Как-то, спустя долгое время после того случая с Пеструхой, шел дождь. Бобеш не мог играть ни у ручья, ни в саду. Все, кроме отца, были дома: Пеструху и козу нельзя было пасти. Стоя у окна, Бобеш смотрел на струи дождя и размышлял, откуда они берутся. Он спросил у матери; та ему ответила, что из тучи.

— А кто туда налил воды?

— Никто, сама собралась в тучу.

— А тучи откуда взялись?

— Из пара и тумана.

— А пар и туман откуда?

— Из воды.

— Как это — из воды? Из нашего ручья?

— Ну конечно, из нашего ручья, из пруда. Видишь ли, Бобеш, когда стояло тепло… Помнишь, мы с тобой ходили на луг, как тепло было?

— Помню, мама.

— Так вот, от тепла вода испарилась.

— А я и не видел.

— Этого и не увидишь.

— Как же ты узнала, что она испарилась?

— Поле высохло. Вот, к примеру, если прольешь воду на пол и не вытрешь, там останется лужица, верно? А разве она всегда там будет?

— Если бабушка не наступит, то да.

— Нет, Бобеш, значит, ты просто не замечал. Лужицы потом не будет.

— Ты вытрешь, да?

— Нет, не вытру, она испарится.

— Мама, можно я попробую лужицу сделать, а?

— Посмей только!

— Ну, а как же я узнаю, что вода испаряется?

— Не приставай ко мне, Бобеш, с тобой никак не сговоришься. Вот перестанет дождь, пойди и посмотри. Камни будут мокрые, все будет мокрое, а потом только выглянет солнце — все опять высохнет. Воды и следа не будет, она превратится в пар. Пар поднимется высоко на небо, и там образуется облачко. А ветер понесет это облачко далеко-далеко но свету.

— А человек мог бы сесть на облако?

— Нет, Бобеш. Ты видел, какое бывает облачко от дыма? На него ведь тоже не сядешь.

— И куда же, мама, такое облачко может полететь?

— Далеко — за леса, за горы, в дальние страны.

— А где дальние страны?

— Хватит, Бобеш, не спрашивай больше, ступай лучше поиграй. У меня дел много, некогда мне с тобой заниматься.

Бобеш стал наблюдать за дождевыми каплями, как они едут по краю крыши, стекаются в тонкую струйку, а струйка шнурком падает вниз и на середине рассыпается на множество капель.

«Все-таки странно, откуда в тучах столько воды?» — думал он.

Бобеш припомнил, как однажды из тучи падал снег. Они тогда ходили вместе с дедушкой к крестному. На дедушке была шуба, а на Бобеше — рейтузы, две куртки и сверху еще шерстяной платок, чтобы его не прохватил холод. Вся деревня лежала под снегом, снег искрился, как сахар, которым мать посыпает пироги.

«Дедушка, а почему сахар с неба не падает?» — спросил Бобеш.

«Уж ты бы полизал, а?» — смеялся дедушка.

«Ну да, и ты бы тоже, дедушка?»

«Э, куда мне! Сласти, брат, не для меня!»

«А почему?»

«Я уже старый».

«А когда был молодой, любил сласти?»

«Отвяжись, дотошный!» — ответил ему дедушка.

Тогда шел снежок. Бобеш посмотрел на дедушкину шубу, крытую черным верхом; на ней отчетливо виднелась каждая снежинка.

«Дедушка, дедушка, звездочки падают! Погляди на свой рукав, там у тебя такие хорошенькие звездочки!»

Дедушка засмеялся и сказал, что ему эти снежные звездочки не в новинку и ничего в них нет удивительного. Но Бобеш видел их впервые, ему они были в диковину, и он стал допытываться у дедушки, кто эти звездочки делает. Ведь не может быть, чтобы они сами собой получались. Откуда же они берутся? Дедушка объяснил, что снежинки — это просто-напросто замерзшая вода.

«А помнишь, дедушка, в сенях вода в горшке замерзла?»

«Ну и что же?»

«В той замерзшей воде ни одной звездочки не было, а горшок от этого треснул».

Дедушка стал в тупик, не зная, что ответить. Сказал, что подумает и после объяснит. А Бобеш решил про себя, что скорее всего это настоящие звезды. Вечером они светили на небе и потом погасли. Раз уж они не могут светить, то падают вниз, на землю. Додумался Бобеш до этого вот как. Когда он, бывало, сидел зимой у плиты, то видел, как с решетки в поддувало падали искры наподобие маленьких звездочек. Пока они падали — светили, а немного погодя гасли, и в поддувале оставался теплый белый пепел. Так же и звезды, которые ночью светят на небе: падают, падают, а когда погаснут, из них получаются белые снежинки. Бобеш поделился своим открытием, с дедушкой. Тот удивился: сказал, что сам он никогда бы до этого не додумался, но посмеялся над Бобешем. Так, мол, не бывает: звезды на небе светят вечно и на землю никогда не падают.

