1913 год. Март. Граница с Австро-Венгрией в Царстве Польском. Холмская губерния

Давыдов уже вторые сутки трясся на диване вагона первого класса, а проехал пока лишь Барановичи. Впереди были Брест-Литовск, пересадка на поезд Люблинской железнодорожной компании и почти пятичасовое путешествие до городка Холм, нежданно ставшего губернским по именному указу Николая Александровича год назад. А дальше… Денис даже думать не хотел, как будет добираться до пограничной заставы Младечная, куда его послало начальство в лице подполковника Максимова.

История поспешной командировки выглядела странно. Ровно двое суток назад Максимов вызвал Давыдова к себе, поинтересовался, чем сейчас занят капитан, и заявил:

– Отложите всё, Денис Николаевич, есть дело поважнее! Ознакомьтесь, – он протянул Давыдову гербовую бумагу с коротким текстом, отпечатанным на пишущей машинке. Под текстом стоял знакомый широкий росчерк директора Осведомительного агентства, статского советника Владимира Иосифовича Гурко.

Давыдов медленно прочитал письмо и удивленно приподнял бровь. Текст гласил:

«Начальнику оперативного управления Осведомительного агентства Его Императорского Величества генерал-майору Б.Л. Громбчевскому. Лично! Ваше превосходительство! Не далее как позавчера, третьего марта сего года, на вверенном мне участке государственной границы империи Российской, а именно, Холмской комендатуры, у заставы Младечная казачьим нарядом был задержан нарушитель при попытке перейти границу с сопредельной стороны. По описанию допросившего его, офицера оперативного наблюдения, поручика Велембовского, задержанный – мадьяр. Тридцать лет. По паспорту – уроженец Холмской губернии, мещанин Акош Ковач. При обыске в потайном кармане зипуна обнаружен конверт делового вида, закрытый печатью. На печати – герб Австро-Венгерской монархии. На обычном допросе, как доложил поручик Велембовский, Ковач отвечать на вопросы отказался. Допрос с пристрастием не проводился. Осмотр содержимого конверта выявил обстоятельства, превышающие полномочия офицера оперативного наблюдения, и вместе с тем весьма серьезные, чтобы пустить их по обычному этапу расследования. Посему, основываясь на подробном рапорте поручика Велембовского, обращаюсь к Вам с нижайшей просьбой: прислать сюда человека, облеченного надлежащими полномочиями для доставки задержанного и его конверта в столицу и проведения дальнейшего дознания. Комендант Холмского участка, подполковник Вершигора. 4-го марта 1913 года».

Денис молча положил письмо на край стола. Максимов, внимательно наблюдавший за ним, тут же поинтересовался:

– Ваше мнение?

– Вряд ли это настоящий курьер. Похоже на провокацию, – тщательно взвешивая слова, ответил Давыдов. – Хотя все может быть. Надо бы взглянуть на документы из конверта…

– Прекрасно, Денис Николаевич! Вот и поезжайте. Взгляните, разберитесь. Опыта работы с секретными документами у вас предостаточно – с самого Люйшуня ими занимаетесь?..

– Так точно… А может, господин подполковник, кого другого послать? Дел ведь невпроворот!

– Вот что, господин капитан, – вдруг посуровел всегда мягкий и обходительный с подчиненными Максимов, – это не просьба. Это приказ! Выезжаете сегодня же. Поезд на Брест-Литовск отходит от Николаевского вокзала в 17.30. Поторопитесь! О результатах докладывать мне лично телеграфным кодом.

– Мне отмечаться в комендатуре Холма или сразу на заставу? – обреченно уточнил Давыдов.

– Нечего время терять на бюрократические проволочки. Езжайте прямо на Младечную. Через полчаса зайдите к секретарю, получите соответствующий приказ с полномочиями и командировочные на… неделю… нет, на четверо суток. Спустя этот срок вы должны будете определиться с дальнейшими действиями по означенному делу! Вы свободны!

Давыдов вышел от начальства слегка ошарашенным. Вернулся в кабинет и уселся за стол. Несколько минут отрешенно смотрел на груду бумаг – в основном черновиков отчетов и служебных справок и записок. Наконец глубоко вздохнул, возвращая себя к реальности, убрал основные бумаги в сейф, а две папки сунул под мышку и постучал в соседний кабинет, напротив своего.

