#img_13.jpeg

Действующие лица

М и х а и л  Л и ф ш и ц — кандидат технических наук.

Д о р а  Л ь в о в н а — его мать.

Б о р и с — его брат, рабочий завода «Ленинская кузница».

А с я — жена Михаила, лаборантка.

К а т р у с я — жена Бориса, медицинская сестра.

О л е с я  М а к а р о в н а  Д о р о ш е н к о — учительница.

Т и м о ф е й  А н т о н о в и ч  К о л я д а — директор института.

С е р г е й  К а р п е н к о — научный работник.

А д и к  Ф у к с — друг Михаила, заведующий торговой базой.

З и н у х а — жена Адика.

Р и в а — тетя Михаила.

Ш и м о н  Р а ш к о в е р — муж Ривы, раввин.

Я н е к  З а т у л о в с к и й — шофер из Кракова.

Д ж е м а л  Х а б и б и — араб, израильский коммунист.

Т х и я — соседка семьи Лифшиц в Хайфе.

Г о л о с  д и к т о р а  Киевского телевидения, г о л о с  д и к т о р а  Хайфского телевидения, м у ж с к о й  г о л о с  по телефону.

Действие происходит в наши дни в Киеве и в Хайфе.

#img_14.jpeg

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

На авансцене, в свете прожектора, Д о р а.

Д о р а. Меня зовут Дора… Дора Львовна. А фамилия моя — Лифшиц. То есть это фамилия моего мужа, но я ношу ее, слава богу, пятьдесят два года. Вас интересует мой возраст? Меня он уже давно не интересует: если в жизни случается такое… можно не смотреть на календарь! Думаете, Арон, мой муж, — из тех Лифшицев, которые когда-то в Умани имели часовую мастерскую? Нет, он из тех Лифшицев, которые всюду имели только цорес. Вы не знаете, что такое цорес? Дай вам бог никогда не знать этого слова! Цорес по-еврейски — горе. Я с ним встречалась не один раз!

…Когда фашисты захватили Киев, Борис, наш старший сын, был на фронте, а Мишунька — младшенький — вот-вот должен был родиться… Выстрелы, взрывы, бомбы! В те дни вдруг исчезла Рива, моя младшая сестра. Утром пошла на работу и как сквозь землю провалилась. А вечером на улице схватили Арона и Аллочку, нашу дочку. В то время она закончила пятый класс. (Тяжело вздохнув.) В шестом ей учиться уже не пришлось: Бабий яр!

Конечно, меня ждала такая же судьба, если б не Олеся Макаровна, учительница, наша соседка, светлой души человек. (Взволнованно.) Два года, рискуя своей жизнью, она прятала в школьном подвале меня и ребенка, который появился на свет в эту страшную пору.

…С войны Борис вернулся живой, хотя дважды был тяжело ранен. С ним вместе приехала Катруся, медицинская сестра, она-то и выходила его в госпитале. Конечно, они поженились. Меня об этом и не спрашивали, но до сих пор живут дружно и счастливо, а их красавица дочь уже вышла замуж и уехала с мужем строить новую электростанцию.

…За семейными заботами я не заметила, как промелькнуло время и мой маленький Мишунька стал Михаилом Ароновичем!

Перемена света. Большой телевизионный экран. На экране — улыбчивое лицо  М и х а и л а.

Г о л о с  д и к т о р а. Предоставляем слово Михаилу Ароновичу Лифшицу, кандидату технических наук. Расскажите, пожалуйста, телезрителям о вашем изобретении.

М и х а и л. Это не изобретение, а всего лишь некоторое усовершенствование… Принцип оптической лазерной связи давно известен. Вы можете о нем прочесть в восемнадцатом томе Большой Советской Энциклопедии. Надежность такой связи зависит от атмосферных условий, а поэтому ее дальность пока ограничена несколькими километрами. Наш коллектив поставил перед собой задачу внести конструктивные изменения в существующий прибор, чтоб лазерные лучи могли проникать дальше, за горизонт…

Г о л о с  д и к т о р а. Значит, корабли в открытом море смогут теперь на большом расстоянии связываться между собой и с далекими портами, с помощью оптических сигналов получать и передавать нужную информацию о погоде и других условиях плавания?

М и х а и л. Да… конечно, если наши предположения и расчеты окажутся верными. Работы еще много. Надеемся, что для ее завершения в нашем институте будет создана специальная лаборатория. Мы очень благодарны дирекции и лично профессору Коляде Тимофею Антоновичу, который уделяет много внимания нашим экспериментам.

Г о л о с  д и к т о р а. Спасибо, Михаил Аронович! От души желаем вам дальнейших успехов.

Большая комната в новом доме. Из окна виден Днепр, за которым — красочная панорама Киева. На стене фотография Михаила: облокотившись на парапет моста, он всматривается в открытый перед ним светлый горизонт. На тумбочке модель оптического прибора. Рядом — этажерка с книгами, на которой висит гитара.

В центре комнаты — овальный стол, заставленный едой и бутылками. Возле него хлопочут  Д о р а, К а т р у с я  и  А с я. Из соседней комнаты доносится шум голосов: там собираются гости, ожидая приглашения к столу.

К а т р у с я (Асе). Ты его не защищай! Выступать по телевидению следовало после окончания всей работы!

А с я. Вы с Борисом просто придираетесь! Михаил живет этой работой, не спит ночами, обдумывает каждую деталь, верит в свой замысел. Почему ж ему не поделиться с телезрителями?

Д о р а. Будет вам! Невесточки! Лучше принесли б сюда райские яблочки!

А с я. Варенье полагается к чаю!

Д о р а. Боже, какие мы все ученые! Не дом, а целая Академия наук!

Слышен стук входных дверей и веселые мужские голоса. Входят  К о л я д а  и  М и х а и л.

М и х а и л. Привет и лучшие пожелания!

Д о р а (радостно). Мишунька, сынок! (Обнимает его и целует.) Мы смотрели телевизор и так волновались… Ты просто киноартист!

М и х а и л (смутившись). Ну, хватит, хватит! (Коляде, указывая на Дору.) Моя мать! (Представляя Коляду.) А это Тимофей Антонович, директор нашего института.

Д о р а. Очень приятно!

К о л я д а (пожимая ей руку). Рад познакомиться. Коляда!

М и х а и л (указывая на Асю). Ну, эту лаборантку вы, кажется, немного знаете?

К о л я д а (Асе, сердечно). Действительно, я вас где-то встречал!

М и х а и л (целуя Асю). Еще раз поздравляю!

К о л я д а (заинтересованно). С чем? День рождения?

А с я (смутившись). Нет… сегодня первая годовщина нашей свадьбы.

К о л я д а (Михаилу). Что ж ты мне ничего не сказал? Я бы к такому событию лучше подготовился!

Д о р а. Ваш приход — для нас лучший подарок!

К о л я д а (обняв Асю и Михаила). Ну, друзья мои… Здоровья вам и большого счастья! Желаю дожить в мире и согласии до золотой свадьбы!

А с я. Постараемся! (Указывая на Катрусю.) А это — жена брата моего мужа.

К а т р у с я (знакомится). Екатерина Тарасовна.

К о л я д а. Тимофей Антонович.

Входит  О л е с я  М а к а р о в н а. В руках у нее большой букет.

О л е с я  М а к а р о в н а. Примите и мои поздравления. (Передает букет Асе.)

Михаил и Ася целуют Олесю Макаровну.

М и х а и л (Коляде, радостно). Это Олеся Макаровна Дорошенко!

К о л я д а (Олесе Макаровне). О, сердечно приветствую! (Указывая на Михаила.) Он мне много о вас рассказывал!

О л е с я  М а к а р о в н а (улыбаясь). Был такой скромный мальчик! (Целует Дору.) Сегодня и ваш праздник!

Д о р а (утирая слезы, растроганно). Олеся Макаровна!

Из соседней комнаты выходят  А д и к  и  З и н у х а.

А д и к. Если Магомета не зовут к столу, он приходит сам и приводит свою супругу!

М и х а и л (указывая на Адика). Друг моего детства…

О л е с я  М а к а р о в н а. И тоже — мой ученик.

А д и к. Который блестяще закончил школу с круглыми… тройками! (Представляется Коляде.) Фукс Аркадий Ефимович. (Указывая на Зинуху.) А это моя, извините… Зинуха.

З и н у х а (церемонно кланяясь). Зинаида Семеновна.

А д и к (Коляде). Себя можете не называть. Вы наверняка профессор Коляда!

К о л я д а. Угадали!

А д и к. Не угадал, а вычислил!

Из соседней комнаты входят  С е р г е й  К а р п е н к о  и  Б о р и с.

М и х а и л (Коляде). С кандидатом наук Сергеем Карпенко я вас принципиально знакомить не буду!

С е р г е й (Михаилу). Если б ты во всем был такой принципиальный!

М и х а и л (смущенно). Ты о чем?

С е р г е й. Потом. (Коляде, указывая на Бориса.) А это…

К о л я д а (присматривается к Борису). Ты? (Удивленно.) Борис?!

Б о р и с (улыбаясь). Так точно, товарищ гвардии майор!

Коляда и Борис взволнованно обнимают друг друга.

К о л я д а. Вот это сюрприз! (Доре.) Если б не ваш Боря, не стоял бы я сегодня перед вами! Ранение было такое… никакой надежды! А он два километра, под огнем, тащил меня на своей спине. (Снова целует Бориса.) Чертяка! Где ты сейчас?

Б о р и с. На заводе «Ленинская кузница».

К о л я д а. Давно?

Б о р и с. Как только демобилизовался.

М и х а и л (с гордостью). Мастер и парторг корпусного цеха.

К о л я д а. Ну и дела! Я уже пятый год в Киеве и ничего не знал! А ты? Разве Михаил не говорил, кто теперь директор его института?

Б о р и с. Говорил. Но мне и в голову не приходило, что тот боевой командир стал теперь профессором. Да и фамилия Коляда — не такая уж редкость!

А д и к (Михаилу). Твои шансы растут!

М и х а и л (недовольно). Прекрати!

Д о р а (утирая слезы). Такая встреча! (Взволнованно.) Что же мы стоим? Прошу к столу!

М и х а и л. Слово матери — закон!

С веселыми шутками все рассаживаются вокруг стола.

А д и к (Зинухе). Если б мой брат спас жизнь начальнику райторга, я б на своей базе никогда не боялся ревизии!

З и н у х а (безразличным тоном). Придвинь ко мне буженину.

А д и к. У тебя же больная печень! Жадина!

З и н у х а. Еще одно слово — я встану и уйду!

М и х а и л. Адик, я тебя на полчаса выключаю.

К о л я д а (подняв бокал). А жидкость в бокале, пожалуй, горьковата!

В с е. Горько! Горько!

А с я и Михаил целуются. Аплодисменты, звон бокалов.

К о л я д а. За молодых! (Пьет.)

А д и к. Им горько, а мне с моей Зинухой сладко!

З и н у х а. Я не навязывалась!

А д и к. Что я слышу! У тебя прорезалось чувство юмора!

З и н у х а (Катрусе). Он думает, что его шутки всегда остроумны.

К а т р у с я. Мы Адика немножко знаем: на людях он над тобой подтрунивает, а дома исполняет все твои капризы.

А д и к. А что же мне делать? Иначе она со свету сживет!

З и н у х а. Я встану и уйду!

Б о р и с (поднявшись). Разрешите мне! Вы только что были свидетелями нашей очень дорогой для меня встречи с Тимошем… извини, профессор, с Тимофеем Антоновичем!

К о л я д а. Для тебя я всегда — Тимош!

Б о р и с. Столько вспомнилось…

М и х а и л (полушутя). Регламент!

Б о р и с (Коляде, указывая на Михаила). Ему этого не понять! (Подняв бокал.) За тебя!

К о л я д а. Нет, нет, сначала — за тебя!

С е р г е й. Предлагаю разумный компромисс: выпьем за обоих!

Звенят бокалы, все пьют.

К а т р у с я. Может, сделаем небольшую паузу?

Д о р а. Закусывайте! Здесь все очень вкусно!

М и х а и л (поднявшись). В этот день мне хочется поднять тост — за человека, которому мы с мамой обязаны своей жизнью, за человека, который научил меня грамоте, пробудил интерес к науке… за нашу родную Олесю Макаровну!

Все присутствующие горячо аплодируют.

О л е с я  М а к а р о в н а. Спасибо, Мишунька! Самое большое счастье для учительницы, когда ее ученики становятся достойными людьми! Я с гордостью рассказываю своим коллегам о тебе… (Улыбаясь.) Надеюсь, ты не огорчишь меня?! Будь всегда таким, как сейчас! (Пригубливает бокал.)

М и х а и л (улыбаясь). Обещаю!

К о л я д а. Можете не сомневаться, Олеся Макаровна! Еще когда Михаил защищал кандидатскую, мы убедились — перед нами серьезный человек, умеющий творчески мыслить. Теперь ученый совет будет рассматривать его новую самостоятельную работу. Я уже ознакомился с выводами рецензентов. Проект несомненно оригинальный, представляет значительный интерес для народного хозяйства. Правда, его разработка пока еще вызывает некоторые сомнения… необходимы дополнительные эксперименты, внимательная проверка всех расчетов…

А с я. Для этого ему нужна своя лаборатория!

С е р г е й. Вот это жена! Стоит, как солдат, на страже семейных интересов!

К о л я д а. Это вы зря, Сергей Петрович! Ася, как лаборантка, активный участник этой работы. Я ее понимаю. Но все упирается в средства: нам их отпустят, когда все будет проверено и доказано!

М и х а и л (нервничая). Значит… не раньше будущего года?!

К а т р у с я (Борису). Горячий братик у тебя: все ему подавай немедленно!

К о л я д а. Никто не заинтересован затягивать это дело, но и поспешность… (Разводит руками.)

Б о р и с. Да он и сам это понимает, только пытается нажать на дирекцию!

С е р г е й (поднимая бокал). Михаил, выше голову! За проект!

Снова звенят бокалы.

К а т р у с я. Хватит о делах! Медицина учит — чередовать труд и отдых! (Поднявшись, достает гитару и напевает.)

Нет! (Передавая гитару Михаилу.) У тебя это лучше получается!

М и х а и л. О да! У меня ко всему — еще вокальный талант! (Взяв гитару, поет.)

Все присутствующие подхватывают припев.

Песня смолкает, все на минуту задумываются.

З и н у х а (пережевывая пирожок). Между прочим, в нашем Доме моделей тоже есть лаборатория. Но открыли ее очень просто: помыли пол, развесили фотографии манекенщиц, и все… будьте любезны!

С е р г е й (сдерживая улыбку). Интересная аналогия!

З и н у х а (не поняв его иронии). Очень интересная! Там на одном из снимков я в синтетической шубе, а на втором… представьте себе, в пляжном костюме «бикини»!

А д и к. Надеюсь, вы поняли, что у моей Зинухи есть фигура? Она об этом никогда не забывает!

