Пишу, чтобы сообщить Вам последние новости. Королева в гневе. Привезенные в столицу из дариата Кауда мятежники, возглавляемые Вашей сестрицей и ее малодосточтимым мужем лордом Рейвеном, проявили невиданную дерзость, позволив себе умереть под пытками раньше, чем Ее Величество получила достаточное наслаждение. Возможно, в этом есть и доля моей вины: я не учел, что спины и кости даров Умбрена, которые были моими подопечными в последнее время, гораздо крепче, чем дух и плоть древнейшего рода, и позволил себе увлечься в самом начале процедуры. В результате Ваша беременная сестра и ее муж скончались практически мгновенно. Чуть дольше продержались их домочадцы и прочие родственники, к пытке которых я не имел возможности приложить руку лично. Ее Величество выразила мне свое недовольство и сочла нужным сообщить, что единственное, что может ее утешить, это Ваша быстрая победа над кимнами и возвращение в столицу для дальнейшего исполнения ее поручений. Она твердо убеждена, что Вы — единственный из верховных даров, кто остался ей верным, и намерена приблизить Вас к трону, где Вы займете приличествующее место, потеснив даже Вашего покорного слугу,
пока еще лорд-канцлера Аккалабата, Корво Дар-Эсиля.
P.S. Боюсь, что если завтра Ее Величество вспомнит о существовании малолетнего сына лорда Рейвена и леди Эллы и захочет занять себя и меня истязанием этого несчастного существа, являющегося в настоящий момент последним представителем рода Кауда, мальчик тоже не продержится долго. Я совсем разучился пытать, милорд, все у меня мрут, как мухи. Тем важнее Вашее скорейшее появление в столице в ранге спасителя отечества и короны. Хвала королеве!
Дворец Дар-Аккала, 30 декабря 1503 года
Халем. Умбрен. Кауда. Обезглавленные дариаты, обескровленная армия, выжженная земля и с корнем выкорчеванная из сердец надежда, что все это когда-нибудь кончится. Хетти с усилием вогнал мечи в твердую землю, вытащил, отправил обратно в ножны. Ему — с детских лет с благоговением относившемуся к оружию — в страшном сне не могло привидеться, что кровь и сажу с мечей он будет счищать только так. День ото дня, неделя за неделей. Когда он последний раз нормально занимался своими клинками, главнокомандующий Аккалабата уже и не помнил. Он только с каждым днем ощущал, что они становятся все тяжелее, что, сохраняя прежнюю твердость удара, он тратит гораздо больше сил, чем прежде, на замах, на финальный рывок, которым вытаскиваются мечи из разрубленного пополам тела или искореженного конского доспеха. Движения становились все более рациональными, повороты все более скупыми, рисунок атак все более экономным и четким. Хетти уже не сражался, не фехтовал, да и боем на мечах то, что выделывал он на поле боя, назвать уже было нельзя. Это было убийство на мечах — эффективное, дошедшее до высшей степени автоматизма, которую позволяла кровь Дар-Халемов. Автоматизма, внушавшего ужас не только чужим, но и своим.
Уже давно не приходили в палатку Хетти старейшины кланов и командиры полевых отрядов. У них не было сил спорить и смелости обсуждать приказы. Давно не приходилось повышать ни на кого голос. Хетти писал, нарочные относили, армия Аккалабата беспрекословно исполняла распоряжения своего маршала. Кимны отступали. Не разжимая кольца. И каждый мальчишка (а их все больше мелькало у боевых костров, и это заставляло Хетти болезненно сжимать зубы, когда он, стараясь смотреть только прямо перед собой, проходил мимо) знал, что дары теснят противника на собственные земли, выжимают с владений короны в свои дариаты, к стенам родовых замков, защищать которые остались совсем уже старики да малые дети. Аккалабам впервые за много сотен лет приходилось воевать на своей территории не брат на брата, когда можно было брать пленных, жечь замки, рубить руки и головы по законам, общим для обеих противоборствующих сторон и даже попираемым ими в соответствии с некими негласными установлениями. Впервые на территории Империи хозяйничал враг, не желавший иметь ничего общего с дарами Аккалабата, ни в грош не ставивший все их представления о ведении войны и сознательно втаптывавший в грязь все, что было у них ценного и дорогого.
Кимназ, отказавшийся подчиняться власти Хаяроса практически сразу же после смерти святой Лулуллы, Кимназ, где веками скрывались от королевского гнева все недовольные, куда уходили с семьями и вассалами лорды, лишенные замков и дариатов, Кимназ, давно уже нависавший темной тучей на восточных границах Империи и издалека грозивший ей гигантскими кострами на меловых скалах, жерлами подземных огнеметов и темно-серыми флагами с багровым крестом, развевавшимися над приграничными бастионами, вдруг оказался в самом центре Аккалабата. Кимназ без спросу хозяйничал в маленьких и больших городах, Кимназ бормотал на своем гортанном наречии на ярмарочных площадях и в тавернах, Кимназ вытаскивал из-за пояса тяжелый кинжал в ответ на косые взгляды и перешептывания за спиной. Обтекая, как упорные мели, хорошо укрепленные замки, Кимназ захлестнул Аккалабат словно взбесившийся Эль-Эсиль в недобрым словом поминаемое половодье триста пятьдесят пятого года со дня прихода святой Лулуллы.
Странным выглядело все. И то, как медленно, подобно инвалиду, с трудом вставшему с кресла и усилием воли преодолевающему каждый шаг, продвигалась вперед армия Аккалабата, казалось бы, напрасно теряя время и силы. И то, что ни в стратегии ни в тактике маршала Аккалабата не чувствовалось ни изобретательности, ни гибкости, ни уверенности: Хетти не ударял с тыла, не организовывал вылазок, он просто, осознавая скудость своих сил и щадя то, что осталось теперь от прежде победоносного войска, тупо давил по всему периметру, отодвигая противника все дальше и дальше от стен столицы. Странно было и то, что никто — ни вдвое больше времени, чем Хетти, проведший на полях сражений лорд Дар-Пассер, ни вечно всем недовольные сеньоры клана Акила, ни слушающие и исполняющие волю святой Лулуллы под сводами ее храма дары Фалько — не возражал и не возмущался. Все было странно, а то, что никто не удивлялся этой странности, свидетельствовало об одном: усталость, копившаяся в душах мечников Аккалабата, дошла до предела.
Бороться с усталостью мешал страх, поселившийся даже в самых мужественных сердцах в день, когда Альти Дар-Пассер, которого с тех пор не именовали иначе, как горевестным Даром без Имени, принес главнокомандующему Дар-Халему весть о нападении кимнов. Страшно было от того, что Дар-Халем в армии остался один, что оголены были фланги, на которых прежде всегда щетинились надежные мечи клана Умбра, что черный с изумрудными глазами лев Дар-Кауда на крапчатом фоне не реял над самым большим костровищем. Пехота итано редела на глазах, ряды конницы тейо таяли с устрашающей быстротой. И все меньше становилось отцов семейства, которые на жадный вопрос знакомых из другого клана: «А твой младший? Он еще в замке?», кивали сдержанно и уходили, провожаемые завистливыми или горькими взглядами.
