День, когда небеса разверзлись над головой Дженни, начался так же хорошо, как и остальные дни в тот чудесный год. Это был самый лучший год ее жизни.

В полдень они с Джеем стояли на вершине холма, который возвышался над долиной, называвшейся Грин-Марч, так же, как и город, расположенный рядом. Это был один из тех редких осенних дней, когда после двух недель дождя и ранних заморозков все вдруг оживает снова; воздух был прозрачно-голубым, стоявшие рядом дубы пламенели красной листвой; на болоте темные кусты можжевельника блестели после ночного дождя. Канадские казарки с криком собирались в стаи, готовясь в долгий путь на юг; утки шумно плескались в водоеме.

– Видишь, здесь не везде болото, – объяснял Джей. – На другом конце расположены луг и лес. На тысячи акров вокруг первозданная дикая природа. Одному только Творцу известно, сколько тысячелетий она существует в том виде, как ты ее видишь сейчас. Мы пытаемся сделать эту местность заповедником. Только таким путем ее и можно будет спасти. Но нужно торопиться, пока нью-йоркские строители не принялись ее осваивать.

– Ты полагаешь, они способны на это?

– Господи, надеюсь, что нет. Ты только представь, что все это будет уничтожено!

Они стояли, прислушиваясь к тишине. Молчание не тяготило их, за все время, проведенное вместе, они привыкли понимать друг друга без слов.

Внезапно легкий порыв ветра сдул сухие листья с деревьев, и они смогли увидеть детей Джея, бегавших наперегонки с ветром у подножия холма. Обе девочки вместе со своим младшим братом падали нарочно, кувыркаясь в листьях. Они визжали, собака лаяла, и ветер, доносивший их громкие крики до вершины холма, нарушал тишину воскресного утра.

– Дорогая, – тихо произнес Джей. Поворачиваясь к нему, Дженни знала, что он смотрел на нее, пока она наблюдала за его детьми.

– Я так счастлива, – прошептала она.

Он всматривался в ее лицо с таким напряжением, такой любовью, что у нее перехватило дыхание.

– О, Дженни, я не могу выразить тебе… Ты даешь мне… – Он взмахнул руками, чтобы жестом передать охватившие его чувства. – Я никогда не думал… – Не закончив, он обнял ее за плечи и прижал к себе.

Она чувствовала себя совершенно счастливой в его объятиях. Память вернула ее к началу их знакомства. Полтора года назад, когда они впервые встретились, Джей уже два года был вдовцом, его молодая жена умерла от рака. Он остался с двумя маленькими девочками и крошечным сыном, ему принадлежала огромная квартира на Аппер Ист-Сайд, он был также совладельцем одной из наиболее престижных нью-йоркских юридических фирм. Все это ему досталось не по наследству, как иногда случается, а благодаря его репутации и упорному труду. Первое, что бросилось в глаза Дженни при знакомстве с Джеем, было напряженное выражение его лица, что могло означать как беспокойство, переутомление, одиночество, так и все это вместе. Конечно, если бы речь шла только об одиночестве, то в городе нашлось бы немало молодых привлекательных женщин, которые были бы рады провести время с таким мужчиной, особенно если это высокий молодой человек с живыми глазами и ямочкой на подбородке. Когда она узнала его получше, то поняла, что он был крайне осмотрительным в своих отношениях с женщинами из-за детей. Некоторые из его друзей спрашивали у нее, не считает ли она его преданность детям чрезмерной и утомительной. Напротив, ей это нравилось и даже вызывало у нее восхищение, и, вероятно, она бы меньше любила его, если бы он не был так привязан к ним.

Она подняла лицо, чтобы взглянуть на него. Да, напряженное выражение исчезло совершенно, вместе с привычкой нервно подергивать волосы на висках, много курить и мало спать. А в этом месяце он вообще бросил курить. Улыбка теперь часто появлялась на его лице, и он казался намного моложе своих тридцати восьми лет.

– Что ты увидела, женщина?

– Ты мне нравишься в клетчатой рубашке и джинсах.

– Больше, чем в костюме от Бруно Бразерз?

– Ну, если тебе так интересно, то больше всего ты мне нравишься совсем без ничего.

– И ты мне. Послушай, мне только что пришла в голову мысль, а тебе не хотелось бы устроиться здесь для летнего отдыха? Мы могли бы что-нибудь построить в дальнем конце владений родителей или где-нибудь еще, или совсем ничего не делать. Тебе выбирать.

– Я даже не знаю. У меня в жизни не было такого большого выбора!

– Ну, теперь-то он у тебя есть.

Она была не из тех, кто стремился иметь большой выбор. Она любила добираться до сути вещей, а сейчас единственным смыслом жизни для нее было всегда быть с Джеем; дома, планы, вещи – все это казалось несущественным перед этой главной целью.

– Ты уже решила, где состоится наша свадьба? Мама и отец будут рады, если мы все устроим у них. Мама сказала, что уже говорила тебе об этом.

Обычно считается, что невеста уходит из своего дома. Но когда дом состоит из двух комнатушек в многоэтажке без лифта, то даже простейшая церемония вряд ли осуществима. Очевидно, мать Джея все это понимала, хотя с удивительной тактичностью не говорила об этом прямо.

– Да. Замечательная идея. – Но в квартире Джея, подумала Дженни, все было бы больше похоже на ее собственный дом. – Мне бы хотелось все устроить у тебя. Возможно ли это? Ведь именно там я и буду жить, не так ли?

– Вот и хорошо, дорогая. Я надеялся, что ты так и захочешь. Итак, решено. Еще один вопрос, и с этим покончено. Ты хочешь остаться на своем месте или переберешься в здание моей фирмы? Можно будет найти подходящее помещение на пятнадцатом этаже.

– Я останусь на своем месте, Джей. Мои клиенты будут чувствовать себя слишком стесненно, еще перепугаются до смерти на Мэдисон-Авеню. Все эти несчастные женщины, со сломанной судьбой, в ношеной-переношеной одежде… Это было бы жестоко с моей стороны. Кроме всего прочего, я в любом случае не потянула бы такой переезд.

Джей улыбнулся и потрепал ее волосы.

– Упрямица хочет быть независимой?

– Когда это касается моей юридической практики – да, – серьезно ответила она.

Она полагала, что его практика так же важна для него, как и ее для нее самой. Иначе почему бы он выбрал эту стезю? Но она не могла себе представить, что кто-то еще, кроме нее, будет так подробно вникать в завещания, договорные обязательства, тяжбы по денежным вопросам и так близко принимать к сердцу дела всех этих людей – униженных жен, обездоленных детей, разоренных семейств и многих других, всех тех, кто приходит к ней за помощью. Конечно, Джей – сама доброта и забота. И деньги правят миром, разве это не так? Тогда очевидно, что кто-то должен позаботиться и об этом.

У подножия холма из-за кучи сухих листьев виднелся виляющий хвост сеттера. Дети наклонились и, казалось, что-то искали.

– Что они там делают? – спросил Джей.

– Собирают листья. Я купила альбомы для Сью и Эмили, чтобы они собрали гербарий для занятий.