З и н у х а. Ты опять! Я встану и уйду!

Д о р а. Зиночка, не обращайте внимания!

А с я. Михаилу нужна несколько иная лаборатория… без «бикини».

З и н у х а. Вы плохо знаете мужчин!

К а т р у с я. Она знает своего мужа. С нее этого достаточно.

С е р г е й. Михаила мы знаем все и ценим его не меньше, чем Ася.

А с я (ревниво). Ну-ну!

С е р г е й. Я не преувеличиваю. Он всех зажигает своей одержимостью, сам работает как вол и нам не дает покоя!

М и х а и л (Коляде). Вы сказали, что готовится приказ, в котором будет отмечено все, что надо… Прошу не забыть о моих ближайших помощниках. Взять хотя бы Сергея. Если была необходимость двадцать раз повторить какой-нибудь эксперимент — пожалуйста, с полной отдачей!

О л е с я  М а к а р о в н а (Доре). Молодец Михаил!

Дора довольно кивает.

Б о р и с. Как они хвалят друг друга! (Коляде, шутя.) Надо к ним присмотреться: без критики и самокритики нет движения вперед!

А д и к. Критика и самокритика! Я не ученый, мое дело галантерея. Но и мне ясно: когда заведующего базой начинают критиковать снизу, он должен искать себе новое место работы!

З и н у х а. Я критики не боюсь: если человек из себя что-то представляет, про него всегда бог знает что говорят!

А д и к. Слыхали? Это же не манекенщица, а философ!

З и н у х а. От философа слышу! И если ты не прекратишь, я встану и уйду! (Хочет подняться, но ей это не удается: начал сказываться хмель.)

М и х а и л (Борису). Если я не ошибаюсь, люди говорят мне в глаза…

С е р г е й (немного опьяневший). Я могу это сделать и сейчас!

М и х а и л. Пожалуйста!

С е р г е й. Часто мы слышали от тебя красивые слова о добросовестности исследователя, о требовательности к себе, о скромности…

М и х а и л. Да, я это говорил.

С е р г е й. А какой пример подаешь сам?

М и х а и л. Ты о чем?

С е р г е й. О статье в «Научном вестнике»!

М и х а и л. Я не писал ее! Это корреспондент взял у меня интервью.

С е р г е й. Какая разница! В ней разрекламирован твой проект как вполне завершенная работа…

А д и к. Реклама — двигатель торговли!

С е р г е й. Эта реклама произвела не очень хорошее впечатление. Говорят: хочет повлиять на ученый совет!

М и х а и л. Ученый совет — через два дня, а журнал еще не вышел из печати!

С е р г е й. Ошибаешься: сегодня его читали во всех коридорах!

М и х а и л. Честное слово, я его еще не видел! (Доре.) Нам принесли новый журнал?

Д о р а. Вся почта на письменном столе. Ты говорил, пока сам не просмотришь…

М и х а и л. Минуточку… (Поднимается и идет в соседнюю комнату.)

А с я. За эту неделю ему некогда было даже газеты просмотреть!

К а т р у с я. Его можно понять.

З и н у х а. Я тоже, когда готовлю новую модель, не читаю ни газет, ни журналов!

А д и к. А когда ничего не готовишь?

З и н у х а. Тогда читаю… журнал мод!

Возвращается  М и х а и л. У него в руке журнал и какое-то письмо.

М и х а и л (хмуро). Журнал действительно прибыл. И мое интервью, к сожалению, напечатано. В этот день у нас был очень удачный эксперимент, и я сгоряча наболтал! Мне казалось, что все доказано!

Б о р и с. А телевидение?

К о л я д а. Тут Михаил не виноват. Это мне хотелось, чтобы в «Клубе молодых ученых» прозвучал и наш институт. И жалеть не о чем: я верю в эту работу, верю, что Михаил доведет ее до конца!

М и х а и л (вздохнув). Это не так просто! (Доре.) А тебе, мама, письмо. Лежало в журнале.

Д о р а. Мне? Кто может мне писать?

М и х а и л (рассматривая конверт). Странно!

Д о р а. Может быть, это кому-нибудь из соседей, а положили в наш ящик?

М и х а и л (читает). Лифшиц Доре Львовне.

Д о р а (нетерпеливо). Так посмотри, что там, у меня нет никаких секретов!

М и х а и л (разорвав конверт, вынимает фотографию и читает надпись). «Дорогая моя Дорочка, надеюсь, ты еще сможешь узнать свою родную сестру. Целую, целую, целую. Твоя Рива»… (Удивленно.) Рива?

Д о р а (потрясенно). Она жива? Покажи! (Выхватив из рук Михаила фотографию, внимательно ее рассматривает.) Да, действительно, Ривочка… Боже, как она изменилась. Ривочка! (Плачет.)

О л е с я  М а к а р о в н а. Где ж она была столько времени?

Б о р и с (взглянув на фотографию). Я запомнил ее не такой!

М и х а и л. Тут еще письмо.

Д о р а. Читай, Мишунька, читай!

М и х а и л (читает). «…В те трагические дни богу было угодно сохранить мне жизнь. Я достала паспорт, в котором было указано, что я армянка, а не еврейка. Меня некоторое время не трогали, но потом все же отправили на работу в Германию. Что это такое — всем известно. Когда в Мюнхен пришли американцы, они помогли мне выехать в Палестину. С тех пор я живу в городе Хайфе и уже много лет вас разыскиваю. Лишь недавно мне удалось найти ваш новый адрес…»

Какое-то время все молчат, потрясенные этой новостью.

З и н у х а. Хайфа? Впервые слышу! Это далеко?

А д и к (раздраженно). В Из-ра-и-ле! Ясно?

Д о р а. Боже мой, куда я дела валидол? У кого есть валидол?

К о л я д а. Сегодня действительно вечер неожиданностей!

З а т е м н е н и е.

На авансцене, в луче прожектора, — Д о р а.

Д о р а. После того вечера, наверное полгода, наша семья жила без особых новостей. Я понемногу привыкла к мысли, что моя сестричка Рива, слава богу, не погибла, но мы с ней вряд ли когда-нибудь встретимся. Ну что ж, пусть так, лишь бы она была жива и здорова!

Мишуньку заграничная тетка не очень интересовала: он ведь ее никогда не видел. А Борис, как обычно, все перевел на политику: «Я тебя, мамочка, понимаю, но там есть друзья нашей страны и есть враги. Будем надеяться, что Рива — наш друг!» Я даже улыбнулась: разве может быть иначе?

Дни проходили за днями, и вот наконец настало воскресенье… К нам пришли Боря и Катруся, очень взволнованные и веселые. Они принесли бутылку шампанского и заставили Мишуньку оставить работу, над которой он сидел с утра…

Уютная комната в квартире Михаила Лифшица. Возле окна — письменный стол, заваленный книгами, бумагами и деталями прибора, над которым работает хозяин. Одна стена заполнена книжными полками. В углу — тахта, на которой лежит знакомая зрителю гитара. Возле тахты — маленький круглый столик. На нем бутылка шампанского и фужеры.

Д о р а. А что случилось?

К а т р у с я. Бориса наградили орденом…

Б о р и с (вручая газету Доре). Читай!

Раздается звонок у входной двери.

Д о р а. Сыночек, я горжусь тобой!

А с я. Мы все гордимся!

Снова раздается звонок.

Д о р а. Кто там? Я сейчас. (Поспешно выходит.)

М и х а и л (сердечно обнимая Бориса). Ну, братец… это нужно отметить!

В сопровождении Доры входят неожиданные гости — Р и в а  и  Р а ш к о в е р. Рашковер снимает велюровую шляпу, под которой черная бархатная ермолка.

Р и в а (экзальтированно). Это просто сон! Я тридцать лет молила бога об этой встрече… Сегодня иду по Крещатику, не могу его узнать и плачу… Шимон, скажи!

Р а ш к о в е р. Она действительно плакала. (Показывает.) Вот такими слезами.

Д о р а (утирая слезы). Ривочка! Я не верю своим глазам!

М и х а и л (гостям). Вы удачно прибыли: вся семья в сборе. Это бывает не каждый день.

К а т р у с я. Мы с Борисом пришли две минуты назад.

Р и в а (Борису). Тебя потянуло сюда? Наверно, почувствовал, что сегодня приедет твоя тетя.

Р а ш к о в е р. И привезет с собой нового дядю.

Б о р и с. Честно говоря, и в мыслях не было!

К а т р у с я. Мы прибежали поделиться своей радостью…

Д о р а (спохватившись). Ой, дети мои! Я ж так и не прочитала! (Поспешно разворачивает газету.)

Р а ш к о в е р. А что вы, Дора, должны были прочитать?

М и х а и л. Борю наградили орденом!

Д о р а (читает). …Трудового Знамени! (Взволнованно.) Сыночек мой!

Р и в а (Борису). Поздравляю! Мы приехали в счастливый день! (Рашковеру.) Шимон, скажи!

Р а ш к о в е р. Гм… У вас дают ордена… евреям?

К а т р у с я. Это зависит от заслуг, а не от национальности.

Р а ш к о в е р (подняв бокал). Что ж… тогда — будьте здоровы! (Пьет.) Почему вы так на меня смотрите, Боря?

Б о р и с (улыбаясь). Не думал, что когда-нибудь тост за мое здоровье поднимет духовное лицо!

Р а ш к о в е р. Надеюсь, это вас не скомпрометирует?

Б о р и с. А вы готовы меня «защищать»? Сейчас это модно…

Р а ш к о в е р. Не волнуйтесь, я не член «Лиги защиты евреев».

Р и в а. Между прочим, у Шимона есть своя точка зрения. Шимон, скажи!

Р а ш к о в е р. Спасибо, Рива, ты меня реабилитировала. Теперь Боря поймет, что я хоть и раввин, но чуточку прогрессивный!

Р и в а (желая изменить тему разговора, обращается к Катрусе). Между прочим, Боря и вы очень похожи… просто как брат и сестра! Шимон, ты только посмотри!

Р а ш к о в е р. Похожи? Ничего удивительного: все евреи родственники!

Б о р и с. Но не все родственники — евреи. Катруся — белоруска.

А с я. А моя покойная мать была украинкой.

Р а ш к о в е р. Что вы говорите? (Доре.) Смешанные браки! Лично я ничего против них не имею.

Б о р и с. Интересно!

Р а ш к о в е р. Не ожидали услышать такие слова от «духовного лица»? Государство Израиль еще в сорок восьмом году в своей декларации провозгласило: наш принцип — социальное и политическое равенство всех граждан, вне зависимости от религии, расы и пола!

Б о р и с. И вы этого придерживаетесь?

Р и в а (поспешно). Конечно!

Р а ш к о в е р. Не будем преувеличивать! Некоторых принципов мы придерживаемся, а некоторых — не совсем. Экклезиаст, сын Давида, говорил: на все — свое время! Время рождаться и время умирать, время насаждать и время выкорчевывать посаженное…

Б о р и с. Все от бога? Хитрая философия: можешь повернуть дышло, куда тебе выгодно.

Р а ш к о в е р. Кажется, я попал в дискуссионный клуб?

Д о р а (почувствовав, что назревает конфликт). Вы лучше попробуйте наше варенье! А я принесу чай! (Встает и выходит из комнаты.)

Р и в а (передавая Рашковеру розетку с вареньем). Шимон, это райские яблочки. Честное слово, Дора готовит их как профессор!

Р а ш к о в е р (пробуя варенье). Действительно, божественный вкус!

А с я. А они у вас разве не растут?

Б о р и с. Там немножко другие фрукты…

Р а ш к о в е р. Понимаю ваш намек. Но хоть вам и не нравится Экклезиаст, я все же снова его процитирую: на все свое время! Время убивать и время лечить, время разрушать и время строить, время плакать и время смеяться… Две тысячи лет тому назад бог рассеял евреев по всему миру, ибо это было время разбрасывать камни, а теперь настало время собирать камни…

Б о р и с. Чтоб швырять их в чужой огород?

М и х а и л. Дай дяде договорить!

Р а ш к о в е р (обиженно). Я все сказал!

Некоторое время все смущенно молчат. Возвращается  Д о р а. В ее руках поднос, заставленный стаканами с чаем.

Д о р а (ставя на стол стаканы). Заварка, может быть, слишком крепкая, но Мишунька любит именно такую. Это бодрит.

К а т р у с я (отпивая чай, Риве). Хайфа — большой город?

Р и в а. Как вам сказать… у нас другие масштабы. Но город благоустроен. Мы живем в центре, у нас свой дом, автомобиль, прислуга…

Д о р а. А как с продуктами?

Р и в а. Все, что твоей душе угодно!

Б о р и с. Почти по Чехову: «В Греции все есть!»

М и х а и л (иронически). У Бориса четкая схема: у нас все хорошо, за границей — все плохо!

Б о р и с (раздраженно). Твой брат — очень примитивный человек!

М и х а и л. Ты сегодня перестал понимать шутки.

Б о р и с. Таких шуток я раньше от тебя не слыхал!

Р а ш к о в е р. Не будем спорить! Я понимаю, почему возник этот вопрос. В ваших газетах печатают письма неудачников, которые в Израиле плохо устроились. Да, у нас есть такие. Их даже немало, они бедствуют. Ну и что же? У нас не рай, но и не ад!

Б о р и с. Трогательная «объективность»!

Р а ш к о в е р. Теперь я вас не понимаю!

Б о р и с. А я вас, кажется, понял: вы легко признаете общеизвестное, то, чего нельзя опровергнуть, чтоб придать своим словам бо́льшую убедительность. Как опытный шахматист: жертвуете пешку, надеясь выиграть ферзя!

Р а ш к о в е р (растерянно). Останемся каждый при своем мнении! Мы с Ривочкой приехали, чтобы повидаться с дорогими родственниками… В нашем возрасте — не до политики!

М и х а и л (Борису). Удовлетворен?

Р а ш к о в е р (взяв в руки гитару, перебирает струны). Еврейские песни… Они почти всегда с грустинкой. (Напевает молитвенную песню на языке иврит.)

Все прислушиваются к его пению. После заключительного аккорда Рива, Дора и Михаил аплодируют.

Р и в а (Доре). Ты не забыла? Это поют на пасхальный сэйдер.

Р а ш к о в е р. Вы же не знаете иврита… я вам переведу:

(Он всматривается в присутствующих, проверяя впечатление, произведенное на них словами песни в его переводе.)

Б о р и с. Вокальные вариации на ту же тему? А говорили, что в вашем возрасте — не до политики!

Р а ш к о в е р. Если молитвенная песня — политика, считайте, что я ее не пел! (Положив гитару.) И не дотрагивался до струн вашей души! Омэйн! (Подходит к письменному столу, рассматривает книги.)

М и х а и л (шепотом, Борису). Ты все обостряешь!

Б о р и с (тоже шепотом, кивнув в сторону Рашковера). Штучка!

Р а ш к о в е р (примирительно). Поскольку Боря против религии, будем говорить о науке! (Хитровато улыбаясь, указывая на модель оптического прибора.) Лазерная связь?

