Плаванье почти не запомнилось. Я боялась, что буду страдать и плакать о Роберте, но нет – душевную боль волшебным образом заменила морская болезнь. Меня выворачивало наизнанку каждый день, и за неделю путешествия я ни разу не вспомнила ни о Роберте, ни о своем разбитом сердце. Болезнь – прекрасное лекарство. Я даже улыбнулась своим мрачным мыслям. Двенадцать лет назад болезнь спасла меня от душевной боли, спасала и сейчас.

Что бы я делала без Мэри! Пока я лежала в каюте и медленно умирала, она перезнакомилась со всеми слугами на пароходе. Узнала, где и как в Нью-Йорке можно снять недорого жилье. Где лучше покупать продукты, какие магазины стоит посещать, какие нет. Я еще в поезде отдала ей свои немногочисленные фунты, назначив нашим банкиром и управляющим. Еще и посмеялись вместе. А теперь, благодаря ей, мы живем в двух прелестных комнатах на Аллен-стрит, снятых совсем недорого.

Первое время я просто гуляла по Манхэттену, наслаждалась кипучей энергией большого индустриального города, удивлялась многочисленным автомобилям, огромным рекламным щитам, иллюминации. Покупала газеты, с удовольствием читала, узнавала новое. Пыталась яркими картинками заретушировать душевную тоску и одиночество.

– Вы не можете пойти в гувернантки, миледи, – нахмурилась Мэри. Я нашла объявление в газете: «Двум девочкам четырнадцати и двенадцати лет требуется гувернантка со знаниями музыки, французского языка, пения и танцев…» и, обрадовавшись, дала ей почитать.

– Почему? По-моему нормальная работа, – фыркнула я, – я хорошо знаю языки и умею играть на фортепиано. Чем я могу еще заниматься?

– Я пойду работать, – заявила Мэри категорично. – Я уже присмотрела швейную мастерскую в переулке за булочной, они ищут портниху. Вам, ваша светлость, работать ни к чему.

– Остановись! – топнула я рассерженно. – Во-первых, называй меня не миледи, а Софи, или, если тебе так хочется, мисс Нордвик. Во-вторых, это я тебя выдернула из привычной жизни, любимой Англии, знакомого окружения, поэтому и должна нас обеспечивать. В-третьих, – я вздохнула и взяла ее руку, – Мэри, ты же догадываешься, почему я уехала?

Дождавшись неуверенного кивка, продолжила:

– Так вот. Я очень хочу работать. Я хочу стать самостоятельной, хотя бы частично. Как получится. Давай договоримся. Я пойду в эту семью… как их там… Вестонов. Если получится, устроюсь. А ты будешь жить здесь и, если хочешь, работать швеей. Что скажешь?

Мэри нехотя кивнула головой – хорошо.

* * *

Рекомендации я себе написала сама. У меня еще оставался перстень-печать с герцогским гербом, и я не постеснялась им воспользоваться. По бумагам, я целых шесть лет учила племянников герцогини Мелвилль, а сейчас они повзрослели (думаю, никто не узнает, что моим племянниками три и полгода соответственно) и мои услуги стали не нужны.

Семья Вестонов приняла меня с распростертыми объятиями. Особенно после того, как узнали, что я жила у самой герцогини в особняке на Пикадилли. Десятки вопросов посыпались со всех сторон. А что?… А как?… А они?… Я только сухо поджимала губы, копируя поведение учителей из Солентон. В темно-сером шерстяном платье вид у меня был как у строгой степенной дамы. Без украшений, без духов, без высокомерия и снобизма. А после того как заговорила на беглом французском и сыграла вальс Моцарта, миссис Вестон и вовсе радостно захлопала в ладоши, как девчонка. Хозяйка была всего на пару лет старше меня. Ей было тридцать два. Она тут же мне выложила, что влюбилась в своего прекрасного мужа в семнадцать лет и не могла дождаться, когда он сделает ей предложение. А Луиза родилась у них ровно через девять месяцев после свадьбы. Я загнала вглубь непрошеную ревность. Почти моя ровесница, а уже трое детей.

– Вы представляете, мисс Нордвик! – рассмеялась она. – Питера мы отдали в школу, а вот девочки… Побоялись. Они горько плакали, просили не выгонять их из дома.

Женщина улыбалась так искренне, что я сама стала улыбаться в ответ.

– Да, действительно, – ответила ей, – если вы можете позволить себе взять гувернантку, то почему бы и нет?

– Что вы! – воскликнула хозяйка. – Мой Чарльз очень богат! Он владеет судоходной компанией и строит корабли. Пароходы и эти… баржи. Я, правда, в этом плохо понимаю, но…

– Ничего, – улыбнулась я и перевела разговор в нужное мне русло: – Надеюсь, мистер Вестон не будет против моей кандидатуры?

– Конечно! – всплеснула опять руками женщина.

«Какая она громкая и шумная, – подумала я, – неужели все американцы такие?».

– Муж мне полностью доверяет. Я веду все домашние дела… – потом последовал длинный перечень ее обязанностей.

– И нет никакого сомнения, что вы нам подходите, – закончила она торжественно.

Я изящно поднялась со стула и спросила:

– Когда мне приступать к своим обязанностям?

– Да хоть завтра, – весело ответила женщина.

Кивнув ей, я направилась на выход.

Назвавшись Софией Нордвик, незамужней дамой, я надеялась, что никто не проведет параллель между девичьей фамилией герцогини Мелвилль и мной. Да и кому это здесь нужно? Оклад мне установили пятнадцать долларов в неделю. Я слабо понимала, много это или мало, так как по-прежнему ничего не покупала сама и не платила за жилье. Знала только, что извозчик берет до нашего дома на Аллен-стрит десять центов, а билет на трамвай стоит три цента. Вот и все.

Мэри уверила меня, что пятнадцать долларов – хороший заработок. Сама она, устроившись швеей, получала восемь. Моя верная и преданная Мэри! Она всегда была со мной. Все пятнадцать лет. Заботилась о моих платьях, обуви, о моем питании. Молчаливая, незаметная, понимающая. И совершенно незаменимая. Ей ведь уже далеко за сорок, а у нее никогда не было своей семьи, ни детей, ни мужа.

Я не представляла, что делать с теми грошами, которые буду зарабатывать. Смешно! Пятнадцать долларов в неделю. Сколько это? Как это? «Наверное, пора бы уже перестать быть герцогиней и стать обычной женщиной, – сказала я себе, – научиться самой чинить свою одежду и стирать белье. Научиться ходить по магазинам и торговаться за кусок мяса. Пора привыкать, Софи. Твоя жизнь в корне изменилась».

У нас еще оставались фунты и драгоценности, на черный день. Не пропадем, тем более что миссис Вестон настояла, чтобы я жила у них в доме, на Первой авеню.

В тот же день я написала несколько коротких писем. Одно своему адвокату, где сообщала свой подробный адрес в Нью-Йорке. Другое – маме, с заверениями, что у меня все в порядке, и я великолепно устроилась.

* * *

И я приступила к своей первой в жизни настоящей работе. Девочек звали Луиза и Амелия. Симпатичные, резвые, шумные. Они сразу же перевернули мою комнату вверх дном, пока я на них не прикрикнула и не загрузила учебой. Я с трудом вспоминала программу обучения в Солентон. Распорядок дня, чередование сложных и легких предметов, физические упражнения. И потихоньку сама составляла свой собственный план занятий по образу и подобию – французский, математика, литература, музицирование, танцы.

С Чарльзом Вестоном мы встретились за ужином, когда я привела переодетых чистеньких дочерей этого семейства к столу. Мы раскланялись, обменявшись дежурными общими фразами. Только в разговор периодически вставляла восклицания Барбара: «Ах! Милый! Как нам повезло!», «Ты представляешь, мисс Нордвик работала у самой герцогини!», «Она приехала из Англии на пароходе!». И все в таком духе. Мужчина только снисходительно улыбался. Заметно было, что он души не чает в своей жене и дочерях. По просьбе хозяйки я немного поиграла, а в девять увела сопротивляющихся учениц спать.

– Но мы никогда так рано не ложились! – упирались они.

– А вам и не нужно сразу же ложиться спать, – ответила я строго.

– И что мы будем делать в спальне? Там скучно! Мы хотим еще посидеть внизу, – заявила старшая мисс Вестон.

– Луиза, – строго произнесла я, – вы провели достаточно времени с родителями. Дайте им возможность пообщаться друг с другом. Отец целый день тяжело работал и не видел вашу маму.

Девчонки насупились.

– Я почитаю вам на ночь, хотите? – и интригующе добавила: – Что-нибудь взрослое. О любви.

– Хотим! – воскликнули девушки и побежали наверх.

«Как легко их отвлечь», – подумала я и, вздохнув, пошла за романом Джейн Остин, лежавшим у меня в саквояже.

* * *

Два месяца зимы пролетели незаметно. В веселой кутерьме, танцах, музыке, общении с девочками. Иногда я смотрела на них и думала: «У меня могла бы быть такая же дочь. Если бы в восемнадцать лет я забеременела, то ей бы уже было почти двенадцать». И сердце замирало от мучительной жгучей тоски.

Луиза и Амелия слушались меня беспрекословно. За это время их манеры заметно улучшились, а французский перестал быть гадким и унылым языком после того, как мы выучили несколько ругательств. Как я ни гневалась, но словечки «мёрде» и «сало» стали иногда проскальзывать в их разговорной речи. Слава богу, Барбара и Чарльз не знали французского. Танцы прекратили пугать отдавленными ногами и неуклюжестью. А все потому, что я втайне от их матери и отца переодевалась в бриджи и сюртук, прятала волосы под цилиндр, рисовала на лице усики и играла на наших занятиях роль учтивого кавалера, развлекая девушек. Литературу мы изучали по любовным романам Джейн Остин, сестер Бронте, сонетам и пьесам Шекспира.

– Главное, чтобы вы знали, кто это – Шекспир или Чарльз Диккенс, Гетте или Пушкин, умели поддержать беседу на любую тему, блеснуть эрудицией, а читать можно только то, что вам нравится, – смеялась я. – А если мужчина упомянет неизвестного вам поэта или романиста, не тушуйтесь. Говорите с улыбкой «Это не мой стиль».

С математикой и физикой было сложнее. Все потому, что я сама эти предметы не очень хорошо знала. А в сущности, зачем девочкам математика? Мы ограничились простейшими арифметическими упражнениями и общими обзорными лекциями по астрономии и геологии, в ходе которых я вспоминала все то, что мне рассказывал Роберт двенадцать лет назад.

Конечно, я вспоминала его. Каждый божий день. Просыпаясь утром, занимаясь с девочками днем, засыпая с мыслями о нем ночью. Моя боль никуда не делась, она затаилась до времени, до следующего воспоминания, и выпрыгивала как чертенок из табакерки – вот она я, тут как тут! После я долго и с трудом уговаривала ее опять спрятаться и не высовываться.

Вот так и жила. Так и учила. Тому, что сама считала важным и полезным. А самое важное в жизни каждой девушки – удачно выйти замуж. Иногда странная мысль мелькала в голове – неужели я стала похожа на свою мать? И так же, как и она, считаю, что удачный брак превыше всего? Нет. Я учила их не только этому. Я учила их верить в себя, в свои силы, чувствовать сердцем, любить жизнь, родителей, поддерживать и помогать друг другу.

* * *

Миссис Вестон пела мне дифирамбы. А на новогоднем вечере она прилюдно заявила, что ее девочкам несказанно повезло. Таких гувернанток, как мисс Нордвик, одна на миллион. Такую восторженную любовь я заслужила после того, как написала маслом портреты Луизы и Амелии. Вестоны повесили портреты на видное место в гостиной и теперь хвастались перед гостями, расписывая мои таланты. Болтливость Барбары Вестон меня даже немного раздражала, я переживала, чтобы случайно не встретить человека, которому хорошо знакома эта самая мисс Нордвик. И пусть гостями судостроителя в основном были такие же, как и он, стремительно разбогатевшие американцы, опасность оставалась.

Правда, иногда я и сама попадала впросак.

Однажды, забыв о конспирации, надела свое шикарное меховое пальто и пришла в нем в дом Вестонов. Хозяйка тут же заметила шедевр Жанны Пакен.

