О предстоящем занятном ассо проведали все любители шпажного боя. И то, что было напечатано на листочках, не шло ни в какое сравнение со слухами. О том, что молодые дамы и девицы при дворе развлекаются фехтованием, в столице знали, хотя знали умозрительно: никто и никогда не видел ни одного поединка, а сами участницы о своих победах и поражениях молчали.

Но чтобы явиться в фехтовальный зал и выйти в ассо с известным мастером, надобно иметь и смелость, и умение, то бишь – несколько лет жизни посвятить клинку.

На гравюре посреди листка дама в модной робе, при высокой прическе, изящно атаковала ошарашенного кавалера левой квартой. Маленькая шпага в ее руке выглядела дамской игрушкой. Кавалер же стоял, раскорячась, и словно забыл, что у него в руке тоже есть клинок. Видимо, он уставился на немалое и едва прикрытое косынкой декольте фехтовальщицы.

– Отменно! – сказал Арист, когда впервые увидел гравюру. – На это пойдут! И будут биться об заклад. Сколько станем брать за вход?

– Смешно брать менее двух рублей за такое зрелище, в котором участвует придворная дама, – отвечал капитан Спавенто. – А если мы поставим кресла, то кресло пойдет по пяти рублей.

– Побойтесь Бога! – воскликнул Нечаев. – Кто же станет платить такие деньги?

– Тот, кому охота признать нашу даму и первому разнести слух.

Дама стояла тут же, как всегда, в мужском наряде и красном тюрбане. Только маска на ней была иная – черная шелковая, очень изящная, как на придворном маскараде.

– Как не хочется надевать юбки, – тихонько сказала она Мишке. – Они мешают страшно. В юбках нельзя проделать кое-какие приемы…

– Какие, сударыня? – шепотом спросил Мишка.

– Вот увидите. Я покажу, чтобы вы знали. Этот прием очень хорош в уличной драке, когда не до правил…

– Вы бывали в уличных драках?

Она рассмеялась.

– Нет, мой учитель преподал мне эти ухватки на всякий случай.

Мишка добился своего – они подружились. В какую-то минуту он понял, что дама в амурных шалостях отчего-то не нуждается, и более всего надежды на ее благосклонность будет у того, кто сумеет представиться добрым приятелем. Поэтому он пошел на попятный – отказался от целования ручек и комплиментов. Подействовало – мадемуазель Фортуна стала обращаться с ним более ласково, и тогда-то началась занятная игра, поединок двух подростков, которые представляют себе любовную связь разве что в очень отдаленном будущем.

Будь Мишка постарше и поопытнее – задумался бы, отчего особа, блистающая при дворе, до такой степени лишена кокетства. Причин могло быть две: или ей надоели кавалеры, так что она только в фехтовальном зале и отдыхает душой, или в ее жизни была неудачная любовь, после которой необходим длительный отдых.

Но Мишка привык к более простым отношениям с женщинами, к игре, которая разворачивается вокруг постели. Он только видел, что складываются отношения, не замутненные суетой страсти, и полагал, будто они могут стать первой ступенькой в любовном приключении. И некому было сказать ему, что такое приятельство или со временем помирает естественной смертью, или навеки остается платоническим.

– Примерь, сударь, – сказал Арист, протягивая Мишке две перчатки для левой руки из толстой кожи, на ладони – многослойной. Они служили для выполнения особого приема, очень полезного при настоящей схватке, если владелец перчатки хотел завершить ее без кровопролития. Мишку тоже научили в свое время, как, захватив клинок левой рукой, вырвать его у противника.

– Полагаешь, сударь, это понадобится?

– Полагаю, публика будет рада, если ты это проделаешь. Тогда я разведу вас, через минуту вы опять сойдетесь, а за эту минуту будут заключены новые пари. Публике нельзя давать остывать, ее нужно разогревать все больше и больше. А ты, сударыня?

– Сейчас, – сказала мадемуазель Фортуна и надела такую же перчатку.

