Дюллегрит и не подозревала, что способна с такой силой ревновать.

Как всякая девочка, она увлекалась сперва мальчиками, потом юношами. Последним увлечением был танцовщик Йоос Рейсинг. Когда Длинный Ваппер привел Йооса, Дюллегрит не было еще пятнадцати. Она уже тайно от всех целовалась с другим танцовщиком, фламандцем Дирком. Но Дирк предпочел дочь булочника Антье и обручился с ней. Правда, ничего из этого обручения не вышло – Антье, подумав, предпочла плясуну подмастерье собственного батюшки; плясун будет разъезжать бог весть где, оставляя дома с детишками, а подмастерье со временем станет цеховым мастером.

Так что Дюллегрит, почти не расстроившись, стала строить глазки новичку Йоосу. Замуж ей было рано, брат и мать твердо сказали – не раньше чем исполнится шестнадцать, и у них с Йоосом хватило благоразумия не слишком увлекаться поцелуями.

Но Йоос был невысок, коренаст и коротконог. При этом прыжки делал неимоверной высоты, ни одному итальянскому плясуну такие и не снились, длинноногий Никласс так не умел. Им можно было увлечься, более того – можно было желать выйти за него замуж. Но Дюллегрит очень хорошо себя понимала. Ей, как всем соседкам-ровесницам, хотелось замуж, более того – она была убеждена, будто это необходимо, как только исполнится шестнадцать, а если до восемнадцати даже ни с кем не обручишься, то ты – унылая старая дева. Йоос был подходящим женихом еще и потому, что хотел жениться. Кроме всего, он бы не стал запрещать супруге заниматься танцами.

Дюллегрит Пермеке спокойно ждала шестнадцатилетия, когда Никласс Пермеке объявил, что труппа едет танцевать при дворе курляндского герцога.

Когда те, кого вез туда граф ван Тенгберген, собрались вместе и Дюллегрит увидела графа, у нее вылетели из головы все мысли, кроме одной: пропала, совсем пропала! Она влюбилась в красавца так, что сама удивилась – откуда в душе столько страсти?

Вместе с любовью на девочку обрушилась ревность. Дюллегрит видела, что граф охотно проводит время с двумя бегинками. Сестру Денизу она в расчет не брала – Дениза слишком была похожа на самую настоящую монахиню и вела себя не как живая женщина из плоти и крови. А вот сестра Анриэтта… Эта была хороша собой и уверена в своей красоте. Дюллегрит, наблюдая за ней, обнаружила, что бегинка поглядывает на ее брата Никласса, а Никласс – на бегинку.

О том, что Никласс и сестра Анриэтта вдруг стали близки, Дюллегрит узнала, подслушав разговор танцовщиков, которым брат сдуру похвалился победой. Танцовщики обсуждали воображаемое богатство бегинки – одни перстни на ее пальцах стоили целое состояние. Они слыхали о бегинках, которые выходили замуж, и уже делили приданое Анриэтты – сколько уйдет на покупку дома в Антверпене, сколько – на новые костюмы для труппы. Дюллегрит вздохнула с облегчением, но Длинный Ваппер вдруг стал сварлив, злобен, чуть ли не с кулаками набрасывался на товарищей, и всем стало ясно – приключение с сестрой Анриэттой завершилось; судя по всему, новый любовник ей не понравился. Дюллегрит опять насторожилась.

Когда вся компания графа ван Тенгбергена прибыла в Гольдинген, Дюллегрит с Дирком прогулялись по городу и посмотрели, кто где поселился. Оказалось, что между домом, половину которого сняли бегинки, и другим, где снял две комнаты граф, сотни две шагов. Это девочке сильно не понравилось.

Потом танцовщикам отвели помещение и время для репетиций с герцогским оркестром. Сердитый Никласс гонял всех чуть ли не с плеткой, и Дюллегрит, почти не покидая герцогского замка, очень беспокоилась о графе.

Она вроде и понимала, что такой аристократ никогда не женится на плясунье. Но она видела, каков он нравом, и предположила, что такой благородный господин просто обязан повести под венец мать своего будущего ребенка. Только бы этой матерью не оказалась сестра Анриэтта…

Нужно было убедиться, что граф по ночам не бегает в гости к сестре Анриэтте. Единственный способ – проследить за ним, и Дюллегрит после того представления, что наконец дали танцовщики герцогу с герцогиней и придворным, сумела ускользнуть от брата.

Граф шел домой пешком, Дюллегрит кралась следом, соблюдая достаточное расстояние, и видела, как к нему подбежал Палфейн, как несколько секунд спустя налетели люди в длинных, за колено, одеждах.

