Август 1912 года. Киев

Весь путь до столицы Малороссии прошел вполне благополучно, если не считать того, что троица боевиков, которых Давыдов вызвался лично сопроводить на место дислокации, сразу после отправления поезда с Киевского вокзала отправилась в вагон-ресторан. Молодые люди гулеванили там до глубокой ночи, просаживая выданные мисс Веллингтон «командировочные», и это им удалось.

Когда на следующий день к полудню состав прибыл в Киев, господа эсеры имели вид весьма помятый и несвежий. Они и без того не блистали опрятностью. Давыдову доводилось обходиться по несколько суток без мыла и зубной щетки, а эти, кажется, принципиально желали выглядеть как хитрованы, весь век прожившие в трущобе. Уж где их таких откопала Элис – оставалось только гадать.

Денис брезгливо оглядел всех троих и выдал старшему, молодому парню лет двадцати пяти, рубль на опохмелку в привокзальном буфете.

– У вас в распоряжении не более получаса, господин Станкевич, – холодно проинформировал он боевика. – Жду на площади у остановки трамвая.

– Ради бога, Денис Николаевич! – Парень зажал монету в кулаке и стукнул им себя в грудь. – Одна нога здесь… другие там. Как штыки!..

Он попытался выполнить по-военному разворот «кругом», но его занесло, и боевик едва не рухнул на своего товарища, тоже пытавшегося поймать равновесие с помощью уличного фонаря. Какое-то время господа эсеры выясняли, кто из них «пьяная морда», «грязный мужлан» и почему-то «выхухоль», но затем Станкевич продемонстрировал остальным спасительный рубль, и троица дружно потопала в буфет.

Давыдов проводил их долгим взглядом и направился в противоположную сторону, где узрел вывеску «Телеграф». Там отправил три телеграммы по разным адресам, но с одинаковым содержанием: «Доехали благополучно. Племянники здоровы. Дядя ждет в высоком доме». Один текст должен быть сегодня же доставлен в гостиницу «Метрополь», второй – в Колпачный переулок, а вот третий… Третий почтовый курьер повезет в неприметный дом у Яузских ворот и передаст тому, кто откроет дверь с табличкой «А.М. Бауэр. Дантист». И неважно, кто именно примет телеграмму, поскольку в той квартире располагался один из пунктов связи Осведомительного агентства, а дежурные офицеры сменяли друг друга каждые сутки. В этой операции СОВА и Осведомительное агентство работали вместе. Денис заранее условился с руководством о смысловых текстах телеграмм, означающих порядок действий в разных типовых ситуациях, в которые попадает агент при выполнении задания.

В данном случае текст означал: «Группа прибыла в Киев в полном составе. Встреча состоится в небоскребе Гинзбурга». Давыдов покинул помещение телеграфа в тот момент, когда из противоположного крыла вокзала показалась приободрившаяся троица «племянников». Денис не стал привлекать их внимание и двинулся на привокзальную площадь, как и было условлено.

Сутолока здесь наблюдалась приличная, что, впрочем, было обычным явлением для подобных мест. Ловко лавируя в толпе, Давыдов вскоре оказался на относительно свободном пространстве – большой площадке, вымощенной брусчаткой и с уложенными полукольцом чугунными рельсами. Прямо напротив левого крыла вокзала вдоль рельсов располагался длинный деревянный навес со скамейками – трамвайная остановка. На шестах по краям навеса были прикреплены фанерные щиты с исполненными по трафарету надписями: «Маршрут № 2. До Александровской площади».

Давыдов прошел под навес и присел на скамью, подложив под себя свежий номер «Киевлянина», который ему сунул в толпе пронырливый мальчонка-газетчик. Будь на капитане светлые брюки, он не рискнул бы – типографская краска въедливая. А в черных – можно.

Вдруг он услышал за спиной заливистый хохот и обернулся. Смеялись две пышные дамы, чернобровые и черноглазые, настоящие красавицы-хохлушки.

– А вин що кажэ?.. – нетерпеливо спрашивала одна подружка. Другая отвечала ей на ухо.

– А вона що?..

Ответа Давыдов опять не услышал, зато услышал хохот. Да уж, смеяться киевлянки умели на славу. Потом они вспомнили общего знакомого – какого-то коммерсанта Мандельбаума, недавно побывавшего по делам в Берлине вместе со старшим приказчиком своей лавки. Давыдов достаточно знал малороссийскую речь, чтобы понимать смысл, тем более что слово «бордель», как выяснилось, по-малороссийски звучит так же, как по-русски. Мандельбаум с приказчиком в поисках немецкой экзотики и решили посетить этот самый бордель.

– …й Мандэльбаум кажэ: моя жинка робыть усэ цэ краще! А прыкажчык видповидае: набагато краще, панэ Мандэльбаум!

– Брэшуть, сучи диты!

Давыдов еле сдержал смех. И в самом деле, если с Мандельбаумом случился такой конфуз, откуда бы добрым людям узнать подробности? Да и не стал бы он держать в старших приказчиках дурака.

