Клаус наткнулся на дверной косяк и проклял длинный лестничный пролет, который вел к его номеру в гостинице. Вслух. Сегодня он не пил и все же чувствовал себя пьяным. В последние несколько дней ему удалось улучить несколько часов для встреч с Вивианн, а время, проведенное с ней, пьянило его сильнее любого вина.

Она еще не согласилась разорвать эту фарсовую помолвку и не отказалась от ритуала, который сделает ее полноценным оборотнем. Но после их первой тайной встречи в саду Наварро стало ясно, что бросать Клауса она тоже не собирается. Во время каждой их встречи она словно начинала светиться изнутри. Даже кровь не могла принести ему такого удовлетворения, такой наполненности, какую давало созерцание ее прекрасного лица, когда она поднимала его навстречу лицу Клауса.

Но в потемках его гостиничного номера вампира поджидала обладательница другого лица. Мягкие линии, персик и сливки вместо резких, четких контуров профиля Вивианн. Клаус почувствовал, как брюзгливо поджались его губы.

– Сестра, – поприветствовал он ее так вежливо, как только смог, учитывая обстоятельства, – я мог бы поклясться, что это мой номер.

– А я могла бы поклясться, что ты слишком пьян, чтобы заметить разницу, – небрежно парировала Ребекка. Она удобно расположилась на его отделанной кистями постели, устремив глаза на зажатый в руке листок бумаги.

– Я удивлен, что ты до сих пор помнишь, в какой гостинице мы живем, – язвительно ответил Клаус, шагнув вперед, чтобы как следует рассмотреть листок. Он казался знакомым, хотя полной уверенности в этом не было. Клаус демонстративно не закрыл за собой дверь, ему хотелось, чтобы сестра поняла, что она вольна уйти в тот же миг, как пожелает. И чем скорее, тем лучше. – Разве ты еще не завербовалась во французскую армию?

Ребекка подняла на него глаза, в которых горел заметный даже в потемках гнев.

– А с кем ты объединил свои силы? – презрительно огрызнулась она, потрясая листочком, словно тот давал четкий и ясный ответ на ее вопрос. – Судя по всему, ты больше не работаешь вместе с нашей семьей.

Клаус зажег свечу, прикрывая огонек ладонью, пока тот не разгорелся. Комнату оживили зеленые и золотые тона, стала видна тяжелая мебель грецкого ореха, стоящая на покрытом затейливыми узорами ковре. Дополнительный свет выявил также и то, что Ребекка раздражена, но прочесть, что написано на листке бумаги у нее в руках, Клаус так и не смог. Он почувствовал укол разочарования, но вовсе не собирался проявлять признаки слабости.

– Думаю, ты не в том положении, чтобы рассуждать, где я работаю и с кем, – холодно сказал он, поставив свечу на стол, – особенно если учесть, сколько времени ты не удосуживалась нас проведать. Где человеческая армия, которая, предположительно, должна была нас защитить, Ребекка? Завоевала ли ты ее преданность или зря потратила время, распутничая с симпатичными офицерами?

Ребекка вскочила с кровати и влепила ему полновесную пощечину.

– Совсем ума лишился? – закричала она, и Клаус услышал донесшиеся из соседних номеров возмущенные голоса. Ребекку они, похоже, не озаботили: она сунула листок бумаги в лицо Клаусу. – Объясни это, – потребовала она все так же излишне громко, не обращая внимания на ночное время. Солнце еще не встало, и большинство постояльцев гостиницы – тоже. Спокойно ссориться можно будет, только когда Элайджа наконец найдет для них дом.

Взгляд Клауса впился в лист бумаги, и он почувствовал, как в нем растет гнев, который вот-вот поглотит злость сестры, как океан – дождевую каплю. Крупный наклонный почерк был хорошо ему знаком, и в мозгу немедленно замелькали те личные, почти сакральные слова, которые могла прочесть Ребекка. Но у нее не было на это никакого права!

– Это мое, – напомнил он сестре угрожающим, низким, напоминающим рык голосом. – Хоть раз за свою бесконечную жизнь прояви здравый смысл, положи это где взяла и уходи.

– Здравый смысл! – хохотнула Ребекка, бросая письмо на кровать, словно мысли и слова Вивианн были мусором. Записка, в которой ведьмочка назначила Клаусу их первое свидание, была самым драгоценным из его сокровищ, а Ребекка просто отшвырнула ее в сторону. – Расскажи-ка мне о здравом смысле, брат. Расскажи мне, что твой бурный роман с этой девочкой на самом деле всего лишь интрига, а не стопроцентное предательство семьи. Расскажи, что ты нашептывал ей на ухо любовные глупости, исключительно чтобы соблазнить ее «выйти за этого проклятого волчару», как она с самого начала и собиралась!