– Бог мой! – воскликнула она, узнав метку, когда я раздевалась. – Это же знаменитая Пакен! Откуда у вас это, мисс Нордвик? У меня самой есть только одно ее платье.

– Моя бывшая хозяйка, герцогиня Мелвилль, – приходилось осторожно подбирать слова, – часто отдавала мне свою старую ношеную одежду. Вот и это пальто досталось мне таким образом.

Объяснение было принято. Откуда миссис Вестон знать, что это творение было сделано в единичном экземпляре и привезено мне из Франции прошлой осенью? Но больше таких ошибок я не повторяла. И надевала вещи, предварительно срезав ярлычки модельных домов.

Каждое воскресенье я приезжала к Мэри на Аллен-стрит, где мы по-прежнему снимали комнаты. Отдавала ей большую часть зарплаты, так как в доме у Вестонов у меня был полный пансион. А взятой с собой одежды и обуви еще хватало, чтобы не покупать новые.

Мы проводили день вместе, разговаривая и обмениваясь впечатлениями об Америке и американцах. Она учила меня штопать и стирать белье. Готовить еду, чистить обувь. Я сама просила ее об этом. Кто знает, как повернется моя жизнь.

От адвоката пришло долгожданное письмо. Точнее, сразу от двух. От мистера Бина и от поверенного герцога. Я с колотящимся сердцем вскрывала конверты, ожидая известия о том, что стала свободной. Я действительно получила свободу, но не потому, что наш брак признали недействительным. А потому, что герцог Мелвилль скончался третьего января 1903 года от неизлечимой болезни.

Мистер Бин писал, что герцог знал, что умирает, и настаивал на том, чтобы не афишировать желание герцогини развестись с ним. Именно поэтому он тянул, как мог. И просил простить его. Я, конечно, простила.

А в письмо от поверенного герцога с теми же новостями была вложена еще и копия завещания. Герцог передал все свое богатство, земли, дома, замки, акции короне. А мне не оставил ничего, как и обещал.

Я грустно усмехнулась: «Теперь, Софи, тебе уж точно придется менять свою жизнь». Хорошо, что я ничего особо и не ожидала от герцога. Разочарование минуло меня. Это всегда были деньги герцога, не мои. Вряд ли я смогла бы на них рассчитывать после его смерти, даже при удачном раскладе. Да и следует честно признаться: в последние годы деньги перестали меня радовать. Ни счастья, ни удовлетворения они не приносят. Просто в свое время помогали мириться с тяготами ненавистного брака.

В конце письма поверенный сделал приписку: наш справедливый король, получив миллионы герцога Мелвилля, выделил мне пенсию – вдовьи пять тысяч фунтов в год. Я улыбнулась, вспомнив, что почти столько стоило пошить одно бальное платье. А этих платьев у меня было…

Ну да ладно. Главное – не это. Я подняла глаза на Мэри, терпеливо ждущую, пока я дочитаю письмо, и слезы выступили у меня на глазах.

– Я свободна, Мэри, – хрипло произнесла я, – свободна.

– Миледи, – подскочила ко мне женщина, – это же прекрасно! Теперь вы сможете выйти замуж за кого хотите. И у вас будут дети.

– Да, – хлюпнула я носом, – обязательно будут.

* * *

Незаметно наступила весна. Даже в большом многолюдном городе ощущалось ее сказочное дыхание. Мы с Мэри переделали наряды, убрав лишние оборки, украшения, споров дорогое ручное кружево. Теперь и я помогала ей. Правда, не очень умело, она доверяла мне только грубую работу – где спороть, где сметать, но, тем не менее, я гордилась собой. За несколько выходных мы обновили весь гардероб. Держитесь, холостяки Нью-Йорка! Я иду к вам! Весна заронила в мое сердце надежду на счастье. И пусть до сих пор я каждое утро просыпаюсь с мокрыми от слез ресницами, пусть иногда черная беспросветная тоска охватывает меня, я верю: моя новая любовь ждет своего часа.

Единственным кавалером на сегодняшний день у меня пока оставался милейший мистер Джонсон. Вдовец пятидесяти лет с двумя взрослыми детьми и круглым отвисшим животиком. Мы познакомились на новогоднем вечере, устроенном Вестонами. Мне кажется, он сразу и не поверил своему счастью, когда я согласилась с ним потанцевать. Зато после танца осмелел и сказал, что сражен моей красотой и хоть завтра поведет меня под венец, если я отвечу согласием. Шутник. Он владел на Манхэттене несколькими магазинчиками, торгующими краской, строительными материалами и мебелью. Возможно, для гувернантки это было бы неплохой партией. Но для баронессы Нордвик… Нет, я шучу. Ни социальный статус, ни образование или отсутствие такового меня бы не остановили, если бы я влюбилась. А без любви… Без любви женитьба для меня теряла всякий смысл.

Мэри смеялась над моими рассказами о настойчивом вдовце. Она постоянно повторяла, что если бы я посещала театры и хоть иногда гуляла в парке или вдоль набережной, все было бы по-другому. А где я найду кавалера, если все дни с понедельника и до субботы провожу с детьми, а в воскресенье сижу с ней, на Аллен-стрит, занимаясь шитьем или стиркой?

* * *

– Мисс Нордвик, – в классную комнату заглянула Барбара и присела рядом со мной. Она редко интересовалась нашими занятиями, целиком полагаясь на меня. Женщина рассеянно крутнула глобус, провела указательным пальцем по карте Америки (у нас был урок географии) и произнесла: – Вечером у нас будет небольшой прием. Мой муж пригласил на ужин важного партнера по бизнесу…

Я незаметно вздохнула, слишком явственно представляя, чего попросит Барбара, и не ошиблась.

– Я попросила бы вас сыграть нам, – улыбнулась смущенно хозяйка, – и, может, показать ваши рисунки… Вы же знаете, у меня немного талантов, а гостя нужно как-то развлекать.

– Конечно, миссис Вестон, – ответила доброжелательно, – я сыграю.

А мысленно добавила: «Не нужно скромничать и умалять свои достоинства, Барбара. То, что вы не учились в престижной школе, не знаете языков или не умеете рисовать, ни в коей мере не сравнимо с тем, что у вас уютный теплый дом, любящий муж, трое чудесных детей. И вся вы такая милая, добрая и нежная. Настоящая женщина».

Барбара тем временем продолжала.

– Как обычно, подготовьте девочек. Оденьте их. Ну, там, сами знаете… Они будут с нами ужинать, – и, заметив мои удивленно приподнятые брови, добавила: – И вы, конечно, тоже.

Я удрученно кивнула. Ужин с важным гостем в субботу вечером – что может быть интереснее? Тем более что я обещала Мэри прийти завтра пораньше.

В семь часов вечера я спустилась с девочками в гостиную, где уже в вечернем платье сидела Барбара, ожидая мужа с верфи. Я не стала надевать что-либо нарядное, ограничилась строгими линиями светло-серого шерстяного костюма, состоящего из ровной узкой юбки и короткого асимметричного жакета (если уж быть совсем честной, то костюм был сшит Жаком Дусе, но после некоторой переделки, сделанной Мэри, его никто и никогда бы не узнал). Волосы стянула на затылке в пучок. Барбара, окинув меня пристальным взглядом, пошутила:

– Вы бы хоть раз оделись поярче, мисс Нордвик. Неужели я вам мало плачу?

Я только улыбнулась в ответ. Знала бы она, сколько тысяч фунтов я отдала за этот костюм в японском стиле… Сама же хозяйка одевалась в легкие воздушные платья розового, голубого и нежно-зеленого цветов. И они удивительно ей шли. Мы немного поболтали о погоде, газетных новостях, успехах девочек.

Из кухни уже доносились аппетитные запахи, в столовой зазвенели приборы, которые расставляли слуги, а Чарльз Вестон все не появлялся. Девочкам скоро надоело чинно сидеть в красивых выглаженных платьях, и они начали потихоньку ерзать на стульях, хихикать и задирать друг друга.

Наконец к дому подъехал экипаж. Барбара встрепенулась.

– Слава богу, я уже начала волноваться, – прошептала она.

В коридоре послышались голоса мужчин, снимающих верхнюю одежду. И тут я похолодела.

– Миссис Вестон, а как зовут вашего гостя? – пролепетала срывающимся голосом.

– А разве я вам не говорила? – рассеянно спросила Барбара. – Это инженер, мистер Роб Вайтер. Мой муж недавно познакомился с ним. Мистер Вайтер собирается частично перевести свой бизнес в Англию и согласился продать Чарльзу некоторые свои акции.

У меня было всего несколько минут, чтобы прийти в себя. Совершенно недостаточно. Я чувствовала, как меня охватывает дрожь, как вплотную подступает паника, поэтому резко наклонилась и принялась поправлять у девочек банты в прическах и кружевные воротнички. Немного времени удалось отвоевать.

– Добрый вечер, дорогая, – мистер Вайтер первым вошел в гостиную. Пока гость знакомился и раскланивался с хозяйкой, я украдкой наблюдала за Робертом. Он пока меня не видел, и я смогла, пусть и ценой неимоверных усилий, взять под контроль шквал переживаний, захлестнувших сознание. И когда пришла очередь знакомить девочек, никто бы не увидел на моем лице ни единой негативной эмоции или волнения – я была сама доброжелательность и невозмутимость.

– Роб, позволь представить тебе моих дочерей, Луизу и Амелию, – обратился к гостю Чарльз, девочки синхронно присели. – А эта строгая и серьезная леди в сером (мужчина хохотнул) наша гувернантка, мисс Нордвик.

Я встретила взгляд Роберта с таким хладнокровием, что покойный герцог мог бы гордиться мной. Глаза бестрепетно встретились с серыми глазами Роберта, губы растянулись в дежурной, идеально отрепетированной улыбке. Вспомнилась старая школа. Только в голове мелькнула непрошеная мысль: «Что-то Роберт не слишком удивился, встретив меня здесь. Очень подозрительно».

Я отвернулась, уводя девочек вглубь комнаты. Мужчины устроились в креслах, взяли бокалы и стали вести разговор о бизнесе, каких-то акциях, трастах и корпорациях. Барбара сидела рядом с мужем, заглядывала ему в глаза, как влюбленная соскучившаяся женщина (в сущности, так оно и было), ловила каждое слово и, где нужно, ахала и восклицала.

Когда нас пригласили в столовую, я уже вся извелась. Скорее бы закончился этот вечер, чтобы можно было сесть и обдумать все, что случилось. Как Роберт меня нашел? Случайность это или нет? Женился ли он? И где его жена сейчас? И главный вопрос – что мне со всем этим делать?

Ужин прошел неплохо. Я сидела далеко от гостя, рядом с Луизой и Амелией. Разговор за столом шел о делах. Иногда я ловила мимолетный взгляд Роберта, словно случайно останавливавшийся на мне, но ни единым словом или жестом он не показал хозяевам, что мы знакомы. Я постепенно успокоилась и расслабилась. «А он почти не изменился, – думала отрешенно, – только немного похудел». Прошло всего пять месяцев после нашей последней встречи. Странно видеть его таким тихим и неразговорчивым. Без блеска в глазах и привычной ненависти во взгляде.

После ужина все перешли в гостиную. Барбара просительно посмотрела на меня и смущенно улыбнулась. Я молча кивнула и села за фортепиано.

Сначала ноктюрн Шопена, потом без паузы Бетховен «К Элизе», далее «Лунная соната». Когда я после пятнадцати минут игры подняла глаза, то увидела притихших хозяев и их гостя, застывшего со странным выражением на лице и уставившегося в одну точку. Лишь девочки не прониклись лирической музыкой. Они непосредственно захлопали в ладоши и начали громко спорить, какое произведение я играла последним.

– Мисс Нордвик, – хрипло попросил Чарльз, – это было великолепно, но, быть может, вы сыграете что-нибудь повеселее?

– Конечно, – кивнула, улыбнувшись, я, и пальцы забегали по клавишам. Марш из «Щелкунчика» Чайковского как нельзя лучше подойдет для поднятия грустного настроения.

Прозвучали последние аккорды. Я подняла голову. «Что-то гость не особо повеселел», – отметила про себя. Так и сидит как каменное изваяние, рассматривая ножки моего стула. Зато Барбара с Чарльзом склонились друг к другу и нежно ворковали. Я решительно встала из-за фортепиано, заканчивая концерт.

