Кузен Аркхью поджал губы и начал карабкаться по краю парапета. Шаг за шагом, погружая влажные пальцы в пыль, он приближался к уединённой галерее с неисправными часами.

Старое дерево протестующе скрипело. Большой Зал, находившийся этажом ниже, был погружён во тьму. В этот час единственный свет исходил от двух масляных ламп, находившихся рядом со Станком в дальнем конце Зала.

Внезапный шум удивил молодого человека — словно скрип металла по камню. Он замер, крепче цепляясь и наблюдая за другим источником света, появившимся на противоположной стороне галереи. Кто-то, держа свечу, двигался по коридору.

Свет исчез. За долгие годы глаза Аркхью привыкли к мраку. Ему нужно было добраться до часов. Ему нужно было узнать, верны ли слухи. Если он найдёт пропажу, то станет героем. Никто и никогда больше не будет смеяться над ним. Конечно, не все кузены так относились к нему, но он должен был положить этому конец. Он стал разгибать пальцы, которые слегка оцепенели, и продолжил идти.

Часы находились вне досягаемости — тщательно продуманное множество разноцветных дисков и кругов, и астрономических, и астрологических, которые когда-то поворачивались и вращались, переходя в сферы друг друга. Давно остановившиеся, они смотрели с балюстрады слепым глазом.

Внезапное движение воздуха смахнуло пыль с края. Аркхью отпрянул, когда вихри пыли с жадностью потянулись к нему. Пальцы мертвеца, схватившие Вас, чтобы отправить назад в прошлое. Кузен Мэлджамин однажды попал в их ловушку и пролежал без сознания восемь дней. Когда он, наконец, проснулся, то думал, что пил чай со старым кузеном Фаргом, который был мёртв уже свыше двухсот лет.

Завитки постепенно улеглись. Аркхью цеплялся за край кончиками пальцев.

Появился другой источник света. Он поднимался из Зала. Лампа высветила фигуру, чья угловатая конструкция заставила его покраснеть.

Драдж Дома остановился как раз под Аркхью. Он не смел дышать, пытался ни о чём не думать, прося Бога Боли, чтобы сердца перестали так стучать. Его пальцы теряли свою власть.

Кузен Оуис споткнулся и упал, приземлившись на деревянный пол с кучей ругательств. Он долго шарил руками в темноте, пока не нашел объект, с которым он столкнулся. Как он и думал, это была нора землеройки, и внутри что-то царапалось.

— Ага, попалась, маленькая… Перестань визжать. Хватит! — он залез внутрь и схватил крошечное существо в толстую руку.

— Всегда найдётся, что съесть, не так ли? — произнёс голос.

Оуис вздрогнул и оглянулся. Перед ним с лампой в руках стоял высокий галлифреец. Он смотрел прямо на Оуиса. Он был одет в тёмно-бордовую тунику и выглядел моложе, чем был на самом деле — обычное дело для галлифрейцев. Его длинные вьющиеся каштановые волосы были разделены по центру на две части, оттеняя бледные орлиные черты лица.

— Глоспин, убери лампу, — испугано произнес Оуис. — Это привлечет драджа. — Он попытался засунуть животное в карман.

Глоспин улыбнулся.

— Ты снова был на кухне?

— Нет, — возразил ему Оуис. — Я просто ходил прогуляться.

— И как кузина Инносет? Продолжает нянчиться с тобой? — спросил он. Оуис чувствовал жар от лампы.

— Уткнулась в свои книги, как обычно. Ничего не изменилось.

Глоспин отодвинул лампу и присел. Он схватил кузена за руку и заломил её за спину. Затем положил голову на плечо Оуиса и прошептал:

— Помнишь черепа? Те, что живут под домом? Они хотят познакомиться с тобой, Оуис. Оуис завизжал.

— Не делай мне больно! Пожалуйста, я сделаю все, что угодно!

— Как ты можешь быть таким толстым, когда все остальные кузены — тонкие как корни? Оуис попытался освободиться от захвата.