Наконец подкатил лязгающий и дребезжащий вагон с большой двойкой над лобовым стеклом. Давыдов поднялся, прихватил газету и полез внутрь, махнув свободной рукой своим «племянничкам». Оживившиеся после «лечения» боевики дружно ломанулись на заднюю подножку, которую уже успели оседлать местные работяги. Господа эсеры моментально стали там возмутителями спокойствия. Станкевич, пытаясь пролезть внутрь вагона, неудачно наступил на руку притулившемуся на верхней ступеньке пролетарию. Тот заорал дурноматом, Станкевич извинился, ему тут же съездили баулом по уху с другой стороны, за командира вступился второй боевик, и с него кто-то сбил фуражку. Спустя минуту вся задняя часть вагона выясняла друг с другом отношения, а несчастные господа эсеры забились в угол и затравленно озирались в поисках Давыдова, как последней надежды на спасение.

Денис, конечно, не видел подробностей разборки, зато все прекрасно слышал и молил про себя бога и черта, чтобы обошлось без кровопролития, ибо прорваться сквозь плотную толпу пассажиров было практически невозможно.

К счастью, когда трамвай свернул на Бибиковский бульвар, основная часть бузотеров из задней части вагона рассосалась, большинство из них сошло на промежуточных остановках. Давыдов тут же пробрался к своим подопечным и не сдержал улыбки. Троица выглядела не лучшим образом. У одного боевика оказалась расцарапанной вся левая половина физиономии, второму напрочь оторвали рукав пиджака, а Станкевич бережно прикрывал ладонью распухшее лиловое ухо.

– Хороши, голубчики! – крякнул Денис. – Хоть сейчас в цирк… Вещи-то целы?

Господа эсеры принялись озабоченно проверять карманы и застежки саквояжей, с коими не расставались всю дорогу, даже когда пьянствовали в вагоне-ресторане.

Давыдов вздохнул: кто подсунул Элис этих клоунов? Хотя, наверно, как раз такие и способны палить в толпе из револьвера, очень смутно представляя себе, для чего это нужно. Стало быть, не так уж и глупо…

– Вроде бы, все в порядке, – облегченно выдохнул Станкевич. – А долго нам еще ехать?

Давыдов глянул в окно. Трамвай как раз выкатился на Бессарабскую площадь и заскрежетал на стрелках, поворачивая налево, на Крещатикскую улицу или, как ее называли сами киевляне, Крещатик.

– Три квартала.

– Куда мы хоть едем? – встрял расцарапанный боевик.

– А тебе не все равно? – огрызнулся Станкевич и заискивающе покосился на Давыдова.

Денис демонстративно отвернулся и стал смотреть на неспешно проплывавшую за окнами улицу. За спиной у него началась тихая возня и бурчание – господа эсеры взялись решать извечные вопросы русской интеллигенции: «что делать?» и «кто виноват?»

Минут через пятнадцать трамвай доставил их на угол шумной Крещатикской и тихой, укрытой июльской зеленью Институтской. Давыдов еще раз оглядел свою потрепанную команду и молча двинулся к огромному зданию, возносившему свои многочисленные этажи напротив массивного модернового особняка Киевской биржи.

– Господи, что это за чудище?! – невольно ахнул исцарапанный боевик.

– Доходный дом господина Гинзбурга, – бросил через плечо Денис. – Поторапливайтесь, господа, мы опаздываем.

* * *

Яша Блюмкин страдал. Буквально накануне его посетила сама Любовь! В смысле, впервые в жизни Яшка испытал нечто необыкновенное – щемящее и тягостное, когда вчера познакомился на конспиративной квартире с милой рыженькой хохотушкой, назвавшейся Кэтрин. «Надо же, настоящая англичанка! И шо такой крале занадобилось в Киеве?» – таковы были первые мысли юного авантюриста и прохиндея Якова Блюмкина, сына мелкого служащего из Одессы.

Яша был четвертым ребенком в семье Герша Блюмкина и родился аккурат в год коронации нынешнего императора – Николая Александровича. Хотя у правоверных евреев каждый ребенок считается даром Божьим, Яша с малолетства опровергал эту доктрину, занимаясь мелким грабежом и вымогательством среди своих сверстников. Причем даже когда его ловили «на горячем», никто не мог поверить, что этот худосочный и болезненно бледный мальчишка способен на подобные безобразия. Вдобавок едва Якову стукнуло шесть, скоропостижно умер отец – единственный кормилец, и в семье на долгие годы поселилась настоящая нищета, что, однако, никак не способствовало нравственному созреванию мальчика. Кое-как окончив начальную еврейскую школу, которой руководил известный писатель, «дедушка еврейской литературы» Менделе Мойхер-Сфорим, Яша решил, что этого достаточно для того, чтобы устраивать свою дальнейшую жизнь самостоятельно, и направил стопы в столицу Малороссии. Помыкавшись с годик по всяким притонам и злачным местам Киева и чудом избежав ареста за бродяжничество, Блюмкин наконец прибился к анархистам. Там его, понятно, взялись просвещать и в какой-то мере продолжили обучение. Яша, обладая незаурядной памятью и проницательным умом и смекалкой, быстро освоил революционную философию и терминологию, а также агитационное и террористическое дело. Правда, очень скоро ему наскучили трескучие собрания и лозунги последователей Кропоткина, и Блюмкин, оглядевшись, переметнулся к эсерам, где стал энергично делать карьеру социалиста-революционера.