А с я (удивленно). Откуда вы знаете?

Р а ш к о в е р. О, мы знаем о вас больше, чем вы сами! Наша пресса уделяет большое внимание выдающимся евреям, проживающим в разных странах. Недавно газета «Джерузалем пост» перепечатала статью из вашего научного журнала — интервью молодого киевского ученого…

Р и в а. Лифшица Михаила Ароновича!

Д о р а. У вас писали про нашего Мишуньку?

Б о р и с (иронически). Про «выдающегося еврея»!

М и х а и л (недовольно). Перестань!

Р а ш к о в е р. Что я тогда тебе сказал, Ривочка?

Р и в а. Ты сказал: Ривочка, а может, это наш племянник? (Сдерживая слезы.) Я заглянула в газету, и сердце мое оборвалось! Шимон, скажи!

Р а ш к о в е р. Воистину так! Я даже пошутил: Ривочка, береги свои слезы, это может быть и совсем другой Лифшиц! А сегодня, как только мы прибыли из аэропорта, я попросил «Интурист» все выяснить…

Р и в а. И что вы думаете? Адрес, который нам дали, совпал с адресом, который у меня уже был!

Р а ш к о в е р. Я там у нас расспрашивал людей, имеющих дело с научным бизнесом… Работа Михаила — это товар. За такие вещи у нас платят большие деньги.

М и х а и л (с досадой). Деньги! Меня интересует подтверждение моей научной гипотезы!

Р а ш к о в е р (щелкнув пальцами). Когда ее подтверждают звонкой монетой, это не так уж плохо! Кто имеет деньги, может открыть свое дело.

М и х а и л. Мое дело — лаборатория, опыты, расчеты…

Б о р и с. Михаил не коммерсант, а ученый!

Р а ш к о в е р. Я ему ничего не предлагаю: мы просто, как теперь говорят, обмениваемся информацией.

Р и в а. Я согласна: счастье — это не только деньги! (Рашковеру.) Вот мы с тобой, Шимон, имеем все, но мы одиноки: возле нас нет родных, близких… (Доре.) Сегодня мы вас увидели, поговорили по-семейному, ощутили тепло… (Рашковеру.) Я просто не представляю, как мы теперь будем жить без них… (Всхлипнув.) Шимон, скажи!

Р а ш к о в е р. Это действительно — крик души, и я к нему присоединяюсь.

Д о р а. Да, если б вы постоянно жили здесь… мы ходили бы к вам, а вы к нам!

Р и в а (вздохнув). Ах, Дорочка… Что бы Шимон делал здесь со своей профессией? А вы у нас — совсем другое дело!

Б о р и с (иронически). Наконец-то! Я все ждал, когда вы перейдете к этой теме!

Р а ш к о в е р (потеряв выдержку). Ваша ирония неуместна! Каждый еврей, где б он ни жил, должен по первому звонку из Израиля быть готовым вернуться на землю своих предков! Каждый обязан знать, где его родина!

Б о р и с. А мы это знаем — наша родина здесь!

Р и в а. Зачем спорить? Родственники всегда останутся родственниками.

М и х а и л. Действительно, давайте о другом! (Рашковеру.) Вы говорили о научном бизнесе. Я не совсем понимаю: как можно объединить эти два понятия?

Р а ш к о в е р (искоса взглянув на Бориса). Приезжайте, увидите!

З а т е м н е н и е.

На авансцене, в луче прожектора, Д о р а.

Д о р а. На следующий день Рива и Шимон снова пришли к нам и снова без конца повторяли, что мы должны жить все вместе. Детей дома не было, и я просто извелась от этих разговоров. Хорошо, что потом приехали Адик и Зинуха. Они помогли мне развлекать гостей…

Освещается уголок комнаты, знакомой зрителям по предыдущей картине. За столиком  Р и в а, Р а ш к о в е р, З и н у х а, А д и к  и  Д о р а.

З и н у х а. А правда, что Тель-Авив — это маленький Париж?

Р а ш к о в е р (снисходительно). Как вам сказать? Париж почему-то никто не называет «большой Тель-Авив»!

З и н у х а. Но у вас тоже проводятся конкурсы женской красоты?

Р и в а. Вы хотите получить звание «мисс Париж»?

А д и к. Михаил ее прозвал «мисс Шулявка»! Знаете этот район?

Р и в а. Шулявка! Когда-то в Киеве я там жила!

Д о р а. Шулявку сейчас не узнать!

А д и к. Без конкурсов можно обойтись. Главное, что на земле предков нет Обехаэс!

Р и в а. Обехаэс? Что это такое?

А д и к. Это учреждение… которое «бережет государственную копейку»!

Р а ш к о в е р (в тон ему). Именно ту копейку, которая нужна вам?!

А д и к. А вы хотите, чтоб человек работал на мясе и варил себе суп из костей?

Д о р а. Адик любит шутить! На самом же деле он и Зинуха живут очень скромно.

З и н у х а. Приходится! Могли купить себе «Волгу», а купили «Жигули»!

Р а ш к о в е р. Почему?

А д и к. Зачем раздирать людям глаза? Лучше иметь машину маленькую, серенькую, чтоб мелькала в городе незаметно, как мышка…

З и н у х а. Адик работает в торговой системе и получает скромную зарплату.

Р а ш к о в е р (Адику). Вы, молодой человек, мне сразу понравились… На вас можно положиться?

А д и к. Зинуха, как ты считаешь, можно?

З и н у х а. Мой Адик — деловой человек!

Р а ш к о в е р. Тогда он кое-что сделает для меня… и для себя! (Вынимает из кармана коробку с сигарами и кладет ее на стол.)

А д и к (улыбаясь). Пластиковая бомба?!

Р и в а (поспешно). Боже мой, как вы могли такое подумать!

Р а ш к о в е р. Спасибо, Ривочка, ты меня, как всегда, реабилитируешь! Тут действительно взрывчатые материалы — духовная пища для людей, умеющих национально мыслить. (Достав из коробки сигару, разламывает ее и достает оттуда маленький сверток.)

А д и к. Микропленка?

Р а ш к о в е р. На ней засняты четыре, очень интересных брошюры!

А д и к. Хотите, чтоб я их размножил?

Р а ш к о в е р. Люблю сообразительных людей! (Вручает бумажку.) А это — адреса тех, кому нужно передать по экземпляру…

А д и к. Все будет в ажуре! Но… мы вам, а вы — нам!

Р а ш к о в е р. Омэйн!

Гаснет свет. В луче прожектора — Д о р а.

Д о р а. Встреча с родной сестрой должна была принести мне радость. Но когда наконец Рива с Шимоном уехали, стыдно признаться… я легко вздохнула. Наша семья снова стала жить нормально, каждый был занят своим делом. И даже когда прибыла бумага, в которой сообщалось, что ребе Рашковер с женой приглашают нас в Израиль, Мишунька только улыбнулся и забросил это письмо в ящик своего стола… Ему вообще было не до этого: в работе что-то не клеилось, он ходил озабоченный и очень нервничал. Правда, с Асей они жили душа в душу. И разве могла я представить себе, что на мою голову свалится новая неожиданность!

Поспешно входит  А с я.

А с я (взволнованно). Он просто сошел с ума!

Д о р а. Что случилось? Успокойся! Кто сошел с ума?

А с я (едва переводя дух). Не знаю, с чего и начать. Первую половину дня мы работали, как всегда, молча. И вдруг…

З а т е м н е н и е.

Перемена света. Экспериментальная мастерская научно-исследовательского института. За рабочим столом, в синих халатах, — А с я  и  М и х а и л.

М и х а и л (раздраженно отложив лист с расчетами). Ничего не выходит… Не голова, а казан!

А с я. Ничего удивительного: Адик весь вечер тебе подливал, а ты, как мальчишка…

М и х а и л. Не грызи! Мне и так тяжело. Я ж не мог не поднять рюмку за именинника! (Примирительно.) Чего же ты меня не остановила?

А с я. Раз десять я делала тебе знаки, а ты ничего не замечал. Нашел интересного собеседника! Тебе не надоели его анекдоты?

М и х а и л. Никаких анекдотов! Адик учил меня «национально мыслить»!

А с я. А это разве не анекдот? Чему же он тебя научил? Вчера ты был такой «тепленький», что я и не расспрашивала.

М и х а и л (улыбаясь). Вся его наука вылетела из головы! Эх, никогда не опохмелялся… Говорят, облегчает.

А с я. А мне вчера так хотелось рассказать тебе… очень важную новость.

М и х а и л (стиснув голову ладонями). Что ж тебе помешало?

А с я. Ты сразу уснул. (Смущенно взглянув на него.) Понимаешь, именно вчера я ощутила… у нас будет ребенок!

М и х а и л (вскочив). Ты уверена?

А с я (смущенно улыбаясь). Ошибки быть не может.

М и х а и л (горячо целует ее). Девочка ты моя! (Подхватывает Асю, хочет ее поднять.)

С бумагами входит  С е р г е й.

С е р г е й. Гм… кажется, я не вовремя?

М и х а и л (радостно). Сережка, друг! У нас будет сын!

А с я. Не гарантирую: может быть, дочь…

С е р г е й. Тем лучше. Я дождусь, пока она подрастет, и женюсь на ней. Окончится наконец моя холостяцкая жизнь!

М и х а и л. Имеем зятя!

С е р г е й (Асе). Теща будет не очень сварливой? (Обняв Асю и Михаила.) Поздравляю. Плодитесь и размножайтесь!

М и х а и л (указывая на бумаги в руке Сергея). Что это?

С е р г е й. А… я забыл, ради чего пришел! (Подходит к столу, раскладывает бумаги.) Кажется, могу тебя порадовать…

М и х а и л (с надеждой). Расчеты правильны?

С е р г е й. Твоя ошибка… знаешь в чем?

М и х а и л. Ты уверен, что она есть? (Садится к столу, поспешно рассматривает бумаги, бормоча себе что-то под нос.) Да, да… Да это же было у меня в первом варианте!

С е р г е й (переворачивая лист). Взгляни сюда!

М и х а и л. Что? Подожди, подожди! Так, так… Тьфу! Ну, знаешь… Это ж так просто!

С е р г е й. Как все гениальное!

М и х а и л (нервно рассмеявшись, Асе). Посмотри, какой дурак твой муж! Ухлопал столько времени! И на такой пустяк!..

А с я (заглянула в бумаги). Здесь пустяк, а в натуре это несколько десятков километров.

С е р г е й. С кого магарыч?

М и х а и л (радостно). С меня, конечно! (Вдруг смутившись.) Но это значит… все сначала?

А с я. Ничего не поделаешь!

М и х а и л (раздраженно). Думаешь, я железный?! Еще несколько месяцев не разгибать спины! (Сергею, хмуро.) Действительно, порадовал!

Входит  К о л я д а.

К о л я д а (приветливо). Молодежь на посту? Привет! (Михаилу.) Могу тебя порадовать…

М и х а и л. Ну и день! Сегодня меня все радуют!

К о л я д а. Я только что говорил с Москвой. Решение нашего Ученого совета поддержано!

С е р г е й. Здорово!

М и х а и л (иронически). Оптимист!

С е р г е й. Ну, знаешь… что тебе еще нужно?!

М и х а и л. Спроси у Тимофея Антоновича! Он знает.

К о л я д а (покачал головой). Серьезный человек и… как мальчишка! (Михаилу.) Будет у тебя лаборатория! Можешь мне поверить!

М и х а и л. В бюджете будущего года такие расходы не предусмотрены! Стало быть, когда она будет? Хозяйство у нас плановое!

К о л я д а. Если ты уж так наступаешь на горло, могу объяснить: в нашем бюджете есть значительный резерв на развертывание новых исследований. Заканчивай свои расчеты, а финансы пусть тебя не волнуют! Ты готов к апробации аппарата в условиях открытого горизонта?

М и х а и л (хмуро). Не знаю!

К о л я д а (сдерживая раздражение). Что это с тобой?

А с я. Переутомился.

К о л я д а (Михаилу). Видишь… Я поверил твоим заверениям и могу предложить прекрасную базу для испытаний! Через две недели исследовательское судно «Витязь» выходит в очередной рейс. Тебя согласны включить в состав экспедиции. За эти пять-шесть месяцев ты закончишь все, что надо! А тогда лаборатория — дело вполне реальное!

А с я (восторженно). Мишенька! Ты слышишь?

М и х а и л (раздраженно). Не глухой! (Коляде.) Вы мне, как сказочному принцу, каждый раз задаете новую загадку: ответишь — получишь принцессу! А Кузнецов, в свое время, получил лабораторию, когда его работа имела больше неточностей!

К о л я д а. Мы тогда ошиблись. И это обошлось нам недешево.

М и х а и л. Тимофей Антонович, мы не дети. Если б моя фамилия была не Лифшиц, разговор был бы совсем другой!

К о л я д а (пораженно). Что? Как тебе не стыдно даже думать так?!

М и х а и л. А вы думаете иначе?

С е р г е й (показывая на Михаила). Спятил!

А с я (взволнованно). Михаил… Опомнись!

К о л я д а (Михаилу, едва сдерживая возмущение). Если б я не был директором… я б тебе сказал пару слов!

М и х а и л. Конечно, после нашего «обмена мнениями» вам будет нелегко терпеть меня в институте. Я это предусмотрел… (Вынув из кармана бумагу, кладет ее на стол.) Надеюсь… в другом месте ко мне будут относиться по-другому!

К о л я д а (удивленно). Что это такое?

М и х а и л (указывает на стол). Заявление об уходе с работы.

А с я (хочет схватить заявление). С ума сошел!

М и х а и л (отталкивает ее). Не лезь!

С е р г е й. Бред какой-то!

М и х а и л (Коляде). С этой минуты я считаю себя свободным.

К о л я д а. Боря знает о твоем решении?

М и х а и л. Я вполне самостоятельный человек!

К о л я д а (неожиданно улыбнувшись, мягко, по-отцовски). Я не верю, что это серьезно! Твой демарш лишен всякого смысла! Считай, что его не было! Все это нервы! Тебе обижаться на плохое отношение… Да я в твои годы про такие условия и не мечтал!

М и х а и л. Теперь другое время!

К о л я д а. Весь коллектив буквально живет твоим проектом, столько людей принимают в нем участие… Если ты почему-либо не можешь отправиться в экспедицию, пошлем кого-нибудь другого. Тебе подготовят все данные, а ты тут, на месте, будешь доводить дело до конца…

М и х а и л. Я все обдумал, Тимофей Антонович! (Взглянув на часы.) Извините, мне пора! (Выходит.)

Все присутствующие, словно окаменев, удивленно смотрят ему вслед.

З а т е м н е н и е.

На авансцене, у телефона-автомата, стоит  Д о р а.

Д о р а (в трубку, взволнованно). Алло! Олеся Макаровна? Слава богу! Я вам уже с утра звоню!

В другом углу авансцены, за столиком, возле телефона сидит О л е с я  М а к а р о в н а.