– Отдохнули, ваше сиятельство? Можно продолжать? – спросил капитан Спавенто. Она кивнула.

Мишка выбрал ту перчатку, которая более была по руке, и, отойдя, отсалютовал даме небольшой шпагой (они уже бились на шпагах и иногда – на фламбержах, хотя фламберж неудобен для женской руки).

– Ан гард, господа. Приходим в меру!

Мишка и мадемуазель Фортуна сошлись и схватились биться так, как им предстояло сразиться в ассо. Обоим поединок нравился, оба уже хорошо чувствовали друг друга, оба немного рисковали, и риск их радовал. Мишка при выпаде чересчур подался вперед, и дама сразу воспользовалась промашкой. Она с силой парировала удар, шагнула вперед и ухватилась за клинок Мишкиной шпаги у самого эфеса.

Он и не подозревал, что мадемуазель Фортуна так легко лишит его оружия. И ведь не по сговору – поединок был, в сущности, настоящим ассо, с азартом, с наглостью. А она, вырвав у него шпагу и отбросив к стене, сделала шажок левой ногой влево, а правой нанесла удар по Мишкиной голени. Не сильный, но вразумительный.

– Туше, туше! – закричал капитан Спавенто. – Выйти из меры!

– Я этого не знал! – воскликнул Мишка.

– Ну так будете знать! – задорно отвечала она. – Этим ударом сбивают с ног. Он не для ассо – но может выручить, если приходится драться с двумя или с тремя. Подберите шпагу, сударь!

И тут-то Мишка уловил в ее голосе то, чего добивался: началась игра мужчины и женщины. Женщин у него было немало, и уж что-что, а отличить природную сварливость или приятельскую насмешку от той задиристости, которая служит первым приглашением к амурной схватке, он мог.

Очень вовремя, подумал он, как раз накануне ассо. Может, это уловка, чтобы заморочить голову противнику и одержать победу?

Он нагнулся, взялся за посеребренный эфес, выпрямился. К счастью, в зале не было зеркал, иначе он бы, может, сам собой залюбовался – своей грациозной позой, разворотом плеч, ногами прирожденного танцора, алебастровой кожей. К тому же он скинул камзол и мог похвалиться стройным станом, в поясе тонким, как у первой придворной красавицы. Но он знал, что эта поза должна нравиться, и точеное лицо, и волосы, почти белые, и левая рука, отведенная назад так красиво, что лишь первому столичному танцору Тимоше Бубликову впору.

– Царь небесный! – воскликнул Арист, откинув крышку карманный часов. – Вам пора, ваше сиятельство. А ты, сударь, отдохни и опять готовься к бою.

Мишка наблюдал за мадемуазель Фортуной очень внимательно и видел, что уходит она неохотно. Более того – уже стоя в дверях, она обернулась.

Понравился, понравился, тайно ликовал Мишка, наконец-то понравился! И пребывал в восторге, покамест не явилась компания господ, желающих поглядеть на кавалера, с кем будет биться загадочная дама.

На тот вечер было намечено несколько ассо, но всех заинтриговал именно поединок с дамой. В зал приходили гвардейцы всех полков чтобы схватиться с Нечаевым и убедиться: он мастер своего дела. Вот и сейчас явились четверо, с кем было сговорено заранее, один разделся, переобулся в мягкие туфли и скрестил с Мишкой не шпаги, но длинные фламбержи.

Мишка и пересчитал ему острием все пуговицы на камзоле, сверху вниз, из баловства.

– Теперь видите, господа, что противник у дамы нешуточный? – спросил Арист. – Поверьте мне, противница – не хуже.

Мишка стоял посреди зала, улыбаясь и пробуя фламберж на гибкость. Он был почти счастлив – пари заключались основательные, ставки записывал капитан Спавенто, и Мишка мог получить неплохие деньги. Единственное, что ему не нравилось, – Воротынский как скрылся, так больше и не появлялся. Воротынского можно было понять – он вложил в авантюру с похищением свои деньги и злился. Но Фомин же прямо сказал: при ближайшей возможности обвенчается на дуре, вот только найдет другого священника, готового за деньги совершить обряд.

