ЗАТМЕНИЕ

С каждой минутой становится все темнее. Люди толпятся на улицах, глядя в небо. Говорят, это зловещее предзнаменование. Господь являет свое недовольство, закрывая солнечный лик.

Скоро мне придется отложить перо — я устала писать. Силы медленно убывают, смерть приближается ко мне.

В тяжелое время приходится покидать этот мир. Измена и предательство нас окружают. Я стараюсь закрыть уши от носящихся звуков. Они пугают меня. Твержу себе, что не верю им. Не желаю слышать того, что говорят люди, — однако должна знать.

— Расскажите мне... расскажите все, — прошу своих фрейлин.

Те качают головами. Говорят:

— Рассказывать нечего, Ваше Величество. Это неправда. Фрейлины все знают, но предпочитают молчать.

Мы были счастливы в Миддлхеме, пока Ричард не занял престол. Миддлхем неизменно будет родным домом для меня... и, надеюсь, для него. С этим местом у нас обоих многое связано. Мы там познакомились. Я всегда говорила, что наша любовь зародилась в Миддлхеме. И люди там понимали Ричарда. Знали ему цену. Здесь его не любят. Не хотят видеть королем. Он не такой рослый и красивый, как его покойный брат. У него нет обаяния, которого у Эдуарда было в избытке. До чего же капризна человеческая натура! Ричард хочет быть хорошим королем, служить стране верой и правдой, а Эдуарда люди любили за привлекательную внешность. Эдуард был великаном среди мужчин; правя страной, он умел с улыбкой выманивать деньги и у богачей, и у бедняков. Его расточительность и распутство не отвращали от него людей. Он выглядел по-королевски, и люди обожали его. Пожалуй, вполне естественно, что они невзлюбили его преемника. Ричард невысок, не обладает счастливой наружностью своего брата, угрюм и улыбается редко, он ревностно служит стране, однако люди оплакивают Эдуарда, помня о его обаянии.

А на улицах шепчутся, что я умираю от яда. Ходит слух, будто Ричард велел медленно отравлять меня. До чего же люди жестоки! Готовы сказать о нем любую гадость. В этом, разумеется, повинны его враги, — мы окружены ими. Они хотят представить Ричарда чудовищем. Но кто может знать его лучше меня? А я знаю, что он хороший человек. Он стал бы замечательным королем, добрым к подданным, лучшим, чем его потакавший своим слабостям брат, — если б только ему не мешали.

Я действительно умираю — но не от рук мужа. Он знает, что смерть моя близка, и безутешен. В глазах его видна скорбь. Я единственная, кому Ричард может доверять. Как мог кто-то подумать, будто он хочет избавиться от меня? Я больна, не способна родить сыновей, необходимых каждому королю, но между нами существуют особые узы с тех пор, как он появился в замке моего отца, когда мы были еще детьми. Если б

только он мог отказаться от престола! Если б только мы могли вернуться в Миддлхем, на север, где люди нас любят и понимают. Ричард платит за свой венец непомерную цену.

Я стараюсь утешить мужа. Его чувства мне известны лучше, чем кому бы то ни было из его окружения.

— Кому я могу доверять? — спрашивает он. — Кто может доверять кому бы то ни было при этом гнусном дворе?

Я знаю, он думает о Бэкингеме — бывшем друге, оказавшемся предателем.

Временами обиженный, озадаченный Ричард очень напоминает того мальчика, с которым я познакомилась много лет назад. Я одна знаю истинного Ричарда; для остальных он холодный, неприступный, суровый король, твердо удерживающий то, что считает своим по праву, неуклонно исполняющий свой долг.

По всему двору ходит слух, будто Ричард, когда избавится от меня, намерен жениться на своей племяннице Елизавете. Думаю, это доставляет ему больше всего огорчений.

— До чего же меня ненавидят, — сказал он мне как-то. — Возводят самые нелепые поклепы. Сравнивают с братом. Говорят, я узурпировал трон у маленького Эдуарда. Не верят, что он незаконнорожденный. О, если б мой брат был жив! Как они любили его! По их мнению, он не мог сделать ничего дурного, а я не способен сделать ничего хорошего.

Я ответила:

— Твой брат был неверным мужем, был расточителен. Он любил жить в роскоши. Больше думал о своих удовольствиях, чем о благе страны. Ты добрый человек, Ричард. Ты будешь хорошим королем, со временем люди в этом убедятся.

Ричард улыбнулся мне печально, с нежностью. Я вспомнила, что он с детства не терпел осуждений в адрес брата. Эдуард казался ему каким-то богом. Так было всегда. Подобно всей стране, он поддавался обаянию Эдуарда.

— Когда я прохожу, все молчат, — сказал Ричард, — Помнишь, как шумно они приветствовали его.

— Тебя когда-нибудь тоже будут шумно приветствовать.

Он покачал головой.

— А теперь утверждают, будто я хочу твоей смерти, чтобы жениться на дочери Эдуарда — своей племяннице! Анна, можешь ты хоть на миг представить...

Я взяла в ладони его лицо и поцеловала. Хотела уверить в презрении, которое испытываю к подобным сплетням.

Однако бывали минуты, когда я втайне с опаской думала о Елизавете Йоркской. Старшая дочь красавца Эдуарда и его прекрасной королевы, естественно, тоже красавица — блестящая, ослепительная, здоровая. И если пошла в мать, то родит много детей.

До того, как слечь, я видела Елизавету при дворе. Не казалось ли мне, что она задумчиво смотрит на Ричарда? Что козыряет своей красотой, своим блистательным обаянием? Как бы говоря: «Погляди на меня. Насколько я отличаюсь от несчастной больной королевы». Я далека от мысли, что Елизавета влюблена в Ричарда, но она дочь своей матери и должна стремиться к короне.

И даже я, прекрасно зная мужа, понимая в полной мере озлобление его врагов, иногда мучилась жестокими сомнениями. Я больна. Я бесплодна. А разве иметь сыновей не долг короля?

Здравый смысл возвращается, я напоминаю себе, что всегда была единственной любовью Ричарда, потом — как тоскую по спокойной жизни в Миддлхеме, и говорю: «Если б только Эдуард вновь оказался на троне, и мы смогли бы вернуться на Север — в наш подлинный дом, где нас все знают и любят, где не услышим злобной клеветы в свой адрес».

А здесь повсюду враги. Здесь о нас ходят коварные, нелепые слухи, однако люди принимают их за правду, потому что им так хочется.

Враги Ричарда кишат вокруг нас. И шепчутся о каком-то Генрихе Тюдоре, он скрывается у наших недругов во Франции, дожидаясь возможности предъявить мнимые права на трон. Да, вокруг нас сплошное предательство. Свет угасает. Лик солнца уже почти затемнен, и мой конец близок. Что будет с Ричардом? Со страной? Мне этого не узнать.

Жизнь моя угасает, как свет. Кто-то подходит. Это одна из фрейлин.

— Миледи, король идет к вам. Писать больше не буду. Идет Ричард, и что-то подсказывает мне — я вижу его в последний раз.

 

НЕРАВНЫЙ БРАК

Вспоминая прошлое, часто думаю: как странно, что такая женщина, как я, была почти не властна над своей участью. Когда я родилась, отец был уже одним из значительнейших людей в Англии. Можно даже сказать — самым значительным, превосходящим могуществом короля. Прозвище Делатель королей он получил недаром. Со временем я стала невестой принца Уэльского, а потом королевой. Казалось бы — какая прекрасная судьба, однако теперь, когда жизнь подходит к концу, понимаю, что всегда находилась в чужой тени. Занимала — вернее, получала — высокие положения, но всякий раз была пешкой в чужой игре, за исключением, приятно сознавать, брака с человеком, занявшим английский престол. Я хотела стать его королевой и надеюсь, он хотел этого тоже. Долго ли еще мне ею оставаться?

Однако надо вернуться к началу. Не странно ли, что такой человек, как мой отец, не смог зачать горячо желанного сына и породил только двух девочек — мою сестру Изабеллу и меня? Его дед Ричард, граф Уэстморленд, имел двадцать три ребенка от двух браков. Но, может, отец находил утешение в том, что от девочек есть своя польза. Выдавая их замуж, можно заключать весьма ценные союзы. Отец стремился извлечь из этого наибольшую выгоду.

Мать — другое дело. Думаю, она была довольна дочерьми, как часто бывает у матерей, уверивших себя, что дети их именно того пола, которого им хотелось. Так или иначе, отец не мог быть разочарован своим браком, поскольку большую часть богатства получил благодаря нашей матери. Ее звали Анна Бичем, она являлась наследницей больших земель и состояния, кроме того, принесла мужу титул графа Уорик.

Мать очень заботилась о нас с Изабеллой, очевидно, того требовала необходимость, так как обе мы не отличались крепким здоровьем. Втроем мы бывали счастливы повсюду — в замке Миддлхем, в замке Уорик, в Кэвуде или лондонском Уорик-корте.

Отца мы видели редко, но, когда он появлялся, атмосфера совершенно преображалась. Преобладали в ней суета, волнение, страх. Повсюду были мужчины, носящие эмблему зазубренного жезла, и, конечно же, отец властвовал над всеми. Как ни странно, он проявлял какой-то интерес и к дочерям. Иногда мне думалось, что отец был бы хорошим семьянином, если б не его честолюбивое стремление править страной через короля, которого он возвел на трон. Мои детские воспоминания связаны с его приездами и отъездами, подчас и нам приходилось срочно уезжать в другую фамильную резиденцию.

Изабелла была старше меня на пять лет и часто пыталась объяснить мне, что происходит, но если не понимала сама, то не признавалась в этом и прибегала к выдумке. Когда отец со своими приверженцами уезжал, мы опять жили спокойно.

Из всех наших домов я больше всего любила Миддлхем. Он расположен посреди открытой дикой местности в Норт Райдинге, графство Йоркшир, и всегда будет для меня родным домом.

В замке Миддлхем я и познакомилась с Ричардом Глостером, когда его прислали к моему отцу учиться военному и рыцарскому искусству, там и связало нас нечто более глубокое, чем дружба.

Мне было пять лет, когда произошло одно важное событие. Изабелла, тогда десятилетняя, объяснила мне, в чем дело.

— На троне новый король, — сказала она. — Из-за войны Алой и Белой розы. Белая роза принадлежит Йоркам... это хорошая. Она наша. А красная — Ланкастерам. Она плохая из-за глупого старого Генриха и его противной королевы Маргариты. Они больше не король и королева, потому что не нравятся нашему отцу. Отец сделал королем нашего родственника Эдуарда, и теперь он зовется Эдуард Четвертый.

— Значит, наш отец решает, кому занимать трон? — спросила я.

— Конечно. Он — Делатель королей. Злобная королева Маргарита убила отца короля Эдуарда при Уэйкфилде. Отрубила ему голову, в насмешку напялила на нее бумажную корону, потому что он хотел быть королем вместо Генриха, и выставила на городской стене Йорка. Наш отец очень рассердился и больше не позволяет ей быть королевой — поэтому королем стал Эдуард.

Это была довольно правдивая версия того, что произошло при Уэйкфилде, поскольку та битва в войне Роз оказалась решающей. Однако Эдуард не имел на корону столь бесспорных прав, как Генрих, сын Генриха Пятого и поэтому прямой наследник; но отец Эдуарда являлся потомком короля Эдуарда Третьего по отцовской и материнской линиям — через Лайонела, герцога Кларенса, второго сына старого короля, и Эдмунда, герцога Йоркского, который был пятым. Ричард рассказал мне все это во время одного из наших разговоров, когда я стала постарше.

Большинство людей, за исключением беззаветно преданных делу Ланкастеров, должно быть, предпочитали Эдуарда Генриху. Эдуард был молодым, сильным, красивым, великаном среди мужчин — таким королем можно было восхищаться и гордиться.

Он был также братом Ричарда, и благодаря узам крепкой дружбы между монархом и человеком, который возвел его на трон — моим отцом, было решено, что Ричард поедет в Миддлхем воспитываться под руководством графа Уорика. Там мы и познакомились.

Помню, как впервые увидела его. Ричард сидел в одиночестве, подавленный. Он был очень бледен, выглядел усталым и мрачно глядел прямо перед собой.

— Привет, — сказала я. — Мне известно, кто ты. Королевский брат.

Ричард повернулся и посмотрел на меня. Я видела, что ему не особенно нравится моя навязчивость.

— Да, — ответил он, — а ты — дочь графа, младшая.

— Долго будешь жить у нас?

— Пока не обучусь всему.

— Отец здесь постоянно обучает людей, чему может.

Ричард кивнул.

— Я знаю Френсиса Ловелла и Роберта Перси, — сказала я. — А ты?

— Конечно.

— Иногда я смотрю, как вы скачете на учебных турнирах. Должно быть, учиться нужно многому.

— Очень многому.

— Видимо, ты очень устаешь.

— Я не устал, — твердо ответил Ричард. Было видно, что он очень утомлен, поэтому я ничего не сказала, и мы сидели молча. Ричард смотрел прямо перед собой и, думаю, хотел, чтобы я ушла.

Я глядела на Ричарда и думала о голове его отца, выставленной на городской стене Йорка.

Он внезапно поднялся и сказал:

— Мне пора идти. До свиданья.

— До свиданья, — ответила я, и Ричард ушел. После этого я стала больше интересоваться мальчиками, приехавшими на воспитание в Миддлхем. Все они, разумеется, были знатного происхождения, их заставляли трудиться очень тяжело и непрерывно. Изабелла сказала мне, что это необходимо, так как они должны стать рыцарями и сражаться на войне — а поскольку войны ведутся постоянно, то должны быть люди, умеющие воевать. Всем обучающимся мальчикам придется идти на войну, возможно, их головы отрубят и где-то выставят.

Жили мальчики, как солдаты, повсюду сопровождавшие отца. Вместе ели, вместе спали; руководил ими управляющий двора. Учиться им приходилось очень многому, не только искусству войны, но и тому, как вести себя в присутствии дам, поэтому они иногда приходили на веранду или в большой холл, где мы тогда собирались, чтобы пообщаться с матерью, Изабеллой и мною. Им полагалось уметь играть в шахматы, музицировать и танцевать.

Я тянулась к маленькому хмурому мальчику, который, как мне казалось, предпочитал утомительные упражнения на полях и болотах этим светским развлечениям. Френсис Ловелл наоборот. Он был очень симпатичным, веселым, поэтому Изабелла всегда разговаривала с ним. Это не вызывало у меня ни малейшей зависти. Мне очень хотелось узнать побольше о Ричарде.

Мать, увидев нас вместе, улыбнулась.

— Это странный мальчик, — сказала она. — Понять его нелегко. Но, по крайней мере, он королевский брат.

Я заметила, что Ричарду как будто не хочется ни с кем разговаривать.

— Да, — подтвердила она. — Это правда. Однако думаю, что раз уж надо с кем-то говорить, он предпочтет с тобой.

Я радовалась этому, пока Изабелла не сказала — дело в том, что я младшая и ничего особенного собой не представляю.

Бедный Ричард! Он зачастую очень уставал. Когда я видела его идущим в тяжелых доспехах, то сильно жалела, поскольку крепостью телосложения он уступал остальным. Ричард никогда не жаловался, неистово отрицал, что устает, но я видела его усталость, и он еще больше нравился мне благодаря своему стоицизму.

Я уже знала, что Ричард стремится стать сильным и обучиться всему, дабы быть полезным брату, которого он обожал. Мальчикам приходилось вести суровую жизнь. Я считала, что это необходимо, раз они готовятся к тяжелым сражениям, хотя, возможно, замечательный король Эдуард и будет хранить мир. Как бы то ни было, готовыми к войне им надо быть всегда.

Временами, если учения проходили возле замка, мы наблюдали за ними, видели учебные бои, когда мальчики сражались друг с другом мечами и даже секирами; иногда они уезжали в тяжелых доспехах для учений на болота. Все это входило в программу. А по возвращении они счищали грязь, ужинали и ранним вечером присоединялись к дамам для разговоров, пения или танцев.

Я часто думала — до чего могучий дух у Ричарда и какая жалость, что ему дано столь хрупкое тело.

Поначалу Ричарду не нравилось, что я ищу его общества, однако вскоре мне стало казаться, что он сам ищет моего. Моя добродетельная мать, жалевшая мальчиков за выпадавшие им тяготы, осталась этим довольна.

— По-моему, его переутомляют, — сказала она. — Он меньше остальных. Возможно, с годами вытянется. Такое случается. А ведь братья его такие рослые. Король выше почти всех мужчин на целую голову. — Она любезно улыбнулась, как тогда все улыбались, говоря о короле. — Я рада, что вы с ним подружились.

Ричард не раз танцевал со мной. У него получалось неважно, однако я делала вид, будто не замечаю. Думаю, он был мне за это признателен.

— По-моему, мужчинам не нужно хорошо танцевать, — сказала я. — В этом есть что-то немужественное.

— Мой брат танцует прекрасно, — возразил он. — В бальных залах им все любуются. А Эдуард — самый мужественный человек на свете.

Говоря о брате, Ричард весь светился. Когда он с большим облегчением снимал тяжелые доспехи, я начинала задавать ему вопросы о короле, и усталость его улетучивалась. Король Эдуард был его идеалом. Ричард видел в нем воплощение всех совершенств. Я вскоре узнала, что заветнейшим желанием Ричарда было во всем походить на него. Пустая мечта. Казалось, у этих братьев нет ничего общего. Впоследствии я решила, что такое восхищение тем, кто является тебе полной противоположностью, говорит о чем-то необычном в его натуре.

В Миддлхеме есть сиденье, высеченное в каменной стене; вокруг растут кусты, поэтому там можно укрыться. Ричард избрал его себе убежищем и приходил туда отдыхать после изнурительных упражнений. Ему не хотелось находиться в обществе мальчиков, которые, естественно, свысока смотрели на более слабого.

Я приходила туда к нему. Поначалу воспитанность мешала Ричарду попросить меня уйти; вскоре, пожалуй, он стал иногда радоваться мне, однажды прийти я не смогла, и, когда в следующий мой приход он заговорил об этом, в голосе его слышался упрек. Тут я поняла, что ему хорошо со мной.

От него я и узнала кое-что о происходящем в стране.

— Расскажи о войне Роз... о полоумном Генрихе и жестокой Маргарите, — попросила я и приготовилась слушать.

— Воюют дома Йорков и Ланкастеров, — объяснил Ричард. — Этого не случилось бы, окажись Генрих настоящим королем. Короли должны быть сильными, как мой брат. А Генрих полоумен. Это неудивительно. Его французского деда приходилось надолго упрятывать в сумасшедший дом. Но хуже всего, что он женился на Маргарите Анжуйской. Это деспотичная, надменная женщина, и люди ее ненавидят. Недолюбливают и ее главных министров — Суффолка и Сомерсета. В пятьдесят третьем году, когда у Генриха с Маргаритой родился сын, стало казаться, что Ланкастеры воцарились очень надолго. Ничего хорошего это не сулило. Полоумный король, надменная королева-иностранка и младенец-наследник. Твой отец был настроен против них. Он стоял за дом Йорков. Мы ведь родственники. Наша мать — тетя твоего отца. Она младшая из двадцати трех детей. Между нами существуют фамильные узы. Естественно, граф стал поддерживать наш дом. Перси стоят за Ланкастеров, а Невиллы не в ладах с Перси. И те, и другие считают себя лордами Севера.

— Хорошо, что мы на вашей стороне, — сказала я. — Не хотелось бы держаться полоумного Генриха и жестокой Маргариты.

— Это было бы ошибкой, поскольку мы победители, и, как только люди поймут, что Эдуард за король, они не захотят никого другого.

— Иногда люди не способны судить, что для них лучше, иногда им приходится принимать того короля, который есть.

— Это верно, и мой брат с твоим отцом позаботятся, чтобы они приняли того, который есть.

— До чего волнующе. Понимаю, почему ты стремишься в совершенстве овладеть воинским искусством. Оно потребуется тебе, если придется сражаться на стороне брата.

Ричард улыбнулся. Я высказала то, что у него было на уме.

Перечисляя сражения, он воодушевился. Сент-Олбанс, Блор, Хит, Нортхемптон. Упоминание об Уэйкфилде погрузило его в гнев и печаль. Я осмелилась взять Ричарда за руку, так как поняла, что он думает о смерти отца и надругательстве над его трупом.

— За Уэйкфилд мы отомстили, — сказал он. — Еще остается... Сент-Олбанс.

— Расскажи о Сент-Олбансе.

— Там состоялось второе сражение. Твой отец придумал блестящий стратегический ход. Его армия оказалась разбита. Маргарита считала себя в безопасности. Но граф присоединился к моему брату, они решили не смиряться с поражением, идти на Лондон и там провозгласить моего брата королем.

— Ты же говоришь, что победу одержали Ланкастеры.

— При Сент-Олбансе — да. Но люди не любили их. К Генриху они не питали ненависти.

Это жалкий, несчастный человек. Ненавидели они его властную супругу. И, когда весть о нашем поражении достигла столицы, людям стало страшно оказаться в руках ланкастерцев. Они понимали, чего ждать, если необузданная солдатня ворвется в Лондон. Начались бы бесчинства, дома бы разграбили, жен и детей горожан обесчестили. С испугу люди стали закапывать все ценное. На ланкастерской стороне сражалось много наемников, собиравшихся вознаградить себя трофеями за службу. Поэтому твой отец решил войти в Лондон первым и спасти его от непрошеных гостей. Это была блестящая мысль. Граф с моим братом отправились к столице. Они уверили горожан, что пришли с миром, хотят спасти их от неизбежного грабежа и спросить, признают ли они королем Эдуарда Йоркского.

— И их с радостью впустили в город! — воскликнула я, потому что слышала кое-что об этом от Изабеллы.

— Конечно. Они созвали влиятельных горожан и спросили, пригодны ли, на их взгляд, для правления Генрих и Маргарита. Горожане без раздумья ответили, что нет. А признают ли они королем Эдуарда Йоркского? Все дружно закричали: «Да, да, да!» Как жаль, что меня там не было!

— А где ты был?

— Я, мой брат Георг и сестра Маргарита находились с матерью на борту корабля, плывущего в Голландию. Узнав о поражении при Сент-Олбансе, мать решила увезти нас из Англии. Конечно, я тогда был еще мал и не мог сражаться на стороне Эдуарда, но теперь уже скоро смогу. Узнав, что его признали королем, мы вернулись.

Я слушала в восхищении — гордясь тем, что я дочь человека, благодаря которому была одержана столь славная победа. Мой отец и брат Ричарда держались вместе. Неудивительно, что мы с Ричардом подружились.

Видимо, эта мысль пришла и ему, так как он повернулся ко мне с теплой улыбкой.

— Конечно, — продолжал Ричард, — потом было еще много боев. Победу при Сент-Олбансе одержала Маргарита. Успех нам принесла только разумная стратегия. Потом в битве при Тоутоне мы окончательно разбили Ланкастеров, и тут уже не оставалось сомнений, что мой брат истинный король,

— А мой отец помогает ему править.

— Они же союзники и родственники.

— Мы тоже. Давай всегда помнить об этом.

— Да, — ответил он. — Давай помнить.

Наступил октябрь. Листва на деревьях отливала бронзой, воздух сильно пахнул осенью.

Я любила такие дни. Мы с Изабеллой часто ездили на верховые прогулки в сопровождении мальчиков, и я всегда оказывалась возле Ричарда. Он заметно окреп, мастерски владел воинскими искусствами, и я восхищалась им еще больше, так как знала, что ему приходится не щадить усилий, дабы сравняться с остальными. В одну из редких минут доверительности Ричард сказал мне, что иногда после занятий у него болели плечи. Но, когда я спросила, легче ли ему теперь, он нахмурился. Я поняла, что ему не понравился мой вопрос, и больше на эту тему не разговаривала.

Однажды, возвратясь в замок, мы обнаружили там суматоху. По множеству людей во дворе и вокруг замка я поняла, что вернулся отец.

Мать сразу же поспешила к нам.

— Ваш отец привез скверные вести, — сказала она. — Противник высадился в Бэмборо.

Вид у нее был встревоженный.

— Предстоит сражение, — продолжала мать. — У нас была довольно долгая передышка, но, похоже, ей пришел конец. Сколько еще это будет продолжаться?

Однако размышлять над этим вопросом было не время. Нас окружали приверженцы отца. Когда он находился дома, в замке всегда бывало очень людно. Став постарше, я поняла, что отец привлекал к себе людей громадным богатством. И не жалел денег, чтобы создавать повсюду, где ни появлялся, впечатление могущества. Когда мы жили в Уорик-корте, его приверженцы кишели на улицах и рыночных площадях, заходили во все таверны, дабы каждый знал, что великий Уорик в Лондоне. На кухнях Уорик-корта жарились целиком говяжьи, свиные и бараньи туши, любому человеку дозволялось взять столько мяса, сколько мог он унести на своем ноже. Так что неудивительно, что люди ему радовались, а он, видимо, считал это небольшой платой за расположение людей, за то, что, едва завидев эмблему зазубренного жезла, они всякий раз кричали: «Уорик!» А когда великий человек появлялся на улицах, его приветствовали, будто монарха. Отец был тщеславен. Он стремился править страной — через короля, возведенного на трон по его выбору, поскольку сам не имел прав на корону. И, казалось, не понимал, что могуществом своим обязан богатству, большую часть которого ему принесла жена, а не собственной мудрости и талантам.

Но в то время отец находился на вершине славы. Страной правил король, которого он возвел на престол, а поскольку молодой Эдуард больше всего думал о своих удовольствиях, у отца имелось достаточно возможностей осуществить свои честолюбивые замыслы.

Теперь ему требовалось всеми силами разбить вторгшиеся войска Маргариты. Генрих, жалкая, полоумная марионетка, в счет не шел. Врагом являлась его супруга. Жаль было, что Генрих женился на столь волевой женщине.

Нас обрадовала весть, что король должен приехать в Миддлхем и отсюда выступить с моим отцом в Бэмборо.

Я еще не видела Ричарда таким взволнованным.

— Мне просто не терпится увидеть короля, — сказала я ему. — Хочу убедиться, что он такой, как ты его описывал.

— Такой — и даже лучше. Любая моя похвала для него недостаточна. Эдуард пойдет на войну. Как бы мне хотелось идти с ним!

— Когда-нибудь пойдешь, — сказала я, и он радостно закивал.

Отец готовился закатить пир, роскошный даже по уорикским меркам. Король собирался провести в замке ночь, а наутро отправиться в поход с отцом и войсками.

Слуги носились туда-сюда; мать распоряжалась на кухнях; Изабелле и мне объяснили, как вести себя, чтобы отец мог нами гордиться.

— Очень хочется увидеть короля, — сказала Изабелла. — Говорят, он самый красивый мужчина в стране.

Мы с ней и несколькими дамами поднялись на башню, откуда заслышали его приближение еще издали. Затем увидели кавалькаду во главе с королем.

Слухи не преувеличивали. Выглядел он великолепно. Поднявшаяся к нам мать сказала: «Надо сойти, приветствовать короля», и мы спустились во двор. Отец стоял у ворот замка. Изабелла, мать и я присоединились к нему.

Король соскочил с коня и подошел к нам. Я ни разу не видела такого красивого мужчины. Он был очень высок, в нем бурлила живость, черты лица поражали четкостью и совершенством; однако самым привлекательным в нем были приветливость, теплая, дружелюбная улыбка — обращенная ко всем, даже людям самого скромного положения; на всех мужчин он смотрел как на друзей, на всех женщин — словно хотел стать их любовником. Это и называется обаянием, оно всегда привлекало людей на его сторону.

— А, друг Уорик!

Король лучезарно улыбнулся отцу, и я просияла от гордости. Во взгляде Эдуарда сквозили приязнь и доверие, я видела, что отец очень доволен. А впоследствии поняла, что он считал короля своим ставленником, марионеткой для исполнения собственной воли, привлекательной, красивой, созданной для всеобщей любви, ширмой, за которой таится собственно правитель, поскольку король, имея все желаемое — роскошь, беззаботность и, главным образом, женщин, охотно позволит графу Уорику править Англией. Так считал мой отец в то время.

— Милорд, — сказал он, — позвольте представить вам мою супругу.

— Графиня, — негромко произнес король. Мать хотела преклонить колени, но он подхватил ее и, обняв, поцеловал в губы.

— Прошу прощения, Уорик. Искушение было слишком велико.

Мать заулыбалась и покраснела.

— Мои дочери Изабелла и Анна, милорд, — представил нас отец.

— Очаровательны, очаровательны.

И, прежде чем моя сестра успела встать на колени, он взял ее руку и поцеловал. Затем повернулся и приложился к моей руке.

Король сказал, что мой отец — счастливейший из людей, и мы все оказались во власти его обаяния. Я поняла, чем он покорил Ричарда.

В большом холле шел пир, но отец сидел с серьезным лицом, наверняка думая о королеве Маргарите, о численности ее войск и есть ли смысл немедленно идти на Бэмборо. Король держался беззаботно, и по его поведению никто не мог бы предположить, что ему, возможно, грозит потеря королевства.

Когда поднялись из-за стола, отец повел короля в приготовленную для него спальню. На рассвете они отправлялись в путь.

Я проснулась рано утром от стука копыт и голосов внизу. Потом все утихло.

Потянулись беспокойные дни. Мать говорила с нами о положении дел в стране больше, чем когда бы то ни было. Видимо, к этому побуждал ее страх. С королем из дома Йорков мы находились в полной безопасности, но обстоятельства Могли внезапно измениться. Когда я была совсем маленькой, нам однажды пришлось срочно ехать в Кале, отец являлся начальником этого города. Тогда Генрих ненадолго вернул себе корону.

Теперь мне шел девятый год, Изабелле четырнадцатый — в этом возрасте, думаю, можно понять кое-что из происходящего. Очевидно, матери казалось, что нас можно подготовить к возможной перемене участи.

— Все дело в Маргарите, — сказала мать, когда мы сидели за вышиванием. — Она настойчива и хочет, чтобы сын ее унаследовал престол.

— Отец ни за что не допустит этого, — ответила Изабелла.

— Это может оказаться ему не по силам. Будут сражения... и если военное счастье от нас отвернется... как бы хотелось спокойно жить!

— Мы и жили до высадки этой женщины, — сказала Изабелла.

— Эта женщина из тех, что никогда не сдаются. Она знает, чего хочет, и твердо намерена добиться своего — то есть английского трона.

— Ей никогда не победить отца; — твердо сказала Изабелла.

— Такое уже случалось, — напомнила ей мать.

— Но отец вскоре одержал верх.

— Он бы очень обрадовался твоей уверенности в нем.

— Он, по сути дела, король.

— Замолчи, детка! Не надо произносить этих слов.

— Но ведь нужно говорить правду.— Нужно, но, когда она опасна, от этого лучше воздерживаться.

— Отец вскоре одержит победу, — твердо сказала моя сестра. — Я не хочу опять ехать в Кале.

— Увы, дочка, возможно, придется.

Я удивилась, отчего мать так боится, и мне пришло в голову — оттого, что гораздо умнее Изабеллы.

— Вот так-то, — продолжала она. — Нужно молиться о победе и готовиться к поражению.

После этого мать в который раз принялась говорить о положении дел.

— Жаль, что у Эдуарда Третьего было столько сыновей. Появилось слишком много претендентов на трон. Странно, что мужчины стремятся обзавестись сыновьями.

На лице ее появилось печальное выражение, и мне захотелось извиниться за то, что я дочь, как и моя сестра, однако напоминание о том, что кое у кого сыновей может быть слишком много, обрадовало меня.

Несчастного Генриха мать жалела. Была уверена, что Генрих не хочет носить корону. Он был бы счастлив, ведя молитвенную, созерцательную жизнь. Ходили слухи, что ему хотелось бы стать монахом или священником. Может, если бы стал, то не сошел бы с ума. А теперь у него случались периодические приступы безумия. Повторялась история с его дедом, французским Карлом Безумным. Мать думала, что безумие могло достаться от матери: Оуэн Тюдор, происходивший из ее семьи, страдал такими же приступами.

Закончила она тем, что наш отец, самый значительный и могущественный человек в стране, очень умен, и, пока он у власти, Англии ничего

не грозит. Только мы не должны думать, что безопасность дается легко. Вокруг нас враги, и надо быть готовыми ко всему.

В тот раз мы избежали несчастья. Нам сообщили об этом курьеры. Маргарита, узнав, что граф Уорик с королем идут на Бэмборо, тут же отбросила мысль о битве и поспешила к своим кораблям. Бог, очевидно, заботился о сторонниках Йорков, потому что наслал шторм, разбивший ее флот.

Это была победа. Однако неполная. Пришли новые вести. Маргарита уцелела и прибыла с сыном в Берик; чувствовала она себя хорошо и была готова сражаться.

Повидав великолепного Эдуарда, я захотела побольше узнать о нем и его семье. Ричард охотно согласился о ней рассказать, это удивило меня. Во многих отношениях он бывал скрытен. Но семьей своей очень гордился.

— Твой брат-король именно такой, как ты описывал, — сказала я.

Ричарду это, разумеется, понравилось и привело его в общительное настроение.

— У меня есть еще один брат, — сказал он. — Георг. Под стать Эдуарду... только не совсем. И сестра Маргарита. Она просто чудесная.

— Хорошо иметь много братьев и сестру, а у меня только Изабелла.

— Нас было семеро, — сказал Ричард. — Четверо мальчиков и три девочки.

— Семеро! Большая семья.

— Иметь большие семьи хорошо.

— Иногда может оказаться слишком много претендующих на трон сыновей, — сказала я, вспомнив слова матери.

Ричард пропустил это мимо ушей и продолжал:

— Чаще всего я видел близких мне по возрасту. Брат Эдмунд погиб вместе с отцом при Уэйкфилде. — Голос его слегка дрогнул. Я подумала, что ему никогда не забыть о том ужасном случае. — Двух сестер, Анну и Елизавету, отправили на воспитание в одно благородное семейство. Эдуард и Эдмунд воспитывались в Ладлоу. Я жил в Фотерингее с младшими, Георгом и Маргаритой. Георг на три года старше меня. Эдуард сделал его герцогом Кларенсом, а меня герцогом Глостером.

— Расскажи о Георге и Маргарите.

— Георг очень красив, и его все любят.

— Он такой же рослый красавец, как Эдуард?

— Не совсем. Таким не может быть никто. Но очень умен и привлекателен.

— А Маргарита?

— Она на три года старше Георга.

— И, наверное, красивая.

— Да, очень.

— Но не такая, как Эдуард.

— Не совсем. Я засмеялась.

— Все «не совсем», «не совсем».

— Ну, они хоть и очень красивы...

— ...но не столь совершенны, как король.

— Если будешь смеяться над членами моей семьи, я больше не скажу тебе о них ничего.

— Я не смеюсь. Только восхищаюсь. Расскажи, пожалуйста, еще что-нибудь.

— А что ты хочешь узнать?

— Хочу послушать, как ты жил в раннем детстве.

— Отец постоянно уезжал на войну.

— Как и все отцы.

— Мать зачастую уезжала с ним.

— Какая она?

Меня подмывало сказать: «Красивая, конечно, но не совсем такая, как Эдуард». Но я сдержалась. Не хотела сердить Ричарда. На большинство вещей он смотрел трезво, однако при мрачноватом взгляде на жизнь был фанатично предан своей семье и, видимо, считал всех ее членов гораздо выше простых смертных.

— Моя мать поистине красавица, — сказал он. — В юности ее называли Розой из Рейби. Они с отцом были очень привязаны друг к другу, она всюду ездила с ним при каждой возможности. Участвовать в битвах, разумеется, не могла, но зачастую, когда он сражался, она находилась где-то поблизости, чтобы не разлучаться с ним надолго.

— И у нее родилось столько детей?

Ричард кивнул.

— Мы все благоговели перед нею... больше, чем перед отцом. Эдуард очень похож на нее... внешне, а Георг, пожалуй, еще больше. Он был любимчиком Маргариты. Я ему завидовал. Сестра очень хорошо относилась к нам обоим, но было ясно, что Георга она любит сильнее. Он вечно делал что-то недозволенное, а Маргарита хоть журила его, но всегда находила ему какие-то оправдания, неизменно уверяла, что, чего бы он ни натворил, она все равно его любит. Ко мне тоже была добра, но не так, как к Георгу. Он был высоким, золотоволосым, сильным. Я не такой... не похож на него и Эдуарда. Маргарита не хотела показывать этого... но показывала.

«Бедный Ричард», — подумала я. И сказала:— Тебе повезло, что у тебя, большая семья. Мне хотелось бы иметь братьев.

Он согласился, что это хорошо. Потом добавил:

— Особенно на войне. Члены семьи всегда держатся вместе.

— Не всегда. Братья воюют из-за корон и прочего.

— У нас никогда этого не случится. Мы дружная семья. Как хотел бы я стать взрослым и пойти на войну вместе с Эдуардом!

— Когда-нибудь пойдешь.

Я много думала о Ричарде. Какая жалость, что он не рослый красавец. Должно быть, это очень тяжело родившемуся в столь совершенном семействе. Мне хотелось повидать их всех. Георга, Маргариту и Розу из Рейби. То, что я выслушала, казалось мне очень романтичным и волнующим.

Близилось рождество. Отца дома почти не бывало. Маргарита хоть избежала плена в Бэмборо, но оставалась в Англии, и несколько замков на севере находилось в руках ланкастерцев. Отец и король воевали там.

От короля приехал курьер. Эдуард заболел и лежал в замке Дархем. Болезнь была несерьезной, но врачи сказали, что он нуждается в недолгом отдыхе. Ему хотелось, чтобы Ричард приехал и провел рождество сним.

К моему огорчению, Ричард с огромной радостью поспешил из Миддлхема к брату.

Мать стала бояться меньше, но, хотя буря и пронеслась, оставалась настороже. Я сказала Изабелле:

— Наверно, бывают времена, когда людям не нужно тревожиться, а король спокойно сидит на троне?

— Это было б очень скучно, — ответила она. — А потом, как же наш отец? Как ему быть Коронатором, если нет нужды возводить на престол короля и помогать ему там удержаться?

— Матери, наверно, спокойная жизнь пришлась бы больше по душе.

— И началось бы каждый день одно и то же. Уроки, вышивание, поездки верхом, прогулки. А сейчас сюда наезжают люди. Неизвестно, когда приедут солдаты... и можно гадать, что произойдет дальше.

— Все равно, по-моему, спокойная жизнь была бы приятнее.

— Это потому, что ты еще маленькая, — сказала Изабелла с обычным презрением к моему возрасту.

Я скучала по Ричарду. Проведя Рождество с братом, он не спешил возвращаться. Отец приезжал время от времени, и в замке всякий раз устраивались развлечения с обильными многолюдными пирами. Я нередко задумывалась, сколько из этих людей, выказывающих такое почтение моему отцу, выказывало б его без тех благодеяний, которые они от него получали.

В замке появилось множество гостей из Франции.

Изабелла очень разволновалась. Поминутно с гордостью подчеркивала, что старше меня почти на пять лет. Мне тогда было десять, следовательно, ей около пятнадцати. В этом возрасте дочери значительных людей выходят замуж.

Изабелла страстно мечтала о муже. Говорить об этом ей было не с кем, кроме младшей сестры.— Ты ведь, понимаешь, наш отец самый могущественный человек в королевстве. И самый богатый. Что это означает?

— Наверно, что он самый богатый и могущественный.

— Дурочка! Это означает, что мы богатые наследницы. Я богаче, так как старше. И тебе тоже, наверно, кое-что достанется... собственно говоря, очень много. Сыновей у наших родителей нет. Поэтому все перейдет нам.

— Я об этом не думала.

— Ты не думаешь ни о чем, кроме Ричарда Глостера. Конечно, он брат короля. Только мне королевский брат не нужен. Мне нужен король. А что? В конце концов, я дочь великого Уорика... старшая... и если...

— Ты о чем?

— Тебе не кажется, что король самый красивый мужчина из всех, кого ты видела?

— Да, пожалуй. Не могу припомнить больше никого...

— Так вот, предположим...

— Значит...

Глаза Изабеллы сверкнули. Потом она сказала:

— В конце концов, кто возвел его на трон? Если отцу не понравится, что он делает, отец может сказать: «Ты больше не король. Я возвращаю корону Генриху».

— У Генриха уже есть жена... Маргарита... которую все ненавидят.

— Глупышка, я не собираюсь замуж за Генриха. Хоть бы ты слегка поумнела.

— Зато хочешь вступить в брак с братом Ричарда.

— Только не болтай никому.

— Но ведь наша мать сказала...

— Никто ничего не говорил. Я просто хочу внушить тебе, что это возможно.

— Ричард станет твоим деверем.

— Ричард ничего собой не представляет. Слишком юный и низкорослый. Тебе он может подойти.

— Как это понять?

— Ну, если я стану женой короля, будет очень

хорошо, если ты выйдешь за его брата. Притом, кажется, он нравится тебе больше всех остальных. Думаю, и ты ему нравишься, так как он разговаривает с тобой.

Мне было приятно это услышать.

— Да, — согласилась я. — Разговаривает. Интересно, когда он вернется.

Изабеллу это не волновало. В мечтах она уже видела себя королевой Англии.

Отец ненадолго приехал домой, появились еще гости из Франции, видно было, что ему очень приятно принимать их в замке. Они привезли ему письма. Мы с Изабеллой решили, что, возможно, он устраивает ей брак за Ла-Маншем.

— Бедный Эдуард будет разочарован, — сказала я.

Изабелла сверкнула на меня глазами.

— Я могу стать королевой Франции.

— По-моему, французский король женат и немолод.

— Так у него должен быть сын, разве нет? Видимо, ему я и предназначаюсь.

Изабелла не сомневалась, что гости устраивают ее брак. Когда она узнала, что ошибается, для нее это явилось тяжким ударом.

Мать часто разговаривала с нами, когда мы вышивали. Пятнадцатилетняя Изабелла уже понимала, что к чему; могло статься, ей и впрямь подыскивали подходящего супруга. Меня радовало, что мой черед еще не скоро. Я часто видела, как мать озабоченно смотрит на Изабеллу, и понимала, что она думает о судьбе девушек, выданных замуж слишком рано: в случае с ее дочерью брак имел бы государственное значение. Изабелла однажды спросила у матери:

— Миледи, почему у нас в. замке столько французов?

Мать подняла взгляд от напрестольной пелены, которую вышивала.

— Французский король домогается дружбы твоего отца.

— Понятно. — Изабелла самодовольно усмехнулась. — Этому есть какая-то особая причина?

— Король Франции очень коварен, — продолжала мать. — Его прозвали Пауком.

— Разве пауки коварные? — спросила я.

— Его боятся очень многие. А пауки внушают страх большинству людей. Видимо, оттого, что они выжидают, когда жертва попадет в их липкие сети, а потом набрасываются на нее.

— Отвратительно, — сказала я, глядя на Изабеллу. Она явно думала о замужестве. Как бы ей понравилось попасть в семью, во главе которой стоит такой человек?

— Французский король, — продолжала мать, — стремится к хорошим отношениям с влиятельными людьми во всех странах, которые могут ущемить его интересы. Потому и выказывает приязнь вашему отцу. Людовик взошел на трон всего три года назад, когда ваш отец сделал Эдуарда королем Англии. И восхищается тем, как граф Уорик правит страной. Вашему отцу это очень лестно. И хочет он не только добрососедских отношений с таким значительным государством, как Франция. В этой стране нашла убежище Маргарита. Ваш отец надеется, что Людовик согласится ради их дружбы заключить договор, который не позволит Маргарите укрываться в этой стране.

Изабелла слегка зевнула. Потом оживленно сказала:

— Мне подумалось, не занят ли отец устройством брака.

Мать бросила на нее резкий взгляд.

— Подслушивала под дверью? — спросила она, потому что Изабелла попадалась за этим занятием.

— Нет-нет, миледи. Просто спросила.

— Хорошо, я отвечу, но ты не должна никому об этом говорить. Твой отец действительно устраивает брак.

Изабелла сжала руки и подалась вперед.

— Для короля, — сказала мать.

Изабелла бессмысленно посмотрела на нее. Какое отношение может иметь королевский брак к Франции? Глаза ее уже темнели от разочарования.

— Да, французский король хочет, чтобы его свояченица, Бона Савойская, стала королевой Англии, а к кому он может обратиться за содействием, кроме вашего отца?

Бедная Изабелла! Мать, не замечая ее потрясения, продолжала:

— Королю пора жениться. Нам нужен наследник престола. Монархам следует обзаводиться детьми, пока они молоды. Никто не знает, что может случиться, особенно в эти ужасные времена. Кто бы мог подумать, что Генрих Пятый умрет так рано — молодой, сильный, смелый, победитель Франции? Пожить бы ему подольше! Он оставил единственного сына, несчастного Генриха. Иногда мне жаль этого беднягу. Смотрите только, об этом никому. Однако суть в том, что королю пора жениться. Я уверена, этот брак будет многодетным, и всем станет спокойнее жить, зная, что наследники трона есть. Вот чем ваш отец занимается с французами.

Мы продолжали вышивать. Изабелла не произносила ни слова. Но, когда мать ушла, я не удержалась и заметила:

— Ты ошиблась. Брак устраивается для короля, а не для тебя.

— Виной всему эта дурацкая война, — сказала Изабелла. — И забота об Эдуарде. Отец сделал его королем, теперь пора бы подумать и о своих дочерях.

Несчастная Изабелла! Для нее это явилось громадным разочарованием. Она так надеялась стать королевой Англии или в крайнем случае дофиной Франции.

Через неделю после Рождества отец поехал на похороны нашей родственницы, графини Солсбери. Они должны были состояться в Бисхемском аббатстве в Бекингемшире, и вся знать страны собиралась туда, чтобы отдать покойной дань уважения. Вернее, не ей, а графу Уорику. Я не знала, будет ли там король, но догадывалась, что Ричард туда поедет.

Вернулся отец, к моей радости, в обществе Ричарда. С ними приехал и Георг, герцог Кларенс.

Так мы впервые увидели Георга, сыгравшего весьма значительную роль в нашей жизни.

Ричард представил его с гордостью, видно было, что он очень чтит брата. Не восхищается им, как Эдуардом, но питает глубокую привязанность. Зная Ричарда, я поняла почему. Георг слегка походил на Эдуарда. Был высоким и очень красивым, обладал тем непринужденным обаянием, какое я обнаружила в его старшем брате. Держался со всеми приветливо, беззаботно смеялся и, судя по всему, был всецело доволен жизнью.

Однако вскоре я узнала, что Кларенс зол на судьбу. Ему бы хотелось быть старшим сыном. Видимо, это чувство нередко испытывают сыновья значительных людей: им всем хочется наследовать титул, земли, богатство, принадлежащие отцам. А тут в дополнение ко всему старшему доставалась корона.

Изабелла сразу же увлеклась Георгом, и он тоже оказывал ей знаки внимания. Раз он походил на Эдуарда, то, разумеется, вел себя так со всеми девушками; но я радовалась его появлению, оно загладило пережитое недавно моей сестрой расстройство. Изабелла прямо-таки рвалась замуж. Мечтала о высоком титуле, богатстве и, возможно, власти. Что неудивительно, учитывая почтение отца ко всему этому, а Георг являлся королевским братом.

Ричард, казалось, значительно повзрослел за время, проведенное с королем. Эдуард часто разговаривал с ним, он много узнал о положении дел в Англии и кое-что поведал мне. Желание служить брату у него еще больше усилилось. Король наверняка сказал ему, что это время уже близко. Ричарду оставалось провести всего несколько месяцев под наставничеством доброго королевского друга графа Уорика.

Отец решил показать Кларенсу, что он весьма желанный гость в Миддлхеме. Или, может, захотел напомнить ему о своих богатстве и власти. Я уже начала сознавать, как важно для отца, чтобы люди знали о них.

По-моему, гостеприимство, оказанное Георгу, не уступало тому, с каким был принят сам король: устраивались пиры, танцы, вечера проходили в веселых развлечениях, для его удовольствия на ристалище замка затевались турниры. Кларенсу это нравилось, он прекрасно владел оружием и обычно побеждал противника. Возможно, это бывало подстроено — ведь отец хотел показать ему, что он почетный гость. Но если к этому и приходилось прибегать, то очень редко, поскольку Кларенс был превосходным наездником, отлично фехтовал и одерживал победы без особых усилий, что вызывало восхищение у дам, особенно у Изабеллы.

В сущности, Кларенс очень походил на старшего брата, привлекал к себе людей обаянием, только — по выражению Ричарда — был не столь совершенен. Ричард, разумеется, считал, что такого совершенства не может достигнуть никто.

Ричарду приходилось участвовать в турнирах. Я смотрела за их ходом вместе с матерью, Изабеллой, прочими дамами, молясь, чтобы он победил и не выказал усталости.

Мы с ним иногда разговаривали, но реже, чем бывало, потому что он проводил много времени с Георгом.

Я спросила Ричарда о Рождестве, он ответил, что прошло оно замечательно и большую часть времени они с королем провели вместе. Рассказал о трогательной церемонии в Фотерингее, куда оба поехали сразу же после праздника.

— Отец с Эдмундом погибли тридцатого декабря три года назад, и мы ежегодно устраиваем по ним поминальную церемонию тридцатого января, ровно через месяц после их смерти. Это очень торжественное событие, на него собирается вся наша семья.

— Не очень ли горько вспоминать об этом?

— Нужно, чтобы мы не забывали.

— Но ты не смог бы забыть. Я знаю, их смерть постоянно у тебя на уме.

Ричард с серьезным видом кивнул.

— Жаль, тебя с нами не было, Анна, — продолжал он. — Там был покров, усеянный золотыми солнцами. Солнце — наш герб... Солнце Йорков. Были серебряные розы, хоругви с изображением Христа, восседающего на радуге, с золотыми ангелами. Чудесное зрелище.

— А как твоя мать? Ее очень печалила эта церемония?

— Очень, но все же мать настояла на присутствии там. Она очень гордится нашей семьей — особенно с тех пор, как Эдуард стал королем. Знает, что отцу хотелось бы этого. Для себя он не добился короны — зато она досталась Эдуарду.

Ричард умолк, и я поняла, что он думает о голове в бумажной короне на стене Йорка, знаменующей временное торжество дома Ланкастеров. Очень недолгое. Но теперь трон занимал славный Эдуард — лучший из всех королей Англии.

В глазах Ричарда стояли слезы, и я радовалась, что он не прячет их от меня. Увидел бы их еще кто-то, Ричард испытал бы стыд и гнев.

Той весной и летом Ричард часто покидал Миддлхем. Король присылал за ним, и он с радостью ехал. Я постоянно надеялась, что он вернется, и тихо радовалась, когда возвращался,. Ричард много рассказывал мне о своих отношениях с братом: о том, что Эдуард дал ему свиту, о том, как он добр, о том, какая честь — быть братом такого короля.

Изабелла сказала, что король любит Ричарда больше, чем Георга, и это несправедливо, так как Георг старше. В конце концов, Ричард еще мальчик, притом недоросток — ничуть не похож на братьев. Однако Эдуарду нравится его показное преклонение. И он оказывает Ричарду больше почестей, чем среднему брату.

— Кто тебе это сказал? — спросила я.

— Георг, разумеется.

— Ты, кажется, очень сдружилась с ним. Изабелла таинственно улыбнулась, и я продолжала:

— Король оказывает почести Ричарду за преданность.

— Георг умен и красив, а на Ричарда, не будь он королевским братом, никто бы не обратил внимания.

— Ты его совершенно не знаешь.

— Подрасти тебе надо, — презрительно сказала Изабелла. — Я нахожу Георга привлекательным. Жаль, он не старший. Тогда бы корона досталась ему.

В глазах ее появилось мечтательное выражение. Я решила, что она видит в Георге будущего мужа.

За беспокойной весной последовало беспокойное лето. Я думала, что мы не будем знать покоя, пока Маргарита не потерпит окончательного поражения. Сторонники Ланкастеров восставали по всей стране, отец надолго уезжал, и, когда в замок прибывали гонцы, мать боялась,

что с плохими вестями. Основания для таких страхов были. К счастью, сторонники Йорков одерживали больше побед, чем терпели поражений, и в этом была немалая заслуга нашего рода.

При Хеджли Муре мой дядя Джон Невилл, лорд Монтегю, разбил превосходящие силы ланкастерцев и вскоре нанес им под Хексхемом решающий удар. Это явилось громадным успехом дома Невиллов, и все признали, что граф Уорик обеспечивает трон Эдуарду.

Я никогда не видела отца таким довольным. Он достиг вершины власти. Он возвел на трон Эдуарда и — как ему казалось — не мог бы выбрать для осуществления своих планов более подходящего человека. Приветливый Эдуард являлся идеальным королем: люди его очень любили, он обладал в полной мере обаянием, подобающим монарху. К тому же питал слабость к удовольствиям, что должно было отвратить его от вмешательства в государственные дела, а отцу именно это и требовалось. Пусть король развлекается, а граф Уорик тем временем от его имени правит страной.

Кончался сентябрь. Настало время относительного покоя. Маргарита после поражений при Хеджли Муре и Хексхеме бежала из Англии; ланкастерцы пребывали в замешательстве.

Отец вернулся к нам удовлетворенным. Его род получил заслуженные почести. Джон после первой блестящей победы получил титул графа Нортумберленда. Георг Невилл, в то время канцлер и Эксетерский епископ, стал архиепископом Йоркским. Моему отцу именно этого и хотелось — его родственники занимают высокое положение, он сам стоит во главе государства и может прийти к ним на помощь, а Эдуард остается обаятельной марионеткой, исполняющей волю Уорика как собственную, со всем очарованием, на какое способен.

Это была сбывшаяся мечта.

Затем наступило пробуждение.

То был один из последних дней сентября. Как хорошо он мне запомнился. Все поднялись как обычно, Изабелла и я провели утро за уроками, а днем поехали с грумами на недолгую верховую прогулку.

Когда мы с матерью и несколькими дамами сидели на веранде, снизу донесся конский топот. Мать встала и направилась к двери, но не успела подойти к ней, как на веранду широким шагом вошел отец.

Таким я его еще не видела. Он явно поднялся сразу же после долгого пути, но где же его свита? Едва я подумала об этом, мы услышали, как она подъехала. Отец, видимо, обогнал ее.

Мать тут же отпустила дам. Те положили вышивание и быстро вышли. Жестом она велела нам следовать за ними. Мы направились к двери. Потом Изабелла схватила меня за руку и потащила в угол за ширму.

Родители были так взволнованы, что не заметили этого.

— Ты из Рединга? — негромко спросила мать.

— Да... из Рединга.

— Ричард, что произошло?

— Катастрофа, — ответил он.

— Маргарита? — услышали мы шепот матери. —Хуже, — ответил отец. — Король женился.

— Но ведь ты и собирался вести речь о королевском браке. Ты готовил его.

— Да. Готовил. Какое бесстыдство! Эдуард не такой, как я думал. Теперь все переменилось. Честно говоря, Анна, я не знал человека, которого возвел на трон. Я старался ради него. Я сделал его тем, что он есть, и что получаю за это? Неблагодарность. Пренебрежение. Совет возмущен, но что толку? Дело сделано. Напрасно я добывал ему корону.

Мы с Изабеллой застыли, как статуи. Надо было остаться и послушать еще.

Король женился! Он должен был вступить в брак с Боной Савойской. Наш отец подготовил этот союз.

Мать спросила:

— Ричард, что это означает?

Отец молчал несколько секунд. Потом неторопливо заговорил:

— Это означает, что все мои труды были напрасны. Я поддержал не того человека. Я возвёл его на трон, наставлял, защищал. Сделал королем. И чем же он отвечает? Пренебрежением. Женится на этой особе, когда я с его согласия веду переговоры с королем Франции. Превращает меня в посмешище. После того, как я возложил на него корону, он дает мне понять, что намерен вести себя на свой глупый манер.

— Дорогой мой, — сказала мать, — это тяжелый удар. Ты приехал издалека. Тебе нужно отдохнуть. Потом поговорим обо всем этом спокойно. Ричард, иди, пожалуйста, отдохни.

Отец схватился за голову.

— Все, что я сделал, бессмысленно, — негромко произнес он. — Я возвел его на престол... и теперь вижу, что сделал ошибочный выбор!

— Он пожалеет об этом. И скоро снова будет с тобой.

— Да! — яростно выпалил отец. — Пожалеет!

— Тебе надо умыться с дороги, — успокаивающе сказала мать. — Поесть... подумать.

Она обвила его руками, и он обнял ее. Изабелла глянула на меня. Я кивнула, и мы неслышно ушли.

 

РАЗРЫВ

В Миддлхеме, как, наверно, и по всей стране, велись разговоры о браке Эдуарда. Из них я постепенно узнала многое, о чем не имела представления. К досаде отца люди приняли королевскую сторону. Разве не так должен был поступить этот красивый молодой человек? Романтично влюбленный, он презрел условности и женился на предмете своей страсти.

— Да благословит его Бог, — говорили все. — Хоть он и король, но в глубине души пылкий юноша.

История эта была поистине романтичной. Говорили, что Эдуард встретился с Елизаветой Вудвилл в лесу случайно. Однако кое у кого это вызвало презрительный смех. Кто эта женщина? Она старше его, имеет двух детей от первого брака. И тщательно спланировала всю эту сцену со своей матерью. Елизавета стояла, распустив по плечам золотистые волосы, держала за руки обоих сыновей, когда появился король, встала на колени и попросила вернуть ей владения покойного мужа. Эдуард так прельстился ее необычайной красотой, что она соблазнила его на женитьбу.

Изабелла только об этом и говорила, была слегка уязвлена тем, что король приезжал в Миддлхем и видел ее, но не влюбился до безумия. Как завидовала она Елизавете!

— Здесь явно не обошлось без колдовства, — заявила моя сестрица. — Говорят, что мать Елизаветы ведьма. Да и кто такая Елизавета Вудвилл? Есть дамы более знатного происхождения, гораздо больше пригодные на роль королевы. Да, тут определенно колдовство.

— Дамы столь знатного происхождения, как дочь графа Уорика? — спросила я не без колкости.

— Будь я постарше, то наверняка...

Я пристально оглядела сестру. Она действительно была очень хорошенькой — и прекрасно это знала. «Да, — пришло мне в голову, — может, будь она, постарше... отец отнесся бы к королевскому браку совершенно иначе! Не жалел бы о крушении планов женить короля на Боне Савойской». Однако трудно было представить Изабеллу королевой Англии.

— А что, — сказала я, — мать королевы была вдовой герцога Бедфорда, поэтому связана с королевским семейством. Ведь герцог был братом Генриха Пятого.

— Да, но после его смерти вышла за сэра Ричарда Вудвилла, лорда Риверса, а тот погиб... сражаясь против короля!

— Тем романтичнее эта история!

— Все думали, что Елизавета станет любовницей Эдуарда, но она сказала: «Нет. Женись на мне». На ее месте я бы именно так и поступила.

— Захоти король жениться на тебе, он мог бы преспокойно это сделать. Отец был бы наверняка этому рад. Я даже удивляюсь, почему он не устроил вашего брака.— Надо было бы, — сказала моя сестра, чуть не плача. — Но теперь уже поздно.

— Изабелла, думала ты о том, что означает этот брак для нас?

— Мы больше не будем сторонниками Йорков.

— А кем же станем?

— Там видно будет.

— Стало быть, Ричард... Георг... наши враги? При этом предположении Изабелла нахмурилась.

— Не думаю, — продолжала я, — что когда-нибудь стану врагом Ричарда... тем более из-за того, что его брат женился на Елизавете Вудвилл.

— Отец очень сердит.

— Знаю. Он закрывается и не разговаривает ни с кем, кроме матери.

— Все это его очень потрясло. Он полагал, что раз сделал Эдуарда королем, то заставит плясать под свою дудку. И донельзя удручен тем, что не смог.

Других разговоров мы почти не вели. До нас доходили слухи, что король совершенно опьянен любовью к жене. Он дал ей все, что она хотела, ее родственники уже занимали самые значительные должности. Казалось, нам грозит опасность, что страной будут править Вудвиллы, а не граф Уорик.

В замке царила напряженность. Мы все сознавали, что вскоре должна разразиться буря.

И поэтому ждали ее.

В конце концов отец стал почти прежним, однако гнев его не угас, и, как выяснилось впоследствии, он строил планы.

Ему как первому графу королевства, естественно, выпала обязанность представить новую королеву лордам в Редингском аббатстве. Отец рвал и метал в присутствии матери несколько часов, говорил, что это новое оскорбление, и он не намерен его сносить; однако мать все же убедила его, что отказ будет означать открытый разрыв с королем, а для этого еще не время.

О взаимоотношениях между королем и графом велось много разговоров, которые я невольно слышала, и, хотя в то время всего понять не могла, поняла впоследствии, так как о подобных ссорах говорят многие годы.

Отец поехал в Рединг, вместе с герцогом Кларенсом они представили Елизавету лордам и выслушали их признание ее королевой.

Я могу вообразить себе эту холодную красивую женщину — несчастную вдову человека, погибшего в бою против короля, за которого она вышла замуж. Могу вообразить торжество в ее взгляде, она добилась предела своих устремлений и, будучи коварной, как обнаружилось впоследствии, должно быть, радовалась тому, что лордам королевства ее представляет человек, решительно не одобряющий королевского брака, но по практическим соображениям вынужденный с ним смириться.

Церемония эта имела весьма значительные последствия, так как партнер отца по столь неприятной обязанности, герцог Кларенс, возмущался женитьбой своего брата столь же горячо, как мой отец. Оттуда повел начало союз между Уориком и Кларенсом.

Отец вскоре стал понимать, что королевский брак оказался более роковым, чем представлялось вначале. Мало того, что король продемонстрировал волю принимать решения самостоятельно. Жадная, честолюбивая семейка королевы стремилась в полной мере использовать выпавшую ей баснословную удачу. Король был очарован своей женой, это привело к выгодным бракам ее многочисленных родственников. Отец видел, что через союзы с самыми богатыми и могущественными людьми королевства, через захват высоких должностей Вудвиллы вскоре отнимут власть над Англией у Невиллов. Поскольку он сам и его родные добились громадного влияния через выгодные браки, ему было понятно, как это делается.

Узнав, что сестра королевы заключила помолвку с лордом Малтреверсом, наследником графа Арундела, отец вышел из себя. Матери рядом не было, она не могла успокоить его, и он позволил себе беспримерный поступок.

Отец заявил королю, что тот совершил безрассудство, женившись на особе незнатного рода, имеющей сыновей — ровесников его братьям, родственнице тех, кто воевал на стороне Ланкастеров. К тому же поставил его, Уорика, верного друга и союзника, в ложное положение, позволив вести переговоры с королем Франции о браке с Боной Савойской, хотя сам уже вступил в брак. Оскорбил тем самым человека, который, собственно говоря, и возвел его на трон.

Мне теперь ясно, как глубоко то столкновение раскрыло характеры этих людей. Мой отец был в высшей степени честолюбив; отличался целеустремленностью, обладал некоторыми талантами, но подчас ему не хватало мудрости. Своим великолепным взлетом к могуществу он был обязан накоплению богатств — и удаче; он, конечно, использовал свои возможности наилучшим образом, но, думаю, необходимых для величия задатков ему недоставало.

Эдуард обладал легким нравом, это так. Но в оценке его характера мой отец ошибся. Король действительно любил роскошь, стремился пребывать в хороших отношениях с окружающими,, терпеть не мог ссор. Видимо, отчасти потому, что считал их напрасной тратой сил и времени; он видел себя милостивым монархом и, разъезжая по сельской местности, расточал улыбки всем — особенно женщинам. Понимал, что по отношению к моему отцу поступил дурно, но граф был не способен понять его чувственную натуру. Эдуард увидел Елизавету Вудвилл; та отказалась стать его любовницей, и неодолимая страсть вынудила его жениться на ней. Мог ли король объяснить это такому человеку, как Уорик? С другой стороны, он питал к Уорику благодарность и жалел, что разочаровал графа. Возможно, Эдуарду приходило в голову, что королю не пристало терпеть дерзость подданного и нужно отдать приказ о его аресте. Однако Эдуард не был импульсивным. Кое-кто может усомниться в этом из-за его брака с Елизаветой Вудвилл, но то был обдуманный поступок — ему ничего другого не оставалось, так как иначе он не мог бы утолить своей страсти.

Король также понимал, что, прикажи он арестовать Уорика, может вспыхнуть гражданская война. Если б Уорик объединился с Ланкастерами, это наверняка привело бы к крушению дома Йорков. Поэтому Эдуард поступил так, как было присуще ему. Забыл о своем королевском величии и стал разговаривать с Уориком по-дружески. Он мягко объяснил, что мать королевы — вдова герцога Бедфорда. Происходит из благородного дома Люксембургов. Была связана с королевским семейством. К сожалению, Елизавета вышла замуж за ланкастерца, но вины ее в том нет. Девушки не вольны выбирать себе мужа. Она красива и уже доказала, что способна рожать крепких, здоровых детей. Если граф Уорик забудет свое разочарование из-за Боны Савойской, то поймет, что сожалеть здесь не о чем. И старым друзьям не пристало ссориться из-за такого повода.

Эдуард был одним из обаятельнейших людей, и ему удалось смягчить обиды моего отца. Наступило что-то вроде перемирия. Король обнял графа со словами:

— У нас очень крепкая дружба, Уорик, не стоит рвать ее из-за подобной причины.

Должно быть, отец поостыл, понял, что негодовать безрассудно, и гнев его уступил здравому смыслу. Он сделал вид, что согласен с королем.

Однако, несмотря на все сказанное, опасность не миновала. Вудвиллы пытались занять место Невиллов, смириться с этим было нельзя.

Отец возвратился в Миддлхем.

Ричарда, естественно, в Миддлхеме уже не было, и я думала, что он никогда не вернется. Но все же увидела его вскоре после ссоры отца с королем.

Однажды мать позвала нас с Изабеллой к себе и сказала, что мы отправляемся в путешествие. Такой радостной мы не видели ее уже давно.

— Ваш дядя Георг получает сан архиепископа Йоркского, после этого состоится большой пир. Туда соберется вся знать, и ваш отец хочет, чтобы вся семья присутствовала там.

Изабелла оживилась.

— Король приедет? — спросила она.

— Не думаю. Однако непременно пришлет кого-нибудь представлять себя. Увидим.

Я подумала, не будет ли там Ричарда. Перспектива увидеться с ним обрадовала меня. К тому же появление его могло означать, что вражда между моим отцом и Эдуардом идет к концу.

— Мы едем в замок Кэвуд, — продолжала мать. — Он стоит в очень живописном месте на южном берегу реки Уз. Оттуда до Йорка десять миль, и после церемонии компания вместе с вашим отцом и архиепископом приедет туда на пир.

Пришло время, мы отправились в Кэвуд. И если б не понимали всей важности события, то поняли бы там. В замке кишела челядь. На кухнях трудилось пятьдесят поваров, жарились туши баранов, быков, свиней, лебеди и гуси, готовились изукрашенные торты и пирожные, дабы ознаменовать выборы архиепископа и богатство Невиллов. Мне стало понятно, что в этом празднестве есть нечто знаменательное.

Из Йорка приехала компания, и я очень обрадовалась, увидя Ричарда с моим отцом и дядей.

В большом холле я сидела за длинным столом с Изабеллой, матерью и Ричардом. Ричард улыбнулся мне, это случалось нечасто, и я поняла, что он рад меня видеть.

Празднество... возлияния... танцы... пышность говорили о ничуть не ослабшем могуществе Невиллов. Отец дозволил местным крестьянам брать на кухне столько еды, сколько смогут унести на ноже. В благодарность они были готовы бросать шапки в воздух и кричать «Уорик!»так часто и восторженно, как будет угодно великому графу.

Это служило напоминанием всем, что с Невиллами необходимо считаться, Пусть король путешествует по Югу, улыбками и любезностями завоевывая всеобщую приязнь, но здесь Север, а Невиллы — лорды Севера. Они отняли этот титул у Перси; и здешних крепких, суровых крестьян показные улыбки не прельстят.

Видно было, что Ричард грустит. Мне очень хотелось поговорить с ним, однако при матери, Изабелле и гостях я не могла. Но решила найти такую возможность до его отъезда.

У Ричарда издавна была привычка уходить куда-нибудь одному, и в конце концов я отыскала его. Он гулял по саду.

— Ричард, это я. Или ты хочешь побыть в одиночестве?

— Нет, останься.

— Мне хотелось поговорить с тобой. Скажи, разногласия у короля с моим отцом очень глубокие?

— Их углубляет твой отец.

— У него нет на это причин?

— Очевидно, кое-кто считает, что есть. — Ричард обратил на меня беспокойный взгляд. — Ты знаешь о женитьбе Эдуарда?

— Все знают.

— Мужчина должен жениться, на ком захочет.

— А король не должен думать о своей стране?

— Мой брат думает. Англичанам нужен наследник трона. И он подарит им наследника.

— Но я слышала, что мой отец вел переговоры с королем Франции о подобающем браке. Эдуард разрешил ему их вести, а сам женился.

— Знаю. Возможно, ему следовало поставить в известность твоего отца. Но дело, Анна, не только в этом. Король не желает следовать чужим указкам. Он сам принимает решения. И хочет, чтобы твой отец это понял. Эдуарду очень жаль, что их отношения испортились. Он не забыл услуг, которые твой отец оказал ему в прошлом, и тесной дружбы. Но выбор намерен делать сам и вот избрал себе эту королеву.

— Значит, и ты против моего отца?

Ричард покачал головой.