Хетти знал все, но делал вид, что не замечал ничего. Письма из Хаяроса рвал, не читая. Преданный Альти, которому сама судьба вручила пост горевестника, метался между лагерем и столицей, приносил лорд-канцлерские депеши, тут же отправлявшиеся в мусорную корзину, и относил донесения Хетти, состоявшие из двух-трех строчек и всегда одного и того же постскриптума. На недоуменные взгляды Альти, сопровождавшие очередную партию бумажных клочков с лорд-канцлерской печатью, Хетти отвечал с мрачной яростью: «Что смотришь? Яд это! Всё яд! Яд. Отравить они хотят главнокомандующего Аккалабата». В качестве противоядия, вышвырнув очередное послание от лорда Дар-Эсиля, он доставал письмо двухмесячной давности и мусолил глазами строчки, сообщающие о смерти Эллы и Рейвена. После этого он снова мог командовать. Никто, даже Альти, не знал, что каждый вечер Хетти молится королеве Лулулле за здоровье лорд-канцлера. Если бы тот перестал присылать «яд», Хетти давно уже подписал бы акт о капитуляции. О том, что когда-то Хетти надеялся прорвать кольцо нападающих первым же ударом, ему вспоминать не хотелось. И он был благодарен за то, что никто ему об этом не напоминал.
Кончилось все быстро и невероятно. Невероятно быстро с приходом весны завершилась мучительная военная кампания. Вместо послания от лорд-канцлера явился он сам, собственной персоной, сопровождаемый то ли дарами, то ли тейо в орадах такого кричащего зеленого цвета, что Альти Дар-Пассер сам слегка позеленел, провожая их в палатку главнокомандующего. Через полчаса в лагере было объявлено о мирном договоре с Виридисом, по которому Аккалабат уступал южным соседям часть земель, «освобожденных» участниками и споспешниками умбренского мятежа (другая часть этих земель отходила короне), в обмен на военную помощь в борьбе с кимнами. Вириды должны были ударить в тыл противнику по заранее согласованному плану.
Прежде чем огласить текст договора, предусмотрительный лорд-канцлер скинул орад и держал в напряжении крылья, ибо Хетти не удалось (да не очень он и старался) убедить его, что из рядов не полетят в ответ кинжалы и дротики. Никакой реакции не последовало из рядов. Ни возмущения (а ведь не худшие земли отдавались виридам — не только горные кряжи Умбрена с полуразрушенным замком Хару Дар-Умбра получали они, но и плодородные угодья Дар-Кауда с их нетронутыми, хотя обезлюдевшими твердынями), ни упрека в том, что королева больше не надеется на своих верных подданных и зовет на помощь их заклятых врагов, ни подозрения в государственной измене, ни недоверия, ни гневной отповеди (да мы сами этих врагов перчатками закидаем!) не услышал лорд-канцлер. Измученные и отчаявшиеся мальчишки, стоя за спинами своих отцов и старших братьев, еще более отчаявшихся и изможденных, выслушали его молча, отсалютовали мечами маршалу Дар-Халему, выкрикнувшему приказ строиться к атаке согласно диспозиции, полученной командирами накануне, и разошлись.
- Хетти? — лорд-канцлер почему-то впервые вспомнил о том, что главнокомандующий Аккалабата
- его зять. Добавил теплоты в вопросительную интонацию.
- Ну вот. как-то так, — вымученно улыбнулся Хетти. — Ты не волнуйся. Они уже не способны спорить и сопротивляться. Куда скажешь — туда и пойдут. Я укатал их за эти три месяца, как сивку крутые горки. Совершенно безвольная армия. Армия призраков.
Он впервые говорил лорд-канцлеру «ты». От облегчения. От того, что почти уже сработал план, который они не просто не составили вместе — даже не обсуждали (никто из них не решился вслух произнести такое: втайне договариваться с виридами, «укатывая» при этом аккалабатскую армию до такого состояния, чтобы даже самые гордые и самолюбивые, а также подозрительные и сварливые, не вздумали возмутиться против предложенного договора).
- Сколько это займет времени? — лорд Дар-Эсиль, поежившись, начал заворачиваться в орад: весна обещала быть ранней, но проснувшийся от зимней спячки ветер еще обжигал плечи и заставлял дыхание курчавиться белыми спиралями под ноздрями.
- Вириды пришли все, как договаривались?
Лорд-канцлер кивнул. Самодовольная ухмылка на миг тронула его губы.
- Прибежали. Примчались. Прилетели. Все до единого. Ты прав был, Хетти, у них населения больше, чем земли. Они на головах там живут друг у друга. Видел бы ты, что называется у них «дариатом».
- Я видел.
- В общем, одна мысль о том, что они получат владения Кауда, вскружила им головы.
- Хорошо. Очень хорошо. А наших ты сколько привел?
- Как ты и просил. Увел от границы всех, чтобы вириды видели. Здесь сейчас третья часть. Остальные вернутся на юг сегодня же вечером.
- Нет, я передумал. На юг я пошлю тех, кто у меня сейчас здесь. Альти! Где ты, демон тебя забери?
Как всегда, извиняющимся тоном:
- Я привел лошадей.
- А, молодец. Приведи теперь мне старших даров Умбрена. Всех троих, кто остался в живых. Глядя в спину удаляющемуся Альти, Хетти задумчиво повторил:
- Всех троих старших даров Умбрена… Ты думал, что когда-нибудь мы будем так говорить? Ты представляешь, сколько сейчас в Умбрене даров и тейо, способных поднять мечи? Лорд-канцлер не ответил. Он смотрел на Хетти так, что. и одобрение, и осуждение были в этом взгляде. И какое-то радостное презрение, что ли.
- Ага. Теперь и ты понял, — Хетти вернул вгляд. Почти что зеркально.
- Лорд Дар-Халем, Вы же не собираетесь…!
- Пока Альти нет, честно, как на духу, скажу тебе: собираюсь. Прикрыть границу с Виридисом дарами Умбры, пока наши союзнички в ядовито-зеленых орадах будут торжествовать на развалинах замка Хару и делить приписанные к нему утесы и скалы. А потом дам Дар-Умбрам карт-бланш. Закрою глаза. Умою руки. Пусть делают, что хотят. Помотавшись годок на границе с Виридисом, они только злее станут. Изучат получше предполагаемого противника. И когда, вернувшись, застанут его у себя на родовых землях, то полетят клочки по закоулочкам. И никакой мирный договор не помеха!
- Хетти! — простонал лорд Дар-Эсиль. — Ты не мог это сам придумать! Ты Дар-Халем!
- Я не сам, — неожиданно тихо сказал Хетти. Смотрел он при этом не на лорд-канцлера, а на приближающихся даров Умбрена: они шли медленно, видно было, как двое поддерживают третьего, явно припадающего на левую ногу.
