1913 год. Март. Санкт-Петербург
Следствие по делу о покушении на подполковника Вяземского с самого начала стало буксовать. И это было не просто стечение обстоятельств. Голицын, помыкавшись неделю между Мариинской больницей на Литейном проспекте и следственным изолятором на Шестой линии Васильевского острова, с удивлением и раздражением обнаружил, что не продвинулся ни на шаг. Более того, ему пришлось написать несколько объяснительных рапортов по поводу случившегося. Причем если рапорт на имя генерала Соболева выглядел обычной штатной процедурой, то объяснительная, поданная на имя градоначальника Драчевского по требованию полицмейстера Адмиралтейской части, к ведению которого относилась и площадь Зимнего дворца, вполне могла сойти за провокацию со стороны конкурирующей силовой структуры.
Из-за всей этой бюрократической неразберихи у Голицына жутко разболелась голова и навалилась бессонница. Он похудел, под глазами появились темные круги, а фамильный нос заострился и стал похож на клюв. «Ну, вылитая сова!» – невесело усмехался капитан, разглядывая себя по утрам в зеркало и приступая к бритью. Если честно, бриться не хотелось, но Андрей поставил себе за жесткое правило: как бы ни было скверно, а чистыми и гладкими щеки и подбородок должны быть непременно!
Все, что удалось выяснить за промелькнувшую неделю, так это происхождение террориста. Им действительно оказался морской офицер, правда, бывший. Капитан первого ранга Даниил Евграфович Ходорковский был уволен из рядов Императорского военно-морского флота за мздоимство и поведение, порочащее звание офицера, еще два года тому назад. Чудом избежал уголовного преследования, но не суда чести. Его лишили всех наград и права ношения мундира, а следовательно, бывший каперанг остался без средств к существованию. Его дальнейшая биография выглядела сплошным туманом. На все вопросы относительно его работодателей Ходорковский упорно отмалчивался. Обыск комнаты на Выборгской стороне, в которой он проживал весь последний год, тоже ничего не дал. Но Голицын нутром чувствовал, что каперанг не сам решился на безумство.
День за днем Андрей снова и снова допрашивал мерзавца, поднявшего руку на его друга и старшего товарища, искал малейшую оговорку в немногочисленных фразах, что тот произносил. «Должен быть заказчик! Должен! – твердил капитан сам себе, трясясь в очередной раз в пролетке с Шестой линии к себе на Офицерскую поздно вечером. – Эх, графа Витте бы допросить!.. Этот старый интриган определенно что-то знает – недаром нервничал, словно школяр перед экзаменом. Так не достать его сиятельство!..»
«Хотя, с другой стороны, – рассуждал Голицын, ежась поутру в такой же пролетке, катившей в обратном направлении, – с чего бы графу связываться с покушением на какого-то подполковника?! Вот если бы на, допустим, премьера Столыпина, или там председателя Госдумы Родзянко, тогда понятно: эти господа много кровушки графу попортили. Но при чем здесь Борис?!»
Ситуация еще больше накалилась из-за неудачной операции у Петропавловской крепости, когда сбежал Рейли. Правда, беглеца удалось перехватить на конспиративной квартире в столице Великого княжества Финляндского. Но ясности в расследовании по-прежнему не предвиделось.
«Теперь хоть разорвись! – сетовал Андрей в основном сам на себя. – Как этот клубок распутывать? Котовский – просто наемник. А Керенский, словно патефон испорченный, твердит одно, что держим его без предъявления обвинения незаконно. И, кстати, прав. Совсем скоро его придется либо отпускать, что нереально, либо…»
О плохом думать не хотелось, и Голицын решился. Вызвал не занятого в расследовании покушения агента Харитонова и сказал:
– Вот что, Евгений, понимаю, что не твое это дело, но больше пока некому. Принимайся срочно за допросы задержанных на Кронверкской набережной. И начни, пожалуй, с Керенского. Ты знаешь, что ему предъявить. Главное, чтобы не сорвался с крючка…
– Сделаем, Андрей Николаевич! – заверил Харитонов, но тут же тревожно посмотрел на него. – Плохо выглядите, господин подполковник.
– Да уж точно не как девица на выданье, – тяжело усмехнулся Голицын. – Похороны Громова завтра?
– Да. В полдень на Волковом кладбище…
– Приеду обязательно…
* * *
Прозрение в деле покушения наступило на следующий день после похорон поручика.
С утра, как обычно, заехав в больницу проведать раненого шефа, Андрей появился на Шестой линии в мрачнейшем настроении и твердом намерении выбить наконец правду из Ходорковского. Но не успел он вызвать упрямого каперанга на допрос, в кабинет почти без стука ввалился Федор Нарсежак. Лицо специального агента буквально светилось от удовольствия.
– Разрешите, Андрей Николаевич?
– Садись, раз уж пришел, – Голицын хмуро оглядел довольного сотрудника. – Может, поделишься весельем?
– Я нашел, господин капитан! – заявил Нарсежак, садясь и хлопая себя по бедрам.
– Что именно?
– Доказательства!..
– Слушай, Федор, если ты сей же час не выложишь новость добровольно, я и тебе учиню… с пристрастием!
– О чем речь, Андрей Николаевич!.. Итак, я на свой страх и риск вчера вечером отправился на Выборгскую сторону, думал: гляну-ка еще разок для очистки совести. Ведь не бывает так, чтобы совсем никаких следов не оставалось. Раз человек там жил, что-то делал, кто-то к нему приходил или ему что-то давали…
– Мы там все перерыли, Федор, – перебил сердито Голицын, – не мог ты ничего найти!
