С нормальными людьми Н. скучал. Он плохо понимал, что их радует и печалит. Человек, поставивший себя в зависимость от денег и вещей, был ему неинтересен. Н. знал, что деньги и вещи возникают тогда, когда они действительно нужны, пусть и в небольшом количестве, и не лучшего качества.

Вот ведь понадобилось ему жилье – и появилось, будто лишь его и ожидало. Понадобились простыни – и совершилось маленькое чудо, однажды он нашел их – три штуки, аккуратно сложенные поверх одеяла. Потом оказалось, что продавщицы, которых он массировал бесплатно, принесли каждая по одной старой простынке. Они же подарили термос, кастрюльку, две столовые ложки, пластмассовый таз. Н. чувствовал себя Робинзоном Крузо – только что вынырнул из пучины, лишенный всего, а вот уже обрастает разнообразным и не всегда нужным имуществом.

Но главное, что делали продавщицы, – искали ему клиентуру.

Случались дни, когда у Н. было даже три сеанса. Он возвращался в подвал совершенно выжатый и принимался за стирку – чтобы уважали, нужно иметь товарный вид.

Настал день, когда продавщица Лида повела его к куме, работавшей на оптушке. Там женщины подобрали ему весеннюю курточку, джемпер, две рубашки, шарф, ботинки, целое приданое трусов, маек и носков. Главным приобретением Н. полагал ботинки, хотя они сперва доставили кучу неприятностей, – он впервые за десять лет сунул ноги в новую, а не разношенную обувь. Без ботинок он действительно больше жить не мог.

Зимой он носил унты – настоящие, толстенные, в которых не страшен сибирский мороз. Для весны у него на дне рюкзака лежали старые Сэнсеевы кроссовки, служившие уже третий год и страшные, как смертный грех. До новогодней встречи с Соледад Н. совершенно не беспокоился о том, что обует весной, – в домах, где он останавливался ночевать, всегда хватало под вешалками старой обуви, которую хозяева отдавали с радостью. Сейчас приходилось думать самому – и хорош был бы массажист, распугивающий клиентуру вонючими кроссовками…

Когда Н. появился в подвальном торговом зале, одетый во все новенькое, восторг был огромен. Продавщицы, немолодые тетки, все замужние, если мужьям и изменяли, то очень давно, а теперь у них даже шалые мысли пропали. Но Н. объединил их неким озорством – они, тайно от мужей и детей, вновь сделались молоды и затеяли суету вокруг красивого белокурого мальчика, даже с легчайшей ревностью. Сейчас, когда он возник из мрака, улыбаясь и раскинув руки, ревности не стало – на расстоянии в десяток шагов и при слабом свете он показался шестнадцатилетним, да и не человеческим подростком, а каким-то иным – той породы, которую несет, не позволяя прикоснуться к твердой земле, ветер.

Обо всем этом, и о курточке, и о продавщицах, Н. написал ночью Соледад – по дороге во второй подвал он зашел в круглосуточное интернет-кафе. Он знал, что Соледад порадуется за друга, и ожидал получить в ответ ласковые слова с завершающим поцелуем. Хвалиться заработанными деньгами он не стал – это было бы смешно, однако было и количество клиентов, и новорожденная репутация. А составить себе репутацию в Большом Городе не так уж просто.

Письмо было коротким, как все его письма, и завершалось банально – «люблю-целую». Именно так он подписывался всегда, когда адресатом была дама, даже не очень обращая внимания на возраст.

Навестив второй подвал и убедившись, что там сухо и благопристойно, Н. отправился в «Драконью кровь». Там он был среди своих.

