Раньше у Умара времени было хоть отбавляй. Если бы из излишков времени можно было печь хлеб или готовить щипсы, он мог бы ежедневно приглашать половину аула. Но давно известно, что из времени каши не сваришь, и Умар в былые дни мучительно придумывал себе какое-нибудь дело. Так пристрастился он к трудоемкому, требующему сноровки и соображения занятию — стал мастерить из сыромятных ремней сбрую. Своих лошадей одевал, как девок на выданье, дарил упряжь знакомым.
Каждый знал: хочешь доставить Умару удовольствие — принеси ему немного сыромяти и медную планку. Теперь не до того. Пересохли, покорежились от обиды сыромятные ремни, валяется в углу комнаты неоконченная уздечка, Умар начинает замечать, что кто-то ворует у суток целые часы: не успеешь повернуться, как уже полдень, еще кое-что сделал — ночь. А когда остальные дела заканчивать? Пришлось ввести строгий распорядок. С рассветом Умар в отряде. Вместе с Муратом разбирают прибывшие накануне приказы, намечают план на день: когда политбеседа, кто идет в караул, что готовить на обед и всякое прочее.
Сегодня все движется без сучка и задоринки. Приказ всего лишь один. Умар разглядывает небольшой листок сероватой оберточной бумаги. На нем витиеватыми буквами написано:
П. В. Матчин, г. Майкоп, Троицкая № 11.
Механическое производство сапожных гвоздей.
Сапожные гвозди П. В. Матчина Умара не интересуют, и он переворачивает бумажку. Теперь другое дело: на обороте — отпечатанный на машинке текст:
«Приказ по канцелярии военного комиссариата
§ 1.
Нижепоименованных красноармейцев Адыгехабльской караульной полуроты зачислить с 1 августа на провиантское, приварочное, чайное, мыльное, табачное и денежное довольствие».
Далее идут фамилии. Все прекрасно. Вот только довольствие пока не прибывает. Но и это не беда: Умар создал общественный фонд для содержания отряда. Ну а в крайнем случае каждый может у себя дома есть все, что ему вздумается. Были бы боеприпасы. Но что случилось с Муратом? Безучастно уставился в одну точку, отвечает невпопад. Эй, Мурат, какая тебя ночью муха укусила?
— Ты знаешь, Умар, я — глупый баран, — объявляет Мурат. — Меня надо расстрелять.
— За что? — Умар настораживается: неужели еще один посланец Улагая пожаловал к нему?
— За то, что ворон ловлю…
Умар не торопит, понимает — стряслось что-то нехорошее.
— Человек один служил со мной у Улагай, из нашего аула. Друзьями даже были, да простит меня аллах, вместе к бабам как-то наведались. Перед сдачей в плен его несколько раз в штаб вызывали. Раньше всегда делился со мной, а о чем говорили с ним в штабе, не сказал. Сдались вместе, домой вернулись в один день, в отряд пришли вместе. И я болтал с ним о чем попало. А несколько дней назад, когда проверял посты, показалось мне, будто метнулась от него тень какая-то. Ночь, сам понимаешь, темно. И решил я попросить твоих юных помощников проверить — показалось мне или нет. Только что видел ребятишек. Не показалось, Умар. Снюхался, гад, с Алхасом. Сообщил наш пароль и сказал, где посты выставлены. И вообще все новости выложил: сколько боеприпасов получили, где пулеметы стоят. Видно, не зря в штаб вызывали.
— Абубачир?
— Он.
— Что делать будем? — насупился Умар. — Просто так его не уберешь, надо застукать при встрече с бандитами.
— Трудно. Они ведь тоже за нами наблюдают.
— Ты вот что, — придумал Умар. — Не посылай его в наружные наряды, все время держи здесь, в казарме.
— Это не все новости, — продолжал Мурат. — Есть у нас в ауле большой друг Ибрагима. Когда белые отступали, Ибрагим завез ему целую фуру барахла. Грабленого, конечно. Он тихо сидит, помалкивает: ни нашим ни вашим. А по дворам шатается. Сегодня и у Халида гость был. Сдается мне, что у него такие же тряпки, какие мы нашли у Салеха, Ибрагим — человек запасливый. А слухи, сам знаешь какие, ждать нельзя, один промах может обойтись большим несчастьем для всего аула.
Умар знал, какие слухи ходят по аулу. Будет где- либо восстание или нет — на этот счет он гадать на собирался, но в случае чего их аулу несдобровать, не зря Алхас шевелится. От него можно отбиться при одном условии: если аул будет единым.
— Подумаем, время еще есть, — решает Умар. — Главное, чтобы он ничего не вывез. Я — в сельсовет, там тоже дела.
Человек пять уже дожидаются председателя, среди них мать покойного Салеха — крепкая, жилистая старуха с угрюмым взглядом. По обычаю, она сочинила поминальную песню о сыне, в которой уверяла, будто Салеха убил злодей Ильяс. Женщины пытались втолковать ей, что ее сына зарубил своей рукой бандитский атаман Алхас, но старуха осталась при своем. Умар вызывает ее первой. Оказывается, в город собралась. Аллах с ней, пусть едет. Вместе с семьей? Пожалуйста. Магомет, сделай ей бумажку. А тебе, Абдул, что? Опять насчет сыновей? Чем может помочь Совет? Ты ведь знаешь — сейчас человека не так легко найти, часть корпуса Султан-Гирея успела смыться в Крым. Вот, говорят, десант будет, может, тогда твои сыновья в плен попадутся. И тебе, Сагид, помочь не могу. Где сейчас плуг достанешь? Сам видишь, аул без кузнеца остался. Хоть кричи, хоть плачь, а покойника не воскресишь Благодари Алхаса.
А вот и желанный гость. С чем он пожаловал?
— Хочу, Умар, повезти в город помидоры, бумажка твоя нужна.