– А вот нашел! – Нарсежак вынул из-за пазухи газетный сверток грязноватого вида и шлепнул его на стол перед капитаном. – Полюбуйтесь!
– Что же это?..
– А вы разверните, Андрей Николаевич…
Голицын осторожно раскрутил газету и уставился на… обычную жестяную коробку из-под печенья. Потом посмотрел на Нарсежака, застывшего в картинной позе фокусника. Хмыкнув, Андрей открыл коробку. Да-а, было чему обрадоваться!
– Федор, следопыт ты наш, да где ж ты ее откопал?! – потрясенно бормотал Голицын, перебирая содержимое коробки: пистолетные патроны россыпью и в обойме, план-карта какого-то большого здания, вырезки из газеты «Речь» с программными статьями лидеров кадетов – Милюкова, Муромцева, Вернадского, экземпляры «Программы партии конституционных демократов». Но главное, несколько личных писем за подписью самого господина Некрасова!
– Вы не поверите, Андрей Николаевич, – всплеснул руками Нарсежак, – за притолокой в уборной! Там доска чуть шаталась. Мы, когда первый раз осматривали, стукнули, а не пошевелили. Стук-то у дерева глухой вышел, потому как сверток еще в ветошь завернут был!
– Ловок, зараза!.. Гляди-ка, Федор, а ведь это план Зимнего дворца, аккурат второго этажа!
– Ага! Значит, не подвело меня чутье-то?
– Ну и везунчик же ты!..
– А и патроны с обоймой, небось, от того самого пистолета?
– Проверим… Но самое важное, Федор, – письма!
– И что они доказывают?
– Что наш опальный морячок имеет прямые сношения не только с кадетами – чтоб им! – но и с господами масонами. – Голицын облегченно выдохнул и улыбнулся Нарсежаку. – Полная виктория!
– Да нет, неполная, – покачал головой агент. – Ну, доказали мы, что Ходорковский этот – кадет, или даже масон. Что с того?.. А вот почему он в Бориса Леонидовича стрелял – все равно непонятно.
– М-да, ты прав, – снова посмурнел Андрей. – Объяснение вижу до сих пор только одно: этим терактом заговорщики хотели нагнать страху на государя и на нас. Дескать, трепещите, до всех до вас доберемся, и где угодно!..
– Похоже на правду…
– Но все же давай-ка вызовем нашего стрелка, да предъявим коробочку и посмотрим, как он себя поведет!..
К некоторому разочарованию «совят», каперанг не стал ничего отрицать. Едва увидев коробку и ее содержимое, он лишь усмехнулся и потер небритую щеку.
– Надо же, нашли… Что ж, ваша взяла. Признаю: мои вещи. И патроны для моего пистолета.
– Так зачем вы стреляли в подполковника Вяземского? Кто вам приказал? – жестко спросил Голицын.
– А с чего вы взяли, что я стрелял в какого-то подполковника?! – натурально удивился Ходорковский. – Я желал убить графа Витте, этого лжеца, обманщика и предателя!
– Ого, – не сдержался Нарсежак, – вот так кульбит!..
– Да какой там кульбит?! – рявкнул Андрей. – Я своими глазами видел, как ты, скотина, выцеливал князя Вяземского! Говори, кто тебе приказал?
– Вы не имеете права мне тыкать, капитан! – гордо выпрямился арестант. – Я старше вас по званию…
– Вы разжалованы, Ходорковский. Вы теперь – никто! – ледяным тоном осадил его Голицын. – А если, не дай бог, князь умрет, станете убийцей. И тогда вам одна дорога – на виселицу!
– Да хоть бы и так! Все одним цепным псом меньше! – выкрикнул, побледнев, тот и отшатнулся от внезапно нависшего над ним капитана.
Слишком много накопилось ярости, слишком долго ее удерживал Голицын, рано или поздно его тренированное хладнокровие должно было дать осечку…
– Андрей Николаевич! – предостерегающе окликнул Нарсежак, увидев сжатые кулаки командира. – Ей-богу, не стоит он того…
Голицын еще секунду-две помедлил, потом резко, со свистом выдохнул сквозь сжатые зубы и отвернулся от арестованного. Коротко бросил:
– Увести!
Когда вызванный Нарсежаком конвой вывел Ходорковского за дверь, Андрей повернулся к агенту и сказал:
– А ведь дрянь дело, Федор! Одни мы эту помойку не раскопаем. Придется просить помощи…
– У кого?
– На самом верху, Федор… Поеду-ка я в больницу, авось Борис Леонидович в сознании окажется, совет даст?.. А ты пока вот что, собери всю прессу за неделю, где что-нибудь про наш инцидент писали.
– Зачем?
– Подполковник всегда говорил: если мозги не соображают, значит, им не хватает пищи. Вот мы их и подпитаем. Надо просеять газетную болтовню, глядишь, чего полезное найдем. Репортеры, известно, пронырливые ребята.
– Сделаем, Андрей Николаевич!..
* * *
Однако следующий день вновь принес противоречивые результаты. И сказать, чего больше – хорошего или плохого, – не взялась бы и цыганская гадалка.
В больнице Голицыну повезло. Подполковник действительно очнулся. Правда, дежурный врач хирургического покоя, худой, длинный и бледный, больше похожий на доходягу-чахоточника, чем на костоправа, наотрез отказался пустить капитана в палату Не помогло даже удостоверение Службы.
– Князь еще очень слаб! Приходите через пару дней!..
– Да мне всего на пять минут…
– Нет! Даже на одну нельзя!..