Решив напомнить об этом дедушке, Бобеш оглянулся, посмотрел, что он поделывает. Дедушка сидел у печки на скамейке, перед ним на стуле лежали ровные сосновые поленца. Длинным острым ножом он щепал лучину. Мать растапливала лучиной плиту, вечером светила в погребе и в хлеву. Но светить лучиной можно было только ей, потому что она осторожная, следила, чтобы от лучины что-нибудь не загорелось. Отец никогда не одобрял этого, говорил, что лучше бы фонарем посветить, а так и пожару недолго случиться…

Бобеш тут же забыл о своем намерении расспросить дедушку про снежные звездочки, загляделся, как ловко он отщепляет ножом лучину от поленца.

— Дедушка, а у тебя хорошо получается, ты это здорово умеешь.

— Да ну?

— Я бы так не сумел.

— Надо полагать.

— Можно, я буду подавать тебе поленца?

— Помочь мне хочешь? Тогда складывай лучину ровнее в поленницу, потом мы положим ее сушить в духовку. Я тебе покажу, как надо складывать.

Дедушка сделал из лучинок квадрат наподобие рамки, концы лучины заходили друг на друга.

— Вот так и будешь класть одну на другую, понял?

— Эдак я, дедушка, сделаю. Это вовсе и нетрудно.

Бобеш принялся укладывать лучину, как его научил дедушка, и вскоре увлекся своим занятием.

— Смотри-ка, дедушка, — воскликнул он, — получается печная труба!

— Вот-вот, а ты будешь трубочистом, — смеялся дедушка.

— Нет, дедушка, лучше это будет не труба, а знаешь что? Башня. И знаешь какая? Башня в замке. Покажи мне, дедушка, как строить замок, а?

— Этого я, милок, не смогу.

— Сможешь — ты ведь больше меня и старее.

— Замки, Бобеш, из лучин не бывают, они из камня и кирпича.

— Ну и что же, а мы понарошку будем думать, что это камни и кирпичи.

— Нет, знаешь, я понарошку думать не могу. Я вот по правде думаю, какой ты у нас дотошный парень.

— А почему?

— Потому.

— Ну почему — потому?

— Да потому, что кабы бабушка не бабушка, так была бы она дедушкой.

— Э-э, что ты сказал?

— Нет, ничего. Ты только и знаешь, что обо всем спрашиваешь и хочешь невозможного.

— Ну ладно, дедушка, я, коли так, буду сам строить замок!

— Вот видишь, сам умеешь, так и строй, а я буду лучину щепать. Только не донимай меня, ладно?

— Нет, не буду, и ты, дедушка, тоже не донимай меня.

— Ах ты прохвост!

— Что такое «прохвост»?

— Так ты опять пристаешь ко мне?

— Я не пристаю, дедушка, но ты говоришь «прохвост». Я ведь не знаю, что это такое.

— Хватит, Бобеш, не надоедай, а то погоню отсюда. Играй молчком.

— А ты мне когда-нибудь скажешь? Когда я побольше буду.

— Ладно, скажу, только молчи.

— Молчу, молчу, дедушка!

Бобеш отстроил башню, крепостные стены, возвел целый замок из лучины. Башня получилась очень высокой, по грудь Бобешу, когда он померился с ней. Теперь надо было поселить в замок рыцарей и принцессу. Оловянный солдатик будет рыцарем и кукленок тоже, а вот принцессы нет.

Бобеш задумался, где бы раздобыть ее. Взять в принцессы чурочку или поленце ему не хотелось.

Он окинул глазами комнату и увидел под печкой Мисю. Ура, Мися будет принцессой! Бобеш залез под печку и вытащил оттуда спящую Мисю. Мися, конечно, совсем не радовалась тому, что ее разбудили и тащат из теплой норки.

— Пойдем, Мися, пойдем! Ты теперь принцесса Маргаритка, тебе надо в замок! Принцы уже там. Не упирайся, идем, а то шкуру спущу! Так-то ты слушаешься своего престарелого отца? — воскликнул разгневанный Бобеш, совсем как старый король из сказки про непослушную принцессу Маргаритку, которая не хотела выходить замуж за безобразного принца. — Ну вот что: если ты меня не послушаешься, я прикажу запереть тебя в башню. Там будешь горе горевать.

Довольный своей выдумкой, Бобеш крикнул дедушке:

— Знаешь, дедушка, непослушная принцесса Маргаритка в наказание будет горе горевать!

— Не мучь кошку, Бобеш, пусти ее!

— Нет, дедушка, она должна горе горевать, потому что не слушалась своего престарелого отца!

