Как-то утром, проснувшись, Бобеш позвал мать:

— Мама, ку-ку, ку-ку!

Но мать почему-то не откликалась и не подходила к постели. Тогда Бобеш высунул голову из-под перины, которой он укрывался, и обвел глазами комнату. Ни мамы, ни бабушки, ни дедушки не было. Одна Мися сидела у печки возле порожнего блюдца и облизывалась.

— Ишь, Мися давным-давно позавтракала, — сказал Бобеш, — а я еще и не ел. Куда же они все ушли?

Ну, отец, известно где — в лесу. Он уходит очень рано, когда Бобеш еще спит. Дедушкин голос за окном слышен — он кур бранит. Они, видно, опять в сад забрались и разрыли грядки. «Надо бы помочь дедушке прогнать кур», — подумал Бобеш и хотел встать. Снова посмотрел на Мисю и, видя, как она сладко нежится после завтрака, закричал:

— Ма-ам, ма-ам, я есть хочу!

Опять никто не отозвался.

Бобешу стало обидно. Как это они могли все уйти, оставить его одного-одинешенька и голодного? Значит, плохо о нем заботятся, значит, вовсе и не любят его. Кошку вон небось прежде него постарались покормить. У Бобеша защипало в носу, на глаза навернулись слезы, а в горле что-то очень мешало. Он заплакал. Крупные, как горошины, слезы катились по щекам.

Солнце давно светило в окошко, и его лучи заиграли в слезинке, капнувшей Бобешу на руку. Заметив это, Бобеш шевельнул рукой, в полосу света попало несколько слезинок, и Бобеш залюбовался, как они красиво блестят. Ему вспомнилась сказка про принцессу, которая, плача, роняла из глаз жемчуг и драгоценные камни. Бобеш вообразил, что он тоже, к примеру, принц, плачет прекрасными жемчужинами. Ему захотелось выплакать еще несколько слезинок, однако, к его удивлению, они почему-то больше не капали. Защекотало в носу, и вдруг на руку, а потом на колено упала капля, но она не блестела на солнце, как жемчуг, совсем нет. Бобеш живо смахнул ее и поскорее утер нос.

Начали бить часы. Бобеш поспешил заметить, какая из гирь идет вниз. Опускалась большая гиря. Как только прекратился бой часов, остановилась и гиря. Бобеш стал смотреть на барышню, нарисованную на циферблате, и ему показалось, что большой черный бант превратился в чертика, и вот уже оба — и барышня и чертик — строят рожи Бобешу.

— Нет, не буду на нее смотреть, не буду! — сказал Бобеш, отворачиваясь. — Очень мне нужно, чтобы всякая дрянь дразнилась!

Тут отворилась дверь, и вошли мать с бабушкой.

— Ах ты, господи! — охала мать. — Вот горе-то! Уж ты, пожалуйста, бабушка, сходи скорее за старой Павлихой — пускай она у нас корову посмотрит.

Бабушка вздыхала. Пришел дедушка, мрачный, словно сердился на кого-то, и сказал:

— Прямо и не знаю, что теперь будет.

«Что же такое случилось? — подумал Бобеш. — Такие все хмурые, вздыхают».

Как только бабушка ушла, дедушка тут же заметил:

— Экая досада! Ведь уж старый человек, а никакого соображения нет. Надо же! Пасти корову на молодом клевере, да еще на мокром! Корову даже распирает. Ты еще вдобавок напоила ее водой!

Бобеш догадался, что с Пеструхой неладно. Наверное, провинилась. Раз такое дело, и все сердитые — пожалуй, надо и самому нахмуриться.

Бобеш насупился, точно собирался заплакать. Мать наконец обратила на него внимание и спросила:

— А ты чего?

— Да вы все вон какие сердитые…

— Милый сыночек, Пеструха у нас заболела, — сказала мать смягчившись.

— Пеструха! — крикнул Бобеш и вскочил с постели. — Что с ней такое?

