих епархиях. Он был уверен в том, что епископы лучше справятся со своими обязанностями, если будут проживать в своих епархиях. Это касалось многих епископов и было их уязвимым местом, и снова у Каррансы появилось множество врагов. Однако теперь их количество возросло в соответствии с его славой. Он был выдающимся человеком, и многие враги стремились уловить момент, чтобы его низвергнуть.

В 1548 г. Карл предложил Каррансе пост духовника Филиппа, дававший огромное влияние, особенно если учесть религиозность Филиппа. Карранса отказался от этого поста, как и от епархии на Канарах, которую ему предложили в 1550 г.

В то время он стал главой Кастильского ордена и через год был послан на Трентский совет, который должен был снова состояться.

Возвратившись в Испанию, он снова вернулся в Сан-Григорио в Вальядолиде. Тем временем надвигались исторические события.

Филипп собирался вступить в брак с Марией Тюдор, и он позвал Каррансу сопровождать его в Англию.

В период правления Филиппа II влияние инквизиции возросло неимоверно. Многие монархи, и не только испанские, были ревностными сторонниками инквизиции и, без сомнения, именно благодаря их стараниям она достигла такого могущества.

Филипп был по натуре испанцем, тогда как Карл, его отец, никогда им не был. Карл провел в Испании очень малую часть своей жизни, и его симпатии всегда были на стороне нидерландского народа. Он родился во Фландрии, говорил на языке этой страны и никогда не учился говорить по-испански. Но не только язык отделял его от испанского народа. Он был немцем и был раньше известен скорее как император Карл V Германский, чем как Карл I Испанский.

Какой контраст представлял ему Филипп! С того майского дня 1527 г., когда он родился в Вальядолидском дворце, он был истым испанцем и постоянно это подчеркивал. Он мог носить имя Филипп, как и его дед Филипп Красивый, сын императора Максимилиана, но в этом молодом человеке было мало от Габсбургов.

Филипп был хорошо обучен своими учителями — Хуаном Мартинесом Силисео, преподававшим ему науки, и Хуаном де Сунигой, учившим его спортивным упражнениям. Сунига мог быть откровенным и прямо говорить даже с наследником трона, но Силисео не собирался рисковать, говоря ученику обидное. Для Филиппа было характерно то, что он не сердился на откровенность Суниги и не хотел снисходительности от своего учителя.

Ясно, что Филипп Испанский мог стать очень серьезным королем.

Филиппу было двенадцать лет, когда умерла его мать (I мая 1539 г.). Однако Карл был поглощен войнами ча Испанию, и его наследником был Филипп, У Карла было еще двое сыновей, но оба они умерли от эпилепсии в очень раннем возрасте, а Филипп казался здоровым. Карл не стал жениться во второй раз.

Карл решил обучать своего сына с самого раннего возраста, поскольку ему предстояло великое будущее — этот светлоглазый мальчик должен был унаследовать однажды полмира.

Когда Филиппу было шестнадцать лет, Карл рассказал ему о своих методах правления. Он говорил о том, что государственному деятелю следует опасаться лицемерия. Карл часто обсуждал со своим сыном черты характера и даже пороки государственных деятелей, среди которых можно было отобрать советников для Филиппа. Он хотел, чтобы сын научился разбираться в людях. В 1543 г., когда Филиппу было шестнадцать лет, император покинул Испанию, назначил Филиппа регентов на время своего отсутствия. Император мог не сомневаться в том, что Филипп будет заботиться о выполнении своего долга. Карлу часто хотелось, чтобы его сын был более веселым, но Филипп был верен строгому чувству долга.

Королевские семьи Испании и Португалии стали тесно связываться многочисленными браками, и в ноябре 1543 г. Филипп женился на принцессе Марии Португальской, своей молодой кузине, которая была на пять месяцев моложе Филиппа. Он был счастлив в браке. Он не относился к тому типу юношей, которые имеют многочисленные отношения с женщинами, и готовился стать хорошим мужем Марии.

Между тем жизнь Марии была недолгой. Через неполных два года, 8 июля 1545 г., у Марии родился сын. Это был пресловутый дон Карлос. Через три дня после рождения Карлоса Мария скончалась. Так молодой супруг стал молодым вдовцом. У Филиппа был сын, но если бы он мог заглянуть в будущее, то, наверное, решил бы, что лучше не иметь сына, чем иметь такого сына, как Карлос.

Карлу трудно было заставить своего наследника полюбить фламандцев. Спокойный, серьезный молодой человек так сильно отличался от этого шумного, любившего развлечения народа, что Карл отчаивался, думая, что Филипп не сможет найти общий язык с населением значительной части своих владений.

Филипп, конечно, не мог оставаться неженатым, и мысли о женитьбе занимали его ум и ум его отца.

Летом 1553 г., когда умер Эдуард VI, они поехали в Англию. Эдуард сделал своей наследницей свою сводную сестру Марию, дочь Каталины Арагонской, тетки императора Карла. Казалось, появилась возможность укрепить связи с Англией, поскольку Мария с радостью породнилась бы с испанскими монархами.

К тому же в Англии произошли большие изменения в религиозных делах. Генрих VIII порвал с папой и отменил монастыри. Англия осталась католической, но не папской. Еще во времена молодого короля Эдуарда VI в Англии была открыта дорога новым лютеранским идеям, и протестантизм стал в стране признанной религией.

Есть интересное описание Англии тех дней, данное венецианцем Джиованни Микели. Среди венецианских купцов в то время был обычай посещать другие страны, пополнять свои богатства и возвращаться в свою родную Венецию, где они писали отчеты о путешествиях дожу и сенату. Лондон, писал Микели, был одним из крупнейших городов Европы. Его население, включая жителей пригородов, составляло примерно 180 000 человек. Англия была достаточно сильным государством, чтобы отразить нашествие иностранного флота. Армия была мощной, особенно хороши были стрелки, так как англичане учились стрелять с самого раннего возраста. Там не было налогов ни на вино, пиво и соль, ни на ткани, что составляло огромную разницу с другими европейскими странами, население которых задыхалось от налогового бремени. Государственная казна составляла более двухсот тысяч фунтов. Воля короля была законом, и парламент созывался редко.

Что касается королевы, то ей было тридцать шесть лет, и в юности она была красива. К несчастью, она очень страдала от болезней, и это наложило отпечаток на ее лицо. Она была умна, говорила на многих языках, и в ней не было легкомыслия, которое было у ее сводной сестры Елизаветы. Будучи, как и ее мать, пламенной католичкой, она решила вернуть Англии католическую веру и как-то сказала, что скорее потеряет десять корон, чем подвергнет опасности свою душу.

Мария, которая стала теперь королевой Англии, обратила внимание на Испанию. Когда ей было только шесть лет, император Карл посетил Англию и убедил мать Марии согласиться на то, чтобы помолвить его с ее дочерью и чтобы девочка вышла за него замуж. Но у них была слишком большая разница в возрасте, а Карл был слишком нетерпелив, чтобы так долго ждать.

Теперь Карл решил, что английской короной должен владеть Филипп, и поэтому написал Марии письмо, в котором говорил о том, что становится уже старым и не может на ней жениться, поэтому отдает ей самого дорогого человека — своего сына Филиппа.

После некоторого кокетства со стороны Марии был заключен брак.

Следует отметить, что Филипп уважал существующие законы и не ущемлял права и свободы англичан. Право даровать титулы и должности оставалось за королевой. Иностранцы не могли занимать государственные должности. В случае рождения сына от этого брака тот мог унаследовать английскую корону и испанские владения в Нидерландах и Бургундии. В случае смерти дона Карлоса другой сын Филиппа мог бы тоже унаследовать Испанию и ее колонии. Королева не могла покинуть Англию без собственного желания. Если бы умерла Мария, Филипп не мог бы предъявлять права на управление этой страной.

Несмотря на то что этот брак был очень благоприятен для Англии, в Лондоне состоялась акция протеста. По стране прокатилась волна недовольства. Главой восстания был сэр Томас Уайатт. Однако Филипп был готов переехать из Испании в Англию. Регентство перешло в руки принцессы Хуаны, сестры Филиппа, которая была на восемь лет моложе. Дон Карлос, уже доставлявший беспокойство отцу, был оставлен на попечение своего наставника Луиса де Вивеса.

Филипп отплыл в Англию 11 июля 1554 г., и с ннм отправились представители высшей кастильской знати — такие, как Руй Гомес, принц Эболийский и герцог Альба. Одной из целей Филиппа было вернуть Англию в лоно католической церкви, и с ним отплыл человек, которого сам Филипп и его отец считали наиболее подходящим для этой задачи, — Бартоломео де Карранса.

Прибыв в Англию, Карранса стал помощником кардинала Павла, и Филипп сообщил Марии, что желает назначить архиепископа одним из ее советников ради великой задачи возрождения католической веры в ее стране. Каррансу вскоре невзлюбили англичане, назвавшие erg Черным монахом, отчасти из-за темного цвета его лица, отчасти из-за черного цвета его доминиканского платья.

Карранса привык к методам, употреблявшимся в Испании, и, как писали многие его биографы, был ответственен за Марианские преследования.

В сентябре 1555 г. Филипп, уставший от Марии и стремившийся освободиться от ее привязанности, связался со своим отцом. Каррансу он оставил в Англии, настоятельно посоветовав Марии слушать своего духовного советника. Мария, которая стремилась сохранить благосклонное расположение мужа любой ценой, согласилась на это.

Когда Мария взошла на престол, она опиралась на религию, но не могла принудить других к тому, чтобы они верили, и считала, что Бог сам войдет в их сердца и откроет им путь к добродетели, «чему помогут ученые проповедники».

На первый взгляд может показаться, что она желала быть снисходительной. На самом деле в этих словах заключалась угроза: она считала, что во всем права (как правило, это опасно), и полагала, что ученые проповедники приведут народ к этой правде.

Настоящие намерения Марии очень скоро стали очевидными. Некоторые законы, изданные в период царствования ее сводного брата, были отменены. Среди них был Акт единства, который позволял священникам вступать в брак. Те, кто проповедовали протестантскую веру, — Латимер, Гранмер, Ридли и Хупер, — были помещены в тюрьмы.

Английский двор получил послание, в котором говорилось о неправильном поведении страны, отступившей от указаний папы, и 30 ноября 1554 г. Мария и Филипп предстали на церемонии, которую можно охарактеризовать как унизительную для английской монархии, и страна была возвращена в лоно апостольской церкви.

В январе следующего, 1555 г., по улицам Лондона прошла торжественная процессия, славившая возвращение Англии в католичество и принятие папской власти. Впереди шествовали дети из Грей-Фрайерс (христианской больницы) и школы Св. Павла. За ними шли сто шестьдесят священников, несших девяносто крестов и воспевавших Римскую церковь. На параде было восемь епископов, с ними был сам Боннер, вернувшийся к активной деятельности. Этой ночью на улицах горели костры, и прошло не так много времени, когда население Лондона увидело костры другого рода.

Первый суд над еретиками состоялся в церкви Св. Марии Оверской, и его возглавляли Гардинер, Боннер, Тонстал и другие священники.

Хупер был подвергнут суду и вытерпел восемнадцать месяцев заключения в грязной Флитской тюрьме. Другой жертвой был Джон Роджерс, который был каноником собора Св. Павла. Он предстал перед судом до Хупера. Роджерс проделал большую работу, переведя Библию на английский язык, но с точки зрения таких людей, как Боннер и Гардинер, он поступил как еретик. Он был очень храбрым человеком и, будучи приговоренным к казни за отказ отречься от своей веры, попросил дать ему попрощаться с женой и детьми. Гардинер ответил, что с тех пор, как Роджерс стал священником, у него не стало жены, и, уверенный в своей правоте, велел уйти его жене и детям.

В течение шести дней Роджерс и Хупер находились в Ньюгейте, и после этого Роджерс был переведен в Смитфайльд. В толпе он увидел свою жену и детей (их было одиннадцать, один из них был на руках) и бросил на них последний взгляд. Он не стал колебаться, когда ему предложили прощение за то, что он примет католическую веру, он ответил, что омыл свою веру кровью. «Так ты — еретик», — сказал ему шериф, на что Роджерс ответил: «Это будет известно, когда настанет последний день». — «Я никогда не буду за тебя просить», — произнес шериф.

«Зато я буду просить за тебя», — ответил Роджерс.

И когда был разожжен огонь, он взошел на костер с вдохновенным видом.

Хупер был помещен в Глочестер и был сожжен неподалеку от собора. Ему тоже было предложено прощение взамен отречения от веры, и он также отказался это сделать. Он ужасно страдал; хворост был зелен и редко разбросан, он медленно разгорался, и огонь достигал лишь нижней части его тела, поскольку дул косой ветер. Хупер умолял усилить, огонь. Он страдал от жуткой агонии около сорока пяти минут, и записи повествуют, что наблюдавшая за казнью толпа плакала от ужаса.

Интересно отметить, что зрители по-разному относились к жутким сценам сожжения. Филипп был достаточно мудрым, чтобы понимать, что англичане не слишком привычны к зрелищам сожжения еретиков, и настаивал на том, чтобы такие сцены не слишком часто показывали английскому народу. На следующий день после сожжения он произнес речь, в которой осудил сожжение еретиков заживо. Но затишье продолжалось недолго. Через пять недель в Смитфайльде был сожжен ткач, и за этим сожжением последовали другие.

Мария в то время страдала от ложной беременности и полагала, что чем больше еретиков она сожжет, тем больше Бог возблагодарит ее деторождением! Поэтому она стремилась продолжить свои преследования.

Латимер и Ридли были сожжены. Латимеру повезло — он умер быстро, но Ридли ужасно страдал, поскольку, как и в случае с Хупером, было недостаточно хвороста, и одна из его ног полностью сгорела, прежде чем остальная часть тела была охвачена огнем.

Гранмер был казнен в 1556 г., и, когда его вели к столбу, он осудил свое отречение от веры и сказал, что ему стыдно за то, что он подписал отречение.

Невозможно точно установить число жертв, которые были подвергнуты пыткам, брошены в грязные тюрьмы и преданы огню во время Марианских преследований.

Летописи говорят, что между католиками и протестантами шли пререкания. Католики заявляли, что жертвы были казнены как предатели, а не за религиозные убеждения. Протестанты, напротив, преклонялись перед мучениками.

Доктор Лингард так оценивал эти гонения: «На протяжении четырех лет почти двести человек погибло на кострах за религиозные убеждения».

Мэйтленд в своем «Эссе о реформации» говорит о гибели двухсот семидесяти семи человек, но оказалось, что эти цифры приуменьшены. Общее число составило примерно триста человек. Это было ужасно, но если принять во внимание, что речь идет об испанской инквизиции, то это количество почти незначительно. Интересно отметить, что на севере Англии было очень мало гонений, вероятно из-за того, что северные епархии были далеки от правителей страны. В Лондоне было наибольшее количество жертв. Сорок три человека были казнены в Смитфайльде, в Кентербери — сорок один, в Колчестере — тридцать три. Но, помимо смерти на костре, многие умерли в тюрьмах и от пыток. Но хотя эти цифры сравнительно малы, этот период был одним из мрачнейших периодов, пройденных этой страной. Из-за того, что английские монархи породнились с испанскими, английское небо затемнила тень инквизиции. Без сомнения, Филипп побуждал Марию ввести инквизицию в Англии, но следует учесть, что Мария сама с воодушевлением укрепляла ее позиции. Трудно сказать, как к этому относился народ.

Вероятно, сцены, устраиваемые инквизицией, не вызывали интереса у трудно возбуждающихся англичан, не склонных к фанатизму, которым вовсе не нравилось, что их соотечественников преследовали испанцы.

Известно, что они не собирались тысячами наблюдать за сожжением еретиков, они не делали нз этого празднества. В Кентербери, Ковентри, Левесе и в других местах обстановка была совсем не такой, как на аутодафе в Севилье и Вальядолиде. Испанцы охотно пели в знак верности инквизиции, кричали, оскорбляя жертвы, аплодируя их истязателям. Но англичане угрюмо наблюдали за кострами, и в последующие годы по всей стране разносился крик «Нет папству», показывая, что народ не забыл деяний инквизиции.

Карранса хвастал, что он сжег, возвратил в лоно церкви и изгнал из страны тридцать тысяч еретиков.

Возможно, он немного преувеличивал свои «заслуги», однако остается фактом, что он играл большую роль в Марианских преследованиях.

Будучи в Англии, Карранса по указу кардинала Павла, который был папским легатом, помогал королеве в установлении католической религии и низложил некоторых каноников. Особенно активен он был, приговаривая Томаса Гранмера. В 1557 г. Карранса встретился с Филиппом во Фландрии и отчитался ему о событиях в Англии. Будучи в Англии, он с фанатическим рвением сжигал еретиков и изъял большое количество книг, которые подверг торжественному сожжению.

Когда скончался архиепископ Толедский, на его место был назначен Карранса. Это была высшая церковная должность, и с ней приобреталось звание архиепископа Испанского. Карранса не стремился принять этот титул. Он написал книгу, которая была напечатана в Антверпене, и это казалось ему важнее всякого звания. Конечно, Карранса был согласен с назначением, но он его не добивался.

Между тем Филипп настаивал на том, чтобы Карранса поскорее принял архиепископство, и папа Павел, назначая Каррансу на этот пост, во время церемонии в Риме избежал многих формальностей, заключающихся в изучении прошлой жизни назначаемого человека, сказав Каррансе, что тот ему хорошо знаком и что он сослужил хорошую службу в Англии и Фландрии, равно как и в Испании.

Теперь Карранса был на вершине власти, и с годами у него росло число его врагов. Было много помнивших, как он выступил на Трентском совете против епископов, не проживавших в своих епархиях, и даже опубликовал трактат на эту тему. Эти завистливые люди собирались вместе и обсуждали успехи Каррансы, спрашивая друг друга, не было ли с его стороны когда-либо еретических высказываний.

Одним из главных врагов Каррансы был Великий инквизитор Вальдес. Как архиепископ Толедский, Карранса ему не подчинялся, поскольку Карранса занимал высший пост в испанской церкви, и, если Вальдес желал бы арестовать, его по обвинению в ереси, он не смог бы этого сделать без согласия папы.

Филипп послал Каррансу в Юст посоветоваться с Карлом по некоторым вопросам, и, когда архиепископ прибыл, он увидел, что Карл действительно тяжело болен.

Во время своего прерывания в Юсте Карл пытался получить религиозную поддержку от архиепископа, и Карранса, недавно прибывший из таких стран, как Англия и Фландрия, где была принята реформаторская религия, вероятно, употреблял выражения, взятые от исповедовавших протестантизм. Его враги следили за каждым его словом, за каждым его жестом.

Хуан де Регла, который был духовником императора, очень завидовал тому, что его владыка выбрал архиепископа для утешения. Когда Карранса читал псалмы у постели императора, де Регла не дремал и обратил внимание на слова: «Ваше величество может полностью мне доверять. Совершенный грех недостаточно просто замолить, его следует искупить». Эти слова выражали реформаторскую мысль и были взяты против него на вооружение. Когда Карл умер, методы правления Каррансы и совершенные им обряды были взяты на заметку и подвергнуты осуждению. Регла, Вальдес, Мельхор Кано и Педро де Кастро, епископ Куэнсы, были теперь настороже. Для инквизиторов обычно не составляло труда обосновать обвинения в ереси, если они этого желали.

Большой удачей для врагов была публикация труда, Каррансы «Комментарии к христианскому катехизису».

Вальдес купил большое количество экземпляров книги, которые распространил с предписаниями рассмотреть на предмет выявления еретических фраз. В случае их наличия их следовало втайне брать на заметку.

В то время тюрьмы инквизиции были наполнены лютеранами из Вальядолида и Севильи. Против любого человека в Испании Вальдес мог получить какие угодно свидетельства. Несчастных людей забирали в камеры и подвергали пыткам. Их физические страдания были так сильны, что они могли сделать или сказать все, что им предлагали, лишь бы перестать испытывать боль.

Так в пыточных камерах собирались свидетельства против архиепископа Каррансы, Вальдес добыл показания и обратился к папе, сказав ему, что Карранса подозревается в ереси, и попросил разрешения отдать его в руки инквизиции.

Декан Овьедский, племянник Вальдеса, был послан к папе получить желанную информацию. Папа был другом Каррансы. Он не любил испанцев и относился к ним как к отбросам, хотя у некоторых из них были владения в Италии. Но, несмотря на это, папа не хотел создавать себе трудностей, защищая Каррансу, и он отложил дело.

Между тем Карранса узнал, что его книга попала под подозрение. Это вызвало у него тревогу, и он написал Санчо Лопесу де Оталоре, который был членом Высшего совета, о том, что отзывает назад свою книгу. Если бы Вальдес действительно хотел предотвратить распространение ереси, это желание Каррансы должно было бы его удовлетворить, но на самом деле Вальдес хотел посадить Каррансу в тюрьму инквизиции и предать его имя позору.

Тем временем скончался Павел IV и был избран Пий IV. Последний дал необходимое разрешение, и декан Вальдес Овьедский с триумфом вернулся к инквизитору Вальдесу.

Когда Филипп услышал, что человек, которого он вместе со своим отцом избрал на почетную должность, был арестован и предан суду инквизиции, он ничего не стал делать, чтобы его спасти. Филипп доказал сам себе, что не стоит испытывать эмоций даже по отношению к тем, кто считает себя его друзьями. Впадание в ересь было, по его мнению, тягчайшим грехом. Ему сказали, что вдобавок к тому, что труды Каррансы вызывают подозрение, многие заключенные лютеране в Вальядолиде и Севилье свидетельствовали против него. Филипп лишь попросил, чтобы арест не унизил достоинство архиепископа Толедского и Испанского.

Он написал своей сестре Хуане, тогдашней правительнице Испании в связи с его отсутствием в стране, чтобы она вызывала Каррансу под каким-либо предлогом и после этого, соблюдая приличия, приказала взять его под стражу.

Принцесса написала архиепископу, что он должен как можно скорее приехать в Вальядолид, где ему следует ожидать возвращения его величества короля в Испанию.

Послание взялся доставить Родриго де Кастро, брат Педро де Кастро, желавший низложить Каррансу. Он так горел нетерпением увидеть архиепископа арестованным, что примчался во дворец Каррансы Алькала-де-Хенарес, загнав нескольких лошадей, был совершенно измотан и смог ходить лишь через пару дней.

Карранса понял, что обманут, и стал немедленно обдумывать, с какими просьбами обратиться к королю, чтобы тот принял меры к его спасению. В то же время он вспомнил, какое подозрение вызвала его книга, и решил не уезжать, пока Кастро не выздоровеет, чтобы мог его сопровождать. Через несколько дней после приезда Кастро появился другой гость. Это был Диего Рамирес, приехавший объявить об Эдикте веры.

Эта прокламация была отмечена церковью Сан Франциско, и Карранса сам читал проповедь, сказав людям, что они должны слушаться эдикта и если они подозревают кого-либо в ереси, то должны пойти и разоблачить этого человека.

Было отмечено, что в эдикте в тот раз было упоминание о ереси в книгах, и, вероятно, это подорвало уважение к архиепископу.

Карранса, несомненно, был очень обеспокоен. С того момента, когда книга попала под подозрение, он почувствовал, что ему не избежать ареста. Он лучше других знал методы инквизиции. Вероятно, он полагал, что только благодаря своему положению остается на свободе. Казалось, Карранса стремился отложить свой отъезд в Вальядолид. Возможно, он думал, что, дождавшись прибытия Филиппа в Испанию, он получит поддержку человека, в справедливости которого был уверен. Поэтому перед тем как оставить Алькала, он максимально отсрочивал отъезд.

В Фуэнте-дель-Сас монах, который преподавал в колледже в Алькала, подошел к Каррансе и сообщил ему о слухах, ходивших по Вальядолиду, и о том, что был заговор, его решили арестовать и предать суду инквизиции. Этот монах посоветовал ему вернуться в Алькала или как можно быстрее добраться до Вальядолида, поскольку в тихой деревушке к нему могут подкрасться альгвасилы и потащить его в тюрьму, из которой он может не вернуться, Карранса ответил на это, что он уже слышал об этих чудовищных событиях. Его вызвала принцесса Хуана для того, чтобы он ждал короля, возвращающегося домой. Как его могут заподозрить в ереси? Разве он не вернулся недавно из Англии, где провел кампанию против еретиков?

Вальдес стремился его арестовать. Он опасался, что Карранса достигнет Вальядолида и что туда может прибыть сам Филипп. Если Карранса расскажет свое дело королю, то вполне вероятно, что он будет вне подозрений. Вальдес решил, что не следует предоставлять Каррансе удобный случай.

Когда Карранса достиг Торрелагуны в воскресенье, 20 августа 1559 г., там его ждал Фрей Педро де Сото, который предупредил его об опасности. Он сказал, что Каррансе грозит неминуемая опасность, поскольку его друг, Луис де ла Крое, уже арестован в Вальядолиде. Карранса спросил, по какому обвинению его могут арестовать, и сам же ответил: «Они сделают из меня еретика!» Беда нагрянула неожиданно. Альгвасилы пробрались к Торрелагуне. Себриан, начальник альгвасилов, член совета инквизиции, остановился в одной из гостиниц, где проводил дневное время в постели и выходил лишь ночью, когда его не могли заметить. Во вторник 22 августа сто человек расположились на небольшом расстоянии от Торрелагуны, готовые совершить арест.

В субботу, 27-го числа, Родриго де Кастро отужинал с архиепископом, затем, сославшись на усталость, оставил его и пошел в дом, в котором остановился, чтобы удостовериться, что находившиеся там альгвасилы пребывают в полной готовности. Затем он вернулся в дом, где находился архиепископ, и сказал хозяину гостиницы, что ему дала приказ Священная служба инквизиции и он должен беспрекословно его выполнять. Испуганный домовладелец немедленно заверил, что, как подданный короля, он готов стать верным слугой инквизиции. Это удовлетворило де Кастро. Домовладелец ушел и оставил все двери дома открытыми.

Ночью де Кастро вошел с несколькими помощниками в дом, где лежал архиепископ, поднялся по ступенькам, остановился возле комнаты, в которой спал монах, прислуживавший Каррансе. Де Кастро постучал в дверь. «Кто там?» — спросил монах. Последовал зловещий ответ: «Священная служба».

Родриго де Кастро вошел и позвал главного альгвасила, чтобы тот выполнил свои обязанности.

«Досточтимый сеньор, — обратился к Каррансе альгвасил, — Священная служба приказала мне заключить вас в тюрьму». Затем он зачитал приказ инквизиции и совета. Карранса заявил, что Великий инквизитор не имеет права арестовывать архиепископа Испании, Но после этого ему показали разрешение папы, и Карранса понял, что над ним навис злой рок.

Его забрали из города ночью, и все жители были предупреждены о том, что им запрещено смотреть в окна до рассвета. Никто не имел права выходить из дома. Когда злосчастный кортеж достиг Вальядолида, Карранса был помещен в дом Педро Гонсалеса де Леона, находившийся за пределами города.

Арест был произведен в обстановке крайней секретности, и многие боялись упомянуть имя архиепископа. Некоторых посадили в тюрьмы за то, что они говорили о нем и намекали на то, что его схватила инквизиция.

Все эти действия были весьма характерны для инквизиции. С Каррансой не обращались так скверно, как с другими заключенными, томившимися в тюрьмах инквизиции. Согласно Льоренте, у Каррансы был сопровождающий, Фрей Алонсо де Утрилья, и паж, Хорхе Гомес Муньос де Карракоса. Трое человек занимали две комнаты. Они могли бы чувствовать себя вполне комфортно, если бы окна не были заделаны ставнями, сквозь которые не могли проникнуть ни свет, ни воздух. Этим троим нельзя было никуда выходить. Из-за этого в комнате стояло зловоние, и очень скоро архиепископ тяжело заболел и был недалек от смерти. Врач, которого пустили к больному, сказал, что следует время от времени открывать окна, но Высший совет запретил это делать, разрешив лишь слегка приоткрыть дверную решетку и поставив снаружи стражу. Обвинение представлял один из инквизиторов Вальядолида Диего Гонсалес, личность весьма одиозная. Он был в восторге оттого, что человек, занимавший такое положение, попал в беду. Он специально неправильно истолковывал действия Каррансы в своих отчетах.

Было решено поставить Каррансу перед лицом судей, поэтому Вальдес явился вместе с членами Высшего совета в тюрьму, где находился Карранса. Последний проявил большую смелость, обвинив Великого инквизитора в том, что тот несправедливо отнесся к нему и вместо того, чтобы искоренять ересь, завидовал его успехам. Карранса и его друзья надеялись на то, что суд состоится в Риме, и они старались этого добиться. Однако Пий IV, который был другом Каррансы, очень не хотел обидеть Филиппа, и в этом проявилось стремление извлечь политическую выгоду вместо желания восстановить справедливость.

Филипп, который никогда не торопился с делом, подождал год, прежде чем избрал новых судей, и все это время инквизиция и Филипп пользовались несметными богатствами архиепископа Толедского, а бедный Карранса томился в зловонной тюрьме.

В марте 1561 г. Филипп назначил Гаспара Сунигу, архиепископа Сантьяго, главным судьей. Этот человек был известен своей ненавистью к Каррансе. Однако Каррансе предоставили право выбрать себе двух юристов для защиты. Он выбрал Мартина де Аспилькуэту и Алонсо Дельгадо. Таким образом судебное разбирательство началось через два года после ареста Каррансы. Карранса заявил, что на протяжении двух лет заключения он пытался установить причину ареста, хотя, конечно, понимал, что находится в руках инквизиции, где, согласно правилам этого учреждения, заключенные оставались в неведении по поводу своих грехов.

Ему предъявили двадцать три пункта обвинения, на каждый из которых он давал мгновенные ответы. Он понимал, что его враги изучили всю его прошлую жизнь с того времени, когда он был еще мальчиком, стараясь обнаружить что-нибудь написанное или сказанное, что могло бы содержать ересь.

Прошел еще год, прежде чем дело было решено. Пий IV выразил беспокойство, заявив, что достоинству церкви нанесен удар, поскольку архиепископ Толедский так долго находится в заключении. Он спросил, не собираются ли прекратить дело в Испании и перевести его в Рим.

В разгар спора между Испанией и Римом Пий IV скончался, и в январе 1566 г. на папский престол был избран Пий V.

Пий V был сильной личностью. Сын итальянского крестьянина, он был из тех людей, которые, обладая недюжинными способностями, достигают высших церковных званий, начиная с нуля. Он проявлял огромную энергию в преследовании еретиков, но в то же время сожалел о разрушительных методах инквизиции. Он был обеспокоен тем, что суд над архиепископом Толедским затянулся на столь долгое время, и вскоре после вступления в должность потребовал сместить Вальдеса с поста Великого инквизитора и отправить Каррансу в Рим, чтобы провести там суд под председательством самого папы.

Вальдес, конечно, был взбешен, не только потому, что его врага хотели отправить к папе, но главным образом оттого, что его желали сместить. Он пытался убедить Филиппа стать против папы Пия V, как это было с Пием IV, но этот Пий был сильным человеком. Когда Филипп стал колебаться, папа пригрозил, что отлучит от церкви тех, кто попытается ослабить его авторитет. Филипп уступил. Вальдес был смещен со своего поста, и Каррансу забрали из зловонной комнаты, в которой он просидел семь лет, и отправили под стражей в Картахену.

Архиепископ, который до ареста был здоровым человеком, теперь не мог ходить, и его понесли на носилках.

Когда он добрался до Картахены, то оставался там в течение четырех месяцев, поскольку инквизиция отказалась получить бумаги, касавшиеся дела Каррансы, которые привез папский нунций. Но в конце концов Карранса покинул Картахену и в мае 1567 г. прибыл в Чивитавеккья. Он за несколько дней добрался до Рима, и там его посадили в тюрьму в соборе Сент Ангело.

Находясь в заключении, теперь он нашел, что условия отличаются от прежних. Здесь он мог проделывать упражнения и наслаждаться прекрасным видом из окон. Его здоровье стало понемногу улучшаться.

Но казалось, папа не слишком торопится облегчить судьбу многострадального арестанта, поскольку он решил перевести документы на итальянский язык, — эта задача заняла очень много времени.

Следующее промедление произошло из-за того, что испанская инквизиция отказалась принять бумаги. Затем они были обратно приняты и переведены. Труды Каррансы, которые подлежали обсуждению, были также переведены на итальянский язык. Прошел еще год.

Папа учредил комиссию из семнадцати консультантов, четверо из которых были испанцами, разбиравшими это дело в Испании. Эта комиссия во главе с папой прозаседала неделю.

Новый папа приготовил вердикт, Он признал обвинения Вальдеса недоказанными. Он приказал, чтобы книга, публикация которой явилась началом осложнений, была возвращена Каррансе, чтобы он мог перевести ее на латынь и имел возможность объяснить некоторые отрывки, из-за которых произошли недоразумения.

Пий полагал, что Филипп придет в восхищение от этого вердикта. Он неправильно понял истинные намерения Филиппа. Филипп пришел в холодную ярость. Он счел вердикт оскорблением, поскольку инквизиция была очень рассержена.

К несчастью для Каррансы, Пий V скончался (в мае 1572 г.). Только через несколько недель его посланник прибыл в Испанию с вердиктом, и Филипп вместе с инквизицией увидели в этой смерти руку Господа, которая, как они полагали, карала еретиков.

Враги Каррансы не скрывали радости. Смерть человека, готового скомпрометировать честь испанской инквизиции ради доминиканского монаха, не могла быть большой потерей для Святой церкви. С другой стороны, смерть такого папы была благом для инквизиции.

Следующий папа, Григорий XIII, был не таким смелым человеком, как его предшественник. Он не желал противостоять монарху такого масштаба, как Филипп П. Филипп хотел, чтобы приговор Каррансе был на пользу Испании и инквизиции. Григорий XIII был готов применить для этого свою власть. Поэтому он предпринял действия против епископов и богословов, которые не обнаружили ереси в трудах Каррансы. Им угрожали, что их самих могут обвинить в ереси, если, конечно, они не найдут еретических мыслей в его произведениях.

В наше время частичной свободы слова, когда можно устно и письменно выражать свое мнение, легко осуждать этих людей, но следует помнить, что они знали не только об ужасных подвалах инквизиции, этих мрачных камерах пыток, но и о длительных мучениях архиепископа Каррансы и понимали, что если они не будут подчиняться инквизиции, то их ждет такая же судьба. Одним из таких людей был архиепископ Гранадский, который отличался большим благочестием, и его очень уважали. Но он был старым человеком и не мог спокойно ждать, когда инквизиция подвергнет его страданиям. Он был одним из тех, кто, чтобы спастись самому, отыскал ересь в трудах Каррансы.

В результате если раньше считалось, что в катехизисе Каррансы были подвергнуты осуждению шестьдесят восемь еретических пунктов, то теперь их было двести семьдесят три.

Прошло еще два года, и в апреле 1576 г. состоялось заседание суда в Зале Константина, на котором присутствовали папа, кардиналы, прелаты и советники, где Каррансе был вынесен приговор.

Перед судьями предстал несчастный старый человек, совершенно потерявший надежду после семнадцати лет заключения. Ему было пятьдесят шесть, когда на него обрушилось несчастье, а теперь ему было почти семьдесят три года. Он стоял перед папой с непокрытой головой, одряхлевший, трясущийся.

Папа объявил: Карранса подозревается в совершении некоторых ошибок, и ему предлагается отречься от них.

Он отстраняется от руководства церковью на пять лет, и следует ждать разрешения папы и Святой церкви, чтобы получить потерянные звания.

На это время он должен удалиться в монастырь, расположенный s Орвьето, и не должен покидать его без согласия папы и Святой церкви.

Папа предложил назначить главу Толедской епархии, и все богатства, накопленные со дня ареста архиепископа, передать в пользу церкви.

Тысяча крон из этого обширного богатства перечислялась каждый месяц для поддержания архиепископа.

Он должен был раскаяться.

Было запрещено иметь, читать или печатать его катехизис.

Так закончился суд, длившийся семнадцать лет.

Стража проводила Каррансу в доминиканский монастырь Санта Мария сопра Минерва. Первым актом раскаяния было посещение семи церквей в субботу на пасхальной неделе. Григорий, вынесший приговор, поблагодарил Филиппа и испанскую инквизицию за заботы об исправлении Каррансы. Он предложил Каррансе свои собственные носилки и лошадей, а также передал ему письмо, в котором выражал уважение к нему как к бывшему архиепископу и писал о его будущем. От обоих предложений Карранса отказался с большим достоинством. Он стал совершать искупление ереси, посетил семь церквей. Когда он совершал обход, народ следовал за ним от церкви к церкви и выказывал ему свою симпатию и сострадание. Люди отказывались считать его виновным, что было для него некоторым утешением за многолетние страдания.

