Едва Элайдже удалось открыть дверь, как ее снова захлопнула буря. Ветер жил своей собственной жизнью, он метался и танцевал вокруг дома, неся с собой всевозможный мусор. Буря бушевала и над рекой, вода поднималась, и Элайджа был не совсем уверен, что дом устоит, если начнется наводнение.

Он тащил Клауса домой, преодолевая сопротивление ветра. Клаус упрямо не выпускал из рук мертвое тело, в котором Элайджа опознал Вивианн. Брат нежно прижимал ее к груди, и Элайджа пришел в благоговейный ужас от такой любви.

– Ты должен был сказать мне, брат, – произнес Элайджа, но Клаус, кажется, даже не услышал его. Войдя в дом, Элайджа захлопнул дверь, но она, как ни удивительно, теперь норовила открыться. Пришлось подпереть ее каким-то деревянным бруском. – Мне это не понравилось бы, но я бы понял.

– Ты был категорически против, – сказал Клаус, но в его голосе не было горечи: в нем вообще отсутствовали эмоции. – Против нас были все и вся, но она все равно всегда старалась объяснить. Она умерла, пытаясь сделать так, чтобы весь остальной мир ее понял.

– Я бы понял, – повторил Элайджа, положив руку на плечо брата. Тот сделал движение назад, но не высвободился. – Если бы я знал, что ты к ней чувствуешь, я был бы на твоей стороне.

– Мы никогда этого не узнаем, – ответил Клаус, опуская Вивианн на пол и поглаживая ее темные волосы. – Я думаю, что после ее ухода мое счастье больше никогда не будет всецело зависеть от одной-единственной женщины.

Элайджа на пятках качнулся назад, ошеломленный тем, какая неприкрытая потеря звучала в голосе Клауса. Вивианн не была для него просто желанным призом или сладким кусочком запретного плода: Клаус любил ее. Элайджа не мог припомнить, когда в последний раз видел брата таким опустошенным: его внутреннее пламя не уменьшилось, а словно бы совсем потухло. Почти невыносимо было видеть Клауса – неукротимого, невозможного Клауса – побежденным.

Ребекка ушла, Клаус сломался, а буря надвигалась. Элайджа знал, что ведьмы действительно намеревались исполнить свои угрозы. Ночь шла своим чередом, и становилось ясно, что их дом все еще стоит только благодаря защитным чарам Изабель. Возможно, они защищали и от непогоды тоже или откуда-то знали, что эта гроза не вызвана естественными причинами.

Ураган с воем врывался в оконные проемы, он рвал занавески и гонял по комнате книги, посуду и даже мебель. Вокруг били молнии, раскалывая и валя наземь деревья. От проливного дождя тут и там текли ручьи и низвергались водопады, заливая подземные ходы и, конечно же, погреба. Но сам дом держался. Пришло утро, но оно не принесло с собой ни единого намека на солнечный свет.

Элайджа уговорил Клауса проехаться вместе с ним верхом, обещая, что по дороге они завернут на кладбище ведьм. Хлопоты, связанные с похоронами, и подготовка места последнего упокоения Вивианн могли помочь Клаусу слегка воспрянуть духом, ему ведь очень хотелось чувствовать, что он может хоть что-то сделать для любимой.

Они поймали в лесу пару лошадей. По их виду Элайджа предположил, что они, вероятно, прискакали из лагеря французов. Он сомневался, что солдатам хорошо в палатках и кое-как построенных хижинах, особенно если учесть, что у них теперь не стало ни капитана, ни лейтенанта.

По мере приближения к городу становилось ясно, что он пострадал даже больше, чем окрестности. Сперва Элайджа с трудом понимал, где они находятся, потому что все знакомые ориентиры исчезли. Казалось, он больше не знает дороги по Новому Орлеану – вот этот дом исчез, вон та вилла рухнула, а вон то прекрасное дерево теперь лежит поперек улицы, преграждая путь к величественному особняку. Элайджа будто бы ехал по незнакомым местам и поэтому все погонял лошадь.

Клаус следовал за ним, словно не замечая, что случилось с городом. Он вез мертвую Вивианн, посадив перед собой на лошадь, и смотрел только на нее.

Квартал, где жили оборотни, выглядел еще хуже. Хотя большую часть стаи перебили Микаэльсоны, было очевидно, что ведьмы справились бы и сами. Оборотни, не принимавшие участие в осаде, утонули либо погибли под обломками.

Едва ли хоть кто-то, кроме двух Древних вампиров, бродил сейчас среди разрушенных домов. По меньшей мере половина из немногих выживших оборотней, попавшихся на глаза Элайдже, грузила свои пожитки на телеги. Теперь, когда они лишились своей стаи и их со всех сторон окружили враги, Новый Орлеан стал неподходящим для них местом. Вскоре они все уедут. Вопреки одержанной победе, Элайджа ощутил укол горечи.

Однако, несмотря на то что кругом торжествовало разрушение, колесики в голове Элайджи продолжали вращаться. Конечно, ведьмы не преследовали подобной цели, но в результате их колдовства в ткани города возникла громадная дыра… и остались вампиры, чтобы ее заштопать.

Они свернули на запад, к кладбищу. Конечно, у Элайджи был скрытый мотив – ему хотелось узнать, пережила ли Изабель эту ночь. Они с сестрой не участвовали в сотворении урагана: жаль, если они пали его жертвой.