И вот, когда ему поручили ответственное дело – встретить и сопровождать группу московских товарищей, прибывших в Киев для выполнения важнейшей миссии, Яшу неожиданно для него самого, что называется, накрыло в самый неподходящий момент. Отправившись за инструктажем на конспиративную квартиру на Фундуклеевской, Блюмкин обнаружил там очаровательную незнакомку, которая и оказалась тем самым инструктором. Кэтрин бойко лопотала по-русски с таким премилым акцентом и так обворожительно морщила при этом курносый носик, что Яшка не устоял. Его еще не засушенное годами подполья и уголовщины сердце вдруг отозвалось на эту встречу настоящим любовным трепетом, чем изрядно напугало своего хозяина. Если честно, Блюмкин плохо запомнил тогда, что ему говорила рыжая чаровница, зато долго, с затаенным ужасом и радостью, вспоминал вкус ее горячих губ, подаривших на прощание долгий и сладкий поцелуй.

Сегодня как раз наступил день выполнения ответственного поручения. Утром должна была прибыть группа товарищей – боевиков-эсеров, которых следовало встретить на летней веранде кафе, расположенного на первом этаже небоскреба Гинзбурга, и после обмена паролями препроводить в снятый заранее номер тут же, в небоскребе, на восьмом этаже, с видом на Михайловский монастырь и здание Дворянского собрания напротив. Но посторонние и фривольные мысли не давали Блюмкину сосредоточиться на задании. Поэтому он позорно пропустил момент появления за соседним с ним столиком компании молодых людей весьма помятого вида, возглавляемых, судя по всему, неулыбчивым и хмурым плечистым мужчиной с шикарной смоляной шевелюрой, украшенной ярко-белым локоном надо лбом.

Мужчина пристально посмотрел на Якова, хмыкнул в усы и негромко, но внятно произнес:

– Здесь очень уютное место!

Несколько секунд Блюмкин лихорадочно вспоминал отзыв, его даже в пот бросило – позор, конспиратор хренов!

– На Крещатике есть и получше, – выдавил он внезапно севшим голосом. – Исаев, к вашим услугам.

– Давыдов, – кивнул плечистый. – А это – Станкевич, Бауман и Жданов.

– Таки вы еще действительно не видели Крещатика, господа. – Яков прокашлялся. – Прошу проследовать за мной.

– А может, мы немного перекусим?.. – предложил Станкевич.

– Обед подадут в номера прямо из рук маэстро Мартусевича. – Блюмкин окончательно оправился от растерянности.

– Это кто еще такой? Шеф-повар, что ли?..

– Он – маэстро, господин Станкевич! Бог антрекотов, специй и салатов!

Плечистый Давыдов снова хмыкнул и махнул господам эсерам: мол, вперед. Вся компания дружно протопала в просторный вестибюль небоскреба, Блюмкин после короткого препирательства с консьержем получил ключи от трехкомнатной квартиры на восьмом этаже и повел гостей к лифтам. Эти кованые монстры являлись гордостью владельца небоскреба, ибо были им выписаны аж из Северо-Американских Соединенных Штатов и представляли собой шедевр технической мысли от знаменитой фирмы «Отис».

Попав в просторную кабину, обшитую изнутри панелями из красного дерева, лакированными и покрытыми узором из золотой фольги, господа революционеры присмирели и всю дорогу наверх лишь косили глазами по сторонам, не рискуя задавать вопросы лифтеру – статному и серьезному, седовласому мужчине в коричневой ливрее с тоже золотыми позументами.

Квартира на боевиков тоже произвела внушительное впечатление, и даже Давыдов оценил ее удобства и стиль.

– Что ж, господа, вы тут располагайтесь, приводите себя в порядок, а мы с нашим юным другом Исаевым немного прогуляемся, – резюмировал Денис. Он намеревался добраться до местного отделения Осведомительного агентства и поставить их в известность согласно действующему в ведомстве протоколу, по которому прибывающий в любой город сотрудник обязан выйти на связь, чтобы в дальнейшем иметь возможность воспользоваться помощью местных коллег в полном объеме и своевременно.

Господа эсеры не стали возражать и принялись спорить, кто первый займет ванную комнату. Давыдов и Блюмкин спустились на том же лифте в вестибюль, и Денис, доверительно взяв юношу под локоток, поинтересовался:

– А не подскажете ли, господин Исаев, где в вашем славном городе можно весело и со вкусом провести вечер?

Яшка с подозрением покосился на него, пытаясь определить, шутка это или нет. Но Давыдов не дал ему времени на раздумья.

– Кажется, я переоценил ваш возраст, юноша? Прошу прощения, видимо, вопрос не по адресу.

– Это почему же?! – взвился Блюмкин, обидевшись за свой возраст. – Вы решили, шо если у молодого человека нет усов, мешков под глазами и живота между подтяжек, таки он не знает за веселых женщин? Тогда послушайте, шо я скажу, господин из столицы. Вы родились барчуком, барчуком и помрете, но я не стану оплакивать ваши похороны. Я поеду на Фундуклеевскую и закажу там такой разврат, шо вздрогнет весь Крещатик от Прорезной до Думской. И когда люди спросят меня, зачем я это делаю, я скажу, шо то не разврат за просто так, но в память о человеке из столицы, который не успел хорошо повеселиться в своей жизни, таки пусть теперь посмотрит сверху и порадуется об нас!