— Замечательное дело, Халид, когда поедешь?
— Думаю в ночь выехать. Может, успею к утру на базар.
— Магомет! Выдай Халиду Пшихожеву бумажку. Только вот что… Ты ведь знаешь, ночью тебя патруль не выпустит, забеги вечером к Мурату, он пропуск скажет.
— Спасибо! — Халид не скрывает радости, на его пухлом, лоснящемся лице добренькая улыбочка. Другой бы давно ушел, а этот чего-то мнется. — Может, купить тебе чего надо?
— А что? — оживляется Умар. На лице его появляется простоватое выражение. — Фунтик соли мне бы пригодился. Знаешь, как без хозяйки… — Он лезет в карман за деньгами.
— Потом, потом, — машет руками Халид. — Еще посчитаемся.
— Верно, — соглашается Умар. — Привезешь соль, тогда и рассчитаемся — сейчас цены скачут, как блохи.
И еще идут люди, еще, А вот вдова. Кто ей поможет посеяться?
Да, сев. Кажется, это самое главное. Не посеешь сейчас — в будущем году без хлеба будешь. Председатель должен сделать так, чтобы отсеялись все: и бедные, и богатые, и мужики, и вдовы, и даже осиротевшая ребятня — есть и такие семьи в ауле, где самому старшему одиннадцать-двенадцать. Умар уже кое-что придумал, надо комитет бедноты собрать.
Члены комбеда являются без замедления, начинается жаркий спор. Он тянется долго. Наконец все улажено, остается собрать сход, пусть и аульчане пошевелят мозгами. Некоторых попросту предупредить придется: сей, и делу конец! А то болтают: зачем, мол, сеять, все равно в продразверстку отберут… Все не отберут, брехуны, и вам останется. Поменьше бы слушали алхасовскую клевету. До сих пор никто еще не сидел без хлеба, а кое- кому его и девать некуда.
Мысль об Алхасе выводит Умара из равновесия: неужели это бельмо будет у них на глазу всегда?
Полдень. Жара. Люди добрые за стол садятся, а Умар навещает вдов, солдаток, сирот. Заглядывает и к Дарихан. Хотя не вдова она, но, к сожалению, уже и не красноармейка. Навстречу Умару выходят две женщины в черных до пят платьях. Эх, Ильяс, что ты натворил! Умар едва угадывает в одной из них Дарихан. Лицо ее будто огнем опалило, оно почернело, покрылось мелкими морщинками. Из-под платочка выбиваются темно-серые пряди. А ведь месяц назад эту женщину можно было принять за старшую сестру ее дочерей. При деникинцах ходила, гордо вскинув голову, всем смело глядела в глаза: да, Ильяс у красных, пусть будет так, он сам решает, с кем идти. Теперь глаза от людей прячет.
«Что делать? — сокрушается Умар. — Как добраться до тебя, дурака? И дернуло же меня отпустить одного в город!»
Разговор с Дарихан короткий. Никакая помощь ей не нужна, говорит она, все сделаем сами. Разве вот что… Письмо прибыло, по-русски написано, прочитать некому.
М-да, задачка. Умар до полуночи просиживает над «Известиями» и «Красным знаменем», жуя по складам советскую политику. Ладно, попробуем. Только почерк у написавшего уж очень корявый. Начало еще так-сяк, с большими мучениями разобрал: «Кланяюсь тебе, друг черкес, бывший буденновец Ильяс, может, помнишь, пишет ездовой Ермил!»
— Ермил! — вспомнила Дарихан и даже засветилась от радости. — Он привез сюда Ильяса и Максима тогда, весной, потом коней пригнал. Читай, Умар, может, что-то нужно человеку.
Кое-как Умар докапывается до сути: оказывается, Ермилу польским снарядом ногу оторвало, лежит теперь в лазарете в Екатеринодаре, скоро выздоровеет.
Если Ильяс будет в городе, пусть заглянет, посоветоваться необходимо. Ввиду неясности Умар опустил такие выражения, как «едреный лапоть» и «зверь его знает», но общий смысл передал верно.
Дарихан, Биба и девчонки, как и надо было ожидать, разревелись: был бы Ильяс дома…
— Вот что, — решает Умар, — переправлю это письмо Максиму, пусть проведает беднягу. А вместе с письмом продукты отправлю.
Сход долго не удается начать — люди собираются плохо, все знают, о чем разговор пойдет. Одно дело — переделить землю, другое — оказать помощь слабому. Тут больше всего заинтересованы слабые. Кому надо, тот и подождать может. А если гордость не позволяет — обходись сам, без помощи. За предложение комбеда голосуют без спора: конечно, надо войти в положение, у каждого может случиться несчастье. Пусть сельсовет потом сообщит, кто кому помочь должен будет.
Ох, не нравится Умару эта поспешность. Знает: как дойдет до дела, у каждого сто пять отговорок наберется.
Лю возвращается с собрания недовольный.
— Начинается, — бурчит он. — Жил каждый сам по себе, и все славно было. Вот я, например, не вмешиваюсь в чужие дела, и никто в мои не вмешивается. А теперь что? Надо пахать землю сиротам. Да что, я зарезал их родителей, что ли? Заставьте Алхаса пахать!
Жена неприязненно смотрит на Лю, но молчит. А Биба, та языкастая, не боится отца.
— Когда ты в тюрьме сидел, — напоминает она, — мы бы с голоду сдохли, если бы не Ильяс и Дарихан.
Был такой печальный эпизод в жизни Лю — упекли его в тюрьму за браконьерство в помещичьем лесу, хотя забрел он туда по ошибке, в его принципы не входило стрелять чужую дичь.
— Я их не просил помогать, — огрызается Лю. — И вообще молчи, сопливая. Где теперь твой Ильяс? То-то.