Андрей плюнул и отправился искать главного врача. Им был знаменитый ученый медик, лейб-хирург Евгений Васильевич Павлов. Голицын познакомился с ним в 1904 году, когда Павлов взялся оперировать отца Андрея, Николая Сергеевича, полковника артиллерии, получившего сложное осколочное ранение в бою на Квантунском плацдарме. К сожалению, операция запоздала. И хотя Павлов вынул осколок из бедра полковника, но начавшаяся гангрена кости свела Николая Сергеевича в могилу. И все же Голицын остался благодарен хирургу, справедливо посчитав, что тот подарил отцу лишних два месяца жизни.
Капитан нашел хирурга в приемном покое горячо спорящим о чем-то с молодым коллегой.
– А я вам говорю, милейший Артем Филимонович, что вы ошибаетесь! Сей случай – не операбелен. Инфекция уже затронула брыжейку.
– Евгений Васильевич, если ничего не предпринять, он умрет в течение суток!..
– Он у вас на столе умрет еще скорее!.. А вместо того, чтобы спорить, вы бы лучше телефонировали в клинику профессора Бадмаева.
– Никогда! Я не стану обращаться к этому… шарлатану!
Молодой врач в сердцах сдернул с головы медицинскую шапочку, скомкал ее в кулаке. Павлов внимательно посмотрел на него поверх очков и покачал головой:
– Не ожидал от вас, Артем Филимонович, не ожидал…
– Чего? – с вызовом поинтересовался тот, вздергивая подбородок. – Уж не думаете ли вы, уважаемый Евгений Васильевич, что я поверю во всю ту чушь, что рассказывает этот… потомок Чингисхана о лечебных свойствах талого снега и дыма полынных палочек?
– Во-первых, Петр Александрович не монгол, а бурят, – сухо и сердито заговорил Павлов. – Во-вторых, процент выздоровевших пациентов в его клинике намного превосходит все прочие больницы Петербурга. В-третьих, использование нетрадиционных методов диагностики и лечения расширяет возможности клинической медицины неимоверно и, в конечном счете, увеличивает шансы наших пациентов на выздоровление!
С этими словами профессор повернулся и стремительно шагнул к выходу из приемного покоя, но тут же наткнулся на замершего в ожидании Голицына.
– Доброе утро, Евгений Васильевич, – смущенно пробормотал Андрей, став невольным свидетелем некрасивой сцены.
– A-а, господин Голицын! – посветлел лицом Павлов. – Вы ко мне? Что-то случилось?
– Да… То есть мне совершенно необходимо повидать господина подполковника, а дежурный врач отказал в посещении.
– Ну и правильно отказал. Ваш начальник, господин Вяземский, еще очень слаб, чтобы заниматься делами.
– Поверьте, Евгений Васильевич, это очень срочно и буквально на минуту-две! – Голицын твердо посмотрел хирургу в глаза. – Можно в вашем присутствии.
Павлов в свою очередь пристально оглядел напряженную фигуру и закаменевшее лицо капитана, пожевал губами, вздохнул и сделал приглашающий жест.
– Идемте, Андрей Николаевич, что с вами поделаешь! Подполковник переведен в отдельную палату буквально сегодня утром из интенсивной терапии…
Вяземский выглядел бледно. Исхудавшее лицо, заострившиеся нос и скулы, круги вокруг глаз, восковая кожа. «Ну и досталось же тебе, Борис!» – невольно посочувствовал про себя Голицын, но вслух сказал:
– Здравия желаю, ваша светлость!
Князь приоткрыл пергаментные веки, медленно перевел взгляд на капитана. Чуть дрогнули уголки спекшихся губ.
– Будь здоров, Андрей…
Павлов нервно кашлянул, потоптался возле кровати раненого, потом пощупал ему пульс, прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу, носу, еще раз глубоко вздохнул:
– Не больше пяти минут, Андрей Николаевич. Не больше!..
Проводив взглядом профессора, Голицын приблизился к кровати и пожал лежащую поверх коричневого казенного одеяла руку друга. И подивился: какая она худая и слабая! Злость на Ходорковского всколыхнулась с новой силой. «Ну, мерзавец, я тебя заставлю сознаться! Любой ценой!» А вслух сказал:
– Борис, я рад, что ты жив!.. Ты обязательно выкарабкаешься…
– А ты сомневался?.. – откликнулся Вяземский почти шепотом. – Я, Андрей, еще на твоей свадьбе вальсировать буду…
Голицын против воли сглотнул и заставил себя сосредоточиться на главном.
– Твой несостоявшийся убийца пока молчит. Но он заговорит. Обязательно!.. Стреляли, я уверен, именно в тебя, а не в графа Витте. Но полицейская версия как раз утверждает обратное… Мне очень трудно без тебя, Борис… Нам нужна поддержка сверху, нужны полномочия для дополнительных следственных мероприятий…
– Ты имеешь в виду слежку за официальными лицами? – слабо усмехнулся Вяземский.
– Не только. Необходимо разрешение на дознание в отношении высших сановников и депутатов.
– Круто берешь! Впрочем, узнаю голицынскую хватку… Такой набор полномочий, сам понимаешь, может выдать только один человек.
– Да я же не прошу…
– Погоди. Есть бумага и чернила?
– Конечно…
Андрей споро выложил из портфеля на палатный столик папку для бумаг и пару авторучек «Фабер-Кастелл» со стальными перьями. Вяземский снова улыбнулся уголками губ, наблюдая за приготовлениями друга.
