Во сне он видел Марушку. Они ходили вместе по прекрасному, бесконечно широкому лугу, ловили бабочек и вдруг увидели бабочку с огромными крыльями. Кинулись за ней бегом. Но, когда Бобеш уже держал бабочку за одно крыло, а Марушка за другое, одно из крыльев нечаянно оторвалось, и бабочка упала на землю. В это время пошел дождь. Но дождь этот был сухой. Как будто бы падал пепел. Бобеш положил себе на голову крыло бабочки, Марушка сделала то же самое. Так прикрылись они от дождя и пошли домой. Вдруг Марушка испуганно закричала. По лугу бежал ее отец и держал в руке большой нож. Нож был длинный, как палка, и лучи солнца отражались от него, словно молнии.

Бобеш и Марушка свернули и побежали через луг. Но бежать было трудно. Зато Веймола приближался с необыкновенной быстротой. Наконец они добежали до реки и прыгнули в воду. Собственно, они продолжали бежать по реке, потому что вода доставала им только до колен. Но чем больше они стремились к другому берегу, тем дальше он от них отступал. Река становилась все шире и шире. И, обернувшись, они с ужасом убедились, что и берег, с которого они только что прыгнули в воду, также быстро удаляется и исчезает где-то совсем вдали. Кругом была необъятная водная ширь. С берега исчез и Веймола. Тогда Бобеш сказал Марушке: «Наверное, мы в море. Как же отсюда добираться? Давай сядем на крылья». Они положили крылья бабочки на воду и сели на них. Но крылья закружились с невероятной быстротой. Кружились и кружились, вертелись и вертелись… «Беда, беда! Плохо дело, — жаловался Бобеш. — Мы, вероятно, попали в водоворот. Сейчас он нас утащит вниз». — «Посмотри-ка, Бобеш!» — закричала вдруг Марушка, и Бобеш увидел два ряда больших рыб. Они плавали по кругу и создавали водоворот. У рыб были большие-большие глаза. Но потом Бобеш догадался, что это были не глаза, а очки, большие очки. И у этих очков были необыкновенно длинные ушки. Собственно, это были даже не ушки, а длинные усы, которые тянулись за рыбами. И все кругом вертелось и кружилось. Кружилась и голова у Бобеша, а очки так сильно блестели, что у него заболели глаза. Бобеш закрывал глаза, но ничего не помогало. Свет проникал даже через закрытые глаза, и поэтому Бобеш решил уж лучше их открыть. Но только он открыл глаза, как увидел перед собой большой камень, а на камне — начальника железнодорожной станции в шапке с красным околышком. Шапка была высокая, такая высокая, что верха ее даже не было видно. У железнодорожника в одной руке был красный флажок, которым он махал, а в другой — кондукторский свисток. Он засвистел, и рыбы вместе с очками погрузились в воду. Погрузились и крылья бабочки. Бобеш с Марушкой перестали кружиться и вдруг заметили, что крылья перестали быть крыльями, а превратились в две белые лодочки. А начальник станции был уже не начальником, а паромщиком Брихтой. Брихта опустил свой блестящий свисток в воду и засвистел — и сразу же набежали волны. Свистнул второй раз — и волны стали еще больше, лодки закачались. А когда он засвистел в третий раз, лодки закачались на волнах так, что Бобеш с Марушкой стали просить Брихту больше уже не свистеть. Их охватил страх, как бы лодки не перевернулись и они не попадали в воду.

Вдруг Бобеш услышал голоса. Он повернулся и увидел, что над ним стоят мать, отец, бабушка и дедушка. «Бобеш, Бобеш!» — звала мать. Бобеш открыл глаза и понял, что он дома. Комната была озарена красным светом. Он услышал шум дождя, гром, увидел, что все на ногах и почему-то бегают по комнате. Бобеш никак не мог понять, что же все-таки ему приснилось, а что происходит на самом деле. Он совсем проснулся только тогда, когда мать поставила его на пол и когда с улицы раздались звуки сирены, а потом крики:

— Пожар! Пожар!