Но Бибу будто прорвало.
— Папа, ты почему отказался вступить в отряд?
— Не твоего ума дело, глупая. Пусть каждый сам по себе живет. Земли нам и без отряда прибавили. А что со мной будет, если я вступлю в отряд? Хочешь, чтоб и меня, как Аюба, пуля настигла?
Биба отворачивается, начинает всхлипывать. Лю жаль ее, да и Аюб был бы хорошим зятьком. Но ведь не он один на свете. Найдутся женихи для дочери, девка удалась на редкость.
Вечером, когда Умар собрал бойцов отряда для политбеседы, в караульное помещение пришла мать Салеха.
— Страшно нам, женщинам, одним ехать, разреши присоединиться к кому-нибудь. Может, кто на базар собрался?
Умару смотреть на эту старуху тошно. Но голос адыга никогда не выдает его чувств.
— Халид поедет, попроси, чтобы завернул за тобой.
Старуха униженно кланяется.
Всем присутствующим, особенно Умару, неловко. Чужое горе почти как свое. Пусть Салех сволочь, но ей-то все равно — белые, красные, бело-зеленые. Умар продолжает кое-как переводить статью из газеты, но замечает, что его почти никто не слушает. Только Абубачир не сводит с него преданных глаз.
«Вот и суди о настроениях по поведению на занятиях, — сокрушается Умар. — Одни ведут себя естественно, отдаются своим чувствам и мыслям, а этот норовит свою преданность выказать». Умару досадно — раньше он и в самом деле считал, будто Абубачир — самый внимательный. его слушатель. А ведь слушать-то его нелегко. Надо бы ему дома все прочитать, обдумать, а тут пересказывать своими словами.
— Свободное время, — объявляет он.
Кое-кто уходит на часок-другой домой, большинство остается в караулке. У корнета Едыгова большой двор. Бойцы очистили его от хлама, утрамбовали площадку, поставили вокруг скамьи. Абубачир выносит гармошку. Подмигивая и кривляясь, как и положено записному гармонисту, он занимает место в центре площадки. Люди слушают его игру молча: под музыку лучше думается. Незаметно загораются звезды. Вспыхивают по одной и сразу целыми пачками. И вот уже небо искрится миллиардами миров, вводя в искушение верующих: где, на которой звезде бог, как управляет он своим неисчислимо бесконечным пространством?
С дороги доносятся выстрелы — это патрули отгоняют слишком близко подобравшихся бандитов. Что-то осмелели они в последнее время — то тут, то там прощупывают. Пугают или готовятся? Выстрелы заставляют Умара позабыть о музыке — он заглядывает в комнату, где в пирамидах стоят винтовки. Почему не заперта? Кто дневальный? Не успел? Два наряда вне очереди, будешь успевать. Все свои? Ты еще и прав? Если все свои, то кто же к Алхасу ушел?
Мурат отправляется домой. Но не сидится дома. Вдруг Халиду вздумается спозаранку выехать? Надо дождаться. Пожевав хлеба с чесноком, возвращается в караулку.
Люди укладываются: свежее сено лучше всяких пуховиков. Они с Муратом во дворе одни, если не считать часового. Но он расхаживает, не обращая на них внимания.
Рип-рип… Мурат узнает: приближается телега Халида. Вечно несмазанная. «Пусть жена за версту слышит, что муж едет», — отшучивается он, когда аульчане высмеивают его за лень.
— Э, Мурат! — Халид появляется в калитке. — Со мной кто подъедет или слово скажешь?
Предупрежденный часовой открывает ворота:
— Заезжай, друг.
— Зачем?
— Сейчас узнаешь. Заезжай.
— А мне что делать? — доносится со второй подводы голос старухи. — И мне заезжать?
— Постой там, мамаша! — кричит Умар. — Сейчас поедете.
— Ну? — Халид заезжает во двор.
— Не нукай. Мы должны осмотреть груз.
— Смотрите, — фыркает Халид. — Помидоров не видели?
Что-то он слишком спокоен: утром суетился, нервничал, а сейчас, как после отпущения грехов, сам помогает снимать ящики. Вот и дно телеги.
Умар чувствует, что его одурачили. Но ничего не поделаешь.
— Проводи его, Мурат, — говорит он. — Насчет соли- то не забудешь?
— Будь, спокоен, без соли не останешься.
Мурат садится рядом с Халидом. Умар провожает их за ворота. Вторая подвода стоит на дороге, мать Салеха развалилась на узлах. Вот она трогает вожжи. Но почему пара откормленных лошадей с такой натугой сдвигает с места подводу?
— Эй, поворачивай-ка снова во двор! — кричит Умар.
— Сдурел, — ругается Халид. — Теперь куда заглядывать станешь? — Подвода заезжает во двор.
Умар отводит Халида к часовому.
— Будет бежать — стреляй! Головой отвечаешь.
— Да что случилось? — Халид явно встревожен.
— Молчать! — Это уже часовой вступает в свои права.
Мурат и Умар выходят на улицу, Умар берет под уздцы салеховых лошадей и заводит во двор вторую телегу.
— О, ничего себе узелок! — Умар счастлив — все ж таки не надули, прохвосты.
Узлы втаскивают в комнату, в них два разобранных пулемета «Кольт» и патроны. Очень много патронов. Улов не плох. Но Ибрагим не так скуп, чтобы обделить верных друзей винтовками: надо поискать лучше, видно, не все первый раз нашли. Старушку отпускают домой, что с нее возьмешь. А Халида отводят в одну из кладовых, которые предусмотрительно понастроил Едыгов. Разумеется, для иных целей.
Бойцы осматривают трофеи, ухмыляются. Абубачир немного растерян. «Что тебе не нравится, Абубачир? — думает Умар, глядя на бойца сбоку. — Связного сцапали?»