– Девочки, пожелайте всем спокойной ночи, – обратилась к Луизе и Амелии, – нам пора наверх.

Дочери радостно подбежали и поцеловали папу и маму. Они давно уже не упрямились, когда я звала их отдыхать, осознав и прочувствовав выгоды нашего «спального» общения перед сном. Им было интереснее со мной наверху, где мы по вечерам читали любовные романы, обсуждали последние сплетни, где я рассказывала о модных нарядах, королевских приемах в Букингемском дворце и о высокомерных заносчивых аристократах Великобритании.

Роберт встрепенулся и впервые за вечер обратился напрямую ко мне.

– Мисс Нордвик, вы еще спуститесь сегодня к нам?

– Извините, мистер Вайтер, – холодно улыбнулась я гостю, – мне нужно уложить девочек, а потом приготовиться к урокам на следующий день. Приятного вечера.

Коротко поклонилась Барбаре и Чарльзу и пошла наверх.

– Спасибо, Софи, – крикнула мне вдогонку Барбара.

«Пожалуйста», – прошептала я себе под нос, поднимаясь по лестнице. И только спустя три часа, уложив спать своих подопечных и составив план занятий на понедельник, я смогла закрыться в своей комнате, сесть и поразмыслить о том, что же сегодня произошло.

Через несколько часов я поняла, что слишком мало данных для анализа. И решив утром расспросить хозяйку о мистере Вайтере поподробнее, заставила себя заснуть.

Барбара была рада посплетничать. Я редко баловала ее своими откровениями, редко задавала вопросы и просила ответов. С большой охотой она выложила все как на духу. Все, что знала, интуитивно уловив мою заинтересованность другом мужа.

– Богат, – рассказывала Барбара, сидя в гостиной и занимаясь рукодельем, – не миллионер, конечно, но состоятелен. В прошлом году переехал в Англию. Газеты писали, что Вайтер собирается купить дом в Лондоне и жить там постоянно, и даже продал некоторые акции…

Барбара пристально посмотрела на меня и замялась.

– Одно время ходили слухи, что он разбогател, убив своего компаньона и единолично завладев прииском. Вроде его компаньон нашел полуторакилограммовый слиток золота, а Роб его отобрал… – женщина вздохнула. – Но это было давно. Еще до того, как он прославился. Кто знает, как разбогател мистер Вайтер…

Можно было бы сказать Барбаре, что это полнейшая чушь. Но тогда бы открылось, что я знаю инженера гораздо лучше, чем кажется. Я ни на секунду не поверила в то, что Роберт мог кого-то убить из-за денег. Как бы он ни злился на меня, на моих родителей, как бы он ни угрожал убить Стефана, но он не способен на подлость и предательство.

– Да, еще не женат, – продолжала Барбара и добавила чуть виновато: – Правда, несколько месяцев назад прошел слух, что в Англии он обручился с какой-то дочерью банкира. Не знаю, чем завершилась эта помолвка. Муж молчит, да я и не спрашивала.

Я понятливо кивнула. Ничего нового я не узнала. Хорошо бы Роберт поскорее закончил все свои дела с Чарльзом Вестоном и убрался назад в Лондон. Потому что знать, что он рядом, видеть его, разговаривать – мне не под силу. Слишком еще свежа в памяти та невыносимая боль.

– Да, – вдруг добавила Барбара, – мистер Вайтер вчера так восхищался нашим домом, кухней, гостеприимством, что я пригласила его посетить нас еще раз.

– Когда? – прохрипела я вдруг севшим голосом.

– Через три дня, в среду, мы устраиваем небольшой прием.

Я оделась, вышла на улицу и села в трамвай, идущий на Аллен-стрит. Решение медленно формировалось в голове.

Прекрасная семья. Чудесные девочки. Я привязалась к ним, полюбила. Но свое сердце мне жаль больше. А оно болит и обливается кровью, когда я вижу Роберта. Если я останусь с этой семьей, он продолжит мучить меня. Я не знаю, что он задумал, и не хочу знать. Еще один жестокий урок? Еще одна месть? Возможно, в следующий раз он приведет на прием к Вестонам свою жену. И тогда, как бы я ни старалась, я не смогу удержать лицо. Нужно бежать. Опять. Только теперь еще дальше. Нью-Йорк оказался слишком тесным для нас двоих.

Я рассказала Мэри. Оценив мой тревожный нервный вид, она согласилась, что мне лучше не встречаться с Робертом. Мы решили, что уеду из Нью-Йорка я пока одна, устроюсь и потом вызову Мэри телеграммой. Возьму только самое необходимое, остальное привезет она. В тот же день я поехала на вокзал Гранд-Сентрал-Стейшн и купила билет. Выбрала на карте самый дальний северный город. Им оказался Берлингтон, маленький неприметный городок возле границы с Канадой, штат Вермонт. Не знаю, что меня там может ждать, но точно знаю, там меня никто не найдет.

* * *

– Я вчера получила письмо из Англии. Мой отец серьезно заболел, миссис Вестон, – на следующий день объяснялась я перед расстроенной Барбарой. Да простит меня Господь за вынужденную ложь, – за ним совершенно некому ухаживать. Мне придется покинуть вас и уехать домой.

Барбара искренне расстроилась.

– Возможно, есть хоть какой-то другой выход? Ваша мать или сестры? Братья? Девочки так привязались к вам…

– Я тоже их полюбила, миссис, но боюсь, не могу остаться. Я уже взяла билет на пароход. Завтра он отплывает в Англию.

– Ужасно, ужасно, – шептала Барбара, а Луиза и Амелия, обнявшись на кушетке, рыдали в четыре ручья.

– Простите меня, – дрожащим голосом произнесла я. – Простите и прощайте.

Сердце обливалось слезами. Будь ты проклят, Роберт, что опять гонишь меня прочь с насиженного места! Я была так зла на него, что руки тряслись и в голову приходили только самые мерзкие ругательства. И пусть я всего четыре месяца проработала в семье Вестонов, они стали мне настоящими друзьями.

* * *

Я приехала в Берлингтон рано утром. Деревянное здание вокзала, одноэтажные домики вдалеке. Куры и гуси ходят прямо по перрону. Грязь под ногами, грунтовые дороги. Бог ты мой! Куда я попала?! Это не Нью-Йорк и уж тем более не Лондон. Есть ли здесь хоть какая-нибудь школа?!

– Что вы, мисс! – воскликнул служащий вокзала в ответ на мой вопрос. – У нас есть не только школа. Недалеко от города, на юге (мужчина махнул рукой, показывая направление), расположен Вермонтский университет, а в самом городе есть колледж. У нас замечательный городок! А природа какая!..

Далее служащий начал расписывать красоты здешних озер и лесов так, что я даже заслушалась. Неужели мне действительно повезло на этот раз?

Нет, в университет я не поеду. Моего образования не хватит, чтобы читать лекции. Значит, колледж. Оставив вещи на вокзале, я взяла извозчика и попросила отвезти меня к зданию колледжа.

Меня развернули прочь еще в секретариате. Сказали, что без рекомендаций и университетского диплома на руках даже не будут рассматривать мою кандидатуру. Я тяжело вздохнула. Радужные надежды потихоньку таяли как снег на солнце.

Переночевав в единственной гостинице, рано утром, поумерив свой пыл и амбиции, я принялась искать среднюю школу. Оказалось, что ее здание расположено напротив здания колледжа, через дорогу. После двухчасового ожидания в приемной меня, наконец, принял директор. Я так разволновалась, что едва держала себя в руках.

– Добрый день, мистер Кримптон, – я на американский манер протянула открытую ладонь для приветствия. – Вам не нужна учительница рисования? Музыки? Французского языка? Немецкого?

Директор, пожилой полный мужчина в черном мятом костюме, немного опешил от такого напора.

– Еще не знаю, миссис Смит, – осторожно ответил он, – возможно. Может, вы пока присядете?

– Je vraiment besoin d'un emploi, M. Krimpton (пер. фр. Мне очень нужна работа, мистер Кримптон), – затараторила я бегло, присаживаясь в кресло напротив. – Еine junge Witwe mit keine schlechten Gewohnheiten, was Sie benötigen, bin ich sicher (пер. нем. Молодая вдова без вредных привычек, то, что вам нужно, я уверена).

Я сидела напряженная как струна и нервно сжимала подлокотники. Решив назваться вдовой, я не погрешила против истины. А вот фамилию пришлось изменить. Миссис София Смит – таково мое новое имя. Директор молча рассматривал меня, переваривая услышанное.

– Вторую часть вашего спича, признаюсь, я не понял, – наконец признался он, – но первую сумел разобрать: в колледже учил французский. Я поражен. Как вас занесло в нашу глушь, милая госпожа?

– Попутным ветром, мистер Кримптон, – улыбнулась я, слегка расслабляясь при виде неприкрытого восхищения в его глазах, – попутным весенним ветром.

– Тогда нам крупно повезло, – произнес мужчина, но сразу же нахмурился и серьезно предупредил: – Вы же понимаете, миссис Смит, что мне еще предстоит уговорить совет попечителей? У вас, как я понял, нет рекомендаций?

Я грустно покачала головой.

– И опыта работы в школе? – уточнил он.

– Нет, – вздохнула я.

– Плохо, – поджал губы директор. – Но я буду не я, если упущу такую высокообразованную миссис. Где вы остановились?

– Еще не знаю. Я только вчера приехала в Берлингтон и ночевала в гостинице.

Пристальный вопросительный взгляд заставил меня напрячься. Нет, промолчал. Иначе пришлось бы врать, а мне этого не хотелось, слишком уж понравился мне этот коренастый упитанный мужчина, решительный и неглупый.

– Значит, устраивайтесь, – мистер Кримптон протянул какой-то листок. – Миссис Лерок сдает половину дома, вот адрес. Стоянка извозчиков на площади, справа от школы.

Я кивнула.

– Я постараюсь за несколько дней утрясти вопрос с попечителями, а в понедельник жду вас в этом кабинете к восьми. Все.

Я встала и протянула руку.

– Спасибо, мистер Кримптон, – сердечно поблагодарила его. – А что за предмет я буду преподавать?

– Я заведую одновременно и начальной, и средней школами. Не переживайте, что-нибудь подберем. У нас постоянно не хватает учителей.

С собой из Нью-Йорка я взяла сто долларов, в надежде, что хватит на первое время. Миссис Лерок сдала половину дома за двадцать долларов в месяц. Заплатила за два месяца вперед, на руках осталось шестьдесят. Я с ужасом и недоверием смотрела на туалет, представляющий собой странную деревянную конструкцию в десятке ярдов от дома, размерами не больше шкафа. На колодец, откуда хозяйка доставала воду, кастрюли, ведра, тазы, поступившие в мое распоряжение для готовки, стирки, уборки. Что мне со всем этим делать?! Нужно срочно вызывать Мэри!

Но, уже написав телеграмму с адресом и просьбой срочно приехать, я крепко задумалась. Потом порвала листок и написала другую: «Устроилась хорошо. Работу нашла. Приезжать пока не нужно. Пиши на этот адрес. Софи».

* * *

Жизнь потихоньку налаживалась. Сейчас, спустя некоторое время, я с безграничной уверенностью могу сказать – трудности закаляют. У меня просто не оставалось ни минуты, чтобы предаваться воспоминаниям и вздыхать о Роберте. Стирка, уборка, готовка отнимали все свободное время. Поначалу я так уставала, что падала на кровать, как мертвая, и мгновенно засыпала. Особенно после того, как начала преподавать музыку и рисование.

Школа в Берлингтоне была общая, девочки и мальчики учились вместе, хоть и по разным классам. А еще я поняла, что так гораздо легче. Двадцать учениц десяти-двенадцати лет, что сидели передо мной, воспринимались намного спокойнее, чем две девочки, ставшие мне почти родными. С Луизой и Амелией мы были вместе с утра до поздней ночи, мы дурачились, смеялись, шутили и проказничали. В школе же я просто не смогу так сблизиться со своими учениками, и это радовало. Так как если вдруг опять придется уехать, сердце не будет разрываться на части.