Началась суматоха.

Бобеш, едва проснувшись от страшного сна, перепугался и расплакался.

— Не бойся, Бобеш, не бойся! — уговаривала его мать.

Молния подожгла неподалеку, на противоположной стороне улицы, дом. Большой непосредственной опасности для их дома пока не было, но все-таки все беспокоились, как бы огонь не перекинулся.

— Нужно бы кое-что вынести, — советовала бабушка.

— Совсем это ни к чему, — отвечал дедушка.

— Когда вынесешь, куда спокойнее, — говорила мать.

— Огонь сюда все равно не дойдет, — не соглашался с ней отец.

Тут сирена прозвучала под самым окном, и Бобеш увидел, как промелькнули блестящие каски пожарников. Когда первый страх прошел, ему захотелось выйти на улицу.

— Не ходи, Бобеш! Как бы там чего с тобой не случилось! Смотри лучше из окна, — не пускала мать.

Отец с дедушкой вышли на улицу, а мать с бабушкой все-таки стали связывать вещи в большие узлы и спускать их в погреб.

— Лучше, пожалуй, спустить в погреб, чем вынести на улицу, — решили они. — На улице могут и обокрасть.

Так, по крайней мере, утверждала бабушка. Мать на это ей не возражала. Говорила, что кто во время такого несчастья решается красть, тот вообще не человек. Но все-таки мать делала все, что велела бабушка.

Бобеш заметил, что Франтишек, даже несмотря на необычный шум, спокойно спит.

— Как же сверкнула молния! — сказала бабушка.

И, прежде чем она договорила, ударил страшный гром.

— Гроза все еще совсем близко. Может еще поджечь, — беспокоилась мать.

— Этот старый дурак тоже выскочил. А потом болеть будет.

Бобеш сразу же понял, что речь идет о дедушке, и ему не понравилось, что бабушка так его называет.

— Йозеф тоже может простыть и заболеть. — Это уже мать думала об отце.

Бобеш не выдержал. Как только мать спустилась с бабушкой в погреб, он надел штаны, схватил пальто и шапку и выскользнул на улицу.

Никогда еще Бобеш не видел столько людей! Никогда еще он не слышал столько крику и не видел такого движения! В свете зарева, освещавшего все кругом, он видел, как по улице не переставая бегали взрослые и дети. Увидев детей, он набрался храбрости и побежал прямо к горящему дому. Высокие языки пламени поднимались к черному небу и прорезали густые тучи дыма. Слышался сильный треск. Бобеш исчез в толпе и пробился вперед, поближе к полыхающему пламени. Дом принадлежал Вашеку, который служил на железной дороге. У Вашека была большая черная борода, и Бобешу он всегда напоминал Безручку. Конечно, только своей бородой, потому что, в отличие от Безручки, Вашек всегда был хорошо одет. Вашек все еще пытался спасти кое-какие вещи; теперь он волок узел с бельем. Борода и волосы у него растрепались, рубашка на груди расстегнулась, пот с него лил ручьями. Он работал молча. Зато его жена все время заламывала руки над головой и громко рыдала: «Боже, какое несчастье, какое несчастье!»

Бобеша больше всего интересовали пожарники. Он просто глаз с них не сводил. Видел, как быстро приставляли они лестницы к соседним домам, как ловко по ним лезли, как рубили топориками крышу, сбрасывали дранку и направляли на огонь шланг, из которого вырывались струи воды. Все еще лил сильный дождь. Но Бобеш его почти не замечал. Подъехала еще одна пожарная машина и остановилась неподалеку от горящего дома. Толпа помешала ей подъехать ближе. Все бегали, что-то кричали, но один пожарник, у которого была самая блестящая каска, кричал громче всех:

— Здесь не хватает воды, поезжайте к реке!