Кто-то предлагает тут же почистить и привести пулеметы в боевую готовность.
— Теперь Алхас попляшет у нас, — радуются люди. — Надо только, чтобы он не узнал, что у нас пополнение.
— Стрелять в каждого, кто выходит, — предлагает Абубачир. — Без предупреждения.
«Ишь какой шустрый, — удивляется Умар, — уже очухался».
— А если твой отец пойдет? — спрашивает он.
Абубачир на миг замирает — оценивает тон.
— Отец так отец, — решительно режет он. — Врагу не может быть пощады.
— Железный ты у нас! — Мурат хлопает его по плечу. — С такими не пропадешь.
Да, нелегко будет уследить за этим скользким типом. Может, арестовать? Все хлопот меньше. Нет, бойца так просто не арестуешь.
Ночью Мурат с Умаром дежурят по очереди, а утром привлекают на помощь некоторых бойцов: теперь Абубачир ни на минуту не выскользнет из-под наблюдения.
Абубачир тоже начеку — он сосредоточен, чего-то выжидает, держит при себе нож. Заподозрил, что за ним следят?
Проходит день, другой, и вдруг от дома к дому проносится:
— Десант! Врангель высадился на Кубани.
Этот слух врывается в аул, словно вражеская сотня. Равнодушных не остается, даже Лю встревожен. В принципе он не против белых, его страшат не перемены, а способ их осуществления: как бы при этом не влетело под сурдинку и ему. Зато уж остальные не скрывают своих чувств. Одни к отряду жмутся, другие злобно ухмыляются. Измаил и Джанхот часами прогуливаются мимо сельсовета, громко хохочут — смеяться ведь в Совдепии еще не запретили.
Из степи потянулись подводы с плугами: люди бросили пахать. Шепчутся, гадают: как-то еще обернется дело? А то вспашешь и засеешь кому-нибудь, а тебе вместо «спасибо» пулю всадят…
Умар проводит беседу с бойцами: надо успокоить людей. Внезапный крик подбрасывает всех, словно взрыв гранаты.
— Тревога!
Дневальный открыл комнату с оружием, а на двух пулеметах нет замков. Уверяет: мимо проходил один Абубачир.
Абубачира нигде нет. Вдруг со двора доносится шум, смех — оказывается, Абубачир в уборной. Выходит, на ходу застегивая ширинку.
— В чем дело, уже оправиться без разрешения нельзя? — Он нагловато осклабился.
— Так, все ясно. Обыскать! — приказывает Мурат.
Абубачир с готовностью поднимает руки.
— Снимай штаны! — приказывает Мурат.
Абубачир не шевелится.
— Снимай, сволочь!
Абубачир снимает сапоги, галифе. Умар осматривает карманы: так и есть — в масле. Его ведут к уборной.
— Доставай замки. Не достанешь — утоплю вместе с ними, — обещает Мурат.
Абубачир глядит на Мурата и понимает: утопить не утопит, но уложит на месте. И пикнуть не успеешь.
Бойцы злорадно хохочут: зрелище небывалое, есть на что поглядеть. Будет знать, как пакостить. Все с интересом наблюдают, как Абубачир голяком спускается в отхожее место.
— Глубоко! — доносится его жалобный голос. — Не достану…
— А бросать умел? — летят реплики. — Ныряй, сволочь.
— Выхлебывай, гад! — кричат бойцы.
Мурат приказывает вырыть неподалеку яму. Все отходят подальше, Абубачир остается один, с ведром.
Бойцы веселятся, как могут.
Но вот ведро оставлено, Абубачир спускается в яму. Вскоре оттуда вылетает один замок, а затем второй. Появляется и сам Абубачир. Завидев его, бойцы валятся со смеху.
Ему приносят воду. Он моет замки, моется сам, одевается. С заткнутыми носами его провожают в чулан к Халиду.
Через несколько минут в дверь начинают стучать.
— Уберите этого зас…! — орет Халид. — Я помираю.
— Выживешь, — успокаивают его. — Гадили-то вместе, вместе и нюхайте.
В ту же ночь обоих отправили в ЧК, там они нужнее.
Это происшествие к утру становится известным каждому аульчанину. Словно ветер разнес его. По аулу гремит хохот. У всех заметно поднялось настроение. Стало ясно, что в самом ауле восстание невозможно, а от Алхаса их ограждает крепкий заслон «улагаевских» пулеметов и винтовок. Десяток парней с рассвета ожидают Умара — хотят записаться в отряд. Это — пожалуйста. Кое- кто снова погрузил плуг на подводу и погнал лошадей в степь. К обеду аул пустеет.
Есть и тревожные вести: Абубачира и Халида бандиты отбили. Везли их в город ночью кружным путем, знало об этом человек пять-шесть. Раньше на этой дороге никаких налетов не бывало. Теперь оба в банде.
Умар и Мурат долго обсуждают этот случай. Абубачир и Халид — черт с ними, двумя бандитами больше или меньше — разница не велика. Но это значит, что в ауле остались алхасовские агенты, что у них все еще имеется надежная связь с бандой. Как выловить их, обезвредить?
Почти всю почту теперь перехватывают бандиты, и это создает новые трудности. Пущен слух: врангелевцы подходят к Екатеринодару. Люди прислушиваются, не долетает ли гул артиллерийской канонады. Нет, пока ничего не слышно.
Измаил разгуливает в новенькой черкеске с серебряными газырями и кинжалом с золоченой рукоятью. Последний раз он наряжался так пышно два года назад, когда встречал деникинцев. Вот кто погрел руки на братоубийственной войне. Измаил поставлял деникинской армии продовольствие, которое скупал за бесценок в ауле, спекулировал лошадьми, устроил дома обменный пункт: ты мне — овцу, я тебе — ситчика, ты мне — теленка, я тебе — сапоги. Или патроны. Или соль. У него все имелось.