— Твой отец восхищал меня больше всех, за исключением брата. Они оба представлялись мне идеалом. Я часто желал походить на них. Но твоему отцу надлежит понять, что мой брат король. Люди на улицах выкликают имя Уорика, это так. Думаю, они чтят его больше всех после Эдуарда. Меня огорчает не меньше, чем тебя, что их крепкая дружба дала трещину.

— А что говорит Георг?

Ричард молчал несколько секунд. Потом неторопливо произнес:

— Георгу не нравится королева. Он всегда был... излишне придирчив. И, мне кажется, хотел бы сам быть королем. Георг красивый, умный... нравится людям. Но ему следует знать, что никто... не может сравниться с Эдуардом.

— Как ты верен королю!

— Я скорее умру, чем изменю ему. Девиз у меня: «Верность — мой оплот!» По-моему, это высшая из добродетелей, и я храню верность

Эдуарду.

— Счастлив он, что у него такой брат.

— Нет. Это я счастлив.

— Скажи, почему Георгу не нравится королева?

— Ему не понравилась бы любая. Если у Эдуарда родится сын, Георг окажется еще на шаг дальше от престола. Сейчас наследник он. Думаю, в этом и кроется причина его неприязни. К тому же...

— Что?

— Видишь ли, королева заносчива. Людям постоянно приходится вставать перед ней на колени. До брака она ничего собой не представляла. Теперь стала королевой и хочет, чтобы об этом постоянно помнили.

— Это не прибавит ей симпатий.

— По-моему, она их не жаждет. Чтобы удовлетворить честолюбие, ей достаточно быть королевой Англии.

— Ричард, мне кажется, ты ее тоже недолюбливаешь.

— Я это выказал?

— Да.

После недолгого колебания он заговорил:

— Вудвиллы надменны. Они выскочки. И рвутся к высшим должностям в королевстве; а королева устраивает самые выгодные браки своим родственникам... сыновьям... братьям. Их полно. Люди говорят, что вскоре клан Вудвиллов вытеснит...

— ...Невиллов, — досказала я.

— Да, именно так. Нами будут править Вудвиллы, а для высших должностей они не пригодны.

— Значит, понимаешь, почему отец так расстроен.

— Понимаю, и это огорчает меня. Мой брат был любезен с твоим отцом. Граф ворвался к нему в покои и принялся бранить. Эдуард отнесся к этому очень спокойно... очень рассудительно! «Бедняга Уорик! — сказал он. — Мне надо было сказать ему, что я женился, и продолжать переговоры со старым Пауком нет нужды. Да, я понимаю его гнев. Он верно служил мне, и я готов забыть эту вспышку». Вот! Видишь, какой Эдуард незлопамятный. Он не хочет ссоры со старым другом. Если твой отец пожелает возобновить дружбу, мой брат готов.

— Пожелает, я в этом уверена.

— Должно быть.

— А пока, значит, ты не станешь бывать вМиддлхеме?

— Я приехал только ради нынешнего празднества.

— Очень рада твоему приезду. Как бы мне хотелось вернуть прежние дни.

— Анна, — сказал Ричард, — мы всегда были добрыми друзьями. И давай навсегда останемся ими.

— Именно этого я и хочу. Очень.

— Значит, договорились — что бы ни произошло, мы с тобой друзья.

Как охотно согласилась я на это предложение!

Мы вернулись в Миддлхем. Ричард простился со мной и поехал к брату.

Жизнь возвратилась в прежнее русло. На ристалище и в полях мальчики занимались воинскими упражнениями, но я потеряла к ним интерес, потому что там уже не было Ричарда.

Разбираться в происходящем я стала лучше. Из-за ссоры между отцом и Эдуардом восприимчивость моя обострилась. Иногда признаков разрыва не было заметно, но разрыв существовал и временами обращал на себя наше внимание.

Приехали послы — кажется, из Богемии, король решил оказать им щедрое гостеприимство, устроил пир, где подавалось пятьдесят изысканных блюд. Все изумлялись, пока не стало известна, что отец пригласил послов к своему двору и там было подано шестьдесят блюд, что, поскольку он позволял приходить людям на кухни и брать еду, лондонцы радовались его приезду. Возгласы: «Уорик! Да здравствует великий граф!» слышались до глубокой ночи. Это послужило напоминанием королю, что хоть он и носит корону — возложенную на него Уориком, с графом необходимо считаться, что ссора с королем не уменьшила народной любви к нему, а она имеет громадное значение, когда монарху надо удержаться на троне.

Несмотря на полускрытую ненависть, граф Уорик стал крестным отцом первого ребенка Елизаветы Вудвилл — дочери, названной в честь матери Елизаветой; церемонию совершал Георг, архиепископ Йоркский.

Когда сестру короля Маргариту решили выдать за графа Карла Шароле, наследника бургундского герцога Филиппа, то, естественно, устраивать этот брак поехал граф Уорик. Он пребывал в отличных отношениях с французским королем и в хороших отношениях с Бургундией. Эдуард явно понимал, что вражда со старым другом ничего хорошего ему не даст.

Мать уже разговаривала с нами откровеннее. Изабелла становилась взрослой, я постоянно находилась в ее обществе и, должно быть, казалась старше своих лет. Во всяком случае, присутствовала при многих разговорах.

— Я очень хочу, чтобы ссора вашего отца с королем окончилась, — сказала однажды мать. — Им никак не обойтись друг без друга. Иногда мне кажется, ваш отец готов простить короля и начинает понимать, что этот брак был импульсивным поступком молодого влюбленного.

Изабелла вздохнула. Она не могла забыть, что король смотрел на нее, как ей казалось, как-то по-особому. Ей пора было бы понять, что ничего особого в том взгляде не было — Эдуард смотрел так на всех женщин, и молодых, и старых. В этом крылся секрет его обаяния, какая женщина могла устоять перед взглядом, говорящим, что она желаннее всех, — если не сознавала, что король смотрит так на всех представительниц ее пола.

Мы надеялись, что мать права; и действительно, когда отец уезжал по королевским поручениям, казалось, что это так.

Потом произошли два события, раскрывшие отцовские планы, и даже я поняла, что надежды на примирение маловато.

Мой двоюродный брат Георг, сын Джона Невилла, заключил помолвку с наследницей герцога Эксетерского — отец полностью одобрял его поступок. Однако у королевы имелись свои взгляды на богатство Эксетера, она считала, что они должны достаться ее старшему сыну — в то время сэру Томасу Грею. Поскольку король выполнял почти все требования Елизаветы, она преуспела — и отец сильно разгневался.

Он находился в Миддлхеме, когда дядя Джон прислал гонца с этой вестью, и не стал скрывать ярости от членов семьи.

— Куда мы катимся? — вопросил он. — Совсем недавно отец королевы стал казначеем Англии и получил титул графа Риверса. Эта ненасытная ведьма получает все, чего ни попросит!

Однако истинной причиной отцовского беспокойства, которая отвратила его от попыток скрывать свои мотивы, было стремление короля найти невесту своему брату Георгу, герцогу Кларенсу, и он остановил выбор на Марии, дочери Карла Бургундского.

В отношении Кларенса отец имел свои планы.

Кларенс приехал в Миддлхем. Ему был устроен столь же великолепный прием, как Эдуарду.

— А что, — сказала Изабелла, загадочно улыбаясь, — разве он не королевский брат?

Состоялся пир, возлияния с обычными развлечениями, но больше всего меня поразила демонстрация приязни между отцом и герцогом. Они уединялись, гуляли по саду рука об руку и постоянно что-то обсуждали.

Я была уверена, что это неспроста, а вскоре узнала, в чем тут причина. Как всегда, от сестры.

Вечером, когда моя служанка ушла из спальни, появилась Изабелла. Прямо-таки сияющая.

— Произошло замечательное событие, — объявила она. — Я выхожу замуж.

— Ну что ж, — сказала я. — Рано или поздно это должно было произойти. Ты уже не слишком юная.

— Почему не спрашиваешь, кто мой жених?

— Так видно же — тебе не терпится сказать.

— Георг.

— Стало быть, вот что все это означает.

— Да. Он приехал сделать мне предложение. Отец в восторге. Словом, все идет, как надо.

— А король этому не противится? Изабелла тупо взглянула на меня.

— Король?..

— Разве он не должен дать согласия? Георг его брат.

— Даст, не беспокойся. Раз отец хочет этого, значит, так и будет.

— Дай-то Бог. Ведь отец с королем не те друзья, что прежде.

— Перестань. Ты мне завидуешь.

— Ничуть. Просто надеюсь, что все будет хорошо.

Сестра села на мою кровать.

— Я стану жить при дворе. Носить великолепные платья. Георг очень красив, правда? Говорят, он очень похож на короля. Только представь, если у Эдуарда не будет наследников...

— У него уже есть дочь. Ты слишком уж забегаешь вперед. Выйди сперва замуж. Когда свадьба?

— Тише. Поначалу об этом никто не должен знать. Ты забываешь, кто такой Георг.

— Вот уж нет.

— Нужно сперва уладить всевозможные дела. Пока что это тайна.

— И ты мне ее тут же выболтала!

— Ты не в счет.

— Благодарю.

— Ты ведь моя младшая сестра. Разве я не всегда бывала с тобой откровенна?

— Бывала... от случая к случаю. Изабелла обняла меня.

— Анна, я очень счастлива. Знаешь, я всегда любила Георга. Он замечательный, правда? Всегда веселый, искусный... во всем. — Она вздохнула. — Из него получился бы прекрасный король.

Я невольно ощутила легкое беспокойство — не только из-за натянутых отношений отца с королем. Теперь признаюсь себе в этом. Мне в Георге кое-что не нравилось. Он был не то чтобы хитрым, но осмотрительным. Обаяние его не походило на королевское, казавшееся непроизвольным. Ему всегда была присуща расчетливость. Я замечала раздражение в его взгляде при упоминании имени Эдуарда. Мне представлялось, он клянет судьбу, не давшую ему старшинства. Но, возможно, я сравнивала его с Ричардом.

Однако я радовалась вместе с Изабеллой. Она была очень довольна. Ей давно хотелось выйти замуж, только не было подходящего жениха. Теперь ей казалось, что он нашелся. Брат короля! Моя сестра думала о том, какое славное будущее ждет его... и ее.

Мать, узнав, что Изабелла проговорилась мне, послала за мной.

— Анна, — сказала она, — нам нужно побеседовать. Изабелла, насколько я понимаю, рассказала тебе.

— О помолвке, миледи?

— Да. Сестра твоя от радости не может молчать, но ваш отец хочет пока хранить эту помолвку в тайне. Первым долгом нужно уладить несколько дел.

— Понимаю, миледи.

— Отец не знал, что Георг сделает предложение. Он хотел сперва провести кое-какие переговоры... ради уверенности, что все будет хорошо.

— А сейчас... не все хорошо, миледи?

— Да... но это временно. Георгу, разумеется, понадобится согласие короля.

— Вы думаете, король может не дать его?

— Ваш отец считает это превосходной партией, и король сочтет тоже.

Я с недоверием поглядела на мать. Даже мне было уже понятно, что прошли те дни, когда воля графа Уорика становилась королевской волей.

— Изабелла — одна из богатейших наследниц в стране. Как и ты, мое дитя. В конце концов, ваш отец — великий граф Уорик. Большинство молодых людей прельстились бы этим, однако ее помолвка с Георгом особенно приемлема. Изабелла и он увлеклись друг другом с первого взгляда, поэтому они идеальная пара. Только о помолвке нужно пока молчать.

Мать вздохнула. Явно задумалась, много ли нужно мне .открывать. Я казалась старше своих лет и, хотя вела уединенную жизнь в Миддлхеме, будучи дочерью своего отца, знала о происходящем в стране.

Потом она заговорила снова:

— Знаешь, Вудвиллы прибрали двор к рукам... более или менее. Их очень много. Может, ваш отец даже примирился бы с королевой, не приведи она своих многочисленных родственников к власти над всем. Изабелла, как я уже сказала, богатая наследница. Вполне может статься, что кто-то из Вудвиллов захочет ее руки, а королева выманит у короля разрешение на их брак.

— Вопреки желанию его брата?

— Королева умеет добиваться своего. Но хватит об этом. Достаточно того, что ваш отец и я не хотим до поры до времени разговоров об этом намечаемом браке. Помешать ему может еще одна причина. Между Изабеллой и Георгом существует кровное родство, поэтому нам потребуется разрешение римского папы.

— Я об этом не думала. Мать улыбнулась.

— Главное я тебе сказала. Не говори о помолвке никому. Пока что это тайна. Изабелла поступила очень неосторожно, сказав тебе, дорогое дитя, но она была очень счастлива. Поэтому... давай радоваться вместе с ней, молиться, чтобы все было хорошо, и чтобы она вскоре стала счастливой супругой Георга. Понимаешь?

— Да, миледи, — кротко ответила я.

В Миддлхем приехал дядя Георг, архиепископ Йоркский. Самый влиятельный из отцовских братьев, он целеустремленно добивался усиления нашего рода, поэтому действовал в тесной близости с моим отцом.

Дядя Джон, недавно очень обеспокоенный отношениями моего отца с Эдуардом, разрывался между верностью короне и семейству, Дядя Георг нет. Он всецело стоял за восстановление могущества Невиллов.

Будучи архиепископом и канцлером, дядя Георг обладал очень большой властью, его приглашение в Миддлхем имело определенную цель. Тогда я не знала какую, однако впоследствии выяснила, что приехал он поговорить о разрешении из Рима на брак Кларенса с Изабеллой.

В Риме у дяди было две заботы: разрешение и надежда получить кардинальскую шапку. И то, и другое вряд ли бы понравилось королю, поэтому и хранилось от него в тайне.

Пока дядя находился в Миддлхеме, он, отец и Кларенс часто уединялись.

Я слегка беспокоилась. Невольно задавалась вопросом, как отнесся бы к происходящему Ричард. И не сомневалась, что осуждающе, поскольку все трое действовали не в согласии с его братом Эдуардом.

А Изабеллу оно приводило в восторг. Я не знала толком, влюблена ли она в Кларенса или

радуется перспективе блестящего замужества. Правда, Георг и она казались очень счастливыми вместе, однако при всем обаянии Кларенса я почему-то не совсем доверяла ему и задумывалась, насколько глубоки его чувства.

Во время дядиного визита велось много разговоров о влиянии Вудвиллов при дворе. Кларенс, менее сдержанный, чем отец с дядей, сказал Изабелле, а та мне — главная беда с родственниками королевы заключалась в том, что они льстили королю и соглашались с каждым его словом. Эдуарду это нравилось. Так ему жилось легче. А когда эта женщина обращалась то с одной, то с другой просьбой... проще всего было их удовлетворить.

— Король, по словам Георга, изменяет королеве, — сказала Изабелла. — Она это знает, но ни разу его не упрекнула. Словно так и должно быть. Я заявила Георгу, что не буду такой, и ему придется быть мне верным мужем. Он говорит, Елизавета очень расчетлива. Думает только о том, чтобы нарожать детей, добиться для своей родни высоких постов и выгодных браков. Сказала, что подумает о партиях для него и для меня... то есть мы должны будем сочетаться не друг с другом, а с кем-то из Вудвиллов. Георг говорит, это смешно, мы с ним поженимся, и ничто не сможет нам помешать.

— Изабелла, — воскликнула я, — надеюсь, у вас все будет хорошо!

— Будет, конечно. Отец об этом позаботится. Вспоминая то время, я могу проследить, как

мы шаг за шагом близились к беде.

Теперь все мне видится гораздо яснее, и поэтому я не могу винить отца. Он трудился изо всех сил, чтобы достичь власти, но просто-напросто ошибся в оценке своей марионетки. Не понял натуры Эдуарда, а это было необходимо для осуществления его планов. Он видел в короле юного, легкомысленного любителя развлечений и роскоши — и это соответствовало истине, однако не исчерпывало его сущности.

Эдуард с самого начала был исполнен решимости взойти на трон и никому не уступать. Этого мой отец не понял. Эдуард обладал воинским талантом и не терпел поражений на поле боя. Избегал конфликтов, не отличался мстительностью, склонен был прощать врагов и не таить ни на кого злобы. Это в определенном смысле усиливало его еще больше. Знал, чем обязан моему отцу, понимал, что тот может стать опасным врагом, но править хотел по своей, а не по чужой воле. Когда Уорик помогал ему добиться короны, он слушал своего наставника-графа и повиновался ему, понимая, что граф может возвести его на трон или низвергнуть. Но когда получил корону, то решил показать всем, что он король.

Думаю, дела обстояли именно так, и кто бы мог упрекнуть Эдуарда? Мой отец согласился признать его королем, трудиться для него и служить ему. Ссору из-за королевского брака можно было б забыть, и король не держал бы на него зла. Они могли вернуться к прежним отношениям и оказывать друг другу неоценимую помощь. Примирению мешала только отцовская гордость.

Между ними существовало разногласие по поводу внешней политики. Французский король заигрывал с моим отцом, считая его истинным правителем Англии. В начале царствования Эдуарда так оно и было. Дружбой с Францией отец

очень дорожил. Правящие дома Франции и Бургундии много лет враждовали; и французы, и бургундцы, пристально следившие за английскими делами, знали об охлаждении между королем и графом Уориком. Поэтому Бургундия решила заигрывать с Эдуардом.

Эдуард значительно повзрослел с тех пор, как взошел на трон, и явно понимал, что могущество моего отца усиливается благодаря французской поддержке. Он предоставил отцу возможность уладить их ссору, но догадывался, что обида его продолжает тлеть и разгорится, когда Уорик окончательно поймет — король больше не намерен идти у кого-то на поводу.

В то время Эдуард вполне мог считать моего отца врагом. А отец был несколько беззаботен — и архиепископ тоже. Когда эмиссар папы приехал в Англию, то не явился ко двору, как полагалось, а отправился прямо в Мур в Хертфордшире, где находилась резиденция архиепископа южной Англии.

Королю, естественно, захотелось узнать, что за дела у архиепископа с Римом, и, должно быть, он выяснил, что мой дядя добивается не только кардинальской шапки, но и разрешения на брак Георга с Изабеллой.

Очевидно, это насторожило Эдуарда, потому что ни того, ни другого он не хотел.

Бедная Изабелла! Я радовалась, что она не знает обо всех препонах, воздвигнутых на ее пути. В своем блаженном счастье моя сестра не могла понять, что является всего-навсего пешкой в чужой игре.

Отец сумел убедить короля, что должен принять приглашение к французскому двору.

Я помню, как он отъезжал во главе кавалькады, помню возгласы: «Уорик!», «Да здравствует граф!» Нас они очень ободряли. Нам верилось, что он могущественнее короля, что Эдуард должен вскоре это понять, и все пойдет по-прежнему.

К несчастью, едва отец уехал, прибыли послы от герцога Бургундского. При дворе их великолепно приняли, устраивали пиры и турниры, дабы показать, как они желанны. Такое положение требовало внимания моего отца, а его как назло не было в Англии.

Откуда же мы, находясь в Миддлхеме, могли знать, что эти события переменят нашу жизнь?

До нас доходили кой-какие слухи, и мы знали, что положение создалось странное — король в Англии тепло принимал бургундцев, а отца тем временем чествовал во Франции враг Бургундского герцога.

Приезжающие в Миддлхем рассказывали, что Вудвиллы демонстрируют гостям из Бургундии свое влияние при дворе, а те — дружбу с этой могущественной семьей выскочек. Король тоже проявил расположение к бургундцам, пригласив их на открытие парламентской сессии.

Мать ничего не говорила, но я знала, что она беспокоится.

— Чего волноваться из-за этих бургундцев? — заявила Изабелла. — Мы с Георгом поженимся, как только получим разрешение. А потом уже ничто не сможет нас разлучить.

— Думаешь, его добиться будет легко? — спросила я.

— Конечно.

— По-моему, мать беспокоит, что бургундские послы находятся при дворе, а отец гостит у

французского короля, враждующего с Бургундией.

— Что ты об этом знаешь?

— Очень мало. А ты?

— Я знаю, что выйду за Георга, а все остальное меня не волнует.

Я хорошо знала Изабеллу и понимала — она не хочет думать об этих конфликтах, поскольку в глубине души сознает, что участь зависит не от нее самой и даже не от Георга, а от короля и отца.

Затем произошло весьма неприятное событие. Возможно, будь отец в Англии, этого бы не случилось. Дядя Георг, хоть и был твердо настроен сражаться за положение нашего семейства, не знал, как это делать. О случившемся мы узнали от гостя.

То был какой-то дальний наш родственник, приехавший сообщить матери новость и, видимо, заверить ее, что даже самые незначительные из них помнят о своей принадлежности к дому Невиллов.

Мать послала за едой и питьем для него, но он, не дожидаясь, пока их принесут, выпалил:

— Миледи, архиепископ Йоркский уже не канцлер.

— Что? — воскликнула мать. И так побледнела, что я испугалась, как бы она не упала в обморок.

— Архиепископ, узнав, что бургундцы будут присутствовать на открытии парламентской сессии, сообщил, что заболел и не сможет выступить с речью.

— Но ведь это его обязанность, — промямлила мать. — Хотя... раз он заболел...

— Миледи, король не поверил в его болезнь и увидел в отказе оскорбление Бургундии.

Мать схватилась за голову.

— И... значит, король забрал у него большую государственную печать?

— Да. Милорд Херберт поехал вместе с королем во дворец архиепископа и потребовал ее.

— Граф... очень разгневается.

— Да, миледи.

— А что с печатью?

— Ее вручили епископу Батскому и Уэльскому.

— Больше ничего не случилось?

— Миледи, вполне достаточно и этого.

— Что это означает? — спросила я потом у матери.

— Пренебрежение к нашему семейству.

— Будь отец здесь...

— Не знаю, что он мог бы поделать. Король снова показывает, что намерен поступать по-своему.

— Но отнять у дяди Георга должность канцлера...

— Ваш отец пожалеет, что уехал.

Изабелла помалкивала. Я знала, что она думает, как это событие скажется на разрешении от папы.

Думаю, эта история ярче всего показала нам, что отец уже не самый могущественный человек в Англии.

Обхаживание бургундцев резко прекратилось, когда в Англию пришла весть о смерти герцога Филиппа, и они собрались уезжать. Наследовал Филиппу сын Карл, и теперь его намечаемый брак с Маргаритой Йоркской становился еще более желанным.

Отец вернулся из Франции.

В Миддлхеме мы не без трепета ждали, что произойдет дальше. Матери хотелось жить в Уорик-корте, поближе к центру событий. А так нам приходилось подолгу ждать весьма неутешительных новостей.

Отец приехал в Миддлхем не сразу, и, когда появился, всем бросилась в глаза его сдерживаемая ярость; в окружении семьи он дал ей волю.

— Король принял сторону бургундцев! Теперь он будет врагом Франции. Все, над чем я трудился, отвергнуто по наущению этих предателей.

Мы понимали, что предатели — это Вудвиллы, все беды начались с королевского брака. Если б только они и кончились им. Но королеву окружали, интриганы родственники, решившие править Англией вместо Невиллов.

К несчастью, они преуспевали.

О случившемся я узнала впоследствии. Казалось, сестра короля наверняка станет герцогиней Бургундской. А посольство из Франции было встречено весьма холодно.

— Никто не стал встречать его, — сказал отец, — кроме Кларенса и меня! Кларенс тут был моим союзником.

Изабеллу это обрадовало.

— Как не быть Георгу на стороне отца, — сказала она, — раз он собирается стать его зятем.

Я печально посмотрела на сестру и мысленно взмолилась, чтобы ее не постигло разочарование. Если б что-то воспрепятствовало браку, о котором так мечтала Изабелла, для нее это явилось бы тяжелым ударом.

Отец рассказывал матери:

— Я попросил короля принять послов, он согласился. Неохотно, однако лучше было оказать им прием, чем оскорбить их отказом. Но слушая их, Эдуард выглядел скучающим, рассеянным.

Положение спас Кларенс. Послы нашли его обаятельным, но, конечно же, он не мог загладить впечатление от манер короля. Я извинился перед послами. Сказал, что мне стыдно. И знаешь, что они ответили? «Не расстраивайтесь, милорд граф. Вы будете отомщены».

Мать пыталась успокоить его, но это оказалось ей не по силам.

— Наши враги отняли государственную печать у моего брата, — продолжал отец. — Понимаешь, что это значит? Король встал на сторону бургундцев, притом в то время, когда я находился во Франции.

— Очень жаль, — ответила мать. — Будь ты здесь, этого бы не случилось.

— Это война! — воскликнул отец. — Да, война между Невиллами и Вудвиллами — то есть между Уориком и королем.

Отец редко проводил так много времени дома, но то были дни кипучей деятельности. Постоянно уезжали и приезжали люди. Одним из первых приехал дядя Георг — бывший канцлер, теперь лишь архиепископ Йоркский.

Ярость его не уступала отцовской — правда, сдерживаться ему было труднее. Что отец считал только признаками и намеками, в том архиепископу виделся откровенный удар. Он не мог забыть обиды, которую нанес ему король, приехав во дворец за печатью, и все время думал только о мести.

Еще больше распаляло его гнев прямое оскорбление, полученное от короля. Эдуард, прознав, что мой дядя тайно хлопочет не только о разрешении на брак Георга с Изабеллой, но и об избрании себя кардиналом, выдвинул своего кандидата — Томаса Баурчера, архиепископа Кентерберийского. Особенно невыносимым было то, что Баурчер получил кардинальскую шапку, и король уведомил об этом моего дядю личным посланием.

— Короля надо проучить, — сказал дядя Георг.

— Да, — согласился отец. — Но прежде, чем приниматься за дело, нужно быть полностью уверенными в успехе.

В Миддлхем собирались члены рода Невиллов. Приезжали даже самые незначительные, чтобы заверить отца в своей верности.

Приехал и Кларенс, к моей громадной радости, с младшим братом.

Ричард явно не понимал, в чем тут дело. Брат пригласил его с собой, он думал — это просто дружественный визит к человеку, который, не считая Эдуарда, восхищал его больше, чем кто бы то ни было в Англии.

Сестра, когда мы были вдвоем, сказала мне:

— Они приехали по поводу моего замужества. Король чего доброго попытается помешать ему, потому что находится в ссоре с нашим отцом.

— Изабелла, я надеюсь, до этого не дойдет.

— Смотри, как Эдуард обошелся с дядей Георгом! Мой Георг очень сердит на своего брата. Говорит, Вудвиллы вьют из него веревки. Ну что это за король?

— Думай, что говоришь. Она пожала плечами.

— Георг сказал, что Эдуард недостоин быть королем. Что...

Я отвернулась. Теперь мне стало полностью ясно, что Кларенс очень несдержанный молодой человек.

Мать сказала нам с Изабеллой, когда мы были одни:

— Девочки, я хочу поговорить с вами очень серьезно. Вы знаете, что между королем и нашим семейством возникли нелады. Не слушайте сплетен и не болтайте лишнего. Смотрите, чтобы в ваших словах не усмотрели ничего, похожего на измену.

— Отец хочет воевать с королем? — спросила моя сестра.

— Замолчи! Что за глупость? Нет, конечно. У них просто расхождение во взглядах. Ваш отец, как всегда, самый верный его подданный.

Изабелла поджала губы и улыбнулась. У нее имелись свои догадки, и я видела, что мать очень встревожена.

Изабелла высказывалась очень неосмотрительно, хотелось надеяться, только в разговорах со мной. Георг отличался такой же несдержанностью, если то, что она передавала мне, являлось правдой.

— По словам Георга, Эдуард губит страну, — слышала я от нее. — Проводит время с женщинами... не с королевой... правда, она знает об этом и помалкивает. Лишь бы он позволял ее родственникам занимать лучшие должности в королевстве. Так править государством нельзя. Поэтому... ну... что, если он лишится короны?

— К чему это ты? — воскликнула я.

— Корона может достаться другим.

— То есть...

Изабелла улыбнулась, и я поняла ход ее мыслей. Она видела себя королевой, перед которой

преклоняются подданные мужа. Изабеллой, королевой Англии.

— А ты... что ж, как-никак моя сестра. У Георга есть брат, и ты, кажется, не совсем равнодушна к нему.

— Ричард?

— А что? Наш отец... все Невиллы... и братья бывшего короля... ставшие зятьями отца. Понимаешь...

— Это невозможно.

— А я говорю, возможно... и мы этого добьемся.

— Кто именно?

— Георг... наш отец, — ответила она.

Этот сумасбродный разговор не вызвал у меня особого страха. Я была в том возрасте, когда многие девушки моего положения становились невестами людей, которых в глаза не видели, — однако о муже для меня пока не заходило речи. Раз Изабелла подходила герцогу Кларенсу, я могла подойти Глостеру. В прежнее время, до ссоры нашего отца с королем, возможность этих браков не исключалась. Но теперь, думала я, Ричард вынужден будет жениться по указке Эдуарда. Кларенс тоже.

Мне представился случай поговорить с Ричардом. Чувствовала я себя слегка неловко.

— Что происходит? — спросил он. — Все кажется совершенно другим.

— Случилась неприятность. Ты знаешь, что мой дядя больше не канцлер.

— Да, но изменился твой отец.

— У него много забот.

— Граф неразлучен с моим братом Георгом.

— Так они всегда были добрыми друзьями.

— Я ведь получил воспитание здесь. И чувствую, что граф хочет поговорить со мной. Не знаю, о чем.

— Видимо, намерен объяснить свою точку зрения.

— На что?

— Ты знаешь, что отношения между моим отцом и королем с некоторого времени изменились.

— То есть с женитьбы моего брата. Я знаю, твоему отцу не понравился его выбор. Но мужчина — тем более король — должен сам решать, на ком ему жениться.

— Положение короля очень ответственное.

— Конечно, однако подданные не должны выказывать недовольства его выбором.

Ричард неизменно принимал сторону Эдуарда. Он мог намекнуть, что предпочел бы видеть его женатым более удачно, что осуждает способ, которым Вудвиллы захватывают власть, но раз то, что они имеют, дал им его брат — так тому и быть.

Я поняла, что не могу сказать Ричарду о своих страхах, и попыталась уверить себя в их беспочвенности.

Тему эту я больше не затрагивала и старалась держаться как в те дни, когда мой отец и король были друзьями.

Вскоре после нашего разговора приехали с группой тяжело вооруженных всадников члены королевской свиты.

Они объявили, что должны сопровождать герцога Кларенса и Глостера к королю, пожелавшему их видеть.

Кларенс заколебался и хотел не ехать, но по совету моего отца отправился в путь вместе с братом.

Их отъезд очень расстроил Изабеллу. Она закрылась у себя в комнате, и, войдя к ней, я застала ее горько плачущей.

— Понимаешь, что это значит? — спросила она. — Король узнал, что мы хотим пожениться. Анна, он хочет воспрепятствовать этому.

— Может, согласится, когда придет решение из Рима.

Изабелла не слушала никаких утешений. Она была уверена — этот внезапный, настоятельный вызов означает, что король прослышал о приготовлениях к браку и решил положить им конец.

Кларенс вернулся через месяц с лишним. Вид у него был решительный, серьезный. Наш отец приветствовал его, будто родного сына, а затем повел к себе в покои. Там у них состоялся долгий разговор.

Изабелла в конце концов узнала, что произошло, и поведала мне.

Она заметно повеселела. Сказала, что была права. Король и вправду хотел запретить брак, но ее доблестный верный жених решил, если потребуется, не считаться с Эдуардом.

— Георг достоин всяческого восхищения, — объявила моя сестра. — Он меня очень любит. Говорит, что и двадцать королей не смогли бы разлучить нас. Нам нужно только это проклятое разрешение от папы. Без него брак могут счесть недействительным. Слушай, что произошло.

И стала рассказывать:

— У твоего бедняжки Ричарда душа ушла в пятки, он думал, что Эдуард сердится на него. А Георга это ничуть не волновало. Но Ричард оказался прав. Король сердился. Он потребовал их обоих к себе и пожелал узнать, почему они покинули двор без его разрешения. Кто внушил им эту мысль и все такое прочее. Оба ответили, что никто не внушал. Они сами решили нанести визит старому другу. Тогда Эдуард задал вопрос: «Кто-нибудь из вас подумывал жениться на одной из дочерей Уорика?» И напомнил, что они не могут вступать в брак без его согласия. Ричард промолчал, но Георг не позволил запугать себя. И спросил, почему бы ему не жениться на дочери графа? Я лучшая невеста в Англии! Эдуард вышел из себя, что случается редко. Обычно он с улыбкой отмахивается от щекотливых дел. А тут посадил Георга с Ричардом под стражу. Правда, ненадолго. Вскоре он выпустил их и весело разговаривал с ними. Однако, по словам Георга, совершенно серьезно внушал обоим, что жениться без его согласия они не вправе.

— Изабелла, что же теперь будет?

— Георг сказал, что как только придет разрешение из Рима, мы обвенчаемся, невзирая на короля.

— Это может вызвать серьезные неприятности. — Отец хочет, чтобы мы поступили так.

— Приходило ли тебе в голову, что былого могущества у отца уже нет?

— Не говори так об отце. Это предательство.

— Это правда.

Сестра рассмеялась надо мной.

— Не знаю, как ты, а я не побоюсь выйти замуж без королевского согласия.

— Изабелла, — сказала я, — надеюсь, до этого не дойдет.

— Могу сказать тебе вот что, — ответила она. — Ричарда мы видели в последний раз. Георг говорит, он предан Эдуарду. И ничего не сделает без королевского одобрения. Поэтому в Миддлхем больше не пожалует.

— Знаю.

— Георг совсем не такой! Он смел, предприимчив. И, если что задумает, ему никто не сможет помешать, а он твердо решил жениться на мне.

Я видела выражение глаз Георга и боялась, что решил он отнюдь не только жениться на Изабелле.

 

БРАКОСОЧЕТАНИЕ ИЗАБЕЛЛЫ

Мрак сгущался. Мать пребывала в постоянном страхе; я разделяла ее чувства.

Изабелла, казалось мне, жила в мире грез. Георг часто бывал с ней. Они болтали, смеялись, устраивали верховые прогулки и строили планы на будущее. Я задавалась вопросом: Изабеллу любит Кларенс или ее богатство и то, что мог сделать для него наш отец? Меня слегка отрезвило воспоминание, что я тоже состоятельная наследница. Отец был, наверно, богатейшим человеком в стране, кому, кроме дочерей, он мог завещать свое богатство? Однако же Ричард не искал моей руки. Для него на первом месте была верность брату.

Однажды в замок явились стражники. При вести, что они приехали доставить графа к королю, нас всех сковал страх. Против отца были выдвинуты какие-то обвинения, и ему предстояло ответить на них.

Отец вышел из себя. Это было величайшей обидой. Он пожелал узнать, в чем его обвиняют.

Ему ответили, что, когда армия штурмовала один из ланкастерских замков, в плен был взят некий человек и, видимо, со страху заявил, что граф Уорик собирается низложить Эдуарда и снова возвести на трон Генриха.

В то время это обвинение было абсурдным, отец хоть и решил не оказывать больше Эдуарду поддержки, но восстанавливать Генриха на престоле не собирался, тогда бы ему пришлось соперничать с Маргаритой Анжуйской, более неподатливой, чем Эдуард.

Тут до меня дошло, что в глубине души он лелеет мысль заменить Эдуарда герцогом Кларенсом, своим будущим зятем.

Однако план этот находился на ранней стадии, и несправедливое обвинение разъярило отца. Вспоминая те дни, я поражаюсь, каким Эдуард был добродушным. Думаю, он мог бы арестовать моего отца, хотя при отцовском могуществе — особенно на Севере — это могло вызвать гражданскую войну; однако, как всегда, король сам сделал шаг к примирению.

Узнав, что отец ехать отказался, Эдуард отправил к нему уже на сей раз посыльного. Не будет ли граф Уорик добр встретиться со своим обвинителем, дабы убедить тех, кто по невежеству может верить порочащим его слухам, в их совершенной ложности?

На эту просьбу отец любезно согласился. При встрече он полностью посрамил своего обвинителя, и стало казаться, что их с Эдуардом отношения наладились.

Это впечатление окрепло, когда отец согласился сопровождать сестру короля Маргариту в Бургундию, где ей предстояло выйти за Карла, ставшего после смерти Филиппа герцогом Бургундским.

Нам рассказывали об этом церемониальном путешествии. Лондонцы восторженно приветствовали процессию, так как во главе ее находился мой отец, и решили, что между ним и королем воцарился мир.

Мать, видимо, надеялась на их полное примирение. Ей было понятно лучше, чем нам, что означает разрыв Эдуарда с Уориком; она повидала достаточно войн и еженощно молилась о сохранении мира.

Молитвы ее оказались тщетными!

Отец вернулся из Бургундии преисполненным планов.

Я выслушала рассказ матери о свадьбе Маргариты и поняла, что отец принимал там любезный вид, но доволен отнюдь не был.

Отец стоял за дружбу с Францией. Его добрые отношения с Карлом Бургундским не могли понравиться Людовику, а, реши он низложить Эдуарда, без французской помощи было бы не обойтись.

Мы жадно слушали, что мать рассказывала о свадебных торжествах — со слов отца, разумеется. О том, что пиршества длились несколько дней. Но больше всего нас заинтересовал большой пожар в замке возле Брюгге, где новая герцогиня с мужем едва не сгорели до смерти на супружеском ложе. Совершил поджог, должно быть, какой-то неизвестный враг.

— Я очень рада, что ваш отец непричастен к тому пожару, — сказала мать.

Зато он был причастен к другим делам.

В Миддлхем приехал Кларенс. Изабелла очень обрадовалась этому, правда, слегка дулась из-за того, что он проводил много времени с отцом. Затем появился еще один гость, наш дядя Георг. Изабелла прямо-таки ликовала. И вскоре поведала мне почему. Она просто не могла хранить что-то в тайне, хотя, думаю, в данном случае от нее это требовалось.

— Дядя Георг получил разрешение из Рима. Теперь нам ничто не мешает пожениться.

— Вы не получили королевского согласия, — напомнила я.

Изабелла щелкнула пальцами — этот жест она переняла у Кларенса. Вид у нее был самодовольный.

— Зачем оно нам?

И загадочно улыбнулась. Мне стало любопытно, что это могло означать.

Мы готовились к отъезду в Кале. Отец, начальник этого города, хотел проверить его обороноспособность. Повод был совершенно законный. А почему бы ему не поехать с семьей? Мужчинам приятно находиться в окружении семьи, а отцу приходилось очень часто ее покидать.

С нами, явно неспроста, ехал дядя Георг.

Мы радовались перспективе такого путешествия, но побаивались плавания через пролив.

По пути на юг мы старались привлекать как можно меньше внимания, останавливались в замках — у отцовских друзей, разумеется. Отец постоянно закрывался с ними и вел очень серьезные разговоры.

Со временем мы переправились через Ла-Манш, к нашему облегчению, довольно спокойный, и приехали — не особенно разбитыми — в Кале. Я бывала там еще совсем маленькой, и больше всего мне запомнился маяк Тур де Гет. Мы увидели его, приближаясь к берегу.

Встретили нас в Кале радушно. Хоть город и был хорошо укреплен — известный как Ворота на Континент, он имеет громадное значение для Англии, — жители слегка опасались войны с французами. Осада — одна из самых неприятных сторон войны; и приезд могучего графа Уорика с проверкой обороноспособности успокоил людей.

Мы разместились в замке и стали готовиться к бракосочетанию Изабеллы с герцогом Кларенсом.

В приготовлениях этих чувствовалось беспокойство. Его замечала даже я, несмотря на возраст. Много думала о Ричарде, воспоминания о нашей дружбе печалили меня. Разногласия между королем и моим отцом усиливались с каждой неделей. Мне придется быть на стороне отца, Ричарду на стороне Эдуарда. И мы окажемся врагами. Гражданская война нередко превращает друзей в противников.

Я старалась разделять восторг Изабеллы. Она выходила за любимого человека — редкий случай для девушек нашего положения, так что тут было чему радоваться. Но радость оказалась не безоблачной. Изабелла в своем ликовании пролила немного света на отцовские намерения.

Сестра моя много тараторила о своем свадебном платье, об увеселениях, которые последуют за церемонией.

— После нее, — сказала она, — я стану герцогиней Кларенс... супругой королевского брата!

— Изабелла, надеюсь, все будет хорошо, — сказала я.

— Конечно, будет.— Тебе пришлось проделать немалый путь, чтобы выйти замуж.

Она рассмеялась.

— Замечательное было приключение, разве нет? Скажу тебе еще кое-что. Я буду больше чем супругой королевского брата.

— Это как?

Изабелла улыбнулась мне, затем поджала губы, словно храня тайну.

Я притворилась безразличной, зная по опыту, что так проще всего развязать ей язык.

— Я могу стать королевой Англии.

— А я архангелом Гавриилом.

— Не кощунствуй! — строго сказала моя сестра, в ее устах это звучало смехотворно.

Я по-прежнему изображала безразличие, и она не выдержала:

— Кажется, Эдуард не вправе носить корону.

— Почему? Он старший сын герцога Йоркского, а притязания Йорков на трон вполне...

— Знаю, знаю. Люди думают так. — Она придвинулась ко мне и прошептала: — Кое-кто говорит, что Эдуард не сын герцога Йоркского.

— Но ведь его мать... герцогиня...

— Женщины не всегда рожают детей от мужа.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Поговаривают, что герцог воевал, а герцогиня заводила... друзей. Один из них и стал отцом Эдуарда.

Я изумленно раскрыла рот.

— Не может быть.

— Как это — не может? Что ты знаешь об этом? Может... и есть.

— Сесили, герцогиня Йоркская... очень благородна. Ее прозвали Гордой Сис. И она тетка нашего отца.

— При чем тут это? Говорю тебе, Эдуард не сын герцога. Поэтому не имеет права на трон... а Георг имеет.

— Что говорит отец?

— Он считает — Георг должен стать королем. Я уставилась на Изабеллу. Такого не могло быть. Кларенс, должно быть, выдумал эту историю в надежде взойти на престол.

— Откуда ты можешь все это знать? — спросила я.

— Так сказала сама Гордая Сис.

— Когда?..

— После того, как Эдуард женился на Елизавете Вудвилл. Она очень рассердилась, что он уронил свое достоинство. И сказала: «Меня это не удивляет. Ты не король. Не сын своего отца».

— Почему же никто не знал об этом раньше?

— Потому что эта история замалчивалась.

— Тогда зачем теперь вытаскивать ее на свет? –– Рано или поздно такие вещи становятся известны.

— Это совершенная ерунда. Никто не поверит подобному о герцогине Йоркской.

— Еще как поверят. Герцог часто уезжал на войну. Ты ничего в этом не понимаешь. А люди постарше поймут.

— Поверит лишь тот, кто хочет верить.

Я с ужасом поняла, что существует заговор и наш отец участвует в нем.

Через несколько дней дядя Георг, архиепископ Йоркский, совершил брачную церемонию, и моя сестра Изабелла стала герцогиней Кларенс.

Мать тревожилась все сильнее. Я хотела, чтобы она поделилась со мной своими страхами. Изабелла была счастливой новобрачной, а Кларенс так важничал, словно уже стал королем. И начинал мне все больше не нравиться. Правда, он был красивым и общительным. Обаятельным, как Эдуард, но лишенным его доброты. Хоть об Эдуарде говорили, что он распутен и потакает своим слабостям, ему была присуща врожденная благожелательность, искать хотя бы следов которой у Кларенса не имело смысла. Ричард совершенно не походил на обоих братьев. Но зато таких, как он, на свете больше не было.

Положение становилось опасным. Попытка свергнуть одного короля и возвести на трон другого неминуемо означала гражданскую войну. Война уже велась между Ланкастерами и Йорка-ми, правда, с перерывами, но угроза ее постоянно довлела над страной. А тут назревала новая. Отец колебался. Он был слишком расчетлив, чтобы безрассудно ринуться в нее, как того явно хотелось Кларенсу, одержимому мыслью отнять у брата корону и водрузить на свою легкомысленную голову. Считал ли отец, что сможет руководить Кларенсом? Королевский брак показал, что Эдуард вышел у него из повиновения. Оказался бы Кларенс более податливым?

Я хотела поговорить об этом с матерью, так как пребывала в полном неведении. И однажды спросила ее:

— Известно королю, что брат его женился на Изабелле?

— Видимо, уже да.

— Миледи, что он сделает... что скажет?

— Это я и сама хотела бы знать.

— Мы вернемся домой?

— Поживем — увидим.

— А король будет очень сердит на отца?

— Твой отец очень сердит на короля уже давно.

— Будут они... воевать?

— Надеюсь, что нет... молюсь об этом. Потом, отбросив свою сдержанность, она притянула меня к себе и крепко обняла:

— Не представляю, детка, что будет с нами.

Из Англии пришла весть, что на Севере начались волнения. Все знали, что раздор между королем и графом Уориком нарастает. Север стоял за Уорика, и там всегда хватало людей, рвущихся в бой.

Я не однажды задумывалась, почему люди так стремятся на войну, зачастую несущую очень многим нужду и горе. Не потому ли, что живется им очень скучно, а война служит для них развлечением? К тому же для грубой солдатни открывается возможность пограбить. Так или иначе, некоторым северянам ждать стало невмоготу, и, определенно считая, что граф Уорик их поддержит, они решили начать без него. Первым выступил Робин из Холдернесса. Имя это было ненастоящим, но предводители восстаний любили называть себя так в честь Робин Гуда. Оно содержало в себе намек, что цель восстания — грабеж богатых ради помощи бедным.

По иронии судьбы этот мятеж подавил мой дядя Джон, граф Нортумберленд. Он с самого начала твердо поддерживал короля. Несчастный Робин из Холдернесса поплатился головой за нетерпение и безрассудство.

Однако, едва казнили этого Робина, восстал другой, более грозный Робин из Редсдейла. Мы сперва не знали, кто он такой. Целью восстания провозглашался протест против непосильных налогов и засилья Вудвиллов, стремящихся не к благу страны, а к власти и богатству.

Судя по доходившим до нас известиям, эти восстания не особенно беспокоили Эдуарда. Во время его правления страна знала лишь недолгие периоды мира, и он постоянно выказывал себя способным покончить с беспорядками.

Эдуард беззаботно отправился на Север в полной уверенности, что этот новый Робин вскоре подвергнется участи первого.

Затем пришла неприятная весть. Робин из Редсдейла оказался сэром Джоном Коньерсом, а Коньерсы представляют собой ветвь — правда, незначительную — дома Невиллов.

Должно быть, разоблачение потрясло страну. Отец был к такому не готов, но решение он принял быстро.

Надо вернуться в Англию.

Мать, Изабелла и я поехали в замок Уориков, а отец со своими приверженцами и герцогом Кларенсом отправился в Лондон.

Мы жили как в тумане, не зная, что происходит. Изабелла горестно жаловалась, что ее почти сразу же после свадьбы разлучили с мужем и она не может понять зачем.

Никто из нас не знал, что это означало, но до нас дошла весть, что отца и Кларенса лондонцы встретили тепло. Все решили, что они вернулись из-за волнений на Севере, и теперь король с графом Уориком быстро положат им конец. Люди, конечно, не имели понятия, до чего глубоки разногласия у моего отца с Эдуардом.

Мы, однако же, занимались обустройством на новом месте, и вскоре Изабелла объявила, что ждет ребенка.

Ее это очень радовало, но вместе с тем слегка пугало.

— Георг хочет сына, — сказала она. — Их у нас наверняка будет много. Смотри! Мы едва успели пожениться, и вот я уже в положении.

Мать пришла в восторг, и почти все разговоры у нас велись о будущем ребенке.

Изабеллу радовала вся эта суета, очевидно, умерявшая боль разлуки с мужем.

В те дни я нередко задумывалась о том, что происходит, помирится ли король с отцом и Кларенсом, подавлено ли восстание на Севере. К нам изредка приезжали гости и сообщали кой-какие новости.

Мы позволили себе решить, что отношения между королем и нашим семейством наладились. Конечно, женитьба Георга не радовала короля, поскольку он запрещал ее, но Сделанного не вернешь, а король не отличался злопамятностью, он был, очевидно, самым добродушным человеком в Англии, поэтому мысль, что все пошло на лад, не была лишена оснований. А нам хотелось в это верить.

Беременность Изабеллы становилась уже заметна. Мать не спускала глаз со служанок, и мы все шили одежду для младенца. Выслушивали рассказы о том, как моя сестра и я появились на свет, каким это было счастьем, потому что самая большая радость для женщины — это рождение ребенка.

То было приятное, безмятежное времяпровождение, находившаяся в центре внимания Изабелла упивалась им.

Затем до нас дошли тревожные вести. Робин из Редсдейла оказался серьезным вождем. Его окружали решительные люди. Мы с изумлением узнали, что все предводители восставших связаны с домом Невиллов. И сэр Генри Фицхью, племянник моего отца, и его двоюродный брат Генри Невилл, и сам Робин, сэр Джон Коньерс, женившийся на одной из девушек нашего рода. Недовольство их заключалось главным образом в том, что Король отнял власть у знатных лордов и отдал ничтожным Вудвиллам, стремящимся править в ущерб стране.

Изабелла не желала думать ни о чем, могущем нарушить ее покой. И не сомневалась, что король благосклонно отнесется к женитьбе своего брата на ней. Она принесла мужу огромное состояние. Как может Эдуард жаловаться, что дочь Уорика не ровня Георгу, если сам опрометчиво женился на женщине, не обладающей ни богатством, ни знатностью?

Моя сестра со дня на день ждала возвращения Кларенса. Ей хотелось поговорить с ним о ребенке.

Шли недели, мы стали ощущать себя в безопасности, потом однажды в замок приехала группа вооруженных людей, сторонников Уорика, их эмблема зазубренного жезла бросалась в глаза. Было ясно, что они едут присоединиться к отцовской армии.

Во время ужина за большим столом мать, Изабелла и я узнали о происходящем.

Нас это потрясло, так как мы поняли, что отец ведет войну против короля.

— Миледи, в бою при Эджкоте графа Пемброка взяли в плен, — сказал командир. — Милорда Уорика там не было, но мы встретились потом с победителями в Нортхемптоне. По приказу вашего мужа его обезглавили.

— Кого? — еле слышно спросила мать.

— Графа Пемброка, миледи, и граф Девон тоже расстался с жизнью.

Мать пришла в ужас. Она знала, что отец ненавидел этих людей. Они были его врагами, явными сторонниками Вудвиллов, членами клики, окружавшей короля и препятствующей влиянию Уорика.

Однако нас ждало еще большее потрясение.

— Так пришел конец Пемброку и его брату, — продолжал командир. — Однако самыми значительными пленниками оказались лорд Риверс и его сын сэр Джон Вудвилл. Их обоих отвезли в Уэльс и казнили в Кенилворте.

— Отца и брата королевы! — воскликнула в испуге мать. — По приказу графа!

— Война идет из-за Вудвиллов, миледи. Это большой успех!

Я редко видела мать такой расстроенной, хоть она и старалась не показать этого гостям.

Меня очень беспокоило ее состояние, и, когда она удалилась ко сну, я отправилась к ней. Мать стояла на коленях в молитве, я замерла, глядя на нее.

Она заметила, как я вошла, но не подала виду. Потом повернулась и спросила:

— Анна, дочка, что ты здесь делаешь?

— Миледи, вы очень огорчены, и я хотела побыть с вами.

Мать поднялась, и я подбежала к ней. Она обняла меня и прижала к себе.

— Мне страшно, Анна. Что все это значит?

— Это значит, — неторопливо ответила я, — что отец воюет с королем.— Тех людей казнили по его приказу. А королева жестока. И любит своих родных. Всеми силами содействовала их возвышению. Она уничтожит тех, кто встанет на ее пути... но для своих кровных ничего не пожалеет. А тут казнены ее отец... брат...

— Миледи, я думаю, она станет мстить.

— Что будет с нами? Моя милая дочка, что будет со всеми?

— Отец очень силен, миледи. Он победит всех наших врагов.

— Ты права, детка. Помолимся вместе.

События приняли драматический оборот, и я больше не смотрела на них со стороны.

Этот перелом наступил в тот день, когда я увидела с башни едущий вдали отряд всадников. Они явно держали путь к замку. Я побежала вниз сказать матери.

Мать уже знала.

— Возвращается ваш отец, — сказала она. Мы находились во дворе, когда отец въехал вместе с рослым, величественным человеком. Я уставилась на отцовского спутника, не веря своим глазам. Таким высоким, внушительным мог быть только король.

Он слез с коня, отец тоже. Мать хотела опуститься на колени, но Эдуард взял ее за плечо и поцеловал в щеку.

— Милорд... — начала было мать.

— Король приехал погостить у нас, — сказал отец.

Тот улыбнулся и произнес, что рад видеть прекрасную графиню с ее очаровательной дочерью.

— Я не вижу своей дорогой невестки.

— Она беременна, милорд, отдыхает. Король приподнял брови.

— Какая приятная новость! Мой брат поистине счастливый человек.

Приготовления к встрече уже шли вовсю. Едва показывались гости, слуги всегда немедленно принимались за дело.

Отец повел короля в холл. Было ясно, что происходит нечто странное. Вид у отца был несколько торжествующий. И куда подевалась королевская свита? Но король приветливо улыбался, словно в этом не было ничего необычного.

Одна комната в замке предназначалась для почетных гостей, и ее отвели королю. Повсюду царило волнение, неизменно порождаемое королевскими визитами; но этот визит был необычным. Почему нас не предупредили?

И лишь через несколько дней мы догадались, что король был отцовым пленником.

Нас это ошеломило. Мы блуждали в потемках, строили догадки, и только много времени спустя я узнала от Ричарда, что произошло. Хотя много воды утекло уже с тех пор, Ричард все же говорил об этом с большой обидой.

Король двигался на Север с целью подавить восстание, когда пришла весть о поражении при Эджкоте; из армии началось массовое дезертирство, и в конце концов король остался лишь с кучкой близких людей — среди них был и Ричард.

К ним в Олни приехал Георг Невилл.

— Не как архиепископ, — рассказывал Ричард, — а в доспехах. Меня это встревожило. Я знал, что Кларенс состоит в заговоре с твоим отцом с тех пор, как женился на Изабелле. Мне казалось, он замыслил против Эдуарда недоброе, так как всегда завидовал ему, злился, что Эдуард старше его и умнее. Невилл держался с королем очень почтительно. Предложил поехать с ним к его брату в Ковентри, так как граф Уорик беспокоится о безопасности короля.

Эдуард спросил: «Почему граф так печется о моей безопасности, если совсем недавно сражался против меня?» — «Не против вас, милорд, — ответил Георг Невилл, — а против тех, кто хочет погубить государство». Я так рассердился, что крикнул брату: «Не слушай этого человека!» Но ты ведь знаешь, как незлопамятен Эдуард. Если у него есть недостаток, то это готовность прощать врагов и верить о них самому лучшему. Он взял меня за плечо и сказал: «Мы у них в руках, брат. Пока что». Затем обратился к архиепископу: «Видите, я ваш пленник. Чего вы от меня хотите?» — «Чтобы вы поехали со мной к моему брату», — ответил тот. И мы отправились к графу Уорику.

Я сказала Ричарду, как опечалилась, услышав искаженную версию этого события. Мысль, что дружбе наших семейств пришел конец, разрушила мне сердце.

— Я был при встрече короля с Уориком, — продолжал Ричард. — Думаю, твой отец чувствовал себя более неловко, чем мой брат. Граф уверял Эдуарда, что не желает ему зла и держит в плену ради его же безопасности. Это было неправдой. Граф не простил моему брату женитьбы на королеве. Многие из нас считали этот брак ошибкой. Но Эдуард импульсивен в своих чувствах. Он любит бескорыстно. Полагаю, для него этот брак был хорош, хотя и плох для других.

Виной всему ее жадные родственники. Анна, какие были допущены ошибки! Да, твой отец помог Эдуарду взойти на трон, но Эдуард хочет править сам, а не идти у кого-то на поводу. А твой отец хотел править через короля, которому дал корону. Этим планам суждено было рухнуть.

Как прав был Ричард!

Король оказался очень приятным гостем, даже не верилось, что находится он у нас против своей воли. Слуги наперебой старались привлечь к себе его внимание. Я никогда не видела человека, настолько лишенного надменности и способного держаться с таким царственным видом.

Отец поначалу ликовал в уверенности, что одержал победу. Он показал королю, что тот не способен править без него. Однако вскоре отцовская радость пошла на убыль. Пусть Эдуард был сибаритом, облегчал себе жизнь, закрывая глаза на досадные факты, но его жизнерадостность, его царственная улыбка пленяли людей. Им не хотелось терять своего приветливого короля. В этом и крылась сила Эдуарда. Отец почти десять лет назад возвел его на трон, и за это время он внушил людям любовь к себе. Им был нужен Эдуард, и по всему королевству начались волнения.

Стало известно, что король находится где-то на Севере, в плену у графа Уорика, и для многих это послужило сигналом презреть закон. Начались бесчинства. Отец понял, что короля надо переправить в более надежную крепость.

Тот день, когда Эдуард отправился из замка Уориков в Миддлхем, стал для нас печальным. Как мы скучали по нему. На многих лицах в замке появилась скорбь. Вернулся страх.

Отец уехал с королем, и до нас дошли слухи о новых осложнениях. Сторонники отца, решив, что, раз король находится в плену у графа, война окончена, разъехались по домам, и отец оказался без армии.

— Где король? — спрашивали люди. — Кто правит страной?

Беззаконие ширилось, отец решил показать, что Эдуард по-прежнему король, и разрешил ему торжественно въехать в Йорк, где его радостно встретили.

Ричард рассказывал, что, узнав об этом, он вместе с лордом Гастингсом, своим верным другом, собрал армию и пошел с нею на Йорк; однако, не дойдя до города, они узнали, что Эдуард взял дела в свои руки и объявил о намерении вернуться в Лондон.

Отец понял, что где-то совершил ошибку, и, если попытается удержать короля, против него поднимутся многие.

Прием, оказанный Эдуарду в столице, убедил отца, что его планы рухнули. На поле боя он победил, но победа обернулась поражением.

И тут, должно быть, он осознал, что никогда не сможет подчинить своему влиянию Эдуарда, поэтому остается лишь один выход.

Заменить его на троне Кларенсом.

До родов Изабеллы оставалось чуть больше месяца.

Стоял солнечный апрельский день. Мать заканчивала последние приготовления к родам.

— Дети иногда появляются на свет раньше срока, — сказала она мне. — Очень хорошо, что Изабелла находится со мной. В этих делах я кое-что понимаю.

— Знаю, миледи,— ответила я. — И тоже рада этому. Надеюсь, все хорошо?

— Ты о чем?

— Изабелла стала какой-то апатичной.

— Она устала, дорогая моя. Можешь ты представить себе, что такое вынашивать ребенка?

— Но у нее болезненный вид.

Увидев на лице матери испуганное выражение, я пожалела о своих словах. Мать очень пеклась о нашем здоровье. Сама она была крепкой; ей бы иметь больших здоровых сыновей, а не хрупких дочек. Казалось, ее беспокойство об Изабелле передалось и мне. Но с матерью говорить о своих страхах было нельзя, поэтому я заговорила о них с одной из служанок сестры.

Анкаретта Твинихо мне понравилась сразу же, как только появилась у нас. Это была молодая вдова из Сомерсета. Она недавно лишилась мужа и с радостью покинула деревню, где ее постигла трагедия.

Недолгое время Анкаретта находилась в услужении у королевы, и, думаю, жизнь в замке Уориков ей нравилась больше, чем под началом властной Елизаветы Вудвилл.

Она была общительной, рассказывала нам забавные истории про королеву, и мы узнали кое-что об этой странной, холодной женщине, которая, выйдя замуж за короля, стала причиной наших несчастий.

Анкаретта меня успокоила.

— У герцогини, — сказала она, — здоровье неважное, но бояться за нее не нужно. Все подготовлено, ее окружают всяческой заботой. Я вижу, графиня кое-что мыслит в этих делах, помощниц у нее будет достаточно, так что с роженицей ничего не случится.— Ты утешила меня, Анкаретта, — сказала я.

— Для того и нахожусь здесь, моя дорогая.

Мне нравился сомерсетский акцент этой женщины, ее непринужденное поведение со всеми нами, и я уверилась, что раз с Изабеллой будут мать, Анкаретта, другие помощницы, ей ничто не грозит.

Изабелле она оказывала всевозможную поддержку. Клала ей за спину подушку, чтобы удобнее было сидеть, приносила именно тот напиток, которого Изабелла как раз собиралась попросить.

Мы находились в комнате у моей сестры, она любила полежать и, когда укладывалась, звала нас к себе. Вели праздные разговоры, и вдруг послышался шум.

Я выглянула в окно и раскрыла рот от изумления. Повернулась и сказала:

— Там отец, и с ним герцог Кларенс.

— Говоришь... приехал Георг? — спросила Изабелла, поднимаясь.

С ними была небольшая кучка людей. Я пошла к двери и услышала слова матери:

— Что-то стряслось.

Я стала спускаться вниз, Изабелла следом. Отец уже находился в холле. Он обнял мать, потом меня. Изабелла бросилась в объятия мужу.

— Нельзя терять ни минуты, — сказал отец. — Собирайтесь в путь. Через час нужно выехать к Проливу.

— Это невозможно! — воскликнула мать. — Изабелла...

Отец взглянул на мою сестру, потом сказал:

— Ничего не поделаешь. Собирайтесь побыстрее. Берите только самое необходимое. Медлить нельзя.

Нас приучали с детства повиноваться распоряжениям отца немедленно и беспрекословно, мать служила нам в этом образцом. Но тут нужно было думать об Изабелле.

Они с Георгом обнимались, твердя друг другу слова любви, а отцу не терпелось отправиться в дорогу.

— Послушайте, — сказал он. — Сейчас не до объяснений, могу только сказать, что за мной гонятся враги. Если меня схватят, это конец... конец всему. Необходимо ехать без промедления. Всем... всей семье.

— Изабеллу везти нельзя, а без нее я не поеду, — упрямо заявила мать.

— Поедешь, — твердо сказал отец. — Изабелла тоже. Ты напрасно теряешь время. Поверь, без необходимости я бы так не поступал.

— Это... король? — начала было мать.

— Анна, ради Бога, не перебивай. Нам необходимо уехать... всем. Добраться к Проливу как можно быстрее. Не спорь. Изабелла должна ехать с нами. Понятно?

— Да, — ответила мать. — Понятно. Но вот-вот должны начаться роды.

Отец вздохнул.

— Знаю. Ей придется нелегко, однако ничего не поделаешь. За мной гонятся. Если я лишусь головы, семья осиротеет. Так что, пожалуйста, собирайтесь. Выезжаем через час.

Этого было достаточно. Перепуганная Изабелла плакала в объятиях Кларенса. Она понимала, что мы покидаем страну, а море плохо переносила даже в самые лучшие времена. Но тут мать принялась распоряжаться.

— Пошевеливайтесь. Вы слышали, что сказал ваш отец. Изабелла, ступай к себе в комнату. Анна, пусть Анкаретта присматривает за ней и собирает вещи. Через час мы должны выехать.

Мысли наши путались. Изабелле нужны носилки, это сильно замедлит продвижение. А опасность близка. Я услышала, как мать бормочет: «Для чего все эти неприятности? Почему люди не довольствуются тем, что отпустил им Бог? Зачем рваться к власти?» Однако отец сказал, что может лишиться головы, и не верить ему было нельзя. Мы слышали о многих отрубленных головах.

Через час мы ехали к Проливу.

Того путешествия я никогда не забуду. Оно показало мне, как быстро торжество может смениться несчастьем. Еще совсем недавно король был отцовским пленником, и казалось, планы отца успешно осуществляются, но внезапно положение полностью изменилось. Трудно было осознать, что отец бежит ради спасения жизни от королевских войск.

Опасность была близка. По отцовскому распоряжению мы везли как можно меньше вещей и слуг. Анкаретта ехала с нами, так как находилась в услужении у Изабеллы, и мать считала, что от нее будет польза. Нам приходилось думать, как обращаться с моей сестрой, она больше не могла лежать у себя в комнате.

Бедная Изабелла! Я надеялась, что присутствие Кларенса послужит ей утешением за неудобства.

Мать и я ехали вместе с отцом. Выглядел он мрачнее тучи и, казалось, постарел с тех пор, как мы видели его последний раз. Это был сильный

удар по его гордости, и, наверно, он жестоко корил себя за то, что упустил победу из рук.

Но сокрушаться о прошлом было не время. Мы приближались к Дорсетскому побережью, отец отправил вперед посыльных приготовить как можно больше судов, чтобы мы сразу могли погрузиться. Нам требовалось отплыть, не теряя времени.

Меня удивляло, что мы едем на запад, в Дорсет. Отец держал часть лучших своих кораблей в Саутхемптоне.

Мы ехали весь день, опасаясь, что с минуты на минуту нас остановят отцовские враги, отца увезут в Лондон... в Тауэр, возможно, ждать смерти. А что будет с нами? Я знала, что король не даст нас в обиду, но вообразить себе жизнь без отца не могла. Этого не должно быть, твердила я себе, этого не может быть. Отец непобедим. Мне это внушали с детства, и теперь я легко убедила себя, что так оно и есть.

С каким облегчением мы увидели море. Те, кто уехал вперед, реквизировали корабль. Его оказалось достаточно. Отец с Кларенсом велели всем нам подняться на борт. Изабелле отвели лучшую, довольно удобную каюту. Я надеялась, что мы достигнем Кале до того, как у нее начнутся схватки, и молилась об этом.

Отец являлся градоначальником Кале, это означало, что нам окажут внимание и заботу, в замке будет все необходимое.

— Хорошо, — сказала я Изабелле, — что твой первый ребенок появится на свет в том городе, где ты вступила в брак.

Однако нас ждали новые несчастья. Придя в Саутхемптон, где стоял отцовский флот, мы столкнулись с очередным потрясением.

Туда приехал новый лорд Риверс, получивший этот титул после казни своего отца. Он намеревался свести счеты. Завязался бой, в котором отец потерял несколько кораблей и решил уйти с уцелевшими, пока Риверс не привел подкрепления.

Пальба была ужасающей, мы с матерью сидели в каюте Изабеллы и старались разговаривать беззаботно, хотя понимали, что каждый миг может оказаться для нас последним.

— Ваш отец в конце концов всегда побеждает, — твердо сказала мать. — Приплыв в Кале, мы окажемся в безопасности, и все будет хорошо. Как чувствуешь себя, Изабелла?

Моя сестра опасалась, что схватки могут начаться с минуты на минуту.

— Давай молиться, чтобы не начались, пока не будем на месте. Переход недалекий, и если море спокойно...

Мы отплыли. Бой прекратился. Впоследствии я узнала, что отец опасался, как бы в Саутхемптоне не возникло осложнений, и потому решил отправиться в путь из Дорсета. Несмотря на потерю нескольких кораблей, мы радовались тому, что плывем в Кале.

С каким облегчением мы завидели землю! Отец стал подавать сигналы — прибыл градоначальник Кале, он ждет встречи.

К нашему испугу раздалась орудийная стрельба. Это было полной неожиданностью, так как в замке распоряжался лорд Уэнлок, доверенный человек отца. К берегу поплыла шлюпка узнать причину этого явно враждебного приема.

От лорда Уэнлока пришел ответ. Он сообщал отцу королевский приказ не пускать графа в Кале. Лорд очень сожалел, однако был вынужден повиноваться приказу.

Отец оказался в замешательстве. Проделал такой путь — и все понапрасну.

Он пришел в отчаяние, и тут у Изабеллы начались роды.

Мы забыли обо всем остальном. Роды обещали быть трудными, а у нас не было самых обычных удобств, чтобы облегчить их.

— Надо бы немного вина, — воскликнула мать. — Оно поможет успокоить Изабеллу и притупить боль.

То был один из самых жутких дней в моей жизни. Я никогда не забуду пронзительных воплей сестры. Мне казалось, она умрет. Веселая, счастливая, довольная замужеством и тем, что быстро проявила способность иметь детей, Изабелла находилась теперь в неспокойном море, без самого необходимого, в жестоких мучениях, под угрозой лишиться не только ребенка, но и жизни.

В такие минуты понимаешь, как дороги тебе твои близкие, как тягостно видеть страдания тех, кого любишь, особенно когда ничем не в силах помочь. Мы с Изабеллой часто ссорились, но она была мне сестрой, частью моей жизни, и я не могла представить себя без нее.

В двери каюты появился отец. Взгляд у него был тревожный, и я внезапно ощутила нежность к нему. Подумала: «Он любит нас. Всем сердцем. Только так занят борьбой за власть, что ему некогда проявить любовь».

— Как Изабелла? — спросил он.

— Плохо, — ответила мать. — Будь у нас немного вина... хотя бы...

— Думаешь, оно может помочь?

— Вино бы успокоило ее. И даже могло бы умерить боль.

Отец отправил на берег шлюпку с поручением попросить у лорда Уэнлока немного вина для рожающей дочери. Сказал, что этот человек должен быть ему другом, но как знать в такие времена, кто друг, кто нет? Но ему было понятно, что Уэнлок должен выполнять королевский приказ. Уорик больше не Коронатор, он изгнанник, спасающий свою жизнь.

Однако лорд исполнил его просьбу, прислал человека с двумя бочонками вина, чему мать очень обрадовалась. И с тайным посланием отцу. Сообщал, что попытка высадиться будет безрассудством. На нее и рассчитывают враги графа. Для предотвращения такой попытки он велел открыть орудийный огонь. Графу следует идти в какой-нибудь французский порт. Людовик наверняка окажет гостеприимство старому другу. Это был хороший совет. А положение Изабеллы становилось отчаянным. Вино слегка помогло, но чувствовала она себя очень плохо; по поджатым губам и сокрушенному лицу Анкаретты я догадалась, что дело скверно.