- Это Сид. Сидана. Конечно, мы не были уверены, что Кимназ нападет. План был на случай, если мы не будем справляться с Виридисом. Уже стало ясно, что замку Хару суждено быть разрушенным. А Сид. Сидана. она всегда думала об Аккалабате, она хотела, чтобы нам здесь жилось спокойно, после того как они уйдут. Он прилетел как-то ко мне в лагерь. и предложил. Мы разные варианты рассматривали, не только этот, не беспокойтесь.
- Мы на «ты», — лорд-канцлер так же внимательно рассматривал даров Умбрена, которые уже начали вскарабкиваться на холм, где стояли они с Хетти.
- Угу. В общем, дать клану Умбра накопить силы и столкнуть их с виридами, которые за год- другой все равно не освоятся на горных территориях. С одной стороны, возвращение дариата Хару семейству Умбра будет тогда выглядеть закономерным: королева носа не подточит. С другой — Умбры же, они, сам знаешь какие, их надо направлять в нужное русло, иначе толку не будет. Пусть воюют с виридами, а не с Хаяросом. С третьей — даже если бы Кимназ не начал проявлять себя так активно.
- Проявлять активно. — лорд-канцлер сам себе удивлялся: вид Хетти, разглагольствующего в их фирменном дарэсильском стиле, воодушевлял его больше, чем сам факт подписания мирного договора с Виридисом и перспектива решения кимназской проблемы. Старшие дары Умбры наконец добрались до границы зоны слышимости и почтительно остановились. Хетти сделал им знак подождать.
- Вот видишь, какие они. — с неожиданной тоской в голосе повторил он. — Пассеры бы полезли сразу к нам на холм, не задумываясь, нужно ли им слушать то, что сейчас обсуждается. А Акилы прям-таки из штанов бы выскочили, чтобы услышать нечто, не предназначенное для их свинячих ушей. Короче, с какой стороны ни возьми, получается, что воевать на два фронта, растеряв большую часть армии — убитыми и ранеными в Умбрене, ушедшими за горную цепь вместе с Койей, запершимися в своих замках в знак протеста или из страха перед расправой королевы. Но лорд-канцлер уже не слышал. Забыв про даров Умбрена, топчущихся чуть ниже на склоне, про все на свете забыв, хотел выкрикнуть — не получилось, выхрипнул вдруг переставшим слушаться голосом:
- С Койей? Так ты не убил ее? Она жива?
Вцепился, как кузнечными клещами, зябкими стариковскими пальцами в Хетти, у самых ключиц, надавил больно. Хетти на миг оторопел, увидев в нескольких сантиметрах глаза лорд-канцлера — крошечные зрачки в белом холоде призрачного тумана, ледяные тени эсильских болот.
- Пусти. Я убил ее. И извини. Вырвалось. Не надо было при тебе так говорить.
Зажмурился, не хотел смотреть больше на морщины, выщербленные горем на этом прежде каменно-неподвижном лице. Пробормотал торопливо:
- Они ведь ушли, потому что она так хотела. Из-за нее. Из-за того, что она мечтала, будут дары, которые станут жить без королевы, и.
- Замолчи, Хетти. Иначе я сейчас тебя задушу. На глазах у всей армии.
- Это вряд ли, — раздался из-за спины рассудительный голос Альти. Он, похоже, впервые не извинялся. Меч он держал ровно над макушкой лорд-канцлера и угрожающе им покачивал.
- Лорд Дар-Пассер, Вы забываетесь!
- Альти, приземляйся. Дурацки выглядишь в такой позе.
Уж неизвестно, что больше подействовало на Альти- тайфун ярости, полыхнувшей от лорд- канцлера, или спокойное дружелюбие слов Хетти, но на землю его как сдуло. Сложил крылья, встал насупленный поодаль.
- Лорд Дар-Эсиль, мы исчерпали эту тему, — Хетти повернулся к дарам Умбрена, которые недоуменно следили за сценой, но не трогались с места, и сделал им знак приблизиться. — Койя мертва, и прах ее лежит там, где ни Вы, ни кто-либо из подданных Ее Величества королевы не сможет до него добраться. Она достаточно унижений перенесла при жизни.
- Как ты можешь думать, что я допущу! — лорд-канцлер задохнулся, как от резкого удара под ребра.
- Тихо. Не при нем, — мотнул Хетти головой в сторону молодого лорда Пассера. Тот в стороне с энтузиазмом щурился на выползшее наконец из-за туч солнце.
- Лорды Умбрена, я хотел бы перемолвиться с вами парой слов, прежде чем мы выступим сегодня. Прошу в мою палатку.
Отступив в сторону, лорд-канцлер провожал взглядом двадцатилетнего главнокомандующего Аккалабата, за которым почтительно следовали старшие дары Умбрена — широкоплечие, с чуть тронутыми сединой нечесаными копнами темных волос — все, как один, похожие на ненавистного Хару Дар-Умбра. неумелого, неуклюжего Хару, который не смог, не защитил, не сберег.
Тема не исчерпана, Хетти. Ни для меня, ни для тебя, ни для Аккалабата. Но это потом. Сейчас кимнам придется испытать на себе, как осуществляются планы главнокомандующего аккалабатской армией, когда у него достаточно сил для реализации этих планов. В том, что вириды и наше подкрепление ударят согласованно там и тогда, где и когда это нужно, сомнения нет. Значит, как и говорил Хетти, времени до нашей победы осталось «нисколько». А потом… потом… (лорд-канцлер Аккалабата хлестнул себя крыльями по бокам и с тоской взглянул в светлеющее небо) надо как следует вычесать нашего маршала. Не знаю уж, кто был с ним в последнем альцедо, но перья выглядят безобразно. Мальчишка!
hoj^ ле^-илн-ил-^ ЙиилллЛл^-л
- Не ври мне! Не смей мне врать! — королева визжит как резаная. На столике уже не осталось ни одного предмета, который она бы не попыталась сломать о склоненную перед ней спину лорд- канцлера. «Скоро она начнет отрывать столбики, поддерживающие балдахин над креслом. — прогнозирует он. — Первым она размозжит мне голову, вторым. хотя какая уже разница!»
- Они не могли сдохнуть так быстро!
- Но ведь сдохли. — глубокомысленно вставляет Дар-Фалько, присутствующий при экзекуции в малом тронном зале, но пропустивший (чем он, несомненно, гордится, сволочь) пытку мятежников в подземельях Дар-Аккала.
Дай мне сил, пресвятая Лулулла!
- Они не должны были сдохнуть так быстро!
- А вот это уже вопрос к лорд-канцлеру Дар-Эсилю, — Дар-Фалько изо всех сил исполняет роль хранителя храма святой Лулуллы и пытается выглядеть сановито. — Эсиль, почему они сдохли так быстро? Твоя свояченица и ее муж.
- Ваше Величество, я уже объяснил Вам, я не виноват. Я повторяю, леди Элла всегда отличалась слабым здоровьем. К тому же она была в положении. А о чувствительности древнейших родов нечего и говорить. Да никто никогда и не пытал даров Кауда! Откуда я мог знать?!!!