– Предусмотрительный. Молодец!.. Пиши. «Ваше высокопревосходительство, господин премьер-министр. В связи с известными вам событиями 21 февраля сего года в Зимнем дворце управление внутренней безопасности Службы охраны высшей администрации проводит комплекс оперативных мероприятий по расследованию покушения на убийство. В ходе этого расследования возникла насущная потребность в привлечении к дознанию некоторых лиц от третьего до первого класса Табеля о рангах, а также депутатов Государственной думы. Также считаю целесообразным назначить на должность начальника управления внутренней безопасности гвардии капитана Голицына с досрочным присвоением ему звания подполковника. Кроме того, прошу посодействовать в предоставлении посильной помощи в оперативных мероприятиях сотрудников департамента полиции Санкт-Петербурга и Москвы. Список привлекаемых к дознанию лиц высшей администрации будет предоставлен Вам в кратчайшие сроки начальником управления внутренней безопасности. Подпись: подполковник, князь Вяземский». Записал?..
– Да… – Голицын в замешательстве посмотрел на друга. – А ты не поторопился с моим… назначением?
– Нет. – В голосе Вяземского прорезались жесткие нотки. – Сейчас не время для реверансов, Андрей! Надо дело делать. А я, видишь сам, не скоро отсюда выберусь… Дай бумагу, подпишу. – Подполковник размашисто расписался и прикрыл глаза. – Все, Андрей, иди. Как передать записку, сам сообразишь.
Голицын молча пожал вновь ставшую безвольной руку друга и решительно вышел из палаты.
Однако приподнятое настроение улетучилось, едва Андрей вернулся на Шестую линию. А поспособствовал этому верный Нарсежак.
– Вот, полюбуйтесь, Андрей Николаевич. Нарыл, как приказывали.
Федор выложил ворох газетных разворотов на стол. Красным карандашом на них были обведены некоторые заголовки статей и заметок. Голицын пробежал их глазами и мрачно уставился на помощника.
– Не буду читать эти пасквили. Быстро и кратко резюмируй!
– Если коротко, нас аккуратно и качественно смешивают с дерьмом. Только за последнюю неделю почти полтора десятка публикаций. «СОВА теряет хватку», «Беззубые псы государевы», «Бездельники на страже империи», «Не пора ли почистить перья “страж-птице”?», «Чем больше охраны, тем меньше безопасности», «До каких пор…».
– Достаточно, Федор! – прервал Андрей, поморщился, с силой потер лицо. – Ясно, что это хорошо срепетированная кампания по дискредитации нашей Службы. А вот кто заказчик?
– Cui prodest?..
– Точно. Ответим на сей вопрос, решим шараду. Значит, вы с Тепляковым топайте к нашим коллегам из «четверки» и согласовывайте график по наружному наблюдению. Без «контриков» мы не справимся, а с полковником Татищевым я попозже договорюсь. Ну а пока нужно срочно встретиться с премьер-министром…
* * *
Говоря о встрече со Столыпиным, Андрей не представлял, как же ее осуществить в действительности. Премьер-министр – один из самых занятых людей империи после императора и может оказаться где угодно, только не в столице, с его-то кипучей натурой. Поэтому Голицын решил использовать все связи и знакомства, чтобы хотя бы понять, где возможно найти второе лицо в государстве.
Для начала капитан обратился в секретариат премьера и, конечно, получил ожидаемый ответ: «Запись на личный прием к председателю правительства возможна не ранее тридцатого марта…»
Две недели – это чересчур, подытожил Голицын и телефонировал на номер, который предпочел бы в иных условиях не вспоминать.
– Приемная господина премьер-министра, – прозвучало в трубке, так знакомо и так безнадежно далеко, будто с другой планеты.
– Здравствуй, Нина, – сказал Андрей внезапно севшим голосом.
Несколько секунд из трубки доносился только треск помех. Потом:
– Здравствуй… Что заставило тебя вспомнить о моем существовании?
– Работа у меня такая – все помнить.
«Дурак! Сейчас она бросит трубку и будет права».
Не бросила.
– Что ж, спасибо… У тебя все благополучно? Голос какой-то… уставший?
«Боже, столько лет прошло, а она – по-прежнему воплощение вселенской любви и терпения!»
– Нина, в Бориса стреляли. Он в Мариинской лежит. Состояние тяжелое, – выпалил Голицын одним духом и зажмурился: зачем сказал?
Снова минутное молчание.
– Я слышала, но… А к нему можно?
– Пока нельзя… Нина, я обязательно найду того, кто желал Борису смерти. Но мне нужна твоя помощь.
Опять перехватило дыхание. «Это же нечестно – использовать чувства влюбленной женщины ради собственных меркантильных интересов! Ты же мог и по-другому узнать все, что нужно. Она не виновата, что выбрала Бориса, а не тебя! Не будь скотиной, извинись и положи трубку!..»
Поздно, она ответила:
– Конечно, Андрей, слушаю тебя.
Пришлось откашляться, чтобы вышибить предательский комок из горла.
– Нина, мне необходимо знать, где можно увидеться с Петром Аркадьевичем в ближайшие часы или дни? Это крайне важно для расследования покушения на Бориса и не только…
– Премьер-министр завтра вечером должен быть на премьере в Мариинском театре.
– Ты понимаешь, что совершаешь должностное преступление?
«Это вместо спасибо? Черствый тип ты, Голицын! Бездушное животное!..»
– Я помогаю другу спасти моего… близкого человека.
– Спасибо, Нина!..
* * *
Столыпин не очень любил музыкальные спектакли. Свою толику внесло и позапрошлогоднее покушение в Киеве на премьере оперы «Сказка о царе Салтане». Однако Петр Аркадьевич ценил профессионализм во всем, в том числе и в искусстве. А сегодня, 13 мая, в Мариинском театре ставили балет «Жизель», который очень любила супруга. И Столыпин решил подарить вечер любимой женщине.