– Ты успеваешь подумать обо всем! Они полюбят тебя, Дженни. Они уже любят тебя. – Он посмотрел на часы. – Ого, лучше-ка позовем их. У мамы обычно рано обедают, и мы успеем вернуться в город, чтобы вовремя уложить их спать.

Неширокая асфальтовая дорога проходила вдоль молочных ферм и яблоневых садов: небольшие старые домики с верандами тесно прижимались к большим красным конюшням; лошади в потертых зимних попонах высовывали свои морды над проволочными ограждениями; то там, то здесь попадались аккуратные белые домики, к которым вели песчаные дорожки, обсаженные по краям рододендронами и азалиями. Их владельцами могли быть какие-нибудь местные банкиры или, что наиболее вероятно, городские жители, которые обычно проводили здесь два-три летних месяца, наслаждаясь сельской тишиной и покоем.

– Просто не могу поверить, что до моих крохотных комнатушек в Нью-Йорке всего несколько часов езды отсюда, – сказала Дженни.

Вскоре опустевшие осенние поля уступили место городу, и они выехали на главную улицу. Здесь ряды магазинов, заправочные станции, площадка для игры в шары, пиццерия, красное кирпичное здание гимназии, оптовый магазин Форда, кинотеатр с выцветшей вывеской и три-четыре новых невысоких здания офисов говорили о настоящем, в то время как игорная мастерская, добровольческое пожарное депо и лабаз с надписью на фронтоне – основан в 1868 – свидетельствовали о жизни, существовавшей раньше и которая сейчас совершенно изменилась.

– Насколько я помню, городок был наполовину меньше, когда отец купил наше поместье, – уточнил Джей.

– Ты считаешь его своим родным домом?

– Не совсем. Может, когда-нибудь, когда мне будет столько же, сколько и моим родителям, я и буду так считать. Ты знаешь, я не удивлюсь, если они покинут свои апартаменты в Нью-Йорке и останутся здесь на весь год, особенно теперь, когда отец продает фабрику и удаляется от дел.

Когда они подъехали, миссис Вулф укладывала компост под кусты роз возле дома. Она выпрямилась, сняла садовые перчатки и протянула руки навстречу бежавшему к ней мальчику.

– Ты покатался верхом, Донни? Ты видел лошадей? Тут вмешались девочки.

– Мы ездили в школу верховой езды, но Донни не захотел сесть на пони. Папа обещал нам купить шоколадку, но все магазины по пути были закрыты.

– Очень хорошо, а то вы ничего не стали бы есть за столом. А на десерт у нас чудесный шоколадный торт. – Бабушка улыбнулась Дженни. – Я надеюсь, мы не утомили тебя за эти выходные.

– Нисколько, миссис Вулф, я могла бы идти и идти по этим холмам по десять миль в день.

– Я уверена, Джей когда-нибудь выберет время, чтобы отправиться с тобой на такую прогулку. А не пройти ли нам в дом?

Дженни отступила в сторону, чтобы пропустить другую женщину вперед. Ей нужно быть предупредительной, ничего не упускать из виду…

Вполне естественно, она чувствовала смущение в присутствии одного из родителей ее будущего мужа. Ведь это был ее первый визит к ним; до этого они лишь дважды мельком встречались в безликой обстановке ресторана. Инид Вулф, при всех ее радушных манерах, обладала той элегантностью, которая сразу же бросалась в глаза. Даже ее клетчатая юбка и ситцевая рубашка не могли скрыть этого.

Весь дом отличала элегантность такого рода. Его простота свидетельствовала о том, что в нем жили люди, которые не стремились произвести впечатление. Белая панельная дверь вела в низкий холл; люди были меньше ростом лет двести назад, когда строился этот дом, так объяснил Джей. Теперь потертые старые восточные ковры лежали на деревянном полу. Смешанный аромат сосновых бревен, мебельного воска и цветов витал в воздухе. На кофейном столике в столовой лежала охапка чудесных кроваво-красных роз, последних в этом году, как сказал кто-то. Две обитых гобеленом софы стояли друг напротив друга возле камина. Застекленные резные шкафы казались антикварными, а в дальнем углу длинной комнаты находилось красивое детское пианино. На деревянной каминной полочке стояли две небольшие картины, где были изображены темные облака над рекой. Они напоминали работы Тернера, которые Дженни видела в музее, но она слишком мало знала о живописи, и, боясь сказать глупость, воздерживалась от комментариев. Действительно, ей нужно будет побольше узнать о таких вещах, ведь Джей интересуется искусством и хорошо разбирается в нем.

Она лишь подозревала, что все здесь было сделано с безупречным вкусом, и все, без сомнения, стоило немало. Казалось, комната, да и весь дом, свидетельствовали: «Я ни на что не претендую, я лишь то, что я есть». Толстые вышитые подушки домашней работы лежали везде. Кипы книг громоздились на столах, на полу. На большом круглом столе было множество фотографий: невесты 1920-х годов в коротком платье и длинной фате, были и фотографии выпускников школы и даже какого-то мопса. В углу к стене были прикреплены теннисные ракетки. Толстый кот лежал, свернувшись калачиком, на вязаном платке в одном из кресел, теперь еще и сеттер начал прыгать возле камина.

Отец Джея поднялся с кресла, в котором он сидел до их приезда, удобно устроившись с бокалом крепкого напитка в руке. Он был сухощавым, с крючковатым аристократическим носом и выше своей тоже высокой жены. Джей когда-нибудь будет очень походить на него.

– Проходите. Дейзи сейчас будет накрывать на стол. Где же вы были все это время? – поинтересовался он, когда они вошли в столовую.

– О, везде, – ответил Джей. – Я хотел показать Дженни окрестности. Мы добрались до Грин-Марч. Что-нибудь изменилось после нашего последнего разговора?

Артур Вулф сильно ударил кулаком по столу.

– Они прибыли из Нью-Йорка и, как воры, шныряли по всему городу несколько недель. Предложили четыре с половиной миллиона. – Он скривил рот. – Город будет разодран на куски, помяни мое слово, прежде чем мы чего-нибудь добьемся.

– А что происходит в штате? Переговоры о парке?

– Ох, эти политики! Сплошь одни бюрократы! Кто знает, когда они наконец доберутся до этого в законодательном совете. А в это время застройщики уже действуют, и, надо сказать, довольно-таки быстро. Все это вызывает у меня лишь отвращение.

Джей нахмурил брови.

– Так чем ты занят сейчас?

– Ну, мы организовали комитет вместе с Хорасом Фергюссоном. Он выполняет большую часть работы. Я слишком стар, чтобы сделать много.

– Артур Вулф, ты не стар! – тут же возмутилась его жена.

– Ну, хорошо, давай скажем, что я делаю достаточно. Я говорил с людьми, которые верно оценивают все происходящее, особенно с теми, кто работает в Департаменте планирования. – Старик отхлебнул ложку супа, затем опустил ложку в тарелку и снова взорвался. – Господи, целая нация будет заасфальтирована прежде, чем поймут, что произошло, и не останется ничего живого и зеленого вокруг!

– Хм, – отозвался Джей. – Это болото является водоносным слоем. Они нарушат водный баланс, если начнут осушать его. Это затронет каждый город в округе и все фермы. Неужели они не понимают этого?