– Ладно, ладно, успокойтесь, юноша, – несколько ошарашенно проговорил Денис. – Я вовсе не хотел вас обижать…

– Но таки обидели, господин Давыдов. И вам это зачтется. Но не здесь, и не от доброго меня… Так шо можете заказывать веселье. Вы какой сорт предпочитаете?.. Есть «минерашки», «полушелковые»… А может, вам «даму с буфета» организовать?..

– Перестаньте паясничать и изображать из себя жигана с Привоза, господин Исаев, – уже более строго повторил Денис. – Я предпочитаю «мадам с дочкой», если вам интересно. И уж точно не с Прорезной… Давайте-ка вернемся к нашим баранам. Насколько я понимаю, вы – всего лишь мальчик на поручениях. Потому должны передать мне время и место встречи с вашим местным руководителем. У меня к нему личное послание от московского товарища.

– Вы снова говорите обидно, господин Давыдов, но вы не виноваты. Вас так воспитали. – Яшка обезоруживающе улыбнулся и пожал тощими плечами. – И я не в претензии, шо вы таки не видели телефона на стенке в вашем номере. Так вот, если вы вернетесь в ваш номер и сядете у того телефона, то сможете узнать за место встречи, когда вам позвонят.

– Когда же, хотя бы примерно, ждать звонка? У меня еще другие дела есть в Киеве.

– После шести часов пополудни и будет в самый раз, господин Давыдов…

Блюмкин, не оглядываясь, рысцой припустил в сторону Крещатика. Денис, проводив взглядом его узкую спину, неспешно двинулся в том же направлении, намереваясь пересечь Крещатик и через Михайловскую площадь выйти к Малой Житомирской улице, где в доме номер три располагалось местное отделение Осведомительного агентства.

Когда спустя час Денис вышел из особняка ОСВАГа, ему на миг почудилось, что на углу, у выхода к Михайловскому монастырю в толпе гуляющих мелькнула знакомая тощая фигура. Но поразмыслив, Давыдов убедил себя, что молодому террористу просто нечего тут делать, ведь никакого повода для подозрений Денис ему не давал. «Показалось», – решил капитан и направил стопы на Крещатик – благо до назначенного времени телефонного разговора оставалось еще более двух часов. А прогуляться по центральной улице Киева, заодно и пообедать в каком-нибудь ресторанчике, отведав местной кухни, – в этом Денис не смог себе отказать.

Но в чужом городе лучше не заходить в первое попавшееся заведение – кто знает, какая у него репутация. Давыдов подозвал извозчика и велел отвезти себя в лучший ресторан.

– Ну, так то вам, шановный пан, в «Крендель» надо!

– И чем же там кормят?

– А славно кормят! Есть повар-француз, есть повар-немец.

– Ну, тогда поехали, – решив, что в Киеве не обязательно есть вареники и галушки, сказал Давыдов.

Ресторан оказался премилым, а в том зале, куда любезный официант провел капитана, стояли большие и мягкие диваны. Денис решил, что это для тех обжор, которые после десерта уже не могут самостоятельно выбраться из-за стола и должны хоть немного отдохнуть. Оказалось, дело не только в обжорах.

За соседним столиком сидели на диване две дамы, одна – постарше и попышнее, другая – совсем молоденькая. Давыдов немного удивился: дамы без кавалеров могли прийти утром в кондитерскую, а тут уже вечер близится, в ресторане вот-вот начнет собираться приличная публика. Он оглядел зал и увидел еще двух дам – тоже без мужчин. Стоило ему задуматься о том, что в Киеве какие-то странные нравы, как официант, положив перед ним меню и карту вин, шепнул:

– Могу предложить пану приезжему приятные светские знакомства…

Денис невольно взглянул на своих соседок. Старшая из дам, поймав его взгляд, кокетливо улыбнулась. «Так то ж местные мадамы с дочками!» – Давыдов едва не прыснул, а потом вдруг разозлился.

– Весьма рекомендую, – прошептал догадливый официант. – Пан сам убедится: мадам с дочкой натуральные, без подделки. Показывают сцены страсти промеж собой, утешают всеми средствами…

– Еще одно слово, и получишь в ухо, – зверским шепотом произнес Давыдов. – Неси живо гратен из цветной капусты, а через пять минут – сырный суп!

Официант исчез. Мадам с дочкой переглянулись и уставились на Дениса весьма нахально. Он сердито фыркнул и подтащил к себе хлебницу. Чтобы не встречаться взглядом с дамами, принялся выбирать ломтик булки с поджаристой корочкой, потом поневоле этот ломтик сгрыз. И все время обеда просидел, опустив взор в тарелку.

А когда уже расплачивался, краем глаза увидел, что мадам с дочкой встают. Он разгадал их маневр – перехватить пикантного брюнета с седым локоном у двери. Дамы оказались ловкие – им это удалось.

– Не подумайте дурного, – сказала старшая.

– Ни о каких деньгах и речи быть не может, – добавила младшая.

– Вы тот, ради кого я на все согласна…

– Все, что пожелаете…

Пикантный брюнет протиснулся бочком мимо них вдоль стенки и кинулся наутек. Опомнился Денис уже на улице.