— Не знаю! Не знаю!

— Черепа говорят, что всё дело в сале. Вот почему лампы продолжают гореть.

— Пожалуйста, отпусти меня. Пожалуйста!

— Я ничего не скажу черепам, если ты обещаешь выполнить то, что я прикажу.

— Да. Да, я обещаю.

— Не забудь. И никому не рассказывай, — Глоспин толкнул Оуиса в спину, отчего тот упал на пол.

— Теперь отдай то, что ты взял на кухне.

Оуис неохотно вытащил пакет из жакета и передал его. Глоспин высыпал себе на ладонь горстку высушенных грибов и отдал пакет обратно.

— Держи. Можешь уходить со своей землеройкой. Постарайся добежать до своей комнаты раньше, чем драдж успеет поймать тебя.

Оуис помчался, спасаясь, но, добежав до следующего коридора, услышал шум драки позади. Он оглянулся и увидел в свете лампы, что Глоспина схватило высокое, похожее на дерево, чёрное существо — один из драджей.

— Я не виноват, — кричал он. — Это был Оуис. Он украл её. Я поймал его! Вы можете догнать его, если поспешите.

Драдж поднял Глоспина на руки и понес его прочь, видимо, для наказания. Оуис почувствовал, как Дом вздрогнул. Даже воздух казался сердитым. Он проверил свой улов и поспешил в убежище — комнаты кузины Инносет.

* * *

Аркхью вытянул шею, наблюдая за тем, как мерцающий свет исчезает в одном из коридоров, ведущих к Залу. Он почувствовал, как кровь быстро потекла по жилам. Ему казалось, что Драдж никогда не сдвинется с места. Аркхью знал, что тот прислушивается. Его пальцы почти сорвались с парапета, когда слуга неожиданно пошел вперёд, словно вспомнив про неотложное дело.

Аркхью понадобились минуты, чтобы отдышаться. Его мысли мчались наряду с кровью. Возможно, это была уловка. Договорённость между остальными, чтобы выставить его дураком.

Возможно, это не так. Возможно, что часы что-то скрывают. Все будут смеяться, если он ничего не найдёт.

Аркхью надеялся, что однажды наступит то время, когда он будет всё понимать и помнить без желания заплакать или спрятаться.

Конечно, это пронеслось до того, как всё стемнело. Не думать. Не помнить. Согнуть пальцы. Продолжить задуманное.

Он пролез вдоль последних цифр к часам и схватился за тусклые металлические провода, которые вращали устройство, представляя орбиты местных планет. Он проскользнул под ними, найдя новую опору на цветных решётках сфер. Одна внутри другой, они изображали Дома звёзд и Дома Богов: красный/чёрный — для Смерти, белый — для Боли и неопределённый — для Времени.

Когда часы умерли, сферы соединили свои открытые сегменты, оставив центр циферблата пустым, как слепой глаз.

Аркхью наклонился над отверстием, насколько мог. Внутри было темно. Он добрался до места, но понимал не больше, чем видел.

Он медленно спустился по циферблату в чёрный глаз.

* * *

Старец пламени поднялся в воздух над столом. Он слегка покачался, а затем мягко лёг на вершину, сформированную тройкой душ, шестёркой облаков и последним из глубин.

Кузина Инносет закрыла глаза. Строительство карточного домика отнимало много сил. Здесь начиналось искусство гадания на картах, и удерживание круглых карт на одном месте стоило огромного напряжения. Похожая на конус конструкция состояла уже из семи ярусов. Оставалось всего несколько карт, чтобы завершить, но последние шаги всегда были самыми трудными. Один промах мог разрушить весь домик, и не нужно гадать на картах, чтобы это понять.

Она залезла на высокий табурет, чувствуя тяжесть своих волос. Они были настолько длинными, что их приходилось заплетать в косу и обматывать вокруг головы и спины, что напоминало раковину у улитки. Волосы были путешествием во время. Они были белыми, но когда она путешествовала назад, они становились серыми, а в самых далеких пределах — около шестисот лет назад — красно-золотыми как первые цветы после зимнего снега.