– Войдите! – рявкнули оттуда.

– Привет, Паша! – Денис печально улыбнулся. Его приятель и сослуживец, капитан Тучков славился на все управление иерихонским голосом. Давыдов подозревал, что он вообще не умеет говорить тихо. – Не откажи в просьбе, просмотри эти отчеты из Сибири…

– А сам-то что?

– Максимов срочно в командировку посылает. Аж в Холмскую губернию! Прямо сейчас пойду на поезд собираться…

– Эк тебя угораздило!.. – Тучков в замешательстве взъерошил и без того торчащие ежиком волосы у себя на макушке. – Ладно, подсоблю. В знак соболезнования! – тут же подмигнул он.

– Спасибо, друг! – искренне сказал Денис, положил папки на стол и выскочил из кабинета. До отхода поезда оставалось чуть более трех часов…

* * *

Пейзаж за окном восторга не внушал. Это в конце ноября, когда вечерний мрак вселяет в сердце меланхолию, снежная белизна радует душу. И даже кажется, что снег испускает свет. А в марте, когда то подтает, то подмерзнет, и былой нежной белизны нет уж в помине, а есть посеревшая хуже больничной простыни, глядишь на нее и сердишься: когда ж ты пропадешь, окаянная? Когда небо посинеет, когда солнце проснется?

Давыдов, как все северяне, с нетерпением ждал весну и думал, что, продвигаясь к югу, встретит ее пораньше. Какое там! То заснеженные ели подступали вплотную к железнодорожному полотну то расстилались по обе его стороны плоские, как тарелка, поля, заунывно-белые. Смотреть на них было скучно, читать газеты не хотелось, заснуть не удавалось.

– Служба… – бормотал Денис. – Служба, голубчик! Не все же в приключения ввязываться. Будем считать это заслуженным отдыхом: все-таки комфорт и чай у проводника можно потребовать…

В Брест-Литовске вышла неприятная заминка. Перрон там, поди, с Рождества не чистили. С неба сыпалась белая крупа. Здание вокзала имело жалкий вид. Казалось, что его построили впопыхах, собираясь когда-нибудь возвести что-то величественное, да забыли, так и оставили.

Давыдов прямо с поезда, чуть ли не по колено в снегу, отправился к начальнику вокзала в полной уверенности, что продолжит поездку немедленно. Однако начальника на месте не оказалось. Вместо него в крохотном закутке, даже отдаленно не напоминавшем приемную, сидел у телеграфного аппарата болезненного вида паренек в форменной тужурке.

– Где начальство? – сердито поинтересовался Денис.

– Изволит отсутствовать, – с трудом выговорил паренек и вдруг икнул.

«Да он же пьяный?!» – догадался Давыдов.

– Подлечиться не желаете, юноша? – с веселой злостью предложил он.

– А что, есть?! – встрепенулся тот.

– Конечно! – И капитан с иезуитской улыбкой продемонстрировал пьянчужке свое удостоверение.

Паренек мгновенно побледнел еще больше и стал сильно похож на ожившего мертвеца. Он продолжал шевелить посиневшими губами, но звук куда-то пропал. Потом и вовсе начал сползать со стула, закатывая глаза.

– Э, э, юноша!.. Не надо так принимать близко к сердцу! – забеспокоился Денис и, перегнувшись через аппарат, схватил тщедушного за грудки. – Я вам ничего плохого не сделаю. Мне просто надо как можно быстрее попасть в Холм.

Ему пришлось дважды крепко встряхнуть доходягу прежде чем тот снова начал подавать признаки жизни.

– Вы-вы-вы… меня а… арестуете?! – сипло спросил он.

– Нет!.. То есть арестую, если вы немедленно не приступите к исполнению ваших прямых обязанностей! – Денис сделал грозный вид, от которого парнишка снова едва не грохнулся в обморок. Давыдов понял, что перегнул и сменил тон. – Я еду в срочную командировку. Дело государственной важности. Мне необходимо как можно быстрее попасть в Холм, – раздельно и спокойно повторил он.