Я работала, гуляла, занималась домашними делами, но неотступные назойливые мысли не давали покоя. Неужели это моя судьба? Работа простой учительницы в глухом городке? Мне тридцать лет, пошел тридцать первый. И я по-прежнему одна. Ничего в корне не изменилось. У меня все так же нет ни детей, ни мужа. Почему я шарахаюсь от любого, даже мимолетного внимания, выказанного по отношению ко мне? Почему не принимаю приглашение пообедать мистера Кросса, например? Или приглашение проехаться к озеру Шамплейн на новом автомобиле от мистера Джона Рамса?

Может, мне уже пора заканчивать доказывать себе и другим, что я что-то могу? Может, пора возвращаться в родную Англию? Мама в каждом письме просила вернуться. Убеждала, что меня ждут и любят. Расписывала, как мы поселимся в нашем замке в Камберленде, как чудесно будем жить вдвоем. «Моя старшая беспризорная дочь, – писала она мне шутливо, – ты молодец! Ты доказала миру, что самостоятельна и независима. Я горжусь тобой. Но не пора ли возвращаться назад?».

Пожалуй, она права. Если я не буду появляться в Лондоне, не буду читать газеты, интересоваться новостями, то мне удастся спокойно жить, ничего не зная о Роберте, о его семье и детях. Камберленд находится достаточно далеко, чтобы до меня не доходили сплетни.

* * *

Мэри все-таки решила приехать в гости. Написала в письме, что привезет перешитые летние платья и другие необходимые вещи. Действительно, солнышко припекало, и в моих шерстяных нарядах было уже жарковато. Я радовалась ее приезду, как маленькая девочка. Расспрошу о новостях, о Нью-Йорке. Возможно, она что-то знает о Вестонах…

Она приехала на выходные. Мы прямо на перроне обнимались и целовались, словно не виделись год, а не полтора месяца.

– Миледи, вы так похудели, – всхлипнула она, – и ваши руки…

Я перевела взгляд на свои пальцы с коротко обрезанными ногтями, обветренную потрескавшуюся кожу и легкомысленно пожала плечами.

– Ну и что? – весело возразила ей. – Без маникюра тоже можно жить. А как бы я стирала и мыла полы?

– Миледи, – Мэри заплакала еще горше, – это не ваше! Вы должны украшать своей красотой дом, играть на фортепиано, танцевать на балах… А вместо этого…

Я обняла плачущую женщину.

– Кто знает, что я должна делать, а что нет… Один Бог. Пойдем, Мэри, я покажу тебе свой дом.

* * *

Я всеми силами уговаривала свою бывшую горничную не переезжать сюда. Остаться в Нью-Йорке. Но она твердо решила, что должна взять на себя обязанности по заботе о моей одежде и быте. Пришлось сказать, что я собираюсь вскоре вернуться в Англию и ей нет смысла мотаться туда-сюда. Как же Мэри обрадовалась! Оказывается, она безмерно скучала по родине, так же, как и я. Пообещала ждать в Нью-Йорке моего приезда, чтобы вместе отправиться домой. На том и порешили. Я проводила ее на вокзал, и мы распрощались. А для себя я решила – схожу на свидание… ну хотя бы с мистером Рамсом. Даже попробую поцеловаться. Если будет совсем невыносимо, значит все бесполезно и нужно возвращаться домой. Буду жить одна, воспитывать племянников, рисовать картины, наслаждаться одиночеством. А если понравится, значит есть шанс на новую любовь. Пусть не такую пылкую и пламенную, как с Робертом, но в тридцать перебирать не стоит.

Мистер Джон Рамс, местный бизнесмен, занимающийся вырубкой и продажей леса, был, несомненно, выгодной партией. Тридцать с хвостиком, не женат, довольно симпатичный, с хорошей фигурой и манерами. А так как меня давно не шокировали мужские руки без маникюра (потому что и мои были такими же), неидеально уложенные волосы, перчатки не в тон, провинциальное произношение и отсутствие университетского образования, то и с этой стороны проблем не предвиделось. Гораздо больше меня волновала моя неспособность забыть Роберта. Местные девицы и вдовы сообща и по отдельности охотились за сердцем городского щеголя, а он почему-то обратил внимание на строгую неприметную учительницу средней школы и настойчиво приглашал ее на свидания. И, в очередной раз подстерегая меня на выходе из школы, как обычно предложил пообедать.

Глаза мужчины расширились от удивления, когда я согласилась. Не ожидал? Мгновенно сориентировавшись, открыл дверцу автомобиля и помог забраться на сиденье. Признаюсь честно, я редко ездила на автомобилях, а в такой глуши, как Берлингтон, тот и вовсе был диковинкой. Только у мэра да у мистера Рамса хватило денег и смелости купить это чудо техники. Мы ехали по главной улице, и все прохожие оборачивались нам вслед. Мне конец – сплетни обеспечены.

Мистер Джон Рамс, видимо, решил не форсировать события и после спокойного незатейливого обеда отвез домой, предварительно заручившись моим согласием на поездку к озеру на выходных. «Что ж, – подумала я, – для первого раза неплохо». Мы разговаривали о школе, о строительстве верфи, о новом романе Джека Лондона. Пауз в разговоре было немного, что плюс. Но сколько бы мы ни встречались с мужчиной взглядами, мое сердце ни разу не трепыхнулось, это минус.

А на следующий день наш замечательный директор школы остановил меня, встретив в коридоре. Глаза его горели радостью и триумфом.

– Такой удачный день, миссис Смит! – он восторженно подхватил меня под локоть и отвел к окну. – Не знаю, как сказать, но это прорыв!

– Какой прорыв? – ничего не понимая, рискнула переспросить.

– Эх, вам не понять, вы так далеки от физики, – с сожалением буркнул мужчина.

Потом, оглянувшись вокруг и осознав, что никого больше нет и я его единственная слушательница, опять повернулся ко мне.

– К нам приехал замечательный человек! Настоящий самородок! Он согласился читать лекции в колледже. А я, как один из попечителей (директор даже надулся от важности), дал ему карт-бланш.

И, видя мое по-прежнему удивленное и ничего не понимающее лицо, скривился.

– Ну что за невезение?! Не с кем даже поговорить на равных! Эх, миссис Смит, миссис Смит… Учите физику.

И пошел по коридору, искать более толковых собеседников, наверное. Я пожала плечами. Что за радость? Физика? Зачем она мне?

Колледж располагался в соседнем здании. В честь приезда гостя, какого-то сверхважного лектора, двери были открыты для всех желающих. Несколько обзорных лекций гость читал бесплатно, и каждый житель городка мог их посетить. Джон упрашивал меня пойти вместе с ним, послушать знаменитость. Я отмахивалась:

– Физика мне совсем не интересна, Джон, я там засну на первом же предложении.

– Я подставлю вам свое плечо, чтобы было мягче, – улыбнулся мужчина. – Мне просто ужасно хочется показаться вместе с вами, Софи. А потом поедем обедать.

И, видя мою нерешительность, добавил:

– Всего полтора часа, Софи! Неужели вам не интересно? Сейчас идет такой рост экономики и промышленности. Техника проникла во все уголки…

– Ладно-ладно, – перебила его я, – пойду. А то, боюсь, в дополнение к публичной мне придется слушать еще и вашу лекцию.

Джон радостно пожал мне руку:

– Спасибо!

* * *

Зал был почти полон. Пришли все студенты и половина городка. Большинство пожаловало не из-за лекции, а скорее поглазеть на столичную диковинку и друг на друга. Мы с Джоном примостились на дополнительных стульях в последнем ряду. Мистер Кримптон вертелся и прыгал по сцене, как зайчик. Такой же неугомонный и энергичный. Я заулыбалась: наш милейший мистер Кримптон!

– Позвольте вам представить, – раздался его голос, когда все, наконец, расселись и двери в зал плотно закрыли, – выпускника Кембриджского университета, знаменитого изобретателя, инженера, мистера Роба Вайтера!

«Нет, это уже перебор!» – только-только успела подумать, сжимая зубы и впиваясь ногтями в сиденье стула, как Роберт вышел на сцену. Зрители начали аплодировать, некоторые, сидящие в первых рядах, вскочили и стали пожимать ему руку. Роберт окинул быстрым взглядом зал. Глаза, словно притянутые магнитом, уставились прямо на меня. Он чуть кивнул, скорее своим мыслям, чем мне, и прошел за кафедру.

Началась лекция. В зале установилась полная тишина, только голос Роберта звучал со сцены. Хрипловато, проникновенно, завораживающе. Я не понимала ни единого слова из его лекции, да и не вслушивалась в них. Только в мягкие насыщенные интонации, переливы, обертоны. По коже бежали мурашки, и сердце замирало от восторга, чувствуя, как ласкает его бархатный голос, как тепло и нега проникают в каждую клеточку. «Он всегда был великолепным рассказчиком», – подумала я, вспоминая, как увлеченно слушала его тогда на пляже.

Сил хватало только на то, чтобы неподвижно сидеть, смотреть на свои сцепленные руки и пытаться унять колотящееся сердце. Разные мысли лезли в голову. Что ему здесь нужно? Это уже не похоже ни на совпадение, ни на случайность. Это целенаправленное преследование. Сердце опять сжалось от боли. В глазах закипали слезы. Почему он не оставит меня в покое? Неужели ему мало моих страданий?

Джон иногда поворачивался ко мне и восклицал шепотом:

– Вы слышали?! Это замечательно!

Я, не глядя, кивала, а сама ждала, когда же эта пытка закончится и можно будет сбежать и спрятаться.

Очнулась от оцепенения и невеселых мыслей, когда в зале раздался шкал оваций. «Слава богу!» – подумала и сразу же вскочила со стула. Роберта тут же окружили почитатели, взяв на сцене в плотное кольцо.

– Куда вы так спешите, Софи? – удивленно спросил Джон, едва поспевая за мной.

– Мне нужно на свежий воздух, – пробормотала я, – если хотите остаться, оставайтесь. Я возьму извозчика.

– Нет, что вы, – торопливо произнес Джон. – Вы еще обещали пообедать со мной. Я вас так просто не отпущу.

Роберт догнал нас уже у двери.

– Софи, нам нужно поговорить, – категорично заявил он, практически загородив проход. Джон с удивлением и восхищением уставился на своего кумира.

– Нам не о чем разговаривать, – произнесла я ровно, пытаясь обойти его справа.

Роберт цепко ухватил меня за локоть и заставил остановиться.

– Хватит убегать! Нам нужно поговорить и мы поговорим, – с нажимом добавил он. Голос приобрел жесткие командные интонации.

– Мистер Вайтер, – выступил вперед Джон, – как вы смеете докучать леди?

– Джон, – я перевела взгляд на разгневанного мужчину, – все в порядке. Мы знакомы с мистером Вайтером.

– И очень хорошо, – немного двусмысленно присовокупил тот. Это что в его голосе, ревность?!

Джон растерянно переводил взгляд с моего насупленного лица на решительное лицо инженера.

– Ладно, – вдруг согласилась я и, чтобы, наконец, закончить эту неприятную сцену, так как на нас уже стали оборачиваться и шептаться, сказала: – Завтра. Я заканчиваю занятия в три.

– Я буду ждать возле школы, – ответил Роберт, – и не вздумай опять сбежать. Не сомневайся, я найду тебя, пусть мне и придется объездить всю Америку.

Я только согласно опустила голову и прошла мимо, стараясь не задеть его даже краешком платья. Джон молча помог сесть в машину, молча завел мотор и повез к единственному ресторану городка. Наверное, он понимал, что не имеет права расспрашивать о моей прошлой жизни, слишком мало мы еще знакомы. А сама я не торопилась откровенничать. И весь обед прошел в тягостном тревожном молчании.

* * *

Не помню, как провела день. Что-то играла, рисовала, показывала… Овалы, квадраты, круги… Нотный стан, диезы, бемоли… Бедные дети, какая рассеянная учительница досталась им сегодня. Когда я вышла в три, Роберт уже стоял, подпирая спиной колонну, украшающую портик.

– Пообедаем? – кивнул он в сторону центра. – Ты не против?

– Да, – ответила я кратко, желая одного: чтобы этого разговора вообще никогда не было. Я настроила себя на тяжелый бой. На неравную борьбу с Робертом и со своим сердцем. Поэтому была скованна и задумчива.

Прохожие заинтересованно оборачивались, рассматривая странную мрачную пару, идущую по тротуару не разговаривая, не касаясь, и не глядя друг на друга.

