Герцог Якоб был сильно недоволен. Гольдингенский комендант Юрген фон Фиркс, человек верный и надежный, успокаивал его, говоря:

– Никто не может овладеть всеми ремеслами одинаково. Ваше высочество знает свое ремесло – отменно правит Курляндией, а ремесло этого прощелыги Аррибо – хитрить, интриговать и скрываться. Ничего удивительного, что стража его еще не изловила.

– На его месте я бы сбежал из Гольдингена.

– Хватит того, что он сбежал с вашей кухни, когда вы за ним послали, – и слава Богу! Он наверняка имеет в Гольдингене какое-то тайное логово, сидит там и ухмыляется: пока его ловят на дорогах, он переждет в логове, еще и придумает там новую пакость, а потом преспокойно уедет, перерядившись угольщиком или моряком.

– Проклятый Аррибо! На Скрунденскую дорогу тоже нужно послать патруль. Там можно, сделав крюк, выехать через Хазенпот на Либавскую дорогу.

– Уже послан. И гонец в Либаву послан.

– В Сакенгаузен?

– Послан. Хотя, если этого Аррибо дьявол понес в Сакенгаузен, значит, у него там есть свой человек. Город-то не портовый, и даже не город, а большое рыбацкое село при имении Сакенгаузен. Но там есть суда, на которых можно при попутном ветре и хорошем рулевом за сутки преспокойно дойти до Готланда.

– Если Бог будет к нам милостив и мы переживем эту войну, там нужно в речном устье строить порт и прокладывать хорошую дорогу до Гольдингена вместо той медвежьей тропы, по которой мы ехали в прошлом году. Если вести ее в обход болот Грюнен – сколько же это выйдет миль?

В дверь поскребся лакей Алоиз.

– Входи! – крикнул герцог. – Что там нового?

– К вашему высочеству барон фон Драхенфельс.

– Вот выбрал время… – проворчал герцог. – Скажи – пусть сперва нанесет визит ее высочеству. И вот что – пусть ее высочество пришлет ко мне ту девицу, танцовщицу. Я должен докопаться до правды. Не может быть, чтобы Палфейн во всем был прав.

Ее высочество герцогиня Луиза-Шарлотта была отменно воспитана и знала правила приличия – Дюллегрит сопровождала к герцогу ее старая и опытная гофмейстерина. Дело было не в том, что герцогиня не доверяла супругу, напротив – их брак был удачным и прочным, если же что и случалось в жизни герцога – то совершенно мимолетное, на основательную измену у него попросту не оставалось времени. Дело было в затверженных с детства законах поведения: девица и мужчина не должны оставаться наедине, разве что девице – не более десяти лет, а мужчине – все восемьдесят и он ее родной дедушка.

Дюллегрит, которую герцогиня поселила со своими горничными, была в отчаянии. Встречи с возлюбленным прекратились. Надзор за танцовщицей был строжайший – ей не позволялось даже подойти к окну. Танцевать не пускали, перемолвиться словечком с приятелями-танцовщиками не давали. Что ужаснее всего – Дюллегрит усадили за рукоделие. Она, как все девицы, умела шить, чинить одежду, могла вышить платочек или воротничок с несложным узором. Но любви к этим женским делам Дюллегрит не испытывала. Дамы герцогини, сообразив, что она – не мастерица по части вышивания или плетения кружев, сразу завалили ее самым простым шитьем – починкой белья. Кроме того, герцогиня, зная про ее блудный грех, подарила ей молитвенник – из тех, что привез граф ван Тенгберген. Грехи следует замаливать – и Луизе-Шарлотте казалось, будто для этого созданы все условия. Не сразу выяснилось, что Дюллегрит очень плохо читает.

Плясунью одели в черное платье с закрытой грудью, с маленьким белым воротничком, волосы велели причесывать гладко, запретили закручивать кудряшки на висках, выдали чепчик без кружева, и Дюллегрит, посмотрев на себя в зеркало, поняла, как же она жалка и страшна, страшнее самой убогой старой девы, какую ей только доводилось видеть в Антверпене.

– Сейчас ты скажешь мне всю правду. Почему Арне Аррибо все так устроил, чтобы ты поселилась у бегинок? – спросил герцог.