Ей бы следовало кинуться на помощь, хотя бы закричать, чтобы спугнуть грабителей, но она растерялась и онемела. К тому же все произошло очень быстро. Она бы не успела сосчитать до десяти, как грабители разбежались, а Палфейн заголосил, призывая стражу. Теперь уж было бы вовсе нелепо высовываться.

Дюллегрит поступила разумнее – она побежала следом за грабителями. Так она и выяснила, что на графа напали московиты. Но для чего – естественно, не поняла. Граф сказал стражникам, что пропала лишь книга. Дюллегрит читать и писать умела, но очень плохо, все книги для нее были на одно лицо, и ценности пропажи она понять не могла.

На следующий день она видела графа в замке, но подойти к нему при всех не могла – это значило бы признаться, что ночью она за ним следила, и стать общим посмешищем. Граф не жаловался на пропажу денег, он вообще ни на что не жаловался, и Дюллегрит поняла, что потеря невелика. Однако и малую потерю не мешало бы вернуть. Опять же, сообщение о московитах было хорошим поводом для встречи. Она тайком от брата бегала ночью к жилищу графа, стучала в окно, звала, но он не откликнулся.

Дюллегрит была упряма. Может, даже упрямее, чем брат, – а насчет брата она знала, что он пытался объясниться с сестрой Анриэттой, но ничего не добился.

При первой возможности она улизнула и ночью побежала к графу.

Стук в окошко оказался бесполезен. Дюллегрит чуть не расплакалась от злости – вот уже второй раз этот простофиля не хочет ее впускать! Она собралась уходить и прошла десятка два шагов, когда услышала голоса. Эти голоса доносились с неба.

– Враги, враги мне пакостят! – жаловался один. – Я знаю, кто они, а доказать не могу! Того и гляди, его высочество откажется от моих услуг! Я умоляю вас, ваша светлость, замолвите за меня словечко перед их высочествами! Объясните, что злодеи испортили мой «гроб», подсунув туда зловредные травы!

– Злодеев вокруг полно, – согласился другой голос. – Достаточно снять крышу хотя бы вон с того дома, и мы увидим почтенную фрау в объятиях кучера.

– Да пусть хоть с конюхом спит! Ваше сиятельство, на вас вся надежда! Его высочество вас уважает!..

Дюллегрит подняла голову и увидела на соседской крыше два силуэта. Несколько секунд спустя она поняла, что это граф ван Тенгберген и Арне Аррибо.

Она бесшумно скользнула под невысокую, но пышную липу, замерла, прижавшись к стволу. Медовый аромат ее не обрадовал – ей важно было понять, какого черта граф залез на крышу, остальное не имело значения.

– А теперь взгляните туда, дон Аррибо, мой друг! Вон, вон, видите, светится окошко? Ну-ка, приподнимем крышу с этого домика…

– Там, кажется, живет хозяин бакалейной лавки…

– Там живет подлинный чудо-рыцарь! Он раздевается сейчас, я это вижу, а вы – разве нет? Посмотрите на чудеса! Вот скинул наш рыцарь парик – оказывается, он лысый; снял поддельный нос – он безносый; отклеил усы – безусый; отстегнул деревянную ногу – калека; не в постель бы ему ложиться, а в могилу! – пропев «в могилу», граф расхохотался.

– Я читал про это в «Хромом Бесе», но, ваша светлость, поговорите обо мне с его высочеством!

– Мой друг, а ведь вы истинный друг, вы спасли меня в такую минуту, какой я злейшему врагу не пожелаю… Вы вернули мне душу, дон Аррибо! Так вот, мой друг, я выполню любую вашу просьбу, я ваш должник. Но сперва прогуляемся по крышам. Не бойтесь, мы будем переноситься легко, как пташки!

Граф вскочил и с края крыши домика сиганул на крышу сарая – действительно, с неимоверной легкостью. Там он замер на одной ноге, раскинув руки, не хуже, чем Длинный Ваппер; вот только он был гораздо красивее Никласса. А Дюллегрит уж умела отличить красивого мужчину от какого-нибудь уродца и красивую позу от корявой.

Окликать графа было опасно – чего доброго, сверзится с сарая.

– Вы-то пташка, а я-то мужчина в теле, – отозвался Аррибо. – Но если ваша светлость прикажет… Только скажите его высочеству, что я желал угодить! А враг мой, повар Штейнфельд, нарочно припас зловредных трав! Пусть всех поваров и поварят строго допросят! Моей вины нет, я брал наилучшие приправы!