Умар уверен — от Измаила тянутся ниточки к Алхасу и к их отряду, это — центр, штаб. А доказать нечем. И он решается на крайнюю меру — ночью производит у него обыск. Никаких результатов: ни оружия, ни посторонних людей, ни подозрительных бумаг.
Кто-то бродит по аулу, по ночам, распускает тревожные слухи. Что ж, аул забором не обнесешь, патруль на каждом огороде не выставишь. Чувствует Умар: вот-вот должно что-то случиться.
И случилось! Шел ночью домой, погруженный в свои мысли, как вдруг почти в упор грянул выстрел, по улице замелькала тень. Умар почувствовал боль в ноге, упал, но тут же выхватил наган. Прислушался к темноте и шарахнул на звук. Раздался крик. Умар выпустил на голос весь барабан. На выстрелы прибежала группа бойцов, Умару помогли подняться. Тем временем Мурат обнаружил стрелявшего — он тоже был ранен. Приглядевшись, увидел, что это их старый знакомый — Абубачир-вонючий.
В караулке обоих перевязали: Абубачир был ранен в плечо.
— Поспи, — сказал Мурат Умару, — а я с ним переговорю. Не зря он, думается мне, именно сегодня напал на тебя.
— Ничего не скажет, сволочь, — выругался Умар, морщась от боли. — В кость попало, что ли? Гляди, еще без ноги останешься.
— Заговорит, я думаю, сейчас церемониться некогда.
Но Абубачир и не собирался упорствовать. Догадался, что молчание обойдется ему слишком дорого.
— Все скажу, но с одним условием, — твердо произнес он.
— Еще и условия ставишь, гад! — Мурат побагровел. — Пристрелю!
— Пристрелишь, потом сильно жалеть будешь, — усмехнулся Абубачир. — Условие у меня не обидное — важный хабар сообщу, если отпустишь домой, новость случайно подслушал…
— Ладно, валяй, — согласился Мурат. — Скажу, чтоб отвезли.
Сведения, которые сообщил Абубачир, были настолько ценными, что Мурат тут же разбудил прикорнувшего Умара: на рассвете Алхас собирался захватить аул и покончить с Советской властью и ее приверженцами. В банде большие перемены. План нападения Алхасу разработал улагаевский помощник Шеретлуков. Каков план — Абубачир не знал, только слышал, что банда разбивается на три самостоятельные группы: две большие и одну маленькую. Большими группами командуют Алхас и Ерофей, малой — оправившийся после ранения Чох. Абубачир сам слышал, как Чох сказал: «Старое не повторится, увидишь, Алхас». Да, сегодня банда получила три ручных пулемета, их привез Ибрагим. Старый тоже отремонтировали. Абубачиру было приказано подстрелить Умара и Мурата, прежде всего Умара.
Теперь Умар не чувствовал боли: был рад, что такой незначительной ценой удалось добыть важнейшие сведения.
Нарисовали на доске план аула: все улицы, переулки, дороги и тропки. Три группы. Откуда они явятся? Не угадаешь. Поэтому лучше всего выставить в начале и в конце главной улицы небольшие заставы. Основные же силы должны быть расположены все вместе в центре, как раз на перекрестке, держаться кулаком.
Умару соорудили костыль.
— Пойду на заставу, — сказал он, почувствовав, что способен передвигаться.
Но Мурат не согласился.
— Без тебя я тут не управлюсь, — признался он. — Они верно направили первый выстрел.
На высокие деревья с двух сторон аула посажены наблюдатели. Отряд выстроен во дворе, Умар без прикрас объясняет обстановку: банда велика и хорошо вооружена. Но у отряда преимущество — его бойцы отстаивают свои родные дома, своих жен и детей. Пусть каждый подумает, что будет с ними, если Алхас захватит аул хоть на час.
— Не будет этого! — кричат бойцы.
Люди занимают позиции за деревьями, приспосабливают к бою сараи, устраиваются за плетнями. Некоторые отрывают окопники. Кто-то предлагает поместить пулемет на чердаке сельсовета — оттуда простреливается вся главная улица, кто-то предлагает сбегать за отцом, братом, сыном: могут оказаться винтовки без стрелков. И это хорошо — только тихо, быстро и без паники.
Медленно ползут секунды.
— Кто идет?
— Свой… Гучипс.
— Свой… Нурбий. У меня винтовка и гранаты…
Все же в ауле больше своих. Люди знают, на что идут.
— Кто?
— Свой… Биба. Я вместо отца, он болен.
— Убирайся отсюда! — шипит Умар. — Этого еще не хватало…
— Как тебе не стыдно? — Биба вот-вот заплачет. — А кто будет раненых перевязывать? Меня Меджид для чего учил?
— Иди ко мне, девочка, — раздается голос Меджида-костоправа. — Мне нужна помощница. И не одна, зови подружек.
— Я сбегаю за ними. Слетаю… Они ждут за углом.
Кто это? Дарихан и Куляц? Ох, женщины, подумали бы о детях… Подумали? Ну что ж, двум смертям не бывать.
Ночь. Как-то буднично, будто стук в дверь, доносится с заставы выстрел. За ним — второй. И сразу же вспыхивает оживленная перестрелка. Через пять минут — верховой с донесением: небольшая группа ведет наступление, застава сдерживает. Враг залег.
— Отвлекают, сволочи, — шепчет Умар. — Выманивают!
Так оно и есть. Наблюдатели докладывают: в степи за огородами с обеих сторон аула чувствуется движение.
— Может, разбиться на две части? — спрашивает Мурат. — Выдвинуться вперед?