На кладбище Клаус спешился и махнул Элайдже: иди, мол. Тот оставил свою лошадь рядом с братниной и продолжил путь в одиночестве. На крыльце дома Изабель он увидел ее вместе с Софией, они щурились на солнце, словно только что вышли из помещения.

София Леше заметила его первой, коснулась локтя сестры и молча ушла в дом. Изабель проводила ее взглядом, а потом сошла по ступенькам, чтобы встретить Элайджу на полпути.

– Она горюет, – объяснила высокая ведьма, плотнее кутаясь в сиреневую шаль. – Этой ночью было много смертей, а глупцы, которые все это устроили, так злились, что не подумали о том, чтобы защитить своих. Погибли ведьмы, и сестра уверена, что ее дочь – одна из них.

– Да, – просто подтвердил Элайджа. Он подумал, что должен рассказать, как умерла Вивианн, но что можно сказать, не ухудшив ситуации? Они с Клаусом выжили, а Вивианн мертва. Несмотря на оборотней, взрывы и магическую бурю, братья уцелели, и ведьмы могли обвинить их в том, что они не смогли защитить Вивианн.

И, возможно, были бы правы. Если бы Клаус не был так безумно, слепо влюблен, то привязал бы Вивианн к стулу, и проблема была бы решена.

– Это произошло быстро, – попытался он. – Вивианн не страдала.

Изабель передернуло, и Элайджа понял, что она сдерживает рыдания.

– Спасибо, – прошептала ведьма, – я скажу сестре. – Она сжала кулаки, и на них сильнее проступили голубые вены. – Глупцы, – повторила она, и в этом коротком слове прорвалась вся сдерживаемая из-за присутствия Элайджи ярость.

– Мой брат сейчас на кладбище, – сказал ей вампир. – Мы хотели бы, если можно, помочь с похоронами. – Лучше бы им благополучно положить тело Вивианн в гроб, прежде чем кто-нибудь спросит, почему оно так обгорело. – Я понимаю, что ее отец покоится где-то в другом месте, но мы подумали, что ваш погост подойдет больше, если, конечно, ее семья на это согласится.

Изабель заколебалась, снова бросив взгляд в сторону дома, который, как отметил Элайджа, выглядел нетронутым бурей. Он подумал, что Изабель защитила чарами из гримуара Эстер не только их жилище.

– София на некоторое время останется у меня, – ответила она. – С ее дома снесло крышу, и она не хочет никого видеть. Но это любезное предложение, и я думаю, что если вы просто все сделаете…

Элайджа кивнул.

– Мы обо всем позаботимся, – заверил он. – Сегодня утром можем начать строить гробницу. Если София придет на кладбище послезавтра вечером, я уверен, что она сможет надлежащим образом попрощаться. В одиночестве, если пожелает.

– Думаю, пожелает, – согласилась Изабель. – Спасибо.

Элайджа оставил ее, не в силах ничем помочь. Изабель и ее сестре предстояло теперь жить со своим гневом и горем. Он понимал, что пройдет какое-то время, прежде чем ведьмы смогут думать о восстановлении города и о том, как наладить в нем жизнь, и его это вполне устраивало.

Он нашел Клауса, который все еще был на кладбище. Тот, казалось, пришел в себя и сосредоточился на предстоящем им деле.

– Думаю, здесь, – сказал он при появлении Элайджи. – Отсюда виден кусочек реки.

Элайджа сжал его локоть, и они вместе вернулись к лошадям. Элайджа пересказал разговор с Изабель, и они обсудили, каковы шансы, что в городе остались люди, способные построить гроб и маленькую усыпальницу.

Клауса вроде бы взбодрила новость, что во время бури погибли и ведьмы тоже, и Элайджа порадовался, что брат способен думать о чем-то помимо своей черной тоски. На то, чтобы он исцелился, потребуется время, но рана не будет терзать его всю оставшуюся вечность, и в конце концов боль начнет ослабевать.

Когда они подъехали к дому, лошадь Клауса вдруг всхрапнула и шарахнулась. Элайджа инстинктивно натянул поводья, оглядываясь в поисках гипотетической опасности.

Они увидели Ребекку. Она сидела на крыльце, поставив ноги прямо в мутную воду и нимало этим не заботясь. Золотые волосы сосульками липли к голове, а одежда так вымокла и испачкалась, что определить ее первоначальный цвет не представлялось возможным. Прекрасное лицо сестры тоже было в грязи, по которой слезинки проложили свежие следы.

Ей не требовалось ничего говорить, и без того было очевидно, что прошлой ночью она тоже потеряла свою любовь. Если бы Эрик был жив, она не появилась бы тут в одиночестве, заплаканная. Элайджа никогда бы не пожелал ей такой потери – да и Клаусу тоже, раз уж на то пошло. Хуже не придумаешь, чем видеть их обоих, по жестокой прихоти судьбы одновременно понесших такую ужасную утрату.

– Все будет хорошо, – сказал сестре Элайджа и кивнул Клаусу, чтобы тот знал, что к нему это тоже относится. – Тех, кого вы потеряли, заменить невозможно, но вы потеряли не все. Независимо от того, кто еще погиб, или пропал, или остался в памяти, мы всегда есть друг у друга. И у нас всегда будет семья.

Нерассказанная история Древних только начинается. Читайте главы из книги Джулии Плек «Древние: Падение»