Ни на письма, ни на эсэмэски Соледад не отвечала.

Как будто ее последний приезд был прощальным. Расстаться на взлете чувства – в этом что-то есть. Н. догадывался, что произошло, и понимал, что мужчины в таких случаях бьют морду осведомителю. Но этого он не мог.

Не только физическая сила Сэнсея смущала его. Если посмотреть трезво, Сэнсей рассказал Соледад только то, что мог бы рассказать сам Н. Никакой клеветы – одна лишь горькая правда. Женщина имела право принять такое решение и в том, и в ином случае. Конечно, лучше бы признаться самому: мол, да, было в молодости недоразумение, затянулось на несколько лет, порой это недоразумение имело свои приятные стороны, да и сейчас Н. ощущал одиночество Сэнсея почти как свое, и жалость не давала покоя, однако точка поставлена, возврата к прошлому нет.

Стало быть, все рухнуло и нужно как-то жить дальше. А как?

Н. ощущал себя праздничным шариком, из которого выпустили воздух, и вот он тащится куда-то по асфальту, волоча за собой веревочку, попадает под ноги и под колеса, иногда ветер чуть приподнимает его, но не найдется губ, не найдется дыхания, чтобы вновь его наполнить и вернуть в родную стихию.

Одно все еще удерживало, как пресловутая соломинка утопающего: он мог зайти в интернет-кафе и повторить безнадежные слова: «Я люблю тебя». Куда они улетали, попадались ли на глаза Соледад – Н. не знал. Но ему казалось, что где-то за пределами нашего мира есть копилка, в которую складывается любовь, не нашедшая на Земле ответа. Может быть, однажды ее наберется столько, что она обретет реальную силу, – как знать…

И он каждый день бросал в эту копилку свою крошечную монетку.

Мир его в итоге разделился на два слоя. Сам он жил в нижнем, жил скучно, бегал по клиентам, отсиживал кавалерскую вахту и иногда принимал посетителей фонвизинской квартиры. В верхнем слое помещалась его любовь к Соледад, все те монологи, которые он произносил, готовясь к встрече, как будто эта встреча могла состояться.

Над этим верхним слоем все еще поблескивали два хрустальных венца, но он понимал, что сам их придумал, удерживает их там только силой своего воображения, а стоит отвлечься – они и пропадут.

Осень уже стояла на подоконнике, собираясь постучать в стекло, когда к Н. пришла Света с плохой новостью. Богатому дядьке надоела игрушка, он решил, что хватит с него фонвизинского музея, опять же, комнаты нужны для более серьезных дел.

– Ты не волнуйся, он тебе хорошо заплатит, – сказала огорченная Света. – И давай ищи жилье.

– Да ну его… – ответил Н.

Он понял: пора в дорогу. Пора с рюкзаком на трассу. Трасса велика, во всех городах, на ней расположенных, есть старые клиенты, которые его еще помнят. Есть квартиры, куда можно вписаться на несколько суток, там покормят. Опять же, неплохо бы отвезти денег матери. Опять же, игры. Н. пропустил почти все большие летние, но и осенью выезжают на полигоны, а есть еще игры-павильонники, очень удобные для городского человека, главное – примкнуть к хорошей команде, которая и прикидом снабдит. На дне рюкзака у него лежали рубаха с кружевным воротником, камзол из искусственной кожи, еще какие-то средневековые прибамбасы, позволяющие ему очень быстро превратиться в эльфа или в трубадура. Значит, пора ветру возвращаться на круги своя…

Не зная, когда ему укажут на дверь (с вручением конвертика, но всякое бывает – могут про конвертик и забыть), Н. стал приводить в порядок свое походное имущество, затеял стирку, даже пришил недостающие пуговицы. Печальные это были сборы – он уходил из той жизни, в которой была любовь, и уходил, похоже, навсегда. И ведь почти ничем не погрешил против любви – только вот былая глупость встала всему поперек.

Однажды вечером в дверь фонвизинской квартиры позвонили. Н. отворил – на пороге стоял хозяин особняка.

Этот человек несколько раз ночевал в своем музее – очевидно, боялся показаться дома крепко выпившим. Н. был к нему вполне равнодушен – хозяин вращался в тех сферах, куда сам Н. никогда не совался, и не только потому, что не пустили бы, а ему было неинтересно, как это из денег делают деньги. Внешность хозяина тоже никаких особых чувств не вызывала – мужик под пятьдесят, когда-то бывший красивым парнем; от былой красоты сохранились выразительные темные глаза; обвисшее лицо часто выдавало недосып и злоупотребление спиртным, при том что мужик был настоящим трудоголиком.