Кто знает, может, и лучше. Но ведь бандитов много, раскрошат по частям, вклинятся в середину. Нет, Умар считает, что раскалывать отряд нельзя. Пусть наступают. Пусть думают, что застукали врасплох. Вот только пулемет надо переставить. Снять с крыши сельсовета, поставить на крышу Салеха, тогда и вторая группа бандитов окажется под огнем. Пусть пулеметчики возьмут побольше патронов, гранат, они могут оказаться отрезанными. Резерв — во дворе караулки. Там же — ящики с гранатами, в крайнем случае можно будет занять оборону там.
Перестрелка на заставе крепчает, видно, бандиты получили приказ прорваться любой ценой. А чего основные отряды медлят? Скорее всего, надеются, что горячие черкесы не усидят на месте, уверены, что отряд двинется на помощь заставе. Тогда бери аул голыми руками, твори, что вздумается.
Умар и Мурат понимают, что долго так продолжаться не может.
— Задумали они все хорошо, — размышляет Умар. — Даже хитро задумали. Ночной налет на заставу должен всполошить нас. Раз бой завязывается на окраине аула, значит, мы туда и двинем наши главные силы. Если мы этого не сделаем, они сообразят, что их замысел разгадан, не зря же у них сидит Шеретлуков. Они перегруппируются и предпримут что-то другое. Так уж пускай лучше осуществляют свой первоначальный план.
Совместно решают отправить на заставу небольшую группу конников, пусть скачут туда со свистом, с гиканьем, с шумом. Командиру отделения Пшимафу, успевшему повоевать и на стороне белых, и на стороне красных, раненному и с той и с другой стороны, задача ясна с полуслова. Все же Умар считает необходимым предупредить:
— Они должны думать, что ведут бой с главными силами.
Пшимаф только кивает — он об этом догадался, не впервой в бой идти. Отдав команду бойцам, бросает коня в намет, разражается диким гиканьем. Всадники мчатся за командиром, сотрясая ночь воинственными выкриками. Они, словно раскаты грома, разлетаются далеко вокруг.
Хитрость срабатывает. Еще не замер топот коней отряда Пшимафа, как со стороны леса ввысь устремилась красная ракета. В тот же миг началась пальба. Казалось, будто пулеметы и винтовки бьют со всех сторон. Послышались крики — бандиты бросились на аул. Не выдержал кто-то из бойцов самообороны — начал палить наугад.
— Прекратить огонь! — разъярился Мурат. — Без команды ни выстрела. Стрелять по цели, а не в белый свет.
Огонь на заставе все крепчал, как вдруг на главную улицу вырвалась кавалькада. Часть всадников развернулась к центру аула, большая группа поскакала в тыл заставе и отряду Пшимафа.
— Огонь! — командует Мурат.
На лаву, рассыпавшуюся по улице, направлен мощный огонь пулеметов и винтовок. Свистят вражьи пули, у кого-то вывалилась из рук винтовка. Умолк фланговый пулемет, к нему бежит Умар, и снова струи огня хлещут по наступающим. В их рядах смятение, они сворачивают в переулки, перемахивают через плетни.
Напряжение боя стихает. Мурат прислушивается к тому, что происходит на заставе. Оттуда доносятся одиночные выстрелы, разрывы гранат. «Добивают, — пронеслась страшная догадка. — Сейчас и те присоединятся к наступающим». Но и у него есть резерв — группа бойцов на второй заставе. Он посылает туда связного с приказом: обойти аул, ударить в тыл главной группировке Алхаса. Почему бандиты медлят? И вдруг снова — гиканье, пальба, пулеметные очереди. Всадники выскакивают на улицу, несутся к центру. Резервный пулемет Мурат выкатывает на середину улицы, к тополю. Бьет пулемет с крыши Салеха, бьет его пулемет, ведут лихорадочный огонь из винтовок бойцы. Глаза, притерпевшиеся к темноте, замечают, как валятся с лошадей всадники.
И снова захлебывается атака, снова бандиты бросаются в укрытия — во дворы. Умар и Мурат понимают — передышка будет недолгой. Алхас произведет подсчет сил, постарается преодолеть последний рубеж — до центра аула осталось проскакать метров триста.
Но время идет, начинает светать. Умар и Мурат радуются этому: теперь день — их союзник. Поскольку ясно, что сейчас предпримут бандиты, они по-новому расставляют пулеметы — вражью лаву будут косить кинжальным огнем с флангов. Один лишь Мурат остается посреди улицы, у тополя, но теперь перед его пулеметом — огромное бревно. Все же защита.
Как и предполагалось, Алхас отвел людей к поперечной улице, чтобы оттуда навалиться всей массой. Всадники влетают на главную улицу с двух сторон и несутся наметом, стреляя на ходу. Дело решают минуты. И вдруг в тыл наступающей лавине бьет пулемет второй заставы. Алхасовцы зажаты меж двух огненных струй. И не выдерживают. Кому удается перемахнуть через плетень на коне, кто спешивается, чтобы ползком выбраться в безопасное место. Таких большинство — не умирать они пришли в банду, а наживаться, грабить, погибают пусть другие.
Небольшая группа всадников все еще мчится вперед, очевидно, ее возглавляет Алхас. Мурат приподнимается, чтобы бить поточнее, но чувствует острую боль в плече. Надо терпеть, остаются секунды — если он не скосит эту группу, она прикончит обороняющихся. Истекая кровью, нажимает на ручки пулемета. Огонь вырывается как-то неожиданно для него самого. Бандитская лава, словно наткнувшись на стальной трос, расплывается в стороны.
Тем временем наступает утро. Хорошо видны трупы лошадей, некоторые ранены, бьются о землю, пытаясь в смертельной агонии подняться на ноги. Видны и человеческие тела. Многие лежат неподвижно, иные пытаются ползком пересечь дорогу, добраться до какого-нибудь укрытия. Их не трогают…
Прибегает мальчишка из тех, кто помогает отряду, сообщает, что Алхас сосредоточивает все оставшиеся силы в одном месте — в лощине за аулом. Шеретлуков и Чох ранены, их увезли.