О л е с я  М а к а р о в н а (в трубку). Добрый день, Дора Львовна! Что у вас хорошего?

Д о р а. Большая беда. Наш Мишунька сошел с ума… Бросил работу и подал заявление, хочет, чтоб мы все выехали в Израиль!

О л е с я  М а к а р о в н а. Что? Мишунька? В Израиль?

Д о р а. Я и сама не могла поверить, но… (Тяжело вздохнув.) Он теперь никого слушать не хочет. Только с Адиком закрываются в комнате и о чем-то говорят, говорят, говорят…

О л е с я  М а к а р о в н а. Дайте ему трубку!

Д о р а. Неужели вы думаете, я могла бы говорить об этом при нем? Я звоню из автомата.

О л е с я  М а к а р о в н а. А что Ася? Она согласна ехать?

Д о р а. Так же, как я! Ей очень плохо. Утром был врач и выписал ей нервную микстуру. В доме — настоящий ад. Я только что ходила к начальнику ОВИРа, просила, чтоб нам не давали разрешения на выезд… Это, конечно, между нами: если Мишунька узнает, он меня убьет!

О л е с я  М а к а р о в н а. А что сказал начальник?

Д о р а. Он сказал: у нас лежит заявление. На нем ваша подпись…

О л е с я  М а к а р о в н а. Зачем же вы…

Д о р а. Ничего я не подписывала. Михаил сам…

О л е с я  М а к а р о в н а. Надо было заявить, что ваша подпись подделана!

Д о р а. В последнюю минуту сдержалась… Это ж уголовное дело! Разве я могу такое сделать родному сыну?

О л е с я  М а к а р о в н а. Боря знает об этом?

Д о р а. Сначала мы ему ничего не говорили, да и от всех скрывали: надеялись, Мишунька передумает. А когда Борис узнал, он заявил, что его ноги не будет в нашем доме!

О л е с я  М а к а р о в н а. Я его понимаю… Но я зайду к вам, обязательно зайду! Попробую переубедить Михаила. И вообще… ничего еще не известно. Разрешения на выезд пока нет? Может, и не дадут…

Д о р а (горячо). Если б это было так!

Большая комната, в которой когда-то хозяева праздновали первую годовщину свадьбы Аси и Михаила.

В кресле, в напряженной позе, сидит подавленная тревогой  А с я. Возле окна растерянно топчется  М и х а и л. Облокотившись о стену, Д о р а  грустно качает головой.

Д о р а (тяжело вздохнув). Когда бог решает покарать человека, он прежде всего отнимает у него разум. Мишунька, сыночек мой, гордость моя! Еще не поздно одуматься!

М и х а и л. Я тебе уже сказал: прекрати!

Д о р а. Всю свою жизнь я посвятила тебе… А ты хочешь ее погубить! Я старый человек, много видела на своем веку, но никогда не думала, что мой родной, мой любимый сын может вот так вдруг разрушить нашу семью!

М и х а и л. Довольно! Мне надоело это слушать!

Д о р а (Асе). Умоляю! Останови его!

М и х а и л (раздраженно). Разошлась! Тише! (Указывая на дверь соседней комнаты.) Хотя бы при них не разыгрывай эту трагедию.

Из соседней комнаты выходят  А д и к  и  З и н у х а. В руках у Зинухи блокнот и карандаш.

А д и к. Гарнитур — в контейнер.

З и н у х а. Записала. А книжные полки?

А д и к. Тоже. Восемь штук.

Д о р а (опустив руки, растерянно). Вы сегодня будете, наконец, завтракать?

М и х а и л. Хватит! Я по горло сыт твоими советами!

А д и к. А я не откажусь! Что у вас там вкусненького, мамочка?

Д о р а (едва сдерживаясь). Мамочка! (Демонстративно уходит.)

А д и к (Зинухе). Не грусти! В наши дни еврейский муж — не роскошь, а средство передвижения.

З и н у х а. К сожалению, только в одну сторону… на Ближний Восток.

А д и к. Ничего! Доедем до станции Чоп, небольшая остановка, а затем…

З и н у х а (недовольно). Остановка?

А д и к. В связи с переходом на новые рельсы!

А с я (с горькой иронией). На узкую колею!

А д и к. Благодарю за уточнение! (Зинухе.) А пока марш на кухню. Мамочка очень просила нас перекусить.

З и н у х а. Я готова! (Выходит вслед за Адиком.)

М и х а и л (выжидательно смотрит на Асю). Тебе лучше? (Не дождавшись ответа.) Не хочешь со мной разговаривать? Когда ты болеешь, я… места себе не нахожу! Ну, хотя бы одно слово! О чем ты думаешь?

А с я (с болью). Как ты можешь так легко бросить самое дорогое?

М и х а и л (запальчиво). Самое дорогое для меня — ты! Это ради нашей любви я хочу наконец утвердить себя как человека, как ученого…

А с я. Это можно сделать здесь!

М и х а и л. Я тебе уже говорил: мне там не придется тратить время на всякие испытания и согласования! Я смогу заняться только наукой!

А с я. Перед тобой здесь — открытый горизонт. Работай! У тебя нет никаких оснований изображать из себя обиженного!

М и х а и л. Я уверен: после экспедиции здесь придумают новые препятствия, а там… Ты ведь слышала, обо мне уже писали в газете!

А с я. Не думала, что тебя можно поймать на такую приманку!

М и х а и л (обиженно). Приманка? Просто они сразу оценили мой проект.

А с я. И поэтому ты сразу стал паковать чемоданы? Логично.

М и х а и л (разводит руками). Если ты не хочешь ехать, я…

А с я. Бросишь меня? И это логично.

М и х а и л. Тебе нравится выматывать у меня нервы? Я не могу больше! (Вдруг вспомнив.) А наш будущий ребенок? О нем ты подумала?

А с я. Я подумала! А ты? Не смей больше говорить об этом!

М и х а и л. Ты не хочешь меня понять!

А с я. Хотела бы, но не могу!

М и х а и л (распаляясь). Конечно, потому что ты…

А с я. Что? Говори!

М и х а и л. Потому что ты… только наполовину еврейка!

А с я (после паузы). Наконец ты высказался. Спасибо!

М и х а и л (бросается к ней). Извини! (Лихорадочно целует ей руки.) Я ничего плохого не думал.

А с я. И хорошего тоже!

Слышен звонок. Через минуту входит  Д о р а, пропуская в комнату  Б о р и с а  и  К а т р у с ю.

Д о р а (дрожащим голосом). Вот, за… заходите, они как раз дома! (Испуганно пятясь, выходит.)

М и х а и л (Борису, почти истерически). Пришел меня воспитывать? Я знаю наперед, что ты мне скажешь!

Б о р и с. Я бы не пришел… Это Катруся упросила меня последний раз поговорить с тобой.

К а т р у с я. Вы ж родные братья!

Б о р и с. Вроде… были родными братьями.

М и х а и л. Только без митингового пафоса! Я взрослый человек и немного разбираюсь, что к чему!

Б о р и с. Сомневаюсь.

А с я (вскочив с кресла, подбегает к Борису). Умоляю… помоги! Я этого не переживу! (Плачет.)

К а т р у с я (Асе). Успокойся! (Взглянув на Михаила, укоризненно качает головой.)

Д о р а, по-видимому стоявшая под дверьми, услышав рыдания Аси, быстро вбегает в комнату, хватает со стола микстуру и ложку.

Д о р а (Асе, наливая микстуру). Выпей! Это хорошее лекарство!

Б о р и с (женщинам). Оставьте нас вдвоем!

К а т р у с я (Борису, тихо). Ты только не волнуйся!

Взяв Асю под руки, Дора и Катруся выводят ее из комнаты.

М и х а и л (вызывающе). Будешь меня бить?

Б о р и с. Если б я был уверен, что ты от этого поумнеешь! (Вздохнув.) К сожалению, мама всегда только баловала тебя. (Подойдя к столу, просматривает лежащие там книги.) Бен-Гурион, Теодор Герцль… «Израиль — государство евреев». Откуда у тебя фотокопии этих брошюр?

М и х а и л. Забыл взять у тебя список рекомендованной литературы… для домашнего чтения.

Б о р и с (не обратив внимания на его иронию, мягко). Я всегда гордился тобой… а теперь не могу людям в глаза взглянуть… Верь мне, Тимош Коляда — кристальный человек, а ты заявляешь, вроде его не устраивает твоя фамилия! Позор! Нечестно!

М и х а и л. Дело не в Коляде. Не он, так другие…

Б о р и с (гневно). Может, Олеся Макаровна, которая спасла тебя и маму?

М и х а и л. Единицы не решают проблемы. Две тысячи лет евреи были рассеяны по разным странам, и везде их окружали явные или скрытые антисемиты. Я даже не обвиняю эти народы: так сложилась история! Это неминуемо.

Б о р и с (указывая на книжку Герцля). Здесь вычитал? Сионисты с давних времен вдалбливают в головы доверчивых простаков этот тезис: единственное, мол, спасение для евреев — ехать на «землю обетованную». Там, видите ли, еврейские капиталисты днем и ночью мечтают прижать вас к своему сердцу! Кстати, антисемитизм выгоден в первую очередь им, сионистам! (Указывая на книжку Бен-Гуриона.) Не случайно Бен-Гурион призывал раздувать антисемитизм всеми способами, чтобы ускорить переселение.

М и х а и л. А ты… ты прожил больше меня и никогда ничего не чувствовал?

Б о р и с. В школе, в ФЗУ, на фронте и вот уже скоро тридцать лет на заводе я всегда чувствовал себя равноправным членом единой семьи. О том, что я еврей, мне впервые напомнили гитлеровцы в сорок первом году. А сегодня об этом напоминают сионисты. Те заявляли, что я из-за своей национальности человек неполноценный и поэтому меня надо уничтожить. А эти твердят, что я принадлежу к «богом избранному народу» и поэтому имею право на какие-то особые привилегии. Это ведь две стороны одной и той же расистской медали! Неужели ты этого не понимаешь?

М и х а и л. Я тоже учил политграмоту! Мне не нужно никаких привилегий, но я думаю, среди людей своей национальности мне будет не так уж плохо!

Б о р и с. «Все евреи — братья»?! Старая сионистская песня! В дни войны эти «братишки», спасая собственную шкуру, отдавали в гестапо таких, как ты! Кстати, Эйхман признался: если б у него в аппарате не служили сионисты, он не смог бы выполнить свой чудовищный план — уничтожения шести миллионов евреев!

М и х а и л. Предатели были и среди других народов! Зачем же бросать тень на всех евреев?

Б о р и с. Я говорю о сионистах, а не о всех евреях! Между прочим, ни я, ни ты, как и пятнадцать миллионов евреев, которые проживают в разных странах мира и слились с их народами, — ничего общего не имеем с израильтянами!

М и х а и л. Израиль считает своими гражданами всех евреев, где б они ни жили!

Б о р и с. Конечно, сионистам это выгодно: они хотят иметь в каждой стране свою «пятую колонну». Но ты, Михаил Лифшиц, родившийся в Киеве, воспитанный советской властью… ты обязан знать, где твоя родина!

М и х а и л. Довольно! У меня уже голова разрывается…

Б о р и с. Жаль, что на эту голову дядя Шимон все-таки надел свою черную ермолку!

Возвращается  А д и к.

А д и к (Борису). Мое почтение! Пришли помочь нам паковаться?

Б о р и с (Михаилу). Скажи мне, кто твой друг…

А д и к. И вы скажете, что ваша карьера… тю-тю! Парторг цеха, передовой мастер, орденоносец Борис Лифшиц теперь будет писать в анкетах: родственники за границей есть! И к тому же ближайшие!

Б о р и с (разъяренно). Подонок! Вон отсюда!

М и х а и л. Это мой дом и Адик — мой гость!

Б о р и с. Вот как! (Зовет.) Катруся, нам пора домой!

Входят  К а т р у с я  и  А с я.

К а т р у с я (взглянув на присутствующих и все поняв). Пошли!

А с я (в отчаянии). Катруся… еще минуточку! (Прильнула к ней.)

Б о р и с (Катрусе). Я буду ждать на улице! (К Михаилу.) Эх ты… Мишунька! (Решительно поворачивается и выходит.)

Неся поднос, на котором банки с вареньем, входит  З и н у х а. За ней вбегает совсем обезумевшая  Д о р а.

Д о р а. Зиночка, что вы задумали?!

З и н у х а (Адику). Райские яблочки… там их целая батарея. Что с ними делать?

А д и к (насмешливо). Райские яблочки? (Тоном командира.) В туалет! И спустить воду! А посуду — в мусоропровод!

Д о р а (задыхаясь от волнения). Через мой труп! Лучше я подарю соседям!

З и н у х а. Хотите, чтобы весь город знал о вашем отъезде?

Д о р а (истерически). Не дам!

М и х а и л (Адику, нерешительно). Может, не надо?

А д и к. Когда человека ждет райская жизнь, он может обойтись без райских яблочек! (Зинухе.) Слышала? Чего стоишь?

Входит взволнованная  О л е с я  М а к а р о в н а.

О л е с я  М а к а р о в н а. У вас была открыта дверь…

К а т р у с я. Это Борис выходил и забыл закрыть.

О л е с я  М а к а р о в н а (обведя взглядом присутствующих). Что с вами? Все такие… возбужденные. Вам не дали разрешения на выезд?

Д о р а (сквозь слезы). Разве вы не видите? Разрешили… к великому сожалению! (Судорожно обнимая Олесю Макаровну.) Родная моя, что нам делать? (Указывая в сторону Михаила.) Без нас он там погибнет!

О л е с я  М а к а р о в н а (с болью и гневом долго смотрит в глаза Михаилу). Ах, Миша, Миша!..

Не выдержав ее взгляда, Михаил, потупившись, опускает голову.

З а н а в е с.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Луч прожектора освещает столик на авансцене, за которым сидит  Д о р а. Она сосредоточенно пишет письмо, повторяя про себя каждое слово. В репродукторе — ее голос.

Г о л о с  Д о р ы. Родная моя Олеся Макаровна! Вот уже третий месяц мы в Хайфе. Нам повезло, потому что Шимон, муж моей Ривы, здесь очень влиятельный человек: всех других олим (так называются новоприбывшие) отправляют осваивать пустыню Негев или пограничные селения, которые раньше принадлежали арабам… Каждый день собираюсь написать Борису и Катрусе, но все не могу решиться: они ведь так были против нашего отъезда!

Что я могу рассказать о нашей теперешней жизни? Здесь ужасная жара, свыкнуться с ней нелегко… (Вздохнув.) Да и не только с жарой! Неделю мы гостили у Ривы и Шимона, а затем они помогли нам снять комнатку в районе порта, где сейчас работает Ася. В ее положении такая работа, вы сами понимаете… Но другого выхода нет. Мишунька надеялся, что его дело сразу пойдет на лад, однако вышло совсем иначе… Он так издергался, что даже описать невозможно… Я часто хожу к Асеньке в порт, боюсь, чтоб ей там не стало плохо. Смотрю на море и думаю обо всем, что осталось там, за горизонтом…

1

Скромная комнатушка в старом доме. Вечер. За окном — темный силуэт пальмы, огни неоновых реклам. М и х а и л  растерянно смотрит на вошедшую  А с ю.