– Ну, привет, – весело сказал хозяин. – Слушай, достали все! Пойду вздремну – тут не будут искать.

– Пожалуйста. – А что еще мог сказать Н.?

– Слушай, ребята говорили, что ты классно делаешь массаж.

– Делаю, да.

Н. недавно легким наложением перстов снял головную боль у охранника Руслана. И научил, как замассировать попорченное на тренировке плечо, охранника Тимура.

– Не разомнешь мне спинку? А то что-то скриплю я, как старая коряга.

– Пожалуйста.

О деньгах Н. даже не заикнулся. Это была его вечная беда – он не умел сразу назначать плату за свой труд.

Хозяин прошел в спальню, раздеваясь на ходу. Пиджак полетел в кресло, галстук и рубаха – на пол.

– Погодите, – сказал Н. – Массаж не делают на мягкой поверхности.

Хозяин уже сидел на кровати и разувался.

– А где? – спросил он.

– На жесткой кушетке. Можно на полу.

– Ну, ладно. Вот, постели.

Встав, хозяин сдернул с кровати роскошное покрывало, бросил его Н. и стал стягивать брюки.

Тело у него было очень смуглое, Н. сразу распознал натуральный загар, да не местного производства, а южный. Похоже, этот дядька ни в чем себе не отказывал.

Он улегся на пол и предоставил свою спину умелым пальцам и даже кулакам Н. Первым делом тот нашел металлические струнки, довольно туго переплетенные.

Иначе и быть не могло – у хозяина были свои слабости, безобидные и опасные, и он их защищал. Без запаса подкожного металла он не возглавил бы солидную фирму (чем она занималась, Н. так и не понял). Кроме того, на коже обнаружились шрамы. Один, круглый, похожий на звездочку, наводил на мысль о пуле.

Мышцы у этого мужчины были объемные и крепкие. Похоже, он провел бурную молодость и доигрывал не менее бурную и активную зрелость.

Н. выложился на этом сеансе полностью. Потом хозяин перебрался на постель, но спать ему, естественно, уже не хотелось.

– Слушай, мне этот музей уже поднадоел, но я тебя не брошу. Кто ко мне прибился – тот, считай, на всю жизнь обеспечен, – сказал хозяин. – Будешь мне и моим дармоедам дважды в неделю спинку мять – с голоду не помрешь.

– Да нет, я домой поеду, – хмуро ответил Н. Смысла в зарабатывании денег он больше не видел.

– Ну, как знаешь.

Разговаривать им было не о чем. Они жили в разных мирах, соприкоснулись случайно, Н. даже не знал, как зовут клиента, хозяин вряд ли помнил, как зовут Н. Оставалась, впрочем, вечная тема – погода.

– Смотри-ка, уже темнеет, – сказал хозяин, натягивая штаны. – Слушай, ты вообще тут проветриваешь когда-нибудь?

– Окна открываю.

– Надолго?

– Как получится.

– Дурак я был, что стеклопакеты здесь не поставил. Восемнадцатый век, восемнадцатый век!.. Задурили мне голову.

Хозяин, голый по пояс, раздернул шторы, распахнул окно и выставился наружу, радуясь теплому вечеру.

– Первым делом – стеклопакеты с непробиваемыми стеклами. А потом, может, своей дуре тут кабинет сделаю…

Тут он ахнул и, цепляясь за шторы, повалился на пол.

Н. выстрела не слышал – он был в гостиной, оттуда и переговаривался с хозяином. Но треск ткани и стук падения понял сразу. Мгновенно оказавшись на коленях возле хозяина, он перевернул тяжелое тело на спину и увидел рану – посередине груди, но, кажется, ниже сердца.

– Достали-таки, сволочи, – произнес хозяин очень внятно. – Дурак я… «скорую»…

В спальне был телефон, удачно спрятанный в туалетном столике. Н. на коленях подполз, достал его, но не сообразил переключить на город. К счастью, попал не в чей-то пустой кабинет, а на вахту.

– В босса стреляли! – крикнул он, узнав по голосу Руслана. – В окно! «Скорую» вызывайте!

– Где он?

– У меня, в музее. В грудь попали…

– … мать!..

Н., стоя на четвереньках, наклонился над хозяином. Тот заговорил сквозь кровавую пену:

– Это Белявский… так и скажи ментам… я знаю…

– Молчите, – велел Н. и положил обе руки хозяину на грудь, ниже раны.