Через несколько дней он тяжело заболел, и, услышав о его состояний, Григорий немедленно послал ему прощение и освобождение от дальнейшего покаяния.

Зная, что ему недолго осталось жить, Карранса послал секретаря, чтобы тот передал его торжественное заявление о том, что он никогда не отрекался от истинной веры.

Он скончался 2 мая 1576 г.

Его смерть казалась несколько загадочной, и поэтому было приказано его вскрыть. На его почках и мочевом пузыре были обнаружены небольшие язвы, но не было признаков смерти от яда. Все же его смерть вызывала некоторые подозрения. Может быть, это длинная рука инквизиции лишила его жизни. Его популярность во время посещения семи церквей, возможно, насторожила тех, кто мог почувствовать, что его возвращение в Толедо не столь невозможно.

Во всяком случае, пребывание в течение семнадцати лет в зловонной тюрьме легко могло привести старого человека к смерти.

Филипп отрицательно отнесся к его освобождению, и Григорий мог использовать Каррансу в интригах против Испании. Многие, и среди них Филипп, могли решить, что Карранса никогда не должен возвращаться в Испанию, и они, не колеблясь, могли дать дозу яда тем, кто стоял у них на пути.

Но так как мы не уверены в причине смерти Каррансы, то можем объяснить ее долгим заключением. Его дело — одно из самых интересных в истории инквизиции, поскольку оно показывает нам, что могло произойти с могущественным человеком даже не из-за его религиозных убеждений, а просто из зависти.

Трудно поверить, что кто-то из обвинителей Каррансы думал, что он виновен в ереси. То, что в Англии он ревностно преследовал Гранмера и его учение, показывает, что он был стойким приверженцем католической церкви. Что касается его письменных трудов, то можно при желании по-своему истолковать любые слова. Этот случай интересен тем, что показывает, как могущественна была испанская инквизиция и как неразумно было человеку, обладавшему большими богатствами, наживать себе врагов.

История Каррансы должна была стать предостережением каждому человеку в Испании. Люди должны были понять, какого монстра они вскормили в своей среде.

Ужасный пример Каррансы показал, что в Испании ни положение, ни богатство не могли спасти от инквизиции.

 

10. Колдовство и инквизиция

Мне часто приходилось слышать мнение, высказываемое католиками, о том, что инквизиция была необходима, поскольку по всей Европе распространялось колдовство, и Священная служба должна была положить этому предел.

Удивительно, что они приводили такой аргумент. Как раз в странах, где процветала инквизиция, было наибольшее количество судебных дел о колдовстве, несмотря на то, что преследование колдовства было одной из основных обязанностей инквизиции.

Широко распространено мнение, что колдовство является пережитком язычества. Это — не форма ереси, а религия, которая процветала до распространения христианства, и шабаши — сборища колдунов, собиравшихся семьями, — были обрядами плодородия.

Дикие танцы, исполняемые нагишом, должны были вызывать сексуальные желания, и это было вполне объяснимо, ибо человеческая жизнь стоила дешево и нужно было восполнять население. На таких церемониях присутствовал Рогатый Бог — обычно коза, которую принимали за Сатану. Это рогатое существо отбиралось из лучших самок. А самый инициативный член группы маскировался под козла. Все церемонии шабаша, казалось, были рассчитаны на то, чтобы воспевать сексуальные игры, о чем, например, свидетельствует природа танцев, вызывающие одежды и символ верности Рогатому Богу, которого целовали ниже хвоста.

Нелегко одной религии вытеснить другую. Казалось, что новая религия принята. Люди были окрещены, но они сами придерживались старых верований.

И после того как христианство было принято, люди продолжали поклоняться Солнцу и деревьям. Они верили в старые чары, помогавшие влюбленным, детям, приносившие удачу им и несчастье их врагам.

Согласно Беде Достопочтенному, король Редвальд, живший в VII столетии, держал в своем храме два алтаря. Один был для христианского Бога, другой — для языческого. Кловис, король франков, когда атаковал алеманнов в Толбиаке, думал о том, чтобы стать христианином, и был согласен на это в случае, если Бог его жены, христианки Клотильды, даст ему победу. Но в то же время он не забывал поклоняться старым божествам. Он считал, что очень опасно обижать какое-либо божество. Этот суеверный человек не мог вообразить Бога, который не обладал бы гордостью, не испытывал бы зависти и жажды мщения.

Колдовство зародилось в эпоху палеолита и сохранилось до настоящих времен. Всего десять лет назад женщина, жившая в Корнуолле, посетила моего знакомого доктора, и, когда были закрыты все двери и для ее успокоения были приняты меры предосторожности против колдовских сил, она сообщила ему, что ее сосед «сглазил ее ребенка» и что она опасается худшего.

Неудивительно, что в XIII в. такие суждения встречались в изобилии, а у некоторых слоев населения они сохранились вплоть до нашего времени.

Когда культ дьявола стал считаться колдовством, его отнесли к ереси, и инквизиция стремилась уничтожить это проявление ереси.

Те, кто подозревались в колдовстве, часто сами желали исповедаться и охотно рассказывали о своих прегрешениях: они свободно говорили о том, как праздновали шабаши и о половом распутстве. Видимо, они страдали истерией и действительно верили в истории, которые рассказывали. Многие обвиненные в колдовстве погибли страшной смертью. Тысячи людей сжигали заживо, многих пытали, разрывая тело докрасна раскаленными щипцами, или жарили на медленном огне. Во Франции был обычай хватать детей колдунов, раздевать их и стегать, ведя по городу, в то время как их родителей сжигали заживо. Один французский комментатор, который сам был судьей и был виновен в вынесении невинным детям бесчеловечных приговоров, сожалел о том, что с ними так поступали (не думая при этом о том, что они жили всю оставшуюся жизнь под подозрением).

Чтобы уничтожить колдовство, церковь и государство действовали вместе, и колдуны осуждались епископальным и светским судом. В 1437 г. Евгений IV разослал инквизиторов по всей Европе для розыска колдунов и предания их суду.

Ко времени появления труда Якоба Спренгера «Молот ведьм» (1489 г.) колдовство набрало большую силу. В книге исследуется, как народ втягивается в колдовство (И как духовенство наблюдает за колдунами, старается раскрыть причины его распространения.

Якоб Спренгер был фанатиком. Он был инквизитором в Германии, где, как объявил в своей булле 1484 г. папа Иннокентий VIII, колдуны процветали и пытались вовлечь добрых людей в свои злые козни.

Вот теория, которая в то время использовалась для борьбы с колдовством. Спренгер заявлял, что он вместе со своими коллегами во время охоты на колдунов часто сталкивался с дьяволами в обличье животных. Однако им никогда не причиняли вред, поскольку они служили на благо Господу.

С точки зрения Спренгера, не было эффективной возможности бороться с колдунами, поскольку они заколдовывали судей, когда те выносили им приговор. Например, во время сожжения колдуньи в Белом лесу, когда палач собирался поджечь хворост у ее ног, она дунула ему в лицо и сказала, что он получит возмездие за то, что сделал. Он тут же покрылся проказой и через несколько дней умер.

Такие истории распаляли воображение, и, так как суеверные легенды Спренгера принимались за правду, все были готовы поверить, что колдовство — это культ дьявола.

Но, спрашивали некоторые, если Бог всемогущ, как же он мог допустить, что последователи дьявола обладают такой силой? Было одно объяснение. Оно заключалось в том, что Бог иногда дает возможность Сатане убивать людей и животных, но Сатана может это делать в пределах, допускаемых Господом. То, что нечистые летают на метлах на свои шабаши, не более чем иллюзия, которую Бог позволяет создавать коварному Сатане.

Но считалось, что колдуны, исполняющие волю Сатаны, являются еретиками и подлежат смерти.

Инквизиторы с большим рвением стали искоренять колдовство.

Колдуны процветали в Германии, в Италии, и их было там очень много. А после XV в. их число стало угрожающе расти.

В XV в. было сожжено заживо сравнительно немного колдунов. Позже их сжигали сотнями. Известно, что в Равенсбурге в конце XV в. было сожжено за пять лет сорок восемь колдунов. В Женеве несколькими годами позже за три месяца было сожжено пятьсот. В Савойе было приговорено восемьсот человек.

Зима 1586 г. на берегах Рейна была очень холодной, и суровая погода стояла очень долго, что крайне неблагоприятно сказалось на урожае. Поскольку в то время многих подозревали в колдовстве, то считавшихся колдунами судили за то, что они якобы виновны в такой погоде. В результате сто восемнадцать человек были заключены в тюрьмы и подвергнуты омерзительным пыткам, после чего признали себя колдунами. Их сожгли заживо. Люди дошли до того, что верили в то, что колдуны ответственны за погоду.

Считалось, что за обладание колдовскими чарами нужно подвергать подозреваемых в колдовстве пыткам и смерти с изощренными мучениями.

Один сторонник инквизиции писал, что с начала XV в. и в течение последующих ста пятидесяти лет инквизиция сожгла тридцать тысяч колдунов и что люди должны быть за это благодарны Священной службе, поскольку, если бы эти колдуны остались жить, они бы разрушили мир. Интересно, что люди думали о всемогущем Боге, будто он позволяет действовать Сатане по необъяснимой причине.

Начиная с XV в. вплоть до XIX в. в Европе были вспышки колдовства. Считавшихся колдунами преследовали. Женщин подозревали больше, чем мужчин, поскольку они вводили сильный пол в искушение. Многие из них были старыми, некрасивыми и бедными. Когда их признавали колдуньями, в их скучной и монотонной жизни появлялись изменения, и они готовы были рисковать жизнью ради избавления от скуки.

В 1484 г. Иннокентий VIII издал буллу, в которой разделил колдунов на разные категории. Каликст III, Пий II, Александр VI, Юлий II, Лев X, Адриан VI и Климент VII выступали против культа Сатаны и считали долгом церкви искоренять колдунов.

Довольно странно, что в Испании было меньше колдунов, чем в других европейских странах. Это можно объяснить тем, что испанская инквизиция действовала против них, в Испании люди страшились попасть в руки этой секретной организации и даже самые одержимые колдовством опасались преследований.

Колдовство преобладало во Франции, в Испании оно было больше распространено в пограничных с Францией горных районах Пиренеев.

Одним из первых дел о колдовстве, которым занималась инквизиция, было дело Грасии де Балле, которая была сожжена заживо в Сарагосе в 1498 г.

Следующее дело было в 1499 г., когда была сожжена Мария Биеса.

Льоренте писал о том, что в районе Бискайи в 1507 г. было сожжено тридцать колдунов. В Каталонии в 1517 г. также сурово преследовались колдуны.

В 1522 г. был издан Эдикт милости в отношении колдунов в районах Хака и Рибагорса, согласно которому им давалось шесть месяцев на то, чтобы исповедаться в своих грехах. Странно, что испанская инквизиция проявила такую снисходительность, в то время как в Северной Италии, где было огромное количество колдунов, их сжигали тысячами.

Можно предположить, что это объяснялось имущественным положением подозревавшихся в колдовстве. Одним из побудительных мотивов, как в случае в архиепископом Каррансой, было стремление конфисковать богатство жертвы. Инквизиция ничего не могла взять у бедной старой женщины. Было ли у совета инквизиции основание быть столь снисходительным по отношению к ним? Видимо, человеческой природе свойственно проявлять меньший интерес к тому, что не преследуется, и поэтому инквизиция не привлекала внимания к колдунам.

Однако в 1528 г. Великий инквизитор Альфонсо Манрике отдал приказание одному из инквизиторов, Санчо де Каррансе де Миранде, провести тщательное расследование о распространении колдовства в Калахорре и наказать виновных с крайней суровостью, поскольку ему доложили, что урожай в том округе был очень низок.

Кроме того, инквизиторы заявили о том, что они будут проводить расследование перед тем, как производить аресты. В это трудно поверить. Как отличалось обращение с колдунами от обращения с марранами, морисками и лютеранами! Конечно, это объясняется отсутствием выгоды от преследования за колдовство.

Во время паники в Наварре в 1538 г. инквизитора Вальдеолитаса послали на расследование, но он не стал потакать истеричным требованиям населения и, перед тем как арестовать единственного человека, сделал разъяснения. Он «объяснил» народу, что низкие урожаи вызваны не колдовством, а являются результатом дьявольской силы, данной одной женщине Сатаной.

Примером отношения инквизиции к колдунам может послужить дело Анастасии Сориана, крестьянки, которой было двадцать восемь лет. Она предстала перед судом инквизиции в Мурсии и заявила, что состояла в плотской связи с дьяволом. Ей велели вернуться домой и сказали, что она заблуждается.

Где еще, как не в Испании, могло такое произойти в 1584 г.?

Но женщиной овладела эта навязчивая идея. Очевидно, она желала быть любовницей дьявола и снова предстала перед судом — на этот раз в Толедо — и рассказала ту же самую историю. Ей опять сказали, что она ошибается, и отправили домой.

В 1591 г. в Касаре были арестованы три женщины. Это были Каталина Матео, Хуана Искерда и Олалья Сабрина. Случилось так, что в их деревне умерло несколько детей. Этих женщин пытали, и под пыткой Каталина сделала признание.

Она сказала, что Олалья приходила к ней год назад и с восхищением говорила о половых сношениях с демонами. Каталину восхитила эта идея, и якобы однажды ночью третья женщина, Хуана Искерда, попросила Каталину посетить ее дом. Когда она пришла, Олалья была там, и вскоре появилось необыкновенное существо в виде козла. Они разделись и стали до безумия танцевать с козлом. Оргия продолжалась всю ночь, и Каталина пришла в восторг от контакта с демоном. Потом они отправились немного погулять, вышли из дома и полетели к другому дому, в котором находился новорожденный ребенок, удушили его и полетели обратно.

Однако Олалья ничего не сказала под пытками, и, когда ей рассказали о том, что сказала Каталина, она упорно это отрицала. Хуана тоже стойко терпела пытки, но не могла удержаться и не рассказать историю жене своего тюремщика. Она сказала, будто они устроили шабаш, исполнили дикие танцы и предавались оргии.

Когда женщины предстали перед судом, Каталина сказала, что все ранее рассказанное ею — неправда. Она объявила, что дала показания под пытками.

Эти женщины сравнительно легко отделались. Каталина, которая исповедалась (то, что она сделала признание под пыткой, не принималось во внимание), была приведена на аутодафе, на котором получила двести ударов плетью. Две другие женщины были приведены на аутодафе просто для того, чтобы исповедаться, и их не подвергли никаким наказаниям.

Нужно сказать, что только в одной Испании эти женщины могли так легко отделаться. Наверняка в другой стране они были бы повешены или сожжены заживо. После этого так легко закончившегося дела, имевшего место в 1591 г., в течение двадцати лет в стране не было дел о колдовстве.

Высший совет инквизиции даже защитил многих от подобных обвинений. Народ и светские суды хотели, чтобы было больше дел о колдовстве, и время от времени пытались устроить панику. Однако дела об оргиях и шабашах рассматривались крайне медленно.

Высший совет настаивал на том, чтобы проверять сведения об обвиняемых. В 1555 г., когда множество людей было арестовано по подозрению в колдовстве в Гипускоа, Высший совет сделал суду порицание и выразил опасение, что в дело впутали много невиновных. Был издан приказ о том, чтобы не проводить арестов без согласования с советом.

В этом повествовании о страданиях, которые инквизиция принесла Испании, интересно писать о ней хорошее, но следует разобраться в том, что побуждало ее так поступать. Отказываясь всерьез заниматься делами о колдунах, инквизиция не давала народу проявлять к ним жалость. Испания была сравнительно свободной от колдовства и от связанных с этим ужасов, преобладавших в Европе от XV в. до XIX в.

Даже в Британии — обычно более умеренной, чем другие европейские страны, — общее число казненных колдунов составляло около тридцати тысяч (в том числе четверть казней были приведены в исполнение в Шотландии).

Таким образом, издав Эдикт милости, испанская инквизиция принесла людям некоторое облегчение, благодаря чему многие старые женщины избежали пыток и ужасной смерти.

 

11. Мистика и инквизиция

Нет ничего удивительного в том, что испанская нация, произошедшая от иберов, картезианцев, финикийцев, римлян, вестготов, арабов и других народов, была склонна к мистицизму.

С установлением инквизиции и изгнанием мавров, а затем евреев в народе появилось религиозное рвение. Инквизиция внушала людям, что шпионить во благо церкви — их долг. Это было больше чем долг — было грехом не сообщать о врагах церкви.

Периодически эти люди видели зеленый крест, завернутый в черное, который несли участники торжественной процессии по городским улицам. Они слышали звон тюремных колоколов и видели узников тюрем, одетых в ужасные «санбенито», видели несчастных, подвергаемых зверским пыткам, видели горящие вязанки хвороста у ног еще живых людей.

Церемонии сожжения считались святым долгом и проводились по воскресеньям и святым праздникам.

Неудивительно, что в такой стране проявлялся интерес к занятиям мистикой.

Были те, кто утверждал, будто колдуны находятся в союзе с дьяволом, были и такие, кто объявлял себя единственными пророками, имеющими связь с Христом и Девой Марией. Самозванцы подвергались риску, но они завоевывали временную славу, выделяясь среди своих знакомых.

Поэтому по всей Испании появились «беаты». Их любило и уважало население, которое им верило. Даже человек такого ума, как кардинал Хименес, принимал некоторых «беат» за святых женщин. Возвращаясь из Гибралтара, он попросил совета одной из них, Беаты де Пиедрахиты. После кончины св. Терезы многие желали последовать ее примеру, но в жизни этой женщины была ситуация, когда она могла быть обвинена в самозванстве.

Народ верил в то, что нужно подвергать плоть лишениям, укрощать тело и укреплять дух. Следуя этому культу, люди лишали себя сна и даже сами себя бичевали, причиняя себе боль. Они носили грубые волосяные рубахи. Лишенные сна, полуголодные, эти люди впадали в истерики, становились жертвами обмана. Вполне возможно, что многие из них верили в фантастические истории о святых, которые им рассказывали.

Св. Тереза объясняла свой союз с Богом тем, что она могла пребывать в экстазе или в трансе, при котором душа якобы оставляла тело.

«Я не видела Бога глазами моей души, — писала она, — но я, несомненно, знала Его».

Она рассказывала, что когда была в монастыре Босых Кармелиток, то испытывала неуверенность и молилась о том, чтобы ее навели на истинный путь, и тут она увидела Христа, который дал ей то, в чем она нуждалась.

Когда Тереза скончалась, одна из ее последовательниц, Каталина де Хесус, объявила, что ей привиделась Тереза и одобрила ее взгляды.

Мистицизм был, конечно, опасным оружием в руках беспринципных или истеричных людей. Люди, изнуренные недоеданием и мучениями, вполне могли вообразить, что разговаривали с Христом и Девой Марий. И как просто было недобросовестным людям выдумывать фантастические истории и выдавать их за проявления Божьей воли.

Сапата писал о том, как легко было в то время надувать людей. Он привел историю о путешественниках, ездивших по стране и останавливавшихся в различных гостиницах во время своего путешествия.

Их было тринадцать человек — знаменательное число, — и они имели обыкновение поступать следующим образом. Когда странники приходили в гостиницу, один из них подходил к хозяину и говорил ему, что он удостоен высокой чести, поскольку к нему этой ночью пришли Иисус Христос и его двенадцать апостолов.

Хозяин гостиницы, человек суеверный, верящий в удивительные истории о «беатах» и святых, с доверчивостью относился к тому, что ему говорили.

Он созывал прислугу, которая готовила ужин, причем такой, какой никогда до того не подавала. Компания принимала знаки внимания и ужинала. Потом один из «апостолов» звал хозяина к столу и говорил, что Христос просит его исповедаться в своих грехах. Бедный хозяин падал на колени и рассказывал о всех совершенных им грехах (обычно это был обман постояльцев), думая всерьез, что сидящий за столом молчаливый человек, к которому компания проявляет почтение, и есть Христос, знающий даже о мелких его проступках.

После исповеди хозяину гостиницы говорили, чтобы он отдал все имеющиеся у него деньги и не вздумал хоть что-либо утаить, поскольку его может постигнуть Божья кара. Потом деньги делились. Хозяину давалась небольшая часть, которую он, согласно «апостолам», честно заработал. Какая-то часть отдавалась хозяину в счет платы за угощение. Деньги платились за угощение «апостолов», а за то, что давалась трапеза «Христу», снимались грехи. Остальное — самую большую долю — отдавали тому, кому и полагалось, — дьяволу.

Это надувательство было хорошо инсценировано. В нужный момент открывалась дверь, и появлялось существо с рогами и копытами.

«Возьми свое!» — кричали «апостолы», «Сатана» хватал деньги и исчезал с ними.

Очень интересным в этом представлении был хорошо продуманный ход, когда «Христос» и «апостолы» ничего с собой не брали. Выйдя из гостиницы, они догоняли «Сатану», и начиналась главная дележка.

Простые люди верили в эти представления. В конце концов один догадливый человек выразил свое недовольство и попросил арестовать компанию.

Так эти люди были арестованы и подвергнуты суду. Было доказано, что «Сатана», если снять его рога и копыта, — самый обыкновенный человек, и личности остальных тринадцати вскоре тоже были установлены.

В результате четырнадцать преступников были публично высечены и отправлены на галеры.

Но возможность такого обмана показывает, как доверчив был в то время испанский народ. Мистицизм не был причиной для сильных беспокойств до появления лютеранства. При расколе христианской церкви, когда другая церковь могла стать не Meriee сильной, чем католическая, серьезно настроенные католики встревожились. Они были настороже по отношению к тем, кто отклонялся от основной веры. Они стали обращать внимание на мистиков.

Перед инквизицией встала крайне сложная задача. Мистики утверждали, что они не совершали греха против церкви, что они жили праведной жизнью и хранят верность Отцу, Сыну, Святому Духу и Деве Марии.

Инквизиция понимала, что если станут преследовать мистиков и подвергать их суду, то выставят себя в смешном виде, поскольку в прошлом мистики были канонизированы.

Но многие мистики выходили за пределы католических догматов и в то время, когда наступила Реформация, стали очень опасными. Те, кто отклонялся от католической веры, были известны под именем алюмбрадос (испанский вариант итальянских иллюминатов), и в обязанности инквизиции входило их подавление, но делать это следовало с величайшей осторожностью. Помогал тот факт, что мистики были самозванцами. Таким образом, инквизиции приходилось выбирать между мистиками-католиками и алюмбрадос, грех которых заключался в том, что они придавали особое значение мысленным молитвам, не произнося устных. Они высказывались против брака. Им было свойственно впадать. в транс и объявлять, что на них снизошла благодать и они общаются со Святым Духом.

С точки зрения церкви люди, нарушавшие ее законы, были еретиками, и долгом инквизиции было искоренять ересь.

Одной из известнейших «беат», дело которой может послужить хорошим примером того, как работала инквизиция, была Франциска Эрнандес.

Франциска, конечно, была индивидуалисткой. Она желала почестей и славы святой женщины, но не хотела страдать, что, как правило, было необходимо для того, чтобы завоевать репутацию святой.

Иными словами, она хотела без особых усилий привлечь к себе внимание, и это ей удалось. Она не входила в монашеские ордена, не носила монашеских одежд, жила в удобном доме. Франциску посещали почитатели ее святости, и при этом у нее были поклонники. Она любила хорошо поесть.

Франциска была неграмотна, но утверждала, что может творить чудеса. Народ верил в то, что она может излечивать болезни.

Инквизиция стала проявлять к ней внимание, и ее взяли на допрос. Великий инквизитор — в то время это был Адриан Утрехтский (дело происходило в 1518 г.) — сам пришел на нее посмотреть. Приговор, вынесенный «беате», был очень мягким. Если бы ее приговорили к казни, ее почитатели пришли бы в ярость, ибо такие женщины всегда вдохновляют преданных сторонников.

С другой стороны, может оказаться, что ее признают правой. «Беат» и прочих «святых» раньше канонизировали. Адриан был честолюбив. Он не хотел приговаривать женщину, которая впоследствии стала бы святой.

Поэтому он действовал осторожно. Он решил, что Франциску не стоит наказывать. Однако он допускал, что впоследствии можно будет доказать, что она — самозванка. В этом случае он не хотел бы, чтобы говорили о том, что он признал ее невиновной.

Великий инквизитор оказался в очень сложном положении. Поэтому Адриан приказал, чтобы, несмотря на ее освобождение, инквизиция вела за ней слежку.

Должно быть, Франциска была очень умной женщиной, поскольку она произвела впечатление на Адриана. Избранный папой в 1522 г., Адриан VI вспомнил о Франциске и обратился к ней, чтобы она попросила у Бога и святых помощи ему и церкви.

Несколько лет после своей первой встречи с инквизицией Франциска жила в довольстве, в уютном доме, имела прислугу, и у нее было много поклонников.

Она, без сомнения, была очаровательной и очень красивой женщиной. Среди обожавших ее мужчин был некий Франциско Ортис.

Ортис принадлежал к францисканскому ордену. Он был молод, но уже зарекомендовал себя хорошим проповедником. Орден ждал от него великих дел, и к его карьере проявляли большой интерес.

Он слышал о Франциске и горел желанием с ней познакомиться. Ему было девятнадцать лет, когда он попытался с ней встретиться, но он смог это сделать лишь шестью годами позже, поскольку был монахом и не мог посещать женщину без разрешения высших чинов.

Эта встреча произошла в 1523 г., и с тех пор его репутация стала расти. Император Карл проявил к нему особый интерес, поскольку церкви были полны, когда он говорил. Конечно, были те, кто с подозрением слушал то, что говорил Ортис. Каждый, блестящий проповедник мог вызвать подозрение, а к нему стекались толпы народа. Тем более, что католическая церковь была насторожена, поскольку в Европе распространялась Реформация.

Однако на Карла способности молодого человека произвели такое впечатление, что тот предложил ему пост придворного священника. Франциско Ортис попросил у Франциски Эрнандес письменного совета по поводу своего назначения на столь видный пост.

Она предостерегла его от этого, и он отказался.

То, что Франциска могла оказывать такое влияние на такого видного священника, как Ортис, встревожило инквизицию, и настоятель францисканского монастыря, к которому принадлежал Ортис, умолял Великого инквизитора умерить активность этой женщины.

Когда Адриан Утрехтский был избран папой, вместо него на пост Великого инквизитора был назначен Альфонсо Манрике, кардинал и епископ Севильский. На Манрике Франциска не произвела такого впечатления, как на Адриана, и он придумал хорошую идею — поместить ее в монастырь.

Однако настоятельница этого монастыря тут же встревожилась, подумав о том, что эта женщина причинит здесь много беспокойств, и отказалась принять Франциску.

Между тем Франциска покинула Вальядолид, и тогда Ортис встретил ее в Кастильо-Техерьего.

То, что он ослушался приказа своего начальства, вызвало недовольство в монастыре, и ему было приказано больше никогда не иметь отношений с Франциской.

Ортис на это ответил, что Франциска — возлюбленная Бога и что важнее слушаться приказаний Бога, чем настоятеля этого монастыря.

Инквизиция обратила внимание на отношения Ортиса и Франциски, поскольку он был замечательным проповедником и церкви был нужен такой человек. Поэтому было снова решено арестовать Франциску, доказать, что она — самозванка, и сделать так, чтобы Ортис перестал ее преданно любить.

Франциска была арестована после Пасхи 1529 г. Ожидалось, что Ортис будет читать проповеди на протяжении Страстной недели, и, чтобы он не волновался в это время, решено было отложить арест. Новость о предстоящем аресте Франциски достигла ушей Ортиса, и он попросил оставить женщину в покое. Манрике твердо ответил, что Ортису самому нужно быть осторожным, поскольку связи с Франциской могут навлечь на него подозрения, и только потому он находится на свободе, что является популярным священником.

Франциска была арестована после Пасхи и взята под стражу, но была помещена не в тюрьму, а в частный дом, так как инквизиция была осторожна. Но когда Ортис, услышав об ее аресте, поспешил к ней, ее немедленно перевели в тайную тюрьму инквизиции.

После этого Ортис совершил глупость. Он был так влюблен во Франциску, что думал лишь о том, как немедленно освободить ее с помощью народного протеста.

6 апреля он был на проповеди во францисканской церкви и, как обычно в таких случаях, благословлял с кафедры. Церковь была переполнена. Конечно, он был очень смелым человеком, поскольку, вполне осознавая мощь инквизиции, заявил, что послушание Богу важнее послушания человеку. Он сказал, что не претендует на то, чтобы считаться пророком, но уверен, что Бог сурово накажет тех, кто совершил грех, арестовав возлюбленную Богом Франциску Эрнандес.

Это был прямой вызов и оскорбление, брошенные Великому инквизитору, и в сторону Ортиса тут же раздались протестующие выкрики. Он покинул кафедру и поспешил в ближайший дом. Там он провел несколько часов, потом его схватили и отвезли в тюрьму инквизиции.

Ортисом овладел дикий фанатизм. Он критиковал грозную инквизицию перед народом и не мог ожидать от нее пощады. Он заявлял, что его не интересует инквизиция, а интересует лишь Франциска. Он говорил, что создаст новое общество во славу Господа и правды и что необходимо действовать против официальной церкви. Он не собирался отрекаться от своей клятвы. Когда он услышал, что его обвиняют в преступной любви к Франциске, то объявил, что она, будучи невестой Христовой, сама подобна Богу и что он ее безумно любит. Он указал на то — это было очень опасно, — что со временем церковные доктрины меняются и то, что ранее казалось правильным, потом считается ошибочным.

Не осталось записей в суде над Франциской, хотя ее имя упоминается в связи с другими судами.

Известно, что ее легко было заставить давать показания против ее прежних друзей. Как обычно в таких случаях, в этом деле было много формальностей и существенных промедлений. В 1532 г. Франциска была пленницей инквизиции, хотя тогда она не находилась в тюрьме, а жила в частном доме, где у нее была служанка. Возможно, инквизиция неохотно наказывала тех, у кого была репутация святых. Может быть, такие люди могли давать свидетельства против многих. Во всяком случае, остается фактом, что инквизиция мягко обошлась с Франциской.

Если сравнить то, как обращались с Ортисом, с тем, как поступали с марранами, морисками и лютеранами, то может удивить лояльность по отношению к Ортису со стороны инквизиции. Не следует забывать, что Ортис отважился критиковать Великого инквизитора, что обычно каралось смертью. Однако Ортиса поместили в тюрьму и, пока он там находился, послали к нему Луиса Коронеля, секретаря Великого инквизитора, чтобы добиться у него отказа от последних заявлений.

Ортис отказался и, будучи уверенным в том, что он обладает славой Господней, стоически переносил заключение и терпел лишения, живя духовной жизнью. Он не ел мяса, спал на досках и постоянно носил власяницу.

Ортис был слишком известен, чтобы инквизиция могла с ним расправиться, как с другими еретиками. Даже принцесса Хуана просила о его освобождении. Это было, когда его брат доктор Педро Ортис был послан в Рим с королевскими поручениями, и Хуане показалось, что негоже брату человека, выполняющего такую миссию, пребывать в тюрьме.

Поездка доктора Педро Ортиса была очень важной, поскольку в то время Генрих VIII, влюбленный в Анну Болейн, пытался доказать, что его брак с Каталиной Арагонской больше, недействителен. Это событие вызвало оживленную реакцию в Англии, Испании и Риме.

Но Великий инквизитор не мог позволить наносить себе оскорбления, он отклонил просьбу принцессы Хуаны и не стал освобождать Ортиса.

В конечном счете через несколько лет тюремного заключения влияние Франциски Эрнандес на Ортиса стало ослабевать, и Ортис был готов признать свои ошибки.

В результате его приговорили к покаянию. Он шел в процессии с зажженной свечой к собору, когда услышал, к чему его приговорили. Он обязан был пробыть еще два года в монастыре Торрелагуна в келье, которую не имел права покидать. Пять лет он должен был выполнять функции священника и периодически каяться. Ему нельзя было ни под каким предлогом иметь отношения с Франциской Эрнандес, и он должен был находиться на расстоянии не менее пяти миль от нее.

В случае ослушания он подлежал сожжению у столба за повторную ересь.

Инквизиция полагала, что он может принести большую пользу церкви, если его дух очистится от всех еретических идей, и в приговоре указали на то, что ему желательно вернуться к своим проповедям.

Однако Ортис не мог после стольких лет заключения прервать свою духовную жизнь, которой жил в келье в Торрелагуне. Там он приобрел известность своей святостью. Он не желал более иметь отношений с Франциской. Он хотел жить в уединении. Может быть, столкновение с инквизицией научило его тому, что это — единственный путь к спасению.

Он оставался в Торрелагуне до самой смерти в 1546 г.

Инквизиция проявила большую снисходительность к этим двоим людям.

Другим интересным делом было дело Магдалены де ла Крус, которая появилась на сцене несколько раньше знаменитой Франциски Эрнандес.

Магдалена родилась около 1487 г. В ту пору в Испании стал расти интерес к мистике.

Неудивительно, что многие экзальтированные девицы объявляли себя святыми.

Магдалена верила в то, что, когда ей было четыре года, она впервые увидела Деву Марию, которая подробно ей рассказала о своей жизни и о смерти Христа. Маленькая Магдалена тут же решила пойти по следам Учителям, и поскольку никто не мог ее распять, она решила сделать это сама.

Она нанесла себе царапины в форме креста. Совершая эту процедуру, она потеряла сознание. Хотя ей не удалась эта попытка, решили, что если она в малолетнем возрасте совершила такой поступок, то в ней есть святость.

Магдалена рассказывала много историй о своем детстве — например, о том, как однажды она сбежала из дома и ее внезапно принесло по воздуху обратно в постель.

Она была истеричной и рано развившейся маленькой девочкой, абсолютно уверенной в том, что ей нужно делать в жизни. Она собиралась стать «беатой», т. е. приобрести репутацию святой. Когда ей было семнадцать лет, она пошла в монастырь Санта Исабель де лос Анжелес в Кордове. Там она восхищала других монахинь тем, что входила в транс, и считалось, что она могла творить чудеса.

Она знала, как создавать иллюзию чуда. У нее был истеричный склад личности и соответствующие соматические реакции, которые удивляли окружающих.

Рассказывали, что она хотела произвести эксперимент, заключавшийся в том, чтобы, как Дева Мария, родить Христа, и сказала об этом монахиням.

Странным образом она стала распухать, и на Рождество увидели, что она сидит с младенцем в руках. Укрыв ребенка своими распущенными волосами, она словно хотела спрятать его от посторонних глаз.

Ее репутация росла. Перед рождением Филиппа его мать, императрица Изабелла, попросила Магдалену благословить новорожденного. Даже папа попросил Магдалену о помощи церкви. Она прославилась своими многочисленными необычными поступками.

Но Магдалена была несчастна. В 1543 г., почти через сорок лет после того, как она впервые переступила порог монастыря, она тяжело заболела. Ее недуг был очень тяжким, и врачи сказали, что она больше не сможет жить и ей надо готовиться к смерти.

Она исповедалась в том, что обманывала людей, поскольку все ее чудеса были надувательством, и что в ней нет никакого святого духа. Она умоляла отпустить ей ее грехи.

Это было большой неудачей для Магдалены, поскольку она осталась жива, и инквизиция установила за ней слежку.

Магдалена была допрошена. Она сказала инквизиторам, что перед тем, как у нее появился ребенок, ею овладел дьявол.

Ее приговорили к аутодафе на соборе в Кордове, подробно перечислили все ее грехи. Ее заставили встать на эшафот с кляпом во рту и с горящей свечой в руке.

Инквизиция снова проявила снисходительность. Ее приговорили к пожизненному раскаянию, и каждый день она должна была совершать покаяние.

Она стала жить в уединенном смирении и выполняла законы монастыря.

В 1560 г. Магдалена де ла Крус скончалась.

Результатом дела Магдалены де ла Крус было то, что другие женщины удерживались от подражания ей.

Мария де ла Визитасьон была португалкой, но Португалия была под властью Филиппа II. В одиннадцать лет она поступила в монастырь Ла-Анунсиата в Лиссабоне. Когда ей было шестнадцать лет, ей привиделся Христос. В двадцать семь лет она стала настоятельницей монастыря. Известия о ее славе распространились по всей Португалии, всей Испании и даже достигли Рима. Португалия в то время была под властью Филиппа, и когда кто-либо из португальцев желал выступить против испанского ига, то обращался за советом к Марии. Она решила устроить заговор, но ее предали.