– А кто должен это понимать? Застройщики? Что их беспокоит? Они приезжают из города, загрязняют и уродуют местность, а потом уезжают.

– Артур, ешь, – мягко сказала его жена. – Суп остывает. Мы все довольно-таки консервативны, – объяснила она, повернувшись к Дженни. – Вы, наверное, уже успели заметить это.

– Я согласна с вами, – ответила Дженни. – Уже давно пришло время, когда мы должны заняться очищением воды, воздуха, земли, всего. Иначе ничего не останется детям: Эмили, Сью и Донни.

– Дженни любит природу, – заметил Джей. – Прошлым летом в Мэне мы совершили тридцатимильное путешествие на байдарках, значительную часть пути их пришлось тащить волоком, и она держалась молодцом, наравне со мной, нет, еще лучше.

Старик заинтересовался:

– Где ты выросла, Дженни? Ты никогда об этом не говорила.

– Не там, где вы могли бы подумать. В городе, в центре Балтимора. Полагаю, может, я была дочерью фермера в какой-нибудь другой жизни.

Но обед продолжался, и разговор волей-неволей перешел на другие темы. Нужно было порезать мясо для Донни. Сью жаловалась на своего учителя музыки. Эмили пролила молоко на юбку, и пришлось все вытирать. Инид Вулф поинтересовалась насчет билетов на новую пьесу. Все были заняты десертом, когда Артур снова вернулся к разговору о Грин-Марч, вдаваясь в некоторые подробности специально для Дженни.

– Это почти пятьсот шестьдесят гектаров, включая озеро. Все принадлежит городу, наверное, уже около восьмидесяти лет. Дайте-ка посчитать, мы стали проводить здесь лето после рождения нашего первенца Филиппа, а ему уже под пятьдесят. Сначала мы арендовали участок, а затем, когда я получил в наследство немного денег от моей бабушки, я купил это место за бесценок. Итак, город имеет землю, и понятно, что ее надо сохранить. Это уголок дикой природы, вы понимаете, бобры там, лисы. И, конечно, это птичий заповедник. Некоторым дубам более двух тысяч лет. Местные ребятишки плавают в озере. И потом, здесь рыбалка, неизведанные тропы и многое другое. Ведь это богатство, общее богатство каждого, и мы не можем позволить его разрушить. И не собираемся позволять. – Он скомкал салфетку и отбросил ее. – Наша группа – я полагаю, мы можем назвать себя заинтересованными гражданами, – вкладывает деньги в фонд для создания совета и ведения тяжелой, изнурительной борьбы.

– Ты действительно считаешь, что борьба будет тяжелой? – спросил Джей.

Я же сказал тебе об этом. Ненавижу быть циником, либералу не пристало быть циником, но деньги могут заставить замолчать многих и многих людей здесь. Их уже не будет беспокоить ни природная красота, ни водный баланс, глупцы. Будут обещания работы, быстро растущего бизнеса, весь обычный набор аргументов. Поэтому нам следует лучше подготовиться.

– Вот оно как. – Джей задумался на мгновение. – Создание совета, ты говоришь. Из кого-нибудь, кто живет в городе?

– Нет. Юристы здесь не на нашей стороне. Все они надеются поправить свои дела с помощью застройщиков.

– У тебя есть кто-то на примете? – спросил Джей.

– Ну, у твоей фирмы довольно широкий профиль, не так ли? Может быть, кто-нибудь и возьмется за это дело? Конечно, гонорары будут не слишком высокие. Все будет зависеть от того, сколько Хорас, я да еще горстка людей смогут собрать.

Так как Джей колебался, то острые глаза старика сверкнули.

– О'кей, я знаю твои гонорары. Я только шучу.

– Дело совсем не в этом! Ты же знаешь, я сделаю это и без вознаграждения, если ты попросишь меня. Просто я думал о Дженни.

– Обо мне! – воскликнула она удивленно.

– Почему и нет? Ты прекрасно справишься с этим. – Я никогда не говорил вам раньше, что, когда мы встретились в первый раз, Дженни только что выиграла дело о загрязнении окружающей среды. Мне довелось в то утро прочитать об этом заметку в «Таймс», и, когда на вечере кто-то указал на нее, я попросил познакомить нас.

– Как получилось, что ты занялась этим, Дженни? – Артур Вулф хотел все узнать. – Ведь это не входит в круг твоих интересов, не так ли?

– О, нет, я почти всегда рассматриваю дела, касающиеся женщин, в общем – семейные проблемы. Получилось так, что я защищала интересы женщины с четырьмя детьми на руках против землевладельца, который хотел выселить их. В итоге она была очень благодарна и позже попросила меня помочь ее родственникам из Лонг-Айленда, у которых возникли трудности с использованием земли. Я никогда ничем подобным не занималась раньше, но, справедливости ради, решила взяться за это дело. – Она замолчала. – Ну, вот и все. Я бы не хотела утомлять вас подробностями.

– Ты нисколько не утомляешь нас. Мне бы хотелось знать все подробности этого дела.

– Итак… – Вдруг осознав, что она слишком часто использует это слово, она остановилась и начала снова. – Это был рабочий район Синие воротнички, без денег и связей. В конце улицы возле пересечения дорог находилось свободное пространство, которое приобрели несколько человек, собиравшихся построить там небольшое химическое предприятие. Оно могло загрязнить воздух вредными химическими отходами и, вероятно, канцерогенными выбросами. Его соседство принесло бы вред здоровью жителей окружающих районов. Нам пришлось выдержать трудную борьбу, потому что противник имел обширные политические связи, обычное дело.

– Но ты победила, – с гордостью произнес Джей. – И ты не упомянула, что это было первое дело, за которым последовали другие.

Его отец изучающе смотрел на Дженни.

– Ты думаешь, тебе будет интересен наш случай?

– Мне нужно получить побольше информации об этом. Что они, например, собираются делать с землей?

– Они хотят построить то, что они называют восстановительным комплексом. Дома отдыха. Ведомственные пансионаты. Это будут кооперативные владения, строение на строении. А новое шоссе сделает все это легкодоступным, лыжная база будет всего в получасе езды отсюда; после того же, как они осушат озеро, они расширят площади застройки, и… – Он замолчал.

– А если летом будет много дождей, – вмешалась Инид, – то поля к югу от города будут затоплены. О, я просто не могу подумать об этом. Это один из красивейших уголков в штате, на всем восточном побережье. Я вижу в этом своего рода символ. Если человеческая жадность возьмет верх, тогда все в этом мире возможно. Ты понимаешь, что я хочу сказать, Дженни?

– О, да, жадность, – отозвалась Дженни. – Я сталкиваюсь с ней каждый день. В ней основное зло, идет ли речь о кишащих крысами многоэтажных домах, загрязненных океанах или вырубленных джунглях. – Она снова остановилась, чувствуя все еще легкое смущение от всеобщего внимания, ощущая, как дрожит от волнения ее голос и трясутся руки, которые она тщетно пыталась удержать на коленях. – Жадность. Думаю, она уничтожит и всех нас в конце концов, – закончила она уже более спокойно.

Джей улыбался. Он одобрял ее энтузиазм.

– Нет, этого не случится, пока есть такие люди, как ты, готовые вести борьбу с ней.