На сей раз слова возымели действие. Паренек воспрял, встряхнулся, одернул тужурку, посмотрел сначала на Дениса, потом на телеграфный аппарат, потом на стену за спиной капитана. Давыдов обернулся и увидел на ней расписание движения поездов по станции Брест-Литовск. Спустя минуту обнаружил, что поезд на Холм отправляется через час.

– Мне нужно сесть на этот поезд!

– Минуточку, – забубнил парнишка и принялся стучать телеграфным ключом. Прочитал ответ и снова начал бледнеть.

– Что-то не так? – насторожился Денис.

– Мест нету… – одними губами прошептал тот.

– Не может быть! – Давыдов рассердился. – На поездах всегда есть служебная бронь… Где ваше начальство?

– Они… приболели-с… – заелозил глазами по столу паренек. – Именины вчера случились…

– Твою мать! – не сдержался Денис. «Разгильдяйство неискоренимо в принципе», – пришла грустная мысль. В сердцах развернулся и вышел, с наслаждением грохнув дверью так, что косяк крякнул.

От Брест-Литовска до Холма сотня верст; если бы удалось найти автомобиль!

Станционный служитель с метлой, наконец соизволивший выйти на перрон, не сразу понял, чего от него домогается Давыдов, потом сообщил на местном наречии:

– Какой автомобиль, Панове, городишко без таких затей обходится. Есть, конечно, автомобили у местной знати – у пана директора гимназии, у хозяина табачной фабрики… Простому ремесленнику а их в Бресте большинство, такая роскошь не по карману, да и не нужна вовсе. Восемнадцать лет назад гигантский пожар, можно сказать, под корень городишко подрубил, тогда же и вокзал дивный сгорел, Панове. Что ж то был за вокзал! Одних электрических лампочек полтораста, а теперь?..

Пришлось эту идею оставить.

Оставалась одна надежда на понимание от начальника поезда. И здесь Давыдову наконец повезло. Им оказался бывший военный, подпоручик-артиллерист, вышедший в отставку по ранению. Узнав, что Денис – офицер ОСВАГ, да еще ветеран Люйшуньского конфликта, седой подпоручик сразу решил:

– В моем купе поедете, господин капитан. Часам к четырем пополудни, Бог даст, доберемся до Холма.

– А что, можем и не добраться?

– Так ведь снегопады у нас тут уже неделю как буйствуют. Дважды пути расчищали – заносы сильные.

– Ну, тогда действительно с божьей помощью. Поехали?

– Садитесь в вагон, господин капитан. Минут через двадцать отбываем…

* * *

Но, несмотря на все старания Давыдова, на заставу он добрался лишь к утру третьего дня, после того как покинул столицу.

Поручик Велембовский оказался сухопарым, носатым поляком лет под сорок. «Ему бы пора уже в капитанах ходить», – отметил про себя Денис, а вслух сказал:

– Рад знакомству, пан поручик. Давайте без расшаркиваний и пиетета. Сразу к делу.

– Так ведь с дороги вы, пан капитан. В баню бы вам сходить, поспать по-человечески…

– Мы с вами, пан поручик, не на отдыхе. Работаем!.. Где задержанный?

– W wiçzieniu… в холодной сидит, на гауптвахте.

– Ладно, пусть еще посидит. Пока… Давайте его документы посмотрим.

Поручик извлек из сейфа объемистый пакет из плотной сероватой бумаги, в каких обычно возили служебную почту курьеры и фельдъегеря. Печать на нем была не сломана, а профессионально вскрыта. Давыдов с интересом рассмотрел на ней оттиск двуглавого орла со скипетром и державой, поразительно напоминающего орла российского. Содержимое же конверта оказалось еще любопытнее.

У «уроженца» Холмской губернии обнаружился… шведский паспорт, чеки Королевского банка Швеции на предъявителя, удостоверение коммивояжера Варшавской текстильной компании для поездок в Минск, Москву, Санкт-Петербург и Ригу, а главное – письмо на немецком языке.

– Вы знаете немецкий, пан поручик? – Денис в замешательстве потер подбородок.

– Так точно!..

– Тогда… переведите, пожалуйста.