— Напаслась без меры, ей теперь и худо — хворает.

Вот уж этого Бобеш никак не понимал — хворает оттого, что хорошо поела! Не хворать надо, а радоваться. Бобеш отлично помнил, что, когда Пеструха хорошо паслась, мать была довольна и говорила: «Нынче Пеструха была смирная, паслась как на привязи». И вдруг, оказывается, от этого ей плохо! Мать дала Бобешу кружку молока и краюшку хлеба:

— На, Бобеш, позавтракай, мне надо в хлев к Пеструхе.

— Мама, я тоже пойду с тобой.

— Нет, Бобеш, не ходи. Поешь прежде.

— А я, мама, тоже могу захворать, если хорошенько поем?

Не слушая Бобеша, мать заторопилась в хлев. Бобеш поразмыслил о случившемся, отпил полкружки молока и съел полкраюшки хлеба. Недопитое молоко вылил в блюдце Мисе, а хлеб спрятал в карман, решив искрошить его курам. Потом пошел следом за матерью в хлев — поглядеть, как чувствует себя Пеструха.

Пеструха лежала на соломе и тяжело дышала. Ее огромное, раздутое брюхо поднималось и опускалось. Все, кто был в хлеву — мать, дедушка и двое чужих людей, — ходили вокруг Пеструхи, громко и быстро переговаривались. Заметив Бобеша, мать сказала ему:

— Видишь, захворала наша Пеструха. Лежит вон… Уж и не знаю, выживет ли… А ты, Бобеш, не стой тут, беги домой либо в садике поиграй.

У матери навернулись слезы. Глаза у нее были красивые, карие. Бобеш уже пригляделся к ним. Если они смотрели строго, то мать могла и не говорить ничего: Бобеш и без того понимал, что, значит, он опять провинился, чем-то не угодил ей. Такого строгого взгляда Бобеш обычно не выдерживал. Ему начинало казаться, что глаза ее жгут, как угольки. Зато, когда мать радовалась, она обычно напевала и тоже могла не говорить, что радуется: Бобеш узнавал это по глазам. Тогда он готов был без конца смотреть на нее. Глаза у матери становились точно бархатные и такие ласковые, прямо словно гладили. Но теперь они были грустные-грустные; глядя на них, просто плакать хотелось.

Бобеш спустился к ручью. Сел на бережку, на мягкой траве, и спустил ноги в воду. Задумавшись, смотрел он, как солнечные зайчики играют на волнах.

Однако вскоре он вынул ноги из воды и поджал под себя. Ноги озябли, потому что вода в ручье была очень холодная. Чуть подальше ручей сворачивал в сторону, и в излучине он был очень широкий, но мелкий. В этом месте купались воробьи. Они трепыхали крыльями, окунали головки в воду, потом терлись мокрыми головами о перышки под крыльями, хлопали крыльями по воде, далеко разбрасывая брызги. И гомонили при этом так, словно, кроме них, в целом свете никого не было.

«Ишь, как безобразничают! — подумал Бобеш. — Ишь, как веселятся, а у нас Пеструха хворает!» — Кыш-ш-ш! — крикнул он.

Воробьи вспорхнули, уселись на садовой изгороди и там отряхивались, топорщились и чирикали на Бобеша.

Бобеш поглядел, поглядел, потом отвернулся, решив, что не стоит и смотреть на них. Кабы знали они, что мама невеселая, что Пеструха хворает… Да где им, воробьям! Дедушка не зря говорит про них: «Экая шушера голодная! Так и норовят зерно у кур своровать — это они умеют! Им бы только наесться да кричать!» Сейчас они и вовсе безобразничали, когда им как раз молчать бы надо. Он еще всегда жалел воробьев, когда их дедушка спугивал. Крошки им бросал, чтобы они могли досыта поесть. А им вон и горюшка мало, словно с Пеструхой ничего не случилось. Шушера, как говорит дедушка, да и только.