– Так что, будем считать, что ты согласна? – сказал Артур Вулф.

Она подумала, ну вот, я буду защищать право на существование какого-то кусочка земли. Любопытный случай для городского жителя, у которого никогда не было и пяди земли. Но все же еще ребенком, когда ее брали на воскресные прогулки за город, она ощущала своего рода тягу к земле, ей казалось, будто деревья разговаривали с ней. Позже книги Рейчел Карсон, записи о Римском клубе, телевизионные программы Национального Географического Общества помогли ей развить это влечение, углубить его.

– Да, я займусь этим, – ответила она и почувствовала, как теплая волна возбуждения поднимается в ней.

– Великолепно! Если Джей говорит, что ты молодец, – ты действительно молодец. – Артур встал из-за стола и подошел к Дженни.

– Мы уже провели первое чтение проекта в городском совете, и сейчас дело передается в отдел планирования. Они будут заслушивать его через две или три недели, поэтому вы должны вернуться сюда довольно скоро. Джей представит тебя членам городского правления, но я буду тебе подробно объяснять, что и как, это обычная процедура, девять избранных членов совета, один из них – мэр. – Он легонько сжал руку Дженни, похлопывая по ней. – Прежде чем вы уедете, я отдам тебе толстую папку с бумагами, там доклады инженеров, мелиораторов, различные обзоры и расчеты, обращения к законодательным органам и, конечно, это мерзкое предложение застройщиков. – Он снова похлопал ее по руке. – Что ж, приступим.

– Это вызов, – ответила ему Дженни. – Я сделаю все, что в моих силах.

Джей взглянул на часы.

– Время бежит. Давай собираться, Дженни, и поедем.

Дженни была в комнате для гостей, укладывая свои вещи в сумку, когда постучала миссис Вулф.

– Можно войти? Я хотела побыть с тобой наедине минутку. – Она держала коричневую кожаную коробочку. – Я хочу подарить тебе это. Без лишних разговоров, здесь, наверху, чтобы это видели только мы с тобой. Открой ее, Дженни.

На бархатной подушечке лежала свернутая пополам длинная нитка жемчуга. Жемчужины были крупные, ровные и блестели розоватым мягким светом. На какое-то мгновение Дженни побледнела. Она мало разбиралась в жемчуге, у нее была лишь небольшая нить, купленная в ювелирном отделе универсама, которая должна была несколько оживить ее строгий костюм для работы. Мгновенная бледность сменилась смущением.

– Они принадлежали моей свекрови. Я хранила их для следующей свадьбы в семье, – пояснила Инид Вулф, добавив после большой паузы: – Ожерелье моей мамы я уже отдала.

Дженни оторвала взгляд от жемчуга и посмотрела в лицо другой женщины, которое было исполнено почти благоговения. Дженни понимала, что подарок имел глубокий смысл.

– О… чудесные, – запинаясь, произнесла она.

– Да, не так ли? Вот. Надень его… – И, когда Дженни наклонилась вперед, она надела ожерелье ей на шею. – Теперь взгляни на себя.

Из зеркала на нее глядело круглое лицо молодой женщины, выглядевшей моложе своих тридцати шести лет, с необычайно яркими зелеными глазами. Кошачьи глаза, поддразнивал иногда Джей. В этот момент взгляд был несколько удивленным. Ее щеки, румяные от природы и не нуждавшиеся в макияже, теперь были совершенно пунцовыми.

– Жемчуг всегда красит женщину, не правда ли? – спросила Инид. – Неважно, что на ней только свитер и юбка.

– О, чудесно, – лишь повторила Дженни.

– Теперь уже такой жемчуг редко можно встретить.

– Я… у меня нет слов, миссис Вулф. Это так не похоже на меня.

– Ты не могла бы называть меня просто Инид? Миссис Вулф звучит слишком формально для того, кто собирается войти в нашу семью. – Строгое лицо Инид внезапно просветлело. – Поверь, мне нелегко сказать то, что я сейчас скажу тебе. Никто не сможет легко отдать своего сына и его чудесных ребятишек на попечение другой женщины, не передумав очень и очень много о ней. Но ты так подходишь Джею. Мы видим это и хотим, чтобы ты знала… – Она положила руку на плечо Дженни. – Я хочу, чтобы ты знала: мы с Артуром очень рады тебе. Мы восхищаемся тобой, Дженни.

– Иногда мне кажется, что это все происходит во сне, – мягко ответила Дженни. Она потрогала жемчуг. – Джей и я, и дети… и теперь вы. Вы все так добры ко мне.

– А почему бы нам и не быть такими? Что касается Джея, то и говорить не стоит, как он любит тебя. Ты будешь с ним хорошо жить. О, – произнесла Инид, улыбаясь с материнской снисходительностью, – конечно, у него есть недостатки. Он не любит, чтобы его заставляли ждать. Он требует, чтобы горячая пища прямо обжигала губы, а холодная была холодной, как лед. И все такое прочее. – Сев на кровать, она доверительно продолжала. – Но он хороший человек. Слово хороший заключает в себе так много, не правда ли? Он абсолютно честен. Джей говорит то, что думает, и думает так же, как и говорит. Он совершенно открыт, его легко понять. И то же самое я вижу в тебе. Конечно, Джей так много рассказывал нам о тебе, что казалось, будто мы уже хорошо знаем тебя. – Она встала. – Господи. Я совсем заболтала тебя. Пошли, они ждут. Вам еще добрых три часа ехать.

По дороге домой Джей заметил:

– Я не видел отца таким озабоченным с тех пор, когда он вел борьбу в городе за строительство жилья и хороших школ для бедных.

Они разговаривали тихо, пока дети дремали на заднем сиденье.

– Надеюсь, я смогу справиться с этим делом. Мне кажется, я не смогу ни о чем больше думать, пока не доведу его до конца.

– Ты нервничаешь и беспокоишься о нем уже сейчас? Я не хочу, чтобы ты бралась за него, если ты так будешь к нему относиться. Я хочу, чтобы моя свадьба прошла спокойно. Никаких кругов под глазами.

– Я должна это сделать сейчас. Я сказала, что возьмусь за него.

– Ладно тебе. Не позволяй отцу взвалить это дело полностью на тебя, если хоть в чем-то сомневаешься. Я попрошу одного из молодых парней в офисе заняться им, вот и все.

Она ответила с притворным негодованием:

– Что? Отдать дело мужчине, словно женщина не может справиться с ним? Нет, только не это, – ведь это твой отец, твоя семья. Я так хочу, чтобы они хорошо думали обо мне.

– Ради Бога, они и так любят тебя. И ты это знаешь. А жемчуг моей бабушки? Какие же тебе еще нужны доказательства? Моя мать легче с зубами расстанется, чем отдаст его в плохие руки. Серьезно, тебе не следует быть такой неуверенной в себе в кругу моей семьи.

– Неужели я произвожу такое впечатление?

– Немного. Но пусть это тебя не беспокоит. – Джей наклонился и сжал ее руку. – А теперь о более серьезном; держи покрепче эту коробку, пока я не застрахую ее завтра на новое имя.

