Бабушка пасла Пеструху каждый день, если не было ненастья. Бобеш охотно ходил вместе с бабушкой на пастбище, но иногда ему не хотелось рано вставать. В это утро он, против обыкновения, поднялся сразу, как только мать разбудила его.
— Бобеш, Бобеш, вставай! Ты хотел идти с бабушкой — она уже выгоняет Пеструху!
Бобеш вскочил, выпил кружку молока, съел ломоть хлеба; мать помогла ему одеться. Бабушка была готова, дожидалась Бобеша.
Знаете, почему Бобеш непременно хотел пойти с бабушкой на пастбище? Ведь Пеструху пасли в последний раз. Потом из соседней деревни должен был прийти за ней покупатель.
Пасли Пеструху возле леса, на взгорье.
Бобеш с грустью смотрел на корову, которая бодро щипала похрустывавшую траву.
— Бабушка, Пеструха и не знает, что мы ее продадим, да?
— Конечно, детка, не знает. Это же бессловесная тварь.
— Как — бессловесная?
— Ну, так животных называют оттого, что они не могут говорить и разума у них нет.
— Значит, Пеструха ничего не понимает?
— Нет.
— А я думал, понимает. Ведь она знает, когда маме надо молока, и дает каждый день… Пеструха! — крикнул Бобеш. — Мы тебя продаем нынче, скучать по нас не будешь?
Услышав свое имя, Пеструха поглядела на Бобеша, надеясь что-нибудь получить от него.
— Смотри, бабушка, она понимает, что я с ней говорю, глядит на меня.
— Ну, только всего и понимает, что мы ее Пеструхой зовем. Знает «стой» да «тпрусь», а больше ничего.
— Так, значит, бабушка, разум у нее все же есть, но маленький, верно?
— Разум только у людей бывает. Животные от людей все чему-нибудь научатся, а сами ни до чего не додумаются, — сказала бабушка.
Бобеш огляделся кругом, увидел в долине белый туман, спросил бабушку, отчего бывают туманы, куда ведут все дороги, чьи это поля и чей лес и сколько в лесу деревьев. Но бабушка на все только отвечала, что не знает. И Бобеша взяла досада: как это, такая старая бабушка — и так мало знает.
— Бабушка, можно я в лес схожу?
— Далеко не ходи, детка, еще заблудишься, а я не смогу тебя разыскивать. Иди на самую опушку, поиграй, да не теряй меня из виду, не то заплутаешься.
На краю леса была высокая-высокая трава. Бобеш совсем затерялся в ней, только голова виднелась оттуда. Бегать здесь было одно удовольствие. Бобеш резвился, кричал бабушке, будто бы он — олень, велел ей следить, где он появится. Потом пригнулся, перебежал в траве на другое место, высунул голову и закричал:
— Видишь меня? Видишь?
Однако вскоре бабушка перестала обращать на него внимание. Бобешу надоело бегать, и он лег. Вдруг он заметил пролетавшую неподалеку птичку. Птичка села на ветку сосны, над его головой.
«Хорошо бы и мне так полетать! Я бы слетал домой и обратно сюда, сел на Пеструху или бабушке на голову. Бабушка не учует — я приподнимусь на крыльях. А еще залечу к старосте в усадьбу, прямо в открытое окно. Если Боженка будет спать, я клюну ее в нос. Потом мальчишку лесничего ущипну за ухо. Уж он, поди, кричать будет!» Бобеш громко засмеялся; птичка, сидевшая на ветке, испугалась и улетела. Он встал, решив рассказать бабушке про свою выдумку.
Пройдя несколько шагов, Бобеш обнаружил в траве маленькое гнездышко, а в нем — крохотные зеленоватые яйца.
«Вот это да! В жизни не видел таких малюсеньких яиц!» Бобеш присел, взял в руку яйцо; оно было теплое. Над головой у него вскрикнула птичка. «Ага, — подумал Бобеш, — это птичкино яйцо!» Положил его назад в гнездо и побежал к бабушке.
— Бабушка, бабушка, там в траве, знаешь, вот такусенькие яйца!