Выбрали столик в закрытой кабинке, сели, сделали заказ. Я искоса посматривала на мужчину, отмечая сосредоточенный хмурый вид, сжатые губы, напряженные плечи. Он боится меня? Знал бы он, как я боюсь его…

– Роберт, – начала я решительно, не дожидаясь, пока он соберется с мыслями, – хочу предупредить сразу: если ты пришел сюда, чтобы опять оскорблять меня, то я сейчас же встану и уйду. Я тебе не позволю…

– Что?! – поднял красные от усталости глаза Роберт. – Какие оскорбления, Софи? Я больше никогда в жизни…

Голос его дрогнул, и он резко замолчал, борясь с волнением.

– Хорошо, – я была само спокойствие, – тогда зачем ты приехал? Зачем преследуешь меня? В Нью-Йорке, здесь?…

Роберт молчал, только смотрел тоскливо и растерянно. Так, словно потерял опору в жизни и не знал, что делать дальше. Морщины стали глубже, кожа на худом угловатом лице натянулась, очерчивая скулы. Впалые щеки, чувственный контур рта, острый кадык, нервно дергающийся вверх-вниз.

– Чего ты добиваешься, Роберт? – меня понесла какая-та злая волна, неудержимо захотелось выговориться, высказать все, что было на сердце, всю боль, обиды, унижения. – Ты ведь победил. Отомстил мне. Я оставила тебе Лондон. Уехала из Англии. Я бросила все. Свою прошлую жизнь, друзей, дом. Так наслаждайся своей победой и оставь меня в покое.

– Не могу, – прошептал Роберт.

– Что?! – удивленно приподняла брови. Мне послышалось?

– Не могу. Мне не нужен Лондон без тебя, – мужчина пристально, с какой-то болезненной одержимостью смотрел на меня и не мог оторвать глаз. – Ты знаешь, Софи, я победил и проиграл одновременно. Лондон без тебя мне не нужен, и делать мне там нечего.

Я растерялась. Приготовившись к неравной борьбе, к насмешкам и оскорблениям, трудно было перестроить сознание. Своим тоскливым взглядом, странными признаниями Роберт выбивал почву из-под ног, заставлял сердце болеть и надеяться…

Принесли заказанную еду, аппетита не было, тем не менее, я взяла вилку и начала ковыряться в салате. Роберт ничего не ел, только пил воду из стакана.

– И все-таки, – отложила я прибор в сторону: нервное, злое состояние не давало покоя, толкало вперед, заставляя рычать и набрасываться, – зачем ты приехал? Если ты собираешься предложить мне стать твоей любовницей, то могу сразу сказать – я отказываюсь.

– Какой любовницей, Софи? – нахмурился мужчина и устало потер глаза. Потом положил руку на стол и попытался дотронуться до моих пальцев, я резко убрала их, спрятав руки под стол. Роберт тяжело вздохнул и продолжил: – Ты не можешь быть любовницей, Софи. Ты можешь быть только женой. Самой любимой на свете. Самой дорогой. Одной-единственной. Только так.

Это что? Я не понимаю. Его уклончивые ответы так ничего и не прояснили, только все больше запутывали.

– Что с Эммой? – холодно спросила, переводя взгляд на окно, и сердце замерло в страхе перед ответом.

– Какой Эммой?

– Ты что, забыл, как зовут твою жену?

– У меня нет жены! – отрезал Роберт.

– Хорошо, твою невесту, – фыркнула я, переводя взгляд на его лицо.

– У меня нет невесты, Софи! – резкий категоричный ответ, и уже тише и спокойнее: – Да, признаю. Я был круглым дураком, если хоть на секунду подумал, что смогу заменить тебя кем-то. Хотя тогда я не думал. Ненависть думала за меня.

– Так что с ней? – не отставала я.

– Разошлись по-тихому. Я остался виновной стороной. Подставился специально. Показался в театре со знаменитой куртизанкой, и Кимберли сразу же разорвали помолвку. Не переживай, с деньгами ее отца она найдет себе хорошего мужа, – Роберт усмехнулся. – Зачем ей муж с разбитым сердцем? Муж, который любит другую женщину?

Я замерла, боясь поверить его словам, но спросила другое.

– А ты действительно с той?…

– Софи, ты что?! После твоего побега я был в таком отчаянии, что единственной мыслью было – оставить все и броситься в погоню за тобой. Какая еще куртизанка? – Роберт помолчал, подбирая слова. – После… нашего совместного утра… После того, как я узнал тебя, ты думаешь, я смог бы с другой женщиной?…

– Я не знаю, – я опустила голову. – Наверное. Не знаю, как это у мужчин.

Вдруг Роберт улыбнулся. Да так светло и ясно, что в кабинке словно солнце засияло. Я невольно уставилась в преобразившееся лицо.

– Конечно, не знаешь, – произнес он тихим голосом. – Признайся, Софи, ты ведь и не знаешь мужчин?

– Я была замужем, если помнишь, – с горечью ответила ему, – я хорошо знаю мужчин.

– Я не о том, – улыбнулся он, не дав себя смутить.

– Стефан с Джорджем уехали во Францию, – продолжил Роберт, как ни в чем не бывало, – напоследок ошарашив свет заявлением о своем предпочтении друг друга. У Питера Дюбуа родился ребенок, уже четвертый в их семье. А когда я припер к стенке маркиза Мольке, который распространял в свете слухи о том, какая ты страстная и пылкая любовница, знаешь, что он мне поведал?

Я молчала, вцепившись в вилку, как в оружие.

– Не отвечаешь? И не надо, – хмыкнул мой собеседник. – Он признался, что никогда не ложился с тобой в постель.

– Ну и что? – подняла я на него глаза. – И что это меняет, Роберт? То, что я не спала с «половиной Лондона», это что, так принципиально?

Роберт дернулся, вспомнив свои слова, и опустил голову. Я вся горела. Нападала, рвалась в бой, а он оборонялся. Но как-то пассивно, заторможено. Он был потерянным, словно бездомный пес, одиноким и жалким.

– Мы столько времени потеряли зря, – наконец тихо сказал он, – столько времени.

Я возмущенно фыркнула.

– Сколько?

– Непозволительно много. В нашем возрасте каждый потерянный день на вес золота. Эти полгода, которые мы могли бы быть вместе…

– Полгода? – прервала я. – Что такое полгода по сравнению с двенадцатью годами?

– Я вычеркнул эти двенадцать лет, – Роберт посмотрел мне в глаза. – Ты права, я слишком долго жил с ненавистью в сердце.

Потом протянул руку и раскрыл ладонь, словно приглашая присоединиться к нему.

– Давай начнем наш отсчет с нуля? Словно мы встретились сегодня?

Я посмотрела на его ладонь. Теплую, сильную ладонь, лежащую на столе и ожидающую моего решения.

– Думаешь, это будет просто? Начать с нуля?

Я не пошла навстречу. Убрала руку и наглухо закрыла дверь в сердце.

– Я не верю тебе. Боюсь верить. Слишком много боли мы принесли друг другу. Роберт, давай разойдемся по-хорошему. Обнулим наши долги и разойдемся. Я уже два раза с тобой расставалась. В восемнадцать и полгода назад. И каждый раз едва-едва переживала эту разлуку. Третьего раза, боюсь, не выдержу. Правда, – хрипло добавила дрогнувшим голосом.

И отложила вилку в сторону, окончательно прекратив делать вид, что что-то ем. На Роберта не смотрела. Чувствовала, что еще чуть-чуть и из глаз потекут слезы. В горле разбухал горячий комок, в носу защипало.

– Не могу… – наконец произнес Роберт, и я вздрогнула, столько боли было в голосе, – я не могу без тебя, Софи. Я боролся с собой… Видит бог, я боролся изо всех сил. Но не было ни одного дня, ни одного чертового дня, когда бы я не вспоминал тебя. Сначала с любовью, потом с ненавистью, потом с горечью. Все, чего я достигал, зарабатывал, изобретал – я делал с мыслями о тебе. Если целовал женщину – сравнивал с тобой. Если смотрел на звезды – вспоминал наш пляж. Рассматривал картины, слушал музыку, покупал дома, первой мыслью было «Понравилось бы ей? Что бы сказала Софи?».

Я замерла, превратившись в камень. Только мурашки бегали по коже, и пронзительным эхом отражалась в сердце каждая его фраза. Устало закрыла глаза. Не хочу ни видеть, ни слышать. Я боялась, что сейчас соглашусь со всем, что он скажет, приму на веру, уступлю, брошусь к нему в объятья, пренебрегая всем на свете. Давно не осталось ни гордости, ни самоуважения, ничего, что бы удерживало меня от повторного падения в бездну.

– Я, в сущности, и не жил эти двенадцать лет, – продолжал Роберт тихим голосом. – Выживал. Ждал, когда ты уйдешь из моей памяти. Когда перестану помнить каждый твой поцелуй, каждую улыбку. Когда перестану сравнивать с тобой всех женщин, с которыми встречался.

Я подняла голову, нахмурившись…

– Да, я мог бы соврать, – произнес он твердо, – но говорю честно. У меня были женщины. Некоторых я любил, баловал, говорил нежности, с одной из них даже собирался завести семью и детей…

Он помолчал, а я окаменела от мучительной ревности, пронзившей сердце.

– Но рано или поздно я покидал их. Сравнивая с безупречным сказочным образом Софии Нордвик, запечатленным в моей памяти, – Роберт грустно рассмеялся, мне показалось, даже немного саркастически, словно насмехаясь над самим собой. – Ты мое наваждение, моя боль и мое счастье. Я не могу расстаться с тобой, Софи. Не проси этого.

Я смотрела на мужчину, слушала его откровения, а душа корчилась и стонала. Да, я тоже сравнивала с ним всех мужчин, встречавшихся в моей жизни. С тем идеальным образом двенадцатилетней давности. Сравнивала лицо, фигуру, манеру разговора, поцелуи и объятия. И да, никто за эти годы даже не приблизился к прекрасному совершенству из моего прошлого. Я ошеломленно уставилась ему в глаза, пугаясь собственных сокровенных мыслей. И не нашла в глазах Роберта ни капли ненависти.

В них горел огонь… Нет! Не хочу опять обжечься! Один раз интуиция уже подвела, и к чему это привело? Как тяжело сидеть напротив, смотреть на него – и удерживать себя на месте, цепляясь пальцами за подлокотники кресла. Так сильно желая оказаться в его объятиях, ощутить губы на своих губах, тепло его тела, силу рук. Особенно сейчас, когда он такой потерянный и грустный.

Подошел официант и спросил, что нам не понравилось в блюдах. Даже нечего было ответить. Я попросила убрать со стола, так как мы не голодны. Официант посмотрел странно, как на сумасшедших, и принялся собирать полные тарелки обратно на поднос.

– Мы увидимся завтра? – с надеждой спросил Роберт, когда официант удалился.

– Нет, я еще неделю назад пообещала Джону, что съезжу с ним на озеро.

Губы Роберта сжались в тонкую линию. Я замерла, мысленно решая для себя, что если он только посмеет хоть намекнуть на мое неподобающее поведение, хотя бы словом коснется темы моей легкомысленности или любовных отношений с Джоном, я встану и уйду, и больше он меня не увидит. Но Роберт смолчал.

Расплатившись, мы вышли из ресторана, Роберт подозвал экипаж и отвез меня домой, в маленький домик на окраине.

– Софи, я не могу тебе приказывать или как-то ограничивать тебя. Я могу только просить, – со странной, непривычной для него покорностью в голосе произнес он возле калитки. – Когда мы сможем встретиться с тобой в следующий раз?

– В понедельник я освобожусь пораньше. Если хочешь…

– Да, хочу, – быстро ответил он. – Я заеду за тобой в школу.

Всю ночь я не спала, прокручивая в голове наш разговор. Роберт любит меня? Он не женился? Он искал меня? Не давая бурному ликованию охватить все мое существо целиком, я боялась поверить своему счастью. Слишком хрупким и ненадежным оно выглядит. Слишком быстро жгучая ненависть Роберта сменилась пылкой преданной любовью. И я чувствовала в этом какой-то подвох.