Было уже темно, когда они остановились у подъезда его дома. Два красивых медных фонаря горели под зеленым навесом. Вдоль всей Парк-Авеню двойной ряд параллельных уличных фонарей освещал белые известковые, кирпичные и гранитные фасады добротных домов, которые тянулись вплоть до пересечения с Гранд-Сентрал-Терминал, где высилось здание Пан-Американ. Это была одна из наиболее известных достопримечательностей города, подобно Трафальгарской площади в Лондоне или парижской площади Согласия. Дженни застыла на мгновение, любуясь открывшейся перед ней панорамой, в то время как Джей помогал детишкам выбраться с заднего сиденья машины. Жизнь иногда забрасывала ее в эту часть города, но ей ни разу не довелось побывать внутри одного из этих домов до знакомства с Джеем.

– Няня уже вернулась? – спросила она.

– Нет, она приходит рано утром в понедельник, чтобы собрать детей в школу.

– Тогда я поднимусь и помогу тебе уложить их в кровать.

– Не нужно. Я справлюсь. У тебя завтра ответственный день, ты говорила.

– У тебя тоже ответственный день. И, кроме всего, мне очень хочется.

Наверху, пока Джей раздевал своего маленького сынишку и укладывал его спать среди груды плюшевых мишек и игрушечных панд, Дженни занималась девочками.

– Уже поздно, вы принимали душ утром, поэтому, я считаю, мы можем обойтись без ванны сегодня, – сказала она.

Сью захныкала.

– А сказка? Ты нам расскажешь сказку?

Дженни взглянула на часы, стоявшие на столике из слоновой кости.

– Уже слишком поздно для сказок. Я вам прочитаю несколько стихотворений вместо этого. – Все больше и больше привыкая и привязываясь к детям, она чувствовала, что уже может справиться с ними. – Как насчет Милна? Хорошо? Ну ладно, пойдемте в ванну.

Они почистили зубы, вымыли руки и лицо. Потом положили свои испачканные платья в корзину для белья и надели розовые пижамы. Дженни расплела им косы и расчесала их длинные прямые каштановые волосы. Джей и все в его семье были темноволосыми. Наверное, девочки были похожи на свою мать.

Эмми потрогала волосы Дженни.

– Я хочу, чтобы у меня были черные вьющиеся волосы, как у тебя.

– А я хочу, чтобы у меня были волосы, как у тебя. Мои превращаются в мелкие кудряшки после дождя. Это так неприятно.

– Нет, это прекрасно, – ответила Сью. – Папочка думает так же. Я спрашивала его.

Дженни крепко обняла ее. Они такие милые, эти детишки, с их мягкой кожей и влажными, чмокающими губами. Конечно, они иногда бывают довольно капризными, но это вполне естественно. Она почувствовала прилив, если не любви – как легко мы бросаемся словом любовь! – то очень близкого к ней чувства. Уже в спальне она достала с полки книгу и почитала о Кристофере Робине.

– Они сменяют караул у Букингемского дворца; Кристофер Робин спустился вниз вместе с Алисой. – Она прочитала про водяные лилии:

– Над водою

Там и тут

Поднимаются водяные лилии.—

Она закрыла книгу.

– Теперь спать. – И задвинула шторы.

В освещенной розовым светом комнате было чисто и уютно. От этого покоя у Дженни защемило сердце. Ей так часто приходилось сталкиваться с другой стороной жизни: с оскорблениями, обидами, увечьями, со всем тем злом, которое люди причиняют друг другу. Бросив прощальный взгляд на маленьких девочек, она ощутила прилив благодарности за то, что, по крайней мере, они-то защищены от всего этого. Ее охватили сложные чувства, почти благоговейные. Она погасила свет.

– Спокойной ночи, дорогие, приятных снов. Так моя мама обычно говорила мне. Приятных снов.

Джей стоял возле двери в свою спальню.

– Я знаю, ты говорила, что ничего не хочешь менять в доме, – начал он.

– Это было бы слишком расточительно, когда все и так в прекрасном состоянии.

Сама мысль о перемене обстановки во всех комнатах внушала ей беспокойство. У нее не было достаточно опыта для этого, а кроме того, ее это и не очень интересовало. Она заглянула через коридор в длинную гостиную, убранную зелеными коврами, на которых островками расположились стол красного дерева и диваны с ситцевой обивкой, все говорило о приятном спокойном вкусе. Затем она также осмотрела столовую и, к своему удивлению, поняла, что стол был работы Данкана Файфа, а стулья с сиденьями из набивного шелка – чиппендейл.

– Но хотя бы спальню, – настаивал Джей. – Нам нужна новая спальня.

Да, она была согласна с этим. Ей бы не хотелось, чтобы оставалась та кровать, на которой он спал с другой женщиной. Кроме этого, она бы убрала шкаф и комод, в которых Филлис хранила свою одежду. На следующей неделе у нее будет время, и она займется этим.

На высоком комоде, который, как она предполагала, принадлежал Джею, стояла фотография в серебряной рамке, где была изображена молодая женщина в пышном свадебном платье и жемчужном ожерелье другой бабушки Джея. У нее были большие и немного удивленные глаза, круглое лицо с широкими скулами. Удивительно, подумалось Дженни, за исключением прямых светлых волос, она очень похожа на меня. Интересно, заметил ли Джей это сходство. Вероятно, нет. Недаром говорится, что люди бессознательно делают один и тот же выбор снова и снова. Она замолчала, изучая лицо и сравнивая.

С каким-то беспокойством Джей сказал: – Это не останется, конечно. Я положу портрет куда-нибудь в другое место.

– Почему не останется? Ты будешь не ты, если забудешь ее.

Бедная, умереть от рака в тридцать два года, оставив любимых людей, все это.

– Ты единственная и неповторимая, Дженни. – Голос Джея звучал взволнованно. – Вряд ли хоть одна женщина скажет так и при этом будет думать так же, как ты.

И она действительно так думала. Странно, но наедине с Джеем она не испытывала ни неловкости, ни, тем более, страха из-за того, что ее сравнивают еще с кем-нибудь. Наедине с ним она была абсолютно уверена в себе. Только семья Джея, его родители, вся обстановка их дома вызывали у нее это чувство неуверенности, боязни, что она не принадлежит к их кругу, несмотря на всю их приветливость. Но она преодолеет это…

Он обнял ее и положил ее голову себе на грудь.

– Я так спешу побыстрее закончить все дела со свадьбой. Мы не смогли спать вместе в эти выходные в доме моих родителей, не можем спать вместе и здесь из-за детей и няни. Это невыносимо.

– А я снова буду у себя всю эту неделю, – прошептала она, затем приподняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Она провела пальцем по его носу. – Я тебе не говорила, что ты напоминаешь мне Линкольна. Если бы ты носил бороду, ты был бы его точной копией.

Джей рассмеялся.

– Любой мужчина, если он высокий и худощавый, с продолговатым лицом и длинным носом, будет похож на Линкольна. Для твердолобого молодого адвоката ты довольно романтична.

– Может, я и твердолоба, но и мягкосердечна тоже.

– Дорогая, я хорошо это знаю. Послушай, тебе нужно выспаться. Я посажу тебя в такси. И позвони мне, когда доберешься домой.

– Я могу сама взять такси, Джей. Меня никогда так не баловали. Уж не думаешь ли ты, что водитель такси собирается похитить меня, а?