Про «Драконью кровь» рассказал ему Рогдай. Когда он выбрался в Большой Город, то взял туда с собой Н. – и тот обрадовался, обнаружив старых знакомцев. В «Драконьей крови» собирались ролевики и реконструкторы, там можно было жить круглосуточно – всегда, в любое время суток, являлся кто-то с пивом, или с чебуреками, или с домашним вином, или даже с трехкилограммовым тортом, у стола собиралась компания – кто в свитере, кто в рыцарских доспехах, возникал поток воспоминаний – естественно, уже преображенных, ставших почти художественными произведениями, или же ковались грандиозные планы на будущее. А для соседей «Драконья кровь» была бывшим бомбоубежищем, которое какой-то дурак сдал в аренду странным бородатым парням, при ходьбе дребезжавшим, как ведро с гайками, и девочкам, носившим длинные самодельные платья, широкие разноцветные плащи с капюшонами, ленты в волосах.

К счастью, Н. попал в этот рай, уже имея свою собственную жилплощадь, иначе бы навеки там поселился, а потом наконец надоел и был выставлен за дверь с титулом злостного халявщика. Он стал захаживать в «Драконью кровь», сидеть за общим столом, обсуждать будущие игры, тем более что близилось лето – самая любезная ролевикам пора. Он поучаствовал и в паре игр-квартирников, при которых все события разворачиваются прямо на столе. Наконец – и это стало вершиной его ролевой карьеры – Н. был официально приглашен в «Хронодесант».

Когда ролевики отправляются на полигон, чтобы три-четыре дня провести в невменяемом игровом состоянии, туда приглашается команда, чтобы следить за порядком – бинтовать пострадавших, вылавливать и приводить в чувство заигравшихся, не пускать к речке купальщиков, изгонять алкоголиков, разряжать конфликты с местным населением. Все помнили случай с дедом, которого пришлось на руках выносить к дороге и доставлять в больницу. Дед, выйдя в пять часов утра с косой, как делали предки, встретил на тропинке рыцаря в шлеме и доспехах. Рыцарь бы сошел за почти безмолвное привидение (звяк доспехов входил в боекомплект образа), но он, зараза, прижимал к уху мобилку и сердито требовал… а вот чего требовал, уже никто никогда не скажет, хотя версии ходят всякие, от батальона плюющихся напалмом драконов до походного борделя. Результат – дедов инсульт и основательная разборка с местными властями.

Н. был известен в ролевой тусовке как классный массажист и мануальщик, умеющий вправлять руки-ноги и разбираться с травмами. Вот тут диплом решительно никому не был нужен – ценились знания. К тому же он был достаточно взрослым, чтобы председатель поселкового совета не видел в нем сопляка. А «Хронодесант» считался лучшей полигонной командой и нанимался за неплохие, по ролевым понятиям, деньги.

В «Драконьей крови» Н. обнаружил Сэнсея.

Ничего удивительного в этом не было – Сэнсей тоже так и не стал своим в мире деловых людей, все измеряющих деньгами. Он притворялся более успешно, чем прочие ролевики, что тоже приличный человек, хорошо одетый и за рулем, он заламливал такие цены за массаж, чтобы никто в его высоком статусе не усомнился, но игра была ему необходима, и он выезжал хотя бы раз в год – побыть белогвардейским поручиком, или провансальским трубадуром, или флибустьером.

Сэнсей и Н. не виделись с самого новогодья. Сэнсей понятия не имел, куда подевался Н., и полагал, что приятель шатается по провинции, – не нашлось бы города, где тот не имел пары-тройки клиентов. Кроме того, Сэнсей знал, как трудно укорениться в Большом Городе даже более деловитому товарищу, чем раздолбай Н.

Сперва они посматривали друг на друга, сидя у противоположных торцов длинного стола. Стол был изготовлен таким здоровенным для практических надобностей – девочкам удобно на нем кроить свои юбки и плащи для рыцарей, оружейникам-реконструкторам – возиться с доспехами, а всем вместе – в третьем часу ночи пить чай вприглядку.

Судя по всему, у Сэнсея опять вышло какое-то недоразумение с его капризной и непонятной подругой. Может статься, он наконец устал от этих недоразумений и приехал в «Драконью кровь», чтобы встретить более подходящую для себя женщину. Тут их было с полдюжины, причем одна, рыжая, – настоящая красавица. Но обхаживать красавиц – занятие непростое, тем более Сэнсей совершенно этого не умел, да еще и стеснялся своей неказистой внешности, своего недавно зародившегося и окрепшего брюшка. С Н. стесняться не приходилось – они наизусть знали друг друга.