- Ты должен был знать! Я должна была услышать, как они будут визжать, когда палач потащит из них внутренности, прогнившие от неверности их королеве! Я должна была видеть, как они будут корчиться на решетке, когда огонь вытопит из них жир вместе с мерзостными изменническими мыслишками! Я должна была почувствовать их страх, их боль, каждую их конвульсию! Они не посмели бы сдохнуть, если бы ты им не помог!
- Ты, что, совсем не ублажил свою королеву? — ленивый мозг дара Фалько наконец заработал, и он захотел прояснить ситуацию. — Они действительно окочурились сразу — на дыбе? Это не дело. Весь его вид выражает искреннее осуждение, даже заплывшая жиром морда сморщена в раздраженной гримасе. Он очень сочувствует своей королеве. Еще бы, сначала мятеж, а потом вдруг — никакого удовлетворения.
- Я честно выполнял Ваши распоряжения, моя королева. Пыточный зал был приготовлен наилучшим образом. Я сам все проверил и проинструктировал палачей. Не моя вина.
- А зачем ты к ним подходил? Зачем ты подходил к ней, когда ее начали растягивать и она так славно завыла?
- Я выполнял Ваше распоряжение, Ваше Величество. (Демон Чахи, хоть ты дай мне силы!) Оба палача были заняты дыбой. А Вы сказали. Вы же помните, что Вы это сказали? «Я хочу, чтобы ее грязную утробу вывернули наизнанку. чтобы вся пакость вышла наружу». Я взял расширитель, и не успел приблизиться.
Успел. Я все успел. Я знал, что ты потребуешь расширитель, убийца на троне. Не знал только, куда ты захочешь, чтобы ей его вставили. Поэтому оба положил на стол с принадлежностями в головах жертвы. Когда я пошел за этой железной штукой, мне хватило секунды, чтобы загородить от тебя Эллу орадом и нажать на «эти точки» на шее. Она так благодарно взглянула на меня, девочка. С Рейвеном было проще, ты потребовала «заткнуть его поганый рот». Он все понял, он видел, что было с Эллой. Я предусмотрительно выдержал две минуты, чтобы не было ощущения, что он умер, как только я подошел. Ты не подкопаешься ко мне, все было чисто. И палачи подтвердят — им тоже жить хочется. Они догадались без слов — ни один из даров Кауда не выдержал пытки дольше десяти минут. Трупы не успевали выносить. Да когда же ты устанешь визжать и крушить дворцовую мебель?!!
- Мальчишка! Где их треклятый мальчишка?
Я не надеялся, что она забудет. Я обещал Рейвену, глазами пообещал, когда он попросил меня — тоже глазами. Сына у них отняли сразу же — в замке. Они не сопротивлялись — сочли ниже достоинства даров Кауда препятствовать выполнению распоряжения королевы. Не думаю, что Рейвен хоть на секунду верил, что к ней вернется благоразумие. Мне не забыть, как на пороге он усмехнулся: «Надо же, Дар-Эсиль, что могут сделать с одной Империей три сумасшедшие женщины». Жену свою, надо полагать, он не считал. Элла была тихая сумасшедшая, да встретит ее у престола святая Лулулла. А вот Сола, и Койя, и эта, на троне… Плохи дела. Я задумался и прослушал, что она визжала про Креча. Зато Дар-Фалько, похоже, полностью в теме.
- Но Ваше Величество, мы же знаем нашего с Вами лорд-канцлера, он обязательно что-то придумает, и нам вряд ли удастся поймать его за руку.
- Я тоже неплохо подумала, лорд Дар-Фалько. Мой (а не наш с Вами) лорд-канцлер будет вести себя хорошо. Он ничего не придумает, чтобы маленький Креч умер раньше времени, правда, лорд- канцлер? Иначе, как я ни люблю Вашего сына, ему тоже придется умереть. А расставание будет так печально, он очень напоминает мне мать. Вы ведь не хотите снова огорчить свою королеву, лорд-канцлер?
- Боюсь, я не совсем понимаю, Ваше Величество.
Как-то не вовремя она успокоилась. Уселась на трон, игриво покачивает ножкой… Холодный пот у меня по спине.
- Сейчас поймете. Поскольку мы не можем позволить Вам не ко времени умертвить маленького дара Кауда, содержащегося в наших и без того нездоровых подземных покоях, мы свяжем его жизнь с жизнью Вашего драгоценного сына. Вы ведь помните, что у Вас есть сын, лорд-канцлер?
- Да, Ваше Величество. Хотя Вы не разрешаете мне его видеть.
- А Вам и не надо. Прекрасно без этого обойдетесь. Важно, что он пока жив. Жив, пока жив мальчик Дар-Кауда. Если с последним что-то случится, то в пасть к демону Чахи — или куда там попадают изменники, во всяком случае не в чертоги прекрасной Лулуллы — вслед за ним отправится и Ваш отпрыск. Как я уже говорила, мне это было бы крайне печально, но что же делать. Мы иногда будем навещать маленького Дар-Кауда, напоминать ему о прегрешениях его родителей. И берегитесь, лорд Дар-Эсиль, чтобы во время этих напоминаний он не отправился вслед за папашей с мамашей. Это в Ваших же интересах.
- И в Ваших, моя королева.
Дар-Фалько, наверное, впервые в жизни так широко распахнул глаза. У него аж жировые складки на щеках и на подбородке заползли одна на другую. Чтобы ты задохнулся, тварь! В храме святой Лулуллы значительно очистится воздух.
- Что ты сказал?
- Я лишь осмелился напомнить Вам, Ваше Величество, что моя жизнь непрерывно стремится к престолу святой Лулуллы, а мой сын является единственным наследником линии лорд-канцлеров Аккалабата, они же дары Эсиля. Уничтожить сразу три.
- Ничего. Лорд-канцлером мы сделаем кого-то из Фалько. Политика нам не нужна — лорд Хетти отлично воюет. Или вот — мы отдадим ему лорд-канцлерскую печать в дополнение к маршальскому жезлу. По-моему, он прекрасно справится. А по-вашему, лорд Дар-Фалько?
- Мммм.
Неужели ее не остановит и то, что даже ленивый и льстивый Дар-Фалько не решается представить лорд-канцлерскую печать в чьих-то руках, кроме даров Эсиля?
- Что такое?
Судя по всему, толстяк совершил крупнейшую мыслительную операцию в своей жизни, и итог ее ему не понравился. Вон как покраснел и облизывает губы в ужасе от того, что собирается сейчас сказать.
- Ваше Величество, я лучше разбираюсь в молитвах святой Лулулле и способах изгнания демона Чахи, равно как и прочих исчадий его логова. но, смею заметить, если Вы позволите одно только слово.
- Не истощай свое красноречие понапрасну, Дар-Фалько, скажи это слово и ступай обратно к прекрасной Лулулле. Ты мне наскучил.