Они подъехали к главному крыльцу в обычной пролетке – по настоянию жены: «Не хочу, чтобы на нас обращали внимание!». Но едва Столыпины поднялись по ступенькам к балюстраде, как из-за ближайшей колонны к ним стремительно приблизился молодой человек в цивильном, но с заметной военной выправкой. Вдобавок лицо его показалось Петру Аркадьевичу смутно знакомым.
– Добрый вечер, господин премьер-министр, – тихо, но четко произнес молодой человек, слегка поклонившись. – Капитан Голицын, пятое управление Службы охраны высшей администрации.
– Добрый вечер, – прищурился Столыпин. – Я вас помню… Андрей Николаевич, кажется?..
– Так точно.
– Что-то случилось? Вы весьма напряжены…
– Я займу у вас всего пару минут. Дело не терпит отлагательств.
– Дорогая, – обратился Столыпин к жене, – проходи в фойе и подожди меня там. Пожалуйста.
Супруга – женщина, повидавшая в замужестве всякое, – молча кивнула и удалилась.
– Петр Аркадьевич, – заговорил Голицын, проводив ее глазами, – вы, конечно, в курсе трагедии, произошедшей на торжественном приеме в Зимнем дворце двадцать первого февраля…
– Разумеется.
– СОВА ведет расследование инцидента. Кроме того, назрело новое расследование, связанное с подозрением в существовании заговора, направленного против политики Его Императорского Величества на сближение с Германией и Австро-Венгрией… Временно исполняющим обязанности начальника управления внутренней безопасности являюсь я. Однако вчера при посещении раненого князя Вяземского, моего непосредственного начальника, господин подполковник выказал настойчивое желание о моем досрочном назначении на свое место. Обоснование и подробности изложены в записке, подписанной им лично.
С этими словами Голицын протянул конверт Столыпину. Премьер взял его, повертел в руках, пристально посмотрел на замершего почти по стойке «смирно» Андрея и кивнул:
– Хорошо. Я ознакомлюсь с запиской князя и… передам вам свое решение…
Он повернулся и энергичной походкой направился к дверям театра. Голицын, глядя ему вслед, облегченно выдохнул и направился прочь, моментально растворившись в весенних сумерках.
* * *
«Чудо» свершилось буквально на следующий день. Утро у Голицына выдалось очень уж хлопотное. Сначала – поездка в больницу к раненому Борису, потом – встреча с заместителем начальника сыскной полиции Санкт-Петербурга для уточнения совместных действий, по пути завернул в известнейшее кафе Абрикосова на Невском и заказал на вечер столик. Правда, не был уверен, что Нина согласится, но совесть настойчиво зудела: попробуй хоть раз стать нормальным мужчиной и отблагодари женщину!
Когда же далеко за полдень Андрей вошел в свой, точнее, в бывший кабинет Вяземского, тут же зазвонил телефон.
– Капитан Голицын? – строго поинтересовался голос. – Говорит адъютант генерала Соболева. Его превосходительство вызывает вас без промедления.
Андрей птицей взлетел на четвертый этаж, но в приемную Соболева вошел четко, по-военному.
– Капитан Голицын прибыл, – доложил он адъютанту, совсем еще безусому штабс-капитану.
Адъютант кивнул ему и скрылся за обитой черной кожей дверью кабинета. Тут же вернулся.
– Его превосходительство ждет вас.
Соболев сидел за огромным столом, затянутым синим сукном, и что-то быстро писал. Однако при появлении Андрея порывисто встал и вышел навстречу.
– Капитан Голицын по вашему приказанию прибыл. – Андрей вытянулся и щелкнул каблуками.
Соболев улыбнулся и протянул руку.
– Здравствуйте, Андрей Николаевич. – Голицын, слегка оробев, ответил на рукопожатие. – Я в курсе ситуации со здоровьем подполковника Вяземского, а также ознакомился с его просьбой, которую вы передали господину премьер-министру, – продолжил Соболев, возвращаясь за стол. – Должен заметить, поступок ваш неординарен, даже чересчур смел. Но… учитывая сложившиеся обстоятельства, я, пожалуй, поступил бы так же! А посему – вот вам мой приказ, – он протянул опешившему Андрею гербовый лист, который только что подписал. – Вы назначаетесь начальником управления внутренней безопасности с досрочным присвоением звания подполковника. Поздравляю!
Голицын взял бумагу чуть дрогнувшей рукой, снова вытянулся и радостно выпалил:
– Служу Отечеству!
– Верю, подполковник. Идите и спокойно работайте. Все отныне в ваших руках!..
Обратно на свой этаж Андрей летел как на крыльях. Ему казалось, что вот теперь-то все его планы и задумки в одночасье разрешатся, расследование успешно завершится, и виновные понесут справедливое наказание. Одновременно другая часть сознания недоумевала: что это творится с «железным капитаном»?! Откуда этот романтизм и щенячий восторг?! А ну-ка, господин подполковник, остановитесь и вправьте мозги на место! Где же ваши хваленые дисциплинированность, сосредоточенность и целеустремленность? А что скажут ваши подчиненные, увидев начальника, скачущего, как барбос, получивший сахарную косточку? Тем более, что косточки-то и нет! Ее еще найти нужно…
* * *
Они явились ровно к восьми часам. Выглядела парочка немного комически: худой и подвижный Казаков резко контрастировал с невысоким, плотным и медлительным Минаковым. Но внешность порой обманчива. И поскольку за молодых офицеров поручился их непосредственный начальник, которого Голицын знал не первый год, то значит, они того стоят.