М и х а и л. Каждый раз, когда ты приходишь такая уставшая, я готов убить себя!

А с я. Без работы я бы здесь просто погибла. И не только я: мы!

М и х а и л. Работа! Лаборантка Киевского научного института с утра до вечера мотается по причалам и ведет учет грузов!

А с я. Там есть и грузчики с высшим образованием!

М и х а и л. Я сегодня снова ходил в Технион…

А с я. Напрасно! Это ведь учебное заведение. Научно-исследовательская лаборатория им просто ни к чему!

М и х а и л. Я просил, пока придет ответ из Чикаго, дать мне преподавательскую работу.

А с я. Они, конечно, обрадовались твоему предложению?

М и х а и л (угрюмо). Ответили: наши студенты понимают только иврит, а на переводчика у нас нет средств! Поэтому я решил…

А с я. Снова поклониться в ножки дяде Шимону?

М и х а и л. А что мне остается делать?

А с я. Ты быстро загораешься, но еще быстрей гаснешь! Мы не захотели жить в их особняке и поселились в этой развалюхе, чтоб хоть немного чувствовать себя людьми!

М и х а и л. Между прочим, эту развалюху нам наняла тетя Рива…

А с я (ему в тон). После того, как мы подписали обязательство вернуть ей все деньги с процентами!

М и х а и л. А где мы возьмем эти деньги? Из твоего заработка?

А с я. Что ж, пойди к дядюшке! Но ведь он за каждый одолженный фунт из тебя душу вымотает!

М и х а и л. Ты попросту ненавидишь его.

А с я. Ах, я забыла: он святой! (С горечью.) Не ты ли мне говорил: в любом, самом тяжелом положении мы не должны терять своего достоинства!

М и х а и л. Говорил! Но когда нужны деньги, не грех и шапку снять!

А с я. Вот как! Но ведь ты Михаил Лифшиц, а не Адик Фукс!

М и х а и л. Благодарю! (Вспыхнув.) Мы, кажется, с тобою условились — больше не вспоминать это имя! Адик, Адик!

Входит  Д о р а с посудой в руках.

Д о р а (ставя на стол тарелки). А что — Адик? Вы столько лет дружили! Я понимаю: Адик хитрюга, ловкач, но не подлец!

М и х а и л. Раньше и мы думали так.

Д о р а. А теперь? Вам сказали, и вы сразу поверили!

А с я. Ну как же, мамочка, не поверить, когда мы с вами здесь, в Хайфе, а он и его Зинуха…

Кто-то стучит в дверь.

Д о р а. Минуточку!

Дора уходит открывать и возвращается в сопровождении З а т у л о в с к о г о. В его руке чемоданчик, в петлице пиджака — белый цветок.

(Затуловскому, приветливо.) Заходите, заходите!

З а т у л о в с к и й. Простите, Панове! Вы меня не ждали! (Асе.) Целую ренчки прекрасной пани! (Михаилу.) Пан дозволит один вопрос?

М и х а и л (удивленно). Простите, кто вы?

З а т у л о в с к и й. Янек Затуловский, проше пана. Два года мечтал постучаться в двери этого дома — и вот наконец…

А с я. Вы не ошиблись?

З а т у л о в с к и й (убежденно). Дом восемнадцать, квартира три!

М и х а и л. Здесь, кроме нас, есть другие жильцы. Кто именно вас интересует?

З а т у л о в с к и й. Конечно, Ружена! Ружена Гольдман, проше пана!

Д о р а (удивленно). Ружена?

З а т у л о в с к и й. Она тоже из Кракова. Служила машинисткой в нашем таксопарке.

А с я. Она ваша родственница?

З а т у л о в с к и й. Пока не совсем. Как вам объяснить? Вы соседи, все равно узнаете… Я прилетел жениться.

М и х а и л. Романтично!

З а т у л о в с к и й (радостно). Так, так, проше пана. Мы давно кохам друг друга. Но ее матка, пшепрашам, старая ведьма, была против, потому что я — только шофер. Она увезла Ружену сюда, а сама отдала душу богу, земля ей пухом! Как только это случилось, Ружена прислала мне вызов. И вот… полчаса назад я приземлился в Хайфе.

М и х а и л. Кто ж среди наших соседок — Ружена?

А с я. Быть может, та особа, что наверху?

Д о р а (припоминая). Но ее зовут…

А с я. Она здесь без семьи. И давно проживает. Ей, пожалуй, может быть известно…

М и х а и л (Затуловскому). Попробуйте подняться. За нашей дверью, слева — деревянная лестница.

З а т у л о в с к и й. Проше пана, в мансарду?

М и х а и л. Да, да, на чердак!

З а т у л о в с к и й. Дзенькую бардзо! Привет, панове! (Уходит.)

Д о р а. Кажется, в нашем доме будет свадьба!

Перемена света. Совсем убогое помещение на чердаке. У входной двери  Т х и я встречает  З а т у л о в с к о г о.

Т х и я (переспрашивает). Ружена? Гм… Минуточку! (Подходит к ширме, за которой кто-то шевелится, говорит шепотом.) Оделся? Вон дверь, там черный ход. (Вернувшись к Затуловскому.) Ружена жила здесь, внизу, но… зайдите! Будем знакомы, милый! Меня зовут Тхия.

З а т у л о в с к и й (робко сделав шаг вперед). Пшепрашам, пани… А где ж она теперь?

Т х и я. Переехала.

З а т у л о в с к и й. Не скажет ли пани, куда, на какую улицу?

Т х и я (придвигая стул). Присядьте!

З а т у л о в с к и й. Не смею задерживать пани. Какой адрес теперь имеет Ружена?

Т х и я. Нью-Йорк, сорок третья авеню.

З а т у л о в с к и й. Пани шуткует? Ружена ждала моего приезда!

Т х и я (догадываясь). А-а… вы — Янек, ее жених? Очень приятно! Можете о ней не беспокоиться: она хорошо устроилась, вышла замуж за солидного бизнесмена. Больше ей не надо думать про хлеб насущный!

З а т у л о в с к и й (потрясенно). Цо пани муви? Моя Ружена… когда ж это произошло?

Т х и я. Сразу после смерти матери. (Наполняет стакан.) Выпей, милый! Женщины не стоят таких переживаний. Я помогу тебе забыть это досадное недоразумение! (Кладет руки ему на плечи.)

З а т у л о в с к и й (вздрогнув, освобождается от ее объятий). Пани ошибается… Я пришел не для этого!

Т х и я. У тебя мало денег? Мы договоримся!

З а т у л о в с к и й. Нет! (Растерянно осматривает помещение, его взгляд падает на портрет мужчины в черной рамке.) Кто есть той пан?

Т х и я. Мой муж. Не вернулся с Шестидневной войны.

З а т у л о в с к и й (возмущенно). Пан есть жолнеж, солдат, а пани… есть шлюндра!

Т х и я (с болью). Шлюндра?! Да! А что мне делать? Всюду, куда обращалась, на работу не берут, все смотрят как на товар… Один добрый чудак хотел жениться, так родственники покойного мужа не дают мне халицы…

З а т у л о в с к и й. Халица? Цо то есть?

Т х и я. Разрешение вступить в новый брак. За это надо заплатить им огромный выкуп. У жениха таких денег не было, у меня тоже. Вот я и пошла… зарабатывать на свой выкуп! (Раздосадованная собственным признанием, неожиданно вскрикивает.) А теперь топай отсюда… милый!

З а т у л о в с к и й. Хвылечку! Едну хвылечку! Ружена не могла так поступить! (С надеждой.) Пани все выдумала, чтоб задержать неожиданного клиента?! Ежели Ружена давно в Нью-Йорке, кто ж прислал мне из Хайфы этот вызов? (Показывает конверт.)

Т х и я (после некоторого колебания). Я!.. Можешь меня убить!

З а т у л о в с к и й. Нет! То не есть правда!

Т х и я (удрученно). К сожалению, я не лгу! Ружена оставила в своей комнате кое-что из мебели и польскую пишущую машинку. В столе я нашла твое письмо с адресом. А за каждого дурака, которого удается заманить сюда, нам платят по двести фунтов. Понял?

Не помня себя от возмущения, Затуловский бросается к Тхии, но наталкивается на стол, из которого вываливается сломанная ножка. Стол с грохотом падает на пол.

Перемена света. Комната внизу, где проживают Д о р а, М и х а и л  и  А с я. Сейчас здесь, помимо них, Р и в а  и  Р а ш к о в е р.

Р а ш к о в е р (указывая на потолок). Салют в честь нашего визита!

Д о р а. Что-то там сломалось. Не обращайте внимания! Наконец вы пожаловали к нам… Мы чувствовали себя так одиноко.

Р и в а (сдерживая раздражение). Дорочка, я ведь не сижу дома сложив руки: то женский сионистский конгресс, то — заседание комиссии помощи солдатским вдовам, то — пресс-конференция… А Шимон? Разве у него за это время была хоть одна свободная минутка? Шимон, скажи!

Р а ш к о в е р. Ты, Ривочка, как всегда, говоришь только часть правды. (Доре.) Мы могли проведать вас и раньше, но я воздерживался… (Михаилу.) Как ты думаешь, почему?

А с я. Вы хотели, чтоб он больше помучился и стал податливей.

Р а ш к о в е р. Я, кажется, задал вопрос Михаилу…

М и х а и л. Вы не могли мне простить моей горячности тогда… у мистера Волченбойма. Но разве я мог себя сдержать, когда он заявил, что надо столько времени ждать!

Р а ш к о в е р. Джошуа Волченбойм — человек большого масштаба. Он прилетел из Чикаго на несколько дней и все же нашел время для тебя. Но чтобы вложить в какое-нибудь дело свои деньги, он должен быть уверен, что это принесет ему новые, еще большие деньги. Ты напрасно понервничал. Однако Ривочка и я откладывали свой приезд не потому. Нам не хотелось, чтоб вы подумали, будто мы торопим вас с уплатой процентов по вашему обязательству…

Р и в а. Конечно, срок первого взноса давно прошел!

Р а ш к о в е р (Риве). Что я тебе сказал сегодня утром?

Р и в а. Ты сказал: Ривочка, это твои личные деньги. Конечно, они тебе сейчас нужны до зарезу, но…

Р а ш к о в е р (перебивая). Но с близкими людьми надо деликатно… И еще спросил: неужели ты не можешь подождать еще две-три недели?

Р и в а. И что я ответила?

Р а ш к о в е р. Тетя Рива — святая женщина. Она ответила: я готова ждать даже целый месяц!

Р и в а (удивленно). Что-о?

Д о р а (всхлипывая). Спасибо, Ривочка!

Р и в а. Как тебе не стыдно! Разве ты не моя сестра? Или Мишунька не мой племянник?!

Р а ш к о в е р. А сегодня мы все ж таки приехали, потому что я получил телеграмму из Чикаго.

М и х а и л. От Волченбойма? (Протягивает руку за телеграммой.)

Р а ш к о в е р. Не горячись! Ждал три месяца, подождешь еще три минуты! Я хотел немедленно привезти эту телеграмму тебе, но обстоятельства заставили нас побывать сначала в порту…

Р и в а. Шимон благословлял солдат, которых грузили на корабль.

Р а ш к о в е р (многозначительно взглянув на Асю). Там теперь наведен полный порядок!

М и х а и л (нетерпеливо). А что случилось?

Р и в а. Супруга тебе не рассказывала? Странно.

А с я (с подчеркнутой вежливостью). Простите, не успела! (Михаилу.) Портовики сегодня заявили протест против новых военных провокаций. Отказались грузить оружие.

Р и в а. Говорят, одна дама в журнале учета грузов хранила коммунистическую листовку!

М и х а и л. Ах, какое преступление!

Р а ш к о в е р. Твои шутки не совсем уместны! Морской порт — это особый объект. Асю Лифшиц приняли туда на работу, как нашу родственницу. И если Ася Лифшиц сочувствует коммунистам, это для нас не такая уж приятная новость!

М и х а и л. Она больше не будет! (Нетерпеливо.) Три минуты прошли. Что в телеграмме?

Р а ш к о в е р (передавая бланк). Читай!

М и х а и л (пробежав глазами телеграмму). Что-о? Он согласен купить… идею моего проекта?

Р а ш к о в е р. Ты не доволен?

М и х а и л (запальчиво). Я не торгую идеями!

Р и в а. Десять тысяч долларов на улице не валяются!

Р а ш к о в е р. В свободном мире солидные фирмы придерживаются именно такого принципа: у одного покупают идею, других нанимают ее разрабатывать. Это прогрессивно!

А с я. Это все равно что родить ребенка и сразу отдать его чужим людям на воспитание! Михаил мечтал не об этом!

Р а ш к о в е р. Лаборатория? А зачем она ему теперь? Исключительное право на разработку проекта будет иметь не он, а Джошуа Волченбойм.

М и х а и л. Лаборатория мне нужна для дальнейших исследований. А на эти деньги даже одной лазерной установки не купишь!

Р а ш к о в е р. Мне бы твои заботы! Покуда на эти деньги можно приобрести… ну хотя бы радиотелевизионное ателье. Ты — связист, знаешь это дело. Рива. У нас даже есть на примете…

А с я. Вместо научной работы ремонтировать испорченные приемники?

Р а ш к о в е р. На все свое время: сегодня — испорченные приемники, завтра — новенькие лазеры! Если умно повести дело, за несколько лет можно получить приличные доходы.

Д о р а. Извините, Шимон, может быть, я не все понимаю, но несколько лет для Мишуньки — это слишком большой срок!

Р а ш к о в е р. Вы можете быстрей решить эту проблему?

М и х а и л (удрученный всем услышанным). А если ателье не даст мне этих приличных доходов?

Р и в а. Все зависит от клиентуры. Ее надо привлечь!

Р а ш к о в е р. Ривочка, ты растешь на глазах! Именно об этом я хотел сказать. Город у нас не такой большой, все знают о каждом буквально всё. И если кто-нибудь, так сказать, отклоняется от нормы, это запоминают.

М и х а и л. Что вы имеете в виду?

Р а ш к о в е р. О твоей невыдержанности в разговоре с таким человеком, как мистер Волченбойм, даже воробьи на тротуарах чирикают. Это во-первых. А во-вторых, политические симпатии твоей супруги тоже не скроешь. Это может оттолкнуть клиентов. Некоторые будут просто бойкотировать твое ателье, другие побоятся иметь с тобой дело, чтоб не вызвать для себя осложнений…

М и х а и л (растерянно). Что же мне делать?