Мать пришла ко мне.

— Сейчас она спит. Несчастное дитя. Роды были трудными.

— А ребенок кто? Мальчик?

— Да. Мертвый, — ответила мать.

Изабелла очень беспокоила нас. Мать и Анкаретта находились у нее. В тесной каюте никому больше нельзя было поместиться. Будь я там, на душе у меня было бы легче… Разлука с находящейся при смерти сестрой повергла меня в тупое отчаяние.

Мне вспоминалось, как Изабелла примеряла подвенечное платье, как была довольна собой и жизнью. Она выйдет замуж за Кларенса, будет королевой Англии, она станет родоначальницей династии... династии Йорков и Уориков. Какие мечты пошли прахом!

Я молилась о том, чтобы она не умирала, — эта молитва могла исполниться. Потом стала молиться о невозможном — чтобы мы вернулись в Миддлхем и опять стали девочками, к тем счастливым дням, когда Ричард Глостер с другими мальчиками обучался в замке моего отца воинским искусствам.

Наконец мне позволили пойти взглянуть на сестру.

Мать сказала:

— Худшее позади. При хорошем уходе она поправится.

Изабелла лежала на спине... уже не испытывая боли... напрасной, бессмысленной боли. Я с облегчением поняла — она еще не знает, что ребенок, стоивший ей таких мучений, мертв.

Мать подошла ко мне.

— Дыхание у нее стало легче. Она поправится. Я надеюсь на это и молюсь об этом. Очень рада, что мы не лишились нашей Изабеллы.

Корабль покачивало. В тревоге мы не замечали этого. Однако, когда я встала, мне пришлось ухватиться за мать.

— Идут похороны, — сказала она. Крохотное тельце зашили в простыню. Я не могла смотреть на него — такое маленькое, безжизненное. Все эти месяцы оно росло, дожидаясь появления на свет, и появилось, чтобы тут же покинуть его.

Капитан корабля прочел молитву. Мы стояли молча. Простыня с тельцем соскользнула в пучину.

 

ПУТЬ К БАРНЕТУ

Какое спокойствие царило в монастырских стенах! Меня изнурило все перенесенное, и, хотя я понимала, что это просто-напросто передышка, громадным облегчением было оказаться на твердой земле, вдали от сражений, слушать мягкие, негромкие голоса монахинь и звон колоколов, призывающий их к молитве.

Монахини ухаживали за нами заботливо. Король Франции распорядился, чтобы они приютили нас и обеспечили всем необходимым для восстановления сил после недавних испытаний. Однако, думаю, без королевского приказа черницы были б не менее добры.

Первые дни я просто наслаждалась роскошью этого мирного окружения, потом стала задумываться, надолго ли оно.

После похорон мы продолжили плавание. Отец очень злился, что его не пустили в Кале, и винил в этом герцога Бургундского; ему пришлось подавить свой гнев, и он решил по пути вдоль побережья захватывать все увиденные бургундские суда.

В плавании под флагом с зазубренным жезлом по Ла-Маншу мы привыкли к орудийной стрельбе... к шумным выражениям радости при захвате очередного трофея. Уорик, бегущий из своей страны, не допущенный в Кале, отдающийся на милость короля Франции, должен был показать Бургундии, Эдуарду — и Людовику, — что он сила, с которой надо считаться.

На корабле находились три беспомощные женщины, мать, сестра и я, толком не понимающие, что происходит с нами. Казалось, мы лишились дома... лишились всего... и обречены вечно плыть по капризному морю.

Но плаванье наше должно было окончиться. Мы в этом не сомневались. И ощутили громадное облегчение, когда вошли в онфлерскую гавань почетными гостями короля Франции.

Тогда я еще не знала, что время, которое отец провел, пиратствуя, требовалось ему для принятия решений. Честолюбие не позволяло ему легко сдаться. Он сделал ставку на Эдуарда, однако недооценил его и в отчаянии обратился к Кларенсу. Отец был коронатором по природе. Ему хотелось править, но права на престол передаются по наследству, поэтому он не мог стать королем — однако мог возвести на трон короля, который будет его марионеткой.

Теперь ему оставался один путь — союз с Ланкастерами. Для этого требовалось немало поразмыслить. Ланкастеров отец ненавидел. Генрих был полоумным, предстояло иметь дело с его неуступчивой, властной женой. Мог он пойти на такое? Это и приходилось решать во время плавания.

Придя в Онфлер, он принял утвердительное решение.

Может, и хорошо, что я об этом не знала, хотя в любом случае не могла б догадаться, как оно отразится на мне.

Однако по прибытии в гавань все казалось неважным, кроме долгожданной высадки на берег, но для нее требовалось разрешение французского короля, а отцовские трофеи являлись камнем преткновения. Отношения между Людовиком и Бургундией были довольно напряженными, и король Франции не мог принять с почестью того, кто совершил нападение на суда герцога. Поэтому нашему флоту пришлось уплыть, а мы стояли в гавани, дожидаясь милости Людовика.

Узнав о состоянии Изабеллы, Людовик объявил, что женщины больше не должны терпеть невзгод. И распорядился, чтобы нас поселили в монастыре на то время, пока он будет вести переговоры с графом, которые, несомненно, пойдут на пользу обоим.

Таким образом мы получили приют и временное облегчение.

Благодаря уходу монахинь Изабелле стало немного лучше.

Она еще больше похудела и была вынуждена часто отдыхать. Горько оплакивала утрату ребенка и постоянно говорила о нем. Особенно печалило ее, что ребенок был мальчиком. На рождение сына моя сестра возлагала все свои надежды;

— Столько месяцев тягот, а потом... ничего, — жаловалась она.

— У тебя еще будут дети, — утешала я ее.

— Не хотелось бы снова проходить через все это. Но, пожалуй, придется. Рожать детей — долг... особенно когда...

Я знала, что Изабелла видит в Кларенсе будущего короля.

Словно забыла, что мы бежали из Англии, что Эдуард вряд ли уступит трон Георгу. Как она еще не поняла, что муж ее слаб и тщеславен, что отец начинает питать к нему неприязнь и жалеет о былом намерении возвести его на престол? Говорить ей об этом не имело смысла. Моя сестра, разумеется, с этим не согласилась бы, да и не стоило мешать ей жить в мечтаниях, поскольку действительность была слишком мрачной.

Отец постоянно писал матери, всякий раз, когда письма приходили в монастырь, я испытывала беспокойство; думаю, она тоже. В них могло содержаться приказание собрать вещи и уезжать — может быть, снова к морю.

Мне хотелось оставаться на месте. Я любила спокойную жизнь в обители, однако понимала, что вскоре ей должен прийти конец.

Однажды мать, получив письмо от отца, послала за мной. При взгляде на ее лицо меня охватили дурные предчувствия.

— Анна, я должна тебе кое-что сказать.

— Отец...

— Он пишет о тебе.

— Обо мне? С какой стати?

— Потому что дело касается тебя. Я уставилась на нее в изумлении.

— Твой отец провел много времени с французским королем. Людовик странный человек, но они всегда были добрыми друзьями. Их обоих беспокоит дружба Эдуарда с Бургундией, у королей Франции давние разногласия с бургундскими герцогами.

Хорошо зная мать, я поняла, что она оттягивает сообщение касающейся меня новости. Поэтому ощутила нарастающее беспокойство.

— Как тебе известно, — продолжала она, — твой отец жестоко обманулся в Эдуарде.

— Вы имеете в виду королевский брак?

— Он в высшей степени досаден. Главным образом, не потому, что Эдуард женился на неровне, а из-за этих ненасытных Вудвиллов.

— Знаю, — сказала я. — Слышала много раз. Скажите, пожалуйста, что пишет обо мне отец.

— Ты достигла брачного возраста.

Меня охватил страх. Мне подыскали мужа. Француза. Придется жить вдали от дома... от матери, Изабеллы... от Миддлхема. Я всегда боялась этого, и вот на тебе.

— Многие девушки твоего положения уже помолвлены. Я очень радовалась, что могла удерживать тебя при себе.

— Скажите... скажите, кто он...

— Ты поразишься. Твой отец всегда был преданным сторонником Йорков. Но положение вещей изменилось. Произошло много предательств. И он решил встать на сторону короля Генриха. Это, в конце концов, сын покойного Генриха Пятого, законный наследник трона. Прав на престол у него больше, чем у Эдуарда Йоркского. Так вот, у Генриха есть сын...

— Сын Генриха! Принц Эдуард!

— Да. Я слышала, он красивый юноша, примерно на год старше тебя... вы как раз пара. Тебе очень повезло.

Я не верила своим ушам, так как постоянно слышала, что Генрих полоумный, королева Маргарита ведьма, их сын Эдуард скучный, ничего собой не представляющий молодой человек. Переход отца с одной стороны на другую был... слишком уж неожиданным. Как он мог? Мы выросли в убеждении, что Ланкастеры — наши враги, а теперь меня хотят выдать за одного из Ланкастеров.

— Не может быть.

— Дитя мое, это правда. Твой отец хочет снова возвести Генриха на трон и видеть тебя супругой принца Уэльского.

— Не надо... пожалуйста...

Мать обняла меня, и я увидела на ее щеках слезы.

— Мы должны мириться со свой участью, дорогая моя. Для этого и родимся на свет.

— Изабелла вышла замуж по любви.

— Лучше б не выходила, бедняжка. Ты будешь счастлива, моя милая. Просто сперва это немного пугает, поэтому отец решил заранее тебя подготовить.

Слегка пугает! Мне казалось, что окружающий меня мир полностью рушится.

Поговорить я могла только с Изабеллой. Моя сестра лежала на кровати. Выглядела очень красивой с распущенными по подушке волосами, но была бледной и еще очень хрупкой.

— Что случилось? — встревоженно спросила она.

— Только что узнала, что должна выйти замуж.

— Выйти замуж! Наверно, отец заключил какую-то договоренность с королем Франции. Кто твой жених?

— Принц Уэльский.

— Так он же еще ребенок.

— Сын короля Генриха, а не Эдуарда.

Изабелла уставилась на меня в полнейшем изумлении. Я продолжала:

— Отец ведет переговоры об этом, с французским королем.

— При чем здесь французский король?

— Должно быть, он хочет помочь отцу вернуть на трон Генриха.

— Как?

— Наверно, с помощью оружия и денег, предоставленных Людовиком.

— Не... не может быть.

— Тогда с какой стати он собирается выдать дочь за принца Уэльского?

Изабелла подняла голову, подперлась рукой и уставилась на меня.

— А как же Георг?

— Видимо, планы отца переменились.

— Как они могли перемениться?

— Очень просто, если отец с королем Франции решили переменить их.

— Не могу поверить. Отец всегда стоял за Йорков. Как он мог переметнуться к Ланкастерам?

— Потому что поссорился с Йорками. Он больше не может возводить на престол Йорков, поэтому возведет Ланкастера. И мать сказала — Генрих законный король.

— Ерунда.

Я покачала головой:

— Нет, к сожалению.

— Королем должен стать Георг.

Я промолчала, но подумала, что тот план и не мог осуществиться. Как он возник у отца? Неужели капризный Кларенс, думающий только о собственном возвышении, стал бы его марионеткой?

Я понимала подоплеку всего происходящего. Отцу требовалось возвести на трон короля, через которого он мог бы править, а Эдуард показал, что не позволит управлять собой. Однако, если на сей раз отец преуспеет, гордая Маргарита и Генрих станут податливым воском в его руках.

В этом имелся смысл; и я стала неотъемлемой частью отцовских планов.

Почему я чувствовала себя несчастной в бурном море? Там мне было спокойнее, чем в этом тихом монастыре.

Оставалось лишь надеяться, что до свадьбы еще далеко. Мать сочла за благо предупредить меня, а я не могла решить, что лучше: не знать и наслаждаться покоем еще какое-то время или быть готовой к удару судьбы?

Изабелла утешала меня, но, видимо, больше беспокоилась о том, как перемена отцовских планов отразится на Георге. Думала об этом и я. Если отец решил поддерживать Ланкастеров, как тогда быть Кларенсу? Он станет нашим врагом. Допустим ли такой конфликт в семье, ведь Георг, женившись на Изабелле, стал одним из нас.

Мои надежды, что отец не станет выдавать меня за принца, вскоре улетучились. Придя к соглашению, отец стремился его исполнить. Я узнала впоследствии, что задержка объяснялась нежеланием королевы Маргариты идти на союз с ним. Но, видимо, его репутация, могущество, количество подвластных ему людей помешали Маргарите отвергнуть такого союзника, и в конце концов она, скрепя сердце, согласилась принять меня, дочь Уорика, в снохи.

Мать, сестра и я безрадостно ждали развития событий.

Через несколько дней после того, как мать сказала о планах на мое будущее, в монастырь приехал отец. Он хотел увезти семью в Анжер, где мне предстояло заключить официальную помолвку с принцем Уэльским.

Очевидно, мать сказала отцу о моих беспокойствах, потому что он позвал меня к себе. Я со страхом пошла, ожидая властного требования скрыть свое отвращение к предстоящему браку, но разговор пошел в другом тоне.

Отец не был жесток и, думаю, разглядывая меня, размышлял о предстоящем мне тяжком испытании. Честолюбие являлось определяющей силой в его жизни, и ничто не могло встать ему преградой на том пути, куда вела эта страсть; но вместе с тем он мог подумать о тех, кого использовал для достижения собственных целей — особенно если то были члены его семьи.

— Я слышал, дочка, — сказал он, — мать сказала тебе о ждущем тебя блестящем будущем.

— Сказала, что я должна заключить помолвку с сыном короля Генриха.

— Да. Генрих должен вернуться на трон, со временем сын его унаследует. Для тебя это замечательная возможность.

— Мне трудно представить его своим мужем.

— Готов поклясться, тебе трудно представить в этой роли кого бы то ни было.

— Но ведь мы воспитаны в ненависти к Ланкастерам.

Отец раздраженно махнул рукой:

— Для тебя это прекрасная партия. Лучшая, на какую можно надеяться. Ты увидишь своего сына на английском престоле. Разве этого мало?

Я тупо поглядела на него. Он улыбнулся.

— Твоя помолвка состоится очень скоро: Готовься к отъезду отсюда.

Мне хотелось умолять его. Объяснить, что означает подобная перспектива для юной девушки, почти не видевшей мира до последнего времени (когда я познакомилась с некоторыми из худших его сторон), жившей почти все время в Миддлхеме и — в тех редких случаях, когда думала о браке, — представлявшей женихом своего неизменного друга, который наверняка питал к ней какую-то привязанность.

Но как я могла объяснить это сидящему передо мной? Он был моим отцом и по-своему любил меня, однако видел во мне пешку, которую можно переставлять с наибольшей для себя выгодой.

До чего несправедливой, ужасной казалась жизнь. Выходить замуж мне не хотелось... пока что. Хотелось оставаться ребенком. Я видела, что сотворил с Изабеллой брак, а она любила мужа.

Я хотела вернуться в Миддлхем, вести там спокойную жизнь и смутно мечтала о том, как туда приедет Ричард, скажет: «Анна, давай поженимся. Я люблю тебя, ты любишь меня, и мы оба любим Миддлхем. Давай будем жить здесь счастливо до конца наших дней».

До чего глупые мечты! Как я могла надеяться, что отец их поймет? Как могла ждать, что он отвергнет свой важный план ради того, чтобы осчастливить меня и унять мои страхи?

Я ушла от него и стала готовиться к отъезду.

Незадолго до отъезда ко мне пришла мать. По выражению ее лица я решила, что с хорошей новостью. Так и оказалось.

— Свадьба не может состояться, пока не придет разрешение от папы, а это, как ты знаешь, требует времени.

— Тогда зачем уезжать сейчас?

— Нужно заключить помолвку прежде, чем браться за осуществление планов. Видишь ли, этот брак очень важен для твоего отца, а королева Маргарита не особенно его жаждет. Ее надо убедить, что это единственная возможность возвратить трон.

— Она не хочет меня, — сказала я. — И принц Эдуард, видимо, тоже.

— Захотят, когда поймут, что означает этот брак.

— Мне он ненавистен. Сама по себе я никому не нужна. Меня станут лишь терпеть по условиям договора.

— Детка, браки знатных людей очень часто именно такие.

— Не хочу. Не хочу. Мать обняла меня.

— Пока папа даст разрешение, пройдет немало дней, а без него ты не сможешь выйти замуж. Может, этот брак и не состоится.

Я удивленно посмотрела на нее, и она попыталась взять последнее замечание назад. Но в конце концов сказала:

— Король Эдуард, естественно, постарается воспрепятствовать этому союзу. А ты знаешь, что представляют собой папы. Они боятся обидеть власть имущих. Я просто говорю, что, возможно, получить разрешение окажется нелегко.

— Мне придется заключить помолвку?

— Да, придется.

— Будет это означать, что я замужем за принцем?

— В какой-то мере, но брак считается браком лишь после венчания. Следовательно, ты будешь жить под моим попечением, пока действительно не выйдешь замуж.

Должна сказать, на душе у меня стало немного легче. Брак не представлял собой неизбежности. Я пылко надеялась, что разрешения на него папа не даст.

... В тот июньский день мы покидали монастырь с тяжелым сердцем. Изабелла, все еще слабая и оплакивающая утрату ребенка, пребывала в растерянности. Она не стремилась к власти, но хотела великолепия и поклонения, видела себя в мечтах королевой, а теперь эта роль могла достаться мне. Что получать ее у меня не было желания, ничего не значило.

Мне стало любопытно, что поделывает Кларенс. Он не приехал за нами вместе со свитой. Меня потрясло, как спокойно отвернулся от него наш отец. Георгу пообещали, что при новом короле он получит обширные земли, приносящие богатство и определенную власть, а если принц Уэльский и я умрем без наследников, то и трон. Слабое утешение для человека, которому недавно сулили его безо всяких условий.

Бедный Кларенс! Бедная Изабелла! Однако себя мне было жаль гораздо больше.

Первым делом мы поехали в Блуа, где мне предстояло быть представленной будущей грозной свекрови и будущему мужу.

Тамошний замок — один из самых впечатляющих во Франции, но меня охватил ужас, когда мы приближались к этим великолепным стенам из серого камня, украшенным лебедем и стрелой, гербом графов Блуа. Я чувствовала себя так, словно ехала в мрачную тюрьму.

Мать догадывалась о моих страхах и старалась поднять мне настроение. Я заметила, что даже отец озабоченно глядит на меня. И подумала с горечью — все потому, что я важна для его планов. Не женись король Эдуард на Елизавете Вудвилл, этого бы не случилось.

Наступила страшившая меня минута. Я оказалась лицом к лицу с Маргаритой Анжуйской. Она сидела в кресле, похожем на трон, возможно, без нее этого сходства не было бы. Пугающе царственная — высокая, величавая, со следами былой красоты на лице. Суровость его, видимо, объяснялась перенесенными страданиями. Во мне шевельнулась жалость к ней. Какие невзгоды выпали на долю этой гордой женщины! Вышла замуж за жалкого, слабого человека, силилась удержать его на престоле. Думаю, она посвятила всю свою замужнюю жизнь борьбе за его корону, которую мой отец отнял и возложил на голову Эдуарда. Теперь положение вещей изменилось, потому-то я и оказалась там.

Поймав ее взгляд, я поняла, что она ненавидит меня, как, должно быть, и всех, связанных с домом Уориков.

Маргарита холодно протянула мне руку. Я опустилась на колени и взяла ее. Пристальный взгляд королевы придирчиво изучал мою внешность. Я чувствовала, что эти холодные глаза пытаются проникнуть мне в душу.

— Можешь подняться, — наконец сказала она. Я слышала, что, когда отец впервые встретился с ней, она так не хотела принимать его предложения, что заставила ждать приема несколько часов, а потом вынудила простоять на коленях пятнадцать минут. Могу представить, как понравилось это гордому отцу. Однако ради осуществления собственных планов он снес бы многое. Как бы мне хотелось оставаться от них в стороне!

— Сядь рядом, — велела королева Маргарита. — Хочу поговорить с тобой.

Я молча повиновалась.

— Отец сказал тебе об ожидающей тебя великой чести.

— Сказал, что я должна выйти замуж, Ваше Величество.

— За принца Уэльского. Вскоре ты будешь ему представлена. Твой отец и я согласились на этот брак. Тебе очень повезло. Надеюсь, мы вскоре вернемся в Англию, по праву принадлежащую нам. До тех пор ты останешься в невестах. Я сказала твоему отцу, что, пока король Генрих не вернется на престол, никакой свадьбы не будет.

Лучшей вести я и желать не могла. У меня возникла пылкая надежда, что произойдет это не скоро. Корону Эдуард легко не уступит. Ричард окажет ему поддержку. Даже при всем отцовском могуществе отнять престол у Эдуарда будет трудной задачей. А до ее завершения об этом отвратительном браке не может быть и речи!

Королева Маргарита властно хлопнула в ладоши.

— Передай принцу, я хочу его видеть, — сказала она торопливо вошедшей женщине.

Мое сердце часто заколотилось. Маргарите я неприятна. Ей ненавистен этот брак. Она согласилась на него, скрепя сердце, мой отец потребовал от нее эту цену за то, что вернет ее мужу престол. Ради осуществления своей самой заветной мечты стоило подавить неприязнь к роду Уориков. А отец хотел отомстить Эдуарду, хотел возвести на престол свою марионетку. Только как он поладит с подобной женщиной? И, разумеется, желал видеть на троне свою дочь, поэтому мне предстоит служить исполнению его желаний. Я должна выйти за принца, которого в глаза не видела. Должна родить наследников престола, чтобы отец был удовлетворен, чтобы в жилах будущих английских королей текла кровь Уорика.

Никогда я не чувствовала себя такой униженной. Просто пешкой, служащей его честолюбивым устремлениям. Разменной монетой в корыстной сделке.

Передо мной стоял мой жених. Молодой человек среднего роста, довольно симпатичный, с хилым подбородком и вялыми губами. Разглядывал меня он с каким-то блеском в глазах. Мне это не понравилось.

Внезапно я осознала, что сравниваю его с Ричардом, и поняла, что до сей минуты надеялась на возможность нашего брака. Королевский брат и дочь Уорика. Да, этот брак был возможен. Ведь Изабелла напоминала, что я одна из богатейших наследниц в стране.

Стоящий передо мной человек внушал мне страх. Я попыталась вспомнить, что слышала про него, и не смогла. О нем почти никто не говорил, все считали, что его мать навсегда покинула нашу страну. Эдуард Йоркский, по всей видимости, прочно сидел на троне, у него имелись наследники — с какой стати людям было интересоваться сыном Генриха Шестого?

— Это леди Анна Невилл, — сказала королева Маргарита. — Леди Анна, принц Уэльский.

Принц пожал мне руку, и у меня мелькнула мысль — понимает ли он, что я вся сжалась от страха? Возможно, понимал, так как на губах его появилась легкая улыбка.

Мне хотелось закричать: «Я не могу выйти за тебя! Не выйду!» В его улыбке появилась легкая насмешливость, даже жестокость. Я поняла, что напрасно выказала свой испуг.

Анжер — красивый город, стоящий на левом берегу Мена перед его впадением в Луару, но для меня он всегда будет одним из тех мест, которые очень хочется забыть.

Мать старалась успокоить меня уверениями, что помолвка — еще не брак. Королева Маргарита настаивала, чтобы брачная церемония состоялась, лишь когда ее муж утвердится на английском троне. Я постоянно напоминала себе об этом. С другой стороны, обручение было неизбежным и в каком-то смысле равносильным браку.

Мощный, окруженный рвом замок с семнадцатью башнями казался мне тюрьмой. Как часто в те мрачные дни я вспоминала о Миддлхеме! Оказаться бы там... снова маленькой... познакомиться с Ричардом... завязать дружбу, которая, насколько это зависит от меня, продлится до конца жизни!

Но что проку было вспоминать Миддлхем? Я находилась в Анжере, была жертвенным ягненком, отданным на заклание ради честолюбивых устремлений отца.

И вот я предстала перед алтарем. Всем присутствующим пришлось поклясться на реликвии Истинного Креста в вечной верности Генриху Шестому. Затем началась церемония помолвки, и по ходу ее я все время думала: «Мне уже никогда не знать счастья».

Теперь мне предстояло находиться на попечении будущей свекрови до тех пор, пока мы с ее сыном не обвенчаемся. Меня радовало, что до этого должны произойти два события: отец должен отвоевать корону Генриху Шестому, а папа дать разрешение на брак. Я страстно молилась о задержке того и другого.

По случаю помолвки предстояли празднества. Пусть празднуют другие! Я не могла. Обручение еще не брак, твердила я себе, хотя оно было столь же связующим. Разница заключалась лишь в том, что только после брачной церемонии мы могли жить как муж и жена.

Как я радовалась этому! И думала, что, возможно, до брака дело не дойдет. Это было единственным моим утешением.

Теперь мне предстояло жить вместе с королевой Маргаритой. Считалось, что под ее попечением; однако на самом деле я была заложницей. Своим пребыванием там напоминала отцу, что его долг — свергнуть с трона возведенного туда Эдуарда и восстановить на нем Генриха Шестого.

Изабелла уехала к матери. Как мне хотелось оказаться с ними! Здесь я жила среди чужих.

Тем временем отец вместе с Кларенсом отправился в Англию выполнять обещанное.

Французский король милостиво разрешил Маргарите содержать свой маленький двор в Амбуазе, где мне и предстояло жить до выхода замуж.

Я простилась с Изабеллой и матерью, для всех нас это было очень мучительно, но такова уж была воля отца, готовящего вместе с Кларенсом высадку в Англии.

Никогда еще я не чувствовала себя так сиротливо, одиноко. Все привычное исчезло, место доброй, любящей меня матери заняла эта свирепая женщина, ненавидящая, несмотря на мир с моим отцом, все, имеющее к нему отношение.

Амбуаз красив, — возможно, это один из самых красивых городков Франции, и замок его очень впечатляющ. Я содрогнулась, когда мы приблизились к нему. Мне он показался стоящей на скале крепостью. Должно быть, в нем содержалось много арестантов, и я подумала — сколько из них навсегда забыты в темных каменных мешках. Въезжали туда они, видимо, с теми же чувствами, что и я. Мне вспомнилось, что здесь бывал Юлий Цезарь и прославил местные пещеры, так как использовал их для хранения зерна, с тех пор они называются амбарами Цезаря. На грани несчастья в голову всегда лезут нелепые мысли.

Серые зубчатые стены с зеленым мхом выглядели неодолимыми, когда мы въехали в ворота, меня охватил непередаваемый ужас.

Затем потянулись дни, едва ли не самые тягостные в моей жизни. В будущем меня ждали еще тяжелые времена, но тут уж я была готова ко злу и облеклась в защитную оболочку стоицизма. А в то время жизнь, должно быть, у меня была слишком легкой... до того ужасного дня, когда мы отплыли во Францию. Со мной постоянно находились Изабелла и мать. Теперь же, разлученная с ними, я жила во враждебном окружении — заложницей, пока мой отец не исполнит обещанного.

Услышав, что принц Уэльский не едет в Англию, я испугалась, но потом с облегчением узнала, что он не будет жить и вместе с матерью. С благословения Людовика он уезжал набирать солдат, необходимых для победы над Эдуардом. Поначалу я думала, что буду вынуждена терпеть его присутствие, и тревожилась. Поразительно, какую радость могло доставить мне даже самое малейшее облегчение.

Я старалась разузнать как можно больше о будущем муже. Это было нелегко, приближенные королевы Маргариты относились ко мне столь же подозрительно, как и она. Перед ней они испытывали огромный страх, что меня нисколько не удивляло.

Одна история о нем привела меня в ужас, и я сочла, что правильно оценила его характер.

— Принц настоящий воитель, — услышала я от одной из дам, поддавшейся искушению рассказать мне о том эпизоде. — Произошло это после битвы при Сент-Олбансе. В плен попало двое врагов... оба знатные. Их привели к королеве, король был тогда слишком слаб. Гордых джентльменов... йоркистов, сражавшихся против короля и королевы. По желанию ее величества в подобных случаях при ней вместо супруга находился сын, и она обратилась к нему: «Каков будет им приговор?» Принцу тогда было восемь лет, однако мать считала, что ему нужно быстро мужать, и он не доставил ей разочарования. Ответил: «Они заслуживают смерти». — «Какой род казни избрать?» — спросила королева. И как думаете, что ответил принц?

— Не знаю. Скажите.

— Воскликнул: «Отсечение головы!» Вот так! Всего-то восьмилетний. Мать сказала, что раз он вынес приговор, то должен видеть и его исполнение.

— Неужели... принц смотрел?

— Да, миледи. А когда хлынула кровь, заулыбался и захлопал в ладоши.

Я содрогнулась. И такой человек избран мне в мужья!

Вспоминая те дни, не представляю, как пережила их. Мне приходили в голову самые невероятные способы спасения — убежать, пристать к цыганскому табору, отвергнуть всю прежнюю жизнь... лишь бы стать свободной. Меня страшил этот брак. Ежедневно я с трепетом ждала

возвращения принца и вестей о том, что происходит в Англии. Отец должен высадиться. Французский король оказал ему большую помощь; солдаты и деньги у него есть. Сможет он победить Эдуарда? А когда победит? Мне придется выйти за человека, быстро становящегося в моем представлении чудовищем.

Это было невыносимо. Я чувствовала себя беззащитной, сломленной. Поговорить бы с Изабеллой... объяснить матери... попросить отца.

Однако в глубине души сознавала, что не добилась бы этим ничего... разве что утешилась бы самую малость, поделясь своими страхами и горестями.

Я была обречена.

В саду я нашла укромное место, где мало кто появлялся. В толстой стене замка было высечено сиденье. Его прикрывали разросшиеся кусты. Твердо надеясь, что моего уединения никто не нарушит, я часто ходила туда погрустить, задаться вопросом, могу ли как-то избежать уготованной мне участи.

Однажды меня вновь охватило безысходное отчаяние. Отец потерпеть поражения не может. Очень скоро придет весть о его победе, и тогда моя жалкая, горестная жизнь станет... еще хуже.

Это было невыносимо. Я беззвучно заплакала. Сидела неподвижно, не утирая струящихся по щекам слез.

Потом вдруг услышала шорох в кустах и с ужасом увидела приближающуюся королеву.

Она постояла какое-то время, пристально глядя на меня.

— Почему плачешь?

Я не смогла ответить. Лишь закрыла ладонями лицо, сотрясаясь от рыданий всем телом.

Королева молчала. Я догадывалась, что она меня презирает. И, скорее всего, задается вопросами: «Что это за невеста моему сыну? Какая из нее будет королева? Какая мать наследникам английского трона?»

Но тогда меня не заботило, что она обо мне думает. Я просто сидела, закрыв лицо руками и находя легкое утешение в том, что дала выход своему горю.

Вскоре я опустила руки. Королева стояла на месте. И тоном, какого мне еще не доводилось у нее слышать, спросила:

— Что тебя огорчает?

Не успев сдержаться, я выпалила:

— Хочу к матери и сестре. Здесь так непривычно... так далеко от дома.

И тут же устыдилась этих слов. Они прозвучали до смешного по-детски, особенно в присутствии этой женщины, бывшей моим врагом еще до нашей встречи. Она станет издеваться надо мной, презирать меня. «Возможно, сочтет недостойной стать женой своего сына ни за какую цену», — подумала я с проблеском надежды. Однако корона для нее, должно быть, стоила любой цены.

— Сколько тебе лет? — спросила она.

— Четырнадцать. ––Показалось мне, или выражение ее лица слегка помягчело?

— Примерно в этом возрасте я впервые поехала в Англию... чужую страну... к мужу, которого никогда еще не видела, — неторопливо сказала она. — Нас почти всех постигает эта участь.

— Знаю.

Королева, пожав плечами, развела руки.

— Тогда с какой стати так жалеешь себя?

— Мне не легче от того, что это случалось с другими.

— Слезами тут не помочь, — сказала она и ушла.

Как ни странно, это явилось поворотным пунктом в наших отношениях, и впоследствии я стала понемногу узнавать кое-что о Маргарите Анжуйской.

Всего через несколько дней после того случая я оказалась с ней наедине. Она отпустила свою свиту, чтобы поговорить со мной.

Это была странная женщина — целеустремленная, властная. Из нее вышла бы хорошая правительница, но ей недоставало способности привлекать к себе людей, которой Эдуард обладал в избытке. И сильная — не могла смириться с поражением. По иронии судьбы в мужья ей достался Генрих Шестой. Двух более несхожих людей на свете быть не могло. И однако же они по-своему любили друг друга.

Тот первый разговор после сцены в саду вышел несколько сумбурным, но королева сумела показать, что не лишена чувств и относится ко мне не совсем уж черство. Ей были понятны страхи ребенка. В конце концов, мне было всего четырнадцать, и она понимала, что расстаться с матерью и сестрой, спутниками моего детства, оказаться среди тех, кого, сколько помню себя, считала заклятыми врагами своей семьи, — это тяжкое испытание.

Из того разговора я помню только, что она грубовато пыталась меня подбодрить, кажется, главным образом говоря, что и ее постигла та же участь, что сожалеет о моем отношении к столь обычной судьбе, однако понимает мои страхи, поскольку ей самой пришлось их пережить.

После этого я часто бывала вдвоем с ней. Мы обе с беспокойством ждали вестей из Англии и, как было некогда в Миддлхеме, постоянно смотрели, не едут ли к замку гонцы. Больше всего Маргарите хотелось сообщения о победах армии Уорика: оно послужило бы ей сигналом для возвращения вместе с сыном в Англию.

В те дни у меня стало складываться впечатление о том, что произошло до ужасного конфликта, названного войной Алой и Белой розы, повергшего государство в худшее из бедствий — гражданскую войну.

Детство Маргариты, как и мое, было довольно счастливым, хотя ее отец, Рене Анжуйский, в те годы подвергался всевозможным опасностям. Говорила она о нем с поразительной нежностью; и вообще, чем больше я узнавала ее, тем больше удивлялась. Властные манеры, пылкая, страстная натура, жгучая ненависть к врагам заслоняли ее притягательные свойства; она могла любить так же горячо, как и ненавидеть, и я, подмечая проблески этой притягательности, стала менять свое мнение о ней.

— Когда я родилась, — сказала как-то она, — моему отцу принадлежала только провинция Гиз. Потом отец унаследовал Лотарингию, однако на нее претендовал еще один человек. Он победил отца, взял в плен, и я долгое время росла без него. Еще будучи пленником, отец унаследовал Прованс и Анжу. Мать моя была решительной. Отец — слишком мягким. Ему только и хотелось, что жить в мире со всеми. Он любил поэзию и художества.

Говорила Маргарита о нем с какой-то озлобленной нежностью.

— Как, должно быть, он не походил на моего отца, — сказала я.

— На Уорика?! — Лицо ее посуровело. — Этот человек, твой отец, испортил нам жизнь.

Я напрасно упомянула о нем. Больше на эту тему она со мной не заговаривала и, казалось, забыла, что между нами завязалась легкая дружба. Дернуло же меня напомнить ей, что я дочь Уорика.

Я поняла, что больше этого нельзя делать.

Впоследствии я узнала, что ее воспитывала решительная мать. Поскольку Рене находился в плену, матери пришлось ехать в Лотарингию и править там, а Маргариту она отправила в Анжу, к бабушке, Иоланде Арагонской, правительнице этого графства.

— Жили мы, главным образом, в Анжере, — сказала она. — Ты помнишь Анжер?

Я содрогнулась. Разве можно было его забыть?

— Моя бабушка была замечательной. Мать тоже. Иногда мне кажется, что власть должна принадлежать женщинам.

Я насторожилась, и Маргарита глянула на меня с легким сожалением, из чего следовало, что власти мне, по ее мнению, не достанется.

— С матерью и бабушкой мне повезло, — сказала она. — Смерть бабушки явилась для меня тяжелым ударом. Но тогда отец был уже на свободе. Они с матерью приехали в Анжер, и какое-то время мы жили вместе.

— Должно быть, с родителями вам жилось замечательно.— Такие радости долго не длятся. В твоем возрасте я обручилась с королем Англии. Правда, речь о моей помолвке заходила не раз, и я сомневалась, что эта состоится.

— А почему не состоялись другие?

— Потому что отцовское состояние то уменьшалось, то прибывало. Вначале я была очень бедной невестой, но, когда отец унаследовал Лотарингию и Анжу, положение изменилось.

— Из-за таких-то причин нам и приходится заключать помолвки, — с горечью сказала я.

— Разумеется. Дитя мое, посредством браков образуются самые надежные союзы. Имей это в виду. Это наш долг, и мы должны принимать его... для блага своей страны.

— Знаю.

— Поначалу я считала себя очень счастливой, — сказала она. — Вышла замуж за человека с очень мягкой натурой... доброго... может быть, святого. Но добрые люди не всегда становятся хорошими королями, а святые не предназначены для ношения короны. Обычно им недостает воли удерживать ее долго.

— Видимо, им нужно жениться на сильных женщинах.

Маргарита криво улыбнулась.

— Мать и бабушка учили меня полагаться на свои силы. Это лучший из уроков, какой может усвоить женщина.

Она глянула на меня с легкой суровостью, наверняка думая, что женщины, усвоившие его, не дают волю слезам.

По мере того, как я узнавала ту, кому предстояло стать моей свекровью, страх и неприязнь, которые поначалу вызывала она у меня, сменялись восхищением с оттенком привязанности.

Мне нравилось слушать ее рассказы о прошлом, и она как будто находила в них удовольствие. Видимо, ей казалось, что если я узнаю о судьбах других, то не стану так уж беспокоиться о собственной участи. Кроме того, думаю, Маргарита хотела отвлечься... забыть хотя бы на полчаса жгучую необходимость получить добрые вести из-за Ла-Манша.

По рассказам я очень ярко представляла ее отъезд в Англию. Мне она виделась красивой девочкой. Лицо ее хранило следы былой красоты и временами, когда глаза ее мягчели, а губы улыбались, очень мне нравилось.

Перед моим взором явственно вставала та блестящая кавалькада. Этот брак был нужен как англичанам, так и французам.

— Французский король, — рассказывала она, — обнял меня и поцеловал. Потом торжественно передал герцогу Суффолку, приехавшему за мной. Родители мои присутствовали при этом, они проводили нас до Бара, и там я простилась с ними.

— Должно быть, вам было очень грустно. И страшно.

— Грустно, — сказала Маргарита. — Я очень любила родителей, но знала, что с ними необходимо расстаться. Мы приехали в Париж. Люди нас восторженно приветствовали. Им нравятся такие бракосочетания. Можно повеселиться, к тому же есть надежда, что после них в стране наступит мир. Меня окрестили Маленькой Маргариткой. — Она издала иронический смешок. — Маргариткой! В Англии меня так не называют. Для англичан я ненавистная Иезавель. А затем я встретила человека, который... после твоего отца... стал моим злейшим врагом.— Вы говорите о герцоге Йоркском?

— Да. И отчетливо вспоминаю его голову в бумажной короне на городской стене,

Заведя речь об отце Эдуарда, которого вскоре, как она надеялась, сменит на троне ее муж, Маргарита переменилась. Стала мстительной, ненавидящей.

— Герцог был негодяем, правда, тогда я еще не знала этого. А жена его... была еще хуже, чем он. Даже тогда задирала нос.

— Ее прозвали Гордой Сис, — сказала я.

— Сесили, герцогиня Йоркская, несостоявшаяся мать королей, — злобно произнесла Маргарита.

Я могла бы напомнить, что она действительно мать короля. Эдуард правил уже почти десять лет.

— Я тогда не представляла, чего ждать от этой семейки. И от твоего отца. Эта проклятая война... война Алой и Белой розы. Розы должны быть прекрасным украшением. А эти люди предали своего короля и начали войну. Они еще пожалеют об этом. Эдуард отправится по стопам своего отца.

— Расскажите, пожалуйста, что вы испытали, впервые увидя Англию.

Глаза Маргариты затуманились, на губах заиграла улыбка, и лицо чудесным образом помягчело.

— Плавание через Пролив! Я думала, что умру. И такая мысль приходила не только мне. Я решила, что никогда не увижу Англию. И забыла свои страхи перед будущим. Думала: «Это конец. Смерть». Все говорили, что едва мои ноги коснутся суши, болезнь пройдет. Она прошла... кое у кого. У меня нет. Это было ужасно. Мои лицо и тело покрылись пятнами. Я считала себя навеки обезображенной. И думала: «Вот такой меня увидит муж при первой встрече». К внешности своей я относилась очень тщеславно. Я знала, что красива. Красота — Божий дар. Очень ценный. Она дает особые преимущества. Ею восхищаются, к ней относятся приветливо. И я думала, что лишусь ее. Красивые люди знают, какая это ценность, и красивые женщины всеми силами стараются ее сохранить. Представь себе мои чувства — юная девушка лишается красоты.

— Но вы ее не лишились.

— Оказалось, то не оспа. Пятна быстро сошли, и я вновь стала прежней. Не могу передать, каким это было облегчением не только для меня, но и для всех. Мы сошли на берег в Саутхемптоне. Мне сказали, что королевский оруженосец привез приветственное письмо от короля. Приму ли я этого человека? Как я могла не принять королевского оруженосца? Вошел он очень почтительно. Опустился передо мной на колени. Помню, я была еще очень слаба. Сидела в кресле, закутанная пледами.

Это был очень любезный молодой человек с приятным, добрым лицом, держался он в высшей степени застенчиво. Вручил мне письмо. Я сказала, что, когда прочту его, напишу королю. Потом у меня спросили: «Вам понравился оруженосец?» Я ответила, что он показался мне очень скромным и достойным юношей. Тут все рассмеялись. Оказывается, то был сам король.

— Почему он явился к вам таким образом?

— Боялся, что я обезображена оспой, как сказал мне впоследствии, и хотел для начала взглянуть, сильно ли. Подготовиться на тот случай, если будет очень потрясен, и не выдать своих чувств при первой встрече. Да, Генрих очень мягкий, добрый человек, но...

Маргарита долгое время молчала, уставясь в пустоту и, видимо, воскрешая ту историю в памяти.

Потом наконец сказала:

— Увы, по натуре он не король, а другие сражаются ради короны.

Мягкость ее исчезла. Она задумалась о ненавистных ей людях: герцоге Йоркском, его сыне Эдуарде и, главным образом, моем отце. Потом вдруг вспомнила, кто я. Пристально поглядела на меня, хмуря брови.

— Почему я разговариваю с тобой, дочь Уорика? Я ненавижу графа. Больше, чем герцога Йорка. Йорк мертв. Никогда не забуду его головы на стене. Видела когда-нибудь голову без тела?

Я с дрожью отпрянула от нее.

— Когда то голова ненавистного тебе человека, это приятное зрелище. Притом в бумажной короне... это было забавно. Он так жаждал получить нашу корону... корону Генриха... что заслуживал позорной казни с шутовской короной на голове. Вижу, ты отворачиваешься. Я и вправду твердая, жестокая, злобная женщина? Что тебе про меня говорили?

Я молчала, пораженная столь внезапной переменой. Маргарита была необузданной, вспыльчивой, и я не всегда могла ее понять.

И еще однажды она сказала мне:

— Почему я разговариваю с тобой, леди Анна? Ты не понимаешь. Послушай. Разговаривать с ребенком — все равно что с собой. Видимо, дело в этом. Дочь Уорика! Дочь человека, испортившего мне жизнь. О, я совсем забыла. Теперь он мой друг. — Ее охватил смех. — Если б только Генрих был сильным! Выйти бы мне за сильного... Такого, как Уорик. Что за парой были бы мы! Но меня выдали за Генриха. Он ничего не знает о людской злобе. Он чужд злу. Для него оно не существует, потому что сам он лишен зла. Он уклоняется от возмездия своим врагам. Почему я говорю с этой малюткой о том, чего она не может понять?

— Теперь понимаю, — сказала я. — Вы открыли мне глаза на многое.

Маргарита смотрела на меня, но, пожалуй, не видела. Ее мысли блуждали далеко.

Некоторое время спустя она рассказала мне о сцене в Темпле среди роз.

— Там проходило совещание. Речь шла об утрате владений во Франции. Отец Генриха был великим воином. Он шел по этой стране, подавляя французов. Ему покорились Онфлер, Азенкур, Орлеан, Париж. Он стал бы французским королем, если б не умер. Моего Генриха короновали во Франции. И все это было утеряно. Обвинение пало на Сомерсета. Козлы отпущения будут всегда. Однако англичане потерпели поражение благодаря Божьему вмешательству. Направляемая Богом, Жанна д'Арк изгнала их из Франции и сделала несчастного слабого дофина мудрым королем. Но Уорик, твой отец, хотел свергнуть моего Генриха и возвести на трон своего короля. Стремился показать всему миру, что он коронатор. Я говорю о твоем отце. Слышишь, детка?

— Да, — ответила я. — Знаю.

Маргарита глянула на меня и внезапно улыбнулась.

— А ты, его дочь, — кроткое, хрупкое дитя. Жизнь иногда шутит шутки. Король Рене, мой отец, любил покой и поэзию; у него родилась я. Мне больше бы подошло быть дочерью Уорика. Разве это не странная судьба, детка?

— Да, — ответила я. — Очень странная.

— Так вот, они совещались в Темпле. Все знали о вражде между Сомерсетом и твоим отцом. Уорик взвалил на Сомерсета вину за утрату владений во Франции. Это было нелепостью. Уорик винил его, так как знал, что Сомерсет мой сторонник; и тут он принялся за осуществление своих планов. Я уверена, что твоему отцу больше всего на свете хотелось стать королем. Но получить престол он не мог, поэтому вынужден был довольствоваться ролью коронатора. Сомерсет принадлежит к роду Бофортов... является внуком Джона Гентского, сына Эдуарда Третьего. Да, он внебрачный сын Екатерины Суинфорд, но впоследствии Гентский женился на ней; и дети были узаконены. Теперь ты понимаешь, почему Бофорты такой гордый род.

— Да, — сказала я. — Слышала об этом.

— Они заставляют считаться с собой. Сомерсет презирал Уорика. Кем был бы сейчас твой отец, если б не женился на Анне Бичем и не получил через нее титул графа Уорика и земли? Когда человек добивается богатства и могущества таким путем, то ему приходится постоянно лезть из кожи, доказывая, что пришел к величию благодаря собственным усилиям. Возможно, ты слышала, как они прогуливались по саду, очевидно, чтобы слегка поостыть, и Уорик затеял ту известную ссору с Сомерсетом, обвинив его в устремлениях, о которых тот, видимо, даже не помышлял. Сомерсета я знаю хорошо. Говорят, что он мой сторонник. В сущности, ненависть Уорика была обращена на меня.

— Миледи, с какой стати ему ненавидеть вас?

— Граф хотел управлять королем, а я показала, что это моя обязанность. Он ненавидел меня, потому что я была сильной и прекрасно понимала его планы. Вот и нанес удар Сомерсету... моему лучшему другу... но метил в меня. Там, в саду, он обвинил Сомерсета, что тот привел Англию к поражению и позору. Говорил о сведенных на нет блестящих победах королевского отца.

Я содрогнулась. Мне много раз доводилось слышать о том столкновении в розовом саду. Но всегда с иной точки зрения: Сомерсет враг, он отдал земли во Франции, он был орудием этой ведьмы, королевы, — ставшей теперь нашей союзницей.

— Совершенно ясно, почему Уорик поддержал Йорка. Ихсвязывают кровные узы. Он хотел возвести на трон своего короля, так как знал, что я ни за что не позволю ему управлять Генрихом. Тогда, в розовом саду, стало ясно, что Уорик планирует низвержение нашей династии и хочет возвести на трон герцога Йоркского. Сомерсет по внезапному побуждению сорвал красную розу и высоко поднял со словами: «Я поднимаю этот символ дома Ланкастеров, которым буду служить до конца своих дней».

— Да, — сказала я. — А потом мой отец сорвал белую розу и сказал: «Это белая роза Йорков. Пусть каждый сорвет розу по своему выбору. Тогда мы будем знать, кто с нами, а кто против нас».

— А, ты знаешь эту историю. Да и кто в Англии не знает? Так и был брошен жребий. Началась война Алой и Белой розы.

— Мадам, — спросила я, — что с вами? Маргарита бессильно откинулась на спинку кресла, и казалось, вот-вот упадет в обморок. Я встала подле нее на колени, она протянула руку и коснулась моих волос. Для меня это явилось неожиданностью. Маргарита не имела склонности к ласковым жестам.

— Дочь Уорика, — негромко произнесла она. — Почему я так разговариваю с его дочерью?

Несколько минут мы сидели молча, и я поняла, что ко мне она больше не питает ненависти.

Хоть я не могла избавиться от ужасных страхов перед будущим, наши странные отношения с королевой Маргаритой делали мою жизнь сносной. Нас всех интересовало, что происходит. Как идут дела у моего отца? И где, задавалась я вопросом, Изабелла с матерью?

Я часто думала о Ричарде. Что он делает теперь? О чем думает? Он явно твердый сторонник своего брата и, следовательно, злейший враг моего отца. Кто мог этого ожидать? Мой отец был одним из героев его юности. Ричард часто восхищался им и, думаю, ценил его выше всех, не считая Эдуарда. Вспоминает ли он хоть когда-нибудь обо мне?

Казалось невероятным, что все изменилось так внезапно и круто.

Королева Маргарита ждала новостей со все большим нетерпением.

— На долю мне выпало очень много зла, — сказала она. — Иногда боюсь, что в жизни у меня никогда не будет хорошего.

Мысли мои путались. Я должна желать победы отцу, но в таком случае Ричард окажется побежденным. И результатом отцовской победы должен стать ужасающий меня брак.

Шли дни, я все больше и больше думала о предстоящем испытании. При встрече принц мне очень не понравился. К тому же у меня не шло из головы, что он потребовал казней и с явным удовольствием смотрел, как рубят головы.

Это было ужасно.

Да, он был всего-навсего ребенком. Восьмилетним. И его наверняка учили ненавидеть врагов. Но все равно глубокое беспокойство не оставляло меня.

Мне хотелось разузнать о нем побольше. Втянуть королеву в беседу о сыне было нетрудно, так как он служил излюбленной темой ее разговоров. Я все лучше и лучше понимала, до чего печальной, безрадостной была жизнь Маргариты. Сын являлся зеницей ее ока. На сына она возлагала все надежды. Готова была на любую жертву ради него. И чем яростнее ненавидела своих недругов, тем больше любила своего Эдуарда.

Я начинала питать расположение к этой королеве. Правда, трепетала перед ней, и временами свирепость в ее глазах действовала на меня отталкивающе, но, когда она стала довольно откровенна со мной и поведала о своих горестях, я, уразумев, как они подействовали на нее, начала ее оправдывать.

Я ждала все новых и новых встреч с нею; думаю, она со мной тоже.

И вот я втянула ее в разговор о сыне. — Мой сын! — Произнесла она эти слова с чем-то похожим на обожание. — Анна Невилл, ничто на свете не может доставить такую радость, как собственный ребенок у тебя на руках. Переносишь мучительные испытания, а потом слышишь крик ребенка... своего ребенка, который рос в тебе и является частью тебя.

— Да, — сказала я. — Мне это понятно.

— Я думала, что лишена этого счастья. Мой Эдуард родился через восемь лет после бракосочетания.

— И все эти годы вы мечтали о ребенке.

— Всем королям необходимо иметь сыновей. За своего я ежедневно благодарю Бога. Как только он появился на свет, я стала думать о его будущем... о том, что будет хорошо для него. И теперь им горжусь. Он станет Эдуардом Пятым Английским. Увидев корону на его голове, я сочту себя вознагражденной за все страдания.

— У королей, похоже, беспокойная жизнь, — заметила я.

Маргарита одарила меня презрительным взглядом.

— Король должен исполнять свое предназначение; а тех, кто свергает его, надо карать смертью. Как хорошо я помню свою радость. Мне даже не верилось. Конечно, поначалу я надеялась, молилась... но думала, что Генрих не способен зачать ребенка. Ты не можешь представить себе моей радости.

— Кажется, представляю, — сказала я.

— У меня, конечно, существовали враги. Например, Йорк. — Маргарита торжествующе засмеялась. — Вообрази себе чувства Йорка, когда он услышал эту весть. Мой сын преграждал ему путь к трону. Поэтому они стали распускать слухи. Говорили, что ребенок не сын Генриха. Как Генрих мог его зачать? Но ты в своем возрасте этого не поймешь. А меня они ничуть не беспокоили. Я смеялась над ними. Ликовала. Я стала матерью будущего короля. О, какое то было чудесное время!

— Представляю ваши чувства, когда он появился на свет.

— Перед этим стряслось большое несчастье. Месяца за два до рождения ребенка у Генриха появились первые признаки болезни. Это было большое горе, большая тревога. А в то время следовало б радоваться. Мы не знали, что с ним. Выяснилось это позже. Генрих не мог двигаться, Лежал в постели... совершенно утратив память. Так вот и началась его странность. Он не знал, что у него появился сын.

— Несчастный король Генрих.

— Болезнь досталась ему от матери — дочери Карла Безумного. Говорят, она может быть наследственной. Мать избежала ее, но передала сыну.

— Какая жалость.

— В этой болезни корень всех наших бед. Те люди ни за что бы не осмелились... если б Генрих не был...

Произнести слово «безумен» Маргарита не могла. Я коснулась ее руки. Она взяла мою руку и недолго подержала в своей. Меня всегда трогали эти внешние знаки приязни между нами. Маргарита начинала видеть во мне свою будущую сноху, хоть я и принадлежала к ненавистному клану Невиллов.

В этот раз я услышала от нее о Тюдорах.

— Мне хотелось познакомиться с матерью Генриха, — сказала Маргарита. — Она была француженкой, как и я. Женщиной сильной воли, хоть и очень мягкой в обращении. Детство у нее было несчастливым, главным образом из-за сумасшествия отца и распутства матери. Какое-то время она вместе с многочисленными братьями и сестрами жила в крайней бедности. Отец ее тогда страдал повторяющимися приступами безумия. Думаю, когда он приходил в себя и брал бразды правления, картина менялась. Однако несчастные дети бедствовали почти все ранние годы. Потом она вышла за Генриха, великого завоевателя Франции, и казалось, жизнь у нее пошла на лад, затем муж умер, оставив ее с младенцем... моим Генрихом. Генрих часто говорит со мной о матери, всегда с нежностью. Из-за нее он и был так добр к Тюдорам.

— А кто такие Тюдоры?— спросила я.

— О, достойные люди. Всегда поддерживали дом Ланкастеров. А как же иначе? Они единоутробные братья Генриха. Видишь ли, когда Генрих Пятый умер, Екатерину, мать моего Генриха, отстранили от власти. У сына был свой двор — няньки, гувернанткой и прочие, — и его забрали у нее из рук.

— Я считаю, эхо жестоко по отношению к детям.

— У королей и королев есть свои обязанности, но воспитание детей в них не входит. Екатерина сошлась с Оуэном Тюдором. Так Тюдоры и появились. Эта подлинная история о тайной, романтичной любви.

Я жадно слушала ее рассказ о вдовой королеве, которая влюбилась в простого валлийского сквайра и вышла за него замуж... как говорили одни; другие утверждали, что нет; но они жили счастливо в небольшом удалении от двора со своими детьми, покуда об этом не узнал герцог Глостер, брат Генриха Пятого. Он разрушил их счастье. Оуэна Тюдора арестовали по обвинению в измене, а королеву разлучили с детьми и отправили в Бермондсийское аббатство, где она

умерла.

— Какой печальный конец, — сказала я.

— Жизнь часто бывает печальной. Ты еще в этом убедишься.

— А что сталось с Оуэном Тюдором?

— Он бежал из тюрьмы. Генрих был добр к своим единоутробным, и они платили ему преданностью. Верно служили дому Ланкастеров. Оуэна взяли в плен при Мортимер-Кроссе и обезглавили на рыночной площади в Херефорде по приказу человека, называющего себя Эдуардом Четвертым.

— Зачем нужны войны? Почему все не могут быть счастливы?

— Потому что существуют права, за которые надо сражаться.

Маргарита вновь стала свирепой, гневной. Гнев этот был вызван казнью верного Тюдора, и мне вспомнилось невольно ее ликование при рассказе об отрубленной голове герцога Йоркского в бумажной короне. Я отшатнулась от нее. Такими уж были наши отношения. Она то отталкивала меня, то привлекала. Думаю, чувства ее ко мне тоже часто менялись. То она вспоминала, что я член ненавистной ей семьи, то видела во мне несчастную, беспомощную девочку, получающую жестокие удары судьбы — как и сама в моем возрасте.

Война — жуткое, бессмысленное занятие. Ричард не согласился бы со мной, отец тоже. Войны приносят кое-кому богатство и власть, похоже, очень заманчивые для большинства людей.

Однажды, когда я сидела у королевы, послышался приближающийся топот копыт. Мы подскочили и бросились к окну. Двое всадников скакали к замку. Явно издалека.

Королева затаила дыхание, потом, ничего не говоря, поспешила к двери и стала спускаться по лестнице. Я последовала за нею.

Всадники спешились и направились к нам. Неопрятные, запыленные, но я сразу поняла, что привезли они хорошие вести.

— Мадам... миледи. — Они встали на колени перед королевой. –– Одержана победа.

На лице Маргариты отразился восторг. Мой отец добился успеха.

Гонцов повели в замок. Их надо было накормить... но сперва нам хотелось узнать побольше, дабы королева убедилась, что победа несомненна.

— Ваше Величество... миледи... когда граф высадился, то легко захватил Юг. Эдуард, именующий себя королем, подавлял восстание на Севере.

— А что с ним сейчас? — спросила Маргарита.

— Спасается бегством, миледи. Говорят, покинул Англию.

— Полагаю, он больше не вернется туда, — сурово сказала королева.

— Видимо, он держит путь в Голландию.

— А герцог Глостер? — услышала я свой вопрос.

— Герцог Глостер, миледи? — недоуменно переспросил гонец. — Не иначе как со своим братом.

— Самозванец наверняка разгромлен? — спросила королева. — Сомнений в этом нет?

— Нет, миледи. Никаких. Граф проезжал по улицам Лондона вместе с королем Генрихом.

Маргарита стиснула сложенные руки и улыбнулась гонцам.

— Вы проделали долгий путь, мои йомены. Подкрепитесь, отдохните. Потом побеседуете с нами еще.

Вызвав одного из стражников, она велела ему позаботиться о людях, которые приехали очень издалека с добрыми вестями и определенно выбились из сил.

Затем повернулась ко мне:

— Вот и конец ожиданию. Твой отец исполнил, что обещал. И теперь, дитя мое, ты станешь будущей королевой Англии.

Я не могла разделять ее торжество, но от радости она этого не замечала.

Думаю, то была одна из счастливейших минут в ее жизни.

Впоследствии я узнала о случившемся побольше. Эдуарда предал его ревностный сторонник — мой дядя Джон Невилл. Отец часто называл его одним из нескольких предателей рода.

Когда отец восстал против Эдуарда, Джон сохранил верность королю. Сказал, что присягнул ему, не намерен нарушать присягу и не последует за братом — как бы он ни был могуч — в этой попытке заменить Эдуарда Генрихом.

Подобную верность одного из Невиллов следовало бы щедро вознаградить, однако Эдуард отнесся к Джону с пренебрежением и тем самым совершил громадную оплошность. Казалось бы, он должен был высоко оценить верность Джона уже потому, что он Невилл. Но этого не произошло. Джон, удерживая Север для Эдуарда, уже видел себя лордом Севера. А Эдуард отнял у него Нортумберленд, пожаловал это графство Генри Перси и в утешение наградил Джона титулом маркиза Монтегю. Джон, после того как ради служения королю отвернулся от родных, счел его поступок черной неблагодарностью. Это явилось решающим фактором, поворотным пунктом. Поскольку Уорик командовал войсками на Юге, Джону достаточно было обратить свою армию против короля, чтобы захватить Север. Он так и сделал. Армия Эдуарда, видя, что он находится на грани полного поражения, Покинула его. Поэтому королю оставались только бежать из Англии.

Свергнув Эдуарда, мой отец стал возводить на трон Генриха.

Мы прождали очень долго. Теперь настало время возвращаться в Англию. Я очень беспокоилась. У меня из головы не шла мысль о браке с принцем Уэльским.

Королева сказала, что мы должны ехать из Амбуаза в Париж, встретить там ее сына и, не мешкая, составить планы.

Маргарита как будто не замечала моей подавленности. Видимо, думала, что я радуюсь вместе с ней отцовской победе.

Она уже почти смирилась с мыслью, что я стану ее снохой. Мне удалось ей угодить. Наверно, она сочла, что я тихая, непритязательная и буду послушной.

Занимали меня, главным образом, две мысли. Венчаться с Эдуардом мне предстояло в Англии, так что до свадьбы оставалось какое-то время. Я твердила себе, что она будет еще не скоро. Потребуется масса приготовлений. Другая мысль была о Ричарде. Что с ним? Где он сейчас и о чем думает? Долго ли будет оставаться с Эдуардом в Голландии? Они наверняка сделают попытку отвоевать трон.

Я отправилась к гонцам выяснить, знают ли они что-то о Ричарде. Задавать при королеве подобные вопросы было нельзя.

Гонцов я нашла в кухне. Перед каждым из них стояла тарелка с хлебом и мясом.

При моем появлении они поднялись, и я попросила их сесть.

Сказала, что не хочу прерывать их обед, потому что они наверняка проголодались и устали.

— Везя хорошие вести не так устаешь, миледи, — сказал один.

— Да, — поддержал его другой. — С хорошими вестями всегда хорошо принимают.

— Как люди в Англии восприняли эту перемену? — спросила я. — Говорят, они очень любят короля Эдуарда.

— Да, миледи, оно так. Эдуард красавец, женщины от него без ума, и в сердцах у мужчин ему находится местечко. Но военное счастье изменило Эдуарду, он потерпел поражение... и бежал.

— Кто отправился вместе с ним?

— Несколько друзей.

— И, конечно же, его брат, герцог Глостер.

— Да-да, и маленький герцог, само собой. Он не расстается с братом. Эдуард отличный человек. Король до кончиков ногтей.

— А Генрих?

— Это бедняга. С ним обошлись так, будто он и не король. Я видел... сейчас кажется, много воды утекло с тех пор... как его везли через Чин и Корнхилл к Тауэру. Ему привязали ноги к лошади, натыкали в волосы соломы и строили насмешки по пути. С королем так нельзя. Люди все это помнят, но говорят, Генрих злобы не держит. Он добрый человек... поговаривают, чуть ли не святой. Ему б не королем быть, а монахом. Жил бы тогда себе в покое. Сомневаюсь, что он хочет править. Наверно, ему было б лучше, если б на троне оставался Эдуард... только бы с ним обходились по-хорошему.

— Вы считаете, с ним обращались плохо?

— Я видел Генриха перед отъездом сюда... едущего по улицам, снова королем. Епископ и архиепископ, брат графа Уорика, поехали в Тауэр выпустить его. Говорят, он вышел неухоженный, грязный... похожий на тень или на мешок шерсти... и не говорил ни словечка, будто сущий телок. Его принарядили, на голову надели корону и повезли в Вестминстерское аббатство. Сделали королем. Только на короля он не походил, и все люди говорили о короле Эдуарде.

Мои чувства мешались. Я очень жалела королеву и теперь радовалась за нее; но боялась за себя, потому что этот поворот событий приблизил меня к тому, чего я страшилась больше всего на свете.

И в глубине сознания таилась мысль о Ричарде. Я представляла его горечь и гнев при виде того, что брат свергнут с трона. Сердцем я была на стороне Ричарда, но это горе причинил ему мой отец. Нас воспитали в почтении к отцу. Постоянно говорили, что он величайший человек в королевстве. Однако я любила Ричарда, была очарована его братом Эдуардом и хорошо понимала, почему люди любят его и хотят видеть своим королем. Могло ли им понравиться, что его место занял человек, похожий на мешок шерсти и сущего телка?

Что-то мне подсказывало, что нет, и конфликт еще не исчерпан. Гонцы, видимо, думали так же.

Я ушла, потому что больше ничего не могла от них добиться. Их отправили привезти хорошие вести, свою обязанность они исполнили. И, проспав здесь ночь, вернутся в Англию.

А мы?

Королева послала за мной.

— Признаюсь, — сказала она, — мне иногда не верилось, что твой отец сдержит слово. Я не совсем доверяла ему. Но теперь он доказал, что является благородным человеком.

«Так ли? - подумала я. — Он изменил королю, поддержал его соперника. Разве это благородно? И поступил так в погоне за властью, не смог добиться ее через одного короля, теперь пытается через другого». Хоть я плохо разбиралась в положении дел, однако тут поняла, что отец совершил ошибку. Люди ни за что не примут Генриха; и Эдуард не станет сидеть сложа руки.

Маргарита продолжала:

— Прежде всего мы должны возблагодарить Бога за нашу победу, а потом приниматься за наши планы. Как только вернемся в Англию, вы поженитесь. Это я обещала твоему отцу и сдержу слово. А теперь план у меня вот какой. Мы поедем отсюда в Париж. Моему сыну уже наверняка известна эта приятная новость. Он будет там. Оттуда мы отправимся в Англию требовать свою корону. У тебя задумчивый вид, детка. Ты должна радоваться. Для всех нас это счастливый день. Дом Ланкастеров возвратил свои законные права.

Уехали мы не сразу. На другой день в замок приехали гонцы с известием, что французский король едет в Амбуаз к Маргарите. Она, разумеется, вынуждена была остаться и принять его.

До приезда короля прошло больше недели, и все это время в замке готовились к его визиту. Уезжать в такое время было немыслимо.

Приехал Людовик с королевой, Шарлоттой Савойской.

Встретился он с Маргаритой — и со мной — очень дружелюбно, сказал, что очень рад тому, как развиваются события в Англии.

Людовик был странным человеком. Я не доверяла ему. Держался он вовсе не по-королевски: небрежно одевался, не заботился о своей величественности, в поведении и разговоре совершенно не соблюдал условностей. Дружелюбие его сочеталось с какой-то настороженностью, хитростью, и казалось, говорит он совсем не то, что думает.

У меня из головы не шли рассказы о его жестокости, о том, что он превратил замок Лош в страшную тюрьму и держал там своих врагов в подземных каменных мешках, куда бросали людей и забывали о них. Особенно меня поражало, что Людовик регулярно ездил в Лош посмотреть, как заключенные близятся к своему ужасному концу. Поговаривали также, что он сажает людей в клетки и доводит до животного состояния.

Кое-кто может сказать, что всегда найдутся люди, клевещущие на королей и знатных особ, но я верила слухам о Людовике, хотя он всеми силами выказывал дружелюбие Маргарите и добросердечие мне.

У меня вызывала симпатию его супруга Шарлотта, безмятежная беременная женщина. О ней говорили, что она вечно либо рожает, либо готовится к родам, злобно намекали, что Людовик предпочитает общество любовницы, Маргариты де Сассанаж, а с Шарлоттой проводит лишь столько времени, чтобы зачать ей ребенка.

Мне было понятно, как он заслужил прозвище Паук. Однако Шарлотта казалась вполне счастливой и, возможно, так же стремилась избегать его, как он ее.

Людовик был доволен происходящим в Англии и хотел отпраздновать победу. Это казалось вполне резонным, поскольку король Генрих состоял с ним в родстве, к тому же Маргарита была француженкой. Франция, естественно, поддерживала Ланкастеров. Людовик устроил встречу моего отца с Маргаритой и потребовал, чтобы она забыла об их ссоре. Так что это была победа и его, и Маргариты.

Разговаривать с Людовиком было легко. Я слышала, кто-то говорил, что при случайной встрече его можно принять за простолюдина. И действительно, одевался он неряшливо, не в пример другим французским королям, поэтому в разговоре с ним не ощущалось, что перед тобой венценосец. Судя по всему, общество простых людей он предпочитал знати.

— Мне приятно, –– сказал он, — думать о вашем блестящем будущем. Я никого на свете не чту больше вашего отца. С помощью королевы он станет править Англией. Состояние несчастного короля, увы, оставляет желать лучшего. Но при графе Уорике Генрих будет в надежных руках. — Он лукаво улыбнулся, и я усомнилась в его искренности. — Законный король вернется на престол, и в один прекрасный день вы, моя дорогая, станете английской королевой. Это меня радует.

Празднество длилось недолго. Людовик был очень скуп и видеть не мог, как транжирятся деньги.

Он проводил много времени с Маргаритой, и я нисколько не жалела, что он мешает нашим приготовлениям к отъезду в Англию, так как знала, что меня там ждет.

Пробыл он в замке около двух недель — для него это был большой срок. Ему не сиделось на месте, и он много разъезжал по стране.

Принц Эдуард никак не приезжал, а королеве очень хотелось составить вместе с ним кой-какие планы. Она считала, что он в Париже, и, когда король уехал, мы отправились туда.

Кончался ноябрь, погода стояла скверная и сильно замедляла наше продвижение. Нам, естественно, хотелось узнать, что происходит в Англии, и мы постоянно ждали гонцов, но, поскольку близилась зима, а море в это время очень коварно, видимо, добраться до нас им было нелегко.

Когда мы приехали в Париж, Эдуарда там не оказалось, и нам пришлось его дожидаться. К счастью, благодаря нашему доброжелателю, королю Франции, на отсутствие гостеприимства пожаловаться было нельзя. Меня удивляло, что промедление больше не выводит из себя Маргариту. И я пришла к выводу — она хочет, чтобы мой отец навел в стране порядок до нашего возвращения.