Велембовский взял письмо. Минут пять разбирал угловатый почерк, шевеля губами. По мере прочтения, кустистые брови поручика поднимались все выше и выше.

– Ну, что там? – не выдержал Давыдов.

– Да как вам сказать… – теперь уже Велембовский схватился за свою шевелюру. – Это… в общем, это личное письмо эрцгерцога Франца Фердинанда.

– Самого эрцгерцога?! Вы не ошиблись, поручик?

– Никак нет, пан капитан. Здесь есть его подпись…

– Ага! Продолжайте, становится все интереснее!

– …в письме говорится о необходимости установить более тесные контакты и надежную почтовую связь для… разработки и уточнения деталей будущих совместных действий на Балканах, кои давно уже назрели и требуют настоятельного разрешения!..

– Все?.. Ничего себе! – оторопело помотал головой Денис и уставился на поручика. Велембовский выглядел не менее растерянным. – И… кому же это адресовано?

– В том-то и дело, что… никому.

– Не может быть?!

– То есть в письме нигде ни разу не упоминаются ни имя, ни должность, ни звание адресата. Есть только обращение – mein lieber Freund – мой дорогой друг. – Велембовский, словно оправдываясь, развел руками и протянул письмо Давыдову.

Денис самолично изучил обращение, потом порыскал по тексту в тайной надежде заметить имя, добрался до конца письма и увидел, что подписано оно каким-то заковыристым росчерком со множеством крючков и петелек.

– Вы уверены, пан поручик, что письмо от эрцгерцога?

– Так точно, пан капитан. Можете сами убедиться. – С этими словами Велембовский вынул из сейфа кожаную папку, раскрыл и положил перед Денисом.

– Что это?

– Библиотека факсимиле видных военных и политических лиц Австро-Венгерской монархии, включая и представителей царствующей династии.

– Откуда это у вас?! – искренне удивился Давыдов.

– Из Варшавского отдела товарищи снабдили. Полезная штука. Уже не первый раз пригодилась! – с легким оттенком превосходства пояснил Велембовский. Он перелистнул в папке пару страниц и кивнул: – Вот, извольте. Можете сличить.

Денис глянул и – точно, те же закорючки и петельки.

– Итак, пан поручик, – строго и официально заговорил он, – вы оказались правы. Случай весьма серьезный и выходит за рамки местного происшествия. И я обязан предупредить вас об ответственности за сохранение полученной вами в ходе разбирательства информации втайне.

– Так точно, пан капитан!

– С этого момента я принимаю всю ответственность за последующие следственные действия на себя. Вот мои полномочия.

Давыдов извлек из портфеля папку с документами и предъявил приказ, подписанный подполковником Максимовым.

– Надеюсь, пан поручик, вы окажете мне содействие в дальнейшем расследовании инцидента?

– Так точно, пан капитан! С превеликим удовольствием! – расцвел Велембовский.

– Тогда ведите сюда нашего «уроженца»…

* * *

Однако и новый допрос почти не добавил ясности случившемуся. На многочисленные вопросы Давыдова, задаваемые то на русском, то на польском, то на немецком языках (с помощью поручика) задержанный Акош Ковач либо отмалчивался, либо бормотал короткие ответы на некой тарабарщине. Офицеры никак не могли распознать диковинное наречие.

– Он над нами издевается! – в сердцах сплюнул Велембовский. – Извините, пан капитан…

– Непохоже… – задумчиво откликнулся Денис. – Я, например, уже раза три уловил одно и то же слово. Что-то вроде «нем ертем»?.. И еще, похожее на «нем вагик бунос»…

– Да, вы правы, пан капитан, – кивнул, успокаиваясь, поручик. – Он действительно что-то отвечает, но на каком языке?..

– Наверное, на родном. Он же – мадьяр… Есть на заставе, кто понимает по-ихнему?

– Где там!.. Здесь же Галиция под боком, а до Венгрии – три сотни верст, не меньше, за Карпатами.

– М-да, задачка!.. – Денис опять почесал макушку. – Придется дознание оставить до приезда в столицу.

– Вы его забираете? – удивился Велембовский.

– Конечно. А что я, по-вашему, еще могу сделать?