После короткого обмена приветствиями Андрей заявил:
– Господа офицеры, мы идем проведать одного известного мерзавца. Надеюсь, вы поняли, о ком речь?
«Совята» переглянулись.
– Он, кажется, на Гороховой обретается? – усмехнулся Казаков.
– Точно. Но у него квартир по Петербургу немало. Так что, возможно, придется покататься. Но он нам нужен непременно сегодня – пока ни сном ни духом. Иначе сбежит – за месяц не сыщем.
– Найдем, гаденыша, не сомневайтесь, господин подполковник, – солидно кивнул Минаков.
– Тогда – на крыло, как говорят у нас в управлении! – невольно улыбнулся Андрей.
Спустя пару часов первым телефонировал именно Минаков.
– Наш приятель завтракает в «Париже» в компании каких-то нимфеток.
Голицын глянул на карту Петербурга на стене кабинета, прикинул расстояние до трактира.
– Задержи его, если что. Через полчаса буду!
Проинструктировал дежурного по управлению Фефилова насчет возможного звонка или появления Казакова – отправить поручика к трактиру «Париж», что на Обводном канале, и спешно покинул особняк на Шестой линии.
С извозчиком тоже повезло – разбитной попался, согласился доставить господина офицера на Обводной «быстрее лани» и всего за полтинник.
– С чего ты взял, что я – офицер? – заинтересовался Андрей.
– Так этот, как его… эхтерьер у вас, ваше благородие, памятный.
– Но я же без мундира!
– А на вас, хучь дерюгу натяни – одно слово «армия»!
– Ну, вот и не угадал, любезнейший. Я – не армейский…
– А какой?
– Много будешь знать, не успеешь состариться. – Голицын состроил вознице зверскую рожу.
– Свят, свят! – отшатнулся тот. – Неужто «петроградца»мне везти подфартило?!
– И откуда ты такой грамотный? – насторожился Андрей. – Политический, что ли?
– Боже упаси!.. Брательник у меня дурака валяет, в социалисты записался. Как придет в гости, так и поет про свой рай земной, что построить собирается, когда господ не будет.
– И ты ему веришь?
– Рай, он на всех – один. Другого быть не может. А попасть туда – ой, как потрудиться надобно!..
– И то верно…
Так, за почти философской беседой, пролетка вывернула на Обводной канал. Вывеска трактира замаячила впереди, и Андрей приказал остановиться.
– Так ведь сажен триста еще? – удивился извозчик.
– Пройдусь, – отмахнулся Голицын и выпрыгнул на брусчатку мостовой.
Он действительно внешне неспешно, а на самом деле едва сдерживаясь, двинулся дальше по улице, пытаясь разглядеть впереди плотную фигуру Минакова. Но поручика видно не было. Зато возле дверей трактира наблюдалось заметное оживление – и людей, и пролеток.
Почуяв неладное, Андрей ускорил шаг, но не успел. Бессильно наблюдал, как разгульная толпа вывалилась из трактира, гоня перед собой Минакова пинками и тычками. Поручик слабо отмахивался, пытался что-то сказать. Потом вдруг остановился, резко повернулся к обидчикам и выхватил револьвер.
«Ой, дурак!» – охнул невольно Голицын. Ситуация нарисовалась, что называется, хрестоматийная. Сотрудник при выполнении секретного задания ни при каких обстоятельствах не должен демонстрировать свое статус-кво, а пользоваться приданной или лично сотворенной легендой. Даже если ему угрожает опасность физического воздействия и получение травм.
«Сейчас его вырубят», – бессильно резюмировал Андрей и перешел на бег. Однако вышло по-другому.
Из первого ряда трактирных забияк высунулся здоровенный детинушка в потрепанном армяке. Нехорошо ухмыляясь, он принялся демонстративно засучивать рукава. Но Минаков не стал дожидаться расправы и сам перешел в нападение. Вскинул револьвер и дважды выстрелил поверх толпы. Люди шарахнулись, детина отвлекся на их крики и тут же получил великолепный шоссэ в подбородок – выше коренастый поручик не достал. Но и этого оказалось достаточно. Голицыну даже будто послышался мерзкий хруст ломающейся челюсти. Детинушка резко побелел и грохнулся навзничь, под ноги приятелям. Действо произвело должный эффект – толпа ощутимо подалась назад, заворчала и начала рассеиваться, втягиваясь обратно в двери трактира.
Андрей подоспел как раз, когда Минаков, тоже бледный и мокрый от пота, пытался засунуть револьвер во внутренний карман пиджака.
– Браво, поручик! – тихо сказал Голицын.
– В-вы видели? – заикаясь от волнения, тоже тихо спросил Минаков. – Зв-вери, а?
– А с чего бы им звереть?
– Так в-вычислили меня в трактире. У нашего мерзавца, как оказалось, полно добровольной охраны.
– А где он сам?
– Там… наверное…
Минаков понурился, сообразив, ради чего могло быть разыграно всё представление.
– Так, поручик. Оставайтесь здесь, следите за выходящими и садящимися в пролетки.
Голицын твердым шагом направился к дверям трактира.
Внутри шло обычное веселье, будто и не случилось ничего буквально минуту назад. В главном прокуренном зале пахло подгоревшим мясом, кислой капустой и… компотом! Сновали туда-сюда половые, ярились поднабравшиеся с утра поденщики – видать, получили накануне расчет. Андрей прошел через зал, поднялся по ступенькам на полуэтаж, где располагались «кабинеты» для особых гостей. Нужный вычислил сразу – перед его дверями маячила парочка амбалов в подрясниках и с невозмутимыми, почти каменными физиономиями.
Голицын, не сбавляя хода, шагнул между ними к двери кабинета. Путь в последний момент преградила волосатая рука.