– Ваше высочество… – прошептала перепуганная Дюллегрит. – Господин Аррибо хотел мне помочь. Мой брат… бедный Никласс… брат сильно ругал меня… брат боялся, что я… и это было правильно – чтобы я жила у женщин, у монахинь, а не в одной комнате с братом…

– Значит, Аррибо тебя ни о чем не просил? Просто сделал доброе дело? – уточнил герцог.

– Да… да, ваше высочество…

– Следить за бегинками он тебя не просил?

– Ваше высочество…

– Говори прямо. Просил?

– Да…

– И ты ночью подслушивала?

– Да… да, ваше высочество… но я ничего не понимала!..

– В ту ночь, когда убили твоего брата, ты тоже подслушивала?

– Да…

– И ты слышала, как убивают твоего брата? И не побежала на помощь?

– Ваше высочество, я спала. Я слышала, как сестра Дениза спрашивает у окошка: «Это вы, господин Пермеке?» И потом я заснула…

– Совсем ничего не слышала?

– Совсем ничего, ваше высочество…

– А зачем же врала?

Ответа не было – Дюллегрит сама не понимала, как вышло, что она соврала герцогине.

– Ты понимаешь, что ты натворила?

Дюллегрит опустилась на колени.

– Как этот проклятый Аррибо приобрел власть над тобой? Хоть сейчас скажи правду!

– Ваше высочество, не заставляйте девицу говорить с вами о таких стыдных делах, – вмешалась гофмейстерина.

– Помолчите, сударыня, – приказал герцог. Допрашивая Дюллегрит, он разгорячился, как охотник, бегущий по следу зверя. Гофмейстерина молча сделала реверанс.

Дюллегрит стояла на коленях, сгорбившись и опустив голову. Ей было очень страшно.

– Маргарита Пермеке, ты бы о своей стыдливости раньше позаботилась и не позволила графу ван Тенгбергену себя обольстить. Разве тебя мать ничему не научила? Разве ты не должна была беречь себя для мужа? Теперь из-за того, что граф дал волю гадким и низким страстям, завязалась отвратительная интрига! Граф, несомненно, виновен, но и ты – тебе ведь еще нет шестнадцати? Но и ты…

Дюллегрит вскочила.

– Ваше высочество! Господин граф не виновен! Это я!.. Это я сама!.. Я этого хотела! Он не виноват!

Гофмейстерина не могла допустить, чтобы какая-то распутная девчонка кричала на его высочество. Схватив Дюллегрит за руку, она потащила плясунью прочь. Герцог не возражал.

– Алоиз, пошли к ее высочеству за бароном фон Драхенфельсом! – крикнул он.

Если барон наносит визит на ночь глядя, значит, по важному делу, – так решил герцог. И дело оказалось по-своему важным – старшая дочь барона сбежала из дома вместе с помощником капитана какого-то голландского судна. Как они познакомились, как сговорились – барон понятия не имел, но требовал для морехода строжайшей кары.

Представителя столь древнего рыцарского рода, имевшего в гербе огнедышащего дракона, нельзя было так просто выставить из кабинета. Герцога спас Алоиз – поскребся в дверь и сразу же без позволения вошел.

– Ваше высочество, в запруде у пороховой мельницы плавают граф ван Тенгберген и Арне Аррибо!

– Плавают в запруде? Ночью? О мой бог, что за безумный день! Доставить Аррибо в замок!

Десять минут спустя герцог узнал, что оба вытащены из воды и оба ранены. Тогда он велел доставить в замок и графа. Дело пахло поединком, хотя какой мог бы быть поединок между графом и поваром, герцог и вообразить не мог.

* * *

Граф ван Тенгберген, принесенный в замок, изъяснялся очень странно – о ране своей говорил, как человек вменяемый, узнал герцогиню и ее дам, но вдруг принимался декламировать целые страницы из «Дон Кихота» на испанском языке. Герцог, зайдя в комнату, где ему делали перевязку, послушал эти вдохновенные речи и велел лекарю дать графу снотворного, после чего забрал лекаря в свои личные покои.

Аррибо уже был раздет по пояс и лежал на составленном из стульев ложе. Влажные золотые кудри потускнели, круглое лицо стало блеклым и плоским, как непропеченный блин. Рядом сидел лекарский помощник и тряпицей вытирал кровь с его губ. Сам лекарь готовил тампоны из корпии.

– Можно его допросить? – спросил герцог лекаря.

– У него повреждено легкое, кровь поступает в бронхус и в трахею, – ответил лекарь. – Много говорить ему нельзя.