— Пусть там и лежат, Бобеш, это птичьи яйца. Если возьмешь, птичка горевать будет.
— Я видел эту птичку, бабушка.
— Ну вот, ты уж не ходи туда! А то отвадишь!
— Это как?
— Птичка тебя заметила и думает: «Мальчишка узнал, где мои яйца, теперь возьмет их. Зачем же мне высиживать птенчиков — он их у меня потом отнимет». Улетит птичка прочь и больше не вернется.
Бобеш повернулся лицом к лесу и крикнул:
— Птичка, не подумай, что я хотел взять твои яйца! Высиживай их! Да, смотри, хорошенько высиживай, не отваживайся от гнезда!
Бабушка посмеялась над Бобешем, какой он глупенький, сказала, что птичка не понимает людской речи.
Бобеш снова вернулся на опушку, взяв подальше в сторону от гнезда, но все-таки не утерпел — пошел взглянуть, там ли птичка. Потихоньку прокрался по траве, стараясь идти как можно осторожнее. Вдруг под ногой у него хрустнула ветка, он замер на месте, потом подобрался поближе, вытянул шею и стал смотреть.
Птичка сидела в гнезде и, нахохлившись, смотрела на Бобеша своими хорошенькими маленькими глазками.
«Ишь, какие у птичек хорошенькие глазки, совсем как у Боженкиных кукол!» — подумал он и с той же осторожностью пошел назад. «Интересно, а если бы подложить эти яйца под курицу — выведет она птенчиков или нет? То-то удивилась бы курица, если бы у нее вывелись такие маленькие цыплята!»
Бобеш увидел гриб. Дедушка частенько приносил из лесу грибы. Потом резал их на тонкие ломтики и сушил. То, что жареные грибы вкуснее вкусного, Бобеш хорошо знал. Он сорвал гриб и понес его бабушке.
— Ты, детка, удачливый — белый гриб нашел, — сказала бабушка. — Если еще такие попадутся, собирай, а других не надо. Тут и подосиновики растут, они с красными шляпками, но ты их, пожалуй, не распознаешь…
— Что ты, бабушка, распознаю! Я пойду поищу, ладно?
— Беги, только далеко в лес не заходи и все время поглядывай, видно ли меня, а то заблудишься… Постой, Бобеш, вернись-ка. На, возьми передник. Если найдешь еще, складывай сюда.
Бабушка связала концы фартука, и получилось подобие сумки. Теперь уже Бобеша не занимали ни бабочки, ни птицы — он искал грибы. Свернув в подлесок, он все оглядывался, видно ли бабушку. Бобеш был просто счастлив, когда набрел на множество грибов с красными, точно кровь, шляпками. «Ага, это подосиновики! Ну и обрадуется бабушка!» Он собрал их, потом нашел еще много грибов с гнедыми шляпками, нос красными попадалось больше. Самодельная котомка становилась все тяжелее.
«Странное дело! — рассуждал Бобеш. — Когда, бывало, дедушка придет с грибами, говорит: умаялся, пока насбирал, и лесом-то сколько прошел — народ, мол, все повыбрал. Здесь, верно, дедушка никогда не был. А может быть, он плохо видит. Тоже, поди, обрадуется такому множеству грибов».
Бобеш еле тащил свою ношу. Проверил, видно ли бабушку, — видно. Вот и хорошо! Теперь надо к ней возвращаться. Оставалось пройти еще порядочно, а Бобеш вконец умучился. Ему пришлось два раза останавливаться для передышки. Завидев его, бабушка воскликнула:
— Царь ты мой небесный! Бобеш, чего это ты тащишь?
— Грибы, бабушка. Сегодня уж нажарим! Эх, и много набрал!
— Грибы? Не может быть! — не верила бабушка.
— То-то удивишься! — сказал Бобеш. — Уф, бабушка, я так вспотел, прямо взмок, пока дотащил их!
Бабушка и вправду удивилась, когда Бобеш развязал фартук. Так удивилась, даже руками всплеснула:
— Ах ты горемычный, чего ж это ты насбирал? Ведь тут одни мухоморы да поганки! Сейчас же выбрось! Тьфу, весь фартук мне запакостил! Ну и ну! И я тоже не сообразила. Можно было заранее догадаться, чего ты принесешь.