– Нет, но позвони мне все-таки, когда приедешь.

* * *

Квартира в отремонтированном доме без лифта в Ист-Ривер была совершенно другим миром. Здесь жили по одному и вдвоем молодые артисты театра, художники, начинающие предприниматели, словом, те, кто надеется чего-нибудь достичь в жизни. Их квартиры располагались в определенном порядке, от совершенно пустых – с циновкой на полу и торшером, наполовину меблированных – с ободранными деревянными кроватями, плетеными викторианскими креслами из комиссионных магазинов, до полностью меблированных, с коврами, книгами, пластинками и растениями. У Дженни была меблированная квартира.

В то мгновение, когда она повернула ключ в замочной скважине, дверь через холл напротив отворилась.

– Привет! Ну как все прошло? – Ширли Вейнберг, в халате, с мокрой головой, завернутой в полотенце, хотела все знать. – Я только собиралась посушить волосы, когда услышала, что ты вернулась. Как все прошло? – повторила она. – Ничего, если я войду?

– Конечно, проходи.

Они жили рядом вот уже пять лет, и их связывали добрые отношения. Ширли работала секретарем театрального продюсера и смотрела на мир, как на второй Бродвей, несчастные жены и пыльные залы суда были не ее стихией. Она села на софу Дженни.

– Ну что, сплошное великолепие, этот их дом?

Без сомнения, Ширли представляла себе мраморные полы и позолоченное дерево.

– Да, нет, это сельская усадьба, ей лет сто пятьдесят или побольше. Мне понравилось, но тебе там вряд ли понравилось бы.

– Ну, они хоть ужасно богаты, да?

Такие вопросы довольно неприятны, но надо принимать во внимание, кто их задает. Ширли была туповатой, но доброй. Но почему так много людей задают одни и те же вопросы? Каким-то образом пробуждается любопытство, и раздается вопрошающий голос – кто? когда? И любопытство удовлетворено…

– Я не думаю, что они «ужасно богаты». Но они и не бедные тоже, – спокойно ответила Дженни. – Но как-то никто не думает о них таким образом.

– Ты, может, и нет. Но ты вообще чудная, – покровительственно произнесла Ширли. – А что в коробочке?

– Ожерелье. Посмотри.

– Боже мой! Ты только взгляни на него!

– Ты напугала меня. Почему ты так кричишь?

– Господи, ты идиотка. Здесь жемчуг стоимостью в десять тысяч долларов, неужели ты этого не знала? Нет, что я говорю? Он стоит гораздо больше. Жемчуг снова поднялся в цене.

– Этого не может быть, – выдохнула Дженни.

– Я знаю, что говорю. Я работала одно время на Мэдисон-Авеню в ювелирном магазине. Эти жемчужины размером в девять миллиметров. Ты знаешь, что это значит? Нет, конечно же, ты не знаешь. Надень его.

– Теперь я боюсь и прикасаться к нему. Я боюсь, жемчуг разобьется.

– Он не разобьется. Надень его.

– Я чувствую себя довольно глупо, если он действительно такой дорогой. Куда я его надену?

– Да куда угодно, есть много мест. Он великолепен. Посмотри.

– Я никогда не задумывалась о таких вещах, – удивленно ответила Дженни. – Я не понимала, почему кто-то хочет вешать себе на шею все эти деньги?

– Ты чудная, – раздалось в ответ. – Оно что, для тебя совсем ничего не значит?

– Ну, в каком-то смысле и значит. Оно очень красиво, конечно, но для меня важно то, что это значит, что я желанна в их семье, и вот почему я очень и очень счастлива. Я никогда не стремилась иметь такие вещи. Наверное, потому, что я просто не могла позволить себе ничего такого.

– Ну, похоже, что теперь ты можешь себе позволить это. Ты действительно без ума от него, да?

Дженни подняла глаза и взглянула в лицо подруги: за искренней привязанностью проглядывало и любопытство.

– Да, это так, – просто ответила она.

– Я никогда не видела, чтобы ты была так увлечена.

– Просто я раньше так никого не любила.

– Ты счастливая. Ты знаешь, ты жутко счастливая?

– Да, знаю.

– Любить мужчину, который хочет, чтобы это все было навсегда. Господи, как я устала от парней, которые не могут обещать тебе ничего, кроме того, что они никогда не посягнут на твою свободу. Я бы хотела отдать свою свободу, не всю, конечно, а часть, ради того, чтобы иметь дом и ребенка. Двоих детей. Но мужчины, которые сейчас встречаются, сами как дети, – посетовала Ширли.

Дженни, повесив свое пальто, ничего не ответила. Ей вдруг вспомнилось, как больше года назад Ширли и Дженни, как и большинство их ровесниц, наслаждались полной независимостью и свободой, которые ранее считались исключительной привилегией мужчин. А затем биологические часы, как они называли это тогда, начали тикать очень громко.

– Биологические часы, – произнесла она.

– Да. Ну, я очень рада за тебя. – Ширли встала и поцеловала Дженни в щеку. – Ты очень симпатичная девчонка, тебе повезло. Послушай, тебе надо запастись кусочком фланели и протирать жемчуг всякий раз, когда надеваешь его. И каждые два года его нужно восстанавливать. На твоем месте я бы это делала у Тиффани.

Когда она ушла, Дженни еще постояла некоторое время с жемчугом в руке. Мысли переполняли ее. Она оглядела свою небольшую комнату. Конечно, ее не назовешь красивой, но это была удобная и приятная комната, с репродукциями голубей Пикассо и геометрических фигур Мондриана. Иногда она думала, как было бы смешно, если бы Джей переехал к ней сюда. Она сама выкрасила стены в желтый цвет, купила пестрое стеганое одеяло ручной работы у народных умельцев горных районов Теннесси и ухаживала за высокой пальмой, стоявшей у окна в деревянном ящике. Книги и первоклассная стереоаппаратура были приобретены ею лично, на свои средства, и это вызывало у нее приятное чувство, возможно, даже удовлетворение.

Конечно, карьера, можно сказать, удалась. Теперь, выстояв в этом мире и доказав, что она может выжить в нем одна, она была готова, и даже рада пожертвовать своей независимостью.

С Джеем она познакомилась на одном из многолюдных шумных сборищ, с белым вином и бестолковой болтовней, проходившем где-то в одной из переоборудованных новомодных мансард, заполненной абстрактными фигурами, скульптурами из металла с подвижными частями. Кто-то вскользь заметил о выигранном Дженни деле по защите окружающей среды в Лонг-Айленде, а кто-то еще буднично и торопливо представил ей Джея. Почти сразу они отделились от остальных.

– Вы тоже адвокат? – спросила она.

– Да. Вместе с Депойстером, Филлмором, Джонсоном, Брауном, Розенбаумом и Леви.

– Это очень отличается от моей сферы.

– Очень отличается. – Он улыбнулся. В его глазах промелькнули веселые искорки. Уж не думаете ли вы, что я безнравственный защитник коррумпированных корпораций?

– Я не настолько глупа, чтобы думать, что все корпорации погрязли в коррупции.

– Хорошо. Потому что мне хотелось бы заслужить ваше одобрение.

– Но это довольно трудно.