Потом Мишка провел еще два боя в присутствии самого Бальтазара Фишера, и хозяин зала, одобрив бойца отправил его отдыхать, а сам пошел домой – он с семейством занимал квартиру в этом же здании.

– Главное – укрепи свой дух, сударь, – сказал Арист, – и не заглядывай даме в декольте. Да и вообще – поменьше бы ты о ней думал. Она не твоего поля ягода. Пойдем-ка, пообедаем, чтобы ты потом до вечера уж ничего не ел. Да и не пил, кстати!

– Она точно будет с открытой грудью? – спросил Мишка, испытывая странное неудовольствие, как будто никто, кроме него, не имел права видеть прелести мадемуазель Фортуны.

– Это необходимо – а то подумают, будто к нам второй кавалер д’Эон пожаловал.

Про эту персону Нечаев слыхал краем уха, и капитан Спавенто объяснил: есть некий кавалер, о коем доподлинно неизвестно, которого он пола. Прибыв в Санкт-Петербург пятнадцать лет назад, он носил женское платье и звался Лией де Бомон, под этим именем был представлен покойной императрице Елизавете Петровне и завоевал ее благосклонность – в невиннейшем смысле слова. Потом, приехав в Париж, явился там мужчиной, прославился как отменный фехтовальщик, а ныне поселился в Лондоне и появляется там как в мужском платье, так и в дамском, – поди разбери! Там уж об заклад бьются, кто он таков. Но пока не догадались.

– Ты ведь встречал его, капитан? – спросил Арист. – Ты был тогда при дворе.

– Да, я видел это хрупкое создание в кабинете ее величества, – отвечал капитан Спавенто, – и могу поклясться, под кружевами была настоящая грудь, с ложбинкой. Настоящая – я сверху заглядывал! Но год назад в Лондоне у меня было ассо с шевалье, он бился в одной рубашке, и я нарочно присматривался – грудь у него была плоская, как у нас с тобой. А бьется он отменно – он же учился у Теллагори и у Анджело.

– Что за чертовщина! – воскликнул Мишка.

– Чертовщина, – подтвердил Арист. – Только его, этого кавалера, до сих пор помнят. Поэтому нашу даму в мужском наряде выпускать нельзя – чего доброго, раздеться заставят. А в робе со шнурованьем, и чтобы грудь до сосков видна, – тут уж сомнений не будет.

Тут Мишка с опозданием осознал слова капитана Спавенто о придворной жизни. Фехтмейстер бахвалился, будто бывал в кабинете у покойной государыни. А товарищ его Арист принял сие как должное – неужто правда? Кто ж он тогда?..

И сразу мысль перескочила на грудь мадемуазель Фортуны.

– Да уж, – пробормотал Мишка, – не будет…

– А все же ты на красавицу заглядываешься, – сказал капитан Спавенто. – Гарем, что ли, вздумал завести?

– Какой гарем?

– Фишер сказывал, у тебя наверху четыре особы дамского пола обитают, и ты при них ночуешь. Как же не гарем?

– Гарем, а ты – турок, – подтвердил Арист. – А с турками мы сейчас воюем! Ан гард, Абдулла Мустафа Нечай-бей!

– Моя твоя не понимай! – отскочив от Ариста, явно изготовившегося к драке, крикнул Мишка. – А гарема никакого нет, судите сами: из четырех баб одной сорок, другая – просто сенная девка и на рожу страшна, как смертный грех, третья – заморыш, ни у нее спереди, ни сзади, а четвертая – дура!

– И что? – удивился Арист. – Тебе академик в юбке нужен? Спереди-сзади все, что потребно, есть?

– Есть-то есть, и красавица, но, господа мои, дура натуральная! Она слов знает с сотню, и все! Совсем убогая, – объяснил Мишка.