– Можете вы унять кровь?

– Я постараюсь.

– Постарайтесь.

Войдя в кабинет, герцог вызвал к себе Алоиза.

– Ступай, найди мне Лоренца, пусть придет немедленно.

– Лоренц ждал ваше высочество до десяти часов, потом ушел. Он сказал, что нашел нечто важное. Ваше высочество изволили принимать барона фон Драхенфельса…

– Этот чудак знал, что содержимое ящика важнее моих светских бесед с бароном. Ему следовало настаивать, требовать аудиенции! Он сию минуту должен быть здесь.

Старый аптекарь прибежал довольно быстро – в Гольдингене все было настолько близко от замка, что жители, за которыми посылал герцог, не нуждались в экипажах. За аптекарем вошел Алоиз, таща в охапке ящик наподобие матросского сундучка. В этом сундучке Арне Аррибо хранил всевозможные заморские приправы, его нашли на кухне, когда пришли требовать повара к герцогу. Повар успел сбежать, ящик остался.

– Садитесь, господин аптекарь, – не предложил, а приказал герцог. – Что вы нашли в этом ящике?

– По приказу вашего высочества…

– То, что я предполагал?

– Да, ваше высочество…

– Что именно?

– Настойка аконита, ваше высочество. Ее нетрудно узнать по запаху.

Аптекарь открыл ящик и достал четырехгранный флакон из темного стекла. Герцог выхватил у него из рук этот флакон и взялся за плотно притертую пробку.

– Ради Господа, ваше высочество! Не вздумайте нюхать! У аконита и запах – отрава. Это делается так…

Аптекарь ловко откупорил флакон и, держа его вытянутой левой рукой, правой стал совершать движения ладошкой – как если бы гнал к себе волну воздуха. Герцог принюхался.

– Пахнет польской подливой с хреном, – заметил он.

– Вы верно изволили заметить, ваше высочество, будучи подмешана в подливу, которая подается к жареному мясу… – аптекарь закрыл флакон. – Отравленный сперва даже не может понять, отчего такая слабость и головокружение, отчего пот и головная боль. Потом следуют опасные признаки – тошнота, покалывание языка, в глазах темнеет, руки и ноги сводит судорогой, болит сердце, бред, обмороки. Если посмотреть в глаза отравленному, видно, что зрачок расширен. А потом – потом, ваше высочество, летальный исход.

– Хорошего же повара я нанял… – пробормотал герцог. – Моряк был прав. Благодарю, господин Лоренц, вы можете идти. Ящик и флакон оставьте.

– В настойку еще что-то подмешано, если ваше высочество позволит, я завтра изучу ее…

– Нет, достаточно. Спокойной ночи, господин Лоренц.

Отпустив аптекаря, герцог задумался.

Он догадывался, кто и за что вздумал его отравить. Курляндия всегда была лакомым кусочком, а теперь, когда она становится государством, с которым считаются Франция и Англия, – тем более. Сколько сил, сколько труда вложено в процветание этого дальнего уголка Европы…

– Слава Господу… – пробормотал он, имея в виду Божьего посланца – старого моряка Петера Палфейна, так успешно изображающего простодушного бродягу, торговца диковинным зверьем. Потом он задумался – нужно ли проявлять милосердие к убийце? И, наконец, решил, что важнее допросить Аррибо, пока тот не помер, а милосердие приберечь для более достойных особ.

Герцог вошел в комнату, где врачевали Аррибо.

– Я должен задать ему вопросы, пока он жив.

– Как угодно вашему высочеству, – пробормотал лекарь. – Но он очень слаб.

– Ничего, вопросы будут простые. Послушай, Арне Аррибо… Ты меня слышишь?

Губы повара шевельнулись – это можно было принять за «да».

– Тебя прислал король Карл? Молчишь? А ведь больше некому желать мне смерти – только шведский король хотел бы от меня избавиться, потому что я в мае, когда русский царь объявил войну Швеции, отказался от обязательств, которые пришлось дать Магнусу Делагарди. Я отправил к русскому царю моего Юргена Фиркса просить о защите Курляндии. А что мне еще оставалось? Еще покойник Густав-Адольф хотел уничтожить Курляндию, мою Курляндию…

Я уверен, что король Карл уже заготовил кандидата, который будет тихо сидеть в митавском замке и не станет ему противоречить. Но он отречется от тебя – он не станет спасать убийцу. Подумай и назови своих помощников – кто-то же передает тебе письма твоего хозяина, с кем-то же ты отправляешь свои донесения.