Пожарная машина с грохотом уехала. Бобеш видел, что беготня и шум не прекращаются. Он не переставал удивляться работе пожарников. Восхищался тем, как они бросались в дым и огонь. Бобеш заметил, что один пожарник, стоявший внизу, время от времени трубил в трубу, и тотчас же другой пожарник, державший в руках шланг, менял свое положение, забирался то выше, то ниже и направлял струю воды то влево, то вправо. Но Бобеш никак не понимал, зачем все-таки пожарники поливали водой дома, которые и не думали гореть, и зачем из соседних домов выносили вещи.

— Перекинулся уже, перекинулся! — кричал кто-то рядом с Бобешем.

— Щит уже прогорел! — кричали другие.

И действительно, с крыши соседнего домика, прилепившегося к дому Вашека, высунулся язык пламени. Пожарники сразу же направили на это место поток воды. Пламя на мгновение спряталось, но через некоторое время вырвалось снова, более могучее, с высоким снопом искр. Вместе с ним огромное облако дыма поднялось над домом. Пожарники, остававшиеся еще на крыше, стали быстро спускаться вниз. Дым душил их. Вдруг с крыши слетел какой-то горящий предмет и упал в толпу. Все в ужасе отпрянули. По крикам людей Бобеш вскоре понял, что на чердаке стояло несколько горшков сала и висело несколько кусков шпика. Дом принадлежал пану Прохазке, у которого было свое небольшое хозяйство.

— Как же они не сняли сало! — слышал Бобеш вокруг.

— Теперь все разлилось по крышам, и из-за него может сгореть целое предместье.

— Могут даже люди сгореть, — предположила какая-то женщина.

Когда пламя охватило всю крышу соседнего дома, стало светло как днем.

У Бобеша от волнения стучало сердце. Никогда он не видел ничего подобного. Вдруг кто-то потянул его за пальто. Он рванулся в сторону от испуга, но потом обрадованно закричал:

— Гонзик!

— Вот это огонек, а?

— Ты тоже, значит, проснулся?

— Как же! Я летел сюда как стрела. Вмиг добежал. Наши тоже здесь. Сюда, наверное, скоро соберется все предместье и даже весь город. Посмотри-ка, вон там стоит полицейский!

— Где?

— Ну, не видишь? Вон там.

— А зачем он здесь?

— Наверное, его здесь поставили сторожить. Видишь, люди выносят вещи, а он, должно быть, охраняет. Отец говорил мне, что однажды на рынке горел один торговец, так у него раскрали полмагазина.

— Так это ж нехорошо, Гонзик.

— Ну конечно, нехорошо… А знаешь что, Бобеш? Перестал дождь. Пойдем посмотрим, как работает на реке пожарная машина.

— Теперь, ночью?

— Да ведь это ж недалеко. Все равно людей там хоть пруд пруди.

Бобешу страшно хотелось поглядеть вблизи, как работает машина. Он не заставил себя долго уговаривать. Не прошло и десяти минут, как ребята были на берегу реки. Недалеко от моста стояло три пожарных машины. Горели ацетиленовые лампы. Но они могли бы и не гореть — реку освещало зарево пожара.

— Посмотри-ка, Гонзик, что там делают? Почему одни все время поднимают руки вверх, а другие опускают вниз?

— Да это качают воду. Давай подойдем поближе — получше увидим.

Когда они протолкались через толпу к самому пожарному насосу, Бобеш вдруг схватил Гонзика за руку:

— Гонзик, видишь? Отец!

Отец Бобеша качал воду. Лицо его раскраснелось, пот катил с него градом. Работали все молча.

— Смениться! — приказал пожарник.

Тотчас же к насосу встали другие люди. Большинство из них были здешние. Пожарников у реки почти совсем не было. Увидев, что отец перестал качать, Бобеш подбежал к нему.

— Боже мой, откуда ты здесь взялся? — воскликнул отец.

— А я здесь с Гонзиком.

— Ну, будь осторожен, Бобеш. Как бы здесь с тобой чего не случилось! Не подходи близко к огню.