– Определить задержанного в изолятор при комендатуре Холма, найти переводчика и снять показания в присутствии двух понятых из числа сотрудников отделения Осведомительного агентства. Таков протокол, пан капитан.

– Я знаю протокол, пан поручик. Но вы видели мои особые полномочия…

– Так точно!..

– …и я решил ими воспользоваться. Наличие вот этого письма изменило масштаб всего инцидента. Теперь курьером займутся в управлении.

Велембовский пожал плечами и вызвал конвой. Давыдов проводил пристальным взглядом задержанного и неожиданно улыбнулся.

– Не обижайтесь, пан поручик. Вы же прекрасно меня поняли, и знаете, что решение верное. Давайте-ка лучше поедим чего-нибудь. Или даже выпьем! От нервов, разумеется…

Велембовский секунду-другую еще хмурился, но потом, поддавшись обаянию Денисовой улыбки, просветлел лицом и махнул рукой.

– Хорошо, пан капитан, будь по-вашему! Но не в корчму же вас вести. Идемте, я вас сейчас с такой piękną kobietą познакомлю!..

– Идем! Это далеко?

– Совсем близко, в Томашеве на Почтовой улице. Туда версты две с лишком. Я часто эту пани навещаю, молодая вдовушка, вы понимаете…

– Как не понять.

– Хотел бы в жены взять. Такая, право…

– Так, наверно, без гостинца идти нехорошо? Гостинец – за мой счет!

– Она киевское «сухое варенье» грызть любит.

Это лакомство Давыдов знал: оно и к Императорскому двору поставлялось.

В бакалейной лавке пана Цыбульского, что стояла прямо напротив городской управы, Давыдов и Велембовский купили большую коробку «сухого варенья», причем Велембовский следил, чтобы среди засахаренных фруктов поменьше было крыжовника, а побольше вишенок и клубничин.

Потом, оставив по левую руку скромную и опрятную церквушку Пресвятой Девы Марии, словно царящую над городком, они вышли на Почтовую и вскоре уже стучали в двери деревянного домишки.

В маленькой гостиной пани Зоей собралось целое общество. Сама пани Зося, белокожая брюнетка лет двадцати семи, пышная блондинка пани Кшися, рыженькая паненка Васька, ее матушка, весьма зрелая красавица пани Малгожата, и кавалерами при них – два пана, один пожилой, классический поляк с вислыми усами и коротко стриженной седеющей шевелюрой, и другой – помоложе, красавчик и щеголь. Они представились: пан Станислав Черпак и пан Ежи Микульский.

Судя по тому, как нахмурился Велембовский, пан Ежи был его конкурентом в борьбе за Зосино сердце.

Давыдов несколько минут изучал обстановку. В эти минуты он вспомнил стихи пана Мицкевича, так удачно переведенные на русский язык Пушкиным:

Можно было подумать, что Адам Мицкевич, уже более полувека лежащий в гробу в Кракове, в Вавельском кафедральном соборе, когда писал стихи, видел перед собой пани Зоею.

Давыдов знал, что нравится дамам. Видел он также и несколько случившихся из-за него стычек. К счастью, эти стычки произошли между приличными дамами, и до визга дело не дошло, ограничилось очень ядовитыми колкостями. Пожалуй, теперь следовало прийти на помощь Велембовскому…

– Ганнуся, подавай ужин! – крикнула пани Зося кухарке, а сама принялась рассаживать гостей. Стол был маловат для такой компании, сели тесно, по этому поводу много шутили и смеялись, подталкивая друг дружку локтями. Причем Давыдов половины шуток вообще не понимал, а вторую половину – очень сомнительно. Но, глядя, как пожилой пан Станислав то и дело целует ручки своим соседкам, а им это явно нравится, Денис тоже взялся за дело.

Ловкая пани Зося устроила так, чтобы сесть рядом с Давыдовым. Красивый офицер, в капитанском чине, к тому же скоро уедет, так почему бы не подразнить обоих женихов, почему бы не пококетничать со столичным гостем напропалую, как это умеют делать бойкие польки? Так что справа от нее был Давыдов, а слева – пан Ежи, очень этим довольный.