— Разве это не подосиновики?
— Где там! Высыпай скорей!
— Нет, бабушка, это, наверное, все-таки подосиновики — ведь у них красные шляпки!
Бабушка взяла передник и вытряхнула все грибы. Бобеш готов был заплакать. На тебе, надрывался, тащил — и все зря. Он сел на траву и стал смотреть на кучку злополучных грибов…
После обеда Бобеш пошел играть в сад. Перед домом ему попался незнакомый человек, который вертел в руках палку и осматривался по сторонам, словно кого-то разыскивал.
— Послушай, малыш, папа дома?
— Дома, — сказал Бобеш, с любопытством оглядывая пришельца.
— У вас есть корова?
— Есть… Ага, вы за нашей Пеструхой пришли, да?
— Вот посмотреть хочу. Ты мне ее продашь?
— Папа вам продаст, а я бы не продал.
— Это почему же, пузырь?
— Я не пузырь, я Бобеш.
— Стало быть, Бобеш… Так почему бы ты не продал Пеструху?
— Потому что я нашу Пеструху люблю. Она добрая, молоко дает, мы с бабушкой ее пасем.
— Ну что ж, паренек, ты мне Пеструху не продашь — придется, видно, пойти с отцом потолковать.
Заходя в низкие двери, мужчина с палкой пригнулся. Бобеш вошел следом за ним. Завидев чужого, мать встрепенулась:
— К нам гости! Милости просим, пан Венцл! Пожалуйста, проходите.
Венцл поздоровался со всеми за руку. Мать взяла стул, обтерла его передником и подала гостю:
— Садитесь, пан Венцл, сделайте милость!
Венцл сел. Бобеш расположился напротив него и, разинув рот, внимательно оглядывал гостя.
— Бобеш, что это за привычка? — сказала мать и отвела его за руку. — Сядь смирно где-нибудь в сторонке. Что о тебе подумает пан Венцл!
Бобеш покраснел, потупил глаза и сел рядом с дедушкой у печки.
Отец, мать, дедушка и бабушка поговорили с Венцлом о погоде, о полевых работах. Потом завели речь о Пеструхе, и тут все поднялись и пошли в хлев. Бобеш, конечно, как хвостик, увязался за ними, чтобы ничего не пропустить.
Пеструха лежала в хлеву и мирно жевала жвачку. Отец похлопал ее и сказал:
— Ну, Пеструха, подымайся! Вставай, вставай, милая!.. Вот так!
Пеструха встала.
«Ишь, — подумал Бобеш, — все-то она понимает. А бабушка говорит, что Пеструха глупая. Нет уж, наша Пеструха очень умная».
Венцл обстоятельно осматривал ее со всех сторон, словно впервые в жизни видел корову.
Отец все только говорил, до чего это хорошая корова: весь свет обойди — такой не сыщешь; ей и цены нет. Мать принесла большой подойник и показала Венцлу, как много молока надаивает каждый раз. Едва мать замолчала, бабушка добавила, что Пеструха пасется всегда как на привязи, и вообще она неразборчивая, даже осоку жрет. Такая корова — клад.
— Бабушка, — вмешался Бобеш, — а ведь ты сама говорила на пастбище, что наша Пеструха привередливая тварь и что ее убить мало!
— Бобеш, поди отсюда, поди! — сказала мать и неласково посмотрела на него.
Бобешу это вовсе не было приятно. Отчего мать сердится? Ведь он только повторил то, что говорила бабушка.
— Мама, я тут останусь, я хочу на Пеструху еще поглядеть, пока ее не увел пан Венцл…
Тот погладил Бобеша по голове и сказал:
— Ну, побудь, побудь здесь. Оставьте его, мама, он мне еще давеча говорил, что любит свою Пеструху. Правда, Бобеш?
— Очень люблю, пан Венцл! — с жаром сказал Бобеш, и мать не стала настаивать.
— Наверное, Пеструха когда-нибудь досадила бабушке. А тебе, Бобеш, видно, не досаждала?