— Не бойся, папа. Как ты вспотел!

— Милый Бобеш, это ведь нелегкая работа.

— А кто вам велел качать воду?

— Никто. В беде люди всегда должны помогать друг другу.

— А вам заплатят за это?

— Если ты кому-нибудь помогаешь, то это всегда делается задаром. Горел бы наш дом, и нам люди помогали бы задаром.

— И чужие тоже, папа?

— Да, и чужие.

— А почему некоторые просто так стоят, не помогают?

— Вероятно, они не могут.

— А некоторые даже вредят.

— Как это — вредят?

— Отец Гонзика говорил, что однажды во время пожара все разокрали.

— Это только подлецы крадут.

— Ты таким не стал бы помогать, правда?

— Конечно. Они не заслуживают того, чтобы им помогали. Но огонь гасить все равно надо, чтобы он не перекинулся на другие дома.

— А он уже перекинулся на другой дом.

— Что, разве горит уже второй?

— Да, горят два дома, — подтвердил Гонзик.

— Значит, и Прохазка горит, — сказал отец.

Он хотел немедленно вернуться домой. Пора, мол, выносить вещи. Но товарищи уговорили его. Убедили, что опасности нет, что огонь так далеко все-таки не дойдет. А потом вскоре все услышали утешительную новость, что городские пожарники пустили в ход мощную паровую пожарную машину. Теперь дело должно было пойти гораздо быстрее.

— А где стоит паровая машина? — спросил Бобеш.

— На другой стороне, за мостом.

— Можно я туда пойду, папа?

— Не ходи, оставайся здесь. Или погоди… мы пойдем туда вместе. Я и сам хочу на нее поглядеть.

Гонзик пошел вместе с ними.

— А где дедушка? — спрашивал Бобеш по дороге отца.

— Дедушка? Он помогает пану Вашеку выносить вещи. — Нет, я его там не видел.

Когда подошли к паровой пожарной машине, Бобеш удивился, до чего же похожа она на паровоз. Отец объяснил ему, как она работает.

— И люди на ней не так устают, правда, отец?

— Конечно, здесь не то что вручную.

Подходило все больше людей. Все рассказывали, что пожар затухает, но дом пана Прохазки спасти все же не удалось. Потом перестали работать и пожарные машины. Отец с Бобешем пошли к пожарищу и встретились там с дедушкой. Пожарники всё еще трубили разные сигналы. Бобеш расспросил отца и о сигналах. Пожарище было уже темным. Только кое-где вспыхивали искры и поднимались иногда маленькие язычки огня. Но их быстро заливали водой. Люди так и стояли здесь с ведрами, ушатами и тазами в руках. На месте обоих домов торчали обгоревшие бревна. Почерневшие от дыма трубы казались Бобешу необыкновенно высокими, как будто какой-то злой великан грозил небу черными пальцами.

— Успели что-нибудь вынести? — спросил отец дедушку.

— Да, кое-что успели. Но все, что было на чердаке, сгорело.

— А дом-то хоть был застрахован?

— Был. Только на небольшую сумму.

— Что такое «застрахован», папа?

— Это значит, что пан Вашек относил каждый год понемногу денег в особую кассу. А теперь, когда у него сгорел дом, ему вернут эти деньги обратно, то есть выдадут сумму, на которую он свой дом застраховал.

Бобеш этого не понимал. Он понял только, что Вашек получит деньги, и решил, что тот, должно быть, умный человек.

— Посмотри-ка, папа, вон там совсем красное небо.

— Это утренняя заря.

— Заря?

— Да, так бывает перед восходом солнца.

— Там восходит солнце?

— Да, пройдет еще немного времени, и оно взойдет.

— Так что ж, ночь уже прошла, да?

— Ночь кончается. Теперь ночи короткие, а летом будут еще короче.