– Мои романы тебя не касаются, – возразил Клаус. – А этот чертов альянс ведьм и оборотней – вовсе не то, что думаете вы с Элайджей. Вы должны бы поблагодарить меня за вмешательство, и еще поблагодарите, если не окончательно ослепли от своего идиотского оптимизма!

– На твои слова или действия мой «оптимизм» не распространяется, – злобно огрызнулась Ребекка. – Век за веком ты остаешься ходячим бедствием. Я отчаялась дождаться, что ты когда-нибудь остановишься и подумаешь, прежде чем разрушить все вокруг, но наверняка даже ты мог бы заметить, как предсказуемо твое нынешнее поведение. Жизнь становится чересчур легкой, и ты начинаешь скучать. Дела идут слишком гладко, и ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы помешать этому и все уничтожить.

– Довольно! – теряя самообладание, закричал Клаус. – Я думал, что из всех живущих в мире именно ты, Ребекка, должна помнить, что страсть не спрашивает нашего разрешения, прежде чем нанести удар.

Ребекка в гневе сжала зубы. Клаус догадался, что сестра думает, будто он манипулирует ею. Хорошо бы она верила в это и дальше. Пусть лучше считает его сволочью, чем дураком. Внезапно он почувствовал, что буквально одержим своими чувствами и не может справиться с ними.

– Ты жаждешь лишь неприятностей, – презрительно усмехнулась Ребекка. – А потом наблюдаешь, как мы с Элайджей подчищаем за тобой, вместо того чтобы с самого начала действовать по хорошо продуманному плану.

– Кстати, о продуманных планах, – низким рокочущим голосом сказал Клаус, – я до сих пор не слышал твоего отчета о нашей армии. Но я уже слышал кое о чем интересном: оказывается, оборотни нанесли удар как раз туда, где, как планировалось, должна была находиться моя драгоценная сестра. Поэтому я тут немного поспрашивал, и вообрази мое удивление, когда я услышал, что эта самая сестра каждый вечер трапезничала с красавцем-капитаном и, как славная маленькая маркитантка, навещала его в лазарете. И в чем, скажи мне, Ребекка, твой план провалился? Ты в нужном месте. Он тебе доверяет. Почему ты до сих пор не командуешь его людьми?

Хорошенький ротик Ребекки раскрылся так комично, что он едва не рассмеялся.

– Так ты за мной шпионил? – требовательно спросила она. – Вместо того чтобы крутить со своей малолетней возлюбленной, тратил время на шпионство? Ты же мог разрушить мою легенду!

– Не было у тебя никакой легенды, – безжалостно напомнил он. – Ты изображала саму себя, в точности – беспомощная дева в беде, существующая за счет крох симпатии капитана Моке.

Ребекка прикусила губу, и Клаус понял, что его слова попали не в бровь, а в глаз. Она действительно любит этого лихого вояку, во всяком случае, настолько, насколько применимо к ее роковым страстям слово «любовь». Теперь, когда Клаус узнал правду, он был даже менее склонен проявлять терпимость к утомительным романам сестры. Как всегда, именно ему придется тащить заблудшую овцу обратно в загон, сопровождая процесс пинками и криками. Она что, никогда не устанет сопротивляться судьбе и будет раз за разом наступать на одни и те же грабли?

– Тут все сложнее, чем ты думаешь, – пробормотала она, а потом отбросила за спину свои медового цвета волосы и повысила голос: – Армейские знают о существовании сверхъестественных существ, и даже могут заподозрить, что мы находимся здесь, в этом городе. Мне пришлось действовать медленнее, чтобы все расследовать и убедиться, что наша тайна не раскрыта. Ожидать, чтобы ты понял, что такое осмотрительность, не приходится, но дела обстоят именно так.

Самым странным и необъяснимым было то, что, кажется, она на самом деле верила в свои слова. Эта дурища только что признала, что жила среди вооруженных людей, которые знают о вампирах. И забылась настолько, что называет это осмотрительностью!

Если кто-то во французской армии осведомлен о вампирах, это еще одна причина, чтобы воздействовать на них принуждением или убить. И нет никакого смысла выжидать, вынюхивать или влюбляться… и все же Ребекка избрала именно такой путь. Как это похоже на нее, и как совершенно не похоже на осмотрительность!