— Нет, пан Венцл, наша Пеструха очень хорошая. Дедушка говорил, что лучшей коровы во всей деревне не найдешь. Ведь верно, дедушка, ты это говорил Безручке? И еще когда здесь был староста Либра, он сказал про Пеструху: скотинка хоть куда. Правда, дедушка, он тебе так сказал?
— Правда, правда, — с улыбкой подтвердил дедушка. Мать взглянула на Бобеша, на этот раз по-хорошему, как она вообще умела смотреть, когда бывала довольна.
Потом Венцл спросил отца, сколько же он хочет за Пеструху. Вместо ответа отец спросил Венцла, какая будет его цена. Так они переговаривались, пока, наконец, Венцл не назвал какую-то сумму. Бобеш подумал, что это, верно, немалые деньги. Однако отец возразил Венцлу, что эдакую корову, как Пеструха, он не может так дешево продать и не продаст. Уж до того она смирная, даже мальчонка, вроде Бобеша, сумеет один пасти — она не обидит.
— И правда, пан Венцл, — вставил Бобеш. — Я уже несколько раз пробовал один держать ее за веревочку. Да ведь, бабушка?
Бабушка подтвердила, что все это чистая правда.
Венцл опять стал рядиться с отцом и с матерью. Бобешу показалось, что Венцл вовсе и не хочет покупать Пеструху и собирается уйти. Отец с матерью держались так, словно вдруг раздумали продавать Пеструху и даже радовались, что Венцл ее не купит. Неожиданно Венцл спросил:
— Так что ж, сосед, ударим по рукам?
Бобеша взяло любопытство, как это они будут ударять по рукам. Отец подставил руку, Венцл хлопнул по ней, и больше они не торговались. Пеструха была продана.
— Ну вот, пан Венцл, раз уж мы так дешево уступили вам корову, нашему парнишке с вас причитается выкуп, — заметила мать.
Венцл улыбнулся и, обратившись к Бобешу, сказал:
— За то, что ты исправно пас Пеструху, на, получай на гостинцы! — И он вложил Бобешу в руку большую твердую монету. Это были пять крон серебром.
Такой крупной, красивой, блестящей монеты у Бобеша еще никогда не было, он прямо рот разинул. «Э-э, пан Венцл подобрее крестного! Тот никогда бы мне столько не дал», — подумал Бобеш.
— А что надо сказать, Бобеш? — спросила мать.
— Спасибо, пан Венцл.
— Ну то-то! Или ты забыл, что благодарить полагается?
— Да ведь он и сам бы поблагодарил, — сказал Венцл.
— Покажи, Бобеш, денежку. Дай-ка я спрячу. Мы на нее костюмчик тебе справим. Купим получше — это тебе будет памятка о нашей Пеструхе. Ты ведь ее любил.
Потом все вернулись в комнату. Мать снова предложила Венцлу посидеть, сказала, что будет варить кофе, а дедушка тем временем принесет кое-чего — надо магарыч распить. Дедушка тут же ушел; мать принялась варить кофе. Отец с Венцлом беседовали, сидя за столом. Венцл расспрашивал отца про то, как с ним случилось несчастье в лесу.
Отец начал рассказывать. Валили они высокую ель. Сначала подрубили, а потом он и еще два лесоруба стали тянуть за веревку, но ель ни с места. Тогда отец предложил подсечь ее немножко топором и пошел за ним. Топор был поодаль укрыт под ельником от солнца, чтобы не ссохлось топорище и не слетал обух. Только отец повернулся и отошел, те двое взяли да еще раз потянули за веревку. Ель подалась и качнулась. Отец услыхал треск, оглянулся, видит — макушка дерева клонится прямо на него. Он отскочил, но его настигло ветвями и придавило к земле; он сразу потерял сознание и сообразить не успел, как все произошло.
Венцл посочувствовал отцу, все удивлялся и приговаривал:
— Да неужели? Ах, пес возьми! Ну вы подумайте!
Бобеш тоже слушал отца, но голова его была занята мыслью о том, что же такое дедушка принесет из трактира.
Тем временем мать подала на стол кофе, хлеб и масло.