С тех пор как Мария стала заниматься политикой, она приобрела политическую репутацию, и ее было невозможно игнорировать. Поэтому инквизиция стремилась доказать, будто она — самозванка, для того чтобы отнять у нее влияние и могущество.

Инквизиция уличила Марию в том, что она творит фокусы.

Приговор в отношении Марии был более суровым, чем в отношении. Магдалены де ла Крус. Постановили, что ее положено сечь каждую среду и пятницу во время пения благодарственной молитвы, по этим же дням она должна была ничего не есть, кроме хлеба и воды, и каждый раз, входя в трапезную, рассказывать монахиням о своих преступлениях. Принимая пищу, она обязана была лежать на полу в дверном проеме, так что проходившие монахини наступали на нее. Она не имела права ни с кем разговаривать без разрешения.

Так Мария де ла Визитасьон провела остаток своей жизни. Когда ей был вынесен такой приговор, ей было тридцать два года. Она стоически переносила страдания и унижения.

Инквизиция поступила с Марией более жестоко, чем с другими, потому что хотела оградить других от вмешательства в дела государства.

Случай доньи Терезы де Сильвы также наглядно показывает методы инквизиции.

Когда Терезе было двадцать два года, ее духовником и наставником был Фрей Франциско Гарсиа Кальдерой.

Тереза была несколько лет тяжело больна и была явно истеричной натурой. Она желала привлечь к себе внимание тем, что ее образ жизни отличался от жизни окружающих, и подавляла других своей духовностью. В скором времени ей стали приписывать чудеса.

Она вступила в бенедиктинский орден и была избрана аббатисой. Кальдерой был назначен духовным наставником монастыря.

Кальдерой пытался бороться с истериками Терезы, но его усилия были тщетны.

Однажды знакомый инквизитор Кальдерона по имени Алонсо де Леон узнал о странных действах в монастыре и высказал мнение, что они носят еретический характер.

Кальдерой, предупрежденный о том, что инквизиция будет проводить расследование, решил поспешно отбыть во Францию. Его схватил альгвасилы, прежде чем он успел уехать.

Терезу и ее монахинь забрали из монастыря и поместили в подвалы инквизиции в Толедо. Кальдерой предстал перед судом. Его взяли в пыточную камеру и сначала показали ему жуткие инструменты, а потом раздели и подвергли ужасным пыткам. Он был храбрым человеком. Он уверял инквизиторов в том, что монахинями овладели демоны и что в оргиях не было никакого умысла.

Но истеричные монашки под угрозой пыток сказали то, что от них требовалось.

27 апреля 1630 г. в Святой палате состоялось судилище.

Был прочитан список грехов Кальдерона. Его обвинили в принадлежности к алюмбрадос.

То, что он даже под жестокими пытками отказался признаться в этих грехах, лишь увеличивало его вину в глазах инквизиции.

Его приговорили к наказанию кнутом и поместили в монастырь, где тоже подвергли телесному наказанию. Кальдерона посадили на всю жизнь в келью, и ему было запрещено занимать должность священника.

Что касается доньи Терезы, ее заключили в другой монастырь на четыре года. Монахини были разделены и посланы в разные монастыри.

Через семь лет Терезе был вынесен приговор. Однако Высший совет инквизиции разрешил Терезе обжаловать приговор, и она выиграла дело. Ее и монахинь освободили от наказания.

Никто не беспокоился о бедном Кальдероне. Возможно, к этому времени он уже умер, будучи всеми покинутым и опозоренным.

Методы инквизиции становились все более суровыми. Для того чтобы получить показания, широко применялись пытки, но это не останавливало появление большого количества «беат».

Без сомнения, эти люди верили в фантастические истории, которые рассказывали о себе. Сегодня их подвергли бы психиатрическому лечению. Но в те времена многие верили в мистику.

Дела, связанные с мистикой, велись на протяжении XV–XIX вв. Дело Марии де лос Долорес Лопес показывает, как изменилась инквизиция за эти три столетия. Суд над «беатой» Долорес состоялся в конце 1779 г. В то время инквизиция приближалась к закату.

«Беата» Долорес покинула дом в возрасте двенадцати лет и поселилась в доме своего духовника.

Она вскоре стала возлюбленной своего учителя.

Долорес прибегала ко многим уловкам. Она притворялась слепой, а то, что она могла читать, писать и искусно вышивать, объяснялось чудом.

Когда скончался любивший ее духовник, Долорес организовала зрелище. Тысячи людей собирались посмотреть на «слепую» женщину, которая прекрасно их видела.

Однако Долорес не могла долго жить без мужской компании, и у нее появился другой духовник.

Она была, видимо, очень привлекательной женщиной, и духовник был побежден ее чарами.

К несчастью для Долорес, этот человек имел совесть и, чтобы не страдать от ее угрызений, отправился в севильский суд и рассказал там об их связи.

В результате духовника послали в монастырь, в котором он жил в строгом уединении, а «беата» Долорес предстала перед судом.

Она стала уверять инквизицию, что, когда ей было четыре года, она разговаривала с Девой Марией и вышла замуж за Христа.

Но инквизиция была непреклонна и приговорила Долорес к сожжению у столба.

Когда Долорес привели на аутодафе, ей вставили в рот кляп, поскольку она настаивала на своем, но, увидев вязанки хвороста, который собирались поджечь, она встала на колени и исповедалась, хотя это ей уже не помогло.

Можно сказать, что испанская инквизиция сдержанно и даже снисходительно относилась к мистикам, хотя, конечно, в наше время те наказания кажутся ужасными, особенно по отношению к людям с неуравновешенной психикой. Без сомнения, было много умных самозванцев, которые смогли добиться снисходительности.

Инквизиторы излили свою ярость на евреев, мавров и лютеран. В XVI в., когда фанатичный Филипп жаждал учредить инквизицию во всех подвластных ему странах, испанская инквизиция достигла своего ужасающего расцвета.

 

Правители Испании от создания инквизиции до ее конца

Изабелла I (1474–1504) — Фердинанд V (1479–1516)

Хуана (ум. 1555), Филипп I (сын императора Максимилиана) (1504–1506)

Австрийская династия

Карл I (V) (1516–1558, отрекся в 1556)

Филипп II (1556–1598)

Филипп III (1598–1621)

Филипп IV (1621–1665)

Карл (Карлос) II (1665–1700) — Мария-Терезия

Луи (Людовик), наследник

Династия Бурбонов

Филипп I (1700–1746)

Луи I (1724),

Фердинанд VI (1746–1759),

Карл III (1759–1788)

Карл IV (1788, отрекся в 1808)

Фердинанд VII (в 1808 низложен Наполеоном)

Жозеф Бонапарт (1808–1814)

Фердинанд VII (снова на престоле, 1814–1833)

Изабелла II (1833, отреклась в 1868)

 

1. Кровавый совет

Во второй половине XVI в, Испанией правил один из самых известных королей — Филипп I. Отчасти потому, что страна к этому времени достигла определенного этапа в своем развитии, отчасти из-за особенностей характера этого странного монарха, могущество инквизиции в это время увеличилось до такой степени, что под ее властью оказалась вся страна.

Филипп был в то время самым могущественным государем в мире, но подобное бремя оказалось непосильным для него, и если он терпел неудачи, то не от недостатка рвения или верности своим целям, а от недостатка воображения и отсутствия природного дара, необходимого великому правителю.

В мире не было монарха с более острым чувством долга; не его вина, что думал он медленно и в своих расчетах часто не мог учесть всех ходов противников. Царствовать его учил отец; Филипп пытался следовать отцовским методам, хотя отец, император Карл, не мог не понимать, что новые времена требуют новых методов. Филипп, владелец половины мира, подозрительный, недоброжелательный, скрытный фанатик, не был достаточно сильным человеком, чтобы играть роль самого могущественного монарха в мире.

Он хотел насадить католическую веру во всех подвластных странах, и ни одна страна так не пострадала от этих его притязаний, как Нидерланды.

Народ этой многострадальной страны, которому выпало несчастье находиться под испанским владычеством, выразил явное желание исповедовать протестантизм; однако даже в самой Испании (где эта религия никогда не имела корней) протестантов не преследовали так ожесточенно, как в Нидерландах.

Сам император Карл, родившийся во Фландрии, был ближе к фламандцам, чем к испанцам, но он ответственен за навязывание католицизма народу, который решительно сопротивлялся этому. Странно, что император Карл все же дал возможность Лютеру избегнуть преследований, хотя тот был во власти императора. Правда, Лютеру гарантировали свободу передвижения, но это не было еще гарантией безопасности, и правители могли при желании найти способ нарушить собственные обещания. И все же Лютеру была дана возможность изложить свое кредо и уйти.

Тридцать лет спустя, в момент своего отречения, Карл очень сожалел о том, что не отправил Лютера на костер, считая это своей серьезной ошибкой. Однако император не упустил случая исправить свою ошибку позже. Он использовал свою власть, чтобы активно бороться с лютеранством в Нидерландах.

Был издан указ, запрещающий издание в Нидерландах протестантских книг, и установлены суровые наказания за неповиновение. В 1522 г. Карл назначил Великим инквизитором Нидерландов Франциска ван дер Гульста Брабантского. Последний, как многие его предшественники, был настолько жесток, что его самого спасло от мести лишь своевременное бегство. После его правления стране следовало бы дать передышку, но Карл был полон решимости искоренить лютеранство в Нидерландах. Он постоянно требовал смертных казней для всех еретиков, желая искоренить ересь «огнем и мечом». Эти приказы выполнялись его подчиненными.

Мало кого интересовала даже национальность жертвы, лишь бы человек был протестантом. Одной из таких жертв стал англичанин Вильям Тиндейл, все преступление которого состояло в том, что он перевел Новый Завет на родной язык. Изгнанный Генрихом VIII, этот человек жил и работал в Антверпене, будучи нищим. Он жаждал вернуться в Англию, но Генрих отказывал ему в этом. В 1535 г. Тиндейл жил у английского купца Пойнтса, интересовавшегося лютеранством. К сожалению, Тиндейла кто-то выдал властям как опасного еретика, после чего он был арестован и отправлен в крепость неподалеку от Брюсселя, где его продержали четырнадцать месяцев.

У этого узника были друзья в Англии, хлопотал за него и Пойнте. Он сам отправился в Англию, чтобы просить за Тиндейла; однако вместо этого бедняга был арестован там по обвинению в ереси. Правда, Пойнтсу больше повезло, чем Тиндейлу: ему удалось бежать.

Тиндейл же оставался в заключении, готовый принять мученичество. Он был известен среди изгнанников как очень добродетельный человек. Рассказывали, что он оказывал, пусть и скромную, материальную помощь другим изгнанникам, а также поддерживал людей, впавших в нужду. Это стало возможно благодаря поддержке его единомышленников, антверпенских купцов, стоявших за протестантскую веру, которые собирали средства и платили пособие самому англичанину; полученные им деньги он, говорят, целиком тратил на нужды других людей.

6 октября 1536 г. этого человека повели на костер. Рассказывают, что он спокойно ожидал своей участи и сказал перед казнью: «Господи, открой глаза английскому королю!» Рул в «Истории инквизиции» пишет, что Тиндейл был сожжен заживо, но другие историки утверждают, что его удавили перед сожжением. Рул, как ярый протестант, склонен был рисовать католиков одними темными красками. В 1522 г. братья августинцы в Антверпене провозгласили себя протестантами. Несколько человек из них были сожжены, а один утоплен в реке. Эти страшные приговоры не поколебали решимости благородных нидерландцев. Приняв идеи протестантизма, они не собирались отступаться от них. Когда Филипп II занял место отца, террор еще усилился. Теперь мужчин стали сжигать, а женщин закапывать заживо. Некоторых священников также сожгли за то, что они приняли новую веру и женились. Рассказывают также об одном случае, когда была сожжена семья из шести человек, которые приняли протестантскую веру.

Все эти ужасы, кажется, лишь прибавили решимости нидерландцам, вместо того чтобы их запугать. Может быть, протестантизм был религией, подходящей для их национального характера, а возможно, они просто привыкли к независимости во взглядах и привыкли сами решать свои дела. Эти люди не были склонны покорно принимать какое-то учение только потому, что это считали необходимым их правители.

В те годы, когда испанская инквизиция обрушила яростные преследования на этот свободолюбивый народ, земля Фландрии была обильно полита кровью мучеников. Уже ко времени отречения Карла число жертв, по разным оценкам, колебалось от 50 000 до 100 000 человек. Сам Карл писал, что хотел ввести в Нидерландах испанскую инквизицию, чтобы предотвратить распространение ереси из Германии, Франции, Англии. Он пришел к заключению, что все еретики подлежат смертной казни, а их имущество должно быть конфисковано. Карл допускал, что подобная суровость может возбудить гнев народа, но настаивал на том, что все это был вынужден делать по необходимости.

Когда же император решил удалиться от мира в монастырь, он вручил бразды правления сыну Филиппу. Главные страдания для народа Нидерландов были впереди.

Введение в Нидерландах инквизиции вызвало активное неприятие народа. Как не похожи были эти люди на народ Арагона, который, после убийства инквизитора Арбуэса вместо того, чтобы поддержать тех, кто призывал к восстанию, требовал их крови! (Для арагонцев католицизм был отечественной верой, ассоциировавшейся со своей страной; для нидерландцев он был верой, навязанной захватчиками. — Пер.)

Народ Нидерландов был полон решимости чтить Бога по своему усмотрению. В стране начались беспорядки. В августе 1566 г. триста человек с дубинами и топорами ворвались в церкви в окрестностях Сент-Омера и начали крушить иконы, почитаемые католиками. Затем, такие же погромы произошли в Ипре, Менине, Валансьене и других городах и, наконец, в Антверпене. Слухи об этом быстро распространились по стране. Начались мятежи в крупных городах, таких, как Роттердам и Харлем, солдаты же, вызванные властями, отказались применять силу против участников беспорядков.

Эти толпы, состоявшие из необразованных людей, врывались в храмы, передразнивали католических священников, делая непристойные жесты, жгли иконы и ценные книги. Говорят, что ущерб, нанесенный одному только Антверпенскому собору, оценивался в четыреста тысяч дукатов.

Когда известия о мятеже достигли Брюсселя, регентша Маргарита Пармская, незаконнорожденная дочь императора Карла и двоюродная сестра Филиппа, объявила, что страну следует защитить от мятежников, желающих уничтожить религию.

Многие дворяне Нидерландов были недовольны регентством Маргариты Пармской, так как видели в нем угрозу свободе вероисповедания. Самыми видными представителями дворянской оппозиции были Эгмонт, Горн и Вильгельм Оранский. Последнему суждено было стать одним из великих исторических лиц.

Он родился 25 апреля 1533 г. в Дилленбурге, в Нассау, в семье лютеран, которые пытались дать ему соответствующее воспитание. Это, однако, не нравилось императору Карлу, и, когда мальчику было двенадцать лет, Карл забрал Вильгельма у родителей, чтобы его воспитывала в католическом духе Мария, сестра императора.

Вильгельм был удивительно умным мальчиком. Император привязался к нему и с пятнадцати лет взял к себе, как одного из придворных пажей. Карл полюбил Вильгельма и не раз давал ему деликатные поручения. Во время церемонии отречения император опирался на плечо своего воспитанника. Карл просил и своего сына Филиппа найти применение дарованию молодого придворного и не оставлять его услуг без наград.

Очевидно, Карл сожалел, что Вильгельм не был его родным сыном. Если бы император мог заглянуть в недалекое будущее, он бы переменил мнение, так как Вильгельм Оранский стал именно тем человеком, который освободил свою многострадальную страну от испанской тирании. Вильгельм, в свою очередь, относился к Карлу почтительно. Фламандцы в то время уважали своего императора, поскольку, хотя он бывал суров, все же оставался одним из них. Они оказали открытое сопротивление, лишь когда его место занял Филипп, испанец по сути и духу.

Когда Оранскому было восемнадцать лет, он женился на Анне Эгмонт, которая скончалась через несколько лет после этого. Затем он женился на Анне Саксонской, убежденной лютеранке, что вызвало явное недовольство Филиппа, который к тому времени занял место отца. Этот брак был расстроен тринадцать лет спустя, когда Анна вернулась в Германию. То обстоятельство, что Вильгельм не мог найти удовлетворения в браке, может быть, объясняет его склонность к любовным интригам.

Несмотря на любовь к обществу и светские манеры, Вильгельм не был человеком легкого нрава и имел прозвище Молчаливый, так как говорил мало, но при этом умел, когда надо, быть красноречивым, Мужество и прекрасные манеры обеспечивали этому человеку популярность, а отсутствие болтливости было очень полезным качеством для политика. Вильгельм Оранский в значительной мере обладал талантами великого лидера, которым он и стал. Кроме этого он обладал и еще одним прекрасным качеством — был принципиальным противником религиозных преследований и искренне верил в право людей на свободу веры.

Об этом человеке говорили, что с католиками он был католиком, а с лютеранами — лютеранином.

Возможно, протестантом его сделала великая борьба против испанского гнета; однако главным, за что боролся Вильгельм Оранский, была свобода его народа. Будь он фанатиком, едва ли мог бы стать таким выдающимся лидером. Неудачи Филиппа были во многом обусловлены его фанатизмом. Интересно сопоставить его неудачи, как и неудачи его жены Марии I Английской, также фанатички, с успехами Елизаветы I Английской, которая про себя могла призывать «чуму на оба ваши дома», но публично делала вид, что она ко всем относится хорошо.

Узнав о том, что творится в Нидерландах, Филипп, говорят, заявил: «Клянусь душой отца, им это дорого будет стоить!» Он сдержал слово.

Вильгельм Оранский понимал, что настало время либо сражаться, либо бежать. К первому он не был еще готов и, как человек умный, предпочел покинуть Нидерланды. Мятеж был подавлении герцогиня Маргарита смогла временно восстановить мир в стране. Но она не была склонна миловать тех, кто восстал против католицизма, и решила жестоко наказать преступников. Она направила в Нидерланды войска, с тем чтобы, заметив собрания протестантов, солдаты давили их конями, стреляли в них или захватывали и казнили. Во многих случаях не было даже следствия. Всех, подозреваемых в сочувствии к протестантизму, просто вешали.

Тем временем король Филипп решил послать в Нидерланды армию во главе с герцогом Альбой.

Это стало началом кровавых событий.

Этот победоносный генерал был известен своей жестокостью еще до прибытия в Нидерланды. Прибыв туда, он расположил гарнизоны во всех крупных городах. Военные получили самые широкие полномочия, и излишне объяснять, какому произволу и насилию подвергалось население. Современные авторы отмечают, что гнет испанцев был невыносим и что каждого человека, чья собственность привлекала захватчиков, тут же обвиняли в ереси, чтобы конфисковать его имущество. Люди жили в страхе, и многие покидали страну, захватив с собой все, что можно было увезти. Вильгельм Оранский к этому времени уже покинул страну, а Эгмонт и Горн были арестованы. Кардинал Гранвелле, хорошо знавший положение в Нидерландах, узнав об аресте Эгмонта и Горна, спросил: «А попался ли в ловушку Молчаливый?» Получив отрицательный ответ, кардинал заявил: «Если они не схватили Оранского, значит, они никого не схватили».

Первым действием Альбы было создание трибунала по расследованию недавних беспорядков, наделенного чрезвычайными полномочиями. Он назывался Советом при главнокомандующем (Советом по делам о беспорядках). Он состоял из двенадцати судей, самым знаменитым из которых был Хуан де Варгас, известный особенной жестокостью. Народ Нидерландов прозвал это судилище «Кровавым советом».

Начался террор. Здесь применялись уже известные меры. Супругов угрозами принуждали давать показания друг против друга, а детей — против родителей. В случае отказа давать показания подследственных подвергали пыткам. Подозреваемые, которые скрывались, объявлялись в розыск, и герольды в городах выкрикивали имена разыскиваемых, сообщая, что каждый, кто знает об их местонахождении и не донесет властям, сам будет заподозрен в ереси. Однажды в 1568 г., в «зловещую среду», в Брюсселе были арестованы ночью 500 человек, увезены в тюрьму и приговорены к смертной казни.

В те дни повсюду хватали подозреваемых в ереси и участии в мятеже. Если жертвой оказывался бедняк, такого человека сразу вешали. Смертные приговоры (к виселице, обезглавливанию или сожжению на костре) стали тогда обычным делом. Вид же казни зависел от судей, которыми часто были невежественные и жестокие военные. Стойких протестантов предавали наиболее жестокой казни — сожжению.

Герцог Альба и его помощник Варгас, похоже, наслаждались собственной жестокостью. Говорят, что Варгас, просыпаясь утром, кричал: «Вешать! Вешать!» Альба же рассказывает в письме королю Филиппу: «Я собираюсь арестовать самых богатых и опасных мятежников. Мне постоянно приходится разбирать каждое их дело, потому что мне докучают прошениями и ходатайствами по каждому случаю. Они совсем замучили меня своими приставаниями». В этих словах выразились как цинизм герцога Альбы в отношении людей, которым он причинил столько страданий, так и его упоение собственной властью.

И снова перед нами пример тех страшных последствий, к которым приводит фанатизм. Нидерландские города теперь были опустошены, и страна утратила былое процветание, созданное ее деятельным купечеством. Тысячи людей бежали в Германию, которая охотно принимала беглецов.

Правительница герцогиня Маргарита отреклась. Конечно, она считала, что все мятежники должны быть наказаны, но подобную войну с народом в целом она считала одновременно жестокой и глупой. Она жила в Парме, пока регентом не стал ее сын Фарнезе, которому она начала помогать. Есть сведения, что король Филипп, зная о критике этой политики во многих странах, решил оправдать действия Альбы в Нидерландах и передать дело на рассмотрение мадридской инквизиции. Трибунал постановил, что все, виновные в ереси или отступничестве, а также те, кто называет себя хорошими католиками, но ничего не. сделали для наказания еретиков, — одинаково виновны в измене церкви и государству. Наказания за Подобные преступления были хорошо известны, а так как почти все граждане Нидерландов были виновны в подобных деяниях, всех их следовало приговорить к смертной казни с конфискацией имущества. Это должно было послужить и примером на будущее: милосердия от испанцев ждать не придется.

Историк Прескотт сомневается в полной достоверности этого рассказа, но его не раз пересказывали авторы, которым у него нет оснований не доверять. Он считает, что «инквизиции невозможно безосновательно приписать никакой жестокости, однако трудно поверить, чтобы такой умный правитель, как Филипп II, пусть он и хотел видеть в Святой палате свою опору, мог совершить такие нелепые и политически неправильные действия» («История Филиппа II»).

Когда император Максимилиан Выразил Филиппу протест против репрессий в Нидерландах, король ответил: «Все это я сделал ради замирения провинций и защиты католической веры. Я сделал бы то же самое, даже если бы это вызвало всеобщий мятеж в Нидерландах и даже если бы весь мир лежал в руинах» («Переписка Филиппа II»).

Именно за этот фанатизм Филипп поплатился кризисом своей империи. В это самое время изгнанники из Нидерландов собирались вокруг человека, которого они считали спасителем страны. Вильгельм Молчаливый в Дилленбурге строил планы войны.

Сначала были две неудачные экспедиции, под предводительством Гостиратена и Виллерса, но потом, при Гейлигерлее, Людвиг Нассауский, брат Вильгельма Оранского, одержал победу над войском Альбы. Народ Нидерландов воспрянул духом, но ярость герцога Альбы не знала границ. Горн и Эгмонт были казнены, Вильгельм и его брат Людвиг были приговорены к пожизненному изгнанию, а их поместья конфискованы.

Конечно, невозможно было истребить всю нацию, да и казни эти, похоже, не запугали нидерландцев. Через три года по прибытии в Нидерланды Альбе пришлось провозгласить амнистию всем фламандцам, которые станут отныне верноподданными Филиппа II.

Хьюм в книге «Испания — величие и упадок» высказывает мнение, что главной причиной восстания нидерландцев против испанского ига была не религия, а их любовь к деньгам. Филипп ввел там десятипроцентный налог на все сделки (так называемая «алькабала»). Это очень не понравилось купцам, которые и создавали богатство Фландрии, и онл не хотели терпеть подобного ущерба экономике.

Филипп II часто брал деньги взаймы у фламандских банкиров; теперь же они объявили, что стали банкротами из-за условий, в которые поставлена торговля, и не могут уже ссужать деньги королю. Тогда Филипп начал сомневаться, верно ли герцог Альба. ведет дела в Нидерландах. Его действия вызывали протесты в разных странах, и, что важнее всего, у Альбы были враги в самом Мадриде. Главный из них, Антонио Перес, в дальнейшем сыграл свою роль в одном из драматических эпизодов, связанных с инквизицией.

В 1573 г. герцог Альба, чья миссия покорения Нидерландов кончилась позорным провалом, был отозван из этой страны. Говорят, этот позор «едва не разбил его сердце», но это ничто в сравнении со страданиями, которые он принес тысячам людей. Его место занял дон Луис де Реквесенс, получивший приказ проводить более гибкую политику.

Протестантов преследовали в Нидерландах с особой жестокостью и размахом, так как в этом случае инквизиции пришлось бороться против целого народа. В Испании же протестантство, кроме двух вспышек в Севилье и Вальядолиде, было редким явлением.

Неизвестно, сколько именно людей пострадало непосредственно по вине Альбы. Конечно, невозможно было уничтожить трехмиллионный народ, но, говорят, Альба хвастался, что за время его правления погибло 18 600 человек и около 60 000 покинули страну, спасаясь от кровожадности его приспешников.

 

2. Английские узники инквизиции

Неудивительно, что в 1588 г., когда испанский флот начал войну против Англии, ее народ решительно выступил против этой угрозы и, несмотря на наличие у противника больших галеонов (военных кораблей) и несколько лучшее вооружение, по флоту, явившемуся, чтобы захватить страну, был нанесен могучий удар, послуживший началом конца огромной империи.

Англичане знали, что враг намерен принести на их землю инквизицию. Им было известно, что английских моряков, попавших в руки инквизиции, могли пытать и казнить за их веру, и, конечно, жители Англии понимали, какая опасность угрожала им самим.

Для тех, кто плавал в испанских морях или торговал в испанских городах, всегда существовала опасность попасть в руки инквизиторов. За одно неосторожное слово можно было угодить в тюрьму по обвинению в ереси, оказавшись вдали от родины, без всякой надежды на помощь, с возможной перспективой попасть на костер. В 1576 г. английские купцы обратились с петицией к королеве, протестуя против произвола испанцев в отношении английских торговцев; не раз позднее эта тема становилась предметом дипломатических разбирательств; однако Святая палата оставалась непреклонной. Всех, кто не был ортодоксальным католиком, рассматривали как еретиков, заслуживающих казни, независимо от их национальности.

Католическая церковь очень боялась лютеранства, которое превратилось к тому времени в самого серьезного противника католицизма, известного в истории. Не раз утверждали, что без инквизиции католическая церковь не смогла бы сохраниться, и в этом необходимость существования Святой палаты, а потому ее жестокости следует предать забвению. Чтобы протестантство не проникло в Испанию, правительство решило поставить порты под контроль инквизиции. Последняя сразу ввела правило досмотра всех кораблей в портах, причем если там находили еретические книги, то команда должна была предстать перед трибуналом. Это произошло при Генрихе VIII, который не был склонен терпеть такое обращение со своими моряками. Он немедленно заявил протест императору Карлу, а тот, желая оставаться в хороших отношениях с английским королем, отменил указанное правило.

Филипп II был не похож на отца. Иной раз его фанатизм брал верх над здравым смыслом. При этом короле, если у английского моряка находили английскую Библию или молитвенник, это могло быть достаточным основанием для ареста и суда инквизиции с отправкой на каторжные работы при отречении человека от своей веры. Если же он не отрекался, его могли отправить на костер.

В 1565 г. в Испании было сожжено 26 английских подданных и в десять раз больше находилось в заключении. Сэр Джон Смит был отправлен к Филиппу с протестом по этому поводу, но миссия этого посланца не увенчалась успехом. Подобное пленение англичан не ограничивалось пределами собственно Испании, поскольку к ее владениям относилась значительная часть мира. Поэтому всякому английскому моряку, покинувшему родные моря, угрожала опасность не только от бурь и столкновения с неприятелем, но и возможность попасть в руки испанских инквизиторов. На Канарских островах (уже тогда ставших собственностью Кастилии) в 1587 г. жертвой аутодафе стал англичанин Джордж Гаспар. Он был арестован по подозрению в ереси и отправлен в тюрьму, так как молился, стоя на коленях спиной к распятию. На вопрос, почему он так поступает, этот человек ответил, что он молится Богу, а не Его изображениям. Он предстал перед трибуналом и признался, что он — протестант. Пленника пытали, но он не отрекся от своей веры. Поскольку этот англичанин сам признал, что он еретик, инквизиция передала его в руки светской власти для сожжения. Этот смелый человек хотел все же избежать смерти на костре, не отрекаясь при этом от веры. В тюрьме ему удалось раздобыть и спрятать нож, и, когда страшный приговор был оглашен, он нанес себе рану в живот; однако он после этого остался жив. Инквизиторы объявили, что Бог не допустил, чтобы этот человек избег заслуженного наказания в земной жизни. Его на носилках отнесли к месту казни и все же привели приговор в исполнение прежде, чем он расстался с жизнью от раны. Даже если обвиняемый избегал костра, его подвергали почти столь же жестоким наказаниям. Известен случай с неким Джоном Римэном (возможно, Раймондом), английским моряком, который попал в тюрьму на Канарских островах также по обвинению в ереси. В тюрьме он стал обсуждать протестантские теории с другими заключенными. После этого Джона сразу же допросили с пристрастием и подвергли пыткам, после чего он объявил о желании «примириться с Римской церковью». Этого человека «помиловали», но приговорили к ста ударам плетью и десяти годам каторжных работ на галерах.

Джон Дрейк, двоюродный брат сэра Фрэнсиса Дрейка, был арестован в Южной Америке после кораблекрушения, а затем появился во время аутодафе в качестве кающегося грешника, что, должно быть, было особенно неприятно для сэра Фрэнсиса.

В 1594 г. Ричард, сын сэра Джона Хокинса (английского адмирала и работорговца), стал военнопленным в Сан-Маттео. Многие члены его команды были приговорены к каторге без суда, самого же Ричарда вместе с офицерами отправили в Лиму на суд инквизиции. Известно, что ни один из них не был столь фанатичным протестантом, чтобы попасть на костер. Рот, автор «Испанской инквизиции», утверждает, что наиболее стойкого из них, который был приговорен к пожизненному заключению, звали Лей, как и персонажа одного из произведений Ч. Кингсли; так что, возможно, это происшествие вдохновило, известного писателя.

Рассказывают и историю Вильяма Гардинера, бристольца, представшего перед судом лиссабонской инквизиции в царствование Эдуарда VI. Вильям был служащим купца, имевшего дела в Испании и Португалии, и в возрасте двадцати шести лет был отправлен в Лиссабон. для совершения ряда сделок. Там он познакомился с другими англичанами, жившими в городе (все они, как и он, были протестантами).

1 сентября 1552 г. в Лиссабоне началась церемония королевского бракосочетания — наследный принц женился на испанской принцессе. Вильям, стоявший в толпе зрителей, впервые стал свидетелем того, как служили мессу. Увидев, как люди преклонили колени перед Телом Христовым, англичанин подумал, что это похоже на языческий обряд. Придя к себе домой, Вильям решил, что он должен вразумить этих людей, указав им, что такое поведение, как и поклонение иконам, является суеверием. Он счел, что его долг велит ему так поступить, даже если это для него плохо кончится.

Между тем празднества продолжались, и во время новой мессы Вильям занял место перед алтарем и, достав из кармана Новый Завет, начал читать его. Когда во время богослужения все присутствующие опустились на колени, Гардинер продолжал сидеть и читать. Потом он вдруг вскочил, подбежал к кардиналу, совершавшему обряд, выхватил у него Тело Христово, швырнул на землю и стал топтать. Несколько мгновений длилось зловещее молчание, а потом люди набросились на Вильяма и разорвали бы его на куски, если бы король не приказал им отпустить его.

Подойдя к Вильяму, король спросил, зачем он так поступил. Тот объяснил, что он англичанин, в Португалию приехал по делам, но стал свидетелем идолопоклонства, выносить которое не в силах. Вильяма и его английских друзей арестовали и передали инквизиции. Перед судом он свободно и дерзко говорил о вопросах религии. После этого его пытали. Португальские инквизиторы были более жестоки, чем их испанские коллеги, но отличались меньшей дисциплинированностью. Испанцы хотели искоренить ересь у себя в стране; португальцев же, судя по всему, интересовало не столько примирение еретиков с церковью, сколько организация зрелища для толпы. В Испании всякая критика по адресу инквизиции могла быть смертельно опасна для критикующего. В Португалии открыто обсуждались возможные изменения методов инквизиции. И все же португальские инквизиторы во многих случаях (хотя это кажется невозможным) превосходили по жестокости своих соседей-испанцев. Вильяма Гардинера подвергли многим пыткам, однако он, говорят, оставался твердым в вере и заявил, что, если бы ему представился случай, он снова поступил бы так же, как во время мессы.

Он вывел из терпения своих палачей. Рассказывают, что, когда ему отрубили правую руку, которой он совершил святотатство, Вильям поднял ее левой рукой и поцеловал.

Затем осужденного вывели на улицу, где толпа могла созерцать его дальнейшие страдания. На базарной площади Вильяму отрубили и вторую руку, а затем отвезли на берег реки, где стоял столб. В отличие от обычных столбов, к которым привязывали осужденных на сожжение, этот был оборудован воротом. Когда разожгли костер, тело Вильяма стали то опускать в огонь, то поднимать, чтобы продлить казнь, свидетелями которой было множество собравшихся зрителей. Говорят, что Вильям Гардинер во время казни читал псалмы и на адресованные ему проклятия отвечал: «Когда Христос отступится от вас, я буду молить Деву Марию помочь мне».

Этот случай рассказывает Рул в «Истории инквизиции».

Более известна история Исаака Мартина, может быть, потому, что ему удалось избежать расправы и оставить описание того, что с ним произошло.

Исаак Мартин приехал в Малагу в 1714 г. с женой и четырьмя детьми. Во время таможенного досмотра у него в багаже нашли английскую Библию и некоторые протестантские книги. Их отобрали, пояснив, что следует рассмотреть, содержится ли в них что-либо противное святой католической вере. Месяца через два-три англичанина вызвали в суд, где обвинили в иудаизме. Подозрение вызвало его имя Исаак и то, что одного из его детей назвали Авраамом. Некоторые из его соседей показали (очевидно хорошо понимая, чего от них ожидают), что этот англичанин — еретик. Это было опасно само по себе, но еще опаснее было подозрение в иудаизме, так как иудеям, не принявшим католичество, не разрешалось жить в Испании.

С тех пор прошло четыре года. Ничего особенного не происходило, но инквизиция продолжала следить за Мартином. Как сообщает он сам, один ирландский священник постоянно изводил его уговорами принять католицизм. Исаак решил, что в Малаге покоя ему не будет и надо возвращаться в Англию. Друзья стали отговаривать его, указывая, что в этом случае инквизиция, которая не трогала его до поры до времени, наверняка арестует его.

Однажды ночью кто-то стал стучать в дверь дома Мартина. Выглянув в окно, он увидел группу людей, стоявших у дверей, и спросил, что им нужно в такой час. Получив ответ, что они желают войти, хозяин предложил им прийти утром, так как ночью он дверей не открывает. После этого пришельцы взломали дверь, и, к своему ужасу, Мартин увидел инквизиторов и фамильяров. Они заявили, что им нужно поговорить с хозяином, и, получив ответ, что он и есть хозяин, потребовали, чтобы он оделся и последовал за ними. Он ответил, что, в качестве английского подданного, должен сначала связаться с консулом. Пришельцы не пожелали слышать об этом. Услышав шум, пришли испуганные жена и дети Мартина и стали упрашивать инквизиторов проявить милосердие. Те, конечно, давно привыкли к подобным сценам и не обращали на них особого внимания. Исаака увели в тюрьму, а его детей и жену выгнали из дома, заявив, что дом следует тщательно обыскать. К счастью, один из добрых друзей их семьи приютил бездомных. Ключи же от дома жене Мартина вернули только через пять дней, и, вернувшись домой, она обнаружила, что из их имущества там ничего не осталось.