- Да, Ваше Величество, — не сводя глаз с королевы, Дар-Фалько, пыхтя и кланяясь, начинает удаляться от трона. Оценив расстояние, образовавшееся между ним и ее метательными орудиями, как безопасное для любого с мало-мальски подвижным внутренним временем, бурчит под нос:
- Халемы, Умбра, Кауда. Если еще и Эсили. У меня получается четыре, Ваше Величество. Четыре старших дариата. Слишком много, чтобы разгромить их в течение одного царствования. Королева отмахивается:
- Они сами виноваты. Сами себя уничтожили. Потому что не слушали и не слушались свою королеву. Иди, помолись за них пресвятой Лулулле. А мы с Дар-Эсилем продолжим. Я еще не уверена, что он меня понял.
- Я хорошо понял Вас, Ваше Величество. Малыш Креч останется в подземелье. Вы будете регулярно спускаться и проверять, на месте ли он. Поистязаете иногда в собственное удовольствие. Мой сын живет, пока живет Креч, поэтому в моих интересах поддерживать. простите, жизнью я это назвать не могу, существование последнего. Я могу идти? Ваш любимый главнокомандующий требует, чтобы я дипломатически обеспечивал его военную партию. Он, в отличие от моей королевы, не равнодушен к политическим ходам.
- Ступай-ступай, если Хетти ты нужен. И не сердись на меня, лорд Дар-Эсиль, если я подозреваю тебя напрасно. Уж очень мало вы в последнее время думаете о своей королеве. Вы — это все вы.
- Как можно, Ваше Величество! Мы неусыпно.
- Так неусыпно, что ты даже забываешь спросить, как зовут твоего сына.
- Вы же все равно мне не скажете.
- Почему? Хочешь, сегодня скажу? Прямо сейчас.
У лорд-канцлера подкашиваются ноги и кружится голова. Он улыбается — ему кажется, что почтительно и благодарно, как подобает изысканному царедворцу, удостоенному неслыханной милости, а на самом деле жалкой улыбкой нищеброда. Снова падает на колени, с которых только поднялся. Ждет. Минуту. Другую.
- Иди, Дар-Эсиль, иди, — благосклонно говорит королева. — Мой маршал заждался вестей от тебя. Напиши ему, что мы ждем победы.
Ему стоит огромных трудов сдерживаться, не разрыдаться, не броситься ей в ноги, чтобы пресмыкаться и умолять. Лорд-канцлер Аккалабата гордо выпрямляет спину, откидывает со лба белоснежные волосы, отвешивает изящный поклон. Имя, произнесенное свистящим шепотом, настигает его у двери.
- Соль. Я назвала его Солем.
Лорд-канцлер с трудом разлепил глаза. Казалось, что этот сон — точный слепок с реальности — никогда его не покинет. С навязчивой неотступностью почти каждую ночь повторяясь, в нем не менялось ни слово, ни жест, ни движение, и каждый раз лорд-канцлера охватывало желание проснуться, не длить эту пытку, вмиг скинуть с себя дурманящий морок. Но он не позволял себе двинуться, терпел до последнего, потому что после жалящих, как змеи, воспоминаний, чистой водой проливалось на истомленную душу: «Соль. Я назвала его Солем». Это было единственное, что связывало верховного дара Эсиля с сыном, и никакая пытка, никакие мучения не могли бы заставить его разорвать эту тонкую ниточку. Время текло, он перепробовал все — шпионаж, подкуп, угрозы — но к сыну приблизиться не удавалось.
Иногда лорд-канцлера охватывало отчаяние — и он переставал надеяться, иногда жизнь возвращалась к нему и он с новым упорством начинал просить, добиваться и требовать у королевы. Хоть один взгляд. Хоть единственное свидание. Она была непреклонна. «Он жив, лорд Дар-Эсиль. Но я запрещаю Вам не то что вслух, про себя произносить его имя». И чем больше мерк в его памяти облик Сида, тем активнее работало воображение, подстегиваемое ночным кошмаром. Часами, уставившись в одну точку, за столом, усыпанным бумагами, времени на которые у лорд-канцлера теперь не было, он пытался представить: какие у Соля глаза, волосы, крылья, как ходит он, как летает, на кого он похож. Иногда перед его мысленным взором возникала фигура, напоминающая ту, которую он привык видеть в зеркале, только уменьшенная, с такими же светлыми волосами и молочно-белой радужкой глаз. Иногда глаза у мальчика были черные, а волосы светлые, только не тонкие и волнистые, как у Дар-Эсилей, а пышные, тяжелые, как у Солы. В плохие, ненастные дни вызываемый образ был смутным, угадывались лишь очертания и даже цвет крыльев нельзя было определить.
В эти мечты уходил лорд-канцлер все дальше, не замечая, что все чаще захаживает в его кабинет лорд Дар-Халем, что-то спрашивает, не получая ответа, укоризненно трясет головой, разбирает бумаги на столе на две стопки: одну — поменьше — оставляет лорд-канцлеру, другую — в два раза ее превосходящую — забирает с собой. Однажды, все-таки перебрав оставшиеся после визита Хетти бумаги, лорд-канцлер протянул руку за печатью. Печати не оказалось. Наверное, лорд Дар-Халем прихватил ее вместе с бумагами. Прежде это вызвало бы бурю, но теперь лорд-канцлер не почувствовал ничего, кроме облегчения. Если у Хетти нет более серьезных дел, он может заняться государственными. Для лорда Дар-Эсиля же государственные дела стали лишь способом скоротать время до ночной встречи.
В ночи, когда навязчивый сон давал ему передышку, приходила Койя. Она не во сне приходила, но и не в реальности. В дремотном полузабытье, сковывавшем руки и ноги, позволявшем лишь наблюдать, как женская фигура в алом бархате, на котором — все время в разных местах — темнело расплывшееся пятно, входила через окно, усаживалась грациозно на подоконник, болтая ногами. Спрашивала: «Как Вы поживаете, мой лорд-канцлер?» Не дожидаясь ответа, начинала весело щебетать про Умбрен, про детей леди Мейры и Китти, про то, как пару заблудившихся в горах тейо съел волк-оборотень. Корво старался не слушать, боялся узнать какой-то секрет и выболтать потом королеве. Койя сердилась, топала ножкой, обещала, что не придет теперь вовсе, если он будет таким букой. И исчезала с рассветным туманом, уступая место «Соль. Я назвала его Солем». Покой наступил только во время альцедо, когда Хетти, удивляя себя и лорд-канцлера, не пропуская ни дня, вычесывал его щеткой и не жалел обезболивающих. Лорд-канцлер ненавидел этот покой.
2 мая 1505 года со дня пришествия королевы Лулуллы Уе^^и Рл^-Уллгм
На том, чтобы вириды сменили ярко-зеленые облачения на черные аккалабатские орады, настоял Хетти. Он видеть не мог этих болотных лягушек — так объяснил лорд-канцлеру. И с таким условием согласился сопровождать нежеланных союзников в дариат Кауда — за обещанной и заслуженной ими наградой.