В предрассветной мгле Бобеш совершенно отчетливо узнавал окрестности и с ужасом заметил, что яблони, которые еще совсем недавно цвели, теперь почернели и остались без листьев. Голые ветки их поднимались к небу. Люди медленно расходились. Уехали уже и пожарные машины. На месте оставалось только несколько пожарников. На всякий случай.

— Знаешь, папа, кем я буду, когда вырасту?

— Кем же?

— Пожарником.

— Тебе, значит, нравится тушить пожар?

— Нравится.

Свою комнату Бобеш даже не узнал, потому что мать с бабушкой вынесли из нее все, что только можно было вынести. Теперь отец с дедушкой помогали им переносить вещи обратно из погреба в комнату.

— Я-то надеялся, что отдохну, а здесь и без пожара все равно приходится таскать вещи, — полушутя сказал дедушка.

— Я так и думала, — сказала мать, увидев Бобеша. — Без тебя там, конечно, не обошлось. Без тебя, я думаю, и пожара бы не погасили.

— Не ругай, мать, Бобеша, — сказал отец, — ведь это же будущий пожарник.

— Да, пожалуй, поливать он уже давно умеет, — пошутил дедушка.

— Это он умел еще раньше, чем научился ходить.

Бобеш вопросительно посмотрел на дедушку.

— Поливать цветы, Бобеш.

Не успели привести комнату в порядок, как совсем рассвело, взошло солнце.

— Посмотри, мама, солнце утром больше, чем днем.

— Ложись, ложись спать!

— Зачем? Уже утро, мама.

— Ничего, ложись. Мы еще немного поспим. Сегодня воскресенье, и отец должен отдохнуть.

— А где будут спать пан Прохазка и пан Вашек?

— Ну, им сегодня вряд ли до сна.

Бобеш послушался мать и улегся. Минутку поразмыслив о том о сем, он сказал:

— Подумать только, как птицы утром громко поют! Всё поют и поют, как будто бы даже и никакого пожара не было, — и уснул.

Когда Бобеш проснулся, было время обеда. Сначала он никак не мог понять, как же так случилось, что проснулся он на маминой постели, а не около печки. Почему в комнате совершенно светло? Потом увидел, что комната по-праздничному убрана, и только тогда вспомнил, что сегодня воскресенье и что лег он спать под утро, вернувшись с отцом и с дедушкой с пожара. В комнате никого не было, одна мать стояла у плиты. На левой руке она держала маленького Франтишека, а правой что-то помешивала на сковородке. И, хотя сковородки Бобеш с постели не видел, он по запаху понял, что мать жарит лук. Этот запах был ему очень приятен. Он потянулся. Широко зевнул, и изо рта у него вырвался при этом какой-то странный звук. Мать сразу обернулась:

— Ну, хватит спать, вставай!

— А как я попал на постель, мама?

— Не понимаешь? Произошло чудо, — шутила мать. — Тебя можно, Бобеш, во сне украсть, и ты не почувствуешь. Ты не заметил, как я тебя перенесла на постель?

— А где папа?

— Отец пошел на вокзал. Хочет узнать, не возьмут ли его на постоянную работу.

— А дедушка?

— Рядом, у соседей, у Веймолы.

— Я тоже туда пойду, к Марушке.

— Сначала, Бобеш, умойся. А потом немножко поиграешь с Франтишеком.

— А ты знаешь, мама, что я хочу есть?

— Да что ты? Я тебе не верю.

— Честное слово, мама.

— Да нет, это невозможно. Мы всё съели.

— И хлеба нет?

— Ничего, ни крошки.

— Правда ничего? Ты нарочно меня пугаешь.

— Тогда вставай, Бобеш, умывайся. И поищем. Может, что и найдем.

Бобеш знал, что на этот раз мать говорила серьезно. Он сразу же послушался. Умылся и сел за стол. Мать дала ему кусок хлеба и налила в маленькую чашку кофе.

— Мама, я кофе люблю больше всего на свете. Нельзя, чтоб у нас кофе был каждый день, как, например, у Миладки, а?

