В их «новом» доме никого не оказалось, к тому же он был еще непригляднее, чем в описании Элайджи. Во время бегства из армейского лагеря одежда Ребекки промокла, и поэтому она не пришла в восторг от того, что в окнах не было стекол. Солнце еще не взошло, и мокрая одежда липла к телу на сквозняке. А братья отсутствовали.

Она внесла свой заплыв по реке в список ущерба, причиненного ей Эриком и покойным лейтенантом. Феликс уже расплатился сполна, но счет все рос. Нервно дергая пальцами и путаясь в прядях, Ребекка отжимала свои длинные волосы от затхло пахнущей речной воды.

Тут, несомненно, произошла какая-то катастрофа (не столь важно, какая именно), и Ребекке стало ясно, что дом не защищен заклинанием. Здесь она не в большей безопасности, чем в любой другой точке Нового Орлеана. Единственное место, где она будет защищена, – там, где ее семья, поэтому Ребекке следовало прекратить расхаживать по крохотной гостиной и отыскать братьев. Сорвав с крючка пованивающий плесенью плащ, она захлопнула за собой дверь, не обращая внимания на визг вылетевших из древесины петель. Здесь уже нет окон, так не все ли равно – дверью больше, дверью меньше… Сейчас ее тревожили куда более важные вещи.

Луна была полной, и откуда-то с севера доносился странный вой. В глубине души Ребекка заподозрила, что там, где ее братья, вероятно, происходят наихудшие беды, поэтому она двинулась обратно к реке, стараясь идти как можно ближе к берегу на случай, если придется быстро ретироваться. Таким образом можно было покрыть большой участок леса, а в самом крайнем случае схорониться в его чаще.

Восходящее солнце будто огнем подожгло воды байю, разбудив все живое вокруг. На краткий головокружительный миг Ребекка увидела то же, что видел тут Элайджа. Это место было таким же диким и невероятным, как они сами. Оно могло стать их приютом и защитой, их истинным домом.

Потом странный, словно бы не имеющий источника свет утренней зари выхватил в реке нечто белое, и Ребекка подошла поближе, стараясь не обращать внимания на то, что ее туфли тонут в грязи. Ее платье и обувь предназначались для флирта с Эриком, а не для подобных прогулок и все равно были безнадежно испорчены еще после первого купания, поэтому им ничто уже не могло навредить.

То, что плыло по воде, не походило ни на корягу, ни на какого-то зверя – звери не носят крахмальных сорочек, даже перепачканных и изорванных. Приглушенно вскрикнув, Ребекка бросилась в воду, наперерез ленивому течению, к обмякшему телу брата.

Элайджу здорово потрепало. Пострадала не только его растерзанная в клочья сорочка, но и тело, испещренное кровавым узором укусов и царапин. Один глаз был подбит (трудно даже представить, можно ли его вообще открыть), на губах вспухли окровавленные рубцы. Но хуже всего был второй глаз Элайджи, открытый и вытаращенный. Он невидяще смотрел прямо в розово-янтарное небо, не замечая даже, что она тут, совсем рядом.

Все это явно сотворили оборотни. Ребекка подавила вопль ярости. Под полной луной эти звери рвали плоть ее брата и наполняли ее ядом. Но зачем? Яд вервольфа убивает обычного вампира, но не Древнего. Древние всегда выживают, если, конечно, не встретятся с колом из белого дуба. Однако боль и галлюцинации почти ничем не лучше второй смерти, и Элайджа, должно быть, прыгнул в реку в надежде, что вода вымоет часть яда.

Для перемирия это было как-то слишком, и Ребекка понадеялась, что Клаус уже увел в качестве небольшого трофея малютку-ведьму, невесту оборотня.

Прижав брата к себе, она подтащила его к берегу и ощутила облегчение, услышав слабые удары сердца. Нести его посуху оказалось значительно легче, хотя ноги вязли в грязи и путались в траве, которая словно бы из всех сил мешала ей идти. Ребекка так сосредоточилась на своем занятии, что донесшийся от протоки крик застал ее врасплох.

Человек в широкополой шляпе и неброской одежде охотника в изумлении таращился на них. Он поднял руку и снова окликнул Ребекку. Должно быть, он хотел помочь, и Ребекка была рада воспользоваться его великодушием. Поудобнее устроив Элайджу среди камышей, она бросилась на охотника так стремительно, что тот не успел даже вскинуть ружье. Ребекка сильно ударила его по голове, сопротивляясь дикому, страстному позыву свернуть шею.

Но было нужно, чтобы его сердце продолжало биться, поэтому Ребекка, судорожно вздохнув, заставила себя остановиться. Она оттащила обмякшее тело к Элайдже и прокусила шею охотника. Кровь потекла толстой красной струей, и Ребекка постаралась пристроить тело так, чтобы струя попадала более или менее в рот брата. Она подождала, надеясь, что тот придет в себя достаточно для того, чтобы начать кормиться, но даже та кровь, что он сейчас проглатывал, была лучше, чем ничего.