— Кушайте, пан Венцл, уж не побрезгуйте нашей бурдой. Мы ведь так не сготовим, как пани Венцлова, — сказала она.
Венцл чуть только пригубил и сразу возразил матери, что кофе очень вкусный, а вот его старуха (так он называл Венцлову) — та варит просто помои. Цикорию чересчур много добавляет, одно надувательство, а не кофе.
— Вот уж нет! Вот уж неправда! — смеясь, говорила мать и продолжала угощать Венцла. — Отрежьте себе, пожалуйста, пан Венцл, хлеба, намажьте маслом — это ведь от нашей Пеструхи масло. По крайней мере, узнаете, что за масло — настоящий миндаль! Такому маслу и господа в городе позавидовали бы.
Бобеш обратил внимание, что мать налила кофе в новые кружки, купленные в городе.
Когда выпили по кружке кофе и поели хлеба, пришел дедушка, принес несколько больших и маленьких бутылок. Дедушка вытащил пробку из большой бутылки. Оттуда так стрельнуло, что Бобеш вздрогнул.
— Мама, что в бутылке эдак бахает?
— Пиво.
— И его пьют?
— Ну конечно, пьют, раз это пиво.
— Ты мне тоже дашь попить, ладно?
— Нет, Бобеш, это не для детей, это только взрослым можно пить.
— А почему детям нельзя?
— Потому что детям вредно, они от этого захворать могут.
— Да ведь ты сама говорила, что будете пить за здоровье.
— Это только так говорится, Бобеш. Взрослому не повредит, если немножко выпить.
— А ты мне дай чуточку!
— Ни-ни, Бобеш, тебе и чуточку нельзя — вредно.
«Жалко, что я не взрослый! — сказал себе Бобеш. — Мне все только и говорят: того не смей делать, этого не смей слушать, этого тебе нельзя пить, того тебе нельзя есть, это ты не поймешь. Все можно будет, когда станешь большим. Вот когда будешь большим, тогда можно. Ах, — вздохнул он, — я, наверное, так и не дождусь, когда буду большим!»
Мать принесла большие стеклянные посудины наподобие стаканов, но с одной ручкой сбоку. Она протерла их чистой тряпочкой, потом ополоснула холодной водой.
Когда пиво стали разливать из бутылок в кружки, Бобеш заметил, что само пиво желтое, а сверху получается белая, как сметана, пена..
— Мама, можно мне хоть вон того белого попробовать?
— Ну, погоди, я тебе дам глотнуть. По крайней мере, сам увидишь, что ничего хорошего нет.
Бобеш принес свою маленькую кружку, мать отлила ему немножко пива. Он отпил и приостановился:
— Ой, мама, вот невкусное-то, горькое! Дай мне кусочек сахару, а?
— Нет, Бобеш, сахар с пивом не идет. Это не кофе.
— Тогда я не хочу. Брр, какое нехорошее!
— Вот видишь, я же говорила тебе, что ничего хорошего нет.
— А зачем же вы пьете за здоровье, если оно ничуть не вкусное?
— Ну, этого тебе не понять, Бобеш. Большим оно кажется вкусным, ну а мне тоже не нравится.
— Мама, а вон в той маленькой бутылке что?
— То тебе и вовсе нельзя пить — то водка.
— И ее тоже за здоровье пьете?
— Тоже, Бобеш, но только совсем немножко, чтобы не опьянеть.
— Но ведь ты, мама, говорила, что водка для здоровья вредная. Как вы можете пить ее за здоровье?
— Говорю же тебе, Бобеш, все можно пить, только понемножечку.
— И водки мне не дашь, мам?
— Нет, Бобеш, детям ее вообще нельзя пить.
— Нисколечко?
— Нисколечко.
Бобеш смотрел, как они пили пиво, сдували пену, чокались кружками. Потом отец дал Венцлу длинную сигару, и они закурили. И дедушка тоже. Только мать с бабушкой не курили.
— Мам, а почему тебе папа не дал сигары?
— Не болтай, Бобеш, глупостей при гостях!
Когда все пиво было выпито, отец налил водки в маленькие рюмки. Все подняли рюмки, опять чокнулись ими, как и пивными кружками, и сказали:
— Ваше здоровье!