— Тогда бы тебе, Бобеш, он надоел. А так вот, когда кофе у нас бывает всего раз в неделю, ты пьешь его с удовольствием.

— Да нет, не надоел бы, мама!

— Бобеш, ты не ешь много хлеба, а то не станешь обедать. Скоро уже сядем за стол.

— Что, разве уже день?

— Давно, Бобеш.

— А где бабушка?

— Она пошла было на пожарище, да, наверное, заговорилась по дороге с какой-нибудь другой бабушкой. Долго что-то не возвращается.

Выпив кофе, Бобеш стал играть на полу с маленьким Франтишеком. Франтишек пробовал вставать.

— Посмотри-ка, мама, посмотри, он уже стоит!

— Только осторожнее, Бобеш, как бы он не упал и не разбил себе головку. Маленькие дети не должны ни обо что ударяться головой.

— А почему, мама?

— Потому что они могут стать глупыми.

— На самом деле? А что, если они ударятся ножками или еще чем? Это ничего?

— Это ничего. А головкой нельзя. Ты всегда, Бобеш, следи, как бы Франтишек не ударился головкой.

— Мама, а когда ребенок побольше — например, как я, — ему тоже нельзя стукаться головой?

— Тоже, конечно, хорошего в этом мало. Особенно если сильно удариться.

— А ты, мама, меня никогда не роняла, когда я был маленьким?

— Нет, Бобеш.

— Так, значит, я не буду глупым?

— Ну, этого я не знаю.

— Как, то есть, не знаешь?

— Иногда, Бобеш, бывают глупые дети, хотя их и не роняли.

— На самом деле? — испугался Бобеш.

— Иногда родятся глупыми.

— А это сразу видно?

— Нет, не сразу. Только в школе становится заметно.

— Да-да, я знаю. Например, Густик, Дольфик и Аничка из нашего класса. Они не могут даже до десяти сосчитать.

В это самое мгновение Франтишек выскользнул из рук Бобеша, шлепнулся и заплакал.

— Осторожнее, Бобеш!

— Он, мамочка, просто шлепнулся. Это же ему ничего, правда?

— Почему? Тоже больно.

— Молчи, молчи! Смотри, там вон кошечка, видишь? — уговаривал Бобеш братишку.

Раздался стук в дверь, и вошла соседка. За ней показалась Марушка.

— Добрый день! Нельзя ли у вас попросить немного соли? Вчера мы забыли купить.

— Марушка, иди сюда, — позвал Бобеш.

— А, ты тоже здесь? — набросилась на Марушку ее мать. — Всюду так и ходит за мной!

— А что это у тебя, Марушка, под глазом? — удивился Бобеш. — Посмотри-ка, мама, у Марушки под глазом синяк.

— Что случилось? — спросила мать соседку.

— Да с лавки она упала и ударилась об стол, — ответила мать Марушки, не глядя при этом ни на Бобеша, ни на его мать.

Бобеш обиделся за Марушку, что ее мать говорила об этом так спокойно, как будто ни боли, ни синяков никаких не было. Бобеш хотел, чтобы она Марушку жалела, ждал, что она скажет: «Представьте себе, как я испугалась, когда бедная Марушка полетела!» Или еще что-нибудь в этом роде.

Марушка присела на пол к Бобешу и взглянула при этом вопросительно на мать, как бы спрашивая ее согласия.

— Хорошо, побудь здесь минутку, только не озорничай, — сказала ей мать и продолжала: — Представьте себе, соседка, я только сейчас начинаю варить обед! Всего лишь несколько минут, как мы встали.

— Нашего дедушки у вас нет?

— Вашего дедушки? Нет.

— А он сказал, что пойдет к вам.

— Он, наверное, пошел вместе с бабушкой на пожарище, — вмешался Бобеш.

— Бедные люди! Ну, что вы на это скажете? Какое несчастье! — Это Веймолова выражала свое сочувствие семьям Прохазки и Вашека.