После того как Исаак провел четыре дня в тюрьме, ему сообщили, что его отправят в гранадскую инквизицию. На его просьбу увидеться с семьей ответили отказом. Исаака связали, посадили на мула и вывезли из Малаги. Люди на улице кричали, что он, как иудей и английский еретик, заслуживает сожжения. Поскольку пленник был связан, а мул, кроме того, вез и груз, то ехать было неудобно, а мул при первой возможности сбросил седока. Исаак упал на камень и сильно ушиб спину, и его путешествие было очень болезненным для него. В Велес-Малаге ему посчастливилось встретить приятеля, английского купца, который настоял на том, чтобы пленника осмотрел врач. Мартин воспользовался этим случаем и попросил друга позаботиться о его семье и дать ей возможность вернуться в Англию, если он, Исаак, погибнет от рук инквизиции. Друг обещал все это сделать, а кроме того, позаботился о том, чтобы обеспечить Мартина провизией и доставить его к месту назначения с удобствами, насколько это было возможно в его положении и на плохих местных дорогах.

Когда через три дня Исаак попал в Гранаду, он и его страж расположились в гостинице, поскольку днем в тюрьмы инквизиции никого не помещали. Пленнику разрешили написать жене, но, по его воспоминаниям, письма она не получила; очевидно, письмо ему предложили написать в надежде найти там компрометирующую информацию. Ночью Исаака поместили в тюремную камеру, где было темно и холодно. Тюремщик спросил его о вере и, получив от Исаака ответ, что он протестант, заявил, что протестанты — не христиане. Его предупредили, чтобы он вел себя тихо, иначе его накажут плетьми, и велели ложиться спать. Утром Мартину принесли еду на три дня — фунт баранины, два фунта хлеба, горсть фасоли, немного изюма и пинту вина.

Врачу позволили осмотреть заключенного, у которого сильно болела спина; ему прописали мазь для спины и разрешили оставаться в постели.

Потом Исаака вызвали на допрос и спросили о его вероисповедании и месте рождения. После этого ему сказали, что он живет во тьме, но может, если пожелает, обрести свет. На вопрос, почитает ли он Деву Марию и молится ли святым, Исаак ответил, что Деву Марию он почитает, как мать Христа, и верит в блаженство святых, но не молится им, а молится лишь Триединому Богу. Инквизитор выразил сожаление о том, что Англия отошла от истинной веры и впала в ересь. Прежде, заявил он, эта страна рождала святых, теперь же только раскольников и еретиков. Исаак возразил, что Англия и теперь рождает людей не худших, чем прежде, но ему велели держать язык за зубами.

На этом допрос закончился, причем Мартину сказали, что его случай — не безнадежный. Через неделю его снова вызвали на допрос, а после этого вызывали еще не раз. Инквизиторы снова и снова вызывали Исаака, добиваясь своей цели уговорами и угрозами, пытаясь, как они это часто делали, взять свою жертву измором. Потом они снова отправляли его в камеру. Ему напоминали, что есть средства, чтобы спасти души еретиков. Очевидно, намекали на пытки, и Мартин жил в постоянной тревоге еще и потому, что ничего не знал о судьбе своей семьи.

За четыре месяца состоялось пятнадцать допросов, после чего Исаака перевели в другую камеру, которая сначала понравилась ему больше прежней. Она была светлее, и сюда доносились уличные звуки — лай собак или пение петухов. Однако в новой камере было множество клопов, не дававших ему спать. На двадцать седьмой неделе пребывания Мартина в тюрьме ему завязали глаза и привели в какую-то комнату, где он был раздет. Он пережил тяжелые минуты, ожидая, что сейчас начнется пытка; однако оказалось, что инквизиторы только решили проверить, не обрезан ли. он. Они любили применять тактику давления на психику своих жертв. Исаак не был обрезан, и, по-видимому, это обстоятельство произвело хорошее впечатление, так как через месяц один из тюремщиков сказал Мартину, что его должны освободить. Тот не поверил и стал упрашивать тюремщика не насмехаться над ним, но узника заверили, что это правда, и скоро цирюльник должен побрить его, чтобы привести в приличный вид.

После того как подготовка закончилась, Исаака вызвали в помещение, где находились духовные лица, которые обвязали вокруг его шеи веревку и заставили стать на колени. Потом ему объявили: «Твое дело рассмотрено и решено. Иди с этими господами. Скоро тебя освободят».

Его привели в церковь, где священник огласил перечень его грехов и объявил, что за свои преступления он, Исаак Мартин, приговаривается к изгнанию из христианской страны и не имеет права возвращаться под угрозой пяти лет каторги, а кроме того, должен получить двести ударов плетью, пройдя по городским улицам.

После этого Мартина вновь отвели в тюрьму и сказали ему, что перемена веры избавит его от телесного наказания. Но Исаак ответил, что уже много перенес и может потерпеть еще. На другой день пришел палач с плетью и велел Исааку раздеться до пояса. Ему связали руки и обвязали веревку вокруг шеи. Потом Мартина вывели на улицу, где собралась толпа зрителей. Священник огласил приговор и объявил: «И быть по сему». Мартина посадили на осла и провезли по городу, нанося ему удары плетью. Люди на улицах бросали в него отбросы и кричали, что английские еретики — не христиане. Говорят, Мартин заметил, что, может, и они считают себя Христианами, но ведут себя скорее как варвары, и эти его слова заставили устыдиться многих присутствовавших. После экзекуции Исаака снова отвели в тюрьму, и он попросил принести ему бренди, чтобы промыть спину, в чем тюремщик, человек незлой, не стал отказывать. Однако Мартин долго не мог лежать на спине.

Через полмесяца Исааку объявили, что его отвезут в Малагу и посадят на корабль с еретиками, и снова потребовали, чтобы он никогда не возвращался в Испанию, на что тот охотно согласился. С него также потребовали дать клятву, что он никому не расскажет о том, что он видел и слышал в стенах Святой палаты. (Эту клятву Исаак вовсе не считал для себя обязательной. Он скорее счел своим долгом предупредить англичан о неприятностях, которые могут их ожидать в Испании.)

В Малаге его сначала посадили в общую тюрьму и дали свидание с женой, которой Исаак сказал, чтобы она немедленно приготовилась к отъезду.

Через несколько часов после того, как Мартин оказался, наконец, на английском корабле, началась англоиспанская война, и испанские власти задержали корабль, а всех пассажиров, как пленных, отправили в тюрьму.

Исаак был близок к отчаянию, но к нему явились инквизиторы и объявили, что раз ему нельзя находиться в Испании, то он ее покинет, так как не имеет права жить в христианской стране. Другим же заключенным объявили, что они не должны общаться с этим опасным еретиком. Исаак оказался на борту корабля, который шел в Гамбург. Между тем его жена пыталась вернуть кое-что из их имущества, отобранного при обыске. Мартину указали, что в его положении добиваться подобных вещей неуместно. Все же часть его имущества вернули его жене (хотя, как он сам пишет, уверяли, что возвратили все).

Таким образом, Исаак Мартин с семьей вернулся в Англию. Как рассказывает он сам, некоторые епископы и священники посоветовали ему написать рассказ о пережитом, и он последовал их совету. Этому человеку еще очень повезло, что он попал в Испанию уже в XVIII веке. При Филиппе II его бы, безусловно, ожидали пытки и сожжение на костре. Он не имел бы возможности оставить нам свой рассказ об испанской инквизиции.

Исаак Мартин оставил интересное описание гранадской инквизиции, которое я излагаю вкратце. Он пишет, что здание инквизиции похоже на дворец (если не считать тюремных камер) и по архитектуре во многом напоминает монастырские здания. Тюремные камеры находились на нижнем этаже и имели пятнадцать футов в длину и десять футов в ширину; их было около сотни, и в каждой — по одному арестанту. Дважды в неделю заключенным разрешали забрать полагающуюся им еду и «выбросить грязь и отбросы». Он описывает получаемую им тогда провизию, которая представляется достаточно адекватной. Мартин сообщает, что сильно похудел, но состояние здоровья не ухудшилось.

Начальник тюрем инквизиции находился в Мадриде, и ему подчинялись все такого рода тюрьмы в стране. Здание Святого трибунала в Гранаде, по сообщению Мартина, было почти таким же большим, как здание палаты лордов. Там находился алтарь и трон, украшенный красным бархатом. Инквизиторы сидели в креслах перед большим золоченым распятием. За столом, покрытым красной бархатной скатертью, сидел секретарь и также находилось распятие, лицом к которому обязаны были стоять заключенные. (По книге Дж. Марчанта и др. «Очерки о кровавом трибунале».)

От Ф. Лимборча известна история Элизабет Васконеллос, англичанки по происхождению, оказавшийся в Лиссабоне. Она росла без отца, и, когда ей было одиннадцать, дядя девочки, врач Морган, который отправился на Ямайку, взял племянницу с собой, чтобы воспитать как собственную дочь.

В 1685 г., когда их корабль находился поблизости от Ямайки, на него напали два турецких судна.

Во время боя Морган был убит. Кораблю удалось уйти от турок и достичь места назначения, но маленькая девочка, потерявшая дядю, оказалась одна в чужой стране, совсем без средств. К счастью, один купец взял ее в дом как служанку, и она жила там одиннадцать лет. В 1696 г. она вышла замуж за де Васконеллоса. Лет восемь они жили счастливо, но потом ее муж уехал по делам в Бразилию, а жена в его отсутствие тяжело заболела. Элизабет всегда была протестанткой, но во время болезни ей дали причастие, о чем она не знала. Когда женщина выздоровела, ей объявили, что таким образом она переменила религию и стала католичкой. Элизабет отказалась признать себя католичкой и была арестована, а через девять месяцев ее отправили в Лиссабон, в инквизицию.

Все имущество у нее там отобрали и посадили в камеру, где Элизабет провела еще около девяти месяцев. В первую неделю ей давали только хлеб и воду, а спала она на соломенном тюфяке. Представ перед инквизиторами, англичанка заявила, что была воспитана в протестантизме и хочет остаться верной своей религии. Ей ответили, что она стала католичкой и, если не признает себя таковой, ее могут сжечь. После этого Элизабет отправили обратно в камеру и через месяц вызвали на новый допрос. На этот раз за отказ отречься от протестантства она была наказана плетью.

Еще через две недели инквизиторы снова вызвали Элизабет и потребовали, чтобы она стала на колени перед распятием и прочла молитву. Когда же она отказалась это сделать, ей сказали, что ее сожгут во время одного из следующих аутодафе. Через месяц пленницу снова вызвали для допроса. На этот раз ей прижгли грудь раскаленным железом и отправили в камеру, не оказав медицинской помощи. Еще через месяц инквизиторы опять вызвали Элизабет и заявили, что она должна принять католицизм или отправиться на костер. Она ответила, что, будучи англичанкой и протестанткой, уверена, что ее защитят другие англичане, живущие в Лиссабоне, когда узнают о ее бедственном положении. Она предпочитает костер отказу от своей веры. Инквизиторы ответили, что всех английских еретиков, живущих в Лиссабоне, ждет кара, а если она, Элизабет, стремится в огонь, то пусть сначала узнает, что это такое. Ее усадили на стул, связав по рукам и ногам, и вызвали врача, который должен был следить за тем, чтобы узница не оказалась близкой к смерти. С левой ноги англичанки сняли туфлю и обули ее в железный башмак, раскаленный докрасна. Она получила страшный ожог и лишилась чувств, после чего врач потребовал прекратить пытку, так как жизнь узницы в опасности. Ее снова вернули в камеру. Позднее Элизабет снова вызвали на допрос и, уложив ее на живот и обнажив спину, стали бить кнутом. Пленнице угрожали более жестокими пытками, но сказали, что, если она подпишет предложенную бумагу, то получит свободу. Будучи в неустойчивом психическом состоянии после всего перенесенного, Элизабет подписала бумагу и получила свободу. Ей сказали, что она не должна вступать в общение с английскими еретиками, и отпустили. Как сообщает рассказчик, она «смогла получить сочувствие и помощь милосердных христиан».

Рассказ Элизабет о том, что с ней произошло, засвидетельствовали Д. Милнер и Д. Вилкокс. Их запись относится к 8 января 1707 г. и сделана в Лиссабоне. (Цитируется автором по «Истории инквизиции» Лимборча.)

В Мексике во второй половине XVI в. многие английские протестанты попадали в руки испанских инквизиторов, а некоторые из них — на костер.

Филипп II решил учредить в Мексике инквизицию (1569–1670), поскольку, по его выражению, хотел «освободить эту землю от зла, причиненного иудеями и еретиками».

В 1568 г. один из кораблей Джона Хокинса (Гаукинса), занимавшийся перевозкой рабов, вступил в бой у мексиканского побережья. Моряки лишились своего корабля и вынуждены были высадиться на берег. Три года они жили там спокойно, но потом появились инквизиторы, которые задержали англичан. Их провели по улицам и били кнутами, при одобрении зрителей, а потом отправили в Святую палату в Севилью. Семерым удалось бежать, для остальных подобные попытки кончились неудачей. Нескольких человек сожгли, остальных отправили на галеры.

Англичане, бродившие по свету, нередко попадали в руки инквизиции, и последняя была известна в Англии как большая ненавистница протестантов. Это правда; однако не следует забывать, что иудеям и маврам пришлось перенести еще большие страдания, чем протестантам. Многие люди из разных стран оказывались пленниками инквизиции, несмотря на решительнее протесты этих стран.

Оливер Кромвель потребовал свободы совести для англичан, живущих в Испании, и свободы торговли в испанских владениях, в обмен на союз с Испанией против Франции. Эти предложения были отклонены, и испанский посол заявил, что Кромвель, прося о таких уступках, просит «обоих глаз его господина».

Указанное положение продолжало существовать, хотя это не было выгодно Испании, и в Англию по-прежнему поступали сообщения об испытаниях, выпавших на долю английских протестантов от рук «псов инквизиции».

 

3. Инквизиция и политическая борьба при Филиппе II. Дело Переса

Филипп II ясно дал понять, что не собирается использовать инквизицию в сугубо политических целях. Он стремился столь же ревностно, как некогда Изабелла и Фердинанд, сделать всю Испанию католической. Трудно, конечно, точно определить личные мотивы короля. Возможно, он убеждал себя, что хочет спасти души своих подданных, на деле же прежде всего хотел обеспечить их верность короне. Апологеты католицизма любят утверждать, что инквизиция была просто политическим орудием государства., Тем самым церковь как бы отделяется от этого одиозного учреждения. Впрочем, следует заметить, что власти охотно использовали инквизицию в политических целях, если представлялась возможность.

В Испании существовала реальная угроза использования инквизиции именно таким образом: она приносила казне большую прибыль. Филипп получал через инквизицию почти всех рабов для работ на галерах, поскольку каторжные работы были одним из самых распространенных видов «менее тяжелых наказаний». И все же в пользу испанской инквизиции говорит то, что она не использовалась в чисто политических целях так часто, как инквизиция в других странах. Одним из самых печально известных случаев в этом смысле было дело тамплиеров. Филипп Испанский, по крайней мере, не вел себя столь нечестно, как его тезка, король Франции, который и организовал это дело.

В случае с Жанной д'Арк, гибели которой так жаждали англичане, помощь инквизиции понадобилась, поскольку Жанну хотели отправить на костер. Она стала пленницей одного из приближенных Жана де Люксембурга, который командовал войском герцога Бургундского. За такую пленницу, как Жанна, можно было получить огромный выкуп. Но англичане в тот момент были близки к банкротству и очень боялись, что деньги соберут бургундцы. Они спешили поскорее осудить Жанну д'Арк как ведьму (они и считали, что она ведьма), а для этого нужен был суд инквизиции. Викарий инквизитора Франции потребовал ее немедленной выдачи трибуналу инквизиции, но Жан де Люксембург не спешил с этим, так как надеялся получить выкуп. Это было сделано лишь при повторном требовании о выдаче, и все же англичанам пришлось собрать большую сумму, чтобы добиться своего. Процесс поручили вести епископу Кошону, который, будучи французом, поддерживал англичан, к тому же в его епархии была взята в плен Жанна. Ее судили по обвинению в ереси и сожгли как «еретичку, отступницу и идолопоклонницу».

Испанская инквизиция никогда так откровенно не использовалась в политических целях.

Архиепископ Карранса навлек на себя ненависть политических противников и был необоснованно заключен в тюрьму, но и его дело нельзя сравнивать с делом Жанны или тамплиеров, ставших жертвами средневековой инквизиции.

В истории испанской инквизиции известен случай, когда человек попал в беду не из-за ереси, а из-за политических интриг. Этот человек — Антонио Перес. Многое в этом деле осталось тайной, которая так и не прояснилась. Оно каким-то образом касалось короля Филиппа, очевидно, не только политически, но и эмоционально. Дело Переса сыграло важную роль в истории инквизиции еще и потому, что оно имело большое значение для жизни Арагона.

По одной из версий, Перес был незаконным сыном священника, служившего как императору Карлу, так и королю Филиппу. Есть разногласия относительно даты его рождения: одни авторы называют 1534 г… другие — 1540-й. Впрочем, эта дата малосущественна — для судьбы Антонио не так уж важна разница в шесть лет. Матерью его была донья Хуана де Эскобар, молодая жительница Мадрида. Неизвестно точно, была ли она замужем; впрочем, это также не столь существенно.

Самое важное обстоятельство состоит в том, что священник Гонсало Перес не имел права жениться, а потому появление сына создавало затруднения для отца. Антонио воспитывался в деревне как племянник священника, который часто посещал его. Мальчик отличался красотой и умом. Император Карл указом 1542 г. признал его законнорожденным, хотя долгое время это держалось в секрете. Маленький Антонио жил в Пастране, которая была тогда центральной частью владений королевского фаворита князя Эболи Гомеса де Сильвы. Князь и княгиня принимали участие в воспитании Антонио Переса. Существует и версия, что Антонио был сыном самого Гомеса де Сильвы; рассказывают, что во время следствия Антонио часто посещал Гомеса, на которого он был будто бы больше похож внешне, чем на священника Переса. Есть также сведения, что Антонио тяжело переживал кончину Гомеса в 1573 г. и говорил, что князь был ему словно отец. Однако такие выражения всегда могут иметь образный смысл, особенно учитывая доброту князя к Антонио; известно также, что последний называл священника Гонсало «отцом и хозяином» и относился к нему с большой любовью и уважением.

Гонсало Перес, а возможно, и сам Гомес хотели дать Антонио наилучшее образование, и он учился в университетах Испании, Фландрии и Италии. Когда молодой человек завершил образование, священник и Гомес проявили заинтересованность в его карьере. Князю нужен был соратник по политической борьбе: он и его люди противостояли герцогу Альбе. Гомес, образованный и утонченный, был естественным противником кровожадного солдафона Альбы, действовавшего огнем и мечом, и уговаривал Филиппа проводить более миролюбивую политику. Антонио, протеже князя, был представлен королю и в 1566 г., когда скончался священник Перес, Антонио стал претендентом на место отца, одного из королевских секретарей. Но возникло одно обстоятельство, которое могло воспрепятствовать этому. У Антонио был роман с одной девушкой, жившей при дворе, Хуаной де Кэльо. Антонио был склонен к любовным приключением, и Хуана, очевидно, не была единственной. Когда она забеременела, молодой человек не захотел жениться на ней. Он был не только любвеобильным, но и честолюбивым, и при его положении в обществе вполне мог рассчитывать на блестящую партию. Между тем Хуана родила ребенка.

Гомес не одобрил такого поведения своего воспитанника, не говоря уже о короле Филиппе. Столкнувшись с таким неодобрением высоких особ, Антонио согласился жениться на Хуане, которая в дальнейшем проявила себя как благородная женщина и преданная жена.

Итак, в двадцать восемь лет Антонио Перес стал одним из секретарей короля и вскоре сумел заслужить особое расположение Филиппа. Правда, Антонио (возможно, в нем была примесь еврейской крови) не был чужд бахвальства. Любимец короля, человек, который после кончины Гомеса мог стать одним из самых влиятельных министров, он был не прочь похвастаться своим богатством и влиянием при дворе. В 1575 г. он снял один из самых великолепных домов в Мадриде, наполнив его замечательными картинами и прекрасной мебелью. Слуги Антонио были одеты и вели себя (по инструкциям хозяина) не как лакеи, а как господа, так что гости Антонио не всегда могли понять, кто они такие. Затем хозяин решил, что этот роскошный особняк должен быть только конторой, и построил новый, в окрестностях Мадрида. Там в комнатах стояли серебряные кровати, а кровать самого Антонио была украшена фигурами серебряных ангелов и надписью «Тихо, Антонио спит». Этот дом считался самым великолепным в Испании. Конечно, невозможно было, живя в такой роскоши, не нажить себе врагов.

Для того чтобы поддерживать такой уровень жизни, требовались огромные деньги. Доход Антонио, как секретаря, составлял 200 000 мараведи в год, и еще 100 000 он получал как статс-секретарь Кастилии. Это было огромное богатство, но Антонио требовалось еще больше денег, и он находил новые средства увеличения своих доходов. Он был не первым, кто стал принимать подарки от людей, в пользу которых мог употребить свою власть; и ему самому иногда приходилось платить другим за услуги. Кроме того, Антонио был азартным игроком и имел немалые долги. Но все же он продолжал жить подобно принцу, что было весьма далеко от образа жизни, импонировавшего суровому королю. Положение секретаря стало небезопасным; к тому же он попал под влияние вдовы своего покровителя, княгини Эболи.

Княгиня Эболи, Ана Мендоса и де ла Серда, происходила из знатного рода Мендоса и была правнучкой Гонсалеса де Мендосы, архиепископа Толедского, который сыграл столь важную роль в судьбе Испании при Фердинанде и Изабелле и, несмотря на духовный сан, имел нескольких детей. В 1552 г., когда девочке было двенадцать лет, ей подыскали жениха, тридцатишестилетнего португальского князя. Но свадьба состоялась, лишь когда Ана достигла девятнадцати лет. Они прожили в браке четырнадцать лет, после чего муж скончался. Ему в то время было пятьдесят семь, а ей — тридцать три. Ана уже тогда пользовалась репутацией безнравственной и властолюбивой особы, Гомесу, пока он был жив, удавалось положительно влиять на жену, но уже тогда она стала его советницей и занимала видное место в его политической деятельности. Едва ли ее могла устроить роль вдовы, живущей в безвестности. Главной ее целью было привлечь к себе внимание. Сразу после кончины мужа она объявила о намерении уйти в монастырь. Не взвесив своего шага, она тут же отправилась в обитель в открытом экипаже, в монашеском одеянии, вызывая изумление жителей Пастраны, знавших ее пристрастие к роскоши. Однако настоятельница монастыря, узнав о прибытии княгини, очень огорчилась, объявив, что эта затея добром не кончится. Она не ошиблась. Ана привезла с собой двух служанок, и уже на второй день пребывания в обители отказалась следовать общим правилам и жить в уединении, стала приглашать в свою келью гостей и пожелала жить в особых апартаментах в саду, так, чтобы у нее была возможность иметь прямой выход из монастыря для регулярного контакта с внешним миром. Все это закончилось скандалом, и Филипп II повелел княгине вернуться в семью.

Ана Мендоса не желала жить в тишине и безвестности. Ей требовался новый объект ее страстей и амбиций, и, по-видимому; она нашла таковой в лице нового королевского любимца Антонио Переса. Предание гласит, что они стали любовниками, и, учитывая репутацию обоих, это вполне возможно.

Видимо, их союз был действительно не только политическим, но и любовным. Во всяком случае, их тесный союз сыграл большую роль в дальнейших событиях.

Между тем дон Хуан Австрийский был отправлен в Нидерланды в качестве вице-короля вместо герцога Альбы. Это был верный выбор. Дон Хуан больше, чем Филипп, был похож на отца, императора Карла. В это время он был очень популярен в Европе благодаря победе при Лепанто в 1571 г. Он родился в 1547 г. в результате связи императора Карла с одной фламандской красавицей. Карл не забывал этого своего сына и поручил королю Филиппу заботы о его единокровном брате. Филипп, всегда отличавшийся чувством долга, не забывал и об этих обязанностях. Существует предание об их первой встрече, когда юный Хуан еще жил в деревне и его воспитанием руководил сельский священник. Говорят, Филипп обнял единокровного брата и объявил, что оба они — дети императора, «покрывшего себя славой». Филипп посвятил Хуана в рыцари и вручил ему меч, и таким образом деревенский мальчик превратился в принца. Повзрослев, он стал привлекательным молодым человеком и храбрым воином. После победы при Лепанто и успехов в войне с арабами в Северной Африке он стал очень известен и популярен, Дон Хуан хотел, чтобы его именовали титулом «ваше высочество», что сделало бы его фактически законнорожденным сыном императора, но этому противился Филипп, подозрительный и ревнивый по натуре. После того как его собственный сын дон Карлос скончался при загадочных обстоятельствах, дон Хуан мог бы стать наследником престола, имеющим поддержку в народе, чего Филипп не хотел.

После победы дона Хуана в Тунисе Филипп приказал ему разрушить крепость Ла-Голета и провозгласить правителем сына Мули Хасима. Хуан, однако, не подчинился приказу короля и вместо этого оставил в крепости гарнизон, видимо надеясь, что он сам станет правителем Туниса. Когда, через несколько месяцев, Испания потеряла Тунис, виновным в этом сочли дона Хуана. Это стало его первым поражением. Филипп, однако, принял молодого полководца благосклонно и в следующем году сделал его правителем Нидерландов.

Дон Хуан делал все, что в его силах, для замирения Нидерландов, проводя политику компромиссов, но Вильгельм Оранский уже принял решение освободить страну от «испанских плевелов», и война все же началась. Понимая, что дело, которое ему поручили, практически безнадежно, Хуан писал Антонио Пересу и спрашивал, не лучше ли ему, Хуану, принимая во внимание не лучшее самочувствие короля и малолетство наследника престола, вернуться в Мадрид и разделить ответственность за управление страной. Это вызвало подозрения Филиппа, которому Перес показывал письма Хуана. Антонио хотел одновременно и доказать верность королю, и поддерживать хорошие отношения с правителем Нидерландов, который, при известных условиях, сам мог стать регентом. Между тем Хуану срочно понадобились средства для управления Нидерландами, и он отправил своего секретаря де Эскобедо в Мадрид с просьбой о помощи. Перес же заявил королю, что Эскобедо на самом деле приехал разведать обстановку, нельзя ли устроить в Кастилии беспорядки, чтобы открыть дорогу дону Хуану. После этого Филипп тайно приказал Пересу убрать Эскобедо с дороги.

Антонио Перес попытался, пригласив Эскобедо к себе, отравить его с помощью своих слуг. Яд был подмешан в вино, но почему-то не подействовал. Тогда Антонио повторил попытку, и на этот раз Эскобедо заболел. Была предпринята еще одна попытка довершить дело с помощью отравленного супа, но секретарь Хуана, попробовав суп, заподозрил что-то неладное и дал его поесть собаке. Суп оказался для нее смертельным, и все опасения Эскобедо подтвердились. Он заподозрил в покушении своего раба, который и был повешен. Однако в это время Эскобедо стало известно о действительной или предполагаемой связи Переса и княгини Эболи. Искренне преданный покойному Гомесу, секретарь Хуана был шокирован и пригрозил рассказать о своих подозрениях королю. Очевидно, это была веская угроза. Филипп был большим другом семьи Эболи. Некоторые считали его любовником княгини. Одни говорили, что она будто бы отвергла его любовь, другие же утверждали, что сам Гомес якобы поощрял ухаживания короля за женой, чтобы сохранить влияние при дворе. Как бы там ни было, интерес короля к этой женщине был велик, и, когда Эскобедо стал угрожать разоблачением, Антонио Перес и княгиня Эболи решили убрать его немедленно. Считая яд ненадежным, Антонио решил подослать шайку наемных убийц, которые уничтожили бы Эскобедо на улице. Перес посвятил в этот замысел своего слугу Антонио Энрикеса, причем брат последнего, согласно плану, и должен был нанести секретарю дона Хуана смертельный удар. Домоправитель Переса Мартинес нашел двоих наемных убийц, и к ним потом добавили еще троих. Трудно сказать, зачем было привлекать стольких людей к убийству одного человека, что можно признать ошибкой Переса; но, возможно, тот, совершив несколько неудачных покушений, решил действовать наверняка. Как бы то ни было, 31 марта 1578 г. Эскобедо был убит на одной из мадридских улиц.

Вскоре появились слухи, что к этому убийству причастен Перес, и другой королевский секретарь, Матео Васкес, завидовавший влиянию Переса при дворе, рассказал королю об этих слухах. Узнав об этом, Ана Эболи пришла в ярость и заявила, что нужно устранить также и Васкеса. Но это вряд ли могло принести желаемые результаты. Король Филипп, привыкший к тайным интригам, был поставлен в затруднительное положение. Правда, Перес выполнял приказ короля в деле с Эскобедо; однако, если Перес обманул короля и секретарь дона Хуана был убит не из-за политических интриг, а из-за боязни разоблачения интрижки между княгиней и самим Пересом, это не могло не навлечь на исполнителей холодного, беспощадного гнева короля.

В конце того же года в своем военном лагере внезапно скончался дон Хуан, будто бы от лихорадки; однако смерть его показалась людям подозрительной, и многие сочли, что он был отравлен, тем более что это случилось вскоре после убийства его секретаря, и уход из жизни дона Хуана избавлял короля от соперника.

Между тем жена Эскобедо ходатайствовала перед королем о наказании убийц мужа, и Филипп, делая вид, что сам ей сочувствует, обещал совершить правосудие. Эболи, напуганная слухами о ней и Антонио, попросила у Филиппа аудиенции, и король, в своем духе, ответил, что он никогда не оставит ее, пока она заслуживает его покровительства. После долгих колебаний Филипп все же решил пожертвовать Пересом. Заменив его кардиналом Гранвеллой, король сразу же, по прибытии последнего в Эскориал, 29 июля 1579 г, приказал арестовать Переса и княгиню Эболи. Последняя пробыла в тюрьме около двух лет, после чего ей разрешили вернуться в Пастрану; однако и там ее снова посадили в тюрьму, где она находилась до конца своей жизни — в наказание за попытку обмануть и использовать в своих целях короля Филиппа II.

Король был заинтересован в получении бумаг, которые могли свидетельствовать о его собственной причастности к убийству Эскобедо, однако жена Переса Хуана, преданная мужу, не хотела никому отдавать его бумаг, даже под угрозой заключения в тюрьму. Но сам Перес, узнав об этом, написал ей, что она может не беспокоиться. Он сам еще раньше предусмотрительно спрятал в тайник бумаги, интересующие короля.

Княгиня и сам Перес по-прежнему находились в заключении, а Филипп постепенно обдумывал дальнейшие действия. За десять лет со времени ареста друзья Переса собрали 20 000 дукатов, которые семья Эскобедо согласилась принять в качестве отступного, но король не был склонен отказаться от своего возмездия и мог для этого ждать даже многие годы. В феврале 1590 г. Переса пытали на дыбе, и он признался, что организовал убийство Эскобедо, но по приказу короля. После пытки Антонио чувствовал себя очень плохо, и к нему допустили его жену. Эта смелая женщина организовала ему побег. Пересу удалось бежать в Арагон, где, по старым арагонским законам, высший суд мог защитить жителей этого края даже от самого короля. Как раз в то время арагонцы требовали, чтобы их вице-королем был уроженец Арагона, но Филипп сопротивлялся этому.

Король Филипп пришел в ярость, узнав о побеге Переса и о роли в этом его жены, и приказал немедленно арестовать Хуану и ее детей. Они пробыли в заключении до конца жизни самого Филиппа. Было также приказано вернуть Переса в Кастилию. Последний укрылся в монастыре Св. Петра. В изгнании Переса сопровождал его преданный друг Гиль де Меса, один из участников убийства Эскобедо. Понимая, что монастырь — ненадежное укрытие от гнева короля, де Меса поспешил в Сарагосу, чтобы призвать знать защитить своего друга. Так как в тот период в Арагоне были сильны сепаратистские настроения, эти призывы не остались без ответа. Многие знатные люди собрались на съезд арагонского дворянства и решили перевести Переса в сарагосскую тюрьму под защиту арагонской юрисдикции, ради его же безопасности. Заключенные там люди подлежали не прямой судебной власти короля, а власти высшего суда Арагона, согласно одной из традиционных арагонских привилегий.

Филипп II, осторожный, как обычно, понимал, что, находясь в Арагоне, Перес, знающий много королевских секретов, может ускользнуть от него. Очевидно, поэтому он решился прибегнуть к помощи инквизиции. Филипп не привык использовать это учреждение в чисто политических целях, иначе сделал бы это много раньше. Король послал в Арагон графа Альменару, которому было поручено урегулировать разногласия между государем и собранием местной знати, а также найти на Переса компрометирующий материал, который мог бы заинтересовать инквизицию. Альменара подкупил одного старого слугу Переса, и тот показал, что хозяин говорил, что если Бог не совершит чуда, чтобы спасти его, Переса, то он перестанет верить в Бога. Антонио также якобы утверждал, что если Бог Отец станет ему препятствовать, то он, Антонио, отрежет ему нос. Инквизиторы признали Переса виновным в кощунстве и богохульстве и послали в тюрьму альгвасилов для его передачи инквизиции. Однако начальник тюрьмы отказался выполнить их требования без разрешения Высшего арагонского совета. Инквизиторам пришлось отступиться; они направили начальнику тюрьмы послание, в котором угрожали ему отлучением от церкви и штрафом в тысячу дукатов за неповиновение.

Начальник тюрьмы переслал это послание главному судье, и тот, не желая конфликта со Святой палатой, приказал проводить Переса в тюрьму инквизиции. Последний успел предупредить об этом своих арагонских друзей. В Арагоне инквизицию очень не жаловали, а изъятие арестованного из их тюрьмы сочли оскорблением их старинных обычаев. Друзьям Переса удалось спровоцировать беспорядки. Толпа мятежников направилась к дому Альменары, в котором, как в королевском посланце, видели корень зла. Альменара, правда, был спасен от напавшей на него толпы, но через две недели он скончался от ран. Между тем другая толпа мятежников устремилась в старый мавританский замок, где находилась тюрьма инквизиции. Они угрожали поджечь здание, и сделали бы это, если бы Перес не был освобожден и водворен на прежнее место.

Однако сам Перес не был спокоен. Он понимал, что арагонцы не смогут противостоять королевскому войску, которое будет послано для их усмирения. Он решил готовить побег, раздобыл напильник и стал подпиливать решетки в своей камере; однако Переса выдал Хуан Бестанте, которому тот доверился. Снова должностные лица инквизиции с вооруженным отрядом явились в тюрьму, чтобы забрать Антонио. Но в это время в тюрьму ворвалась толпа вооруженных мятежников, отбила Переса и увезла его. Антонио снова отправился в Сарагосу, а затем попытался пересечь границу, но она хорошо охранялась. Ему пришлось некоторое время скрываться в доме одного из друзей.

Король Филипп послал в Арагон армию под командованием Альфонса де Варгаса, чтобы покарать мятежников. Он решил воспользоваться этим делом, чтобы пресечь не только сопротивление инквизиции, но и приверженность арагонцев к сепаратистским традициям и вольностям. Что до самого Переса, то он, видимо, родился в рубашке. Ему предоставила убежище в Наварре принцесса Катрин, сестра французского короля. Она отказалась его выдать, а Филипп, не хотевший осложнений с Наваррой, не стал применять силу. Перес написал два очерка о собственной жизни, вызвавшие гнев короля, и делалось немало попыток заманить Антонио в Испанию, но он не возвращался, понимая, что его ожидает. Из Наварры он отправился в Англию, где был очень хорошо принят противницей Филиппа Елизаветой II, потом уехал в Париж и уцелел после нескольких покушений на его жизнь. К этому времени умер король Филипп, а его сын Филипп III разрешил Пересу вернуться домой; однако тот считал, что инквизиция никогда не простит его. Все же в 1611 г. главе францисканцев епископу Канарскому удалось убедить Переса, что он может сам явиться в Испании в инквизицию и после чисто формального разбирательства будет освобожден. Устав от бродячей жизни и желая увидеться с женой и детьми, Перес согласился и написал епископу, что вернется, когда получит охранную грамоту. Перес направил через жену петицию в Высший совет, но, так как инквизиция, как обычно, занималась волокитой, Перес умер, так и не получив охранной грамоты. Он провел в изгнании около двадцати лет. История Антонио Переса имела немалое значение и для жителей Арагона. Мятеж был подавлен.

29 апреля 1592 г. состоялось аутодафе в отношении многих из зачинщиков беспорядков. Немалое число людей приговорили к каторге на галерах или изгнанию из Арагона. Шесть человек были оправданы. Филипп некогда дал клятву соблюдать конституцию Арагона и не стал ее нарушать крыто. Но в арагонские города были введены королевские гарнизоны, власть инквизиции укрепилась и расширилась, и арагонцы поняли, что сопротивляться воле короля было бы безрассудно.