Он не знал, что тут можно сделать. Но и спокойно смотреть, как человек умирает, не мог. В глубине глаз опять зародился огонь. Н. зажмурился. Руки требовали приказа, а что приказывать, он не знал… так, догадывался…

Пальцы ощутили сквозь кожу металл – но металл прямо под ними истончался, бледнел, разбегался пылинками. Н. понял: более верного признака смерти и придумать трудно – нечего металлу больше защищать. И он взялся за дело непривычное – как раньше он разгонял эти пылинки, мешая им сцепиться заново, так теперь легкими движениями пытался согнать их вместе, восстановить броню. Он звал металл к своим пальцам, он вытягивал его поближе к коже. И сам не заметил, как руки подобрались к краям раны.

Хозяин дышал мелко-мелко, глаза его закатились. Это было по-своему хорошо – он не мешал.

Хлопнула дверь, в музей ворвались охранники и остановились в дверях спальни, глядя, как Н. стоит на коленях перед телом их босса.

– «Скорая» уже едет, – доложил Руслан. – Ты чего это?

– Не мешай…

Н. впал в странное состояние – когда плохо слышишь и видишь окружающий мир, зато прекрасно слышен шум крови в собственных артериях, хлюпанье и чавканье своего сердца. Ему пришлось совершить усилие, чтобы опустить руки ладонями на окровавленную кожу, – они, утратив вес, норовили взмыть под самый потолок.

Металлические частицы все никак не могли понять, что нужно держать оборону. Но из раны ударил крошечный кровяной фонтанчик, струя поползла по груди на пол, на дорогое покрывало. Пальцы сомкнулись, образуя вокруг раны живое кольцо. И в этом кольце показался бугорок, который тело словно выталкивало из себя.

Это была пуля. Окровавленная рыжеватая горошина. Отозвалась на зов и вышла…

Н. смотрел на нее в недоумении. Потом смахнул на пол. Пуля покатилась по ткани, оставляя тонкий след, потом по паркету.

– Вот, – сказал Н. – Надо же…

Он не понимал, как это произошло. И смотрел на руки, которые, как ему сейчас казалось, еще минуту назад ему не принадлежали – кто-то иной присвоил их, чтобы совершить чудо.

– Ты чего это? – шепотом спросил Геныч, напарник Руслана.

– Сейчас попробую еще… – и Н. положил руки хозяину на виски. Что-то такое показывал Сэнсей, нахватавшийся от своих японцев. Но Н. не помнил подробностей. Пальцы просто блуждали, а чего искали – он и сам не знал.

Когда приехала «скорая», хозяин был жив. Ему сделали уколы, забинтовали грудь, в шесть рук перенесли на носилки. Фельдшер, седой усатый мужичок в застиранном халате, принял на ладонь пулю, найденную за комодом.

– Ты экстрасенс, что ли? – спросил он Н.

– Вроде того.

– Впервые вижу, чтобы экстрасенс сделал что-то путное.

Хозяин вдруг приподнялся на носилках.

– Эй, мужики, чего это я?..

Он требовал свободы, но его все равно повезли в больницу.

Потом приехал следователь, приятель хозяина, расспросил Н. о подробностях. Н. впервые узнал, что у хозяина есть какие-то враги и охрану он держит не из баловства. Следователь никак не мог понять, откуда Н. взялся и чем в особняке все время занимался. Он потребовал объяснений, но Н. даже не знал фамилии той Светы, что устроила его работать кавалером-гидом. В «Драконьей крови» фамилии были не в ходу. Они расстались, не слишком довольные друг другом.

Охранники, Руслан и Геныч, настолько были ошарашены этим покушением, что скинулись на бутылку и командировали Н. в ближайший круглосуточный маркет. Потом все трое сидели в закутке за стеклянной будкой вахты, пили и говорили о вещах, недоступных пониманию, – о летающих тарелках, зеленых человечках, картинках в пустыне Наска и проклятии фараонов. Наутро Н. помнил только, что чья-то бабушка видела привидение, но где и когда – восстановить не смог, да и незачем было.

Ему было о чем подумать и кроме чужой бабушки. Он наконец попытался осознать, что делают его пальцы с подкожным металлом и как это у них получается.

Строить технические предположения он не мог – по физике, химии и математике имел сплошные двойки, откуда бралась тройка за четверть и за год, сам не понимал. Интуитивно он знал, как договориться с любой несложной техникой, но подвести под свои эксперименты с утюгом теоретическую базу не умел.

Вышедшая из тела хозяина пуля не просто вывалилась наружу и укатилась. Судя по всему, раневой канал вслед за ней стал зарастать, сцепились и спаялись кровеносные сосуды. Уж больно быстро хозяин выкарабкался из агонии. Буянил на носилках он, когда его несли в машину, совсем как здоровый.