* * *

Вернувшись в дом Гинзбурга ровно к шести часам вечера, Давыдов, к своему удивлению, не застал в квартире подопечных господ эсеров. Вместо них его встретил тот же худосочный Исаев-Блюмкин. Только теперь одессит сидел в гостиной на кожаном диване, возле столика с телефонным аппаратом последней модели шведской фирмы «Ericsson» с хромированными микрофоном и наушником. На остром колене Блюмкина удобно устроился «смит-вессон» внушительного калибра.

Мужчины какое-то время молча рассматривали друг друга, будто впервые, потом Давыдов поинтересовался:

– Ну, и к чему это представление?

Яшка, которого буквально подбрасывало от бурлившего в крови адреналина, сумел выдержать многозначительную паузу и хриплым голосом сообщил:

– Таки вы предатель, господин Давыдов! Этот печально, но факт. Вы посетили сомнительное заведение на Малой Житомирке…

– Какое заведение? – прищурился Денис, а сам подумал одновременно с восхищением и досадой: «Надо же, какой подозрительный и пронырливый! Выследил, сосунок!..»

– В том доме квартируют «слухачи». За это знает каждый босяк с Подола!

Давыдов от души расхохотался, даже за стол присел, вытирая выступившие слезы. Блюмкин смотрел на него во все глаза и не мог понять причины веселья, поэтому пропустил момент, когда в руке капитана возник «кольт» не менее солидного вида, чем у Яшки. И дуло его недвусмысленно уставилось парню прямо в лоб, в то время как его собственный «смит-вессон» был даже не взведен.

– Брось-ка револьвер на пол, – посоветовал Денис, – от греха подальше.

Яшка, бледный от злости, нехотя повиновался.

– А теперь слушай внимательно, – продолжил Давыдов. – Твои пинкертоновские изыски меня нисколько не волнуют. Хотя – браво: хорошее чутье на опасность и слежка почти профессиональная. Но, чтобы больше не возникало вопросов, так и быть, поясню. Я действительно работаю в Осведомительном агентстве, то есть у «слухачей», и твое руководство об этом знает. Странно, что тебя не поставили в известность. Видимо, решили, что ты ничего не заподозришь и просто выполнишь их поручение. Впрочем, сейчас это уже неважно. Так что кончай валять дурака и говори нормальным языком и быстро: где моя группа?

– На Фундуклеевской они, – буркнул Яшка. – Катька их туда вызвала…

– Что еще за Катька?

– Катерина. Куратор киевского отделения партии социалистов-революционеров.

– Почему без меня?

– А с вами она хотела отдельно поговорить. Скоро придет… – Блюмкин немного успокоился и начал коситься на свой револьвер на полу. – Извините меня, господин Давыдов. Погорячился я…

Денис встал, подобрал оружие и сунул в карман пиджака, свой же «кольт» убрал в кобуру на поясе.

– Извинения приняты, юноша. Но револьвер ради нашего обоюдного спокойствия останется у меня. Идите пока, чаю хоть приготовьте. Все-таки дама к нам пожалует…

Яшка вздохнул и поплелся на кухню.

* * *

Когда в прихожей раздался звонок, Давыдов с Блюмкиным приканчивали по третьей чашке чая с баранками. Слегка разомлевший Яшка отправился открывать, а Денис, быстро оглядев себя в висевшее между оконными проемами зеркало, пересел на диван и принялся листать свежий выпуск «Киевлянина», купленный утром на привокзальной площади.

Но вот в коридоре простучали легкие шаги, и насмешливый голос произнес:

– Good evening, Денис Николаевич!

Давыдов выронил газету. Перед ним в трех шагах стояла… Кэтрин Маккормик собственной персоной и улыбалась во все тридцать два зуба. Блюмкин с любопытством выглядывал из-за ее плеча, оказавшись почти одного роста с англичанкой.

– Кэтрин… – Денис закашлялся. – Вы – Катерина?! Руководитель киевского отделения партии эсеров?..

– Нет, Денис Николаевич, я – куратор. – Маккормик по-хозяйски села за стол и сама налила себе чаю. – А что вас удивляет?

– То, что вы так хорошо говорите по-русски… – Давыдов медленно, стараясь выглядеть естественно, поднялся и тоже присел за стол, напротив девушки. Блюмкин, оглядев обоих, тихо удалился на кухню. – От чего же раньше вы…

– Ну, это всего лишь мера предосторожности, – пожала плечиком Кэтрин и впилась крепкими жемчужными зубками в баранку. – Всегда нелишне придержать козыря про запас. Кажется, так у вас говорят?..

– Гм, да… Получается, вы с Элис меня проверяли.

– Естественно. Ведь не могли же мы запросто довериться офицеру из учреждения, которое призвано как раз заниматься выявлением и поимкой таких, как мы?

– И каковы… результаты проверки?

– На мой взгляд, весьма сомнительные. – Маккормик отложила баранку и принялась прихлебывать чай. – Уж больно легко вы пошли на сотрудничество, а Элис чересчур увлеклась вами, что недопустимо в работе агента. И потом, зачем вы взялись сами сопровождать группу?