Сэнсей пошел на сближение.

Он пересел поближе, но прятал взгляд. Это было приглашение к примирению, но к примирению на известных условиях. Н. был необходим Сэнсею. Раньше необходимость казалась взаимной. Н. тоже нуждался в Сэнсее – бездумно, как приблудный кот в руке, кидающей ему рыбьи потроха. Но, так уж получилось, он больше не был приблудным котом. Его больше не тащило по дорогам, как облачко мелкого сора. Географический ветер, что нес его, сменился иным – Н. теперь летел навстречу Соледад, хотя как будто оставался на месте.

Он помнил наизусть все ее письма. Она писала о милых пустяках: расцвел кактус, соседский пес лез целоваться, волосы отросли – стричь или нет? А он ощущал эти пустяки как ниточки, приникавшие к его коже и прораставшие в нее. Она приучала его к себе – и он приучал ее к себе, рассказывая, как смастерил подставку под чайник из толстой веревки. Он в каждом письме посылал ей свои ниточки – чтобы, сплетясь и переплетясь, они создали жемчужную паутину для двоих.

И он поверил, что может письмами исцелить ее, раз уж не дотянется руками.

Эта женщина вызвала в нем чувство, которое он испытывал разве что в какой-то предыдущей жизни, – огонь в глубине глаз, жгущий изнутри и отдающий приказания: обними, приголубь, одень в свою нежность и преданность!

Когда он писал ей, то чувствовал и этот огонь, и что-то иное – словно бы тело лишалось веса, а в ушах звенела венчальная музыка.

Чтобы не объясняться с Сэнсеем, Н. демонстративно обхватил за плечи девчонку, сидевшую рядом. Это была обычная, никому не нужная девчонка, худенькая и бледная, пришедшая к ролевикам, чтобы хоть во время игры быть красивой и слышать слова о любви.

Она не ожидала объятия, но любила всю ролевушную тусовку разом, новичков с ветеранами и мальчиков с девочками; поэтому она прижалась к Н., глядя при этом на подружек так, как если бы у нее на плече вовсе не лежала белокожая мужская рука.

Плечо, кстати, несло на себе отчаянную татуировку, дорогую, цветную, с волчьей мордой, – не каждая девочка на такое отважится только ради того, чтобы на несколько часов привлечь внимание тусовки.

Н. ощутил этого зверя сквозь одежду – сквозь тонкую заношенную кофточку.

Волк был одинок и обижен на весь белый свет. Он показывал слишком большие для его тонкой удлиненной морды клыки. Умные пальцы Н. вошли в его клочковатую шерсть, черную с синим, добрались до кожи, немного взъерошили жесткий волчий воротник, замерли, определяя границы допустимого.

Волк имел под кожей кольчугу – примерно такую, как лежащая сейчас на столе. Она не держала удара, да и сплетена была с ошибками, об этом сейчас рассуждали реконструкторы, тыча пальцами в переплетенные кольца. Очевидно, это был волк-оборотень, популярный в «Драконьей крови» персонаж. Кольчуга волку была велика, она распространялась за пределы его морды, растекалась лентами, и под пальцами Н. ленты слегка разошлись.

Он уже имел дело с этой бедой, с подкожным металлом.

Раньше он знал, что есть нечто холодное, разгоняемое умными движениями рук, и особо не любопытствовал, откуда оно и для чего. После новогодия, после предложения, сделанного любимой женщине у окна свадебного салона, после того как впервые возникли в душе венчальная музыка и понимание, что венцы – это навсегда, он догадался: то, что под пальцами, не льдинки тающие, а металл, имеющий даже такое свойство металла, как способность притягивать мелкие железные и стальные предметы.

Н. институтов не кончал, медицинских книжек практически не читал, и из всех инфекций всерьез имел дело разве что с гриппом. Но у него несколько раз возникало подозрение, что способность строить металлический каркас передается от человека к человеку. Он только не знал, при каких условиях это возможно, – прикосновения ли достаточно, чтобы хитрый вирус, или кто он там, перескочил с кожи на кожу, или требуется поцелуй, или даже половое сношение. Не знал он также, как и почему в человеке угасает эта способность.