– Достаточно откровенно. Но я буду действовать pro bono, вы понимаете.

– Это очень хорошо. – Она улыбнулась в ответ.

– Вам здесь не очень нравится, – сказал он. – Это все из области примитивной социологии и психологии. Вы знаете, что там происходит? «Посмотри на меня, я здесь, послушай меня…» Когда все это закончится, у вас не останется ничего от этого вечера, кроме головной боли. Давайте уйдем отсюда.

Они просидели до полуночи в тихом баре, рассказывая друг другу все о своих политических взглядах, семьях, своих музыкальных и гастрономических пристрастиях, любимых книгах, кинофильмах, занятиях теннисом. Им нравились Вуди Аллен, Апдайк и Диккенс. Они ненавидели гольф, острые соусы, зоопарки и круизы. Получалось слишком много совпадений. Уже позже они оба согласились, что поняли это прямо тогда, той ночью.

На следующий день он прислал ей цветы. Ее тронул такой старомодный жест, у нее никогда не было такого поклонника. Неожиданно ей стало ясно, что она никогда не знала об истинных возможностях любви, никогда не знала, что лежит в основе вещей. Ей только казалось, что она знала.

Так все это начиналось.

Она прошла долгий путь с тех пор, как оставила шумный дом в Балтиморе, университет в Пенсильвании – и тягостные воспоминания. К тому времени, когда она закончила университет, ее отец был болен, он страдал почечной недостаточностью. Когда он умер, ей было уже двадцать пять. Ее мать продала магазинчик, собрала все небольшие сбережения, полученные от торговли, и, получив также немного денег по страховке отца, переехала жить к сестре в Майами, где климат был мягче, а жизнь дешевле. Затем, скопив достаточно денег для поступления на юридический факультет, Дженни вернулась в Филадельфию и опять поступила в университет.

Ей нужно было наверстать упущенное, ведь и так было потеряно четыре года. Она была целеустремленной, усердно занималась и редко развлекалась. В двадцать девять Дженни закончила университет с отличием и могла претендовать на получение престижной должности секретаря на следующий год. Должность секретаря открыла бы ей дорогу в какую-нибудь солидную юридическую фирму в Филадельфии, если бы она захотела. Но за трудные годы ее жизни сформировался твердый, независимый характер. Пришло время делать то, к чему она стремилась, и самым подходящим местом для этого, по ее мнению, был Нью-Йорк.

В скромном районе в центре города около Второй Авеню она открыла контору, которая и состояла-то всего из двух комнат, арендованных у некоего товарищества, куда входили три молодых человека, тоже выпускники юридического факультета, стремящиеся заниматься уголовным правом. Не имея никакого интереса к семейным делам или личным проблемам женщин, они охотно передавали их дела Дженни. Так она начала и постепенно сумела создать себе репутацию убежденного и твердого защитника прав женщин, особенно бедных.

А годы между тем шли и шли. Она посещала занятия по самоусовершенствованию, что-то почерпнула из них для себя, но вскоре перестала туда ходить. Как и Ширли, ей встречались веселые и интересные мужчины, но они не стремились к постоянству в своих связях. Она даже влюбилась – или думала, что влюбилась, – в симпатичного молодого человека, который в конце концов с некоторой горечью признался, что он пытался изо всех сил, но ничего не может с собой поделать: его больше привлекают молодые мужчины. Ее руки добивались один или два приличных человека, за которых она вышла бы замуж, если бы только смогла полюбить кого-то из них. Она встречалась с очаровательным мужчиной, который обожал ее, но не имел ни малейшего желания развестись с женой. Как-то все не складывалось у нее. Поэтому Дженни была благодарна судьбе, что у нее была работа и прочие радости, доступные городскому жителю: балет и опера в центре Линкольна, первые показы зарубежных кинофильмов, бег по воскресеньям в парке, книжные магазины на Пятой Авеню, итальянские ресторанчики в Виллидж и курсы в Новой школе.

Она вела активный образ жизни, занималась полезной деятельностью, но лично ей это ничего не давало, и когда все было сказано и сделано, то пустота заполняла сердце.

Пока в него не вошел Джей. Скоро будет уже два года, как они вместе.

Дженни протерла жемчуг, как ей посоветовали, осторожно положила его на бархатную подушечку и спрятала коробочку под стопку своих ночных рубашек. Раздевшись, она стала рассматривать себя в большом зеркале на двери ванной комнаты. Не так уж плохо. Ей никогда не приходилось особенно следить за своим весом, и это было счастьем, поскольку она любила хорошо и вкусно поесть, особенно макароны, хлеб. Ее кожа не была дряблой, и все благодаря теннису и бегу. Напевая что-то под нос, она покрутилась перед зеркалом и даже изобразила нечто вроде танца. Счастливая, счастливая…

Зазвонил телефон.

– Это Джанин Раковски? – Джанин. Никто, кроме ее матери, больше не называл ее так.

– Да, – удивленно ответила она.

– Меня зовут Джеймс Рили. – Голос был вежливым и спокойным. – Я знаю: то, что я собираюсь сказать, испугает вас, но…

Мама. Несчастье во Флориде. Мама пострадала. Произошла авария. Вой сирен. Полицейские машины. Спешит «скорая». Красные огни мелькают.

– Что? Что случилось?

– Нет, нет, – быстро ответил мужчина. – Ничего страшного. Простите, что напугал вас. Дело вот в чем. Я представляю службу, занимающуюся приемными детьми. Мы называемся Поиск родителей. Вы, вероятно, слышали о нас.

– Не думаю. – Она была озадачена. – Вам нужен адвокат?

– О, нет. Речь идет не о юридических случаях. Дело вот в чем…

Ей показалось, что этот человек сейчас пустится в пространные объяснения, поэтому она быстро прервала его.

– Я адвокат, поэтому, если это не юридическое дело, у меня совершенно нет времени на разговоры. Простите…

Теперь он, сохраняя тот же спокойный тон, перебил ее.

– Если вы уделите мне одну или две минуты, я вам всю объясню. Вы знаете, я уверен в том, что большинство приемных детей пытаются найти своих настоящих родителей. Так много организаций пытаются им помочь, наша только одна из них, и мы…

Дженни глубоко вздохнула.

– Я даю на нужды благотворительности, сколько могу. Если вы пришлете мне брошюру, о вашей деятельности, я обязательно прочту ее, – сказала она.

Мужчина, однако, не собирался отступать.

– Речь идет не о благотворительности, мисс Раковски. – Последовала длинная пауза. Затем он снова заговорил, на этот раз почти шепотом: – У вас родилась девочка девятнадцать лет назад.

Шли секунды. Вторая рука у нее соскользнула, задела настольные часы. Тихое потрескивание раздавалось в трубке, или, может, это кровь стучала у нее в висках?

– Она искала вас больше года. Она хочет увидеть вас.

«Мне сейчас станет плохо, я упаду в обморок», – подумала Дженни. Она села.

– Я предпочел позвонить вам домой, а не в офис, потому что это очень личное.

Она не могла говорить.

– Вы слышите? Мисс Раковски?

– Нет! – Ужасный хрип вырвался из горла Дженни, словно ее резали без анестезии. – Нет! Это невозможно! Я не могу!