Известен и еще один случай использования Филиппом II инквизиции в политических целях — в деле Иоанны Наваррской, когда он велел инквизиции подготовить против нее обвинение (что было нетрудно, так как она являлась ревностной гугеноткой). Он также — приказал захватить ее и отправить в Сарагосу в трибунал инквизиции. В случае исполнения этого плана Иоанна была бы сожжена, а дело это в целом принесло бы — большую пользу Филиппу в его борьбе за Наварру.

Менее ясен вопрос о роли инквизиции в деле королевского сына дона Карлоса, смерть которого загадочна. Если он пал жертвой собственного отца, то весьма возможно, Филипп II дал указание Великому инквизитору подготовить обвинение против сына. Он, конечно, искал бы подходящих оснований для устранения сына, который стал для отца невыносимым, а по мнению испанских католиков, заслуживал смертной казни более, чем еретики. Неуправляемый, психически неуравновешенный дон Карлос всегда был в тягость не только отцу, но и всем окружающим. Филипп, при его чувстве долга, видимо, страдал при мысли, что придется передать корону такому человеку. Однажды Карлос чуть не убил кардинала Эспинозу за то, что тот выслал из Мадрида любимого актера принца. Говорят, он воскликнул: «Какой-то попик осмеливается мне перечить!» Карлос очень желал стать правителем Нидерландов и выдвигал планы замирения этой страны, из которых инквизиция могла сделать вывод, что, если этот человек унаследует трон, покоя в стране не будет. Ненависть Карлоса к отцу достигла таких пределов, что принц уже не мог скрывать ее. Особенно подогрело эту ненависть то обстоятельство, что Филипп женился на Елизавете Французской, дочери Генриха и Екатерины Медичи, а Елизавета некогда была обещана самому Карлосу. Но кульминации конфликт достиг, когда глупый юноша стал вынашивать планы отцеубийства и сознался в этом своему духовнику.

Филипп не мог допустить, чтобы этот сумасшедший унаследовал трон. Дон Карлос был арестован, а Филипп объявил, что причина того — не дурное поведение принца в отношении отца, что она коренится в его, Филиппа, обязанностях по отношении) к Богу и народу. Это — косвенное свидетельство того, что дона Карлоса, возможно, должны были обвинить в ереси. Кроме того, известно, что папа Пий V, прочтя письмо короля Филиппа, заметил, что будущее христианской Испании на долгие годы зависит от доброго здоровья Филиппа и от такого преемника, который пошел бы по стопам этого короля. Те, кто поддерживают версию обвинения Карлоса в ереси, утверждают, что в этом случае, конечно, процесс был бы тайным, а принца приговорили бы к смертной казни. Конечно, наследник престола не мог стать объектом аутодафе, поэтому решено было отравить его. Он прожил двадцать три года, и, хотя официально умер от четырехдневной малярии, большинство тогдашних писателей считали, что Карлос был осужден инквизицией и отравлен.

Нет уверенности, что так оно и было, но если инквизиция действительно вела дело Карлоса и осудила его, то это еще один пример использования инквизиции в политических целях, так как важно было не допустить, чтобы он унаследовал испанский престол.

 

4. Трагедия мавров

Филипп II скончался в сентябре 1598 г. после продолжительной болезни. Наследовал ему сын, Филипп III. Хотя былое могущество Испанской империи в это время начало слабеть, при Филиппе II она стала еще более католической страной, чем при его отце Карле. Филипп же III был ленивым королем, из тех, кто становится игрушкой в руках фаворитов. Именно в его царствование произошло изгнание мавров из Испании, так повредившее экономическому благосостоянию этой страны.

Когда он стал королем, казна была в печальном состоянии. Налог «алькабала» подрывал торговлю, и ясно было, что не заставишь платить тех, у кого ничего нет.

В отличие от отца, который жил почти как отшельник, Филипп III любил пышность и роскошь, что выглядело вызывающе в бедной стране. Великолепие его двора заставляло вспомнить о временах императора Карла V. После женитьбы на Маргарите Австрийской Филипп отправился в свадебное путешествие в Арагон и там с присущим ему легкомыслием даровал амнистию многим осужденным за недавний мятеж.

Арагонцы с энтузиазмом приветствовали нового короля. Они даже решились просить его об упразднении инквизиции, но и он не решился пойти на Такой шаг.

Между тем положение морисков все ухудшалось. Был издан указ о том, что даже при малейшем подозрении в ереси следует проводить основательное расследование, и даже при одном свидетеле против них мориски могут быть отправлены на галеры на три года и более (для неморисков при одном свидетеле оставался некоторый шанс на оправдание и хорошие шансы на то, что дело будет отложено). Морисков, которые и под пыткой не признали себя виновными, так что отправить на костер их было нельзя, все же наказывали кнутом и штрафами.

В 1594 г. из 96 морисков, которых подвергли пыткам, 43 не признали себя виновными. Правда, некоторые полагают, что были палачи, которые получали от морисков большие взятки за смягчение обращения с ними. В 1604 г. перед судом предстал инквизитор, получавший взятки от морисков. Возможно, это обстоятельство объясняет, почему большое количество их не признавало себя виновными. Архиепископ Риверский призывал к изгнанию из Испании всех морисков. Они превратились в самую преследуемую секту в этой стране. В 1575–1610 гг., по данным инквизиции, среди ее жертв были 174 маррана, 47 протестантов и 190 морисков.

В 1563 г. архиепископ Гранадский во время визита к папе Пию IV заявил, что гранадцы именуют себя христианами, но являются таковыми только по названию. Вернувшись в Испанию, архиепископ обратился к Филиппу с просьбой избавить Испанию от морисков. Король переслал его прошение совету инквизиции, после чего было принято решение сделать мавров настоящими христианами. Старый эдикт был пересмотрен. Жителям страны запретили говорить и писать по-арабски, во время праздников и свадеб дома мавров должны были быть открыты, так же, как и по пятницам (священный день мусульман). Подлежали разрушению восточные бани, личные и общественные, и т. д. Все это вызывало недовольство мавров. Когда же к этому добавилось предписание отбирать у родителей детей с трех лет и обучать догматам христианства и испанскому языку, это вызвало гнев арабского населения.

Хотя мавры понимали, что силы неравны, они решили начать борьбу. Они полагали, что могут собрать войско в сто тысяч и что их поддержат соплеменники в Африке. Первоначально восстание было назначено на 18 апреля 1568 г., но о их намерениях стало известно, и пришлось отложить выступление. Началось оно лишь 23 декабря.

Генерал-капитан Мондехар, внук командующего испанской армией, бравшей Гранаду при Изабелле и Фердинанде, не раз предупреждал короля и Великого инквизитора кардинала Эспинозу о готовящемся восстании и просил подкрепления. Эспиноза отказал, и потому, когда мятеж начался, Мондехар был не совсем готов к нему. Все же он вел военные действия решительно и сумел подавить мятеж. Сторонники изгнания мавров нашли в этом удобный случай для выполнения своих намерений. Гранадцы, однако, понимали, что попали в отчаянное положение, и решили сопротивляться. Вскоре вся Гранадская область была готова к войне.

Филипп назначил командующим своего незаконнорожденного брата дона Хуана, тогда еще юного и неопытного. Война эта велась с большой жестокостью. Мужчин убивали тысячами, а женщин и детей продавали в рабство. Рассказывают, что солдаты, неудовлетворенные расправами над маврами, убивали и грабили людей в окрестных деревнях. После битвьГпри Галере были убиты две тысячи мавров, хотя они просили пощады; убиты были и четыреста женщин и детей, обнаруженных в городе. Говорят, что дон Хуан велел не щадить никого, так как потери испанцев в битве оказались более тяжелыми, чем они рассчитывали. За этот «подвиг» папа римский назвал дона Хуана «защитником христиан», а король Филипп принес благодарность Мадонне «за славную победу».

Педро де Деса, назначенный главой правления Гранады, решил изгнать местное население в горы на севере Испании. Этот план начали вводить в действие в 1569 г. Мужчин со связанными руками под конвоем переселяли на новые места. Женщинам разрешали остаться на время, чтобы продать свое имущество. По дороге на север они голодали; многих убивали разбойники или захватывали в плен, чтобы продать в рабство. Даже дон Хуан однажды пожалел мавров. Он писал Гомесу, что в одном районе во время пурги многие члены семей высланных арабов потеряли друг друга и что опустевшая область представляет собой поистине жалкое зрелище. Испанцы брали город за городом, высылая население на север.

Странно, но мавры, подобно иудеям, на новых местах начинали богатеть. Если иудеи обладали даром финансистов, то арабы благодаря энергичному труду, прежде всего на земле, умели выбиться из бедности. Им также начинали завидовать окружающие, и их неприязнь основывалась скорее на зависти, нежели на религиозных разногласиях. Поступали, например, жалобы, что мавры уклоняются от военной службы и не ходят в церковь, так как постоянно заняты только работой на себя, А так как они были готовы работать и за меньшую оплату, чем испанцы, наниматели предпочитали брать на работу именно арабов. Мавры были способны богатеть, несмотря на наложенные на них жесткие ограничения. Если они покидали предписанный им район проживания, их били кнутом и могли даже отправить на галеры, им запрещали читать арабские книги и следовать своим обычаям. И все же они постепенно становились все богаче. Некоторые из них сделались бандитами, открыто проявляя ненависть к испанцам. Но часть мавров, разбогатев, предложили королю 30 000 дукатов за право носить оружие. Филипп, оценив состояние казны, решил не отказываться от этого предложения, и с тех пор в одном из районов арабы получили относительную свободу. Когда же кого-то из них арестовывали, чиновникам предлагали огромные взятки за их освобождение.

В 1608 г. валенсийские мориски вошли в контакт с Мули Сиданом, претендентом на марроканский престол. Они обещали ему двести тысяч воинов, если он высадится в Испании с десантом в двадцать тысяч и поддержит мавров против испанцев. Этот заговор был раскрыт, и правительство Филиппа III решило, что надо избавить страну от беспокойных мавров. То обстоятельство, что Сидан в этот раз не пожелал их поддержать, не означало отсутствия угрозы, тем более что мавры поддерживали связь с берберскими корсарами. Генрих IV в своих планах войны с Испанией не без оснований рассчитывал на поддержку мавров.

В 1609 г. было решено изгнать мавров из Испании, начиная с Валенсии, и в августе туда был направлен для выполнения этой миссии дон Августин де Мексия. Однако архиепископ Риверский, осуществлявший там духовную власть, хотя сам был приверженцем изгнания мавров, опасался, что их высылка нанесет большой экономический ущерб этому краю, а потому стал уговаривать дона Августина обратиться к королю, с тем, чтобы арабов изгнали из других районов, но разрешили им жить в Валенсии и Арагоне, где их, как утверждал архиепископ, можно будет контролировать. Эти просьбы были проигнорированы королем, и в сентябре в Валенсию на кораблях прибыло восемь тысяч солдат и офицеров.

Маврам было приказано оставаться в своих домах до особого распоряжения под страхом смерти, а затем отправляться в порт, взяв с собой столько имущества, сколько они могли унести с собой. Их надлежало отправить в. берберскую область Северной Африки. Испанские землевладельцы начали протестовать против этого, заявляя, что некому будет обрабатывать их сахарные и рисовые плантации, если вышлют всех мавров. Эта проблема вызывала серьезные дискуссии, и было решено, что шести процентам избранных морисков можно разрешить остаться. В это число включили тех, кто в течение двух лет не соблюдал никаких арабских обрядов и обычаев, отцов, имеющих детей до четырех лет, детей до шести лет с отцами, в случае, если отцы были рождены христианами, а матери были морисками (новокрещеными мавританками); если же матери были рождены христианками, а отцы были морисками, им следовало покинуть страну, а детям оставаться с матерями. Подобная практика разделения семей была делом очень болезненным, но за укрывательство изгнанников установили наказание — шесть лет каторги.

В конце концов мавры предпочли покинуть Испанию, включая даже тех, кто вошел в шесть процентов избранных. Они поняли, что сопротивление бесполезно. Им необходимо было свободно исповедовать свою веру. Между тем один из крупных землевладельцев, владелец сахарной плантации герцог Гандиа, пришел в отчаяние от перспективы потерять рабочую силу и обратился даже к правительству с просьбой даровать маврам возможность исповедовать их религию. Он получил ответ, что такую привилегию не может даровать и сам король. Герцогу оставалось лишь смириться с упадком своего хозяйства, и многие землевладельцы были в том же положении.

Мавры, как некогда иудеи, уезжая из Испании, также вынуждены были продавать свое имущество за бесценок. Все же они в большинстве своем согласились покинуть Испанию без сопротивления, помня об инквизиции, которая все равно не оставила бы их в покое, и мечтая о возможности открыто исповедовать ислам. Правда, некоторая часть их решила сопротивляться. Около двадцати тысяч мавров, не желая покидать страну, где они и их предки жили много веков, бежали в горы. Там их окружали испанские войсковые подразделения и убивали. Те, кто уцелел, были обречены на голодную смерть и сдавались властям, которые высылали их в Африку. Но по дороге в порты солдаты-мародеры грабили и убивали многих из этих пленных.

Вслед за Валенсией мавры были изгнаны из Арагона, Каталонии и других районов Испании, и к 1615 г. их депортация была завершена. Нет точных данных о количестве этих изгнанников. Называют цифры от трехсот тысяч до трех миллионов. Льоренте говорит о миллионе изгнанников, но многие исследователи считают это преувеличением. Как бы то ни было, ради полного торжества католицизма в Испании из нее была удалена очень ценная часть населения. Системы ирригации после этого стали приходить в упадок, а ранее плодородные земли — обращаться в пустоши.

Инквизиция потеряла богатый источник преследования жертв. Правда, у многих испанцев сохранились мавры-рабы. Еще в 1728 г. известны два случая аутодафе в отношении мавров. В 1769 г. инквизиция обнаружила даже тайно сооруженную маврами мечеть. Но с 1780-го по 1820 г. неизвестно ни одного дела в инквизиции, касавшегося морисков («Валенсийские архивы»). Инквизиция могла торжествовать победу: страна избавилась от еретиков-морисков. Фанатизм снова взял верх над здравым смыслом.

 

5. Инквизиция В Мексике

Когда Изабелла финансировала экспедиции по открытию новых земель, она заявляла (и сама верила в это), что ее цель — распространение католицизма по всему миру. Конечно, Филипп II разделял, эти чувства своей прабабки, хотя для многих авантюристов, отправлявшихся в такие путешествия, главной целью являлось не спасение душ, а богатая добыча.

Как и следовало ожидать, среди тех, кто покидал Испанию в поисках новых земель, было и много иудеев, которые, отчаявшись найти покой в Испании, искали спокойной жизни на новом месте. Предпринимались попытки не допустить иудеев до участия в этих экспедициях, однако Фердинанд, нуждавшийся в деньгах, принял закон, согласно которому любой купец, уплативший 20 000 дукатов, получал право два года торговать в колониях. Император Карл отменил этот закон, но после переговоров с купцами его возродили, увеличив, однако, плату до 80 000.

До учреждения инквизиции в испанских владениях доставка еретиков в метрополию была делом дорогостоящим. Примером тому может быть случай некоего Педро де Леона, произошедший в 1515 г. Этот человек с семьей отправился на Эспаньолу, надеясь, что там, здали от Святой палаты, он сможет жить спокойно. Он ошибся. Великий инквизитор послал эмиссара с целью доставить Педро и его семью обратно. Для этой цели туда был отправлен корабль, чтобы можно было вернуть и других бежавших еретиков. Конечно, было бы проще и дешевле справиться с этими делами, создав инквизицию непосредственно в колониях.

Император Карл хорошо понимал это и в 1519 г. назначил в Вест-Индию Великим инквизитором кардинала Адриана и дал ему в помощь епископа Пуэрто-Рико и доминиканца Педро де Кордову. За ними последовал и францисканец Мартин де Валенсиа с дюжиной своих собратьев по — Ордену.

Сохранился рассказ Ли в его «Инквизиции в испанских владениях» о том, как фламандский художник Перейнс в разговоре с коллегой заявил, что блуд — это не грех. Тот стал спорить, но художник настаивал на своем мнении. Однако позднее, поразмыслив над случившимся, Перейнс решил сам сообщить о своих высказываниях в трибунал и покаяться, рассудив, что будет лучше, если это сделает он, а не кто-то еще. Это мнение не было тогда редкостью в Испании, и инквизиция старалась поправить такое положение. В 1559 г. в Севилье состоялось аутодафе, на котором предстали двенадцать человек, делавших подобные заявления. Одних просто наказали бичеванием, других бичевали публично, проведя по улицам обнаженными до пояса. В 1562 г. было еще двадцать пять подобных случаев. Часть виновных наказали бичеванием, других же — крупными штрафами. Большинству из них закрыли рты кляпами, видимо в знак того, что им следовало держать язык за зубами.

Очевидно, художник Перейнс считал, что отделается выговором, но ошибся. Его посадили в тюрьму, а когда вызвали для допроса коллегу, на которого Перейнс ссылался, тот еще вспомнил, что Перейнс-де заявлял, будто писать портреты выгоднее и интереснее, чем писать иконы. Такое утверждение сочли отчасти еретическим и подвергли обвиняемого пытке на дыбе и пытке водой. Он и после этого не признал себя еретиком, однако не был просто освобожден. Перейнсу было приказано оплатить издержки, связанные со следствием, и написать для церковного алтаря икону Милосердной Мадонны.

В то время в Мексике судебные дела решали не чиновники Святой палаты, а просто представители церковных судов, которые во всех серьезных случаях обращались за инструкциями в испанскую инквизицию. В начале 1569 г. было решено создать автономную инквизицию непосредственно в испанских колониях, и через год, после обычных проволочек, 3 января 1570 г., доктор Морейя де Контрерас был назначен Великим инквизитором Мексики. Он не жаждал принимать подобное назначение, расценивая его как своего рода ссылку, и его заверили, что это лишь временное поручение и он будет вознагражден за это саном архиепископа Мексики. Он согласился, а его преемникам в дальнейшем всегда обещали ту или иную почетную награду за это назначение. Контрерас прибыл в Мексику в сентябре 1571 г. Его утверждение в должности носило торжественный характер, так как население должно было понять важность этого события. При этом был оглашен католический Эдикт веры, и все присутствовавшие в церкви на этой церемонии должны были поклясться, что будут отныне повиноваться инквизиции. Вскоре в тюрьмы Мехико стали поступать обвиняемые в ереси. Контрерас назначил главного альгвасила столицы, распорядителя конфискованным имуществом, смотрителя тюрьмы инквизиции и других чиновников.

Первое аутодафе состоялось в Мексике 28 февраля 1574 г. и было обставлено с такой же мрачной торжественностью, как и в больших испанских городах. Жертвами здесь стали около 80 человек, 36 из которых были протестантами, преимущественно английскими моряками. Контрерас еще в 1573 г. ушел в отставку, так как обещание о предоставлении ему сана архиепископа было выполнено. Его преемником стал Бонилья, который также потом стал архиепископом, а Контрерас вернулся в Испанию. Следующим главой инквизиции стал Гранеро де Авалос. С его деятельностью связан характерный эпизод, показывающий, в каком страхе должна была держать людей инквизиция. Этот Гранеро имел обыкновение произвольно штрафовать людей для оплаты своих расходов. Нотариус инквизиции написал стихи об этой привычке Великого инквизитора, но они попали в его руки. Нотариус был арестован и подвергнут пытке на дыбе. После этого его приговорили к тремстам ударам плетью и шести годам каторги на галерах.

Одним из самых жестоких инквизиторов считается Алонсо де Перальта, возглавивший это ведомство с 1594 г. При нем аутодафе участились, и чаще стали приговаривать людей к сожжению на костре. По свидетельству историка Ли, одна из жертв, Луис Карвахал, даже не мог смотреть в лицо Перальте, так как ему становилось страшно при одном взгляде на это лицо. Его вина состояла в том, что он не осудил своих сестер, виновных в ереси. За это он был уволен со своей должности, подвергнут пытке и затем сожжен в 1596 г.

Чтобы понять, как работала инквизиция в Мексике, лучше всего рассмотреть рассказы о некоторых делах. Одно из самых интересных — дело ирландца Вильяма Лампорта (Ломбардо де Гусмана). В то время королем был Филипп IV, а Лампорт объявил, что он сам является незаконным сыном Филиппа III и единокровным братом царствующего короля. Рассказывают, что он планировал организовать мятеж с целью отделения Мексики от Испании, а в этом случае ее правителем стал бы он сам, как незаконный сын короля. Инквизиция арестовала его не по этому обвинению, а за то, что он, готовя свой преступный клан, советовался с колдунами и астрологами, что было преступлением против церкви.

Неизвестно точно, был ли Лампорт сыном Филиппа III, Сам он утверждал, что король будто бы принимал его, дал титул маркиза и бумаги о том, что он, Лампорт, назначен вице-королем в Мексику. Бумаги эти признали подложными. Вместе с тем Лампорт хорошо знал жизнь двора, и, главное, хотя он был в заключении (где провел семнадцать лет), с ним обращались, как с привилегированным заключенным, и он имел право на товарища по камере. Такой товарищ у Лампорта появился, и вскоре заговорщик разработал подробный и продуманный план побега. Все же за время нахождения в тюрьме ум Лампорта стал, видимо, несколько расстроенным, и в ночь Побега, вместо того чтобы укрыться в безопасном месте, он задержался в городе, чтобы отправить письма каким-то важным лицам, и пытался уговорить одного человека отправить письмо вице-королю с требованием ареста инквизиторов. Беглец все же спрятался, но поздно, уже в дневное время, и вскоре был найден и водворен на место.

На этот раз на него надели кандалы и поместили под усиленную охрану. Лампорт потребовал перо и бумагу и получил все это, ввиду приказа об особом обращении с ним. Он тут же написал памфлет на инквизицию, после чего бумаги ему больше не давали, и он писал на простынях. С течением времени этот человек становился все менее психически уравновешенным, а в 1659 г. он был приговорен к сожжению на костре за ведовство, ересь и подготовку мятежа. Он был бы сожжен живым, но перед казнью ему удалось покончить с собой.

Когда в Мадриде стало известно о судьбе Лампорта и о том, что мексиканская инквизиция действовала без санкции из Испании, это вызвало гнев высших испанских властей. Причины такого беспокойства об этом человеке точно неизвестны, но возможно, его рассказы о собственном королевском происхождении были не так уж необоснованны.

Среди других пострадавших называют также Себастьяна Альвареса, именовавшего себя Христом.

За это его приговорили к сожжению на костре, но он «раскаялся» в последний момент и был «милостиво» удавлен перед сожжением.

Во время того же аутодафе был казнен Франциско Лопес, осужденный по обвинению в колдовстве и ереси. Когда его во время следствия подвергли пыткам, то выяснилось, что он почти нечувствителен к боли. Инквизиторы решили, что это — следствие сделки обвиняемого с дьяволом. Они тщательно обследовали тело Лопеса, пытаясь найти «метку» — свидетельство этой сделки. Его снова пытали и, так как он не пожелал раскаяться, приговорили к сожжению на костре. Священнику, который пришел в тюрьму исповедовать Лопеса, он заявил, что нет ни Бога, ни рая, ни ада. Он был сожжен во время аутодафе. Рассказывают, что в момент казни он находился в том же отрешенном и безучастном состоянии, что и во время пыток.

Педро Гарсиа, уличный торговец и человек малообразованный, все же, говорят, сам написал две-три книги, признанные еретическими. Его подвергли бичеванию, проведя по улицам, и приговорили к сожжению. Он заявил, что стал жертвой судебной ошибки, но не станет просить о милосердии. Правда, он решил покаяться в последний момент и был удавлен перед сожжением. Вместе с его телом были сожжены и его книги. (Обо всех этих случаях рассказывает Ли в «Инквизиции в испанских владениях».)

О Луисе Раме, французе, пострадавшем от инквизиции, пишет преподобный Дж. Бекер в своей «Истории инквизиции».

Жизнь этого французского моряка, капитана торгового судна, ходившего в Барселону, была полна приключений еще до его встречи с инквизицией.

Во время франко-нидерландской войны он служил в военном флоте, потом женился и некоторое время жил с семьей. Затем снова отправился в плавание, во время которого корабль его был захвачен пиратом, высадившим Раме на берег. Он сел на другой корабль, на котором надеялся попасть домой, но это судно потерпело кораблекрушение. Раме и еще группа пассажиров спаслись, сев в шлюпку. Они добрались до Пуэрто-Рико и высадились на берег. Но там им пришлось искать еду и питьевую воду. Местные жители, к которым они обратились, помогли пришельцам, но сообщили о них губернатору. Губернатор взял их под стражу, и они оставались его пленниками почти полтора года. Затем в порт пришло испанское судно, которое доставило Раме в Веракрус. Там он получил денежную помощь из королевской казны, предусмотренную для «несчастных пленников», после чего ему велели сойти на берег и найти работу. Раме стал подручным пекаря. Через несколько месяцев тяжело заболел один голландец, живший в доме пекаря. К нему пришел католический священник, который пытался обратить больного в католицизм. Но тот отвечал только, что он ничего не понимает. Тогда священник велел послать за Раме, моряком и путешественником, который мог знать голландский язык и исполнить роль переводчика.

Раме, однако, отказался это сделать, заявив, что он сам — протестант и не может допустить, чтобы человека обратили в другую веру, пользуясь его полубессознательным состоянием. Ему было сказано, что его религию создали «дурные люди», а папа римский — наместник Христа на земле. На это Раме ответил, что протестантские проповедники всегда несли людям только слово Божие, а папу он, Раме, не считает наместником Христа.

Это и само по себе было опасно, однако в декабре 1678 г. Раме совершил и еще более безрассудный поступок. Встретившись на улице с церковной процессией, он отказался стать на колени перед Святыми Дарами. За это он был арестован и посажен под арест в дом некоего Педро Эстрады. Через две недели его отправили в тюрьму инквизиции. На вопрос, отчего Раме не поклонился Святым Дарам, он ответил, что Священное Писание запрещает идолопоклонство. Когда он отказался отречься от протестантизма, ему пригрозили сожжением на костре. После этого заключенного снова отправили в камеру, где его навещал каждую субботу чиновник инквизиции, который пытался обратить его в католицизм. Так прошло пять месяцев. Потом Раме заметил, что после тюремной еды ему становится плохо, а мысли начинают путаться. Прошло еще три месяца, и он снова предстал перед трибуналом. Его обвинили в непочтении к Святым Дарам и к папе римскому и спросили, отчего он не молится святым. Раме ответил, что Иисус заповедал людям: «Придите ко мне все обремененные, и я успокою вас». Ему пригрозили пытками, после чего снова отправили в камеру, где его каждую субботу навещал чиновник, убеждавший его сменить веру. Снова в его еду стали подмешивать какое-то снадобье, отчего Раме впал в тяжкую депрессию и даже стал думать о самоубийстве. Прошло два года, прежде чем его снова вызвали в трибунал инквизиции.

На этот раз вместо инквизиторов он увидел перед собой, по его словам, «множество церковников и юристов». Иезуит заявил Раме, что Господь посылает ему случай раскаяться и спасти свою душу. Раме ответил, что Христос сзывал людей и проповедовал им свое учение, но все это не имело ничего общего с тайной полицией и тюрьмами. Церковники осудили протестантизм и заявили, что его основателем был Кальвин, очень дурной человек. (Согласно учению кальвинизма, оказавшего особое влияние на англосаксонский протестантизм, одни люди будто бы изначально свыше предопределены к спасению, а другие — нет, причем то и другое не зависит от их поведения в жизни. См. подробнее: Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. — Пер.) На это Раме ответил, что он не знает религии Кальвина, а знает только религию Христа. Раме сказали, что он слепо противится воле Божьей, и предложили выбрать одного из четырех присутствующих юристов как своего адвоката. Он выразил сомнение, что его может защищать один из католиков, и сказал, что предпочитает надеяться на милость Спасителя. Все же Раме заставили выбрать адвоката, который тут же стал уговаривать узника принять католицизм.

После этого Раме продержали в тюрьме еще года два, прежде чем он снова предстал перед судом инквизиции и был приговорен к изгнанию из Новой Испании и переведен в королевскую тюрьму, которая находилась в бывшем дворце Монтесумы, древнего императора Мексики. Здесь Раме прочли приговор и объявили, что он должен поклясться, что ничего не расскажет никому о своем пребывании в инквизиции, иначе получит двести ударов кнутом. Раме ответил, что ничего не будет говорить об этом во владениях испанского короля, однако, вернувшись во Францию, должен будет рассказать о том, что с ним случнлось. Это как будто было признано убедительным. Его перевели в другую тюрьму, где хорошо кормили и где он пробыл недолго, пока выздоровел и поправил зрение, которое очень ухудшилось в период заключения в тюрьме инквизиции. После этого Раме вернули в королевскую тюрьму и вскоре отослали в деревню вблизи Мехико, где он, вместе с другими осужденными, должен был работать над изготовлением тканей.

Среди этих рабочих был некий Томас (фамилии Раме не запомнил), родом из Плимута, очевидно, тоже моряк, попавший в руки инквизиции. Чтобы спасти себя, он согласился стать католиком, и ему надлежало явиться в инквизицию для совершения этой церемонии. Пользуясь случаем, Раме передал с ним письмо, в котором напоминал, что он должен быть выслан. Раме получил ответ, что должен написать прошение председателю Уголовной палаты, и он сделал это.

После этого Раме перевели в тюрьму в Веракрус. Но тут ему повезло: один из его прежних товарищей по работе в этом районе, узнав о его положении, дал ему еды, немного денег на расходы и навещал его дважды в неделю. Затем Раме посадили на корабль и отправили в Гавану, Здесь он снова оказался в тюрьме, где его плохо кормили и постоянно убеждали принять католичество. Когда в порт пришел бывший голландский корабль, захваченный испанцами, Раме посадили на это судно, однако продолжали обращаться с ним как с арестантом. Когда корабль пришел в Кадис, Раме не разрешили там сойти, но отправили в Севилью, где опять посадили в тюрьму. Его приговорили к службе испанскому королю в Кадисе, по усмотрению губернатора этого города, однако Раме не согласился с этим приговором, потребовав передачи его дела в Мадрид. Он писал петиции, сумел даже послать письмо жене, а его французский друг в Севилье безуспешно хлопотал за него.

Наконец, однако, Раме, благодаря помощи послов и других французов в Испании, был освобожден без всяких средств, и ему велели покинуть Испанию. К счастью, французские друзья дали ему денег и посадили его на английский корабль.

18 августа 1685 г. Раме прибыл в Англию. Свой рассказ он завершил словами: «Меня считали погибшим, но, слава Богу, я жив!»

В рассказе о своих испытаниях Раме упоминает также о нескольких ярких эпизодах, заслуживающих внимания. По его рассказам, на Святой неделе в церковь отправлялась процессия из людей в масках, которые занимались самобичеванием, нанося удары по своим голым спинам. Богомольцы несли иконы с изображениями Христа и Мадонны, а лицедеи в масках, в ярких одеждах, с привязанными хвостами гримасничали перед иконами. Эти люди изображали иудеев, которые, по существовавшему тогда поверью, рождались с хвостами, так как были потомками тех иудеев, которые распяли Христа.

Он рассказывает также, что, когда сидел в тюрьме в Веракрус, туда попали сто с лишним пиратов, из них четырнадцать — офицеров. Как протестантов, их должны были сжечь, и пятерых действительно отправили на костер, но девять согласились стать католиками. Им разрешили помыться, переодеться, велели выбрать себе крестных отцов и устроили в их честь угощение, на которое был приглашен и Раме. Однако после праздника этих людей отвели к месту казни, чтобы повесить. Восемь были повешены, девятый же, некий Морган, оказался счастливым. Когда его пытались повесить, веревка оборвалась, и то же произошло при повторной попытке. Когда же она оборвалась и в третий раз, палачи испытали священный ужас. Моргана помиловали, так как решили, что это знамение свыше в честь искренности и подлинности его обращения.

Еще дошел до нас рассказ Раме о том, что он видел горячий ключ неподалеку от Мехико. Согласно преданию, на этом месте одному индейцу явилась Дева Мария и велела ему пойти к архиепископу и рассказать о том, что он видел ее, и о горячем ключе. Однако архиепископ не поверил индейцу. Дева Мария явилась индейцу снова и повторила свое веление; он же сказал, что архиепископ все равно не поверит ему. Тогда она собрала несколько роз (которые прежде здесь не росли), чтобы он мог завернуть их в свой плащ и отнести архиепископу. После этого архиепископ уверовал в чудо и распорядился построить на месте встречи часовню. Потом там был сооружен великолепный храм, именуемый храмом Мадонны в Гваделупе. Те, кто не посещает его каждую субботу, не считаются хорошими католиками. У входа в эту церковь лежат костыли, которые, говорят, принадлежали калекам, исцеленным по воле Мадонны.

Трое инквизиторов из мексиканского трибунала, говорят, отличались особой жестокостью и зашли даже так далеко, что обращались к правительству Испании с просьбой казнить десять заключенных, которые попросили о примирении с церковью. Этих инквизитов звали Хуан Саес де Маньоска, Франсиско де Эстрада-и-Эсвобеда, а также Бернабе де ла Хигера-и-Амарилья. О них пишет Ли в «Инквизиции в испанских владениях».

Известен печальный случай с тринадцатилетним мальчиком Габриэлем де Гранадой, процесс по делу которого произошел между 1642-м и 1645 г. Мальчик этот был арестован по подозрению в том, что он «следует закону Моисея», и от него добились, чтобы он дал показания против многих людей, включая всех членов его семьи. Он рассказал инквизиторам, что его мать воспитывала его в духе иудаизма как «истинной религии». Мать мальчика умерла в тюрьме от голода (вероятно, она голодала сознательно, чтобы избежать страшной казни). Пострадали все члены этой семьи, их друзья и знакомые.

Самому Габриэлю сказали, что его простят» поскольку он раскаялся и попросил прощения у Бога.

Габриэль участвовал в шествии раскаявшихся грешников, выслушал вместе с другими свой приговор и публично отрекся от ереси и отступничества. Его приговорили к годичному заключению и ношению «санбенито», причем каждую субботу он должен был идти в церковь и читать там пять раз «Отче наш», а также «Аве Мария», «Верую» и другие молитвы, а по воскресеньем присутствовать на мессах. Кроме того, он не имел права в дальнейшем жить в Вест-Индии, в Севилье, Мадриде и находиться при королевском дворе.

По окончании срока заключения ему надлежало покинуть Веракрус и отправиться в Испанию, чтобы предстать перед трибуналом инквизиции в Севилье, где он должен получить указания, какие работы ему следует выполнять в дальнейшем. Габриэль навсегда был лишен права занимать почетные должности, носить украшения из золота, серебра, драгоценных камней, носить роскошные одежды, ездить верхом, носить оружие. Таков был приговор мальчику, выдавшему всю свою семью и ее друзей (об этом рассказано в книге «Дело Габриэля де Гранады», переведенной на английский язык Фергюсоном и опубликованной Американским еврейским историческим обществом).

Себастьян Доминго, чернокожий раб, попал в руки инквизиции в шестьдесят лет. Его жену продали другому владельцу, и хозяин, опасаясь, что раб сбежит, настоял на его новой женитьбе. Но вмешалась инквизиция, и Себастьяна посадили в тюрьму по обвинению в двоеженстве. Эта тюрьма была полна заключенными; Может быть, из-за того, что Себастьян не был еретиком, а может быть, потому, что он был хорошим работником, ему нашли работу в тюремном штате.

Все слуги инквизиции клялись, что будут соблюдать тайну и не станут вступать в личные контакты с заключенными. Возможно, Себастьян не понимал смысла этих правил, потому что он согласился передать письмо жене от одного из заключенных. Получив письмо, эта женщина так обрадовалась, что предложила Себастьяну денежное вознаграждение, и он взял деньги. В тюрьме, конечно, были шпионы, и вскоре эта женщина сама оказалась за решеткой за переписку с мужем. Себастьяна же обвинили в передаче письма жене заключенного и в получении за это денег. Его приговорили к двумстам ударам кнутом и шести годам каторги в Испании; однако поскольку по каким-то причинам отправлять его в Испанию было нельзя, инквизиторы решили продать его за сто долларов. Продажа могла быть только временной, поскольку на момент ареста Себастьян уже принадлежал определенному лицу. Его решено было продать сроком на десять лет, что и было сделано. Конечно, продажа раба, который уже имел хозяина, была обманом, но инквизиторы, очевидно, не считали это за обман, так как действовали во имя инквизиции. Интересно сравнить все эти жестокие наказания с наказаниями, которым подвергали священников. Самым распространенным грехом священников было соблазнение женщин во время исповедей. Многие священники, тяготившиеся вынужденным безбрачием, не могли противостоять соблазну совершить подобный грех.