Они прилетели всем скопом, счастливые размахом своих новых владений и робкие от того, что ожидали подвоха. Не дождавшись, дали сигнал и потянулись телеги с их женами и маленькими детьми в сопровождении тейо и слуг-итано. Крестьян взять с собою было не разрешено (в дариате Кауда и так имелось кому обрабатывать землю), а мастеров в Виридисе не водилось. Жены и дети виридов глазели из-под приспущенных боковин на зеленеющие луга, уходящие за горизонт, на плодородные, только что поднятые весенними работами пашни, на богатые поселения, громко радовались, но песни пели тягучие, южные — о юном тейо, утопившемся от любви к благородной деле, о матери, у которой шестеро сыновей погибли на поле брани, об ураганном ветре, сбросившем с крепостной стены молодую вдову (у Хетти аж мороз пробирал по коже: он не понимал, как можно при детях петь про такую тоску зеленую).
В какой-то момент у Хетти возникло опасение, не начнутся ли ссоры между виридами при распределении дариатов. Он не успел подумать, как это сделать — все-таки Хетти был не Дар- Эсиль. На его счастье, выяснилось, что вириды крепко верят в судьбу, и дело было решено жребием. Невезучие легко покорились и отправились мерзнуть в Умбрен. Тех, кого жребий полюбил больше, Хетти распихал по северным дариатам Кауды (южные, как и предполагалось, отошли королеве). Теперь ему оставалось самолично проследить за освоением главной цитадели дариата Кауда — замка, принадлежавшего лорду Рейвену.
Хетти прибыл туда на рассвете серого дня, после дождя, лившего четверо суток. До альцедо ему оставалось меньше недели, поэтому он решил не рисковать и поехал верхом. Лошадь, норовистая каурая, была из последних его приобретений (он не мог удержаться и сразу после разгрома кимнов, вернувшись в столицу, заполнил конюшню лучшими скакунами, как будто Сидана была с ним и могла это оценить). По договоренности, он должен был встретить виридского дара, вытянувшего из шапки судьбы самый лакомый кусок, на поляне у реки, за которой начинался отлогий подъем к замку Рейвена. Там на поляне виридам следовало стоять лагерем и дожидаться его приезда, а без него в замок — ни-ни. Почему Хетти так строго требовал выполнения этих условий, он сам бы сказать не мог. Но согласились — и ладно. В гости к Элле, когда она была жива, Хетти так и не попал, местность была незнакомой, ехать пришлось сквозь туман. Копыта чавкали по размытой дороге, лесное зверье все куда-то попряталось от несколько суток непрерывно хлеставшего ливня и вылезать не спешило. В общем, тишина и непроглядность были пугающие, нарушаемые только вялым чпок-чпок от лошадиных подков. В голову Хетти полезли невеселые мысли: к сестре родной не удосужился заглянуть, а вот теперь еду ввести чужаков в ее замок. скотина! Бессильный, ни на что не сгодившийся своим сестрам маленький братец! Лорд Дар-Халем — спаситель Аккалабата, любимый вельможа своей королевы, главнокомандующий, перед которым склонили головы даже старейшие дары! Бессмысленная скотина. Подонок. Мразь. Последние слова Хетти с чувством произнес вслух. И тут же услышал голоса чуть вдали, за деревьями. Там тоже хлюпали конские копыта — не одной, нескольких лошадей — и раздавались команды. Недовольный голос кричал:
- Оули, прижми внутреннюю ногу! Внешней ногой посылай! Внешней! И детский ему отвечал, чуть не со слезами в голосе:
- Папа, она не хочет!
- Сразу на шаг и посылай ее снова, — снова рокотал мужской бас.
Хетти усмехнулся, вспомнив себя на плацу и рыжую кобылу Элджи, которую тот одолжил для первых тренировок младшему брату. Та тоже никогда «не хотела». Инстинктивно Хетти потер правый бок — тот, которым кобыла так и норовила приложить его к живой изгороди с шипами величиной с большой палец.
- Молодец, Оули! Умница!
Хетти выехал на поляну в тот самый момент, когда Оули, наконец, удалось справиться с лошадью и послать ее галопом. Прямо на Хетти, показавшегося из-за деревьев. Только что выполнивший одну труднейшую задачу парнишка, естественно, не мог переключиться на вовсе другую — управлять несущейся лошадью. О смене направления речи не шло, и даже грозная ругань отца, торопившегося с другой стороны поляны, не могла помешать маленькому наезднику выпустить повод из рук и соскользнуть. не в траву, а на руки Хетти. «Я на Ко с Китти в охапку похож. Выгляжу, наверное, идиотски», — констатировал лорд Дар-Халем, отпуская внутреннее время.
- Отцепись от меня, — рявкнул на парня. Смерил взглядом подбежавшего смуглого, еще смуглей, чем сам Хетти, мужчину. Тейо. Совсем обнаглели.
- Простите нас, господин. Мы думали поупражняться, пока все спят и можно взять свободную лошадь. Не ожидали, что она окажется такой бодрой, протащив груженую телегу досюда от наших границ.
- Наши в этом возрасте умеют скакать галопом, — Хетти не нравилось, что замок Эллы достанется этим. у которых сын тейо падает с лошади.
Тейо недоуменно воззрился на Хетти.
- Ваши? — переспросил он. — В этом возрасте? Разве у вас есть.? Сглотнул, явно не решаясь продолжить.
- Мама говорила, что у них нет, — из-за спины тейо высунулась курчавая голова. — Она говорила, что девочкам-тейо в Аккалабате ничего не разрешают. Только рожать детей и прислуживать прекрасным деле. Мне так не нравится, я не хотела, чтоб мы сюда ехали.
- Помолчи, Оули! — прикрикнул отец. — Если бы мы сюда не приехали, ты бы по-прежнему спала в одной комнате со старшими братьями.
- Я ничего не имела против, — зловредно сообщила курчавая голова, ловко уклоняясь от ладони отца, промелькнувшей у нее над ухом.
- Они имели. Простите, мой господин, чем я могу служить? — тейо вспомнил о существовании Хетти ровно в тот момент, когда тот перестал ловить ртом воздух и опять напустил на себя вид подобающе строгий. Девочка-тейо! На лошади! У этих виридов, точно, ум за разум зашел от перенаселения.
- Я лорд Дар-Халем, проводите меня к вашему дару.
Вот теперь все пошло по плану: тейо и его дочурка мигом поняли, кто перед ними, и опустились на одно колено. Быстро поймали бодрую лошадь и, испуганно переглядываясь и не заводя разговора, отвели Хетти туда, куда следовало.
Лорд Кохт, легкая рука которого вытянула для его семьи замок верховного дара Кауда, оказался куда моложе, чем Хетти предположил по количеству высыпавших из палаток и сгрудившихся возле отца детишек. Выполнив все этикетные выкрутасы, Хетти, который так и не смог уложить в голове, каким образом Кохт, бывший ему чуть не ровесником, ухитрился обзавестись столь многочисленным потомством, на третьей минуте разговора задал вопрос напрямую:
- Это все ваши дети, лорд Кохт? Тот смутился.
- Нет, конечно же, не мои. Война с вами была долгой, лорд Дар-Халем, я потерял троих братьев. Нехорошо было оставлять их семьи без поддержки. Вам трудно понять.