Наконец сердце охотника остановилось. Элайджа по-прежнему был без сознания, но Ребекке показалось, что его бледные щеки слегка порозовели. Должно быть, брат глубоко погрузился в вызванные ядом бредовые видения, но с каким бы демоном он сейчас ни боролся, со временем все равно вернется к ней. Ребекка снова взяла его на руки и со всех ног бросилась к дому.

Снова оказавшись в доме, она почувствовала себя противоестественно незащищенной и выставленной на всеобщее обозрение. Тут не было окон, и кто угодно мог зайти внутрь. Ребекка обошла оба этажа в поисках места, которое окажется достаточно безопасным для раненого брата, но везде ощущала себя ужасно на виду. Будто кто-то прятался неподалеку, наблюдая, как она перемещается из комнаты в комнату. В одной из спален второго этажа торчал кверху треснувший и перекошенный кусок подоконника, и Ребекка, злобно отодрав его, вышвырнула на двор.

Однако злостью брату не поможешь, поэтому она впилась ногтями в свое промокшее, перепачканное шерстяное платье и снова принялась за поиски, на этот раз начав сверху и двигаясь вниз. Когда Ребекка опять оказалась на первом этаже, Элайджа тихонько застонал, и она метнулась к нему проверить пульс. Он по-прежнему оставался ужасно слабым, но немного стабилизировался – это сказал Ребекке ее чуткий слух. Она знала, что брат поправится, но понятия не имела, как повлияет на него яд. Он нуждался в покое и отдыхе.

Ребекка опять обыскала первый этаж, стараясь найти хоть малюсенький защищенный пятачок. Она открывала шкафы и даже буфеты, ища место, где можно удобно устроить Элайджу, и во время поисков трижды прошлась туда-сюда по гостиной, прежде чем заметила, что в центре ярко-красного тканого коврика ее шаги звучат иначе. Отбросив его в сторону, Ребекка обнаружила под ним крышку подпола.

Подпол оказался сырым и более чем затхлым, но ничего неприятного Ребекка там не учуяла. Вдоль стен выстроились ящики и бочки. Она открывала их поочередно, обнаруживая то мушкетные пули, то артиллерийские ядра, то устрашающего вида клинки. Под их новым домом располагался целый арсенал – а значит, защищаться будет чуть легче, чем она изначально предполагала.

В просторном подполе было довольно темно, через дыру в потолке проникало не так уж много света, но в каждой из четырех земляных стен Ребекка обнаружила деревянные двери. Отодвинув в сторону большой точильный камень, наполовину загораживающий одну из них, вампиресса потянула ее на себя и открыла (петли при этом протестующе заскрипели).

За дверью начинался узкий туннель, и Ребекка двинулась по нему, скорее удивившись, чем насторожившись. В конце туннеля оказалась дверь, а за ней – еще один погреб, поменьше. Неровные ступеньки вели туда, где, наверно, была крышка погреба. Ребекка поднялась по ступенькам и сильно нажала. Крышка откинулась, впуская дневной свет. Этот второй погреб был вырыт возле огромного пня, оставшегося, должно быть, от дуба, и располагался на некотором расстоянии от дома. Большую его часть занимали пять бочек, и Ребекка смутно припомнила историю о том, что убрал их сюда Элайджа, помогая владельцу дома.

В солнечном свете стали видны еще две двери, и она поняла, что тут должна быть целая сеть туннелей и лазов. Из дома наверняка можно проникнуть в самый отдаленный уголок земельного участка, не выходя на поверхность и не попадаясь никому на глаза. Элайджа приобрел для них отличное жилье, возможно, даже не догадываясь о том, насколько оно им подойдет.

От деревьев, что росли неподалеку, донесся негромкий шум, и Ребекка застыла, лишь ее взгляд скользил туда-сюда. Все казалось обыкновенным, к тому же тут, на окраине цивилизации, конечно, каких только звуков не услышишь. Однако она чувствовала, что что-то не так, и не могла не доверять инстинкту. Нырнув обратно под землю, она сперва закрыла крышку погреба, а потом вернулась в центральный подпол и заклинила все двери в тоннели. Не идеально, конечно, но куда безопаснее, чем в любой другой части дома.

Вначале Ребекка перетащила в подпол какую-никакую постель, а потом и Элайджу, который стонал и по-прежнему пугающе смотрел в пустоту здоровым глазом. Устроив брата поудобнее, Ребекка решила, что сделала все возможное, и остается лишь ждать, когда он поправится.

Лучше всего, конечно, было бы добыть для него побольше крови, но невидимое, неведомое нечто, притаившееся снаружи, заставляло Ребекку бояться оставить брата одного. Она понимала, что дело, скорей всего, в ее разгулявшихся нервах, продолжавших вопить о неизвестных соглядатаях, но знала, что не простит себе, если угодит в ловушку.