– Что ж ты с ней связался?

– Велено ее стеречь. Так, право, на нее глядеть жалко! У нее коса чуть ли не золотая, и с мою руку толщиной. А ума – как у годовалого дитяти. Теперь лишь выучилась сама ложкой есть и на юбку кашу не ронять.

– Вон оно что, – сказал Арист и переглянулся с капитаном Спавенто. – А заморыш что же? Совсем ни на что не годится?

– Заморыша трогать нельзя, девку и так Бог наказал. Она дитя родила, я думаю, от заезжего молодца, и ее родители со двора согнали. Я ее взял за дурищей смотреть, дура ее полюбила. Нравом она тихая, ласковая и, видать, из благородных. Ей бы найти жениха под стать, канцеляриста какого-нибудь или писца, и отдать замуж. Я бы и на приданое денег раздобыл, хоть малость.

Мысль о приданом возникла в Мишкиной шальной голове внезапно, он сам от себя такого прекрасного намерения не ожидал и даже обрадовался. Потому и не заметил, что фехтмейстеры опять переглянулись.

– Так что нет у меня никакого гарема и могу свататься к мадемуазель Фортуне, – сказал Мишка. – Хотя неизвестно, какова она с лица. И уж больно ловко она управляется что с флоретом, что со шпагой. Диво какое-то – чтобы девицу из хорошей семьи выучили быть фехтмейстером.

– Диво, – согласился Арист. – Но она ведь не напрасно Фортуной велела себя звать. И оружие ей нужно не для баловства, а для святого дела. Хочешь, сказочку расскажу?

– Сказывай.

– Жили три отменных фехтовальщика, – начал Арист, – жили, жили, глядь – старость подступает, а детей они не нажили. И вот шли они втроем, а им навстречу – колдунья. И говорит: вы все трое были славными молодцами, хочу я вас наградить, просите, чего душеньке угодно, разве что молодость вернуть не могу. Подумали они и говорят: золота не надобно, в могилу его с собой не потащишь, а надо вот что – мастерство свое передать, чтобы не так обидно было помирать. На старости лет – одного ученика на троих, но такого, чтобы все три души в него вложить. Ну и отвечает им колдунья: это я могу, это я сделаю, да только на свой лад. Будет вашим трем непобедимым клинкам не наследник, а наследница…

– То-то три старичка расстроились, – сказал Мишка. – Учить девицу – то-то каторга… удружила им колдунья!..

– Колдунья была не дура. У этой наследницы от рождения оказался такой талант к шпажному бою, что никакому пареньку не угнаться, – возразил Арист. – Вот примерно такую сказочку мы и разыграли. А для чего – только она сама и может рассказать, нам – нельзя.

– Фишер же сказал – хочет заманить в зал неверного любовника и при всех проучить его, – напомнил Мишка.

– Фишер так полагает. А что на самом деле – нам, может, лучше вовсе не знать, – строго сказал капитан Спавенто.

И более о загадочной фехтовальщице они не говорили.

После обеда Мишка поднялся наверх, чтобы отдохнуть и переодеться. Он заставил Машу с Федосьей отутюжить лучшую рубаху, не беспокоясь, что она окажется изодранной в клочья. Мишка здраво рассудил, что победит он мадемуазель Фортуну или окажется побежденным, какие-то деньги ему заплатят, и на новую рубаху их хватит, а выглядеть среди богатых господ нищим он не желал.

Эрика подглядывала в щелку, как Мишка переодевается. Делала она это назло Анетте, которая, вернувшись после побега, была совершенно невменяема и впала в неумеренную богобоязненность – всякую свободную минуту читала молитвослов или Псалтирь, или же молилась перед образами. Вид у нее был самый тоскливый, и Эрика сперва пыталась как-то утешить потом стала злиться. Потому она и развлекалась зрелищем голого по пояс Нечаева. При этом Эрика задавала себе такие вопросы: можно ли любить столь худощавое и на вид хрупкое мужское тело, каково его обнимать и что обнаружится, если стянуть рубаху с красавца-преображенца.