С воробьями у Бобеша было все кончено. Пускай теперь на него кричат сколько угодно — он на них и не взглянет. Хоть на голове будут ходить, все равно не посмотрит.

Однако воробьев весьма мало трогало такое пренебрежение к ним со стороны Бобеша. Они опять слетелись к излучине ручья и принялись купаться.

А Бобеш засмотрелся на гусей. Гуси щипали траву и, теребя ее, дергали головой, потому, что трава тут была мелкая. Все же Бобеш забеспокоился, как бы они не объелись и не расхворались потом. Он поднялся, решив согнать гусей. Но не тут-то было! Гуси вытянули шеи до самой земли, зашипели и дружно ринулись на Бобеша. Тот еле успел перейти вброд ручей и спастись на другом берегу.

И гуси разочаровали Бобеша. Он им добра желал, и за это — его же щипать! Видали, какие злюки! Пожалуй, похуже воробьев. «С нынешнего дня и на вас не стану глядеть! Объедайтесь, хоть лопните! Мне все равно…»

Бобеш вспомнил про Боженку. Что-то она поделывает? Жалко, что мать у нее такая странная: на улицу Боженку не пускает, сердится, что Боженка с ним ходила. Ну, да он к ним тоже не пойдет. Нет уж, пускай знают, что и ему не велят к ним ходить. Ни за что не пойдет. Лучше уж у пруда побыть, посмотреть на рыбок, чем ходить к таким недобрым людям. Тогда они смотрели с таким видом, словно он у них по крайней мере горшка четыре разбил.

Бобеш медленно побрел к пруду. Там он сел на большой плоский камень, вынул из кармана недоеденный хлеб и стал крошить его рыбкам. Но, удивительное дело, думал он не о рыбках, а о Боженке: что бы она сказала, как бы посмотрела, если бы рассказать ей про Пеструху?

За прудом, ближе к усадьбе, была громадная куча засохшего и отверделого ила, когда-то вычищенного из пруда. Теперь там играли дети — трое мальчишек, ростом примерно с Бобеша..

Бобеш решил подойти к ним и спросить, не видели ли они здесь случайно Боженку. Будь она на улице, тогда можно и не заходить в усадьбу; это было бы совсем хорошо. Когда он подошел ближе к мальчикам, все трое недружелюбно посмотрели на него.

— Ты чей? — спросил один из них.

Бобеш не успел слова сказать, как другой мальчик запустил в него комком глины и засмеялся. А третий показал Бобешу язык.

Бобеш был просто ошарашен. Ведь он ровным счетом ничего не сделал этим ребятам, за что же они так на него? Ну нет, у таких нечего и спрашивать, лучше от них подальше.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросил старший.

— Не твое дело! — огрызнулся Бобеш и тоже показал ему язык.

— Лупи его, ребята!

Бобеш, понятно, не стал дожидаться, слетел с горки и пустился наутек, но не домой, а к усадьбе. Мальчишки погнались за ним. Когда самый старший уже настигал Бобеша, он вдруг повернулся, вытянул вперед руки; мальчишка налетел с разбегу и упал. Бобеш опять припустился без оглядки; ребята, в том числе и пострадавший, — за ним. Так они добежали до Боженкина дома. Бобеш хотел открыть дверь, но не достал до дверной ручки. Мальчишки были совсем близко… Тот, которого свалил Бобеш, крикнул:

— Гляди, ребята, он к нам идет! Ну постой, я вот скажу отцу, он тебя отлупит!

Запыхавшийся Бобеш стоял на ступеньках, прижимаясь спиной к дверям. Один из мальчишек подступил к нему, но Бобеш отпихнул его; тот не смог удержаться и упал с крыльца.

— Хватай его за ногу! — крикнул другой.

— Кидай в него камнем! — советовал третий.