Сын ее, очевидно, собирал армию. Видимо, он тоже хотел вернуться в спокойную страну, а не охваченную волнениями и мятежами, вполне способными возникнуть после свержения всеми любимого короля и возведения на престол такого, как Генрих.

Я почти не имела приятия о том, что происходит. Знала, что мать еще во Франции. Изабелла вернулась в Англию вместе с Кларенсом, он последовал туда за нашим отцом. Они все еще были союзниками, но, видимо, не доверяли друг другу. Поначалу Кларенс был убежден, что престол предназначается ему. Мне было любопытно, что творилось у него на душе, когда отец изменил свои планы и решил восстановить на троне Генриха.

Принц Эдуард вскоре приехал в Париж, и мои опасения подтвердились. В пылких мечтах он уже видел себя королем. Ему не верилось, что отец его сможет править. До смерти отца Эдуард вполне мог быть регентом. Вместе с ним скорее всего взяла бы бразды правления грозная мать. Но она до безумия любила его, и он наверняка видел перед собой блестящее будущее. А меня, разумеется, воспринимал как одно из условий сделки. При этой мысли я содрогалась. Надо мной словно бы нависала туча — и вот-вот должен был грянуть гром.

Мы должны были венчаться в Англии, наследнику трона не подобало жениться в чужой стране. Я догадывалась, что, едва мы вернемся, начнутся приготовления к свадьбе. Эта мысль приводила меня в ужас.

Как мог отец так поступить со мной? Но что властолюбцам до тех, кого они используют, если результат для них благоприятен? Надо ж было мне родиться дочерью графа Уорика. Наверно, деревенские девушки гораздо счастливее меня. Я, как никогда, тосковала по дням детства в Миддлхеме.

Эдуард внушал мне страх. Он нежно целовал мне руку, ласково разговаривал со мной и не сводил с меня глаз. Что я видела в них? Легкое пренебрежение. Видимо, я не походила на тех женщин, которых он знал. Какие женщины могли ему нравиться? О его любовных похождениях я не слышала. Возможно, он захаживал в низкопробные таверны и утолял похоть со служанками. Я была маленькой и еще не успела сформироваться как женщина. Волосы у меня были очень красивыми — длинными, светлыми. Уродливой я не была. И меня, и сестру называли красавицами. Правда, так называют всех принцесс и девушек знатного происхождения — особенно когда выдают замуж в корыстных целях. Мне казалось, я ему не по вкусу, он, наверно, предпочел бы развязную, опытную девицу неискушенной девочке.

Однако временами мне чудилась в его глазах тайная страсть, и меня это тревожило. Я жалела, что со мной нет сестры. Был бы рядом кто-нибудь, с кем можно побеседовать... добродушная, способная утешить женщина вроде Анкаретты Твинихо.

Но такой не было, и я чувствовала себя одинокой, испуганной.

Каждое утро я напоминала себе: венчание может состояться только в Англии. И молилась, чтобы нас задержало еще что-нибудь.

Эдуард проводил много времени с матерью. Она сказала мне, что ему нельзя долго оставаться с нами. Он должен ехать в Англию требовать свое наследие. Людовик поддерживает нас, однако добиться у него денег на провиант для войск — задача не из легких. Он крайне скуп и хочет какого-нибудь вознаграждения за свои милости.

Я очень радовалась, когда Эдуард уехал, но теперь нам пришлось уже всерьез готовиться к возвращению в Англию.

Зима не лучшее время для путешествия, но мы тронулись в путь. Шли первые дни марта, и нас постоянно задерживали метели. Мы находили приют в каком-нибудь замке и часто застревали там из-за снежных заносов. Путешествие было долгим, неудобным, однако в начале апреля мы приехали в Онфлер, но, увидев бурное море, не рискнули пуститься в плавание.

По утрам, просыпаясь, я первым делом смотрела в окно. И радовалась, видя взбаламученную массу воды. А ночами, лежа в постели, с удовольствием прислушивалась к завыванию ветра и плеску волн.

«Мы пока что не можем отплыть», — ликующе шептала я себе и старалась изгнать из памяти пренебрежительные и вместе с тем похотливые взгляды Эдуарда.

Когда прибыли гонцы, я догадалась, что у них важные вести, так как они отважились пуститься в плавание.

Я находилась у королевы. Их немедленно проводили к нам.

На сей раз они вошли без улыбок и не спешили выложить свои новости.

— Говорите, с чем приехали, — сурово сказала королева Маргарита. — Я жду.

— Ваше Величество, миледи, Эдуард Йоркский, его брат герцог Глостер, граф Риверс и лорд Гастингс высадились в Рейвенспере и направляются к Йорку.

Королева закрыла глаза. Я подошла к ней и взяла за руку. Она раздраженно высвободилась, недовольная тем, что я видела ее слабость.

— Рейвенспер, — сказала она. — Это где?

— В устье Хамбера.

— На Севере. Эдуард выбрал неудачное место для высадки. Северяне всегда стояли за Уорика. Какие еще у вас вести?

— У него две тысячи солдат — англичан и бургундцев.

— Две тысячи! Что можно сделать с ними?

— Должен сказать Вашему Величеству, что Эдуард подошел к Йорку, и горожане открыли ему ворота.

— Изменники!

— Говорят, он вернулся лишь затем, чтобы потребовать свое герцогство.

— Какая наглость, — негромко произнесла Маргарита.

Но я видела, что эти известия сильно ее потрясли. Она отпустила гонцов и жестом велела мне сесть. Я повиновалась. Неожиданно она взяла меня за руку и крепко ее стиснула. Потом мы сидели молча.

Мы жили, будто во сне. Громадные волны по-прежнему бросали нам вызов помериться с ними силами. Нам оставалось только смотреть в сторону Англии и задаваться вопросом, что там происходит.

Мы знали, что Эдуард Йоркский не станет смотреть сложа руки, как Уорик отнимает у него престол. Он соберет людей, люди его любят. Он выглядит королем, он ведет себя как король, а если и совершает ошибки, то по-королевски. Мне с самого начала было ясно, что люди не захотят Генриха. Возможно, они жалели его, но короли не должны вызывать жалость. Маргариту ненавидели уже за то, что она иностранка, но су

шествовало еще немало поводов восстановить против нее англичан. Им не нужны были ни она, ни ее сын, ни ее муж. Пусть существуют могущественные коронаторы, как мой отец, но королей на тронах почти всегда удерживает народ.

Впоследствии я узнала, что происходило в Англии.

Моему отцу так и не удалось править страной. Людям нужен король, кумир, некто, возвышающийся над ними, обособленный ореолом царственности, которая для них свята. Король должен быть земным богом в золотом венце и пурпурном бархате, которому можно поклоняться.

Когда Эдуард высадился, Кларенс разорвал союз с Уориком и перешел к нему.

Представляю, как он просил о прощении. «Эдуард, мы же братья. Стоит ли нам быть врагами? Меня сбил с толку граф. Я прислушался к дурному совету. Ты мой брат, Эдуард. Я хочу служить тебе. Можешь ты меня простить?» Наверняка его просьба звучала примерно так.

И Эдуард, конечно, простил. Он почти всех прощал за измену. А тут был родной человек.

Интересно, пришло ли Эдуарду в голову, что Кларенс вернулся к нему, так как мой отец возвел на трон Генриха, а не его, Кларенса? Наверное. Но я слышала, он сразу же обнял брата. Как в притче о блудном сыне.

Впоследствии Ричард говорил мне: «Георг всегда был таким. Натворит что-нибудь, а потом просит прощения. И его всегда прощали — что брат, что сестра Маргарита, у которой он был любимчиком. Даже мать бывала к нему снисходительна».

Итак, у отца появился еще один противник. Но мало того. Людям нужен был король, а кого им дал Коронатор? Несчастного, жалкого праведника, полоумного Генриха? Нет, разумеется, Уорик хочет править сам. А он хоть и могущественен, но лишен ореола царственности.

«Что происходит в Англии?» — постоянно думала я, пока мы сидели в Онфлере.

Море слегка успокоилось.

— Нельзя ждать целую вечность, — сказала Маргарита. — В Англии происходят важные события. Я должна быть там. Пора отправляться.

К нам присоединился принц Эдуард. Он получил от Людовика людей и провиант, и мы готовы были пуститься в плавание. До меня дошла весть, что мать хочет вернуться в Англию, и я с облегчением узнала, что она здорова. К сожалению, все проведенные с королевой месяцы я не могла видеться с ней, искать у нее утешения. Но, возвратясь в Англию, увижу ее. И сестру.

Плавание, как и следовало ожидать, оказалось нелёгким, и мы прибыли в Уэймут разбитыми, изможденными.

Там нас ждали печальные вести.

Моего отца не было в живых. Он погиб в бою под Барнетом.

 

В УОРИК-КОРТЕ

Произошло это, едва мы вышли в бурное море. Я не могла поверить. Отец мне всегда казался несокрушимым. Несчастная мать, думала я. Что сейчас у нее на душе? Они были очень привязаны друг к другу. Хотя он редко бывал с нами, я ни разу не слышала о его неверности. Мать помогла ему возвыситься, и, думаю, он всегда был ей благодарен. Держался он с матерью в высшей степени уважительно. По-своему пекся о нас с Изабеллой. Правда, хотел выдать меня за отвратительного мне человека, но люди его поколения видели в дочерях средство насытить семейную гордость.

— Уорик погиб! — слышали мы повсюду. Люди только об этом и говорили. Его не стало — самого влиятельного человека в Англии, настолько могущественного, что он мог свергать королей и возводить их на трон.

Я чувствовала себя затерянной в непонятном мире. Отец погиб! Что с нами будет?

Королева восприняла эту весть спокойно. Мне пришло в голову, что она, хоть и выразила огорчение, не особенно опечалена его смертью.

Уорик возвел Генриха на трон, выполнил свою часть сделки. Останься он жив, то захотел бы править. В этом коренилась причина его честолюбивых устремлений. Он возводил королей на престол, чтобы управлять ими, а Маргарита не хотела, чтобы ею управляли. Итак, он исполнил то, что от него требовалось. Вернул трон Генриху. А затем... сражался при Барнете.

Маргарита задумчиво разглядывала меня. Я догадалась о ее мыслях: раз Уорика больше нет, что представляет собой его дочь?

Маргарита не испытывала неприязни ко мне. Думаю, даже питала какую-то привязанность. Возможно, относилась с легким презрением, поскольку я не была честолюбива, не жаждала короны... как она сама. Первоначальная ненависть ко мне как к дочери Уорика прошла. Мать принца Уэльского согласна даже была принять меня в снохи.

Но что я представляла собой после гибели отца в битве? Возможно, она думала, должна ли исполнить взятое обязательство, женить на мне своего сына.

Если б не согласилась, я была бы искренне ей благодарна.

Какие странные то были дни — дни кипучей деятельности и ужасной неопределенности.

От герцога Сомерсета шли послания. Он советовал нам ехать в Ланкашир, собирать войска. Писал, что дело Ланкастеров не проиграно из-за дезертирства Кларенса и смерти Уорика. Мне очень хотелось повидаться с матерью. Я получила от нее письмо, причинившее мне душевную боль. Мать горько оплакивала гибель отца. И сокрушалась: «Не знаю, что нас ждет».

Она сообщала, что едет в аббатство Болье, беспокоиться о ней не нужно. И намеками выражала надежду, что Эдуард не будет с нами суров. Весточка от матери явилась для меня большим утешением. Конечно же, я, невеста принца Уэльского, считалась такой же преступницей, как супруга графа Уорика. Что поневоле оказалась с Ланкастерами, значения не имело. Я стала одной из них. Я находилась в союзе с будущей свекровью и должна была следовать за ней.

Мы уехали из Уэймута. Маргарита держалась бодро. Повелев мне находиться подле нее, она ехала во главе кавалькады и, когда мы проезжали города и деревни, призывала людей на свою сторону. Самозванец снова в Англии, он убил достойного графа Уорика. На ее плечи легла забота о его несчастных дочерях. За графа необходимо отомстить. Мужчины должны присоединяться к ней, чтобы изгнать из страны подлого Эдуарда.

Когда мы приехали в Бат, у нас уже была небольшая свита. Там нас встретили всадники из Уэльса, они привезли весть, что Джаспер Тюдор собирает прекрасную армию, дабы сражаться за Генриха.

Джаспер предложил королеве объединить силы, так как Эдуард Йоркский находился поблизости и, узнав о приближении противника, выступил навстречу.

Посовещавшись с военачальниками, Маргарита решила так и поступить. Я восхищалась ею. Из нее вышел бы прекрасный командир, будь она лишена надменности. Как отличался от нее Эдуард! Он держался по-дружески с самым незаметным солдатом, давал почувствовать, что все должны сражаться, не щадя жизни, как рядовые, так и король. Его любили, потому он и добился успеха.

Затем произошла роковая битва при Тьюксбери.

Я ехала с Маргаритой во главе кавалькады, когда нас встретил принц Уэльский с набранными людьми. Он сказал, что Эдуард Йоркский неподалеку, и вскоре обе армии должны сойтись в бою.

Принц убедил королеву укрыться вместе со мной в небольшом монастыре близ дороги, по которой мы ехали. Заявил, что битва будет недолгой, победоносной, но он не хочет тревожиться мыслью, что его мать и невеста могут оказаться в опасности.

— Я буду спокоен, зная, что вы там, — сказал он. — И скоро приеду сообщить о нашей победе.

Я с беспокойством поглядела на королеву. Маргарите уже доводилось скакать в битву вместе с войском, и у меня мелькнула мысль, что она откажется.

— Ты должна укрыться, — сказал принц. — Я оставляю свою невесту на твое попечение. Как мне сражаться, волнуясь о вас?

Я догадывалась, какие мысли приходят Маргарите в голову. Она уже немолода. Генрих лишился короны десять лет назад, и почти все это время ей пришлось жить в изгнании.

Принц настаивал, и в конце концов Маргарита сдалась.

— Мы будем ждать с нетерпением, — сказала она ему.

— Знаю, дорогая мама. О нашей победе ты услышишь первая.

Когда она наконец согласилась ждать вестей в монастыре, я ощутила громадное облегчение.

Монахини приняли нас тепло. Не думаю, что они были сторонницами Ланкастеров. Для них мы являлись просто-напросто нуждающимися в убежище женщинами. Вряд ли играло роль, что одна королева, а другая невеста принца Уэльского.

Мне приятно было оказаться в покое, пусть даже ненадолго. Я измучилась и душевно, и физически. Чем больше я видела своего жениха, тем сильнее страшилась брака, а теперь он казался уже недалеким.

Я задумалась о сходящихся армиях. Ричард наверняка будет вместе с братом. Мне стало очень жаль, что мы находимся на разных сторонах. Я взмолилась Богу, чтобы он не пострадал в бою. А что до моего жениха... о нем я старалась не думать.

Ждать вестей пришлось недолго. Мы услышали их от солдат, вернувшихся прямо с поля битвы. Я не знала, на чьей стороне они сражались. Для меня это были раненые, пришедшие к монастырю в надежде, что их перевяжут. Я отправилась с монахинями помочь, чем смогу.

Один из лежащих на тюфяке солдат обратился ко мне:

— Миледи, вы...

— Леди Анна Невилл, — сказала я.

Тут появилась Маргарита. Она узнала о приходе раненых и пришла в надежде услышать о победе Ланкастеров.

— Какие новости? — воскликнула она.— Какие новости?

Оба солдата молчали. У меня неистово заколотилось сердце.

— Я королева, — угрожающе сказала Маргарита. — Отвечайте.

Одна из монахинь вмешалась:

— Ваше Величество, этот человек тяжело ранен.

— Вижу, — ответила Маргарита. — Королева задает ему вопрос, а он что-то скрывает.

— Мы разбиты, миледи, — произнес солдат.

— Принц Уэльский побежден?

— Король Эдуард одержал верх.

— Не верю. Не может быть.

Солдат закрыл глаза и откинулся на тюфяк. Маргарита подошла к нему и хотела встряхнуть, но две монахини ее оттащили.

Королева, терзаемая страхом и беспокойством, казалось, хотела наброситься на них с кулаками.

Я поспешила сказать:

— Миледи, когда раненые слегка оправятся, то, возможно, смогут сказать больше. Сейчас они совершенно обессилены.

Маргарита отступила назад.

— Этого не может быть, — сказала она. — Мой сын не допустил бы поражения. У нас были солдаты... было все.

— Позвольте проводить вас в келью. Отдохните. Я вернусь и помогу монахиням. Как только узнаю новости, приду к вам.

К моему удивлению, Маргарита позволила себя увести. Думаю, она боялась, что все рухнуло, и хотела пока не знать правды, подготовиться к ней.

В келье я уложила ее со словами:

— Не беспокоитесь, скоро вернусь. — Может быть, приедет Эдуард. Поле битвы недалеко. Он приедет, как только сможет.

Я оставила Маргариту и вернулась к раненым.

Тот солдат спросил:

— Королева ушла?

— Отдыхает, — ответила я ему.

— Миледи, мы проиграли бой. Наша армия разбита. Победа за Эдуардом. Милорд Сомерсет взят в плен. Это конец, миледи. Эдуард отвоевал престол.

— Вы уверены?

— Видел собственными глазами.

— Понятно, — сказала я.

— Я не посмел сказать все королеве, миледи.

— Что вы скрывали?

— Принц убит. Прошу вас, скажите ей. Она должна знать... а я не смею.

Я уставилась на солдата. Неужто? И попыталась представить, как эта весть подействует на Маргариту. Она сильная женщина — в этом я убедилась, но если правда, что принц убит... как ей сказать?

И я не сказала. Решила сперва убедиться, что это так. Ночь провела беспокойно. На рассвете проснулась и обнаружила, что в келье у меня кто-то есть. То была королева.

— Не спишь, Анна? — спросила она. — Нет, — ответила я. — Не могу.

— Почему не приходит никаких вестей? Эдуард сказал, что сообщит, когда сражение окончится. Не может ведь оно длиться до сих пор.

— Оно кончилось, — сказала я.

— Ты что-то знаешь. Эти солдаты... что-то тебе открыли. Скажи мне. Приказываю.

Я молчала. Маргарита схватила меня за плечи и затрясла.

— Говори. Скажи самое худшее. Я запрещаю тебе утаивать правду.

—Бой окончен, — сказала я.— Армия Ланкастеров отступает. Йорки выиграли битву при Тьюксбери.

— Так почему же не сказали мне?

— Солдаты не решились. Начали говорить... а потом побоялись.

— Как посмели они что-то скрывать?

— Не хотели причинять вам боль.

— Что еще ты знаешь? — спросила она. Я молчала.

— Говори, Анна Невилл! — вскричала Маргарита. — Ты не должна скрывать от меня никаких вестей.

Я опять не раскрыла рта.

Глаза у Маргариты стали бешеными. Казалось, она на грани помешательства. Я подумала — как сказать ей о смерти сына?

Маргарита, должно быть, прочла мои мысли. Я сказала, что битва проиграна. Да и все равно, она знала о поражении от раненых. Какая весть может быть хуже этой, и где Эдуард? Почему не едет? Думаю, в тот миг она догадалась.

Такого полного отчаяния я еще не видела. И не представляла, как утешить ее.

— Эдуард, — спокойно произнесла она. Я кивнула.

 — Что с ним? Взят в плен?

В голосе ее звучала надежда. Я не ответила.

— Скажи мне, ради Бога, скажи.

— Солдаты могли ошибиться, — сказала я.

— Что они тебе сказали?

— Что видели его.

— Так... так.

— Убитым.

— Значит, он мертв. Мой сын мертв! Я подошла к Маргарите и обняла ее.

— Солдаты ошиблись. Вы же знаете, как возникают подобные слухи.

Маргарита села на тюфяк и уставилась в пустоту. Я увидела на ее щеках слезы.

— Эдуард был для меня всем, — негромко сказала она. — Когда он родился... это было величайшим счастьем в моей жизни. Красивый, умный ребенок. Я наблюдала, когда он был малышом... нет ли у него отцовского безумия. Безумия не было. Он был умным и красивым. Мог стать великим королем. У него были прекрасные способности. Он жив. Он не может быть мертвым.

— Солдаты ошиблись, — сказала я. — Они говорили с чужих слов. Наверняка.

Маргарита гневно повернулась ко мне.

— Тогда где же он? Будь жив, то вернулся бы. Он знал, где я. И вернулся бы ко мне. Я лишилась его. Теперь уже все не важно. О Господи, почему ты не прибрал первой меня... вместо моего умного, красивого сына?

— Не нужно горевать. Мы еще услышим другие вести.

— Да, — сказала она. — Услышим. Но в глубине души я знаю: больше не увидеть мне его милого лица. Это и твоя утрата, дочка. Я стала думать о тебе, как о дочери. Ты была его невестой. И лишилась мужа, как я сына.

Маргарита стиснула мои руки, и я сказала снова:

— Это может оказаться неправдой. Она покачала головой.

— Я знаю. Это конец. Что мы наделали? Сперва Уорик, а теперь Эдуард... мой Эдуард. Ничто Не стоило такой цены. Пусть бы Йорк носил корону... лишь бы мне оставили сына.

Я не представляла, как ее утешить. Она любила его. И была более горячей в любви, чем в ненависти. Иногда я задумывалась, не любит ли она Эдуарда так горячо, потому что он должен стать королем и вернуть престол дому Ланкастеров, но тут поняла, что любила она его не только как человека, который насытит ее честолюбие, но и как сына.

— Оставь меня, — сказала Маргарита. — Я хочу побыть в одиночестве. Оставь меня с моим

горем.

Я хотела напомнить ей, что пока мы только слышали о смерти Эдуарда от солдат. Они могли ошибаться. Но королева не хотела слушать. Мне оставалось лишь уйти.

На другой день все подтвердилось. Принц действительно погиб в бою. Победа досталась Йоркам. Сомерсет и еще несколько значительных командиров попали в плен и тут же подверглись казни. Ланкастеры потерпели полное поражение, и король Эдуард вернулся на престол. Печально было видеть торе королевы, но все же я твердила себе: «Я свободна. Тому, чего я страшилась, никогда не бывать».

Нам посоветовали оставаться в монастыре. Напомнили, что мы враги короля-победителя и наша участь еще не определена. Поэтому обеим лучше пока остаться на месте.

Мое будущее было действительно неопределенным. Меня могли посадить в Тауэр. Я была врагом короля. И моя мать тоже. Однако Изабелла оказалась на стороне победителей, потому что Кларенс вовремя переметнулся.

Со мной могло произойти все, что угодно; но я думала только о том, что больше не нужно страшиться ненавистного брака.

Прошел еще один безотрадный день. Я знала, что наша судьба скоро решится. Думала о серых стенах лондонского Тауэра, я много раз проезжала мимо них, и всякий раз они меня ужасали. Некоторые люди проводили там годы жизни, не зная за что. Но мы будем знать,

Маргарита была так ошеломлена горем, что, казалось, не думала о ждущей ее участи. А меня моя участь беспокоила. Мне было пятнадцать лет; моя жизнь только начиналась, и я приходила в ужас при мысли, что проведу ее в темной, сырой тюрьме. Я избежала страшившей меня судьбы. Не грозит ли мне другая, столь же тягостная?

Поэтому я вздрагивала при каждом звуке, напряженно прислушиваясь, не едут ли стражники.

Наконец они появились. Окружили монастырь, их начальник повел разговор с монахинями.

Услышав снизу голоса приехавших, я пошла к

королеве. Она сидела в кресле, держа в руках Библию.

— Там стражники, — сказала я. — Наверняка приехали за нами.

Маргарита кивнула. Я поняла — ей все равно, что нас ждет.

— Мы ничего не можем поделать, — сказала я.

Она закрыла книгу и поднялась, потому что стражники были уже у двери. Двое из них вошли в келью.

— Вы Маргарита, бывшая королева Англии, и леди Анна Невилл, — сказал один.

Маргарита надменно поглядела на них и произнесла:

— Вы не ошиблись.

— Через полчаса будьте готовы к отъезду. Говорили они любезно, но твердо. И с последними словами покинули нас.

Маргарита села и уставилась в пустоту. Я подошла к ней и взяла за руки.

— Мы должны им повиноваться. Она хрипло рассмеялась.

— Да. Теперь мы пленницы.

Монахини с жалостью провожали нас взглядами. Видимо, думали, что нас ждет смерть или тюрьма.

Когда мы отъезжали, я подумала, что местность выглядит замечательно. Деревья и трава казались необыкновенно зелеными. Я твердила себе: «Это потому, что вижу я их в последний раз».

Подумала о том, как шея ощущает топор. Резкий удар... а потом, наверно, забвение.

Пятнадцать лет — не особенно долгий век. Обидно так мало узнать жизнь, а потом быть вынужденной уйти из нее. Я глянула на королеву: Маргарита по-прежнему казалась равнодушной к происходящему. Может, ей и вправду было все равно. Она не могла думать ни о чем, кроме смерти Эдуарда... умного, красивого мальчика, на которого возлагала все упования. Теперь у нее оставался только несчастный Генрих. Задавалась ли она вопросом, что станется с ней? Если да, то ничем этого не выказывала.

Мы все ехали с кавалькадой угрюмых стражников неизвестно куда.

Наконец вдали показался Ковентри. Въехав в него, мы остановились перед серым каменным домом.

Поднялась суета, и вскоре нас препроводили внутрь. Маргариту увели, а я осталась под надзором двух женщин. Мне стало любопытно, кто они. Обе походили на придворных дам.

— Готова поклясться, леди Анна, вы устали от долгого пути, — сказала одна.

— Он был несколько утомительным.

— Мы принесем вам поесть. Может, хотите вымыть руки?

— С большим удовольствием.

Принесли тазик. Женщины стояли возле него, одна из них подала мне полотенце. Потом они ушли и вернулись с хлебом, мясом и кувшином эля.

Я поблагодарила их, но к еде лишь едва притронулась, так как беспокоилась о том, что с королевой Маргаритой и что уготовано мне.

Казалось, прошло много времени. Женщины шептались друг с другом. Им явно поручили надзирать за мной. В конце концов появились два стражника и велели мне следовать за ними.

С неистово бьющимся сердцем я повиновалась. Меня привели в небольшую комнату. У окна, Широко расставив ноги, стоял спиной к двери рослый человек.

— Вот эта леди, — произнес один из стражников.

Стоящий повернулся, я с изумлением узнала в нем короля Эдуарда. И остолбенело уставилась на него. Потом, опомнясь, подошла к нему и преклонила колена.

Я не смела поднять на короля глаз. Меня била дрожь, и сердце, казалось, вот-вот вырвется

из груди.

На плечо мне легла рука.

— Можешь подняться, — сказал король. — Стоять на коленях не очень удобно.

Я встала и взглянула ему в лицо. Эдуард улыбался, и меня поразила его красота.

— Маленькая Анна Невилл, — сказал он. — Да ведь ты до сих пор еще ребенок.

После этого привлек меня к себе и поцеловал сперва в одну щеку, потом в другую. Я поразилась теплоте его приветствия.

— Ты дрожишь. Не бойся. С тобой ничего не случится. На тебе вины нет. Тебя использовали, маленькая Анна. Я прекрасно это знаю. Мой брат ручается, что ты будешь нашим другом. Это ведь правда?

Мои глаза наполнились слезами. Я любила Эдуарда в ту минуту и понимала, почему люди хотят видеть его королем. Он был поистине король, так как эта ласковая нежность ничуть не умаляла его силы. Даже увеличивала ее. Мне было понятно, отчего Ричард так восхищается им.

— Я хотел поговорить с тобой сам, — сказал Эдуард. — Мой брат — любимый брат Ричард — рассказывал мне о вашей дружбе в Миддлхеме. Сколько тебе лет?

— Пятнадцать, Ваше Величество.

— Юная... совсем ребенок. Но скоро повзрослеешь. Ты много страдала. Лишилась отца. Его смерть меня опечалила. Хочу, чтобы ты знала: услышав, что он находится в отчаянном положении, я послал человека с приказом сохранить ему жизнь. Не мог допустить, чтобы такой старый друг погиб, сражаясь против меня. Я не хотел вражды между нами. Мы дружили много лет, а потом... Но прошедшего не вернешь, он жестоко поплатился, а ты, его дочь, находишься здесь. Я знаю, что тебя отдали в руки врагов. Знаю, что ты обручилась с принцем. Это все уже позади, леди Анна, и теперь о тебе позаботятся. Хотела б ты поехать к сестре, герцогине Кларенс?

— О, Ваше Величество, если б я только могла!

— Поедешь. Она будет с нетерпением тебя дожидаться. И ты вновь станешь, кем тебе положено быть... верной королевской подданной, а?

— Да... право же, Ваше Величество. Я вам очень благодарна.

— Будет, будет, дитя мое. У тебя красивое личико. Тебе нужны отдых... забота. Тяжелое это было время, правда? Однако, маленькая Анна, наши беды — и твои, и мои — позади. Поэтому давай радоваться. Очень скоро ты встретишься с сестрой. Готовься. Но сперва еще кое-кто хотел с тобой повидаться. Побудь здесь, он скоро придет.

Мне даже не верилось. Я слышала, что король любит иногда пренебречь условностями, что он великодушен, и его часто осуждают за снисхождение к врагам, но все же изумилась. Конечно, Эдуард знал, что я не по своей вине попала к Ланкастерам; но все же меня поразили его дружелюбие и легкость, с которой он закрыл глаза на то, что я оказалась среди его врагов и, следовательно, тоже врагом. Тронуло и то, как он говорил о моем отце, погибшем в попытке его свергнуть.

Эдуард был необыкновенным человеком, и в ту минуту я поняла, что буду предана ему до конца жизни.

Я осталась одна. Через несколько секунд дверь открылась, и вошел Ричард.

—Анна! — воскликнул он и бросился ко мне с распростертыми объятиями. Крепко прижал к себе на несколько секунд. Потом отступил и взглянул на меня.

— Ты изменилась.

— Ричард, это было ужасное время.

— Я часто думал о тебе.

— И я о тебе... очень много думала.

Ричард тоже изменился. Подрос, правда, немного и все еще оставался несколько хрупким. Когда-то он говорил, что на четыре года старше меня, значит, ему было девятнадцать. Но теперь это был мужчина... уже не мальчик.

Мы стояли, молча глядя друг на друга.

Наконец я сказала:

— Король был очень добр.

— Это самый замечательный человек на свете.

— Я понимаю твои чувства к нему. Он говорит, я поеду к Изабелле.

— На время, — сказал Ричард. — А там посмотрим. Тебе хочется этого?

— Очень. А что с моей матерью?

— Она побудет пока в надежном убежище. Мой брат Георг считает, что ты должна ехать сестре. Изабелла? разумеется, будет очень рада.

— Ричард, что ждет королеву. Маргариту?

Его лицо посуровело.

— Не знаю. Пока не решено.

— Несчастная женщина. Она так горько оплакивает сына.

— Изменники, — сказал Ричард. — Все они. А ты... тоже его оплакиваешь? Вы были помолвлены.

Я содрогнулась, и он обнял меня со словами: — Мне это не особенно понравилось. — Ричард, эта помолвка приводила меня в ужас. Пусть это дурно, но я невольно радуюсь, что избежала брака с ним.

— Этому должна радоваться вся Англия, — сказал он. — Теперь уже все. Ланкастерцы больше не восстанут. С божьей помощью они окончательно разгромлены.

— Ричард, ты уверен?

— Мы с братом и нашими верными друзьями об этом позаботимся. Анна, нам нужно о стольком поговорить. Но сейчас не время. Живя у сестры, ты будешь находиться в доме моего брата. Я стану часто видеться с тобой. Нам нужно очень многое наверстать. Много времени потеряно зря.

Я кивнула.

— Как это неожиданно. Всего несколько часов назад я подъезжала к городу с мыслью, что меня везут в Тауэр. .

— Анна, тебя никто не винил. Мне очень жаль твоего отца. Эдуарду тоже. Он пытался спасти графу жизнь. Предлагал помилование... еще до Барнета... но граф не принял его. Решил идти до конца. Как это получилось? Граф всегда был нашим другом. Почему он стал изменником? Я чтил его очень высоко. И восхищался им больше, чем кем бы то ни было, не считая Эдуарда. Он был очень смел... очень умен, так много знал... и вдруг... всему конец.

— Это большая трагедия, — сказала я. Ричард взял меня за руки и улыбнулся:

— Анна, нам нужно забыть о ней. Надо начать все заново.

Он лукаво посмотрел на меня, потом привлек к себе и поцеловал в губы.

Я все еще не могла опомниться. Слишком резок был переход. Меня постепенно охватывало теплое чувство удовлетворенности. Казалось, возвратились прежние дни в Миддлхеме. Ричард снова вошел в мою жизнь.

Впереди нас ждало очень многое. Мы чуть-чуть поболтали, вспоминая прежние времена.

Ковентри навсегда занял в моей памяти особое место, я въехала в этот город, считая, что для меня все кончено, и внезапно обрела надежду на будущее.

Я не знала, что с королевой Маргаритой. Не видела ее и не могла сказать ей о своем счастье. Несчастная женщина! Как ее судьба отличалась от моей. Она будет пленницей короля, его смертельным врагом. Несмотря на великодушие Эдуарда, я не могла представить, что Маргарите может быть уготована счастливая судьба.

Изабелла ждала меня при дворе Уориков в Лондоне. Я подбежала к ней, и мы крепко обнялись.

— Изабелла! — взволнованно воскликнула я. — Неужели это ты? Сестра моя, не могу поверить, что это правда.

— Правда! Правда! — воскликнула она. — Анна... как ты похудела! Придется поухаживать за тобой.

— Столько всего произошло. Я должна многое рассказать тебе.

Изабелла взяла меня под руку и, глянув через плечо на стоявших в отдалении слуг, сказала:

— Я провожу леди Анну в ее комнату.

У меня мелькала мысль, почему я еду в Уорик-корт, одну из отцовских резиденций. Собственность изменников подвергалась конфискации. Но Изабелла, разумеется, изменницей не была, так как ее муж вовремя раскаялся.

Сестра привела меня в ту комнату, где я жила во время наших редких приездов в Лондон.

Изабелла закрыла дверь, и мы оказались вдвоем. Я заметила, что она тоже изменилась. Видимо, после утраты ребенка уже не могла быть прежней. Мне вспомнился тот жуткий вечер в море, Когда крохотное тельце было предано волнам. Как все это было трагично!

— Я очень беспокоилась о тебе, — сказала Изабелла. — Жить вместе с этой ужасной женщиной...

— Ты о королеве Маргарите? Она грозная. Однако я довольно крепко к ней привязалась.

Изабелла улыбнулась и покачала головой.

— Тебя всегда легко было обвести вокруг пальца. И ты обручилась с этим молодым человеком! Ее сыном! Я слышала о нем такие истории!

— Я совершенно не знала его, И страшилась, что придется узнать.

— Ну, теперь это все позади, и ты снова со мной. Опекуном твоим будет Георг. Он позаботится о тебе.

— Георг!

— Конечно. А кто же еще? Он мой муж, а ты моя сестра. Вполне естественно.

— Может, наша мать? Лицо Изабеллы омрачилось.

— Я беспокоюсь о матери. Что с ней будет? Наш отец является изменником, а жена изменника разделяет его вину.

— Что же она могла делать, кроме того, что делала?

— Это, сестричка, никого не интересует. Она жила с отцом. Помогала ему. Была против Эдуарда, и я за нее боюсь.

— Король не жесток. Он был добр ко мне.

— За тебя хлопотал мой муж... просил, чтобы тебя привезли сюда.

— Я думала, за меня просил Ричард.

Изабелла улыбнулась.

— Может, и Ричард тоже. Но король отдал тебя под наше попечение, что вполне естественно.

— Да, пожалуй. Только мне очень хотелось бы получить весточку от матери.

— Георг не допустит, чтобы у нее были неприятности. Он знает, что меня это огорчит. На Георга можно положиться.

Мною овладело беспокойство. Я никогда не считала, что могу полагаться на него. И не могла забыть, что совсем недавно он был союзником отца. Хотел отнять у брата трон и завладеть им. А когда усомнился в отцовских планах, тут же заключил с Эдуардом мир. Неужели на такого человека можно было полагаться?

Правда, он был мужем Изабеллы, она любила его. И конечно, должна была знать лучше, чем кто-либо.

Сестра смотрела на меня озабоченно.

— Ты очень похудела, — повторила она. — И совсем бледная. Я буду заботиться о тебе. Какое-то время никаких беспокойств. Будешь отдыхать и рано ложиться в постель. Бедная сестричка, не в твоем возрасте оказываться в центре подобной драмы.

— Изабелла, с тобой мне будет очень хорошо. Если б еще сюда мать, я была бы полностью довольна.

— Как знать, может, она и приедет к нам. Георг выяснит, что можно сделать. А теперь отдыхай. Ты не голодна? Давай укладывайся. Я посижу с тобой, мы будем говорить... говорить.

Я повиновалась, сестра села, и, хотя меня охватил покой, к нему примешивалось легкое чувство страха.

Очевидно, мне никак не верилось, что после недавних бурных событий я когда-нибудь смогу жить спокойно.

Я устала, поэтому спала крепко. Утром пришла служанка, и я с радостью узнала в ней Анкаретту Твинихо.

Анкаретта была веселой, разговорчивой. Она очень рано овдовела, служила несколько лет у королевы Елизаветы Вудвилл, а потом перешла к нам. Королева жаловала ее, возможно, за жадный интерес к людям и талант к собиранию сплетен. Изабелла говорила мне, что отзывалась она об Анкаретте похвально. Поэтому я обрадовалась ей.

— Герцогиня очень беспокоилась за вас, ми

леди, — сказала Анкаретта. — Только и говорила о своей дорогой сестре, леди Анне. А весть, что вы должны выйти за принца Эдуарда... так напугала нас, даже передать не могу. Тогда б вы окончательно перешли на сторону Ланкастеров, так ведь, миледи?

— К сожалению, Анкаретта, меня не спрашивали.

— Оно так, миледи. Я часто думаю, как некоторым женщинам повезло с мужьями. Мне с Роджером, например. Мы жили б душа в душу... Только Господь прибрал его.

— Значит, страдания выпали и на твою долю.

— Да. Но мне кое в чем и, повезло, например, служить герцогине, а теперь вам.

— Анкаретта, я очень рада снова тебя видеть.

Заботилась она обо мне очень усердно; и от нее я узнала, что делается за пределами дома.

Анкаретта поведала мне, что королева Маргарита ехала пленницей в конце торжественной процессии, когда Эдуард возвращался победителем в Лондон, что ланкастерские армии рассеяны, человек, называвший себя принцем Уэльским, погиб, его мать, ненавистная всем королева, потерпела поражение, а ее муж, несчастный Генрих, содержится в Тауэре.

— Бедняжка, — сказала Анкаретта. — Мне ее даже жаль. Правда, она принесла большие беды стране. Будь несчастный Генрих таким, как его отец... никакой войны Роз не случилось бы. Но тогда у нас не было б и короля Эдуарда... а люди хотят видеть на троне его. Это настоящий король... до кончиков ногтей. Вот видите, миледи, какова жизнь. В ней и радости есть... и горести... то и другое выпадает на долю всем. Будем надеяться, что свою меру горестей мы уже получили, теперь черед за радостями. Но все-таки жаль эту несчастную королеву... приехала сюда пленницей... муж ее в тюрьме... армия разбита. Какой бы она ни была, ей можно посочувствовать.

— Да, — сказала я. — Эту королеву ждут глубокие страдания. Я знаю ее хорошо. Сына она очень любила. И возможно, после его смерти собственная судьба ее не особенно трогает.

— Бедняжка, — сказала Анкаретта.

Вскоре она принесла более разительную новость.

Анкаретта, едва у нее выдавалось свободное время, выходила на улицу поболтать. В глуши она наверняка скучала без этого, но здесь, в Уорик-корте, собеседниц у нее было предостаточно, а поскольку мы жили в Лондоне, в центре событий, Анкаретта постоянно осведомляла нас о происходящем.

От нее я и узнала о смерти Генриха едва ли не сразу после того, как он испустил дух.

Анкаретта хотела поговорить со мной, так как меня очень интересовали людские мнения, однако к нам присоединилась Изабелла, ведь столь значительное событие не могло никого оставить равнодушным. И действительно, вскоре по Лондону поползли слухи.

— Людям объявили, — сказала Анкаретта, — что король Генрих умер ночью... сразу же после того, как король Эдуард торжественно въехал в город. И будто бы смерть наступила от огорчения и меланхолии. — Она приподняла брови. — Кое-кто сомневается, может ли от них умереть человек.

— Генрих был наверняка очень слаб, — сказала Изабелла.

— Слаб разумом, миледи, но разве от этого умирают?

— По-моему, — заявила моя сестра,— в таком состоянии можно умереть от чего угодно. Анкаретта покачала головой.

— Люди уже шепчутся...

— А когда они не шептались?

— Их смущает время смерти. Кое-кто говорит, что Генриху сохраняли жизнь, так как он был полоумным, неспособным к правлению. Умри он раньше... пока был жив принц, этот молодой человек получил бы право на корону... нашлись бы такие, что стали б называть его королем, а не принцем. Это было бы опасно. Говорят, королю дозволяли жить, покуда от принца исходила такая угроза. А теперь, когда принц погиб, Генрих стал не нужен.

— Анкаретта, — сказала моя сестра, — ты слушаешь чересчур много сплетен.

— Только так, миледи, и можно узнать, что происходит.

— Узнать, что людям мерещится.

— И в этом может содержаться зерно истины, — стояла на своем моя служанка.

— Что повлечет за собой эта смерть? — спросила я.

Изабелла ответила:

— Ланкастерской угрозы больше не будет. Принц мертв. Король Генрих мертв. Ближайшие наследники трона — Йорки. Поэтому, как бы ни считалось раньше, теперь все должны признать, что Эдуард законный король.

— Дом Ланкастеров еще существует, — заметила Анкаретта. — Есть Тюдоры.

— По-моему, они ведут происхождение от королевы Екатерины, жены Генриха Пятого, — сказала я.

— И Оуэна Тюдора, — добавила Изабелла. — Они незаконнорожденные.

— Кое-кто говорит, что Екатерина с Оуэном состояли в браке.

— Чепуха, — ответила она. — Теперь Йорки утвердились на троне. Вытеснить их уже некому. Несчастного Генриха мне жаль, но ему не особенно хотелось жить.

— Интересно, — сказала я, — что испытывает сейчас королева Маргарита.

— Анна, — сказала Изабелла, — ты к ней слишком добра. Она причинила огромные беды. Но теперь уже все позади. Войне должен прийти конец.

— Люди так говорят, — подала голос Анкаретта. — Но еще поговаривают, что короля Генриха убили... а людям не нравится, когда убивают королей.

— Оставь, — сказала Изабелла. — Он умер от огорчения и меланхолии. Так объявлено, и давайте этому верить.

— Нельзя всегда верить, чему хочется, — заметила я.

— Может быть. Но так зачастую удобнее.

Изабелла, разумеется, была права. И несчастный Генрих, как мне казалось, не особенно хотел жить в своем сумрачном мире. Возможно, смерть явилась для него желанным избавлением, как для дома Йорков и всех англичан.

Тело Генриха выставили в соборе Святого Павла напоказ людям, и кое-кто говорил, что на нем были следы крови, подтверждающие слух, что он умер насильственной смертью. Затем труп переправили в доминиканский монастырь, он полежал там, а потом его погрузили на баржу, отвезли в Чертси и похоронили в аббатстве.

Вся страна вздохнула с облегчением. На троне сидел любимый всеми король Эдуард, и войне Роз определенно пришел конец.

Поначалу дни ползли медленно, затем пошли быстрее. Мне было очень приятно жить вместе с Изабеллой и знать, что буду видеться с Ричардом, как только у него появится возможность приехать.

Изабелла поведала мне, что очень расстроилась, когда ее муж восстал против своего брата.

— К этому его склонил наш отец, — сказала она. — Георг обожал нашего отца. И очень высоко чтил.

Я изумилась. Как Изабелла не понимала, что Кларенс обожал только себя, таил злобу, что не родился старшим, и больше всего хотел оказаться на троне. Видимо, наш отец пообещал возвести его на престол — или, скорее всего, намекнул, что возведет. Такой умный человек не стал бы возлагать надежды на Кларенса. Но Изабелла любила мужа. Меня это очень удивляло, хотя, конечно, Георг был красив, походил на Эдуарда, правда, уступал ему и ростом, и красотой. Но, , думаю, в привлекательности ему отказать было нельзя, покуда он не становился вздорным, злобным, коварным. По счастью для Изабеллы, любовь к таким недостаткам бывает слепа.

Как ни странно, по-моему, Кларенс больше всех, если не считать себя, любил Изабеллу. Возможно, ему льстила ее привязанность. Так или иначе, брак этот не был злополучным, хотя и мог быть. Оба они хотели иметь ребенка и оплакивали утрату того, кто появился на свет в столь неудачное время. Останься он жив, то был бы теперь красивым, здоровым мальчиком.

В тот краткий период я видела Кларенса всего несколько раз. Он бывал со мной очень любезен. Говорил, что Эдуард поручил ему опеку надо мной, обещал окружить меня заботой и обеспечить мне счастливое будущее.

Эти слова звучали ободряюще, но при виде его улыбки меня пробирала тревожная дрожь. Я не могла забыть, что Георг стал изменником своему брату, который не сделал ему ничего, кроме добра, и проявил поразительное великодушие, вернув ту благосклонность, которой он пользовался до своего вопиющего предательства. Покуда Кларенс находился в Уорик-корте, я не могла чувствовать себя в безопасности.

У нас с Изабеллой зашел разговор об отцовских владениях.

— Отца, видимо, объявят изменником, — сказала я, — а ведь после смерти изменников собственность их достается короне.

Сестра ответила:

— Мы с тобой наследницы его состояния, и, в конце концов, я герцогиня Кларенс.

— А наша мать?

— Ее долю, видимо, конфискуют. Как-никак, она жена изменника. Что ты поневоле оказалась с Ланкастерами и потому невиновна, понятно всем. Я не очень-то разбираюсь в таких делах. Однако, разумеется, Уорик-корт переходит к нам с Георгом — и Миддлхем, думаю, тоже. Точно не знаю, для меня все это слишком мудрено. Однако нам с тобой о наследстве нечего беспокоиться.

— Но ведь мать...

— Она все еще в убежище. Георг считает, ей лучше пока оставаться там.

— Жаль, что мы не можем повидаться с ней.

— Когда-нибудь непременно повидаемся.

— Хотелось бы сообщить, что мы живем вместе.

— Думаю, она уже знает.

— Для нее это явится облегчением.

Изабелла кивнула.

— Я уверена, нашу мать скоро простят.

— Должно быть, на душе у нее тяжело. Они с отцом очень любили друг друга.

— Какая это трагедия! Чего ради поссорились король и наш отец?

— Думаю, каждый неверно оценил другого, но теперь все позади, и, по крайней мере, мы вместе.

— Давай радоваться этому. Я спрашивала Георга, как нам подыскать тебе жениха.

Я промолчала.

— Георг считает, что замуж тебе еще рано. Я сказала: «Но ведь она уже заключала помолвку и, пойди дела по-другому, вступила бы в брак». Только он все равно думает, что тебе следует немного повременить. Говорит, ты перенесла, живя вместе с Маргаритой, жуткое испытание, тебе нужны покой и забота. Впоследствии мы об этом подумаем.

Я преисполнилась благодарности Георгу и подумала о Ричарде. Задалась вопросом, думает ли он обо мне.

Говорить о Ричарде с Изабеллой я не могла. Она догадалась бы о моих чувствах к нему, так как знала о нашей дружбе в прошлые годы. Поэтому меня радовала возможность беседовать о нем с Анкареттой, не выказывая, насколько он меня интересует.

Однажды я сказала ей:

— Кажется, герцог Глостер не расстается с королем.

— Да, я так слышала. Говорят, Ричард у него — самый любимый член семьи. А после него сестра Маргарита, которая вышла за бургундского герцога, это замечательный брак, с какой стороны ни взглянуть. Она очень помогла Эдуарду, когда тот был в изгнании.

— Родные всегда держатся заодно. Значит, ты считаешь, что Глостер его любимый брат?

— Конечно. Маленький герцог обожает короля, а полюбить человека, который так тебя возносит, думаю, нетрудно. Он не расставался с королем во всех испытаниях. Король Эдуард может доверять брату Ричарду больше всех в стране.

Разумеется, это было так. Эдуарду Ричард всегда будет верен.

— Он долго жил у нас в Миддлхеме, — сказала я. — Приехал к моему отцу обучаться, чему положено молодым людям... главным образом тому, как воевать.

— Да, я слышала.

— Обучал их участник сражения при Азенкуре.

— Видно, этот человек был уже в преклонных годах.

— Да. Он сражался в той великой битве чуть ли не подростком и, конечно, учил мальчиков уже на склоне лет.

— Мальчики те выросли. Маленькому герцогу, наверно, сейчас почти двадцать. Готова держать пари, ему скоро будут подыскивать невесту.

— Думаешь?

— Вот увидите. Долго ждать не придется. А пока что он ведет себя как все молодые люди. Я слышала, на свет появился мальчик.

— Мальчик?

— Да... назвали его Джоном. Какую фамилию он будет носить, не знаю. Есть и девочка, кажется, Кэтрин. А мальчик родился совсем недавно.

— Не понимаю. Какое отношение имеют эти дети к герцогу Глостеру?

Анкаретта изумленно посмотрела на меня.

— Ну как же, он их отец, само собой. У вас, право, потрясенный вид. Чего еще ждать от молодого человека, миледи Анна? Говорят, он добр к их матери, проверяет, как заботятся о них. Ходят слухи, очень любит обоих.

— Ричард... отец?

— Я слышала, там все прилично... насколько такие дела могут быть приличными. Ричард не распутник, как Эдуард. У него только одна любовница. А теперь вот появились малыши. Все вполне естественно. Думаю, он женился бы на ней, будь она знатной дамой. А тут как быть... он королевский брат, герцог. Она вдова... я слышала, совсем юная. Овдоветь в юности ужасно... знаю по себе.

— Понятно, — сказала я. — Эти детишки... в каком они возрасте?

— Говорят... точно сказать не могу... мальчик родился недавно, ему несколько месяцев. Девочка постарше, ей, наверно, годика два.

— Значит, связь с той женщиной у него уже давно.

— Он совсем молодой человек, — продолжала Анкаретта. — Говорят, король по мере возможности держит его при себе.

Я не слушала. В голове билась мысль: «У Ричарда любовница! А я все это время думала, что он любит меня!»

Изабелла обратила внимание на мою озабоченность.

— Не думай о прошлом, — сказала она. — Радуйся настоящему. Родились мы в неудачное время. Все наши детские годы пришлись на полосу войн и неурядиц. В Миддлхеме мы почти ничего не знали об этом, но конфликты возникали один за другим. А потом тогда, в море, нам некуда было плыть, и нас не пустили в Кале.

Я обняла ее, и мы заплакали, она по ребенку, а я по Ричарду, который любил не меня, а другую.

Раньше я удивлялась, почему он не приезжает ко мне. Теперь поняла.

Но в Ковентри он говорил со мной, как влюбленный. Или я ошиблась? Нашла в его словах то, что хотела найти?

Это был жестокий удар. Я только тут стала понимать, как много значит для меня Ричард.

Мужа мне, разумеется, рано или поздно найдут. Какой дурой я была, что мечтала о Ричарде! Только потому, что он понравился мне в Миддлхеме, был частью моего детства, я думала о нем, как о самом близком друге... а он все это время любил другую женщину. Стал отцом двоих детей.

Когда Ричард приехал в Уорик-корт, для меня это явилось потрясением. Я сказала себе, что не должна встречаться с ним, и стала искать какую-то отговорку. Сказаться больной. Но Изабелла знает, что я здорова.

Придется встретиться. Принять его вдвоем с Изабеллой.

Ричард взял мою руку и поцеловал; потом жадно взглянул мне в лицо, и я могла бы поклясться, что глаза его светились любовью. Мысленным взором я увидела его с той женщиной... вдовой, знающей то, в чем я ничего не смыслила. Как привлечь его, как ему угодить. Из головы у меня не шли те двое детишек... семья.

Ричард поинтересовался, как я поживаю. Озабоченно на меня поглядел.

— Ты неважно выглядишь, леди Анна.

— Моя сестра последнее время сама не своя, — сказала Изабелла. — Мало ест, апатична. Все о чем-то думает. Я ворчу на нее, но могла бы с таким же успехом обращаться к стене.

— Это она зря, — сказал Ричард.

— Я ей говорю то же самое. Прошлого не вернешь.

— Надо смотреть в будущее, — добавил он, улыбаясь мне.

Мы немного поболтали, Ричард сказал, что приехал бы раньше, но король хотел окончательно успокоить страну, и всего через два дня после торжественного въезда в Лондон им пришлось ехать в Кент, подавлять угрозу мятежа.

— Скоро Эдуард все возьмет под свою руку, — сказал он. — Королевская власть с каждым днем крепнет.

— Значит, милорд герцог, вы думаете, что вскоре все будет хорошо? — спросила Изабелла.

— Я в этом уверен, — ответил Ричард. — Люди поймут, какое счастье для них иметь такого короля. Эдуард станет величайшим из правителей, каких только знала Англия.— И вы будете находиться в Лондоне? — спросила я.

— Вряд ли. Достаточно того, что мы здесь сейчас.

Изабелла, видимо, догадалась, что приехал он повидать меня, и оставила нас вдвоем.

Едва она вышла, Ричард обратился ко мне.

— Анна, — сказал он, — я давно уже хочу поговорить с тобой. Понимаю, ты еще совсем юная, но перенести тебе пришлось много. Весть о твоей помолвке с принцем Эдуардом разбила мне сердце. Слава Богу, тот брак не состоялся. А то я не знаю, что делал бы.

— Почему? — грубовато спросила я.

— Почему? Но ведь мы всегда... разве нет? Разве между нами не всегда существовала любовь?

— Любовь? — повторила я, стараясь оставаться спокойной.

— Анна, я всегда тебя любил. И думал, что небезразличен тебе.

Я молчала, и он спросил с довольно жалким видом:

— Потому что я невысок? Спина у меня не прямая. И...

— Мне бы не хотелось, чтобы ты был другим. Дело в том...

Я не могла продолжать, но Ричард настаивал:

— Анна, пожалуйста, скажи, что случилось.

— Я... я слышала... может, это просто сплетня. Скорее всего. Я бы не смогла этого вынести, если б не...

— О чем ты?

— О твоей любовнице... твоей... семье. Ричард изумленно посмотрел на меня,

— Расскажи, что ты слышала.

На душе у меня полегчало. Конечно же, это глупая, жестокая сплетня.

— Что ты завел любовницу и прижил с ней двоих детей, — выпалила я.

— Думаешь, я не могу любить тебя из-за этого?

— Думаю, что нельзя любить двоих сразу.

— Анна, послушай. Это правда. У меня двое детей. Я собирался рассказать тебе о них. Они живут с матерью, время от времени я их навещаю. С этим будет покончено. То была просто... дружба.

— Приведшая к рождению двух детишек?

— Они славные и понравятся тебе.

— Как ты можешь мне это говорить?

— Это правда, а я не хочу ничего скрывать от тебя.

— Ты все еще видишься с этой женщиной?

— Когда пообещаешь выйти за меня, перестану.

— А что будет с ней?

— Она всегда все понимала. Я позабочусь, чтобы у нее ни в чем не было нужды. Возможно, ей удастся выйти замуж.

— А твои дети?

— Без заботы не останутся. Надеюсь, когда-нибудь...

— Ну? На что же ты надеешься?

— Что ты примешь их. Кэтрин очаровательное существо. Надеюсь, и Джон будет таким же. Он пока что младенец.

— Меня это потрясло, — сказала я.

— Понимаю и прошу прощенья.

— Никак не опомнюсь. Мне в голову не приходило...

— Милая Анна, ты совсем не знаешь жизни. В этом нет ничего необычного... кроме того, что у меня всего одна любовница. У большинства мужчин их десятки. Король...

— Я не могла бы любить тебя, будь ты в этом отношении таким, как он.

— Я не такой, как он. И хотел только жить... естественно. Я мужчина. И очень долго ждал, тебя. Вот и все. Я тебя люблю и хочу жениться только на тебе. Анна, обещай, что выйдешь за меня замуж.

— Я так долго ждала этого предложения, а теперь...

— Понимаю твои чувства. Я должен был объяснить тебе сам. Откуда ты узнала?

Выдавать Анкаретту я не хотела, поэтому ответила:

— Из женской болтовни.

— Из сплетни, — поправил он.

— Но не лживой.

— Пожалуйста, пойми. Для мужчины вполне обычное дело заводить любовницу, когда ему приходится долго ждать своей настоящей любви.

Я взяла его за руку.

— Ричард. Я знаю только одно — если ты теперь покинешь меня, и мы не обручимся, то буду очень несчастна.

— Лишь бы только ты поняла.

— Постараюсь понять. И потом буду счастлива. Поначалу это трудно.

Ричард обнял меня и нежно поцеловал.

— Анна, ты еще совсем ребенок. Но повзрослеешь... и я буду рядом с тобой. Мне всегда этого хотелось. Я любил тебя еще в Миддлхеме... искал встреч с тобой, ждал твоего восхищения. И всегда хотел совершать непосильное, чтобы ты мною гордилась.

— Я горжусь тобой и люблю тебя. А твоя прошлая связь, в сущности, не играет роли. Мы можем быть вместе. Это главное.

— Я поговорю с братом. Он желает мне счастья и даст согласие на наш брак, тем более что и ты этого хочешь. Невзгоды наши позади. Теперь мы будем счастливы.

— Да, — неторопливо произнесла я.

— У тебя по-прежнему печальный вид. Неужели все еще думаешь о...

— Нет. Я вспомнила о королеве Маргарите. На лице Ричарда отразилось недоумение.

— Она же наш враг! С какой стати вспоминать о ней в такую минуту?

— Потому что я счастлива, а она несчастна. Я на воле, а она в тюрьме. Я провела с ней много времени, узнала ее... в какой-то мере прониклась восхищением. Знаю, что она опрометчива, импульсивна, надменна... но в смелости ей не откажешь, и я никогда не забуду ее горя при вести, что ее сын убит.

— Этот человек хотел стать королем!

— Он имел на это право, Ричард. Он был сыном короля.

— Кое-кто сомневается, что Генрих мог зачать ребенка.

— От слухов никуда не деться.

— Забудь о Маргарите. Ей живется неплохо.

— Как? В одной из темниц Тауэра?

— Не думаю, чтобы Эдуард был к ней слишком суров.

— Мне хотелось бы увидеться с нею.

— Ты это серьезно?

— Показать, что мне она небезразлична. Ей, наверно, очень одиноко. Она питала ко мне симпатию... в некотором смысле. Пожалуй, я могла бы ее немного утешить.— Очень хочешь увидеться с ней?

— Да.

— Думаю, это можно устроить. Поговорю с королем. Полагаю, он удовлетворит такую просьбу.

— Мне бы это принесло какое-то облегчение. Я уверена, Маргарита будет держаться стоически. Видимо, после смерти сына боевой дух у нее угас.

— Посмотрю, что удастся сделать. И вот что, Анна... можешь пообещать, что забудешь все свои сомнения, потому что мы наконец-то нашли друг друга, все препятствия сметены, и теперь мы будем вместе до конца дней?

— Забуду. Я радовалась. Прошлая связь Ричарда не имела значения. Он любил меня больше, чем ту, другую.

Такой счастливой я еще не бывала.

 

ПЕКАРНЯ НА ЧИПЕ

Яне могла таить этих новостей. И увидев Изабеллу, сразу же выпалила:

— Я выхожу за Ричарда! Он сделал мне предложение, и король дал согласие.

Сестра нежно обняла меня.

— Я всегда это знала. Вы созданы друг для друга. Оба спокойные, серьезные... не то что мы с Георгом. Разве не удивительно, что мы сестры, они братья... и такие разные? Ричард всегда тянулся к тебе, а ты к нему. Своих чувств вы никогда не умели скрывать. Две сестры выходят за двух братьев. Разве могут быть более тесные узы? Значит, скоро отпразднуем бракосочетание.

— Он ждал только моего согласия, и теперь, когда я дала его, никаких задержек не должно быть.

В тот же день явился курьер с вестью, что, если я соберусь, приедет стражник и проводит меня в Тауэр, где мне позволят увидеться с Маргаритой Анжуйской.

Изабелла поразилась.

Я сказала:

— Я говорила Ричарду, что мне жаль королеву и хотелось бы повидаться с ней, вот он и устроил это для меня.

— Стремясь доказать, что сделает для тебя все, что угодно!

Настроение у меня было приподнятым. Я беспечно сказала:

— Похоже, что так.

— Должно быть, он просил самого короля. Никто больше не посмел бы разрешить тебе встречу с подобным врагом.

— Это усталая, одинокая, несчастная женщина.

— Это львица, посаженная в клетку. Она способна на все. Даже удивительно, что тебе разрешили этот визит. Как я уже говорила, это ясно показывает, что готов Ричард сделать для тебя.

Изабелла меня поцеловала. Очень приятно было видеть, что она рада моему счастью.

Встречу с Маргаритой я никогда не забуду.

Она находилась в темной камере, под сильной охраной — гордая, потерпевшая поражение женщина; но каким-то чудом ей удавалось создавать ореол величественности.

— Мне сообщили о предстоящем визите, — сказала она. — Не думала, что это окажешься ты.

Маргарита обрадовалась мне, и я была довольна, что приехала. Она понимала, что получить разрешение было нелегко.

— Я много думала о вас, — сказала я.

— И я вспоминала о тебе. С тобой хорошо обходятся?

— Я живу у сестры.

— А твоя мать?

— Вынуждена оставаться в убежище, в Болье.

— Значит, прощение получила только ты.

— Видимо. Я выхожу замуж за Ричарда Глостера.

— За маленького герцога! Ха! Мой сын был высоким, красивым. Какая тяжелая утрата постигла меня и тебя!

— Я знаю Ричарда с детства. Мы всегда были друзьями. И теперь я очень счастлива.

Маргарита не ответила. Она глядела в пустоту, и я подумала, не напомнил ли ей мой приход о сыне. Но тут же сказала себе, что он всегда будет у нее в мыслях.

— С вами хорошо обращаются? — спросила я.

— Дают почувствовать, что я пленница.

— Хотелось бы вам вернуться во Францию?

Она кивнула.

— Отец очень бы мне обрадовался. Король Франции мой друг. Они могли бы что-то сделать... но имеет ли это теперь значение?

— Конечно, имеет. Выйдя отсюда, вы бы снова стали собой.

— Я лишилась сына. Лишилась всего, что для меня было важно. Мужа моего прикончили.

— Говорят, он умер от меланхолии. Смех ее прозвучал горько, невесело.

— А от чего, скажут, умерла я? От безысходности? Унижения?

— Вы живы, миледи. Такой дух, как ваш, сломить нелегко.

— Откуда у меня взяться желанию жить? Скажи на милость?

— Кто может знать, что нам уготовано в будущем?

— Я лишилась всего. Сижу здесь и думаю: могла бы я что-то изменить? Действовать по-другому?

— Войны ужасны. Они губят людей и государства. Без них было бы лучше.

— За правое дело нужно сражаться. Трагедия — это когда побеждает зло.

Я печально поглядела на Маргариту. Мне было понятно, что причиной ее крушения явились неспособность понять взгляды других и полная уверенность, что она всегда права. Несчастная!

— А тебя, детка, отец толкнул в эту схватку ради достижения собственных целей. Душой ты, я знаю, была с Йорками... из-за этого мальчишки... маленького герцога. И теперь, как ни странно, твое заветное желание исполняется. Ты юная, а я старуха. Но я была в твоем возрасте. Знаешь, что пятнадцать лет мне сравнялось за месяц до свадьбы с Генрихом? Я приехала в Англию. Красивой, здоровой, веселой. Тогда меня приветствовали на улицах Лондона. Моей эмблемой была маргаритка. Их выставляли повсюду. Генрих очень гордился мною, и я была им довольна. О, как тревожно девушке встречаться с мужем, которого она ни разу не видела. Даже сознание, что муж — король великой страны, не уменьшает ее страха. Генрих был очень любезен, очень добр. Я думала, что буду самой счастливой на свете.

— Понимаю, — сказала я.

— Кардинал Бофорт... он был моим другом... потом герцог Суффолк, который привез меня сюда и заслужил мое доверие с самого начала. Мне казалось, я нашла в Англии добрейшего мужа и добрейших друзей. Почему все пошло не так?

Я могла бы предложить свою догадку. Все пошло не так, потому что Генрих был слаб и унаследовал дедовское безумие; потому что она сама стремилась властвовать над окружающими; потому что была надменной, неопытной, притом иностранкой; и потому, что к трону рвались Йорки.

— Люди терпеть меня не могли, — продолжала Маргарита. — Им ненавистны повелители не одной с ними крови. Говорили, что Генрих неспособен зачать ребенка, и что я очень дружна с Суффолком. Намекали, что Суффолк — отец моего сына. Гнусная ложь! Они готовы были сказать, что угодно, лишь бы опорочить меня. Я их ненавидела.

— Ненависти, — сказала я, — было слишком много.

— Жизнь жестока. Когда родился ребенок, я была очень счастлива... совершенно уверена, что все будет хорошо. Генриха ненавидели меньше, чем меня. Он был очень кротким, добрым, терпеливым, но, правда, любил учение больше власти. Ему хотелось быть ученым. Как бы счастлив он был в монахах... или в священниках — хотя многие священники кажутся мне столь же честолюбивыми, как прочие люди. Однако Генрих был обречен с рождения. И когда нам предоставлялась возможность... его охватило безумие. Представляешь, он даже не знал, что у него появился сын! Не знал несколько месяцев.

— Знаю, — ответила я. — Вы мне рассказывали. Не говорите об этом. Выбросьте из головы. Не думайте о том, что мучит вас.

— Это запечатлено у меня в памяти. Я не могу об этом забыть. И не могу поверить, что больше не увижу моего Эдуарда, Я растила его сильным...

Я содрогнулась, вспомнив, что он потребовал обезглавить пленных и вместе с матерью наблюдал казнь. Несчастный ребенок! Несчастная Маргарита! Она сделала его таким, каким он был, а каким он был, я толком не поняла. Знаю только, что замечала в нем жестокость и мысль о браке с ним приводила меня в ужас. Я могла лишь радоваться своему избавлению, но мое избавление являлось для нее горем.

— Я никогда не забуду Хексхем, — сказала Маргарита. Бессмысленно было пытаться отвратить ее мысли от прошлого, а поскольку я была рядом, она испытывала неодолимую жажду вести речь об ужасающих событиях в своей жизни. — Там мы потерпели страшное поражение. На поле битвы властвовал враг. Генрих бежал. Он не любил битв и стремился скрыться от них при первой возможности. Я осталась там с моим сыном... еще малышом. И знала, что враги убили б его, попади он им в руки. Он был еще ребенком, но уже представлял для них угрозу. Был наследником трона и всю жизнь являлся бы соперником Йорков. Для них он был важнее Генриха. Генрих никогда не был настоящим правителем, но умри он, законным королем стал бы мой сын. Враги убили бы его при первой возможности. Что нам оставалось делать? У нас не было солдат, не было даже лошадей. Я схватила мальчика за руку и побежала с ним к лесу.

— Куда вы держали путь?— Я не имела понятия. Мне только хотелось увеличить расстояние между нами и армией Йорков. Итак, мы бежали в лес. Я твердила себе, что мы встретим кого-нибудь, преданного Ланкастерам... и он нам поможет. Но вскоре мы наткнулись на шайку воров. Воры окружили нас. Никогда не забуду, как заблестели их глаза при виде драгоценных камней на нашей одежде. Они принялись нас грабить. Спасаясь от одной опасности, мы повстречали другую.

Я взяла ее за руку.

— Не рассказывайте, пожалуйста. Не мучьте себя.

Маргарита печально улыбнулась.

— Это все позади. И та встреча была не худшей в моей жизни. Я предпочла бы оказаться окруженной ворами в лесу, чем находиться в этой скорбной тюрьме. Тогда нам повезло, пока воры ссорились из-за драгоценных камней, я увидела возможность бежать. Схватила Эдуарда за руку, и мы нырнули в лес. Деревья были густыми, частыми, и вскоре мы скрылись.

— Вы освободитесь из тюрьмы, — сказала я.— Вот увидите. Ваш дух силен, его не сломить. Разве не всегда было так?

— Но теперь я старуха, и заботиться мне не о ком.

— У вас есть дом... отец. Вы его любите. И встреча с ним доставит вам радость.

Маргарита кивнула.

— Да... это так. А тогда в лесу нам посчастливилось. Вскоре мы столкнулись еще с одним грабителем. Он не походил на тех — это был рослый мужчина с довольно благородным лицом и вежливыми манерами. Изгой. Я представила ему Эдуарда. Сказала: «Это сын вашего короля. Спасите его». Я пошла на риск, и выражение лица этого человека странно изменилось. Он был тронут то ли моей просьбой, то ли красотой и достоинством мальчика. Сказал: «Следуйте за мной» — и повел нас к хижине, где жил вместе с супругой. Они накормили нас и вывели в безопасное место.

— Кто же это был?

— Некий джентльмен, сторонник Ланкастеров. Из-за войны он лишился дома и состояния, поэтому вынужден был вести жизнь изгоя в лесу.

— Вдохновляющая история, — сказала я. — Хорошо, что вы мне ее рассказали. Она не вселяет в вас новых надежд?