– А не снять ли крышу с герцогской опочивальни? – весело предложил граф. Аррибо в ужасе замахал на него руками.

– А ведь сниму. И увижу их высочества под одним одеялом. Думаете, эта пара предается излишествам любви? Нет, они ссорятся из-за того, что герцогиня чересчур защищает интересы своего братца, курфюрста Бранденбургского, а курфюрст – себе на уме, ему наплевать на Курляндию, его беспокоит лишь Польша. Ему нужно избавиться от ленной зависимости, он больше не хочет быть вассалом польских королей! И ссорятся герцог с герцогиней из-за мариенбургского договора…

– Какого договора? – голос Аррибо вдруг изменился.

– Герцог говорит – разве твоему братцу мало было, что в январе он подписал со шведским королем договор в Кенигсберге и обязался держать наготове для шведов свои полки? У курфюрста двадцать пять тысяч человек войска, и шведский Карл на них облизывается, как кот на сметану. Так они же еще недавно в Мариенбурге о том же самом новый договор подписали.

– Об этом говорили в замке?

– Об этом говорят сейчас герцог с герцогиней, и ее высочество умоляет его высочество не ссориться со шведами. Вон курфюрст, ее братец, уже почти сделался вассалом шведского короля, отчего бы и Якобу Курляндскому не пойти тем же путем? Война идет, так говорит герцогиня, московиты огромный кусок Польши отхватили, остальное шведы возьмут, а потом подерутся из-за Курляндии – и на курляндской земле. Ради этого ли ты, говорит герцогиня, благоустраивал свою страну, заводил мануфактуры, строил корабли?

– Так, так… – бормотал Аррибо. – А не говорит ли герцогиня о посольстве московитов с их птицами?

– О птицах она не говорит. А говорит, что не надо слать писем русскому царю, и тут я умолкаю… – граф рассмеялся. – Как смешны все эти игры под одеялом!.. Летим дальше! Вот еще одна крыша… еще один скачок…

И граф прыгнул с сарая.

Далеко он не улетел – перед домом и под стеной сарая хозяева развели маленький цветник, и графские ноги чуть не по колено ушли в рыхлую землю. Граф, негромко вскрикнув, повалился на бок.

– Боже мой, боже мой! – запричитал наверху Аррибо. – Ваша светлость, я сейчас, я сейчас… Где эта проклятая лестница?..

Одновременно из-под липы выскочила Дюллегрит и кинулась к любимому. Он лежал на сломанных цветах, Дюллегрит опустилась рядом на корточки.

– Вы целы, ваша светлость? Осторожно, не двигайтесь, только пошевелите одной ногой…

– Кто ты, добрый бесенок? – спросил граф. – Откуда ты прилетел?

– Я Маргарита Пермеке, вы не узнали меня? Я сестра Никласса Пермеке, – обиженно ответила Дюллегрит.

– Да, плясун, я помню! Славный бес, отменно скачет! А ты, бесенок?

– Я танцевала пастушку и рыбачку… Я понравилась герцогу, он дал мне два дуката со своим портретом! Вы совсем меня не помните? Мы плыли вместе в Либаву…

– Мы плыли в Либаву? Да… – граф задумался. – Теперь вспоминаю. Ты прелестный бесенок!

Дюллегрит покраснела.

– Ваша светлость, ваша светлость, вы не покалечились? – с этими словами Аррибо упал на колени перед графом.

– Кажется, нет, дон Аррибо. Сейчас встану и узнаю.

Оказалось, граф подвернул ногу, но это его лишь обрадовало.

– Так и должно быть, любезные бесы! Имя обязывает! Ведь отчего я ношу такое имя? Я был первым среди поднявших мятеж на небесах и первым среди низринутых! – гордо сообщил граф. – Все прочие свалились на меня, отчего я и получил увечье, я отмечен десницей Господа и копытами всех дьяволов, а в придачу и прозвищем. Но хромота не помеха, без меня еще не обошлась ни одна каверза.

– Господи помилуй! – ответил на эту речь Аррибо. – Давайте-ка мы с этой любезной девицей отведем вас домой. Попрыгали по крышам – пора и отдохнуть. Обопритесь на меня…

Но граф отважно захромал к дому.

Дюллегрит смотрела на него, и ей было страшновато. Возлюбленный городил ахинею, и ахинею опасную – нельзя так шутить, нельзя заигрывать с дьяволом…

– Ты где, бесенок? – спросил, обернувшись, граф. – Идем!