– Я не убийца… – еле выговорил Аррибо.

– Двойной убийца. Во-первых, Никласс Пермеке, который мог испортить твою игру. Во-вторых, лоцман Андерс Ведель, который мог признаться, что ты ему заплатил, чтобы он выдал тебя за своего родственника, датчанина.

– Нет…

– Есть свидетель убийства Пермеке. А в груди Веделя торчал твой золингенский нож. Мои люди расспрашивали поваров, стражу, замкового оружейника. Такие ножи были только у тебя.

– Нет… Веделя – не я…

– Нашел же ты время врать. Подумай и пойми, что единственная возможность как-то облегчить свое положение – выдать сообщников. Покушение на жизнь герцога – это смертная казнь, Аррибо… или кто ты там на самом деле…

Поскольку все, что герцог хотел сказать Аррибо, было сказано, он вышел из комнаты и направился в покои супруги. Герцогиня Луиза-Шарлотта еще не ложилась.

– Как там наш безумный граф? – спросил герцог.

– Он уснул.

– Давай ляжем и мы, мое сердечко.

– Ты говорил с поваром Аррибо? Что ты узнал?

Герцог обнял и поцеловал жену.

– Всего лишь политика. Я знаю, тебе интересна политика, но ничего нового я от Аррибо не услышал.

О флаконе с настойкой аконита он решил умолчать. Супруга была под влиянием брата, курфюрста Бранденбургского, курфюрст настаивал на тесном союзе Курляндии и Швеции, и историю с отравой следовало приберечь для подходящего случая – незачем курфюрсту узнавать такие вещи слишком рано.

– Мне сказали, что эта девица вела себя в твоем кабинете безобразно. Нужно отправить ее и прочих плясунов обратно в Антверпен – и первым же флейтом.

– Да, такие плясуны нам в Курляндии не надобны. Хотя, конечно, у нас должно быть все то, что в прочих европейских столицах.

– И разврат?

– Нет, мы постараемся обойтись без разврата, – пошутил герцог. И, предложив супруге руку, пошел вместе с ней в ее покои.

По дороге он думал о бегинке, сестре Анриэтте. И решил для себя, что больше таких авантюр он себе не позволит, – слишком сложный узелок завязался. Нужно было еще убедиться, что бегинок благополучно выпроводили из замка. И он убедился – когда герцогиня уснула, он встал с супружеского ложа, пошел к себе и выслушал донесение.

Вставала герцогская чета рано – Луиза-Шарлотта, как хорошая мать, спешила в детские комнаты, а Якоб, как хороший хозяин, спешил в кабинет и оттуда, наскоро позавтракав, – в очередную поездку. Хотя Курляндия невелика, но если выехать, когда солнце уже высоко, можешь до ночи не попасть в нужное место. Свита была приучена к тому же.

Но на сей раз герцог не торопился. Ему в голову пришла занятная мысль – и он решил не тратить зря время.

Выслушав донесение о побеге бегинок, он распорядился искать их на Либавской дороге – в Либаве у них больше возможностей сесть хоть на какое судно. По его соображениям, бегинки были уже чуть ли не на полпути к Виндаве.

Затем он навестил раненого графа. Тому ночью удалось поспать, и хотя утром боль вернулась, он был уже довольно бодр. К тому же в замок привели Яна, и он принялся заботиться о питомце, как хорошая кормилица – о грудном дитяти.

– Вы довольны уходом, Эразмус? – спросил герцог. – Если вам чего-то недостает, скажите.

– Я доволен, ваше высочество, – тихо ответил граф.

– Эразмус, у вас все в порядке с памятью? Вы помните, как провели последние дни?

Граф испуганно посмотрел на Яна. Герцог проследил взгляд. Ян же, отойдя за спинку кресла, в которое усадили раненого, прижал палец к губам.

– Я чуть позже загляну к вам, – пообещал герцог и вышел, сделав знак Яну.

Он отвел старого слугу в свой кабинет и потребовал правды. Правда была печальная.

– Нельзя было давать ему эти книги, – сказал наконец Ян. – Будь моя воля – я бы их сжег…

– Есть ли у графа близкая родня?

– Есть дядюшка в Генте, ваше высочество. Граф ван Тенгберген – единственный наследник.