— Утешаешь меня, — заметила Маргарита. — Скажи, как тебе позволили навестить столь опасную узницу?

— Может, вас не считают опасной.

— Будут считать до конца моих дней.

— Видимо, герцог Глостер упросил короля, он знал, как мне хотелось повидаться с вами.

— Запомню, — сказала она. — Это скрасит мои черные дни.

— Раз так, я вдвойне рада, что приехала.

Продолжая стискивать мою руку, Маргарита сказала:

— Странная штука жизнь. Ко мне приехала дочь человека, которого я много лет считала злейшим врагом. Ты единственная, кто мне посочувствовал и пришел меня подбодрить.

— Вы же установили с ним дружеские отношения.

— То была не дружба. Он мстил тому, кого возвел на трон и кто не оправдал его надежд. Я это понимала. И хотела использовать его месть в своих целях. Дружбой тут и не пахло.

— Как бы хотелось, чтобы люди не мстили друг другу.

— То-то и трагично, что почти всем нам рано или поздно хочется этого.

— Мне пора, — сказала я.

— Я никогда не забуду твоего прихода. Маргарита обняла меня.

— Какая жалость. У нас с тобой была истинная дружба. Между нами, несмотря ни на что, возникла привязанность.

— Я буду молиться за вас, — сказала я.

— И я за тебя. Желаю счастья, дитя мое... не ставшее моей дочерью.

— Я всегда любила Ричарда. Маргарита печально улыбнулась мне.

Вошел стражник.

Когда я вернулась в Уорик-корт, Изабелла ждала меня. Рассеянно выслушав мой рассказ о визите в Тауэр, она неожиданно выпалила:

— Георг недоволен!

Я изумленно взглянула на нее. -Чем?

— Тобой и Ричардом. Он считает это недопустимым.

— Не понимаю.

— Говорит, ты слишком юна и неопытна для замужества.

— То есть как? Большинство моих сверстниц уже замужем. И если бы принц Эдуард не погиб, я уже состояла бы в браке.

— Анна, Георг против.

— Георга это не касается.

— Касается. Король назначил его твоим опекуном. Мне кажется, ты не можешь выйти замуж против его воли.

— Ерунда. Ричард говорил о нашем браке с королем и получил его согласие.

— Георг утверждает, что он твой опекун и поэтому выдавать тебя замуж его дело.

— Тут наверняка какая-то путаница.

— Георг очень сердит.

— Если он недоволен нашим решением, мне очень жаль, но это не удержит нас с Ричардом.

— По-моему, может удержать.

— Никогда не слышала ничего подобного.

— Он сказал, Ричард хочет жениться на тебе только потому, что ты богатая наследница.

— Ричард наверняка об этом не думал.

— Не будь наивной, Анна. Думал и еще как. Наш отец был самым богатым человеком в Англии. Мать тоже обладает значительным состоянием. У нас с тобой большое наследство.

— Я думала, владения отца конфискуют, так как с точки зрения короля он погиб изменником.

— Не знаю, не знаю. Отцу досталось много земель от нашей матери, и Георг говорит, что поскольку я его супруга, они теперь принадлежат мне и ему.

— Разве мать утратила права на них?

— Мы не знаем, считают ее изменницей или нет. Болье она покинуть не может, поэтому в определенном смысле является узницей. Я об этом не думала, но Георг, естественно, знает.

— Потому он и женился на тебе? Изабелла вспыхнула.

— Мы с Георгом полюбили друг друга в Миддлхеме.

— Мы с Ричардом тоже!

— Так вот, Георг против вашего брака. И обратится с протестом к королю.

— Ричард тоже поговорит с королем.— Тогда все будет зависеть от того, кто из них возьмет верх.

— Не сомневаюсь, что Ричард.

— Почему?

— Нужно ли спрашивать? Георг недавно сражался вместе с нашим отцом против короля. Он мечтал о троне и женился на тебе потому, что ты дочь нашего отца... богатая наследница. А Ричард всегда был верен королю. И король наверняка примет сторону Ричарда.

— Не верю. Он назначил Георга твоим опекуном.

— Опекуном моего состояния?

Мне показалось, что Изабелла хочет меня ударить.

Она резко повернулась и неторопливо вышла из комнаты.

Георг счел необходимым поговорить со мной. Держался он вежливо, гнев его, очевидно, поулегся и проявлялся только в блеске глаз.

— Дорогая Анна, — сказал мой зять. — Нам нужно поговорить. Насколько я понимаю, у вас уже состоялся разговор с Изабеллой?

— Она сказала, что вы не одобряете моего намерения выйти замуж.

— Король назначил меня твоим опекуном, и твое счастье — моя забота.

— Не думаю, милорд. Мое счастье связано с Ричардом.

Кларенс терпеливо, снисходительно улыбнулся:

— Дорогая Анна, тебе еще мало лет. Ты совершенно не знаешь жизни. Ведь совсем недавно ты была обручена с сыном Генриха.

— Отец считал меня достаточно взрослой для замужества.

— Это был бы брак по расчету.

— Очевидно, большинство браков заключается из практических соображений, и какое счастье пожениться по любви!

— Романтические мечты очень радужны, но по большей части далеки от действительности. Думаешь, мой брат хочет жениться на тебе, потому что любит тебя?

— Я в этом не сомневаюсь. Вы забыли, что мы с ним хорошо знаем друг друга. Еще по Миддлхему.

— Знаешь, чего Ричард хочет?

— Жениться на мне, он сам это сказал.

— На твоем состояний, детка.

— Как вы на состоянии Изабеллы? Нет, Ричарду оно не нужно.

— Ты говоришь глупости. Я женился на Изабелле потому, что мы полюбили друг друга.

— Ну, раз вы не думали о ее богатстве, то вполне поймете наши чувства... мои и Ричарда.

— Меня никогда не занимали подобные соображения, но я не могу сказать того же о своем брате.

— Вы равнодушны к деньгам... к власти? У вас нет его честолюбия?

Кларенс понял — я намекаю на его измену, когда он счел, что получил возможность стать королем.

— Я столь же честолюбив, как большинство людей, но для меня существует кое-что более важное.

Он лгал и видел, что я это понимаю. Мне казалось, гнев его вот-вот прорвется.— Должна вам сказать, — твердо заявила я, — что намерена выйти замуж за Ричарда.

— Я твой опекун и не позволю тебе вступить в брак с первым попавшимся охотником за приданым.

— Вы так называете своего брата?

— Называю, поскольку ему нужно твое богатство. Но я защищу тебя от него... и от себя самой. Это мой долг.

— Думаю, Ричард не подчинится вашим желаниям, — сказала я.

— Повторяю: он хочет жениться на тебе из-за твоего богатства. Владения Уорика велики. Ричарду хочется урвать какую-то долю. Вот и все. Женится на тебе, а потом станет развлекаться со своей любовницей. Знаешь, что у него недавно родился сын?

Кларенс пристально глядел на меня, надеясь увидеть в моем лице ужас.

— Знаю, — спокойно ответила я. — Ричард поставил меня в известность.

— И ты сказала: «Прекрасно, достойный сэр, ничего не имею против. Женитесь на мне и продолжайте всласть распутничать!» Анна, неужели титул герцогини Глостер стоит такого унижения?

— Полагаю, милорд, вы тоже не были целомудренны до брака. Как большинство молодых людей. Церковь утверждает, что брачные узы священны.. Когда мы с Ричардом поженимся, то будем верны друг другу.

— Увидишь, когда он наложит руки на твое состояние.

Я прекрасно все поняла. Мы с Изабеллой являлись сонаследницами. Если я выйду замуж, то мой супруг и я потребуем мою долю. Кларенсу этого не хотелось. Он собирался оставить меня незамужней. Тогда все будет принадлежать Изабелле... значит, ему.

Кларенс, глядя на меня, улыбался; Но улыбка была злобной.

Я слегка дрожала и боялась, как бы он этого не заметил.

Подняться я постаралась как можно тверже.

— Я ухожу. И уверяю вас, что мы с Ричардом намерены пожениться.

Глянув на меня с притворной жалостью, Кларенс сказал:

— Я твой опекун. И должен всеми силами тебя защищать;

Я повернулась и вышла.

Вечером, когда я укладывалась в постель, Анкаретта сказала:

— Сегодня сюда приезжал герцог Глостер. Однако стражники его не впустили.

— Что? — воскликнула я. — Как это так? Анкаретта замерла, держа в руках платье, которое собиралась повесить.

— Он в ссоре с герцогом Кларенсом. Стражники неловко чувствовали себя. Еще бы! Так оскорбить герцога Глостера. Не пустить к брату!

— А из-за чего... вышла ссора? Анкаретта пожала плечами.

— Говорят, в нее втянут король... и никак не решит, кому из братьев пойти навстречу. Он сильно любит обоих и, когда они ссорятся, хочет угодить и тому, и другому.

На том разговор окончился. Анкаретта определенно не знала причин этой ссоры, зато знала я.

Среди ночи я просыпалась, дрожа от страха. Мне снились какие-то кошмары. В этих жутких видениях являлся Кларенс, улыбающийся... но улыбка была маской. Я знала, что за ней таится зло. И находилась в его власти, он был моим зятем. Ричард пытался меня спасти. Братья враждовали. Между ними стоял король. Он мог бы прийти мне на помощь, но, когда дело касалось его родных, бывал слаб. Ему хотелось пойти навстречу обоим братьям. Отдать меня Ричарду и вместе с тем угодить Кларенсу, запретив нам пожениться.

Неудивительно, что меня одолевали страхи.

Я всегда не доверяла Кларенсу. И не понимала, почему Изабелла влюблена в него. Вероятно, ей очень хотелось выйти замуж, идеальным партнером представлялся могущественный брат короля, наследник трона, если у Эдуарда не появится сын; он представлял собой желательную партию; и все пошло оттуда. Думаю, и он был к ней неравнодушен. Я могла бы счесть его не способным на искреннюю привязанность, но людские характеры многогранны. Видимо, человек может любить одну сестру и губить счастье другой.

Я дрожала, лежа в постели. Кларенс решил не делить богатство моего отца. Как далеко он может пойти, чтобы присвоить его целиком?

Недавно мне казалось, что все мои невзгоды позади. Я думала о счастливой жизни с Ричардом — но теперь поняла, что за нее предстоит сражаться.

Однако Ричард рядом и придет мне на помощь. Он хотел повидаться со мной, но его не пустили стражники. Ричард так этого не оставит. Он приедет еще, может быть, со своими стражниками.

Мне хотелось отогнать эти тревожные мысли, однако ночь вступала в свои права, и я прислушивалась, не раздастся ли шагов за дверью. Не знала, что Кларенс может предпринять, но трепетала от страха.

Люди умирали от странных, необъяснимых недугов. Говорили, что король Генрих умер от меланхолии. «Может быть, — думала я, — масса причин внезапной смерти, которая кому-то на руку».

С рассветом настроение мое слегка улучшилось.

«Ричард близко, — твердила я себе. — Он спасет меня».

Произошло это утром. Находиться в четырех стенах стало невыносимо, я вышла во двор и села на скамью. Разговаривать с Изабеллой не хотелось. Ждать от нее утешений я не могла. Она принялась бы поддерживать мужа, сказала бы, что я юна и неопытна, что Георг мой опекун и печется о моем благе.

Уставясь на булыжники, которыми был вымощен двор, я думала о том, как Ричард приехал в Уорик-корт и его не пустили стражники. Представляла себе его гнев. Он этого так не оставит. Наверняка приедет снова.

Из дома тихо выскользнула служанка, которой я раньше не видела. Их было очень, много в Уорик-корте, всех я знать не могла.

Она подошла ко мне, осторожно огляделась по сторонам и негромко сказала:

— Миледи, я должна с вами поговорить. У меня послание от... герцога Глостера.

Мое сердце учащенно забилось.

— Дай его сюда.— Нам надо поговорить, миледи. Здесь я боюсь. За вами могут наблюдать. Может, разрешите... у вас в комнате?

— Да... конечно. Пошли.

— Миледи... если будете там... я приду, как только смогу. Принесу что-нибудь... если спросят... я скажу, что вы меня за этим посылали.

— Хорошо, я иду к себе.

— Пожалуйста, миледи... посидите еще немного. Я приду, как только смогу. Необходимо соблюдать осторожность.

Служанка сделала реверанс и ушла.

Я заставила себя посидеть еще чуть-чуть, затем прошлась по двору и уже потом поднялась в свою комнату. Ждать пришлось недолго — к счастью, потому что терпение у меня лопалось.

Вошла служанка чуть ли не крадучись.

— Миледи, — сказала она, — я с посланием от герцога Глостера.

— Как оно к тебе попало?

— Моя подруга служит в Кросби-плейс.

Я кивнула. Мне было известно, что Ричард, находясь в Лондоне, большей частью живет там.

— Так, — сказала я. — Давай послание.

— Оно устное. Я должна изложить его.

— Ну так излагай... пожалуйста... побыстрее.

— Герцог хотел повидаться с вами, но его не пустили сюда.

— Знаю.

— Братья поссорились, а король старается угодить обоим. Герцог, миледи, хочет, чтобы вы уехали с ним.

— Куда?

— Вот это я и должна сказать вам. Подготовьтесь к отъезду после того, как двор опустеет на ночь. Карета будет вас ждать, на ней вы уедете в

безопасное место. Там у вас состоится встреча с герцогом. Когда будете готовы, я отведу вас к карете. Герцог хочет увезти вас отсюда. Между братьями не должно быть распрей. Если они возникнут, то неизвестно, чью сторону примет король. Сейчас вы находитесь во власти герцога Кларенса. Герцог Глостер хочет вырвать вас из его рук.

— Подготовлюсь, — сказала я.

— И... миледи... если что... прошу, не выдавайте меня.

— Не выдам. Даю слово.

— Джеку и мне придется плохо... если милорд Кларенс...

— Понимаю. Не бойся.

— Вечером, поскольку герцог здесь, в большом холле будет пир. Уходите оттуда, как только сможете, и готовьтесь. Когда постучу в дверь, выходите сразу же и следуйте за мной. Я провожу вас до кареты и вернусь. Вы поедете прямо в убежище, а завтра к вам приедет герцог Глостер.

— Большое спасибо. Я никогда не забуду твоей помощи.

Служанка поцеловала мне руку и вышла.

Не знаю, как мне весь день удавалось скрывать волнение.

После полудня мы с Изабеллой, как зачастую, сидели за вышиванием. Выглядела я, наверно, озабоченной, однако в этом не было ничего

необычного.

— Анна, — сказала Изабелла, — думаю, ты начинаешь понимать, что Георг прав.

Я кивнула и опустила взгляд к пяльцам.— В конце концов, он думает только о твоем благе. Я промолчала опять. Меня поражала собственная двуличность, однако я непрерывно твердила себе, что ни словом, ни жестом не должна выдавать своего замысла.

В тот вечер в холле шло шумное веселье, как всегда, если присутствовал герцог Кларенс. Длинные столы были уставлены кувшинами, собрались все пажи и сквайры, которых неизменно приглашали для компании.

На балконе играли менестрели, поварята, слуги и служанки сновали на кухню и обратно.

Герцог сидел за стоящим на возвышении столом посередине, Изабелла справа от него, я слева.

Он был весел, то и дело ласково касался рукой жены. Та довольно улыбалась. У меня сильно билось сердце. Мне очень хотелось поскорее уйти к себе, а оттуда к ждущей карете.

Кларенс был необычно любезен со мной. Видимо, Изабелла сказала ему, что я одумалась, поняла, что нужно повиноваться опекуну и впредь буду послушной.

Я обратила внимание, что мой зять много пьет, но с ним это часто бывало. Он потребовал песню. Менестрели стали петь о любви, и в глазах у него появился сентиментальный блеск.

Потом Кларенс похлопал меня по руке.

— Анна, дорогая сестричка. Я позабочусь, чтобы у тебя все было прекрасно. Твое благо — одна из моих первейших забот. Ты знаешь это, не так ли?

Он подался ко мне, и я ответила:

— Знаю, милорд, что вы думаете о моем будущем.

— Ты сестра моей любимой жены, а все, связанное с ней, дорого моему сердцу. Выпей со мной... за наше счастливое будущее. Вина... доброй мальвазии леди Анне.

Один из слуг наполнил мой кубок.

— За будущее, — сказал Кларенс. — За нашу с тобой дружбу, Анна. Она непоколебима, как утес, и останется такой навсегда. О, да ты не пьешь. Пей до дна. Иначе я сочту, что ты со мной неискренна.

Я заставила себя выпить.

— Ну вот. Теперь мы друзья. Видишь, Изабелла? Мы с Анной понимаем друг друга. Так что, дорогая, больше не волнуйся за нас.

— Она знает, что ты думаешь о ее благе, — сказала моя сестра. — Правда, Анна?

— Знаю, что милорд герцог думает о моем будущем, — двусмысленно ответила я.

— Ну что ж, — сказал Кларенс, — послушаем еще песню. Скажите менестрелям. На сей раз веселую хороводную.

Зазвучала песня, кое-кто принялся танцевать, и, казалось, прошло много времени, прежде чем я смогла уйти к себе в комнату.

Войдя, я сразу же надела плащ и стала ждать. Вскоре послышался негромкий стук в дверь.

— Готовы, миледи? — прошептала служанка. — Ничего не берите с собой. Так велел милорд.

— Готова.

— Тогда пошли.

Я стала спускаться вслед за ней по винтовой лестнице. Шли мы тихо. Я молилась, чтобы навстречу никто не попался.

Нам повезло, во двор мы вышли незамеченными. Быстро пересекли его... проскользнули в ворота... там стоял экипаж.

Служанка распахнула дверцу, и я вошла внутрь.

— С Богом, миледи, — сказала она и побежала обратно. А я поехала в тряской карете прочь из неволи... от герцога Кларенса.

Меня стала охватывать дремота. Веки отяжелели. Я чувствовала себя до того вялой, что даже не задавалась вопросом — почему, хотя, казалось бы, тут мне следовало быть очень настороженной.

Карета остановилась. Кучер спустился и заглянул внутрь.

— Вам удобно, миледи?

— Да. Уже приехали?

— Пока нет. Осталось недалеко.

— Куда мы направляемся?

— Не могу сказать. Жду указаний. Все хорошо. Подремлите немного. Скоро приедем на место... там вас будут ждать.

Я закрыла глаза. И легко погрузилась в сон.

Проснулась я внезапно. И не сразу вспомнила, что со мной. Потом голова прояснилась. Меня везут в карете туда, где мы встретимся с Ричардом.

Я села. Кареты не было. Я находилась в маленькой комнате... на чердаке. Пол был выстелен камышом, я лежала на матраце. Стоял какой-то непривычный запах. Через некоторое время я поняла, что пахнет прогорклым жиром и другими неприятными ингредиентами.

Подняв руку к горлу, я коснулась грубой ткани своего платья. Но ведь на мне были бархатное платье и плащ. Я готовилась к встрече с Ричардом. Должно быть, это сон. Я попыталась стряхнуть его, но он стал походить на кошмар.

Незнакомая комната... незнакомое платье... снизу доносились голоса... крикливые, резкие... и стук лошадиных копыт. Рядом проходила какая-то улица.

— Кто здесь? — крикнула я. — Где я нахожусь?

Какая-то сидевшая в тени женщина встала и подошла.

— Как самочувствие, Нэн?

— Нэн? — переспросила я.

— У тебя опять был приступ.

— Я не Нэн.

— Слушай, — сказала женщина, — хватит. Мы по горло сыты твоими причудами. Кончай, а?

— Не понимаю, о чем вы говорите. Как я оказалась здесь? Меня везли в карете к убежищу.

Женщина расхохоталась.

— Вижу, тебе бы только не мыть сковороды с кастрюлями. И брось важничать. Говори по-простому, как мы все. Надоели нам твои представления... побыла в служанках у какой-то знатной леди и все корчишь из себя такую же. Не верим мы в твои байки, Нэн. Никогда не верили. Ты Нэн и никто больше. А теперь поднимайся, ступай на кухню. Может, успеешь еще получить корку хлеба да глоток эля.

Меня охватил непередаваемый страх. Я спросила:

— Вы знаете, что я леди Анна Невилл?

— Конечно, — ответила женщина. — А я архиепископ Кентерберийский. Ну-ну, вставай.

Я с трудом поднялась на ноги. Обратила внимание, что пол в комнате наклонный.— Скажите, пожалуйста, — спросила я, — что произошло? Я выехала из Уорик-корта в карете. Что случилось? Я, должно быть, сплю.

— Ты только и делаешь, что спишь... а тебе положено мыть сковороды с кастрюлями. На кухне нужно работать, девочка. Ничто не делается само собой.

— Помоги мне, Господи, — взмолилась я. — Не дай сойти с ума.

И получила толчок, от которого отлетела к стене.

— Скажите, пожалуйста, что это означает? — умоляюще обратилась я к женщине. — Кто привез меня сюда? Где моя одежда? И где я нахожусь?

— Не дури, Нэн. Прекрасно знаешь где. Ты здесь уже целый месяц. Иногда мне кажется, с головой у тебя и впрямь неладно. Никто не верит твоим россказням, будто ты знатная особа. Брось, а то люди скажут, что ты совсем рехнулась. Уже не видишь разницы между тем, что есть и что тебе мерещится.

Она подтолкнула меня к двери. За дверью оказалась лестница. Женщина взяла меня за руку и потащила вниз.

Мы прошли по темному коридору, распахнулась еще одна дверь. Меня ослепил свет из окна, за которым виднелся двор с высокими закромами.

Я замигала и увидела, что нахожусь в кухне. У стола стоял мужчина. Под его расстегнутой рубашкой виднелась волосатая грудь, руки тоже были покрыты завитками волос. Рослый, властный, он с любопытством поглядел на меня.

— Опять заспалась, — сказала женщина.

— Требую ответа, где я нахожусь и кто привез меня сюда! — воскликнула я.

Там находились две девицы: одна пухлая, с веселым, наглым лицом, другая маленькая, бледная, неприметная.

Пухлая важно вышла на середину кухни и, пытаясь имитировать мой голос, произнесла:

— Требую ответа, где я нахожусь и кто привез меня сюда!

— Кто ты сегодня, милочка? — спросил мужчина.

 — Как это понять?

— Леди Грязь или мадам Навоз? — спросила пухлая.

Я с ужасом уставилась на них. Мне стало ясно, что против меня устроен какой-то заговор и эти люди участвуют в нем.

— Перед вами леди Анна Невилл, — сказала я. — Я ехала из Уорик-корта в убежище. Будьте добры, немедленно отправьте меня туда.

Мужчина поклонился со словами:

— Карета ждет вас, миледи.

— Где она? — спросила я, и все покатились со смеху.

— Послушай, — сказала пухлая девица, — хватит уже. Не примется ли ваша милость за мытье сковородок? Они скоро понадобятся.

Я никогда не мыла посуды. И не знала, как взяться за дело. Рядом со мной стояла худощавая девица. Она предложила:

— Давай помогу. Кто-то произнес:

— Сейчас шлепнется в обморок.

Меня усадили в кресло. Кухня кружилась перед глазами. В голове роились мысли. Служанка, сказавшая, что принесла послание от Ричарда... внимание сидевшего рядом со мной Кларенса... его любимая мальвазия, которую он заставил меня выпить. Да, это заговор... подлый заговор. Ричард тут совершенно ни при чем.

В вино подмешали снотворного, кучер ждал, пока оно подействует, чтобы я не видела, куда он меня везет. И привез сюда, в это ужасное место. Ричард не узнает, где я.

Когда безысходность положения стала ясна, я отупела от ужаса. Все окружающие меня отвратительные люди — участники заговора. Они хотят внушить мне, что я не леди Анна, а какая-то Нэн.

Казалось, с прошлой жизнью покончено. Я была пленницей в этом жутком месте. Жертвой заговора, во главе которого стоял герцог Кларенс.

Даже теперь, когда я вспоминаю то время, мне с трудом верится, что это происходило со мной. Положение мое было беспросветным, иногда я с трудом сохраняла рассудок. Те люди почти убедили меня, что я сумасшедшая.

Приходилось постоянно шептать себе: «Я леди Анна Невилл. Дочь графа Уорика. Невеста Ричарда Глостера. Все эти люди лжецы. Они играют роли, написанные для них в пьесе. Почему? И кто автор пьесы?»

Я, разумеется, знала кто. Кларенс. Мой враг, наш с Ричардом враг. Он стремился воспрепятствовать нашему браку любой ценой. Потому и упрятал меня сюда. Хотел от меня избавиться? Тогда почему не прибегнул к помощи убийц? Не посмел? Ричард был моим защитником. Кларенс доводился братом королю — но и Ричард тоже.

Что, если бы Кларенс повелел этим людям убить меня? Они закопали б где-нибудь мой труп или бросили б в реку, и я бы бесследно исчезла.

Два дня я пробыла в отупении; потом, когда слегка привыкла к той гнетущей обстановке, мой разум пробудился от безнадежной летаргии, и я стала размышлять над поисками выхода.

Женщина, которую, пробудясь, я увидела первой, под угрозой побоев заставила меня работать. Мне пришлось играть уготованную мне роль кухонной служанки.

Я узнала, что нахожусь в пекарне, торгующей мясными пирогами. За мной пристально следили и не выпускали из кухни, когда лавка бывала открыта. Обе девицы обслуживали покупателей.

Мне поручали следить за мясом на вертелах, мыть кастрюли и сковороды. У меня это получалось плохо. Приходилось стоять у корыта с грязной водой и, погрузив в нее руки по локоть, оттирать кухонную посуду. Женщина приказывала мне подать то одно, то другое, и поскольку я не знала, что она имеет в виду, то была в первые дни неуклюжей и нерасторопной. Меня постоянно обзывали идиоткой, дурой. Любимым словечком у них было «безмозглая»; и, если я даже сознавала, что от меня требуется, понять их речь, очень отличавшуюся от привычной мне, было довольно трудно.

Я стала узнавать кое-что об этих людях. Мужчина работал то на кухне, то в лавке. Звали его Том. Пекарня принадлежала ему и его супруге, носившей имя Мег. Это была та самая женщина, которую я увидела первой. Наглую девицу звали Джилли, другую Джейн.

Следили все за мной как-то тайком, и это слегка поднимало мне дух. «Значит, — думала я, —они знают, что я вовсе не Нэн, что меня привезли сюда против моей воли и получили приказ выполнять полученные распоряжения. Поэтому вынуждены делать вид, что я здесь уже давно, что я безмозглая Нэн, возомнившая о себе, так как побывала в служанках у богатой женщины».

Сперва я твердила, что являюсь леди Анной Невилл, и требовала, чтобы о моем местопребывании сообщили герцогу Глостеру.

Надо мной принялись насмехаться.

— Герцогу Глостеру? Слышали?

—Да-да, слышали. Странно, что она опустилась так низко. Почему не её приятелю королю?

— Ладно, — сказала я. — Ладно. Сообщите королю. Тогда увидите.

— Он, смотришь, пришлет тебе корону поносить, — высказала предположение Джилли.

Таким образом ничего добиться было нельзя. Требовалось разобраться, что здесь к чему. Обманывать их. Вести себя тихо и все подмечать. Найти способ вырваться отсюда.

Обе девицы, Джилли и Джейн, спали в комнатке, похожей на мою. Я ночевала одна, что было показательно. Знала, что мою дверь по ночам запирают. Догадывалась, что они не смеют допустить моего побега.

В первые дни ела я мало. Та пища не лезла мне в горло. И от манер этих людей меня мутило.

Прошло два дня и две ночи. Как я вынесла их? Все настаивали, что я полубезумная Нэн, возомнившая себя знатной леди.

К концу этих двух дней я так измучилась, что необходимо было что-то предпринимать. Отчаяние обострило мой разум. Требовалось сделать вид, будто я смирилась... только тогда они могли ослабить надзор, только тогда можно было выяснить их намерения, только тогда можно было найти способ бежать.

У Джейн я обнаружила какое-то добросердечие. К тому же она была туповата — более, чем Джилли, не лезшая за словом в карман.

Мы с Джейн работали вместе. Я наблюдала за ее обращением с кастрюлями и сковородами. Она показывала мне, где брать ту утварь, которая требовалась Мег или Тому.

Однажды, когда мы были на кухне одни, я спросила ее:

— Где мы находимся? Где расположена пекарня?

— На Чипе, — ответила она.

Я слышала об этой лондонской улице.

— Кто покупает здесь пироги?

— Всякие люди.

— Почему меня не пускают в лавку?

— Не знаю.

— А тебя пускают.

— Иногда.

— Значит, ты видишь людей? Она кивнула.

— Давно ты здесь?

— С прошлого августа.

— Ты ведь не видела меня до того, как я пришла с Мег на кухню и упала в обморок?

Джейн не ответила и отвернулась.

Мне требовалось соблюдать осторожность. Не тревожить эту девицу. Она определенно забеспокоилась, когда я пыталась вытянуть у нее сведения. Она знала, как и все, что я не помешанная Нэн, работающая у них уже давно.

— Кто еще работает здесь? — спросила я в другой раз.

— Только мы.— Приходят сюда люди с королевского двора?

— Не знаю.

— А из Кросби-плейс... слуги и служанки? Их там, должно быть, целые сотни.

— Не знаю.

— Из Уорик-корта? Она пожала плечами.

Видимо, кое-кто мог появляться там. Я знала, что, когда отец бывал в Уорик-корте, его люди наводняли весь Лондон. Говорили, что эмблему зазубренного жезла можно было видеть во всей тавернах. А если в тавернах, то почему бы и не в пекарнях?

За мной наблюдали очень пристально. Видимо, овладевшее мною спокойствие удивило их. Я перестала называть себя леди Анной Невилл. Им могло показаться, что приняла роль безмозглой Нэн, но все же они оставались несколько подозрительными.

Том внушал мне тревогу. Работая, я часто ощущала на себе его взгляд. Иногда он покрикивал на меня, называя идиоткой, дурой. Другим говорил: «Порядок. Дела вроде идут на лад» — и прикасался к моему плечу. Я при этом съеживалась. Близость его была мне невыносима. Я обратила внимание, что Мег и Джилли при этом не сводят с него глаз.

Оставаясь наедине с Джейн, я пыталась втянуть ее в разговор.

Как-то я сказала ей:

— Кажется, Мег очень старается угодить Тому.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Очень счастливая пара, правда? — продолжала я.

И услышала ее обычный ответ:

— Не знаю.

— Не кажется тебе, что Мег слегка ревнива?

Это был опасный разговор. Поначалу лицо Джейн ничего не выразило. Потом губы ее искривились в лукавой улыбке, и она ответила:

— Хозяин... ужасно падок на женщин.

Стояла жара. Кухонные запахи распространились по всему дому и вызывали у меня тошноту. Я думала, долго ли смогу их выносить. Твердила себе, что вскоре должно что-то произойти. Ричард узнает, что в Уорик-корте меня нет. И примется за поиски:

Я заметила, что Том часто смотрит в мою сторону. Подумала, что он выискивает у меня какие-то неполадки, но ошиблась. Он попросил принести одну из сковород и, когда я подала ее, коснулся моей руки. Я поспешила прочь. Из головы у меня не шли слова: «Хозяин... ужасно падок на женщин». Тощая, грязная, взъерошенная, я все же была женщиной и дрожала от страха.

Той ночью, лежа в постели, я твердила себе, что надо спасаться. Вбежать в лавку, сказать кому-нибудь, кто я. Постараться вырваться на улицу. Я бежала бы и бежала. Кто-нибудь проводил бы меня до Кросби-плейс.

Я то и дело клевала носом, потому что к концу дня постоянно выбивалась из сил. Почти ничего не ела. Становилась все тоньше. Поддерживала меня лишь твердая уверенность, что вечно так продолжаться не может.

Проснулась я в испуге, словно ощутив приближение опасности. Мне был слышен стук моего сердца.

В замке повернулся ключ. Дверь медленно открылась, и я увидела Тома, глаза его блестели, приоткрытом рту виднелись желтые зубы. Он подходил, с вожделением глядя на меня. В его намерениях нельзя было сомневаться.

Подскочив изо всех сил, я громко закричала. Ужас и отвращение придали мне быстроты, я проскользнула мимо Тома. Он попытался схватить меня, но не успел. Я выскочила на лестницу, ведущую к кухне. И, когда он бросился за мной, подняла крик.

Мчалась я опрометью. Том следовал по пятам, бранясь себе под нос.

Я кричала:

— Прочь! Как ты смеешь? Оставь меня! Ты знаешь, кто я? Только тронь!

От ужаса и отвращения меня мутило. Оказавшись на кухне, я стала дергать дверь, ведущую в лавку. Мне пришла мысль попытаться убежать из этой пекарни.

А потом я увидела Мег.

Она стояла, подбочась и сверкая глазами. Я бросилась к ней.

— Спаси! Не позволяй ему...

Мег схватила меня и заслонила собой. Потом заорала:

— Дурак! Похотливый козел! Из-за тебя все угодим на виселицу. Спятил? Ни одной юбки не можешь пропустить. Понимаешь, что с тобой сделают, если узнают? Вздернут... а заодно и всех нас. Распалился на эту леди, идиот?

Я стояла, прижавшись к стене. Мег в своем гневе была великолепна. Меня поразило, как она повлияла на Тома. Он таращился на нее со страхом в глазах. Превратился из распаленного похотью мужчины в дрожащее существо. Ее слова попали в цель. Они знали, кто я. И получали плату за то, что, держали меня пленницей, внушая мне, будто я помешанная служанка. Впервые с тех пор, как я очутилась здесь, они это выдали. И притом вполне определенно. Теперь не смогут сказать, что я полоумная Нэн, живущая в грезах. Я леди Анна Невилл, И отныне все их уловки будут бессмысленны.

— Возвращайся к себе в комнату, Нэн, — сказала Мег. — Не бойся этого идиота. Он к тебе больше не сунется. Я позабочусь об этом. И о том, чтобы ты, муженек, не довел нас всех до виселицы.

Она подтолкнула меня к двери.

— Лучше дайте мне уйти, пока не поздно, — сказала я. — Если отпустите сейчас, я всеми силами постараюсь спасти вас от расплаты за содеянное.

— Заткни рот.

Пока я поднималась по лестнице, Мег подталкивала меня в спину. Потом втолкнула в комнату. Ключ все еще торчал в замке.

— Гостей у тебя больше не будет, — сказала она. — Не только сегодня, но и вообще никогда.

Потом заперла меня, и я услышала ее шаги вниз по ступеням.

Я прислонилась к стене, испытывая головокружение, но вместе с тем и легкое торжество.

Я чудом спаслась от невыносимой участи. Меня мутило при воспоминании об этом отвратительном, пыхтящем, распутном скоте и его намерениях. Мег спасла меня. Я была ей благодарна. Но она еще и покончила со всеми сомнениями, какие могли прийти мне в голову. Я — это я, нахожусь в здравом уме и должна бежать отсюда.

Они, конечно, поймут, что выдали себя. Мег сообразит это, когда ее гнев на мужа слегка поостынет.

Как ни испугал меня этот случай, я сознавала, что должна ему радоваться. Теперь Мег будет следить за отношением Тома ко мне, а от него она была самым надежным защитником.

Сон не шел. Я легла на тюфяки стала обдумывать планы бегства.

Прошло еще два дня. Том на меня не смотрел. Он явно стыдился того, что жена приструнила его и унизила... в моем присутствии.

Мег тоже избегала меня. Я радовалась этому. Отношение ее ко мне изменилось. Она стала меньше ругаться. Я завела с Джейн разговор об улице. Сказала, что хотела бы выходить туда вместе с нею.

Джейн промолчала.

— Могла бы ты взять с собой меня? Она покачала головой.

— Джейн, — не отставала я, — видела ты меня до того, как со мной приключился обморок?

Она не ответила.

— Скажи правду, Джейн, — попросила я. — Тебе сказали, что я помешанная Нэн, и ты должна делать вид, будто раньше мы работали здесь вместе, но мне казалось, будто я — это не я. Так ведь?

Джейн вновь покачала головой.

— Ты Нэн, — сказала она, будто повторяя затверженный урок. — Когда-то работала в большом доме и вообразила себя его хозяйкой... леди Анной, фамилии не помню. У тебя с головой неладно.

— Джейн, ты знаешь правду.

— Отвяжись от меня.

— Если б ты на улице сказала кому-нибудь...

Джейн поспешила уйти. Я видела, что она боится. А что, если обратиться к Джилли? Та посмышленее. Попробовать подкупить ее, чтобы как-то меня вывела? Далеко бы удалось уйти с ней? Я сознавала, что эти девицы - единственная моя надежда. С владельцами пекарни Кларенс... больше было некому... очевидно, заключил договор, чтобы меня держали здесь пленницей. От них ждать помощи я не могла.

Потом наконец-то мне повезло. Тома, как, наверно, и многих, подвела похоть.

После той жуткой ночи я стала подмечать то, что раньше ускользало от моего внимания. Видя Тома и Джилли вместе, я догадалась, что между ними существует какая-то связь. Опасность, что Мег прознает о ней, несомненно, придавала остроты их отношениям.

Джилли была чувственной девицей, очевидно, в любовниках недостатка у нее не было, и, как Том, она потакала своим страстям. Тесное соседство двух таких людей должно было неизбежно привести к скандалу.

Его-то я и ждала.

Произошел он во второй половине дня, когда торговля шла еле-еле. Джейн на всякий случай сидела в лавке, хотя между тремя и пятью часами покупатели приходили очень редко. Я домывала на кухне сковороды. Вдруг послышался шум.

Из окна я увидела выбегающую во двор Джилли. Блузка ее была спущена с плеч. За ней следовал Том, раскрасневшийся, взъерошенный, в расстегнутой рубашке — а за ними мстительная Мег.

Джейн, хихикая, вошла на кухню.— Попались, — прошептала она. — Ничего удивительного — они совсем распоясались. В любое время... где попало...

Мег злобно выкрикивала:

— Найди себе своих хахалей, потаскуха. Убирайся отсюда. Обоих бы вас прогнать. А ты... бабник... удержу не знаешь. С леди не вышло, так на потаскуху полез.

Джилли направилась к Мег. Обе были крупными женщинами.

Джилли вцепилась Мег в волосы. Та ударила ее ногой, и через секунду они катались по земле, колотя друг друга.

До того я ни разу не видела дерущихся женщин. Зрелище было отвратительным. Том стоял растерянный, беспомощный. А мы с Джейн глядели на них из окна.

Кто победил в драке, не знаю. Казалось, обе внезапно пришли к какому-то решению. Поднялись, свирепо глядя одна на другую. Волосы их растрепались, лица были в крови, казалось, это не люди, а обезьяны.

Потом я услышала резкий, властный голос Мег:

— Чтоб твоей ноги здесь больше не было. Немедля убирайся. Пекарня моя. И ты тоже, — глянула она на Тома, — заруби это на носу. Проваливай отсюда, безмужняя. Мне такие, как ты, не нужны.

На лице Джилли отразился испуг. Одно дело подраться с Мег, другое — оказаться на улице. Этой девице, несмотря на ее браваду, работа в пекарне была необходима.

Она повернулась к Тому.

— Ты это допустишь?

Том не ответил. Я поняла, что Мег здесь главная. Пекарня принадлежала ей, и она никому не

позволяла забывать об этом. У меня мелькнула мысль — как эти женщины могли драться из-за Тома? На месте Мег я была бы рада выгнать его вместе с Джилли.

Но, видимо, Мег смотрела на это иначе. Том принадлежал ей, и она не хотела его терять, хоть и вынуждена была постоянно вести борьбу с мужниным распутством.

Джилли обрушила поток ругательств сперва на нее, затем на Тома.

После этого она вошла в дом, оставив супругов во дворе. Стала подниматься в комнату, которую занимала вместе с другой девицей, и при звуке ее тяжелых шагов меня осенила мысль.

Я поднялась следом за Джилли и вошла. Девица сидела на тюфяке, уставясь в одну точку.

— Тебе что нужно? — спросила она.

— Поговорить с тобой.

— Уйди.

— Нет, — ответила я. — Не уйду. Куда ты отправишься отсюда?

— Тебя не касается.

— Касается. Тебе некуда идти. У тебя расцарапано лицо. Помочь?

— Говорю, уйди.

— Я знаю, как тебе преуспеть. Ты сможешь завести собственную пекарню... если сделаешь, о чем попрошу.

— Безмозглая, — сказала она, но уже помягче.

— Зачем тебе оставаться здесь, работать на них... даже если б и смогла? Быть в подобных отношениях с таким человеком? Ты можешь завести себе такую же пекарню и выйти замуж.

— Убирайся.

— Подумай... пока не поздно. Джилли заколебалась.

— Каким образом?— Ты знаешь, что я не помешанная Нэн, так ведь? Знаешь, что меня сюда привезли однажды ночью, и вам велели играть роли... делать вид, будто я простая служанка, возомнившая себя важной особой. Знаешь, что я действительно леди Анна Невилл. Привезли меня потому, что вышел спор из-за денег. Если ты отправишься в Кросби-плейс и попросишь встречи с герцогом Глостером... скажешь, что у тебя есть сведения об Анне Невилл... он примет тебя и выслушает. Скажи ему, где я, и, когда он приедет за мной, я позабочусь... мы оба позаботимся, чтобы ты получила щедрую плату.

— Сумасшедшая.

— Нет... и ты это знаешь. Используй эту возможность. Другой такой больше не представится. Куда ты пойдешь отсюда? Для тебя это выход... не упускай его.

— Кто станет меня слушать?

— Герцог Глостер. Он ищет меня. И выслушает любого, кто скажет, где я нахожусь. Поверь, это правда. Те трое понесут наказание за свой поступок. Тебе ни к чему быть соучастницей их преступления. Для тебя это благоприятная возможность. Прошу, воспользуйся ею не только ради меня, но и ради себя. Сделай, как я сказала. Что тебе терять?

— Отправиться в Кросби-плейс, — пробормотала Джилли.

— Да, в Кросби-плейс. Ты сможешь это сделать. Ты умеешь заставить людей слушать себя. Попроси кого-нибудь, пусть тебя проводят к герцогу Глостеру.

— Меня поднимут на смех.

— В таком случае скажи, что они пожалеют, так как ты пришла от Анны Невилл, дочери графа Уорика.

В ее глазах блеснул интерес.

— Сделай это, Джилли, — попросила я. — Терять тебе нечего, а приобрести ты можешь все.

— Ты действительно веришь в это? В то, что ты и есть та самая знатная леди, кем себя называешь?

— Джилли, я Анна Невилл. Сделай то, что я прошу, и убедись. Обещаю, ты не будешь забыта. И герцог, и я будем вечно тебе благодарны, если поможешь мне вырваться отсюда.

— Уходи, — сказала она и принялась увязывать свои вещи в узел.

Я ушла. Надежда в душе у меня боролась с отчаянием,

Трудно было сказать, как поступит Джилли. Вскоре после нашего разговора она покинула пекарню.

Я лежала на тюфяке. Мег заперла меня. Ключи теперь находились у нее, и это придавало мне ощущение безопасности.

Я думала о Джилли. Пошла она в Кросби-плейс? А что скажет стража, если женщина с исцарапанным лицом, в рваной, не особенно чистой одежде попросит встречи с герцогом Глостером? Прогонит ее.

Только от Джилли не так-то легко отделаться. Все зависит от того, поверила ли она мне. Если да, то будет стоять на своем.

В конце концов, как я сказала, терять ей нечего, а получить она могла бы многое.

Сумеет ли она пробиться к Ричарду? Если упомянет мое имя... Да, услышав его, он поговорит с ней. Только сможет ли она приблизиться к нему?

И тут... я услышала внизу крики.— Откройте! Открывайте!

Мег закричала. Послышался голос Тома. В окно я видела факелы. Дверь распахнулась, и я услышала, как люди ворвались внутрь. Должно быть, они первым делом бросились в лавку. По лестнице зазвучали шаги.

Раздался голос:

— Анна! Анна! Ты здесь? Меня звал тот, кого я ждала.

От радости я едва не лишилась сознания. Я заколотила в дверь.

— Здесь, здесь... Ричард! Меня заперли. Послышался его крик:

— Где леди? Ведите меня к ней! Живо, слышите, живо!

Шаги. Скрежет ключа в двери. Ричард. Несколько секунд он не узнавал меня, и я внезапно вспомнила, как выгляжу. Потом воскликнула:

— Ричард! Ты приехал! Джилли нашла тебя. О, слава Богу!

Я бросилась к нему, и он обнял меня. Радость этой минуты после всех тягот и унижений была почти непереносима. По щекам у меня текли слезы. Я освободилась. Кошмар окончился.

УБЕЖИЩЕ

Дальнейшее казалось сном, помню я лишь его обрывки. Радость езды по тихим ночным улицам на коне Ричарда; блаженство ощущать его близость; ужас при мысли, как я выгляжу в грязном платье, непричесанная, пропахшая отвратительными запахами кухни, которые мучили меня с самого начала и к которым я слегка привыкла.

Я была не той Анной, которую Ричард знал много лет, а грязной, дурно пахнущей судомойкой.

Однако он прижимал меня к себе. Был очень нежен и вместе с тем гневен. Я знала, что он весь кипит от ярости. Но тогда мы еще не говорили об этом.

Проезжая по улицам, я благодарила Бога и Джилли. Она исполнила мою просьбу. Я скажу Ричарду, что обещала вознаградить ее, и должна позаботиться, чтобы она получила плату. Джилли сделала возможным мое освобождение; она пробилась к нему, и он нашел меня благодаря ей.

— Я везу тебя в монастырь святого Мартина, — сказал Ричард. — Там ты будешь в безопасности... в убежище. Никто не сможет причинить тебе зла. Монахини о тебе позаботятся. Завтра днем я приеду, тогда поговорим.

Как прекрасно он понимал мое состояние! Мне пока не хотелось разговаривать. Я могла только твердить себе: «Свободна. Все позади. Больше не увижу этой грязной кухни, не буду дрожать на своем тюфяке, прислушиваясь к шагам по лестнице. Смою грязь этой пекарни с тела и выброшу ее из памяти».

В монастыре я вымылась. Одежду, что была на мне, сожгли. Волосы стали чистыми. Приятно было ощущать их на плечах свежими, благоухающими.

Пока у меня не было своей одежды, мне дали надеть серую рясу.

Спала я в маленькой келье с распятием на стене. Для меня это было роскошью.

Днем ко мне приехал Ричард.

— Анна! — воскликнул он. — Ты снова выглядишь моей Анной — хоть и очень непритязательна. Как монашка. Ничего, мы снова вместе. Я просто не могу думать о случившемся. Меня переполняет гнев.

— Ты приехал за мной. Я знала, что приедешь, если дам знать, где нахожусь. Джилли... ту женщину... надо вознаградить.

— Она будет вознаграждена. Ей уже дали еды, одежду, денег. Об этом не беспокойся. Я благодарен этой женщине не меньше твоего. Теперь расскажи... если есть желание вести речь об этом. Или лучше потом? Нам нужно о многом поговорить, и время у нас есть.

Я вкратце рассказала ему о случившемся: как меня увезли ночью, потому что одна из служанок сказала мне, будто он хотел отправить меня в убежище.

— Меня, видимо, опоили, — сказала я, — потому что почти всю поездку я проспала и проснулась уже в той пекарне.

Ричард крепко прижал меня к себе.

— Это проделка Георга, — сказал он. — Георг стремится помешать нашему браку, пока ты не замужем, он твой опекун и полный хозяин над богатством Уорика. А когда выйдешь замуж, половина перейдет тебе. В этом все дело.

— Если так, почему он не убил меня? Ричард весь напрягся.

— Не отважился. Эдуард снисходителен к нему... чересчур снисходителен. Георг полагается на свое обаяние и семейные узы... но может зайти слишком далеко и сознает это. Он интриган, но интриги его часто сумасбродны. Сперва делает, потом думает. Такое уже бывало не раз. Для него главное — не дать нам пожениться. Со временем он придумает другой план и примется осуществлять его на свой неуклюжий манер.

Я содрогнулась:

— Не бойся, — сказал Ричард. — Ничего подобного с тобой больше не случится. Мы поженимся. Только сперва нужно преодолеть два препятствия. Добиться согласия Эдуарда, а он, я уверен, пожелает мне счастья. Потом разрешения от папы, ведь мы с тобой состоим в кровном родстве. И медлить с этим нельзя.

— Твой брат постарается помешать нам. Я его боюсь. И, кажется, всегда боялась.

— О Георге я позабочусь.

— Жаль, что между вами возникли нелады.

— Жаль, но они существуют. Я готов убить Георга. И, возможно, убью. При мысли о том, как меня не пустили, когда я приехал к тебе...

— Расскажи.

— Георг сказал, ты больна... и тебя нельзя видеть. Можешь вообразить мои чувства. Я ответил: «Все равно, меня она примет». Георг заявил, что не допустит этого, так как не хочет подвергать опасности твою жизнь. Какой лицемер! Да, когда-нибудь я определенно убью его.

— Ты уехал и потом вернулся?

— Да. Сказал, что непременно увижусь с тобой. Я не верил, будто ты не в состоянии принять меня. Попытался прорваться силой, но мне преградили путь стражники. Я понял, что для одного из нас дело может кончиться плохо. Эдуард рассердился бы. Он велел нам обоим помнить, что мы одна семья и должны держаться заодно.

Я приехал снова. На сей раз увидел Изабеллу. Она была очень расстроена. Сказала, что ты исчезла из дома неизвестно куда. Тут я понял, что положение очень серьезно. Заподозрил брата в гнусной интриге, однако в чем она заключается, догадаться не мог. Потребовал обыска в Уорик-корте. Искал тебя по всему Лондону. У брата всегда имелись приспешники... люди на его службе. Он любит действовать тайно, но лишен обычного здравого смысла. Я сходил с ума от беспокойства.

— А когда к тебе явилась Джилли?

— А... та женщина. Ее не пускали ко мне. Слава Богу, она из тех, кто не сдается! Выкрикивала твое имя. Кричала, что принесла сведения о тебе и, если ее не пустят к герцогу, всем придется плохо. В конце концов добилась своего. Я почти не верил ее рассказу, однако решил не пренебрегать никакой возможностью. Поэтому поехал... и вот ты здесь... слава Богу, в надежном убежище.

— А чего можно ждать от твоего брата?

— Здесь он до тебя не доберется. Я сегодня же увижусь с Эдуардом. Расскажу о случившемся. Он мне поможет, я знаю. И, когда даст согласие на брак, Георг окажется бессилен.

Я молча закрыла глаза.

— Анна, о чем думаешь? — спросил Ричард.

— Вчера в это время я была там... отчаявшаяся... беспомощная... думала: неужели это навсегда? А теперь я здесь, с тобой и в безопасности. Все так быстро переменилось, даже не верится, что это правда.

— Правда, и скоро я увезу тебя отсюда.

— Мне кажется, я никогда не буду в безопасности... от Георга.

— Когда мы поженимся, он ничего не сможет предпринять, а до того дня ты останешься в убежище.

— Пойми, это был сущий кошмар, Я знаю, он уже позади, и все же не могу в это поверить. Стоит закрыть глаза — кажется, что я лежу на том грязном тюфяке... и вижу сон.

Ричард нежно поцеловал меня.

— Кошмар позади, Анна, — сказал он. — Ты его забудешь. Когда мы поженимся, он улетучится из твоей памяти.

Я в этом сомневалась. Думала, что всегда буду помнить ту жаркую кухню, блудливые глаза Тома, драку женщин во дворе. Что они навечно запечатлелись в моем сознании.

— Где те люди из пекарни? — спросила я.

— Все под арестом.

— Мег, Том и Джейн?

— Их будут допрашивать.

— И накажут?

— Разве они этого не заслуживают?

— Главный преступник — твой брат. Что будет с ним? Надеюсь, те люди не понесут наказания, если не понесет он.

Помолчав, Ричард сказал:

— Поговорю сегодня с Эдуардом. Главное, что мы с тобой поженимся. Я не буду совершенно спокоен, Пока не приму на себя всю заботу о тебе. Сейчас я не волнуюсь, потому что ты в убежище. Пока придется довольствоваться этим, Анна... но продлится это недолго.

— Мне достаточно того, что я вырвалась оттуда и нахожусь с тобой.

Ричард взял мои огрубелые руки, посмотрел на сломанные ногти. Потом коснулся губами рук.

— Это пройдет, — сказал он. — Ты забудешь о случившемся, Анна. Моей главной задачей в жизни будет забота о тебе.

С этими словами Ричард ушел, а я долго сидела, изумляясь счастью, которым обернулся для меня этот кошмар.

Ричард приехал на другой день. Он виделся с королем и рассказал ему о моем приключении. Эдуард был глубоко потрясен. Не только тем, что случилось со мной, но и тем, что в организации этого подозревается Кларенс.

Он послал за Кларенсом.

Хорошо зная всех трех братьев, я прекрасно представляла сцену, которую описывал Ричард. Ощущала тлеющий гнев Ричарда; слышала вранье Кларенса, неправдоподобность которого он пытался замаскировать подкупающим обаянием; и мысленным взором видела Эдуарда, ненавидящего больше всего на свете распри между родными, стремящегося успокоить сначала младшего брата, потом среднего.

— Я обвинил Георга в этом ужасном поступке, — сказал Ричард, — а он, не моргнув глазом, стал отпираться. Нагло заявил, что ты пыталась бежать из страха передо мной. Не хотела выходить за меня замуж и боялась принуждения. Он даже сам стал понимать, как это нелепо. Утверждал, что о пекарне ему не было известно. Что он твой опекун. Эдуард возложил на него эту обязанность, и отказываться от нее он не намерен.

— А что сказал король?

— Поверить этой лжи он, конечно, не мог, но ты ведь знаешь, как всегда относились к Георгу. Стоило ему попасться на какой-то дурной проделке, он сразу же невинно улыбался Эдуарду или сестре Маргарите, придумывал какие-нибудь нелепые оправдания, и его прощали. Эдуард и на сей раз повел себя так же. Сказал: «Анна теперь в безопасности. Бедное; испуганное, неопытное дитя. Мы должны быть добры к ней». Готов был закрыть глаза на роль Георга в этой истории. Не то чтобы верил в его невиновность, просто не хотел знать о его виновности.

— Но ведь он должен как-то наказать Кларенса? А что люди из пекарни?

Ричард пожал плечами.

— От испуга они были не способны говорить внятно. Эдуард сказал: «Анна в безопасности. Больше нам ничего не нужно». И решил их не наказывать.

— Настоящие виновники все же не они.

— Да. Но они причиняли тебе страдания.

Я содрогнулась. Это было правдой. И спросила:

— А Георга... за его роль в этой истории?

— Дорогая Анна, Георг вместе с твоим отцом сражался против короля, Эдуард даже на время лишился трона, однако стоило Георгу вернуться, попросить прощения, сказать, что ошибался... получилось все, как в притче о блудном сыне. Мы закололи упитанного теленка. Таков мой брат Эдуард, а ведь он король, и его слово закон.

— Значит, от этого дела он отмахнулся?

Ричард кивнул.

— Главное, Анна, что мы хотим пожениться… а Георг будет чинить нам препятствия.

— И Эдуард ему позволит?

— Эдуард хочет оставаться в наилучших отношениях с нами обоими.

— Не трудновато ли это в данных обстоятельствах?

— Очень трудно, но Эдуард мастер подобной дипломатии. Потому-то он и любимый всеми король. Конфликты ему ненавистны. Даже странно, что он находился в центре войны Алой и Белой розы.

— Думаешь, он поддержит Георга и нам не удастся пожениться?

— Думаю, начнет изворачиваться, и мы будем вынуждены повременить со свадьбой.

— Если Георгу сойдут с рук его злодеяния, он примется за них снова.

— Кажется, Георг получил встряску. Я не допущу, чтобы его преступление забылось. Он твердит, будто ты убежала, владельцы пекарни тебя похитили и заставили работать на себя. Это не выглядит совершенно невероятным, но я сказал, что знаю от тебя все подробности, и нелепость его утверждений стала ясна.

— А в результате...

— ...он не хочет оставлять своего опекунства над тобой и не собирается давать согласия на наш брак.

— Но ведь если согласие даст король...

— Георг заявляет, что Эдуард назначил его твоим опекуном, следовательно, согласие Георга необходимо.

— Тогда это означает...

— Это означает, что я не позволю Георгу запретить наш брак, но пройдет какое-то время, прежде чем я разберусь с Георгом и открою глаза королю на его истинное лицо.

— Что с людьми из пекарни?

— Их отпустили. Георг говорит, что это чудовищное обвинение, что они поступили наилучшим со своей точки зрения образом. Увидели на улице бездомную и как будто слабоумную девушку; им была нужна судомойка, поэтому взяли ее к себе. Естественно, благовоспитанная юная леди ужаснулась, попав в такие условия, но, когда она пыталась все объяснить, ей не верили и считали ее ненормальной.

— Поразительно, что в такое можно поверить и счесть подобную историю заурядной.

— Уверяю тебя, не будь Георг королевским братом, дело обернулось бы совершенно по-другому. Он в силе, потому что король не хочет обижать его. У Эдуарда на уме государственные дела. Он сказал, что не может допустить ссоры между своими братьями. Ему нужна наша поддержка — и моя, и Георга.

— Как он может доверять Георгу, уже показавшему, что способен на предательство?

— Король, в сущности, не доверяет ему, однако не признается себе в этом. Эдуард лучший на свете человек, но... сердце у него слишком мягкое. Он предан своим родным. Любит меня, в этом я уверен...

— Еще бы. Разве ты не стоял всегда за него?

— Эдуард помнит об этом. Но любит и Георга. До сих пор видит в нем маленького братишку. Георгу нужно совершить что-то поистине ужасное, чтобы восстановить короля против себя.

— По-моему, он уже это совершил, пойдя войной на Эдуарда.

— Вместе с твоим отцом. Но и граф получил в конце концов прощение. Эдуард таков. И поэтому я его очень люблю. Лучшего брата и желать нельзя.

— Ричард, я знаю о твоих чувствах к нему, но он должен как-то отвечать на твою преданность. Как может король успокаивать Георга в ущерб тебе после того, что он сделал не только нам с тобой, но и ему тоже?

— Эдуард таков, — только и смог ответить Ричард, затем продолжил рассказ. Георг обвинил его в том, что он хочет жениться на мне ради моего богатства.

— Георгу досталось многое, благодаря Изабелле, и он не желает делиться ни с кем. Ему нужно все.

— А моя мать?

— Она, по сути дела, узница.

— Ричард, надо что-то сделать. Покуда она в неволе, я не могу быть счастлива.

— Она в убежище. С ней ничего не случится.

— Но она привыкла жить в семье. И будет тосковать без нас.

— Сделаю что-нибудь. Я знаю, Эдуард пойдет нам навстречу.

— Если только не воспротивится Георг? Ричард задумался.

— Возможно, он постарается помешать освобождению вашей матери. Ему это выгодно.

— Он чудовище. Во всем повинна жадность Георга к деньгам и власти. Удивляюсь, что Изабелла так любит его.

— Он умеет быть обаятельным... как и Эдуард. Но любезность Эдуарда непритворна. А Георг надевает маску всякий раз, когда видит в том необходимость.

— Я не буду знать покоя, пока мы не поженимся, пока не освобожусь от Георга.

Ричард понял и, думаю, согласился со мной.

Изабелла приехала ко мне в монастырь. Меня поразила ее бледность, и я невольно обратила внимание, как она похудела.

— Моя дорогая Анна! — воскликнула она. — Я слышала о случившейся с тобой ужасной истории, Как ты могла убежать, ничего не сказав мне?

— Меня обещали отвезти к Ричарду.

— В таком случае, как ты могла ехать к нему? Покинуть нас, хотя мы о тебе заботились?

— Изабелла, ты не понимаешь. Георг стоял между мной и Ричардом.

— Ничуть не бывало. А если и так, то лишь потому, что Ричард тянется к твоим деньгам.

— Не Ричард. Георг.

— Дорогая сестра, ты расстроена. Не будем говорить об этом.

— Изабелла, — раздраженно сказала я, — мы должны об этом поговорить. Тут вся суть. Я хочу выйти замуж за Ричарда. Я выйду за него, и никто — даже Георг — не сможет нам помешать.

— Анна, ты еще слишком юная.

— Оставь, пожалуйста, эту песню. Я не была слишком юной для помолвки с принцем Эдуардом. Большинство девушек нашего положения в моем возрасте выходят замуж. Откуда эта внезапная забота о моей юности? Я много перенесла, я уже не ребенок и хочу выйти замуж за Ричарда. Всегда этого хотела.

— О нем рассказывают ужасные истории. У него есть дети. Что ты об этом думаешь?

— Это уже в прошлом.

— Он так говорит тебе.

— Большинство молодых людей имеет любовниц до женитьбы.

— А про детей что скажешь?

— Изабелла, ты прекрасно знаешь, что в этом нет ничего необычного. Теперь Ричард всегда будет мне верен.

— А что, если он такой же, как его брат Эдуард? Говорят, король не пропускает ни одной женщины.

— Так как эти женщины не хотят, чтобы он их пропускал. Тебе хорошо известно, что они сами стремятся к нему. Ричард не такой, как Эдуард. Георг больше походит на него.

— Уж не намекаешь ли ты...

— Я ни на что не намекаю. Но глупо говорить так о Ричарде. Это нормальный молодой человек, и я знаю, он будет хорошим мужем. То, что Георг устроил мне...

— Георг не устраивал тебе ничего, только заботился о твоем будущем. И очень беспокоился, когда ты сбежала.

— На это толкнул меня он. Внушил мне мысль, что я поеду к Ричарду. Велел одной из служанок обмануть меня, отправил в ту ужасную пекарню. Изабелла, ты не представляешь, каково было там... на той кухне... мне приходилось мыть ужасную, ужасную посуду. Это самая грязная работа. Только вообрази.

— Да, это ужасно, но тебе не следовало убегать. Надо было доверять нам.

— Изабелла, я доверяю тебе, а Георгу нет. Я знаю, что это устроил он, и знаю почему. К сожалению, мы с тобой богатые наследницы.

— Георг не думал об этом, когда женился на мне.

Я ничего не сказала, лишь удивилась, что Изабелла прожила с ним так долго и не поняла его. Видимо, он и любил ее потому, что она видела в нем придуманного, а не настоящего Георга; его это вполне устраивало. Мне было понятно — никаким свидетельствам против мужа она ни за что не поверит.

Я заговорила о нашей матери.

— Ричард хочет ее освобождения. Правда было б замечательно, если б она приехала и жила с тобой или со мной?

— Разве ей плохо в Болье?

— Она там, можно сказать, узница.

— Нет. Живет с удобствами. И очень счастлива.

— Изабелла, ты же знаешь мать. В разлуке с нами она не может быть счастливой. Раньше она старалась постоянно находиться с дочерьми.

— Ну, теперь мы взрослые.

— Ричард спросит короля, может ли она получить свободу и жить с кем-то из нас.

— Почему ты не хочешь жить вместе со мной? Я с безнадежностью посмотрела на Изабеллу.

Как было объяснить ей, что, вкусив однажды «попечения» Георга, я сыта им по горло? Она его жена, счастлива с ним в браке. И никогда не задумывалась над мотивами мужниных поступков. Не из страха ли увидеть в них то, чего ей не хотелось бы?

Как я мечтала о возможности поговорить с матерью!

«Может, и поговорю, — подумала я. — Ричард человек решительный. Действует не под влиянием минуты, как Георг, и, можно не сомневаться, в конце концов добьется своего».

Я заговорила с Изабеллой о прежних днях, мы немного посмеялись. То был лучший способ отвлечься, и я радовалась обществу сестры.

Время потянулось. Король не принимал никакого решения. Ричард объяснил, что он боялся обидеть Георга. Георг был способен на опрометчивые поступки. Обладал большим богатством, и у него были приверженцы.

— Не сердись на меня, — сказал Ричард. — Обещаю, что в конце концов все будет хорошо, но придется потерпеть.

Этого нам меньше всего хотелось.

— Тебе потребуется разрешение папы, — сказал Эдуард Ричарду.

Я подумала о Георге. Не попытается ли он подкупить папу, как-то убедить его не давать разрешения?

Однако, несмотря на все препятствия, которые предстояло преодолеть, я ежедневно радовалась жизни в такой удобной обстановке. Никакие события не могли отогнать воспоминаний о пекарне, и я говорила себе, что, по крайней мере, спаслась оттуда.

Наступило Рождество. Провести его пришлось в монастыре. Ричард сказал, что, если я покину убежище, он не будет знать ни минуты покоя.

Празднество при дворе, по его словам, было нерадостным. Эдуард дулся из-за неладов между братьями, а у тех, едва они оказывались рядом, дело едва не доходило до ссоры.

Эдуард стал сердиться.

— Он почти всегда очень мягок, — сказал Ричард. — Но раздоров между родными терпеть не может. Так что, сама понимаешь, Рождество прошло не лучшим образом.

Потом однажды Ричард приехал в монастырь очень взволнованным.

— Эдуард принял решение! — воскликнул он. — Не знаю, сочтешь ты его хорошим или нет.

— Если смогу покинуть монастырь и мы будем вместе, то, разумеется, сочту.

— Суть дела, как ты знаешь, в наследстве Уорика. Эдуард считает, что если Георг получит большую долю, то может дать — как твой опекун — согласие на наш брак.

— Я не стремлюсь к владению землями.

— Я тоже. Разумеется, Георг станет очень могущественным, хорошего в этом мало. Он и без того так богат, что представляет собой угрозу. И все равно зарится на большую часть. Требует себе Уорик... замок и графство... а также Солсбери. Это, конечно, значительные владения. А нам с тобой достанется Миддлхем.

От радости я захлопала в ладоши.

— Ричард, это замечательно! Как часто я мечтала о Миддлхеме!

— Да, Миддлхем будет нашим. Мы оба любим его больше всех других мест. Вместе с ним нам отойдут северные владения твоего отца. И вот что еще, Анна. Эдуард хочет, чтобы Север находился в моих руках. Говорит, что больше никому не может его доверить. Наш дом будет там.

— В Миддлхеме! — восторженно сказала я.

— Мы вернемся в то место, с которым у нас связано столько воспоминаний.

— Я очень рада. А Георг дал на это согласие?

— Пока нет.

— Как думаешь, даст?

— Он, конечно, хотел прибрать к рукам все владения.

— Но ему не удалось. Может быть...

— Поживем — увидим. Но мне кажется, Георг возьмет то, что ему предлагают. Графство Уорик наверняка соблазнит его.

— Я мечтаю узнать о его согласии, однако невольно думаю, что для Кларенса все обернулось слишком уж благоприятно. Стоит вспомнить, как он обошелся со мной... Думаю, он хотел избавиться от меня навсегда.

— Он бы не посмел. Что ты скажешь о такой возможности? Жалеешь, что Эдуард согласится только на эти условия?

Я покачала головой:

— Лишь бы согласился Кларенс.

Выслушав это предложение, Георг заколебался. Он хотел завладеть всем наследием и, конечно, чувствовал себя обманутым. Благодаря обстоятельствам и Джилли его план рухнул, а я находилась в надежном убежище. Но поскольку он не получил за свое злодейство по заслугам, то имел возможность торговаться, однако в конце концов понял, что надо согласиться на большую часть владении.

Ричард рассказывал, как пришел к Эдуарду по его вызову.

— В глазах у него стояли слезы, при виде меня он воскликнул: «Леди Анна твоя, желаю тебе громадного счастья в семейной жизни. Теперь дело только за разрешением от папы». И после этих слов на его губах появилась озорная улыбка.

— Почему? Что он хотел ею сказать?

— Что влюбленный вряд ли придаст этому большое значение.

— То есть...

— Нам ничто не должно мешать, а поскольку разрешение придет не скоро, можно обойтись без него.

Ричард обнял меня и крепко прижал к себе.

— Никаких задержек не будет. Мы и так ждали слишком долго. Пышной церемонии устраивать, конечно, не станем. Не нужно привлекать внимание Ватикана к нашему своеволию. Но разве пышная церемония нужна тебе? Или мне?

—Нам она не нужна.

— В таком случае венчаемся, а потом... в Миддлхем!

 

ГЕРЦОГИНЯ ГЛОСТЕР

За венчанием последовали два счастливейших года моей жизни. Мы были юными — мне шестнадцать, Ричарду двадцать, — но только по годам. Пережитое сделало нас взрослыми. Оба сознавали, какое это счастье — быть вместе, и стремились наслаждаться им в полную меру.

Каким свежим казался воздух Севера! И какой радостной была поездка бок о бок к дому, который любили и Ричард, и я.

Север стоял за Ричарда. Скромность его людям нравилась больше, чем нарочитое великолепие Эдуарда. Они выходили из домов приветствовать герцога Глостера, сказать: «Благослови вас Бог, ваша светлость», на что Ричард отвечал с достоинством и любезностью.

Как он, бледная тень своего величественного брата, отличался от Эдуарда и Георга! Северяне знали, что могут доверять Ричарду, и заверяли его в своей преданности. Эдуард поступил мудро, избрав Ричарда для правления северными территориями.

Показался знакомый замок. Мое сердце заколотилось от волнения. Для меня он всегда будет родным домом. При виде его, конечно, всколыхнулись печальные воспоминания. Я ощутила тоску по матери и скорбь по отцу. Невольно припомнились те дни, когда он въезжал туда со своей свитой под возгласы: «Уорик!» и на ветру развевались знамена с эмблемой зазубренного жезла. Мы с Изабеллой, глядя с башни, испытывали гордость. Наш отец — король Севера, король всей страны, хоть не по названию, но по сути дела; он возвел на трон короля и решал, как ему править. Потом я подумала о его теле, лежащем на поле битвы под Барнетом... лишенном могущества... лишенном жизни. Коронаторе, но в смерти ничем не отличающемся от самого простого солдата.