Мурат отправляет связного к группе, атаковавшей бандитов с тыла. Приказ: соединиться, теперь надо действовать единым кулаком.
Но и Алхас понял: днем аула не взять. Еще одна атака, и от банды ничего не останется. У него возникает новый план. Он отправляется в лес посоветоваться с Шеретлуковым. Князь получил пулю в грудь, он перевязан, лежит в домике Алхаса, кашляет кровью. Сообщение о создавшейся обстановке выслушивает с закрытыми глазами.
Алхас предлагает свернуть боевые действия, перетащить раненых в лес, подсчитать потери, дать людям отдохнуть. А среди ночи просочиться в аул. В пешем строю, ползком, предварительно сняв часовых. И разделаться, как положено, сил у него достаточно.
Шеретлуков закашливается, и на пол летят кровавые сгустки. Да, план неплохой. Но возможна и неудача. И тогда красные ворвутся в лес. Перспектива не очень привлекательная.
— Наступление надо отложить, — с трудом выговаривает он. — До особого распоряжения. Отбери хороших лошадей, подготовь повозку, десяток отчаянных ребят. Как стемнеет, отправишь меня в штаб. Чтобы принимать решение, надо знать общую обстановку.
— Пусть будет так, — роняет Алхас. Он понимает: Шеретлуков спасает свою шкуру. Что ж, таким образом сохранится и его шкура. И так уцелел по чистой случайности — коню вздумалось сделать свечку, вот и получил пулю в храп. А то бы вся порция хозяину досталась.
Наблюдатели отряда самообороны докладывают: бандиты отходят.
— Хитрят… — предполагает Умар. — Всем оставаться на своих местах. Унести раненых.
Говорит, приказывает, а в мозгу бьется тревожная мысль: что же произошло там, на заставе? Собирается отправиться туда, как вдруг на телеге подвозят тяжело раненного Пшимафа.
— Дрались до последнего… — едва выговаривает он. — Они и раненых добивали. И меня секанули, да вот очухался…
— Меджид! — кричит Мурат. — Сюда!
Но пока Меджид подходит, его помощь уже оказывается ненужной.
Что же затевают бандиты? Полдень, а атака не повторяется.
К бойцам пробираются жены, ребятишки. Они приносят еду и новости. Идет слух: Алхас пристрелил кого- то. из своих — за трусость. Биба снует среди бойцов, перевязывает легкораненых. Куляц притащила ведро воды, поит людей. Появились и другие женщины — кто с ведрами, а кто и с лепешками.
Наступает вечер, но из лесу никто не появляется. Неужели утихомирились? Умар и Мурат устраивают совещание.
— Не такие уж большие потери у Алхаса, чтобы он успокоился, — замечает Мурат. — Что-то надумал…
— А ты бы на его месте что сделал? — допытывается Умар.
— Я бы? — Мурат в явном затруднении. — Я бы на его месте оставил коней в лесу, отобрал самых смелых, самых отчаянных, обошел аул со стороны реки и ползком подобрался ко всем огневым точкам. Снял бы тихо часовых, уничтожил пулеметчиков…
— Понятно, — резюмирует Умар. — Теперь представь, что Шеретлуков и Алхас не глупее тебя.
— Что же нам делать на нашем месте? — мрачнеет Мурат.
— Прежде всего — выставить наблюдателей, которые предупредили бы нас, если банда покинет лес. Придумать сигнал, чтоб себя не выдали и нам дали знать.
— Ку-ку… Лучше не придумаешь…
— Пулеметы снять, силы сосредоточить в доме Едыгова, вперед выбросить замаскированные дозоры, наметить точки обстрела…
За ночь никто глаз не сомкнул. Но ничего не случилось. Никто не расходится и утром — люди словно вросли в землю.
Все обсуждают детали схватки с бандитами. Понимают: если бы не трусость Абубачира, да если бы не заранее отрытые окопы, да если бы не люди, которые пришли на помощь отряду, да если бы не отчаянная стойкость и бесстрашие отряда Пшимафа и первой заставы… И еще много других «если» насчитывают бойцы, обсуждая все этапы боя. С заставы тем временем приводят жителя соседнего аула. Пришел за помощью: десяток головорезов захватили сельский Совет — председатель убит, до города далеко.
Не провокация ли? Нет, Мурат знает этого человека. Ну что ж… Пусть проскочит одна тачанка. Возвращаются пулеметчики ни с чем — бандиты подожгли здание Совета и ушли в лес.
Каково в других аулах? Ходят слухи, будто никаких изменений не произошло.
А на фронте? Точные сведения: врангелевцев отжимают к морю. Залитый кровью и слезами аул ликует: победа!
Похороны аульчан, павших в бою с бандитами, проходят необычно. Сперва — митинг у сельсовета. Вместо муллы слово берет Умар. Он говорит и в азарте стучит костылем.
— Мы знаем, — кричит Умар, — в этой толпе еще есть сторонники Улагая и Алхаса! — Умар косится в сторону муллы. — Пусть они передадут своим начальникам: народ не сломить! Если они не разойдутся по домам — сожжем лес до последнего дерева, подожжем его со всех сторон, но ни одного бандита живым не выпустим.
В воздух летят папахи.
— Аульчане! Товарищи! Завтра все на пахоту. Засеем полностью нашу землю, поможем семьям павших товарищей.
После похорон заседает комбед: перераспределяются силы. Утром кое-кто выезжает на пахоту. Патрули выброшены на дорогу.
На следующий день в поле появляется и Дарихан. Она не спеша впрягает лошадей в плуг, ей помогает Мариет. Обеих не узнать: видно, что-то утешительное дошло до их ушей. Так и есть: один из раненых бандитов сказал, что Ильяса уже нет в банде, будто бы отправили его к Улагаю.