Р а ш к о в е р. Перед открытием ателье ты должен продемонстрировать свою лояльность к нашему режиму. Меня уже несколько раз спрашивали: не выступит ли ваш племянник по телевидению? Молодой талантливый ученый, приехав на землю обетованную, мог бы рассказать…

М и х а и л. Ну, знаете, это уж слишком!

Р а ш к о в е р. Никто от тебя не требует клеветы на Советский Союз! Но можно поделиться радостью… мол, здесь наконец ты обрел настоящую свободу.

М и х а и л. Я никогда не занимался политикой!

Р а ш к о в е р (прячет в карман телеграмму Волченбойма). Мое предложение тебя не устраивает? Живи как знаешь! У нас тут много ученых голодранцев…

А с я (Михаилу). Не волнуйся! Мы будем жить на мой заработок, а потом…

Р а ш к о в е р. У вас, мадам, уже нет «потом»!

А с я. Мой заработок, конечно, очень скромный, но…

Р а ш к о в е р. Его уже тоже нет: сегодня, после того, что произошло, начальник порта уволил Асю Лифшиц.

Д о р а (в отчаянии). Ривочка, Шимон! Мы теперь совсем нищие!

Р и в а (холодно). Все зависит от вас! Шимон, скажи!

Р а ш к о в е р. Омэйн!

З а т е м н е н и е.

На авансцене, в луче прожектора,  Д о р а.

Д о р а. Прошло еще некоторое время. Мы продали все, что у нас было. Соседи, жалея нас, делились, чем могли… но что могли такие же бедняки, как мы?! Приходили к нам Асины сослуживцы, которые тоже лишились куска хлеба. Они поддерживали нас добрым словом, понемногу помогали и деньгами — одалживали до лучших времен. Особенно заботился о нас Джемал Хабиби, докер, очень душевный человек… Мишунька ходил сам не свой. Мне казалось: от отчаяния он вот-вот потеряет рассудок. Никогда не забуду тот страшный вечер, когда мои опасения подтвердились.

На авансцене вспыхивает большой экран телевизора. На экране — одетый по последней моде — М и х а и л.

М и х а и л. Заканчивая свой рассказ, я хочу еще раз заявить всем, кто меня сейчас видит и слышит: я счастлив, что прибыл на землю обетованную… Она встретила меня, как родная мать, дала мне духовную свободу, открыла предо мной светлый горизонт…

Г о л о с  д и к т о р а. Скажите, господин Лифшиц, каковы ваши ближайшие планы?

М и х а и л. На днях я открываю в центре Хайфы…

Г о л о с  д и к т о р а. Свою научную лабораторию?

М и х а и л. Нет, пока что — радиотелевизионное ателье. Надеюсь, оно принесет мне желаемые доходы, и я смогу приобрести оборудование для лаборатории. Без научной работы я не представляю своей жизни. Пользуясь случаем, заверяю будущих клиентов, что ателье «Михаил Лифшиц» будет ремонтировать телевизоры и радиоприемники всех марок — быстро, добросовестно, с гарантией. Цены умеренные… Шалом!

З а т е м н е н и е.

2

Радиотелевизионное ателье. Бесшумно работает вмонтированный в потолок пропеллер-вентилятор. Кресла для посетителей, журнальный столик, письменный стол и другая мебель в стиле западного модерна. На полированной стойке, полукругом, экранами к зрителю, стоят телевизоры различных типов. Слева — вход в мастерскую. В глубине — стеклянная дверь, ведущая на улицу.

Сидя за письменным столом, А с я  делает какие-то пометки в конторской книге.

На втором этаже, пока притемненная, квартира, в которой теперь проживает семья Михаила.

А с я (услышав телефонный звонок, снимает трубку). Ателье «Михаил Лифшиц».

М у ж с к о й  г о л о с. Мне нужен владелец ателье.

А с я. Его сейчас нет. Если вы желаете отремонтировать телевизор, я запишу адрес…

М у ж с к о й  г о л о с. Нет, господин Лифшиц нужен мне лично.

Слышен характерный щелчок и прерывистые гудки: звонивший повесил трубку. Ася удивленно пожимает плечами. Входит  Д о р а.

Д о р а (кладет на стол деньги). Вот… не смогла передать.

А с я. Деньги? Вы были там?

Д о р а. Я обошла весь порт. Каждого спрашивала, где можно увидеть Джемала Хабиби. И что ты думаешь? Все испуганно оглядывались и отходили в сторону. Только один грузчик случайно узнал меня: вы, кажется, мама Аси Лифшиц? Он рассказал: Джемала на работе не восстановили, его разыскивает полиция…

А с я (поднявшись). Где же он теперь? (Направляется к выходу.)

Д о р а (задерживая ее). Ты не имеешь права рисковать! Тебя еще тогда взяли на заметку. И… спрячь деньги! Мишунька может тебя не понять!

А с я (пряча деньги в ящик). Его понимать я перестала давно.

Д о р а. Думаешь, он сам не переживает?

А с я. Если в Киеве мне кто-нибудь сказал бы, что Миша способен на такое, я б тому глаза выцарапала!

Д о р а. Разве я его оправдываю? (Вздохнув.) Но у нас ведь не было и крошки хлеба!

А с я. Теперь у нас есть хлеб… но какой он горький! Я пробегаю по улице, прячу глаза, стараюсь, чтоб никто меня не узнал. Сижу здесь и тревожусь: а вдруг кто-нибудь придет и скажет: это жена того, который… (Закрыв лицо руками, плачет.) А раньше я так гордилась им!

Д о р а (обняв ее). Успокойся! В мастерской могут услышать.

А с я (указывая в сторону мастерской). Разве это для них новость? Они униженно кланяются нам только потому, что от нас зависит их заработок. Но они… мамочка, они знают нам цену!

Д о р а. Умоляю, замолчи! Ты разрываешь мое сердце!

А с я (задумавшись). На чужбине особенно остро чувствуешь, что такое настоящая родина… (Горячо.) Здесь ведь все чужое: человеческие отношения, улицы, даже воздух чужой! (С болью.) И муж мой здесь тоже стал чужим.

Д о р а (испуганно прислушиваясь). Тсс! Кто-то идет!

Едва передвигая ноги, входит  З а т у л о в с к и й. Прислонившись к двери, он помутившимся взглядом обводит помещение, не узнавая присутствующих женщин. Его когда-то элегантный костюм теперь запылен и разорван в нескольких местах. На лице «свежие» синяки.

З а т у л о в с к и й (хрипло). Пшепрашам… немножечко воды!

Д о р а (взволнованно). Янек? (Асе.) Это ж Затуловский!

Ася, поспешно налив воды в стакан, подает Затуловскому.

А с я. Прошу.

З а т у л о в с к и й (глотнув воды). Дзенькую бардзо! (Узнав Асю, слабым голосом.) О, вы? Целую ренчки! Не ожидал. Пшепрашам, пани! Мой выгльонд не есть файный: маненька авария!

Д о р а. Вы были за рулем?

З а т у л о в с к и й (горько). Цо пани муви! Какая теперь у Затуловского машина! Затуловский теперь моет посуду в ресторации…

Звонит телефон.

А с я (Затуловскому). Извините! (Сняв телефонную трубку.) Ателье «Михаил Лифшиц».

М у ж с к о й  г о л о с. Можно господина Лифшица?

А с я. Он еще не пришел. Вы, кажется, уже звонили? Что ему передать?

М у ж с к о й  г о л о с (раздраженно). Я ж вам говорил, мне нужен он, лично!

Снова прерывистые гудки. Ася кладет трубку на аппарат.

Д о р а (взволнованно, Затуловскому). Как это случилось? Где?

З а т у л о в с к и й. Здесь, на улице… Иду с работы, вижу: два молодчика бьют какую-то пани. Бардзо жестоко бьют… Подхожу, — то есть пани Тхия, ваша бывшая соседка. Как можно? Нех пани Тхия есть шлюндра, она ведь кобета, тобто дама. Кричу: опаментайтесь, панове! А они: смерденный пшек! Для них польский еврей — человек второго сорта: скидай капелюха, когда перед тобой сабра!

А с я (с горькой иронией). Равноправие!

З а т у л о в с к и й. То еще ничего! Тех, кто родом из азиатских стран, они, проше пани, зовут черными евреями и вообще не числят людьми!

Д о р а. Сабра! Сколько прожила на свете и не знала этого слова!

А с я. Сабра — по-нашему кактус. (Саркастически.) Коренные израильтяне придумали для себя это название, чтоб заставить мир трепетать: у кактусов острые колючки.

З а т у л о в с к и й. От этих колючек у меня ребра болят.

С улицы доносится шум автомобиля, остановившегося у входа в ателье. Стремительно входит  М и х а и л.

М и х а и л (не замечая Затуловского). Салют! (Целует Асю и набрасывает на ее шею золотую цепочку с маленьким ключиком.)

А с я. Что это?

М и х а и л. Ключ от машины, которую я только что купил. Один у меня, другой — у тебя! «Бьюик», последняя модель. На таких автомобилях ездят только сабра!

А с я (взглянув на Лору, многозначительно). До чего мы дожили!

М и х а и л (ошарашенно). Я думал, ты обрадуешься… (Только теперь заметив Затуловского.) Янек?! Кто это вас так размалевал?

А с я. Те, что ездят здесь на таких «бьюиках»!

М и х а и л. Что? У тебя снова плохое настроение?

А с я. Ты очень наблюдательный!

М и х а и л. Я тебя предупреждал: у меня тоже есть нервы!

Д о р а. Дети, не надо! У нас гость.

З а т у л о в с к и й (поднимаясь). Пшепрашам, панове! Я пойду.

А с я. Нет, нет! Мой супруг ни за что вас не отпустит! (Михаилу.) Не так ли?

М и х а и л. Конечно. (Затуловскому.) Куда ж вы пойдете в таком виде?! (Доре.) Покажи ему, где можно умыться.

Д о р а (Затуловскому). Извините, я растерялась. Вы можете принять ванну. А я тем временем заштопаю ваш костюм.

З а т у л о в с к и й. О, дзенькую, пани! (Михаилу.) Может, незручно?

М и х а и л (нетерпеливо). Идите, идите!

З а т у л о в с к и й (поднявшись, стонет от боли). Что-то они мне нашкодили… Пшепрашам, панове! (Покачиваясь, уходит в сопровождении Лоры.)

М и х а и л (Асе). Ну, улыбнись наконец! (Обняв ее.) У нас теперь своя машина.

А с я. Ах, Миша… слишком дорого она обошлась!

М и х а и л (не поняв подтекста ее слов). Глупости! Деньги у нас есть, а скоро их будет еще больше! И вообще — не думай об этом! Представь себе: родится ребенок, и мы втроем с ветерком — за город…

А с я. Когда-то у тебя были другие мечты!

М и х а и л. Оставь! Прежде всего я должен обеспечить своей семье нормальное существование. (Запальчиво.) Я для тебя готов на все!

А с я (подумав). Тогда выполнишь мою просьбу?

М и х а и л. Какую?

А с я. Ты ведь готов на все?!

М и х а и л. На все, что в моих силах.

А с я. Значит, выполнишь! У нас теперь есть машина…

М и х а и л (с удовлетворением). Да.

А с я. А для машины нужен хороший водитель.

М и х а и л. Разумеется.

А с я. Затуловский — опытный шофер.

М и х а и л (после паузы). У тебя добрая душа, но ты не учитываешь некоторых обстоятельств… Чтоб удержаться на волне, которая нас подняла, мы должны заботиться о своей репутации.

А с я. Янек тебя не скомпрометирует.

М и х а и л. Про этого Янека до сих пор не могут забыть в «Сохнуте»: скандалист, разбушевался, побил там окна только потому, что получил ошибочный вызов.

А с я. Не ошибочный, а фальшивый!

М и х а и л. Если я возьму его на работу, это будет выглядеть как демонстрация. А мне, пойми, не следует портить с ними отношений! И эти сабра, с которыми он сегодня затеял драку, думаешь, простят ему?

А с я. Он так бедствует…

М и х а и л. Нет, Асенька, об этом и речи быть не может!

А с я (настойчиво). Я тебя очень прошу!

М и х а и л. Ни в коем случае!

Звонит телефон. Ася снимает трубку.

А с я. Ателье «Михаил Лифшиц».

М у ж с к о й  г о л о с. Он пришел наконец?

А с я. Передаю трубку.

М и х а и л (взяв трубку). Слушаю.

М у ж с к о й  г о л о с. Это ты? Сколько сребреников ты получил за свое предательство?

М и х а и л (растерянно). Кто это говорит?

М у ж с к о й  г о л о с. Это говорят все честные люди!

Слышны прерывистые телефонные гудки. Вспыхивают экраны телевизоров, размещенных на полированной стойке. На экранах — лицо Михаила. Одновременно звучит голос диктора.

Г о л о с  д и к т о р а. Сейчас мы повторяем в видеозаписи выступление выдающегося ученого Михаила Лифшица, покинувшего Советский Союз и нашедшего свое счастье на земле обетованной. Предоставляем слово господину Лифшицу…

Мгновение Михаил стоит оцепенев. Собственная подлость, повторенная и размноженная на многих экранах, ужасает его. С криком: «Что вы со мной делаете, сволочи!» — он стремительно бросается к телевизорам и по очереди выключает их.

М и х а и л (яростно). Сволочи!

З а т е м н е н и е.

3

Гостиная в новой квартире Михаила. Стол, сервант, отделанные декоративным пластиком. На окнах жалюзи, на стенах — картины: два библейских старца несут тяжелую гроздь винограда, морской пейзаж с затуманенной линией горизонта. В одном углу на тумбочке — семисвечник, в другом, над телевизором, — инкрустированная перламутром электрогитара.

У входной двери  А с я  удивленно рассматривает  А д и к а, на котором мешковато сидит униформа солдата израильской армии. Затем переводит взгляд на З и н у х у, одетую сегодня весьма скромно.

А с я. Ну, знаете… я уже не надеялась вас увидеть!

З и н у х а (пытаясь улыбнуться). Мир тесен!

А д и к. Очень тесен! (Оглядывая гостиную.) Но люди науки не страдают от этой тесноты!

А с я. Присаживайтесь!

Зинуха и Адик садятся у стола.

А д и к. Да… наконец мы вас отыскали!

А с я (умостившись напротив гостей). Как вы здесь очутились?

А д и к. Честно говоря, не по собственному желанию.

А с я. Вы так неожиданно исчезли… тогда в Вене.

А д и к. Моя парижанка вбила себе в голову, что с ее фигурой нужно гулять только на Монмартре. Я нашел кому дать на лапу, чтоб нас перебросили не сюда, а туда.

А с я. И вы приземлились в Париже?

З и н у х а. На некоторое время.

А д и к. Галантерейная лавка, в которую я вложил остаток денег, прогорела за два месяца: конкуренты растоптали меня.

А с я. А Зина? Нашла там себя?

А д и к. Она едва не потеряла меня: таких манекенщиц у них на одно су — целый пучок.