Бобеш хотел посадить Мисю на высокую башню, но Мися уперлась в нее лапами с такой силой, что башня закачалась и рухнула. Шум падающей лучины испугал ее, она прыгнула прямо на голову Бобешу, оттуда на печку и с печки поглядывала на разоренную башню и на Бобеша. Бобеш потирал голову: Мися таки успела царапнуть ее своими острыми коготками.

— Мама, меня кошка оцарапала! — захныкал он.

— И поделом тебе! Не трогай!

— Ну погоди ты у меня, кошатина! — разозлился на Мисю Бобеш. — Я тебе задам!

Он схватил пригоршню лучинок и запустил ими в кошку. Но ни одна лучинка не попала в Мисю — они рассыпались на лету и угодили прямо на голову дедушке.

— Ах ты, негодный! Опять ты мне покою не даешь? — закричал дедушка.

— Дедушка, я же не в тебя бросал, а в кошку метил.

— Вот я тебя! — сказал дедушка, схватил Бобеша, перегнул через колено и побил лучиной. Больше, конечно, для виду, чем всерьез.

— А знаешь, дедушка, мне и не больно было!

— Твое счастье. Если натворишь еще что-нибудь, тогда, брат, не скажешь, что не больно.

Бобеш превратил разрушенный замок в поезд, разложил лучину по всему полу, сам встал впереди, пятился на лучинки — и они отодвигались. Это и был поезд, а сам Бобеш изображал паровоз и пыхтел:

— Пфф-пфф! Пфф-пфф! — А когда паровоз останавливался, то шипел: — Пш-ш, пш-ш, пш-ш!..

Постой, Бобеш, — заметил дедушка. — А знаешь, как паровоз делает?

— Как, дедушка?

— Когда едет, кричит: «Сахар-кофе, сахар-кофе», — все быстрее и быстрее, а как замедляет ход, то потихоньку выговаривает: «Сахар-кофе, сахар-кофе». Когда подъезжает к станции, дает людям знать о том, что уже близко, и кричит: «Приехали, приехали!»

Это привело Бобеша в восторг, и вскоре в комнате только и слышалось:

— Сахар-кофе, сахар-кофе! Приехали, приехали!

Потом Бобеш превращался в кондуктора и кричал:

— Входите! Выходите! Готов! И снова начиналось:

— Сахар-кофе, сахар-кофе! Приехали, приехали, приехали!

— Дедушка опять надоумил его на свою голову, — сказала мать. — Теперь наверняка оглохнем.

— И то сказать, дедушка иной раз глупее Бобеша, — вставила бабушка.

— Это правда, дедушка? — оживился Бобеш.

— Играй себе и не слушай бабушку — она нас с тобой не понимает.

Когда Бобешу наскучил поезд, он превратил лучинки в солдат, и в комнате разыгралась жаркая битва. Часть лучинок Бобеш разложил в два ряда, один против другого, и начал метать в них остальные лучинки. Это были пушечные ядра, они так и косили войска.

— Дедушка, гляди, сколько я солдат побил!

— Ну, видишь, какой ты герой!

— А кто такой герой, дедушка?

— Это, знаешь… ну, как бы тебе половчее объяснить? Положим, повздорил ты с мальчишкой лесничего. Он тебе дал затрещину, ты ему — сдачи, и тут на подмогу тому мальчишке прибежали ребята. Но ты не удрал, а стал с ними драться. Даже если они тебя и осилили и отлупцевали как следует, ты все равно герой, Бобеш, потому что не струсил, предпочел лучше битым быть, только не бежать.

— Таким героем я уже был, дедушка, только недолго. Потом я убежал от ребят в усадьбу. Это в тот раз, дедушка, когда я к старосте ходил, помнишь?.. Дедушка, а ты на войне тоже был героем?

— Опять ты, Бобеш, глупые вопросы задаешь?

— Не глупые, дедушка. Ты ведь был на войне. Сам же мне рассказывал, как тебя в живот ранило.

— В таких делах ты, милок, еще не смыслишь, потому и не спрашивай. Ничего хорошего в этом нет.

— Почему?

— Война, милок, — это погибель. Детям лучше бы о ней и не знать.

— Зачем же ты, дедушка, пошел на войну?

— Должен был идти. Государь император приказал. Если бы я не послушался, меня бы наказали, как вот тебя мать наказывает, когда ты не слушаешься.

— Кто это — «государь император»?

— Он правит нашей страной.

— Он что, волшебник?

— Не волшебник, но власть имеет большую.

— А где он живет?

— В большом городе, в Вене.

— А-а, знаю, там наши дядья живут, верно?

— Верно, дядя Франта и дядя Ян.

— Ну, а из-за чего все-таки была та война?