— Конечно, такая беда!

— Эй, где ты? — раздался грубый, сердитый голос снаружи.

— Боже мой! — воскликнула пани Веймолова. — Как бы на плите у меня что-нибудь не пригорело. Меня уже зовет муж. — Она поспешно поблагодарила и ушла.

Марушка осталась с Бобешем.

— Ты видела пожар? — спросил Бобеш.

— Видела, но на улице я не была. Меня не пустили.

— А я был, даже около пожарных машин. Если бы ты знала, что это такое! Наш отец качал воду. Твой отец тоже?

Марушка не ответила, только завертела головой.

— А что он делал?

— Лежал.

— Просто лежал? — не поверил Бобеш. Ему казалось, невероятным, чтоб кто-нибудь мог спокойно лежать, когда так близко на улице пожар. — А что же твоя мать?

— Мама отца будила, а он, он… — и Марушка замолчала.

Это молчание Марушки пробудило в Бобеше любопытство. Он только сейчас вспомнил, что отец Марушки вчера был пьяным.

— Так что же, отец не хотел вставать? — спросил он.

— Встал, рассердился на маму и избил ее, — прошептала Марушка.

— На самом деле?

И Бобеш подумал: «Как же так можно?» Он никак не мог себе представить, чтоб его отец бил мать. Бобеш постеснялся расспросить Марушку подробнее. Он держал Франтишека за рубашку и помогал ему делать маленькие шажки. Про себя же он все время думал о том, что ему сказала Марушка, и, не сдержавшись, все-таки спросил ее:

— А мама плакала?

— Плакала.

В этот момент Бобеш уже ненавидел Веймолу.

— А тебя он не бил?

— Тоже бил, — ответила девочка, вытирая рукавом один глаз. До другого она боялась дотронуться: по-видимому, он очень болел.

— Ты сильно ударилась об стол, да?

Марушка минутку помолчала, а потом заговорщицки наклонилась к Бобешу:

— Этот синяк мне поставил отец.

Тут Бобеш потерял дар речи. Он смотрел на Марушку и чувствовал, как сердце у него сжимается. Ему было бесконечно жалко девочку, а ее отца он сам был готов ударить. «Но почему же Марушкина мать сказала, что она упала сама? Ведь это же вранье! Да еще сказала это при дочери. Выходит, взрослые тоже врут».

— А чем он тебя ударил, Марушка?

— Рукой.

«Он плохой человек, — решил Бобеш. — И как это возможно, чтобы тот же самый человек иногда так хорошо улыбался и так хорошо говорил? Ведь тогда казалось будто бы он бог знает какой хороший. Я об этом должен сказать маме, — соображал про себя Бобеш, — а также и дедушке. Да, вот они, большие, значит, какие плохие! Еще хуже, чем маленькие».

В комнату вошел отец.

— Посмотри, Франтишек, пришел папа! — показывал Бобеш.

Отец был в начищенных ботинках, в черном костюме и в белой рубашке с воротничком. Лицо его было гладко выбрито, и усы слегка закручены. Бобеш уже давно не видел отца так хорошо одетым.

— Как дела? — спросила мать.

— Пришлось немного посидеть, подождать. Короче говоря, им подано уже много заявлений. Говорят, немало людей просится на работу и помоложе меня, да и неженатых.

— Ну ладно, найдется какая-нибудь другая работа.

— Постоянную, конечно, теперь вряд ли найдешь…

— Ничего, не расстраивайся. Будешь здоров — как-нибудь устроимся. А может, и повезет.

Когда отец переоделся, мать подала обед. Тем временем пришли и бабушка с дедушкой. За Марушкой зашла ее мать. И Марушка унесла с собой стеклянный шарик и позолоченную фарфоровую ручку от кружки. Все это подарил ей Бобеш. Он не знал, как получше ее утешить. Ему непременно хотелось ее порадовать. И Марушка на самом деле была утешена и обрадована его подарками.