— Ба-ба, кто же это к нам идет? — воскликнул дедушка, завидев кого-то в окно.
Отец с матерью бросились к окну, остальные — за ними. Видя полные рюмки на столе, Бобеш испытывал огромное искушение попробовать то, что ему запрещали. Действовать, понятно, надо скорее, пока все смотрят в окошко. Бобеш быстро схватил материну рюмку и залпом опорожнил ее. Едва он успел проглотить, как почувствовал, что глаза у него вылезают на лоб и он вот-вот задохнется. Бобеш зажал ладонью рот, чтобы не закашляться. В носу у него щипало, язык словно огнем жгло, глаза налились слезами. Он даже весь передернулся. «Ох, и как они могут это пить! — подумал Бобеш. — Недаром мама говорила, что это отрава, вред один».
— Крестный к нам идет, — сказала мать.
Бобеш сорвался со скамейки и побежал к дверям встречать крестного. Ни на отца, ни на мать он не взглянул, боясь, как бы они не догадались по его виду, что он пил водку.
Крестный был уже в сенях.
— Ну-ка, ну-ка, поди сюда, молодой человек, поди сюда! Шут подери, какой ты красный! Да ты здоров ли, а?
— Здоров, крестный. Я пиво пил, только оно невкусное.
— Ах ты мошенник, уже и пиво пьешь, скажи на милость!
Когда крестный подсел к столу, каждый дал ему отпить из своей рюмки. Крестный понемножечку отпил отовсюду. Бобеш пристально следил за его лицом. Будет ли он морщиться и появятся ли у него слезы? — Но крестный смотрел так спокойно, словно пил простую воду. Только когда выпил, глубоко вздохнул и сказал:
— Ну, доложу я вам, и крепкая! То есть такая лютая, аж язык дерет!
Бобеш почувствовал, что у него вдруг закружилась голова, лицо стало гореть и самому сделалось очень жарко. Он поднял глаза вверх, на крестного, и ему показалось, что у крестного две головы. И отец, и дедушка, и вообще всё, что он видел, как-то двоилось. А когда он посмотрел на Мисю, у нее оказалось четыре глаза.
— Ма-а-ма, — запинаясь, сказал Бобеш, — почему все кружится?
Он заметил, что и язык у него одеревенел, не ворочается, и такой тяжелый, словно из олова.
— Да что же с тобой, сынок, происходит? — воскликнула мать. — Господи, ты прямо весь раскраснелся!
— Ни-и-чего, ма-ама, ни-и-чего, у меня голова кружится!
— Что ты, сынок? Он, наверное, выпил из чьей-нибудь рюмки! — обратилась мать к остальным.
Бобеш растопырил руки, намереваясь пойти к матери, но пошатнулся и ухватился за лавку.
Мать, отец, дедушка, бабушка, крестный и Венцл изумленно смотрели на него.
— Вот, полюбуйтесь на этого безобразника! — сказал отец.
— Ну и осрамил ты нас, парень! — добавил дедушка.
— И поделом вам, коли оставляете мальчишку без призору! — по обыкновению, ворчала на всех бабушка.
Мать взяла Бобеша на руки; он захныкал, что хочет спать, что комната кружится и все летает.
— Вот так пройдоха! — сказал крестный. — Оглянуться не успели, он уже стаканчик водки хватил! Бедовый парень, кто бы мог подумать!
Мать уложила Бобеша в постель, и он мигом заснул как убитый. Проспал все на свете, не видел даже, как Венцл уводил Пеструху и как о ней плакала мать.
Когда он проснулся, у него нещадно болела голова. Мать приложила ему холодный компресс. Бобеш заметил, что вид у нее огорченный и остальные тоже невеселые. Сначала было подумал, что это из-за него. Но вскоре и сам расплакался, узнав, что Пеструхи уже нет: ее увел Венцл.
Когда мать меняла ему компресс, Бобеш сказал:
— Я, мама, просто удивляюсь, как только люди могут пить эту водку! У меня от нее прямо и руки и ноги болят.
Бобеш и вправду был совсем разбитый, ему даже и есть не хотелось.