В 1558 г. архиепископ Гранадский обратил внимание папы римского на частоту подобных явлений с просьбой принять меры. Эти дела были переданы в ведение судов инквизиции. Но даже после того, как папа Урбан VIII призвал всех архиепископов предупредить всех священников об ответственности за эти проступки, на виновных накладывались достаточно легкие наказания. Считалось, что для обвинения нужны два свидетеля, но при исповедях, по самой их природе, посторонние обычно не присутствовали. Но и это священникам показалось строгим, и было признано, что носитель сана подлежит наказанию лишь после четырех проступков.

Осужденные священники не появлялись публично на аутодафе, а выслушивали приговоры судов за закрытыми дверями. При этом в колониях священники чувствовали себя свободнее, чем в самой Испании. Здесь считалось грехом соблазнение испанки, но не индианки. Аборигены Мексики не подлежали юрисдикции инквизиции, поскольку считалось, что они недостаточно развиты для настоящего понимания религии. Их делами занимались только епископы. Известен случай Хуана де Салданьи, который произошел в 1583 г. Он пытался соблазнить индианку, когда же она отказала ему, он ее арестовал и подверг порке, угрожая, что будет повторять порку до тех пор, пока она не согласится. Салданья в тридцать три года уже был настоятелем одного из францисканских монастырей. Будучи на этой должности, он продолжал совершать такие же проступки, и во время исповедей соблазнил трех сестер по очереди. Этот человек имел, кроме того, обыкновение хвастаться своими «победами». Друзья предупреждали его, что за это он может предстать перед судом инквизиции, но Салданья отвечал, что его могут наказать разве что десятком ударов кнута или розог и лишением на год поста настоятеля. Инквизиция не могла закрывать глаза на подобную наглость, и виновник все же предстал перед трибуналом. Он тюкаялся в грехах, хотя и перед инквизиторами он был склонен похваляться своими проступками. Салданья признался, что соблазнил во время исповедей семь индианок и несколько испанок. Согласно приговору, он был наказан бичеванием, навсегда лишен права исповедовать, на шесть лет исключен из ордена, на два года осужден на заключение в монастыре и на шесть лет изгнан из Гвадалахары.

Этот случай, конечно, не был единичным. Таких примеров было немало не только в Мексике, но во всех испанских колониях и в самой Испании. И всегда наказания за это были удивительно легкими по сравнению с карами за другие преступления. В 1619 г.; мексиканская инквизиция отправила письмо правительству Испании с сообщением о том, что в их регионе соблазнение прихожанок во время исповедей случается настолько часто, что стало считаться уже чуть ли не обычным делом. Историк Ли считает, что наказания за это становились менее суровыми со временем, и ссылается на дело Франциско Диего де Зарате, францисканца и главы миссии Св. Марии в Рио-Бланка.

Он предстал перед судом инквизиции в 1721 г. по обвинению в соблазнении во время исповеди пятидесяти шести женщин. Все, могкет быть, и оставалось бы тайной, но однажды ему встретилась прихожанка, которая воспротивилась его домогательствам. Тогда Франциско объявил, что, если она не уступит ему, она со всей семьей будет выслана из Рио-Бланка. Женщина рассказала своим друзьям о поведении священника и об его угрозах. Начался скандал, который инквизиция не могла игнорировать. Франциско был арестован и отдан под суд. Рассказывают, будто он даже счел, что список соблазненных, составленный инквизиторами, был неполным, что задело его самолюбие, и он внес свои поправки. Франциско приговорили к бичеванию, навсегда лишили права исповедовать, лишили должности и исключили из ордена. Кроме того, он был приговорен к двухлетнему заточению в монастыре (первый год ему надлежало провести в монастырской тюрьме). На полгода его лишили права участвовать в мессах, и ему было предписано занимать последнее место на клиросе и в трапезной. Возможно, однако, что и такие приговоры не всегда исполнялись, так как еще в 1666 г. несколько приговоров по подобным делам были отменены.

Вильям Рул в «Истории инквизиции» сообщает, что располагает информацией, позволяющей утверждать, что инквизиция в Мексике применяла также казнь, именуемую замуровыванием заживо. (Этого историка сам автор именует наиболее тенденциозным в отношении католиков. См. выше. Пер.) Этот автор рассказывает, что, когда инквизиция уже перестала существовать, часть ее дворца перешла во владение преподобного доктора Батлера, миссионера методистской церкви. Зная, что это за здание, мистер Батлер решил его основательно осмотреть, имея в виду найти что-либо сохранившееся от времен инквизиции. В фундаменте длинной галереи, под каменными плитами, он обнаружил около двухсот скелетов. Тогда он полагал, что эти люди умерли естественной смертью; странным показалось лишь место захоронения.

Затем Батлер сделал новое открытие. Значительная часть главной стены здания была лишена окон и дверей. При ближайшем рассмотрении он обнаружил в стене проломы, за которыми оказались своего рода ниши, в которых человек среднего роста мог бы едва уместиться стоя. Начав разбирать стену, Батлер обнаружил четыре тела — три мужских и одно женское (последнее — в горизонтальном положении). Эти останки были доставлены в городской музей Мехико, где, как писал Рул в 1874 г., «они находятся и теперь». Он предполагает, что эти ниши в стене были сделаны еще при строительстве с целью замуровывания людей. В эти ниши извне не проникали ни свет, ни воздух. На всех четырех жертвах была одинаковая одежда, возможно полагавшаяся осужденным на эту казнь. Один из мужчин в момент начала казни сидел на камне в нише, возможно потому, что не мог стоять из-за тяжелого состояния, наступившего вследствие истязаний. Состояние тел позволяет, продолжает Рул, сделать вывод, что замуровали их за несколько лет до того, как была сделана эта находка. Он считает, что такая форма казни была избрана потому, что в XIX в. власть инквизиции ослабла и публичные сожжения еретиков вызывали все большее неприятие. Замуровывание же осужденных можно было производить тайно.

Правда, следует добавить: нет полной уверенности, что замурованные в этом здании были именно жертвами инквизиции. В пользу же этого заключения свидетельствует тот факт, что тела были обнаружены в прежней резиденции этого учреждения в Мехико.

 

6. Перу

В Перу инквизиция была создана в 1570 г., когда туда прибыл Серван де Серецуэла. До этого, как и в других регионах, дела о ересях там разбирали епископы, а потому и там возникло противостояние между епископами и инквизиторами; в 1584 г. инквизитор Ульоа жаловался испанскому правительству на интриги епископов, которые писали на него кляузы королю. У епископов были для этого основания, но даже если бы они не делали этого, враждебность их к инквизиции, отобравшей у них часть власти, продолжала бы существовать. Ульоа был преемником Серецуэлы назначенного в Перу главным инквизитором, подобно тому как де Контрерас был назначен в Мексику.

В марте 1569 г. он отплыл туда вместе с вице-королем Франциско и инквизитором де Бустаменте, который скончался во время путешествия. Когда корабль пришел в Панаму, вице-король и судьи приняли присягу на верность инквизиции.

В ноябре 1569 г. Серецуэла прибыл в Лиму. За этим, как обычно, последовала церемония утверждения инквизиции, торжественная и устрашающая одновременно, а затем — многочисленные аресты и осуждения еретиков. 15 ноября 1573 г, состоялось первое аутодафе.

Серецуэла не был популярен. Из Перу постоянно поступали жалобы на его некомпетентность. В 1571 г. его заменил Антонио де Ульоа, и вскоре выяснилось, что безнравственность последнего еще хуже, чем некомпетентность его предшественника.

Ульоа увлекся амурными делами и завел себе постоянную любовницу, которой позволял вмешиваться в судебные дела инквизиции. Он бродил по улицам (не в одежде духовного лица, а в роскошном наряде) в поисках приключений, путался с проститутками, участвовал в драках. Однажды, когда муж одной из его любовниц застал его со своей женой, Ульоа, объявив мужу, что он — инквизитор, пригрозил ему, что в случае попыток устроить скандал он попадет в руки инквизиции. Другой муж в подобных обстоятельствах оказался решительнее: он убил свою жену и угрожал инквизитору местью, несмотря на его положение в обществе. Произошел большой скандал.

Не меньше, чем женщинами, Ульоа интересовался деньгами. Особый интерес он проявлял к Гуанкавеликским рудникам, где добывали ртуть, и немалые суммы, вместо испанской казны, попали в карман главного инквизитора.

На его поведение поступало столько жалоб, что испанское правительство отправило в Перу инспектора Хуана де Прадо, наделив его необходимыми полномочиями для такого расследования. Вице-король ожидал Прадо как своего союзника, но тот, прибыв в Перу, казалось, был более склонен стать на сторону проверяемого им инквизитора.

В то самое время Джон Дрейк, кузен Фрэнсиса Дрейка, и Ричард Фарелл попали в плен после кораблекрушения и, как еретики, предстали перед трибуналом инквизиции. Вице-король Перу увидел в этом прекрасный случай разузнать побольше об английском флоте и пожелал сам допросить пленников. Но Ульоа утверждал, что эти пленники инквизиции могут быть переданы вице-королю только с разрешения правительства Испании. Это не устраивало вице-короля Виллара, так как на рассмотрение дела требовался почти год, а сведения были ему нужны немедленно. Вскоре имела место ложная тревога. Поступили сведения, будто к берегам Перу приближается английский флот. Виллар приказал мобилизовать войско для защиты колонии. Однако Прадо и Ульоа, обеспечив безопасность инквизиции, распорядились, чтобы военные не подчинялись приказу вице-короля. Вдвоем они фактически лишили его реальной власти, и сам Виллар понимал, насколько бесполезна борьба в такой ситуации, когда инквизиция сильнее, чем государство. Прадо по-прежнему поддерживал Ульоа, и однажды, когда один его кредитор (это был священник) выдвинул иск против инквизитора о возврате денег, именно Прадо велел арестовать несчастного истца, добился лишения его сана и четырехлетнего заключения в тюрьму, причем узник умер от дурного обращения.

Однако дружба Прадо и Ульоа прекратилась так же внезапно, как и возникла. Прадо словно вдруг вспомнил, зачем его послали в Перу, и стал рассматривать многочисленные свидетельства против своего бывшего друга. В результате инспектор выдвинул против Ульоа 216 обвинений.

Всплыло и дело о рудниках, когда сам инквизитор, его брат и один из друзей получили концессии на весьма льготных условиях, так как Ульоа запугивал должностных лиц. В свою очередь, инквизитор начал собирать материал на Прадо, обвиняя его в темных финансовых махинациях.

В итоге испанское правительство приказало Прадо немедленно вернуться в Испанию; в отношении Ульоа были признаны 118 из 216 обвинений, он был лишен должности на пять лет и должен был вернуться в Испанию на суд Великого инквизитора.

Прадо отослал в Мадрид проект некоторых реформ, и часть из них были признаны полезными, так что их автору разрешили остаться в Перу; однако прежде получения разрешения он уже отплыл в Испанию согласно прежнему приказу. Ульоа не спешил выполнить приказ вернуться. Однако 4 февраля 1594 г. в Перу прибыл лиценциат Ордоньес-и-Флорес, чтобы занять место инквизитора, и Ульоа отправился в долгое путешествие по стране, по пути выдавая себя по-прежнему за инквизитора и пугая людей.

О его поведении свидетельствует случай с сыном судьи Диего Ванегасом. Когда «инквизитор» жил в Куско в доме некоего де Лойясы, один из слуг в присутствии Ванегаса стал хвастаться, что у них живет Ульоа, самый могущественный человек в Перу. Ванегас заявил, что его и его друзей не интересуют все эти россказни. Тогда Ванегаса арестовали, и Ульоа, вызвав два десятка своих людей, велел убить Ванегаса за непочтительность в отношении инквизиции. Хозяйка, Марианна де Лойяса, стала умолять «инквизитора» пощадить молодого человека. Склонный прислушиваться к просьбам дам, Ульоа решил «помиловать» Ванегаса, заменив казнь пятью сотнями плетей, а затем, по новому ходатайству хозяйки, согласился сократить это число до двухсот.

Покинув Куско, «инквизитор» узнал, что Ванегас. намерен жаловаться на его действия в Мадрид. Тогда Ульоа послал своих людей, чтобы они арестовали несчастного и доставили в тюрьму, где он и провел четыре месяца. Ванегасу удалось бежать в Лиму, где он рассказал обо всем вице-королю и получил разрешение отправиться в Испанию с жалобой.

Сам же Ульоа не собирался в Испанию, где его ожидало наказание, и, сославшись на плохое здоровье, остался в Перу. Он умер в 1597 г. Года через четыре после признания обвинений против него обоснованными.

Хотя Ульоа был, пожалуй, самым скверным из перуанских инквизиторов, его преемники тоже не отличались достоинствами. Это и понятно, учитывая, что каждый из них чувствовал себя королем на этой земле.

Инквизицию в испанских колониях создали с целью предотвращения проникновения туда протестантства, но протестантов там было мало — лишь небольшое количество моряков, попавших в плен или ставших жертвами кораблекрушений. В 1581-м и 1587 гг. были арестованы фламандцы Ян Берналь и Мигель Пилар, протестанты. Оба они были сожжены. И жертвами первого аутодафе в 1573 г. стали также протестанты Джоан Батиста и Матео Салада. Однако с 1587-го по 1625 г. таких случаев больше не было.

Гораздо больше забот инквизиции доставляли иудеи. Многие из них устремлялись в колонии, чтобы сделать себе состояние, а также в надежде избавиться от преследований в Испании. Однако они становились жертвами инквизиции. В 1626 г. началось одно из самых известных дел по обвинению в иудаизме и продолжалось до 1639 г. Дело это касалось хирурга Франциско де Сильвы, выходца из Португалии. Он получил католическое воспитание, так как его отец некогда был пленником инквизиции и получил разрешение примириться с церковью, с условием воспитать всех детей истинными католиками. Когда Франциско было лет восемнадцать, он прочел духовную книгу, написанную бывшим раввином, обратившимся в католицизм под именем Пабло де Санта-Мария (впоследствии он стал епископом). Книга эта была предназначена для того, чтобы помочь иудеям стать католиками, но на Франциско она произвела обратное действие. Он поделился своими сомнениями с отцом, который посоветовал сыну читать Библию, и вместе с тем рассказал ему о законе Моисея.

Вскоре Франциско решил, что он должен быть только иудеем, хотя тогда и не сообщил об этом решении ни жене, ни матери, ни сестрам. Позднее он поведал свою тайну любимой сестре Изабелле, которая была моложе его на два года. Она была убежденной католичкой, и решение брата ее очень встревожило. Она рассказала об услышанном духовнику на исповеди, а тот заявил, что она искупит грех, состоящий в том, что брат разделил с ней эту тайну, только если расскажет все инквизиторам. В душе Изабеллы шла борьба между любовью к брату и боязнью навеки погубить свою душу. Победило второе чувство. В результате Франциско был арестован.

Он заявил, что намерен придерживаться иудейской веры, и все попытки обратить его в католицизм оказались неудачными. Франциско заявил перед трибуналом, что желает жить и умереть иудеем. В результате он был признан закоренелым еретиком и приговорен к сожжению на костре.

За годы, проведенные в заключении, он изготовил две самодельные книги из обрывков бумаги, перо из яичной скорлупы и «чернила» из древесного угля.

Прошло тринадцать лет, прежде чем Франциске был сожжен на костре; вместе с ним сожгли и его книги. (Об этом пишет Ли и сообщается в «Публикациях» Американского еврейского исторического общества.)

Казнь Франциско де Сильвы имела большое значение не только сама по себе, но и по своим последствиям. Из-за этого пострадали многие крещеные иудеи, обвиненные в возвращении к прежней вере.

В то время в Перу было много крещеных евреев, и их деятельность там давала о себе знать: они уже контролировали торговлю этой колонии. Зависть к их богатству привела к тому, что к ним привлечено было внимание инквизиции. В 1636 г. было арестовано около ста человек. Почти все они были богатыми людьми, что явилось огромным искушением для их тюремщиков. Получило известность дело одного из них, Бартоломео де Прадеды, который навлек на себя подозрение, когда внезапно разбогател. Расследование показало, что свое богатство он получил, оказывая подследственным те или иные услуги. Инквизиторы сравнительно терпимо относились к преступникам из собственной среды, если те не были еретиками. Бартоломео только уволили, но его преемник также был уволен за подобные злоупотребления. То же произошло еще с тремя людьми, занимавшими последовательно эту должность. Инквизиторы убедились, что в таких делах необходимы более суровые меры, и трое последних, занимавшие не очень высокое положение, были наказаны: одного послали на галеры, а двое других стали участниками аутодафе. С арестованными иудеями обращались жестоко. Рассказывают, что двадцатисемилетняя Мурсия де Луна умерла, не выдержав пытки. Ее сестра была раздета до пояса и получила публично сто — ударов кнутом. Один восемнадцатилетний юноша, отказавшийся покаяться, подвергся такому жестокому обращению, что сошел с ума.

Одного богача, первого из купцов Лимы, сожгли на костре. В его доме собирались сторонники, для которых он стал лидером. Этот человек, владелец серебряных рудников и плантаций, был сказочно богат. Его попытка совершить самоубийство окончилась неудачей, и он был казнен. Другой жертвой стал Антонио Кордеро, купеческий приказчик. На него донес другой купец, возможно из соображений конкуренции. Этот купец заявил, что он однажды в субботу пришел в магазин, где Кордеро был старшим, и приказчик сказал, что покупателей по субботам не обслуживают. В другой раз он видел в пятницу, как Кордеро обедал в магазине, и спросил его, отчего он не ест свинину. Тот будто бы ответил, что свинину не ели ни его отец, ни его дед, а потому не ест и он. Инквизиторы решили арестовать Кордеро и отправили к нему в магазин фамильяра под видом покупателя. Фамильяр сумел запереть Кордеро в одной из внутренних комнат, а ночью его тайно отвели в тюрьму инквизиции. О быстром и тайном аресте приказчика никто сразу не узнал, и появились слухи, что он бежал, узнав о том, что за ним следит инквизиция.

Кордеро подвергли пытке, и он дал показания на других, так что многие пострадали из-за того, что один человек не ел свинину и не обслужил покупателя в субботу.

Среди жертв инквизиции были и представители многочисленного племени мистиков. Перуанцы верили в чудеса так же, как испанцы, и там было немало «блаженных» и «чудотворцев», которые вызывали подозрения инквизиции.

Особенную известность получило дело «блаженной» Марии Писарро, популярной в 1560-х гг. Она утверждала, что ей являлся архангел Гавриил, открывший ей тайну Непорочного Зачатия. Среди поклонников этой женщины были двое иезуитов-миссионеров, Портильо и Лопес, а также почтенный профессор богословия де ла Крус., Мария, видимо, была истеричкой и считала, что она состоит в связи с дьяволом.

Неприятности начались, когда один из ее поклонников, доминиканец брат Гаско, покаялся в том, что у него есть некоторые вещи, «благословленные дьяволом».

В результате Мария была арестована и, будучи в тюрьме, «покаялась» в том, что ее соблазнил иезуит отец Лопес, после чего сам дьявол предложил ей стать его любовницей, и она согласилась на это. Затем она изменила показания, сказав, что оговорила Лопеса. Эта женщина умерла до начала суда.

Осуждение Марии означало, что и ее сторонники, в том числе теолог де ла Крус, попали под подозрение. На допросе он заявил, что всегда верил: откровения Марии исходили от архангела Гавриила и проповедуемые ею взгляды исришы. Надо сказать, что положение «блаженных», помимо славы и богатых подарков, для некоторой части этих людей было связано с притязаниями на «свободу любви». Они считали, что в прелюбодеянии нет греха, а потому священники и «блаженные» дамы имеют право на это удовольствие.

Одним из таких людей и был де ла Крус, который не только придерживался таких взглядов, но и проповедовал их, а потому для инквизиторов он был еретиком. У него был незаконнорожденный сын, который хвастался, что он-де «сын Бога». Этот ребенок был схвачен инквизиторами и отправлен в Панаму, где он попал в руки опытных слуг Святой палаты. Сам же де ла Крус был заключен в тюрьму, подвергнут пытке и приговорен к сожжению на костре. Говорят, что он попросил о примирении с церковью и был удавлен перед сожжением.

Отец Лопес, смелый человек, заявил, что с де ла Крусом дурно обращались инквизиторы, так как он явно лишился рассудка. За это Лопес был арестован. Ему предъявили обвинения в совращении Марии Писарро, а также других женщин и в том, что он написал памфлет на Филиппа II. Последнее обвинение выходило за пределы компетенции инквизиции, и инквизиторы исходили из первого, а также из высказываний Лопеса, расцененных как клевета на инквизицию. Лопес признался в том, что соблазнял женщин на исповеди, и был подвергнут бичеванию, заключен в тюрьму, а затем отправлен в Испанию. О дальнейшей его судьбе сведений нет.

Таким образом, преследования еретиков продолжались, и это наносило ущерб процветанию Перу. В 1813 г. инквизиция была закрыта, однако в 1814 г. — восстановлена и окончательно упразднена в 1820 г.

Число дел, проведенных инквизицией в Перу за 250 лет, было невелико: по данным Ли, который ссылается на Теодоро Марино, — 3000 случаев. Сам же Ли, по своим источникам, имеет сведения лишь о 1474 случаях. Если Ли прав, то очевидно, что создание инквизиции в Перу было бессмысленным делом. Она стоила огромных денег и имела отрицательные последствия для торговли в Перу. Однако каждое дело, организованное инквизицией, вызывало страх у населения, так что, если физические страдания выпадали на долю сравнительно немногих людей, в моральном смысле никто не мог жить и чувствовать себя спокойно. Каждый мог ожидать зловещего ночного визита инквизиторов.

 

7. Неаполь

Когда Фердинанд завоевал Неаполь, там уже существовала папская инквизиция, созданная при Карле Анжуйском. Лишив власти анжуйскую династию, испанцы сохранили инквизицию, полностью подчинив ее королевской власти. Поэтому она там не процветала.

Когда Фердинанд появился на авансцене, папа римский хотел полностью подчинить инквизицию своему влиянию, но это совершенно не соответствовало интересам Фердинанда, который, в свою очередь, хотел ввести в Неаполе испанскую инквизицию.

Однако он не достиг этой цели. У нас нет точной информации о причинах этой неудачи, однако известно, что эта затея явно пришлась не по душе неаполитанцам, людям темпераментным, отличавшимся крутым нравом. Очевидно, Фердинанд проявил мудрость и не стал им навязывать новое установление. Он ограничился преследованием иудеев. Неаполитанцы, однако, относились к ним иначе, чем испанцы, и эти преследования не носили бурного характера, а высылка иудеев не была завершена до 1540 г. (до правления императора Карла V). Многие иудеи добрались до Турции, но и в этом случае, как обычно, изгнание обернулось трагедией для тысяч людей. Многие беглецы попали в плен к разбойникам и были проданы в рабство. Франциск I оказал милость иудеям, добравшимся до Марселя, разрешив им Делиться на юге без платы за право на жительство, что было настоящей щедростью, так как французская казна (как и казна других стран) постоянно нуждалась в пополнении. Изгнание иудеев, как бывало и в других случаях, нанесло ущерб экономике Неаполитанского королевства.

С начала XIV в. в горах Калабрии и Апулии поселились вальденсы. Они обрабатывали землю и мирно жили там около двухсот лет. Когда власть инквизиции усилилась, она обратила внимание на этих людей. Карлу V было указано, что нельзя продолжать позволять им коснеть в ереси. Однако он был менее, нежели его сын, заинтересован в религиозных раздорах в своих владениях, и при нем мало что изменилось.

Однако в 1560 г. из Рима прислали инквизитора Валерио да Пиаценцу, с тем чтобы он изучил верования жителей Сан-Систо, Ла-Гардии и Монтальто. Валерио велел жителям этих мест принять католицизм, но они отказались это сделать. Население Сан-Систо взялось за оружие. Сан-Систо был сожжен, мужчины перебиты, а женщины подверглись насилию. В Ла-Гардни и Монтальто также произошли мятежи, и многие тамошние жители предстали перед трибуналом инквизиции. 11 июня 1561 г. состоялось аутодафе. Ли в «Инквизиции в испанских владениях» приводит письмо одного католика, свидетеля казней. Там рассказывается, что жертв привели на площадь, где их обезглавили, а тела четвертовали. Человек, наблюдавший казни, был шокирован, но другой ревностный католик, свидетель этой сцены, писал, что она «вселила страх в еретиков, но укрепила верных католиков в их вере». Так погибло 88 человек, и еще семеро были сожжены. Общее же число жертв во время подавления мятежей составило около 1600 человек. За каждого беглеца назначена была награда в десять крон. Правда, из Рима поступило указание, что аутодафе 1561 г. было излишне жестоким. Очевидно, оно не было принято к сведению, потому что и после этого попавших в плен посылали на каторгу, а еще пятеро руководителей мятежа были сожжены. Всех детей до 15 лет забрали от родителей для воспитания в католических семьях. В Ла-Гардии инквизиция проявила себя еще более жестко, чем в Сан-Систо, так как в первом случае имел место просто мятеж, Ла-Гардия же была насквозь еретической. Многие жители были сожжены и отправлены на каторгу на галеры, а все оставшееся население каждый день должно было являться к мессе в «санбенито». Людям запретили собираться группами больше шести человек и их родной язык был вытеснен итальянским.

С вальденсами в Апулии обошлись менее жестоко. Наиболее упорные еретики были сожжены, других отправили на галеры, но большинство населения примирилось с церковью. Причем на приемлемых условиях. Возможно, обе стороны решили не повторять старых ошибок, наученные опытом опустошенной Калабрии.

Так действовала папская инквизиция. Хотя в деле вальденсов она проявила себя варварски, но со временем ее методы становились более мягкими, вплоть до прекращения ее деятельности в XVIII в.

 

8. Сицилия

На Сицилии, которая в то время принадлежала Арагону, испанская инквизиция была введена в 1487 г. Прежде остров находился под управлением папского инквизитора, но ревностный Торквемада решил направить туда своего человека, 18 августа 1487 г. в Сицилии произошло первое аутодафе.

Инквизиция Торквемады была более всего озабочена борьбой с иудеями; эти несчастные были изгнаны с Сицилии во время великого изгнания — в 1492 г.

Сицилийцы сочли испанскую инквизицию более жестокой, чем папскую. Они неприязненно воспринимали это новое учреждение. В 1516 г., в год кончины Фердинанда, на острове произошли беспорядки, направленные против инквизитора Серверы, недавно назначенного Торквемадой, а также против вице-короля Монкады. Последний был виновником обнищания населения, поскольку принудительно скупал всю пшеницу и вывозил ее, вследствие чего люди голодали. Он опасался, что известие о кончине Фердинанда вызовет беспорядки, и хотел скрыть эту новость от народа, но все равно ее узнали. Толпа бунтовщиков ворвалась во дворец вице-короля, а сам он бежал, переодевшись слугой, а в дальнейшем на корабле тайно отплыл в Испанию. Упустив вице-короля, бунтовщики решили напасть на инквизитора. Последнему повезло меньше: бежать ему не удалось. Однако Сервера смог защитить себя от расправы, подняв над головой дароносицу со Святыми Дарами. Хотя толпа всячески поносила его, но эти люди, достаточно суеверные, не могли напасть на человека, державшего подобную вещь. Инквизитор также сумел бежать в Испанию на корабле. Толпа мятежников ворвалась в тюрьму инквизиции и освободила заключенных. После этого три года инквизиция не функционировала на Сицилии.

В 1519 г. Сервера снова был прислан инквизитором на этот остров. После этого в течение пяти-шести лет аутодафе происходили ежегодно, но число жертв было невелико, по одному человеку в год в среднем, возможно, потому что и население острова было небольшим. В 1519 г. было сожжено пять человек, в 1520 г. — один, в 1521 г. — один, в 1524 г. — пять, в 1525 г. — пять, в 1526 г. — пять человек.

За пределами Испании инквизиторов чаще обвиняли в коррупции, чем их коллег, находившихся под надзором совета инквизиции. Инквизиторы получали взятки от такого количества людей, что, хотя многие были приговорены к галерам, фактически попали туда не все. Средства, предназначенные инквизиции, нередко попадали в карманы отдельных инквизиторов; жалобы на это были нередки.

Хотя по договору 1713 г. Сицилия перешла под управление Савойи, даже тогда там продолжала действовать испанская инквизиция, а через пять лет остров подпал под управление Австрии. Император, не желая, чтобы инквизиция управлялась из Мадрида, создал Совет по управлению в Вене, хотя само учреждение оставалось испанским. Потом король Карл III снова вернул Сицилию. Однако Святая палата уже пережила себя, и в XVIII в. она была упразднена. Историк Леа утверждает, со ссылкой на Франчину,4 что менее чем за триста лет ее существования ее жертвами стал на Сицилии 201 человек.

 

9. Сардиния

Поскольку Сардиния являлась одним из испанских владений, инквизиция была там создана в 1492 г., и возглавил ее Санчо Мария, остававшийся на этом посту до 1497 г., когда его послали на Сицилию и его сменил Габриэль Кардона.

Кардона скоро поссорился с вице-губернатором и архиепископом Калиарийским, поскольку арестовал некоего Доминго де Санта-Крус, которого они считали нужным оставить в покое. Вице-губернатор и архиепископ силой освободили Доминго, что вызвало недовольство Фердинанда, заинтересованного в верховенстве инквизиции повсюду.

Правда, Кардона вскоре был освобожден от должности, и его место занял епископ Бонавельский.

Может быть, и сам Кардона попросил позволения покинуть Сардинию, так как и там народ относился к инквизиции подозрительно и неприязненно. Фонте, помощник Кардоны, известный как «приемщик», так как он распоряжался конфискованным имуществом, подвергся нападению и был смертельно ранен. Правда, его успели доставить в Испанию, однако вскоре он умер от ран. После этого убийства нелегко было найти преемника на этот пост. Лишь через несколько месяцев новым помощником инквизитора был назначен Хуан Лопес.

Изначально сардинская инквизиция была создана для борьбы в основном с новообращенными, впавшими в ересь. Ее история полна сведениями о конфликтах между инквизиторами и епископами, которым вовсе не по душе было, что часть их власти перешла к инквизиции. Так же, как и в других регионах за пределами Испании, у инквизиторов здесь появилась тяга к роскоши. Назначались ненужные должностные лица, непомерно росли расходы.

В 1580 г. Филипп II обратился к Григорию XIII за финансовой помощью. Эта просьба не была удовлетворена. При Филиппе III финансовое положение сардинской инквизиции стало еще более трудным. Непросто было склонить людей занять должность инквизитора на этом острове, не только из-за климата, но и из-за скудного вознаграждения.

В 1718 г. Сардиния перешла во владение герцога Савойского, и вместе с прекращением испанского владычества инквизиция перестала существовать. Савойская династия никогда благосклонно не относилась к инквизиции, в которой видела угрозу светской власти. Теперь полномочия осуждения еретиков перешли к епископам. Во второй половине XVIII в. преследования еретиков на Сардинии практически прекратились.

 

10. Милан

Милан перешел во владение Испании в 1529 г. Поскольку он превратился в убежище для тех, кто выступал против учения церкви, этот город привлек внимание папской инквизиции. Однако к этому времени рвение инквизиторов ослабело, и это не устраивало Филиппа II, который хотел заменить старую инквизицию на испанский ее вариант, чтобы организовать действенную борьбу с еретиками. Он решил послать туда Гаспара Сервантеса, имевшего большой опыт работы в Испании. Сервантес, однако, не жаждал подобного назначения, а папа не спешил его утвердить.

Между тем известие о готовящемся новом назначении встревожило население Милана. Стало ясно, что попытка ввести там испанскую инквизицию может закончиться беспорядками. Филипп, не желавший мятежей в своих владениях, решил выиграть время и дать разъяснения миланцам, что он не намерен вводить в Милане инквизицию испанского типа, но собирается назначить туда опытного инквизитора для более тщательного попечения о благе католиков. Все же в Милане не удалось ввести испанскую инквизицию.

В 1560 г. Пий IV назначил архиепископом Миланским своего племянника, кардинала Карло Борромео. Этот пост давал власть над всей Ломбардией. Кардинал с большим рвением взялся за борьбу с ересями, так что едва ли миланцы, избежавшие испанской инквизиции, добились того, чего они желали.

 

11. Канарские острова

На Канарских островах инквизиция была создана в 1505 г., когда туда направили Лопеса Трибальдоса с ограниченными полномочиями, так как было решено, что все важнейшие дела будут разбираться в Севилье.

Позднее Великий инквизитор Эспиноза понял, что таким образом был причинен ущерб полномочиям инквизиции, и сделал ее автономной, направив туда энергичного Диего де Фунеса. Последний вскоре организовал на островах аутодафе, привлекшее огромное количество зрителей. Одному обвиняемому, мориску, богатому купцу Фелипе, удалось с семьей и несколькими товарищами бежать на корабле в Марокко, где он многое рассказал об испанской инквизиции. Вскоре, однако, на Фунеса стали поступать жалобы, и из Испании был послан инспектор для проверки. Они с Фунесом подружились и вместе — готовили аутодафе, но одновременно инспектор готовил обвинения против инквизитора. Фунес, был обвинен в присвоении средств инквизиции, сделках с богатыми маврами, принятии подарков и. т. д. — довольно обычные обвинения для людей его положения, находившихся вдалеке от центральных властей. Ему пришлось отчитываться о своих делах в Мадриде.

Многие английские и голландские моряки, предстали перед инквизицией на Канарах, как и многие новообращенные, бежавшие туда из Испании в надежде, что там их оставят в покое. Преследовали и морисков, но чаще обвиняли в кощунстве или колдовстве, нежели в ереси.

Приобрело известность одно дело об обольщении, тем более что в том же десятилетии подобный случай произошел во Франции. В 1747 г. брат Бартоломео Белло соблазнил юную прихожанку Марию Гонсалес. Она забеременела, родила и принесла ребенка священнику, своему любовнику, который сначала окрестил ребенка, а потом удавил его. Так как приговоры за соблазнения были легкими, то неудивительна частота этого преступления, насколько можно судить по сохранившимся записям (при этом вполне возможно, что становились известными далеко не все такие случаи). Из 22 человек, представших перед трибуналом в 1706–1708 гг., по данным Ли, семеро обвинялись в совращении — довольно большой процент.

Инквизиция была ликвидирована на Канарских островах в 1813 г., что вызвало бурную радость населения. Все висевшие в церквах «санбенито» были тогда изъяты и публично сожжены. Радость была несколько преждевременной, поскольку в 1814 г. инквизиция была введена вновь.

Однако в 1820 г. она была упразднена навсегда и инквизиторы покинули Канары. При этом никто не позаботился об архивах, вследствие чего многие интересные документы были утрачены.

 

12. Португалия

В 1581 г. Филипп II присоединил Португалию к Испании и, конечно, сразу обратил внимание на инквизицию. Он пожелал подчинить ее Великому инквизитору, но папа Григорий XIII не согласился на это. Все же активность инквизиции в Португалии в это время возросла, и с 1581-го по 1600 г. состоялось пятьдесят аутодафе.

Теперь, когда обе страны объединились, многие иудеи, жившие в Португалии, решили перебраться в куда более богатую Испанию, надеясь найти там более широкое поле для своих предприятий. После изгнания 1492 г. Хуан II разрешил иудеям жить в Португалии за большую плату, но лишь временно. Многие из них приняли христианство, чтобы им разрешили остаться. Эти-то люди теперь вернулись в Испанию.

К концу XVI в., после двадцати лет испанского господства, Португалия сильно обеднела. Богатые купцы покинули Лиссабон, и некогда многолюдный город опустел. В стране из 700 кораблей оставалось только 200. Народ обвинял в этом иудеев. Еще в начале века, в 1506 г., в столице вспыхнули беспорядки, повлекшие за собой резню иудеев, когда погибли тысячи людей. Португальская инквизиция отличалась еще большей жестокостью, чем испанская. Однако в XVII в. в этой стране появился человек, который стремился к реформам. Это был иезуит Виейра, прибывший сюда в 1661 г. из Южной Америки и пораженный тем, что он увидел. Этот человек воспитывался в иезуитской школе и был разлучен с родителями, которые не желали, чтобы их сын стал иезуитом.