* * *

Джон заехал за мной утром. Я не собиралась из-за странного поведения Роберта менять свои планы и решительно села в автомобиль к бизнесмену. Мы поехали к озеру Шамплейн. Разговаривать при рычащем двигателе машины было неудобно, поэтому я просто крутила во все стороны головой, наслаждаясь прекрасным весенним днем, солнечной погодой и великолепными пейзажами. Мы остановились на холме, откуда открывался вид на просто потрясающую воображение красоту. Ровная гладь огромного озера блестела на солнце, разбросанные кое-где мелкие островки рисовали на ней свои неповторимые узоры. Джон подошел и чуть приобнял меня за плечи.

– Спасибо! – пылко поблагодарила мужчину. – Такого великолепия я давно не видела.

– Это вы великолепны, – ответил Джон и с жаром прижался к моим губам. Я замерла. Хотела попробовать поцеловаться – вот он, твой звездный час. Пробуй! Губы мужчины были умелыми, я открыла рот и впустила чужой язык, пробуя его на вкус. Джон застонал и сжал меня крепче, поглаживая спину. Почему-то сразу затошнило, словно прихватил живот. Слюна стала вязкой, омерзительной, в горле запершило. Я с ужасом подумала, что меня сейчас вырвет.

– Софи, – прошептал он страстно, – я давно хотел вам сказать…

Я резко отстранилась и закашлялась, словно поперхнувшись, заодно прерывая его признание. Потом глубоко вздохнула и грустно улыбнулась.

– Вы чудесный, Джон. И кому-то будете великолепным мужем. Но я люблю другого, – и добавила тихо, отвернувшись в сторону: – И это, видимо, на всю жизнь.

Глаза мужчины расширились, он глубоко выдохнул и отошел к автомобилю. Мы помолчали. Чуда не произошло. Можно было бы, конечно, притвориться, что мне нравится Джон, что я смогу полюбить этого мужчину, что смогу наслаждаться его близостью. Но не перед собой же притворяться? Смысл? Я честно заглянула внутрь себя и призналась – не могу. Даже от одного-единственного поцелуя выворачивает наизнанку, что говорить о близости более тесной…

Ехали обратно молча. Доставив меня домой, Джон подал руку и помог выйти из автомобиля.

– Это мистер Вайтер? – спросил он уже на пороге.

– Да, – ответила честно.

Джон кивнул и направился к автомобилю. Еще одна надежда лопнула как мыльный пузырь. Почему же Лилия могла наслаждаться любовью многих мужчин? А мне так не повезло? Или все-таки повезло? Я не понимаю.

Пора ехать домой. Достаточно самостоятельности, Софи. Погуляла и хватит. Езжай туда, где твое сердце, где мама, где родной дом. Пусть старый, дряхлый, но он ждет тебя. «А что делать с Робертом?» – спросила себя. Все так непонятно и зыбко. Мужчина вчера за обедом не показался мне счастливым. Его растерянный хмурый вид, наоборот, говорил о раздоре в душе и неуверенности.

* * *

На следующее свидание Роберт пригласил меня на пикник.

– Мы ничего не ели в ресторане в прошлый раз, – улыбнулся он, – возможно, нам повезет поесть где-нибудь на природе?

Он арендовал экипаж, в котором я увидела сложенные одеяла и корзинку с едой.

– И куда поедем? – спросила, усаживаясь.

– На озеро, – внимательно посмотрел на меня Роберт. Неужели он вчера следил за нами? Нет, не может быть… Вряд ли важный знаменитый инженер опустился бы до такого.

– Хорошо, – ответила спокойно, – поехали на озеро.

В экипаже ехать было гораздо удобнее. Копыта лошадей производили меньше шума, чем двигатель автомобиля. А может, все дело в спутнике?

– Я не спрашиваю, что у тебя с мистером Рамсом, потому что не имею права задавать такие вопросы, – начал Роберт и замер на полуслове, несомненно, пытаясь спровоцировать меня на откровенность. В его голосе так явно слышались ревность и плохо скрытый интерес, что я улыбнулась. И ничего не ответила.

Мы опять молчали. Роберт правил лошадьми, я наслаждалась видом первозданной, почти не тронутой цивилизацией природы. Наконец, он остановился прямо на берегу. Вода плескалась у самых ног, но была еще слишком холодной, чтобы купаться. Роберт расстелил одеяла и выставил на середину корзинку.

– Я знаю, какой у тебя на природе зверский аппетит. Помнишь, я приезжал к тебе в школу? И ты съела за один присест все мои сэндвичи? – со смешком напомнил он. Я удивленно приподняла брови.

– Ты помнишь?

– Я никогда ничего не забывал, Софи, – легко ответил Роберт, доставая хлеб, жареную курицу и бутылку вина.

– Ты хорошо подготовился.

– Стараюсь все предусмотреть, – объяснил он. – Садись.

Я действительно проголодалась. Прогулка на свежем воздухе и ароматные запахи ресторанной еды разбудили чудовищный аппетит. Поэтому схватила тарелку и стала накладывать себе еду. Салат, куриная ножка, печеный картофель, хлеб, кукуруза… Роберт, откинувшись на ствол дерева, с улыбкой наблюдал за мной. Полуприкрытые глаза поблескивали весельем и нежностью.

– Расскажи об Австралии, – попросила я, чтобы хоть как-то нарушить это двусмысленное молчание. – Говорят, ты нашел там огромный слиток золота.

– Да, – рассеянно улыбнулся Роберт, – он действительно был огромным. Честно признаюсь, именно он открыл мне двери в Америку.

Мужчина немного помолчал, собираясь с мыслями, и начал рассказывать:

– После освобождения мы с Бетоном, моим товарищем, остались в Австралии. Организовали картель. У него было немного денег, у меня – знания физики, механики, геологии, минералогии. Мы купили заброшенный прииск в Калгурли. Наверное, отчаявшимся везет – вскоре наткнулись на жилу. Золото лилось рекой, особенно после того, как я соорудил ковшовый конвейер, собрал несколько сеялок и сепараторов. Но нам частенько приходилось отбиваться от любителей поживиться за чужой счет.

Роберт помолчал, вспоминая. Я догадалась: именно об этом времени он говорил, что убивал и не раз.

– В общем, дела шли хорошо. Мы расширили карьер, наняли людей, позволяли себе иногда съездить в Мельбурн развлечься… – тут он чуть покраснел. – Но Бетон недолго наслаждался богатством. Он еще с тюрьмы болел туберкулезом, и через два года после освобождения его не стало. Единственным наследником оказался, естественно, я: родных и близких у Бетона не было. Ходили слухи, что я укокошил товарища, чтобы завладеть прииском единолично. Но я быстро позатыкал рты.

Роберт внимательно посмотрел на меня, словно пытаясь выяснить, верю я ему или нет. Я верила. Искренне и безоговорочно. Он мог быть резким, грубым, яростным и насмешливым, но благородство у него было в крови. И он увидел у меня в глазах эту веру. Лицо его преобразилось, глаза засияли любовью. Хмурые морщинки разгладились, губы изогнулись в соблазнительной улыбке. Мужчина дернулся ко мне, приподнимаясь.

Я тут же пролепетала, уводя взгляд в сторону.

– А что потом?

– Потом… – Роберт чуть усмехнулся и сел на место. – Потом я продал прииск одной большой корпорации и перебрался в Америку. Я уже знал, как добывать золото, и планировал заняться здесь тем же. У меня хорошо получалось мастерить машины, приспособления, проводить химические опыты, чувствовать и открывать новые месторождения… Некоторое время я жил на Аляске. Потом в Канаде. В конце концов, мне надоело мотаться по свету, я продал прииск и стал заниматься только консультированием и разработками для крупных корпораций.

– А сейчас ты чем занимаешься? – спросила, когда пауза затянулась до неприличия.

– Сейчас, – Роберт пристально смотрел в глаза, – я устраиваю свою личную жизнь. И считаю, что это самое главное на сегодняшний момент.

– Я не о том, – смутилась я. – Ты, кстати, закончил работы у Бейлора?

– Почти, – ответил мужчина, – нужно будет еще приехать на завод после тестирования и кое-что отладить, но это можно сделать и позже.

Паузы в разговоре затягивались. Я боялась смотреть на Роберта, так как все время натыкалась на его горячий жадный взгляд. Мне становилось не по себе, сердце колотилось, губы покалывало. В общем, было страшно и головокружительно одновременно.

– А как ты меня нашел здесь, в Берлингтоне? – поинтересовалась, беря себя в руки.

– Ты заставила меня поволноваться, Софи, – Роберт разлил вино по бокалам и передал один мне. Коснувшись его горячих пальцев, я чуть не обожглась. Он опять откинулся на ствол дерева и хрипло продолжил: – Я расспросил Барбару Вестон, она сказала, что ты собиралась в Лондон. Я поплыл за тобой следующим же пароходом. Но ни в Лондоне, ни где-то еще в Англии тебя не было. Я подумал, что ты могла опять сменить имя. И пошел к леди Девони…

Я замерла, ожидая, что сейчас услышу нечто шокирующее.

– Она выгнала меня, предварительно обозвав подлецом и идиотом.

Я прыснула, представив эту картину.

– Да-да, – рассмеялся Роберт, – я уже привык. Она не в первый раз меня так называет.

– Потом расскажу, – предвосхитил он мой следующий вопрос. – Дальше я поехал в Камберленд. Посетил твой замок. Естественно, тебя там не было. И пусть я все еще зол на твоих родителей, поехал в Неаполь. С твоей матерью у нас состоялся тяжелый разговор. (Роберт удрученно вздохнул.) В общем, она отказалась мне помогать. Тогда я вернулся снова в Нью-Йорк. И тут мне повезло: слежка, которую я установил за Мэри, дала плоды. Твоя бывшая горничная поехала куда-то на север, в провинциальный маленький городок Берлингтон. Я отправился за ней. И вот я здесь.

– Ты следил за Мэри?! – мои глаза округлились от возмущения.

– Да, – развел руками Роберт, – следил. А не надо было сбегать, девочка моя. Кстати, ты мне должна услугу.

– Какую еще услугу? – нахмурилась я.

– Я не разоблачил перед Барбарой твое вранье насчет болезни отца, – Роберт пристально уставился на мои губы, они тут же стали дико зудеть.

– Хорошо, забыли о слежке, – перевела разговор, чувствуя, как расплываюсь жидкой лужицей от его слов «девочка моя». Какая я девочка? Мне уже тридцать! Но все равно было безумно приятно.

– А как в Нью-Йорке нашел? – сверкнула я глазами и, вздохнув, взялась за куриное крылышко.

– После… – Роберт запнулся, – твоего побега… И письма… Я стал искал тебя везде. Но, увы, только в Англии. У меня был контракт с Бейлором. Я не мог бросить работу на полдороге и был привязан к Англии договором. Леди Девони отказывалась со мной разговаривать, в очередной раз объяснив, какой я мерзавец и… Ладно. К Стефану, барону Сеймуру, тоже долго подойти не мог. Когда гордости уже не осталось, я вызвал его на разговор. Но Стефан только процедил сквозь зубы «Не знаю» и презрительно отвернулся. Я был в растерянности. Потом в газетах появилась заметка о том, что скончался твой муж, герцог Мелвилль, и я обрадовался как ребенок. Ты, наконец, стала свободной.

– Я действительно подала на развод, – тихо прошептала, – но герцог был при смерти и…

Я замолчала и нервно отхлебнула из бокала.

– Неважно, – произнес Роберт быстро, – совершенно неважно, как ты получила свободу, главное – ты свободна.

Что значит неважно? Он не верит, что я подала на развод? Он не верит, что я отказалась от миллионов герцога ради свободы? Он думает, что я обманула?!

– И как же ты меня нашел в Нью-Йорке? – еще раз поинтересовалась ровным тоном, не став нагнетать обстановку и пообещав себе подумать об этом потом, в одиночестве. И о его злости на моих родителей, и о недоверии…

Роберт криво улыбнулся.

– Адвокат герцога. У него был твой адрес.

– А я думала, что ты действительно собираешься продавать свои акции мистеру Вестону, – призналась я, смеясь, – и мы случайно встретились в его доме.

– Ты не ошиблась, – кивнул Роберт, – я собираюсь продать акции и переехать в Англию насовсем.

– И еще, Софи… – мужчина помолчал, мучительно подбирая слова. – Я не знаю, как сказать…

Роберт вдруг стал косноязычным и робким.