З и н у х а (обиженно). Месье Шарль был готов меня принять…

А д и к (Асе). Ту работу, которую ей предлагал месье Шарль, пусть она лучше выполняет со своим законным мужем! С месье Адиком!

З и н у х а. Из-за этой дурацкой ревности мы потеряли все!

А д и к. Когда я обанкротился, меня сразу разыскали люди из еврейского агентства: или немедленно верните деньги, которые вам выдал «Сохнут» на переезд в Израиль, или…

З и н у х а. Пришлось лететь в Хайфу, чтоб здесь все отработать, иначе — суд!

А д и к. Не успели мы ступить на землю наших дорогих предков, как меня забрили в солдаты.

А с я. Все ясно.

З и н у х а. А где Михаил?

А с я. Он… плохо себя чувствует.

А д и к (взяв у Зинухи сумочку, вынимает оттуда бутылку коньяку). Сейчас мы его подлечим! «Наполеон» в наших руках. Это все, что у меня осталось от Франции.

А с я (испуганно). Нет, нет! Ради бога! Спрячьте! Ему нельзя!

А д и к. Чуточку!

А с я. Ни капли! Я вас очень прошу — спрячьте!

З и н у х а. Когда жена говорит, надо слушать! (Прячет коньяк в сумочку.) А что с ним?

А с я. Он закрылся в кабинете и просил даже к телефону его не звать!

А д и к. Если ему мешает телефон, он, видимо, заболел новой работой!

А с я (уклончиво). Да… дел у него много!

Пятясь, входит  Д о р а. Нечеловеческими усилиями она пытается сдержать пьяного  М и х а и л а, который, размахивая бутылкой виски, врывается в гостиную.

Д о р а (Михаилу). Умоляю! Что гости подумают?!

М и х а и л. Гости? Вчера звонили, а сегодня явились лично? Я ж сказал — никого не пускать!

А с я. Миша, опомнись!

М и х а и л (пьяным голосом). Сначала выгони Затуловского! Пустили человека умыться, а он теперь отлеживается!

Д о р а. Как ты можешь? Янек в таком состоянии!

М и х а и л. У меня квартира, а не госпиталь! (Взглянув на Зинуху.) А это что за фея? И почему здесь солдатня? (Указывает на Адика.)

А д и к (подхватившись). Мишуня! Ты нас не узнал?

М и х а и л. А почему я должен узнавать всякую шантрапу? (Покачиваясь.) Смирно! В казарму шагом марш!

З и н у х а. Если нас так встречают, я встану и уйду!

М и х а и л. «Встану и уйду»! Знакомые слова! (Окинув помутившимся взглядом Зинуху.) Что я вижу? Мисс Шулявка прибыла на землю обетованную!

А д и к. Наконец-то! (Хочет обнять Михаила.)

М и х а и л (отстраняя его). С солдафонами не целуюсь!

Д о р а. Это ж твой друг, Адик Фукс!

М и х а и л (с неожиданной приветливостью). Что ты говоришь! (Присматриваясь.) Действительно, Адик! А к чему этот маскарад?

А д и к. Маскарад? Меня посылают на фронт.

М и х а и л (весело). Мама, фужеры!

А с я. Хватит тебе!

М и х а и л (подходит к серванту, вынимает фужеры). Нет, не хватит! Я должен выпить с израильским патриотом и его боевой подругой!

Д о р а. Лучше я принесу чаю!

А д и к. И райские яблочки?

Д о р а (вздохнув). Вспомнил?!

А с я. У нас теперь не варенье, а патентованный американский конфитюр.

М и х а и л. Конфитюр для дам, а для джентльменов — виски с тоником. (Наполняет фужеры.)

А д и к (отодвигая фужер). Давай отложим!

М и х а и л. Служивый, тебя не спрашивают! (Женщинам.) Чего вы все стоите? Разве в доме нет кресел? (Усаживаясь возле Адика.) Что ты можешь сказать в свое оправдание?

А д и к. Видишь ли, у меня произошли некоторые недоразумения с этой капиталистической системой.

М и х а и л. Интересно, хоть и не очень конкретно! (Женщинам.) Или вы сядете, или я заберу этого ястреба и пойду с ним ко всем чертям!

Ася, Зинуха и Дора покорно садятся к столу.

Д о р а. Ну вот, все сидят!

М и х а и л. На чем же мы остановились? А… на капиталистической системе! Откуда такой пессимизм в наших вооруженных силах?!

З и н у х а. Мне вспоминается песня Михаила…

Д о р а (незаметно отодвигая от Михаила фужер). Может быть, и сегодня, ради такой встречи… а, Мишуня?

М и х а и л (придвигая к себе фужер). Не хитри! Все со мной хитрят! Надоело! За нашу встречу!

Зинуха подходит к стене, снимает электрогитару и передает ее Михаилу.

З и н у х а. А теперь — для души!

М и х а и л (опять наполняет свой фужер). Душа подождет!

А с я (решительно). Миша, остановись! Я не могу этого видеть!

З и н у х а (Михаилу). Спойте! Дамам нельзя отказывать.

Д о р а. Ну, Мишуня!

М и х а и л. Снова хитришь?

Д о р а. Чтоб так мои враги хитрили со мной!

М и х а и л (скривившись). Начинается! (Взяв гитару, включает шнур в розетку и начинает напевать под собственный аккомпанемент.)

(Спазмы сжимают ему горло, но он принуждает себя петь.)

(Вдруг — почти истерически.) Довольно! Я сорвал голос.

З и н у х а. А в Париже как раз модно петь с надрывом! Михаил мог бы там заработать большие деньги.

М и х а и л. Деньги, деньги! Я уже не могу о них слышать!

А д и к (Зинухе). Михаил не певец и не торгаш! (Михаилу.) Я понимаю: ателье у тебя как подсобное хозяйство, а в основном — ты по своей линии…

М и х а и л (стукнув кулаком по столу). Глупости! Нет у меня никакой линии! Ничего нет! Только деньги!

А д и к. А наука?

М и х а и л. Наука? Ты еще смеешь об этом говорить? (Схватив Адика за грудки.) Из-за тебя я познал здесь большую науку!

Д о р а (испуганно). Мишуня, успокойся!

М и х а и л (оттолкнув Адика). Это он подбил меня ехать сюда! Это из-за него я продал идею!

З и н у х а (Михаилу). А ваша голова где была? Ученый. Могли бы еще Адику раскрыть глаза! Он университетов не кончал!

А с я. Мишенька, обвинять мы должны только себя!

А д и к (Михаилу). Мне сейчас хуже, чем тебе.

М и х а и л (одумавшись). Тебе нужны деньги? Пожалуйста!

А д и к (волнуясь). Я ж не знаю, когда смогу их вернуть.

М и х а и л. Неважно!

А д и к. Благодарю, но…

М и х а и л (с настойчивостью пьяного). Никаких «но»!

А д и к. Ну… если б ты мог дать мне фунтов пятьсот…

М и х а и л (с готовностью). Конечно, дам… триста. (Подойдя к серванту, вынимает из ящика бумагу и передает Адику.) Пиши!

А д и к. Что это?

М и х а и л. Бланк долгового обязательства.

А д и к (взглянув на текст). Десять процентов?

М и х а и л. А ты на что надеялся? Я, когда приехал, подписал такое же обязательство своей родной тете Риве! А ты мне пока что не племянник! Не хочешь — не принуждаю!

З и н у х а (поймав растерянный взгляд Адика). Подпиши!

А д и к. Но… если меня убьют, кто вернет этот долг?

Д о р а (опустив глаза). Мы же люди, а не звери!

А д и к. Извините! (Сокрушенно покачав головой, подписывает документ.)

М и х а и л (отсчитав нужную сумму, Адику). Проверь!

А д и к. Зачем? (Угодливо согнувшись, раздавленный и униженный, почтительно смотрит на Михаила.) Спасибо, Михаил Аронович! Мне очень неудобно… я этого никогда не забуду!

З и н у х а. Примите наше большое мерси! (Печально.) И — о ревуар!

А с я (растерянно). До свидания!

Поклонившись, Адик и Зинуха уходят.

Д о р а (им вслед). Я провожу вас! (Уходит.)

Некоторое время Ася внимательно смотрит на Михаила, словно впервые увидела его. Михаил смущенно делает несколько шагов по комнате.

М и х а и л (перебирая струны электрогитары, Асе). Ну, чего ты молчишь?

А с я. Мне страшно.

М и х а и л. Боишься, что эти деньги погибли? Не волнуйся: если с Адиком что случится, Зинуха мне все отработает с процентами.

А с я (закрыв ладонями уши). Прекрати!

М и х а и л (возбужденно). Ты должна меня выслушать! Я вчера так хотел тебя порадовать, и вдруг — этот телефонный звонок!

А с я (опустив руки). Ты меня каждый день радуешь.

М и х а и л. Ты только послушай! (Горячо.) Отныне нам не страшны никакие конкуренты: я задушу их японскими цветными кинескопами! Дядя Шимон помог мне устроить такой гешефт… м-м! (Чмокает губами.)

А с я. Когда-то ты рассказывал о своих научных планах, о создании лазерного многометрового кинескопа… Я тогда чувствовала себя окрыленной, мне хотелось жить, я знала, что у нас есть цель!

М и х а и л. И сейчас она есть!

А с я. Ты не замечаешь: я живу в постоянном напряжении, мне кажется, в меня включили электрический ток. Если тебе не жаль меня, подумай о нашем ребенке!

М и х а и л (потерев руками виски, словно желая окончательно освободиться от хмеля). Да я все понимаю! (Падает на колени.) Прости! Я не имел права столько пить! Если б не этот проклятый телефонный звонок… (Горячо целует ее руки.) Я же люблю тебя! Клянусь, я все изменю в нашей жизни! Ты будешь довольна.

А с я (погладив его по голове). Я хочу тебе верить. Очень хочу!

Входит  З а т у л о в с к и й, смущенно покашливает. Михаил, вздрогнув, поднимается на ноги.

З а т у л о в с к и й. Пшепрашам, панове! Я стукал, стукал…

М и х а и л (стараясь быть приветливым). Пожалуйста!

З а т у л о в с к и й. Не смею вас больше стеснять. Бардзо дзенькую за пшитулок! Но пора и откланяться. До видзення, Панове!

М и х а и л. Почему вы так торопитесь?

З а т у л о в с к и й. За эти дни меня, конечно, уволили из ресторации. Надо искать новую работу.

А с я. Кажется, Михаил Аронович хочет вам кое-что предложить. (Михаилу.) Не так ли?

М и х а и л. Действительно! (Затуловскому.) Я хочу предложить вам… пока совсем не окрепнете, оставайтесь у нас. Еще день или два, сколько потребуется!

З а т у л о в с к и й. О, дзенькую пана! Действительно, мне еще трудно ходить!

М и х а и л. Мансарда в вашем распоряжении! (Асе.) Я угадал твою мысль?

Ася печально смотрит на него, как на безнадежно больного человека.

З а т е м н е н и е.

Вспыхивает большой экран телевизора. На экране — полицейская карточка, на которой в профиль и анфас изображено лицо молодого араба.

Г о л о с  д и к т о р а. Городская полиция разыскивает государственного преступника Джемала Хабиби, бывшего юриста, который служил докером в Хайфском порту. Долг каждого израильского патриота — помочь полиции найти Джемала Хабиби.

4

Помещение радиотелевизионного ателье. За витриной — вечерние огни города. На экранах телевизоров — портрет Джемала. Р и в а, Р а ш к о в е р  и  М и х а и л  прислушиваются к последним словам диктора.

Г о л о с  д и к т о р а. Кто сообщит о месте пребывания Джемала Хабиби, тот получит большую денежную награду…

Р и в а (Михаилу). Твоя жена, кажется, с ним знакома?

М и х а и л. Я тоже. Он бывал у нас.

Р а ш к о в е р. Ривочка, неужели ты думаешь, наш племянник способен на патриотический подвиг? Для этого он слишком сентиментален. (Михаилу, указывая на телевизоры.) Выключи, пожалуйста! Нам нужно серьезно поговорить.

М и х а и л (выключая телевизоры). Садитесь!

Р и в а. Нет, нет, мы спешим. Сегодня исполком религиозной партии будет избирать дядю Шимона своим лидером.

Р а ш к о в е р (Михаилу). А где твоя так называемая супруга?

М и х а и л. Мама повезла ее к врачу. Последнее время Асенька много волновалась. Это может отразиться на ребенке.

Р а ш к о в е р. Опять сантименты!

Р и в а. Настоящий израильтянин должен быть мужественным до конца! Шимон, скажи!

Р а ш к о в е р (Михаилу). Пойми, кто сказал «алеф», тот должен сказать «бет»! У тебя теперь одна дорога, и надо утверждать себя на этом пути!

Р и в а (Михаилу). Деловые круги Хайфы приняли тебя в свое общество. А почему? Потому что ты повел себя так, как тебе советовал дядя Шимон. Надеюсь, ты убедился, что авторитет ребе Рашковера — это в самом деле авторитет!

Р а ш к о в е р. А теперь, когда ребе Рашковер становится лидером религиозной партии, он должен особенно следить за тем, чтоб на этот авторитет не упала даже маленькая тень!

Р и в а. Племянник лидера должен быть человеком безупречным.

Р а ш к о в е р. Золотые слова! (Михаилу.) Пора тебе, мальчик, наконец жениться!

М и х а и л (недоумевая). Жениться?

Р а ш к о в е р. У меня на примете есть подходящая дама. Кстати, она — сабра, имеет приличный капитал…

М и х а и л. Вы шутите? Я женат.

Р а ш к о в е р. Глупости! По нашим законам действительным является только тот брак, который оформлен в раввинате. Ты — человек совершенно свободный.

М и х а и л (возбужденно). Но я люблю Асю!

Р а ш к о в е р. Перед этой женщиной у тебя, согласно закону, никаких обязательств!

М и х а и л. Я не представляю своей жизни без нее!

Р а ш к о в е р. Это твое интимное дело. Мне как-то неудобно давать советы. В таких случаях некоторые мужчины снимают скромное помещение, поселяют в нем ту, без которой жить не могут, и время от времени проведывают ее. А семейная жизнь — это совсем другое! Я, разумеется, не одобряю такого поведения, но… жизнь есть жизнь!

М и х а и л (до предела возмущенный, бросается к Рашковеру). Что вы сказали?

Р и в а (испуганно). Мишуня, это дядя Шимон!

М и х а и л (едва сдерживая себя). Дядя Шимон! Если бы мне это сказал кто-нибудь другой, я б его убил!

Р а ш к о в е р. Он, видите ли, не желает породниться с сабра! Анекдот!

Р и в а. Если кому-нибудь рассказать, подумают, что он сошел с ума!

Р а ш к о в е р. Прошу меня правильно понять. Я вовсе не такой жестокий человек, но… положение обязывает: если мой племянник будет в своем доме держать женщину, с которой пребывает в незаконном браке, я вынужден буду отречься от него и официально заявить о своем проклятии.

Р и в а. Мишуня этого не допустит! Он пойдет с Асей в раввинат и оформит их брак.