– Я понимаю. Да, конечно, это шок для вас. Вот почему ваша дочь хотела, чтобы мы – я – позвонили сначала. – Пауза. – Ее зовут Виктория Миллер. Все, однако, называют ее Джилл. Она здесь, в городе, студентка-второкурсница.

Холодок пробежал по спине Дженни. Ее сердце бешено колотилось.

– Это невозможно… Ради Бога, разве вы не понимаете, что это невозможно? Мы не знаем друг друга!

– Вот в чем дело, не так ли? Разве вы не должны узнать друг друга?

– Вовсе не в этом дело, нет! Я отдала ее в хорошие руки. Неужели вы думаете, что я позволила бы отдать ее кому угодно? Да?

Голос Дженни прервался, у нее перехватило дыхание.

– Нет, я, конечно, так не думаю, но…

– Зачем? С ней что-то не так? Что-то случилось с ней?

– Ничего подобного. Она вполне счастлива и хорошо устроена.

– Ну вот! Видите? Я говорила вам! У нее есть семья, они заботятся о ней. Что она хочет от меня? Я даже никогда не видела ее лица. Я… – Уцепившись за телефон, Дженни опустилась на пол и прислонилась к столу.

– Да, у нее есть семья, и очень хорошая. Но она хочет увидеться с вами. Разве это не естественно для нее – хотеть знать, кто вы? – Голос звучал спокойно и убедительно.

– Нет! Нет! Все кончено, это старая история. Все давно решено. Не надо ничего менять. Я не могла заботиться о ней тогда. Вы же не знаете, как все было! Я вынуждена была отдать ее. Я…

– Никто не говорит ни слова об этом, мисс Раковски, все понятно. Мы все здесь профессионалы, психологи и работники социальной службы, и мы все понимаем. Я понимаю вас. Поверьте мне.

Ладони Дженни покрылись потом, как и все тело. Пот, учащенное сердцебиение и слабость в ногах – ужасные ощущения. Она должна собраться, должна; она не может позволить себе расслабиться, она не справится одна с сердечным приступом.

– Джилл замечательная молодая девушка, очень умная, – продолжал голос. – Вы…

– Нет, я сказала! В этом нет никакого смысла! Мы не можем начать все снова после девятнадцати лет. О, пожалуйста! – Теперь она умоляла. – Пожалуйста, скажите ей, что это невозможно. Передайте ей, что это невозможно. Передайте ей, чтобы она была счастлива и оставила меня в покое. Забудьте это. Так будет лучше для нее. Я знаю, так лучше. Пожалуйста. Ради Бога! Уйдите и оставьте меня одну! О, пожалуйста!

– Мисс Раковски, я больше не буду надоедать вам сегодня. Поразмышляйте над этим несколько дней. Я верю: вы постараетесь понять, что это не так уж и плохо, это не трагедия. Я позвоню вам еще раз.

– Нет! Я не хочу разговаривать с вами снова. Я… Разговор прервался!

Она прижалась затылком к столу, держа телефон на коленях. Ее сердце продолжало колотиться, кровь стучала в ушах.

– Боже мой! – громко произнесла она. – Боже мой! – Она закрыла глаза и положила голову на колени.

«Меня тошнит. Я теряю сознание…»

Когда она открыла глаза, узор на обивке большого кресла начал кружиться. Коричневые, белые и черные круги, квадраты и звезды вспыхивали и гасли. Она снова закрыла глаза, прижав к ним пальцы.

«Все эти годы я не хотела вспоминать о ней. Я должна была забыть ее, ведь так? И иногда я забывала о ней. А в остальное время? Я не смела думать об этом…»

– Разве вы не видите? – кричала она в пустой комнате, кричала никому и каждому, всему миру, судьбе. – Разве вы не видите? О, Боже мой… – Она стонала. Закрыв лицо руками, она покачивалась и стонала.

Прошло довольно много времени, прежде чем сознание вновь вернулось к ней. Она стала взывать к своему разуму, чтобы механизмы, приводящие его в движение, заработали и не дали ей рассыпаться на мелкие кусочки.

Думай, Дженни. Ты не можешь поддаваться панике. Всегда можно найти достойный выход из любой ситуации. Ты всегда так говоришь другим людям. Теперь скажи это себе. Думай.

Снова зазвонил телефон. Он был накрыт ее халатом, поэтому звук шел как бы издалека.

– Ты не позвонила мне, – сказал Джей. Она побледнела. – У тебя линия была занята. Ты звонила?

– Да, это был клиент.

– Они беспокоят тебя даже в воскресенье?

– Ну, это случается иногда. – Она начала бормотать. – Земельный собственник притесняет женщину. Это ужасно. И Ширли была здесь, поэтому я в любом случае не могла воспользоваться телефоном. Она ушла минуту назад. Я не могла избавиться от нее.

Джей засмеялся.

– Ей будет тебя недоставать. Не правда ли, сегодня был чудесный день? Я как раз сижу и думаю об этом.

– Замечательный уикенд.

– Мы все еще не купили тебе кольцо. Могу я пригласить тебя как-нибудь днем на этой неделе?

«Как я могу вот так вдруг предъявить ему ребенка? Если бы я сказала ему в первый день…»

Он заговорил снова, прервав ее размышления:

– Мы поедем в магазин Картье. Это не так далеко.

– Джей, мне не нужно такое дорогое кольцо. Действительно, не нужно.

– Дженни, не будь мелочной. Не спорь со мной. Иди спать. Я сам уже почти сплю. Спокойной ночи, дорогая.

Положив трубку, она закричала во весь голос.

– Господи, что же мне делать?!

Войти в семью с появившейся вдруг ниоткуда девятнадцатилетней дочерью… дети Джея… свадьба всего лишь через пару месяцев… семья Вулфов, эта почтенная, доверчивая, добропорядочная пара. Либералы. Но всем понятно, что кодекс под приятной наружностью довольно суровый. И Джей… Я солгала… Такое сокрытие всегда считалось ложью, и ничем иным. Да… да.

Умная девочка, сказал тот человек. Джилл, они так называют ее. Несчастный ребенок. Отданный в чужие руки. Она вышла из меня, из моего чрева. Я слышала протестующий крик новорожденной, один жалобный беспомощный писк, и потом они унесли ее, маленький сверток унесли из комнаты, из моей жизни. Похожа ли она на меня? Смогу ли я узнать ее, если где-нибудь встречу, не зная, что это она? Но я сделала правильно. Ты знаешь, ты сделала правильно, Дженни. И она не может вернуться снова в твою жизнь сейчас. Она не может. Думай, я говорю тебе. Но я не могу думать. У меня нет сил. Я совершенно вымотана.

Она поднялась с пола, погасила свет и, как была в халате, так и легла в постель. Ее начало трясти. Она лежала очень долго, укрывшись одеялом с головой. Абсолютно одна…

Одна, как и тогда, когда возвращалась в автобусе назад, на восток из Небраски. Она чувствовала то же самое. Она могла снова ощущать тот запах выхлопных газов и приступ тошноты, когда автобус раскачивался, проезжая быстро мимо одинаковых маленьких городков, супермаркетов, свалок старых машин, парков, возвращаясь назад к жизни. Возвращаясь назад…