Когда этому человеку было тридцать три года, Хуан IV дал ему место проповедника в придворной церкви; но, видя блестящие способности священника, король решил использовать их и стал посылать своего протеже с дипломатическими поручениями в Голландию, Англию, Францию и в Рим. Затем он был послан миссионером в Бразилию. После того как правительство Португалии решило отозвать оттуда своих миссионеров, Виейра вернулся в Лиссабон и снова стал придворным священником. Но в столице у него были враги, которые добились его изгнания в Коимбру. Не довольствуясь этим, они продолжали преследование Виейры. Все его проповеди записывались и исследовались на предмет выявления еретических мыслей.

В октябре 1665 г. он оказался в тюрьме инквизиции. Ему ставили в вину осуждение преследований еретиков и требование обнародовать имена доносчиков и свидетелей. Кроме того, он выражал мнение, что иудеям можно разрешить занимать государственные должности и даже исповедовать свою религию, если только они не нападают на христиан. Виейра записал несколько случаев преследования еретиков инквизицией, в частности случай некой Марии да Консейсао, которая была обвинена в исповедовании иудаизма и, после дыбы, дважды признавала себя виновной, но перед трибуналом отказывалась повторить признание. Ее отправили на дыбу в третий раз, и на этот раз она не покаялась. Ее приговорили к бичеванию на улицах столицы и к ссылке в Африку. Такой человек, как Виейра, был опасен для инквизиции. Но поскольку он был членом влиятельного и могущественного Общества Иисуса, с ним нельзя было обращаться так же, как с каким-нибудь марраном или мориском.

Он был приговорен к лишению сана и содержанию под арестом в колледже иезуитов по указанию Святой палаты, который он не имел права покидать без согласия инквизиции. Виейру отправили в Котовийский колледж Общества Иисуса в столице.

В то время орден иезуитов оказывал помощь королеве-матери в низложении Альфонса VI и возведении на престол Педру (будущего Педру IV), поэтому влияние иезуитов при дворе было велико. Виейру освободили, и он уехал в Рим. Там он продолжал нападки на португальскую инквизицию, обвиняя ее в жестокости и лицемерии и утверждая, что она не делает различий между правыми и виноватыми.

Между тем в 1671 г. началось новое гонение на новообращенных христиан в Лиссабоне. Все началось с кражи облаток из церкви. Инквизиция сразу же обвинила в этом новообращенных. Сотни людей были арестованы. Но нашлись люди, напуганные этими гонениями, которые обратились с прошением к королю, с тем чтобы преследования были остановлены.

Король решил передать этот вопрос на рассмотрение в Рим. В это время был найден вор; им оказался не новообращенный, а обычный прихожанин. Однако и после этого инквизиторы продолжали задерживать заключенных «для выяснения всех обстоятельств». Папа Климент X попросил инквизиторов выслать дела осужденных, чтобы он мог ознакомиться с ними. Только под угрозой отлучения от церкви они выслали два дела. Король просил папу римского рассмотреть положение в португальской инквизиции и внести какие-то изменения. Но на расстоянии осуществлять такие вещи было трудно, а инквизиторы тогда обладали большим могуществом. Утешением для преследуемых могло стать лишь то, что люди, занимавшие столь высокое положение, пытались добиться справедливости.

 

13. Гоа

Именно св. Франсис Ксавьер уговорил короля Португалии ввести инквизицию в португальском владении Гоа. В 1545 г. он писал королю, что «иудейские козни» распространяются на подвластных Португалии землях Ост-Индии.

Захватив Гоа в 1510 г., португальцы создали там епархию и стали, как обычно, принудительно обращать местное население в католицизм.

Хотя письмо св. Ксавьера осталось без ответа, в 1560 г. на Гоа был послан в качестве инквизитора Алексо Диас. Тамошний трибунал считался одним из самых беспощадных в христианском мире. Хорошее описание деятельности инквизиции в этой провинции составил путешествовавший по Индии француз Деллон в книге «Об инквизиции на Гоа», вышедшей в 1688 г. (Гоа находится в Индийском регионе, в настоящее время — в составе Индии. — Пер.) Сам он рассказывает, что увлекся одной женщиной, на которую имели виды губернатор и один из священников. Деллон имел больший успех, что вызвало ненависть этих двоих. Сам француз, считая, что ему нечего бояться инквизиции, не раз высказывал свое пренебрежение к некоторым нормам католицизма, а священник, его соперник, являлся секретарем инквизиции в Дамане (смежная территория, также тогда португальская. — Пер.).

Неожиданно для себя француз однажды ночью был арестован и брошен в тюрьму, где провел четыре месяца.

Потом его заковали в кандалы, посадили на корабль и отвезли в Гоа. По распоряжению архиепископа его сначала держали в епархиальной тюрьме, до перевода в тюрьму инквизиции. Деллон пишет, что эта тюрьма была темная, грязная и невообразимо отвратительная.

Наконец заключенный был переведен в тюрьму инквизиции и вызван на допрос к главному инквизитору Ост-Индии Франциско Дельгадо.

В ответ на вопрос, знает ли он, за что арестован, Деллон рассказал свою историю, которую инквизитор молча выслушал. Потом он позвонил в колокольчик, и узник был уведен в помещение, где его обыскали, остригли и отправили в камеру.

Французский путешественник описывает эту тюрьму как огромное здание с тремя воротами, причем заключенных вводили в центральные, а слуги инквизиции входили в боковые. По его словам, камеры в нижней части здания были маленькими и темными, а камеры в верхней части — гораздо более удобными. Каждому заключенному полагался глиняный сосуд для мытья и еще один сосуд для других целей, который выносили раз в четыре дня. Заключенных кормили трижды в день, и в тюрьме были врачи. Покойников без совершения обрядов хоронили на территории тюрьмы, если же их посмертно признавали виновными в ереси, то останки эксгумировали и сжигали во время аутодафе. При малейшем шуме, исходившем от кого-то из заключенных, его избивали. Раз в два месяца инквизитор и нотариус посещали узника и спрашивали, хорошо ли с ним обращаются. Он знал, что правильнее отвечать утвердительно.

Когда Деллону снова предоставили аудиенцию с инквизитором, тот опять спросил, знает ли француз, за что его арестовали. Тот снова сказал, что, очевидно, за разговоры, которые он вел в Дамане. Инквизитор отвечал, что, когда человек винит сам себя, это похвально, но во имя Христа Деллон должен покаяться до конца, чтобы познать милость трибунала к тем, кто признает свои грехи добровольно. Это было сказано с намерением запугать узника, и его отвели назад в камеру для размышлении. Через две недели аудиенция повторилась. Деллону было предложено прочесть «Отче Наш», «Богородица, радуйся», «Верую», перечислить десять заповедей, церковные заповеди и «Храни Господь…». Он сделал все это, так что его судьям было не к чему придраться. Затем его снова предупредили, что ему следует покаяться. В страхе перед темным будущим Деллон дважды пытался совершить самоубийство, но оба раза его жизнь спасли. В камере, где сидел француз, были слышны стоны из «камеры пыток». Очевидно, это было психологическое давление, оказываемое на Деллона, с целью запугать его. Однажды, в воскресный январский день в 1676 г., услышав колокольный звон, узник догадался, что на следующий день будет аутодафе и что его, очевидно, отведут на костер.

На другой день в два часа ночи Деллона действительно вывели из камеры и привели сначала в большой полутемный зал, где его и других заключенных (около двухсот человек) собрали на галерее и велели им ждать. На рассвете зазвонили колокола, и заключенных вывели на улицу. Их привели в церковь Св. Франциска, где присутствовали вице-король и главный инквизитор. Священник прочел проповедь, в которой сравнил инквизицию с Ноевым ковчегом, где дикие звери становились ручными.

Затем был оглашен список преступлений каждого заключенного и оглашен приговор. Деллон был обвинен в непочтительном отношении к иконе и кресту, хуле на инквизицию и отрицании значения таинства Крещения. За это он был приговорен к конфискации имущества, высылке из Ост-Индии и каторжным работам в Португалии. Двоих узников, мужчину и женщину, приговорили к сожжению на костре, вместе с чучелами нескольких заключенных, которые уже умерли к этому времени.

Деллона отправили в Лиссабон, а после этого — на каторгу, где он находился, пока не был освобожден стараниями соотечественников.

Рул рассказывает о том, как доктор Клод Бучанен, англиканский священник и писатель, побывал в 1808 г. на Гоа и, к его удивлению, его пригласил в гости брат Иосиф, инквизитор высокого ранга. К тому времени инквизиция была уже не так могущественна, как во времена Деллона, и аутодафе не производились публично.

Бучанен принял приглашение, надеясь воспользоваться случаем, чтобы побольше разузнать об инквизиции. Брат Иосиф заинтересовался литературной работой англичанина, Бучанен же интересовался деятельностью инквизиции и дал инквизитору для ознакомления книгу Деллона, переведенную на португальский язык. Брат Иосиф назвал книгу лживой, и тогда Бучанен попросил его отметить те отделы в книге, которые содержат ложь. Брат Иосиф готов был признать, что описание тюрьмы у Деллона — верное, но он совершенно исказил мотивы деятельности инквизиторов и суть деятельности католической церкви. Доктор Бучанен спросил, может ли он осмотреть здание инквизиции, объясняя это тем, что хочет написать книгу об Индии и без сведений о Святой палате его описание будет неполным. Брат Иосиф неохотно согласился, видимо не желая конфликтовать с представителем страны, чья власть в Индии была тогда очень сильной.

Англичанин побывал в большом зале, где в свое время был и Деллон. Находившиеся там инквизиторы и фамильяры показались ему суровыми и неразговорчивыми. Когда гость заявил, что хочет осмотреть камеры, увидеть заключенных и побывать в камере пыток, ему в этом было отказано. На это Бучанен возразил, что, если его просьба не будет выполнена, он вынужден будет поверить описаниям Деллона и других авторов. Если с заключенными обращаются хорошо, то разве не было бы правильно дать им возможность увидеться с писателем, чтобы он поведал об этом миру? Англичанин также добавил, что хотел бы знать, нет ли среди узников его соотечественников, которых он считает своим долгом защитить. На это инквизитор ответил, что у него просто нет больше времени на встречу с английским гостем.

Бучанен поблагодарил его за гостеприимство и попросил ответить на один вопрос: сколько заключенных содержится в тюрьме. Инквизитор сказал, что на этот вопрос он не может ответить. В 1774 г. трибунал был упразднен, но в 1779 г. восстановлен. В 1812 г., когда появились «Христианские исследования в Азии» Бучанена, трибунал инквизиции еще существовал, но вскоре после этого он был упразднен окончательно.

 

14. Оливарес

С приходом к власти в Испании династии Бурбонов власть инквизиции быстро начала слабеть. Политику Бурбонов кратко сформулировал один из них, Людовик XIV: «Государство — это я!» Политика этой династии и в Испании оставалась такой же, как во Франции, и Бурбоны не могли потерпеть, чтобы инквизиция сохраняла былое могущество, которое позволяло ей соперничать с королевской властью.

Приход Бурбонов, как и ослабление инквизиции, могут показаться неожиданностью, но при взгляде на историю Испании со времен Филиппа II это становится понятным.

Когда, незадолго до кончины, Филипп II говорил, что опасается, как бы вместо его сына Филиппа не стали править фавориты, то предчувствие не обмануло его.

Филипп III не был глупцом, но был человеком слабым и действительно, как и опасался отец, подпал под влияние временщиков. Слабость правителя привела к дальнейшему усилению инквизиции, но люди теперь соблюдали наружное благочестие, чтобы не привлекать внимания Святой палаты, хотя вовсе не обязательно разделяли взгляды церкви. При Филиппе III процветание страны пошло на убыль. Население голодало, легкая промышленность пришла в упадок, разоренная налогом «алькабала», а королевский фаворит герцог Лерма был замешан в махинациях с валютой. К тому же при дворе царила такая роскошь, которой никогда не позволяли себе придворные при Филиппе II.

В день рождения наследника, Филиппа IV, началось восстание морисков.

Король признал их виновными в заговоре против Испании совместно с королем Франции, герцогом Савойским и английской королевой.

Они были высланы из страны, которая потеряла, таким образом, большое количество искусных и трудолюбивых работников, что привело к упадку сельского хозяйства и ирригации. Король же, несмотря на все это, продолжал тратить деньги на содержание роскошного двора и пышные церемонии, а потому обременял народ новыми налогами. Чтобы успокоить свою совесть, он строил монастыри.

Но все же Филипп III не был настолько глуп, чтобы совсем не понимать происходящего в стране. В 1609 г. он потребовал, чтобы ему представили доклад о положении народа, и был шокирован тем, что узнал. Теперь король решил покончить с роскошью. Хотя ему не было и сорока, он уже думал о спасении души через своевременное раскаяние, так как увидел, что он сам был виновником бедственного состояния страны. Сыну же он стал внушать, что тот должен стать более мудрым правителем, нежели его отец.

Фавориты знали о слабом здоровье короля, и, полагая, что наследник скоро займет трон, враги герцога Лермы старались окружить наследника своими людьми. Одним из них был Гаспар де Гусман, граф Оливарес, которому было тогда двадцать восемь лет.

Оливарес стал компаньоном наследника, которому тогда не было и четырнадцати, и начал оказывать на него большое влияние. Оливарес подбирал мальчику слуг из числа зависимых от него людей и внушал, что, став королем, юный Филипп должен будет править успешнее, чем его отец (имея в виду, впрочем, что реальным правителем будет он сам, Оливарес).

В 1612 г. старшая дочь короля Анна была обручена с Людовиком XIII Французским, а принц Филипп — с Изабеллой Бурбон, старшей дочерью Генриха IV. В июле 1619 г. король с сыном совершили торжественный визит в Португалию, где принц принял присягу на верность от португальцев, признавших его своим законным правителем, а он, в свою очередь, поклялся, что будет уважать их права. В этой поездке наследника сопровождал также Оливарес, так как слабое здоровье короля вызывало беспокойство при дворе: опасались даже, что он не вернется в Мадрид. В 1620 г. Оливарес решил, что принцу (которому в это время было пятнадцать с половиной лет) пора жениться, и его бракосочетание состоялось в ноябре того же года под наблюдением всесильного воспитателя.

Между тем здоровье короля быстро ухудшалось, несмотря на кратковременные повороты к лучшему (однажды ему на несколько месяцев стало легче, после того, как к нему, по его просьбе, принесли тело усопшего св. Исидора Мадридского, чтобы король мог коснуться его). Филипп III раскаивался, считая себя негодным правителем, умолял сына не повторять ошибок отца, а более всего — сохранить Испанию католической и выдать сестру Марию только за католического государя.

Наконец, после кончины короля наступил час, которого давно ждал Оливарес. Принц стал королем Филиппом IV.

Новый король был человеком жизнерадостным и добродушным. На людях он держался с благочестивой важностью, которая подобала испанским монархам, но в частной жизни был общителен и весел, а больше всего ценил общество писателей, актеров, художников и вскоре прослыл царственным покровителем искусств.

Но более всего Филипп был склонен к чувственным удовольствиям, хотя время от времени он искренне раскаивался в том, что имел любовные интриги. Хотя он очень любил жену Изабеллу, но не оставил склонности к внебрачным связям, которая у него вошла в привычку. Несмотря на это, король сам был очень ревнив. Особенно он ревновал Изабеллу к дону Хуану де Тасису, графу Вилья-Медиане, который явно ухаживал за королевой. Однажды во время любительского спектакля, в котором играла сама королева (она, как и король, очень любила театр), на сцене вдруг загорелся занавес, и Филипп бросился за кулисы, чтобы поглядеть, что с королевой. Он застал ее в полуобморочном состоянии. в объятиях Вилья-Медианы. Вокруг этой истории возникло много слухов и сплетен, и историк Хьюм утверждал, что все это известно из источников, не заслуживающих доверия, но. указанная сцена в театре, очевидно, действительно произошла.

Через четыре месяца после этого, ночью, когда граф Вилья-Медиана проезжал в карете под аркой Калле-Майор, неизвестный в маске убил его выстрелом из арбалета. Молва приписала королю организацию этого убийства.

Если Филипп и Изабелла любили удовольствия и поощряли искусства, то при этом они никогда не забывали о своем долге перед католической церковью, и многие спектакли, которые были поставлены по их заказу, превращались в религиозные церемонии. Они жили в атмосфере, благоприятствующей деятельности инквизиции.

Тогдашнюю обстановку можно понять на примере Рейнара де Перальты. Этот французский разъезжий торговец забрел в церковь при монастыре Св. Филиппа, когда там было множество гостей и богомольцев, пришедших принести благодарственную молитву по случаю рождения инфанты. Рассказывают, что он стал на колени перед алтарем и будто бы оскорбил Святое Таинство, что считалось равнозначным отрицанию Непорочного Зачатия. Перальта был схвачен и доставлен в трибунал инквизиции. Его признали виновным в ереси. Перальта успел раскаяться и в знак «милости» был удавлен перед сожжением. Однако дело его демонстрирует тогдашнюю атмосферу истерии, в которой процветала инквизиция. Так как церковь была оскорблена, в Мадриде объявили траур, все храмы завесили черным крепом, и в течение недели не было разрешено играть спектаклей в театрах, а проституткам запретили заниматься своим ремеслом. И подобное ложное благочестие уживалось в столице Испании со страстью к наслаждениям и роскоши.

В Мадриде тогда было два театра, которые охотно посещала публика; бывала на спектаклях и знать во главе с королевой. Однако самым любимым представлением считались аутодафе, и инквизиция была готова предоставить мадридцам это зрелище.

Филипп и Изабелла присутствовали на аутодафе 4 июля 1624 г.; помимо них в числе зрителей был почти весь двор. Среди жертв инквизиции было много евреев, которые обвинялись в том, что они собирались в одном из домов и совершали иудаистские ритуалы и оскорбляли распятие. Филипп поклялся во что бы то ни стало хранить чистоту католической веры, и клятву эту повторили члены Высшего совета. Королевский духовник прочел проповедь, после чего огласили приговоры. Семеро обвиняемых были приговорены к сожжению на костре. Конечно, посещая подобные церемонии, король и королева искренне верили, что они искупают таким образом собственные грехи.

В такой обстановке процветала инквизиция, и народ следовал в этом смысле по тому же пути, что и королевский двор.

Оливарес был полон решимости сам править страной, стоя за спиной короля. Граф не позволял никому входить в королевские покои прежде, чем это сделает он сам. Оливарес был не таким человеком, чтобы просто довольствоваться властью ради власти. Он хотел сделать свою страну могущественной, и, если не мог полностью достичь своей цели, причиной тому было отсутствие внутреннего единства в Испании. Арагонцы и каталонцы были подвержены сепаратистским настроениям, а подчиненная Испании Португалия также на деле не проявляла особой преданности испанской короне. Власть Оливареса в тот период была велика. И даже инквизиция не могла с ним не считаться, что видно на примере одной довольно комичной истории.

В то время были в моде большие круглые жесткие воротники. Некоторые из них выглядели смешными, и модельеры подумывали о возвращении к более простым, плоским валлонским воротникам. Однако эти воротники, популярные у голландцев, у многих испанцев ассоциировались с образом жизни еретиков. В это время городской портной из Калле изобрел новый жесткий воротник, прозванный «голилья», сделанный из картона, обшитого тканью. Это новое изделие отличалось изяществом и пришлось очень по нраву королю. Однако конкуренты закройщика, опасавшиеся разорения, стали распространять слухи, что изобретатель, очевидно, пользуется какой-то дьявольской машиной для производства своих изделий и ему покровительствует нечистая сила. Потом кто-то донес в инквизицию, будто закройщик связался с дьяволом и стал колдуном, и вскоре он был арестован. Будучи королевским поставщиком, он послал Оливаресу отчаянное письмо с просьбой о помощи. Оливарес, которого новый воротник вполне устраивал, потому что мог служить около года и его не надо было стирать, был раздражен действиями инквизиции. Он вызвал инквизиторов, высмеял их за глупость и потребовал освободить портного, что и было сделано. Это — бесспорное свидетельство могущества графа Оливареса в тогдашней Испании.

В 1634 г., когда финансы страны были расстроены, Оливарес начал переговоры с иудеями Леванта и Африки, с тем чтобы какому-то количеству из них разрешили вернуться в страну для обеспечения ее финансового процветания. По его плану им должно было быть предоставлено право жить в специальном квартале в Мадриде.

После этого, однако, инквизиция потребовала отставки Оливареса, поскольку воплощение «сумасбродных фантазий» этого человека могло бы привести к умалению истинной веры. Хотя Филипп и подчинялся воле Оливареса, но он не мог не считаться с инквизицией, тем более что его мучила совесть за свои грехи и он хотел загладить их. План Оливареса не осуществился.

В другом случае Оливарес потребовал несколько дел лиц, арестованных инквизицией. Великий инквизитор не соглашался на это, но Оливарес употребил всю свою власть и добился своего — Великому инквизитору пришлось уступить. Получив дела, королевский фаворит сжег их и освободил арестованных.

По одной из версий, у Оливареса даже был план вовсе упразднить инквизицию, но религиозный король на это бы никогда не пошел.

Инквизиция же не могла не помнить, что этот человек причинил ей столько хлопот.

В 1627 г. король Филипп тяжело заболел (придворные считали даже, что он смертельно болен). Его маленькая дочка скончалась, а королева была снова беременна. Однако Оливарес не верил в то, что королева может родить здорового ребенка. Враги Оливареса, самым влиятельным из которых был Карл, старший брат короля, воспользовавшись болезнью Филиппа, стали интриговать, чтобы избавиться от всесильного фаворита. Но король выздоровел, и Оливарес восторжествовал над своими противниками. Филипп, как обычно в таких случаях, был полон чувства раскаяния в своих грехах. У него было много незаконных детей, и некоторые из них достигли высокого положения и почестей. Самым любимым был дон Хуан Австрийский, здоровый и красивый мальчик. К тому же король очень любил его мать, актрису Марию Кальдерой, которая, будучи религиозной, хотела, чтобы Филипп поскорее оставил ее и она ушла бы в монастырь. После того как родился дон Хуан, Мария упросила короля разрешить ей стать монахиней, на что он неохотно согласился из любви к ней и ее сыну.

Но через полгода после этого родился законный сын Филиппа, наследник престола Бальтазар-Карлос.

Оливарес завоевал также и ненависть королевы — за то, что он потакал любовным интригам короля, и за то, что не допускал ее до политических дел. С рождением же Бальтазара-Карлоса, который оказался вполне жизнеспособным мальчиком, позиции королевы очень усилились, а она была далеко не единственным врагом временщика.

Всесильный министр считался виновным в ссоре между инквизицией и королевскими судьями, в росте преступности в столице, в начавшейся войне с Францией. Однажды некий дворянин Луханес в придворной церкви встал на колени перед королем, умоляя его избавить страну от Оливареса. Беднягу Луханеса объявили сумасшедшим, он был заключен в тюрьму. А потом умер при загадочных обстоятельствах. Сразу появились слухи, что с ним разделался королевский фаворит. Число врагов Оливареса еще возросло, когда он представил при дворе двадцативосьмилетнего Фелипе де Гусмана, которого объявил своим сыном, и даже потребовал для него руки дочери герцога Фриаса, коннетабля Кастилии (на что последний вынужден был согласиться). Ропот против Оливареса усилился. Он не мог найти денег на войну, Португалия вышла из-под испанского контроля, деньги обесценились, а в Мадриде были арестованы многие королевские подданные, которые не могли или не хотели платить налоги. Теперь у Оливареса было слишком много врагов — королева, придворные, народ, инквизиция.

Испания терпела поражения на море и на суше, и король сам решился стать во главе армии.

Оливарес противился этому. Но король на этот раз не послушался своего министра. Регентшей стала королева, которая вовсе не жаловала Оливареса, а последний присоединился к королю в военном походе. Королева сумела найти средства на ведение войны и этим снискала себе поддержку народа. А к числу противников Оливареса прибавились некоторые его родственники, поскольку, усыновив Фелипе, он лишил их надежды на наследство.

В 1642 г. армия короля потерпела тяжелое поражение, и придворные сказали королю, что он потеряет корону, если не сменит советника.

Когда король вернулся в Мадрид, королева принесла к нему сына и стала умолять мужа избавиться от Оливареса, хотя бы ради счастья их ребенка.

К королеве присоединилась старая кормилица короля, которую министр удалил от двора.

Тронутый их мольбами, Филипп написал Оливаресу, что увольняет его в отставку. Наконец врагам фаворита удалось разделить их с королем, чьим советником Оливарес был более двадцати лет.

Шла молва, что инквизиция применила свои тайные методы, чтобы удалить графа Оливареса. Народ продолжал требовать расправы над ним и после его отставки, а инквизиция не могла забыть, что этот человек выступил как ее открытый противник. Король колебался, но готов был уступить требованиям врагов Оливареса.

Когда Оливарес попросил у короля разрешения вернуться в Мадрид, тот ответил, что должен править, а его сын должен стать королем Арагонским, но боится, что этому не бывать, если он не выдаст Оливареса его врагам. Получив это письмо, граф, говорят, был так потрясен, что лишился рассудка. Вскоре он скончался. Это произошло 22 июля 1645 г., через два года после его отставки.

 

15. Инквизиция при Филиппе IV

Все это время инквизиция продолжала действовать с прежним фанатизмом. Король, решивший, как некогда его отец, что причиной бедственного положения страны стало его поведение, постепенно впал в мистицизм, пытаясь успокоить совесть пышными религиозными церемониями.

В это время он познакомился с Сор Марией де Агре дай, когда путешествовал по стране и посетил обитель Непорочного Зачатия в Агреде. Сор Мария, которой тогда было лет сорок, была уже известна своими мистическими сочинениями и видениями, и король очень желал с нею познакомиться. При встрече она произвела на Филиппа очень хорошее впечатление, они стали друзьями и начали переписываться.

Всего за двадцать с лишним лет этой странной дружбы они написали друг другу около шестисот писем. Она оставалась главной советницей короля до своей кончины в 1665 г. Филипп пережил ее на четыре месяца.

Когда из арагонских кортесов Филиппу пришла жалоба на инквизицию, король не знал, на что ему решиться. С одной стороны, он считал инквизицию оплотом католической веры, но с другой — опасался восстания в Арагоне. И тогда Филипп обратился за советом не к министрам, а к аббатисе Марии.

Сор Мария, несмотря на свой мистицизм, трбладала трезвым умом и была предана королю. Так как он писал, что, как настоящий католик, должен в любом случае поддерживать инквизицию, аббатиса предложила ему подумать, какие последствия для Испании мог бы иметь мятеж в Арагоне, тем более что в Каталонии и без того уже начались волнения.

Поскольку Филипп прислушался к ее советам, представители арагонской инквизиции потеряли многие привилегии, что особенно сказалось в деле об убийстве инквизитора Ласатеи. У него была любовная связь с одной замужней женщиной, о чем узнал ее муж, некий Ковед. Однажды вечером он, неожиданно вернувшись домой, убил Ласатею. После убийства и муж и жена исчезли, но их слуга был арестован инквизицией как соучастник. Однако в это дело вмешался высший суд Арагона. И возник конфликт между светским и церковным судами. Высший совет Испании провозгласил, что лучше было бы удалить трибунал инквизиции из Арагона, чем подвергать его подобному унижению. Эта история ясно указывает, насколько была тогда ограничена власть инквизиции в Арагоне.

В октябре 1644 г. королева скончалась, по-видимому от холеры. Король искренне горевал о ней (несмотря на свою неверность, он был к ней привязан). Филипп продолжал писать Сор Марии, прося ее о заступничестве перед святыми, о том, чтобы они, по ее молитвам, помогли ему одолеть свои беды, и спрашивал ее советов.

На этот раз Мария посоветовала ему очистить Мадрид от греха. По ее сведениям, поведение и пристрастие к роскоши жителей и жительниц столицы не соответствовали нравам добрых католиков. Подчиняясь ее влиянию, Филипп приказал закрыть театры (к огорчению и изумлению жителей столицы, поскольку он сам прежде был театралом).

Справедливости ради следует сказать, что Мария также посоветовала ему присмотреться к незаконным действиям вербовщиков, которые, стараясь захватить побольше людей на военную службу, причиняли немалые лишения их семьям и ущерб хозяйству страны. Этому совету король также последовал, что принесло пользу Испании.

В 1646 г. наследник престола Бальтазар-Карлос скончался от лихорадки, и король, убитый горем, отошел от государственных дел, поручив их фаворитам. Это обстоятельство очень огорчило Сор Марию, которая написала Филиппу, что у нее было видение: перед нею предстала тень Бальтазара-Карлоса, который сказал, что очень горюет, видя, как его отец окружен людьми, пекущимися о собственной выгоде больше, чем о деле.

Король отвечал, что он не может обходиться без помощи министров, но сам вовсе не пренебрегает своими обязанностями.

Сор Мария ответила королю, что следует продолжать войну с французами после их поражения при Лериде.

После кончины Бальтазара-Карлоса снова встал вопрос о престолонаследии, и король Филипп, по настоянию министров, в конце концов женился на своей племяннице Мариане, которой в то время было всего пятнадцать лет. Сначала Филипп был очень предан своей жене и писал Сор Марии, что молится о рождении наследника. Вскоре, однако, общество слишком юной жены наскучило королю. Правда, в 1651 г. у них родилась дочь, Маргарита-Мария. Но и после этого Мариана чувствовала, что король охладел к ней, и тяготилась своим положением.

Потом появились новые дети, также девочки, которые умирали вскоре после рождения. Король, как и весь народ, уже отчаялись, ожидая наследника. Однако в 1657 г. у короля и королевы, наконец, родился сын, которого назвали Филипп-Просперо.

Через три года дочь Филиппа от первого брака Мария-Тереза была выдана замуж за Людовика XIV, с которым они давно были помолвлены (это стало следствием долгожданного мира между двумя странами), Филипп же по-прежнему пребывал в тревоге, так как маленький наследник оказался очень болезненным, и было мало надежды, что он доживет до совершеннолетия. В 1661 г. мальчик скончался, и король писал аббатисе, что Бог наказывает его за грехи. Его собственное здоровье было сильно подорвано, но на просьбы Сор Марии позаботиться о нем король отвечал, что на все — воля Божия.

Мариана между тем уже подумывала, что, когда не станет короля, власть в стране может перейти к ней. Она родила еще одного сына, очень слабого мальчика, с дефектом речи и признаками умственной отсталости; и все же он являлся наследником трона, а его мать, в случае смерти Филиппа, могла стать регентшей. Филипп догадывался обо всем этом. Аббатисы Сор Марии к этому времени уже не было в живых, и он остался без надежного советчика.

В 1665 г. Испания потерпела поражение от португальцев, которым помогали их новые союзники, англичане. У короля уже не было денег на снаряжение нового войска. В конце своей жизни Филипп не мог не видеть упадка, сменившего времена величия Испанской империи при его деде и прадеде, Филиппе II и Карле. Филипп IV считал, что это — наказание Божие за его неправедную жизнь. Король впал в такую депрессию, что появились слухи, будто его сглазили или околдовали. Новый Великий инквизитор даже осмотрел королевское собрание реликвий из опасения, что они могли быть подвержены злым чарам. В доминиканском монастыре в Атохе сожгли книгу по ведовству, вместе с портретами короля, которые были утыканы булавками. Но ни эти средства, ни лекарства врачей не помогли, и 17 сентября 1665 г. король скончался.

Именно в его царствование инквизиция, пожалуй, достигла наибольшего влияния в Испании, чему причиной были настроения короля и двора, что не могло не влиять на общую обстановку в стране. Король был слабым человеком, который уступал своим страстям, но хотел быть хорошим католиком и выполнять свой религиозный долг, как он его понимал. Поэтому он поддерживал инквизицию, которая превратилась в опору слабого монарха. Его держава потеряла былое могущество, но Филипп пытался выполнить хотя бы один завет своего деда — сохранить единую веру.

Было, правда, у этого короля и еще одно достоинство, не вполне оцененное при его жизни, — склонность к изящному. Он превратил Мадрид в центр искусств, окружив себя писателями и художниками, среди которых был и великий Веласкес.

В Испании начинался век Просвещения, и в этих условиях инквизиции было существовать гораздо труднее, чем прежде.

 

16. Дело Вильянуэвы

В истории инквизиции было немало случаев, вызывавших трения между государями и папами. Один из таких примеров — случай с Иеронимо Вильянуэвой, маркизом Вилялба, который произошел при Филиппе IV.

Вильянуэва оказался замешанным в деле аббатисы Терезы и монахинь монастыря Сан Пласидо.

Тогда появились слухи, будто многие монахини и сама настоятельница одержимы бесами. Между тем Вильянуэва снабжал деньгами этот монастырь и назначил туда духовника, священника Франциско де Кальдерона. Кальдерон был арестован инквизицией, монахини также были задержаны инквизиторами, и их заставили покаяться. В итоге Кальдерона приговорили к пожизненному заключению, Терезу — к четырехлетнему заточению в монастыре, а монахинь отправили в разные обители.

Вильянуэва не мог быть не замешанным в этом деле, тем более что жил по соседству, и нашлись свидетели, утверждавшие, будто он часто навещал Терезу и клал голову ей на колени. Утверждали также, будто у нее и других монахинь были видения, что Кальдерону суждено стать папой римским и переделать весь мир с помощью Вильянуэвы.

Несмотря на то что Вильянуэва пользовался покровительством Оливареса, а тот был фаворитом короля, маркиз, помня о приверженности короля к инквизиции, решил все же с ней не ссориться. Он явился к одному из старших инквизиторов, Сотомайору (который вскоре стал Великим инквизитором), и заявил, что по ошибке доверился Кальдерону и если в чем согрешил против церкви, то готов покаяться. Маркиз не хотел ссориться с инквизицией, но и она не хотела ссориться с ним, помня о его высоких покровителях. Он был оправдан и получил соответствующее удостоверение. Заручившись оправданием, Вильянуэва решил хлопотать о возвращении монахинь в свой монастырь, утверждая, что они невиновны, поскольку всего лишь выполняли волю Кальдерона, своего духовника. Девять судей, назначенные по этому делу, под давлениям маркиза и, возможно, Оливареса признали все же монахинь невиновными, хотя, чтобы не конфликтовать с инквизицией, добавили формулировку: если бы они, судьи, выносили приговор на основе свидетельств, которые были ранее представлены трибуналу, то они бы сочли монахинь виновными. В итоге Кальдерой превратился в козла отпущения, а монахини вернулись в свою обитель. Однако инквизиция не могла быть довольной поведением Вильянуэвы и не склонна была легко забывать подобные вещи. Если бы высокие покровители маркиза лишились власти, инквизиция вполне могла бы возобновить дело против него.

Папа Пий V в свое время издал указ о том, что оправдания по делам о ереси не могли иметь постоянной силы, что благоприятствовало возобновлению подобных дел при удобном случае. Инквизиция ждала такого случая, тем более что Вильянуэва был связан с таким ее противником, как Оливарес, и арест маркиза мог бы помочь сбору материалов против королевского фаворита. Вскоре произошел скандал, в который оказались вовлеченными Вильянуэва, король Испании и монахини той же обители Сан Пласидо. Маркиз, как и Оливарес, не раз содействовал королю в его любовных интригах и однажды, увидев в соседнем монастыре молодую красивую монахиню, рассказал о ней королю. Филипп проявил к девушке живой интерес, и Вильянуэва даже упрашивал ее отказаться от сана, хотя и безуспешно. Король, однако, не оставил намерения сблизиться с девушкой, хотя настоятельница Тереза (которой монахиня рассказала Обо всем) была против. Вильянуэва нанял рабочих, которые прорыли подземный ход, ведший из его подвалов в обитель. По замыслу маркиза, девушка должна была ожидать короля в келье в определенное время.

Когда же король и Вильянуэва вошли в келью, то увидели, что монахиня лежит в гробу, держа в руках распятие. Девушка была жива, но аббатиса задумала этот драматический эффект, чтобы показать, что монахиня скорее расстанется с жизнью, чем станет королевской любовницей. Суеверный Филипп ретировался обратно, в дом Вильянуэвы. Но все же, как гласит предание, его страсть к девушке в конце концов пересилила страх и угрызения совести, и в дальнейшем они стали встречаться при более обычных обстоятельствах.

Инквизиции вскоре стало известно об этой связи короля, а также о роли в этом деле Вильянуэвы, которому покровительствовал Оливарес. Великий инквизитор Сотомайор, в то время бывший духовником короля, вынужден был обратиться к нему с увещеваниями, с тем, чтобы Филипп оставил монахиню в покое (в этом случае инквизиция могла бы начать дело против Вильянуэвы и Оливареса). Оливарес узнал об этом и воспользовался ближайшим удобным случаем, чтобы отделаться от королевского духовника.