Она никогда не стригла их. Ей приходилось сидеть на табурете, так как стулья с высокой спинкой больше не подходили для неё.

В комнате находилось несколько вещей, которые спасали её после наступления темноты. Скудная подборка редких книг, бюст писателя Квартиниана, несколько игр и гербарий в стеклянном шкафу.

Большая мебель была потёртой, но все еще пригодной. Особенно выделялся массивный туалетный столик, чьи открытые зеркала Инносет задрапировала тяжёлым платком.

Тонкий, старческий голос нарушил её сосредоточенность.

— Когда он приедет? Он сказал, что будет здесь.

— Кто? — спросила Инносет, поднимая следующую карту.

Кузина Джобиска сидела в глубине гигантского кресла. Она была столь старой и крошечной, что её голова раскачивалась, когда она говорила.

— Как же его бишь там…

— Оуис? — устало предложила Инносет. Джобиска навещала её два дня назад и ни слова не проронила об отъезде.

— Нет, не он. Я говорю о своём кузене, дорогом… Инносет опустила обратно герцога домино.

— Мы все здесь — Ваши кузены.

— Это был Аркхью, — объявила старая дама. — Он обещал сыграть со мной в «Сепалчезм».

Она затихла, поэтому у Инносет появилась возможность поставить герцога домино на карточный домик. Как только она поднесла его к краю, она услышала рыдание Джобиски. Лицо пожилой женщины напоминало сморщенный орех.

— Отведите меня домой, дорогая, — умоляла она. — Я хочу пойти домой. Инносет не хотела отвлекаться от колеблющейся карты.

— До Вашей комнаты далеко, — сказала она. — Оставайтесь здесь, и я отведу Вас домой, как только рассветёт.

Джобиска покачала головой.

— Нет, нет. Я говорила не про этот дом. Я имею в виду Дом домов.

К облегчению Инносет, дверь открылась, и перед ними показался кузен Оуис. Она знала, что его вежливость не предвещала ничего хорошего, но сейчас не было смысла спорить. Он положил подбородок на высокий стол и наблюдал за карточным домиком.

— Мне казалось, ты бросила эту затею, — произнес он. — Они всегда рушатся.

— Дом был встревожен сегодня вечером, — ответила Инносет. Оуис засмеялся.

— Это тревожит сильнее, чем обычно?

— Аркхью? Это ты? — спросила Джобиска из своего кресла. Оуис повернулся с усмешкой.

— Привет, бабуля, — сказал он снисходительно. — Я — Оуис, помните?

— Не нужно так кричать, — парировала старая дама. — Мне всего четыре тысячи триста двадцать два. Пятая инкарнация.

— Оуис, — обратилась к нему Инносет, — если тебе нечем заняться, сыграй с ней в «Сепалчезм».

Джобиска восхищённо рассмеялась, когда в комнату вкатился квадратный стол. На нём располагалась модель холмистого пейзажа. Извилистый путь пролегал между несколькими миниатюрными зданиями. Оуис достал игральный кубик и несколько цветных фишек, по три на каждого игрока.

Игнорируя их взволнованные крики, Инносет начала поднимать заключительные карты для домика. Она установила двойку глубин и двенадцать сов, и уже хотела взяться за последнюю карту — руку душ, когда в комнате раздался шум.

— Он жульничает! — вопила Джобиска. — Он заставляет фишки измениться в нужный ему цвет, чтобы их у него стало больше!

— Я ничего не делал! — воскликнул Оуис.

— Я видела!

Оуис сел обратно на стул.

— Это скучно. Игровое поле всё ещё не изрезано ущельями.

Инносет задрожала, внезапно почувствовав холод. Карточный домик слегка раскачивался.

— Где Аркхью? — серьёзно спросила она.

Оуис пожал плечами, но это выглядело неубедительно.

— Не видел его после наступления темноты, — солгал он.