- Нет, почему же. Я понимаю, что значит потерять троих братьев, — Хетти надеялся, что его голос звучит достаточно равнодушно. — Пойдемте, лорд Кохт, надеюсь, главная крепость Дар-Кауда Вас не разочарует.
Поскольку Хетти слегка легкомысленно разрешил сразу за лордом Кохтом войти в замок и всем остальным его домочадцам, толкового осмотра не получилось. То и дело они натыкались на носившуюся по коридорам с полуразвернутыми от дикого (дичайшего!) восторга крылышками малышню, а, заглянув под лестницу, обнаружили двух самозабвенно целовавшихся тейо, одним, точнее одной, из которых по неуверенному наблюдению Хетти могла быть Оули. Хотя темноволосых курчавых голов здесь было навалом.
Они высовывались из всех подряд дверей, перекликались, и было понятно, что в этот замок, который несколько месяцев назад навсегда покидали люди, сраженные горем, вновь пришло счастье. Хетти даже подумал, что дары Кауда — сдержанные, избалованные и циничные — вряд ли когда-нибудь могли так радоваться тому, что имели.
- Большой какой! — доносилось из парадного зала.
- Теперь у тебя будет своя комната, милый, — эту фразу, повторенную разными женскими голосами, Хетти услышал раз шесть.
- По-моему, я все-таки сделаю то, в чем я не был уверен, — пробормотал он себе под нос, поднимаясь в обществе лорда Кохта в фехтовальную комнату. Хетти назвал бы ее тренировочным залом, как и большинство других даров Аккалабата, но знал, что древние роды продолжали использовать старый термин и щегольнул им, чтобы посмотреть, какой будет реакция. Да и
напоминать этим выскочкам, без роду без племени, какой дариат им достался, иногда не мешало. К его удивлению, лорд Кохт, и глазом не моргнув, повторил:
- Да, прекрасно, в фехтовальную комнату.
- Мы называем ее тренировочным залом, — уточнил Хетти и чуть не споткнулся, потому что лорд Кохт переспросил:
- Как, простите?
И несколько раз повторив «тренировочный зал», «тренировочный зал», твердо сказал:
- Все-таки мне больше нравится по-нашему — «фехтовальная комната».
Ну что ж, хорошо, если в Элджином замке будут по-прежнему называть тренировочный зал фехтовальной комнатой. Чуть-чуть утешает. Хетти толкнул тяжелую дверь.
- Эт-та еще что такое? Кто разрешил без спросу сюда заходить и брать в руки оружие? — это они с лордом Кохтом рявкнули хором. Еще один балл в пользу вирида.
Парни в зеленых безрукавках прижались к стене, но мечи из рук не выпустили.
«Пресвятая Лулулла! Конечно, я же велел им поменять только орады! Но уж про безрукавки сами
могли догадаться.»
Хетти обвел взглядом стены. При таком арсенале, имея хорошо обученных тейо (а иных не предполагалось в дариате Кауда) и полные подвалы провизии, Рейвен мог год защищаться от той жалкой кучки дворцовых гвардейцев, которая была послана его арестовывать. Глупая гордость Дар-Кауда! Правота королевы! Взоры в одну с нею сторону! Свой взор бы и обращал, при чем здесь Элла и дети!
Хетти не мог заметить, как изменилось его лицо, но почувствовал, что в зале стихло. Даже лорд Кохт, секунду назад самозабвенно рычавший на вяло оправдывавшихся парней, замолк и смотрел опасливо.
- Что, нехорошее у меня бывает лицо, лорд Кохт? — усмехнулся Хетти. — Не бойтесь, просто плохие воспоминания. И зря мы кричим на лягушат, они впервые добрались до такого оружия и смогли его оценить — что ж тут такого?
Ощутимый вздох облегчения пронесся по залу, вириды заулыбались. На "лягушат" они не обиделись.
- Знаете, что, лорд Кохт, — продолжил Хетти, усаживаясь на скамью в углу зала. — Вы идите. ПосмОтрите сами замок, поговорите с супругой, распорядитесь, кстати, насчет обеда. А я тут прослежу. Чтобы они руки-ноги друг другу не поотрезали.
Лорд Кохт посмотрел исподлобья и не двинулся с места: перспектива оставить своих молодых мечников в компании верховного дара Халема ему, очевидно, не нравилась.
- Лорд Кохт, — укоризненно произнес Хетти, отстегнул мечи, бросил их под скамью, затолкал ногами поглубже (никогда в жизни так не делал и любого другого бы за такое убил на месте!) и заложил руки за голову. — Дорогой мой лорд Кохт!
- Что?
- Ничего. Идите. Это приказ. А я здесь понаблюдаю.
И понаблюдал, иногда окриком поправляя или парой слов подсказывая прием или позицию, подзывая самых бестолковых, кто никак не мог выбрать хват для заковыристой гарды фамильных мечей Дар-Кауда, показывая, как правильно держать клинки из голубой стали, легкие — какими они не могли и не должны были быть при такой длине. Но это было не главное. Из двух военных кампаний против Виридиса, в которых ему довелось участвовать, и изгнания кимнов, в котором они с виридами сражались бок о бок, Хетти вынес представление о слабеньком внутреннем времени виридов. Сейчас ему нужно было прикинуть, как это дело улучшить и следует ли улучшать. Выяснилось, что не так уж и безнадежны были временные потоки у молодых родственников лорда Кохта, просто даже те виридские мечники, кто казался Хетти ровесником, а то и постарше, не умели ими толком пользоваться. «Пожалуй, нужно их подучить, а то на первом же турнире, где они выйдут один на один против Дар-Пасеров или Дар-Акила, от этих «зелененьких» один пух и перья останутся», — резюмировал Хетти.
Когда Кохт самолично явился, чтоб пригласить его в обеденную залу, оба дара — и начинавший вживаться в роль хозяина, и уставший от этой роли — выглядели довольными. Кохт — тем, что Хетти-таки никого не убил, о чем жена Кохта Энда без перерыва молилась святой Лулулле, вместо того чтобы руководить приготовлением пищи и хоть мало-мальским украшением зала. Хетти — тем, что виридские мечники не стали скрывать от старшего дара тот восторг, в который их привели уроки, ненавязчиво преподанные Хетти, и то уважение, которое любой хоть немного смыслящий в мечном бое начинал испытывать, раз столкнувшись с маршалом Аккалабата в тренировочном зале. Двое мальчишек лет двенадцати, очевидно, сыновья старших братьев Кохта, даже исхитрились ухватить дядюшку за рукав, когда он пропускал в дверь высокого гостя и проорать ему в оба уха торжественным шепотом:
- Мы теперь сможем фехтовать на турнирах! С аккалабами! Мы поедем в Хаярос! Там, где мраморный песок и королева!
Мраморный песок и королева. Хетти бодро сбежал по лестнице. Сегодня он решительно не желал размышлять на тему «Аккалабат — это она или мы?» Аккалабат — это Аккалабат.