– Богатый дядюшка?

– Да, ваше высочество. И в годах…

– Понятно. Ступай.

Герцог просмотрел почту, выслушал донесение о состоянии Арне Аррибо, дал задания своим секретарям и вернулся в покои Луизы-Шарлотты.

– Мое сердечко, вели привести девицу Пермеке в комнату графа ван Тенгбергена. Я чувствую себя Александром Македонским…

– Мой бог! – прошептала герцогиня. Она знала о помешательстве графа и испугалась, что эта хворь заразна.

– Я всего-навсего хочу разрубить гордиев узел.

Пять минут спустя Дюллегрит уже стояла возле кресла графа и с тревогой смотрела на точеное лицо. Но граф глядел на свои колени. Время от времени он касался рукой поясницы, шарил пальцами, не находил фальдрикера и вздыхал.

Герцогиня и стоявшие рядом с ней дамы глядели на графа с искренним сочувствием – да и как не пожалеть красавчика…

– Не бойся, – сказал плясунье герцог. – И отвечай честно, потому что я знаю правду. За ложь накажу. Значит, этот господин совратил тебя?

– Да, ваше высочество, – тихо ответила Дюллегрит. – Но я сама…

– Господин ван Тенгберген, это правда?

Граф сидел, повесив голову и поминутно вздыхая. Он молча покивал, но говорить не желал. Даже трудно было догадаться, понял ли он смысл вопроса.

– Бедное дитя, – сказала Луиза-Шарлотта; она, имея свое мнение о девицах, не умеющих сохранить девственность, решила подыграть супругу, хотя и не разумела, к чему он клонит. – Так всегда бывает, если за девушкой не смотрит мать. Почему мать отпустила тебя с братом в Курляндию? Почему не поехала с вами?

– Брат обещал, что сам будет за мной смотреть. И… и он хотел здесь выдать меня замуж, как только мне исполнится шестнадцать…

– За кого? – спросил герцог.

– За Йооса Рейсинга… он тоже танцует… в нашей труппе, ваше высочество… мы вместе исполняли рыбацкую пляску и разучивали пастораль…

– Я помню его. Ты бедная дурочка, Маргарита Пермеке, – сурово, но с некоторым состраданием произнес герцог. – Тебе нужно было хранить верность жениху своего круга, а не заглядываться на аристократа. Этот господин граф – он твой первый любовник? С Рейсингом у тебя ничего не было?

– Нет, ваше высочество! – пылко воскликнула Дюллегрит. Она не понимала, как можно помнить о Йоосе, когда рядом – граф ван Тенгберген.

– Девочка попала в беду, мое сердечко, – герцог ласково прикоснулся к руке своей суровой супруги. – Спроси у своих дам, только пусть ответят честно: есть ли хоть одна, кто отказалась бы стать графиней ван Тенгберген? Они все на него поглядывали, только ни у одной не хватило смелости…

Луиза-Шарлотта вдруг улыбнулась.

Трудно найти женщину, которая при мысли о свадьбе и подвенечных нарядах не улыбнется.

– Это отличная мысль, милый муж, – сказала она. – Неженатый граф может натворить немало бед, совратить других девиц, особенно знатных, – им будет казаться, что он готов на них жениться. У нас при дворе есть девицы, достойные графского титула. Я могу прямо сейчас назвать их.

– Да, граф может много натворить, но сам своего греха даже не поймет. Впрочем, это не оправдание ему, мое сердечко, – герцог усмехнулся, но это была нехорошая усмешка, ехидство пополам с оскалом хищника. – Пусть все, кто вздумает найти себе местечко при нашем дворе, знают – разврата тут не было, нет и не будет. Всякая любовь или увенчается честным браком, или будет изгнана. Все это слышали?

Изображать глухого никто не осмелился.

– Мое сердечко, забери к себе невесту и сделай все, что нужно, чтобы через два часа мы все встретились в нашем любимом Божьем храме, – указав на Дюллегрит, велел супруге герцог, и она согласно кивнула. – Пусть на кухне быстро приготовят угощение, пусть накроют столы – тут ты отдашь все распоряжения, я в это не вмешиваюсь. Никакой роскоши не нужно. Господа, кто из вас одолжит графу нарядное платье? Новое шить некогда.

– Пойдем, дамы, – приказала герцогиня и, не оборачиваясь, пошла в свои покои. Дамы, изумленные решением герцога, перешептываясь, поспешили следом.