С треском вершина игровой доски раскололась, и в ней возникла широкая пропасть.

— Сепалчезм! — торжествующе произнесла Джобиска.

Оуис нахмурился, глядя на фишки, висящие над миниатюрной пропастью. Он проиграл. Все фишки медленно упали вниз.

Новая вибрация пронеслась по Дому. Инносет раскачала верхушку. Карточный домик рухнул на стол. Она посмотрела на конфигурацию.

Та же самая форма, в которую они попадали каждый раз, когда она пыталась предугадать будущее этим методом. Они всегда падали в красно-чёрном круге — символе Смерти.

Но на сей раз было отличие. Над столом в воздухе парила верхняя карта — рука душ. Но это продолжалось недолго. Она изменялась — в облако, в слёзы, а затем в сову. Картой был бродяга — всегда скрытый, меняющий значения — и она не признала его.

Она задрожала. Во вращении и мигании освещённой свечами карты она видела, что надвигается большая беда.

Снова Дом задрожал от предчувствия. Был «так», за которым последовал «тик».

В глазу часов Аркхью почувствовал лязг древних колёс, начинающих поворачиваться. Он поднял голову, чтобы увидеть выход, но промежуток закрылся, поскольку сферы начали медленно вращаться друг в друге. Через пересекающиеся решетки он видел небольшие планеты солнечной системы Галлифрея, двигающиеся вдоль их орбитальных проводов по ложному небу. Холодный газовый гигант Поларфрей соединился со своим противоположным пылающим Карном.

Астрологическая фигура плясала над кольцом астероидов. Это был Кастерборус Фибстер, мифологический герой, который тащил за собой колесницу из серебряного огня, в которую он был запряжён Богами.

Древняя пыль, подброшенная внезапным движением, стала оседать в горле испуганного Аркхью, не давая ему вздохнуть.

* * *

Инносет охватил приступ. Она заметила, что Оуис испуганно смотрит на неё. Он что-то говорил, но она не могла разобрать. Тогда ясновидение, которое всегда было первым истинным взором, овладело тем, что она видела. Её голова дернулась. Рот открылся. Из горла шёл таинственный журчащий шум.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

Итак, мы наконец-то в Доме Лангбэрроу. Многие сравнивали его с Горменгастом Мервина Пика, и я не стану отрицать это влияние. Я очень люблю работу мистера Пика, не только трилогию про Титуса Гроанского, но и очаровательного и изворотливого г-на Пая, и множество стихов Пика, и его иллюстрации. Оба Дома — огромные здания, которые протягиваются на столько миль, сколько нужно для изображения историй их обитателей. Оба Дома — тюрьмы. Но есть и различия.

Горменгаст, по сути, мёртвое место, жители которого увековечивают его бесконечные ритуалы, как будто бы они прекратили существование, если бы остановились. Но Лангбэрроу жив и активно участвует в событиях. Это — собственность жителей. В крайнем случае, он страдает от семейной гордости. У него сильный характер, и он будет дуться в течение многих столетий. Идти по его коридорам — как идти по минному полю. В первые годы работы над оригиналом Лангбэрроу, я поместил примечание на последнем черновике, который я отправил Эндрю Картмелу: «Мебель становится всё более и более хищной». Сопровождаемый руководством «Драджи пасут столы в Большом Зале». Я сомневаюсь относительно сцены позже, где Доктор «скользит» на беглом столе, которая вряд ли могла быть должным образом реализована в студии, но это было началом развития характера Дома. Но книга позволила мне показать полный спектр. Здесь есть, конечно, элементы «Красавицы и чудовища» — не только версия Диснея, но и жестокого фильма Кокто.