В то время арагонцы потребовали, чтобы на должности главных инквизиторов в их крае назначали уроженцев Арагона, и король вынужден был выполнить их требование, что вызвало сопротивление Великого инквизитора. Тогда Сотомайору сделали предложение на выбор: добровольно уйти в отставку и получать пенсию 12 000 дукатов в год или же быть уволенным и изгнанным из Испании. Тот, конечно, предпочел первое.

В это время папа римский заинтересовался делом Вильянуэвы, и инквизиция подготовила для него необходимые бумаги и отправила с ними в Рим своего посланника, некоего Паредеса. Однако Оливарес и король приняли меры, чтобы эти документы не попали в Рим. Уже в Генуе посланник был похищен королевскими агентами и отправлен в испанские владения, в Неаполь, где он был заключен в тюремный замог. Документы же попали к Оливаресу, который их уничтожил в королевских покоях.

Вскоре, однако, последовало падение Оливареса. Король к этому времени уже оставил монахиню и впал в меланхолию, мучимый чувством раскаяния. К тому же страна пережила три неудачных войны, что еще ухудшило ее положение, и душевное состояние короля стало еще более тяжелым. Новый Великий инквизитор де Арсе решил, что настал момент заняться делом Вильянуэвы. Инквизиторы вспомнили, что многие из монахинь в Сан Пласидо были одержимы бесом, и дали Филиппу на подпись письмо, в котором говорилось, что он очень обеспокоен делом об этом монастыре и требует расследования. Король подписал письмо, и инквизиторы провели дознание, собирая материал на Вильянуэву. Им удалось получить свидетельства, будто маркиз тщательно записывал слова бесов, говоривших устами монахинь, и все принимал на веру, а также занимался чернокнижием и астрологией. Это уже давало основания для обвинения его в ереси. Вильянуэва был арестован и доставлен в тюрьму в Толедо. Когда король узнал об этом, ему сказали, что это было сделано ради чистоты веры, и Филипп, боявшийся Божией кары и искренне желавший отстоять католицизм, ничего не сделал, чтобы помочь узнику. Не помогли даже ходатайства знатных людей, недовольных действиями инквизиции, которые просили заменить для Вильянуэвы заключение в тюрьме домашним арестом.

Сам же арестованный, переживший нервное потрясение, заболел, и к нему допустили одного из его слуг, который стал ухаживать за ним. Как это часто бывало в инквизиции, дело Вильянуэвы тянулось года-два, пока в 1647 г. не был вынесен приговор. Вильянуэву обязали никогда не посещать обители Сан Пласидо и не жить с ней по соседству и на три года изгнали из Мадрида и Толедо. Сравнительная мягкость наказания объяснялась его знатностью и связями. Однако маркиз, услышав приговор, пришел в ярость и стал оскорблять судей, вследствие чего его увели в одну из тайных камер. Братья Вильянуэвы, занимавшие высокое положение в стране, обратились в Рим к папе с просьбой вмешаться в это дело, и, несмотря на сопротивление Филиппа, поддерживавшего инквизицию, папа Римский принял ходатайство к рассмотрению.

Это едва не привело к конфликту между королем и папой Иннокентием X. Великий инквизитор даже отказался принять папское послание. Однако совет, состоящий из шести знатнейших людей Испании, подготовил записку, в которой доказал, что, принимая во внимание усиление сепаратизма в Неаполе, продолжение конфликта могло бы угрожать потерей испанских владений в Италии.

Иннокентий, возмущенный поведением Великого инквизитора, пригрозил ему отлучением от церкви. Тот написал папе письмо, в котором стал оправдываться, объясняя, что с Вильянуэвой обошлись еще мягко, принимая во внимание опасное распространение ереси в стране. Папа, однако, решил добиться от испанских инквизиторов повиновения и назначил одного из епископов для рассмотрения этого дела. Началась переписка между Мадридом и Римом, а Вильянуэва мечтал уже только о том, чтобы его оставили в покое. Но сам он мало интересовал обе конфликтующие стороны, так как Рим боролся за власть в Европе, а Великий инквизитор и король боролись за самостоятельность. Папа даже угрожал вовсе ликвидировать испанскую инквизицию. Филипп, будучи слабым королем, не склонен был продолжать сопротивление, считая его опасным. Он решил принять рекомендации совета знати. Король вынужден был выслать папе требуемые документы по делу маркиза.

Но и после этого дело продолжало тянуться, вплоть до кончины Вильянуэвы в 1653 г. Однако конфликт между королевской властью и папским престолом имел более глубокие корни, а дело это было только предлогом. Поэтому вражда между папой римским и Испанией продолжалась и в царствование следующих монархов.

 

17. «Околдованный Карл»

Когда близкий к слабоумию сын Филиппа, Карл II, взошел на престол, в Испании все, кроме инквизиции, пришло в упадок. Через пятнадцать лет после кончины Филиппа состоялось одно из самых многолюдных аутодафе, которое почтили своим присутствием Карл и королева. Были оглашены приговоры в отношении ста пяти человек. Между тем страна находилась в очень тяжелом положении, страдая от бремени налогов, нищеты и депопуляции.

Король так и не смог дать стране наследника. Его мать Мариана стала регентшей, когда сыну было четыре года. Это была властная женщина, австрийка по происхождению, которая хотела прежде всего укрепить в Испании власть своей династии. Хотя она объявила, что решительно против фаворитизма, ее собственный духовник отец Хуан Нитард вскоре стал ее фаворитом. И был назначен Великим инквизитором.

Ситуация в стране осложнялась еще и тем, что королева была иностранкой и покровительствовала иностранцам, таким, как Нитард. Поэтому дон Хуан Австрийский, незаконный сын короля, снова стал популярен. В ответ на это королева и ее советники инициировали арест Маллядоса, одного их друзей дона Хуана (никаких видимых оснований для таких действий не было). За этим последовали новые аресты его друзей.

Сам он, не дожидаясь, пока и его арестуют, уехал в Барселону, где был принят с восторгом.

Это привело к фактическому расколу в стране. Фаворит королевы был немцем, а незаконный сын короля — испанцем, и при этом человеком сильным и мужественным, что лежало в основе роста его популярности.

Королева пыталась найти компромисс со своим противником, но он требовал отставки Нитарда, что для нее тогда было неприемлемо.

Кончилось тем, что дон Хуан собрал войско и отправился в поход на Мадрид. После этого королева, зная, что народ поддерживает дона Хуана, вынуждена была удалить от себя фаворита. Нитард отправился в Рим, где и оставался до конца своих дней, а дон Хуан стал вице-королем Арагона.

Однако вскоре у королевы появился новый фаворит, некий Валенсуэла, который сделался ее любовником. Воспитанием юного Карла при этом никто не занимался, править он сам не мог и целиком находился под влиянием матери, хотя уже достиг пятнадцати лет, когда, по завещанию Филиппа, должен был быть признан совершеннолетним. Дон Хуан и его сторонники попытались добиться от короля разрешения для побочного сына Филиппа вернуться в Мадрид. Они хотели также, чтобы он был приближен ко двору, но этому решительно воспротивились королева и Валенсуэла. Затея дона Хуана не удалась, а Валенсуэла был назначен премьер-министром.

Между тем положение в Мадриде и во всей Испании стало еще хуже. В письмах того времени есть сообщения, что на улицах можно было видеть людей, умирающих от голода. По сравнению с эпохой Филиппа II население столицы уменьшилось с 400 000 до 200 000 человек, и положение в Мадриде отражало положение во всей стране. Во всем этом обвиняли Валенсуэлу. Врагам фаворита и королевы удалось уговорить безвольного короля на время покинуть свою резиденцию, после чего от него добились указа, запрещающего его матери, Мариане, покидать дворец. При этих обстоятельствах дон Хуан организовал новый поход на столицу, где его встретили с радостью. Он потребовал, чтобы королева удалилась в Толедо, а Валенсуэла был арестован и выслан из страны. Эти условия были выполнены.

Но и при диктатуре дона Хуана положение в Испании было не лучшим, чем при регентстве. Его интересовало главным образом укрепление собственной власти и введение при испанском дворе французских обычаев, хотя Людовик XIV вел успешные военные действия в Каталонии и Фландрии.

В 1678 г. был, наконец, заключен мир с Францией, скрепленный браком Карла с французской принцессой Марией-Луизой, племянницей французского короля. Это был прямой выпад против королевы-матери, которая надеялась женить сына на ком-то из представительниц своей династии (хотя состояние ее сына, с его низкими умственными способностями и невнятной речью, было следствием того, что Габсбурги сочетались браком с Габсбургами). Однако королеве оставалось только принять этот брак сына. Ее враги понесли утрату. Дон Хуан Австрийский скончался, по официальной версии, от малярии, хотя сразу же появились слухи, что он был отравлен.

Карл был в восторге от своей жены, у самой же французской принцессы оснований для восторгов не было. А испанских придворных она шокировала тем, что, будучи воспитанной в Версале, игнорировала торжественную важность мадридского этикета и вела себя естественно и непринужденно. Королева-мать вернула себе власть, хотя ее и раздражала невестка-француженка. Сама же Мария-Луиза избрала себе двух фаворитов — королевского конюшего Вирмонта и его жену мадам Квинтин. Враги француженки нашептали королю, что эти двое интригуют против него, и он добился их удаления. После этого короля удалось убедить, что и Мария-Луиза участвовала в заговоре против него, и таким образом ее влиянию на Карла был положен конец. Брак их был бездетным, и в 1689 г. Мария-Луиза скончалось (как сочли многие, также от яда). Не прошло и года, как Карла женили на Анне-Марии. Нейбургской. Новая королева была властолюбивой и амбициозной и возглавила партию сторонников королевы-матери. Этот брак также был бездетным, и теперь стало ясно, что король Карл бесплоден.

Европейские государи заинтересовались вопросом об испанском престолонаследии. Людовик XIV был внуком Филиппа III и зятем Филиппа IV, так же как и император Леопольд, и оба они претендовали на испанский престол. Мариана скончалась в 1696 г., после чего и без того слабое здоровье короля сильно пошатнулось. Он быстро понял разницу между своей бывшей и новой женой, между веселой француженкой и скрытной, склонной к интригам немкой, и заподозрил, что королева хочет от него избавиться. Королева же была озабочена тем, чтобы трон достался потомкам императора, и стремилась удалить от двора всех, кто мог помочь сторонникам французской династии. Сам король Карл, которому не было и сорока, по отзывам современников, страдал уже от старческого слабоумия. Его духовник Матилья был сторонником королевы, и это означало успех прогерманской партии. Но один из придворных, граф Бенавенте, тайный сторонник французской партии, однажды ночью привел в спальню короля архиепископа Портокарреро, и Карл во время исповеди рассказал о том, что он боится покушения на свою жизнь со стороны королевы. Архиепископ заявил, что короля надо спасать, а для этого ему надо прежде всего поменять духовника. В результате Матилья был заменен Флорианом Диасом, ставленником французской партии. Диас узнал, что в одном из женских монастырей некоторые монахини одержимы бесом. Тогда считалось, что во время заклинания бесов, угрожая им изгнанием, можно добиться от них сведений, которые неизвестны обычным людям. Может быть, заявил он, бесы расскажут о причинах болезни короля, а тогда будет видно, как его следует лечить. Тогда уже считалось, что короля околдовали или навели на него порчу (к этому мнению склонялись и высшие чины инквизиции). В 1695 г. сам король тайно обратился к новому Великому инквизитору Рокаберти с просьбой проверить, могли ли его действительно околдовать.

Рокаберти поставил этот вопрос перед Высшим советом инквизиции, но его члены считали разбор этого дела небезопасным. Диас, один из членов совета, попросил Великого инквизитора помочь разобраться, стал ли все же король жертвой колдовских чар. Рокаберти сам явился в женский монастырь, показал одной из одержимых монахинь записку с именами короля и королевы и потребовал ответить, не был ли околдован кто-то из этих двоих людей. «Бес» ответил: да, был околдован король Карл, 3 апреля 1675 г., когда мать дала ему чашку шоколада. Шоколад был заговоренным, и король стал бесплодным и настолько слабым рассудком, что не может самостоятельно править Испанией. Король может освободиться от чар, если его разъединить с королевой, помазать миром и благословить. В течение года Великий инквизитор и Диас старались получить от «бесов» новые сведения о короле и узнали, что он был околдован повторно в 1696 г.

Карл был помазан миром и прошел обряд изгнания бесов, однако здоровье его после этого вовсе не улучшилось.

Между тем появился новый претендент на испанский трон, принц Баварский, также приходившийся родственником Филиппу IV. Людовик XIV также не хотел упустить свой шанс и, как мастер интриг, предложил разделить испанские владения между тремя претендентами, что не могло не вызвать беспокойства в стране, искренние патриоты которой всегда стремились к сохранению ее целостности. В это время принц Баварский, которому было всего шесть лет, вдруг скончался, так что оставались только два претендента на испанское наследство (король и император).

Королева Испании, вынужденная жить отдельно от мужа и не имевшая на него влияния, узнав о том, что «бесы» сообщили инквизиторам, будто король был повторно околдован в 1696 г., почувствовала страх и ярость. Так как Рокаберти скончался при странных обстоятельствах через две недели после того, как она получила эти сведения, королева добивалась, чтобы новым Великим инквизитором назначили ее ставленника, Антонио Фолька. Однако король относился к ней с большим подозрением и вместо Фолька назначил кардинала Алонсо Фернандеса, который обещал королю дознаться, кто его околдовал. Однако он взялся за дело, даже не представляя себе, насколько оно опасно. Через несколько дней кардинал вдруг тяжело заболел и умер.

К этому времени здоровье и воля короля настолько ослабли, что королева снова смогла вернуть часть своего влияния на него и даже назначить Великим инквизитором своего ставленника Бальтазара де Мендосу.

В результате заклинатель «бесов» брат Тенда был арестован и рассказал об этом деле и об участии в нем Диаса. Диаса допросили, и он отвечал, что действовал согласно указаниям Рокаберти и по требованию короля, а потому будет отвечать на вопросы только с согласил короля. Мендоса обратился к королю, но тот уже снова подпал под влияние королевы настолько, что дал согласие на следствие против Диаса.

Мендоса приказал Диасу удалиться в доминиканский монастырь в Вальядолиде. Диас, однако, попытался уехать из Испании, чтобы найти убежище в Риме, но был заключен в мадридском доминиканском монастыре Богоматери.

Диаса заподозрили в ереси, но дело его тянулось также долго, поскольку и в этом случае речь шла о противоречиях между папой и руководством испанской инквизиции.

После смерти короля Карла Диас был восстановлен в правах и в Высшем совете. Он должен был также получить в возмещение за напрасные злоключения Авильскую епархию. Но папа римский не утвердил этого пожалования, поскольку инквизиция не представила ему нужных бумаг.

После смерти Карла вновь обострилась борьба за испанский престол. Папа римский принял сторону французов, а Людовик XIV объявил, что, в случае попыток эрцгерцога Австрийского захватить испанский трон, он, Людовик, воспротивится этому силой. Бедняга Карл, не знавший, на что ему решиться, подписал завещание в пользу французского принца Филиппа Анжуйского. Королева стала — уговаривать его изменить завещание в пользу эрцгерцога, но этого не произошло — прежнее завещание осталось в силе.

Карл скончался в ноябре 1700 г. в возрасте 39 лет, хотя, по отзывам современников, он выглядел как глубокий старик.

Филипп Анжуйский, или Филипп V Испанский, начал новую династию Бурбонов в этой стране. Это был красивый, мужественный семнадцатилетний юноша, пользовавшийся поддержкой могущественного Людовика XIV. Австрийская партия потерпела поражение, а королева удалилась в Толедо. В честь нового короля Испании было устроено аутодафе, однако, к общему удивлению, Филипп отклонил приглашение.

Это был знак грядущих перемен, связанных с приходом к власти династии Бурбонов.

 

18. Инквизиция при Бурбонах

Если Филипп не признавал всевластия инквизиции, то вовсе не из гуманных соображений. Он был воспитан в духе принципов «короля-Солнца» и не сомневался, что монарх может быть единственным главой государства.

Однако, принимая во внимание обстоятельства, при которых он вступил на трон, царствование его не могло быть мирным. Император был в ярости, а бывшая королева Мария-Анна заявила, будто незадолго до смерти Карл изменил свою волю в пользу эрцгерцога. Вильгельм III Английский был озлоблен тем, что Филипп по-прежнему признавал законным английским королем низложенного Якова II.

Началась война за испанское наследство, продолжавшаяся до 1714 г., и только с этого времени Филипп стал полновластным королем Испании.

Он завоевал восхищение народа, так как сам встал во главе войска, напомнив людям о временах Карла V. Он женился на дочери Виктора-Амадея Савойского Марии-Луизе (которой было всего пятнадцать лет) и оказался любящим супругом. От этого брака у них родилось четверо детей, один из которых был Людовик, в пользу которого Филипп впоследствии отрекся, а второй — будущий Фердинанд VI.

Несмотря на личную храбрость короля, война была затяжной, и противник одержал немало побед. Испанскому королю противостояла коалиция Австрии, Дании, Пруссии, Англии и Нидерландов. К концу войны у короля стала развиваться меланхолия и ипохондрия, оказавшие заметное влияние на его жизнь в дальнейшем. В 1714 г. был заключен мир. Все монархи, кроме австрийского императора, признали Филиппа испанским королем. Испания окончательно потеряла Нидерланды, но и прежде она давно уже лишь претендовала на эти земли, В том же году не стало Марии-Луизы, и Филипп тяжело переживал ее кончину.

Некоторое время он провел в уединении, в обществе компаньонки своей бывшей жены, пожилой женщины Марии де ла Тремуиль, которая со дня женитьбы стала умной советницей короля и королевы. Известно было, что ее выбрал для этой цели сам Людовик XIV.

По ее совету Филипп в дальнейшем женился на Елизавете Фарнезе, дочери герцога Пармского. Считалось, что этот брак поможет королю восстановить контроль над владениями в Италии, утраченными в ходе войны. К тому же было известно, что Елизавета получила простое воспитание, а потому, как считала Мария де ла Тремуиль, эта девушка будет верной женой, лишенной честолюбия. Но это была ошибка. Елизавета была на деле очень амбициозной и высокомерной. Филиппу даже пришлось расстаться со своей верной советницей и наставницей, которая вызвала неудовольствие новой королевы. И сам король подпал под влияние своей второй жены, от которого уже не смог полностью освободиться. Елизавета родила ему шестерых детей.

К 1724 г. ипохондрия Филиппа обострилась, и он стал постоянно выискивать у себя разные симптомы. Это еще усилило его зависимость от жены. В январе 1724 г. он объявил, что слишком нездоров, чтобы править королевством, и потому отрекается от престола в пользу своего сына Людовика и будет жить в обществе жены в резиденции Сан-Ильдефонсо, которая была построена по образцу Версаля и напоминала ему Францию. Филипп написал и письмо-наставление своему сыну, в котором требовал, чтобы тот хранил католическую веру и поддерживал инквизицию. За двадцать пять лет характер короля очень изменился. Он стал не только ипохондриком, но и человеком набожным, даже суеверным, что мешало ему ориентироваться в реальной обстановке. Он не видел застоя в хозяйстве католической Испании и словно не замечал возрастающего могущества «еретической» Англии. Поэтому он готов был даже поддерживать инквизицию при условии, что она не будет претендовать на первенствующую роль в государстве.

Людовик был уроженцем Испании, что само по себе импонировало испанцам, а кроме того, это был милый и дружелюбный юноша, заслуживший прозвище Людовика Доброго. Однако всего через семь месяцев после восшествия на трон он скончался от оспы, и, так как следующему сыну Филиппа, Фердинанду, было всего одиннадцать лет, Филиппу оставалось только снова принять корону. Надежды, связанные с вступлением на престол Филиппа в начале его царствования, в целом не сбылись. Будь он более сильным правителем, возможно, могущество инквизиции было бы подорвано в его правление. Правда, как уроженец Франции, он считал, что короли должны поощрять искусство и литературу, но какая свободная литература возможна при господстве инквизиции? Он создал Национальную библиотеку, Академию языков, истории и медицины и семинарию для дворян. Однако цензура не допускала распространения в Испании многих новых идей, которые уже завоевали популярность в ряде других стран Европы.

Филипп, очевидно, не был достаточно сильным, чтобы произвести реальные перемены в жизни Испании, о чем можно судить на примере дела Бельяндо. Король разорвал отношения с папой римским, который во время войны признал австрийского эрцгерцога испанским королем. Поэтому Филипп выслал папского нунция и перестал платить налог в Рим. Старая ссора между королями и папами получила новый импульс в связи с делом, в котором был замешан Великий инквизитор Гидис. Он был отстранен от должности и выслан. Некий Бельяндо написал историю своего времени, посвященную королю и королеве, где упоминал и о деле Гидиса. Король и королева были удовлетворены прочитанной книгой, но инквизиция решила конфисковать книгу из-за описания дела Гидиса. Бельяндо был заключен в тюрьму, даже несмотря на то, что предлагал выкинуть из книги ту часть, которая показалась инквизиторам оскорбительной. Потом его отправили в ссылку в монастырь до конца его жизни, запретив писать книги. Король оставил это дело без внимания, так как в 1744 г. он был уже подвержен меланхолии и религиозной мании.

Через два года, 9 июля 1746 г., Филипп скончался от апоплексического удара. Он оставил страну в несколько лучшем состоянии, чем то, в котором он ее принял. Война за испанское наследство более всего помешала Филиппу проявить свои способности государственного деятеля; отрицательно сказалась и его зависимость от второй жены. И все же с приходом к власти первого из Бурбонов в Испанию понемногу начало проникать просвещение. Инквизиция все еще имела в стране большую власть, но эта власть начала ускользать из рук инквизиторов.

Хьюм в книге «Величие и упадок Испании» пишет, будто во времена Филиппа в этой стране состоялось 782 аутодафе и пострадало 14 000 человек, однако другой исследователь, Армстронг, утверждает, что эти данные Хьюм почерпнул у Льоренте, которого Армстронг не считает заслуживающим доверия. Он также указывает, что достоверные статистические данные имеются лишь для периода 1721–1727 гг. За это время 77 человек были сожжены, сожгли чучела еще 74 человек, и на 811 были наложены епитимьи. Всего было вынесено 962 приговора, хотя Льоренте для того же времени называет цифру 1785. При Филиппе инквизиция продолжала преследовать еретиков и врагов церкви, но масштабы преследований, очевидно, сократились.

Король Фердинанд VI был человеком добрым и великодушным. Он более отца стремился распространять просвещение в Испании, но так же, как и отец, зависел от своей жены королевы Барбары. Оба они прежде всего стремились к мирной жизни, и потому Испания осталась в стороне от войны за независимость, в которую ее хотели вовлечь как Англия, так и Франция. К сожалению, королева скончалась в августе 1758 г., а Фердинанд тяжело переживал эту утрату и большую часть времени проводил в одиночестве. Он пережил королеву ровно на год.

За тринадцать лет их правления произошли заметные перемены. В стране работали академии, ее стали посещать зарубежные ученые. Вместе с распространением просвещения менялись и взгляды людей на жизнь, а это исподволь подрывало позиции инквизиции. Меньшее количество людей привлекалось к суду, уменьшилось число конфискаций, а следовательно, нельзя было повышать жалованье инквизиторам, что ослабило интерес к занятию этих должностей. Одни относились прежде к инквизиции с почтительным страхом, другие — со страхом и ненавистью, но сейчас ее позиции начали ослабевать.

Карл III, прежний король обеих Сицилии, занял мадридский трон после своего единокровного брата. Это был самый одаренный из королей Бурбонов. Он прослыл покровителем искусств и сторонником распространения просвещения, К инквизиции он относился прохладно, однако терпел ее (ему приписывается высказывание: «Испанцы считают ее нужной, а мне она не доставляет хлопот»). Он лишил инквизицию права вмешиваться в светские дела, оставив ее судам лишь дела о ересях, а с 1768 г. официально объявил себя патроном инквизиции, а следовательно, ее контролером. Однако в последние годы правления Карла инквизиция открыла новую форму ереси, найдя ее в идеях, которые проникали в Испанию из-за рубежа.

Даже часть королевских сановников была заподозрена в сочувствии этим еретическим настроениям и взглядам, но преследовать этих людей можно было лишь с согласия короля, а они были слишком важны для дела государственного управления, чтобы он дал такое согласие.

Однако инквизиторы могли начать преследование людей, менее значимых в государстве. Одним из таковых стал философ-агностик Луис Кастелянос. Он был приговорен к конфискации имущества, ношению «санбенито» и десятилетним работам в Оранской больнице.

Но самым известным было дело Паоло Олавиде.

Прежде он был юристом в Лиме, и во время землетрясения 1746 г. оказал многим людям большую помощь, так что, в знак высокого доверия, его сделали хранителем сокровищ, найденных в развалинах, и ответственным за поиски хозяев. Говорят, что часть сокровищ, которые считались бесхозными, он хотел использовать для благотворительных целей, но нашлись недовольные, обвинившие его в обмане. Олавиде на некоторое время был заключен в тюрьму и выплатил штраф. Потом он женился на богатой женщине и стал путешествовать по Европе. Предреволюционная обстановка во Франции показалась ему очень интересной, и Олавиде подружился с Вольтером и Руссо. Потом он вернулся в Испанию, движимый желанием помочь страдающему народу.

Как человек практический, он составил план действий. Олавиде стал управляющим колонией католиков, переселенцев из Германии и Швейцарии, которым полагались в Испании земельные наделы из числа «балдиос», земель, которые их хозяева использовали только для пастбищного скотоводства, не желая их обрабатывать. Он нажил врагов среди «местас» — хозяев этих пастбищ, а также среди священников, которые сопровождали колонистов, поскольку Олавиде пропагандировал еретические идеи Вольтера и Руссо.

В прежнее время Олавиде сразу был бы арестован инквизицией, но теперь для этого потребовалось разрешение короля. Король дал свое согласие, вероятно, потому что был достаточно проницательным и понимал опасность идей французских философов, хотя не мог еще предвидеть бед, которые через некоторое время постигнут его версальских родственников. Олавиде был арестован в 1776 г., и около двух лет готовился суд над ним. Инквизиция предпочла бы устроить публичное аутодафе, но времена изменились, и, согласно инструкциям из Рима, церемония должна была произойти во дворе мадридской инквизиции, в присутствии лишь шестидесяти сановников (многие из которых сочувствовали тем же новым идеям, которые разделял обвиняемый).

При Филиппе II Олавиде сожгли бы на костре, но теперь приговор был гораздо более мягким (хотя Олавиде был потрясен его, как ему показалось, суровостью). Его приговорили к конфискации имущества, восьмилетнему заточению в монастыре, навсегда запретили жить в столице, посещать королевские резиденции, бывать в Андалусии, Лиме и колонии Сьерра-Морена, которой он недавно управлял. Кроме того, ему запретили ездить верхом, носить драгоценные украшения и роскошную одежду. Через два года Олавиде серьезно заболел, так что его временно освободили из заточения для поправки здоровья, и в это время ему удалось бежать во Францию (как считалось, не без помощи кого-то из придворных). Потом он некоторое время жил в Женеве и вернулся в Париж, когда там началась революция. Однако она оказалась вовсе не такой, как он ожидал. Сам Олавиде едва избег гильотины. Потом он даже написал книгу о разрыве между теорией и практикой революции под названием «Торжество Евангелия, или Обращенный философ». Книга эта понравилась инквизиции, так что автору даже было разрешено вернуться на родину. Умер Олавиде в 1804 г., пережив, по отзывам современников, разочарование в прежних иллюзиях. Дело Олавиде недаром так интересовало инквизицию — оно послужило уроком для многих поборников новых идей, и один из тех, кто присутствовал при его аутодафе, дон Фелипе Саминьего, тут же покаялся в своих заблуждениях. В связи с делом этого философа были заподозрены многие королевские сановники, но дела эти были приостановлены из-за наличия только одного свидетеля по каждому. Это. также указывает на ослабление инквизиции, так как в прежние времена свидетели (люди запуганные или фанатичные) по таким делам всегда находились.

Инквизиция еще продолжала существовать определенный период времени, но конец ее уже близился. Несмотря на войну в царствование Карла III, положение в стране при нем улучшилось. Население страны несколько выросло, а налоговый гнет уменьшился.

Оживилось сельское хозяйство, производились ирригационные работы, строились дороги, Испания стала успешно торговать кожами, бархатом и стеклянной посудой. Если бы преемники Карла были людьми его масштаба, они смогли бы добиться того, чтобы Испания снова стала великой державой.

Карл III скончался в декабре 1788 г. в возрасте семидесяти трех лет, причем до конца жизни он сохранял ясный ум и твердую волю. Правление этого короля стало благом для многострадальной страны.

 

19. Упадок и конец инквизиции

К сожалению, Карл IV очень отличался от своего отца Карла III. Он был человеком слабым и ленивым и находился под сильным влиянием жены, Марии-Луизы Пармской, которая была неверна ему и на которую, в свою очередь, большое влияние оказывал ее любовник, амбициозный Мануэль Годой.

Карл IV вступил на престол в 1788 г., накануне Французской революции, и вся литература, поступавшая в Испанию из Франции, подвергалась жесткой цензуре, а значение инквизиции вновь временно усилилось.

Взаимоотношения Годоя с королевой вызывали большую неприязнь ее сына, принца Астурийского. Руководители инквизиции пытались воспользоваться создавшейся ситуацией, участвуя в интригах, направленных на ниспровержение фаворита. Дона Мануэля обвиняли в безнравственности и невыполнении религиозных обрядов, таких, как причащение и исповедание. Великий инквизитор Лоренцана, архиепископ Толедский, был очень осторожен в этом деле, и мог начать его только с санкции папы римского, Пия VI. Враги Годоя, архиепископ Севильский и кардинал Винценти, написали папе письмо с просьбой дать такую санкцию. Но случилось так, что Наполеон, находившийся тогда в Генуе, захватил в плен их гонца, а письмо переслал Годою.

Корсиканский авантюрист знал о власти, которой обладал дон Мануэль в Испании, и считал, что тот может быть полезен.

Проведав о замыслах заговорщиков, Годой добился их изгнания из Испании вместе с Великим инквизитором.

В эпоху крушения французской монархии и наполеоновских войн положение инквизиции в Испании не было особенно прочным, однако с тем большей энергией она боролась против революционных идей, распространявшихся главным образом из Франции. Поскольку Франция и Англия находились в состоянии войны, Испании пришлось определяться. Годой подписал договор в Сан-Ильдефонсо, вследствие чего Англия объявила войну Испании. Испанцы потерпели поражение при мысе Сан-Винцент и потеряли Тринидад, а позднее в великой Трафальгарской битве Нельсон разгромил французский и испанский флоты.

Поняв, что нанести Англии военное поражение не удается, Наполеон решил прибегнуть к континентальной блокаде. Поскольку Португалия отказалась в ней участвовать, император решил принудить ее к этому, и появился план совместного завоевания Португалии силами Франции и Испании. Таким образом, у Бонапарта появился повод послать войска в Испанию, и это не могло не вызвать тревоги в Мадриде. Принц Астурийский был арестован за участие в заговоре, против Годоя, и в столице начались беспорядки. Дело кончилось отречением Карла IV в пользу наследника, принца Астурийского, который стал Фердинандом VII. Но Карла и Фердинанда вызвал к себе в Байонне Наполеон и настоял на их отречении в пользу его брата Жозефа.

После этого в Испании начались восстания против французов, которые переросли в войну за независимость. В 1808 г. Наполеон взял Мадрид, и, войдя в город, он, в частности, ликвидировал инквизицию, так как считал, что она подрывает монархию и гражданскую власть. Хотя он приказал арестовать членов Высшего совета инквизиции, они скрылись, и, покинув Мадрид, некоторые из них смогли организовать суды инквизиции в районах, не захваченных французами. Разумеется, в этот период возможности инквизиции были крайне ограниченны. Историк Ли, ссылаясь на архивные данные, отмечает, что в 1808 г. было рассмотрено 67 дел, в 1809-м — 22, в 1810-м — 17, в 1811-м — 25, в 1812-м — 1, в 1813-м — 6. Именно в этот период стали распространяться в Европе рассказы о жестокостях инквизиции. Согласно одному из таких рассказов, инквизиторы принимали французов в здании инквизиции в Мадриде и показывали им все помещения, заявляя, что сведения о жестоких методах трибунала содержат сильные преувеличения. Рассказывали, что один из французских офицеров, желая найти тайные камеры, разобрал плитчатый пол в одном большом зале и обнаружил темницы и камеры пыток, в которых, как он слышал прежде, содержались жертвы Святой палаты..

История злоключений Наполеона, потерпевшего поражение в России, достаточно известна. Его брат Жозеф не смог удержать Мадрид, так как не был способен противостоять военному гению Веллингтона. Жозеф вынужден был вернуться во Францию, и война за независимость закончилась. Однако вторжение французов принесло в Испанию ряд новых идей. В частности — идею конституции.

Если раньше король правил самовластно, то теперь пытался править Кастильский совет: хотя и не очень успешно, но в разных районах страны возникли органы самоуправления — хунты.

Сторонники церковной партии настаивали на восстановлении инквизиции, но кортесы признали ее несовместимой с конституцией, Право церковного суда снова было возвращено епископам. Фердинанд, прежде живший в изгнании как почетный пленник Наполеона, теперь с триумфом вернулся в Мадрид. Народ верил, что с возвращением короля закончатся все беды.

Испанцы плохо знали своего короля. Ленивый, развращенный и коварный, он не был способен выполнять выпавшую на его долю миссию.

Прежде всего, он хотел править самовластно и заявил, что не признает новой конституции, а все ее сторонники являются изменниками, которых следует казнить. Все враги короля действительно были арестованы, а 21 июля 1814 г. Фердинанд заявил о восстановлении инквизиции, и Ксавьер де Меир, епископ Альмерфский, был назначен Великим инквизитором.

Несмотря на надежды Фердинанда, освободительное движение было не так легко подавить. В 1820 г. астурийский офицер Риего поднял восстание против короля. В Испании началась революция под знаменем возвращения к конституционному строю.

Фердинанд, напуганный революцией, поклялся соблюдать конституцию, видя, что ему не остается выбора. После этого народ ворвался в тюрьмы инквизиции и стал освобождать заключенных. Под давлением восставших король был вынужден упразднить инквизицию.

Новому правительству не удалось добиться мира в стране, и в Испании начался хаос. Король, по сути, стал пленником, хотя формально оставался государем. Французские войска вторглись в страну под предлогом реставрации там монархии. Они добились военных успехов, и власть короля Фердинанда была восстановлена. Он первым делом восстановил строй, существовавший до 1820 г., в том числе инквизицию. Правда, французы были против этого, да и сам Фердинанд опасался, что усиление инквизиции могло бы подорвать его абсолютную власть.

Епископы, по сути, выполняли работу инквизиции внутри так называемых «советов веры», которые пользовались теми же методами.

26 июля 1826 г. был казнен школьный учитель Кайэтано Риполль из Рисаффы. Во время войны он стал военнопленным и был вывезен во Францию, где познакомился с новыми идеями и от христианства перешел к деизму. В инквизицию поступил донос, что учитель не заставляет учеников посещать церковь и пренебрежительно относится к церковным обрядам, а также отрицает большую часть Священного Писания.

В 1824 г. учителя арестовали, и около двух лет он провел в заключении. Покаяться он отказался. Трибунал «совета веры» признал Риполля еретиком и приговорил к повешению с последующим сожжением. Однако в новое время сожжение рассматривали как символический акт, и поэтому, после того как учитель был повешен, тело его положили в бочку с нарисованными на ней языками пламени, после чего он был погребен в неосвященной земле. Этот школьный учитель получил известность как последняя жертва, казненная по обвинению в ереси.

В 1833 г. скончался Фердинанд VII, а в следующем году инквизиция была упразднена окончательно.

«Советы веры» еще продолжали существовать, но традициям инквизиции уже не было места в новом мире, и в 1835 г. регентша королева Кристина издала указ о их ликвидации. Вместе с ними практически перестало существовать и то учреждение, которое принесло много бед тысячам людей и сыграло основную роль в ослаблении некогда могущественной Испанской империи. Душевный жар Торквемады, благочестие Изабеллы, властолюбие ее супруга Фердинанда, рвение Ксимены, фанатизм Филиппа II придали этому учреждению непомерную мощь, но теперь ему пришел конец, и наступил новый век — век Просвещения.