Ребекка принялась приводить дом в порядок, выметая пыль и листву, которые ветер нанес в оконные проемы, и прибивая занавески, чтобы воздвигнуть между собой и внешним миром хоть какую-то преграду. Теперь, когда ее не было видно снаружи, она почувствовала себя чуть лучше, однако подскакивала от каждого шороха и шарахалась от любой упавшей на занавески тени.

Никто в здравом уме не станет нападать на вампира вслепую. Никто, независимо от того, насколько он глуп или зол, не попытается приблизиться к этому дому и ворваться в него, зная, что она где-то внутри. Никто, если он один; но что, если нападающих будет много? Раны на теле Элайджи оставлены десятками оборотней. Снаружи может оказаться вся стая, члены которой сейчас пребывают в человеческом облике, но, вероятно, горят желанием завершить начатое. Или, возможно, там Эрик Моке, который каким-то образом выследил ее и привел сюда свое войско.

Микаэльсоны прибыли в Новый Орлеан в поисках убежища. Предполагалось, что тут будет их дом, их тихая гавань. Но город превратился в ловушку. Их разоблачили, они в окружении врагов и всегда настороже. И никакого тебе безопасного пристанища.

Ребекка выглянула между двумя зелеными холщовыми занавесками, но на залитой солнцем лужайке все было спокойно. Даже вглядываясь изо всех сил, она не видела никаких признаков того, что среди деревьев кто-то прячется. Ей оставалось только выжидать.

Она переставила мебель, выбрала себе самую большую спальню и попыталась вычесать из волос остатки речного мусора. Развесила на просушку платье на полуразвалившемся крыльце и в одной влажной хлопковой сорочке попробовала кое-что из оставшейся от предыдущего хозяина выпивки, оказавшейся на удивление приемлемой. Она ждала, наблюдала и боролась со своей паранойей за все, что имело для нее ценность.

Когда солнце наконец снова стало спускаться к горизонту, она решила, что пришло время еще раз проведать Элайджу. Может, у него уже достаточно сил, чтобы поговорить или, на худой конец, выпить с ней. А может, он сумеет рассказать, что стряслось и, следовательно, чего им надлежит бояться.

А вот сообщать ему тягостные новости о ее трагедии совершенно незачем. Пройдут недели, прежде чем Микаэль получит первые донесения Эрика, поэтому впереди уйма времени, чтобы огорошить брата такими известиями. Им придется уехать, но, куда именно они направятся, на самом деле не имело значения. Ребекка понимала, что беды будут следовать за ними повсюду.

Она отлила немного выпивки во флягу. Когда – если – сюда прибудет Клаус, у нее появится возможность поискать для Элайджи какую-нибудь пухленькую фермерскую женушку, чтобы он быстрее поправлялся. К тому же Клаус всегда чувствует слежку, так что жутковатые ощущения, от которых она страдает, его не потревожат.

Ребекка открыла крышку подпола и спустилась вниз. Одеяло, под которым лежал Элайджа, шевельнулось, и ее сердце подпрыгнуло от надежды, что брат наконец очнулся.

Потом глаза привыкли к темноте, и Ребекка зашипела сквозь зубы. Элайджа все еще был без сознания и лежал в той же позе, только его глаз в конце концов закрылся. Дыхание было поверхностным, а на высоком лбу выступила испарина. Организм сопротивлялся яду, как и следовало ожидать. А движение, которое она заметила, имело совсем другое происхождение.

В сыром подполе с деревянным колом во вскинутой руке на корточках сидел Эрик. Ребекка могла лишь уповать, что кол не сделан из белого дуба, но надежды на это было мало. Эрик нависал над обмякшим телом Элайджи, угрожая его жизни, которая и так висела на волоске. Он изумленно уставился на Ребекку. В ней с новой силой всколыхнулись вызванные его предательством чувства, вспомнилась каждая мелочь, и она бросилась на него.

Они покатились по полу прочь от Элайджи, оружие выпало из рук Эрика. Его тело казалось твердым будто сталь, каждая мышца была напряжена. Он попытался заговорить, и какая-то часть Ребекки хотела слушать. Даже сейчас его вид, его запах, его прикосновения затягивали ее, заставляя слабеть. Однако из-за этих предательских чувств Эрик уже навредил им больше чем достаточно.

Одной рукой Ребекка, как тисками, сдавила его горло и не давала дышать, пока ореховые глаза не закрылись.

Ребекке пришли на ум тысячи жестоких способов мести за свое разбитое сердце, но безопасность семьи перевесила, и прагматизм победил. Не было нужды ни в жестокой смерти, ни в таинственном исчезновении, совпавшем с ее собственным бегством. Его тело найдут в море неподалеку от Нового Орлеана. Обыденная, будничная смерть, и этого вполне достаточно для мести.