Что насчет семьи? Ну, семьи есть всюду. Не только неизбежные Гроаны и их гонорары, но и отравление Роберта Грэйвса семьей Клавдиев и их политическая карьера в истории Рима; абсолютно сумасшедшая семья Старкаддер из великолепной и забавной «Неуютной фермы» Стеллы Гиббонс. Даже Арчеры. Все сериалы заполнены слегка сумасшедшими семьями, но любая семья сошла бы с ума, если бы они жили в Лангбэрроу. Хуже, чем Альберт-Сквер. Вы не должны быть безумными, чтобы жить в мыльной опере, но она помогает! Один из пунктов книги: как жила бы семья, если бы Доктор был близким родственником?

Большая часть жителей Лангбэрроу играет в игры, но за эти годы, десятилетия, столетия, игры прогрессируют в нечто более причудливое и смертельное. Для начала вам дают тринадцать жизней…

Но в Лангбэрроу, какая там может быть степень родства? Кузены на данный момент: кузен Аркхью, скорее обманутый юноша; легковерный, из тех, кто всегда на отшибе. Кузен Оуис — что-то вроде грустного Билли Бантера — не очень хороший, конечно, и довольно тусклый. Но чрезвычайно понятливый. Кузен Глоспин, главный соперник Доктора. По удивительному совпадению у молодого Глоспина, кажется, есть нечто большее, чем мимолетное байроническое сходство с Полом Макганном. Кузина Инносет всё ещё обладает остатком старой телепатии галлифрейцев. В старые времена женщины были более высокими, чем мужчины, и Инносет высока и горда, как её предки. Вероятно, что очень высокое тело, которое Романа примеряет прежде, чем регенерировать в Лаллу Уорд, является одной из высоких женщин — провидиц Старого Времени — ну, может быть!

У длинных волос Инносет могут быть корни (ха!) в Рапунцель или Мелисенд Метерлинка или плетёной Невесте в балете Стравинского/Нижинского «Ночь», но их тяжёлая символика полностью отличается, и ничто здесь не связано с потерей невинности. Однажды Инносет будет домоправительницей Лангбэрроу, до тех пор она держит свои книги и строит здания из круглых карт.

Кузина Джобиска: У Поббла Эдварда Лира была тетя Джобиска, которая дала ему выпить лавандовую воду, окрашенную розовым. Когда мой близкий родственник страдал от прогрессирующей болезни Альцгеймера и должен был лечь в больницу Хеллингли, гигантское хаотичное учреждение Министерства здравоохранения в Восточном Сассексе, там находилась крошечная и очень милая старая леди, которая постоянно говорила: «Отведи меня домой, дорогой. Я хочу пойти домой». Благослови её боже, не думаю, что она действительно помнила, где находился её дом. Хелингли, с его готической архитектурой и садком для кроликов, был ещё одним вдохновением для Лангбэрроу. Он был закрыт, и теперь это место — что-то вроде пентхауза. Дом Лангбэрроу не станет таким.

Бог Боли — один из Богов древних галлифрейцев, иначе Менти Селести, который мог также быть Вечным («Enlightenment»). Они часто описываются в серии «New Adventures», в том числе Время (поскольку Доктор был его чемпионом), и Смерть. Я должен был скоординировать написание «Лангбэрроу» с Кейт Орман, чья «Room With No Doors» была предыдущей книгой в серии. Я позвонил Кейт в Сидней, и она находилась на обеде в честь её Дня рождения. После того, как мы оба прекратили восклицать «о, боже!», она указала мне на картину «Смерть Артура» Дж. Г. Арчера, на которой изображен умирающий король Артур, лежащий на побережье, за которым ухаживают три королевы, прежде, чем он будет переправлен на Аваллон. Кейт рассматривала этих трех женщин как воплощение галлифрейских Богов — красно-чёрный для Смерти, белый для Боли и изменчивый — для Времени. Я знал о картине и уже использовал ее в новеллизации «Battlefield». Такая вещь, как галлифрейские часы, состоит из сложных взаимосвязанных кругов. И бедный старый Аркхью пойман в ловушку в подобных часах — все планеты, и орбиты, представляя пространство и мифы, начинают активироваться вокруг него. Доктор, конечно, настаивает, что не верит в предзнаменования.