– То, что я легко, как вы говорите, согласился на сотрудничество, объясняется именно и в первую очередь моим чувством к мисс Веллингтон, – спокойно парировал Давыдов. – Я действительно увлекся вашей подругой, а дополнительный источник доходов мне пришелся как нельзя кстати. Я, видите ли, люблю жить на широкую ногу…

– Допустим. Но группа…

– А сопровождать господ эсеров я добровольно вызвался, потому что привык с ответственностью выполнять порученное мне дело. Получил командировку от своего начальства в Киев и решил совместить обе миссии – удобный случай.

– Хорошо… – Маккормик явно пребывала в затруднении, что-то обдумывая, и Денис позволил себе тайком перевести дух. – Но тогда как вы объясните…

Она не договорила, в прихожей снова раздался длинный, требовательный звонок. В гостиную заглянул Блюмкин и вопросительно посмотрел на Кэтрин.

– Пойди, посмотри, кто там, – приказала она.

Минута ожидания показалась обоим за столом едва ли не часом. Давыдов даже подумал, уж не группа ли его подстраховки явилась? Хотя вроде не должны были без условного сигнала – отдернутой шторы на правом со стороны улицы окне. Но это были не оперативники агентства. В гостиную стремительно не вошла – влетела самая настоящая фурия. Одета она была так, что у Кэти глаза на лоб полезли. Огромная черная фетровая шляпа была отделана топорщащимся алым шелком, гипюром кремового цвета, розой из черной соломки, величиной с большое яблоко, и еще – черным фетровым крылом, вздымавшимся вверх на пол-аршина. Ярко-синее платье в стиле Поля Пуаре, подпоясанное чуть ли не под самой грудью, было отделано настоящим горностаем, а на шее у фурии висело не меньше десятка нитей крупного жемчуга. Картину довершал алый зонтик.

– Боже мой… – прошептал Давыдов. – А эта здесь откуда?!

Меньше всего он ожидал увидеть в Киеве сумасбродную танцовщицу.

– О, Дьенис, мон шер ами, рюсски медвед?! – воскликнула Мата Хари своим неподражаемым контральто, срывая с руки тонкую перчатку и протягивая Давыдову холеную руку для поцелуя прямо через голову Маккормик. Затем она все же перешла на французский. – Какая радостная встреча на чужбине!

– Мадам, я потрясен… – пробормотал Денис, нисколько не лукавя и припадая губами к ее длинным, нервным пальцам. – Какими судьбами?!

– О, моя судьба!.. Моя судьба! Вы знаете, я родилась на Суматре, я росла красавицей, меня два раза похищали, сперва – жрец богини Сарасвати, потом священник-миссионер… Магараджа Сринагара подарил мне двух питонов, чтобы я научилась исполнять танец со змеями…

Сообщая все эти удивительные подробности, Мата Хари придвигалась все ближе к Давыдову.

– Это тоже наша сотрудница, – слегка сморщив курносый носик, сказала Кэтрин. – Да присядьте уже, Мата!

Расторопный Блюмкин тут же подвинул танцовщице стул и кинулся к буфету за еще одной чайной парой.

– А где же ваш воздыхатель? – рискнул поинтересоваться Денис. – Ну, тот, русский бабуин?..

– О, мой бабуин!.. Его больше нет! Увы, увы, его больше нет!..

Танцовщица сказала это радостно, однако от ее звонкого голоса у Давыдова мурашки по спине побежали. Ведь Бабушинский пытался изловить графа Рокетти де ла Рокка, и Мата Хари поняла, что он раскусил графа. А трудно ли ей было заманить купца туда, откуда он уже живым не вышел?

– Черт возьми… – пробормотал он и вдруг, сам от себя такого не ожидая, треснул кулаком по столу.

– Вас это огорчает? – спросила Кэти и так прищурилась, что стало ясно: она сейчас сопоставляет в голове все сомнительные факты своего с Денисом знакомства. И главным образом – то, как скоро он согласился сотрудничать…

Давыдов понял, что выдал себя. Времени на подачу условного сигнала не оставалось, и он принял единственное решение: надо их брать! Сейчас. И по возможности всех.

Сделав вид, что хочет подойти к телефону, Денис внезапно выхватил из кармана «трофейный» револьвер Блюмкина и навел оружие на рыжую англичанку.

– Внимание, мисс Маккормик, вы арестованы!

Однако, к его удивлению, это не произвело на Кэтрин никакого впечатления. Более того, она от души рассмеялась и танцующей походкой двинулась к капитану.

– Стойте, мисс! Иначе я буду вынужден стрелять!.. – почти в отчаянии крикнул Давыдов, взводя курок.

– Нет, Денис Николаевич, вы не станете в меня стрелять, и вы это знаете, – все еще улыбаясь, сказала Кэтрин, но все же остановилась в двух шагах перед ним.

Давыдов понял, что она права, и растерялся. Впервые в жизни. Всего на пару секунд. Но этого оказалось достаточно. Он даже не сообразил, отчего револьвер из его руки вдруг прыгнул высоко вверх, к потолку, а в следующий миг сильный удар в грудь сбил его с ног и бросил на диван. Револьвер с глухим стуком закувыркался по ковру и исчез под столом.