– Кто таков?
– Служба охраны высшей администрации. – Андрей сунул под нос амбалу свой жетон. Рука не исчезла. – Что еще?
– Не положено.
– А если так? – И Голицын нанес короткий, быстрый удар снизу в локтевой сустав охранника. Рука его тут же бессильно повисла, парализованная. Воспользовавшись замешательством амбалов, Андрей распахнул дверь и шагнул в кабинет.
В общем-то, он увидел почти то, что ожидал. Распутин развалился на широком диване у стены напротив двери. На подушках вокруг него разлеглись несколько юных красоток в одеяниях древнегреческих нимф. «Святой старец» вкушал манную кашу с изюмом и цукатами из рук одной нимфы и запивал еду горячим молоком с гречишным медом, могучий дух которого заполнял комнату.
При виде Голицына Распутин поперхнулся кашей, оттолкнул нимфу с чашей молока и выставил вперед длинный, корявый палец.
– A-а, капитан!.. Опять ты житья честным людям не даешь?
– Не капитан, а подполковник, – холодно поправил Андрей, останавливаясь перед диваном и засунув руки в карманы брюк. – А ты, гляжу, за старое взялся. Юных дев совращаешь?
– На путь истинный наставляю я дщерей сих! – фальцетом возгласил Гришка. – Токмо благодаря заботе моей, девы сии в целомудрии и правде к жизни земной готовятся!..
– А ну, брысь отсюда! – грозно рыкнул на нимфеток Голицын. Кто-то охнул, кто-то взвизгнул, но сбежали все. – А теперь, гнида, поговорим о твоей дальнейшей жизни, – голосом, не обещающим ничего хорошего, продолжил подполковник.
Оглянулся, увидел стул, поставил его перед диваном, но сесть не успел. Сзади раздался утробный рев обиженного медведя – это ушибленный амбал возжелал отомстить обидчику и попытался заключить Андрея в смертельные объятия. Рефлексы, наработанные месяцами тренировок, не подвели. Голицын, используя для верности стул в качестве опоры, провел образцовый фуэте, и «псевдомонах», оглушенный ударом в висок, грохнулся поперек дверей. Его напарник, ворвавшийся следом в кабинет, споткнулся о тело и растянулся у ног Андрея.
– Я бы на твоем месте не вставал, – тихо, но грозно посоветовал Голицын, прижав его шею ботинком к полу. – Ну-с, продолжим, – повернулся к замершему в испуге Распутину. – Итак, вот тебе план дальнейшей жизни. Ешь, пьешь, гуляешь в свое удовольствие и… докладываешь мне подробнейшим образом содержание всех – подчеркиваю, всех! – разговоров с твоими приятелями из министерских, политических, масонских компаний. Дабы у тебя, скотина, не возникло желания меня провести или сбежать из столицы, приставляю к тебе отныне своего человека в качестве… секретаря. Он будет тебя сопровождать повсюду, где возможно, и тоже мне докладывать ежедневно о твоем поведении. Ежели он вдруг пропустит доклад, я сочту это за твое неповиновение и сделаю соответствующие выводы. Имей в виду, у Службы на тебя досье – толще Библии! Дернешься – пропал! Вопросы?..
Гришка шумно сглотнул, завозился на подушках, косясь на распластанного под ногой Голицына телохранителя.
– Надо же… в подполковники прыгнул… Экой шустрый! Небось и начальником большим стал?.. Ништо, найдется и на тебя нонешнего управа! – Распутин все больше распалялся, пытаясь выгнать засевший в сердце страх. – Да я самому Маклакову пожалуюсь. Ужо он тебя…
– Николай Алексеевич – вернейший слуга государев и честнейший человек! И не тебе, мразь, поганить своим ртом его доброе имя! – Голицын едва не потерял контроль, но все же сдержался. – К тому же, чтоб ты знал, именно поручением министра внутренних дел я назначен начальником управления в СОВА. Так что лучше не брыкайся – целее будешь. А пока можешь завтракать дальше. Сейчас к тебе присоединится твой новый секретарь. Он же будет отныне заботиться о твоей шкуре. А этих бугаев уволь – ни черта они тебя не защитят!
Голицын круто развернулся и вышел из кабинета, оставив Распутина в полном раздрае. Он понимал, что «старец», конечно, попробует как-то нагадить, но то, что будет «стучать» на приятелей, не сомневался.
На улице Андрей подошел к настороженному Минакову и с улыбкой похлопал по плечу.
– Молодец, поручик! Хорошо справился с ситуацией. Вот тебе новое задание, не менее важное. С сегодняшнего дня ты становишься личным секретарем и телохранителем «святого мерзавца».
– Ух, ё… Да за что, Андрей Николаевич?! Господин подполковник?!
– Не «за что», а «зачем». Распутин теперь – наш доноситель. Ну, по крайней мере, на время операции. Но тварь он скользкая, потому нужен догляд. Считай это задание едва ли не самым важным в расследовании! Сдюжишь, можешь вертеть новую дырку на погонах!
– Служу Отечеству, – расправил плечи Минаков, вздохнул и добавил: – Не поминайте лихом, ежели что…
– Ну-ка, это ты брось! – посуровел Голицын. – Одного не оставим. Будешь ежедневно встречаться по предварительному звонку с кем-то из наших и докладывать ход дела. Удачи, поручик!
– И вам не хворать…
* * *
В приподнятом настроении Андрей вернулся в бастрыгинский особняк. Там его поджидал с озабоченным видом Харитонов.
– Как дела с допросами? – бодро поинтересовался Голицын, усаживаясь за свой стол – теперь уже свой! – в кабинете Вяземского.