И Дюллегрит пошла за ним, как на веревочке. Рядом с ней оказался златокудрый повар.

– Лучше бы вам, барышня, повернуть назад, – прошептал он.

Дюллегрит и сама это понимала. Но граф снова обернулся и снова позвал:

– Бесенок!

Не послушаться было равноценно смерти.

– Как вы здесь оказались ночью? – спросил Аррибо.

– Я хотела сказать его светлости про грабителей. Это были московиты, – шепотом же ответила Дюллегрит. – Об этом никто не знает, только я. Но если бы я сказала при всех, мне бы влетело от брата – почему я ночью не сплю, а гуляю по Гольдингену.

– Занятно. На графа ван Тенгбергена напали, его ограбили – по дороге из замка, ведь так? И все об этом молчат.

– У него забрали только книгу. Он носил с собой толстую книгу на поясе – только ее взяли. Наверно, если бы унесли кошелек, он бы пожаловался герцогу. А поднимать шум из-за книги он не стал. Я не знаю – здешняя стража кому-то в замке подчиняется? Да если вы мне не верите – спросите Палфейна!

– Того старого моряка, что привез герцогу мартышек и змею?

– Да, его. Он жаловался графу, что его ограбили, но…

– Но и про ограбление Палфейна никто в замке ничего не знает, – продолжил Аррибо. – Странные интриги плетут московиты. Что же это за книга? Не та ли, что он читал во время плаванья?

– По-моему, та. Он с ней не расставался.

– И ее унесли московиты?

– Да, господин Аррибо.

– Бесенок, где ты? – позвал граф, стоя на пороге своего жилища.

– Идите домой, барышня, – велел Аррибо. – Вам незачем ходить в гости к его светлости.

– Но он зовет, он мне хочет что-то сказать!

– Не то он вам хочет сказать, что пойдет вам на пользу.

– Господин Аррибо, я сама знаю, что пойдет мне на пользу!

Повар только руками развел.

Дюллегрит, очень довольная, что переупрямила взрослого человека, вздумавшего читать ей мораль, поспешила на графский призыв.

Граф галантно пропустил ее вперед и закрыл дверь.

Пройдя через комнатушку, где спал Ян, граф привел Дюллегрит в свою комнату и зажег свечу на столике.

– Отчего здесь так душно? – спросил он. – Я же велел Яну проветрить.

– Сейчас, сейчас… – Дюллегрит отворила окно, распахнула высокие узкие створки.

– Садись, бесенок, – граф указал на постель. Дюллегрит послушно села. Он устроился на табурете и схватил со стола небольшую книжку. Открыв на середине, он стал читать, довольно быстро листая страницы, дочитал до конца, подумал – и взялся читать сначала. Находя в книжке забавные строки, он улыбался – сверкали белые зубы, играли искорки в раскосых глазах, он был похож на хитрого лиса, что затевает новую шкоду. Дюллегрит смотрела на юное восхитительное лицо, как зачарованная.

– Вот, вот… – прошептал граф. – Послушай, это смешно. «Поэт взял в руки кипу старых счетов, исписанных с оборотной стороны, – по объему она скорее напоминала судебное дело о спорном наследстве, нежели комедию, – и, возведя очи горе, поглаживая усы, прочитал название, которое звучало так: “Троянская трагедия, коварство Синона, греческий конь, любовники-прелюбодеи и бесноватые короли”. Бесноватые короли! Это про наших – про шведского Карла, про польского Яна-Казимира… Троянская трагедия – есть, я сам найду троянского коня… Коварство Синона есть – это Палфейн… Любовники-прелюбодеи… Должны быть любовники-прелюбодеи…

Про коня и Синона Дюллегрит ничего не поняла, а насчет прелюбодеев – очень даже поняла и воспользовалась случаем очернить соперницу.

– Они еще в море сошлись, – сказала она. – Сестра Анриэтта и мой милый братец. Как будто он не мог подождать немножко и найти себе милую при герцогском дворе!

– Сестра Анриэтта? – рассеянно переспросил граф.

– Бегинка! Она сама его заманивала, спросите у всех наших, если не верите, спросите у Дирка, спросите у Йооса, господин граф! Он им сам все рассказал. Оказывается, бегинки тоже любят мужчин!

– Что ты так злишься, бесенок?

– Я злюсь оттого, что она больше не желает моего брата, а… – Дюллегрит задумалась на мгновение. – А нашла себе тут другого любовника! Ей нищий танцор больше не нужен, она присмотрела богатого господина.

– И кто же этот господин? – забавляясь внезапным пылом девочки, спросил граф.