Если бы ей в эту минуту напомнили про Валентина, она бы себя почувствовала очень неловко. Валентина в ее мире больше не было – лишь висел портрет, в очень дорогой позолоченной раме и с расплывшимися чертами. Прадедушка фон Гаккельн в соседней раме виделся куда отчетливее.

Эрике и в голову бы не пришло называть Мишкино тело алебастровым. Она просто подивилась белизне кожи и вздернула собственный рукав – не может быть, чтобы мужская кожа была белее! Сравнение оказалось не в пользу Эрики – и сразу на ум пришел подпоручик Громов, который был, как положено брюнету, смугловат. Вот его рука служила бы отличным фоном для нежных пальчиков курляндки – если бы чудесным образом месть убийце осталась в прошлом, а из громовской головы какой-нибудь добрый ангел убрал воспоминания о князе Темрюкове-Черкасском.

Пока Анетта читала Псалтирь, а Эрика подглядывала, Мишка понемногу оделся. Маша причесала его и горячими щипцами загнула букли. Тогда только он понял, что сделал глупость, – нужно было сперва немного полежать, а потом лишь приводить себя в парадный вид.

Сидеть без дела в обществе баб ему не хотелось – он сунул в карман бархатную маску, которую ему дал капитан Спавенто, и решил спуститься в зал. Шел он по черной лестнице и у самого выхода столкнулся с дамой. Эта дама была одета очень просто и, увидев Мишку, закрыла лицо краем платка. Он понял – мадемуазель Фортуна! За ней шла пожилая женщина, поглядевшая на Нечаева весьма неодобрительно.

А потом случилось крошечное чудо.

Пропуская мимо себя даму, Мишка ухитрился незаметно взять ее за руку. Старуха этого не видела – пожатие длилось миг. Но оно было взаимным!

В беспутной Мишкиной жизни проказливых рукопожатий набралось – на гвардейскую роту с избытком стало бы. А вот именно это вознесло душу в небеса. Это было – как будто самая первая в его жизни женская рука возникла из небытия вместе с тем первым волнением, восторгом и победным торжеством, вместе с первым обещанием и первой лаской.

А по тому, как на этот изумительный миг замерла мадемуазель Фортуна, Мишка понял – и она ощутила что-то подобное, пронзительно-сладостное, как страшноватое и головокружительное предчувствие первого поцелуя.

Мишка уже шагнул вниз, дама поднялась на следующую ступеньку, но пальцы не могли расслабиться и расстаться. Еще миг – и пришлось…

Мишка медленно спустился вниз, а дама постучала в двери жилища капитана Спавенто, где ее уже ждали. Оттуда был еще и другой выход – на парадную лестницу.

До начала сбора публики было больше часа – как раз столько, чтобы мадемуазель Фортуне успеть привести себя в порядок и приготовиться к ассо. Мишка надел маску и вошел в пустой зал. Там все было готово – стояли кресла, оружие с длинного стола убрали. Слуга зажигал свечи в спущенных вниз люстрах и в канделябрах. На небольшом столике у окна был приготовлен поднос с прохладительными напитками – господин Фишер желал, чтобы увеселение имело совершенно светский вид.

Минуту спустя вошел знакомец, отменный фехтовальщик Польди, чьим главным ремеслом была медицина. Сегодня и у него было назначено ассо с кем-то из офицеров Семеновского полка. Насколько Нечаев знал, это был давний спор о превосходстве, и они встречались в поединках постоянно, даже несколько раз нешуточно ранили друг друга.

Мишка и Польди по-немецки разговорились о важном для обоих деле – стали сравнивать известных столичных фехтмейстеров. И Мишка с печалью отметил, что русских среди них почти нет.