– А ты что стоишь, глупая, как будто увидела привидение? – шепнула Дюллегрит пожилая гофмейстерина. – Беги, целуй руки ее высочеству.

Но Дюллегрит, не отрываясь, смотрела на графа.

Граф ван Тенгберген сидел неподвижно, смотрел перед собой остановившимся взглядом. Казалось, он не понимал, что происходит. Дюллегрит стало страшно – таким она своего суженого еще не видела. Она подбежала к графу и схватила его за руку. Он посмотрел на невесту и слабо улыбнулся.

– Бесенок, – сказал он. – Господи, кто я? Где я? Зачем все это?

– Что с вами, Эразмус? – спросил герцог Якоб.

– Что со мной? Я не знаю… Меня потеряли. Это не я, – ответил граф. – Я – не здесь! Вот это – не я!

Герцог был сообразителен.

– Не думал я, что все так плохо. Лекаря сюда, немедленно, – распорядился он. – И священников позвать, кого найдут. Пусть разберутся – он играет комедию или действительно лишился рассудка.

– Ваше высочество, если граф лишился рассудка, свадьба отменяется, – сказала гофмейстерина. Она подошла, чтобы взять Дюллегрит за руку и увести.

– Нет, сударыня. Я не могу допустить, чтобы девушка, которая приехала сюда девственной, просила моего покровительства и стала жертвой соблазнителя, осталась незамужней.

– Пожалейте девушку, ваше высочество. Пусть она грешница и развратница, но приковать ее на всю жизнь к безумцу – что может быть хуже?

– Это довольно богатый безумец, сударыня. А у нее нет приданого. Так что не надо мне перечить. Кто нагрешил – тот и искупит грех. По крайней мере, мы повенчаем его с той, которая его любит и будет о нем заботиться. А не с той, которой нужны лишь его деньги и титул. Может быть, рассудок к нему еще вернется.

Дюллегрит, видя, что гофмейстерина занята разговором, опустилась на колени возле кресла, в котором сидел раненый граф.

– Это я, Грит Пермеке, – тихо сказала она, глядя снизу вверх в прекрасные голубые глаза графа, ангельские голубые глаза с бесовским раскосым разрезом. – Тебе очень больно?

– Больно, – печально согласился он. – Но я не знаю, тот, кому больно, – это я?

– Идем со мной, – приказала гофмейстерина. – Тебя оденут и причешут. А господином графом займутся лекари и пасторы. Ваше высочество! Нужно отправить отсюда плясунов – нехорошо, чтобы у госпожи графини ван Тенгберген были в Гольдингене такие сомнительные знакомства.

– Да, верно, я сейчас распоряжусь.

По дороге в кабинет герцог заглянул к Аррибо. Тот был совсем плох.

– Унести отсюда, – велел герцог. – Вреда от него уже не предвидится, но и пользы – тоже. Арне Аррибо, к тебе прислать священника? Ты кто – католик, лютеранин, кальвинист?

– Я… я не убивал… Веделя… – ответил Аррибо.

В кабинете секретарь показал письма из герцогских имений. Управляющие спрашивали, сколько зерна и муки они могут продать. Провиант, как и положено в военное время, вырос в цене, и герцог благоразумно снабжал и поляков, и шведов; рассчитывал, что в самом скором будущем будет снабжать и московитов.

Он продиктовал ответы на письма, потом принял австрийского посланника Франца фон Лизолу – австриец что-то сказал герцогине Луизе-Шарлотте, и она обиделась, нужно было разобраться с этим дипломатическим недоразумением. Потом вошел Алоиз с бумажным листом в руке, за ним – начальник караула, в кирасе и блестящем шлеме, как полагается.

– Пора идти в церковь? – спросил герцог.

– Ваше высочество, бегинки…

– Их поймали?

– Господин фон дер Рекке записку прислал. Его рыбаки нашли лодку, в лодке три мертвых тела.

– Ту самую лодку?

– Да, ваше высочество, старого Матиса сразу узнали.

Герцог треснул кулаком по столу.

– Коменданта ко мне! Послать туда отряд! Достать девок хоть из-под земли! Каждый час мне докладывать! Это хитрые ведьмы! Искать по всему герцогству! А когда найдут…

Он задумался.

– Когда найдут – хорошо было бы их пристрелить при попытке к бегству.