– Я хочу сказать… Прости меня. За ту боль, что я тебе причинил. За обидные слова, за ненависть… Но ты ведь понимаешь, что я имел право гневаться? То, что сделали со мной твои родители…

Я смотрела на Роберта, и сердце болело от любви к нему. Но я понимала, что еще рано. Он сейчас полон вины и раскаянья. Он хочет меня. Я вижу его страсть и желание так ясно, словно это написано у него на лбу красными буквами, но сомнения еще терзают его. Он любит меня и поэтому вынужденно прощает. Не потому, что понял, а потому, что знает – иначе меня не получить.

Я резко встала и отряхнула юбку.

– Спасибо за прекрасный пикник, но мне пора домой, – наклонилась и начала складывать в корзинку остатки еды, тарелки и бокалы. Видела, что Роберт удивился. Возможно, он планировал закончить день по-другому?

– Когда мы сможем встретить еще раз? – уныло спросил он.

– Завтра у меня большая стирка, – я заметила, как глаза Роберта округлились, – поэтому давай через два дня.

– Ладно, – кивнул он, окончательно распрощавшись с мыслью поцеловать меня, и пошел готовить экипаж. Ехали мы молча. Я с горечью обдумывала его слова и тяжело вздыхала, понимая, что Роберт в глубине души все еще остается обиженным ребенком. Я боялась, что если сейчас уступлю, то потом всю оставшуюся жизнь с ним (была уверена, что рано или поздно он предложит мне руку и сердце) придется выслушивать его жалобы и стенания на моих родителей и несправедливую жизнь. «Как все сложно», – мысленно вздохнула я.

Вот и мой дом. Подождала, пока Роберт обойдет экипаж и поможет мне выйти.

– Софи, – мужчина взял меня за руку и потянул на себя. Я приблизилась почти вплотную. Конечно, чего скрывать, я жаждала поцелуя еще больше, чем он. Ведь я так любила целоваться!

– Не знаю, чем я тебя обидел, – произнес он потерянно, – и почему ты так резко изменила поведение. Я ведь все тебе рассказал. (Роберт обнял меня и прижался губами к виску.) Ты моя первая и единственная любовь. Я все тебе простил…

Эта фраза стала последней каплей. Я взвилась фурией. Отшатнулась, отбросила его руку в сторону и презрительно уставилась на него.

– Что?! Ты меня простил?! – переспросила, кривя губы. – Вот что, дорогой, забирай свое прощение себе, мне оно не нужно! А знаешь почему?

Роберт растерянно смотрел на меня, ничего не понимая. Я с удовольствием, растягивая слова, прошипела ему в лицо:

– Потому что… я… ни в чем… не… виновата!

Резко развернулась и пошла к дому, оставив мужчину наедине с его сомнениями, думами и обидами. Я видела, каким ошарашенным стало его лицо, как остекленел взгляд, словно он увидел разверстую перед собой бездну.

«Я ни в чем не виновата!» – пело и ликовало сердце. Я вошла в дом и закружилась по комнате, плача и смеясь одновременно. Слезы текли из глаз, я всхлипывала, кусала губы, крепко обхватила себя руками и неистово, в каком-то болезненном и сладостном исступлении кружилась, пока не упала без сил.

Я ни в чем не виновата!

Наконец-то я освободилась от угрызений совести, от надуманной вины, от прошлого. Потому что тогда, двенадцать лет назад, я поступила единственно возможным способом. О том, что случилось после, я не знала и, соответственно, вины моей в этом нет. Мне было восемнадцать лет. Я была наивной доброй девочкой. Я любила родителей. Я правильно поступила. Я ни в чем не виновата!

* * *

Как мне стало легко – не передать словами. Я словно сбросила со своих плеч многотонный груз и расправила крылья. Десять лет я страдала и плакала из-за своей вины. Унижала и наказывала себя. А оказалось, что вины-то и нет! Главное, чтобы не тебя простили. Главное – чтобы ты простила себя сама. Поймет ли это Роберт или останется навсегда со своими демонами – его дело! Со своими я разобралась!

На следующий день я пошла в школу с предвкушением любимой работы, увлекательного общения с детьми, песен и музыки. Целый день я порхала, словно птичка, по школе и всем улыбалась. И вечно недовольной миссис Мопет, учительнице математики, и любимому директору мистеру Кримптону, и ученикам, и даже старичку-сторожу. А в двенадцать в школу заехал Роберт и попросил уделить ему немного времени: нужно поговорить. Ему я тоже улыбнулась.

– Софи, меня пригласили в Норвич. Попросили почитать лекции по механике в тамошнем университете. Вернусь через две недели. И у меня единственная просьба – дождись меня. Пожалуйста, не убегай больше.

Я глядела на Роберта во все глаза. Запоминая каждую черточку, морщинку, каждый жест, каждый шрам… Какое у него красивое лицо! Любимое. Родное. И такое грустное.

– Пообещай, Софи! – опять повторил он взволнованно. – Мне надоело за тобой бегать. Пообещай, что я найду тебя здесь, когда приеду.

– Хорошо, – согласно кивнула ему, – я не собираюсь уезжать. По крайней мере, в ближайшие две недели.

На самом деле сегодня утром я предупредила милейшего мистера Кримптона, что вскоре покину школу. В кабинете стоял страшный ор. Но я была непреклонна и стояла на своем. Мы договорились, что я доработаю до конца месяца (а это три недели) и уволюсь.

– Отлично, – прошептал Роберт и чуть качнулся в мою сторону, словно собираясь поцеловать. Я отступила на шаг назад.

– Софи… я не понимаю, что вчера произошло, – произнес он неуверенно, – что это была за истерика, что ты кричала мне… Когда вернусь, мы поговорим, да?

Он внимательно посмотрел мне в глаза.

– Хорошо, – легко согласилась я, – поговорим.

– Мне пора ехать. Университет прислал за мной автомобиль, он ждет снаружи.

– Езжай, – кивнула я. – Удачи.

Роберт предпринял еще одну попытку поцеловать меня, но я выставила вперед руку, не дав ему это сделать. И он отступил, скорчил обиженную гримасу, развернулся и вышел за дверь.

«Что ж, София, – мысленно сказала я себе, – если ты решила, что любишь одного-единственного мужчину на свете и только с ним можешь быть счастлива, нужно готовиться к борьбе с его демонами. А их у него ох как много».

* * *

Через неделю от мамы пришла телеграмма: «Срочно приезжай в замок Нордвик. Обвалилась западная башня. Серьезно пострадали двое слуг. Я выезжаю из Италии сегодня. Возьми все деньги, которые есть. Мама».

На следующий день я садилась на поезд, идущий в Нью-Йорк. Прощай, Берлингтон. Прощай, моя работа провинциальной учительницы. Прощай, Америка. Пора возвращаться домой. Для Роберта я оставила записку в гостинице, где он остановился.

«Роберт, я возвращаюсь в Англию. Прости, что не дождалась, но меня срочно требуют в замок Нордвик. Надеюсь, еще увидимся».

Сухие формальные фразы. Слишком еще все непонятно и зыбко. Наши отношения, чувства, признания. Его неуверенность. В себе? Во мне? В нас? Я на время выбросила из головы свои сердечные проблемы. И занялась насущными.

Мэри быстро упаковывала вещи и делала это с такой радостью на лице, что мне стало стыдно за свое поведение полгода назад. Как я могла вот так, не задумываясь, заставить женщину все бросить и ехать со мной за океан? Эгоистка, что с меня взять! На самом деле у меня самой тряслись руки и дрожь охватывала тело при мысли о том, что я еду домой. Пусть повод и был грустным, но сердце пело.

Пока ждали ближайший пароход, занялись продажей драгоценностей. Они мне уже не понадобятся. А вот золото везде золото. Я также написала письмо адвокату с просьбой переслать причитающиеся мне «вдовьи» деньги в Камберленд.

И опять неделя выматывающей тошноты и слабости. Все, больше никогда и ни за что не буду плавать. Англия – мое пристанище до конца жизни.

Из Лондона на поезде до Карлайла. Единственную ночь в столице я провела в своем особняке в Вест-Энде, сидя на диване в обнимку с любимой подругой. С вечера до раннего утра я рассказывала Лили обо всем, что произошло со мной за эти полгода. Не скрыла и приезд Роберта.

– Он все-таки нашел тебя, – хмыкнула Лили, – упорный малый.

– Да, – улыбнулась я. – Не знаю, что будет дальше. Все так запутанно…

– Когда ты отправилась в Америку, в свете случился изрядный переполох, – глаза Лили блестели весельем. – Ходило столько слухов! Предположения сыпались одно ужаснее другого. Если бы исчез и Стефан, то естественно было бы допустить, что вы сбежали вместе. Но Стефан показывался в свете с Джорджем, уже почти не прячась. А потом они вообще укатили во Францию…

Лилия наслаждалась, пересказывая новости.

– Роберт после твоего исчезновения словно сдулся. Нигде не показывался. Пару раз заявился ко мне на Рагби-стрит. Я высказала ему, не выбирая выражений, все, что о нем думаю. Больше ко мне не приходил.

– Я представляю, что это были за выражения, – рассмеялась я.

– Заслужил, – буркнула Лили. – После того как я увидела тебя на полу в коридоре дома семьи Кимберли, любого оскорбления было бы недостаточно. Потом он появился в ложе со знаменитой мадам Роже, и я думала, что убью его своими руками, так разозлилась. Кимберли на следующий день разорвали помолвку. Но если ты говоришь, что это было сделано намеренно…

Я радостно кивнула.

– А как ты? – поинтересовалась спустя некоторое время. – Как Бертон? Выиграл выборы?

Лилия тяжело вздохнула и взяла с подноса еще одно пирожное. Мы с Мэри собирались остановиться в гостинице, но горничная заявила: «Зачем тратить деньги, которых и так немного, если у вас есть свой особняк на Лонг-Акр-стрит. Пусть он стоит давно запертый и пустой, но ведь переночевать же в нем можно?». За несколько часов мы успели приготовить только две постели, ей и мне (в свою я так и не прилегла) и напечь пирожных на вечер.

– Выиграл… – пробормотала Лилия притворно скучающим тоном.

– И?

– И, – Лили перевела на меня блестящие глаза, – мы живем вместе. Стали такой добропорядочной и примерной семьей, что даже противно.

– Но это пока, – добавила она, видя мою неприкрытую радость.

– Это же замечательно! – воскликнула, радуясь за них. – Ты простила его? Как происходило примирение? Ну, рассказывай!

– Что рассказывать? – смутилась Лили. – Он на коленях умолял его простить. Сказал, что по-настоящему любил только меня… Что был дураком… Ну, в общем, я на четвертом месяце.

Я заулыбалась и крепко обняла подружку.

– Как же я рада за вас!

Мы говорили и говорили, пили чай с пирожными, я хвасталась, что умею стирать и готовить еду. Лилия смеялась, что не нужно было выходить замуж за герцога, чтобы скатиться к рабочему сословию. Как и планировала сделать в семнадцать лет, собираясь замуж за Роберта.

– Так что ты решила с ним? – поинтересовалась подруга уже серьезно.

– Не знаю, – вздохнула я, – мы столько всего пережили. Столько боли, злости, непонимания… Скорее всего, ничего не получится. Он еще полон обиды и гнева. И хоть и любит меня, но…

– Софи, – прошептала Лилия, – ты же мне сама говорила, что любовь – это самое главное в жизни. Что она побеждает все. Преодолевает любые препятствия и трудности.

Я задумалась.

– Конечно, тебе тогда было семнадцать лет, – со смешком добавила Лили, – и с того времени ты сильно выросла.

Я рассмеялась, вспомнив тот разговор.

– Я была наивной, Лили?

– Да. Но ты была совершенно права, Софи…

* * *

В Камберленде стояло лето. Мы с Мэри сели на дилижанс в Карлайле как самые обычные пассажиры. Багаж должны были доставить позже. Я, не отрываясь, смотрела в окошко кареты, наслаждалась каждым мгновением, впитывая родные неповторимые запахи, наполняясь, как воздухом, светлой радостью и счастьем. Я дома! Одуряюще пах вереск, зеленели бескрайние луга, вдалеке показались живописные вершины Камберлендских гор. Я чувствовала, как влажный терпкий морской воздух наполняет легкие. Только любимый дом может быть до боли, до слез таким прекрасным.