– А тут – как в моем ремесле, – сказал Польди. – Российскому жителю в столичные доктора выбиться трудно, Медицинская коллегия – это же теснейший союз иностранцев против русских. Вот Густав Ореус – когда подал прошение о получении диплома? Бог весть когда! Вся его вина – в том, что он учился в России, в адмиралтейском госпитале. Пока государыня, пошли ей Бог здоровья, самолично не вмешалась и не велела признать Ореуса доктором медицины, диплома ему не давали. То же и в фехтовании. Только тут государыня вмешиваться не станет.

– Но ведь господин Арист и капитан Спавенто уже известны в обществе? – спросил Нечаев.

– Их слава ненадолго. Фишер довольно умен, чтобы открыто с ними не ссориться и даже позволить им давать уроки в своем зале. Но обратите внимание – придворные к ним не ходят. Казалось бы, Фишер сделал все, чтобы их привлечь – одно занятие в зале стоит два рубля, вдумайтесь – два рубля! Лучшая гарантия, что не понабегут армейцы и сомнительные личности. А когда стало ясно, что Арист и капитан Спавенто – русские, тут-то любопытство к ним и угасло. Господам придворным хоть пьяного конюха в фехтмейстеры поставь – лишь бы француз! Поэтому оба они вскоре вернутся в Англию, где их отлично знают и принимают в лучших домах. Там даже хорошо, что они русские, – англичане это забавляет…

Мишка затосковал – фехтмейстеры ему нравились. И родилась отчаянная мысль – не податься ли и самому в Англию? Из полученных за ассо денег часть употребить в домашнее хозяйство, а остальные приберечь до весны, когда начнется навигация.

О своем долге он в тот миг совершенно не помнил. А Фортуна, глядя с небес, только вздохнула – неисправим…

Стало быть, нуждается в поучении…

Понемногу в зале стала собираться публика. Мишка и Польди ушли в соседнее помещение, где им подали для бодрости по стопочке янтарного напитка – это был настоящий коньяк из Коньяка. Мишка выглядывал в приоткрытую дверь – господа, оставив шубы в гардеробной, прохаживались, смеялись, читали раздаваемые лакеем листки и спорили о мадемуазель Фортуне. Было в зале и несколько замаскированных дам – суда по их манерам, вряд ли из высшего общества. Сам Бальтазар Фишер стоял у входа и приветствовал знакомцев. Судя по довольной физиономии, финансовая сторона дела казалась ему успешной.

Когда прибыл самый уважаемый гость, лучший столичный фехтмейстер мэтр де Фревиль, и был усажен в особое кресло, Фишер решил, что пора начинать, вышел на середину и обратился к почтеннейшей публике по-французски. Он наобещал приятнейших и полезнейших в свете увеселений, пошутил насчет того, что Академию Фортуны почтила своим присутствием сама мадемуазель Фортуна, после чего объявил зрелище открытым.

Сперва для развлечения публики Арист и капитан Спавенто вышли показать бой на рапирах-близнецах. Две рапиры, которые в сложенном виде казались одной, были в диковинку – старики, имевшие с ними дело, давно померли, молодежь о них и не слыхивала. Пока они удивляли публику, подошли запоздавшие зрители.

Потом было ассо, как положено, из трех схваток, бились Польди и его вечный соперник. Этих все знали и заключали пари на небольшие суммы. В двух схватках одолел Польди – ему и досталась слава, денег он не искал.

Наконец в зал были приглашены господин Нечаев и мадемуазель Фортуна.

Мишка вышел уже без кафтана, в расстегнутом камзоле и с закатанными по локоть рукавами. Его приветствовали криками. Потом появилась соперница под руку с Аристом.