«Хорошо, если это правда, — думает Дарихан. — Было бы куда хуже, если бы он на свой аул напал». Никогда не сомневалась в своем муже и теперь твердо уверена: не зря он это затеял, скоро все прояснится. Только бы жив был…
Бандиты притихли, совсем не высовывают носа из лесу. И аульчане смелеют: теперь уже почти на каждом поле видны люди. Сев идет медленно — слишком уж много времени отнимают ежедневные поездки в поле и назад. Но вот один остается на ночевку, другой, а за ними многие. Патрули всю ночь охраняют дорогу…
Умар повеселел, прошелся по двору без костыля, и не больно. Все ж таки Меджид-костоправ свое дело знает. Он уже поставил на ноги многих легкораненых, они отъедаются по домам. Раненых бандитов тоже давно нет в караулке — за ними явилась их родня из аулов и станиц: был приказ не задерживать их. Умар нажимает на щеколду калитки и оказывается на улице. Ранние лучи солнца бьют прямо в лицо. Стоит зажмурившись, почти не опираясь на палку. Однако надо в Совет.
Умару кажется, будто все плохое уже позади. Идет Умар, постукивает по земле палкой и чуть заметно улыбается. Навстречу на взмыленном коне Мурат.
— Лю убит!
— Где?
— В поле.
Умар Возвращается, седлает коня и вместе с Муратом скачет к месту преступления. Здесь уже собралась большая толпа. Лю лежит так, как утром его нашла принесшая ему завтрак Биба: на вспаханной полосе, лицом к небу, руки раскинуты, в открытых глазах выражение ужаса, рот забит землей.
Умар приподнимает голову Лю — на затылке рана. Ударили сзади чем-то тяжелым.
— Двое или трое… Один бы с Лю не управился.
— Двое, — поясняет Мурат. Он уже осмотрел следы.
Просто не верилось: Лю, который никого не хотел трогать и в самом деле никого не трогал, неподвижно лежал на земле. Рядом стояли с окаменевшими лицами его жена и дочь. На глазах Бибы — слезы, а жена и плакать не могла. Время от времени она оглядывала всех каким-то бессмысленным взглядом, словно собиралась что-то спросить. И вдруг закричала. И столько боли, столько отчаяния было в этом крике, столько негодования и протеста, возмущения этой неслыханной жестокостью, что и у мужчин волосы зашевелились.
— Мам, пойдем… — У Бибы хватило сил оттащить мать в сторону. Женщины взяли ее под руки и повели в аул.
— Опять бандиты! — вздохнул Умар. — Когда мы их раздавим!
— Бандиты, причем особенные, — возразил Мурат. — Следы ведут на дорогу, а оттуда к нашим огородам.
— Лю досталась земля Измаила, его и работа, — говорит Гучипс. — Давайте к нему…
Толпа валит к дому кулака.
— Его уже трое суток как нет, уехал в город, — сообщает жена.
Обыск не дает результата. Толпа разъярена. Умар отправляет Мурата с бойцами к Джанхоту, а сам идет к Халиду. Нигде никаких следов Измаила. Вдруг кто-то сообщает: люди слышали шум в пустующем доме Салеха. На дом наваливаются с четырех сторон. Чердак заперт.
— Измаил! — гремит голос Умара. — Сейчас брошу гранату.
Маленькая дверца со скрипом открывается. На лестнице Измаил.
— Второй где?
Измаил что-то кричит в проем двери, рядом с ним появляется Джанхот. Их выводят во двор, обыскивают. Никакого оружия.
— Протяните руки вперед!
Под ногтями — земля!
Их удается довести только до дороги. Здесь убийц окружает толпа. Раздаются крики:
— Куда ведете? Опять бандитам сплавите? Как Абубачира!
— Сами судить будем!
— Люди, остановитесь! — тщетно взывает Умар. — Надо по закону, адыги! Аллах вас оставит!.. Опомнитесь, люди, что вы делаете?!
— Уйди, Умар! — грозно гудит толпа. — Лучше уйди!
Люди ничего не желают знать. Перед ними убийцы безвинного человека, такого же, как они, хлебороба, который никогда никому не причинил никакого зла. Умара и бойцов оттесняют, начинается свалка. Раздаются глухие удары. Измаил закрыл лицо руками, Джанхот отчаянно завывает. Словно волк. Постепенно образуются два круга — в одном бьют Измаила, в другом — его подручного. Джанхот валится на землю, но и это уже не может остановить толпу — его продолжают бить ногами.
Вскоре до Умара доносится его последний предсмертный хрип. Измаил держится дольше, но вот и его плотная фигура грузно оседает. Он несколько секунд сидит, но вдруг вскакивает на ноги, словно подхваченный неведомой силой. Пошатываясь, выкрикивает:
— Всех бы вас… Всех… Из пулемета…
Слова вылетают вместе с кровавой пеной. Последние слова. Толпа расступается, на земле остаются обезображенные трупы убийц.
Умар болезненно морщится. А впрочем, собаке собачья смерть. У народа — свои права, и пусть кое-кто об этом не забывает.
На следующий день вместо Лю на полоску выезжает Биба: должен же кто-то кормить семью. Молодец девка! Весь аул с уважением говорит о ней. А однажды вечером подвода Бибы вошла в аул пустая. Кони плелись неуверенно, то и дело ворочая мордами, словно высматривая хозяйку.
Бойцы отряда поскакали в поле — и там ее не нашли. Обыскали все вокруг — нигде ни следа. Будто в воду канула.
Сказать женщине, только что потерявшей мужа, об исчезновении дочери никто не решался. Умар вынужден был пойти на обман — объявил матери Бибы, будто дочь ушибла ногу и ее повезли в больницу.