Спасли капитана рефлексы, натренированные годами регулярных занятий по физической подготовке еще со времени учебы в Академии Генштаба. Инструктором по рукопашному бою там был тогда Жорж Лефевр, ученик самого Жозефа-Пьера Шарлемона, основателя собственного стиля савата и Академии французского бокса в Париже. Русские офицеры с удовольствием изучали необычные приемы и удары – все эти фуэтэ, шоссэ и реверсы – и дивились их простоте и эффективности.

И вот теперь Давыдов, ворочаясь на диване, понял, что его атаковали именно одним из шоссэ – прямым ударом ногой в корпус. Но более всего его поразила мысль о том, что это проделала женщина. «Черт меня подери! Не хватало еще оказаться битым какой-то рыжей авантюристкой!» – со злостью подумал Денис и, сгруппировавшись, легко вскочил на ноги… чтобы с трудом отразить следующий выпад.

На этот раз англичанка ударила сбоку, выполнив совершенно немыслимый (по представлению Давыдова) для женщины, одетой в платье, фуэтэ – удар ногой с разворота. Денис лишь в последнее мгновение сумел поставить блок рукой. И все равно не удержался на ногах, упал в проход между столом и диваном, зацепив по дороге стул. Именно стул и помешал разъяренной фурии, в которую превратилась милая хохотушка, добить противника.

Давыдов успел перекатиться через плечо, вновь встать на ноги и даже оценить ситуацию в целом. Вовремя! Справа на него тут же бросился тощий Блюмкин с большим кухонным ножом. В то время как Мата Хари вжалась в угол между косяком двери и резной этажеркой с книгами и костяными слониками на верхней полке и молча смотрела на драку широко распахнутыми, испуганными глазами.

Но Яшка совершил ошибку, ставшую для него фатальной, решив, что Денис уже не способен к серьезному сопротивлению. Он сделал выпад ножом, снизу и сбоку, как научили его уличные драчуны, и грохнулся навзничь на ковер, получив мощный удар в лоб каблуком ботинка. Шоссэ в исполнении Давыдова удался на славу.

Это остановило приготовившуюся добить капитана Маккормик. Как опытный боец, она мгновенно оценила ситуацию и замерла в паре метров в обманчиво расслабленной позе, опершись рукой на стол, а другой подперев соблазнительно крутое бедро.

– Браво, Денис Николаевич! Не ожидала. Вы тоже поклонник савата?

– Я – боевой офицер, если вы не знали, мисс Кэтрин. – Давыдов продолжал внимательно следить за ней, не расслабляясь. Положение складывалось аховое. У него теперь практически не было шансов задержать всех троих, и стоило подумать, как выбраться отсюда хотя бы живым. Судя по всему, рыжая бестия не собиралась его отпускать. А если в схватку ввяжется еще и эта дура у этажерки, шансы уцелеть приблизятся к нулю. Поэтому Денис счел нужным добавить: – И уж коли так сложилось, что вы стали моим противником, предупреждаю: я не стану вас жалеть только потому, что вы – женщина. То же касается и вас, госпожа Хари. Вы поняли?

Танцовщица вздрогнула, словно выпала из транса, шумно сглотнула, оглядев всю мизансцену, и неожиданно жалобным голосом спросила:

– Дорогой, ты цел?

Давыдов растерялся, и это едва не стоило ему жизни. Маккормик рыжей молнией сорвалась с места и попыталась достать его новым фуэтэ. «Прямо балеринка, твою мать!» – успел подумать Денис, уклоняясь от удара и нанося ответный – кулаком в правое подреберье. Он очень надеялся, что англичанка – явная суфражистка по поведению – не носит корсета. Так и оказалось. Кэтрин охнула, побледнела и с трудом отскочила в сторону, схватившись за бок.

И вот тут Давыдов совершил почти смертельную ошибку. Вместо того чтобы продолжить атаку и окончательно добить противника, он попытался выхватить свой «кольт» из кобуры под пиджаком. Но револьвер зацепился курком за полу пиджака, Денис буквально на пару секунд отвлекся, высвобождая оружие, и тут же получил страшный удар в висок, отправивший его в глубокий нокаут. Поэтому он уже не видел, как Маккормик с торжествующей улыбкой подбирает из-под стола «смит-вессон» Блюмкина, подходит к Давыдову и прицеливается ему в голову; как Мата Хари с совершенно безумным лицом хватает с этажерки самого большого мраморного слоника и с криком «don’t you, bitch!» обрушивает статуэтку на затылок англичанки…

Очнулся Денис от того, что кто-то шлепал его по щекам. Голова гудела набатом, пострадавший висок напоминал о себе пульсирующей болью. С трудом приоткрыв глаза, увидел над собой холеную накрашенную мордашку танцовщицы. «Господи, кошмар продолжается?..» – проползла вялая мысль.

– Ты рюски медвед, ты рюсски медвед… – повторяла Мата Хари. – Сильный-сильный… сидеть, медвед, сидеть…

Сильная рука обхватила его, потянула вверх. Приходилось поверить в невероятное: «Эта дурочка, похоже, спасла мне жизнь?!»

Денис с трудом сел и огляделся. На полу лицом вниз лежала Кэти. Чуть подальше валялся Яшка.

«Вот так же могла сейчас лежать Элис – с разбитым затылком или с пулей в груди… Как хорошо, что Элис не поехала в Киев!..»