Денис оказался между пани Зосей и пани Малгожатой. Напротив, между пани Кшисей и Васькой, сидел Велембовский и метал из-под бровей огненные взоры. Кухарка внесла яблочный пирог по-варшавски и «краковский сырник», «сухое варенье» уже стояло посреди стола в большой фарфоровой миске.

– Угощение скромное, но от всей души! – сказала пани Зося. – Для дорогого гостя ничего не жалко!

Это был намек, заставивший Велембовского содрогнуться. Пан поручик уже был не рад, что притащил пана капитана к будущей невесте.

Давыдов старательно ухаживал за пани Малгожатой, даже ручку ей целовал, объясняясь по-русски, но употребляя немногие известные ему польские слова. Сорокалетняя красавица в ответ соблазнительно смеялась.

Пани Зося злилась, вертелась, задевая Давыдова то плечом, то локтем, и совершенно перестала обращать внимание на пана Ежи. Зато задирала пана Станислава, домогаясь от него комплиментов. Пани Кшися вовсю развлекалась, глядя на старания соседки, а Васька таращилась во все глаза на игры взрослых пани.

Пан Ежи обиделся и, выпив всего одну чашку чая, собрался уходить. Пани Зося удерживала его так, что и ребенку было бы понятно: мечтает от него избавиться.

Когда Черпак с Микульским ушли, Велембовский прямо-таки расцвел. Но проказливые польки, словно сговорившись, разом приступили к правильной осаде Давыдова. Тут-то Денис и понял разницу между вниманием столичных дам – то холодных, как снежные бабы, то впадающих в истерики – и вниманием провинциальных красавиц, лукавых и непосредственных, способных вдруг запеть, хором расхохотаться без всякой причины, потребовать «брудершафта». С ними Давыдову стало удивительно легко, и давно уже дамское общество не доставляло ему такого удовольствия. Если бы не Велембовский, неизвестно, до чего бы добаловались шустрые пани. Но подвести товарища Давыдов никак не мог.

* * *

Далеко за полночь разомлевшие и слегка окосевшие Денис и Чеслав отправились обратно на заставу, не дрогнув перед недвусмысленными намеками со стороны гостеприимной хозяйки и ее соседок. Пани Зося, добрая душа, снабдила panôw oficerôw корзиной с «запасом на дорожку». Получилось увесисто. Велембовский, едва вышли за калитку, запустил руку под крышку, повозился там и удовлетворенно кивнул:

– Бардзо добже! То, что надо!..

– А что надо? – рассеянно поинтересовался Давыдов, хрустя прихваченным в последний момент маринованным огурцом.

– Bimber, ciasto, slonina… – причмокивая, принялся перечислять поручик, и тут впереди, за небольшим перелеском, отделявшим заставу от деревни, грохнуло.

Офицеры дружно присели. Велембовский шмякнул тяжелую корзину на раскисшую проталину и выдернул из кобуры «кольт». Денис тоже выхватил оружие. Несколько секунд оба вертели головами, напряженно вслушиваясь в ночь.

– Это ведь на заставе? – полувопросительно сказал Чеслав.

– Похоже… – Давыдов выпрямился. – Что бы это могло… – договорить он не успел.

За перелеском снова гулко рвануло, а следом защелкали вразнобой выстрелы. Офицеры, не сговариваясь, бросились к заставе по тропинке, что привела их в деревню. Про корзину со снедью, понятно, не вспомнили, а хмель улетучился из голов уже через сотню шагов.

Перед опушкой, за которой чернела изгородь заставы с торчащей над ней сторожевой вышкой, контрразведчики остановились. Стрельба теперь была слышна четко, и стало ясно, что действуют две группы. Левее, от казармы, звонко хлопали «мосинки» караульной команды, а с другой стороны им вторили хлесткие выстрелы.

– «Манлихеры», – определил Велембовский.

– Это же австрийские винтовки! – изумился Давыдов. – У нас что, война с Австро-Венгрией началась?! Не может быть!..

Оба, пригибаясь, кинулись к воротам заставы. К их удивлению, ворота оказались заперты, а из-под сторожевой вышки негромко окликнули:

– Стой, кто идет? Стрелять буду!..

– Мы свои! – ответил Чеслав. – Пароль – «Гродно»…

– Отзыв – «Варшава»… – удивились в темноте. – Проходите.