Однако мысли эти были некстати. Я приехала домой вместе с мужем. Наконец-то мы поженились, и о прошлом требовалось забыть, потому что оно привело нас к настоящему.

Как мы радовались! Как смеялись и вспоминали: вот поле, где мальчики сражались на турнирах; вот здесь герой Азенкура обучал их боевым искусствам; вот скамья у колодца, где сидел уставший от упражнений Ричард, а рядом я, единственная, кому дозволялось видеть его в такие минуты, поскольку никто не должен был знать, что он слабее других, а на меня можно было положиться.

Скучать нам было некогда. Жившие по соседству дворяне приезжали посоветоваться с Ричардом, и в большом холле каждый вечер царило веселье. Затем Ричарду потребовалось объехать окрестности, я сопровождала его. И очень гордилась, видя, с каким почтением принимают люди моего мужа. Мне нравились их открытые манеры. Я тоже была северянкой, я родилась и выросла здесь. И все они были довольны, что лорд Севера женат на дочери Уорика.

Приятно было оказаться вдали от придворных интриг... от Кларенса с его планами... правда, очень хотелось видеться с Изабеллой и матерью.

Я спала рядом с Ричардом, и пекарня мне больше не снилась. С каждой неделей воспоминание о ней становилось все больше и больше похоже на смутный бред.

Мы жили вдали от Лондона, вдали от двора. И это само по себе было чудесно.

Я сказала Ричарду, что раз Георг оставил нам Миддлхем, то пусть забирает себе остальные владения Уорика.

Так шли те идиллические дни, а потом обнаружилось, что у меня будет ребенок.

Я никогда не думала, что такое счастье возможно. И сказала Ричарду, что печалит меня только одно.

Он с готовностью спросил, что именно.

— Участь матери. Говорят, она находится в убежище, но для нее это тюрьма. Как бы ей хотелось жить вместе со мной и особенно с внуком.

— Эдуард не очень твердо пообещал, что она получит свободу, — сказал Ричард. — Видимо, Георг убеждает его, что ей лучше оставаться в Болье. Я поговорю с Эдуардом, когда увижу его.

— Для этого тебе придется уехать, — ответила я, — а мне этого меньше всего хочется.

Он с грустью посмотрел на меня. Я поняла, что наше безмятежное счастье не может длиться вечно. Когда-нибудь Ричарда потребуют ко двору, и ему придется уехать.

Я гнала от себя эту мысль. Мне хотелось только радости жить здесь вместе с Ричардом и ждать появления нашего ребенка.

Изабелла прислала письмо. Она была очень счастлива.

«У меня будет ребенок, — писала она. — Анна, ты не представляешь, как я об этом мечтала! Помнишь плавание в Кале? Что мне пришлось перенести! Страх... качка... и на судне я... в мучениях. И все понапрасну! Анна, помнишь?»

Я помнила. Такое не забывается. Могла воскресить в памяти так ярко, словно это произошло вчера... торжественные молитвы и тельце, исчезающее в бурном море.

«Нахожусь я в замке Фарли, неподалеку от Бата. Пробуду здесь до родов. Слегка побаиваюсь, но теперь все будет не так, как в прошлый раз. Была бы здесь мать! В такое время матери следовало б находиться рядом со мной, однако Георг говорит, что ей лучше оставаться в Болье».

— Георг! — сказала я себе. — Опять он пытается вершить наши судьбы. Почему не дает волю моей матери? И почему король считает возможным умиротворять его ценой наших страданий?

«Георг уверен, что родится мальчик. Я тоже на это надеюсь, однако наверняка полюбила бы и девочку. Анна, как хотелось бы повидаться с тобой! Север очень далеко. Ричард непременно когда-нибудь поедет на юг. Поезжай с ним, покажу тебе ребенка.

Помнишь Анкаретту Твинихо? Она вернулась к королеве. Королева прислала мне в высшей степени любезное письмо, пишет, что лишилась одной из служанок, та вот уже год путешествует с мужем, а Анкаретта хорошо умеет обращаться с детьми. Не одолжу ли я ей Анкаретту? О моей беременности королева, разумеется, не знает.

Итак, Анкаретта вернулась к прежней госпоже. Думаю, она этим довольна. Где можно еще услышать столько сплетен? Так что буду обходиться без нее. В такое время!

Тем не менее я окружена добрыми подругами и думаю о том, что Анкаретта порасскажет мне, когда вернется!»

Я ответила ей с большим удовольствием, сообщила, что тоже собираюсь стать матерью.

Думать об Изабелле было немного грустно. Она играла большую роль в моей жизни. Мы, бывало, ссорились, как все сестры, но очень любили одна другую. Как не хотелось мне, чтобы она выходила за Георга. Однако наш отец, казалось, был склонен видеть свою дочь в браке с братом короля, которого возвел на трон, только вот к браку их привела попытка свергнуть его с трона. Изабелле и мне приходилось жить по отцовской воле, а он планировал наши судьбы с расчетом увеличить свое могущество, которое пошло прахом в бою при Барнете.

Я подумала о браке, который отец уготовил мне, и вспомнила королеву Маргариту. До меня доходили слухи, что она покинула Тауэр и живет в каком-то особняке под присмотром хозяев — то есть остается узницей. Мне стало любопытно, отпустят ли ее когда-нибудь домой, к родным. Я знала, что она будет печальной, одинокой, поскольку никогда не оправится от утраты любимого сына.

Жизнь сурова. Жестока. Надо радоваться, когда приходит счастье, даже если интуиция подсказывает, что оно быстролетно.

Потом наступил день, когда у меня родился ребенок — красивый мальчик, преисполнивший наши сердца радостью и гордостью. Это явилось вершиной счастья.

Ричард захотел, чтобы мы назвали сына Эдуардом, в честь того, кем он восхищался больше всех; я не противилась.

Пришло письмо от Изабеллы. Я очень обрадовалась тому, что роды у сестры прошли благополучно. Судьба не благословила ее долгожданным мальчиком, но она очень радовалась дочурке, которую назвали Маргаритой.

Жизнью тогда я была довольна. И если б еще мать получила свободу, то была бы полностью счастлива.

Ричард тоже был доволен нашей жизнью в Миддлхеме, но его кое-что тревожило. Шотландцы со дня на день могли устроить беспорядки на границе, к тому же он не совсем доверял кое-кому из дворян. Лордами Севера раньше были Невиллы и Перси, а поскольку могуществу Невиллов со смертью моего отца пришел конец, Перси получили большое влияние. Ричард, как брат короля, разумеется, повелевал всеми, однако Перси это не нравилось. Конфликта с их могущественным семейством следовало избегать, и это постоянно беспокоило Ричарда. Чтобы хранить мир на Севере, Ричарду нужно было иметь в Перси сторонников, а не противников, и ему приходилось постоянно быть настороже.

Я знала, что он послал Эдуарду письмо с описанием положения, и не удивилась, когда в Миддлхем приехал королевский эмиссар.

Он закрылся с Ричардом, и меня волновало, какие он привез новости. Ричард вскоре смог мне сказать. Вид у него был очень мрачный.

— Надо ждать неприятностей.

— Опять Кларенс?

— Боюсь, он причастен к этому.

— Ричард, в чем дело... и чем оно может кончиться?

— Король едет на Север.

— Сюда?

— Нет. Я должен встретить его в Ноттингеме.

Увидев горестное выражение моего лица, он улыбнулся.

— Это обычная встреча, только мне все это не по душе. Кларенс вечно мутит воду. Эдуард, похоже, не сознает, как это опасно. Георг всю жизнь злится, что не самый старший из нас.

— Что он делает теперь?

— В открытую ничего. Но, кажется, вступил в союз с Джоном де Вером, а тот замышляет недоброе. До Эдуарда дошел такой слух.

— Джон де Вер. Это не граф Оксфорд?

— Он самый, притом верный сторонник Ланкастеров. Как все их семейство. Джон был с твоим отцом, когда тот восстановил на престоле Генриха и сражался против нас при Барнете. Потом бежал во Францию. И оттуда постоянно вредил нам. Теперь, как доносят, собрал — при помощи Людовика — отряд и готовится к высадке. Многого сделать здесь ему не удастся, так что бояться тут нечего, однако меня беспокоит связь с ним Георга.

— Почему Эдуард не видит, как опасен для него Кларенс?

— Эдуард не относится к этому серьезно. Георг в его глазах по-прежнему шаловливый, очаровательный братишка. Ты должна признать, что он умеет быть убедительным.

— Только не для меня. Я никогда не забуду его злодеяния. А что предстоит тебе, Ричард?

— Я должен встретиться в Ноттингеме с королем. Он приглашает туда Генри Перси. Очень хочет, чтобы мы с ним заключили соглашение. Волнений на Севере сейчас допускать нельзя. Не печалься. Я скоро вернусь. Эдуард не захочет, чтобы Север оставался без правителя.

Это было правдой, и у меня немного отлегло от сердца.

Ричард уехал на другой день чуть свет. Я вышла к воротам проводить его.

— Пока меня не будет, заботься о сыне, — сказал он. — И о себе. Обещаю — скоро вернусь.

— Надеюсь, потому что без тебя не могу быть счастлива.

И Ричард поехал в южную сторону, к Ноттингему.

Как я скучала без него! Но и как радовалась тому, что на руках у меня сын!

Я дала себе слово, что мы не станем, как заведено, отдавать его на воспитание в дом какому-нибудь дворянину. Он вырастет в Миддлхеме и всему, что нужно, обучится здесь. Я не допущу, чтобы его у меня забрали.

Дни тянулись долго. Я постоянно прислушивалась, не раздастся ли стук копыт, возвещающий о возвращении Ричарда или приезде его посланца.

Я сидела со своими дамами за вязаньем, мы читали по очереди вслух. Иногда кто-нибудь играл на лютне, или мы пускались в разговоры.

Маленький Эдуард всегда находился поблизости. Я очень встревожилась, когда он простудился. И всю ночь просидела у его колыбельки. Няня говорила, что в этом нет нужды, но я настояла на своем. Она уверяла меня, что дети поправляются быстро, но, прислушиваясь к его дыханию, изредка нарушаемому кашлем, я испытывала мучения. Мысленно пережила его смерть и похороны, представляла себе гробик и возвращение Ричарда, не готового к этой ужасной вести. То была одна из самых жутких ночей в моей жизни. Утром мальчику стало лучше.

Будь Ричард здесь, он бы объяснил мне, как это глупо. Или нет? В том, что касалось ребенка, он был так же боязлив, как я.

Я молилась за сына. Мне пришлось многое перенести, чтобы достичь этого счастья. И лишиться теперь его я не могла.

Я знала, что буду беспокоиться, пока Ричарда нет. Буду постоянно бояться зла. Меня вытолкнули в суровый мир еще девочкой. Это не прошло бесследно. Я всегда готовилась к бедствию, даже в самую счастливую пору.

Ричард знал об этом. Он сказал, что это пройдет. Я сомневалась.

Однако ребенок поправился, и я молилась, чтобы у нас больше не было тревог за маленького Эдуарда.

Он скрашивал мои дни. Помогал переносить отсутствие мужа. Но я постоянно ждала возвращения Ричарда.

Наконец Ричард вернулся. В хорошем настроении. Я сидела на веранде, когда он приехал, и, едва спрыгнул с коня, подбежала к нему.

— Все отлично! — воскликнул он, обнимая меня. — Пошли, расскажу.

Чудесно было сидеть рядом с ним, он обнимал меня одной рукой и время от времени крепко прижимал к себе, словно давая понять, что никогда меня не отпустит.

Первым делом Ричард хотел увидеть маленького Эдуарда. Я сказала, что ребенок спит, и няня не позволит будить его даже по такому важному случаю, как приезд отца. Поведала о простуде мальчика и своих страданиях. Ричард засмеялся и сказал, что няня права. Нельзя беспокоиться понапрасну. Надо радоваться, что у нас здоровый сын.

— Теперь о новостях, — заговорил он другим тоном. — Великий граф Нортумберленд, Генри Перси, приехал в Ноттингем по вызову короля. Брат пустил в ход все свое обаяние. Льстил Нортумберленду, говорил, что знает о его любви к Северу, о его верности и так далее. Но лорд Севера я. Под моей властью Север верен королю, это в наших общих интересах и должно оставаться так. Эдуард вызвал Перси, чтобы мы с ним заключили соглашение. К Перси будут относиться со всем подобающим ему почетом. Он сохранит все права, принадлежащие их семейству. Король просил его содействия в сохранении мира на Севере. Не сомневался, что и для собственного, и для нашего блага заключить соглашение Перси не откажется. Однако Север будет находиться под моей властью. В случае чего я буду советоваться с Перси. Но останусь лордом Севера. Перси согласился. Он действительно любит Север. Не хочет беспорядков и, думаю, доверяет мне. Мы дали клятву быть заодно. Я буду считаться с его желаниями; он будет признавать меня верховным правителем. Все это вполне приемлемо.

— Значит, встреча прошла успешно, и я рада, что король понимает: твое присутствие здесь нужно не только Перси и прочим, но и твоей жене с сыном.

— Думаю, Эдуард сознает и это. Он не станет вызывать меня без серьезных причин.

Видя, что Ричард несколько мрачен, я спросила:

— Думаешь, они могут возникнуть?

— Де Вер никакой опасности не представляет. Меня беспокоит, что Георг может быть соучастником его замыслов.

— Направленных против короля?

— Это будет не первым его выступлением против короля. И меня, и Эдуарда огорчает, что мы вынуждены относиться с подозрением к родному брату.

— Возможно, король поймет, что идти на уступки ему безрассудно. Георг импульсивен. Это бросается в глаза.

— Знаю. Поэтому нам нужно быть настороже. У меня есть еще одна новость, думаю, эта понравится тебе больше.

Я выжидающе молчала. Ричард улыбнулся.

— Сэр Джеймс Тайрел едет в Болье.

— К моей матери?

— Георг сейчас не пользуется у короля высшей благосклонностью. Хоть Эдуард и внушает себе, будто слухи о связи Георга с де Вером лживы, в глубине души он сознает, что в них есть какая-то правда. Ты знаешь, что Георг препятствовал возвращению твоей матери? Так вот, я решил, что сейчас самое время изложить свою точку зрения, поскольку Эдуард не склонен благоволить Георгу. Эдуард спросил: «А куда поедет графиня, покинув Болье?» Я ответил: «Куда же, как не к дочери в Миддлхем? Анна мечтает жить вместе с ней». Тогда король сказал: «Ричард, ты всегда был мне предан, и я тебя очень люблю. Раз хочешь взять графиню в Миддлхем, то бери... и к черту Георга». Я не стал терять времени, и, думаю, твоя матушка скоро будет с нами.

Я не могла сдержать радости.

— Это определенно самый счастливый день в моей жизни! Как обрадуется мать! Как будет любить маленького Эдуарда! Я просто не могу дождаться ее приезда. И ты, Ричард... дорогой мой Ричард... сделал это ради меня. Всем своим счастьем я обязана тебе, а все, что было в прошлом... да, все... оправдано, раз привело меня к этому.

Я очень хотела устроить матери великолепный прием. Заставляла слуг целыми днями готовиться к нему. И очень была довольна, что Ричард вместе со мной оповестил ее, как мы будем ей рады.

Наконец она приехала вместе с сэром Джеймсом Тайрелом, которого Ричард отправил за нею. Муж сказал мне, что доверяет ему. Тайрел был твердым сторонником Йорков и получил рыцарское звание за участие в битве при Тьюксбери.

Мать изменилась. Как-никак, мы давно ее не видели, и я могла представить, что значила для нее разлука с семьей.

Мы обнялись, поглядели одна на другую и обнялись снова.

— Дорогое, дорогое мое дитя, — повторяла мать.

Разжав наконец объятия, мы вошли в замок. Он был так же дорог ей, как и мне.

— Это возвращение домой, — сказала она.

Начались радостные дни. Большую часть времени мы проводили с ней вдвоем. Постоянно разговаривали о прошлом, о моем раннем детстве. И, разумеется, печалились. Много вспоминали об отце, честолюбце, чье стремление к власти являлось той осью, вокруг которой вращались наши жизни.

Теперь отца не было; я состояла в счастливом браке, Изабелла тоже, и, хотя жила моя сестра вдали от нас, мы знали, что она довольна жизнью и очень радуется появлению дочурки.

Поначалу мать не хотела вести речь об отце, но потом разговорилась. Рассказала, как сильно тревожилась, когда у него произошел разрыв с королем. Она понимала его гнев из-за женитьбы короля на Елизавете Вудвилл, но видела, что он совершает ошибку, отказываясь признать этот брак.

— Твой отец, — сказала она, — был, разумеется, прав относительно этой женитьбы. Неприятности были неизбежны — не столько из-за самого брака, сколько из-за алчности Вудвиллов. Кто бы мог подумать, что чей-то брак будет иметь для всех нас такие последствия?

— Дорогая матушка, — ответила я, — браки имеют огромное значение. Если бы отец не женился на вас, то не имел бы такого могущества. Вы принесли ему богатство и титулы, они дали ему возможность возводить на трон королей и свергать их с трона. Кто может сказать, в чем главная причина бедствий, потрясавших нашу страну? Надо принимать жизнь такой, как она есть, радоваться, когда выпадает счастье, потому что оно может оказаться недолговечным.

— Как ты мудра стала, дочка, — заметила мать.

— Я немного повидала жизнь. Видела, как живут люди низкого состояния. А таких людей большинство. Думаю, меня это кое-чему научило.

— Тогда давай не сетовать на прошлое. Будем радоваться тому, что мы вместе. Как жаль, что с нами нет Изабеллы! Мне очень хотелось бы увидеть ее с моей маленькой внучкой.— Хорошо, что хоть мы вместе, матушка.

— Я буду вечно благодарна Ричарду, — сказала мать.

— Будем обе, — заверила я ее.

От Изабеллы пришло письмо. К ее радости, она снова забеременела. Матери очень хотелось поехать к ней, однако я напомнила, что, даже будь это возможно, она попала бы в лапы герцогу Кларенсу, который всеми силами препятствовал ее освобождению из Болье. Видно было, что мать не совсем верит этому. Она тоже поддалась обаянию Георга. Меня поражало, как может этот человек совершать жесточайшие преступления, а потом с улыбкой пожимать плечами, словно говоря: «Мы же друзья», и считать себя прощенным.

Ричард однажды выразил надежду, что король увидит когда-нибудь Кларенса в истинном свете.

Хотя мать не могла поехать к Изабелле, мы подолгу о ней разговаривали. Я втайне завидовала сестре и надеялась, что на сей раз судьба благословит ее мальчиком, о котором она страстно мечтала.

Ричарду вновь пришлось уезжать. Королю потребовалось его присутствие в Лондоне. Мне грустно было прощаться с ним, но он надеялся, что дела надолго не затянутся, и обещал вернуться в Миддлхем как можно быстрее.

Дни в обществе матери проходили приятно, с нами, когда только бывало возможно, находился маленький Эдуард. Он начинал проявлять признаки сообразительности, ползал и учился вставать. При виде нас улыбался, я радовалась, что мне с большим удовольствием. Мальчик был восхитителен.

Ричард вернулся. Жизнью с ним, сыном и матерью в Миддлхеме я была очень довольна.

От Изабеллы пришли хорошие вести. У нее родился мальчик. Его тоже назвали Эдуардом — разумеется, в честь короля. Изабелла писала, что младенец крупный, крепкий, а Маргарита очень красивый ребенок.

Я радовалась за сестру, и теперь почти все разговоры у нас велись о малышах, так как матери доставляло громадное удовольствие вспоминать случаи из нашего с Изабеллой детства.

Однако Ричарда неизбежно ждал очередной вызов. Столь значительному человеку нельзя было постоянно находиться на Севере, где он навел такой порядок, что этот район стал самым спокойным в королевстве.

На сей раз Ричард ехал опять в Лондон. Мы с грустью простились, и он вновь пообещал вернуться как можно раньше.

Жизнь пошла своим чередом, и я ежедневно ждала его возвращения.

Казалось, Ричард отсутствовал долго, а когда вернулся, я поняла, что его что-то гнетет, и с нетерпением спросила, в чем дело. Поначалу он несколько скрытничал, но вскоре понял, что мне следует знать.

— Король подумывает о войне с Францией, — сказал Ричард. — Подозревает, что Людовик поддерживает де Вера, а Георг, как ты знаешь, возможно, связан с ним.

— Если Эдуард отправится на войну, значит...

— ...Я отправлюсь тоже. И Георг, разумеется.

— Не может же он доверять Кларенсу!

— Может. Георг вряд ли станет воевать на стороне французов.

— Станет, если его щедро подкупить.— Достаточно сказать, что мы с Георгом пообещали вывести на поле боя сто двадцать тяжеловооруженных всадников и тысячу лучников. Эдуард заставил парламент выделить значительную сумму денег, кроме того, ездит по стране, берет у людей то, что именует добровольными приношениями. Дела идут хорошо. Ты же знаешь, как его любят. Люди не могут ему противиться. Своим обаянием и любезностью он выманивает у них деньги и вскоре сможет подготовиться к войне должным образом.

— Значит, — уныло сказала я, — ты отправишься с ним во Францию.

— Я обязан, — ответил Ричард. — Эдуард мой брат, и таково его королевское повеление.

— Но откуда у него желание воевать? Я думала, он стремится к миру.

— Он считает, что это лучший способ добиться мира. Людовик вредит нам и видит в Эдуарде врага из-за его союза с Бургундией.

— Не понимаю, с какой стати нам вмешиваться в ссору между французами. Почему Франция и Бургундия не могут сами решить своих проблем?

— Эти проблемы касаются и нас.

— Мне ненавистна даже мысль о войне.

— Войны может и не быть.

— Но ведь ты говоришь, что дал слово пойти на нее, а король собирает деньги.

— Поживем — увидим. Но... я должен был сказать тебе.

— Да. Лучше быть заранее готовой.

— Анна, я должен сказать еще кое-что.

— Слушаю.

— Я люблю тебя, Анна. И всегда любил. Ты неизменно была в моих мыслях... неизменно.

— И ты в моих, Ричард, — ответила я.

— Другие... были не столь значительны, как ты. Ты должна понять... и решить, соглашаться или нет... я, разумеется, пойму.

— Ричард, ты о чем? Говорить обиняками не в твоем духе.

— Находясь в Лондоне, я получил известие...

— Какое?

— Ты знаешь о детях... Джоне и Екатерине?

— Да, — неторопливо ответила я. — Ты говорил мне.

— Их мать умерла. Они... живут в одной семье. И могут, естественно, оставаться там, но...

Я пришла в ужас.

— Хочешь, чтобы они приехали сюда?

Он посмотрел на меня чуть ли не умоляюще.

— Как ты решишь.

Я молчала, испытывая что-то похожее на гнев. Мне хотелось закричать: «Нет! Я не пущу их сюда. Я все знаю. Это произошло до нашей помолвки, когда я должна была выйти за принца Уэльского. У тебя была та любовница. Она была дорога тебе. Иначе быть не могло. У нее родилось двое детей, а теперь, когда она умерла, ты хочешь, чтобы они приехали в Миддлхем... росли вместе с Эдуардом. Я этого не допущу».

— Вижу, ты потрясена, — сказал Ричард.

Я по-прежнему молчала. Боялась тех слов, что могла произнести. С языка у меня рвалось — нет, я не потерплю здесь их... постоянное напоминание. Не позволю им жить вместе с Эдуардом/

Ричард с опечаленным видом отвернулся.

— Конечно, я понимаю. Подобная мысль не должна была даже приходить мне в голову. Забудь о моей просьбе.

Забыть? Как? Он испортил нашу встречу.

Мы отдалились друг от друга. Ричард привез дурные вести. Во-первых, его могли забрать от меня на войну. Во-вторых, он хотел, чтобы я взяла его побочных детей к себе в дом.

Мать поняла — что-то стряслось. Я рассказала ей сперва о возможности войны, потом о детях. Она глубоко задумалась.

— Я понимаю чувства Ричарда. Как-никак, это его сын и дочь.

— Но как они могут жить здесь?

— Вполне могут. Это зависит от тебя.

— Их придется воспитывать вместе с Эдуардом.

— Они его единокровные.

— Миледи матушка, они внебрачные.

— Их вины в этом нет.

— Думаете, пусть приезжают?

— Решай. Это ведь предложил Ричард. Теперь все зависит от того, сильно ли ты его любишь.

— Вы знаете, что люблю.

— Недостаточно, чтобы пойти ему в этом навстречу.

— Так люблю, что мне невыносима мысль о его детях от другой женщины.

— Это эгоистичная любовь, — сказала мать. — А сущность любви не в эгоизме.

С этими словами она ушла.

Почему так случилось? Почему та женщина умерла, бросив детей на чужое попечение? По сколько им лет? Мальчик старше Эдуарда годика на два; девочка на несколько годков старше его. Дети Ричарда!

Выглядел Ричард так подавленно, что напоминал мальчика, стыдившегося, что устает больше, чем другие. В то время я пожалела его, в то время у меня и зародилась любовь к нему.

Скоро ему идти на войну. Он будет доблестно сражаться за дело брата. Кто знает, что ждет его в гуще битвы? Мой отец погиб под Барнетом, принц Уэльский при Тьюксбери, отец Ричарда при Уэйкфилде. Война — это смерть и увечья. И Ричард пойдет на нее с тяжелым сердцем, так как беспокоится о будущем своих детей.

Возможно, с самого начала мне было ясно, как надо поступить. Меня огорчила эта просьба, но мать была права. Любовь бескорыстна, а я любила Ричарда и не могла видеть его несчастным.

С принятием решения на душе у меня стало

легче.

— Ричард, — спросила я, — когда Джон с Екатериной приедут в Миддлхем?

Он уставился на меня, и на лице его замерцала радость. Потом обнял.

— Ты примешь их?

— Ну, конечно, — ответила я.

— Мне показалось...

— Это явилось потрясением. Я глупое, ревнивое существо. Не могла примириться с мыслью, что в твоей жизни я не единственная.

— Больше никогда никого не будет, и такой, как ты, никогда не было.

Я сказала:

— Думаю, Эдуард обрадуется компании.

Приезда детей я ждала с большим страхом. Ричард тоже нервничал. Со дня на день его могли потребовать к королю; он уже набрал отряд, чтобы взять с собой. Я знала, что ему всегда не хотелось покидать Миддлхем; а теперь, когда должны были приехать дети, он сознавал, что его присутствие здесь нужнее, чем когда бы то ни было.

Словом, то было нелегкое время. Наконец дети приехали. Я радовалась, что они застали Ричарда.

Оба были красивые — белокурые, выглядевшие, как мне казалось, Плантагенетами — рослые, крепкие, полные жизни. Мальчик был года на два с лишним старше Эдуарда, девочке было около семи. Миддлхем их нисколько не поразил, хотя, наверно, показался великолепным после дома матери и тех людей, у которых они жили до приезда сюда. Я заметила, что к Ричарду они относятся с большим почтением. Видимо, в последнее время отвыкли от него и видели в нем не отца, а весьма значительного человека, королевского брата.

На меня они смотрели изучающе.

— Добро пожаловать в Миддлхем, — приветствовала их я. — Ты Екатерина, а ты, полагаю, Джон.

— Я Джон Плантагенет, — сказал мальчик. Девочка добавила: — А я Екатерина Плантагенет.

— Ну вот, ваш дом теперь будет здесь.

— Да, — ответила Екатерина, — знаю. Наша мама умерла. За ней приехали и увезли в ящике.

Маленькая, беззащитная, она выглядела трогательно. Я взяла ее за плечи и поцеловала.

— Надеюсь, вы будете здесь счастливы. Затем подошел мальчик и запрокинул лицо

для поцелуя.

Внешне Ричард выглядел спокойно, но я пре

красно понимала его чувства и радовалась, что согласилась принять детей. Отказ явился бы непростительной ошибкой.

Я чувствовала, что первая встреча прошла вполне удачно.

Маленький Эдуард заинтересовался вновь прибывшими. Они были веселыми, шумными и определенно нашли замок весьма интересным. Джон завопил от восторга, увидя в коридоре рыцарские доспехи, так как сперва решил, что это стоит человек. Екатерина держалась чуть более сдержанно.

В первую ночь, когда я заглянула к ним, оба тихо плакали.

— Скажите мне, что стряслось, — попросила я.

— Джон хочет к маме, — ответила Екатерина. — И я тоже.

Меня это тронуло. Они были такими маленькими, такими беззащитными. Мелькнула мысль — что сталось бы с ними, откажись я их принять. Видимо, остались бы в той семье, где жили. Интуиция подсказывала мне, что эти дети перенесли бы любые Невзгоды. Но я радовалась, что не отвергла их.

Я решила забыть, что это дети Ричарда от другой женщины. Сейчас он любил меня, верил мне, я хотела, чтобы он знал всю меру моей благодарности за это, и намеревалась приложить все силы, дабы стать матерью его детям.

— Теперь я буду вашей мамой.

Екатерина перестала всхлипывать, Джон тоже. Я наклонилась к девочке, поцеловала ее, и внезапно она обняла меня за шею. Джон ждал своей очереди.

— Вам понравится в Миддлхеме, — сказала я. — У вас будут собственные лошади, и вы сможете кататься верхом.

Оба сидели в постелях, слушая меня. А я рассказывала, как жила здесь в детстве вместе с сестрой. Как мы занимались в классной комнате, которая теперь достанется им; как училась сидеть в седле и со временем смогла ездить, куда угодно.

Они жадно слушали, и печаль исчезла с их лиц.

— Очень рада, что вы приехали, — сказала я. Это было правдой.

Мать пришла в восторг.

— Хорошо, когда в доме дети, — сказала она. — Домам, которые стоят по многу лет, необходимы малолетние, чтобы оживить их.

Эдуард тянулся к новым брату и сестре. Я иногда боялась, что они будут досаждать ему своим шумом. Лицом и телосложением он пошел в Ричарда. Казался очень маленьким. Я всегда беспокоилась о нем, но, кажется, с приездом других детей беспокойство мое усилилось.

Ричард очень радовался тому, как я их приняла. Он не умел выразить своей любви к ним. Держался несколько отчужденно, дети взирали на него благоговейно и очень почтительно, однако тянулись к моей матери и ко мне.

— Все понятно, — сказала я. — В их сознании я начинаю занимать место мамы. И очень этим довольна.

Несколько недель мы ждали, что король потребует к себе Ричарда. Я страшилась этого. Вызов означал бы войну. Зачем нужны эти сражения? Что в них проку? Какую пользу они принесли хоть кому-то? От редких гостей мы узнали, что король сколачивает из добровольных приношений крупную сумму. Видимо, появляясь перед людьми, красивый, величественный, в высшей степени привлекательный, с улыбкой для женщин и добрым словом для самых незначительных, он покорял все сердца. Казалось неизбежным, что вскоре, он соберет достаточно денег и начнет намеченную войну. Мужчины стекались под знамена с белой розой Йорков в сияющем солнце. Война будоражит мужчин. Она избавление от скучной жизни, возможность пограбить. Меня это печалило. Многие из них погибнут; другие получат увечья. Как могут они хотеть, чтобы мирная жизнь их нарушалась ради кратковременного волнения крови?

Дни шли своей чередой. Мать очень радовалась тому, что сменила Болье на Миддлхем.

— Свобода — одно из величайших благ, — сказала она. — В Болье, несмотря на определенные удобства, я чувствовала себя узницей. Здесь я свободна и очень рада видеть тебя замужем за Ричардом. Он хороший человек и питает к тебе искреннюю любовь. Хорошо, что Ричард только королевский брат, а у Эдуарда есть сыновья. Да и все равно Кларенс старше Ричарда.

— Вы думаете о троне.

— Лучше быть подальше от него. Если б твой отец не стремился править... обладать властью, у нас была бы совершенно иная жизнь! Он бы находился сейчас с нами. Это просто счастье, что вы живете в Миддлхеме, вдали от придворных интриг и соперничества.

— Я это хорошо понимаю. Но Ричарду вскоре придется идти на войну.

— Мужчины сами навлекают на себя это проклятье, — сказала мать. — Зачем Эдуарду война? Он твердо сидит на троне. Он один из любимейших королей, каких знала Англия. Зачем? Зачем?

— Люди хотят войны. Смотрите, как они стекаются под его знамена.

Мать печально покачала головой.

Мы стояли у окна. Дети находились в саду с одной из нянек. Джон с Екатериной бегали, прыгали. Эдуард ковылял за ними.

— Как хорошо им вместе, — сказала мать, оставя мрачную тему войны. — Ты правильно поступила, Анна, что согласилась принять их.

— Да. Ричард очень рад видеть детей пристроенными. Должно быть, он очень беспокоился о них.

— Естественно. Ричард хороший отец.

— Он позаботится, — сказала я, — чтобы они получили подобающее воспитание и были хорошо обеспечены.

Мать кивнула.

— Да, — продолжала я, — хорошо, что они здесь. Я сперва думала, что буду питать к ним неприязнь, но теперь вижу, что ошибалась. Для меня они малютки... дети Ричарда, его подопечные, а потому и мои. Но только вот...

Я умолкла. Мать выжидающе поглядела на меня:

— Договаривай, Анна.

— При виде их я думаю, что Эдуард выглядит несколько болезненным.

— Он еще мал.

— Видимо, эти двое здоровы с рождения. Оба очень энергичны. Джон все время скачет, словно ему трудно стоять на месте, а Екатерина, кажется, постоянно сдерживает свою живость. Рядом с ними Эдуард выглядит слабым.

— Он же маленький. С возрастом это пройдет.

— Да, конечно, — сказала я, позволив себя успокоить. — Пройдет.

Пришел вызов, которого мы ждали, Ричард с всадниками и лучниками отправился на юг. Я вместе с детьми смотрела ему вслед, терзаясь печалью и страхом.

Счастье и довольство имеют свою оборотную сторону: люди вроде меня живут в постоянном страхе утратить это блаженное состояние. Хотя, должно быть, каждая любящая жена испытывает страх за уходящего на войну мужа.

Я ощутила жгучий гнев. Эта война бессмысленна. На нас никто не нападал. Подумала о мужчинах, идущих в бой, чтобы причинить горе и страдания людям, которые не сделали, им зла, которых они даже не знают.

Потянулись долгие, беспокойные дни. Мы с нетерпением и страхом ждали новостей. Жаркий июнь казался бесконечным. У всех на устах трепетал невысказанный вопрос: «Что происходит во Франции?»

Шли месяц за месяцем. Июнь. Июль. Август.

Тот сентябрь я помню прекрасно. До нас доходили только отрывочные сведения. Немногочисленные гости мало что могли сообщить, однако мы поняли, что сражений во Франции нет, что король Эдуард ведет переговоры с Людовиком, а вскоре пришла весть о мирном договоре в Пикиньи.

Я ощутила громадное облегчение. Но как это было понять? Эдуард отплыл с великолепным войском, его сопровождали братья со своими приверженцами, они должны были объединиться с герцогом Бургундским против Людовика. И ни единой битвы!

Тревога слегка улеглась. Я поняла, что Ричард скоро вернется.

Вернулся он в сентябре. Спокойным, задумчивым... и я поняла, что на душе у него мрачно.

Ричард сказал, что король повел себя неслыханно. Я впервые слышала от него осуждение в адрес брата. Конечно, он не одобрял образ жизни Эдуарда, его похотливость, брак, принесший столько несчастий, но раньше неизменно спешил встать на его защиту. Теперь разочаровался в нем и встревожился.

— Мы отправились во Францию, — сказал он, — с лучшей английской армией, когда-либо ступавшей на эти берега. Генрих Пятый гордился бы ею.

— И все же обошлось без кровопролития?

— Нас встретила сестра, Маргарита Бургундская. Очень приветливо. А вот муж ее, увы, наших надежд не оправдал. Его не зря прозвали Карлом Легкомысленным. Он не был готов к войне. Некоторое время назад осаждал город, против которого озлился, и потерял в этом бессмысленном предприятии большую часть своих войск. Однако нас это не могло остановить. Мы пришли с великолепной армией.

— Значит, было решено не воевать с французами?

— Людовик хитер и очень умен. Он прекрасно понимал, что против нас ему не выстоять. Настоящий враг его, конечно, Бургундия. Людовик изъявил желание встретиться с Эдуардом и предложил на этой встрече условия мира, которых мой брат не смог отвергнуть.

— Но ведь это замечательно! Война была остановлена.

— Анна, людей позвали воевать. Обещали им военную добычу. Они покинули дома, работу, семьи, чтобы сражаться за короля, принести славу Англии. Этот предательский мир, эти уступки Людовика не принесли им выгоды. Они вернулись домой с пустыми руками.

— Зато целыми и невредимыми.

— Они хотели приключений, добычи. Неужели не понимаешь? Им это было обещано. А их, как оказалось, вырвали из домов лишь затем, дабы продемонстрировать Людовику могущество Англии.

— Зато сохранился мир!

— Бургундский герцог возмущен.

— Он же сам не был готов к войне.

— Как ты не понимаешь? Эдуард подружился с его старым врагом, королем Франции.

— И не допустил войны.

— Думаю, Эдуард имел такую цель с самого начала. Только не говорил мне.

— По-твоему, должен был сказать?

Ричард, поглядев на меня в упор, ответил:

— Да.

И тут я увидела в глазах мужа унижение, боль. Больше всего его мучила ссора с братом.

— В чем суть договора? — спросила я.

— Короли заключили перемирие на семь лет.

— Семь лет! Без войны!

— Приняты условия торговли. Товары, ввозимые с той и другой стороны, не будут облагаться пошлиной в течение двенадцати лет. Кроме того, есть еще две статьи, особенно важные для Эдуарда. Его старшая дочь Елизавета должна выйти за Карла, наследника престола Франции; если она умрет до свадьбы, невестой станет ее сестра, Мария. Но больше всего брату нравится, что Людовик станет выплачивать ему ежегодную субсидию в пятьдесят тысяч золотых крон. Первый взнос уже сделан.

— Раз так, — сказала я, — он многого добился со своей могучей армией.

— Армия шла сражаться, и люди недовольны. Ропщут в разговорах между собой. Что им от того, что король будет получать субсидию, а его дочь выйдет за дофина Франции?

— Им от этого мир, — настаивала я.

— Многие дворяне были против. Людовик пригласил тех, кого счел самыми значительными, к себе в замок. Устроил им щедрый прием, подкупал их, пока большая часть не взяла его сторону. Французский король хитер. Расчетлив. Он понял, что, сколько бы ни раздал, это будет меньше тех потерь, которые понес бы в войне с такой армией, какую собрал Эдуард. — Ричард злобно рассмеялся. — Людовик хотел подкупить и меня. Он знал, что я осуждаю происходящее. Пригласил отобедать с собой. Лесть его была отвратительной. Знаешь, что он мне предлагал? Не деньги. Это было бы слишком вопиюще... слишком унизительно для человека моего положения. Предложил замечательные доспехи и коней. Я отказался. Заявил напрямик, что никакие доспехи и кони не склонят меня подписать этот договор.

— И что сказал на это Людовик?

— Он был сама вкрадчивая вежливость. Несколько огорчился, но принял понимающий вид и намекнул, что наши расхождения во взглядах не станут помехой нашей дружбе.

— Что ж, он прав.

— Он будет ненавидеть меня до конца жизни.

— Очень жаль, Ричард, но я рада, что ты снова со мной.

Муж сказал, что тоже рад возвращению, только хотел бы вернуться со славой.

После этого Ричард некоторое время оставался в Миддлхеме. Я ждала, что Эдуард попытается как-то восстановить их прежние отношения. Но вызовов в Лондон не было, и я задавалась вопросом, насколько сильна ссора между братьями.

Во время переговоров с Людовиком Эдуард, видимо, заключил с ним соглашение относительно королевы Маргариты, так как ей вскоре позволили вернуться во Францию. Впоследствии я узнала, что отец отдал ей замок де Рекюле. Это возле Анжера, города, где я обручилась с ее сыном. Несчастная Маргарита! Я была уверена, что дни свои она проживет в глубочайшей печали.

Король вернулся вместе со своей замечательной армией, не потерявшей ни единого человека. Думаю, очень довольным собой. На мой взгляд, он добился большого успеха, заключив мир без войны, торговое соглашение и получив субсидию.

Однако многие смотрели на это иначе — в частности, Ричард.

Но за несколько месяцев он как будто забыл о своем разочаровании.

Внимания Ричарда требовали северные болота, и сердце его было привязано к ним. Он радовался жизни вдали от двора; любил ездить верхом вместе с детьми и наблюдать, как подрастает наш малыш. Иногда ему приходилось уезжать в различные места северных территорий, но всегда ненадолго, и, когда он возвращался, встреча неизменно бывала радостной.

Мне было приятно общество матери. Мы с ней часто жалели, что Изабелла далеко. Она время от времени писала нам, мы ей тоже и с нетерпением ждали новостей о маленьких Маргарите и Эдуарде.

Когда Изабелла забеременела снова, я ощутила зависть. Мне очень хотелось еще одного ребенка. Я все беспокоилась о здоровье моего Эдуарда, тем более что его единокровные, казалось, подрастали с каждым днем. Он был очень маленьким, худеньким, уставал гораздо быстрее, чем Джон и Екатерина, те своим здоровьем постоянно обращали мое внимание на его хрупкость.

Изабелла сообщала, что неважно себя чувствует. Опять вернулся раздражающий кашель. Выражала надежду, что после родов ей станет лучше. Георг очень хотел, чтобы родился мальчик, но для нее это было неважно: лишь бы ребенок оказался здоровым.

«Королева поступила очень любезно, — писала моя сестра. — Видимо, решила поддерживать со мной добрые отношения. Прислала обратно Анкаретту Твинихо. Сказала, что эта служанка мастерски ухаживает за детьми и женщинами в положении, поэтому она с благодарностью возвращает ее мне. Анкаретте я очень рада. Она развлекает меня сплетнями о дворе и самой мадам Елизавете, похоже, обладающей большей властью, чем сам король. Говорит, что двором правят Вудвиллы, а королева постоянно подыскивает

все более и более высокие должности даже для самых незначительных членов своего клана». Мать сказала:

— Королева очень умна. Иначе не сумела бы столько лет оставаться женой Эдуарда. Я, конечно, знаю, как она добивается этого. Закрывает глаза на его любовные похождения. Не думаю, что смогла бы так поступать на ее месте, и благодарю Бога, что не имела причин делать это на своем. В браке я была счастлива.

— Отец тоже. Кем бы он был без вас?

— Твой отец был бы великим человеком. Просто полученные благодаря мне титулы и богатство помогли ему осуществить свои устремления немного раньше.

— И привели его к гибели.

— Да, это так. Но большинство влиятельных людей кончает жизнь либо на поле битвы, либо на плахе.

— Может, лучше не иметь никакого влияния и спокойно умереть в постели, прожив долгую жизнь?

— Анна, эти люди наверняка не согласились бы с тобой. И что мы говорим о таких ужасных вещах? Как думаешь, следует нам сшить какую-то одежду для младенца Изабеллы? Мне хочется опробовать тот новый стежок, которому на днях выучилась.

Мы принялись за шитье, и разговоры наши постоянно возвращались к Изабелле.

Пришедшая новость ошеломила нас. Я помогла матери улечься в постель. Видеть ее в таком состоянии мне еще не приходилось.

Изабеллы не было в живых. Она умерла вскоре после того, как родила мальчика, и он вскоре последовал за своей матерью в могилу. У меня это в голове не укладывалось. Изабелла... мертва! С ней у меня слишком многое было связано. Она была спутницей моего детства. Была слишком молодой, чтобы умирать.

Мать тихо плакала по ночам. Днем замыкалась в себе. Такого печального лица, как у нее, я не видела никогда.

И я тоже была неутешна. Никогда больше не увидеть Изабеллы! Не получить письма от нее.

Я думала о малышах, Маргарите и Эдуарде. Несчастные, утратившие мать детишки. А Георг? Мне кажется, Кларенс по-своему любил ее, хотя трудно представить, что мог любить кого-нибудь, кроме себя. Я никогда не слышала, чтобы он бывал ей неверен. По крайней мере, на короля в этом отношении не походил.

Очень трудно было поверить, что Изабеллы больше нет, и впоследствии я часто ловила себя на мысли: «Напишу Изабелле о том-то».

Смерть носилась в воздухе. Изабелла умерла в декабре; перед самым Рождеством, — печальное время для расставания с жизнью, — а в январе состоялись еще одни похороны.

Кончина Изабеллы мало значила для придворных кругов, но уход из жизни Карла Легкомысленного был воспринят при дворе совсем иначе.

Обширные владения герцога Бургундского отошли его дочери, Марии. Поэтому она стала самой желанной невестой в Европе.

Ричард погрузился в раздумья. Потом поделился со мной своими мыслями.

— Хотел бы я знать, — сказал он, — что сейчас на уме у Эдуарда. Людовик откупался от

него, потому что бургундский герцог и Эдуард были союзниками, а Бургундии он боялся больше, чем Англии. Что будет теперь, когда герцога больше нет?

— Есть же Мария.

— Женщина! — сказал Ричард. — Кого она возьмет в мужья? Это будет волновать всех. Марии нужен сильный мужчина, способный удержать то, что ей досталось в наследство. Вот увидишь, ее руки бросятся искать все честолюбцы Европы.

— Несчастная Мария, — сказала я. — Ее возьмут замуж из-за владений.

— По-моему, решительности ей не занимать, — сказал Ричард — Она скорее всего настоит на самостоятельном выборе мужа. Это будет интересно. Мачеха — наша сестра Маргарита — возможно, имеет на нее какое-то влияние. Если мужем ее станет кто-то из англичан, вреда нам это не принесет. Маргарита об этом непременно подумает.

Вскоре стало ясно, что кончина герцога Бургундского окажет большое влияние на многих людей.

Эдуард поспешил созвать совет, и Ричарда вызвали в Лондон. Ему, как всегда, не хотелось расставаться с Миддлхемом и привычной жизнью в кругу семьи.

— Анна, может, поедешь со мной? — предложил он.

Я с готовностью согласилась. Хотя мне была неприятна мысль о разлуке с Миддлхемом и детьми, я понимала, что в данном случае Ричарду особенно нужно мое присутствие рядом. Его постоянно беспокоил таившийся в глубине сознания вопрос — чего ждать от Георга? Изабелла умерла, и Георг мог жениться. Видимо, у Ричарда появилось какое-то предчувствие. С кем он мог откровенно поговорить, кому мог полностью доверять, как не мне?

— Поездка будет нелегкой, — сказал Ричард. — Придется ехать как можно быстрее, чтобы успеть , к первому дню заседания.

Я знала, что .могу оставить детей на нянек и слуг, и поехала с ним.

При дворе я чувствовала себя неуютно. Кларенс находился там. Встретил он меня, несмотря на историю с пекарней, совершенно невозмутимо. Растроганно говорил об Изабелле, сказал, что убит горем; однако радость при встрече со мной и скорбь по любимой супруге показались мне неискренними. И он, и Эдуард, если долго не видеться с ними, поражали своей внешностью — высоким ростом, прекрасным телосложением, точеными чертами лица, почти совершенной мужской красотой. Однако теперь Кларенс показался мне слегка обрюзгшим, на лице его появились красные прожилки. Я знала о пристрастии Георга к доброй мальвазии. Изабелла, по ее словам, часто упрекала мужа за неумеренность в питье; а он, хмелея, уносился мыслями в царство фантазий, где видел себя всемогущим — по меньшей мере, королем.

Когда мы приехали в Лондон, совет уже заседал. Я знала, что Эдуард обрадуется поддержке Ричарда. К Георгу он должен был относиться очень настороженно. И меня удивило, что после всего случившегося король позволил ему приехать на совет. Видимо, решил предать прошлое забвению, так как не позволял себе поверить в готовность брата предать его при удобном случае.

После первого заседания Ричард сказал мне, что речь там шла главным образом о торговле. О том, чего ждать на английских рынках и, конечно же, не даст ли смерть герцога Бургундского — союзника Англии и врага Франции — возможность Людовику отказаться от соблюдения договора.

Однако Эдуард устроил с Ричардом тайную встречу, и она, видимо, беспокоила Ричарда не меньше, чем все остальное.

В наших покоях, когда мы лежали в постели, Ричард излил мне душу. Собственно, для того я с ним и поехала. Он как-то сказал, что разговаривать со мной — все равно что с самим собой, и, слушая себя, он видел предмет разговора под другим углом зрения. К тому же знал, что все, сказанное мне, никуда дальше не пойдет.

— Эдуарда заботят прежде всего не торговля и не субсидии, он считает, что сможет не позволить обороту упасть и по-прежнему оказывать влияние на Людовика. Однако наша сестра в Бургундии хочет устроить брак Марии и Георга.

— Но Изабелла...

— Изабелла очень кстати умерла. Если я знаю нашего братца, он будет искать выгодной партии... а какая может быть выгоднее этой? Бургундия — одно из крупнейших владений в Европе. Кларенс жаждет могущества. Ему, разумеется, нужен английский трон. Эдуард в глубине души это сознает. Однако тут еще вот что. Бургундия всегда полагала, что имеет право на английский престол.. Как думаешь, что произойдет, если Кларенс женится на Марии Бургундской?

— Думаю, Эдуард ни за что этого не допустит.

— Ты права. Я знаю, он кажется беспечным, но, когда потребуется, может стать твердым. Он любит мир. Он слишком уж покладистый, и вывести его из себя нелегко. Но в таком вопросе он будет держаться непреклонно.

— Этого брака хочет ваша сестра.

— Маргарита всегда очень любила Георга. В детстве я сильно ревновал ее к нему. Как я тебе говорил, для Маргариты он всегда был очаровательным маленьким братишкой. Эдуард относился к Георгу так же. Но этого брака он ни за что не допустит:

— А как воспримет это Кларенс?

— Боюсь, примется мстить.

— Королю? Он осмелится?

— По внезапному порыву осмелится на что угодно. Далеко вперед он не заглядывает. Сейчас ему кажется, что сбываются его сумасбродные мечты. Готов поклясться, Георг уже видит себя повелителем Бургундии и наверняка... со временем... завоевателем Англии.

— Ричард, Кларенс меня пугает.

— Кларенс пугает нас всех. Не будь он королевским братом — а Эдуард таким добряком, — то давно лишился бы головы. Маргарита твердит, что Мария должна выйти за англичанина ради сохранения уз между нами. Мы все согласны. Но этим англичанином не должны быть ни Кларенс, ни Риверс.

— Риверс?

— Брат королевы. Эдуард дозволил ему искать Марииной руки. И только потому, что об этом просила Елизавета. Она, как известно, постоянно выдвигает своих родственников. Это одна из главных бед с тех пор, как он женился на ней. Эдуард задабривает ее, особенно когда сознает, что ей самой ни за что не осуществить своих устремлений.

— Значит, король дозволяет Риверсу соперничать за руку Марии с Георгом?

— Он не допустит, чтобы Кларенс был соискателем.

— А Риверс, значит, будет в их числе?

— У Риверса нет ни малейшей надежды. Мария рассмеется над его предложением. Оно смешит всех... кроме королевы, теряющей здравый смысл, когда дело касается выдвижения ее родственников. Ей кажется, что раз она, незнатная женщина, сумела выйти замуж за короля, то сможет связать своих родственников брачными узами со всеми именитыми родами не только Англии, но и континента.

— А ваша сестра покровительствует Кларенсу! Ее влияние на Марию велико?

— Возможно, но Мария решительна. У нее наверняка имеются собственные взгляды. Ей нужен сильный мужчина, ни Кларенс, ни Риверс тут не годятся. Разумеется, она бы их обоих отвергла. Однако видя, что Маргарита поддерживает Георга, Эдуард говорит, что не позволит ему выступить соискателем.

— Его беспокойство понятно. А что скажет Георг, узнав, что вместо него, своего брата, король предлагает в соискатели Риверса?

— Будет рвать и метать. В этом можно не сомневаться.

— Станет говорить, что король покровительствует брату королевы, а своего отвергает.

— Он много чего наговорит, потом утопит разум в мальвазии и выдумает какой-нибудь честолюбивый план.

Как мне хотелось покинуть двор с его интригами. Сердце мое было в Миддлхеме. Ричарда, думаю, тоже. Я была у Ричарда, когда к нему ворвался Кларенс. Ричард отпустил всех, и я осталась одна с ним и его братом.

— Я больше не буду терпеть, — выпалил Кларенс. — Против меня устроен заговор.

— Георг, никакого заговора нет, — начал было Ричард. — А если ты имеешь в виду бургундское сватовство...

— Брат не разрешает мне выступить соискателем руки. Однако это ничтожество... этот выскочка Риверс...

— Георг, Эдуард с самого начала знал, что Риверс будет отвергнут.

— Он меня оскорбил. Выходит, я недостаточно хорош. Я, королевский брат, герцог Кларенс из дома Йорков... а какой-то дурачок... только потому, что он брат этой... ведьмы! Боже, пошли мне терпения. Сколько еще сносить подобные обиды? Я... имеющий право на корону Англии...

— Георг, думай, что говоришь, — перебил Ричард.

— А ты, братишка, лизоблюд. Твердишь, что Эдуард король. Пляшешь под его дудку. Ты его любимый брат потому, что у тебя нет мужества. Мы должны восстать против него... вдвоем.

— Это измена, — сказал Ричард. Кларенс засмеялся.

— Преданный братишка. Разве не всегда было так? Эдуард прав. Эдуард само совершенство. Надо повиноваться Эдуарду, даже когда он женится черт знает на ком. Да ведь Эдуард всю жизнь гоняется за юбками... и слеп ко всему прочему. Его обвела вокруг пальца ведьма, ставящая свою родню выше нас. Это конец.

— Смотри, Георг, как бы это не стало концом его к тебе снисходительности.

— Терпеть я больше не буду.

— Ты ничего не терпел. Мария сама выберет себе мужа. Если пожелает тебя, - предложение будет сделано, а Риверс в роли жениха вызовет у нее презрительный смех, не сомневайся.

— Наш брат, наверно, спятил, разрешив предлагать ей Риверса.

— Разрешил только потому, что это предложение не будет воспринято всерьез.

— Наша сестра хочет меня в женихи Марии. Она так сказала.

— Георг, если Мария хочет тебя в женихи, то Бургундия наверняка будет твоей.

— Эдуард постарается помешать этому.

— Поживем — увидим.

— Нам бы следовало восстать против этого тирана. О, я знаю тебя, маленький Глостер. Ты никогда не восстанешь против Эдуарда... как бы он ни обращался с тобой.

— Я видел от него только любовь и доброту.

— Потому что всегда был лизоблюдом.

— Может, тебе лучше быть немного преданнее королю?

Георг в раздражении вышел из комнаты. Когда дверь закрылась за ним, Ричард сказал:

— Видишь, какой несдержанный? Надеюсь, он за это не поплатится.

— А если и поплатится, то винить ему будет некого, кроме себя.

— Его разгорячило вино. Со временем он успокоится.

— Надеюсь, это произойдет скоро. Похоже, ему очень хочется обзавестись новой женой, хотя Изабелла умерла совсем недавно. Я думала, он любил ее. Она-то его любила.

— Георга любили многие. Я часто тебе рассказывал, что Маргарита и Эдуард души в нем не чаяли. Георг любит только себя. Лелеет сумасбродные мечты. Видит их конечную цель, но отказывается принять то, что необходимо для ее достижения. В этом его несчастье. Он уже рвался к трону при поддержке твоего отца. И не хочет понять, что Эдуард проявил изумительную доброту, приняв его снова... обойдясь с ним как с братом. Этот урок усвоил бы кто угодно. Но Георг ничему не учится. Я боюсь за него и за нас.

— Ричард, — сказала я, — у тебя столько забот. Хорошо бы нам вернуться домой и спокойно жить.

Ричард вздохнул, и я поняла, что он разделяет мои желания.

Кларенс определенно пришел в бешенство. Гнев его был направлен главным образом против Вудвиллов, и он решил свести с ними счеты.

Сперва появился слух, глубоко меня потрясший.

Услышав, как две женщины, приехавшие со мной из Миддлхема, ведут разговор про Изабеллу, я пожелала узнать, что говорят они о моей сестре. Обе сперва испугались, но я настаивала.

— Миледи, ходит слух, что ее отравили, — сказала одна.

— Отравили? Мою сестру? Неправда.

— Так говорят, миледи.

— Я хочу узнать об этом побольше.

— Герцог, миледи, вне себя от горя.

«Вне себя от горя! — подумала я. — Не похоже, раз мечтает о браке с Марией Бургундской».

— Говорят, он решил найти виновников. Больше женщины ничего не могли сказать.

Я спросила об этом у Ричарда.

— Подобные слухи часто возникают, — сказал он. — Не стоит обращать на них внимания. Возможно, кто-то сказал, что Изабелле было рано умирать, вот и началось. Когда кто-то умирает, люди всегда готовы подозревать отравление.

— Изабелла никогда не отличалась крепким здоровьем.

Ричард встревоженно поглядел на меня. Я догадалась, о чем он думает. «Почему Уорик, сильный мужчина, и его здоровая жена произвели на свет только двух хрупких дочек?» Видимо, такая мысль приходила ему часто. После смерти Изабеллы его беспокойство о моем здоровье усилилось.

Я подошла и коснулась его плеча со словами:

— Я буду жить долго. Должна... ради тебя и Эдуарда. А Изабелла... последний ребенок, маленький Ричард, доконал ее. Она была нездорова. Рожала до этого три раза... между двумя последними перерыв оказался небольшим. Слухи об отравлении — ерунда.

После смерти Изабеллы Анкаретта Твинихо вернулась в Сомерсет, в родную деревню, решив жить там, среди родных. Не сомневаюсь, что благодаря рассказам о дворе и знати она стала видной особой в кругу односельчан.

Анкаретта служила и моей сестре, и королеве, чем привлекла к себе внимание Кларенса.

Должно быть, он сам распустил слух, будто Изабеллу отравили, а поскольку его ненависть к семейству Вудвиллов усиливалась соперничеством из-за руки Марии Бургундской, решил каким-то способом открыть всем глаза на их подлость.

Поехав с отрядом стражников в Сомерсет, он разыскал там Анкаретту Твинихо. Стражники схватили ее и отвезли в графство Уорик для суда за убийство моей сестры и ее младенца.

Кларенс намекал, что она была служанкой королевы и королева поручила ей отравить мою сестру вместе с ребенком.

Он сам назначил судью и присяжных, те по его приказу признали Анкаретту виновной и приговорили к смертной казни через повешение.

Приговор был исполнен незамедлительно.

Это известие привело меня в ужас. Я хорошо знала Анкаретту. Она была совершенно не способна на такое деяние. Питала привязанность к Изабелле и любила всех детей.

Кларенс помешался. С какой стати ей было отравлять Изабеллу? По его намекам, она исполняла приказ своей госпожи, королевы.

От возмущения Ричард вышел из себя.

— Что за дурак мой брат! — воскликнул он. — Действует, совершенно не думая. Хочет нанести удар Вудвиллам, а губит совершенно неповинную женщину. Они же теперь начнут действовать против него еще активнее, чем раньше. Кларенс выказал себя не только их врагом, но и безрассудным идиотом, неспособным здраво мыслить. Он себя погубит.

Я подумала, что, пожалуй, это было бы наилучшим исходом... для него и для нас.

— Понимаешь, что он наделал? — продолжал Ричард. — Не только убил эту неповинную женщину, но и повел себя как можно только королю. Подданным непозволительно чинить по своему усмотрению суд и расправу. Он должен прекратить эти безрассудства, иначе окажется в такой опасности, от которой его не сможет спасти даже король.

Я была потрясена сверх меры. У меня из головы не шла несчастная Анкаретта, разговорчивая, приветливая женщина, безжизненно висящая в петле.

 

СМЕРТЬ В БАШНЕ ЛУЧНИКА

С громадным облегчением мы вернулись в спокойный Миддлхем. Как я радовалась, что Ричард — лорд Севера и может жить там, на вольном, свежем воздухе. Встретили нас горячо. Детям не терпелось с нами поздороваться. Я первым делом озабоченно поглядела на Эдуарда. Щеки его раскраснелись от волнения, и выглядел он здоровым. Мне хотелось поскорей узнать, как он чувствовал себя, пока нас не было. Джон и Екатерина находились явно в добром здравии и настроении. Когда Ричард поглядел на них, я увидела в его глазах гордость, а когда обратил взгляд к нашему сыну — легкое беспокойство.

Смерть Изабеллы и Анкаретты меня очень расстроила. Изабелла всегда была болезненной, но ее дочь Маргарита казалась вполне здоровым ребенком. Я слышала, что Эдуард, граф Уорик — этот титул перешел к Кларенсу, — вполне здоров, но апатичен: медленно ходит, медленно говорит. Мой Эдуард был очень живым, только несколько хрупким в сравнении с единокровными братом и сестрой.

«Хватит беспокоиться о его здоровье, — твердила я себе. — Хватит думать об Анкаретте. Хватит испытывать ужас перед зятем». Но после того, как я стала жертвой одного из сумасбродных планов Кларенса, это было трудно. В погоне за властью он был безжалостен.

Я задалась вопросом, долго ли король будет позволять ему отравлять жизнь окружающим; и вновь порадовалась, что мы далеко от двора с его интригами.

То были беспокойные месяцы. К нам приехал один из близких ко двору людей, и, когда мы узнали, что там происходит, я вздохнула с еще большим облегчением.

Судя по всему, враждебность между королем и Кларенсом стала откровенной, и Кларенс старался как можно реже появляться при дворе. В тех случаях, когда сидел за королевским столом, он демонстративно осматривал каждое поданное блюдо и отказывался от всех напитков, намекая таким образом, что опасается яда. Открыто говорил о том, как отравили его жену, и о мерзавке, которую королева подослала для свершения этого подлого убийства. «Отравительница, — заявлял он, — получила по заслугам, однако главными виновниками являются те, кто нанял ее».

Подобные речи были весьма опасны. — Говорят, — сказал наш гость, — что король все больше и больше теряет терпение. А королева и ее родные твердо намерены избавиться от герцога. Его наверняка скоро в чем-нибудь обвинят. Вудвиллам очень не нравятся намеки об их причастности к смерти его жены.

С гостем Ричард был несловоохотлив, но впоследствии сказал мне, что Эдуарду, видимо, стала ясна необходимость приструнить Кларенса. Кто знает, что за сумасбродный план у него на уме?

Даже у себя на Севере мы узнали о суде над Джоном Стейси. Вскоре о нем заговорила вся страна: Стейси, оксфордского астронома, обвинили в чародействе. Под пытками он показал, что занимался черной магией и привлек к своим занятиям некоего Томаса Бердетта, одного из кларенсовских приближенных.

После этого история получила широкую огласку, так как Бердетт на допросе с пристрастием признался, что они пытались прочесть по звездам судьбу короля.

Это не могло оставить равнодушным даже Эдуарда. Он назначил судей для разбора дела, те вынесли вердикт, что обвиняемые хотели предсказать смерть короля и, более того, приблизить ее с помощью чародейства. Это являлось изменой. Обвиняемых осудили и повесили в Тайберне.

Это должно было послужить предупреждением Кларенсу, так как одним из них оказался его приближенный.

Кларенс никогда не усваивал уроков. Он возмущался несправедливостью по отношению к невиновным. Бранил Вудвиллов. Они-де помыкают королем. Король не властен над своей женой, а ее ненасытные родственники прибрали к рукам — и губят — страну.

Мы ежедневно ждали вестей о каких-то мерах против Кларенса. Терпение Эдуарда истощалось.

В июне от короля приехал гонец. Кларенса посадили в Тауэр, и Ричард должен был незамедлительно ехать ко двору.

Младший сын короля, Ричард, герцог Йоркский, вступал в брак с Анной Моубрей, наследницей Норфолка. Ричарду предстояло играть свою роль на свадьбе.

— В брак! — воскликнула я, услышав об этом. — Он же совсем ребенок.

— Ему четыре года, невесте шесть. Но это одна из богатейших наследниц в Англии. Очередное ухищрение королевы.

Я с ужасом думала о подобном браке. Жених был едва ли не ровесником моему Эдуарду.

Однако такое событие требовало присутствия герцога и герцогини Глостер.

Поездка была долгой, утомительной. Я знала, что у Ричарда на душе тяжело. Да, от Кларенса ничего хорошего ждать не приходилось. Однако заключение брата в Тауэр Ричарду перенести было трудно. Королю наверняка тоже.

Когда мы приехали в Лондон, Ричард тут же отправился к Эдуарду. Пробыл с ним долго и вернулся очень грустным.

— Видимо, Эдуард простит Кларенса, — сказал он. — Потому что просто не в силах думать о любимом братишке как о враге. Мне он сказал: «Ричард, Георг хочет завладеть моей короной. Полагаю, ничто больше не удовлетворит его. Он очень необуздан... очень глуп. Неужели надеется, что долго бы просидел на престоле? Никогда ведь ни на шаг не заглядывает вперед. Быть королем — это ведь не только носить корону да улыбаться людям, слушая их приветственные клики». Я ответил: «Тебе ничего больше не оставалось, как отправить Георга в Тауэр. Он там одумается. Только так и можно привести его к мысли о том, в какое опасное положение он себя ставит». Эдуард, видимо, согласен со мной, но все же колеблется.

Вскоре после этого нас посетила Сесили, герцогиня Йоркская. Мать Ричарда и тетя моего отца выглядела очень внушительно. Она была поистине одной из самых царственных персон, каких я только встречала; и, видимо, с тех пор, как ее сын Эдуард взошел на престол, стала

вести себя как королева, требовать преклонения от всех окружающих. Каждый чувствовал себя вынужденным воздавать ей королевские почести.

Она была очень красива. В юности ее прозвали за красоту Розой из Рэйби, но теперь на ее лице лежал отпечаток горестей. Я слышала, что она так и не перестала скорбеть по мужу. Друг к другу они были очень привязаны, и Сесили сопровождала его во многих походах даже беременной.

При виде этой старой, но еще статной женщины я представляла, какой гнев и унижение испытала она, увидев голову мужа в бумажной короне на городской стене Йорка. Для нее, очевидно, явилось большим утешением, что ее сын Эдуард стал королем Англии.

Я подошла к ней и опустилась на колени, что казалось совершенно естественным. Она велела мне встать.

— Я в большом горе, — объявила герцогиня. — И хочу поговорить с Ричардом.

— Миледи, — ответил Ричард, — у нас с Анной нет секретов друг от друга. Смело говорите при ней.

Она пристально поглядела на меня. Потом сказала:

— Прекрасно. Останься. Я намерена говорить о Георге.

— Георг — королевский узник, — в смятении сказал Ричард.

— Его родной брат! — воскликнула герцогиня. — Между членами семьи не должно быть ссор.

— Георг вел себя очень неразумно, — сказал Ричард. — Совершил много опрометчивых поступков во вред королю. А теперь позволил себе впутаться в чародейский заговор против жизни короля.

— Георг просто баловник. Он наверняка не замышлял ничего дурного.

На лице Ричарда отразилось легкое раздражение. Я догадалась, что ему часто приходилось слышать это в детстве.

— Миледи, — сказал Ричард, — вы должны знать, что Георг совершил много поступков, за которые другие поплатились бы головой.

Герцогиня изумленно посмотрела на него:

— Я знаю, что он склонен к шалостям.

— Ничего себе шалости! Вы знаете, что Георг упрятал Анну в пекарню, где ей приходилось работать на кухне? По-вашему, это шалость? Уже только за это ему следовало бы отрубить голову.

— Ричард! Ты говоришь о своем брате.

— Знаю. Лучше бы он был не моим, а чьим угодно.

— Не смей говорить так о Георге. Анна, объясни ему. Ты должна понимать, что это его брат... мой сын!

— Что же вы не поговорили с королем, миледи? Судьба Георга в его руках.

— Я говорила с ним. Естественно. Первым делом.

— И он не стал слушать? — спросил Ричард.

— Выслушал. Держался очень любезно и сочувственно, однако в его лице проглядывала суровость. Это все из-за той женщины. Она противница Георга. Эдуарду не стоило жениться на ней.

— Думаю, на сей раз королева здесь ни при чем. Эдуард сам наконец понял, как опасен для него Георг.

— Ричард, послушай. Эдуард к тебе привязан. Ты его любимец. Ты всегда неумеренно восхищался им. Эдуард — замечательный человек... великий король... но становится суровым. А мы ведем речь о твоем брате.

— Я не знаю столь незлопамятного человека, как Эдуард. Он много раз прощал Георга. Однако на сей раз Георг зашел слишком далеко.

— Но ты поговори с ним, Ричард. Я, твоя мать, прошу тебя. Нет... повелеваю. Георг шаловлив. Эдуарду это известно. Его шалости нельзя принимать всерьез. Если ты поговоришь с Эдуардом... объяснишь, что Георг не замышлял ничего дурного... он тебя послушает.

— Думаю, он сам решит, как тут быть. Георг показал себя изменником, а вы знаете, что полагается за измену.

— Эдуард не может допустить смерти брата!

— Я уверен, что не допустит. Смягчится к нему, как смягчался уже много раз:

—Ричард, ты должен поговорить с братом. Я прошу тебя.

— В таком случае поговорю.

— Напомни ему, что Георг его брат.

— Вряд ли он забыл об этом, миледи.

— Я надеюсь на тебя.

— Скажу Эдуарду о ваших чувствах, но боюсь, на сей раз Георг зашел слишком далеко.

Больше ничего Ричард не обещал.