Пальцы, значит, не просто выманили пулю, было что-то еще.

Получился выстрел наоборот. На пятачке, ограниченном колечком из пальцев Н., время потекло вспять – и человеческая плоть вернулась к тому состоянию, в котором была за секунду до выстрела. Вот что пришло в голову Н., мысль была неожиданная и какая-то чужая – в этой голове она зародиться и сформулироваться не могла. Но, если продолжать дальше в том же духе, получалось, что и частицы металла под его пальцами живут задом наперед – куда-то улетучиваются, оставляя подкожное пространство чистым, как у младенца.

Н. читал, разумеется, всякую ахинею про машины времени, темпоральных путешественников и прочие штуки. Но он прекрасно понимал, что к реальной жизни они отношения не имеют. Это было как с играми: главное – не заиграться и не стать эльфом навеки. Н. видывал «эльфийских девочек», по которым палата с мягкими стенками плачет. Они даже его, равнодушного к быту, приводили в изумление. Ибо эльфы не моются и не готовят пищу – все это как-то само у них образуется.

Поэтому он выкинул из головы вздор и стал собирать рюкзак. Сколько хозяин пробудет в больнице – неизвестно, а нужно быть готовым к тому, что явится, и укажет на дверь.

Но явился хозяин именно так, как положено правильному мужику, – с бутылкой. Поразив наповал всех врачей (рентгеновские снимки показывали след от раневого канала, значит, выстрел никому не померещился, но след был странный, научно никак не объяснимый), хозяин покинул больницу и приехал не домой, а прямо в свой офисный особняк.

– С меня причитается, экстрасенс! – сказал он и сразу послал кого-то в ближайший ресторан за контейнером закуси.

Одной бутылки оказалось мало, отправили гонца за второй и третьей. Н. мог пить, почти не пьянея, хозяин – тоже, они заперлись в фонвизинском музее и допились до полного братства и взаимопонимания.

В итоге Н. рассказал хозяину всю историю с Соледад, со всеми скверными подробностями. Он объяснил, что сам дурак, применил к себе и иные нехорошие слова, растолковал, что уже не может жить так, как жилось раньше. И пообещал, через каждые три слова пытаясь зарыдать, что вот теперь уйдет по трассе и будет идти, пока не свалится и не замерзнет в какой-нибудь канаве. В голове у него осень уже сменилась зимой, и картина смертного сна (тело, заносимое снегом, и запрокинутое собственное лицо – белое, ледяное, – и шум, и полосы света от фар проезжающих мимо тяжелых машин) представилась очень даже явственно.

– Идиот! – сказал ему хозяин. – Вот за что я тебя люблю, так это за твой идиотизм. Не пишет, говоришь? И на звонки не отвечает?

– Не отвечает, – согласился Н.

– А ты не думал, что она просто попала в беду? Вот как я? Лежит в больнице под капельницей? Что ей плохо? А ты из-за своих дурацких заморочек даже не пытаешься узнать, что произошло?! Идиот!

– Ни фига себе дурацкие заморочки…

– А я говорю – дурацкие! Если этот твой Сэнсей еще раз припрется, – мои орлы его так отметелят – долго не захочется… А ты тоже хорош! Думать-то иногда надо! Чуть совсем не скурвился… Ладно, все впереди, один хвост позади!

Н. посмотрел на хозяина с большим подозрением – тот явно что-то задумал.

Но хозяин был не лыком шит – сразу в своей затее не признался. Он еще раз наполнил хрустальные стакашки и произнес странный тост:

– Я тебя, дурака, сейчас уму-разуму научу. Когда я был в Испании, нам гид одну байку рассказал. Про такого же, как ты, дуралея. Тот пошел в паломничество – есть там у них город Сантьяго-де-Компостела, они все туда ходят. Шел, шел и согрешил – завалил в кустах одну молоденькую паломницу. Потом пришел в ужас – это ж надо, шел к святой цели и так оскоромился. Начал искать монаха, чтобы исповедаться. И пришел к нему под видом монаха дьявол – в рясе, как полагается. Ну, выслушал и говорит: ты, блудный пес, чтобы избавиться от искушения и от греха, должен взять нож и отчекрыжить ту часть тела, которой согрешил. Логично ведь? Логично! Тот дурак взял нож и отхватил себе весь прибор. А потом истек кровью и помер, не дойдя до Сантьяго-де-Компостела. Чего дьявол и добивался! Понял, нет? Не понял? Пей, чудик. Ты меня вытащил – и я тебя вытащу…