От опоры вышки отделилась фигура, приблизилась к калитке. Велембовский со своей стороны прижался к частой сетке ограждения лицом.

– Пан поручик!..

– Ага. А ты, по-моему, Кваша?

– Так точно! Сержант Кваша…

Солдат шустро отпер калитку и пропустил офицеров на заставу.

– Что у вас творится? – нетерпеливо спросил Денис.

– Не могу знать, пан капитан.

– Как это?!

– Он на посту, и оставлять его не имеет права ни при каких обстоятельствах, – пояснил Чеслав. – Идемте к казармам!

Он метнулся влево, к дощатой стене конюшни, из-за которой слышалось тревожное всхрапывание и ржанье лошадей. Давыдов едва поспевал за ним. Перестрелка вдруг стихла. Офицеры в недоумении переглянулись, но потом все же продолжили путь к казармам.

Неожиданно сразу в трех местах вспыхнули яркие пятна осветительных фонарей, со всех сторон забегали, затопали, загалдели. Из-за угла конюшни на Давыдова выскочил встрепанный, полуодетый казак с карабином наперевес. Денис едва не выстрелил, но вовремя опустил револьвер.

– Ваш бродь?! – вытаращился казак, пытаясь принять стойку «смирно».

– Капитан Давыдов. Извольте доложить о происшествии!

– Старшой урядник Непейвода… Так это, отбились, кажись!

– От кого отбились?

– Ваш бродь, айда до казармы. Там зараз господин хорунжий порядок наводят…

Спустя четверть часа все наконец выяснилось. Несколько неизвестных проникли на территорию заставы перед полуночью. Определенно их целью был задержанный курьер, который сидел в карцере дежурной части. Нападавшим, наверное, все бы удалось, если бы не вышедший покурить на крыльцо казармы приказной Гавриленко. Его одолела бессонница из-за больного зуба.

Казак успел удобно расположиться на подстеленной на ступеньках бурке, достал кисет и люльку и лишь тогда заметил подозрительные тени, метнувшиеся возле дежурки. Недолго думая, Гавриленко, вместо того, чтобы разбудить вахмистра и доложить, как положено, решил проверить все сам. Направился к дежурке и почти нос к носу столкнулся с противником. У казака при себе был только засапожный нож. Незнакомец же, одетый в странный, мешковатый комбинезон, изгвазданный серыми и бурыми пятнами и разводами, делавшими его почти незаметным в мартовской ночи, вооружен штатным «манлихером».

Гавриленко не сплоховал – даром что пластун. Увернулся от удара прикладом и всадил австрияку нож под ложечку по самую рукоятку. Но, к несчастью, умирая, тот успел нажать на курок. Грохнул выстрел – и началось!..

Гавриленко еще сумел добежать обратно до казармы, но на крыльце его догнала вражеская пуля и швырнула, уже мертвого, прямо на руки выскочившему навстречу вахмистру Полубатько. Дальше грянула жаркая перестрелка между казармой и дежурной частью. Стреляли много, но, как выяснилось, малорезультативно.

– Брэхня! Нэ може быти такого! – возмутился Полубатько, увидев возле крыльца дежурки всего два тела в пятнистых балахонах. – Мы ж нэ парубки безвусии – сапсана влет збити можем!

– Каковы наши потери? – хмуро спросил Денис не менее угрюмого хорунжего.

– Вбитих двое: приказной Гавриленко и молодший урядник Перекатый, що у череговой частини був. Поранених трое…

– А у противника, значит, тоже двое…

– Думаю, у них потерь больше, – вмешался Велембовский. – Казаки нашли, где эти… гаврики сквозь ограду уходили. Там много крови – и на траве прошлогодней, и на сетке, и дальше на опушке. Унесли, кого смогли.

– Но свою задачу они выполнили! – горько резюмировал Давыдов. – Забрали курьера.

– Теперь бы нам понять, что это было? – тихо добавил поручик.

– Провокация или жест отчаяния?..

– Так точно.

– С этим пусть пока комендант разбирается. А я должен срочно в столицу телеграфировать…

Ответ из управления был короток и лаконичен: «Возвращайтесь со всеми документами. Максимов».