Р а ш к о в е р. Не выйдет: она только наполовину еврейка!

М и х а и л. Она будет матерью моего ребенка.

Р и в а. Тогда пусть она примет иудейскую веру! (Михаилу.) Ты ж не хочешь, чтоб твоего ребенка считали здесь момзером, или как там у вас говорят? Байстрюком! Шимон, скажи!

Р а ш к о в е р. Омэйн!

М и х а и л. Неужели вы действительно верите во все это?

Р а ш к о в е р. Во что я верю и во что я не верю, к этому делу не имеет никакого отношения. Ты должен понять: религия цементирует наше государство. Без религии оно б рассыпалось, как карточный домик. (Риве, показывая на часы.) Меня ждут! (Михаилу.) Шалом! (Идет к выходу.)

Р и в а (на ходу). Мишуня, надо ее убедить! Она искупается в микве, помолится, даст клятву и станет настоящей еврейкой! Шалом! (Поспешно выходит вслед за Рашковером.)

Михаил молча смотрит на захлопнувшуюся за ними дверь. С улицы слышен шум отъехавшей машины.

М и х а и л (в тяжелом раздумье). Кто сказал «алеф», тот должен сказать «бет»! Но в этом проклятом алфавите есть еще много букв! (Подходит к сейфу, достает оттуда бутылку виски и фужер.)

Входит  З а т у л о в с к и й  с конвертом в руке.

З а т у л о в с к и й. Пан дозволит?

М и х а и л (наполняя фужер). Заходите, Янек! Вам налить?

З а т у л о в с к и й. Упаси боже! Когда на душе темно, я никогда не пью вудки. От нее делается еще темней.

М и х а и л (подняв фужер). Чтоб у вас на душе посветлело!

З а т у л о в с к и й. Только что я получил письмо из Нью-Йорка.

М и х а и л. От Ружены?

З а т у л о в с к и й. Да, я писал ей туда, просил объяснить…

М и х а и л (снова наполнив фужер). И что ж она ответила?

З а т у л о в с к и й. Она вышла замуж за того пана только потому, что любит меня…

М и х а и л. За женскую логику! (Пьет.)

З а т у л о в с к и й. Вернуться в Краков ей не хватало пенензов, а звать меня в Хайфу не позволяла совесть: не хотела видеть своего коханого нищим!

М и х а и л (захмелев). Ничего, Янек! Вы найдете себе другую жену, с капиталом… Только что мне сказали, здесь есть одна такая интересантка.

З а т у л о в с к и й. Цо пан муви?! То не есть возможно, коханням не гендлюють!

М и х а и л (снова наполнив фужер). За вас, Янек! Я б тебя р-расцеловал, но мой поцелуй тебе ни к чему!

З а т у л о в с к и й (сочувственно). Пану, видать, бардзо плохо.

Входят радостно возбужденные  А с я  и  Д о р а.

Д о р а. Мишунечка, слава богу! Доктор сказал: все нормально!

М и х а и л. З-за эт-то надо в-выпить!

А с я (с досадой). Миша, ты ведь мне обещал!

М и х а и л. Н-не б-буду! Если об-бещал, н-не б-буду! Р-ради тебя…

А с я. Тебе надо отдохнуть.

М и х а и л. А ты спос-собна р-ради м-меня на жертву?

А с я. Начинается! (Забрав бутылку с остатками виски, Затуловскому.) Янек, прошу вас выбросить это в мусорный ящик!

Затуловский, взяв бутылку, вопросительно смотрит на Михаила.

М и х а и л (Затуловскому). Да, в мусорный ящик! Мы начинаем новую ж-жизнь!

Затуловский выходит.

Д о р а. Доктор сказал: теперь надо особенно оберегать Асеньку от всяких волнений.

М и х а и л. Именно поэтому я хочу сейчас поставить все точки над «i»!

А с я. У тебя какая-то новость?

М и х а и л (обдумывая, с чего начать). Наш ребенок должен быть счастливым!

А с я. Это зависит от нас.

М и х а и л. Ты м-меня п-понимаешь с п-полуслова! (Хочет ее поцеловать.)

А с я (отстраняясь). Ну, Миша…

М и х а и л. Нет, нет. (Чмокает Асю в щеку.) Ты ведь не хочешь, чтоб нашего ребенка здесь когда-нибудь избили, как Затуловского?

Д о р а (встревоженно). Боже мой, какие у тебя мысли!

М и х а и л. Дослушайте м-меня до конца! Наш ребенок здесь будет считаться незаконнорожденным, если мы с Асенькой не оформим свой брак в раввинате.

А с я. Кажется, к нам сегодня приходил дядя Шимон!

М и х а и л (умоляющим тоном). Девочка моя, это надо сделать! Обязательно! С волками жить, по-волчьи выть!

Д о р а. Разве ж мы всегда будем жить с волками?

М и х а и л (тяжело вздохнув). У нас теперь одна дорога. Вернуться… невозможно! Мосты сожжены!

А с я (зажав руками голову). Что ты скажешь еще?

М и х а и л. Брак наш может быть оформлен лишь тогда, когда ты станешь настоящей еврейкой: пойдешь в синагогу и примешь иудейскую веру. (Смягчая тон.) Дома ты купаешься в ванне? Там тебя искупают в микве. Ради нашего ребенка!

А с я. Довольно! (Горько.) Каждый раз мы ищем благородную причину для оправдания своего позора. Ради нашего ребенка, ради нашей любви — я послушала тебя, совершила непоправимую ошибку в своей жизни. Мы растоптали свое счастье, свои мечты, свою совесть и вот… докатились до мракобесия! А дальше? Что будет дальше? Я не хочу по-волчьи выть! (Горячо.) Не хочу! Не хочу!

М и х а и л. Да разве это я? Жизнь принуждает нас!

Кто-то настойчиво стучит в дверь.

Д о р а (подойдя к двери). Кто там? Ателье уже закрыто.

Г о л о с  з а  д в е р ь ю. Откройте, пожалуйста. Я к господину Лифшицу и его супруге.

Дора открывает дверь. Входит  Д ж е м а л.

Д о р а (поражена). Вы?

А с я. Джемал?

М и х а и л. Джемал Хабиби?!

Д ж е м а л (плотно закрывая двери). Вы удивлены? Очень прошу вас… спрячьте меня до рассвета.

М и х а и л (стараясь скрыть растерянность). Мой дом в вашем распоряжении.

Д ж е м а л. Благодарю. На рассвете меня будут ждать друзья в другом конце города. Они помогут перейти границу.

Д о р а (Джемалу). Присаживайтесь! Сейчас я приготовлю для вас комнату.

Д ж е м а л (садится). Из окна меня могут увидеть…

А с я (подходит к витрине, опускает штору). Чувствуйте себя как дома. Почему вы раньше не приходили?

Д ж е м а л. Честно?

А с я. Только так.

Д ж е м а л. Не хотел, чтоб у вашего супруга сложилось впечатление, будто я прошу уплаты за ту скромную помощь, которую когда-то…

А с я. Вот какого вы мнения о Михаиле!

Д ж е м а л. К сожалению, он дал основания не только для такого мнения.

М и х а и л. Но вы пришли к нам и не боитесь, что я вас продам!

Д ж е м а л. Нет, не боюсь. Но не потому, что верю в ваше благородство! Это было бы для вас как для человека… полной гибелью. Все ж таки вы бывший ученый, а не полицейский шпик!

М и х а и л. Полагаете, это достаточная гарантия вашей безопасности?

А с я. Миша, ты меня удивляешь!

Д ж е м а л. Позвольте, я отвечу. У меня, вы знаете, много настоящих друзей: Леон Шапиро, Махмуд Риади, Абрам Гуревич… всех не перечислишь! Но я не хотел, не мог искать у них приюта: за мной по пятам следуют полицейские ищейки. А вам ничто не угрожает: никто не станет искать Джемала Хабиби у такого человека, как Михаил Лифшиц!

М и х а и л. И все ж таки с вашей стороны это… очень смело!

Д ж е м а л. У меня сейчас нет другого выхода. Я пришел сюда не только потому, что ваша жена — мой друг, но и потому, что вы — мой враг! Не думаю, что вас устраивает жалкое бездуховное прозябание, на которое вы себя обрекли! Долго ли вы еще сможете так пресмыкаться?

М и х а и л. Ну, знаете… это наглость!

Д ж е м а л. Нет, обыкновенный расчет. Предоставив мне приют, вы спасете себя от окончательного падения… хотя бы в собственных глазах. А это не так мало! Поверьте, мне жаль вашу жену: Ася любит вас и я очень хотел бы, чтоб вы были достойны этой любви!

М и х а и л. Благодарю вас за трогательную заботу обо мне!

А с я (Джемалу). Вас до сих пор разыскивают за ту историю в порту?

Д ж е м а л. Не только за это. На днях в Израиль прилетает Хаким аль-Ханад, пресловутый деятель соседнего арабского государства…

М и х а и л. Он хочет, чтоб здесь, на Ближнем Востоке, наконец настал мир.

Д ж е м а л. Нет, он хочет заключить сепаратную сделку с израильскими правителями! И продать интересы народа Палестины. Этот народ… вы знаете, как он сейчас бедствует, лишенный элементарных человеческих прав!

А с я. А вы? Почему ищут вас?

Д ж е м а л. Полиция теперь хватает всех, кто против этого визита.

М и х а и л. Вы, араб, против Хакима аль-Ханада?

Д ж е м а л. Я против врага, независимо от того, носит он иудейскую ермолку или арабский бурнус!

М и х а и л (задумавшись). Мне трудно это понять.

Д ж е м а л. Израильские дельцы найдут общий язык с арабским политическим бизнесменом. Они уже сдали в химчистку ковровую дорожку, которую простелют к его самолету… (Михаилу.) Я читал в газете: вы снова будете выступать по телевидению. Я б на вашем месте использовал эту возможность и, вместо того чтоб вновь клеветать на Советский Союз, сказал бы людям правду обо всем, что творится здесь.

М и х а и л. Политика — это не мое дело!

Д ж е м а л (с досадой). Понятно!

Возвращается  Д о р а.

Д о р а (Джемалу). Все готово! Можете поужинать и отдохнуть.

Д ж е м а л. Благодарю! За эту неделю я наконец впервые смогу сомкнуть глаза. Спокойной ночи! (Выходит в сопровождении Доры.)

А с я. Спасибо, Миша, что ты его оставил.

М и х а и л. Разве я мог поступить иначе? М-да… орешек! Конечно, полиция не стала бы швырять деньги на ветер! Ф-фу… от этого разговора у меня в голове полная карусель!

А с я. Пора и тебе отдохнуть.

М и х а и л. Вряд ли я смогу теперь уснуть.

А с я. Понимаю. И все ж таки попытайся!

Входит  Д о р а.

Д о р а. Ну, все в порядке! Ему там будет удобно.

М и х а и л. Никогда еще так не болела голова. Пойду прогуляюсь.

А с я. Я с тобой!

М и х а и л. Зачем? Мне хочется побыть одному.

А с я (закрывая собой выход). Я тебя не отпущу!

М и х а и л (отталкивая ее). Что это с тобой?

Д о р а (обеспокоенно). Мишуня, ради бога, никуда не ходи!

М и х а и л (возмущенно). Да вы спятили, что ли?

А с я. Если с Джемалом что-нибудь случится, я этого не переживу.

М и х а и л. Надоели вы мне с вашим арабом! А может, я и вправду не желаю брать на себя ответственность… Я же все-таки еврей! Еврей!

Д о р а. Сыночек, одумайся! Вспомни Олесю Макаровну! Как она прятала нас!

М и х а и л (озлобленно). Человек человеку — друг, товарищ и брат? Хватит! Мы теперь на другой земле! (Хочет уйти.)

А с я (хватает его за пиджак). Ты не посмеешь!

М и х а и л (отталкивая ее). К чертям! Хочешь заслужить себе прощенье там? Отступница!

Д о р а (пытается задержать Михаила). Ты мне не сын!

М и х а и л (с силой толкает ее). Старая дура! (Убегает.)

Д о р а (падая на пол). Фашист!

Входит встревоженный  З а т у л о в с к и й.

З а т у л о в с к и й. Пшепрашам, пани! Я услышал крик… Цо тут у вас?

Д о р а (поднимаясь). Янек, родной… бегите к Джемалу! Надо его предупредить!

А с я (поспешно достав из ящика золотую цепочку с ключиком). Вот ключ от нашей машины. Отвезите Джемала, куда он скажет! Немедленно!

З а т у л о в с к и й. Слушаюсь, пани! (Взяв ключик, убегает.)

Д о р а (всплеснув руками). Лучше б нам не дожить до этого дня!

З а т е м н е н и е.

Слышно, как отъехала машина. Нарастая, в темноте звучит искореженная резкими синкопами мелодия песни «Зеленый Киев».

На авансцене, прислонившись к столбу уличного фонаря, стоит совсем обезумевший, опустошенный  М и х а и л.

М и х а и л (в паническом ужасе). Что я натворил?

Вдалеке слышится голос человека, который некогда звонил Михаилу по телефону.

М у ж с к о й  г о л о с. Сначала продал идею, а теперь честного человека!

М и х а и л (в отчаянии). Что меня заставило бежать туда? Страх? Желание выслужиться? (Ужаснувшись.) Деньги? Деньги! Вот они, вот! (Вынимает из всех карманов бумажные купюры, швыряет их перед собой; ветер подхватывает эти деньги и уносит, словно осенние листья.) Какая мерзость! Как я мог дойти до такого?!

Издалека ему слышится голос Бориса.

Г о л о с  Б о р и с а. Это дядя Шимон надел на твою голову свою черную ермолку!

М и х а и л (истерически). Нет!

С противоположной стороны слышен голос Рашковера.

Г о л о с  Р а ш к о в е р а. Кто сказал «алеф», тот должен сказать «бет»! У тебя теперь одна дорога!

М и х а и л (исступленно). А-а!

В тревожной темноте звучит голос Джемала.

Г о л о с  Д ж е м а л а. Предоставив мне приют, вы спасете себя от окончательного падения… хотя бы в собственных глазах!

М и х а и л. Куда ж теперь? Всюду — пропасть! Дальше — некуда! Финиш! (Спохватившись.) Что я сказал? Да, финиш! (Заметив фары приближающегося автомобиля, бросается ему навстречу.)

Фары круто сворачивают влево. Михаил, как завороженный, бросается им наперерез. Водитель повторяет попытку избежать катастрофы, но это ему не удается. Скрежет автомобильных тормозов сливается с мелодией песни, которую когда-то пел Михаил.

Перемена света. Радиотелевизионное ателье. Оцепенев от ужаса, перед входной дверью стоит  А с я.

Подавленная горем, свалившимся на ее плечи, Д о р а  медленно приближается к авансцене.

Д о р а (в отчаянии). Люди! Что я могу вам еще сказать?!

З а н а в е с.

Перевод А. Иванишиной.