– Это очень высокопоставленный господин. И очень богатый. Больше я ничего не скажу, – отрубила Дюллегрит, и по очень почтенной причине: господина она только что придумала и недостаточно знала герцогский двор, чтобы сразу назвать подходящего кандидата.

– Хватит, бесенок.

Граф встал, положил книгу на стол и усмехнулся.

– Любовники-прелюбодеи, – сказал он. – И в самом деле, это будет отменная проказа, не все же крыши с домов снимать и подглядывать. Хочешь быть любовницей-прелюбодейкой, бесенок?

Дюллегрит испугалась. То, чего она желала, явилось не в сонном видении, а наяву.

Когда Дирк уговаривал ее, она знала, что ответить: дорога в ее постель ведет через церковный двор. И он, понимая, что девочка слишком молода для взрослых игр, не слишком настаивал. Ответить то же самое графу ван Тенгбергену, Дюллегрит не могла – он бы с той же хитрющей бесовской усмешкой отправил ее среди ночи искать церковный двор и ждать там жениха. Тем бы все и кончилось – а начались ночные рыдания в подушку и сожаления о собственной трусости. Нужно было решать, нужно было немедленно решать – и решаться…

– Ну же, бесенок, – прошептал граф.

Арне Аррибо, прижавшись к стене возле открытого окна, слышал, что творилось в комнате, все – до последнего словечка, и по тому, как пропало светлое пятно на вытоптанной земле, понял, что свечу задули. Больше слушать было, кажется, незачем.

– Книга, – сам себе сказал он. – И московиты. Откуда же проклятый безумец вез эту книгу? И кто другой безумец – доверивший ему такое поручение?

* * *

Аррибо не пошел прочь, а остался стоять у стены, вспоминая, как вместе с Андерсом Вебелем познакомился в Эльсиноре с графом ван Тенгбергеном. Флейт «Три селедки» шел из Гааги, а Гаага – то место, где можно встретить чуть ли не агентов китайского богдыхана и абиссинского негуса. Перед этим граф, судя по ящикам с книгами, побывал в Антверпене, в «Офисине Плантиниане». В Антверпен-то он откуда явился?

Стоя ночью и слушая постельную возню, географических изысканий не проведешь. Аррибо хмыкнул, сказал: «Бедняжка» и пошел прочь. На ходу легче думается – вот он и сообразил, что браться за дело нужно с другого конца. Молодой граф выполнил поручения герцога Якоба, привез воз книг, включая молитвенники для герцогских дочек, музыкальные инструменты, целый сундук с серебряной и золотой посудой, ограненные антверпенскими мастерами алмазы, мартышек и змею, Палфейна и танцевальную труппу. В Курляндии граф не впервые. Стало быть, герцог мог дать ему и еще одно поручение – навестить кого-то, передать письмо и получить ответ.

Это не польский король – поди излови теперь Яна-Казимира, когда в Польше воюют шведы и русские. Потому граф и выбрал морской путь, чтобы не прорываться с боем через позиции шведов, русских и тех немногих поляков, что уже опомнились и сопротивляются нашествию. Это и не шведский король – с ним таинственность ни к чему. Не курфюрст Бранденбургский – с курфюрстом герцог переписывается без посредников. Не британский лорд-протектор Оливер Кромвель – хотя тут следует подумать…

Датчанин Фредерик, третий по счету король этого имени? Аррибо опять хмыкнул – как раз с Фредериком Якоб мог вступить в тайные сношения. Датский король сильно недоволен шведским королем и, говорят, ищет только повода для хорошей ссоры. Значит ли тайная переписка, что Якоб не желает дружбы со Швецией, к которой его склоняет брат супруги, курфюрст Бранденбургский, а сделал выбор в пользу московитов?

Но как же тогда понимать московитов, стянувших книгу, в которой может быть такое послание? И не странно ли, что граф ван Тенгберген до сих пор хранил его в книге, вместо того чтобы отдать герцогу Якобу?

История с ограблением графа казалась все более фантасмагоричной. И вдруг Аррибо понял, кто еще мог писать герцогу Якобу, обставив это столь таинственно.

Хозяин Франции кардинал Мазарини…

Ведь Франция еще не вмешалась в эту игру. Кардинал следит издали, явно плетет какие-то сети. Он непременно придумал для Курляндии какую-то судьбу! И он мог дать поручение: вручить свое письмо, когда герцог Якоб должен будет принять наконец твердое решение и определиться, на чьей он стороне. Потому что невозможно дружить со всеми сразу, когда идет война – все против всех…