На ней было простое светлое платье какого-то беспредельно изысканного и модного оттенка, с бантами на груди и на рукавах. Банты были из переливчатой тафты и казались то красноватыми, то синеватыми. Публика первым делом уставилась в вырез платья. Да, грудь имелась – и довольно пышная для высокой и стройной молодой дамы грудь, обрамленная пестроватым кружевом с крошечными красными розанами и бирюзовыми листками. Туго стянутая талия казалась столь тонка, что впору охватить ладонями. На голове был небольшой чепец с бирюзовыми лентами, на шее – бант из такой же ленты. Волосы, видневшиеся из-под чепца, казались золотистыми. Мадемуазель Фортуна имела вид молодой дамы из лучшего общества, не принарядившейся для бала, а принимающей у себя в малой гостиной таких же, как сама, аристократов. Вот разве что отороченная кружевом черная маска, из-под которой были видны губы, к гостиной не подходила.

Эти губы и вызвали громкий шорох в публике – кавалеры перешептывались, стараясь по очертаниям рта и подбородка угадать, которая из фрейлин выступает в ассо.

Нечаев низко поклонился даме, она присела в реверансе. Затем они отсалютовали друг дружке флоретами. Тут нужно было блеснуть четкостью движений и задором. Салют хорошие фехт мейстеры ставили ученикам на манер танцевального выхода – в нем было более десятка движений.

Капитан Спавенто с рапирой в руке велел сходиться. Они пришли в меру – и началось!

Беседа двух флоретов была продолжением встречи на лестнице. Мишка всем сердцем ощущал это – и видел, что мадемуазель Фортуна точно так же воспринимает поединок. Она сперва словно бы выманивала противника, предлагая ему напасть, потом сама устремилась в атаки и наслаждалась собственной ловкостью. Нечаев позволял ей это, искусно и без вреда для нее обороняясь. Фишер и Арист одобрительно кивали – дама блистала, дама показывала свою дерзость и азарт, ставки росли.

Мишка любовался дамой, и его душа ликовала – в симфонию счастья влил свою радостную ноту и знаменитый коньяк из города Коньяк.

Затем они обменялись любезностями – сперва мадемуазель Фортуна попыталась, близко сойдясь с Нечаевым, парировать его удар и выхватить у него рапиру левой рукой, потом он проделал то же самое – чуть ли не в зеркальном отображении, и ему повезло больше. Рапира полетела в угол, Мишка же, выйдя из меры, галантно поклонился. Наградой ему были крики и аплодисменты публики, а также улыбка дамы – она оценила его ловкость.

Но не только это – на пол, к ногам бойцов полетели монеты и даже кошельки. Этого Мишка не ожидал. Капитан Спавенто послал слугу собрать подношения.

– Откуда такой обычай? – тихо спросил Нечаев фехтмейстера.

– Старый английский. Я нарочно подсказал – думаю, приживется. Сейчас в Англии много любопытного для нас – я вывез оттуда прекрасную книгу Макбейна «Спутник мастера по фехтованию», как-нибудь покажу…

После перерыва Арист пригласил Мишку и мадемуазель Фортуну к следующей схватке. На сей раз им дали знакомые небольшие шпаги с посеребренными эфесами.

– Войти в меру, – сказал Арист, и они сошлись.

На сей раз их схватка была немного иной – и мадемуазель Фортуна не рвалась вперед напролом, и Мишка не галантонничал, а показывал все свои сокровища – отменные ремизы, вольты и рипосты. Все складывалось, как в любовном поединке – сперва помериться силами, потом явить изощренность и ею покорить душу. Когда он ловко срезал бант с рукава дамы, зрители завопили от восторга. Даже мэтр де Фревиль и Фишер, сидевшие рядышком в креслах, одобрительно улыбнулись.

Мадемуазель Фортуна рассердилась – да и какая дама позволит безнаказанно портить свой туалет? Она рассекла рубаху на Мишкиной груди, не коснувшись кожи, называется – обменялись любезностями. И по команде Ариста они вновь сходились и расходились, не причиняя друг другу особого вреда, пока публике это не приелось. Капитан Спавенто подал знак – и тогда они схватились всерьез, стремительно и яростно.

– Срежь с нее маску! – закричали зрители. Мишка отвлекся всего лишь на миг – и эфес, словно живой, вырвался из его руки. В этой схватке победила дама. К ее ногам полетели монеты.