– Пока никаких сенсаций, Андрей Николаевич, – начал докладывать агент. – Возница тюремный действительно оказался подкупленным, позарился аж на тысячу рублей за то, что повезет арестанта не через Кронверкский мост, а через Иоанновский. Охранник, что попал под подозрение, пока помалкивает. Но возница на него сразу указал. Дескать, он к нему и подошел с предложением подзаработать…
– Ясно. Его слово против слова охранника. А что с Керенским? Ты же с него начинал, как я просил?
– Вот с Керенским как раз разговора не получилось!
– Почему?
– Он заявил, что без прокурорского присутствия ни о чем говорить не станет, поскольку является членом Общественной коллегии адвокатов при Государственной думе.
– Ишь ты, какие мы важные?! – нахмурился Голицын. Он терпеть не мог кичливых и заносчивых людей. – А ну-ка, Евгений, пригласи сюда господина адвоката, я с ним сам побеседую!
Керенский вошел, как и ожидал Андрей, с горделиво поднятой головой и надменно поджатыми губами. Молча сел на предложенный стул, закинул ногу на ногу и уставился в пространство над головой Голицына. Руки в наручниках сложил на колене, и теперь лишь еле заметное подрагивание длинных и тонких пальцев выдавало внутреннее напряжение арестованного.
Андрей выдержал долгую паузу, внимательно наблюдая за Керенским исподлобья и листая разложенный перед собой гроссбух из дежурной части.
– Александр Федорович, как же это вы так, а? – неожиданно сочувственным тоном спросил он.
Керенский чуть повел бровью, не меняя позы.
– Такой уважаемый, солидный человек, – как ни в чем не бывало продолжил Голицын, – а связались с какими-то бандитами?
– Вы меня с кем-то путаете, господин капитан…
– …подполковник, Александр Федорович. Уже подполковник!
– Рад за вас… Так вот, я говорил вашему помощнику, что непричастен к инциденту на Кронверкской набережной, потому что оказался там случайно, проезжая по своим делам. И, как юрист, хочу вас сразу предупредить: доказать обратное вам будет очень нелегко, если вообще возможно. А до той поры вы не вправе держать меня под арестом. И никаких показаний я давать более не намерен! – Керенский поднялся. – Извольте отпустить меня немедленно.
– Сядьте, Александр Федорович, – спокойно и терпеливо, как школяру, сказал Голицын. – Не знаю, на что вы рассчитываете, но вместе с вами мы задержали еще двоих, которые опознали вас как организатора бегства из тюрьмы известного британского шпиона Сиднея Рейли. Плюс самое неприятное для вас, если еще не поняли, офицеры Гусев и Громов, с которыми вы имели счастье познакомиться в процессе подготовки побега Рейли, являются нашими штатными агентами. Мы расставили ловушку, господин Керенский, и вы в нее точнехонько угодили. Вместе с вашим помощником, Григорием Котовским по прозвищу Кот. Он, кстати, оказался сговорчивее вас и дал нам необходимые сведения для задержания Рейли, а также подтвердил, что наняли его для организации побега именно вы. Доказательств вполне достаточно, чтобы предъявить вам обвинение согласно разделу третьему «О государственных преступлениях» Уложения о наказаниях уголовных и исправительных Свода законов Российской империи. Постановление о взятии вас под стражу завтра утром будет вам предъявлено. А пока…
Андрей не договорил. В кабинет без стука ворвался встрепанный подпоручик Перетыкин. Он запыхался и разрумянился, а в глазах плескалась растерянность пополам с тревогой.
– Ваше высокоблагородие, градоначальника господина Драчевского убили! – выпалил Перетыкин.
– Что-о?!
– Бомбу в него бросили, прямо на крыльце Департамента полиции!
– Когда?
– Аккурат полчаса назад. Я вам телефонировал, а вы…
– Я был у его высокопревосходительства… Кто возглавлял охрану градоначальника? – Голицын схватился за трубку. – Немедленно соедините меня с Сабуровым! – крикнул в микрофон.
– Разрешите идти? – робко спросил Перетыкин.
– Идите… Алло, Дмитрий Андреевич… В курсе уже?.. Кто командовал?.. Ерофеев?.. Убит… Черт! Кто еще?.. Ранены… А Драчевский?.. Слава богу! Куда его отвезли?.. Благодарю, Дмитрий Андреевич. Уже включаюсь, по горячим следам, надеюсь, быстро разберемся.
Голицын положил трубку и наткнулся взглядом на улыбающееся лицо Керенского. Чувствуя, как глухая злость против воли начинает закипать в груди, Андрей позвонил в колокольчик и бросил вошедшему конвойному:
– Уведите арестованного!
Керенский спокойно направился к двери, но вдруг остановился, обернулся и произнес с плохо скрываемым торжеством: – А ведь это только начало, господин подполковник! Только начало!..
* * *
«Совята» сидели хмуро и молча, переваривая услышанное. «Пощечину» Службе влепили знатную. Среди бела дня, да в центре города, да на крыльце Департамента полиции!.. Таких дерзких покушений не было уже давно. Правда, градоначальник остался жив, и его секретарь тоже. Но пострадали больше дюжины человек. Убит начальник охраны и один из террористов. Еще одного бомбиста схватили, оглушенного взрывной волной. А еще двое, судя по свидетельствам очевидцев, скрылись.
– Уму непостижимо! – проворчал наконец Свиридов. – Какой позор второму управлению!..
– Всей Службе позор! – бросил сердито Голицын. – И чем скорее мы этот случай раскроем, тем лучше. Вводная всем ясна?.. Тогда за работу!