— Трудно будет объяснить тебе, милок, мало ты понимаешь. Наш государь император поссорился с другим государем. Ну, а потом они стали воевать. Вот и была война.

— Значит, государь император тоже воевал?

— Сам — нет, он войско послал, и другой тоже послал войско. Войска пошли друг на друга, как в сказке про волшебного коня, знаешь?

— Знаю, знаю, дедушка. Так то в сказке, а я тебя не про сказку спрашиваю.

— Отвяжись-ка ты лучше от меня, Бобеш, все равно не поймешь.

— Скажи мне еще, дедушка: сколько ты чужих солдат убил?

— Не знаю, сколько убил. Наверное, ни одного.

— А ты стрелял?

— Известно, стрелял, солдату положено стрелять.

— А тебе очень больно было, когда в тебя стреляли?

— Эх, милый, знаешь, как больно!

— А в государя императора не стреляли?

— Нет, его там и близко не было.

— Если бы он там был, дедушка, и в него бы выстрелили, наверное, он стонал бы, правда?

— Понятно.

— Он, пожалуй, и войны бы не захотел.

— Да, уж конечно не захотел бы… Ну ладно, Бобеш, хватит об этом толковать.

Бобеш помолчал, пытаясь постичь своим детским разумом все слышанное. Но вскоре опять начал спрашивать.

— Как же ты, дедушка, выздоровел?

— В госпитале, Бобеш, лечился.

— В госпитале? Что это такое?

— Больница такая, где больных и раненых лечили.

— Дедушка, а если бы тебя убило, у меня бы и дедушки не было, да?

— Тогда бы у тебя, милок, и матери не было, и некого было бы расспрашивать обо всем на свете.

— Как это?

— Да ведь мама-то родилась, когда я с войны пришел. На войну я совсем молодым уходил.

— И мама была такая же маленькая, как я?

— Ну конечно. Ты что же, глупенький, воображаешь, будто люди сразу большими становятся?

— А когда мама была маленькая, она тебе тоже надоедала?

— Перестаньте вы, ради бога! Сошлись два мудреца! — цыкнула на них мать, сидевшая у окна за шитьем.

— Дедушка, мы и правда мудрецы?

— Давай-ка, парень, помолчим, все равно мы эдак никогда не кончим. Вот подрастешь, будешь разумнее, тогда я тебе побольше расскажу, если не помру до тех пор.

— А когда ты умрешь, дедушка?

— Кто ж его знает…

— А умирать обязательно надо?

— А как же, каждому человеку умирать придется.

— И маме тоже?

— Ох, милый, тоже!

— Ну, я не хочу, чтобы мама умерла.

— Мало ли что, никому этого не миновать.

— Это правда, мама?

— Конечно, когда-нибудь все умрем.

— Нет, мама, ты уж, пожалуйста, не умирай! Ну скажи: ведь ты не умрешь?

— Если не станешь мне надоедать да расстраивать меня, то не умру. А будешь озоровать, изводить меня, так я предпочту умереть, лишь бы знать покой.

Бобеш недоумевающе посмотрел на мать. Потом сорвался с места, подбежал и положил голову ей на колени:

— Не умирай, мама! Ведь правда ты не умрешь? Я буду послушным!

Мать погладила Бобеша по голове, поцеловала его и подумала: «А все-таки наш Бобеш не такой уж плохой, как кажется».

Когда Бобеш взглянул на мать, солнечный луч ударил ему в глаза, и он громко чихнул. Потом еще раза два чихнул и подбежал к окошку.

— Ба, смотри-ка, мама, и дождь идет, и солнце светит! Бобеш залюбовался, как сверкают на солнце дождевые капли, и вдруг замер от изумления:

— Мама, мама, краска! На небе краска — до чего же красивая!

— Да это, Бобеш, радуга.

— Радуга? Кто ее сделал?

— Солнышко и дождевые капли.

— Как так?

— А вот как: солнышко просвечивает сквозь капли, лучи в каплях превращаются в краски, вот и получается радуга.

— Ну и красивая! До чего же она, мама, красивая! Обязательно нарисую радугу, когда у меня будут краски. Гляди, гляди, мама, один конец у нее за кленом! Я пойду туда посмотрю, можно? Она прямо у самой земли, я ее ухвачу.

— Не ходи, Бобеш, там сыро. Намокнешь, а радугу все равно не сможешь достать. Она в воздухе — это ведь только свет такой разноцветный.

— Ну я схожу, мама. Пусти, а?

— Помнишь, что ты мне обещал, Бобеш?

— А что?

— Будешь, мол, слушаться, лишь бы я не умирала.

— Так я и послушаюсь, мама, ты только скажи: «Бобеш, беги посмотри на радугу!» Вот увидишь, послушаюсь, — ты и не умрешь!

Мать рассмеялась и сказала:

— Ладно, беги уж, неслух!