Но сам он умел, разглаживая пальцами металлические ниточки, истончать их, возвращать частицы металла в их правильное состояние. Как научился – не мог бы объяснить, пришло само, когда пальцы, впервые обнаружив эту странность, не смогли от нее оторваться – выглаживали и выласкивали до полного исчезновения. Тогда он, правда, еще не знал толком, с чем имеет дело.

Почему он решил, что подкожный металлический каркас – опасная болезнь, тоже было непонятно. Он знал это – и все, знание оказалось у него в голове без всяких усилий. Оно попало туда, кстати, не так уж давно – зимой. И тогда же Н. понял, что должен с этой заразой бороться.

Его очень беспокоило зарождение металлических струн у Соледад. Он не знал, в чем тут угроза, он только чувствовал: это – беда. Но ей он ничего не сказал.

Лаская волка, Н. обводил кончиками пальцев незримые колечки, очень осторожно нажимая на них, плюща их, чтобы с истончившихся краев срывались и разносились кровью частицы металла. Девушка замерла – она затаила дыхание и чувствовала, что ее кожа тает. И она боялась взглянуть на Н. – боялась, что по ее затуманенным глазам он поймет слишком много.

Они сидели, прижавшись друг к другу, и глаза Н. тихо закрылись, зрение ему сейчас только мешало. Присутствие Сэнсея уже не имело значения – Н. был занят делом.

Он подумал еще, что однажды все это расскажет Соледад, объяснит ей про металлические нити, но не в следующую встречу – потом, когда они действительно будут вместе. И одновременно ощутил руку девушки, скользнувшую у него за спиной.

Теперь они уже откровенно обнимались при всем честном народе. Здесь это было в порядке вещей, никто не обращал на них внимания, никто и не заглядывал под стол, чтобы удостовериться в тесном союзе их бедер – предвестнике несколько иного союза.

Ночь дошла до своего пика, перекатилась, как через перевал, и стала понемногу таять. Люди поднимались из-за стола, осознав необходимость хоть немного поспать. Сэнсей подрядился подвезти до дома рыженькую красавицу и ее подругу. Реконструктор Торин отправился ночевать в мастерскую, где у него за верстаком был диван, ролевик Даэрон забрался в гардероб и смастерил себе ложе из эльфийских плащей. Н. и девушка остались за столом одни.

Они поцеловались.

Это был совершенно ненужный поцелуй, но он зрел, зрел и созрел.

Н. чувствовал: девушке необходима помощь, и половина горя в том, что ее тело вообразило себя ненужным. Вторая половина сидела где-то в голове, спрятавшись и окопавшись, но Н. насчет нее не сильно беспокоился – тут и с первой поди разберись…

Он уже спешил на помощь, он уже касался пальцами худенького тела, словно спрашивая: вот тут ты себе не нравишься, вот тут? И, короткими движениями то собирая плоть в горстку, то разглаживая, лепил нечто иное – сперва оно удерживало форму лишь мгновение, пока пальцы, отлетевшие от кожи, зависали в воздухе. Затем – и это исполнило его душу радостью – преображение плоти под пальцами стало более надежным, тело запоминало науку.

– Не смей больше так думать о себе, – говорили телу пальцы. – Вот она, твоя красота… не поддавайся унынию, уныние – не для тебя…

– Но это красота внешняя, – возражало тело. – И уродство было внешним, тем, которое успешно прячется под одеждой. А я боюсь другого и плохо думаю о другом. Я знаю, что не умею брать и давать, вот в чем моя настоящая беда.

– Но сейчас ты берешь? – спрашивали пальцы. – И вот сейчас берешь? Не бойся, я ничего не попрошу взамен, это подарок…

– Да, я беру, но мне даже неловко, – смущенно отвечало тело. – Я тоже хочу подарить… Возьмешь?

– Возьму…