– Ребекка, – напомнил Клаус, изо всех сил стараясь контролировать свой тон. Ему хотелось, чтобы сестра поняла значение каждого его слова, поняла, что это не пустые злобные угрозы. – Элайджа верит, что для нашей семьи крайне важно не разлучаться, и я понимаю почему. Но если ты будешь настаивать на том, что может положить конец самому нашему существованию, то знай: у меня есть серебряный кол с твоим именем, – предупредил он, подходя ближе. Ребекка отстранилась, ноги ее прижались к украшенному кистями покрывалу. – Подчини себе армию, или уничтожь эту угрозу, или сделай и то и другое, мне все равно. Только не подведи. Если на тебя нельзя будет положиться, ты присоединишься к Колу и Финну в их гробах.

– Ты чудовище, – прошипела Ребекка. Даже в теплом свете свечей ее лицо выглядело мертвенно-бледным. – Как ты смеешь мне угрожать, когда сам путаешься с этой… этой…

– Ведьмой, – ровно закончил Клаус. – С ведьмой, которая вдобавок наполовину оборотень. А какая выгода от твоего капитана? Я имею в виду, помимо того, что он может выдать вашему отцу, где мы находимся?

Ребекка невесело рассмеялась.

– Нашему отцу, – сухо поправила она. – Уж конечно, сейчас он одинаково ненавидит всех нас.

– Меня он ненавидел с самого начала, – буркнул Клаус, разозлившись оттого, что сестра так быстро взяла реванш. Благодаря своему быстрому мышлению она всегда была ценным союзником, но служить мишенью для ее насмешек – удовольствие маленькое.

Впрочем, возможно, это означало, что Ребекка не совсем забылась и еще сможет спасти положение, каким бы бедственным оно ни было. Может, страх перед его кинжалом поможет ей вспомнить об ответственности.

– У меня нет желания драться с тобой, – сказала Ребекка уже мягче, она будто прочла по лицу Клауса, что тот тоже смягчился. – В конце концов, мы хотим одного и того же, верно? Любви.

Тут она, пожалуй, зашла далековато. Клаус не позволит ставить на одну доску ее девчоночью мелодраму и настоящее откровение, которым стали его чувства к Вивианн Леше.

– Вовсе нет, – ледяным тоном ответил он. – Я хочу от тебя, чтобы ты ставила нашу общую безопасность выше своих чувств, а ты хочешь, чтобы я позволил одному оборотню-выскочке жениться на женщине, на которую у него нет никаких прав. Я не колеблясь поставлю ее благополучие выше твоего, да и выше своего тоже, ты же знаешь. Так что соберись и веди себя как настоящая Микаэльсон, иначе тебе придется предаваться сожалениям всю оставшуюся жизнь. Вечную жизнь.

В мгновение ока смягчившееся было лицо Ребекки снова стало жестким, и Клаус порадовался, что не уступил ей. Сестра одновременно была и факиром, и змеей, поэтому никакая осторожность в обращении с ней не была лишней.

– Я сделаю, что должна, – отрезала она. Клаус отметил: Ребекка не сказала, что именно намерена сделать. – Тебе не придется переживать за мое поведение, но я предупреждаю, что не намерена терпеть запугивания и угрозы. Прежде чем судить меня за мои дела, Никлаус, приведи в порядок свои собственные.

Подобрав пышные юбки, она уже собиралась выскользнуть из комнаты, но тут в дверях возник Элайджа, и Ребекка остановилась. Клаус хмыкнул – больно уж неловко пришлось ей прервать свой уход, который задумывался таким эффектным.

– Что тут такое? – нахмурившись, требовательно спросил Элайджа.

Он прижимал к груди какую-то книгу, и острые глаза Клауса заметили, что книгу эту выносить из гостиницы совершенно незачем.

– Я могу задать тебе этот же вопрос, дорогой брат, – любезно заявил Клаус, кивая на книгу.

Элайджа опустил на нее глаза и нахмурился еще сильнее. Клаус понимал, что брат отчаянно желает узнать, что за сыр-бор произошел тут у них с Ребеккой, но объяснять собственные действия ему совершенно не хочется.

– У меня есть план, как надолго обезопасить нас в этом городе, – неопределенно ответил он.

– Мы все этим заняты, – заверил его Клаус. Предутренний свет коснулся краешка книги в руках Элайджи – это был гримуар их матери. Клаус знал, что Элайджа такая же ходячая неприятность, как и они с сестрой, и почти возгордился от того, какое злокозненное трио они составляют.

– В следующие несколько вечеров станет ясно, кто из нас особенно преуспел, – процедила сквозь зубы Ребекка и протиснулась мимо них.

Однако следующие слова Клауса предназначались ее спине в той же мере, что и Элайдже, который ждал, что он скажет:

– Братишка, может, ты и ближе, чем когда-либо, к тому, чтобы найти для нас славную маленькую лачугу, а Ребекка, возможно, вот-вот приведет нам армию. Но я строю для нас империю.