Уже подъезжая ближе, я увидела полуразвалившуюся западную башню. Она стояла без крыши, с выбитыми окнами, покосившаяся, словно сгорбленная немощная старушка. Камни, выпавшие из стены, и побитая черепица были разбросаны внизу, на земле.

Мама уже ждала меня в замке. Когда стихли рыдания и причитания «Наконец ты дома!», она рассказала, что произошло. Поздней весной на море разгулялся шторм. Ветер был такой сильный, что с корнем вырывал кусты и деревья. Прохудившаяся крыша замка не выдержала подобного напора. Почти половина черепицы слетела. Когда буря немного утихла, слуги бросились собирать ее для того, чтобы починить крышу. И в это время башня окончательно рухнула.

– Ты писала в телеграмме, что сильно пострадали двое слуг, – взволнованно напомнила я маме.

– Понимаешь, – она смутилась и покраснела, – я так хотела, чтобы ты приехала, что немного приврала.

И она улыбнулась краешком губ.

– Кухарка сломала руку, но уже почти выздоровела. Только кисть еще в лубке.

– Ничего, – я крепко обняла маму и поцеловала в щеку, – я все равно собиралась возвращаться. Ты только немного ускорила мой приезд.

Золото, высланное адвокатом, и то, что мы выручили за продажу моих драгоценностей, закончилось очень быстро. Мы только закупили стройматериалы, наняли работников и начали ставить леса вокруг башни, как оказалось, что осталось всего несколько сот фунтов. Поверенный написал, что следующие выплаты ожидаются только через три месяца. Строители укрепили фундамент, замазали раствором самые длинные и глубокие трещины, убрали вокруг башни мусор, но крышу починить так и не успели.

Я желала вернуть старинному замку былое величие, но понимала, что сделать это будет непросто. Особенно с теми нищенскими средствами, что оставил мне герцог. Пришлось вплотную заняться финансами, часами просиживая в кабинете с гроссбухом, подсчитывая доходы и расходы. Выискивая, можно ли продать что-то из того, что не успел продать мой отец. Охотничий домик в пяти милях от замка продан. Каменный карьер на побережье, где добывают щебень, продан. О лесах, рощах и плодородных землях лучше не вспоминать – их продал еще дедушка. Вокруг замка осталась не проданной небольшая, примыкающая к нему, территория, несколько миль, не больше. Фруктовый сад, огород, на котором слугам еще удается что-то выращивать… Что же продать? Серебряную посуду? Мебель? Оставшиеся картины?

«Нет. Это слишком. Тогда от замка ничего не останется. Придется ремонтные работы отложить до следующих выплат от поверенного», – вздохнула я.

Мама помогала как могла. У нее было немного своих денег, дедушка оставил ей небольшое наследство. Но я не собиралась его трогать. Неизвестно, как повернется жизнь. Правда, был еще дом в Лондоне. Я рассчитывала отдать его Адели, а то ей из отцовского наследства не досталось совсем ничего. А теперь придется выбирать – или восстановление замка, или дом в столице.

Я рассказала маме о Роберте. Почти все. Кроме моего позорного унижения и измены мужу. Хотя мама сама догадывалась, что в наших отношениях не все так просто: он же приезжал к ней в Неаполь.

– Софи, он обозленный и несчастный человек. Нужен ли он тебе? Выдержишь ли ты его гнев? – говорила мне мама. – Я видела его глаза, когда он нашел меня. Пусть он просил об услуге, почти умолял сказать, где ты, но он явно простил не до конца.

Я задумалась. Собственные сомнения и терзания тут же вылезли наружу.

– Даже безграничная любовь пасует перед силой ненависти.

Мама осторожно подбирала слова. Я не знала, что ей ответить. Она права. Совершенно. Я сама часто так думала. Но сказала другое.

– Я люблю его, – произнесла твердо и решительно, – люблю больше всего на свете. И всегда любила.

Мама только тяжело вздохнула, смирившись.

* * *

Прошел месяц. Однажды я проснулась рано утром от непонятного шума возле дома. Стояло небывало жаркое лето и окна в моей спальне были распахнуты настежь.

– Мэри, мы же не заплатили строителям за прошлую неделю. Почему они приехали работать? – спросила спросонья горничную, встретив ее в коридоре.

– Миледи, – Мэри округлила глаза, – это не наши строители.

– А чьи?

– Не знаю, – таинственно улыбаясь, ответила она. – В пять утра в ворота въехали подводы со строительным материалом, с ними было человек десять мужчин в рабочей одежде. Они уже установили леса и теперь готовят раствор. Сами посмотрите.

– Это черт знает что такое, – рассерженно бормотала я, возвращаясь в спальню за халатом. Мои окна выходили на восток, поэтому происходящее во дворе я видеть не могла.

Кое-как умывшись и заколов волосы, потопала вниз. А там весь двор был заставлен подводами, гружеными мешками, щебнем, досками. Везде с озабоченными лицами сновали незнакомые люди, что-то измеряя, смешивая, перетаскивая с одного места на другое.

– Что здесь происходит?! – громко спросила я, остановившись на ступенях. Никто на меня даже не обернулся. Неподалеку стояли, переговариваясь, наши немногочисленные слуги и ошарашенно наблюдали за этим бедламом.

Вдруг среди рабочих я заметила знакомую фигуру. В такой же, как и у остальных, грязной серой одежде помогал устанавливать странную металлическую конструкцию вдоль покосившейся башни Роберт.

– Роберт! – заорала я возмущенно. Он обернулся и, увидев меня, радостно улыбнулся. Мальчишеской, озорной улыбкой.

– Я думал, ты еще спишь, – произнес, подходя ближе.

– От вас такой грохот, что проснется даже мертвец, – хмуро заявила я. – А теперь будь добр, объясни мне, что здесь происходит.

Я уперла руки в бока и упрямо выпятила подбородок.

Роберт осторожно, чтобы не измазать, взял меня за локоть и отвел в сторону.

– Если ты не хочешь, чтобы на Алана и Фредерика, когда они будут гулять в парке, упала стена западной башни, ты разрешить мне продолжать ремонт.

– Какой Алан? Какой Фредерик? – я ничего не понимала. То ли я еще спала, то ли он издевался.

– Наши дети, близнецы, которых ты мне родишь в следующем году, – ответил Роберт.

– У нас в роду никогда не было близнецов!

– Значит, кроме близнецов, все остальное тебя устраивает? – заулыбался он.

Я зарычала от злости.

– Стой-стой, Софи! – рассмеялся Роберт. – У меня в роду были близнецы. В семье Уайтов постоянно рождались двойняшки и тройняшки.

– Интересно, – я подозрительно уставилась в его смеющиеся глаза, – почему же ты был единственным ребенком у своих родителей?

– Со мной вышла осечка, – и, заметив мое саркастически скривившееся лицо, серьезно добавил: – Но у нас с тобой этой осечки не будет. Обещаю.

Я молча стояла и хлопала глазами. Растерянная и ошеломленная. Роберт легонько чмокнул меня в губы и осторожно подтолкнул в спину.

– Иди, досыпай. Я скажу своим, чтобы не сильно шумели.

Я вошла в замок, немного походила кругами по гостиной, перекладывая подушечки и салфетки с места на место, посмотрела на улыбающуюся Мэри, потерла переносицу и пошла наверх. Досыпать. Хотя вряд ли это удастся.

После двух часов пополудни рабочие ушли, оставив стройматериалы, лестницы и жуткий беспорядок возле башни. Сказали, вернутся завтра. Роберт появился ближе к вечеру. Чистый, переодетый и серьезный. Мы с мамой сидели с рукодельем в гостиной. Точнее, сидела мама, а я нервно бегала из угла в угол, то выглядывая в окно, то хватая с подноса очередной пирожок. И только когда увидела въезжающий в ворота автомобиль, уселась с невозмутимым видом в кресло и взяла пяльцы.

– Леди Нордвик, – поклонился Роберт маме, – Софи. Я могу пригласить тебя на прогулку к морю?

И, видя мое дикое нетерпение, добавил:

– Там и поговорим.

* * *

Мы медленно шли вдоль обрыва. Внизу шумело море, волны разбивались о скалы, от влажного сырого воздуха прядки волос, выбившиеся из прически, закрутились в колечки. Сердце колотилось, любопытство и досада съедали заживо, но горло сдавили неуверенность и робость, не давая вымолвить и слова. Роберт был совершенно не похож на себя прежнего. Где растерянность? Где хмурый озабоченный вид? Он словно помолодел. Словно вместе с сомнениями сбросил с себя десяток лет в придачу.

– Это был последний раз, когда ты убежала от меня, – наконец произнес он.

– Но я написала… – мой ответ прозвучал почти жалобно.

– Конечно. Если бы не написала, я все равно нашел бы тебя через некоторое время и наказал, – в голосе Роберта послышался смех.

– Как? – нахохлилась я сердито.

– А вот так! – произнес он внезапно охрипшим голосом и развернул меня к себе, крепко сжимая плечи. Я инстинктивно отшатнулась, но он даже не обратил внимания на мое сопротивление. Губы прижались к губам, горячо, требовательно, обжигая и пьяня. Он целовал так яростно, словно имел на это полное неоспоримое право. Потом оторвался и окинул мое заалевшее лицо собственническим взглядом.

– Ты будешь моей, Софи. Очень скоро. Так скоро, как только возможно.

– Но… – пискнула я неуверенно.

– Это – не обсуждается! – рыкнул и опять приник к моим губам в глубоком жадном поцелуе, не позволяя даже крошечному сомнению проникнуть в мою голову, крепко прижимаясь бедрами, всем телом, присваивая навеки.

В глазах Роберта в разное время я видела и любовь, и ненависть, и растерянность, и смирение. Но сейчас они горели такой решимостью и непоколебимой уверенностью, что я даже испугалась этого бешеного огня.

Я вспомнила того Роберта двенадцатилетней давности, который уверенно говорил, что человечество покорит космос, что нам по плечу все что угодно, что нам дозволено все, и мы сможем все на свете. Сегодняшний Роберт был таким же – несокрушимым и бесстрашным. Моим героем и победителем. Моей единственной любовью.

Я спрятала пылающее лицо на его груди, вдохнула родной запах, и стало даже немного страшно от безграничного, переполняющего сердце счастья.

– А как же моя мама? – вдруг пришла в голову тревожная мысль. – Ты еще злишься на нее?

– Твоя мама – моя будущая теща, – серьезно ответил Роберт, – и я люблю ее, потому что она подарила мне тебя.

И опять поцелуи, без которых я уже не могу жить. Тянусь за ними к его губам, радостно подставляю свои, обнимаю за спину, просовывая ладошки под сюртук, наслаждаюсь блаженным теплом в ласковом коконе его рук. Как тогда, в Торки, когда я не могла прожить ни минуты, ни секунды без его прикосновений, без его поцелуев, когда непрерывно шептала «еще, еще».

– Я долго думал над твоими словами, – произнес через некоторое время Роберт, и я почему-то сразу поняла, какие слова он имеет в виду, притихла и стала внимательно вслушиваться в негромкий голос.

– Когда ехал на поезде в Нью-Йорк, когда неделю плыл на пароходе, когда спешил сюда, в Камберленд. Ты права, Софи, – Роберт судорожно сжал меня в объятиях и хрипло добавил: – И… прости меня.

Слезы выступили у меня на глазах. Он понял! Он победил их! Я вглядывалась в лицо Роберта и не находила ни единого демона из тех, что терзали его раньше. Ни гнева, ни злости, ни обиды, ни жалости. Только чистую светлую любовь, согревающую сердце.

– У меня есть предложение, – прошептал любимый мне в волосы.

– Какое? – пробормотала я.

– Давай убежим в Гретна-Грин? Здесь на автомобиле несколько часов до границы. Сделаем вид, что тебе восемнадцать, а мне двадцать четыре. И мы, как и собирались, поженились в Шотландии… И не было этих двенадцати лет. Не было ничего. Мы полюбили друг друга в Торки, а потом, как и должны были, сыграли счастливую свадьбу.

– Давай! – обрадовалась я и задала волнующий меня с утра вопрос: – А у тебя в роду действительно были близнецы?

– Конечно, – улыбнулся Роберт. – А если и не было, то будут обязательно. И традиция начнется с нас. И вообще, Софи, если мы собираемся основать династию, то давно уже пора начинать двигаться в этом направлении.

И мы двинулись. Правда, сначала в Гретна-Грин.