– У вас крепкая голова, – сказала Мата Хари уже по-французски. – Продержитесь еще немного, мы вызовем врача. Только не падайте, осталось совсем немного…

– Отойдите, – велел Давыдов.

Кэти назвала танцовщицу своей сотрудницей – черт знает, чего еще от нее ожидать!

Держа Мату Хари под прицелом, Денис кое-как добрался до окна и отдернул штору, подав условный сигнал группе захвата, ожидавшей на улице. А потом прислонился к стене и, не опуская «кольта», стал ждать…

Ему было плохо. Голова трещала, мутило, и при этом Давыдов все яснее понимал: игра закончена, а Элис потеряна для него навсегда.

* * *

Группа захвата – шестеро крепких, молчаливых молодых людей в цивильном во главе с представительным мужчиной, чей более старший возраст выдавала благородная седина на висках – появилась через пять минут. Блюмкин к тому времени пришел в себя, но не делал попыток даже встать – слабо ворочался на ковре, то и дело хватаясь за голову и постанывая. На лбу его четко проступал лиловый кровоподтек в форме каблука от ботинка.

– Болит? – хрипло поинтересовался Денис. Ему принесли с кухни холодной воды, и он понемногу отпивал из стакана. Вроде от этого делалось легче.

– Шоб у вас так болело остальное!.. – огрызнулся Яшка. – У вас, часом, папаша не орловский рысак?

– Думаю, нет…

– Так шо ж вы лягаетесь, як коняга необъезженный?

– А нечего было ножиком махать, коли не умеешь.

Блюмкин ничего на это не ответил, и двое оперативников под руки повели его к выходу. К Давыдову обратился старший группы:

– Господин капитан, а с этой что делать? – кивнул на лежащую без сознания Маккормик. Затылок у англичанки был в крови.

– Она жива? Вы проверили?

– Пульс есть, но слабый…

– Вызывайте медицинскую карету. А что с боевиками на Фундуклеевской?

– Взяли точно по плану. Сейчас, должно быть, дают показания в конторе. Плюс нашли там интересные документы – списки членов боевых ячеек господ эсеров в Киеве, Чернигове, Житомире, Херсоне, Одессе и Николаеве, адреса некоторых явочных квартир, а также часть финансового отчета организации перед спонсорами из Соединенного Королевства.

– Ух ты!.. Стало быть, и в Малороссии господам из МИ-6 не пофартило.

Давыдов попытался улыбнуться, но тут же скривился от боли в виске, покосился на присмиревшую с появлением оперативников танцовщицу.

– Эту тоже забирайте.

– Не могу, – пожал плечами седой.

– Почему?! – Денис едва не поперхнулся.

– Она предъявила свои полномочия. – И оперативник протянул ему сложенный вчетверо лист.

Давыдов развернул бумагу и обомлел. Это оказалось удостоверение сотрудника отдела специальных расследований Особого департамента Канцелярии Его Императорского Величества Маргариты Зелле, подписанное его начальником, генерал-лейтенантом Николаем Ивановичем Петровым.

– Чтоб я сдох! – вырвалось у капитана. – Ну и дела!..

– Настоящи рюсски медвед! – вдруг сказала Мата Хари и рассмеялась.

– Но этого не может быть!..

– Душка медвед!..

События, в которых участвовала танцовщица, возникли в давыдовской памяти, но не целиком, а клочками, и вдруг увязались воедино требование сдать в бюро фотографическую карточку официанта Гераськи и прилепленные к тарелке бумажки с шифрованными записями. Эти бумажки, ловко выкрав во время ужина, послала ему, Давыдову, Мата Хари – и ведь они дошли по назначению! Ну, точно: медведь он несообразительный…

Глаза у нее были веселые и дерзкие. Денис вдруг понял: он ей действительно нравится, и сейчас придется принимать решение. Но Мата Хари не стала смущать его своими опасными шалостями, прижиматься и бормотать эротическую ерунду. Очевидно, она многое знала и понимала.

Танцовщица всего лишь положила свою тонкую руку на его кисть и сказала по-русски:

– Ничего, ничего! Мой бабуин говорит: пе-ре-мье-лет-са будет мука!

– Может быть… – пробормотал Денис.

– Потом, потом… как это… уйдет, уйдет… и будет хорошо!

– Ох, не знаю…

– Я знаю! Я! Пусть уйдет!..

– Да, – сказал Давыдов и вздохнул. Немало дней пройдет, прежде чем лицо Элис, такое отчетливое в его памяти, потускнеет и сотрется.

– Медвед, идем. Обед, ужин! Финь-шампань! – потребовала Мата Хари. – Много-много. Если пить – уходит… я знаю, медвед…

И вдруг ее лицо на миг изменилось. Давыдов отчетливо увидел немолодую женщину, прошедшую огонь, воду и медные трубы, многое потерявшую, но еще способную на неожиданные находки. Она пересилила свою судьбу, она справилась, она танцевала, как победительница… А он слабее, что ли?

– Идемте, мадам! Надеюсь, в Киеве найдется приличное шампанское, – сказал Денис по-французски. – Я только прослежу, чтобы всех наших пленников доставили по назначению. Служба – на первом месте…