Герцогиня осталась недовольна. Она ждала немедленного повиновения от всех окружающих, в том числе и от своих детей.

Бракосочетание герцога Йоркского с маленькой наследницей Норфолка проходило пышно. Жених, крепкий, белокурый, был очень красив, как и все королевские дети. Король явно гордился своей семьей — не без оснований, королева тоже. Выглядела она очень довольной. Отказать ей в красоте было нельзя, она блистала красотой даже теперь. Но только очень холодной, эта женщина походила на статую, и лицо ее с безукоризненными чертами казалось высеченным из мрамора. Она, безусловно, гордилась своими достижениями — вдова незаметного рыцаря стала королевой Англии и к тому же все эти годы сохраняла место в сердце распутного короля. Умом королева, вне всякого сомнения, обладала. Многие говорили до сих пор, что без колдовства тут не обошлось и что она дочь ведьмы. Мать королевы была сильной женщиной. Она вышла за могущественного герцога Норфолка, семнадцати лет овдовела, потом страстно влюбилась в сэра Ричарда Вудвилла, стала женой этого незначительного человека и, по слухам, любила его, пока их не разлучила смерть. Происходила эта незаурядная женщина из правящего дома Люксембургов. Поговаривали, будто она колдовством заставила короля жениться на ее дочери.

И вот теперь Елизавета Вудвилл гордилась всем, чего достигла. Старший сын ее, Эдуард, являлся принцем Уэльским, а брат его, маленький жених, — герцогом Йоркским. Особое внимание я обратила на старшую дочь королевы, тоже Елизавету, которую она возвеличивала, так как ей по Пикиньинскому договору предстояло выйти за дофина Франции. Обращались к младшей Елизавете «мадам ля дофин», я находила это несколько преждевременным, так как знала, чем зачастую оканчиваются подобные планы.

Бракосочетание детей проходило в часовне Святого Стефана, стены ее были задрапированы голубым бархатом, украшенным золотыми лилиями. Лорд Риверс ввел маленькую Анну Моубрей.

Дети делали то, что им велели, хотя наверняка никто из них не имел понятия, что все это означает. Когда церемония завершилась, Ричард, как от него требовалось, осыпал золотыми монетами стоявшую снаружи толпу. Потом он и герцог Бэкингем сопроводили Анну Моубрей в пиршественный зал.

Толпа криками выражала преданность Йоркам. Свадьбы всегда бывали источником веселья и радости, а бракосочетание столь юной пары привело людей в особый восторг.

На этой свадьбе я обменялась несколькими словами с королевой. Елизавета сказала, что весть о смерти Изабеллы очень огорчила ее.

— Конечно,— добавила она, — герцогиня была слишком хрупкой. Некоторым женщинам не стоит много рожать.

Королева с легким самодовольством намекала, что уж она-то, родившая нескольких детей, сохранившая при этом свежесть и красоту, к этой категории определенно не относится.

— Анкаретту я отправила герцогине для помощи. — Лицо королевы посуровело. — Это ужасная история. Анкаретта была доброй. И служила хорошо нам обеим.

— Знаю, Ваше Величество, — ответила я. Королева легонько коснулась моей руки.

— Среди нас есть злобные люди, — прошептала она. — Их надо содержать в тюрьме. Я должна идти к мадам ля дофин. Рада видеть вас здесь, герцогиня.

Обратиться ко мне с ее стороны было очень любезно. Думаю, она давала понять, что герцог Кларенс недостоин жить на свете.

Следующие несколько дней были отданы турнирам. Для участия в них рыцари съехались со всех концов Англии. Вудвиллы, разумеется, были на виду. Королева и мадам ля дофин почтили ристалище своим присутствием. Отсутствие герцога Кларенса было очень заметно.

Ричард сказал, что изложил Эдуарду материнскую просьбу о снисхождении.

— Нужно было б высказать и свое мнение по этому поводу, — добавил он. — Но я не решился. Кларенс наш брат. Он всегда был рядом со мной. Мы росли вместе.

— И Эдуард тоже.

— Нет, Эдуарда с нами не было. В детской Фотерингея мы жили втроем — Маргарита, Георг и я. Хорошо, что мне не нужно принимать решений. Бедняга Эдуард. Я понимаю его чувства. Мыслями он сейчас наверняка в башне Лучника вместе с Георгом.

Позднее Ричард сказал мне, что король вызвал его для разговора о Кларенсе. Собственно говоря, Эдуард больше ни о чем не мог думать. И сказал, что разумно было бы казнить Кларенса за измену. Потому что многие поступки его были изменническими.

— Я вынужден был с этим согласиться, — продолжал Ричард. — Но спросил, что творилось бы у него на душе, если б он приказал казнить брата. Такое разрешение могло бы исходить только от короля. Он ответил: «Это легло бы тяжким бременем на мою совесть». Еще бы. Бедняга Эдуард. Мне его жаль.

— Ему не в чем упрекать себя, — сказала я. — Он был хорошим братом Георгу, а Георг ему нет.

— Я предложил Эдуарду съездить к нему, поговорить. Дать Кларенсу последнюю возможность... а если он опять возьмется за свое... тогда принимать решение.

— И как это воспринял король?

— Поедет. И наверняка простит Кларенса. Тогда я сказала:

— Происки начнутся снова. Это неизбежно.

— Думаешь, смертный приговор брату был бы оправдан?

— Да, был бы. Но я понимаю, что король имел в виду под тяжким бременем на совести.

— Что ж, посмотрим. Эдуард собирается в Тауэр. Поедет безо всякой шумихи. Об исходе встречи мы скоро узнаем.

Так и вышло. Возвратясь, король первым делом позвал к себе Ричарда.

Я с трепетом ждала вестей, так как догадывалась, что произошло нечто очень серьезное. Ричарда не было долго. Вернувшись, он закрылся у себя в комнате. Я пошла к нему. Он впустил меня. Вид у него был совершенно подавленный.

— Ричард! — воскликнула я. — Что случилось?

— Я... просто не могу поверить, — ответил он. — По-моему, это конец.

— Король его простил?

Ричард молчал, уставясь в одну точку. Я села к нему на подлокотник и отвела волосы с его лица.

— Скажи, Ричард. Я хочу знать, потому что многое вынесла от него.

— Оборот событий совершенно неожиданный, — негромко произнес мой муж. — Георг спятил... совершенно обезумел. Отверг последнюю возможность. Это определенно конец. Он сам принял решение.

— Ричард, прошу, расскажи, что произошло.— Эдуард поехал к нему... с намерением снова простить. Но Георг, едва увидев его, поднял ругань, стал кричать, что он привел в нашу семью подлых тварей, что женился на ведьме и приблизил к себе всех ее кровопийц-родственников.

— Думаю, король был не в настроении вести подобный разговор.

— Правильно думаешь. Эдуард велел Георгу замолчать. Обвинил его в изменнических поступках. Сказал, что приехал помочь ему, но теперь это желание у него пропадает. Георг вел себя безрассудно. Он был явно нетрезв. Ему в камеру привезли большую бочку мальвазии. Эдуард продолжал урезонивать его. Георг иногда бывает проницательным и явно понимал, что король ищет оснований для его освобождения. Надо ж быть таким дураком! Мог бы уже выйти на волю, будь хоть немного порассудительней. Он всегда действовал по настроению. И тут продолжал поносить королеву с Вудвиллами. Потом сказал ужасную вещь. Заявил, что, когда наш отец уезжал на войну, мать завела любовника, и тот стал отцом Эдуарда, поэтому законный наследник трона он, Кларенс.

— Какой чудовищный наговор!

— Оскорбление не только Эдуарда, но и матери.

— Интересно, что сказала бы она, если б ей стало известно?

— Пришла бы в ярость, как Эдуард. Он сказал мне: «Видишь, каков Георг? Что делать? Он мой брат. Если я освобожу его, то как знать, что он может выкинуть со дня на день?» Я ответил: «Тебе предстоит разговор с матерью. Думаю, после него она не станет просить за Георга так настойчиво».

— Не представляю, как бы она поступила, узнав о таком обвинении.

— Эдуард не хочет, чтобы мать знала о словах Кларенса. Говорит, это сильно потрясет ее и расстроит. Отцу она всегда была преданной женой. Даже ездила с ним в походы при всякой возможности. Это чудовищное оскорбление ее доброму имени, притом совершенно несправедливое. Но теперь ясно — Георг может сказать все, что взбредет в голову.

— Полагаешь, теперь ему конец?

Ричард задумался.

— Тут есть еще одна загвоздка, — неторопливо произнес он. — Похоже, Эдуард готов был сказать мне о ней, но передумал. Видно, что-то так потрясло его, что он не мог открыться даже мне.

— Значит, не имеешь даже понятия, в чем дело?

— Ни малейшего. Эдуард выразился довольно туманно. Сказал: «Существует еще одна опасность... страшная, если Георг преуспеет». Потом надолго умолк. Я спросил, о чем он. Эдуард ответил: «Да так... это сущая ерунда. Глупость, какая способна зародиться в мозгу у Кларенса». Я вновь попросил его сказать мне. Несмотря на деланную небрежность, с какой он уходил от разговора, видно было, что на душе у него кошки скребут. «Ерунда это... ерунда», — ответил он, давая понять, что говорить на эту тему не хочет.

— Думаешь, Кларенс нанес ему непростительное оскорбление?

— Да.

— По-моему, обвинение в незаконнорожденности уже непростительно.

— Это чушь, которую легко опровергнуть.

— Но из нее видно, что Георг враг своему брату.

— Это не новость. Мне кажется, короля подвигло к решению то, о чем он умалчивает. Хотя как знать? Матушка просила сохранить жизнь Кларенсу, а Эдуард терпеть не может неладов между родными. Он и так уже обидел Маргариту, отказавшись допустить брак Кларенса с Марией и предложив вместо него лорда Риверса. Ему хочется, чтобы все вокруг пребывали в согласии... поэтому... не знаю, какая судьба ждет Георга.

Мы недолго пребывали в неведении.

На другой день стало известно, что мертвецки пьяный герцог Кларенс свалился в громадную бочку с мальвазией и утонул.

Эта новость ошеломила двор. Все хорошо знали о пристрастии герцога Кларенса к вину, и казалось вполне вероятным, что он хотел зачерпнуть вина из бочки, сверзился в нее и спьяну не сумел выбраться. По иронии судьбы причиной смерти его явился любимый напиток, притом в бочке, которую он сам велел доставить в камеру.

Я подозревала другое. После рассказа Ричарда у меня почти не оставалось сомнений, что Кларенс убит по королевскому приказу.

Герцогиня Сесили горько оплакивала Георга. В ней трудно было узнать гордую Сис. Разговаривала она со мной очень печально.

— Эдуард замечательный король, — сказала герцогиня. — Надежно держит в руках бразды правления. Отец его тоже мог бы стать замечательным королем. Как я не хотела этой ссоры между родными! Всем нам требуется держаться заодно. В единстве сила, в разладе опасность.

Пытаясь утешить свекровь, я невольно задалась мыслью, что сказала бы она, узнав о том, как сын оскорбил ее. Возможно, поняла бы, почему Кларенсу пришлось умереть, осознала бы, что он являл собой нешуточную угрозу своему брату и спокойствию Англии. Ричарда эта история очень огорчила. Мы немного поговорили о ней. Я знала, он считал, что утопить Георга велел Эдуард... и в таком случае это было убийство.

— Будь Кларенс жив, — сказал Ричард, — рано или поздно началась бы смута... по всей стране стали б вспыхивать мятежи... люди гибли бы за бессмысленное небезнадежное дело. А если представить, что Георг одержал бы верх над Эдуардом... вообрази, какое зло постигло бы всю страну. В таком случае можно было б оправдать и убийство.

Мы поговорили на эту тему и, видимо, оба сочли, что если насильственная смерть одного глупого, безрассудного человека послужила избавлению тысяч людей от гибели и страданий, то это не убийство, а правосудие.

— Эдуард никогда не был мстительным, — утверждал Ричард. — Что бы ни произошло в ту ночь, это оправдано.

Я поняла, что, когда Ричард пришел к такому заключению, у него отлегло от сердца, и больше мы о смерти Георга не разговаривали.

Мария Бургундская вышла за эрцгерцога Максимилиана Габсбурга, сына императора Фридриха Третьего, чем и завершилось дело, пробудившее такую ярость в Кларенсе и приведшее его к гибели.

В ту ночь, когда погиб Кларенс, был произведен еще один арест, приведший Ричарда в недоумение. Под стражу взяли Роберта Стиллингтона, епископа Батского и Уэльского. Он являлся твердым сторонником Йорков, однако его обвинили в изменнических высказываниях, способных нанести ущерб безопасности государства. Дело вскоре прекратили, Стиллингтон вышел на свободу, но впоследствии мне предстояли вспомнить о нем, хотя тогда оно казалось совершенно незначительным.

Нас больше ничто не задерживало в Лондоне. Ричард уверил короля, что ему не стоит слишком долго находиться вдали от Севера. Эдуард тепло обнял Ричарда, назвав его своим «преданным братом». Ричард был глубоко тронут. Он передал мне слова Эдуарда: «У меня ни разу не было повода усомниться в твоей преданности. Я должен благодарить Бога за то, что он осчастливил меня братом Ричардом».

Я догадывалась, что смерть Георга лежала тяжким бременем на его совести. После нежного прощания, во время которого король велел нам заботиться о себе и друг о друге, потому что он очень любит нас обоих, мы вернулись в Миддлхем.

 

СУПРУГА ЛОРДА-ПРОТЕКТОРА

До чего радостно было оказаться вдали от интриг и треволнений двора! Притом нас дома с нетерпением ждали дети. С каким удовольствием я зажила жизнью владелицы замка, погрузилась в домашние заботы. Волей-неволей нам приходилось часто устраивать приемы, но как весело они проходили! С песнями, танцами, а зачастую, к восторгу детей, и представлениями странствующих актеров.

Я сопровождала Ричарда в многочисленных поездках по северным городам. Мне нравились эти визиты, особенно в Йорк — оплот дома Йорков. Всякий раз при виде его белых стен с зубцами и навесной башней, охраняющей подъемный мост, меня охватывал восторженный трепет.

Йорк — самый значительный город Севера. Кое-кто считает, что не менее значительный, чем Лондон. Предметом его гордости является недавно построенный кафедральный собор. Своим богатством Йорк обязан купцам, успешно ведущим дела не только по всей Англии, но и на континенте.

Северяне ценили умиротворяющее влияние Ричарда. Нас всегда радостно встречали, и приветственные возгласы: «Глостер!» неизменно приводили меня в восторг. Ричард принимал их со сдержанным достоинством, но я знала — он гордится, что благодаря ему Север находится в довольстве и покое, как того хотелось Эдуарду.

Мы постарались провести там неделю после Троицы, посмотрели миракли, постоянно устраиваемые тогда в Йорке, актерами являлись городские купцы, они разыгрывали сцены из Библии.

Нельзя было ожидать, что состояние полного довольства никогда не кончится. Начались осложнения с шотландцами.

От Эдуарда шли письма. Он считал, что Людовик, видя положение в Бургундии, становится ненадежным. Максимилиан был энергичным молодым человеком, но ему не хватало денег, необходимых, если придется противостоять Людовику, а если французский король возьмет Бургундию под свою власть, то расторгнет договор с Англией. Платить субсидии Эдуарду ему не хотелось; и Эдуард был уверен, что Людовик подстрекает — возможно, прибегая к подкупу — короля Шотландии беспокоить англичан на границе. Иаков Третий Шотландский был человеком слабым, недалекого ума, однако мог поверить, что с помощью Франции сумеет одержать победу над старым врагом.

Военные действия начались с единичных набегов. Но Эдуард получил сведения, что это лишь начало, и велел Ричарду, собрав армию, выступить к границе.

Это явилось жестоким ударом. На наш любимый Север пришла война. Стычки с шотландцами продолжались несколько месяцев, бывать дома Ричард не мог. Наконец наступило лето, и он получил приказ ехать к Эдуарду, так как их сестра Маргарита готовила визит в Англию. Ричард должен был повидаться с ней и заодно обсудить с королем меры на случай вторжения шотландцев.

Так что даже в Миддлхеме нельзя было найти полного покоя.

Я поехала с Ричардом в Лондон, где шли пышные празднества в честь приезда Маргариты Бургундской. Однако Ричард сказал мне, что в отношениях между ней и Эдуардом заметна какая-то холодность. Она очень много расспрашивала о своем любимчике, Георге. Эдуард позволил себе заточить его в Тауэр. Ей это было трудно понять. Своего брата она знала хорошо. Георг был просто очаровательным шалунишкой. И невозможно было объяснить ей, что шаловливость, кажущаяся очаровательной в детстве, у взрослого человека может приобрести угрожающие масштабы. Маргарита была так ослеплена любовью к Георгу, что бездумно оправдывала его.

Ричард сказал, что встреча была не особенно радостной. Маргарита, естественно, приехала с определенной целью и разочаровалась в результатах своего визита.

— Ее пугает слабость Бургундии, — сказал мне муж. — Максимилиан отчаянно нуждается в помощи. Вот сестра и приехала за ней к Эдуарду. «Помощи против французского короля?! — воскликнул Эдуард. — Да ведь он мой благодетель». Это, разумеется, правда, кроме того, Маргарита должна знать, что вражда между Францией и Бургундией Англии на руку. И однако же просила его поднять оружие против Людовика! «А как же мои субсидии? — спросил Эдуард. — Готова ты их возместить?» Я уверен, ответа на этот вопрос он не ждал. Так что Маргарита, приехавшая в Англию просить помощи для Бургундии, наверняка разочарована.

Она вернулась в Бургундию обиженной, обманувшейся в своих надеждах, а мы поехали обратно на Север, где шла война с Шотландией.

Прошло два года. Мы с Ричардом прожили десять лет, но второго ребенка у нас не появлялось. Меня это очень печалило. К тому же усиливались страхи за здоровье сына. Он был милым мальчиком — тихим, мягким, любящим, — но ему явно недоставало сил и живости единокровных брата и сестры.

Меня же часто охватывала непереносимая вялость, и я уходила к себе в комнату отдыхать, однако держала это в тайне от Ричарда.

Я облегченно вздохнула, когда он привел войну с шотландцами к удачному завершению. Встреча с ним очень обрадовала меня, но я не могла избавиться от постоянного страха за здоровье сына... а теперь и за свое.

Ричард не хотел, чтобы наш сын принимал участие в военных упражнениях. Он помнил те дни, когда силился не отставать от сверстников. Эдуард больше тянулся к учебе, и Ричард сказал, что мальчик должен следовать своим склонностям.

Маленькая Анна Моубрей, супруга герцога Йоркского, умерла. Говорили, что королева искренне оплакивала ее, так как взяла сноху после свадьбы к себе; но при этом добавляли, что, несмотря на раннюю смерть девочки, состояние ее перешло к герцогу Йоркскому, и королеву это определенно радовало.

Затем последовала еще одна смерть, имевшая для всех нас тяжелые последствия.

Произошло это в конце марта 1482 года, мы узнали о случившемся через несколько недель, но тогда я не осознала полностью его значения.

Мария Бургундская во время верховой прогулки упала с лошади и умерла от ушибов. У нее было двое детей, мальчик и девочка. Теперь Максимилиану предстояло нести бремя правления в одиночку. Маргарита написала Эдуарду с просьбой о помощи, Максимилиан присоединился к ней; но Эдуард не мог ничего поделать, пока приходилось соблюдать условия договора с королем Франции.

На рождественские праздники нас ждали при дворе, в Вестминстере. Эдуард прислал нам теплое послание. Он хотел лично поблагодарить любимого брата за блестящие победы над шотландцами.

Ричард и я — вместе с нашим сыном — отправились на юг.

Это Рождество оказалось незабываемым. Оно явилось началом перемен — для меня печальных и горьких, несмотря на принесенное ими возвышение. Я не хотела его; я постоянно стремилась обратно в Миддлхем. Но увы, мы не можем распоряжаться своей жизнью и должны принимать тот жребий, что выпадает нам.

Король шумно приветствовал нас. Он был, как всегда, величествен. Правда, растолстел, чему, если верить слухам о его потакании своим слабостям, удивляться не стоило. Лицо его приобрело нездоровый румянец, прекрасные глаза слегка налились кровью. И все же, несмотря на мешки под глазами, он по-прежнему выглядел воплощением представлений о короле. Улыбчивый, ласковый, дружелюбный, веселый, открытый, Эдуард ярко выделялся среди окружающих. Я часто думала, что так любить люди не могли ни одного другого монарха. Они всегда преданно взирали на него, какие бы слухи ни ходили о его бесчисленных любовницах и вызвавшем неудовольствие браке. Была там и королева, красивая, как всегда, годы, казалось, были не властны над ее внешней безупречностью; все ее дети — два сына и пять дочерей — красотой не уступали родителям.

Король обнял Ричарда.

— Брат. Дорогой брат. Покарай меня Бог, если я когда-нибудь забуду, чем тебе обязан! Добро пожаловать. Мы так редко видимся. Анна, Анна, дорогая сестра. Мы украсим румянцем эти щечки; мы побудим тебя танцевать всю ночь напролет; мы нарастим мяса на эти косточки. Ричард, ты плохо заботишься об этом милом создании. Надо будет поговорить с тобой на эту тему.

— Я вполне здорова, милорд.— У нас ты станешь еще здоровее. А, мой племянник... добро пожаловать, достойный сэр. Мы очень рады твоему приезду. Двоюродным братьям и сестрам не терпится познакомиться с тобой.

Эдуард источал доброту и благожелательность, полагаю, они были искренними. Он любил людей и хотел, чтобы люди любили его. Невозможно было не поддаться обаянию этого человека.

Мы не представляли, что вскоре нас ждет удар судьбы.

Когда пришли новости, Ричард находился вместе с Эдуардом. Он был рад этому.

— Приехали гонцы из Бургундии, — рассказывал Ричард. — Я видел, что брату не хотелось их принимать. Он всегда был таким. Терпеть не мог дурных вестей и стремился отдалить их получение хоть ненадолго. А тут думал о Рождестве и празднествах. Ты же знаешь, он любит веселье. Видимо, у него появилось какое-то предчувствие. «Как думаешь, какие вести могли прийти из Бургундии?» — спросил он. «Наверняка, Максимилиан опять попрошайничает, — ответил я. — Что теперь будет с ним? Он слишком слаб, чтобы противостоять Людовику». — «Он достаточно энергичен, — сказал Эдуард. — Ему нужны только люди и оружие. Без них воевать нельзя». Эдуард задумался, было видно, что он слегка обеспокоен. Я сказал: «Может, пригласим гонцов? Узнаем, с чем они приехали». Брат посмотрел на меня в упор. «Ты, как всегда, говоришь дело, Дикон, — сказал он, назвав меня моим детским именем. — Сейчас пригласим».

— И что, когда они явились? — спросила я.

— Я ни разу не видел Эдуарда таким взволнованным. Те люди привезли письма от Маргариты, Брат прочел их, и кровь бросилась ему в лицо, глаза, казалось, вылезут из орбит. Я спросил: «Эдуард, что такое? Ты должен мне доверять». Он беспомощно протянул руку, я ее ухватил. Ноги, казалось, не держали его, лицо побагровело от ярости. Я подвел Эдуарда к креслу и усадил. Его била дрожь. Он сунул письмо мне в руку и сказал: «Прочти».

Я прочел письмо и не поверил своим глазам. Максимилиан, будучи не в силах обходиться без помощи, сдался и заключил с Людовиком мирный договор. Дочь Марии, маленькая Маргарита, должна выйти замуж за дофина; приданым ее являются Бургундия и Артуа.

— Письма выпали у меня из рук, — продолжал Ричард. — Я был ошеломлен не меньше Эдуарда. Моя первая мысль была о племяннице Елизавете, которую весь двор называет «мадам ля дофин». Теперь этот титул достанется другой. Мне был понятен гнев брата. Союз между Францией и Бургундией избавит Людовика от необходимости сохранять мир с Англией.

— И субсидии королю из Франции прекратятся? — спросила я.

— На мой взгляд, Эдуарда это больше всего расстроило. Анна, я очень за него испугался. Таким я его еще не видел. Обычно он отмахивался от неприятностей. Держался бодро... даже в самые худшие времена. Потом... Эдуард подался вперед, лицо его внезапно налилось кровью. Я расстегнул ему рубашку на горле, и он стал ловить ртом воздух. Я позвал на помощь. Когда прибежали люди, брат сполз на пол. Выглядел он совершенно беспомощным, непохожим на себя.

Ричард прикрыл глаза рукой.

— Я люблю его, Анна, — негромко произнес он. — Эдуард всегда был мне замечательным братом. Большим, сильным... могущественным. Больно было видеть его в таком состоянии.

Я попыталась утешить мужа.

— Ричард, это не может быть... концом.

— Врачи не покидают его. Говорят, что апоплексический удар. Брат цепляется за жизнь. Он знает, что не должен покидать нас.

Я молилась за Эдуарда, и мы ждали вестей о его самочувствии.

Королю стало лучше. Он позвал к себе Ричарда, и я в тревоге ждала его возвращения. Увидя вернувшегося мужа, я с облегчением поняла, что новости хорошие.

Ричард улыбался.

— Все прекрасно, — сказал он. — Эдуард выглядит почти прежним. Говорит, рождественские празднества должны продолжаться, хочет, чтобы они были более пышными, чем когда-либо.

— Значит, окончательно поправился?

— Как будто. Но меня насторожил его серьезный тон. Брат сказал: «Мой Эдуард еще ребенок. Ему двенадцать лет. Он слишком мал, чтобы принять бремя власти». Я ответил: «Скоро повзрослеет». «Да-да», — сказал брат. Но я видел, что глаза его затуманены. Он заговорил медленно, задумчиво: «Дикон, у меня был удар. Его называют предупредительным. Нет, я не хочу сказать, что умру завтра. У меня впереди еще годы. Я должен их прожить... потому что Эдуард очень мал».

Я стал говорить, что он непременно поправится полностью. Что он силен, как бык. Что нам не обойтись без него — ни Эдуарду, ни Англии. Брат взял меня за руку и стиснул ее. Сказал, что всю жизнь, довольно беспокойную, не сомневался, что может положиться на меня. Я ни разу его не подвел. Кое-кто подводил, и он искренне жалеет об их участи. «Некогда добрые друзья, — задумчиво проговорил он, — Уорик, Георг меня предали. Но ты, Дикон, всегда оставался верен». Меня глубоко тронули эти слова. Я сказал, что неизменно любил его и восхищался им. Что он как был для меня полубогом в детстве, так и остался.

Мы долго сидели в молчании. Дотом Эдуард сказал: «Обещай мне вот что. Если меня хватит еще один удар, и тогда уже...» Я покачал головой со словами: «Этого не будет». Он пропустил мои слова мимо ушей и продолжал: «Заботься об Эдуарде. Наставляй его... ты будешь лордом-протектором Англии, пока он не подрастет настолько, чтобы править. И потом будь рядом с ним». Я заверил брата, что исполню его желания. Он как будто успокоился. Я сказал: «Эдуард, но ты проживешь еще много лет». — «Не меньше двадцати»,— пошутил он по своему обыкновению. И, казалось, слегка развеселился сам.

— Он, должно быть, опасается за свое здоровье.

— Да... принялся говорить о своих достижениях, словно бы оправдывался.

— Возможно, — сказал я, — его слегка мучит совесть, так как он отнял трон у законного короля, Генриха.

— Пожалуй. Эдуард правильно поступил, приняв корону ради Англии... но, как ты говоришь, прямым наследником являлся Генрих. О нем Эдуард не говорил. Все подчеркивал улучшения, которые принес стране. Торговля при нем возросла. «Я всегда питал симпатию к торговцам, — сказал он. Потом добавил: — И к некоторым их женам», словно пытаясь внести в разговор веселую нотку. Я заметил в том же тоне: «Надеюсь, Джейн Шор еще ее не лишилась».

— Может, напрасно, раз Эдуард говорил о своих добродетелях.

— На любовные похождения он никогда не смотрел как на грех. Говорил, что они вполне естественны, доставляют удовольствие не только ему, но и его любовницам. Постоянно твердил: «Радовать подданных — долг короля». Нет, упоминание о Джейн не смутило его; он всегда охотно о ней говорит. Видимо, очень любит эту женщину.

Затем Эдуард повел речь о том, что в отличие от многих королей понимает в коммерции. «Править королевством — это не только воевать и устраивать пышные процессии», — сказал он. Я ответил: «Да, торговля, разумеется, возросла, кроме того, ты принес стране закон и порядок». — «И еще, — добавил Эдуард, — начал строить в Виндзоре часовню Святого Георгия, это будет блестящий подарок нации. Построил библиотеки. А кто привез Кэкстона с его печатным станком? Разве не я?» — «Ты очень много сделал для нации», — заверил я его.

Потом Эдуард заговорил о предмете наших разногласий — французских субсидиях. Сказал: «Знаю, ты относишься к ним очень неодобрительно. Твои чувства мне понятны. Но тогда я поступил правильно. Дикон, я получал деньги для своей страны: деньги Людовика. Да, теперь этот источник доходов иссяк. Людовик не выплатит мне больше ни кроны. Зачем? Он уже не опасается Бургундии, а именно с ней ему приходилось считаться. Из-за нее он стал мне врагом и другом Уорику... на время. Дружба Людовика непостоянна. Что ж, в конце концов, он король. Однако слушай: пока я получал деньги Людовика, не было нужды облагать налогами своих подданных... торговцев и прочих. И в этом одна из причин процветания торговли. Кто может сказать, что это дурно? Деньги лучше тратить так, чем на убыточные войны».

— Король говорил тебе об этом неспроста, — сказала я. — Не думаешь, что, судя по этому, он опасается внезапной смерти?

— Эдуард всегда был откровенен со мной.

— Он встревожен. Королева почувствует себя глубоко уязвленной и униженной из-за принцессы Елизаветы. Напрасно она так упорно называла ее «мадам ля дофин».

— У королевы гордость и алчность взяли верх над понятиями о пристойности. Ей бы следовало знать, что намечаемые браки между членами королевских семей часто расстраиваются. Однако беспокойство о здоровье короля заглушило это разочарование.

— Королева, должно быть, очень рада, что он выжил.

— Она теперь поймет, как сильно зависит от него.

— Думаю, всегда понимала, — заметила я.

Во время рождественских празднеств король был, как всегда, весел, и тревога о его здоровье стала слабеть. Разве может больной без устали танцевать, есть с отменным аппетитом и ухаживать за придворными дамами? То было временное недомогание, сильный организм короля легко с ним справился.

Король старался поддерживать это мнение, и, видя, как он танцует в большом холле со своей старшей красавицей-дочерью — принцессой Елизаветой, лишившейся своего громкого титула, — все успокаивались за него.

Страхи Ричарда улеглись.

— Да, — сказал он, — сил у Эдуарда на десятерых. Все будет в порядке.

После празднеств мы поехали обратно в Миддлхем, и я вновь испытала радость, которая охватывала меня всякий раз при возвращении домой.

Стояла середина апреля. Два месяца назад мы покинули Вестминстер и вновь зажили спокойно. Заботило меня больше всего здоровье сына.

К моей неизменной тревоге он время от времени кашлял. Как я хотела иметь еще детей, но, видимо, судьба отказывала мне в этом счастье. У Изабеллы родилось четверо, правда, выжили из них только двое, но Маргарита, по общему мнению, росла вполне здоровой, организм у Эдуарда был крепким. Почему я не могла забеременеть? Иногда мне приходила в голову мысль: не огорчает ли Ричарда мое бесплодие так же, как и меня. Должно быть, огорчало; он не выказывал этого только по доброте и чуткости.

Находясь на веранде, я услышала конский топот. Глянула вниз, увидела гонца. Он скакал явно издалека и очень спешил.

Я сбежала вниз. Ричард уже был там.

Гонец выдохнул:

— Король умер.

Мы обомлели. Ричард побледнел и покачал головой. Я видела, что сознание его отказывается принять эту весть. Несколько секунд он не мог издать ни звука, потом выкрикнул:

— Когда?

— Девятого апреля, милорд. Почти неделю назад.

— Тебя прислала королева? — спросил Ричард.

— Нет, милорд Гастингс.

Гонец достал письмо и протянул Ричарду. Я встала рядом и стала читать вместе с ним.

«Король оставил все на ваше попечение... наследника, королевство. Забирайте нового монарха, короля Эдуарда Пятого, и срочно приезжайте с ним в Лондон».

Когда гонец отправился подкрепиться на кухню, я спросила у Ричарда:

— Что дальше?

Ричард задумался. Потом неторопливо ответил:

— Юный король сейчас в Ладлоу с лордом Риверсом. Пожалуй, лучше всего послать туда за ним. Сообщить, что, как лорд-протектор и его дядя, я повезу его в Лондон и сам выберу маршрут. Встретить его я могу по пути. А тем временем надо будет подготовиться.

— Ричард, какая ужасная весть. Я знаю, что ты испытываешь.

От избытка чувств Ричард не мог говорить. Он вернулся в замок и принялся обдумывать, как побыстрее собрать своих людей и выехать в Ладлоу.

Несколько дней ничего не происходило. Ричард начал беспокоиться, но тут пришло второе письмо от Гастингса с предупреждением, что Вудвиллы хотят увезти юного Эдуарда в Лондон, короновать его, а потом заявить, что ему не нужно руководство дяди.

Ричард колебался. Не мог понять, почему нет вестей из Вестминстера. Он думал, что королевский совет немедленно уведомит его о смерти Эдуарда, но сообщения не приходило, и это вкупе с письмом Гастингса означало, что положение создается тревожное.

Он решил написать совету и королеве. Едва эти письма были отправлены, во двор въехали гонцы. На сей раз от Бэкингема.

Бэкингем явно хотел беспорядков, и Ричард относился к нему с недоверием. Они очень разнились характерами. Бэкингем был авантюристом, любил находиться во главе какого-нибудь рискованного предприятия. Понятно было, почему Ричард не совсем доверял ему. Он знал, что Бэкингем зол на Вудвиллов и ухватится за любую возможность нанести им удар, так как не мог простить королеве вынужденную женитьбу на ее сестре Екатерине. Тогда Бэкингему было всего двенадцать лет и он люто негодовал, что его, члена одного из благороднейших семейств королевства, женили ради достижения Вудвиллами своих корыстных целей.

Бэкингем писал, что готов служить Ричарду, и советовал незамедлительно ехать в Лондон.

Тут Ричард понял, что пора отправляться. Бэкингемовских гонцов он отправил обратно с сообщением, что немедленно выезжает из Йоркшира в Лондон и встретится с герцогом по пути. На душе у меня было неспокойно. Мне не нравилось развитие событий. Казалось все более и более странным, что из Лондона Ричарду нет никаких посланника в письмах Гастингса и Бэкингема чувствовалось предостережение.

Ричард знал о моих страхах.

Я сказала ему:

— Хорошо, что ты нашел друзей в Бэкингеме и Гастингсе.

— Анна, мне потребуются все друзья, каких только я смогу найти, — сдержанно ответил он.

— Мне бы хотелось поехать с тобой.

— Мне бы тоже этого хотелось. Но сейчас это будет неразумно.

— Что ты намерен делать?

— Забрать по совету Гастингса короля и как можно быстрее ехать в Лондон. Я пришел к заключению, что иначе королевство скоро будет в руках Вудвиллов.

Ричард собрался в путь. При взгляде на трепещущее под ветерком знамя с белым вепрем мне стало не по себе от беспокойства. Уехал он во главе трех сотен людей. Больше не взял. Не хотел, чтобы казалось, будто едет с армией.

Эдуард крепко держал меня за руку, Екатерина и Джон стояли рядом с ним, и мы смотрели вслед отряду, пока он не скрылся.

Я знала, что это конец уютной жизни в Миддлхеме.

После отъезда Ричарда я стала все больше беспокоиться. Нашему королю, Эдуарду Пятому, было тринадцать лет. Мне приходилось слышать, что если король — ребенок, то для страны это большое несчастье. Им непременно пытается управлять множество могущественных людей. Несчастный Генрих Шестой взошел на трон еще ребенком. Насколько другой была бы история нашей страны, поживи его отец подольше! Не было б ни войны Роз, ни Коронатора. Возможно, мой отец вел бы жизнь обычного дворянина, проводил бы больше времени с семьей в своих владениях. Мы бы могли быть счастливы. Возможно, Изабелла не умерла бы. И определенно не лишилась бы в море первенца. Мать не стала бы узницей в Болье. Я не обручалась бы с принцем Уэльским и не угодила бы в пекарню, откуда, если б не повезло, могла бы так и не вырваться.

Все это были догадки, но что могло быть у меня, кроме них, в такое время? Я понятия не имела о том, что происходит. Страшилась за Ричарда. Покойный Эдуард назначил его лордом-протектором Англии, опекуном короля-ребенка, но я прекрасно понимала, что ему будут противодействовать и Вудвиллы во главе с королевой приложат все силы, чтобы взять короля под свою власть.

Дети спрашивали: «Где отец? Что происходит?» От подросшей Екатерины нельзя уже было отделаться уклончивыми ответами. Она разговаривала с прислугой. Узнавала кое-что о происходящем и пересказывала Эдуарду с Джоном.

Я сказала:

— Ваш отец поехал в Лондон, потому что там новый король.

Эдуард спросил:

— А что со старым?

— Умер, — ответила я, — а когда король умирает, то королем становится его сын... даже если он еще мальчик.

— Сколько лет новому королю? — спросил Эдуард.

— Двенадцать.

— А мне десять, — заявил он с гордостью.

— В таком возрасте королем становиться рано, — продолжала я. — Ваш отец поехал помогать ему.

Эдуард сказал:

— Тогда все будет хорошо.

Мне хотелось бы разделять его уверенность. Я считала, что положение чревато опасностью. Как трагично, что Эдуард умер! Он был не старым. Всего сорока с лишним лет. И казался несокрушимым, пока в конце прошлого года с ним не случился удар. Конечно, он не сдерживал чрезмерных запросов своей весьма жизнелюбивой натуры, обильная еда и ненасытное любострастие взяли свое. А после него остались двенадцатилетний мальчик на троне и могущественные семейства, стремящиеся захватить власть над ним.

То были дни глубокой тревоги, а в тяжелые времена мой кашель всегда усиливался.

Я жаждала новостей. Все гости в замке были очень желанными, потому что говорили о смерти короля, выдвигали различные версии происходящего и того, что должно было произойти.

Приезжавшие из Лондона с готовностью делились всем без утайки. Существовало много догадок о том, что свело Эдуарда в могилу. Распространено было мнение, что он простудился на рыбалке, устроенной с ближайшими друзьями. Дождь лил как из ведра, и они провели несколько часов в мокрой одежде. Кое-кто полагал, что у него не прошла малярия, полученная на болотах во время похода во Францию; некоторые считали, что причиной смерти явилась разгульная жизнь; и, разумеется, ходили слухи об отравлении. Однако преобладал взгляд, что к трагическому исходу привели излишества.

Я узнала, что Эдуард болел восемь дней и все это время приводил свои дела в порядок.

— Тело покойного, — рассказывал один гость, — лежало на столе в Вестминстере. Обнаженное, с одной лишь набедренной повязкой. Даже в смерти он выглядел истинным королем. Поглядеть на него приходили духовные и светские владыки. Потом труп набальзамировали. Выставленный для торжественного прощания, он пролежал в часовне Святого Стефана десять дней, затем его отправили в Вестминстерское аббатство. Рядом с гробом стояло изваяние покойного в натуральную величину. В королевском одеянии, с державой и скипетром... очень похожее на великого Эдуарда. Потом его повезли в Сион-Хауз, кортеж остановился там на ночь, а затем в Виндзор, чтобы схоронить в построенной самим королем часовне Святого Георгия.

— Он наверняка выбрал бы ее для погребения, — сказала я. — И ему хотелось бы отправиться в последний путь с пышностью.

— Я знаю из достоверного источника, миледи, что похороны обошлись в тысячу четыреста шестьдесят девять фунтов семнадцать шиллингов и два пенса.

— Покойный был бы этим доволен.

Мысли о Ричарде не покидали меня, и со временем я узнала из его уст всю правду о происходившем. Ричарда едва не постигла неудача; обернись фортуна против него, жизнь наша пошла бы совершенно по-другому.

Подъезжая к Нортхемптону, Ричард получил письмо от лорда Риверса. Тот писал, что выехал из Ладлоу с расчетом приехать в Нортхемптон

двадцать девятого апреля. Просил Ричарда, если он приедет первым, подождать его и короля. Обещал, если первый приедет сам, ждать Ричарда. Условия были вполне приемлемыми, потому что тогда Ричард мог повезти юного Эдуарда в Лондон.

Но, когда Ричард приехал в город, там не было и следов Риверса. Разместив своих людей неподалеку, он отправился в гостиницу, где намеревался провести ночь. Тут появился Риверс. Отнесся он к Ричарду очень почтительно, приветствовал его как лорда-протектора. Объяснил, что, не найдя пристанища для своего отряда в Нортхемптоне, поехал дальше, в Стони Стратфорд. И вернулся в Нортхемптон объяснить Ричарду положение дел.

Ричард тут же заподозрил неладное, однако не подал вида. Насчет пристанища Риверс солгал. Ричард сумел разместить своих людей. Но все же он предложил Риверсу поужинать вместе.

Пока у них шел разговор, приехал герцог Бэкингем, и за ужин они сели втроем.

Время прошло весело, а когда разошлись на ночь, Бэкингем пришел к Ричарду и они стали обсуждать положение. Бэкингем сказал, что Риверс определенно задумал хитрость. Он явно собирался привезти короля в Лондон до их приезда и короновать его, чтобы мальчик, став помазанником Божьим, сам решал, примет ли опеку своего дяди. А мать, разумеется, заставила бы его отказаться.

— Можете быть уверены, — сказал Бэкингем, — что Риверс уже отправил в Стони Стратфорд курьера с приказом немедленно трогаться в путь.

Но Ричард оказался достаточно проницательным. Едва Риверс приехал в Нортхемптон, он приказал до особого распоряжения не выпускать из города никаких курьеров.

— Так что, — заверил он Бэкингема, — король будет находиться в Стони Стратфорде, пока не приеду я.

Бэкингем поразился такой дальновидности и вновь твердо пообещал Ричарду свою поддержку. Затем Ричард арестовал лорда и поехал с Бэкингемом в Стони Стратфорд, где король, лорд Ричард Грей и пожилой сэр Томас Воген, которого Эдуард назначил гофмейстером и советником сына, с нетерпением дожидались, когда вернется Риверс.

Когда я услышала это, мне стало жаль мальчика. Он был явно ошеломлен властью, легшей на его детские плечи. Что подумал юный монарх, увидя вместо добродушного дяди герцога Глостера? Наверняка испугался.

Ричард действовал без промедления. Грей и Воген были арестованы, а он взял попечение над королем. Следующим шагом явился въезд короля в столицу в сопровождении человека, которого его отец назначил лордом-протектором Англии и опекуном своего сына.

О въезде в Лондон мне рассказали другие. Король покорил сердца людей — дети легко внушают приязнь. Наряженный в голубой бархат, едущий между одетыми в черное Ричардом и Бэкингемом, он, должно быть, выглядел очаровательно. Это было красочное зрелище — отцы города в алых, отороченных мехом мантиях, сотни выдающихся горожан в фиолетовых одеждах вышли приветствовать нового короля. Раздавались приветственные восклицания королю и лорду-протектору, слышался ропот против ненавистных Вудвиллов. Королева с младшими детьми уже поспешила укрыться в убежище. Началось новое царствование.

От Ричарда пришло письмо. Мне надо было срочно готовиться к выезду в столицу. Коронация маленького Эдуарда намечалась на двадцать второе июня, и, естественно, я должна была присутствовать там вместе с сыном. Ричард жил в Кросби-плейс, иногда бывал у матери в Бейнардском замке. Подъезжая к Лондону, я должна была известить его, чтобы он меня встретил.

Я с нетерпением ждала этого вызова. И первым делом пошла сказать сыну, что мы поедем к отцу. Подходя к его комнате, я услышала кашель. Эдуард улыбнулся мне, чуть ли не виновато, как всегда, когда я заставала его кашляющим. В такие минуты любовь переполняла меня. До чего трогательно было, что он думал, будто должен стыдиться своей слабости.

Обняв его, я спросила:

— Как себя чувствуешь, сынок?

Он ответил с легкой одышкой, но бодро:

— Отлично, миледи.

Я понимала, что это неправда. И спросила Джона, как чувствует себя его брат, когда они вместе.

— Миледи, — ответил Джон, — Эдуард очень быстро устает. Немного порезвится, а потом ему приходится отдыхать.

Я вызвала одного из врачей и попросила откровенно сказать, что он думает о здоровье мальчика.

— Он слаб, миледи, — ответил врач. — И требует серьезного попечения.— Знаю. Я собиралась взять его с собой в Лондон.

Врач нахмурился.

— На мой взгляд, миледи, здоровье его поездка может серьезно испортить.

— Серьезно испортить... — испуганно повторила я.

— Мальчику нужно много отдыхать, и раз кашель усиливается, ему будет вредно проводить ночи в случайных местах и подвергаться по пути всевозможным капризам погоды.

Я оказалась в затруднении. Должна была ехать к Ричарду, но не смела рисковать здоровьем сына, взяв его с собой.

Эдуард хотел поехать, и я не знала, как быть. Если здоровье его окажется в дороге подорванным, я никогда себе этого не прощу. Если приеду без него, Ричард будет горько разочарован. Он, как и я, надеялся, что Эдуард с возрастом окрепнет. Сам Ричард в свое время окреп. Был в детстве хилым, однако поздоровел, хотя и не стал таким крепким, как его братья. А что случилось с ними? Одного убили излишества, другого безрассудства. Ричард, по счастью, не склонен ни к тому, ни к другому.

В глубине души я сознавала, что не должна подвергать сына невзгодам путешествия, и, когда пришло время, уехала одна, велев следить, чтобы Эдуард не утомлялся, и регулярно извещать меня о его состоянии.

Ричард встретил меня на окраине Лондона. Мне сразу же показалось, что муж постарел за последние месяцы. Выглядел он осунувшимся, постоянно настороженным.

Он, как я и предвидела, был горько разочарован, что я приехала без Эдуарда, но счел мое решение правильным.

Мы ехали по городу к Кросби-плейс. Как ни скучала я по сыну, мне было радостно находиться с мужем, однако я толком не знала, кто из них в то время нуждался во мне больше.

Когда мы оказались одни, Ричард сказал, что очень рад моему приезду.

Об Эдуарде говорили мы мало. Видимо, боялись признаться себе в своих страхах и пытались уверить себя, что у него просто возрастное недомогание.

Ричард рассказал, как привез короля в Лондон, и добавил, что отношения между ними оставляют желать лучшего.

— Я не вижу в нем ничего от Эдуарда, — сказал мне муж. — Он Вудвилл до мозга костей. И, кажется, терпеть меня не может. Винит за то, что мать его находится в убежище, а Риверс, Воген и Грей под арестом. Анна, это было необходимо. Иначе бы разразилась война. Их придется обезглавить... думаю, вскоре. Жаль, что король не доверяет мне.

— Бедняжка, королевское бремя ему не по силам. Мальчику надо бы проводить время за детскими играми, а не находиться в гуще интриг.

— Жалко, что нет Эдуарда. Будь он жив, всего этого не произошло бы.

— Я тоже очень жалею!

— Анна, как мне быть? Это мой долг перед покойным братом, который подозревал, что чего-то подобного ждать следует. Он возложил на меня священную обязанность. Заботу о стране. Гражданской войны больше не должно быть.— Ричард, я уверена, ты ее не допустишь. Ты мудр и спокоен. Не мстишь врагам... арестовал их только ради блага королевства.

— Да. Но я не знаю, Анна, кому можно доверять. Какая радость, что ты приехала! Только тебе я и могу открыть душу. В моем окружении каждый может оказаться предателем.

—У тебя есть добрые друзья. Бэкингем, Гастингс... а как Френсис Ловелл, который был когда-то с нами в Миддлхеме?

— Да, Френсис хороший друг. Несколько друзей у меня есть, но я беспокоюсь о могущественных людях из высших сфер, которые могут причинить немало зла. Не могу доверять лорду Стенли. Он ненадежен. Сегодня на одной стороне... завтра на другой. Ты знаешь, что он был связан с нашим семейством?

— Стенли женился на сестре моего отца.

— А теперь женат на Маргарите Бофорт. Это умная женщина, а Стенли легко поддается влиянию. К тому же она мать того молодого человека, который сейчас укрывается в Бретани, но, кажется, подумывает о троне.

— Неужели? Генрих Тюдор?

Ричард кивнул.

— Видимо, он считает себя наследником Ланкастеров.

— Как? При его сомнительном происхождении?

— Люди вроде него не придают значения подобным вещам. Король Генрих позволил Маргарите Бофорт выйти за Эдмунда Тюдора, которого называл своим единоутробным братом, а Эдмунд Тюдор то ли законный, то ли нет сын Оуэна Тюдора и королевы Екатерины, вдовы отца Генриха.

— Да, происхождение весьма сомнительное. Ричард, ты не должен забивать голову мыслями о подобном человеке.

— Ты права. Мои враги находятся ближе. Меня еще беспокоит Джон Мортон.

— Епископ?

— Да, Илийский.

— Разве он не сотрудничал с твоим братом?

— Лишь после того, как Ланкастеры потерпели окончательное поражение. Мортон честолюбив, как и большинство церковников. Жажду власти они скрывают под личиной благочестия. Я им не доверяю. Их надо опасаться больше всего.

— Ричард, дорогой, ты совсем извелся. Смерть брата подействовала на тебя сильнее, чем тебе кажется. Я знаю, ты очень его любил, постоянно о нем думал.

— Это верно.

— Когда маленького Эдуарда коронуют, тебе надо будет собрать совет из людей, которые заслуживают доверия, и твои заботы рассеются.

— Пожалуй. Как хорошо, что ты здесь!

Я очень обрадовалась, но, к сожалению, не могла отогнать тревоги за сына.

Неприятность пришла с неожиданной стороны. Ричард сказал мне:

— Джейн Шор стала любовницей Гастингса.

— Говорят, она очень красива, — ответила я. — И помнится, Гастингс начал первым ухаживать за ней. Потом ее увидел твой брат и оттеснил его.

— Возможно. Гастингс и Эдуард соперничали. В том, что касается женщин, у них были одинаковые вкусы и склонности. Видимо, на этой почве они и подружились.— Стало быть, Джейн вернулась к своему первому ухажеру.

— Она будет наверняка переходить из рук в руки. Такая уж это женщина.

— Я слышала, она душевная и в любовниках у нее только те мужчины, которые ей по сердцу. К королю Джейн была явно привязана и оставалась ему верна, пока он был ее любовником.

— Изменять ему она бы не посмела.

— Ричард, думаю, не стоит ее судить слишком сурово за эту связь, раз мы оправдываем твоего брата. Говорят, Джейн была верна ему, а он ей нет даже в разгар увлечения ею.

— У него со всеми было так. Это не одно и то же.

— Не одни и те же законы для разных полов. Что ж, кажется, это общепринятый взгляд. Но в любом случае, с какой стати беспокоиться из-за Джейн Шор и Гастингса? Твоему брату уже все равно.

— Это выглядит... неуважительно... в определенном смысле.

— О, Ричард! — рассмеялась я, а следом за мной и он.

Но связь Джейн Шор и Гастингса еще напомнила о себе.

За Джейн все подмечали, о ней много сплетничали. Близкие отношения с королем сделали ее известной. Подобные женщины зачастую пользуются доверием — иногда чрезмерным — своих любовников и нередко впутываются из-за этого в интриги.

О Джейн я слышала кое-что и считала, что она ни в коем случае не окажется в подобном положении, но ошиблась.

Вскоре после смерти короля она стала любовницей маркиза Дорсета, сына королевы от брака с Джоном Греем. Дорсет был выскочкой, как и все Вудвиллы. Очень подружился с королем, удивляться этому не приходилось. Он был очень красив, как большинство Вудвиллов, предприимчив, распутен, весел, Эдуард любил окружать себя такими людьми. Все хорошо знали об их совместных похождениях.

Дорсет, видимо, давно восхищался Джейн и, будь это позволительно, попытался бы отбить ее у Эдуарда. Правда, попытка его разбилась бы о верность и, возможно, расчетливость этой женщины. Однако после смерти короля ничто не мешало ей сойтись с Дорсетом.

Узнав про их связь, Ричард пожал плечами. Подобные сплетни его коробили. Он не любил напоминаний об этой слабости покойного брата.

Но связь Дорсета и Джейн предстала в ином свете, когда обнаружилось, что на Ла-Манше у него есть корабли и он их вооружает. Целью этого могла быть только война.

Лорды Риверс и Ричард Грей находились под арестом. Королева со всей семьей — исключая старшего сына — в убежище. У Дорсета были основания вооружаться. Почуяв опасность, он бежал на континент. Вскоре после этого Джейн Шор стала любовницей Гастингса.

То, что такая женщина переходит от одного любовника к другому, казалось вполне естественным. Удивление вызвали ее визиты к Елизавете Вудвилл в убежище, начались они еще до бегства Дорсета. А теперь она жила с Гастингсом.

— Жена и любовница — что это может означать? — задумчиво произнес Ричард.— Королева никогда не враждовала с любовницами мужа, — сказала я.

— Да, мы все это знаем. Она умная женщина. И это настораживает. Надо выяснить, зачем Джейн Шор навещает ее.

Мне тогда это казалось не столь уж странным. Джейн была развитой. Жена богатого ювелира, она получила хорошее воспитание в отцовской семье. При дворе, разумеется, не бывала до встречи с королем, но за долгое время связи с ним наверняка свыклась с придворными манерами. И вполне могла подружиться с Елизаветой.

Значительность этих визитов стала ясна мне в тот день, когда к Ричарду приехал Уильям Кэтсби.

Я слышала об этом человеке. Опытный юрист, он, благодаря лорду Гастингсу, получил высокую должность в Ноттингеме и Лестере.

Я знала, что Ричард высоко оценивает его способности.

Ричард провел с Кэтсби много времени, а когда тот уехал, закрылся и около часа просидел в одиночестве.

Меня охватило волнение. Кэтсби наверняка привез дурные новости. Я подошла к двери кабинета Ричарда и негромко постучала. Ответа не последовало. Я открыла дверь и вошла.

Мой муж сидел, уставясь в одну точку.

— Ричард! — воскликнула я. — Что тебя гнетет?

Он безучастно взглянул на меня.

— Анна, я не могу поверить этому. И все же...

— Расскажи, в чем дело, — попросила я. Оказалось, что главный заговорщик, Дорсет, от которого Джейн, видимо, была без ума, уговорил ее переманить Гастингса на сторону Вудвиллов. Трудности это явно не представляло, так как Гастингс уже колебался. Дорсет настоял, чтобы она стала его любовницей и выяснила, возможно ли разрушить его союз с Ричардом, короновать юного Эдуарда и править через него вместе с остальными Вудвиллами.

— Не могу поверить, — вырвалось у меня.

— Есть свидетельство, — сказал Ричард. — Неопровержимое. Кэтсби знает о заговоре. Анна, Гастингс предал меня. Дорсет бежал во Францию, а Гастингс плетет интригу с Елизаветой Вудвилл. Джейн Шор давно уже носит послания сперва от Дорсета, теперь от Гастингса... к королеве.

— Ричард, но ведь Гастингс твой друг. Он известил тебя о смерти короля и предостерег против Вудвиллов. Был одним из лучших друзей Эдуарда.

— По распутству, — злобно сказал Ричард.

— Не только. Они доверяли друг другу. Гастингс знает, что король избрал тебя для заботы о юном короле и государстве.

— Анна, я получил свидетельство того, что он предатель. Замышляет оттеснить меня... короновать Эдуарда, а потом, видимо, править страной вместе со своими друзьями Вудвиллами.

— Ты уверен?

— Да. Кэтсби показал мне письмо, которое Гастингс хотел передать королеве. Ошибки тут не может быть. Гастингс пытался втянуть в заговор и Кэтсби, но тот на это не пошел.

— Ричард, как же ты намерен поступить?

— Действовать безотлагательно.

Многие слышали о том драматичном заседании в Тауэре. Состоялось оно тринадцатого июня. Было объявлено, что нужно обсудить подготовку к коронации. И еще один важный вопрос, с которым лорд-протектор хочет покончить как можно быстрее.

Председательствовал там Ричард, присутствовали Гастингс, Стенли, Мортон, канцлер Ротерхем, Бэкингем и еще несколько человек.

Собрались все, как было назначено, в Белой башне. Ричард сел во главе стола, и заседание началось.

Он потом рассказал мне в подробностях, как те люди, ничего не подозревая, садились за этот стол. Гастингс был, как всегда, приветлив; Мортон рассказывал о клубнике в своем саду и просил у Ричарда дозволения прислать ягод в Кросби-плейс, так как не сомневался, что мне они понравятся.

— Я милостиво принял это предложение, — рассказывал Ричард, — и подумал, не пора ли остановить эту бессмысленную болтовню. Встал, поглядел на всех... Гастингса, Мортона, Стенли... никому из них доверять было нельзя. Спросил, знают ли они, что мой брат перед смертью назначил меня опекуном своего сына и лордом-протектором Англии? Все с удивлением ответили утвердительно.

Тогда я сказал: «Вы об этом прекрасно знаете, но кое-кто из вас хочет лишить меня прав, данных покойным братом». Лица у всех оставались удивленными. Посмотрев на Гастингса в упор, я спросил: «А что думаете вы об этих предательских замыслах, милорд Гастингс?» И даже тут он не понял, к чему идет дело. Я подумал, что этот предатель выглядит таким лоснящимся, довольным, благодушным, потому что днем плетет интриги с Вудвиллами, а ночами развлекается с Джейн Шор. «Что скажете?» — настаивал я, и у

него хватило наглости ответить: «Раз кто-то вынашивает такие планы, ваша светлость, то заслуживает наказания». — «Смертной казни?» — спросил я. «Смертной казни», — ответил Гастингс.

— Видимо, тут он догадался, что ты знаешь о его вероломстве.

— Не уверен, но в следующую минуту понял наверняка, потому что я выкрикнул: «Здесь есть те, кто состоит в заговоре против меня. К нему причастна Джейн Шор, бывшая любовница моего брата. Она посещает королеву в убежище, состоит в союзе с ней... и еще кое с кем». При последних словах я глядел в упор на Гастингса. Он догадался, что я раскрыл заговор и знаю, что Джейн Шор была его курьером. «Лорд Гастингс, — потребовал я, — скажите еще раз, какая судьба должна постигнуть тех, кто злоумышляет против правительства». — «Если это действительно заговорщики, — неторопливо заговорил он, — и если их вина может быть доказана...» Я больше не мог сдерживать гнев. Этот вкрадчивый предатель приводил меня в ярость, тем более что он притворялся моим верным другом.

«Оставь свои «если», Гастингс! — повысил я голос. — Ты предатель. Ты действительно заговорщик и повинен в измене». Он был потрясен. Я увидел на его лице стыд. Подумал о низости его притворной дружбы и загорелся местью. Сказал: «Клянусь, пока голова у тебя на плечах, я не сяду обедать». Потом постучал по столу и крикнул: «Измена!» Вошли предупрежденные стражники.

Указав на Ротерхема и Мортона, потому что они тоже были замешаны в заговоре, правда, не так глубоко, как Гастингс, я распорядился: «Арестуйте этих людей и препроводите в Тауэр». Относительно Стенли я не был уверен. Кто и когда мог быть уверен в чем бы то ни было относительно этого человека? Я не хотел совершать несправедливости. Против него не существовало никаких улик. Но все же я его подозревал. И распорядился: «Этого — под домашний арест». Затем настал черед Гастингса. В предательстве он был уличен. Я велел вывести его на лужайку и отрубить ему голову.

Не веря своим ушам, я в ужасе уставилась на Ричарда. Мне хорошо ведома сила его чувств. Гастингс ему нравился. Он вызывал симпатию у всех.

— Иначе было нельзя, — сказал Ричард. — Гастингса вывели на лужайку. Отыскали священника, тот его исповедал, плахи не нашлось, поэтому взяли одно из бревен, приготовленных для ремонта часовни. И на нем Гастингс лишился головы.

Я закрыла лицо руками. Ричард обнял меня за плечи.

— Анна, иначе было нельзя, — сказал он. — Ты не понимаешь, до чего безжалостными могут быть эти люди.

— Ой, Ричард, — ответила я, — прекрасно понимаю.

Раздавшийся из Тауэра крик «Измена!» был подхвачен на улицах; люди высыпали из домов с оружием в руках, так как боялись бесчинств.

По вызову Ричарда приехал лорд-мэр Лондона сэр Эдмунд Шей, ювелир, очень уважаемый человек. Ричард сказал ему: «Волнений в городе быть не должно». Сэр Эдмунд попросил написать обращение и читал его на улицах вслух.

«Лорд Гастингс обезглавлен, — говорилось там. — Он был изменником лорду-протектору и

правительству. Собирался править Англией, прикрываясь именем юного короля. Склонял покойного Эдуарда Четвертого к распутной жизни и провел свою последнюю ночь в постели Джейн Шор, потаскухи, тоже замешанной в заговоре против правительства».

Волнение улеглось, однако Ричарда продолжала мучить совесть. Он знал, как привязан был к Гастингсу Эдуард, и сам любил этого человека. Но выбора у него не было. Вдову Гастингса, Екатерину, Ричард взял под свое покровительство. Ей были оставлены владения мужа; не был забыт и их сын — еще несовершеннолетний мальчик.

Я была довольна этим; думаю, когда все было устроено, у Ричарда стало легче на душе; но я сомневаюсь, что он сможет когда-нибудь забыть о вероломстве Гастингса и его трагичном конце на лужайке Тауэра.

Ричард не хотел наказывать Джейн Шор, однако на ее участие в заговоре нельзя было закрывать глаза. Его брат по-настоящему любил эту женщину. Она не была одной из случайных любовниц. Джейн Шор и Елизавета Вудвилл стояли особняком среди множества женщин в жизни короля, и Ричарду казалось, что, если он обидит ее, к нему станет являться с упреком дух покойного брата.

Положение создалось затруднительное. Имя Джейн упоминалось в связи с изменой. Она разносила послания, прекрасно отдавая себе отчет в том, что делает. Надо было показать всем, что подобные поступки не могут оставаться безнаказанными. Эта женщина была потаскухой, а к ним применяются особые меры. Ричард поступил так, как до него поступали другие: решил не судить ее сам, а передать дело церкви.

Джейн Шор предстала перед судом лондонского епископа. Суд приговорил ее к епитимье, налагаемой на женщин легкого поведения. Она лишалась всего имущества, полученного от любовников, следовательно, запятнанного грехом. Кроме того, должна была пройти в крестном ходе к кресту святого Павла босой, в рубище, с зажженной свечкой в руке.

Я слышала от служанок, видевших то шествие, что поглазеть на эту скандально известную женщину собралась целая толпа. Выглядела Джейн очень печально, однако красота ее произвела впечатление на всех. Ступни ее кровоточили от грубых камней мостовой, но голову она держала высоко и шла с достоинством.

Бедная Джейн Шор, возлюбленная Эдуарда, Дорсета и Гастингса. Я много размышляла о том, оплакивала ли она казненного любовника, какая ее ждет судьба. И решила, что непременно найдутся мужчины, готовые позаботиться о ней.

Лондон полнился слухами. Коронацию отложили до ноября. Гастингса казнили без суда; королева находится в убежище. Почему она сочла необходимым укрываться? А король живет в парадных покоях Тауэра. Из-за этих слухов в городе царила напряженность. Люди не знали, чего следует ждать.

Ричард беспокоился. Ротерхем и Мортон, арестованные в день казни Гастингса, находились в Тауэре. Бэкингем посовещался с Ричардом, и они решили, что Ротерхем старый глупец, неспособный причинить большого вреда, и разумно будет дать ему свободу. Мортон — другое дело. За ним требовался надзор. Может, ему, Бэкингему, взять этого образованного человека под свое попечение? Оторванный от друзей-заговорщиков, он, живя вдали от Лондона, может с удовольствием засесть за книги. Что, если Бэкингем отправит Мортона в свой замок Брекнок? Будет навещать его время от времени и обеспечивать надзор за ним. Это решение казалось превосходным.

Что касается Стенли, тут все было ясно. Этот человек будет на той стороне, где ему выгоднее. Наблюдать за такими людьми несложно.

Ричард с Бэкингемом сошлись на том, что главную опасность представляет Елизавета Вудвилл. Если б она покинула убежище и повела жизнь вдовствующей королевы, люди успокоились бы и потеряли к ней интерес. Лорд-протектор должен находиться в добрых отношениях с невесткой, которую любил его дорогой покойный брат.

Услышав это предложение, Елизавета сказала, что покидать убежище не подумает. Это было равносильно объявлению во всеуслышание, что она не доверяет деверю и правительству.

— Раз так, — сказал Ричард, — герцог Йоркский должен переселиться к брату в Тауэр. Королю одному скучно.

Елизавета не захотела отпускать сына, и Ричард рассердился.

— Она источник неприятностей с тех пор, как Эдуард встретил ее в Уиттлберийском лесу, — сказал он мне. — Лучше бы ему в глаза не видеть этой ведьмы. Только подумай! Ведь тогда никакой ссоры между моим братом и твоим отцом не было бы. Разве повинна во всем не она со своей семейкой? За войну и кровопролитие в ответе Вудвиллы. А теперь... заявляет всему миру, что боится меня, боится правительства, ищет убежища, не хочет отпускать сына. Но вот увидишь, герцог Йоркский будет жить со своим братом в Тауэре.

Возникли разногласия между священниками. Ричард сказал, что Елизавета использует маленького герцога Йоркского в качестве заложника и потому не хочет отпускать его. Этого больше терпеть нельзя. Архиепископ Кентерберийский Томас Бушье считал, что нельзя забирать у нее мальчика, так как это явится нарушением священных законов святого Петра. Однако большинство считало, что опасно позволять королеве держать сына в заложниках и его нужно отправить к брату.

К сожалению, этот план можно было осуществить единственным способом. Елизавета ни за что не отпустила бы сына по доброй воле. К ней отправили вооруженный отряд. Архиепископ перепугался, считая, что никто не вправе силой уводить человека из убежища. Однако вынужден был пойти на уступки.

Он попросил королеву отпустить сына. Та отказалась. Заявила, что не хочет расставаться с детьми. В такое время они нуждаются в матери. Король в Тауэре ждет коронации, она уже должна бы состояться, но кое-кто находит желательным отложить ее. По какой причине, ей не говорят.

Архиепископ объяснил, что король нуждается в брате и просит отпустить его к нему. Мальчики должны жить вместе, и он опасается, что, если

королева не отпустит добровольно герцога Йоркского, его уведут силой, что тому будет неприятно.

Елизавета потребовала заверения архиепископа, что к ее сыну будут относиться с подобающим почтением, что он будет окружен заботой и защищен. Томас Бушье такое заверение дал и в конце концов, взяв девятилетнего Ричарда Йоркского за руку, вывел из убежища.

Ричард сказал, что, когда мальчика привели в Вестминстер-Холл, он недолго поговорил с ним.

— Ему не хотелось расставаться с матерью и сестрами, но он предвкушал встречу с братом.

— Несчастный ребенок, — ответила я. — Трагично, когда таких маленьких отрывают от семьи.

— Зато он будет жить с братом, — сказал Ричард.

Словом, это довольно щекотливое дело закончилось к большому облегчению моего мужа.

Предательство Гастингса, несомненно, глубоко ранило Ричарда и еще больше насторожило против окружающих опасностей. Мне, как никогда, хотелось вернуться в Миддлхем, к повседневным домашним делам.

Ричард с Бэкингемом решили, что им нужно избавиться от Вудвиллов. Граф Риверс, Ричард Грей и сэр Томас Воген дожидались приговора в Стони Стратфорде. Эти люди представляли угрозу для королевства. Чтобы править страной без постоянных конфликтов, требовалось положить конец неприятностям, чинимым Вудвиллами.

Мой муж отправил Ричарда Рэтклиффа — он ему полностью доверял — устроить казнь этих людей. Познакомился Ричард с Рэтклиффом, когда дед последнего был домоправителем Эдуарда; впоследствии Рэтклифф сражался вместе с Ричардом на Севере, и, когда их осаждали в Берике, Ричард пожаловал его рыцарским званием. Он говорил, что может полагаться на этого человека.

Рэтклифф поехал в Понтефрэкт, и казнь там совершилась незамедлительно.

Мне было любопытно, что испытывала тогда Елизавета Вудвилл. Многие ее родственники погибли. Оба сына находились в Тауэре. Очень честолюбивая, она должна была понимать, выходя замуж за Эдуарда, что этим браком будут недовольны и жизнь ее наполнится опасными конфликтами. Однако не знала меры в своих притязаниях. Правда, родных своих любила она сильно. Сомнений в этом быть не могло.

Теперь смерть короля внесла в ее жизнь далеко идущие перемены. Должно быть, она с трепетом думала о том, что готовит ей будущее.

Тем временем Лондон полнился толками. Юный король не коронован. Не пора ли совершить этот обряд? Правительство объявляло, что приготовления к коронации ведутся. Жаль, ввиду затруднений ее приходится откладывать.

Толки ходили даже о судьбе короля и его брата, пока их не увидели на лужайке возле Тауэра, где они упражнялись в стрельбе из лука. После этого люди успокоились. Коронация скоро состоится. А Вудвиллы всегда вызывали неприязнь, так что им особенно не сочувствовали.