Один из них и впрямь поднял камень и метнул в Бобеша. Бобеш быстро пригнулся, камень гулко ухнул в дверь. Дверь сразу отворилась, и. Бобеш, потеряв опору, упал навзничь в сени и стукнулся головой об плиточный пол. От испуга он даже не смог крикнуть.

Над Бобешем стоял высокий рыжеусый мужчина. Это был Либра, Боженкин отец, владелец усадьбы. Бобеш, разумеется, не знал его, потому что видел впервые. Либра поднял Бобеша и прикрикнул на мальчишек:

— Это что такое, ребята?.. Ну-ка, Еник, поди сюда! Скажи, что вы тут такое вытворяете? Кто ударил в дверь?

Бобеш окончательно перепугался и заплакал.

— А ты чего? Почему ревешь? — обратился Боженкин отец к Бобешу.

— Они за мной гнались, а-а-а я им ничего такого не сделал, а-а-а они в меня камнем бросили!

— Еник, за что вы его бьете, а?

— Он меня толкнул, я даже упал, — ответил Еник.

Двое других ребят, которые были вместе с Еником, убежали, как только Либра показался в дверях.

— А зачем ты задирал их? Если бы ты не толкался, и они бы тебя не тронули.

— Я только оборониться хотел. Они первые ни с того ни с сего собрались меня бить. Я думал спросить их, дома ли Боженка.

— Тебя как зовут, мальчик? — спросил староста.

— Бобеш. Я тут был один раз с Боженкой, а сейчас пришел сказать ей, что у нас Пеструха болеет, мама плачет… Пеструха, наверное, не выживет.

— Что с ней такое?

— Объелась — брюхо у нее раздулось. Теперь Пеструха лежит и не шевелится.

— Тебя сюда отец послал?

— Его и дома нет, он в лесу.

— Так, значит, мать послала?

— Нет, я сам пошел, я с Боженкой дружу. Я провожал ее сюда один раз, когда она у нас была.

— Ну, тогда заходи, мальчик… И ты, Еник, марш домой! Стыдились бы, ребята, так себя вести!

В кухне Бобеш опять увидел сердитую хозяйку.

— Что этому мальчику нужно? Почему он такой зареванный? — спросила она.

— Немножко подрались с нашим Еником. Вот говорит, что корова у них захворала. Разносит ее. Пойду погляжу — по крайней мере, новый инструмент на ней испытаю… А ты, мальчик, не плачь. Посмотрим вашу Пеструху — может быть, удастся вылечить ее.

Бобешу не терпелось спросить, где Боженка, но он побаивался ее матери — уж очень она хмурилась. Потом, сообразив, что высокий мужчина, наверное, Боженкин отец, Бобеш расхрабрился и решил спросить у него, только не знал, как к нему обратиться. Пожалуй, лучше всего назвать его дяденькой.

— Дяденька, скажите, пожалуйста, Боженка дома?

— Боженка дома? — переспросил тот у сердитой хозяйки. — Боженка? Милый мальчик, к Боженке нельзя. Она больна, ей нужно лежать, — сказала она Бобешу.

Тут уж Бобешу стало совсем грустно. Мало того, что Пеструха хворает, а теперь еще и Боженка.

— Дяденька, Боженка съела лишнего, да? — Почему ты так думаешь?

— Ну как же, наша Пеструха тоже объелась, а теперь захворала.

Либра засмеялся.

— Ты прямо мудрец, — сказал он, потрепав Бобеша по плечу. — Только больше не реви, а то какой же из тебя герой!

Потом он вышел из кухни.

Бобеш стоял у порога и утирал слезы. Никто не обращал на него внимания. К Боженке его не хотели пускать, она хворает. Огорченный Бобеш повернулся к дверям, но открыть не смог.

— Я хочу домой… — протянул он, плача.

— Откройте парнишке дверь, — сказала Боженкина мать девушке, стоявшей у плиты. — А то изволь слушай, как он тут ревет! — добавила она вслед Бобешу.