В обеденном зале Хетти позволил себе слегка улыбнуться и благосклонно кивнуть в ответ на приветственное слово хозяйки. Сел по ее левую руку, уступив мужу место по правую, похвалил незатейливое угощение, хотя на его вкус вириды пересаливали и передерживали на огне мясо. Видно было, что повар старался — по своему разумению или по приказу хозяина — угодить: посолено и прожарено все-таки было меньше, чем обычно в Виридисе. Кое-кто из молодежи даже скорчил недовольную мину, подковырнув свой кусок кинжалом. Но в целом аппетит у виридской семейки был отменный. Что же — кто хорошо ест, тот хорошо и сражается.
Хетти отер с подбородка брызнувший сок. Обед шел к концу, день — к вечеру, ночевать в замке он не собирался. Лорд Кохт, видя, что Хетти отодвинул стул от стола и начал подтягивать сапоги, встал с бокалом вина в руке. Брызнули и разбежались по стенам красноватые искры — садящееся солнце осеняло замок Кауда своим последним на сегодня приветом.
- Лорд Дар-Халем, позвольте еще раз поблагодарить Вас. Мы никогда не были так счастливы, как войдя сегодня под этот кров, да благословит его пресвятая Лулулла. Нашим домом становится отныне не только этот замок, но и весь Аккалабат. Мы пока не имели возможности принести клятву Ее Величеству, но хотим заверить Вас — верховного маршала Аккалабата, что верность наша будет безграничной и в нашем лице Империя обретает не менее преданных слуг, чем те, чьи предки служат Хаяросу веками.
Все вириды поднялись за старшим даром, мечи плашмя, как и положено, легли на столы, бокалы, из которых пили когда-то на свадьбе Рейвена Дар-Кауда и Эллы Дар-Халем, ударились друг о друга. Хетти тоже выпрямился во весь рост — встал торжественный и спокойный. Коротко сказал:
- Я принимаю.
Выпил залпом, не чокаясь, не снимая мечей.
Я принимаю. Формула королевы, но здесь ее нет. Кто донесет ей об этой мальчишеской шалости лорда Халема?
Повинуясь знаку хозяина, все стали расходиться. Хетти, разглядывая старых и молодых, покидавших зал, заметил у дальнего края стола знакомую кучерявую шевелюру, из под которой смотрели на него два сверкающих глаза. Шутя, салютнул ей пустым бокалом. Оули вспыхнула, сгребла со стола какую-то утварь и, прижимая ее к груди, со всех ног пустилась на кухню.
- Глазищи у этой девчушки. Как у черного льва Дар-Кауда, — пробормотал он, ни к кому не обращаясь. Но хозяйка услышала. Дернула за рукав мужа, отвлекшегося на разговор с сыновьями, шепнула ему на ухо. Кохт осторожно откашлялся.
- Лорд Дар-Халем, я понимаю, что одной из причин, по которым Вы не хотите ночевать в замке, являются воспоминания. Мне говорили, что Ваша сестра.
- Я первый раз в этом замке, лорд Кохт, — перебил его Хетти. — Если я так уверенно вожу Вас по его коридорам, то это лишь потому, что я Дар-Халем. Нет ни одной сколько-нибудь существенной крепости на Аккалабате, план захвата которой меня не заставили бы вычертить в детстве. Оставим мои воспоминания в стороне, — уже мягче прибавил он, видя, как щеки леди Энды залились багровым румянцем, а на лице появилось жалобное выражение.
- Во всяком случае, не беспокойтесь. Из наследства черных львов с изумрудными глазами мы претендуем только на стены, а не на знаки отличия. К Вашему следующему приезду все эти штандарты и гербы, — лорд Кохт мотнул головой по сторонам, — будут уже с почтением сняты и отправлены в сокровищницу Дар-Аккала. Мы попробуем сами сковать славу для своего негромкого рода.
— Вот уж не надо.
Хетти подумал эти слова посреди речи Кохта, а произнес в конце, не желая перебивать. Вышло невежливо. Хозяин и хозяйка, не ожидавшие такой резкости от верховного дара Халема, воззрились на него в недоумении.
- Я хотел сказать, что гербы и знамена трогать не надо. Будет даже лучше, моя госпожа, — он почтительно наклонил голову по направлению леди Энды, — если за ними слегка поухаживают. Обновят шитье и бахрому, вычистят пыль — ну, Вы знаете лучше меня. Этот замок был и остается замком Дар-Кауда, равно как и принадлежащий к нему дариат. В отличие от меньших замков и дариатов в северной части земель, ранее тоже принадлежавших этому славному роду. Тех, где уже поселились остальные Ваши соотечественники. Ваш статус существенно отличается.
Глаза леди Энды расширились. Казалось, она сейчас расплачется от разочарования. Новый дом, оказавшийся еще лучше, чем грезившийся ей в мечтах, «остается замком Дар-Кауда». «А кто тогда мы? А зачем мы здесь и насколько?» — эти вопросы явственно читались на полноватом веснушчатом лице. Щеки у леди Энды снова начали полыхать, как пять минут назад, только на этот раз не смущение окрасило их, а беспокойство. Лорд Кохт решительно отодвинул жену от Хетти. Стараясь не выказать неуверенности, резко спросил:
- В чем подвох?
- Нет подвоха. Живите. Турниры на мраморном песке Хаяроса я вам обещаю. Армии Аккалабата будут нужны новые воины.
- Против кого?
- Как обычно. Кимназ и. — Хетти беззаботно договорил. — Виридис.
- Я ожидал.
- Вы сделали выбор, лорд. Дар-Кауда.
- Простите?
Хетти протянул пергамент, украшенный помимо лорд-канцлерской подписи и печати личным вензелем королевы. Наблюдал, как неверие сменялось на лице вирида недоумением, а затем смуглые щеки его залила сияющая радость.
- Энда! Энда! Дети! Идите сюда! Я — лорд Дар-Кауда!
Атмосфера в зале в одну секунду переменилась. Хохоча во все горло и подкидывая в воздух ребятню, вокруг собрались младшие дары и тейо. Старшие дети зависли в воздухе над столом, задевая друг друга крыльями, и пытались заглянуть в документ, который лорд Кохт и леди Энда развернули и держали в руках.
У Хетти запершило в горле. У нас снова есть дары Кауда — причем, судя по плодовитости этих «лягушек», скоро они заполонят все отданные им замки и придется проводить их отпрысков через отборочные бои, чтоб хоть кому-то еще досталось место на придворных турнирах. Мраморного песка Хаяроса им захотелось! Хетти ухмыльнулся: «Скоро они его наедятся вдоволь! Все головы о него разобьют». А через два года на севере снова раздастся боевой клич рода Умбра: «Ум — ак- тедэ!» — «Стоять как камни!», и свои камни они отберут назад — у тех зеленых лягушек, которым повезло меньше, чем новоиспеченному дару Кауда с его свиноматкой Эндой.
Оставалось еще два дариата — Халем и Эсиль. Хетти не собирался терять времени понапрасну. У Альти альцедо через два месяца, у него самого — через неделю. Закат рода Халемов не входил в планы главнокомандующего Аккалабата.