Люди считали, что лорд-протектор — человек серьезный, не столь привлекательный, как его брат, но деловитый, и, судя по всему, чтили его.

К тому же покойный король находил Глостера столь надежным, что передал ему власть.

Мальчик на троне — несчастье для страны. Генрих Пятый оставил наследником младенца, и к каким бедам это привело! Теперь страной правит мудрый лорд-протектор. Пусть не столь обаятельный, как его брат, но раз он разумный правитель, что из этого?

Таково было настроение англичан, когда Роберт Стиллингтон, епископ Батский и Уэльский, сделал потрясающее объявление.

Епископ приехал к Ричарду в Кросби-плейс и провел с ним много времени. Потом Ричард вызвал герцога Бэкингема, и они втроем просидели до полудня.

Я понимала, что происходит нечто очень значительное.

Позднее, оставшись наедине с Ричардом, я попросила его рассказать, в чем дело.

Он заколебался, потом, увидев мою обиду, сказал:

— Это так неожиданно, так... дико. Я не могу поверить, однако Стиллингтон знает, что говорит. Помнишь, он сидел какое-то время в Тауэре после того, как Георг бросил тень на добродетель нашей матери?

Я стала припоминать. Это произошло, когда герцог Кларенс был обнаружен в бочке с мальвазией. Мы удивлялись, с какой стати арестовали Стиллингтона, а потом столь внезапно выпустили.

— Помню, — ответила я.

— Анна, теперь я знаю, в чем дело, и беспокоюсь. В какой-то мере даже страшусь. Поразительные возможности...— Рассказывай спокойно, Ричард, — попросила я.

— Епископ говорит, что Эдуард, в сущности, не состоял в браке с Елизаветой Вудвилл, и, следовательно, мальчишки в Тауэре являются незаконными детьми.

— Это немыслимо! — воскликнула я.

— Нет... зная Эдуарда, в это можно вполне поверить. Когда узнаешь подробности, ты согласишься. Тебе известно, каким он был импульсивным и безрассудным, когда дело касалось женщин. И, видимо, тогда не впервые, охваченный страстью, забыл о всякой осторожности. Судя по всему, Эдуард женился на некоей Элеоноре Батлер, и хотя она потом ушла в монастырь, но была жива, когда он совершил церемонию бракосочетания с Елизаветой Вудвилл... это означает, что брак был недействительным, а ее сыновья — незаконнорожденные.

— Ричард, я не могу поверить.

— Стиллингтон говорит, что сам обвенчал его с Элеонорой Батлер.

— Можно это доказать?

— Епископ в этом клянется.

— А Элеонора... кто она была?

— Отнюдь не супруга ювелира. Это дочь знаменитого Джона Тэлбота, графа Шрусбери, вдова сэра Томаса Батлера. Она была старше Эдуарда и, видимо, отличалась добродетелью, потому что не уступала ему без брачных уз. Вот он и совершил этот опрометчивый шаг.

— Если это правда...

— Если правда, — повторил Ричард, сверкнув глазами, — тебе понятно, что это означает.

— Что ты король. Он кивнул.

— Ричард, — испуганно воскликнула я, — не может быть!

— Если это правда, то так и есть.

Меня охватили жуткие предчувствия. Я попыталась заглушить их сомнением.

— Король ни за что бы так не поступил.

— Поступил бы, Анна. И ты прекрасно это знаешь. Он решил забыть о браке с Элеонорой Батлер. Дело было давно прошедшее; она ушла в монастырь — для него все равно что умерла. Елизавета Вудвилл вскружила ему голову. Она настаивала на браке, потому он и совершил с ней обряд венчания.

— Значит, все его дети...

— Давай взглянем правде в глаза. Раз брак Эдуарда с Елизаветой был недействительным, они незаконнорожденные.

— Что ж теперь она будет делать?

— Эта выскочка вернется к тому состоянию, из которого ее возвысил король. Видимо, поутратит надменности, несносной гордыни.

— А люди это примут?

— Правду должны принять все. Анна, я вижу, ты полна сомнений.

— Почему Стиллингтон молчал раньше?

— По-моему, он об этом говорил.

— Когда?

— Судя по всему, сказал Кларенсу. Анна, неужели не понимаешь? Потому-то Кларенс и погиб. Теперь мне все ясно. Припомни то время.

— Я помню, он говорил, что сам Эдуард незаконнорожденный.

— Да. То было клеветой на нашу мать. Георг сказал, будто Эдуард появился на свет в результате ее связи с незнатным человеком. Ты знаешь мою матушку. Можешь этому поверить?

–– Нет.

— Вот видишь. То был вымысел Георга. А здесь совсем другое дело. Я припоминаю, как Эдуард ездил в Тауэр. Как раз в ночь его смерти. Вернулся он сам не свой. Раньше я ни разу не видел его таким. Теперь понятно, что произошло. Очевидно, Стиллингтон сказал Кларенсу о браке короля с Элеонорой Батлер, а когда Эдуард навещал Кларенса, тот заявил, что ему это известно. Наутро Кларенса нашли мертвым в бочке.

— Ты хочешь сказать, что Эдуард велел убить его?

— Повод достаточно веский, не так ли?

— Эдуард... родного брата?

— Я хорошо знаю Эдуарда; он рассудил бы, что смерть одного никчемного, охваченного манией величия человека необходима ради предотвращения гражданской войны и тысяч смертей. Анна, то, что он сделал, оправдано. Может, нехорошо прощать убийство, однако нужно брать в расчет одну смерть и множество.

— И Стиллингтона посадили в Тауэр.

— Да. Кларенс сказал, что получил эти сведения от него. Собственно, больше было не от кого. И можешь представить, что произошло. Епископа тут же взяли под арест, чтобы он не натворил еще вреда. Потом Эдуард смягчился. Видимо, навестил Стиллингтона, тот раскаялся, поклялся, что больше об этом не заикнется и, возможно, что будет опровергать эти сведения, если они просочатся из какого-то другого источника. Эдуард никогда не бывал мстительным. Примеров тому сколько угодно. Он всегда стремился прощать врагов и жить с ними в дружбе. Очень может быть, что король поверил Стиллингтону, тот вышел на волю и держал язык за зубами.

— До сегодняшнего дня.

— Да, теперь эти сведения не могут повредить Эдуарду.

— Могут повредить его семье... сыну... который теперь король.

— Анна, я должен исполнить свой долг.

— Думаешь, людям этого захочется?

— Я обязан поступить по правде.

— То есть... занять трон?

— Другого выхода нет. Король еще мальчик. Для страны это опасно. Сильный человек на троне несет стране покой.

— Ты станешь королем Ричардом.

— А ты моей королевой.

Я закрыла глаза. Меня мучили дурные предчувствия.

Ричард первым делом созвал совет и открыл ему полученные сведения…

Я ждала в Кросби-плейс итогов этого совещания. И вскоре узнала, что все единодушно согласились — Ричард должен занять трон.

В городе царила напряженность. Не замечать этого было нельзя. Горожане знали, что должно совершиться значительное событие, хоть и не догадывались, какое именно.

К Бейнардскому замку с Кросби-плейс и от них постоянно сновали люди. Я надеялась, что герцогиня Йоркская не знает о клевете в свой адрес, иначе бы эта гордая дама пришла в бешенство. Ричард утверждал, что это клевета, да и зачем было доказывать законнорожденность Эдуарда после его смерти? Достаточно было того, что незаконнорожденные король с братом.

Эту новость решили объявить людям в ближайшее воскресенье. У мэра, сэра Эдмунда, был брат Ральф, монах, хорошо известный лондонцам, так как часто читал у креста святого Павла очень красноречивые проповеди, и люди стекались послушать его. Мэр сам предложил, чтобы это объявление сделал брат Ральф.

Ричард вместе с Бэкингемом в сопровождении всех дворян и сановников города поехал в процессии к кресту святого Павла. На нем было не обычное черное одеяние, а пурпурный бархат, как подобало королю.

На улицах толпился народ, а у креста говорил брат Ральф. Он прочел проповедь на тему «Прелюбодейные поросли не дадут корней в глубину». Потом объявил людям, что брак короля Эдуарда Четвертого с Елизаветой Вудвилл был недействительным, так как король еще раньше связал себя брачными узами с другой женщиной, Элеонорой Батлер, дочерью графа Шрусбери. Эта женщина была еще жива — хоть и находилась в монастыре — когда Эдуард венчался с Елизаветой. Следовательно, тот брак был недействительным, и дети от этого союза — незаконнорожденные. Это означает, что мальчик, которого называли королем, и его брат, известный как герцог Йоркский, права на корону не имеют. А Ричард, герцог Глостер, поскольку его брат не оставил законных детей, является наследником трона.

Блестящие достоинства Ричарда известны всем. Он проявил себя серьезным человеком, замечательным правителем, он истинный англичанин. Из сыновей покойного герцога Йоркского он единственный родился в Англии. Хотят люди английского короля? Так вот, они имеют его в Ричарде Третьем.

Как я жалела, что меня там не было! Ричард нуждался во мне. Я догадывалась о его чувствах, потому что люди были глубоко потрясены этим разоблачением. Они любили своего красавца-Эдуарда и готовы были полюбить маленького короля.

Все тихо разошлись, несомненно, собираясь обсудить взгляды на новое правление в укромности своих домов.

Такое поведение людей очень расстроило Ричарда.

— Они молчали, — рассказывал он мне. — Никто не проявил одобрения или недовольства, все казались потрясенными. В высшей степени странная реакция.

— Их, должно быть, ошеломила эта весть, как и всех нас.

— Возможно. Но меня волнует, чего ждать дальше.

— Ричард, если это правда... ты должен быть королем.

— Найти бы доказательства... документы...

— Эдуард наверняка постарался бы их уничтожить.

— Эдуард кое к чему относился в высшей степени беззаботно. Считал, люди так любят его, что не предадут. Смотри, он был спокоен за Стиллингтона, пока тот не выдал эту тайну Кларенсу; и очень изумился, когда твой отец восстал против него.

— Ричард, если б только Эдуард не женился на Елизавете Вудвилл!

— Была б та же самая история. Элеонора Батлер не захотела уступать ему без брачных уз, Елизавета Вудвилл тоже. А Эдуард, когда желал какую-то женщину, забывал обо всем остальном. Вот эта его черта и принесла столько бед.

— Какие у тебя планы, Ричард?

— Бэкингем хочет немедленных действий. Считает, что после объявления, сделанного братом Ральфом, промедления не должно быть.

Бэкингем твердо поддерживал Ричарда. Своей неудержимой порывистостью он напоминал мне Кларенса, а я научилась остерегаться таких людей.

Он предпринял немедленные действия. Первым делом явился к Ричарду, и тот вскоре рассказал мне о его намерениях.

— Бэкингем, объяснив своим людям, что от них требуется, направляется с ними в ратушу.

По улицам проехали герольды, объявляя, что герцог Бэкингем прибудет туда с важным сообщением. Народ набился в ратушу, где люди Бэкингема собрались в большом количестве... и смешались с остальными.

Бэкингем рассказал о разоблачениях Стиллингтона и дал ясно понять, кто истинный король. Заявил, что лучшего и быть не может. Эдуард избрал его для управления королевством и заботы о своем сыне. Но теперь известно, что этот мальчик не имеет права на престол и не является законным наследником дома Йорков. Зато в стране есть король, зрелый мужчина, доказавший, что достоин носить корону... имеющий на нее права... истинный англичанин: король Ричард.

Затем он громко выкрикнул:

— Признаете вы герцога Глостера своим королем Ричардом Третьим?

Я радовалась, что не была там. Что там не было Ричарда. Безмолвие зала оказалось бы непереносимым.

Видимо, люди были захвачены врасплох и не сразу откликнулись. Они тосковали по рослому красавцу-Эдуарду, и раз не могли иметь его королем, то хотели видеть на троне его красавчика-сына.

Тут люди Бэкингема подняли крик: «Да здравствует Ричард Третий, законный английский король!»

На другой день собрался парламент, притязания Ричарда на трон были изложены палатам лордов и общин, заседавшим совместно по такому особому случаю. Говорилось о незаконности брака Эдуарда и Елизаветы Вудвилл, заострялось внимание на поведении Вудвиллов и бедах, которые они причинили стране. То была Божья кара за отвратительный для Него, не являющийся истинным браком союз, и, следовательно, законный король — Ричард Глостер, бесспорный сын герцога Йоркского.

«Мы будем смиренно просить и умолять его благородную светлость принять корону и королевский титул».

Так говорилось в обращении. Одобрено оно было единодушно.

В результате достигнутого соглашения к Бейнардскому замку приехала большая толпа, состоящая из дворян и архиереев; герцог Бэкингем прочел одобренное парламентом обращение.

Очевидно, то была впечатляющая сцена. Ричард стоял на зубчатой стене замка, глядя на собравшихся внизу.

Когда Бэкингем окончил чтение, Ричард сказал, что примет корону. Спустился и поехал во главе кавалькады в Вестминстер-Холл. Там он сел в предназначенное королю мраморное кресло и поклялся беспристрастно отправлять правосудие и всеми силами служить стране как король и властелин.

Началось новое царствование. Эдуард Пятый больше не являлся признанным королем. Народ признал Ричарда Третьего.

 

КОРОЛЕВА АНГЛИИ

Итак, я стала английской королевой. Думаю, никто не принимал корону столь неохотно. Мне больше всего хотелось вернуться в Миддлхем. Хотелось, чтобы Эдуард каким-то чудом воскрес, и мы больше не находились в центре внимания. Хотелось вернуться к сыну и своим уходом поправить ему здоровье. Я постоянно беспокоилась о нем; сама же измучилась и физически, и душевно.

Шли спешные приготовления к коронации, поскольку король не признается истинным монархом, пока не помазан и не коронован.

Платье мне шили с большой торопливостью, швеи трудились денно и нощно, чтобы закончить работу к сроку. Из пурпурного бархата и золотой парчи, оно было великолепным, но интереса к нему я почти не проявляла, так как сердце мое переполняли дурные предчувствия.

Я определенно изнервничалась, расстраивалась по пустякам и в самых заурядных происшествиях видела зловещие предзнаменования.

Нам предстояло ехать из Бейнардского замка в Тауэр и провести там по обычаю ночь, поэтому обоих принцев, занимавших парадные покои,

спешно переселили. Это казалось символическим.

Им отвели башню неподалеку от ведущих к Темзе ворот. Мне было любопытно, каково у них на душе, особенно у Эдуарда, воспитанного в сознании, что он наследник престола. После смерти отца к нему относились с особым почтением, мальчику это наверняка было приятно. У меня мелькнула мысль — как с ним обращаются теперь? Переход из королей в незаконнорожденные, должно быть, сильно потряс его детскую душу.

Я решила, что не должна об этом думать. Должна помнить, что я королева. На меня будут устремлены все глаза. Эта мысль пробудила беспокойство о собственной внешности. Не слишком ли я бледна? Я чересчур исхудала и продолжаю худеть. Стать бы здоровой, крепкой, как Елизавета Вудвилл, мать многих детей. Вот она наслаждалась своей ролью!

Ричард постоянно спрашивал меня о самочувствии. Иногда мне казалось, что он задается вопросом, будет ли у меня еще ребенок. Затем мои мысли переходили на то, что меня больше всего беспокоило: здоровье моего сына.

Вряд ли наша коронация получилась такой пышной, если б не велись приготовления к обряду над другим королем — Эдуардом Пятым.

Лондон пребывал в веселом настроении. Коронации неизменно желанны. Это освобождение от работы, любопытные зрелища, бесплатное вино, танцы, песни, разгул — повод весело развеять скуку однообразной жизни.

Поскольку Ричард был лордом Севера, оттуда приехало несколько тысяч самых преданных его приверженцев, чтобы разделить с ним его торжество. Ржавыми доспехами и потрепанными боевыми одеждами они привлекли всеобщее внимание; южане воспринимали их грубые манеры с насмешливым презрением. Приехавшие разбили лагерь на Мур Филдс, и туда стали стекаться зеваки.

Ричард обрадовался северянам. Он поехал приветствовать их, сказал, что очень доволен приездом друзей на его коронацию. Потом привел всех за собой в город, и они разместились вокруг Бейнардского замка.

— Это мои друзья, — сказал Ричард. — Они наверняка будут служить мне до конца верой и правдой. Пусть им недостает элегантной одежды и утонченных манер, однако их честность и верность вне всяких сомнений.

Думаю, Ричард был в восторге от происходящего с ним. Честолюбием он не уступал братьям. Конечно, ни за что не стал бы пытаться, подобно Кларенсу, захватывать трон, но раз королевский титул достался ему по праву, принял его радостно. Он был рожден править и теперь мог полностью использовать свои способности. Я замечала, как у него все усиливалось возбуждение. И твердила себе, что должна подавить свои страхи, стать ему достойной супругой. Каждый вечер я молилась, чтобы у меня родились крепкие мальчики. «Поскорее, Господи, — просила я. — Мне самое время рожать детей, и я очень боюсь за Эдуарда».

Когда мы поехали в Тауэр накануне коронации, Ричард выглядел великолепно. Я привыкла видеть его в черном; теперь на нем был костюм из голубой парчи и отороченный мехом горностая пурпурный бархатный плащ. К сожалению, я была вынуждена ехать в паланкине.

Мы встали у главного престола. Оба были голыми до пояса, пока над нами совершали Помазание священным елеем. Это была торжественная минута. В памяти у меня проносились эпизоды прошлого. Изабелла, радостно взволнованная, так как надеялась выйти за Кларенса и считала, что может стать королевой; незабываемые похороны младенца в море; я на кухне пекарни; весть о смерти отца; гибель принца Уэльского... горе его матери. Пока меня провозглашали королевой, мне пришло на ум немало трагичного.

Потом нас облачили в парчовые одеяния и возложили нам на головы короны; затрубили трубы, и под клики приверженцев я перенеслась мыслями от прошлого к ослепительному настоящему.

Перед началом пира мы с Ричардом немного

отдохнули у себя в комнате.

Я видела, что Ричард торжествует. — Мне это кажется сном, — сказала я.

— Это явь,— ответил он. — Временами я думаю, что так было предопределено с моего рождения.

— Тебе... стать королем?

— Эдуард понял бы, — сказал Ричард. — Он знал, что его сын не имеет права на трон. Кто мог знать это лучше его?

— Но он надеялся, что никто не подвергнет сомнению это право.

— Да, конечно. Однако правда должна была выйти наружу.

— Не стоит думать о брате в такой день, — сказала я.

— Я думаю о нем ежедневно.

— Ричард, ты будешь хорошим королем.— Постараюсь в меру своих сил. Анна, как ты себя чувствуешь? Вид у тебя очень усталый.

До чего огорчили меня эти слова! Я силилась не выказывать усталости, а заботливость, с какой они были сказаны, только усилила боль.

Я заговорила о Бэкингеме, который постоянно был на виду.

— Можно было подумать — это его коронация.

— Ему очень бы этого хотелось!

— Разодет он был ярче всех присутствующих.

— Бэкингем есть Бэкингем.

— Как сверкали его золотые украшения на голубом бархате!

— Что ж, он красивый мужчина и любит это подчеркнуть.

— Определенно.

— Он хороший друг.

— Поэтому, — сказала я; — чрезмерную пышность в одежде простить ему можно.

— Тысячу раз, — подтвердил Ричард. Потом мы поехали в Вестминстер-Холл, где были накрыты столы. Ричард и я заняли свои места за тем, что стоял на возвышении, обслуживать нас должны были самые знатные дворяне.

Мне было приятно, что Ричард ел из золотой и серебряной посуды, подаренной ему людьми, которых я знала, но не видела много лет. Одним был Френсис Ловелл, другим Роберт Перси. Мальчиками они учились искусству войны и изящным манерам в Миддлхеме вместе с Ричардом.

Все пришли в восторг, когда сэр Роберт Даймок въехал на коне, изображая Королевского Заступника. В белых доспехах он выглядел замечательно, конь его был украшен красным и белым.

Когда он бросил вызов, по лицу Ричарда пробежала тень, и я догадалась, что он вспомнил об Эдуарде и подумал, не смотрит ли брат с небес и видит его на том месте, которое считал принадлежащим своему сыну.

Но это было оправдано. Брак Эдуарда с матерью мальчика был недействительным, и Ричард являлся законным королем.

Мне, как никогда, еще захотелось в спокойный Миддлхем.

На вызов Королевского Заступника никто не ответил, и весь зал огласился выкриком: «Король Ричард!» Слушая приветственные клики, я успокоилась снова.

И увидела на лице Ричарда удовольствие. Его признали королем Англии.

Новый король должен показаться подданным во всех концах королевства, и как только Лондон успокоился после коронации, мы отправились в путешествие по стране.

Самым приятным был приезд в Йоркшир, оплот дома Йорков, где, как Ричард знал, можно было ожидать самых сердечных приветствий.

Я радовалась, потому что туда должен был приехать мой сын и вместе с нами присутствовать на приеме. Ричард сказал, что людям захочется увидеть принца Уэльского вместе с королем и королевой.

Я не могла дождаться встречи с ним.

Мы приехали в Понтефрэкт, где Эдуарду предстояло встретиться с нами.

Он еще не появился, но гонцы дожидались нас и сообщили, что принц Уэльский уже поблизости. С какой радостью я увидела его! Но радость омрачал страх, потому что Эдуард приехал не верхом, как я ожидала, а в коляске. Врач сказал, что поездка в седле подорвет его силы.

Моему измученному воображению он представился более хрупким и бледным, чем при нашем расставании.

После формальных приветствий я уединилась с ним в приготовленной для него комнате. У мальчика была легкая одышка.

.— Замечательно, миледи, — сказал он. — Мой отец король, мать королева, а я принц Уэльский.

— Эдуард, полагаю, тебе следует отдохнуть. День был утомительным.

— Я чувствую себя хорошо, миледи матушка, — сказал он, силясь подавить одышку.

Обняв его, я сказала:

— Эдуард, дорогой сынок, скажи, как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь? Мне ты можешь сказать.

Он замялся, потом ответил:

— Нет, миледи. Я здоров. Правда, здоров. Просто слегка устал.

— Дорогой мой Эдуард, — сказала я, — тут нечего стыдиться. Хорошее здоровье дается от Бога. Это Его воля, и нам не нужно искать оправданий своей слабости.

С этими словами я прижала его к себе, и он обнял меня.

— Я хочу быть большим и сильным, — сказал он. — Этого хочется отцу.

— В твоем возрасте отец уставал... так же, как и ты. А теперь, видишь, он большой и сильный... король.

Мальчик кивнул и нежно, трогательно улыбнулся, что меня умилило и опечалило.

— Завтра, — сказала я, — мы поедем в Йорк. Это любимый город твоего отца.

— Потому что мы из дома Йорков?

— Да, конечно. Эдуард, как там Миддлхем?

— Как всегда, миледи.

— Думаешь ты там обо мне?

— Постоянно. Заслышав конский топот, всякий раз думаю, что едете вы... или гонец с вестью о вашем возвращении.

— Мне хочется, чтобы я могла бывать побольше с тобой... или ты мог быть с нами.

Мальчик улыбнулся с легкой грустью, и я догадалась, что он думает о трудностях путешествия и требованиях, которые будут предъявляться принцу Уэльскому при дворе.

«Эдуард слишком серьезен для своего возраста», — подумала я, и мне очень захотелось, чтобы он стал беззаботным, как его сверстники.

— В Йорке мы встретим старых друзей. К нам присоединится твой двоюродный братишка.

— Это какой, миледи?

— Эдуард. Сколько сейчас Эдуардов! Их всех назвали так в честь короля. Его очень любили. Может, мне следовало сказать — твой двоюродный брат Уорик.

— Он мне дважды двоюродный, — сказал мальчик.

Я кивнула.

— Да — сын моей сестры и отцовского брата. Мы должны тепло принять его, потому что он теперь сирота.

— Он поедет в Миддлхем?

— Это пока не решено, однако твой отец проявит о нем заботу. Эдуард, может, полежишь часок? Я подниму тебя заблаговременно.

Сын признательно взглянул на меня, и я вышла. На душе у меня было тяжело. Больше всего мне хотелось уехать с ним в Миддлхем. Мальчик нуждался в материнском присмотре.

Приехал Эдуард, нынешний граф Уорик. Мне очень хотелось увидеть сына моей сестры. Ему было восемь лет — на два года меньше, чем моему Эдуарду. Он всколыхнул во мне воспоминания об Изабелле; матери мальчик не помнил, так что поговорить с ним о ней я не могла. Когда. его отец лишился жизни, ему было всего три годика. Бедный сиротка!

Я думала, он станет сотоварищем Эдуарду, однако Ричард сомневался, разумно ли везти его в Миддлхем. У него из головы не шло, что это сын Кларенса.

— Дети не отвечают за грехи отцов, — сказала я.

Ричард решил повременить, посмотреть, что представляет собой юный Уорик, прежде чем сближать его с нашим сыном. Тем временем мальчик мог обитать в Шерифф Хаттоне. Там жил племянник Ричарда, граф Линкольн; Ричарду казалось, что для Уорика то будет хороший дом, во всяком случае, на время.

В Йорке нас встретили горячо. Такого бурного восторга лондонцы нам не выражали.

Конечно же, Ричард принес Северу мир, здесь были признаны его достоинства. Он неразрывно связан с Севером, и северяне показывали, что сознают это.

Горожане давно ждали его приезда и в течение нескольких недель готовились к нему, не скупясь. Улицы были увешаны флагами, на всех перекрестках шли представления, мэр, члены муниципалитета, именитые граждане собрались в красочных костюмах для выражения преданности.

Ричард был тронут. Приветствия не являлись платой за выходной день и бесплатное вино, а шли от сердца. Мэр от имени горожан преподнес Ричарду золотую чашу, наполненную золотыми монетами, а мне золотую тарелку с тем же содержимым.

Я редко видела мужа таким довольным.

— Эти люди не притворяются, — сказал он. — Преданность йоркцев не вызывает сомнений: Их чувства искренни. Мы поживем здесь, и, думаю, присвоение титула Эдуарду вполне может состояться в этом городе.

Я облегченно вздохнула. Это означало, что мальчику какое-то время не придется совершать далеких поездок. И поддержала его намерение.

— Надо послать людей в Лондон за необходимыми одеяниями и всем прочим.

— Будет сделано, — ответил Ричард. Горожане обрадовались этой перспективе.

Она сулила еще несколько дней веселья и зрелищ. Мэр устроил пир, на пиру нас развлекали актеры.

Присвоение титула представляло собой пышную церемонию, но мне ее омрачало беспокойство. Я знала, до чего эти церемонии утомительны, и не сводила глаз с Эдуарда. Держался он очень мужественно. К сожалению, я не сумела внушить ему, что винить себя за свою слабость не следует. Что отец любит его так же крепко, как я, но не умеет выразить свою любовь. Нелегко объяснить это десятилетнему мальчику.

Я почувствовала облегчение, когда церемония завершилась. Эдуард не выказывал признаков сильной усталости. Мы вышли из кафедрального собора с коронами на головах, с нами шел сын, уже принц Уэльский. Толпа разразилась оглушительными криками.

Мне хотелось бы задержаться в Йорке, но из Лондона шли депеши. В столице чувствовалось определенное недовольство. Люди задавались вопросом, что делает Ричард на Севере. Он уже не лорд Севера, он король Англии. Ходили слухи, будто из любви к Йоркширу он устроил там повторную коронацию.

— С людьми надо быть осмотрительным, — сказал мой муж. — Придется ехать на Юг. Сын поедет с нами.

— Ричард, — спросила я, — ты заметил, как утомляют его эти церемонии?

Он печально кивнул.

— Прекрасно вижу, Анна. Пройдет ли у него когда-нибудь эта слабость?

— В детстве ты был не очень силен, — напомнила я. — А теперь не уступишь в силе никому из мужчин.

— Может, это какая-то внутренняя немощь?

Ричард поглядел на меня, и я впервые уловила тень... не то чтобы осуждения... может, упрека? Слабость свою Эдуард получил от меня. Имел он это в виду? Возможно, я была слишком мнительна. Воображала себе то, чего нет. Но мне казалось, что я читаю мысли, проносящиеся в его мозгу. Как мог великий Уорик произвести на свет такое хилое существо? Изабелла умерла. Никто не верил, будто ее отравили. Она скончалась от собственной слабости, но, хотя двое ее детей тоже умерли, все же смогла родить двух здоровых. А я оказалась неспособной даже на это. Мой единственный ребенок, принц Уэльский, слаб здоровьем. И в течение стольких лет я не могу забеременеть. Я не нужна ему... как королева... как жена.

Разумеется, это было несправедливо. Ричард всегда был нежным и понимающим... верным супругом. Однако семя было посеяно, и это ужасное сомнение не покидало меня. Вина лежит на мне. Я смогла родить лишь одного хилого ребенка и поэтому не гожусь в жены королю. Ричард страстно желает детей... сыновей. Елизавета Вудвилл, несмотря на все причиненное ею зло, исполнила долг королевы: подарила Эдуарду здоровое потомство.

Я чувствовала себя очень несчастной.

Ричард, уловив это, обнял меня.

— Анна, мы будем заботиться о нем. Укрепим его здоровье. Конечно, в детстве я был слабым. С трудом носил доспехи. И скрывал свою слабость, как теперь Эдуард. От нас ему скрывать ее не нужно. Мы понимаем. И должны облегчать ему жизнь. Да... став постарше, он избавится от слабости, как в свое время я.

Я отогнала дурные предчувствия. И решила молиться, как никогда, о том, чтобы Бог дал мне детей.

— Ричард, — сказала я. — Эдуарду нельзя ехать в Лондон.

— Мы должны быть вместе. Люди ждут этого.

— Но после такой усталости ему нужен долгий отдых. Нужны забота. Покой. Нежность.

— Значит, он должен вернуться в Миддлхем?

— Да, и я должна ехать с ним.

— Нет... тебе надо быть со мной. Тебя недавно короновали.

— Ричард, я бы с радостью осталась при тебе.

— Кажется, тебя тоже утомляют церемонии?

— Нет... нет. Я просто слегка устала. Как, наверно, и все. Но думаю, что никто не сможет заботиться о нем так, как мать.

Ричард понуро уставился в одну точку.

«Я не могу пойти на это, — мелькнула у меня мысль. А потом другая: — Но должна. Сын нуждается во мне больше, чем Ричард».

— Значит, полагаешь, что должна ехать с Эдуардом? — неторопливо спросил меня муж.

— Да.

— Не можешь оставить его на чужое попечение?

— Я знаю, что мне положено находиться с тобой. Люди ждут этого. Пойдут слухи.

— Слухи? Я сумею с ними покончить.

— Мне тяжело. Я хочу быть с тобой. Хочу быть для тебя всем, чем ты хочешь. Я люблю тебя, Ричард. Еще с тех времен в Миддлхеме. Но это наш сын.

— Понимаю, — сказал муж. — Он нуждается в тебе больше, чем я. И если поедешь со мной, то будешь терзаться мыслями о нем.

— А если буду с ним, стану думать о тебе... стремиться к тебе.

— Из этого положения нет полностью удовлетворительного выхода. В жизни часто так, Анна.

— Пойми, Ричард, мое сердце будет с тобой.

— А если поедешь в Лондон, оно будет с Эдуардом. Я понимаю твои чувства и думаю, ты права. Эдуард нуждается в тебе больше.

Я подошла к мужу и обняла его. Он поцеловал мои волосы.

— Вскоре, — сказал он, — видимо, послезавтра, я выеду в Лондон, а ты вернешься в Миддлхем вместе с нашим сыном.

Мы с Эдуардом покинули Йорк. Я настояла, чтобы он ехал в коляске, и поехала вместе с ним, сказав, что хочу спокойной езды, так как устала от всех церемоний. Он воспринял это с довольным видом, и я подумала, что всем людям приятно, когда другие страдают от тех же слабостей, что и они.

С тех пор я заставляла сына отдыхать, жалуясь на сильную усталость.

С нами ехал двоюродный брат Эдуарда, юный Уорик. Глядя на него, я мечтала, чтобы мой сын был таким же здоровым. Однако в Уорике я находила не все, что хотела бы видеть в сыне. Мой Эдуард был определенно умнее.

Думаю, сыну Изабеллы хотелось бы поехать с нами в Миддлхем, мы с ним крепко подружились, ему нравились мои рассказы о детстве, проведенном вместе с его матерью.

«Как печально, — думала я, — что ребенок совершенно не помнит матери и хранит очень смутные воспоминания об отце».

И рассказывала ему, какой красивой была Изабелла, какой веселой, как она волновалась, когда предстояло появиться на свет ему и его сестре Маргарите. Где тогда находилась Маргарита, я не знала. Думала, что воспитывается в каком-нибудь дворянском семействе, жалела, что брат с сестрой разлучены и не могут расти вместе, как мы с Изабеллой.

Мне стало грустно, когда пришлось оставить Уорика в Шерифф Хаттоне. Там жил Джон, граф Линкольн, сын герцогини Елизаветы Суффолкской, сестры Ричарда, и Уорика оставили на его попечение. Нас там приняли хорошо, и я с облегчением поняла, что в этом доме мальчик будет счастлив. «Мы сможем навещать друг друга», — сказала я ему, и он как будто обрадовался.

Затем сын и я поехали в уже недалекий Миддлхем.... Несмотря на разлуку с Ричардом, я испытала радость от возвращения в любимый дом. Как только мы приехали, я отвела сына в спальню и сказала, чтобы он немедленно лег.

Сын радостно повиновался.

Я легла вместе с ним, и мы лежали обнявшись. Эдуард понял, что церемоний между нами быть не должно. Надо забыть, что я королева, а он принц Уэльский. Просто-напросто я его мать, а он мой маленький мальчик.

Последующие недели я целиком посвящала ему. Проводила с ним дни. Наблюдала, как он ест, и, если думала, что Он слегка устал, велела нести еду в спальню. Там мы ели вместе.

Я с удовольствием вспоминаю, что в те дни мой сын был счастливее, чем когда бы то ни было.

И меня очень радовало, что здоровье его улучшается.

Если б Ричард находился с нами, думаю, мы были бы полностью довольны жизнью. Я была лучшим лечебным средством для Эдуарда. Моя любовная забота помогала ему больше, чем любой врач.

Иногда мы вместе совершали верховые прогулки, но я не позволяла Эдуарду долго находиться в седле, хотя временами ему этого хотелось.

Так жили мы все долгие золотые дни сентября, и в конце каждого дня я благодарила Бога за улучшение здоровья сына. Даже, уверила себя, что он вырастет крепким.

Очевидно, было безрассудством считать, что хорошая жизнь может длиться долго. Беда пришла с неожиданной стороны.

Смута, видимо, долго вызревала, прежде чем я услышала о ней. Какого-то разлада следовало ожидать. Ричард взошел на трон не совсем обычным образом. Сыновья Эдуарда все еще находились в Тауэре, а дети неизменно трогают людские сердца. Ричарда окружали недруги. Он прекрасно сознавал, что лишен обаяния своего брата. Люди прощали Эдуарду его грехи за обходительность и красоту. Ричард оказался не таким. Серьезный, трудолюбивый, стремящийся исполнить свой долг, вести страну к благу, он не был красавцем и улыбался редко.

Люди не могли его любить, как Эдуарда, — только северяне хранили ему верность, потому что считали своим.

Можно было не сомневаться, что маркиз Дорсет поднимет смуту, если сумеет. Как-никак, сын Елизаветы Вудвилл. Он устраивал заговор вместе с Гастингсом и Джейн Шор. Гастингс лишился головы, Джейн Шор Владений, но коварный маркиз остался в живых и готовил новый удар.

Естественно, он ухватился за первую же такую возможность. Но меня потрясло и возмутило, что его сообщником стал герцог Бэкингем.

Мне была понятна тревога Ричарда, и, узнав о случившемся — по прошествии некоторого времени, я упрекнула себя за то, что находилась не с ним.

Однако в глубине души я сознавала, что поступила правильно, возвратясь в Миддлхем выхаживать Эдуарда.

Произошедшее казалось невероятным, когда я вспоминала, как горячо Бэкингем поддерживал притязания Ричарда на трон. Сделал то объявление, привел своих людей в ратушу подать за него голос. Я помнила, что на коронации он всех превосходил великолепием — перед глазами у меня вставали значок горящего колеса на попоне его лошади, его громадная свита, напоминающая людям о выездах моего отца — только теперь вместо зазубренного жезла на флагах был стаффордский холм.

Это было необъяснимо. Что могло заставить его так внезапно перейти на сторону противника?

Я могла подумать только о каком-то личном притязании. У него имелось хрупкое право на трон. Матерью его была Маргарита Бофорт, дочь Эдмунда, второго герцога Соммерсетского. Генрих Четвертый хотел отстранить потомков Джона Гентского и Екатерины Суинфорд от престолонаследия, но существовало мнение, что это неправомочно, так как дети их были узаконены.

Однако если б эта линия и имела право на престол, то претендовать на него имел бы право не Бэкингем, а Генрих Тюдор, граф Ричмонд. Матерью его была другая Маргарита Бофорт, дочь первого герцога Соммерсетского. Она вышла замуж за Эдмунда Тюдора, и Генрих был единственным ее сыном. Теперь она была замужем за лордом Стенли, так как Эдмунд Тюдор умер рано, и Генриха воспитывал Джаспер Тюдор, сын вдовы Генриха Пятого, Екатерины, и Оуэна Тюдора.

Леди Стенли, могущественная, грозная женщина, вынашивала весьма честолюбивые планы для своего сына, бежавшего в Бретань и наверняка очень пристально следившего за событиями в Англии.

Возможно, Бэкингем склонился к предательству после случайной встречи с леди Стенли по пути из Вустера в Бридгнорт. Он был очень порывистым, безрассудным; в этом отношении я

могла сравнить с ним только Кларенса. И тот, и другой были легкомысленными, готовыми действовать, почти не думая о возможных последствиях. Я не сомневалась, что с Бэкингемом дело обстояло именно так.

Он был слегка недоволен тем, что еще не получил владений в Бохане, которые обещал ему Ричард, и потому охотно выслушал леди Стенли.

К тому же Бэкингем находился в очень хороших отношениях с Мортоном, так называемым узником в его замке. Епископ, умный, проницательный человек, должен был знать, как воздействовать на Бэкингема. Сторонник Ланкастеров, он был бы рад видеть, как вновь расцветет красная роза. Ричард совершенно не понял характеров этих людей. Свести их вместе было громадной ошибкой. Оба они были интриганами, но в то время, как Мортон являлся твердым ланкастерцем, Бэкингем колебался в зависимости от настроения в данную минуту. А в то время он решил отвернуться от Ричарда.

Герцог с епископом составили план.

Они решили, что следует объединить дома Йорков и Ланкастеров. Для этого требовался брак Генриха Тюдора с Елизаветой Йоркской, старшей дочерью короля Эдуарда. Дорсет поддержал этот замысел, осуществление его снова возвысило бы Вудвиллов и устранило человека, стоящего у них на пути, — Ричарда Третьего.

Заговорщики призвали Тюдора в Англию с теми войсками, какие он мог выставить; мятеж был намечен на восемнадцатое октября; и, когда Бэкингем поднял свое знамя в Брекноке, Ричард непременно должен был узнать о готовящемся против него выступлении.

Ричард оказался на высоте. Он быстро двинул вперед свои войска. Ему сопутствовала удача. На Уэльской границе прошли сильные ливни, Северн и Уай разлились, переправиться через них стало невозможно. И Бэкингем оказался отрезанным от своих союзников, которые должны были приплыть на кораблях, предоставленных герцогом Бретонским.

К счастью, вся эта операция провалилась. Шторм рассеял флот из пятнадцати кораблей, Тюдор с Дорсетом не смогли высадиться и поневоле вернулись в Бретань.

Низложить Ричарда Бэкингему не удалось.

Ричард пришел в ярость. Его девиз гласит: «Верность — мой оплот», и он ни разу не изменял ему. Предательство мой муж ненавидит больше всего.

Бэкингема он обличил как «самого вероломного из людей» и назначил за его голову награду в тысячу фунтов. На пощаду Бэкингему рассчитывать не приходилось. Другой изменник — Гастингс — лишился головы в тот же день, когда был

разоблачен.

Мне было любопытно, что испытывал Бэкингем — франтоватый дворянин, считающий себя отпрыском королевского рода, спасаясь бегством от смерти.

Он направился на северо-запад, в Шропшир, к одному из своих старых вассалов, некоему Ральфу Бэннистеру. Тот принял его и поселил в лесном домике, неподалеку от своего жилища в Лэконе.

Бедный, глупый Бэкингем! Оказалось, не только он был способен совершить предательство ради выгоды. Бэннистер не устоял перед соблазном получить тысячу фунтов, и однажды утром мятежный герцог проснулся в окружении стражников.

Его повезли в Солсбери, чтобы судить, как изменника. Бэкингем не терял надежды. Он просил свидания с королем. Заявлял, что может объяснить очень многое.

Ричард держался непреклонно. Бэкингем его предал. От их былой дружбы не осталось и следа. За измену полагается смертная казнь, и гордый Бэкингем, обладавший большим богатством и еще большим могуществом, лелеявший дерзновенные мечты, был с позором обезглавлен на Рыночной площади.

Мысли мои в то время занимал главным образом муж. Я считала, что не должна расставаться с сыном. Состояние его слегка улучшилось, однако не настолько, чтобы можно было отправляться в далекий путь. И я не хотела, чтобы он подчинялся строгим правилам придворной жизни. Мне казалось, в Миддлхеме, на вольном, свежем воздухе, в непринужденной обстановке, его здоровье окрепнет.

От Ричарда пришло письмо с настоятельной просьбой приехать к нему.

Я постаралась объяснить Эдуарду. Сказала, что скоро вернусь, и если он будет исполнять все предписанное, не переутомляться и сытно есть, то вскоре окрепнет настолько, что сможет приехать ко мне и к отцу. Но в любом случае мы расстаемся ненадолго.

Муж очень обрадовался мне, и я поняла, что, приехав, поступила правильно. Предательство Бэкингема еще сильно тяготило его.

— Я ни с кем не могу разговаривать, как с тобой, Анна, — сказал он. — Не знаю, кому еще могу доверять.— Вот бы не подумала такого о Бэкингеме, — ответила я.

— Надо было б относиться к нему с меньшим доверием. Он всегда был неустойчив. Иногда меня удивляет...

Ричард сделал паузу, и я вопросительно посмотрела на него. Но он продолжал:

— Бэкингем больше всех старался, чтобы я занял трон. Верил Стиллингтону полностью... потом вдруг ни с того ни с сего переметнулся к моему врагу! К Генриху Тюдору!

— Я почти ничего не знаю об этом Тюдоре.

— Это выскочка, считающий, что имеет право на престол.

— Как он может так считать?

— Ты же знаешь Бофортов. Они очень сильны и честолюбивы. Это внебрачная ветвь семейства, и никем другим признавать их не следовало бы. Предки их родились до того, как Джон Гонтский женился на Екатерине Суинфорд. Но, поскольку они были узаконены... вообразили себя значительными. Бэкингем разделял этот взгляд, потому что мать его из Бофортов. А Генрих Тюдор считает, что получил право на престол от Екатерины, французской принцессы, вышедшей замуж за Генриха Пятого, когда он завоевал значительную часть Франции.

— Он сейчас в Бретани?

— Да, герцог Френсис предоставляет ему убежище и помощь. У меня есть враги, Анна.

— Есть и те, кто любит тебя.

— Да, Эдуард и ты. Анна, как мальчик?

— Ему немного лучше, — ответила я.

— А что он подумал, когда я позвал тебя сюда?

— Все понял. Я пообещала, что когда он слегка окрепнет, то приедет к нам.

— Хоть бы это стало возможно. Людям надо увидеть его. Они хотят знать своего будущего короля.

— До восшествия на престол ему еще столько лет.

— Это все в Божьих руках. Но люди хотели б видеть его.

— Боюсь, приехать сейчас ему не позволит здоровье.

— Значит, надо молиться, чтобы поскорее позволило. Как там Уорик в Шерифф Хаттоне?

— По-моему, хорошо. Прекрасно ездит верхом и бегает. Вот ученье дается ему трудно.

— Жаль.

— Мальчик он приятный, добрый. Только соображает медленно. Читать до сих пор не научился. До нашего Эдуарда ему далеко.

— Да, голова у нашего сына светлая. Если б он мог соединить в себе здоровье Уорика и собственный ум, какой бы это был мальчик!

— У нас самый замечательный мальчик на свете, и своей заботой я укреплю его здоровье. Через несколько лет мы посмеемся над своими страхами.

— Дай Бог, чтобы ты оказалась права, — с жаром сказал Ричард.

Я заставила себя поверить в это и обратилась мыслями к делам мужа. Вероломство Бэкингема ранило его гораздо сильнее, чем я думала поначалу.

— Знаешь, Анна, — сказал мне как-то Ричард, — он даже распустил обо мне недобрые слухи.

— Верят ли им?

— Они вредоносны. Люди запоминают клевету, и со временем она кое-кому начинает казаться правдой. Бэкингем выставил меня чудовищем... вероломным, беспринципным человеком, не имеющим права на трон Англии.

— Но ведь он сам настаивал, чтобы ты занял его!

— Он не мог сказать, что я принудил Стиллингтона ко лжи, хотя ему наверняка этого хотелось.

— Тут уж ему пришлось бы вести спор со Стиллингтоном.

— Бэкингем явно потому и воздержался от этого. Но распустил очень неприятный слух... меня он весьма тревожит.

— Какой?

— Не хочется повторять. Будто я велел убить в Тауэре принцев — Эдуарда и Ричарда.

— Эдуардовых сыновей! Своих племянников! Люди ни за что не поверят.

— Кое-кто поверит чему угодно, особенно дурному.

— Но ведь принцев видели стреляющими в цель на лужайке Тауэра... значит, они живы! Стоит людям увидеть их, и они убедятся, что слух этот ложен.

— Да, только я думаю, что им теперь нужно поменьше появляться на людях. Такой человек, как Бэкингем, становясь изменником, подает пример другим.

— Пример? Лишиться головы на ближайшей рыночной площади?

— Я имел в виду — восставать. Люди постоянно думают, что преуспеют там, где потерпели неудачу другие. В нынешней атмосфере вокруг этих мальчишек легко может подняться буря. А я меньше всего хочу неприятностей, связанных с ними. Мне и без того тяжело. Мятеж Бэкингема потряс Англию. Страну надо успокоить. Бэкингем должен быть забыт вместе с клеветническими слухами. Я собрался совершить поездку по стране. Повидать людей, поговорить с ними. Анна, ты должна поехать со мной. Я не могу передать, как мне хорошо, когда ты рядом.

Пришлось подавить тревогу за сына и целиком отдаться делам Ричарда.

Наступил март. Нам пора было отправляться. Ричард хотел заручиться поддержкой всей Англии на тот случай, если с приходом весны Генрих Тюдор сделает еще одну попытку высадиться.

Мы ездили по городам и деревням, приехали в Кембридж, где решили провести несколько дней. Ричард проявлял большой интерес к университету и часто жаловал ему различные дары. Нас приняли очень тепло. Ричарду понравилась та атмосфера, мне тоже. Те несколько дней я спокойно жила в монастыре и с удовольствием слушала беседы между королем и церковниками.

В Ноттингем я уезжала оттуда с грустью.

Ноттингемский замок мне никогда не забыть. Когда мы подъезжали к нему, я представить себе не могла, с какой трагедией столкнусь в его стенах. Стоящий на почти отвесной скале, он выглядит неприступным. С особым интересом я разглядывала замысловатую кладку северной стороны, потому что строить ее начал король Эдуард, а завершил уже Ричард.

В Ноттингемском замке кишат призраки, так как там страдало много людей. Супруга Эдуарда Второго приезжала сюда со своим любовником Мортимером. Я слышала, что она каждую ночь клала ключ от крепостных ворот под подушку, значит, пребывала в постоянном страхе. Генрих Второй, Ричард Первый... все они побывали в этих стенах.

Произошло это в середине апреля — в ясный солнечный день, с предвестием весны в воздухе. Но для нас то была не весна. То был конец надежды.

Дело шло к полудню, когда из Миддлхема приехал гонец. Мы с Ричардом радостно приняли этого человека, но при виде его лица нас обоих охватил жуткий испуг.

Я услышала шепот Ричарда:

— Что... принц Уэльский...

Гонец молчал, он боялся — как все гонцы, везущие дурные вести.

— Говори, — хрипло велел Ричард.

Почему этот человек молчит? Почему держит нас в тревоге? Мысленно я призывала его говорить и умоляла молчать. Я знала заранее, что он скажет. Случилось то, чего мы страшились многие месяцы.

— Ваше Величество, принц умер.

Ричард не смог подавить мучительного вскрика. Я подошла к нему и взяла его за руку.

Мы стояли, ошеломленные вестью, которой так долго опасались.

Ричард взмахом руки отпустил гонца, так как не мог его видеть. Впоследствии мы узнаем, как умер наш сын. Тогда нам знать этого было не нужно. Мы представляли это себе до того ясно, словно видели все собственными глазами. Ведь так боялись... так долго жили в страхе, с нетерпением ждали гонцов. И вот эта весть пришла.

Мало кого из детей могли оплакивать так горько, как мы своего маленького сына. То была

не просто смерть ребенка; то был конец надежды, конец образа жизни; а для меня и начало кошмаров, которые мучают меня по ночам.

В последующие дни мы с Ричардом почти не расставались. Однажды он разразился восклицаниями:

— Почему это случилось со мной? У Эдуарда было столько детей, а какую жизнь он вел? Постоянно изменял жене; имел бесчисленных любовниц; тешил свою плоть... и однако же оставил двух сыновей и множество дочерей. Не кара ли это небесная? — Он с ужасом взглянул на меня. — Правду ли говорил Стиллингтон? Не лишился ли я сына потому, что лишил венца сына Эдуарда?

Я попыталась утешить его. Напомнила, что он никогда не шел против правды. Сыновья Эдуарда незаконнорожденные. Права на трон они не имели.

— Я не могу избавиться от чувства жуткой вины, — сказал Ричард. — Эдуард был больше чем нашим сыном... был залогом того, что после меня будет кому править. Анна, я обучил бы его государственной мудрости. Он был хорошим мальчиком. И стал бы хорошим человеком. Был умным. Возьми юного Уорика. Он здоров... развлекается в Шерифф Хаттоне, а наш Эдуард... Что это означает, Анна? Мы прокляты?

Я сказала:

— Возможно, у нас родится другой ребенок.

Я сама в это не верила. Если не могла зачать, когда была моложе и здоровее, на что можно было надеяться теперь?

Горький смех Ричарда глубоко ранил меня, и память о нем не проходит.

Нет, у меня больше не будет детей. Единственный сын, которого я смогла родить Ричарду, оказался слабым и с трудом прожил одиннадцать лет.

Я не гожусь в королевы. Мне тридцать, я бесплодна... а королям нужны сыновья.

Мы скорбели вместе, однако что-то произошло. Возможно, только у меня в воображении. Но я невольно ощущала разочарование Ричарда.

— Давай уедем из Ноттингема, — сказал он. — Я не хочу больше никогда его видеть. Он будет постоянно напоминать мне о гонце, приехавшем в самый черный из дней с самой трагичной вестью, какую мы могли получить. Ненавижу Ноттингем. Этот замок я назову замком моей тревоги.

Ричард, казалось, ушел в себя, и я чувствовала, что мы уже не так близки, как раньше.

Он был постоянно занят. Близилось лето, государственные дела требовали внимания. Они не стояли на месте оттого, что король и королева переживали страшнейшую в жизни трагедию.

Ричард знал, что страну надо готовить к обороне. Постоянные стычки с шотландцами обычно начинались летом, но английские лорды Севера, вынужденные защищать свои владения, должны были наверняка отразить врагов.

Большую озабоченность вызывал Генрих Тюдор. Что он замышлял в Бретани? Его попытке высадиться по милости Божией помешал шторм. Можно ли ждать подобного везенья, если Тюдор предпримет очередную попытку?

У Ричарда было много дел. Я не предлагала вернуться в Миддлхем. Теперь для меня он мог быть только местом траура.

Покой навсегда ушел из моей жизни. Теперь я не могла верить ни во что — даже в любовь Ричарда. В душе у меня появилась какая-то язва, и все, на что я смотрела, казалось нечистым.

Себя я видела уже немолодой, слабой, никчемной — бесплодной королевой. Мне казалось, Ричард изменил отношение ко мне. Я была уже не помощницей, не утешительницей. Я стала

бременем.

Ричард сделал неразумный выбор. Я была дочерью Уорика и вместе с Изабеллой являлась богатейшей наследницей в Англии. Да, в детские годы мы были привязаны друг к другу, и наш брак был приемлем для него благодаря наследству. Я мечтала о великой любви. Но разве истинная любовь уходит, когда случается несчастье?

Иногда я сознавала, что в голову мне лезут глупости. Смерть сына не могла изменить отношение Ричарда ко мне. Разве я за нее в ответе? Разве виновата, что не смогла родить здорового ребенка?

И пыталась спорить с собой. Ричард — король. Ему нужен наследник. Он должен думать о будущем. Прежде всего ему необходим сын, чтобы наставлять его, учить, как править страной, когда отец умрет или состарится. Отчаянно необходим.

Говорить с ним о своих тайных страхах я не могла. Зачастую и сама сомневалась в их обоснованности. Ричард никогда не выказывал своих чувств. «Оттого, — твердила я себе, — что они глубоки. Не то, что у его братьев, Эдуарда и Георга. Те умели сказать приятные слова, но в них не хватало искренности».

Так я и жила, раздираемая сомнениями, лелеющая мучительные подозрения, потому что считала себя неполноценной.

Ричард делал вид, что справляется с горем, однако в глазах его я видела жгучее страдание.

Однажды он мне сказал:

— Екатерину уже пора выдавать замуж.

Она все еще жила вместе с братом Джоном в Миддлхеме, ей было около шестнадцати лет.

— Я хочу видеть ее устроенной, — продолжал Ричард. — И Джона тоже, хотя, пожалуй, он еще маловат.

— А кого ты прочишь в мужья Екатерине? — спросила я.

— Уильяма Херберта, графа Хантингдона.

— По-моему, он ей вполне подходящая пара.

— А Джону я хотел бы отдать Кале.

— Сделать его градоначальником? Это очень ответственная должность.

— Он мой сын, — ответил Ричард, как мне показалось, холодно.

«Да, — подумала я, — поистине твой сын, сильный, здоровый мальчик». В том душевном состоянии мне казалось, что он думает: «Я могу иметь здорового сына, но не от королевы, а от другой женщины».

— Он еще слишком мал для Кале, — услышала я свой голос.

— Я хотел назначить его в будущем году. Мне нужны люди, на которых можно положиться, а это мой сын. Однако начнем... с брака Екатерины. Думаю, время для этого пришло.

Екатерина приехала к нам. Умная, хорошенькая девушка, она очень радовалась близкому замужеству, а Херберты, разумеется, приходили в восторг от такого союза: невеста — королевская дочь, хоть и внебрачная, и король позаботится о ней.

Дочь Ричарда вышла замуж, я заметила, что глаза его, останавливаясь на ней, наполнялись гордостью... и, казалось мне, чем-то еще. Обидой? Почему есть у него здоровые дети от другой женщины, а от королевы нет?

У меня это становилось манией. Я в чем угодно видела его недовольство моим бесплодием.

Однажды он сказал мне:

— Я подумывал о том, чтобы объявить Уорика наследником трона.

— Уорика? Но...

— Анна, давай взглянем правде в глаза. Детей у нас с тобой не будет. Уже поздно, я страшился бы за тебя. Однако наследник необходим.

— Ричард, ты еще молод. Прошу, не говори о срочной необходимости наследника.

— Жизнь королей часто коротка.

— Жизнь любого из нас может оказаться короткой.

Я имела в виду Бэкингема и Гастингса. Ричард, видимо, это понял.

— Отец Уорика запятнан изменой. Это не является препятствием?

— На это можно закрыть глаза. Он ближайший мой родственник.

— Ричард, Уорик не способен править. Он слабоумный. Все будет опять, как при Генрихе Шестом.

Ричард задумался.

— Есть еще сын моей сестры Елизаветы, граф Линкольн...

Я печально взглянула на него, и он мягко продолжал:

— О таких делах нужно думать. Иногда это мучительно. Мало ли что...

Ричард отвернулся, потом вышел. Я пошла к себе в комнату и заперлась.

Если б только я могла родить сына! Если б могла стать здоровой! Любил ли тогда меня Ричард? Тут было очень много «если» — а если любовь зависит от таких соображений, то любовь ли это?

Любил ли он меня когда-нибудь по-настоящему?

Я молилась. Просила о помощи Бога и Пресвятую Деву. Но что толку молиться о невозможном?

Пошли разговоры о том, что Генрих Тюдор может попытаться свергнуть Ричарда и занять престол. Его сторонники выдвинули предложение, которое люди могли счесть привлекательным.

Казалось, что, когда Генрих Шестой умер — вернее, был убит, а Маргариту Анжуйскую изгнали из Англии, война Роз прекратилась. Однако смута могла вспыхнуть вновь, и мысль объединить дома Йорков и Ланкастеров казалась превосходной, поскольку в таком случае соперничество между ними прекратилось бы навсегда. Достичь этого можно было женитьбой Генриха Тюдора, родственника Ланкастеров, на Елизавете Йоркской.

Елизавета Вудвилл все еще оставалась вместе с дочерьми в убежище, жизнь там явно была лишена той пышности, которая окружала ее в недавнем прошлом.

Это предложение о браке изменило отношение людей к вдовствующей королеве. Ричард забеспокоился. Честолюбивая Елизавета Вудвилл, решив, что ее дочь может выйти замуж за короля, примется плести интриги.

— Пусть сейчас она беспомощна, — сказал Ричард, — однако за женщиной, которая заставила короля жениться на себе и столько лет оставалась королевой, необходим пристальный надзор.

Мой муж обсудил эту проблему с доверенными людьми. В преданности Рэтклиффа, Кэтсби и Френсиса Ловелла он не сомневался. Считал их искренними друзьями и часто с ними советовался. В итоге Ричард пообещал Елизавете Вудвилл, что если она покинет вместе с дочерьми убежище, то все они будут находиться в полной безопасности, никаких претензий им не предъявят; он возьмет их под свое покровительство и позаботится о том, чтобы ее дочери вступили в хороший брак, и каждая из них получит собственность стоимостью в двести марок.

Когда король торжественно поклялся в этом перед членами палаты лордов, а также лордом-мэром Лондона и членами муниципалитета, Елизавета Вудвилл могла не сомневаться в твердости его слов.

С точки зрения Ричарда, это был разумный ход. Елизавета Вудвилл не питала преданности ни к кому, кроме своих родственников, и ради них сражалась бы изо всех сил. Должно быть, она задавалась вопросом, долго ли ее дочерям находиться в убежище; их было необходимо хорошо выдать замуж, пока они в юном возрасте; а если она могла получить расположение правящего короля, то зачем пытаться заменить его другим?

Со времени смерти нашего сына я не видела Ричарда таким веселым. И понимала причину его хорошего настроения.

— Шпики доносят, что Елизавета Вудвилл рвет связи с Тюдором и побуждает Дорсета вернуться, искать покровительства здесь. Видишь, как удачно я поступил, выманив их из убежища?

Внимание всех было сосредоточено на Елизавете Йоркской, что вполне естественно, так как главная роль принадлежала ей.

Ее пригласили ко двору — это предложение она приняла с готовностью.

Ричард сказал, что это блестящий ход. Я не была в этом уверена, так как едва увидела ее, мои дурные предчувствия усилились.

Она была высокой, у нее были длинные белокурые волосы, голубые глаза и ослепительно белая кожа; была очень красивой, чего следовало ожидать при таких отце и матери. Была подлинной дочерью Эдуарда. Обладала не только красотой, но и обаянием. Двигалась грациозно, лучилась здоровьем и живостью. Определенно должна была стать заметной фигурой при дворе.

Ко мне Елизавета Йоркская отнеслась очень внимательно, почтительно. Я догадалась, что мать велела ей быть любезной с королем, очаровать его, а она явно знала, как это делается.

Положение изменилось. Вудвиллы вернулись, теперь уже как наши друзья.

Едва Елизавета появилась при дворе, я почувствовала себя более усталой, более слабой. Острее стала ощущать свои немощи, кашель донимал меня в неподходящие минуты. Возможно, из-за сравнения себя с Елизаветой.

Я поймала себя на том, что думаю о ней постоянно. С верховых прогулок она возвращалась красиво раскрасневшейся, в окружении поклонников. Танцуя, привлекала всеобщее внимание; одевалась блестяще и со вкусом. Явно радовалась выходу из скучного затворничества и была полна решимости наслаждаться новым окружением.

На улицах люди ее шумно приветствовали. Она напоминала им о своем великолепном отце. Говорили, что дни его правления были веселыми. Никто не боялся войны, не боялся вторжений, когда на троне сидел добрый, улыбчивый, имеющий наследника король.

Вскоре поползли слухи. Не задумал ли король жениться на Елизавете Йоркской? Королеве, судя по ее виду, недолго осталось жить. И разве можно ждать от нее наследника? Но Елизавета его племянница. Допустим ли подобный брак? Даже если папа даст разрешение. Племянница! Папы при умелом подходе становятся очень послушными. Имейте это в виду. Наследник — вот что необходимо! Король, идущий на смену правящему. Ричард еще молод. Он проживет много лет. Но ему нужен наследник.

У Елизаветы родились бы прекрасные, здоровые дети. Вспомните, кто ее родители.

Не выдумывала ли я эти слухи? Может, несколько преувеличивала, но они существовали.

Чувства мои обострились. Мне казалось, я слышу обрывки сплетен. Ловлю пристальные взгляды. Я видела, как Елизавета улыбалась Ричарду, и знала, что он находит ее очаровательной. Что тут можно было поделать? «Возможно, она напоминает ему Эдуарда, которого он любил очень сильно — больше всех на свете, — думала я. — Притом Елизавета расточает на него все свое обаяние. Он ведь король. И так наверняка велела ей мать».

Но захочет ли Елизавета Вудвилл выдать дочь за ее дядю? Я считала, что ради короны она пойдет на все.

Странно, как коварный шепоток, торопливый взгляд, даже случайный жест могут зародить в душе сомнение.

За Ричардом наблюдали. За Елизаветой наблюдали. За мной тоже. Мы стали главными персонажами разворачивающейся драмы. Я была женой, превратившейся в обузу, — женой, которая должна умереть до наступления счастливой развязки.

Близилось Рождество. С того дня, как я узнала о смерти сына, прошло восемь месяцев, но горе мое ничуть не ослабло. Ричард пытался утешать меня, но я внутренне отдалялась от него. Он не мог скрыть своей жуткой озабоченности вопросом престолонаследия. Думаю, эта проблема беспокоила его не меньше, чем исходящая от Тюдора угроза.

Лондон веселился. Лавки сверкали товарами, люди толпились на улицах. То было время всеобщей доброжелательности.

Ричарду пришлось скрывать свое беспокойство, чтобы не портить праздничного веселья. Думаю, он хотел устроить все так, как бывало при его брате. Несмотря на все великолепие, это было невозможно, я знала, что люди станут только делать вид, будто веселятся.

В рождественский день я надела приготовленное великолепное платье из камчатной ткани и золотой парчи, усеянное жемчужинами. И твердила себе, что дурные предчувствия надо отогнать. Ричард очень нежен со мной, очень заботлив. Надо отбросить свои ужасные подозрения. Они вызваны сплетнями злобных людей и не имеют под собой почвы в действительности.

Мне казалось, я выгляжу немного лучше. На моих щеках появился легкий румянец. И я сказала себе, что вечером буду веселиться, постараюсь поверить, что способна поправиться и родить красавца-мальчика.

В довольно хорошем настроении я стала спускаться к холлу, где меня поджидал Ричард. Мне показалось, он доволен улучшением моей внешности.

Он сказал:

— Анна, ты выглядеть немного получше.

Я улыбнулась, он тоже улыбнулся мне, и мы вместе вошли в холл.

Последовала обычная церемония приветствия короля и королевы. Ричард взял меня за руку и повел к столу на возвышении.

И тут я увидела ее. Поразилась, а затем ощутила глубокое негодование. Платье Елизаветы Йоркской представляло собой точную копию моего.

Мы поглядели друг на друга. Она казалась такой же удивленной, недоумевающей, как и я.

Я сказала:

— Вы надели мое платье, а я ваше.

— Ваше Величество... не знаю, как это случилось. Представления не имею. Можно сказать, что вам оно очень идет?

— Вам тоже, миледи Елизавета, — ответила я. И отошла. В том состоянии духа ко мне вновь

вернулись демоны и принялись меня мучить.

Это сделано умышленно. Кто-то постарался. Очень жестокая шутка. Намекающая, что королев две. Та, что должна уйти, и та, что займет ее место. Потом я спросила у Ричарда:

— Обратил ты внимание на платье Елизаветы? Он недоуменно посмотрел на меня.

— Нет, а что?

— Оно было точно таким же, как мое. Ричард, кажется, не придал этому большое

значения. Но откуда я могла знать, что у него в уме?

После Рождества здоровье мое ухудшилось еще больше. Зиму я пережила тяжело. Мой кашель не унимался. Ричард обнаруживал признаки раздраженности.

Все шло неладно. Существовала постоянная угроза вторжения. Люди с тоской вспоминали Эдуарда. Ходили злобные сплетни. Кто-то приколотил на стену собора Святого Павла бумагу с надписью:

Крыса, Кот и Ловелл наш, собака, Правят Англией под властью хряка.

Это был намек на Рэтклиффа, Кэтсби и Френсиса Ловелла — Ловеллом часто называют собак; эти люди являются ближайшими советниками Ричарда. Под хряком, разумеется, имелся в виду сам Ричард, поскольку на гербе его изображен вепрь.

То было не просто насмешливое двустишие; то было выражение нарастающего людского недовольства и неприязни.

Вскоре его стали распевать на улицах. Я больше, чем когда-либо, тосковала по прежним временам в Миддлхеме. С тех пор, как Ричард надел корону, мы почти не знали радости. Как я жалела, что епископ Батский и Уэльский сделал свое разоблачение! Как жалела, что королем не является Эдуард Пятый!

По всему побережью постоянно наблюдали, не покажутся ли корабли, потому что вторжение теперь казалось неизбежным. Находящийся на континенте Генрих Тюдор готовился отнять у Ричарда то, что не принесло ему и крупицы счастья.

Ощущалась жгучая потребность в наследнике. Я готова была отдать Ричарду все, что имею. Но по иронии судьбы не могла дать того, в чем он больше всего нуждался.

«Я зажилась на свете. Не будь меня, — напоминала я себе, — он мог бы жениться снова. Мог бы произвести на свет сына, и у страны появилась бы новая надежда».

Смерть идет ко мне слишком долго. Появились новые слухи. О Ричарде стали говорить самое дурное, что только можно выдумать.

Я знала об этом по взглядам на мою еду, которую большей частью подавали мне в комнату из-за моей слабости. Догадывалась, что на уме у моих фрейлин. До моих ушей долетали обрывки произносимых шепотом фраз.

Королю надоела больная, бесплодная жена. Она стала для него бременем, он не может больше с ним носиться. Ему надо думать о собственной безопасности. И он велит подсыпать королеве в пищу яд, чтобы побыстрее от нее избавиться.

Прошло три месяца с Рождества, когда Елизавета Йоркская появилась в таком же платье, как и я, показывая, до чего мы непохожи — одинаковая одежда лишь подчеркивала контраст между нами. Она была такой искрящейся, цветущей, блестящей рядом с этим несчастным существом, тощим, бледным, болезненным.

Кто-то предсказал мою смерть, и на улицах стали говорить, что я уже умерла.

Узнала я об этом, когда одна из служанок при встрече со мной чуть не упала в обморок. Она закричала:

— Я видела призрак королевы! Бедняжка, она явилась тревожить нас. Неудивительно...

Меня это расстроило. Я почувствовала себя заживо похороненной. Убитой... ядом, подсыпаемым по велению мужа!

Я сидела в кресле, с распущенными волосами, в халате, потрясенная, ошеломленная.

Ричард застал меня такой.

— Почему у меня такая слабость? — спросила я его. — Ты не знаешь, Ричард? Чем я заслужила смерть?

Он взял мое лицо в ладони и поцеловал меня.

— Почему ты так говоришь? Анна... моя Анна... ты заслуживаешь жизни и будешь жить.

Я покачала головой.

— Нет. Моя смерть близка. Я это чувствую. И жалею, что всегда была такой слабой,

— Анна, дорогая, — сказал Ричард, — не говори так. Ты всегда была очень дорога мне. Приносила громадное утешение во всех моих несчастьях. Помнишь, как жалела меня в Миддлхеме? Я очень уставал... а ты хранила мою тайну.

— Ричард, это было давно.

— Анна, приободрись. У тебя нет причин унывать.

На миг я ему поверила. И устыдилась того, что, пусть ненадолго, позволила себе дурно думать о нем.

Однако ночью эти сомнения вернулись. Ричард очень добр со мной, очень мягок. Так откуда у меня эти мрачные мысли? Почему я позволяю себе сомневаться в нем? Он не может жениться на своей племяннице. И хочет, чтобы я оставалась с ним, чтобы утешала его, как всегда.

Наступил март, с ним приходит предвестие весны. Но я не увижу ее.

Говорят, сейчас затмение солнца. Это символично. Земля погружается во тьму. Однако свет на землю вернется. Но ко мне уже нет. Вокруг меня сплошной мрак. Я очень многого не увижу, очень многого не узнаю.