Они разошлись и смотрели друг на друга, словно говоря: «Это было славно, и как хорошо, что все эти крикуны не понимают подлинного смысла нашего ассо…» Мишку обступили господа, говорили что-то не совсем пристойное, хлопали по плечам и давали советы, а он вытягивал шею, чтобы видеть мадемуазель Фортуну.

Третья схватка в ассо оказалась самой глупой. Только было Мишка настроился на увлекательный бой, а зрители пришли в тот градус азарта, когда в голове – восторг и крики сами из глотки вырываются, как подошва мягкого башмака с завязками, что был на Мишкиной ноге, угодила на что-то скользкое. Как оказалось позднее, это была апельсинная долька. Кто ее бросил на середину зала и что тот злодей ожидал увидеть – так никогда досконально и не узнали. Видимо, ловушку ставили на мадемуазель Фортуну, а угодил Мишка.

Он поскользнулся, взмахнул руками, а в тот миг, как приземлился на правое колено, острие шпаги уже уткнулось ему в шею и даже прокололо кожу. Струйка крови потекла под рубаху.

Победу, разумеется, присудили мадемуазель Фортуне, и Мишка, поднявшись, поцеловал ей руку – как тогда, ткнувшись губами не в ладонь, а выше запястья.

Жесткие кожаные пальцы ответили на его пожатие. Дама благодарила и, может статься, что-то обещала.

Публика разошлась не сразу – потребовали учебных рапир и шпаг, составились пары противников, галдеж подняли изрядный. Мадемуазель Фортуна с помощью Ариста и капитана Спавенто улизнула. Но Мишка знал, где ее подкараулить.

Накинув кафтан, он вышел на Невский – и попал в метель. Это была светлая, радостная метель – праздник души, и он засмеялся, подставляя лицо ветру и снегу. Потом он побежал – было-таки холодно, и он, разгоряченный (Фишер распорядился как следует натопить печки в зале), не хотел наутро проснуться с больным горлом.

Мишка занял наблюдательный пост на черной лестнице – напротив двери жилища капитана Спавенто. Он полагал, что дама долго там не останется – если она из хорошей семьи или действительно живет во дворце при особе государыни, то на целый вечер исчезать не может. На лестнице метели не было – но и тепла не наблюдалось. Нечаев решил рискнуть – пташкой взлетел наверх, схватил епанчу и убежал, хотя дура кричала вслед: «Мишка, Мишка, пряничка!»

Он расположился ниже капитановой квартиры, прислонился к стене и стал ждать. Поединок требовал продолжения – и поцелуй уже родился на Мишкиных губах; этот птенчик расправлял крылышки и требовал полета. Мишка по тому взаимопониманию тел, что сложилось в ассо, знал – на других губах, под черным кружевом, зреет подобное; может статься, уже созрело…

Наконец дверь заскрипела и отворилась. Но вышла отнюдь не дама – появился сам капитан Спавенто. Он был закутан в черную епанчу, и его белая маска словно сама, без тела, плыла во мраке.

Фехтмейстер, не заметив Мишку, поднялся на два лестничных пролета и остановился. Он чего-то ждал – но чего? Мишка понять не мог.

Так они проторчали на лестнице не менее часа.

Мишку более всего удивляло не отсутствие дамы, а то, что Спавенто безропотно охраняет ту же лестницу. Тут была какая-то интрига, но смысл ее ускользал. Наконец дверь опять скрипнула, выскочил слуга фехтмейстера, Никишка, побежал наверх, что-то доложил, и вниз эти двое спустились вместе. Дверь за ними захлопнулась.

Еще несколько минут – и Спавенто вышел с фонарем. Тут-то он и увидел Мишкин силуэт.

– Ступай отсюда, сударь, – сказал он. – Тут тебе делать нечего.

– Это я, Нечаев, – открылся Мишка.

– Тем более ступай. Такие дамы не про нас с тобой.

И Мишка покорно поплелся наверх.